Какое есть утешение потерявшему имущество?

О чем скорбишь ты? О том, что потерял имущество? Но представь тех, которые не имеют даже насущного хлеба, и ты тотчас получишь утешение. И при каждом бедствии не печалься о том, что случилось, а благодари за то, что не случилось. Ты владел имуществом и лишился его? Не плачь о потере, а благодари за то время, в которое пользовался им. Вместе с тем размысли и о том, что хотя ты потерял имущество, но тело твое пока еще здорово, и при бедности ты еще не страдаешь расстройством тела. Или тело твое также потерпело расстройство? И это не край бедствий человеческих. Но еще ты находишься пока в средине их; многие при бедности и телесном расстройстве бывают еще одержимы бесом и скитаются в пустынях; иные терпят другие тягостнейшие бедствия. Не дай Бог нам терпеть все, что можно терпеть! Таким образом, помышляя всегда об этом, представляй тех, которые терпят тягчайшие бедствия, и не скорби ни о чем подобном; когда согрешишь, тогда только сокрушайся, тогда плачь; этого я не запрещаю, а напротив требую; впрочем и тогда - с умеренностию, помня, что есть обращение, есть примирение. Но ты видишь других в роскоши, в светлых одеждах и в великолепии, а себя в бедности? Не на это только смотри, но и на происходящия от богатства неприятности. Богатство имеет только наружность светлую, а внутри исполнено мрака; а бедность напротив. Если бы открылась пред тобою совесть каждого; то в душе бедного ты увидел бы великое спокойствие и безопасность, а в душе богатого смятение, смущение и волнение. Ты скорбишь, видя богатого; а он гораздо больше тебя скорбит, видя того, кто богатее его; сколько ты боишься его, столько же он боится другого, и в этом отношении он ничем не лучше тебя. Видя начальника, ты скорбишь, что ты человек частный и подчиненный? Но подумай о том дне, когда все переменится, и еще прежде того дня представь смятение, опасности, труды, ласкательства, бессонницы и все другие неприятности его. Впрочем все это мы говорим тем, которые не знают любомудрия: если бы ты знал его, то мы могли бы утешить тебя другими высшими побуждениями; но теперь пока нужно представлять тебе побуждения низшие. Итак, когда ты видишь богатого: то представь и того, кто богатее его, и увидишь, что он в таком же положении, как и ты. Затем представь того, кто беднее тебя, и то, сколько людей засыпают голодными, теряют отеческие имения, живут в темнице и каждым день желают смерти. Ни бедность не рождает печали, ни богатство -удовольствия; но то и другое зависит обыкновенно от нашего рассуждения. Начнем снизу и посмотрим. Мусорщик скорбит и сетует, что не свободен от своего, по-видимому, тягостного и бесчестного занятия; но, если освободишь его от этого и доставишь ему достаток в предметах необходимых, он опять станет скорбеть о том, что не имеет более необходимого; если доставишь ему больше, он захочет иметь вдвое и потому будет печалиться не менее прежнего; если дашь ему вдвое или втрое, он опять будет скорбеть, что не имеет гражданского звания; если доставишь ему и это, он будет почитать себя несчастным, что не принадлежит к первым гражданам; получив и это достоинство, будет сетовать о том, что он не начальник; когда сделается начальником, - о том, что не над целым народом; когда над целым народом, - о том, что не над многими народами и т. д.

Видишь ли, что сделав даже царем человека низкого и бедного, не избавишь его от скорби, если не исправишь наперед его души, преданной любостяжанию?

Благоразумный же человек, хотя бы его низвергли с высоты вниз, не предастся скорби и печали, а будет всегда оглядываться на тех, кто живет хуже него, кто подвержен большим страданиям, и увидит, что сам он гораздо в лучшем состоянии. Как тот, занимающийся очищением мусора, даже сделавшись царем, не найдет спокойствия; так этот даже сделавшись узником, никогда не будет испытывать скорби. Следовательно, не от богатства зависит удовольствие, и не от бедности скорбь, а от того как мы к этому относимся. Как здоровое тело, хотя бы питалось одним хлебом, не подвергается болезням и полнеет; а больное, хотя бы наслаждалось роскошною и разнообразною пищею, тем более слабеет: так обыкновенно бывает и с душею. Малодушные и в неизреченных почестях не могут благодушествовать, а любомудрые и в узах, и в оковах, и в бедности наслаждаются чистым удовольствием. Посему, представляя себе это, будем постоянно взирать на тех, которые ниже нас. Есть и другое утешение, но только свойственное любомудрым и превышающее понятие многих. Какое же? То, что и богатство ничто, и бедность ничто, и бесчестие ничто, и честь ничто, что все это кратковременно и различается одно от другого одним только названием. Кроме того есть еще иное, большее, состоящее в том, чтобы представлять себе будущие страдания и блага, страдания истинные и блага истинные, и отсюда получать утешение. Итак, представляя все это, будем всячески благоустроять себя и никогда не станем скорбеть о вещах случайных... Дабы нам и настоящую жизнь провести с удовольствием, и сподобиться будущих благ.

Уместно ли самооправдание при совершении греха?

Грешить - зло; но еще тягчайшее зло - отпираться по совершении греха. Это в особенности и есть оружие диавола. Так было и с первозданными людьми. Тогда как Адаму следовало признаться в грехе, он слагает вину на жену, а она потом на диавола.

Тогда как следовало бы говорить: совершил беззаконие, иные не только не признаются, но еще составляют оправдание. Ибо диавол, зная, что исповедание греха есть избавление от греха, склоняет душу к бесстыдному упорству. Но ты, возлюбленный, когда согрешишь, говори: я согрешил. Нет ничего справедливее такого оправдания. Таким образом ты умилостивишь Бога; таким образом и сам себя сделаешь более медленным на те же грехи. А если станешь отыскивать пустые предлоги и освобождать душу от страха, то усилишь в ней расположение снова предаваться тем же грехам и много прогневаешь Бога. Ни у кого из согрешивших не бывает недостатка в бесстыдных оправданиях. Человекоубийца может сослаться на свою раздражительность, вор на бедность, прелюбодей на похоть, иной на власть; но все это - предлоги неосновательные, не представляющие никакой уважительной причины. Не от них происходят грехи, но от воли согрешающих.

Является ли наша природа причиною грехопадений?

Многие говорят: природа принуждает меня ко греху; я люблю Христа, но природа поставляет меня в необходимость грешить. Если бы в самом деле ты грешил по принуждению и против воли, для тебя было бы еще помилование. Если же ты падаешь от нерадения, тогда не может быть к тебе никакого снисхождения. Впрочем рассмотрим это самое, т. е. что бывает причиною грехов, нужда ли и неволя, или леность и совершенная беспечность? Сказано например: не убий. Какая необходимость, какое насилие делать это? Напротив, чтобы убить, нужно употребить над собою насилие. Кто, в самом деле, из нас, без насилий над собой, решится вонзить меч в гортань ближнего и обагрить кровию свою руку? - Никто. Видишь ли? - напротив, чтобы совершить этот грех, нужно много принуждения и насилия над собою. Бог вложил в нашу природу силу, побуждающую любить других. Всякое животное, сказано, любит подобное себе, и всякий человек -ближнего своего (Сир. 13, 19). Смотри, для добродетель от природы имеем семена; пороки же противны природе; так что, если они более господствуют над нами, то это самое служит признаком нашей беспечности. А что блуд? К нему влечет какая необходимость? Конечно, - скажут, - тиранство похоти. Как так, скажите мне? Разве нельзя иметь жену, и этим уничтожить это тиранство? Но какая-то любовь, скажет мне кто-нибудь, обуяла меня к жене ближнего. Это еще не есть необходимость: потому что любовь не есть дело необходимости, никто не любит по необходимости, а по своему произволению и доброй воле. Иметь совокупление - это, может быть, и необходимость; но любить ту или другую -это уже не есть дело необходимости. И прелюбодеяние не есть следствие стремления к совокуплению, а следствие тщеславия, чувственного раздражения и чрезмерного сладострастия. Что, скажи мне, сообразнее с разумом: иметь ли свою жену - общницу рождения детей, или искать какой-нибудь неизвестной? Разве не знаете вы, что самые совокупления производят содружество? Итак блуд не есть дело природы. Я не обвиняю вожделения, но вожделение дано нам для брака и для деторождения, а не для распутства и растления. И законы гражданские, как известно, снисходят к преступлениям невольным. Но греха собственно нет ни одного, который бы проистекал из необходимости, но все они зависят от злоупотребления воли. Бог не так создал природу, чтобы необходимо должно было грешить; если бы это было так, тогда не было бы и наказания. А о том, что действительно делается по необходимости и принуждению, мы не заводим и речи, и Бог не взыщет за это, потому что Он человеколюбив и благ. - Что, воровство не есть ли дело необходимое? Да, скажут, к нему принуждает бедность. Нет, бедность заставляет трудиться, а не красть; таким образом она производит противное. Воровство происходит от лености; бедность, по обыкновенному порядку, должна производить не леность, а трудолюбие; посему воровство есть следствие нерадения. Заметь это! Притом, скажи мне, что труднее, что неприятнее, проводить ли ночи без сна, проламывать стены, бродить во тьме, постоянно тревожиться и готовиться к убийству, дрожать и умирать со страху, или ежедневно посвящать себя труду, и вместе с удовольствием наслаждаться безопасностию? Конечно, последнее легче! И поелику оно легче; то большая часть людей и решаются лучше на него, чем на первое.

Видишь ли, что добродетель сообразна с природою, а порок противен ей, как болезнь и здоровье. Еще: какая например необходимость заставляет лгать и божиться? Никакой нет необходимости, никакой неволи; но мы это делаем по доброй воле. Нам не верят, -скажете вы, - не доверяют на столько, на сколько бы мы хотели. Но должно стараться приобретать доверие более своим поведением, чем клятвами. От чего, скажи мне, одним мы не верим и тогда, когда они клянутся, а других считаем людьми, заслуживающими доверие и без клятвы? Значит, в клятвах нет никакой необходимости. Если бывает, что иной говорит другому: я тебе верю, говорит, и без клятв, тебе же не верю, не смотря на твои клятвы: - то значит, что клятвы излишни, и более производят недоверие, чем доверие. Кто склонен к клятвам, тот, нельзя сказать, чтобы делал честь своему благородству и характеру. И кто решительно при всяком случае употребляет клятву, тот никогда не имеет в ней настоятельной нужды; между тем кто никогда не прибегает к клятве, тот может извлечь из ней пользу. Может быть, клятва нужна для уверения других? Нисколько! Мы видим, что не клянущиеся пользуются большим доверием. - Еще: есть ли какая-нибудь необходимость досаждать другим? Конечно, скажешь. Внутренний жар возбуждается, воспламеняется и не дает душе покоя. Нет, не от внутреннего жара происходит, о человек, досада, а от малодушия! Если бы досада происходила от сердечной горячности, то все бы досаждали, и непрестанно бы досаждали. Мы имеем горячность в сердце не для того, чтобы досаждать ближним, но чтобы обращать согрешающих, чтобы восставать самим по падении, чтобы не быть ленивыми. Внутренний жар вложен в нас, как некоторое жало, чтобы мы выказывали его против диавола: чтобы с силой отражали его нападения; а не для того, чтобы нам восставать друг против друга. Мы имеем оружие не для того, чтобы воевать с самими собой; а чтобы употреблять оное в войне с неприятелем. Ты гневлив? Будь таков по отношению к своим грехам; бичуй свою душу, свою совесть, будь строгим и грозным судьей и карателем своих собственных грехов. Вот польза гнева; для сего-то Бог и вложил в нас способность гневаться. Еще: лихоимство бывает вследствие ли необходимости? Нет! Какая нужда, какая сила, скажи, понуждает грабить? Бедность заставляет, - скажешь ты, - и страх не иметь самого необходимого. Но поэтому-то самому тебе и не должно быть лихоимцем; богатство, приобретенное неправдой, непрочно. Ты делаешь то же самое, как если бы кто-нибудь, быв спрошен: для чего это он на песке основывает себе дом? отвечал: чтобы укрыться от холода и дождя. Но для этого-то именно и не следовало бы ставить дом на песке; потому что тогда дождь, бури и ветер скоро могут разрушить его. Посему, если хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй; если хочешь оставить детям богатство, приобрети богатство честное, - если бывает такое богатство!

Почему Господь медлит исполнять наши прошения?

Господь, желая более прославить праведников, медлит исполнять их прошения и свои обетования. Поскольку Он много печется о своих рабах: то не просто хочет оказывать им свои благодеяния, но вместе хочет и прославить их, и сделать веру их для всех очевидною. И дабы ты знал, что Бог не только желает благодетельствовать и подавать свои дары, но и всегда хочет принимающих эти дары соделывать более славными, смотри, как Он сделал это с Хананеянкою, как бы медля и уклоняясь внять ее прошению, но это для того именно, чтобы и ее саму сделать известною во всей вселенной. Когда она пришла, умоляя и говоря: помилуй меня, Господи, Сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется (Матф. 15,22), то благоутробный и человеколюбивый, и всегда предваряющий наши прошения, Господь не удостоивает ее даже ответа. И ученики Его, не зная того, что будет, и как Господь сам печется о жене, не отвечает же ей только потому, что не хочет оставить в неизвестности ее достоинства, - ученики, говорю, как бы более имея сострадания, приступивши просили Его: отпусти ее, потому что кричит за нами, как бы выражая тем, что для них, уже несносна стала ее докучливость. Отпусти ее, говорят, не потому, что она столь несчастна, или что ее прошение дельно, но потому, что кричит в след нас. Что же Господь? Желая и ее достоинство мало по малу открыть, и их научить, как мало они постигают Его человеколюбие, дает такой ответ, который мог бы и ее сердце поразить, если бы она не имела твердости духа, пламенного желания и сильной ревности, и их ходатайство за нее остановить. Я послан, говорит Он, только к погибшим овцам дома Израилева (Матф. 15,24). И действительно, ученики после сего уже перестали молить Его за жену; но она не предалась унынию: напротив стала еще прилежнее молить Его. Ибо такова душа скорбящая и с горячим усердием приступающая: она не обращает внимания на то, что говорят, но об одном только думает, как бы достичь того, о чем она старается, как именно сделала и эта жена. Ибо услышав те слова, она, как говорит Писание, снова кланялась Ему, говоря: помилуй меня, Господи (ст. 25). Она знала благоутробие Господа, потому и употребила такую настойчивость. Посмотри же опять, как премудр Господь, и как дивно устрояет Он ход дела: и теперь Он не преклоняется, но дает ответ еще более резкий и суровый. Он знал твердость духа жены и хотел, чтобы она не тайно получила благодеяние, но чтобы и ученики из этого события узнали причину Его медлительности, и все другие научились, как велика сила неотступной молитвы, и как высока добродетель жены той. Потому говорит Спаситель: не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам (ст. 26). Заметь здесь постоянство жены, как она, пылая огнем ревности и одушевляясь верою в Бога, терзаясь, так сказать, своею утробою от великой скорби о своей дочери, не отвращается от жестокого слова, но, услышав название пса, и то сносит и признает себя такою, желая спастись от бессмыслия псов, и сопричислиться к лику сынов. Итак, выслушай слова жены, чтобы узнать, какой был плод от того, что Бог медлил исполнить ее прошение. Ибо жестокость слов, сказанных ей, не только не отдалила жену, но возбудила еще к большей ревности. Услышав те слова, она говорит: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их (ст. 27). Видишь, для чего Господь медлил доселе? Для того, чтобы из слов жены мы узнали всю силу ее веры. Ибо смотри, как Господь тотчас же восхвалил и увенчал ее, говоря: о женщина! велика вера твоя (ст. 28). По истине великая вера - видеть, как Господь не один, или два раза, но многократно отвергает прошение, и не придти в уныние, не отступить, но неослабно призывать Господа, и преклонить Его к исполнению прошения. Итак, да будет тебе, говорит, по желанию твоему (ст. 28). Видишь ли, как Тот, Кто прежде не удостоил ее ответа, теперь с похвалою подает ей свои дары? Ибо не просто внял ее прошению, но прославил и увенчал ее. Словом: о женщина, Он показал, как Сам удивился ее вере, и словами - велика вера твоя, открыл нам ее богатство. Потом говорит: да будет тебе по желанию твоему. Сколько хочешь, сколько желаешь, столько и даю тебе; твое неотступное прошение показывает, что ты достойна его исполнения. Видите теперь твердость жены? Видите причину, почему медлил Господь и для чего отлагал исполнение прошения, - для того, чтобы сделать ее более славною.

Как стать добродетельным?

Не так непристойно человеку быть нагим по телу, сколько быть обнаженным от добродетели. При телесной наготе его непристойное положение видят такие же рабы, а там - это видит Господь и Ангелы. Скажи мне, если бы ты увидел кого-нибудь идущего нагим по площади, не оскорбило ли бы это тебя? Что же сказать о тебе, когда ты ходишь без одежды добродетели? Как простит нас Бог, если мы погубим эту одежду? Когда дьявол увидит кого-нибудь обнаженным от добродетели, тотчас марает и чернит его лице, наносит ему раны, делает и еще большие насилия. Обнажим себя от денег, чтобы не обнажиться от праведности. Одежда, состоящая в деньгах, повреждает одежду оправдания: это одежда из терний, и таковы эти терния, что чем больше мы покрываемся ими тем более совлекаемся истинной одежды. Чувственные удовольствия также лишают нас этой одежды: ибо они суть огонь, а такой огонь сожигает сию одежду. Богатство есть также моль: и как моль поедает все и не щадит даже шелковых одежд, так и богатство не щадит нашей истинной одежды. Итак, оставим все это, дабы нам быть праведными, дабы облечься в нового человека (добродетелей). Не оставим у себя ничего ветхого, ничего преходящего, ничего тленного. Добродетель нетяжела, не неудобоисполнима. Не видишь ли тех, которые проводят жизнь в горах? Они оставляют и свои домы, и жен, и детей, и все свои занятия, и, удалившись из мира, облекаются во вретище, заключают себя в тесной келье и на этом не останавливаются, но изнуряют себя постом и постоянным голодом. Если бы теперь я вам предложил все это, не отказались ли бы все вы от этого предложения? Не назвали ли бы такого дела трудным? Но я не говорю, что вы непременно обязаны это делать. Я только желаю этого и отнюдь не поставляю своего желания законом для вас. Даже что скажу еще? Пользуйся и ваннами, имей попечение и о теле, ходи и на площадь, имей у себя дом, имей и слуг, употребляй и яства и напитки: изгони только отовсюду корыстолюбие. Ибо оно составляет грех, когда выходит из надлежащих границ законного приобретения. Итак корыстолюбие - не что иное, как грех. И смотри: когда наш дух возмутится больше надлежащего, тогда, выйдя из себя, мы начинаем злословить; тогда во всем поступаем несправедливо, и с любовию к телу, к деньгам, к славе и ко всему другому. И не говори мне, что отшельники имели особенные силы к такой строгой жизни: ибо многие гораздо тебя слабее и богаче и изнеженнее вступили в эту суровую и скорбную жизнь. И что говорю я о мужах? Девы, еще не достигшие двадцатилетнего возраста, проводившие все время в своих покоях, воспитанные в неге, почивавшие на мягком ложе, пропитанные благовониями и дорогими мастями, нежные по природе и еще более сделавшиеся изнеженными от этих усердных об них попечений, не знавшие в продолжение целого дня другого занятия, как только - украшать свою наружность, носить на себе золотые уборы и предаваться сластолюбию, не делавшие ничего даже сами для себя, но имевшие у себя множество приставленных к ним прислужниц, носившие на себе одежды и мягкие покрывала, постоянно наслаждавшиеся запахом роз и подобных благовоний, - эти девы, быв внезапно объяты огнем Христовым, оставили всю эту роскошь и пышность и, забывши о своей изнеженности, о своем возрасте, расстались со всеми этими удовольствиями и, подобно храбрым борцам, вступили на поприще подвигов. И, по-видимому, я хочу сказать нечто невероятное, однакож это истинно.