Уже несколько лет в необъятном море Интернета существует весьма любопытная конференция «Форум диакона Андрея Кураева». Примечательно, что среди тех, кто «посещает» Форум, – очень много неправославных. В 1999 году редакция «Фомы» обратилась к участникам этой конференции с просьбой изложить их «претензии к Православию» – те причины, по которым люди не хотят идти в Церковь. Мы публикуем начало одного из таких писем вместе с ответом редактора «Фомы» – Владимира Легойды.

Уважаемые участники!

Меня крайне заинтересовала постановка вопроса в этой теме, поэтому я хотел бы изложить свою позицию.

1. Православие хочет отобрать у меня уверенность в спасении; как известно, уверенность в победе – это половина победы, значит, православие хочет отнять у меня половину победы.

2. Я органически не выношу обрядов, поскольку воспринимаю это как привнесение искусственности и формализма в духовную жизнь. Я ощущаю это как нож в спину естественности и детской непосредственности. (Представляю, как отнеслась бы моя жена к попытке регламентировать нашу любовь…)

3. Православие предлагает мне акцентировать внимание на борьбе с грехами (пусть с помощью Божией, но своей борьбе).

– Я слабее греха, поэтому любой акцент внимания на нем (положительный или отрицательный) приведет к тому, что грех затянет меня в себя и победит меня.

– Мое «я» должно вообще умереть, а не заниматься борьбой с самим собой. Сам себя только Мюнхгаузен из болота вытаскивал. Я не хочу давать своему «я» поле деятельности ни в чем. Я хочу акцентировать внимание на Господе и верю, что так Он изменит меня Духом Святым.

Итак, принять Православие для меня означает воскресить свое «я» и отправиться в «теплые» объятия греха.

Это так, основное восприятие моего сердца. Вы, конечно, можете не согласиться, предложить мне самому убедиться, что это не так, но чтобы действительно убедиться, нужно много времени этому посвятить. Это в принципе возможно, но тогда нужны очень веские основания, которых нет, скорее, наоборот. Пробовать же все подряд я не хочу.

И последнее. Я не приемлю Православие лично для себя, но это не значит, что я не приемлю его для других. Кто я такой, чтобы указывать Богу, как Ему вести других людей? Если Бог на данном этапе хочет Вас провести через Православие, Ему виднее.

Сергей ГОРДИЕВСКИЙ, Москва

Цветы к ногам Божиим

Любовь к Богу порождает красоту и человечность обряда, воспринимаемого как цветы, приносимые к ногам Божиим. Вера есть любовь и суть христианства – влюбленность в своего Бога и Господа и тем самым ощущение, что на земле осталось и живет Его Тело – Церковь. Как же могут эти ощущения не выразить себя во внешних действиях, которые мы называем обрядами?

С.И. Фудель

Уважаемый Сергей!

Попытаюсь ответить Вам на Ваши рассуждения в той же последовательности.

1. Православие не только не отбирает уверенности в спасении, но, напротив, дарует такую уверенность. Ведь став православным, я становлюсь уверенным, что спасение есть, что я не потерян, что жизнь не бессмысленна. А если бы Церковь хотела «отобрать уверенность в спасении», подумайте, нашла бы она хоть одного приверженца за все время своего существования?

По сути же весь вопрос в том, что подразумевать под «уверенностью в спасении». Конечно, если стопроцентную гарантию, «талон на проход в Царство Небесное», то такую уверенность, наверное, отбирает, так как Православная Церковь сразу говорит: Бог спасает нас не без нас.

Он не может спасти нас против нашей воли и без наших дел (без которых, как известно, мертва вера).

По большому же счету спасение есть Тайна, тайна Бога, который добровольно, а не по заслугам человека это спасение людям дарит. Уверенность в спасении для меня есть уверенность в рождении в вечную жизнь. Только вот я не знаю, какой подарок получу на день рождения…

2. Я, так же как и Вы, не люблю формализма и искусственности в духовной жизни. Вместе с тем так ли уж правильно считать, что формализм и искусственность привнесены в Церковь обрядами?

Возьмите для примера каждение в Православной Церкви. Конечно, если не знать смысла его, то кажется, что просто человек ходит по храму и машет какой-то железной чашечкой на цепочке, а из чашечки валит дым – в общем, что-то там воскуряет. Да еще при этом кланяется стоящим в храме людям, а они кланяются ему в ответ. А ведь смысл этого простого действия – каждение перед образом и подобием Божиим, которым, согласно Библии, и является человек. Этому образу и кланяется священник или диакон. Из уважения к этому же образу в священнослужителях склоняют головы и люди в храме. Что плохого или искусственного в этом обряде?

Обряды – это внешнее выражение внутреннего содержания религиозной традиции. Без них не обходится ни одна религия. Более того, ни один верующий человек не обходится без обрядов. Даже если кто-то не принадлежит к какой-либо конкретной религиозной традиции, у него все равно есть некоторые внешние формы выражения своих верований. И чем богаче внутренний мир веры, тем глубже, насыщеннее символами будут и обряды.

И в этом смысле православные обряды намного богаче и выразительнее многих других религиозных обрядов. Сравните православное богослужение, например, с языческими ритуальными плясками вокруг костра. Стоит ли объяснять, в какой традиции внутреннее содержание богаче?

А формализм и искусственность проистекают изнутри, исходят от самого человека, зависят от того, сколько сердца он вкладывает в ритуал.

Здесь важно помнить, что православное богослужение не есть какое-то театральное представление, которое нужно посетить, непременно отметиться. Православный христианин принимает участие в службе, служит, если угодно, вместе со священнослужителями, вместе с ними молится Богу. И молитва эта очень трепетна, дерзновенна и сильна. Чтобы убедиться в этом, достаточно хотя бы один раз всерьез пережить Литургию, не «отстоять», не «присутствовать на», а прожить. Почувствовать, как Вашей личной мольбой исходит из сердца прошение ектиньи: «Да избавиться нам от всякия скорби, гнева и нужды у Господа просим». И вместе с хором повторить: «Господи, помилуй!» Не знаю, как у Вас, а у меня почти каждый раз при этих словах сердце начинает радостно биться, а скорченная душа разворачивается в надежде…

Конечно, Вы совершенно правы в том, что глупо и нелепо регламентировать любовь. Только почему церковные обряды для Вас являются такой регламентацией? Ведь Вы дарите жене цветы, подарки, оказываете какие-то знаки внимания. Этим Ваша любовь не исчерпывается, но ведь в этом она проявляется. И если Вы постоянно дарите цветы, то вряд ли Ваша супруга укажет Вам на то, что в этом проявляется формализм и холодность Ваших с ней взаимоотношений.

А ведь если пользоваться Вашей логикой, то получается, что при встрече с людьми совсем не обязательно снимать шляпу, улыбаться, пожимать руку… Тоже ведь условности, зачем этот пустой формализм?! Да, дружба не сводится к рукопожатию, но не здороваться было бы тоже как-то странно. Так и в Церкви – обряды ни в коей мере не являются центральным содержанием православной веры, но внешне вера проявляется в том числе и через ритуал.

3. Как верно заметил один современный богослов, в Православии нет слова «самосовершенствование», поэтому барон Мюнхгаузен вряд ли может служить здесь примером православного подхода.

Именно поэтому в Ваших словах: «Я хочу акцентировать внимание на Господе и верю, что так Он изменит меня Духом Святым», тоже нет ничего неправославного.

Ведь к этому и призывает Православие, этим пронизан исихазм – православное аскетическое учение о стяжании благодати. Чтобы увидеть, что это так, достаточно прочесть любое серьезное сочинение по православной аскетике.

Умирание своего «я» – вещь достаточно сложная. Православная Церковь учит, что в человеке существует три воли: божественная, диавольская и собственно человеческая. Смысл христианского подвига – в том числе и в подчинении двух последних воль первой, т. е. менее совершенного – более совершенному. Именно это «я» – злое и негодное – должно умереть. И умереть в борьбе с самим собой, со своей похотью, гордыней, своими мелкими и крупными пакостями. Каждый, кто пробовал изменить себя, знает, как это трудно. Практически невозможно. Но в том-то и дело, что в Православии Бог Сам дает человеку силы, Сам меняет его. Но только по желанию человека, «активному», если угодно, желанию.

Представьте себе, что Вам нужно поднять штангу весом в… три тонны! Конечно, это неподъемная тяжесть. Такую же неподъемную тяжесть составляет и груз нашей, как сказали бы психологи, самости. Бог из этих трех тонн поднимет 2950 кг, но последние 50 придется поднимать самостоятельно…

Именно поэтому умирает как бы не все «я», а злая и негодная его часть. Иначе что же остается? И не может и не должен умереть в человеке образ Божий – свет человеческой души! Так что «умирать нам рановато…»

Уважаемый Сергей! Еще раз хотелось бы поблагодарить Вас за Ваше письмо и серьезные рассуждения. Вы знаете, мне кажется, что то Православие, с которым Вы спорите, во многом существует по той или иной причине лишь в Вашем сознании, так как я, православный, разделяю многое из того, о чем Вы пишете. Так стоит ли копья ломать?!

Владимир ЛЕГОЙДА

Православие и современность⁴⁴

Встреча со студентами МИИТ а в ноябре 2000 г.

Православие и современность – это такая большая и сложная тема, которую нельзя исчерпать ни за 30 минут, ни за 10 дней, ни за 10 лет. Поэтому я не претендую на то, что мне удастся все вам рассказать и расставить все точки над i. Более того, я даже не стал готовить какой-то законченный доклад. Все, что я попытаюсь сейчас сделать, – это обосновать всего один тезис, обсудить одну тему. Я надеюсь, что с вашей помощью мы какие-то вопросы сегодня снимем, а какие-то новые, быть может, поставим.

Тезис такой: я берусь утверждать, что в современной России Православие, христианство – это неизвестная религия. Быть может, самая неизвестная. Впервые этот тезис провозгласил диакон Андрей Кураев, современный богослов и публицист. Наверняка, кто-то из вас читал его статьи и книги или слушал выступления.

Итак, христианство, на мой взгляд, это та религия, о которой многие из нас – современных россиян – мало что знают (если специально не занимались этой темой). Звучит парадоксально, да? И действительно, как же можно это утверждать? Ведь Православие – это наша культура. Все мы знаем, за что Москву называли «сорок сороков», нам известно, что на Пасху надо печь куличи; все встречали на улицах бородатых священников. Многие читали какие-то книжки, сказки, как и более серьезные вещи. Поэтому тезис, повторяю, звучит весьма парадоксально. Почему мне кажется, что это действительно так? О чем идет речь?

Речь идет о том, что – и я попытаюсь это показать – мы не знаем сути Православия, мы можем быть знакомы с какими-то темами (Православие и культура России, Православие и литература и т. д.). Но что составляет суть православной веры, в чем ее, так сказать, смысловое ядро, вряд ли многие способны внятно объяснить. Мы не знаем и не задумываемся о том, как и почему возникло христианство, что оно принесло в мир, какие ценностные установки.

Для начала я хотел бы привести один пример, вспомнить один весьма любопытный исторический факт. Эпоха позднего средневековья, начало Нового времени. Христианские миссионеры попадают в Африку. И вот когда они начинают свое общение с представителями местных племен, которым они принесли свое Евангелие (т. е. Благую Весть о Христе), то нередко сталкиваются с прелюбопытнейшим явлением. Когда в процессе общения, скажем, с вождем какого-либо племени – огромным, сильным, смелым – миссионер объясняет основы христианской веры, в какой-то момент «дикарь» теряет самообладание и… падает в обморок, лишается чувств! Почему, как вы думаете? Что такого может сказать христианин дикарю, от чего тот упадет в обморок? Этот дикарь, конечно, язычник. Что из себя представляет язычество? С какими богами общается язычник? Со множеством богов, живущих в самых разных местах и стихиях: в дереве, в реке, в небе и т. д. При этом, как полагают многие современные религиоведы, с самого начала существования человечества было и представление о едином Боге, отголоски которого мы встречаем в разных культурах (поскольку человеческая жизнь возникла в одном месте на земле и из этого места потом человечество «разбегалось» в разные стороны). Так вот, отголоски этой ранней веры встречаются практически во всех языческих верованиях. Но нередко – на уровне запрещенного, «страшного» учения. Даже у первых монотеистов – древних евреев – имя Бога только Первосвященник и только один раз в году, в Святая Святых (алтарной части) иудейского храма мог произносить вслух. В языческих же религиях этот Бог был настолько далек, настолько запределен, что даже помыслить об общении с Ним было нельзя. Аборигенам Австралии, например, срезали подушечки пальцев, чтобы помнили о запрете. И вот приходит какой-то человек издалека (христианский миссионер) и говорит вождю о том, что, приняв христианство, этот вождь и все остальные люди его племени, далеко не такие храбрые, не только могут думать об этом великом Боге, не только могут мыслить и друг с другом общаться, прославляя этого Бога, но это даже становится в какой-то мере их обязанностью. Ежедневное обращение к Богу – как к близкому, самому близкому Существу. Есть от чего упасть в обморок⁴⁵.

Почему я привел этот пример и как он связан с тем тезисом, который я хотел бы обосновать? Дело в том, что этот пример наглядно показывает, чем христианство было для языческого мира. Оно буквально взорвало языческий мир. Оно заставило людей радикальнейшим образом пересмотреть свои представления о мире, о Боге, о жизни и смерти и их смысле. И эти представления изменились. Но для нас, казалось бы знающих христианство, оно давно превратилось в «историю», в музейный факт. Мы не знаем и не понимаем радикальности евангельского призыва. Мы не задумываемся о том, а что значит – быть христианином.

Еще один маленький пример. Всем известная евангельская фраза Христа: «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу». Часто ли мы задумываемся над тем, что она значила для своего времени? Напомню контекст: первосвященники и книжники, которые все время пытались подловить Христа либо на несоблюдении Моисеева закона, либо на неверности Риму, подсылают к Нему «лукавых людей». Те спрашивают, нужно ли платить подать (налоги) кесарю. Почему они вообще этот вопрос задают? Потому что иудеи находились в политической зависимости от Рима. И это была попытка уловить Христа: если Он скажет, что нужно платить налоги, то Он противник своего народа. Если скажет, что не надо, то – противник кесаря. И тогда на Него донесут, и с Ним будут разбираться римские власти. И что же? Христос просит показать динарий (монету) и спрашивает, чье на ней изображение. Все отвечают, что кесаря. Тогда в ответ и звучит знаменитое «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк. 20, 20–26).

Помимо того что это замечательный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации, эта фраза абсолютно революционна для античного сознания. Она переворачивает вообще все представления о мире. Кто такой кесарь для римского сознания? Бог. Поэтому слова Христа звучат совершенно ошеломляюще для людей того времени.

Вы скажете, хорошо, это касается истории христианства, христианства в культуре. Но почему оно – неизвестная религия по сути? Перейдем к этому вопросу.

Все мы знаем (слышали), что христианство, Православие призывает человека спасти свою душу. А что значит эта фраза? (Ответ из зала: не совершать плохого). А чем тогда христианство отличается от философии Льва Толстого, отлученного от Церкви? Получается, что ничем не отличается. Значит, ответ неправильный. Что же значит: «спасти свою душу»? Ведь прежде чем выработать какое-то отношение к христианству, нужно знать, а о чем, собственно, ведется речь? Видите: если бы это была известная религия, то вы бы сейчас легко и дружно все ответили на мой вопрос. На пальцах объяснили бы, что такое «спасти свою душу». (Новый ответ из зала: соблюдать 10 заповедей.) Да, но 10 заповедей были у иудеев. И до сих пор есть. В таком случае иудаизм ничем не отличается от христианства.

Я вам немного помогу. Слышали про Рай? Можно, наверное, предложить такой ответ: спасти свою душу – это значит попасть в Рай, а не в ад. А что такое «ад»? (Ответ из зала: ад – это место, где на сковородках черти жарят грешников.) Спасибо за этот ответ, он весьма характерен. Но это представление абсолютно никакого отношения к христианству не имеет. Это «крокодильские» представления об аде. Почему «крокодильские»? Это я их просто так называю, потому что в журнале «Крокодил» в советское время нередко встречались рисунки на инфернальные темы. Ад там изображался в виде места, в котором рогатые черти с трезубцами, как у Нептуна, тыкали во все места грешников, которые поджаривались на сковородках. Сам образ, конечно, возник задолго до появления журнала «Крокодил».

Конечно, в Евангелии есть образ «адского пламени», «адских мук». Но это метафоры. Подобная же вышеописанной буквализация никакого отношения к христианству не имеет. Что же такое тогда рай и ад? Что значит – спасти душу или обречь себя на вечные мучения? Если мы будем рассуждать на уровне сковородок, тогда следует найти старые записи выступлений кукольного театра Образцова, где Бог был представлен в образе старого, бородатого дедушки, который из теста лепит голых человечков – Адама и Еву. Это же додуматься надо до такого представления! Большей степени удаленности от христианства, от библейских смыслов трудно достичь: все мимо, все не по теме, все с ужасными искажениями.

У английского писателя Клайва Льюиса в одном из произведений есть такой образ ада. Допустим, говорит Льюис, человек всю жизнь просидел в темной комнате, но вдруг вышел на свет. Что с ним происходит? Он слепнет, его глаза не могут выдержать свет. Эта метафора помогает понять христианские представления об аде и рае. Допустим, человек всю свою земную жизнь просидел в темной комнате, а дверь к свету (к Богу) не была заперта и он мог выйти. Но в его темной комнате, говоря словами горьковского ужа, было «тепло и сыро» – вот он и не воспользовался этой возможностью. А когда стены темной комнаты рухнули (земная жизнь закончилась), он ослеп – т. е. не смог пребывать в общении с Богом, ведь греховный человек не может выдержать присутствия святости. Кто в этом виноват? Сам человек, потому что дверь была открыта, но он не вышел. Поэтому следует отказаться от примитивного и совершенно неправославного (в лучшем случае – средневекового католического) представления об аде, что это – наказание, которое следует за совершенное преступление. Нельзя рассматривать эти категории в юридических терминах. Человек не выходил сам, а Бог, уважая его свободу, не разбивал стену. И глаза отвыкли от света. То есть адские муки есть не что иное, как невозможность пребывать в присутствии Божием, что (т. е. пребывание с Богом), согласно Библии, и есть предназначение человека.

Сколько бы человек ни предавал Творца, сколько бы он ни отступал от Него, Бог всегда прощает и всегда готов миловать. Но может наступить момент, когда человек уже не сумеет измениться, когда он уже не вынесет присутствия Божественной любви. Конечно, сейчас мы не можем ощутить силы этих страданий, но понять, что это такое, думаю, может каждый. Разве мы не испытывали подобного тяжелого чувства, когда делаешь какую-нибудь гадость человеку, особенно родному, а он не только не обижается, но еще и успокаивает тебя? Это непросто вынести…

Православие говорит об удивительных вещах: Бог есть Любовь. Ни в одной религии нет такой формулы⁴⁶. Мусульманин, например, может сказать, что Любовь – это одно из имен Аллаха, но не больше. Христианство делает любовь содержанием Божественного Бытия. Бог-Любовь, Который все время как бы идет за человеком. По справедливому замечанию диакона Андрея Кураева, Ветхий Завет – это история о том, как человек все время от Бога убегал. Бог его находил и возвращал к Себе. А он опять убегал, обрекая себя на страдания. Бог сделал для человека все, даже принял Образ Человеческий, чтобы преодолеть последствия тяжелого разрыва человека с Богом – преодолеть смерть и зависимость от греха. Бог спас человека от этих двух последствий грехопадения, и все равно человек продолжает от Него убегать, убегать от спасения! Один святой сравнивал грешника (т. е. убегающего от Бога человека) с собакой, которая лижет острую пилу, нанося себе увечье… Но, опьяненная вкусом собственной крови, она не может остановиться… Правда, эти образы мало напоминают «крокодильский» ад и другие привычные представления о Православии?

Вопрос. Расскажите, пожалуйста, про Рай.

Ответ: Прежде всего нужно сказать, что тайна Рая – это тайна Христианства. В том смысле, что ни в одной религии нет представления о счастливой загробной жизни. Дохристианские религии знают темное, страшное царство мертвых. Пожалуй, единственное исключение – это египетская религия, но мы о ней мало знаем. Итак, Рай – это исключительно христианское представление о загробной жизни. Тайну Рая открывает людям Христос. Что касается вопроса, что есть Рай, я не берусь ответить на него. В Библии есть слова о том, что мы не знаем, что из себя представляет Рай. Апостол Павел говорит, что мы знаем лишь то, что будем подобны Богу (ср. Флп. 3, 21).

Я вам говорил, в чем состоит смысл Христианства, что значит «спасти свою душу». Один из христианских святых говорил об этом так: «Бог стал человеком для того, чтобы человек мог стать богом». Ни больше, ни меньше. Ни для того, чтобы человек не совершал плохих поступков, ни для того, чтобы он не ругался с мамой и с женой, а для того, чтобы человек смог стать богом! Вот значение, вот призыв Православия! Призыв к уподоблению Богу, Который есть Свет, есть Любовь.

Атеисты во все времена правильно спрашивали: разве нельзя быть хорошим человеком без Бога? Можно. Можно быть неплохим человеком без Бога. Без Бога нельзя спастись. И это главное в Православии. Это спасение, это уподобление Богу, это жизнь в Любви.

При ответе на ваш вопрос я могу лишь сказать, чем Рай не является. Рай не является, как хорошо сказал один современный мыслитель, «нудным, скучным коммунизмом», образ которого – еще одно из лжепредставлений нашего времени. Ангелы с белыми крыльями играют на гуслях с утра до вечера, песни поют… – вот такое чрезвычайно упрощенное представление о Рае… Рай – это тайна. Тайна общения с Богом. И открытой для всех эта тайна «здесь и сейчас», наверное, не может быть.

О джинсах и спасении⁴⁷

Из письма в редакцию журнала «Фома»:

«…Интересно, а в каком месте определено, что джинсы неприличны для христианки? Юбка и брюки – это компоненты культуры, а не веры. Современная культура – это не культура Израиля двух тысяч лет назад, и неудивительно, что Церковь, черпающая от древней культуры, не сможет обращаться к современному человеку на понятном ему языке. Культура никогда не сможет принять Христа, если Церковь будет ее сторониться и не принимать во внимание. Церковь, не идущая в ногу со временем, останется в прошлом. А Христос так же присутствует в культуре прошлого, как и в сегодняшней культуре. Зачем навязывать человеку то, что не имеет отношения к вере (платок, длинная юбка), зачем считать неприличным то, что вовсе не противоречит жизни во Христе (как джинсы)? Неужели Церкви так трудно отличать то, что противоречит Евангелию, от того, что вовсе не мешает жить по-христиански?»

Уважаемый(ая) N!

Начну с того, что абсолютно согласен с Вами: юбка, брюки и прочая одежда – этот компонент культуры, а не веры. Если говорить богословским языком, брюки сами по себе не несут никакого сотериологического (т. е. спасительного) смысла. Равно как и вся культура в целом – так как не в ней совершается спасение. Спасение наше совершается Богом, смотрящим на человеческое сердце. Таким образом, спасение происходит вне пространства культуры.

С другой стороны, значит ли это, что культурные феномены совсем не важны, не играют никакой роли в жизни верующего человека? Думаю, что не значит. Вы сами пишете: «Культура никогда не сможет принять Христа, если Церковь будет ее сторониться и не принимать во внимание». Иными словами, культура важна. Важна как оболочка, как подача содержания. Конечно, когда мы приносим человеку подарок на день рождения, главное – это внимание, это сам дар, а не обертка, которая играет, быть может, самую последнюю роль. Но тоже играет.

Я работаю преподавателем в институте и прекрасно пониманию, что то, как я одет на лекции, не влияет на ее содержание. Грубо говоря, я могу прийти на лекцию в рваных брюках, галстуке на голое тело и шляпе сомбреро. И говорить то же, что говорю, когда я «обычно» одет (костюм, галстук). Моя одежда не скажется на содержании лекции, но еще как скажется на ее восприятии. Будут ли студенты воспринимать меня как обычно или начнут отвлекаться на мой внешний вид? Вопрос риторический.

Мы вообще часто склонны недооценивать символизм внешнего вида. Но правильно ли это?

Вся культура человечества сущностно мифологична (в данном случае под мифом я понимаю не вымысел или искажение действительности, а особую – символическую – форму существования культуры, обусловленную культурно и исторически). Мифологична, а значит, символична любая униформа. И хотя не она делает человека профессионалом, нельзя недооценивать ее значения. Представьте себе гаишника, который стоит на перекрестке в клетчатых брюках, милицейской фуражке и машет батоном «Докторской» колбасы, стремясь регулировать движение!

Вы можете сказать, что я передергиваю, что я говорю о другом. Отнюдь. Почему, когда мы собираемся на работу, на учебу и т. д. (т. е. в места, гораздо меньше значимые и важные для нас, чем храм), то обращаем внимание на любую мелочь, а когда идем в церковь, то сразу с негодованием отметаем все внешнее: «Для Бога это не важно!» Конечно, нет. Но ведь важно для ближнего!!! Мне, как, думаю, и любому мужчине, намного сложнее сосредоточиться на молитве в храме, когда вокруг стоят женщины в коротких юбках и стильных брюках. Вы скажете – это моя вина, моя похоть. Опять соглашусь. Но неужели из-за этого женщины должны отказаться помочь мне преодолеть мои слабости, неужели должны захотеть стать соблазном? Апостол Павел в Первом Послании к Коринфянам прямо говорит, что идоложертвенная пища не может осквернить человека, свободного в вере, так как пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем (1 Кор. 8, 8). Но тут же оговаривается: Берегитесь, однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных… И потому, если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса вовек, чтобы не соблазнить брата моего (1 Кор. 8, 9,13).

То же самое можно сказать и про одежду. Одежда, действительно, часть культуры. И к культурному ареалу тоже нужно относиться с уважением. Скажем, в русском православном храме в Лондоне многие женщины приходят на службу в брюках, там это мало кого смущает. Но практически все они, попадая в Россию, надевают юбки, когда идут в храм. Мне кажется, что это правильно. Недавно в нашем храме (Казанский собор на Красной площади) наблюдал молодых ребят-католиков. Одна из девушек, увидев, что женщины стоят в платках, сама надела на голову платок, хотя, судя по всему, была не замужем и даже в строгом каноническом православном смысле могла этого не делать. Но мне почему-то кажется, что в ее поступке намного больше подлинной христианской любви и смирения, чем в демонстративном нежелании подчиниться культурной традиции. Ведь христианская любовь проявляется в том числе и в правильном понимании культурных традиций, уважении их, в снисхождении к человеческой слабости. Получается, культура тоже имеет отношение к нашему спасению!

И последнее. Вы сами в своем письме указываете на важность культуры, когда говорите, что Церковь должна идти в ногу со временем, иначе останется в прошлом. И опять соглашусь с Вами – в том, что касается формы проповеди, языка общения с сомневающимися. Но здесь нужно четко представлять себе еще и вот что: Мистическая Церковь, Церковь Таинств, в которых присутствует Сам Христос, не может остаться в прошлом и не должна идти в ногу со временем, так как временным является лишь этот постоянно меняющийся мир человеческой культуры. Мир Царства Божия, к которому мы призваны, вечен. И нет ничего неправильного в том, чтобы в преддверии вхождения в этот мир не идти в ногу со временем.

Еще раз большое Вам спасибо за Ваше искреннее письмо.

С надеждой на понимание, Владимир ЛЕГОЙДА

О джинсах и спасении-2⁴⁸

После публикации диалога с читателем «О джинсах и спасении» редакция «Фомы» получила много писем с комментариями на данную тему. Ниже публикуются наиболее интересные письма с ответами редактора.

Я должен вам сказать, что вы опровергли сами себя. Вы показали, что юбка и платок для женщины в храме – это все равно что костюм на лекции и форма гаишника, т. е. традиция, не имеющая никакого отношения к делу. Нужна ли такая традиция? Не заслоняет ли она истинные ценности?

Без подписи

Уважаемый N!

Боюсь, Вы не совсем правильно поняли мою мысль. Я хотел подчеркнуть, что человек не может спастись или не спастись только из-за того, как он одет. Я, действительно, говорил о том, что одежда – результат традиции, которая может меняться со временем. Но я не пытался сказать, что внешний вид «не имеет никакого отношения к делу». Представьте, что священники в наше время в обычной ситуации начнут служить Литургию в шортах или рваных джинсах… Вы считаете, что это совершенно не важно?..

Согласен с тем, что сказано в статье в большей мере. Но есть одно маленькое «но» или, скорее, вопрос. Почему нет определенных рамок? Ведь никто не спорит с тем, что клевета – это плохо, потому что об этом сказано четко. Никто не спорит, что красть – это плохо, потому что тоже четко сказано. Если есть то, чему мы следуем идеально, то должно быть так и в одежде. Культура, идти в ногу со временем… что это все такое? Куда идет время? Разве не Бог указывает нам, куда нужно идти, или вы говорите, что мода это делает? Женщина или девушка может быть красивой, но значит ли это, что она должна показывать свою прелесть везде?.. Как-то слышал – есть такое высказывание: «Не позволяйте своей одежде входить в комнату раньше вас». В человеке одежда имеет значение, но она не должна быть тем, что влечет внимание к его телу. И еще вот в статье говорилось о русском храме в Лондоне и что там мало кого смущает то, что женщины приходят в брюках. Не хочу цепляться за слова, заметив, что сказано было «мало кого», а не всех это смущает. Но хочется узнать правду, как правильно. И еще, если человек из другого города или другой церкви придет в ту, где ходят в брюках, это будет его смущать. А если бы было четко сказано, что одеваться нужно так-то и так-то, чтобы тело было закрыто от сих до сих, то такой проблемы бы не было. Не упущено ли здесь что-то? Может, люди слишком много потакают своим слабостям и поэтому не хотят в данном случае одеваться как следует? Очень хочется услышать мнения более опытных и знающих людей. А также не только мнения людей, а волю Бога в данной ситуации, ведь она есть…

С уважением, Дмитрий

Уважаемый Дмитрий!

Я понимаю и где-то даже разделяю Ваше желание иметь установленные правила, которые застрахуют нас от совершения неверного поступка во всех случаях жизни. Однако в этом мире далеко не всегда все происходит по нашим желаниям, которые нередко не исполняются для нашей же пользы. Ни в коей мере не считая свою точку зрения истиной в последней инстанции, попробую все же ответить на Ваш вопрос.

В Церкви, действительно, есть незыблемые правила жизни, которые христианин обязан принимать, если он хочет называться христианином. Это церковные догматы, т. е. церковное вероучение – то, во что верит христианин. Скажем, не может быть христианином тот, кто не считает Иисуса Христа Сыном Божиим, не верит в Святую Троицу. Догматы жестко отсекают христианское от нехристианского, при этом сфера их деятельности довольно узка и касается только того, что непосредственно имеет отношение к нашему спасению. Наряду с догматами и на их основе в Церкви существуют каноны, к которым относятся в том числе и правила церковной жизни. Канонические предписания, в отличие от догматических, не всегда обладают такой же жесткостью. Например, согласно церковным канонам нельзя рукополагать в священники человека, не достигшего 30 лет, однако мы знаем, как много сегодня в России священников, которым нет еще 30. Иными словами, существуют такие каноны (конечно, речь не идет обо всех канонах, среди которых также есть те, которые нельзя нарушать), которые могут быть изменены конкретной исторической практикой.

Многие сферы человеческой культуры, в том числе и одежда, относятся к тем областям нашей жизни, которые церковными канонами либо не регламентируются строго, либо не регламентируются вовсе. Например, не существует канона, который запрещал бы чтение Толстого или Булгакова и обязывал бы нас читать Достоевского. Точно так же нельзя сказать, что надевшие в храм джинсы парень или девушка совершают страшный грех, который отлучает их от Церкви. Вообще христианство всегда делало упор прежде всего не на жесткой регламентации внешних вещей, но на изменении сердца.

Позицию Церкви эпохи раннего христианства отражают слова, приписываемые св. Иустину Философу (II век): «Христиане не отличаются от прочих людей ни страной, ни языком, ни обычаями. Они не населяют где-либо собственных городов, не употребляют особенного какого-либо наречия и ведут жизнь, ничем не отличную от других… Не защищают они учения человеческого, как другие, но, обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и последуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем (курсив мой. – ВЛ.), удивительное и поистине чудное показывают благоустройство в своем поведении» (Цит. по: Архимандрит Макарий. Поведение древних христиан. М.: Благовест, 1996, с. 86–87). И хотя многое изменилось с тех пор, в том числе и в христианском мире, главное остается неизменным: новая жизнь во Христе, изменение человеческого сердца. Конечно, внешнее тесно связано с внутренним, внешнее зависит от внутреннего. Поэтому человек, живущий любовью к Богу и людям, никогда не будет вести себя так, одеваться так, чтобы послужить соблазном ближнему. Это, собственно, и было основной идеей моего ответа в прошлый раз.

Я понимаю, что Вы хотите сказать, что если бы существовали четкие правила, то никто бы никого не соблазнял и никто бы не соблазнялся. Увы, думаю, что это не так. В жизни бывают разные ситуации. Бывает, очень нужно зайти в храм, помолиться, а на человеке джинсы или короткая юбка. Но душа болит. Что же теперь, гнать такого человека из храма? По-моему, ответ очевиден. Так что подобные правила все равно не смогут предусмотреть все ситуации.

Я думаю, что соблазн исчезает только тогда, когда человек сердцем начинает чувствовать правильность или неправильность того или иного поведения. Кроме того, если говорить непосредственно о поведении в храме, определенные правила все же существуют, они общеизвестны. Их можно и нужно исполнять, но не стоит догматизировать, превращать в прокрустово ложе псевдоблагочестия.

Конечно, много легче было бы всем нам жить, если бы на любые жизненные случаи, на все ситуации выбора у нас имелся бы рецепт поведения. Заранее. Чтобы все мы знали, как правильно ходить, говорить, одеваться и т. д. Но Бог всегда оставляет человеку свободу выбора, ибо только свободно любящее сердце может познать Бога. Я не хочу сказать, что форма одежды бессмысленна, напротив. Но я лишь хочу подчеркнуть, что она бессмысленна, если насильственна или если внешнее заслонило внутреннее, как в замечательной евангельской притче о мытаре и фарисее. Христианин должен исполнять правила церковной жизни, следуя велению сердца, понимая их важность для себя и для других, иначе: Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1 Кор. 13, 3).

Мне очень понравился ответ Владимира Легойды на мой вопрос. Спасибо! Все-таки из всех вопросов можно было бы выбрать для публикации более существенный… Независимо от ее содержания, этой публикацией Вы как бы говорите: это одна из самых насущных проблем сегодняшней христианской жизни. Жалко, что это так, напрашиваются соответствующие выводы… Но ответ на самом деле исчерпывающий, еще раз благодарю, спаси Вас Господи…

Отвечаю на встречный вопрос: «Какие выводы напрашиваются?» Это очень интересный и очень объемный вопрос… Попробую выразить словами свои мысли, хотя это не так просто – слишком много об этом думаю, а когда приходится об этом говорить, слов не хватает. Итак, из многих вопросов был выбран именно этот (замечу также, что, к сожалению, редакция не отвечает на все вопросы, заданные в рубрику). Мне кажется, что, обращаясь к русскому человеку, Церковь как бы предполагает, что он уже – православный (или он уже – христианин), поэтому в проповедях и в беседах с ним акцент ставится на таких вещах, как пост, молитва, исповедь, в конце концов одежда во время молитвы…

Все это хорошо и нужно, но не принесет желаемых результатов, пока мы (т. е. Церковь) не поймем и не признаемся наконец себе в том, что Россия – не православная страна, которую надо немного «подкатехизировать», а самая что ни на есть языческая страна, в которой надо, увы, начинать с ну ля. А с нуля – это не значит, например, «рассказывать о важности исповеди и Причастия», а… возвещать керигму. Почему-то в беседе с любым человеком, особенно если он посещает храм или называет себя православным, мы предполагаем, что ему не хватает самой малости, знания каких-то церковных правил (которые, конечно, невозможно объяснить, не обращаясь к Евангелию и его истинам, но ошибка в том, что начинаем с конца, а не с начала).

Даже если речь идет о Таинствах – собственно, сути нашей христианской жизни, – даже в этом случае недостаточно начинать с самих Таинств, а с того, почему вообще они существуют и зачем они существуют, как они связаны с самым главным – смертью Христа и Воскресением. И только человеку, который это осознал, можно объяснить следующие моменты, кончая тем, что надеть в храм…

Понимаете, самый распространенный термин у наших (немногочисленных) миссионеров – это воцерковление. А ведь россияне нуждаются в… вохристении… извините за абсурдное словообразование. Сначала – проповедь, которая потрясает человека и приводит его к обращению, метанойе, т. е. переворачивает всю его жизнь, все ее ценности с ног на голову (а разве Иисус Христос Своей жертвой за оскорбивших Его людей не перевернул с ног на голову все понимание жизни? Точнее, с головы на ноги!). И только после этого – Таинства, воплощение Христовой жизни в собственной жизни. Пусть

Крещение наступило много лет тому назад, да, благодать от него есть на всех принявших его, но… эта благодать погребена часто под толстым слоем неверия или безразличия, а иногда – злости на жизнь. Такой человек не может быть воцерковлен, пока он не «вохристится». И это никогда не поздно, даже если Крещение было 50 лет назад!

К чему я это говорю и при чем тут джинсы? Трудно ответить, потому что слов и логики трагически не хватает. Просто человек, который становится христианином, в последнюю очередь думает о том, как ему одеваться на молитву. Нет, я совсем не имею в виду, что тот, кто задал этот вопрос, является язычником или что этот вопрос вообще неважен – нет, я, наверное, не в тему, но неофиты задают в первую очередь именно такие вопросы! А ведь православная вера столько скрывает жизненных вопросов, на которые люди ищут ответы всю жизнь! А выходит, что, зная правила и обычаи, я как бы «успокаиваюсь», соблюдая их скрупулезно, и все остальное уже вне дискуссии. Почему бы не заострить внимание именно на них.

Сейчас, конечно, кто-то придерется к моим словам и прокомментирует каждую фразу, но я повторяю – трудно выразить адекватно мысли. В общем, главное в моем послании – это то, что страна наша не является, увы, православной, а является языческой, несмотря на то что атрибутика православная есть в храмах, в домах, в словах, даже в поведении. Атрибутика, а не жизнь, сокрытая со Христом в Боге (см. Кол. 3,3). Пока мы этого не поймем и будем учить людей правильно одеваться (образное выражение), Россия останется языческой, потому что до умов людей не дойдет главное и они задержатся на второстепенном. Как, впрочем, и происходит до сих пор.

Слава Богу, что в этой языческой стране есть НЕМАЛО православных христиан, а значит, еще не все потеряно. И самое главное, есть Господь, Который ведет Свой народ к Спасению. Он один знает, когда сбудутся надежды. Это просто выражение боли и попытка что-то изменить, а ни в коем случае не критика, так как каждый из нас является Церковью, и если критикую, то и себя тоже…

N

Уважаемый(ая) N!

Жаль, что Вы не раскрываете своего имени – немного неловко обращаться к Вам под латинской буквой.

Совершенно согласен с Вашей основной мыслью о том, что главное в миссионерской работе – это проповедь Христа. Цель христианина – новая жизнь во Христе, все остальное выполняет служебный характер. Если нет этого ощущения новой жизни, нет понимания того, что прекрасно выразил апостол Павел словами и уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20), то все остальное вряд ли способно реально изменить человеческую жизнь, затронуть сердце человека, его душу. Однако позвольте, даже не в порядке полемики, а в порядке обмена мыслями, обратить Ваше внимание на некоторые вещи.

В нашей стране сейчас действительно очень сложная духовная ситуация. Многие называющие себя православными при этом признаются, что ни в Бога, ни в загробную жизнь они не верят. Поэтому проблема христианизации людей стоит весьма остро. Правда, я не стал бы разделять воцерковление и христианизацию. Подлинное воцерковление и есть прежде всего изменение человеческого сердца Христом, так как Церковь есть Мистическое Тело Христово. А потом уже организация.

Конечно, когда человек приходит к Богу, его жизнь переворачивается, или, как Вы точно подметили, встает с головы на ноги. Однако путь христианина, путь ко Христу может быть долгим. Человек может длительное время ходить в храм и не чувствовать благодатности христианской жизни.

Правильно ли это? Наверное, нет. Плохо ли? Это зависит от того, как сам человек воспринимает ситуацию. Если при этом он считает себя спасшимся и уподобляется евангельскому фарисею, то да, это духовная смерть. Если плачет или старается плакать о своем бесчувствии, то он живет надеждой, а надежда не постыжает (Рим. 5,5).

С уважением к Вам и ко всем написавшим, Владимир Легойда

Здравствуйте!

Вот, прочитала письмо-вопрос «про джинсы», ответ Владимира и приглашение поделиться мнением о прочитанном. Первое впечатление от прочитанного было: какое тут еще мнение? Все и так ясно, очень хорошо и понятно объяснено, тема закрыта. Чего обсуждать? Тем более что для меня лично вопрос юбок и платков решен давно и однозначно, вернее, его вообще как-то не было: положено – значит, надо так. Ну, характер у меня такой…

А если у кого другой?

Вот и решилась я еще пару слов сказать вдогонку.

Ведь очень уж распространенный вопрос задал(а) г-н(жа) N. И ответ на него жен. И – тоже привычен. Особенно часто встречается проведение этой аналогии: к начальству или на званый вечер идешь нагладившись и при галстуке (хоть и терпеть его не можешь), а Бог-то – Он поважней любого начальника будет! При этом предполагается как бы априори, что наглаживаемся мы и галстук повязываем, к начальнику собираясь, стремясь выказать этим свое к нему уважение и почтение.

Ну, а если начальник – взяточник и алкоголик? Если люди, с которыми собираюсь быть на фуршете, – сплошь воры и развратники?

Надену ли я тогда, в соответствии с отношением к этим людям, грязную футболку, рваные шорты и стоптанные тапочки на босу ногу? Правильно, только в одном случае: если решительно собираюсь потребовать увольнения или выхода из этого общества.

Значит, вот как на самом деле: не в уважении дело, не в отношении вообще моем к кому-либо. А в ожидании определенного отношения ко мне. При ясном сознании того, что, как правило, это самое отношение ко мне будет формироваться на основании моего внешнего вида, в частности. Особенно на первых порах.

А с чем человек идет в Церковь? Вернее, за чем он туда идет?

Не могу ответить за всех и каждого. Но чем дальше, тем сильнее мне слышится в этих возмущенных вопросах, спорах, протестах о форме церковной одежды, правилах поведения, обрядах, ограничениях и проч. одна и та же нота. Очень светлая и радостная притом. Именно: человек идет в церковь к Богу. К тому Богу, про Которого он слышал и читал, что Тот есть Любовь. Которому верит! Уже верит и живет с Ним и в Нем этой своей маленькой верой: Бог есть, Он любит. Меня.

Ведь прислушайтесь, все время звучит вот это: «А Богу не все равно, как я выгляжу?»

Что стоит за этим вопросом? Мы спешим проскочить его, мол, Богу-то все равно, а нам… а положено… а написано… Положено и написано, верно. И все ясно, вроде, что и почему. А человек бунтует. Не желает понимать, не желает смиряться – вплоть до ухода из храма… Отчего? Гордость? Непослушный? Плохо воспитан? Совести нет? Бяка, короче, да и все…

А произошла очень простая и печальная вещь: человек шел к Богу. И ждал, искал, жаждал любви. Того, чтобы приняли и полюбили таким, какой он есть, без прикрас. Ведь он слышал, читал, верил, что Церковь, храм – это не офис, где «по одежке встречают». Он шел к Богу, Который любит всех и вся, читает в душах помимо внешнего, прощает и – принимает таким, как есть. И этого (!) ждал человек и от нас, тех, кто стоит в храме, кто с Богом немножко на «ты» уже, так уж, наверное, немножко проникся этой самой любовью…

А что видит? Самое страшное – что тут все как везде. Тот же офис. Только в офисе надо костюм стильный и косметику на уровне, а тут – платок, юбку и никакой косметики. А суть?

К чему я это все пишу? К тому, что не все так просто. Неизвестно, что в душе у девушки, которая старательно делает все, как положено: искренне ли она стремится быть послушной дочерью Церкви или надеется спастись «правильным» исполнением всех предписаний, будучи душой далека от Бога (знаем, чего скрывать – всякое бывает).

Но вот та угрюмая дивчина в уголке храма (а то и посередке – не знает, куда пройти, так и осталась), без платка, в джинсах, с крашеными губами и руками разве не в карманах, хоть бы перекрестилась раз – она что тут делает? Так и тянет подойти и «вразумить». Остановимся на минутку. Спросим себя: а что тут делаем мы? И так ли уж наш собственный вид угоден Господу? Ведь, по большому счету, и мы часто «в джинсах» обретаемся. И добро бы этот срам наш только Господь Бог видел. А та «краля» сейчас и здесь встретила

Господа. Стоит ли мешать встрече? Не лучше ли встать (мысленно) рядом с ней и помолиться? И за себя, и за нее. И попросить заодно, чтоб Господь вразумил ее САМ, как ей приходить к Нему в дом и почему. Может, это вразумление и через нас произойдет – как знать. Главное, чтоб оно было от Бога. А не от нашей ревности к порядку и прочим вещам, мало к делу относящимся.

А тем, кого мучает вопрос джинсов, платков, косметики и проч., мучает до такой степени, что «или в джинсах, или – вообще не пойду», рискну сказать (Господи, помилуй!): смело идите в джинсах. Господь зовет к Себе – значит, надо идти. А там видно будет.

Прошу прощения за проповедь.

Храни всех вас (и меня) Господь Бог.

С уважением, Светлана

Уважаемая Светлана!

С большим волнением и большой радостью читал Ваше письмо. С волнением, потому что Вы заставили меня по-новому посмотреть на какие-то вопросы, с радостью, потому что Вам не все равно, Вас задела, затронула эта тема.

Вы знаете, сначала я думал (по вредной журналистской привычке), что бы такое Вам возразить, ведь Ваше письмо как бы поставило под сомнение мои размышления. Потом понял, что возразить не могу. Во-первых, не хочется. Во-вторых, не хочется, потому что мы, собственно, говорим (и с Вами, и с автором первого письма) практически об одном и том же, просто берем разные аспекты проблемы.

Мне кажется, что Ваше письмо на самом деле продолжает тему, поднятую г-ном (г-жой) N. Ведь пафос этого письма как раз не в том обычном вопросе, а в том, о чем говорите – пусть другими словами – и Вы: что нередко за правильной одеждой, правильным поведением, правильными внешними действиями в храме ничего не стоит. Нет живого чувства Бога, нет ощущения прихода ко Христу, изменения жизни. При этом случается и так, что раскрашенная девушка в джинсах, войдя в храм, реально встречает там Христа. И нам, правильно одетым, стоит, как Вы справедливо пишете, не бросаться тут же с поучением и порицанием, а встать рядом с тихой молитвой – о себе и обо всех нас.

Конечно, храм Божий – это не офис, в котором нужно быть правильно одетым. Я проводил аналогию с другими профессиями, со спецодеждой: как любая аналогия, эта в чем-то ущербна. Однако, как мне кажется, вполне уместна. Ведь и в офисе хорошим работника делает не его дорогой костюм, а профессиональные навыки.

Иными словами, основная мысль моего ответа заключалась в том, что нельзя ни переоценивать, ни недооценивать значение внешних вещей. Не хотел бы повторяться, но одну мысль, которая еще не звучала, позволю себе высказать. В жизни бывают разные ситуации. Люди по разным причинам приходят впервые в храм. Те, кто уже находятся в храме, по отношению ко всем без исключения вновь пришедшим должны проявлять любовь, терпение и такт. Иначе, действительно, храм превратится из Дома Божьего в собрание фарисеев-формали-стов.

При этом, как мне кажется, стоит разделять конкретные случаи первого или первых приходов человека в церковь – и то, что можно назвать общецерковной практикой. Конечно,

Церковь – не партия и не просто организация, конечно, храм – не офис. Но тогда тем более мы должны быть внимательны к себе как внутри, так и снаружи. В человеке тело не живет отдельно от души. То, что человек делает со своим телом, не может не влиять на его душевное устроение. Конечно, бывают ситуации, когда человек искренне молится лежа. И эта его молитва много раз сильнее, чем многочасовое стояние, ночное бдение и тысячи поклонов. Сильнее, потому что ближе к Богу. Такие случаи бывают. Но вряд ли из них можно и нужно выводить правило. Напротив, некая внешняя дисциплина молитвы есть не результат формализации обращения к Творцу, но многовековой опыт настоящих молитвенников.

Похожая ситуация, на мой взгляд, и в случае с одеждой.

В заключение, обращаясь уже ко всем нашим читателям, хотел бы подчеркнуть главное: вряд ли для решения вопроса, который мы затронули, существует какая-то схема. Именно поэтому, на мой взгляд, каждый из тех, кто высказался, по-своему прав. Просто в жизни бывают разные ситуации, разные люди. Господь же дает нам сердце и разум для того, чтобы мы учились ими пользоваться, учились любить Бога и ближнего, учились размышлять и не делать поспешных суждений, не впадать в ревность не по разуму, которая может выражаться как в фарисейской гордыне по поводу внешнего, так и в духовном обольщении своим богатым внутренним миром.

С искренним уважением ко всем и надеждой на понимание,

Владимир Легойда

О боге, вере и Церкви⁴⁹

Беседа в режиме он-лайн

Некоторое время назад я получил по электронной почте письмо от совершенно незнакомого человека, в котором автор предлагал пообщаться «на философские темы». Написал ответ – и завязалось общение. Так как затронутые темы могут показаться небезынтересными, предлагаю переписку уважаемым читателям. В том виде, в каком она и осуществлялась, то есть без особой редактуры и изменений стилистики и правил общения в виртуальном мире.

Письмо 1

Здравствуйте, Владимир Романович!

Мне сказали, что с вами можно обсудить некоторые философские (и не только) вопросы. Начнем, пожалуй.

Первый вопрос посвящен религии. Я считаю религию необходимой для некоторых категорий людей, как-то: 1) слабые люди, которым необходима вера в то, что кто-то заботится о них, следит за ними; 2) люди, у которых что-то не ладится в жизни. Им также необходима вера в лучший мир, ведь попасть в него можно, соблюдая нехитрые правила; 3) люди, нуждающиеся в любви и не находящие ее. Таким людям нужен отец, нужна семья; 4) и, наконец, последняя (единственно мной рассматриваемая как имеющая право на существование) категория людей, которые хотят что-то совершить, что-то значимое, служить не за деньги, а за идею. Которым нужна команда, нужны товарищи, нужно общее дело. Все вышеперечисленные люди, кроме последних, просто-напросто используют религию. Одни для душевного равновесия, другие для оправдания своей никчемной (но благочестивой) жизни. Последних тоже не стоит оправдывать, они тоже отчаявшиеся люди, но они-то, по крайней мере, борцы, идеологи, фанатики, если угодно. Таких мало.

Перейдем к теории. Лично мне противна сама формулировка: делай добро, попадешь на небо, будешь грешить – попадешь в ад. Мне интересно, почему людей уже заранее считают скотом, которому необходимо что-то пообещать в обмен на благодеяния? Неужели люди не могут делать добро просто так? Просто потому, что они сами понимают, что хорошо, а что плохо. Далее, я даже не буду говорить о церкви. Одно упоминание о ней вызывает у меня отвращение. Лицемерие, желание власти и так далее. Тьфу. Прошу прощения.

Вот вы говорите, что человека от животного отличает религия. Человека от животного отличает способность ограничивать свои потребности, в более общем плане – сила воли. Религия, наоборот, возникает от недостатка разума. Она стремится заполнить пустоту, объяснить непонятное (так как непонятное пугает). Подумайте, много ли людей, жизнь которых удалась, верят в Бога? Зачем? Если у тебя красавица жена, друзья, интересная работа? У тебя просто нет времени на взгляд наверх. За человека Богу говорят его дела. (Наконец, я допускаю существование Бога. Но Он непознаваем по определению. Существо, способное работать с такими объемами данных, не может быть понято ограниченными и маложивущими людьми.)

Теперь (если вы дочитали до этого места) пара вопросов.

1. Как вы определяете понятия добра и зла? Существует ли одно без другого?

2. Что важнее – полагаться на мнения авторитетов или думать самому?

3. Как вы относитесь к тезису о том, что все люди живут иллюзиями, каждый в своем понимании реальности, в своем мире?

Спасибо за потраченное время. Если можно, ответьте. А то в наше время и пофилософствовать не с кем. Никому не интересно.

С уважением, Павел Арзамасцев

Ответ

Здравствуйте, уважаемый Павел!

«… Я считаю религию необходимой для некоторых категорий людей, как-то: 1) слабые люди, которым необходима вера в то, что кто-то заботится о них, следит за ними».

Аргумент не нов, но, на мой взгляд, от этого не становится более убедительным. Человек приходит в мир, который он не создавал, поэтому его «слабость» есть его органичная характеристика. В любом случае, он не самый сильный. Кошке (собаке) нужен человек, чтобы о ней заботиться, но вряд ли есть смысл называть кошку (собаку) слабой. В данном случае подобные характеристики, на мой взгляд, «бьют мимо цели».

На протяжении всей истории существования человечества миллионы людей считали себя верующими, не считая себя при этом слабыми. Если Вы с недоверием относитесь к фигурам основателей мировых религий, могу назвать первые приходящие на ум имена: император Константин, Августин, Коперник, Ньютон, Паскаль, Жанна Д’Арк, Дмитрий Донской, Суворов, Кутузов, Нильс Бор… Сами понимаете, список можно продолжать. Конечно, мы можем считать их и миллионы других слабыми (слабее нас) – но так ли это? И что за нами стоит – интеллект и жизненный опыт пары-тройки десятилетий, проведенных на земле? Против их суммарного тысячелетнего? Так что этот аргумент меня не убеждает. Далее…

«2) Люди, у которых что-то не ладится в жизни. Им также необходима вера в лучший мир, ведь попасть в него можно, соблюдая нехитрые правила».

Действительно, когда что-то не ладится, это может стать (и нередко становится) причиной обращения к вере. Но сам по себе этот факт не является императивным для прихода к религии. Сколько людей от безысходности спивается и… Кроме того, обратиться – еще не значит сохранить веру. А правила не такие уж нехитрые, это поверьте мне на слово как религиоведу: 613 мицвот в иудаизме, жесткие ограничения в буддийской сангхе и восклицание учеников Христа после Его рассказа о том, что надлежит делать: «Так кому же тогда возможно спастись?» Нет, чем-чем, а «нехитростью» религиозные правила никогда не отличались. По крайней мере, если мы говорим о религии, требующей сознательного личного участия человека, а не о магии, например. Там тоже есть сложности, но другого плана. Далее…

«3) Люди, нуждающиеся в любви и не находящие ее. Таким людям нужен отец, нужна семья».

Это, как мне кажется, смутный аргумент (категория). Во-первых, частично эта группа включена в предыдущие две. Во-вторых, что тогда значит найти любовь и больше не нуждаться в ней? В-третьих, религиозно-гениальные люди нередко отказывались от имеющейся «человеческой, слишком человеческой» любви и заботы во имя того, что им казалось выше и важнее. Так что подлинно религиозное обращение чаще связано, как мне кажется, не с недостатком, а с ожиданием гораздо большего, чем может дать нечто или некто в этой жизни. Далее…

4) И, наконец, последняя (единственно мной рассматриваемая как имеющая право на существование) категория людей, которые хотят что-то совершить, что-то значимое, служить не за деньги, а за идею. Которым нужна команда, нужны товарищи, нужно общее дело».

Опять не вижу жесткой альтернативности в группах: а разве обратившиеся по несчастью не могут служить за идею? Конечно, есть верующие люди с социальной доминантой жизни. Но большинством из них все же движет нечто большее, иначе можно (и лучше, и проще, и надежнее) вступить в партию и там искать то, о чем Вы говорите. Так мне кажется.

«Все вышеперечисленные люди, кроме последних, просто-напросто используют религию. Одни для душевного равновесия, другие для оправдания своей никчемной (но благочестивой) жизни».

Что значит «используют»? А те, которые, если пользоваться Вашей градацией, находят любовь в жизни и не обращаются к религии, они разве не просто-напросто используют других людей, как не находящие – религию? По логике вещей, ответ должен быть либо да, либо нет – но непременно одинаковый в обоих случаях. Далее…

«…Лично мне противна сама формулировка: делай добро – попадешь на небо, будешь грешить – попадешь в ад. Мне интересно, почему людей уже заранее считают скотом, которому необходимо что-то пообещать в обмен на благодеяния? Неужели люди не могут делать добро просто так? Просто потому, что они САМИ понимают, что хорошо, а что плохо».

Вы чрезвычайно упрощаете религиозные представления об аде и рае. Чрезвычайно. Нет в религии таких формулировок. Если говорить, например, о христианстве, то человека – образ Божий – по определению нельзя считать скотом. Зачем же приписывать христианам то, во что они не верят? Зачем воевать с тем, чего не существует? Нет в известных мне религиях (по крайней мере, мировых – буддизме, христианстве и исламе) такого отношения к человеку, о котором говорите Вы. Нет и не может быть. Что значит «делать добро просто так»? Религиозное сознание как раз и задается вопросом, что является причиной добра. В христианстве, например, ответ – Любовь. Добро есть следствие любви, а не «просто так». Просто так, как известно, даже кошки не родятся. Далее…

«…Я даже не буду говорить о церкви. Одно упоминание о ней вызывает у меня отвращение. Лицемерие, желание власти и так далее…»

Действительно, так о Церкви лучше не говорить, так как это переводит разговор на уровень – «все студенты – уроды, негодяи и тупицы» только потому, что мне попался один (два, три) наглый двоечник. О какой Церкви Вы говорите (точнее, не говорите)? О православной? О католической? Может быть, лицемерами и властолюбцами Вы называете тех, кто умирал на крестах и был терзаем дикими львами в Древнем Риме? Вряд ли Вы на такое способны. Или сотни тысяч тех, кто отдал свои жизни за веру в 20-30-е годы прошлого столетия в нашей стране? Тоже не уверен, что Вы говорите о них. Но эти-то люди и есть Церковь. Вы не можете отмахнуться и просто сказать: да я не о них. А я – о них. Потому что нельзя без них говорить о Церкви всерьез.

«Человека от животного отличает способность ограничивать свои потребности, в более общем плане – сила воли. Религия, наоборот, возникает от недостатка разума. Она стремится заполнить пустоту, объяснить непонятное (так как непонятное пугает). Подумайте, много ли людей, жизнь которых удалась, верят в Бога? Зачем?»

По поводу того, что религия возникает от недостатка разума, – жаль, что мы с вами не можем сказать это Блезу Паскалю, Ньютону или Нильсу Бору. Интересно, какого разума не хватало у них? Или выдающемуся российскому философу Алексею Федоровичу Лосеву? Предлагаю Вам обсудить вместе со мной его книги. Например, «Очерки античного символизма и мифологии». И если мы чего-то там сможем понять, потом решить, какого разума не хватало Лосеву, который был глубоко верующим человеком.

По поводу ограничения потребностей. И здесь, к сожалению, не могу с Вами согласиться. Настоятельно рекомендую выходящую сейчас книгу моего учителя, Юрия Вяземского, «Вооружение Одиссея». Вслед за ним и за его отцом, академиком П.В. Симоновым, я придерживаюсь той точки зрения, что потребности есть движущая сила всего живого. Воля не есть ограничение потребности, но, напротив, сила, необходимая для удовлетворения доминантной потребности – и у животных, и у человека. Поэтому человек не подавляет все потребности (если только он не последовательный буддист, да и то…), а живет их реализацией. Другое дело, что потребности бывают разные: поесть, потанцевать, чего-то узнать, полюбить и т. д. Потребностные группы у нас с животными весьма схожи (витальные, социальные и идеальные потребности). Вот только в группе идеальных потребностей у животных нет религиозной. По крайней мере, она никак не проявляется. Поверьте мне, что среди тех, у кого жизнь, как Вы говорите, удалась, очень много верующих. По крайней мере, среди моих знакомых.

«Я допускаю существование Бога. Но Он непознаваем по определению. Существо, способное работать с такими объемами данных, не может быть понято ограниченными и маложивущими людьми».

Уважаемый Павел! Бог не есть «существо, способное работать с объемами данных». Только Вы сказали, что Он непознаваем, как тут же попытались Его как-то по-человечески (слишком по-человечески) определить. Бог, будучи непознаваемым, трансцендирует наш опыт, поэтому любое определение Его по сути ущербно. Мы не можем определить Бога, как не может квадрат, существующий на плоскости, «представить» себе, что такое куб, «живущий» в трех, а не в двух измерениях. Про познание Бога никто и не говорит. Но если квадрат (продолжим метафору) есть проекция одной грани куба на плоскость, то куб может открыть свое существование и что-то о себе даже квадрату.

«Как вы определяете понятия добра и зла? Существует ли одно без другого?»

Изначально да, только добро, потом появляется зло. Здесь мне ближе христианское видение, а не, например, даосское.

«Что важнее – полагаться на мнения авторитетов или думать самому?»

Важнее и правильнее – сочетать внимательное изучение мнений авторитетов с собственными размышлениями. Конфуций говорил, что учиться и не размышлять – занятие пустое, а размышлять и не учиться – опасное. Готов подписаться.

«Как вы относитесь к тезису о том, что все люди живут иллюзиями, каждый в своем понимании реальности, в своем мире?»

Отношусь положительно, но до весьма определенной границы. Все несколько сложнее, как мне кажется.

Вам еще раз спасибо за доверие.

Буду рад пообщаться. Пишите, заходите.

С уважением, В.Р. Легойда

Письмо 2

Здравствуйте.

Я не отношусь к людям, которые жестко стоят на своей точке зрения. Поэтому любой спор использую для более глубокого анализа своих взглядов. Иногда даже их меняю, но редко. Согласен, письмо я написал по-детски сумбурно, но это первый мой опыт такого рода и я просто не смог оформить некоторые аргументы в текст.

Приступлю к ответам.

«…Человек приходит в мир, который он не создавал, поэтому его «слабость» есть его органичная характеристика. В любом случае он не самый сильный. Кошке (собаке) нужен человек, чтобы о ней заботиться, но вряд ли есть смысл называть кошку (собаку) слабой».

Я не имею в виду слабость как нечто плохое, что можно презирать. Просто есть кошки, а есть тигры. Есть собаки – и есть львы. Мне не нравятся люди, приходящие в религию только в поиске тихой гавани. Мне гораздо больше импонируют люди слабые в том смысле, что они отчаялись изменить свою жизнь и жизнь других людей обычными методами и обратились к религии, к вере. Для таких людей религия прежде всего средство, жизнь, инструмент, а не успокоительные капли перед сном.

…Мне как раз и не нравится то, что человек приходит к вере не путем своих размышлений, а из-за жизненных обстоятельств. Я не считаю, что верить в Бога хуже, чем спиться. Это не принципиально, по-моему, каким образом человек стремится заглушить боль и уйти от реальности. Но мне не нравится, что за человека определяют, как надо жить, а как не надо. Если человек сам не пришел к пониманию добра и зла, то он всего лишь слепо следует заповедям и единственное, что останавливает его на пути к греху, – это наказание за данный грех, а не понимание греховности поступка. Добавлю, что я говорю не об отдельных великих людях, а о верующих в массе своей.

«…Разве обратившиеся по несчастью не могу служить за идею? Конечно, есть верующие люди с социальной доминантой жизни. Но большинством из них все же движет нечто большее, иначе можно (и лучше, и проще, и надежнее) вступить в партию и там искать то, о чем вы говорите».

Конечно, могут, но основной силой у них все равно остается стремление убежать от проблем, а служба является некоторой платой за покой. В партию вступить не лучше, если ты служишь Создателю, значит, ты стоишь лишь на одной ступеньке ниже Его. К тому же Создателя нельзя обвинить в каком-либо проступке. А если ты всю жизнь провел в партии, а потом выяснил, что глава у тебя вор и убийца, – это значит, что ты ХУЖЕ и твоя жизнь оказывается бессмысленной.

«Вы чрезвычайно упрощаете религиозные представления об аде и рае…»

Я могу и ошибаться, но разве есть религия, в которой просто говорится: идите и творите добро, и не обещается за это райская жизнь? А если за творения добра пообещать ад, а за зло – рай, большинство людей будет творить добро? Я вижу именно в этом подвиг, когда тебе не верят, тебя поносят, а ты все равно помогаешь, лечишь и т. д.

«Действительно, так о Церкви лучше не говорить…»

Люди, умирающие за веру, есть дух Церкви. Но гораздо больше людей, которые никогда не пойдут на смерть или страдания ради своих убеждений. Именно они и есть Церковь. Пройдитесь по церквям, по монастырям, посмотрите. Смирение и слабость – вот что увидел лично я (не всегда, правда, но очень часто). Возьмем коммунизм. Светлое и чистое учение, очень наивное. Те, кто стоял у корней его, видимо, искренне верили в этот рай на земле. Но глупо, глядя на них, говорить, что их последователи светлы и чисты и так же искренне хотели добра. Не закрываете ли вы глаза на действительное положение вещей?

«…Мы не можем определить Бога, как не может квадрат, существующий на плоскости, представить себе, что такое куб, живущий в трех, а не двух измерениях. Про познание Бога никто и не говорит. Но если квадрат (продолжим метафору) есть проекция одной грани куба на плоскость, то куб может открыть свое существование и что-то о себе даже квадрату».

Проекция не дает полного представления об объекте. Она вообще не дает представления об объекте. Спроецируйте куб на прямую – получите отрезок. Спроецируйте любую n-мерную фигуру на прямую – получите отрезок. Спроецируйте отрезок на прямую – получите отрезок. А теперь вам дан отрезок на прямой, ответьте, какая фигура была изначально. Может быть, куб? А может, отрезок? А может, Бог?

Не могли бы вы привести мне пример абсолютного добра? Без зла. Я постараюсь найти в нем зло. Не считаете ли вы, что выше добра и зла должна стоять справедливость?

Что убивает в людях желание и способность размышлять?

Новая мысль. Нельзя ли отринуть понятие свободы воли человека? Например, нельзя же доказать, что в прошлом ты мог поступить так и не иначе. Ты уже поступил. А то, что никто не может предсказать твои поступки в будущем, ничего не значит. Может, просто мы не дошли до такого уровня понимания жизни. Вот сейчас я пошлю это письмо, и невозможно будет доказать, что послал я его, потому что захотел, а не потому, что так было предначертано звездами. Правда, и наоборот доказать тоже нельзя.

С уважением, Павел

Ответ

Уважаемый Павел!

Простите, что сразу не ответил.

«Я не имею в виду слабость как нечто плохое, что можно презирать. Просто есть кошки, а есть тигры… Мне не нравятся люди, приходящие в религию только в поиске тихой гавани. Мне гораздо больше импонируют люди слабые в том смысле, что они отчаялись изменить свою жизнь и жизнь других людей обычными методами и обратились к религии, к вере…»

Не совсем понятно, что же Вам все-таки не нравится. Какая слабость, если в целом Вы не считаете, что это – что-то плохое? Вам не нравятся тигры, которые приходят к религии? Но тогда они не слабы по определению.

В целом могу сказать, что многое зависит от определения слабости. Мне кажется, что обращающийся к Богу человек не проявляет слабости своим обращением. Человек может многое, но не все. Там, где он чего-то не может (не понимает, не чувствует и проч.), – ему нужен Бог. И нет в этом никакой слабости.

«Мне как раз и не нравится то, что человек приходит к вере не путем своих размышлений, а из-за жизненных обстоятельств. Я не считаю, что верить в Бога хуже, чем спиться.

Это не принципиально, по-моему, каким образом человек стремится заглушить боль и уйти от реальности».

Человек приходит к вере по-разному. Я говорил, что нередко – из-за тяжелых жизненных обстоятельств. Но далеко не всегда. (Например, мое обращение к вере было исключительно интеллектуальным, через книги и философские разговоры.) Кроме того, даже если начало пути связано с обстоятельствами, это совсем не значит, что потом не будет размышлений. Это я знаю на примере многих людей.

«…Мне не нравится, что за человека определяют, как надо жить, а как не надо. Если человек сам не пришел к пониманию добра и зла, то он всего лишь слепо следует заповедям, и единственное, что останавливает его на пути к греху, – это наказание за данный грех, а не понимание греховности поступка. Добавлю, что я говорю не об отдельных великих людях, а о верующих в массе своей».

Что значит «сам пришел»? И что значит «определяющее»? Вы, очевидно, считаете, что Вы-то пришли сами, в отличие от «слабых верующих». Но, во-первых, откуда-то Вы черпали свои представления. Ваши мысли и жизненные принципы возникли не из небытия, а из конкретной культурной атмосферы, в которой Вы выросли и на которую определенным образом смотрите. Так что Вы – такой же «продукт», как и все. Просто в этом нет ничего плохого. То есть Вы, конечно, самостоятельно решаете – тут я не буду спорить. Но почему Вы лишаете меня такой же характеристики: самостоятельности? Поверьте, я вполне осознанно и самостоятельно принял христианские принципы жизни. Вы можете сказать: не я их придумал. Ну и что? И неужели Вы искренне верите в то, что Ваши жизненные принципы изобретены Вами? Но даже если допустить, что в каком-то смысле это так, почему меня должны убеждать принципы пусть даже очень умного молодого человека вместо тысячелетней традиции, за которой стоят сотни и тысячи умных и очень достойных людей? Например, такие русские философы, как В. Соловьев, П. Флоренский, Н. Бердяев, С. Булгаков и проч.

И последнее – человек, естественно, должен сам прийти к пониманию добра и зла. Но вот откуда оно берется, это понимание? Вот, например, в буддийской культуре совершенно иные представления и адекватных нашим представлений о «добре и зле» просто нет. И даже своим утверждением Вы демонстрируете то, что выросли в культуре, сформированной христианством, нравится Вам это или нет. Это категории европейской культуры.

«…B партию вступить не лучше, если ты служишь Создателю, значит, ты стоишь лишь на одной ступеньке ниже Его. К тому же Создателя нельзя обвинить в каком-либо проступке. А если ты всю жизнь провел в партии, а потом выяснил, что глава у тебя вор и убийца – это значит, что ты ХУЖЕ и твоя жизнь оказывается бессмысленной».

Я не знаю, почему Вы воспринимаете обращение людей к религии исключительно как эскапизм, уход от проблем реальности. Давайте договоримся еще об одном: если Иван Иванович пришел в церковь потому, что его бросила жена и его уволили с работы, то это еще никак не характеризует смысл христианского учения, в котором нигде не сказано, что в церковь нужно приходить только в таких ситуациях. Поскольку мы с Вами ведем разговор на некоем теоретическом уровне, давайте сначала выясним смысл христианского учения, оставив в стороне гипотетических Иванов Ивановичей – они нам не помогут лучше узнать или понять Евангелие. Повторяю, Вы можете не принимать Евангелия, но только в одном случае – если Вы его знаете. И тогда Вы можете спорить с христианским учением, но не с Иваном Ивановичем. А то, что смысл христианского учения не в эскапизме, не в страусином сокрытии от проблем, вполне очевидно, если Вы хоть немного с этим учением знакомы. Несогласный с марксизмом должен прочесть и критиковать Маркса, а не коммуниста – директора завода Петра Петровича, который волен по-своему трактовать марксизм. Конечно, если Петр Петрович пьет водку, ругается матом и в партию вступил, чтобы стать директором, это отражается на авторитете партии. Но не на истинности ее учения, которое совершенно не зависит от поведения Петра Петровича.

«Люди, умирающие за веру, есть дух Церкви. Но гораздо больше людей, которые никогда не пойдут на смерть или страдания ради своих убеждений…»

Дух Церкви, Церковь… Вы начинаете вводить такие понятия, которые сложно поддаются точному научному определению и исчислению. Но даже если принять Ваше деление, то тогда могу сказать: дух Церкви и есть Церковь. Остальное пока нет.

«Проекция не дает полного представления об объекте. Она вообще не дает представления об объекте…»

Полного представления, естественно, не дает. Но Бог все-таки не куб (это было просто сравнение). Поэтому Он может открыть человеку Себя на уровне человеческого разумения. В противном случае это не Бог.

«Не могли бы Вы привести мне пример абсолютного добра? Без зла. Я постараюсь найти в нем зло. Не считаете ли Вы, что выше добра и зла должна стоять справедливость?»

По христианскому вероучению абсолютным добром является Бог. Только прежде чем искать в Нем зло, давайте убедимся, что мы говорим об Одном и Том же Боге, т. е. выясним христианское учение о Боге. Христианское, а не наше представление. Иначе критика становится бессмысленной: интерпретирую так, как мне удобно, а потом критикую.

«…Нельзя ли отринуть понятие свободы воли человека? Например, нельзя же доказать, что в прошлом ты мог поступить так и не иначе. Ты уже поступил. А то, что никто не может предсказать твои поступки в будущем, ничего не значит. Может, просто мы не дошли до такого уровня понимания жизни. Вот сейчас я пошлю это письмо, и невозможно будет доказать, что послал я его, потому что захотел, а не потому, что так было предначертано звездами…»

Как мне кажется, я понимаю, о чем Вы. Свобода и жесткая детерминированность всего происходящего – сложные философские вопросы. Мне кажется, человек обладает свободой. Есть выбор: послать письмо или не послать. Конечно, Вы можете возразить: а вдруг нам только кажется, что этот выбор есть? К сожалению, это действительно сложно проверить.

Давайте сначала отойдем немного в сторону. Существует много вещей и явлений, бытие которых представляется случайным. Например, не встретились бы мои родители, я бы сейчас

Вам не писал. Равно как и Ваши. И вообще почти все существующее и окружающее нас случайно. Но оно есть. Не является ли это указанием на то, что есть Неслучайная Первопричина всего происходящего? Так рассуждали вслед за Аристотелем средневековые схоласты, пытаясь доказать существование Бога. Как Вам?

Пишите, если наш диалог представляется Вам полезным. Всегда рад.

С уважением, ЛВР

Атеизм и вера: два полюса

Беседуют И. Ласковый и В. Легойда

С Иосифом Соломоновичем мы познакомились, как это принято говорить, совершенно случайно. Мы оба были приглашены в прямой эфир программы «Принцип домино», посвященной теме «Чудес на свете не бывает». Иосиф Соломонович защищал заявленную точку зрения, я выступал в качестве оппонента. После программы Иосиф Соломонович спросил меня, готов ли наш журнал предоставить слово атеисту. Я честно признался, что давно мечтаю об этом. Только вот атеисты, к сожалению, похоже, перевелись на Руси. К сожалению, потому что общаться (и полемизировать) с честным атеистом куда проще, приятнее и, наверное, даже плодотворнее, чем, скажем, с современным оккультистом или адептом уринотерапии. Единственным условием публикации было право редакции на ответ. Чем мы, собственно, и воспользовались.

Владимир Легойда

Начало диалога. «Фома» 5 (28) 2005 г.

С точки зрения атеиста
Иосиф Ласкавый

«Audi partem alteram»⁵⁰

«Да что вы – атеисты – сказать можете? Что Бога нет?!» – Венедиктов, редактор демократической радиостанции «Эхо Москвы», в ответ на предложение автора дать слово и атеисту.

Сначала хочу выразить свою радость по поводу того, что мне – атеисту – дали слово. Сейчас это редчайшая возможность: как при власти коммунистов не имел возможности высказаться религиозный человек, так сейчас нигде не дают слова атеисту. За последние годы единственным исключением была дневная передача А. Гордона «Хмурое утро».

Немного личной истории. В школе и на младших курсах института я был атеистом бойким и необразованным. Потом стал читать и религиозную, и атеистическую литературу и стал атеистом знающим и спокойным. Большую роль в этом сыграл один случай: в институтском общежитии я жил в одной комнате со студентом из Того Карсо Парфе. До нашего 1-го меда он окончил какую-то французскую школу, кажется, иезуитский колледж, и был ревностным католиком. Парень был очень славный, и его религиозность меня никак не касалась, но вот однажды мы как-то «зацепились языками». Полагаю, что его французские учителя не тратили много времени на подготовку к дискуссиям с атеистами «о Боге и камне», «о Боге – самоубийце» и т. п. Я веселился и вдруг увидел на его глазах, огромных, величиной в ягоду смородины, слезы. Меня словно ударило: зачем я его обижаю? Ведь ни он, ни я своих взглядов не изменим. Каких-то третьих лиц, еще не утвердившихся в своем мировоззрении, там не было. Значит, я только хочу выиграть спор? А это не стоит слез человека. С тех пор я был «тихим», внутренним атеистом до последнего времени. Но сейчас, когда РПЦ успешно старается занять место идеологического отдела ЦК КПСС, ее функционеры и активисты захватили монополию на ТВ и ведут там десятки передач, не давая слова оппонентам. Когда следом за ними выступают проповедники других религий и уже совсем дикие ведуньи, пророчицы и т. д. – материалист просто обязан рассказать о своих взглядах. К сожалению, на ТВ слова для дискуссии атеистам не дают, да и чтобы просто сказать. «Я атеист!», нужно быть либо Нобелевским лауреатом В.Я. Гинзбургом, либо Капицей-младшим.

Поэтому еще раз спасибо журналу «Фома».

Атеист в описании клерикалов

Пользуясь тем, что настоящих атеистов зритель ТВ не видит, клерикалы (всякие там архиереи) создали образ атеиста – такое чучело, с которым и дискутируют, спор для них оказывается очень легким, так как этот «чучельный атеист» только тупо твердит: «Бога нет, Бога нет!» Другие, более думающие, говорят, что атеист такой же верующий человек, только он верит в то, что Бога нет. В лучшем случае за атеистом признается право на систему взглядов, но очень примитивную – атеист верит только в то, что может пощупать руками и обсчитать на калькуляторе, остального для него не существует.

Атеист в жизни

На самом деле атеист в жизни все видит, все воспринимает. Его мир не беднее, а богаче мира идеалиста. Атеист видит реальную красоту и сложность мира, радуется ей.

Принимая сложность мира, он готов бороться с тем, что он считает злом. Атеист вовсе не считает, что ему все известно, его система ответов на вопросы научна. На вопрос: «Почему?» – он отвечает: «Вот поэтому». А на следующий вопрос: «А это почему?» – «Потому что…» И наконец, когда знания его исчерпаны, он отвечает: «Пока я этого не знаю, но потом надеюсь узнать». Атеисту известно, что чем больше мы знаем, тем больше увеличивается «сфера незнания», и его это радует. Анаксимен из Милета, живший в IV веке до нашей эры, говорил своему ученику: Твои знания – это маленький круг, а мои – большой. Но все, что осталось вне этих кругов, – неизвестность. Маленький круг мало соприкасается с неизвестностью. И впредь чем больше ты станешь узнавать нового, тем больше будет возникать у тебя неясных вопросов. И это замечательно, поскольку каким скучным был бы мир, в котором все известно».

У религиозного же человека на все есть один ответ: «Так сделал Бог!» или: «Так хочет Бог!» Он всегда правилен, непроверяем (не может быть фальсифицирован) и поэтому ложен (см. об этом у Карла Поппера).

Можно сказать, что религиозные люди уподобляются солдатам, красящим траву зеленой краской, а снег белой в ожидании генеральской инспекции. Атеист же, подобно Лапласу, отвечавшему на вопрос Наполеона I: «Где же в вашей системе место для Бога?», отвечает: «Я в этой гипотезе не нуждаюсь».

Атеист не агностик

Любимый прием клерикалов – объявить атеистов агностиками. Они говорят атеисту: «Ты ведь сам признаешь, что всего знать не можешь, как же ты тогда утверждаешь, что Бога нет?!» Ответ атеиста прост: «Агностик говорит, что не знает, есть ли Бог, я же, не зная всего, точно знаю, что описанных вами богов (Иеговы, Иисуса, Аллаха и т. д.) нет и они не сотворили мир». Т. е. атеист конкретен. Кстати, он легко может представить себе существа, творящие миры (как в фантастических рассказах Станислава Лема), но это будут не сверхъестественные существа, не боги, а просто очень могучие и знающие существа. Ведь и мы с нашими сегодняшними достижениями показались бы богами первобытному человеку.

С точки зрения христианина
Владимир Легойда

Современный мир кишит людьми, которые забыли, что у них есть догмы. Они бы и не назвали догмами свои взгляды, хотя идея прогресса требует более слепой веры, чем идея бессмертия.

Г.К. Честертон

К сожалению, я не могу ответить Иосифу Ласкавому так, как когда-то Александр Грин ответил пришедшему брать у него интервью для журнала «Безбожник» Юрию Домбровскому: «Ваше неверие скоро пройдет». И не только потому, что я – не Грин, а мой уважаемый оппонент – не Домбровский. И время другое, и люди. Признаюсь честно, я не слишком верю, что мои аргументы смогут разубедить Иосифа Соломоновича. Спор верующего и неверующего о вере больше всего напоминает мне спор любящего и нелюбящего о любви. Разве может тот, кто порхает на ее крыльях, рациональными доводами убедить того, кто видит причину его поведения в изменении химических процессов в организме или в чем-то другом, но только не в реальном чувстве к реальному человеку?

О чем же тогда можно говорить и зачем спорить? Думаю, только о следствиях. Влюбленный (верующий) уверяет весь мир, что любовь делает его чище и лучше, хотя меняться порой нелегко. Невлюбленный (неверующий) убежден, что любовь вредно действует как на влюбленного, так и на окружающих. Хотя бы потому, что нет объекта любви. Собственно, об этом и пишет мой уважаемый оппонент: что хорошо и что дурно? Что правильно? Вера в Бога или неверие в Него? Об этом и попытаемся поговорить.

Венедиктов, не пустивший моего уважаемого оппонента на «Эхо Москвы», на самом деле не прав. Не прав даже и в философском плане. Сказать, что Бога нет, – это не пустая фраза. Это серьезное и осмысленное высказывание, из которого очень многое вытекает. Вспомним капитана Лебядкина из «Бесов» Достоевского: «Если Бога нет, то какой же я тогда штабс-капитан?»

Атеист в моем понимании: о смысле диалога

Прежде всего мне не совсем понятно, кто такие «настоящие атеисты» и где их – днем с огнем – необходимо искать. Что касается «чучельного атеиста» – ни разу с таким образом не сталкивался. Кроме того, давайте сразу внесем ясность в утверждение, что атеист – тоже верующий человек. Никакого пренебрежения к атеистам, никакой примитивизации здесь нет. Речь идет о том, что мировоззренчески людей можно разделить на тех, кто верит в существование Бога, и тех, кто в Него не верит.

Не буду сейчас углубляться в анализ того, чем вера теиста отличается от неверия атеиста (а они, конечно, отличаются. Атеизм – это не «такая же вера», а другая). Замечу лишь вот что. Диалог между атеистом и верующим имеет смысл лишь тогда, когда они оба – один верит, другой не верит – в одного и того же Бога. Этот пункт весьма важный, и я на нем собираюсь настаивать со всей силой, позволительной в наше политкорректное время. В противном случае у нас нет и не может быть никакого предмета для спора, разговора, диалога и проч. Иными словами, если я верю в будущее России, а мой оппонент не верит в будущее Грузии, вряд ли мы поймем друг друга – чтобы понимать, нужно, как говорят ученые, договориться о терминах. А поскольку атеизм – логически и исторически – есть реакция на теизм (сначала люди верили, а потом стали сомневаться в наличии предмета своей веры), то представления о Боге придется заимствовать у верующих, а не у атеистов.

Поэтому наша полемика с Иосифом Соломоновичем будет иметь смысл, если мы обсудим мою веру в Бога-Творца, Который, говоря евангельскими словами, есть Любовь, а не чьи-то представления о бородатом и уставшем (или скверном) дедушке, летающем на облаке по межпланетному пространству. В такого Бога я лично никогда не верил, не верю и не поверю, даже если все атеисты мира начнут меня убеждать в обратном, то есть в том, что именно этот пожилой тучеводитель и есть объект моей веры.

Атеист в жизни: что это такое

Я готов допустить, что мой уважаемый оппонент в этой жизни «все видит и все воспринимает». Я даже готов рассматривать приводимого моим оппонентом анонимного атеиста как некий идеальный тип, находящийся в оппозиции к другому идеальному типу – православному христианину. Именно идеальный, потому что в реальной жизни, увы, среди тех, кто считает себя атеистами, равно как и среди тех, кто относит себя к христианам, радуются жизни далеко не все.

Однако со следующим выражением я не согласен категорически: «Атеист вовсе не считает, что ему все известно… его система ответов на вопросы научна». Причем не согласен я не как православный христианин, а как культуролог, как преподаватель, наконец. Из атеизма нашего идеального типуса никак не следует то, что система его взглядов научна. Это типичная методологическая ошибка, характерная для недавних советских времен, когда атеизм провозглашался научным.

Поэтому повторю с настойчивостью римского сенатора, твердившего о необходимости разрушения Карфагена: атеистическая, равно как и теистическая мировоззренческие установки не могут быть окончательно рационально доказаны. Поэтому методологически правильно противопоставлять не религию науке, а безрелигиозное мировоззрение – религиозному. Науку же логичнее противопоставлять псевдонауке, то есть тому, что претендует на подлинное и именно научное знание, таковым не являясь (например, астрология, история по Фоменко ит.д.).

Внешне может казаться, что атеист более научен, ибо он рассуждает примерно так: «Наука никак не свидетельствует (и не может свидетельствовать) о том, что находится за пределами рационального познания. Значит, и говорить здесь не о чем. Значит, и Бога никакого нет». Рассуждения верующего человека будут почти такими же, вплоть до последнего предложения, которое прозвучит так: «Значит, языком науки говорить о Боге нельзя».

Повторяю, я ни в коей мере не подвергаю сомнению то, что мой уважаемый оппонент хорошо знаком и прекрасно владеет научным инструментарием, но сей факт следует исключительно из его научной подготовки, но не из его атеистического мировоззрения. И уж коль Высшая аттестационная комиссия присвоила мне степень кандидата наук, смею надеяться, что и мне знакомы основы научной методологии.

Что же касается выражения «научный атеизм», то оно есть не что иное, как оксюморон, то есть сочетание несочетаемого, как «живой труп» у Толстого. Ничего обидного для атеизма и атеистов в этом утверждении нет – просто существуют разные способы познания мира и отношения к нему. Есть способ веры, а есть способ знания. И атеизм, и теизм есть способы веры. (Просто вера теиста основана чаще всего на особом опыте, а неверие атеиста – на научных данных, которые этот опыт измерить не может, поэтому отказывает ему в объективности). Иными словами, атеист может быть ученым (равно как и верующий), но атеизм быть научным не может. Атеист может исходить из научных данных, но это не делает атеизм наукой.

Я также готов согласиться с моим уважаемым оппонентом, что у религиозного человека (христианина) на все один ответ: «Так хочет Бог». Но только в том случае, если Иосиф Соломонович признает правоту Венедиктова – что у нерелигиозного (атеиста) этот ответ звучит как «Потому что Бога нет». Если же мой уважаемый оппонент говорит о многообразии ответов атеиста, то, простите, почему мне, человеку верующему, отказывают в праве цветного восприятия жизни? Гилберт Честертон писал по этому поводу: «Я не хочу, чтобы мне приписали дикое нелепое мнение; я не считаю, что наши взгляды и вкусы зависят только от обстоятельств и никак не соотносятся с истиной. Прошу прощения у свободомыслящих, но все же позволю себе мыслить свободно». Впору обвинять антиклерикалов в создании образа «чучельного христианина». Однако это уже получается цитирование. Честно признаюсь, не невольное.

Что касается ссылки на глубоко уважаемого мной Карла Поппера, то и здесь я вынужден разочаровать Иосифа Соломоновича. И вновь не как православный христианин, а как культуролог. Принцип фальсифицируемости научного знания, к которому апеллирует мой уважаемый оппонент, действительно был введен Карлом Поппером в философию науки с целью разграничения научного и ненаучного знания. Но Поппер-то утверждал, что только научное знание может быть в принципе фальсифицируемо! А ненаучным жестко признавал то, которое фальсифицировать нельзя!

Если чуть подробнее: в отличие от своих предшественников-позитивистов, считавших, что научное знание истинно, а критерием научности является эмпирическая подтверждаемость (верификация), Поппер полагал, что научное знание не может претендовать на истинность. Это лишь один из типов знания (наряду с бытовым, религиозным и т. д.). Этот тип весьма специфичен и должен быть отличаем от других. В качестве критерия Поппер и вводит вышеназванный принцип. Смысл его заключается в том, что научной может считаться лишь та теория, которая способна сформулировать условия, при которых она окажется ложной. В силу такого отношения к научному знанию Поппер был абсолютно убежден в том, что любая научная теория с неизбежностью окажется ложной в (не)далеком будущем. И ученым придется находить новое логическое объяснение когда-то объясненным фактам. Эта принципиальная фальсифицируемость научного знания и есть, по Попперу, способ развития науки. Если же условия, при которых тезис окажется ложным, сформулированы быть не могут, то такое знание не является научным.

Это совсем не означает, что такое знание следует заклеймить как плохое. Возьмем тезис: «Лондон – столица Великобритании». При условии, если будет доказано, что Лондон не находится на территории Великобритании или что такого города нет, наше утверждение о капитальных притязаниях Лондона окажется ложным. Что, по Попперу, является свидетельством того, что данный тезис может быть рассмотрен как научный. Возьмем другой тезис: «Бог есть». Можем ли мы сформулировать условия, при которых наш тезис сам себя опровергнет? Если не считать, что Бог вращается на околоземной или прочих орбитах, а исходить из христианского понимания Бога как трансцендентной (иноприродной миру) Личности, то такие условия сформулированы быть не могут. Что с неизбежностью выводит представления о Боге за границы научной компетенции. То есть научное знание не способно ни подтвердить, ни опровергнуть существование Бога. Что и требовалось доказать.

Атеист действительно не агностик

Я, очевидно, не гожусь в клерикалы, поскольку не вешаю на атеиста ярлыка агностика. Конечно же, атеизм и агностицизм – это очень разные подходы. Мир агностика представляется мне менее четким и ясным, но не менее честным, чем мир наших идеальных атеиста и теиста: ну не считает человек возможным знание о Боге. И честно об этом говорит. А вот почему атеист, не зная всего, наверняка утверждает, что Бога нет, – для меня загадка. Это, если хотите, один из величайших парадоксов человеческого сознания. Именно, почему – точно знает? Ведь в начале своей статьи мой

уважаемый оппонент явно возмущался представлением об атеисте как о человеке, который верит только в то, что можно пощупать руками и посчитать на калькуляторе. То есть, наверное, верит он и в нечто другое. И точно знает, что не все ему известно. Откуда же тогда уверенность в том, что «Бога точно нет»?

Окончание диалога. «Фома» 6 (29) 2005 г.

Почему я атеист
Иосиф Ласкавый

Причины этого можно разделить на три группы.

1. Логические. Вся совокупность знаний (геология, археология, палеонтология, астрономия, биология) говорит о том, что религиозные учения – миф. Ну не было дедушки на небесах, который пять с лишним тысяч лет назад сказал: «Да будет свет!» На всемирный потоп не хватило бы воды на Земле, в ковчег не влезли бы все нынешние животные и т. д. и т. п. до бесконечности.

2. Этические. Бог иудеев и христиан – злобный, мелочный, мстительный – мне противен.

Представьте: он всемогущ и всеведущ, то есть может все сделать хорошо, но строит Адаму и Еве ловушки. Как бы вы отнеслись к человеку, который оставил детям спички и сказал: «Не смейте их зажигать!» Пожалуй, сказали бы: «Да он, дурак, спички-то надо убрать!» Ну а если бы он точно знал, что они эти спички возьмут и зажгут?! Со всемирным потопом то же кино – Бог сам создал людей плохими и сам же их (а заодно и невинных зверей) утопил. В общем: «Я леплю из пластилина кукол, клоунов, собак. Если кукла вышла плохо – назову ее «дуреха», если клоун выйдет плохо – назову его «дурак». Помните, что сказали два брата героине песни? «Ты сама и виновата, а никто не виноват». Однако бог (публикуется в авторской редакции. – Прим, ред.) ведет себя как хронический бракодел, и послепотопные люди его тоже не устраивают. Что же придумывает бог для исправления положения? Посылает на землю своего сына, который ни в чем не виноват, но его распинают, и поэтому все виноватые, которые в него поверят, будут прощены!

Простите меня, верующие люди, но такому человеку, как ваш бог, я бы руки не подал.

И еще одно. Вам нравится быть чьим-то рабом, например, рабом божьим? Мне – нет. Я и полупринятого сейчас обращения «господин» не признаю. Никому я не господин, но никому и не слуга, тем более не раб. Конечно, я – часть природы и живу по ее законам, но хозяина у меня нет, я не раб!

3. Эстетические. Не нравится мне система оценок – что хорошо, что плохо в больших религиях, все хорошее в них – грех, то есть вина перед богом. Поел в свое удовольствие – грех, выпил – грех, честно гордишься каким-то своим достижением – грех. Поглядел на красивую женщину с желанием – грех. И такая замечательная вещь, как секс, – тоже грех. Идеальный человек с точки зрения религии монах, столпник, для меня – просто зануда. Есть еще много вещей в религии, которые атеисту просто смешны. К примеру – почитание мощей, т. е. сушеных (мумифицированных) трупов «святых» и их частей. Скажем, адмирал Ушаков был замечательный флотоводец, как Нельсон у англичан. Но с чего взялась его святость? Стоит только посмотреть на реставрированный Герасимовым бюст адмирала, как любому сразу ясно – кротости и смирения в нем как в питбуле. Ну да ладно, для церковных иерархов важно, чтобы святой бил конкурентов. Александр Невский бил католиков – святой. А что он резал пленным носы и уши, спал с женой брата – мелочи. Ушаков бил турок-мусульман – святой. Впрочем, это не мое дело – судить о святости; признали его святым, и ладно, но вот как делить «мощи» – сушеные кусочки трупа адмирала?

Реальная церковь

Теперь я хочу поговорить о не совсем простой вещи. Всякому понятно, что священник – пьяница, развратник или вор – не аргумент против Церкви, так же как взяточник – секретарь райкома не был аргументом против КПСС. Но вот повторяющиеся факты, системность пороков – это уже аргумент против организации. Что мы знаем о современной РПЦ? Из хорошего – ее благотворительную деятельность. А из плохого? Целую кучу разного! Торговля табаком и водкой, выброшенные на улицу книги, суды с музеями, которые в коммунистические времена сохраняли церковное имущество.

За последнее время к этому добавились и попытки выселить обычные детсады и создать на их месте сады православные; попытки протащить в государственную светскую школу Закон Божий, маскируемый под историю религий. Заметна и борьба с преподаванием сексологии в школе, доходящей до борьбы с преподаванием физиологии. При этом законы России для клерикалов ничего не значат.

Приведу пару примеров. Вы, может быть, помните истеричную кампанию против демонстрации фильма «Последнее искушение Христа». Кстати, по-моему, фильм был не антихристианский, просто скучный. Но вот как с ним боролись? Казалось бы, самое простое средство – обратиться к своей пастве и призвать ее не смотреть этот вредный фильм. Но на самом деле в некоторых районах во время демонстрации этого фильма по телевидению клерикалы выключили электричество… Вскоре после этого, кажется, по 6-му каналу была передача, где поп, мулла и раввин отвечали на вопросы зрителей. Вопрос о выключенном электричестве был задан как раз священнику. Я думал, он ответит, что во всякой организации бывают экстремисты, и церковь за их действия ответственности не несет. Но поп полностью одобрил действия этих людей. Сказал, что они правильно сделали, помешав показу этого «богохульного фильма». Ему и в голову не пришло, что это нарушило права людей, живущих в районе. И не только право смотреть любые телепередачи (а не один лишь этот фильм), но и все другие права, связанные с использованием электричества, в том числе с правом на жизнь. Я не знаю, сколько людей застряло в остановившихся лифтах, были ли среди них сотрудники «скорой помощи», спешившие к больному, во всяком случае, такое могло быть, но это не остановило руку клерикалов на рубильнике. А священник их одобрил. Вообще дикость клерикалов границ не знает. Чего только стоит их отказ получать индивидуальный налоговый номер под предлогом того, что в нем может быть комбинация цифр – 666.

К сожалению, административные и правоохранительные органы России – МВД, прокуратура – ведут себя как подголоски клерикалов. Это особенно проявилось в деле выставки «Осторожно: религия» в Сахаровском музее. Сразу скажу, что я против издевательства над тем, что дорого людям, в том числе над иконами. Я не был на выставке. Если ее экспонаты оскорбляли верующих, то я их не одобряю и считаю, что религиозные люди могли бы выразить свой протест каким-нибудь законным способом, например пикетированием выставки. Однако если даже устроители выставки и виноваты, то вина их только моральная, а перед законом они не виноваты. Вот те, кто выставку разгромил, испортил ее экспонаты, – виноваты перед законом. Прокуратура же все поставила с ног на голову, прекратив дело против тех, кто разорил выставку, и возбудив дело против работников музея Сахарова. Да еще предъявив обвинения в разжигании межрелигиозной и межнациональной розни.

Может быть, эти экспонаты и были оскорбительны для РПЦ (я видел только фотоматериалы), но уж вражду к ней они точно не разжигали. Что же до вражды межнациональной, то тут следует обратить внимание на любимый трюк клерикалов – смешение религиозных и национальных проблем. Клерикалы пытаются говорить не от лица верующих своей конфессии, а от всей нашей нации, всего народа. Поэтому во время переписи населения основные церкви были против внесения вопроса о вероисповедании – он сразу бы разрушил миф о высоком проценте верующих среди населения.

Не затягивая разговор и не множа примеры, можно сказать: если адепты учения (верующие) и его служители все время ведут себя как дикари и негодяи, то и само учение неладно. Но тут я слышу голос моего молодого друга Ильи Егорова и других моих верующих друзей: «Иосиф, брось ты цепляться к мелочам! Церковники еще не вся Церковь, а Церковь не вся религия! Важно не это». Я никогда не говорил с моими верующими друзьями на эту тему – не хотел их смущать и обижать. Но теперь позволю себе задать эти острые вопросы. Вы, как и я, не верите в дедушку на облаках, который пять тысяч лет назад сказал: «Да будет свет!»? Вы, как и я, знаете о миллионах лет эволюции жизни? Вы считаете, что не в церковной процедуре дело? Что она не важна? В чем же тогда дело? Что важно? Ядро иудейско-христианской этики? Но ведь в главных чертах эта этика и дохристианская, и доиудейская. Она – общечеловеческая!

Где тогда граница между религиозными и нерелигиозными хорошими людьми? Выходит, их отличает лишь то, что религиозные верят в нелепицы (но не во все?). И тогда еще вопрос: «Признает ли церковь их своими членами, если они верят не во всю эту чушь – абсолютно?» В отличие от них, у меня, атеиста, миропонимание непротиворечивое, цельное.

Ради объективности следует ответить на следующие вопросы. Когда религия полезна? Есть люди, которые понимают, как себя надо вести, но внутренних сил заставить себя вести правильно у них нет. Они нуждаются во внешней опоре, и если такой опорой является религия, то она полезна – ведь честный верующий лучше вора-атеиста. Есть также вообще очень хорошие люди, изначально воспитанные в религиозной морали, мотив их поведения – религиозный.

Когда верующему легче, чем атеисту? Религиозный человек верит в «вечную жизнь», в «загробную встречу с близкими и любимыми». Это облегчает его жизнь. Для нас же, атеистов, ушедшие близкие живы только в памяти. Это, правда, не мешает нам мысленно посоветоваться с ними, получить их оценку наших действий⁵¹.

О конце жизни. Одна моя знакомая говорила, что она религиозна потому, что перед смертью атеист превращается в дрожащую протоплазму. Это не факт. Я был с моим отцом до последнего его вздоха – он не боялся. Не знаю, как я себя поведу в мой смертный час, но если мой мозг будет здоров, то я постараюсь, чтобы и моему Васе за меня не было стыдно.

Почему при одинаковом поведении атеист лучше верующего? Это просто – побуждения атеиста чище, красивее. Он не боится загробного наказания и не рассчитывает на загробную награду – он бескорыстен. Вдобавок у атеиста есть еще одно преимущество – он может быть, как и верующий, лжецом, скрягой, преступником, но не может быть сатанистом или сектантом-изувером.

О побуждениях. Я верю только в гедонистический механизм побуждений человека, как их описывал Мечников, то есть в стремление человека получить максимальное количество приятных ощущений и максимально избежать ощущений неприятных. Этот принцип движет всеми людьми, кроме некоторых психических больных. Разница между людьми только в том, что для разных людей приятно и неприятно. Тут я не согласен с бесконечно уважаемым мною В.П. Эфроимсоном, который мотивом поведения людей считает их «нужность для других» – этот мотив частный. Я был знаком с сирийцем Мамуном эль Джунди – умным человеком, правоверным мусульманином, знатоком Корана. Он говорил: «Мне приятно поступать, как хочет Аллах». Для верующего в этой фразе ключевая часть – вторая, для атеиста – первая.

Почему полезность религии относительна, а вредность абсолютна?

Религия, как аккумулятор этики, нужна не всем, как костыль – только хромому. И наркотик – только страдающему от болей. Зачем же костыль здоровому и наркотик тому, кто и так может переносить трудности жизни? Но вот вредные стороны религии действуют всегда. Любая религия антидемократична, делит людей на своих и чужих. Сбивает людей, особенно детей, с толку, чему верить, эволюции или Библии? Соседи другой веры и атеисты – они что, хуже нас? Если признать библейские чудеса реальными, то почему не надо верить всяким колдунам – ведунам, цыганкам, снимающим порчу, сглаз и прочей религиозной шпане? Вот и выступают большие, солидные «традиционные» религии «ледоколом», проламывающим здравый смысл и открывающим путь разным диким суевериям, с которыми формально попы, муллы и раввины борются.

Вот и все. Дорогой читатель, я был с тобой честен. А теперь ты решай: если тебе хочется думать, что жизнь не кончается смертью, что если правильно выбрать учение, соблюдать нормы поведения, предписанные им, делать необходимые жесты руками и туловищем, соблюдать соответствующую диету, произносить нужные слова, то после смерти тебя встретят ангелы и отведут в сад, где ты вечно будешь пребывать в радости и общаться с близкими людьми и Богом, то пусть так и будет – и ангелы сыграют тебе на арфах. Если же ты не боишься смотреть жизни и смерти в лицо, не нуждаешься в раскрашивании жизни, понимаешь ее конечность и поэтому очень ценишь ее, то добро пожаловать в суровый и прекрасный мир реальной жизни.

Почему я верю в Бога
Владимир Легойда

Позволю себе попытаться следовать той же логике и последовательности, которую выбрал мой уважаемый оппонент. Итак, три рода причин веры.

1. Логические. Вся совокупность знаний говорит нам прежде всего о том, что мы очень приблизительно себе представляем, как на земле возник человек (есть несколько научных версий), и совсем слабо представляем, как на земле зародилась органическая жизнь. Но самое главное, что ни одна религия не отвечает (и не пытается) ответить на эти вопросы. Ответить на вопрос «как?» – задача науки. Религия отвечает на совершенно иной вопрос – «для чего?». Читая Библию, я узнаю не то, как на земле появился род человеческий, а то, зачем он появился. Священное Писание помогает мне понять смысл жизни, а не азы антропологии и космологии. Величайшей ошибкой будет читать повествующую о сотворении мира Библию как учебник по астрономии или геологии. Не меньшей ошибкой – выводить из «Происхождения видов» Дарвина смысл человеческой жизни.

А сидящего на облаке бородатого дедушки действительно не было. Бог, по утверждению всех авраамических религий (иудаизма, христианства, ислама), не находится в рамках нашего пространства-времени, Он, говоря языком философии, иноприроден или трансцендентен нашему миру, не подчиняется его законам. Иными словами, вопрос любознательных: «А что делал Бог до того, как сотворил мир?», к сожалению, не имеет смысла с точки зрения христианских представлений о Боге: «до того» просто не было. Время возникает одновременно с пространством, они зависимы друг от друга (это еще Эйнштейн доказал). А Бог не зависим – ни от времени, ни от пространства. Этим представления о Боге в данных религиях принципиально отличаются от любых других.

Вместе с тем само возникновении жизни на земле, а также гармония вселенной как сложнейшего организма являются косвенными указателями на факт творения. Что логичнее и вероятнее: допустить, что ваши наручные часы были сделаны мастером или что они возникли «сами собой», в результате непонятно откуда взявшегося «естественного хода вещей»? Мир намного более сложный организм, чем механизм часов. Разве не так?

Кроме того, с точки зрения формальной логики, гипотеза религиозной картины мира и атеистической абсолютно равноправны. Поэтому если Вы, Иосиф Соломонович, апеллируете к разуму как к абсолютной инстанции, то придется признать, что, вполне возможно, Вы и не правы.

2. Этические. Представьте, что мама уходит на работу и говорит своей дочке, указывая на коробку конфет: «Машенька! Ты, пожалуйста, эти конфеты не ешь, тебе вредно много сладкого». И уходит. Можно, конечно, сказать, что мерзавка-мама обрекла свою дочь на неизбежный кариес, но ведь очевидно, что перед нами – классический педагогический прием, направленный на воспитание в Машеньке задатков настоящей личности, свободно выбирающей добро или зло, будучи при этом предупрежденной родителем о том, что есть что. Куда проще спрятать конфеты и уберечь Машу от искушения полакомиться. Только насколько полезна такая постоянная родительская забота? Ведь с возрастом соблазны будут нарастать, и тогда Машу совсем придется лишить свободы выбора. Либо обречь на болезни, посерьезнее, чем возможный кариес. Лично я, в отличие от Иосифа Соломоновича, так бы расставил акценты в истории о грехопадении.

Библия, в отличие от моего уважаемого оппонента, не говорит, что Бог создал людей плохими. Он сделал их свободными. И они свободно… выбирают зло. А изгнание из Эдемского сада – это не наказание, а… спасение. Да-да, спасение! После грехопадения человек стал бояться Бога, стал убегать от Него, то есть от добра. И дальнейшее пребывание в Эдеме было бы чрезвычайно мучительным для человека. Так ребенок, не исполнив просьбы родителей, будет стараться спрятаться от них. Так любой человек, сделав другому гадость, будет пытаться избежать встречи с ним. Потому что неприятно. Особенно если тот, другой, завидев тебя, радостно воскликнет: «Где ты был? Я искал тебя!»

…А Сын Божий приходит на землю не для того, чтобы быть убитым. Он совершает то, что стало невозможным для человека после грехопадения. Чего человек всегда пытался достичь, но сам так и не смог – вечной жизни и освобождения от рабства греху, в которое впал человек после поступка Адама и Евы. Люди спасены не потому, что они распяли Сына Божия – это было бы странным. Спасение возможно потому, что Христос воскрес.

3. Эстетические. Представление о том, будто все, что доставляет человеку наслаждение, рассматривается в религии как грех, к сожалению, одно из самых распространенных заблуждений. «И оставит человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и двое будут в плоть едину». Это Библия. А не современное пособие по сексологии.

Другое дело, что спектр удовольствий для религиозного человека, как мне кажется, несколько шире. Основатель ислама как-то сказал: «Больше всего на свете я любил женщин и благовония, но истинное наслаждение находил в молитве». Иными словами, есть иерархия наслаждений: духовные, душевные, физические. Будем спорить, какие сильнее?

Кроме того, Вы, Иосиф Соломонович, считаете, что побуждения атеиста чище и красивее.

Но где же этот критерий чистоты и красоты? Откуда он может взяться в атеизме? Не из христианства ли? Недаром атеизм – это явление, свойственное исключительно западноевропейской христианской цивилизации!

Реальная Церковь

В свое время мой друг, профессиональный пиарщик, раскрыл предо мною секреты мастерства так называемого «черного пиара». «Понимаешь, – сказал он, – дискредитировать, скажем, кандидата на какой-нибудь политический пост весьма просто. Достаточно опубликовать одну статью, в которой сказать или даже намекнуть (чтобы потом не судиться), что он, например, педофил. Больше ничего делать не надо. Начнет оправдываться – на воре и шапка горит. Будет молчать – чует кошка, чье мясо съела».

Я далек от обвинения моего уважаемого оппонента в использовании нечистоплотных пиар-технологий, но, поверьте, считаю настолько очевидным нелепость тезиса от том, что «из хорошего – только благотворительность, а вот из плохого столько всего: и табак, и сожженные книги, и обиженные музеи», что испытываю даже некоторую растерянность. Честно говоря, совсем не хочется приводить здесь «список добрых дел Церкви». Ну, не верит Иосиф Соломонович в то, что в нашей Церкви тысячи, десятки тысяч людей, священников и мирян, ежедневно совершают самоотверженный подвиг служения людям в самых разных местах: больницах, приютах, школах, университетах. Ну как мне его переубедить, если две статьи в «Московском комсомольце» десятилетней давности, в которых интерпретация реальности граничила с ложью, ему кажутся весомее, чем, например, труд в московской первой градской больнице его коллег – девчонок из училища сестер милосердия? Да и надо ли переубеждать? Почему Христос исцеленному Им человеку заповедовал никому не говорить, Кто его исцелил? Почему говорил ученикам, что, когда творите милостыню, правая рука не должна знать, что делает левая? Странный Бог. С явно не атеистической логикой…

В один из ключевых моментов православной Литургии священник поднимает перед стоящими в храме людьми Чашу с Причастием и провозглашает: «Святая – святым!», призывая понять, что к святости Бога не смеет приступить ничто нечистое. А хор тут же отвечает: «Един свят, един Господь, Иисус Христос, во славу Бога-Отца». То есть никто, подчеркиваю – никто, ни один человек не свят так, как Бог. Никто не свят, кроме Бога. Церковь – мир парадокса, мир глубины и иного взгляда на мир. Христиане не воспринимают Церковь как сообщество людей с ярко выраженными крыльями за спиной. Самоощущение христианской Церкви прекрасно выразил известный физик и богослов Блез Паскаль: «Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками». Не буду продолжать – лучше все равно не скажешь…

Что касается фильма Скорцезе – мне лично неизвестны те факты с отключением электричества «клерикалами», которые приводит Иосиф Соломонович. В случае если все так и было, могу лишь произнести те слова, которых мой оппонент ждал с экрана от священника: Церковь действительно не несет ответственности за все поступки, которые совершаются отдельными людьми от ее имени. Добавлю лишь, что мне непонятно упорство, с которым телеменеджеры игнорировали просьбы Московской Патриархии не показывать этот фильм.

С выставкой в музее тоже все вполне понятно. С художественной точки зрения экзерсисы нынешних, с позволения сказать, мастеров есть не что иное, как агония постмодернизма, маскировавшего под маской оригинальности абсолютную художественную стерильность. Я не хочу оправдывать поведения нескольких алтарников одного из московских храмов, разгромивших выставку. Я просто попытаюсь объяснить мотивацию их действий. Точнее, попрошу это сделать великого англичанина и искреннего католика Гилберта Честертона. В романе «Шар и крест» писатель рассказывает о католике, попавшем из деревни в город. Увидев в витрине местной газеты статью с напечатанной, по мнению католика, хулой на Богородицу, он разбил витрину, после чего был, естественно, препровожден в суд. Где тоже никак не могли уяснить: чего же «копья ломать»?! Никто не мог. Кроме, кстати сказать, главного редактора газеты «Атеист», которого католик вызвал на дуэль. И тот принял вызов.

Причины же своего недовольства католик объяснил так: «Этот жестокий мир добр ко мне, ибо там, превыше небес – то, что человечней человечности. Если за это нельзя сражаться, то за что же можно?.. Я не хочу жить в бессмысленном мире. Так почему же мне нельзя сражаться за собственную жизнь?» И все-таки этот искренне верующий человек в финале произведения отказывается от поединка с обидчиком, так как гнев человека не творит правды Божией (Иак. 1, 20). Поймите же, наконец, что для искренне верующего человека все эти ужимки современных художников так же оскорбительны, как глумление над матерью.

Уважаемый Иосиф Соломонович, представьте на минутку, что персонажами этой выставки стали ваши родители – в угоду бурной фантазии художника. Наверное, разгром выставки не будет творить правды – ни Божией, ни человеческой. Но гнев-то в Вашей душе все равно возникнет! И он, а не холодный расчет будет Вами управлять в этот момент.

* * *

В чем суть наших расхождений в этом споре? Иосиф Соломонович утверждает, что в объективно существующем мире есть люди-атеисты, которые пусть не все, но многое и достоверно об этом мире знают, живут умно и честно, полагаясь на свой разум и постоянно стремясь к удовольствию через удовлетворение своих желаний. Это сильные и умные люди, смело смотрящие в лицо жизни и творящие добро. Их жизненные принципы сформированы самой жизнью в течение столетий. Потом они умрут. И… все.

А есть группа странных верующих, которые не понимают, откуда взялся этот мир, живут небылицами и глупыми фантазиями, при этом совершают разные гадости и не дают остальным спокойно жить. Они считают себя грешными и даже не очень умными и надеются, что несуществующий Бог подарит им спасение. Среди этих верующих есть особо вредная прослойка клерикалов, которые управляют остальными как рабами, забивая им мозги, а сами живут в роскоши, торгуют сигаретами и управляют телевидением и судами. Есть и среди этих странных небольшая часть неглупых и честных людей, которые, тем не менее, почему-то не могут разорвать паутину лжи и позора и считают себя рабами несуществующего Бога.

Понятно, кто лучше?

Я намеренно утрирую. Намеренно, потому что любая гиперболизация четче определяет суть позиции.

Мне картина представляется несколько иной. Вернусь к сравнению верующего с влюбленным. Точнее, с любящим. Тот, кто любит, живет в цветном, наполненном смыслом мире. В каждой былинке, в каждом творении этого мира он видит не просто функцию, а смысл. Смысл, вложенный Творцом. Мир любящего богаче мира того, кто не любит. Он умеет находить радость не только в солнечном дне, но и в пасмурном. Он способен жалеть не только друзей, но и врагов. Он способен любить. В мире общечеловеческих ценностей любить нельзя. Ты всегда будешь видеть, что один глуп, другой безобразен, третий настолько красив и умен, что общение с ним не доставит тебе никакого удовольствия. Не так любящий. Для него нет безобразных. Вдумайтесь: нет! Каждый, подчеркиваю, каждый человек есть образ Бога. И не может не быть любим. Любящий живет не для себя, он живет другими и для других.

Иосиф Соломонович может мне возразить: «Где Вы таких видели?» Видел, мой уважаемый оппонент, иначе никогда не стал бы христианином. А знаете, почему есть такие люди? Потому что две тысячи лет назад тот Бог, которого Вы считаете мстительным и недалеким, с Креста обратился к Отцу, прося Его – нет, не за Себя, а за Своих мучителей-солдат, которые в момент распятия делили остатки Его одежд: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят». Какие уж тут общечеловеческие ценности!..

Конечно, атеисты бывают разные. И любящие много больше, чем иные верующие. Правда, как мне кажется, любящие не потому, что они атеисты, а несмотря на это. Уж простите мне такое неполиткорректное высказывание.

А если совсем серьезно, опять призову на помощь клерикала. Звали его Савл, был он фарисей и гонитель христиан. Но в историю вошел с именем апостола Павла. Однажды он написал жителям города Коринфа:

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится (1 Кор. 13, 4–8).

Любовь не перестает, дорогой читатель!..

«Фома» 5 (28) и 6(29) 2005 г.