ЧУДЕСА ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА/ Библиотека Golden-Ship.ru

Что называется чудом? Это явление сверхъестественное, гораздо более значимое, чем простое нарушение естественного порядка. С его совершением открывается непостижимая ранее глубина вещей, иное измерение, где преодолены законы тленного мира и царствует свобода. Когда люди соприкасаются с этим измерением, то, по слову Христа, их достигает Царство Божие. Тема чудес, ярко и недвусмысленно представленных во всем своем многообразии, неповторимости и гармонии, была и остается одной из самых важных тем Священного Писания.

Удивительное и непостижимое творилось на протяжении многих веков от Создания – вначале Самим Всевышним и Его пророками, затем Богочеловеком, совершившим столько чудес, что наиболее дальновидные из Его современников волей-неволей приходили к выводу, что Он и есть Мессия, появления которого с нетерпением ожидали с момента первого данного о Нем обетования Израилю (Втор. 18: 15). Когда Он, долгожданный, наконец, пришел, иудеи Его так и не узнали (Ин. 1: 11). Однако многие же из народа уверовали в Него и говорили: когда придет Христос, неужели сотворит больше знамений, нежели сколько Сей сотворил? (Ин. 7: 31).

Любое чудо, будь то сотворение Вселенной, или уничтожение пяти десятков, посланных отступническим царем Израиля, спадающий с неба огонь по слову пророка Божьего, или воскрешение Лазаря Иисусом Христом – все эти деяния, прежде всего, призваны прославить и возвеличить Имя Господа среди людей, которыми Он населил созданную Им землю. В виду столь важной роли чудес всем нам крайне важно иметь правильное о них разумение, которое позволило бы с большей ясностью осознать величие и силу Всевышнего и, тем самым, научило бы нас с великой радостью и восторгом называть Его нашим Богом и хвалиться своим Создателем (1 Кор. 1: 31; Иер. 9: 23, 24).

В своей обыденной жизни люди порой сталкиваются с явлениями, которые объяснить не могут ни с помощью науки, ни с помощью логики, и поэтому относят их к действиям сверхъестественной силы. Одни верят в чудеса, другие не верят, приписывая их галлюцинациям или вымыслам суеверных людей. Кому из нас не приходится в настоящее время слышать от людей, кичащихся своим умом и знаниями, что чудес не было и быть не может, что все, кажущееся чудесным, есть действие природных сил и случайностей? Они отвергают даже то, во что, казалось бы, невозможно не верить, не отрекшись наперед от самого разума – бытие Божие, существование невидимого мира и души человеческой… Удивительно ли, если отвергают и чудеса? Тот, кто хочет доказать, что явления, называемые чудесами, немыслимы, не учитывая, что мало еще известно о тайнах бытия. Но почему-то даже люди, которые склонны верить самым удивительным сообщениям о йогах, пришельцах и т.п., повествования Священного Писания встречают скептически. На это есть духовная причина: принятие Евангелия требует внутреннего решения, выбора, перемены всех жизненных установок.

Постараемся же доказать, что аргументы, на которые ссылаются противники чудес, есть не что иное, как самопроизвольные и бездоказательные гнилые умствования. В книгах Нового Завета Иисус исцеляет прокаженных, слепых, расслабленных, иногда даже не видя самих недужных и не прикасаясь к ним. Он пробуждает мертвых единым словом, претворяет воду в вино, умножает хлебы, благословляя их, укрощает бурю одним повелением, исцеляет слепорожденного, помазав очи его брением от плюновения [1] и повелев умыться в купели Силоамской. Все это происходит молниеносно, действием только Его всемогущества. В Ветхом Завете встречаем описание того, как Египет поражается десятью казнями, фараон со своим войском погибает в волнах Чермного (т.е. Красного – golden-ship) моря, Нееман очищается от проказы, семь раз погрузившись в воды Иордана. Во всех приведенных нами примерах чудо совершается над людьми или вещественной природой, однако везде сверхъестественно действует Сам Бог.

Силу Божию мы понимаем как всемогущество, иначе и не можем понимать ее. Как бы ни было непостижимо чудо, все же оно имеет свои границы, свои пределы, а величие его несоизмеримо с величием Всевышнего. Чудо не может быть выше творения, оно есть как бы воссоздание, или претворение. Поскольку Творцом всего сущего является Господь, то вполне естественно, что Он может творить и чудеса. Всемогущество Божие выше всякого действия, выше проявления различных сил во времени и пространстве. Таким образом, чудо есть положительное доказательство свободы личности Божией.

Согласно точке зрения рационалистов [2], само Святое Писание изображает чудеса чертами неточными, неопределенными, следовательно, недостаточно ясными; по их мнению, в повествованиях Святого Писания можно найти свидетельства как за, так и против чудес. Кто страдает желтухой, у того и в глазах все желто, кто страдает темнотой и сбивчивостью понятий, тому все темно и сбивчиво.

На самом деле Святое Писание изображает чудеса во всей их чистоте и истине, во всем их величии, без всяких прикрас и изысканности, без малейшей тени преувеличения и напыщенности. Искажая и вольно трактуя библейский текст, некоторые люди прилагают отчаянные усилия, дабы поколебать истину, однако, тщетно, ибо достоверность чудес подтверждается подлинностью книг Святого Писания.

Библейское чудо не есть просто удивительное событие, свидетели которого не могут его истолковать никакими известными им законами, само по себе не имеющее значения и смысла. Цель его – насильственно пробудить людей от животного сна, от чувственной их жизни. И, хотя оно непосредственно не говорит духу, но побуждает человека открыть свое мысленное око, внять духовному призыву, который к нему обращен (Деян. 14: 8-18). Поэтому, как заметил Ориген [3], в Святом Писании деяния Спасителя имеют много синонимов. Мы встречаем «знамения и чудеса» (Рим. 15: 19; Мф. 24: 24; Евр. 2: 4), просто «знамения» (Ин. 2: 11; Деян. 8: 6; Откр. 13: 13), «силы» (Деян. 19: 11) или «дела», и о каждом из этих понятий не лишним будет сказать несколько слов.

1. Чудо. В греческих списках Евангелия нет слова «чудо», хотя в этом древнем языке очень много слов с подобным значением: «необыкновенный», «удивительный», «поразительный», «невероятный», «необычный», «аномальный» и т.п. [4] Народу очень нравились эти слова. Греческая литература времен земной жизни Христа изобиловала рассказами о разного рода чудесах языческих пророков, полубогов. Для обозначения чуда там употреблено лишь одно греческое слово «сэмейон», которое на латынь обычно переводится как signum- «сигнал, знак». Значит, то, что совершает Иисус – знак присутствия Божия среди людей, и главное в чуде не «аномальность», «необычность», а то, что через него Господь подает нам весть о Себе.

2. Знамение. Чудо не простое диво, оно вместе с тем, есть и знамение, перст, указующий на непосредственное вмешательство Божие. Особенно важна нравственная цель, которую вряд ли можно предполагать в других диковинных случаях. Чудеса суть знамения и залоги чего-то высшего, превосходящего их внешнее содержание (Ис. 7: 11; 38: 7) [5]. Они важны не столько сами по себе, сколько потому, что предвозвещают благодать Божию, свидетельствуют о силе делателя и о его связи и соотношении с высшим миром. Часто они служат печатью могущества того лица, которое их совершает. При содействии и подкреплении Господнем они сообщают законность действиям, на основании которых делатель должен быть признан посланником Божиим. Хотелось бы нам видеть от Тебя знамение (Мф. 12: 38), Каким знамением докажешь Ты […] (Ин. 2: 18), вопрошают иудеи Господа, требуя, чтобы Он доказал, что имеет власть поступать тем или иным образом. У евангелиста Матфея (16:1) читаем, что фарисеи и саддукеи, искушая Его, просили показать знамение с неба. Апостол Павел говорит о себе, как о человеке, имеющем знамение апостола (2 Кор. 12: 12). В Ветхом Завете, когда Бог посылает пророка Моисея для освобождения израильтян, то предупреждает его, что фараон потребует от него знамения или чуда в подтверждение того, что тот действительно посланник Божий, и имеет силу свидетельствовать о своем посольстве (Исх. 7: 9-10). Далее мы узнаем о том, что Господь вооружает Моисея двумя знамениями. Также Всевышний дает знамение пророку, посланному Им для обличения Иеровоама в идолопоклонстве (3 Цар. 13: 3). Заметим, что знамение не всегда предполагает необходимости совершения чуда. Нередко обыкновенная вещь может являться удостоверением истинности какого-нибудь слова или заявления. Так что, когда знамение оправдывается, становится возможным допустить и то, что оправдается в свое время и нечто более важное. Так, Ангелы указывают пастырям как на знамение, на то, что они найдут младенца в пеленах лежащего в яслях (Лк. 2: 12; ср. Исх. 3: 12) – событие само по себе мало удивительное. Самуил извещает Саула об избрании его на израильское царство тремя знамениями, из которых только последнее сопровождается сверхъестественным событием (1 Цар. 10: 1-9). Смертью двух сыновей лия пророк возвещает, что угроза оправдается (1 Цар. 2: 14; ср. Иер. 44: 29, 38). Господь дает Гедеону знамение его победы на поле Медионитском (Суд. 7: 9-15), не сопровождаемое словом (ср. 3 Цар. 7: 2, 17-20). Итак, человеку, при строгом убеждении в руководительстве Божием, надлежит то или иное событие считать для себя знамением, тот или иной исход которого принимать за Божье внушение и указание, на что ему следует решаться. Примеры этого также не редки в Писании (Быт. 24: 14-21; Суд. 6: 36-40; 1 Цар. 14: 8-13).

3. Силы. Чудеса часто именуются «силами», «великой (т.е. Божией силой» (Деян. 4: 33). Она первоначально пребывает в Божественном посланнике (Деян. 5:8; 10: 38; Рим. 15: 19) и едина с той, которой Всевышний вооружил Богочеловека, а народ ошибочно приписывал ее волхву Симону (Деян. 8: 10). Божественными проявлениями становятся дела, производимые великой силой Божией. Это и есть силы многие (Мф. 7: 22); множайшие силы (Мф. 11: 20; Мк. 6: 14; Лк. 10: 13), а чаще – чудеса (Деян. 2: 22; 19: 11; 1 Кор. 12: 10, 28; Гал. 3: 5).

4. Дела. Особенно замечателен термин, употребляемый преимущественно евангелистом Иоанном. Для него чудеса – это просто дела (Ин. 5: 36; 7: 21; 10: 25; 32: 38; 14: 11,12; 15: 24), как будто чудесное было единственной формой делания для Того, в Ком он видел полноту Божественной власти. Ему, по свойству высшего Существа, надлежало совершать дела, превосходящие силы человеческие.

Три термина: силы, чудеса, знамения, трижды встречаются вместе (Деян. 2: 22; 2 Кор. 12: 22; 2 Фес. 2: 9), но не в одном и том же порядке. Они описательно выражают разные точки зрения на одни и те же категории действий. Следующий пример послужит лучшим тому объяснением. Исцеление расслабленного (Мк. 2: 1-12) было чудом для свидетелей, которые этому дивились, это была сила по отношению к человеку, который по слову Господа встал, и, взяв постель, вышел перед всеми, а для присутствующих это явилось знамением того, что посреди них находится Сын Человеческий, который власть имеет […] на земле прощать грехи (Мк. 2: 10).

Самое великое чудо – воплощение Богочеловека, все прочее, как следствие, естественно. Нимало не удивительно, что Тот, Кто именуется чудным (Ис. 9:6), творит чудеса. Удивительно было бы только одно – если бы Он их не творит [6]. Солнце посреди пространства само по себе чудесно, но вовсе не удивительно, что оно, будучи солнцем, распространяет свет и тепло. Чудеса Господа суть плоды, которые божественное дерево производит по роду своему. И без дальнейшего обсуждения или перифраза будем именовать так дела Христа.

Разве не чудо, что из маленького семени вырастает большое дерево, приносящее плоды или дающее благодатную тень? Разве не чудо, что из, казалось бы, мертвого яйца, состоящего из желтка, белка и кальциевой скорлупы, после трех недель согревания выходит живое существо? Ко всем этим явлениям люди привыкли, и считают естественными. Регулярное повторение их может охладить удивление наблюдателя [7], но, независимо от этого, чудеса в природе происходят постоянно, порой совершенно незаметно для нашего глаза. Чем же чудо отличается от событий, происходящих в обыкновенном порядке вещей?

Казалось бы, прозябающее семя, солнечный восход, смена времен года и т.п. явления – суть действия сил, которые мы ни объяснить, ни постигнуть не можем, равно как и претворение воды в вино, исцеление расслабленного по одному слову Спасителя, возвращение слепому зрения одним Его прикосновением. Следовательно, по мнению некоторых скептиков, нет вообще ничего, по преимуществу заслуживающего названия чуда, и мы не имеем права произвольно классифицировать факты и утверждать, что одно или другое явление чудесно, а все прочие подчинены естественному порядку. Тогда нам должно условиться об определенном значении слов, и чудом считать либо все, либо ничего. Мнение, согласно которому в одних случаях Господь представляется действующим, а в других все совершается по установленным Им законам, основано на мертвом, механистическом, не согласном с истиной взгляде на вселенную. Когда Бог усмирил бурю, Он сделал то же, что делал и прежде. Ведь Творец создал природу такой, что в ней есть и ураганы и затишья; и, фактически, все уже случившиеся бури на Земле когда-то усмирил Он. Каждый год Бог создает вино, выращивая растение, которое способно обратить воду, землю и свет в сок, при особых условиях становящийся вином. Другими словами, Создатель каждый год обращает воду в вино. Однажды Он сократил процесс, используя каменные водоносы вместо растительных клеток, но сделал это так, как делал всегда. В чуде умножения рыб морских Бог воплотившийся сделал то же самое, когда при сотворении мира повелел всем видам плодиться и размножаться, и наполнять землю. Таким образом, естественное может возвышаться до чудесного по времени, в течение которого совершается, по месту, в котором происходит, по целям, которым способствует.

Мы бы выразились неточно, говоря, что в каком-либо процессе или явлении ярче или сильнее действует воля Божия. Все чудесно, и рождение человека, по меньшей мере, столь же дивное дело, как и воскрешение умершего [8]. Чудо возвещает о могуществе Всевышнего также, как и обыкновенные, привычные для нас процессы, которые, являясь глаголом Божьим всех времен, дают миру непрерывные Его откровения. Они отличаются от чудес Святого Писания лишь способом своего проявления. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество от создания мира через рассматривание творения видимы (Рим. 1: 20).

Как мы уже отмечали выше, привычка к постоянно повторяющимся природным явлениям ведет к тому, что глас природы перестает быть внятным для нашего слуха. Причем, будучи ясным и отчетливым для одних людей, он теряет свою силу и значение для других. Чудо же, напротив, будучи совершённым на глазах у определенного круга лиц, обращено непосредственно к ним, призывает к усиленному вниманию. Это глагол Божий, обращенный к людям особенным образом. Очевидно, что таким видимым образом Господь вразумляет их Своим словом и посольством.

Конечно же, вполне объяснимые естественные и исторические события не есть чудо в собственном смысле слова. Но иногда перст Божий так ясно может быть видим, так явно совпадают разнородные причины для единой цели, такие происходят кризисы в жизни людей и в домостроительстве Царства Божия, что даже при объяснении их естественными причинами мы имеем полное право признать событие чудесным, приписать его действию особого Промысла, не считая, однако, абсолютным чудом.

Многие египетские бедствия (Втор. 4: 34; Пс. 77: 43; Деян. 7: 36) были естественны для той эпохи. Однако они были разрушительнее и стремительнее обыкновенных несчастий. Само по себе не было чудесно, что роями мух наполнились дома египтян, что саранча опустошила их поля и сёла, что эпизоотия истребила их стада. Но разрушительная сила всех этих бедствий, происходящих одно за другим за короткий промежуток времени, а главное, связь с угрозами пророка Моисея, искушением фараона, избавлением Израиля, которое они ускорили, дает нам право называть эти события знамениями.

Нет абсолютного чуда и в том, что статир был найден во рту рыбы (Мф. 17: 27), или что лев растерзал встретившегося ему человека (3 Цар. 13: 24), или что случилась гроза в необыкновенное время года (1 Цар. 12: 16-19). Однако обстоятельства так способствовали утверждению веры, наказанию непокорности, пробуждению раскаяния, так служили высшим нравственным целям Богопроявления, что мы решительно вносим их в список чудес, не стараясь прибегать к разграничению между абсолютным и провиденциальным чудом.

Придя к выводу о том, что чудо выделяется из общего порядка вещей своей необычайностью, мы ни в коем случае не должны считать его неестественным и нарушающим законы природы. Оно вне природы, выше ее, но ни в коем случае ей не противоречит [9]. Напротив, истинное чудо есть выше и чистейшее естество; оно нисходит из Горнего мира, невозмутимого, полного совершеннейшего порядка, в наш дольний мир, раздираемый столь многими противоречиями, возвращая оный хоть на один пророческий таинственный момент к гармонии мира высшего.

Исцеление расслабленного никак не может считаться противоречащим естественным законам действием ввиду того, что болезнь, от которой человек излечился, нарушала истинную его природу (нормальна не болезнь, а здоровье). В этом примере с помощью чуда происходит восстановление первоначального порядка. Таким образом, чудо – не нарушение, но нейтрализация низшего закона, прекращение его власти, хотя и временное, служащее высшим целям. В мире вокруг себя мы непрестанно видим ограничение низших законов высшими: механических – динамическими, физических – нравственными и т.д. Но когда один закон уступает место другому, мы не имеем права считать, что совершилось нечто, противное природе. Скорее мы признаем, что закон большей свободы поглощает закон меньшей. Весь человеческий опыт ясно показывает, что природные силы не могут самостоятельно совершать действий, выходящих за пределы нашего естества. Однако они подчиняются законам мирового естества, и вывод, что не существует ничего, что бы такие действия могло производить, представляется абсурдным.

Если бы животные обладали рефлексией, то человек показался бы им чудом, каким кажутся для нас Ангелы; таким же сверхъестественным явлением показались бы сами животные для низших существ органической жизни. Когда я поднимаю свою руку, закон тяготения относительно моей руки не отрицается и не уничтожается, он по-прежнему силен, но его преодолевает высший закон моей воли. Химический закон, вследствие смерти действующий на животные останки, не уничтожается, когда с помощью других веществ, например, соли или бальзамирующих растений, задерживается разложение. Закон греха в человеке непрестанно ограничивается законом духа; и хотя грех не владеет им постоянно вследствие действия более сильного закона, но он ему присущ, и готов вновь оказывать свое влияние, как только высший закон приостанавливается в своем действии. Здесь нет противоречий, поскольку существует закон законов – если сталкиваются две силы, более слабая уступает место сильнейшей, низшая – высшей. Очень нагляден простой пример, взятый из церковного устава - пост отменяется в некоторые праздничные дни; это нельзя считать нарушением установленного порядка, а скорее разумной предусмотрительностью, с которой отцы Церкви дали предпочтение дню всеобщего торжества перед днем сокрушения. В таком же соотношении с физическими законами находятся и чудеса, которые могут происходить с нашим смертным телом даже в материальном мире. В воскресении мертвых нельзя видеть чего-либо противного природе, ничего неестественного, хотя ни одна из сил, ныне действующая на наши тела, не способна произвести на них такого действия. Это возможно лишь для силы, еще не проявившейся, силы, действующей властью Божией. Будущий конец нашего видимого несовершенного мира, из которого произойдет новое небо и новая земля, положит начало абсолютно иному, истинному порядку вещей, и тогда только совершеннейшая природа будет торжествовать свое настоящее рождение.

Без тщательного исследования каждое совершаемое перед глазами свидетелей чудо не может однозначно быть признано Божественным. Несомненно, что сатана, исконный противник Всевышнего, также совершает действительные чудеса (и это признает Святое Писание), хотя лишь по Божьему попущению и в строго ограниченном объеме. Но чудеса его суть ложь (2 Фес. 2: 9), не потому, что являются каким-то волшебством или ворожбой, а потому, что с их помощью утверждается царство лжи.

Здесь уместно рассмотреть противостояние египетских волхвов пророкам Моисею и Аарону. Оно не будет иметь никакого значения, если мы считаем чудеса волхвов простыми проделками заклинателей, которые морочили озадаченного фараона и его служителей, легко поверивших, что жезлы обращаются в змей, а вода – в кровь (Исх. 7: 11-12, 20). На самом деле это противостояние было не просто столкновением между могуществом фараона и властью Бога, скорее, египетские боги, которые поддерживали и были душой этого мрачного и злобного царства, ополчились против Бога Израилева. Два незримых царства, света и тьмы, вступили перед лицом фараона в открытую борьбу, стараясь привлечь его на свою сторону. В этом противостоянии ничтожность египетских богов скоро обнаружилась, средства их быстро истощились. Иначе, какой бы смысл могли иметь слова пророка Моисея: Кто, как Ты, Господи, между богами? Кто, как Ты, величественен святостью, досточтим хвалами, Творец чудес? (Исх. 15: 11), Над всеми богами Египетскими произведу суд. Я Господь (Исх. 12: 12; ср. Числ. 33: 4). Указание на противоборство египетских волхвов встречается и в Деяниях Апостолов (Деян. 13: 8; ср. 2 Тим. 3:8). [10]. Несомненно, то же повторится и при крушении мира (Мф. 24: 24; 2 Фел. 2:9; Откр. 13: 13). При конце каждой великой эпохи и кризисе царств вражда между светом и тьмой, не прекращается никогда, обнаруживается явно и видимо.

Дела антихриста не есть чудеса в высшем значении слова, они лишь отчасти заключают в себе элементы чудесного, они суть действия могущества, попускаемые до известной степени. Это отдельные случаи, а не части органического целого, в них проявляется не высшая гармония, но грубая дисгармония мира; не всемогущество Бога, направляющего Свои творения к благодатным целям мудрости и любви, но зло, вторжение которого попускается для его конечного разрушения и, в то же время, для испытания совершенства святых и служителей Божьих.

Итак, само по себе чудо не доказывает, что совершивший его – Божественный посланник; к чудотворениям нельзя обращаться для окончательного и безусловного доказательства истинности учений самих делателей (Втор. 13: 1-5). Прежде всего, они требуют внимания к себе, независимо от того, являются делом Небес или ада. Истинное учение должно само убеждать наше сознание, только тогда чудо подтверждает его Божественную правду. Отрицание того, что у человека есть способность распознавания истины, отворяет дверь самому необузданному скептицизму, по сути, это отрицание всего богоподобного в человеке. Но кто от Бога, тот слушает слова Божии (Ин. 8: 47), и признает то, что они провозглашают. Могут возразить: если это так, если существует внутреннее свидетельство истины, то так ли необходимо само чудо? Чему оно послужит, если истина сама по себе внушает доверие, как безусловное, посылаемое от Бога добро? Однако, когда от Него исходит новая весть, новое слово, обращенное непосредственно к человеку, тогда чудо свидетельствует о благовестнике, как о посланнике, исполняющим особенную волю Божию по отношению к человечеству. Когда истина отозвалась в восприимчивом сердце, нашла отголосок в душах людей, тогда Божественный посланник должен доказать, что он ближе других людей к Богу, что его должно слушать не только как вестника истины, (Мф. 11: 4-5; Ин. 5: 36), но как посланника, состоящего в неразрывном союзе с Пославшим его, Тем, Кто Сам есть Истина (3 Цар. 13: 3). Доказать, что имеет право, в силу данной ему Господом власти, на безусловное признание. Требовать такого знамения от проповедника нового откровения даже тогда, когда его слово проникнуто идеей блага, не есть признак неверия, напротив, это есть обязанность того, к кому обращено посольство. В противном случае легко принять слово человеческое за слово Божие. Легковерие есть столь же существенный грех, как и неверие. Со стороны фараона не было нечестием сказать пророкам Моисею и Аарону: Сделайте знамение или чудо (Исх. 7: 9) Пророки объявили, что имеют к нему посольство от Господа, и фараон обязан был подвергнуть их испытанию. Грех его состоял в том, что он не поверил их удостоверениям. В противоположность фараону, Ахаз (Ис. 7: 10-13) по скрытому неверию не хотел просить у Бога знамения в подтверждение слова пророка. Если бы он придавал высшее значение этому слову, то не удовлетворился бы до тех пор, пока оно не было бы запечатлено печатью истины. То, что он не заботился об этой печати, служит доказательством того, что не ценил и самого обетования. Когда мысль и сознание человека протестуют против учения, тогда и чудеса целого мира не внушают доверия к Слову Божьему – Если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто из мертвых воскрес, не поверят. (Лк. 16: 31).

Великое дело христианина – не веровать в иное евангелие, даже если Ангел или образ ангельский принес его с неба (Втор. 13: 3; Гал. 1: 8) [11]. Апостол Павел предостерегает нас абсолютно четко и недвусмысленно: дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским (1 Тим. 4: 1), ибо будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху (2 Тим. 4: 3). В этом случае чудеса не только не могут внушать доверие, но, скорее, должны предостерегать нас, ибо указывают, что лжепророк, состоящий в непосредственной связи с царством тьмы и являющийся орудием сатаны, вооружен его властью для достижения особенных целей и гораздо опаснее обыкновенного обманщика[12].

Итак, простодушному христианину угрожает двоякая опасность: во-первых, отвергнуть то, что происходит от Бога, и, во-вторых, принять то, что проистекает из злого источника. На самом деле, эти опасности подстерегают всякого человека, так как умение их избежать зависит скорее от нравственного и духовного, чем от интеллектуального развития. С этим взглядом вполне согласуются достопамятные слова апостола Павла (2 Фес. 2: 9-12), утверждающего, что предшествовавшее состояние человека предрешает, поверил ли он ложным чудесам антихриста или отвергнет их. Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете (Ин. 5: 43). Поскольку ложные чудеса совершаются со всякого рода неправедным обольщением людей, предрасположенных к их принятию, в них всегда обнаруживается нечто ненравственное, хвастливое, или просто суетное, что разоблачает их в глазах простой веры, и, в то же время, делает отличными от чудес Царства Истины. К таким выводам пришел Ориген, рассуждая о чудесах языческих мудрецов. Он полагал, и не напрасно, что совершенно обличил их во лжи, когда не получил ответа на поставленные вопросы: что из этого вышло? чем закончилось? чему способствовали их деяния в истории мира? на каком основании можно утверждать, что входят они в судьбы и советы Божии? Чудеса пророка Моисея имели последствием гражданское устройство иудеев, на чудесах Иисуса Христа утвердилась христианская Церковь, целые народы с ее помощью соединились тесными узами. Ориген особо указывает на благое воздействие чудес Иисуса – таково характеристическое различие между клеветником лжи и истинным Совершителем дел Божиих. Господь видимо преобразует людей, а Сатана, рассчитывающий лишь на обман и ложь, вовсе не имеет цели разрушить царство тьмы, порождением которого является. Истинное чудо не бывает прихотью власти, никогда не совершается напоказ, всегда имеет достаточно веские причины для своего совершения. В повествовании первых христианских времен, известном, как «Беседы св. Климента», апостол Павел верно противополагает чудотворения Христа чудесам, которые приписывались последователями Симона-волхва своему учителю. Какой прок, какое значение имели говорящие статуи Симона, его бронзовые летающие псы, воздушные полеты, превращение то в змея, то в козла, двуличие, лежание на горячих углях и т.п.? Все это, даже если и было им сделано, не имеет никакого смысла, но относится к искупительным деяниям, каковыми являются истинные чудеса – дела не только могущества, но и благодати, предречения о спасении человека. Каждое дело Христа есть частное той великой миссии, для полного и конечного совершения которой Он вочеловечился. Чудеса есть залоги и первые дары Его власти; в каждом из них слово спасения воплощается в акт спасения. Однако Господь, зная, что именем Его будут прикрываться многие, оставил нам заповедь, по которой мы должны распознавать истинные и ложные чудеса: Итак, по плодам их узнаете их (Мф. 7: 20)

Мы еще не раз будем возвращаться к вопросу о том, какое место должны занимать чудеса Спасителя в ряду доказательств, касающихся предметов нашей веры. Теперь же достаточно заметить, что если люди научаются вере во Христа лишь на основании Его чудодеяний, то также точно они могут поверить тому, кто явится позже и будет чудотворить. Так открывается путь антихристу, ибо, как известно, он будет иметь свои «знамения и чудеса» (2 Фес. 2:9). Если это доказательство достаточно, то на основании ложных знамений возможно требовать веры и покорности от людей. Но чудеса подтверждают учение, и, как печать, отнятая от письма, ничего не доказывает, так и чудеса без учении ничего не значат. Апологеты христианства, уважающие и признающие в чуде лишь могущество, и в силе только находящие авторитет истины, допускают несовершенные, ошибочные и опасные выводы.

IV Чудеса Евангельские в сравнении с другими циклами чудес

1. Ветхозаветные чудеса

Если сравнивать между собой ветхозаветные и новозаветные чудеса, можно обнаружить много поучительного. Во-первых, мы часто находим, что в Ветхом Завете святые мужи творят чудеса, если можно так выразиться, с напряжением и большим трудом, к тому же приметна какая-то минутная остановка, неуверенность в исходе. Тогда как чудеса Иисуса всегда совершаются с высшим спокойствием. Рече и бысть. Мариам, сестра пророка Моисея, только через семь дней исцеляется от проказы, несмотря на то, что он вопияет: Боже! Исцели ее! (Числ. 12: 13-15); Христос же исцеляет проказу одним прикосновением (Мф. 8: 3), часто – на некотором отдалении, одним могуществом Своей воли (Лк. 17: 14). Илия вынужден был молиться долго: отрок до семи раз выходит на морской берег, прежде чем появляется первый признак дождя (3 Цар. 18: 42, 44), пророк трижды простирается над отроком, взывая ко Господу, пока многотрудно возвратилась душа отрока (3 Цар. 17: 21-22). Елисей с вящим усилием, и уже после некоторой неудачи, возвращает к жизни сына соманской матери (4 Цар. 4: 31-35). Христос, напротив, являя Себя Владыкой живых и мертвых, так же легко воскрешает к жизни людей, как совершает самые обыкновенные житейские вещи. В чудесах, творимых человеками, в этих блистательных действиях веры, служащих ее проявлением и свидетельствующих об уповании на силу и правоту Бога, Который оправдывает событием слово раба Своего – возможность преодолеть человеческое сомнение и маловерие. Так, пророк, Моисей, хотя и был избран орудием Божьим для великого подвига, действует нерешительно (Числ. 20: 11). О Сыне Божием должно сказать, что Его уверенность всегда одинакова, что Отец всегда Его слышит, и ни малейшая тень человеческой слабости не омрачает дел, Им совершаемых. В чудотворениях, отчасти сходных, Христос действует шире, свободнее, достославнее. Елисей действительно двенадцатью хлебами насыщает сто человек (4 Цар. 4: 42-44), с помощью соли делает воду в источнике здоровой (4 Цар. 2: 19-22); Моисей разделяет Чермное море с помощью жезла и своего чудесного посоха (Исх. 7: 19; 8:5, 16; 9: 23; 10: 13; 14: 16 и др.), превращает горькую воду в сладкую при помощи дерева (Исх. 15: 25); Илия разделяет реку своей милотью [13] (4 Цар. 2:8). Но Христос творит чудеса единственно действием Своего слова (Мф. 8: 3; 20: 34); насыщает пятью хлебами – пять тысяч; если же делает некоторое вещество проводником Своей целительной силы, то заимствует оное от Самого Себя (Мк. 7: 33; 8: 23). Если Господь и употребляет какое-то постороннее средство (Ин. 9:6), то в других, подобных случаях, вовсе не прибегает к ним, давая понять тем самым, что избирал средства эти произвольно, а не по необходимости. Кроме того, чудеса пророка Моисея всегда творились во имя и славу Бога: Стойте, - говорит Моисей, - и вы увидите спасение Господне, которое Он явит вам ныне (Исх. 14: 13). Иисус же всегда творит чудеса Своим именем и властью, Ему присущей: Хочу, очистись (Мф. 8: 3), Дух немой и глухой, Я повелеваю, выйди из него (Мк. 9: 25), Юноша! тебе говорю, встань (Лк. 7: 14).

Молитва, часто предшествовавшая Его чудесным делам, явственно показывала ученикам, что не просит Он о даровании какой-то силы, вне Его пребывающей, но, в сущности, свидетельствует о нераздельном единстве Своего бытия с Отцом (Ин. 11: 41- 42). Иисус считал необходимым внушить апостолам и народу (Ин. 12: 30) высокую, исключительную мысль о Самом Себе, как о Боге, дабы не быть поставленным на один уровень даже с величайшими из сынов человеческих, отделяя Себя тем самым от ложных учителей [14].

Сходства новозаветных и ветхозаветных чудес предсказуемы. Однако точно также мы можем предполагать и их различия, ибо истинная идея Царства Божия есть идея прогресса, и постепенного, а со временем более полного откровения людям о Всевышнем. И если в Ветхом Завете Господь глаголит о Своем Сыне во пророках, то уже в Новом Завете Сын Сам облекается в высшее могущество и становится Обладателем сил, не от кого-то заимствованных, но Ему одному принадлежащих. Этим объясняются различия в характере чудес двух Заветов, а также то, почему ветхозаветные часто более суровы, чем новозаветные. В Ветхом Завете они – суть чудеса Благодати Божией, и, вместе с тем, подчиняются тому грозному закону, который всемерно учит заповеди о благоговейном страхе перед величием Бога, о Его ненависти ко греху человека. Этот урок необходим людям, дабы они не впали в заблуждение и не употребили во зло новой заповеди, позднее провозглашенной Спасителем – о любви Бога к грешнику. Чудеса Ветхого Завета сохраняют характер закона, часто служа грозным проявлением гнева Божия в ответ на людские беззакония. Таковы, например, чудеса в Египте и в пустыне (Числ. 16: 31; Лев. 10: 2), некоторые чудеса позднейших пророков (4 Цар. 1: 10-12; 2: 23-25). Проказа насылается, но не устраняется (Числ. 12: 10; 2 Пар. 26: 19; 3 Цар. 13: 4); здоровая рука иссыхает, а не исцеляется сухая и т.п.

Роджер Бэкон[15], находя в словах «все хорошо делает» (Мк. 7: 37) прямое указание на книгу Бытия (1: 31) – И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма, продолжает: «Бог, создавши Вселенную, видел отдельную доброту всего и каждого отдельного создания. Бог – Слово в совершённых чудесах (а всякое чудо есть первое творение, вне первого творчества) ничего не сделал, чтобы не дышало благостью и благотворительностью. Пророк Моисей творил чудеса и поразил Египет многими язвами; Илия заключил небо, чтобы земля не орошалась дождем, и снова снизвел с неба огонь Божий на вождей и на воинство. Елисей творил и вызвал пустынных медведиц, которые растерзали отроков. Апостол Петр клятвопреступного и лицемерного Ананию поразил смертью, Павел – волхва Елима слепотой, но ничего подобного не делал Иисус. На Него сошел Дух в виде голубя, Дух Иисуса – дух голубиный. Те слуги Божии были как волы, молотящие пшеницу Божию и попиравшие ногами солому, но Иисус – Агнец Божий, не пререкающий и не вопиющий. Все Его чудеса обращены на тело, а учение – на душу человека. Телу человеческому потребна пища, оборона извне, врачевание. Он собирал множество рыб в сети, чтобы доставить обильную пищу людям; Он превратил воду в вино, веселящее сердце человека; Он повелел иссохнуть смоковнице, за то, что вопреки своему назначению, она не питала алчущих, Он умножил бедный запас хлеба для насыщения тысяч, Он смирил ветры, угрожавшие плавателям погибелью».

Таковы все без исключения были дела нашего Господа, дела явной Благодати и милосердия. Единственное в своем роде чудо – проклятие смоковницы нельзя назвать исключением. В самом деле, Господь явно проявил Свое намерение запечатлеть милосердием все Свои чудеса и засвидетельствовать, что Он пришел не погубить, а спасти людей. И ради Своей любви показал на деле, какова судьба упорного бесплодия и сопротивления Его Благодати. Для этой цели Он избрал не кого-либо из грешников, а дерево, само по себе лишенное способности чувствовать, но, однако, служащее для людей знамением и предостережением. Спасителю угодно, чтобы Его правило милосердия и любви соблюдалось без всякого исключения. Вспомним, как Господь запретил сыновьям Зеведеевым, пожелавшим, чтобы повторилось ветхозаветное чудо и Небесный огонь ниспал на самарянское селение (Лк. 9: 54). Когда Он благотворит, то благотворит человекам, когда поражает, то поражает бесчувственное дерево.

Замечательно также, что ветхозаветные чудеса совершаются в основном во внешней природе, например, разделилось море (Исх. 14: 21), стала стеной вода реки Иордан (Нав. 3: 15-16), разделилась земля (Числ. 16: 32), огонь ниспал с неба (3 Цар. 18: 38; 4 Цар. 1: 10, 12), чудесно спаслись из огня печи трое мужей (Дан. 3: 24-33), лютые звери перестали быть кровожадными вовсе (Дан. 4: 18-22) или отчасти (3 Цар. 13: 24, 28) и т.п. Конечно, ветхозаветные чудеса многообразны, но их главная сфера и поприще – природа, тогда как новозаветные касаются, прежде всего, человеческой жизни. Древние чудеса, противопоставляемые исполинскому могуществу языческих, часто отличались колоссальностью. Мировые силы велики, но Бог Израилев – Сильнейший. Чудеса египетские, вавилонские – по преимуществу чудеса силы, ибо в этих странах настолько было велико обожествление природы, что религиозные проявления стали приобретать внешний характер. Это были буря и огонь, особенно в сравнении с кажущимися тихими и незаметными делами Господа нашего, совершенными Им во время Своей земной жизни. В те древние времена Бог показывал, что с одним из народов, населявших землю, вступил в завет не бог равнин и холмов (3 Цар. 20: 23), но что Бог Израиля есть Господь всей земли, по Своей воле правящий всеми ее стихиями.

Время же земной жизни Иисуса было для Израиля временем учения, в корне отличавшегося от предыдущего, временем, когда весь цивилизованный мир уже изнемогал от народного суеверия и возвышался над политеизмом. Дела нашего Господа не имели той масштабности и внешней эффективности, которые были свойственны древним чудесам, однако содержали в себе глубочайшие истины, относились, прежде всего, к телу и духу человека. Человек, а не природа, делается главным предметом великих сил. Конечно, чудеса в области природной продолжаются, поскольку оная является частью Царства Божия, и мы не вправе терять их из виду, однако они носят теперь второстепенный характер. Не столь поражая наше воображение, новые чудеса имеют более значимое внутреннее содержание.

2.Чудеса апокрифических Евангелий.

Многие апокрифические Евангелия суть произведения, не выдерживающие критик и ни с литературной, ни с нравственной точек зрения. Однако, они замечательно иллюстрируют, что происходит, когда люди увлекаются фантазией вместо того, чтобы опираться на факты и исповедовать Того, Кто действительно посреди них жил и умер.

Пожалуй, ни в чем не проявляется так явно отличие апокрифических Евангелий от канонических, как в описании чудес, признаками истинности которых, как мы уже говорили, является то, что они подчиняются учению, ими подтверждаемому, звеном великой цепи Божественного откровения людям. Нравственное их значение нигде не должно отступать на задний план, кроме того, они имеют непосредственное отношение к людям, ради которых совершаются. В канонической истории детство Иисуса освещено схематично, и началом цикла чудес считается претворение воды в вино в Кане Галилейской (Ин. 2: 11). Совершенно иного свойства апокрифические рассказы. Чудесное в них играет главенствующую роль и, зачастую, что весьма странно, никак не связано со служением Христа. Ни одно из чудес не касается периода времени, следующего за Крещением, зато младенчеству Иисуса отводится центральное место.

Из этого явно следует, что они не служат подтверждением учения, и являются не знамениями, а не более чем необычными феноменами или диковинками, чужды всякого высшего намерения и цели. На протяжении всего повествования приметно, что цель автора – возбудить интерес и поддержать детскую склонность к необычному; ни к какому отрывку нельзя применить слов: Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий и, веруя, имели жизнь во имя Его (Ин. 20: 31). Текст не только не содержит никаких духовных истин, но начисто лишен всякого нравственного элемента. Иисус в них неузнаваем: Он представляется прихотливым ребенком, обладает страшной способностью вредить, мстить за малейшее и случайное оскорбление. Фактически оправдано требование родителей других детей, чтобы Мария и Иосиф удерживали Его дома, поскольку всюду, где бы ни был, Он причиняет беспокойство и тревогу. Иосифу приписываются слова, обращенные к Марии: «Всякий, кто вопреки Ему что-либо делает, погибает». Проиллюстрируем это немногими примерами, хотя они и кощунственны для христианина. Некоторые дели не хотят с Ним играть и прячутся, поскольку Он их преследует и превращает в козлят. Далее, кто-то из детей во время игры, нечаянно набежав, сшиб Его, и Он, разгневавшись, восклицает: «Так как Я от тебя упал, то ты сам упадешь и не встанешь». В тот же миг ребенок падает мертвый. В таких вот образах авторы этих книг представляют нам Святого Младенца Иисуса. Даже те чудеса, которые не имеют такого возмутительного характера, суть не что иное, как ребяческие фокусы, похожие на проделки заклинателей, они чрезвычайно далеки от торжественных дел могущества и любви. Например, Иисус в отсутствии хозяина входит в лавку красильщика, получившего одежду для окраски в разные цвета и бросает весь ворох в одни красильный котел. В ответ на упреки возвратившегося красильщика, Он вынимает одежду из котла, всю окрашенную по заказу.

Во всем этом действе нет и следа идеи искупления, нигде внешняя сторона не указывает на факты спасительного свойства. Мы не беремся утверждать, что во всех апокрифических Евангелиях полностью отсутствуют дела исцеления и благодати, однако можем указать на то, что повествования эти не дают истинного образа Христа; в них Он представлен как личность капризная и злобная, обезображенная страстями и прихотями. Пожалуй, лишь чудо, относящееся к младенческому возрасту Иисуса – падение египетских идолов в Его присутствии – символично, и его можно назвать пророчеством о низвержении Им идолопоклонства на земле. Равным образом, рассказ о леопардах и львах, не причиняющих Ему вреда на пути через пустыню в Египет, не чужд истинного евангельского духа и соотносим со словами евангелиста Марка (1: 13): И был со зверями, словами, вставленными не только для указания на дикость и безлюдность пустыни, где Он провел те сорок дней искушений, но и для того, чтобы ясно указать, что Он – новая глава человеческого рода, второй Адам, что райское состояние человечества через Него вернется (Быт. 1: 28; Ис. 8: 6-8). За немногими исключениями такого рода апокрифические Евангелия уподобляются сухой бесплодной степи, в которой рассеяны чудеса без всякой цели и повода, и тем лишь назидательны, что дают нам почувствовать в сравнении, что настоящим чудесам должны быть присущи мудрость и любовь. Если бы описание земной жизни Иисуса в апокрифических Евангелиях соответствовало истине, то Он слыл бы волхвом, от которого все отвращались бы по врожденному инстинкту недоверия и ужаса.

3. Церковные чудеса

Мы совершенно удалились бы от предмета данного сочинения, если бы начали подробно исследовать, в какой степени достоверны более поздние, или, как более правильно можно их назвать, церковные чудеса. Однако все же необходимо сказать несколько слов о чудесных дарованиях, составляющих законное наследие Церкви Христовой. Интересно, что некоторые считают их ее славой, а другие сетуют на их отсутствие, одни видят в них доказательство святости Церкви, а другие – упадок и порчу. Нельзя поверить, что Церковь ранее имела этот дар, а затем утратила его за неверность. Невозможно, чтобы Господь лишил ее возможности содействовать Его силе и славе. Обвинение в неспособности совершать сверхъестественное – унизительно и несовместимо с ее достоинством. Поэтому мы считаем необходимым привести здесь некоторые доводы в защиту Святой Матери Церкви.

Вовсе необязательно, чтобы чудеса творились непрерывно. В подтверждение этого утверждения можно привести пример из древней истории Богоправления избранным народом. Способность совершения чудес присуща только некоторым личностям и только в определенные великие эпохи Царства Божия. Авраам, друг Божий и «отец верующих»; Давид, теократический царь; Даниил, «муж весьма возлюбленный», не творят чудес, Бог совершает их. Фактически, только дважды за всю Ветхозаветную историю проявлялись многочисленные чудотворения. Во-первых, при основании царства при пророке Моисее и Иисусе Навине (очевидно, что в этом была насущная потребность), во-вторых, во времена Илии и Елисея, когда уничтожалось левитское священство и немногие верующие были рассеяны среди десятков колен, когда решалось, не вытеснит ли религия царей-отступников истинного Богопочитания. В эту решающую эпоху истории царства, два великих пророка, будучи в некотором смысле начинателями нового периода, восстали, вооруженные могуществом, свидетельствующим, что они были служителями Бога Израилева. Кроме того, чудеса не расточаются, наоборот, их можно рассматривать как последние средства для исполнения великих целей Царства Божия. Прибавим к этому свидетельства Писания, которые уже были приведены выше, относительно того, что чудеса служат для подтверждения слова последующим знамением, для удостоверения неверующих в Небесном посланничестве их Творца (1 Кор. 14: 22)

Чему же они служат в эпоху уже установившегося христианства? Знамение предназначено не для абсолютного неверия, ибо могущество чудес бессильно перед людьми, которые упорствуют и уклоняются от них, как и от всякого другого свидетельства о бытии Бога и Его Промысле. Знамение – для тех неверующих, которые такими остаются не по своей вине, для тех, кому истина открывается впервые, например, для живущих в языческих странах. Церковь Христова сама свидетельствует и подтверждает истину, ею благовествуемую.

Наблюдение и анализ внешнего мира приводит нас к следующим заключениям. Мы обычно находим всякое начало дивным, подчиняющимся иным, более сильным законам, чем те, которыми управляется дальнейший ход вещей. Вполне логично заключить, что силы, действующие в естественном мире, недостаточны для творчества, при рождении мира преобладали другие; теперь же, сделав свое дело, они отступили и предоставили мир своему собственному развитию. Многочисленные породы животных, населяющие землю, а также виды растений, ее покрывающие, требовали бесконечно больше могущества при их творении, чем потребно теперь для их сохранения. По аналогии со всем, что нас окружает, следует предполагать, что так же было и с началом духовного творения – христианской Церковью. Тот же процесс происходит и в сердце каждого человека в начале пути к вере. При возрождении духовности сильнейшие наклонности старой природы укрощаются, невозможное становится возможным и, отчасти, легким. От дивного наития благодати полярность в человеке перемещается – плоть, прежде положительный полюс, делается отрицательным, а дух, прежде отрицательный – положительным. Покажется ли тогда странным, что наступающий новый порядок не в одном сердце, но в целом мире насильственно сокрушающий преграды и преодолевающий прежнюю косность, является чудесным? Сын Иосифа мог жить и умереть, не творя чудес, но чтобы рожденный Пресвятой Девой Сын Всевышнего, являющийся Сам сосредоточием всего чудесного, не сотворил чуда – это воистину было бы всего удивительнее.

Чудеса суть пелены младенчествующей Церкви, отнюдь не присущие ее полному возрасту, подобно тому, как блестящие облака вокруг восходящего солнца возвещают его появление; полуденный блеск его, столь же полный света и теплоты, не знает этих предвестников своего восхода. Также чудеса можно уподобить временным подпорам строящегося свода – при окончании строительства они отнимаются. Чудеса Святого Писания суть настоящие свидетели Божии, равно как для тех, кто их видел их своими глазами, так и для нас, читающих о них в священных книгах. Чудеса те были единожды совершены Господом, дабы мы, как будто воочию видя, как Он усмиряет бурю, исцеляет прокаженного или воскрешает мертвеца, имели в Евангелиях Его живой образ, и столь же твердо, как ученики Его, могли верить, что Он – Правитель природы, Целитель тела, Владыка жизни и смерти.

Чудеса Писания (особенно Нового Завета, где они являются проявлениями последнего домостроительства Божия), служат эталоном для всех последующих чудес, по крайней мере, в их главных чертах. Подробности, местный колорит, безусловно, могут различаться, однако, по своему внутреннему духу чудеса должны быть подобны евангельским. Вот признаки, по которым и в наше время следует отделять истинные чудеса от ложных – они не должны являться фантастической игрой сил, не должны быть шуточной игрой священными предметами, ибо те всегда были достославны, торжественны и внушали благоговение. Наконец, они не должны служить печатью или знанием чего-либо противного совести. Наш долг – во имя всего для нас священного отрицать и опровергать повествования с признаками такого сомнительного и обманчивого свойства. В литературе существует огромное количество таких преданий и заблуждений, зачастую смешанных, однако, с истиной. Читатель может сам судить, сколь многие из этих чудес при строгом основательном дознании сами отпадут, так как не удовлетворяют вышеперечисленным условиям.

Во все времена, несмотря на устойчивое заблуждение целых поколений, Церковь сознавала и утверждала, что святость жизни перед Божиим судом выше всякого чудотворения, что любовь есть величайшее из чудес, что победа над миром есть наиглавнейшее проявление могущества Христова в людях, ему служащих. Когда апостол Павел (1 Кор. 12: 31) учил: Ревнуйте о дарах больших […] Я покажу вам путь еще превосходнейший, он указывал не на чудеса, а на любовь, в которой коренятся все блага.

Весьма трудно с точностью определить момент, когда Церковь вошла в свое обычное состояние с пребывающими в ней чудесами благодати и с воспоминаниями о прежних чудотворениях, явленных при ее первоначальном утверждении в мире, потому что невозможно определенно сказать, когда именно Церковь перестала быть образующейся и стала пред очами Бога действительно сущей [16].

Естественный Божий мир чужд резких и отрывистых переходов, потому и ослабление чудотворений было постепенное, подобно тому, как понемногу отступает могучий прилив. Мы можем себе представить следующий порядок: могущество Божие, пребывающее во всей силе и полноте во Христе, сначала разделилось между Его апостолами, которые, каждый в отдельности, совершали дела меньшие, сравнительно с делами Господа. От них оно снова разделилось между множащимися членами Церкви, которые, следовательно, обладали дарами уже не в такой силе и полноте.

Однако должно помнить, что отступающие чудотворения предваряли то, что должно было заступить на их место, подобно тому, как опадает цвет, когда плод уже образовался [17]. Что есть возрождение человека в Крещении, Таинство Евхаристии, жизнь Бога в душе, проявления Небесного Царства в нашем мире? Что это, как не великие чудеса? Как скудно мы ценим Церковь, ее чудесные дары, ее слово, таинства, силы грядущего мира, в ней явленные! [18] Нам кажется малостью, и стало уже привычным, что в ней люди возрождаются, воскресают от греховной смерти к праведной жизни. Ужели небо являет славу Божию, а твердь возвещает творение рук Его только в тот момент, когда солнце встало над Гаваоном, а луна над долиной Аиалонской (Нав. 10: 12)?

Для нас жизненно важно не питать плотского желания чудес, как будто они составляют неотъемлемую принадлежность святых, а без них люди не вполне христиане, как будто Церковь, которая не может их совершать, не довольно наделена дарами, духовно обнищала. К сожалению, истинная слава Церкви сокрыта от наших глаз, так как более всего наше воображение пленяет внешнее украшение, а не тот факт, что она вся прославлена, что удовлетворяет глубочайшим потребностям человеческого духа. Мы мало знаем о чудесах благодати в Церкви Христовой, если они кажутся нам бледными и скудными, если глаза и души наши услаждаются лишь чудесами необыкновенного могущества.

Строгая монотеистическая религия иудеев нашла только один способ опорочить авторитет и значимость чудес, раз уж они были признаны не простыми фокусами и ловкими проделками, а действительно совершёнными делами. Ничего другого не оставалось, как утверждать, подобно врагам Господа, что дела, Им творимые, совершаются могуществом преисподних сил. «Он, - говорили те, изгоняет бесов силой веельзевула, князя бесовского» [19]. (Мф. 12: 24; ср. Мк. 3: 22-27; Лк. 11: 15-22). Мы имеем Собственный ответ Господа на эту злобную клевету. Он ссылается на сам дух Своего учения и на чудеса, которыми подтверждал его: поскольку направлены они были к ниспровержению царства зла, то возможно ли, чтобы сатана поделился с Ним своим могуществом и, таким образом, решился бы на собственное самоубийство? Сатане, конечно, свойственно обольщать мир признаками внешнего добра и облекаться в одежду Ангелов. Желая привести в исполнение свои замыслы, он может сотворить дела, которые кажутся на первый взгляд делами света. Но помогать нападениям на самого себя, которые, в случае успеха грозят ему ниспровержением – вовсе немыслимо. Царство, на себя восставшее, не может более стоять и должно вскоре разрушиться. Господь наш фактически отражает обвинение и предоставляет каждому человеку рассудить, с Неба или от земли происходит Его учение, чудесами подтверждаемое.

Если определить, что учение Божественно, то сила, совершающая чудеса, исходит не от лукавого, ибо царство лжи, идея которого – анархия, слепая ярость и ненависть не только по отношению к Богу, не может быть в таком противоречии с самим собой, чтобы сознательно способствовать утверждению царства истины. Только с первого взгляда этот довод кажется трудным и странным.

Приписывание чудесам Христа действий нечистого волхования иногда повторялось язычниками, но оружие это, очевидно, взято из арсенала иудейских противников веры. В устах язычников, которые не имели надлежащего понятия о царстве Бога и о царстве зла и, равно, о твердых границах, их разделяющих, которые населяли мир силами – кто добрыми, кто злыми, кто – теми и другими вместе, обвинения эти были не так злонамеренны, как в устах иудейских. Язычники своеобразно обходили вопрос о силе христианских чудес, как это видно из нижеследующего.

Иудейская религия не признает никаких духовных сущностей, кроме Бога и находящихся в непосредственном Ему подчинении Ангелов, а также возмутившихся против Него, безусловно, духов злых, а потому, как уже было замечено, совершившиеся чудеса приписывались если не Божьей власти, то действию сатаны. Середины не было между небом и адом. Иначе было в мире языческом, где процветало многобожие.

Что, по мнению язычников, можно было говорить о виновнике чудес, как не то, что ему благоприятствовало какое-то божество из числа высших или средних? Если существует множество богов и все они наделены властью и силой, то почему люди должны признавать исключительное верховенство Одного? И прежде боги часто говорили посредством своих избранников среди людей, наделяя их властью. Однако никто не требовал, чтобы они были признаны безусловно властителями человеческих судеб. Эскулап производил чудесные лечения болезней, Аполлоний ходил по свету, исцеляя недужных, изгоняя демонов, воскрешая мертвых. Цельс приводит в качестве аргумента против чудес Христа то мифические лица древности, то волхвов, не имея особенной мысли, зато имея большое желание так или иначе вооружиться с их помощью против Основателя нашей религии и подорвать веру людей в Него. Тем же путем шел Гиерокл, который, будучи наместником Вифинии (303 г), и занимая должность верховного судьи, был главным подстрекателем на жестокое гонение христиан при Диоклетиане и применял двоякое оружие – меч гонителя и перо памфлетиста. Он выступил с антихристианским сочинением, которое озаглавил – в подражание, по-видимому, Цельсу – «Philalethes logos» («Правдолюбивое слово»), с подзаголовком «К христианам». Книга Гиерокла не сохранилась. Но до нас дошло написанное Евсевием [21] опровержение книги Гиерокла под длинным названием «Евсевий Памфил против книги Филострата об Аполлонии Тианском, вследствие предпринятого Гиероклом сопоставления его (Аполлония) с Христом». Евсевий отзывался о книге Гиерокла пренебрежительно, отмечая, что у него «нет ничего своего, а лишь совершенно бесстыдно нахватанное из других сочинений: не только те же мысли, но и в тех же выражениях буквально». Он поэтому почти не цитирует Гиерокла, направляя все внимание на доказательство того, что Аполлоний Тианский ни в какое сравнение не может идти с Иисусом. Со своей точки зрения Евсевий поступил правильно, так как противники христианства часто ссылались на Аполлония в своих выступлениях против христиан. Вот только несколько примеров высказываний Гиерокла о Христе и христианах: «они из кожи лезут вон, восхваляя своего Иисуса, как даровавшего зрение слепым и совершившего кое-какие чудеса в этом роде…», «…во времена наших предков, в царствование Нерона, действовал Аполлоний Тианский, который с самого детства, и когда он был в Эгах, в Киликии, жрецом человеколюбивого Асклепия, совершил много чудес… Ведь мы того, кто совершил такие дела, считаем не богом, а лишь угодным богу человеком; они же из-за нескольких каких-то чудес объявляют Иисуса богом…», «… и то стоит взвесить, что деяния Иисуса раструбили Петр и Павел, и кое-какие другие близкие им лица – люди лживые, невежественные и шарлатаны, а деяния Аполлония – Максим из Эг, философ Дамис, живший с ним вместе, и афинянин Филострат, люди выдающиеся по своему образованию и почитавшие истину, из любви к людям не пожелавшие скрыть деяния благородного мужа, угодного богам».

Оставим без комментариев эти злобные нападки, скажем лишь, что имена, которые перечисляет Гиерокл, знакомы теперь лишь некоторым ученым, философам и историкам, и ни одни человек в мировой истории, будь он волхв, врач или маг, не построил такого огромного здания – Святой Церкви, какую утвердил на земле Христос и Его последователи.

Иудейские и языческие антагонисты евангельских чудес допускали их фактическую возможность, однако, либо оспаривали их источник, либо отрицали последствия и выводы, которые делала из них Церковь. Отрицатели-пантеисты поступали иначе: нападали на чудеса не потому, что видели в них дело сатаны или находили их недостаточными доказательствами могущества Христа, но вообще считали их невозможными и противоречащими идее Бога. Представителем этих противников истины в новое время был Спиноза [23], чьи возражения и доводы непосредственно вытекают из его философской системы. При первом же опыте знакомства с ней она представляется прямым и явным атеизмом. Чудеса он считал несообразностью, так как они, якобы, вносят беспорядок в творение, а единственная идея, достойная Бога, есть идея неизменного порядка. По его мнению, Бог сам себе противоречит, ибо закон, нарушенный чудом, есть Божеский закон.

Выше мы уже приводили возражения на эту тему: чудо не есть нестройность в природе, но проявление высшей гармонии, не беспорядок, а замещение земного порядка Небесным, не нарушение закона, а подчинение низшего, естественного закона высшему – духовному.

Между тем как Спиноза основывал свои возражения против чудес на несовместимости их с вечными мировыми законами, задаваясь вопросом, возможны ли чудеса объективно, Юм придает другое направление своим критическим исследованиям – вероятны ли чудеса субъективно? В противоположность Спинозе, он является действительным скептиком (если принимать это слово в точнейшем смысле), т.е. не отрицая доктрину христианства, лишь сомневается в возможности прийти к какой-либо абсолютной истине. В своем «Эссе о чудесах» Юм пытается доказать, что вероятность совершения чуда здесь и сейчас практически близка к нулю, следовательно, применяя законы математики, ею можно пренебречь. Иначе говоря, чудеса настолько невероятны, что практически невозможны. Будучи ученым-естествоиспытателем, Юм все свои рассуждения строит на законах естественных наук, а невероятность чудес противопоставляет единообразию природы. Однако вся его теория рассыпается в прах, если, как мы уже говорили выше, над природой властвуют иные, высшие силы.

Другой способ избавиться от элемента необычности при толковании чудес – придать им характер относительности, т.е. считать их чудесными для тех, перед чьими глазами они совершались, подобно тому, как дикарь приписывает телескопу возможность мгновенно приближать отдаленные предметы. Шлейермахер строит свою теорию таким образом, чтобы она не показалась полным отрицанием чудес, стараясь скрыть ее настоящий смысл. Согласно его рассуждениям, Христос, больше, чем кто-либо из людей, был связан с природой, более того, Он находился с ней во внутреннем соотношении. Он способен был вызывать силы, в ней таящиеся, как бы извлекая их из ее тайных сокровищниц, что недоступно большинству людей. В качестве примера Шлейермахер приводит цветок алоэ, расцветающий, как говорят, одни раз в сто лет и подчиняющийся своему закону развития, характерному только для него. Для человека это растение кажется неспособным к цветению по своей природе. Однако, цветение его на сотом году есть ничто иное, как развитие зародыша, таившегося в сердце растения от начала. Согласно теории Шлейермахера это может показаться чудом для наблюдающих цветение.

Здесь мы видим попытку примирить и согласить Божье откровение с наукой – это составляло главную задачу всех сочинений Шлейермахера. По его разумению, фактически и чуда нет, если оно уже таилось в природе и состояло в вызове сил, ей подчиняющихся, и не было каким-либо новым действием сил высшего мира, если таинственные процессы и силы, которыми чудеса совершались, до поры до времени оставались сокрытыми.

Рационалисты, уклонившись от православного учения Церкви о ее Главе, еще не истребили в себе остатков уважения к Священному Писания и Тому, о Ком оно свидетельствует. Но для них приемлемы только те догматы веры, какие ум считает согласными с логикой и доводами разума, они считают индивидуальный ум способным достичь своими силами основополагающих истин. Люди, усвоившие эту систему, не могли уж более веровать по духу Церкви великому чуду – воплощению Сына Божьего и Его деяниям. Они невольно увлекались главными принципами неверующего противника – всякий, объявляющий себя совершителем чудес, или сам был обманут, или других обманывает. Это же, по их мнению, распространяется и на тех, кто проповедует чудотворение.

Более поздние нападения на чудеса можно отнести к разряду историко-критических. В Новом Завете антагонисты находят большое количество противоречий, психологических и других невероятностей, расхождений между евангелистами, и утверждают, что при тщательной проверке он не соответствует исторической действительности. Среди английских деистов истекшего столетия особенно Вульстон пытался подорвать доверие к евангельским повествованиям. Он считал, что евангелисты, как люди добросовестные, сердечно веровавшие в своего Господа, не могли рассказывать о чудесах, как о действительных фактах, и поэтому представили духовные истины в аллегорической форме.

Уже отмечены обстоятельства, препятствующие занять чудесам должное место в древнейших апологиях веры[28]. Во времена первых христиан они не освободились еще от смешения со множеством ложных чудес, и Христос недостаточно был отделен и отличен от современных и предшествовавших Ему мнимых чудотворцев. Таким образом, если люди и считали чудеса Его истинными и божественными, то едва ли благодаря им были расположены принять христианство как единую веру и видеть во Христе «путь, истину и живот».

Гораздо более важное место чудесам было определено позднее. Придание им излишнего, исключительного значения особенно характерно для западного богословия двух последних столетий. То, что заставило многих упустить из виду суть нашей веры, что повело за собой пренебрежение внутренними доказательствами истинного откровения, то же заставило придать несоразмерную важность чудесам. Их оторвали от истин, о которых они свидетельствовали, подобно печатям, отрезанным от документа, подлинность которого они подтверждали. В отлучении от ипостаси Христа и Его учения, на чудеса было возложено все бремя доказательств. Они сделались апологией христианства, основанием и оправданием веры.

Нетрудно усмотреть причины, к этому приведшие. Люди желали абсолютного доказательства истинности христианства, доказательства объективного, равно убедительного для всех и каждого. Они хотели найти для веры такие доводы, какие могут быть применимы для математической задачи или логического тезиса. Согласно этому, вся аргументация была облечена в форму определений, постулатов и аксиом. Но искать подобные доказательства или навязывать их другим не есть дело людей здравомыслящих. Не может быть и речи о достижении такого рода точности. Для людей, которые так нетерпеливо искали вокруг себя внешних доказательств и в них только полагали силу, вера также сделалась внешней. Аргумент в защиту того, чему мы, христиане, верим, не единственный и логический, как в математике, а собирательный и нравственный.

Нельзя не принимать во внимание то перерождающее и преобразующее действие слова и учения Христа на сердце каждого внимающего человека, те чудеса благодати, которые есть наследие каждого уверовавшего в искупление. Кто хочет творить волю Его, тот узнает о том учении, от Бога ли оно (Ин. 7: 17).

Человечество может наблюдать постоянное чудо христианства, соизмеримое и соименное с цивилизованным миром, те великие перемены, производимые на земле учением Христа, Божественные плоды, им повсюду приносимые, способ его всемирного распространения (ибо она не насильно вторгалась, а с готовностью и радостью была приветствуема), тот успех, каким ему обязаны философия, искусства и наука. Говоря о христианстве в настоящем его состоянии, поистине должно заключить, что Христос есть единый краеугольный камень Церкви. Это дуб, который ни из какого другого семени не мог развиться в столь огромное и осанистое дерево. Однако нелепо ожидать, что можно побудить к вере с помощью строгой силлогистической [29] аргументации человека, нежелающего верить. Такое ожидание противоречит всякому опыту. Скорее, он станет защищаться чудовищными предположениями обмана, невежества, безумия или случая, чем поверит совершившемуся чуду, чуду Горнего мира, связанному со святостью учения, уроков которого он решил не слушаться. Какое различное действие одно и то же чудо Христа производило на очевидцев! Он воскресил мертвеца – факт, не подлежащий сомнению, и что же? Некоторые уверовали, а другие – ушли с доносом к фарисеям (Ин. 11: 41-46). Раздались Небесные голоса, а некоторым слышался гром, так глухи и нечленораздельны были для них эти звуки; между тем, как для других было внятно свидетельство Отца о Своем Сыне (Ин. 12: 28-30)

Действительно, чудесам принадлежит важнейшее место в ряду доказательств истинности наших верований, и отсутствие их в Священном Писании было бы невосполнимо. Если мы и возражали против тех аргументов, которые выдвигали апологеты в защиту чудес, то лишь по той причине, что они были насильно оторваны от всего поприща жизни и учения Христова. Поскольку на главе Его много диадем (Откр. 19: 12), то неверно было бы избирать только одну для доказательства, что Он – Царь царствующих и Господь господствующих. Справедливо будет сказать, что мы верим чудесам ради Христа, а не во Христа веруем чудес ради. Утверждая, что чудеса доказывают учение, а святость учения подкрепляется чудесами, мы не попадаем в логический замкнутый круг, а имеем всецелую совокупность знаний, суждений и впечатлений, полученную благодаря Божественному Откровению, вместо того, чтобы держаться одного какого-либо впечатления, отдельно взятого и одностороннего.

Принявший на Себя образ человеческий, Един из лиц Святой Троицы, единосущный Отцу и Духу Сын Божий, во дни Своей святой земной жизни сотворил множество чудес, показавших Его власть над бесами, смертью и стихиями. Многочисленные чудеса, свидетельствующие о Его Божественном посольстве в мир, замечательны прежде всего тем, что носят символический и человеколюбивый характер. Ни одного чуда Христос не совершил для Своего прославления. Еще во время искушения в пустыне Он не стал превращать камень в хлеб и не бросился с высокой кровли храма вниз без малейшего вреда для Своей жизни. Эти чудеса, которых требовал от Иисуса дьявол, могли бы только послужить к личной славе Христовой, но не имели бы спасительного значения для людей. Во время Своего общественного служения Иисус по той же причине не согласился на предложение фарисеев и книжников показать знамение с Неба (Мф. 12: 38; Лк. 11: 16), например, гром и молнию в ясную погоду. Такое знамение, может быть, увеличило бы славу Христа, но Он избегал славы человеческой, и Свое Божественное всемогущество никогда не употреблял для прославления Себя. Все дела Его были делами человеколюбия и благости и относились, главным образом, к телесным нуждам людей. Безусловно, что Христос вочеловечился не за тем, чтобы освобождать человека от внешних зол и нужд, а чтобы спасти его от греха, от власти дьявола, от вечного осуждения. Но нет сомнения, что этой цели пришествия Христа соответствовали чудеса Его, состоящие в оказании людям телесной помощи. Так, чудесно исцеляя недуги, которые явились в мир вследствие греха, Христос давал понять, что Он есть врач и духовных недугов, что имеет власть разрешать от грехов. Помогая людям в физических нуждах и опасностях, Господь наводил их на мысль о нуждах духовных и располагал их к поиску Его всесильной помощи. Приступим же теперь последовательно к рассмотрению и объяснению деяний Христа, совершенных Им во дни Его земной жизни.

Претворение воды в вино, о котором повествует лишь евангелист Иоанн, положило начало всем прочим чудесам, которые совершил Христос во время Своей земной жизни, подобно тому, как притча о сеятеле есть пролог к прочим Его притчам (Мк. 4: 14). Никакое другое деяние нашего Спасителя не содержит в себе столько пророчеств, никакое другое не предъизображает Его будущего делания с такой очевидностью. Перо евангелиста придало этому рассказу простоту, живость, привнесло множество мелких подробностей. Казалось бы, что может быть обыденнее свадебного пира в маленьком галилейском городке, однако присутствие Иисуса преобразило это событие, и оно навсегда останется в памяти христиан, как символ будущих чудотворений, предзнаменованием того, что Иисус преображает, возвеличивает и увековечивает все, к чему прикасается. Но не будем забегать вперед, наши замечания найдут себе должное место при рассмотрении самого чудотворения.

Из евангельского повествования мы знаем, что после Своего Крещения в водах Иордана близ местечка Вифара, где в то время проповедовал и крестил народ Иоанн Предтеча (Мф. 3: 13-17; Мк. 1: 9-11; Лк. 3: 21,22; Ин 1: 29 – 34), Христос возведен был Духом в пустыню и подвергся искушению. Теперь, после окончания Его личной борьбы, дух зла больше не имел силы подступать к Иисусу и удалился от Него навсегда. По прошествии сорока дней Господь возвращается к Иордану. На этих же берегах Он вскоре призвал первых Своих учеников – Андрея, Петра, Филиппа, Нафанаила, и пятого, непоименованного ученика, которого Иоанн Креститель отделил из числа своих, чтобы он последовал за Христом (Ин. 1: 35-40), и в котором мы уверенностью узнаем евангелиста Иоанна [30]. Евангелист намеренно не упоминает своего имени, тем самым стараясь отклонить от себя внимание как от повествователя и сосредоточить его на описываемых событиях. Это характерно для всего его Евангелия (Ин. 13: 23; 18: 15; 19: 26, 35).

На третий день был брак в канне Галилейской – на третий день, без сомнения, после того, как Филипп и Нафанаил последовали за Христом (Ин. 1: 43). Итак, Он Сам и Его новоизбранные ученики, вероятно, все пятеро, без затруднений перешли за два дня от берегов Иордана в Кану, и, таким образом, смогли присутствовать на брачном пиршестве. Путешествие было поспешным, поскольку расстояние в 25 миль, разделяющее Вифару и Кану, они преодолели за два дня. Кана Галилейская находилась в двух часах пути от Назарета по дороге в Тивериаду [31], и в то время пользовалась некоторым значением, если судить по древним развалинам, покрывающим холм, на склоне которого она была расположена. Скромная церковь, построенная на обломках базилики св. Елены, по сей день свидетельствует о вечной славе слов и деяний Христа.

И матерь Иисуса была там [32]. Был также зван Иисус и ученики Его на брак. Некоторые исследователи Евангелия полагают, что придя в Назарет и не найдя Свою Пречистую Матерь, Господь поспешил вслед за Ней в Кану, где и был приглашен вместе с учениками на брачное пиршество в знакомое семейство[33]. Нимало не удивительно, что Господь принял приглашение, ибо Он пришел в мир не для того, чтобы уклоняться от путей человеческих, но для того, чтобы освятить всю жизнь, часы ее печали и радости. Причем вторые, как научает опыт, гораздо более нуждаются в освящении, сообщаемом одним Его телесным или духовным присутствием.

Не лишено глубокого значения и то, что именно брак Он возвеличил и освятил первым своим чудотворением. Брак, важное событие в человеческой жизни, по сути, есть глубочайшее духовное таинство, и потому удостоено столь высокой чести (Мф. 9: 15; 22: 1-14; 25: 10; Откр. 19: 7; 21: 2,9; 22: 17; 2 Кор. 11: 2). Однако Христос предвидел, что к сожалению, и в будущей Его Церкви появятся уничижающие брак (1 Тим. 4: 3), или, по крайней мере, не воздающие христианскому семейству всей должной чести и достоинства.

В более поздний период служения Господа присутствие Его на брачном пиру вряд ли могло бы иметь место. Неверие людей и отвержение Христа, со всеми последствиями от того происшедшими, печально отразилось на Его душе. Поэтому веселое брачное торжество, при всей своей святости, никак не могло вписаться в череду дней, полных сетования и скорби.

Сообразно еврейскому обычаю, распространенному среди простонародья, пир продолжался несколько дней. Гостей собиралось очень много, поскольку восточное гостеприимство не знает пределов. По существовавшему обычаю женщины не садились за общий стол, они оставались отделенными от мужчин, занимаясь приготовлением кушаний и прислуживая за столом, постоянно появляясь и уходя из комнат, где пировали мужчины. Поскольку тожество продолжалось уже несколько дней, не удивительно, что запасы вина подошли к концу.

И как не доставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Мария, обеспокоившись затруднением скромного хозяйства, не сочла неприличным принять участие и оказать помощь в праздничных распоряжениях. Трудно, однако, с точностью определить, что именно Она ожидала от Своего Божественного Сына, объясняя Ему нужду хозяев, какие чувства вспыхнули в Ее сердце. Прежние опыты Его могущества не могли внушить Ей такую смелость, чтобы ожидать дальнейшего их проявления, хотя ранее Он мог совершать другие дела в более тесном семейном кругу и через то подать повод к ожиданию более явного раскрытия силы Его благодати. Не обходя прямого заявления евангелиста Иоанна: Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской (Ин. 2: 11), мы можем представить, что Она сохраняла в сердце Своем все пророческие указания о будущей славе Своего Сына (Лк. 2: 19, 51), верила, что в Нем скрываются силы, еще сдерживаемые, но которые обнаружатся, когда наступит время. Это вероятнее того предположения, что Ее слова были произнесены без определенной цели, что Она к Нему обратилась, находя в Нем лишь мудрого советника даже в простых делах. Выразила ли Она взглядом и всем Своим видом эти чувства? Ответ Иисуса вполне допускает это предположение.

Но каковы бы не были побудительные мотивы Ее вмешательства, сначала оно не обещает успеха. Всегда проникнутый покоем, который ничто земное смутить не в силах, Иисус мягко отстранил Мать, смирил стремительность Ее порыва: Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой. Говорит Он это с серьезностью, которая указывает на то, что осознавая важность Своего предназначения, Он не подчиняется ничему земному, но только одному Отцу Небесному. Слова эти очень напоминают те, что Он сказал, когда Иосиф и Мария нашли Его в Храме: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? (Лк. 2: 49).

Римско-католические толкователи очень старались снять с этого ответа малейшую тень упрека или порицания. Целые трактаты были написаны на эту тему. Но о этом обращении – Жжено – нет ни строгости, ни суровости, хотя нам и слышится нечто подобное. В обращенном к Своей Матери слове с креста, полном любви, Он употребляет то же воззвание: Жжено, се сын твой (Ин. 19: 26). Иное слышится в словах: Жжено, что мне и тебе. Толкователи, находящие в них неодобрение и холодность, утверждали, что Он отвечал таким образом, дабы научить нас, а не Ее, что не плоть и кровь, а высшие соображения побудили Его избрать этот случай для первого явления Своей Божественной власти. Вернее всего, что у Спасителя была цель преподать Ей, благословенной в женах (а в Ее лице и всем присутствующим), урок. «Она, - говорит свт. Иоанн Златоуст [34], - еще не имела о Нем того мнения, какое должна была иметь; но как родившая, думает по примеру других матерей, что может приказывать Тому, перед Кем Ей надлежало благоговеть, как перед Своим Господином».

Некоторая строгость такого Его ответа, приметная при чтении, без сомнения, была смягчена самим тоном, который показывает Его готовность удовлетворить просьбу Матери. Во второй половине ответа – еще не пришел час Мой, никак нельзя усматривать отказ на Ее просьбу. Христос говорит только, что еще не пришел Его час совершить чудо, Он исполнит пожелание, но только в тот момент, какой указан Ему Его Отцом Небесным. Видимо Мария именно так и поняла, в кажущемся отказе Его Она увидела не отрицание, а согласие, ибо тотчас же Матерь Его сказал служителям: что скажет Он вам, то и делайте. Она так уверена, что даже ясно предугадывает возможный способ ожидаемого удовлетворения. Между тем, эта уверенность при непосредственно следующем: Еще не пришел час Мой, представляет новую трудность. Если бы это изречение не объяснялось самим событием, то через него проявление славы отдалялось бы не на кратчайший срок, а относилось бы к какому-либо более позднему периоду Его служения. В Евангелии Иоанна Богослова час Его вообще означает время страстей или исход их этого мира (7: 30; 8: 20; 12: 23, 27; 13: 1; 17: 1). Здесь же, а может быть и в другом месте (7:6), имеется в виду ближайший срок. Так правильно Она это и понимала. Час Его пришел не прежде, чем истощился запас вина. Когда нет никакой другой помощи, тогда, а не прежде, пробьет час великого Помощника. Только тогда настанет пора действовать, когда при совершенном недостатке вина, явном для всех, совершённое чудо окажется вне всякого сомнения. Иначе, по словам блаж. Августина [35], скорее показалось бы, что Он смешал элементы, а не претворил их.

Достойна восхищения готовность, с которой Господь удовлетворяет не только наши безусловные нужды, но и вспомоществует в менее важных надобностях. И в данном случае чудо совершено не столько ради гостей, сколько ради брачной четы, свадебное торжество которой, по непредусмотренному недостатку вина, могло подвергнуться насмешкам и порицанию. Такую готовность к помощи должно сопоставить с Его строгим самоотречением от Своего могущества при собственных крайних нуждах. Тот, Кто претворяли воду в вино, мог также повелеть, чтобы камни сделались хлебами, тем не менее, Уготавливающий трапезу другим Сам терпеливо переносит голод и жажду.

Условия, при которых совершалось чудо, по замечанию свт. Иоанна Златоуста, исключало подозрение во всякой фальсификации. Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения иудейского, вмещавших по две или по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили до верха. Это были сосуды для воды, а не для вина, таким образом, нельзя заподозрить, что на дне находились остатки, которые могли сообщить налитой воде винный вкус и запах, и, таким образом, вода была бы принята за легкое вино. Всякое подобное предположение исключается, к тому же, похвалой распорядителя пира новому запасу. Упомянуто также, для чего сосуды находились в готовности. Они тут стояли не вследствие какого-то задуманного плана, а согласно обычаю омовения, предписанного законом и строго соблюдавшемуся среди иудеев (Мф. 15: 2; 23: 25; Мк. 7: 2-4; Лк. 11: 38). Это гораздо правдоподобнее предположения, что они были нужны для какого-то особо установленного обряда. Притом водоносы вмещали огромное количество жидкости (по две или три меры[36]), которое нельзя было пронести незаметно. Поскольку сосуды были пусты, получившие приказание наполнить их водой сами сделались свидетелями совершившегося чуда. Иначе все решили бы, как это действительно показалось распорядителю пира, что вино получено откуда-то неожиданно; ведь он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду – тот простейший элемент, на который Господь наш уже подействовал Своими претворяющими силами.

И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли. Были споры о том, был ли распорядитель один из гостей, выбранный по общему согласию или на усмотрение хозяина, или же им являлся главный служитель, наблюдавший за порядком и надзирающий за прочими слугами. У иудеев, также как у греков и римлян, был обычай избирать такого старшину распорядителем угощения, который на свадебных пирах принимал гостей, следил за порядком, благословлял яства. Чаще всего это был либо друг жениха, либо хорошо знакомый семейству человек. В самом деле, смелость замечания, с которым он отнесся к жениху, позволяет предположить, что он был равным, а не подвластным: именно ему надлежало отведать и разлить вино в чащи, следовательно, ему первому приказал поднести вино Господь, внимательный к обычаям в обществе и воздающий всякому должное даже и в таком незначительном обстоятельстве. И понесли, теперь уже не воду, а вино. Подобно другим актам творения, или точнее, претворения, здесь это превращение воды сокрыто он нашего взора. В сосуды налита вода, из них почерпается вино, но напрасны были бы наши усилия постигнуть процесс претворения. Поистине все это, включая быстроту свершения, нисколько не удивительнее того, что каждый день происходит на наших глазах, однако привычка и частое повторение до того притупили наш взгляд, что мы вовсе тому не дивимся. Тот, Кто ежегодно взращивает виноград для приготовления вина, определив ему поглощать земную и небесную влагу, наливаться ею и превращать ее в благороднейшие соки, сосредоточил теперь в один момент времени все эти медленные процессы, мгновенно совершив то, на что требовались бы месяцы [37]. Эта аналогия, безусловно, не помогает понять, что и как делал Господь, но поясняет, что Он действовал так же, как ежедневно происходят незаметные для нас чудеса в природе. Исключительной особенностью было проявление Его могущества и воли, под воздействием которых быстро совершились все стадии действующих процессов, и цель была достигнута практически мгновенно.

Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, - а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, - тогда распорядитель зовет жениха, т.е. обращается к нему с восклицанием, неприличествующим веселому пиру, говоря: всякий хозяин подает сперва хорошее вино, а когда упьются, тогда худшее […] Многие толкователи соблазнялись выражением «упиться», стараясь его смягчить, дабы не показалось, что происходила непристойная попойка, подобная тем, что так часто бесславят брачное торжество. Находили некоторую странность в том, что Господь не только почтил Своим присутствием собрание, где так много злоупотребляли дарами Божьими, но, что еще более странно, Своей чудотворной силой способствовал вящему излишеству. Но вовсе нет нужды тревожиться по поводу этого словесного оборота, а также придавать ему большое значение. Мы совершенно можем быть уверены, что здесь подобное излишество не имело места, ибо, в противном случае Господь не соизволил бы почтить это брачное пиршество Своим присутствием, а еще меньше поощрял бы излишество и невоздержанность таким особенным, специальным чудотворением. Распорядитель пира говорит только об общем практическом наблюдении, объясняя его весьма простой причиной, хорошо применимой к настоящему случаю, а именно: люди, притупившие вкус, менее способны различать хорошее и дурное. Итак, все это нимало не показывает ненравственного поведения настоящих гостей, а касается вообще испорченных светских обычаев, и конечно, не должно считать предосудительным присутствие Того, Кто был образцом совершенной святости, на брачном пиру.

Такого же свойства и недостойное возражение тех, кто полагает, что если Господь и не способствовал уже начавшемуся разгулу, но испытывал человеческую слабость сотворением огромного количества вина. Так же точно всякий благой Божий дар может быть употреблен во зло: обильный урожай плодов, богатый сбор винограда могут искушать человека, а через то испытывается умеренность людей среди изобилия. Ибо человек может достигнуть совершенства не благодаря отсутствию искушений, а путем победы над ними, и та только умеренность высоко ценится, которая имеет своим источником не скудость средств, а строгое самообладание и ограничение. Тот факт, что дар Господа будет так велик, можно было предвидеть. Он, Царь, жаловал по-царски. Нескупой среди обычного обилия своего царства природы (Пс. 65: 9-13), Он не был скупым Подателем и теперь, привнося Свои обычные дары Царства Благодати и непосредственно подчиняя их Своему служению (Лк. 5: 6,7).

Но распорядитель пира, думавший охарактеризовать только скупое домостроительство, высказал мысль более глубокую, чем намеревался. Мир, в самом деле, сначала подает самое лучшее и изящнейшее, свое самое доброе «вино», а под конец подменивает его самым худшим. Когда люди «упились», когда духовный вкус притупился, когда они потеряли различие между добром и злом, тогда он им подносит самое худшее, что не мог бы им предложить сначала. Все это наилучшим образом описано у пророка Даниила (Дан. 2: 31-45), в его сонном видении огромного истукана, голова которого была из чистого золота, другие члены – из менее ценного вещества, и который оканчивался железом и земной перстью. Быть избалованным любимцем расточителя, а потом, о горе! Сделался рабом скупца, вот, по выражению поэта, печальная доля миролюбца. Иной жребий гостей Христа, Небесного Жениха: Он всегда хранит до конца доброе вино для того, кто Им призван. По словам одного проповедника, «мир обольщает нас сладостными надеждами, великими богатствами, пышными почестями – внешними сторонами кубка; но когда он осушится, тогда все обольщения мгновенно исчезают, и остается одна горечь колоквинтиды [38]. Всякий грех на первый взгляд улыбается, лицо его сияет светом, на устах мед; но когда мы упились, тогда представляется худшее, шестиконечный бич, страшные и ужасные угрызения совести, стыд, отвращение и боязливое уныние, и отчаяние в день смерти. Но когда же согласно обряду очищения мы наполняем сосуды наши водой, ложе наше омывая слезами, ланиты наши увлажняя непрестанными слезами покаяния, тогда Христос превращает воду нашу в вино. И мы, кающиеся, делаемся причастниками сперва воды скорбей, а потом вина Чаши, ибо Христос хранит лучшее вино до конца не только ради непосредственного предоставления высших радостей наступающего Царства Божия, но и потому, что вкус наш совершенствуется, становится способным к высшим восприятиям, которых мы не испытывали бы при первых опытах. Таково есть свойство самой благодати – дары ее усиливаются по мере их усвоения и употребления».

Это необыкновенное событие совершилось как-то незаметно. В течение всего первого периода Своего служения Иисус избегает блеска, толпы, огласки, стараясь оставаться в тени, в тесном кругу Своих последователей, Матери и близких. Открывается Он главным образом, только Своим ученикам. То спокойствие, с которым Он, не колеблясь, но и без излишней поспешности, творит волю Своего Отца, доказывает нам, что в этот период Иисус вполне овладел Своими силами. Глядя на это начало, подобное заре занимающегося дня, нельзя было предвидеть человекам, какая страшная гроза будет сопутствовать Его концу на земле.

Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской, находившейся в местности, о которой задолго до описываемых событий было пророчество, что народ, сидящий во тьме, увидит свет великий (Ис. 9: 1,2; Мф. 4: 14-16). Евангелист Иоанн вовсе не упоминает о чудесах отроческого возраста Иисуса, о которых так много говорится в апокрифических евангелиях, и, конечно, его слова о том, что чудо, совершенное в Кане, было первым, нужно понимать буквально: это было действительно первое значимое чудо, совершенное Господом, а не первое чудо в Кане. Церковь всегда трактовала эти евангельские слова именно в таком смысле. Указание на это обстоятельство очень важно, так как им устраняются и отвергаются все ни на чем не основанные мнения о личности Господа, базирующиеся на вымышленных преданиях о Его младенчестве [39].

И явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его. Только о Сыне может быть сказано, что Он явил славу Свою, ибо слава значит здесь не атрибут, свойственный твари, а Божественную славу, неразделимую с идеей Слова, абсолютного Света. Всякий другой мог лишь быть проводником славы Бога, и только Он, Сущий, мог явить Свою Собственную (Ин. 1: 14; Мф. 16: 27; Мк. 8: 38). Без сомнения, евангелист имеет в виду пророчество (Ис. 40, 5) – явится слава Господня. О славе Господа мы весьма часто читаем и в Ветхом Завете (Исх. 16:7 Иез. 11: 23; 39: 21). Пока Господь пребывал на земле, большей частью она была сокрыта – телесный покров, в который Он соблаговолил облечься, был непроницаем для человеческих глаз. Но по прошествии Воскресения, благодаря действию Благодати и могущества, слава Его проникла через внешнюю оболочку и проявилась для учеников Его, и они увидели славу Его, как Единородного от Отца.

Чудо, кроме удовлетворения непосредственной нужды, имело дальнейшие важные последствия. Оно укрепило, усилило и возвысило дух тех, кто уже верил в Него, таким образом, они сделались более способными к возрастанию в вере, т.е. могли возвышаться от веры в земного учителя до веры в Небесного Господа (3 Цар. 17: 24). Не свершись это чудо, они, воспитанные в строгой школе Иоанна Крестителя, который приучал их поститься (Мф. 9: 14), могли выразить некоторое недоумение по поводу присутствия их нового Учителя на брачном пиршестве. Но теперь, когда Иисус доказал Свое право поступать иначе, чем Иоанн, сомнения их должны были исчезнуть.

Это первое новозаветное чудо имеет и свое таинственное значение. Первое чудотворение пророка Моисея превратило воду в кровь (Исх. 7: 20); это свидетельствовало о том, что закон, через него данный, был служителем смерти и действующего гнева (2 Кор. 3: 6-9). Превращение воды в вино, первое Христово чудотворение, есть достойное предзнаменование всех последующих событий, ибо Его служение было служением жизни. Он пришел к нам как Податель того истинного вина, которое веселит сердце человека. Где пророк Моисей противополагается Христу, там он изменяет ситуацию к худшему, где он Ему уподобляется, там, подобно Ему, дает лучшую замену – горькую воду претворяет в сладкую и т.п (Исх. 15: 25). То же можно сказать и о пророке Елисее, который с помощью соли превращает зараженную воду в здоровую (4 Цар. 2 19-22). Превосходнейшее же претворение – не только простое улучшение качеств, уже существующих, но и сообщение новых – присуще только Сыну, который не только преобразовал ветхую жизнь, но фактически пересоздал ее, установив новый мировой порядок. Превратив воду в вино претворил скудные водяные элементы иудейской религии (Евр. 7: 18) в веселящее вино истинной веры, богатейшее и благороднейшее. Вода в данном случае является символом бедного и слабого иудейского служения – лишь типически указывает оно на Христа.

Сотворением этого чуда Господь возвестил, что Он действительно пришел, что чаяние Его народа исполнились. Преобразуется все, к чему Он прикасается, даруя грешникам святость, человекам ангельские свойства, насаждая божий рай на месте прежнего мирового запустения. Такое преобразование должно было произвести на земле пришествие Христа. Здесь содержится пророчество о преставлении света, о дне, когда ученики Его будут вкушать плод нового винограда в Его Царстве. В этой смиренной вечере мы имеем черты славного пиршества, с наступлением которого действительно придет час Его, час истинного Жениха, невеста которого – Церковь.

Св. Ириней сближает это чудотворение с умножением хлебов, видя в нем пророчество о Евхаристии, в том и другом находя свидетельства против учения гностиков [40] (Свт. Иоанн Златоуст – против манихеян[41], «О творении первоначально не чистом»). Господь, говорит он, мог творить без всякой подлежащей материи: вино, которое Он предложил гостям, хлеб, которым Он насытил тысячи. Он же предпочел явить Свое могущество с помощью творений Своего Отца, свидетельствуя тем, что Бог, вначале сотворивший воды, и земле повелевший приносить плоды, в эти последние дни подает через Сына Своего Чашу Благословения и Хлеб Жизни.

Еще одно важное значение первого чудесного деяния – Господу было угодно присутствием Своим на брачном торжестве освятить и благословить супружеский союз, засвидетельствовать, что брак сам по себе честен, достоин почтения, и брачное ложе не скверно, и тем заранее заградить уста лжеучителям, запрещающим вступать в брак (1 Тим. 4: 3). Благословенно безбрачие, когда люди добровольно принимают обет девства для большей свободы служения Богу, для лучшего преуспеяния в духовных подвигах. Сам Господь освятил этот род жизни Своим примером, но не в осуждение брачной жизни, иначе Он не удостоил бы Своим присутствием брак в Кане Галилейской. Как первым делом Творца по сотворению человека было благословение плодиться и размножаться, так одним из первых дел Обновителя человечества было благословение брачного сожития и чадородия, чтобы члены семьи были и членами Его Церкви, чтобы и дети естественных родителей были чадами Божиими по благодати. Но чем святее Господнее благословление брачной жизни, тем преступнее жизнь распутная. Люди могут снисходительно смотреть на нее, но не таков суд Божий. Брак у всех да будет честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог (Евр. 13: 4), тем строже, чем страшнее они грешат. Бойся, душа, этого суда, и этим страхом воздерживай себя даже от мыслей нецеломудренных.

Три стиха, которые предшествуют этому чудотворению (Ин. 4: 43-45) и объясняют причину вторичного прибытия Господа в Кану, представляют значительные трудности и служат поводом к весьма различным толкованиям. Тема нашего исследования другая, и поэтому не будем углубляться в разрешение этого запутанного вопроса [42], а продолжим нить повествования непосредственно с 46-го стиха четвертого Евангелия. Итак, Иисус опять пришел в Кану Галилейскую, где ранее претворил воду в вино. Евангелист Иоанн вообще имеет обыкновение ссылаться на местность или действующее лицо, связанное с каким-либо обстоятельством, увековечившим память их для христианского мира (Ин. 1: 44; 12: 21). Синоптические Евангелия [43] молчат об этом новом чудесном исцелении.

В Капернауме проживал некий царедворец, у которого был болен сын. По мнению некоторых исследователей библейских текстов, это был управитель Ирода Антипы по имени Хуза, жена которого, довольно замечательная личность, является между святыми женами, послужить Господу от имений своих (Лк. 8: 3). Только очень важное и чрезвычайное обстоятельство могло привлечь Иродова домоправителя и его семейство в евангельскую мрежу. Другие принимали это лицо за Манаила, совоспитанника Ирода (Деян. 13: 1).

Один ли из этих двоих, либо кто-то иной, не поименованный в Писании, услышав, что Иисус пришел в Галилею, просил Его посетить его дом и исцелить сына, который был при смерти. Караваны, депутации и посольства на востоке всегда сопряжены с известной пышностью. Столь высокопоставленная особа также была окружена многочисленной свитой. Вначале Иисус не внял просьбе царедворца, Он хорошо понимал, что в Нем видят не Мессию, а лишь человека, способного творить чудеса, целителя людских немощей. Такая вера Его не трогала. Христос, как истинный Спаситель, помышляет более о спасении души, нежели тела. По строгости, которая слышится в Его словах: вы не уверуете, ежели не увидите знамений и чудес, можно заключить, что просителя заставило обратиться к Иисусу внешнее побуждение, крайняя необходимость; видимо, он был не из тех, кто подчиняется внутреннему желанию, и без явной нужды вряд ли искал Его [44]. По свойственному иудеям чувственному характеру (ибо слова «вы не уверуете» выражают осуждение не одному, но многим), царедворец не мог своим духовным оком созерцать славу Христа так, как она проявлялась в Его личности и учении. Только знамения и чудеса, и ничто другое, могло возбудить в нем веру, в противоположность самарянам, среди которых Господь так недавно находился, и которые без всякого труда уверовали по Его слову (Ин 4: 41). Но иудеи требуют чудес (1 Кор. 1: 22), и это одно, при скудости их настоящей веры, как бы стесняло и ограничивало могущество Господа. Христа просят прийти в дом[45], дабы отрок получил исцеление; сам же просящий не может подняться до духовной высоты Псалмопевца – Он послал слово и исцелил их. Царедворец не усматривает в ответе отказа, несмотря на строгость, и продолжает настаивать на своем желании: Господи, приди, пока не умер сын мой. Зная, что Иисус с семейством уже поселился в Капернауме, он предполагает, что рано или поздно Он туда отправится, поэтому просит поспешить. Конечно, он уповает на помощь и связывает ее с телесным присутствием Христа, на самом же деле далек от веры и смирения (Мф. 7:8) того, кто сказал: Господи, я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи слово и выздоровеет слуга мой! (Мф. 8:8). Еще менее Иродов служитель мечтает о действии великой силы, которая может воскресить умершего. Столь слабая вера может быть укреплена только собственным опытом. Такое благодатное испытание и вместе с тем укрепление веры проявляется в следующем благоволении Господа к просителю: Он не пошел к больному, как царедворец об этом просил, а отослал с одним лишь словесным утверждением: пойди, твой сын здоров (ср. Мф. 8: 13; Мк. 7: 29). Отец удовлетворился этим ответом, поверил слову, которое сказал ему Иисус, и пошел, с надеждой, что все исполнится. Фактически было совершено двойное чудо: над телом отсутствующего больного отрока и над сердцем присутствующего скорбящего отца. Один исцелился от болезни, другой – от своего неверия. Назидательно сравнение образа действия Христа в отношении этого царедворца и сотника, слугу которого Он посетил лично. Выявляется еще одно важное обстоятельство: Он не идет, когда Его просят, но посылает Свое целительное слово; в том же случае, когда просят совершить исцеление заочно, предпочитает идти Сам. По толкованию свт. Иоанна Златоуста, «узкая и скудная вера расширяется и углубляется, а твердая вера увенчивается и мзду приемлет». Не пошедши, Он поставляет на вид царедворцу, а придя, чтит смирение сотника.

На дороге встретились ему слуги и сказали: сын твой здоров. Хотя вера и не дала моментально ростков в его душе, но, по-видимому, твердо укоренилась в ней. Уверенность в слове Христа достигла такой полноты, что он не спеша отправился в обратный путь. Не ранее следующего дня проситель приблизился к своему дому [46], ведь тот, кто верит, не станет спешить. Царедворец спросил у встретивших его слуг: в котором часу стало ему легче? По степени веры своей он ожидал только медленного и постепенного выздоровления. Ему сказали: вчера в седьмом часу горячка оставила его. В тот момент, подразумевали они, произошел не просто перелом болезни и ослабление горячки, но полное исцеление (как это было с тещей Симона, которая по слову Христа тотчас встала и служила им, Лк. 4: 39).

Из сего отец его узнал, что это был тот час, в котором Иисус сказал ему: сын твой здоров. И уверовал сам и весь дом его. Вот что явилось результатом благодеяния, дарованного ему Господом: он принял Чашу спасения, да и не только он один, а как это часто случается, его обращение повлияло на всех его близких. Подобным образом Промысел Божий приводит нас к осознанию того, как может не только большое человеческое сообщество, но и нация, государство, а в данном случае семья, объединяясь вокруг главы, участвовать в его благих делах и злополучиях (Деян. 16: 15, 34; 18: 8)

Но не веровал ли он прежде? Не было ли само это исцеление благодатной наградой за его веру? Да, он верил тому особенному слову Господа, однако произошло нечто большее – вступление в ряды учеников Христа, самопредание Ему, как обетованному Мессии. Если же допустить, что к тому времени он уже истинно верил, то можно увидеть умножение веры, ибо истинная вера способна к возрастанию. Так в том, кто восклицал: Верую, Господи, помоги моему неверию (Мк. 9: 24), действительно горела искра, хотя действие ее доселе было слабым. По совершению первого чудотворения, превращения воды в вино, ученики Христовы уверовали в Него (Ин. 2: 11), хотя, безусловно, вера в них была уже раньше. Сами апостолы восклицали: Господи: умножь в нас веру! (Лк. 17: 5). Древние израильтяне, переходящие Чермное море вместе с пророком Моисеем, конечно, уже веровали, что вождь их был Божиим орудием избавления, однако после потопления фараона и всего его войска они вероваша Богу и Моисею, угоднику Его (Исх. 14: 31). Вдова, сына которой исцелил пророк Илия, получила подтверждение своей веры и воскликнула: Теперь то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в твоих устах истинно (3 Цар. 17: 24). В том же ключе мы должны понимать и рассматриваемый нами отрывок из Евангелия. Теперь запало в душу царедворца семя его веры, или прежде оно в ней таилось, но в настоящий момент его вера явно усилилась; во всяком случае, ясно, что слова Господа вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес [47], не могли бросить тень на чудотворения, как на средство для приведения людей к Богу или для утверждения и умножения веры в людях, уже познавших истину.

Остановимся еще на одном вопросе: это чудотворение не тождественно ли исцелению Иисусом слуги сотника (Мф. 8: 5; Лк. 7: 12)? Так, по-видимому, думали св. Ириней и некоторые современники свт. Иоанна Златоуста, который, однако, не признавал эти два чуда за одно. На самом деле ничто не подтверждает это мнение, нет никакого повода считать его правдоподобным. Сама внешняя обстановка не одинакова – одно чудо совершилось в Капернауме, другое – в Кане, сотник – язычник, царедворец – еврей (в противном случае евангелист не умолчал бы об этом, так как отношения Господа во время Его земной жизни к лицам, не принадлежащим к избранному народу, отмечались особо). Один проситель ходатайствовал за своего слугу, другой – за сына; в одном случае через других людей, в другом – лично. Необходимо особенно отметить духовное различие обоих повествований. Сотник служит образцом твердой веры, царедворец же верует слабо. Сотник убежден в том, что ежели Иисус скажет слово, то слуга его исцелится, царедворец же такую важность придает личному посещению Господа, ограничивая в своих мыслях Его могущество. Одного Господь похваляет, другого порицает. В действительности несходство между ними так поразительно, что блж. Августин сопоставляет ради контраста веру сотника и маловерие царедворца. Сколь велика, восклицает он, разница между сотником и вельможей! Тот пришел ради слуги, другой ради сына. Сын не был настолько ценнее слуги, насколько моливший за слугу превосходил по силе веры молившего за сына. Черты сходства и предполагаемого тождества слабы и поверхностны. Это, например, близкая смерть страждущего, заочное исцеление словом, возвращение просителя к уже исцелившемуся больному. Нимало не удивительно, что в двух чудесах такого рода обстоятельства были общие.

Исцеление сына царедворца было первым в ряду тех знамений, которые будут сопровождать Христа после Его поселения в стране Галилейской. Насколько таинственно и сдержано было чудо, совершившееся в Кане, настолько шумно и торжественно произошло настоящее врачевание. Действительно, необходимо было, чтобы общественное мнение мало-помалу подготовлялось к принятию Христа-Спасителя. Ничто не способствовало этому в такой сильной степени, как Божественные знамения, в которых ясно виделось тесное, абсолютное единство Иисуса с Его Небесным Отцом. Он обещает невозможное с человеческой точки зрения и совершает это для тех, кто подобно царедворцу Ирода Антипы уверовал в Него от глубины своего чистого сердца.

С давних времен многие экзегеты [48] считали необходимым отмечать описание этого события, данного евангелистом Лукой, от повествований евангелистов Матфея и Марка. Так, блж. Августин, находя различия значительными, предполагал даже, что событие, изложенное св. Лукой, случилось ранее, что Господь только предсказал Петру, что он станет ловцом человеков, но не повелел тотчас же приступить к делу, и, следовательно, Петр и его сотоварищи по-прежнему продолжали свой обычный промысел. Уже позднее, как это явствует из повествований других евангелистов, Господь призвал их, говоря: последуйте за Мной, вследствие чего они повиновались и навсегда уже прилепились к своему Господу.

При попытке объяснить расхождения между евангелистами возникают некоторые сложности. Ни в коем случае нельзя отделываться предположением, что события, между собою схожие, описываемые разными авторами и отличающиеся между собой лишь незначительными деталями, могли повторяться два или три раза с участием одних и тех же действующих лиц. При крайней неправдоподобности такого предположения возникает сложность, гораздо более трудно преодолимая , чем та, которой стараются избегнуть. Представим себе различные, но, тем не менее, истинные точки зрения, с которых разные свидетели смотрят на одно и то же событие. Поскольку письменное изложение достаточно ограничено и не может во всех деталях представить картину происшедшего, нам не должно казаться удивительным, что два или три повествователя сделали акцент на различных моментах. Будем лучше благодарить Промысел Божий, дающий нам возможность рассматривать события, засвидетельствованные не одним, но многими наблюдателями, созерцать деяния Христа с разных точек зрения, каждая из которых знаменательна, слышать в Его речах не только то, что замечено и передано одним учеником, но и то, что особенно глубоко запало в сердце и память другого.

Уместно будет подробнее остановиться на рассмотрении отрывка из Евангелия от Луки, поскольку в нем наиболее детально описано само чудотворение и объясняется, почему Господь, повелевая будущим вестникам Своей благодати следовать за Ним, выразил обетование: Я сделаю вас ловцами человеков. Слова эти, обращенные к рыбарям, которых Господь нашел закидывающими сети свои, содержали в себе пророчество, еще непонятное для них – пророчество об их будущем делании. Но особую важность и силу они получают после того, как Иисус показал ловцам немых водных тварей, каков на самом деле будет их успех, если они с покорностью послушаются Его. Облекая, по свойственному Ему обыкновению, высокую мысль в простые формы, Спаситель повелевает Своим будущим ученикам променять униженность земного мира на величие Небесного призвания, сравнивая его с ловитвой, но уже не рыбы, а человеков, которых, по Его велению и под Его водительством, они захватят в еще большем множестве в сети своей духовной мрежи.

Из сравнения с повествованием евангелиста Иоанна ( 1: 40-42) не явствует ли, что трое из этих четырех, без сомнения, будущие апостолы Симон Петр, Андрей, и, весьма вероятно, сам Иоанн (1: 35), были уже призваны? Тогда, на берегах Иордана, они, без сомнения, по временам встречаясь, сопутствовали будущему своему Учителю, но после кратковременного сближения возвращались к своим обычным трудам; только теперь, после данного знамения, окончательно и вполне к Нему прилепились, следуя с тех пор за Ним всюду, куда бы Он ни шел. Это чудо запало в глубину их сердец, озарило глаза новым светом для созерцания славы Христа и расположило всецело посвятить себя служению Ему. Все свидетельствует о том, что Он и они не в первый раз встретились, как утверждали некоторые толкователи. Например, обращение Симона Петра к Иисусу: Наставник, мы трудились всю ночь и ничего не поймали, но по слову Твоему закину сеть, дает понять, что будущий апостол уже являлся свидетелем проявления силы и могущества Его слова. Кроме того, два призвания на служение, предшествующее и настоящее, вполне соответствуют образу действия Божественного Учителя. Который ни в чем не спешил, предоставляя духовному процессу идти вперед сообразно с ходом естественного, Который не упреждал времени и не ожидал полного зерен колоса в тот же день, как бросил в борозду Свое семя. Итак, ранее Он только посеял семя Своего слова в сердцах апостолов Андрея и Петра; сделав это, Он оставил его прозябать, а теперь, возвратясь, нашел их готовыми к развитию зрелых плодов веры. Конечно, Христос не всегда придерживался такого постепенного процесса. Так скульптор, в зависимости от исходного материала, применяет тот или иной способ ваяния. Так внезапная молния, ниспавшая с неба, вдруг расплавляет и преобразует сердце Савла [49], прочие же в других обстоятельствах, в разное время и благодаря более длительному воздействию принимают тот совершенный образ, который благоугоден Господу, Великому Ваятелю.

Однажды, когда народ теснился к Нему, чтобы слышать слово Божие, а Он стоял у озера Геннисаретского [50] – т.е. у того озера, берега которого, согласно пророчеству пророка Исаии, были предназначены главным местом благодатных деяний Мессии, - увидел Он две лодки, стоящие на озере […] Анри Дидон [51], к географическим, археологическим и богословским изысканиям которого мы будем неоднократно прибегать в нашем повествовании, считал, что древние называли его «Киннерот», потому что очертаниями своими оно напоминало арфу, по-еврейски – «киннор». Изгнанный из Назарета (Лк. 4: 16-30), Иисус отправился искать убежища именно здесь, в окрестностях Геннисаретского озера.

Теперь Он тихо стоял на берегу: Он стоял у озера Геннисаретского, а рыболовы, вышедши из них, вымывали сети. Они ничего не поймали в эту ночь, поэтому промывали сети, чтобы освободить их от ракушек, песка и водорослей. Войдя в одну лодку, которая была Симонова, Он просил его отплыть несколько от берега, и, сев, учил народ из лодки. Когда же престал учить, сказал Симону: отплыви на глубину и закиньте сети свои для лова (Лк. 5: 2-4). Так Христос говорит, намереваясь, между тем, уловить в Свои сети рыбаря. Ибо Он, Который хотел привлечь к Себе царей посредством рыбарей, а не рыбарей посредством царей, дабы Церковь Его не казалась утвержденной на мудрости и силе человеческой более, чем на Божеской, в этих простых рыбарях озера в Галилее обрел лучшее орудие и помощников для Своего дела. Симон сказал Ему в ответ: Наставник! мы трудились всю ночь, и ничего не поймали, но, имея начатки сильной веры, уже действующей в нем, прибавляет: Но по слову Твоему закину сеть. Это не суть слова отчаявшегося в успехе, который, сам ничего не ожидая, исполняет лишь желание своего Учителя, дабы доказать Ему бесполезность дальнейших усилий. Это слова произнесены скорее в духе Псалмопевца (126: 1): Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его, если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж. И деятельная вера Петра была обильно вознаграждена: сделав это, они поймали великое множество рыбы, и даже сеть у них порвалась. И дали знак товарищам, находящимся в другой лодке, чтобы пришли помочь им; и пришли, и наполнили обе лодки, так что они начинали тонуть (Лк. 5: 6,7).

Христос не по всеведению только предвидел обильный улов рыбы в этом месте. Мы не должны умалять и принижать чудо таким образом. Скорее, мы видим в Нем Владыку природы, способного таинственным, но могучим действием Своей воли направлять и собирать вместе бессознательные твари и делать их служебным орудием Своего Царства. Мы признаем в Нем идеального Человека, второго Адама, в котором осуществились слова Псалмопевца (Пс. 8: 7-9): Ты поставил его владыкой над делами рук Твоих, все положе под ноги его, птиц небесных и рыб морских, все, проходящее морскими стезями. Из всего владычества, вначале дарованного человеку, никто так от него не укрылся, как плавающие морские жители. Но Тот, Кто был со зверями в пустыне (Мк. 1: 13), Чьи ученики безвредно могли брать змей (Мк. 14: 18), явил здесь, что рыбы морские, так же как и звери земные, послушны Его воле. Силы, с помощью которых Он собрал рыб в одном месте, аналогичны силам, что направляют ежегодное периодическое их странствование. Но ведь это, сколь оно не удивительно, мы не называем чудесным! Есть нечто, что отличает данное деяние Христа, вместе с другими, подобными ему (Мф. 17: 27; Ин. 21:6), от других чудес. Эти три показательных случая не есть вторжение нового и необычного могущества в область природы, а Божественно произведенное совпадение между словами Христа и фактом естественного мира. Огромное количество рыбы или сатир [52] во рту одной рыбы не суть сами по себе чудеса; чудесно лишь совпадение того и другого со словом Христа, Который предварительно за это ручался. Естественное возвысилось до вершин чудесного, потому что оно произошло в определенном месте, в определенное время, сообразно с целями, которым служило.

И пришли, и наполнили обе лодки, так что начали тонуть. Это была минута страха, но не от того, что лодки, слишком наполненные, погружались. Знамение это открыло будущим ученикам в Господе нечто такое, чего прежде они не замечали, и что исполнило их изумления и благоговения. Апостол Петр, как и во многих других случаях, говорит за всех. Он, поймав сетью множество рыбы, сам попал в сеть Христа; видя в руках своих добычу, сам делается добычей. Он, человек, легко поддающийся впечатлениям минуты, начинает осознавать в себе духовное проникновение, благодаря которому он прежде всех исповедал в лице своего Господа вечного Сына Божьего (Мф. 15:16). Симон Петр, глубоко ощущая собственную свою нечистоту, был не в состоянии долее оставаться в присутствии Святаго. Он припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных. (Лк. 5: 8,9). Вся душа Петра, прямая, открытая, пылкая и бескорыстная, вылилась в этом восклицании. В такие минуты все условное исчезает, сердце от полноты изливается, сокровенные его тайны выходят на свет. Глубокое чувство в сердце подзаконного человека есть чувство святости Божией, угрожающей смертью и разрушением нечистой твари. «Пусть не говорит с нами Бог, чтобы нам не умереть» - так обращался народ к пророку Моисею, отступив и стоя вдали (Исх. 21: 19), «видно мы умрем, ибо видели мы Бога», - так говорит Манной своей жене (Суд. 13: 22). В низшем состоянии, среди крайнего нравственного упадка, не ощущается противоречие между святостью и нечестием, между праведником и грешником. Но выше этого есть благодатное состояние, в котором это противоречие чувствуется во всей силе: Бог есть сожигающий огонь, пламя которого опаляет, но не самого грешника, а только сам грех, глубоко в нем укоренившийся. Чувствуется более чем когда-либо, сколь глубокая бездна разделяет грешного человека и Всесвятого Бога, но в то же время появляется осознание, что через эту бездну проведен мост, где оба могут встретиться. Христово присутствие есть присутствие Бога, но Бога, прикрывшего Свою Славу, и потому близость Его могут выносить и грешные люди; посредством этой близости они приуготовляются мало-помалу для открытого лицезрения Божия. Ибо то, что было бы смертью для грешника, будет высшим блаженством для того, кто подготовлен к сему созерцанием прикровенного сияния воплощенного Слова.

Для апостола Петра было бы крайне неблагоприятно, если Христос удалился бы от него, как Он уходил от других, обращавшихся с тем же требованием (Мф. 8: 34; 9: 1; Иов. 22: 17), но делающих это в другом духовном настроении. Петр признает себя грешным человеком, а посему тем более было важно, чтобы Христос к нему приблизился. И Господь дает ему уразуметь, что это сбудется. Во-первых, Он ободряет его благосклонно, говоря: не бойся. Это – уверение, что Он пришел спасти, а не погубить, уверение, которое Ему так часто приходилось повторять трепещущим и обуреваемым грехом и страхом сердцам людей. Дабы апостол Петр меньше боялся, Христос объявляет то предназначение, которое ему уготовано: отныне будешь ловить человеков. В этих словах содержится назначение апостола Петра, а с ним и его сподвижников, на дело их апостольства. Такое назначение, не формальное, и по своим внешним признакам не всегда одинаковое (напротив, в своих случайностях раскрывающее бесконечное разнообразие и богатство, свойственное царству природы и благодати), почти всегда бывает, когда Бог призывает человека к какому-либо великому деланию в Своем Царстве. Но бесконечно разнообразное по внешней обстановке, оно по сущности всегда одно и то же. Бог открывает Себя Своему будущему пророку или апостолу, или иному вестнику, как никогда прежде этого не делал; и в свете этого откровения человек сознает свою слабость, недостоинство и вину так, как никогда прежде не сознавал. Он восклицает: «Я не умею говорит, я еще молод!», или: «Я человек грешный!», или: «Я человек с нечистыми устами!», припадает лицом своим к земле, а потом, смирившись, встает другим человеком, становясь орудием, способным для подвига Божия, каким никогда не был бы, если бы его земное не преклонилось перед Божественным Небесным, если бы знойное солнце этого мира не уступило место чистым созвездиям Высшего.

Господь облекает Свои обетования в выражения понятные и знакомые: рыбарь будет ловцом человеков, как Давид, взятый от дворов овечьих, будет пасти народ свой (Пс. 77: 71-72). Здесь проявляется сугубое возвеличивание будущего делания человека в сравнении с нынешним. Человеков, а не жалкую рыбу, как до сих пор, будет уловлять для жизни, а не для смерти, как это было с его прежней бедной добычей, Симон Петр [53]. Это обетование Господа подверглось колким насмешками некоторых историков, которые писали, что Галилеянин действительно очень кстати назвал именно рыбаков Своими апостолами, ибо рыбак извлекает добычу из воды, где она живет привольно и счастливо, в ту стихию, где она не может дышать и тотчас умирает. Так, якобы, действуют и апостолы. Однако предназначение учеников Господа было стать ловцами человеков именно для их жизни, а не для смерти. Лов этот отличен от лова, о котором сказано в Книге пророка Иеремии: ибо между народом моим находятся нечестивые: сторожат, как птицеловы, припадают к земле, ставят ловушки и уловляют людей (5: 26). По обетованию Господа апостол Петр должен был привлечь в безопасные хранительные сети единого Евангелия тех, кто, подобно рыбам морским, был непрестанно носим среди пучин житейского моря, вздымаемого бурными ветрами, в нем малые делались добычей великих, а все вместе уподоблялись узникам, мучительно томившимся в мрачной тюрьме[54]. Такой «улов» апостолов будет привлечен к берегу из темных водных недр, увидит ясный дневной свет, и будет предуготовлен к вечной жизни [55].

Действительно, то, что Господь обратился именно к рыбакам, а например, не к звероловам, неслучайно. Рыбак чаще ловит добычу свою живой, он привлекает ее к себе, а не гонит прочь и не преследует, кроме того, всех уловленных рыб собирают вместе, подобно тому, как Церковь собирает в свое лоно разрозненные сердца родителей и детей, соединяет в единое братство рассеянные племена. Помимо этого, рыбачий промысел требует, по большей части, умения и искусства, а не телесной крепости и насилия. Тертуллиан [56] находит в этом чуде начало исполнения пророчества (Иер. 16: 16): Вот я пошлю множество рыбарей и будут ловить их. Слова эти, правда, содержат в себе скорее угрозу, чем обетование. Между тем, это вполне сообразно с духом Нового Завета – ветхозаветные угрозы оправдываются, но в исполнении своем так преобразовываются, что меняется их внутренний смысл. Теперь наступило наше благотворное уловление, благотворное, потому что избавляет нас от свободы, исполненной злополучия, так как мы освободились от греха и стали рабами Богу, и, таким образом, по слову апостола, плод (наш) есть святость, а конец – жизнь вечная (Рим. 6: 22). В большей степени к обетованию Господа могут относиться слова пророка Иезекиля (47: 9-10) и содержащееся в них пророчество о рыбарях, стоящих от Эн-Гедди до Эглаима, и о великом множестве рыбы, наполняющей воды, которые сделаются здоровыми.

Но если будущие благовестители Господа суть рыбари, то привлекаемые ими ко Христу уподобляются рыбам. Этот символический образ, так часто воспроизводимый в первые века христианства, вероятно, заимствован не от приводимого здесь изречения Господа, а скорее, от вод крещения [57], в которых люди возрождаются и живут новой жизнью, оставаясь в этой животворной стихии, в которую были погружены. Впрочем, два эти образа взаимоисключают друг друга, ибо по одному благословение упрочивается пребыванием в воде, как животворной стихии, по другому – извлечением из воды в стихию более чистую и светлую; по одному Христос есть рыба, по другому – «глава рыбарей». К Нему, как к великому Ловцу, обращены слова высокого орфического гимна, авторство которого приписывается св. Клименту Александрийскому:

И, вытащив обе лодки на берег, оставили всё и последовали за Ним (Лк. 5: 11), или, как говорит евангелист Марк, оставив отца своего Заведея в лодке с работниками, последовали за Ним (Мк. 1: 20). Некоторые спрашивают, что значит это «всё», которое они покинули, и чему впоследствии придавали такую высокую цену, говоря Господу: вот, мы оставили всё и последовали за Тобой, что же будет нам? (Мф. 19: 27). Что бы то ни было, это было их всё; заключалось ли оно в немногих бедных лодках и сетях, тем не менее, это было многое, ибо любовь к бедной хижине может привязать к ней человека узами, так же трудно разрешаемыми, как и привязанность к великолепным чертогам. Не мир, а похоть очей возбуждают наши пристрастия. Сущность отречения заключается не в том, великое или малое мы покидаем, а в духе, с которым мы отрекаемся от привязанностей. Апостолы оставили сове малое стяжание, но они покидали многое, и понимали это, когда отрекались от своих пожеланий [58]. Вот первые очертания, первые проявления открытого служения Иисуса. В живом организме, называемом Церковью, ярче всего выделяется апостольство. Присоединение людей к Его учению и закону, союз с Ним – вот дело, которое Он возлагает на Своих апостолов. Когда Он призвал их впервые на берегу Иордана, Он не сказал им, куда ведет, теперь же разъясняет им их предназначение, прибегая к излюбленному Им символическому способу действия, о котором не излишне будет прибавить несколько слов. Стремление ума человеческого воплощать истину, которую он живо чувствует и сильно желает донести до других не столько с помощью слова, сколько символического действия, глубоко коренится в нашей природе, вообще предпочитающей наглядное выражение. Оно проявляется не только в установлении обрядов (Руф. 4: 7-8), но и в некоторых произведениях свободного творческого ума, который имеет насущную потребность выражать себя живее и ярче, чем это возможно для слова, обычного носителя его мыслей, зачастую слабого и недостаточного. Такой род поучений, свойственный Святому Писанию, характерен не только для востока. Повсюду, где люди сильно и глубоко чувствовали и стремились поделиться с другими своими переживаниями, они прибегали к этому языку, столь могущественно олицетворяющему назидательные уроки пред очами разума. Зажженный в полдень фонарь Диогена гораздо сильнее выражал его презрение к человечеству, чем все го ядовитые речи и насмешки.

Таким образом, не только это одно, но многие деяния Господа были воплощенными наставлениями, учениями истины, олицетворенными во внешнем воздействии более, чем усматривает глаз; и только тогда вполне понятном, когда происходит осознание его значимости (Мф. 21: 1-19). Действия Того, Кто есть Слово, сами по себе и по своему намерению суть слово для нас.

4. Исцеление бесноватого в Капернаумской синагоге

Рассмотрение этого важного деяния нашего Господа требует некоторых предварительных замечаний о «бесноватых», упоминаемых в Писании, тем более, что в дальнейшем мы продолжим изучение нескольких подобных случаев. Этот предмет еще более усложняется тем фактом, что, подобно некоторым духовным дарам, как, например, дар языков, само явление, если и встречается в настоящее время, то не под тем же именем, не так часто и не с такою силою, как в древности. Мы обязаны по возможности сопоставить все отдельные и отрывочные факты, до нас дошедшие, привести их в общую систему, удовлетворительно объясняющую различные феномены. Между тем мы не можем, по крайней мере, с должной уверенностью, непосредственно наблюдать сам исследуемый предмет.

Конечно, легко покончить со всеми изысканиями и разрешить все вопросы, сказав, что бесноватые были людьми, которых в наше время можно назвать сумасшедшими, эпилептиками, маньяками, меланхоликами. Есть доля правды в том, что бесноватые были одержимы и телесными недугами. Иногда беснование было сопряжено с различными болезнями, однако евангелисты обычно четко разграничивали эти явления, отмечая их сходство и различие (Мф. 4: 24; 8: 16; Мк. 1: 34). Каждый добросовестный благонамеренный толкователь Слова Божия должен признать, что система, по которой эти явления отождествляются, в полной мере не разрешает возникающие трудности. На это есть много причин.

Во-первых, Сам Господь изъясняется таким языком, который не допускает подобного толкования. О бесноватых Он везде высказывается не просто как о больных расстройством умственных способностей, но как о людях, порабощенных какой-то чуждой духовной властью. Он обращается к злому духу, отличая его от самого человека: Замолчи и выйди из него (Мк. 1: 25). Что касается недостойного предположения, что Он умышленно брался только за самое легкое врачевание, которое заранее обещало успех, то оно фактически опровергается тем, что в искренних беседах с учениками Он говорит точно таким же языком (Мф. 10: 8; и в особенности 17: 21): Сей род изгоняется только молитвой и постом. Благоговение наше перед именем Христа как Царя Истины обязывает нас верить, что Он не стал бы говорить о таком важном деле иносказательно, что могло бы способствовать укоренению в умах людей заблуждения, что сатанинского влияния не существует. Такое мнение не настолько безвредно, чтобы предоставить естественному порядку вещей и течению времени уничтожение оного. Напротив, оно могло бы пустить невероятно глубокие корни, поэтому Господь не оставил на произвол судьбы дальнейшее развитие пагубного заблуждения. Наше понятие о безусловной правдивости Христа несовместимо с мыслью, что Он мог говорить одно, и сознавать, в то же время, что действительность не подтверждает Его слов. Конечно, мы принимаем во внимание образность нашего языка, вследствие которой некоторые речевые обороты неверны буквально, но тем не менее, передают впечатление верно. Изъясняясь, люди употребляют слова, не сверяясь с этимологическими исследованиями. Однако совершенно невозможно предположить, что Господь пользовался популярным языком, и о лицах, страдающих телесными недугами, говорил как о «бесноватых», т.е. одержимых злыми духами. Можно провести аналогию с известной в разных формах болезнью, которую мы называем лунатизмом. Теперь мы не верим вредному влиянию луны, как верили в старину, но, используя известный термин, пользуемся им в наших обычных разговорах с легкостью, не задумываясь об источнике его происхождения и первоначальном смысле. Употребляя это слово, мы вовсе не думаем поддерживать обман или укоренившееся заблуждение. Но предположим теперь, что при нашем неверии в пагубное влияние луны мы стали бы говорить о лунатиках, как о лицах, подвергшихся ее воздействию, описывая способ врачевания, будто бы послуживший излечению, врач уверял бы, что луна не будет больше являться причиной болезненных припадков. Не значило ли это прямое поддержание обмана или заблуждения? Такое разногласие между мыслью и словами не составляет ли сущность лжи? Между те, Христос на страницах Евангелия по этому поводу всегда говорит одинаково, вне зависимости, обращается ли Он к народу, фарисеям, больному или беседует с апостолами. Возьмем, например, Его слова, приведенные евангелистом Лукой (11: 17 – 26). Допустим, что, говоря так, Он знал, что верования иудеев и существование бесноватых не имеет никакого основания, что сатана не имеет подобной власти над телом и духом людей, что, собственно говоря, сатана вовсе не существует. Было бы это достойно Царя Истины?

К тому же, само явление беснования неоднозначно. Например, бешенство не было непременным признаком беснования, ибо нет ни малейшего основания полагать, будто евреи смотрели на страдавших бешенством, падучей болезнью, меланхолией, как на людей, порабощенных властью злых духов. Напротив, у нас есть очевидные доказательства, что одну и ту же болезнь они приписывали иногда злому духу, иногда другим причинам, показывая таким образом, что обыкновенная болезнь и беснование не были тождественны в их глазах, что беснование вовсе не было популярным объяснением других болезней. Рассмотрим два случая, когда к Господу приводят недужных. В первом случае ко Христу подвели одного немого (Мф. 9: 32), немого и слепого (Мф. 12: 22), при этом недуг приписывался злому духу. В другом случае евангелист Марк, повествуя об исцелении глухого косноязычного (7: 32), вовсе не упоминает о каком-то сатанинском влиянии, и через то дает знать, что речь идет о врачевании страждущего одним лишь телесным недостатком. В бесноватом немота, вероятно, происходила не от одной внешней причины, она заключалась не в «узах языка», недуг этот имеет другой источник. На каких бы симптомах окружающие не основывали своих заключений, сам факт такого различения припадков одной и той же болезни решительно доказывает, что не было таких недугов, которые иудеями прямо приписывались действиям сатаны. Бесноватыми называли тех, чье состояние, будучи часто болезненным, всегда усугублялось чем-то, что сильнее болезни.

Но почему это состояние так особо выделял наш Господь и Его апостолы? Чем оно отличалось, с одной стороны, от безумия, с другой стороны, от злочестия? Нельзя подойти к этому вопросу, не указав предварительно на библейское учение о царстве зла в мире духовном, о его личной главе и об отношении сего последнего к нравственному злу в нашем мире. Иисус часто говорит об искусителе. Он называет его «клеветником», «лукавым», «князем бесовским», «веельзевулом», «врагом», «сатаной», «князем мира сего». Он упоминает о нем в Нагорной проповеди, в молитве Господней, в притчах, в спорах с фарисеями. Он приписывает духу зла все беды людские, неверие евреев, предательство Иуды, ослепление язычников, жестокие болезни, наваждения и вселения в людей. В существование злых духов и их вмешательство в цепь мировых событий верили практически все древние племена на протяжении многих веков, что подтверждается многочисленными преданиями. Считать подобный взгляд результатом невежества, глупости, ловкого мошенничества было бы легкомысленной и необдуманной заносчивостью. Только три секты: саддукеи у евреев, эпикурейцы и циники у язычников выступают против этого всемирного свидетельства, включающего в себя все человечество со всеми его религиями и философиями, со всеми его преданиями и учениями. Теперь к ним примкнули материалистическая критика, современный пантеизм и философия. Безбожная наука также решительно заявила, что все необыкновенные явления, которыми наполнена история – колдовство, прорицания, волшебство, вызывания духов, наваждения, чары и вселение бесов – не что иное, как бред невежественного воображения или же явления невроза, припадки сомнамбулизма и животного магнетизма. Однако, доказать эти утверждения наука не может. Никакой невроз не даст телу возможность висеть в воздухе вопреки законам притяжения, человеку – способности видеть скрытые вещи, предсказывать грядущие события, говорить на незнакомых ранее иностранных языках. Никакое отрицание не выдержит свидетельства подобных фактов. А они записаны, засвидетельствованы, существуют вопреки науке. Несомненно, что шарлатанство, слепая доверчивость и суеверие играли не последнюю роль в этих убеждениях, но, как бы она не была велика, все-таки ими одними невозможно объяснить многие поразительные явления. Вся история язычества есть не что иное, как зловещее проявление сатанинской силы. Ошибки и заблуждения, затмевающие ум и сознание человека, ужасные пороки, пожирающие целые цивилизации, страсти, обуревающие человека и низводящие его с Небес на землю, где его ждут только скорби и смерть – все это результат непрерывного воздействия духа зла; от него и его легионов получают начало низкие, сладострастные, человекоубийственные культы, орудия отжившего свой век язычества. Для того чтобы освободить человечество, недостаточно сообщить или дать ему целительную силу, которая умерила бы его страсти и направила его волю. Его надо вооружить и освободить. Вооружить против соблазнов лукавого и освободить от его ига. Человек не может возродить другого человека к жизни, поскольку, входя в общение с себе подобными, сообщает им зло, которым сам заражен. Он имеет ограниченную энергию, необузданные страсти, хрупкую волю, его наполняет свет, смешанный с тьмой. Только Дух Божий, недосягаемый для зла, может совершить подвиг человеческого искупления, а Дух Божий всецело пребывал в Иисусе, и поэтому Он есть единственный Спаситель рода человеческого. Таково было первейшее предназначение Мессии.

Итак, отвергая заблуждение манихеян, полагающих, что зло и добро, вечно (таким образом, они боготворят зло), а также пантеистов, не считающих зло реальным (или полагающих, что зло есть низшая степень добра, незрелый, а потому всегда горький плод), обратимся к Писанию, которое свидетельствует об абсолютной подчиненности зла добру, о более позднем его происхождении и о том, что фактическое зло коренится в твари, сотворенной чистой, а добро – в Творце. Одна из великих истин Писания заключается в том, что противоборство зла воле Божией есть реальное противостояние сил, восстающих против Него, что мир не есть шахматная доска, за которой Бог играет обе партии, хотя на ней некоторые фигуры белые, а другие черные, что цель Его мироправления есть покорение зла, т.е. не уничтожение его превосходящей силой, но одоление его правдой и истиной. Также Писание учит, что все зло во Вселенной концентрируется в одном лице дьявола, средоточии сил, в свое время отпадших от воли Божией и имеющих свое царство (как Бог имеет Свое), с подчиненными служителями («дьявол и ангелы его»). Земной мир наш не обособлен, не замкнут и не завершен сам в себе, а находится в живой связи с двумя другими мирами – с высшим, от которого проистекает все доброе, и с низшим, источником всякого зла. Таким образом, грех человека всегда приписывается сатане. Апостол Петр говорит Анании: Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому? (Деян. 5: 3). А евангелист Иоанн говорит об Иуде Искариотском: дьявол вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его (Ин. 13: 2). Писание, таким образом, не отрицает, что зло в человеке есть его личная греховность, но утверждает вместе с тем, что источник зла – внешний. Только действие воли человека позволяет злу войти и овладеть им. Каждому человеку поручен ключ и вменена обязанность держать запертой дверь души своей, и лишь от небрежного хранения ключа зло находит в нее доступ.

Таким образом, возникает вопрос: какую особенную форму сатанинского воздействия подразумевает Писание, говоря о людях, одержимых злым духом? Нравственное зло или просто физическое? Конечно, не просто физическое. Без сомнения, страдания бесноватого часто велики, но было бы ошибочно видеть в них, как в жертвах страшных мучительных болезней, лишь новый образец бедствия, причиненного человеку дьяволом. С другой стороны, это зло не есть чисто нравственное, так как мы не видим в бесноватом какого-либо чрезвычайного грешника, особенного раба сатаны, сознательно угождающего своему властелину. Каковы бы не были прежние беззакония этого человека (допустим, часто они были велики), подчинение его князю мира сего не является сознательным действием. В нем более всего нас поражает странное смешение физических и психических сил, при котором одна вторгается в область другой. Тут разрушена вся гармония высшей и низшей жизни, в обеих обнаруживается расстройство и разлад. Бесноватый – не злочестивый человек, состояние его подобно состоянию жертвы или добычи одного из злых адских духов: так лев или леопард, преследуя стаи антилоп, похищает одну и упивается ее кровью.

Согласно вышесказанному, мы предполагаем в бесноватом осознание своего рабства, с которым он не мирится; однако, истинная его жизнь разбита, над ним тяготеет чуждая власть, жестоко его поработившая и все более отдаляющая от Того, в Ком Одном всякое разумное создание может обрести мир и тишину. Его состояние буквально можно назвать «одержимостью», кто-то чуждый воцарился в его душе и занял престол законного Владыки. Он все это знает, и из глубины его сознания раздается вопль, умоляющий об освобождении. Это чувство злополучия, это чаяние избавления, располагало и делало бесноватых способными к принятию врачующей силы Христа. Без нее исцеление не было бы возможно, также, как в злых духах нет место для Божественной благодати. В настоящем случае, как и в других, вера была непременным условием исцеления.

Таким образом, выражение «бесноватый» не является синонимом понятий «злочестивый», «исчадие семени змея, отродие дьявола» (Деян. 13: 10), ибо такой человек не стал бы молить об избавлении и не стремился бы к освобождению. С большой вероятностью можно заключить, что грех невоздержания и плотоугодия, изнуряющий нервную систему, которая служит для тонкой связи между душой и телом, обезоружил этих несчастных и открыл их для страшных вторжений сил тьмы. Они были очень виновны, однако не были самыми отъявленными грешниками, чувствуя при этом, что сами отдались во власть дьявола, власть, от которой они не видели путей к избавлению и не могли спастись ни борьбой, ни бегством. Явления беснования, встречающиеся в Писании, в особенности те, которые составляют предмет настоящего объяснения, вполне подтверждают действительное присутствие чуждой воли, властвующей над душой страждущих. Это не суть только влияния, мало-помалу действующие и видоизменяющие волю: тут видна сила, которая находится в противоречии с истинным бытием, но которая возобладала над человеком. Он это чувствует в самую минуту своего порабощения, затем неизбежно становится орудием зла в своих речах и действиях, хотя по временам к нему возвращается на мгновение самосознание. Только то, что змей и человек не срослись вместе, слившись один с другим, как это изображает Данте, но остаются двумя различными личностями, составляет надежду среди общего разрушения нравственной и духовной жизни. Такие люди сильно отличаются от тех злочестивых грешников, кто всецело и без сопротивления предались делам неправды, кто устойчив в своем совершенном отступничестве от добра. Различные несообразности встречаются в поведении бесноватых в Евангелиях: они то бросаются к ногам Иисуса, пришедшего к ним на помощь, то тут же отвергают Его заступничество. По временам видна борьба против чуждой силы, овладевшей их духом, слышится протест, который в этот момент усиливает их внутреннюю тревогу, но содержит в себе залоги возможного избавления и искупления.

Возникает вопрос: если беснование отлично от различных видов бешенства, то почему в настоящее время эти явления встречаются сравнительно реже и в гораздо более слабой степени, а, следовательно, и распознаются с большим трудом?

Во-первых, период времени, предшествующий пришествию Христа, особенно отличается потрясениями и расстройством духовной жизни, чувством крайней дисгармонии, беспомощности, отчаяния, которое удручало каждого мыслящего человека. Также этому времени свойственна необузданность и неутомимая жажда чувственных наслаждений, в которой искали убежища среди отчаяния. Это была «година царства тьмы», мрака, особенно сгустившегося перед рассветом. Мир стал новым хаосом, творческое спасительное слово «да будет свет» уже было близко, но еще не было произнесено. Это был период всплеска душевных болезней, в которых духовная, психическая и телесные жизни потеряли свою основу и странно переплелись, а потому нимало не удивительно, что они (болезни) часто встречались в то время. Преобладание некоторых нравственных недугов в различные периоды истории мира, особенно способствующие их развитию, и их постепенное ослабление и исчезновение при других, неблагоприятных им условиях, есть факт, не подлежащий сомнению [59].

Далее, мы не можем сомневаться, что благодаря пришествию Сына Божия во плоти, адская сила была значительно сокрушена и могущество ее ограничено. Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию (Лк. 10: 18; Откр. 20: 2-3). Насилие и злоба дьявола непрестанно обуздываются проповедью Евангелия и совершением Таинств.

Если бы апостол, или муж, наделенный апостольским даром различения духов, посетил в наше время дом умалишенных, то не обнаружил ли он между психически страждущими некоторых бесноватых? Несомненно, что во многих случаях сумасшествия и эпилепсии можно провести аналогию с одержимостью. Не имеет значения, что больной и окружающие его могут иначе представлять характер болезни, во всяком случае, суждения их являются отголоском современного им популярного представления. Так, без сомнения, иудеи по недоразумению увеличивали число одержимых, относя к одержимости многие формы психической аномалии. То же случалось и в первые века Церкви, когда многие, вовсе не будучи бесноватыми, прямо приписывали свои страдания сатанинскому наваждению. Теперь, однако, страждущий, руководствуясь популярными в современном ему обществе терминами, иначе выражается о своем состоянии, и тем же языком говорят о нем окружающие.

Закончив пространное, но чрезвычайно необходимое отступление, перейдем непосредственно к рассмотрению чуда, совершенного Христом в Капернаумской синагоге. Исцеление бесноватого описано евангелистами достаточно подробно, и имеет некоторые интересные особенности. Наиболее заслуживает внимания одно важное обстоятельство – злой дух сам свидетельствует о Христе, но Господь отвергает его свидетельство. Подобное встречается еще в нескольких местах Нового Завета и в Деяниях Апостольских (16: 16-18). Служанка, одержимая духом прорицательным, идя за Павлом и его спутниками, громко произносит: Сии человеки рабы Бога Всевышнего, которые возвещают нам путь спасения; служитель Господа, вознегодовав, повелевает духу выйти из нее, не допуская тем самым, чтобы ад свидетельствовал о Небе, царство мрака – о Царстве Света.

Была суббота. Иисус, по Своему обыкновению, направился в синагогу и поучал там (ср. Лк. 4: 16). Нельзя не остановиться здесь, не сказав несколько слов о Капернауме, городе, который избрал Иисус в качестве Своего временного жилища, а также о синагоге, в которой Он учил на протяжении нескольких месяцев, поскольку для нас крайне важны малейшие подробности Его земной жизни, исторические, географические и археологические описания мест, где совершалось Его великое служение. «Капернаум был одним из оживленных торговых городов Геннисаретского побережья – тут караваны беспрерывно сменялись один другим. Город стоял у северной оконечности озера, несколько ближе к западному побережью, чем к устью Иордана, у дороги в Дамаск, на мягких склонах возвышенности. Домики его выдвигались до самых отмелей, а маленькие бухточки служили убежищем для рыбачьих лодок. Трудно определить точную цифру населения Капернаума времен Христа; в основном это было поселение рыбаков, сбывающих свою добычу на специальном рыбном рынке в Иерусалиме. Будучи пограничным городом тетрархии, он был окружен стенами, в нем имелась своя центурия и контора таможенных и пошлинных сборов. Жители гордились своей синагогой, выстроенной на пожертвования одного из сотников. Ныне от города Иисуса не осталось ничего, кроме груды развалин, частью погребенных под землей. Только синагогу еще можно узнать по ее изумительно красивым руинам. Грандиозный фундамент ее из блестящего белого отшлифованного известняка сохранился в целости, по нему можно измерить величину здания, уцелели частью и четыре ряда колонн, разделяющих синагогу на пять приделов. Вот порог главных врат, верхние карнизы, места, где были дверные петли, вот обломки колонн, листья аканта, куски фризов и капителей. Очевидно, что это та самая синагога, в которой появился Иисус, и где Он поучал и проповедовал по субботам в течение нескольких месяцев. Около самой синагоги, почти касаясь ее восточной стены, находится другое здание, более поздней постройки, по всей вероятности, это церковь, выстроенная во времена Константина обращенным евреем Иосифом. Она стоит на том самом месте, где был дом Петра, в котором и жил Иисус. Века и разрушения пронеслись над Капернаумом, исполняя проклятие, брошенное ему Пророком Галилейским, за то, что он не принял спасения, которое Он нес ему Своим кротким появлением. Неверный город исчез с лица земли, но природа его, небеса и дивное озеро осталось без изменения. Все те же холмы, по которым ходил Иисус, один или со Своими учениками, молясь и поучая народ, те же тропинки, которых Он касался Своими стопами, все те же берега, поросшие лавром и целомудренником, по которым Он спускался к озеру. Все тот же горизонт – на западе равнина Геннисаретская с ее зеленым долинами, лежащими среди красноватых скал, этим путем Христос пришел из Назарета. Далее возвышенность Магдал, со своей полуразрушенной башней, быть может, служившей убежищем Марии Магдалине, ближе к Капернауму – Вифсаида, родина ближайших учеников Иисуса, на востоке – Юлия и пустынные горы, где Он впервые умножил хлебы, страна Гадарская, где Он изгонял бесов, но юге – безбрежное озеро и небо, залитое серебристым светом…» [60].

Итак, была суббота. Христос проповедовал в синагоге. Народ, внимая Ему, дивился Его учению; ибо Он учил как власть имеющий (ср. Мф. 7: 29; Мк. 1: 22; 11: 18). Иисус ярко выделялся среди прочих учителей, книжников и фарисеев. Он не ссылался, подобно им, на авторитет древних, но говорил Сам от Себя и с уверенностью применял Сам к Себе ветхозаветные пророчества. Здесь представился Ему случай подкрепить Свое слово последующим знамением: В синагоге их был человек, одержимый духом нечистым, или, по выражению евангелиста Луки, имевший нечистого духа бесовского, однако же, не отлученный от общественного богослужения. Злой дух этот вдруг почувствовал близость Того, Кто был послан разрушить все дела дьявола. Тревожимый инстинктом и сознанием столь близкой опасности, угрожавшей его незаконному владычеству, он прервал речь Иисуса и вскричал громко: оставь, что Тебе до нас, Иисус Назарянин! Ты пришел погубить нас (ср. Мф. 8: 29; 2 Петр. 2: 4; Иуд. 6). Знаю Тебя, что Ты Святый Божий!

Демон называет Христа назарянином, намереваясь вызвать к Нему недоверие, так как жители города Назарета были презираемы в обществе (ср. Ин. 1: 46). Земля не узнала своего Царя, пришедшего в образе одного из ее чад; но о Нем возвестило Небо (Лк. 2: 11; 3: 22; Мф. 3: 17), а теперь свидетельствует ад, поскольку и дьяволы веруют и трепещут.

Какая же причина побудила злой дух к такому свидетельству? Странно, что без всякого принуждения он провозглашает миру о присутствии Святого Божия; не вправе ли мы ожидать, что он скорее станет отрицать или стараться омрачить Его славу? Ввиду того, что Господь Сам оскорбился этим свидетельством и заградил уста глашатая, нельзя сказать, чтобы это было невольное исповедание истины, насильственно исторгнутое высшим могуществом Христа. Итак, остается, следуя блаж. Феофилакту Болгарскому [61], принять это за вопль низкого раболепного страха, притворно и льстиво намеревающегося отвратить от себя суд, неминуемо приближающийся с пришествием Христа. Или же, подобно св. Иерониму, нужно считать этот возглас рабским воплем невольника, воображению которого при неожиданной встрече со своим хорошо известным ему властелином, чудятся истязания и муки, и он старается как-нибудь укротить его гнев. Возможно также, что в этом заявлении таился скрытый умысел унизить Его и помешать дальнейшему служению: поскольку свидетельство было произнесено духом лжи, позднее могли сказать, что Иисусу верили только сумасшедшие [62]. Враги только и ждали, чтобы подловить Иисуса на каком-либо противоречии или нарушении закона Моисея (Мк. 3:2). Сам факт, что Христос возбранил демону свидетельствовать, говоря: замолчи и выйди из него, дает некоторое право на предпочтение последнего объяснения. Ангел и апостол имеют право запрещать именем Христа (Иуд.9), но Сын Божий запрещает Своим Собственным.

Христос повелел злому духу замолчать, но дух нечистый только после того, как сотряс человека и закричал громким голосом, вышел из него (ср. Деян. 8:7). На самом деле здесь нет противоречия, как утверждали критики Евангелий: демон подчинился приказанию молчать (ведь он уже ничего более не говорил, что и было ему приказано Господом), в громком крике выразился лишь нечленораздельный вопль ярости и отчаяния. Бес не причинил человеку продолжительных мук; он сотворил зло, какое только мог, ибо и в Евангелии от Луки сказано, что дух поверг его посреди синагоги, а с этим фактически согласно повествование другого евангелиста, что дух сотряс его. Подобные примеры находим у Марка (9: 20), Луки (9: 42). Явления такого рода повторяются достаточно часто: сатана усиливает искушения и нападки против тех, кто начинает подвиг своего освобождения от его тирании.

Евангелист Марк не упускает удобного случая описать изумление, которое охватывало свидетелей чудес Христа (ср. 5: 20; 6: 51; 7: 37; 10: 26). Здесь он это выражает с наибольшей силой: и все ужаснулись, так что друг друга спрашивали: что это? что это за новое учение, что Он и духам нечистым повелевает со властью и они повинуются Ему? При исцелении бесноватого в капернаумской синагоге очевидцев поразил не столько факт исцеления, сколько тот способ, которым он совершился. Подобные исцеления, по-видимому, совершались у иудеев, но они находились в зависимости от чтения священных изречений, вызываний духов, заклинаний и чар. Заклинания были различны для каждой болезни: одни были действительны против бешеных собак, другие – против слепоты и т.д. Евреи верили в порчу, колдовство, предсказания. От членов синедриона даже требовались астрологические познания, посвященность в тайны магии и предсказания будущего. Самые благочестивые раввины занимались изгнанием бесов, и некоторые из них получили широкую известность. Прежде чем произнести заклинание, раввин лил на голову больных священный елей. По свидетельству Иосифа Флавия [63] («Иудейские древности»), существовала целая волшебная книга молитв и заклинаний, легенда приписывает ее самом Соломону. Одним из мощнейших талисманов считался священный корень «баарас», против прикосновения которого не мог устоять демон. [64] Иисус же не призывает на помощь постороннюю силу, Он повелевает, и нечистый дух удаляется, побежденный Его властью.

Бесноватые, исцеленные Иисусом, демоны и глава их – сатана, роль которого существенна в истории Христа, были предметом бесконечных критических пререканий. События, в которых особую роль играет дьявол, неособенно поражают современных философов, они считают суеверием веру в существование демонов, а одержимых ими – больными. А так как Иисус признавал существование демонов и изгонял их из людей, то новейшие критики не постыдились обвинить Иисуса в том, что Он, якобы, разделял суеверия Своего времени и Своих соотечественников. «Он думал, - говорят они,- то изгонял бесов, которыми, по Его мнению, были одержимы сумасшедшие, а на самом деле – всего лишь усмирял душевнобольных». Отрицать демонов – значит отрицать сверхчеловеческое проявление зла, не признавать вселение их в человека – значит не признавать порабощающего нас искусителя, отвергать исцеление существ, одержимых лукавым – значит не признавать Божественного свойства Христа.

5. Исцеление тещи Симона и множества бесноватых и больных

Это чудо у евангелистов Марка и Луки находится в непосредственной связи с предыдущим. Марк повествует: выйдя вскоре из синагоги, пришли в дом Симона и Андрея. У Луки сказано только: в дом Симона. Возможно, что необыкновенно эмоциональный и энергичный Петр несколько отодвигал на задний план брата, несмотря на то, что тот имел по праву старшинства рождения естественные преимущества и, без сомнения, также и духовные, поскольку, будучи первозванным, именно он привел брата к Иисусу. В Евангелии от Иоанна (1: 44) говорится, что Петр и Андрей были родом из Вифсаиды, однако здесь нет противоречия с настоящим рассказом. В те времена существовали две Вифсаиды ( в переводе – «рыбачий городок»), одна – на северо-восточной стороне Геннисаретского озера, обозначенная на картах как «Заиорданская», другая, «Галилейская», на северо-западной, неподалеку от Капернаума.

Господь вошел в этот дом в сию субботу вероятно для того, чтобы вкусить хлеба. Придя в дом Петра, Он увидел его тещу, лежащую в горячке. Евангелист Лука уточняет, что она была одержима сильной горячкою. Поскольку он являлся врачом, то, по всей вероятности, употребил в данном случае этот термин не для определения степени ее болезни, а для обозначения разновидности недуга. У медиков того времени было принято делать различие между сильными горячками, соответствующими современному тифу, и слабыми, которыми могли назвать простое недомогание (подобно тому, как французские врачи, говоря об эпилепсии, различают le grand mal и le petit mal). Также только св. Лука упоминает о предстательстве некоторых за больную: и просили Его о ней. Ему же мы обязаны замечательным выражением: Он запретил горячке, так же, как Он запретил ветру (8: 24). Таким образом, болезнь представляется здесь враждебной силой.

Лишь один евангелист Матфей упоминает, что Он коснулся руки ее. (ср. Дан. 10: 16; Откр. 1: 17; Лк. 7: 14; 8: 54). От этого живительного прикосновения здоровье и сила проникли в ее истощенный организм; горячка тотчас оставила ее. Примечательно, что ее исцеление произошло так быстро, что она встала и служила им (ср. Ин. 4: 52), заботясь обо всем необходимом для угощения присутствующих. Нет ни намека на слабость и изнуренность, обычно сопровождающих процесс медленного выздоровления. Вот ярчайший пример того, что многие возвращенные Господом к духовному и телесному здравию стремились употреблять свои силы на служение Христу и своим ближним.

Утренние события взволновали весь город. Молва о чудесном выздоровлении тещи Симона, последовавшем вскоре за исцелением бесноватого в синагоге, распространилась столь быстро, что когда настал вечер или, по уточнению Марка, когда заходило солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых (Мк. 1: 32), и Он изгнал духов словом, и исцелил всех больных (Мф. 8: 16). Больные были принесены к дверям дома Симона Петра только на закате. Это обстоятельство, тщательно отмеченное всеми тремя евангелистами, толковалось двояко. Некоторые толкователи полагают, что родственники выжидали, когда сойдет полуденный жар, наступит вечерняя прохлада – более удобная пора для перенесения больных; другие же объясняют, что, поскольку это был день субботний, люди боялись нарушить священное отдохновение, принимаясь за труд до солнечного заката или до истечения дня.

Да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни. (Мф. 8: 17) Уместность приведенной здесь евангелистом Матфеем цитаты из книги пророка Исаии (53: 4) представляет значительные трудности для объяснения, и всегда вызывала горячие споры среди толкователей Евангелий, являясь своеобразным камнем преткновения. Некоторые таким образом понимали это «да сбудется»: якобы евангелист в приведенных словах не имеет в виду никакого пророчества о искупительном делании Христа, а признает в них указание на Него, только как на будущего Избавителя мира от зла, т.е. Христос не несет тяжкого бремени, а лишь устраняет его. Нам видится, что вовсе не такой смысл заключается в подлинных словах пророка Исаии: его «взял» не значит просто «устранил»; а его «понес» не то же, что «снял»[65]. Возможно, затруднение произошло из-за трудностей перевода с древнееврейского, однако более всего оно заключается не в переводе, а в применении этого места к обстоятельствам, только что изложенным. У евангелиста Матфея цитата следует непосредственно за рассказом об исцелении бесноватых и больных, совершенных Христом, следовательно, непосредственно к ним относится. В каком смысле нужно понимать, что, исцеляя больных, Христос взял на Себя наши немощи и болезни? Страдал ли Он Сам и болел, или же только вид человеческого страдания вызывал в Нем Его Собственное страдание? Или же пророчество приведено евангелистом в том смысле, что на исцеления тратилась Его собственная сила, и Он страдал от утомления после трудного дня? Многие толкователи утвердительно отвечали на эти вопросы. Попробуем разобраться. Нет сомнения, что согласно чисто библейскому понятию, Христос был очищение, лекарство, умилостивительная жертва, в смерти и страданиях Своих Он Сам понес бремя мук и скорбей, от которых другие Им были избавлены. Но разве мы можем говорить о Нем, то же самое, имея в виду Его деяния во время общественного служения, когда Он подвизался в делах благотворительности? В них Он по преимуществу отгонял болезни и скорби, а не принимал на Себя их тяжкое бремя. Объяснение, касающееся Его усталости после этого бесконечного дня и трудов, не кончившихся и длившихся даже вечером, маловероятно, так как вряд ли евангелист намеревался придать такую важность необычным или продолжительным трудам именно этого дня. В таком случае он ссылался бы на пророчество Исаии, повествуя и о других исцелениях, совершенных Господом. Не только один этот день, хотя бы и особенно изнурительный, но все дни Его земной жизни были для Него утомительны и трудны. Закон всякой истинной помощи таков, что если ты хочешь облегчить бремя, то должен сам преклониться и поднять его: Носите тяготы друг друга и тем самым исполните закон Христов (Гал. 6:2). Если хочешь уменьшить скорбь, то должен ей сочувствовать, о чем мы свидетельствуем всякий раз, испытывая сострадание. Закон этот наилучшим образом был исполнен Им, на Чью помощь возлагаются все надежды. Не только в том, что Он был Целителем немощей, исполнились пророчества, еще более они оправдались всем земным путем, приведшим Его в соприкосновение с бесконечно разнообразными лишениями и скорбями, с дисгармонией во внешней жизни, с противоречиями и неустроенностью в человеческом бытии. Все это, как реальное следствие греха, ежеминутно представлявшееся Его взорам в своем истинном виде, отзывалось живой скорбью в святой душе Господа. Евангелист Матфей цитирует слова пророка Исаии по отношению к одному трудовому дню земной жизни Господа, но мы только тогда постигаем всю их силу и значимость, когда сознаем, что они относятся ко всем другим Его дням и всем другим видам Его служения, ради которого Он пришел в мир. Он понес немощи, неся бремя смертной страдальческой жизни, дабы привести их к концу и победоносно низложить смерть. В данном случае слова евангелиста есть вывод и обобщение того, что сказано было им раньше и будет сказано в дальнейшем. Если евангелист, что вероятно, был очевидцем дел Христа, то этот вечер, в связи с последующею деятельностью и страданиями Спасителя, напомнил ему слова пророка Исаии. Смысл употребления этой цитаты заключается в том, чтобы показать, что если Христос исцелял болезни, то это значило, что Он брал на Себя ответственность пред Богом, делал людей невиновными и, следовательно, не подлежащими болезням и немощам, перенося вину народа на Себя и, таким образом, подвергая Себя ее последствиям. В данном стихе у евангелиста Матфея этого пока не видно, не вполне ясно. Тут изображается, можно сказать, только начало болезней Мессии, которые должны завершиться буквальным исполнением пророчества – в Его страданиях и Крестной смерти[66].

Господь по Вознесении на Небо подкреплял слова Своих апостолов последующими знамениями (Мк. 16: 20); так же Он поступал во дни Своей земной жизни для утверждения Своего слова. Едва кончилась Его Нагорная проповедь, торжественно возвещающая заповеди нравственности, как последовали многие чудеса, Им совершенные, в том числе и исцеление прокаженного. Таким образом, Он скреплял Своей печатью все то, чему учил, и доказывал Свое право говорить языком Наставника, власть имеющего (Мф. 7: 29).

Когда же сошел Он с горы, за ним последовало множество народа (Мф. 8: 1). По толкованию свт. Иоанна Златоуста, теперь за Христом следовали не книжники и фарисеи, а только те, кто прилепился к Нему по истинному расположению сердца. И вот подошел прокаженный, и, кланяясь Ему […]. Евангелист Лука уточняет, что прокаженный подошел к Иисусу не в момент Его схождения с горы, а когда Иисус был в одном городе. Поэтому многие толкователи Евангелий сходятся во мнении, что дело обстояло следующим образом: Иисус, закончив Нагорную Проповедь, посетил некий город по пути в Капернаум, где и подошел к Нему прокаженный, очевидно, следовавший за Ним и выжидающий удобного момента, чтобы приблизиться, не стараясь протиснуться сквозь множество народа. По выражению евангелиста Луки, он был весь в проказе.

Для правильного понимания этого чуда нужно сказать несколько слов о проказе вообще и о значении нечистоты, приписываемой ей левитским законом. Здесь неуместно подробно говорить о медицинских особенностях различных видов проказы, какова, например, «белая», чрезвычайно распространенная среди евреев, или «слоновая», гораздо более страшная (ею, как полагают, был посещен Иов), которая названа так из-за невероятной опухоли ног прокаженных, достигавших толщины слоновьих. Следует указать только на ошибочное, по нашему мнению, понимание, общее для многих толкователей, которые видят в левитском законе лишь свод полицейских или гигиенических правил, вовсе теряя из виду главную цель предписаний – пробудить в людях осознание своего удаления от Бога, греховной скверны, присущей им от самого рождения, необходимости признания своей нечистоты, а затем – стремления очиститься и с Ним воссоединиться. В древности проказа считалась неизлечимой. Прокаженные были тщательно удалены от сообщества для того, чтобы предохранить других от заразы; предписывалось, чтобы разодранная одежда, обнаженная голова, закрытый подбородок и крик: нечист! нечист! (Лев. 13: 45), служили предостережением для всех, дабы нечаянно коснувшись или слишком близко подойдя к больному, самим не подвергнуться проказе. Некоторые ученые и историки считают ее не настолько заразной, мы также склонны придерживаться этого мнения. Уединение, к которому был приговорен прокаженный, не имело ничего общего с лишением свободы, он имел право входить в синагоги городов, не обнесенных стенами (правда там его ставили за решетку, отделяющую его от остального собрания, он должен был войти первым и выйти последним). Священники-левиты тщательно осматривали прокаженных, но нет ни одного упоминания о том, что кто-либо из них заразился. Все сведения, находящиеся в ветхозаветном Писании и в других иудейских книгах, подтверждают, что здесь должно видеть нечто иное, чем простые санитарные правила. В тех местностях, где закон пророка Моисея не соблюдался, подобное удаление прокаженных от людей не происходило. Нееман был прокаженным, однако служил начальником у сирийского царя (4 Цар. 5: 1), Гиезий, хотя и был болен, разговаривал с богоотступным царем израильским (4 Цар. 8: 4-5).

Все дело в том, что предписания, касающиеся проказы, имеют другое, более глубокое значение, на которое следует обратить внимание. Всё, касающееся смерти – траур (Лев. 21: 1; Иез. 44: 25), гробницы (Лк. 11: 44; Мф. 23: 27), труп, кости покойника (Иез. 39: 12-15; 4 Цар. 23: 20) – считалось нечистым и требовало обрядового очищения, поскольку было следствием и знамением греха. По тому же принципу и всякую болезнь можно отнести к признакам нечистоты, ибо болезнь и есть начало смерти, отражение на теле душевного греха. Милосердно щадя человека и не простирая законную строгость до крайних пределов, Бог избрал только болезнь, как воочию видимое повреждение природы, чтобы засвидетельствовать через нее, что зло не от Него происходит и с Ним несовместимо.

Установлением Своих законов Господь хотел пробудить в людях осознание привившейся к ним нечистоты, превозмочь и изгнать которую мог только Сам Пречистый, и это свершилось через принятие Им нашей плоти. Все приведенные предписания книги Левит, касающиеся проказы, свидетельствуют, что она была избрана Богом из целого полчища недугов и немощей, разрушительно действовавших на телесную оболочку человека. Господь Сам свидетельствует, что истинный корень зла, причина всех болезней есть грех, однако не от Него происшедший и в глазах Его мерзостный; что и эта смертоносная болезнь есть явное проявление и непосредственное следствие греха, предтеча смерти, которая вратами непокорности Богу проникла и обрушилась на существа, сотворенные для бессмертия. Проказа, как известно, поражает не только тело, но внедряется в кровь и мозг костей. В этом отношении на проказу похожа сердечная нечистота, которая гнездится в глубине души, не оставляя здоровым ни одного сердечного движения, оскверняет самые добрые дела наши. Благодать Христова очищает внутреннюю духовную скверну, делает сердце чистым. И очищенная таким образом душа входит в близкое общение с Богом и со святыми обитателями Горнего мира, подобно тому, как очистившийся от проказы допускаем был к святилищу, в котором принималась от него известная жертва, и к общению с людьми, от которых удаляла его проказа. Вместе с очищением к страдавшему возвращалось доброе расположение духа, которого он лишен был во время болезни. Также и к очищенному от проказы греховной возвращается радость спасения, чуждая непримирившимся с Богом грешникам. «Несть радоваться нечестивому».

Как и следовало ожидать, болезнь, с помощью которой преподавался человеку этот урок, была по-настоящему страшна. Проказа подобна живой смерти: происходила порча всех жизненных соков, яд и отрава проникали и постепенно разрушали все тело, так что член за членом заражался, гнил и отпадал. Прокаженные бродили в окрестностях городов, не зная, где найти себе пристанище, кожа их вся была покрыта чешуей, бела как снег, уши и нос красные, все в гнойных язвах; неподвижные, стеклянные глаза страшно воспалены, суставы пальцев практически отделены друг от друга. При жизни каждый прокаженный должен был вести себя, как умерший, и всем следовало обращаться с ним так же. Аарон верно выражает наружный вид прокаженного, представляющийся глазам наблюдателя, когда заступаясь за Мариам, просит Моисея: Не попусти, чтобы она была, как мертворожденный младенец, у которого, когда он выходит из чрева матери своей, истлела уже половина тела (Числ. 12: 12). Проказа не поддавалась искусству врачевания, хотя о случаях выздоровления, весьма редких, явствует из книги Левит. Но болезнь оставляла человека не потому, что покорялась целителю, а единственно по благости и милосердию Божию. Чувство беспомощности человека перед страшным недугом явно слышится в речи Иорама, царя израильского, когда Нееман был послан к нему для исцеления: Разве я Бог, чтобы умерщвлять и оживлять, что он посылает ко мне, чтобы я снял с человека проказу его? (4 Цар. 5:7). Несмотря на то, что прокаженные напоминали заживо разлагающийся труп, умирали от нее нескоро, жизнь, полная страданий, длилась довольно долго. Не образ ли это вечных адских мучений? О, если бы каждый грешник также тяготился своими грехами, как прокаженный своей болезнью, если бы также пламенно желал очиститься от греховных скверн!

На прокаженного, носившего столь страшные и видимые признаки душевного греха смотрели как на грешника, исполнившего меру беззаконий. Сам он являл личину смерти и на теле носил видимые ее знаки: разодранные одежды олицетворяли плач по нему самому, как по умершему; бритая голова и закрытый подбородок – признаки осквернившегося через прикосновение к мертвецу (Числ. 6:9; Иез. 24: 17). В случае выздоровления прокаженного были употребляемы точно те же средства очищения, какие требовались для очищения осквернившихся мертвым телом – кедровое дерево, нить из червленой шерсти и иссоп[67]. (ср. Числ. 19:6, 13, 18; Лев 14: 4-7). Давид восклицает: окропи меня иссопом, и буду чист (Пс. 50:9), потому что видит повреждение из-за смертного греха собственной души, и имеет нужду в окроплении, дабы через то быть восстановленным перед Богом из глубины своего страшного отпадения от Него. Проказа, знамение греха, приближающего к смерти разрушительной силы, влекла за собой совершенное отлучение от стана или от града Божия. Ведь Вседержитель не есть Бог мертвых, но Бог живых. Он не имеет ничего общего со смертью, ибо смерть есть спутница греха. А прокаженный был, как мертвец, и, следовательно, не мог оставаться в стане (Лев. 13: 46; Числ. 5: 2-4) и был удаляем из города (4 Цараа. 7: 3).

Закон этот соблюдался со строгостью (исключения не было допущено даже для сестры пророка Моисея (Числ. 12: 14-15) и для царей (2 Пар. 26: 21; 4 Цар. 15: 5), являясь прообразом того, что все без исключения, пребывающие в греховной смерти, будут отлучены от Царства Божия, и не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи (Откр. 21: 27).

Конечно, нельзя делать вывод, что прокаженный был грешен более чем другие люди. Проказа, будучи символом греха, часто насылалась за разрушение Божественных уставов. Это подтверждается примерами Мариам, Гиезия, Озы (2 Цар. 6:8). Пророк Моисей говори народу: остерегайся язвы проказы (Втор.. 24: 8); это не напоминание о тщательном соблюдении законов о проказе, а предостережение, чтобы неисполением их не навлечь на себя посещения Божия посредством этой язвы. Сами иудеи называли ее «бичом» и видели в ней «перст Божий». По их мнению, она поражала сначала дом человека, потом, если он не исправлялся, его одежду, а наконец, если он упорствовал во грехе, его самого. Равным образом иудеи верили, что истинное раскаяние было единственным средством избавления от проказы.

Обращаемся теперь к началу исцеления, описанного в Евангелиях: И вот подошел прокаженный, и кланяясь Ему, сказал[…] Поклонение означало глубокое уважение, но отнюдь не предполагало признания Божественного характера Того, Кому оно воздавалось. Просьба этого несчастного человека к Господу выражается замечательными словами – это язык простой и смиренной веры, которая готова к любому исходу, каков бы он ни был, и, изъявив свое желание: Господи! если хочешь, можешь меня очистить, она терпеливо ожидала решения. Ориген так объясняет просьбу: «Господи! Через Тебя все делается; ибо если Ты захочешь, то будешь иметь возможность меня очистить. Твоя воля есть дело, и всё Твоей воле повинуется. Ты и прежде Неемана сириянина очистил от проказы; и если только захочешь, можешь и меня очистить». Здесь вовсе нет признаков неверия того просителя, который говорил: если что можешь, сжалься над нами и помоги нам (Мк. 9: 22). И Иисус, умилосердившись над ним, простер руку, прикоснулся к нему, укрепляя и ободряя его веру, отвечал теми же словами, какими была выражена просьба: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы.

Это прикосновение Христа к нечистому особенно важно, ибо в силу закона оно влекло за собой обрядовое осквернение. Гностики в этом несоблюдении Господом закона видели подтверждение своего учения о том, что закон этот исходил не от Всеблагого Бога, а от злого начала. Тертуллиан справедливо отвечал на эти измышления, что смысл запрета состоит в том, чтобы не оскверниться участием во грехах других людей, ссылаясь при этом на апостола Павла, который заменял обрядовый смысл запрещения на нравственный и восклицал: выйдите из среды их и отделитесь, не прикасайтесь к нечистому (2 Кор. 6: 17). И пророк Елисей не вышел к прокаженному Нееману, соблюдая закон. Все эти запреты распространялись лишь на грешных людей. Он же, Пречистый, был абсолютно безгрешен, и никакое прикосновение к кому бы то ни было не могло осквернить Его, поскольку Он был свободен от скверны и заразы. Напротив, Иисус очистил того, кого коснулся, и в нем здравие победило недуг, чистота – скверну, жизнь одолела смерть. По выражению свт. Иоанна Златоуста, Христос доказывает этим, что «исцеляет не как раб, а как Господь – прикасается».

И говорит ему Иисус: смотри, никому не сказывай (ср. Мф. 12: 16; Мк. 5: 43). Если запрещение произошло не из-за внутреннего нравственного состояния этого человека, то можно предположить другую причину, более вероятную - Его служение не должно было затрудняться неблаговременным стечением толпы, ожидающей от Него мирских благ или чудесных знамений. Возможно, Иисус не хотел преждевременно вооружать против Себя врагов молвой о Своих великих делах (Ин. 11: 46-47). Экзегеты не без основания полагают, что молчать исцеленный должен был до тех пор, пока не исполнит приказания пойти показаться священнику и принести жертву за очищение свое, как повелел Моисей, во свидетельство им. Ему надлежало молчать, дабы молва об этом событии не опередила его, и иерусалимские священники из зависти или из желания умалить дело Иисуса, не стали бы отрицать, что исцеленный вообще когда-либо страдал проказой (или же только теперь, а не ранее, от нее очистился). Таким образом, замечание евангелиста Марка: Он тотчас отослал его, объясняется тем, что Господь не дозволил ему медлить и потребовал скорейшего исполнения приказания.

Во свидетельство им, т.е. Сын Божий желал издали показать членам синедриона, что Тот, Кому они угрожали смертью за богохульство, продолжает творить Свое дело, и что Дух Божий с Ним и на Нем. К тому же такое намерение Господа должно было подтвердить в глазах левитов, что Он чтит закон Моисея, признает и поддерживает жертвоприношения, ибо еще не совершилось заклание Пречистой Жертвы, которую предвосхищали жертвы ветхозаветные. По уставу левитов (14: 3), явление исцелившегося к священникам было нужно для того, чтобы они засвидетельствовали исцеление больного. Далее следовал процесс очищения. Исцелившийся должен был принести три жертвы: покаяния, виновности и всесожжения. Бедняки приносили птиц, богатые – овец. Церемония эта совершалась в одном из залов храма, в северному углу двора женщин. Прокаженного подводили к вратам, за которые он не имел право заступить, он вытягивал по направлению ко двору мужчин сперва голову, затем руку, затем ногу, священник окроплял кровью ушные мочки и большие пальцы на руке и ноги, другой мазал его маслом. После этого прокаженный считался очищенным. По исполнении всех этих обрядов, объявив его чистым, левиты восстанавливали его во всех правах и преимуществах, церковных и гражданских.

Касательно того, что прокаженный нарушил приказание хранить молчание и, вышедши начал провозглашать и рассказывать о происшедшем (Мк. 1: 45), мы будем говорить позже, при рассмотрении чудесного исцеления Иисусом двух слепых. Ничто не могло сдержать радостного восторга прокаженного, он пошел, всюду рассказывая о том, что произошло. В результате Господь не мог больше показаться в городе, и вынужден был скрываться в пустыне, вдали от обитаемых мест. В уединении Он находил покой и предавался молитве.

Если опираться только лишь на повествование евангелиста Луки, невозможно было бы определить, где совершилось это чудо, однако от св. Матфея мы узнаем, что Иисус прибыл в свой город (Капернаум, как можно с верностью заключить, если бы даже Марк (2:1) и не назвал имени этого города). Вифлеем был местом рождения Христа, Назарет – местом Его воспитания, а Капернаум, после изгнания Его жителями Назарета из их города (Лк. 4: 29-31), - местом Его обычного пребывания. На это ранее указывает и Матфей (4: 13): Христос оставил Назарет и поселился в Капернауме приморском.

В один день, когда Он учил, и сидели тут фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и из Иерусалима, и сила Господня являлась в исцелении больных. Вряд ли можно предположить, что это было дружеское собрание, тем не менее, слушатели и зрители составляли столь большую толпу, что невозможно было войти в сам дом: уже и у дверей не было места; а пришедшие позднее не имели возможности обыкновенным путем приблизиться к Господу (ср. Мф. 12: 46-47). И вот принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. Расслабленные похожи на разбитых параличом. Эта болезнь состоит в потере чувствительности или прекращении движения в какой-либо части тела.

Евангелист Марк упоминает, что его несли четверо, следовательно, больной был взрослым человеком. Он же, а также св. Лука, уточняют, каким особенным способом доставили расслабленного в целительный круг, живым центром которого был Господь. Не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Они сначала взобрались на кровлю (это было не очень трудно, так как обыкновенно снаружи дома находилась открытая лестница для подъема наверх) [68]. Некоторые толкователи понимают так, что носильщики спустили больного через решетку или западню, устроенную на кровле (4 Цар. 1:2), или же только расширили это отверстие настолько, насколько это было необходимо для спуска больного вместе с постелью. Другие полагали, что Иисус поместился на открытом внутреннем дворе, а несущие расслабленного пробрались к Нему через черепичную кровлю, сломав перила (Втор.22: 8), которыми из предосторожности она огораживалась, и, сняв полотняный покров, растянутый над двором, спустили свою ношу прямо к Его ногам. Но эти предположения ни на чем не основаны. Из слов евангелиста Марка можно заключить, что они действительно сняли часть домового крова и, таким образом, спустили к ногам Иисуса постель, на которой лежал расслабленный. Это покажется менее странным, если предположить, что местом чудотворения был верхний покой или горница. Это помещение самое отдаленное (4 Цар. 4: 10; Деян. 9: 37) и часто самое просторное, занимавшее всю площадь дома, часто использовалось для многочисленных собраний (Деян. 1: 13; 20: 8). Так или иначе, люди, принесшие больного, приложили немалые усилия, поскольку им пришлось разбирать и прокапывать кровлю.

Всегда радостно встречающий людей, с верой к Нему притекающих, и отвергающий лишь неверие, которое их от Него удаляет, Господь наш нисколько не оскорбился, что беседу Его прервали таким образом, скорее, ободрил Своим благосклонным взором смелость поступка принесших расслабленного. И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои. С такими же ласковыми словами Он обращался к другой скорбящей душе: Дерзай, дщерь (Мф. 9: 22). Из одного лишь рассказа евангелиста Матфея трудно понять, в чем заключалась особенность веры этих людей, чем она превосходила веру многих других, приходивших к Нему со своими больными, однако Марк и Лука добавляют некоторые разъясняющие подробности. Благодаря этому мы узнаем, что вера превозмогла все препятствия, не поколебалась ни перед какими трудностями. Слова «вера их» не относилась, как предполагал св. Иероним, только к носильщикам, которые, безусловно, заслуживали должной похвалы, но сам расслабленный непременно одобрял всё ими сделанное, иначе труд их был бы напрасен. Свт. Иоанн Златоуст с уверенностью утверждает, что в данном случае действовала совместная вера больного и его помощников, и ее Господь видел, одобрил и наградил.

В последующих словах и действиях Иисуса мы имеем прекрасный пример того, как Податель всех благ дарует нам их прежде, чем мы просим, и часто дар Его превосходит наши чаяния. Этот бедный проситель лишь безмолвно приблизился ко Господу, и всё, о чем осмеливались молить он и друзья, его принесшие, заключалось в надежде на исцеление от недуга. В глубине своей души несчастный чувствовал истинную причину своих страданий – грех; может быть, видел в своей болезни кару за какое-либо особенное прегрешение, испытывая нестерпимые угрызения совести. Дерзай, чадо, прощаются тебе грехи: вот слова, обращенные к тому, на ком лежало бремя его телесного недуга, вызванное, вероятно, явным сокрушением кающегося сердца. В иных примерах отпущение грехов следует за исцелением: такое прощение досталось на долю благодарного самарянина (Лк. 17: 19), на долю больного, которого Господь сначала исцелил, а только потом предостерег не грешить более (Ин. 5: 14). Здесь же отпущение грехов предшествует исцелению, и нетрудно усмотреть причину. Сам страдалец так глубоко был убежден, что его недуг тесно связан с его греховностью, что едва ли была бы для него понятна причина телесного обновления, едва ли бы он прочувствовал оказанную ему милость, если бы не была облегчена его совесть. Может статься, он не был способен принять благодеяние, пока слово мира не коснулось его духа. В послании апостола Иакова (5: 14-15) также представляется внутренняя связь между выздоровлением больного и отпущением грехов. Те, кто не мог так явно, как этот расслабленный, осознать нравственную причину своих страданий, были прощаемы после своего исцеления, и уже благодарность за телесное выздоровление делала их более способными принять высший дар.

В данном случае слова Господа, разрешающие от греха, не выражают простого желания, чтобы так было, но сообщают о свершившемся факте – грехи человека уже были прощены. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? (Ср. Лк. 7: 49). Кто может прощать грехи кроме одного Бога? Возмутившиеся против слов Христа имели правильное понятие об отпущении грехов, признавая, что это есть исключительно Божеское право. Как должнику может прощать долг только один заимодавец, так грешнику может прощать только Тот, против Кого он согрешает, т.е. Бог. Здесь необходимо остановиться на смысле слова «богохульство» [69], достаточно часто употребляемом в библейских текстах. Монотеистическая религия иудеев соединяла с этим словом не только оскорбление имени Божия, но и всякое посягательство твари на честь, по праву принадлежащую одному Творцу (Мф. 26: 65; Ин. 10: 36) Если бы изрекший «прощаются тебе грехи твои» был не Единосущным Сыном Божьим, вмещающим всю полноту Отца, то Он действительно произнес бы богохульство. Считая Его только за человека, они были вправе обвинять в этом Иисуса. Грех их состоял не в осуждении, а в добровольной слепоте, не позволившей им распознать в Нем славу Господа, также в их гордости и упорстве, с которыми они, составив наперед свое произвольное понятие о Спасителе, закрывали глаза на все те места в Писании, которые не соответствовали их пониманию о Всевышнем.

Глубокий смысл сокрыт в словах: Иисус тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе […] Поскольку с душой человеческой Он совмещал Дух Божественный, то беспрепятственно мог проникать в невысказанные помышления людей (ср. Ин. 6: 61). Узнав их помыслы, Христос обличил их так же, как при ответе притчами на мысли фарисея, за трапезой которого Он сидел (Лк. 7: 36-40). В данном случае всеведение Христа являлось доказательством Его Божественной сущности, ибо один только Господь видит сердца: Один Он знает сердце всех сынов человеческих (1 Цар. 16: 7; 3 Цар. 8: 39; 2 Пар. 6: 30; Иер. 17: 10; Притч. 15: 11; Деян. 1: 24); и только о Божием Слове может быть сказано, что оно судит помышления и намерения сердечные (Евр. 4: 12)

Для чего помышляете так в сердцах ваших? Этот вопрос был первым обличением собравшихся. Затем следует второе: что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? Или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Господь прямо указывает, что именно они думают о Нем в эту минуту. Легко представить себе приблизительных ход их мыслей: «Всякому предприимчивому вольно ходить по свету и говорить то одному, то другому: прощаются тебе грехи твои. Подобным образом легко прославиться. Но где же доказательство, что Его слово оправдывается и подтверждается Небом, что слово, на земле произнесенное, запечатлено на Небесах? Подобное право, приписываемое Себе этим человеком, ограждает Его от обличения, ибо несостоятельность такого притязания не может быть доказана». Потому Господь Сам представляет более решительное доказательство – произносит слово и показывает силу; при их несостоятельности Иисус мгновенно был бы уличен во лжи и обмане. Но чтобы вы знали, что Сын человеческий имеет власть на земле прощать грехи, - говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель свою и иди в дом свой. То есть Господь предоставляет фарисеям право судить, имеет ли Он власть прощать человеку грехи, в зависимости от того, исполнится ли обетование.

Необходимо обратить особое внимание, что Иисус не спрашивает: что легче, прощать грехи или словом исцелить больного? Ибо нельзя утверждать, что дело прощения легче, чем дело исцеления. Он спрашивает буквально следующее: что легче, сказать ли: «прощаются тебе грехи» или сказать: «встань, возьми постель свою и ходи». Таким образом Господь, совершая то, что доступно глазам человеческим, доказывает Свое право произнести и сделать то, что по своей природе находится вне области видимых доказательств. Можно привести простейший пример, дабы облегчить читателю понимание вышеизложенного. Для человека, равно не знающего ни французского, ни китайского языка, легче было бы заявить о знании последнего. Не потому, что французский легче, но потому, что в одном случае великое множество людей распознали бы его ложь, а в другом едва ли бы нашелся в целой стране один или двое, знающих китайский.

Очень важно обратить внимание на обстоятельство, особо подчеркнутое Господом: Он имеет власть на земле. Власть, безусловно, принадлежит Всевышнему, пребывающему на Небесах, однако Он, в лице Сына Человеческого сошедшего на землю, низвел вместе с Собой ее и в наш грешный мир. Итак, на земле есть только Один, который «рече и бысть». Такое же разделение «на земле и на небе» встречается и в других стихах Нового Завета (Мф. 16: 19; 18: 18). Некоторые толкователи противопоставляют эти две сферы действия Божественной власти, однако это представляется неправомерным, так как Церковь связывает и разрешает по данной, но не присущей ей власти (по точному выражению одного автора «Facit in terris opera coelorum»[70]), лишь во имя и властью своего Небесного Главы. С первого взгляда кажется удивительным, что в данный момент Он именует Себя Сыном Человеческим. Поскольку отпущение грехов есть Божеская принадлежность, то мы могли бы ожидать, что Он теперь назовет Себя Своим более величественным именем. Святые Отцы Церкви в споре с несторианами приводили эти слова в качестве доказательства всецелого общения всех свойств Божеского естества Христа с человеческим. Без сомнения, если бы две природы не были так неразрывно связаны в одном Лице, то не могло бы быть допущено употребление подобного выражения. Между тем, «Сын Человеческий» есть постоянный титул Господа, которым Он любил обозначать Себя, давая понять, что Он ровно настолько Человек, насколько и Бог. Потому здесь проще считать это именование только равнозначным со словом «Мессия», не стараясь выводить отсюда какие-либо догматические заключения. То, что Господь заявлял о Себе в беседах, переданных евангелистом Иоанном: Отец Мой доныне делает, и Я делаю, Я и Отец одно, Отец во Мне и Я в Нем. (5: 17-23; 10: 30-38), - то же скрыто присутствует и в рассматриваемом отрывке.

И вот обетование Его подтверждено и запечатлено последующим знамением. Расслабленный повиновался воззванию: тотчас встал, взял постель (ср. Ин. 5: 8; Деян. 9: 34), вышел перед всеми. Одр, бывший некогда знамением его болезни, делается знамением исцеления; те же, кто незадолго перед сим заслонял и преграждал ему путь, теперь перед ним расступаются, открывая свободный выход из собрания (ср. Мк. 10: 48-49).

Ничего не говорится о том, какое действие это чудо произвело на фарисеев, вероятно, потому, что нельзя было сказать ничего достойного. Но народ, более восприимчивый, изумился (ср. Мф. 12: 23; 15: 31; Мк. 1: 27; 5: 42; 6: 51; 7: 37) и прославил Бога, говоря, никогда ничего такого мы не видали. Зрители дивились чудному делу, перед их глазами совершившемуся, а изумление уступило священному страху, который выразился в прославлении Бога, давшего такую власть человекам. Вряд ли можно предполагать, что люди уверовали и могли передать другим свои чувства священного восторга, но они вероятно почувствовали необыкновенное могущество, присущее Тому, Кто назвал Себя Сыном Человеческим.

8. Исцеление расслабленного при купели Вифезда [71]

После сего был праздник Иудейский, и пришел Иисус в Иерусалим. Евангелист Иоанн не прибавил ни слова о том, в какой именно иудейский праздник оно совершилось. Поскольку этот вопрос имеет отношение ко всей хронологии времени служения Христа, толкование этой главы Евангелия Иоанна дало повод к образованию различных взглядов. Св. Ириней считал этот неизвестный праздник Пасхой, свт. Иоанн Златоуст, блж. Феофилакт, прп. Евфимий [72] – праздником Пурим, другие – Пятидесятницей.

Если предположить, что праздник иудейский, о котором говорится в Евангелии, был действительно Пасха, то значит, что в своем Евангелии Иоанн упоминает о четырех праздниках Пасхи, включая настоящий (2: 13; 6: 4; 5: 1; 13: 1); следовательно, время служения Христа равнялось трем с половиной годам, или «полуседмине годов». На такой период есть указания в пророчестве пророка Даниила: И утвердит завет для многих одна седмина, а в половине седмины прекратится жертва и приношение, и на крыле святилища будет мерзость запустения, и окончательная предопределенная гибель постигнет опустошителя (Дан. 9: 27) [с другой стороны данное пророчество может касаться 3,5 лет правления антихриста «опустошителя», которые должны случиться при самой кончине мира – ред. golden-ship] C другой стороны, если евангелист Иоанн подразумевал бы один из больших еврейских праздников, таких как Пасха, Пятидесятница, праздник Кущей [73], то он, вероятнее всего, назвал бы его, как он делал это неоднократно в своем повествовании (2: 13, 23; 6: 4; 11: 55; 12: 1; 13: 1; 7: 2). Кроме того, если предположение св. Иринея верно, то получается, что за время Своего служения Иисус полтора года не бывал в Иерусалиме, что допустить невозможно [74]. Скорее всего, Иисус шел на праздник Пурим, и это подтверждается рассказами других евангелистов, в которых говорится, что после возвращения Господа в Галилею из Иерусалима ученики растирали колосья руками, что предполагает близость Пасхи, т.е. месяца Нисана, как и утверждает прямо Иоанн: Приближалась же Пасха, праздник Иудейский (6: 4). [75].

Иудейский Пурим – это праздник Жребия, установлен, дабы увековечить воспоминание об избавлении Эсфирью иудеев от владычества персов. Накануне полагался строгий пост, который должны были соблюдать даже дети. Ночью иудеи собирались в синагогах и, с появлением звезд, при свете лампад, читали священный свиток книги Эсфирь. Затем возвращались домой, и последующий день был посвящен играм, забавам и различным увеселениям. Раздавалась милостыня, чтобы и бедные могли принять участие в празднике. Однако часто допускаемые излишества бесчестили торжество, часто заканчивающееся вакханалией. Некоторые писатели видели в этом причину того, почему Господь не мог быть в это время в Иерусалиме. Однако не следует забывать, что эти бесчинства не отнимали у праздника его религиозный смысл и характер, священный для израильтян. Для них он был настоящим, народным, и напоминал о величайшем событии, когда милость Божия обильно излилась на Его народ. Так почему же Иисус, друг всех бедных, не мог посетить в эти дни город и разделить с ним радость и торжество?

Мы уделяли достаточно времени и места этому сложному вопросу, теперь оставим его ученым и толкователям Священного Писания. Каков бы не был праздник, на который шел Иисус, неизменно одно – по пути Он посетил купель в Вифезде, и совершил одно из Своих чудесных исцелений. Пришел Иисус в Иерусалим, один, без учеников, которые в это время, по-видимому, вернулись к своим прежним занятиям. Однако, можно предположить, что апостол Иоанн, у которого была возможность прибыть с Господом в Иерусалим, не оставил своего любимого Учителя и на этот раз. Иначе как же он мог с такой достоверностью передать речь Христа, сказанную по поводу исцеления расслабленного?

Есть же в Иерусалиме, у Овечьих ворот, купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых входов. Она представляла собой нечто вроде лечебницы, которая днем служила страждущим убежищем от ветра, солнца и дождя. В крытых ходах Вифезды лежало множество убогих, хромых, слепых, иссохших. Воде этой купальни приписывалась сверхъестественная сила, которая время от времени волновала воду, и тот, кто первым входил в нее, выздоравливал. Трудно с точностью определить место расположения купальни, т.к. она не упоминается никем из иудейских историков. В продолжение нескольких столетий за древнюю Вифезду принимали широкий ров у ворот, ныне называемых воротами св. Стефана. Правда чрезвычайная (75-ти футовая) его глубина приводила многих в недоумение. Скорее всего, ров этот является остатками укреплений, защищавших цитадель с северной стороны. Некоторые отождествляли купальню с прудом Соломона, в котором омывались жертвы перед принесением их в храм на алтарь всесожжения. Есть также мнение, что истинной Вифездой должно считать верхний источник Силоам, называемый ныне источником Пресвятой Девы, или источником Марии. По предположению Анри Дидона купальня находилась в нескольких метрах к северо-западу от нынешней церкви Св. Анны, что предваряется раскопками, которые открыли на восьмиметровой глубине купель, заваленную мусором. Так или иначе, во времена написания Иоанном своего Евангелия, Овчая [76] купальня еще существовала, т.е. он говорил о ее существовании в настоящем времени.

В них (ходах) лежало великое множество больных, слепых, хромых, изсохших, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил в нее по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью. Последние слова третьего стиха – ожидавших движения воды, равно как и подлинность всего четвертого стиха, всегда были камнем преткновения для толкователей. Его нет в подлинных греческих и латинских списках, а равно и в древнейших переводах. В других манускриптах, в которых он все же присутствует, наличествуют знаки сомнения (obelus astericus), кроме того, сами списки принадлежат в основном к более поздней рецензии, которые появились впервые, вероятно, в Александрии. Вследствие этого подверглись сомнению и последние слова предшествующего стиха, правда, не в такой степени (экзегеты согласны в том, что третий стих необходим для понимания и целостности повествования). Несмотря на это, вставка третьего и четвертого стиха была принята, она относится ко времени Тертуллиана, которому очень нравилась мысль, что явление и действие Ангела купели здесь служит прообразом будущего крещения. Несколько позднее св. Амвросий [77] увидел также в этом пророчество о сошествии Святого Духа на воды крещения, через то освещаемые для таинственного омовения грехов. Купель, в которой исцелялся только один счастливец, и притом не чаще одного раза в год, служила символом слабого действия ветхозаветной благодати, доступной для немногих и не во всякое время. Вот что говорит свт. Иоанн Златоуст в своем слове на Пасху, перед которой, следует заменить, первые христиане совершали крещение новообращенных: «У иудеев также была ветхозаветная купель. Но вы вникните, какую пользу она приносила, дабы вы могли сравнить иудейскую скупость и наше богатство. Ангел Господень, сказано, по временам нисходил на купель и возмущал воду, и кто первый по возмущении воды входил в нее, получал исцеление. Владыка Ангелов нисшел на воды Иордана и, освящая естество вод, исцелил весь мир. Там те, кто входил после первого, не был исцеляем, ибо такова была благодать, дарованная слабым и плотским иудеям: здесь же, напротив, после первого сходит второй, после второго третий, потом четвертый, и будь их тысяча, погрузись туда все человечество, благодать не изнемогла бы, дар не истощился бы, река не иссякла бы, щедрость не была бы исчерпана». Блж. Августин, подтверждающий, что закон разоблачал грехи, но не устранял их, указывал людям их болезнь, но не врачевал ее, разрушал твердыни их мнимой праведности, но не давал им безопасного убежища, находит здесь символ: «В пяти притворах собрались больные, но в них не получали исцеления; в них лежало великое множество больных, слепых, хромых, изсохших. Это возмущение воды означало смятение в народе иудейском перед воплощением Господа нашего Иисуса Христа. Тогда начинали действовать целебные силы, и тот, кто нисходил, кто смиренно веровал Его сошествию посреди нас в образе человеческом, кто не соблазнялся Его униженным состоянием, тот выздоравливал, какой бы ни был одержим болезнью».

Что же касается непосредственно самого содержания вставки, то в нем нет ничего странного или подающего повод к соблазну, то есть, ничего такого, что не могло бы иметь места в Евангелии от Иоанна. Ангелы – служители Божии, следовательно, могут выполнять Его волю и в нашем тварном мире, хотя их присутствие для нас чаще всего незаметно. Это согласуется с другими местами Писаний (Евр. 1:7; Откр. 7: 2). Сам евангелист, по-видимому, просто сообщает здесь воззрение, которое существовало в то время у иудеев, видевших в необыкновенных и непонятных им явлениях природы действие духов, повелевавших той или иной стихией. В Апокалипсисе он также упоминает об Ангеле вод (16: 5), и это позволяет нам видеть любимого ученика Господа с разных сторон – как Иоанна-тайновидца и Иоанна-евангелиста.

Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Некоторые полагали, что этот увечный, вероятно, разбитый параличом человек, действительно ждал в одном из притворов купальни в продолжение всего этого времени. Другие считали, что «тридцать восемь лет» означало годы его жизни. На наш взгляд оба толкования неверны. Скорее всего, здесь определяется не возраст его, а продолжительность болезни, т.к. нет указания на то, что все это время он находился в Вифезде (хотя ожидание, как видно из 6го стиха, длилось достаточно долго). Иисус, увидев его лежащего, и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Такой вопрос может показаться лишним, ибо разве кто не желает быть здоровым, если то возможно? Кроме того, само присутствие больного на месте врачевания уже свидетельствовало о его желании. Вопрос, заданный Иисусом, имел, однако, свою цель. Несчастный так долго не успевал получить исцеление, что надежда в нем умерла, он впал в отчаяние, поэтому вопрос мог снова возродить в нем упование на то благодеяние, которое Спаситель, сострадая его беспомощному положению, был готов оказать. По-видимому, сердце человека от долгих мучений и равнодушия ближних страдало не меньше, чем тело. Только от того, что некий Незнакомец пожалел его, принял участие в его положении, ему стало радостно и, может быть, это зародило надежду. Так, исподволь научаясь верить Его любви, он был приготовляем к исцелению. На прямой вопрос Господа болящий не дает столь же прямого ответа, а только объясняет причину, отчего он так долго томится в ожидании. Так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода. Целебное свойство воды исчезало так быстро, что из-за тесноты, либо по какой другой причине, нам не известной, оно было предвосхищаемо теми, кто приходил первым. Больной, бессильный и ни в ком не находивший помощи, никак не мог самостоятельно попасть к воде вовремя, и не сподобился получить благодеяние: когда я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Но долгие и томительные годы напрасного ожидания теперь подходят к концу – Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. То, что исцелившийся взял постель, должно было служить для всех доказательством полного выздоровления (ср. Мф. 9:6; Деян. 9: 34). Человек уверовал, что слово Незнакомца сопровождается силой, попытался встать и убедился, что здоров: и он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел. Однако, представляется достаточно странным, что исцеленный стразу покинул купель, не пожелав узнать имя своего Избавителя и поблагодарить Его. Вероятнее всего, Христос ушел оттуда раньше, и не стал, как делал обычно, учить народ. Из этого можно заключить, что данное чудо совершено было скорее как акт милосердия, а не для привлечения людей к вере.

Было же это в день субботний  - важное замечание, служащее к объяснению всех последующих событий. Посему иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постель. Говоря «иудеи», евангелист Иоанн часто подразумевал не народ, а духовных глав нации (1: 19; 7: 1; 9: 22; 18: 12, 14). «Праведный» их гнев обрушился на ни в чем не повинного человека. Казалось бы, претензии фарисеев обоснованы, формально в словах Писания они находят оправдание своему вмешательству, ибо не сказал ли пророк Моисей о дне субботнем: не делай в оный никакого дела (Исх. 20: 10), еще точнее – Иеремия: берегите души свои и не носите нош в день субботний (17: 21). Вряд ли несение постели можно было считать собственно работой, оно лишь служило доказательством действительности исцеления больного для него самого и свидетельством для других. И, разумеется, для фарисеев было важно узнать имя того «нечестивца», который посмел совершить исцеление в субботу. Разве обратили они внимание на само чудо, которое произошло по одному Его слову? Нет, для них было важно только то, что нарушен установленный законом покой субботнего дня. Фарисействующие иудеи, основываясь на священных текстах (Исх. 23: 12; 31: 13-17; 35: 23; Числ. 15: 32-36; Неем. 13: 15-22), установили такое множество запретов, возвели в ранг закона столько несущественных мелочей, что люди простые и неученые едва ли были в состоянии различить, что запрещено, а что дозволено. Какая-нибудь частность заставляла законников забывать самую суть, заменяя истинное Слово Божие. Этот же бедный человек вовсе не понимал их мудреных тонкостей. Для него было довольно того, что Тот, Кто имел силу исцелить его от болезни, сжалился над ним, поэтому он с радостью выполнил Его приказ, нисколько не задумываясь ни о каком запрете. Поэтому столь простодушно отвечал им: Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель свою и ходи. В глазах фарисеев Человек, совершивший этот великий акт милосердия – грешник, преступник и мятежник, его следует разыскать и безжалостно покарать. Кто Тот Человека, Который сказал тебе, «возьми постель твою и ходи?» Неприкрытая злоба видна в самом вопросе. Иудеи не спрашивают: Кто тебя исцелил? Но, вероятно, сами хорошо зная ответ (по крайней мере, догадываясь), желают свести на нет то благодатное влияние, которое Иисус оказал на этого простого человека, влияние столь явное, что тот осознает непогрешимость еще неизвестного ему Христа, а нарушение предписаний оправдывает исполнением Его воли.

Между тем, Имя Благодетеля ему неизвестно, ибо Иисус скрылся в народе, бывшем на том месте, - не для того, чтобы избежать одобрения и похвал окружающих. Подчеркнутое евангелистом множество народа служит объяснением той легкости, с которой Он, окруженный толпой, мгновенно удалился, и, незамеченный, скрылся из виду. Потом Иисус встретил его в храме. Надобно принять как добрый знак, что Господь нашел его именно там, а не в другом месте, нашел, вероятно, приносящим благодарность за благодеяние, недавно ему оказанное (ср. Ис. 38: 22; Деян. 3: 8; Лк. 17: 15). Спаситель, Который всегда с исцелением телесным соединял врачевание души, не останавливается, не довершив дела, но словами торжественного предостережения объявляет исцеленному, что вся его прошедшая грешная жизнь перед Ним открыта, и заповедует не навлекать на себя более страшного будущего. Вот ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже – слова, выражающие предуказание на строгий суд Божий уже в настоящем времени, во время земной жизни. Несмотря на то, что за тридцать восемь лет, пока продолжалась болезнь, он испил полную чашу страданий, еще более горькая участь ему была уготована в том случае, если бы снова он стал грешить. Сколько бы злополучие не удручало несчастного, пусть не думает он, что сила Божьего гнева над ним истощилась. Мы не знаем, какой грех отягощал в прошлом его душу, но это хорошо было известно самому человеку, и совесть его была верной толковательницей данного ему предостережения. Для нас, по крайней мере, ясно, что Христос связывал страдания болящего с его особенным грехом. И хотя Он порицал жестокосердных людей, осуждавших своих ближних (кто из вас без греха, первый брось на нее камень, Ин. 8:7), никогда не отрицал, что иногда наказание наступает безотлагательно. Бог близок к нам, и заслуженное возмездие Высшего Правосудия часто настигает человека еще до смерти. А дабы для него была ясна связь между грехом и наказанием, порой он бывает наказан тем же способом, каким вредил и причинял обиды другим (Суд. 1: 6-7; Быт. 42: 21; Иез. 35: 6, 15; Авв. 2: 8; Откр. 16: 6). Обманувший бывает обманут, как это было с Иаковом (Быт. 27: 17 - 24; 29: 23-25; 31: 7; 37: 32), нарушитель святости семейной жизни сам бывает оскорблен и поруган в нежнейших и драгоценных привязанностях сердца ( 2Цар. 11: 4; 13: 15; 16: 22), причиняющий беду другим, сам подвергается бедствиям (Нав. 20: 9)

Человек сей пошел, и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус. Неузнанного в толпе, он узнал Его в храме. Таково замечание блж. Августина, который по сему поводу прибавляет, что только среди внутренней тишины и духовного уединения мы можем познать Господа. Человек этот, вероятно, узнал имя своего Избавителя от окружающих, и объявил его иудеям, конечно, не со злым умыслом, не для возбуждения еще большей ненависти к Нему, но с благодарностью, заявляя пред старейшинами о Враче, Которому был обязан своим исцелением. В простоте своего сердца он рассчитывал, что добрая слава Того, Кого столь многие считали великим Пророком и даже самим Мессией, поможет заградить уста Его противникам. Если бы он поступал злонамеренно, то, по замечанию свт. Иоанна Златоуста, не сказал бы, что исцеливший его есть Иисус, а скорее, «приказавший ему взять и нести свою постель есть Иисус». Сверх того, Господь, читающий в сердцах человеческих, не отнесся бы с благоволением и любовью к существу столь вероломному и неблагодарному.

Однако неудовольствие иудеев только усилилось. И стали иудеи гнать Иисуса и искали убить Его за то, что Он делал такие дела в субботу. Нельзя забывать, что нарушение субботы наказывалось смертью (Числ. 15: 32-36).

Отец Мой доныне делает и Я делаю. Иисус не указывает Своим обвинителям на ничтожность и мелочность их установок и предписаний, не требует Себе свободы делать добро, не оправдывается. Он утверждает лишь Свое Высшее право, ссылаясь на Отца, тем самым объявляя Свое Божественное Сыновство. Он столько же нарушает субботу, как и Отец Его, поддерживающий дело Своего творения ежечасно и ежеминутно. Господь неустанно трудится над спасением человека, и этот труд является постоянным, как и Его любовь; Он не знает отдыха и остановки. Человеку же действительно необходимо отдохнуть от земных трудов и обязанностей, дабы в нем остались силы и сосредоточенность для труда духовного.

И еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, делая Себя равным Богу (Лев. 24: 16; Ин. 19: 7). Последующая речь Иисуса более полно, чем в других местах Нового Завета, раскрывает нам взаимоотношение Бога-Отца и Бога-Сына. Несмотря на всю враждебность и ненависть иудеев, Он все же заставил их слушать, принудил, если не к одобрению и восхищению, то к вниманию и молчанию. Одного Его слова было достаточно для чистых душ и простых сердец, стремящихся к свету и открытых для истины, но в умах порочных и упорствующих в своих заблуждениях слова Иисуса возбуждали негодующий протест. Нельзя верить тому, говорили иудеи, кто свидетельствует сам о себе, справедливость требует посторонних свидетелей и разумных доказательств. Господь, относившийся абсолютно бесстрастно к враждебности и злобе своих противников, говорил им: Впрочем Я не от человека принимаю свидетельство, но говорю это для того, чтобы вы спаслись. Он (Иоанн Креститель) был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его. Я же имею свидетельство больше Иоаннова: ибо дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня. И пославший Меня Отец Сам засвидетельствовал о Мне. В этих словах заключалось все, что должно было убедить самого образованного придирчивого слушателя, ведь Он упоминал Иоанна Крестителя, который был еще жив, и никто не мог усомниться в его искренности и независимости; Он говорил о чудесах и знамениях, на основании которых и утверждал Свою Божественную сущность; ссылался на Писание, книгу закона, содержащую множество пророчеств о Нем, часть которых на тот момент сбылась. Но и вооруженному всеми этими свидетельствами Иисусу не дано было убедить и победить упрямых книжников. Они уже отвергли Иоанна, слово которого обличало их, и хотя не отрицали чудес, совершенных Иисусом, однако приписывали их могуществу веельзевула. Они держались Писания, но отказывались вникнуть в его суть, желая только, чтобы оно подтверждало их ложные толкования. С грустью Иисус говорит посланным от синедриона Свое последнее слово: Не принимаю славы от человеков, но знаю вас: вы не имеете в себе любви к Богу. Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примите. Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете? Не думайте, что Я буду обвинять вас пред Отцем: есть на вас обвинитель Моисей, на которого вы уповаете. Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам? С этими словами Иисус удалился от Своих судей, хорошо понимая, что можно ожидать Ему от их распалившейся ненависти. Так началось Его служение. К тому времени вся Палестина уже знала, что появился великий пророк, называющий Себя Сыном Божиим, творящий чудеса в доказательство Своей Божественной сущности, требующий веры Своему свидетельству…

9. Исцеление человека, имевшего иссохшую руку

Это не первое и не последнее исцеление, совершенное Господом в субботу, которое озлобляло Его противников и служило для них поводом к Его обвинению в нарушении закона Моисея. Подобное происходило, по крайней мере, трижды (Ин. 5: 16; 9: 12: Лк. 13: 10-17); в предыдущей главе мы уже касались этого вопроса. Но в данном случае нам представляется необходимым подробнее остановиться на этих главах Евангелия, так как беседа, предваряющая непосредственно само чудо, позволяет определить, как Сам Господь относится к этому вопросу.

Итак, Иисус с учениками проходил по засеянным полям в субботу. Из повествований непонятно, наблюдали ли фарисеи за ними, либо встреча произошла случайно, но, так или иначе, Господу опять были предъявлены обвинения. Обвинителей соблазнял не сам факт нарушения чужой собственности, так как закон, защитниками которого они себя считали, этого не запрещал, кроме того, прямо указывал: Когда придешь на жатву ближнего твоего, срывай колосья руками твоими (Втор. 23: 25). Смысл такого разрешения заключался в том, чтобы обладатели собственности помнили, что Один только Бог есть Истинный Хозяин всей земли, а всем другим позволяется ею пользоваться лишь под Его верховной властью. Следовательно, Иисусу с учениками вменялось в вину то, что они делали это в запрещенное для работы время: зачем они делают то, чего не должно делать в субботу. Срывание и растирание руками колосьев для отделения зерен от шелухи приравнивалось к молотьбе, которая входила в список из тридцати девяти рядовых работ, запрещенных в субботу[78].

Господу оставалось либо сознаться, что Его последователи нарушают закон, либо, оправдывая их, выставить Себя защитником законопреступников. И в том, и в другом случае враги заранее торжествовали! Таков был их тонкий расчет, но последующие события расстроили коварные планы. Замышляя против Иисуса, они не учли того, что Сын Божий знал закон Моисея гораздо лучше. Отвечая законникам, Господь определяет истинную точку зрения, с которой должно смотреть на действие Его учеников, и, приведя два примера, взятых из Писания, знатоками которого они себя считали, открывает перед ними надлежащий способ его толкования и справедливого приложения. Один из примеров взят из ветхозаветной истории, другой – из порядка храмового служения, постоянно перед их глазами происходящего.

Сначала Господь ссылается на известную историю, изложенную в Первой Книге Царств (1 Цар. 21: 1-6), о том, как Давид, спасаясь от Саула, прибыл в Номву, где была тогда скиния (шенкель), и попросил священника Ахимелеха дать ему и воинам его хлеба, поскольку все они были голодны. Замечательно, что священник Авимелех, отвечая на просьбу Давида, сомневается в ее законности потому, что хлебы предложения были священны, потреблять их было дозволено только одним священникам. Действие Давида было нарушением не субботнего закона, на закона храма и скинии. Приводя такой пример, Спаситель утверждает, что храм и суббота были равны по святости, кроме того, Давид был для евреев величайшим образцом и примером ветхозаветной праведности. «Будете ли вы утверждать, что противозаконно поступал и Давид, в крайности требовавший, и первосвященник, давший ему священные хлебы?»

Второй пример, еще более впечатляющий, был гораздо ближе фарисеям, поскольку основывался на служебном уставе левитов. У иудеев была пословица: «в храме нет субботы». Этот день был посвящен Богу, и он требовал не бездействия, но труда (Числ. 28: 8-10). Признавалось законным, что храмовое служение заменяло субботний отдых, жертвы и сопряженные с ними приготовительные работы (закалывались жертвенные животные, вынимались внутренности, сдиралась кожа, туши рассекались на части и омывались, подкладывались дрова, зажигался огонь) не оставлялись ради субботы. Однако же никто по справедливости не считал священников нарушителями закона, скорее бы их сочли таковыми, если бы они не исполняли своей обязанности. Чтобы фарисеи не возразили или в сердце своем не подумали, что приведенный пример труда относится к храмовому служению, а потому дозволен, тогда как срывание колосьев не служило высшим целям, Господь прибавляет: Но говорю вам, что здесь Тот, Кто больше храма (Мф. 12: 6). Тот, чьи слуги, в силу Его Божественных прав, должны Ему служить, вовсе не подвергаясь нареканию.

Становится ясно, что Иисус уже считает Своих учеников священниками Нового Завета, живой Храм которого – Он Сам. Исполнение долга и служение Ему не оставили им досуга, потребного, чтобы позаботиться о добывании пищи; они взалкали. Но если служители ветхозаветного храма, который был только тенью истинного, могли исполнять в субботу все, что необходимо для служения, если их нельзя было порицать за такое нарушение субботы, то с гораздо большим правом должны быть избавлены от всякого нарекания служители Нерукотворного Храма, истинной Скинии, которую воздвиг Господь, а не человек (Евр. 8: 2). В этом Нерукотворном Храме также совершается служение, но большее и высшее, заключающееся не в принесении жертв и совершении разных других обрядовых действий, ради которых отменяется суббота, а в делах милосердия и любви, которые по праву должны считаться более угодными Богу. Апостолы вместе с Самим Христом принимали участие в этом служении любви, и потому для них не обязательно мелочное соблюдение субботы [79]

Но недостаточно было оправдать учеников в грехе, возводимом на них; судьи сами подлежат строжайшему суду. Если бы вы знали, говорит Господь, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невинных. Если бы при всем своем кропотливом исследовании Писания, при всем подробном объяснении буквы его, они когда-либо столь же тщательно вникли в дух закона, то не порицали бы невинных тружеников. Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений. В этих известных словах пророка Осии (6:6), на которые уже не в первый раз ссылается Господь, Исполнитель пророчеств (Мф. 9: 13), содержится одно из ветхозаветных предуказаний будущего Евангелия, одно из прорицаний Нового Завета, произнесенное еще в подзаконные времена (Евр. 8: 8). Через эти слова было возвещено, что не в законе полнота совершенства, так как Бог предуготовил нечто высшее и совершеннейшее для Своего народа (Ис. 49: 7-15). Пророк заявляет, что Бог требует от людей, именующихся Его слугами, не ограничиваться внешней обрядностью и материальными жертвами, что достойное служение состоит в сердечном излиянии, в самоотвержении и самопредании (ср. Ев. 10: 5-10; Пс. 39: 7; 49: 8-14; 50 : 16, 17; Иер. 7: 22-23). В истинном духе закона любви, высшего из всех законов, действовали те, кто в крайней нужде продавал церковную утварь и священные сосуды для выкупа пленных, для спасения людей от голодной смерти или иных бедствий. Говоря словами апостола Павла: Если я говорю языками человеческими и ангельскими; если я раздам имение мое и отдам тело свое на сожжение, а любви не имею, нет мне в этом никакой пользы (1 Кор. 13: 1-3)

В устах Господа слова, сказанные Им, могли иметь такое значение: «Если бы вы сознавали, чего Бог требует от людей и какое служение Ему наиболее благоприятно, то не укоряли бы Моих учеников, которые из любви и сострадания к погибающим душами столько трудились и так подвизались, что на запаслись необходимой пищей и, таким образом, принесли свою жертву. Вы увидели бы, что их любящее сердце и в проступке лучше бездушного исполнения буквы закона». Или же слова эти непосредственно могли относиться к фарисеям: «Если бы вы внимательнее рассудили о том, какое служение благоприятнее Богу, то постарались бы угождать Ему кротостью и милосердием, снисходительно судили бы своих братьев с той сердечной любовью, которая для Него выше всех всесожжений и жертв (Мк. 12: 33), вы не осуждали бы строго, сурово и несправедливо» (Притч. 17: 15). Этой милосердной любви и не доставало фарисеям-обвинителям, которые не желали нравственного преуспеяния учеников, и которых не вдохновляла святая ревность по Бозе апостолов Христовых. Скорее из зависти и жестокосердия они искали всякого повода к обвинению их, внешне исповедуя благочестие, на самом же деле преследуя Господа в учениках Его. Они осуждали невинных, ибо ученики не от скуки и не по рассеянности срывали те колосья. Идя за Христом, они оставили все им принадлежащее земное имущество, и теперь взалкали, трудясь для Царствия Божия. Посему их положение было сходно с тем, в каком находился Божий слуга Давид, который взалкал, утомленный подвигами ради Господа, в каком пребывали священники, по долгу своему и в субботы служившие в храме Божьем, и, следовательно, Господа ради нарушавшие Его закон. Если так, то ученики также имели право на хлебы предложения: что было Божее, то было и их собственностью.

Евангелист Марк сохранил дня нас следующее важное изречение: Суббота для человека, а не человек для субботы. Суббота установлена, чтобы человек посвящал этот день Богу; человек же был сотворен не для того, чтобы хранить субботу. Можно провести аналогию: закон был дан человека ради, а не человек сотворен для закона. Но Господь избрал не для места народ, а для народа это место (2 Мак. 5: 19). Человек есть цель, постановление закона же есть средство, а не наоборот. Другими словами – не человек сотворен ради того, чтобы соблюсти закон, но закон дан, чтобы служить на пользу человеку, руководить, воспитывать и развивать в нем нравственную зрелость и способность служить Богу по свободному побуждению своего духа. Если это так, то Сын человеческий есть господин субботы. Утверждать что Сын Человеческий значит здесь не более чем просто человек (Мф. 12: 27; ср. Иез. 2: 1; 3: 1; 4: 1; 5:1; 6:2 и др.), и делать вывод, что если суббота установлена для человека, то он имеет право свободно ей располагать, есть опасное заблуждение. Во-первых, ни в одном месте Нового Завета, где встречается словосочетание Сын Человеческий (таких мест всего восемьдесят восемь), оно ничего другого не означает, кроме как Мессия. Во-вторых, даже среди всех смелых замечаний апостола Павла об отношениях человека к закону, нигде не говорится о человеке, как о господине закона. После Воскресения Христова человек, которого искупил Господь, конечно, избавлено от подзаконного ига, так что с тех пор закон делается его спутником и другом. Но все же это закон Божий, выражение святой воли Всевышнего по отношению к человеку, и пока душа его заключена в грешном и смертном теле и нуждается в сдерживающей силе, он не выше закона. Человек не властелин и над обрядовым установлением, он не может от него отказаться под предлогом более глубокого проникновения в Таинства, и обязан ждать повеления, которое должно последовать от Самого Законодателя. Только Он имеет право ослабить или отменить силу закона (Евр. 9: 11-15). Подчиняясь установленным правилам согласно Своему человеческому естеству (Гал. 4: 4), Он является Господином закона по праву высшего, соединяющегося в Нем с человеческим, Божественного естества. А посему Он есть Преобразователь закона, венчающий его славой; Он переменяет в нем рабство на свободу и букву оживляет духом (Мф. 5: 17).

Если бы мы рассматривали только Евангелие от Матфея, то могло показаться, что сразу же, по окончании беседы о срывании колосьев, Господь вошел в синагогу. Однако евангелист Лука проясняет: Случилось же и в другую субботу войти Ему в синагогу и учить. Уже в другой субботний день было совершено новое чудо. Если ученики, срывающие колосья, не имели явной цели заставить соблазниться иудеев, то здесь Иисус, наоборот, действует с явным вызовом, намереваясь опровергнуть мнение Своих противников.

Подобно исцелению женщины от «духа немощи» (Лк. 13: 11), бесноватого в Капернауме (Мк. 1: 2-3), чудо произошло в синагоге. Там был человек, у которого правая рука была сухая (Лк. 6: 6). Болезнь, поразившая всю руку, происходила, вероятно, от недостаточного питания (частичная атрофия); при такой форме заболевания конечность постепенно лишается способности свободного действия, и всякая врачебная помощь бесполезна. Описание исцеления у евангелиста Матфея начинается с вопроса фарисеев, у других евангелистов – Самого Господа. Но в этом нет существенного противоречия, во всяком случае, оно легко устраняется. Фарисеи первые Его спрашивают: можно ли лечить в субботы? Он отвечает, по Своему обыкновению, вопросом на вопрос (Мф. 21: 24): должно ли в субботу добро делать, или зло делать, душу спасти, или погубить? С той же бесконечной мудростью, которой мы удивляемся в Его ответе книжнику: кто мой ближний? (Лк. 9: 20), Он изменяет предмет всего рассуждения, переводит его в нужное Ему русло, и сразу становится очевидно, на чьей стороне правда. Фарисеи считали, что расставили Ему хитрую ловушку, предложив дилемму: делать или не делать? Вопрос был фарисеями для того, чтобы уловить Христа: Если бы Он исцелил сухорукого, то оказался бы виновен в нарушении субботы. Если бы не исцелил – в бессилии и неспособности творить чудеса, а может быть, даже и в бесчеловечности.

Но Иисус моментально переспрашивает: сделать ли добро или не сделать? Не делать добра – значит делать зло, не спасти ближнего – то же, что погубить его. Никакими обстоятельствами зло не оправдывается, никогда не позволительно грешить. Итак, даже обязательно делать некоторые дела в субботу. Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы? Иудеи спрашивали, позволительно ли исцелять в субботу. Господь отвечает: закон не запрещает делать добро, а потому и исцелять. Но они молчали, не находя слов для ответа.

Тогда, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их (Мк. 3: 5), говорит тому человеку: протяни руку твою. Одновременное присутствие в сердце скорби и гнева не есть противоречие. Тот, Кто Сам есть совершенная любовь и совершенная святость, в Том скорбь о грешнике неразлучна с негодованием и ненавистью ко греху. У смертного такой гнев легко перерождается в смутное чувство озлобления против согрешающего человека, вместо того, чтобы сосредоточиться против дьявольской порчи, поразившей Божью тварь. Гнев же в сердце Господа оставался совершенно чистым, ибо не волнение вод, а поднимающийся со дна грязный ил мутит их светлую поверхность; там же, где нет нечистого осадка, там и волны прозрачны. Этим важным упоминанием о гневном воззрении Господа на окружающих Его противников мы обязаны евангелисту Марку, который во многих случаях сохранил в своей памяти и донес до нас свет и тени, сменявшиеся на лице Его (7: 34; 10: 21). Человек повиновался Его слову, слову силы: он протянул; и стала рука его здорова, как другая.

Ожесточение врагов Иисуса достигает в этот момент высшей степени. Он нарушил предания их, Он заставил их замолчать и устыдил их перед народом. Они, по словам евангелиста Луки, пришли в бешенство, или, согласно Матфею, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его (ср. Ин. 11: 53). В своей слепой ненависти фарисеи хватаются за последнее оружие, не боясь вступить в союз с иродианами, римскими сторонниками, приверженцами правителя Галилеи Ирода Антипы, благодаря им державшегося на престоле. Они замышляют общими силами уничтожить это могущество, равно угрожающее обеим сторонам [80]. Так, впоследствии (Мф. 22: 16) те же партии соединяются, чтобы уловить Его, ибо так всегда бывает в этом грешном мире: озлобленные друг против друга стороны легко оставляют на время зависть и вражду, чтобы вступить в общий заговор против истины. В царстве лжи прекращаются раздоры, когда надлежит вооружаться против Царства Истины. Господь, предвидя козни Своих врагов, уклоняется от их злобы в более безопасное убежище в соседстве с морем Галилейским (Мк. 3: 7; Ин. 11: 53-54). Час Его еще не настал.

Было уже замечено, что многие экзегеты исцеление слуги сотника считали тождественным исцелению сына царедворца, подробно описанным евангелистом Иоанном (4: 46-54). Мы уже разбирали различия этих чудес нашего Господа, так что не считаем нужным вновь заострять на этом внимание читателя. Однако существуют разногласия между евангелистами Матфеем и Лукой, повествующих непосредственно об исцелении слуги сотника. Согласно первому евангелисту сотник приходит лично просить о благодеянии; согласно третьему, он посылает своих ходатаев и посредников перед Господом; следовательно, неизбежны и другие различия.

Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! Слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает. Некоторые толкователи считали, что сотник (centurio) служил в римском гарнизоне, однако нет исторических свидетельств о том, что в то время в Капернауме находились легионеры. Скорее всего, интересующий нас человек служил у Ирода Антипы, войска которого, по свидетельству Иосифа Флавия, состояли из наемников, следовательно, он родился и вырос в язычестве. Однако, по всей вероятности, воин возбудил общую любовь и симпатию евреев и выказывал большую ревность к их вере, чувствуя пустоту и ложь политеистических верований. Нечасто, но подобное случалось, и примеры тому мы встречаем в Новом Завете (Деян. 10: 1; 8: 27; 16: 14; 13: 43; 17: 4, 17; 18: 7). Хотя благочестивый центурион и не происходил от семени Аврамова, но был одним из «боящихся и чтущих Бога», т.е. прозелитов [81], которые по Промыслу Божию появлялись во всех больших городах греческого и римского мира как соединительное звено между язычниками и иудеями, и должны были в дальнейшем способствовать утверждению Христианской Церкви. Однако, наряду с основами веры в единого Бога, которые сотник почерпнул в общении с евреями, он знал, что все «грешники из язычников» были «вне», что существовала непреодолимая стена, отделяющая их от иудеев (например, новообращенные могли поклоняться Богу только во внешнем дворе Храма, не смея приближаться к святому месту).

Итак, у евангелиста Луки (7: 3) читаем, что он не пришел сам, но услышав об Иисусе, послал к Нему иудейских старейшин просить Его, чтобы пришел исцелить слугу его, слугу, которым он дорожил и который теперь был болен при смерти. Иудейские старейшины, вероятно, исполнили это поручение с усердием, прося за того, кто снискал уважение в избранном народе. И они, придя к Иисусу, просили Его убедительно, говоря: он достоин, чтобы Ты сделал для него это; ибо он любит наш народ, и построил нам синагогу. Синагога была без сомнения построена на собственные средства, т.е. в греческом тексте употреблено слово «сам».

Они просили не напрасно. Иисус пошел с ними. Но затем и эта просьба показалась просителю слишком смелой. Вероятно, колеблясь и сомневаясь в своем достоинстве, он посчитал излишней самонадеянностью, даже заручившись ходатайством старейшин, просить, чтобы дом его посетил Иисус. На востоке новости распространяются с поразительной быстротой, и сотник, без сомнения, знал об исцелении расслабленного, сына царедворца, сухорукого, и множестве других чудес, Им совершенных. Когда Господь подходил к дому, тот увидел Его среди толпы. Вид Христа внушил ему чувство глубокого благоговения, смешанного со страхом. И когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Такие его слова не могли значить только то, что язычник осознавал невозможность подступиться к Царю израильскому; здесь прослеживается трепетное живое чувство своей неготовности к близкому общению с Тем, Кого он считал Мессией. Вот что писал по этому поводу блж. Августин: «Считая себя недостойным, чтобы Христос вошел в его дом, он был признан достойным того, чтобы Господь поселился в его сердце, - гораздо лучший дар; ибо Христос заходил в дома многих, сердца которых тем не менее, лишены были Его присутствия. Но сотник этот принял в свое сердце Того, Кого он не принимал в дом свой». Действительно, каждая мелкая черточка характера центуриона выдает в нем человека с добрым и чистым сердцем. Вера, смирение, благочестие, побудившие его построить синагогу для поклонения истинному Богу, забота о ничтожном слуге (нежную привязанность к рабам не принято было выказывать в обществе) – все эти первые дары благодати представляют его нам одни из «чад Божиих», рассеянных в мире, для собрания которых воедино в Своей Церкви Сын Божий снизошел на землю (Ин. 11: 52).

Но скажи слово и выздоровеет слуга мой. Примечателен способ, с помощью которого римский военачальник, применяя аналогию с предметом, ему досконально знакомым, посредством сравнения, заимствованного из собственного военного опыта, так трогательно старается объяснить ход своих мыслей. Он предполагает, что одного слова Христа достаточно, приводя следующее сравнение: я подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди и идет; и другому: приди и приходит; и слуге моему сделай то, и делает. С помощью этого аргумента сотник проводит параллель с отношением Христа к Его духовному Царству. Точка зрения эта своеобразна, и столь же по-детски наивна, сколь величественна. Господа он считает истинным Цезарем и Императором, высочайшим в иерархии воинства не земного, а Небесного (Кол. 1: 16). Надо полагать, мысли его были примерно таковы: «Я занимаю подчиненное положение, имея над собой трибунов и начальников. Однако, подчиненные мои мне повинуются, я приказываю им, и они исполняют мое приказание, так что, сам я остаюсь свободным. (Деян. 10: 8; 23: 23). Тем более Ты, не находящийся под властью, но являющийся Царем Небесного воинства, имея Ангелов и духов, покорных Твоему слову и приказанию, можешь являть Свою волю на каком угодно расстоянии. Тебе нет нужды входить в мой дом, пошли только одного из этих целительных духов, который по Твоему повелению немедленно совершит дело благодати».

Вовсе не странно, что столь дивное сочетание веры и смирения возбудило удивление даже Самого Господа, Который свободно мог читать сердца людей. Услышав сие, Иисус удивился ему, и, обратившись, сказал идущему за Ним народу: сказываю вам, что и в Израиле не нашел Я такой веры. Где есть вера, там будет и Царство Божие. Посему изречение это предостерегает Его иудейских слушателей от грозящей им опасности лишиться благословения Божьего в то время, когда чужеземцы являют себя более его достойными. Следующие слова еще яснее: говорю же вам, что многие придут с востока и запада, и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном, т.е. будут участниками Небесного пиршества, а сыны царствия извержены будут во тьму внешнюю; там будет плач и скрежет зубов. Другими словами, Царство будет отнято он них и дано народу, приносящему плоды его (Мф. 21: 43). По причине неверия ветви маслины отломятся, и привьется дикая маслина (Рим. 11: 17-24; Деян. 13: 46; 19: 9; 28: 28; Мфю 3: 9). Сколько боли и горечи за любимых Им сынов израильских, которые не только не признают Его Мессией, но вскоре предадут позорной смерти на кресте, чувствуем мы в этих пророческих словах Спасителя!

И сказал Иисус сотнику (самому, как у Матфея, или через посредство его посланцев, как у Луки): иди, и как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час. Трудно определить истинный характер болезни, от которой он был так благодатно исцелен. Не обо всех видах паралича можно сказать, что от него жестоко страждут и бывают при смерти. Но паралич с судорогами действительно сопровождается сильнейшими страданиями, а если к нему присоединяется столбняк (titanus), что на Востоке и в жарком климате Африки встречается гораздо чаще, чем у нас, то невыносимые мучения быстро приводят к смерти.

О воскрешении Христом сына наинской вдовы мы можем узнать только из повествования св. Луки, возможно потому, что другие благовестители просто не присутствовали при этом событии. После сего, Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. В Святом Писании других упоминаний о Наине не встречается. Город этот располагался на южной окраине Галилеи, при дороге в Иерусалим, куда теперь шел Господь, вероятно, на праздник Пасхи, второй со времени Его открытого служения. Анри Дидон с точностью описывает положение города и само место великого чудотворения. «На северном склоне каменистой и бесплодной вершины Малого Ермона, непосредственно на запад от Ендора, в более отдаленном углублении того же хребта, находится пришедшая в упадок Наинская деревня. Хотя молчит предание, но, при данных отстоятельствах само имя служит ручательством за достоверность указания. Вход в это селение был возможен с одной только стороны, открытой на покатости дикого холма, склоняющегося к равнине. Среди развалин старого города еще и сейчас можно различить руины двух мечетей, в древности бывших христианскими часовнями. Смоковницы освежают серенькие мазанки раскидистой зеленью, в тени которой, возвышается, как божественное видение, небольшая ярко-белая церковь, она воздвигнута на том месте, где Иисус воскресил сына вдовы».

Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с ней из города. Видимо так было угодно Господу, чтобы свидетелями этого чуда были многие. Бывшие с Иисусом также присоединились ко множеству народа, сопровождавшего похоронную процессию. Эта встреча у ворот кажется случайной лишь на первый взгляд, на самом деле здесь явно действие Промысла Божьего.

У евреев был обычай не хоронить покойников в черте города, как правило, их выносили на специальных одрах к иссеченным в утесах гробницам. В одну из таких гробниц и несли тело умершего юноши. Даже те зрители, которые на так живо сочувствовали скорбям человеческим, как Иисус, считавший скорби людей Своими собственными, не могли не чувствовать сострадания. В самом деле, едва ли возможно представить более достоверную картину безотрадного горя, чем ту, которую буквально двумя чертами изобразил евангелист, повествование которого есть поистине образец художественного совершенства. Нельзя было вообразить большего горя для бедной еврейской вдовы, чем смерть единственного сына, горечь от утраты которого на востоке вошла в поговорку. Можно привести множество таких примеров из Ветхого Завета: Сокрушайся как бы о смерти единственного сына (Иер. 6: 26), И будут рыдать о нем, как об единственном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце (Зах. 12: 10), И произведу в стране плач как о единственном сыне (Амос. 8: 10).

Увидев ее, Господь сжалился и сказал ей: не плачь. Как отличается Его успокаивающее слово от того праздного «не плачь», так часто слышимого из уст земных утешителей, которые на знают, как помочь страдальцу остановить слезы. Но Тот, Кто снизошел с Неба для того, чтобы сбылись слова: И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет (Откр. 21: 4), теперь являет действительные знамения Своего Божества, отирая, но еще не навсегда, слезы скорбящей матери. Сострадание к женщине, потерявшей дитя, было не единственной причиной, побудившей Иисуса проявить Свое могущество в высшей степени силы и славы. Радость матери, безусловно, была непосредственным следствием, а не конечной целью великого чудотворения, каковой являлось, до поры еще сокрытое, духовное пробуждение юноши для высшей жизни, которая одна могла соделать счастье матери истинным и непорочным.

Господь, подойдя, прикоснулся к одру. Те, кому был дан знак, правильно его истолковали: несшие остановились. Тогда произнесено было действенное слово: юноша! тебе говорю, встань, произнесено, как и в других случаях, от Его собственного имени. Владыка жизни, имеющий ключи от смерти и могилы, воскрешающий мертвых, повелел юноше жить. И слово это мгновенно возымело свое действие в царстве смерти. Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить. Христос поднимает умершего с одра смерти также легко, как другой бы поднял спящего с ложа сна, тем самым делая совершенно явным и отчетливым различие между Собой и Своими посланниками, ибо они только усердными молитвами (3 Цар. 17: 20-22; Деян. 9: 40) или после долгих сердечных напряжений исторгали из челюстей смерти ее добычу. Безусловная полнота власти принадлежит не тем, которые суть служители в чужом доме, а Ему, Сыну, пребывающему в Своем собственном.

И отдал его Иисус матери (4 Цар. 4: 36; Лк. 9: 42). Это примечательное выражение имеет глубокий смысл. Мертвец действительно принадлежал Тому, Кто воскресил его, Спаситель соделал его Своим для того, чтобы отдать матери. И всех объял страх (ср. Мк. 1: 27; 5: 15; Лк. 5: 9), и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой. Множество свидетелей воскрешения поняли совершенно правильно, что Иисус – не простой пророк, ибо только великие пророки, каковыми были Илия и Елисей, оживляли умерших. И в этот момент, после осознания того, что закончился долгий и печальный период, в течение которого Господь безмолвствовал, люди прославили Бога за то, что Он даровал им Вестника, обетованного и столь ожидаемого (Лк. 1: 68-69; Ин. 1: 21, 45; 4: 25; Деян. 3: 22; 7: 37), ведь прошло более четырехсот лет с тех пор, как поучал последний из ветхозаветных пророков. В Израиле верные боялись, что уже не будет более откровений, что вместо живого голоса и сильных пророческих словес, непосредственно вдохновленных Богом, для них впредь уже не останется ничего, кроме мертвого слова раввинов и законников. Поэтому совершенно понятен восторг, который охватил присутствовавших, когда они постигли, что Бог еще не прервал сообщения с людьми посредством Своих посланников и что, может быть, величайший из всех предстал теперь перед ними.

Воскрешение наинского юноши из мертвых – прекрасный прообраз зрелища, которое возвещает нам Господь; ибо в тот великий день Его всесильное «восстаньте» пробудит не одного, а всех мертвых, возвратит их близким для взаимного свидания и блаженного сообщества. Обетованием и залогом этого служит оживление трех усопших, которое является преддверием будущего воскресения мертвых.

Есть еще одна побудительная причина для совершения этого чуда, превосходящего по необычности и яркости всё, совершенное ранее Христом. Вести на востоке распространяются с необыкновенной быстротой, и слухи о том, что Господь явился людям в лице пророка из Галилеи, дошли и до Иоанна Крестителя, который в то время томился в темнице царя Ирода. В глубине заточения в крепости Махерон он душой пребывал с Тем, на Которого указал, как на Мессию, следил за Ним, видел Его возрастающую славу. Заключенные не были лишены общения с внешним миром, даже те, к тому относились с наибольшей строгостью. Даже закованные в цепи имели право видеться с друзьями или родственниками. Ученики Иоанна свободно уходили и приходили, рассказывая ему подробно об Иисусе. Ничто не удручает так душу, как вынужденное бездействие и бессилие, Иоанн испытал это на себе. Он понимал, как тяжело назначение Мессии, знал, что Господь уже ощущает сильное сопротивление со стороны фарисеев, священников и старейшин, и ничем не мог помочь Ему. К этому присоединялось еще одно тайное мучительное страдание, терзавшее его больше, чем вынужденное бездействие и предчувствие близкой кончины – это была неуверенность в собственных учениках по отношению к Иисусу, из зависть и упорное неверие в Него, как в Мессию. Его любовь к Господу, сознание мессианского назначения и вера в Царство Божие – вся чистота Его учения – не проникали в их душу. Несмотря на все усилия Крестителя, ученики его оставались по-прежнему замкнутыми, завистливыми, часто принимали сторону врагов Христа. Они не только упрекали Его учеников в недостатке строгости и благочестия, но даже не хотели признавать в Нем Мессию, возвещенного пророками; поразительные чудеса, совершенные на их глазах, не убедили их. Дух же, избравший Иоанна Предтечу во чреве матери, не покидал его никогда, он не знал колебаний и противоречий. Преданный и верный Иисусу до конца, Креститель терзался муками, которые причиняли ему его ученики, но после получения известия о воскрешении юноши в городе Наин, его осенило вдохновение, он призвал к себе двух учеников, велев им идти к Иисусу и спросить: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? Этим поступком Предтеча свидетельствует свою безграничную веру во Христа и убеждает Его открыть Свое мессианское назначение. И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют и блажен, кто не соблазнится о Мне! Вопрос, заданный Иоанном Иисусу, требовал, чтобы Тот признал и объявил Себя Мессией. Накануне своей смерти он снова обращается к мысли, которая была смыслом его жизни – чтобы народ признал Иисуса, и просит у Него Самого свидетельства, которое должно было увенчать его деятельность и заставить непокорных учеников его примкнуть окончательно к Божественному Учителю. Ответ Иисуса победоносно ярок и краток. Чудеса – это знамения мессианства. Исаия сказал это в определенных выражениях, повторенных Христом: вот Бог ваш, придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет вас. Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне, и в степи – потоки (Ис. 35: 4-6). Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы. (Ис. 61: 1). Мы так подробно остановились на этом фрагменте новозаветной истории, дабы показать, что деяния и чудеса Христа часто имели более глубинный смысл и последствия, чем кажется на первый взгляд.

12. Исцеление бесноватого слепого и немого

Дни, последовавшие после событий в Наине, Иисус всецело посвятил благовествованию, проповедуя народу Евангелие Царства Божия. Он проходил по городам и селениям, не зная усталости, не имея ничего – ни казны, ни земли, ни дома. Преданный всецело Своему божественному подвигу, Он не помышляет ни об одежде Своей, ни о пище. И с Ним двенадцать. Капернаум и Геннисаретское озеро остаются центром этих путешествий Иисуса. Отсюда Он выходит, отправляется в путь, и сюда возвращается в сопровождении все большего и большего количества последователей. Евангелие Царства Божия возвещалось либо с высоты холмов, либо из скромной рыбачьей лодки – стены синагоги уже не могли вместить в себя величайшее слово, которое когда-либо слышала земля. В течение нескольких недель взволновалось все население этой местности. Евангелисты не дают достаточных свидетельств, что народ приветствовал Иисуса как Сына Давидова, известно лишь, что подраженная могуществом Его слова и жаждавшая чудес толпа стекалась отовсюду в городок Капернаум. Но по мере того, как возрастало народное волнение, среди народоначальников, старейшин, книжников и фарисеев глухо и быстро поднималась досада, зависть, тревога, соблазн и ненависть, все низшие страсти, восстанавливающие человека против Бога. Очагом этих страстей был Иерусалим, не терявший из виду ни движения народного, ни самого его Виновника. От синедриона были отряжены посланные, которым было дано указание не спускать глаз с Иисуса и одновременно вразумлять народ. Вероятно, им также был дан приказ уличать Иисуса в различных грехах. Фарисеи не могли отрицать очевидного, поскольку чудесные знамения – исцеления убогих, воскрешения мертвых, изгнание бесов – следовали одно за другим. Но признать Иисуса значило в их глазах осудить самих себя, приветствовать в Нем посланника Божьего – от самих себя отречься. И тогда фарисеи нанесли Иисусу в присутствии народа жесточайшее оскорбление, изрекли на Него величайшую в мире хулу.

Иисус и ученики Его приходят в дом (вероятно, в дом Петра в Капернауме); и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеба есть (т.е. передохнуть и устроить трапезу). Народ, очевидно, наполнял и двор, где обыкновенно принимали гостей. Далее у синоптиков существуют значительные расхождения – Марк вовсе не упоминает об изгнании беса; согласно евангелисту Луке, человек, одержимый бесом, которого привели к Иисусу, был нем; по Матфею – не только нем, но и слеп. Все эти разночтения дали повод критикам Евангелий подозревать, что благовестители имеют в виду различные случаи. Такое мнение, однако, развенчивает блж. Августин, который полагает, что если св. Лука о чем-то умалчивал, то это не дает повода считать, что речь идет о каком-то другом моменте евангельской истории.

Итак, […] привели к Нему бесноватого слепого и немого; и исцелил его, так что слепой и немой стал и говорить и видеть. Народ дивился, уже начиная склоняться к мысли, что новый Пророк, творящий чудеса в таком множестве, и есть обетованный и давно ожидаемый Мессия. Напротив, книжники и фарисеи, ранее называвшие Его только нечестивцем, говорившие, что Он великий грешник, не соблюдающий праздников, нарушающий субботу, богохульствующий и не признающий древних учителей, теперь называют Его волхвом и утверждают, что в Нем бес. Книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет в Себе веельзевула и что изгоняет бесов силою бесовского князя. Иисус остался спокоен и продолжал проповедовать свет истины, но отнесся к оскорблению с необычайной для Него суровостью. Согласно евангелисту Матфею, враги вынесли это обвинение перед народом, а Господь, зная помышления их, отвел их в сторону и говорил им притчами.

Характерно, что фарисеи говорят не просто о веельзевуле, но уточняют – «князь бесовский», достаточно ясно показывая, что имеют в виду если и не самого главного, то, по крайней мере, одного из высших в иерархии демонов, у которого, по понятиям фарисеев, были в подчинении другие бесы. Вельзевул, во всяком случае, считался злейшим и вместе с тем грязнейшим из бесовских начальников, поэтому и обвинение Христа в связи с ним было грязным, и в глазах фарисеев и книжников особенно язвительным. Оно имело первейшую цель – оттолкнуть народ от Христа, вызвав вражду к Его деятельности, учению и чудесам. Ответная речь Христа поражает своей силой и убедительностью: […] всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? Свт. Иоанн Златоуст дает следующее толкование словам Иисуса: «Если Я, имея в Себе беса, посредством его изгоняю других бесов, то значит, между бесами несогласие и распря, и они восстают один на другого; если же восстают друг на друга, то их сила погибла и рушилась».

Далее у евангелиста Матфея в 27-м стихе [также Лк. 11: 19] приведены слова Господа, которые издавна вызывали горячие споры среди толкователей: Если Я силою веельзевула изгоняю бесов, то сыновья ваши чьею силою изгоняют? Посему они будут вам судьями. Многие среди которых блж. Феофилакт, считали, что под «сыновьями вашими» подразумеваются апостолы, бывшие иудеями по рождению. Свт. Иоанн Златоуст рассуждает об этом подробно: «Смотри, с какою кротостью и здесь Он говорит им. Он не сказал: ученики Мои, или апостолы; но: сынове ваши, - чтобы, если фарисеи захотят мыслить столь же благородно, как Его ученики, подать им к тому случай; а если они пребудут в прежней неблагодарности и не оставят своего бесстыдства, лишить их всякого оправдания. Смысл же слов Его следующий: апостолы чьею силою изгоняют бесов? Им уже доводилось совершать исцеления бесноватых, получив на то власть от Спасителя; но фарисеи не обвиняли их. Они вооружались не против дел, но против Лица. Поэтому Христос, желая показать, что одна зависть служит причиною их обвинения, указывает на апостолов». Однако блж. Иероним [83] колеблется в своем толковании: по его словам, выражение «сыновья иудеев» означает, скорее всего, заклинателей, которые, призывая имя Господне, изгоняли демонов. В таком случае Он добивался признания с их стороны, что это есть дело Духа Святого. Если же Иисус говорил об апостолах, то именно они будут судьями фарисеев, ибо в грядущем веке сядут на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых.

Мы все же склоняемся к мысли, что Господь в данном случае имел в виду иудейских заклинателей, которые называются сыновьями фарисеев не по праву плотского рождения, а в том же смысле, в каком употреблено выражение «сыны пророческие» (3 Цар. 20: 35). Тогда смысл слов Спасителя приобретает другой характер: «ваши ученики изгоняют демонов, однако вы не приписываете их действия силе веельзевула, поэтому они могут судить вас за то, что вы из-за злобы и ненависти говорите обо Мне».

Затем Иисус произносит замечательное по силе и духу выражение, самое главное в этой Его речи: Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает. Посему говорю вам: всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем.

Конечно, слушавшие речь Христа фарисеи не представляли Духа Святого как третье Лицо Троицы, для них выражение «Дух Святый» было равнозначно слову «Бог» или, по крайней мере, «Дух Божий». Таким образом, выражение «хула на Духа Святого» было для слуха фарисеев равнозначно словам «хула против Бога».

Можно не признавать Сына Человеческого Мессией, оскорблять, клеветать на Него, преследовать Его, презрительно называть «сыном плотника», упрекать в пристрастии к пище и питию, в нарушении субботы, несоблюдении обрядов, священных обычаев, называть Его нечестивым самаритянином – все эти оскорбления могут быть прощены при условии искреннего раскаяния. Но изрекать хулу на Духа Святого, преисполняющего Сына Божьего, приписывать действия Его священной власти – изгнания бесов, воскрешения мертвых и другие чудеса – злому духу, значит смешивать Его Самого со злом, и этот грех не простится ни в этом веке, ни в будущем. По учению Иисуса и по свидетельству истины, грехи прощаются только Самим Богом и Его Духом, исполненным любви, милосердия и благости. Каждый человек может быть спасен, каковы бы не были его слабости, заблуждения и ошибки. Но человек, восставший против Духа Святого, богохульствующий и ненавидящий Его, святотатствует и навек закрывает себе все пути, которыми мог бы достичь спасения. Оскорбленный Дух Святой отходит от него, и на голову хулителя падает вечное осуждение. Поражающая его смерть ничего не изменяет, поскольку она кладет печать вечности как на добродетель, так и на порок. Пусть слабые успокоятся и заблудшие питают надежду на Бога: если они взывают к Нему, Его последним словом всегда будет милосердие. Что же касается тех, кто не только не призывает Его, но и изрекает хулу, то что они могут ожидать, кроме карающего правосудия Божия?

Затем Христос призывает Своих оскорбителей к простейшим законам мудрости и разума, и, как всегда, проникая в тайну их сознания, ясно показывает, почему они нарушают эти законы, обнаруживает скрытый источник их хулы. Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым, ибо дерево познается по плоду. Порождения ехидны! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста.

Тогда, прикрывая свои коварные замыслы видимой искренностью, фарисеи стали просить Иисуса показать им знамение с неба. Полное содержание ответной речи Спасителя можно изложить так: «Никакого знамения не будет дано вам, поскольку вы просите только ради удовлетворения любопытства, ведь все, что Я совершаю, вы знамениями не считаете. Чудо с Небес не принесет никакой пользы, поскольку ненависть ко Мне не прекратится, и род лукавый и прелюбодейный все равно отвергнет Меня. Но когда он предаст Сына Человеческого смерти, Я дам ему знамение гораздо более удивительное, чем то, о каком просит, знамение Ионы пророка» [84].

Род назван прелюбодейным, потому что вступил в общение с сатаною духом своим, расторгнув общение с Богом; назван лукавым, потому что, сознавая чудеса Христа, он притворялся несознающим их; уничижая и хуля чудеса Божии, он просил чуда соответственно своему несчастному настроению, своему духу. Прошение знамения с небес было не столько прошением чуда, сколько насмешкою над чудесами Богочеловека и выражением невежественного, превратного понятия о чудесах.

Еврейская риторика предпочитала образную речь – знаменитые раввины славились своими притчами и изречениями. Христос также прибегал к этому роду поучений, часто выражаясь иносказательно, порой ставя слушателей в тупик; истинный же, глубинный смысл Его речей даже ученикам Его становился понятнее гораздо позднее, лишь по совершении события. Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его (Ин. 2: 19). И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому (Ин. 3: 14). В данном случае Он также не сказал прямо, что Сын Человеческий будет погребен и останется в земли три дня и три ночи, а выразился образно. В тот момент для слушателей смысл сказанного, безусловно, остался тайной. Указание Иисуса на знамение Ионы пророка более чем уместно, однако понятным это становится только после последующих событий – Крестной смерти Спасителя, Его Воскресения, упорного неверия и нежелания иудеев покаяться, разрушения Храма Соломона и падения Израиля. Вспомним события, изложенные в книге пророка: Иона, сын Амафиев, получил однажды от Бога указание идти в Ниневию с проповедью покаяния и предсказанием о гибели города, если жители оного не раскаются. Однако он не сразу подчинился Владыке, отправившись на корабле в другом направлении. Во время путешествия судно было застигнуто страшной бурей, и мореплаватели в страхе бросили жребий, чтобы узнать, за чьи грехи настиг их гнев Божий. Жребий пал на Иону, который сознался в грехе неповиновения, за что был брошен в море по его же просьбе и проглочен большой рыбой, в чреве которой он провел три дня, неустанно молясь Богу. После чудесного избавления Иона получил вторичное приказание идти в Ниневию, что тотчас исполнил. Ниневия же, говорится в пророческой книге, была город великий у Бога, на три дня ходьбы. И начал Иона ходить по городу, сколько можно пройти в один день, и проповедовал, говоря: еще сорок дней и Ниневия будет разрушена! (Иона, 3: 3-4). Его проповедь поразила ужасом сердца ниневийского царя и народ, они раскаялись в своем нечестии, и Господь пощадил их. По толкованию блж. Иеронима, «Иона своим кораблекрушением предъизображает страдания Господа, призывает мир к покаянию, и под именем Ниневии возвещает язычникам спасение». Из истории мы знаем, что произошло с нераскаявшимся и не признавшим Христа народом иудейским. Покаявшиеся же ниневитяне восстанут (здесь можно перевести «воскреснут») на суд с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной; и вот, здесь больше Ионы (Мф. 12: 41). То есть, как бы в награду за свое покаяние, они сделаются судьями современного Христу не принесшего покаяния поколению.

В словах Спасителя о южной Царице – очевидная ссылка на историю, рассказанную в 3-й Книге Царств (10: 1-13), а также во 2-й Книге Паралипоменон (9: 1-12). Рассуждая о том же, Иосиф Флавий предполагает, что, пораженная мудростью Соломона, Царица Савская приняла иудейскую веру в Иерусалиме.

Был вечер, вероятно, вечер того дня, в который Господь изрек все притчи, изложенные у евангелиста Матфея (Мф. 13: 1-52), когда, увидев вокруг себя множество народа, Он велел ученикам отплыть на другую сторону озера, в более отдаленную Перейскую [85] страну. Отпустив народ, не прежде, однако, чем произнесены были достопамятные изречения, обращенные к троим из многочисленной толпы Его слушателей (Мф. 8: 19-22; Лк. 9: 57-62), они взяли Его с собой, как Он был (то есть без всякого приготовления к путешествию) в лодке. Последовавшие за тем события послужили к бесспорному утверждению в вере учеников Его, так как тут проявилась в полном блеске чудотворная сила Христа.

Прежде, чем путешественники достигли пристани, сделалось великое волнение на море. Внезапный сильный шквал, которому подвергаются небольшие внутренние моря, окруженные горными ущельями, устремился на озеро, и ладье, несшей Спасителя с учениками, угрожало неминуемое крушение. Мы можем это утверждать с достаточной достоверностью, ибо плаватели, с юных лет привычные ко всем случайностям на море, могли испугаться только по настоящему грозившей им опасности. Но хотя опасность действительно возрастала с каждой минутой и волны били в лодку, так что она уже наполнилась водой, - Наставник, утомленный и изнуренный дневными трудами, все еще спал. Он, согласно подробностям, которые сохранил один только евангелист Марк, спал на корме на взглавии. Иисус не пробудился даже при всем смятении и тревоге (неизбежных для людей в момент смертельной опасности), которые охватили учеников. Здесь мы усматриваем полную противоположность Ионе (Ион. 1: 5-6): проро-беглец заснул в таких же обстоятельствах от помраченной совести, Спаситель же спал с чистой совестью. С одной стороны, Он своим присутствием навлекал беду, а с другой – служил залогом и ручательством спасения от неминуемой гибели.

Но ученики этого пока не понимали. Видимо, прошло немало времени, прежде чем они решились разбудить Его, только крайняя необходимость положила конец их колебанию. Они пробудили Его с восклицаниями страха и ужаса, как это явствует из отчаянного – Наставник! Наставник! (Лк. 8: 24). Само собой разумеется, что такое повторяющееся обращение выражает особую настойчивость и душевное волнение говорящего. Не редки примеры таких взываний Бога к человеку (Быт. 20: 11; Исх. 3: 4; 1 Цар. 3: 10; Лк. 10: 41; Деян. 10: 44) и человека к Богу (Мф. 7: 22) У евангелиста Марка апостолы пробуждают Господа с явно слышащимся упреком, как будто бы Он не заботился об их безопасности. Учитель! Нежели Тебе нужды нет, что мы погибаем? Хотя в этом вопросе, без сомнения, заключается и любовь и упование на Господа. Он же говорит им: что вы так боязливы, маловерные? По тексту евангелиста Матфея может показаться, что Он их порицает за недостаток веры, а потом усмиряет бурю, тогда как у других евангелистов порицание не предшествует, а следует за прекращением ветров и волнения. Вероятно, здесь было и то и другое. Сначала Он обращался к Своим ученикам, усмиряя словом Своим бурю в их сердцах, затем, запретив борьбу внешних стихий, снова взывает к ним, уже более решительно ставя в вину их неуверенность в Нем. Должно также заметить, что Он не называет учеников неверующими, но – маловерным (Мф. 8: 26). В словах же апостола Марка: как у вас нет веры, слышится более кроткий упрек. Вера учеников Господа в тот момент была еще слаба и косна, судя по вопросу Его: где вера ваша? (Лк. 8: 25). Так воин, имеющий при себе оружие, не всегда в минуту величайшей нужды готов им воспользоваться. Грех их заключается не в том, что они ищут Его помощи (в конечном итоге это послужило на пользу), но в избытке страха, в том, что они предполагали возможность крушения лодки, которая несла Самого Владыку и Спасителя мира.

Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина. (Мф. 8: 26). Необходимо обратить внимание на слово «запретил», приводимое всеми евангелистами, а также на краткое обращение к стихии: умолкни, перестань, упомянутое только евангелистом Марком. Было бы нелепо считать этот приказ риторическим, скорее, здесь заключается явное отнесение всех нестроений и дисгармонии внешнего мира к их источнику, каковым может быть лишь сатана, виновник всех бед, зол и беспорядков в мире физическом и духовном. Таким же образом Господь запретил горячке (Лк. 4: 39). Запрещение это не является чем-то неожиданным и неслыханным, потому что тварь покорилась суете недобровольно (Рим. 8: 20). Предназначенная быть рабыней человеку, но насильственно подчиненная чужой воле, природа восстает против людей и становится орудием их бед и несчастий. В минуту дикой ярости она узнала голос Того, Кто был ее законным Властителем, и радостно подчинилась Ему, возвратясь в свойственное ей служение человеческому роду. Для совершения этого великого дела Иисусу достаточно было одного слова, и не нужно было, как пророку Моисею, простирать свой посох на море, не нужно было прибегать к орудию могущества, вне Его находящегося. (Исх. 14: 16, 21, 27). По единому слову ветер утих, и сделалась великая тишина.

Евангелисты продолжают описывать впечатление, произведенное этим великим чудом на души свидетелей, которые, несомненно, были глубоко потрясены. Вполне вероятно, что в ладье кроме учеников находились гребцы и попутчики, а может быть, несколько лодок плыли рядом. Это обстоятельство может объяснить тот факт, что евангелист Марк употребляет слово «люди», которым никогда не пользовался по отношению к ученикам Христа. Люди же, удивляясь, говорили: кто это, что и ветры и море повинуются Ему? Ответ содержится в восклицании Псалмопевца: Господи Боже сил! Кто подобен Тебе? […] Ты владычествуешь над яростью моря, когда вздымаются волны, Ты укрощаешь их (Пс. 88, 9-10).

Проявляя Свое могущество, Господь вновь подтверждает Свое Божественное происхождение. Опасность укрепляла и поддерживала тех, кто действительно имел нужду в укреплении веры, и кто, по выражению святителя Иоанна Златоуста, «предъизбраны быть борцами мира». Это могущество слова Господа, это удивление бывших с ним в корабле, предсказал Давид в псалме, говоря: Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине (Пс. 106: 23-30). Он являет Себя истинным «Князем мира» (Ис. 9: 6), посылающим благодать смущенному и обуреваемому страданиями сердцу человека, воздымается ли эта буря его собственными страстями, или внешними бедами и искушениями жизни. Вот как блаж. Августин трактует все составляющие этого чуда: «Мы переплываем море этой жизни, и ветер подымается, застигают нас бури и искушения. Отчего это, если не от того, что Иисус засыпает в тебе? Если бы Он в тебе не спал, ты бы наслаждался внутренней тишиной. Что же значит, что Иисус в теле засыпает, если не то, что в сердце твоем вера Иисусова дремлет? Что же ты должен сделать для своего избавления? Пробуди Его и скажи: «Наставник, мы погибаем». Он пробудится, то есть, возвратится вера и пребудет в тебе. Когда пробуждается Христос, тогда и среди бурных треволнений вода не зальет твоего корабля, твоя вера будет повелевать ветрами и волнами, и опасность минует».

Мы нимало не уменьшим значимости этого и других чудес Христа, если будем признавать за многими из них символический и пророческий характер. Море в Писании всегда служит символом тревожного и грешного мира (Дан. 7: 2-3; Откр. 13: 1; Ис. 107: 20). Подобно тому, как прародитель древнего человечества Ной с семейством был заключен в ковчеге, носимом водами потопа, так Создатель нового человечества, новой твари, Христос – в этом малом корабле. Церковь Христова также во все времена уподоблялась возметаемой ветрами ладье, мирские волны обуревают ее во все века, но потопить не могут, поскольку в ней пребывает Христос (Пс. 45: 1-4; 92- 3-4). Он, пробуждаемый отчаянными криками, запрещает ветрам и волнам и освобождает Своих от напасти. Пророк Иезекиль представляет великолепное описание царства этого мира в образе славного корабля (Иез. 27: 7-9), но судно это, несмотря на весь внешний блеск и богатство, погибает: Гребцы твои завели тебя в большие воды, восточный ветер разбил среди морей; а те, которые полагали в тебе свою надежду и нагрузили на тебя свои сокровища, зарыдают о тебе громким голосом (Иер. 27: 26-36). Но Царство Божие и Церковь Христова, хотя и являются по сравнению с этим кораблем лишь бедной рыбачьей лодкой, которую легко может потопить любая сильная волна, торжествует над всем и безопасно привозит свой драгоценный груз в истинную тихую гавань.

14. Исцеление бесноватых в стране Гадаринской

Евангельское событие, которое мы сейчас намереваемся рассмотреть, исключает всякое сомнение в источнике болезни исцеленного, ибо Великий Врач душ Сам признает ее истинным одержанием. Нам остается отнестись к нему точно таким же образом. Поразительна связь, в которой находится это чудо с непосредственно ему предшествовавшим, в котором Господь явил нам Себя Смирителем бурь и волнений вещественной природы. Его велению покорились ветры и волны, борьбу разъяренных стихий укротило одно Его слово. Но есть нечто более дикое и страшное, чем разбушевавшиеся волны и бури – это человеческий дух, когда он становится орудием того, кто вносит смуты и анархию всюду, куда достигает его господство. И Христос совершает здесь подвиг более могущественный, Он являет себя истинным Князем мира, Восстановителем разрушенной гармонии. Теперь Его слово укротило ярость бури, бунтующей в сердце одержимого, и в нем тоже воцаряется великая тишина.

При детальном рассмотрении обстоятельств этого достопамятного исцеления возникает трудность в самом начале, а именно: согласно евангелисту Матфею чудо происходило в стране Гергесинской, двум другим синоптикам – в Гадаринской. Следуя Оригену, многие ученые предполагают, что действие происходило в стране Гадаринской. Гадара, главный город Переи, лежал в трех часах ходьбы к юго-востоку от южной оконечности Геннисаретского озера, на расстоянии 60 стадий от Тивериады. Гергаса располагалась непосредственно на берегу, поэтому можно предположить, что Спаситель вышел на берег около Гергасы и хотел отправиться отсюда по дороге к Гадаре.

На этом трудности согласования синоптических Евангелий не заканчиваются. Евангелист Матфей говорит о двух бесноватых, Марк и Лука только об одном. Это обстоятельство объясняли по-разному. Следуя блаж. Августину, один недугующий был более известен в стране, чем другой. Есть также мнение, что одни был до того свиреп, что другой оставался по большей части незамеченным. Как бы то ни было, второй бесноватый отступает на задний план, а потому, следуя евангелистам Марку и Луке, мы будем теперь говорить о том, который встретил Господа по выходу Его на берег из лодки.

Описания несчастного страдальца вызывают содрогание. Каждый из евангелистов по своему выразил свое особое впечатление, однако св. Марк, более других склонный к эмоциональной красочной изобразительности, прибавляет некоторые черты, усиливающие ужасное положение страдающего человека. Его жилище – в гробах, т.е. в местах нечистых по причине находящихся там человеческих костей (Числ. 19: 11, 16; Мф. 23: 27; Лк. 11: 44). Для многих отверженных эти иудейские гробы давали просторное убежище, ибо представляли собой естественные пещеры или искусственные гроты, иссеченные в скалах, нередко поддерживаемые колоннами и имеющие по бокам места для захоронения покойников. Находясь вне городов, часто в отдаленных и пустынных местах, они привлекали изгнанных из общества людей. Многие подобные гробницы находятся теперь в близком соседстве с Гадарою [86]. Неизвестно, как отверженные добывали себе пропитание – возможно, едою им служили травы и коренья, возможно, кто-нибудь из сердобольных горожан приносил им пищу. Человек, одержимый злым духом, обладал такой необычайной силой мускул (ср. Деян. 9: 16), что были напрасны все попытки связать его во время припадков бешенства (Мк. 5: 4). Евангелист Матфей повествует, что никто не решался проходить мимо места его обиталища. Лука же отмечает, что бедняга никогда не одевался (это подтверждает и Марк: по исцелении своем бесноватый сидел у ног Христа одетый и в здравом уме) При всем том несчастный не дошел еще до конечной гибели. По временам он сознавал свое несчастье и страшную власть, под влияние которой попал, хотя это и выражалось только в его воплях и слепой ярости на самого себя, как истинного виновника своего бедствия, отчего он сам себя терзал и бил о камни.

Вот кто приветствовал Господа на этих берегах, на которые Он ступил, по-видимому, впервые. Человек, выбежав с товарищем из своего жилища, из гробов, устремился Ему навстречу, может быть, поначалу враждебно настроенный по отношению к незваным гостям, дерзнувшим ступить на их территорию. Или, может быть, несчастные были привлечены ко Христу тайным инстинктивным чувством, как к своему Избавителю и были удержаны чувством страшной бездны, которая отделяла их от Него [87]. Во всяком случае, если поначалу намерения у них и были враждебны, то, прежде чем человек приблизился, все изменилось, ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из сего человека (Лк. 8: 29). И нечистый дух узнал Того, Кто имел право повелевать, против Кого никакая сила не властна, и, как другие в подобных случаях, силился мольбой отвратить близкий приговор. Он вскричал громким голосом: Что Тебе до меня, Иисус Сын Бога Всевышнего? Заклинаю Тебя, не мучь меня! (Мк. 5: 7). В этом восклицании слышится голос злого духа, который испытывает муки, никого не терзая, а запрещение делать зло другим считает своей обидой. Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас (Мф. 8: 28). По его собственному признанию, придет время, когда Царство Света восторжествует над царством тьмы и заключит все ему принадлежащее в бездну, и отымется у него всякая власть делать зло (Откр. 20: 10). Все Писание согласно в том, что наступит время суда над падшими ангелами (1 Кор. 6:3), они блюдутся в вечных узах на суд великого дня; нечистый же дух это предчувствует и трепещет перед конечным приговором.

Не по первому требованию Господа злые духи оставляют свою добычу. Без сомнения, Он мог бы заставить их повиноваться, если бы то было Ему угодно, но несчастный одержимый мог погибнуть при этом действе. Уже первое повеление было причиной страшного пароксизма [88]. Итак, Великий Врач, столь же мудрый и нежный, сколь могущественный, благоволил действовать постепенно. Во-первых, Он спрашивал имя (по мнению некоторых, чтобы показать злобу и могущество врага, который будет побежден, возвестив тем самым величие избавления и Избавителя). Но, вероятнее всего, вопрос был обращен к человеку. Надобно было успокоить его, помочь собраться с силами, пробудить сознание его личности, выражением которой служит имя человека, внушить ему мысль, что он не связан неразрывно с духовным злом, его поработившим. Также вопрос этот мог служить для облегчения его состояния [89]. Ответ дает либо злой дух, либо страдалец, который не произносит уже своего настоящего имени, что могло бы напомнить ему о том, кем он был до своего порабощения, чем заявляет о крайней степени разрушения своего нравственного и духовного существа. В его ответе – легион имя мне, потому что нас много, - правда и ложь странно смешаны. Дух одержимого был повержен, и он был практически беззащитен перед всеми нападениями лукавого, раздираем на части тысячью стремлений, увлекаем то одной вражеской силой, то другой. Поражение его было полным, в тот момент над ним господствовали «многие властители». Лишь с помощью образа, вызванного из воспоминаний прежней жизни, может он выразить ощущение, испытываемое им в настоящем состоянии. Видимо, когда-то он видел стройные ряды римского легиона[90]. Воины римской империи являлись знамением страха и ужаса, перед которым преклонился мир, которые даже превозмогли дикую фанатическую храбрость иудеев. Вот такие многочисленные и жестокие силы угнетали его. То же утверждается отчасти в повествовании о Марии Магдалине, из которой изгнаны были «семь бесов» (Лк. 8:2).

При таком перемещении полярности, когда человеческое сознание в один момент делается положительным полюсом, а в другой – отрицательным, нечистый дух (или человек, бывший теперь его послушным орудием), снова высказывается, умоляя, чтобы Господь не повелел им идти в бездну (Лк. 8: 31), или, передавал эту просьбу сообразно с понятиями человека, бывшего в его власти, чтобы не высылал их вон из страны той (Мк. 5: 10). Просьба в обоих случаях одна и та же, ибо, согласно иудейским верованиям, и злым и добрым духам назначались некоторые страны, в пределы которых они не могли ступить. Потому быть изгнанным из своей страны, когда все другие были для него недоступны, означало не что иное, как быть низвергнутым в бездну, т.к. ничего другого им не оставалось.

Теперь следует обстоятельство, которое всегда считалось камнем преткновения в евангельской истории. Бесы, принужденные оставить свое любимое жилище – сердце человека, когда приходит Сильнейший и похищает имения сильного, освободив от его власти рабов, томятся жаждой губительства и, благодаря таинственному сродству бесноватых и животных, прося, чтобы им было позволено войти в свиней, большое стадо которых пасется неподалеку при горе (евангелист Марк считает, что их было около двух тысяч). Но злому все обращается во зло. Молитвы святых и служителей Божиих бывают иногда, по-видимому, не услышаны, но само неисполнение их прошений обращается им во благо. Бывают иногда услышаны, служители и исполнители воли сатаны, и само соизволение их просьбе служит им на вящее зло и пагубу. Так и теперь, были услышаны просьбы злых духов им на погибель, поскольку позволено было войти в свиней; но затем последовало истребление целого стада. Бесов постигла та участь, которой они больше всего страшились: не найдя организма, посредством которого могли бы действовать, они были заключены в ту тюрьму, которой хотели избежать.

Здесь, прежде всего, важен вопрос, который у многих толкователей вызывал недоумение: какое право имел Господь вводить в убыток хозяев свиней? Тот же вопрос может возникнуть по поводу проклятия бесплодной смоковницы (Мф. 21: 19). Достаточно на это ответить, что Христос не посылает бесов в свиней, Он только изгнал их из человека, прочее же все было лишь попущением. Греческое слово, встречающееся у евангелистов Марка и Луки, не значит «позволил», а всего лишь «не препятствовал», следовательно, Христос не давал никакого положительного повеления [91]. Но, даже если допустить, что Он сделал это, необходимо признать, что человек ценнее множества свиней, и если согласие на просьбу злых духов сколько-нибудь облегчило исцеление страждущего, способствовало укрощению силы бесов над человеком и ослаблению пароксизма при их удалении от него (Мк. 9: 26), то этого довольно для оправдания их истребления. Может быть, для полного исцеления человека нужно было, чтобы он имел очевидное свидетельство, что его оставило адское порабощавшее могущество. Для бесноватого необходимо было запечатлеть освобождение явным сокрушением его врагов, иначе он не мог окончательно убедиться, что Христос действительно и навсегда иго избавил от рабства. Так евреи, вышедшие из Египта, должны были увидеть трупы египтян, рассеянные по морскому берегу, прежде чем поверили, что ярмо, над ними тяготевшее, сокрушено навеки (Исх. 14: 29). Кроме того, разве все в мире не принадлежит Богу? Господь по Своему произволению может посылать скорби, может давать и лишать. Бог посещает Своих чад, наказует или побуждает к раскаянию, и часто лишения наши – суть дары, а утрата малых вещей вознаграждается получением большего. То же можно допустить и в настоящем случае: грех гадарян помог достижению благой цели. Отвечая на этот вопрос, свт. Иоанн Златоуст указывает три причины, почему Спаситель дозволил бесам войти в свиней. Во-первых, для того, чтобы показать освобожденным от своих мучителей размеры и силу вреда, который они наносили им; во-вторых, чтобы все поняли, что демоны не осмелились бы войти в свиней без Его дозволения; в-третьих, что демоны поступили бы гораздо хуже с людьми, в которых находились, если бы они не избавились от них благодаря милосердию Божьему. Если свиньи принадлежали иудеям (а мы знаем из трудов по древней истории, что в этой области проживало множество эллинизированных иудеев), то в утрате стада можно видеть наказание за то, что ради корыстного прибытка они пренебрегли законом Моисея. Впрочем, надо полагать, что Декаполис [92] большей частью был населен язычниками, да и самому Гадару историки называют греческим городом. Среди других народов свинья также считалась животным нечистым и скверным, например, у египтян, у которых, тем не менее, были свиные стада. Геродот [93] сообщает, что «египтяне считали свинью нечистым животным до такой степени, что если кто-нибудь случайно прикоснулся к свинье даже своей одеждой, то сейчас же шел к реке и купался в ней; пастухи свиней, хотя и египтяне по рождению, суть единственные жители Египта, которым не дозволялось входить в храм. Кроме того, никто не выдавал за них дочерей, и не брал себе их дочерей в жены, так что у пастухов свиней браки совершались исключительно в их собственном сословии». У иудеев свиноводством занимались только беднейшие сословия, да и то только те, кто был в более или менее близком общении с язычниками. В основном, свиньи были предметом иудейской торговли.

При размышлении об этом событии нельзя упускать из виду того обстоятельства, что и в Священном Писании, и в самой жизни, ради утверждения какой-нибудь нравственной истины часто приносятся в жертву не только растения, животные, но и люди. Многочисленные истребления людей в Ветхом Завете не имели бы смысла, если бы не служили высшим целям. По мысли русского богослова Лопухина, жизнь и смерть, по-видимому, не имеют такого значения в очах Божиих, какое они имеют для людей. Создавший жизнь может ее восстановить, и потому пользуется смертью для людского вразумления.

Данное евангельское повествование подвергалось различным обвинениям в кажущихся многочисленных противоречиях и нелепостях. Нечистые духи просятся войти в свиней, и, как только им это было позволено, по собственному произволению и вопреки своему первоначальному намерению, разрушают эту животную жизнь, после уничтожения которой будут вынуждены, как признались недавно, переселиться в место своей казни. Но ведь не сказано, что духи сами низвергли свиней со скалы в море. Уместнее предположить, что свиньи против воли бесов, вследствие внутреннего ощущения новой и необычайной силы в ужасе устремились к обрыву и низвергнулись в море одна за другой. В том и другом случае – сами ли они погибли или были увлекаемы злыми духами, открывается истинная сущность и характер зла, которое разрушает само себя, неизбежно подвергаясь каре вне зависимости от того, выполняются или отвергаются его просьбы. Безумное, слепое, самоубийственное и исполненное противоречий, оно может только губить, и гибнет само в общем разрушении. А что если зли злые духи тьмы в ожесточенной ненависти к Царю света и жизни, возымели умысел сами себе причинить некоторое зло, лишь бы только в людях возбудить негодование против Него и через то перечить и препятствовать благородному Его делу? В этом они, несомненно, преуспели, ибо отчуждение от Христа вследствие понесенных утрат и опасение еще больших потерь побудили жителей страны просить Его оставить их берег.

Когда бесы вошли в свиней, произошло воздействие духовной жизни на животную, по-видимому, неспособную к ее восприятию. Здесь устраняются смешные и непримиримые с евангельскими свидетельствами объяснения Паулуса [94] и его сотоварищей: бесноватый в последнем пароксизме ярости якобы погнал свиней через скалы в море. Или, что еще нелепее: в то время как пастухи с любопытством наблюдали встречу Христа с бесноватым, свиньи, оставленные без надзора, передрались и попадали стремглав с утеса. Какие бы трудности не представляло это чудо, нельзя обходить их с помощью подобных уверток. Во всяком случае, должно с уважением относиться к тем толкователям, которые не желают примирить этот факт (то, что бесы вошли в свиней – ред.) с обычными своими понятиями о различии между человеком с одной стороны и животными тварями с другой. Заметим только, что, может быть, мы сами создаем себе трудности, слишком легко принимая, что низший животный мир совершенно замкнут сам в себе и не способен воспринимать явления высшего порядка. Такое мнение вовсе не подтверждается серьезными исследованиями, которые скорее приводят к противоположному заключению [95].

Пастухи же побежали и, пришедши в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми. Все три евангелиста упоминают о последней просьбе гадарян (для контраста можно сравнить с просьбой самарян – Ин. 4: 40). И вот весь город вышел навстречу Иисусу и, увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их. Такая просьба не выражает смирения, того чувства, с каким говорит апостол Петр: Господи, выйди от меня, потому что я человек грешный (Лк. 5: 8), она скорее была вызвана потерей своего достояния, произошедшей во время Его краткого пребывания и, может быть, боязнью еще больших убытков. Это было испытанием для них: теперь должно было обнаружиться, какую ценность имеет для них Небесное Царство. Следовательно, с нравственной точки зрения уничтожение свиней имело смысл. Этого испытания жители не выдержали. Для них оказалось неважным, что человек, по всей видимости, их соотечественник, был избавлен от столь ужасного плена, что они увидели его сидящим у ног Иисуса, т.е. слушающего Его поучения (Лк. 8: 35), одетого и в здравом уме. Все их мысли были заняты лишь вещественной утратой. Они вовсе не заботились о благодати, к ним приблизившейся, и ужаснулись, не зная, что за этим последует. Божье присутствие было для них невыносимо, так как они коснели во грехах, и в таком состоянии могли ожидать лишь беды, один раз уже ими испытанной. Не желая избавляться от своих грехов, они просили Его уйти, подобно другим, говоря Господу: Отойди от нас (Иов. 22: 17). Просьба их была услышана, ибо часто Бог во гневе внимает врагам Своим, равно как не внимает любящим Его (2 Кор. 12: 8-9). Он удалился и оставил их одних, согласно их желанию.

Но исцеленный хотел сопровождать своего Целителя. И когда Он вошел в лодку, бесновавшийся просил, чтобы быть с Ним. Боялся ли он, по толкованию блж. Феофилакта Болгарского, что в отсутствие своего Избавителя духи тьмы опять возобладают над ним, или нигде не чувствовал себя столь безопасно как близ Него? Или желал только из глубины своего благодарного сердца быть последователем Того, Кому обязан был своим избавлением? Каковы бы не были его побуждения, Господь предназначил для него другие цели. Для тех, кто оказался недостойным Его присутствия, Он пожелал оставить главного свидетеля произошедшего: Но Иисус не дозволил Ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобой Господь, и как помиловал тебя. Человек это исполнил, и не без последствий. Он пошел и начал проповедовать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус, и все дивились.

Впрочем, это повеление идти и возвестить милости, оказанные Иисусом, могло иметь другую побудительную причину – нравственное состояние человека. Только так можно объяснить кажущиеся противоречивыми приказания, данные Господом людям, которых Он исцелял: иным Он запрещал что-либо рассказывать об оказанной милости Божией (Мф. 8: 4). Можно предположить, что там, где была опасность, что молва исказит факты и передаст лишь внешние обстоятельства исцеления, повелевалось молчать, для того чтобы созрели внутренние плоды благодатных чудес Господних. Там же, где царил духовный упадок, замкнутость, господствовало грустное настроение, где человек нуждался в здравом духовном общении со своими ближними (таково было положение этого одинокого страдальца), там повелел Господь, чтобы человек шел и поведал другим великие дела Божии, над ним явленные.

Чудесное воскрешение дочери Иаира следует у евангелистов Марка и Луки непосредственно за возвращением Господа нашего с восточной части Геннисаретского озера, которую Он оставил, когда жители, противоборствуя своему собственному благу, просили Его покинуть их берега (Мф. 8: 34). У евангелиста Матфея воскрешению предшествуют другие события – некоторые беседы Христа с фарисеями и исцеление расслабленного. Согласно лучшим гармонистам Евангелий, только лишь беседы действительно относятся к этому промежутку времени.

[…] Когда Он говорил им сие, подошел к Нему некоторый начальник и, кланяясь Ему, говорил… (Мф. 9: 18). Два евангелиста, Лука и Марк, называют имя этого человека: Иаир, и точно определяют его звание – он был начальник синагоги. Без сомнения, имелась в виду синагога в Капернауме (Мф. 9: 1), а потому человек этот, по всей вероятности, участвовал раньше в депутации иудейских старейшин, просивших об исцелении языческого сотника (Лк. 7: 3). Вероятнее всего, факт воскрешения сына наинской вдовы также ему был известен. Человек, облеченный властью, тот, перед кем многие ходатайствовали за других, теперь сам является просителем, испрашивая у Него великой милости: дочь моя теперь умирает; но прииди, возложи руку Твою и она будет жива. Так у евангелиста Матфея, Лука же добавляет другие детали – у него была одна дочь, лет двенадцати, и та была при смерти (Лк. 8: 32). Эту разницу нетрудно согласовать с изложением евангелиста Матфея. Когда отец оставил свою дочь, она была при последнем издыхании, теперь же, не имея верного сведения об ее смерти, он затруднялся, считать ли ее живой или говорить о ней, как о покойнице. Поэтому в одну минуту он мог выразиться так, а в другую иначе. Странно, что подобное обстоятельство, столь естественное, столь сообразное с реальной жизнью, было преподнесено некоторыми как противоречие между Евангелиями.

Согласно первому Евангелию настоящие события происходят непосредственно после призвания мытаря Матфея (Мф. 9: 9-10), так что вполне вероятно, что Господь, слух Которого внимает голосу всех удрученных, тотчас встал из-за трапезы, приготовленной для Него будущим евангелистом и пошел за ним (Иаиром), и ученики Его. Следом отправилась также и толпа, слушавшая поучения Иисуса, с любопытством и нетерпением жаждавшая увидеть, как Он поступит. На пути совершилось чудесное исцеление женщины, страдавшей кровотечением, но об этом лучше сказать особо, ибо это чудо совершенно отделяется от настоящего рассказа, хотя и имеет к нему отношение. Остановка Господа, разговор Его с учениками, а затем с женщиной, были, по всей видимости, болезненным испытанием для убитого горем отца. Дорога была каждая минута, ведь смерть высыпала последние немногие песчинки из часового сосуда, измерявшего жизнь его дочери. Это испытание в некотором роде подобно тому, которое вынесли сестры Лазаря, видя, что их возлюбленный брат близился к могиле, а Господь, тем не менее, медлит. Но сколь бы не была болезненна для отца умирающей отроковицы эта задержка, мы не замечаем в нем признаков нетерпеливости, что, несомненно, вменилось ему в заслугу.

В то время, как Господь говорил с женщиной, приходят от начальника синагоги и говорят, дочь твоя умерла, что еще утруждаешь Учителя? (Мк. 5: 35). Евангелист Лука также упоминает об одном, вероятно нарочитом вестнике, с которым, во всей видимости, шли и другие, так как люди вообще очень любят сообщать поразительные известия, не только добрые, но и печальные. Надежа на действительную помощь от Христа, которую они могли питать прежде, теперь погибла. Те, кто верил, что Он в состоянии исцелить умирающую, не имели, однако, крепкой веры в Него, как в Сына Божьего, не чаяли большего, и не думали, что Господь может воспламенить последнюю искру угасающей жизни после того, как она уже потухла. Может быть, и надежда отца исчезла бы, и не совершилось чудо из-за отсутствия необходимого для того условия – веры, если бы милосердный Господь не видел опасности и не предотвратил готового возникнуть в нем неверия. Иисус, услыхав слова сии, тотчас говорит начальнику синагоги: не бойся, только верую. Это слово – тотчас, раскрывает нам истинное милосердие Господа – Он говорит это сразу по получении вести о смерти, не давая времени проникнуть неверию в душу отца, не дозволив допустить его устам высказать сомнение, которое могло бы помешать исцелению, предупреждая его словами ободрения и надежды.

И вот Он избирает троих из Своих апостолов: Петра, Иакова и Иоанна. Мы еще не раз встретим такое обособление на страницах Евангелий, но уже при других обстоятельствах (Мф. 17: 1-2; 26: 37). Конечно, в чем причина именно такого избрания, неизвестно, однако можно предположить, что дело, к которому Он теперь приступал, было так необычайно, столь таинственно, что только эти трое, цвет и венец апостольского сонма, были достойными свидетелями его. Лишь с тремя апостолами и родителями отроковицы Он проходит в дом начальника синагоги и видит смятение и плачущих и вопиющих громко, как повествует евангелист Марк, или, по евангелисту Матфею свирельщиков и народ в смятении. Здесь как и везде, Он является Утешителем и вносит мир в людские души. И войдя, говорит им: что смущаетесь и плачете? Девица не умерла, но спит. И смеялись над Ним. (Мк. 5: 39-40).

Некоторые, причем даже искренне верующие и благоговейно относящиеся к библейскому тексту, решили, что чудеса – опасное богатство, от которого Евангелию выгодно было бы несколько освободиться. Они понимали слова Господа, одинаково передаваемые всеми тремя евангелистами – девица не умерла, но спит, исключительно буквально, и не считали это чудо действительным воскрешением из мертвых. Они полагали, что произошло простое пробуждение от обморочного сна; впрочем, девица никогда бы не пробудилась без животворного прикосновения руки Спасителя и звука Его голоса. Но если бы так было, то ободрительное слово Христа, сказанное Им отцу при получении известия о смерти дочери, имело бы уже не то значение. Он мог рассеять страх, ибо, будучи Всеведущим, знал, что жизнь еще таилась в отроковице. Но слова: не бойся, только верую, произнесены с другой целью. Это есть явное призвание вверится всемогуществу Того, к Чьей помощи он прибегнул. Христос также точно говорит о Лазаре: Лазарь, друг наш, уснул (Ин. 11: 11). Из дальнейших событий мы знаем, что такое выражение Он употребил, имея в виду не сон, а смерть. Использование слова «сон», как образ смерти, свойственно всем языкам и всем народам. Через это не отрицается действительность смерти, но скрыто подтверждается, что за смертью последует воскресение, так же, как пробуждение следует за сном. Нетрудно понять, почему Господь употребляет этот образ. Во-первых, ради отца – слова Его служат подкреплением колеблющейся веры, которая, при осознании того, что все земное для его дочери окончилось, могла совершенно угаснуть. Он, Владыка жизни, заменяет страшное слово «она умерла» на более кроткое, обещающее пробуждение: она спит. Кроме того, в святом смирении, которое побуждает Его при всяком удобном случае удалять от любопытствующих чудесные дела Свои, Он использует слово «сон», которое имеет двоякое значение, тем самым как бы укрывает завесой от взоров толпы то дело, которое намеревается совершить.

Теперь Иисус изгоняет шумную толпу плакальщиков, делая это по двум причинам. Во-первых, присутствие их было неуместно и излишне: они собрались плакать о покойнице, но смерть в ней должна была скоро уступить место возвращающейся жизни. Такой причины было достаточно. Но, помимо этого, неистовое и шумное выражение скорби одних, смешанное с притворными воплями наемных плакальщиков (2 Пар. 35: 25; Иер. 9: 17-18; Ам. 5: 16), нимало не соответствовало духовному настроению, которое приличествовало свидетелям столь великого таинства, таинства, от которого были удалены даже некоторые апостолы. Не говоря уже о том, что грубость и насмешки, с которыми были приняты заявления Господа, что отроковица сейчас оживет, в тот момент были крайне неуместны. Такие неверы не должны были быть свидетелями священного действия, к ногам их не следовало бросать жемчуг [96].

Теперь в доме водворилась тишина. Две души – верующая и надеющаяся, отец и мать, горели подобно погребальным факелам у одра умершей. И вот совершается торжественное пробуждение, совершается без всяких усилий Того, Кто есть Владыка живых и мертвых. И, взяв девицу за руку, говорит ей: талифа куми, что значит: девица, тебе говорю, встань. Евангелист Марк сохранил для нас, вероятно, слышанные из уст апостола Петра, подлинные слова Господа, на том языке, на котором Он их произнес, ибо в другом случае был произнесено слово «еффафа» (Мк. 7: 34). Едва Он произнес «талифа куми» и прикоснулся к ней, возвратился дух ее, она тотчас же встала (Лк. 8: 55) и начала ходить (Мк. 5: 42).

Чтобы осознать все величие совершенного, чтобы понимать, что Иисус действует здесь, впрочем, как и всегда, как истинный Владыка мира, имеющий право устанавливать законы и отменять их, что Ему чуждо нагромождение человеческих условностей, необходимо знать, как среди иудеев относились к умершим. Кто прикоснется к мертвому телу какого-либо человека, нечист будет семь дней всякий, прикоснувшийся к мертвому телу какого-либо человека умершего и не очистивший себя, осквернит жилище Господа: истребится человек тот из среды Израиля, ибо он не окроплен очистительною водою, он нечист, еще нечистота его на нем […]. Вот закон: если человек умрет в шатре, то всякий, кто придет в шатер, и все, что в шатре, нечисто будет семь дней […] всякий открытый сосуд, который не обвязан и не покрыт, нечист. Всякий, кто прикоснется на поле к убитому мечом, или ко гробу, нечист будет семь дней. (Числ. 19: 11-16). Согласно установлениям Ветхого Завета одно только посещение Иисусом дома Иаира было нарушением закона, страх перед которым остановил бы любого еврея. Но евангельское повествование сообщает нам трогательную подробность – Иисус не только приходит в дом умершей, но и берет ее за руку! Та же самое было и ранее, при воскрешении сына наинской вдовы, совершая которое Господь коснулся одра мертвого отрока. На глазах у всех был нарушен закон об осквернении, и это было столь поразительно, что даже носильщики застыли на месте! А потом Иисус приказал открыть гроб Лазаря, уже четыре дня лежащего в могиле… Христос не рассуждет о том, нужно ли Ему проходить обряд очищения, после того, как прикоснулся к умершему. Он просто уничтожает смерть, не оставляя ей ни малейшего шанса владеть людьми. Разве справедливы были обвинения фарисеев – якобы, Он пришел нарушить закон? Не нарушить пришел Я, но исполнить (Мф. 5: 17), отвечает Господь на эти обвинения, и слово исполнить здесь значит «дополнить», довести до полноты.

Затем, чтобы поддержать жизнь отроковицы, только что к ней вернувшуюся, а также чтобы доказать, что она не привидение, а действительно возвратившийся от смерти к жизни человек, являя полное спокойствие Своего Духа как в малом, так и в великом, Он велел ей дать есть. К такому методу Господь прибегал позже, когда являлся ученикам после Своего Воскресения, ибо употребление человеком пищи является доказательством его принадлежности к миру живых (Лк. 24: 41; Ин. 21: 5). Такая предосторожность была необходима, так как родители в минуту своего восторга могли легко об этом забыть. Но упоминание об этом Марк, по своему обыкновению (этому евангелисту вообще было свойственно живописать впечатление, произведенное на свидетелей чудес Господа – Мк. 1: 27; 2: 12; 4: 41; 6: 51; 7: 37), предваряет замечание о том, что чудо буквально потрясло зрителей. Видевшие пришли в великое изумление (Мк. 5 : 42). О том же повествует и евангелист Лука, но с меньшей эмоциональностью, упоминая лишь об изумлении родителей.

Чудеса воскресения из мертвых считались сильнейшими проявлениями могущества Христа, и считались по праву. С другой стороны, они остаются камнем преткновения для неверующих, поскольку прямо противоречат житейскому опыту. Граница между здоровьем и болезнью не определена со строгой точностью, переход от одного состояния к другому повторяется часто. Буря сменяется тишиной, самая страшная борьба стихий, наконец, укрощается, и слово Христа, усмирившее волнение, только предварило и мгновенно осуществило то, что так или иначе должно было кончиться рано или поздно. Даже претворение воды в вино и умножение хлебов встречают аналогию в природе, хотя и отдаленную; нечто подобное можно наблюдать и в других чудотворениях. Но между бытием и отрицанием бытия противоположность не относительная, а абсолютная, между жизнью и смертью лежит пропасть, через которую никакой факт опыта не может перекинуть даже воображаемый мост. Поэтому не удивительно, что чудеса этого рода встречают больше возражения, чем все другие дела, воочию проявляющие могущество Господа.

Здесь весьма уместно сказать о тех взаимных отношениях, которые связывают все три чуда чрезвычайного характера, совершенные Христом, а также об их отличии по степени трудности. Тело недавно умершего, которое только что покинула душа, довольно легко отличить от трупа, уже несколько дней не оживляемого дыханием жизни, так же оно не похоже на мумию, скелет или сухие кости, которые видел пророк в долине смерти (Иез. 37). Существует невидимая связь между телом и душей, только что его оставившей. Она некоторое время таится у ковчега, на котором так долго пребывала, зная, что соединяющее их звено разорвано не навсегда. Наука уже пришла к убеждению, что последние отголоски жизни остаются в теле долее, чем обыкновенно полагают, что некоторое время оно исполнено воспоминаниями жизни. Так мы можем объяснить достаточно известный и распространенный факт: когда закончена предсмертная борьба и наступает физическая смерть, когда позади боль и страдания, на лице умершего вновь проступает знакомый и близкий нам образ, более того, мы можем отметить совершенное спокойствие и почти идеальную красоту покойника. Если это так, то в оживлении четырехдневного Лазаря (Ин. 11: 1-44) мы должны признать большее чудо, чем в воскрешении юноши, несомого на погребение (Лк. 7: 12-15), которое по обычаю иудеев совершалось не позже, чем через сутки после смерти. В свою очередь, при воскрешении сына вдовы могущество Христа проявляется сильнее, чем при воскрешении дочери Иаира, когда пламя жизни, подобно только что угасшему светильнику, могло быть воспламенено тотчас по пришествии в соприкосновение с Тем, Кто есть истинный Источник жизни. Но, несомненно, поразительнее всего будет грядущее чудо, когда все, некогда умершие, в продолжение тысячелетий лежавшие в прахе, услышат глас, зовущий их из могил и восстанут (Ин. 5: 28-29).

В повествованиях всех трех евангелистов об этом чуде оно соединяется с воскрешением дочери Иаира и разделяет его на две части. Такой преизбыточной благодатью обладает Господь, Владыка жизни, что, поспешая на одно дело, может явить Свое могущество и в другом. Его окольный путь ближе к цели, чем наш прямой, и Его мимоходное делание скорее достигнет цели, чем наше настоящее дело. Евангелистам Марку и Луке мы обязаны подробным описанием и отличительными чертами этого чудотворения. Рассказ Матфея краток и минует столь существенные обстоятельства, что без других параллельных повествований мы фактически лишились бы содержащегося в нем поучения. Но несомненно, что если не земные писатели Евангелий, то Сам Божественный Виновник их благоволил, чтобы отдельные повествования служили друг другу взаимным дополнением.

Господь, согласившись на просьбу Иаира (Мк. 5 : 24), пошел к его дому. За ним следовало множество народа и теснили Его, любопытствуя, без сомнения, чем закончилось дело, воскресит ли Он умирающую (или уже умершую) отроковицу. В таком настроении было большинство людей, но не все без исключения. В этой толпе, жаждавшей необычайного зрелища, была одна женщина, которая страдала кровотечением двенадцать лет. Эта страдалица, столь долго удрученная своей болезнью, много потерпевшая от нее, а может быть, еще более от своих врачей, истратившая все свои средства на дорогие лекарства и напрасно искавшая какого-либо облегчения, услышав о Иисусе, подошла сзади в народе и прикоснулась к одежде Его, ибо говорила: если хоть к одежде Его прикоснусь, то выздоровею. Сам Господь свидетельствует о действенности ее веры: вера твоя спасла тебя; между тем, ее представление о способе воздействия целительной силы Христа было еще смутным, не без примеси заблуждения. Вероятно, она предполагала, что Он врачевал, используя не могущество Своей святой воли, но, скорее, имел некоторое магическое влияние и силу, которая в Нем пребывала, и которую Он расточал вокруг Себя. Возможно также, что она прикоснулась к краю одежды Его (ср. Мк. 6: 56) не потому, что, робко протиснувшись, только так могла до Него дотянуться, но приписывала Его одеждам особенную святость. Иудеи часто носили кисть яхонтового цвета на краю одеяний по повелению Господнему, это служило напоминанием об исполнении заповедей Божьих (Числ. 15: 37-40; Втор. 22: 12). А потому те, кто особенно заботился показать другим свое всегдашнее памятование об этом, обыкновенно расширяли воскрилия одежд своих (Мф. 23: 5). Но вера этой женщины, хотя и несовершенная по способу своего проявления, в сущности, была истинной, став для нее проводником вожделенной милости; в результате чего она и обрела искомое. Как только болящая прикоснулась к краю одежды Его, то тотчас иссяк у нее источник крови, и она ощутила в теле, что исцелена от болезни.

Благодатный дар, ею добытый, она унесла бы втайне, если бы могла. Но случилось по-другому. Ибо Иисус, почувствовав Сам в Себе, что вышла из Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде? Евангелисты выражаются языком, отчасти согласным с течением мыслей этой женщины, но мы ни на минуту не можем предположить, что целительная сила сообщилась от Господа без полного Его согласия, и произошло бессознательное или невольное врачевание. Если бы врачующая сила исходила из Него безотносительно духовного состояния просящего милости, то терялась бы совершенно нравственная, важнейшая сторона чудес. Но Тот, Кто видел Нафанаила под смоковницей (Ин. 1: 48), Кто не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке (Ин. 2: 25), Тот знал все об этой женщине, знал, как страдая телом, она искала Его помощи и какой силы вера была в ее душе, вера, которая одна является проводником между Ним и всякой человеческой потребностью. Из Его вопроса: кто прикоснулся к Моей одежде, никак нельзя заключить, будто Он не знал, кто сделал это, а лишь неясно догадывался, что случалось нечто подобное. Вопрос, как убедительно подтверждает происходящее далее, был предложен совсем с иной целью. Если бы исцеленная унесла с собой тайну возвращенного ей здоровья, оно не было бы для нее столь благодатным даром, каким долженствовало быть по воле ее Спасителя. Настала потребность, чтобы она открылась и засвидетельствовала то, что искала и нашла – помощь и свое исцеление от Него. Едва ли можно настаивать на том, будто несовместимо с безусловной правдой Господа заявлять о Своем незнании и спрашивать, как о неизвестном, о том, что Ему было доподлинно известно. Если, например, отец, приходя к своим детям и наперед зная виноватого, спрашивает, однако, кто именно их них провинился, дабы привести озорника к добровольному признанию и приготовить его к прощению, - разве нарушил ли бы он законы высочайшей истины? Примеры такой «неправды» во множестве находим в библейских текстах: в словах Елисея: откуда, Гиезий, несмотря на то, что сердце его сопутствовало слуге в продолжении всего пройденного им пути (4 Цар. 5: 25); в вопросе Самого Бога а Адаму: где ты? (Быт. 3: 9) и к Каину: где Авель, брат твой? (Быт. 4: 9). Во всяком случае, такой вопрос имеет нравственную цель – он представляет удобный случай в последний момент загладить вину чистосердечным признанием, возможность, которая дана была в приведенных выше примерах, и которой исцелившаяся женщина воспользовалась.

Сам вопрос: кто прикоснулся ко Мне, когда столпившееся множество теснило Его, наводит на некоторые полезные размышления. Из среды этого теснившегося народа только одна несчастная дотронулась до Него неслучайно, но имея веру. Среди толпы, скорее всего, было множество больных и страждущих, возможно находились и одержимые. Но они, хотя и были столь же, или даже более близки телом к Иисусу, не имели веры, которая служила бы соединительным звеном между силой Христа и их нуждой. А потому они толпились вокруг Него, но Его не касались, т.е. не касались так, чтобы на них изошла из Него сила. Так бывает и в Его Церкви. Многие теснятся около Христа; Христовы по имени, близкие к Нему внешним образом, участвуют в Таинствах и установлениях Церкви Его, но Его не касаются, потому что не притекают к Нему с верой, не ищут, а следовательно, и не получают исцеления.

Апостол Петр и бывшие с ним ученики недоумевают, слыша вопрос Господа и, находя его отчасти неуместным, возражают: Ты видишь, что народ теснит Тебя, и говоришь: кто прикоснулся ко Мне? Господь же снова подтверждает факт: Прикоснулся ко Мне некто; ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня. И все отрицались. (Лук. 8: 45). Теперь женщина, понимая, что долее скрываться бесполезно, что повторение отрицания, которое она, вероятно, сделала вместе со всеми, ни к чему бы не привело, не в силах избегнуть Его проницательного взгляда, ибо Он смотрел вокруг, чтобы видеть ту, которая сделала это; боясь прогневить Его, так как прикосновение одержимых такой болезнью считалось осквернением (Лев. 15: 25), - пала пред Ним и объявила Ему пред всем народом, по какой причине прикоснулась к Нему и как тотчас исцелилась (Лук. 8: 47).

Какая великая благодать Спасителя проявляется в этом чуде и сопровождающих его обстоятельствах! Эта женщина получила бы весьма неполное и даже вовсе не получила бы благодеяния, если бы сохранила его в тайне и неизвестности, не вступив в личное общение со своим Целителем. Она надеялась остаться в неизвестности по чувству стыда, конечно, очень естественного, но неблаговременного в минуту перелома ее духовной жизни. Небесный Врач извлекает ее из неизвестности, в которой она предпочитала скрываться, но по возможности ее щадит: ибо не прежде, а после исцеления требует прямого признания из ее собственных уст. Ей могло казаться слишком тягостным такое признание, если бы Он потребовал от нее этого прежде; но Он, совершив исцеление, облегчает ей трудность узкого пути. Совершено избавить ее от этого болезненного перехода Христос не мог, ибо с ним было связано ее духовное возрождение.

Затем Иисус отпускает ее и напутствует словами благодатного ободрения: Дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя (ср. Лук. 7: 50; 17: 19; 18: 42). Вера и сила Христова спасла ее. Иди в мире. Это не просто благословение, а напутствие войти в ту стихию, в которой будет проистекать ее последующая жизнь, и будь здорова от болезни твоей, - это обетование исполнилось, ибо женщина с того часа стала здорова [97].

Блж. Феофилакт придает мистическое значение этому чуду. Недуг женщины он представляет как неиссякаемый поток греха; врачи, от действия которых ее состояние не улучшилось, это – пророки и мудрецы мира сего, которые со всеми своими лекарствами, своими религиозными и философскими учениями, были бессильны что-либо сделать, дабы иссяк источник зла в человеческом сердце. Коснуться одежды Христа – значит уверовать в Его воплощение, через которое Он, сперва коснувшись нас, дал возможность и нам коснуться Его и исцелиться. Подивимся беспримерному снисхождению к нам Господа! Неприкосновенный существом, прикосновенный для всех бывает. Не одна кровоточивая дерзнула прикоснуться к Нему, весь народ искал исцеления (Лк. 6: 19). К Нему имели доступ все, искренне желавшие Его слушать, к Нему приступали все, нуждавшиеся в Его помощи. Он не отвергал ни одного грешника, как бы не были тяжки его грехи. Между увечными и больными, приступавшими ко Христу, были и такие, от которых многие из нас отшатнулись бы из чувства брезгливости, но Христов никого не гнал, никем не гнушался. Помня, как нечистота смущала бедную женщину, мы можем иметь точный образ грешника, который приближается к престолу благодати, однако по осознанию своей нечистоты не дерзновенно, а со страхом и трепетом, с чувством неизвестности своей судьбы. Но по милости Божьей всегда бывает благодушно принят, все его плотские сомнения и недоумения рассеиваются, и Господь отпускает его со словом мира, отныне пребывающим в нем. Теперь, как и тогда, Он всем доступен. Правда, телом Он вознесся на Небеса, но для того, чтобы исполнить Собой Своим благодатным присутствием всяческая (Еф. 4: 10). Пользуйся этой доступностью всем Христа Бога, грешная душа, как воспользовалась ею кровоточивая жена. Ее привлекло ко Христу сознание нужды в Его помощи, осознай и ты, грешник, свою беспомощность, свое бессилие одними собственными трудами вступить на путь богоугождения, исцелиться от духовных недугов. Он не возгнушался от нечистоты, не отвергнет и тебя, если ты прикоснешься к Нему, Светлейшему и Чистейшему, с той же верой в Его благодатную силу.

Это есть первое из многих исцелений слепых, которые с подробностью описаны (Мф. 12: 22; 20: 30; 21: 14; Ин. 9), или только упомянуты (Мф. 11: 5; Лк. 7: 21) в Евангелиях; все они представляют буквальное исполнение пророческого слова пророка Исаии (35: 5), относящегося ко времени Мессии: Тогда откроются глаза слепых […]. Хотя подобные чудеса нередки, в каждом из них мы находим примечательные особенности. Частое повторение их неудивительно. С точки зрения естественной должно заметить, что недуг слепоты гораздо чаще встречается на Востоке, чем в наших странах. С духовной же точки зрения следует указать, что в Писании грех довольно часто представляется в виде нравственной слепоты (Втор. 28: 29; Ис. 59: 10; Иов. 12: 25; Соф. 1: 17), а избавление от греха – в виде духовного прозрения (Ис. 29: 18; 42: 18; 43: 8; Мф. 15: 14). Потому весьма свойственно Тому, Кто есть Свет мира, часто совершать дела, пророчески знаменующие то высшее дело, которое Он пришел совершить на земле – возвестить всем Евангелие спасения. Вообще, в Святом Писании пророки достаточно часто употребляли слово «свет» именно в значении духовного просвещения (Ис. 9:1; 49: 6; Мал. 3: 20). Христос называя Себя Светом (Ин. 1: 5; 9: 5), хочет показать не только то, что Он есть носитель Божией спасительной истины, но и то, что Он, в силу Своего единения с Отцом, есть Первоисточник всякого света в мире.

О чуде исцеления двух слепых писал только евангелист Матфей […]. Иисус шел оттуда. Доподлинно неизвестно, какой дом имеется в виду, во всяком случае, это не был дом Иаира, также маловероятно, чтобы это было жилищем Матфея или Петра. Некоторые толкователи предполагают, что Христос зашел в дом, где жили Его мать, братья и сестры. Вряд ли евангелист Матфей пытался как-то логически связать исцеление слепцов с чудом воскрешения дочери Ииара, скорее, он просто уточнил хронологию событий. За Ним следовали двое слепых и кричали: помилуй нас Иисус, сын Давидов! По этому поводу также существует множество мнений. Выражение Сын Давидов, обращенные ко Христу, встречаются в Евангелии Матфея во всех трех случаях исцеления Спасителем слепых (Мф. 12: 23; 20: 30-31), пророки в Ветхом Завете также часто называли так царей, которых хотели «почтить и возвеличить»[98]. По всей вероятности такое обращение связано с ожиданием иудеями земного Царя-Мессии, что и явилось причиной явно выраженного некоторого недовольства Христа, так же, как и в случае исцеления бесноватой дочери хананеянки (Мф. 15: 22). Но, так или иначе, обращение Сын Давидов показывает, что просители признают Его обетованным Мессией (Мф. 21: 9; 22: 42; ср. Иез. 34: 23). Однако вера их должна была подвергнуться дальнейшему испытанию, к которому и приступает Господь. Не все обращающиеся ко Христу получают просимое тотчас, так и здесь, Господь по-видимому, сначала удаляется от просителей – они кричат вслед Ему, а Он, не обращая внимания на их крики, идет далее. Когда же Он пришел в дом, слепые приступили к Нему, свидетельствуя о своем сильном желании и сердечной вере. Только тогда они получили от Него вожделенный дар, о котором молили, однако не ранее того, как на вопрос: верите ли что Я могу это сделать? Он услышал: ей, [99] Господи! – тогда Он коснулся глаз их. Этого простого прикосновения было достаточно, чтобы оба прозрели.

В других случаях проводником Его целебной силы служит и вспомоществует вере врачуемых плюновение, смешанное с брением [100] (Ин. 9: 6-7), или одна слюна Его уст (Мк. 8: 23). Ни в одном месте Евангелий Господь не возвращает зрение слепым одним Своим словом, хотя, вне всякого сомнения, такая целебная сила всегда Ему была присуща. Слова, сопровождающие действие благодати: по вере вашей будет вам, в который раз назидательно указуют на отношение между верой человека и Божиим даром. Вера есть соединительное звено между пустотой человеческой и полнотой Божией, и в этом состоит все ее высокое значение.

Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал (ср. Мк. 1: 45; 5: 43; Мф. 17: 9). А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле той. Глубокое характеристическое различие между римско-католическими и протестантскими толкователями составляет то, что первые, все без исключения, скорее похваляют, чем осуждают этих людей за неисполнение строгого и сопряженного с угрозой повеления Христа никому не разглашать о полученном ими даре. Учителя той Церкви видят в этом непослушании неудержимое излияние благодарных сердец, что, в сущности, должно считать не грехом, а заслугой. Блж. Феофилакт также полагал, что эти люди вовсе не были ослушниками, разглашая о чуде, что Христос вовсе не имел намерения связать их обетом молчания, но предписал его по Своему смирению, и не оскорбился их непослушанием. Что касается толкователей протестантских, для которых слово Божие есть безусловное правило и закон, которые не допускают поклонения Богу посредством самопроизвольных дел, а следуют образцу, Им указанному, все они считают, что повиновение лучше жертвы, даже если жертва предназначалась для особенного чествования Божия (1 Цар. 15: 21). Потому разглашение чуда вопреки повелению Христа они считают недостатком в вере ослушников, виной, которую нельзя оправдать, хотя признают, что она истекает из благодарного сердца. Могло быть, что запрещение было дано ввиду злостных намерений врагов Иисуса, которые намеревались объявить, что Он изгоняет бесов силой веельзевула [101].

Это чудесное деяние Иисуса Христа сохранилось в памяти всех четырех евангелистов в мельчайших подробностях, описания Его взаимно дополняют и обогащают друг друга. Чуду насыщения предшествовало удаление Иисуса в пустынное место, и для этого имелись причины. Евангелист Матфей прямо указывает, что Господь принял такое решение после того, как апостолы возвратились в Капернаум из своего первого путешествия и рассказали Ему о его результатах. К тому времени Иисус узнал от учеников Иоанна Крестителя об убиении Иродом Антипой их учителя (Мф. 14: 12). Так как убийца Предтечи, находившийся в то время, вероятно, в своей столице, Тивериаде, уже желал расправиться с Иисусом и Его учениками, Господь, вероятно, признал нужным на некоторое время удалиться с земель, подчиненных Ироду, на северо-восточную сторону Геннисаретского озера, где начиналась тетрархия Филиппа, брата Антипы. Час Его еще не настал.

Евангелист Марк (6: 31) непосредственно указывает на другую причину – удаление необходимо было для отдыха апостолов, которые только что возвратились из возложенного на них посольства, и должны были иметь, наконец, время для телесного и духовного отдыха. То, что это действительно было необходимо, следует из слов: ибо много было приходящих и отходящих, так что и есть им было некогда. Господь пожелал остаться с учениками наедине и дать им время прийти в себя и немного упокоиться. Для этого они вместе отправились из Капернаума в Вифсаиду Заиорданскую, расположенную рядом с городом Юлия[102], окруженную пустынными холмами и равнинами. Но туда же (Лк. 9: 10) в пустынное место близ города, называемого Вифсаидой, народ, узнав, пошел за Ним. Господу потребовался примерно час, чтобы переправиться на лодке с одного берега на другой. И хотя окольный путь людей, видевших, как Он готовится к отправлению, был длиннее, они предупредили их, т.е. поспели раньше, чем Иисус с апостолами успели высадиться на берег. К толпе народа, обегавшей озеро, присоединились шедшие в то время на Пасху в Иерусалим жители северной Галилеи. Этим и объясняется необычайное скопление народа на восточной стороне Галилейского моря. Сам евангелист Иоанн ясно указывает на причину большого стечения людей: за Ним последовало множество народа, потому что видели чудеса, которые Он творил над больными.

Итак, выйдя из лодки, чтобы направиться в горы, Господь увидел множество народа, ожидавшего Его. Господь искал уединенного места для отдыха и молитвы, но, тем не менее, Он принял их, беседовал с ними о Царствии Божием и, требовавших исцеления, исцелял (Лк. 9: 11). Уединенная местность способствовала совершению проповеди Иисуса, и Он начал говорить. Незаметно наступил вечер.

Далее у евангелистов наличествуют некоторые расхождения в изложении событий, без труда, тем не менее, преодолеваемые. Марк, Матфей и Лука согласны в том, что когда настал вечер, приступили к Нему ученики Его, и сказали: место здесь пустынное и время уже позднее; отпусти народ, чтобы они пошил в селения и купили себе пищи, т.е. почин исходит от учеников. У евангелиста Иоанна Сам Господь обращается с вопросом к апостолу Филиппу. Однако одно не исключает другое. Иисус мог предложить Свой вопрос Филиппу позже, уже после того, как апостолы обратились к Нему, потому, быть может, что этот апостол более чем другие нуждался в укреплении своей веры. Евангелист Иоанн всегда старательно объяснял и предотвращал недоразумения и неправомерные толкования слов Господа, которые могли возникнуть (2: 21; 21: 22), дабы нигде и ни при каких обстоятельствах не умалить силу и славу Его. Так и сейчас – он поясняет, что Иисус задал вопрос Филиппу не потому, что нуждался в чьем-либо совете, не потому, что Сам испытывал какое-либо действительное затруднение, ибо Сам знал, что хотел сделать, - но испытывал его (Ин. 1: 45)[103]. По-видимому, ученики даже не могли себе представить никаких других средств к насыщению, кроме естественных, а мысль о Его могуществе, о том, что Он может накормить всех, даже не приходила им в голову. Тем не менее, Иисус ждет от них проявления веры и задает свой вопрос Филиппу: где нам купить хлебов, чтобы их накормить? (6: 5). Но Филипп отвечает также, как и другие: им на двести динарием недостаточно будет купить хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя понемногу [104].

Некоторое время Господь ждет. Апостолы находятся в растерянности, недоумевая, чего же хочет от них Учитель. Не дождавшись ответа, Господь восклицает: не нужно им идти, вы дайте им есть! В одни голос повторяют ученики прежнее заявление Филиппа о недостаточности средств для пропитания такого множества: разве нам пойти купить хлеба динариев на двести и дать им есть? Здесь уместно вспомнить недоумение пророка Моисея, высказанное им при схожих обстоятельствах: заколоть ли всех овец и волов, чтобы им было довольно? или вся рыба морская соберется, чтобы удовлетворить их? (Чис. 11: 22; ср. Пс. 77, 19-20). То же сдержанное неверие, то же сомнение в могуществе Господа. Но, словно не замечая этого, Иисус продолжает: сколько у вас хлебов? Пойдите посмотрите. Они возвращаются и рассказывают Ему, что все запасы пищи составляют не более пяти хлебов и двух рыбок, и это имеет лишь один мальчик, у которого они это приобрели (или могут приобрести, если угодно). Примечательно, что у самих апостолов не оказалось никаких съестных припасов. Если бы таковые имелись, то Господь, без сомнения, велел бы раздать их народу.

[…] повелел им рассадить всех отделениями на зеленой траве. Отрадное место для отдохновения в эту раннюю весеннюю пору! Итак, возлегло людей (мужей) числом около пяти тысяч. Упоминание о зеленой траве встречается у евангелистов Иоанна и Марка. Первый присовокупляет к тому уточнение: все сели рядами по сто и по пятидесяти, разместившись симметрично. Это была разумная предосторожность, поскольку предотвращено был всякое смятение и замешательство; многолюдная толпа разделилась на части, которые было удобно обойти, женщины и дети не оттеснялись. Затем Он, как Глава семейства, взял пять хлебов и две рыбы, воззрел на небеса, благословил хлеб, преломил Его и дал ученикам, чтобы раздали народу (ср. Лк. 24: 30; 1 Кор. 11: 23-24). По мнению некоторых толкователей, чудесное умножение совершилось сначала в Собственных руках Спасителя, затем в руках апостолов, и, наконец, в руках ядущих. Возможно, было именно так; в любом случае, все ели и насытились. Очи всех уповают на Тебя, и Ты даешь им пищу их в свое время; открываешь руку Твою и насыщаешь все живущее по благоволению (Пс. 144: 15-16). В полной мере здесь проявляется милосердие и любовь Господа: отвергнувший, как искушение сатаны, мысль превратить камни в хлеб, чтобы подкрепить Себя, Он взывает к Отцу Небесному, когда дело касается других людей. Таким Своим действием Христос оправдывал перед народом Свое Собственное обетование: ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам.

Это чудо трудно для нашего восприятия, труднее даже, чем претворение воды в вино. Невозможно представить себе способ его осуществления, он ускользает от нашего ума и поражает воображение. Но истинная мудрость не берется описывать то, что выше всякого понимания. Проводя аналогию с чудом претворения воды в вино, некоторые толкователи настаивали на том, что здесь Христос таким же образом сократил в один момент все те процессы, которые при естественном порядке вещей Он производит медленно и постепенно, один за другим. На наш взгляд, в этом случае аналогия допустима лишь до некоторой степени. Если бы Господь, взяв несколько зерен, бросил их в землю, и обильная жатва появилась бы мгновенно, то такому чуду можно было бы дать название процесса, ускоренного Всевышним. Приготовление же хлеба происходит иначе, оно совершается посредством человеческого искусства, которое использует растение, доселе самостоятельно развивавшееся. Пшеничное зерно само по себе, предоставленное законам естественного развития, никогда не претворится в хлеб. Кроме того, Господь использует для Своего действия продукт, уже приготовленный человеком из зерна. Дуб произрастает из желудя, а не из куска, отрубленного от дерева. Итак, мы должны признать в чудесном умножении хлебов действие не абсолютного творчества, создающего из ничего, но творческого приращения, веществом которого служили имевшиеся хлебы и рыбы. Это чудо количественное, тогда как претворение воды в вино было качественное. Таким образом, Господь все дела Которого являлись без исключения знамениями, провозгласил Себя истинным Хлебом жизни, неистощимым Питателем, готовым удовлетворить духовные потребности алчущих душ во все времена.

Каждое чудо, сотворенное Иисусом в течение Его земной жизни, помимо явно видимого результата (это может быть исцеление, воскрешение, насыщение и т.д.), имеет иносказательный, нравственный смысл, содержит еще непонятное для свидетелей пророчество, или вызывает такие последствия, которые никто пока не может предугадать. На самом деле Иисус сделал больше, чем накормил пять тысяч человек в пустыне. Вот что пишет по этому поводу Анри Дидон: «В Царстве, Основанном Им, никто не умирает от голода. Даже нищие имеют туда доступ и находят там обильную братскую трапезу. Это самое выдающееся чудо Иисуса. Оно относится не к одному лицу, но к целой толпе, и служит как бы пророчеством, заключая в себе блестящее откровение наиболее выдающегося предназначения Мессии. Миллионы людей, лишенные пищи – вот картина голодающего человечества. Кто может накормить и насытить их? Одни Бог. Иисус привлекает к Себе человечество в пустыню этого мира, Он соединяет его, группирует правильными рядами, восстанавливает тишину и порядок. А Сам, стоя посреди, насыщает голодных, пища Небесная умножается в Его руках, и Он приказывает апостолам раздавать ее с неиссякаемой щедростью». Еще не пришел Час Его, еще много раз Иисус будет преломлять и благословлять хлеб на братских трапезах со Своими учениками, пока не сделает это на земле в последний раз на Тайной Вечере, перед Своей Крестной смертью.

Однако вернемся к событиями того весеннего предпасхального вечера. Когда же все насытились, ученики собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти тысяч ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели, по коробу на апостола [105]. Евангелист Марк прибавляет, что рыба тоже осталась в изобилии, что свидетельствовало о том, что не только достало на всех, но оказался избыток (4 Цар. 4: 43-44; Руф. 2: 14). Апостол Иоанн добавляет, что это было сделано по приказанию Господа: чтобы ничто не пропало. Таким образом, в действиях Властителя мира, как и в самой природе, расточительная щедрость идет рука об руку с заботливой бережливостью. Иисус, только что явивший Себя Богом, опять подчиняется законам и условиям Своей земной жизни, и, так же как в самом чуде возвышенно проявляется Его могущество, так в этом приказании – Его смирение. То, что остатки этой трапезы далеко превосходили по своему количеству и объему первоначальный запас, дает нам видимый символ той любви, которая не истощается вовеки, а только еще более богатеет, символ приумножения, которое всегда присуще подаянию. Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и, однако же, беднеет (Притч. 11: 24)

Люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали, это истинно тот Пророк, Которого, по словам Моисея, воздвигнет Бог (Втор. 18: 15), Примиритель (Быт. 49: 10), звезда от Иакова и жезл от Израиля (Числ. 24: 17; ср. Ин. 1: 21; Мал. 3: 1).

Среди ветхозаветных событий есть несколько, имеющих схожие черты с рассматриваемым чудом: преумножение во время голода запаса муки и масла вдовы из Сарапета (3 Цар. 17: 12-16), насыщение двенадцатью хлебами ста человек пророком Елисеем (4 Цар. 4: 42-44). Но пророки обладали благодатью только в известной мере и действовали согласно повелению Божьему, Сын же, обладающий неограниченным могуществом, Ему принадлежащим, все совершал в величайшем преизбытке.

Нам представляется крайне важным сказать о том, как развивались события далее, а также какие важные последствия имело чудо умножения хлебов. На следующий день, рано утром, толпа, которую Господь вечером отпустил, возвратилась на то же место. В это время Иисус и апостолы уже переправились через Геннисаретское озеро (подробности их необыкновенного путешествия мы будем подробно разбирать в следующей главе). Увидев, что берег, на котором накануне совершалась трапеза, пуст, люди, не оставившие намерения захватить Его и сделать своим царем, начали переправляться на западный берег на лодках, приплывших на рассвете из Тивериады. Поскольку Капернаум был обычным местом пребывания Христа, они надеялись застать Его там, и надежды их оправдались. Встреча произошла в капернаумской синагоге (Ин. 6: 59). На страницах четвертого Евангелия (Ин. 6: 22-71) приведена речь Иисуса, которая по силе, важности и мощи превосходит все, сказанное Им ранее. Именно в ней Он рассеивает все напрасные надежды народа видеть в Нем земного царя, который решит все его проблемы, дарует ему вожделенную свободу и даст все, чего бы он не пожелал. Другими словами, Господь в этот момент отказывается от земной власти, отрекается от образа того Мессии, которого жаждет видеть народ, пытается убедить его в Своем Божественном предназначении. Именем Отца Сын призывает уверовать в Себя, тем самым, ставя Себя выше Моисея и делая равным Богу. Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? что Ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть. Чудо умножения хлебов не сделало Иисуса в глазах евреев таким же великим пророком, как Моисей. Что значит насыщение нескольких тысяч обычным хлебом в сравнении с могуществом того, кто сорок лет кормил народ манной Небесной? Вот несовершенство веры, основанной на чудесах – народ требует все больших и больших чудотворений. Иисус же остается абсолютно равнодушным к этому требованию, не отвечает на заданный вопрос. Во время Своего служения Он никогда не шел на поводу у толпы, охваченной жаждой чудес, а также у законников, требовавших подтверждения Его слов. Истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Неверие людей печалило и тяготило Христа, народ не понял знамения, требуя лишь хлеба насущного. Еще и еще раз Иисус повторяет: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда. Еще и еще раз пытается донести до народа истину, Свое Божественное происхождение и предначертание, показать Свое могущество, равное Богу, путь спасения, который открыт для каждого, кто уверует в Него: Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира… Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день… Ибо Плоть Моя истинное есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Но тщетно. Все сказанное Им, вызывало лишь негодование и усиливающийся ропот толпы. Как осмеливается сын плотника из Назарета, города, из которого не может быть ничего доброго, заявлять такое? «Как Он может дать нам Свою Плоть? Какие странные слова!», - возмущались слушающие Его. Иисус нисколько не старался смягчить Свою мысль, чтобы успокоить разгоряченные умы. Беседы Его, продолжающиеся несколько дней, замечательно воспроизведенные евангелистом Иоанном, приоткрывают нам завесу тайны учения Христа, значения Его человеческого естества в спасении мира. Он прямо указывает, что в деле спасения важно не только присоединиться к Его Духу, нужно еще причаститься Его Тела и Крови, т.е. приобщиться всего Его Божественного Существа. В этой беседе Иисус только кладет начало Таинству Евхаристии, установит же Он его позднее, на Тайной вечере с учениками, накануне Своей Крестной смерти. Это Таинство является одним из самых непостижимый и важных священнодействий христианской Церкви, с ним связано множество чудес, сведения о которых бережно хранит церковная история.

Безусловно, в этот решающий момент многие соблазнились о Нем, разочаровались даже некоторые ученики. Зерна были отделены от плевел, масса отпала, остались избранники – только двенадцать отныне верны своему Господу. Некоторые толкователи полагают, что именно в этот момент, отказавшись от Него евреи погибли окончательно для Царствия Небесного.

Вечером того же дня, когда Иисус насытил пять тысяч человек пятью хлебами, совершилось еще одно чудо, единственное в своем роде. Свидетели только что произошедшего умножения хлебов, уже увидевшие в Иисусе царственные и пророческие черты своего обетованного Мессии, воодушевляя и поддерживая друг друга, начали сговариваться, чтобы увлечь Его в Иерусалим, и, как явствует из слов евангелиста Иоанна, посадить на престол царя Давида. Совершенное Им чудо по своему характеру совершенно согласовывалось с их чаяниями и представлениями о Мессии: Пророк Моисей, первый избавитель Израиля, дал чудесный хлеб своему народу в пустыне, и от Христа ожидали того же. На тот момент, когда Господь умножил хлеба, восторг толпы был неописуем. Люди дивились чуду, однако не поняли знамения. Такое единодушное признание, которое, казалось бы, по человеческому разумению должно было составить торжество Господа, на самом деле угрожало Его деятельности страшной опасностью. Чтобы избежать ее, Христу пришлось применить всю Свою Божественную премудрость. Когда после чудесного насыщения все приблизились к озеру, Он повелел ученикам отправиться на другой берег, в Вифсаиду Галилейскую, пообещав вскоре последовать за ними. Ученики не могли не знать, на что была способна толпа, в высшей степени возбужденная недавним чудом. Это занимало их мысли, они, хотя и тревожились за Него, все же видели в этом событии исполнение своих давнишних надежд и чаяний, а потому крайне неохотно расставались со своим Учителем в минуту, как им казалось, Его близкого торжества. Как бы то ни было, прежде чем Он отпустил народ, они должны были отправиться вперед Его на другую сторону или, как сказано у евангелиста Марка, - к Вифсаиде (Галилейской). Евангелист Матфей говорит о двух вечерах этого дня, что может вызвать недоумение, если не знать, что иудеи считали первым вечером солнечный закат, когда день начал склоняться к вечеру (Лк. 9: 12), вторым же – от шести часов до сумерек, за которыми следовала ночная тьма. Когда наступил второй вечер, ученики сели в лодку.

И отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине, и вечером оставался там один. Очевидно, что Господь ни на минуту не выпускал Своих учеников из виду (т.е. присутствовал с ними незримо, видел их духовными очами), и увидел их бедствующих в плавании (ср. Исх. 3: 7; Пс. 55: 9). Разразилась страшная буря: ветер был им противный, гребцы изо всех сил работали веслами, но трудились напрасно. Теперь было около четвертой стражи ночи, следовательно, приближалось утро. За это время, несмотря на все свои усилия, они проплыли около двадцати пяти или тридцати стадий[106], т.е. чуть больше половины своего пути (озеро имело около сорока пяти стадий в ширину и при спокойной погоде им потребовалось бы не более часа, чтобы переправиться с одного берега на другой). Обычай римских воинов в течение ночи четыре раза менять посты и стражи распространился и в Палестине. Стража состояла из четырех человек (кватернион) и длилась три часа[107]. Так как умножение хлебов совершилось накануне Пасхи (Ин. 6:4), скоро должно было наступить время весеннего равноденствия, когда ночь равнялась дню, следовательно, четвертая стража ночи сменялась приблизительно в три часа утра. Нехитрые расчеты (скорость лодки была меньше трех стадий в час [108]) позволяют судить о невероятной силе ветра и сильном волнении воды, что очень важно для дальнейшего повествования. Опасность все более возрастала. Свирепствовавшая буря настолько изнурила плавателей, что они уже не могли идти далее. Внезапно в ночной тьме они увидели силуэт человека, приближавшегося к ним по волнам. Различив знакомые черты, ученики признали в Нем своего Господа, идущего по морю.

Если сравнивать это чудо с близким ему усмирением бури (Мф. 8: 24), то, безусловно, оно представляется гораздо более могущественным и поражающим наше воображение. В прошлый раз стихия застигла учеников днем, а не ночью, кроме того, Господь находился в лодке вместе с учениками, они знали, что в случае крайней необходимости могут Его разбудить. Одно только присутствие Спасителя вселяло в них чувство некоторой безопасности. Но теперь Он оставляет их одних среди бушующего моря, как птица, горячо любящая своих едва оперившихся птенцов, выбрасывает их из гнезда, чтобы они опробовали свои собственные крылья и научились ими владеть. Благополучный исход во время этой утренней стражи должен был укрепить уверенность апостолов в том, что Спаситель всегда рядом и придет на помощь в минуту смертельной опасности, подобно тому, как в утреннюю стражу воззрел Господь на стан Египтян из столпа огненного и облачного и привел в замешательство стан Египтян (Исх. 14: 24). По рассуждении свт. Иоанна Златоуста, Христос, зная о предуготованном апостолам служении, полным бед и напастей, стремился преподать им урок, научая таким образом жить среди всех предстоящих бурь и искушений, но быть уверенными, что Он всегда близок, хотя и незрим для телесных очей; а ночь страданий непременно сменится радостным утром.

Не должно терять из виду и символический характер произошедших в эту ночь событий. Лодка с учениками, застигнутая бурей в бушующем море, но плывущая, тем не менее, к противоположному берегу, подобна Церкви Христовой, которая должна выстоять среди волнений мятежного мира. Иногда создается впечатление, что Господь забыл ее; она подвергается гонению и преследованию врагов, отовсюду ее гнетущих, порой она полностью лежит в руинах, и кажется, что восстановление невозможно. Но всегда Его око блюдет ее, Он молится уединенно на горе за Свой народ. А когда, наконец, наступает крайняя нужда в покровительстве, Он внезапно приближается непостижимыми путями, и тогда всё, прежде многотрудное, становится легким, а утомленные гребцы тотчас причаливают к пристани.

И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха закричали. Часто так бывает. Непостижимыми путями, необычайным образом, Господь посещает людей скорбями или несением тяжелого креста. А они не узнают Его. Христос перед ними, приносящий дары Свои, а им Он кажется страшным ночным привидением, и они также, как и апостолы в эту ночь, издают вопль ужаса. Есть, правда, одно замечание, встречающееся лишь у евангелиста Марка: Господь, приближаясь, хотел миновать их. Это смутило не только апостолов, но, впоследствии, многих изучающих Святое Писание. Ибо как апостолы могли предполагать, что Господь, поспешающий к ним на помощь, вместо того, чтобы протянуть руку, проходит мимо? Те, кто подозревал внутреннюю несостоятельность евангельских повествований, спрашивали: «Зачем делать вид удаления, когда Его пришествие имело целью успокоить их и помочь им? Когда Он, в сущности, вовсе не хотел их оставить, а как только они узнали Его и остановили своими криками, Он вошел к ним в лодку?» Без сомнения, это, как впрочем, и всякое другое промышление Божие о служащих Ему, едва ли понятно тем, кому вообще кажется странной христианская жизнь. Господь, по-видимому, намеревался еще на какое-то время предоставить их самим себе и, таким образом, побудить их к молитве и заставить вопиять к Богу о спасении. Подобное же случилось после Воскресения Господня, когда Он шел с двумя Своими учениками в Эммаус и показывал вид, что хочет идти далее (Лк. 24: 28), побуждая к просьбе остаться с ними. Подобные этому примеры всюду встречаются и в Писании, и в христианской жизни. Тот же смысл имеют притчи Христовы о неправедном суде и о друге, неблаговременно просящем хлеба (Лк. 18: 2-8; 11: 5-10). Все сетования верных, упоминаемые в псалмах, о том, что Бог сокрыл от них лицо Свое, что Он предал их в руки врагов, что Он надолго от них удалился, не служат ли разъяснением того, что, поступая так со Своими слугами, медля, и, видимо минуя их, Он хочет оживить в сердцах веру и вызвать молитвы о скорой помощи и о всегдашнем пребывании с ними Бога?

Вернемся непосредственно к евангельским повествованиям. Иисус, остановленный и задержанный криком ужаса и отчаяния, рассеивает страх и, вместо порицания апостолов за их малодушие, говорит: это Я, не бойтесь. Как часто произносил Он это слово ободрения своим избранным, когда они становились перед Его Ликом в минуту отчаяния или опасности (Быт. 26: 24; Суд. 6: 23; Дан. 10: 12, 19; Мф. 17: 7; Откр. 1: 17). Господи! Если это Ты, повели мне прийти к Тебе по воде. О порыве апостола Петра, свойственном его характеру, как и обо всем, последующим далее, повествует один лишь евангелист Матфей. Своими действиями и словами Петр часто опережал других: он первый отвечает Христу: Ты Христос, Сын Бога Живого (Мф. 16: 16); спорит с Ним: […]Петр начал прекословить Ему: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! (Мф. 16: 22); первым торжественно обещает умереть со Христом и не отрекаться (Мф. 26: 33); препятствует Иисусу омыть себе ноги (Ин. 13: 8); вынимает меч против тех, которые взяли Господа (Ин. 18: 10). Слова «если это Ты» вовсе не выражают скрытого сомнения, был ли то действительно Христос. Может быть, апостол Фома и в самом деле пожелал бы удостовериться, что это был не призрак, а истинно Сам Господь; но вера Петра была другого рода. Он нимало не сомневается, что не призрак, а Иисус приближается по волнам к лодке, и предполагает, что прежде, чем ему ступить на воды, должно быть произнесено приказание. Слова его, по всей видимости, значат следующее: «если это Ты, то повели мне придти к Тебе». Скорее, это не сомнение, а поспешность и нетерпение любви, побуждавшей его просить об этом приказании, питавшей в нем желание быть повсюду со своим Господом (Ин. 21: 4). Также вероятно, что он хотел отвагой и изъявлением доверия загладить свою вину, т.к. среди общего смятения восклицание ужаса при виде Спасителя, идущего по водам, вырвалось и у него. Однако, по нашему мнению, Петр поступил так преимущественно под влиянием свойственной ему горячности и самонадеянности (Мф. 26: 33, 70). Возможно, он хотел отличиться перед другими учениками большей энергией и смелостью, явить более сильное, по сравнению с ними, свидетельство веры, иными словами высказал то же, что произнес позднее: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь (Мф. 26: 33)

Остановимся здесь и отдадим дань благоговейного уважения исполненному мудрости и любви ответу Господа Петру. С любовью и снисхождением поступает Учитель душ: предвидя исход, Он не ручается за успешность намерения ученика. Апостол Петр сказал: повели мне прийти к Тебе. Казалось бы, ответ Господа должен звучать так: «повелеваю, иди ко Мне». Но Он произносит просто: иди, т.е. если хочешь, попытайся. Это разрешение подобно позволению Иоава Ахимаасу (2 Цар. 18: 23) – беги. Конечно, в таком ответе скрывалось уверение Господа, что апостол Петр не утонет в волнах, однако же, не ручательство за успех его желания. Все зависело от самого Петра, от того, будет ли он крепок в вере, которая в минуту решительную не должна уступить место страху.

И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу. Так он шел, устремив свой взор на Господа, видя только одного Его, и был способен идти по зыбкой поверхности моря, волны которого улеглись под ним. Но страшная сила ветра напугала его, и, чувствуя, что начинает погружаться, он воскликнул: Господи! спаси меня. Думая похвалиться своей неустрашимостью перед другими учениками, Петр вынужден теперь обнаружить перед ним свой страх и признаться в шаткости своей веры, силу которой намеревался доказать. Скорее всего, Петр был искусный пловец, но это умение не помогает ему, ибо страх его был велик. Но Господь не мог попустить Своему апостолу пасть глубоко. С ним произошло то же, что изведал Псалмопевец: Если бы не Господь был мне помощником, вскоре вселилась бы душа моя в страну молчания. Когда я говорил: «колеблется нога моя», - милость Твоя, Господи, поддерживала меня (Пс. 93: 18). То же может случиться и случается с каждым из нас. И праведник семь раз на дню падает, но встает (Притч. 24: 16). В ответ на его восклицание, Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: маловерный, зачем ты усомнился. Упрек, исполненный милосердия! Господь не говорит: «неверный», не говорит – «зачем ты пошел», не желая охлаждать решимости и будущей ревности Своих чад. Скорее Он ободряет их, показывая, что истинно верующий может так же ходить по волнам, повелевать разъяренными стихиями. Испугавшийся же и усомнившийся будет побежден, однако, ему достаточно одного воззвания к Богу, чтобы спастись. Ошибка Петра состоит не в том, что он предпринял слишком много, но что мало полагался на ту силу, которую подавал ему Господь, и которая могла бы доставить ему полное торжество.

Только после того, как Своей спасительной рукой восстановил убоявшегося, убедив его, что он может идти по волнам бурного моря, Иисус обращается к нему с кротким упреком. Ученик уже ободрился, так что Учитель говорит о его сомнении как о чем-то минувшем: Зачем ты усомнился? Прежде чем в сердце твое проникло сомнение, ты шел по этим волнам, и теперь, когда в него возвратилась вера, ты опять идешь по ним; ты видишь, что сила заключается в твоей вере и воле, что все возможно верующему. Замечательно по силе высказывание свт. Иоанна Златоуста: «Так бесполезно быть близ Христа тому, кто не близок к Нему верою».

В этом эпизоде открывается символическое значение – апостол Петр олицетворяет верующих всех времен, нередко поддающихся маловерию и страхам, мирским треволнениям. Когда они устрашаются и перестают устремлять взоры на Иисуса – тогда бури одолевают их, они начинают быстро утопать, и неминуемо погибли бы, если бы в ответ на вопль о помощи Господь не простер к ним Своей спасительной руки. Но и Господь не всегда внемлет этим мольбам, без сомнения, по премудрым Своим намерениям относительно нас. Ему бывает угодно в этом случае испытать наше терпение и преданность, дать нам случай засвидетельствовать искренность любви и преданности Ему, не ослабевающей от бед и напастей, научить нас смирению, убедить в беспомощности без Его всесильной помощи. Ему также угодно, чтобы мы не предавались беспечности о нашем спасении, которая могла бы появиться, если бы наши просьбы молитвенные всегда беспрекословно исполнялись. Его милости тем ценнее, чем труднее их дождаться и заслужить. Он поступает с нами так, как поступил с апостолами, бедствовавшими на море. Сам Он в то время находился вдали от них, на горе, видел их бедствие, знал, что они ждут от Него помощи, но подал ее лишь тогда, когда они в конец выбились из сил, промаявшись всю ночь в борьбе со встречным ветром. Но Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13: 8). Мы не видим Его телесными очами. Он вознесся плотью с земли на Небо, оставив верующих в Него плавать в житейском море без видимого Его присутствия. Но Он не прервал с ними Своего общения. Отходя от земли, Он сказал: Се, Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. В силу этого обетования Он призирает на верующих в Него с высоты святыни Своея, как наблюдал с высоты горы за бедствующими в море учениками. И всегда готов подать Свою благодатную помощь обуреваемым житейскими волнами, лишь бы они не забывали Его и с надеждой обращались к Нему. Когда одолевают тебя беды и напасти, когда приступают к тебе, как волны к лодке, искушения, когда волнуют ум сомнения, не падай духом, возведи очи ко Христу, и с надеждой на Него крепко борись с бурей, как и апостолы Христовы не сидели в лодке сложа руки, но, ожидая помощи от Него, гребли, выбиваясь из сил. Не смущайся тем, что не сразу приходит тебе помощь. Сквозь шум житейских волн старайся расслышать Его голос, обнадеживающий тебя участием к твоему положению, как расслышали ученики: Не бойтесь, это Я.

И когда они вошли в лодку, ветер стих. Ищущие противоречий в евангельских повествованиях с удовольствием указывают здесь на разногласие между евангелистами Матфеем и Марком с одной стороны, и Иоанном – с другой. Если, говорят они, верить первым, то Господь тотчас вошел со Своим учеником в лодку; если же, напротив, основываться на повествовании евангелиста Иоанна, то нужно допустить, что ученики хотели принять Его в лодку, но этого не сделали, так как лодка быстро и, как можно догадаться, с поразительной скоростью неслась к берегу. Разъяснение зависит от правильного толкования слов: они хотели Его принять в лодку. Возможно смысл их таков: ученики хотели, но Он не хотел. Вполне вероятно, что Господь вместе с Петром преодолел довольно большое расстояние по воде для укрепления его веры, и вошел в лодку недалеко от берега. Скорее же всего, устрашенные при виде Того, Кого сочли призраком, а также изрядно пристыженные, ученики, убедившись в своей ошибке, чрезвычайно возрадовались и захотели принять к себе Учителя, Он вошел, затем лодка пристала к берегу, куда плыли.

Евангелист Марк, по своему обыкновению (ср. 2: 12; 5: 42; 7: 37; 9: 15), упоминает, что все произошедшее невероятно поразило учеников: они чрезвычайно изумились в себе и дивились. Матфей прибавляет, что бывшие в лодке (вероятно, не только апостолы, но и лица посторонние, гребцы и пассажиры), подошли и поклонились Ему, Тому, о Ком написано: Путь Твой в море и стези Твои в водах великих (Пс. 76: 20). Ты с конями Твоими проложил путь по морю через пучину великих вод (Авв. 3: 15). Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря (Иов. 9: 8), и сказали, истинно Ты Сын Божий.

Некоторые, утверждая, что тело Иисуса не подчинялось закону тяготения, этим объясняли чудо, - объяснение механистическое и грубое, предполагающее внезапное отвердение воды под Его стопами. Выше уже было замечено, что чудо по своей истинной природе не есть прекращение или нарушение закона природы, но действие высшего духовного закона в среде естественной. Данное чудо Христа в некоторой мере есть напоминание о том, что духовный закон преобладал над законами земного мира до грехопадения человека. Вместе с тем, в нем есть пророческое указание, что это преобладание будет некогда ему возвращено, поскольку явлено было знамение господства человеческой воли над внешней природой, когда эта воля находится в безусловной гармонии с волей Божией.

Любопытны некоторые факты, напоминающие о былой духовной силе человека, данной ему Всевышним при сотворении. Тело бодрствующего человека оказывается легче сонного, факт, который может подтвердить всякая мать, качающая на руках младенца. Вывод напрашивается сам собой: в человеческом сознании есть сила, в какой-то мере противодействующая притяжению земли и центростремительной силе тяготения.

После вышеизложенных событий, по прошествии третьей Пасхи Господь покидает Капернаум и направляется в пределы Тирские и Сидонские [109]. Такое намерение Иисуса вызвано тем, что теперь Ему следует действовать с большей осторожностью, особенно остерегаясь не только Ирода и его приспешников, но и толпы, которая не оставляла замысла сделать Его царем Иудейским. Теперь Он уже не окружен народом, как прежде, и проходит незаметно к границам Галилеи. И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские. Из повествований Матфея и Марка непонятно, откуда именно вышел Спаситель. Также возникает вопрос, почему Иисус не раз говорил ученикам, чтобы они на путь язычников не ходили, а Сам направляется в языческие владения. Ответ дает свт. Иоанн Златоуст: Спаситель отправился в пределы Тирские и Сидонские не для проповеди, а чтобы «скрыться». Из евангельских повествований ясно, что Спаситель, вопреки обычному мнению, переступал границы Палестины и, хотя и недолго, все же находился в Ханаанской земле [110].

Родоначальником племен ханаанских был Ханаан, сын Хама и внук патриарха Ноя, своим бесстыдным поведением навлекший на себя проклятие рабства. Его потомков отличало крайнее нечестие, идолослужение, суеверие, волхование и другие беззакония. Вот почему израильтянам даны были такие строгие указания относительно хананеев – их следовало истреблять, всякий союз с ними был запрещен, особенно браки. Ибо они отвратят сынов твоих от Меня, чтобы служить иным богам, и тогда воспламенится на вас гнев Господа, и Он скоро истребит тебя (Втор. 7: 4). Однако израильтяне не выполнили воли Божией – хананеи долго не были истреблены, а в покоренных землях евреи делали их своими данниками, брали дочерей их себе в жены, стали перенимать языческие обычаи, участвовать в идолослужении. Отсюда для евреев произошли величайшие неисчислимые бедствия.

Мы не знаем, каким путем шел Спаситель в Хананейскую землю, в каких городах останавливался, ясно одно, что Он старался избегать толпы, и, по возможности, сдерживать ее волнение. И войдя в дом, не хотел, чтобы кто узнал; но не мог утаиться. Весть о Его прибытии скоро распространилась между соседними язычниками. Ибо услышала о Нем женщина, согласно евангелисту Матфею, хананеянка, или язычница, родом сирофиникиянка [111], как говорит о ней Марк. Первый термин означал ее веру (язычница), второй уже указывал на национальность, т.е. ее принадлежность к тому проклятому племени, осужденному некогда Богом на совершенное истребление в своем корне и отраслях (Втор. 7: 2), но ветви которого частью были пощажены первыми поколениями Израиля, долженствовавшими исполнить приговор (Суд. 2: 2-3). Неизвестно, откуда эта женщина узнала о Христе и о том, что Он – Сын Давидов; весьма вероятно, что по слухам, т.к. в Евангелии от Матфея встречается прямое указание, что весть об исцеляющем Пророке уже распространилась и по всей Сирии (Мф. 4: 24), находившейся в непосредственном соседстве с Финикией. Однако, выражение «Сын Давидов» может указывать и на то, что она просто была знакома с историей иудеев.

Итак, все было против, но это не удержало ее, она приблизилась и молила, как мы увидим, о получении дара, вожделенного для ее сердца – милости для своей дочери, или, поскольку страдала едва ли не больше, для себя самой. Помилуй меня, говорила она, Господи, сын Давидов! дочь моя жестоко беснуется. Но она не находит в Нем того благодатного Помощника и Целителя, каким представляла себе благодаря дошедшим до нее слухам.

«Слово не имеет слова, источник закрылся; врач отказывает в лекарстве» (свт. Иоанн Златоуст). Христос, чаще всего предупреждавший нужды других (Ин. 5:6), как будто отвернулся от нее; Он не отвечал ей ни слова, пока, наконец, ученики Его, тяготясь ее настойчивыми просьбами, приступали и просили Его: отпусти ее. С первого взгляда ученики кажутся гораздо милосерднее и сердечнее своего Учителя, однако внимательный читатель разглядит за их внешним состраданием другие причины. Крик женщины, по разумению учеников, нарушал уединение Христа, и они просят Его отпустить ее (слово «отпусти» не значит того, что ученики просили Христа удовлетворить просьбу женщины) В то же время они обнаружили свою незрелость и эгоизм, от которого происходило это сострадание: ибо почему Он должен удовлетворить ее просьбу и отпустить? Потому что она кричит; они опасаются, что она их стыдит, что она подаст повод к неблагоприятному о них мнению. Они слушали ее крики с тем бессердечным снисхождением, в котором многие из нас должны сознаться – когда мы удовлетворяем просьбы не по истинному состраданию к просителю, но для нашего самолюбивого спокойствия. Таково подаяние того, кто дает, говоря: […] чтоб она не приходила больше докучать мне (Лк. 18: 5). Так бывает нередко: под наружной суровостью кроется действительная любовь, тогда как под личиной предупредительной готовности часто таится сильнейший эгоизм.

Заступники, однако, имели не более успеха, чем сама просительница, и Христос заграждает их уста словами, которые отнимают всякую надежду. Он же сказал в ответ: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (ср. Мф. 10: 5-6). В каком смысле это было сказано? Все предшествовавшие пророчества возвещали, что в Нем, обетованном семени, не одно, а все племена земные благословятся (Пс. 71: 11; Лк. 2: 32; Рим. 15: 9-12). Он Сам объявляет: Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь (Ин. 10: 16). Часто основатели религий по мере своих успехов все дальше простирали свои замыслы, и, намереваясь дать свою веру только своему племени или народу, мечтали потом преподать ее целому миру. Но Христос изначала созерцал Свое мировое посольство и всемирное торжество Своего Учения. Что же Он хотел донести до нас в этой фразе, с первого взгляда противоречащей всему сказанному ранее? Ясно, что это должно быть отнесено к Его личному служению, которое, по премудрым намерениям советов Божиих, ограничивалось Его народом, и отступление от этого преобладающего правила всей Его земной деятельности было отмечено как исключение. Иногда действительно проявлялись начатки более широкого действия Его благодати, ниспадали первые капли того благотворного дождя, которому надлежит некогда увлажнить всю землю. Но прежде, чем язычники прославят Бога за Его милосердие, Он сделался служителем для обрезанных – ради истины Божией, чтобы исполнить обещанное отцам. (Рим. 15: 8-9). Через их отражение ниспосылалась благодать и на языческий мир, и это, хотя кажется случайным, глубоко таилось в советах Божиих (Деян. 13: 45-49; 19: 9-10;28: 28). В ответе Христа: дай прежде насытиться детям, отказ не представляется безусловным и решительным, в нем видится указание на то, каким образом благодатные дары могут переходить и на других, если принимать их с благодарностью. Просто еще не время: чужие не участвуют в трапезе, пока не насытятся дети.

Хананеянка слышит, что ходатайство учеников о ней было напрасно, но еще не теряет надежды и не унывает. До сих пор она взывала издали, но теперь, вместо того, чтобы в молчании от Него отступить, подошедши, кланялась Ему и говорила: Господи, помоги мне. Тогда Он прерывает молчание, доселе упорно хранимое, но прерывает таким ответом, который был прискорбнее молчания. Он же сказал в ответ: не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Дети, безусловно, суть иудеи, сыны Царствия (ср. Мф. 8: 12), к которым порой Он обращался так строго, и о которых теперь говорит почтительно. В этом, однако, нет противоречия, ибо в данном случае Он имеет в виду богоизбранность народа иудейского. С другой стороны, в именовании кого-либо «псом» выражалось крайнее презрение[112], и о благородных свойствах этого животного, хотя известных в древности, нигде не говорится в Писании (Втор. 23: 18; Иов. 30: 1; 1 Цар. 17: 43; 2 Цар. 3:8; 9:8; 16: 9; 4Цар. 8: 13; Мф. 7: 6; Флп. 3: 2; Откр. 22: 15).

Немногие устояли бы в своей решимости после такого отказа, немногие, даже менее настойчивые, не отступили бы наконец с досадой и отчаянием. Хананеянка же, подобно римскому сотнику (Мф. 8: 8), при несравненно более явно выраженной суровости Христа, тверда в своей вере, и даже из одного слова Спасителя, для нее неблагоприятного, с находчивость извлекает аргументы в свою пользу. Она улавливает Самого Господа Его же словами и, так сказать, поражает Его собственным оружием. Так Господи, но и псы едят крохи, которые падают со стола господина их. Вот образец, достойный подражания, для людей, приходящих в уныние и нравственно изнемогающих, дабы они в Божьем «нет» читали глубоко скрытое «да». Прекрасный пример, который поясняет, каким образом Царство Небесное силою берется, несмотря на все препятствия и даже унижения, которым подвергаются или могут быть подвергнуты верующие.

Перевод ее ответа на некоторые европейские языки (в т.ч. и на русский) не вполне точен. На самом деле она выслушивает заявление Господа не с тем, чтобы сразу возразить, напротив, отвечая Ему, показывает, что услышала в Его тираде снисхождение к ее просьбе. «Ты, Господи, говоришь о псах: хорошо, я мирюсь с именем и местом мне назначенным, но ведь и псы имеют свою долю – конечно, не первую, не ту, которая дается детям, но все же долю – крохи, падающие с господского стола. Говоря таким образом, Ты включаешь и нас, язычников, Ты включаешь и меня в круг благодатных даров, которые Бог, Великий Домохозяин, распределяет среди Своего семейства. Мы также принадлежим а Его домостроительству, хотя и занимаем в нем низшее место. По Твоему собственному показанию, я не вовсе чужая, а потому я остаюсь с этим именем и будут ждать своей доли». Отец Небесный наполняет обилием все живущее, Он уготовляет великую трапезу, насыщающую всех в должном порядке и месте: детей за столом, псов под столом. В рассуждении этой женщины слышится нечто подобное просьбе блудного сына: прими меня в число наемников твоих, усматривается признание различных отношений – более близких или отдаленных, в которых люди предстоят перед Богом, - но все они счастливы, получая вблизи или вдали от Него свою пищу.

Наконец хананеянка одержала победу. Такое смирение и кротость тронули Иисуса. Она, до сих пор внимавшая словам кажущегося пренебрежения, выслушивает теперь слова благодатного ободрения: О, женщина! Велика вера твоя! Сначала Он отказывал ей в малейшем даре, теперь открывает всю сокровищницу, приказывая брать самой и уносить, что хочет: да будет тебе по желанию твоему. За это слово пойди; бес вышел из дочери твоей.

Подобно сотнику в Капернауме (Мф. 8: 13) подобно царедворцу в Кане (Ин. 4: 53), на ней явлено знамение, что слово Господа одинаково сильно, вне зависимости, произнесено ил оно вблизи или вдали. Благодаря своей вере женщина делает возможным общение между своей отсутствующей дочерью и Христом, став живым проводником, через который сила Христова, подобно электрическому току, перешла от Него на предмет ее любви. И придя в свой дом, она нашла, что бес вышел и дочь лежит на постели, слабая и истощенная (судя по этом последним словам, от припадков при исхождении нечистого духа).

Остается вопрос: почему способ действия Христа по отношению к ханениянке так отличается от других? Иногда Господь Сам спрашивал страждущих: хочешь ли быть здоров? (Ин. 5:6). Почему же в настоящем случае, говоря словами одного древнего богослова, Христос долго боролся с ее верой, колебал ее и испытывал, глубоко ли она укоренилась? Потому, без сомнения, что Он знал, что женщина эта может противостоять искушению, знал, что она не только выйдет победительницей из тяжкого испытания, но вынесет веру более сильную и чистую, чем если бы получила просимое после первой своей просьбы. Теперь она научилась, что «должно всегда молиться и не унывать»; что если Бог медлит то это не значит, что Он отказывает. Она получила урок, который так был нужен пророку Моисею, когда Господь встретил его и хотел умертвить его (Исх. 4: 24), она получила ту силу, какую Иаков приобрел в своей борьбе с Ангелом, продолжавшимся до появления зари (Быт. 32: 24-32). Есть в самом деле замечательное сходство между этим случаем и ветхозаветной историей Иакова. В обоих рассказах мы можем наблюдать упорную борьбу с одной стороны, и столь же упорное сопротивление – с другой, и в том и другом случае Богу уступает силе веры и молитвы. Вспомним, как пророк Осия, истолкователь этой таинственной борьбы, указывает на оружие, которым владел Иаков: плакал и умолял Его, присоединяя к этому: он боролся с Ангелом и превозмог (Ос. 12: 3,4). Сходство этих двух повествований является во всей полноте, когда мы начинаем понимать, что ветхозаветный Ангел был никто иной, как Бог Слово, Который благословил, наконец, хананеянку, как Он благословил Иакова в Пенииле, и в том и другом случае награждая веру, выразившуюся в словах: не пущу Тебя, если не благословишь меня.

Говоря о том, что человек победил Бога, мы ни на минуту не должны терять из виду, что сила, с помощью которой он побеждает сопротивление, есть сила, даруемая Самим Всевышним. Человек силен одной только верой, признанием своей тщеты и жаждой Бога; которая помогает ему усвоить и укрепить в себе дарованную силу (Блаженны нищие духом; ибо таковых есть Царство Небесное). Так и апостол Павел, говоря о необходимости дерзновенной молитвы к Богу, непосредственно прибавляет: Подвизаюсь силой Его, действующей во мне могущественно (Кол. 1: 29).

В заключение заметим три восходящие степени веры по мере ее проявления, - в расслабленном, которого отдаляли от Христа преграды, наконец устраненные (Мк. 2: 4), в слепце иерихонском (Мк. 10: 48), и в женщине-хананеянке. Расслабленный преодолел преграды внешние, препятствия, установленные людьми, а эта женщина, самая из всех мужественная, преодолела преграды, установленные Самим Христом. Эти трое, при всей своей кажущейся слабости, уподобляются, однако, трем сильным воинам Давида и Господа, пробившимся сквозь тан филистимский и почерпнувшим живой воды из источника спасения (2 Цар. 23: 16)

21. Исцеление глухонемого и многих больных.

Покинув пределы Тирские и Сидонские, Иисус идет, очевидно, по военной дороге, которая шал от Тира на восток, через Кесарию Филиппову и отсюда через Вифсаиду Юлию к Геннисаретскому озеру. Здесь, в пределах Десятиградия, Он, вероятно, ненадолго расположился. Десятиградие, как указывает его греческое наименование «Декаполис», было, по всей вероятности, союзом десяти больших городов, однако названия некоторых из них, также как и месторасположение, остаются неизвестными. Упоминая о Десятиградии, евангелисты, очевидно, считают эту местность хорошо известной, поэтому и не дают о ней никаких сведений. Однако, восполняя пробел, некоторые древние историки утверждают, что входящие в союз Гадара, Иппон и Пеллара находились к востоку от озера, один только Скифополис, расположенный на границе Галилеи и Самарии, не прилегал к Иордану. Население этих городов принадлежал преимущественно к сиро-грекам, или финикиянам, евреи встречались редко. Однако, несмотря на языческое население, Десятиградие считалось частью израильской земли, и всякий еврей, поселившийся среди неверных, чувствовал себя, как дома, и пользовался всеми религиозными привилегиями, связанными со священной землей.

В Евангелии от Матфея говорится, что приступило к Нему множество народа, имея с собой хромых, слепых, глухих, увечных и иных многих, и повергали их к ногам Иисуса, и Он исцелил их (15: 30). Из числа этих исцелений евангелист Марк с большей подробностью повествует об одном, потому что оно ознаменовалось такими особенностями, каких не встречалось в других подобных случаях. Привели к Нему глухонемого косноязычного, т.е. не совсем немого, но неспособного к произношению членораздельных звуков. Он, по-видимому, отличался от немого бесноватого, упомянутого Матфеем (9: 32); ибо недуг того человека объясняется причинами духовного свойства, тогда как в настоящем случае ничего подобного не усматривается. Страждущий принесен был к великому Целителю своими друзьями, которые просили Его возложить на него Свою руку. Но Господу угодно было не таким способом исцелить его.

Не раз было замечено, что есть глубокий смысл в разнообразии исцелений различных недужных и страждущих, так как мудрость Божия управляет всеми обстоятельствами каждого отдельного выздоровления. Если бы мы так же хорошо, как Он, знали, что скрывается в человеке, так же доподлинно, как Он, были знакомы с духовным состоянием каждого вступавшего в круг Его благодатного действия, то совершенно уразумели бы, почему один был исцеляем посреди толпы, другой – удаляем из города, в то время как третий был послан умыться в купели Силоам, и уже после того возвратился зрячим; почему для исцеления одного достаточно было только слова, тогда как для другого – прикосновения, почему для кого-то процесс выздоровления совершился мгновенно, а прозревающим глазам другого люди сначала представлялись «проходящими деревьями». Конечно, нельзя и помыслить, чтобы в случае постепенного исцеления наличествовало какое-либо ограничение силы Господней, кроме Его добровольного самоограничения, которое, в свою очередь, может быть объяснено сообразно с нравственным и духовным состоянием лица, имевшего нужду в Его помощи. Наша ограниченность не дает нам в каждом отдельном случае ясно различать многообразную Божественную премудрость, управляющую всеми этими действиями, но, тем не менее, мы уверены, что всем распоряжается и управляет Божий промысел.

Косноязычного человека Он сначала отвел от народа (ср. Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения, Мк. 8: 23). Но с каким намерением Он так отделил его от толпы? Некоторые толкователи полагали, что это сделано во избежание людских взоров и народной хвалы. Но это маловероятно, т.к. из всех чудес, Им совершенных, имеются только два, по поводу которых упомянуто о подобном удалении. Должны ли мы в таком случае, все прочие приписать похвальбе и тщеславию? Скорее, было необходимо увести несчастного от шумной толпы, дабы беспрепятственно, в уединении и безмолвии от сделался способнее к восприятию. Так и в настоящее время часто Господь ведет душу в уединение, заключает ее в храмину недуга, или осуждает на духовное одиночество, лишает ее земных спутников и друзей, желая беседовать с ней, затем ее исцеляет. Можно привести другой пример, правда, отличающийся грандиозным масштабом: Он уединяет Свой избранный народ в пустыню, перед тем, как отверзнуть его духовное око и даровать ему Свой закон.

Итак, отведя глухонемого в сторону, Христос вложил персты Свои в ухо ему, и плюнув, коснулся языка его. Это суть символические действия, ведь для сообщения с больным все другие пути, исключая зрение и осязание, были закрыты. Такими знаками Христос хотел пробудить в нем веру и чаяние благодатной помощи. Вложение перстов в уши символизировало проникновение звуков через преграды; этот недостаток исправлен в первую очередь, поскольку именно в нем заключалась причина недуга: он не мог внятно говорить, ибо не мог слышать. Поскольку от чрезмерной сухости язык прилипает к гортани, в последующем действии Господь дает знамение уничтожения и этого зла. В то же время целительная сила пребывает в Нем Самом, Он ее ниоткуда не ждет и не заимствует: но перстами, смоченными влажностью собственных Его уст, касается языка, с которого хотел снять узы, его сковавшие (ср. Ин. 9: 6). Все это действо, конечно, не было оказанием медицинской помощи, но знаменательным символом могущества, в Нем пребывающего и от Него исходящего.

Евангелист Марк передает нам, что сделал Господь: Он, воззрев на небо, вздохнул. Кроме того, благовеститель сохранил для нас живое слово Спасителя, и, что очень важно – на том языке, на котором оно было сказано. Он сказал ему: еффафа, то есть: отверзись. «Воззрение на небо» призывало Божественную помощь, и, поскольку полнота Божественной силы пребывала в Нем постоянно, служило признанием Его единства с Отцом; ибо что творит Отец, то и Сын творит также (ср. Ин. 5: 19-20; 11: 41-42). Некоторые изъясняют слово «вздохнул» (восскорбел), как выражение выражение глубокой сердечной молитвы, в которую Он был погружен, но, скорее, сочувствие этому беспомощному страдающему человеку, этому живому свидетельству силы греха и злобы дьявола, обезобразившей прекрасное создание Божие, исторгло вздох из его сердца. Так, в иную достопамятную минуту, узнав о смерти Своего друга Лазаря, Он так же восскорбел духом и возмутился (Ин. 11: 33) при мысли об истребительном действии греха и смерти. Как тогда люди, горюющие об умершем, бросившиеся к Его ногам, являли собой образец скорбящих во все времена и во всем мире, так и здесь, этот несчастный глухонемой был представителем страдальцев и одержимых многообразными недугами сынов Адама. Подлинные слова Иисуса «еффафа» и «талифа куми» (Мк. 5: 41), прямо доказывают, что о событии сообщал свидетель, который сам все видел и слышал. Евангелист, передавая арамейские слова, сказанные Господом, обыкновенно прибавляет и перевод (3: 17; 5: 41; 7: 11; 14: 36; 15: 22; 15: 34). Марк, по всей вероятности, слышал рассказ от апостола Петра, из памяти которого слова Спасителя не изгладились и через многие годы. Эти могущественные слова теперь, как и всегда, сопровождались знамениями, оправдывались событиями: и тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто.

Из заключительных слов: и повелел им не сказывать никому, явствует, что друзья глухонемого, последовав за Иисусом и своим другом из народной толпы, были свидетелями исцеления, и к ним также относилось приказание не разглашать о том, что они видели. О причинах, по которым Христос так часто повелевал хранить молчание в подобных случаях, уже было сказано. Но сколько Он ни запрещал им, они еще больше разглашали. Восклицание удивленных этим чудом свидетелей: все хорошо делает, напоминает нам о первом творческом слове (Быт. 1: 31), к которому мы считаем нужным обратиться, ибо слово Христово есть в высшем смысле «новое творение». Замечание евангелиста Матфея: народ прославлял Бога Израилева (15: 31), дает повод предполагать, что многие из присутствовующих были язычниками, что легко можно допустить, памятуя, что дело происходило в пределах Десятиградия, где проживало большое число сиро-греков и финикиян. При виде этих великих дел и они могли исповедать, что Бог, избравший народ израильский, есть над всеми Бог.

Несколько дней спустя Господа, продолжающего Свое путешествие, вновь окружила толпа. Народ влекло к Нему непреодолимо, он следовал за Ним, как стадо за своим пастырем, не заботясь о завтрашнем дне. Когда припасы пищи подошли к концу, Иисус призвал учеников и сказал им: жаль Мне народа, что уже три дня находятся при Мне, и нечего им есть; отпустить же их неевшими не хочу, чтобы не ослабли в дороге. Далее все происходило почти как в первый раз – ученики вновь дивились, доказывая невозможность накормить такое количество народа в пустынном месте; Христос вновь, рассадив народ, благословил и преломил имеющиеся хлебы. Все ели и насытились, и осталось семь полных корзин.

Чудо, почти точно повторяющее совершенное ранее, вызвало среди толкователей Евангелия многочисленные споры и разночтения. Что это действительно два незначительно различающихся, а не одно событие, как полагали некоторые, неоспоримо подтверждается словами Самого Христа, произнесенными во время беседы о закваске фарисейской и саддукейской: Еще ли не понимаете и не помните о пяти хлебах на пять тысяч человек, и сколько коробов вы набрали? ни о семи хлебах на четыре тысячи, и сколько корзин вы набрали? (Мф. 16: 9-10).

Еще одним спорным вопросом было само место чудотворения – весьма вероятно, то же самое, что согласуется с повествованием евангелиста Марка. В предыдущей главе мы подробно говорили о том, какой дорогой Господь шел из пределов Тирских и Сидонских к Геннисаретскому озеру. Все города Десятиградия, кроме одного, лежат за Иорданом, на восточной стороне озера, а потому с большой уверенностью можно считать, что именно там Иисус и повторил Свое чудо. В качестве косвенного доказательства этого можно принять и тот факт, что непосредственно после насыщения четырех тысяч человек Он вошел в лодку и прибыл в пределы Магдалинские (Мф. 15: 39). Поселение Магдала находилось на западной стороне, и Он сел в лодку, скорее всего, для того, чтобы переправиться на другую сторону озера, а не для того, чтобы плыть вдоль его берегов, поскольку мы знаем, что Господь чаще предпочитал пешее передвижение водному.

При явном сходстве обстоятельств этих двух событий, есть и различия. Во втором случае народ находился с Господом целых три дня, в первом же – только один день до вечера. Отличалось и количество пищи, чудесно умноженной – семь хлебов и несколько рыбок вместо пяти хлебов и двух рыб, тогда как число насыщенных несколько меньше: четыре тысячи вместо пяти тысяч. Количество собранных остатков составляло семь корзин полных вместо двенадцати коробов. Нет нужды повторять, что эти особенности нисколько не умаляют чудесного элемента в этом новом деле Его всемогущества.

Кажется несколько удивительным то, что ученики, в памяти которых еще свежо было воспоминание о первом подобном чуде, недоумевали и смущались и в этот раз. На самом деле в этом нет ничего удивительного, поскольку это свойственно человеческой природе и происходит от нашего собственного глубоко укоренившегося в сердцах маловерия. Так всегда бывает во время затруднений, в крайней нужде – все прежние опыты избавления от бед легко забываются, в памяти людей стирается воспоминание о помощи всесильной десницы Божией, новые бедственные обстоятельства представляются нам безысходными, и кажется, что чудеса Божией благодати истощились. Бог разделил Чермное море для Своего народа, но едва люди вышли на другой берег, как начали роптать и обвинять пророка Моисея, боясь погибнуть от жажды и вопрошая: есть ли Господь среди нас или нет? (Исх. 17: 1-7). Есть еще один, более подходящий к данному случаю пример: даже после того, как Бог, открывающий руку Свою и насыщающий обильно все живущее, покрыл весь стан налетевшими перепелами (Исх. 16: 13), сам пророк Моисей продолжал недоумевать, как снабдить мясом свой народ (Числ. 11: 21-22). Только при вполне совершенной вере, каковой в то время не обладали и сами апостолы, человек из прошедшего заключает о будущем, и в прежних действиях правоты и любви Божией черпает непоколебимую уверенность в святом промышлении (ср. 1 Цар. 17: 34-37); 2 Пар. 16: 7-8). Поэтому нельзя утверждать, что мы имеем здесь очевидное свидетельство неточности в повествованиях о жизни Господа нашего, образчик сбивчивого предания, в котором одно и то же событие пересказано дважды.

Сверх того, недоумение учеников может быть изъяснено иначе. Памятуя о том, как Наставник приготовил некогда трапезу в пустыне, и, вполне убежденные, что Он в состоянии это повторить, они все же могли сомневаться, благоугодно ли Ему будут второй раз этим же способом проявить Свое творческое могущество. Апостолы сомневались, что собравшаяся вокруг Иисуса толпа чувствовала духовный голод, который заслуживал бы утоления через такое непосредственное участие Божественной силы; что искали они Царствия Божия и правды его, дабы им приложилось все прочее потребное в этой земной жизни. Пусть немногочисленные, но такие ревностные искатели там присутствовали, и как иные по своей вере были исцелены, так эти по своей вере насыщены, и та же щедрая Рука, которая насытила пять тысяч человек, теперь накормила четыре.

И, отпустив народ, Он вошел в лодку и прибыл в пределы Магдалинские. Довольно продолжительное отсутствие Господа в Галилее нисколько не успокоило Его духовных врагов. Фарисеи и саддукеи не переставали следить за Ним, искать столкновений, рассчитывая застать врасплох. Они, конечно, слышали о последних чудесах Иисуса в Десятиградии, и старались умалить их, приписывая силе веельзевула. Некоторые из них соединились в группу, подступили к Нему с просьбой показать знамение с неба, обещая, что уверуют в Него, если Он исполнит их просьбу. Если для врагов Христа были неубедительны дела, совершенные Им на земле, то Небесные чудеса были бы для них убедительны. В иудейском предании существовало мнение, что демоны и ложные боги могли совершать знамения лишь на земле, и только истинный Бог преподает знамения с Неба. Поэтому фарисеи и саддукеи и просили теперь Христа сделать, как Илия, Самуил, Иисус Навин, или Моисей, предполагая уловить Его, поскольку, по их мнению, Он не сможет удовлетворить их просьбы. Один раз Иисус уже отказал просящим в знамении, теперь же, вновь слыша эти лукавые нападки, Он глубоко вздохнул, как отмечает евангелист Марк. Резкие обличительные слова были, следовательно, сказаны с выражением глубокого сожаления и скорби по поводу ослепления и заблуждения фарисеев и саддукеев. Разве не истекли уже Давидовы недели? [113] Разве не исполнялись уже предсказания пророков? Не явился ли Илия в образе Иоанна Крестителя, возвещая скорое наступление Царства Божия? Наконец, разве чудеса Иисуса не свидетельствовали о Нем, как об ожидаемом Мессии? Какого же знамения требовали фарисеи и саддукеи? Свт. Иоанн Златоуст считал, что враги Христа просили Его остановить солнце, или же сделать неподвижной луну, или низвести молнию, или произвести перемену в воздухе. Лицемеры! различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете. Род лукавый и прелюбодейный знамений ищет, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка. И оставив их, отошел (Мф. 15: 3,4)

Это чудо изложено одним евангелистом Марком и во многих обстоятельствах сходно с исцелением глухонемого косноязычного (7: 31-37). Тогда, в пределах Десятиградия, Он отвел страдальца в сторону от народа, теперь же Он взял слепого за руку, вывел его вон из селения и влагой уст Своих исцелил его. Господь, как делал нередко, более или менее прикрывая сверхъестественное в чуде, соединяет Свое могущество со средствами, бывшими тогда в ходу между людьми, облекая невероятное в форму обыденного. Так Он поступил, например, приказывая Своим ученикам помазывать больных елеем, который считался на Востоке одним из наилучших целебных средств. (Мк. 6: 13; Иак. 5: 14). Конечно же, исцеляло не масло, а Его слово. Но без елея ученикам слишком трудно было бы внушить людям веру в Божественную силу. Смоквы, которыми обложили нарыв царя иудейского Езекии, были действительно настоящим лекарством, которое врач мог бы употребить и по указанию медицинской науки (Ис. 38: 21; 4 Цар. 2: 20-21). Но теперь Великий Врач являет дело сверхъестественного исцеления, облекая его в формы естественного действия.

Постепенность лечения – главная отличительная черта этого акта милосердия Господня. Нечто подобное, правда, замечается в некоторых других случаях: например, слепорожденный не прежде чем по умовении в купальне Силоам пришел зрячим (Ин. 9:7), однако процесс самого прозрения обозначен здесь с большей выразительностью. Господь, плюнув ему на глаза, возложил на него руки и спросил его, видит ли что? Он, взглянув, сказал: вижу проходящих людей как деревья. Он видит перед собой какие-то движущиеся формы, не различая их образа или величины: по высоте они кажутся деревьями, а по движению – людьми. Но благий Врач не оставляет Своего дела неоконченным: потом опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И он исцелел и стал видеть все ясно. Свт. Иоанн Златоуст (некоторые другие толкователи разделяют его мнение) объясняет такую постепенность врачевания недостаточностью веры самого слепца. В доказательство он приводит тот факт, что другие недугующие в подобных обстоятельствах сами искали встречи с Господом и просили Его открыть им очи, а этот человек был к Нему приведен другими и не имел даже надежды на благодеяние. Такая постепенность исцеления свидетельствует также о свободном действии благодати Божией, которая проявляет себя разнообразно, иногда постепенно, а иногда мгновенно. И в самом деле, нельзя найти более подходящего символа той постепенности, с которой Тот, Кто есть Свет мира, иногда допускает человека, к Нему приходящего, быть участником Его просвещающей благодати. Закоренелые заблуждения людей, давние ослепления исчезают не вдруг, и не все сразу начинают видеть ясно. Между тем в благоприятное время Господь довершает начатое.

И послал его домой, сказав: не заходи в селение, и не рассказывай никому в селении. (Мф. 9: 30; Мк.1: 44; 7: 36). Второе приказание логически вытекает из первого, так как, не зайдя в селение, он не мог рассказать об этом жителям. Евангелист Марк любит такого рода усиленные выражения, дабы произвести сильнейшее действие на читателей. Было ли исполнено приказание Господа, нам неизвестно.

Богочеловек пришел в мир, но скрыл сияние Небесной славы под густой завесой смертной плоти, под глубочайшим покрывалом кротости, смирения и жертвенности. И лишь изредка, в самые знаменательные моменты Его служения, снимался этот покров и являлась слава Царствия Бога: так в Рождественскую ночь Ангелы возвещали над Богомладенцем славу в вышних и на земли мир, в человецех благоволение. так во струях Иорданских слава Небесная осенила Его, и глас Божий возвестил Его Богосыновство и благоволение Отца о Нем. Преобразившись на горе Фавор, Господь показал Себя в сиянии той славы, в которой Он пребывает от века и в которой увидят Его те из нас, кто своей земной жизнь будет этого достоит. Ныне прославился Сын Человеческий и Бог прославился в Нем. Эти слова, сказанные Господом ученикам на Тайной Вечере (Ин. 13: 31), но с уверенностью их можно отнести и к чуду Преображения Господня, поскольку Фаворская слава является как бы преддверием Голгофской. И всё Он делает, ища не Своего, а нашего блага, и на Фаворе Он преобразился ради нас же, чтобы мы знали об уготованной нам небесной славе. Преображение Господне – это данное нам обетование, что Он и уничиженное тело наше преобразит (Флп. 3: 21), чтобы оно в общее Воскресение было достойно Царствия Божьего, уготованного от создания мира (Мф. 25: 34) для любящих Его.

Согласный во всех подробностях рассказ трех первых евангелистов подтверждается Иоанном Богословом, который прямо не говорит о Преображении, хотя и был его свидетелем, но ясно на него намекает: Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин. 1: 14). Другой очевидец, апостол Петр, сообщает в своем послании о факте Преображения: Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия. Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от велелепной славы принесся к Нему такой глас: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение. И этот глас, принесшийся с небес, мы слышали, будучи с Ним на святой горе. (2 Петр. 16-18). Чудо Преображения у всех синоптиков предваряет исповедание Петра, неразрывно с ним связанное.

После исцеления слепого в Вифсаиде Иисус недолго оставался в этом селении. В это время Его жизнь, так же, как и жизнь учеников, превратилась в непрерывное путешествие. Удаляясь от Капернаума и Геннисаретского озера, проходя города и селения, Он старался оставаться незамеченным и искал уединения. Миновав границы Тира и Сидона, обойдя пределы Десятиградия, Господь приблизился к окрестностям Кессарии. В Его планы не входило просвещение жителей тетрархии Филиппа, Он хотел лишь подготовить Своих апостолов к страшной и печальной развязке, ожидающей Его. По свидетельствам евангелистов, Иисус много молился в это время. Молитва была для Него не только средством всецело сосредоточить Свой разум и волю на Боге Отце, но и возможностью воздействовать на души тех, кого Он желал спасти. Именно в этих беседах Господа с учениками накануне Преображения отчетливо проявляется их духовное состояние, эти евангельские стихи чрезвычайно важны для более глубокого понимания дальнейших событий и поступков Господа.

Казалось, апостолы не испытывали по поводу отвержения Иисуса властью, желающего с Ним расправиться, и народом, желающего от Него только чудес, ни смущения, ни тревоги, они спокойно предавались мечтам о будущем славном царствии Мессии на земле и надеждам на свое будущее почетное положение возле Его престола. Однако Иисус поспешил рассеять эти мечтания. За кого почитают Меня люди? Конечно же, Он знал ответ на этот вопрос – народ не видел в Нем ожидаемого Мессию, даже ученики были еще слабы в вере. Они сказали: одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков. Тогда Он задает следующий вопрос, ответ на который для Него чрезвычайно важен: а вы за кого почитаете Меня? Свидетельство Петра, не первый раз говорившего от имени всех учеников: Ты – Христос, Сын Бога Живаго, тронуло Христа: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах. И в самом деле, распознать Мессию, открыть Его Божественное происхождение и предназначение сам человек не способен. Ни наука, ни литература и искусство, ни древние предания, не дадут достаточных свидетельств. Один только Бог может открыть нам Христа, а человек – принять это откровение. Если же мы будем уповать лишь на собственные силы, слепо верить в законы природы, противопоставлять словам пророков свое ничтожное мудрствование и отвергать чудеса, то не перестанем блуждать в потемках.

Услышав ответ Петра, Иисус счел апостолов готовыми к принятию страшного известия о грядущих событиях: Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. Но слова Его самым пагубным и тяжелым образом повлияли на них. Петр и на этот раз явился выразителем общего настроения: будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою! Для Петра неожиданный ответ возлюбленного Учителя был страшен: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое. На этот раз Иисус начинает открывать апостолам их судьбу и предназначение: теперь уже Он требует полного самоотречения и самоотвержения, безропотного перенесения всех предстоящих страданий. Недостаточно признать Его за Сына Божия, нужно разделить и печальную участь Сына Человеческого, следовать за Ним до конца. Мрачные предсказания Христа, мысли о том, что Ему предстоит вынести в Иерусалиме, приводили апостолов в уныние и ужас. Однажды, увидев их особенно удрученными, Он торжественно заявил, что некоторые из них удостоятся увидеть Его славу. Это необыкновенное событие должно было произойти совсем скоро.

Шесть дней спустя после данного апостолам обетования о видимом явлении Божественной славы, Иисус, взяв с собой любимых учеников – Иоанна, Иакова и Петра (как мы помним, именно эти трое удостоились чести присутствовать и при воскрешении дочери Иаира), поднялся для совершения молитвы на вершину высокой горы, носящей название «Фавор» [114]. По своему местоположению и великолепию она есть одна из самых замечательных возвышенностей не только Палестины, но и всего земного шара. В гористой Палестине все горы идут непрерывными цепями, Фавор же возвышается уединенно в центре Галилеи, как бы для того, чтобы другие горы не разделяли с ним славы, свыше ему предназначенной. Крутые и высокие горы везде сухи, бесплодны и каменисты, но Фавор от подошвы до вершины покрыт благоприятной почвой; благоухающие травы и цветы, тенистые рощи и плодоносные деревья, поляны, покрытые тучными нивами – вот та великолепная риза, коей облекается священный Фавор и в наше время, когда Земля Обетованная представляет собой вид бедной пустынной страны. Местоположение и великолепие Фавора принесли ему известность еще в древние ветхозаветные времена, его слава начинается вместе с историей народа Божий, именно со времен переселения Израиля из Египта в Землю Обетованную. Название этой горы встречается несколько раз в Ветхом Завете (Нав. 19: 22; Суд. 4: 6-14; 8: 18; Пс. 89: 13; Иер. 46: 18; Ос. 5: 1), в Новом Завете упоминаний о ней нет. Предание, указывающее на гору Фавор, как на место Преображения Господня, восходит к IV веку, сторонниками его являлись Кирилл и Евсевий Кессарийские. Подвизающиеся в конце этого же века блж. Иероним также подтверждает их указания. По-видимому, в то время не было сомнения относительно подлинности этого места, иначе он не свидетельствовал бы в пользу Фавора с такой очевидностью, употребляя столь ясные и определенные выражения. В своем послании к Маркеллу он пишет о намерении посетить Святую гору, и, между прочим, добавляет: «Продолжим путь к Фавору и к Куще (Скинии) Спасителя». Далее, в своей надгробной надписи апостолу Павлу он говорит о ней следующее: «Возвышается Фавор, прославляя образ Господень». Кущи, о которые пишет блж. Иероним, это три церкви, которые, по словам историка Никифора Каллиста, велела построить св. царица Елена на горе Фавор около 327 года. Существуют многочисленные исторические свидетельства о том, что эти храмы еще существовали во времена крестовых походов. Ни революции, ни войны, ни время не могли уничтожить той славы, которой увенчан Фавор. Возводя учеников именно на эту гору, Господь желал, чтобы из самого названия следовало, что для принятия Божественного Света необходимо очищение покаянием.

Многие экзегеты, особенно более поздние, возражали против подлинности предания о месте Преображения Господня. Однако доводы их легко оспорить. Первое и главное их возражение – якобы, евангелисты не упоминают о том, что из окрестностей Кессарии Филипповой Господь совершал переход в центр Галилеи. Но святые повествователи не всегда точно прослеживали (а чаще и вообще не упоминали) маршруты Господа с учениками по землям Палестины, не давали четкого указания на место и время событий. Поэтому Иисус безо всякого затруднения мог перейти на запад от Иордана через Галилею за шесть дней, а евангелисты вполне могли назвать Фавор просто «высокой горой», считая это само собой разумеющимся, благодаря его исключительности и известности. Некоторые приписывали славу Фавора одной из вершин горы Ермона, чему, однако, нет никаких документальных подтверждений.

Посвящения в тайну будущего века были удостоены лишь избранные из числа двенадцати апостолов, «столпы» апостольского лика (Гал. 2:9). Существуют разные мнения, почему Иисус оставил девять других апостолов дожидаться Его у подножия Фавора. Может быть, на лицах этих троих, которые любили Его больше прочих и особенно тяжело переживали Его будущие страдания и смерть, Он прочел, что они не желают оставлять Его одного; и были взяты, и вознаграждены за эту свою преданность необычайным Небесным ведением. По мнению блж. Феофилакта, Господь соблаговолил сделать именно так потому, что среди двенадцати находился Иуда, недостойный Божественного видения: «Владыка Христос не взял двенадцати учеников на гору, ибо Иуда был недостоин своими предательскими очами видеть славу Преображения Христова». Конечно, Иисус мог взять всех апостолов, но оставить только одного Иуду, но тогда тот исполнился бы гнева и ненависти не только по отношению ко Христу, но и ко всем апостолам; он имел бы нечто вроде извинения для своей предательской злобы, мог бы говорить: я потому предал Иисуса, что был Им презираем. Так полагает блаженный Феофилакт: «Если бы Христос оставил под горою одного Иуду, а прочих взял бы с Собою, то некоторые люди могли бы говорить, что это именно обстоятельство ранило сердце Иуды и заставило его обратиться к мысли о предании своего Владыки». Его мнение разделил и св. Иоанн Дамаскин: «Нечестивые не узрят славы Твоей, Христе Боже».

Так или иначе, поднявшись наверх, Он оставил их на некотором отдалении от Себя, Сам же встал на молитву. Евангелист Лука замечает, что Петра и бывших с ним сковал глубокий сон, очевидно, пробудились они только от невероятного сияния, неожиданно осветившего все вокруг. Иисус преобразился пред ними (Мф. 17: 1-2). Это выражение – пред ними, необходимо для уяснения того, что не для Себя преобразился Христос; свет, будучи сияние славы (Евр. 1:3), не имеющий в Себе никакой тьмы, в этом не нуждается. Он преобразился ради нас, чтобы просветить нашу тьму и преобразить нас из рабов греха и истинных рабов Своих и из сынов греха – в возлюбленных сынов Бога.

И просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. У учеников, возведенных на Фавор, действием Божества открылись духовные очи, благодаря чему они оказались способны созерцать Божественный Свет. «Господь преобразился не без причины, но дабы показать нам будущее преображение естества нашего и будущее Свое пришествие на облаках во славе с ангелами», - говорит свт. Иоанн Златоуст.

Евангелист Марк, не упоминая об изменении лица Христова, особенно говорит об одеждах Иисуса, озаренных таким необычайным светом Небесного происхождения, что его нельзя было сравнить с блеском одежды, вычищенной белильщиком на земле. Непроницаемая стена, разделяющая мир земной и Небесный, на мгновение распались. Возле Иисуса находились два мужу, облеченные славой: законодатель Моисей и великий пророк Илия. Критики Евангелий задавались вопросом: каким образом апостолы могли узнать, что явились именно Моисей и Илия, ведь иудейский закон строго запрещал делать какие-либо изображения. Как считает блж. Феофилакт, ученики узнали святых мужей по произнесенным речам, возможно, и по тому, как к ним обращался Господь, поскольку расстояние, на котором они находились от гостей из Горнего мира, позволяло им расслышать то, что говорилось. Однако один лишь евангелист Лука делает существенное добавление, что темой беседы святых мужей был исход, т.е. предстоящее исшествие Христа от мира, кончина, должная совершиться в Иерусалиме, Его будущее славное Воскресение и Вознесение. Идя на смерть, Иисус исполнял закон, данный Моисеем, и осуществлял слова пророков, олицетворенных в Илии. Его ожидал более величественный конец, нежели их – Он не умрет, как Моисей, от лобзания Всевышнего, и не будет взят на небо в огненной колеснице, подобно Илии; испив до дна чашу страданий и приняв позорную смерть, Он выполнит то, для чего пришел на землю – искупит человечество от греха.

В евангельском повествовании Преображение имело еще одно значение: оно должно было при грядущем Голгофском уничижении Христа укрепить апостолов в их вере, дать им незыблемое свидетельство Божества Иисуса Христа и добровольности Его Крестных страданий и смерти.

Святоотеческая мысль, углубляющаяся в священную тайну Преображения, рассматривает его с трех сторон. Во-первых, что есть Преображение для Самого Христа, что нового раскрыл Он нам в Себе. Это самый сокровенный момент Преображения, и потому Святые отцы избегают пространно рассуждать о нем, чтобы земными словами не исказить несказанного. Во-вторых, рассматривается участие в Преображении святых пророков Моисея и Илии и апостолов Петра, Иакова и Иоанна; эта сторона события освящается гораздо подробнее. В-третьих, Преображение Христово есть неиссякаемый источник нравственного научения и духовного назидания. Празднованием Преображения Господня Церковь исповедует соединение во Христе двух естеств – человеческого и Божественного. Преображение есть явление Сына при свидетельстве Отца в Духе Святом, то есть откровение всех Лиц Святой Троицы. Для Спасителя Преображение состояло не в изменении, не в каком-либо возрастании Его Божественной природы, обладавшей изначальной полнотой, но в явлении Его Божества в природе человеческой.

Кроме того, Преображение имеет отношение лично к каждому христианину: можем ли мы, имея ту же человеческую природу, что и апостолы, стать его участниками, прикоснуться к жизни будущего века, воспринять Фаворский Свет? В этом стремлении к озарению нетварным Светом и состоит духовный смысл нашей жизни. Образ этого стремления показал Сам Господь на Фаворе в Своей молитве. По свидетельству святителя Григория Паламы, имея в Себе от Себя Самого нетварный Свет, Спаситель не нуждался в молитве для осияния Своей плоти, - молился же Он чтобы показать, что блистание происходит от молитвы, от соединения ума с Богом. Потому и христианину, желающему удостоиться своего личного Фавора, надлежит постоянно упражняться в молитве и добродетели, отвращаясь от земных помыслов и устремляя свой ум, свою любовь к Богу. Вера в то, что эта цель достижима, что обожение человеческой природы возможно – важнейший момент христианского учения о человеке. Обожение есть условие, предварение спасения. Именно поэтому Преображение – залог Воскресения. Глубокий назидательный смысл Преображение содержится в отдельных его символах. Высота Горы означает, согласно блаженному Феофилакту, возвышенность духа над земными привязанностями, без чего созерцание Небесного невозможно. Сама гора знаменует необходимость двух подвигов – богомыслия и труда, без чего невозможно взойти на высоту: богомыслие возносит ум вверх, труд же способствует смирению. Гора указывает также на уединение и безмолвие, благоприятствующие молитве.

И когда они отходили от Него, сказал Петр Иисусу: Наставник! хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: [115] одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, - не зная, что говорил. Здесь, на горе Фавор, Бог открывает Свое присутствие в лучезарном облаке, осенившем Моисея, Илию, Иисуса и трех апостолов, едва Петр успел договорить свои слова. Это облако уже являлось народу Божию в пустыне (Исх. 13: 21; 16: 10; 19: 9), при освящении Храма Соломона, еще раз оно появится при Вознесении Иисуса. Из облака послышался Глас Самого Бога, глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, Его слушайте. Благоговейный страх охватил учеников: услышав, они очень испугались и пали на лица свои. Это новое посредничество со стороны Отца оказалось необходимым, чтобы окончательно убедить их следовать за Ним и смиренно принимать все, что касается Его скорбной судьбы. И чтобы сильнее выразить значение Иисуса, как единственного Властителя людей, великие Законодатель и Пророк мгновенно исчезают, Христос остается Одни.

И когда сходили они с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых. Толкователи Евангелий и церковные писатели считают причиной запрещения смиренномудрие Христа и, вместе с тем, нежелание соблазнять тех, кто, узнав о чуде, вскоре увидел бы Христа распятым. Уместно также предположить, что только по прошествии Воскресения Христова рассказ о Преображении мог показаться не только истинным, но и понятным. Именно в такой связи говорит о двух этих событиях Сам Спаситель. Маловероятно также, чтобы причиной запрещения было намерение Иисуса отклонить учеников и народ от ложных ожиданий пришествия Илии.

Следующему вопросу, который задали апостолы Господу, необходимо дать некоторые разъяснения. И спросили Его ученики Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит прийти прежде? Книжники, которые много говорили о признаках пришествия Мессии, останавливали внимание своих слушателей на пророчестве Малахии, согласно которому перед тем должен явиться пророк Илия и приготовить евреев к Его принятию (Мал. 4: 5). Ученики только что видели Илию – он пришел с Небе, и, по их мнению, непременно должен, согласно пророчествам, приготовить пути Господу, когда Тот соблаговолит открыть Себя миру. К чему же Христу страдать и умирать? Кто же решится поднять на Него руку, если пришедший Илия подготовит всех к вере во Христа? Кроме того, столь внезапное исчезновение Великого Пророка с горы Фавор, казалось, противоречило учению раввинов. Где же было место для деятельности Илии, когда Христос должен был скоро умереть и воскреснуть?

Чтобы покончить с недоумением, в котором пребывали ученики, Иисус поясняет, что Предтеча Его уже приходил, но люди враждебные поступили с ним жестоко. Таким образом, Он подтверждает: то, что говорят книжники, справедливо, однако речь идет не о том Илии, который явился во время Преображения, а об Иоанне Крестителе, который, не будучи Илией во плоти, несомненно, пришел в духе и силе Ветхозаветного Пророка (Лк. 1: 17). В этом значении Спаситель и называет Иоанна Илией. Но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его. Строгое запрещение Иисуса рассказывать о происшедшем косвенно свидетельствует об истинности Преображения и опровергает мнение, что апостолы стали жертвами галлюцинаций, или многое присочинили позднее. Такой взгляд прямо противоречит свидетельству апостола Петра, историческая подлинность которого не подлежит сомнению.

Когда Господь вместе с Иоанном, Иаковом и Петром находился на горе Фавор, книжники воспользовались Его отсутствием для своего краткого торжества над оставленными Им учениками, которые взялись но не смогли изгнать злого духа. Повторилось то, что было некогда при восшествии пророка Моисея с его служителем Иисусом Навином на гору Синай[116]: тогда враг, пользуясь отсутствием вождя, восторжествовал над народом (Исх. 32). Теперь же книжники приложили все усилия, чтобы извлечь для себя выгоды из неудачи учеников Христа. К подножию Фавора стеклось великое множество народа, среди которого находились и те, кто ожидал увидеть поражение Его апостолов. Столкновение было решительное, касающееся, прежде всего, вопроса, действительную ли силу дал Христос Своим ученикам. Книжники, указывая на их беспомощность, без сомнения делали вывод о бессилии Учителя. В момент такого нешуточного противостояния перед ними предстал Он, только что спустившийся со священной горы, с лицом, как должно предполагать, сияющим лучами славы Преображения, еще не вовсе померкнувшими в естественном дневном свете. Но насколько разлилось впечатление, произведенное этой славой от появления пророка Моисея! При виде ветхозаветного законодателя по сошествии с Синая […] Аарон и все сыны Израилевы […] боялись подойти к нему (Исх. 34: 30); ибо его лицо озарилось грозной славой, - страшным и невыносимым для глаз блеском закона, так что, пребывая с народом, Моисей был вынужден носить покрывало. Просветленный Божественной славой лик Христа Иисуса, хотя также внушал благоговейный страх, но сиял славой, влекущей к Нему своей благостью и лепотой, а не отгонял от Него людей. И действительно, увидев Его, весь народ изумился. Лучезарное сияние было такого свойства, что они, подбегая, приветствовали Его (ср. 2 Кор. 3: 18).

Но как отличались образы и звуки, встретившие Его при возвращении в наш грешный мир, от тех, которые Он только что видел и слышал на священной горе! Там – высшая Небесная гармония, здесь – самая дикая и грубая земная разноголосица. Наверху Он принял от Бога Отца честь и славу (2 Петр. 1: 17-18), внизу же, оставленные Им ученики, посильные исполнители Его дела в Его отсутствие, готовили Ему свою долю стыда и унижения. Но как великий вождь, внезапно подоспевший на поле битвы, где оставленные им подчиненные едва не потерпели поражения, одним своим присутствием возвращает победу, так и теперь Господь отражает натиск торжествовавших противников. Он Сам обращается к книжникам с вопросом: о чем спорите с ними? – принимая под защиту Своих смущенных учеников и объявляя, что если есть что-либо сомнительное, то да обратятся с вопросом к Нему. Книжники, так рьяно наступавшие на учеников, с меньшей готовностью принимают вызов Учителя. Ученики столь же неохотно признаются в своем поражении – и тут один из народа, отец бедного юноши. подвергшегося неудачному опыту врачевания, начинает первый, преклоняя перед Ним колени и говоря: Господи! помилуй сына моего. Через это он объявляет о бедственном положении своего единственного сына, по замечанию Луки (ср. 7: 12), и о безуспешном врачевании учеников Его.

Евангелист Марк живописует так ярков, подробно и выразительно всю сцену, что одно это есть достаточное свидетельство того, что он писал свое Евангелие самостоятельно (вопреки мнению тех, кто считал его повествование сокращенным вариантом первого и третьего Евангелий). Изложенный святыми мужами рассказ отца о симптомах болезни указывает, что сын страдал эпилептическими припадками, однако они служили только почвой для внутренней духовной немощи, гнездившейся в отроке. Припадки происходили внезапно и были достаточно продолжительны; злой дух насилу отступал от него, измучив его, Марк называет его немым духом, и это не противоречит показанию евангелиста Луки – он внезапно вскрикивает; поскольку слово «немота» означало лишь невозможность произносить членораздельные звуки. Болезнь отрока не была ни естественным пороком, как у глухонемого, когда не разрешались узы языка (Мк. 7: 32), ни следствием отсутствия органов речи; но лишь проявлением одержимости бесом. Дух, схватывая его во время припадков болезни, терзал так, что несчастный мальчик испускал пену, скрежетал зубами и цепенел, как будто все жизненные источники в нем иссякали. А так как эти припадки могли произойти во всякое время и во всяком месте, то сопровождались еще более страшными последствиями. Отец приписывает эти припадки непосредственному действию злого духа, который многократно бросает его в огонь и в воду, дабы погубить.

Повесть свою отец заканчивает как бы ропотом на тщетные усилия учеников, говоря: я приводил его к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его. Вспомним, как жезл в руке Гиезия не мог воскресить умершего ребенка, пока не явился сам пророк (4 Цар. 4: 31). Последующие слова Господа, слова скорбного негодования: о род неверный и развращенный! доколе буду Я с вами? доколе терплю вас? – изъясняют двояко. Ориген под родом неверным разумел самих учеников. Это голос священного нетерпения при виде маловерия тех, в ком за время столь кратковременного отсутствия Учителя ослабла сила превосходства над царством тьмы (что оправдывается последующей беседой Господа, Мф. 17: 20). Но свт. Иоанн Златоуст, а также другие древние толкователи Евангелий не считают, что Иисус упрекал апостолов, но относил Свою речь лишь к окружающей толпе, для обозначения которой термин род кажется пригоднее, к толпе, в которой Господь видит собирательный образ всего иудейского народа, а в отце – представителя поколения, к которому он принадлежит и на которое падает большая доля упрека. В Евангелии от Марка упрек непосредственно относится к отцу, но распространяется и на многих других. Скорее всего, Господь обращался с упреком ко всем: ученикам, отцу отрока, толпе. Слова: доколе буду с вами? выражают сетование Наставника о небрежности и косности учеников: «Не с вами ли Я был все это время, а вы так мало воспользовались Моими наставлениями». Он должен оставаться с ними до тех пор, пока они вполне усвоят Его учение. Слова эти можно сравнить с обращением к апостолу Филиппу: Сколько времени Я с вами, а ты не знаешь Меня, Филипп? (Ин. 14: 9).

Но вид страданий, прекратить которые мог только Он, заглушило все другие чувства нашего милосердного Господа, воскликнувшего: приведите его ко Мне сюда. Бедный юноша, представ перед Иисусом, подвергается очередному страшному болезненному припадку: он упал на землю и валялся, испуская пену. И в малом и в великом царство тьмы возбуждается к активной деятельности и злобе, когда приближается Царство Христа; сатана приходит в великую ярость, страшась угрожающей ему гибели. Но Господь так же, как в случае другого тяжкого и опасного недуга, вступил в разговор с самим страждущим (Мк. 5: 9), внушая ему доверие и успокаивая душу, теперь обращается к отцу страдальца (ибо в настоящем положении бесноватого разговор с ним самим был невозможен): как давно это сделалось с ним? Отец отвечает: с детства, и для возбуждения вящей жалости снова рассказывает об опасном состоянии сына. Между тем, сама возможность исцеления казалась человеку маловероятной и сомнительной, поскольку он помнил недавнюю неудачу учеников. Поэтому он прибавляет: но если что можешь (более чем они) сжалься над нами, и помоги нам. В этом «помоги нам» мы видим, как его собственная жизнь сливается с жизнью сына: так хананеянка (Мф. 15: 22), умоляя об исцелении своей дочери, восклицала: помилуй меня Господи! Но прибавляя свое «если», нынешний проситель показывает, что не безусловно верит в помощь Христа, и трудность исцеления еще более усиливается от его сомнения и неверия.

Можно предположить, что ответ Иисуса мог звучать приблизительно так: «Это твое если, эту неуверенность в том, можно ли что-либо сделать для твоего сына, должен разрушить ты, а не Я. Вот условие, без которого исцеление невозможно: но исполнение этого условия заключается в тебе самом, а ни в ком более. Твое маловерие, а не преобладание злого духа препятствует целебной силе; ты сам увеличиваешь эту трудность. Ты сказал: если Я что-либо могу, но вопрос в том: если ты сколько-нибудь можешь веровать; вот истинное основание, на котором все держится, в чем скрывается причина успешного делания». А затем, после минутного размышления и для дополнительной Своей мысли, прибавляет: все возможно верующему. Условием исцеления поставлена вера: в других случаях – самого болящего, а так как здесь она невозможна, то вера отца, подобно тому, как вера сирофиникийской матери была принята вместо дочерней (Мф. 15: 22). Отец со слезами восклицает: верую Господи; а затем, когда искра веры, затеплившаяся в его душе, открыла ему глубокую пропасть своего неверия, молит: помоги моему неверию. Так бывает часто: только озаренная действительным присутствием благодати душа замечает силу и глубину собственного повреждения, а до тех пор она не имела мерила для своего несовершенства. Только верующий может иметь понятие о степени неверия своего сердца.

Теперь, когда восстановлено первое условие, Господь усматривая и награждая слабые ростки его веры, совершает исцеление. С каким величием, обращаясь к нечистому духу, Он говорит: Я повелеваю тебе! Уже не те, кого ты смел не слушаться, не те, против которых ты надеялся бороться, а Я, имеющий всю власть на Небе и на земле, повелеваю тебе (ср. Лк. 4: 35). Но это не все: и впредь не входи в него; к былому нет возврата, долгое господство не дает права водвориться по-прежнему (Мф. 12: 44); свершилось врачевание, полное и конечное. Злой дух обязан покориться, но он делает это с величайшим принуждением: то, что не в силах более удерживать, то он готов в конце разрушить, как завоеватель, вынужденный бежать из прежде покоренных земель, оставляет за собой страшное опустошение и разруху. Страшен был этот последний пароксизм бесноватого – несчастный до того изнемог, что сделался как мертвый, так что многие говорили, что он умер. Но Иисус, взяв его за руку, поднял его, и от этого прикосновения к нему вернулась жизнь, он встал. В Евангелиях есть много подобных примеров тому, как Его животворящая сила сообщалась страдальцам через прикосновение. О сыне наинской вдовы прямо сказано, что Господь, возвративший его к жизни, отдал его матери. (Лк. 7: 15). Тот же евангелист, и только он один, повествует, что Христос, исцелив теперь сына, отдал его отцу его, венчая этим дело Своей милости.

После совершения этого чуда, оставив смущенных книжников и народ, пораженный новым доказательством всемогущества Его, Христос зашел в соседний дом. Исцеление бесноватого казалось ученикам тем более чудесным, что никто из них не мог помочь ему. Оставшись с Учителем наедине, они спросили: Почему мы не могли изгнать его? Им очень хотелось постигнуть, в чем заключалась причина неуспеха в деле, которое не выходило из пределов данного им полномочия (Мф. 10: 8), ведь ранее злые духи им покорялись (Лк. 10: 17). Иисус же сказал им: по неверию вашему, - т.е. по недостатку той силы, для которой все возможно. Они недостаточно ревностно пользовались средствами умножения веры, и подобно Самсону, уже лишенному своих волос, готовы были идти «как и прежде» на своих врагов, будучи уверенными, что при встрече с особенно злым врагом потерпят поражение. Такого врага они встретили здесь; ибо выражение «сей род» показывает, что есть различие в степенях злых духов. Так же, как существует Небесная иерархия, так есть и противоположное адское чиноначалие – к такому заключению приводит и слово о нечистом духе, который возвращается и берет с собой семь других духов, злейших себя (Мф. 12: 45)

Господь на вопрос учеников отвечал: сей же род изгоняется только молитвой и постом. В этих двух словах объясняется вся сущность веры: пост ослабляет нашу плоть, молитва же возносит дух к всемогущему Существу Бога. Существо человеческое принимает другой образ, у него уже не остается корней в мире земном, для которого он умирает, источником же его новой жизни является духовное делание. Как тайна всякой слабости заключается в неверии, так тайна силы – в вере. Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет; и ничего не будет невозможно для вас. Тот же образ с некоторыми изменениями встречается у евангелиста Луки ( 17: 6); апостол Павел, вероятно, указывает на эти же слова Христа (1 Кор. 13: 2). В уподоблении веры горчичному зерну многие видели указание на острую и жгучую силу этого семени. Но в этом сравнении, скорее всего, имеется в виду другой признак, а именно – небольшую степень веры по сравнению с огромным предметом (горой). Это семечко, весьма малое, способно подвигать нечто громадное (Мф. 13: 32-33)

В то время как Господь наш возвращался с апостолом Петром и другими учениками в Капернаум, сборщики налогов по какой-то причине не обратились к Нему со своим требованием. Однако сразу же они остановили апостола Петра, шедшего, быть может, несколько позади Иисуса, и у него спросили: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? Некоторые толкователи Евангелий подразумевали здесь «гражданскую подать», находя такой же назидательный урок о повиновении гражданским властям, как в послании к Римлянам (13: 1-7): Всякая душа да будет покорна высшим властям […] итак отдавайте всякому должное[…] (наставление о добровольной покорности гражданской власти). Другие же считали, что требуемая дидрахма не несть подать кесарю, а обязательный вклад в пользу храма, и это должно быть очевидно для каждого внимательного читателя. Требуемая дидрахма есть именно приношение Господу, подушный выкуп или взнос – половина сикля (Исх. 30: 11-16), узаконенный для каждого достигшего двадцатилетнего возраста израильтянина. Взнос этот был предназначен на священнослужебные цели и на текущие издержки, в древности – для скинии, впоследствии – для храма. Первоначально взнос полусикля, согласно письменным свидетельствам (2 Пар. 24: 9), был наложен пророком Моисеем на израильтян в пустыне. Сначала подать взималась только при случаях народного исчисления, не часто повторявшегося, затем сделалась ежегодной [118]. Филон Александрийский [119] свидетельствует о добросовестном и безропотном взносе этого вклада иудеями во время их рассеяния, так что почти в каждом городе римской империи и за ее пределами находилась священная касса, вклады в которую в установленные сроки передавались в Иерусалим избранными и почетными сборщиками. Все эти установления были хорошо известны каждому израильтянину. Даже без предварительного исследования вполне ясно, почему повествование о нахождении статира во рту рыбы встречается в Евангелии от Матфея: благовеститель писал его на арамейском языке и предназначал для евреев, которые не нуждались в дополнительных разъяснениях по поводу установившихся обычаев.

Необходимо заметить, что у Петра дань требуют не мытари, как назывались сборщики обычных податей. Сама форма требования: Учитель ваш не даст ли дидрахмы? – не свойственна обращению римского квестора [120] к лицу, уклоняющемуся от налога, но обнаруживает то обстоятельство, что налог этот не был строго обязателен и не взыскивался насильственно. Свт. Иоанн Златоуст трактует слова сборщика так: «Разве Учитель ваш считает Себя свободным от платежа обычной дани? Нам известна свобода, которую Он Себе присваивает: намерен ли Он здесь ей воспользоваться?» Блж. Феофилакт усматривает следующее обстоятельство: видевшие и слышавшие о чудесных деяниях Христа недоумевали, требовать с Него дидрахмы? И это сомнение слышится в их вопросе. Петр, неукоснительный ревнитель чести своего Учителя, уверенный, что Его благочестие не замедлит воздать Богу Богово, зная, что бедность не будет принята в извинение, ибо даже нищий продавал свою одежду, чтобы только исполнить этот религиозный долг, не колеблясь, говорит: да. Конечно, он отвечал слишком поспешно. Не в таком духовном настроении восклицал Петр незадолго перед тем: Ты Христос, Сын Бога живого (Мф. 16: 16). Апостол упустил из виду истинное положение и преимущество своего Господа, то – что Он есть Сын в Своем доме, а не слуга в чужом, Глава Богоправления, а не один из подчиненных членов, так что не от Него должно быть истребовано, а Ему посвящено это приношение. Не Христос, Который был Сам истинный Храм по Своему духовному назначению (Ин. 2: 21; Евр. 10: 20), в Ком пребывала Царская слава, - не Он был обязан платить дань на поддержание другого храма, рукотворного. Тот, Кто предавал Себя на искупление всех душ, не должен платить выкуп за Свою.

Иисус зашел в дом, опередив Петра. Он вовсе не требует от апостола объяснения, почему тот отвечал за Него; несмотря на то, что не присутствовал при разговоре, Господь, безусловно, знал обо всем произошедшем. Не дожидаясь сообщения или оправдания, желая лишь обратить апостола Петра, а с его помощью и других учеников к истинному познанию Себя, Господь предлагает ему следующий вопрос: как тебе кажется, Симон, цари земные, с кого берут пошлины или подати: с сынов ли своих или с посторонних? Земными законами, конечно, нельзя объяснить Небесных, но они суть тень истинных, Божественные пособия для лучшего понимания. На заявление апостола Петра, что не сыны, а чужие обязаны платить дань, Господь тотчас подводит его к Своему преднамеренному выводу: итак, сыны свободны.

Эти слова подтверждают, что от Господа требовали Божеской дани, а не кесаревой, только на этом основании для Него могло быть сделано исключение, выраженное в Его словах: итак, сыны свободны. Было бы совершенно иначе, если бы дань требовалась в пользу кесаря. Поскольку Он не был сыном земного правителя, на Него не простиралось бы право, освобождающее сынов от подати. Он, вочеловечившись, подчинив Себя всем условиям земной жизни, должен покориться и этому человеческому уставу. Сын Божий, принявший ради спасения человечества образ раба, умеет и отказаться от Своих прав, чтобы щадить постановления людские. Требовать признания Своих прав есть дело правосудия, жертвовать ими – выражение милосердия. Применение множественного числа – сыны, вместо единственного – «сын», затрудняло многих. Они задавались вопросом: почему Господь говорил так, если в действительности имел в виду Себя, Единородного Сына Божия? Это объясняется достаточно легко. В общем примере, взятом из человеческих отношений, употреблено множественное число, так как земных царей много, и у одного царя бывает много сынов. Не трудно, восходя к Небесному порядку вещей, отражающемся в земном, множественное заменить единственным, ибо здесь речь идет о едином Небесном Царе – Единородном Сыне Божием. С другой стороны, нельзя из этих слов делать вывод, что Господь освободил от платежа дани всех израильтян, которые во второстепенном смысле суть «сыны Божии», ибо сыны Его более всех обязаны воздавать Ему должное. Не как один из многих, не как первенец между братьями, но как истинный Единородный Сын Божий, Он заявляет о свободе Собственной. Такое рассуждение содержит в себе строгое и убедительное свидетельство о Его собственном Сыновстве, о достоинстве и преимуществах Сына, которое трудно обойти или опровергнуть. Оно вполне убедительно, поскольку содержится не в отдельных выражениях, не во внешней форме, а в глубоком внутреннем смысле Писания, подтверждающем, что отношение Христа к Богу-Отцу не таково, как у других людей. Это ясно излагается в притче о злых виноградарях – велико различие между сыном хозяина и его слугами (Мк. 12: 6).

Итак, Христос собирается уплатить налог: но чтобы нам не соблазнить их, пойди на море, брось уду и первую рыбу, которая попадется, возьми, т.е. первую рыбу из глубины морской, взявшую крючок, и открыв у ней рот, найдешь статир. Это приказание дано вовсе не для того, чтобы добыть денег для уплаты налога, от которого Он вполне мог отказаться. Чудесно обретенный статир свидетельствовал о том, что все Ему служит – от величайшего до малейшего; сами рыбы, странствующие по стезям морским, подтверждают, что Он, Царь природы, ничего не имея, всем обладает согласно изволению Своего Отца. Здесь, как и во многих других моментах земной жизни Господа, крайняя Его бедность и унижение возвышаются сиянием Его славы.

Иисус не хочет подавать повод к чьему-либо соблазну, и поэтому находит для уплаты честное средство. Если бы Он отказался платить, то для людей, не знавших тайны Его сверхъестественного рождения, могло показаться, что Он присваивает Себе ложную свободу, что Он пришел не исполнить, а нарушить закон. Уплата не была необходима, но являлась делом добровольного долга, так же, как Крещение от Иоанна – Иисус приступил к этому по Своей воле; так же, как обрезание – Он унизил Себя перед законом, дабы в свое время освободить нас из-под него.

Христос повелел уплатить дань не только за Себя, но и за апостола Петра, в данном случае – как бы представителя всех верующих. Господь подклонился под общее с человеками ярмо, дабы они вместе с Ним сделались участниками свободы. Иисус не говорит апостолу Петру «за нас», но – за Меня и за себя, как и в другом месте – восхожу с Отцу Моему и Отцу вашему, к Богу Моему и Богу вашему (Ин. 20: 17). Факт этот так близко касался учеников, что им надлежало уяснить его значение; они должны были ясно понимать, что тут предстоит избавляемый и Избавитель, искупаемый и Искупитель, хотя для очей обывателя не происходило ничего странного – два человека равно оплачивали выкуп. Так же как в других обстоятельствах – когда младенец Иисус предстал перед Господом в Иерусалимском храме (Лк. 2: 22); когда Он крестился от Иоанна (Мк. 3: 16-17), происходило нечто выходящее из обычного порядка вещей, но незаметное большинству. В тех случаях, где Он подвергается общей участи вместе с людьми, Он делает это по благодатному снисхождению, а не по естественной необходимости.

Весьма примечательна особенность этого чуда, и это единственный евангельский пример такого рода – ничего не говорится о том, что приказание выполнено. Конечно, нужно понимать, что апостол Петр пошел к соседнему озеру, закинул уду и во рту первой пойманной рыбы нашел по слову своего Господа потребную монету. Здесь, как и у евангелиста Луки (5: 4,6), чудо состоит не в простом предвидении событий, но в том, что таинственной силой Своей воли, действующей на всю природу, Он привлек в данный момент именно эту рыбу к закинутой именно в этом месте уде. Как явствует из пророчества Ионы (2: 1): повелел Господь большому киту проглотить Иону, так и здесь мы видим, что в низшей животной сфере существует бессознательная покорность тварей Его воле, что и они не без Бога, но движутся в Нем и безоговорочно повинуются Ему в делах благодати или суда (3 Цар. 13: 24; 17: 6; 4 Цар. 17: 25; Иер. 5:6; Иез. 14: 15; Откр. 9:3 и др.)

Все попытки лишить это чудо элементов чудесного и представить события как некую обыденность, повседневный случай, напрасны. Такова, например, нелепая попытка рационалиста Паулюса: от считал, что в словах Господа содержалось приказание апостолу Петру пойти и наловить рыбы на потребную сумму. Другие, напротив, пытались приумножить количество чудес и вторгаясь тем самым в область абсолютного творения, думают, безо всякого на то основания, что статир был сотворен. Евангельские чудеса отличаются от прочих тем, что имеют в основе своей естественное основание, преобразуемое в большей или меньшей степени Божественной силой. Присущая Христу, она исцеляла слепого, хромого, умножала хлебы в пустыне, претворяла воду в вино, воскрешала умерших, она способствовала, как в настоящем случае, чудесному совпадению того, что разделялось пространством. Но, насколько нам известно из Писания, она не создавала новых частей тела, не делала из ничего хлеба или вина, не творила новых людей и никогда ни в каком случае не вдавалась в область абсолютного творения.

Вероятнее всего, чудо исцеления слепорожденного у Иерусалимских ворот увенчало день долгого противостояния Иисуса и фарисеев, описание которого начинается с 7-й главы и продолжается до конца 10-й Евангелия от Иоанна. Господь, выйдя из храма и укрывшись от тех камней, за которые, как за свои последние аргументы, взялись Его враги (8: 59), остановился, вероятно, в ближайшем соседстве с храмом. В этом месте собирались нищие, увечные и другие болящие (ср. Деян. 3: 2), взывающие к состраданию прохожих и выпрашивающие милостыню. То долгое «пререкание грешников», осаждающих Господа, произошло, как мы знаем, в субботу, в последний день праздника Кущей (Ин. 7: 37); и, по всей вероятности, в ту же субботу Он открыл зрение слепорожденному (9: 14). В этом согласны как древние толкователи, так и более поздние экзегеты. Вопросы вызвало другое обстоятельство. В последнем стихе 7-й главы прямо указывается, что Господь в храме был Один: Тогда взяли каменья, чтобы бросить на Него; Иисус скрылся и вышел из храма, пройдя посреди них, и пошел далее. Почему же тогда Он, только что избегнув страшной опасности от ожесточенного озлобления иудеев, свободно передвигается по городу? Кроме того, в какой момент к Нему успели присоединиться ученики? На наш взгляд здесь вовсе нет повода для недоумения. Апостолы, стоя в толпе, окружавшей Господа в храме, увидев, что Он исчез, могли пробраться к выходу через скопление народа и присоединиться к своему Учителю уже позже. А факт Его свободного передвижения по Иерусалиму представляет нам прекрасное свидетельство Его неустрашимого нахождения посреди врагов. Так что трудные обстоятельства, в которых Он теперь находился, спасшись только что от иудейских камней, не воспрепятствовали Его делу милосердия и любви.

И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Но каким образом могли узнать ученики, что этот человек родился слепым? Вопрос легко разрешается – это был, очевидно, очень известный в Иерусалиме нищий, с которым многие были знакомы: соседи и видевшие прежде, что он был слеп, говорили: не тот ли это, который сидел и просил милостыни? Так или иначе, этот факт был известен ученикам и дал повод к вопросу. Смущенные столь необычайным злополучием этого человека, они просят Учителя объяснить им его причину. Предположение, что слепорожденный мог пострадать за свои грехи, тем более кажется невероятным современному человеку, ибо какие же грехи могут быть у новорожденного младенца?

Толкователи предлагали несколько объяснений. Некоторые считали, что иудеи верили в переселение душ и, следовательно, в то, что грехи являлись наследием одной из предшествующих жизней. Таково, как известно, учение буддистов, составляющее сущность их религиозной системы [121]. Однако нет достоверных доказательств, что такие верования были широко распространены в Палестине времен Христа. Это могло быть мнением лишь немногих философствовавших иудеев, познакомившихся с религиозными воззрениями Востока, следовательно, толкование это можем отвергнуть без дальнейшего рассуждения, как несостоятельное. Лейфут [122] утверждал, что иудеи верили, будто младенец мог согрешить уже в утробе матери, и в качестве доказательства приводил указание раввинов на борьбу Иакова и Исава в чреве (Быт. 25: 22); возможно, что именно это и предположили ученики. Существует также мнение, что Бог предвидел некий великий грех этого человека и предварительно покарал его. Но нет никаких оснований приписывать Богу совершение возмездия за грех, еще не содеянный, во всяком случае, в Священном Писании таких примеров нет. Апостолы, руководимые верным нравственным инстинктом, все же сознавали, хотя и смутно, тесную взаимосвязь между грехом и страданиями мира. Этой истины, постоянно подтверждаемой Писанием, Господь, конечно, не опровергал. Слово не согрешил ни он, но родители его, предполагают дополнение – «что он родился слепым», и не отрицают ни собственных грехов слепца, ни грехов его родителей, ни того, что болезни суть кара за грехи человека или его предков (Втор. 28: 22; Лев.26: 16; 1Кор. 11: 30- 32; Иак. 5: 15; Исх. 20: 5). В данном случае Господь лишь предостерегает Своих учеников от стремления, подобно друзьям Иова, обвинять тех, кто испытывает тяжкие страдания в особых грехах, приписывать им великие преступления (сокрытые, может быть, от людей, но не от Бога), дабы таким образом объяснить их несчастья (Иов. 4: 7; 8:6). Слепота удручает этого человека с самого его рождения, чтобы на нем явились дела Божии, чтобы через нее и через его исцеление возвеличились милость и слава Господня. Однако это не значит, что человек служил лишь средством для проявления перед всеми чудотворной силы Господа. Промысел Божий здесь простирается далее: Ему было угодно, чтобы слепец некоторое время находился во внешнем мраке для того, чтобы, исцелившись и уверовав, вернуться к свету вечной жизни. Чтобы над мраком и сердечной слепотой занялась заря Горнего света, и воссияло солнце праведности, врачующее его телесные и духовные недуги, которое без этой долгой печальной ночи не озарило бы его своими лучами никогда. Между тем, это было лишь честное явление, которое, как часть великого целого входило в великий план откровения миру славы Единородного Сына Божия (ср. Ин. 11: 4;Рим. 5: 20; 9: 17; 11: 32-33).

В то же время это толкование не дает исчерпывающих ответов на вопрос о причине бедствия слепорожденного. Такое решение может удовлетворить лишь пантеистов, которые, ограничиваясь частными случаями, отрицают реальность зла и считают его ступенькой, своеобразным переходом к добру. Такое понятие о мировом зле, увлекательное для многих, противоречит духу Святого Писания, которое признает реальность зла, и это, как ни парадоксально, еще более возвеличивает славу Творца и возвышает блаженство твари. Христос хочет сказать только то, что попечение Всевышнего о Своем народе, которое большею частью остается сокрытым от человеческих очей, теперь явно обнаруживается в исцелении этого слепорожденного.

Теперь Господь препоясуется для предстоящего Ему делания и поясняет Свое начинание, говоря: мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день: приходит ночь, когда никто не может делать. То есть, Христос должен совершить Свое дело пока длится день, поскольку ночь, которую уготовляют Ему враги, близится, и у Него остается очень мало времени. Нужно торопиться. Несмотря ни на какие опасности, дело должно совершиться; ибо истекает время Его; оканчивается день Его открытого служения, Его пребывания среди людей. Приближается ночь, когда Он уже не будет озарять мир Своим телесным присутствием, когда прекратятся и дела, творимые непосредственно Его руками. День – это время, предназначенное для труда, выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера (Пс. 103: 23), тогда как во мраке ночи возникают препятствия разного рода работам. Много споров возникало по поводу толкования слов: когда никто не может делать, ввиду того, что Христос, хотя по Вознесении Своем и оставил землю, но ученики Его продолжили трудиться, проповедуя Евангелие и утверждая в мире христианскую Церковь. Непонимание происходило от неправильной трактовки: Господь не говорит, что «приходит ночь, когда ни один человек не будет делать» или «когда никакого дела нельзя совершать», а употребляет популярное выражение: «Не успевший сделать своего дела днем, не сможет его сделать ночью»; это правило для всех, и Он не исключает самого Себя из этой закономерности. Затем, указывая пророчески на предстоящий Ему подвиг, прибавляет: доколе Я с вами, Я свет миру(ср. 1: 4). Просветление очей слепца есть самый лучший символ для Его великого духовного подвига – восстановления омрачившихся умственных очей человечества. «Как истинный свет мира, Христос хочет изгнать ту тьму, в которой живет слепой, т.е. хочет сделать его зрячим. А так как через это действие Христа обнаружится сокровенная деятельность Бога, то ясно, что исцеление слепого в очах Христа имело символическое значение: оно обозначало собою, что Бог хочет исцелять и слепцов духовных. Слепец является символом человека в его естественном состоянии, неспособного к надлежащему пониманию цели своего существования, который нуждается в просвещении светом Христовым для того, чтобы достичь истинного познания и начать святую жизнь, т.е. в возрождении (Ин. 3: 3-7) или в освобождении через Сына (Ин. 8: 31-36). Таким образом Христос с помощью последнего Своего изречения придает особый символический характер следующему далее чуду» [123]

Господь, приступая к мирозданию, сказал: Да будет свет. И стал свет. (Быт. 1: 3). Теперь же Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому. В древности слюне придавалась целительная сила, чаще всего ее применяли для исцеления глазных болезней. Евангелист Марк свидетельствует, что Иисус также прибегал несколько раз к этому средству (Мк. 8: 23; 7: 33). Но мы с вами помним, что чаще всего Господь исцелял одним Своим словом, и никакие предметы или средства для этого Ему вовсе не требовались (Мф. 9:27-30; 20: 30-34). Нечастое употребление таких средств носило символический характер. Несмотря на то, что человек был абсолютно слепым, глаза его были широко открыты, и со стороны могло показаться, что он видит. Что же делает Христос? Он замазывает ему глаза грязью, для того, чтобы тот не мог открыть их и казаться зрячим. Так же духовно слепой человек, неспособный к постижению духовного знания, который, тем не менее, воображает, что обладает им в полной мере, должен быть лишен этой иллюзии рукою Христа, для того, чтобы впоследствии обрести истину. Равно не должно терять из виду символического отношения к созданию человека из праха земного (Быт. 2: 7).

Приказание Господа: пойди, умойся в купальне Силоам, было, конечно, не просто испытанием послушанием, и так же имело символический подтекст. Вот как описывает место расположения купальни Анри Дидон: «Силоамская купальня была расположена у подножия юго-западной горы Сиона, в месте соединения долин Кедрона и Энном, воду она получала из источника, известного теперь под названием Сити-Мариам, посредством подземного канала, прорытого в скале. Во времена Ирода стены Иерусалима простирались вплоть до Силоама, захватывая большую часть горы Сиона. Силоамская купальня представляет из себя в настоящее время лишь развалины, редкие обломки колонн остались единственными реликвиями древней церкви, которая была воздвигнута там в первые века в честь Спасителя».

Здесь необходимо рассмотреть вопрос: было ли исцеление, в целом или отчасти, результатом умовения? Или целительное действие произвело одно растворенное брение, а умовение лишь очистило зрительные органы от засорения? Для ответа на этот вопрос нужно понимать, что усматривал евангелист Иоанн в названии купальни, очевидно, не зря прибавивший для своих греческих читателей перевод: что значит: Посланный (трудно предположить, чтобы Иоанн, не видя пророческой знаменательности в названии «Посланный», вставил в свой рассказ этимологию слова, очень пригодную в лексиконе, но едва ли уместную в Евангелии). Толкователи, признающие символический смысл, расходятся, однако, в объяснении его значения. Некоторые не находя в слове «Посланный» никакого указания на Христа, считая, что в данном случае Иисус является не Посланным, а Посылающим. В этом частном примере это действительно так, однако Христос в любой момент времени не перестает быть Посланником Божьим, каковым всегда признавал Самого Себя (Ин. 3: 17; 5: 36-38; 7: 29; 8: 42), и потому является посланником исповедания нашего (Евр. 3: 1). Силоамские воды, омывшись в которых, слепорожденный был озарен светом, могли быть для евангелиста Иоанна первообразом вод крещения (ср. 1 Петр. 3: 21), либо всех даров благодати, через которые духовно слепые очи открываются для света. Поэтому само имя купели и отмечено им не как случайное, а как имеющее пророческую силу.

Ветхозаветный Нееман, военачальник сирийского царя, страдающий проказой, с трудом поверил в возможность своего исцеления из-за кажущейся простоты средства врачевания (4 Цар. 5: 11-13). Слепорожденный же, напротив, тотчас подчинился условиям, пошел и умылся, и пришел зрячим. Соседи, знавшие прежний образ его жизни, первыми заметили происшедшую в нем перемену (люди, как увидим, не злонамеренные, но находившиеся под влиянием фарисеев). Они, невероятно удивившись, начинают спорить, действительно ли он тот давнишний их знакомец, ибо прозревшие глаза, окна души, без сомнения, изменили всю его наружность. Иные говорили: это он, а иные: похож на него; спор продолжался, пока сам слепорожденный коротко и ясно не разрешил его, сказав: это я. Людям очень хотелось узнать, каким же образом открылись его глаза, и, услышав из его уст о чудесном Враче, они, желая увидеть Его, спрашивают, где найти Его. Но исцеленный не знает ответа, он может назвать лишь имя.

Поскольку дело совершилось в субботу, повели сего бывшего слепца к фарисеям, т.е. скорее всего не в великий совет, но в меньшее собрание, где фарисеи подвергли его более тщательному допросу. Но и теперь человек этот может только повторить свой простой и правдивый рассказ: брение положил Он на мои глаза, и я умылся и вижу. Примечательно, что он говорит лишь о брении, ибо мог знать о нем только благодаря чувству осязания (как оно было приготовлено, он знать не мог, т.к. был в тот момент еще незрячим). Нынешний ответ отличается от предыдущего рассказа сдержанностью, немногословностью, отсутствием подробностей. Теперь фарисеи обсуждают это дело между собой; некоторые пытаются доказать, что и самого исцеления не было, возводя обвинение на Делателя. Не от Бога этот человек, говорили они, потому что не хранит субботы. Признание действительности чуда, по их мнению, ничего не говорит о том, грешен или праведен его Совершитель, скорее, Он есть сообщник злых духов, так как нарушает заповедь Божью – не хранит субботы. Клевета не меньшая той, какую возводили на него в другое время, говоря: Он изгоняет бесов силой князя бесовского (9: 34).

Однако, даже при таком неблагополучном положении дел, впоследствии столь пагубно определившем судьбы иудейского народа, в синедрионе была немногочисленная партия благочестивых мужей, благороднейшими представителями которой являлись Никодим и Иосиф Аримафейский, которые в меру своих сил пытались бороться против напора сил, враждебных истине (ср. Ин. 12: 42-43). Так и в настоящем случае, некоторые возвысили свой голос, дабы остальные не осуждали и не считали разорителем Божьего закона Того, Кто совершал подобные дела милосердия (ср. 10: 19-21). Между тем, сами иудейские законники не всегда были согласны между собой относительно того, что позволялось и что запрещено было делать в субботу. Ссылаясь на другие дела Христа, молва о которых распространилась по все Палестине, некоторые утверждали, что подобное возможно лишь при содействии Духа Божия, вопрошая: как может человек грешный творить такие чудеса? Но сам способ участия немногочисленных защитников Христа в распре, форма их вопросов, неуверенность, обличают, по замечанию свт. Иоанна Златоуста, боязливость, не позволяющую им отстаивать свои убеждения. Удивительно ли, что под конец они замолчали перед своими, не гнушающимися никакими средствами противниками?

Вопрос, содержащийся в следующем стихе: ты что скажешь о Нем, потому что Он открыл тебе очи, часто, но несправедливо, принимали не за один, а за два. Это ошибка идет издавна; ибо еще Феодор, епископ Мопсуестский (393 г., + 425 г.), не одобрял этого деления вопроса на две части, из которых во второй будто бы выражалось сомнение фарисеев в действительности чуда. Свт. Иоанн Златоуст, а за ним и другие, приписывают этот вопрос благонамеренным членам синедриона, которые надеялись, что свидетельство самого исцеленного будет иметь какую-либо силу. Однако, по нашему мнению, вопрошавших нисколько не занимал образ мыслей этого человека, а злой умысел их состоял в том, чтобы он, заметив, какими ответами можно им угодить, покоряясь их внушению, восстал на своего Благодетеля и приписал прозрение своих глаз действию волшебства. Слепорожденный еще не называет Его ни Мессией, ни Сыном Божиим; об этих высших званиях свого Благотворителя он еще не имеет понятия, но смело исповедует Его, сказав: это пророк, т.е. человек, ниспосланный свыше и свидетельствующий о Своем посольстве делами, каких никто не может творить, если не будет с Ним Бог (Ин. 3: 2; 4: 19; 6: 14). Свыше вдохновленный мужеством, в присутствии этих опасных людей, пренебрегая их враждой, он дерзает провозгласить, что дело и Делатель – от Бога.

Тогда Иудеи не поверили, что он был слеп, и прозрел (странно то, что они забывают о двух своих обвинениях: о первом, что он не слепцом родился и, следовательно, был обманщик; о втором, что прирожденная его слепота была знамением Божия гнева, и то и другое не только не согласно между собой, но друг друга исключает).

[…] призвали родителей сего прозревшего. С эгоизмом, унижающимся до трусости, родители выпутываются из сложного положения, в котором спокойно оставляют своего сына. Им предложены следующие вопросы: Это ли сын ваш, - о котором вы говорите, что родился слепым? Как же он теперь видит? На первый они отвечают утвердительно: мы знаем, что это сын наш, и что он родился слепым. От второго же вопроса совершенно устраняются: А как теперь видит, не знаем; или кто отверз ему очи мы не знаем. Сам в совершенных летах; самого спросите; пусть сам о себе скажет. Они не могли говорить правду, не сказав чего-либо к чести Иисуса; а между тем, на это не решаются, боясь подвергнуться наказанию, недавно установленному против всякого, кто признает Его за Христа. Это не значило, что синедрион уже объявил Иисуса обманщиком и лжехристом. Пока законники не выяснили Его права на звание Мессии, пока «великий религиозно-народный трибунал» еще не обнародовал своего определения, до тех пор никто не смел так Его называть. За нарушение подобного постановления (или противодействие ему) положено было виновного отлучать от синагоги, то есть извергать из общества (ср. 12: 42). У иудеев было два, а по некоторым источникам, три рода отлучения, различавшихся по степени и силе. Христос нередко говорит о них в числе тех крайне тяжелых испытаний, которые ожидали Его последователей, пострадавших за имя Его: Изгонят вас из синагог; даже наступит время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин. 16: 2). Первая, самая легкая степень состояла в тридцатидневном отлучении от синагоги. Если изгнанный не выказывал признаков раскаяния в течение этого срока, то судьи налагали на него такой же или более продолжительный срок. Бывали примеры более строгого наказания. С отлучением соединяли проклятие, вследствие чего никто, даже родственники провинившегося, не могли иметь с ним общения (за исключением крайней необходимости). Если же виновный продолжал упорствовать, тогда его совершенно извергали из сообщества со своими единоверцами.

Вновь фарисеи вызывают бывшего слепого, и, очевидно, стараются убедить в том, что произведено точнейшее дознание, что другие с ними уже согласились и, посему, он напрасно будет упорствовать в своем отрицании, которое может иметь очень дурные для него последствия. Теперь фарисеи называют слепорожденного сообщником Христа, утверждают, что чудесного врачевания не было, но имел место обман и сговор. В словах их содержится настойчивое требование, чтобы человек сказал всю правду, по всей вероятности, они предполагали, что Иисус мог использовать для врачевания магические средства. Мы знаем, что Человек Тот грешник, и такой тяжкий грешник, которого, по их мнению, Бог не мог избрать орудием Своего могущества. Они хотят одолеть бывшего слепца внушительным убеждением, авторитетом своего сана и положения.

Исцеленный Иисусом человек, которого нельзя не признать разумным, находчивым и смелым, решительно отказывается рассуждать о предмете, выходящем из сферы его понимания: Грешник ли Он, не знаю. Но, как замечает свт. Иоанн Златоуст, наотрез отказывается признать Его таковым, предоставляя фарисеям самим делать свои заключения. Одно знаю, что я был слеп, а теперь вижу. Снова спросили его, что Он сделал с тобой? (на церковно-славянском: «что сотвори тебе?» - ред.) как отверз твои очи? – надеясь уловить какое-либо противоречие в его рассказе, дабы подкрепить свое обвинение Господа в греховности, а может быть, желая выиграть время, чтобы придумать что-нибудь и выйти из своего настоящего крайне затруднительного положения. Но человек этот уже утомился допросами, которым его подвергали снова и снова, а потому в ответах явно слышен отпор из притязаниям. Отвечал им: я уже сказал вам, и вы не слушали; что еще хотите слышать? – а затем, с заметной иронией прибавляет: или и вы хотите сделаться Его учениками? Конечно, слова эти задели фарисеев за живое. Нетрудно представить ход его мыслей: «напрасно что-либо пересказывать вам, когда в сердце вашем настолько глубоко укоренилась вражда к этому Человеку, что если и стократно обличать вас, вы не сознаетесь и за Ним не последуете». По всей видимости, фарисеи иронии не поняли, поскольку в своем ответе они решительно отвергают унизительную с их точки зрения мысль сделаться Его учениками. Ничто не могло уязвить больше этих напыщенных гордецов, по их собственному мнению прекрасно разбирающихся в Законе Божием, как намет на то, что им самим нужно учиться: они укорили его и сказали: ты ученик Его, а мы Моисеевы ученики, противопоставляя, как обычно, пророка Моисея Господу, и указывая на неравенство их достоинства. Мы знаем, что с пророком Моисеем говорил Бог, Сего же не знаем, откуда Он. А прежде ставили Ему в вину то, что они знали, откуда Он (Ин. 7: 27). Невозможно убедить тех, кто заранее решительно отвергает всякие доводы, когда любые аргументы в защиту становятся поводом к еще более ожесточенным нападкам и обвинениям. Собственное их признание в несостоятельности, в неспособности понять и принять столь новое и чудесное явление, располагает человека к большей смелости, и он поражает их еще более острой иронией: это и удивительно, что вы не знаете откуда Он, а Он отверз мне очи. Как же тут не дивиться! Духовные вожди народа, призванные решать от Бога ли то или иное явление, теперь признаются в своем неведении и никак не могут решить, от земли Он, или от Неба, хотя ранее утверждали, что точно знают: мы знаем, что тот Человек грешник (Ин. 9: 24). Можно понять недоумение бывшего слепца: ведь этого Человека Бог послушал и даровал Ему право совершить неслыханное дело, он ведь точно знает, откуда Он: если бы Он не был от Бога, не мог бы творить ничего. Почему же эти духовные слепцы так упорствуют в своем заблуждении? Вспомним, что Никодим, один из членов синедриона, ранее поверил Иисусу: он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: Равви! мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог (Ин. 3: 2).

Замечательно, как в продолжение допроса быстро умножалась вера, а вместе с ней проницательность и мужество этого человека. Часом ранее уклончиво говоривший: грешник ли Он не знаю, теперь неустрашимо объявляет, что Бог грешников не слушает. Слова эти, по детски наивные, но искренние, вызвали горячие споры среди толкователей библейских текстов. Нет нужды приводить примеры обратного и настаивать, подобно многим, что это изречение неверно, поскольку не принадлежит ни Христу, ни кому-либо из Его вдохновенных служителей, а является рассуждением человека не вполне еще просвещенного, в душе которого боролись истина и заблуждение. Верно, что слова сами по себе довольно спорны, ибо термин грешник не всегда имеет одно и то же значение в Писании. Иногда оно относится ко всем людям, так как мы все есть потомки падшего Адама. Утверждать, что таких грешников Бог не слушает, значило бы произнести страшный приговор над всем человечеством и подвергнуть сомнению Его милосердие. В Писании мы находим также другое значение термина грешник – люди, закоренелые в своих грехах, не желающие от них избавиться; когда они умножают моления свои, Бог их не слушает, их молитва мерзость перед Господом (Ис. 1: 11-15; 59: 1-2; Притч. 1: 28; 15: 8, 29; 21:27;28:9; Пс. 65: 18; 108: 7; Иов. 13: 16; 27:9; 35: 13; Иер. 14: 12; Амос. 5: 21-23; Мих. 3: 5; Иак. 4: 3); а если они и получают испрашиваемое, то лишь на свою пагубу.

Теперь бывший слепец поменялся ролями с фарисеями, он делается и учителем. Оскорбленная гордость и ханжество применяют последнее средство – ярость и оскорбления, поскольку выяснилось, что никакие угрозы не способны поколебать его простосердечное, но твердое убеждение в истине. С нескрываемым презрением и ненавистью они обрушиваются на него и выгоняют вон. Во грехах ты весь родился, т.е. ты не только уродлив телом, но, как мы теперь видим, обезображен и искалечен духовно, ибо врожденный грех превзошел обычную меру. И ты ли нас учишь! Ты ли, из утробы своей матери вышедший со знамением греха на лице своем, ты ли осмеливаешься быть нашим учителем и вмешиваться в дела столь великой важности? Фарисеи смотрели на его несчастье как на кару за некую особую вину. Ту же вину предполагали и ученики Господа, однако, без сомнения, чуждые злорадства фарисеев.

И выгнали его вон; т.е. грубо прогнали из судилища. Однако это насильственное извержение из того места, где происходило разбирательство, было только началом его страдания за Христа. Согласно своему уставу фарисеи должны были подвергнуть его строгому духовному наказанию, которым угрожали всякому, кто признал бы пророческое звание Господа (Ин. 7: 13). Итак, на исцеленном блистательно исполнились слова: Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить, и пронесут имя ваше, как бесчестное (по церковно-славянски «яко зло»), за Сына Человеческого (Лк. 6: 22; ср. Ис. 66: 5). Синагога, которая по пророчеству соделается сатанинским сборищем (Откр. 2: 9), его отвергает, Христос и Церковь живого Бога приемлют его. Пророчески сбылись слова псалмопевца: Отец мой и мать моя оставили меня; но Господь примет меня (Пс. 26: 10). Человек не устыдился Христа, и теперь Он открывает ему Свое истинное имя и Свою славу.

Иисус, услышав, что выгнали его вон, разыскав его, заговорил с ним кротко и ласково. Он видел в исцелении этого человека волю Своего Небесного Отца и утешил Своею справедливостью и милосердием оскорбленного и отлученного. Ты веруешь ли в Сына Божия? т.е. «ты веришь ил, когда так много неверующих?» Человек, безусловно, понимал, что Сыном Божиим именуют Мессию, но он не знает, кому по праву оно принадлежит, притом он настолько верит своему Исцелителю, что готов признать Мессию в том, на кого Он укажет.

От отвечал и сказал: а кто Он, Господи, чтобы мне веровать в Него? Иисус сказал ему: и видел ты Его, и Он говорит с тобою (ср. Ин. 4: 26). Слова «видел ты Его» относятся не к какой-либо прежней встрече, ибо исцеленный, как известно, после умовения в купальне и прозрения еще не имел случая видеть Иисуса. Это скорее ответ на вопрос: а кто Он Господи, чтобы мне веровать в Него? Уже видел ты Его; с тех пор, как ты со Мной говоришь, глаза твои Его видят; не кто другой, как Сын Человеческий, говорящий с тобой.

И вот, наконец, итог, которому все предыдущее служило вступлением. И он сказал: верую Господи, и поклонился Ему. Это не означает, что он тотчас постиг все великое значение слов Иисуса, и, поклоняясь Ему, намеревался воздать высшую Божескую честь, действительно Христу принадлежащую, положенную Ему как единосущному с Отцом. Богоявление во плоти есть таинство, к восприятию которого сами апостолы были приготовляемы постепенно. Впрочем, и сердце бывшего слепца уже начало наполняться благоговейным чувством, и он пал ниц перед Тем, Кто исцелил очи от вечного мрака, а душу – от неверия. Так восполнилась вера его. Он постепенно, шаг за шагом, приближался к ниспосланному ему Свету, его не сбило с пути противодействие, которое могло быть роковым для веры менее твердой. В человеке этом буквально исполнилось пророчество Исаии в физическом и духовном смысле: И в тот день глухие услышат слова книги, и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых (29: 18)

Далее мы слышим из уст Спасителя Его примечательные слова, служащие назидательным заключением: на суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы. Чудесное событие явно обнаруживало духовную слепоту тех, кто считался в своем народе ясновидцами, и окончилось духовным и телесным прозрением того, кого причисляли к слепцам. Многое, ранее казавшееся верным и ценным, при Его прикосновении оказывается ложью и ржавчиной; многое, с первого взгляда малое и ничтожное, оказывается благородным металлом. Считавшиеся зрячими (например, духовные главы народа), оказываются слепцами, а нищие духом от прикосновения Его Света становятся обладателями силы духовного ведения, доселе невообразимой. Воцарение знамени Христова в этом мире разделило людей на два стана – на приверженцев правды и служителей лжи. Сам Он говорит о Себе то же, что сказал о Нем прежде Симеон: се, лежит Сей (младенец) на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, […] да откроются помышления многих сердец (Лк. 2: 34). Христос есть камень, на котором люди одновременно созидают и претыкаются, - положенный для той и другой цели (1 Петр. 2: 6-8; ср. 2 Кор. 2: 16).

Приведенные в последнем стихе 9-ой главы слова Господа вызывают дальнейшее ожесточенное противоборство и злобу фарисеев, само это чудо подает повод к беседе, продолжающейся до 21-го стиха следующей главы. Фарисеи показали, какого рода пастырями они являлись, правя […] с насилием и жестокостью (Иез. 34: 4), изгнав из своего стада одну из овец. Что же касается Иисуса, то Он – Пастырь Добрый Своего стада, как Он Сам называет Себя в притче, заимствованной в мельчайших подробностях из пастушьей жизни на востоке. Его овчарня символизирует Церковь в нашем грешном мире, где ждут Его призыва столько заблудших овец.

28. Исцеление одержимой духом немощи (исцеление согбенной женщины)

В предыдущих главах мы достаточно подробно рассматривали учение Господа о правомерности исцеления в субботу, однако чудо исцеления согбенной женщины имеет ряд особенностей, на которых необходимо остановиться. Повествует об этом один лишь евангелист Лука.

Нет прямых указаний, где именно произошло это чудо, упомянуто только, что Господь в одой из синагог учил в субботу. Во всей Палестине был один единственный храм Иерусалимский храм Соломона для иудеев всего света, ибо храмы Гаризима [124], как и храм в Египте, давно уже превратились в языческие (Ин. 4: 22) – скорлупы без ядра, чуждые присутствия Божия. Но синагоги находились во всех поселениях, и по субботам в них собирались для молитвы, для чтения и толкования ветхозаветных писаний (Лк. 4: 16-17; Деян. 13: 14-15; 15: 21). Там была женщина, восемнадцать лет имевшая духа немощи: она была скорчена и не могла выпрямиться. Если бы о болезни ее было сказано только то, что она «имела духа немощи», мы имели бы право усомниться, приписывает ли евангелист Лука ее страдания духовным причинам, от которых проистекают недуги и скорби, удручающие человечество. Но последующие уточняющие слова Господа: которую связал сатана, прямо указывают, что она была одержима, что корень недуга таился именно в ее духе (хотя этот вид одержания был несравненно легче, чем у многих других, он даже не вешал ей участвовать в общественных молитвах). Но, между тем, довел ее до мрачного и тяжкого нравственного настроения, видимым знаком и следствием которого было скорченное и не разгибающееся тело.

Иисус, увидев ее, и, не дожидаясь просьбы о помощи, подозвал и сказал ей: женщина! ты освобождаешься от недуга своего (ср. Ин. 5:6). Хотя, может статься, само ее присутствие здесь служило безмолвной просьбой. Такой вывод можно сделать из слов начальника синагоги, который, негодуя, приказывал народу не в субботу, а в оставшиеся шесть дней недели приходить и исцеляться. Действительно, законники учили, что в субботние дни нельзя лечить, они запрещали давать лекарства, натирать мазями и мазать маслом. Любимое изречение этого племени, никогда не забывающего собственные интересы, несколько смягчало, впрочем, крайнюю суровость закона. «Будь милосерден к достоянию Израиля» [125], гласило это изречение, и, опираясь на него, учителя разрешали некоторые послабления в субботние дни, способствовавшие, например, спасению животных от опасности.

Иисус возложил на нее руки, и за словами последовало действие силы, излился в тело ток новой жизни, так что узы духовные и телесные, которым иона была скована, разрешились, и она тотчас выпрямилась и стала славить Бога (Лк. 17: 15: 18: 43). А равно и другие, тут присутствовавшие, без сомнения, славили Бога вместе с ней (Мф. 9: 8; 15: 31). Но находился здесь и такой свидетель, который смотрел на совершенное с негодованием (ср. Мф. 21: 15-16). Он, начальник синагоги, пребывая и, насколько возможно, желая омрачить это радостное торжество, негодуя, что Иисус исцелил в субботу, сказал народу: есть шесть дней, в которые должно делать; в те и приходите исцеляться, а не в день субботний. Не отваживаясь на прямое пререкание с Господом, он пытается окольными путями уловить Его при помощи народа, который легко поддавался влиянию. Он предпочитает пользоваться своим общественным положением толкователя воли Божией и «с высоты седалища Моисеева» пытается убедить, что это разрушение сатанинских уз, совершенное во славу Божию, является рабским трудом и потому не дозволено в субботу. На самом деле он имел иную цель – унизить и оскорбить Того, Кто в этот день благоволил быть Целителем.

Господь Сердцеведец отвечает с необычайной для Него строгостью, говоря: лицемер! Он называет начальника этим именем, ибо благочестие того служило личиной для прикрытия других помышлений, а может быть, под влиянием неисправимого лицемерия – ненависти ко всему святому и Божественному.

Не отвязывает ли, говорит Господь, каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? Сию же дочь Аврамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лек, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний? В этом ответе каждое слово назидательно. Христос не столько оправдывается, защищая совершенное Им нарушение субботы, сколько отрицает то, что вообще чем-либо ее нарушил. Нам кажется, что примерно такой монолог мог бы произнести Господь: «Вы допускаете свои изъятия в субботней строгости по требованию самой природы и необходимых условий вашего земного существования; вы не затрудняетесь делать исключения в этом правиле, чтобы пренебрегая своими делами в субботу, не испытать урона. Вол и осел ваш для вас дороги, и, несмотря на строгость вашего учения относительно хранения субботы, вы их отвязываете в этот день [126]; но теперь вы озлобляетесь, что Я разрешил человеческую душу, которая драгоценнее многих скотов. Скоты, вами отрешаемые, привязываются лишь на несколько часов, а Я, по вашему мнению, не имею права отрешить от сатаны эту пленницу, восемнадцать лет страдавшую? Ваше действие сопряжено с трудом; вы отвязываете скот и ведете на водопой, и вы правы, не пренебрегая этим; но в то же время вы соблазняетесь Мной, когда Я сказал одно слово и словом этим освободил душу». В высказываниях Иисуса о воле, как и в других местах Писания, указывается видовое различие между человеком, царем создания, для которого сотворено все прочее, с одной стороны, и всеми низшими разрядами существ, вместе с ним населяющих землю, родственными ему по телесному составу – с другой. Человек есть первое звено в цепи и порядке существ (ср. 1 Кор. 9: 9; Лк. 12: 6-7). Но кроме общих прав человеческих, женщина эта имеет еще другие и важнейшие права на Его помощь. Она была дщерь Авраама - т.е. наследница веры Аврамовой, член избранного семейства, имевшая право на все духовные и временные земные блага, принесенные Им в мир. Столь сильна была сила Его убеждения, что все противившиеся Ему стыдились; и весь народ радовался о всех славных делах Его.

29. Исцеление страждущего водяной болезнью

Продолжая тему о правомерности исцелений в субботу, рассмотрим чудесное выздоровление больного водянкой. По Своему великому долготерпению, Господь, даже в этот последний напряженный период Своего служения не обращался с фарисеями как с упорными противниками истины и заклятыми врагами, считая их не окончательно потерянными для Своего Царства (вспомним чудесное духовное преображение Савла). Но фарисеи не переставали строить Ему козни, стараясь вовлечь в обман с помощью разных коварных вопросов; они приглашали Его к себе обедать, чтобы следить за Ним и попытаться застать врасплох, а запомнив Его слова и действия, найти лишний повод к обвинению. Стараясь использовать любой удобный момент для проповеди, Христос принимает приглашение одного из старейшин вкусить хлеба. Это случилось в субботу, в день, когда евреи по традиции угощали своих гостей. Предположение, что в субботу было положено строгое воздержание, неверно, напротив, злоупотребление чаще превращало этот день в шумный и веселый праздник, на котором гости часто предавались излишеству. Разумеется, это приглашение являлось хитрой ловушкой. В показном уважении, Ему оказанном, сквозила неприязнь, а священные права гостеприимства не защищали Его о неусыпной злобы врагов. И они наблюдали за Ним. И вот предстал пред Него человек, страждущий водяной болезнью. Указывая на то, что больному было невозможно пробраться в дом фарисея без предварительного сговора, некоторые толкователи полагали даже, что страдалец этот был приведен к Нему намеренно. Принимая во внимание крайнюю ожесточенность противников Христа, такой вариант не исключен, но все же нет достаточных оснований подозревать их здесь в таком вероломстве. Но нельзя забывать, что присутствие Спасителя могло вызвать сильное оживление, следовательно, установившиеся в обществе правила вряд ли являлись серьезной преградой для жаждущего исцеления (Лк. 7: 36-37). Во всяком случае, если и допустим подобный заговор, то, скорее всего, сам человек был к нему непричастен, ибо Господь, прикоснувшись, [127] исцелил его и отпустил.

Исцеление Господь предварил вопросом книжникам и фарисеям, истолкователям закона: позволительно ли врачевать в субботу? Вопрос этот был риторическим, поскольку на него возможен только один ответ. Что можно было возразить против истины? Они молчали - согласиться не хотели, а возражать не могли. Тогда Господь сказал им: если у кого из вас вол или осел упадет в колодезь, не тотчас ли вытащит его и в субботу? Господь по Своему обыкновению использует для убеждения различные образы и аллегории, близкие и понятые евреям (Мф. 12: 11; Лк. 13: 15), которые могут помочь почувствовать противоречивость их позиции: порицая свободной действие любви Христовой, иудеи, между тем, оправдывают свои житейские интересы насущной необходимостью. В данном случае Он, видя человека, страдающего водяной болезнью, приводит подходящий пример. «Вы негодуете, что Я в этот день освободил человека от водяной болезни; но если бы такая же опасность от воды угрожала вашему ослу или волу, вы нимало не затруднились бы спасти их и в субботу. Отчего же вы не любите ближних, как самих себя? Зачем злобствуете? Зачем негодуете, что он получил помощь, тогда как сами вы с готовностью позаботились бы о том, что вам принадлежит?» Они молчали, но не согласились. Истина, не нашедшая отклик в их сердцах, произвела действие противоположное – вызвала вящее ожесточение; ничего не возражая, они решились выжидать удобного времени момента для расправы (Мф. 12: 14).

Число сотворенных Христом чудес, которые Иоанн, любимый ученик Господа, описал в своем повествовании, невелико, значительно меньше, чему у других евангелистов. В каждом отдельном виде он представил не более, как по одному примеру: одно исцеление хромого (5: 9), одно возвращение зрения слепому (9:7), одно воскрешение из мертвых (именно Лазаря) – всего-навсего семь чудес, совершённых Господом во плоти. Все они разделяются на две группы – четыре сотворены в Галилее, три в Иудее. Припоминая частые семерные группы [128] и в Евангелии от Иоанна и в его Откровении, едва ли это число можно счесть случайным. Мы достигли последнего из семи, произошедшего в самом конце Христова служения на земле. Тот, Кому скоро предстояло принять смерть, являет неоспоримое доказательство, что Он – Владыка жизни, Победитель смерти. Освобождая от гроба другого человека, Он, несомненно, может иметь власть и над Своей собственной жизнью и смертью, но, подчиняясь воле Отца, принимает страдания и смерть.

Наверное, навсегда останется тайной, почему это чудо, превосходящее все другие, совершенные Господом, и имеющее столь важные последствия (Ин. 11: 53), было пропущено Марком, Матфеем и Лукой. Многие толкователи пытались дать этому различные объяснения. Так, некоторые полагали, что евангелисты, создававшие свои повествования еще при жизни Лазаря и его родственников, не хотели подвергать их гонениям (см. Ин. 12: 10), тогда как евангелист Иоанн, писавший гораздо позднее, и не в Палестине, а в Малой Азии, не имел таковых причин умалчивать об этом событии. Подобное обстоятельство указывается и для объяснения того факта, что только Иоанн Богослов называет имя апостола Петра, нанесшего удар и отсекшего ухо слуге первосвященника в Гефсиманском саду при взятии Иисуса (18: 10). На насколько неудовлетворительно такое объяснение! Оно может еще оправдать умолчание евангелиста Матфея, но никак не Марка, писавшего свое Евангелие, по всей вероятности, в Риме, и не Луки, создававшего Евангелие для свого друга Феофила, жившего в Италии. Безусловно, существовала реальная опасность гонений в первый христианские времена. Однако едва ли перед ней содрогнулся бы сам Лазарь, друзья же могли бы только пожелать ему без страха и с радостью встретить мученическую кончину за Христа. Ни воскресший Лазарь, ни любящие его, не могли бы желать, чтобы чудо, открывающее столь великую славу Господа, было обойдено молчанием из-за боязни гонений. Однако внимательное изучение Евангелий может в некоторой мере объяснить этот факт. Никто из евангелистов, даже Лука, столь усердно заботившийся о точности своего повествования, не имели намерения записывать все многочисленные наставления и деяния Христа. Их записи довольно отрывочны, и нельзя делать вывод о неправдоподобности свидетельства только из-за того, что оно записано лишь одним, а не всеми повествователями. Наконец, как Иоанн (21: 25), так, конечно, и синоптики, не могли передать всех событий из жизни Христа, да они и не ставили перед собой такой цели. Никто из них не сообщил, например, о таком важном и выдающемся событии, как явление Христа по Воскресении Своем одновременно пятистам христианам (1 Кор. 15: 6). У синоптиков есть общая черта – они уделяют много времени служению Иисуса со времени его появления в Галилее, после заключения в темницу Иоанна Крестителя, но часто опускают нахождение Его в Иудее. Евангелист Иоанн, в свою очередь, обращает особое внимание на путешествия Иисуса в Иерусалим и начало следования Его на Страсти, а также чудеса и поучения, сделанные Им в этот период жизни. Поэтому нет ничего удивительного, что он подробно описал воскрешение Лазаря.

В первый раз упоминаемый в евангельской истории и до сих пор не знакомый читателям апостола Иоанна, Лазарь описывается как человек из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа. Некоторые толкователи полагали, что двойное употребление предлога «из» означает, что речь идет о разных географических объектах: первый относится к месту настоящего пребывания Лазаря, т.е. к Вифании, второй – к месту или селению, из которого он был родом. С достаточной степенью уверенности можно сказать, что такой повтор всего лишь с большей точностью определяет, о какой именно Вифании идет речь. Во времена Христа в Палестине было два селения, носящих это название. Первая Вифания, где действительно жил Лазарь со своими сестрами, находилась на склоне Елеонской горы в трех километрах от Иерусалима. Второе селение находилось за Иорданом, в местности, где проповедовал и крестил Иоанн Предтеча. В нынешнем переводе Нового Завета оно встречается у евангелиста Иоанна (1: 28) под именем Вифавара [129]. По уверению Оригена следует все же читать «Вифания», т.к. именно это название встречалось во всех современных ему списках, и по сверке с большей частью древнейших переводов, принято в лучших критических изданиях. По всей видимости, Иоанн подразумевает, что с Марфой и Марией читатели уже встречались на страницах повествований евангелиста Луки (10: 38-42), следовательно, называя Вифанию селением, где жили сестры, он вместе с тем дает указание, о какой именно Вифании идет речь. Кроме того, не оставляет никакого сомнения, что одно селение, в котором сестры уже ранее принимали Господа, было той самой Вифанией, поскольку маловероятно, что они в такой краткий промежуток времени переменили место жительства.

Доказательством, что евангелист Иоанн предполагает знакомство своих читателей с более ранними Евангелиями, можно считать и то обстоятельство, что, упоминая в первый раз о двух сестрах, он называет Марию прежде Марфы. По некоторым причинам можно считать Марию младшей сестрой: Марфа была хозяйкой дома, кроме того, мы хорошо помним из Евангелия от Луки, что она упрекала свою сестру в недостаточной помощи по хозяйству. Но Всевышний часто меняет право привилегий по рождению и плоти (1 Кор. 1: 26-29), что очевидно явлено в примере с Исааком, Иаковом, Иосифом и Давидом (1 Цар. 16: 11), также и в данном случае с Марией. Если евангелист сначала показывает ее преимущественно старшей по духовному рождению, то в дальнейшем его повествовании она нисходит на свое место по порядку естественного рождения, и называется не прежде, а после своей сестры (11: 19). Чтобы можно было с полной уверенностью судить о родственных отношениях в этом семействе, необходимо иметь больше фактов и точных указаний, поэтому, дабы не углубляться в предположения, приступим непосредственно к рассмотрению главного интересующего нас события.

Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Упоминанием этого примечательного действия евангелист отделяет ее от всех других Марий, встречающихся в евангельской истории. Говорит он об этом событии с уверенностью, что читатель с ним уже знаком, т.к. Марк и Матфей изложили его пространно (Мф. 26: 6; Мк. 14: 3). Сам он опишет его позднее, в надлежащем месте (12: 2-8).

Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Нет достоверных свидетельств о том, как часто Господь останавливался в их гостеприимном доме в Вифании. Об одном случае, ознаменованном Его ласковым обращением к одной из его обитательниц, мы знаем из повествования евангелиста Луки (10: 41-42), также доподлинно известно, что во время великой страстной недели Он возвращался в Вифанию на ночлег после дневных трудов во враждебном городе (Мф. 21: 17; Мк. 11: 11). Теперь, когда в доме воцарилась скорбь, сестры в нужде своей обращаются к Нему как уже испытанному помощнику во дни печали. В то время Иисус находился далеко от Вифании, за Иорданом, куда удалился от злобы своих врагов (Ин. 10: 39-40; ср. 1: 28); но, очевидно, место Его уединения было известно дружескому семейству, и вестник печального события беспрепятственно нашел к Нему дорогу. Как умилительна уверенность Марфы и Марии в Спасителе! Сестры не просят Его прийти, лишь извещают о своей великой скорби, зная, что в Иерусалиме Христу угрожает большая опасность со стороны Его врагов. Уповая на чудотворную силу Господа, они лишь почтительно сообщают Ему о тяжкой болезни своего брата, будучи уверенными, что Господь может, даже находясь вдали от Лазаря, исцелить его так же, как Он исцелил слугу капернаумского сотника (Мф. 8 : 5-13). В милосердии Его они не сомневаются, убежденные в том, что Он не оставляет тех, кого любит. От одной Вифании до другой не более дня пути: они уверены, что помощь не замедлит.

Иисус услышав то, сказал: сия болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий. Эти слова через посредство посланного обращены были к сестрам, и были им переданы несомненно, т.к. далее, в 40-м стихе, приведены слова Христа «не сказал ли Я…», указывающие Марфе именно на них. Эта таинственная фраза позволяет нам смутно предугадывать последующие Его действия, она преднамеренно загадочна и должна подвергнуть великому искушению веру обеих сестер. Прежде чем вестник возвратился с ответом, Лазарь уже умер, и к горечи их о кончине прибавилось смущение и неуверенность. Уже ли они обманулись в Божественном друге? ужели Он Сам обманулся? зачем Он не заградил путь близившейся смерти Своим личным прибытием? а если что-то Его задержало, то почему не произнес Он того слова, которое и вдали и вблизи имело целительную силу и спасало других людей, даже незнакомых Ему (Мф. 8: 13; Ин. 4: 50)? Так происходит со многими другими людьми – Божественные обетования в минуты скорби и отчаяния кажутся неисполнимыми, потому что мы мало думаем о средствах Божественной любви и ограничиваем ее пределами человеческими. Так было и в этот раз, пока последующие события не разрешили вполне эту мучительную загадку. Теперь по промыслу Того, Кто в самом начале провидел исход, близкие усопшего должны были узнать, что эта болезнь была не к смерти, что брат их ее вратами вошел в более высокую и духовную область бытия. Эта болезнь была к славе Божией, и через нее Лазарь, минуя кризис своей жизни, был призван на новое поприще духовного делания. Древнее христианское предание гласит, что Лазарь впоследствии жил на острове Кипр и являлся епископом Кипрской церкви. Будучи очень добрым и отзывчивым человеком, всю свою последующую жизнь (а прожил он еще около тридцати лет), посвятил заботе о больных, немощных и обездоленных, устраивал для них приюты и лечебницы [130]. В этом предании нет ничего невероятного, т.к. воскресший Лазарь мог, ввиду угрожавшей ему опасности со стороны иудеев (Ин. 12: 10), скрыться из соседней к Иерусалиму Вифании вместе с христианами, бежавшими на Кипр после убиения иудеями диакона Стефана (Деян. 11: 19).

Почему Господь задержался на целых два дня, евангелист Иоанн не объясняет. Но слова: Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря, тесно связаны с двумя последующими стихами: Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею. В жизни своей мы повинуемся тысячам разных причин и капризов, Иисус же не следует никакому земному влечению, общечеловеческому или личному желанию. Невозможно предположить никакую другую причину промедления, чем ту, что Христос в этом случае действовал так, как угодно было Его Отцу, подчиняя Свое личное влечение Его воле и ожидая благоприятного времени для совершения этого великого чуда. Иначе Он, имевший власть посылать свое целительное слово (Мф. 18: 13; 15: 28; Ин. 4: 50), не преминул бы это сделать. Нужда должна была достигнуть крайней степени, прежде чем Он явит Свое участие. Так что промедление было частью строгого, но благодатного промысла Божественной любви, чтобы чудо, которое будет совершено, сделать более поразительным, славу Отца и Сына более явной, а веру всех – более крепкой.

Иисус не сказал ученикам «Пойдем в Вифанию», чтобы было бы вполне им понятно, но – пойдем в Иудею. Изумленные и содрогнувшиеся ученики восклицают: Равви! давно ли иудеи искали побить Тебя камнями (Ин. 10: 31, 39), а Ты опять идешь туда? Необходимость укрыться от злобы врагов побудила Спасителя и апостолов искать более надежного убежища за Иорданом; ужели Он снова пойдет навстречу прежней опасности? В этом предостережении их проявлялась истинная любовь к своему Учителю, однако с любовью соединялся страх за свою собственную безопасность, что подтверждается словами апостола Фомы (ст. 16), убежденного в том, что идти в Иудею значит умереть с Ним. Этот крик ужаса, невольно вырвавшееся выражение чувства страха, заставили Иисуса дать ответ, доказывающий всю силу Его души и безграничную преданность Отцу Небесному. Не двенадцать ил часов во дне? или «не двенадцать ли часов дневных?» И далее: кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего. Слова эти можно перефразировать так: «Сокращается ли известное продолжение дня преждевременным наступлением мрака? не состоит ли день из полных двенадцати часов, в каждом из которых человек может ходить, не спотыкаясь, действовать, поскольку озарен светом мира сего, лучами естественного солнца? Таков теперь Мой, пока еще не окончившийся день, в течение которого Я могу творить дело Отца Моего, свет которого Я созерцаю. Пока длится день, и время, назначенное Мне Отцом для Моего земного хождения, продолжается, Я в безопасности, и вы безопасны со Мной». Вспомним, что в подобных же обстоятельствах Иисус говорил: Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать (Ин. 9: 4). Иисус сравнивал Свои предстоящие страдания и смерть с ночью, Он называл их «часом власти тьмы». Действительно, в тот момент Отец предаст Его в руки врагов, до тех же пор Он охраняет Иисуса, дает Ему Свой свет и Свою силу. Никакая опасность и никакие препятствия не остановят Его в выполнении высокой задачи, и этот период Он называет двенадцатью часами дневного света. Спокойное мужество, которое черпает Он в совершенном единстве с Богом Отцом, было одной из главных черт Его нравственной красоты.

Затем, обращая взор лишь на Своих учеников, Он прибавляет другие слова, предупреждая их, чтобы они ходили не иначе, как взирая на Него, истинный Свет человеков, - чтобы они не отваживались ни на какой опасный шаг без Божественного покровительства Того, Кто может мрак их сделать светом: а кто ходит ночью, тот спотыкается, потому что нет света с ним. Косвенным образом этими словами Он упрекает учеников в маловерии. Сказав сие, говорит им потом: Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его. Чтобы пояснить это заявление, нет нужды предполагать, что Господь получил в это время новое известие из Вифании о том, что болезнь друга закончилась смертью. Однако известие это к Нему пришло, но было уже нового, духовного свойства, получено благодаря Его непостижимой могущественной силе. Каким простым языком говорит Он о великом деле, Ему предстоящем! – языком скорее умаляющим, чем возвышающим величие оного: Лазарь уснул, но надо разбудить. Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет, ибо как объясняет нам евангелист, они думали, что Он говорит о сне обыкновенном. Сон часто бывает признаком кризиса и благоприятного исходи болезни, и они, веря, что в настоящем случае происходит именно это, с жаром хватаются за любой предлог, дабы не возвращаться туда, где им угрожала неминуемая гибель. Какая теперь нужда возлюбленному Господу подвергать Себя, а с Собой и их, крайней опасности, когда и без Его присутствия все должно было закончиться хорошо? Понятие о смерти, как о сне, так обыкновенно, так часто все народы прибегали к этому символу, что это дало им повод к недоразумению, ибо слова Его допускали как переносный, так и буквальный смысл.

Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер. И радуюсь за вас, что Меня не было тут, дабы вы уверовали. Он предугадывает мысль, которая не могла не прийти растерявшимся апостолам на ум, а именно: почему тогда Он не стремится к больному, чтобы спасти его? Для чего нужна была двухдневная задержка? Его кажущееся равнодушие и отсутствие у постели умирающего должно было способствовать более полному откровению славы Божией, нежели служило бы Его предупредительное присутствие. Он радуется за Своих учеников; ибо в противном случае, находясь там, Он не допустил бы людей, столь Ему близких, дойти до отчаяния и подал бы Свою помощь ранее.

Господь настаивает на Своем решении: Но пойдем к нему. При этих словах обнаруживается, что, по крайней мере, один из учеников Его с трудом может осилить страх смерти, даже после уверений Иисуса в благополучном исходе продолжая считать ее неминуемым последствием этого опасного путешествия: Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с ним. Современная богословская наука склонна считать, что апостол Фома имел в виду Христа, однако существовали мнения, что слова эти относятся к Лазарю. Не нужно пояснять, что смысл фразы в этом случае кардинально меняется. Евангелист Иоанн не зря указывает, даже особенно подчеркивает, что прозвище Фомы было «близнец» [131], или, более точно, человек двоякой природы, с двоящимися мыслями, живущий в постоянных переходах от одного настроения к другому. Апостол Фома, без сомнения любит своего Учителя, готов идти ради Него на смерть, но не верит Ему до конца, сомневается, что Христос может благополучно избавить от опасности Себя и Своих учеников. Однако вне зависимости от того, Христа или Лазаря имел в виду Фома, его слова доказывают беззаветную преданность Иисусу, подчиненность Его воле. Пойдем и мы умрем с ним (в толковании свт. Иоанна Златоуста «чтобы и нам умереть с ним»)- этими словами он хочет сказать, что там, в Иудее, их всех ожидает смерть, что они умрут, как умер Лазарь. Кажется, что обо всех обетованиях Иисуса (Ин. 5: 21-29) он попросту забыл. Здесь уместно напомнить, что в Евангелии от Иоанна упоминание прозвища апостола Фомы, а также напоминание греческим читателям о двойственной сущности этого человека, встречается еще два раза (20: 24; 21: 2). Не скрывается ли в этом какой-либо таинственный смысл? Не хотел ли евангелист Иоанн указать нам на особенную знаменательность его имени, на будущее проявление каких-либо качеств, выражаемых им? Многим из древних и новых экзегетов позволяли думать именно так аналогии подобных указаний, встречающиеся в четвертом Евангелии (1: 42; 9: 7). Весьма вероятно, что апостол Фома мог получить свое новое имя от Господа, как, несомненно, получили таким же образом имена Симон, сыны Заведеевы и, очень вероятно, Левий. «Близнец» - имя, указующее его обладателю на то, чего ему следует опасаться и на что надеяться. Из дальнейших повествований мы знаем, что неверие и вера в этом человека постоянно спорили между собой за власть над ним, подобно тому, как Исаак и Иаков, ветхий и новый человек, боролись в утробе Ревеки (Быт. 25: 23-24). Очевидно, в характере апостола Фомы преобладало уныние и мнительность, и хотя он в высшей степени хранил верность своему Господу, по своей склонности видеть преимущественно темную сторону вещей верил только тому, что видел сам, не простирая своих упований на лучший исход событий далее обыкновенных человеческих соображений. Во время общественного служения Христа круг Его последователей составляли люди всех темпераментов и характеров, дабы впоследствии они могли быть представителями и помощниками всех тех, кто разными многотрудными путями шел к вере и достигал в ней совершенства. Замечательно высказывание свт. Иоанна Златоуста об апостоле Фоме: «Тот, кто едва решился идти с Иисусом не далее соседней Вифании, путешествовал потом до конца мира, до отдаленнейшей Индии, бесстрашно подвергаясь всем опасностям среди дальних и враждебных народов». Действительно, согласно преданию, апостолу Фоме досталась по жребию именно Индия, когда ученики Господа решали, какому народу каждый из них будет проповедовать Евангелие. Именно там он крестил, создавал христианские общины, именем Христовым творил чудеса, затем принял за Него мученическую смерть [132].

Итак, друг Иисуса и брат Марфы и Марии скончался. Едва ли сестры решились обратиться ко Господу с просьбой о помощи, если бы болезнь их брата не приняла угрожающего характера. Лазарь, вероятно, умер в тот самый день, когда посланник принес Спасителю известие о его болезни, это следует из слов: Иисус, пришедши, нашел, что он уже четыре дня во гробе. Следовательно, первым днем был день прибытия вестника, следующие два, как мы знаем, Иисус оставался в Пере, четвертый же провел в дороге, т.к. Вифания находилась на расстоянии дневного пути от Вифары, где находился Господь. В день смерти, вечером, Лазарь, по обычаю иудейскому (ср. Деян. 5: 6, 10), был набальзамирован, обвит погребальными пеленами и похоронен. Но до прибытия истинного Утешителя пришил и мнимые утешители, равнодушные исполнители народного обычая, и другие, привлеченные в этот дом скорби по особенному Промыслу Божию, благоволившему собрать многих свидетелей и глашатаев этого величайшего из чудотворении Сына Божия. Близость Вифании к Иерусалиму способствовала многочисленному сборищу, а потому сказано: Вифания же была близ Иерусалима стадиях в пятнадцати, и многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Процедура иудейских похоронных обрядов определена с величайшей точностью – согласно установленным правилам, должно было быть не менее десяти человек, пришедших утешать родственников и друзей, оплакивающих покойника (ср. 1 Пар. 7: 18-22). Такое участие иногда являлось действительным и искренним, но бывало, что обращалось с холодную формальность и усиливало горечь потери (вспомним об утешителях Иова, которые вошли в поговорку – Иов. 2: 11), иногда оно было предательской насмешкой, когда притворно сочувствовали сами виновники бед (Быт. 37: 35). Но вот приходит Он, истинный Утешитель скорбящих, отирающий слезы плачущих; однако, не вступает в дом, поскольку тот уже занят иудеями, большей частью чуждыми, если и не враждебными Ему. Не посреди противоборствующих влияний этой разнохарактерной толпы должно произойти Его первое свидание с плачущими сестрами. Вероятно, Он остановился неподалеку от того места, где был похоронен Лазарь, ибо позднее, когда Мария тайно пошла к Нему навстречу, иудеи воскликнули: она пошла на гроб плакать там (ст. 31).

Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Не станем объяснять поспешность одной и медлительность другой различием в характерах двух сестер, также как и проводить параллели с рассказом евангелиста Луки ( 10: 39). Мария предпочла в тот раз сидеть в бездействии у ног Иисуса не от лени и нежелания помогать сестре по хозяйству, но от стремления быть с Ним. Казалось бы, те же побудительные причины, которые тогда ее удерживали в бездействии, теперь должны были заставить ее устремиться навстречу Спасителю, однако именно Марфа пошла встречать Его первой. Как писал свт. Иоанн Златоуст, не потому, что Марфа теперь сделалась более ревностной, «но Мария не слыхала». Действительно, уместнее предположить, что живая и хлопотливая Марфа, несмотря на свою скорбь, занятая домашними делами, могла скорее услышать вести, тогда как Мария, замкнувшись в своем горе, уединилась дома и не знала о приближении Спасителя. Увидев Иисуса, Марфа готова вступить в разговор с Ним, тогда как глубокая грусть Марии позднее будет высказана лишь в одном восклицании: Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой, затем она безмолвствует. По-видимому, эта мысль не выходила у обеих сестер из головы, они, объединенные общей скорбью, сетовали, что все могло быть иначе, быть их Друг рядом. Случись эта болезнь в другое время, смерть была бы предотвращена, и они не оплакивали бы теперь умершего брата, а наслаждались бы его обществом. Но в их словах нет ни малейшего упрека, это совершенно несообразно тому сердечному настроению, в котором они пребывали. В их положении это скорее были слова веры. Марфа лелеет еще смутные надежды, осмеливаясь лишь издали намекнуть на них: но и теперь (т.е. когда уже все кончено), знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Здесь пересекаются горние и дольние мысли о Христе: горние, ибо она видит в Нем Того, Чьи действительные горячие молитвы имеют невероятно могущественную силу; дольние, ибо она молитвам Его приписывает ниспослание той благодати, которая на самом деле принадлежит Ему Самому, как единосущному со Отцом. Иисус ответил ей обещанием, неожиданность и величие которого превосходили ее чаяния, и казалось, поколебали ее веру, но в тоже время дали ей надежду, что безмолвное стремление ее сердца действительно оправдается: воскреснет брат твой. Следуя общему верованию всего израильского народа, и, главным образом, фарисеев, набожные иудеи должны были воскреснуть (Дан. 12: 2). В обещании Иисуса Марфа видела только намек на эти верования, на большее она не смела и надеяться. Для нее слова эти значили не более того, что брат ее вместе с другими верующими в Израиле воскреснет в последний день. И, выслушивая это холодное утешение, столь мало удовлетворявшее ее сердечному упованию – теперь же возвратить себе брата, она отвечает: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Чтобы ободрить ее, Иисус переводит ее мысль на Себя: Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь. Вот общих смысл этих достопамятных слов: «вечное торжество над смертью во Мне не есть отдаленный дар, как ты теперь говоришь, которые будет иметь место в последний день; это не есть сила, от Меня отделенная или отделяемая, как ты теперь говорила, желая, чтобы Я испрашивал то, что т века имею Сам в Себе. Во Мне – победа над смертью, во Мне – вечная жизнь; веруя в Меня, вы усваиваете себе то, что отнимает у смерти ее жало, через что сама смерть перестает быть смертью и становится переходом в лучшую жизнь». Любовь свою, теперь еще мирскую, подверженную земным привязанностям, ей теперь предстояло бесконечно возвысить и очистить. Только Господь может помочь ей вознестись в эту высшую сферу жизни, иначе исполнение ее сердечного желания принесет мало пользы. Разве доставило бы ей отраду выздоровление ее брата, если вскоре она могла бы его снова лишиться, если в любой момент смерть снова может разлучить их? Только тогда дар оказался бы истинным и полным, если оба соделались бы участниками высшей жизни во Христе, только тогда смерть действительно не будет иметь власти над ними, только тогда они будут вместе навсегда. К осознанию именно этой цели должны теперь возвести ее слова Господа. Они не содержат несвоевременных поучений об истинах, в настоящий момент далеких от ее сердечных потребностей, это ответ на внутренний зов ее души. Никакие другие слова не могли бы так ободрить ее перед таинственностью и удручающей скорбью могилы, как эти. Верующие могут снова ожить духом и надеяться. Их Учитель – сильнее смерти, Его имя – воскресение и жизнь, Он даст им бессмертие; если умрут, Он может снова призвать их к жизни, даже если смерть поразит их, то только на время.

Спрашивая самих себя о значении имени Воскресение, мы замечаем, что оно иногда выражает нечто большее, иногда меньшее другого имени Христа – жизни. Большее, ибо это торжество над смертью, уничтожающее смерть в ее высшем проявлении – разложении и разрушении телесного состава (Ис. 25: 8; 26: 19; Дан. 12: 2). Меньшее, ибо пока Христос именуется Воскресением, до тех пор само это имя предполагает, что смерть еще существует, враг еще не совершенно побежден, еще не низложен под ноги Его (1 Кор. 15: 25-26). Одновременно Господь является и Воскресением мертвых, и Жизнью живущих, Он есть абсолютная жизнь, это даровано Ему Отцом (Ин. 5: 26).

Следующие слова Христа: верующий в Меня если и умрет, оживет, и всякий живущий и верующий в Меня не умрет во век, в целом не представляют трудностей, однако два члена, содержащиеся в этом высказывании, легко могут быть приняты за тождественные. Если задуматься, то становится ясно, что в них заключается не повторение, а развитие мысли. Сравнивая это место с текстом (Ин. 6: 39, 40, 44) и замечая повторение заключающейся там главной мысли о воскресении мертвых в последний день, как о великом деле воскрешения, которое совершит в назначенное время Сын Божий (ср. ст. 39, 40, 44, 54), мы не колеблясь утверждаем, что слово оживет равносильно в первом члене словам Я воскрешу его в последний день (6: 44), а потому это изречение должно служить к развитию слов: Я есмь воскресение. Он воскресит из мертвых и поднимет из гроба верующих в Него. Равно и второй член соответствует и служит объяснением более общей мысли: Я есмь жизнь. т.е. всякий, кто имеет дыхание жизни и верует в Меня, познает силу вечной жизни, и поистине никогда не умрет. Здесь, как и в других словах Христа, временная смерть не берется в расчет, совершенно теряется из виду (Ин. 6 : 47 ср. Еф. 2: 6; 1 Ин. 3: 14).

Высказав это, Он спрашивает Марфу, в состоянии ли она это воспринять: Веришь ли сему (что Я есмь Владыка жизни и смерти, сосредоточивается ли на Мне вера твоя в Божественные истины воскресения и в вечную посмертную жизнь)? Ее ответ: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мире, в сущности, гораздо прямее, чем кажется с первого взгляда. Одним из призваний Мессии-Христа, согласно ожиданию иудеев, было воскрешение мертвых, а потому, исповедуя Его Христом, она исповедовала Его также Воскресителем мертвых. Теперь вера Марфы в Иисуса – совершенна, разговор с Ним освободил ее от ложных суеверий, озарил ее светом и надеждой, и она признала в нем не только Мессию, но и Сына Божьего. Более Марфа ничего не говорит, поспешая обрадовать свою сестру вестью, что Он, долго ожидаемый и желанный, наконец прибыл. Скорее всего, загадочные и таинственные слова Господа зародили в ней неопределенные надежды, которыми она хочет поделиться с сестрой; но не без основания подозревает (ст. 46), что некоторые из иерусалимских посетителей расположены враждебно ко Господу, а потому она пошла и позвала тайно сестру свою Марию, говоря: Учитель здесь и зовет тебя (именем «Учитель», вероятно, пользовалось ближайшее окружение Иисуса). Она как скоро услышала, поспешно встала и пошла к Нему. Присутствующие были уверены в том, что Мария в порыве скорби спешит на гроб, дабы там плакать, так как между иудеянками был обычай приходить к могилам своих родственников, особенно в первые дни сетования. Они последовали за ней, ибо угодно было промыслу Божьему, чтобы это чудо совершилось при многих свидетелях. Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев Его, пала к ногам Его. Ничего подобного не сказано о Марфе (ст. 20), потому ли, что повествование подробнее в одном случае, нежели в другом; или, что вероятнее, это составляет характеристическую черту, отличающую сестер. Впрочем, несмотря на различие характеров, Мария в точности повторяет слова Марфы: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Мария ничего не говорит более, ничего не просит, во всем полагаясь на Него. При столь печальном событии сестры рыдали, плакали также и прибывшие из Иерусалима. По поводу Христа евангелист говорит, что Он восскорбел духом и возмутился. Слов «восскорбел» выражает в данном контексте более негодование и неудовольствие, нежели огорчение или печаль. Кто же (или что) вызвали негодование Иисуса? Очень сомнительно мнение некоторых греческих толкователей, что Он досадовал на Себя из-за того, что не смог сдержать слез печали. Учение Христа не требует полного подавления естественных впечатлений, лишь умерения их, напротив, оно предписывает плакать с плачущими (Рим. 12: 15). Нет ничего постыдного и недостойного в слезах сочувствия, и, согласно прекрасному выражению одного писателя, «не должно иссушать источник скорби, но стараться удерживать его в берегах». Некоторые, как например Феодор Мапсуестский, предполагают, что возмущение духа Иисуса произошло при виде враждебного настроения присутствующих тут иудеев. Другие считали, что негодование вызвало в Нем маловерие Марфы и Марии и других родственников Лазаря, которое выразилось в их стонах и рыданиях, свидетельствующих, что они не чаяли его воскрешения. Но ведь Он и Сам прослезился, так что в их естественных слезах не было ничего возбуждающего чувство Его неудовольствия.

Это возмущение Христа было негодованием, которое Владыка жизни ощущал обычно при виде пагубных действий греха. Он созерцал все страшное значение смерти, этого греховного оброка, проникал в ее естественные причины, часто для нас непостижимые, перед Его глазами открывались все бедствия человечества в малом образе одного его представителя; сейчас Он видел перед собой всех сетующих и все могилы. Так неестественна казалась Ему власть смерти над человеком, сотворенным для бессмертия. Если Христос был готов отереть слезы друзей и на краткий срок превратить их печаль в радость, - от этого положение вещей в сущности, не изменялось. Он знал, что сейчас Лазарь будет оживлен, но вскоре вторично вкусил горечь смерти; Он утешит этих плачущих, но лишь на время; Он удержит эти слезы, но потом они снова прольются; а сколь многие их должны будут проливать снова и снова, не имея Утешителя, Который бы хотя на время осушил их! Созерцал все это, Он возмутился духом против виновника всех человеческих зол, и человеческая тоска овладела Его сердцем. Теперь же Он не будет медлить, Он вступит в борьбу со смертью и с имеющим власть смерти дьяволом; и, похищая хотя бы только отчасти достояние сильного, засвидетельствует, что здесь присутствует Сильнейший (Мк. 3: 27). Он спрашивает: Где вы положили его? Говорят Ему: Господи пойди и посмотри. Иисус прослезился. Или, говоря точнее, Он не сопротивлялся более излиянию скорби и не сдерживал ее. Слезы, о которых здесь говорится, это ручей, принадлежащий одному дому, сестрам Лазаря. Слезы об Иерусалиме (Лк. 19: 41) – это река, принадлежащая целой стране. Слезы на Кресте – это море, принадлежащее целому человечеству.

Некоторые из присутствовавших иудеев, тронутые сочувствием Господа к скорби его окружающих, воскликнули: смотри, как Он любил его. Другие, однако, думали иначе: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? Таково внушение ненависти и лжи. Он теперь плачет о несчастии, но не мог ли Он его отвратить, если бы хотел? Если Он открыл глаза слепорожденного, то почему не может Своей молитвой к Богу воспрепятствовать смерти Лазаря? Жители Иерусалима вспоминают чудо, недавно совершенное, хотя гораздо логичнее было бы упомянуть прежде воскрешения, очевидные свидетельства Его превосходства над смертью, гораздо более подходящие для этого случая. Но, вероятно, те чудеса были им неизвестны, поскольку совершены были в более ранний период Его служения в отдаленной Галилее. Но недавнее исцеление слепорожденного, сотворенное, можно сказать на их глазах, вызвало такое строгое расследование и выражало такое испытание, что, вопреки всем усилиям противников разоблачить «обман», владело их мыслями. Кроме того, если бы составитель рассказа пользовался более поздними и сомнительными источниками, непременно привел бы в доказательство власти Господа над смертью те однородные чудеса. Эти разговоры опять возмутили дух Господа. Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. Согласно восточным обычаям (Лк. 7: 12), погребение покойного происходило за городом, вдали от живых. То была пещера, и камень лежал на ней – обычная фамильная усыпальница иудеев. Иногда использовались естественные гробницы (Быт. 23: 9; Иудифь 16: 23), чаще искусственные, руками человеческими иссеченные в скалах (Ис. 22: 16; Иез. 32: 23; Мф. 27: 60), устроенные в саду (Ин. 19: 41) или на родовом поле (Быт. 23: 9, 17-20; 2 Цар. 21: 14), с углублениями для гробов по сторонам (Ис. 14: 18), а иногда с подземными отделениями, следовавшими одно за другим. Вход в гробницы часто находился на уровне поверхности земли или несколькими ступенями ниже. Камень, из-за его величины и тяжести, было крайне нелегко сдвинуть (ср. Мк. 16: 3), он заграждал вход, защищая гробницу от хищных зверей и, в особенности, от многочисленных шакалов, которые без этой предосторожности проникали в гробницы и терзали тела.

То, что Марфа и Мария имели семейную усыпальницу, является одним из многих подтверждений того мнения, что их семейство не принадлежало к числу бедняков, поскольку только люди зажиточные могли быть погребены в наследственных гробницах. Тела прочих хоронили на общих кладбищах или в местах, где были простонародные гробницы (Иер. 26: 23). О том же факте свидетельствует и большое количество плакальщиков, прибывших из Иерусалима утешать осиротевших сестер: ибо и в печали оправдывается то, что богатство прибавляет много друзей, а бедный оставляется и другом своим (Притч. 19: 4). Также, фунт нардового драгоценного мира, которым позднее Мария помазала ноги Спасителя (Ин. 12: 3), стоил триста динариев, что составляло довольно большую сумму. [133] Марфа заботилась о многом (Лк. 10: 41), что свидетельствует о том, что она была распорядительницей большого хозяйства. Свт. Иоанн Златоуст также приписывает обеим сестрам высокое происхождение. Однако те, кто из слов 1-го стиха делают вывод, что Вифания полностью принадлежала им, впадают в большое заблуждение. Закон левитов не допускал скопления поземельной собственности в руках одного или двух лиц; не говоря уже о том, что тогда и Вифсаиду следует считать собственностью апостолов Андрея и Петра (Ин. 1: 45).

Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня как он во гробе. Для чего евангелист Иоанн называет теперь Марфу сестрой умершего, когда это вполне ясно из предыдущего? Вероятно, для того, чтобы оправдать или извинить ее возражение. Как любящую сестру, ее более других угнетала мысль о тлении, неприглядная сторона которого теперь должна была открыться для всех; она содрогалась при мысли о том, что чужие люди устремят свои взоры на тот возлюбленный образ ее брата, который теперь и лучшим его друзьям мог внушить отвращение. Закон о погребении умершего в день смерти связан с особенностями климата Палестины, где из-за жары разложение трупа происходит очень быстро. Можно себе представить, какое действие на тело могли произвести четыре прошедших дня! Тем более ошеломляющее впечатление производит это чудо, если мы представим себе оживление трупа, уже подвергнувшегося тлению. Справедливее допустить, что Господь, заранее знающий всякий исход и намеревавшийся снова призвать к жизни Лазаря, охранял его плоть от быстрого естественного разложения. Если в воображении поэта (Илиада, 24: 18-21) Божественная сила сберегла для почетного погребения труп павшего героя, то уж тем более мы вправе допустить целостность тела, которое не в мире вымыслов, а в действительности должно было вскоре снова сделаться кивотом души, посвященной служению Христу. Никакое заключение противоположного свойства нельзя вывести из слов Марфы, произнесенных, как явствует, прежде чем был отвален камень от гроба. Они еще более указывают на то, что вера ее во Христа, способного уже тогда ускорить воскрешение мертвеца, изнемогала. В этом нет ничего странного. Такая вера, как ее, подвержена часто сменяющимся всплескам и спадам, от которых едва ли застрахована и более крепкая натура. Она считает приказание Господа отвалить камень лишь Его желанием взглянуть на тело друга. Ей очень хотелось отвлечь Иисуса от этого намерения, поэтому она и настаивала на том, что смерть и тление уже произвели свое действие на брата, который покоился своим четырехдневным сном. Господь порицает и отвергает ее неверие: Не сказал ли Я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу Божию? Иисус ссылается на Свои собственные слова, сказанные не во время беседы при первой их встрече, не когда-либо ранее; это Он передал посыльному, когда отправил его с ответом к скорбящим сестрам (ст. 4). Так сам ответ Его дает ключ ко всему последующему повествованию.

Теперь Марфа совершенно успокаивается – она верит, и более не препятствует совершению чуда. Итак, (после согласия ближайших родственниц), отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Благодарение это есть признание, что сила, которую Христос готов был проявить, нисходит от Отца (Ин. 5: 19-20), однако оно могло быть неправильно истолковано учениками, а впоследствии и Церковью – будто бы через посредство молитвы Он, подобно Елисею (4 Цар. 4: 33-35), только что получил силу, способную возвратить телу отлетавшую душу (ср. Деян. 9: 40). Сила, которая должна была воскресить Лазаря из гроба, была поистине Его Собственная, неотделимая от Бога-Отца, ибо Сын творил, видя Отца творящего (Ин. 5: 19-21). В этом единстве и заключалась сила совершения великих подвигов. Чтобы апостолы смогли избежать подобных заблуждений, а остальные присутствующие уверовали, Иисус поясняет: Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. (ср. 3 Цар. 18: 36-37). То есть, Он хочет, чтобы все присутствующие при воскрешении знали, что это чудо не есть действие случая или сатанинской силы, в общении с которой Его обвиняли (Мк. 3: 22), не волхование и не колдовство, но милость Всевышнего. Через это осознание все должны были прийти к убеждению, что Христос есть поистине Сын Божий, обетованный Мессия (что Ты послал Меня). Свт. Иоанн Златоуст предполагает, что в момент, когда было произнесено слово благодарности, Лазарь уже ожил. Возможно, что Сын благодарит Отца предварительно – так уверен Он в сознании Своей власти над смертью, в том, что гроб по Его велению отдаст свою добычу, что Он может Сам воскрешать, кого восхощет (Ин. 5: 21). В молитве, с которой Христос обращается к Отцу, некоторые критики Евангелий усматривали очередное надуманное основание не считать Христа Лицом Божественной природы. Ход их размышлений примерно таков: «Возможно ли, чтобы Бог молился Богу?» Но молитва Иисуса имеет принципиально существенное отличие от молитв обычных людей. Разве может ли кто-нибудь из нас обращаться в молитве к Богу, как к своему отцу? Мы молимся Отцу нашему, Отцу всех людей, не приписывая себе исключительного права именовать Бога Отцом только своим. Между тем, Иисус обращается к Богу именно как к Своему Отцу, в исключительном смысле этого слова, в молитве Он беседует с Богом как с равным Ему по природе и имеет полную уверенность в том, что все, о чем Он молился, непременно будет исполнено. [134]

Сказав сие, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон (ср. Мк. 5: 41; Лк. 7: 14; 8: 54; Деян. 9: 40). Этому воззванию громким голосом (как бы для того, чтобы быть услышанным и Лазарем) к мертвому, как к живому, пронесшемуся через все затворы смерти, Священное Писание всегда приписывает воскрешающую силу. Так, у евангелиста Иоанна (5: 28-29): наступит время, когда все находящиеся во гробах услышат глас Сына Божия и изыдут; когда грядет Господь, сопровождаемый гласом Архангела, мертвые во Христе воскреснут (1 Фес. 4: 16); да и последняя труба (1 Кор. 15: 52) есть тот же самый глас Божий, оглашающий все царство смерти.

И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лицо его было обвязано платком. Некоторые ревнители умножения чудес видят здесь, по выражению свт. Василия Великого, чудо в чуде, а именно: как Лазарь, связанные таким образом, мог повиноваться Ему? Но если Лазарь мог ходить и в погребальных пеленах, для чего же сказано: развяжите его, пусть идет? Вполне вероятно, он таким образом был обвит покровами, что если они и препятствовали свободном действию, то не вовсе задерживали всякое движение, а может статься, по египетскому обычаю, каждый член его тела был обвит повязкой отдельно[135].

Евангельское повествование апостола Иоанна по своему характеру, если можно так выразиться, эпическое, но вовсе не идиллическое; он предоставляет нашему воображению возможность вообразить радость тех, к которым, сверх всякого чаяния, умерший возвращается из гроба, радость, знакомую столь немногим скорбящим во все времена. Не изображая трогательную встречу, он останавливается лишь на историческом значении чуда воскрешения, столь важного звена в цепи последующих событий, согласно судьбам и советам Божиим окончившихся искупительной смертью Сына Божия на Кресте. Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него. А некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус. Ориген предполагал, что те, кто отправился с известиями, имели добрые намерения, желая передать то, на что не могли бы возразить и сами фарисеи, что должно было побудить их к исповеданию Христа. Однако форма изложения этой евангельской фразы не соответствует столь благодушной цели. В данном случае, Иоанн Богослов, как и всегда, отделяет свет от тьмы, веру от неверия, и делает акцент на развитии и возрастании их. Те свидетели воскрешения, кто пошел и рассказал о чуде фарисеям, по той или иной причине не уверовали: Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16: 31). Поставив в известность завзятых врагов Господа о наиболее потрясающем воображение Его деле, они еще более озлобили их против Него, понудили к неотложному противодействию, к мысли о необходимости убийства Того, Кто творил чудеса или выдавал Себя за чудотворца. Евангелист Иоанн непосредственно связывает с этим извещением фарисеев новые и усиленные их крамолы против Господа. Теперь, действительно встревожась, они собирают великий совет (синедрион [136]), не напрасно предугадывая, (ср. 12: 10-11; 17-19), какое впечатление это великое чудо произведет на народ, В самом деле, Человек этот, как они Его с презрением называют, по их собственному признанию, много чудес творит (ср. Деян. 4: 16). Однако совершает ли Он их силой Божией и может ли действительно являться обетованным Царем Израиля, не интересует ни фарисеев, ни саддукеев, которые, как известно, и составляли в большинстве своем синедрион. Вопрос об истинности или ложности Его прав, кажется, вовсе не входит в их рассуждения; они, почувствовав угрозу, помышляют только о мирских выгодах своего сословия. В них заговорили только своекорыстные расчеты: Если оставим Его так, то все уверуют в Него и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом. Из всех разговоров, происходивших на заседании синедриона, явствует: саддукеи, первосвященники или начальники священнических черед имели перевес. В самом деле, только высшей священнической аристократии, нисколько не дорожившей национальным достоинством иудейского народа, было свойственно рассуждать подобным образом. Дело Христа рассматривалось в синедрионе только со стороны политической; если бы фарисеи задавали тон обсуждению, то наверняка оценивали бы это дело со стороны религиозной. Священники боялись только за себя, опасаясь утратить власть и связанные с нею доходы, если римляне начнут усмирять бунт, произведенный в народе новоявленным Мессией. Они готовы ради сохранения некоторого подобия иудейской самостоятельности и своего начальственного положения пожертвовать даже и такой заветной мечтой израильского народа, как пришествие Мессии, царя и восстановителя царства Давидова [137].

Естественно, что в глазах власти Иисус становился источником серьезной опасности. Трудно понять, впрочем, всю легкомысленность и обманчивость такого суждения. Как мог синедрион смешивать народное движение, вызванное чудесами и силой учения Христа, с политико-религиозным волнением Иуды Галилеянина? [138]. Не проявлял ли Иисус бдительную осторожность, опровергая в народе ложное представление о мессианстве как восстановлении царственной династии и освобождении народа? Не отвергал ли Он с полным негодованием царскую власть, которую ему предлагали? Не избегал ли имени Мессии, которое могло быть понято в другом смысле, не старался ли дать ему надлежащее толкование? Не платил ли Он подати, и не уважал ли предержащие власти? Все эти факты были очевидны, члены синедриона, не перестававшие следить за Иисусом с самого начала Его общественного служения, не могли этого не знать. Но собрание злонамеренных людей хуже, чем каждая отдельная личность. Зависть, мелкие страсти, предрассудки, ослепляют и затмевают их разум еще в большей степени. Первосвященники иудейские не могли простить Иисусу Его пренебрежения к суетным обрядам, почитание которых обогащало служителей религии. Фарисеи ненавидели Иисуса за то, что Он обнаруживал их пороки, отрицал их ложное учение и клеймил позором их лицемерие, в особенности раздражало сильное влияние Его на народ, и то, что, как им казалось, Он претендовал на более высокое значение, чем особо почитаемый пророк Моисей.

Аристократический класс, состоящий из саддукеев, мало интересовали религиозные хитросплетения. Непосредственная связь, проводимая ими между признанием Иисуса Христом и столкновением с римским господством, вероятно была следующей. Народ может признать Его Мессией, затем поставит царем иудейским (Ин. 6 : 15), который и возглавит восстание, призванное свергнуть чуждое иго. Однако восстание это неминуемо закончится тожеством сильного и могущественного Рима, который воспользуется давно ожидаемым случаем и сотрет Иудею с лица земли, навсегда отняв последние остатки власти и независимости (овладеет и местом нашим и народом). Если бы даже не случилось народного восстания, сам факт признания Мессии мог, по их мнению, возбудить ревность Рима, чреватую неприятными последствиями для власть предержащих. Ревность эта действительно существовала, она легко возбуждалась и поддерживалась страхом потери власти. Достаточно вспомнить вопрос, заданный Иисусу Понтием Пилатом: Ты Царь Иудейский? (Ин. 18: 33; ср. Деян. 16: 21; 17: 7-8). Блж. Августин рассуждает несколько иначе: по его мнению, иудеи теперь уже замышляли великое будущее восстание и предполагали, что силы их будут парализованы распространяющимся учением Христа. На кого тогда они могли бы опереться, где бы искали орудие для осуществления своего плана, когда многие из ожесточенных фанатиков превратились бы в кротких апостолов? Всякое сопротивление римскому господству сделалось бы невозможным, и римляне по своему произволу могли бы сломить национальное самосознание иудеев.

В любом случае остается один важный нерешенный вопрос, над которым ломали головы многие исследователи Писания. Действительно ли законники, замышлявшие убить Христа, чувствовали опасение, или они притворно боялись последствий Его служения? Возможно ли, что самоуверенность их была столь велика, что опасение это было притворным, являясь только предлогом, рычагом, с помощью которого они могли воздействовать на ту партию в синедрионе, которая на разделяла общего мнения и колебалась, допуская Божественность Иисуса (Ин. 9: 16), которую лишь подобными средствами можно было побудить к решительным мерам? Греческие толкователи в большинстве своем предполагали, что иудеи обнаруживали притворную боязнь; если это так, то тогда их замыслы представляются еще более злобными и бесчестными.

Вероятно, разными членами синедриона были предложены некоторые полумеры для сдерживания народного расположения к Иисусу (например, запрещение слушать Христа, строгое и безоговорочное отлучение от синагоги Его сторонников), вызывающие, вероятно, бесконечные споры и пререкания. Но опыт уже показал, что эти меры были недостаточны. Когда Каиафе надоели препирательства, он грубо заметил им: вы ничего не знаете. В этих словах слышится с трудом скрываемое презрение к более подверженным колебаниям и сомнениям своим нерешительным сотоварищам, которые, даже предвидя опасность, содрогались при мысли о единственном способе избавления от нее. И не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер, нежели чтобы весь народ погиб – т.е. виновный или нет, Этот Человек, независимо от Своих намерений угрожающий бедой и гибелью целому народу, завлекающий всех нас в безнадежную борьбу с римским могуществом, должен быть устранен.

Имя Каиафы, запятнанное святой кровью Иисуса, вызывает тяжелое воспоминание у всех христиан. Это был никто иной, как верховный первосвященник и председатель синедриона, принадлежащий к партии саддукеев. С этого момента он сыграет одну из главных ролей в драматической развязке земной жизни Христа, будет судить Его и предаст смерти. Евангелист Иоанн замечает, что Каиафа произнес свои слова, будучи на тот года первосвященником; то же от повторяет в 51-м стихе. Исходя из этого, было распространено глубокое заблуждение следующего характера: писавший четвертое Евангелие, кто бы он ни был, явно признает звание первосвященника годичным, а поскольку евангелист Иоанн был иудеем и современником той эпохи, невозможо, чтобы он так заблуждался. Следовательно Иоанн, якобы, не мог быть автором четвертого Евангелия. Нет сомнения, Иоанн не мог не знать, что по уставу звание первосвященника – пожизненное. Но вероятно и то, что должность эта в то время покупалась и продавалась в Риме. В интересах своей политики римляне старались ослабить средоточие иудейского национального самосознания. Звание это быстро переходило от одного лица к другому, и иногда им пользовались менее года. Многие удерживали его по нескольку лет, сам Каиафа – около восемнадцати, так что этот довод не может подвергать сомнению подлинность авторства апостола Иоанна. Если бы какой-либо историк написал, что Авраам Линкольн был президентом Американских Штатов в тот год, когда вспыхнула великая междоусобная война, то справедливо было бы обвинять его в незнании, что звание президента было не годичное, или заключать, что историком не мог быть американец, современник события? Кто же имеет право приписывать иной смысл словам евангелиста Иоанна, на самом деле значащим лишь то, что тогда первосвященником был Каиафа? Был ли он им прежде или оставался после, в тот момент было неважно. Для автора имело значение лишь то, что некто, будучи первосвященником, произнес эти слова, через то приобретающие вес, которого они иначе не имели бы. Это были слова Каиафы, а слова первосвященника, и евангелист повторяет: сие же он сказал не от себя, но, будучи в тот год первосвященником, предсказал, что Иисус умрет за народ.

Прорицательный или даже пророческий характер этого высказывания требует некоторых объяснений. Не составляет трудности то, что злочестивый человек произнес слова, которые по воле Промысла Божьего сделались пророческими. Кто устами Валаама возвестил, что звезда восходит от Иакова и восстает жезл от Израиля (Числ. 24: 17), Тот мог избрать Каиафу орудием для оглашения других истин Своего Царства. Так что это очевидно бессознательное пророчество равным образом не должно вызывать никакого недоумения. Как много такого рода пророчеств, большей частью фактических, чем словесных, встречается во всей истории Крестной смерти Христа! Что значило титло, начертанное на Кресте «Иисус Назорей Царь Иудейский», как не новое поругание, тем не менее, содержащее в себе истинное предсказание? Далее, что такое багряница, коленопреклонение, скипетр и венец? Римские воины, конечно, не думали исполнять содержание 21-го псалма, когда делили между собой ризы Христа и об одежде Его метали жребий, равно и как ругатели иудейские, первосвященники и книжники, когда они кивали головами и произносили на Него хулу, не думали, что исполняют пророчество, а тем не менее они все это делали. Евангелист Иоанн прямо объявляет слова Каифаы пророческими и указывает, что сие же он сказал не от себя, но будучи на тот год первосвященником, поэтому многие делали предположение, что он произнес их только потому, что был архиереем, таким образом приписывая первосвященникам дар пророчества и возможность предсказывать будущее в силу своего сана. Такое заблуждение понятно, т.к. существует неоспоримая разница между словами: говорить от себя и предсказать. Однако апостол Иоанн, как всякий иудей, хорошо знакомый с историей еврейского народа, не мог, конечно, не знать, что урима и туммима [139] более не существовало. В каком-то смысле Иоанн мог считать первосвященника орудием Божественного откровения даже вопреки своему желанию. Пусть его пророчество и осталось непонятым членами синедриона, к которым он обратился с речью – все же это стало известным, и впоследствии приводилось, очевидно, в христианских общинах как доказательство того, что искупительная смерть Христа была предвозвещена и устами представителя иудейской Церкви.

Следующие слова: И не только за народ, но чтобы и рассеянных чад Божиих собрать воедино, по своему содержанию никак не могут быть приписаны Каиафе и, очевидно, прибавлены от себя Иоанном, всегда ревностно отстаивающим благотворные последствия Христовой смерти, которые, не будь этих слов, можно было бы недооценить. Однако, необходимо оградить их от неправильного толкования. Каиафа действительно пророчил, что Иисус умрет за народ, и Он действительно умер не только за народ, но вместе с тем и за собрание воедино всех чад Божиих, рассеянных по всему миру (ср. Ис. 49: 7; 56: 6-8). В другом месте евангелист иначе высказывал ту же истину: Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира (1 Ин. 2: 2). Не закон, как это полагали иудеи, а умилостивительная смерть Христа долженствовала соединить всех людей в одно братство: и когда Я буду вознесен от земли, всех привлеку к Себе (Ин. 12: 32). Закон был не соединительной связью, а скорее разделяющей стеной; одна только смерть Христова и жизнь, благодаря этой смерти возникшая, могла скрепить узы человечества. В послании апостола Павла к Ефесянам (2: 13-22) находим комментарий на эти слова евангелиста Иоанна. «Чада Божии» названы здесь в смысле предварения, - предъизбранными; послушные призванию Божию, они соделаются чадами по праву усыновления и благодати. Так равным образом говорит Христос (Ин. 10: 16): есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, тех надлежит Мне привести, у Него много людей в Коринфе (Деян. 18: 10), т.е. много таких, которые позднее послушаются голоса веры. Во второстепенном значении они уже могли называться «чадами Божиими»; это были благороднейшие натуры, хотя еще блуждавшие между язычниками, «сыны мира», на которых поичет мир (Лк. 10: 6); в некотором смысле, они «от истины», хотя и участвовали во лжи, их окружавшей; они в такой степени были «от истины», что когда пришел Царь Истины и водрузил Свое знамя в мире, они радостно под него стали (Ин. 18: 37; ср. Лк. 8: 15; Ин. 3: 10-31). Преступления занимают особое место в истории человеческого развития. Величайшая несправедливость, допущенная в отношении Святого Божия, была в то же время началом обновления человечества. Синедрион останавливается на смерти Иисуса, как на единственной мере общественного спасения, но эта несправедливая смерть будет средством, заповеданным Богом для излечения всеобщей испорченности и порочности. Святая кровь Иисуса, пролитая руками убийц, это река жизни, в водах которой чада Божии будут находить для себя подкрепление вовеки.

Вследствие совета Каиафы в синедрионе состоялось торжественное определение, что Иисус должен умереть. С этого дня положили убить Его. У иудеев, т.е. между фарисеями и клевретами их, и прежде были замыслы погубить Его (Мф. 12: 14; Ин. 5: 16, 18; 7: 1, 19, 25; 8: 37); а теперь состоялось формальное определение великого народного совета и оставалось лишь найти более удобное средство приведения его в исполнение. Посему Иисус уже не ходил явно между иудеями (ср. Втор. 32: 20); а пошел оттуда в страну близ пустыни, страну, о которой упоминает Иисус Навин (Нав. 8: 15, 24; 16 : 1; 18: 12); в город называемый Ефраим, и там оставался с учениками Своими, хотя недолго, ибо приближалась Пасха иудейская, и Он, истинный пасхальный Агнец, не мог не присутствовать на празднике.

В древней Церкви, помимо буквального, было и аллегорическое толкование чуда воскрешения Лазаря и двух других того же рода. Как Христос воскрешает естественно умерших, так Он оживляет и духовно мертвых. Здесь находили целый процесс восстановления от смерти греховной к совершенной духовной жизни; эти аллегории часто богаты разнообразными историческими приложениями. И это еще не все, ибо эти три воскрешения из мертвых были часто рассматриваемы не отдельно, но в их взаимной совокупной связи, как представление одной истины под разными последовательными видами. Было замечено, что Евангелие повествует о воскрешении трех умерших лиц – о дочери Иаира, поднятии с ложа, о сыне вдовицы – с погребального одра, и, наконец, Лазаря из гроба. Таким же образом Христос восстанавливает к новой жизни грешников всех степеней, не только тех, которые только что отпали от истины и святости, подобно девице, только что умершей, и в которой, как в недавно погасшем факеле, легко снова зажечь пламя жизни, но Он воскрешает и того, кто подобно юноше, которого несли на погребение, некоторое время оставался мертвым в своих грехах. Но и здесь еще не истощается Его могущество, ибо Он воскрешает тех, кто подобно Лазарю, лежавшему во гробе, долго оставались в греховных узах, как в разлагающей могиле, не только умерли, но были погребены – камень злых обычаев и грешных привычек лежал у входа в их гробницу и, казалось, заграждал им выход. Но по Его велению камень отвален, мертвецы выходят, их греховные узы разрешаются, а воскрешенные возлежат с Господом за трапезой, где не только нет запаха тления, но весь дом наполнен благоуханием от мира, возлиянного на Христа (Ин.12: 1-3)

Критика пантеистов и материалистов заявляет о невозможности чуда воскрешения Лазаря. Вместо того чтобы принять евангельский рассказ со всей очевидностью, они искажают или отвергают его, видят в нем только искусно построенную легенду, вымышленную картину, предназначенную на деле для подтверждения метафизического тезиса, выраженного словами Иисусу: Я есмь воскресение и жизнь. Для других это – произвольное произведение христианской фантазии, которая должна была приписывать воскрешения мертвых Иисусу, как Мессии, подобно тому, как Ветхий Завет приписывал их пророкам. Но разум, признающий Бога Существом дивным, всемогущим, не видит ничего невозможного, чтобы допустить, что Лазарь, пробывший в гробе уже четыре дня, встает и выходит из пещеры по слову Сына Божия. Сотворить из ничего, дать жизнь тому, что не живет, возвратить ее тому, кто ее потерял – все это чудеса одного порядка, возможные для всемогущей силы Сына Божия.

Частные случаи воскресения из мертвых служат залогом и предизображением всеобщего воскресения. «Общее воскресение прежде Твоея смерти уверяя, из мертвых воздвигл еси Лазаря, Христе Боже», - поется в Великом каноне.

Итак, великое событие воскрешения Лазаря, которое можно назвать чудом дружбы, имело в жизни Иисуса роковой исход. Оно утешило скорбь нежно любимого Им семейства, возвратив того, кого они так горько оплакивали, засвидетельствовало Его Божественную власть над смертью, доказало искренним сердцам, что Он – посланник Отца Небесного, Сын Божий, Которому всегда внемлет Отец, Владыка жизни. В то же время оно окончательно вызвало нескрываемую ненависть Его врагов, побудило синедрион произвести окончательный приговор, а председателя верховного совета издать приказ – предать Его смерти во имя общественного спокойствия и безопасности.

Как мы уже отмечали, после совершения великого чуда воскрешения Лазаря и оглашения синедрионом смертного приговора, Иисус со Своим малым стадом отправился в пустыню, в маленький городок Ефраим, конечную остановку перед завершающей битвой, где проводил дни в молитве и задушевных беседах с учениками. Скоро наступало время для отправления в последнее путешествие.

Иудеи, населяющие Галилею, ежегодно отправляясь в Иерусалим на праздник Пасхи, обыкновенно избирали окольный путь – через Иордан и Перейскую страну (ветхозаветный Галаад), во избежание враждебных встреч и неприятностей [140], которым они подвергались, проходя через негостеприимную страну Самарянскую. Караваны отправлялись от западной стороны Геннисаретского озера, далее их путь лежал через Скифополис, Иерихон, Вифанию, Вафагию, и достигал горы Елеонской. Самаряне, всегда относящиеся к иудеям неприязненно, еще большую враждебность проявляли к иудейским богомольцам, которые отправлялись на великий праздник в Иерусалим (Лк. 9: 53; Ин. 4: 9). Несмотря на все неудобства и опасности этого пути, Господь наш с горсточкой Своих учеников (Лк. 9: 51 – 56) предпринял Свое последнее путешествие во святой город, избрав дорогу, которая вела Его прямо из Галилеи через Самарию и Иорданскую долину – в Иерусалим. Это путешествие может быть восстановлено детально благодаря свидетельствам третьего и четвертого Евангелий: св. Иоанн указывает место отправления в путь, Лука – саму дорогу и пункт прибытия. Идя в Иерусалим, Он проходил между Самарией и Галилеей, следуя вдоль их границы. Это явствует из обстоятельства, иначе никак не объяснимого: евангелист Лука называет Самарию прежде Галилеи. Итак, Он шел прямо на восток к Иордану, между Галилеей слева и Самарией справа; придя к реке, должен был переправиться через нее при Скифополисе, где, как известно, был мост, и снова перейти ее вброд близ Иерихона (Нав. 2: 7; Лк. 18: 35).

Для лучшего истолкования дальнейших событий уделим некоторое время рассмотрению исторических причин ненависти между самарянами и палестинцами. Самария («сторожевая башня») – центральная область земли Ханаанской, граничащая на юге с Иудеей, на севере – с Галилеей, во времена Христа составляла часть Иудейской провинции и управлялась римскими наместниками. Самаряне были предметом ненависти жителей всей Палестины, как галилеян, так и иудеев. Эта ненависть продолжалась много веков, и время, вместо того, чтобы смягчить, только обостряло ее. Первой причиной послужило отделение десяти племен, поколебавшее единство царства Давида. После падения царства Израиля Самария не могла противиться вторжению иноземных переселенцев из Вавилона, Куты и других провинций, в результате чего кровь израильтян смешалась с кровью язычников. И хотя религия Моисея у самарян оставалась главенствующей, истинные иудеи отказывались признавать их за братьев, прибавив к прежней ненависти еще и презрение. Когда иудейские переселенцы под предводительством Зоровавеля прибыли из Вавилона, и, руководимые внушениями Ездры и Неемии, задумали восстановить Иерусалим и храм Соломона, они с негодованием оттолкнули содействие самарян. Это было жестокое оскорбление. Прошло два столетия, а самаряне все еще не могли забыть своей обиды. Поэтому на горе Гаризим и был построен храм, долженствующий соперничать с Иерусалимским. Такое посягательство на святыню удвоило вражду истинных евреев против еретиков и отступников. Гаризимский храм был разрушен Асмонеем в 129 г. до Р.Х. И как иудеи в час молитвы обращают свои взоры на Сион, так самаряне взирают на Гаризим. В эпоху Иисуса отношения между иудеями и самарянами нисколько не утратили прежней враждебности, она становилась даже глубже. Самаряне мстили насилием за презрение, отказывая даже путешественникам в приюте, проходить по их земле было опасно. В религиозном отношении самаряне довольствовались Пятикнижием Моисея и книгами древних пророков, одновременно делая себе языческих идолов, боялись Иеговы, и в то же время служили другим богам. Учение же фарисеев не имело к ним доступа. Единственной точкой соприкосновения между самарянами и евреями было в то время ожидание Мессии, великого пророка, предвозвещенного Моисеем. Однако в понимании самарян грядущий Мессия не был властителем Вселенной, как считали евреи, а только посланником, реформатором, законодателем. Самаряне и не думали пренебрегать учением мудрецов, они просто не знали о нем. Зато невозможно описать презрение, которое питали ученые и суровые представители веры иудеев к этому населению, они избегали даже упоминать о нем. Худшим оскорблением в устах представителей закона служил не эпитет язычника или мытаря, а называние «самарянин». Вот по такой негостеприимной стране шел Христос на Свою последнюю Пасху в святой город Иерусалим.

И когда входил Он в одно селение, встретили Его десять человек прокаженных. Существует старинное предание, подтверждаемое палестинскими христианами, что это было селение под названием Джанин. Как мы увидим далее, среди прокаженных находился один самарянин. Общая беда соединила этих горьких отверженцев (ср. 4 Цар. 7: 3), вынудив забыть страшное племенное отвращение. В этой пограничной стране им было удобнее, чем в другом месте, сойтись и составить свое жалкое товарищество. Мы уже имели случаи подробно говорить о свойствах проказы и о значении относящихся к ней постановлений, изложенных в книге Левит [141]. Проказа была видимым символом разрушительного действия греха, который удаляет человека от Бога, - символом не только духовной болезни, но и духовной смерти. Несчастные отверженцы, повинуясь закону (Лев. 13: 46), остановились вдали. Находящиеся в несомненном отчаянии люди, решившись вымолить себе исцеление, чувствуя близкое присутствие Великого Врача, громким голосом говорили: Иисусе Наставниче! помилуй нас.

Увидев их, Он сказал им: пойдите, покажитесь священникам. Весьма назидательно наблюдать различие в делании нашего Господа по отношению к разным страдальцам и скорбящим, которым Он оказывает милость. Всесторонняя мудрость Великого Целителя изменяла способы своего врачевания сообразно с различными нуждами больных, прибегавших к Его помощи. То Он отказывает тем, кто питает крепкую веру, дабы кажущимся отказом укрепить ее еще более (Мф. 15: 23-26), то поддерживает слабую веру, чтобы не изнемочь ей под тяжестью испытания (Мк. 5: 36); одного сперва прощает, а потом исцеляет (Мф. 9: 23), другого же, чье сердце трогает только земное благо, сперва врачует, затем отпускает грехи (Ин. 5: 8-14). В данном случае, без сомнения, также имелись свои причины, по которым Он отсылает этих десятерых, еще неочищенных от проказы, и приказывает им показаться священникам [142]. Тем самым Иисус дал им понять, что уже начался сам процесс исцеления и что они, как только дойдут до священников, окажутся совершенно здоровыми. Здесь, прежде всего, имело место строжайшее испытание веры. Еще не имея никаких наружных признаков выздоровления, они получили приказание сделать то, что им надлежало бы исполнить только после полного очищения. Таким образом, они должны были предпринять путешествие, которое могло бы оказаться бессмысленным, если бы слова и обращения Господа не оправдались. Скорым исполнением Его воли они явно доказали присутствие в их душах некоторых слабых начатков веры, ибо хорошо знали, что не для исцеления посланы к священникам. Левиты не исцеляли прокаженных, а только свидетельствовали о их выздоровлении, и через совершение известных обрядов восстанавливали в правах отлученного от общества (Лев. 14: 3-4).

Скрывшись из вида и пройдя уже некоторую часть своего пути, эти несчастные впервые заметили и ощутили оказанное им благодеяние. Насколько они удалились, мы не знаем, ибо евангелист сообщает только, что когда они шли, очистились, так или иначе, возвратиться к Нему для изъявления своей благодарности показалось им делом нелегким. Находились толкователи, которые в самом деле полагали, что самарянин вернулся не прежде, чем совершил все, приказанное ему Христом – т.е. побывал у священника, принес свой дар, был провозглашен чистым, и только после этого вернулся с изъявлением благодарности своему Благодетелю. Полагали, что евангелист будто бы пропустил промежуточные обстоятельства с целью связать начало и конец повествования. Но все же классическое истолкование Святых отцов Церкви представляется нам более верным. Прокаженные, пройдя часть заповеданного им пути, может быть, даже находясь еще в том же самом селении, приметили на себе действие благодати, им ниспосланной, почувствовали и осознали свое очищение. И только одни из них, с сердцем, исполненным благодарности, тут же возвратился, дабы воздать славу Богу и долг признательности Великому Врачу и Спасителю, уподобляясь сирийцу Нееману, который, избавившись от той же страшной болезни, возвратился к человеку Божию, чтобы принести дар из своих рук (4 Цар. 5: 15). В то же время оставшиеся девять, также получившие исцеление, не постыдились унести полученный дар, ничем не выразив своей признательности Господу, предстоять перед Лицо Которого стоило им немного труда. Христианин, не узнаешь ли ты в этих неблагодарных самое себя? Как писал неизвестный автор: «Мы широко раскрываем уста, пока Бог не отверз Свои руки; но после получения просимого ниспосланный дар как будто заграждает нашу гортань, так что замирает наш язык и сердце».

Даже Господь, знавший, что в человеке испытывавший так часто неблагодарность людей, подивился и спросил: Не десять ли очистились? где же девять? Как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника? И теперь отпускает Его со вторичным благословением. Первое благословение Христа относилось только к телесному выздоровлению, и касалось всех десяти прокаженных. Но благодарность за милость низводит на самарянина высшее благословение, исключительно ему принадлежащее, простирающееся не только на его телесное здоровье, но и на будущую его духовную жизнь. Встань (он еще лежал у ног Христа), иди: вера твоя спасла тебя.

Неблагодарность исцеленных глубоко огорчила Иисуса. В словах – кроме этого иноплеменника – слышится глубокая печаль. Этот прискорбный случай напоминает Ему всецело Его посланничество. Не разбирая и не считая, расточла Он благодеяния среди иудеев, но этот народ оттолкнул Его. Самарянин, падающий ниц перед Ним, чтобы выразить свою благодарность, дорог Его сердцу. В лице Его Он видит всех презираемых бедняков, этих иноплеменников, язычников, которые с верой идут к Нему навстречу, между тем, как называющие себя «избранниками Божьими» упорно отворачиваются от Него. Все это придает особую важность этому чуду – исполнивший долг благодарности был по своему рождению чужд заветам обетования, тогда как девять неблагодарных были от семени Авраама. Евангелия были написаны преимущественно для язычников, дабы Благая весть распространилась по всему миру. Следовательно, таким иносказательным образом Господь открывает здесь, что язычники (не лучше которых был этот самарянин) не только не исторгались из Царства Божия, но могли наследовать его прежде тех, то принадлежал к избранному народу по рождению. Неблагодарность лишила их своего наследства, тогда как вера открывала свободный доступ к пользованию всеми духовными благами.

С какой верностью в этом повествовании обрисовано положение верующих в этом мире! Они также получили обетование Христово, что «очистятся», и уже в некотором смысле «очищены» (Ин. 15: 3), имея в крещении залог, обетование и начальное действие полного оправдания. Они должны верить, даже если еще ощущают действие греховной проказы, должны возрастать в вере, уповая, что ведомы Его словом, освящаемы Его таинствами и средствами благодати. Сколько бы они не сознавали свою слабость при встрече и борьбе с искушениями, всегда найдут те здравые силы, которыми, согласно обетованию, они уже отчасти обладают, и, несомненно, исцелятся на пути к указанной цели. Для христиан имеется и предостережение – не забывать очищения прежних грехов своих (2 Пет. 1: 9) и того, как эти грехи гнусны и тяжки. Может быть потому не вернулись девять исцеленных прокаженных, что желали изгладить саму память о своем столь недавнем плачевном состоянии? Очищенные действием Христова Слова, да хранят верующие всего мира в памяти свое прошедшее недостоинство, которое отделяло их от Христа как непреодолимая преграда, подобно тому, как проказа отделяла пораженных – от общества. Да остерегаются они предать это забвению! Пусть каждое воспоминание отпустительного слова, к ним обращенного, каждое ощущение благодатного избавления от силы и скверны греха, снова приведет их к ногам Спасителя для принесения благодарности Богу, чтобы, не сделав этого, не стать большими грешниками, чем девять неблагодарных. Всегда надо помнить, что духовное благодеяние, за которое мы не признательны его Виновнику, рано или поздно объемлется от того, кто думает удержать его иным образом.

По мере того, как Господь приближался к Иерусалиму, толпа народа, следовавшая за Ним, все более увеличивалась. Недалеко от Иерихона [143] караваны, идущие из Переи, встретились с теми, которые следовали из Галилеи. Во время больших праздников этот город всегда был переполнен приезжими и богомольцами, поскольку служил последней остановкой на пути в Иерусалим. Иерихон располагался на западной стороне Иордана, несколько севернее от впадения его в Мертвое море. Один из древних палестинских городов, он находился в плодороднейшей местности, находившейся во время Христа, вероятно, в цветущем состоянии, покрытой роскошными пальмами, дикими смоковницами, бальзаминовыми и другими благоуханными растениями.

Факт исцеления Господом слепых в Иерихоне засвидетельствован тремя первыми Евангелиями. Сравнивая их повествования, невольно поражаешься их необыкновенным сходством, и, одновременно, различием. Святые евангелисты Матфей, Марк и Лука настолько расходятся в изложении некоторых деталей этого чуда, что экзегеты, начиная с древних и заканчивая современными, пытаясь привести синоптиков к согласию, высказывали совершенно различные точки зрения.

Евангелист Матфей так начинает свое изложение: И когда выходили из Иерихона, за Ним следовало множество народа. И вот двое слепых, сидевших у дороги, услышав, что Иисус идет мимо, начали кричать: помилуй нас, Господу, Сын Давидов. Следовательно, Господь выходил из Иерихона, когда к Нему обратились двое просителей. С первого взгляда, св. Лука явно противоречит этим двум обстоятельствам. По его словам, исцелен был только один, и Христос совершил исцеление, подходя к городу. Св. Марк занимает другую позицию, частично соглашаясь с Матфеем в том, что чудо совершено не при входи, а при выходе из Иерихона, частично с Лукой, в том, что исцелен был только один слепец. Чтобы преодолеть трудности, вызванные такими расхождениями в синоптических Евангелиях, толкователями предлагалось очень легкое средство: допустить, что благовестители рассказывают о разных событиях, и, следовательно, здесь нет противоречий. Но на самом деле мы таким образом не спасаемся от трудностей, а сталкиваемся с еще большей проблемой, поскольку вынуждены будем допустить, что в ближайшем или непосредственном соседстве с Иерихоном Господь наш трижды выслушивал выраженную почти одними и теми же словами просьбу нищих слепых, сидевши у дороги и просивших о «помиловании их Сыном Давидовым»; что во всех трех случаях сопровождала Его многочисленная толпа; что каждый раз Иисус, останавливаясь, спрашивал, что им нужно, и каждый раз они давали один и тот же ответ практически в одинаковых выражениях, и т.п.

Три, кажущиеся такими разноречивыми описания этого чуда, из которых ни одно не согласно с другим вполне, могут быть приведены к двум на основании правила, приложимого при всяком соглашении параллельных мест: умолчание одного евангелиста еще не противоречит показаниям другого. Таким образом, свв. Марк и Лука, упоминающие только об одном слепце, не противоречат евангелисту Матфею, который упоминает о двух. Остается объяснить еще одно обстоятельство: у одного евангелиста исцеление имеет место при входе Господа в город, а у других – при выходе из города. Некоторые толкователи предлагали следующие разрешение этой трудности: один слепец молил Господа при Его приближении к городу, но в тот момент чуда еще не произошло; на следующий же день при выходе Его из Иерихона он был исцелен вместе с другим слепцом, к нему между тем приставшим. Если это так, то св. Матфей в данном случае предпочитает изложить исход события с самого начала, как это позволяют себе многие историки, чтобы не разделять его на две половины и сохранить целостность повествования, дабы тем самым не ослабить впечатления.

Другое предположение – громадная толпа, шедшая впереди Иисуса, уже покидала пределы города, когда Он еще только в него входил – кажется нам недопустимым злоупотреблением текстом Евангелия, впрочем, как и предположение о том, что существовало два Иерихона, старый и новый, и, соответственно, Иисус совершает чудо, когда покидал пределы одного города и входил в другой. Гораздо ближе к истине нам кажется мнение блж. Августина: он считал, что евангелисты повествуют о двух различных фактах исцеления, Лука – первого, на входе в Иерихон, Марк и Матфей – другого, на выходе. Сходство повествований в данном случае блж. Августин объяснял так: слепец, исцеленный Иисусом при входе в Иерихон, имени которого Лука не называет, несомненно, должен был вызвать своим примером подражание других подобных ему слепых. Зная, что слова «Иисус, Сын Давидов», были приятны Ему, жаждавшие исцеления вступили на дорогу и стали взывать к Нему, когда Он проходил мимо.

Как бы мы не старались согласить данные повествования, ясно одно: в данном случае у евангелистов существует некая недоговоренность, умолчание о фактах, которые могли бы позволить читателям судить об истинном ходе событий. Нам кажется, что они могли бы развиваться следующим образом, хотя, безусловно, это также останется всего лишь предположением [144]. «Читая рассказы об исцелении слепцов, мы отнюдь не должны воображать, что как только кто-нибудь из них закричал, взывая ко Христу о помощи, так тотчас же и был исцелен. В крайне сжатом и кратком рассказе сближены между собой события, которые могли совершиться в течение более или менее длительного промежутка времени. Из повествования св. Луки (18: 35-43) не обязательно делать вывод, что исцеление слепца совершилось до вступления Иисуса Христа в Иерихон. Напротив, если мы предположим, что оно случилось уже по отшествии Христа из Иерихона, то все подробности рассказа Луки сделаются нам понятнее. Сначала слепец сидит у дороги, прося милостыню. Узнав, что мимо него проходит толпа, спрашивает, что происходит. Узнав, что Иисус Назорей идет, он начинает взывать о помощи. Шедшие впереди заставляют его замолчать, но он кричит еще громче. Ниоткуда не видно, что в то время, когда все это происходило, Иисус Христос стоял на одном месте. Он продолжал двигаться и остановился только тогда, когда вышел из Иерихона, тогда и велел привести слепого к Себе. Если велел привести, то, значит, слепой находился от Него достаточно далеко. К этому нужно добавить, что при прохождении через какой-нибудь город, его можно пересечь и в продолжительное, и в короткое время, смотря по его величине. Даже через самый большой город можно пройти за короткое время, пересекая его, например, через окраины. Нет никаких данных о том, что Иерихон был в то время большим городом. Таким образом, мы имеем полное право отождествлять слепца, о котором рассказывал Лука, или с Вартимеем Марка, или с одним из слепцов, не названных по имени, о которых рассказывает Матфей. При этих допущениях у всех трех евангелистов существует полное согласие относительно факта, что слепцы были исцелены по отшествии Иисуса Христа из Иерихона. Покончив с этой трудностью, мы должны, насколько возможно, разъяснить и другую (по Марку и Луке слепой был один, по Матфею – два). Спрашивается, если исцелен был только один слепец, то зачем Матфею нужно было писать, что их было два? Если, как утверждают некоторые критики Евангелий, он знаком был с повествованиями Марка и Луки, то неужели он хотел подорвать доверие к этим евангелистам, давая иное показание, без всяких оговорок о неверности их сообщений? Неужели, прибавляя одно, будто бы вымышленное им чудо, он хотел искусственно увеличить славу Христа, как Целителя? Все это абсолютно невероятно, и даже при самом враждебном отношении к Евангелистам рассуждать подобным образом нелепо. Далее, если бы даже Марк и Лука знали, что исцелены были два слепца, но пожелали намеренно (что также совершенно невероятно) сообщить только об одном исцеленном, то и тогда ни один добросовестный критик, знакомый с документами, и особенно древними, не решился бы обвинять евангелистов в вымысле и искажении исторических фактов. Правда, мы не можем объяснить, почему Матфей рассказывает о двух слепцах, а Марк и Лука только об одном. Но фактически вполне могло быть, что были исцелены два слепца во время движения народной толпы; это совсем не противоречит исторической правдоподобности».

В возгласе слепцов, помилуй нас, Господи, Сын Давидов, старавшихся обратить на себя внимание Господа и подвигнуть Его к состраданию, выражалось признание в Нем достоинства Мессии, ибо с именем Сына Давидова в народном понятии соединялся образ великого обетованного пророка (Мф. 9: 27; 21: 9; 22:42; ср. Иез. 34: 23-24). Тут чувствуется и двоякое исповедание: во-первых, веры, что Иисус может их исцелить, во-вторых, что Он не просто пророк Божий, но тот Пророк, с пришествием Которого глухие услышат слова и прозрят из тьмы и мрака глаза слепых (Ис. 29: 18; 35: 5). Ранее, при исцелении слепорожденного произошло то же исповедание (Ин. 9), но произнесенное не прежде, а после исцеления, к тому же не сразу, а по истечении некоторого времени, поскольку сначала бывший слепой признает в Нем пророка (ст. 17), и только позднее – Христа (ст. 38).

Объяснением для следующего: шедшие впереди заставляли его молчать, может служить предположение, что люди, следующие в толпе за Иисусом, испытывали досаду, слыша, как Ему приписываются столь почетные титулы, к признанию которых они не были готовы. Тут же можно провести параллель с текстом св. Луки (19: 39), с той разницей, что в том случае фарисеи требовали, чтобы Христос запретил громогласное Его прославление, здесь же народ взялся за это сам. Но между тем как обуреваемые завистью и ненавистью фарисеи тревожились из-за торжества приветствия, которое приличествовало Мессии: Благословен грядый во имя Господне, то народная толпа, по большей части духовно неразвитая, но чуждая злобы, сочувствовала благотворному деланию Господа (Мф. 9:8). Фарисеи приписывали Его чудеса покровительству веельзевула; простой же народ, свидетель чудесных врачеваний, славил за них Бога. В данном случае, люди, намереваясь почтить Христа, пытались препятствовать крикам просителей. Возможно, в это время Он мог поучать, и желавшие Его слушать опасались, чтобы Он не был прерван неблаговременным громким шумом.

Не так легко было утихомирить просителей. Они еще громче стали кричать: помилуй нас, Господи, сын Давидов. Эта небольшая черта в повествовании послужила поводом ко многим прекрасным приложениям. Не похоже ли это на историю духовной жизни многих христиан? Если человек обдуманно начинает заботиться о своем спасении и молить Бога о просвещении своих духовных очей, если начинает презирать мир и его вожделенные для многих блага, он встречает тысячи препятствий и притом не от отъявленных врагов веры, а от тех, кто подобно этой толпе, является его сторонниками. Они стараются заграждать человеку уста и заглушают в нем сердечные вопли ко Господу.

Он сбросил с себя верхнюю одежду, для того, конечно, чтобы с большей легкостью и без помехи исполнить приказание, встал и пришел к Иисусу. В этой готовности сбросить с себя все, что могло бы помешать, заключается образ души, призываемой Господом, стремление сбросить с себя всякое бремя и всякий укоренившийся привычный грех (Мф. 13: 41; Флп. 3:7). Вопрос Господа: чего ты хочешь от Меня? частично выражает Его готовность помочь, фактически подтверждая собственные Его слова, произнесенные ранее: Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить (Мф. 20: 28), частично же имели цель пробудить живую веру и чаяние просителя (Мф. 9: 28). Человек, вопль которого до сих пор не выражал никакой определенной просьбы, сосредотачивается на мольбе об одной определенной милости: Учитель, чтобы мне прозреть. Только Матфей упоминает, что Иисус прикоснулся к глазам, обращенным с мольбой о прозрении, и только Лука приводит слово Целителя – прозри, которым осуществилось врачевание, и, вместе с евангелистом Марком упоминает о словах, опущенных Матфеем: вера твоя спасла тебя (ср. Мф. 9: 22; Мк. 9: 23; Лк. 17: 19). Недавний слепой, доселе прикованный к одному месту, теперь праведно пользуется возвращенным ему зрением, ибо он, тотчас прозрев, пошел за Иисусом, в излиянии благодарного сердца славя Бога (Лк. 13: 13; 17: 15). Это послужило поводом к тому, что и весь народ, видя это, воздал славу Богу (Мф. 9: 8; Лк. 13: 17; Деян. 3: 8-10).

Время совершения этого чуда – понедельник Страстной недели. В Воскресенье Всеблагий Господь наш совершил Свое торжественное вошествие в Иерусалим, и вечером, ибо час Его, хотя уже весьма близкий, еще не пробил, удалился от угрожавших Ему в Иерусалиме опасностей в Вифанию, дабы отдохнуть от дневных трудов и переночевать в гостеприимном доме Своих друзей – Лазаря, Марфы и Марии. В понедельник утром, еще до восхода солнца, отправляясь из Вифании на Свое служение в город, Иисус взалкал, и обратил Свое слово к смоковнице. Вечером того же дня Он вновь возвращался по дороге в Вифанию со Своими спутниками, но, очевидно, время было настолько позднее, что сгустившаяся тьма не позволила ученикам рассмотреть, что случилось с тем деревом, на которое Иисус обратил внимание утром. Только во вторник они увидели, что смоковница иссохла до корня. Таков весь ход событий, повествуя о которых евангелист Марк более точно указывает нам на временные промежутки, чем Матфей. На самом деле это не дает ему какого-либо превосходства; для нас гораздо важнее то, что мы имеем два повествования. Характерной особенностью Евангелия от Матфея является сосредоточение на внутренней идее; авторе часто опускает второстепенные обстоятельства, чтобы представить все происходящее, как единое целое, не вдается в подробности и исторические перспективы. Для евангелиста Марка, напротив, важно живое изображение истины, различные обстоятельства, дополнительные условия места и времени, воссоздающие для читателя подлинную картину евангельских событий. Таким образом, Евангелия дополняются одно другим, а те, кто возводит некоторые различия в степень неразрешимых вопросов, уподобляются фарисеям, отцеживающих комара и глотающих верблюда. Однако несомненные трудности, требующие подробного рассмотрения и объяснения, в этих повествованиях о смоковнице все же есть, поэтому нам следует, нимало не уклоняясь, идти им навстречу.

Рассмотрим факты так, как они описаны евангелистом Матфеем: поутру же, возвращаясь в город, взалкал. И, увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней, и ничего не нашедши на ней, кроме листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас иссохла. Первый вопрос, который мы должны задать себе: почему Господь, по Божеству Своему знавший, что дерево то было без плодов, все же пошел к нему, показывая Своим ученикам, что надеется найти их на нем. Согласуется ли это с Его полной искренностью и стремлением утверждения истины? Может создаться ощущение, что это столь небольшое притворство бросает какую-то тень на светлый образ Того, Кого мы исповедуем, как безусловного Господина Истины. Однако читатель лишь до тех пор будет пребывать в заблуждении, пока не разберется и не уяснит вполне причин, по которым это было сделано. Не менее поразительно и то, что Иисус негодует на дерево, как на мыслящего и действующего человека, и карает его, как будто бесплодие его было его виной. Это обстоятельство, странное само по себе, еще более удивительно вследствие замечания евангелиста Марка: еще не время было собирания смокв, т.е. стояло такое время года, когда плоды еще не созрели, но Он искал, и, обманувшись в Своем ожидании, оскорбился. Какой бы символический смысл мы ни придавали происходящему, кого бы (или что) ни подразумевали под образом смоковницы, чем бы ни оправдывали произнесенный над ней приговор, все эти доводы напрасны и теряют силу, если мы точно знаем, что на дереве не могло быть плодов. Ибо символическое представление должно быть выдержано до конца: если уж мы вменяем в вину смоковнице ее бесплодие, то должны быть последовательны и доказать, что она могла их иметь, что отсутствие их ничем не оправдывается.

Обращаемся к первому недоразумению, а именно: Господь подошел к смоковнице, ожидая, по-видимому, найти плоды, вместе с тем зная, что их нет, через то вводя в заблуждение Своих спутников, без сомнения веривших, что ожидание Его должно оправдаться, что Он непременно найдет то, что искал. Здесь достаточно заметить, что подобное возможно при всяком иносказательном уроке словом или делом; в нем всегда выражается поклонение истине в духе, а не в букве. Например, притча всегда излагается в форме житейского повествования, и хотя факты, в ней содержащиеся, вымышлены, но она правдива по причине нравственной или духовной истины, скрывающейся в ней под внешним покровом повествования, которые еще более возвышает ее достоинство. Так и символическое действие – оно совершается, как реальное, как имеющее свое значение, хотя и выражает совсем не то, что представляется взору наблюдателя. Если мы допустим, что этот наблюдатель есть мыслящий и стремящийся к духовному развитию человек, он обязательно усмотрит в нем некую нравственную истину, скрывающуюся под покровом вымышленных деталей. Какая, например, важность в том, что Христос, подходя к дереву, на самом деле не имел намерения искать плодов, зная, что их не было? Все же Он имел целью показать, что станется с человеком или народом, когда Бог, требуя от них плодов праведности, найдет лишь обильную листву тщеславного суемудрия.

Следующий вопрос: как оправдать Его гнев, обращенный на дерево? Здесь есть действительный соблазн, по крайней мере, для весьма многих, заключающийся в том, что Господь прогневался, являя Себя в данном случае карающим Богом. Тут усматривают некоторое подобие гнева Агнца (Откр. 6: 16), знамения Его власти, приговора Страшного Суда. Но в действительности как необходимо, чтобы люди не забывали этого! Между тем, такое забвение было возможно, так как уроки, заключающиеся в чудотворениях Господа нашего, за исключением лишь «проклятия смоковницы», свидетельствуют о благодатной помощи Бога человеку, об исцелении зол, его удручающих.

Но каким же милосердием смягчалась эта строгость! Пророки Моисей и Илия ревнуют о святости Божией и преследуют ненавистное зло ценой жизни многих людей, но гнев Христа простирается только на одну бесчувственную смоковницу. Чудеса Его милосердия бесчисленны, карательное чудо только одно, и приговор падает всего лишь на дерево.

По мнению некоторых критиков несправедливо было поступать так с деревом: неспособное быть праведным или грешным, оно не может быть предметом похвалы или порицания, его нельзя ни награждать, ни наказывать. Однако само это возражение доказывает, что суд не был неправедным, поскольку дерево, как неодушевленный предмет, по праву могло служить средством для достижения высших целей. Человек есть царь природы, все вещи сотворены на служение ему и по справедливости должны подчиняться ему, для него они живут и умирают, ему приносят свои плоды или символически предостерегают от проклятия и кары за неприношение духовных плодов. Христос не возлагал на смоковницу никакой нравственной ответственности, поразив ее за бесплодие, но счел ее пригодной для того, чтобы на живом и понятном примере донести истину до учеников в иносказательной форме, говоря языком действий, а не слов. Впрочем, словом Своим (Лк. 13: 6-9) Он в некотором смысле уже приготовил Своих учеников для разумения и толкования этого Своего действия; частое же употребление символа смоковницы в Ветхом Завете (Ос. 9: 10; Иоил. 1: 7) оказало здесь им помощь.

Но даже если принять все эти допущения, слова евангелиста Марка: ибо не время было еще собирания смокв, вызывают недоумение и могут исказить или вовсе разрушить значение символических действий Спасителя, поскольку европейца, незнакомого с жизнью востока, поражает то, что Господь, в Котором высший разум управляет всеми действиями, идет за смоквами в то время года, когда их не могло быть, и не найдя, приходит в негодование. Посему считаем необходимым дать здесь более пространные комментарии.

Смоковница – дерево, которым изобиловала древняя Иудея, упоминание неоднократно встречается в Ветхом и Новом Заветах (Быт. 3:7; Ис. 34: 4; Втор. 8: 8; Мф. 11: 19; Ин. 1: 48 и др.). Истребление смоковниц считалось одним из самых сильных наказаний Божиих (Иер. 5: 17; 8: 13; Иоил. 1:7, 12). Листья ее, широко распространяющиеся в высоту и ширину, дают путнику благословенную тень, а плоды мясисты и по внешнему виду напоминают грушу. Выражение «сидеть под смоковницей»на востоке иносказательно означало мир и благосостояние (4 Цар. 18: 31; Ин. 1: 48). Самая интересная особенность этого дерева заключается в том, что плоды на нем появлялись без всякого признака цветения и даже прежде листьев. В раннюю весеннюю пору, в марте или начале апреля, естественно, нельзя было ждать ни листьев, ни плодов на смоковнице, и при обыкновенных обстоятельствах никто не стал бы искать их. Но именно эта смоковница, развившая свою листву и этим привлекшая внимание, как бы выказывала преимущество перед другими. Опередив другие деревья, она манила прохожего, обещая освежить его, восстановить силы. Когда же Господь принял приглашение и приблизился, дерево оказалось таким же, как и все остальные, т.е. без плодов, ибо действительно, как замечает евангелист, время собирания смокв еще не наступило. Оно наказано не столько за неимение плодов, сколько за то, что оделось пышной листвой, которая по естественному порядку древесной растительности обещала и ручалась предложить плод ищущему.

Это бесплодная смоковница – довольно точный и узнаваемый символ нравственного состояния Израиля, греховность которого заключалась не столько в бесплодии, сколько в суетной гордости и кичливости своим мнимым высоким духовным развитием. Еврейский дохристианский народ должен был бы признать, что без воплощенного Сына Божия он сам ничего не мог сделать, предстоять пред очами Бога беспомощным и кающимся, но Израиль всегда был далек от подобного сознания. Другие народы не могли ничем гордиться, иудеи же превозносились своей богоизбранностью. Между тем при строжайшей проверке в них было столь же мало истинной праведности (Рим. 2: 1; Мф. 21: 33-43), как и во всяком другом народе.

И как же могло быть иначе? Еще не время было собирания смокв. Еще не наступило время человеческому обществу, которое можно уподобить обнаженному древесному стволу, одеться распускающимися почками и цветами, листьями и плодами; к нему еще не была привита ветвь от благороднейшего древа новозаветного человека. Другие деревья тоже ничего не имели, но ничем и не кичились; бесплодная же смоковница гордилась мнимым богатством. Язычники были далекими от Царства Божия грешниками, а иудеи, лицемеры и гордецы, сверх того, близки к проклятию. Вина их не в том, что они не имели совершенных плодов веры, ибо время их еще не наступило, но в том, что украшались признаками веры в обетования Божьи; они подверглись осуждению не за то, что не исцелились, но потому, что будучи недужны, считали себя здоровыми. Закон совершил бы свое дело, дело, для которого был дан Богом, если бы освободил или воспрепятствовал развитию хвастливой листвы (Рим. 5: 20).

Послание к римлянам дает ключ к правильному разумению этого чуда (2:3; 15: 27; 10: 3-4, 21; 11: 7, 10). В Израиле, действительно избранном Богом, в назначенное время явился Иисус, Посланник Отца Небесного, который требовал от народа раскаяния и веры, этих дивных плодов, которых Он алкал, и с какой бы радостью собрал! Изменив своему истинному предназначению, не отозвавшись на Божий призыв, народ иудейский не способен принести какой-либо духовный плод, он остается недвижимым, свидетельствуя своей бесплодностью о тяготеющем над ним проклятии, выраженном в словах Иисуса.

В заключение приведем замечательное высказывание, особенно соответствующее настоящему случаю. И узнают все дерева полевые, что Я, Господь, высокое дерево понижаю, низкое дерево повышаю, зеленеющее дерево иссушаю, а сухое дерево делаю цветущим: Я, Господь, сказал, и сделаю (Иез. 17: 24).

Следующие приговор: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек, отменяет обетование, что от Израиля благословятся все народы земные – т.е. символически разрушается жречество левитов, утверждавшееся на чуде жезла Аронова от дома Левиина, который в одну ночь пустил почки, дал цвет и принес миндали (Числ. 17: 8). Отныне иудейская синагога поражена постоянным бесплодием, бывши прежде всем, она обращается в ничто для мира, она стоит уединенно, как «запрещенная»; никому не уделяет от своего малого имущества и оправдывает на себе проклятие: да не вкушает отныне от тебя никто плода вовек.

Впрочем, запрещению «вовек» полагается милосердное ограничение: никто не будет вкушать плодов от этого дерева до конца настоящего века, до тех пор, пока «времена язычников окончатся». Действительно, наступит день, когда Израиль, говорящий теперь: я есмь сухое дерево, послушается того слова истинного Господа, которое он некогда отрицал: от Меня будут тебе плоды (Ос. 13: 8, 10), и оденется богатейшей зеленью и покроется плодами. Господь в Своей великой беседе о конечных событиях дает знать под образом смоковницы, вновь одевающейся листьями и пускающей почки, о знамении наступающего нового века: От смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки, и пускают листья; то узнаете, что близко лето. Так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверях (Мф. 24: 32-34).

Из Евангелия от Матфея явствует, что увядание смоковницы началось уже тогда, когда произнесены были грозные слова; затрепетали все листья дерева, пораженного в своей сердцевине. И смоковница тотчас иссохла. Но лишь на рассвете следующего дня ученики, возвращаясь, заметили гибель дерева, которое засохло до корня; после чего, вспомнив, Петр, говорит Ему: Равви, посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла. Вид засохшей смоковницы и гибель ее по одному слову Иисуса не внушили иной мысли ученикам Его, как только мысли о грозной силе и могуществе их Учителя. Он же, думая об укреплении в них более совершенной веры, сказал: Имейте веру Божию. Всякая сверхъестественная сила имеет свое начало в полной и совершенной вере в Бога. Человек, исполненный таковой веры, входит в общение с Ним, и Он делает его орудием Своей благодати и могущества. Если Иисус был оделен величайшим могуществом, так только потому, что Его человеческая природа преисполнена была Божественного Духа, всецело подчиняясь Своим великим побуждениям, она без колебания исполняет волю Божию. Подобным могуществом Он желает наделить и Своих учеников. Истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, - будет. Учение и слова Иисуса могут быть ложно истолкованы, если из них станут заключать, что Дух Божий подчиняется прихотям и суетным желаниям человека. Мы должны просить у Господа только проявления Его Святой воли, и подчиняться этой воле с полным самоотвержением. Только тогда Дух осенит нас добрыми и чистыми желаниями, которые будут услышаны Отцом Небесным, потому что идут от Него. Всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите.

Установление Великого Таинства Евхаристии

Об этом событии осталось четыре повествования – три из них принадлежат перу евангелистов-синоптиков, четвертое – апостолу Павлу (1 Кор. 11: 23-25). По сути своей все они тождественны, в них говорится о преосуществлении (в традиции Русской Православной Церкви – преложении) хлеба и вина в Тело и Кровь Господню, о заповеди, данной апостолам и всем последователями Христа – творить сие в Его воспоминание, об искупительной силе Крови Христовой, о власти священнослужителей совершать это Таинство так, как совершил его Иисус на Тайной Вечери. О пасхальной трапезе в сионской горнице повествует также и евангелист Иоанн, и, хотя не говорит напрямую об установлении Таинства, но весь его рассказ носит евхаристический характер[145].

С точки зрения стороннего наблюдателя не произошло ничего необычного – группа людей возлежит за праздничной трапезой, глава сообщества по обыкновению преломляет и благословляет хлебы, однако вся последующая история христианства неопровержимо свидетельствует о том, что в тот вечер в иерусалимской горнице произошло одно из величайших событий в истории человечества: было положено начало чуду, совершающемуся непрерывно до наших дней, и которое, несомненно, будет происходить до скончания нашего земного мира.

У иудеев Пасха была особо почитаемым праздником. Само название [146] ее напоминает таинственное прохождение Иеговы в ту ужасную ночь, когда Ангел-истребитель поразил смертью всех египетских первенцев и пощадил только евреем (Исх. 11: 5-7). Это название напоминало также Израилю переход от рабства к свободе, поэтому ни один праздник не был так свят для иудеев, как этот. Начиная собой священный год, он продолжался восемь дней, с 14-го по 21-е число месяца Нисана. Употребление квасного хлеба в этот период запрещалось, вкушать можно было только опресноки. Отсюда произошло другое наименование праздника Пасхи – Праздник опресноков. Начиная с 13-го числа месяца Нисана каждый глава семейства брал светильник и обходил все жилище, чтобы уничтожить всю кислую пищу и квасной хлеб. Все это сжигалось в особом сосуде на открытом воздухе. Праздник начинался торжественными звуками труб, хозяева покупали непорочного и непременно однолетнего ягненка, и приносили его в храм. Священники закалывали агнца и возливали его кровь на жертвенник всесожжения, мясо же должно было служить праздничной пищей вечером. Это называлось «совершить Пасху».

Как мы знаем, Иисус остановился в Вифании, в доме Лазаря и его сестер, однако Свою последнюю Пасху Он хотел совершить в Иерусалиме, в стенах священного города. Обычно всем, что касалось житейских потребностей маленькой общины, распоряжался Иуда, теперь же Господь поручил все приготовления Петру и Иоанну. В первый же день опресночный приступили ученики к Иисусу и сказали Ему: где велишь нам приготовить Тебе пасху? Согласно евангелистам Марку и Луке, Господь дает Своим ученикам несколько таинственные приказания: при входе в город апостолы должны последовать за неким человеком с кувшином воды, который и приведет их к месту, где Он пожелает совершать Пасху, очевидно, в дом одного из Его учеников. Он покажет вам горницу большую, устланную, готовую: там приготовьте нам. По всей видимости, Христос, сохраняя тайну до последнего мгновения даже от любимых учеников, не хотел, чтобы Иуда знал о месте приготовления последней трапезы, дабы обеспечить Себе и ученикам несколько спокойных часов и успеть совершить то, что был должен. Существует несколько мнений, кто был тем таинственным учеником, приготовившим Христу горницу. Одно из преданий гласит, что владельцем гостеприимного дома, приютившего Его, был не кто иной, как будущий евангелист Марк, которые в то время уже являлся Его тайным учеником и присутствовал на Тайной Вечере [147]. Такое мнение подкрепляется тем, что в рассказе Марка обо всех этих событиях, встречается больше живых и мелких подробностей, чем у других евангелистов. Комната, которая была приготовлена для Христа, была просторная и уединенная, и, кроме учеников, на Вечерю, по-видимому, никто больше не был допущен. То обстоятельство, что имя хозяина горницы не упоминается, некоторые толкователи объясняют ненавистью иудеев, которая не утихала и то время, когда были написаны синоптические Евангелия.

Доверие Петра и Иоанна ко Христу безгранично и безусловно. Они ни о чем не спрашивают, не возражают, но делают с покорностью все так, как Он повелел. Войдя в город, они нашли все в точности, как сказал возлюбленный Учитель, и приготовили Пасху. Непорочный однолетний агнец, которого они купили, был заклан в храме рукой священника, затем, согласно обычаю, мясо его было изжарено и приправлено горькими травами. Иссечены были опресноки и приготовлено вино в сосудах: пресный хлеб и приправа из горьких трав служили символами страданий израильского народа под гнетом рабства, ягненок напоминал ту жертву, кровь которой была употреблена для начертания охранительных знаков на дверях еврейских домов, предохраняющих от карающей руки Ангела-истребителя. В прежние времена пасхального агнца ели стоя, с посохом в руке, с перепоясанными чреслами, изображая странников, готовых отправиться в дальний путь; но во времена Христа иудеи стали совершать пасхальную трапезу возлежа. Число приглашенных должно было быть не менее десяти человек, но иногда доходило до пятидесяти. Посередине, на некотором возвышении, находился стол, на который ставили агнца, опресноки и чашу с вином, из которой пили все возлежащие. Каждый участвующий в трапезе должен был лечь на левый бок и оставить свободной правую руку. Первое место находилось в середине, второе – слева, третье – справа, и так далее.

Под вечер четверга Иисус вместе со Своими учениками, покинув Вифанию, отправился в Иерусалим, в тот самый дом, где все было приготовлено Петром и Иоанном, и в назначенный для празднества час после захода солнца возлег на первое, почетное место. День совершения Христом Тайной Вечери всегда был камнем преткновения для толкователей и вызывал недоумение и разногласие во мнениях, поскольку известно, что еврейская Пасха начиналась 14-го Нисана вечером, т.е. в пятницу. Евангелисты Матфей (26: 17) и Марк (14: 12) прямо указывают, что приготовления к Тайной Вечере начались в первый день опресночный. Если придерживаться строго-библейского словоупотребления, «первым днем опресноков» можно назвать только день 15-го Нисана. Однако евангелист Иоанн указывает, что это было прежде праздника Пасхи (13: 1). Возникает вопрос, почему же Христос совершил иудейскую Пасху одним днем раньше, чем следовало? Предполагают следующее: поскольку вечер 14-го Нисана был в этом году началом субботнего покоя, то пасхальный агнец закалаем был вечером 13-го, с чем совпадают указания св. Марка (14: 12) и Луки (22:7). К тому же, существуют исторические свидетельства, что иудеи, а особенно галилеяне, после плена Вавилонского стали ревновать о праздновании даже дней, предшествовавших наступлению Пасхи. Таким образом, возможно, что для некоторых приходивших в Иерусалим паломников пасхальный агнец закалался днем раньше – 13-го Нисана вместо 14-го. Это было большим облегчением для служащих храма, которым заклание огромного числа (нескольких тысяч) агнцев в течение нескольких часов в один день 14-го Нисана было слишком обременительным. Наконец, полагают, что Господь совершил Пасху днем раньше, зная, что на другой день Он уже будет предан в руки иудеев и распят, а Он желал, чтобы Его Крестная Жертва была принесена в тот самый день и час, когда закалались ее прообразы, пасхальные агнцы. Во всяком случае, мы знаем, что одной из задач евангелиста Иоанна было восполнить повествования синоптиков, а потому мы должны принять, как несомненное, его указание – Тайная Вечеря была совершена Господом до наступления праздника Пасхи, т.е. не 14-го, а 13-го Нисана.

И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху прежде Моего страдания. Следуя обычаю, глава семьи после молитвы брал чашу с вином и передавал ее возлежащим с ним со словами: «Да будет благословен Господь, сотворивший плод виноградный». Затем все начинали есть горькие травы и мясо ягненка, обмакивая их в приправу, называемую по-еврейски «шароцет»[148]. Иисус, взяв чашу и благодарив, сказал: примите ее и разделите между собою (Лк. 22: 17). Надо полагать, что после этих слов Христовых, пасхальные яства были потреблены с обычными молитвословиями и обрядами, о чем евангелисты считали излишним напоминать.

И, когда они возлежали и ели, Иисус сказал: истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня (Мк. 14: 18). Сказанное Учителем, по всей вероятности, было не вполне понятно всем апостолам, кроме Иуды. Возможно, они могли подумать, что Ему грозит какая-нибудь опасность, и что один из учеников каким-то образом послужит ее невольной причиной. Никто из них даже не подозревал, что роковое предательство уже совершено, что один из двенадцати уже сыграл свою незавидную роль в этом заговоре. Слова Иисуса: один из вас предаст Меня, глубоко потрясли их, ожидание предстоящей борьбы, боязнь собственного малодушия и слабости приводили их в ужас. Зная, что Иисус читал в будущем так же легко, как в тайниках их собственных сердец, они все, обратившись по очереди к Нему, спрашивали: Не я ли, Господи? По всей вероятности, Он ограничивался общим ответом, не желая раньше времени обнаруживать перед учениками предательство Иуды, дабы не вызвать тем самым их гнев. Иисус повторил Свои слова, не называя имени предателя: Он же сказал им в ответ: один из двенадцати, обмакивающий со Мною в блюдо. Впрочем, Сын Человеческий идет, как писано О Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы тому человеку не родиться. Но о Себе сейчас скорбит Господь, но об участи предателя, взывает к голосу его совести, стараясь вызвать в нем сознание в преступлении, предупреждая о проклятии Божьем, которое неминуемо тот навлечет на себя. Иуда же остается глух и равнодушен. Евангелист Иоанн добавляет несколько живых подробностей: Ученики озирались друг на друга, недоумевая, о ком Он говорит (13: 22-29). Видимо, за столом в этот момент было шумно, поскольку Иуда услышал ответ Господа на свой вопрос: не я ли, Равви? Иисус ответил: Ты сказал. Ответ Христа был дан только Иуде и услышан только им. Подробно об изобличении Господом предателя повествует св. Иоанн, поскольку был ближе всего к Иисусу на вечере, возлежав, по выражению самого евангелиста, у Него на груди. Умыв ноги учеников и сказав им наставление об этом, Господь возмутился духом от сознания, что в эти торжественные часы, когда Он собирался установить великое Таинство причащения Тела и Крови Его и дать ученикам Свои последние прощальные наставления, тут же присутствует и предатель. Пользуясь тем, что любимый ученик возлежал близко от своего Учителя, Симон Петр сделал знак Иоанну, чтобы тот спросил Господа о предателе. Это с очевидностью доказывает, что сам Петр не был столь близко к Господу, не занимал первого места около Него, вопреки ложному учению римско-католических толкователей о первенстве Петра. С особым дерзновением, на какое мог решиться только возлюбленный ученик, Иоанн, припав совсем близко к груди Иисусовой, тихо спросил Господа: Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам. И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову Искариоту. Видимо, только апостол Иоанн и Симон Петр поняли, на кого указал их Учитель, ибо, обмакнув кусок, Он подал его Иуде со словами, не понятыми другими учениками: что делаешь, делай скорее.

И когда они ели, Иисус, взяв хлеб и, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, ядите: сие есть Тело Мое. То, что Христос есть хлеб жизни, не значит, что Тело может заменить собой Кровь и достаточно причащаться только одного Тела. Если бы это было так, тогда не устанавливал бы Господь причащения именно под двумя видами: причастив Своих учеников Тела, Он взял, как повествуют все три синоптика, чашу и снова благодарив, т.е. молитвенно призвав Отца, прелагающего вино в истинную Кровь Христову, сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Не напрасно прибавлено: все. Чашу вина невозможно разделить, как был разделен хлеб, который Сам Господь разломил и разделил между учениками. Чаша была одна и должна была передаваться из рук в руки. Чтобы кто-нибудь не был обнесен или сам не пропустил чаши мимо себя, Христос настоятельно говорит: пейте от нее все. Здесь нельзя не видеть обличения римско-католической Церкви, которая лишила мирян чаши Христовой. «Поскольку твердую пищу можно принимать не всем, - поясняет блж. Феофилакт, - а только тем, кто имеет совершенный возраст, пить же можно всем, то по этой причине и сказал здесь Христос: пейте все».

Слова Христа, которые нужно понимать буквально, в их истинном смысле, составляют великую, непостижимую тайну для человеческого разума. Хлеб, который Иисус подает Своим ученикам, перестает быть хлебом, и становится Его Телом, которое скоро будет принесено в жертву за грехи людей; в чаше, которую Он подает им, находится не вино, а Его пречистая Кровь, которая будет пролита во оставление грехов человечества. Апостолы так именно и поняли слова Своего Божественного Учителя, и не спрашивали Его: как это могло случиться? В простоте души, в искренности и полноте своей веры в Него, зная, что могущество Его безгранично, они, безусловно, поверили словам и причастились Тела и Крови Его под видом хлеба и вина. То, о чем год назад говорил Иисус в Капернауме, когда народ в негодовании отвернулся от Него, теперь исполнилось: Иисус же сказал им: Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда (Ин. 6:35). […] истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни (Ин. 6: 53).

Вопрос о том, был ли допущен Иуда Искариот к причастию, остается сложным и запутанным. Святые отцы Церкви считали, что он участвовал в Евхаристии. Свт. Иоанн Златоуст писал: «О, как велико ослепление предателя! Приобщаясь тайн, он оставался таким же и, наслаждаясь страшною трапезою, не изменился… Грех его велик был в двояком отношении: и потому, что он с таким расположением приступил к тайнам, и потому, что, приступивши, не вразумился ни страхом, ни благодеянием, ни честию». Также по мнению блж. Иеронима, «после совершения преобразовательной Пасхи и когда (Иуда) ел мясо ягненка с апостолами, то принял хлеб». Из новейших экзегетов многие считают уход Иуды до совершения Таинства причащения более вероятным, чем его присутствие, поскольку синоптики вообще не упоминают об уходе Иуды с вечери. Свои рассуждения они основывают на сообщении евангелиста Иоанна о том, что после слов Христа: Что делаешь, делай скорее, Иуда тотчас поднялся и ушел. Сторонники этой теории считают, что это властительное приказание Господа, жаждавшего скорее осуществить волю Божию и совершить Свой подвиг Искупителя человечества, было вместе с тем благовидным предлогом, дабы освободить общество учеников от недостойного присутствия Иуды и установить без него великое Таинство Евхаристии, а также дать апостолам последние прощальные наставления.

Евангелист Иоанн утверждает, что никто не понял этих слов Господа, в том числе и он сам, не подозревавший, что предательство совершится в эту же ночь. Ученики подумали, что Господь делает Иуде распоряжение о покупке чего-то потребного для праздника. Это является еще одним доказательством, что еврейская Пасха еще не наступила, поскольку в вечер праздника нельзя было бы ничего купить, ибо все, и богатые, и бедные, не выходили из своих домов, по закону празднуя Пасху. Далее евангелист Иоанн начинает излагать прощальную беседу Господа с учениками, начинающуюся словами: «Ныне прославился Сын Человеческий», которая читается у нас за богослужением в качестве 1-го Евангелия Святых Страстей в Великий Четверток вечером.

В установлении Таинства Евхаристии заключается вся сущность христианской религии. В эту единственную минуту Иисус одним Своим действием осуществляет ее во всем величии Своего божественного совершенства, являясь одновременно и Жертвой, и Жрецом, создавая вечное первосвященство и вечную жертву для приношения. До этой минуты Он говорил о Своей смерти сдержанными намеками, теперь же прямо поясняет апостолам, почему Тело Его должно быть предано на поругание и пролита Его Кровь. Он – Жертва, принявшая на Себя все грехи мира. Такова участь Сына Человеческого и предназначение Сына Божьего.

Говоря о Себе как о Жертве, Иисус, как полноправный Первосвященник, устанавливает истинное и вечное жертвоприношение, отвергая другие, как недостаточные, временные и бессодержательные. Не нужно более языческих гекатомб [149], человеческих жертвоприношений, закланий пасхального агнца. Кровь волов и тельцов теперь неугодна Богу, с этих пор в мире есть только одна искупительная Жертва – Сын Человеческий, умирающий на Кресте за грехи людей.

Как же воспользуются люди плодами личной искупительной Жертвы Господа? Как они могут быть сопричастны двум великим благодеяниям, которые дает им смерть Иисуса – освобождению от зла и удовлетворению правосудия Божия? Они сами должны соделаться единым телом с Жертвой, Которая предается и умирает за них. Иисус действительно хотел не только духовного единения всего человечества со Своим Божественным Духом и Своим Лицом, Его намерения были выше. Он хотел, чтобы человек и духовно, и телесно соединился с Его Существом, как Сына Божия, так и Сына Человеческого, приобщился Его Божеству, Его Духу и Плоти. Он желал искренней веры в Свое слово, дабы человек посредством этой живой веры мог получить возможность принять в Себя Его Божественный Дух. Поэтому Он и заповедал вкушать Свою Плоть и пить Свою Кровь, чтобы мы могли таинственно соединиться с Плотью и Кровью Сына Человеческого.

Сие творите в Мое воспоминание. Эти слова Господа приводят только евангелист Лука и апостола Павел. Говоря так, Он тем самым установил и священство, дав ему власть вечно совершать то, что совершил только что Сам. Кроме того, слова эти показывают Его желание, чтобы Таинство Евхаристии совершалось постоянно, во все времена, до скончания века. Здесь Господь обращается не только к апостолам, как к будущим основателями Церквей, но и ко всем верующим. Следуя словам Своего Учителя, священники, унаследовавшие от Него такую власть, возьмут в руки Чашу со Святыми дарами и разделят между христианами Тело и Кровь Сына Божия, и Он будет присутствовать в этом Таинстве под видом хлеба и вина, в существе Своих Плоти и Крови.

Скромная трапеза в сионской горнице, которая сделалась храмом для всех христиан, распространилась по всему лицу земли. Теперь во всех христианских храмах совершается таинственное жертвоприношение Тела и Крови Агнца Божьего. Приобщаясь Святой Жертве, человек очищается и торжествует над злом, учится любить Бога и ближних. Когда мы причащаемся, как пишет преподобный Ефрем Сирин, «Тело Господа новым (таинственным – ред.) способом соединяется с нашими телами и чистейшая Кровь Его вливается в наши жилы: весь Он вселяется во всех нас, по благости Своей». А святой Иоанн Дамаскин объясняет: «Сие Таинство называется Причащением, потому что чрез оное мы делаемся причастниками Божества Иисусова».

Теперь Иисус спокойно может предать Себя в жертву человекоубийственной злобе Своих врагов. И ненависть людей, и сама смерть теперь бессильны против Него. Даже покинув мир, Он будет жить не только в воспоминаниях Своих учеников, но как таинственно скрытая действительность. Поклонение Ему не будет поклонением суетным и тщетным, но – в духе и истине, и будет продолжаться до тех пор, пока не спадет таинственная завеса будущего и не появится вновь Иисус во всем блеске Своей Небесной славы.

Конечно, в человеческих умах всегда возникал вопрос: каким образом обычный хлеб и вино становятся Святыми Дарами? На это преподобный Иоанн Дамаскин отвечает так: «Ибо как Бог все, что ни сотворил, сотворил действием Святого Духа, так и ныне действием Святого Духа совершает то, что превышает естество и чего нельзя постигнуть, разве только одной верой. Дух Святой нисходит и совершает то, что превыше слова и разумения». Поэтому Евхаристия и именуется Таинством. Когда мы участвуем в ней, в нас происходит соединение человеческого падшего естества с Божеством, и наши души и тела облекаются во Христа. Это – непостижимый человеческим умом, спасающий нас дар Божественной любви. И каждый раз, подходя к Святой Чаше, мы должны помнить, что она наполнена Кровью, пролитой за нас на кресте Сыном Божиим. «Это Кровь, - пишет свт. Иоанн Златоуст, - Кровь, которая изгладила рукописание грехов; Кровь, которая очистила твою душу, которая омыла твои нечистоты, которая восторжествовала над началами и властями. Приступай же к ней с великим благоговением. Приступай к сей страшной чаше так, как бы ты пил от самого ребра Христова».

Церковь всегда боролась с легкомысленным отношением к Причащению Христовых Тайн. Да и Сам Господь неоднократно через Своих избранников посылал откровения верующим для их вразумления. Свт. Нифонт Кипрский, когда во время совершения Божественной Литургии у него отверзлись духовные очи, увидел, как с неба сошел огонь, который покрыл служащего архиерея и наполнил собой весь алтарь. В момент Великого входа, когда дискос с Агнцем переносился с жертвенника на престол, перед его взором отверзлось небо и все вокруг исполнилось неземным благоуханием. Потом появились Ангелы, которые принесли прекрасного Отрока и поставили его на дискос. Окружив престол, они с благоговением служили Ему, а два Серафима и два Херувима, паря над ним, покрывали Его своими крылами. Когда наступило время освящения Даров, один из светлейших Ангелов взял нож и заколол Отрока. Затем он наполнил Чашу Кровью, а Тело положил на дискос. После причастия свт. Нифонт вдруг увидел Отрока вновь целым. Он наблюдал, как Ангелы взяли Его на свои руки и вознесли на Небо. Об этом видении впоследствии святитель рассказал своему ученику, а тот записал его для духовной пользы всех христиан.

Удар, нанесенный учеником, готовым сразиться за своего Учителя, чтобы Он не был выдан иудеям, упоминается всеми четырьмя евангелистами (Мф. 26: 51; Мк. 14: 41; Лк. 22: 50; Ин. 18: 10), но только один св. Лука непосредственно говорит о чуде, один он сообщает о том, как Господь по милосердию Своему исправил последствие горячности одного из Своих учеников. Вероятно, две очень веские причины побудили его включить в свое повествование этот факт. Как врач, он не мог не обратить особого внимания на это единственное в своем роде дошедшее до нас врачевание Господа – чудесное исцеление раны от нанесенного удара. К тому же, он желал более полно передать образ Господа с точки зрения Его необычайного милосердия, благодушия и доброты, которые в высшей степени проявились в Гефсиманском саду.

Евангелист Лука, без сомнения, очень хорошо знал, но не назвал в своем благовести имени того, чья рука нанесла удар, быть может, потому, что сам этот поступок его смущал. Два первые евангелиста также умалчивают об этой личности и ограничиваются общим на нее указанием, - что это был одни из бывших с Иисусом (Матфей), один из стоявших тут (Марк). Только от апостола Иоанна мы узнаем, что именно Петр нанес в защиту Господа этот единственный удар. Он же передает нам то, чего другие евангелисты, может быть, не знали – имя раненого раба первосвященника: имя рабу было Малх. Из соотношения с последующими обстоятельствами повествования можно заключить, что слуга тот был известен Иоанну: […] ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический (Ин. 18: 15). По видимому, Иоанн хорошо знал домашние дела первосвященника и мог сообщить, что человек, несколько позднее в эту ночь вызвавший Петра на третье отречение от Христа, был родственник тому, которому апостол Петр отсек ухо (ст. 26).

Весь этот эпизод особенно характерен для личности Петра. Словесный заступник, в случае нужды он является и вооруженным ходатаем, не по отличному от других духовному настроению, но превосходя их быстротой и неустрашимостью в действии. Пока другие спрашивали: Господи, не ударить ли нам мечом? (Лк. 22: 49), Симон Петр, колеблясь, с одной стороны, между естественным стремлением к обороне при виде угрожающей Господу опасности, с другой – руководствуясь духом Его кроткого учения, возбраняющего платить злом за зло, не ждет ответа от Учителя. Забывая о превосходстве врагов по врожденной неустрашимости своего сердца, он наносит удар одному из них, дерзнувшему поднять свою нечестивую руку на его Господа. Апостол Петр, конечно, убежденный в своей правоте, ударом своим намеревался рассечь нападавшего противника, но волей Промысла Божьего отклоненный удар лишь скользнул по голове, на которую был направлен, и только отсек ухо, правое, как уточняют Лука и Иоанн.

Слова, которыми Господь порицал неуместную ревность Петра, все евангелисты излагают по-разному, точнее, каждый передал лишь отдельную часть высказывания, все вместе выражающие дух и значение того, что хотел сказать Господь. Самая длинная фраза – у евангелиста Матфея (26: 52-54); св. Лука же вовсе обходит молчанием ответ Иисуса. Безусловно, тот момент крайнего смятения был неудобен для продолжительного обмена речей. Всем Своим ученикам в лице апостола Петра Он сказал: Возврати меч твой в его место; ибо все взявшие меч мечом погибнут (Мф. 26: 52). Христос, сопоставляя взятие меча и погибель от меча, без сомнения, указывает на первоначальный закон: кто прольет кровь человеческую, того и самого кровь прольется человеками (Быт. 9:6; ср. Откр. 13: 10). Это изречение иногда понимали ложно – будто Господь смирял Петра следующим рассуждением: не твое дело карать за это насилие; они взялись за меч и, по закону Божьего правосудия, от меча погибнут. Но запрещение обнажать меч так тесно связывается с приказанием возвратить меч в ножны, а смысл следующего стиха – «ужели ты думаешь, что мне нужда ненадежная помощь, подобная твоей, когда вместо двенадцати слабых трепещущих защитников, в войне неискусных, Я в это самое мгновение могу умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов» - столь очевиден, что ничто не может нас убедить ни в каком ином толковании. Это напоминание о двенадцати легионах Ангелов, готовых для Его защиты, состоит в замечательном соответствии с Четвертой Книгой Царств (6: 17). Теперь же на Елеонской горе предстоял Пророк, больший, чем Елисей, и, говоря так, Он хотел открыть духовное око Своего ученика, явить его взорам гору Божию, наполненную воинами, конями и колесницами огненными, готовыми, по Его мановению, разгромить врагов. Но: Как же сбудется Писание, что так должно быть? Искушение призвать на помощь Небесное воинство – если только допустить такую возможность – мгновенно было подавлено; ибо иначе как исполнилась бы воля Божия, выраженная с такой ясностью в Писании: […] так должно быть (Зах. 13: 7). У евангелиста Иоанна то же всецелое самопредание Господа и подчинение Его воли воле Отца, облечено в ином образе: неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? Это сравнение страданий с чашей часто встречается в Писании и заимствовано от кубка горького напитка, который необходимо осушить. Кроме Евангелия от Матфея (20: 22-23; 26: 30), где говорится только о чаше святых страстей, часто (особенно в Ветхом Завете) упоминается чаша гнева Божия (Ис. 51: 17, 22; Пс. 11:6; 74: 9; Иер. 26: 5, 17; 49: 12; Плач. 4: 21; Откр. 19: 10; 16: 19). Чаша, перед которой плоть и кровь содрогается, и которую человек хотел бы отвратить от своих уст, хотя нравственная необходимость в делах благочестия и физическая в делах нечестия не дозволяют ее устранять.

Следующие слова: оставьте, довольно, обращены к ученикам; нет никакого основания относить их в виде просьбы к иудейской спире. [150] Скорее они значат: остановитесь; вы уже далеко зашли в сопротивлении, - довольно. Охладив таким образом излишний пыл учеников Своих и на деле воплощая Свое учение – любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, Он коснулся уха раненного человека и исцелил его. Апостол Петер и прочие, между тем, покинули своего Учителя и, оставив Его в руках врагов, разбежались, так как изумление толпы при этом милосердном целении, или общая тревога и ночной мрак, или то и другое вместе, благоприятствовали их бегству.

Следующий евангельский стих: Первосященникам же и начальникам храма и старейшинам сказал Иисус… (Лк. 22: 52), позволил критикам евангелий считать его позднейшей вставкой из-за того, что о присутствии этих лиц говорит один евангелист Лука. Кроме того, критика считает эти слова не подлинными, т.к. якобы, не по чину было представителям иудейской иерархии идти с воинами для взятия преступника. К тому же, в Евангелии от Иоанна прямо сказано, что Иуда взял только слуг и воинов от первосвященников (Ин. 18: 3), а сами первосвященники в Гефсиманию не ходили. Однако первосвященники могли стоять сзади, скрываясь за воинами, чтобы в случае необходимости понудить их к действиям. По крайней мере, из дальнейших слов Христа ясно, что здесь присутствовали не только слепые исполнители воли первосвященников, но непосредственно и враги Христа: Но теперь ваше время и власть тьмы. Этими словами Господь поясняет, почему они не схватили Его прежде, во время Его ежедневных пребываний в храме. Этот ночной час как нельзя лучше благоприятствует боящемуся дневного света их намерению, и потому, действуя властью тьмы, они осмелились на такой решительный шаг.

Нельзя не заметить, с какою твердостью и силой еще в начале Своих страданий Иисус, жертва человеческой ненависти, отвергает всякое насилие, пусть даже внушаемое добрым чувством. Тот, Кто пришел жизнь Свою отдать за грешных людей, не желает, чтобы ради Его защиты было совершено покушение на жизнь Его врагов. Впрочем, взятие Иисуса, хотя и грубое, насильственное, исходило как от законной римской власти, представителями которой являлись народные трибуны и воины, так и от власти духовной, в лице начальников храма и первосвященников. Вооруженное сопротивление, в порыве негодования оказанное Петром, было совершено неразумно и напрасно. Если бы даже это сопротивление имело успех и вызвало возмущение народа, оно было бы противно воле Божией. Приказывая Своему ученику вложить меч в ножны, Иисус тем самым вовсе не запрещает законное применение силы. Человеку дозволено прибегать к самозащите, и во всяком благоустроенном обществе власть имеет право на оружие для защиты правды, для наказания виновных. Та власть, которая не может бороться со злом и защищать слабых, изменяет своему Божественному полномочию. Но Иисус Своей смертью создает новое общество, основанное на законах всепрощающей любви, оно превыше всяких земных обществ, основанных на законах человеческого правосудия. Иисус никогда не употреблял насилия, всегда являясь образцом кротости и любви. Пока не пришел Час Его, Он скрывается и избегает злобы людей, не защищается силой и хочет, чтобы ученики следовали Его примеру. Если их будут преследовать, они могут скрываться, но если их схватят, они должны принять смерть. Повеление Петру вложить меч в ножны – Его вечная воля. Человек, служащий Богу, быть может, по примеру Петра будет не один раз в своей жизни поднимать меч в защиту истины и Христа, но каждый раз он услышит кроткий глас своего Божественного Учителя, Который скажет ему: «Остановись! Поднявший меч от меча и погибнет». Любовь и милосердие исцелят раны, нанесенные жестокостью людей, наученные примером Христа, ученики Его возложат все упование свое на Бога и отдадут себя под Его защиту, будучи невинными жертвами человеческой злобы и ненависти, они пойдут на смерть с таким же мужеством, как их Божественный Учитель.

Воскресение Христово есть величайшее чудо в истории человеческого рода, чудо из чудес, равного которому нельзя найти во всей мировой истории. Действительность его совершения дарует непобедимую силу Церкви Христовой, поскольку послужило основанием веры в Богочеловека Иисуса, истинного нашего Искупителя и Спасителя, - сначала апостолов, а затем и обращенных ими народов. Воскресение Христа, первого из людей, является для христианского человечества сильнейшим и несомненным удостоверением Его Крестной Жертвы, принесенной для восстановления союза между Богом и человеком. Если бы Иисус не воскрес из гроба силою Своего Божества, то смерть Его не имела бы искупительного значения для уничтожения тяготеющих над человечеством оков греха, проклятия и погибели. И не было бы заключительного слова Бога Отца – Аминь, к словам Бога Сына, - Свершилось; тогда крест, на котором был распят Спаситель мира, в глазах наших являлся бы только орудием самой позорной и ужасной казни. Если бы Иисус Христос не восстал из мертвых и тем самым не явил бы Своего царского величия, то грех по-прежнему имел бы власть над человечеством.

Но Иисус Христос воскрес, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его (Деян. 2: 24), и тем самым доказал, что Крестная Жертва принята Богом. Для восстановления союза между Богом и людьми нужно было искупить вину ветхозаветного человека перед Ним (снять вину греха и клятвы), оправдать человека, и, с другой стороны, обновить его природу, поврежденную грехом, воссоздать человеческое естество, т.е. возвести его из тления – в нетление, из состояния смерти – в состояние вечной жизни, дабы он вновь сделался достойным общения с Богом. Оправдание и обновление могло быть совершено только Богочеловеком – Богом, воплотившимся и вочеловечившимся, потому что только Он мог принести такую жертву, которая по своей значимости удловлетворяла бы правде Божией, бесконечно оскорбленной грехом. Потому, что только Он мог обновить и возродить человека, победить в нем грех и избавить от проклятия и смерти, тем самым привести его к Богу. И действительно, оправдание это совершено Вторым Лицом Пресвятой Троицы через Его воплощение, вочеловечение, смерть и Воскресение. Он прошел для нас спасительный путь, на котором преодолел препятствия: тление, смерть и козни диавола, удаляющие людей от Бога. Для христианина смерть теперь не страшна: души праведных, умерших с верою в Воскресшего Христа, не сходят в шеол, место мрака, а переходят в рай, и там наслаждаются теснейшим общением с Богом, в бесконечном Его познании испытывая истинное счастье и блаженство.

Переходим теперь к рассмотрению сопровождавших Воскресение Христово евангельских событий, чудесных самих по себе. Совершилось! И преклонив главу, предал дух (Ин. 19: 30). Итак, чаша страданий, которую Христу надлежало испить, выпита Им до дна, Он все претерпел. Был девятый час. Тьма, как во время солнечного затмения, усилилась. Завеса в храме, закрывавшая вход в Святая Святых, раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли. Все эти чудесные события, о которых повествуют синоптики, и свидетелями которых были только Иудея и Палестина, возвестили миру о той могущественной связи, которая соединяет Христа с природой, небом, землей и со всем человечеством. Померкнувшее солнце, поколебавшаяся земля как бы присоединились к скорби этого великого часа. Смерть Распятого [152] есть одновременно и конец, и начало мира – Ветхий мир побежден, начал зарождаться Новый. Священная завеса, скрывающая таинственное жилище Бога, разодралась. Закон Моисеев, вещественный закон, как называет его апостол Павел, потерял свое значение.

В ту минуту, когда совершились все эти Небесные знамения, ужас овладел толпой, присутствовавший при казни и осыпавшей Иисуса оскорблениями и насмешками. Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий. Упоминание о сотнике показывает, что, кроме распинавших Христа воинов, на Голгофе находился римский отряд из ста человек, что было вполне естественно ввиду стечения огромной толпы. Землетрясение, внезапная тьма, громкий вопль, который испустил умирающий Иисус – все это до глубины души потрясло язычников. Стоя у Креста, сотник прославил Бога, произнеся слова, которые слышал или из уст Христа на суде, или от других: воистину Он был Сын Божий [153].

Когда толпа разошлась, лишь небольшая группа людей осталась неподвижной и чего-то дожидалась на некотором отдалении от Креста, на котором только что умер Иисус. Это были немногочисленные друзья Его, в том числе женщины, следовавшие за Ним из Галилеи и служившие Ему своей преданностью и своим имуществом. Евангелисты Матфей и Марк называют их по именам, это были: Мария Магдалина; Мария, мать Иакова младшего и Иосифа; Саломия, мать сыновей Заведеевых. О Марфе и Марии, сестрах воскресшего Лазаря, благовестители не упоминают, однако, весьма вероятно, что они также присутствовали при казни.

Приближалась суббота, день покоя. Она начиналась с «появления на небе трех звезд», т.е. приблизительно с шести часов вечера по нашему времени. Это и был «второй» вечер, с которого, по случаю наступления субботы, прекращалась всякая деятельность. Первый же вечер начинался около трех или четырех часов по полудни. Промежуток между первым и вторым вечером назывался временем «между вечерами». В это время, даже если был пасхальный день, дозволялось исполнять, по крайней мере, некоторые работы. Поэтому иудеи просили у Пилата позволения перебить голени у распятых и снять их с крестов. Римляне обыкновенно ославляли казненных на крестах, и их трупы делались добычей хищных зверей. Но закон иудейский требовал убрать тела до захода солнца, чтобы земля не осквернялась проклятием, тяготевшим над казненными: тело его не должно ночевать на дереве, но погреби его в тот же день, ибо проклят пред Богом повешенный, и не оскверняй земли твоей, которую Господь Бог твой дает тебе в удел (Втор. 21: 23). В исключительных случаях раздробление костей допускалось и римлянами. Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого распятого с Ним. (Ин. 19: 32).

Вполне объяснимо, что о последующих событиях, вплоть до снятия Иисуса с Креста и погребения Его, мы можем узнать только из Евангелия от Иоанна, синоптики пропускают их. Любимый ученик Господа оставался с Ним до конца, видел все происходящее своими собственными глазами, поэтому мог с полной очевидностью засвидетельствовать исполнение пророчеств, которое последовало непосредственно за Его смертью.

Воины, пришедшие перебить голени распятым, чтобы ускорить их смерть, Иисуса не тронули, заметив, что Он уже умер. Только один из них, вероятно, желая устранить всякую возможность погребения еще живого человека, ударил Христа копьем в бок. Этот удар, пробивший Его сердце, должен был погасить последнюю искру жизни, если таковая еще тлела в Теле Господа. Евангелист, упоминая об этом событии, хотел доказать действительность смерти Христа, дабы заставить замолчать тех врагов христианства, которые утверждали, что Господь не умер на Кресте. При этом Иоанн указывает на удивительное обстоятельство, имевшее место при прободении ребер Христа: из раны, причиненной ударом копья, истекла [154] кровь и вода. Это явление необыкновенно уже само по себе, поскольку из мертвого тела вода и кровь вытечь не может, кроме того, евангелист подчеркивает его символичность – со смертью Христовой верующие получили кровь, очищенную от наследственного греха, и воду, являющуюся в Писании Ветхого Завета символом благодати Святаго Духа (Ис. 44: 3). Эту же мысль Иоанн излагает и в своем 1м Послании: Сей есть Иисус Христос, пришедший водою и кровию и Духом, не водою только, но водою и кровию, и Дух свидетельствует о Нем, потому что Дух есть истина […] И три свидетельствуют на земле: дух, вода и кровь; и сии три об одном (1 Ин. 5: 6,8).

И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили. Здесь, как и всегда, апостол говорит о себе, не называя своего имени. Он подчеркивает цель свого свидетельства – дабы вы поверили, заранее отвергая все попытки обвинить его в желании возвысить свой авторитет по сравнению с другими евангелистами.

Далее, для большего укрепления веры, евангелист указывает на то, что исполнились два предуказания Ветхого Завета. Первое касается пасхального агнца, у которого было запрещено сокрушать кости (Исх. 13: 10); так и у Христа кости остались совершенно целыми, хотя у распятых с Ним разбойников - сокрушены. Благодаря Ему люди спасаются от вечной смерти, как некогда первенцы еврейские были спасены от временной смерти кровью простого пасхального агнца.

Что же касается пророчества Захарии, в котором говорится о том, что избранный народ Божий со временем будет с раскаянием взирать на Иегову, Которого он же пронзил, то евангелист, не входя в подробные объяснения, отмечает только, что пророчество это, ранее непонятное для читающего книгу Захарии, стало понятно для того, кто смотрел на прободенного копьем Христа. И они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце (Зах. 12: 10).

Преступники, осужденные синедрионом, погребались без всяких почестей. Их не оплакивали, хоронили не в фамильных усыпальницах, а в могилах, предназначенных правительственной властью для останков казненных. Иногда, по случаю праздников, трупы возвращались родным, которые должны были погребать их безо всякой пышности. Иосиф Аримафейский, тайный (из страха от иудеев, как добавляет евангелист Иоанн) ученик Иисуса, не принимавший никакого участия в последних заседаниях и деяниях синедриона, безо всякого страха явился к Пилату и стал просить позволить ему взять Тело Иисуса для погребения. Евангелист Марк употребляет слово «осмелился», т.к. Иосифу, конечно же, стоило опасаться – не столько Пилата, сколько своих же сотоварищей, которые не простили бы ему заступничество за Христа, даже тогда, когда это заступничество касалось только права на пристойное погребение. Пилат удивился тому, что Иисус умер так быстро: распятые иногда мучились на кресте по нескольку дней.

Получив разрешение, Иосиф тотчас же купил плащаницу [155], и отправился на Голгофу вместе с другим тайным учеником Христа, Никодимом, который принес с собой состав из смирны и алоэ. Они сняли с Креста Тело Учителя и, следуя обычаю, набальзамировали его, затем обвили пеленами с благовониями, повили руки и ноги Его повязками, также смоченными в ароматическом составе, главу же повязали платом, который закрывал Его лицо. Близ Голгофы, места распятия Христа, находился сад, принадлежащий Иосифу Аримафейскому, где была высечена в скале гробница, в которой никто еще не был положен. Как большая часть иудейских гробниц, она состояла из двух отделений: первое служило местом, где собирались родные оплакивать умершего, во втором же укладывали само тело. Собственно говоря, гроб представлял собой углубленное ложе, над которым возвышалась небольшая арка. Здесь и было положено Тело Христа. Большой камень в виде жернова, находящегося у расщелины, указывал вход в пещеру. Друзья Иисуса, окончив обряды погребения, привалили этот камень к двери гроба и удалились. Солнце уже заходило, а с заходом солнца у иудеев начинался субботний день.

Для женщин, которые присутствовали при последних минутах своего распятого Учителя, слышали Его последний вздох, видели, как Его сняли с Креста и положили во гроб, суббота прошла в безмолвной печали. Однако враги Христа никак не могли успокоиться даже после Его смерти. Опасаясь каких-нибудь козней со стороны учеников Иисуса, что могло придти в голову лишь лжецам и лицемерам, они явились к Пилату и говорили: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну; итак прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых; и будет последний обман хуже первого.

Пилат, очевидно, не придавал всему этому делу столь большой важности, как иудейские враги Христа. Он отвечает: имеете стражу; пойдите, охраняйте, как знаете. В греческом тексте Евангелия от Матфея (27: 65) употреблено слово (имейте), русский перевод неточен – имеете. Если бы он сказал «имеете», то смысл его слов был бы таков: «Вы имеете свою стражу, поэтому охраняйте гроб как вам угодно и сколько угодно». Действительно, в этом случае иудеям незачем было бы обращаться к Пилату с просьбой повелеть охранять гроб. Если же слова Пилата употреблены в повелительном наклонении, то это значит, что Пилат велел просителям взять римских воинов, фактически говоря: «возьмите себе стражу». Этот момент очень важен для истолкования дальнейших событий. И вот они пошли, тщательно закрыли гробницу, приложили к камню печать синедриона и поставили у гроба стражу.

По прошествии же субботы, на рассвете первого дня недели, пришла Мария Магдалина и другая Мария посмотреть гроб. По случаю субботнего дня женщины оставались дома и не выходили ко гробу. Святые жены-мироносицы несли благовония, купленные накануне, чтобы умастить Тело любимого Учителя, о чем упоминают евангелисты Марк и Лука. По обычаю евреев родственники и друзья умершего обыкновенно ходили к месту захоронения на третий день после его смерти, когда предположительно начиналось разложение. То, что стало возможным посетить гробницу только рано утром в воскресенье, именно на третий день после Его смерти, нельзя считать простым случайным совпадением, но действием Божественного Промысла. Комментируя тот факт, что Авраам увидел гору Мора на третий день (Быт. 22: 4), раввины настаивали на важности третьего дня в различных событиях истории Израиля, и специально говорили о нем, ссылаясь на место из Книги пророка Осии (6:2): оживит нас через два дня, в третий день восстановит нас, и мы будем жить пред лицеем Его. Считалось, что Бог никогда не оставляет душу праведных томиться и мучиться более трех дней, что душа витает около тела до третьего дня и только тогда окончательно оставляет свое земное жилище.

Все евангелисты согласны в том, что было еще очень рано, едва занимался рассвет. Однако лишь св. Матфей рисует нам картину страшного землетрясения, которое, согласно ему, произошло от того, что Ангел отвалил камень от гроба. Очевидно, что оно произошло раньше, чем женщины подошли ко гробу, поскольку ни один из евангелистов не сообщает, что святые жены видели стражу и были непосредственными свидетелями произошедшего. Среди экзегетов наиболее распространено следующее объяснение: одновременно с сильным подземным ударом сошел Ангел с неба и отвалил камень от гроба, и в это же время вышел из гроба Воскресший Христос. Безусловно, все обстоятельства, касающиеся непосредственно Воскресения, нам неизвестны, поэтому толкователи Евангелий высказывали различные предположения. Свт. Иоанн Златоуст, например, считал, что «по Воскресении приходит Ангел. Для чего же приходит он и отваливает камень? Для жен, которые увидели его тогда во гробе».

Безусловно, Христос, обладая теперь одухотворенным телом, мог так же беспрепятственно выйти из гроба, когда камень был к нему привален, как и пройти через запертые двери (Ин. 20: 19). Некоторые новейшие экзегеты считают, что подземный толчок не был, собственно, землетрясением, но внезапным открытием гроба сошедшим или сходящим Ангелом, вследствие чего был отвален камень. Доподлинно известно лишь одно – сами женщины не видели, как сошел Ангел и как был открыт гроб. Свидетелями Воскресения могли быть лишь стражники, и, несмотря на то, что были позднее подкуплены первосвященниками, вероятно, рассказали об этом чуде всю правду. Даже если стражи не видели самого Воскресения Христа, они, тем не менее, являлись свидетелями чудесных явлений сошествия Ангела и отпадения камня от гроба. Это единственное, что мы знаем непосредственно о событии, покрытом Божественной тайной. Совершенно справедливо замечание, что евангелисты повествуют только о результатах Воскресения, т.е., о последовавших за тем событиях.

Евангелист Иоанн, так же, как синоптики, не изображает самого Воскресения, а указывает только на то, как узнали об этом событии ученики Христа: ему важно было показать, что Воскресение – засвидетельствованный Божественный факт. По своему обыкновению, Иоанн не повторяет того, что уже известно из других Евангелий, а дополняет их сообщения новыми подробностями. Согласно ему, Мария Магдалина направилась ко гробу Христа не одна, а с другими женами, поскольку она употребляет множественное число, говоря: унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его (Ин. 20: 2). Но, вероятно, шла быстрее всех, и, увидев, что камень, закрывавший гробницу, был отвален и Тела Христова в ней нет, поспешила известить об этом наиболее близких ей учеников Христа – Петра и Иоанна, который и здесь не называет себя по имени. Очевидно, что ей тотчас пришла в голову мысль, что Тело Иисуса похищено и предано поруганию, т.к. Ангела, позднее возвестившего женам о том, что Христос воскрес, она не успела увидеть, поспешив в город. Остальные жены вошли внутрь гробницы, где им и представилось величественное явление Ангела. Слова вид его был, как молния, и одежда его бела, как снег, нужно понимать в том смысле, что от Ангела исходили лучи, похожие на молнии. Явление Ангела (или, согласно евангелисту Луке, двух), ранее вызвало страх и трепет в воинах, составлявших стражу, но к подошедшим ко гробу женщинам Ангел обратился со словами ободрения, возвещая им радостную весть о Воскресении Христа, их Учителя, восставшего из гроба.

Его нет здесь – Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам. Большая радость овладела женами, они не осмелились произнести ни единого слова, только поспешно вышли из пещеры, чтобы возвестить эти слова апостолам. Их объял благоговейный трепет, и они никому ничего не сказали. Когда же шли они возвестить ученикам Его, и се Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему. Тогда говорит им Иисус: не бойтесь; пойдите, возвестите братьям Моим, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня. В это же время, получив от Марии Магдалины странное известие о исчезновении Тела Учителя, Петр и Иоанн тотчас же поспешили ко гробу. Они не шли, а бежали, по выражению апостола Иоанна, который рассказывает об этом. Может быть, потому, что Иоанн был моложе Петра, он прибыл ко гробу первым, но не вошел в саму гробницу из-за естественного чувства страха перед тайною смерти. Наклонившись к могиле, он заметил только пелены, т.е. полотняные повязки или бинты, которые обыкновенно крепко охватывали члены тела умершего. Петр же, придя вслед за ним, смело вошел в пещеру. Он также увидел одни пелены и плат, который ранее был на главе Его, теперь же, особо свитый, он лежал на земле отдельно от пелен. [156]. Вероятно, в тот момент он не пришел к какому-либо определенному решению о том, что же сталось с Телом Учителя. Ободренный присутствием друга, Иоанн теперь уже осмелился войти внутрь гробницы и, увидев те же пелены, что и Петр, уверовал в то, что Христос воскрес. Он понял, что здесь не могло иметь места похищение, поскольку похитители не имели бы времени снимать и скатывать пелены, плотно прилипшие к Телу. О том, уверовал ли в этот момент в Воскресение Христа Петр, Иоанн ничего не сообщает. Поэтому одни толкователи, принимая во внимание стих 12-й Евангелия от Луки, согласно которому Петр пошел назад, дивясь сам в себе происшедшему, полагают, что Петр уверовал позднее (Лк. 24: 34), другие же считают, что вместе с Иоанном убедился в истинности Воскресения и Петр, поскольку Иоанн и о себе, и о Петре говорит, что до сих пор они еще не могли найти в Писании указаний на то, что Христу подобает воскреснуть из мертвых (Ин. 20: 9). То обстоятельство, что после посещения гроба Петр не пошел разыскивать тела Христа, а отправился домой вместе с Иоанном, заставляет признать более вероятным второе мнение. В самом деле, имея столь пылкий и стремительный характер, Петр непременно должен был отправиться на поиски Тела Христова, если бы у него было хоть малейшее подозрение, что оно похищено (ср. поступок учеников пророка Илии, 4Цар. 2: 16). Ранее мысль о Воскресении Иисуса, Воскресении Его вместе с Плотью, не приходила им в голову, они смотрели на это сквозь свои религиозные предрассудки, смешивая Воскресение с пришествием Мессии во всем величии Его царства. Христос же, согласно Иоанну, часто говорил о Своем Воскресении в образной форме (Ин. 2: 19; 10: 18).

Итак, ученики опять возвратились к себе. Евангелист не сообщает, каким образом Мария Магдалина вновь оказалась у гроба. Уместно предположить, что она последовала за Петром и Иоанном, однако не поспевала за быстрым передвижением более выносливых молодых мужей. Тем не менее, когда ученики уже покинули место скорби, Мария опять стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб. Наклонившись, чтобы рассмотреть хотя бы то место, где покоилось пречистое Тело Иисуса, она увидела двух Ангелов в человеческом образе, одетых в белые одежды, одного у главы, другого у ног где лежало Тело Иисуса. На вопрос Небесных посланников она отвечает им, как простым людям, не догадываясь, что перед нею Ангелы, потому что едва ли она сочла бы нужным сообщать о пропаже тела Христова тем, кто, безусловно, и так знал обо всем. О том, что Он был прославлен с момента Своего Воскресения, лучше всего свидетельствовало появление Ангелов. Почему же они не явились Петру и Иоанну? На этот вопрос можно дать только предположительный ответ. Может быть, от них, как от апостолов, требовалась вера, не нуждающаяся в тех чудесных явлениях из Горнего мира, которых удостоились Мария и другие жены.

Дав ответ Ангелам, Мария отвернулась от гроба. В этот момент она и увидела Иисуса, стоящего поблизости. Она не узнала Его, вероятно, потому, что глаза ее были удержаны, как позднее у двух учеников, шедших в Эммаус (Лк. 24: 16). Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Вероятно, Мария не сразу получила ответ на свой вопрос – она снова смотрела на гроб, когда Христос позвал ее: Мария! При звуке этого голоса, так часто произносившего ее имя, она узнала Его, и в радости воскликнула: Раввуни! Хотя Иоанн переводит это слово так же, как слово Равви, несомненно, что в устах Марии оно имело особое значение. Дело в том, что в древнееврейской литературе слово «Равван» означало не учителя-книжника, а равнялось выражению «Адонаи - Владыка»[157]. Мария, называя так явившегося ей живым Христа, очевидно, признает в Нем Владыку жизни. Вероятно, женщина в неожиданной радости бросилась ко Христу, чтобы обнять Учителя за ноги, как она часто делала при Его жизни. Этим можно объяснить обращенные к ней слова Христа: не прикасайся ко Мне. Причина, по которой Христос воспрещает Марии обнять ноги Его, заключается в том, что Он еще не восшел к Отцу Своему. Этими таинственными словами Господь предостерегает Марию, что еще не пришел час насладиться Его Божественным присутствием. Он только восходит к Отцу Своему, в Его Царство Славы, где осуществится полное единение Его с Отцом по власти, которая будет вечна, и по блаженству, которое более не будет омрачаться ничем земным. Он дает понять Марии, что для возобновления личного общения верующих с Ним еще не приспело время: оно станет возможным только тогда, когда Он снова войдет в то состояние, в каком находился перед тем, как пришел в мир.

Иди к братьям Моим. Не удерживать Христа здесь на земле должна Мария, а идти к Его братьям – так называет Христос Своих учеников для того, чтобы показать Свою особую близость к ним (ср. 15: 13-15) и сказать, что Он восходит теперь к Своему Отцу и Богу, Который в то же время есть их Отец и Бог. Христос, очевидно, говорит здесь не о Вознесении, которое должно было совершиться через сорок дней. Он воскрес, но еще не прославлен – прославление воспоследует тотчас же, и, по-видимому, Он и Марии явился для того, чтобы послать ее к ученикам с возвещением, что сейчас должно совершаться то прославление Христа, о котором Он им неоднократно говорил прежде как о важном событии, за которым воспоследует и их собственное прославление (Ин. 16: 7-22). Христос говорит отдельно о Своем отношении к Богу и отдельно об отношении к Богу учеников, показывая этим, что Он есть Единородный Сын Божий, Который сокрыл вечную славу Свою в состоянии воплощения в Человека, теперь же снова идет принять ее, как нечто от века Ему принадлежащее – принять именно как Богочеловек, чтобы и немощная человеческая природа удостоилась с Ним прославления. Отсюда и наименование апостолов братьями Христа принимает особый смысл: Христос как бы хочет сказать этим, что и апостолам предстоит, благодаря прославлению Христа, также прийти некогда к Отцу и войти в славу Христову [158]. Рассказ Марии Магдалины и ее спутниц был встречен учениками с недоверием; это мы с достоверностью узнаем из слов евангелиста Марка (Мк. 16: 11).

Таким образом, воскресное утро прошло в постоянных передвижениях от гробницы Иисуса в Иерусалим и обратно, которые описывают все евангелисты. Очень трудно восстановить хронологию событий, но, вероятно, это происходило так: первой пришла ко гробу Мария Магдалина, увидев отваленный камень и убедившись, что Тело Христа исчезло, она бежит обратно в Иерусалим сообщить страшную новость Петру и Иоанну. В это время другим женам-мироносицам является Ангел, и они также быстро отправляются по направлению к городу. Примерно тогда же апостолы Петр и Иоанн выходят из Иерусалима, очевидно, по другой дороге, за ними вновь спешит ко гробу Учителя Мария Магдалина, и приходит туда в то же время, когда два ученика Его уже удалились. Когда она плакала у опустевшей гробницы, ей явились сначала Ангелы, затем – Господь. Евангелист Марк уточняет, что именно ей, одной из самых любимых Своих последовательниц, первой вверяет Христос радостную весть о Своем Воскресении. Видимо, вскоре после явления Марии Магдалине воскресший Иисус встречает женщин, спешивших в Иерусалим.

Когда же они шли, некоторые из стражи, войдя в город, объявили первосвященникам о всем бывшем. О том факте, что некоторые, но не все, из стражи доложили первосвященникам о событии, свидетелями которого они были, повествует лишь евангелист Матфей, да и тот очень краток, так что мы не можем составить ясную картину происшедшего. Случилось это в то время, когда святые жены шли в Иерусалим по повелению Господа и Его Ангелов. Доподлинно известно одно: подкупленные иудеями воины в точности выполнили данное им приказание – распространить в народе слух о том, что ученики украли Тело Христа из гробницы, так что даже десять лет спустя, когда писалось Евангелие, этот вымысел был в полном ходу в иудейском обществе [159]. Чтобы придать этой лжи правдоподобность, стражи, разглашая ее, должны были прибавлять, что это случилось в то время, когда они спали. Но если тело украдено было в то время, когда стражи спали, то как же они могли знать об этом? Все это была очевидная ложь. И, если слух об этом дойдет до правителя, мы убедим его, и вас от неприятностей избавим. Безусловно, римская стража должна была понести суровое наказание за свою провинность. Поэтому естественно, если воины приходят с донесением не к Пилату, а к первосвященникам, как бы прося у них защиты.

Мы изложили события, сопровождающие Воскресение Христово так, как это описано в Евангелиях. В самом деле, ни одно чудо не было столь дивным, сколько это. Но и никакое другое не было засвидетельствовано более строго и торжественно, сколько это. Не одна какая-либо женщина, и не женщины только, но и мужи, сотни их, подтверждают это чудо.

То, о чем они говорят, они видели своими глазами, причем несколько раз. В то, о чем им рассказывали, они долго не верили, пока не убедились сами в полной очевидности необычайного события. Неверующих с самого начала, неверующих до упорства, только одни Спаситель Своими неоднократными явлениями мог убедить в том, что именно Он распят на Кресте, и, сохранив на теле Своем язвы – следы Своей ужасной казни, Он доказал им наиболее очевидными фактами, что Тело Его – действительное человеческое Тело, то самое, которое вознесено было на Крест; вместе с тем Он указал им и на то, что Его благословенная Плоть не подвержена более слабостям человеческой жизни, где все подчинено страданию и смерти. Непредубежденному историку остается только преклониться перед подобным свидетельством, но приверженцы предвзятых теорий, конечно, возмущаются. Противники Воскресения Иисуса в частности, и христианства вообще, как правило, приводят возражения, которые условно можно разделить на несколько групп. Рассмотрим их последовательно.

1. Предполагают, что Тело Христово было украдено. Евангелист Матфей свидетельствует, что в субботу, после погребения Иисуса, к месту Его захоронения пришли первосвященники и фарисеи, приложили к камню, которым был завален вход в пещеру, печать и приставили стражу, дабы ученики, придя ночью, не украли Тело, и не объявили бы, что их Учитель воскрес (Мф. 27: 63-66). Предпринимая такие меры предосторожности, они, конечно же, со всей тщательностью убедились, что пещера не пуста, что ученики в предыдущую ночь не украли Тело Иисуса (ведь иначе незачем им было прикладывать печать и охранять гробницу). Следовательно, необходимо признать, что в субботу Тело Христа еще находилось во гробе.

Выше мы уже разбирали вопрос о том, были ли стражники, охранявшие место погребения, римлянами. Если бы они были служителями храма или синедриона, то незачем было бы первосвященникам обещать им защиту от Пилата, поскольку в таком случае воины не могли быть привлечены прокуратором к ответственности за неисполнение служебного долга. Если же такое освобождение обещано, а мы знаем, что так оно и было, следовательно, в распоряжение архиереев были предоставлены именно римские стражи. Если бы Пилат узнал, что в карауле спали все до единого, наказание было бы неминуемо. В римских войсках соблюдалась строжайшая дисциплина, нарушение которой нещадно каралось. Печать была сломана, что означало, что солдат охраны ждала смертная казнь, по уставу грозившая тем, кто засыпал на посту или самовольно ославлял его. Вспомним, как Ирод казнил воинов, карауливших апостола Петра, освобожденного чудесным образом из темницы (Деян. 12: 19). Несомненно, что вмешательство синедриона не могло избавить их от ответственности перед Пилатом. Однако воинов не только не казнят, но даже не судят. Кроме того, если бы апостолы действительно украли Тело Христа, неужели озлобленные враги не воспользовались бы случаем, чтобы разом избавиться и от всех ближайших Его учеников? Неужели не потребовали бы от Пилата и их крови? Ведь расследованием этого дела и казнью апостолов они не только оправдались бы перед народом за гонения и смерть Иисуса, но еще и значительно окрепли бы в своем влиянии. Однако ничего подобного синедрион не предпринимает. Мало того, спустя несколько недель, когда апостолы своей проповедью о Воскресении Христа стали обращать к Нему тысячи евреев, а синедрион потребовал их к себе, то и здесь не решился обвинять в похищении Тела, ограничившись лишь запрещением проповедовать (Деян. 4: 18). В чем же причина такого поведения первосвященников, фарисеев и старейшин народных? Причина понятна: они сами выдумали сказку о похищении и прекрасно понимали, что возбуждение преследования стражников и апостолов обличит их самих в обмане, навлечет на них страшную ответственность и усилит в народе веру в действительность Воскресения Христа.

Обратимся теперь к апостолам и постараемся узнать, могли ли они в действительности похитить Тело Учителя. Часто всевозможные критики христианства упускают из виду изменения, происшедшие в жизни Его учеников. А ведь эти изменения – лучшее подтверждение истинности Воскресения. Из евангельских повествований мы знаем, что во время земной жизни Христа апостолы, несомненно, любили Его, верили в Него, с нетерпением ожидали наступления того счастливого времени, когда Он утвердит Свое земное царство, в котором они займут свои почетные места у Его престола. Они, как все евреи, считали, что обетованный Мессия будет царствовать вечно, следовательно, умереть не может. Вот почему им всегда были непонятны слова Христа о неизбежности Собственной Крестной смерти, вот почему они не придавали никакого значения Его словам о Воскресении, считая их иносказательными, притчами, которыми так часто изъяснялся их Учитель. И вдруг Иисуса распинают! Он умер, и погребен, как все люди. Если Он умер, рассуждают апостолы, значит Он не Мессия. А если Он не Мессия, то зачем же столь долго обманывал Своих учеников? В их души закралось сомнение, они считали себя обманутыми. Тогда какое дело было им до Тела Того, Кто ввел их в такое ужасное заблуждение? Ведь они даже не нашли нужным пойти, подобно женам-мироносицам, на гроб Иисуса, чтобы воздать Ему обычный долг уважения и почета. Под влиянием этих волновавших их чувств, они если и видели, как распинали их Учителя, то лишь издали, прячась в толпе. Лишь один Иоанн не побоялся стоять у Креста. При таком душевном состоянии похищение Тела было бы бессмысленным и безрассудным делом.

Даже если предположить, что апостолы верили в то, что Христос воскреснет, то и в таком случае похищение Его тела было бы совершенно бесцельным. К чему похищать Тело, если Господь воскреснет через три дня? Только если бы враги Иисуса намеревались надругаться над останками, могли бы возникнуть у учеников мысль перезахоронить Тело в другом, более надежном месте. Но ничего подобного со стороны врагов не обнаружено, напротив, Христа похоронили согласно иудейскому обряду, Тело Его надежно охраняют. К тому же, издевательство над умершим не могло обойтись без прикосновения к нему, а это, как мы знаем, считалось у евреев осквернением, требующим проведения обряда очищения. Маловероятно, что у учеников могли возникнуть такие подозрения. Тем более невероятно, что они стали бы подвергать свою жизнь серьезной опасности, не имея на то достаточной цели.

Если предположить, что Воскресения не было, а ученики похитили Своего умершего Учителя, то выходит, что всю свою дальнейшую жизнь они сознательно поддерживали эту ложь. Апостол Павел в 1м Послании к Коринфянам пишет: если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Но христиане верят свидетельствам апостолов еще и потому, что из одиннадцати – десять погибли, как мученики. Погибли потому, что верили в Воскресение Христа, и в то, что Он – Сын Божий. Их пытали, избивали кнутами, и, в конце концов, подвергали самым мучительным казням, известным в те времена. Петр – распят вниз головой, Андрей – распят, Матфей – убит ударом меча, Иаков, сын Алфеев – распят, Филипп – распят, Симеон – распят, Иуда Иаковлев – убит стрелами, Фома – вздет на копье, Варфоломей – распят, Иаков, сын Заведеев – убит ударом меча. Трудно найти в истории человечества десять человек, которые сознательно умерил бы за ложь, и уж совершенно невозможно совместить подобное предположение со всем тем, что мы знаем о нравственных качествах этих людей. После распятия апостолы представляли из себя небольшую кучку людей морально раздавленных, обманутых в своих надеждах, разочарованных и с грустью вспоминающих о том, как они мечтали, что Иисус – Мессия, который избавит Израиль. А через несколько дней они превращаются в группу единомышленников, таких вдохновенных проповедников, что их нельзя заставить замолчать никакими преследованиями. Объяснить эту перемену всего лишь жалким подлогом, который они пытались навязать миру – полная бессмыслица.

2. Самообольщение апостолов. Неверующие признают, что ученики Христа могли сделаться побеждающими мир апостолами Евангелия только при помощи твердой веры в Его действительное Воскресение. Но они же полагают, что такая вера могла возникнуть у них вследствие их страстного желания видеть своего Учителя воскресшим, т.е. особого душевного состояния. Мы уже говорили о том, каково оно было – полное уныние и безнадежность. При таком положении дел никакой мечтательный настрой, когда желаемое выдается за действительное, просто невозможен. Чтобы полностью оценить все соделанное апостолами, нужно принять во внимание несколько факторов.

Во-первых, когда они писали и говорили, то выступали как очевидцы описываемых ими реальных событий. Апостол Петр сказал: Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, не хитросплетенным басням последуя, но быв очевидцами Его величия (2 Петр. 1: 16). Безусловно, апостолы отличали миф от действительности. Евангелист Иоанн подчеркивает, что евреи знают, ибо были очевидцами: О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни, ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, о том, что мы видели и слышали, возвещается вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение – с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом (1 Ин. 1: 1-3). Св. Лука писал: Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил… (Лк. 1: 1-3). Затем, в Книге Деяний Апостолов, св. Лука описывает те сорок дней после Воскресения Христа, когда Его видели ученики: Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал, которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием (Лк. 1: 1-3). Главным содержанием этих свидетельств очевидцев является повествование о Воскресении Иисуса, поскольку апостолы лично видели Его живым после Воскресения из мертвых.

Во-вторых, апостолов еще самих нужно было убеждать, что Иисус действительно восстал из мертвых. Вначале они не поверили. Они убежали и попрятались (Мк. 14: 50), да и позднее открыто высказывали свои сомнения. И уверовали они только после того, как получили целый ряд неопровержимых доказательств. Вспомним апостола Фому, который сказал, что не поверит в Воскресение Христа, пока не сможет пальцем дотронуться до Его ран от гвоздей. Много лет спустя Фома принял мученическую смерть. Апостол Петр, который три раза отрекся от Христа, на пятьдесят второй день после Его распятия и смерти открыто проповедовал в Иерусалиме и, несмотря на угрозу смертной казни, смело говорил, что Иисус был Христос и Он воскрес, ссылаясь в подтверждение на всех апостолов, как на свидетелей: Сего Иисуса Бог воскресил, чему мы все свидетели. Эта проповедь произвела потрясающее впечатление на слушателей, в числе которых были и те, которые недавно кричали Пилату: Распни Его! Тотчас же около трех тысяч человек уверовали в Христа и крестились (Деян. 2: 41). В конце концов, Петр был распят вниз головой. Неужели от тоже умер за ложь или обманывался? Что превратило Его из труса в неустрашимого борца и проповедника? Единственное объяснение находится в 1м Послании к Коринфянам: Господь… явился Кифе (т.е. Петру), потом двенадцати (1 Кор. 15: 5).

Такая смелая проповедь Петра, такое прямое обвинение руководителей еврейского народа в убийстве Мессии должны были встревожить первосвященников и фарисеев. Если Петр и апостолы, на которых он ссылается, обманщики или мечтатели, то надо было немедленно изобличить их в обмане или развенчать их фантазии. Место погребения старейшинам было хорошо известно: они же приложили к нему печать синедриона. Если Он не воскрес, если Тело Его лежало во гробе, то стоило только привести обращенную Петром трехтысячную толпу ко гробу, показать лежащее в нем Тело Иисуса и обнаружить обман. С христианством было бы покончено навсегда. Но они молчат, потому что знают, что гробница пуста.

Еще один пример того, как человек убедился против воли – это Иаков, брат Иисуса. Хотя он не был в числе двенадцати с самого начала, позже он был признан апостолом (Гал. 1: 19), как Павел и Варнава (Деян. 14: 14). Пока Иисус был жив, Иаков не верил, что его брат – Сын Божий (Ин. 7: 5). Вполне может быть, что он со своими братьями и сестрами смеялся над Иисусом, и, наверное, считал унизительным для себя и своей семьи, что Иисус ходит по окрестностям и проповедует Царство Божие, вызывая смех и недоверие у народа и ненависть у иудеев. Но с Иаковом что-то случилось. После того, как Иисуса распяли, а затем погребли, он проповедовал в Иерусалиме, и впоследствии стал главой Иерусалимской Церкви. Его Послание начинается словами: Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа… Его Брата. Иаков погиб смертью мученика: он был забросан камнями по приказу Анании, первосвященника, о чем свидетельствует Иосиф Флавий. Единственным правдоподобным объяснением происшедшего с этим человеком представляются строки: Потом явился Иакову (1 Кор. 15: 7).

Тертуллиан писал: «Никто не захочет умирать, если он не уверен в своей правоте». В день распятия они были исполнены горечью, в первых день недели – радостью. В день распятия они потеряли надежду, в первый день недели сердца их были полны уверенностью и надеждой. Чем же можно объяснить столь разительную перемену в их поведении за столь короткий срок? Само по себе исчезновение Тела из могилы не могло бы так изменить их характеры и укреп дух. Три дня – слишком малый срок для возникновения легенды, которая подобным образом повлияла бы на них.

3. Иисус не умер на кресте. Эта теория широко распространилась несколько столетий тому назад и до сих пор о ней очень часто вспоминают. Ее сторонники говорят, что Иисус на самом деле не умер, Он просто был без сознания от истощения и потери крови. Позже Он якобы пришел в Себя, а ученики решили, что Христос воскрес. Даже убежденный скептик Дэвид Фридрих Штраус опровергает эти несостоятельные домыслы: «Вышедший из гроба полумертвым, ходящий в болезненном виде, нуждающийся во врачебных пособиях, перевязках, подкреплении и уходе за Ним и, наконец, изнемогающий от страданий, никак не мог произвести на учеников того впечатления Победителя над смертью и гробом, Владыки жизни, которое служило основанием дальнейшей их деятельности; такое возвращение к жизни только ослабило бы то впечатление, какое Иисус производил на учеников Своих при жизни, исторгло бы у них в высшей степени плачевные вопли, но никак не могло бы превратить их скорбь в воодушевление, их уважение к Нему возвысить до обожания».

Кроме того, если допустить предположение о мнимой смерти Христа, то тогда придется признать, что Иисус Христос, чтобы уверить Своих учеников в Своем ложном Воскресении, должен был обманывать их и далее: после нескольких явлений скрыться от них навсегда и провести остаток Своей жизни в неизвестности. То есть надо признать Иисуса обманщиком. Однако на это не решается никто, кроме коснеющих в своем заблуждении иудеев. Даже люди, отвергающие Его Божество, признают Его совершеннейшим в нравственном отношении Человеком.

4. Массовые галлюцинации. Есть еще несколько теорий, авторы и последователи которых неуклюже пытаются объяснить естественными причинами факт исчезновения Тела Христова из гроба. Так, например, у теории массовых галлюцинаций находится немало сторонников и по сей день, в то время, когда даже наука, не склонная что-либо принимать на веру, опровергает подобную возможность. Люди, подверженные галлюцинациям, полагают, что видят вне себя то, что в действительности происходит внутри их, причем у каждого бывают свои, только ему присущие видения. Это – больные люди, в своем собственном организме они носят начатки своего болезненного состояния, что выражается в них сильным нервным расстройством, чрезмерной восторженностью, различными странностями и бессвязностью мыслей. Объяснить галлюцинациями все так ясно и подробно описанные явления воскресшего Христа женщинам, которые следовали за Ним во время Его служения, ученикам, всем вместе или в отдельности, когда Он беседовал с ними с такой любовью или вкушал пищу – неразумно и оскорбительно. Одиннадцать апостолов, если говорить о них лично, решительно никогда не проявляли никаких признаков нервного расстройства, болезненной экзальтации или непоследовательности мыслей. Они – люди вполне здоровые духом и телом, люди, как и все прочие, не одаренные необычайными свойствами, но совершенно чуждые каких-либо странных идей. Существенной чертой галлюцинаций является следующее – страдающий этим недугом видит всегда то, чего он сильно боится или страстно желает. Апостолы, между тем, нисколько не помышляли о Воскресении своего Учителя. Поэтому ссылаться на их горячую любовь, на игру световых лучей востока, на весну Галилеи, на ее чудное ослепительное небо (были и такие предположения) – значит вызвать улыбку у тех, кто действительно знаком с нравами на Востоке. Кроме того, не надо забывать, что именно эти простые люди победили мир и привели его к истинной вере. Между тем, не было примера, чтобы люди, страдающие галлюцинациями, побеждали человечество. Все они могут возбуждать только сострадание к себе.

5. Не та гробница. Есть еще одно странное предположение в арсенале противников Воскресения Христова, которое, однако, легко опровергается простейшими логическими доводами. Согласно ему, женщины, которые сообщили, что Тело исчезло, просто ошиблись гробницей. В таком случае, Петр и Иоанн должны были также прибежать к другому склепу. Но мы можем быть уверены, что еврейские власти, по требованию которых была выставлена стража, уж точно не ошиблись. Так же, как и сама стража. Если действительно ученики просто попали не на ту гробницу, иудеи немедленно извлекли бы Тело из настоящего захоронения – и со всеми слухами о Воскресении было бы покончено навсегда.

Таким образом, отпадают все возможные возражения против чуда Воскресения Христова, разбор же их выясняет, что чудо действительно свершилось. Богочеловек Иисус Христос воскрес из мертвых, и мы от полноты радости восклицаем словами богодухновенного мужа св. апостола Павла: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа? Жало же смерти – грех, а сила греха – закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! (1 Кор. 15: 54-57).

(Мф. 28: 16-20; Мк. 16: 12-18; Лк. 24: 13-49; Ин. 20: 19-29; 1 Кор. 15: 3-8)

Никакое другое повествование не рисует нам яснее душевное состояние учеников Христа в дни, последовавшие за Его Воскресением, как история, рассказанная евангелистом Лукой с такими мельчайшими подробностями, с таким живым чувством, что не без основания можно думать – он сам был одним из участников случившегося. О том же событии упоминает евангелист Марк, но весьма кратко (16: 12)

В тот же день двое из них шли в селение, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима, называемое Эммаус. Местонахождение древнего Эммауса и теперь продолжает быть предметом горячих споров между толкователями Евангелий. Не берясь судить о правильности версий, кратко приведем здесь довольно интересное предание, изложенное в V веке Созоменом, автором «Церковной истории»: «Есть город в Палестине, называемый теперь Никополем, о нем упоминается в Святом Евангелии как о городе, известном под именем «Эммаус». Римляне, покорив Иудею и сделавшись правителями, переименовали его в память великого торжества своей победы. Близ города, на распутье трех дорог, где Христос, идя после Своего Воскресения вместе с Клеопой и его спутником, сделал вид, что идет далее, находится целебный источник. Рассказывают, что Спаситель отошел в сторону от дороги, желая омыть Свои ноги в воде источника, с тех пор вода в нем приобрела целебные свойства».

Одного ученика евангелист называет по имени – Клеопа, кто был его спутником – неизвестно. Исследователи видели в нем то какого-то неизвестного Аммаона, то Нафанаила, то Симона Зилота и, наконец, самого Луку. Но все это остается предположением, т.к. в повествовании нет на это никаких указаний. Дорогой ученики разговаривали о том, что произошло в последние дни. И в то время, когда они рассуждали и беседовали между собой, Иисус приблизился к ним и пошел рядом. Но глаза их были удержаны, так что они не узнали Его. Преображенное Тело Иисуса, хотя и вполне реальное, пребывало в таком состоянии, которое не может объяснить никакая наука. Оно обладало духовностью, могло являться и исчезать, делаться невидимым для глаз или внезапно появляться, изменяться и принимать новый вид. Присоединившись к двум названным путникам, Иисус показался им одним из многочисленных богомольцев-чужеземцев, пришедших на праздник в святой город. На вопрос Христа, о чем путники так горячо рассуждают и в чем причина их печали, отражающейся на лицах, они, вероятно, взаимно дополняя друг друга, рассказали Христу о своих несбывшихся надеждах на Мессию. По их мнению, по меньшей мере, странно, что подошедший к ним незнакомец спрашивает их о том, что должно быть известно всякому бывшему на празднике в Иерусалиме (а незнакомец, по мнению Клеопы, возвращался именно с праздника Пасхи домой). Иисус сделал вид, что ничего не знает, дабы понудить их высказать свои сокровенные мысли. Рассказывая о том, что было с Иисусом Назарянином, путники употребляют выражение «Который был Пророк», но не называют Мессией. Очевидно, что в результате смерти Учителя их надежды, так же, как и у других учеников, потерпели крушение. Но и некоторые женщины из наших изумили нас: они были рано у гроба и не нашли тела Его и, придя, сказывали, что они видели и явление Ангелов, которые говорят, что Он жив. И пошли некоторые из наших ко гробу и нашли так, как и женщины говорили, но Его не видели. То, что ответил им Иисус, уже могло навести их на некоторые размышления о том, кем был таинственный собеседник, но, по промыслу Божьему это случилось позднее.

По пути Он истолковывал те места из Писаний, в который содержатся пророчества о Нем, начав Свои разъяснения с истории домостроительства человеческого спасения, т.е. книг Моисея, а потом, покончив с ними, перешел к книгам пророческим и указывал в них места, относящиеся к Нему как к Мессии и, таким образом, обозрел все мессианские пророчества, находящиеся в Святом Писании. Когда путники приблизились к месту назначения, Христос, вероятно, стал с ними прощаться, показывая таким образом, что Он не собирается останавливаться в Эммаусе. Таким способом Он побуждал путников пригласить Его остаться с ними, если они действительно имели потребность в дальнейшей беседе с Ним. И действительно, они почувствовали, что не могут так скоро с Ним расстаться и стали удерживать Его своими просьбами остаться с ними, вероятно, в доме Клеопы, который, по некоторым источникам, был родом из этих мест. Иисус принял их предложение. И когда Он возлежал с ними за столом, то, хотя и был гостем в незнакомом Ему доме, поступил как глава семьи, по обычаю Своему, какого Он держался в кругу Своих учеников, - преломил хлеб.

Тогда открылись у них глаза, т.е. они узнали Его, но Он тотчас сделался для них невидим. И этого мимолетного видения было достаточно для того, чтобы они всей душой уверовали в Воскресение Распятого Иисуса. Разговор, который они вели по пути в Эммаус, пришел на память восхищенным ученикам, и они поведали друг другу волновавшие их чувства, досадуя на то, что не догадались раньше, что не слышали голос своего сердца. Тотчас же они встали, и отправились обратно в Иерусалим, дабы сообщить своим товарищам все то, что только что видели и слышали.

По-видимому, многие из тех, кому они рассказали, не поверили им. Эта черта явно показывает, насколько велико было недоверие к Воскресению Иисуса даже среди апостолов. Но Воскресший Господь Сам лично печется о близких Своих: являясь им, Он озаряет их лучами Божественной истины, мало по малу ведет к познанию правды и заканчивает тем, что объясняет тайну Свого торжества.

Братия встретили их рассказом о том, что Христос явился Симону Петру. Видимо, это была одна из причин, почему не поверили эммаусским путникам: даже допустив, что их Учитель воскрес, они никак не могли уразуметь того, что Он одновременно посещает разных людей, находящихся друг от друга на значительном расстоянии. О явлении Господа Петру сообщает только евангелист Лука, также упоминает и апостол Павел, но безо всяких подробностей (Лк. 24: 34; 1 Кор. 15: 15)

Вечером собрались все одиннадцать. Было уже поздно. Ученики опасались иудеев, и потому двери дома были крепко заперты. Клеопа и его спутник еще не кончили своего рассказа, как внезапно явился Господь: стал посреди них и сказал им: мир вам. Слово «явился» имеет важное значение, поскольку по Воскресении Тело Христа было зримо лишь по особенному действию Его воли, теперь ученики видели Иисуса не как прежде, Он являлся им, был для них видим. Не без причины так говорится обо всех Его явлениях по Воскресении (Мк. 16: 12, 14; Лк. 24: 34; Деян. 13: 31; 1 Кор. 15: 5-8). То же самое можно сказать о видении Ангелов и других Сущностей из Горнего мира. О них нельзя сказать, что люди их видят; но они являются людям, когда это им угодно, и только тем, кому это благопотребно (Суд. 6: 12; 13: 3, 10, 21; Мф. 17: 3; Лк. 1: 11; 22: 43; Деян. 2: 3; 7: 2; 16: 9; 26: 16).

Это явление Господа, пятое по счету за один только день, подробно описывает евангелист Лука (36-48), о нем же упоминает Марк (16: 14), его же Иоанн изображает как разделенное на два: первое, бывшее десяти ученикам без Фомы (19-24), и второе, имевшее место восемь дней спустя, происшедшее для его уверения. Появления Христа, очевидно, было столь же чудесно по своей внезапности, как и Его исчезновение, о котором сказано в стихе 31-м, и этой неожиданностью появления можно отчасти объяснить испуг, какой почувствовали ученики поначалу. Они, смутившись и испугавшись, подумали, что видят духа, т.е. выходца из загробного мира, только имеющего видимость тела. Но Он сказал им: что смущаетесь, и для чего такие мысли входят в сердца ваши?

Опешивших от неожиданности учеников Господь мягко укорил в неверии и высказал Свое удивление по поводу того, что апостолы не узнали Его сразу же. Посмотрите на руки и ноги Мои. Это – Я Сам (39). Указание на руки и ноги свидетельствует о том, что на Его пречистом Тебе сохранились следы от гвоздей, и эти знаки ясно удостоверяли в том, что пред ними стоял именно Иисус Христос (евангелист Иоанн добавляет, что Спаситель указал и на бок, пронзенный копьем). Ученики снова обретают своего возлюбленного Учителя. Они снова видят Его, осязают. Радость их безгранична, они не смеют даже верить своему счастью. Таково сердце человеческое; его надежды робки, и все то, что доставляет ему счастье, превышающее эти надежды, скорее приводит его в смущение. Человек скорее верит в дурное, чем в хорошее.

В намерении Господа было укрепить веру учеников Своих. Чтобы уничтожить в них колебания, Он спросил: Есть ли у вас какая пища? Они подали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взяв, ел пред ними. Итак, Тело Воскресшего Христа есть обыкновенное, живое, органическое Тело. В только что представленном событии нет ничего выдуманного, напротив, здесь все действительно. Иисус на самом деле вкушал пищу, хотя она и не нужна была Ему для питания, как Существу отныне свободному от всяких законов животной природы человека.

И сказал им: вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах. Теперь Христос уже не находится постоянно с апостолами и прежнее общение с Ним уже невозможно: если Он теперь и является апостолам, то только для того, чтобы убедить их в истинности Своего Воскресения, еще раз напомнить им о том, о чем говорил при жизни. Тогда отверз им ум к уразумению Писаний (по мнению свт. Иоанна Златоуста, посредством чудесного озарения их умов). Далее Господь говорит о том, что Его видимое присутствие среди них кратковременно, и что они будут Его представителями, Его посланниками в мире. Власть, которую Он имел от Отца Своего, посланничество, которое Отец вверил Ему и которое окончилось с Его смертью и Воскресением, - все это Он хочет возложить теперь на них. И проповедь их должна начаться в Иерусалиме. Так как ученики, оставив своего Учителя и Господа в часы Его страданий, этим самым как бы отказались от порученного им дела распространения в мире учения Христова (Ин. 17: 18), то Иисус теперь снова восстанавливает их в прежнем апостольском достоинстве и уничтожает всякие возникшие в них сомнения относительно своего права быть Его последователями, говоря, что Он посылает их осуществить возложенную на них миссию, так же, как Его Самого послал Отец, со всею силою Духа (Ин. 3: 34).

Теперь обратимся к Евангелию от Иоанна, где описано, как Христос сообщает Своим ученикам дар Святого Духа, причем употребляет внешний знак (символ) – дуновение. […] примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся. Т.е. апостолы получили в тот момент новую власть и новые обязанности, сущность которых состоит в следующем: сообщать дары Духа Святого и отпускать грехи тем, кто откликнется на призыв и проникнется истинным раскаянием и верой. И это есть второе Божественное право, данное Учителем ученикам. Перед Своей смертью на Тайной Вечере Иисус дал им власть совершать Таинство Евхаристии, теперь же, в эту ночь, Он дарует им Духа Святаго, и облекает их властью освящать души людей, связывать и разрешать, т.е. прощать грехи силою этого Духа.

Некоторые древние толкователи видели здесь только символ. Например, Феодор Мопсуетский, который был осужден на Пятом Вселенском Соборе за то, что утверждал, будто бы Христос в первом явлении ученикам не дал им Духа Святого, а сделал только вид, что вдохнул в них этот Дух. Якобы это дуновение не дало апостолам никаких особых сил и иерархических преимуществ. По его мнению, если им предоставляется здесь право отпускать грехи, то не в Таинстве исповеди, о котором здесь и речи нет, а только посредством возвещения всем людям той великой истины, что отныне во Христе всякий может получить отпущение грехов под условием покаяния и веры, какие требуются от вступающих в Церковь Христову… Но с таким толкованием нельзя согласиться. Нужно слишком много фантазии для того, чтобы в предоставлении апостолам права связывать и разрешать грехи людей на земле, видеть поручение возвещать Евангелие. Такое поручение Христос обычно выражал прямо (Мф. 28: 19; 20). К тому же, нет ни одного случая в Евангелиях, когда бы Христос употреблял символ, не заключавший в себе действительного содержания. Более правдоподобным представляется другой взгляд, согласно которому в этот вечер Христос подает апостолам не тот Дух, Какой Он обещал всем верующим (Ин. 7: 49), а особый дар, предназначенный только для апостолов и, конечно, их преемников. Что же касается права связывать и разрешать грехи, то, давая теперь ученикам это право, Христос исполнял этим Свое обещание, данное некогда в лице Петра всем апостолам (Мф. 16: 19). Нельзя не согласиться с теми богословами, которые считают, что этим дарованием Духа и права отпускать грехи Христос положил начало существованию Церкви.

Это откровение произвело решительное действие на учеников, оно победило их неверие и успокоило их волнение. После этого явления апостолы сами являются вестниками Воскресения. Богу, однако, было угодно, чтобы один из одиннадцати учеников не присутствовал при этом, то был Фома, который, вероятно, уходил в день Воскресения из Иерусалима и не удостоился видеть Воскресшего Господа. Товарищи с радостью сообщили ему о Воскресении Христа, но Фома не поверил их рассказу о том, что они видели именно Иисуса и осязали раны на руках и в боку Его. Он сам лично хочет видеть и даже осязать эти раны – упрямство его характера (ср. 11: 16; 14: 15) сказалось в настоящем случае с особою силою. Сколь многие узнают себя в этом требовательном апостоле! Он отвергает свидетельства своих товарищей, он не доверят никому, кроме себя и своего Учителя. Но его неверие будет побеждено. Спасителю угодно, чтобы Его малое стадо пребывало в полном единении веры. Спустя восемь дне, в следующее воскресение, он был уже вместе с учениками (вся обстановка здесь почти та же, что в предыдущем явлении Христа, и потому можно полагать, что и второе явление имело место так же в Иерусалиме, а не в Галилее, как думают некоторые экзегеты). После приветствия Христос обращается к Фоме с требованием – своими собственными перстами дотронуться (такой смысл имеет здесь выражение: посмотри) до Его рук, на которых оставались следы пригвождения, а потом рукою своею освидетельствовать рану от удара копьем, находившуюся в боку у Христа. Повторяя с точностью требование, которое высказал сам Фома в присутствии учеников, но которого не слышал Христос, Господь уже этим Своим прозрением оказывает благотворное действие на душу Фомы (ср. слова, сказанные Нафанаилу при его призвании Ин. 1: 48). Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой!

Тогда Господь, говоря о будущем и имея в виду всех, которые по примеру Фомы будут отрицать подлинные свидетельства и слова Его апостолов, сказал Фоме, который является истинным образцом души, с трудом поддающейся вере: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие. Конечно же, Иисус вовсе не унижает Фому перед прочими учениками, указывая на путь, которым он пришел к вере. Ведь другие вначале тоже не поверили свидетельству женщин, и убедились только тогда, когда Господь явился Петру (Лк. 24: 34). Но все же ощущается мягкий упрек Фоме за то, что он пожелал иметь более осязательные доказательства Воскресения Христа, чем те, какие соблаговолил дать людям Бог.

Новое явление Христа, более торжественное, чем все другие, произошло в Галилее, на одном из холмов, соседних с Геннисаретским озером, куда Он так часто удалялся с учениками во время Своей земной жизни, чтобы молиться и поучать их. Соблюдая хронологию, следует поставить его позже явления Иисуса при море Тивериадском.

Название этого места не сохранилось. Св. апостол Павел, говоря об этом последнем явлении в Галилее, указывает на него, как на неопровержимое свидетельство Воскресения: потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили (1 Кор. 15:6). О том, что некоторая часть непосредственных свидетелей находится доныне в живых, апостол вспоминает для того, чтобы указать коринфянам на возможность расспросить о Христе Воскресшем тех, кто видел Его по Воскресении. Упоминаемое явление, несомненно, то же, о котором сообщает евангелист Матфей (28: 16). То, что он говорит только об одиннадцати, которым Господь повелел идти в Галилею, оставляя без внимания пятьсот братий, не значит, что это два разных случая. Объяснить это несоответствие можно тем, что евангелист приводит здесь повеления Христа, которые имели отношение только к апостолам (Мф. 28: 18-20). …увидев Его, поклонились Ему, а иные усомнились. Указание на этих «иных» также заставляет думать, что собравшихся было гораздо больше одиннадцати. Ведь после явлений в Иерусалиме и в Галилее одиннадцать апостолов уверовали и уже не сомневались в истинности Воскресения и присутствии Христа среди них.

И приблизившись Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле. Казалось бы, что в дальнейшей речи Спаситель должен передать Своим ученикам эту Свою власть, говоря: идите, господствуйте… Вместо этого: идите, научите все народы […] Когда Он говорит: примите Духа Святого, Он создает власть священническую, теперь же, говоря: […] крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, О создает верховное право апостольства и указывает на все величие Своего Царства, которое безгранично. В кратких словах Он напоминает о том, что апостолы должны передать человечеству Его заповеди; указывает на Крещение, как на великое Таинство приобщения к жизни вечной, Таинство, которое Он привнес в мир, чтобы вознести человека к Отцу Небесному, неиссякаемому и вечному Источнику этой жизни, вместе с Сыном, Который является совершеннейшим проявлением Его, через Духа Святого – единственную Силу, способную осуществить это приобщение.

Вот и все описанные в канонических Евангелиях случаи явления Спасителя ученикам Своим от Воскресения до Вознесения (явление Его при море Тивериадском будет рассмотрено отдельно, в следующей главе). Вероятно, это лишь малая их часть, но другие случаи, встречающиеся в апокрифах и преданиях, не засвидетельствованы с достаточной достоверностью.

Казалось, что Евангелие от Иоанна торжественно закончилось последними словами двадцатой главы, так что двадцать первую, по-видимому, должно расценивать как послесловие, содержание которого возлюбленный Господом апостол счел очень важным и необходимым. Возможно, он прибавил ее по просьбе учеников, которые часто утоляя жажду его устным повествованием, пожелали, чтобы он до отшествия своего изложил все письменно, дабы Церковь навеки обогатилась таким сокровищем. Или, если принять 1-14 стихи первой главы за пролог, в котором он повествует о Сыне Божием до Его пришествия, то 21-ю главу можно считать за эпилог его Евангелия, в котором мистически и пророчески излагается Его промышление о мире по возвращении Его к Отцу.

О других явлениях Христа после Его Воскресения мы подробно говорили в предыдущей главе. Это же чудо – явление Господа ученикам при море Тивериадском – посчитали нужным рассмотреть отдельно, поскольку оно выделяется из общего ряда прежде всего своей вещественностью (умножение числа рыб), доказывающей, что воскресший Иисус так же может творить чудеса и давать знамения, как и при Своей земной жизни; кроме того, евангелист Иоанн приводит здесь очень важные речи Господа, касающиеся дальнейшей судьбы Своих учеников.

После того опять явился Иисус ученикам Своим при море Тивериадском. Здесь уместно заметить, что только Иоанн называет так это озеро, вероятно, для того, чтобы те, для кого он писал, лучше его поняли. Город Тивериада, построенный в честь Тиверия [160] Иродом Антипой, был очень известен в языческом мире. Впервые употребляя это название, евангелист указал на тождество этого озера с Галилейским морем, упоминаемым другими евангелистами (6: 1).

Все удостоенные нового чудесного явления исчислены. Их семеро, и число это не случайное. Были вместе Симон Петр и Фома, называемый Близнец, и Нафанаил из Канны Галилейской, и сыновья Заведеевы и двое других из учеников Его. Евангелист Иоанн, как известно, не представлял в своем повествовании списка апостолов; только настоящее место его Евангелия очень походит на такой список. Мнение, что Нафанаил евангелиста Иоанна есть Варфоломей прочих евангелистов, неизвестное в древности, ныне же достаточно распространенное и признанное некоторыми достоверным, подтверждается тем, что он назван не после, но в среде главнейших апостолов. Кто были двое непоименованных учеников, доподлинно не известно. По мнению некоторых, не названы Андрей и Филипп, это достаточно правдоподобно, ибо где поименован апостол Петр, там всегда находился и брат его Андрей (Мф. 4: 18; Лк. 6: 14; Ин. 6: 8), а где апостол Андрей, там должно предполагать и Филиппа (Мк. 3: 18). Во всех других перечислениях сыновья Заведеевы непосредственно следуют за апостолом Петром (Мк. 3: 16, 19; Деян. 1: 13), или после Петра и Андрея (Мф. 10: 2, 3). Здесь же они стоят последними из поименованных, что и надлежало ожидать, если двадцать первая глава действительно написана самим евангелистом Иоанном.

Слова Симона Петра: иду ловить рыбу, вопреки странному толкованию некоторых, вовсе не значат, что он утратил всякую веру в Иисуса, как в Мессию, что он отрекся от своего предназначения и, не имея более благородного апостольского труда, возвратился к прежнему занятию. Мы считаем, что подобное мнение не имеет права на существование. Как учитель в этом новом Царстве, основанном его Господом, он держится мудрого правила иудейских раввинов, всегда имевших какой-либо промысел или занятие, к которому, в случае нужды, они снова возвращались. Известно, что апостол Павел делал шатры, и это мастерство давало ему независимое положение (2 Фес. 3: 8). Вероятно, также он находил полезным и в нравственном отношении по временам, по совершении своих духовных подвигов, заниматься физическими трудами.

Обращение Петра к своим прежним товарищам по ремеслу было охотно ими принято: идем и мы с тобой; пошли и тотчас вошли в лодку и не поймали в ту ночь ничего. То же случалось уже ранее (Лк. 5: 1-7). Неясное чувство в их сердцах, быть может, говорило им, что эта ночь будет духовным повторением прежней ночи; как и ранее, после чудесного лова наступил достославный день, когда они впервые получили призвание к высокому служению «быть ловцами человеков». Так и эта настоящая чудесная ловитва могла приготовить их к осознанию, какого рода предстоял им труд, и какая великая ожидала награда. Впрочем, это было не более как предчувствие, иначе они тотчас узнали бы Господа, Который с утренней зарей стал на берегу. Это была самая подходящая пора, ибо вечером водворяется плач, а наутро радость. (Пс. 29: 6); здесь, как и весьма часто, утро служит образом зари спасения. Не менее соответствовало этому и само место. Он теперь стоял на берегу, а они находились на зыбком море (не так, как было прежде, Лк. 5: 1-11). Но ученики не узнали своего Учителя, так как глаза их были удержаны (ср. 20: 14; Лк. 24: 16). Он для них казался чужим, и как чужой обратился к ним со словами: Дети! есть ли у вас какая-нибудь пища, предлагая этот вопрос, по мнению свт. Иоанна Златоуста, как человек, желающий приобрести что-нибудь для пропитания, или, может быть, справедливее – по дружелюбному участию и некоторому любопытству, с каким обыкновенно интересуются об успехах промысла неверного и сопряженного с трудами, иногда неблагодарными, иногда щедро награждаемыми. Ученики, занятые, вероятно, собиранием сети, не глядели на спрашивающего. Они отвечали Ему: нет. Вопрос имел цель – вызвать признание из их собственных уст, ибо, как в малых, так и в великих вещах, как в естественных, так и в духовных, необходимо, чтобы сознание человеческой немощи предшествовало богатым дарам Божией милости (ср. Ин. 5:6; 6: 7-9). Он же сказал им: закиньте сети по правую сторону лодки и поймаете. Слова эти могли быть приняты за совет человека более опытного. Они закинули и уже не могли вытащить сети от множества рыбы. Иоанн, ученик, которого любил Иисус – уже не сомневается, что это Господь. И он говорит, еще не всем, только апостолу Петру, по всей видимости, ближайшему своему другу (Ин. 20: 3; Деян. 3: 1), имеющему, следовательно, больше прав быть первым участником его открытий: это Господь. Здесь очень ярко проявляется различие характеров каждого из апостолов: Иоанн своим орлиным оком, несмотря на дальность расстояния, первый узнает предстоящего Возлюбленного Христа; Симон Петр, не способный ожидать, пока корабль причалит к берегу, бросается в воду, чтобы скорее пасть к ногам Спасителя (Мф. 14: 28; Ин. 20: 6). В лодке он был нагой, т.е. разделся для работы, имея только тунику или рубашку на голом теле. Теперь, однако, он опоясался своей рыбачьей одеждой, считая непристойным явиться без нее перед Лицом Господа. Нельзя согласиться с теми, кто, желая преумножить количество чудес, полагают, что апостол Петр вновь шел по воде. Этому мнению ясно противоречит выражение евангелиста: бросился в море. Вероятно, Петр плыл и шел вброд к берегу, отстоявшему около двух сот локтей (т.е. 250 футов). Другие ученики следовали медленнее, ибо они были обременены сетью и тяжестью лова. Не надеясь поднять добычу в лодку, тем более, помня, как в прошлый раз начали тонуть, они тащили сеть по воде.

Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь, и на нем лежащую рыбу и хлеб. Толкователи много рассуждали о том, естественным или чудесным образом была приготовлена трапеза, но не пришли ни к каким определенным выводам, а потому должно ограничиться смыслом самого текста. Иисус говорит им: принесите рыбу, которую вы теперь поймали. Это приумножило уже имеющийся запас. Апостол Петр и теперь прежде всех пошел и вытащил на землю сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; теперь, однако, несмотря на замечательную разность между настоящим и подобным прежним ловом (Лк. 5:6), при таком множестве не прорвалась сеть.

Трудно поверить, чтобы все это было случайностью, или что повествователь передал происходящее так выразительно и с такими мельчайшими подробностями, не имея на то важной причины. Под буквальным значением внимательному исследователю открывается аллегорическое или, справедливее, символическое, которое трудно объяснить. Не ручаясь за точность всех подробностей толкования блж. Августина, можно прибавить, что оно в целом само себя оправдывает. Этот чудесный лов рыбы он сопоставляет с «бывшим до Воскресения», усматривая в первом – образ Церкви в ее настоящем состоянии, собирающей теперь в свое лоно членов, в этом мире рассеянных; а в последнем – образ будущей Церкви при конце мира, с ее обильной ловитвой или «исполнением языков», которое тогда совершится. В первом случае будущие ловцы человеков не получали прямого приказания закидывать сеть по правую или по левую сторону корабля, так как если бы Христос указал на правую сторону, то под этим надлежало бы разуметь лов одних добрых, а если левую, то лов лишь худых. Следовательно, пока продолжается настоящее смешение, сеть содержит в себе и добрых и худых; теперь же Он говорит: закиньте сети по правую сторону лодки, давая знать, что уловлены будут одни добрые, поскольку символическое значение правой руки – нечто благоприятное и ценное. Овцы, например, ставятся по правую руку (Мф. 25: 33), вырывается правый глаз, отсекается правая рука негодного пастуха (Зах. 11: 17). Иезекииль ложится на левый бок за Израиля и на правый за Иуду (4: 4,6), который еще не был свергнут, несмотря на все свои беззакония. Ни один художник не поставляет кающегося разбойника иначе, как по правую руку от Господа.

Во время первого чудесного лова брошенные сети порвались от тяжести рыбы, а те, которые удалось сохранить, были помещены в лодке, носившейся по бурному морю подобно людям, принятым в настоящее время в лоно Церкви, которая сама еще не в пристани. Во второй же раз сеть вытащена на сушу, на безопасный и тихий брег вечности. В первый раз корабли едва не потонули со своим грузом: так происходит и с кораблем Церкви, которому постоянно угрожает крушение. Но настоящему лову не грозят подобные опасности. Во время первого чудесного лова в сети попалось великое, но неопределенное множество, но теперь – определенное число, как избранных, так и предъизбранных; прежде – и большие рыбы и малые, ныне – только большие, ибо все, достигающие Божьего Царства, суть великие, равные Ангелам.

Иисус говорит им: приидите обедайте, из учеников же никто не смел спросить Его: кто Ты? зная, что это Господь. Но если они знали, для чего было спрашивать? Евангелист, казалось, хотел сказать, что они были бы рады услышать из Его собственных уст заявление, что это Он, а никто другой, но не осмеливались задать вопрос первыми. С таким величием явился Он теперь, внушая трепетное благоговение (ср. 4: 27), что для них казалось дерзостью требовать ответа.

Следующее повествование представляет определенные трудности, которые можно объяснить не иначе, как при помощи символического толкования. Что означает приготовленный для учеников хлеб, который они нашли, только ступив на берег, и который Господь затем раздал им из собственных рук? Для Него Самого, телесно воскресшего, хлеб не был нужен, и Он по-видимому Сам не вкушал, а только распределял пищу; столь же мало сами ученики в этом нуждались, имея свои жилища поблизости; притом один хлеб и одна рыба, упомянутые в ст.9, составляли очень скудную трапезу для семерых. Но во всем этом мы должны видеть глубокий смысл. Трапеза, к которой пригласил апостолов Христос, обозначала, во-первых, восстановление тесных дружеских отношений между ними, а, во-вторых, служила ручательством того, что в будущем, когда они будут заняты делом проповеди, Господь позаботится об удовлетворении их земных нужд. Кроме того, богатый улов рыбы являлся для них залогом и обетованием того, что будущий их труд, трапеза, приготовленная и преподанная Самим Господом на берегу, служила символом великого Небесного пиршества, на котором, по совершении своих земных подвигов, они воссядут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царствии Небесном (Мф. 22: 2; Лк. 12: 37; 22: 30; Откр. 7: 17; 19: 9). Трапеза эта имела характер таинства, и в ней не быдо ничего общего с утолением настоящего голода.

Весьма важная последующая беседа состоит в такой тесной связи с этим чудом, что нельзя обойти ее молчанием. Христос пророчески указует Своим слугам на предстоящее им делание и будущую мзду. Он объявляет им условия, соблюдая которые они могут совершить свой труд и получить награду: любовь к Нему и неограниченное самопредание Богу. К этому назидательному поучению относится все последующее, итак две части этой главы составляют вместе совершенное целое.

Когда же они обедали, Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин, любишь ли ты Меня больше, нежели они? Такое обращение – Симон Ионин, должно было наполнить скорбью сердце апостола. Иисус как будто говорил ему: «Где то славное имя Петр, Мною тебе данное? (Мф. 16: 18; Ин. 1: 42), где тот камень и подобная утесу сила, которой Я в величайшей нужде искал напрасно (Мф. 26: 69-75)? Теперь нельзя называть тебя этим именем, а только именем, данным при рождении, ибо все высшее в тебе утратилось». В самом вопросе усматривается явный намек на самонадеянную речь апостола Петра, не приведенную сейчас евангелистом Иоанном: Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь (Мф. 26: 33). Петр хорошо понял своего Господа и, не делая оскорбительного сравнения с любовью своих сотоварищей, удовольствовался утвердительным ручательством за свою собственную, предоставляя Господу Сердцеведцу Самому решать, питал ли он горячую истинную любовь к Нему, несмотря на свое жалкое отречение во дворе первосвященника. Петр говорит Ему: так Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Выражения Господа, паси овец Моих, паси агнцев Моих, не равносильны выражению: так покажи же свою любовь на деле, скорее, в них должно читать: «Я возвращаю тебе твое апостольское звание; тебе принадлежит благодать быть первым между пастырями Моего стада». Вопрос любишь ли ты Меня повторяется три раза, чтобы троекратным торжественным подтверждением Петр мог искупить свое троекратное отречение от Господа (Ин. 18: 17; 25: 24). Возможно, что и костер, около которого он теперь стоял, должен был напомнить ему тот, возле которого он грелся ночью во дворе первосвященника.

Наконец, при третьем повторении вопроса апостол опечалился и, уже с большей силой, чем прежде, свидетельствуясь всеведением Господа о своей истинной к Нему любви, говорит: Господи! Ты все знаешь; вместе с этим он исповедует Его своим Богом, ибо только один Бог есть истинный Сердцеведец (Пс. 7: 10; 138; Иез. 11: 5; Иер 17: 10; 3 Цар. 8: 39; Ин. 2: 24 – 25; 16: 30; Деян. 1: 24). С этой точки зрения воззвание: Господи, с которым он обращается к своему Учителю, получает новое значение: Ты знаешь, что я люблю Тебя. Таково было торжественное прощение и восстановление троекратно отрекшегося Петра в его прежнем достоинстве перед другими апостолами.

Многие не признавали различия между двумя повелениями: паси агнцев Моих, паси овец Моих. Правильно будет предположить, что Господь под «агнцами» разумел христиан, еще не достигших религиозной зрелости, - это Его «чадца», требующие особенной заботливости; под «овцами» - уже успевших в христианстве, это суть «юноши» и «отцы» (1 Ин. 2: 12-14). Римские католики действительно без надлежащего основания толкуют, что под «агнцами» должно разуметь мирян, а под «овцами» духовенство, и что здесь апостолу Петру дается господство над теми и другими. Подобное поручение, по крайней мере, гласило бы так: «паси овец Моих» - «паси пастырей Моих», если бы надлежало сделать вывод такого рода, и все же этого оказалось бы недостаточно, поскольку в цепи доказательств папистов отсутствуют многие важные звенья.

Но повелением: паси овец Моих, все не заканчивается. Эта исполненная трудов жизнь должна увенчаться страдальческой смертью: таков многотрудный путь с его тесными и узкими вратами, которые даже и первопрестольного апостола ведут к вечной жизни. Ничто совершенное не достигается без скорбей, Петр испытает участь своего Учителя и его мученичество будет равно его славе. Господь хочет предварительно показать Своему апостолу, каким тяжким испытаниям он должен ради Него подвергнуться, подобный способ употребляется и в отношении к другим избранным Им служителям, каковы Иезекииль (3: 25), апостол Павел (Деян. 21: 11), а теперь и апостол Петр. Когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил куда хотел, а когда состаришься, то прострешь руки свои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь. Здесь явно виден пророческий образ его будущей крестной смерти, по толкованию самого евангелиста Иоанна: сказал же сие давая разуметь, какой смертью Петр прославит Бога (ср. Ин. 12: 33 и 1Пет. 4: 16; здесь нельзя не видеть соответствия этим словам); и нет достаточной причины сомневаться в предании Церкви, что таков именно был способ мученической кончины апостола Петра. По свойству самого пророчества здесь это не высказано буквально, но из описания довольно очевидно, что Господь указывал именно на такой, а не другой конец его жизни. Простертые руки вдоль поперечной перекладины креста и опоясание чужими руками означают пригвождение к орудию казни, к которому, сверх того, распинаемых привязывали веревками. Перепоясание в Писании всегда означает готовность к внешней деятельности (Исх. 12: 11; 3 Цар. 18: 46; 4 Цар. 4: 29; Иер. 1: 17; Лк. 12: 35; 17: 8; Деян. 12:8; 1 Петр. 1: 13; Еф. 6: 14). В словах «куда не хочешь» не должно предполагать сопротивления апостола Петра прославить Господа своей смертью, за исключением, конечно, естественного невольного содрогания плоти ввиду предстоящей пытки или казни. (Еф. 5: 39), - содрогания, над которым он, как и его Господь (ср. Мф. 26: 39), восторжествовал высшим произволением, готовностью исполнить совершенную волю Божью. В высшем же значении это было шествие, приближавшее его к лицезрению Бога – цели, к которой он стремился всю свою жизнь, куда всем сердцем хотел идти; радостное восклицание другого апостола при предвидении своего мученичества (2 Тим. 4: 6-8; ср. Фил. 1: 21, 23) столь же было свойственно и его устам. К этому пророчеству о своей смерти относятся, вероятно, слова апостола Петра в его втором послании (1: 14).

Таким образом, в сущности, Христос говорил Петру: «Когда ты был молод, ты трудился для Меня, идя, куда ты хотел, ты сам избирал себе поприще деятельности; а когда ты состаришься, тебе предстоит подвиг более трудный и высокий: ты за Меня пострадаешь; уже не ты выберешь себе труд, но другие изберут его для тебя, а твой тяжкий подвиг будет не действие, а страдание». Такова история христианской жизни, и примером этого служит не один апостол Петр, а поприще почти всех слуг Божьих. Оно началось действием, а завершилось страданием; в последнем же изучаются уроки, которых первое не могло преподать; является наитие благодати, без того вовсе не испытанной или испытываемой весьма слабо. Так было, например, с Иоанном Крестителем: он начинает проповедь в Иерусалиме, и вся Иудея стекается к нему для слушания его проповеди. Он оканчивает долгим заточением, забытый узник в безысходной темнице. Так было со свт. Иоанном Златоустом: главные города Азии и Европы, Антиохия и Константинополь, встречали его с уважением и поклонением в дни его молодости, и он ходил, куда хотел; но когда состарился, то его влекли из одного места в другое против его воли; удрученный болезнями, он подвергся изгнанию. Так долженствовало быть и с великим апостолом Петром. Собственная его воля и свобода выбора были сокрушены и уничтожены, он не принадлежал себе, всецело предавшись воле Божией. Тот, Кто указал ему конечную цель, указывает и дорогу. Слова: И сказав сие, говорит ему: иди за Мной, выражают гораздо больше, чем общее наставление – «подражай Мне».

Сцена, происходившая теперь на Геннисаретском берегу, столько же достопамятна действиями, как и словами. Господь, произнеся Свои слова, в ту же минуту направил Свои шаги вдоль дикого и обрывистого берега, приказав апостолу Петру следовать за Ним, через то образно открывая будущее поприще его жизни – т.е. следование за своим Божественным Учителем трудными и тернистыми путями апостольского служения. Все это выражалось не столько словами, сколько действиями, ибо Петр, обратившись, или оглянувшись назад, видит идущего за Ним ученика, которого любил Иисус, - определение не напрасно вставлено и не для намека не его дружеское обращение ко Господу на пасхальной вечере, но для указания на смелость Иоанна, который пошел не будучи званным. Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? Видимо, Петр спрашивал о том, какова будет доля Иоанна, каков будет исход его земного поприща. Пойдет ли и он по тому же тернистому пути? Трудно определить побудительную причину этого вопроса, а также то, с какой интонацией он задавался. Конечно, в нем заключалось не простое желание удовлетворить сове естественное любопытство. Следуя блж. Августину, вопрос этот выражает беспокойство о возможной будущей разлуке с другом, как бы лишенным чести вместе с ним сопровождать Господа, беспокойство о том, с кем он хотел бы жить и умереть (ср. 2 Цар. 1: 23). Другие приписывают это менее благородному побуждению, под влиянием которого Марфа спрашивала: Господи, или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? (Лк. 10: 40) – будучи недовольна, что Мария спокойно сидела у ног Иисуса, тогда как сама она озабочена житейским попечением о Нем. Конечно, нельзя исключить, что апостол Петр, понимая силу слов: последуй за Мной, к нему обращенных, мог мгновенно позавидовать более легкой доле, сужденной апостолу Иоанну.

Была ли это ревность, или иное беспокойство об участи, которую Господь определял его сотоварищу, все же вероятно, что побуждение к заданному вопросу исходило не из вполне чистого источника. В возражении Господа слышится что-то сдерживающее. Не дело Петра разуметь «времена и лета» и допытываться о том, что известно одному Господу. Только Себе Он предоставляет право распределять отдельные жребии Своим чадам и никому не дает в том отчета. Если Я хочу, чтобы он пребыл пока прииду, что тебе до того? ты за Мной последуй. (ср. Ин. 2: 4). Но в то же время этот отказ Господа, как и многие Его другие ответы на неблаговременные вопросы, не есть простой отпор. Если Он иногда и не удовлетворяет неуместного любопытства, то редко или почти никогда не отвечает прямым отказом. В самом его «нет» часто слышится скрытое «да». Так и в настоящем случае. Ибо, конечно, заблуждение тех братий, которые из этих слов сделали вывод, что ученик тот не умрет, происходило не только от того, что предположение «если Я хочу» они приняли за явное пророчество. То, чего не думал Христос, того, конечно, не должны были приписывать Ему Его ученики. Он не сказал: «Если Я теперь хочу остановить закон естественного увядания и смерти и чтобы он жил до Моего пришествия на суд, это не твое дело». Останавливая вопрошавшего апостола Петра, Он, скорее, выражает свое желание, чтобы апостол Иоанн пребыл до Его пришествия. В этом пребыл нельзя отрицать глубокого значения, как это позволяли себе те толкователи, которые легко разрешали трудности за счет искажения текста. Слова эти не значат, что Иоанн должен оставаться в Галилее или в Иерусалиме, между тем как апостол Петр будет проповедовать Евангелие во всем мире. Пребывать значит не что иное, как оставаться в живых (ср. Флп. 1: 25; Ин. 12: 34).

Но почему Христос говорит, хотя и условно, чтобы Иоанн пребыл до Его пришествия? На этот вопрос отвечали двояко. Блж. Августин, а за ним некоторые древние и новые толкователи словам «пока Я приду» придают такой смысл: «Пока Я его отзову, пока спокойной и естественной смертью призову его к Себе». Но тогда где же тут противоположность между участью Иоанна и жребием Петра? Как ни насильственна, как ни мучительна была смерть, но не пришел ли к апостолу Петру Господь в этом же смысле? Не приходил ли Он ко всякому истинно верующему в час его пришествия или кончины, какова бы она ни была? Выразив это на разговорном языке, мы, в сущности, получим: «Если Я хочу, что он жил, пока не умрет, что тебе до того?» Некоторые изречения Господа могут показаться легкими, будучи весьма глубокомысленны; нет ни одного, которое казалось было бы глубокомысленным, а при ближайшим исследовании оказалось простым и легким для понимания. Всего лучше толковать это, согласовываясь с духом евангелиста Матфея (16: 28; 10: 23). Возлюбленный ученик пребудет. Он единственный из двенадцати, который, согласно другому, ранее возвещенному Господом, заявлению, не вкусит смерти, как уже увидит Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем. Единственный из двенадцати, он станет свидетелем странного потрясения, поколебавшего не только землю, но и небо, того громкого перерождения древнего иудейского домостроительства, уступающего свое место новому порядку вещей земных и Небесных (Евр. 12: 26 – 27), он должен был пережить и духовными очами узреть Сына Человеческого воистину грядущего творить суд над Своими врагами (Мф. 24: 34). Он один из двенадцати переживет разрушение Иерусалима, эту страшную катастрофу, тем не менее, уступающую место Церкви Бога живого, на которой утвердилось Его благословение.

Но это еще не все. Апостол Иоанн Богослов призван не столько для внешнего распространения пределов Церкви, сколько для углубления ее внутренней жизни. Он пройдет свое поприще и достигнет совершенства другими путями: он мученик волей, а не делом, его почтенная и полезная старость увенчается естественной и мирной кончиной.

По мнению блж. Августина и других святых отцов Церкви, это значение приведенных слов можно, однако, считать второстепенным. Ни апостол Иоанн, ни другие святые, не чужды своей доли страданий, все шли узким и многотрудным путем (Откр. 1:9). Мы сами ежедневно видим, что скорби различных членов Царствия не всем разделены поровну; одним суждено сравнительно менее страдать и только по временам, тогда как вся жизнь других есть беспрерывный ряд искушений. Апостол Иоанн, передающий эти слова о себе самом, упоминает, но лишь с сожалением, что пронеслись они между братиями: распространилось ожидание вследствие слов, неточно переданных или неверно понимаемых, что он никогда не умрет, ибо, пребывая до общего конца, он перешел бы в Небесной Царство не вкусив смерти (1 Кор. 15: 51; 1 Фес. 4: 17). Не проявляется ли здесь доблесть высшего смирения в заботливом опровержении такого понимания? Такое грустное преимущество не было его уделом, и не на столь долгий срок разлучился он со своим Господом. На него не падает приговор столь тягостного и продолжительного лишения той неизбывной радости, которая ожидает разрешившихся от уз жизни для пребывания со Христом (Фил. 1: 23)

Синагога может иметь своего вечного жида, томящегося в напрасном ожидании смерти, ибо на нем не почиет благословение, а тяготеет проклятие. Между тем, прямое заявление из уст самого апостола, что Иисус не сказал ему, что он не умрет, не рассеяло суеверия, вкравшегося в Церковь. Следы его долго не изглаживались, хотя нельзя было не признать действительно свершившейся смерти и погребения. Святой апостол Иоанн скончался в возрасте ста с лишним лет, предположительно в 105 году от Р.Х. Рассказывали, что смерть апостла была мнимая. Даже блж. Августин не мог вовсе отвергать дошедшего до него слуха, что апостол Иоанн дышал в гробу, что земля над ним поднималась слегка от его дыхания. По свидетельствам древних церковных писателей ежегодно 8-го мая из могилы истекало благовонное миро, подающее верующим благодатные исцеления.

Предназначение Иоанна, данное Ему Господом – увековечить для христиан великие речи Иисуса. Никто лучше этого святого старца не помнил то, что говорил Учитель во время Своей земной жизни. Не ему ли, любимейшему ученику, надлежало преимущество – лучше всех помнить о Нем?

О Вознесении Господнем в Евангелии говорится кратко: евангелисты Лука и Марк, заканчивая свои повествования, лишь упоминают об этом чудесном событии. Оно было концом евангельской истории и началом апостольской, поэтому св. Лука и предпочитает подробнее сообщить о нем в Деяниях Апостольских. Последние наставления Господа, изложенные в 15-18ом стихах 16й главы Евангелия от Марка, очевидно, были даны Им непосредственно перед Вознесением на Небо.

Место и время, когда Иисус навсегда покинет Своих возлюбленных учеников, определены достаточно точно. […] И вывел их вон из города до Вифании (Лк. 24: 50). Господь повел учеников, вероятно, до того места, где у подножия Елеонской горы начинается дорога на Вифанию. Далее путь их лежал на вершину. Елеонская гора, что в переводе означает «гора маслин», получила свое название от прокрывавших ее оливковых рощ. Она находится к востоку от Иерусалима, и отделяется от него небольшой Кедронской долиной. С ее вершины открывается величественный вид на Святой город. С горой Елеон связаны некоторые библейские пророчества: так, например, пророк Захария предрек, что в день Страшного Суда Бог встанет на нее, и гора расколется на две части. Во время Своей земной жизни Иисус неоднократно посещал Елеонскую гору: здесь Он беседовал с учениками, здесь научил их молитве «Отче наш», тут же, в Гефсиманском саду, начались Его предсмертные страдания. Здесь же, на этой вершине, Он хочет оставить землю и войти в славу Свою на виду у города, который распял Его на кресте, охранял Его гроб, и не верил в конечное торжество.

Св. Лука точно определяет местоположение Елеонской горы – очевидно, потому, что Феофил, для которого предназначалась книга, был незнаком с топографией Иерусалима: […] находился близ Иерусалима, в расстоянии субботнего пути (Деян. 1: 12). Такой путь позволялось пройти в субботу; он определялся, согласно установлению раввинов относительно субботнего покоя о 2000-х шагах [161]. Вифания же находилась вдвое дальше от Иерусалима, и указывается просто для определения направления, по которому повел Господь учеников на место Своего Вознесения. Был 40-й день по Воскресении до того дня, в который Он вознесся […] (Деян. 1: 2-3). Это точное указание времени пребывания Воскресшего Господа на земле имеется только в данном месте Деяний Апостольских. Евангельские повествования Марка и Луки не дают никаких указаний на время, поэтому особенно ценны указания книги Деяний, восполняющие столь важные подробности последних евангельских событий.

Первое слово, с которым обращается Христос к апостолам, полностью снимает те ограничения, какие Он ранее высказал относительно их миссионерской деятельности: […] и заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите, и в город Самарянский не входите (Мф. 10: 5). Отныне, по совершении Им искупления, весь род человеческий призывается к вступлению в Царство Христово, а главным предназначением апостолов будет проповедь Евангелия. Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками, будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы. (Мк. 16: 17, 18). Вся эта сила чудотворений будет даром Святого Духа. Станет ли она проявляться видимым образом в исцелении болезней телесных, когда Господу угодно будет засвидетельствовать этим превосходящее обыкновенные человеческие силы служение апостолов, будет ли это проявляться невидимо в душе человека – и в том и другом случае это будет доказательством силы Божией. Апостолы по собственному опыту знали, что уверовать в Воскресшего Христа – дело трудное, поэтому Господь обещает посылать уверовавшим особые чудесные знамения, которые будут укреплять их в вере. Простые верующие, видя, как творят чудеса проповедники, будут убеждаться в истинности их послания Богом. В Посланиях и повествовании св. Луки множество примеров последующих чудесных деяний апостольских (Деян. 28: 8; Евр. 6: 2; 1 Кор. 12: 9; Иак. 5: 14 и т.п.). По одним преданиям, находясь в Ефесе, по другим – в Риме, гонители христиан вынудили Иоанна Богослова выпить кубок с ядом, который нисколько не повредил его здоровью.

Вознесению предшествует прямое указание Христа апостолам – не отлучаться из Иерусалима и ждать Сошествия Святого Духа (Лк. 24: 49), обещанного от Отца, Который еще в Ветхом Завете (Ис. 44; Ин. 3: 1 и др.) через пророков дал обетование об излиянии Духа Святого во времена Мессии. Ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.

Выражение «креститься Духом Святым» по аналогии с крещением водою означает всецелое исполнение дарами Духа Святого, как бы погружение в Его очищающую и оживотворяющую благодать. Свт. Кирилл Иерусалимский так рассуждает по этому поводу: «не частная это благодать, но всесовершенная сила, ибо как погружающийся и крестящийся в водах отовсюду окружается водами, так и Духом крещены они были всецело; но вода омывает внешность, а Дух, ничего не исключая, все крещает до внутренности самой души. И чему дивиться?.. Если огонь, входя внутрь грубого железа, целый состав его делает огнем и холодное раскаляется, черное начинает светиться; и если огонь, будучи веществом и проникая в вещество железа, действует так беспрепятственно, то чему дивиться, если Дух Святой входит во внутренности самой души?...»

Величайшее это событие произойдет через десять дней, но ученики еще не знают об этом. Именно столько судил Господь апостолам Своим ждать Обетованного Утешителя, не больше и не меньше. Русский богослов Лопухин дает такое объяснение: «Не больше потому, что дальнейшее продолжание дней ожидания утомило бы ожидавших, допустило бы в их души рассеянность, невнимание, и это делало бы менее плодотворным тихое веяние и почивание на них Духа Божия. Не меньше – потому, что преждевременное пресечение дней ожидания оставило бы души многих в недостаточно напряженной жажде Утешителя, в недостаточно созревшем сознании важности предстоящего, в недостаточно оцененной драгоценности и утешительности Грядущего, что все также ослабляло бы силу и значение пришествия Духа Божия».

Умы апостолов по-прежнему более занимает земное, чем Небесное, поскольку они еще не просвещены Духом Святым. Может быть, Господь не собирается их надолго покидать? Не придет ли Он вскоре, чтобы воцариться в этом мире? Тогда они, Его ближайшие друзья, воссядут с Ним возле царского престола… Научаемые явившимся Спасителем в продолжение сорока дней о Царствии Божием, они все еще, как пишет свт. Иоанн Златоуст «не совсем ясно понимали, что такое это Царствие, так как не были еще научены Духом.., все еще привязаны были к предметам чувственным, хотя и не настолько, как прежде; они еще не сделались лучшими, впрочем, о Христе думали уже выше».

Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Зная сокровенные мысли учеников, Христос ответил: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти, но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли. По словам блж. Феофилакта такой уклончивый ответ дан Господом «не потому, чтобы Сам не знал, но потому, что самый вопрос был излишним, и посему Он с пользою для них ответил молчанием. Это изречение есть вместе увещевание и непреложное пророчество Спасителя о том, чем будут и должны быть ученики Христовы по получении или силы Духа Святого».

Это были последние слова Господа. Он поднял руки и благословил Своих апостолов (Лк. 24: 51), несколько отступив от них. Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. Ученики не отрывали глаз от Своего Божественного Учителя до тех пор, пока светлое облако не скрыло Его из виду. Это облако, очевидно, видимый знак особого Божественного присутствия, особой Божественной силы, уже являлось при Преображении Его на горе Фавор: […] се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий […](Мф. 17: 5). По словам блж. Феофилакта, Он «воскрес так, что они не видели, Вознесение же Его видели; видели конец Воскресения, но не видели его начала; видели начало Его Вознесения, но не видели его конца».

Ученики продолжали стоять неподвижно, с поднятыми вверх головами, пока их не вывело из оцепенения новое явление из Горнего мира. Два мужа в белых одеяниях, несомненно Ангелы, разрешают их недоумения кротким и ласковым упреком: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо. Очевидно, речь идет о втором славном пришествии Христа, которое произойдет в том же прославленном Его Теле: тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачут все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою (Мф. 24: 30)

После полученного от Ангелов вразумления ученики возвратились в Иерусалим с радостью великою, как добавляет св. Лука.

Апостолы, конечно же, испытывали тревогу по поводу возможных преследований со стороны первосвященников и старейшин, однако не впали в малодушие, не стали скрываться от соглядатаев синедриона и не разошлись по собственным домам, которые у большинства находились в Галилее. Господь велел им не отлучаться из Иерусалима, поэтому апостолы решили готовиться к великому событию, единодушно пребывая в молитве и духовных беседах. Местом своих собраний апостолы избрали горницу одного из домов, расположенных на холме Сион. Предполагают, что это была та же горница, где Господь совершил со Своими учениками последнюю Пасху, хозяин которой, вероятно, был в числе последователей Господа. В Евангелии от Луки (24: 53) сказано, что после Вознесения ученики пребывали всегда в храме, прославляя и благословляя Бога. Значит, апостолы продолжали участвовать в еще не замененных новыми священнодействиями богослужениях ветхозаветного храма. Прошло десять дней напряженного ожидания. Между тем, наступил пятидесятый день после наступления Пасхи.

Евреи ежегодно отмечали великий праздник Пятидесятницы, посвященной установлению ветхозаветного закона. Именно через пятьдесят дней после исхода израильтян из Египта, на горе Синай, среди грома и молний, Бог дал вождю народа Моисею Свой закон. Господу было угодно, чтобы первая христианская Пятидесятница совпала с днем Пятидесятницы еврейской, что промыслительно означало замену ветхозаветного праздника. Блж. Феофилакт писал, что «именно в тот день, когда дан Закон, нужно было даровать и благодать Духа. Как Спаситель благоволил предать Себя на страдание не в иное время, а в то, в которое закалали агнца, так и сошествие Святого Духа, по благоизволению свыше, даровано не в иное время, но в том, в которое дан Закон, дабы показать, что и тогда законополагал, и теперь законополагает Дух Святый… Так как в день Пятидесятницы сносили снопы новых плодов и разные лица сходились под одно небо (в Иерусалиме – ред.), то в этот же день было необходимо, чтобы начатки от всякого народа собирались в один сноп благочестия и по слову апостольскому приводились к Богу…» Уже за несколько дней до праздника толпы иудеев начали наполнять Иерусалим. Среди них были жители всех городов Палестины, иудеи из различных областей греко-римского мира, а также евреи, жившие за пределами римской империи. Ученики Христовы тоже праздновали Пятидесятницу, вероятно, собравшись в той же Сионской горнице.

Внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. Вероятно, шум приближался к дому с неба, и был настолько сильным, что привлек всеобщее внимание (6ст.). В следующее мгновение в горнице появилось нечто похожее на огонь, затем произошло разделение пламени на отдельные языки, которые опускались на учеников Христовых. Они, с изумлением взирая на огненные венцы на головах друг друга, почувствовали, что на них сходит Святой Дух. Как шум без ветра, так и языки без огня, лишь подобные огненным. По мысли блж. Феофилакта, «прекрасно говорить: как бы огненные, как бы от несущегося ветра, чтобы ты не помыслил чего-либо чувственного о Духе. Шум был знаком удостоверения сошествия Святого Духа для слуха, огненные языки – для зрения. И то и другое возвышало для апостолов величие события и воздействовало на душу, которая, собственно, и была главным предметом чуда этого обетованного крещения Духом Святым и огнем».

Получив дары Святого Духа, апостолы стали славить Бога на языках, которых прежде не знали. Из толкований блж. Феофилакта: «почему дар языков апостолы получили прежде других дарований? Потому что должны были разойтись по всем странам; и как во время столпотворения один язык разделился на многие, так теперь многие языки соединились в одном человеке, и один и тот же человек, по внушению Духа Святого, стал говорить и на персидском, и на римском, и на индийском, и на многих других языках. И дар этот назывался даром языков, потому что апостолы могли говорить на многих языках…»

В церковной истории также известны случаи такого чудесного дарования. Самый яркий пример – то, что случилось с прп. Ефремом Сириным. Когда он был еще ребенком, родители его видели о нем следующий сон: виноградная лоза взошла на языке мальчика и, выросши, наполнила ветвями и гроздьями все поднебесную. Прицы небесные собирались и ели ягоды винограда, и сколько они съедали, настолько же количество винограда увеличилось. Когда затем святой Ефрем подвизался на одной пустынной горе, исполненный великого умиления и сердечного сокрушения, один из богоносных отцов видел во сне светлого, сиявшего подобного ангелам, мужа. Он держал в руке исписанный свиток и спрашивал: «Кто может принять и сохранить этот свиток?» Голос свыше отвечал ему: «Никто другой, кроме Ефрема, угодника Моего». Перед явившимся мужем стоял Ефрем. Он открыл свои уста, а муж вложил ему в рот свиток. Прп. Ерфем съел свиток. Вскоре после этого чудесного сновидения сей угодник Божий начал говорить и писать на разных языках, его назидательные речи приводили в умиление читавшего их и слушавшего. Они могли в каждом возбудить страх Господень и наставить на путь покаяния, как это ясно из его боговдохновенных книг.

Но вернемся к событиям, происходившим в день Пятидесятницы в Иерусалиме. Около дома уже начинала собираться толпа, поскольку странный шум вызвал любопытство. Когда же апостолы и бывшие с ними вышли на улицу, любопытство переросло в удивление. Паломники, прибывшие из далеких стран, увидели и услышали простолюдинов, говоривших безо всякого акцента на их родных языках и наречиях. Однако местные иудеи, сами не знающие никаких языков, разноязычный говор языков Христа приняли за бормотание пьяных. Изумлялись все и, недоумевая, говорили друг другу: что это значит? А иные, насмехаясь, говорили: они напились сладкого вина. Эти насмешники не остались без ответа, ибо Дух Святой не только дал возможность говорить на разных языках, но и изменил души апостолов.

И в этот раз, как справедливо заметил свт. Иоанн Златоуст, «Петр служил устами всех, а прочие одиннадцать предстояли, подтверждая его слова свидетельством». В доказательство, что мужи галилейские не пьяны, апостол указывает на то, что теперь третий час дня. Соответствующий нашему 9-му, этот час был первым из трех дневных часов ежедневной молитвы (3, 6, 9), совпадавшей с принесением ежедневной утренней жертвы во храме. По обычаю иудеев, до этого часа никто не вкушал пищи, тем более в такой великий праздник, как Пятидесятница. Апостол Петр, возвысив голос, обратился к иудеям, окружавшим дом, с проповедью. Никогда ранее не отличавшийся глубоким познанием Священного Писания, теперь он свободно цитирует ветхозаветные книги, более того, его разуму открылись истины, о которых только догадывались израильские мудрецы. В своей речи апостол говорит о пророчестве Иоиля, сделанном за 700 лет до сего (Иоил. 2: 28-32), возвещает собравшимся, что настал великий день, когда исполнились древние пророчества о Сошествии на верующих в Спасителя мира Духа Святого. Прилагая все это пророчество к событию дня Пятидесятницы, апостол, очевидно, не представлял его вполне исполнившимся в этот день, а указывал только на начало исполнения, долженствующее длиться в течение ведомых одному Богу долгих времен, до конца всего.

Так Духом Святым была рождена Церковь Христова, учение которой со временем распространится по всей земле и станет достоянием всех стран и народов. Мир еще ничего не знал об этом великом событии, и даже в самом Иерусалиме большинство жителей не догадывались о благодатном ее рождении.

Говоря о чудесах Господа нашего Иисуса Христа, совершенных во время Его земной жизни и по Воскресению Его до Вознесения на Небо, мы считаем неверным обойти вниманием событие, случившееся позднее, но по праву считающееся одним из величайших чудес христианства. Оно подробно описано в Книге Деяний Апостольских св. Лукой, а также хранит свой след в церковных преданиях, дорогих для сердца и ума христианина. Речь идет о чудесном обращении Савла, будущего великого апостола Павла. Историк Ф. Шафф утверждает, что «обращение Савла – это поворотный пункт не только в его частной жизни, оно знаменует собой важную эпоху в истории всей апостольской Церкви, и соответственно, в истории человечества. Это событие своими последствиями могут быть сравнимо лишь с чудом в день Пятидесятницы».

Савл [162], родом из Тарсы, главного города Киликии, находившейся на юго-востоке Малой Азии, был по своему происхождению евреем и принадлежал к колену Вениаминову, по воспитанию и вероисповеданию – к известной фарисейской секте, равно, как и его отец. Воспитанный Гамалиилом [163], раввином, одним из известнейших законоучителей того времени, он сделался ревнителем закона и горячим защитником отечественных преданий (Гал. 1: 14). Жизнь в Тарсе позволила ему стать высокообразованным человеком, он был хорошо знаком с эллинистической культурой и философской мыслью, прекрасно владел греческим языком; в своих трудах, уже после обращения он с легкостью цитировал даже малоизвестных поэтов и философов (Деян. 17: 28; 1 Кор. 15: 23; Тит. 1: 12). Как и его отец, Савл являлся римским гражданином, это была редкая привилегия. Начало его пребывания в Иерусалиме принадлежит к раннему времени по Р.Х., вероятно, ему было около 25 лет, когда Иисус начал Свое общественное служение.

Чтобы осознать обращение Савла, нужно хорошо понимать причину его жестокой антихристианской позиции. Еще в юности, будучи внуком и сыном фарисея, он со всем пылом воспринял все традиции клана, поставив свою жизнь в строжайшую зависимость от бесчисленных определений закона, которые, в свою очередь, имели многочисленные толкования, определявшие, как их исполнять в том или ином случае. Можно сказать, что целью его жизни стало точнейшее исполнение всех 248-ми заповедей и 365-ти запрещений. Новое христианское учение больно задело самую суть иудейского воспитания и раввинского образования Савла. Теперь его заветной целью стало уничтожение христианских общин (Гал. 1:13). Особую непримиримость он начал проявлять после убийства первомученика архидиакона Стефана, возглавив в это время жестокие гонения христиан в Иерусалиме. Он буквально опустошал Церковь (Деян. 8: 3), вместе с другими фанатиками врывался в частные дома, владельцы которых подозревались в принадлежности к Церкви Христовой, и буквально влачил мужчин и женщин в тюремные застенки. Примерный ученик Гамалиила превратился в неуемного гонителя любви и истины. Среди христиан его имя произносилось с ужасом, оно было олицетворением свирепой ненависти к последователям Иисуса. Угрозы и убийства стали как бы воздухом, которым дышал Савл, и который был для него такою же существенною необходимостью, как обыкновенный воздух для всех людей.

Но вот однажды, Савл, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим (Деян. 9: 1,2). Дамаск, главный древний город Сирии, находился более чем в 200 километрах к северо-востоку от Иерусалима.

Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Св. Лука не говорит прямо, что телесным очам Савла в сиянии света Небесного и Богочеловеческой прославленной Плоти явился Сам Иисус, но это становится понятным из дальнейшего повествования (Деян. 9: 17, 27; 22: 14) и из прямых указаний апостола Павла (1 Кор. 9: 1; 15: 8). Это видение Христа, поставленное им в один ряд с явлениями Господа апостолам по Воскресении Его, вероятно, было очено кратковременным, ибо Савл упал, и глаза его были ослеплены.

Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Вопрос Савла: кто Ты, Господи? ясно показывает, что явление ему Христа, а также все последующие события, предваряющие его обращение, было совершенно неожиданным для него. Оно не было подготовлено внутренней борьбой прежних иудейских убеждений с новыми впечатлениями от христианства, борьбой, которая бы могла погрузить его в особенное состояние духа, в коем субъективный образ его фантазии мог быть принят им за действительное явление. Напротив, из рассказа о событии становится ясно, что Савл даже и не думал в это время об Иисусе, ибо в таком случае он бы сразу понял, Кто ему явился. Подобную внутреннюю борьбу никак нельзя предположить в Савле в то время, когда он, преследуя христиан, слишком был уверен, что ратует за дело Бога Иеговы. Наконец, сам Павел рассказывает об этом событии, как о совершенно неожиданном для него, и ничем с его стороны не подготовленном.

Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна[164]. Объявший и повергший его на землю страх пред Небесной славой Явившегося, превратился в ужас и трепет, когда Господь открыл ему Свое имя, и он смиренно признает Явившегося – Господом, а себя – Его рабом, готовым на все Его повеления. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.

Люди же, сопутствовавшие ему, стояли в оцепенении, слыша голос, но никого не видя (на этот факт указывает св. Лука в 7м стихе 9й главы). Но в другом месте повествования о Деяниях Апостольских (22: 9) сказано, что спутники Савла голоса говорившего не слыхали. Однако противоречие это кажущееся, поскольку надо различать «слышание» от «слушания». В то время как Савл не только слышал, но и разумел слышимое, знал и Говорившего и то, что говорилось, - спутники его только слышали звук голоса, не понимая ничего из слышимого. Такие примеры уже мы встречали в евангельских повествованиях. (Ин. 12: 28, 29).

Когда видение кончилось, голос умолк, и Савл встал, чтобы идти в Дамаск по повелению Господа, оказалось, что он ослеп. Сам апостол говорит, что это произошло от славы света, осиявшего его (22: 11), но нельзя не видеть в этом особенного действия промысла Божия, ибо спутники его, также видевшие свет, не лишились зрения (22: 9). С одной стороны, это было наказанием гонителю христиан, с другой – символически показывало, что он доселе с открытыми очами был слеп духовно. Это попущение Божье имело и третью причину – укрепить душу новообращенного новым знамением чудесного исцеления.

И последующие три дня он оставался слепым, кроме того, ничего не ел и не пил. Трехдневное совершенное воздержание от пищи и пития, т.е. строжайший пост, сопровождающийся молитвой, был выражением глубокого раскаяния Савла и, вместе с тем, приготовлением к тому, что предстояло ему по слову Явившегося Господа.

В Дамаске в то время находился один из учеников Христа по имени Анания, чье еврейское имя показывает, что он был христианином из иудеев. Евангелист Лука, автор Деяний Апостольских, называет его «некоторый ученик», сам же апостол Павел характеризует его более подробно: муж благочестивый по закону, одобряемый всеми иудеями, живущими в Дамаске (22: 12), т.е. и по своем обращении ко Христу живущий строго по закону и пользующийся посему особым уважением дамасских иудеев. Церковное предание гласит, что позже он стал епископом дамасским и принял мученическую смерть.

Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую[165], и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится. Приход Анании должен был явиться ответом на молитву Савла – без сомнения, молитву о прощении и просвещении телесном и духовном. При этом Господь открывает бывшее Савлу видение Анании, по всей вероятности, во сне. Причем Он не говорит: «видел тебя», но – мужа, именем Анания. Отсюда можно заключить, что тот, кто должен был придти, не был известен Савлу, открыто было только имя.

Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме. С детскою простотою он высказывает свое удивление, а может быть, и опасение, что посылается к человеке, о коем известно, что он есть злейший враг христиан, пришедший в Дамаск, чтобы принести погибель верующим. Об этом Анания слышал от многих, возможно, от совершавших паломничество в Иерусалим иудеев, либо от рассеявшихся из-за гонений христиан иерусалимских. О полномочиях, данных Савлу синедрионом, Анания узнал, вероятно, от иерусалимских христиан, которые поспешили дать все эти сведения дамасским собратьям для предостережения. Новость и свежесть этих известий вполне объясняет и удивление, и опасения Анании.

Господь называет Савла «избранный сосуд», в котором Он заключит Имя Свое; Павел пронес Его потом, проповедуя народам, царям и сынам Израилевым. Замечательно, что на первом месте здесь написано – народы, т.е. язычники, в противоположение сынам Израилевым. Это указывает на особенное предназначение Павла, как апостола языков (язычников – ред. golden-ship).

Анания исполнил предписанное ему Господом и наложил руки на Савла в знак сообщения ему благодати Святого Духа, и некогда беспощадный гонитель христиан был тотчас исцелен, затем немедленно принял от рук Анании крещение: Тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился, и, приняв пищи, укрепился. Замечательно, что Дух Святой сошел на него еще до крещения. Подобный исключительный случай исполнения Духом Святым был с Корнилием сотником и его домашними (Деян. 10: 44-48). «Мне кажется, - писал по сему поводу свт. Иоанн Златоуст, - что подобно, как и Корнилий, [Павел] тотчас по произнесении этих слов сподобился Духа, хотя преподававший и не был из числа двенадцати. Так все касающееся Павла было нечеловеческим и совершалось не через человека, но Сам Бог был совершителем этого…»

Несмотря на свой деятельный характер, Савлу требовалось время, чтобы осмыслить все происшедшее с ним и укрепиться в вере. Поэтому он вскоре покинул Дамаск и направился в Аравию, где в уединении предался молитве, духовному созерцанию и изучению Святого Писания. Здесь, вдали от границ римского государства, Святой Дух готовил будущего великого апостола к покорению могущественной империи силой евангельской проповеди.

Один из современных противников и критиков христианства, позже уверовавший подобно Савлу, писал: «Одно только обращение и апостольское служение Павла для внимательного исследователя является достаточным доказательством того, что христианство есть Божественное откровение… Если двадцать пять лет служения Павла Христу имели место в действительности, то его обращение в христианство также несомненно имело место, ибо все, сделанное им, началось с этой неожиданной перемены. А если он действительно обратился в христианство, то значит, Иисус Христос восстал из мертвых; ведь что ни говорил и ни делал Павел, он всегда связывал с тем моментом, когда он увидел Воскресшего Христа…»

Мы закончили повествование о чудесах Господа нашего Иисуса Христа, совершенных во дни Его нахождения на земле и засвидетельствованных на страницах Евангелий. По свидетельствам самих святых евангелистов, это лишь малая их часть, потому что многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг. (Ин. 21: 25). Однако существует предание, которое Православная Церковь считает подлинным, поскольку оно подтверждается многими историческими и письменными свидетельствами. Среди христиан оно получило название «Чудо в Эдессе». Первое упоминание о нем ожно встретить в трудах церковного историка Евсевия Памфила. По его собственным словам, он занес это предание в свою «Историю», основываясь не на легендах только, но на письменных документах, найденных им в Эдесских архивах. Об этом же чуде писали прп. Ефрем Сирин (IV в.), армянский историк Моисей Хоренский (V в.), Константин Порфирородный (+ 959 г.), у которого встречаем наиболее обстоятельный рассказ о происхождении Нерукотворного Образа. В доказательство истинности иконопочитания папа Григорий II (715-731 гг.) прислал письмо к восточному императору, в котором указывал на исцеление царя Авгаря и пребывание Нерукотворного Образа в Эдессе, как на общеизвестный факт.

Предание гласит, что во времена Спасителя в сирийском городе Эдессе правил князь Авгарь, много лет жестоко страдающий проказой. Согласно Евангелию, слух о Христе прошел уже и по всей Сирии (Мф. 4: 24), и когда правитель узнал об исцелениях, совершаемых Чудотворцем в Палестине, послал Господу письмо с просьбой, умоляя Его придти к Нему в Эдессу. Не имея уверенности, что просьба будет исполнена, Авгарь отправил в Палестину искусного живописца Ананию, поручив ему изобразить лицо Спасителя. Послание царя состояло в следующем: «Князь Эдесский Авгарь – Иисусу, благому Спасителю в странах иерусалимских, явившемуся во плоти радоваться. До меня достиг слух о Тебе и Твоих преславных чудотворениях, как без врачевства и лекарств Ты исцеляешь болезни, - слепым даешь прозрение, хромым – хождение, отгоняешь от людей нечистых духов, очищаешь прокаженных, расслабленных, в течение многих лет лежащих на одре, врачуешь словом и воскрешаешь мертвых: слыша о Тебе, что Ты совершаешь столь дивные чудеса, я относительно Тебя пришел к такого рода двум заключениям: Ты или Бог, сошедший с неба, или Сын Божий. Посему я и обращаюсь к Тебе с таким смиренным молением, да потрудишься придти ко мне и исцелить неизлечимую болезнь мою, от которой я страдаю уже много лет; дошло до меня также, что иудеи ненавидят Тебя и хотят причинить Тебе зло. Я же имею город, хотя и небольшой, но красивый и изобилующий всем; итак, приходи ко мне и живи со мною в моем городе, в котором для нас обоих найдется все потребное».

С таким посланием Авгаря живописец достиг Иерусалима. Он увидел Господа Иисуса, учащего на равнине среди множества людей, но не мог приблизиться к Нему по причине огромной толпы слушателей, окружающей Учителя. Поэтому Анания ступил на один камень, немного возвышавшийся над землею; отсюда он внимательно всматривался в Спасителя, намереваясь изобразить Его; но Всевидец, не благоволивший к намерению живописца, изменял лицо Свое божественною, непостижимою, недоступной для изображения руки человеческой славою и благодатью. Анания долго трудился, но ничего не достиг. Господь же повелел апостолу Фоме идти и привести мужа, который, стоя на камне, изображает Его лицо. Когда его подвели, и он еще ничего не начал говорить, Господь, назвав его по имени, открыл причину его пришествия, говоря: «Где письмо князя твоего Авгаря, которое ты принес ко мне из Эдессы?» Пораженный такой прозорливостью, Анания тотчас вынул послание князя и с трепетом отдал его в руки Спасителя. Иисус написал Авгарю в ответ следующее: «Блажен ты, Авгарь, не видевший Меня и уверовавший в Меня, ибо о Мне написано, что видящие Меня не имут веры, не видящие же Меня уверуют в Меня и наследуют жизнь вечную. Ты пишешь ко Мне, чтобы Я пришел к тебе, но Мне подобает совершить то, ради чего Я послан, и, по совершении, возвратиться к Пославшему Меня Отцу. И когда Я буду вознесен к Нему, тогда пошлю к тебе одного из учеников Моих, который, совершенно исцелив тебя от твоей болезни, подаст тебе и находящимся с тобою жизнь вечную (через крещение – ред.)». Затем Господь, исполняя желание Авгаря, попросил принести воды, и, умыв пресвятое лицо Свое, отер его поданным Ему четвероконечным убрусом [166]. И, о чудо! Простая вода обратилась в краску, и на убрусе отпечаталось пресвятое подобие Божественного Лика.

Получив письмо и Нерукотворный Образ Спасителя, Авгарь исполнился радости и облобызал святыни с любовью, тотчас же получив облегчение в болезни. По Вознесении Христа на Небо, в Эдессу пришел апостл из семидесяти, Фаддей. Достаточно наставив князя святой вере в Христа, он крестил его; и Авгарь вышел из купели совершенно чистым, здравым телом и душою. Вместе с князем крестился весь дом его и весь город, и славилось в Эдессе имя Господа Иисуса Христа, единого истинного Бога.

Написав на Нерукотворном Образе слова «Христе Боже, всякий, уповая на Тебя, не постыдится», Авгарь установил его в нише над городскими воротами. Много лет жители хранили благочестивый обычай поклоняться Нерукотворному Образу, когда проходили через ворота. Но один из правнуков Авгаря, впав в идолопоклонство, решил снять Образ с городской стены. Господь повелел в сонном видении Эдесскому епископу скрыть Его изображение. Епископ, придя ночью со своим клиром, зажег перед ним лампаду и заложил глиняной доской и кирпичами. Прошло много лет, и жители забыли о святыне. Но вот, когда в 545 году персидский царь Хозрой I осадил Эдессу и положение города казалось безнадежным, епископу Евлавию явилась Пресвятая Богородица и повелела достать из замурованной ниши Образ, который спасет город от неприятеля. Разобрав нишу, епископ обрел Нерукотворный Образ: перед ним горела лампада, а на глиняной доске, закрывавшей нишу, явилось подобное же изображение. После совершения крестного хода с Нерукотворным Образом по стенам города, персидское войско отступило. В 630 году Эдессой овладели арабы, но они не препятствовали поклонению Нерукотворному образу, слава о котором распространилась по всему востоку. В 944 году император Константин пожелал перенести Образ и то письмо, которое Иисус написал Авгарю, в Константинополь и выкупил его у эмира, правителя города. С великими почестями 16 августа Святыня была поставлена в Фаросской церкви Пресвятой Богородицы. У тех, кто видел этот Нерукотворный Образ Господень, он невольно вызывал благоговение. В иконе поражали глаза Спасителя – живые, блестящие, они пронизывали каждого. Многие художники и иконописцы свидетельствовали, что никаким мастерством нельзя было достигнуть такого эффекта; на земле просто нет красок, которые могут передать палитру Святой иконы.

О последующей судьбе Нерукотворного Образа существует несколько преданий. Согласно одному, его похитили крестоносцы во времена их владычества в Константинополе (1204-1261 гг), но корабль, на который была взята святыня, потонул в Мраморном море. По другим преданиям, Нерукотворный Образ был передан около 1362 года в Геную, где хранится до сих пор в монастыре в честь апостола Варфоломея. Известно, что Нерукотворный Образ неоднократно давал точные отпечатки. Один из них, так называемый «на керамии», отпечатался, когда Анания прятал образ у стены по пути в Эдессу; другой, отпечатавшись на плаще, попал в Грузию. Возможно, что различие преданий о первоначальном Нерукотворном Образе основывается на существовании нескольких точных отпечатков.

1. Брение – глина, жидкая грязь. Брение от плюновения – смесь земли со слюной

2. Рационализм – догматическое философское направление, признающее необходимым применение разума для выяснения и толкования религиозных учений.

3. Ориген – знаменитый христианский богослов и философ, ученик Климента Александрийского и преподаватель александрийской школы катехизаторов; подвергся за свое учение преследованию и изгнанию. Отношение христианского мира к нему было двоякое: его важные заслуги в изучении Библии и в защите христианства от языческих писателей привлекали к нему даже самых усердных ревнителей новой веры (напр. Григория Нисского, Василия Великого, Григория Назианзина и др.), но некоторые его взгляды о сущности воплощения и воскресения вызывали неприятие, доходившее до ожесточенной вражды. Главнейшие сочинения – «Гексалла», свод шести текстов Библии, «Против Цельса», обширная апология христианства «О началах», труды по метафизике и догматике.

4. В славянском Евангелии «чудо» также не употребляется, хотя в славянском языке оно, конечно, есть. Но применялось оно только для обозначения лжечудес разного рода языческих богов и полубогов, лжепророков, волхвов и т.п. Вот Симон Волхв или Вариисус, с которыми столкнулся апостол Павел, те совершали «чудеса». А Христос давал знамения; греческое слово «сэмейон» по-славянски значит «знамение». Но когда в начале XIX в. делался Синодальный перевод, его авторы не обратили на это внимания и использовали слово «чудо» (прот. Г. Чистяков). Позволим себе и мы для обозначения деяний Христа употреблять в дальнейшем слово «чудо».

5. Василий Великий говорит: «Знамение есть видимое действие, содержащее в себе указание на нечто сокровенное и невидимое»

6. Блаж. Августин: «Не дивно, что Бог чудодействует. Мы должны более радоваться и дивиться, что Господь наш Спаситель Иисус Христос соделался человеком, чем тому, что Бог посреди людей творит чудеса».

7. Блаж. Августин: «Ежедневные чудеса утратили для нас свое значение от их непрерывного повторения».

8. Блаж. Августин Serm. CCXLII, 1 : «В плотском человеке разумение подчиняется чувственному созерцанию. Люди тому верят, что они обычно видят, а тому, чего обыкновенно не видят, не верят. Более чудесно ежедневное рождение на свет столь многих людей, которых прежде не было, чем воскресение из мертвых немногих, которые прежде были, а между тем, эти чудеса не постигнуты разумением и от частого повторения перестали казаться чудесами».

9. Блаж. Августин: «Не без основания говорят, что Бог действует вопреки природе, когда совершаемое Им противоречит известному нам естественному порядку вещей, так как это мы и называем природой, и нарушение этого порядка – чудом. Но против оного, высшего закона природы, непостижимого для нечестивых или нетвердых в разумении, столь же мало Бог творит, как и для самого себя. Бог, Творец и Строитель всех натур, ничего противного натуре не делает, ибо всякой вещи свойственно то, что делает распорядитель всякой меры, числа и порядка»

10. По словам Григория Великого, в эпоху последней великой скорби наитягчайшим испытанием избранных будут великие и более знаменательные чудотворения антихриста, превосходящие те, которые будет способна совершить Церковь, которая почти или вовсе утратит силу знамений и чудес, тогда как по его мановению будут совершаться самые поразительные.

11. Блаж. Августин: «Если бы эти ангелы, чудотворениями совращая сердца людей, требовали жертв, а те, воспрещая это, повелевали единому Богу приносить жертвы, не являя таких чудес, то, конечно, не должно убеждения чувственного предпочитать разумному сознанию».

12. Св. Ириней Лионский (один из первых Отцов Церкви, богослов и ересиолог, главное произведение – «Против ересей») называет таких лживых чудотворцев предтечами великого змия, которых надлежит избегать с тем большим недоверием, чем большими признаками они способны обольщать.

13. Милоть – обычная одежда еврейского простолюдина, представляет из себя длинный кусок хлопка. Ее или обвивали вокруг тела для защиты от непогоды или перебрасывали через плечо и под руку и укрепляли двумя пряжками. Иногда этот плащ служил и ночным покрывалом. Закон запрещал отбирать милоть даже за долги (Исх. 22: 26, 27)

14. Около времен пришествия Спасителя являлись многие лжехристы, обещавшие делать чудеса равные древним, или повторить ветхозаветные в больших размерах. Так, тот египтянин, за которого римский трибунал принял Павла (Деян. 21: 38), и о котором подробно пишут историки того времени, вывел буйную толпу к горе Масличной, обещая в качестве второго и сильнейшего Иисуса показать, как по его велению падут стены не Иерихона, а Иерусалима.

15. Роджер Бэкон (ок. 1214 г – 1294 г) – философ и естествоиспытатель, представитель оксфордской школы, отличавшийся энциклопедическими познаниями и широтой научных интересов. Считал, что познание не мыслится без благодати веры, что единственная совершенная мудрость заключена в Священном Писании. Он полагал, что человек всегда будет стремиться к абсолютной истине, но находить лишь ту ее часть, которую Бог захочет сообщить людям.

16. Свт. Иоанн Златоуст: «Подобно как домохозяин, вверивший молодое деревце недрам земли, считает нужным, покуда оно так нежно, иметь за ним заботливый уход, со всех сторон его ограждая, обставляя камнями и окружая терновником, чтобы его не повалило ветром, не повредило стадо и ничего не погубило; но видя, наконец, что оно укоренилось и разрослось, он отнимает подпорки, так как с этих пор деревце может само держаться и устоять против всякой непогоды. Так было и в деле нашей веры: при ее первом утверждении, пока она еще утверждалась, потребно было отовсюду блюсти ее, когда же она окрепла, укоренилась, достигла высокого роста и наполнила весь мир, Христос отъемлет ее опоры и на будущее время устраняет другие подкрепления. Так, при начале Он ниспосылает дары даже недостойным, ибо в первое время и такое пособие нужно, а напоследок Он не дает этих даров даже и достойным, так как сила веры не нуждается в таком пособии».

17. Существование Церкви в мире есть само по себе величайшее чудо, и блж. Августин метко замечает, что как верить, так и не верить чудесам нельзя. Если вы не верите чудесам, то вы должны верить тому чуду, что мир обращен без чудес. О присутствии Божьем в Церкви он говорит: «Апостолы видели Христа, но Церкви, по всему миру распространенной, не видели; видели Главу, но не видели Тела».

18. Григорий Великий: «Святая Церковь ежедневно совершает духовно то, что некогда через апостолов делала телесно. Ибо ее священники, возлагая на верующих руки и запрещая злым духам властвовать их душой, что иное делают, как не изгоняют бесов? И верующие, которые, оставив мирские слова прежней жизни и участвуя в святых таинствах, возвещают славу и могущество своего Творца, что иное делают, как не глаголят новыми языками? Эти чудеса тем больше, чем они духовное, через них возбуждаются не тела, но души. Чудеса телесные иногда показывают святость, но не производят ее, их могут иметь и худые люди, но чудесами духовными могут пользоваться только добрые». Ориген находит в этих благодатных чудесах, совершаемых в Церкви, исполнение обетований Христа, что верующие сотворят дела больше, чем Он (Ин. 14: 12)

19. Это обвинение приукрашено весьма многими богохульными вставками в более поздних еврейских книгах

20. Цельс – философ-эклектик II века, по воззрениям своим эпикуреец, усвоивший идеи Платоновой школы. Цельс не ограничивался насмешками над христианством, он старался при посредстве научных приемов доказать его несостоятельность. Представляет Воскресение Спасителя обманом, чудеса Его – волхованиями или просто вымышленными баснями и т.п.

21. Евсевий Памфил Кессарийский (266 – 340 гг.), церковный историк, епископ в Кессарии (Палестина), автор «Церковной истории» в 10 книгах и других сочинений

22. Пантеизм – термин, обозначающий многочисленные учения, отрицавшие личного Бога и приближающие Его к природе. Бог понимался как единство всего бесконечно сложного бытия, куда включен и человек.

23. Спиноза – знаменитый философ, 1632 – 77 гг.; родился в Амстердаме в семье еврейско-португальских выходцев, за свободомыслие отлучен от еврейской общины; жил уединенно, добывая себе пропитание шлифовкой оптических стекол. Философия Спинозы представляет собой сочетание рационализма с пантеистическим мистицизмом.

24. Юм – английский ученый, философ, естествоиспытатель, 1711 г., написал «Трактат о человеческой природе» в составе трех книг, который был опубликован в Лондоне в 1737 – 1740 гг. В произведении рассматривались вопросы теории познания, психологии и морали.

25. Шлейермахер – знаменитый немецкий богослов и философ, 1768 – 1834 гг., пастор, профессор университета и член академии наук в Берлине; был натурой глубоко религиозной с оттенком романтизма. Религию понимал как интимную жизнь духа, на первое место ставил религиозное чувство и настроение, защищал полную свободу религиозной жизни от вмешательства государства и отрицательно относился к культу и обрядам.

26. Деизм – сторонники этой философской системы считали себя представителями «естественной религии», отождествляющей себя с моралью. До минимума сводили роль Бога, считая Его абстрактным началом, Ему приписывалось все, что не могла объяснить наука. Спиноза называл такого Бога «убежищем незнания». Главный представитель – Вульстон, английский богослов. В 1705 году в одном из своих сочинений он высказал мнение, что все, что совершил Моисей, не было им в действительности совершено, а только служило первообразом деяний Христа. В своих последующих трудах он высказывает мысль, что чудеса, которые творил Христос, никогда не происходили в действительности, а должны быть истолкованы аллегорически. Был за это приговорен к тюремному заключению и денежному штрафу, умер в тюрьме в 1733 г.

27. Апология (греч.) – слово защитительное, оправдание. Известно несколько апологий христианства, составленных в первые века Церкви св. отцами, мучениками и церковными писателями, например, св. Иустином мучеником, Татианом, Тертуллианом, сенатором Аполлонием, Арнобием и др. (ред)

28. В апологии Иустина Мученика едва о них упоминается. Иначе – Арнобий, придающий им особую важность (ред.)

29. Силлогизм – умозаключение, при котором из двух разных суждений получается третье.

30. Позднее предание, встречающееся и у магометан, представляет самого апостола Иоанна на браке в Канне женихом, который, увидев совершенное Иисусом чудо, оставил невесту и последовал за Ним. Так говорится и в прологе к Евангелию от Иоанна, приписываемом св. Иерониму, но без всякого указания на это чудо.

31. Тивериада – город на берегу Галилейского или Тивериадского (Геннисаресткого озера) моря, построенный Иродом Антипой и названный в честь кесаря Тиверия, во времена Христа – столица Галилейской тетрархии.

32. Очевидно, Иосиф не дожил до времени открытого служения Христова; молчание евангелистов на эту тему не оставляет никакого сомнения. В последний раз упоминание о нем мы встречаем в описании посещения иерусалимского храма отроком Христом (Лк. 2: 41-52), после чего, согласно Священному преданию, Иосиф прожил еще несколько лет.

33. Некоторые толкователи предполагают, что брак был в доме Марии Клеоповой (Ин. 9:2)

34. Свт. Иоанн Златоуст, арх. Константинопольский – один из трех Вселенских святителей, вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом. Родился в Антиохи около 347 г., получив блестящее образование, принял иночество. Четыре года провел Святой в трудах пустыннического жительства, два года соблюдал полное безмолвие, находясь в уединенной пещере, в 386 г. хиротонисан во пресвитера. За редкий дар Боговдохновенного слова получил от паствы наименование «Златоуст». Написал толкования на многие книги Священного Писания, много трудов положил на устроение благолепного Богослужения: составил чин Литургии, ввел антифонное пение за всенощным бдением, написал несколько молитв чина елеосвящения. Претерпел гонения от своих же собратий и императрицы Евпраксии. Со словами «Слава Богу за все!» отошел ко Господу 14 сентября 407 года.

35.Блж. Августин – один из знаменитых богословов, оставивший огромное духовное наследство: множество трактатов, писем и проповедей (часто весьма обширных), достаточно хорошо сохранились.

36. Каждый из сосудов или водоносов, вмещавших по две или три меры, содержал около двадцати галлонов вина (1 галлон – 4,5461 литра).

37. «Вот вино, падающее с неба», - довольно обычное восклицание французских крестьян, когда дождь в надлежащее время падает на их виноградники.

38. Колоквинтида – сорт растения из семейства тыквенных, имеющий горьковатый вкус.

39. Свт. Епифаний, епископ Кипрский, писал, что некоторые православные были расположены допускать чудеса детства Иисуса, т.к. они доставляют доказательства против еретиков, последователей Коринфа, утверждавших, что впервые Христос соединился с человеком Иисусом при Крещении. По мнению святителя, евангелист Иоанн рассказал о чуде в Кане, чтобы не верили так называемым детским чудесам Христа.

40. Гностицизм – религиозно-философское учение поздней античности, представляет собой смесь иудаизма, зороастризма, египетских и вавилонских религиозно-мифологических представлений. Христиане вели против него решительную борьбу, ибо гностицизм пытался сочетать Священное Писание с представлениями языческой мифологии.

41. Манихейство – религиозное течение, возникшее в III веке в Персии, основой его является зороастризм, сплавленный с элементами гностицизма и раннего христианства.

42. Действительно, евангелист указывает что Иисус возвращается из Иудеи в Галилею, поскольку пророк не имеет чести в своем отечестве. Налицо явное противоречие, поскольку известно, что «отечеством» Христа был город Назарет, находившийся на территории Галилеи. Возможно, имелось в виду отечество не по месту, а по духу, поскольку Иисус был потомком царя Давида, рожденным в городе иудина колена Вифлееме. В Иудее, в противоположность Самарии и Галилее, Иисус действительно не нашел должного почтения.

43. Синоптики – первые три евангелиста – Матфей, Марк, Лука, соответственно Евангелия получили названия синоптических.

44. Блаж. Августин неблагоприятно отзывается о нравственном состоянии просителя, причисляя его к тем, кто требовал от Господа знамения, искушая Его. Возможно также он хотел испытать каков Христос, каково Его могущество.

45. Григорий Великий замечает, что царедворец мало имел веры, когда думал, что Христос может даровать исцеление только при телесном присутствии Своем в доме его.

46. Между Капернаумом и Каной Галилейской приблизительно 25 миль

47. Эти слова, а также примеры из Евангелия от Матфея (12: 38-40; 16: 1-4) часто приводились теми, кто считал, что Христос не приписывал особенной важности Своим чудесам, как доказательству Своего Божественного посланничества и достоинства. В словах евангелиста новейшие рационалисты видели указание на то, что Он и не намерен был творить чудеса. Но Господь совершенно далек был от того, чтобы отрицать важность чудес или утверждать, что Он не будет совершать ни одного (Мф. 11: 4-5; Ин. 14: 11; 15: 24): Он только не хотел их делать для рода лукавого и прелюбодейного, который желал и искал не помощи и подкрепления для веры, но только предлогов и извинения для неверия. Эти дела милости и могущества предоставляют для тех, кто восприимчив, сердца же черствые и грубые не получат от них впечатления и поэтому не будут испытывать их действий на себе.

48. Экзагеты – с греч. «толкователи», богословы, занимающиеся толкованием смысла и содержания библейских текстов.

50. В Евангелии Геннисаретское озеро часто называется Галилейским или Тивериадским морем.

51. Французский теолог, миссионер (1840-1900 гг), автор монографии «Иисус Христос», в которой автор путем кропотливых географических изысканий, строго следуя за текстами Евангелий, воссоздает подлинную историческую обстановку земной жизни Основателя христианства. В России впервые издана в 1892 году по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского.

52. Статир – небольшая греческая монета, равная половине серебряника.

53. Так, например, Ориген, в ремесле апостола Павла находит пророчество о его будущем призвании. Строителю шатров определено сделаться строителем вечной Скинии.

54. Блж. Августин: «Под морем должно разуметь этот век, по своей превратности полный горечи, по опасностям бурный, люди с развращенными и злыми наклонностями уподобились рыбам, одна другую пожирающим». Св. Амвросий: «По справедливости апостольские орудия рыбарей называются сетями, которые не умерщвляют пойманный, но сберегают, и из глубины морской извлекают на свет, носимых долу в горний мир приводят»

55. Блж. Августин: «Впрочем, звание «рыбарей» выражает только два главных момента христианского служения – первый и последний: обращение в христианство неверующих и миссионерскую деятельность, захватывающих в евангельскую сеть язычников, и окончательное доставление лова к безопасному берегу. Все, относящееся к периоду, заключающемуся между этими терминами, чаще и с большей аналогией, олицетворяется в образе пастыря и стада; пастырь сменяет рыбаря и в каждодневной заботе о стаде исполняет то, чего не сделал рыбарь. Так и апостолу Петру сперва сказано: «Будь ловцом», а затем «Паси овец Моих»: это не различные обязанности, но различные стороны одного и того же служения»

56. Тертуллиан – знаменитый богослов, сначала учитель риторики, с 186 года – христианин и ревностный защитник христианства, умер около 230 года. Известен многочисленными трудами полемического, апологетического и дидактического содержания.

57. Свт. Иоанн Златоуст по поводу этих слов восклицает: «Поистине новый способ рыболовства! Рыбы, при извлечении из воды, умирают, а мы, погружаясь в воду, получаем новую жизнь».

58. Блж. Августин и Григорий Великий изображают самоотвержение апостолов почти одними и теми же словами. Приводим слова последнего: «Петр и Андрей много покинули, когда тот и другой оставили сами пожелания, Много покинул тот, кто вместе с обладаемой собственностью отрекся от любостяжания. Итак, последовавшими столько покинуто, сколько непоследовавшие могли для себя пожелать».

59. Все это прекрасно изложено Геккером в трех трактатах «О средневековых эпидемиях». В трактате о страшной «плясовой мании» он указывает, что болезнь, свойственная особенным темпераментам, существовала на протяжении нескольких столетий, и когда она исчезала или ослабевала, то позднейшие невежественные скептики отвергали само ее существование.

61. Блж. Феофилакт Болгарский (втор. пол. XI в. – нач XII в.), архиепископ Охриды в византийской провинции Болгарии (ныне – Македония), византийский богослов. Родом с о. Эвбеи, он получил звание диакона при храме св. Софии в Константинополе. Был воспитателем сына императора Михаила VII, будущего имп. Константина Порфирородного. Блж. Феофилакт не был канонизирован Православной Церковью, но его толкования на Евангелия, Деяния и Апостольские послания почитаются наравне с толкованиями на Новый Завет отцов и учителей Церкви. Толкования блж. Феофилакта на четырех евангелистов, под названием «Благовестника», были широко распространены на церковнославянском языке, и являются одними из самых почитаемых.

62. Эдершейм. Жизнь и время Иисуса Мессии (т. 1, с. 610). «Свидетельство демона было совершенно неудобно и неприлично – оно представляло из себя страшный диссонанс со свидетельством Иоанна Крестителя и Голосом Небесным, возвестившим о Христе… Оно дало бы фарисеям некоторое основание обвинять Христа в пользовании силою князя бесовского».

63. Иосиф Флавий – древнееврейский историк и военачальник (приблизительно 37 – 100 гг), известен дошедшими до нас трудами «Иудейская война» и «Иудейские древности».

65. В еврейском подлиннике у Исаии это место читается так: «истинно наши болезни Он поднял и наши страдания (мучения) понес».

67. Иссоп – душистое растение, встречающееся в Палестине, из его стеблей изготавливались кропила.

68. На такое устройство внешнего входа указывает Сам Господь: И кто на кровле, тот да не сходит взять что-нибудь из дому (Мф. 22: 17); то есть в случае опасности люди, застигнутые на кровле, могут избавиться от необходимости забегать в дом и спасаться кратчайшим путем. Подобный входы путешественники и сейчас находят в тех местах южной Испании, где сохранились явные следы восточных обычаев.

69. Здесь присутствует некоторое разночтение, поскольку то же слово, которое мы переводим как «богохульство», употребляется в Писании в значении «злословие» (1 Кор. 4: 13; Тит. 3: 2; 2 Петр. 2: 2; Иуд. 8) (ред.)

72. Прп. Евфимий Великий (387 – 473 гг.), происходил из города Мелитины в Армении, подвизался в Антиохи, где обратил и крестил многих арабов, жестко выступал против манихеян и других ересей на III и IV Вселенски Соборах.

73. Праздник Кущей (листопада) – осенний праздник после сбора винограда и маслин.

74. Иисус, по свидетельству евангелиста Иоанна ( 7: 2-9), не ходил в следующую Пасху в Иерусалим, а оставался в Галилее.

75. Поскольку праздник Обновления уже прошел, до Пасхи не оставалось никакого другого праздника, кроме как Пурим.

76. Другое название купели. По всей видимости, недалеко прогоняли скот, предназначенный для всесожжения в храме.

77. Св. Амвросий ( 333- 397 гг.), епископ Медиоланский, один из первых великих учителей церкви, родился предположительно в Трире, в семье христианина. После избрания его епископом по желанию народа, принял крещение и спустя восемь дней – епископское рукоположение, роздал свое имение бедным и посвятил себя служению людям. Его проповеди способствовали обращению, в числе прочих, и блж. Августина. Боролся против ересей, в частности, ариан.

78. Список запрещенных работ приведен в Талмуде, т. II, трактат Шаббат, VII, 2, с. 44

80. Наказание, определенное в законе за нарушение субботы (Исх. 31: 14; Числ. 15: 32-36) – смерть через побиение камнями.

81. Прозелит- в переводе с иврита «странник», «чужеземец», «пришелец». Здесь: горячая преданность вновь принятому учению, новым убеждениям, религии.

83. Блж. Иероним (342 – 420 гг) – один из Отцов Христианской Церкви. Родился в Далмации, в христианской семье, учился в Риме. С 375 по 378 жил отшельником в пустыне, в Халкиде, где начал изучать иврит у перешедшего в христианство еврея. Затем служил священником в Антиохи, в Константинополе слушал лекции по библейской экзегетике. С 382 по 385 исполнял в Риме обязанности папского секретаря. С 386 до конца дней исполнял обязанности настоятеля монастыря в Вифлееме. Главным трудом жизни стал перевод Библии на латинский язык с греческого оригинала. Перевод получил название «Вульгата» - общенародная. Составил также комментарии к Ветхому и Новому Заветам, которые легли в основу средневековой христианской экзегезы. Дискутировал с Оригеном.

84. Слова эти, однако, не значили, что Христос отныне не будет творить никаких чудес.

85. Перея – страна к западу от Иордана, входившая во времена Иисуса в тетрархию Ирода Антипы.

86. Наиболее замечательны остатки Гадары – суть могилы, коими устлано значительное пространство вокруг города, они все ископаны в известковой скале и состоят из отделений различных размеров, из которых иные имеют более 20 кв. футов с уступами для покойников. Дверями служат каменные плиты, немногие из них украшаются узорами.

87. Необходимо отметить, что бесноватые, о чудесных исцелениях которых повествуют Евангелия, неудержимо стремились к Иисусу, точно какая-то непреодолимая сила влекла их к Нему. Дух, говорящий их устами, каждый раз возвещал о мессианстве Того, Кого так сильно боялся.

89. В припадках лунатизма, причисляемого также к психическим недугам, лунатики могут быть приведены в сознание, когда их называют по имени.

90. Римские легионы разделялись на десять когорт (Деян. 10: 1), или полков, в каждой когорте было по три манипулы, а каждая манипула состояла из сотней; если чисто это убывало, сотня не переставала быть сотней. В каждом легионе было шестьдесят сотен.

92. Декаполис – греческое наименование Десятиградия.

93. Греческий историк, живший приблизительно между 485 и 425 гг. до н.э.

94. Паулус Генрих ( 1761-1851 гг) – немецкий протестантский теолог, представитель историко-критического рационализма в богословии.

95. В нашей обыденной жизни лошадь и собака становятся образцами восприимчивости впечатлений своих хозяев. С какой невероятной быстротой неустрашимость или боязнь всадника передается коню! Радость или скорбь хозяина мгновенно отражаются на собаке. Конечно, этой восприимчивости нельзя предполагать, например, в свинье. Но может быть и этому животному свойственно поддаваться действию преисподних сил.

96. Подобное же удаление всех было предложено апостолом Петром, с верой молившимся о воскрешении Тавифы, хотя это и произошло по другим причинам (Деян. 9: 40)

97. Сохранилось предание, что исцеленная женщина в знак благодарности воздвигла в честь Спасителя статую, и что трава, росшая у ее подножия, служила лекарством от всякого рода болезней.

99. Слово «ей» многократно встречается в Новом Завете и в переводе с греческого на русский значит «да», «конечно», «точно».

102. Город на северо-восточной части Геннисаретского озера, получивший название в честь дочери императора Августа.

103. Апостол Филипп, как следует из дальнейших повествований, не выдержал опыта: как долго он ни оставался с Иисусом, он еще не видел Отца в Сыне (Ин. 14: 9)

104. На указанную сумму в то время можно было приобрести около сорока пудов хлеба, но и такого количества было бы недостаточно, чтобы накормить пять тысяч человек.

105. То что коробов «случайно» оказалось двенадцать, символизирует будущее служение апостолов.

106. Стадия, греческая мера расстояния, приблизительно равна 185 метрам.

107. 1я – с 6 до 9 вечера, 2я – с 9 до полуночи, 3я – с полуночи до 3 часов утра и 4я – с 3 до 6 часов утра.

109. Тир (по-еврейски «цор» - скала), знаменитый финикийский торговый город. Сидон (рыбный город, рыбная ловля, рыболовство, корень одинаковый с «Вифсаида») был древнее Тира. О Сидоне часто упоминается в Ветхом Завете.

110. В пер. с евр. «покорная», «подвластная», «униженная» земля.

111. В предании она известна под именем Юсты, а дочь ее – Вероники.

112. Чаще всего иудеи называли «псами» язычников.

113. Давидовы недели – пророчества о семидесяти седминах (неделях) пророка Даниила (9: 24), в котором архангел Гавриил предсказывал, в том числе, и явление Спасителя, и Его крестную смерть, разрушение Храма и Иерусалима, прекращение ветхозаветных жертв.

114. Фавор в переводе с евр. – горная высота, чертог чистоты.

115. Под «кущами» следует разуметь не палатки, но шалаши из древесных ветвей, как на Празднике Кущей.

116. Уместное сравнение, т.к. Моисей, беседуя с Богом на горе Синай, преобразился так, что лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним (Исх. 34: 29)

117. Статир – две дидрахмы. Дидрахма – две драхмы, небольшая греческая серебряная монета, равнялась половине сикля, или серебряника, была в обращении между иудеями в Палестине.

118. Первая половина взималась в месяц Адар (февраль), перед началом церковного года, вторая – на праздник Кущей, в месяце Тишри (сентябрь – октябрь), перед началом гражданского года.

119. Филон Александрийский – около 20 г. до Р.Х. – 50 г. после Р.Х., выдающийся представитель еврейского эллинизма, богослов, апологет иудаизма, философ.

120. Квестор – должностное лицо в Римской империи.

121. Буддизм трудно назвать религиозной системой, т.к. ее представители отрицают существование Бога. Религия (лат. religio, от religo- соединяю) – собственно нравственная связь человека с Богом, Богопочитание.

122. Английский богослов XIX века, посвятивший свою жизнь изучению Талмуда.

124. Гаризим – в пер. с евр. «обширные места», гора благословений в центре Палестины, была назначена Моисеем для ежегодного чтения Закона при всенародном собрании. С 4го века до Р.Х. святилище самаритян (Ин. 4: 20).

126. Согласно Талмуду поить животных разрешалось и в субботу.

127. Примечательно, что в греческом переводе употреблено слово «обняв»; русский вариант «прикоснувшись» не совсем точен.

128. Как Ветхий, так и Новый Завет изобилует повторением числа семь: им измеряется время священных событий, количество жертв Богу, целебных омовений, благословленных сыновей и т.д. Каждый седьмой год был свят, большие праздники длились семь дней, семь священников с семью трубами ходили семь дней вокруг Иерихона и в седьмой день обошли его седьмой раз (Нав. 6 : 1-13). Семь – число священное, божественное, символизирует полноту Божию, часто сопутствует чудесам, творимым Богом. По Его повелению даже бесплодная рождает семь раз (1 Цар. 2: 5). В Откровении евангелиста Иоанна фигурирует семь ангелов, семь духов Божиих, семь громов, семь звезд, семь чаш и т.д.

130. С именем Лазаря связано происхождение лазаретов – военно-полевых госпиталей.

131. Согласно евангелисту Матфею (14: 31) – маловерный.

132. Апостолу Фоме удалось обратить в христианство многих представителей местной знати, даже крестить жену царя Муздия. Царица переменила свой легкомысленный образ жизни на строгое воздержание, чем чрезвычайно рассердила супруга. Фому арестовали, пытали, но не смогли причинить вреда. Тогда царь приказал своим стражникам увести его в пустынное место и пронзить копьями. Узнав о мученической кончине своего наставника, христиане оплакали и с честью погребли его тело.

133. Один динарий составлял дневную плату за труд наемника, как видно из притчи Иисуса о найме рабочих в винограднике (Мф. 20: 2)

135. Даже пальцы египетских мумий часто обвязывались отдельно.

136. Поскольку дело Христа было чрезвычайной важности, а события происходили недалеко от Иерусалима, собрали высшее судилище – синедрион, состоящий из 71 человека, в то время, как низший суд насчитывал 3х судей в местечках с населением около 120 человек; там, где население превышало 120 человек, призывали 23х судей.

138. Иуда Галилеянин – предводитель иудейских мятежников во времена народной переписи в 6 г. после Р.Х., упоминание о нем встречается в Деяниях Апостолов (5: 37). Он возмущал народ и увлек за собою множество людей на почве недовольства производившейся по повелению Августа переписью в Иудее (Лк. 2: 2). Видя в этой переписи окончательное порабощение «избранного» народа «языческому», он убеждал иудеев не подчиняться указу кесаря о переписи, взывая: «одного Господа и Владыку имеем Бога!»

139. Урим и туммим – священные предметы, непосредственно связанные с наперсником первосвященника, совместно с кристаллами, его украшающими и другими деталями одеяния, по преданию помогали совершать беспристрастное свидетельство и разбирательство в судебных делах. Отсюда и название наперсника – наперсник судный. Первосвященнику нужно было только правильно сформулировать и задать вопрос Богу, при утвердительном ответе начинал светиться кристалл на правом плече, при отрицательном – на левом. Когда же Бог предсказывал израильтянам большой успех в битвах, светились оба кристалла. Так, по крайней мере, следует из информации еврейского историка Иосифа Флавия. Из его же слов следует, что во время молитвы, обращенной к Богу, кристаллы начинали светиться неестественно ярко, как бы Светом Истины. В Ветхом Завете встречаются упоминания о них до Самуила и Давида. Примечательно пророчество: доколе не восстанет священник с уримом и туммимом…(1 Езд. 2: 63; Неем. 7: 65). Ожидаемый Первосвященник, безусловно, Иисус Христос. После разрушения вавилонским царем Навуходоносором храма Соломона, о судьбе этих священных предметов ничего не известно. Когда же евреи возвратились из плена и построили новый храм, они уже не имели ни наперсника, ни урима, ни туммима.

140. Иосиф Флавий (Antt. XX, 61) рассказывает об убийстве самарянами множества галилейских путников.

142. Другой прокаженный, об исцелении которого сказано у евангелиста Матфея (8: 2-4), сперва очищен и только после этого обязан был явиться в храм.

143. Блж. Иероним выводил следующее этимологическое происхождение - город Иерихон получил свое название области благодаря древнему культу поклонения луне, существовавшему у хананеян, отчасти ароматам своих многочисленных садов. Iricho- от слова iareah, «луна», или от rouah- «издавать аромат».

145. …Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их. (Ин. 13: 1)

147. Также существует мнение, что это был Иосиф Аримафейский.

148. Эта приправа состояла из миндаля, орехов, фиг и других сладких плодов. По словам раввинов, красный цвет ее напоминает трудную кирпичную работу, которую евреи исполняли во время своего рабства в Египте, а сладкий вкус – ту жертвенную сладость, которой смягчил Иегова всю горечь страданий Своего народа.

149. Гекатомбами у греков называлось приношение в жертву богам ста быков.

151. При написании этой главы использованы материалы из книги С. Булгакова «Воскресение Господа нашего Иисуса Христа и его значение в деле искупления человеческого рода», 1912 г., а также Б. Гладкова «Да, Христос действительно воскрес!», 1906 г., Лопухина «Комментарии к Новому Завету»

152. Свт. Иоанн Златоуст заповедует «не стыдиться назвать Распятым, потому что это высочайшее наше благо»

153. По преданию, имя центуриона – Лонгин, позднее он принял Святое Крещение и проповедовал Христа на своей родине, в Каппадокии, за что и принял мученическую смерть.

154. Не вполне точный русский перевод, более правильно - выступила.

155. Плащаница, по-гречески – синдон, тонкая льняная или бумажная материя, которую привозили из Индии (синд, инд, Индия), по свидетельству Геродота (Ист. II, 86) употреблялась у египтян.

156. Иоанн бросил лишь мимолетный взгляд на пелены, о чем свидетельствует употребленный глагол… Петр же рассмотрел его со вниманием…

157. Адонаи – одно из имел Господа, часто встречающееся в книгах Ветхого Завета (Лопухин. Комментарии к Новому Завету)

159. О существовании таких слухов свидетельствует Иустин мученик, говоря, что они продолжались до его времени. Странно, что на их основании некоторые новейшие критики строили свои теории о том, что ученики действительно украли тело Иисуса Христа и затем объявили о Его Воскресении.

160. Тиверий – второй римский император, правил после Августа, назначил Пилата наместником Иудеи.

161. На таком расстоянии отстояли самые крайние палатки от скинии Моисеевой во время странствования евреев по пустыне.

162. Имя «Савл» в переводе с еврейского значит «вымоленный», «выпрошенный».

163. По некоторым источникам Гамалиил являлся внуком Галилея.

164. Идти против рожна – народная пословица, выражающая тщету усилий против силы неодолимой, тщету, притом, опасную, грозящую поражением идущему против нее, в данном случае, силы Божественной, всемогущей.

165. Прямая улица и доселе существует в Дамаске, такое свое название она получила, поскольку была отлична от всех других, обыкновенно кривых улиц, так свойственных восточным городам.