Оглавление

Послание 1, к монаху Евагрию, о Божестве. 1

Послание 2, к Нектарию, епископу Константинопольскому. 2

Послание 3, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария— первое. 3

Послание 4, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария—второе. 7

Послание 1, к монаху Евагрию, о Божестве

Весьма дивлюсь ясности твоего ума и прихожу в крайнее изумление от того, что, чрез точные вопросы свои, делаешься ты виновником таких умозрений и столь важных исследований, когда приводишь меня в необходимость говорить и трудиться над доказательствами тем, что предлагаешь мне необходимые и по­лезные вопросы. Ибо, после твоих вопросов, и мне совершенно необходимо дать ясные на них ответы. Так и теперь предложен­ный тобою вопрос был следующего содержания: как предста­вить себе естество (иной правильнее назвал бы сие сущностью, а не естеством) Отца и Сына и Святого Духа? простым, или сложным? Если оно просто: то как заключаете в себе Три— число наименованных выше? Что просто, то одновидно и нечи­сленно; а что подлежит счислению, то необходимо рассекается, хотя бы и не было счисляемо; и рассекаемое подлежит страданию: ибо сечение есть страдание. Итак, если естество Веесовершенного просто; то напрасно наречение Имен: а если наречение Имен истинно, и должно веровать в Имена; то не имеет уже места одновидность и простота. Посему какое же естество Божие?—спрашивал ты меня.

Слово истины представить на сие объяснение со всею тщатель­ностью; оно не будет, по недостатку доказательств, неразумно заменять их призраком безотчетной веры, не покусится нетвер­дость своего убеждения закрывать свидетельствами древних бас­ней: но точным исследованием и прямыми заключениями приведет в ясность достоверность умозрения. Да поступить же слово наше с сего, и да скажет, как должно представлять себе Божество, простым ли чем, или тройственным? Ибо так гово­рить и веровать принуждает нас тройственность имен. И неко­торые, употребив во зло сии имена, составили нетвердые и совер­шенно неуместные учения, полагая, что с произношением имен вместе и сущность терпит уже разделение. Но нам, как и сам ты говоришь, должно оставить таковых, нетвердо доказывающих приемлемое ими учение; устремим же ум свой на правильное усвоение познания. Итак, прежде определим, что такое есть Бог; потом тщательно займемся доказательствами.

Сущность Божия, без сомнения, проста и нераздельна, но самому естеству имея в себе простоту и бестелесность. Но может быть противоречить сему понятое о раздельности имен, числом три уничтожая одновидность Всесовершенного. Неужели же ради одновидности необходимо нам оставить исповедание Отца и Сына и Святого Духа? Никак. Ибо наречение имен не повре­дит нераздельному единству Всееовершенного. Умопостигаемое, хотя и многоименно (у каждого народа оно именуется (весьма многими именами), однако же выше всякого наименования потому что, для умосозерцаемого и бесплотного нет ни одного собственного, имени. "И, как наименовать собственно то, что не подлежит нашим взорам, чего вовсе не можем уловить человеческими чув­ствами? Но для точнейшего уразумения целого возьмем малейшую частицу, умосозерцаемого—душу. Душа называется именем женского рода, но не имеет в себе никакого женственного свойства, так как, по существу своему, она ни мужеский пол, ни женский. Подобным образом и рождаемый душою λόγο; (слово) хотя имеет имя мужеского рода, однако же и он, как известно, состоит вне всякой, мужеской ли то или женской, телесности.. А если и последний из умосозерцаемых—душа и слово, не имеют собственных имен: то как можно сказать, что собственными именами называются такое предметы, которые, в ряду умосорзерцаемых суть первые и.даже выше умосерзцаемого? Но хотя употребление имен полезно но необходимости, так как оно ведет нас к составлению понятий о предметах умосозерцаемых; од­нако же некоторые, думая, что вместе с наименованиями, и самая сущность грубым образом длится на части, представляют в мыслях своих нечто во всех отношениях недостойное Божественного. Нам же, ценителям истины, должно знать, что, боже­ственная и нераздельная сущность Всесовершенного не сложна и едидовидна, но, для пользы нашего душевного спасения, как сказали мы, делится, по-видимому, наименованиями, и допускает не­обходимость деления. Как душа, которая сама есть существо умосозерцаемое, порождает множество; беспредельных мыслей, однако же не делится от того, что подлежит мышлению, и от предшествовавших в ней мыслей не истощается в богатстве мыслей, но более, обогащается, нежели оскудевает; и как. сие самое привносимое и общее всем слово не отдельно от души, его произносящей, но тем не менее бывает в то же время и в душах слушающих, так что и от первой не отлучается, и в последних находится, производить же более единение, нежели разделение их и наших душ: так и ты представляй Сына нимало неотлучным от Отца, и опять Духа Святого неотлучным от Сына, подобно как мысль в уме.

Как между умом, мыслью и душою невозможно представить какого-либо деления или сечения, так равно невозможно предста­влять никакого деления или сечения между Святым Духом, и Спасителем, и Отцем: потому что, как сказали мы, естество умосозерцаемого и Божественного нераздельно. Или еще: как невозможно найти деления между кругом солнечным и лучом по причине неизменяемости, бестелесности, простоты и неделимости, напротив того луч соединен с кругом и наоборот, круг, подобно роднику, потоками изливает на все лучи, как бы наводняя нас светом и вдруг погружая в море красоты: так, подобно каким-то лучам, ниспосланы к нам от Отца светоносный Иисус и Святый Дух. Ибо как лучи света, по природе своей имея между собою нераздельное соотношение, от света не отлучаются, друг от друга не отсекаются, и до нас низводят дар света: таким же образом и Спаситель наш и Святый Дух—как сугубый луч Отца, и нам преподают свет истины, и пребывают соединены со Отцем. И каким образом из водного источника, дающего без оскудения сладкую воду, иногда обильная и неудержимая струя, выходя в начале из одного ключа единым током, в течении сечется на два ручья и, если смотреть на образовавшиеся ручьи, имеет двойное те­чение, в самой же сущности от такого деления ничего не терпит, потому что ток, хотя разделяется положением ручьев, однако же сохраняет одно и то же качество влаги, и каждый из означенных ручьев, хотя представляется теряющимся вдали и далеко стоящим от источника, но, по непрерывности течения в источ­нике, относительно к началу, соединен с источником, его порождающим: подобным образом и Бог всех благ, Строитель истины, Отец Спасителя, первая вина жизни, стебель бессмертия, источник присносущной жизни, ниспослал нам сугубый, умосозерцаемый дар—Сына и Святого Духа, но Сам и по Своей сущ­ности, не потерпел от сего никакого ущерба (ибо не подвергся какому-либо умалению вследствие пришествия Их к нам). Они, снисшедши к нам, тем не менее пребывают неотлучными от Отца. Ибо, как сказали мы в начали, естество Всесовершенных нераздельно.

Весьма многое, достопочтеннейший, и гораздо больше, тем сказано, можно было бы найти к ясному изложению самого необходимого вопроса об Отце и Сыне и Святом Духе, как именно надлежит понимать оный: но поелику для тебя и для подобных тебе нетрудно и из немногого познать многое, то по сей причине признал я справедливым здесь прекратить слово о сем члене учения.

Послание 2, к Нектарию, епископу Константинопольскому

По-видимому, настоящая жизнь наша во всем оставлена без Божия попечения, которое охраняло Церкви во времена, нам предшествовавшие. И у меня до того упал дух от бедствия, что я не считаю несчастьями собственных скорбен в жизни своей, хотя они весьма тяжки и многочисленны и, приключившись кому иному, показались бы неудобовыносимыми, но смотрю на одни общие стра­дания Церквей, об уврачевании которых если не заботиться в настоящее время, то, дело дойдет постепенно до совершенной без­надежности. Еретики Ариане и Евдоксиане, не знаю кем подвигну­тые к безумию, как будто получив на то свободу, выставляют напоказ свой недуг, собирая Церкви, как будто делают сие по праву. А спорливые последователи Македония дошли до такого безумия, что, присвоив себе имя епископов, появляются в наших местах, называя рукоположителем своим Елевая. Домашнее же наше зло—Евномий не довольствуется чем-нибудь обыкновенным, но считает для себя потерею, если не всех увлек с собою в погибель. Но это еще сносно; всего же тягостнее в церковных бедствиях дерзость Аполлинаристов, которым, не знаю как, твоя святость попустила присвоить себе наравне с нами власть иметь свои собрания. Без сомнения ты, по Божьей благо­дати, весьма сведущ в божественных таинствах, не только можешь защитить правое учение, но знаешь и то, что выдумано ере­тиками против здравой веры.— Впрочем и от нашего может быть смирения не безвременно будет твоей пречестности услы­шать, что в руках у меня есть Аполлинариево сочинение, в котором излагаемое превосходит всякое еретическое учение. Ибо в нем утверждается, что плоть, принятая Единородным Сыном Божиим в деле домостроительства для обновления естества нашего, не в последствии приобщена, но от начала было в Сыне сие телесное естество, и в доказательство таковой нелепости, худо воспользовавшись одним изречением Евангельским,. Аполлинарий приводит: «никто же взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын человеческий» (Иоан. 3, 13),—как будто Он был уже Сы­ном человеческим еще до снисшествия на землю, и снисшел, принеся с Собою собственную плоть, ту, которую имел на небе, предвечную и принадлежащую к сущности. Приводит еще и Апостольское одно изречение, оторвав оное от целого состава речи; «вторый человек с небесе» (1 Кор. 15, 47). Потом дока­зывает, что сей приходящий свыше человек не имеет ума, и Божество Единородного, восполняющее в Нем место ума, соста­вляет часть человеческого состава и именно третью; потому что в Нем есть душа и тело по человечеству, а ума нет, но место ума восполняет Божие Слово. И это еще не самое худшее; напротив того, всего нестерпимее, что, по рассуждению Аполлинария, сам Единородный Бог, Судия всех, Начальник жизни и Истребитель смерти, смертен, приял страдание собственным Божеством Своим, и во время тридневного умерщвления плоти, соумерщвлялось и Божество, и таким образом воскрешено опять от смерти Отцем. Долго было бы пересказывать все прочее, что еще присовокупляет он к таковым нелепостям. Посему, если так умствующие имеют право иметь свои собрания, да рассудит твоя испытанная во Христе мудрость, что, когда мы не согласны с ними в образе мыслей, дать им право иметь свои собрания значит не иное что, как признать, что учение их истиннее нашего. Ибо, если дозволяется им, как благочестивым, учить сообразно с их образом мыслей и свободно проповедовать содержимое ими учение, то не явно ли сим осуждается учение Церкви, как будто истина на их стороне? Ибо не естественно быть истинными  двум противным учениям об одном и том же. Как же твой велико-даровитый и высокий ум потерпел, чтобы не воспользоваться обычною свободою к уврачеванию такого зла? Но если прежде не было сделано сего, по крайней мере теперь да восстанет твое не укоризненное в добродетели совершенство и внушит благочести­вейшему Царю, что не будет никакой пользы от всей заботли­вости его о Церквах, если такое зло, стремящееся к ниспровержению здравой веры, усилится по причине данной им свободы.

Послание 3, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария— первое

Честнейшему, боголюбивейшему брату и сопресвитеру Кледонию Григорий желает о Господе радоваться.

Хочу знать, что это за нововведе­ние в Церкви, по которому всякому хотящему и, по Писанию, «мимоходящему» (см.: Пс. 79,13), позволительно  паству,  хорошо  обученную, расторгать и расхищать, производя на нее на­шествия украдкой, лучше же сказать, внушая ей разбойнические и странные учения. Если бы те, которые наступают на нас ныне, и мог­ли осудить нас за что-нибудь касательно Ве­ры, то им не надлежало отваживаться на та­кие дела, не вразумив нас предварительно. Прежде надобно было или убедить, или захо­теть убедиться, если только и мы что-нибудь значим, как люди богобоязненные, потрудившиеся ради Слова и сделавшие нечто полезное для Церкви, тогда, если бы и новое было вве­дено, может быть, имели бы в этом какое-ни­будь извинение оскорбители. Но когда вера наша проповедана письменно и неписьменно, здесь и в отдаленных странах, с опасностями и без опасностей, как одни решаются на та­кое дело, а другие молчат? И не то еще тяже­ло (хотя и сие нелегко), что они лжеучение свое с помощью людей злонамеренных влива­ют в умы простодушных, но то, что и на нас клевещут, называя единомысленными и со­гласными с ними, надевают приманку на уду и через этот обман злобно выполняют свою волю, и нашу простоту, по которой мы смот­рели на них как на братьев, а не как на чу­жих, обращают в пособие своей злобе. И не довольно сего; но, как слышу, говорят, что они приняты Западным Собором, который прежде, как всякому известно, осудил их. Но если по­следователи Аполлинария или ныне приняты, или прежде были приемлемы, то пусть дока­жут сие, и мы успокоимся. Тогда явно будет, что они согласны с правым учением; иначе не­возможно было бы им этого и достигнуть. Докажут же, без сомнения, или соборным свитком, или общительными посланиями; ибо таков закон Соборов. Если же это одни слова и вымысел, изобретенный ими для благовидности и для того, чтобы приобрести, вероятно, у народа достоверность лиц, то научи их молчать и об­личи. Сие считаем приличным и образу жиз­ни, и православию твоему.

Да не обольщают они других, и сами да не обольщаются, прием­ля, что Человек Господень, как они говорят, лучше же сказать, Господь наш и Бог, не име­ет ума (т.е. ума человеческого). Мы не отделяем в Нем человека от Божества, но учим, что один и тот же — преж­де не человек, но Бог и Сын Единородный, предвечный, не имеющий ни тела, ни чего-ли­бо телесного, а, наконец, и человек, восприня­тый для нашего спасения, подлежащий стра­данию по плоти, бесстрастный по Божеству, ограниченный по телу, не ограниченный по духу, один и тот же — земной и небесный, ви­димый и умопредставляемый, вместимый и невместимый, чтобы всецелым человеком и Бо­гом воссоздан был всецелый человек, падший под грех. Если кто не признает Марию Бого­родицею, то он отлучен от Божества. Если кто говорит, что Христос как через трубу, про­шел через Деву, а не образовался в ней Бо­жески вместе и человечески: Божески — как родившийся без мужа, человечески — как ро­дившийся по закону чревоношения, то и он также безбожен. Если кто говорит, что в Де­ве образовался человек, потом уступил место Богу, то он осужден, ибо это значит не рож­дение Бога признавать, но избегать рождения. Если кто вводит двух сынов — одного от Бо­га и Отца, а другого от Матери, а не одного и того же, то да лишится он усыновления, обе­щанного правоверным. Ибо хотя два естест­ва — Бог и человек (как в человеке душа и те­ло), но не два сына, не два Бога (как и здесь не два человека, хотя Павел (см.: 2 Кор. 4,16) на­именовал человеком и внешнее, и внутреннее в человеке). Короче говоря, в Спасителе есть иное и иное, потому что не тождественно неви­димое с видимым и довременное с тем, что под временем; но не имеет в Нем места иное, и ино­го Сего да не будет! Ибо то и другое вместе — и Бог очеловечился, и человек обожился, или как ни наименовал бы кто сие Когда же го­ворю «иное и иное», понимаю сие иначе, не­жели как нужно понимать Троицу. Там Иной и Иной, чтобы не слить Ипостасей, а не иное и иное, ибо три Ипостаси по Божеству суть еди­ны и тождественны Если кто говорит, что во Христе Божество, как в пророке, благодатно действовало, а не существенно было сопряже­но и сопрягается, то он да не будет иметь в се­бе лучшего вдохновения, а напротив, да испол­нится противного! Если кто не поклоняется Распятому, то он да будет анафема и да при­чтется к богоубийцам. Если кто говорит, что Христос стал совершен через дела и что Он, или по крещении, или по воскресении из мерт­вых, удостоен усыновления (подобно как языч­ники допускают богов сопричтенных), да будет анафема, ибо то не Бог, что получило начало, или преуспевает, или совершенствуется, хотя и приписывается сие Христу (см.: Лк. 2, 52), от­носительно к постепенному проявлению. Если кто говорит, что теперь отложена Им плоть и Божество пребывает обнаженным от тела, а не признает, что с воспринятым человечест­вом и теперь пребывает Он и придет; то да не узрит таковой славы Его Пришествия! Ибо где теперь тело, если не с Воспринявшим оное? Оно не в солнце, как пустословят манихеи, по­ложено, чтобы прославиться бесславием; оно не разлилось и не разложилось в воздухе, как естество голоса, и излияние запаха, и полет неостанавливающейся молнии. Иначе как объ­яснить то, что Он был осязаем по воскресении (см.: Ин. 20,27) и некогда явится тем, которые Его распяли (см.: Ин. 19, 37)? Божество само по себе невидимо. Но, как думаю, Христос придет, хо­тя с телом, впрочем, таким, каким явился или показался ученикам на горе, когда Божество победило плоть.

Но как сие говорим в отклонение по­дозрения, так и следующее пишем в исправ­ление нововведения. Если кто говорит, что плоть сошла с Неба, а не от земли и не от нас, да будет он анафема. Ибо слова Писания: «вторый человек... с небесе», и: «яков... небесный, тацы же и небеснии» (1 Кор. 15, 47-48), и «никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий» (Ин. 3,13), и тому подобные; нужно разуметь сказанными по причине соединения с небесным; так же как и сказанное, что все стало Христом (см.: 1 Кор. 8, 6) и что Христос вселяется в сердца наши (см.: Еф. 3,17), относится не к видимому, но к умосозерцаемому в Боге, потому что соединяются как ес­тества, так и наименования, и переходят одно в другое по закону теснейшего соединения. Если кто понадеялся на человека, не имеюще­го ума, то он действительно не имеет ума и не достоин быть всецело спасенным, ибо невосприятие не уврачевано, но что соединилось с Богом, то и спасается. Если Адам пал одной половиной, то воспринята и спасена одна по­ловина. А если пал всецелый, то со всецелым родившимся соединился и всецело спасается. Посему да не завидуют нам во всесовершенном спасении и да не приписывают Спаси­телю одних только костей, жил и облика чело­веческого. Если он человек, не имеющий души, то сие говорят и ариане, чтобы приписать стра­дание Божеству, так как что приводило в дви­жение тело, то и страдала Он, человек, имея душу и не имея ума, как мог быть человеком? Человек не есть животное неразумное. И не­обходимость потребует допустить, при образе и покрове человеческом, душу какого-нибудь коня, или вола, или другого животного нера­зумного. А таково будет и спасаемое. Итак, я обманут самой Истиной и превозношусь, когда почтен другой. Если же Он — человек разум­ный, а не лишенный ума, то да умолкнут безум­ствующие.

Но говорят: «Вместо ума достаточно Божества». Что же мне до этого? Божество с одной плотью еще не человек, а также и с од­ной душой или с плотью и душой, но без ума, который преимущественно отличает человека. Итак, чтобы оказать мне совершенное благо­деяние, соблюди целого человека и присоеди­ни Божество.

Но говоришь: «Он не совмещал в Себе двух совершенных». Не совмещал, если пред­ставляешь сие телообразно. Сосуд величиной в один медимне не вместит двух медимнов; так­же и место, занимаемое одним телом, не вмес­тит двух или более тел. Если же представляешь сие как мысленное и бестелесное, то смотри: и я вмещаю в себе душу, и слово, и ум, и Духа Святого; и еще прежде меня мир сей, то есть сия совокупность видимого и невидимого вме­щала в себе Отца и Сына и Святого Духа Та­кова природа всего умопредставляемого, что оно не телообразно и неразделимо соединяет­ся и с подобным себе, и с телами. И многие звуки вмещаются в одном слухе, и зрение мно­гих помещается на одних и тех же видимых предметах, а обоняние — на тех же обоняемых; но чувства не стесняются или не вытесняются одно другим, и ощущаемые предметы не умаля­ются от множества ощущающих. Притом, как ум человека или Ангела можно назвать совер­шенным в сравнении с Божеством, так, чтобы присутствием большего вытеснялось другое? Нельзя назвать совершенным какое-нибудь освещение в сравнении с солнцем и небольшую влагу в сравнении с рекой. Возьмем для примера что-нибудь маловажное — освещение дома и влагу земную, чтобы таким образом совместились предметы большие и со­вершеннейшие. Ибо как совместят в себе две совершенные вещи: дом — освещение и солнце, а земля — влагу и реку? Рассмотрим сие, пото­му что предмет сей действительно достоин ве­ликого внимания. Разве не знают, что совершенное относительно к одному может быть несовершенным относительно к другому, как, например, несовершенны холм относительно к горе, зерно горчичное относительно к бобу или к другому какому из больших семян, хотя само оно и называется большим в сравнении с семенами однородными, или, если угодно, Ангел относительно к Богу, и человек к Ан­гелу? Посему наш ум есть нечто совершенное и владычественное, но только относительно к душе и телу, а не просто совершенное, относи­тельно же к Богу он есть нечто рабское и под­чиненное, а не равновладычественное и не равночестное. И Моисей — бог фараону и раб Божий, как написано (ср.: Исх. 7, 1; Чис. 12, 7). И звезды светят ночью, но при солнце скрыва­ются, так что днем нельзя их и заметить. И не­большой светильник, поднесенный к большему горящему костру, не исчезает, и невредим, и не­различим, но все представляется одним кост­ром, потому что побеждает превозмогающее.

Но ты говоришь: «Ум наш осужден». Что же плоть? Разве не осуждена? Иди, от­ринь и плоть — по причине греха или допу­сти и ум — ради спасения. Если воспринято худшее, чтобы оно освятилось воплощением, почему не быть воспринятым лучшему, чтобы оно освятилось очеловечением? Если глина приняла в себя закваску и сделалась новым смешением; то как же, о мудрые, не принять в себя закваску образу и не соединиться с Бо­гом, обожившись через Божество? Присово­купим и следующее. Если ум, как греховный и осужденный, совершенно презрен, и по­тому воспринято тело, а ум оставлен, то из­винительны погрешающие умом. Ибо, по сло­вам твоим, Божие свидетельство ясно показало невозможность уврачевать его. Скажу еще более; ты, превосходнейший, как кланяющий­ся плоти, тогда как я кланяюсь человеку, бес­честишь мой ум для того, чтобы с плотью свя­зать Бога, как будто бы ни с чем иным не связуемого, и для этого отъемлешь средосте­ние. А как рассуждаю я — человек нелюбомудрый и неученый; ум соединяется с умом, как с ближайшим и более сродным, а потом уже с плотью, при посредстве ума между Божест­вом и телом.

Какую же у них видим причину оче­ловечения, или (как они говорят) воплощения? Если ту, чтобы вместился Бог, иначе невместимый и во плоти, как бы под завесой беседовал с людьми, то это будет у них одна нарядная личина и зрелищное лицедейство. Не говорю уже о том, что можно было иначе беседовать с нами, как прежде в купине огненной и в че­ловеческом образе. Если же ту, чтобы разру­шить осуждение греха, освятив подобное по­добным, то нужны были Ему как плоть ради осужденной плоти и душа ради души, так и ум ради ума, который в Адаме не только пал, но, как говорят врачи о болезнях, первый был по­ражен. Ибо что приняло заповедь, то и не со­блюло заповеди, и что не соблюло, то отважи­лось и на преступление, и что преступило, то наиболее имело нужду в спасении, а что имело нужду в спасении, то и воспринято. Следовательно, воспринят ум. Итак, сие про­тив их воли доказано теперь с геометрической, как говорят они, необходимостью и строгими доводами. А ты поступаешь подобно тому, как если бы у человека, который повредил себе глаз и потом повредил еще ногу, вылечил ты ногу, а глаз оставил невылеченным, или если бы когда живописец написал что-нибудь худо, написанное заменил ты другим, а живописца не тронул, как сделавшего свое дело. Если же, вынужденные сими умозаключениями, прибе­гают они к той мысли, что Богу, и не воспри­няв ума, можно было спасти человека, то ска­жем: конечна Ему можно было спасти человека и не восприняв плоти, единым хотением; так как и все прочее Он производит без тела. По­сему вместе с умом отними и плоть, чтобы те­бе в своем безумии дойти до совершенства.

Но они вводятся в обман Писанием и потому прибегают к плоти, не зная образа выражения, обычного Писанию. Вразумим их и в этом. Что Христос в Писании везде назы­вается человеком и Сыном человеческим, нуж­но ли говорить о сем людям знающим? Если же они опираются на словах: «Слово плоть бысть и вселися в ны» (Ин. 1,14) и на сем осно­вании обрезают у человека лучшую его часть, как сапожники толстые места у кожи, чтобы только слепить Бога с плотью, то следовало бы им сказать, что Бог есть Бог одних тел, а не душ, на основании сказанного в Писании: «Якоже дал еси Ему власть всякия плоти» (Ин. 17,2); и «к тебе всяка плоть придет» (Пс. 64,3); «и да благословит всяка плоть», то есть всякий человек, «имя святое Его» (Пс. 144,21); или опять надлежало бы им сказать, что отцы наши при­шли в Египет бесплотными и невидимыми и что одна только душа Иосифова заключена была в узы фараоном, также на основании на­писанного: «В седмидесятих и пяти душах снидоша... во Египет» (Втор. 10,22), и «железо пройде душа его» (Пс. 104,18), — такая вещь, которая не может быть связана. Те, которые утверждают сие, не знают, что подобные наименования бе­рутся вместе, так что под частью разумеется целое. Так, сказано, что «птенцы врановы» при­зывают Бога (Пс. 146,9), в означение целого ро­да пернатых, упоминаются «Плеяды и Еспер, и Арктур» (см.: Иов. 9, 9), в означение всех звезд и Божия о них промышления. Притом не ина­че могла быть выражена любовь Божия к вам, как через упоминание о плоти, потому что Он ради нас снизошел и до худшего. Ибо всякий здравомыслящий сознается, что плоть мало­важнее души. Посему изречение: «Слово плоть бысть», как мне кажется, равносильно сказан­ному, что Он сделался грехом (см.: 2 Кор. 5, 21) и клятвой (см.: Гал. 3,13) не потому, что Господь в сие претворился (как сие возможно?), но по­тому, что через восприятие этого воспринял наши беззакония и понес болезни. Итак, этого достаточно в настоящем случае, по причине ясности и удобопонятно­сти для многих. Ибо пишем сие с намерени­ем не книгу сочинить, но остановить оболь­щение. Более же совершенное и пространное слово о сем, если угодно, предложим после.

Нет, впрочем, нужды оставлять без вни­мания то, что важнее сказанного доселе. О, если бы отсечены были от нас те, которые возмущают вас и вводят новое иудейство, но­вое обрезание и новые жертвы! Если это так, то что препятствует для отвержения их снова родиться Христу, снова быть предану Иудой, и распяту, и погребену, и воскреснуть, чтобы исполнилось все в прежнем порядке, соглас­но с принятым у эллинов круговращением, по которому то же движение звезд ведет за со­бой те же события? Какое это дополнение, по которому иное из совершившегося тогда имеет еще место, а иное оставлено, пусть объ­яснят сие мудрецы, хвалящиеся множеством книг. Поскольку же, гордясь книгой своею о Троице, они клевещут на нас, будто бы Вера наша не здравая, и многих обольщают; то не­обходимо нужно знать, что Аполлинарий, хо­тя присвоил Святому Духу именование Бо­жества, однако же не сохранил у Него силы Божества. Ибо составлять Троицу из велико­го, большего и величайшего, как бы из сия­ния, луча и солнца (то есть из Духа, Сына и Отца), что ясно написано в его книгах, есть такая лестница Божества, которая не на небо ведет, но низводит с неба. Но мы знаем Бога Отца и Сына и Святого Духа; и это не голые именования, которыми различается неравен­ство достоинств и сил, но единое и тоже как наименование, так и естество Божества, еди­ная сущность и сила. Если же кто полагает, что говорим сие правильно, а между тем об­виняет нас в общении с еретиками; то пусть это будет доказано кем-нибудь из наших: тогда или оправдаемся, или отступим от общения. А прежде суда небезопасно вводить новое как в другом чем, так в деле, столь важном и касающемся таких предметов.

Сие мы уже засвидетельствовали и перед Богом, и перед людьми, и теперь готовы засви­детельствовать. И будь уверен, не писали бы этого ныне, если бы не видели, что Церковь раздирается и рассекается как иными чудовищ­ными лжеучениями, так и нынешним сонмищем суетности. Если же кто-нибудь, когда гово­рим и свидетельствуем сие или из каких-нибудь выгод, или по страху человеческому, или по неуместному малодушию, или по неимению па­стыря и руководителя, или по привязанности к странностям и по готовности к нововведени­ям презирает нас, как недостойных внимания, обращается же к подобным людям и раздирает прекрасное Тело Церкви, то кто бы он ни был, понесет на себе осуждение и даст ответ Богу в день Суда. Если же обширные книги, новые псалтири, противоречащие Давиду, и приятные стихи почитаются третьим заветом, то и мы станем псалмопевствовать, писать много и сла­гать стихи: «Мнюся бо и аз Духа Божия имети» (1Кор. 7,40), если только это благодать Духа, а не человеческое нововведение Я хочу, чтобы ты засвидетельствовал сие перед многими, дабы не стало на нас, что оставлено нами без внимания а такое зло и по нашему нерадению лукавое уче­ние распространяется и усиливается.

Послание 4, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария—второе

Поскольку многие, приходя к твоему благочестию, требуют утверждения в Вере, а потому ты с любовью просил у меня краткого определения и правила, излагающего образ моих мыслей; то писал я твоему благо­честию, что я (о чем ты знал и прежде моего писания) никогда ничего не предпочитал и не могу предпочитать Никейской Вере, изложен­ной святыми отцами, собравшимися в Никее для низложения арианской ереси, но при помо­щи Божией держусь и буду держаться сея Ве­ры, проясняя только неполно сказанное в ней о Святом Духе; потому что не возникал еще тогда вопрос о том, что в Отце и Сыне и Свя­том Духе нужно признавать единое Божество, Духа исповедуя Богом Посему, кто так дума­ет и учит, с тем и ты, подобно мне, имей об­щение, а держащихся иного учения отвра­щайся и считай чуждыми Богу и вселенской Церкви. Поскольку же предлагается вопрос и о Божием очеловечивании, или воплощении, то уверяй всякого о мне, что Сына Божия, рожденного от Отца и потом от Святой Девы Марии, свожу воедино и не именую двумя сы­нами, но поклоняюсь единому и тому же в не­раздельном Божестве и в нераздельной чести. Если же кто или теперь не согласен, или по­сле не будет согласоваться с сим, то он даст перед Богом ответ в день Суда. Таково в крат­ких словах и такой силы мое возражение и противопоставление на безумное их мнение касательно ума: ибо почти одни они чему учат, то на самом деле претерпевают, по безумию отсекая ум.

А чтобы не обвиняли меня в том, что прежде принимал, а теперь отвергаю веру воз­любленного Виталия, которую он изложил письменно, по требованию блаженного Дамаса, епископа Римского; то и о сем объяснюсь кратко. Когда они богословствуют при искренних своих учениках и посвященных в их  тайны, подобно как манихеи при своих так называемых избранных, тогда, обнаруживая перед ними весь свой недуг, едва присваива­ют Спасителю и тело. Но когда общими по­нятиями об очеловечении, какие представляет Писание, бывают обличены и приведены в за­труднение, тогда исповедуют благочестивые речения, но касательно ума прибегают к хит­рости; не говорят, что Христос есть человек, не имеющий души, слова и ума и несовершен­ный; но вместо души, слова и ума вводят самое Божество, будто бы соединено было с плотью Оно одно, а не что-либо ваше и человеческое, хотя безгрешное, выше нашего естества и есть очищение наших немощей. Таким образом, и сии слова: «Мы же ум Христов имамы» (1 Кор. 2,16), толкуют они худо и весьма нелепо, под умом Христовым разумея Божество, а не как мы понимаем, что имеющи­ми ум Христов называются очистившие свой ум через подражание тому уму, какой ради нас воспринят Спасителем, и по возможности сообразующиеся с этим умом; равно как мож­но было бы сказать, что имеют плоть Христо­ву те, которые обучили плоть свою и в этом отношении стали «стелесником и спричастником о Христе Иисусе» (Еф. 3,6). И «якоже облекохомся во образ перстнаго», так сказано, «да обле­чемся и во образ небесного» (1 Кор, 15,49). Равным образом они учат, что совершенный человек не есть человек, искушенный по всяческим, что только сродно нам, грехам (см.: Евр. 4,15), но со­единение Божества и плоти: это, говорят они, совершенно. Ухищряются они также в объяс­нении слова «очеловечивание». Очеловечился, толкуют они, не значит был в человеке, кото­рого теснейшим образом соединил с Собой, по сказанному: «Сам бо ведяше, что бе в человеце» (Ин. 2,25), но значит, говорят и учат они, что Он беседовал и жил вместе с людьми; и в подтверждение этого прибегают к изречению: «Посем на земли явися и с человеки поживе» (Вар. 3,38). К чему еще спорить с ними? Отвергая человека и внутренний образ через вводимую ими новую и только види­мую личину, они очищают одно внешнее наше, до того противореча самим себе, что ради пло­ти иногда и другое объясняют грубо и плотски (отсюда произошли у них новое иудейство, ты­сячелетнее, ни на чем не основанное наслаж­дение в Эдеме, и мнение, что мы опять воспри­мем почти то же и для того же употребления, что имеем теперь), а иногда вводят более при­зрак плоти, нежели действительную плоть, вводят такую плоть, которая не испытывает ничего свойственного нам, даже и того, что свободно от греха; и в подтверждение этого берут апостольское слово, только не по-апос­тольски понимаемое и изрекаемое, а именно, что Спаситель в нашем подобии человеческом был, «и образом обретеся якоже человек» (Флп.2,7), как будто сими словами означается не чело­веческий образ, но какое-то обманчивое пред­ставление и призрак. Итак, поскольку те же слова, если понимать их хорошо, согласны с благочестием, и если толковать худо, заключа­ют в себе злочестие; что удивительного, если и Виталиево писание я, убеждаемый в том соб­ственным желанием, принимал в благочести­вом смысле, а другие оскорбляются смыслом написанного? Мне кажется, что и сам Дамас, рассмотрев дело вновь и вместе услышав, что они остаются при прежних толкованиях, отлучил их от Церкви и письменное изложение веры их изгладил с произнесением анафемы, огорчившись на них за самый обман, какому подпал по простоте.

Посему, будучи так ясно обличены, пусть не гневаются, но усрамятся и сотрут с дверей это свое великое и удивительное пред­начертание и воззвание Православия, и не станут уже входящих встречать прежде всего вопросом и различением, что должно покло­няться не человеку-Богоносцу, но Богу-плотоносцу. Может ли что быть безумнее сего, хотя и высоко думают о сем речении эти новые про­поведники истины? Оно не более как софис­тическая забава, состоящая в быстроте превращения, проворное перекидывание камней, увеселяющее невежд; на самом же деле, оно есть нечто из смешного смешное, из неразум­ного неразумное. Ибо если кто-нибудь, из­менив слова «человек» и «плоть», из которых первое нравится нам, а второе им, в слове «Бог» потом употребит это чудное и боголюбезное превращение, что тогда выйдет? То, что должно поклоняться не плоти богоносной, но Богу-человеконосцу. Какая нелепость! Сегодня только возвращают нам мудрость, сокровен­ную от времен Христовых, что подлинно до­стойно слез! Ибо если вера началась только за тридцать до этого лет, а почти четыреста лет протекло со времени явления Христова, то в продолжение столь долгого времени суетно было наше благовествование, суетна была и ве­ра наша, напрасно мученики приняли муче­ничество, напрасно столь многие и великие предстоятели управляли людьми, и благодать состоит в стихах, а не в вере. Но кто не поди­вится их учености? Сами они ясно различают касающееся Христа и то, что Он родился, был искушен, алкал, жаждал, утруждался, спал, приписывают естеству человеческому, а то, что Он был прославлен Ангелами, победил искуси­теля, накормил народ в пустыне, и накормил чудесно, ходил по морю, присваивают Божест­ву; также говорят, что слова: «Где положисте Лазаря?» (Ин. 11, 34) свойственны нашему естест­ву, и сказанное: «Лазаре, гряди вон» (Ин. 11,43), и воскрешение четверодневного мертвеца, принадлежит тому, что выше нас, равным образом то, что Он скорбел, был распят и погребен, относится к завесе, а то, что Он уповал и вос­крес, и восшел на небо, относится к внутренне­му сокровищу. После этого обвиняют они нас, будто бы вводим два естества, совершенные или противоборствующие, и разделяем сверхъес­тественное и чудное единение. Им надлежало бы или не делать того, в чем обвиняют дру­гих, или не обвинять в том, что сами делают, если бы только умели быть верными сами се­бе, а не высказывали вместе и собственного мнения, и мнения противников. Таково нера­зумие: оно в противоречии и само с собой, и с истиной, так что они или не понимают, или не стыдятся своего затруднительного по­ложения. И если кто думает, что пишу и го­ворю это добровольно, а не по крайнему при­нуждению, и что отвращаюсь единения, а не особенно о нем стараюсь, тому да будет изве­стно, что он превратно рассуждает и не уга­дал моего желания. Для меня нет и не было ничего предпочтительнее мира, в чем уверяют самые дела; хотя единомыслие совершенно преграждается тем, что делают и предприемлют против меня.

Ред. golden-ship, 2010