(По личным впечатлениям и документам)

Текст печатается впервые с существенными дополнениями, которые по не зависящим обстоятельствам от издателей, не вошли в книгу "Воспоминания"(Нижний Новгород, 1998 г.)
Публикуется с разрешения К.И. и Н.И. Кривошеиных - г. Париж

После кончины Святейшего Патриарха Алексия (17 апреля 1970 г.) вопрос о том кто будет его преемником по патриаршеству, естественно занял главное место в мыслях и чувствах всех живущих жизнью Русской Православной Церкви, как в самой России, так и на Западе.

На Западе, особенно у карловчан и у римо-католиков, сложилось убеждение, что Патриархом будет избран обязательно митрополит Никодим. У католиков это предположение было основано на том, что они хорошо знали митрополита Никодима по его неоднократным посещениям Ватикана и думали поэтому, что он стоит во главе всех церковных дел. Но в основном, потому что они ему симпатизировали и считали наиболее к себе близким из русских иерархов. А карловчане, в силу своих предвзятых и твёрдо сложившихся взглядов рассуждали просто: современной Русской Церковью всецело правит правительственный совет по делам Церкви и КГБ, Никодим - агент правительства и КГБ. Ко всему прочему он наиболее динамичная личность среди иерархов, а значит власти в своих целях поставят его Патриархом. Такого рода рассуждения и мысли можно было встретить в карловацкой среде и прессе (в "Православной Руси" особенно) почти накануне созыва Собора, хотя всем следящим за жизнью Русской Церкви, было уже ясно, что Патриархом будет избран митрополит Пимен. Карловчане показали лишний раз свою неосведомлённость и оторванность от тогдашней Церкви в России. А между тем уже летом 1970 года лица посещавшие СССР (как например группа молодёжи из Бельгии) рассказывали, что называют имена митрополита Пимена и Никодима, но более вероятным считают кандидатуру митрополита Пимена. Эта группа молодёжи приезжала по приглашению Патриархии и в качестве курьёза они говорили, что на одном из ужинов в Киеве, устроенном в честь их приезда, один из киевских батюшек, слегка подвыпивший, в присутствии митрополита Филарета Киевского, "поднял бокал" и пожелал ему быть выбранным в Патриархи.

В октябре того же 1970 года мне пришлось в связи с моим участием в Межправославной Комиссии по диалогу с англиканами встретиться в Женеве с протопресвитером Виталием Боровым и говорить с ним о предстоящем выборе Патриарха. Как всегда, сдержанный и крайне осторожный, осведомлённый, умный и правдивый, хотя и не без хитрецы, у него всегда чувствовалась какая-то цель, ради которой он говорит или молчит. Так вот, о. Виталий уклонился от того, чтобы назвать мне какое-либо имя кандидата в Патриархи. Единственное, он объяснил мне продолжительную (более года!) и вызывающую всеобщее недоумение отсрочку выбора Патриарха, тем, что якобы это было вызвано желанием как руководителей Церкви, так и гражданских властей обеспечить единодушное избрание. "А для это нужна подготовка, а она требует времени, особенно в провинции... Она сейчас ведётся, как Патриархией, так и властями." Не знаю насколько это объяснение было правдиво, но другого разумного объяснения отсрочки выборов Патриарха я ни от кого больше не слыхал. Были объяснения тривиальные и как бы "заученные" - траур по Патриарху (но почему целый год?), или, что нельзя из-за гостей созывать Собор зимой, (но ведь от апреля до октября и до зимы срок достаточный для подготовки и созыва Собора!). Эти и многие другие объяснения, которые мне давал даже митрополит Никодим, не выдерживали серьёзной критики. Оставался факт, что по Положению об управлении Русской Православной Церковью 1945 г. выборы Патриарха должны быть произведены не позже шести месяцев после смерти его предшественника и что Синод не имел права изменять решения Собора 1945г. Не было ясности почему советское правительство хотело отсрочки выборов и почему оно поддерживало стремление к единогласному его избранию. А может быть оно не хотело, чтобы выборы Патриарха и Собор прошли в "ленинском" 1979 году? Такие слухи гуляли по Москве, но, по-моему это было несерьёзно.

Впервые более точные сведения о предстоящих выборах мне удалось получить в Москве, куда я приехал 19октября 1970 г. и, где должен был провести целый ряд встреч до 5 ноября. Поехал я как "турист", но был принят Патриархией как "гость", помещён в гостинице "Ленинградская", и в моё распоряжение была предоставлена машина с шофёром. Во время пребывания в Москве, Загорске (Сергиевом Посаде) и Ленинграде я был принят и имел беседу с Патриаршим местоблюстителем митрополитом Пименом в Чистом переулке в присутствии епископа Филарета Дмитровского. В этот приезд я дважды служил с ним как всенощную, так и литургию на праздниках Иверской и Казанской икон Божией Матери (в Сокольниках и Патриаршем соборе), виделся и беседовал с митрополитом Никодимом и Алексием Таллиннским, с профессорами Московской и Ленинградской академий, а также со многими священниками и мирянами. Всё это дало мне возможность составить определённое представление о церковных настроениях в связи с выборами Патриарха. С этой целью я каждое утро, никем не сопровождаемый и заранее никому не сказав куда еду, садился в машину и говорил водителю, в какую церковь я намерен сегодня поехать. Молился за литургией, оставался после службы на некоторое время и беседовал с духовенством и мирянами. Моё появление без сопровождающего лица от Патриархии вызывало некоторое удивление. "Как хорошо, что Вы приехали на этот раз один, - сказал мне один батюшка, знакомый по прежним приездам, - сможем поговорить".

Эти утренние посещения церквей дали мне очень много. Так в церкви Воскресения Словущего в Сокольниках мне встретился староста, почтенный мужчина средних лет, скорее народно-купеческого, чем интеллигентного вида, на мой вопрос, кто будет Патриархом, сказал: - "Да если это зависит от Москвы, то тогда, конечно, Пимен. Его здесь все знают и любят. Он постоянно в московских церквях служит, и прекрасно служит. И фигурой, и благочестием, и всем - самый подходящий Патриарх. Он и с властями нашими умеет ладить, правительство его, как слышно, поддерживает".

- "А Никодим?" - спросил я. - Многие за границей думают, что он будет Патриархом".

- "Ну знаете, это как то не солидно. Слишком молод. Патриарх - ведь это отец".

В большинстве других церквей где я бывал тогда, все говорили, что Патриархом, вероятно будет Пимен, и что он наиболее подходящий. Объясняли это тем, что его любит церковный народ за благолепие и усердное богослужение, доверяет ему как монаху от юных лет. О митрополите Никодиме говорили, что очень многие в народе против него, не доверяют ему, считают новатором и другом католиков, "он продаст нас красным шапкам" (то есть кардиналам) - слышалось в массах. Рассказывали и следующий анекдот: уезжая в Рим на последнее заседание Ватиканского Собора, куда митрополит Никодим был приглашён, перед отъездом в Ленинграде, после богослужения он обратился к верующим с просьбой молиться о нём, так как "он едет на закрытие Ватиканского Собора". "Как!" - закричали верующие, не поняв смысла сказанного, - ещё один собор закрывают, и ты едешь в этом участвовать. Не пустим! Не выпустим отсюда!" Такое же сильное смущение вызвало среди ленинградских верующих, когда митрополит Никодим стал служить в красной мантии. Это было истолковано как выражение сочувствия коммунизму! На самом деле здесь скорее усматривалось подражание католикам. Во всяком случае, это новшество страшно смущало простой народ. Ввиду всего этого, и открытой враждебности к митрополиту Никодиму части верующих, его избрание Патриархом было нежелательным, ибо могло вызвать несогласия и даже раскол в Церкви.

(То ли дело митрополит Пимен; против него никто не был настроен)

Сильно повредило митрополиту Никодиму решение Св. Синода о допущении к причастию римо-католиков там, где нет католических храмов и священников (кстати, принятое Синодом по инициативе митрополита Никодима). Повредило не столько в народе, который в такие вопросы не очень вникает и они его не затрагивают непосредственно, сколько в кругах традиционно настроенной интеллигенции. "Опрометчивый шаг", как выразился А.В. Ведерников, назначенный после долгосрочной опалы со стороны митрополита Никодима, богословским референтом митрополита Пимена. Митрополит Никодим отстранил его от редактирования ЖМП и от всякой работы в Иностранном Отделе и это назначение вызвало большое недовольство в окружении митрополита Никодима, особенно епископа Филарета. Любопытно, что это увлечение римо-католицизмом, приписываемое митрополиту Никодиму, - более кажущееся, впрочем, чем действительное, - вызывало недовольство и в правительственных кругах, где оно рассматривалось как "перегиб". Говорили, что Куроедов, узнав, что митрополит Никодим выбрал темой своей магистерской диссертации Папу Иоанна XXIII, страшно возмутился. - "Какой позор! Неужто он не мог найти какого-нибудь православного Патриарха или митрополита для своей диссертации!"

Впрочем, по общему мнению, в смысле лояльности к советской власти и готовности считаться с её предписаниями митрополиты Никодим и Пимен мало чем отличались один от другого, - такого рода мнения приходилось мне слышать в церквах от духовенства. Их можно резюмировать словами игумена Марка (Лозинского), преподавателя Московской Духовной Академии, автора большой диссертации об Игнатии Брянчанинове. Он был представителем традиционно-монашеских "оптинских" кругов и большой противник митрополита Никодима из-за его новаторства, он говорил мне: "При настоящих обстоятельствах самым подходящим, да и единственным возможным кандидатом, всё же является митрополит Пимен".

Были однако, и некоторые отклонения от общего мнения. Так, о.Александр, священник Николо-Кузнецкой церкви, указав на митрополитов Пимена и Никодима как на самых вероятных кандидатов, ответил мне: "А по правде сказать, ни тот, ни другой".

- "А кто же тогда?" - поинтересовался я.

- "Да архиепископ Ермоген. И так думает большинство молодых священников. Но это совершенно не возможно!"

- "Но какие, кроме Пимена и Никодима, могут быть ещё подходящие кандидатуры на патриаршество?" - допытывался я. Этот вопрос я задавал и многим другим, но все были в каком-то затруднении с ответом. Может быть не находили подходящего имени? Отец Александр задумался и сказал.

- "Да вот ещё хорошие архиереи Феодосий Ивановский, Леонид Рижский, Павел Новосибирский. Но насколько они подходящие для патриаршества... не знаю".

Хочу отдельно отметить мнение протоиерея Всеволода Шпиллера. Этот умный, образованный и культурный, но вместе с тем крайне субъективный и переменчивый в своих суждениях и оценках человек, мог для меня быть как бы выразителем мнения тогдашней церковной интеллигенции, чем духовенства. Хотя сам он себя считал кем-то вроде всероссийского "старца", духовного преемника епископа Афанасия (Сахарова) и архиепископа Серафима (Соболева). И действительно в те времена у него было немало духовных чад в среде интеллигенции и артистическом мире, но среди духовенства он был не популярен и его считали гордым, аристократом и эстетом. Но как бы то ни было, он был для меня один из наиболее интересных и свободных собеседников встреченных в те годы в Москве. В данное время он был скорее в "про-никодимовском" настроении. Вот что он мне ответил на поставленный вопрос и как развил свои мысли.

- "Всё ж таки Никодим более сильный и деятельный человек, чем Пимен. Поэтому с Пименом можно быть более спокойным, от него не будет никаких сюрпризов, а Никодим, как он ни старайся сейчас ладить с властями, как только станет Патриархом, может оказаться более независимым. Ставят ему также в упрёк, что он слишком далеко зашёл в деле сближения с католиками, а это совсем не в интересах властей и их пугает. Вообще многие замечают, что против Никодима какое-то недовольство в правительственных сферах.... Вот к примеру, встречаю я на днях на улице архиепископа Киприяна (Зернова), он живёт недалеко от нашей церкви. Очень умный и осведомлённый человек и он мне говорит - "зашатался Никодим!" Представляете, какие высказывания! Хочу пригласить его и подробно поговорить, узнать, в чём тут дело. А митрополита Пимена хорошо характеризует следующий факт: в связи с сильной эпидемией холеры этим летом на юге СССР митрополит Пимен издал указ, разосланный архиереям южных епархий, в котором "запрещается допускать верующих к причастию, прикладываться к иконам, выносить им крест для целования и т.д". Говорят, что после этого один из помощников Куроедова (сам он в это время отсутствовал) был вызван в Центральный Комитет Партии, где ему был сделан строгий разнос и выговор со словами "...такое распоряжение должны были сделать Вы сами, и никто не смог бы нас обвинить. Мы должны заботиться о здоровье населения, а Вы заставили написать подобное распоряжение самого митрополита Пимена. Он ведь верующий и добровольно такого указа издать и написать не может. Вот теперь будут обвинять нас, что мы совершаем насилие над Церковью".

Отец Всеволод Шпиллер прочитал мне также письмо иеромонаха "непоминающей" церкви, живущего в одном из городов к югу от Москвы. Этот иеромонах не имеет сам общения с патриаршей Церковью, тайно служит у себя литургию, но не возбраняет своим последователям посещать патриаршие храмы и даже советует это делать. Относительно предстоящего Собора иеромонах пишет, "…что какие бы внешние формы он не принял и какие бы кандидаты в Патриархи не выдвигались, всё равно всё заранее будет решено советской властью, так что сам Собор будет профанацией." Против такой оценки я конечно стал возражать о.Всеволоду, но он мне ответил: "Вот увидите сами, что на Соборе все и Вы в том числе будете вынуждены говорить, что будет предписано!" (Забегая вперёд, скажу, что о.Всеволод оказался неправ, а в частности именно моей реакции на Соборе)

Ещё одно мнение хочу привести здесь по памяти, в связи со встречей и разговором с протоиереем о.Иаковом церкви Ильи Обыденного. Он скорее сам пытался узнать у меня, кто же будет Патриархом. И когда я ему сказал, что по моему мнению это Пимен, он неожиданно ответил: "Да, вероятно так. А править всем будет по-прежнему Никодим".

Как я уже говорил выше, в кругах московской церковной интеллигенции, с которыми мне пришлось встречаться, люди традиционного православного благочестия стояли на стороне митрополита Пимена. Интеллигенция эта желала избрания его Патриархом, отзывалась о нём с любовью и доверием и наоборот с крайней подозрительностью относилась в митрополиту Никодиму. Они говорили, что в нём есть что-то неприемлемое для благочестивого чувства верующих и это отталкивает их от него, "когда он служит, многие не хотят подходить к нему под благословение". Ставили ему в упрёк его деятельность как главы "иностранного Отдела" Патриархии, его "богословие революции", или как его метко охарактеризовал о.Всеволод Шпиллер "октябрьское богословие" (что не мешало ему сейчас более сочувствовать митрополиту Никодиму, чем митрополиту Пимену). Странно, что в другой части интеллигенции тех лет, среди либерально верующих и малоцерковных, присутствовало явное сочувствие митрополиту Никодиму и даже некоторое обожание (большее, чем я заметил во время моего последнего пребывания в Москве в 1969 г.) Эти люди считали его более динамичным, открытым к церковным нуждам нашего времени, современным и "прогрессивным", более умным и способным, чем митрополит Пимен. Они критиковали Пимена за его косность, грубость и одновременную слабость и подзависимость. Экуменическая настроенность митрополита Никодима и его доброжелательное отношение к римо-католикам не только не смущало либеральную церковную интеллигенцию, а наоборот, вызывало сочувствие и симпатию. Его "октябрьское богословие", конечно ими резко осуждалось, но не могло безусловно сравниться с пресловутым интервью митрополита Пимена о Светлане Аллилуевой.

Отмечу любопытный факт, что две крайние представительницы церковной оппозиции, известная пианистка Мария Вениаминовна Юдина и К.П. Трубецкая (в прошлом убеждённые противницы митрополита, впоследствии Патриарха, Сергия, долго пребывавшие в расколе с Патриаршей Церковью) более сочувственно относились к избранию митрополита Никодима, и опять-таки за его динамичность.

В моих разговорах я постоянно спрашивал всех без исключения: "Да неужто кроме Пимена и Никодима нет никого другого, кто бы мог стать Патриархом? Разве нет никого из епархиальных архиереев подходящих для этого?"

Почти никто не мог мне дать вразумительного ответа, люди смущались, говорили "да что-то невидно", называли несколько имён "хороших" архиереев, но тут же добавляли, что для патриаршества "в наше сложное время и в нашей стране" они мало подходят. "Вот например митрополит Иосиф Алма-Атинский, стойкий, энергичный, но ему 80 лет, кроме того, он был под немецкой оккупацией и сидел в лагерях, этого власти не любят. Хотя, (продолжали мои собеседники) местный уполномоченный предлагал ему выставить свою кандидатуру в Патриархи с "поддержкой" от местных властей. На что митрополит Иосиф ответил, что "Мне вашей поддержки не надо!" Как бы то ни было складывалось впечатление, что кроме двух известных кандидатур на которых сосредоточилось общественно-церковное внимание, никого в стране нет.

Вопрос о выборах Патриарха я, насколько было возможно, пытался выяснить и с представителями епископата. С самим митрополитом Пименом как с местоблюстителем и главным кандидатом в Патриархи прямо говорить на эту тему было конечно неудобно. Со стороны я слыхал, что митрополит Пимен говорит, что он к патриаршеству не стремиться, но если бы его избрали, не стал бы отказываться. Ходили слухи, что он в какой-то момент отказался от избрания, но потом взял свой отказ назад. Как бы то ни было, мне очень было интересно составить своё личное впечатление от митрополита Пимена и уяснить для себя насколько он подходящее лицо стать Патриархом.

Митрополит Пимен пожелал принять меня официальным образом.

Для начала, я через его "богословского референта" А.В. Ведерникова осведомился может ли меня принять митрополит Пимен, мне ответили, что может, но что необходимо об этом составить просьбу через Отдел Внешних Церковных сношений Московской Патриархии. После коротких формальностей, митрополит Пимен принял меня в сопровождении епископа Филарета (Дмитровского) в Чистом переулке, в три часа дня в гостиной. Угощал кофеем и печеньем, держал себя с достоинством и даже с некоторой сдержанностью, но скромно и без важничанья. При разговоре присутствовал епископ Филарет, который занимал тогда должность заместителя председателя "иностранного" Отдела митрополита Никодима. Разговор наш с митрополитом Пименом, был довольно обычным, почти "светским", пока я не спросил его: "У Вас, вероятно. Сейчас много работы?" "Да, - ответил митрополит, - до сих пор я жил, как на курорте, а сейчас так много дел, о которых я раньше совсем не подозревал". В эту встречу мне было трудно определить настроение митрополита Пимена, более интересный разговор случился у меня с ним за чаем после литургии в Сокольниках на празднике Иверской иконы Божией Матери. Мы заговорили о римо-католическом священнике американского посольства о.Дайоне. Вместе с другим приезжим американцем он был на литургии и в алтаре, не причащался, но ему дали антидор с запивкой теплотой. Именно в связи с этим мы стали говорить за столом о решении Синода от 16 декабря 1969 г. о допущении католиков к причастию там, где у них нет храмов или священников.

- "Не надо было совсем это решение принимать, - заметил митрополит Пимен, - где была необходимость в этом католиков и так допускали к причастию. Так и нужно было оставить, а не узаконивать официальным Синодальным решением, ведь до этого "приказа", всё делалось по пастырским соображениям. А теперь происходят неприятности и смущения".

- "Каждый толкует по-своему, когда и в каких случаях можно давать католикам причастие, - ответил я. - Ведь главный недостаток Синодального постановления, это его неясность. Мне было отрадно заметить, что у нас в храме римо-католическому священнику причастия не дали".

- "А как же это возможно! -воскликнул митрополит Пимен. - Его нигде не дают, кроме как в особых случаях, когда католик действительно нигде не может приобщаться".

- "Владыко, но позвольте, - возразил я, - как же понимать, когда видные римо-католические деятели, посещавшие Московскую Патриархию, вполне допускались к причастию, иногда даже по священническому чину, в облачениях?". Говоря это я имел в виду причащение ректора Руссикума о.Майе и ректора Григорианского Университета в Риме осенью 1969 г. в Киеве митрополитом Филаретом и в Туле епископом Ювеналием. Не говоря уже о причащении католиков в Риме митрополитом Никодимом, приблизительно в то же время.

- "Такие факты мне не известны, - возразил митрополит Пимен, - этого не могло быть!"

Я не мог конечно, в присутствии многочисленного общества за столом, называть имена, да и не хотел "доносить" на своих собратьев и потому замолчал. Но для меня осталось загадкой, действительно ли не знает митрополит Пимен об этих фактах "интеркоммунио"? (взаимное согласие Церквей на то, чтобы в каждой из них причащались верующие иной конфессии, оставаясь при этом членами свой Церкви. Ред.) А если это так, то он не знает, что происходит в современной Русской Церкви, и от него многое скрывают, или он просто дипломатично притворился за своим неведением, будучи бессильным что-либо сделать? Позиция митрополита Пимена в отношении интеркоммунио с римо-католиками была по всему более твёрдой и принципиальной, чем у митрополита Никодима, они произвели на меня впечатления.

Мне несколько раз удалось в этот приезд видеться с митрополитом Никодимом в Отделе, но на мои вопросы о кандидатах, он всякий раз уклонялся от ответа и был крайне сдержан в высказываниях... "будущее покажет" - говорил он. Но по всему чувствовалось, что он ясно сознаёт, что Патриархом будет Пимен и, что он примирился с этим как с неизбежностью и своей кандидатуры выдвигать не намерен. В этом аспекте зарубежные разговоры о якобы происходящей борьбе между двумя митрополитами за патриарший престол не соответствовали действительности. Вместе с тем это не мешало митрополиту Никодиму относиться к митрополиту Пимену довольно критически. Так когда я затронул вопрос о способе выбора Патриарха "открытым или закрытым голосованием" - митрополит Никодим сказал: "Ничего этого неизвестно, эти вопросы должна решать Предсоборная Комиссия. Но председатель её, митрополит Пимен, до сих пор ни разу не созвал эту Комиссию и вообще проявил неспособность организовать её работу. "Но могу добавить, что митрополит Алексий Таллиннский ещё хуже...", (что скрывалось под этой репликой я не понял). Странно, что когда я стал развивать мысли о необходимости тайного голосования при выборе Патриарха, митрополит Никодим как-то замкнулся в себе и не споря со мною, начал говорить, что тут могут быть разные мнения и что этот вопрос нужно ещё обсуждать. У меня создалось впечатление, что он против тайного голосования.

В эти же дни моего посещения СССР, из других иерархов мне пришлось видеться и разговаривать с митрополитом Таллиннским и Эстонским Алексием, постоянным членом Св.Синода и управляющим делами Московской Патриархии. Он принял меня в своём рабочем кабинете в Чистом переулке. Но в отличие от других собеседников, он сам обратился ко мне с вопросом: - "Вы Владыко, сейчас уже некоторое время в Москве и видели конечно, много народу. Скажите, пожалуйста, что говорят о выборах Патриарха? Кого желают и кого предвидят?"

Я удивился такому вопросу.

- "Владыко, это я должен Вас спрашивать об этом! Ведь это Вы здесь постоянно живёте, а я приезжий".

- "Нет, именно поэтому, что Вы не здешний... и Вы можете больше видеть и свободнее разговаривать с людьми, Вам много рассказывают. А мы особенно синодальные архиереи, очень оторваны. Целый день на работе, с народом встречаемся только на богослужениях, но и там не поговоришь. Что Вы слыхали?"

Мне пришлось ответить, что большинство людей, с которыми мне пришлось разговаривать, считают и хотят видеть Патриархом митрополита Пимена и думают, что он будет избран. Есть сторонники и у митрополита Никодима, но их меньше, большинство считает, что он слишком молод, а некоторые резко против него.

Митрополит Алексий был явно доволен моим сообщением.

- "Да, это правда, - сказал он, - такого молодого Патриарха народ не хочет, а кроме того, митрополит Пимен пользуется всеобщим доверием за благочестие и любовь к богослужению. Ценно также, что он монах старой школы, в нём жива монашеская традиция, а таких сейчас очень мало".

У меня осталось общее впечатление от беседы с митрополитом Алексием, что он будет всецело поддерживать кандидатуру Пимена. А тем, что по его мнению, Патриарх не должен быть молод (как Никодим), он давал понять, что исключает себя из возможных кандидатов. (Алексий с Никодимом были ровесники)

Пришлось мне говорит ещё с епископом Филаретом (Вахрамеевым) Дмитровским. Он был вторым заместителем митрополита Никодима по "иностранному" Отделу Патриархии. Как и все сотрудники митрополита Никодима, епископ Филарет был всецело за него, но сознавал, однако, что Патриархом будет Пимен и что сам Никодим это прекрасно понимает.

- "Ну, а как он к этому относится?" - спросил я.

- "Да, может быть внутри и переживает, но не показывает. Вы ведь знаете, какая у него огромная выдержка" - ответил епископ Филарет.

Было несомненно, что главным, если не единственным кандидатом является митрополит Пимен и что он несомненно будет избран. А митрополит Никодим, хоть многие ему сочувствуют и говорят о нём, мало вероятно, что он может быть настоящим кандидатом на избрание.

Но, что меня серьёзно встревожило и разочаровало, то что помимо этих двух имён не было других кандидатов. "Неужто так уж оскудела Русская Церковь сегодня, что кроме этих двух лиц никого нету?" - не раз задавался я вопросом и спрашивал об этом других. Как я уже говорил, что ответы были смущённые, неопределённые и уклончивые... При таких условиях действительно приходилось выбирать между Пименом и Никодимом, и мой выбор склонялся скорее в сторону митрополита Пимена, ( возраст 60 лет, а не 41, любовь и доверие к нему церковного народа, большая стойкость в Православии). Но всё же окончательный выбор я откладывал до Собора, "может выявиться третье лицо?", так думал я.

Скажу ещё несколько слов о сочувствии либерально-церковной интеллигенции к митрополиту Никодиму. Было бы ошибочным считать его другом интеллигенции или причислять к "культурным" архиереям, какими являются, скажем, архиепископ Антоний (Мельников) Минский, архиепископ Леонид (Поляков) Рижский или архиепископ Михаил (Чуб) Воронежский. Митрополит Никодим был природного исключительного ума, не лишённый образования, сравнительной начитанности и богословски умеренно-грамотный. Но подлинной, глубокой культуры у него не было. К интеллигенции он относился приблизительно так "как до революции интеллигенция мутила воду и нападала на Церковь, так и сейчас она опять мутит и критикует". Это отношение к себе чувствовали многие образованные церковные люди, традиционно настроенных интеллигентов (вроде А.В. Ведерникова и работников Музея Андрея Рублёва), и их симпатии были на стороне митрополита Пимена.

Таковы были в общих чертах итоги моих впечатлений от поездки в Москву осенью 1970 года.

Встречи, разговоры и письма перед поездкой на Собор.

В течении зимы 1970-1971г. я находился у себя в Брюсселе и ко мне продолжали приходить сведения о подготовке Собора и предстоящих выборах Патриарха. Эти новости, за которыми я продолжал с интересом следить, поступали отчасти по рассказам "владык", приезжавших из Москвы в Брюссель, отчасти из писем близких мне людей и друзей.

В начале февраля в Брюссель приезжал архиепископ Минский Антоний и от него мы узнали, что заседания Предсоборной Комиссии происходят в Москве под председательством митрополита Пимена, и что на них высказываются различные мнения о процедуре выбора Патриарха. "Но ничего определённого ещё не решено" - говорил архиепископ Антоний. С его слов, одни были сторонниками выборов по примеру Собора 1917 г., то есть по жребию из трёх кандидатов, выбранных тайным голосованием, а другие - за выборы по большинству голосов, тайным или открытым голосованием (и последние видимо составляли большинство).

А меня интересовала личность самого архиепископа Антония. Я всё искал "аутсайдера" помимо двух официальных кандидатов, и скажу откровенно, что владыка Антоний произвёл на меня в этот приезд ещё лучшее впечатление. Я с ним был знаком давно, ещё по Упсале, где мы познакомились в1968 г., на IV Ассамблее Всемирного Совета Церквей. Мы были соседями по комнатам и имели возможность много говорить друг с другом. Он был культурный, тонкий, начитанный (у него была библиотека в 7000 томов), мягкий и вместе с тем наблюдательный и рассудительный. А главное, что в нём не чувствовалось ничего "советского", а только русское, московское. Но насколько все эти качества и достоинства были подходящими для данного момента в истории Русской Церкви и для патриаршества?! Насколько он был для этого стойким и сильным человеком? И насколько он был желателен для остальных?

Сам он мне в Упсале так определял свою линию и взгляды: "...я очень люблю и ценю Владыку Ермогена, но он утопист. Он пишет свои записки Подгорному, Косыгину, Куроедову, доказывает, что по отношению к Церкви нарушается конституция и советские законы о культах. Но он не хочет понять, что если не произойдёт общего и резкого изменения режима в СССР (а на это рассчитывать трудно) никакого существенного улучшения положения Церкви быть не может. Наши правители сами прекрасно понимают, что они нарушают законы, но менять своего отношения к Церкви не намерены. Писания архиепископа Ермогена их только раздражают, а Церкви никакой пользы не приносят, только наоборот. Лично я действую иначе! Стараюсь ладить с местными уполномоченными, без крайней необходимости не жалуюсь на них в Москву, в Совет по делам религии. Ведь от этого больше вреда, чем польз, надо по мелочам и постепенно, на местах добиваться мелких уступок, которые бывают важнее "громких заявлений и жалоб"... Так я действую, и поверьте, что именно так мне удалось за последние годы открыть пять приходов".

Против такого рассуждения владыки Антония было трудно спорить, но в Москве мои знакомые отзывались о Владыке Антонии (Минском), как о человеке слабом, неустойчивом, дрожащим перед уполномоченными и в частности о.Всеволод Шпиллер добавлял: - "При всех его больших душевных качествах, культуре и как бы "несоветскости", у него есть один недостаток - он отчаянный карьерист!" Отец Всеволод говорил это с большой горечью, так как сам был долгие годы в дружбе с владыкой Антонием и всячески его восхвалял, говорил о нём как об украшении Русской Церкви.

Позднее я сам, стал замечать у владыки Антония, несмотря на всю открытость его к Западу и культурность, меньшее понимание и даже сочувствие к Западному Православию, как ни странно, даже меньшее чем у митр.Никодима и у еп.Ювеналия. Так для него наши парижские богословы, вроде Николая Лосского или Успенского, были только "фанатики-эрудиты", как он рассказывал о своей заграничной поездке в одном частном доме в Москве. Это его выражение, меня помню покоробило. И по отношению к нашей Православной Бельгийской Миссии архиепископ Антоний проявил большое непонимание и явное не сочувствие (это я понял позднее), но винить его в этом нельзя, он был все же "несвободным" человеком. Но тогда, после его посещения Брюсселя, я склонен был считать его лучшим кандидатом в Патриархи, как личность - значительнее чем Никодим и даже Пимен. Он был человеком "несвободным", но своим. С ним можно было легко говорить, привлекала его душевная мягкость и большая культура. Хочу добавить к его характеристике, что он был монархистом по чувствам, благоговейно относящийся к памяти Императора Николая II ("Государя", как он выражался). В личности владыки Антония чувствовалась большая раздвоенность и если не сказать даже "приспособленчество". Он примирился с фактом существования советского строя, не помышлял о какой либо борьбе с ним и склонного ради блага Церкви идти на многое, но не на всё (в отличие от других!) чтобы наладить с властями сносные отношения.

Следующий архиерей из СССР, с которым мне пришлось встретиться в тот период, был митрополит Филарет Киевский и Галицкий. В марте 1971 года он был проездом через Брюссель. У него не было транзитной визы для Бельгии и поэтому его около трёх часов не выпускали из аэропорта в город. Я воспользовался этим временем для продолжительной беседы с ним о церковных делах. Мы устроились с ним вдвоём на диване, вдали от других, в помещении таможни аэропорта. Митрополит Филарет сообщил мне не радостную новость: выборы будут проходить открытым голосованием и вероятно будет один кандидат, митрополит Пимен. Он сказал, что это решение Предсоборной Комиссии. Это известие вызвало во мне бурю эмоций, конечно я стал энергично восставать и говорить митрополиту Филарету, что такие выборы будут оспариваться всеми свободомыслящими людьми, для всего общественного мнения на Западе такое "открытое" голосование неприемлемо, уж не говоря о том, что оно будет всячески комментироваться недоброжелателями Русской Церкви. Ведь этот вопрос настолько личный и настолько важный, что для свободных выборов необходимо тайное голосование! Надо сказать, что для митрополита Филарета вся моя аргументация была видимо мало доступна.

Он был не глупый человек, с ясным, но ограниченным умом и узким кругозором, без подлинной культуры, типичный продукт советского строя. Как ни странно эти качества не мешали ему ладить и даже быть любимым, и популярным в нашем патриаршем приходе в Вене, с его аристократическим старо-эмигрантским составом прихожан. Он пробыл там три года в качестве нашего епископа.

На мои доводы по поводу "открытого голосования", он сказал:

- "Что они тут понимают... на Западе? Кому нужно их мнение, они всё равно всегда против нас!"

- "Может быть, но тем более не надо давать им повода нападать на Русскую Церковь. Не нужно выставлять себя рабами системы всей страны", - возражал я.

Но я понял, что тонкости выборной процедуры, с тайным голосованием и несколькими кандидатами, были ему, привыкшему к советской системе выборов, просто чужды. Далее наш разговор перешёл к вопросу о синодальных постановлениях 1961 года, в силу которых, как известно вся власть в приходах фактически передаётся двадцатке и её административному органу. Причём настоятель и духовенство не рассматриваются, как члены прихода и не могут состоять ни в этой "двадцатке", ни в административном органе, который может их назначить и уволить по своему усмотрению. Для назначения же требуется, всё-таки "благословение", (то есть последующее одобрение архиерея), чего для увольнения не нужно! Вся финансово-экономическая и хозяйственная сторона приходской жизни всецело остаётся в ведении административного органа и двадцатки (без права настоятеля или епископа вмешиваться в неё).

Двадцатка может решить также вопрос, нужно ли продолжать функционирование приходского храма или следует закрыть его за ненадобностью, "Нам церковь не нужна!" (и сколько таким образом было закрыто приходов в СССР). По этим постановлениям 1961 года, ни епископ, ни настоятель, ни прихожане в их совокупности в этот вопрос не имеют право вмешиваться.

Я спросил митрополита Филарета будет ли рассмотрен вопрос о постановлениях 1961 г. и будет ли он серьёзно обсуждаться на Соборе?

- "Да, - сказал он, - эти постановления будут утверждены!"

Я не поверил своим ушам, стал возражать, а митрополит Филарет начал говорить, что "...во всех странах мира церковное законодательство всегда согласовано с гражданским и не может ему противоречить".

- "Ведь у вас в Бельгии статусы Вашей архиепископии тоже согласованы с бельгийским законодательством?" - настаивал он.

- "Несомненно, - ответил я, - и более того, даже утверждены Королевским указом. Только разница с СССР огромная: бельгийское законодательство представляет церквам и религиозным объединениям свободу внутренней организации согласно их религиозным принципам. В самих законах Бельгии нет ничего что нарушало бы канонический строй (даже нашей) Православной Церкви. Более того, мы могли бы, если хотели, вообще не регистрироваться и не оформлять нашу церковную жизнь. Но нам это было бы невыгодно, только с точки зрения прав юридических. А советское законодательство о культах 1929 г., откуда и вытекают постановления 1961 г нарушает основы канонического строя Православной Церкви!"

Мне в продолжении нашего разговора вдруг стало ясно, что митрополит Филарет не в состоянии разобраться в юридических тонкостях и разницы в законах. Более того, он смотрел на меня с недоверием и было видно по его лицу, что он мне не вполне верит, будто я говорю не правду.

- "Можно ли считать решения Предсоборной Комиссии окончательными или Собор сможет их пересмотреть", - спросил я.

- "Да, конечно, Собор, если захочет, сможет их пересмотреть. Но зачем?", - как-то вяло ответил митрополит Филарет.

- "А как понимать "единую кандидатуру"? Неужели будет запрещено голосовать за кого-нибудь другого? - поинтересовался я.

- "Если кто захочет, сможет..., но если будет единая кандидатура, то вряд ли кто так поступит, дабы не нарушать церковного единства".

Разговор с митрополитом Филаретом произвёл на меня неприятное и нерадостное впечатление. Я продолжал надеяться, что Предсоборная Комиссия не вынесла ещё своих решений. Но мои надежды не оправдались, вскоре я получил официальные документы и в письме на моё имя патриаршего блюстителя митрополита Пимена от 16 марта сообщалось, (я не привожу письма целиком, а только главные моменты)

"Поместный Собор, в соответствии с решениями Священного Синода от 25 июня 1970 г. и Предсоборной Комиссии от 10 ноября 1970 г., имеет быть в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре с 30 мая по 2 июня 1971 г. Согласно прилагаемой к этому письму программе, предусматривается завершение всех торжеств 6 июня.

Извещая об этом Ваше Высокопреосвященство, Мы братски настоящим Посланием Нашим приглашаем Вас, одного клирика из Бельгии и одного мирянина из Голландии (или одного клирика из Голландии и одного мирянина из Бельгии) прибыть в Москву и быть членами Поместного Собора. Для Вашего сведения сообщаем, что епископ Роттердамский Дионисий также приглашён в качестве члена Собора. Одновременно направляем Вам информацию о имевших место заседаниях Предсоборной Комиссии."

В прилагаемой информации сообщалось, что Предсоборная Комиссия на своём заседании 10 февраля приняла следующее решение:

"Учитывая древнюю практику Русской Православной Церкви и принимая во внимание, что на заседании 10 ноября 1970 г. Предсоборная Комиссия приняла постановление рекомендовать рабочим группам в своей работе по подготовке Собора 1971, руководствоваться практикой и опытом Собора 1945 г. и иметь на Поместном Соборе 1971 г. практику избрания Патриарха Московского и всея Руси - открытым голосованием по формуле Поместного Собора 1945 г."

Прошло несколько дней и мною была получена новая информация за подписью митрополита Алексия Таллиннского и Эстонского. Он был заместителем председателя Комиссии по подготовке Поместного Собора.

"На очередном заседании 24 марта 1971 года Комиссия по подготовке Поместного Собора Русской Православной Церкви приняла следующие решения:

1) Провести собрания клира и мирян в Епархиях РПЦ для избрания членов Поместного Собора и обсуждения других вопросов после праздников Святой Пасхи.

Протоколы этих собраний с решениями, кто именно избран членом Поместного Собора от клира и мирян должны поступить в Предсоборную Комиссию не позднее 10 мая с.г.

2) Перед открытием Поместного Собора созвать архиерейское совещание по вопросам, связанным с проведением Поместного Собора РПЦ."

Далее сообщалось, что Предсоборная Комиссия заслушала и приняла к сведению следующую информацию:

"1) В Предсоборную Комиссию обратились многие Епархиальные Преосвященные, с предложением выдвинуть только ОДНОГО КАНДИДАТА на пост Предстоятеля нашей Церкви в лице Патриаршего Местоблюстителя Высокопреосвященного Митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена. Все обращающиеся с этой просьбой твёрдо уверены, что ОН как, ближайший сподвижник в Бозе почившего Святейшего Патриарха Алексия, будет достойным преемником и продолжателем его деятельности на Первосвятительском Престоле.

2) Такие письменные предложения в адрес Предсоборной Комиссии поступили от постоянных членов Священного Синода, Преосвященных Митрополитов: Ленинградского Никодима, Киевского Филарета и Таллиннского Алексия.

От Преосвященных Митрополитов: Орловского Палладия, Алма-Атинского Иосифа, Ярославского Иоанна.

От Преосвященных Архиепископов: Уфимского Иова, Житомирского Палладия, Псковского Иоанна, Казанского Михаила, Калининского Иннокентия, Воронежского Михаила, Ивано-Франковксого Иосифа, Горьковского Флавиана, Одесского Сергия, Курского Серафима, Виленского Антония.

От Преосвященных Епископов: Оренбургского Леонтия, Владимирского Николая, Кишинёвского Варфоломея, Черниговского Владимира, Смоленского Гедеона, Самаркандского Платона.

3) В адрес Предсоборной Комиссии поступает множество аргументированных писем от ПреосвященныхАрхипастырей, рядовых клириков, исполнительных органов и отдельных верующих различных Епархий нашего Отечества с выражением поддержки решений Архиерейского Собора 1961 года. И с предложением утверждения его на Поместном Соборе 1971 года. Можем сообщить, что аналогичные предложения по данным вопросам продолжают поступать"

Я так подробно и пунктуально передаю содержание этих двух писем, потому что в ЖМП, решения Предсоборной Комиссии от 10 февраля и 24 марта приведены настолько кратко (урезано), что невозможно понять, что собственно решено? (См. ЖМП №3, стр.1 и 3; стр.4) А в сообщении о решении 10 февраля абзац об открытом голосовании был просто выпущен. Видимо кто-то совсем не хотел, чтобы содержание этих постановлений стало заранее широко известно.

Первая "информация" об открытом голосовании меня глубоко огорчила, а второе сообщение "о единой кандидатуре", и одобрении бесправных постановлений 1961 года о приходах - меня буквально взорвало и наполнило негодованием! Точно бомба разорвалась или будто я получил оплеуху. До сего времени я молчал и не вмешивался в ход работы Предсоборной Комиссии, та как не был её членом да и мнения моего она не спрашивала. Но сейчас я решил высказаться открыто и письменно, тем более как выходит из подписей этих "деклараций", многие архиереи, клирики и миряне уже высказались и единодушно поддержали открытое голосование и единую кандидатуру. Я негодовал на архиереев, считал их если не предателями, то во всяком случае конформистами, радовался, что среди их имён не встретил имён мною уважаемых и ценимых, таких как - Антоний Минский, Павел Новосибирский, Леонид Рижский и т.д.

Как бы то ни было я решил написать митрополиту Никодиму письмо следующего содержания.

Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему Никодиму
Митрополиту Ленинградскому и Новгородскому,
Председателю ОВЦС Московской Патриархии
19 апреля 1971 г. Брюссель

Христос Воскресе!

Сообщаю Вам, что мною было своевременно получено письмо Высокопреосвященнейшего Патриаршего Местоблюстителя митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена от 6го марта 1971 г за № 422 с приложением информации о работах Подготовительной Комиссии Поместного Собора.

Сегодня я получил в дополнение письмо Преосвященного Ювеналия от 12 апреля 1971г. за № 601 с дополнительной информацией о заседании той же комиссии от 24 марта, подписанной Высокопреосвященнейшим митрополитом Алексием.

По поводу сообщаемых в информации сведений считаю своим долгом высказать Вам своё мнение.

1) Приветствую всецело решение о созыве архиерейского совещания перед открытием Поместного Собора. Выражаю твёрдую надежду. Что в нём будут участвовать все правящие епископы Русской Церкви, в том числе и проживающие за границей.

Прошу, чтобы приглашения на архиерейское совещание были бы присланы своевременно в целях получения виз. А также чтобы и дата открытия совещания была бы нам сообщена, как только она выяснится.

2) Должен сказать, что я не могу согласиться с постановлением Подготовительной Комиссии об избрании Патриарха, посредством открытого голосования. Поскольку этот выбор носит личный характер и только тайное голосование может обеспечить подлинную свободу выборов. Только тайное волеизъявление может придать выборам Патриарха неоспоримый характер. Аргументы, выдвигаемые в пользу открытого голосования представляются мне неубедительными. Считаю сейчас нецелесообразным разбирать их подробно, так как постановление Подготовительной Комиссии об открытом голосовании является простым предложением, которое Поместный Собор, в качестве высшей административной и духовной власти в Русской Церкви, должен будет или принять или отменить или видоизменить.

Только Поместному Собору принадлежит окончательное слово о способе выбора Патриарха (открытым или тайным голосованием).

3) Ещё менее приемлемым для меня является предложение группы архиереев о выдвижении только одного кандидата в Патриархи в лице Митрополита Пимена. Все мы с глубочайшим уважением и искренней любовью относимся к Высокопреосвященнейшему Местоблюстителю, высоко ценим его заслуги перед Русской Церковью, считаем его достойным кандидатом в патриархи, но ограничить выбор будущего Патриарха одним лицом я считаю совершенно недопустимым. Выборы превратятся в чистую формальность, и нечего собираться Собору, чтобы эту фиктивную формальность проделать. Более того, считаю, что система единой кандидатуры оскорбительна и унизительна, как для членов Собора (вынужденных голосовать против своей воли если они не согласны с предложенной кандидатурой), но и для самого кандидата. Ведь он будет выбран не за свои достоинства, а потому что ни за кого другого нельзя будет проголосовать.

3) Мысль о том, что решения так называемого "Архиерейского Собора 1961 г." должны быть внесены на рассмотрение предстоящего Поместного Собора, можно только приветствовать. Но только не в смысле, конечно, их "поддержки" и "утверждения", как это предлагается некоторыми, а наоборот - критически пересмотреть, исправить и даже частично отменить в целях согласования их с каноническим строем Православной Церкви и потребностями церковной жизни. И хочу напомнить, что необходимость рассмотрения постановлений 1961 г. на грядущем Поместном Соборе признавалась самими участниками совещания 1961 г.

4) Наконец, Собор должен рассмотреть решение Священного Синода от 16 декабря 1969 г. о допущении к таинствам Православной Церкви (в частности ко Святому Причастию римо-католиков). Своей неясностью оно внесло немалое смущение в умы православных верующих и дало повод другим православным автокефальным церквам жестоко нападать на Русскую Православную Церковь, что немало повредило её доброму имени.

5) Поэтому, считаю необходимым пересмотреть и уточнить на предстоящем Поместном Соборе синодальное решение в целях сохранения чистоты Православия и ограждения нашей Церкви от нападок на неё недругов.

Вот, то о чём вкратце я счёл своим епископским долгом написать Вашему Высокопреосвященству в ответ на присланный мне ОВЦС информационный материал в связи с предстоящим Поместным Собором. В связи с высказанными в этом письме мыслями, взглядами и убеждениями прошу поставить в известность как членов Подготовительной Комиссии, так и членов Священного Синода с Высокопреосвященнейшим Патриаршим Местоблюстителем во главе. Этих убеждений я, с Божией помощью, надеюсь держаться и на Соборе.

Испрашиваю Ваших братских и святых молитв, остаюсь с любовью о Господе Воскресшем,
Василий, Архиепископ Брюссельский и Бельгийский

Хотя я и просил в своём письме митр. Никодима ознакомить с его содержанием митрополита Пимена и членов Предсоборной Комиссии, тем не менее, зная, что часто такого рода письма задерживаются в "иностранном" Отделе и далее не пересылаются, я послал копии: Патриаршему местоблюстителю, архиепископам Минскому Антонию, Новосибирскому Павлу, Рижскому Леониду и епископу Саратовскому Пимену. Хотя все эти письма я послал заказными, никаких письменных ответов я не получил, но уже на Соборе мне стало известно, что все они дошли до адресатов. Я счёл своим долгом послать копии письма нашему Экзарху митр. Антонию, епископу Петру Корсунскому и еп. Дионисию Роттердамскому. Зная, что представители Православной Церкви в Америке будут присутствовать на Соборе, я послал подобную копию архиепископу Сан-Францисскому Иоанну (Шаховскому). От всех, кто жил на Западе я получил самые одобрительные и сочувственные ответы и отзывы на моё письмо митрополиту Никодиму.

25 мая 1971 г. Москва

Во вторник 25 мая, около шести часов вечера я прибыл самолётом Аэрофлота в Шереметьевский аэропорт в Москве. Из Брюсселя я вылетел один, так как два других соборных члена от нашей Епархии, диакон Сергий Рейнгарт и В.Е. Драшусов, не участвовали в Архиерейском совещании 28 мая, а поэтому вылетали на три дня позже. В Амстердаме ко мне присоединился мой викарный епископ Дионисий Роттердамский и мы много в самолёте, хотя и с некоторой осторожностью перед возможными микрофонами, беседовали с ним о предстоящем Соборе. Между нами обнаружилось полное согласие во взглядах, хотя владыка Дионисий как один из самых молодых епископов по хиротонии, да к тому же и советский гражданин (после последней войны), до этого он был эмигрантом, опасался открыто высказывать свои взгляды на предстоящем Соборе.

В самолёте я разговорился и сидящим рядом с нами инженером из Киева, лет сорока, возвращавшегося с какого-то научного конгресса. Насколько он был верующим и церковным человеком, трудно сказать, во всяком случае он был на пасхальной заутрене во Владимирском Соборе и знал по имени Киевского митрополита Филарета. Инженер живо интересовался предстоящим Собором и выборами Патриарха.

- "Наверное, будет несколько кандидатов, а кто намечается? Выборы будут, конечно, тайные?" - спросил инженер.

Мне было стыдно отвечать, что, по-видимому, будет всего один кандидат, митрополит Пимен (в лучшем случае ещё Никодим) и что выборы будут открытыми. На лице моего собеседника изобразилось недоумение и разочарование.

- "А почему так? - спросил он. - Разве это по церковным правилам...?"

- "Нет, - ответил я. - Но ещё ничего не решено окончательно, всё зависит от самого Собора". Инженера мой ответ несколько успокоил.

По приезде и при прохождении паспортного контроля в аэропорту со мною произошёл небольшой инцидент, истинный смысл которого мне был долгое время не ясен. Лейтенант-пограничник, пристально всматривался в мой паспорт и вертел в руках листок моей визы, спрашивал (почему-то?), откуда я приехал и какова цель моего приезда... Я сказал, что прилетел из Бельгии, по приглашению Патриархии, на Собор. "Подождите! У Вас что-то виза не в порядке!" Заставил меня подождать ещё, а потом подозвал находившегося рядом майора и передал ему молча мой паспорт и визу. При этом я заметил, что он ему ничего не говорил и не спрашивал. Майор взял мой паспорт, отошёл в сторону, стал ко мне спиной (я не видел что он делал), но не прошло и трёх минут как он повернулся о мне, и сказал: "Всё в порядке, но пройдите к следующему окошку контроля". Он заставил меня прождать ещё некоторое время у этого окна, потом подошёл и сам выдал мне мой паспорт. Смысл этих манипуляций мне был не понятен, виза у меня была в полном порядке.

- "Вы, наверное, на Собор приехали? - спросил он меня. - Какие будут кандидаты? Говорят, что многие хотят Пимена?"

- "Митрополита Пимена. - поправил я его. - Да его многие желают".

- "А какие другие кандидаты?"

Признаться, мне было стыдно отвечать на этот вопрос, что видимо будет только один кандидат митрополит Пимен, и я сказал нечто неопределённое. Но отрадно было вновь почувствовать, что даже у таких людей как этот майор, выборы Патриарха живо интересуют советских людей. Но почему лейтенант пытался оспаривать "законность" моей визы, понять не могу. Может быть у него была инструкция не допускать меня в это время в СССР, а может по неопытности профессиональной? Все остальные формальности прошли гладко, никакого осмотра багажа и обычное заполнение декларации о валюте.

По прошествии контроля меня и епископа Дионисия (у него никаких проблем с паспортом не было) нас встретили представители Патриархии и служащие "иностранного" Отдела - священник Владимир Есипенко и диакон Андрей Юрченко. Выяснилось, что из-за многочисленных делегаций приглашённых на Собор, администрации Патриархии было трудно выделить для каждого заграничного архиерея особо сопровождающего. Поэтому о.Владимир был назначен сопровождать как меня, так им епископа Дионисия, чему я был безмерно рад, так мне это давало больше свободы в передвижениях. (Впрочем, оговорюсь заранее, что о.Владимир оказался одним из лучших сопровождающих, с которыми мне пришлось иметь дело при моих посещениях СССР. Когда я говорил ему, что в нём не нуждаюсь и он - свободен, то он ничем меня не стеснял и был всегда рад). Меня также приехал встречать мой старший брат Игорь Александрович Кривошеин, живший к тому времени с семьёй в Москве. И мы все вместе с о.Владимиром Есипенко, епископом Дионисием, и моим братом отправились на машинах в гостиницу "Россия". Из разговоров по дороге выяснилось, что многие архиереи, в том числе наш Экзарх, митрополит Антоний, уже прибыли в Москву, хотя большинство ещё не съехалось.

Не стану описывать гостиницу "Россия", в которой я остановился впервые. Грандиозная по размерам, с её бесконечными коридорами и огромными "Банкетными залами, с претензиями на ультро-модерн в смысле обстановки; в неё как впрочем и во всех советских гостиницах, всегда что-то не действовало. То электричество в номере, то вода в кранах или в уборной... Зато телефон работал всегда безотказно и можно было говорить из номера непосредственно с городом или даже с заграницей.

Как и другие архиереи мне предоставили отдельный номер, к сожалению духовенство и миряне прибывшие на Собор, помещались в номерах на двоих. Наиболее "важные" гости Собора были размещены в западном корпусе, самом роскошном, а "сверх важные" были поселены в гостинице "Советская" (бывший "Яр", перестроенной после революции), увеличенной и считавшейся самой фешенебельной по тем временам в Москве. Среди гостей этого отеля были Патриарх Александрийский, а также американские делегаты Виллебрандс и Блейк. Впрочем как мне объяснили позднее, это странное расселение или изоляция "сверх важных" гостей от других членов, было сделано специально, дабы они не могли общаться с членами Собора и находились под специальным контролем.

Но в самой гостинице "Россия" никакого видимого контроля не было, и мы могли свободно видеться друг с другом и переговариваться по телефону.

В первые дни, когда ещё не съехались все приглашённые, мы все столовались в одном из больших ресторанных залов, а позднее в огромном "банкетном" зале. Обедали в три часа дня, а ужинали вечером поздно, около девяти часов. Еда в первые дни была сравнительно скромная и без вина, а с переходом в "банкетный" зал - более изысканная и с винами (болгарскими и румынскими). В гостинице был размещён своеобразный "штаб" Патриархии (с сотрудниками "иностранного" отдела) по координации и помощи всем гостям. Он обеспечивал нас автомобилями, Шофёрами, размещением по гостиничным номерам и пр. Во главе этого "штаба" стоял протоиерей Михаил Сырчин. Я его знал по его недавнему посещению Брюсселя вместе с архиепископом Минским Антонием. Архиепископ Антоний отзывался мне о нём как о "менее хорошем", чем другой его спутник, протоиерей Михаил Турчин, подобная характеристика о.Михаила строилась на том основании, что когда арх. Антоний прибыл в Брюссель с "визитом", о.Михаил в первые полчаса позвонил в советское посольство и сообщил о прибытии их делегации. Ко всему прочему, во время их пребывания в Брюсселе, о. Михаил Сырчин вёл себя так, что можно было подумать, что он был доверенным лицом в советских учреждениях. Он был ко всему прочему человеком обаятельным, деловым, энергичным и производил впечатление скорее симпатичного человека. На него была возложена довольно трудная и ответственная миссия во время Собора.

Мне дали его "секретный" телефон, потому что номер телефона официальный, постоянно был занят. В будущем это могло сослужить мне определённую помощь, если мне нужно было договориться о некоторых встречах, я мог ему звонить непосредственно. Хотя чаще всего я прибегал к помощи сопровождавшего меня священника Владимира Есипенко.

В этот день приезда, размещение в гостинице, паспортные формальности (паспорта как обычно отбирали) заняли столько времени, что было поздно ехать в церковь, как мне хотелось на вечернюю службу отдания Пасхи, чем я был огорчён. Вместо этого пришлось пойти на ужин в ресторанный зал гостиницы, где я встретил ещё немногочисленных приехавших на Собор архиереев - митрополита Филарета Киевского, архиепископа Ионафана Тамбовского, бывшего Экзарха в Америке, епископа Варфоломея Кишинёвского, епископа Феодосия Черновицкого, епископа Савву Переяславского и нашего Экзарха, митрополита Антония. Было приятно встретиться со старыми знакомыми, но в этот вечер особенно интересных разговоров не получилось, но тем не менее мы смогли обсудить несколько важных моментов. Митрополит Антоний сказал, что на следующий день будет видеться с митрополитом Никодимом и, что это инициатива исходила от последнего. Владыка Антоний сказал, что собирается говорить по всем острым вопросам - тайное голосование, единая кандидатура, постановления 1961 г. Более того, он добавил, что хочет попросить встречу с Куроедовым и объяснить ему какое отрицательное впечатление производит на Западе выбор Патриарха открытым голосованием, и что это в конце концов невыгодно даже для престижа советского правительства. Скажу прямо, что я тут же выразил сомнение в эффективности разговора с Куроедовым и добавил, что "Лично я ни с Куроедовым, ни с Макарцевым встречаться и обсуждать эти темы не намерен". Я спросил митрополита Антония, как он отнёсся к моему письму к митрополиту Никодиму. Он ответил, что вполне одобрил его содержание и по его словам ряд архиереев в СССР, а именно архиеп. Вениамин Иркутский, архиеп. Павел Новосибирский, архиеп. Леонид Рижский, архиеп. Кассиан Костромской и еп. Михаил Астраханский - письменно высказали Предсоборной Комиссии своё несогласие с постановлениями 1961 г. и настаивали на их пересмотре. "Видимо Ваше письмо, вселило в них надежду и смелость", - добавил Владыка Антоний.

Присутствующий при нашем разговоре отец Всеволод Шпиллер и живо на всё реагировавший, обратился ко мне с вопросом:

- "А Вы читали записку архиепископа Вениамина Иркутского?"

- "Конечно нет, - ответил я, - откуда же я мог достать, она заграницей неизвестна".

- "Да, Вы попросите её в Предсоборной Комиссии, они Вам обязаны дать, ведь это официальный документ".

- "Что Вы! - сказал я, - бесполезно спрашивать, всё равно не дадут. Постараюсь достать её другим путём".

Далее отец Всеволод сказал, что всех архиереев, подавших записи, против постановлений 1961 г. вызывали в Москву в Предсоборную Комиссию и строго внушали им не выступать на Соборе против этих постановлений, "потому что они вытекают из советского законодательства о культах и оспаривание их будет поэтому рассматриваться, как антисоветский акт".

Точно тоже самое внушали архиереям и в Совете по Делам Религии.

"Кто будет противиться постановлениям о приходам, сломает себе ногу", - сказал Макарцев, по словам о.Всеволода Шпиллера.

Особенно строго говорили с архиепископом Павлом, так как кроме возражений против постановлений 1961 года он "собирал материал против митрополита Пимена", а именно его указ о недопущении к причастию верующих в районах затронутых холерой. А так как архиеп. Павел, твёрдо стоял на своём и заявлял о намерении выступить на Соборе, его предупредили "Смотрите, Вы и на Собор не попадёте! Против Вас поступили обвинения в безнравственном поведении, одновременно по церковной и по гражданской линии..., а для расследования нами послан в Вашу епархию Михаил Казанский. Если ревизия подтвердит обвинения, Вы будете уволены и на Соборе Вас не будет".

По словам о. Всеволода, в результате подобных разговоров, архиепископ Павел, уехал из Москвы в Новосибирск разбитым и нравственно и физически (он очень болезненный). Сейчас "ревизия" и проверки происходившие в отсутствие(!) Владыки Павла закончились, но результаты её неизвестны.

Я спросил о. Всеволода относительно архиепископа Ермогена (бывшего Калужского). Он ответил мне, что архиепископ Ермоген, конечно против постановлений 1951 года и выбора Патриарха открытым голосованием и что он тоже писал в Предсоборную Комиссию. Более того, он дважды бывал в Москве, был принят митр. Пименом, долго с ним беседовал, Пимен его даже пригласил обедать, казалось, что между ними наладились добрые отношения. Но потом почему то всё разладилось и сейчас архиепископ Ермоген перестал бывать в Патриархии.

- "Может на митрополита Пимена было оказано давление со стороны Совета, прекратить сношения с архиепископом Ермогеном?" - спросил я о. Всеволода.

- "Трудно сказать," - ответил мне о.Всеволод. - Дело в том, что в правительственных сферах на высшем уровне существуют два течения. Одно более жёсткое, которое считает, что Церковь нужно всячески ограничивать и теснить, а другое полагающее, что поскольку существование Церкви при советском строе есть реальный факт, то из этого нужно сделать выводы и прекратить ненужное на неё давление, потому что это приводит только к напряжению".

- "Видимо нужно дать Церкви настоящее, правовое положение в современных условия России, а не фиктивное?" - сказал я.

- "Эта двойственная политика и разногласия выразились и по отношению к Собору, и выборам Патриарха. А Куроедов лично, сторонник более твёрдой линии. Он настоял на том, чтобы было предписано открытое голосование и утверждение постановлений 1961 г., и чтобы Собор протекал по строго предначертанной программе".

- "А другие ему возражали?" - спросил я.

- "Да голоса раздавались, хоть и малые. Говорилось, что это вызовет протесты и вообще не пройдёт. Многие ссылались на Ваше письмо, ведь его многим удалось прочитать в "самиздате". Но Куроедов ответил, что ручается лично, что ничего не произойдёт, все промолчат, никто не вступится", - грустно произнёс о. Всеволод.

Чтобы закончить мой пересказ этого разговора за ужином, хочу добавить, что от моего брата Игоря, который тоже был здесь, я узнал, что Краснов-Ливитин осуждён на три года и что он прекрасно держится на суде. Мой брат добавил, что он слышал о верующих Нарофоминска, которые судились с местной газетой, но проиграли процесс. Защитником их был Краснов-Ливитин.

26 мая

На следующее утро, в среду 26 мая, на отдание Святой Пасхи, я предполагал поехать в церковь на литургию, но ко мне в номер позвонил о. Михаил Сырчин и попросил меня никуда из номера не отлучаться, так как митрополит Никодим хочет меня сегодня видеть. Отец Михаил сказал, что митрополит Никодим ещё не приходил в отдел и что они сами не знают ещё его расписания на сегодняшний день, но как только он придёт они мне перезвонят. Пришлось ждать. Только около трёх часов стало известно, что митрополит Никодим просит прибыть меня к нему в Отдел к 16ч. 15мин. дня.

Он принял меня у себя в кабинете "иностранного" Отдела в назначенное время. Предложил чаю.

- "Прежде всего, - начал он, - решим срочные вопросы. Завтра Вознесение. Где Вы хотите служить сегодня всенощную, а завтра литургию?"

Не желая слишком высказывать своих предпочтений, я сказал, что это для меня безразлично.

- "В таком случае предлагаю Вам служить в Сокольниках. Это один из самых больших храмов Москвы", - сказал митрополит Никодим.

- "Хорошо. Но может быть, я буду там служить всенощную, а литургию где-нибудь поближе".

- "Хотите у Ильи Обыденного?" - спросил он.

- "Раз Вы так спрашиваете, - ответил я, - тогда у Николы в Кузнецах, если это возможно" (это церковь о. Всеволода Шпиллера)

- "А почему же нет, конечно, возможно, раз Вы этого желаете", - сказал митрополит Никодим и тут же отдал соответствующие распоряжения.

После этого он приступил к делу.

- "Владыко, - произнёс он, - я читал Ваше письмо и должен сказать, что я с Вами не согласен".

- "Почему?"

- "Во-первых, начнём с того, что Вы пишите о причащении католиков. Это недостаточно животрепещущий вопрос, чтобы его поднимать и обсуждать на Соборе".

- "Нет, я с Вами не могу согласиться, это очень важный вопрос, но я готов принять Ваши доводы, что есть более срочные вопросы, и поэтому я не буду на Соборе возбуждать темы о причастии римо-католиков. Оставим это и перейдём к другим. Вы можете определённо заверить, что на Соборе не будет "единой кандидатуры", за которую все будут вынуждены голосовать, и что будет выбор?" - прямо спросил я его.

- "Вот Вы пишите о единой кандидатуре. Откуда Вы взяли? Никакой "единой кандидатуры" нету?" - воскликнул митрополит Никодим.

- "Как откуда? Из официальной информации, присланной нам и подписанной митрополитом Алексием Таллиннским! Там буквально говорится о предложении выдвинуть только одного кандидата", - сказал я.

Лицо митрополита Никодима сморщилось, он сделал гримасу, будто бы проглотил что то противное.

- "Это всё митрополит Алексий путает. Пока информационные бюллетени редактировались нашим Отделом, они по крайней мере были точными и понятными. А с тех пор, как под предлогом предстоящего Собора, редактирование их взял на себя митрополит Алексий, в них ничего нельзя понять. Составляются безграмотно. Просто стыдно читать!" - митрополит Никодим настолько разволновался, что встал из-за стола и подошёл к окну, - "На самом деле никакой обязательной "единой кандидатуры" не будет. Каждый сможет свободно голосовать за кого хочет..."

- "Хорошо, - сказал я, - потому что сообщение о единой кандидатуре вызвало у нас всеобщее возмущение и негодование. Вы значит определённо можете нас заверить, что на Соборе не будет речи о "единой кандидатуре" и что будет выбор?

- "Могу, - ответил митрополит Никодим, - но сами посудите, мы много обсуждали между собою, кто может быть избран в Патриархи. И кроме Пимена никого не могли найти подходящего. Если Вы знаете, указывайте.

Вот, берите календарь, в нём портреты всех епископов, выбирайте сами, говорите, кто из них старше пятидесяти лет был бы подходящим для выбора Патриархом?"

Сказав "старше 50 лет", митрополит Никодим исключил из возможных кандидатов себя и таких членов Синода, как митрополит Таллиннский Алексий и Киевский Филарет. С этим я был согласен, и это облегчало разговор. Тем не менее я был поставлен в затруднение вопросом митрополита Никодима. Во-первых, потому что мне не хотелось называть такие имена, как архиепископ Ермоген или Павел Новосибирский, чтобы не компрометировать их и не "раскрывать преждевременно свои карты" перед митрополитом Никодимом, прежде чем я не выясню из общения с другими епископами, насколько реальны и возможны эти кандидатуры. Впрочем, сказав "возьмите календарь", митрополит Никодим тем самым исключил кандидатуру архиепископа Ермогена, так как он находящийся на покое не был помещён в Патриаршем календаре последних годов. Архиепископа Павла я не хотел упоминать также потому, что предвидел, что услышу в таком случае от митрополита Никодима все эти пошлости о ревизии из-за "безнравственного поведения" по жалобам как церковных, так и гражданских властей. Этим обвинениям я не верил и считал, что они подстроены, чтобы помешать архиепископу Павлу выступать на Соборе. Но главное, я сам в глубине души по разным причинам не считал ни их, ни каких-либо других архиереев подходящими, во всяком случае более подходящими, чем митрополит Пимен.

Всё же я сказал митрополиту Никодиму: - "А чем же не подходит владыка Антоний Минский? Ему правда, всего 47 лет, но это небольшая разница. Хороший, культурный архиерей, управляет удачно большой епархией в 425 приходов, значит, имеет опыт".

Митрополит Никодим засмеялся в ответ...

- "Что Вы, Владыко, какой же он Патриарх? Сами знаете".

Должен сказать, что зная робость и слабохарактерность архиепископа Антония, я внутренне согласился с митрополитом Никодимом, не стал ему возражать, а только сказал: - "Владыка Леонид Рижский тоже как будто подходящая фигура..." На этот раз лицо митрополита Никодима выразило почти негодование.

- "Да Вы не знаете, Владыко, какой это интриган! Он у нас в Патриархии заведовал хозяйственным отделом, так его прогнать за его интриги!"

Я был не согласен с такой оценкой архиепископа Леонида. Правда я слыхал, что у него трудный и капризный характер. Но с другой стороны, такой хороший священник как о. Борис Старк в Ярославле, и ревнители духовной жизни из московской интеллигенции (поэтесса Н.А. Павлович, мои двоюродные сёстры Надежда А. и Ольга А. Кавелины) с восторгом отзывались о владыке Леониде. Они все говорили о нём как о глубоко духовном человеке монашеского духа, сумевшем сохранить в своей епархии два женских монастыря, лучших во всей России. Впрочем они мне говорили, что в нём присутствует некоторая болезненность и запуганность, а в силу этих черт, мог бы он быть Патриархом... не знаю. Я счёл тем не менее защитить его кандидатуру перед митрополитом Никодимом и потом продолжил мою мысль.

- "Владыко, дело не в именах. Я лично ничего не имею против митрополита Пимена, действительно считаю его наиболее подходящим кандидатом, хотя не единственным. Но поймите, я решительно возражаю против способа его избрания "открытым голосованием". Ведь это вопрос личный, а тем самым не должно происходить давления при выборе. Правда в канонах ничего не говорится о тайном голосовании, и трудно выяснить, как происходили в древности выборы, но в наше время открытое голосование личного характера недопустимо и вызовет всеобщее недоумение и осуждение! Свобода и каноничность выборов Патриарха будет всеми оспариваться и особенно на Западе. А ведь это не в интересах Русской Церкви. При тайных выборах всё равно пройдёт Пимен, а если найдутся голоса в пользу других кандидатов, то тем лучше, что будет доказательством свободы выборов. Вообще то лучше, чтобы митрополит Пимен прошёл не единогласно, потому что в этом случае он будет обладать единоличной властью, а ведь не известно, насколько он будет способным правителем".

- "Ах Владыко, Вы всё рассуждаете по-западному, по-брюссельски, - сказал мне улыбаясь митрополит Никодим, - а мы рассуждаем по-здешнему. Вы должны понять, что в современных условиях здесь, никто не будет осуждать открытое голосование! А у вас там на западе, что бы мы не сделали всегда будут нас осуждать".

- "Нет, - ответил я, - и у вас открытое голосование и единая кандидатура вызывает недоумение и неодобрение". И я рассказал о моём разговоре с киевским инженером в самолёте и с майором в аэропорту.

- "Пускай Ваш инженер скажет, как происходят выборы в его институте, где он служит, - вскричал митрополит Никодим, - открытое или закрытое голосование у них?! Почему он там молчит, а в церковные дела лезет, которые не знает и куда его не приглашают и не спрашивают!"

Эта реакция на мои слова, была характерным примером манеры спорить с людьми у митрополита Никодима. Вместо того, чтобы разобрать и опровергнуть аргумент противника по существу, он делал демагогический выпад персонального характера, уводящий внимание от основного предмета спора. Приём более уместный у митингового оратора, чем в серьёзной дискуссии.

- "Владыко, - возразил я, - да неужто в Церкви всё должно быть как в каком-то институте?" Но митрополит Никодим будто ничего не слышал и продолжал с жаром говорить.

- "Объективно говоря, за исключением Патриарха Тихона, выборы которого канонически неоспоримы, ни один из наших Патриархов не был выбран в согласии с канонами... ни Патриархи XVII века, ни Патриархи Сергий и Алексий. А между тем все они считались законными Патриархами. Так что сегодня, производя выборы открытым голосованием, мы не нарушаем церковных правил больше, чем это делалось раньше. Скажу даже, что в интересах нашей Церкви сегодня, мы считаем более целесообразным открытое голосование. А Ваши опасения, что будущий Патриарх начнёт давить своею властью, то это не так. Мы его достаточно узнали на деле с тех пор, как он стал местоблюстителем и председательствует в Священном Синоде. Он человек мягкий, не склонный к диктаторским замашкам, выслушивает чужие мнения и хочет сотрудничать со своими собратьями. Вообще с ним легко работать".

Странно, но я заметил, что во время нашего разговора (в отличие от прежних) митрополит Никодим ни разу не позволил себе критически отозваться о митрополите Пимене. Видно было, что он искренне поддерживает его кандидатуру.

После того как мы выпили поданный нам чай с печеньем, наш разговор перешёл к главному вопросу - постановлениям 1961 года о приходах.

Эта тема и её обсуждение, должны были быть рассмотрены на Совете обязательно и эти постановления, я начал критиковать как с канонической, так и с церковно-практической стороны уже давно.

- "Разве я когда-нибудь говорил, - сказал митрополит Никодим, - что эти постановления прекрасны и благодетельны для Церкви? Никогда! Более того, если на Соборе кто-нибудь станет утверждать это, я его остановлю. Но поверьте Владыко, уверяю Вас, ничего не поделаешь… они соответствуют законам о культах 1929 года и в точности из них вытекают. Правительство СССР натаивает на приведении церковного законодательства в согласие с гражданским. В своё время об этом было письмо Совета Министров в Совете по делам Церкви, и на основании этого требования Архиерейское совещание 196года приняло эти постановления".

- "Но, послушайте Владыко, - прервал я его, - это не было законное Архиерейское совещание".

- "Почему? - искренне удивился митрополит.

- "Да потому что на него не были приглашены все архиереи, как это полагается делать. Ни владыка Антоний, ни я, ни вообще заграничные архиереи на него приглашены не были. А другие архиереи, которых оповестили об этом поздно, были приглашены на празднование преподобного Сергия, и только поздно вечером, после всенощной, узнали, что на следующий день будет Архиерейское совещание, но о чём - им не сказали! Они были застигнуты врасплох и совершенно не подготовлены к обсуждению вопроса", - пытался объяснить я митрополиту Никодиму.

- "Всё это неточно. Вопрос о приходах обсуждался ещё с весны 1960 года, когда Синод издал и разослал повсюду своё постановление о приходах, принятое потом на Архиерейском совещании. Так что приехавшие на него в июле архиереи были хорошо знакомы с вопросом. Ну а что не были приглашены "заграничные" епископы, так это потому что новые постановления касались только приходов в пределах Советского Союза".

- "Это не совсем так, - возразил я, - на Архиерейском совещании 1961 года, рассматривался также вопрос о вхождении Русской Церкви во Всемирный совет Церквей. А это касается не только Церкви на территории СССР, но Русской Церкви вообще. А раз, по-Вашему, постановления 1961 года нас не касаются, то почему же сейчас нас пригласили в Москву и хотите, чтобы мы их одобрили? Я не вижу здесь логики".

- "Мы вас пригласили, потому что сейчас выборы Патриарха, а раз все "заграничные" епископы будут на Соборе, то вас нельзя отстранить от решения вопроса о приходах. Вы же помните, что Совещание 1961 года передало этот вопрос на утверждение ближайшего Поместного Собора, а он сейчас собрался. И если мы уклонимся от обсуждения, то это будет рассмотрено Властями как оспаривание закона и поведёт к обострению отношений с "ними". Это повредит Церкви, а нам нужно стремиться к нормализации отношений с властями, поскольку вопрос о "постановлениях 1961 г." непосредственно не затрагивает веру, а только церковные порядки".

И митрополит Никодим прочитал мне выдержку из речи, которую он намеревался произнести на архиерейском Совещании, где в частности говорилось, что "Церковь живо помнит трудности, которые ей пришлось испытать, когда её отношения к государству были не нормализованы, и не хочет возвращаться к этому".

- "Согласен, - сказал я, - что без необходимости не надо обострять отношений с гражданскими властями, тем не менее одобрить постановления о приходах я по совести не могу. Они противоречат канонам, нарушают строй Православной Церкви, а кроме того они имели пагубные последствия на церковную жизнь. Вы ведь сами знаете, что это облегчило для властей массовое закрытие приходов в начале шестидесятых годов!"

- "Каких канонов? Что они говорят?" - удивился митрополит Никодим.

Я был готов к этому вопросу, вынул из кармана бумажку и прочитал содержание 41-го Апостольского правила, где говориться, что "если епископу вручено управление человеческими душами, то тем более он должен распоряжаться церковными деньгами"

- "А по положению о приходах 1961 года епископ и его представители, настоятели приходов, совершенно устранены от хозяйственных и административных сторон жизни прихода. Она всецело передана мирянам и поэтому нарушается единство церковного управления", - ответил я.

Митрополит Никодим на минуту как будто растерялся. Видно было, что он забыл об этом каноне, но потом спохватился и с обычной своей митинговой находчивостью воскликнул:

- "Да этот канон совершенно не применим к теперешней жизни и "распоряжаться" - это значит единолично приказывать и решать по своему личному усмотрению. Разве где-нибудь в вопросах церковного имущества архиерей в настоящее время обладает такою властью? И у Вас её тоже нет. Этот канон не применим сейчас!"

- "Вы придираетесь к словам, - ответил я, - соответствующее греческое слово "распоряжаться" мягче по смыслу, а главный смысл канона, дух его, сохраняющий своё значение до нашего времени, состоит в том, что епископ принимает активное и первенствующее участие во всей церковной жизни. Как материальной, так и остальной! А постановления 1961 года его от этого участия всецело устраняют и ставят под контроль людей часто вредящих Церкви..."

Митрополит Никодим страшно был недоволен моим доводам и видно по всему, что старался найти мне доказательство "этим хорошим постановлениям".

- "А, Вы знаете, что в Православной Церкви в Америке в таком случае, всё приходское управление явно противоречит канонам? - произнёс митрополит, - а в Антиохийском Патриархате ещё более. Однако никто их не считает еретиками. Ну а что до нашей Церкви со времени Петра и до восстановления патриаршества - весь церковный строй был антиканоническим. Что ж по Вашему вся Русская Церковь синодального периода была неправославной, а еретической даже? - митрополит Никодим всячески хотел доказать мне свою правоту (но в чём?) - Вот скажите мне Владыко, почему другие могут нарушать каноны и их за это никто не осуждает, а когда мы вынуждены это делать, на нас начинают кричать, осуждать и отлучать".

- "Никто не говорит, что Русская Церковь синодального периода, была "неправославной", - возразил я, - Лично я очень люблю и высоко ценю синодальный период, это был период Серафима Саровского, оптинских старцев, подъёма богословской науки, миссионерства. Однако несомненно, что антиканонический строй, хотя и не лишил Церковь её Православия, но причинил ей огромный вред. Он ослабил её и это имело катастрофические последствия. Так и сейчас антиканоническое положение о приходах хотя и не делает Русскую Церковь "еретической", но ослабляет и причиняет ей большой вред. Церковь конечно выживет, но зачем причинять ей вред и нельзя одно беззаконие оправдывать другим... мало ли что происходит в Америке или в Антиохии. Это не причина, чтобы нам сейчас нарушать каноны".

- "Постановления 1961 года, - ответил митрополит Никодим, - не имели тех отрицательных последствий, о которых Вы говорите. Закрытие приходов, это преувеличение, ибо никогда не закрывали "десять тысяч приходов" - как об этом писали. Это имело место, но не по причине постановлений 61 года, вопрос это сложный и не будем бередить историю страны..."

- "Как бы то ни было, я остаюсь при своём мнении и относительно открытого голосования и особенно о постановлениях 1961 года, - ответил я, - рад, что Вы меня успокоили, что так называемая "единая кандидатура" отпала и оказалась недоразумением. Но скажу Вам сразу, что я думаю высказать моё мнение на Архиерейском совещании и на Соборе".

- "Пожалуйста. Это Ваше право", - сказал на это митрополит Никодим.

- "А что, это не повредит Церкви, как некоторые думают?" - спросил я.

- "Нисколько, - ответил мне митрополит, - а почему это может повредить Церкви?"

Надо было спешить на всенощную Вознесенья в церковь в Сокольники и на этом наш длинный и интересный разговор закончился. Мы опоздали на пять минут, что было неловко, так как нас ждали со "встречею". По дороге в машине я думал о моём разговоре с митрополитом Никодимом. Впечатление было сложное, но не вполне отрицательное.

(Отрывок из книги "Воспоминания", приводится для интернета в сокращении)

Больше книг на Golden-Ship.ru