Жизнеописание троекуровского затворника старца Илариона/ Библиотека Golden-Ship.ru

«Жизнеописание в Бозе почившего Троекуровского затворника, старца Илариона Мефодиевича Фокина, основателя Богородичного Иларионовского Троекуровского женского монастыря» впервые увидело свет в 1888 году^{^[1]}: оно было издано «Обществом распространения полезных книг». В предисловии подчеркивалось, что жизнеописание было составлено на основании достоверных данных, по свидетельствам людей, близко знавших Троекуровского затворника, окормлявшихся у него, хотя факты его биографии к моменту издания уже невозможно было распределить в строго хронологическом порядке: «…имелось в виду главным образом сколько возможно вернее охарактеризовать описываемого угодника Божия и показать высоту его подвигов, чрез которые он соделался и Богу любезен, и людям полезен».

Жизнеописание старца напоминает нам жития древних подвижников — его подвиги, казалось бы, превышали меру обычных человеческих сил: отшельничество ради непрестанной молитвы, жизнь в пещерах, крайне скудная пища, одна и та же простая холщовая одежда зимой и летом... Между тем преподобный Иларион жил в России — и жил относительно недавно (он отошел ко Господу в 1853 году). И плоды его жизни по Богу так же, как и в житиях древних пустынников, были явлены совершенно отчетливо: любовь и стремление к нему тысяч верующих людей, мудрость, проницательность, мирное и любвеобильное душевное устроение самого старца, исцеления им безнадежно больных — как при жизни, так и после смерти подвижника по молитвам к нему. Необходимо добавить, что в течение всей жизни, с самых юных лет, преподобный Иларион терпел поношение и клевету от недоброжелателей, но всегда переносил все гонения со смирением и молитвой за тех, кто его преследовал.

По свидетельству современников, портрет Троекуровского затворника находился в келье преподобного Амвросия Оптинского среди изображений дорогих ему людей. В 1839 году молодой человек, преподаватель Липецкого духовного училища Александр Михайлович Гренков прибыл к старцу для того, чтобы попросить его благословения на поступление в монастырь и совета — в какой? «Иди прямо в Оптину,— ответил старец и прозорливо прибавил: — Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде, а в Оптиной пустыни старчество процветает». И преподобный Амвросий стал истинным продолжателем дела великих старцев, одним из тех святых, которых особенно почитают и любят на Руси.

В селе Троекурове (ныне Лебедянский район Липецкой области) отец Иларион поселился в 1824 году и провел здесь последние 29 лет своей жизни, никуда не выходя из своей келлии, кроме как в церковь. Со временем рядом с ней в простых, крытых соломой хижинах начали селиться его духовные чада — благочестивые девицы и вдовы. Так возникла сначала женская община, а затем — Троекуровский Богородичный женский монастырь, значительную поддержку которому оказывал местный помещик В.А. Раевский. Предчувствуя скорую кончину, старец Иларион сам подготовил место своего погребения: пещеру, над которой вскоре после его отшествия В.А. Раевский поставил деревянную церковь. Ее главный престол был освящен в честь Владимирской иконы Божией Матери, которую особо почитал старец, другой — во имя его небесного покровителя преподобного Илариона Великого. Впоследствии на этом месте был возведен каменный собор.

Троекуровская обитель просуществовала до 1927 года, до начала массовых гонений на верующих. После ее закрытия на территории монастыря расположился консервный завод, храмы были разорены, полуразрушены, перестроены до неузнаваемости.

Возрождение монастыря началось в 1993 году, когда там была создана приходская община. С 1997 по 2003 год шло восстановление главного храма обители — Михаило-Архангельского. Прихожан особенно волновал вопрос: сохранились ли в засыпанной крипте честные останки угодника Божия? И наконец, 13 июля 1999 года состоялось обретение мощей, которые были перенесены в храм и помещены в специальной раке.

В 2002 году преподобный Иларион был прославлен как местночтимый подвижник в Соборе Рязанских и Тамбовских святых. Его память отмечается 18 ноября (н.с.). А в октябре 2003 года по решению Священного Синода Русской Православной Церкви в селе Троекурове был вновь открыт Свято-Димитриевский Иларионовский женский монастырь.

Сохранилось несколько писем старца духовным чадам, они помещены в Приложении к жизнеописанию. Вот строки одного из них, которые и поныне звучат как живое наставление всем православным христианам: «И помнить должно, что только вера спасает, упование не посрамит^{^[2]}, любы николиже отпадает^{^[3]}. Спасайтесь о Христе Иисусе!».

Глава I

Происхождение затворника отца Илариона.— Кротость его нрава в отрочестве.— Промысл Божий, направлявший его к жизни подвижнической, и призвание Божие.— Дед отрока Илариона — руководитель и наставник его в духовной жизни.— Родители Илариона, не благоволившие к такому образу его жизни.— Жительство Илариона в доме деда под предлогом найма в работники.— Способы, коими дед-наставник руководил юного подвижника в духовной жизни: пост, воздержание, молитва.— Путешествия их в Киев и другие святые места.— Смерть деда и возвращение Илариона в родительский дом.— Невольная женитьба Илариона.— Соблюдение им девственной жизни и в супружеском союзе.— Дружественно-духовные отношения Илариона со священником села Головинщина отцом Трофимом и юношей Петром Алексеевским.— Попытки отца Илариона склонить свою жену к девственной жизни и безуспешность их.— Оставление им навсегда дома родительского.

Троекуровский затворник отец Иларион родился в 1774 году[4] от государственных крестьян Рязанской губернии, Раненбургского уезда, села Зенкина, или Раковых Ряс,— Мефодия Абрамова и Феодосии Павловой Фокиных.

Родители его были люди зажиточные. Кроме Илариона у них и еще много было детей, между которыми отрок Иларион отличался преимущественно наследованной им от природы кротостью и тихостью нрава. Робкий и молчаливый, он чуждался не только своих сверстников, подобных ему посторонних мальчиков, но и единокровных. Детских забав вообще удалялся. Впрочем, как юный отрок, по потребности своего возраста не совсем чуждался их, что можно видеть из следующего за сим рассказа, сохранившегося в памяти его домашних и соседей. Рассказ этот вместе с тем даст понятие и о том, как Иларион с юных лет любил правдивость и в себе, и в других, какой обладал живой верой в Бога — Защитника обидимых и какую притом имел благодать у Него, готового всегда исполнять прошения правых сердцем. Вот сам рассказ.

Однажды на Святой неделе^{^[5]} отрок Иларион играл с соседским мальчиком в яйца^{^[6]}. Мальчик, не выиграв, выхватил из его рук и присвоил яйцо. Как ребенок, огорченный дерзким поступком своего товарища, Иларион заплакал. Впрочем, по кротости своего нрава он не стал, как свойственно вообще детям, мстить обидчику своему бранью и тем паче биением, а только сказал ему: «Бог не потерпит твоей неправды — я буду просить Его, чтобы Он тебя наказал». Лишь только этот маленький вздорник прибежал домой, как тотчас упал с криком: «Умираю, умираю!». Испуганная мать спрашивает: «Что болит? Где больно?». Мальчик вместо ответа поспешно подает ей яйцо и просит скорее отнести Илариону. «Это,— говорит,— я у него отнял, а он мне сказал: "Бог не потерпит твоей неправды". И обещался просить Бога, чтобы наказал меня».

Неудачи и в людях взрослых иногда поселяют неохоту к делам и занятиям, какого бы ни было рода. Тем естественнее можно полагать, что подобные описанному неприятные случаи могли поселять холодность и даже отвращение к разного рода играм и забавам в благонравном отроке Иларионе, который и без того не имел к ним большой склонности. Так всепремудрый Промысл Божий малыми детскими скорбями начинал отклонять от суетных мирских удовольствий сердце юного отрока, чистая душа которого уготовлялась быть избранным сосудом благодати Святаго Духа.

Вместе с тем не преминул Всеблагий Господь воззвать юного раба Своего через особенное благодатное воздействие на его сердце и к жизни высокой духовной. Таким образом, ревность к спасительным подвигам и духовному преуспеянию открылась в Иларионе с раннего детства. «Когда я был еще семи лет,— говорил отец Иларион своему келейнику Спиридону^{^[7]},— по обыкновению, заблаговестили однажды в приходской церкви к утрени. От звука колокола я сонный упал с лавки на пол и, пробужденный падением, испугался. Но когда опомнился и узнал, что то был благовест церковный, я поспешно собрался и пошел к Божией службе, во время которой и после оной почувствовал в душе моей невыразимое желание угождать Господу».

Из сего откровенного признания старца Илариона можно видеть, что хотя он имел добрые душевные качества от природы, но в самых первых годах детства в нем еще не было такого сильного влечения к богоугождению, какое он ощутил в себе с семилетнего возраста, быв возбужден к сему особенным действием благодати Божией. Понятно поэтому, что он, как отрок, мог в свое время увлекаться, хотя и невинными, детскими забавами; но когда сердце его уязвилось любовью ко Господу, с того времени забавы и приятные развлечения детства уже не могли увлекать его.

В том же селе Зенкине, где жили родители Илариона с семейством, проживал отдельно, в собственном доме, дед Илариона по матери, Павел Игнатьевич Катасанов, простой неграмотный крестьянин. Несмотря на это, он был старец мудрый и опытный в жизни духовной, проводивший дни жизни своей в посте, молитве и великом воздержании. Единодушие обыкновенно связывает людей тесными узами взаимной любви; и потому кроткий и богобоязненный отрок Иларион привязался всем любящим сердцем к своему доброму и богобоязненному дедушке, так что почти и не разлучался с ним. С любимым дедушкой он всегда охотно хаживал к церковным богослужениям, быть при которых предпочитал всем утехам и забавам, свойственным его возрасту. Из церкви часто уходил с дедушкой в его дом и гостил у него до следующей церковной службы. За то и дедушка любил своего благонравного внучка, и, как мудрый старец, любил не простой, а разумной любовью. Он, хотя видел и понимал готовность своего внука всей душой служить Господу и радовался столь спасительному его направлению, однако, принимая во внимание его детский возраст, более или менее склонный к забавам и развлечениям, и, без сомнения, опасаясь, как бы напряжение детских сил в единообразной духовной жизни не охладило святой ревности в отроке, сам старался по возможности развлекать внука, даже понуждая его к невинным детским забавам. Но странное дело! Эта, как опыт показал, излишняя заботливость деда-старца о своем внуке как-то не имела полного успеха. Бывало (так рассказывают домашние Илариона), в зимнее время дедушка даст ему хорошенькие салазки и не то что отпустит, а просто прогонит его с ними на гору кататься. Благонравный отрок волей-неволей послушается деда — пойдет с салазками на гору, но ребята крестьянские — озорники, хорошо знавшие кротость и безответность Илариона, подбегут, возьмут у него салазки и катаются на них, кому сколько угодно. Иларион не только никогда этому не сопротивлялся, но даже чуть, бывало, подметит в ком желание покататься на его салазках, сам тотчас же с готовностью отдавал их. Когда же наступало время, назначенное дедушкой для возвращения домой, он спокойно брал свои салазки и уходил с горы, не успев ни разу на них прокатиться.

Такие поступки слишком резко выделяли юного Илариона из среды его сверстников. Для всех он казался весьма странным мальчиком, что чрезвычайно огорчало его родителей и поселяло в них неприязнь к сыну. Чувство это в них тем более возрастало, чем становилось очевиднее, что Иларион никогда не будет хорошим работником, поддержкой в их семейных нуждах, столь разнообразных в крестьянском быту. Илариону вследствие этого приходилось переносить от домашних насмешки, укоризны и вообще разного рода неприятности.

Путь строгой христианской жизни — путь скорбный, крестный, по словам Самого Господа, заповедавшего боголюбцам в терпении стяжавать души свои (см.: Лк. 21, 19). Это, впрочем, бывает иногда, с одной стороны, не потому, что окружающая среда людей ненавидит подвижника, идущего путем Господним, а просто потому, что жизнь его не подходит под уровень их понятий. Оттого люди, невидимо подстрекаемые бесовскими кознями, наносят оскорбления рабу Божию, часто и сами не замечая и не понимая того, что этим могут причинить ему великий душевный вред. Так было и с домашними Илариона, которому, как еще только вступающему на путь духовной жизни юному отроку, угрожала поэтому большая опасность в деле спасения. Но Всеблагий Бог, избавляющий нища от сильна, и убога, емуже несть помощника (ср.: Пс. 71, 12), легко и скоро отвратил беду. Он послал Илариону надежного защитника и покровителя в лице того же старца-деда, к которому отрок давно был сердечно привязан. Дед взял к себе внука под предлогом найма в работники. Родители Илариона не могли сему противиться — тем более что такой поступок деда с внуком даже и несколько подходил под их взгляд на жизнь. Иларион же со своей стороны был очень рад развязаться с немирными к нему домашними и перейти на жительство к единодушному с ним и мудрому деду. И так дело было сделано.

С этого времени началась для юного Илариона новая жизнь. Теперь он, не слыша ни от кого насмешек и укоризн, могущих в юном, хотя и боголюбивом сердце подавить семена благочестия, мог дать полную свободу своим заветным сердечным стремлениям — всецело работать возлюбившему его Господу. Таким образом, из Илариона не по виду только и названию образовался работник, но и в духовном, высшем значении сего слова, так как он получил теперь полную возможность, по слову Псалмопевца, со страхом и трепетом работать Господу^{^[8]}. И дивна была эта работа юного подвижника Христова! Дед, взяв юношу на свои руки (сердечные стремления которого давно знал и верно понимал), приложил теперь все свое старание к тому, чтобы из насажденных Богом в душе отрока благих семян возрастить плоды по роду их. И тем удобнее мог он в этом трудиться и успевать, что чистая душа юного Илариона была перед ним раскрыта, как белая хартия, на которой богомудрый старец свободно мог начертывать глаголы жизни вечной, быв живой тростию книжника скорописца (Пс. 44, 2).

Как же руководил старец-учитель молодого своего ученика на пути жизни духовной? В рукописных материалах для составления жизнеописания старца Илариона буквально читается следующее: «Будучи сам великим постником, воздержником и молитвенником, Павел Игнатьевич постепенно научил посту, воздержанию и молитве своего внука, приправляя в нем эти духовные качества спасительным безусловным послушанием».

Пост, принимая во внимание юные лета отрока Илариона, был изумительный. О пище он вовсе не думал, так что довольствовался двумя калачами в неделю, не более. При такой пище, без всяких притом других кушаньев, разве только, может быть, с водой и, без сомнения, в строгой мере, отрок мог только что не умереть с голоду, да и то подкрепляемый благодатью Божией. При таком самоумерщвлении постом и при строго внимательной жизни духовной, под руководством опытного старца, воздержание от страстей телесных и душевных проявлялось в юном подвижнике как бы само собой, израстая, как древо от корня, как следствие от причины, так как разумный пост телесный, при внимательности к себе, по учению святых отцов-подвижников, есть основание духовной жизни^{^[9]}. И как здание вещественное, как бы оно ни было величественно, если не имеет под собой прочного основания, всегда бывает в опасности пасть и разрушиться, так и дом душевный, устрояемый человеком-христианином из различных добродетелей, не имея прочного основания — разумного телесного поста, при напоре бурь душевных со стороны духов лукавствия всегда готов пасть и разрушиться. Каждый после этого может ясно видеть, что юный подвижник Иларион, при помощи Божией и под видимым руководством старца-деда, полагал твердое основание жизни духовной, на котором уже начинал созидать свою духовную храмину.

Теперь вопрос: как дед-наставник обучал молитве своего юного внука? Для отрока, получившего от Господа призвание к жизни высокодуховной или, по собственному его выражению, ощутившего в душе своей невыразимое желание угождать Господу, молитва должна была, в собственном смысле, быть пищей его боголюбивой души, насущной потребностью, без удовлетворения которой он не мог бы следовать Божественному призыву, не мог бы совершать тех вышеестественных подвигов, о которых сказано будет ниже. Поэтому деду-наставнику и не так трудно было обучать сему искусству своего внука. От него требовалось только, так сказать, возгревать дар Божий в сердце пламеневшего любовью ко Господу отрока, давая вместе с тем должное направление его молитвенному духу. Кроме советов и наставлений в этом деле, собственный пример старца-молитвенника был одним из вернейших способов к обучению отрока молитве, оставляя глубокие благотворные следы в его, по самому возрасту, впечатлительной душе. И вот мы видим, что отрок Иларион по примеру своего деда, как выше было замечено, с охотой неопустительно ходит к церковным богослужениям, проводит с ним по нескольку часов дня и ночи в домашней молитве, удивляя таким образом самого наставника. Но эти внешние молитвенные подвиги, дошедшие впоследствии до неимоверных размеров, как выражения внутреннего состояния духа Иларионова, ясно свидетельствуют о том, что в душе боголюбивого юного подвижника действовала внутренняя умственная молитва, которая, вероятно, получила начало свое в минуты призвания его к жизни духовной и которая своей небесной сладостью не давала покоя любителю своему, заставляя его постепенно восходить от силы в силу, дондеже достигнет в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (ср.: Еф. 4, 13).

Очень кстати упомянуть здесь о далеких странствованиях отрока со старцем для богомолья — в Киев, Свято-Троицкую Лавру и другие иноческие обители. Известно, что Иларион с дедом своим был в Киеве несколько раз. Говорят даже положительно, что он в молодости был в Киеве семь раз. Но это, вероятно, и до, и после смерти старца-деда, который скончался, когда Илариону было четырнадцать лет. Потому если положить, что Иларион ходил со старцем-дедом в Киев по меньшей мере три раза, то и в таком случае Илариону начиная с девяти-десятилетнего возраста приходилось ходить в Киев почти каждый год. Труд для юного отрока немалый. Цель же сих далеких странствований в отношении к юному Илариону, опять-таки, состояла главным образом в том, чтобы воспитывать в нем дух молитвенный. Нетленные мощи угодников Божиих, почивающие в продолжение многих веков с залогом жизни вечной, благоухающий от оных воздух, наконец, сам вид святых Киевских пещер — этих живых свидетелей великих молитвенных подвигов здесь подвизавшихся святых — все это сильно воспламеняло в душе отрока огнь любви Божественной, выражавшийся в молитвенном общении его с Господом. Кроме того, старец-наставник имел здесь случай доставлять Илариону еще и ту великую душевную пользу, что высота жизни пред очами его почивающих великих подвижников естественно более и более наклоняла душу юного подвижника к вящему смирению, без которого сама молитва противна бывает Богу.

Коснемся при сем еще одного весьма важного обстоятельства. Жизнь старца, деда Иларионова, уже склонялась к закату. Духовным оком он, как мудрый наставник, ясно прозревал будущее отрока Илариона, которое и по одному здравому смыслу, принимая во внимание его подвижническую жизнь, должно было быть временем сильных искушений. Нужно было поэтому указать юному подвижнику путь к местам и лицам, где бы он мог всегда искать и находить для себя в трудных обстоятельствах жизни благодатную помощь. Киевские святыни и духовные лица (на пути к Киеву и в Киеве) как нельзя лучше могли отвечать этой потребности юного Илариона.

Святая Лавра Преподобного Сергия и другие иноческие обители, которые в свое время посещались отроком Иларионом и его спутником, должны были иметь для юноши подобное же значение.

Так богомудрый пестун окормлял духовную жизнь отрока-подвижника, наблюдая при этом постепенность, при безусловном со стороны Илариона послушании во всем — и в посте, и в воздержании, и в самой молитве, так как, по учению святых отцов-подвижников, ни пост, ни молитва самоизвольные неугодны Господу и часто ведут душу неопытного подвижника к высокому мнению о себе, а затем и к вечной погибели.

На четырнадцатом году жизни, как замечено было выше, отрок Иларион лишился деда-наставника. Закатилась путеводная звезда для юного подвижника. Настал наконец час воли Божией вложить злато в горнило искушений. Юный боголюбец Иларион должен был возвратиться в дом родительский, где приходилось ему когда-то переносить насмешки, укоризны и вообще разного рода неприятности, и теперь ему ничего нельзя было ожидать там для себя лучшего. Но теперь он уже поокреп духовно и имел силу при помощи Божией побеждать находящие искушения.

Пока Иларион жил у деда, он был в стороне от своих родителей: они его не касались, он их. Когда же по смерти деда юноша перешел к родителям, вступив таким образом в самые близкие отношения со всеми своими домашними, тогда и он должен бы был вовлечься в общую с ними колею житейских сует и попечений. Но, получив при содействии богомудрого старца духовное настроение жизни и вследствие этого безучастный теперь ко всему окружающему, Иларион среди шумной родной семьи казался отшельником. Родителям Илариона и прежде не нравилась такая его жизнь, а теперь, когда он уже приходил в возраст, тем более не могла нравиться: им бы хотелось, как людям зажиточным, видеть в сыне своем, по простонародному выражению, малого разбитного, а он смотрел самым смиренным монахом.

«Что делать?» — думали родители, со скорбью и сожалением смотревшие на своего сына. Чтобы привязать его к жизни домашней и иметь в нем со временем опору своей старости, они вздумали его женить, питая надежду, что «женится — переменится». Так думать заставлял их узкий взгляд на жизнь, основанный на хозяйственных расчетах, при деятельном, конечно, участии ненавистника всякого добра — диавола. Долго противился желанию родителей Иларион, но настойчивость их превозмогла его сопротивление. Поневоле он дал согласие на брак, с тем, однако же, условием, чтобы по совершении таинства брака ему дозволено было сходить в Киев — туда, где по указанию покойного деда он должен был в трудных обстоятельствах жизни искать для себя благодатной помощи. Родители, чтобы не затягивать долго дела вследствие Иларионовой неуступчивости, приняли это условие. Для сына зажиточного крестьянина, молодого, здорового, лицом красивого, несмотря на измождение плоти постом и подвигами, в своем же селе Зенкине нашлась невеста, и брак наконец был совершен. Однако и после сего, по мнению Иларионовых родителей, крупного факта желания их не имели успеха. Невольные брачные узы не могли расторгнуть того крепкого союза любви, которым всецело связан был со Христом целомудренный юноша. По совершении священной церемонии в храме, перед началом пиршества, в минуты обычного переодевания, новобрачный девственник, улучив удобное время, тайно от родителей и жены скрылся из дому и в силу вышесказанного условия ушел в Киев.

Побывав в Киеве и излив свою сердечную скорбь в пламенной молитве пред мощами угодников Божиих, он хотя и возвратился к родителям, но искусно притворился больным, сказав, что на возвратном пути из Киева с ним сделался паралич, что вследствие этого правая рука у него отнялась и он ей не может владеть. Родителей Иларионовых постигла таким образом единовременно сугубая скорбь: сын их, объяснив им внезапно постигшую его болезнь, оказывался вследствие этого неспособным ни к брачной жизни, ни к домашним работам. Впрочем, будучи исполнен страха Божия, он не хотел оставаться в доме родителей своих праздным и своим бездельем увеличивать и без того великую их скорбь, паче же всего — прогневлять Господа; и потому, когда видел, что мать его молола рожь на ручных жерновах, всегда выпрашивал у нее эту работу и молол одной рукой; когда же оставался один, работал обеими.

Более четырех лет прошло с тех пор, как Иларион лишился своего деда и перешел под кров родителей. Много скорбей в течение этого времени испытал он: особенные неприязненные отношения к нему всех домашних, постоянная докучливость родителей, завершившаяся насильственным браком, и теперь — скорбное положение родителей и молодой жены, вовсе не понимавших его высокой духовной жизни. Ежеминутно он должен был притворяться человеком болезненным, дабы соблюсти девственную чистоту и непорочность,— все это не могло не отзываться болезненным чувством в его сердце. Но Господь, посылавший сильному духом Илариону сильные испытания, растворял оные вместе и духовными утешениями.

Неподалеку от Зенкина, того же Раненбургского уезда, в селе Головинщина, жил в то время добрый и благочестивый священник отец Трофим. У сего-то доброго священника, всей душой любившего Илариона, во всякое время мог он находить радушный приют. Благодаря своей спасительно-притворной болезненности, Иларион, как видно, пользовался некоторой свободой среди своих домашних и потому имел возможность часто посещать любимого отца Трофима и гостить у него по нескольку времени. Среди таких посещений, продолжавшихся два года, отец Трофим учил Илариона грамоте, которая, кроме общего для простых людей значения — в смысле читать и писать, служила для него в то же время одним из спасительных средств к удовлетворению его сердечных стремлений. Затверживая уроки из священных книг, он вместе внутренне молился и славословил Господа.

В одно и то же время с Иларионом у отца Трофима обучался грамоте еще один благонравный юноша, сирота, сын причетника Головинщинской церкви Петр Алексеевский, с которым Иларион впоследствии жил в великой духовной дружбе. В свободные от учебных занятий часы эти благочестивые люди беседовали о предметах духовных.

Дивны и неисповедимы судьбы Промысла Божия! Тесная для души Илариона жизнь в родительском доме привела его в село Головинщина, к доброму отцу Трофиму, где он и учился, и молился, и в то же время нашел сочувствовавших ему людей, с которыми часто проводил время в благочестивых разговорах. Так, по слову Апостола, любящим Бога вся поспешествуют во благое (Рим. 8, 28). Сама, наконец, невольная женитьба Илариона только ускорила час, когда юный подвижник, всецело преданный Господу, расторг узы, доселе связывавшие его с миром, и твердой стопой пошел по пути, указанному ему Промыслом Божиим. Возлюбивши от юности чистоту и целомудрие, он всячески старался склонить и жену свою к жизни девственной: но, видя ее в этом непреклонность, он наконец, на двадцатом году своей жизни, втайне оставил навсегда дом родительский, а с ним и все, что должно быть дорого для миролюбивого^{^[10]} сердца, вменяя вся уметы быти, да Единого сладчайшего Христа приобрящет (ср.: Флп. 3, 8). Споспешником ему в этом спасительном деле был тот же добрый священник села Головинщина отец Трофим, укрывший его от преследования домашних, которые после этого уже долгое время не имели о нем никакого слуха.

Глава II

Готовность отца Илариона служить Господу всем сердцем.— Препятствия к тому со стороны мира.— Твердая вера подвижника в Промысл Божий.— Отец Иларион является во сне и наяву Евфимии Григорьевне Поповой и повелевает ей идти в Киев, и сам вперед является там. Поступление отца Илариона в один из монастырей Рязанской губернии.— Оставление им монастыря вследствие доноса жены его и возвращение в родной край.— Отец Иларион в келлийке близ села Каликина.— Желание его поступить в общежительный монастырь.— Евфимия Григорьевна старается отклонить его намерение, но отец Иларион, с согласия жены своей, все-таки поступает в Раненбургскую Петропавловскую пустынь.— Пострижение его в рясофор с именем Иларий.— Вследствие запутанных обстоятельств изгнание его из обители.

Как древние борцы или бойцы отлагали свои одежды, чтобы не препятствовали их ловкости в ратоборстве, и обнаженные вступали с подобными себе в борьбу или бой, так блаженный Иларион — крепкий воин Царя Небесного — обнажился от всех привязанностей к миру сему, дабы тем удобнее было ему вести долговременную, непрестающую, непримиримую и притом жестокую брань, и не с одним борцом, себе подобным, а с целым полчищем свирепых, лукавых невидимых врагов.

Впрочем, хотя в душе он оставил мир и пристрастия к нему, но мир не оставил его. Родственные, супружеские узы, подобные, по замечанию святого Лествичника, оковам на руках и ногах^{^[11]}, не давали ему полной свободы действовать по влечению своего боголюбивого сердца на избранном им поприще. Скоро мы увидим, какие он понес скорби от неразумной жены своей, подстрекаемой злобным диаволом. Самое главное с ее стороны затруднение для подвижника Илариона состояло в том, что он по выходе из дома родительского долгое время нигде не мог найти для себя постоянного местопребывания. Затруднение это, кроме других неблагоприятных обстоятельств, тем еще более увеличивалось, что он ушел тайком от родителей, без всякого вида^{^[12]}, следовательно, во всякое время подвергался опасности быть схваченным, судимым, осужденным и чем-либо наказанным. Но, раз вверившись водительству Промысла Божия, он небрег о всех видимых опасностях и, подобясь Господу своему, не имевшему в земной жизни где главы подклонить, долгое время переходил с места на место по указанию обстоятельств, в которых ясно видел о себе волю Божию.

Куда же раб Христов направил стопы свои по уходе из родительского дома? И что было в это время с домашними его? Как обыкновенно, встревоженные тайной отлучкой Илариона неизвестно куда, они старались по возможности отыскать его, но, видя, что поиски тщетны, оставили этот труд. Некоторое время спустя посторонние люди видали отца Илариона в разных местах: то в соседнем с Зенкиным селе Каликине, то по пути к Киеву, то, наконец, в самом Киеве. Это было так.

Дочь богатых родителей, государственных крестьян села Каликина, благочестивая девица Евфимия Григорьевна Попова, вопреки желанию своей матери выдать ее в замужество и несмотря на множество женихов, желающих вступить с ней в брачный союз, из любви к девственной жизни не соглашавшаяся на их желания, видит однажды во сне, будто в их дом приходит какой-то странник и говорит ей: «Ты, Евфимьюшка, замуж не выходи, а иди лучше на поклонение угодникам Божиим в Киев». Дочь рассказала свой сон матери и стала проситься в Киев, но та ни на сон, ни на просьбу дочери не обратила внимания. Через некоторое время этот сон повторился, и Евфимия, проснувшись, услышала благовест к утрени и собралась было пойти в церковь, но проснувшаяся в это время мать не пустила ее. Нечего делать, Евфимия стала раздеваться, но вдруг упала в обморок.

У девицы открылась падучая болезнь, чего с ней прежде не бывало. Долго она лежала без памяти и наконец пришла в себя. Через несколько дней припадок повторился, и чем далее, тем чаще стали повторяться припадки. Испуганная мать после этого дала уже дочери полную свободу ходить в храм Божий, когда бы она ни захотела. И вот однажды во время утрени Евфимия увидала наяву того самого странника, которого не раз видела во сне и который, подошедши к ней, опять проговорил ей те же слова: «Ты, Евфимьюшка, замуж не выходи, а иди лучше на поклонение угодникам Божиим в Киев». С этими словами таинственный странник скрылся.

Пришедши домой из церкви, Евфимия опять стала проситься у матери в Киев, и так как вскорости должны были отправиться туда каликинские богомолки, то мать и согласилась отпустить ее с ними. Дорогой с Евфимией сделался припадок, и пока товарки ухаживали за ней, подошел к ним какой-то мужчина в одежде странника, долго стоял, молился и, заплакав, пошел своей дорогой. Когда Евфимия оправилась от припадка и пошла с товарками далее в путь, они рассказали ей о подходившем к ним страннике. Из их рассказов она узнала в нем своего знакомого незнакомца. В Киеве же они все его видели и узнали, что это тот самый Иларион блаженный, который тайно ушел от своих родителей и от жены, о чем уже разнеслась молва.

Из сего рассказа о таких знаменательных явлениях отца Илариона во сне и наяву легко можно заключить, во-первых, что отец Иларион за свою от юности строго подвижническую жизнь уже в молодых летах сподобился от Господа особенных духовных дарований. А во-вторых, тут нельзя не видеть, какое высокое значение имели для Илариона Киевские угодники. К ним он и прежде часто прибегал за благодатной помощью, к ним теперь и других направляет, и сам опять вперед явился в Киеве, дабы испросить себе у подвижников Христовых молитвенной помощи и благословения на новые труды и подвиги ради любви Христовой.

Побывав таким образом в Киеве, а затем в Троицкой Сергиевой Лавре и еще в некоторых обителях, Иларион наконец определился в один из монастырей Рязанской губернии^{^[13]}.

С этого времени начинается его скитальческая, многоскорбная, многострадальная жизнь. Господь, заповедавший радоваться избранникам Своим, с обетованием им многой мзды на Небесах, когда их поносят, и ижденут, и рекут всяк зол глагол Его ради (ср.: Мф. 5, 11), попустил все это испытать и верному рабу Своему Илариону, дабы сподобить его вечной радости на Небесах. Только полгода прожил он в монастырской ограде, стремясь всеми силами души и тела к взысканию единого многоценного бисера — Христа, как слух о его местопребывании через богомольцев дошел до его родных. Жена Илариона, неразумная миролюбица^{^[14]}, возмущаемая исконным соблазнителем рабов Христовых, вздумала насильно возобладать своим мужем, как имевшая на то, по соображениям человеческим, полное право. Она подала в Рязанскую полицию прошение, в котором объяснила, что муж ее бежал и скрывается без паспорта в таком-то монастыре, и просила без всяких околичностей возвратить его домой. Узнав об этом заранее, Иларион увидел, что ему нельзя долее оставаться на избранном месте, да и вдаль куда-либо идти без паспорта опасно, а потому и решился возвратиться в свой родной край. Там, недалеко от своего селения, близ села Каликина, в Зенкинском тогда дремучем лесу, в глуши, он тайно от людей поставил себе маленькую келлийку. Тут навещала его по временам из Каликина вышеупомянутая боголюбица Евфимия Григорьевна, которая, пользуясь его духовными советами и наставлениями, и сама, в свою очередь, как одаренная духовным разумом, подавала ему добрые советы, как это сейчас увидим. Вместе с тем она старалась служить ему чем-либо в вещественных нуждах; между прочим помогала крыть келлию соломой.

Жизнь отшельническая в дремучем лесу, вдали от молвы людской, сама по себе привлекательная для людей-подвижников, отцу Илариону почему-то не пришлась по сердцу. Не смущала ли его мысль, что глушь лесная не может навсегда укрыть его от людей, что рано или поздно его пребывание огласится, и тогда к келлии его явятся и почитатели, и порицатели, которые не только не дадут ему покоя, но даже могут и совершенно вытеснить его оттуда?

Напротив, жизнь в стенах обители, как он уже немного испытал, и покойнее, и безопаснее во всех отношениях. Ничего нет после этого удивительного, что мысль отшельника более склонялась к тому, чтобы поместиться в каком-либо общежительном монастыре. Обсуждая таким образом свое положение, отец Иларион в откровенных беседах с Евфимией Григорьевной не скрыл от нее желания сердца своего. Но мудрая Евфимия видела, что жизнь в монастыре ему не по призванию, и потому старалась отклонить его от этой мысли. Поводом к этому уже могло служить то обстоятельство, что первая его попытка поступить в монастырь была неудачна. Научившись собственным опытом в обстоятельствах жизни видеть волю Божию, она могла рассуждать так: если бы Промысл Божий указал отцу Илариону жить в монастыре, то он и остался бы в нем по первом поступлении, или если бы почему-либо и вышел из него, то, без сомнения, попал бы в другой; а ему, напротив, пришлось вернуться на родину, и притом по весьма уважительной причине; значит, куда Бог привел, там и живи. Но отец Иларион на этот раз остался непреклонен в своем намерении. И так как главное затруднение к поступлению его в монастырь на постоянное жительство состояло в том, что он имел жену, которая не согласна была с ним на развод, то он прежде всего отправился к своей жене и усиленными слезными просьбами успел убедить ее дать ему согласие на поступление в монашество.

Развязавшись наконец, как ему казалось, с женой навсегда, он пожелал поступить в число братства Петропавловской пустыни при городе Раненбурге Рязанской губернии. Настоятелем монастыря в то время был строитель Авраамий, еще прежде лично коротко знавший Илариона как подвижника благочестия, а потому и принял его в обитель с любовью. Вскоре затем отцу Илариону поручено было послушание печь просфоры, и за примерно благочестивую жизнь он был пострижен настоятелем в рясофор с именем Иларий. Казалось, Иларион — теперь уже монах отец Иларий — после разных треволнений в море житейском попал в безопасное пристанище. Но враг спасения человеческого не дремал.

Вследствие быстрого повышения отца Илария по особенной внимательности к нему настоятеля в сердцах некоторых из братий, невнимательных к своим помыслам, появилась бесовская зависть к нему. Поведение новопостриженного монаха у всех на виду было безукоризненное. Все свободное время от послушания и церковных служб он проводил в своей келье в молитве и чтении духовных книг. По причине строгой внимательности к себе с братиями не сближался, сам по кельям не ходил и к себе никого не принимал, будучи в то же время смирен и ко всем одинаково почтителен. По такому примерному поведению отца Илария опять невнимательные братия стали заключать, что он никого знать не хочет, и потому сочли его гордецом. И чем далее отец Иларий жил в обители, тем более братия, подстрекаемые ненавистником добра — диаволом, оказывали ему недоброжелательство. Напротив, за эти же самые добрые качества отец строитель любил монаха Илария, во всем ему доверял и даже стал посылать его за сборами подаяния на обитель от христолюбивых благотворителей. Последнее обстоятельство послужило диаволу поводом к возмущению почти всех братий. Иларию завидовали, его ненавидели, пересуждали и осуждали.

Несмотря на неприязненные отношения братии, отец Иларий старался по совести, как пред лицом Самого Господа, выполнять возлагаемые на него настоятелем послушания. Но вот случилось однажды, что сбор подаяния, за которым он был послан, сравнительно с прежним временем был неудачен. Между тем отец Иларий в это самое время привез с собой подаренную ему одной благотворительной особой хорошенькую ряску. Недоброжелатели воспользовались этим случаем. На отца Илария стали клеветать настоятелю, что он сшил ряску на сборные деньги, и успели его в том уверить, а вместе и поселить подозрение, что сборщик отложил еще для себя деньжонок про черный день,— оттого, дескать, и сбор был мал. Введенный в заблуждение отец строитель вследствие этого изменил свое доброе мнение об отце Иларии. Последнему стало тяжело и прискорбно жить в обители. Нигде ему не давали покоя: ни на дворе, если он с кем встречался, ни в трапезе, ни в самом храме Божием; везде преследовали его насмешками и глумлениями.

Чтобы дать место гневу Божию (ср.: Рим. 12, 19), отец Иларий по возможности стал уклоняться от встречи с братиями, между прочим перестал ходить за общую братскую трапезу. Об этом опять довели до сведения настоятеля, вменяя в вину отцу Иларию то, что, не участвуя в общей трапезе с братиями, он показывает себя постником, в чем они сомневаются. Последовало повеление настоятеля, чтобы монах Иларий непременно ходил за общую трапезу. Но, двукратно узнав, что он не принимает пищи за общим столом, настоятель почел такой поступок его за грубость, сомнение доносчиков в постничестве нашел основательным и за тем строго приказал за общую трапезу Илария вовсе не пускать и хлеба ему не давать, что и исполнялось целый год. Отец Иларий должен был в продолжение всего этого года довольствоваться в день одной только просфорой, которую втайне давал ему пономарь, единственный человек из всей братии, смотревший на него с участием.

К довершению всех этих зол жена, давшая некогда согласие на поступление отца Илария в монастырь, узнав, что он находится в Петропавловской пустыни, по наущению диавола пришла туда как будто для богомолья, но, увидав своего мужа в иноческой одежде, стала дерзко требовать от настоятеля, чтоб он прогнал отца Илария из пустыни домой. Не получив желаемого, она стала учащать свои посещения и всякий раз наносила настоятелю и братиям тяжкие оскорбления. Раз она пришла в пустынь в страшном бешенстве. Ругаясь неприличными и бранными словами, она перебила окна в кельях настоятеля и некоторых из братий, а келью своего мужа, казалось, хотела совершенно разгромить. Настоятель, выведенный из терпения дерзкими поступками сумасбродной женщины, донес рапортом Рязанскому преосвященному Амвросию, что через монаха Илария в пустыни нет никому житья, подробно описав все бывшие возмутительные обстоятельства. На этот рапорт последовала такая резолюция преосвященного: «Монаха Илария выслать из пустыни». Вследствие этого в назначенное настоятелем время в присутствии монастырской братии отца Илария вывели из кельи на монастырскую площадку. Отец строитель, введенный в обман клеветой недоброжелателей отца Илария и весьма раздраженный дерзкими поступками его жены, сорвал с него при всех клобук и ряску, плюнул ему в лицо и приказал вытолкать за монастырские ворота.

С молитвой за врагов в сердце, с тихой улыбкой на устах оставил обитель незлобивый подвижник Христов, мысленно взирая на пример Подвигоположника Иисуса, в крестных страданиях вещавшего к Богу Отцу: Отче, отпусти им: не ведят бо что творят (Лк. 23, 34).

Глава III

Возвращение отца Илариона в прежнюю свою келлийку близ села Каликина.— Переход в Воловой овраг близ села Головинщина.— Великие подвиги отца Илариона.— Его духовные дарования.— Великие искушения бесовские.— Посетители отца Илариона.— Его бескорыстие и любовь к ближним.— Отец Иларион отягчается посетителями и по временам укрывается от них.— Умножение посетителей и сожители отца Илариона.— Чудесный колодезь.— Общежитие в пещерах.— Змий в пещере отца Илариона.— Посещение отшельником отца Трофима.— Разительный случай с отцом Иларионом.— Неосуществившееся желание его принять на себя подвиг безвыходного затвора в столпе и, однако, наименование его затворником.

Кто победит тебя, святое смирение? Зависть, клевета, насмешки, глумления, надругания — эти стрелы изощренные наляцающего[15] лук адского губителя сокрушились о непобедимый щит смирения блаженного Илариона. Видимо обесчещенный и побежденный, невидимо увенчанный от Господа, победитель силы вражией, он шел теперь на новую духовную брань и на новую победу.

Удаленный из обители, не имея при себе никакого вида на постоянное жительство где-либо, блаженный счел за лучшее сначала опять возвратиться в родной край и, пришедши, приютился в прежней своей келлийке близ села Каликина, в Зенкинском лесу. Но это было ненадолго. Вскоре он перешел в такую же глушь лесной дачи при селе Головинщина, в котором, как уже известно, жил его духовный друг, священник отец Трофим Иосифович, и скрылся в так называемом Воловом овраге, в четырех верстах от Головинщины. Вероятно, местность Волового оврага, по соображениям отца Илариона оказавшаяся более удобной для жизни подвижнической, а может быть, и близость к другу своему духовному заставила его одну лесную глушь променять на такую же другую.

Избрав новое место для своего пребывания, отец Иларион вступил и в новые великие подвиги. Тут прежде всего он стал заботиться о приготовлении для себя какого-либо помещения, и притом в буквальном смысле — какого-либо, потому что покойного и удобного он не искал и не желал. И вот, по примеру древних насельников Киево-Печерской Лавры, подвизавшихся в земляных пещерах, он и сам возревновал ископать для себя несколько пещер. Труд сам по себе нелегкий при великом и всегдашнем самопонуждении подвижника Христова возрастал в тяжелый подвиг. И этот тяжелый труд предпринят был им не ради приготовления, как выше было сказано, покойного и удобного помещения для себя, а, напротив, для того, чтобы еще более трудить и утруждать свое бренное тело. Всякий сам может судить хорошо о том, каковы удобства в земляном сыром помещении, в котором подвижник намеревался пребывать не день, не два, а целые годы. В этом труде помогал ему духовный его друг, сирота, теперь уже семинарист Петр Алексеевский^{^[16]}, который вместе с отцом Иларионом учился в свое время у отца Трофима Головинщинского грамоте. По рассказам некоторых, отец Иларион с сотрудником^{^[17]} своим в непродолжительное время ископал три пещеры, по преданию же других — пять, соединив их узкими проходами с главной пещерой — молельной. А в одной из пещер попавшийся при копании огромный камень служил ему вместо стола.

Там, в глубине оврага, в ископанных наподобие могил пещерах, углубленный в себя отшельник совершал свои молитвенные правила — вечерню, всенощные и утренние, отходя по временам, при наступлении дня, в храм села Головинщина для слушания Божественной литургии, когда она совершалась. В летнее же знойное время он уходил в глубину леса и, избрав поляну, под томительными лучами солнца совершал по три тысячи земных поклонов.

Для поддержания своей телесной жизни, и притом в полном смысле только для поддержания, а никак не для питания и насыщения, отец Иларион завел небольшой огородец, на котором сажал одну редьку. Ее он в свое время выкапывал, складывал на зиму в пещеру и этой одной пищей, без хлеба, питался во все время своего шестилетнего пребывания в овраге. К тому же, при умеренном употреблении этой единственной пищи, ни кожи не очищал, ни самой грязи не омывал. Впоследствии он говаривал своему келейному: «Когда же нечаянно приходилось мне съесть черного хлеба, невыносимая знобь проникала во все мои кости и тело».

Летом за неимением поблизости воды он пил дождевую, отчего часто приходилось ему дней по девяти и более мучиться жаждой. Но шестилетний беспрерывный пост для трудника Христова был обычным, а был еще по временам у него пост необычный. Посещая храм села Головинщина для слушания Божественной литургии, отец Иларион однажды во время Святой Четыредесятницы, молясь в церкви, упал без чувств. Причиной же сего, как узнали впоследствии, было то, что он восемнадцать дней сряду не вкушал никакой пищи. Когда же упавшего без чувств подвижника присутствовавшие в храме выносили на паперть, чтобы освежить воздухом, они нечаянно сделались свидетелями еще одного поразительного обстоятельства. На изможденном постом, трудами телесными и бденными молитвенными подвигами теле его оказались тяжелые вериги и сделанная из медной проволоки сорочка. Все это так сильно врезалось в его тело, что все места, покрытые металлом, были в ранах.

В пещере у него была постель. Но теряющаяся в недоумениях мысль задается таким вопросом: для чего эта постель имелась — для отдохновения или для еще большего измождения и без того изможденной плоти? Последнее кажется вероятнее, потому что она устроена была из самых жестких дубовых сучьев, на которых видали следы крови.

В продолжение многих лет он ходил босым, поэтому осенью от колкости пути, а зимой от сильных морозов вся кожа на ногах испещрена была глубокими порезами, обагряемыми по временам кровью.

Постоянной его одеждой, и летом, и в жестокие зимние морозы, были длинная холщовая сорочка и халат из белой тонкой материи. «И под этим покровом,— говаривал он своему келейному,— милость Божия согревала меня более других».

За такие вышеестественные подвиги, помощью Божией в смиренном духе совершаемые, угодник Христов Иларион сподоблен был от Господа великих духовных дарований, о которых теперь сказано будет вообще и вкратце, а из последующих фактов каждый может увидеть и частные подробности.

Благодатью Божией он стяжал чистый ум; впрочем, не тот чистый или светлый естественный ум — человеческий, который способен легко и верно судить и умозаключать, но ум, осиянный светом Духа Божия, который вследствие сего самого осияния и будущее видит как настоящее, и отдаленное как близ сущее; который читает в душах людей их мысли, чувства и желания так же, как научившийся книжник читает книжные письмена, а может быть, и еще яснее сего, через что обнаруживается в нем дар прозрения или провидения. Благодатью же Божией он стяжал живую веру, имеющую своим основанием созерцание умом сокровенных таин Божиих,— сию причину благодатного дара чудотворения, по неложному обетованию Самого Господа: Веруяй в Мя, дела, яже Аз творю, и той сотворит, и больше сих сотворит (ср.: Ин. 14, 12). Благодатью же Божией он стяжал непоколебимую надежду, которая возрастила в душе блаженного всецелую преданность воле Божией; почему он в продолжение своей долголетней жизни всегда с мужественным и радостным сердцем шел навстречу бедам и напастям, как бы во ушию слыша ободряющий глас святого Апостола: упование не посрамит^{^[18]}. Благодатью же Божией он стяжал любящее сердце, или, проще сказать, саму любовь — союз и царицу добродетелей, которая в отношении к Богу не давала ему покоя и возможности насытиться терпением различных бед и теснот — невольных и самоизвольных, понуждая его из глубины души мысленно взывать вместе с Псалмопевцем: Возжада душа моя к Богу крепкому, живому (Пс. 41, 3). В отношении же к ближним сия царица добродетелей понуждала любителя своего изливать на всех приходящих к нему множество щедрот, которыми ущедрил его Господь Бог, богатый в милости^{^[19]}. Вместе с тем он был глубоко смирен; возшед на высоту таких добродетелей и даров духовных, был велик и во смирении своем.

Стяжав же помощью Божией такое сокровище благодатных дарований и пламенея ко Господу любовью, отражавшейся в непрестанных дивных подвигах, верный раб Божий этим самым подв`иг на ярость темные полчища бесов.

Желая хоть как-нибудь озлобить угодника Божия, всем сердцем работавшего Господу,— устрашить его, возмутить или вывести из терпения, они не давали ему покоя ни днем ни ночью, устремляясь на него по временам то в виде хищных зверей и гадов, то в образе зломысленных людей, то в подобии змеевидного страшилища с зияющей пастью, которое, вися над входом пещеры, будто выжидало только приближения раба Божия, когда он входил или выходил из нее, дабы пожрать его. Бывало, утомленный молитвенным подвигом, присядет блаженный на скамью в своей пещере, чтобы дать хотя малейшее отдохновение себе, как тотчас поднимется во всей пещере такой страшный шум и гвалт, что вот так и кажется — вся пещера перевернется вверх дном. Но хотя и стужали^{^[20]} рабу Христову древние запинатели^{^[21]} добра, однако существенного вреда нанести ему не могли. Не имея же возможности вредить облагодатствованному угоднику Божию, диавол хотел однажды нанести оскорбление его духовному другу отцу Трофиму, у которого отец Иларион был восприемником сына его от святой купели. Но и эта хитрость бесовская осталась без успеха. Дело было так.

Пришел отец Трофим к отшельнику однажды вечером, на ту пору у него и огня не было. Но это нисколько не удивило посетителя, которому известно было, что, по недостатку масла и восковых свечей, раб Божий нередко с лучиной совершал свое молитвенное правило. На этот же раз и лучину-то нечем было зажечь. «Посиди здесь, батюшка,— сказал отец Иларион,— а я схожу на село с котельчиком за жаром; да только смотри, никому не отворяй без Иисусовой молитвы, да вели внятно прочитать ее».

По уходе отшельника отцу Трофиму становилось жутко сидеть одному в темной пещере. Вдруг кто-то торопливо постучал в дверь. Отец Трофим сделал было шаг вперед, чтобы отворить пришедшему, полагая, что сам хозяин вернулся, но, вспомнив его приказание — не отворять двери без молитвы Иисусовой, сказал: «Сотвори молитву».— «Отворяй дверь»,— был ответ. «Сотвори молитву,— повторил отец Трофим,— без того не пущу». Пришедший продолжал неистово стучать. Познав вражию кознь, священник оградил дверь крестным знамением с молитвой: в ту же минуту за дверью раздался громкий хохот и хлопанье в ладоши. Потом все стихло. Вскоре и отец Иларион вернулся с жаром, но перепуганный священник едва мог встать с места и отворить ему, уже с молитвой постучавшему в дверь.

Дивные подвиги облагодатствованного подвижника после двухлетнего его пребывания в пещерах, несмотря на его желание работать Господу втайне, не могли укрыться от людей ни в чаще леса, ни в глубине оврага. Слух о строгом подвижничестве одинокого труженика стал привлекать к нему множество народа. Являлись не только бедные и угнетенные разными житейскими бедами и напастями, искавшие и находившие в нем сострадательного помощника, но и люди высшего звания и состояния, единственно имевшие в виду получить от него пользу духовную.

При посещении раба Христова люди состоятельные, смотря по своему состоянию, предлагали ему различные приношения, но не нуждавшийся в них нестяжательный подвижник ни от кого ничего не принимал. Когда же, по уходе посетителей, около своей пещеры находил что-либо оставленным, тотчас же передавал нуждавшимся. Удивительно при этом еще то, что всякая милостыня подавалась отцом Иларионом действительно имевшим в ней нужду. Для сей цели, несмотря на свое бескорыстие, отец Иларион иногда казался людям даже корыстным, так как сам выпрашивал у некоторых посетителей пожертвования. Так, однажды приехал к нему тогдашний владелец третьей части села Головинщина помещик Недобров. Встретясь с ним в лесу, отец Иларион попросил у него пятьдесят рублей ассигнациями — сумму по тогдашнему времени немалую. Недобров этому удивился; впрочем, не сомневаясь в нестяжательности просителя, не отказал ему в просьбе. Взяв деньги, отец Иларион поспешил к своим пещерам, где дожидался его один крестьянин, принесший ему на поклон меду и свежих огурцов. Не взяв дара, человек Божий подает крестьянину выпрошенные у Недоброва деньги, говоря: «Возьми это взамен украденного у тебя». Тот, отказываясь от денег, начал с уверенностью говорить, что у него ничего не украдено. Но отец Иларион, насильно заложив деньги за пазуху посетителя, умолял его не отыскивать вора, уверяя, что тот сам со временем признается. Возвратившись домой, крестьянин в самом деле узнал, что в его отсутствие сломан был его сундук, из которого похищены были пятьдесят рублей. Вскоре после того родной сын крестьянина, мучимый совестью, добровольно признался отцу в краже денег и после такого поступка и искреннего раскаяния сделался примерно честным человеком во всем селе.

Имея теперь возможность оказывать материальную помощь нуждающимся, отец Иларион не забывал и друга своего, товарища по учению грамоте Петра Алексеевского, часто помогая ему, как бедному, в содержании.

Но, благодетельствуя ближним и словом, и делом, отец Иларион в то же время очень тяготился посетителями, которые препятствовали его уединенной молитвенной беседе с Богом. Для устранения сего препятствия, а также и во избежание тщетной славы человеческой, он по временам оставлял свои пещеры, удаляясь в глубь леса, иногда взлезал на вершины развесистых деревьев и там скрывался дня по три и более, пребывая без сна и пищи, или уходил иногда и в более отдаленные места и на более продолжительное время. В одно из таких отсутствий зимой пещерка его оставалась нетопленой и сильно промерзла. Возвратившись в нее, отец Иларион истопил и чуть было не умер: от сильного угара он прилег на скамью близ выходной двери и впал в беспамятство. В таком положении он как-то свалился со скамьи и при падении случайно толкнул в дверь, отчего она отворилась, и свежий воздух привел его в чувство.

Несмотря на уклонение отца Илариона от посетителей, число их время от времени все более умножалось, так как слух о нем все более и более распространялся. К пещерам Иларионовым стали приходить даже подобные ему христолюбцы-труженики, желавшие ревновать его подвигам, и потому просили у него позволения пребывать или около него, или даже вместе с ним. Многим он отказывал, но неотступная просьба некоторых вынудила его принять их к себе в сожительство. Таким образом, в пещерах уединенного подвижника по времени образовалось небольшое общежитие^{^[22]}, которое составляли следующие лица: некто расслабленный юродивый Григорий, шурин священника села Головинщина отца Трофима, крестьянин Орловской губернии Емельян и раненбургский мещанин Василий Никитин.

Жизнь сего небольшого братства и вообще была исполнена лишений, но в особенности ощущался всеми сожителями отца Илариона недостаток в воде. Вследствие этого он, никого не утруждая, начал в разных местах копать землю в надежде добыть воду; но, долго и безуспешно потрудившись, обратился наконец к Господу с горячей молитвой, давши при этом обет не вкушать воды до тех пор, пока не получит желаемого. Долго молясь на коленях, отец Иларион от чрезмерного утомления заснул, но, пробудившись на заре, увидел невдалеке от себя куст прекрасных, прежде им не замеченных цветов. «Вот место, благословленное Господом»,— подумал он и снова принялся за свой труд, который на этот раз не остался тщетным. При небольшом усилии раба Христова явилась обильная чистая ключевая вода. Вырытый таким образом колодезь существует и поныне, и вода в нем обильна и целебна для тех, кто с верой употребляет ее.

В то же почти время по изволению Промыслителя, внимающего теплым молитвам рабов Своих, в том же овраге, недалеко от пещер, открыт и другой колодезь, тоже доселе существующий.

Обеспечив таким образом и себя, и в особенности свое небольшое братство со стороны сей необходимой и весьма ощутительной потребности, отец Иларион свободнее мог предаваться молитвенным подвигам, совершая вместе со своими сотрудниками обычные дневные и ночные правила в определенной для этого внутренней пещере. И как сам он имел приятный голос и умел петь, то и сожителей своих обучил церковному пению, которое для их младенчествующих душ могло служить средством к прогнанию уныния и сокращать труд бдения.

Для определения же времени отец Иларион вместо часов имел в своих пещерах петуха, по одновременному крику которого труженики могли всегда безошибочно совершать в свое время ночные правила.

В пещерах подвижника Христова пребывал еще змий, присутствием своим напоминавший подвижнику о кознях змия исконного и о той мудрости, с которой заповедал содевать спасение Своим последователям Господь наш Иисус Христос^{^[23]}. Вопреки своей природной наклонности, змий не вредил рабу Божию, но когда однажды он появился было около задремавшего от изнеможения на молитве подвижника, то рукой отца Илариона сброшен был в проход пещеры с повелением не нарушать спокойствия мирного хозяина. После того змий не только не смел мстить рабу Христову, но уже никогда и не являлся к нему в пещеру.

Выше было сказано, что отец Иларион в известные времена посещал храм села Головинщина для слушания в нем Божественной литургии. Здесь же прибавим, что он по окончании церковной службы заходил иногда к своему духовному другу отцу Трофиму, для свидания с ним и духовного собеседования. В одно из таких посещений угоднику Божию попущено было Господом великое испытание. Дело было зимой. Возвращаясь из Головинщины в свои пещеры вечером, отец Иларион вследствие сильной вьюги сбился с дороги. А как ноги его были босы и все тело защищал только один тонкий холщовый халат, то, проникнутый насквозь жестоким холодом, он совершенно изнемог и упал в снег без чувств. В такую пору и в стороне от дороги чего можно было ему ожидать, кроме неминуемой смерти? Но Всеблагий Господь, по премудрому Своему Промышлению попустивший верному рабу Своему впасть в такую беду, подал и благовременную помощь: проезжавший в то же время некий крестьянин сбился по следу отца Илариона с дороги и нечаянно подъехал к нему, уже полузамерзшему. Узнав труженика по одежде, сердобольный крестьянин взял его к себе в сани и привез к дому отца Трофима. Видя бесчувственный труп своего друга, смутившийся священник не хотел было вносить его в свой дом, опасаясь в случае действительной смерти отца Илариона неприятностей со стороны полицейских властей. И пока отец Трофим с домашними обдумывал, как поступить в этом затруднительном случае, замерзавший еще около часа пролежал в санях без признаков жизни. Наконец любовь и сострадание священника к своему духовному другу взяли верх над боязнью, и полузамерзшее тело внесено было в дом. Тут после разных поданных пособий отец Иларион открыл глаза и едва слышным голосом попросил отца Трофима отслужить молебен Божией Матери Целительнице. Тотчас же это было исполнено. Во время молебна он все-таки лежал с закрытыми глазами и без малейшего движения. По окончании же молебна, когда отец Трофим подошел к нему с крестом, он поспешно встал, затем, став на колена, крепко поцеловал крест и, поклонившись священнику в ноги, не говоря ни слова, немедленно вышел из дома и скрылся. Священник, изумленный таким поступком блаженного, велел было его воротить, но посланные во мраке бурной ночи не могли найти и следов его. А угодник Божий на другой же день пришел в головинщинский храм к литургии, по обычаю босой и нимало не обмороженный.

В следующую за сим событием весну, как бы в знак благодарности Господу за избавление от неожиданной смерти, отец Иларион с другом своим Петром Алексеевским заложил было кирпичный столп такого размера, чтобы можно было в нем поместиться только на коленах, где в беспримерном затворе, в согнутом положении, решился пробыть до конца своей жизни, но исполнению его желания воспрепятствовали обстоятельства. По премудрому Промыслу Божию ему предстоял не вековой затвор, а до времени различные тяжкие испытания.

Глава IV

Временные отлучки отца Илариона из пещер.— Его почитатели и духовные друзья в городе Ельце.— Отношения его с Елецкой затворницей Меланией.— Недоброжелатели и гонители отца Илариона.— Чудесное избавление его от елецкой полиции.— Отец Иларион в Задонске.— Намек его иеросхимонаху Нафанаилу о схиме.— Духовное общение с иеросхимонахом Агапитом.— Отец Иларион на пути из Киева заболел.— Принятие им в Коренной пустыни тайного пострига в мантию.— Возвращение его в Головинщинские пещеры.— Исцеление им глухого и расслабленного мальчика, впоследствии своевольно удалившегося от него.— Совет отца Илариона Дарье Дмитриевне Кутуковой.— Желание Филатова, управляющего имением господина Соловово, причинить зло отцу Илариону, не увенчавшееся успехом.— Клевета на отца Илариона и ссылка его в Петропавловскую пустынь под епитимию, уничтожение его пещер.— Посещение отцом Иларионом жившего вблизи Петропавловской пустыни затворника.— Злоба раненбургского городничего на отца Илариона.— Возвращение его из пустыни.

Человек предполагает, а Бог располагает. Мудрое изречение мудрых людей оправдалось и на отце Иларионе. Его намерение провести остальную жизнь, сколько бы она ни продолжалась, в беспримерном затворе не только не осуществилось, но и с самыми пещерами своими в Воловом овраге он должен был в непродолжительном времени расстаться. Промыслом Божиим так устраивались обстоятельства, что верный раб Иисуса Христа, хотя на некое время, должен был уподобиться своему Господу, не имевшему в земной жизни где главы подклонити[24]. Известно уже, что во избежание молвы и славы человеческой отец Иларион оставлял иногда свое мирное пребывание, укрываясь в глубине леса по нескольку дней. Кроме того, множество посетителей обратило на него внимание полицейских властей, от преследования которых он по необходимости должен был покидать свои пещеры на более продолжительное время, уходя в более отдаленные места, из которых особенно известен город Елец Орловской губернии. Там он имел преданных ему христолюбивых людей, у которых всегда находил тихий и радушный приют.

В Ельце он останавливался в доме купца Михаила Ивановича Лаврова-Кречета, который со всем своим семейством питал к отцу Илариону любовь и глубокое уважение, за что и сам со всем домом своим получил благословение и милость от Господа. Этот христолюбец, отличавшийся благотворительностью и благочестием, всегда говаривал: «Я всем моим капиталом обязан молитвам отца Илариона; с тех пор как он стал меня посещать, Господь благословил дом мой всяким изобилием». Действительно, дом Лаврова с тех пор возвысился. Умирая, он оставил трем сыновьям своим богатое наследство, которым они пользуются и доныне.

У сего благотворителя отец Иларион проводил иногда весь Великий пост и Светлую седмицу. Для сего в доме Лаврова ему отводилось уединенное помещение. Сюда каждый воскресный день приходил к нему духовник и приобщал его Святых Христовых Таин. В Ельце во время таких своих посещений блаженный, если позволяли обстоятельства, проводил иногда безвыходно в храме Божием: Лазареву субботу, день Входа Господня в Иерусалим и затем дни с Великого четверга до среды Светлой седмицы.

Находясь в этом городе, отец Иларион по временам посещал Елецкий Знаменский девичий монастырь, начальница которого монахиня Олимпиада^{^[25]} и другие старицы назидались его благоугодной жизнью и всегда принимали его с уважением. В этом монастыре он захаживал к подвижнице девице Мелании, которая всю жизнь свою проводила в великих скорбях и искушениях. Однажды он неожиданно вошел в ее келью с таким приветствием: «Егда бо немощствую, тогда силен есмь (2 Кор. 12, 10)». Прозорливец провидел духом постигшие ее скорби и потому явился к ней, как посланный от Господа Ангел Утешитель. Мелания удивилась неожиданному его появлению и прежде всего возблагодарила за сие Бога, а потом упала к ногам угодника Божия и горько заплакала. Душа ее была растрогана и умилена. Вздохнув свободнее, она вступила с ним в беседу, которая продолжалась немалое время. Отец Иларион и сам испытывал в то время большие скорби и гонения от мирских властей по поводу своего пустынножительства, потому и в Елец пришел, дабы на время уклониться от оных, по заповеди Апостола, дав место гневу Божию (ср.: Рим. 12, 19). Мелания ожила духом. Она часто и сама приходила в дом Лавровых, которые были вместе и ее благодетелями, и подолгу беседовала там с отцом Иларионом^{^[26]}.

В Ельце отец Иларион имел много преданных ему людей, имел даже и единомысленных, подобных ему подвижников Христовых. Таковы были: священник Преображенской церкви отец Иоанн Борисович^{^[27]} и юродивый старец Иоанн Тимофеевич Каменев, с которыми он находился в духовном общении.

В одно время, посетив начальницу и других стариц, все они втроем пришли к блаженной Мелании, которую Каменев стал убеждать, чтобы она пребывала в своей келье с молчанием и приготовляла себя к совершенному безмолвию и затворнической жизни. «Не могу понести»,— отвечала она. Тогда все трое начали убеждать ее к тому и обещали за нее молиться, вследствие чего Мелания и решилась на новый для нее великий подвиг. Наступивший вскоре затем Великий пост она провела до Лазаревой субботы безвыходно в своем уединении. Побывав в этот день в храме Божием, она пошла в дом Лавровых с намерением пригласить к себе на Пасху гостившего у них в то время отца Илариона. Лавровы приняли ее с необыкновенной лаской, но не согласились отпустить его, а потому Мелания возвратилась со скорбью в свою келью, в самый же день Пасхи даже плакала о том. Вдруг пришел к ней отец Иларион и радостно сказал: «Христос Воскресе!». После приветствия он с кротостью укорял Меланию в такой неблаговременной скорби и малодушии. Обрадованная Мелания высказала ему свои помыслы и, переменив печальные слезы на радостные, благодарила Бога и посетившего ее дорогого гостя. Поговорив довольно о спасении души, они пошли в церковь к вечерне. По возвращении из церкви Мелания забыла свои скорби и торжествовала духом. Через несколько дней супруга Лаврова пришла посетить свою любимую Меланию и в начале разговора стала просить у нее прощения, что не отпустила к ней в первый день праздника Пасхи отца Илариона из своего дома. «Ты сама посуди, Меланьюшка,— говорила Лаврова,— он у нас гость дорогой. Вот оденется лес, он того и смотри уйдет от нас. Может быть, и век его не увидишь». Мелания слушала и не могла скрыть своего удивления. Помолчав немного, она сказала своей посетительнице: «Удивляюсь, что ты говоришь, Евдокия Михайловна! Тебе известно, что я, кажется, никогда не лгала пред тобой. Поверь же мне, что в первый день праздника отец Иларион был у меня в келье и вместе с нами был у нас в церкви во время вечерни».— «Что ты? — возразила ей Лаврова.— Он разговелся с нами и весь день читал жития святых отцов, а мы все слушали».— «Бог знает»,— задумчиво сказала Мелания. «Стало быть, это Ангел его посетил тебя, Меланьюшка».— «Не знаю, я недостойна видеть Ангела». Обе они перекрестились и прославили Бога.

В Ельце же, где, как мы видели, у отца Илариона было много преданных ему людей, немало имелось и недоброжелателей, которые без всякой уважительной причины, руководясь одним собственным самолюбием, старались всячески вредить ему. Так, елецкому протоиерею А.О. вообразилось однажды, что отец Иларион среди городских улиц благословляет людей как священник, и потому он обратился к светским властям, чтобы обвиняемый был допрошен, по какому праву он так поступает. Может быть, преданные отцу Илариону лица, встречаясь с ним на улицах города, по глубокому к нему уважению просили перекрестить их обычным крестным знамением и целовали у него руку, как это впоследствии действительно и бывало, а отцу протоиерею показалось иное. Само собой понятно, что такое нарекание по разъяснении дела должно было окончиться ничем.

В другой раз, в Ельце же, был неприятный для отца Илариона случай такого рода: стоял он в храме Божием, день был Великий четверток; во время чтения Евангелия о Страданиях Господних в церкви сделался такой шум от непристойных разговоров, сопровождаемых смехом, между стоявшими близ отца Илариона светскими людьми, что церковной службы, и в особенности чтения Евангелия, решительно невозможно было слышать. Блаженный напомнил присутствующим, что они в храме Божием, а не в хлеву и что здесь так стоять неприлично. Одна задорная особа, обиженная таким смелым замечанием отца Илариона, пожаловалась городничему, что, дескать, какой-то бродяга наговорил ей и прочим бывшим с ней в церкви дерзости. На этот раз жалоба имела успех. Городничий, не разобрав дела, приказал отца Илариона схватить и посадить в острог. Так блаженный и просидел в остроге до среды Святой Пасхи, и то, должно быть, потому только был освобожден, что, сделав такое распоряжение, городничий сильно заболел и был этим вразумлен, что он невинно подверг наказанию раба Божия.

Молва об оскорбительных, по мнению неразумных людей, поступках отца Илариона, самый его костюм, на вид очень странный, состоявший из пуховой, подаренной ему одним купцом шляпы и длинного, почти закрывавшего босые ноги халата, естественно поселяли в полицейских служащих подозрение к нему. А так как он ходил еще без всякого вида, то при каждом удобном случае его брали в полицию, где он и содержался по нескольку дней, откуда был освобождаем только по ходатайству преданных ему близко знакомых лиц. Одним из таковых была в Ельце купчиха Смирнова.

Такая же участь постигала блаженного и в других городах. Кстати упомянем здесь, что в каком-то городе (название неизвестно) отец Иларион, напрасно заподозренный в важных будто проступках, заключен даже был в острог на шесть недель. Но и тут он не падал духом и не оставлял своих молитвенных правил.

Перед сим испытанием он видел во сне, будто бы ходил по саду, где на каждом дереве видны были широкие листья с надписью: «Гнев Божий». Есть предание, что в продолжение своего шестинедельного заключения в тюрьме подвижник не вкушал пищи.

Так на нем исполнились слова Божественного Писания: Егоже бо любит Господь, наказует: биет же всякаго сына, егоже приемлет (Евр. 12, 6). Впрочем, за наказанием и биением у милосердаго Господа всегда бывает готова и скорая помощь для верных рабов Его, призывающих Его во истине (Пс. 144, 18). Однажды, по обыкновению, елецкая полиция следила за отцом Иларионом с намерением, должно быть, за какое-нибудь нарушение порядка арестовать его. Квартальный надзиратель, которому поручено было это дело, увидев отца Илариона, приказал бывшей при нем страже его схватить. Блаженный, желая избавиться от угрожавшей ему опасности, побежал под гору к реке, на которой мост почему-то в это время был разобран, и стража была уверена, что беглец в их руках. Но праведен Господь (Пс. 10, 7), и непреложен закон Его. Волю боящихся Его, сказано, сотворит и молитву их услышит, и спасет я (Пс. 144, 19). Верный раб Господень осенил знамением креста святого водную стихию, осенил вместе и себя и на глазах у полицейской стражи пошел по воде. В ужасе остановившись на берегу, окруженный полицейскими, квартальный надзиратель смотрел вслед уходившего угодника Божия и, перекрестившись, сказал: «Вот каких людей приказывают нам хватать как мошенников! Не ясно ли, что это человек Божий». Случай этот так разительно подействовал на квартального, что он в то же время вышел в отставку и принял на себя подвиг странничества. Побывав в разных святых местах, боголюбец сей по времени посетил и Оптину Введенскую пустынь (Калужской губернии), где при личном свидании с господином Ключаревым сам об этом ему рассказывал.

Посещая Елец, отец Иларион проходил иногда далее, являя свои благодатные дарования, когда то требовалось волей Божией, для пользы людей. Бывал, например, в Задонске, который от Ельца в сорока верстах. Рассказывал о себе старец Раненбургской Петропавловской пустыни иеромонах Нафанаил^{^[28]}, что он полагал начало иноческой жизни в Задонском Богородицком монастыре. Монастырь этот в старину вместо ограды обнесен был земляным валом, на котором резвились однажды в свободное время молодые послушники. Принимал в этом участие и отец Нафанаил, как тоже еще новоначальный послушник. Вдруг кто-то из них увидел, что идет какой-то неизвестный им странник, и закричал: «Тише, ребята! Старец идет!». Заметив же, что незнакомец идет прямо к ним, они встали все в ряд. «Странник подошел,— сказывал отец Нафанаил,— прямо ко мне, хотя я стоял в самой середине, и, тронув меня тихо рукой, сказал: "Схимник! Будет!" (то есть будет тебе тратить время понапрасну)». После оказалось, что это был отец Иларион. Замечание, сделанное им отцу Нафанаилу, для последнего было намеком на ожидавшее его в свое время схимничество, теперь же служило отечески снисходительным укором за то, что он предавался праздности — матери пороков.

В Задонской обители отец Иларион имел духовное общение с опытным в духовной жизни старцем иеросхимонахом Агапитом, от которого по временам получал на благословение святую просфору.

Путешествовал раб Божий Иларион и еще далее, достигая иногда самой, от юности дорогой для него, Киево-Печерской Лавры, чтобы духовно насладиться благодатью, обильно истекающей от нетленных мощей угодников Божиих, скорых помощников и покровителей во всех бедах и нуждах, которых он уже много-много в своей жизни переиспытал, и при всем том чаша желчи и горести не была еще выпита им до дна.

Однажды, возвращаясь оттуда в родные Головинщинские пещеры, к обычным своим трудам и подвигам, отец Иларион на пути сильно заболел и с большим трудом мог добраться только до Коренной пустыни (Курской губернии). Настоятелем ее в то время был архимандрит Филарет, старец жизни духовной, который очень хорошо знал заболевшего раба Божия по прежним его посещениям и всегда благоволил к нему. Видя, что жизнь отца Илариона в большой опасности, он предложил ему постричься в мантию. Болезненный путник очень обрадовался и счел это предложение за особый знак к нему милосердия Божия. Таким образом он и был тайно пострижен в монашество, приняв имя своего прежнего Ангела, данное ему во святом крещении, то есть имя преподобного Илариона Великого, память которого Святая Церковь празднует 21 октября^{^[29]}. Однако час воли Божией — взять душу новопостриженного монаха в горние обители — еще не настал. Проболев в Коренной пустыни шесть недель, отец Иларион выздоровел и, укрепившись в силах телесных, опять возвратился в свои пещеры.

Нельзя сказать достоверно, что было с сожителями отца Илариона, которые возревновали было подражать ему, по силе и возможности, в жизни духовной, которых отец Иларион учил некогда церковному пению и с которыми совершал свои молитвенные правила. Вероятнее всего можно думать, что, по причине долговременных отлучек в разные места хозяина, который и сам не имел где главу подклонить, это общество ревнителей благочестия не могло долго пребывать в Головинщинских пещерах, оставаясь без окормления опытного в жизни духовной вождя настоящими сиротами, по замечанию старинной мудрой пословицы: «Без хозяина дом сирота». По крайней мере, к концу пребывания отца Илариона в Воловом овраге в сожительстве с ним являются уже другие лица, и то на некоторое время.

Когда после долгого отсутствия возвращался отец Иларион в свои пещеры, слух об этом тотчас разносился, и его опять начинали посещать толпы народа, жаждущего спасительных наставлений, а больные телесными недугами — исцелений. Одна вдова-крестьянка привезла к только что возвратившемуся однажды из отлучки подвижнику Христову своего сына, который от громового удара оглох и был в совершенном расслаблении. Мальчику было 12 лет. Отец Иларион оставил его у себя и силой святых своих молитв исцелил его от глухоты и расслабления. Узнав о том, крестьянка-мать пришла к отцу Илариону с намерением взять своего сына к себе. Но отец Иларион советовал ей не брать его домой, предупреждая, что если она возьмет своего сына, то он опять подвергнется тем же недугам. Мать все-таки не послушалась угодника Божия. Но когда несчастный мальчик взят был матерью домой, он опять оглох и расслаб. Тогда мать опять привезла к отцу Илариону своего страдальца, со слезами просила у него прощения в своем упорстве и уже отдала рабу Христову мальчика в полное распоряжение. Больной вскоре опять поправился и после этого некоторое время оставался при отце Иларионе, который выучил его грамоте и ходил с ним в разные святые места на богомолье. Но вот мальчику однажды захотелось непременно пойти в Киев с отправлявшимися туда богомольцами. Желание, само по себе доброе, вследствие самоволия и упрямства мальчика неприятно было Богу и верному рабу Его, а потому отец Иларион уговаривал его оставить это намерение. Но мальчик не послушался своего благодетеля и пошел с богомольцами в Киев, обещая, впрочем, с ними же возвратиться к отцу Илариону. Тогда прозорливый старец, отпуская его, сказал, что он никогда к нему не возвратится. Неизвестно, что случилось с упрямым самовольником, только предсказание отца Илариона исполнилось в точности.

В пещеры Волового оврага около 1800 года приходила к отцу Илариону 24-летняя благочестивая девица, крестьянка села Пикова Раненбургского уезда Дарья Дмитриевна Кутукова, впоследствии основательница Сезеновского Казанского девичьего монастыря (Лебедянского уезда Тамбовской губернии) и храмостроительница,— просить совета, каким путем ей следовать для достижения вечного спасения. По указанию раба Божия она поступила в одну из женских обителей, где и провела около семи лет в великих трудах и строгой внимательности к себе, работая на кухне одна за трех и ни с кем из сестер не говоря ни слова, кроме настоятельницы, и той только: «благословите» и «простите».

Судя по той доброй славе, какой пользовался угодник Божий за свою высокую жизнь и благодеяния, какие он оказывал не только окружавшим его людям, но и издалека посещавшим его, можно было полагать, что он надолго, если не навсегда останется хозяином своих пещер. Но враг спасения не оставался в бездействии.

Премудрый же Промысл Божий попускал верному рабу Своему, к душевной его пользе, испытывать наносимые ему диаволом различные скорби и напасти, благовременно, впрочем, отвращая оные или скоро подавая всесильную руку помощи. Горизонт жизни подвижника, таким образом, постоянно омрачался тучами скорбей и напастей, пред которыми он всегда смиренно преклонял главу свою. Следующий за сим случай ясно покажет, какая грозная туча собиралась над головой отца Илариона и вместе как легко и скоро Всеблагий Господь предотвратил ее.

Пещеры, в которых подвизался отец Иларион, находились в имении господина Соловово, управляющим у которого был в то время московский мещанин Степан Филатов, человек, злоупотреблявший доверенностью своего господина. Измученные его притеснениями крестьяне единственную отраду находили в святых молитвах угодника Божия и, укрепляемые духовными и мудрыми советами, с меньшим ропотом покорялись своему притеснителю и с новыми силами брались за свое тяжелое ярмо. Нетрудно было диаволу вооружить против отца Илариона упомянутого Филатова, имевшего помраченные страстями ум и сердце.

Филатову вообразилось, что подчиненные ему крестьяне господина Соловово ходят к отцу Илариону жаловаться на его жестокости и что, в свою очередь, отец Иларион возмущает крестьян. Желая отомстить угоднику Божию за воображаемые оскорбления, управляющий, подстрекаемый другими неблагонамеренными людьми, в числе которых была и оставленная отцом Иларионом жена, решился выжить его из той местности, где были его пещеры.

Он взял поэтому с собой четырех работников с плетьми и лопатами. Все они верхом на лошадях поехали к пещерам отца Илариона, имея одно намерение — самого его высечь и прогнать, а пещеры закопать. Но странный с ними вышел случай. Долго они ездили по знакомым полям и по лесу, который им хорошо был известен, но местности не узнавали. Проездивши таким образом без успеха целый день, они вернулись назад и уже поздним вечером едва могли добраться до своих домов. В это время у Филатова в доме случился гость, лебедянский купец М., который с часу на час поджидал хозяина. При входе последнего в комнату гость встретил его вопросом: «Где это ты пропадал? Я хотел было уже уехать, не повидавшись с тобой!» — «Да, действительно пропадал,— отвечал тот,— вообрази, целый день искал и не мог найти того колдуна. По своим же полям и лесу ездил, а местность представлялась незнакомая».— «На что же он тебе понадобился?» — «Да хотел его продрать хорошенько, пещеру зарыть, а его протурить подальше».— «Что ты, брат, взбесился, что ли? Как ты дерзнул не только решиться на такой наглый поступок, но и назвать-то его так, как ты назвал? Ты хоть бы тем вразумился, как Бог чудесно сохранил его от тебя: по своим же полям и лесу ты ездил и местности даже не узнал. Побойся Бога! Опомнись! Можно ли без всякой причины злиться на человека, который не только тебе не сделал никакого зла, но даже никому не желает никакого худа. Зло, видно, совершенно ослепило тебя. Все почитают отца Илариона за великого подвижника, раба Божия, а ты называешь его колдуном!..» Долго еще гость вразумлял управляющего и довел наконец до того, что Филатов решился непременно, проводив утром своего вразумителя, поехать к отцу Илариону, во всем ему признаться и просить у него прощения. Между тем в наставшую ночь он увидел страшный сон: будто перед окнами его дома стояли три столба — железный, медный и деревянный, с приготовленными на них петлями для казни через повешение.

Утром действительно управляющий поехал к отцу Илариону с добрым намерением, скоро и легко добрался до места его жительства; но, как человек грубый и самолюбивый, без церемоний вошел к нему в пещеру и начал говорить так: «Прости меня! Я виноват перед тобой!» — «Чем виноват?» — возразил отец Иларион. «Да я вчера целый день ездил и искал тебя с рабочими, хотел продрать и упечь тебя куда-нибудь подальше, а пещеру твою зарыть».— «Что же ты ничего не сделал?» — «Не нашел к тебе дороги!» — «Видишь, вот я здесь. Прости меня Бога ради! Если я подпал под такую твою немилость, значит, я пред тобой виноват, а не ты передо мной»,— добавил отец Иларион с обычной кротостью и поклонился Филатову в ноги. После такого разговора управляющий перевел речь свою на другой предмет. Его смущал виденный им страшный сон, и, желая объяснить его значение, он спросил угодника Божия: «Не разгадаешь ли ты мне сегодняшний сон? Мне виделось, будто бы перед окнами моего дома стоят три виселицы: железная, медная и деревянная. Что бы это значило?». Очищенный благодатью Божией, мысленный взор отца Илариона в высказанном ему сновидении прозревал суд Божий, имевший совершиться над семейством Филатова, и потому верный раб Божий, не обинуясь, отвечал: «Железная виселица — твоя, медная — сына твоего, а деревянная — твоей жены». Тем закончился разговор собеседников. Филатов удалился из пещеры угодника Божия, оставив его в покое. Может быть, кроме увещания приезжавшего гостя, на него еще подействовал в этом случае виденный им ужасный сон и еще более ужасное его объяснение, которое вскорости и не замедлило исполниться. Сын управителя за какое-то уголовное преступление приговорен был к ссылке на каторгу. Перед отправлением его в Сибирь отец ездил проститься с ним в город, где тот содержался в тюремном замке. На обратном пути лошади его чего-то испугались и убили его до смерти. А жена его, вероятно, вследствие жестокости мужа, наравне с последними крестьянками приставлена была ходить за скотом. Так окончилась собиравшаяся гроза над отцом Иларионом.

Но вот ветер подул с другой стороны и нагнал другую тучу, которая разразилась над главой подвижника Христова довольно ощутительным градобоем. Выше было замечено, что отец Иларион, несмотря на измождение своей плоти великими трудами и подвигами, был красив лицом. К тому же он еще имел при себе келейника, человека молодого и тоже недурной наружности. Люди плотские, у которых ум и сердце заняты только плотью и кровью, которые всегда готовы, так сказать, все мерить на свой аршин, распустили по этому поводу нелепую молву, что отец Иларион проводит жизнь зазорную. На раба Божия последовал даже с этой клеветой донос к раненбургскому исправнику, который не замедлил явиться в Воловой овраг. Суд и расправа с пещерниками последовали тотчас же по прибытии исправника на место. Молодого келейника он прогнал домой, а отца Илариона велел арестовать и пещеры его уничтожить. Воля исправника была исполнена тотчас же. Угодника Божия сначала подвергли тюремному заключению, а затем и церковной епитимии, присудив его к шестимесячному пребыванию в Раненбургской Петропавловской пустыни за проводимую им якобы распутную жизнь. Настоятелем обители сей в это время был иеромонах Паисий, не только ничего не имевший против отца Илариона, но даже и вовсе не знавший его. А из братии хотя и было еще много принимавших участие в прежнем его неповинном изгнании из монастыря, но теперь они, обличаемые совестью, один перед другим старались оказывать ему внимание и любовь. Таким образом, Господь, попустивший угоднику Своему подвергнуться искушению злобного врага, вскорости со искушением сотворил и избытие^{^[30]}. Шестимесячная епитимия в монастыре неожиданно для отца Илариона соделалась временем отдохновения от различных бурь и треволнений житейских.

Пользуясь сочувствием монастырских братий, отец Иларион, вследствие их добрых отзывов о нем и о его безукоризненной жизни, мог вскорости заслужить внимание и доверие самого настоятеля, а потому во время своего подначального пребывания в обители он пользовался полной свободой, имея возможность нередко отлучаться из оной. Рассказывал об этом современник отца Илариона, некий раб Божий, подвизавшийся в затворе близ Петропавловской пустыни, которого отец Иларион часто посещал во время шестимесячного в оной пребывания. В одно из таких посещений случилось, что отец Иларион, пришедши к затворнику ночевать, вошел в его келлию без обычной молитвы. На вопрос последнего, почему посетитель при входе не сотворил молитвы, Иларион отвечал: «Экой ты какой! Разве не знаешь, что молитва может быть и без наружных знаков?». Такой ответ отца Илариона, можно полагать, служил, во-первых, назиданием и напоминанием хозяину, что христианин, отрешившийся от мира и Бога ради затворившийся в уединенной келлии, для отвращения многообразных козней диавольских непрестанно должен иметь в уме и сердце память Иисусову, как выражаются святые отцы-подвижники, или внутреннюю Иисусову молитву. А во-вторых, из сего ответа можно заключить, что сам напоминатель об этом спасительном и необходимом для внимательных к себе рабов Божиих духовном упражнении, то есть непрестанной внутренней Иисусовой молитве, был первым усердным ее делателем. Да и погрешительно было бы думать, чтобы этот крепкий духовный воин Христов, вступивший в жестокую брань со всеми врагами спасения и никогда им ни в чем не уступавший, мог одерживать победу без крепчайшего духовного оружия — непрестанной внутренней Иисусовой молитвы. Заметим кстати, что поступок отца Илариона, вошедшего в келлию затворника без молитвы, никаким образом не может служить к самооправданию небрежных и рассеянных послушников и иноков в монастырях, у которых ум и сердце далече отстоят от Господа, непрестанно увлекаясь суетными и даже греховными помыслами и услаждаясь оными, которые потому, собственно, и должны все дела свои начинать и оканчивать молитвой, чтобы хоть сколько-нибудь приучить к ней свой ум и свое сердце.

Но возвратимся к нашему повествованию. В то время как отцу Илариону в стенах обители пришлось улучить кратковременный покой, хотя, может быть, только по виду, из-за стен монастыря уже неслось на него грозное облако, которое, впрочем, по милости Божией разрешилось для него не более как только одним треском.

Неизвестно по каким причинам, раненбургский городничий Г. В-ин давно питал злобу к отцу Илариону и дал себе клятву совершенно его уничтожить. Чтобы исполнить этот злобный замысел, он подобрал себе несколько единомысленных людей. Улучив удобное время для злодеяния, все они на лихой тройке покатили в пустынь, отстоящую от города в четырех верстах. Но вот, не доезжая каменного моста, лошади под горку понеслись во всю прыть. Экипаж растрепало и седоков разбросало по разным сторонам. А городничий, более всех старавшийся удержаться в экипаже, был выброшен на мосту и об тумбу разбился чуть не до смерти. Так Господь хранил верного раба Своего и наказывал безрассудных его гонителей!

Выполнив в Петропавловской пустыни шестимесячную епитимию, отец Иларион с миром оставил приютившую его в своих стенах обитель.

Но куда было ему идти теперь? Головинщинские пещеры его были уничтожены. И вот ему пришло на мысль возвратиться в Зенкинский лес, близ села Каликина, где когда-то была поставлена им маленькая келлийка, в которой он теперь думал водвориться уже в третий раз. Пришел, но, увы, и этот убогий приют его давно был уничтожен.

Глава V

Подвиги отца Илариона.— Пребывание его в селе Каликине.— Отношения его с Евфимией Григорьевной Поповой и некоторые чудесные случаи.— Переход отца Илариона в село Головинщина.— Испрошение им у Господа дождя.— Переход в село Карповка.— Отношения отца Илариона с князем Долгоруковым, его семейством и соседними помещиками.— Дарья Дмитриевна Кутукова.— Водворение по благословению отца Илариона в селе Сезенове блаженного Иоанна, впоследствии затворника Сезеновского.— Их взаимоотношения.— Отец Иларион продолжает ходить зимой без обуви.— Молитвой исцеляет безнадежно больную жену карповского священника.— По смерти князя Долгорукова клевета на отца Илариона и притеснения со стороны княжеских людей.— Переход его в село Колычево.

Прежде нежели продолжать повествование о разных обстоятельствах жизни блаженного Илариона, бросим общий взгляд на его настоящие подвиги: духовные и телесные.

Плоды жизни подвижнической — духовные его дарования, о которых выше было сказано, всегда и везде в нем проявлявшиеся, были верным свидетельством его непрестанного внутреннего молитвенного подвига, посредством которого он всегда находился в ближайшем общении с Господом.

Подвиги же его телесные, как средство к достижению внутренних духовных добродетелей, укреплению в душе добрых навыков, объединяемых непрестанным внутренним молитвенным подвигом, по достижении цели естественно должны были несколько ослабиться. Да, впрочем, отец Иларион теперь не мог выносить прежних суровых подвигов по той причине, что крепкое его телесное здоровье было уже надломлено. Шестилетнее пребывание в сырых Головинщинских пещерах, при самоизвольных всевозможных лишениях, давало ему чувствовать себя сильными ревматическими болями в голове и других членах тела. Почему отец Иларион с крайней умеренностью подкреплял теперь свои телесные силы чайком и белым хлебом, получавшимися им от благотворителей. Однако и лето, и зиму он все еще ходил в своем неизменном костюме: в холодном холщовом халате и без обуви. Мысленно взирая на образ дражайшего Искупителя своего, благоволившего грех ради человеческих претерпеть ужаснейшие страдания и самую поносную смерть, подвижник Христов с радостью и благодарением претерпевал болезни тела, подновляемые самоизвольным подвигом, и смиренно принимал их, как самое надежное врачевство против недугов душевных.

Обратимся теперь к повествованию. Лишившись последнего своего пристанища — лесной маленькой келлийки близ села Каликина, отец Иларион по нужде приютился теперь в самом селе, у одного крестьянина на квартире; но платил ли за нее хозяину какую-либо, хотя малую, определенную сумму или жил без всякой платы, это неизвестно. Здесь ему прислуживала вышеупомянутая каликинская крестьянка, простая сердцем и верой и прямая словом, Евфимия Григорьевна Попова, которая впоследствии при воспоминании о подвижнике, в откровенных беседах с близкими к ней благочестивыми людьми, рассказывала некоторые замечательные, относившиеся к ней случаи, свидетельствующие о святости его жизни. Вот по возможности подлинный, с ее слов записанный рассказ.

«Добрый был батюшка, и снисходительный, и вместе прозорливый. Когда он жил в Каликине, я по обязанности послушницы находилась однажды у него в келье, в то время как он был в церкви у обедни. Взяла я у него из скрывни^{^[31]} просфору и хотела съесть. Но как без его благословения я считала за грех приниматься за какое бы то ни было дело, то и прихоронила ее в печку, забывшись, что и затаивать грех. Вот пришел он со службы, и мы сели с ним за чай. Только стали пить, как он начал со мной разговор. "Евфимия, какая завелась у нас воровка! Таскает из скрывни просфоры!" Я сробела. А он подошел к печке и достал оттуда спрятанную мной просфору. Тогда я упала ему в ноги и со слезами просила у него прощения. "Вставай,— сказал он,— прощаю. В другой раз так не делай, иначе через один грех враг положит в сердце охоту и ко всем"».

«В другое время,— рассказывала она же,— в Каликине загорелись дворы, смежные с домами духовных. Батюшка говорит мне: "Евфимия, беги скорей, потуши пожар, а то сгорит дом нашего благодетеля". В испуге не сообразив, что приказание не по моим силам, я прибежала к дому благотворившего нам священника и в слезах закричала: "Господи, услыши молитву раба Твоего Илариона, угаси пламень и не попусти сгореть дому нашего благодетеля^{^[32]}!". Только что я это проговорила, мгновенно ветер утих, огонь стал слабеть, и тотчас все было залито. Так-то и всегда были сильны молитвы батюшки, и все-таки находились люди, которые обносили его пустыми речами, а некоторые даже были готовы и всячески озлоблять его; а он все переносил с кротостью. Бывало, скажет мне: "Евфимия! Сам Бог терпел и нам велел"».

Из этого рассказа можно видеть, что отец Иларион был наставником и руководителем Евфимии Григорьевны в жизни духовной. Видно, что она жила в совершенном отсечении своей воли, так что без благословения его считала за грех начинать какое-либо дело. Вместе с тем имела к нему беспрекословное послушание, так что без всякого сомнения шла на дело, даже превышавшее ее силы. Послушание же беспрекословное и отсечение воли составляют важнейшую потребность для ревнующих проводить жизнь духовную, богоугодную. А потому и отец Иларион старался при удобных случаях упражнять свою ученицу в этих необходимейших добродетелях. Раз, проходя мимо дома, в котором она жила, он зашел к ней и позвал ее с собой к Божественной литургии: «Пойдем, пора!» — «Сейчас,— отвечала Евфимия,— только обуюсь».— «Иди так»,— сказал отец Иларион. «Нет, не могу, боюсь, ноги заболят». Отец Иларион не стал настаивать. Евфимия Григорьевна обулась, и они пошли вместе в храм Божий. Но вот обувшаяся Евфимия хотя и идет, а все что-то отстает от него. «Что же ты отстаешь?» — спрашивает он. «Ногам что-то больно».— «Да ведь ты обулась»,— заметил ей отец Иларион, намекнув на то, что христианина, ревнующего о богоугождении и спасении своей души, не столько охраняют обувь и одежда, сколько беспрекословное послушание с верой духовному наставнику. После сего случая Евфимия Григорьевна так заболела ногами, что в продолжение шести недель не могла вставать с постели. А отец Иларион, вразумляя свою ученицу, сказал ей при посещении: «Это тебе за непослушание».

В другой раз, пришедши к Евфимии Григорьевне, отец Иларион не застал ее дома: она была у родной своей замужней сестры. Посетитель отправился туда. Вероятно, его теперь занимала мысль о том, чтобы приобрести где-нибудь и какой-нибудь, но только постоянный приют, соответствовавший его всегдашнему желанию — проводить жизнь подвижническую и по возможности безмолвную. Потому, вошедши в дом и постояв немного, он начал просить хозяйку, чтобы она уступила ему свою клеть на огороде. Но хозяйка не очень-то была щедролюбива — отказала. Тогда отец Иларион, обратившись к находившейся здесь Евфимии Григорьевне, приказал ей поскорее сшить мешочек из холста, который вскорости и был приготовлен послушливой ученицей. Взяв этот мешочек, угодник Божий удалился, но через полчаса пришел опять в этот дом и, подавая хозяйке набитый до краев солью мешочек, сказал: «Через год дом твой будет как этот мешочек». Хозяйка обрадовалась пророчественным словам прозорливца, истолковав их себе в таком смысле, что через год дом ее будет так же полон, как мешок, поданный ей отцом Иларионом. Однако она обманулась в своем ожидании. Ровно через год и именно в самый день посещения отцом Иларионом помянутого дома в селе Каликине случился пожар, во время которого этот дом превратился в золу, белую, как соль, и так же горько было для хозяйки это несчастье, как живая соль для вкуса.

Возвеститель людям воли Божией, за их жестокосердие наказующий к их же душевной пользе и вразумлению, отец Иларион всегда бывал готов подавать руку помощи людям смиренным и простосердечным. Выше приведенные сему примеры могут быть пополнены и еще следующим примером. На краю села Каликина жила бедная одинокая вдова. Однажды сидела она у себя в доме за обычным крестьянским рукоделием — что-то пряла. Вдруг отворяется дверь, входит в избу отец Иларион и просит у хозяйки ковш воды. Полагая, что угодник Божий, вследствие жаркого летнего времени и усталости, захотел пить, гостеприимная бедная крестьянка предлагает ему свою услугу, желая принести для него вместо воды квасу, а того и не замечает, что у нее вблизи горит плетень. Отец Иларион поспешно схватил ковш, зачерпнул воды, плеснул в окно, и огонь погас. Сам же угодник Божий немедленно скрылся из дома изумленной и обрадованной вдовы.

В селе Каликине отец Иларион прожил всего только два месяца. Неизвестно по какой причине, он перешел отсюда в село Головинщина и приютился в церковной караулке, где, как можно думать, пробыл недолгое время.

Из его пребывания на новом месте в селе Головинщина известен только один случай, свидетельствующий о силе и великом дерзновении его молитв пред Господом. Было жаркое сухое лето. Невдалеке от Головинщины, в селе Карповка, имении князя Михаила Александровича Долгорукого, засуха грозила княжеским полям полным неурожаем хлеба. Князь письменно просил отца Илариона, чтобы он помолился Господу о ниспослании дождя. Отец Иларион прислал ему ответ, удовлетворявший его благочестивое желание. В тот же день Господь по молитвам Своего угодника послал Свою милость: обильный дождь оживил все посевы.

С тех пор князь возымел к отцу Илариону особенное глубокое уважение. Он сам приезжал в Головинщину лично повидаться и побеседовать с великим молитвенником и благодетелем своим. Одно из княжеских посещений ознаменовалось для отца Илариона особенным немаловажным случаем. Неудобство его помещения в караулке, породившее к нему сочувствие в душе благочестивого князя, послужило для последнего поводом просить отца Илариона перейти из Головинщины в его имение — село Карповка. Привыкший видеть в обстоятельствах жизни волю Божию, отец Иларион принял усердное предложение князя. Вскоре за тем поставлена была в Карповке, близ церкви, уютная келлийка, в которую угодник Божий и не замедлил перейти. Тут князь дал ему в услужение мальчика и из своего иждивения выдавал нужное к содержанию. Все семейство князя любило и уважало отца Илариона. Княгиня даже собственноручно обивала сукном пол его келлии.

Во дни тяжких испытаний, ниспосланных Господом на наше Отечество во время нашествия неприятеля в 1812 году, князь Михаил Александрович Долгоруков находил великую отраду и утешение в беседах с мудрым и опытным в жизни отцом Иларионом, вместе и ободрение, и укрепление в мощных молитвах его, которые, как благовонный фимиам, возносились ко Господу за спасение нашего Отечества. В то же время многие соседние помещики приезжали к отцу Илариону, прося его молитв и советов, куда бы им удалиться из места своего жительства для избежания жестокостей и плена надменного Наполеона и его сподвижников, овладевших уже тогда Москвой. «Не расстраивайте напрасно своих пожитков и много не беспокойтесь,— отвечал он им,— а молитесь усерднее Господу в посте со слезами, читайте акафист Божией Матери, и мы помилованы будем, а супостат посрамится. Пусть он взял Москву — на деревне остановится». Пророчественные слова угодника Божия сбылись. Вскоре победоносное русское оружие смирило вознесенную гордыню надменного завоевателя древней русской столицы.

В Карповке отца Илариона часто посещала вышеупомянутая благочестивая девица Дарья Дмитриевна Кутукова. По выходе за неимением письменного вида из прежней своей обители она возвратилась домой и долгое время не имела постоянного места жительства, переходя с места на место подобно своему духовному наставнику.

Наконец родитель ее, видя стремление своей дочери к уединенной подвижнической жизни, выстроил для нее в селе Головинщина, близ церкви, келлию, куда она и переселилась. Здесь Дарья Дмитриевна занялась печением просфор в разные села: в Головинщину, Сезеново, Матвевщину, Карповку и Зенкино. При этом она имела полную возможность во всякое время обращаться к отцу Илариону за советами в жизни духовной, по временам даже по возможности и прислуживала ему, исполняя разные поручения.

В декабре 1817 года она в первый раз привезла к отцу Илариону из Задонска юродивого раба Божия Иоанна, впоследствии затворника Сезеновского. Дело было так. В пост перед Рождеством Христовым Дарья Дмитриевна, поговевши в Задонском монастыре, пришла в келью иеромонаха Агапита за просфорой для отца Илариона. Увидев здесь юродивого Иоанна с остриженными волосами, одетого в рубище, она помыслила взять его с собой и поместить к отцу Илариону под его опытное руководство, желая в то же время послужить ради Господа им обоим. Старец Агапит предупредил ее желание. Указывая на Иоанна, он сказал ей: «Дарья! Возьми с собой этого дурака. Он Илариону на что-нибудь пригодится».

Итак, получив от старца благословение и просфору для отца Илариона, она взяла с собой и юродивого Иоанна. Проезжая с ним через село Сезеново Лебедянского уезда, они заехали в дом владельца его, князя Феодора Николаевича Несвицкого. Перед самым их приездом, в ночь 19 декабря, князь увидел во сне, будто из Корсунской иконы Божией Матери, стоявшей в его гостиной, вышел младенец лет трех и, обратясь к хозяину дома, сказал: «Возьми меня к себе на руки и дай место для молитвы — я Иоанн многострадальный». В страхе князь отвечал, что он недостоин взять на руки его и в доме у себя не может его поместить за неимением для него места. Тогда младенец начал просить князя, чтобы он поместил его хотя в своей бане. Не смея отказать младенцу в такой скромной просьбе, князь взял его на руки, отнес в баню и оставил его там, причем он видел в бане на верхней полке святую плащаницу. Проснувшись, князь рассказал о своем сновидении сестре своей девице Надежде Николаевне, и оба они были в недоумении — что означал виденный князем странный сон. Разгадка, впрочем, последовала вскорости.

Приехавшая в Сезеново Дарья Дмитриевна явилась в дом Несвицких вместе с юродивым, взглянув на которого князь смутился и торопливо спросил, как его зовут. Узнав, что имя его Иоанн, князь тихо сказал своей сестре: «Вот то самое лицо, которое видел я сегодня во сне». Между тем Дарья Дмитриевна, пробыв некоторое время в доме князя, отправилась с Иоанном в село Карповка к отцу Илариону. Прибыв к келлии угодника Божия, Дарья Дмитриевна оставила Иоанна в сенях, а сама вошла в келлию и предложила отцу Илариону взять к себе юродивого в услужение. Провидя духом, что Иоанн, несмотря на свои молодые годы (ему было 27 лет), уже совершен муж в жизни духовной, отец Иларион, отказавшись от предложения Кутуковой, в смиренном духе сказал: «Не Иоанн мне, а я Иоанну должен служить — он старее меня». Затем он выслал Иоанну холодного чаю, чтобы тот напился.

Вскоре князь Несвицкий решился передать отцу Илариону свое сновидение и поразительную встречу с Иоанном и просить совета, как ему поступить в этом случае. При личном свидании князя с угодником Божиим последний предупредил намерение первого и сам стал просить его взять к себе Иоанна. Князь сначала, по обычаю, высказал, что ему неудобно за теснотой поместить юродивого в своем доме. Когда же он рассказал отцу Илариону свое сновидение и встречу с Иоанном, тогда старец советовал князю не противиться воле Божией, дабы не навлечь на себя и на семейство гнева Божия, и, за недостатком помещения в доме, дать приют в бане — месте, указанном самим Промыслом Божиим. Послушный воле Божией, князь исполнил совет отца Илариона.

Но хотя отец Иларион по глубокому смирению своему, как сейчас мы видели, считал себя ниже Иоанна в жизни духовной, однако он, как прошедший собственным опытом многочисленные и разнообразные искушения от врагов спасения, не переставал зорко следить за молодым подвижником. Поместившись и затворившись сначала в княжеской бане, Иоанн пробыл в ней недолго. Через три года для него поставлена была князем приличная келлия, по указанию самого затворника, близ церкви в честь Казанской иконы Божией Матери, куда он и перешел.

Кроме обычных для духовных людей занятий молитвой и чтением душеспасительных книг, Иоанн занимался еще рукоделием, в состав которого входило плотничество. Передают, что блаженный Иоанн в новой своей келлии расставил святые иконы наподобие церковного иконостаса, поставив решетку, которая отделяла иконостас от остального помещения. Узнав об этом, отец Иларион послал к Иоанну своего келейника с топором, отдав ему такое приказание: «Когда подойдешь к двери Иоанновой келлии, сотвори молитву и постучись. Если ответа не будет, отвори дверь с помощью топора, войди в келлию и разломай поставленную им решетку. Если он спросит тебя: "Зачем ломаешь?" — скажи: "Иларион велел"». Келейник исполнил послушание в точности. Так как на молитву его ответа не последовало, то он сначала отломал топором дверь, а потом, вошедши в келлию, разломал и решетку. Смиренный же Иоанн не только не воспротивился нарушителю его спокойствия, но даже и не поинтересовался спросить, кто он такой, откуда и зачем так самовольно распоряжается в его келлии.

Пытливая мысль задается здесь таким вопросом: что за причина такого, по-видимому, насильственного поступка отца Илариона с Иоанном? Можно предполагать следующее: решетка поставлена была Иоанном без всякой нужды, а что делается без нужды — составляет прихоть и есть поэтому грех. Если же она, может быть, поставлена была еще по некоторой, хотя маленькой, привязанности к вещам, в таком случае грех усугублялся. Но да простит блаженный Иоанн мудрствующему такое дерзновенное предположение! Не будет ли проще и вернее та мысль, что наставник духовный Иларион через подобные поступки только подавал ученику своему блаженному Иоанну случай к упражнению его в терпении и смирении — этих боголюбезных добродетелях^{^[33]}.

В другой раз отец Иларион послал того же келейника к затворнику Иоанну с таким предупреждением: «Скажи ему — скоро тебе будет от врага спасения сильное искушение. Во время молитвы в келлии твоей пронесется вихрь. Лампадки пред святыми иконами закачаются и погаснут, но ты стой твердо и веруй, что Господь не пошлет тебе искушения выше сил. Затем лампадки у тебя опять зажгутся сами собой. Но ты их так не оставляй, а погаси, потом достань огня из печки и с молитвой опять зажги их». За такую предупредительность Иоанн послал своему духовному наставнику с его келейником земной поклон и благодарение и смиренно просил, чтобы отец Иларион не оставил его в искушении, но помолился бы о нем Господу.

Все, что предсказал отец Иларион своему духовному ученику, сбылось в свое время, и как наставлен был ученик, так и поступил согласно мудрому совету и таким образом отклонил искушение врага. Но что тут за хитрость диавольская и как она могла вредить Иоанну? Когда погаснувшие лампадки сами собой зажглись, Иоанн, по неопытности в жизни духовной, мог счесть этот явленный огонь за благодатный — за особое знамение к нему Божия благоволения и при этом помыслить о себе, что он заслужил у Господа благодать сию, что он велик пред Господом. Одна такая горделивая мысль была бы для Иоанна падением, но как легко подвижнику пасть, так весьма трудно восстать. Иоанн скончался в декабре 1839 года. Узнав о кончине затворника, отец Иларион сказал, что Иоанн Сезеновский «не умер, а заснул».

Наставляя других богомудрыми советами и помогая святыми молитвами, отец Иларион, несмотря на свои усиливающиеся недуги телесные, не переставал изнурять плоть свою, помня апостольское изречение: умерщвляю тело мое и порабощаю, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9, 27). И зимой и летом он все еще продолжал ходить в холодном халате и без обуви. Дочь карповского священника отца Леонтия, бывшего духовным отцом святого старца, Анна Леонтьевна, часто его видавшая, при воспоминании о нем рассказывала: «В церкви карповской был пол чугунный. В сильный мороз придет, бывало, отец Иларион в церковь босой, станет на этом чугунном полу и стоит неподвижно на одном месте всю службу, а около его ножек заметна бывала оттепель». Однажды жена отца Леонтия заболела так сильно, что уже не было надежды на выздоровление, дети же их были еще малы. В великой скорби священник обратился к отцу Илариону с просьбой, чтобы он умолил Господа продлить жизнь его жены, которая и выздоровела благодаря святым молитвам старца, прожив после этого еще 15 лет.

При жизни князя Михаила Александровича отец Иларион спокойно пребывал в своей уединенной келлийке, но по смерти благодетеля своего старцу пришлось потерпеть много скорбей от управлявших его имением и от дворни, которые клеветали на него вступившему в наследство молодому князю, жившему постоянно в Москве, представляя баснословные отчеты о тратах на продовольствие и содержание блаженного. Так, например, за один год было выведено на расход его стола одной покупной провизии на 800 рублей (по-тогдашнему ассигнациями). В донесениях о нем писали одну ложь. Поверив ложным доносам, молодой князь негодовал на отца Илариона, приехал в Карповку с намерением отказать ему в помещении, но, узнав истину, посетил отца Илариона, а прощаясь с ним, просил его святых молитв и благословения. Людям же своим строжайше приказал всеми мерами покоить и оберегать отца Илариона от всяких неприятностей. Несмотря на такое приказание молодого князя, после отъезда барина ненавистники старца еще более стали досаждать ему, всячески стараясь выжить его из имения. В зимнее время прислужники по нескольку дней сряду не топили его келлии или натапливали чрезмерно жарко, трубу закрывали рано с угаром, не приносили ему пищи. Один из соседних помещиков, узнав об этом, прислал отцу Илариону для услужения своего человека, от которого ему решительно не было покоя: он подражал княжеским людям. Однажды, натопив жарко печь, трубу закрыл, а сам ушел, оставив отца Илариона одного в келлии; от сильного жара загорелось на чердаке, и болезненный отец Иларион сам должен был потушить начавшийся пожар.

Желая все неприятности препобедить терпением и молитвой за врагов своих, но видя со дня на день усиливавшуюся против него злобу, отец Иларион решился, по заповеди апостольской, дать место гневу Божию (ср.: Рим. 12, 19) и удалиться от своих притеснителей, которые по злобе готовы были лишить его жизни. Он просил расположенных к нему господ Сухановых прислать за ним и на следующий день рано утром выехал из Карповки и переместился на жительство в село Колычево. Это было в 1819 году.

Глава VI

Отец Иларион продолжает свои переходы с места на место.— Немощь бесов и сила креста Господня.— Истинное послушание творит чудеса.— Вразумление нечестивого богача П. и постигшее его Божие наказание за непослушание отцу Илариону.— Пребывание отца Илариона в келлии, поставленной ему В.Н. Меньщиковым.— Духовное завещание отца Илариона.— Местность села Троекурова Лебедянского уезда всегда нравилась отцу Илариону.— Владелец Троекурова И.И. Раевский просит отца Илариона переместиться в Троекурово.— Последнее путешествие отца Илариона в Киев.— Переход его в Троекурово.

Конца скитальческой жизни, назначенной до времени отцу Илариону Промыслом Божиим, пока еще не было видно. Переместившись в село Колычево, в период своего пятилетнего там пребывания он даже и в самом селе не имел постоянного местожительства. Сначала поместился блаженный во флигеле помещика Александра Дмитриевича Кошелева, потом поселился у господина Писарева, затем перешел к Колосовниным, далее к Петру Николаевичу Кузьмину и наконец к Владимиру Николаевичу Меньщикову.

Причина, по которой отец Иларион не остался долго жить во флигеле Кошелева, состояла во множестве разного рода посетителей, со всех сторон стекавшихся к нему, от которых он, как ни старался, не имел возможности укрыться, по непреложному слову Господа: не может град укрытися верху горы стоя; ниже вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине (суть) (Мф. 5, 14–15).

Когда отец Иларион жил у П.Н. Кузьмина, то, вероятно, преследуя свою всегдашнюю цель — жить по возможности в уединении,— проводил летнее время в омшанике^{^[34]}. Однажды в хорошую погоду он ходил со своим келейником по барскому саду, чтобы освежиться приятным летним воздухом. Проходя мимо забора, которым защищен был сад, отец Иларион, не говоря ни слова, вдруг по направлению к забору сделал рукой знак указания, заставивший келейника обратить на то место внимание, и что же? Ему представилось, как бесы, в разных видах, сидели на заборе, с оскаленными зубами глядели на них, смеялись и выделывали разные проказы. Келейник от страха спрятался за отца Илариона, который, ободряя его, взял за левую его руку, а правой велел перекрестить то место, на котором видны были бесы. Едва келейник успел исполнить приказание отца Илариона, как бесы с криком и визгом рассыпались в разные стороны. «Видишь, как они немощны и как велика сила креста Господня!» — сказал келейнику старец.

В другой раз тот же келейник, неизвестно с каким поручением, послан был в Головинщину; у келейника теплой одежды не было. Отпуская его в путь, отец Иларион сказал: «Если дорогой тебя спросят — кто тебя послал, отвечай — князь». Идет посланный, и никто не встречается с ним, он уже почти добрался до назначенного места, и ему не только не было холодно, но даже очень тепло, как будто он шел в теплой шубе. Неожиданно появился обоз; видя легко одетого человека, любопытные мужики с участием начинают его расспрашивать: «Кто это тебя раздежкой-то в такую студь послал, сердечный?» — «Князь»,— отвечал тот, и стали они бранить князя за такую жестокость; незаметным образом и посланный отцом Иларионом келейник принял участие в их ропоте и также с ними начал бранить, но только не князя, а своего духовного наставника. Вдруг он почувствовал холод, который с минуты на минуту все более стал усиливаться, так что уже на коротком расстоянии чуть не окоченел и едва мог добраться до дома, куда был послан. Вечером, улегшись на печи, прозябший келейник хотел скорее заснуть, но не спалось ему; он встал на молитву, сознал свой грех. И в самом деле: он шел всю дорогу в простоте сердца, без всякого рассуждения, исполняя послушание угодника Божия, и ему было так же тепло, как в теплой келлии, а когда начал роптать и злословить старца, то и на полуверсте чуть было не замерз.

На другой день, вставши раньше всех домохозяев, посланный побежал обратно и бежал всю дорогу, впрочем, не из страха озябнуть, но чтобы иметь возможность скорее пасть к ногам старца, во всем раскаяться и испросить у него прощение. Исполнив свое желание, он был утешен словами блаженного: «Истинное послушание никогда не вводит ни в какие беды». После этого раскаявшийся келейник совершенно успокоился духом.

Во время пребывания отца Илариона в Колычеве известен еще весьма интересный и назидательный случай. Один богатый помещик П. три раза присылал муку в Колычево, предлагая ее в дар отцу Илариону; в первый раз прислал один воз, потом два и, наконец, три воза, причем заочно просил старца позволить переговорить с ним лично о каком-то деле. Но каждый раз отец Иларион отказывался от предложений помещика, отсылая муку обратно с посланными. На желание же его лично видеть отца Илариона господин П. не получал удовлетворительного ответа. Однако он приехал в Колычево, сумел уговорить келейника допустить его до личного свидания со старцем, который на усиленную просьбу своего келейника сказал: «Если я его и приму, пользы для него не будет», велев, впрочем, позвать настойчивого посетителя. Господин П. вошел в келью отца Илариона, на святые иконы и не взглянул, став к ним спиной, и, обратившись к старцу, начал говорить, что он много слышал от людей о его добровольной, какой-то подвижнической жизни, которой будто можно угодить Богу, и что ему весьма жаль впадшего в такое заблуждение отца Илариона; что Бог создал человека для наслаждения жизнью, а не для самоубийства, для счастья и удовольствия, а не для самоистязания; что самовольный подвижник не только этим не угождает Богу, но, напротив, прогневляет Его. Затем нравоучительный посетитель предлагал отцу Илариону переехать к нему в имение, отдавая свой дом в полное его распоряжение и обещая ему все блага в жизни сей.

«Вы кончили?» — кротко спросил отец Иларион. «Да,— отвечал П.,— что же вы мне на это скажете?» — «Вы сами от себя все это говорили или кто прислал вас ко мне?» — «Да, я послан». Тогда отец Иларион взял животворящий крест и палицу^{^[35]}, присланные ему в дар преосвященным Антонием, архиепископом Воронежским, осенил крестом изумившегося посетителя, а палицу набросил ему на шею. Помещик побледнел, затрясся, упал без чувств, испуская изо рта пену. Отец Иларион приказал своему келейнику снять с лежавшего на полу посетителя правый сапог, и из него выпал крестик, который нечестивец попирал своей пятой. Придя в чувство, он встал в совершенном изнеможении. Отец Иларион дал ему выпить богоявленской воды, и он успокоился. Затем старец много поучал его, советуя ему подумать о душе своей, оставить нечестие, переменить жизнь. «Покайтесь и молитесь Богу,— говорил отец Иларион,— и милосердый Господь простит грехи и беззакония ваши».— «Я принадлежу к тайному обществу, к секте, и связан страшной клятвой, поэтому перемениться не могу».— «Ваша клятва,— возразил отец Иларион,— страшна только для вас. Я вам ручаюсь, что если вы с чистым раскаянием обратитесь к Богу, непостижимо и неизреченно благому и милосердому ко всем, в особенности к искренно кающимся грешникам,— будете помилованы Господом, Который за наши грехи благоволил принести Себя в жертву умилостивления правде Божией. Поезжайте домой, в Москву не ездите; читайте книгу, которую я дам вам; подавайте бедным милостыню без разбора всем, во имя Христа, Спасителя нашего, и навещайте меня». Отпуская посетителя, отец Иларион дал ему богоявленской воды и благословенный хлеб, сказав при этом, как он должен употреблять их. Сначала господин П. исполнял советы старца, был у него еще раз в Колычеве, когда же отец Иларион переместился в Троекурово, заехал к нему и, не дождавшись окончания келейного правила отца Илариона, под предлогом недосуга уехал, обещаясь из Лебедяни возвратиться в Троекурово. Но, не исполнив своего слова, уехал в Москву и там злополучно окончил свою жизнь.

В последние годы своего пребывания в Колычеве отец Иларион часто жил у данковского помещика Владимира Николаевича Меньщикова, который, слыша о дивном бесприютном страннике, пожелал упокоить его, давши ему возможность жить на одном месте. Он поставил в глубоком овраге уединенную келлийку и приказал внутри стены обить черным сукном. Поместив туда блаженного труженика, обеспечив его содержанием, он определил для служения ему одного из своих лучших крепостных людей — Никиту. Неизвестно, какими новыми подвигами ознаменовалось пребывание угодника Божия в новой келлии; можно только предполагать, что мысль его была занята памятью о смерти и Страшном Суде Божием, что входит в область делания духовного всех усердно подвизающихся. Возраст отца Илариона приближался к 50 годам, здоровье его начало ему изменять вследствие его суровой жизни; к этому времени относится его духовное завещание, в котором видно глубокое смирение отца Илариона. Вот текст этого завещания.

«Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь. Боже жизни, у Которого мертвых нет! Все бо нисходящие во гроб к Тебе текут и у Тебя собираются в невидимом мире (Тебе живи суть, где тянут веки), куда вход нам неизбежен, исход невозможен. Боже праведный! У Тебя мерило наших дел. Ужасаюся и трепещу, готовяся с часу на час к исходу от сей маловременной жизни — предстать на вечное пребывание. И возвращаюсь в землю, от нее же взят был. Рассудил я все свои тленные вещи предоставить тленным же людям. Молю и прошу по кончине дней моих раздать все мое беднейшее имение самобеднейшим, да нестяжание мое видимо будет там, пред лицем Господа Бога моего. Я виновен против всех, прошу меня простить. А я от всей души моей прощаю всех. Убогий архигрешник Иларион-отшельник.

Писано от Рождества во плоти Бога Слова 1822 лета мая 28 дня, пребывания моего — иже везде»^{^[36]}.

В откровенной беседе с близким к нему монахом Лебедянского Троицкого монастыря отцом Иннокентием блаженный Иларион между прочим говорил: «Когда я странствовал, приходилось мне часто проходить через село Троекурово, и засматривался я на новостроящуюся еще тогда каменную церковь. Не скоро что-то подвигалась постройка, барыня-то строительница не гналась за скоростью, лишь бы все прочно да хорошо делалось. Как идешь, бывало, мимо церкви, так и тянет приотдохнуть тут в тени берез. Тишь такая, кругом зелень, прохлада — словно рай земной, и расстаться, бывало, не хочется, тут бы и умереть».

Теперь к удовлетворению когда-то испытанного отцом Иларионом сильного сердечного влечения представился самый благоприятный случай. Владелец Троекурова, добрый и благочестивый Иван Иванович Раевский, от юности возлюбивши Господа, всю жизнь свою посвятил на пользу и служение ближним. Крестьян своих любил как детей, уважая в каждом человеке образ и подобие Божие. Считая всех немощных и бедных меньшими братьями Христа Спасителя, Иван Иванович старался отыскивать их, не теряя ни одного благоприятного случая сделать добро, и поэтому всегда являлся истинным другом страждущего человечества. Иван Иванович много жертвовал на сельские бедные храмы. Всегдашнее его умиление, простота и глубокое смирение, несмотря на хорошие средства и знатность рода, были верным знаком, что он мало ценил все временное и скоропреходящее, устремляя мысленный взор свой к исходу из сей жизни, Страшному Суду Христову и вечному воздаянию коемуждо по делом его (ср.: Рим. 2, 6). По рассказам некоторых из сестер Троекуровской обители, Раевский во время богослужения с сердечным и благоговейным усердием падал ниц пред Всевышним, омывая слезами помост церковный, или, бывало, за полночь в ближайших келлиях слышались его вопли и рыдания, когда он приходил молиться в часовню у ворот Димитриевской церкви, которая за ветхостью уничтожена. Иван Иванович скончался в глубокой старости, двумя годами ранее отца Илариона, и погребен в церкви Успения Божией Матери^{^[37]}.

Слава о высокой духовной жизни Колычевского подвижника разносилась всюду. Соседние помещики наперерыв старались, кто чем мог, послужить человеку Божию. Иван Иванович, сердечно расположившийся к нему, усердно желал приютить у себя великого подвижника Христова и упокоить его после многотрудной скитальческой жизни. После усердной и неотступной его просьбы отец Иларион согласился и нашел в Троекурове удобный приют для безмолвия, однако прежде своего перемещения он отправился в Киев помолиться святым угодникам и посоветоваться с духовными и опытными старцами и получил от Самого Господа извещение о переходе, потому что по возвращении из Киева он уже не медлил в Колычеве. Дорогой, в дремучем лесу, услышал он голос, обращенный к нему: «Будет тебе ходить! Спасайся на одном месте!». В благоговейном трепете блаженный пал лицом на землю, прославляя милосердие Господа, открывающего волю Свою со смирением молящимся Ему. Отец Иларион тут же дал обет — пребыть до смерти на месте, на котором благоволил указать ему Господь. Там, где прежде во время странствований отец Иларион любил отдохнуть, под тенью густых берез, по левую сторону Димитриевской церкви, Раевский с неизъяснимой радостью немедленно приказал поставить удобную келлию, состоявшую из трех комнат, украшенных святыми иконами и снабженных всем необходимым. Иван Иванович сам отправился в Колычево за отцом Иларионом, который только что за несколько часов перед его приездом возвратился из Киева. 3 ноября 1824 года, в полночь, со своим келейником Никитой, в сопровождении господина Раевского, отец Иларион выехал в село Троекурово.

Глава VII

Водворение отца Илариона в селе Троекурове.— Отец Иларион — затворник.— Его молитвенные келейные правила.— Замечательный случай, бывший с отцом Иларионом в храме во время причащения Святых Таин.— Трапеза.— Наружный вид отца Илариона.— Его обращение с посетителями.— Прием русского героя, ехавшего на Кавказ для защиты Отечества.— Благотворное влияние бесед отца Илариона и самого лицезрения его на посетителей.— Клевета на отца Илариона, обличенная и посрамленная.— Чудесное избавление старца от угрожавшей ему опасности.— Исцеленный отцом Иларионом недоброжелательный к нему вольнодумец.— Отец Иларион приписался к сословию мещан города Лебедяни, а келейника своего Никиту выкупил на волю.— Кончина Никиты и молитвенное ходатайство о нем пред Богом блаженного старца.— Снисходительность отца Илариона к келейным и строгость его к себе.— Его домашние лекарства.— Слепота отца Илариона и чудесное прозрение.

От Колычева до Троекурова 35 верст. Хорошие кони довезли путников до назначенного места скоро. Было еще темно. Только новая келлия отца Илариона ярко была освещена лампадами и свечами, возженными пред святыми иконами, когда он вступал в нее, водимый Промыслом Божиим, дабы оттуда светом добрых дел своих и богомудрых наставлений освещать жизненный путь людей, блуждающих во тьме пороков.

С благоговением и радостью добрый Раевский водворил угодника Божия в своем имении, в поставленной им келлии. По обещанию своему, он назначил ежегодно выдавать отцу Илариону из своих средств на содержание по пятидесяти рублей ассигнациями^{^[38]}. Впрочем, сумма эта выдавалась только вначале, а потом отец Иларион не нуждался в ней.

Пятьдесят лет от рождения исполнилось угоднику Божию, когда он переместился на жительство из Колычева в Троекурово, где и прожил 29 лет, до самой своей блаженной кончины^{^[39]}. Переход этот составляет эпоху в жизни подвижника Христова, так как им, по Божию изволению, положен был предел всем переходам и далеким странствованиям старца по разным местам.

Жительство старца Илариона в троекуровской келлии общая народная молва наименовала затвором, а его самого затворником. И это вполне справедливо, так как он теперь много времени проводил в совершенном уединении; а если и принимал посетителей, то не каждый день, да и не во всякое время дня приемного. Не имел, конечно, он строгого, безвыходного затвора. Но это-то и было неоценимым благом для обращавшихся к нему за духовными советами и наставлениями.

По водворении отца Илариона в Троекурове главнейшей его заботой, вытекавшей из потребности его духа, горевшего великой к Богу любовью, было то, что он умолил местного священника неопустительно, ежедневно совершать церковные богослужения. Все, потребное для сего предмета, как-то: просфорную муку, вино, деревянное масло, свечи и ладан — он доставлял от себя. Но, вероятно, сокращенно отправляемые священником утренние и вечерние богослужения не могли удовлетворять подвижника отца Илариона, почему он и заменял их продолжительными келейными правилами.

Утреннее молитвенное келейное правило его начиналось с первого часа пополуночи и продолжалось до самой литургии, которая всегда отходила не позже восьми часов утра. После литургии он продолжал молиться в келье до 12 часов дня. Вечернее правило отец Иларион совершал от третьего часа пополудни до девятого. После того, отпустив послушника в его келью, сам запирался в своей спальной комнате, меблированной небольшим угольником и односпальной кроваткой с двумя белыми маленькими подушками и тюфячком, покрытым белой же простыней. Как он проводил там остальные четыре часа ночи, во сне или бдении, известно одному Богу. Только он говаривал своему келейному, что «монаху должно спать весьма мало — никак не более четырех часов в сутки, и то после усиленных телесных трудов».

Для слушания Божественной литургии отец Иларион ежедневно приходил в храм Божий и всегда становился в алтаре на правой стороне. Праздничную литургию любил больше раннюю. Каждый двунадесятый праздник (а по свидетельству некоторых — каждый месяц) приобщался Святых Христовых Таин, во время принятия которых иногда он удостаивался от Господа высоких духовных утешений. «В одну Страстную седмицу,— рассказывал келейный отца Илариона,— батюшка приказал мне готовиться к причастию вместе с ним. После трудного для меня поста и тяжелых молитвенных правил, в Светлое Христово Воскресение мы приобщились Святых Таин Христовых. Ах! Что же случилось тогда с батюшкой и со мной! Не найду слов для выражения. Какой-то неиспытанной радостью наполнилось мое сердце. Тело и дух мой горели необъяснимым огнем. В чувствах глубочайшего благодарения Господу, с трепетом и умилением, смиренно взглянул я на святейший престол, от которого снизошла в душу мою такая благодать, а от престола перенес взор свой на старца. С минуту стоял он, устремив неподвижно благоговейный взор к Небу. В то время диакон готовил для него антидор, а я, оторвав свое внимание от старца, занялся приготовлением для него же теплоты. Вдруг он кашлянул так резко, что я невольно опять оглянулся на него. И вот увидел я вокруг него или из него исходящие, подобно молнии, огнеобразные лучи, которые в своем круговидном блистании то удлинялись, то сокращались. Так продолжалось до заамвонной молитвы. В то время, от ужаса и недоверия собственным глазам, я не осмелился рассказать о том ни ему, ни другим. Когда же мы с батюшкой пришли в келлию, он сам завел со мной разговор, из которого я уже мог заключить об истине мной виденного. "Ты, Спиридон, видел что-нибудь ныне в церкви?" — спросил он меня. "Видел, батюшка",— отвечал я и рассказал ему о своем видении. "Нет, не то,— смиренно сказал он,— а кто такая богато убранная Госпожа стояла с нами во время причастия?" — "Не знаю и не видал",— отвечал я. "Как же не видал, когда Она с нами приобщалась?" И затем старец рассказал, что он видел Жену необыкновенной красоты, в белом одеянии, опоясанную голубой лентой, имевшую на голове венец с блестящими дорогими каменьями». Рассказ этот между прочим дает понятие о том, какой высоты духовного совершенства достиг старец Иларион своей от юности смиренно-подвижнической жизнью.

В свободное от богослужений и молитвенных келейных правил время затворник Иларион читал жития святых отцов и другие душеполезные книги или беседовал с посетителями, а иногда и протапливал у себя печку.

По окончании дневного послелитургийного правила дважды в неделю — в воскресенье и четверток и во все двунадесятые праздники по заведенному отцом Иларионом келейному порядку полагалась трапеза. В мясоед для него готовилась соленая и свежая рыба и лапша, причем подавалось к столу три огурца. Из всего подававшегося он вкушал самую малую часть. Можно составить о сем некоторое понятие, сравнив с употреблявшимся им жидким кушаньем, которого он принимал только по три ложки. Остатком же от стола пользовались его келейные и приготовлявшие пищу. Кроме молитв перед трапезой и после оной, в частности перед принятием и после принятия каждого кушанья, он непременно полагал пред святыми иконами по три великих поклона.

В прочие пять дней недели — понедельник, вторник, среду, пяток и субботу трапезы вовсе не полагалось. Вместо нее угодник Божий после литургии употреблял седьмую часть заздравной просфоры или часть антидора, после чего выпивал одну чашку кофе. В Великий же пост он ежедневно пил по стакану сока из конопляного семени, по словам его, для умягчения груди и свободы голоса, необходимого при пении и вычитывании правил, которые он совершал большей частью вслух и довольно громко.

Такая строгость жизни духовной и высота подвигов отца Илариона самому лицу его сообщали особенное святолепное выражение. Вообще, его наружный вид описывают так: росту был среднего, грудь имел впалую, черты лица тонкие, правильные, глаза темно-голубые, нос с небольшой горбинкой. От чрезмерного поста лицо его было весьма худое, но чистое, и цвет его необыкновенно прозрачной белизны. Волосы на голове имел длинные, седые, с серебристым оттенком, бороду несколько продолговатую и к концу заостренную. В открытом и спокойном взоре его сияла благодать; а осененные по временам улыбкой уста его и врагам вещали мир.

Перемена местожительства угодника Божия не изменила отношений с ним боголюбивых его почитателей. Напротив, слава о дивных подвигах его и о том христианском участии, какое он принимал в нуждах посетителей, подавая им, по благодати Божией, скорую помощь, с течением времени все более и более умножалась, так что привлекала к келлии старца множество людей, и знатных, и простых. Тамбовские архипастыри при обозрении епархии считали за удовольствие посетить подвижника Христова. Таковыми посетителями были: Арсений, ставший впоследствии митрополитом Киевским, Иона (впоследствии Экзарх Грузии) и Николай, епископ Тамбовский, скончавшийся на покое в Трегуляевом монастыре, близ Тамбова. И так как старец имел теперь постоянное пребывание на одном месте, то массы людей разных званий и состояний еще в большем, против прежнего, количестве стекались к нему отовсюду. Одни желали получить от угодника Божия благословение на какое-либо дело, другие — услышать из уст его слово утешения, а иные — разрешение какого-либо недоумения. И проникнутый чистой ко всем любовью раб Господень, несмотря на слабость сил телесных от чрезмерного поста и молитвенных подвигов, не переставал ежедневно принимать приходивших к нему. При входе каждого из них он непременно полагал пред святыми иконами три великих поклона и осенял посетителя крестным знамением — тремя первыми перстами десницы. Весьма редким предлагал маленький диванчик, а сам садился в кресло, но чаще всего принимал стоя. Сначала долго переминал во рту иссохший от строгого поста язык и тогда уже начинал свою беседу. Говорил тихо. Речь его была простая, краткая и иногда приточная; но в кратких и простых его словах заключалась дивная благодатная сила, вполне удовлетворявшая всех, с верой обращавшихся к нему, и имевшая неотразимое влияние даже и на последователей иных религий. Так, известно, что по убеждению отца Илариона обратилась к Православию некая Феликса, нареченная в Православии Варварой, а также приняли христианство магометанин и еврей, окрещенные в городе Лебедяни.

Применяясь к потребностям каждого из приходивших, угодник Божий тихой пленительной речью то ободрял и утешал, то убеждал и потрясал дух внимательного слушателя, скрашивая по временам сладостную беседу приятнейшей улыбкой. Впрочем, таким благоволением старца пользовались немногие. Большей же частью посетителям не только из простонародья, но даже и из высших сословий он передавал свои советы и наставления через келейника. Во время правила входить к себе никому не дозволял, даже и знатным особам, кроме самых редких случаев, когда люди нуждались в его благовременном совете. Тогда беседа его состояла из двух-трех слов, лично сказанных или же через келейного. В то время как готовился он к Святому Причащению, также никого не принимал.

Достойно замечания, что когда обращались к отцу Илариону за советами монашествующие, он редко кого из них принимал, говоря, что у них есть свои духовные отцы и наставники. А когда некоторые из ревнителей благочестия просили у старца благословения носить вериги, он вместо сего советовал им стяжевать смирение и терпение находящих скорбей и другие добродетели, так как одни видимые подвиги, без сказанных добродетелей, в душе неопытного подвижника способны породить только пагубное самомнение. Странным казалось для окружавших отца Илариона, что он отказывал иногда в личном приеме людям, по их мнению, достойным сего и благочестивым, а вслед за ними принимал какого-нибудь видимо потерянного человека. На это старец говаривал так: «Первые идут добрым путем — им не нужен руководитель, а этим несчастным нужна скорая духовная помощь».

Вообще, по замечанию келейного отца Илариона, он принимал посетителей не по знатности рода и состоянию, а по важности и неотложности нужд их. Оттого случалось, что гордость, украшенная разными знаками отличия и сияющая блеском золота и многоценным убранством, отступала от порога старцевой кельи с одним кратким ответом; тогда как из уст подвижника Христова, внутри его кельи, выслушивал уроки жизни убитый бедствиями, простодушный, смиренный поселянин.

Назидательный прием нелицеприятный старец оказал некогда прославившемуся в турецкую войну русскому герою^{^[40]}, ехавшему для защиты Отечества на Кавказ. «Долго длилась,— рассказывал келейник отца Илариона, Спиридон,— горькая для меня, противоречивая мена вопросов и ответов у прозорливого старца со знаменитым полководцем. Чего не перечувствовал я в эту незабвенную и вместе страшную для меня четверть часа! Один говорил: доложи, впусти! — другой приказывал: откажи, не пускай! Наконец, с дозволения старца, будущий покоритель Карса перешагнул порог его кельи и во всем своем величии смиренно повергся к стопам подвижника Христова, который взаимно не преминул и сам отвечать ему поклоном. Подняв друг друга, они обнялись, поцеловались, заплакали, и начался между ними дружественный, сладостный разговор. Не могу передать его. Помню только, что при прощании батюшка сказал посетителю своему: "Соблюди пост и победишь врага". Приняв последнее благословение от старца, гость еще раз поцеловался с ним так крепко-крепко, прося его святых молитв, и вышел в сени весь в слезах. Взглянув на меня, он поспешно достал из кармана дорогое портмоне и, подавая мне щедрый подарок, раскланялся и поехал в далекий путь».

Как благотворно действовали беседы угодника Божия на души с верой обращавшихся к нему, свидетельствует о сем испытавший на себе эту благотворность благочестивый священник отец Никандр Андреев, живший сначала в селе Губине Лебедянского уезда, а по смерти старца Илариона — в Троекурове:

«Дивный был старец отец Иларион! Скорбь ли домашняя налетит тучей, недоумение ли камнем ляжет на сердце — что тут делать? И побежишь, бывало, к старцу. Поднимется он со своей коечки, отворит келлию. Положим оба по три поклончика пред святыми иконами — такое уж у него было обыкновение с каждым посетителем. Затем я поклонюсь ему в ноги, а он, смиренный, мне, грешному, поклонится. Я поцелую его руку, он взаимно мою поцелует. Садиться никогда не просил и сам стоя начинал разговор свой иносказательно, открывая помыслы, с какими, бывало, придешь к нему. Тихая и приветливая речь старца, исполненный небесного спокойствия и любви взор его в один миг, случалось, разгонят хоть какие тучи скорбей и сообщат душе благодатное умиротворение, и так легко станет на сердце! К нему идешь под гнетом тяжкого бремени, а от него летишь, словно птица на крыльях».

При воспоминании об отце Иларионе каждый раз голос отца Никандра дрожал от умиления, а в глазах его искрились слезы. Священник этот пользовался особым расположением старца и нередко посещал его из Губина.

«Вот человек-то был! — со слезами на глазах рассказывала об отце Иларионе одна старушка^{^[41]}, удостоившаяся быть самовидицею блаженного.— К нему, бывало, лишь только едет кто, а он уже знает, кто едет, откуда и зачем. Иного от роду только в первый раз видит, а уже называет его по имени и тут же сам говорит, зачем он пришел к нему. Привел мне Господь видеть его однажды. Вместе с другими пришла я летом в Троекурово. Отец Иларион в это время говел и никого к себе не принимал. В тот день, когда ему нужно было приобщаться Святых Христовых Таин, он всю обедню стоял в алтаре. Во время причастного стиха выходил из алтаря и прикладывался к святым иконам, полагая пред каждой иконой по три земных поклона. Халатик на нем был шелковый, темно-красного цвета, с высоким стоячим воротничком. После принятия им Святых Таин все мы, собравшиеся с разных сторон к старцу, как было нам заранее сказано, встали в один ряд, от церковных дверей по направлению к его келлийке, где он должен был проходить. Вот он идет, батюшка, как Ангел Божий. Личико-то у него худенькое. Идет и все улыбается, и все улыбается. Должно быть, ему, батюшке, уж очень весело. И всем подает свою ручку, а мы все кланяемся ему в ножки и ручку его целуем».

Несмотря на столь высокую жизнь старца Илариона и такое великое почтение к нему современников, находились, однако, люди, которые, будучи подстрекаемы исконным ненавистником добра — диаволом, распускали о нем разные нелепые толки. Последовал даже на старца тайно к местному начальству ложный донос. И вот, господин лебедянский исправник с секретарем суда, по праву охранения благочиния религиозного и гражданского, внезапно явились в келью отца Илариона исследовать подлинность распространившихся о нем толков и тайного доноса. Но, увидев в келье одни святые иконы со священными книгами, пораженный при этом святолепным лицом старца, исправник смутился и почтительно начал говорить ему: «Я не желал беспокоить вас, батюшка, но, как начальник, обязан выполнять приказания высших и наблюдать за благочинием народным». Причем, подавая золотой, благочестивый этот господин упросил старца принять оный на масло, а секретарь пожертвовал 25 рублей ассигнациями. Прощаясь же с угодником Божиим, исправник дал ему благородное слово всегда защищать его от подобных оскорблений. А когда о невинности отца Илариона сообщено было исправником лебедянскому городничему, сей последний со всем своим семейством посетил старца и с великим почтением просил его святых молитв.

Находились и такие люди, которые посягали и на самую жизнь старца Илариона. В одну утреннюю службу, когда келейные старца были в церкви, вторгся к нему в келлию какой-то злодей и звал его куда-то ехать с ним. Увидев через окно около своей келлии запряженную тройку и людей, подобных вошедшему, старец понял угрожавшую ему опасность и с намерением выпроводить странного человека сказал ему: «Выйди пока, а я сейчас соберусь». Но лишь только он вышел, старец поспешно запер дверь. Силились после того злоумышленники ворваться в келлию раба Христова и, может быть, достигли бы своей цели, если бы скоро не пришли из церкви келейники, которые и помешали им привести в дело злой умысел. Перед сим приключением отцу Илариону было видение, о коем он после сам рассказывал. Выполняя ночью свое обычное молитвенное правило, старец вдруг увидел перед собой яму, над которой будто он стоял и куда он непременно должен был упасть. Но вот неожиданно явился угодник Божий, святитель Митрофан Воронежский, и, ухватив его сзади, избавил от угрожавшей ему опасности. После сего старец Иларион очень благодарил святителя Митрофана, говоря, что это он сохранил его от злокозненных людей.

Так Всеблагий Господь хранил жизнь и добрую славу верного Своего раба для большего через него прославления Святого имени Своего. Иногда же, по премудрому Промыслу Своему, явно карал ожесточенных, недоброжелательных к старцу людей, к их же, впрочем, душевной пользе. Так, один вольнодумец, гласно и бесстыдно обносивший неукоризненную честь старца, вскоре так тяжко заболел, что отчаялся в выздоровлении. По совету своего духовного отца он изъявил готовность испросить у отца Илариона прощения; но, за крайней слабостью не имея возможности сам лично явиться к нему, послал вместо себя свою жену. На плач умолявшей о прощении жены оскорбителя своего незлобивый старец сказал: «Бог простит, и я, грешный, прощаю его». Вместе с тем он велел ей поить больного парным молоком, от чего тот вскоре и выздоровел. Оправившись от болезни телесной, но мучимый совестью при мысли о том, как старец за зло воздал ему таким великим благодеянием, виновный наконец сам, со всем своим семейством, поспешил к угоднику Божию и смиренно просил у него прощения. «Я, грешный, прощаю тебя, но и других людей не обижай так»,— сказал старец и отпустил его с подарком. Так, любящим Бога вся поспешествуют во благое (Рим. 8, 28). Само бесчестие, наносимое старцу по внушению диавола зломыслящими людьми, служило к еще большему прославлению раба Христова, а вместе и к посрамлению врага.

Несмотря на то, для более полного спокойствия своего и благодетеля своего господина Раевского, которому из-за старца приходилось выслушивать разные укоризны, отец Иларион по убедительной просьбе почитавших его покровителей, при содействии лебедянской помещицы Анны Ивановны Кузьминой, приписался к сословию мещан Лебедянского городского общества. В то же время лебедянский купец Феодор Алексеевич Ссеков обязался платить за него и ежегодно платил казенные подати и все мирские повинности.

Приписавшись сам к мещанскому сословию, отец Иларион выхлопотал вольную и любимому ученику своему Никите, отдав за него должную сумму денег господам его Меньщиковым. Оставшиеся в живых послушницы старца Илариона рассказывали, что он преимущественно перед другими келейниками любил Никиту, который взаимно до конца своей жизни пребыл верным и усердным ему послушником. Отличительными чертами характера Никиты были нелицемерная кротость и набожность. Вместе со старцем пришел Никита в Троекурово, здесь же и скончался еще в цветущих летах, пожив вмале, исполни лета долга (ср.: Прем. 4, 13). Слабый здоровьем от природы, усиливая эту слабость еще добровольными подвигами, живой пример которых был у него постоянно перед глазами в самом старце, недолго служил Никита своему духовному наставнику. Тело любимого ученика старцева в свое время было погребено близ церкви Святого великомученика Димитрия Солунского, и теперь могила его находится внутри монастырской ограды. По приказанию самого отца Илариона над его могилой поставлен был кирпичный памятник, крытый железом и покрашенный зеленой краской. На чугунной плите под крышей следующая надпись: «Здесь погребено тело послушника болящего Никиты. Скончался в 1829 году мая 26 дня, 27-ми лет от роду». Памятник этот доселе остается неповрежденным. В продолжение сорокоуста по усопшем отец Иларион усугубил свой молитвенный подвиг пред Господом об отпущении грехов и упокоении души усердно служившего ему. В день празднования Казанской иконе Божией Матери, особенно почитавшейся старцем непрерывно до конца жизни, он всегда приобщался Святых Христовых Таин; и как в этот день, так и в другие, когда приступал к Святой Трапезе^{^[42]}, по его желанию отправляемы были заупокойные литии на могиле любимого им послушника.

Впрочем, если Никита за свое послушание пользовался особенным благорасположением угодника Божия, то нельзя было не видеть великой любви старца и в отношениях с прочими келейниками. В продолжение своего двадцатидевятилетнего пребывания в Троекурове отец Иларион только однажды пожаловался на них местному священнику отцу Симеону, почему-то приходившему к нему. «Накажи их, батюшка,— сказал он,— они меня обижают». Но не успел священник и трех шагов отойти от келлии его, как старец опять попросил его к себе. Когда же отец Симеон вошел к нему в келлию, угодник Божий упал ему в ноги и говорит: «Прости, не наказывай моих-то! Я и сам уж простил их». Таковы были кротость и любовь в этой праведной душе!

Но сколько старец милостив был и снисходителен к другим, столько строг к самому себе. Однажды предложил ему келейник прогуляться в садике около келлии. Погода была хорошая, воздух весенний, благорастворенный. Старец только вышел за порог келлии и тотчас вернулся назад, сказав келейнику: «Хорошо, очень хорошо — пожалуй, и еще захочешь».

Можно видеть из сего, что как прежде, при крепости сил телесных, подвижник Иларион измождал плоть свою непомерным холодом, так теперь, наоборот, когда, вследствие потерянного здоровья, холод для него стал невыносим, он опять томил себя почти безвыходным пребыванием в келлии, которую приказывал послушникам своим и летом и зимой натапливать жарко, а зимние рамы выставлять никогда не дозволял. Может быть, и сам телесный организм старца теперь уже требовал повышенной температуры. Рассказывают, что и в жарко натопленной келлии, и притом в летнее время, отец Иларион бывал иногда в теплых валенных сапогах.

При всем том в болезнях телесных угодник Божий не имел обыкновения прибегать к медицинским пособиям, а вместо них употреблял домашние средства — редечный сок и огуречный рассол, что и другим предлагал, как вещи, полезные для здоровья.

В заключение сей главы примем во внимание то важное обстоятельство, что в конце своей продолжительной и многотрудной жизни, именно за шесть лет перед смертью, отец Иларион лишился от темной воды зрения^{^[43]}, но перед самой кончиной своей чудесно прозрел.

Глава VIII

Ревнительницы проводить жизнь духовную под руководством старца Илариона, поселившиеся около его келлии.— Их обязанности.— Умножение сих боголюбиц.— Духовное окормление их старцем Иларионом.— Мысль преосвященного Арсения об открытии в Троекурове женской общины.— Намерение отца Илариона привести эту мысль в исполнение и его твердая вера в помощь Божию.— Цель устроения общины.— Преследование полицией послушниц отца Илариона и его самого.— Взаимоотношения между старцем и семейством Голдобиных.— Александра и Анна Николаевны Голдобины помогают отцу Илариону в устроении общины.— Александра Николаевна испрашивает благословение на сие предприятие у преосвященного Николая.— Приобретение земли для общины.— Содействие в деле устроения общины Ф.3. Ключарева.

С водворением отца Илариона в Троекурове на постоянное пребывание возжелали в то же время около него поселиться некоторые благочестивые девы и вдовицы, дабы всегда быть под его опытным старческим руководством и пользоваться его спасительными наставлениями. Вследствие этого, с дозволения господина Раевского, ими поставлены были сначала три убогие деревянные келлийки, покрытые и кругом защищенные соломой, так что издали они имели вид скирдов или ометов соломы.

Имея великое почтение и преданность к подвижнику Христову, добрый Раевский всегда с радостью исполнял все его желания, а потому и в богомолицах, им собранных, принимал живейшее христианское участие. Таким образом около затворника мало-помалу собралось двенадцать послушниц. Главное их послушание состояло в печении просфор для троекуровской и других соседних церквей, чему обучил их сам же отец Иларион, так как он хорошо был знаком с этим занятием еще во время своего пребывания, в молодости, в Раненбургской Петропавловской пустыни. А кроме того, послушницам вменено было от старца в обязанность угощать и упокоивать странников, которым, по его милости, предлагалась нескудная трапеза и место для отдохновения. Число таких богомолиц, ревновавших под руководством угодника Божия проводить жизнь духовную, с течением времени все более и более умножалось.

Об этих богомолицах отец Иларион имел сугубое попечение. Все они, в особенности при поступлении к нему на жительство, получали от него все необходимое для содержания, а бедным из них и после подавалась от него благовременная помощь. Более же всего старец заботился об их духовных нуждах. Как добрый пестун, в продолжение 29 лет своего пребывания в Троекурове он неослабно следил за их духовным преуспеянием. Ни одного неправого поступка, ни одного достойного порицания движения душевного прозорливый духом старец не оставлял без замечания и вразумления. Малодушных ободрял, немощных укреплял. Вместе с тем он заповедовал им, чтобы они все его советы и наставления слагали в сердцах своих и не пересказывали без нужды одна другой, так как советы эти и наставления преподавались старцем каждой сестре согласно с ее душевным устроением. Всем вообще сестрам заповедовал, по силе и возможности каждой, соблюдать пост. Кроме среды и пятка, он повелевал им поститься и в понедельник. «Это день архангельский,— говаривал он,— надо его почитать». Постился и сам в этот день в память того, что неоднократно был спасаем Небесными Силами от явно угрожавших ему опасностей.

Спросил он однажды некую послушницу, что она приготовила к обеду. Та отвечала, что приготовила рыбу, так как день был праздничный. «Оставь рыбу,— сказал он ей,— если любишь праздник, почти его постом». Прозорливый старец предвидел неожиданную великую скорбь, которую вскоре после праздника пришлось испытать сестре той, и приготовил ее к ней постом, ради которого, по молитвам угодника Божия, помиловал ее Господь.

При случае отец Иларион старался отсекать в сестрах поводы к тщеславию и бесполезному любопытству. Попросил он однажды некоторую из живших с ним послушниц, имевшую собственные деньги, выписать на ее счет серебряное кадило для одной бедной церкви. Но когда посылка была получена, старец приказал принести ее к себе нераспечатанной и, не показав жертвовательнице, отослал куда следовало, по назначению.

Старался он также искоренять в сестрах излишнюю попечительность о вещах, чтобы главным образом заботились о своем душевном спасении и надеялись на одного Господа, что Он силен послать им все нужное для жизни телесной. Одна из сестер, обеспечив себя необходимыми жизненными припасами, утешалась мыслью, что она долго может жить без нужды. Вдруг старец присылает просить у нее именно то, чем она запаслась, и послушница тотчас отдала все, ею заготовленное. Но после Господь видимо посылал ей, по молитвам отца Илариона, все ей нужное своевременно. «Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (ср.: Мф. 6, 33)»,— говаривал ей блаженный старец.

Отец Иларион приучал сестер любить уединение и внимательность к себе, а не предаваться рассеянности. Одна послушница, несмотря на запрещение отца Илариона, пошла вечером в келлию своей соседки поговорить с ней кое о чем, без сомнения, не по нужде, а только, как говорят, ради приятного провождения времени. В разговоре время шло незаметно. Между тем старец послал келейника запереть своим замком келлию ушедшей. Вернувшись от соседки и увидев на своей двери два замка, она догадалась, в чем дело. Скрываться было невозможно. Виновная тотчас отправилась к старцу, со слезами упала ему в ноги, чистосердечно раскаялась в своем непослушании и просила у него прощения. Отец Иларион потребовал у нее собственный ее ключ от келлии. Взявши его, он пошел с ним во внутреннюю комнату и вынес этот ключ на большой веревке. «Бог тебя простит, и я прощаю. Вот, возьми ключ-то свой. Теперь он уже не будет бегать — я его привязал»,— сказал старец с обычной кротостью и отпустил ее с миром в келлию, повелев снять с двери свой замок.

Все более умножающееся со временем число послушниц и их строгая жизнь под опытным духовным руководством отца Илариона подали Тамбовскому преосвященному Арсению благую мысль устроить в Троекурове, при Димитриевской церкви, женскую общину. При обозрении епархии, проезжая однажды через Троекурово, он посетил старца и беседовал с ним около двух часов. Во время этой беседы владыка и открыл свою мысль отцу Илариону касательно устроения женской общины и в то же время просил троекуровского помещика господина Раевского помочь этому святому делу, обещая и со своей стороны архипастырское содействие. Благодаря за такое милостивое внимание владыки, старец подарил ему четки, пророчественно желая ему повышения, что вскоре, по прибытии преосвященного Арсения в Тамбов, и исполнилось назначением его в архиепископа Каменец-Подольского. В это последнее посещение между прочим по просьбе отца Илариона Преосвященный Арсений благословил заранее приготовленную старцем для себя могилу.

Впрочем, мысль, поданная преосвященным Арсением затворнику Илариону об открытии в Троекурове женской общины, для самого прозорливого старца не была новостью. Об открытии в Троекурове монастыря он говорил почти с самого прибытия своего на это место так ясно и положительно, что многие тогда же пристроились около его келлии в полной надежде вступить в число сестер предсказываемой им обители. Тем не менее мысль эта, высказанная архиереем Божиим, могла служить для отца Илариона видимым указанием воли Божией на сие дело, и потому он твердо решился осуществить ее.

Хотя главным основанием для устроения иноческих обителей должен служить вводимый в них строго нравственный порядок иноческой жизни, однако потребны для сего и материальные средства, и притом весьма значительные. Потому для слабого телом старца, не имевшего у себя никаких наличных средств, жившего в полном смысле милостыней христолюбивых благотворителей, устроить иноческую обитель со стороны казалось делом неудобоисполнимым, как и смотрели на это люди даже самые близкие к угоднику Божию. Но отец Иларион имел твердую веру во всесильную помощь Божию. Он веровал, что если Господь открывает ему Свою волю об устроении около него женской общины, то Он же силен послать и людей, потребных для сего дела,— ходатаев, исполнителей, распорядителей, строителей и благотворителей и все устроить так, как искони предначертано было, по премудрому определению Всевышнего. Да, впрочем, и по человеческим соображениям, если поглубже вникнуть в суть дела, почти нельзя было сомневаться в успехе старцева предприятия, так как у отца Илариона было весьма много расположенных к нему состоятельных лиц, которые ради дорогого батюшки, по одному его слову, готовы были жертвовать на устроение общины тысячами.

Цель устроения отцом Иларионом женской общины состояла в том, чтобы со всех сторон обезопасить и обеспечить расположенных к нему, собранных во имя Христово, боголюбивых, но вместе и беззащитных сестер и тем доставить им более удобств шествовать путем спасения, а за ними — и другим, подражательницам жизни их. Поэтому он много заботился о том, как бы еще при жизни своей устроить учениц своих в общину, утвержденную законным порядком. Много им, бедным, и при старце-то приходилось переносить скорбей. Нередко они оставляли свои убогие келлийки и скитались по селу, укрываясь от преследования полиции, запрещавшей им носить черную одежду и четки.

Нужно признаться, что и самого старца полиция не очень уважала. Однажды наряжено было особое следствие, чтобы и его самого допросить, зачем он носит длинные волосы, выдает себя за монаха. По сему делу назначен был следственный чиновник Ур-ский, который, отправляясь в Троекурово, положил в уме своем непременное намерение осмеять угодника Божия и собственными руками остричь ему волосы. Но старец, провидя этот наглый поступок чиновника, сам снял свои волосы заранее. Грубо отворив дверь богомольческой келлии, Ур-ский готов был на всякую дерзость, но святолепное лицо раба Христова, сиявшее любовью и смирением, обезоружило смельчака. Благоговейный трепет приковал его к одному месту. А старец, сняв с головы своей платочек, кротко сказал: «Какой же я монах — посмотри-ка!». Ур-ский тут же упал к ногам раба Христова и чистосердечно раскаялся в своем дерзком намерении. После этого случая из гонителя он сделался уже защитником и покровителем собранных отцом Иларионом сестер. Сам же старец не снимал с головы своей платочка до самой кончины своей. Так Господь самих недоброжелателей старца дивными судьбами Своими претворял в покровителей и благожелателей, содействуя таким образом мало-помалу и устроению предполагавшейся общины.

По вере и молитвам угодника Божия указал ему Господь и людей, нужных и способных к делу сему. В числе постоянных и самых близких посетителей отца Илариона было семейство господ Голдобиных, благочестивая жизнь которых ему хорошо была известна, за что он и любил их более, чем родной отец любит своих детей. В свою очередь, и Голдобины любили и уважали батюшку как духовного наставника и свято веровали в его отеческое руководство.

Приводимые ниже факты из собственноручных записок Анны Николаевны Голдобиной могут дать наглядное понятие о взаимоотношениях между старцем и этим благочестивым семейством.

«По смерти нашего родителя,— так она пишет,— мы с матушкой прибыли все к отцу Илариону. После многих истинно отеческих наставлений всех сестер моих он благословил образами, а меня почему-то ничем не подарил. Оскорбившись, я ушла к жившей тогда около него Прасковье Васильевне и думаю себе: что бы это значило? Хоть бы крестик дал мне батюшка. В ту минуту входит его келейный Никита и подает мне обернутый в бумагу крест на орденской пунцовой широкой ленте, который я блюду доселе как неоценимый знак прозорливости старца и его благословения».

«В другой раз, во время собеседования батюшки с моей матерью и сестрами, мне пришло на мысль узнать от старца, безвинно ли заниматься пением и игрой на фортепиано, до которых я была большая охотница. Только что об этом подумала, старец, обратясь ко мне, сказал: "А ты, Анна, если будешь играть на фортепиано, то не ходи ко мне в келлию"».

«Более года болели у меня глаза. При свидании с батюшкой он перекрестил их трижды и сказал: "Бог даст, глаза твои никогда не будут болеть. Только сходи к мощам святителя Митрофания Воронежского". По прибытии из Воронежа глаза мои заметно стали исправляться. Несмотря на слабость зрения, батюшка приказал мне вышить по канве бумажник для него. С великим трудом, при моей болезни глаз, заканчивала я работу; между тем думала и даже говорила семейным: "Вещь-то эта хороша и сработана, собственно, по усердию к батюшке, а между тем он непременно отдаст ее любимому своему келейнику". Спустя немного времени глаза мои окончательно исправились, и мы с сестрой прибыли к батюшке. Приятным долгом почла я поднести ему труды мои. Благосклонно приняв бумажник и любуясь им так же, как я дома любовалась, он сказал: "Хорош бумажник, и Спиридону я его не отдам"».

«Долгое время страдала я унынием и нападавшим на меня ужасным страхом. Старец приказал сестре моей Александре Николаевне, которая пришла о том посоветоваться, ударить три раза веткой ваий меня больную — и я внезапно избавилась от недуга».

«Сестра же моя (Александра Николаевна) однажды, при входе в келью старца, подумала: "Для чего кланяться ему в ноги? — он не Бог". В том размышлении вошла и после трех земных поклонов пред святыми иконами, по обыкновению, стала кланяться ему до земли. Старец, удержав ее чело рукой, сказал: "Не кланяйся мне — я не Бог".— "Простите меня, батюшка, за неправую мысль о вас",— сказала сестра. "Ничего, Александра,— отвечал он,— ведь мысли наши как облака — удержать их трудно"».

«Раз сестра моя купила мускатных орехов и, выбрав из них два самых крупных, понесла остальные батюшке. "Положи орехи, а сама сядь,— сказал он ей,— и выслушай, что я расскажу тебе из жития одного угодника Божия^{^[44]}. Послал он учеников своих ловить рыбу. С благословения его они наловили довольно и, вытащив мрежи на берег, крупную рыбу выбрали себе, а мелкую принесли старцу. Но, пересмотрев рыбу, он заметил ученикам: дети-то тут, а мать с отцом где же?" После рассказа сестра призналась и отдала выбранные орехи. А старец, смешав их с прочими, сказал: "Вот теперь благословляю тебя взять из них"».

«Батюшка отец Иларион предсказал также и неожиданный переход наш из Петербурга в Задонск и то, что из всей семьи мы только с сестрой останемся свидетелями его кончины. "Александра,— говорил он,— положит меня в гроб, а ты похоронишь". Все это сбылось в точности».

«Когда мы жили в Петербурге,— рассказывала о себе Александра Николаевна Голдобина,— я раз очень простудилась. Болезнь приняла дурной оборот. Доктора находили у меня рак в груди и требовали сделать операцию. Но ни я, ни родители мои не согласились на это, а поехали за советом к нашему уважаемому старцу, который приказал мне помазать больное место маслом из его лампады (теплившейся пред его келейной Владимирской иконой Божией Матери), и я тотчас же исцелилась. Когда мать наша и мы стали благодарить батюшку, он по своему смирению, скрывая силу своих молитв, сказал нам: "Ведь эта икона Божией Матери чудотворная"».

Из всего здесь приведенного ясно можно видеть, как были искренни взаимоотношения между старцем отцом Иларионом и семейством Голдобиных, какая была вера и смиренная преданность их старцу и, наоборот, каковы были любовь и снисходительность к ним старца. Если же и входили иногда в души сих неопытных в жизни духовной людей относительно старца какие-либо достойные порицания помыслы, наносимые исконным врагом, то виновные не утаивали их, а искренно открывали со смиренным сознанием своей виновности, будучи взаимно отечески обличаемы и вразумляемы любвеобильным старцем, из уст которого тотчас же слышалось кроткое всепрощение.

Неизлишне при сем заметить, что это самый правильный путь в жизни духовной. По свидетельству святого Иоанна Лествичника^{^[45]}, только Ангелам свойственно не падать; людям же свойственно падать и скоро восставать (через покаяние) от падения, сколько бы раз оно ни случилось.

Нельзя отрицать, что эта взаимная искренность была одной из причин, побудивших любвеобильного угодника Божия принять близкое участие в судьбе этого не совсем счастливого семейства. Он упросил господина Раевского выгодной для Голдобиных покупкой их имения доставить им возможность уплатить долги и купить деревню Савинки близ Троекурова, пристроив их таким образом неподалеку от себя.

Из этого семейства две сестры — Александра и Анна Голдобины — и оказались самыми благопотребными для отца Илариона людьми в деле устроения Троекуровской женской общины. В особенности же на долю старшей из них, Александры Николаевны, пользовавшейся особенным благоволением старца при жизни его, выпал преимущественный жребий прямой обязанности хлопотать по этому делу. Прежде всего она послана была отцом Иларионом в город Лебедянь к проезжавшему тогда по епархии преосвященному Николаю испросить у него архипастырское благословение и разрешение открыть в Троекурове женскую общину. Но, зная, что у самого старца нет совершенно никаких средств к выполнению такого предприятия, Голдобина единственно только по вере в слово его решилась представиться владыке с таковым прошением и, по молитвам угодника Божия, сверх ожидания получила утешительный ответ: «Если отыщутся средства, необходимые для устройства общины, устрояйте».

Имея в виду дозволение владыки устроить общину на известном условии, отец Иларион прежде всего озаботился приобретением земли, которая могла бы обеспечить существование общины; даже прямо указал Голдобиной на одно соседнее имение госпожи Клушиной в количестве 362 десятин, чтобы приторговать ее у владелицы. Всегда беспрекословно послушная воле старца, Александра Николаевна на этот раз смутилась духом. Ей показалось до того невозможным это поручение, что она чуть не со слезами осмелилась сказать батюшке: «Да где же деньги на покупку такого имения? Ведь надо мной смеяться станут».— «Пусть их смеются,— кротко возразил старец.— Маловерная ты, Александра! Нам Бог поможет. Только веруй!» Этот отеческий упрек угодника Божия, сильного крепкой верой в Промысл Божий, заставил Александру Николаевну продолжать начатое дело. Имение было сторговано за 30 000 рублей. Не имея в руках никаких средств, старец приказал написать условие покупки, назначить сроки уплаты и даже, в случае несостоятельности, решился поставить в условии и неустойку. Так началось дело устроения Троекуровской общины.

Много забот и хлопот по этому делу выпало на долю Александры Николаевны, но сопутствовавшие ей молитвы угодника Божия видимо помогали ей. Не раз она с одним доверием^{^[46]} от старца, без всяких внешних пособий ездила то в Тамбов, то в Петербург и Москву или в другие места, где замедлялось производство дел. За всем тем, находясь иногда и в трудных обстоятельствах, она не имела недостатка в пособиях и от иных тысячами получала через почту, для передачи отцу Илариону, на покупку земли для общины. Таким образом, более половины денег за землю было уже уплачено. «Но когда,— пишет в своих записках Анна Николаевна Голдобина,— на вторую половину платы за купленную землю недоставало еще большего количества денег, а у старца в наличности ничего не было, мы с сестрой пришли в великое уныние, опасаясь потерять, в силу условия, и землю, и уплаченные за оную 20000 рублей. Старец, утешая нас, сказал нам: "Что вы так скорбите? У меня есть такая добрая барыня, которая даст мне 10 000 рублей".

Вскоре это пророчество сбылось таким дивным образом. Весьма богатая петербургская особа, госпожа Громова, имела обычай благотворить по степени достоинства просителей: в лавры и значительные пустыни жертвовала большие суммы — до 10 000 рублей, в монастыри и общины менее того, на богоугодные и разные человеколюбивые заведения еще менее, а частным лицам, смотря по известности их ей, не более ста рублей. Для сей цели предназначенные на благотворения деньги она всегда содержала в особой шкатулке, разделенной на многие ящики, и в каждом из них полагала билеты^{^[47]} не как приходилось, а непременно одинакового достоинства. Довелось доверенному лицу отца Илариона, госпоже Кобылиной, представиться госпоже Громовой от лица старца в праздник ее Ангела. Мало зная о личности старца, она, по обыкновению, взяла первый, лежавший сверху билет из ящика сторублевого достоинства и подала госпоже Кобылиной для передачи старцу Илариону. Проводив гостей, именинница, вполне довольная своим важным днем в жизни, пошла к себе в спальную комнату и хотела прибрать за недосугом наспех куда-то положенный, подаренный ей мужем билет в 10 000 рублей. Открывает шкатулку, ищет по всем ящикам и не находит билета. "Что бы это значило?" — думает она про себя. Тут-то и вспоминает, что по нечаянности подарок положен был в ящик сторублевого достоинства, и он-то по ошибке и передан был старцу».

«При личном моем свидании с этой благотворительницей,— передает Александра Николаевна Голдобина,— я благодарила ее за многоценный и весьма благовременный подарок. Она же со слезами отвечала: "Признаюсь, я недостойна этой благодарности, потому что, не знавши тогда батюшку так, как узнала теперь, я в душе моей подала ему только сто рублей. Но чудо это совершилось, как вижу, по его святым молитвам и по Божию к нему благоволению"».

Таким образом, не более как в полтора года участок земли в деревне Мочилки был куплен и законным образом укреплен за Иларионом Мефодиевичем. Впоследствии земля эта передана была старцем в безотчетное распоряжение госпоже Голдобиной по духовному завещанию, явленному за четыре месяца до его кончины, с обязательством со стороны Александры Николаевны устроить при этой земле женскую общину.

Душеприказчиком при духовном завещании отца Илариона был преданный ему друг и почитатель его Феодор Захарович Ключарев, помещик Тульской губернии (впоследствии монах Оптиной Введенской пустыни), который не только разделял с Голдобиной все хлопоты и труды ее при покупке имения для общины, но даже приложил со своей стороны и значительное денежное пособие, пожертвовав 2000 рублей; и сама Голдобина также со своей стороны жертвовала на сие святое дело.

Глава IX

Поступление некоторых сестер в предполагаемую женскую общину по благословению и прямому назначению отца Илариона и его отеческое попечение о них.— Монахиня Илариона Бунина.— Монахиня Асенефа, в миру Анна Феодоровна Маслова.— Монахиня Агния, в миру Анна Авдеева.— Монахиня Пантелеимона, в миру Пелагея Кононовна Гранина.— Монахиня Поликсения Уварова.— Духовное окормление старцем Иларионом его давнишней ученицы Евфимии Григорьевны Поповой, жившей в городе Задонске.— Рассказ о теперешней настоятельнице Троекуровского монастыря игуменье Анфисе.

Интересно теперь хотя отчасти ознакомиться, как мало-помалу составлялась или, если можно так выразиться, сочленялась Троекуровская женская община и каковы были взаимоотношения между основателем общины духовным старцем и вступавшими в состав ее сестрами — ревнительницами духовной жизни.

Некоторые искавшие спасения девы и вдовицы, без всякого сомнения, сами изъявляли старцу Илариону свое благое желание служить Господу под его духовным руководством, и хотя не все принимаемы были им в число членов устроявшейся общины, но все получали от старца благовременную помощь в своих нуждах, душевных и телесных. А некоторым из них угодник Божий, по данной ему от Господа благодати прозрения, или прозорливости, сам назначал местом постоянного жительства село Троекурово как самое полезное для их духовного преуспеяния.

Троекуровская монахиня Илариона, бывшая помещица Наталья Феодоровна Бунина^{^[48]}, приехала однажды к старцу со своей родственницей Е.Л., которая имела намерение поступить в монастырь. Старец ласково принял их обеих и благословил доброе намерение последней, а первой подарил четки. «Вот,— подумала она,— как кстати эти четки — я их сейчас же и подарю на первый раз Е.Л.». Но старец, провидя ее мысль, сказал: «Наталья! Я это тебе дал четки, ты их никому не отдавай». Хотя Бунина жила уже в это время в Елецком монастыре, но отец Иларион нередко говаривал окружающим: «Ведь Наталья непременно перейдет в Троекурово». Действительно, по благословению старца она впоследствии променяла благоустроенный Елецкий монастырь на малую и незначительную Троекуровскую общину, хотя и в тот монастырь поступила также по его благословению.

Некоторых, просивших у старца благословения поступить в монастырь, он оставлял при себе, обнадеживая их ясным и положительным пророчественным обещанием, что здесь со временем будет монастырь. Оставляя же боголюбивых сестер под свое покровительство, угодник Божий всегда оказывал им нежно отеческую любовь и заботливость, облегчая их душевные скорби — молитвой, советами, обещанием милости Божией, исцеляя по временам и телесные их болезни.

Вот как пишет о себе монахиня Троекуровского женского монастыря Асенефа, в миру Анна Феодоровна Маслова.

«Когда я в первый раз пришла к батюшке отцу Илариону, то он при первом взгляде на меня спросил: "Ты, вдова, желаешь поступить в монастырь?" — "Да, батюшка,— отвечала я,— в какой благословите?" — "Останься у меня, здесь будет монастырь",— сказал он. По совету старца я осталась при нем; между прочим скорбела о том, что семилетний сын мой Николай далеко от меня, и потому я часто просила старца молиться о нем. "Не беспокойся,— всегда говорил мне батюшка,— сын твой будет счастлив. Спаситель и Матерь Божия возьмут его под Свое покровительство". Потом старец приказал мне привезти его в Троекурово. Матушка моя, а его бабушка, на попечение которой и остался мой Николай, по просьбе моей привезла его. Батюшка принял Николю ласково, давал ему крестики и дозволил ходить к себе в келлию даже без доклада. Через неделю, собравшись навестить родных своих, я пошла к батюшке вместе с сыном, чтобы принять благословение на путь. Перекрестив Николю, батюшка сказал ему: "Прощай, в последний раз я тебя здесь вижу". Сын мой был совершенно здоров, и я никак не думала, что слова старца относились к близкой его кончине. Но на дороге он заболел, и так сильно, что я едва довезла его до родных в Тулу. Стали его лечить, но он обратился к нам с такими словами: "На что вы меня лечите! Батюшка не велит мне лечиться. Разве вы его не видите? Вот он, около меня стоит в белом халатике с голубым поясом. Он не приказывает лечиться". Через несколько дней сын мой скончался. Потеряв последнюю, единственную отраду в мире и уверившись теперь еще более в святости и прозорливости старца, я вернулась к нему и по молитвам его получила желаемое — пребываю в монастыре, о котором он давно предсказывал».

Эта же самая Анна Феодоровна Маслова, во время пребывания своего в Троекурове, однажды зимой во время гололедицы, поспешая из усердия к своему послушанию (она приготовляла для старца трапезу), поскользнулась, упала и об лед разрезала себе ладонь. Оказалась глубокая рана, которую никак не могли залечить. Анна Феодоровна сильно страдала. Не видя ее более недели на послушании, отец Иларион велел позвать больную к себе. Узнав причину болезни и осмотрев глубокую, уже нагноившуюся рану, он приказал подать соли, чтобы насыпать ее в рану. «Батюшка,— вскричала испуганная больная,— да как же в такое больное место всыпать еще соли?» — «А ты только веруй, и Господь силен исцелить тебя. Не бойся! Бог даст, заживет рука твоя». С этими словами он густо засыпал солью всю больную ладонь. Несколько ночей не спавшая от страдания Анна Феодоровна после сего крепко заснула, а на больной руке ее образовался толстый струп, который очень скоро поджил.

Монахиня Агния, бывшая крестьянская девушка Анна Авдеева (из села, отстоящего от Троекурова на 20 верст), будучи двенадцати лет от роду, поговевши на первой неделе Великого поста, приступила к принятию Святых Таин. Произнесенные священником слова: «Причащается раба Божия, девица Анна» — как-то особенно глубоко запали ей в душу, и в сердце своем она ощутила какое-то отрадное желание посвятить девство свое Господу. Через некоторое время после сего на нее напал безотчетный страх, так что она всего боялась, и в особенности ночью. По совету некоторых добрых людей она решилась сходить в Воронеж на богомолье. Собравшись в путь, она зашла к отцу Илариону вместе с другими богомолками, чтобы принять благословение на путь. Приняв всех милостиво, старец сказал Авдеевой: «А ты, Анна, сходивши в Воронеж, приходи ко мне».

В Воронеже безотчетный страх, испытываемый Авдеевой, прошел. На обратном пути они все опять зашли к отцу Илариону, который тут сказал Авдеевой: «Ты, Анна, оставайся в Троекурове. Я пока прикажу поместить тебя к кому-либо из келейниц, а там ты поставишь себе келлию». В чужой келлии Авдеева жила недолго; родные вскоре поставили ей собственную. Но так как безотчетный страх у нее не совсем миновался, то старец приказал жившим при нем сестрам поочередно ходить к ней ночевать. Послушание определено было ей — помогать Анне Феодоровне Масловой готовить трапезу.

Прожив в Троекурове десять лет, Авдеева почувствовала сильную грудную боль. Узнав об этом, отец Иларион приказал ей выпить ложку конопляного масла, но она никак не могла его принять. Между тем болезнь ее все более и более усиливалась. Ее вразумили, что она так болеет за непослушание старцу. Авдеева послала просить у батюшки прощения в том, что она не исполнила его повеления, да и теперь не может решиться выпить конопляного масла; а вместо сего она просила старца, чтобы он помолился о ней, изъявляя вместе свою веру, что Господь силен помочь ей и без всяких лекарств, по одним святым молитвам старца. Слова Спасителя, сказанные слепцам: по вере ваю буди вама (Мф. 9, 29),— оправдались и над сей страдалицей — по молитвам старца она скоро исцелела.

Через некоторое время позвал однажды отец Иларион к себе эту исцелевшую и говорит: «Ты бы, Анна, сходила домой».— «С кем же, батюшка, мне идти? — спросила она.— Я одна боюсь».— «Иди одна, не бойся! Надо тебе утешить родителей, они в большой скорби». Авдеева послушалась; но только вышла из Троекурова на большую дорогу, как увидала своих родных, которые ехали было к ней, а теперь ее взяли с собой и привезли домой. Здесь, действительно, было большое домашнее горе — ее родного брата провожали в город в рекрутское присутствие^{^[49]}. Это, в сущности, святое дело, но требующее великих трудов и самоотвержения, в те времена для крестьян не могло не быть великим домашним горем. Но вот скорбь миновалась — брата Авдеевой забраковали. Возвратившись домой и приписывая свое освобождение от военной службы молитвам отца Илариона, он повел сестру свою обратно в Троекурово — благодарить старца и за сестру, что через него исцелилась, и за себя, что избавился от солдатчины.

Брат с сестрой пришли к отцу Илариону вместе. Преподав им благословение и отпуская от себя, старец, обратившись к Авдеевой, примолвил: «Ты, Анна, теперь придешь ко мне уже с пирогом». Это было в начале ноября. Отпустивши своего брата домой, Авдеева возвратилась в свою келлию. С тех пор она стала жить мирно и спокойно, не испытывая никакого горя или искушения. Только порой недоумевала, с каким это пирогом она придет к батюшке. Нужно заметить, что жившие при отце Иларионе насельницы без особенной причины не ходили к нему, а только когда являлась у какой из них крайняя нужда — открыть какую-либо скорбь, попросить в чем-либо совета, благословения и т. д. Между прочим, у них завелся такой обычай, что каждая сестра в день своего Ангела непременно шла к старцу и несла ему пирожок. Итак, время текло; прошло уже более трех месяцев, в продолжение которых Авдеева ни разу не видала старца, отчего уже и скучать стала. Но вот настал день ее Ангела, и она, действительно, как именинница, явилась к старцу с пирогом^{^[50]}.

Не все, впрочем, сестры по доброй воле оставались на жительство при старце Иларионе, хотя он и обнадеживал их ясным пророчественным обещанием открытия в Троекурове женской общины. Дальнейшие рассказы покажут, как Всеблагий и Премудрый Господь, по молитвам верного раба Своего, заставлял некоторых и поневоле пребывать около старца, как на месте для них более полезном и спасительном. Таким образом на них исполнялись слова Псалмопевца: броздами и уздою челюсти их востягнеши, не приближающихся к Тебе (Пс. 31, 9).

Монахиня Пантелеимона, в миру Пелагея Кононовна Гранина, рассказывала о себе следующее.

«От юности моей я желала поступить в монастырь. И так как родитель мой состоял на службе в городе Задонске (Воронежской губернии), то семейство наше познакомилось с благочестивой старицей Евфимией Григорьевной Поповой, давнишней ученицей троекуровского старца Илариона. Я полюбила ее, и она приняла меня к себе, где и пришлось мне прожить три года. С ней не раз бывала я и у старца Илариона. Однажды она сказала мне: "Полюшка, тебя возьмет у меня отец Иларион".— "Никогда и никуда не пойду я от тебя",— отвечала я. Но она снова повторила те же слова. Между тем я вскоре по необходимости должна была ее оставить, потому что отец мой, переходя на службу в Калугу, хотел пристроить меня поближе к себе в Калужский монастырь и уже просил игуменью принять меня в обитель. Собравшись, распростились мы с Задонском и по пути заехали с моей матушкой к отцу Илариону. После обычного приветствия он и говорит моей матушке: "Оставь Пелагею у меня; хотя и не скоро, но здесь будет монастырь". Я со своей стороны отвечала, что еду в Калужский монастырь. Но старец сказал моей матери: "Если не оставите ее у меня, она у вас дорогой умрет".— "Без согласия отца я сомневаюсь оставить ее здесь",— отвечала мать моя. Итак, мы простились с отцом Иларионом. Однако, пришедши к Прасковье Васильевне, жившей около старца, мать моя решилась оставить меня у нее, а сама поехала в Лебедянь к отцу моему посоветоваться обо мне и рассказала ему, что говорил отец Иларион. Отец мой, встревоженный тем, что молодая дочь его оставлена была у людей, мало ему знакомых, тотчас же послал мать мою обратно за мной. В последний раз зашли мы к батюшке принять от него благословение на путь, но он, обратясь ко мне, сказал: "Сам отец твой привезет тебя к моей келлии, а ты ему об этом не говори и не противоречь".

Итак, мы отправились. Увидев меня, отец успокоился, и мы все вместе поехали из Лебедяни в Калугу. На пути остановились мы в селе Спешневе для отдыха лошадей, а сами сели чай пить. Тогда пришли мне на память слова отца Илариона, и стала я думать, что они значат. Между тем почувствовала я, что в горле у меня как будто что-то кольнуло. Я испугалась. Потом что-то в горле стало наливаться, и пошла у меня гортанью кровь. Дыхание захватило. С трудом могла я проговорить: "Папенька, пошлите за священником — я умираю". Скоро исполнили мое желание, и я приобщилась Святых Таин. Но болезнь моя усиливалась, силы слабели, и я чувствовала, что конец мой приближается. "Везите меня скорее в Лебедянь,— едва проговорила я,— хочу умереть близ старца". Отец мой от страха затрепетал и, взглянув на образ Божией Матери, со слезами воскликнул: "Матерь Божия! Отец Иларион! Исцелите мою дочь! Отдам ее тебе, отец Иларион, как знаешь, так и управляй ею". Сказав это, он поспешно собрался, поехал и сам привез меня к келлии старца. Отец Иларион благословил мне взойти к нему одной и, осеняя меня крестным знамением, сказал: "Вот, я молился Царице Небесной, чтобы ты жила у меня". Я возразила: "Ведь я очень больна".— "Знаю, что ты больна",— ответил он и, достав елея из лампады от Владимирской иконы Божией Матери, своей рукой помазал мне горло. Тут же я почувствовала, что болезнь моя прошла, и воскликнула: "Батюшка! Я здорова".— "Молчи",— сказал он. После сего отец мой, приняв благословение от старца и испросив со слезами прощение в своем упорстве, оставил меня на жительство в Троекурове. Так дивно было мое прибытие под благодатное покровительство отца Илариона в двадцатый год моей жизни! С той поры, по милости Божией и молитвам старца, благополучно несла я разные послушания, между прочим 25 лет пекла просфоры, чему обучил меня сам старец. А впоследствии, уже по кончине его, удостоилась я и пострижения в чин ангельский в устроившейся по его предсказанию святой обители».

Эта же Пелагея Кононовна еще рассказывала о себе: «Нечаянно защемила я палец, и он очень разболелся. Батюшка сказал мне: "Мажь его маслом из лампады, но другим ничем не лечи; а то у меня так-то год целый болел палец". И хотя он еще раз повторил мне эти слова, но я не утерпела — стала лечить. Но лекарства не помогали, и боль в пальце усиливалась. Наконец, я обратилась к доктору. Он посмотрел и сказал: "Его нужно отпилить". Действительно, палец мой сильно разболелся, около него наросло мясо. Почти целый год я так страдала, но, боясь пилить палец, я пошла к батюшке просить его помощи. "Зачем ты лечила? — сказал он.— Ведь я тебе не велел. Ступай скорее к святителю Митрофану, помолись, и я помолюсь за тебя". Прибыв в Воронеж вскоре после открытия мощей святителя, я с трудом могла пробраться к ним за множеством народа. Приложившись к святителю и вместе приложив свой больной палец к нему, я тотчас почувствовала облегчение. Отошла от мощей, посмотрела на свой палец — и он как будто не болел».

П.А. Уварова однажды так опасно заболела, что лечившие ее три доктора уже приговорили ее к смерти. Зная по слухам отца Илариона, но не имея возможности лично видеться с ним, она письмом просила его святых молитв, через которые надеялась получить от Господа облегчение болезни. Старец дал ей совет не лечиться^{^[51]}. Прошло после того довольно времени, но болезнь не проходила. Собрав последние силы, больная поехала сама к отцу Илариону. При первом свидании он дал ей сочинение святителя Тихона Задонского — «Христос грешную душу к Себе призывает» и велел прочитать. Со вниманием прочитав эти умилительные изречения, больная почувствовала в душе отраду и мир душевный. Затем отец Иларион оставил ее погостить в Троекурове, поместив в келлии одной из живших при нем послушниц. Однако послушница эта, опасаясь принять к себе едва живую гостью, сказала об этом старцу, но он успокоил ее, сказав: «Не бойся, Бог даст, все пройдет; пусть только кушает монашескую пищу». И действительно, вскоре по молитвам угодника Божия Уварова оправилась от болезни и прожила около трех лет в Троекурове в чужих келлиях. Но потом она чем-то смутилась в духе и собралась было совсем уехать домой, не сказавши даже об этом старцу. Прозорливый старец предупредил ее намерение, передав ей через своего келейника: «Если ты совсем уедешь отсюда, то нигде не будет тебе места. Здесь оставайся. Ведь у меня со временем монастырь будет». Так, по молитвам и благословению угодника Божия, Уварова и осталась на жительство в Троекурове, а по времени и пострижена была в мантию с именем Поликсении.

Впрочем, если угодник Божий отец Иларион, как показывают эти примеры, и определял некоторых безусловно оставаться на постоянное жительство в Троекурове, то единственно по извещению о сем от Господа, для душевной пользы оставляемых им лиц. В противном случае он не оставлял жить при себе даже людей самых близких к нему и весьма нравственных; руководить же их в духовной жизни — вразумлять, смирять, укреплять веру в Промысл Божий, обучать беспрекословному послушанию не переставал, так как и сами они, сознавая для себя в том нужду и великую пользу, издалека посещали его.

Вышеупомянутая Евфимия Григорьевна Попова, жившая в городе Задонске, навестила однажды отца Илариона в Троекурове и, пробывши там дня три, начала собираться в обратный путь. Дело было зимой, но по случаю оттепели образовался паводок. Старец много убеждал Попову побыть в Троекурове еще денька два или три, но она, озабоченная какими-то делами, требовавшими скорейшего ее прибытия в Задонск, не согласилась долее оставаться. Прощаясь с ней, отец Иларион снял с себя шерстяные чулки и, отдавая ей, сказал: «Они хотя и старенькие, да ты их дорогой вымоешь». «Чего не выдумает батюшка! Где это мне дорогой чулки мыть?» — рассуждала Евфимия. И так отправилась она в путь. Вместе с ней был любимый отцом Иларионом послушник Задонского монастыря Михаил (впоследствии наместник отец Зосима). С ними был и кучер. На дороге им нужно было переехать лощину, по которой вода бежала так быстро, что во время переправы повозка их опрокинулась, и Евфимию Григорьевну едва могли вытащить из воды. Так она и вымыла батюшкины чулочки за свое непослушание.

В другой приезд той же Евфимии Григорьевны в Троекурово старец заставил ее вскопать гряды на своем огороде. До самого вечера трудилась она, утешаясь мыслью, что батюшка непременно позовет ее к себе и покормит за труды горячей кашкой. Старец точно пригласил к своей трапезе потрудившуюся гостью, но на стол подан был всего только один соленый груздь, разрезанный на три части, и небольшой ломтик хлеба. Одну часть гриба отец Иларион взял себе, а остальные две части предложил Евфимии Григорьевне и сказал: «Кушай!». «Это после дневного труда-то? — подумала она.— Чего же тут есть-то?» Но, съевши самую малую часть гриба с хлебом, проголодавшаяся труженица вдруг почувствовала, что она уже так сыта, что более и есть не может. «Ты, кажется, хотела много у меня покушать, Евфимьюшка,— сказал ей старец,— а и половины груздика не скушала».— «Не могу, батюшка,— отвечала гостья,— очень сыта». Она говорила, что после этой трапезы ей долго не хотелось есть. «А то, бывало,— рассказывала она же,— пошлет меня батюшка зимой ночевать в нетопленую баню. "Иди,— скажет,— с Богом, Евфимьюшка, тебе и там будет тепло". И точно, по молитвам угодника Божия, я не ощущала холода».

В заключение этой главы предложим вниманию читателей интересный рассказ о матушке игуменье Анфисе, которая в настоящее время управляет Троекуровским монастырем. Рассказ этот покажет и дальновидность старца, о которой уже говорилось и еще будет говориться, и ту непреложную истину, что он и из загробной жизни не перестает посещать присных своих.

Матушка игуменья Анфиса, в миру Анна Николаевна Придарогина, дочь почетного гражданина города Козлова, в молодых летах осталась круглой сиротой. Воспитанная родителями в строгих правилах благочестия и рано лишившись в них добрых руководителей, не имея притом расположения к брачной жизни, она страшилась оставаться среди мирских соблазнов и потому возжелала посвятить себя на служение Господу в иноческом чине. Знакомая со старицами, жившими около Сезеновского затворника Иоанна, и с ним самим, Анна Николаевна неоднократно ходила и к троекуровскому старцу отцу Илариону и каждый раз при свидании с ним просила у него благословения на жизнь монашескую, но всегда получала от него ответ: «Поживи в миру, Анна, будешь и в монастыре». По непредвиденным обстоятельствам ей и пришлось пожить в миру довольно долгое время ради сирот овдовевшего ее родного брата. Когда же Анна Николаевна, так сказать, рассчиталась с мирскими делами, отец Иларион благословил ее всегдашнее желание служить Господу в иноческом чине, и хотя она сама желала поступить в Тамбовский монастырь, старец прямо указал ей на Сезеновский, причем прибавил: «Поживешь, Анна, в Сезенове, поживешь и в Троекурове». Слова эти для Анны Николаевны в то время были загадочными, так как в Троекурове монастыря женского еще не было, да и неизвестно было положительно, будет ли он, или по крайней мере — когда будет.

Загадка эта для Анны Николаевны разъяснилась только впоследствии, когда она, будучи монахиней Анфисой, после того как довольно долго уже занимала должность казначеи Сезеновского монастыря, наконец определена была епархиальным начальством в настоятельницы Троекуровской женской общины в 1868 году. В самый день назначения матушки Анфисы на эту должность она увидела старца Илариона в сонном видении таким образом: ожидали будто бы в Сезеново Московского митрополита Филарета, при появлении которого вместо сезеновской игуменьи вышла к нему навстречу матушка казначея Анфиса. Но в белой глазетной мантии с золотыми источниками^{^[52]} и под митрополичьей митрой она сверх чаяния узнала знакомое ей святолепное лицо старца Илариона. Неожиданная радость и безотчетный страх заставили ее отступить назад. «Что же ты стоишь?» — проговорил наконец старец тем кротким и тихим голосом, какой не раз приходилось ей слышать наяву от него живого. Мать Анфиса упала ему в ноги и просила благословить ее. Угодник Божий, по обычаю, перекрестил ее. Но это осенение крестным знамением и сама рука старца, которую она так крепко прижала к устам своим, по пробуждении казались ей не сном, а скорее действительностью.

Глава X

Благотворительность отца Илариона бедным церквам и людям.— Его молитвенная помощь.— Семейство М.В.К.— Екатерина Леоновна Шишкова.— Пелагея Макаровна Полозова.— Иван Феодорович Летошнев.— Муж родной сестры монахини Поликсении Уваровой.— Разрешение неплодства лютеранки госпожи По-се по молитвам отца Илариона.

Святая любовь угодника Божия Илариона не ограничивалась одними только окружавшими его боголюбивыми насельницами. Она заставляла его благотворить и всем обращавшимся к нему со своими нуждами за помощью.

Сам старец, в сущности, был бедняком, ничего не имущим. Но его высокая духовная жизнь привлекала к нему множество почитателей — людей со средствами, которые считали за великое счастье, если их любимый батюшка примет жертву от их усердия. Он же, будучи бескорыстен до самоотвержения, одной рукой принимал, а другой щедро рассыпал приносимые ему благотворения на благолепное украшение храмов и на вспомоществование нищим. Вот несколько примеров благотворительности старца Илариона.

Во время пребывания своего в Троекурове он все необходимое для церковного богослужения: муку для просфор, вино, деревянное масло, свечи и ладан — покупал на свой счет, а на это ежегодно расходовалось по 500 рублей.

При постройке церкви в селе Губине Лебедянского уезда на его счет устроены решетки и пол. Кроме того, им куплены крест и Евангелие и переменен большой колокол. О побуждении к перемене колокола келейный отца Илариона рассказывал так: «В один праздничный день, разливая чай, я услыхал дребезжащий звук разбитого губинского колокола и говорю старцу: "Батюшка! Как жалостно умоляет колокол-то: подайте, православные, на колокол Казанской Божией Матери".— "А что, Спиридон,— вдруг сказал отец Иларион,— я думаю, это Архангел Михаил внушил тебе столь добрую мысль, которую непременно нужно исполнить. Ты что от себя пожертвуешь на колокол?" — "25 рублей серебром",— отвечал я. "Вот и хорошо, а я добавлю,— сказал старец.— Ступай же в Лебедянь на ярмарку, перемени колокол и вели купцу заехать ко мне за деньгами"». Так щедр был, при самых даже несерьезных намеках на добрые дела, любитель благолепия церковного отец Иларион, смиренно пользовавшийся благими советами и низших себя.

В селе Сезенове Лебедянского же уезда (где ныне Сезеновский девичий монастырь) на счет отца Илариона покрыта железом деревянная церковь и в ней переделан иконостас.

В Троицкий Лебедянский монастырь отец Иларион пожертвовал на святую икону серебряную ризу в 3000 рублей.

В городе Данков Рязанской губернии на исправление ограды, на распространение храма Успения Божией Матери и на бут^{^[53]} под церковь отец Иларион с келейником своим Дынниковым разновременно посылал сотнями.

Кроме того, многократно весьма значительные суммы отсылались отцом Иларионом в разные места без назначения — прямо в распоряжение храмостроителей.

Но эти открытые пожертвования, совершавшиеся старцем непосредственно, были явны для людей, а сколько было таких, которые совершались благодаря его совету другими? Довольно было одного слова отца Илариона, и почитатели его — богачи не щадили тысяч на украшение святыни. Кроме многих других, один помещик, Павел Николаевич Хрущов, пожертвовал на какое-то доброе дело 5000 рублей. Недалеко живший от Сезенова помещик П.Е. Звягин, весьма богатый и расположенный к старцу, чувствуя близкую кончину свою, предлагал ему в полное распоряжение на богоугодные дела по его усмотрению 100 000 рублей. Но старец, ссылаясь на слабость своего здоровья, отказался от этого поручения и посоветовал передать это пожертвование Сезеновскому затворнику Иоанну на устроение храма.

Из всех получавшихся отцом Иларионом обильных пожертвований все избытки, остававшиеся от расходования на богоугодные постройки, он раздавал бедным. Кроме девственниц и вдов, поселявшихся вокруг келлии старца и пользовавшихся от него необходимой помощью, всем странникам и дальним посетителям всегда предлагалась трапеза. Возможное пособие выдавалось часто и бедным на дорогу. Матрона Васильевна Дынникова, жившая некогда при старце, сказывала, что иногда он приказывал без видимой надобности напекать по пяти и более белых хлебов, но в эти дни всегда неожиданно стекался народ, так что напеченные хлебы все тотчас расходились^{^[54]}.

Заключенным в темницах узникам отец Иларион ежегодно перед праздниками Светлого Воскресения и Рождества Христова посылал по пяти рублей деньгами, сыру, белого хлеба и яиц; в Сырную неделю по пуду рыбы. Кроме того, послушник старца в каждую поездку в Лебедянь покупал для острожных белого хлеба на рубль серебром.

Один бедный воспитанник семинарии по пути в Тамбов зашел к отцу Илариону для получения от него совета — к какой должности ему определиться. Не имея в это время что дать бедняку на дорогу, старец подарил ему только что сшитое из хорошего сукна полукафтанье своего келейного. Когда же келейный пришел с послушания и спросил: «Где же моя одежда?» — старец с улыбкой отвечал: «Семинарист, должно быть, унес», но, заметив в лице послушника оскорбление, сказал: «Беги, Спиридон, по большой дороге, догони вора и отними свое платье, а на случай сопротивления его возьми с собой рубль серебром и отдай ему взамен». «Расстроенный и усталый, с сильным чувством мести,— рассказывал келейный,— догнал я мнимого похитителя моей любимой обновки. Но едва тот оглянулся на мой оклик, в душе моей открылось совершенно противное чувство. Рубищной костюм и кроткий взгляд бедняка привели меня в такое сострадание, что я мог только отдать ему рубль. Так неожиданно гнев мой превратился в жалость по молитве старца!»

Угодник Божий старался помочь каждому и помогал именно тем, в чем человек нуждался и за чем к нему обращался. Бедных материальными средствами снабжал он деньгами или потребными вещами; не имевшим же нужды во внешнем вспомоществовании оказывал свою молитвенную помощь. По преимуществу такой великой милостью старца пользовались люди благочестивые, имевшие к нему великую веру, которым вследствие сего и ниспосылались особые щедроты от Господа.

Одно благочестивое семейство из высшего круга, проживавшее в Петербурге, пользовалось расположением блаженного старца Илариона. Мать этого семейства М.В.К., не имея возможности быть у него лично, вела с ним переписку и всем советам его следовала с полным усердием и верой, всегда призывая его святые молитвы на себя и все свое семейство. А потому и старец в особенности молился об этом семействе; налагая на себя пост, заставлял и келейных своих молиться, и если узнавал, что они не молились по его заповеди о семействе М.В.К., то взыскивал за это и повелевал непременно молиться. Самой же госпоже К. писал: «Блажени невидевшии и веровавше (Ин. 20, 29). Это вы, не видя меня, веруете, и Господь удивит милость Свою над вами, супругом и детьми вашими и возведет чад ваших на высшую степень счастья. Вы будете радоваться на них и утешаться ими». Предсказание это исполнилось в точности. Господь, действительно, удивил милость Свою на всем семействе М.В.К. Детей у нее было пять человек. Все они обучались наукам отлично, возросли, и Господь устроил их по службе на диво и радость не только родителям, но и всем, кто их знал.

По особенному расположению к одному из членов этого семейства отец Иларион дал некогда приближенной к нему особе небольшую иконку и сказал: «Отдашь ее малютке, которого встретишь,— внутренний голос скажет тебе, кого я этой иконой благословляю». Два года особа эта имела постоянно при себе эту иконку. Много встречала малюток, но не ощущала внутреннего голоса, по указанию которого можно бы было передать благословленную старцем святыню. Случилось ей по делам быть в Петербурге и в доме того семейства, о котором здесь идет речь. Лишь только вошла она в их комнаты и увидела мальчика, как невольно вскрикнула от радости: «Вот кому батюшка велел мне передать его благословение»,— и с этими словами она отдала малютке икону Божией Матери «Живоносный Источник».

Незадолго до своей кончины отец Иларион прислал этому семейству икону Божией Матери «Огневидная». С великой верой приняли благословение батюшки все члены семейства. Тотчас же заказана была на эту икону серебряная вызолоченная риза, но мастер по обстоятельствам замедлил с работой. Между тем как мать семейства скорбела, что долго не получает желаемого образа, приходит к мастеру какой-то юноша и торопит его отделкой ризы. Приняв его за посланного заказчицы, мастер оставил всю свою работу, скоро отделал икону и, принесши ее госпоже К., извинялся перед ней, говоря: «Я не знал, что икона вам скоро нужна, но как только вы известили меня об этом через посланного, я поторопился исполнить ваше желание». Удивленная госпожа К. отвечала: «Правда, я скорбела, что вы долго не несете икону, но я никого не посылала к вам». Узнав же от мастера более подробно о приходившем к нему юноше, она сочла это чудесным случаем, совершившимся по молитвам угодника Божия Илариона, готового и заочно утешать в скорби близких к нему. Все это семейство и доныне молитвенно прибегает к почившему старцу с полной верой, что он и по отшествии из сей жизни не перестает ходатайствовать о них пред Господом.

Данковская помещица Екатерина Леоновна Шишкова, имевшая большую веру к отцу Илариону и часто посещавшая его, иногда даже со всем своим семейством, просила однажды письмом угодника Божия помолиться Господу о ниспослании дождя на посеянную у нее свекловицу, которая пропадала по случаю засухи. Старец послал своего келейника Спиридона в Данковский монастырь с просьбой к настоятелю отслужить молебен пред иконой Успения Божией Матери и панихиду по схимонахе Романе, там похороненном. Во время панихиды ясное небо вдруг покрылось тучами, и полил такой дождь, что служившие и молившиеся, как говорится, промокли до костей и возвращались с могилы со слезами умиления и благодарности Господу за великую милость Его, явленную им по молитвам Своего угодника. По возвращении келейника в Троекурово, на рассказ о случившемся старец Иларион с обычным смирением сказал: «Не все, Спиридон, богоугодные люди желают земной славы даже и по кончине, а между тем тайно благодетельствуют просящим их, тогда как нетленные останки их скрываются под спудом».

В другой раз, при личном свидании с отцом Иларионом, госпожа Шишкова вдруг услышала от него странное предложение: «Ты бы, Екатерина Леоновна, купила Новинское». Не слыхав даже и названия подобного имения, Шишкова ничего не ответила старцу, но, возвратившись домой, сообщила о том мужу своему, который очень уважал отца Илариона и не замедлил навести справки. Оказалось, что, действительно, есть имение Новинское в Ефремовском уезде и что оно принадлежит даже одному из дальних родственников его господину Б., но что владелец и не думал продавать такую дачу, которую считал золотым дном. Между тем отец Иларион при каждом свидании с Екатериной Леоновной все с большей настойчивостью твердил: «Купи же Новинское». Привыкшая к детскому послушанию духовному отцу своему и наставнику, госпожа Шишкова очень скорбела о невозможности купить имение, на приобретение которого, видимо, было благословение Божие, как можно было заключить из слов отца Илариона, и убедительно просила мужа своего не оставлять без внимания предложение старца и употребить все возможное к приобретению Новинского. В скором времени совершенно неожиданно господин Б., встретившись с Шишковым, сам предложил ему купить у него имение. Обстоятельства сложились так, что Б. никак не мог удержать за собой Новинское, которым очень дорожил. Но когда господин Шишков объяснил ему, что не имеет свободных денег для уплаты, то, сверх ожидания, господин Б. сам назначил для него очень выгодную рассрочку. Таким образом Новинское и было куплено. Со временем к этому имению господин Шишков прикупал соседние продававшиеся дачи, через что составился у него довольно крупный участок.

В последнее свидание с Екатериной Леоновной отец Иларион вместо просфоры, которую всегда давал при прощании, подал ей три восковые свечи. «Вот верное предречение скорой моей кончины»,— подумала она и горько заплакала. «Не плачь, а радуйся об этом»,— сказал старец. Через три дня этой благочестивой госпожи не стало на свете.

Благословение и молитвы блаженного старца отца Илариона и по отшествии его из мира сего видимо изливаются на род Шишковых. Тридцать лет спустя после того, как старец дал совет Шишковым купить Новинское, сын покойной Екатерины Леоновны, Л.Н., имел случай на очень выгодных условиях прикупить в смежности такой же участок, как и в Новинском, с другими прикупленными дачами, так что в настоящее время у него составилось большое ценное имение в 2000 десятин земли, вблизи железной дороги, которое оказалось лучшим из его имений.

Если люди состоятельные, отличавшиеся благочестием, и верой, и преданностью блаженному Илариону, по его святым молитвам сподоблялись великих милостей от Господа, тем более угнетаемые бедностью и разными житейскими невзгодами, смиренно обращавшиеся к старцу за утешением, по его молитвенному ходатайству пред Господом, сверх чаяния утешаемы бывали избавлением от постигавших их скорбей.

Лебедянская мещанка Пелагея Макаровна Полозова, бывши вдовой, жила в семье своего свекра, сначала со всеми в ладу, а потом пошли семейные раздоры, и ей не стало житья — ее выгоняли вон. Мысль, что оставаться в доме нет возможности, а идти некуда, наводила на Пелагею Макаровну сильную тоску, так что она решалась на самоубийство. Но тут ей пришла благая мысль прибегнуть к отцу Илариону, к которому она и прежде хаживала, объяснить ему свое горе и просить его святых молитв и совета. Когда келейник доложил о ней старцу, то он немедленно принял ее. Со страхом отворила Полозова дверь кельи и увидела блаженного коленопреклоненным пред святыми иконами. Упавши на колена, она и сама начала слезно молиться. По окончании молитвы она рассказала ему о своем безвыходном положении, так как родные мужа выгоняют ее из дома и она в преклонных летах остается без пристанища и без куска хлеба, тогда как всю свою молодость вместе с покойным мужем провела в общих семейных трудах, через что и самый дом устроился. Да и приданое ее сюда же было потрачено. Обливаясь слезами, Полозова просила святых молитв старца, чтобы не дойти до крайнего отчаяния. Чистосердечно рассказала она ему о своем преступном намерении лишить себя жизни. Долго еще помолившись, отец Иларион сказал ей: «Поди, Пелагея, отслужи молебен с акафистом пред Владимирской иконой Царицы Небесной, да усерднее помолись, и Она тебе поможет — будет у тебя вечный дом».

Отслуживши молебен Матери Божией, Полозова почувствовала некоторое облегчение в больной душе своей и так размышляла: «Это батюшка предсказал мне смерть — вечный дом; а от смерти куда же уйдешь! Да будет воля Божия святая!». Так, предавшись Промыслу Божию, жила она на квартире около года. Но вдруг совсем неожиданно Господь устроил дела ее к лучшему. Очень выгодно, с рассрочкой, довелось ей купить не только дом, но при нем и небольшой участок земли, на что отец Иларион дал ей свое благословение и хлеб-соль на новоселье и сказал: «Раба Божия Пелагея! Видишь, Царица Небесная-то к тебе милостива! Молись Ей усердно, и Она не оставит». Со слезами рассказывая об этом, Полозова прибавляла: «Так по молитвам драгоценного батюшки Царица Небесная даровала мне вечный уголок земли!».

Данковский бедный дворянин Иван Феодорович Летошнев, много раз посещавший Троекуровскую женскую обитель, рассказывал о себе следующее.

«Все богатство мое состояло в том, что я возделывал свой огород и имел несколько ульев пчел, чем и содержал свою семью. Одним летом была такая засуха, что все овощи на моем огороде положительно почти погорели. Я был в великой скорби, потому что лишался годового продовольствия, и пошел к отцу Илариону в надежде получить от него облегчение в своем горе. "С голоду умру",— сказал я угоднику Божию. С отеческой любовью обратился он ко мне и сказал: "Не скорби, Иван Феодорович, а молись Богу — Он тебе поможет, и я помолюсь. Вот тебе благословенный хлебец, ты с ним и обойди огородец-то свой. Иди домой с Богом. Он тебя утешит в скорби. Только веруй!". Словно крылья привязал мне батюшка своим сладким утешением, я не шел домой, а бежал, между тем как дождевая тучка от самого Троекурова уже догоняла меня. Лишь только обошел я свой огород с благословенным хлебом, полученным от батюшки, как полил обильный дождь и оживил увядшие растения. Таким образом в этот год, сверх ожидания, я не только имел возможность содержать свое семейство, но и получил от своего огорода доход вдвое более обыкновенного».

В другой раз постигло всю семью Летошнева какое-то домашнее горе. Где искать утешения? Пошел он опять в Троекурово к старцу-утешителю и принес ему в гостинец сот лучшего меду. Отдавши мед келейному, Иван Феодорович попросил, чтобы доложили о нем батюшке, но получил в ответ: болен батюшка и принять не может. Со стесненным сердцем, медленно отходил Летошнев от заветной келлии, где надеялся обрести утешение. Проходя же мимо полуотворенной двери келейника, он увидел на столе мед, принесенный им собственно для батюшки. Смутил его помысл, что такой отличный мед не достанется старцу. «Мед-то, мед-то какой, словно янтарь,— так говорил сам с собой в сугубо горестном раздумье Иван Феодорович,— уж знать бы, лучше бы и не носил». Но вот догоняет его келейник и говорит, что батюшка велел ему вернуться. Летошнев с великой радостью поспешил к старцу, вошел в келью и видит, что мед-то его у старца на столе. Это его так смутило, что он думал было бежать вон из кельи, а между тем стоял как вкопанный — ни с места. Отец Иларион осенил его три раза крестным знамением с молитвой и ласково сказал: «Чего же ты испугался? Не бойся, смотри на меня. А за мед-то благодарю. Ведь он у меня, а не у келейника». Ободренный и успокоенный ласковыми словами старца, Летошнев пришел наконец в себя и, получив от него благословение и утешение, поспешил успокоенный к своей семье.

Случалось, что мощные молитвы угодника Божия Илариона изменяли сердечное расположение людей даже неверующих и вовсе к нему не расположенных.

Муж родной сестры вышеупомянутой П.А. Уваровой^{^[55]} был человек богатый, имел конный завод; но ни во что святое не верил и над всем священным издевался. Бывало, когда жена его заговорит с сестрой об отце Иларионе, он непременно скажет: «Уж у вас все святые да прозорливые». Немало скорбели обе сестры о заблуждении близкого им человека и потому попросили старца помолиться, чтобы Господь обратил неверующего на путь истинный. Спустя довольно времени отец Иларион посылает П.А. домой и говорит: «Попроси у своего зятя для меня лошадку». Ничего не ответив на слова старца, Уварова приехала к сестре и сообщила ей причину своего приезда. Сокрушались они обе, что придется отказать старцу в его просьбе по неверию и нерасположению к нему хозяина. Однако нужно же было исполнить послушание — попросить для батюшки лошадку. А как и с чего начать об этом речь с человеком, который на первом же слове откажет, да еще и с насмешками? Каково же было их удивление, когда, сверх всякого ожидания, зять П.А., спокойно выслушав ее просьбу, с удовольствием послал отцу Илариону хорошую лошадь с жеребенком. Такая перемена в отношении к старцу человека неверующего могла быть началом или залогом перемены к лучшему и всей его жизни. Впрочем, о сем достоверно неизвестно^{^[56]}.

Молитвенную помощь готов был старец оказать, по любви своей, и всем людям, не различая даже религий, если только видел в просителях веру и смирение. Тамбовский чиновник А.И. Богданов передавал, что знакомые ему муж и жена господа По-се очень скорбели, что не имели детей, и в особенности жена. Узнав же от Богданова о дивной силе молитв отца Илариона, госпожа По-се, несмотря на то что была, как и муж ее, лютеранского вероисповедания, решилась поехать к угоднику Божию, открыть ему свою скорбь и просить его святых молитв о разрешении неплодства. Встретив эту госпожу и узнав цель ее приезда, старец дал ей небольшую икону Архангела Михаила и сказал: «Молись сему святому Архистратигу, и Господь по его предстательству исполнит твое желание». Через год с небольшим, и именно в день Архангела Михаила, госпожа По-се разрешилась от бремени рождением двух дочерей-близнецов.

Глава XI

Исцеление отцом Иларионом от беснования помещицы А.П. Штейн, задонского купца и елецкого крестьянина.— Исцеление от болезней телесных: дочери лебедянской мещанки П.М. Полозовой; данковского помещика И.Ф. Летошнева; мальчика А. Успенского, впоследствии священника села Александровка; сына диаконицы села Лобанова; внучки А.Н. Вороновой; брата О.В. Дмитревской; купчихи П.Я. Коленкиной и мужа ее; купца К.Н. Рахлеева; купчихи Е.А. Гусевой; наместника Задонского монастыря (впоследствии игумена) Зосимы; наказанной за неверие одной помещицы и наказанного также за неверие и поношение старца некоторого купца-миллионера.

Благодать, данная от Господа святым Апостолам,— изгонять бесов и исцелять различные недуги человеческие всегда подавалась и подается верным рабам Христовым, как дар, как награда за их верность Царю Небесному. Верность же эта в угодниках Божиих выражается в непрестанном, смиренном молитвенном общении с Господом, посредством которого каждый из них берет из сокровищницы благодати столько, сколько может, по мере веры, ради совершаемых им в смирении духа, во славу Божию, подвигов любви и самоотвержения. А так как описываемый угодник Божий Иларион имел живую веру в Бога и вся жизнь его была непрестанным и неустанным служением страждущему человечеству, то и сокровищница благодатных даров Божиих была для него открыта. Его молитвенное ходатайство пред Господом можно было видеть в том, что и бесы, по слову Апостолов, повиновались ему о имени Иисусове[57]. В доказательство приведем несколько примеров.

Помещица Лебедянского уезда Анна Петровна Штейн в 1839 году поехала в Киев для поклонения мощам святых угодников. Так как в Полтаве жила в то время дочь ее, муж которой был там управляющим палатой Государственных Имуществ, то она и заехала навестить ее. Погостив у дочери, отправилась она в Киев. Возвратившись из путешествия, Анна Петровна все святые вещи, привезенные ею, раздавала родным своим, оставив часть из них и себе. Очень скоро после этого с Анной Петровной случилась странная болезнь — она почувствовала сильное отвращение ко всему святому и священному. Всегда набожная, она теперь при одном взгляде на священные предметы (как, например, и на привезенные ею из Киева вещи) приходила в состояние беснования; службы церковной, которой прежде она никогда не опускала, теперь не могла выносить. Во время чтения Евангелия, при великом входе и появлении священника со Святыми Дарами с ней делались страшные припадки. Вызванные родными ее доктора из ближайших городов определили болезнь ее расстройством нервов, но, сколько ни старались, не помогли больной. Сама же она смотрела на свою болезнь иначе. Она считала ее беснованием, которое может приключиться, кроме других причин, и от порчи недоброжелательных людей; а потому хотя и лечилась, но только для успокоения своих семейных. Когда же оказалось, что доктора нисколько ей не помогали, тогда Анна Петровна попросила детей своих описать все с ней случающееся и послать письмо отцу Илариону с прошением его святых молитв. Дети исполнили желание матери, и скоро от отца Илариона получен был следующий ответ: «Из села Доброго (Лебедянского уезда) взять Тихвинскую чудотворную икону Божией Матери, отслужить водосвятие и молебен с акафистом Божией Матери и над болящей священнику прочесть определенные Православной Церковью заклинательные на злых духов молитвы». Когда все это было исполнено, Анна Петровна, по молитвам угодника Божия, видимо для всех получила совершенное исцеление.

Задонский купец и елецкий государственный крестьянин, подверженные припадкам беснования, привезены были к отцу Илариону. На пути, а еще более когда бесноватые приближались к Троекурову, они были так свирепы и неукротимы, что провожатые принуждены были заковать их в железа. Но едва завиделась келлия угодника Божия, они умолкли; когда же появился перед ними сам старец, осенил их крестным знамением и напоил маслом из лампады, демоны в последний раз, приподняв свои жертвы на довольную высоту, страшно потрясли их и с клубящейся пеной из уст страдальцев вышли, оставив их в сильном изнеможении и беспамятстве. По выздоровлении купец шесть недель прожил в Троекурове и постоянно ходил к службам церковным.

Сила молитв отца Илариона проявлялась также и в исцелении им разного рода болезней телесных, иногда через самые простые назначаемые им средства, из коих чаще всего употреблялось масло из лампады, теплившейся пред его келейной иконой Владимирской Божией Матери.

У лебедянской мещанки Пелагеи Макаровны Полозовой, о которой мы уже говорили, была дочь, отданная в замужество в городе Ефремов. После родов у нее заболела нога и отнялась рука. Два года несчастная лечилась и пролечила 300 рублей, но пользы никакой не получила. Доктора нашли, наконец, нужным отправить ее в Москву, чтобы отпилить больную ногу. Но страдалица решилась лучше страдать и умереть, нежели согласиться на операцию. Мать ее, Пелагея Макаровна, опять отправилась к отцу Илариону за советом — что делать с дочерью. «Даром ногу-то пилить,— сказал ей старец,— Царица Небесная исцелит твою дочь. Иди, служи Ей опять молебен с акафистом и воду освяти и моему Ангелу молебен отслужи. Молись только усерднее. Святую воду возьми с собой и давай больной пить. А вот тебе еще маслица, помазывай им больную руку и ногу твоей дочери. Придешь в Ефремов, освяти еще воду пред иконой Царицы Небесной "Живоносный Источник". Только веруй! Господь силен исцелить больную». Приехав в дом дочери, Полозова нашла ее в предсмертных мучениях. Казалось, уже не было никакой надежды на выздоровление. Поспешили освятить воду и исполнить все, что было приказано отцом Иларионом. На другой день страдалица попросила чаю и, подозвавши мать свою, показала ей, что больной палец на ноге стал шевелиться. Через неделю начала она понемногу ступать на ногу, а месяца через два в состоянии была и ехать в Троекурово. Хотя она еще хромала, но по приезде в Троекурово во время молебна пред Владимирской иконой Божией Матери стояла на ногах и поддерживала святую икону. С тех пор она совершенно выздоровела.

Данковский помещик Иван Феодорович Летошнев, о котором мы уже говорили, однажды отчаянно заболел и уже приготовился было к смерти христианским напутствием. Но как ни тяжело он был болен, однако не потерялся, а, вспомнив о благодетельном старце отце Иларионе, послал к нему своего родственника просить его святых молитв и совета — чем бы ему полечиться. Посланный получил от старца такой ответ: «Дайте больному две ложки деревянного масла и напоите его парным молоком». Не успел еще посланный возвратиться, как больной настоятельно потребовал для себя деревянного масла две ложки и парного молока. Считая это за бред горячки, окружавшие опасались исполнить желание больного. Но Летошнев уверял их, что он в памяти, и говорил: «Или вы не видите, вот сам батюшка стоит и приказывает мне принять эти средства». Наконец решили дать больному масла и молока, он выпил и заснул. Каково же было удивление возвратившегося родственника, когда он узнал, что больной уже принял лекарство, назначенное ему отцом Иларионом, и именно в тот самый час, когда угодник Божий давал посланному этот спасительный совет. Проснувшись, Летошнев почувствовал себя лучше, а через несколько дней и совсем был здоров.

Священник села Александровка Ефремовского уезда Александр Иванович Успенский в детстве страдал золотухой в голове, отчего лишился слуха. А потому, несмотря на хорошие способности к учению и прилежание, в школьных занятиях отставал от своих товарищей, так что родители его, хотя и с великой скорбью, решались взять его из училища. Но прежде желали спросить совета отца Илариона и, взяв сына с собой, отправились в Троекурово. К старцу пришли они вместе втроем и положили обычные три поклона вместе со старцем, который затем с любовью обратился к мальчику, погладил его по головке и сказал: «Вот и отец благочинный ко мне пришел!». Родители со слезами объяснили отцу Илариону свое горе, что по глухоте сына они должны взять его из училища. «Нет, не надо,— сказал прозорливый старец,— Бог даст, все пройдет». С этими словами он подвел мальчика к Владимирской иконе Божией Матери и, взявши из лампады масла, помазал ему крестообразно уши и сказал: «Ну, теперь идите с Богом». На обратном пути мальчик почувствовал, что будто пробки выскочили из ушей его, и он стал слышать. С этого времени Александр Иванович мог хорошо учиться, окончил курс семинарии в числе первых учеников, получил сан священника, а впоследствии сделан был и благочинным.

У сына диаконицы^{^[58]} села Лобанова так сильно болели глаза, что около двух лет он не мог смотреть на свет. Скорбная мать привезла больного к отцу Илариону, который помолился, помазал ему глаза маслом из лампады от иконы Царицы Небесной и тем возвратил зрение.

У малолетней внучки Александры Николаевны Вороновой разболелись глаза и так опухли, что она перестала ими видеть. Лекарства не помогали, а ребенок плакал и протирал ручонками свои больные глазки, чем делал себе еще хуже. В это время к Вороновой пришла странница и рассказывала про чудодейственную силу молитв отца Илариона и прибавила, что она идет к нему. Александра Николаевна описала болезнь своей внучки и просила странницу передать письмецо угоднику Божию, в котором она усердно просила его святых молитв. Отец Иларион с той же странницей прислал капли для больной, чтобы она принимала их по числу ее лет, а Воронову просил прислать ему три аршина белого коленкора — обтянуть подсвечник. «Но ты,— писал ей старец,— коленкора не покупай, денег не трать; а у тебя есть в сундуке, его и пришли». Воронова, будучи уверена, что в сундуке ее нет коленкора, начала скорбеть о том, что некого послать в город за коленкором, тогда как на другой же день открывался удобный случай отослать старцу просимое. Странница убеждала Александру Николаевну поискать в сундуке. «Старец прозорливый,— говорила она,— даром слова не скажет». Нехотя пошла Воронова в кладовую, но как только открыла сундук, то сейчас увидела кусок коленкора, о котором она совсем забыла, и в нем оказалось как раз три аршина. С радостью послала она его старцу. Капли же, присланные им, скоро помогли больной девочке, и глаза ее стали здоровы.

Однажды приехала к отцу Илариону госпожа Дмитревская Ольга Васильевна и привезла с собой больного брата, страдавшего уже два года болезнью ноги; без костылей он и ходить не мог. Старец дал им масла из лампады от Владимирской иконы Божией Матери и, отпуская их, приказал этим маслом мазать больную ногу. А на просьбу их помолиться сказал больному: «Хорошо, ты будешь скоро здоров. А молиться — я обо всех должен молиться, все вы мои благодетели». Брат Дмитревской, действительно, скоро выздоровел.

«Два года страдая кровотечением,— пишет о себе купчиха Прасковья Яковлевна Коленкина,— я приехала к батюшке отцу Илариону в такой слабости, что не могла стоять на ногах. Он приказал мне употреблять каждый день по чайной чашке кипяченого церковного вина с пятью кусочками хлеба. После трех приемов я исцелилась. И муж мой тем же, по приказанию батюшки, исцелился от воспаления легких. А когда у него недели две шла постоянно слюна, батюшка приказал ему принимать в день по чайной ложке постного масла. После трех приемов слюна у него остановилась».

«Однажды муж мой упал на льду,— рассказывает она же,— лицо его так распухло, что долгое время не видно было глаз. Мы обратились к отцу Илариону за помощью; он дал масла из лампады от своих святых икон, чтобы мазать лицо больного. На другой же день все прошло».

«У купца Косьмы Николаевича Рахлеева,— пишет также Коленкина,— болел нос — на нем снаружи был струп. Доктора признали, что это рак, и отказались лечить. Батюшка дал ему масла от своих икон и приказал ему мазать больное место, и Рахлеев скоро совершенно выздоровел».

Купчиха Рязанской губернии, города Касимова, Елена Афанасьевна Гусева страдала кровотечением. Отец Иларион дал ей от своей трапезы кусок хлеба; она съела его и, по молитвам старца, выздоровела.

Наместник Задонского монастыря игумен Зосима пишет: «В одно время приехал я к отцу Илариону зимой. Дорогой я простудился, так что со мной сделался жар сильный, вроде горячки. Я попросил, чтобы мне принесли из кельи старца масла, которое всегда горело пред святой Владимирской иконой Богоматери. Маслом этим на ночь я вытер все тело; а утром старец прислал мне кусочек антидора — когда я съел его, болезнь моя прошла».

Бывали и такие случаи, когда за неверие в святость угодника Божия Илариона и силу его молитв или за дерзновенное поношение старца люди легкомысленные промыслительно наказаны бывали телесными недугами. Но вразумленные постигшими их бедствиями и смирившиеся под крепкую руку Божию, они, по молитвам за них старца-праведника, получали от Господа скорую помощь не только в телесных недугах, но и в перемене самого их душевного настроения на лучшее.

Приехали однажды к старцу Илариону две помещицы-соседки, хорошие приятельницы. Одна из них, постарше, была совершенно здорова, а другая, помоложе, страдала сильными головными болями. Отец Иларион в это время и сам был нездоров и потому не мог принять их, а приказал поставить их на квартиру к одной из живших около него сестер. Хозяйка келлии приняла гостей радушно и очень сочувственно отнеслась к больной посетительнице. Сожалея о том, что старец в то время по нездоровью никого не принимал, она предложила больной бутылку воды из батюшкиного колодца в Воловом овраге, посоветовав ей каждый день натощак пить понемногу этой воды и мочить ей больную сторону головы. Сестра эта уверяла больную, что очень часто Господь подает избавление от различных болезней тем, кто с верой употребляет эту воду. Искренно поблагодарив хозяйку за участие, больная, возвратившись домой, стала по совету ее употреблять привезенную с собой воду. С каждым днем она чувствовала улучшение своего здоровья, и когда вода вся была употреблена, то болезнь ее совершенно прошла. После сего чудесного случая выздоровевшая помещица в разговорах со своей приятельницей, с которой вместе были в Троекурове, всегда приписывала свое выздоровление единственно святым молитвам отца Илариона и воде из его колодца. Соседка же, считая это суеверием, постоянно подсмеивалась над ней и убеждала ее смотреть на свое выздоровление как на дело естественное. «Ведь немного найдешь ты таких больных,— говорила она,— которые постоянно больны. Обыкновенно бывает, что поболеют и потом выздоравливают. Так и с тобой ничего чудесного не случилось». Но скоро после того и насмешница соседка заболела так, что испугалась не на шутку. Тогда прежде бывшая больная упрекнула ее в неверии в чудесные благодатные действия и уговорила ее вместе ехать к отцу Илариону. Старец на этот раз принял их обеих. Он дал больной масла из лампады, велел ей растереться им. Больная исполнила совет старца и возвратилась домой совершенно здоровой, уверившись собственным опытом в чудесном действии благодати через угодника Божия Илариона.

Некоторый богатый житель Петербурга, бывший винный откупщик, проезжая через Троекурово, с дороги зашел посмотреть на отца Илариона и, как после сам признавался, испытать — вправду ли его называют люди святым и прозорливым человеком, в чем сам он сомневался. Келейник старца пошел доложить о нем. Старец в это время совершал свое молитвенное правило и потому велел сказать посетителю, чтобы он подождал, если желает его видеть. Такой неожиданный и бесцеремонный ответ для миллионера, не привыкшего ждать, показался оскорблением. Вспыхнув от гнева, он спросил келейника: «А скоро кончится правило?» — «В 12 часов»,— отвечал тот. «А теперь только 9,— сказал проезжий, посмотрев на свои часы,— значит, ждать три часа. Нет, это слишком долго. Сходи еще к твоему батюшке и скажи, что N.N. просит позволения выйти к нему теперь, скажи, что я ждать не могу, да здесь и негде». Келейный возвратился от старца с двояким предложением — или дожидаться в доме священника, или побывать у него на обратном пути. С неприличным тоном укора обидевшийся посетитель сказал, что коляска его вне села, а обратный путь его предположен по другому тракту. С этими словами он ушел, бормоча что-то про себя об отце Иларионе. По уходе его старец тотчас же позвал келейного и, подавая ему просфору, сказал: «Бог даст, воротится. Поди догони его и отдай ему просфору».— «Теперь его уже не догонишь, он далеко»,— возразил келейник. «Нет, Спиридон, иди!» Исполняя послушание, но не надеясь догнать барина, келейник, в раздумье о сказанном старцем, шел не спеша, но вдруг, к своему удивлению, он увидел проезжего богача у ворот церковной ограды, осязавшего руками стены оной. «Что вы здесь делаете?» — спросил посланный отцом Иларионом. «Это ты, мальчик?» — спросил в свою очередь проезжий. «Доведи меня, пожалуйста, до лошадей,— продолжал он,— у меня что-то в глазах стало темно». Келейник повел его и, помогая садиться в коляску, подал ему просфору. «От кого это?» — спросил богач. «От батюшки отца Илариона».— «Разве он служит обедни?» — «Нет,— отвечал келейник,— а после каждой службы священник дает ему, а он раздает приходящим». Приняв просфору, ослепший тотчас прозрел. После этого, вздохнув, он поцеловал ее и, трижды перекрестясь, сказал: «Слава Тебе, Господи, что избавил меня от постигшей было тяжкой скорби за осуждение раба Твоего! Прости меня, отец Иларион! Я непременно заеду». После этого чудесного случая смирившийся богач не только заезжал к отцу Илариону, но и оказывал ему глубокое уважение, а впоследствии просил его принять весьма значительное денежное пожертвование.

Глава XII

Важное значение богомудрых советов духовных мужей.— Александр Михайлович Гренков.— И.3. Центров.— Рассказ троекуровского священника отца Саввы.— Е.И. Максимова.— К.И. Сахаров.— Ф.П. Вагин.— Рассказ троекуровской монахини Онуфрии.— Д.П. Бессонов.— А.В.Г.— Рассказ Л.П. Ждановского.— И.И. Раевский.— Письмо М.Ф. Ивановой к троекуровской монахине игуменье Анфисе.— Заметка о письмах старца Илариона.

Мы видим, что вся жизнь старца Илариона была непрестанным и неустанным служением страждущему человечеству. Кроме оказываемых им вещественных пособий нуждавшимся людям и молитвенной помощи, проявлявшейся в исцелении различных недугов, богомудрый старец оказывал еще многим великую помощь своими мудрыми советами. Какое важное значение для людей должны иметь мудрые советы духовных мужей — это можем видеть из слов Самого Господа, сказавшего о людях благодатных следующее: не вы будете глаголющии, но Дух Отца вашего глаголяй в вас (Мф. 10, 20). Поэтому упоминаемый облагодатствованный старец безошибочно мог преподавать и преподавал всем и каждому спасительные советы и наставления, сообразно с потребностями людей и душевной их пользой.

Священник села Губина отец Никандр рассказывал, что однажды, выходя от старца, он увидел невдалеке от его келлии двух молодых людей, сидящих на бревнах. Подойдя ближе, в одном из них отец Никандр узнал своего товарища по семинарии Александра Михайловича Гренкова. После взаимных приветствий и расспросов А.М. объяснил причину своего прихода к отцу Илариону. Молодой человек был учителем в Липецком духовном училище и сознавался, что надоела ему мирская суетливая жизнь, что душа его жаждет уединения и что он пришел, собственно, за тем, чтобы просить благословения старца для поступления в монастырь и совета — в какой именно. Это было в 1839 году. «Что же, вы видели старца?» — спросил отец Никандр. «Видел,— отвечал А.М.,— старец сказал мне: "Иди прямо в Оптину,— и прибавил: — Можно бы поступить и в Саровскую пустынь, но там уже нет таких мудрых старцев, какие были прежде, а в Оптиной пустыни старчество процветает"». Как метко отец Иларион назначал добрый и полезный путь просящим его духовного совета! Кому не известна Оптина пустынь, знаменитая старцами-наставниками! Не стало великих старцев Леонида и Макария, но дух их живет в отце Амвросии (в миру Александре Михайловиче Гренкове). Слава о высокой духовной жизни его давно привлекает к нему со всех концов нашего обширного Отечества множество посетителей, желающих принять его благословение, получить мудрый совет и духовное руководство. Не ошибся прозорливый старец, посылая А.М. в Оптину пустынь именно потому, что там старчество процветает: он провидел, что А.М. будет достойным преемником великих старцев Оптинских.

Молодой человек, приходивший в Троекурово с А.М. Гренковым, лет через 10 после того также поступил в Оптину пустынь.

Сын дьячка Тамбовской епархии И.З. Центров, от природы кроткий и молчаливый, с детства имел наклонность к уединению. Прежде нежели детский ум его мог сознательно объяснить себе значение иноческой жизни, сердце его уже имело к ней сильное влечение. Отрадно бывало мальчику, если он хотя иногда во сне видал себя монахом. Но он никому не открывал своей тайны. По окончании курса в семинарии настала наконец для него пора решить важный вопрос — оставаться в миру или идти в монастырь. С одной стороны, помысл говорил ему, что он должен оставаться в миру, потому что, как сын, обязан пещись о своих родителях, которые с трудом и лишениями воспитывали его и теперь ожидали найти в нем опору в старости. С другой стороны, его всегдашнее сердечное стремление — служить Господу в чине иноков было так сильно, что борьба этих двух противных одно другому чувств тяготила молодого человека. Чтобы положить конец своим колебаниям, Центров решился побывать у отца Илариона, без сомнения веруя, что старец разрешит все его недоумения. Объяснив старцу свои обстоятельства и свою нерешительность, Центров получил от него такой ответ: «Хорошо и родителей покоить, а лучше быть монахом».

Целый год после того провел Центров все еще в мучительном состоянии — в борьбе с собой. Мысль остаться в миру взяла было уже верх в душе его. Нашлось для него и место, и невеста, и уже все было улажено. Но Господу не угодна была такая его жертва. Молодой человек по-прежнему испытывал в душе сильное беспокойство и иногда целые ночи проводил в горячей молитве. Слова отца Илариона: «Лучше быть монахом» — связывали его решимость оставаться мирским человеком. Он опять пошел к отцу Илариону со своим товарищем, который давно решил поступить в монастырь и шел теперь к старцу, чтобы только получить от него благословение и совет — в какой именно монастырь поступить? У Центрова же толпились в голове разные недоумения и сомнения, и ему очень не хотелось беседовать со старцем в присутствии своего товарища. Но когда они вошли к старцу, он позвал их обоих вместе в свою келью и сперва сказал товарищу Центрова, чтобы тот отправлялся в Саровскую пустынь, а самому Центрову — чтобы он поступил в Раненбургскую Петропавловскую пустынь. Хотя в то время отец Иларион уже лишился зрения и ничего не видел, но прямо указывал на того, с кем говорил. Центрову, прощаясь, добавил: «Родителям твоим Бог поможет. И ты, если будешь в силах, помоги». Дорогой в Троекурово Центров хотел много дум своих и волнений передать старцу и просить у него духовного утешения и спасительных наставлений, но один вид подвижника Христова рассеял все его мрачные думы, так что он спокойно и беспрекословно выслушал из уст старца прямую о себе волю Божию. Хотя отец его еще нескоро дал свое благословение на поступление в монашество, но И.З., на время уступая воле его, уже не изменял своего намерения и, по молитвам отца Илариона, поступил в Петропавловскую пустынь, где после семилетнего пребывания избран был настоятелем.

Не всех, впрочем, молодых людей, которые обращались к отцу Илариону за советами, посылал он в монастырь; случалось иногда и наоборот. Вот что рассказывал троекуровский священник отец Савва: «Однажды приехали из Симбирска помещица с дочерью и остановились у меня^{^[59]}. Оставив на квартире свою дочку, сама помещица поспешила к отцу Илариону. Между тем, разговорившись с дочерью, я узнал от нее, что мать гонит ее в монастырь, но что она сама на это не соглашается, не чувствуя ни малейшего расположения к монастырской жизни. Батюшка велел келейнику сказать пришедшей к нему помещице, что он одну ее не примет, но чтобы она пришла вместе с дочерью. Молодая девушка испугалась, увидя пришедшую за ней мать, и не хотела идти. Но я уговорил ее, успокоил, и они вместе пошли к старцу. Отворив келью и войдя в нее, обе положили по моему совету три поклона. Мать подвела дочь свою, чтобы она первая подошла к старцу за благословением. Дочь подошла, и старец, перекрестив ее, сказал: "Тебе в монастыре не быть, а выходи ты замуж". Потом подошла к отцу Илариону мать и сказала: "За кого же это ей выходить замуж? До двадцати трех лет дожила, никто даже не сватался".— "Господь милостив,— отвечал батюшка,— Он ей пошлет хорошего жениха, и она будет счастлива". И действительно, по приезде их домой Бог послал девушке хорошего жениха и, обреченная матерью на жизнь иноческую, она вышла замуж. Вполне счастливая своим положением, через год она приезжала благодарить батюшку, что по его святым молитвам жизнь ее так хорошо устроилась».

Племянница госпожи Дмитревской Елизавета Ивановна Максимова приехала к отцу Илариону объяснить ему, что муж ее гонит в монастырь, и просить совета, как ей в этом случае поступить. Старец спросил: «А дети есть у вас?» — «Трое»,— отвечала она. «Так какой же тебе монастырь? У тебя трое детей, во имя Пресвятой Троицы, а ты бросишь их и уйдешь в монастырь! Исполняй обязанности матери; а если муж твой опять будет гнать тебя, то пришли его ко мне». Возвратившись домой, Елизавета Ивановна передала мужу своему слова отца Илариона. Тот собрался сам ехать к старцу для объяснения. Одевшись в кучерский армяк вместо обыкновенного своего платья, он прибыл в Троекурово и отправился к старцу. «Что это у вас, маскарад, что ли?» — спросил старец вошедшего Максимова (нужно заметить, что отец Иларион в то время уже лишился зрения от темной воды). «Какой маскарад?» — дерзко возразил старцу приезжий переодетый барин. Отец Иларион стал убеждать его переменить обращение с женой, хвалил ее добрый характер и, наконец, добавил: «Смотри, не гневи Господа, а то тебе плохо будет». Максимов, сильно раздосадованный справедливыми упреками старца, не простившись, выбежал из его кельи и уехал домой, а оттуда скоро и в Москву, оставив жену с детьми в деревне, которая принадлежала жене его. Неизвестно, что сталось после с Максимовым, но жена его с детьми, по молитвам старца, жили спокойно.

Вообще, нужно заметить, что мудрые советы отца Илариона, если только они были исполняемы в точности, всегда имели благие последствия.

Воронежский почетный гражданин Капитон Иванович Сахаров, человек благочестивый, бездетный и богатый, страдал хроническим катаром легких. Под старость, покончив дела с винокуренным заводом, Сахаров продал его, а в городе Лебедяни купил себе дом и в нем поселился, чтобы ближе быть к Троекурову, так как он и жена его Варвара Васильевна очень были преданы отцу Илариону и свято веровали в благодатное действие его молитв.

Однажды сидел Капитон Иванович в зале с гостями, в числе которых был и доктор его, а Варвара Васильевна сидела в гостиной также с гостями. Вдруг неожиданно входит в залу келейник отца Илариона. На вопрос Сахарова — здоров ли старец, келейник отвечал: «Слава Богу!». А потом говорит: «Капитон Иванович! Батюшка приказал вам доложить: будет вам лечиться! Пошлите за отцом Феодотом, исповедуйтесь и приобщитесь Святых Таин». Когда келейник вышел, между гостями поднялся ропот на старца — как можно так пугать больного? А доктор, уверяя, что Капитон Иванович вне всякой опасности, более всех вопиял против совета отца Илариона. Сахаров сделал вид, что согласен с мнением гостей, а между тем старался скорее от них отделаться. Когда все гости разошлись, он призвал духовника, который тут же вечером исповедал Капитона Ивановича, а приобщиться Святых Таин посоветовал ему утром в раннюю обедню. Приобщившись Святых Таин, Сахаров после обедни приехал домой, выпил чашку чая, почувствовал себя нехорошо, а через час скончался.

Приехал некогда к отцу Илариону богатый купец города Козлова Феодул Петрович Вагин с женой своей. Они намеревались построить себе новый дом, уже все материалы для которого приготовили, и приехали просить у старца благословения начинать постройку. Вместе с тем Вагин просил еще совета, принять ли ему должность церковного старосты, на которую он был избран. Старец сказал: «Должность церковного старосты прими, а новый дом строить до времени погоди». Скоро после этого случился в Козлове ужасный пожар, во время которого церковь, где Вагин был старостой, сильно обгорела внутри и снаружи, а старый дом его и совсем сгорел. Вагин и жена его опять поехали к отцу Илариону посоветоваться — что делать с церковью, а вместе и поблагодарить его, что не позволил им строить новый дом, который непременно сгорел бы. Отец Иларион велел им прежде всего приложить попечение об исправлении церкви и колокола перелить в Москве, где у него было много знакомых богачей. Старец обнадеживал Вагина, что они помогут ему в исправлении храма Божия. И действительно, по молитвам и предсказанию отца Илариона, Вагину оказана была помощь, и не прошло года, как церковь была отделана, колокола перелиты и все приведено в порядок. Затем Вагины опять приехали к отцу Илариону просить его благословения на освящение церкви. «Освящайте Божий храм,— сказал отец Иларион,— Господь вас благословит. А потом принимайтесь и за постройку своего дома». Так святой старец всегда верно определял всему свое время.

Монахиня Троекуровского монастыря Онуфрия в 1870 году была в Петербурге за сбором подаяния на обитель. Для этого она должна была обходить загородные дачи, и на одной из них она встретила женщину, которая, узнав, что мать Онуфрия из Троекуровского монастыря, очень обрадовалась, пригласила ее к себе в дом, угостила чаем и обедом и рассказала о себе следующее.

«Была я крепостная дворовая девушка, жила у господ в доме и ходила за барыней. Я была ловка и проворна, и барыня очень любила меня, потому что я всегда и во всем старалась угождать ей. Когда господа наши вздумали из деревни переехать на жительство сюда, в Петербург, мне хотелось узнать, возьмет ли меня барыня с собой или оставит в деревне. Барыня отвечала, что она без меня не поедет. Этот ответ привел меня в отчаяние. Расстаться с домом, бросить отца и мать, проститься навсегда с родной деревней, уехать в такую даль — невыносимо! Это было весной, а предположено было выехать в ноябре. Времени до отъезда было еще много, и я утешалась надеждой устроить дело так, чтобы меня оставили в деревне. Между тем со многими советовалась, не поможет ли мне кто в моем горе. Наконец я остановилась на одной мысли: буду так поступать, чтобы барыня разлюбила меня, буду ей грубить, все портить, во всем докучать. Из наших дворовых одна женщина собиралась в это время идти по обещанию в Воронеж на богомолье. Я упросила ее взять меня с собой, ожидая, что мое намерение идти в Воронеж раздосадует барыню. Этим я хотела положить начало моим дерзостям. Но вышло наоборот. Барыня отпустила меня с удовольствием.

Мы пошли, и так как путь наш лежал через Троекурово, то я и вздумала зайти к отцу Илариону — попросить его святых молитв, чтобы мне остаться в деревне. Подошли мы к его келлии, желая видеть его, но келейник сказал нам: "Сегодня батюшка принять никого не может, потому что готовится завтра приобщаться Святых Таин. А если хотите видеть его, то ночуйте и завтра после обедни станьте на дорожке от церкви сюда, к келлии, и когда батюшка пойдет домой, подойдите к нему, примите благословение и спросите, о чем вам нужно. А если пожелаете, то он после обедни, может быть, примет вас и в келлии". Мы так и сделали. Остались ночевать, на другой день пошли к обедне. Батюшка приобщался Святых Таин. После обедни мы стали на указанном месте. Отец Иларион вышел из церкви, мы подошли и получили от него благословение. О многом хотели мы спросить его, но растерялись и не сказали ни слова. Я очень хотела пойти за ним в келлию, но спутница моя заспешила в путь и не хотела меня дожидаться. Я поневоле уступила ей, и мы отправились в путь, и только выходим на большую дорогу, как вдруг услышали за собой голос: "Странницы, остановитесь!". Остановившись, мы увидели, что бежит к нам келейник отца Илариона с просфорой в руках. "Кто из вас,— говорит,— петербургская?" Мы сказали, что мы не петербургские, а что, может быть, я поеду в Петербург со своими господами, и хотела рассказать ему о себе все подробно. Но келейник не стал слушать меня, а, подавая мне просфору, сказал: "Значит, это тебе батюшка прислал на благословение в Питер. А тебя он просит купить там для него совершенно белую без всяких узоров чайную чашечку". Затем келейник побежал домой. Рассуждая дорогой о случившемся, я поняла, что должна беспрекословно ехать с барыней в Петербург. Итак, помолившись пред святыми мощами святителя Митрофана, возвратилась я к своей обязанности и стала опять усердно служить своей барыне, пока наконец не переехала с ней в Петербург.

Теперь я уже не крепостная, а вольная, живу у господ по найму, и, бывши прежде горничной, я теперь няня и экономка. Весь дом в моем распоряжении, всем я заведую, всем управляю. Поедут господа в Москву, а дом оставляют моему надзору. Родные пишут мне о своей бедности, о своих нуждах, а у меня всего в изобилии, так что и им часто помогаю. А за все это я обязана благодарить батюшку отца Илариона: если бы он меня не вразумил, Бог знает, что было бы со мной».

Усманский помещик Дмитрий Петрович Бессонов^{^[60]} познакомился с отцом Иларионом в Колычеве у родной сестры своей Варвары Петровны Меньщиковой, часто бывал и в Троекурове и пользовался духовными советами и расположением старца. У Бессонова было много детей, и они все имели отца Илариона восприемным отцом^{^[61]} и по его молитвам жили и живут счастливо. Сам старик Бессонов до последних дней своей жизни непременно каждый год приезжал в Троекурово поклониться могиле старца и всегда со слезами выслушивал по нему панихиду. В семействе их хранится фотография старца, которую он сам им пожаловал.

Госпожа А.В.Г.^{^[62]}, узнав об отце Иларионе, решилась поехать к нему, чтобы лично просить у него благословение и утешение в постигшей ее скорби. Это было накануне праздника Благовещения. Кроме того, что самый путь начинал портиться, А.В. была напугана богомольцами, уверявшими ее, что старец постом никого не принимает. Долго не решалась А. В-на: вернуться ли домой или продолжать путь в Троекурово, но непреодолимое желание видеть старца взяло верх. Она успокаивала себя мыслью: «Если отец Иларион действительно прозорлив, то он не может отказать мне в утешении, зная мою сердечную скорбь». Она приказала подвезти себя прямо к келлии старца. Он, точно, говел и никого не принимал, но в этот раз он сделал исключение и принял посетительницу. Отворивши дверь кельи, она застала старца на молитве. Помолился он и с ней. Потом она поклонилась ему в ноги, и он смиренно отвечал ей поклоном. Старец начал ей говорить о прошедшей ее жизни, потом утешал ее в скорби настоящей и, наконец, сказал: «Теперь идите с Богом, отдыхайте до завтра, вы устали с дороги. А хорошо, что не поддались искушению и не послушались советов воротиться».

Старец приказал келейнику проводить А.В. к местному священнику отцу Савве, но рано утром сам прислал за ней. «Что малодушествуете? — сказал он ей.— Полно, перестаньте! Все хорошо будет. А об имении не горюйте. Деньги, Бог даст, скоро будут — заплатите. Вот вам на благословение святая икона Воскресения Христова — она принесена мне из Иерусалима. Да хранит вас Господь. Ступайте с Богом домой. Теперь нужно спешить, дорога стала плохая. Простите! Пишите ко мне».

По приезде А. В-ны домой она узнала, что имение ее назначено к описи, и это сильно поразило ее. «Боже мой, Боже мой! — повторяла она в порыве скорби.— Зачем же я ездила к старцу? А он еще уверял меня, что все хорошо будет». Но не успела еще она отереть своих слез, как управляющий докладывает ей, что крестьяне принесли ей именно ту сумму, которая ей была необходима для того, чтобы избавить имение от описи. А от отца Илариона она вскоре получила письмо. «Что за маловерие! — писал он ей.— Имейте более упования на Господа и веруйте, что и волос с головы вашей не спадет без воли Отца вашего Небесного». В этом письме замечательно, что оно писано было в тот день, в который А.В. получила неприятную весть и роптала на старца.

В другой раз эта госпожа приехала к отцу Илариону и хотела остановиться у того же священника, у которого и в первый раз останавливалась по благословению старца. Но отец Савва вышел на крыльцо и сказал ей, что «отец Иларион еще с утра сделал распоряжение, чтобы приготовить для вас помещение у одной из послушниц — Анны Феодоровны Масловой, поближе к своей келлии, и приказал вам сказать, что он просит вас к себе, когда вы отдохнете с дороги». Старец принял госпожу А.В. с обычной любовью и, помолчав немного, сказал: «Вам бы еще помедлить дома, а то у вас теперь небывалые дорогие гости». Впоследствии она узнала, что в это время приезжал к ней родной ее брат, с которым она не видалась 10 лет. «Но я,— так говорила А.В.,— ни о чем не жалела. Утешение видеть святого, любвеобильного старца заменяло мне радость родственного свидания и все земные удовольствия. Я забывала всех и все, когда бывала у батюшки».

В третий раз А.В.Г. была у отца Илариона за год до его кончины, по его письменному приглашению. Он принял ее с детьми уже не стоя, как это бывало прежде, а сидя на своем жестком диванчике. С большим усилием подошел он к иконам, вынул из киота перламутровый крест и, подавая его А.В., сказал: «Вот тебе мое благословение!» — «Батюшка! — возразила она с грустью и с каким-то невольным страхом.— Не надо мне вашего креста, я боюсь и ни за что не возьму его».— «Опять малодушие,— с кроткой улыбкой заметил старец.— Не бойтесь! С верой возьмите этот крест святой, и он будет спасать вас от видимых и невидимых врагов. Теперь ступайте с Богом. Еще раз увидимся здесь, но не скоро». С сими словами он отпустил ее. По предречению старца пришлось ей еще раз увидеться с ним перед самой его кончиной. Но обстоятельства этого свидания изложены будут ниже.

Интересен рассказ одного католика, по совету отца Илариона обратившегося в Православие и вследствие этого обретшего, по молитвам старца, мир с ближними и с самим собой.

Однажды надворный советник Феодор Захарович Ключарев послал в Усмань за доктором, приказав посланному привезти хоть фельдшера, в случае если доктора нет в городе или ему нельзя будет поехать. Посланный, не застав доктора, привез лекаря, бывшего военного фельдшера Леонтия Павловича Ждановского, вовсе неизвестного господину Ключареву. Это было 4 ноября, вечером. Ждановский ночевал у Ключарева, а на другой день оба они вместе слушали литургию в приходской церкви и затем панихиду по отцу Илариону, так как это был день его памяти. Возвратившись из церкви, Ждановский за чайным столом при воспоминании об отце Иларионе рассказал о себе Ключареву следующее.

«Полк Рязанский, в котором я был старшим фельдшером, в 1842 году квартировал в городе Лебедяни Тамбовской губернии. Доктор, у которого я состоял под начальством, был человек дерзкий и крутого нрава. Не проходило дня, чтобы он не нанес мне оскорбления, без всякого с моей стороны повода. И странно: чем больше я старался быть исправным и угодить ему, тем больше он оскорблял меня. Сначала я терпел, а потом стал выходить из терпения и наконец так озлобился, что решился его погубить. Несколько ночей я караулил его на улице с заряженным пистолетом, но всякий раз Господь отводил мою руку от преступления.

По обязанности своей службы мне пришлось как-то быть в Троекурове. Я остановился у фельдфебеля, человека доброго и набожного, и вечером в разговоре позволил себе быть с ним откровенным — рассказал ему все и не скрыл даже о преступном замысле моем против полкового доктора. Фельдфебель с участием выслушал меня и предложил мне вместе с ним сходить к отцу Илариону. Я принял это предложение с большой радостью и благодарностью, и наутро мы пошли к нему. Старец принял нас благосклонно и, обратившись ко мне, спросил: "Что тебе нужно от меня?". Я не хотел, да и не смел что-либо утаить от святого человека, а потому искренно сознался ему во всем. Старец снисходительно выслушал меня и спросил: "Сколько лет ты не был у исповеди и Святого Причастия?" — "Пять лет",— отвечал я. "Это плохо,— сказал батюшка.— Всякий человек склонен ко греху; а потому, если он себя не укрепляет верой и исполнением установлений Божественных, то через это сам себя отдает в руки диавола. Постарайся как можно скорее исполнить долг христианина — поговей, исповедуйся и причастись Святых Таин".— "Этого я не могу сделать,— возразил я,— здесь нет ксендза^{^[63]}: я ведь католик, батюшка".— "Можно бы съездить туда, где он есть; а лучше прими-ка Православие". Я изъявил готовность на предложение старца и, поблагодарив его за совет, принял от него благословение на предположенное дело и старался как можно скорее принять Православие, так что недели через две я уже помазан был миром, исповедан и приобщен Святых Христовых Таин.

После сего я опять был у отца Илариона, который принял меня очень ласково, наставлял меня, говорил, что более всего нужно стараться о спасении души. С тех пор я почувствовал необыкновенную радость в душе моей, я как будто обновился и на все смотрел другими глазами. Да и отношение полкового доктора ко мне с того времени совершенно изменилось — тот же доктор, да не тот стал человек. Вместо прежнего его обращения со мной, я стал пользоваться его расположением, и когда я окончил срок службы, то он представил меня к награде чином и званием лекаря. Много раз и после бывал я у отца Илариона. Он, вероятно, молился за меня, и по его молитвам жизнь моя была самая счастливая. Со времени же кончины блаженного старца я поставил себе за правило в день его памяти всегда бывать в храме Божием и служить по нему панихиду. Я считаю особенной милостью Божией, что Господь привел мне сегодня быть у вас. И раз вы собираете сведения о жизни и подвигах отца Илариона, для издания полного его жизнеописания, то благоволите занести в ваши тетрадки и мой рассказ».

Преподавая полезные и спасительные советы, отец Иларион, по данной ему от Господа мудрости духовной, разъяснял некоторым непонятные для них случаи и предостерегал впредь осторожнее к ним относиться.

Владелец Троекурова Иван Иванович Раевский, в имении которого жил отец Иларион, шел однажды к нему из своего дома. День был июльский, жаркий. Раевскому нужно было проходить мимо пруда. Вдруг он видит, что к пруду бежит какой-то крестьянин в тулупе, подбежал и, не раздеваясь, бросился прямо в воду. Сначала Иван Иванович испугался, подумав, что, вероятно, какой-нибудь пьяный или сумасшедший захотел утопиться. Но когда увидел, что крестьянин начал в воде окунаться, плескаться и кувыркаться на разные манеры, опасение Раевского заменилось сильнейшим смехом. Пришедши к отцу Илариону, он рассказал ему все, что видел, и добавил, что очень смеялся над этим странным происшествием. «Напрасно ты смеялся,— сказал ему старец,— это не пьяный и не сумасшедший, а враг в образе человека, ему только и нужно было заставить тебя посмеяться».

Не лишним будет после сего предложить вниманию читателей письмо из Петербурга одной госпожи, Марии Феоктистовны Ивановой, к теперешней настоятельнице Троекуровского монастыря матушке Анфисе:

«Честнейшая матушка! Спешу исполнить желание ваше — знать подробно о свидании моем с досточтимым старцем Иларионом. На пути моем в Воронеж, куда я ехала для исполнения данного мной обета — поклониться святым мощам угодника Божия святителя Митрофана, по совету почтенных монахинь Горицкого монастыря, я пожелала быть в Троекурове, где мне указали келлию старца, но доложить было некому — келейник отлучился, и потому мы зашли на несколько минут в келлию Анисьи Прокофьевны, куда вслед за нами, по ее приглашению, вошел и келейник, проходивший мимо. Я была с сестрой. С нами была послушница Свято-Духова монастыря и еще четвертая — знакомая соседка наша, которая на вопрос келейника, как о нас доложить, отвечала: "Просто скажите — четыре сестры из Петербурга". Келейник через несколько минут воротился и, тревожно глядя на нас, говорит: "Я доложил батюшке, а он мне сказал: там только две сестры, пусть сестры и войдут". "Старцев обманывать нельзя,— прибавил он.— Сами знаете, которые сестры, те и идите к батюшке". Послушница усердно просила благословения старца. И на возвратном пути он сам вспомнил и приказал с келейником Спиридоном: "Пусть все четыре придут". Не зная моего имени, назвал меня, сказав: "Марья! Я тебя благословляю образом". Послушница, бывшая с нами, еще жива и теперь монахиня. Я писала к ней, и что она мне сообщит из утраченного по долгому времени из моей памяти, я вам напишу. А теперь только могу сказать, что старец в беседе своей советовал принимать странников, молиться и соблюдать посты, без которых человек спастись не может, как птица без крыльев летать не может. Вид его был — как Ангела Божия. Я даже не могла думать, чтобы Господь на земле давал такую красоту Своим рабам. Ему тогда было почти девяносто лет, а казался он как в первой юности и редкой красоты. Глядя на него, невольно приходило на мысль: Дивен Бог во святых Своих^{^[64]}!

В добавление к сему заимствуем некоторые подробности о свидании Ивановой с угодником Божиим из ее устного рассказа троекуровской сборщице монахине Онуфрии, бывшей в Петербурге и случайно в ее доме в 1870 году.

Когда Мария Феоктистовна с сестрой своей Софьей вошли в келью старца, они совершенно растерялись и не знали, что говорить. Тогда отец Иларион сказал им: «Когда ехали, многое сказать хотели, а тут и онемели». Он начал сам расспрашивать — откуда, зачем и куда они едут. Узнав о сем, он пожелал, чтобы Господь благословил путь их. Когда Мария Феоктистовна подошла поцеловать его ручку, старец сказал: «Тебя, Марья, я благословляю Печерской иконой Божией Матери». Он достал из киота икону и просфору, икону подал Марии, а просфору сестре ее. Они простились с ним и пошли, но он остановил их вопросом: «На обратном пути вы заедете сюда?» — «Как благословите»,— отвечали они. Старец, подумав, сказал: «Пожалуй, вам придется и обратно ехать здесь же. Идите же с Богом». Так они и поехали. Спутницы же их всю дорогу очень плакали, что по своей необдуманности лишились счастья побывать у великого старца, и только утешались надеждой видеть его на обратном пути. Им, действительно, пришлось по необходимости ехать опять на Троекурово, потому что знакомый Марии Феоктистовны, с которым ей нужно было видеться, жил, как оказалось, на границе Елецкого и Лебедянского уездов, и Троекурово было на пути.

Доставляя великую душевную пользу своими богомудрыми беседами всем притекающим к нему, отец Иларион поучал и заочно через письма, которые диктовал писцу своему, и потом заставлял его прочитывать, чтобы проверить, так ли выражены его мысли. К сожалению, этих писем уцелело очень мало — только десять, но и из них легко можно видеть, какой духовный разум стяжал угодник Божий своей высокой жизнью. Все письма его проникнуты глубоким смирением и чистой любовью к ближним, которых он всегда старался направлять на путь истинный, обещая им помощь Божию и свое молитвенное содействие. Более всего заповедует он во всех обстоятельствах жизни, как бы они ни были трудны, иметь полную преданность воле Божией и всегда просить заступления Царицы Небесной — всех скорбящих Радости. Почти во всех письмах обещает молиться и сам у всех просит молитв за себя.

Глава XIII

Прозорливость старца Илариона.— А.Н. Макаренков.— А.П. Кожухова.— Купцы Морозовы.— Две странницы.— Родственница помещика Лукина.— Иеромонах Филарет.— Крестьянка.— Купец Терехов.— Рассказ игумена Зосимы.— Л.И. Свечина.— Сын троекуровского священника Саввы.— Жена ливенского священника.— В.П. Меньщикова.— Отец Никандр Андреев.— Лютеранка.— Мальчик, живший при старце.— Рассказ Капитона, келейника отца Илариона, как старец отправил его в Иерусалим с тремя рублями.

В настоящей главе предлагаются вниманию читателей остальные пришедшие в известность факты из жизни угодника Божия Илариона, в которых можно видеть проявление разнообразных его дарований духовных, и в особенности дара прозорливости. И прежде всего, по ближайшей связи с предыдущей главой, в которой преимущественно говорилось о мудрых советах великого старца с их благими последствиями для людей, смиренно принимавших и в точности их исполнявших, ознакомимся теперь с некоторыми случаями, когда прозорливый старец, видя грядущий гнев Божий на людей нечестивых, по любви своей ко всем старался их предостеречь от сего, но они, более полагавшиеся на свой разум, нежели на советы угодника Божия, сами подвергали себя наказанию от Господа.

Ефремовский помещик А.Н. Макаренков имел обычай не начинать никакого важного дела без благословения отца Илариона. Однажды, побывавши у старца, вечером он собирался ехать домой. Время было зимнее. Отец Иларион советовал ему остаться до утра. Но Макаренков говорил, что ему необходимо по делам спешить в город, и потому, простившись со старцем, он поехал. Но лишь только лошади тронулись, келейник закричал кучеру: «Стой!» — и, подбежав к Макаренкову, подал ему кусок икры и булку и сказал: «Батюшка приказал отдать вам это — годится сегодня на ужин». Макаренков взял все это с улыбкой, велел благодарить старца и поехал. Такая заботливость отца Илариона о нем показалась ему странной. «Далеко ли тут,— рассуждал Макаренков,— дорога и все постоялые дворы известны мне как свои пять пальцев». Но вскоре, когда совсем стемнело, поднялась сильная вьюга; кучер сбился с дороги. Лошади, утомленные ездой целиком по сугробам, стали. Путники были в безвыходном положении; тогда Макаренкову пришло на память предостережение отца Илариона, и он мысленно обратился всем сердцем к угоднику Божию и начал просить его святых молитв, в которые крепко веровал. Вдруг вдали показался огонек. Путники ободрились, поехали на огонек и добрались кое-как до дворов. То были выселки^{^[65]}, двора два или три, не более. В первой же избе, откуда виделся свет, и остановился Макаренков. Изба оказалась курная^{^[66]} и очень бедная, продрогшие путники едва могли согреться. От всей души благодарил Макаренков Господа, сохранившего их по молитвам старца от смерти, а старца за благословенный ужин, который был теперь очень кстати.

Так за непослушание старцу был наказан Макаренков, но за искреннее раскаяние был помилован. А случалось и такое, что люди и вовсе подпадали неожиданным наказаниям, не имея даже времени сознать вину свою и призвать на помощь молитвы старца.

Елецкая помещица Анастасия П. Кожухова приезжала к отцу Илариону за советом по своему имению. Старец, указывая на свое кресло, сказал ей: «Видишь, как у меня на креслах изветшала подушка-то! Поедешь в свою деревню, привези мне оттуда новую. А покойнее бы для тебя было продать это имение и деньги отдать в задонский собор за упокой души твоей».— «По приезде домой я исполню совет ваш, батюшка»,— отвечала Кожухова. «Не езди,— продолжал старец,— и продай здесь — я купца найду, а деньги употребим на устройство собора».— «Нельзя же мне, батюшка, не быть в деревне,— возразила Кожухова,— и для распоряжения, и в последний раз посмотреть на имение»,— и с тем она уехала. Но вскоре, по прибытии в деревню, она была найдена мертвой, задушенной в постели подушками.

Весьма богатые купцы Морозовы (Рязанской губернии, города Ряжска) — муж с женой, оба не совсем здоровые, решились по совету докторов ехать на Кавказ лечиться, но прежде вздумали съездить в Троекурово испросить благословения на непривычный и дальний путь. Отец Иларион не одобрил намерения их ехать на Кавказ, а советовал им возвратиться домой и, положившись на волю Божию, не беспокоиться о своем здоровье. «Бог даст,— сказал старец,— и дома поправитесь». Но Морозовы не послушались его совета и отправились на Кавказ. Приехавши в Ставрополь, где в то время была холера, Морозов заболел, а потом и жена его, и оба вскоре там умерли.

Две странницы, зашедшие по дороге к отцу Илариону, после трапезы и отдыха просили его благословения на дальнейший путь. «Ночуйте у нас, а завтра пойдете»,— сказал им старец. «Нет, нам скоро нужно»,— отвечали они и пошли. «Остаться бы лучше»,— повторил он. Одна из них и согласилась на предложение отца Илариона, но другая заупрямилась и уговорила товарку идти, грозя ей в противном случае оставить ее одну. Только что они вышли в путь, как нашла черная грозовая туча, и настойчивая странница в полуверсте от села убита была громом.

Если и не всегда непослушные советам старца подвергались наказаниям, то, по крайней мере, успеха в делах не имели.

Помещик Лебедянского уезда Александр Ильич Лукин приехал однажды к отцу Илариону со своей родственницей, которая желала просить у старца благословения вести спорное дело с родной своей сестрой. Иск ее был неправильный. Приняв их обоих к себе в келью, отец Иларион после обычных поклонов подошел прямо к родственнице господина Лукина и спросил: «Как твое имя?» — «Любовь»,— отвечала она. «А! — воскликнул как бы удивленный старец.— Любовь! Да ведь любовь покрывает множество грехов^{^[67]}». И повторил это несколько раз. После этого она не решилась просить благословения старца вести спорное дело с сестрой. После смерти отца Илариона она начала это дело в суде, но проиграла его, истратив много денег.

Следующие за сим случаи из жизни отца Илариона доказывают, как очищенный его духовный взор мог видеть и совершавшееся вдали от него. Многим намекал он о скорбях, которые должны были их постигнуть в будущем. Так, однажды послал он со своим келейником казначею Лебедянского Троицкого монастыря отцу Филарету просфору и черное полотенце. Вскоре после этого настали для отца Филарета черные дни. По наветам вражиим его оклеветали перед начальством, лишили должности и долго переводили из одного монастыря в другой.

Одной крестьянке отец Иларион выслал с келейником нижнюю часть просфоры, а ей самой велел принести ему воску или свечей восковых. Та отвечала, что не может исполнить его приказания, потому что за домашними делами и теперь едва выбрала время побывать у него, но обещала прислать свечи с кем случится. Вместо того через три дня она по необходимости опять пришла к старцу, чтобы поведать ему свое великое горе и просить его совета, как ей поминать сына, утонувшего в тот самый день и час, когда получила от старца часть просфоры.

Лебедянский купец Терехов приехал однажды к отцу Илариону просить его благословения на какое-то дело. Прощаясь с ним, старец подал ему несколько восковых свечей, завернутых в бумагу. Возвратившись домой, купец нашел тещу свою умершей скоропостижно.

Наместник Задонского монастыря игумен Зосима рассказывал: «Приехал я однажды к отцу Илариону по поручению моего отца, купца Тверской губернии Дмитрия Пименовича Парудина, просить его совета и благословения выдать замуж сестру мою Анну. За нее в то время сватались два жениха, и потому отец мой велел мне спросить у старца, за которого он посоветует ее отдать. Батюшка спросил: "Сколько ей лет?". Я отвечал, что 17 лет. "Молода,— заметил он.— Напиши отцу своему, чтобы отказал обоим женихам. А через год приедет к ней жених, богатый и красивый, за него пусть и отдадут ее". По совету старца так и отказали обоим женихам. Вскоре после этого сестра моя простудилась, открылась у нее скоротечная чахотка, и ровно через год она скончалась. Так, по пророчеству отца Илариона, Жених Небесный принял ее в Свои обители».

Однажды к отцу Илариону приехала помещица Лидия Ивановна Свечина, урожденная Штейн, и, переговорив с ним, о чем ей было нужно, при прощании сказала ему: «Не забудьте, батюшка, детей моих в святых молитвах ваших».— «А сколько у тебя, Лидия, детей?» — спросил старец. «Четверо, батюшка»,— отвечала она. «Хорошо, Лидия, хорошо. Ступай с Богом! Буду молиться за всех твоих детей. Ведь у тебя их трое?» — «У меня, батюшка, четверо».— «Да, да! Буду молиться за всех твоих детей!» Не смея более возражать и думая, что отец Иларион недослышал, Свечина, приняв благословение, вышла из его келлии. Но вот бежит за ней келейник и, подавая ей белый коленкоровый платок, говорит: «Батюшка приказал передать вам от него подарочек». Свечина взяла платок и, попросив келейника поблагодарить от нее старца, поехала, но всю дорогу не могла успокоиться. Слова отца Илариона «трое детей» и подарок его смущали ее, она не могла понять, что это значит. Приехавши домой, она нашла всех детей своих здоровыми; но вечером в тот же день один из них заболел и через два дня умер. Таким образом слова отца Илариона сбылись — у нее стало трое детей.

Сын троекуровского священника отца Саввы Андрей, ученик высшего отделения семинарии, перед отъездом в Тамбов пришел к отцу Илариону проститься. «Я более с тобой не увижусь до Второго Пришествия Христова»,— сказал старец, прощаясь с молодым человеком, который подумал, что отец Иларион, вероятно, скоро окончит земную жизнь свою, и потому просил отца своего уведомить его о кончине старца. Но недели через две Тамбовская семинария уведомила отца Савву о кончине сына его Андрея.

Жена одного ливенского священника, много лет страдавшая от разных болезней, приехала к старцу за советом, чем бы ей избавиться от болезни. Щадя малодушие больной, отец Иларион сказал ей: «Отсюда заезжайте, матушка, в Елецкий монастырь, там исповедуйтесь и причаститесь, и будете всем здоровы». А когда она вышла, то он сказал келейнику: «Вели ей скорее отправляться, да не пугай, что скоро умрет». В тот же день вечером она скончалась.

Не всегда, впрочем, прозорливый старец предрекал людям только постигавшие их скорби или смерть. Бывало и наоборот. Беседами его часто разгонялись тучи сомнений и недоумений, и сказанное им как будто случайно и без особенного значения всегда исполнялось с поразительной точностью.

Варвара Петровна Меньщикова, у которой отец Иларион одно время жил в Колычеве, приехала к нему однажды в Троекурово со своим горем. Сын ее, только что окончивший курс в военном учебном заведении в Петербурге, по желанию его назначен был к выпуску офицером в один из уланских полков. Она уже послала ему денег на обмундировку, после которой он должен был отправиться в полк и по пути заехать к ней. Но вот проходит месяц и другой, а о сыне ее и слуха нет. А в Петербурге в то время свирепствовала холера, и мать приходила в отчаяние, не надеясь видеть своего сына живым. Но старец сказал ей: «Не бойся, Варвара Петровна, жив твой драгун, и скоро, Бог даст, ты его увидишь». Меньщикова заметила отцу Илариону, что сын ее по собственному желанию выпущен не в драгуны, а в уланы. Но старец будто и не слышит, а только повторяет: «Бог даст, скоро увидишь своего драгуна». Не придавая этому особенного значения, Меньщикова подумала: «Где там батюшке разбирать полки: драгуны, гусары, уланы — не все ли ему равно!». Она была очень утешена обещанием скоро увидеть своего сына и, спокойная, возвратилась в Колычево. Прошло несколько дней, и давно ожидаемый гость приехал в драгунской форме. После первых радостных приветствий зашла речь и о том, почему он драгун, а не улан. Это объяснилось очень просто. Хотя он и заявил желание быть выпущенным в уланы, но по справкам оказалось, что в уланских полках вакансий нет. Вследствие этого по распоряжению начальства он выпущен в драгуны. Так отец Иларион, хотя, может быть, и различия полков не знал, но определил верно.

Священнику села Губина отцу Никандру по обстоятельствам приходилось перейти на место умершего отца своего в город Усмань. Он пришел к старцу, чтобы принять его благословение и просить совета на это важное дело. Старец сказал: «В Усмань перемещаться не надо. Погоди. Вот здесь у меня будет монастырь, тогда и перейдешь в Троекурово». 15 лет спустя сбылось предсказание отца Илариона; когда, уже после его кончины, женская община была утверждена законным порядком, тогда отец Никандр по распоряжению епархиального начальства был переведен в Троекурово.

Настоятельница Болховского монастыря монахиня София пошла пешком на богомолье в Киев вместе с другими знакомыми женщинами; всех их было девять человек. Между ними была одна гувернантка-немка, лютеранского вероисповедания. Они сделали более ста верст крюку, чтобы побывать у отца Илариона, который принял их радушно и при прощании дал всем четки, исключая лютеранку, несмотря на ее просьбы. Тогда и настоятельница София стала просить старца, чтобы он дал четки и немке, говоря, что она желает принять Православие. Но отец Иларион сказал ей: «Эта немка с вами в Киев не пойдет и Православия не примет, и четок дать ей я не могу». На обратном пути мать София опять была у старца со всеми своими спутницами, за исключением немки, которая на пути в Киев оставила их и неизвестно куда скрылась.

Вместе с келейниками жил у отца Илариона небольшой мальчик, который, по малосмысленности и наущению вражию, унес у старца несколько золотых монет, положив на место их четвертаки, а золото скрыл на чердаке. Старец однажды приказал келейнику подать золото, коснулся его рукой и, несмотря на то что в это время был уже слеп, сказал: «Отчего же оно побелело? Положи, Спиридон, на место». Потом, как бы по обыкновению, послал его носить сырые дрова из сеней на чердак, а оттуда сухие сносить в сени. Перекладывая дрова, Спиридон нашел на чердаке 12 золотых и принес их отцу Илариону. «Ах, какой он шалун,— сказал старец.— Вели, Спиридон, отцу его взять сына от нас и отдать золотых дел мастеру: к этому ремеслу он больше всего сроден».

В молодости своей отец Иларион имел желание побывать в Иерусалиме, но обстоятельства не позволили ему исполнить заветное желание видеть Святой Град. Впоследствии, когда он был уже стар и слаб, неисполненное доброе намерение несколько тяготило его совесть, и он решился послать туда своего послушника Капитона, сказав ему: «Я не мог исполнить своего желания сходить в Иерусалим — сходи ты за меня»,— и при этом дал ему на дорогу три рубля. Когда же келейник возразил отцу Илариону, что с этими деньгами и до Киева не дойдешь, старец сказал: «Иди! Ты еще мне 25 рублей принесешь». «Так я по благословению старца,— сказывал Капитон,— и пошел с тремя рублями: сначала в Киев, до которого добрался благополучно. Там нашелся христолюбец, отправлявшийся в Иерусалим: он взял меня с собой, и я ездил туда на его счет; а за то, что я сопутствовал ему, он дал мне 25 рублей, которые я и привез старцу».

Глава XIV

Близость кончины старца Илариона.— Видимый знак близкой его кончины.— Завещание старца А.Н. Голдобиной построить храм во имя Святого пророка Илии над вратами женской обители.— Посещение отца Илариона Ф.З. Ключаревым.— Посещение госпожи А.В.Г.— Скорбь учениц старца Илариона вследствие ожидаемой его кончины.— Поручение их старцем Матери Божией; утешительные обещания и наставления.— Последние обстоятельства и блаженная кончина угодника Божия.— Погребение.— Могила старца Илариона; оставшиеся после него предметы и воспоминания о нем.— Речь местного священника отца С. Пескова в 40-й день блаженной памяти старца.

Приближаясь к концу своей труженической жизни, старец Иларион, бывши всегда бодр духом, время от времени все более и более изнемогал в телесных силах. За три года до своей блаженной кончины он даже не мог, как прежде бывало, ходить и в храм Божий. Реже стал принимать посетителей лично, хотя никого не оставлял без ответа или духовного утешения через своего келейника.

От чрезмерного всегдашнего поста желудок старца к концу его жизни сделался почти неспособным к принятию пищи, так что в последний год жизни трапеза приготовлялась для него очень редко, иногда раз в месяц. А за шесть недель до кончины отец Иларион уже не вставал с самого диванчика и не мог принимать никакой твердой пищи, даже и просфор. Только и поддерживал он жизнь свою несколькими глотками воды из колодца, вырытого им в головинщинском Воловом овраге, куда посылал за водой. Неоднократно он говаривал своему келейнику: «Я прошу, Спиридон, Господа, чтобы Он открыл приближение моей смерти каким-либо видимым знаком на руке или ноге». По усердной молитве старца знак этот и явился за шесть недель до его кончины: именно на левой ноге у него почернел и онемел большой палец^{^[68]}. Тогда, показав его келейнику, отец Иларион сказал: «Теперь я знаю, что телесная храмина моя скоро, скоро разрушится, и на тебя, Спиридон, восстанут из-за меня многие, но ты не страшись и все терпи; я надеюсь, что и по смерти буду жить и умолю Правосудие Божие победить врагов твоих»^{^[69]}.

Чувствуя приближение часа смертного, любвеобильный старец-подвижник не оставлял без внимания добрых дел, в которых всегда принимал живое участие,— торопил с отделкой губинской церкви, которой оказывал большое вспомоществование. В особенности же он заботился об устраиваемой им женской общине, в открытии которой так был уверен, что, кроме формального духовного завещания об устроении обители, переданного им А.Н. Голдобиной, завещал еще ей словесно непременно соорудить в предполагаемой обители над святыми вратами храм во имя Святого пророка Илии, несмотря на то что и земля, на которой стояли келлии старца и его сподвижниц, была еще чужая. Об этом завещании Александра Николаевна передает так: «В одно мое посещение батюшки отца Илариона после обычного благословения он говорит мне: "Выстрой, Александра, над святыми вратами моей обители церковь во имя Святого пророка Илии".— "Где же мне взять деньги?" — спросила я его. "Фома неверный! — сказал он мне.— Ты ли еще не видала, сколько нам Бог посылал на покупку земли? Все шло через твои руки — у тебя все было".— "Это было все при вас, батюшка, а без вас кто даст мне? К тому же я и немолодая",— возразила я. "Блаженны не видевшие и веровавшие^{^[70]}, а ты все видела и не веришь. Фома неверный! — повторил он с упреком, потом добавил: — Благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека^{^[71]}, а я приказываю тебе — выстрой! Сила Божия в немощи совершается"»^{^[72]}. Говорил старец и Анне Николаевне: «Ты слышала, Анна, что я сестре твоей приказал строить над вратами обители храм во имя Святого пророка Илии?».

Не имея большого состояния и притом слабая здоровьем, девица Александра Николаевна, по-видимому, ничего не могла бы сделать по кончине старца одна с духовным словесным завещанием. Однако по молитвам угодника Божия дело в свое время совершилось, несмотря на то что и храмостроительница была уже в преклонных летах, и постройка потребовала значительного капитала. Храм только вчерне, и кроме иконостаса, стоил 17 тысяч рублей.

Перед самой почти кончиной отца Илариона приехал в Троекурово Феодор Захарович Ключарев — посетить любимого им и досточтимого старца. Вероятно, оба они чувствовали, что свидание это будет последним. Старец был уже слаб и глубоко трогательным голосом сказал своему гостю: «Прошу тебя, не оставь мою обитель, а я, если обрету дерзновение пред Господом, потщусь исходатайствовать тебе Царствие Божие в обителях небесных. Мне уже недолго жить, а ты поезжай в Оптину пустынь, там ведь хорошие старцы есть — Макарий и другие: вот у них и попроси совета; они научат, что тебе предпринять для жизни духовной». Ключарев тогда был еще светским человеком.

Около того же времени приезжала навестить старца госпожа А.В.Г. Эта последняя ее поездка в Троекурово была для нее самой тяжелой. Ко всем ее домашним огорчениям присоединилась еще глубокая скорбь о болезни дочери, которая была в большой опасности. Да и самог`о любимого отца своего духовного и руководителя она застала почти при смерти — более месяца не вставал он с постели. Когда А.В. вошла в его келью, старец молча подозвал ее к себе мановением руки. Перекрестился, перекрестил и ее и продолжал молчать, но когда почувствовал, что А.В. стала горько плакать, то тихо проговорил: «Молись чаще Божией Матери — всех скорбящих Радости. Читай акафисты святителю Николаю и святой великомученице Варваре, о больной дочери не скорби — Бог даст, выздоровеет». От чрезмерного напряжения последних своих телесных сил в этой беседе с посетительницей старец в изнеможении склонил на подушку свою голову. Гостье дал знак рукой, чтобы села. Спустя немного времени, оправившись от утомления, отец Иларион пожелал еще, в последний раз, утешить рыдающую свою духовную дочь. Он перекрестил ее несколько раз и, благословив маленьким образочком Ангела Хранителя, сказал ей: «Теперь ступай с Богом». Сердце А.В. надрывалось от скорби. Она чувствовала, что в последний раз целует благословляющую руку обожаемого ею старца-наставника. Вся в слезах вышла она из его келлии. Проходя же мимо приготовленной старцем для себя могилы, она подумала: «Если бы батюшка сделал для меня еще одно утешение — позволил бы войти в свой дом!». Почти вслед за ней явился келейник и, подавая встреченному им местному священнику ключ, сказал: «Батюшка приказал показать А.В. его могилу». Тут внутренний голос А.В. подсказал, что ей не только не придется уже более видеть старца, но даже и поклониться священной его могиле. Это было в октябре 1853 года, и точно, после этого А.В.Г. не пришлось ни разу посетить Троекурово.

Но какое слово может выразить неутешную скорбь и горькие слезы еще неустроенных учениц отца Илариона в то время, когда их души и сердца были проникнуты одним общим скорбным чувством с часу на час ожидаемой потери своего отца-наставника? Беззащитные и бесприютные, в нем одном, после Бога и Богоматери, они имели опору и покровителя, и потому скорбь их теперь была невыразима!

Почувствовав приближение кончины, угодник Божий окружавшим его одр боголюбивым сестрам указывал на свою келейную Владимирскую икону Божией Матери, поручая их заступлению Царицы Небесной. Видя же их общую глубокую скорбь, он то утешал их пророчественным обещанием, что «будет на этом месте обитель, как лавра цветущая», быв вполне уверен, что Господь согреет сердце преданных ему троекуровских помещиков, которые и участок земли отведут для общины; то обращался к ним с кротким, исполненным отеческой любви увещанием: «Что вы скорбите? — говорил он.— Ведь телом только разлучаюсь с вами, а молитвенный дух мой пребудет вечно в этом благословенном месте». «Не плачьте и не скорбите, ведь кто любит меня, будет и вас любить». Всем же дал такое общее завещание: «Во время скорби, болезни или каких недоумений отслужите молебен пред Владимирской иконой Царицы Небесной с акафистом — я и сам пред Ее иконой молился. Потом и меня, грешного, помяните, отправивши панихиду». Действительно, отец Иларион особенно чествовал Владимирскую икону Божией Матери. В келье его пред Ее священным ликом горела неугасимая лампада. Живой он предстоял в неустанной молитве к Владычице и заповедал своему келейнику и по исходе души своей из тела отслужить Ей молебен.

С каждым днем, даже с каждым часом заметно ослабевал святой старец. Уже и вовсе перестал принимать посетителей, никто не входил к нему, кроме духовника и близких учениц, да и с теми говорил он более знаками. Последнюю исповедь перед кончиной по желанию самого старца принял от него губинский священник отец Никандр Андреев, пользовавшийся особенным его расположением.

За три дня до кончины угодник Божий пожелал святой воды из Тюшевского колодца, от чудотворной иконы Божией Матери «Живоносный Источник». Село Тюшевка^{^[73]} от Троекурова находится в 40 верстах, но это неблизкое расстояние не воспрепятствовало окружавшим старца преданным ему особам исполнить последнее его желание. Соседняя помещица А.В. Шил-ская, пользовавшаяся расположением и духовными советами отца Илариона, поспешила послать за водой, которая и была принесена. Старец в это время лежал на диванчике, лицом к стене. Обернувшись, он перекрестился, проглотил две ложки святой воды, третью отстранил своей рукой и поблагодарил Шил-скую за любовь, после того он уже ничего не вкушал.

Настало пятое число ноября 1853 года, и в самую полночь мирно почил о Господе святой старец, строгий подвижник, друг и благодетель сирот и утешитель скорбящих, отец и руководитель ищущих спасения, всецело во всю свою жизнь преданный Господу. Блаженная кончина его последовала на 90-м году от рождения. С быстротой молнии разнеслась горестная весть о кончине всеми любимого и уважаемого старца и привлекла множество благочестивых почитателей преставльшегося угодника Божия из уездов Козловского, Данковского, Раненбургского, Елецкого, Липецкого, Ефремовского и Лебедянского для отдания ему последнего христианского долга. Число собравшегося народа, по свидетельству очевидцев, было свыше 10 000 человек.

Умилительно было видеть, как в день погребения старца любовь к нему соединила между собой чужих и незнакомых людей в одну родную семью.

Знатные лица, духовенство, горожане и поселяне, богатые и нищие — все теснились около драгоценного гроба, желая воздать почившему последнее целование, и все как будто одной слезой оплакивали в нем общего отца. В течение пяти дней, с самого раннего утра до поздней ночи, служились панихиды о упокоении души новопреставленного. Наконец 10-го числа игуменом Лебедянского Троицкого монастыря Сергием при участии местного отца благочинного и десяти священников совершена была заупокойная литургия и обычный чин погребения. Последнее целование усопшего продолжалось четыре с половиной часа. Честные останки блаженного труженика, заключенные в простом деревянном гробе, им самим приготовленном, сокрыты были в ископанной им же пещере^{^[74]}, над которой устроена была деревянная часовня. Все бывшие при погребении старца единогласно свидетельствовали, что в продолжение всех пяти дней до погребения тела келлия его и храм Божий исполнены были неземным благоуханием, исходившим из гроба в Бозе почившего.

В деле погребения честного тела усопшего старца большое участие принимал троекуровский помещик Владимир Артемьевич Раевский. На месте часовни, бывшей на могиле старца, впоследствии поставлена была деревянная церковь, которая в 1865 году с разрешения епархиального начальства перестроена из старой и в том же году, 23 сентября, освящена. В этой церкви главный престол — в честь Владимирской иконы Божией Матери, другой, на левой стороне,— во имя Преподобного Илариона Великого. В правой же стороне храма вместо придельного престола находится пещера, которую блаженный труженик своими руками приготовил для упокоения своих останков^{^[75]}. Спустившись ступеней пять вниз, благочестивый поклонник увидит резную гробницу, покрытую серебряновызолоченной доской, с чеканным на ней изображением портрета старца. Гробница и доска самой изящной работы устроены участием данковской помещицы А.А. Шишковой. Над гробницей живописный портрет старца в человеческий рост, академической работы.

Около пещеры сохранились яблоньки, посаженные самим отцом Иларионом; против алтаря стоит келлийка блаженного старца — в ней все осталось неприкосновенным со дня его мирной кончины.

Войдете в эту благодатную храмину, и вас невольно поразит мысль: как мало нужно было праведнику в этой временной жизни, но за это самое как много приобрел он в вечности! Лампада пред святыми иконами как будто никогда не угасала, здесь чистая душа старца в продолжение многих лет, как чистый елей, горела в непрестанной молитвенной беседе с Господом. Вот ложе труженика, на котором едва ли он давал своему телу отдых и упокоение и на котором окончил многотрудную, общеполезную и богоугодную жизнь свою; вот платье, которое ему присылалось усердствовавшими благотворителями, и мелкие убогие вещицы — свидетели нестяжательной жизни подвижника. Торжественная тишина и безмолвие этой келлии производят глубокое святое впечатление в душе посетителя. Дух великого старца-подвижника кажется до того здесь присущим, что, едва переступишь ее порог, невольно преклоняются колена и сердце в благоговейном трепете, и как будто ждешь услышать прежний привет старца: «Положим три поклона, помолимся Царице Небесной!».

В заключение описания высокоподвижнической жизни и блаженной кончины отца Илариона приводится здесь речь троекуровского священника, досточтимого отца Симеона Пескова (бывшего при погребении честного тела угодника Божия), сказанная им в сороковой день блаженной памяти старца^{^[76]}. Речь эта тем замечательна, что в ней почтенный автор умел изобразить вкратце всю жизнь подвижника Христова и, таким образом, дал возможность благочестивому читателю сильнее напечатлеть в памяти и сердце описанные обстоятельства его жизни. Вот текст самой речи.

«Тридцать пять дней протекло с того времени, как в этом святом храме собором пастырей был совершаем христианский обряд над телом в Бозе почившего в счастливой нашей веси столетнего подвижника, затворника отца Илариона.

На погребение чадолюбивого отца своего, каковым и был отец Иларион, любовь собрала тысячи детей, чтобы отдать последний долг усопшему, облобызать в последний раз отеческие длани его и видимо расстаться с ним надолго.

Так, думаю, и в настоящее время той же любовью окрыленные, паки стеклись вы, о Христе братие, в сей же храм, чтобы, так сказать, дополнить долг свой почившему отцу нашему.

Между тем для облегчения единодушной скорби нашей о столь драгоценной потере неизлишним считаю воспомянуть достопамятные черты из жизни подвижника, для собственного назидания и, по возможности, каждому из нас примера.

Жизнь старца, как подобного нам человека, можно разделить на периоды. Первый период — младенчество. Об этом периоде можно сказать только то, что старец, как избранник Божий, в самом младенчестве носил уже в себе, как в семени, тот драгоценный плод, который впоследствии начал произрастать, расцвел и, наконец, созрел.

В период отрочества своего отец Иларион был отроком кротким, благочестивым и богобоязненным, сыном покорным, утехой своих родителей.

За отрочеством по порядку следует юношество. Вступив в этот период, пышно зацвел юноша Иларион, но не тем обманчивым цветом мира сего, скоро увядающим, а цветом мира духовного, вечно цветущим и всегда благоухающим. Из пламенной любви к Богу отец Иларион оставляет дом родительский, отца, мать и, что всего поразительнее, в самый день брака юную свою подругу и с верой вручает себя всецело Тому, Который сказал: иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит (Мф. 19, 29).

Но цвет — не плод. Он может обещать только плод приятнейший, если не будет поврежден знойным ветром или утрачен другим каким-либо образом. Много нужно труда и ухода, чтобы дождаться от цветущего дерева доброго плода или чтобы сам цвет не был, так сказать, пустоцветом.

Цветущая благочестивыми подвигами юная жизнь отца Илариона не раз подвергалась знойным ветрам, наносимым от исконного врага нашего спасения — диавола, посредством клеветы, злоречия, гонений и всевозможных скорбей.

Иларион, осеняемый благодатной помощью, постоянно внимал себе, тщательно охраняя цвет юности своей как дар, благоугодный Господу и Творцу своему. Он удалялся, бегая и водворяясь в пустыни (см.: Пс. 54, 8); уподоблялся неясыти пустынней; бдел и был яко птица особящаяся (ср.: Пс. 101, 7, 8); колена своя измождал от молитвы и плоть свою от усиленного поста (см.: Пс. 108, 24); слезами своими постелю свою омочал (ср.: Пс. 6, 7),— и такими-то неусыпными трудами охранял, возращал и поливал цвет юности своей, всецелой любовью прививаясь к Божественной Лозе — Христу Спасителю и Искупителю, непрестанно взывая с Апостолом: ни смерть, ни живот, ни Ангелы, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядущая, ни высота, ни глубина, ни ина тварь кая возможет мя разлучити от любве Божия, яже о Христе Иисусе Господе нашем (ср.: Рим. 8, 38–39).

В нашу весь приведен был Промыслом Божиим блаженный старец уже в зрелых летах, мужем совершенным. Отсюда он, как светильник, возженный Господом Богом, в продолжение 30 почти лет ярко светил своей богоугодной жизнью и вот где именно приносил сторицей плод духовный, возращая и укрепляя в благочестии своими отеческими советами и спасительным руководством всех, приходивших к нему.

Когда могли еще служить силы телесные крепким силам души его, он ежедневно посещал храм сей, слушал Божественную литургию и весьма часто приобщался Божественной Трапезы.

В келлии до последней минуты жизни постоянным его упражнением была молитва, со строгим постом соединенная.

Умолчу о характере блаженного затворника. Умолчу потому, во-первых, что многие из вас лично знали отца Илариона; во-вторых, потому более, что нет слов, которыми бы можно было достойно изобразить его неподражаемую кротость, его высочайшее смирение, Иовлево терпение, истинную и нелицемерную любовь к ближнему, даже и к самым врагам, и всецелую, неизменную от юности до гроба, преданность воле Творца своего и Господа.

Словом, вся жизнь в Бозе почившего отца нашего затворника Илариона была неисчерпаемым источником всех добродетелей и высоких подвигов, вместе с тем и прекрасным примером для людей всех возрастов.

Добрый наш отец-богомолец и подражатель благого Бога, не оставлявший никого без утешения и доброго совета в земной жизни твоей! Не оставь нас молитвами своими и за гробом. Веруем, несомненно веруем, что ты предстоишь престолу Вышняго на Небеси со святыми. Аминь»^{^[77]}

Глава XV

Связь с предыдущим.— Чествование старца Илариона его духовными чадами.— Посланное им от Бога искушение, послужившее к славе угодника Божия.— Видение старца одним господином во сне.— Открытие и благоустроение Троекуровской женской общины.— Получаемая от старца Илариона помощь после его кончины.— Девица Пелагея Смирнова.— М.Н. Ягунова.— Крестьянка Скопинского уезда.— Девица Анастасия Табакова.— Заключение.

Судьбы Троекуровского женского Иларионовского монастыря тесно соединены с судьбами жизни ее основателя, блаженной памяти старца Илариона. Осязательно можно видеть, что разлучившийся телом с боголюбивой обителью старец духом пребывает с ней неразлучно. Точное исполнение предсказанных в свое время угодником Божиим касательно помянутой обители разных обстоятельств составляет как бы продолжение его земной жизни между любимыми его чадами, а потому в настоящей заключительной главе имеется в виду ознакомить читателей с обстоятельствами, бывшими после смерти старца Илариона.

Похоронивши своего духовного отца и наставника, осиротелые его послушницы приходили поочередно в его келлию читать Псалтирь о упокоении души его в блаженных обителях небесных. Туда же собирались они на утреннее и вечернее правила, чтобы, помолившись, выплакать свое горе в том месте, где еще так недавно обильно почерпали они силу и крепость духовную от благодатных слов старца. Но Промыслу Божию угодно было, чтобы ученицы смиренного и терпеливого отца Илариона и сами поучились смирению и терпению, а потому вскоре после его смерти им было попущено немалое испытание. Какой-то недоброжелательный человек донес полиции, что в келлии отца Илариона чернички читают акафисты, припевают и т. п. Вследствие этого приехал чиновник, запретил в его келлии читать Псалтирь, сказав, что каждая может это делать у себя; наконец запечатал часовню, где погребен был угодник Божий, и тем лишил преданных ему скорбящих келейниц единственного утешения — ежедневно посещать священную могилу подвижника Христова и чествовать ее земным поклоном. Впрочем, это неуважение к священным останкам и памяти блаженного старца Промыслом Божиим послужило только к большему его прославлению.

Один из знакомых иеромонаха Лебедянского Троицкого монастыря Феодосия рассказал ему о себе следующее.

«При жизни Илариона Мефодиевича нередко я к нему хаживал и даже пользовался его расположением и духовными советами. Когда скончался всеми любимый и уважаемый старец, скорбь знавших его была невыразима. Все единогласно повторяли: не стало у нас доброго руководителя, святого Божиего человека. Для меня потеря эта тоже была весьма чувствительна, но слово "святой" крайне меня смущало; хотя и не скажу про себя, что я не веровал в доброе и высокое в человеке, но слово "святой" имеет особенное значение. В таких сомнительных мыслях о святости Илариона Мефодиевича я в одну ночь увидел его в сонном видении. Как будто подходит он ко мне, накрытый белым полотенцем (так ходил он живой в последнее время), и тихо и ласково говорит мне: "Что ты смущаешься, что меня святым зовут? Какой я святой, когда и часовня моя запечатана, и послушниц моих грозят разогнать!". Я не знал о происходившем в то время в Троекурове и потому, проснувшись, не придал большого значения своему сну, приняв его за отражение собственной мысли, а потом и вовсе забыл о нем. Но спустя малое время вдруг узнаю, что местная полиция настрого запретила троекуровским келейницам собираться в келлии отца Илариона на молитву, а часовню над его пещерой запечатала. Поразила меня эта действительность, заранее открытая мне старцем в сонном видении; и я от полноты души воскликнул: "Воистину святой человек был блаженный подвижник, прозорливец отец Иларион! Из-за могилы возвестил мне то, о чем я вовсе не знал и ни от кого не слыхал"».

Это полицейское преследование послушниц блаженного старца продолжалось около года и после, к великому их утешению, по молитвам угодника Божия, уже более не повторялось до самого утверждения общины на законном основании, которое последовало в 1857 году по усердному ходатайству душеприказчиков покойного старца — А.Н. Голдобиной и Ф.З. Ключарева. По распоряжению епархиального начальства в том году к новооткрытой общине была определена и настоятельница. В то же время за этой общиной была укреплена законными актами приобретенная отцом Иларионом и завещанная земля в количестве 362 десятин. Недоставало только у общины собственного участка под усадьбу, но твердый верой в Промысл Божий старец Иларион, умирая, вполне был уверен, что Господь согреет сердца преданных ему троекуровских помещиков и они в свое время не откажут в необходимом для окончательного устройства новой общины. В том же 1857 году Владимир Артемьевич Раевский укрепил по законным актам под монастырскую усадьбу 3 десятины и 40 сажен собственной земли. В состав этого участка вошли: каменная Димитриевская церковь, благословенная келлийка отца Илариона и убогие постройки его послушниц; тут же находились и поместья священноцерковнослужителей, которым, заплативши деньги, Раевский в то же время отвел новые места для жительства.

Наконец, после всех скорбей и страданий, которые пришлось вынести осиротевшим по смерти отца Илариона послушницам его, тихо потекла их жизнь в стройном иноческом чине. Если и находила иногда грусть о потере отца и наставника, они старались ободрить себя предсмертным утешительным его обещанием — вечно пребывать духом своим в этом благословенном месте,— и как ощутительно угодник Божий уверяет иногда в своем непреложном обещании! Как при жизни своей он упокоивал и руководствовал в деле спасения живших при нем келейниц, так и по кончине своей не оставляет без помощи собранных им духовных своих чад.

Ефремовская девица купеческого звания Пелагея Смирнова, не желая выйти замуж, когда еще был жив отец Иларион, просила у него благословения поступить в какой-нибудь монастырь. Старец благословил ей остаться в Троекурове, уверяя, что здесь со временем будет монастырь. Не очень-то по сердцу пришлось это указание угодника Божия девице Смирновой — остаться на жительство среди сестер, живших тогда в тесных бедных хижинах. Однако, не желая и не смея оскорбить своим непослушанием глубокоуважаемого ею старца, она осталась и жила у троекуровских келейниц до кончины отца Илариона, после которой имела намерение непременно перейти в какой-нибудь благоустроенный монастырь. На Сырной неделе, в пятницу, у нее вдруг началось жестокое воспаление в легких; приглашенный к больной доктор нашел болезнь очень опасной и отказался ее лечить. Больная, по мнению его, должна была умереть, и потому он советовал находившимся при ней лучше всего напутствовать ее по-христиански, что и было исполнено немедленно, но, к удивлению всех, больная в продолжение трех недель ни оживала, ни умирала; затем открылся у нее в груди нарыв и с ней стали делаться обмороки. Ходившая за Смирновой ее келейница вспомнила предсмертное завещание старца Илариона — во время постигающих скорбей и болезней отслужить молебен с акафистом пред Владимирской иконой Царицы Небесной и панихиду по нему — и поспешила это исполнить, но больной сделалось хуже; с часу на час ждали ее кончины.

В третий день после сего, вечером, преданная ей келейница начала читать акафист святителю Николаю о здравии болящей. Смирнова в это время как будто заснула, а в забытьи что-то заговорила. Чтица приостановилась, больная сказала ей: «Продолжай! Ты мне не мешаешь. Это я с батюшкой отцом Иларионом беседую». Келейница стала читать, а больная все говорила, но так как слышны были одни только ее отдельные слова, то для бывшей при этом келейницы они не имели никакого смысла и приняты были ей за бред горячки. Спустя малое время Смирнова как бы очнулась от глубокого сна, сама привстала на постели и так рассказывала окружавшим ее: «Сейчас видела я во сне батюшку отца Илариона. Как будто была моя очередь читать по нему Псалтирь; окончив свои часы и проходя мимо часовни, я остановилась помолиться и облегчить свои страдания у священной его могилы. Вдруг дверь часовни отворилась (тогда она была запечатана), батюшка сам ко мне вышел и ласковым голосом сказал: "Ты все больна, Пелагея! Лечись терпением, терпением, ведь все святые терпели. Не думай, что у тебя чахотка! А ты оттого и больна, что все рвешься из этого благословенного места. Выпей масла из лампады от иконы Царицы Небесной; потом все кушай, не бойся, а будет тяжело — редечного соку выпей. Да приобщись еще Святых Христовых Таин, только не в субботу (ей же хотелось в этот день) — тут и без тебя священнику много дела. Что же ты в продолжение сорока дней ко мне не приходила?" (Нужно заметить, что этот день, 1 апреля, был сороковым днем мучительных страданий Смирновой.) — "Батюшка! Да ведь вы умерли",— сказала я ему. "Нет, я живу для тех, кто верует",— ответил блаженный старец».

Кончивши рассказ, больная выпила ложку деревянного масла из лампады и попросила чаю в первый раз за все время своей болезни, а в скором времени по молитвам угодника Божия и совсем выздоровела. Но с выздоровлением Смирнова опять поддалась помыслам перейти из Троекурова в благоустроенный монастырь, между прочим и сами обстоятельства сложились так, что в 1858 году она, действительно, из Троекурова выбыла и определилась в одну из общин Орловской губернии, где и прожила до 1869 года, постоянно стремясь духом в указанную ей отцом Иларионом Троекуровскую обитель. В 1869 году Пелагея Смирнова возвратилась, была принята в число сестер обители и в скором времени пострижена в монашество с именем Павлины. И подлинно, по предречению старца, пришлось ей полечиться терпением.

Слова старца Илариона, сказанные в сонном видении Пелагее Смирновой: «Я живу для тех, кто верует»,— всегда имели и имеют значение для всех верующих в чудодейственную силу угодника Божия, так как не одни только близкие его духовные чада пользуются благодатной его помощью.

Жена булочника, елецкого мещанина, Мария Николаевна Ягунова с первых дней вступления в замужество страдала припадками беснования. Полтора года продолжалась ее болезнь. Муж и мать несчастной употребляли разные средства к излечению недуга, но ничто не помогало. Кто-то дал им добрый совет сходить в Троекурово и отслужить по отцу Илариону панихиду. В 1865 году, в июле месяце, пошли они все трое пешком по усердию к угоднику Божию; лишь только больная завидела издали монастырские здания, так начала кричать и рваться, что многого труда, и то при пособии посторонних людей, стоило дотащить ее до могилы старца, при виде которой ее страдания были ужасны; но когда надели ей на голову шапочку отца Илариона, она стала понемногу успокаиваться и наконец совсем утихла. Несколько дней после того она прожила в монастырской гостинице; в полном сознании, с верой и усердием приобщилась Святых Христовых Таин и ушла здоровой. Года через два она опять приходила в Троекурово воздать великому старцу благодарение за чудесное исцеление свое от мучительного недуга.

В мае 1868 года был следующий случай: крестьянка Скопинского уезда, 17 лет не причащавшаяся Святых Христовых Таин, мучимая злым духом, привезена была родными в Троекурово. Когда они силой притащили страдавшую к могиле отца Илариона, она страшно билась об пол, изрыгая хулы на старца, и, сколько ни уговаривали ее, не могла произнести его имени. «Тяжко мне, тяжко это имя»,— кричала больная. На нее надели шапочку старца, привели в его келлию и накрыли еще его одеждой, тут только она успокоилась и, проживши несколько дней в обители, сподобилась принять Божественные Христовы Тайны. С каким глубоким чувством благодарности рассказывала она впоследствии всем, как ей, по молитвам отца Илариона, в его шапочке легко было и в храме Божием стоять, и к Христовым Тайнам подходить, тогда как прежде и связанную веревками несколько человек не в силах бывали подвести. Она сделалась здоровой и занималась домашними работами; отец Никандр Андреев был ее духовным отцом, который и читал над ней заклинательные молитвы.

Лебедянский мещанин Ф.З. Табаков сообщил о чудесном исцелении по молитвам отца Илариона дочери его девицы Анастасии, которая, с малолетства страдая золотухой, впоследствии застудила ее, отчего образовались у нее на голове и на шее шишки и свело руки и ноги. Восемь лет больная находилась в таком мучительном положении. Тоска, всегда почти безотвязная спутница тяжких болезней, томила Анастасию и нередко доводила ее до отчаяния. Родители ее приписывали такое состояние дочери своей так называемой у простолюдинов порче. Табаков был управляющим у одного троекуровского помещика; сестры Троекуровской обители нередко посещали болящую и, сострадая лютой ее болезни, против которой медицинские пособия оказывались бессильными, советовали ей прибегнуть к помощи Божией. Сначала холодно, а потом далее с неудержимым безотчетным ужасом слушала больная советы троекуровских монахинь; а если иногда и приходили минуты, когда сердце ее, истомленное мучениями, склонялось посетить святыню троекуровскую, страх овладевал ей с большей силой, как она сама признавалась. Как будто кто-то неотступно нашептывал ей: «Не ходи, не ходи, как только войдешь в церковь монастырскую, болезнь задушит тебя». Наконец Господь согрел благодатью Своей душу страдалицы, и она пожелала побывать в Троекурове. В 1872 году родители привезли ее в обитель. Со слезами умиления слушала больная молебен Царице Небесной и угоднику Божию целителю Пантелеимону, а затем и панихиду по отцу Илариону. Отправляясь же домой, она взяла с собой святой воды и масла из лампады от иконы Матери Божией; воду начала пить, а маслом мазать больные сведенные свои члены. Через год в Троекуровскую обитель приезжал отец болящей Анастасии и со слезами благодарности к Царице Небесной и угоднику Божию Илариону рассказывал, что дочь его выздоровела и свободно действует руками и ногами.

Приложения

I. Несколько слов, относящихся к историческому обзору Троекуровского Иларионовского женского монастыря

Настоятельство и состояние обители

Первой настоятельницей вновь открытой и высочайше утвержденной в 1857 году Троекуровской Иларионовской женской общины по назначению епархиального начальства была рясофорная послушница Тамбовского Вознесенского девичьего монастыря Александра Александровна Зеленева. Слабая здоровьем, после немногих лет управления общиной она потеряла от темной воды зрение и, возвратившись в прежний свой монастырь, вскоре скончалась.

Вторая настоятельница была из Севского монастыря Орловской губернии — монахиня Макария Домогатская, которая в 1862 году вступила в управление общиной, а в 1868 году подала в отставку. Возвратившись в Севский монастырь, она в 1875 году скончалась.

После Макарии Домогатской настоятельницей Троекуровской общины назначена была казначея Лебедянского Иоанно-Казанского Сезеновского девичьего монастыря монахиня Анфиса, которая управляет обителью и доныне. В 1870 году она устроила при монастыре приют для девиц, преимущественно духовного звания, а в 1871 году исходатайствовала высочайшее утверждение на переименование общины в общежительный монастырь и в том же году, 5 сентября, сама посвящена была в сан игуменьи.

До вступления в управление Троекуровской обителью сей достопочтенной настоятельницы, несмотря на хранящиеся в ней священные останки многими почитаемого угодника Божия Илариона, обитель эта, в сравнении с другими, мало подвигалась во внешнем своем благоустройстве. Расположенные к почившему затворнику посетители и благотворители на время как бы разом прекратили свои посещения, вследствие чего и само поместье по недостатку средств несколько лет стояло без ограды, что было небезопасно для жизни насельниц. Но с 1868 года с помощью Божией, при неусыпной деятельности теперешней матушки игуменьи и при пособии благотворителей, обитель мало-помалу начала приходить в надлежащее благоустройство. С южной стороны обнесена была каменной оградой, с красивыми воротами и с двумя изящной архитектуры башнями. В 1873 году занесена ограда и с западной стороны и заложена каменная надвратная церковь во имя Святого пророка Илии — по предсмертному благословению отца Илариона, требовавшего от послушницы своей А.Н. Голдобиной обязательно поставить над вратами этот храм, который собственным ее иждивением, при участии попечителя — данковского помещика А.Н. Шишкова, давно отстроен. Со временем и остальная часть усадьбы обведена оградой из дикого камня, которым преизобилует местность села Троекурова.

Сама усадьба представляет ровную четырехугольную площадь, которую окаймляют небольшие деревянные, крытые железом домики — келлии инокинь. Перед каждым домиком небольшой садик с решетчатым палисадником. Чего только ни насадила заботливая рука обитательниц на этом крошечном клочке земли! Нежная зелень фруктовых растений в этих садиках, сливаясь в одну линию, представляет для зрителя весьма приятную картину.

По завещанию блаженной памяти старца Илариона, который при жизни любил принимать и упокоивать странников-богомольцев, и доныне соблюдается этот благочестивый обычай в обители, несмотря на ограниченность ее средств^{^[78]}.

Святые храмы с их достопримечательностями

Середину монастырской площади занимают два храма, как два крыла, под сенью которых укрываются инокини от всех треволнений житейских. Туда стекаются они седмерицею днем хвалить Господа^{^[79]}. В храме Божием вся их радость, утешение и покой.

Первый храм во имя Святого великомученика Димитрия Солунского, зданием каменный, с двумя колокольнями. На одной из них устроены троекуровскими помещиками богатые часы с боем. Строительницей храма была П.М. Раевская. Храм освящен в 1814 году. Главный престол во имя Святого великомученика Димитрия Солунского. На правой стороне придел во имя Святого великомученика Георгия Победоносца, на левой — во имя Святого великомученика Иоанна Воина. Характер живописи в иконостасах большей частью древний греческий. Сребропозлащенные цаты[80] устроены иждивением Раевских. В 1864 году указом Священного Синода храм этот причислен к Троекуровскому монастырю с удержанием прихода.

1. В главном алтаре святой престол, все стороны которого из чистого серебра, с чеканным изображением вольных Страданий Господа нашего Иисуса Христа.

2. Местная Владимирская икона Божией Матери в сребропозлащенной ризе, осыпанной каменьями. Риза эта сделана усердием храмостроительницы. Сама икона почитается чудотворной, и многие верующие видимо получают при ней от Царицы Небесной благодатную помощь. Умилительно-божественный лик Богоматери с объемлющим Ее Богомладенцем весьма древнего иконописного характера. Много ходит устных преданий о двухвековой древности этой иконы и о том, каким образом и от кого досталась она троекуровским помещикам. Но достоверно можно сказать только то, что она перенесена в каменную Димитриевскую церковь из деревянной во имя того же святого, за ветхостью упраздненной, находившейся на самом берегу реки Мечи, с северной стороны монастырской ограды. Каменный столб и могильные плиты свидетельствуют, что был здесь некогда и храм, и кладбище.

Предлагается здесь вниманию читателей несколько чудесных случаев от сей святой иконы.

Любитель благолепия храмов И.И. Раевский, желая поновить потемневшую от долговременности живопись иконы, отдал ее лебедянскому живописцу Ф.И. М-ну. Живописец, окончив свое дело, поставил просушить работу, чтобы назавтра же доставить ее Раевскому. Каково же было его удивление, когда он увидел, что вся живопись его снята тонким слоем, как бы лист бумаги, а лик Богоматери остался в прежнем виде! Благочестивый старик в благоговейном трепете от такого чуда не дерзнул уже коснуться своей кистью дивной святыни и доложил о случившемся Раевскому. Так и доныне живопись иконы остается неизменной.

В одно время просили принести эту икону в питейный дом для молебствия. Но по мере того как служили пред ней молебен, лик Царицы Небесной тускнел. Священник первый заметил чудо, но, не прерывая молебствия, окончил оное, как следовало. Икону принесли обратно в церковь, и здесь видимо для всех в продолжение трех дней лик оставался тусклым и уже после усердных слезных молений начал приходить в прежний свой вид.

Об этих двух случаях рассказывала троекуровская старица монахиня Агния, одна из первых послушниц, поступивших под руководство отца Илариона и более сорока лет прожившая в обители.

В 1871 году, в последнее на Сырной неделе воскресенье, в 8 часов вечера через дорогу от монастыря загорелась на помещичьем дворе кухня. Порывистый ветер угрожал опасностью монастырским постройкам, по недостатку средств крытым соломой. А в трех саженях от пожара, на том же дворе, стоял сеновал с соломенной же крышей. В деревне какие средства утушить пожар?.. Жарко пылало строение. Напрасно гудели колокола, призывая людей на помощь. Немногие были в силах пособить в этот день. В страхе за себя весь монастырь был на ногах. У всех на устах была молитва с надеждой на помощь Царицы Небесной, особенной в скорбях и нуждах Покровительницы. Подняли святую Ее икону, которую матушка игуменья сама несла с сестрами к месту пожара. За ней несли и другие иконы. Лишь только святыня эта принесена была к горевшему зданию, как вдруг ветер утих, и огонь не коснулся ни одного из соседних строений. Жертвой его была одна загоревшаяся кухня.

В бытность Феодора Захаровича Ключарева в Троекурове у обедни приехал с кураповской мельницы приказчик с рабочими за Владимирской иконой Божией Матери. По окончании службы, пока священноцерковнослужители ходили домой, чтобы собраться в Курапово с иконой, Ключарев узнал от приказчика, который давно живет на этой мельнице, следующее. «Старики, хозяева мои,— так рассказывал приказчик,— имели обыкновение каждый год брать на мельницу икону Царицы Небесной для молебствования пред ней. И всегда у нас на мельнице было хорошо, благополучно. Но старик-хозяин помер, и с тех пор уже шесть лет молодые хозяева не слушались мать-старуху, которая со слезами о том просила их,— перестали брать Матушку-Заступницу нашу. Вот Господь и наказал нас. Ни с того ни с сего загорелся главный помольный крупчатый амбар, да на 30 000 и наубыточил. Сегодня кончили постройку нового амбара и нужно пустить в ход. И слава Господу, опомнились, образумились молодые хозяева, послали меня просить священника с иконой и дали обещание — в этот день постоянно то же делать».

3. Икона Божией Матери того же изображения, называемая «явленная». Об этой иконе есть такое предание здешних старожилов. Назад тому лет 80, а может быть, и более, когда еще Троекурово было малоизвестно и окружено со всех сторон густым лесом, в одной местности, известной в настоящее время под названием Липяги, явилась эта икона таким образом. Полесовщик, обходя лес, увидел икону под деревом, из-под которого струилась чистая вода. Икона лежала в воде. Смутившись такой неожиданностью, он не знал, что о сем подумать — откуда взялась икона и что ему делать? Двор его от сего места был недалеко, и он пошел домой, но чтобы заметить место, привязал к дереву, под которым была икона, свой кушак. В наступившую затем ночь полесовщик услышал во сне голос Матери Божией: «Раб Божий! Что же ты прошел мимо иконы Моей и не взял ее из воды? Эта вода дана вам на исцеление. Возьми Мою икону, объяви обо всем священнику и поставь икону в церковь». Сон этот повторился. Крестьянин решился, наконец, взять из воды икону; но, не объявляя о сем никому, поставил ее в церковь, тогда еще деревянную. В то время в Троекурове такой был обычай: самые дорогие в семьях иконы хозяева хранили в церкви и, приходя к службам, каждый перед своей ставил свечи.

Когда стали разбирать упразднившуюся деревянную церковь, тогда священник велел мужичкам и свои иконы принять. Тут-то владетель явленного образа, убоясь гнева Царицы Небесной, открыл священнику всю истину — каким образом и где явилась Владимирская икона Божией Матери, и какие были ему сновидения, и как он беспокоился в совести, скрывая от всех то, о чем следовало бы немедленно объявить. Священник донес обо всем благочестивому помещику Раевскому, который положил на икону дорогую сребропозлащенную, убранную жемчугом и каменьями ризу и поставил в новой каменной Димитриевской церкви. Разыскали и само место явления святой иконы, и лишь только тронули заступом землю, как открылся обильный родник чистой и приятной на вкус воды. С молебствием освятили воду и в приготовленное углубление опустили деревянный сруб. Над ним поставили голбчик^{^[81]} и все место обнесли частоколом.

Из года в год явление святой иконы и источника делалось более и более известным. Отовсюду стекались богомольцы, особенно 21 мая^{^[82]}. Многие приходили даже издалека испить целебной воды и искупаться в светлых струях ее, которые, обильно стекая вниз по скату горы, образовали довольно широкий проток в лощине.

Явленная Владимирская икона Божией Матери вделана в настоящее время в резную золоченую тумбу.

4. Икона Успения Пресвятой Богородицы в дорогой сребропозлащенной, украшенной жемчугом и каменьями ризе. В ней 24 части святых мощей угодников Божиих: святителя Гурия Казанского, святой Евфимии Прехвальной, святого мученика Арефы, святого Никиты, Патриарха Цареградского, святителя Василия Великого, святого апостола Иакова, брата Божия, святителя Иоанна Златоустого, святого Никиты Нового, святого Анастасия Персянина, святителя Иоанна Милостивого, святого апостола Филиппа, святого Дамиана, святого Иакова, святителя Григория Богослова, святого равноапостольного князя Владимира, святого мученика Христофора, святого благоверного князя Александра Невского, священномученика Игнатия Богоносца, святого Зеведея^{^[83]}, святого мученика Евстратия, святого апостола Иуды, святого Афанасия, святого апостола Прохора и святого Илии.

Икона эта перенесена в Димитриевскую церковь из Успенской (о которой сказано будет ниже) и устроена над царскими вратами в золоченом круге по примеру того, как в Киево-Печерской Лавре.

5. Животворящий крест, серебряный вызолоченный, со святыми мощами; привезен в дар Димитриевской церкви господином Раевским из Киева. Частицы святых мощей следующие: часть древа Креста Господня, перст святого великомученика Димитрия, часть ризы Господней; частицы мощей святителя Гурия, преподобного Сергия Радонежского, святой великомученицы Варвары, святой мученицы Ирины, святого первомученика Стефана, священномученика Харалампия, святого апостола Петра, святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова и святого апостола Андрея Первозванного.

6. В 1870 году в уважение благочестивой просьбы игуменьи Анфисы греческий архимандрит Герасим, настоятель Русского Свято-Пантелеимонова на Афоне монастыря, со старцами прислали в дар и благословение Троекуровской обители часть животворящего древа Креста Господня и частицы святых мощей угодников Божиих: святого апостола Варнавы, святого великомученика Пантелеимона, священномученика Харалампия, святых бессребреников Космы и Дамиана, святой мученицы Параскевы, преподобной Макрины, святой великомученицы Марины, святой мученицы Василиссы, преподобномучеников — Евфимия, Игнатия и Акакия. Эти святыни по освидетельствованию местным епархиальным начальством при указе вручены матушке игуменье для хранения в монастырском храме 30 августа.

В 1876 году старанием игуменьи Анфисы Димитриевская церковь поновлена. Поставлены во всех трех приделах новые иконостасы и возобновлена стенная живопись. Для монашествующих с западной стороны устроены хоры.

Второй храм, называемый трапезным, деревянный, поставлен над пещерой Троекуровского старца затворника Илариона^{^[84]}.

Третий храм надвратный, во имя Святого пророка Илии.

С переименованием общины в общежительный монастырь указом Священного Синода поступила еще в управление Троекуровского монастыря каменная, впрочем, ветхая церковь во имя Успения Божией Матери, находящаяся в конце большой Елецкой дороги, в 1/4 версты от монастыря, на противоположной стороне монастырской усадьбы,— с тем, чтобы в этом храме совершались все мирские требы, как-то: браки, крещение младенцев, отпевание мирян и пр. Храм устроен иждивением И.И. Раевского и освящен в 1841 году.

Окруженная густой рощей плакучих берез, сливающихся на большом пространстве с купеческим садом, в густой зелени которого кое-где виднеются крыши жилых зданий, и обнесенная каменной оградой в линию с купеческой усадьбой, Успенская церковь имеет вид как бы отдельного скита. Сама внутренность ее чрезвычайно оригинальна. Внизу престол в честь Успения Божией Матери. Среди церкви устроены круглые хоры, поддерживаемые колоннами. Войдя в храм, взгляните вверх, и вы увидите купол, изображающий небо, в облаках которого бесчисленные лики Ангелов и Херувимов, славящих Бога. Престол на хорах во имя Праведного Лазаря. Ход на хоры теплый от западных дверей.

1. Местная икона Нерукотворенного Спаса древней, но изящной живописи, в серебряной ризе, с вызолоченным венцом. Здесь как-то особенно бросается в глаза терновый венец на главе Спасителя, что на таких изображениях бывает очень редко.

2. Над местом упокоения храмостроителя, И.И. Раевского, вделана в стену платиновая киота с иконой Страстного Спасителя в серебряной ризе, величиной в 3/4 аршина.

3. Запрестольный крест с сиянием, великолепной работы, из разноцветных камней.

Служба в Успенской церкви бывает в дни храмовых праздников, в дни поминовения усопших, в день кончины храмостроителя и один раз в Пасхальную седмицу.

Крестные ходы

Первый крестный ход — 21 мая. Он упрочен и освящен давностью лет. После ранней литургии из церкви Святого Димитрия Солунского поднимают обе Владимирские иконы Божией Матери — местную чудотворную и явленную, также и другие и при многочисленном стечении богомольцев совершают святое шествие версты за две с половиной от селения, на место обретения святой Владимирской иконы, именуемой явленной. Дорога от Троекурова до святого колодезя лежит по скату крутой горы. Справа — большая лощина, слева — живописная березовая роща. Опускаясь и вновь поднимаясь в гору, священная церемония останавливается на высоком холме, где среди густой зелени стоит над колодцем осененная святым крестом часовня, построенная вследствие умножившихся богомольцев И.И. Раевским, одновременно с Успенской церковью, в 1841 году, и украшенная стенной живописью и иконостасом. Там служат молебен Божией Матери с акафистом и освящают воду. Старожилы говорят, что это место, освященное явлением иконы Богоматери, было предметом особенного почитания и попечения господина Раевского. Но в настоящее время следы прежнего благолепия едва заметны.

Здание часовни благообразной архитектуры довольно просторно. Внутри несколько сохранилась стенная живопись священных изображений; остались также рамы в виде иконостаса, но без икон. Одна только большая Владимирская икона Божией Матери (снимок с местной чудотворной) в медной ризе никогда не выносится из часовни. На стенах наружных, когда-то оштукатуренных, тоже местами, и то едва заметна, живопись. Кое-где виднеются обломки перил, которыми, вероятно, были ограждены каменные сходы. Несмотря на грустный вид некогда благоустроенного здания, во время крестного хода какое-то особенно благодатное чувство объемлет душу каждый раз, как приближаешься к этому благословенному месту. С особенным благоговением слушаешь акафист Царице Небесной, с особенным духовным наслаждением вкушаешь освященную воду.

Второй крестный ход — 26 июня, в день празднования Тихвинской иконы Божией Матери, бывает по следующему случаю. По рассказам монахини Агнии и других стариц Троекуровской обители, в 40-х годах, 26 июня, в 8 часов утра было полное солнечное затмение, так что и звезды на небе видны были. Жители Троекурова и собранные отцом Иларионом послушницы в этот самый час выходили из церкви по окончании Божественной литургии. Хотя это явление природы всегда бывает в свое время, по искони установленным от Господа законам, но так как оно весьма редкое и необыкновенное, то своей неожиданностью и необычайностью естественно поселяет страх в людях, и в особенности — невежественных и суеверных. Потому и обитатели села Троекурова, быв поражены в то время ужасом, все прихлынули к благословенной келлийке старца Илариона и с воплем и рыданием искали у него защиты и просили его молитвенной помощи. «Батюшка,— восклицали они,— родной наш! Помолитесь за нас — мы погибаем. Говорят, теперь дождь горячий польется с неба и камни горячие спадут на землю. Батюшка! Помолитесь за нас и за весь мир — уж верно пришла кончина века». Успокоивши по возможности малодушных, угодник Божий тотчас пригласил священника и поручил ему, поднявши святые иконы, крестным ходом обойти вокруг ограды церковной и на каждой стороне служить молебны Царице Небесной и всем храмовым святым; а на северной стороне, где была деревянная церковь и кладбище, отправить панихиду о всех усопших православных христианах. Так все и было исполнено по благословению старца. Тогдашний священник отец Савва со слезами умиления читал акафист Божией Матери, а народ также со слезами взывал: «Господи, помилуй! Пресвятая Богородице, спаси нас!». По окончании молебствия, когда возвращались с иконами, небо сделалось уже чистым и ясным, и все возблагодарили Господа, даровавшего им в отце Иларионе духовного утешителя и молитвенника. С того времени старец заповедал, чтобы в день празднования Тихвинской иконы Божией Матери крестный ход в Троекурове совершался ежегодно, и завещание угодника Божия всегда соблюдалось свято. Но с течением времени крестьяне начали понемногу забывать и ужас, которым некогда объяты были во время солнечного затмения, и заповедь старца Илариона — 26 число июня посвящать особенной молитве; а потом вовсе охладели и перестали участвовать с сестрами обители в богомолье.

В 60-х уже годах, во время управления общиной монахини Макарии, 26 июня вдруг набежала градовая туча, прошла полосой, побила все посевы на крестьянских полях, нисколько не повредивши смежным помещичьим и монастырским. Тут только мужички вразумились и признали в этом наказание Божие за свое нерадение. В то же время они со слезами просили настоятельницу дозволить поднять святые иконы и не только обойти вокруг церкви, но и пройти по полям. Благочестивое желание крестьян было исполнено 29 июня. В настоящее время, страшась гнева Божия, все троекуровские поселяне по завещанию отца Илариона принимают участие в крестном ходе в день празднования Тихвинской иконы Божией Матери, и разве только старый да малый остаются дома.

II. Письма старца Илариона

Милостивая государыня, Наталья Феодоровна!

Блажени милостивии, яко тии помиловани будут^{^[85]}, и милость получат от Господа, и премногое помилование и богатое воздаяние в нынешнем и будущем веце. Господь сказал: единому сотворил меньшему брату, Мне сотворил^{^[86]}. Так будьте милосерды, как Господь к нам милосерд^{^[87]}, долготерпелив и многомилостив. И Вы, Н.Ф., подражайте Филарету Милостивому, как он милосерд был ко всем. Он был богат и славен, после обеднял; но Господь увидел милость его и наградил Своей милостью, и сделал богатым и славным в этом свете и в будущем веце. Господь сказал: «Милостыня никогда не оставляется без награды»^{^[88]}.

Поздравляю Вас с праздником Михаила Архангела. Уже день праздника прошел. Так все временное проходит и настает вечное вечно. Без конца радость идущим в Царство Небесное, но, увы, и горе идущим в муку вечную, во огнь гееннский. И помнить должно, что только вера спасает, упование не посрамит^{^[89]}, любы николиже отпадает^{^[90]}. Спасайтесь о Христе Иисусе!

И прошу у Вас от Вашего усердия два платья для меня — в церковь ходить.

Возлюбленная о Христе Иисусе, Елизавета Александровна!

Бог на помощь Вам в благом намерении Вашем отстать от курения табака. Спешите бросить это. Апостол Павел говорит: телеса ваша суть храм Духа Святаго^{^[91]}. После того как же Вы будете окаждать храм сей табачным дымом? Да приятна ли будет Богу и жертва духа сокрушенного и смиренного сердца Вашего, при самом непрестанном умном делании Иисусовой молитвы, если Вы будете осолять ее табаком и прочими неприличными занятиями, как-то: картами и тому подобным? Конечно, Вам будет трудно отвыкать от сих мерзких привычек в христианстве. Но Вы применяйте эти маленькие томления к вечному мучению и подумайте, каково же будет там — терпеть вечно, без конца. Ах! Лучше здесь всего лишиться, чтобы только там иметь покой. Впрочем, я уверен, что, при Вашем желании и старании, Вы скоро явитесь победительницей над собой. Но только прошу Вас, оставляя одну страсть, не браться за другую. В жизни христианской запрещается всякое пристрастие. Во всем должно держать себя, аки есть, аки нет, не утешаться мягкими одеждами и не отрицаться, если нужно, и грубых, не пресыщаться сладкой пищей и не унывать от суровых яств. Во всем храните мерное воздержание, ибо ничто, кроме дел, не поставит нас пред Богом — одни дела наши или оправдают нас, или обвинят на муку вечную. Видите ли, коль страшно заниматься непотребными забавами, да еще сопряженными с издержками, за которые также нужно отдать верный отчет Господу. Ах, матушка! Кто желает спасти душу, тот во всем должен быть очень осмотрителен. А Вы, как кажется, скорбите уже и здесь от многих недостатков. Но как Вы хотите владеть безбедно сокровищами Божиими, когда по нерассудительности своей расточаете их часто на богопротивные дела? Поверьте, что доколе Вы не будете во всем бережливыми и строгими к самим себе, дотоле не избудете Вы нищеты и стеснения обстоятельств. Коль же скоро умудритесь Вы и будете достойны того, чтобы вверил Вам Господь Свое богатство на всякие благие устроения, то Он разверзет Вам все хляби земные, и Вы будете, по слову Апостола, ничтоже имуще, а вся содержаще^{^[92]}.

Прошу Вас, матушка, воздерживаться и от долгов. Живите так, как велит Вам Господь, отнюдь не превышайте своей возможности. Смиренным Бог дает благодать. Испытайте скудость, пройдите все пути ко спасению и насильно не равняйтесь с сынами века сего. Претерпевый до конца, той спасен будет^{^[93]}. Начало Вашего спасения положено, скорби рассеяны^{^[94]}. Остается теперь пожать их с безропотным терпением и потом наследовать покой вечный.

Итак, вот Вам посильные мои советы. Спасайтесь о Господе! Облегчайте страдания сестры Вашей нежным попечением о ней. Укрепляйте ее в терпении и чаще напоминайте ей, что страдание телесное очищает душу от болезней греховных и что елико тело тлеет, толико обновляется душа. Плоть и кровь не могут войти в Царствие Небесное — Божие^{^[95]}.

Простите, матушка! Ищите Небесного Царствия и богатейте, елико возможно, в подвигах добрых. Царица Небесная и Ангел Хранитель со всем небесным воинством да будут Вам в том скорыми помощниками.

Спасайтесь о Господе и меня, грешного, поминайте.

Возлюбленная о Господе матушка, Елизавета Александровна!

По Вашей настоятельности я дал Вам ответ через Вашего посланного, но ответ был не по моему желанию и не таков, каков он должен быть на Ваши вопросы. При мне не было моего писца, и я не мог никому другому разъяснить моих мыслей, касающихся Вас. Но вот явился случай, и я не хочу оставить Вас без удовлетворения.

Скажу Вам, матушка, что каждый человек от самого рождения своего имеет у себя трех врагов: плоть, мир и диавола, с которыми он должен непрестанно бороться во всю свою жизнь, чтобы не лишиться Царствия Небесного. А потому, если Вы веруете в жизнь будущую, муку вечную и Царствие Небесное, то всеми силами должны восставать на похоть очес и гордость житейскую^{^[96]}. А чтобы восстать на них, надо непременно удалиться от мира и от всех его соблазнов. Удалиться же от него нельзя, не вооружив против себя диавола с его видимыми кознями. Он, приметя Ваше попечение о душе, начнет всеми силами научать несмысленных людей нападать на Вас с насмешками и тем колебать начатый Вами подвиг. Но Вы должны стоять твердо в своем намерении, чтобы враг не заметил Вашей слабости и не заимствовал бы себе из нее крепости. Вам же очень легко удалиться от мира, выставляя всем причину, что Вы слишком опечалены Вашим вдовством и что, любивши мужа, Вы вменяете себе в обязанность молиться за него и пополнить то, чего не мог он совершить во время своей жизни. Нелегка будет для Вас борьба. Но, соображая все то, для чего Вы будете лишать себя всех временных утех, Вы скоро укрепитесь на правом пути и пойдете неболезненной твердой ногой против всех вражиих искушений. Советую Вам непременно читать всякий день утренние и вечерние молитвы, акафист Спасителю и Божией Матери, канон Ангелу Хранителю и хотя несколько псалмов из Псалтири. Это правило будет разжигать Ваше сердце к Богу и будет уклонять от мирских сует. Прошу Вас стараться победить и другого врага Вашего — плоть Вашу, воюющую на Вас страстью к курению. Вы сообщаетесь Святых Таин, и потому неприлично осквернять уста табачным дымом. Эта святость требует постоянной чистоты и воздержания во всех отношениях.

Открыли Вы мне об одной страсти, а я начинаю думать, что Вы заражены и другой. Бога ради берегитесь этой страсти — она есть мать всех пороков. Не будьте никогда праздны. Занимайтесь рукоделием, приличным Вашему званию, с Иисусовой молитвой на устах, или, оставя рукоделие, возьмите книгу, возбуждающую ум и сердце к благочестию. Словом сказать, не теряйте ни одной минуты из жизни Вашей, но каждую из них употребляйте на благоугождение Богу. Поверьте мне, что если Вы вникнете хорошо во все, что нужно совершить всякому христианину для получения Царствия Небесного, то Вы и сами не захотите терять напрасно Вашего времени. Ибо сколько бы ни жили здесь и сколько бы Вы ни подвизались в подвиге добром, все это ничто в сравнении с будущей вечностью, и горько будет увидеть себя на браке Агнчем с угасшим светильником от недостатка елея добрых дел. Вступая в борьбу с врагами Вашими, просите помощи от Архистратига Михаила, вечного победителя диавола.

Христолюбивая моя, Елизавета Александровна!

Много я Вас люблю, но и многой скорби Вы мне стоите. Вас ли я не просил, чтобы не занимались пустяками и не иждивали напрасно времени и даров Божиих, коими Он наделил Вас? Зачем беретесь Вы распоряжаться тем, чего не даровал Вам Господь? Не распоряжался тот раб десятью талантами, которому дано было пять, и пятью талантами, которому дано было только два. Каждый из них должен был приумножить по мере данного ему количества^{^[97]}. Не довольно ли бы было и Вам вести Ваши расходы по доходам? Уже^{^[98]} Вы думаете, что, наделяя Вас средствами к жизни, Господь Бог не размерил их для Вас в достаточном количестве? Добрые дела необходимы, но и для них не должно переступать за черту возможного. Везде нужно иметь разум и воздержание. Весьма приятно благоугождать Господу и утешать скорбящих. Награда верная за них на Небесах, но тем приятнее и тем вящее будет воздаяние тому, кто, при всем своем желании служить ближнему к утешению в страдании его, будет скорбеть о невозможности удовлетворить своему желанию и, смиряясь пред волей Божией, будет сознавать свое недостоинство и говорить: «Верую, что если бы, Господи, я умела распоряжаться Твоими дарами, то Ты отдал бы мне во власть всю Твою вселенную, и я утешила бы всех плачущих и печалующих; но я недостойна и не умею владеть даже тем, чем Ты благословил меня. Научи же и вразуми меня! Плачущим же и болезнующим буди Сам Питатель и Утешитель и смири меня под волю Твоей мудрой десницы! Даждь крепость и воздержание там, где нужно будет мне явить Тебе мое терпение и смирение». И при таких рассуждениях Вам не нужно будет входить в долги, которых платить нечем, и не нужно будет скорбеть о напрасной скорби. Ваш дух будет всегда бодр, и Вы непрестанно можете тогда славословить Господа. Всеблагий Бог не имеет лицеприятия и дарует всем не только довольное, но даже излишнее. И потому, если бы пришлось Вам увидать скорбящего страдальца, а Вы не имели бы средств помочь ему, то должны подумать и утешиться тем, что если бы полезно было ему жить в счастье и довольстве, то Господь Бог наделил бы и его, как Вас или как кого другого, богатством и изобилием.

Итак, с какой стороны ни посмотрите Вы на Ваши долги, оправдаться в них нельзя, и, терпя через них мучение, Вы жнете достойную Вам мзду. Но упавши, надо встать и опять прибегнуть к благости и милосердию Божию, чтобы не прийти в отчаяние и не доставить торжество врагу конечной погибелью. Молитесь же и просите Бога, чтобы Он простил Вас и помог еще раз со всеми расплатиться. О чем буду и я молить Царицу Небесную, и надеюсь, что Она исходатайствует Вам эту милость у Сына Своего, но только остерегайтесь после впасть в ту же слабость, да не горше Вам что будет.

Итак, поручая Вас ходатайству и предстательству Царицы Небесной, остаюсь Ваш искренне благожелатель, грешный и недостойный

Р.S. Блюдитесь, матушка, уныния. Оно есть смертный грех и не облегчит скорби, а только лишь приложит скорбь к скорби; ибо прогневается Господь и отвратит Свое лице от Вас. Кто же тогда утешит Вас? Молитесь Господу, и Он отымет печаль Вашу и даст Вам по сердцу Вашему.

Мужайтесь и крепитесь сердцем Вашим, возлюбленная о Господе матушка, А.В.!

Бог Вам прибежище и сила в скорбех, обретших ны зело^{^[99]}. Потерпите еще мало, и Бог обрадует Вас несказанной радостью. Не отрекайтесь от воли Господней — она всегда блага. Не претерпевши горького, не дождетесь и сладкого. Просите Господа, и Он подаст Вам терпение, великодушие и кротость, смирение, целомудрие и послушание. Вам же, в настоящем сиротстве Вашем, будет Бог Помощником. Он Сам будет устроять дело Ваше. В немощах человеческих совершается сила Божия^{^[100]}. За присланный Вами мне гостинец я преискренно и премного благодарю Вас и прошу Отца Небесного воздать Вам сторицей здесь и живот вечный приложить в вечности. Сам я не в силах выразить моей благодарности.

Благодать Господа нашего Иисуса Христа будет со всеми Вами!

Слава и честь ревности Вашей по Бозе, возлюбленная о Господе матушка, А.В.!

Храните дар сей и молите Господа, дабы украсил Он ниву сердца Вашего новыми плодами добродетели, потребной для жизни вечной, и да вменит Он Вам одну готовность Вашу служить мне, убогому старцу, за истое дело. Отягощать же Вас, матушка, служением мне я не имею надобности. К тому же и никакого права не имею отвлекать Вас от служения Богу. Вы имеете назначение от Бога быть матерью и главой семейства Вашего, и сего единого попечения достаточно для Вас. Вам вверено большое гроздие, и дела за ним немало. Старайтесь угобзить^{^[101]} его, и Вы получите себе рай на Небе.

Облагать Вас данью на мою обитель тоже не могу; ибо Господь любит доброхотных подателей. Всякое же даяние, какое бы ни принесли во имя Господа в убогую житницу, будет как семя, брошенное Вами в землю для принесения плода, и ово принесет Вам в тридесять, ово в шестьдесят и ово в сто раз^{^[102]}. Прошу Вас верить сему несомненно и усердно благодарю Вас, матушка, за присланную Вами мне драхму. Буди оная Вам в великую каплю в Царствии Небесном! Будете у меня или нет, это зависит от обстоятельств Ваших. Я же, с моей стороны, всегда буду готов подать Вам нужное утешение, лишь бы только дозволили мне изнемогающие мои силы.

Радуюсь, что Господь не оставляет Вас всесильной Своей помощью в нуждах Ваших. Дорожите, матушка, Его к Вам милосердием! Он неизреченно благ к благодарящим и любящим Его святую волю. Соединитесь с Ним всей Вашей душой, и Он будет Вам в Бога Отца, и Вы будете Ему в дщерь любящую.

Прося святых молитв, остаюсь содействующий Вам во спасение Ваше

Да будет Вам новый дом преддверием и побуждением к достижению небесных, красных чертогов. Извините, что я прежде не утешил Вас своим поздравлением. Но я не мог этого сделать, ибо Ваше письмо дошло до меня только первого октября. Как же только прочитал его и узнал о переходе Вашем в новый дом, то и помолил Царицу Небесную покрыть его и живущих в нем честным омофором. Жаль, что Вы далеко и что не мог я ничего послать на новоселье от Божиего благословения. Но я не забуду поздравить Вас при свидании. А теперь не побранить ли Вас немножко? Видно, Вы мало читаете Священное Писание и не имеете крепкой надежды на Бога, что упоминаете о денежной протекции. Но благо есть надеятися на Господа, нежели уповати на человека^{^[103]}. Согрешихом со отцы нашими, беззаконновахом, неправдовахом. Отцы наши не разумеша чудес Твоих, ни помянуша множества милости Твоея и преогорчиша, восходяще в Чермное море. И спасе их имене своего ради, сказати силу свою; и запрети Чермному морю, и изсяче; и настави я в бездне яко в пустыни. И спасе я из руки ненавидящих и избави я из руки врагов. Покры вода стужающия им, ни един от них избысть. И вероваша словеси Его и воспеша хвалу Его (Пс. 105, 6–12).

Для верующих Господь и ныне может явить чудеса. Итак, я советую Вам, отложивши надежду на сребро, предаться воле Божией.

Идеже хощет Бог, тамо побеждаются естества уставы^{^[104]}, но орудием к Нему должна быть вера крепкая и упование несомненное; и тогда елико будет веры, толико будет благодеяний Божиих. Итак, если можете Вы иметь веру хоть на горушечное зерно^{^[105]}, то вверьте устройство дел Ваших Промыслу Божию: Той бо попечется о Вас^{^[106]} и без всяких Ваших хлопот устроит все во благое. Затем, вверяя Вас милосердию Божию и предстательству Царицы Небесной, прошу Вас стоять неподвижно в вере и надежде на Бога и созидать храмину души Вашей на твердом основании, а не на песке, дабы бури и волны, среди которых стоим мы в своей жизни, не могли ее подмыть и опрокинуть^{^[107]}.

Остаюсь Вашим усердным молитвенником и споспешником в благочестии Вашем.

Благодарю Вас, матушка, за присланные Вами мне деньги и радуюсь душевно, что Вы отворили себе вход в новый дом милостыней. Да отверзет Вам Господь и Свои двери милосердия!

Прошу принять мою искреннюю к Вам благодарность за Ваше христианское обо мне попечение. Вы идете справедливой стезей и будете помилованы. Блажени милостивии, яко тии помиловани будут^{^[108]}. Вы живете здесь для Неба, и двери Царствия Небесного не затворятся для Вас. Но и доколе Вы существуете в сей юдоли плача, Господь не оставит Вас. Господь сохранит Вас. Во дни солнце не ожжет Вас, ниже луна нощию^{^[109]}. Только не пререкайте воле Отца Вашего Небесного. «Мне очень жаль,— пишете Вы,— что не исполнена воля начальства». Разве Вы забыли, что у Вас есть всем обладающий Бог, Который не пощадил бы Своего богатства на нужды? Господь не любит потворствовать прихотям и тщетной роскоши. При необходимых же потребностях человеческих Его длани, держащие всю вселенную, не затворяются. Уделил бы Он частичку и для Вашей нужды.

Благодарю Вас, добрая матушка А.В., за Вашу память в день моего Ангела. За Вашу доброту души буду молить Господа призреть на Вас Своим благосердием и чтобы устроил Он Сам Ваши дела, по благости и премудрости Своей.

В том обещании прошу Ваших святых молитв и остаюсь навсегда памятующий Вас

Слава Богу о всем! Но скажу Вам, что суемудрие бывает виной многих скорбей и всегда ведет позднее раскаяние за собой. А подвергнувшись скорбям, нет другого утешения и нет другого прибежища, как Премилосердая Царица Небесная. Она есть всех скорбящих Радость, обидимых Заступница и алчущих Питательница, странным утешение, обуреваемым пристанище, больным посещение, немощным покров и Заступница^{^[110]}.

Не ввери нас человеческому предстательству, Пресвятая Владычице, но приими моление раб Твоих: скорбь бо обдержит ны, терпети не можем демонскаго стреляния, покрова не имамы, ниже где прибегнем, окаяннии, всегда побеждаеми, и утешения не имамы, разве Тебе, Владычице мира, упование и предстательство верных, не презри моление наше, полезно сотвори^{^[111]}.

Итак, подпавши искушению, в уныние не впадайте, но мужайтесь, и да крепится сердце^{^[112]} Ваше. Силен Господь преложить Вашу печаль в радость. Блажен же муж, иже претерпит искушение^{^[113]}. Промысл Божий свят, и строение Его чудно. Господь о преданных сердцем воле Его промышляет, вразумляет и спасает всех так, как хочет. Он всегда научает всех смирению, кротости, деятельному исполнению заповедей Его и любви, которой покрывается множество грехов^{^[114]}.

Присоединяемая же Вами милостыня к молениям Вашим скорое исходатайствует Вам утешение. О сем веруйте и надейтесь.

Все присланное Вами, матушка, получили и за все усердно благодарим Вас и будем стараться оправдать Ваше упование на наши слабые молитвы.

Остаюсь и к Вам со взаимной нашей просьбой о неоставлении всех нас во святых Ваших молитвах. Остаюсь навсегда уважающий Вас и молящийся о Вас,

Достопочтеннейшие благодетели, Дмитрий Петрович и Марья Петровна!

Вси, творящие волю Божию, не лишатся небесных вечных благ. Их ждет царствие и слава в жизни будущей. Они будут сонаследниками Христу. И прежде даже не внидут в обители небесные, благодать и милость Господня им сопутствует уже и здесь; и сторичный плод их милостыни им восследствует во всем. По этой причине не странно будет видеть и Вас причастниками сих всех благих. Веруйте Господу, обещавшему воздать и за чашу студеной воды, поданной во имя Его^{^[115]}. И по той причине Той призрит и на дар, присланный Вами мне, убогому.

Я молю Господа послать на Вас Его благословение от Сиона и устроить все Ваши дела, по благости и милости Его.

Поздравляю Вас с сыном и желаю, чтобы он рос Вам на утешение и на прославление великолепого имени нашего Отца Небесного. Научите его быть милостивым: Блажени бо милостивии, яко тии помиловани будут^{^[116]}.

Не имея портрета, которым бы мог я Вам услужить, посылаю Вам мягкую просфору, вместо дара небесного, вместо хлеба ангельского, коим желаю Вам питаться во веки веков.

Затем, изъявив Вам искреннюю и нелицемерную благодарность, остаюсь с моей к Вам любовью о Христе, недостойный Ваш молитвенник

Сподоби Вас, Господи, исполнить благое Ваше намерение — съездить в Киев.

^{^[1]} Текст печатается по изданию: «Жизнеописание в Бозе почившего Троекуровского затворника, старца Илариона Мефодиевича Фокина, основателя Богородичного Иларионовского Троекуровского женского монастыря.— М., 1888: Типография Общества распространения полезных книг. Моховая, дом Торлецкой».

Текст приведен в соответствие с нормами современной орфографии и пунктуации.—Ред.

Далее сноски, помеченные Ред., принадлежат редактору настоящего издания.

^{^[2]}¹ Рим. 5, 5.— Ред.

^{^[3]} 1 Кор. 13, 8.— Ред.

^{^[4]} Духовная роспись Добринского духовного правления Рязанского наместничества Раненбургской округи. Семейство Мефодия и Феодосии. За 1787 год метрической книги Илариону 13 лет. Метрик о рождении не найдено.

На самом деле точная дата рождения старца неизвестна, но, судя по тому, что умер он в 1853 году примерно в возрасте 90 (по другим сведениям, 95, 100) лет, год рождения приходится на кон. 50-х — нач. 60-х годов XVIII в.— Ред.

^{^[5]} Неделя после Пасхи, которая называется еще Светлой седмицей.— Ред.

^{^[6]} Игры с пасхальными яйцами (катанье, битье) по русской народной традиции начинались со Светлой седмицы и продолжались до недели Всех святых.— Ред.

^{^[7]} Спиридону Васильевичу Дынникову, скончавшемуся в апреле 1873 года.

^{^[8]} См.: Пс. 2, 11.— Ред.

^{^[9]} См.: Добротолюбие. Том 5. Каллист и Игнатий Ксанфопулы. Наставление безмолвствующим, гл. 30.

^{^[10]} Здесь слово «миролюбивый» имеет отрицательный смысл: «любящий мирское, суетное».— Ред.

^{^[11]} См.: Прп. Иоанн, игумен Синайской Горы. Лествица. Слово 1, гл. 20.

^{^[12]} Имеется в виду письменный документ («вид») — «всякого рода свидетельство, как для свободного прохода, проезда и проживания (паспорт, билет), так и о рождении, происхождении, о состоянии, поведении и пр.» (см.: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1).— Ред.

^{^[13]} По рассказам некоторых, можно полагать, в Скопинский Духов монастырь или в Дмитриев, Ряжского уезда.

^{^[14]} См. прим. на с. 22.— Ред.

[15] Наляцать (церк.-слав.) — «натягивать лук, стрелять» (см.: Пс. 77, 9); изощренные — «остроконечные» (см.: Пс. 119, 4).— Ред.

^{^[16]} Впоследствии диакон села Головинщина, давно уже умерший в преклонных летах. Он много помогал господину Ключареву в справках и собирании сведений об отце Иларионе.

^{^[17]} Здесь и далее слово «сотрудник» употреблено согласно реалиям того времени — в значении «соработник, сподвижник».— Ред.

^{^[18]} Рим. 5, 5.— Ред.

^{^[19]} См. молитвы по 8 и 10 кафизмах.— Ред.

^{^[20]} Стужать (церк.-слав.) — «досаждать, утеснять» (см. Пс. 3, 2; 22, 5 и др.).— Ред.

^{^[21]} Запинатели — от церк.-слав. глагола «запинать» — «сопротивляться, чинить препятствия».— Ред.

^{^[22]} То есть братство, община.— Ред.

^{^[23]} См.: Мф. 10, 16: Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби.— Ред.

[24] Ср.: Мф. 8, 20.— Ред.

^{^[25]} Монахиня Олимпиада, бывшая послушница Матрона, одна из первых насельниц на месте некогда сгоревшего Елецкого девичьего монастыря, поселилась здесь по благословению святителя Тихона Задонского в 1772 году, впоследствии была начальницей возобновленного ею монастыря до 1823 года. Скончалась 82 лет в 1831 году. (См.: Жизнеописание девицы Мелании, затворницы Елецкого Знаменского девичьего монастыря. Болхов, 1881).

^{^[26]} Мелания по случаю великого, бывшего с ней от диавола искушения приходила к отцу Илариону и на место его жительства просить его святых молитв и советов. Но когда это было и где жил в то время отец Иларион, в точности определить трудно.

^{^[27]} Скончался в Ельце в 1824 году 20 декабря.

^{^[28]} Скончался в начале второй половины нынешнего столетия (XIX века.— Ред.).

^{^[29]} Здесь и далее все даты приводятся автором по старому стилю.— Ред.

^{^[30]} Ср.: 1 Кор. 10, 13.— Ред.

^{^[31]} Устар. «сундук, ларец, шкатулка».— Ред.

^{^[32]} Священник помогал им разными предметами, а жена его каждый праздник присылала к столу пирог.

^{^[33]} См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской Горы. Лествица, Слово 4, о блаженном и приснопамятном послушании. Глава 27.

^{^[34]} Омшаник — теплая пристройка (амбар, сруб), проложенная мхом.— Ред.

^{^[35]} Палица — часть облачения священника (как награда) и архиерея, представляющая собой четырехугольный плат, привешиваемый за один угол на правом бедре. Символизирует духовный меч, то есть Слово Божие, которым должны быть вооружены священнослужители для борьбы с неверием и нечестием.— Ред.

^{^[36]} Завещание свое отец Иларион впоследствии передал на память одной из послушниц Троекуровской женской обители, теперь уже умершей А.Н.С.

^{^[37]} Рассказывают из жизни Раевского замечательный случай, глубоко и навсегда утвердивший в его душе добрые христианские чувства. Присутствуя на своих постройках, он обыкновенно сидел на бревнах или на камнях, смотрел на рабочих, ободряя их ласковым барским словом. Однажды в имении его, селе Кузьмищи, перестраивалось какое-то кирпичное здание, окруженное лесами. Иван Иванович, по обыкновению, пошел взглянуть на работу; каменщики обедали; лишь только приблизился он к постройке, как вдруг часть стены с лесами обрушилась на него и, без сомнения, задушила бы несчастного, если бы не подоспел на помощь к нему камердинер, отыскивавший его к обеду. Не нашедши своего барина на месте любимой его прогулки, камердинер возвращался уже домой, как вдруг среди груды рассыпавшихся кирпичей увидел полу платья Ивана Ивановича. Как описать ужас преданного слуги? Не теряя времени, он собрал народ, откопали почти бездыханного Раевского, около часу все стояли над телом любимого господина между страхом и надеждой. Наконец Раевский открыл глаза; первым словом его было благодарение Господу за чудесное избавление от явной смерти. Это случилось 10 июля — в праздник Положения ризы Господней. С этого дня, в память сохранения своей жизни, Иван Иванович положил себе священным долгом украшать святые иконы серебряными ризами.

^{^[38]} В 1824 году деньги считались ассигнациями.

^{^[39]} См. прим. на с. 7.— Ред.

^{^[40]} Это был прославленный полководец Н.Н. Муравьев-Карский (1794–1866). Вероятно, этот случай произошел уже под конец жизни старца Илариона, когда Муравьев был назначен главнокомандующим Кавказской армией и ехал на место назначения.— Ред.

^{^[41]} Дочь вышеупомянутой Анны Леонтьевны, Евдокия Степановна Беловидова, и теперь еще живая (на момент выхода первого издания.— Ред.)

^{^[42]} Так называется еще Святое Причащение.— Ред.

^{^[43]} Так называемый амавроз — глазная болезнь, в результате которой поражается глазной нерв.— Ред.

^{^[44]} Преподобного Пафнутия Боровского. Память его 1 мая.

^{^[45]} См.: Преподобный Иоанн, игумен Синайской Горы. Лествица, Слово 4, о блаженном и приснопамятном послушании. Глава 31.— Ред.

^{^[46]} Рекомендательное письмо, нечто вроде доверенности.— Ред.

^{^[47]} Денежные купюры.— Ред.

^{^[48]} В Приложении II помещено одно письмо к ней старца Илариона — первое.

^{^[49]} Исполнительный орган в каждой губернии, ведавший делами по отправлению рекрутской повинности.— Ред.

^{^[50]} Впоследствии, когда в Троекурове законным порядком открыта была женская община, сестра эта определена была на должность казначеи.

^{^[51]} Нужно иметь в виду, что подобные советы нельзя принимать как правило, поскольку они всегда относятся к конкретному человеку, о котором святой получил извещение от Господа. О лечении же сказано в Священном Писании: Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими; и дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен (Сир. 39, 4, 12).— Ред.

^{^[52]} Украшения в виде длинных струящихся лент на мантии архиерея, символизирующие истекающую Божественную благодать, в которую облекает Господь Своих служителей.— Ред.

^{^[53]} Часть фундамента, которая находится под землей.— Ред.

^{^[54]} Известно, что богадельня при Димитриевской церкви содержалась почти всецело на средства отца Илариона. По свидетельству современников, в голодный 1840 год Иларион прокормил все население Троекурова, насчитывавшее в то время более 2000 человек, теми добровольными подношениями, которые получал от своих многочисленных почитателей.— Ред.

^{^[55]} Александр Андреевич Синюков.— Ред.

^{^[56]} По свидетельству других источников, после этого случая А.А. сам приезжал к затворнику, просил у него прощения за свое прежнее неуважительное к нему отношение и через два года скончался истинным христианином.— Ред.

^{^[57]} См.: Лк. 10, 17.— Ред.

^{^[58]} Так называли жену диакона.— Ред.

^{^[59]} За неимением в Троекурове постоялого двора посетители иногда останавливались у отца Саввы.

^{^[60]} В Приложении II помещено одно письмо к нему старца Илариона — 10-е.

^{^[61]} Восприемный отец (восприемник) — тот, кто принимает ребенка на руки из купели во время Таинства Крещения; крестный отец.— Ред.

^{^[62]} В Приложении II помещено к ней 5 писем отца Илариона — 5, 6, 7, 8 и 9-е.

^{^[63]} Ксендз — католический священник.— Ред.

^{^[64]} Пс. 67, 36.— Ред.

^{^[65]} Выселки — поселок на новом месте, выделившийся из другого селения, обычно малочисленный.— Ред.

^{^[66]} Курная — отапливаемая по-черному, без дымовой трубы.— Ред.

^{^[67]} 1 Пет. 4, 8.— Ред.

^{^[68]} То есть шестой по счету, если считать справа налево.— Ред.

^{^[69]} Предсказание старца о скорбях Спиридона сбылось в год его кончины. По иску родственников отца Илариона свидетельствовали имение его келейника, и долго тянулось дело по суду. Некоторые из возбудивших это дело тогда же были наказаны Богом: один потерял должность, другой едва не утонул, переправляясь через реку.

^{^[70]} Ср.: Ин. 20, 29.— Ред.

^{^[71]} Пс. 117, 8.— Ред.

^{^[72]} См.: 2 Кор. 12, 9.— Ред.

^{^[73]} Тюшевка — Липецкого уезда, Тамбовской губернии; здесь с давних времен находится и чествуется чудотворная икона Божией Матери «Живоносный Источник», явившаяся на колодце. В день празднования ее, в Пасхальную пятницу, также в 9-ю и 10-ю пятницы по Пасхе ее выносят с крестным ходом на колодец; при этом бывает многочисленное стечение богомольцев.

^{^[74]} Заимствовано из рапорта лебедянского земского судьи тамбовскому гражданскому губернатору от 24 ноября 1853 года за № 10.433.

^{^[75]} После закрытия монастыря в 1927 году во Владимирском храме был устроен цех по переработке плодов и ягод, о пещере подвижника забыли. Мощи старца Илариона были вновь обретены в 1999 году и перенесены в Михаило-Архангельский храм, где и покоятся в настоящее время.— Ред.

^{^[76]} 14 декабря 1853 года.

^{^[77]} Отец Симеон впоследствии рассказывал послушницам старца, что как только он приступил ко гробу, чтобы вложить разрешительную молитву в десницу почившего, пальцы отца Илариона как бы сами разжались и крепко взяли грамоту из его рук.— Ред.

^{^[78]} Дальнейшая история монастыря такова. К началу XX века обитель достигла своего расцвета: были построены пятиглавый Владимирский собор (на месте Владимирской церкви), церковь во имя Архистратига Михаила, странноприимный дом, церковно-приходская школа, множество хозяйственных сооружений и сестринских домиков. Вместе с широкой известностью и славой монастыря активно росло количество его насельниц: по данным 1914 года, в нем проживало 55 монахинь, 55 рясофорных послушниц и 152 послушницы на испытании.

События 1917 года и последующие времена советской власти принесли обители упадок и разорение. Сначала муниципализировали часть монашеских келий и хозяйственных построек, а в 1927 году монастырь был официально закрыт. Его здания были переданы для использования под «местные нужды»: в храмах и других постройках обители разместились цеха и склады консервного завода.

Начало возрождения Троекуровского монастыря относится к концу 80-х годов, когда территорию обители освободили и передали Православной Церкви. В 1993 году при монастыре была открыта приходская община, в него вернулись его главные святыни — две чудотворные иконы Владимирской Божией Матери. В 1999 году состоялось обретение честных мощей Илариона Троекуровского, от которых, как и прежде, происходят чудеса исцелений. В 2003 году по решению Священного Синода был вновь открыт Свято-Димитриевский Иларионовский женский монастырь, началась реставрация храмов обители, восстанавливаются келейные и хозяйственные здания, возобновились крестные ходы к святому источнику. Ежедневные богослужения совершаются пока только в Михаило-Архангельском храме.

Адрес монастыря: Липецкая область, Лебедянский район, село Троекурово.— Ред.

^{^[79]} Ср.: Пс. 118, 164.— Ред.

^{^[80]} Часть оклада, подвеска к иконе в виде фигурного полумесяца.— Ред.

^{^[81]} Голбчик (голубец) — маленькое условное подобие часовни над источником или другим святым местом.— Ред.

^{^[82]} День празднования Владимирской иконы Божией Матери (3 июня по новому стилю).— Ред.

^{^[83]} Возможно, имеется в виду святой апостол Аристовул, которого некоторые толкователи отождествляли с Зеведеем — отцом Иакова и Иоанна.— Ред.

^{^[84]} О сем храме сказано было выше, в жизнеописании отца Илариона.

^{^[85]} Мф. 5, 7.— Ред.

^{^[86]} Ср.: Мф. 25, 40.— Ред.

^{^[87]} Ср.: Лк. 6, 36.— Ред.

^{^[88]} См.: Мф. 10, 42; Мк. 9, 41; Лк. 6, 35.— Ред.

^{^[89]} Рим. 5, 5.— Ред.

^{^[90]} 1 Кор. 13, 8.— Ред.

^{^[91]} Ср.: 1 Кор. 6, 19.— Ред.

^{^[92]} 2 Кор. 6, 10.— Ред.

^{^[93]} Мф. 10, 22.— Ред.

^{^[94]} То есть «посеяны». Старец хочет сказать, что человек не избежит скорбей на этом многотрудном и тернистом, но спасительном пути.— Ред.

^{^[95]} См.: 1 Кор. 15, 50.— Ред.

^{^[96]} 1 Ин. 2, 16.— Ред.

^{^[97]} См.: Мф. 25, 14–30.— Ред.

^{^[98]} То же, что «ужели», «неужели».— Ред.

^{^[99]} Ср.: Пс. 45, 2.— Ред.

^{^[100]} См.: 2 Кор. 12, 9.— Ред.

^{^[101]} Угобзить (церк.-слав.) — «напитать, удобрить, возделать».— Ред.

^{^[102]} См.: Мф. 13, 8; Мк. 4, 8.— Ред.

^{^[103]} Ср.: Пс. 117, 8.— Ред.

^{^[104]} См.: догматик 7 гласа; ирмос 9 песни канона Успения Божией Матери, гл. 1.— Ред.

^{^[105]} Ср.: Лк. 17, 6.— Ред.

^{^[106]} Ср.: 1 Пет. 5, 7.— Ред.

^{^[107]} См.: Мф. 7, 24–27.— Ред.

^{^[108]} Мф. 5, 7.— Ред.

^{^[109]} Пс. 120, 6.— Ред.

^{^[110]} См. стихиру, певаемую вместо тропаря в день празднования иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» (24 октября / 6 ноября).— Ред.

^{^[111]} См. стихиру после 6 песни Канона молебного к Богородице.— Ред.

^{^[112]} Ср.: Пс. 26, 14.— Ред.

^{^[113]} Ср.: Иак. 1, 12.— Ред.

^{^[114]} Ср.: 1 Пет. 4, 8.— Ред.

^{^[115]} См.: Мф. 10, 42; Мк. 9, 41.— Ред.

^{^[116]} Ср.: Мф. 5, 7.— Ред.

Содержание

От издательства