ТВОРЕНИЯ СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО
ИОАННА ЗЛАТОУСТА АРХИЕПИСКОПА КОНСТАНТИНОПОЛЬСКОГО
ТОМ ДЕСЯТЫЙ
КНИГА ВТОРАЯ
Набор и обработка текста монахини Хариессы, Барнаул.
Ред. Golden-Ship.ru 2012
Беседы на 2-е послание к Коринфянам
1. БЕСЕДА ПЕРВАЯ на 2Кор.1:1-4. Для чего апостол написал второе послание к коринфянам. - Смиренномудрие Павлово. - Бог всегда утешает. - Как следует поступать в скорбях.
2. БЕСЕДА ВТОРАЯ на 2Кор.1:6-7. Добродетель праведника в скорбях просиявает и возрастает. - Сила молитвы. - Молитвы за оглашенных. - Природа греха.
3. БЕСЕДА ТРЕТЬЯ на 2Кор.1:12. Утешение, доставляемое чистою совестью. - Непреложность Божиих обетований. - Вера и добродетель Авраама. - Его твердость.
4. БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ на 2Кор.1:23. Мудрость Павла. - Его любовь к ученикам. - Признак добрых учеников. - Способы очищения грехов.
5. БЕСЕДА ПЯТАЯ на 2Кор.1:12-13. Величайшая добродетель - все приписывать Богу. - Никто не может скрыться от очей Божиих. - Не нужно молиться о погибели врагов. - Проклятия против врагов смешны.
6. БЕСЕДА ШЕСТАЯ на 2Кор.3:1. В чем состоит жизнь души. - Великое зло - говорить срамное и постыдное.
7. БЕСЕДА СЕДЬМАЯ на 2Кор.3:7-8. Каким образом закон причиняет смерть. - Закон окончился со Христом. - Дух Святый по достоинству равен Отцу. - Настоящая жизнь подобна буре. - Способ искоренения похоти.
8. БЕСЕДА ВОСЬМАЯ на 2Кор.4:1. Заблуждение маркионитян и манихеев. - Каким образом апостолы покорили вселенную.
9. БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ на 2Кор.4:8. Польза от искушений. - Воскресение Христа утверждает всеобщее воскресение. - Доказательство будущего страшного суда
10. БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ на 2Кор.5:1. Учение о воскресении. - Изображение страшного суда.
11. БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ на 2Кор.5:11. Каким образом для христиан все стало новым. - Достоинство апостолов. - Величие искупительной жертвы.
12. БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ на 2Кор.6:1-2. Благодать не ведет ко спасению, если нет чистой жизни. - В чем состоит истинное богатство. - Бедняки счастливее богачей.
13. БЕСЕДА ТРИНАДЦАТАЯ на 2Кор.6:11-12. Любовь Павла ко всем. - Его благоразумие и смиренномудрие. - Милостыня не должна делаться напоказ. - В делах, относящихся ко спасению, бедные имеют преимущество пред богатыми.
14. БЕСЕДА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ на 2Кор.7:2-3. Благоразумие Павлово. - Как нужно относиться к согрешающим братиям.
15. БЕСЕДА ПЯТНАДЦАТАЯ на 2Кор.7:8. Печаль о грехах полезна. - Начальнику необходима любовь к подчиненным. - Амаксовии, номады и гимнософисты. - Свойства начальства церковного, его превосходство пред гражданским.
16. БЕСЕДА ШЕСТНАДЦАТАЯ на 2Кор.7:13. Похвала за Тита. - Увещание к милосердию. - Подаяние милостыни важнее, чем воскрешение мертвых.
17. БЕСЕДА СЕМНАДЦАТАЯ на 2Кор.8:7. Мудрость Павла. - Нуждаться в помощи ближнего не постыдно. - Как следует относиться к ближним.
18. БЕСЕДА ВОСЕМНАДЦАТАЯ на 2Кор.8:16. Кто разумеется под братом, "егоже похвала во Евангелии". - Похвала Павлу. - Почему Моисей принял совет своего тестя.
19. БЕСЕДА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ на 2Кор.9:1. О щедрой милостыне.
20. БЕСЕДА ДВАДЦАТАЯ на 2Кор.9:10. Не какая-нибудь нужна милостыня, а щедрая. - Сравнение милостыни с жертвой, а тех, кому она подается, с жертвенником.
21. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ на 2Кор.10:1-2. Долг учителя. - Нужно подражать Павлу. - Ересь Маркиона и Манихея.
22. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ на 2Кор.9:1. Ничего нет противнее, как если кто хвалит себя самого. - Как некоторые порицали Павла, и как он оправдывался.
23. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ на 2Кор.11:1. Почему Павел говорит о себе различным образом. - Почему любостяжание называется корнем всех зол.
24. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ на 2Кор.11:13. Делать что-нибудь только для вида значит делать по-диавольски. - Вред от зависти.
25. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ на 2Кор.11:21. Делать что-нибудь только для вида значит делать по-диавольски. - Вред от зависти.
26. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ на 2Кор.12:1. Самохвальство не приносит пользы. - С умножением страданий за Христа умножается и утешение. - Александр, признанный тринадцатым богом со стороны сената. - Гробы мучеников блистательнее царских дворцов.
27. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 2Кор.12:11. Апостол хвалит себя для спасения учеников. - Многосторонность апостольской любви. - Ничего нет бесполезнее человека, не умеющего любить. - Зависть - невыносимое зло.
28. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 2Кор.12:16-18. Ограждение от подозрений в корыстолюбии. - Учитель соболезнует о несчастиях учеников. - Добродетель страшна для ее противников.
29. БЕСЕДА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ на 2Кор.13:1. Различные виды "немощи". - Восхваление Павла. - Каким путем достигается слава.
30. БЕСЕДА ТРИДЦАТАЯ на 2Кор.13:10. Дух Святый единосущен Отцу и Сыну.
Беседы на Послание к Галатам
31. ГЛАВА ПЕРВАЯ на Гал.1:1-3. Побуждение к написанию Павлом послания. - Павел был призван самим Христом. - Власть Сына и Святого Духа одна и та же. - Разрешение возражения аномеев. - Против аномеев и ариан. - Против христиан иудействующих. - Вопрос о том, следует ли обрезываться христианам. - Смирение Павла.
32. ГЛАВА ВТОРАЯ. Чем ложные апостолы отличаются от истинных. - Почему Павел обрезал Тимофея. - Благоразумие Павла. - О состязании между Павлом и Петром. - Против христиан, соблюдающих ветхий закон.
33. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Безумно, оставив веру, вновь обратиться к закону. - Опровержение возражений в пользу удержания закона. - Против аномеев.
34. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. Против соблюдения иудейских праздников и новомесячий. - Нежность Павловой души. - Неблагоразумно, вопреки прообразованиям, подчинять себя игу рабства.
35. ГЛАВА ПЯТАЯ. Против обрезывающихся. - Вместо закона иго любви. - Легчайший путь к добродетели. - Почему добрые дела называются "плодом" духа.
36. ГЛАВА ШЕСТАЯ. Обязанность учителя. - Павел диктовал послания, а писал другой, исключая послание к Галатам. - Сила креста.
SPURIA.
37. Любовь по Богу - дело достойное Бога.
39. О предательстве Иуды и о страстях Господа нашего Иисуса Христа. В великий пяток.
40. На слова: "Помянул Бога и возвеселился".
43. О Марфе, Марии и Лазаре, и Илии пророке.
44. На слова: "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его" (Мф. 12:14).
46. На вознесение Господа нашего Иисуса Христа.
47. На преображение Спасителя.
48. О ваиях.
49. Похвала святому Иоанну Богослову.
50. О святом Иоанне апостоле и евангелисте Богослове.
51. На Преображение.
52. О засухе.
53. О реке Иордане.
54. О фарисее и блуднице. Произнесено во святой и великий четверг.
55. О тридневном воскресении Господа нашего Иисуса Христа.
58. На Преполовение.
59. О самарянке. В день Преполовения.
60. О жене грешнице, помазавшей Господа миром, и о фарисее. Во святой и великий четверг.
61. На слова: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия.
63. На рождение святого Иоанна Пророка, Предтечи и Крестителя.
65. На Рождество Господа нашего Иисуса Христа.
66. О Закхее мытаре.
67. О сотнике.
68. На слова: "вышел сеятель сеять".
69. О втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа, и о милостыне.
70. Слово о расслабленном в день Преполовения; и на слова: "не судите на лица" (Ин.5:5; 7:24).
71. На евангелие от Луки, о драхме, и на слова: "человек некий имел два сына" (Лк.15:11).
72. О том, что имеющий какую-нибудь благодать знания должен передавать нуждающемуся, и о пресвитере.
73. На притчу о несправедливом домоправителе и что нет ничего нашего (Лк.16:1-9).
74. О посте.
75. О сыне вдовы.
Святого отца нашего Иоанна Златоустого толкование на Второе послание к коринфянам.
БЕСЕДА 1
Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат, церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа. Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих! (2 Кор. 1:1-4).
Для чего апостол написал второе послание к коринфянам. – Смиренномудрие Павлово. – Бог всегда утешает. – Как следует поступать в скорбях.
1. Прилично прежде рассмотреть, для чего апостол к первому посланию прилагает второе, и почему начинает его указанием на щедроты Божии и на утешение. Итак, для чего он пишет второе послание? Так как в первом он сказал: "приду к вам, и испытаю не слова возгордившихся, а силу" (1 Кор. 4:19), и в конце его опять в более мягких словах обещал то же самое, говоря: "приду к вам, когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию. У вас же, может быть, поживу, или и перезимую" [прииду же к вам, егда Македонию преиду: Македонию бо прохожду: у вас же, аще случится, пребуду, или и озимею] (1 Кор. 16: 5,6), между тем, после того прошло много времени, а он еще не приходил, даже и назначенный срок уже прошел, а он еще собирался и медлил, будучи удерживаем Духом для других гораздо нужнейших дел, то он и почел поэтому нужным (написать) второе послание, в котором не было бы нужды, если бы он не долго промедлил. Впрочем, не одна эта была причина, но еще и та, что после первого послания коринфяне сделались лучшими. Именно соблудившего, которому прежде рукоплескали и которым гордились, они отсекли и отлучили совершенно от Церкви верующих, как это видно из следующих слов апостола: "Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас. Для такого довольно сего наказания от многих" [аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас. Довольно таковому наказание сие, еже от многих] (2 Кор. 2: 5, 6). И далее, продолжая послание свое, (апостол) опять указывает на то же, когда говорит: "Ибо то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какие извинения, какое негодование [на виновного], какой страх, какое желание, какую ревность, какое взыскание! По всему вы показали себя чистыми в этом деле" [се бо сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание; колики извинения, и негодование, и страх, и желание, и ревность, и строгость. Во всем представисте себе чисты быти в сем деле] (7:11). Равным образом и милостыню, которой он просил у них, они начали собирать с великим усердием, почему и сказал: "знаю усердие ваше и хвалюсь вами перед Македонянами, что Ахаия приготовлена еще с прошедшего года" [вем усердие ваше, имже о вас хвалюся Македоняном, яко Ахаия готова еще от прошедшаго лета] (2 Кор. 9:2). И Тита, которого послал (апостол), они приняли со всею благосклонностью, на что и указывает опять словами: "сердце его весьма расположено к вам, при воспоминании о послушании всех вас, как вы приняли его со страхом и трепетом" [и сердце его чрезвычайно расположено к вам, воспоминающаго всех вас послушание, яко со страхом и трепетом приясте его] (2 Кор. 7: 15). По всем этим причинам он и пишет второе послание. Да и нужно было, чтобы он как согрешивших их тогда упрекал, так исправившихся теперь похвалил и принял в свое благоволение. Потому-то и все это послание чуждо угроз и упреков, за исключением некоторых только мест к концу послания, которые были нужны потому, что и между коринфскими христианами были некоторые из иудеев, высоко о себе мудрствовавшие и порицавшие Павла, как человека хвастливого и не заслуживавшего никакого уважения. Так они говорили: "в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна" [послания убо тяжки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено] (2 Кор. 10:10), то есть, когда он приходит, то оказывается ничего не стоящим, потому что это (и означают слова): "в личном присутствии слаб" [пришествие тела немощно]; отшедши же, высоко превозносишь себя в своих посланиях, что (означают слова): "в посланиях он строг и силен" [послания тяжки]. А чтобы показать себя достойными уважения, они притворялись нелюбостяжательными, на что и намекает (апостол) словами: "дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы" [да, о немже хвалятся, обрящутся, якоже и мы] (2 Кор. 11:12). Вместе с тем, имея дар слова, они весьма этим превозносились, почему (апостол) и называет себя невеждою, показывая, что он не стыдится этого, и не считает (дар слова) за какое-то великое приобретение, а напротив, вменяет в ничто. А так как естественно было некоторым из верующих (слыша такие отзывы об апостоле) поколебаться в доверенности к нему, то он, сперва похвалив верных за то, в чем они исправились, и посрамив безумие горделивых, требовавших соблюдения иудейских обрядов, - потому что не время уже было исполнять их, - потом и за это делает упрек. Итак, вот, мне кажется, причина настоящего послания, как может это заметить всякий, слегка прочитав его. Обратимся теперь к началу послания, и исследуем, для чего (апостол), после обыкновенного своего приветствия, начал послание указанием на щедроты Божии. Прежде всего нужно сделать замечание о самом начале и узнать, почему он здесь присовокупляет к себе Тимофея, говоря: "Павел, волею Божиею Апостол Иисуса Христа, и Тимофей брат" [Павел посланник Иисус Христов, волею Божиею, и Тимофей брат] (ст. 1). Между тем, в первом послании он обещался послать его к ним, и убеждал их, говоря: "если же придет к вам Тимофей, смотрите, чтобы он был у вас безопасен" [аще же приидет Тимофей, блюдите, да без страха будет у вас] (1 Кор. 16:10). Как же здесь в начале (послания) говорит, что он с ним? Это потому, что (Тимофей), пришедши к ним, по обещанию учителя ("для сего я послал к вам, - писал Павел, - Тимофея, который напомнит вам о путях моих во Христе" [послах бо к вам, Тимофеа, иже вам воспомянет пути моя, яже о Христе] – 1 Кор. 4:17), и исправив все порученное, возвратился назад, так как и посылая его, (апостол) наказывал: "проводите его с миром, чтобы он пришел ко мне, ибо я жду его с братиями" [проводите его с миром, да приидет ко мне: жду бо его с братиею] (1 Кор. 16:11).
2. И вот, так как (Тимофей) возвратился к своему учителю, и (апостол), исправив вместе с ним нужное в Асии ("в Ефесе же я, -говорит, - пробуду до Пятидесятницы" [пребуду бо во Ефесе до Пентекостии] – 1 Кор. 16:8), опять перешел в Македонию, то естественно и упоминает (о Тимофее), как уже находящимся с ним, потому что прежнее послание препроводил он из Асии, а настоящее из Македонии. Поставил же вместе с собою (Тимофея), чтобы проявить ему этим больше уважения, а в себе показать глубокое смиренномудрие, потому что хотя (Тимофей) и был ниже его, но любовь все сочетавает. Потому он везде и равняет его с собою, - то говорит о нем: как сын отцу, служил мне [якоже отцу чадо, со мною поработал] (Филип. 2:22); то: "ибо он делает дело Господне, как и я" [дело Господне делает, яко же и аз] (1 Кор. 16: 10); а здесь и "братом" его называет. Таким образом представляет его по всем отношениям достойным уважения коринфян, - и тем более, что он, как я сказал, был уже у них, и показал опыты своих добродетелей. "Церкви Божией, находящейся в Коринфе" [Церкви Божией, сущей в Коринфе]. (Апостол) опять называет коринфян Церковью, желая этим собрать и совокупить всех их воедино. Иначе и не может быть единая Церковь там, где составляющие ее разделяются между собой и враждуют друг на друга. "Со всеми святыми по всей Ахаии" [Со святыми всеми, сущими по всей Ахаии]. Этими словами (апостол) оказывает и предпочтение коринфянам, когда чрез послание, писанное к ним, приветствует всех прочих, и вместе всю от язык собранную Церковь побуждает к миру и согласию. Наименованием же святых показывает, что нечистым не принадлежит это приветствие. Но почему (апостол), пиша здесь к главной Церкви, вместе с нею пишет и ко всем прочим, между тем как он не всегда так делает? Так послания к фессалоникийцам он не посылал вместе и к македонянам; равным образом, пиша к ефесянам, не обращался вместе и ко всей Асии; и послание к римлянам не послано вместе и к прочим жителям Италии. Но здесь он делает то же, что и в послании к Галатам. И это послание он посылает не одному, не двум или трем городам, но всем вообще живущим в той стране, когда говорит: "Павел Апостол, [избранный] не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и все находящиеся со мною братия - церквам Галатийским: благодать вам и мир" [Павел апостол ни от человека, ни человеком, но Иисус Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и иже со мню вся братия, церквам Галатийским: благодать вам и мир] (Гал. 1:1-3). Равно и евреям он написал для всех одно послание, не разделяя их по городам. Какая же этому причина? Мне кажется, причиною тому были общие господствовавшие там болезни. Для того он и посылает общее ко всем послание, что все требовали общего исправления. Все ведь и галатяне страдали одной болезнью, и евреи. То же я думаю и о коринфянах. Итак, соединив всех воедино, и сделав общее приветствие, по принятому им обыкновению приветствовать всех: "благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иисуса Христа" (ст. 2), - слушай, как сообразно с избранным им предметом он начинает послание: "благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения" [благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи] (ст. 3). Но какая тут, скажешь ты, сообразность с избранным предметом? Самая близкая. Посмотри же. Коринфян очень опечалило и обеспокоило то, что апостол не пришел к ним, несмотря на то, что обещал придти, но все это время провел в Македонии, и как будто предпочитал им других. Итак, имея в виду это беспокойство, он сказывает им причину, почему не пришел. Впрочем, не тотчас открывает ее, и не говорит: "Я помню, что обещался придти, но меня задержали случившиеся со мною скорби, почему простите меня, и не обвиняйте в каком-нибудь презрении, или нерадении о вас", но ведет к тому иным способом, гораздо величественнее и с большим убеждением, стараясь наперед утешить их, чтобы они уже и не спрашивали о причине, почему он не пришел. И это делает он точно так же, как если бы кто, обещавшись придти к своему другу, и, по преодолении весьма многих бедствий, пришедши, сказал: "Слава Тебе, Боже, что Ты показал мне возлюбленного друга моего! Благословен Ты, Господи, - от каких бед Ты избавил меня!" Такое славословие пришедшего есть вместе и оправдание пред намеревающимся обвинять его, и не попускает этому последнему жаловаться на замедление первого. Ему стыдно уже звать на суд приносящего Богу благодарение за избавление от стольких зол и требовать у него отчета в медлительности. Потому и (апостол), начиная речь словами "благословен Бог щедрот", указывает тем на изведение и избавление его от великих бедствий. Подобным образом и Давид не везде одинаково называет Бога, и не от одних и тех же свойств производит имена Его; но когда рассуждает о войне и победе, говорит: "Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь - твердыня моя" [возлюблю Тя, Господи, крепость моя, Господь защититель мой] (Пс. 17:2,3); когда же воспоминает об избавлении его от скорби и мрака, одержавшего душу его, говорит: "Господь - свет мой и спасение мое" [Господь просвещение и Спаситель мой] (Пс. 26:1). Иногда заимствует наименования Его от человеколюбия, иногда от правды Его, иногда от нелицеприятного Его суда, - сообразно обстоятельствам, в которых он находился. Так и Павел здесь в начале послания называет (Бога) со стороны Его человеколюбия, говоря: "Бог щедрот", - т. е. явивший столь великие щедроты, что извел нас из самых врат смерти.
3. Подлинно, миловать так преимущественно пред всеми свойственно и сродно Богу. Поэтому он и называет Его Богом щедрот. Но заметь и здесь смиренномудрие Павлово. Претерпевая беды ради проповеди, не говорит он, что по достоинству от них спасается Богом, но ради щедрот Божиих. Но об этом еще яснее сказал он ниже. А теперь, продолжая речь свою, говорит: "утешающий нас во всякой скорби" [утешаяй нас во всякой скорби]. Не сказал: не попускающий нам впадать в скорби, но – утешающий нас в скорби, потому что это и показывает силу Божию, и укрепляет терпение скорбящих. "От скорби, - говорит он (в другом месте), - происходит терпение [скорбь терпение соделовает] (Рим. 5:3)[1]. Это выразил и пророк словами: "в тесноте Ты давал мне простор" [в скорби распространил мя еси] (Пс. 4:2). Не сказал: "Ты не попустил впасть мне в скорбь", или "Ты тотчас рассеял скорбь" но – "в продолжение скорби Ты распространил меня", – то есть, великую дал прохладу и отдохновение. То же самое было и с тремя отроками. Он не возбранил ввергнуть их в пещь, и, когда они были ввержены, не угасил пламени; но, когда пылала пещь, подал им прохладу.
Так и всегда обыкновенно делает Бог. Намекая на это, и Павел говорит: "утешающий нас во всякой скорби" (ст. 4). Но этим он показывает еще нечто новое. Что же такое? То, что Бог не однажды, не дважды, но всегда так поступает. Не так, чтобы ныне утешал, а в другое время оставлял; но всегда и во всякое скорбное время подает утешение. Поэтому и сказал (апостол): "утешающий"[утешаяй], а не – утешивший, и: "во всякой скорби"; не в той или другой, но – "во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих" [во всякой, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби, утешением, им же утешаемся сами от Бога]. Видишь ли, как он предуготовляет себе оправдание, напоминая слушателю о великой скорби? А вместе с тем и смиряет себя, когда говорит, что самая эта милость оказана не ради его достоинства, но ради тех, которые от него должны принимать назидание. Для того, говорит, и утешил нас Бог, чтобы мы другу друга утешали. Но в этих же словах дает чувствовать и достоинство апостолов, когда показывает, что, получив утешение и отдохновение, он не предается беспечности, как мы, но приступает к возбуждению, укреплению и восстановлению других. Некоторые же еще дают словам (апостола) и такой смысл, что утешение наше есть вместе утешение и для других. А мне кажется, что он здесь в виде введения направляет речь свою еще и против лжеапостолов, напрасно хвалящихся, сидящих дома и предающихся неге. Впрочем, на это намекает он не прямо, но как бы мимоходом; главная же цель его была та, чтобы оправдать себя в своем замедлении. "Если для того, - говорит, - мы сами утешаемся, чтобы утешать и других, то не упрекайте нас за то, что мы не пришли к вам, потому что все это время мы употребили на отвращение воздвигаемых на нас злоумышлений, нападений и различных зол". "Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше" [Зане якоже избыточествуют страдания Христова в нас, тако Христом избыточествует и утешение наше] (ст. 5). Чтобы не привести в уныние учеников слишком сильным описанием своих бедствий, он показывает и великое богатство утешения, и таким образом ободряет их дух; и не только этим ободряет их, но еще и тем, что напоминает о Христе, говоря о своих страданиях, что они страдания Христовы, и, таким образом, прежде всякого другого утешения, извлекает утешение из самих скорбей. В самом деле, что может быть приятнее, как быть общником Христу, и ради Его терпеть страдания? Что может равняться с этим утешением? И не этим только, но и других образом он восставляет души скорбящих. Чем же? Тем, что говорит: "умножаются" [избыточествуют]. Не сказал: "как постигают нас страдания Христовы", но: "как умножаются" [якоже избыточествуют], показывая тем, что (апостолы) претерпевают не только страдания Христовы, но еще большие. Мы претерпели, говорит, не только те страдания, которые Он претерпел, но и преизбыточествующие. Христос был гоним, преследуем, биен, умер. Но мы, говорит, более того претерпели. Этого одного уже достаточно для утешения. И никто не подозревай здесь преувеличения. Вот он и в другом месте говорит: "ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей" [ныне радуюся во страданиях моих, и исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей] (Колос. 1:24). И ни в том, ни в другом месте нет ни дерзости, ни самохвальства. Подобно тому, как (апостолы) совершили большие знамения, нежели сам Христос ("верующий в Меня, -говорит Господь, - и больше сих сотворит" [веруяй бо в Мя больша сих сотворит] – Иоан. 14:12), - хотя все это совершает Он же, действуя в них, - так и пострадали больше Его, - хотя это опять же принадлежит одному Господу, Который утешал их и давал им силы к перенесению приключавшихся зол.
4. Вот почему и Павел, чувствуя сам, как много он сказал, смотри, как опять смягчает сказанное, говоря: "умножается Христом и утешение наше" [тако Христом избыточествует и утешение наше]; он все приписывает Господу, прославляя и этим Его человеколюбие. Не только, говорит, насколько скорбим, настолько и утешаемся, но гораздо более. Не сказал, что утешение равно страданиям, но: "умножается утешение" [избыточествует утешение], так что время подвигов есть вместе время и новых венцов. В самом деле, скажи мне, что может равняться с тем, как терпеть бичевание за Христа и удостоиться за то беседования с Богом, быть сильнее всех, торжествовать над своими гонителями, быть выше целой вселенной, и чаять таких благ, каких "не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" [их же око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша] (1 Кор. 2:9)? Что может равняться с тем, как терпеть скорби ради благочестия, и за то сподобиться бесчисленных утешений от Бога, получить отпущение стольких грехов, удостоиться Духа, освящения и оправдания, никого не бояться и не трепетать, и среди самых напастей быть славнее всех? Итак не будем унывать во время искушений. Никто из любящих увеселения, беспечно почивающих и услаждающихся, никто из проводящих жизнь изнеженную и рассеянную не может быть общником Христу. Но кто проводит жизнь среди скорбей и искушений и ходит тесным путем, тот близок к Нему. Он ведь и Сам шествовал тем же путем, - почему сказал: "Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову" [Сын человеческий не имать где главы подклонити] (Мф. 8:20).
Итак, не печалься, если терпишь скорби, помышляя, кому ты через них приобщаешься, как ты очищаешься чрез искушения и какую великую получаешь от них пользу. Подлинно, нет ничего тяжкого и печального, кроме оскорбления Бога. Если же этого нет, то ни скорби, ни козни, ни что другое не может опечалить богомудрой души. Напротив, как малая искра, брошенная в великую морскую бездну, тотчас же угасает, так точно и всякая печаль, даже самая великая, приразившись к благой совести, легко рассеивается и тотчас исчезает. Потому-то и Павел всегда радовался, что всегда подвизался в делах, угодных Богу, и даже не замечал постигавших его великих зол; хотя он и чувствовал скорбь, как человек, но не падал духом. Так и великий патриарх не переставал радоваться, хотя и постигали его многие огорчения. Посмотри: он лишился отечества, принужден был предпринять длинное и многотрудное путешествие; пришедши на чужую землю, не имел на ней и одной пяди собственности; здесь, опять, встретил его голод и заставил переселяться с одного места на другое; за голодом последовали похищение жены, страх смерти, бесчадие, война, опасности, злоумышление соседей, и наконец сильнейшая из всех скорбей – тяжкое и нестерпимое заклание единородного и любимого сына. Беспрекословно он повиновался Богу; но не подумай поэтому, что он и переносил все это равнодушно. Хотя бы он был и в высшей степени праведник, каков он был и действительно, все же он был человек и подвержен немощам естества человеческого. И однако ничто не могло сразить его; он устоял, как мужественный ратоборец, после каждого искушения увенчиваясь победным венцом. Так и блаженный Павел, видя тучи искушений, каждодневно на него находящих, среди них, как бы среди рая, утешался, радовался и веселился. Но как радующийся этою радостью не может быть пленен унынием, так напротив, не стяжавший ее делается легко уловимым для всякой скорби, и претерпевает то же, что и худо вооруженный, которого и легкий удар уязвляет. Напротив, тот, кто хорошо отовсюду вооружен, удобно отражает всякий направленный против него удар. Радость же по Боге сильнее всякого оружия, и кто имеет ее, того ничто не может привести в уныние и малодушие; напротив, он все переносит мужественно. Что может быть хуже огня, что лютее непрестанных мучений? Хотя бы кто лишился бесчисленных богатств, или детей, или другого чего подобного, но это (огонь и мучения) нестерпимее всех скорбей. "Кожу, - сказано, - за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него" [Кожу за кожу, и вся, елика имать человек, даст за душу свою] (Иов. 2:4). Так, ничего нет тягостнее мучений; но радость по Боге и для слуха нестерпимые мучения делает сносными и даже приятными. И если бы ты снял с дерева или со сковороды едва-едва дышащего мученика, ты нашел бы в нем такую радость, какой и изобразить невозможно. Но скажут: "как могу я страдать теперь, когда прошло время (подвигов) мученичества? Что ты говоришь? Разве теперь прошло время мученичества?" Оно никогда не проходит, напротив – всегда перед нашими глазами, если только мы бодрствуем. Ведь не повешение только на дереве делает мучеником. Если бы так было, то Иов остался бы без венца мученического. Он не стоял пред судилищем, не слыхал голоса судии, не видал мучителя, не был строгаем по ребрам, повешенный и поднятый на дерево. И однако он страдал более, нежели многие мученики; сообщения вестников, приходивших друг за другом, нестерпимее всякого удара поражали его и прободали со всех сторон; а уста червей лютее множества палачей отовсюду терзали его.
5. Итак, с каким мучеником не может он сравняться? Подлинно (он равен) с бесчисленно многими. Он отовсюду выдерживал борьбу и собирал венцы - и от потери имущества, и от погибели детей, и гниения тела, и от укоров жены, и от друзей, и от врагов, и даже от рабов своих, - потому что и те плевали на лице его, - и от голода, и от сновидений, и от мучительной боли, и от зловония. Вот почему я и сказал, что он может равняться не с одним, не с двумя, не с тремя, а с бесчисленным множеством мучеников. Кроме сказанного, и самое время дает великое преимущество венцам его, потому что он терпел эти скорби прежде закона и благодати, терпел в продолжение многих месяцев, и все в высшей степени, притом же все эти несчастия обрушились на него вдруг, тогда как каждое из них и само по себе нестерпимо, не исключая даже и потери стяжаний, которая, по-видимому, (не)сноснее других зол. В самом деле, многие перенесли удары, а потери имущества не перенесли; напротив, предпочитали лучше терпеть бичевание и множество других мучений, нежели уступить что-нибудь из своих стяжаний, так что потерю их считали для себя самым тяжким ударом. Таким образом, и потеря имущества есть некоторый род мученичества для того, кто мужественно ее переносит. Но как, скажешь, перенести мужественно такие потери? Ты научишься этому, когда узнаешь, что через одно слово благодарности ты приобретешь больше, чем потерял. В самом деле, если, услышав о погибели наших благ, мы не смутимся, а скажем: "Благословен Бог", - то этим приобретем гораздо большее богатство. И действительно, не столько ты получишь пользы, тратя свое богатство на неимущих, всюду обходя и ища бедных, расточая все, что имеешь, алчущим, сколько приобретешь одним этим словом. Вот почему я не столько удивляюсь Иову, отверзавшему для бедных дом свой, сколько изумляюсь и с удивлением восклицаю, видя, как он с благодарением переносил потерю своих стяжаний. То же самое можно приложить и к потере детей. И здесь ты можешь получить не меньшую награду, чем и тот, который возложил на жертвенник и готов был заклать сына своего, если, видя умирающим свое детище, будешь благодарить человеколюбивого Бога. В самом деле, поступающий так чем будет ниже Авраама? Авраам еще не видел (сына своего) лежащего мертвым, но только готовился к этому, так что если он и имеет преимущество в том отношении, что хотел принести в жертву (сына своего), протянул руку и взял нож, то, с другой стороны, он уступает в том отношении, что здесь лежит уже мертвый сын. Кроме того, Авраама ободряла уверенность, что он совершает доблественный поступок, и что славный этот подвиг есть дело собственного его мужества; да и глас с неба, им слышанный, воодушевлял его к этому подвигу; здесь же, напротив, нет ничего подобного. Вот почему тому, кто видит распростертого и лежащего во гробе единородного сына своего, воспитанного в богатстве и подававшего добрые надежды, нужно иметь адамантовую душу, чтобы кротко перенести постигшее его несчастие. И если таковой, укротив естественное волнение, сможет без слез сказать с Иовом: "Господь дал, Господь и взял" [Господь даде, Господь отъят] (1:21), то за одно это слово встанет в ряд с Авраамом и вместе с Иовом будет прославляем. И если, остановив вопли жен и воспретив клики плачущих, обратит всех к славословию Бога, то получит бесчисленные почести и от Бога и от людей: люди будут ему удивляться, ангелы рукоплескать, Бог увенчает его славою.
6. Но как могу я не плакать, скажешь ты, когда я человек? (Можешь), если подумаешь о том, что и патриарх, и Иов, будучи оба людьми, ничего подобного не испытали, и притом еще живя оба прежде закона и благодати, и не зная еще тех богомудрых законов, какие у нас; если сообразишь, что умерший переселился в лучшую страну и перешел к лучшему наследию, и что ты не потерял сына, а только препроводил его в безопаснейшее жилище. Итак, не говори: "Я не могу уже называться отцом". Почему тебе не называться отцом, когда сын твой жив? Разве ты потерял детище? Разве ты погубил сына? Напротив, приобрел его, и с большею безопасностью владеешь им. Чрез это ты не здесь только будешь называться отцом, но и на небе, и не только не потерял имени отца, но приобрел право на еще большее наименование: ты будешь называться отцом уже не смертного сына, но бессмертного, отцом мужественного воина, вечно пребывающего в доме Божием. Не думай, что он уже и погиб, если не стоит пред тобою. Ведь если бы он находился теперь в путешествии, то его телесное отсутствие не прекратило бы между вами родственной связи. Не останавливай же своих взоров на лице лежащего, потому что возбудишь этим в себе страдание; но возведи мысль твою от лежащего к небу. Не этот лежащий труп есть сын твой, но тот, который отлетел и восшел на неизмеримую высоту. Итак, когда видишь закрытые глаза, сомкнутые уста и неподвижное тело, не о том помышляй, что эти уста уже не говорят, эти глаза уже не видят, эти ноги уже не ходят, и все обращается в тление, - не так говори, а совершенно напротив: эти уста будут говорить лучше, эти глаза увидят больше, эти ноги понесутся на облаках, это разрушающееся тело облечется в бессмертие, и я опять получу сына, но светлейшего. Если же видимое тобою печалит тебя, то скажи себе: это – одежда, и он скинул ее для того, чтобы опять получить ее же, но более многоценную, это – дом, но он разрушается для того, чтобы стать светлее. Подобно тому как мы, когда хотим очистить дом, не дозволяем оставаться внутри его живущим в нем, чтобы предохранить их от пыли и от шума, но велим на некоторое время выйти; когда же совсем устроим дом, тогда опять безбоязненно вводим их, - так делает и Бог: разрушив гнилую храмину усопшего, Он взял его в Свой отеческий дом, даже к Себе, чтобы после, как она разберется и вновь перестроится, опять отдать ему ее в лучшем и светлейшем виде. Итак, не говори, что он погиб, и что не будет его более; это слова неверующих; но говори: он спит и восстанет; он отправился в путь и возвратится с Царем. Кто так говорит? Тот, кто имеет в себе говорящим Христа. "Ибо, если мы веруем, - говорит (апостол), - что Иисус умер и воскрес и живет, то и умерших чрез Иисуса Бог приведет с Ним" [Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе тако Бог и умершия приведет с ним] (1 Фес. 4:14). Итак, если ты ищешь сына, ищи его там, где находится Царь, где воинство ангелов, не в гробе, не в земле, чтобы, тогда как он вознесен на такую высоту, тебе самому не остаться поверженным на земле. Если мы таким образом будем любомудрствовать, то легко преодолеем всякую подобную печаль. Бог же щедрот и Отец всякия утехи утешит сердца всех нас, и подобными скорбями и другими печалями одержимых, дарует нам избавление от всякого уныния, и сподобит нас стяжать духовную радость и получить будущие блага, которых и да сподобимся все мы достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
1 В книге – Рим. 4:2.
Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим. И надежда наша о вас тверда (2 Кор. 1: 6-7).
Добродетель праведника в скорбях просиявает и возрастает. – Сила молитвы. – Молитвы за оглашенных. – Природа греха.
1. Предложив одно и главное побуждение к утешению (именно общение со Христом), (апостол) присовокупляет еще другое, именно то, что (скорби, претерпеваемые апостолами) содействуют к устроению спасения самих наставляемых в вере. "Итак, не падайте духом, - говорит он, - не смущайтесь, и не предавайтесь страху оттого, что мы терпим скорби; напротив это-то самое и должно исполнять вас бодростью и упованием. В самом деле, если бы мы не подвергались скорбям, это привело бы всех нас к погибели. Как же и почему? Потому что, если бы мы по малодушию и из опасения бедствий не стали вам проповедывать слово, чтобы научить вас истинному знанию, то спасение ваше подверглось бы крайней опасности". Видишь ли опять силу и твердость Павла? Чем они смущались, тем он утешает их. "Чем тягостнее, - говорит, - становятся наши гонения, тем более должна в вас умножаться добрая надежда, потому что тем более открывается и средств к вашему спасению, случаев к утешению. В самом деле, что может принести вам столько утешения, как те великие блага, которые вы получаете от нашей проповеди?" Потом, чтобы не подумали, что он всю похвалу в этом случае приписывает только себе одному, посмотри, как он и их делает общниками тех же похвал. Сказав: "Скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще ли скорбим, о вашем утешении и спасении], он присовокупляет: "которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим" [действующемся в терпении тех же страданий, яже и мы страждем]. Яснее то же самое выражает он ниже, говоря: "вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [якоже общницы есте страстем, такожде и утешению], здесь же пока выразил это, обобщая свою речь словами: "тех же страданий". Смысл его слов таков: "Не мы одни были виновниками вашего спасения, но и вы сами. Как мы, проповедуя, терпим скорби, так и вы, принимая наше слово, то же самое терпите: мы, чтобы передать вам то, что сами получили, а вы, чтобы принять передаваемое и не потерять". С чем можно сравнить такое смиренномудрие Павла, когда он и столь далеко отстоящих от него в добродетели поставляет на одной с собой степени терпения? Именно он говорит: "которое совершается перенесением тех же страданий" [действующемся в терпении техже страданий], то есть, не тем только устрояется спасение ваше, что веруете, но и тем, что вы так же страдаете и терпите, как и мы.
Как ратоборец, хотя возбуждает удивление и тогда, когда только показывается зрителям, и дает видеть свою телесную крепость и искусство, которым он владеет; но несравненно более покрывается славою тогда, когда борется со врагом, выдерживает удары его и ему самому наносит удары, - потому что тогда особенно обнаруживается его сила и высказывается на деле высота его искусства, - так и спасение ваше тогда особенно действуется, т. е. делается явным, возрастает и возвышается, когда бывает соединено с терпением, страданиями и мужественным перенесением всех зол. Таким образом, действительная сила спасения состоит не в том, чтобы не делать зла, но в том, чтобы (самим мужественно) терпеть зло. И не сказал: "которое совершаем" [действующем], но: "которое совершается" [действующемся], показывая тем, что наряду с их собственным рвением много совершила и благодать, действующая в них. "И надежда наша о вас тверда" [И упование наше известно о вас] (ст. 7). То есть, хотя вы терпите и бесчисленные бедствия, однако мы уверены, что вы не отпадете даже и тогда, когда вас будут гнать. Мы не только не имеем подозрения, чтобы вы смутились нашими страданиями, но и уповаем, что вы пребудете тверды и тогда, когда сами подвергнетесь опасностям. Видишь, какой плод принесло в них первое послание (Павла)! Здесь же он гораздо более восхвалил их, нежели сколько в первом послании хвалил и превозносил македонян. За тех он опасался, и потому говорил: "и послали к вам Тимофея, чтобы утвердить вас и утешить в вере вашей, чтобы никто не поколебался в скорбях сих: ибо вы сами знаете, что так нам суждено" [послахом к вам Тимофеа, утвердити вас и утешити в вере, яко ни единому смущатися в скорбех сих: сами бо весте яко на сие истое учинени есмы]. И опять: "посему и я, не терпя более, послал узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель и не сделался тщетным труд наш" [сего ради и аз ктому не терпя, послах разумети веру вашу, да не како искусил вы искушаяй, и вотще будет труд наш] (1 Сол. 3: 2, 3, 5). О коринфянах же ничего подобного не говорит, а напротив, пишет: "И надежда наша о вас тверда. Утешаемся ли, [утешаемся] для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [упование наше известно о вас. Аще ли утешаемся, о вашем утешении и спасении: ведящи, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению]. Что ради них апостолы терпели скорби, это уже показал он выше, когда сказал: "скорбим ли мы, [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще ли же скорбим, о вашем утешении и спасении], а теперь хочет показать, что (апостолы) и утешались для них же. И выше он говорил об этом, хотя и не так определенно, когда сказал: "благословен Бог, утешающий нас во всякой скорби нашей" [благословен Бог, утешаяй нас во всякой скорби, яко возмощи нам утешити сущия во всякой скорби]. И здесь говорит опять то же другими словами, но гораздо яснее и назидательнее. "Утешаемся ли, [утешаемся], говорит, для вашего утешения и спасения" [Аще ли утешаемся, о вашем утешении]. Смысл этих слов такой: "Наше утешение обращается вам в успокоение, даже и тогда, когда бы нам не случилось утешать вас словами. Если мы получим только малую отраду, то и этого довольно к утешению вашему. И хотя бы нам одним случилось получить утешение, и это уже утешит вас, потому что как страдания наши вы принимаете, точно свои собственные, так и утешение наше вы должны считать своим собственным. Если в скорбях наших вы участвуете, почему же не будете участвовать в радостях? Если же вы во всем имеете общение в нами – и в скорби и в утешении, то не обвиняйте меня за то, что так долго медлю придти к вам, - ведь и скорбим мы для вас, и утешаемся для вас". Чтобы не показалось кому тяжким сказанное, что для вас мы терпим скорби, он присовокупляет, что "для вас мы и утешаемся; и не одни мы терпим бедствия, потому что и вы, - говорит, - участвуете с нами в тех же страданиях".
2. Таким образом, принимая их в соучастники в бедствиях, и относя к ним причину бедствия своего, (апостол этим самым) смягчает свое слово. "Итак, строит ли нам ковы, - говорит, - будьте тверды духом, потому что мы терпим это для того, чтобы ваша вера делалась сильнее. Дается ли нам утешение, и вы радуйтесь этому, потому что мы ради вас получаем его, чтобы и вам отсюда могло быть некоторое утешение, как участникам в нашей радости". А что он действительно говорит теперь о том роде утешения, которое получил он, не только будучи утешен коринфянами, но еще и узнав, что они чувствуют облегчение в скорбях, - послушай об этом далее, где он ясно открыл это, говоря: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" [ведяще, зане якоже общницы есте страстем, такожде и утешению]. То есть, как тогда, когда преследует нас, вы скорбите, как бы сами терпели гонение, так мы уверены, что и тогда, когда мы получаем утешение, вы принимаете его так, как бы вы сами им наслаждались. Что может быть смиренномудреннее таковой души? Тот, кто столько претерпел бедствий, называет соучастниками в них тех, которые не претерпели и малейшей их части; а говоря об утешении, всю причину его приписывает им, а не своим трудам. Потом, так как он говорил о скорбях неопределенно, то далее называет и место, где их претерпел: "Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии" [не бо хощем вас не ведети, братие, о скорби нашей, бывшей нам во Асии] (ст. 8). "Возвещаем вам, - говорит, - об этом, чтобы вы не были в неведении о случившемся с нами. Мы желаем, чтобы вы знали все, что с нами происходит, и весьма об этом заботимся". А это служит величайшим доказательством любви его к ним. То же говорил он и в первом послании: "ибо для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много" [дверь бо ми отверзеся велика и поспешна, и сопротивнии мнози] в Ефесе (1 Кор. 16: 9). Итак, желая сделать известными им свои скорби и все, что он потерпел, говорит: "не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии" [не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии]. Подобное писал он и в послании к ефесянам; посылая к ним Тихика, представил ту же самую причину его посольства: "А дабы и вы знали, - говорит, - о моих обстоятельствах и делах, обо всем известит вас Тихик, возлюбленный брат и верный в Господе служитель, которого я и послал к вам для того самого, чтобы вы узнали о нас и чтобы он утешил сердца ваши" [да увесте же и вы яже о мне, что делаю, вся скажет вам Тихик, возлюбленный брат и верен служитель о Господе: его же послах к вам на сие истое, да увесте яже о нас, и да утешит сердца ваша] (Ефес. 6: 21, 22). То же самое делает он и в других посланиях. И это было не излишне, а напротив, весьма нужно, как по побуждению великой любви его к ученикам, так по причине непрестанных искушений, при которых величайшим утешением было знать взаимное состояние друг друга, чтобы, если оно будет скорбное, приготовиться к подвигу и вооружиться мужеством против опасностей, если же радостное, то вместе разделять радость. Здесь, впрочем, он говорит вместе и о нападении искушений, и об освобождении от них: "потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы" [яко попремногу отяготихомся паче силы] – подобно кораблю, обремененному сверх меры каким-нибудь грузом и готовому потонуть. По-видимому, (апостол) выражает одно и то же словами – "чрезмерно" [попремногу] и "сверх силы" [паче силы]; на самом деле, однако, это не одно и то же. Именно чтобы кто не сказал: "Как ни чрезмерна была опасность, но она не велика была для тебя", (в предупреждение этого апостол) присовокупил, что она и велика была, и превышала силы наши, и притом настолько превышала, "яко не надеятися нам и жити", то есть, мы не чаяли уже и в живых остаться. Что Давид называет "вратами ада", "болезнями смертными" и "сению смерти" (Пс. 87), то же самое выражает и апостол, говоря, что мы подверглись такой опасности, которая несомненно угрожала смертью. "Но сами в себе имели приговор к смерти, для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых" [Но сами в себе осуждение смерти имехом, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя] (ст. 9). Что же такое значит – "приговор к смерти" [осуждение смерти]? Значит - приговор, определение, ожидание смерти. Так говорили дела, такой приговор произносили случившиеся обстоятельства, т. е. что мы непременно должны умереть. Впрочем, этого не случилось на самом деле, но ограничилось только нашим ожиданием. Хотя положение вещей предвещало такой конец, но сила Божия не допустила этому приговору придти в исполнение, допустив совершиться ему только в нашей мысли и ожидании. Потому и говорит: "сами в себе", а не на самом деле, "имели приговор к смерти" [осуждение смерии имехом]. Для чего же попустил Бог подвергнуться такой опасности, что мы даже потеряли надежду и отчаялись в жизни? "Чтобы надеяться, - говорит, - не на самих себя, но на Бога" [Да не надеющеся будем на ся, но на Бога].
3. Впрочем, Павел сказал это не потому, чтобы сам был так настроен. Нет; но он, под видом повествования о себе самом, хотел только вразумить других, а притом сказал так по свойственному ему смирению. Подобно говорит он и ниже: "дано мне жало в плоть (разумея искушения) удручать меня, чтобы я не превозносился [дадеся ми пакостник плоти (разумея искушения), да не превозношуся] (12:7), показывая впрочем, что Бог и не для того попустил эти искушения, но по другой причине. По какой же именно? Чтобы тем более просияла в нем сила Божия. "Довольно для тебя, - говорит, - благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" [Довлеет бо ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается] (12 :9). Но, как я уже сказал, он никогда не оставляет своего обыкновения – ставить себя наряду с худшими людьми, которых нужно много учить и исправлять. В самом деле, если и для вразумления обыкновенных людей довольно бывает одного или двух искушений, то как же тот, который подвигами целой жизни стяжал особенное пред всеми людьми смиренномудрие, и столько претерпел, сколько никто другой, по истечении стольких лет и по достижении любомудрия, достойного небес, мог иметь нужду в столь тяжком вразумлении? Отсюда ясно, что и здесь он только по смирению и для приведения к тому же смирению тех, кто много мечтает о себе и гордится собою, говорит: "чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога" [да не надеющеся будем на ся, но на Бога]. И смотри, как он и этим врачует их: "Бог, - говорит, - попустил найти на нас искушениям для вас. Вот сколько вы драгоценны у Бога!" "Скорбим ли мы, - говорит, - [скорбим] для вашего утешения и спасения [Аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении]; а избыток искушений попущен собственно для нас, чтобы не думали много о себе". " Потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы… для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых" [Яко попремногу и паче силы отяготихомся, да не надеющеся будем на ся, но на Бога, возставляющаго мертвыя]. Здесь опять напоминает им о воскресении, о котором так много говорил в первом послании, и настоящими обстоятельствами утверждает его истину. Потому и присовокупил: "который и избавил нас от столь [близкой] смерти" [иже от толиких смертей избавил ны есть] (ст. 10). Не сказал: "от стольких опасностей" [от толиких опасностей] - как для того, чтобы показать этим непреодолимую силу искушений, так и для того, чтобы еще более уверить в истине своего учения, которое предлагал прежде. Так как воскресение мертвых есть еще дело будущее, то он показывает здесь, что оно и каждодневно бывает. Когда Бог человека, отчаявшегося и дошедшего до врат адовых, исторгает оттуда, то что другое делает Он, как не воскрешает мертвого, изымая их самых уст смерти впадшего в них? Потому-то при неожиданном освобождении какого-нибудь человека из отчаянного состояния, как-то: от жестокой болезни, или от невыносимых бедствий, у многих вошло в обыкновение говорить: "На этом человеке мы видели воскресение из мертвых". "Надеемся, что и еще избавит, при содействии и вашей молитвы за нас, дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас" [Уповахом же, яко и еще избавит, споспешествующим и вам по нас молитвою, да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о нас] (ст. 11). Так как слова: "чтобы надеяться не на самих себя" [да не надеющеся будем на ся] могли показаться общим обвинением и обличением, а потому падали и на некоторых из коринфян, то он опять смягчает сказанное, приписывая молитвам их великое предстательство, и вместе показывает, что нам непрестанно должно подвизаться в продолжение всей жизни. Именно в словах "надеемся, что и еще избавит" [уповахом же, яко и еще избавит] содержится предсказание, что еще много будет искушений, и в них опять не будем оставлены, а получим помощь и содействие свыше. Затем, чтобы они, услышав, что им непрестанно должно бороться с бедствиями, не пали духом, он показал наперед пользу бедствий, состоящую в том, что они удерживают нас в непрестанном смиренномудрии – "чтобы надеяться не на самих себя" [да не надеющеся будем на ся], что ими соделовается спасение наше и еще другие многие блага, как-то: общение с Христом – "умножаются в нас, - говорит, - страдания Христовы" [избыточествуют страдания Христова в нас] (ст. 5), страдания в пользу верующих – "Скорбим ли мы, -говорит, - [скорбим] для вашего утешения и спасения" [аще бо скорбим, о вашем утешении и спасении], большая очевидность (спасения верующих) – "которое совершается, - говорит, - перенесением тех же страданий" [действующемся в терпении тех же скорбей], укреплении (в терпении) и, сверх того, ясное и как бы пред глазами поставленное доказательство воскресения – "который и избавил нас от столь [близкой] смерти" [от толиких смертей избавил ны есть], утверждение нас в подвигах и непрестанном взирании на Бога – "надеемся, - говорит, - что и еще избавит" [уповахом бо, яко и еще избавит], наконец приучение к прилежной молитве – "при содействии и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам по нас молитвою]. Показав, таким образом, пользу скорбей, и вдохнув в них мужество, (апостол) вновь воспламеняет их сердца и внушает им большую готовность и ревность к добродетели тем, что приписывает великую силу их молитвам, так как ими они и Павлу споспешествовали: "при содействии, - говорит, - и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам по нас молитвою]. Что же значат слова его: "дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас" [да от многих лиц еже в нас дарование многими благодарится о вас]? "Избавил нас, - говорит, - от столь [близкой] смерти… при содействии и вашей молитвы за нас" [Избавил ны есть… от смертей оных, споспешествующим и вам молитвою], т. е. по ходатайству всех вас в молитвах за нас, потому что дарование, еже в нас, т. е. спасение наше, Бог восхотел даровать всем вам, чтобы многие возблагодарили его, так как и благодать получили многие.
4. Это сказал он как для того, чтобы побудить их к молитве за других, так и для того, чтобы приучить их всегда благодарить Бога и за избавление других от бедствий, показывая вместе, что и Бог особенно желает этого, потому что молящиеся и благодарящие за других тем более сделают то и другое в отношении к себе самим. Кроме того, (апостол) научает их и смиренномудрию и возбуждает к более горячей любви. В самом деле, если он сам, будучи несравненно выше их, приписывает свое спасение их молитвам, и дар, полученный им от Бога, их ходатайству, то подумай, как они должны были смиряться и уничижаться. Заметь здесь еще и то, что когда Бог и по милости дарует что-нибудь, и здесь молитва много содействует. Так, хотя в начале послания (Павел) приписал спасение свое щедротам Божиим: "Бог щедрот, - говорит, - избавил нас" [Бог щедрот, говорит, той избавил ны есть], но здесь приписывает он и молитвам. Так и раба, который должен был десять тысяч талантов, тогда только помиловал господин его, когда тот упал к ногам его, хотя и сказано, что "умилосердившись, долг простил ему" [милосердовав прости его] (Мф. 18: 24, 26). Равно и хананейской жене (Господь) не прежде даровал здравие дочери ее, как после долгого и неотступного ее моления и терпения, хотя и по милости только исцелил ее (Мф. 15: 22-28). Отсюда мы научаемся, что и тогда, когда хотим милости от Бога, должны прежде показать себя достойными этой милости, потому что хотя Он и милостив, однако ищет достойных, и не без разбора разделяет Свои милости всем, даже и ожесточенным. "кого помиловать, - говорит, - помилую, кого пожалеть - пожалею [Помилую, егоже аще помилую, и ущедрю, его же аще ущедрю] (Исх. 33: 19; Рим. 9: 15). Смотри, что и здесь говорит (апостол): "при содействии и вашей молитвы за нас" [споспешествующим и вам молитвою]. Не все и им приписывает, чтобы не довести их до надменности, но и не совсем лишает их заслуги, чтобы возбудить их усердие, сделать их ревностнейшими и привести их в союз любви между собою. Потому и сказал: "вам даровал Бог спасение мое", что часто единодушная и согласная молитва многих преклоняет Бога. Потому и пророку Ионе сказал Он: "Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек?" [Аз же не пощажду ли града сего, в немже живут множайшии, неже дванадесять тем человек] (Ион. 4: 11). А чтобы ты не подумал, что только на множество взирает (Бог), говорит: "Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского, только остаток его обратится" [аще будет число Израиля, яко песок морский, останок спасется] (Ис. 10: 22). Почему же спас ниневитян? Потому что здесь не множество только было, но множество обратившихся к добродетели: "каждый обратился от злого пути своего" [возвратися во кийждо от пути своего лукаваго] (Ион. 3: 8), и Спасающий их сказал, что они "не умели отличить правой руки от левой" [не познаша десницы, ниже шуйцы] (Ион. 4: 11). Отсюда ясно, что и грешили они прежде более по неведению, нежели по развращению; это оправдывается и тем, что они немногих слов послушались и покаялись. Если же довольно было двенадцати тем для их спасения, то что и прежде препятствовало спасти их? И почему не сказал Бог пророку: "Я ли не пощажу град сей, столь искренно покаявшийся", а выставляет на вид эти десятки тысяч? Ужели напрасно сказано так? Нет! Покаяние их известно было пророку, а число и простота их не были известны. Итак, отовсюду (апостол) старается научить коринфян смиренномудрию, потому что и множество имеет силу только тогда, когда оно соединено с добродетелью.
То же самое и в другом месте подтверждает Писание, говоря: "церковь прилежно молилась о нем Богу" [молитва же бе прилежна, бываемая от Церкве к Богу о нем] (Деян. 12: 5). Молитва эта была так сильна, что, несмотря на то, что и двери темницы были заперты, и узы связывали апостола, и с обеих сторон около него спали стражи, извела его из темницы и освободила от всех этих опасностей. Но насколько сильно множество в соединении с добродетелью, настолько же ничтожно, когда оно исполнено нечестия. Так и те израильтяне, о которых говорит пророк (Ис. 10), что "народа у тебя, Израиль, [было] столько, сколько песку морского" [число их было яко песок морский], все погибли. Равно и во дни Ноевы много, даже бесчисленное множество было людей; однако это не принесло им никакой пользы, потому что одно множество само по себе не имеет никакой силы, но сильно только в соединении с добродетелью. Итак, будем тщательно сходиться на молитву и станем молиться друг за друга, как коринфяне за апостолов. Делая это, мы и заповедь исполним, и в любви преуспеем (когда же я называю любовь, то разумею здесь все добродетели), и научимся усерднее благодарить Бога. Ведь кто за благодеяния, оказанные другим, благодарит Бога, тот тем более будет благодарить Его за свои. Так поступал и Давид, который говорит: "Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе" [возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе] (Пс. 33: 4). Того же требует везде и апостол. То же и мы должны делать - проповедовать пред всеми благодеяния Божии, чтобы всех возбудить к прославлению Бога. Если, возвещая всем благодеяния, получаемые от людей, мы сильнее располагаем их к себе, то тем более, возвещая всем благодеяния Божии, мы привлечем на себя большее Его благоволение. И если, будучи облагодетельствованы людьми, побуждаем и других благодарить своих благодетелей, то тем более благодарящих за нас должны приводить к Богу. И если Павел так делает, сам имея великое дерзновение к Богу, то тем более мы должны так делать.
5. Итак будем молить святых, чтобы они благодарили за нас Бога, и сами будем делать то же друг за друга. Правда, это преимущественно долг священников, как дело особенной важности. Приступая к Богу, мы прежде приносим благодарение за вселенную и за общие блага. Если же всех вообще касаются благодеяния Божии, то в числе всех и ты получил спасение. Поэтому, один ли ты получил благодеяние, ты должен благодарить за всех, все ли вместе получили его, справедливо можешь благодарить за себя. Так, хотя Господь и не для тебя одного, а для всех возжег солнце, однако и ты пользуешься им столько же, сколько и все видят, так что и ты обязан такою же благодарностью Богу, какую должны воздавать Ему все вместе. Потому справедливо и ты должен благодарить и за общие благодеяния, равно как и за добродетели других людей, так как и за добродетели других мы получаем многие блага. Так, если бы хотя десять праведников нашлось в городах Содомских, они не потерпели бы того, что потерпели. Потому и за дерзновение, какое другие имеют у Бога, будем благодарить Бога. Это – древний закон, свыше насажденный в церкви. Так и Павел благодарит Бога за римлян, за коринфян и за всю вселенную. Не говори же мне теперь: "Это не мое дело". Хотя бы и не твое было, и тогда ты должен благодарить, потому что это сочлен твой. Притом же ты делаешь его своим посредством (общего) славословия, и, таким образом, становишься участником в наградах, и сам получишь благодать.
Вот почему законы церковные повелевают творить молитвы не только за верных, но и за оглашенных. Так, церковный закон побуждает верующих молиться и за не посвященных еще в таинства веры. Когда диакон говорит: "о оглашенных усердно помолимся", он делает не что иное, как возбуждает весь народ верных к молитвам о них, хотя оглашенные еще и чужды верующим, так как не принадлежат еще к телу Христову, еще не имеют общения в таинствах, еще отделены от стада духовного. Если же о них должно молиться, то тем более мы должны молиться о наших членах. Для того и говорит: "усердно помолимся", чтобы ты не отринул их как чуждых, не забыл как чужестранцев. Они еще не получили заповеданной и данной Христом молитвы, еще не стяжали дерзновения, но имеют нужду в помощи посвященных в таинства. Они еще стоят вне царских чертогов, далеко от священной ограды. Поэтому они и высылаются, когда приносятся те страшные молитвы. Потому диакон и приглашает тебя молиться за них, чтобы они сделались твоими членами, и не были уже чужестранными и отчужденными: слово "помолимся" обращается не к священникам только, но относится вместе и к народу; когда говорит диакон: "станем добре, помолимся", то приглашает этими словами всех к молитве. Потом, начиная прошение, говорит: "да всемилостивый и щедрый Бог услышит моления их". Чтобы ты не сказал: "К чему нам молиться? Они чужды нам, еще не соединены с нами - как я могу умолить Бога? Как могу преклонить Его, чтобы явил им милость Свою и простил их?", чтобы ты не смущался такими вопросами, смотри как он разрешает твое недоумение, говоря: "да всемилостивый и щедрый Бог". Слышишь ли: "всемилостивый Бог"! Не сомневайся же более, потому что всемилостивый всех милует – и грешников и друзей. Итак, не говори: "Как за них приступлю к Богу? Сам услышит моления их". В молитве же об оглашенных о чем лучше молиться, как не о том, чтобы им не оставаться навсегда оглашенными? Далее показывает и самый образ молитвы. Какой же? "Да отверзет уши сердец их", которые заключены еще и ожесточены. Впрочем, не о чувственных ушах здесь говорится, но об умственных. "Да услышат, чего не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку" [Да услышат, яже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша] (1 Кор. 2: 9). Они еще не слышали неизреченных тайн, потому что стоят вдали и отдельно от верных, а если и слышат что, то не разумеют слышанного, поскольку здесь не довольно одного слышания, но требуется еще и большое разумение; а они не имеют еще внутреннего слуха. Вот почему для них и испрашивается пророческий дар. И пророк так же говорит о себе: "Господь Бог дал Мне язык мудрых, чтобы Я мог словом подкреплять изнемогающего" каждое утро Он пробуждает, пробуждает ухо Мое, чтобы Я слушал [Бог дает мне язык научения, еже разумети, егда подобает рещи слово, зане сам отверзает уста мои, даде ми рано, приложими ухо, еже слышати] (Ис. 50: 4). Подобно тому, как пророки иначе слышали, нежели другие люди, так и верные иначе слышат, нежели оглашенные. Отсюда и оглашенный научается не от людей ожидать научения и отверзтия слуха ("не называйтесь, - говорит, - учителями [не нарицайте, говорит, учителя на земли] – (Мф. 23: 8), но свыше – с небес: "И все … будут научены Господом [будут вси научены Богом] (Ис. 54: 13). Потому (диакон) и говорит далее: "огласит их словом истины", т.е., чтобы излил истину в сердца их, потому что они еще не знают слов истины так, как должно знать. "Да всеет страх свой в них". Однако, этого еще недостаточно, потому что одно семя пало при пути, а другое на камне.
6. А мы не того просим. Мы просим, чтобы как плуг разверзает борозды на тучной земле, так было бы и здесь, т. е., чтобы обновленные приняли в глубину сердца всеянное слово и верно сохраняли все слышанное. Поэтому диакон и присовокупляет: "и утвердит веру свою в сердцах их", т. е., чтобы она оставалась не на поверхности, а пустила свой корень в глубину. "Да откроет им евангелие правды". Здесь он указывает на двоякое покрывало: одно, которое покрывает умственные их очи; другое, которым закрыто от них Евангелие. Вот почему прежде просил он: "да отверзет уши сердец их", теперь же просит: "да откроет им евангелие правды", т. е., да соделает их мудрыми и способными к принятию его, да научит их и посеет семена Евангелия. Иначе, хотя они и будут способны, но если Бог не откроет им, не получат от того никакой пользы. И обратно: хотя бы и открыл Бог, но если они не примут открытого, опять угрожает та же опасность. Вот почему мы и просим того и другого - чтобы и сердца отверз, и Евангелие открыл. Так, и царское украшение ничего не представляет для глаз, хотя бы на него и смотрели, если оно закрыто, равно как и наоборот, нет никакой пользы и от того, что оно открыто, если не будут смотреть на него глаза. Но то и другое может быть достигнуто, когда (люди) сами наперед пожелают того. Какое же это "Евангелие правды"? То, которое делает людей праведными. Чрез то он возбуждает в них желание крещения, показывая, что это Евангелие не только разрешает от грехов, но и делает праведными. "Да даст им ум божественный, целомудренный помысл и добродетельное жительство". Пусть выслушают это те из верных, которые прикованы к житейским заботам. Если для непосвященных еще нам повелевается просить этого, то подумай, каковы должны быть мы, которые просим этого для других? Жизнь наша должна быть сообразна с Евангелием. Вот почему и порядок молитвы от догматов идет к жизни. А именно, сказав: "да откроет им Евангелие правды", прибавляет: "да даст им божественный ум". Что значит "божественный"? Значит, чтобы Бог обитал в нем, как и говорится: "и поставлю жилище Мое среди вас … и буду ходить среди вас [вселюся в них, и похожду] (Лев. 26: 12). Когда ум бывает чист, когда совлекается грехов, тогда он делается домом Божиим. Когда же Бог вселяется в него, то уже ничего не остается в нем человеческого. И таким образом он делается божественным, все вещающим от Бога, как дом живущего в нем Бога. Отсюда очевидно, что срамословящий не имеет божественного ума; равно как и любящий веселье и смех. "Целомудренный помысл". Что же значит – иметь "целомудренный помысл"? Значит – стяжать здравие душевное. Тот, кто одержим наклонностью ко злу и прилепился к настоящим благам, не может быть назван целомудренным, т. е. здравым. И как больной желает и вредного себе, так и этот. "И добродетельное жительство" - потому что догматы веры требуют от нас добродетельной жизни. Выслушайте это те, которые приходите к крещению при конце жизни. Мы молимся, чтобы вы после крещения имели и доброе жительство; а ты всячески стараешься, чтобы умереть, не имея добродетельной жизни. Положим, что ты и получишь оправдание, но одною верою; а мы просим, чтобы ты и делами заслужил дерзновение пред Богом. "Всегда Божие мыслити, Божие мудрствовати и об угождении Ему пещися". Целомудренного помысла и добродетельной жизни мы просим тебе не на один день, не на два и не на три, но на целую жизнь, и, как основания всех благ, просим у Бога, чтобы ты угодное Ему мудрствовал. Многие ведь ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу (Филип. 2:21). Как же это может быть? Ведь к молитве должно присоединяться и собственное старание, если мы будем пребывать в законе Его день и ночь. Потому и в прошении далее говорит: "в законе Его пребывати". И как выше он сказал – "всегда", так и здесь говорит: "день и ночь". Вот почему я и стыжусь за тех, которые едва и один раз в год показываются в церкви. В самом деле, какое могут иметь оправдание те, которым заповедано день и ночь не просто заниматься законом, но пребывать, т. е. возрастать и жить в нем, и которые, между тем, даже малейшей части жизни не посвящают на то, чтобы помнить заповеди Его и хранить оправдания Его?
7. Видишь ли, какая здесь превосходная цепь, и как каждое звено ее тесно связано и согласовано с другим крепче и красивее всякой золотой цепи? В самом деле, после прошения о даровании божественного ума, сказывает, как и стяжать его. Как же? Заботясь всегда об угождении Ему. А это как? Путем непрестанного внимания к закону Божию. Как же могут увериться в этом люди? Если будут хранить заповеди Его. Вернее же сказать, от внимания к закону Божию является и соблюдение заповедей, подобно тому как от мудрствования по Боге и стяжания божественного ума рождается забота и попечение об угодном Ему. Каждая из сказанных добродетелей такую имеет силу, что и создает другую и сама созидается от нее, поддерживает другую и сама поддерживается от нее. "Еще прилежнее помолимся о них". Так как продолжительное слово обыкновенно утомляет душу, то он опять возбуждает ее. Он намеревается просить чего-то великого и высокого, почему и говорит: "еще прилежнее помолимся о них". Чего же именно? Да "избавит их от всякого злого и несовместного дела". Здесь мы просим, чтобы Господь не допустил их впасть в искушение и избавил от всякого навета – телесного и духовного. Потому и присовокупляет еще: "от всякого греха диавольского, и от всякого нападения противника", указывая этим на искушения и грехи.
Грех весьма близок к нам, отовсюду окружает нас – и спереди и сзади, и потому легко низлагает нас. Так как выше он говорил о том, что нам должно делать с своей стороны, т. е. пребывать в законе Божием, помнить заповеди Его, хранить оправдания Его, то теперь наконец убеждает, что всего этого недостаточно, если сам Бог не будет присутствовать с нами и помогать нам. "Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его" [Аще бо не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии] (Пс. 126 :1); и особенно это невозможно для тех, которые еще подчинены диаволу и находятся под его властью. Вы, посвященные в таинства, знаете уже это. Итак, припомните те слова, которыми вы отрекались владычества диавола, когда с преклонением колен добровольно прибегли к Царю своему, произнося те страшные слова, научающие нас ни в чем и никогда не слушаться диавола. Называет же его противником и диаволом, т. е. клеветником, потому, что он клевещет и на Бога людям, и на нас Богу, и нам самим друг на друга. Так он клеветал некогда Богу на Иова, говоря: "разве даром богобоязнен Иов?" [еда ту не чтит Иов Господа] (Иов. 1:10). И опять Иову на Бога: "огонь Божий упал с неба" [огнь спаде с небесе] (1:16). Подобным образом он клеветал Адаму на Бога, когда говорил, что отверзутся очи их (Быт. 3: 5). И ныне многим из людей клевещет, говоря: "Не промышляет Бог о мире, но вверил вашу судьбу демонам". Также многим из иудеев клеветал он на Христа, называя его льстецом и волхвом. Может быть кто пожелает знать, как он действует на человека? Когда не находит в человеке ума божественного и души целомудренной; когда человек забывает заповеди Божии и не хранит оправданий Божиих, тогда диавол уводит его в плен. Так, если бы Адам помнил заповедь, гласящую: " от всякого дерева в саду ты будешь есть" [от всякаго древа снеси] (Быт. 2: 16), если бы сохранил повеление, которое говорит: "в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь" [в онь же аще день снесте, смертию умрете] (ст. 17), то не потерпел бы того, что потерпел. "Да сподобит их во время благопотребно бани пакибытия, оставления грехов". Мы просим и настоящего и будущего; и рассуждаем о купели (крещения), и показываем им в прошении силу ее. В самом деле, прошение дает им ясно разуметь, что дело в возрождении, и что мы, как рождаемся из утробы матери, так возрождаемся от воды, - чтобы кто из них не сказал с Никодимом: "Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?" [како можем кто родитися стар сый? Еда может внити во утробу матери своея, и паки родитися] (Иоан. 3: 4). Так как он сказал об оставлении грехов, то далее удостоверяет в истине этого, говоря: "и одежды нетления", потому что кто усыновляется Богу, тот, очевидно, уже делается и нетленным. Что же значит: "во время благопотребно"? Когда, т. е., готовящийся к крещению хорошо расположил себя, когда с усердием и верою приступает к принятию его, потому что для верующего такое время и есть благопотребное. "Да благословит входы их и исходы, все житие их". Здесь дозволяется им просить и телесных благ, как слабым еще в вере. "Домы их и живущих в них", т. е. слуг их, сродников и других близких к ним, кого имеют. Все это было в числе наград в ветхом завете, и ничто не казалось столь страшным, как вдовства, бесчадие, преждевременная смерть, голод, неуспех в делах. По этой-то причине церковь на время дозволяет и оглашенным просить телесных благ, понемногу возводя их к совершенству. Так делает и Христос, делает и Павел, приводя на память своим ученикам данные древним благословения. Так Христос говорит: "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю" [блажени кротцыи, яко тии наследят землю] (Мф. 5: 5). А Павел: "Почитай отца твоего и мать … и будешь долголетен на земле" [чти отца твоего и матерь твою: и будеши долголетен на земли] (Еф. 6: 2, 3)..
8. "Да умножив чада их, благословит, и в меру возраста привед, умудрит". Здесь опять (просит) и телесного и духовного, как еще несовершенным. Далее же только духовного: "да направит все предлагаемое на пользу им", не просто предлагаемое, но на пользу. Так, часто предлагается, напр., путешествие, но не приносит пользы; или что-нибудь другое подобное, но так же без пользы. Отсюда они научаются за все благодарить Бога, потому что все направляется к их пользе. После всего этого наконец (диакон) повелевает им восстать. Доселе он держал их как бы поверженными на земле; по испрошении же им вышесказанных благ, когда они и сами получили дерзновение и веру, он восставляет их от земли и повелевает и самим уже приносить молитвы к Богу. Сперва мы просим за них, потом и им повелеваем просить за себя, отверзая им двери молитвы, подобно тому, как детей сперва мы учим говорить, а потом им самим велим за нами говорить. Так мы говорим: "ангела мирна просите оглашеннии". Есть ангел мучитель, как говорит Писание: "посольство злых ангелов" [послание ангелы лютыми] (Пс. 77: 50). Есть также ангел губитель (2 Цар.24 :16). Поэтому и повелеваем им просить ангела мирного, и вместе научаем их прежде всего искать мира, как союза всех благ, чтобы они были свободны от всякой вражды, всякой брани и всяких распрей. [Мирна вся прилежаша вам], - потому что и тяжкое при посредстве мира делается легким. Вот почему и Христос сказал: "Мир Мой даю вам" (Иоан. 14: 27). Подлинно, ничто не доставляет диаволу столь сильнаго оружия, как раздоры, вражды и брани. "Настоящаго дне мирна и вся дни жизни вашея просите". Видишь, как опять всю жизнь повелевает проводить добродетельно. "Христианской вашей кончины; а наипаче всего доброго и полезного", - так как что не хорошо, то и не полезно. У нас другое понятие о полезном, нежели какое имеет большая часть людей. "Сами себе живому Богу и Христу Его предадите". Мы еще не требуем от них, чтобы они молились за других, но считаем достаточным, если они и о себе могут молиться. Видишь ли полноту и совершенство молитвы, объемлющей и догматы веры и правила для жизни? В самом деле, когда говорим о Евангелии, об одежде нетления, о бане пакибытия, то называем все догматы; когда же говорим о божественном разуме, целомудренном помысле и о прочем вышеуказанном, то указываем этим на жизнь. Вслед затем мы повелеваем им преклонить главы в знак того, что молитвы их услышаны, и Бог благословляет их. Подлинно, не человек благословляет, но рукою и устами человека мы подклоняем главы предстоящих Царю небесному, и тогда все взывают: "Аминь". Для чего же все это говорил я? Для того, чтобы научить, что мы должны искать пользы других; чтобы не думали верные, что их нисколько не касаются молитвы об оглашенных. Не стенам же ведь говорит диакон: "о оглашенных помолимся". Несмотря на то, некоторые до того несмысленны, безумны и рассеянны, что не только во время молитвы оглашенных, но и во время молитвы верных стоят и разговаривают. Вот отчего у нас все не в порядке, вот отчего все идет к погибели - оттого, что мы и тогда, когда более всего должно умилостивлять Бога, прогневляем Его, и так уходим из церкви. Нам повелевается здесь, в присутствии верных, молить человеколюбца Бога о епископах, о пресвитерах, о царях, о властях, о земле и море, о воздухах, о всей вселенной. Итак, если мы, которые должны иметь дерзновение молиться о других, не молимся и о себе с должным вниманием, то какое будем иметь оправдание, какое извинение? Потому, размысливши обо всем этом, прошу помнить время молитвы, быть возвышеннее духом, отрешаться от земли и воспарять в самые выси небесные, да возможем умилостивить Бога и получить обетованные блага, которых и да сподобимся все мы достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Ибо похвала наша сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире (2 Кор. 1:12).
Утешение, доставляемое чистою совестью. – Непреложность Божиих обетований. – Вера и добродетель Авраама. – Его твердость.
1. Здесь (апостол) открывает нам еще другое, не только немаловажное, напротив очень важное средство к утешению, могущее ободрить душу, потопляемую бедствиями. Так как он сказал: "Бог избавил нас"(избавил ны есть), и все дело приписал щедротам Божиим и молитвам коринфян, то, чтобы не сделать чрез это своих слушателей беспечными, если они будут возлагать упование свое только на милосердие Божие и молитвы других, он далее показывает, что и сами (апостолы) немало сделали со своей стороны. На такое участие свое (апостол) и выше указал, когда говорил: "Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше" (якоже избыточествуют страдания Христова, избыточествует и утешение наше) (ст. 5). Но здесь он высказывает еще другую свою добродетель. Какую же? Ту, что: "Мы, – говорит, – где ни жили, везде поступали по чистой и искренней совести. А это немало служит к успокоению и утешению нашему, и не только к утешению, но и к другому, что гораздо более утешения, – к похвале". Так говорил (апостол верующим) как для того, чтобы и их научить не упадать духом в скорбях, но радоваться, если только будут иметь чистую совесть, так, отчасти, и для того, чтобы обличить пред ними лжеапостолов. И как в первом послании говорил он: "Христос послал меня не крестить, а благовествовать, не в премудрости слова, чтобы не упразднить креста Христова" (посла мене Христос благовестити не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов) (1 Кор. 1: 17), и: "чтобы вера ваша [утверждалась] не на мудрости человеческой, но на силе Божией" (да вера ваша не в мудрости человеческой, но в силе Божией будет) (1 Кор. 2: 5), так и здесь говорит: "не в мудрости, но благодатию Божиею". Кроме того, словом "не в мудрости" он намекает и на нечто другое, т. е. не обманом и обольщением; и таким образом посрамляет мирское научение. "Похвала наша, – говорит, – есть свидетельство совести нашей", т. е., когда совесть наша не имеет причины осуждать нас как преступников, преследуемых за худые дела. "Хотя бы, – говорит, – мы терпели бесчисленные бедствия, хотя бы нам отовсюду угрожали нападения и опасности, для нашего утешения, и не только для утешения, но и для получения венца, достаточно одного свидетельства чистой совести – что мы терпим эти бедствия не какое-нибудь преступление, но за угодное Богу, за добродетель, за истинное любомудрие и за спасение многих". Итак, первое утешение (о котором выше говорил апостол) проистекало от Бога; а это (о котором теперь говорит) от них самих, и было плодом чистой их жизни. Потому-то и похвалою он называет это утешение, что оно было плодом их добродетели. В чем же эта похвала и что свидетельствует нам совесть наша? "в простоте и богоугодной искренности" (Яко в простоте и чистоте), – т. е., ничего не делали коварно, или лицемерно, или притворно, или из лести, или злонамеренно, или для обмана и обольщения, или по другим подобным побуждениям; но поступали всегда со всякой свободою, простотою, истиною, в чистоте и незлобии сердца, с бесхитростною душою, не имели ничего, что бы нужно было скрывать, ничего зазорного. "не по плотской мудрости" (не в мудрости плоти), т. е., без коварства и лукавства, без изысканных слов и хитросплетенных умствований – это именно он и называет плотскою мудростью. Итак, чем (лжеапостолы) надмевались, то именно он отвергает и презирает, явно показывая этим, что плотское мудрование недостойно похвалы, и что сам он не только не ищет его, но еще стыдится и отвращается. "но по благодати Божией жили в мире" (но благодатию Божиею жихом в мире). Что значит: "по благодати Божией"? Значит – премудростью и силою, данными нам от Бога, проявляемыми в чудесах и победе над мудрецами, риторами, философами, царями и народами, несмотря на то, что мы люди грубые и ничего не заимствовали от мирской мудрости. И немаловажное это было утешение и похвала – в сознании, что они действовали не человеческою силою, но совершали все благодатью Божией. "В мире". Так было не в Коринфе только, но и по всей вселенной. "Особенно же у вас" (Множае же у вас). Что " Особенно ж у вас "? – "По благодати Божией жили". "У вас мы совершали, – говорит, – больше чудес и знамений, большую соблюдали осторожность и заботились о безукоризненном образе жизни". (Апостол) и это называет благодатью Божией, ей же приписывая и собственные подвиги. Там (в Коринфе) он совершил сверхдолжный подвиг, когда, щадя слабость коринфян, проповедывал у них Евангелие без всякого со стороны их возмездия. "Мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (Не иная бо пишем вам, но яже чтете и разумеваете) (ст. 13). Так как (апостол) высказывал себе великие похвалы, и, по-видимому, свидетельствовал только сам о себе, что могло показаться неудобным, то он приводит в свидетели того, что говорил, опять самих коринфян. "Пусть, – говорит, – никто не думает, что слова мои самохвальство, неоправданное делами: я передаю вам только то, что вы сами знаете, и, что я не лгу, в том мне свидетелями прежде других должны быть вы. Читая послания наши, вы видите, что в них написано то же самое, что вам известно о нас же на самом деле, и что ваше свидетельство не противоречит нашим посланиям, напротив – то, что вы прежде знали о нас, совершенно согласно с тем, что читаете о нас в посланиях". "Так как вы отчасти и уразумели уже" (Якоже и разумеете нас отчасти) (ст. 14), т. е., "Вы не по слуху знаете о наших делах, но из самого опыта". Слово же "отчасти" (апостол) употребил из скромности. Таков уже у него обычай: лишь только скажет о себе что-нибудь великое, по требованию необходимости (иначе он этого не делает), как тотчас старается смягчить возвышенность слов своих. "Надеюсь, до конца уразумеете" (Уповаю же, яко и до конца уразумеете) (ст. 13).
2. Видишь ли, как он на бывшем основывает надежду на будущее – и не только на бывшем, но и на силе Божией; не просто выразил уверенность, но все возложил на Бога и надежду на Него. "Мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа" (Яко похваление вам есмы, якоже и вы нам в день Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Здесь (апостол), представляя коринфян участниками и сообщниками в славе его деяний, предупреждает зависть, которая могла родиться в них от прежних его слов. "Похвала моя, – говорит, – принадлежит не мне одному, но от меня переходит и к вам, и взаимно от вас ко мне". Так как он превознес себя, указав на прошедшие свои дела и обещав такие же впредь, то, чтобы слушатели не вздумали упрекать его как человека высокомерного и не увлеклись, как я сказал, чувством зависти, он разделяет с ними славу свою, усвояя и им этот венец похвал. "Если, – говорит, – мы будем действительно таковы, то наша похвала будет и вашей славой, подобно тому, как, наоборот, когда и вы имеете добрую славу, мы радуемся, торжествуем и увенчиваемся". И здесь опять слова (апостола) показывают великое его смиренномудрие – он говорит не как учитель с учениками, а как ученик с равными учениками. Так он умеряет речь свою! И смотри, как он возводит коринфян к высшему и приучает их к любомудрию, когда устремляет мысли к великому дню Господню. "Не сказывайте мне, – говорит, – о настоящем, т. е. о поношениях, оскорблениях, насмешках, которые терпим от многих; земное ничто не важно – ни радости, ни печали, ни порицания, ни похвалы человеческие; но вспоминайте тот страшный и ужасный день, в котором все будет открыто. Тогда и мы прославимся в вас, и вы в нас, если откроется, что у вас были такие учители, которые ничему человеческому не учили, и, ведя жизнь непорочную, не подавали никакого повода к соблазну; а у нас были такие ученики, которые поступали не так, как обыкновенные люди – не колебались, но с готовностью принимали все и ни в чем не противомудрствовали. И ныне открыто это имеющим ум Христов, а тогда откроется всем. Итак, если мы и скорбим ныне, то не малое имеем и утешение, как от доброй совести, так и от ожидаемого тогда откровения. Ныне одна совесть наша знает, что мы во всем поступаем по благодати Божией, как и вы это знаете, и еще узнаете; а тогда и все люди узнают и наши и ваши дела, и увидят, как мы прославляемся друг за друга". Таким образом, чтобы (коринфяне) не подумали, что вся слава от похвалы принадлежит только одному ему, он представляет и им случай к похвалению, и тем отвлекает (их внимание) от настоящих скорбей. И как поступил относительно утешения, сказав: "утешаемся для вашего утешения" (утешаемся о вашем утешении), так и здесь поступает, говоря: "мы хвалимся вами, так же как и вы нами", делая их, таким образом, участниками себе во всем – в утешении, в страданиях и в самом спасении своем, поскольку и это спасение приписывает их молитвам, когда говорит: "при содействии и вашей молитвы за нас, избавил нас Бог" (споспешествующим и вам молитвою, избавил ны есть Бог). Так же точно и похвалу свою делает общею (с коринфянами). Как там говорил: "зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении" (ведяще зане якоже общницы есте страстем нашим, такожде и утешению) (ст. 7), так и здесь говорит: "мы будем вашею похвалою, равно и вы нашею, в день Господа нашего Иисуса Христа. И в этой уверенности я намеревался придти к вам ранее" (похваление вам есмы, якоже и вы нам. И сим упованием хотех к вам приити прежде) (ст. 15). Какая это "уверенность"? "То, – говорит, – что я надеюсь на вас, что вы будете моею похвалою, а я вашею, что я от сердца люблю вас, что я не сознаю в себе ничего худого и уверен, что у вас все духовно, и что свидетелями в этом будете для нас вы". "Намеревался придти к вам … и через вас пройти в Македонию" (Хотех к вам приити и вами проити в Македонию). Но в первом послании (апостол) дал противное этому обещанию: "Я приду к вам, – говорит, – когда пройду Македонию; ибо я иду через Македонию" (прииду к вам … егда Македонию прейду; Македонию бо прохожду) (1 Кор. 16: 5). Итак, почему же он говорит здесь противное? Нет, не противное. Правда, это противоречит тому, что он писал прежде, но не противоречит его желанию. Поэтому он и не сказал здесь: "я писал вами пройти в Македонию", но: "намеревался". "Если, – говорит, – я и не так написал, но я все же прежде старался и желал придти к вам; до такой степени, – говорит, – не хотелось мне придти к вам позже, нежели как обещал, что даже хотел придти ранее". "Чтобы вы вторично получили благодать" (Да вторую благодать имате). Что такое "вторую благодать"? Т. е. сугубую – одну от послания, другую от присутствия. "Благодатью" же здесь называет он радость. "И через вас пройти в Македонию, из Македонии же опять придти к вам; а вы проводили бы меня в Иудею. Имея такое намерение, легкомысленно ли я поступил?" (И вами проити в Македонию, и паки от Македонии приити к вам, и вами проводитися во Иудею. Сие же хотя, еда что убо легкотою деях?) (ст. 16 и 17).
3. Здесь (апостол) уже прямо снимает с себя упрек в замедлении и неисполнении своего обещания придти (к коринфянам). Смысл слов его такой: "Я хотел придти к вам. Почему же не пришел? Не по легкомыслию ли и непостоянству? (А таково значение слов "легкомысленно ли я поступил?" (еда что убо легкотою деях). Нет. Почему же? Потому что, "что я предпринимаю, не по плоти предпринимаю" (яже совещаваю, не по плоти совещаваю). Что же значит: "не по плоти"? Не как плотской человек. "У меня то "да, да", то "нет, нет?" (Да будет у мене, еже ей ей, и еже ни ни?). Но и это еще не ясно. Что же такое он говорит? "Человек плотской, – говорит, – т. е. прикованный только к настоящему, в настоящем всегда живущий и не находящийся под влиянием Духа Божия, может пойти всюду и блуждать, где вздумает; напротив, служитель Духа Божия и им водимый и управляемый, не может всегда быть господином своей воли, завися от власти Духа. С ним бывает то же, что с верным рабом, который только исполняет приказания господина своего, и не имеет власти над собою, и не знает отдыха даже на малое время; он иногда обещает что-либо своим товарищам, но после не исполняет своего обещания, когда оно окажется противным воле господина его". Вот что значат слова (апостола): "не по плоти предпринимаю" (не по плоти совещаваю), то есть: "Я нахожусь под управлением Духа Божия, и не имею власти идти, куда хочу: я подчинен власти и повелениям Утешителя, и Его голос руководит и управляет мною. Потому я и не мог придти к вам; это не угодно было Духу Божию. Подобное часто бывало и судя по Деяниям Апостольским (Деян. 16: 6-9): когда апостолы намеревались идти вместе, Дух повелевал им идти в другое место. "Итак, что я не пришел к вам, несмотря на свое обещание, это зависело не от легкомыслия моего или непостоянства, но от Духа, которому я подчинен и должен повиноваться". Видишь ли и здесь обычный образ его умствования? Из того, что, по мнению других, служило доказательством, что он рассуждает по плоти, т. е., что он не исполнил своего обещания, – из этого самого он показывает, что он располагает собою всецело по Духу, совершенно противно предпринимаемому по плоти. "Что же, – скажет кто-либо, – разве (апостол) не по внушению Духа Божия обещался (придти)?" Нет (не по внушению Духа). Я и прежде говорил, что Павел не все предвидел будущее и имеющее совершиться успешно. Вот почему и в первом послании он говорит: "чтобы вы меня проводили, куда пойду" (да вы мя проводите, аможе аще пойду) (1 Кор. 16: 6), – конечно, из опасения, чтобы, сказавши "в Иудею", после не быть принужденным отправиться в другое место; здесь же, после того как этого не случилось, говорит уже: "а вы проводили бы меня в Иудею" (и вами проводитися во Иудею). Так как обещание придти к ним (в Коринф) было делом любви его к ним, то он и сказал об этом ясно. А желание его отправиться от них в Иудею нисколько их не касалось; потому он и сказал раньше об этом неопределенно. Но после, когда удостоверился и в этом, говорит здесь уже прямо, что пойдет в Иудею. И это сделано для пользы, чтобы кто-нибудь из них не подумал о нем более надлежащего. В самом деле, если бы (апостолы) не показали в себе никаких знаков немощи человеческой, то до какого бы нечестия могли дойти люди, когда, несмотря и на эти знаки, хотели принести в жертву им волов? И что ты удивляешься тому, что Павел не всегда знал будущее, если иногда не знал и того, о чем лучше молиться? "Ибо мы не знаем, – говорит, – о чем молиться, как должно" (О чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы) (Рим. 8: 26). И не только это говорит, чтоб показать свою скромность, но еще указывает и самый случай, когда он не знал, о чем лучше ему надлежало молиться. Когда же он не знал этого? Тогда, как молился об удалении от него искушений. "Дано мне, – говорит, – жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (Дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет. О сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя: сила бо Моя в немощи совершается) (2 Кор. 12: 7-9). Видишь ли, как не знал (апостол), чего ему лучше надлежало просить? А потому и не получил, хотя и неоднократно молил о том. "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (Верен же Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18). Здесь (апостол) прекрасно разрешает возникавшее возражение. "Если ты, – могли ему сказать, – обещавшись придти к нам, отложил намерение, и у тебя нет "да да" и "нет нет", напротив, ты впоследствии переменяешь прежде сказанное тобою, как поступил касательно твоего путешествия к нам, – то – горе нам! – не случалось ли того же и в самой проповеди?" Итак, чтобы этого не подумали и не смущались, он говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»". "В проповеди, – говорит, – этого не было, а бывало это только в дороге и путешествиях. В проповеди наши слова всегда верны и неизменны", – "словом" же здесь называет он проповедь. Далее представляет неоспоримое доказательство этого, относя все дело проповеди к Богу. Слова его имеют такой смысл: "обещание придти было мое, т. е., я от себя обещал это; проповедь же не мое дело и не человеческое, но Божие; а что от Бога, то недоступно для лжи и обмана. Поэтому и сказал: "верен Бог", т. е. истинен. Итак, не заподазривайте того, что происходит от Бога, и в чем нет ничего человеческого". Упомянув же о "слове", (апостол) далее присовокупляет и объяснение, о каком слове он говорит.
4. Итак, какое же это "слово"? "Ибо Сын Божий, – говорит, – Иисус Христос, проповеданный у вас нами, мною и Силуаном и Тимофеем, не был «да» и «нет»" (Ибо Сын Божий, иже у вас нами проповеданный, мною и Силуаном и Тимофеем, не бысть ей и ни) (ст. 19). Здесь он выводит на сцену и других учителей для того, чтобы этим указанием не на слушателей только, но вместе и на учителей, еще более подтвердить достоверность своего свидетельства. Правда, (те, на кого указывает апостол), были ученики же; но он, по своему смирению, причисляет и их к чину учителей. Что же значит: "не был «да» и «нет»? "Я не извращал, – говорит, – смысла первой моей проповеди; не проповедывал вам ныне так, а завтра иначе, потому что это свойственно только заблудившемуся разуму, а не вере. "Но в Нем было «да»" (Но в Нем самом ей бысть), т. е., слово проповеди остается непоколебимо и твердо". "Ибо все обетования Божии в Нем «да» и в Нем «аминь», - в славу Божию, через нас" (Елика бо обетования Божия, в том ей, и в том аминь, Богу к славе нами) (ст. 20). Что значит: "все обетования Божии" (елика обетования Божия)? Много обетований содержит проповедь Евангельская, и о многих обетованиях благовествовали и проповедовали (апостолы). Они говорили и о воскресении, и о восхищении на небо, и о бессмертии, и о великих наградах в будущей жизни и неизреченных там благах. Эти-то обетования (апостол) называет непреложными и говорит, что в них не было – ей и ни. Смысл его слов такой: "Что я вам говорил об этих обетованиях, то не было иногда истинно, а иногда ложно, как мое обещание придти к вам, но всегда истинно". И, прежде всего, защищает догматы веры и слово о Христе, говоря: "И слово мое, и проповедь моя не было то «да», то «нет» (не бысть ей и ни); потом уже самые обетования: "ибо все обетования Божии в Нем «да»" (елика бо обетования Божия, в том ей). Если же верны обетования Божии, и нет сомнения, что Бог исполнит их, то тем более верен Он сам, и слово о Нем твердо, и нельзя сказать, что иногда Он есть, иногда же нет Его, но всегда есть, и один и тот же.
Что же значит: "в Нем «да» и в Нем «аминь» (в том ей, и в том аминь)? Этими словами он показывает, что обетования Божии непременно сбудутся, поскольку и существование, и исполнение их зависит от Бога, а не от человека. Итак, нечего бояться: обещает не человек, которого можно подозревать в неверности, но Бог, Который говорит и творит. "В славу Божию, через нас" (Богу к славе нами). Что значит: "в славу через нас"? Он исполнит обетования Свои чрез нас, т. е., изливая благодеяния Свои на нас, к славе Его. Это и значит: "В славу Божию". А если исполнение обетований служит к славе Божией, то они непременно исполнятся, потому что Бог не может презреть Своей славы, хотя бы и презрел наше спасение, равно как и в силу беспредельного Его человеколюбия. Кроме того, спасение наше тесно соединено с Его славою, которая открывается в исполнении обетований Его. Итак, если исполнение обетований служит к славе Божией, то, конечно, совершится и наше спасение. То же самое постоянно внушает (апостол) и в послании к Ефесянам, когда говорит: "в похвалу славы Его" (Ефес. 1: 14); и везде употребляет такие выражения, желая показать необходимость исполнения обетований Божиих. То же говорит и здесь, т. е., что обетования Божии непреложны, так как исполнение их служит не только к нашему спасению, но вместе и к славе Божией. "Итак, не беспокойся, – говорит, – о том, что обетования эти через нас возвещены, и не сомневайся в верности их исполнения, потому что исполнение их зависит не от нас, а от Бога, Которому они и принадлежат, так как мы возвестили вам не свои, а Его обетования". "Утверждающий же нас с вами во Христе и помазавший нас [есть] Бог: и запечатлевший и давший залог Духа в сердца наши" (Извествуяй же нас с вами во Христа и помазавый нас, Бог, и запечатлевший и давший обручение Духа в сердца наши) (ст. 21, 22). Опять из бывшего утверждает истину будущего. "Если, –говорит, – сам Бог утверждает нас во Христе, т. е., не попускает нам колебаться в вере во Христа, и сам помазал нас и даровал Духа в сердца наши, то как не дарует нам благ, обетованных в будущей жизни? Если он даровал уже начало и основание, корень и источник благ, т. е. истинное познание о Нем и причастие Св. Духа, то как же Он не даст тех благ, которые проистекают отсюда? Подлинно, если и настоящие блага, которыми пользуемся, даны ради тех, которых ожидаем еще, то тем более даровавший эти блага дарует и ожидаемые. И если первые блага Он даровал нам тогда, когда мы были еще врагами Его, то тем более дарует нам вторые, когда мы сделались уже любезными Ему. Потому-то (апостол) и не сказал просто – "Духа", но прибавил – "залог" (обручение), чтобы этим уверить нас в получении всего обещанного Богом. Действительно, если бы Бог не хотел даровать нам всего, что обещал, то не благоволил бы дать и залога, чтобы не потерять его попусту и напрасно. И смотри, какое благомыслие у Павла! "Что еще, – говорит он, – должно сказать в подтверждение того, что истина обетований зависит не от нас, когда и то самое, что вы твердо и непоколебимо стоите в вере, зависит не от нас, но от Бога? Утверждающий (Извествуяй же) (βεβαιών – утверждающий) вас, – говорит, – Бог, т. е., не мы утверждаем вас, потому что и мы сами имеем нужду в утверждающем. Итак, никто не должен думать, что истина проповеди чрез нас подвергается опасности. Сам (утверждающий нас в вере) все принял на Себя, сам о всем печется".
5. Что же значит: "помазавший и запечатлевший"? Значит – даровавший Духа, чрез Которого совершил и то и другое – помазание и запечатление, соделав нас вместе и пророками, и священниками, и царями, потому что в древности были помазываемы получавшие эти достоинства. Но мы ныне имеем не одно которое-нибудь из этих достоинств, но все три, и притом в высшей мере, так как мы и царство надеемся получить, и соделываемся священниками, когда приносим тела наши в жертву Богу, (по наставлению апостола, который) говорит: "представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу" (представите члены ваши жертву живу, благоугодну Богови) (Рим. 12: 1), наконец мы делаемся и пророками, потому что чего " не видел глаз, не слышало ухо" (око не виде и ухо не слыша), то открыто нам (1 Кор. 2: 9). Но царями мы можем быть еще и иначе, именно – если будем обуздывать неуместные помыслы. Что такой (обуздывающий свои помыслы) действительно есть царь, и даже более чем облеченный только в диадему, это я теперь же покажу вам. Царь имеет много войска, а мы и более того имеем помыслов. В самом деле, невозможно исчислить необъятного множества помыслов наших. Впрочем, можно видеть не только многочисленность наших помыслов, но и то, что в этом множестве их есть и полководцы, и тысячники, и сотники, и стрелки, и пращники. Что еще отличает царя? Одежды. Но и он (обуздывающий свои помыслы) облекается еще в лучшую и драгоценнейшую одежду, которой ни моль не снедает, ни время не истребляет. Он имеет и многовидный славный венец – венец милосердия Божия, как сказано: "благослови душе моя Господа … венчающего тебя милостию и щедротами" (Пс. 102: 1, 4); венец славы – "славою и честию увенчал Его" (Пс. 8: 6); венец благоволения Божия – "благоволением, как щитом, венчаешь его" (яко оружием благоволения венчал еси нас) (Пс. 5: 13); венец благодатей – "прекрасный венок для головы твоей" (венец бо благодатей приимеши на твоей главе) (Притч. 1: 9). Видишь ли, как разнообразно украшена эта диадема, и насколько она великолепнее обыкновенной. Но исследуем тщательнее и глубже принадлежности этих царей. Обыкновенный царь, имея во власти своей копьеносцев, всем им дает повеления, и все они повинуются и служат ему. Но я покажу тебе, что другой царь имеет бόльшую власть. Что касается числа подвластных, то оно у обоих равное, или даже у последнего и больше; остается только рассмотреть покорность (тому и другому оказываемую). Не представляй мне здесь в пример (царей) лишившихся царства, или умерщвленных собственными их телохранителями. Нет, не таких (царей) выведем на сцену, но с той и другой стороны поищем таких, которые благополучно управляли своими царствами. Итак, представь со своей стороны кого угодно, а я всякому, кого ты представишь, противопоставлю одного патриарха (Авраама).
Подумай, какое множество помыслов должно было восстать в душе его, когда ему повелено было принести в жертву сына? Однако все эти помыслы он покорил, и все они повиновались ему с бόльшим страхом, чем какому-нибудь царю его телохранители. Одним взором он укротил все помыслы, так что ни один из них не осмелился показать ни малейшего знака противоречия, но все преклонились пред ним, и покорились ему, как царю, хотя по природе они весьма непокорны и даже неукротимы. Не так страшны острия копий, прямо устремленных многочисленными воинами, как страшны были тогда эти помыслы. Естественная любовь отца к сыну не острее ли самых копий? Потому она могла и уязвлять душу отца гораздо глубже, чем самое изощренное острие копья. Не бывало столь острого копья, как остры были стрелы помыслов, изощряемые в глубине души родительскою любовью к сыну и пронзавшие сердце праведника. Там потребны и время, и намерение, и удар, и чувство мучительной боли, а затем уже следует смерть. Здесь же ничего подобного не требовалось; следовательно, и раны наносимы были несравненно скорее и глубже. Но, несмотря на то, что против него ополчилось тогда такое множество помыслов, в душе его была великая тишина; и все помыслы, предстоя пред ним в стройном чине, более украшали его, нежели устрашали. Итак, посмотри на этого праведника в ту минуту, когда он извлек нож, и противопоставляй ему каких тебе угодно царей – Августов, Кесарей. Ты, верно, не представишь ничего столь высокого, и никогда не найдешь образца столь величественного и столь достойного небес. Этот праведный муж восторжествовал тогда над самовластием самым могущественным, потому что нет ничего самовластнее природы. Поэтому хотя бы ты представил тысячи мужей, которые умертвили тиранов, ты не укажешь нам ни одного подобного мужа. Поистине, это была победа, свойственная ангелу, а не человеку. Смотри. Природа повержена долу со всем ее оружием, со всем воинством; а он твердо стоит, простерши руки не с венцом, но с ножом, который блистательнее всякого венца; и сонмы ангелов рукоплещут ему, и сам Бог с небес провозглашает его победителем. Так как он был гражданином неба, то оттуда же он получил и провозглашение. Итак, что может быть славнее этого? Или, лучше, что могло бы равняться этой награде? Если бы и на олимпийских играх одержавшего победу не глашатай, стоящий внизу, но сам царь, вверху сидящий, встав, провозгласил победителем, то не почел ли бы он такое провозглашение наградою, блистательнейшею самых венцов, и не обратил ли бы на себя внимания всех зрителей? Скажи же теперь, на какой степени славы и величия должно поставить этого святого мужа, которого не земной царь, но сам Бог с неба во всеуслышание провозглашает победителем, – не на олимпийском зрелище, но на зрелище целого мира, пред сонмами ангелов и архангелов? Если угодно, выслушаем и самое провозглашение. В чем же состояло это провозглашение? – "Авраам! Авраам! … не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (Аврааме, Аврааме, да не возложиши руки твоея на Исаака, ниже да сотвориши ему что: ныне бо познах, яко боишися ты Бога, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради) (Быт. 22: 12). Что же это значит? Ужели Тот, Который знает все вещи прежде бытия их, только теперь узнал (Авраама)? Ведь и человеку даже была очевидна богобоязненность этого мужа: столько показал он примеров своего повиновения Богу – напр., когда Бог сказал ему: "пойди из земли твоей, от родства твоего" (изыди от земли твоея и от рода твоего) (Быт. 12: 1), когда для Бога и из благоговения к Нему предоставил племяннику своему избрать плодоноснейшую страну, когда избавил его от великих и многих опасностей, когда по повелению Божию не усомнился идти в Египет, и не огорчился, когда там лишился было жены, и во многих других случаях. По этим примерам, как я сказал, богобоязненность (Авраама) мог знать и человек, не только Бог, Который не имеет нужды выжидать самых дел, чтобы видеть их последствия. Притом как же (Бог) и оправдал его, если не знал его? "Поверил, – говорится, – Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность" (Верова Авраам и вменися ему в правду) (Рим. 4: 3).
6. Итак, что же значит: "теперь Я знаю" (ныне познах)? Сирийский переводчик передает эти слова так: "теперь ты показал", т. е. людям. "Я сам, – говорит, – давно знал тебя, еще прежде всех Моих тебе повелений". Но почему же и людям (показал только) теперь? Разве прежние примеры недостаточны были показать его богобоязненность? Без сомнения, достаточны. Но этот последний пример, несомненно, настолько превосходит все прежние, что те в сравнении с ним кажутся ничего не значащими. Итак, "теперь Я знаю" сказано с тем намерением, чтобы превознести этот последний подвиг (Авраама) и поставить его выше всех других. Это обыкновенный образ выражения и у многих людей в случаях особенной важности и превосходящих прежние. Например, если кто получит от другого дар, несравненно больше прежних, то он обыкновенно говорит: "Теперь я узнал, что такой-то любит меня", выражая этим не то, чтобы он прежде не знал этого, а желая показать, что настоящий дар более всех (прежде полученных). Так и Бог, беседуя (с Авраамом) человеческим языком, говорит: "теперь Я знаю", желая показать не что иное, как превосходство настоящего его подвига, а не то, чтобы в это время только узнал его богобоязненность, или как велика эта богобоязненность. Так и тогда, когда Он сказал: "сойду и посмотрю" (приидите, сошедши узрим) (Быт. 18: 21), сказал так не потому, чтобы Ему нужно было сходить – ведь Он все наполняет, и все ясно видит – но для того, чтобы нас вразумить, что Он не без причины что-либо определяет. Также, когда Давид говорит: "Господь с небес призрел" (Господь с небесе приниче) (Псал. 13: 2), то этой метафорой, взятой от людей, означает в Боге точное познание. Так и здесь: "теперь Я знаю" для того сказал (Бог), чтобы показать, что этот подвиг выше всех прежних; и в подтверждение этого присовокупляет следующие слова: "не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня" (яко не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради). Не сказал просто – "сына", но присовокупляет еще – "единственного" (возлюбленнаго). В самом деле, (Авраам) с твердостью подвизался здесь не только против природы, но и против той любви к сыну, которая была особенно велика в нем, как в силу собственной добродетели, так и в виду многих добродетелей сына. Если же отцы неравнодушно переносят смерть и преступных детей, но и их оплакивают, то кто выразит высоту любомудрия этого отца, который решился заклать собственными руками сына, – сына настоящего, единородного, возлюбленного Исаака? Подлинно, этот подвиг блистательнее целых тысяч диадем и бесчисленных венцов. У того, кто носит обыкновенный венец, может отнять его не только внезапная смерть, но и прежде смерти еще тысячи неблагоприятных обстоятельств; напротив, у того, кто украшен этою необыкновенною диадемою, отнять все и после смерти не может никто – ни свой, ни чужой. Рассмотри же, прошу, и драгоценнейший камень в этой диадеме, потому что наверху она закрепляется как бы драгоценным камнем. Чем же это? Словом: "Для Меня" (Мене ради). В самом деле, не то удивительно, что не пощадил сына, но то, что – ради Него. О, блаженная десница! Какой чудный нож ты восприняла? О, дивный нож! Какая чудная десница тебя восприняла? О, дивный нож! На какое употребление ты назначен, какое ты совершил служение, и сколь чудным образом послужил? Как это – и обагрился ты кровью, и не обагрился? Я не знаю уже, что и сказать: так страшно было это таинство! Нож не коснулся тела отрока, не прошел чрез гортань этого святого, не обагрился кровью праведника; а если справедливее сказать, то и коснулся, и прошел, и обагрился кровью, и потоплен был в ней, и не был потоплен. Может быть, вам кажется, что я противоречу сам себе, как потерявший рассудок. И действительно, рассудок мой теряется при размышлении о чуде, случившемся с этим праведником; однако я нисколько не противоречу себе. Действительно, рука этого праведника вонзила уже нож в гортань сына, но рука Божия и вонзенному ножу не допустила обагриться кровью. Не Авраам только держал нож, но и Бог. И тогда как Авраам наносит удар решением воли, Бог останавливает его Своим гласом. Один и тот же глас и вооружил десницу праведника и удержал ее, и рука, управляемая Богом, как бы вождем, все делала по Его мановению, и во всех движениях повиновалась Его гласу. Смотри, в самом деле: Бог сказал: "заколи" – и она тотчас вооружилась; сказал: "не заколай" – и она тотчас отлагает оружие. Так искусно устроено было все. Таким образом, Бог показал в нем всему миру – вождя и воина, сонмам ангелов – венценосного священника, царя, увенчанного диадемою, или лучше сказать – ножом, с победным знамением в руке, героя, победителя без сражения. Подобно тому, как какой-нибудь военачальник, выставив вперед искусного и мужественного воина, одним вращением оружия, одним видом и быстротою движения его часто приводит в страх врага своего, так и Бог одним только произволением, одним только видом и положением праведника поразил и обратил в бегство всеобщего нашего врага диавола, который, я думаю, тогда бежал в страхе и ужасе. "Но, –скажет кто-нибудь, – почему же Бог не попустил деснице праведника обагриться кровью (сына), чтобы тотчас воскресить закланнаго?" Потому что Богу несвойственно принимать такие кровавые жертвы: они служат трапезою только для проклятых демонов. Здесь же (в жертвоприношении Авраамовом) открылись вместе – и человеколюбие Владыки, и верность раба. Прежде (Авраам) вышел только из земли своей; а теперь отказался даже от своей природы. Потому-то и получил сверх сына еще и другое несравненно большее, – и весьма справедливо. В самом деле, он решился не называться отцом, лишь бы перед Богом явиться верным рабом, и за это не только остался отцом, но сделался еще и священником. И так как он отказался от своего для Бога, за это и Бог, возвратив, что было его, даровал ему и Свое. Притом, когда враги строят козни праведникам, Бог попускает дойти искушениям до самого дела и тогда творит чудеса, – так было, напр., в печи вавилонской и во рве львином; когда же сам повелевает им что-либо, то повеление Его останавливается на готовности их исполнить его.
7. Скажи же теперь, чего еще недоставало к этой доблести? В самом деле, разве Авраам предвидел, что будет? Разве мог предугадывать человеколюбие Божие? Правда, он был пророк, но и пророк не все знает. Иначе, заклание (Исаака) было бы излишне и недостойно Бога. Если же ему нужно было узнать, что Бог силен воскресить и из мертвых, то это он гораздо убедительнее узнал в разрешении неплодия Сарры, или даже еще прежде этого примера, потому что веровал. Ты же должен не удивляться только этому праведнику, но и соревновать ему. Видя, как он во время такого великого возмущения и обуревания волн плывет как бы при ясной и тихой погоде, и ты, подобно ему, возьми в руки кормило послушания и мужества. Не о том только рассуждай, что он устроил жертвенник и приготовил дрова, но вспомни и то, что говорил ему сын его, и размысли, сколько страшных полчищ устремилось на него, когда он, отец, услышал от сына слова: "где же агнец?" (где овча?) (Быт. 22: 7). Подумай, сколько тогда восстало на него помыслов, вооруженных не железом, но огненными копьями, которые поражали и пронзали сердце его со всех сторон? Если и теперь многие, даже не будучи отцами, сокрушаются об этом и проливают слезы, не зная, чем кончилось это дело; многие же, и зная это, плачут, как я вижу, то какие страдания должен был вытерпеть тот, который родил, воспитал и, будучи уже в старости, имел только одного этого сына, которого теперь видит пред собою, слышит эти слова, и готовится тотчас умертвить? С другой стороны, какое благоразумие в словах (сына)! С какой кротостью он выслушивает ответ (отца)! И кто же тут действовал? Неужели диавол, чтобы еще более разжечь сердце (Авраама)? Нет, тут действовал Бог, чтобы еще более испытать и очистить златую душу этого праведника. Когда говорила жена Иова, тогда действовал диавол, потому что таков был совет (Иов. 2: 9). Но Исаак не произнес ни одного богохульного слова; напротив, все говорил весьма благочестиво и благоразумно. Необыкновенно трогательны были слова его, и как мед сладкие истекали из его спокойной и кроткой души. Каменное сердце могли смягчить такие слова; но они нисколько не тронули и не поколебали того адаманта (Авраама). Он не сказал: "Для чего ты называешь отцом того, кто немного спустя не будет твоим отцом; того, кто лишился уже этой чести?" Но для чего сын спрашивает (отца)? Конечно, не просто из любопытства и не по излишней любознательности, но потому, что и он заботился об исполнении предпринятого (жертвоприношения). Он так рассуждал с собою: "Если бы отец не хотел сделать меня участником (жертвоприношения), то не оставил бы рабов при подошве горы, а меня не взял бы одного (на гору)", вот почему он и спрашивает отца тогда, когда они были одни, и никто не мог слышать их разговора. Вот как благоразумен был этот сын! Мужи и жены, не воспламеняется ли сердце у всех вас? Не каждый ли из вас мысленно готов обнять и облобызать этого отрока? Кто из вас не дивится его благоразумию и не изумляется той благоговейной покорности его, по которой он и в то время как (отец) связывал его и возлагал на дрова, не испугался, не вскочил, не стал обличать отца, как бы сумасшедшего; напротив, позволил ему связать себя, вести и возложить на дрова, и все это перенес молча, как какой-нибудь агнец, или – лучше – как общий всех Владыка? И действительно, Исаак подражал Ему в послушании и кротости, и был образом Его: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен" (яко овча на заколение ведеся и, яко агнец пред стригущим его, безгласен) (Ис. 53: 7). Правда, отрок этот говорил; но говорил также и Владыка его. Как же он был безгласен? То есть ничего не говорил дерзко и грубо, но все так скромно и уступчиво, что слова его более, чем молчание, обнаруживали покорность и кротость его. Точно также и Христос хотя ударившему Его в ланиту и сказал: "если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?" (аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще ли добре, что Мя биеши?) (Иоан. 18: 23), но этими словами еще более обнаружил Свою кротость, чем, если бы промолчал. И как Исаак произносил имя отца у жертвенника, так и Христос с креста взывал, говоря: "Отче! прости им, ибо не знают, что делают" (Отче, отпусти им: не ведят бо что творят) (Лук. 23: 34). Что же патриарх? "Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой" (Быт. 22: 8). Оба они произносят естественные имена, один – отца, другой – сына. Жестокая война и сильная буря поднимается с обеих сторон, а кораблекрушения нет ни на которой из них. И это потому, что всем управляет любомудрие. Потом, лишь только услышал Исаак имя Бога, ни слова уже не говорил более, чтобы не любопытствовать напрасно. Так благоразумен был этот отрок в самом цвете возраста! Итак, видишь, сколько воинств и в скольких сражениях победил этот царь? Подлинно, варвары, часто нападавшие на Иерусалим, не были так страшны для этого города, как (для Авраама) помыслы, отовсюду на него восстававшие. И, однако, он восторжествовал над всеми ими. Желаешь ли видеть в нем и священника? Доказательство не далеко. В самом деле, когда ты видишь его с огнем и ножом в руках стоящим у жертвенника, почему после этого будешь сомневаться в его священстве? Если хочешь видеть и жертву, им принесенную, можешь видеть – даже сугубую. Он принес сына, принес и овна, а прежде всего – свою волю. Кровью овна он освятил свою десницу, а закланием сына – свою душу. Таким образом, он рукоположен во священника кровью единородного и принесением в жертву агнца, подобно тому, как и (подзаконные) священники освящаемы были кровью (жертв) приносимых Богу. Желаешь ли, наконец, видеть (в Аврааме) и пророка? "Авраам, отец ваш, рад был увидеть день Мой; и увидел и возрадовался", – говорит (Христос) (Иоан. 8: 56). Так точно и ты в купели крещения соделываешься царем и священником и пророком: царем – повергнув долу все злые дела и умертвив греховные пожелания; священником – через посвящение себя Богу, чрез принесение тела своего в жертву Ему и чрез духовное заклание самого себя, (по словам апостола, который) говорит: "если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (2 Тим. 2: 11); наконец, соделываешься и пророком, – так как познаешь будущее, делаешься богодухновенным и запечатленным. Подобно тому, как воины запечатлеваются печатью, так и верующие – Духом Святым, чтобы всякому ты был заметен, если выйдешь из строя. Иудеи имели печатью обрезание, а мы – "залог Духа" (обручение Духа). Итак, узнав это и размыслив о высоком достоинстве, полученном нами в крещении, покажем в себе жизнь, достойную этой благодати, чтобы получить нам и будущее царство, которого все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Бога призываю во свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2 Кор. 1:23).
Мудрость Павла. – Его любовь к ученикам. – Признак добрых учеников. – Способы очищения грехов.
1. Что ты говоришь, блаженный Павел? Щадя их, не пришел ты в Коринф? Нам кажется, что, говоря так, ты противоречишь самому себе. Выше ты сказал, что не пришел потому, что ничего не предпринимаешь по плоти, не имеешь власти над собою, но идешь туда, куда велит тебе Святый Дух. Притом, как на препятствия к этому, указывал ты и на скорби свои. А теперь говоришь, как будто не придти зависело от тебя, а не от власти Духа. "Щадя вас, – говоришь, – доселе (ктому) не приидох в Коринф". Что же должно сказать на это? Или то, что и это самое случилось по воле Духа, который тогда, как (апостол) хотел идти, внушил ему отложить это путешествие, представляя необходимость щадить их; или он говорит о другом путешествии, и этим дает им знать, что он хотел идти к ним еще прежде, нежели написал первое послание, но удержался от этого по любви к ним, чтобы не застать их не исправившимися. Впрочем, вероятно и то, что (апостол) по той же причине после и сам решился остаться на месте, когда писал второе послание, хотя Дух уже и не удерживал его идти. И такое предположение гораздо вероятнее, т. е., что вначале его удерживал Дух, а после и сам он остался, рассудив, что так будет лучше. А ты смотри, как (апостол) опять упоминает о себе, – чего замечать я не перестану, – извлекая для себя защиту из самых нареканий, какие бы могли ему сделать. Коринфяне могли возыметь подозрение и сказать ему: "Ты возненавидел нас, потому и не хотел к нам придти". (Предупреждая такое подозрение, апостол) представляет противную причину, почему не пришел, именно – ту, что любил их. Что же значит: "щадя вас"? "Я слышал, – говорит, – что некоторые из вас блудодействовали; потому и не хотел придти к вам, чтобы не опечалить вас. Находясь у вас, я бы был поставлен в необходимость сам разбирать и исследовать это дело и многих наказать. Итак, я почел за лучшее не быть у вас, чтобы дать вам время раскаяться, нежели, пришедши к вам, наказывать вас, и самому понести от вас еще большую скорбь". Эту мысль он ясно изложил под конец послания, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (боюся, еда како пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших, и не покаявшихся о нечистоте и блуждении, яко содеяша) (12: 21). То же разумеет он и здесь, и хотя говорит это как бы в оправдание себя, но вместе с тем сильнейшим образом обличает и устрашает их самих. (Самым оправданием себя пред ними) он дает им разуметь, что они подлежат еще наказанию, и могут что-нибудь потерпеть, если не поспешат исправиться. И это опять он высказывает в конце послания, говоря: "когда опять приду, не пощажу" (аще прииду паки, не пощажду) (13: 2). Различие только в том, что в конце послания говорит об этом прямо, а здесь – как еще в начале послания – не так открыто и с некоторым снисхождением, и даже мало того, далее смягчает и поправляет и этот образ выражения. В самом деле, так как (апостол) сказал, как прилично говорить только имеющему великую власть, – а щадить других может только тот, кто властен их и наказывать, – то, чтобы смягчить и несколько прикрыть то, что могло казаться резким, он говорит далее: "не потому, будто мы берем власть над верою вашею" (не яко обладаем верою вашею) (ст. 24), – т. е.: "когда я сказал, что, щадя вас, не пришел, то сказал так не потому, чтобы хотел властвовать над вами". Не сказал даже – "над вами", но – "над верою", что и гораздо благосклоннее, и согласнее с истиною. Ведь не желающего верить кто властен принудить к вере? "Но мы споспешествуем радости вашей" (Но споспешницы есмы вашей радости). "Так как ваша радость, –говорит, – есть вместе и наша, то я не пришел к вам, чтобы не ввергнуть вас в уныние, и тем не увеличить своей печали; и остался для того, чтобы дать вам случай радоваться своему исправлению только от (заочной моей) угрозы. Мы все делаем для вашей радости и только о ней и заботимся, потому что и мы сами имеем общение в ней". "Ибо верою вы тверды" (Верою бо стоите). Смотри, с какою опять осторожностью говорит он. Он опасается снова упрекать их, потому что достаточно сильно уже обличил их в первом послании, и они после того показали уже некоторую перемену (в жизни). Если бы и после этой перемены они услышали те же упреки, какие и прежде, то это могло бы погубить их. Вот почему настоящее послание и написано с большею легкостью, чем первое. "Рассудил сам в себе не приходить к вам опять с огорчением" (Судих же в себе, не паки скорбию к вам приити) (2: 1). Слово "опять" (паки) показывает, что (апостол) уже огорчен был (коринфянами), и, по-видимому, защищаясь перед ними, он незаметно упрекает их же самих. Представь же, как велика должна была быть скорбь (апостола), если уже раз огорчили его и опять готовы были огорчить. Но он не говорит им прямо: "вы огорчили меня", а дает понять им это другими словами, именно говоря: "я не пришел к вам для того, чтобы не огорчить вас". Это равносильно тому, что я сказал, между тем было удобоприемлемее и удобовыносимее. "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (Аще бо аз скорбь творю вам, то кто есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) (ст. 2). Какая тут последовательность? Очень большая. В самом деле, смотри. "Не хотел, – говорит, – придти к вам, чтобы не огорчить вас новыми упреками, негодованием и отвращением". Далее, так как и это было очень резко, и уличало (коринфян), будто они образом своей жизни огорчают Павла, то он, желая смягчить сказанное, говорит: "Ибо если я огорчаю вас, то кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" Смысл же слов его такой: "Если мне довелось испытать и огорчения, когда я принужден был упрекать вас и видеть вашу скорбь от того, то и это самое доставило мне радость. Это именно было признаком величайшей ко мне любви вашей, когда я так много значил для вас, что и одно негодование мое могло уязвлять вас".
2. И заметь мудрость (апостола). Ученики обыкновенно досадуют и скорбят, когда их упрекают, а он представляет эти упреки как благодать какую для них. "Никто, – говорит он, – так не радует меня, как тот, кто уязвляется от слов моих, и скорбит, видя меня огорченным". Правда, следовало бы сказать так: "Если я опечаливаю вас, то кто же может обрадовать вас?" Но он не говорит этого, а, желая исправить их, говорит обратное: "Хотя я и заставляю вас скорбеть, но вы, уязвляясь скорбию от моих слов, доставляете мне великую радость". "Это самое и писал я вам" (И писах вам сие истое) (ст. 3). Что же такое? "То, что я не пришел, именно щадя вас". Когда же (апостол) писал об этом? Разве в первом послании, когда говорил: "не хочу видеться с вами теперь мимоходом" (не хощу вас ныне в мимохождении видети) (16: 7)? Нет, а я думаю, что в том же послании, когда сказал: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас). Итак, "Это самое, – говорит, – и писал я вам, в конце послания, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой, и восплачуся многих прежде согрешших) (12: 21). Для чего же ты писал? "Дабы, придя, не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться: ибо я во всех вас уверен, что моя радость есть [радость] и для всех вас" (Да не пришед скорбь прииму, о нихже подобаше ми радоватися, надеяся на вся вы, яко моя радость всех вас есть) (2: 3). Так как (апостол) сказал: "Я радуюсь, когда вы скорбите", а эти слова могли еще показаться слишком тяжкими и жестокими, то он опять выразил то же самое иначе, и последующими словами сделал сноснее сказанное. "Я для того, – говорит, – прежде написал вам, чтобы, к прискорбию моему, не найти вас не исправившимися. И когда я сказал: "дабы … не иметь огорчения" (да не скорбь прииму), то сказал так, имея в виду не свою, но вашу пользу. Я уверен, что вы радуетесь, если видите меня радующимся, и сами исполнитесь печали, когда увидите меня печальным". Смотри теперь, какую тесную связь имеет все сказанное. Теперь для нас будут понятны слова его. "Для того, –говорит, – не пришел я, чтобы не опечалить вас, если найду еще не исправившимися. Поступил же так, имея в виду не свою, но вашу пользу. От вашего огорчения я получаю немалое удовольствие, когда вижу, что вы так обо мне заботитесь, что и сами скорбите, и печалитесь, когда видите меня скорбящим: "кто обрадует меня, как не тот, кто огорчен мною?" (кто бо есть веселяяй мя, точию приемляй скорбь от мене?) Однако, несмотря и на такое расположение моего духа, я, поскольку ищу вашей пользы, "это самое и писал я вам … дабы не иметь огорчения" (писах вас сие истое, да не скорбь прииму), и в этом случае опять ища не своей, но вашей пользы. Я ведь знаю, что вы сами будете скорбеть, увидев меня скорбящим; равно как, наоборот, возрадуетесь, когда увидите меня радующимся". Смотри же, какое здесь благоразумие. Прежде он сказал: "Я не пришел, чтобы не огорчить вас, хотя, – говорит, – я и радуюсь". Потом, чтобы не подумали, что он радуется только их огорчению, говорит: "Потому я радуюсь, что еще имею место в сердцах ваших. Иначе я бы сугубую понес скорбь – и оттого, что был бы принужден огорчить упреками вас, которые столько любите меня, и оттого, что сам бы скорбел, чем увеличил бы еще более и вашу скорбь". Смотри же теперь, как с похвалою сказал и эти слова: "о которых мне надлежало радоваться" (о нихже подобаше ми радоватися). Они свидетельствуют об искренности его и великой любви к ним. Так мог бы сказать какой-нибудь отец к детям, для которых он делал много добра и много потрудился. "Итак, – говорит, – если я только пишу и не иду к вам сам, то не иду потому, что устраиваю что-нибудь лучшее о вас, а не по ненависти к вам, не потому, чтобы отвращался вас, но потому, что очень люблю вас". Далее, чтобы ввиду слов, что кто скорбит, то радует его, не сказали ему: "Так ты заботишься только о том, чтобы тебе самому радоваться и показать всем, какую великую ты имеешь у нас силу?", он присовокупил следующее: "От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам" (от печали бо многия и туги сердца написах вам многими слезами, не яко да оскорбитеся, но любовь да познаете, юже имею изобильно к вам) (ст. 4).
Что может быть любвеобильнее этой души? Этими словами (апостол) показывает, что он скорбел о согрешивших не только не менее, напротив, даже гораздо более, чем скорбели сами согрешившие. Он не просто говорит – "от печали", но – "от великой скорби"; не слезами только, но – "многими слезами и от стесненного сердца (от туги сердца)", т. е.: "Я был угнетаем и подавляем печалью, и, будучи не в состоянии вынести этого облака печали, я решился писать к вам, – не для того, впрочем, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, – говорит, – какую я в избытке имею к вам". Надлежало бы сказать так: "Не для того, чтобы оскорбить вас, но чтобы исправить", потому что для этого (апостол) и писал; но он не говорит так, а, желая сделать речь более приятною и крепче привязать их к себе, он, вместо напоминания об исправлении, уверяет их в любви своей, по которой все делает. И не просто говорит: "Имею к вам любовь", но: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам). Желает и этим привлечь их к себе, показав, что он более всех любит их, и расположен к ним, как к избранным ученикам. Потому-то он и прежде говорил: "если для других я не Апостол, то для вас Апостол" (аще иным и несмь апостол, но обаче вам есмь) (1 Кор. 9: 2); и в другом месте: "хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов" (аще бо и многи пестуны имате, но не многи отцы) (1 Кор. 4: 15); или еще: "по благодати Божией, жили в мире, особенно же у вас" (благодатию Божиею жихом в мире, множае же у вас" (2 Кор. 1: 12); и ниже (в конце настоящего послания) пишет: "чрезвычайно любя вас, я менее любим вами" (и излишше вас любя, меньше любим есмь) (12: 15); наконец и здесь говорит: "любовь, какую я в избытке имею к вам" (юже имам изобильно к вам).
3. Таким образом, хотя слова (апостола) и полны были гнева, но этот гнев происходил от великой любви и скорби. "И пиша послание, – говорит, – я страдал и скорбел не о том только, что вы согрешили, но и о том, что я поставлен был в необходимость огорчить вас, и все это от любви, – подобно отцу, который, будучи поставлен в необходимость отсекать или прижигать гнилые члены у любимого сына, вдвойне страдает – и оттого, что сын болеет, и от необходимости самому отсекать. Таким образом, что вы почитаете признаком недоброжелательства к вам, служит признаком величайшей к вам любви. Если же огорчить вас меня побуждала любовь, то тем более радоваться – ваша скорбь". Итак, защитив себя (он и часто так защищается, и не стыдится этого, потому что если и Бог это делает, говоря напр.: "Народ Мой! Что сделал Я тебе?" (людие Мои, что сотворих вам) (Мих. 6: 3), – то тем более мог делать это Павел), – итак, защитив себя самого, (апостол) переходит теперь к защищению впадшего в блудодеяние. Так как (апостол) сам же прежде изъявил гнев на него, а теперь требует простить его, то, чтобы не перетолковали в худую сторону его повеление как противоречащее первому и не стали упорствовать – смотри, каким образом предуготовил их к этому как вышесказанным, так и нижеследующим. Что именно он говорит далее? "Если же кто огорчил, то не меня огорчил" (Аще ли кто оскорбил, не мене оскорби) (ст. 5). Сначала похвалив их за то, что они имеют с ним одни радости и одни скорби, и, сказав наперед: "моя радость есть радость и для всех" (всяко моя радость всех вас есть) (ст. 3), (апостол) начинает после этого уже речь о кровосмеснике. "Если, – говорит, – радость моя есть вместе и ваша радость, то вы должны и теперь вместе со мною радоваться, точно так же, как и тогда вместе со мною скорбели. Как тогда своею скорбью вы доставили мне удовольствие и радость, так и теперь сделаете то же вашей радостью, если только примете участие в моей радости". (Апостол) не сказал: "Моя скорбь есть скорбь и для всех вас", но он высказал то же в других местах другими словами, а здесь упомянул только о том, что было нужно, именно о радости, сказав, что "моя радость есть радость и для всех вас". Вслед за этим он напоминает и прежде сказанное им, говоря: "Если же кто огорчил, то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще ли кто оскорбил, не мене оскорби, но отчасти, да не отягчу всех вас). "Знаю, – говорит, – что и вы со мною огорчились и вознегодовали на впадшего в блудодеяние, и что случай этот отчасти огорчил всех вас. Впрочем, "отчасти" сказал я не потому, что ваше огорчение было меньше моего, но чтобы не отягчить впадшего в блудодеяние. Итак, не меня только огорчил он, но и вас в равной мере, и я только по снисхождению к нему сказал – "отчасти". Видишь, как скоро (апостол) смягчил гнев их, сказав, что и они были общниками в его скорби? "Для такого довольно сего наказания от многих" (Довольно бы таковому запрещение сие, еже от многих) (ст. 6). Не говорит: "впадшему в блудодеяние", но опять, как и в первом послании: "таковому", хотя и по другой уже причине; тогда говорил так по отвращению от соделанного греха, а здесь по снисхождению к согрешившему. Здесь он совсем не упоминает о содеянном грехе, потому что время уже было защищать виновного. "Так что вам лучше уже простить его и утешить, дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (Темже сопротивное паче вы да даруете и утешите, да не како многою скорбию пожерт будет таковый) (ст. 7). (Апостол) повелевает здесь не только разрешить положенное наказание, но и возводит виновного в прежнее его состояние, потому что если кто, наказавши виновного, просто отпускает его, без всякого утешения, то не делает ему никакой пользы. Но смотри опять, как (апостол) удерживает и виновного, чтобы он, получив прощение, не сделался хуже. Он показывает ему, что хотя он и исповедал свой грех и раскаялся в нем, однако получает прощение не столько за раскаяние, сколько по милости и снисхождению, почему и говорит: "Так что вам лучше уже простить его и утешить" (да даруете и утешите). Это же видно и из дальнейших слов. "Не потому, – говорит, – разрешаю простить виновного, что он достоин этого, или что он показал достаточное раскаяние; но потому, что он слаб", – почему и присовокупил: "дабы он не был поглощен чрезмерною печалью" (да не како многою скорбию пожерт будет таковый). Говоря так, (апостол) свидетельствует и о великом раскаянии виновного, и не допускает его дойти до отчаяния. Что же значит: "дабы он не был поглощен" (пожерт будет)? Или то, что он поступит так же, как Иуда, или, что, оставшись жить, сделается еще хуже. "Хотя, – говорит, – он и не таков, чтобы не мог более переносить скорби продолженного наказания, но, потеряв терпение и надежду, легко может посягнуть на свою жизнь, или предаться, в конце концов, большему нечестию. Поэтому нам нужно быть осмотрительными, чтобы рана не сделалась более тяжкой и чтобы неумеренностью (в наказании) не погубить того, что уже сделали доброго".
Говоря так, (апостол), как я и прежде заметил, хотел и обуздать и вразумить (виновного), чтобы он, получив прощение, не сделался еще нерадивее. "Я принял его, – говорит, – (в прежнее мое расположение) не потому, чтобы он совершенно очистился от скверны, но боясь, чтобы он не сделал чего-нибудь хуже". Отсюда мы научаемся, что меру покаяния надобно назначать не только по свойству грехов, но и сообразуясь с расположением и состоянием самих грешников. Так и тогда поступил апостол, так как и его устрашила слабость грешника. Потому он и сказал: "дабы он не был поглощен" (да не пожерт будет) – как бы зверем каким-нибудь, или волнами, или бурею. "И потому прошу вас" (Тем же молю вы) (ст. 8). Не повелевает уже, но просит, – не как учитель, но как равный, и, предоставив им восседать на судейском седалище, сам стал на месте защитника. Так как он достиг уже, чего хотел, то от радости не знал меры своему смирению. О чем же ты просишь, скажи мне? "Оказать ему любовь" (Утвердите к нему любовь), – т. е.: "С крепкою любовью, а не просто и как случилось, примите его". Говоря это, (апостол) опять усваивает им величайшую добродетель. Те самые, которые прежде так любили согрешившего и так защищали его, что даже гордились этим, до такой степени отвратились от него, что Павлу стоило великого труда заставить их принять его с крепкою любовью. Вот похвальное качество в учениках, вот совершенство в учителе – когда ученики так послушны, а учитель образует таких (послушных учеников). Если бы и ныне так было, то согрешающие не были бы так нечувствительны к своим грехам. И никого не должно ни безрассудно любить, ни отвращаться без причины. "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (На сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливы есте) (ст. 9), т. е., не только в отсечении согрешившего, но и в присоединении его. Видишь, как и здесь опять (апостол) поставляет их в необходимость решиться на этот подвиг? Как тогда, когда (виновный) согрешил, (апостол) представил им, какая опасность грозит им, если они не отсекут его, сказав, что "малая закваска квасит все тесто" (мал квас все смешение квасит) (1 Кор. 5: 6), и многое другое, так точно и здесь опять представил им всю опасность непослушания. "Подобно тому, как прежде, – как бы так говорил, – я должен был заботиться не о нем только, но и о вас, так и теперь не столько забочусь о нем, сколько о вас, чтобы кто не почел вас за людей упорных, бесчеловечных, и не во всем послушных". Поэтому и говорит: " Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны". То (удаление виновного из общества) могло показаться и делом ненависти и жестокости, а это (принятие его в любовь) особенно докажет искренность послушания, а вместе и готовность к делам человеколюбия.
В том и заключается признак добрых учеников, что они повинуются своему учителю не только в первом (его требовании), но и тогда, когда он повелевает и обратное (этому требованию). Потому-то (апостол) и сказал: "во всем", желая показать, что коринфяне в случае непослушания постыдят не столько его, сколько себя, заслужив славу непокорных. Делает же это он для того, чтобы и этим побудить их к послушанию, почему и говорит: "Я для того и писал вам" (на сие бо и писах вам). Хотя он и не для того писал, так как главная цель его была спасение согрешившего, однако говорит "для того", чтобы тем более расположить их в пользу виновного. Впрочем, этим он и себе не вредит в достижении главной цели, и коринфянам делает приятное. Словами же "во всем" он напоминает им о первом их послушании и выставляет его здесь на вид с намерением похвалить их. "А кого вы в чем прощаете, того и я" (Ему же аще что даруете, и аз) (ст. 10). Видишь, как опять унижает себя перед ними, поставляя их на первом месте, а себя на втором; и все это для того, чтобы смягчить ожесточенные души и преклонить грубые сердца. Затем, чтобы не подать повода думать, что все дело предоставлено их власти, и чтобы они не стали упорствовать в прощении (виновного), опять побуждает их к этому, говоря, что и сам он даровал ему прощение. "Ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас" (Ибо и аз, аще что даровах, еже даровах, вас ради). "И это самое, – говорит, – сделал я для вас". И в первый раз, когда повелевал отсечь виновного, он не дал им власти простить его, сказав: "уже решил … сделавшего такое дело … предать сатане" (уже судих предати таковаго сатане), а потом допустил и их к участию в этом приговоре, когда сказал: "в собрании вашем … предать" (собравшимся вам предати таковаго) (1 Кор. 5: 3-5). Он поступил так, имея в виду две важные вещи: чтобы и приговор произнести, и не без согласия коринфян, чтобы не огорчить их. И таким образом, ни сам один не произнес приговора, чтобы коринфяне не подумали о нем, как о человеке гордом и презирающем их, ни им не присвоил всей власти, чтобы они, сделавшись полновластными судиями, преждевременно не даровали прощения виновному и чрез то не погубили его. Точно так же поступает он и здесь, когда говорит: "Я даровал уже прощение – я, который в первом послании осудил его". Потом, чтобы коринфяне не оскорбились, как бы пренебреженные (апостолом), он говорит: "вас ради". Что же это? Ужели он простил согрешившего для людей? Нет, – почему и присовокупил: "от лица Христова" (о лице Христове). Что же значит: " от лица Христова "? Или – по воле Божией, или – во славу Христа. "Чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы" (Да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его) (ст. 11). Видишь, как он то присваивает (коринфянам) власть суда, чтобы смягчить их, то снова отнимает ее, чтобы истребить в них всякую гордость. Впрочем, не этого только хочет он достигнуть своими словами; он хочет еще и показать, что в случае их непослушания вред будет общий для всех. Так поступил он и вначале. Как тогда он говорил: "малая закваска квасит все тесто" (1 Кор. 5: 6), так и теперь говорит: "чтобы не сделал нам ущерба сатана"; и везде усвояет прощение согрешившего как себе, так и им (коринфянам).
5. Пересмотри же снова (все, что он говорил): " Если же кто огорчил, – говорит, – то не меня огорчил, но частью, - чтобы не сказать много, - и всех вас" (аще же кто оскорбил, не мене оскорби, но от части, да не отягчу всех вас); затем далее: "для такого довольно сего наказания от многих". Таков его приговор и определение. Впрочем, на этом приговоре он не остановился, но призывает опять к участию в нем и коринфян, говоря: "Так что вам лучше уже простить его и утешить … И потому прошу вас оказать ему любовь" (темже сопротивное паче вы да даруете и утешите. Темже молю вы, утвердите к нему любовь). Но, предав виновного в их руки, опять переходит к утверждению свой власти, говоря: "Ибо я для того и писал, чтобы узнать на опыте, во всем ли вы послушны" (на сие бо и писах вам, да разумею искусство ваше, аще во всем послушливи есте). Затем опять приписывает прощение согрешившего коринфянам, говоря: "вам лучше уже простить его" (емуже аще что даруете); а потом себе: "и я, –говорит, – простил" (и аз … аще что даровах); наконец им и себе вместе: "ибо и я, – говорит, – если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова" (ибо и аз, аще что даровах, вас ради, о лице Христове", - т. е., или во славу Христа, или потому, что сам Христос повелел (простить согрешившего). Эти последние слова особенно убедительны были для коринфян, так как они боялись уже отказать в прощении, которое служило к славе (Иисуса Христа) и было Ему угодно. Вслед за тем опять поставляет на вид коринфянам общий для всех вред в случае их непослушания, говоря: "чтобы не сделал нам ущерба сатана" (да не обидими будем (πλεονεκτηθώμεν) от сатаны). Здесь он очень кстати употребил слово хищение (πλεονεξίαν), так как диавол берет уже не свое, а похищает наше. Не говори мне того, что один только согрешивший мог бы сделаться добычею этого зверя, но представляй и то, что угрожает опасность всему стаду уменьшением числа его, и особенно теперь, когда можно возвратить то, что потеряно. "Ибо нам не безызвестны его умыслы" (Не неразумеваем бо умышлений его), т. е., что (сатана) и путем благочестия может привести к погибели. Он может погубить не только тем, что доводит до блудодеяния, но и противоположным способом может ввергнуть в погибель, именно: безмерною печалью во время покаяния. Таким образом, если (сатана) вместе со своею собственностью захватывает и нашу, когда и того, кого доводит до греха, погубляет, и того, кому мы повелеваем спасительное покаяние, у нас похищает, то как же назвать это, если не хищением? Для него недостаточно, что он низлагает нас чрез грех; он и чрез покаяние делает то же, если мы не бываем осторожны. Вот почему (апостол) весьма справедливо и назвал хищением тот случай, когда (сатана) побеждает нас нашим же оружием. Ему свойственно овладевать нами чрез грех, а не чрез покаяние, потому что последнее есть наше оружие, а не его. Итак, если (сатана) и чрез покаяние может овладевать нами, то рассуди сам, как постыдно для нас это поражение, как он будет насмехаться и издеваться над нами, как над бессильными и немощными, если победит нас нашим же оружием? И подлинно, в высшей степени смешно и крайне постыдно, если он нашими же лекарствами причиняет нам раны. Потому-то (апостол) и сказал: "ибо нам не безызвестны его умыслы" (не неразумеваем бо умышлений его), т. е. насколько лукав, коварен, злокознен и исполнен он злобы, и какой вред причиняет нам даже под видом благочестия. Итак, помышляя об этом, не будем никогда ни презирать никого (из согрешающих), ни сами, согрешая, предаваться отчаянию, равно как и оставаться в беспечности; напротив, будем сердечно сокрушаться о своих беззакониях, не на словах только раскаиваясь в них. В самом деле, я знаю многих, которые хотя говорят, что они оплакивают свои грехи, ничего, однако ж, важного не делают. Правда, они постятся и носят грубые одежды, но в то же время имеют жадность к деньгам гораздо большую, чем торгаши, предаются более сильному гневу, чем звери, и находят удовольствия в злословии более, чем другие в похвале. Это не составляет покаяния; это только призрак и тень покаяния, а не самое покаяние. Потому-то и этим (грешникам) прилично сказать: "Смотрите, чтобы не сделал нам ущерба сатана, ибо нам не безызвестны его умыслы (да не обидими будем от сатаны: не неразумеваем бо умышлений его). Одних он губит чрез грехи, других чрез покаяние, и этих еще и другим образом, – когда не дает им воспользоваться плодами покаяния. Когда сатана не находит случая прямо погубить кого-нибудь, он подходит к нему другим путем, побуждая человека усугубить труды, но не давая ему воспользоваться плодами трудов своих, и стараясь уверить его, что он все необходимое уже сделал, и потому может не заботиться ни о чем другом. Итак, чтобы нам не изнурять себя напрасно трудами, побеседуем немного с теми женами, с которыми так бывает, потому что женщины преимущественно подвержены этому недугу. Прекрасно, конечно, и то, что и ныне вы делаете, т. е. пост, лежание на земле и посыпание пеплом главы. Но все эти дела не принесут никакой пользы, если к ним не присоединятся другие. Бог показал, как Он прощает грехи. Для чего же вы, оставив указанный путь, пролагаете себе другой? Согрешили некогда ниневитяне, и сделали то же, что и вы теперь делаете. Но посмотрим, что послужило к их спасению. Как для излечения больных врачи, хотя употребляют многие средства, но благоразумный смотрит не на то, что принимал больной, а на то, что послужило к его исцелению, так точно и здесь надобно смотреть. Итак, что же спасло тех ниневитян? На язвы свои они возложили пост, и строгий пост, лежание на земле, одежды из вретища, пепел и слезы, и вместе с этим переменили и образ жизни.
6. Посмотрим же, какое из перечисленных лекарств уврачевало их. "Но как мы узнаем это?" – скажет кто. Узнаем, если придем ко Врачу, или спросим Его самого. Он не утаит от нас; напротив, со всею готовностью откроет это. Он даже в книге записал это лекарство, исцелившее их, чтобы всякий знал его и не имел нужды спрашивать о нем. Что же это за лекарство? " И увидел Бог, –говорит (пророк), – дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них" (Виде Бог, яко обратишася от путей своих лукавых и раскаяся о зле, еже глаголаше сотворити им) (Ион. 3: 10). Не сказал: "видел пост, вретища и пепел". Я говорю это не с тем, чтобы отвергать пост, – нет, – а для того, чтобы убедить вас делать то, что лучше поста – воздерживаться от всякого зла. Согрешил и Давид: посмотрим же, как и он каялся. Три дня он сидел во прахе. Однако он сделал это не для заглаждения греха своего, но молясь о (больном) детище, не истрезвившись еще от упоения страстью. Грех же свой очистил он иначе, именно: самоуничижением, сокрушением сердечным, скорбью душевною, строгим воздержанием от подобных грехов, непрестанным памятованием сделанного греха, благодушным перенесением всех постигших его скорбей, пощадою своих оскорбителей, наконец, тем, что не только сам не мстил врагам, поносившим его, но не позволял мстить и другим за него, когда они хотели того. Так, когда Семей осыпал его бесчисленными проклятиями, и когда военачальник, находившийся (при Давиде), вознегодовал на это, тогда он сказал: "пусть он злословит, ибо Господь повелел ему злословить Давида" (оставите его проклинать мя, яко Господь повеле ему) (2 Цар. 16: 10). Он имел сокрушенное и смиренное сердце, и это-то особенно и очищало грехи его, потому что в этом и состоит исповедание, это и есть покаяние. Напротив, если, постясь, мы остаемся высокомерными, то не только не получим никакой пользы, но еще потерпим и вред. Итак, смири сердце твое и ты, чтобы умилостивить Бога: "Близок Господь к сокрушенным сердцем (Близ Господь сокрушенных сердцем) (Пс. 33: 19). Видишь, как жившие в светлых чертогах переносили бесчестие, как они, поносимые и от последних из рабов своих, не прекословили, но терпели поношения за бесчестие, которым покрыл их грех. Так поступай и ты. Если поносит тебя кто – не ожесточайся, но плачь и стенай, не о том, что тебя поносят, но о грехе, который подверг тебя такому бесчестью. Плачь и стенай, когда согрешишь, не о том, что будешь наказан, так как это ничего не значит, но о том, что ты оскорбил своего Владыку, который столь кроток, столько тебя любит, столько заботится о твоем спасении, что и Сына предал за тебя. Вот о чем плачь и стенай, и делай это непрестанно, потому что в этом и состоит исповедание. Не будь ныне весел, завтра печален, потом опять весел, а всегда пребывай в плаче и сокрушении. "Блаженны, – говорит (Господь), – плачущие" (Мф. 5: 4), т. е. те, которые непрестанно это делают. Непрестанно и ты делай это, всегда внимай себе и сокрушай сердце твое, наподобие того, как сокрушался бы тот, кто потерял любимейшего сына. "Расторгните (Раздирайте), – говорит (Господь), – сердца ваша, а не ризы ваша" (Иоил. 2: 13). А расторгнутое не воздымается уже, сокрушение не восстает более. Потому-то и говорит (Писание) в одном месте: "расторгните", а в другом: "сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит" (Пс. 1: 19). Итак, мудрец ли ты, или богатый, или сильный, расторгни сердце твое, т. е. не попускай, чтобы оно высокомудрствовало и надмевалось, потому что расторгнутое не надувается, хотя бы и было чем надуваемо: оно не может вынести этого надувания, потому что расторгнуто. Так и ты смири свое сердце. Помысли, что мытарь за одно слово был оправдан, хотя то, что говорил он, было даже не столько смирение, сколько истинное признание. Если же и истинное признание имеет такую силу, то насколько более смиренномудрие? Прости обиды тем, кто погрешил против тебя, потому что и это служит к прощению грехов твоих. О первом (сетовании и скорби о грехах) сказано: "Я видел, что пойде дряхл (печален) и исцелил пути его" (Ис. 77: 17, 18). Это же прекратило гнев Божий и на Ахаава (3 Цар. 21: 29). А о втором (прощении обид) говорится: "прощайте, и прощены будете" (отпущайте, и отпустят вам) (Лук. 6: 37). Есть еще и другой способ, которым обретается это врачевство, это – осуждение себя в своих беззакониях: "говори ты, чтоб оправдаться" (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис. 43: 26). Равным образом и благодарное чувство, с которым мы переносим скорби, заглаждает грехи наши, более же всего милостыня. Перечти же целительные средства для уврачевания твоих язв и прикладывай все их одно за другим непрестанно: самоуничижение, исповедание, непамятозлобие, благодарение за посылаемые на тебя скорби, вспомоществование бедным деньгами и вещами, наконец, непрестанную молитву. Неотступным молением вдовица умилостивила жестокого и немилосердного судию (Лук. 18: 5). Если же эта вдова умилостивила неправедного судию, то тем более ты умилостивишь Судию кроткого. Кроме этих способов (к очищению грехов) есть еще и другой – заступление обидимых. "Защищайте, – говорится, – сироту, вступайтесь за вдову … Тогда придите - и рассудим … Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю" (Судите сиру, и оправдите вдовицу, и приидите, и истяжимся: и аще будут грехи ваши яко багряное, яко снег убелю) (Ис. 1: 17, 18). Итак, будем ли ты достойны какого-либо извинения, когда, имея столько путей, возводящих на небо, и столько средств для уврачевания язв душевных, остаемся в этих язвах даже и после крещения? Не будем же закосневать в них. И те, которые еще не пали, пусть стараются сохранить невредимо красоту свою, мало того – пусть еще более приумножают ее, потому что хотя они и теперь непорочны, но упомянутые добродетели еще более украсят их. Что же касается нас, которые много уже нагрешили, то потщимся воспользоваться предложенными средствами к очищению грехов наших, чтобы нам предстать судищу Христову со многим дерзновением, которое все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита (2 Кор. 2: 12, 13).
Величайшая добродетель – все приписывать Богу. – Никто не может скрыться от очей Божиих. – Не нужно молиться о погибели врагов. – Проклятия против врагов смешны.
1. Эти слова кажутся недостойными Павла, так как показывают, что он из-за отсутствия брата пренебрег случаем споспешествовать спасению. Притом же они, по-видимому, не имеют и связи с (прежде сказанным). Что же прежде хотите, чтобы я вам доказал? То ли, что (апостол) не сказал здесь ничего недостойного себя, или то, что сказанное им имеет тесную связь с предыдущим? Мне кажется, прежде должно доказать последнее, потому что тогда и первое будет для нас удобопонятнее и яснее. Итак, какую же связь имеют эти слова с тем, что сказано прежде? Припомним прежде сказанное, тогда поймем и теперь сказанное. Что же прежде он говорил? То, что говорил в начале послания, а именно: "не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы" (не хощу вас не ведети о скорби, бывшей нам во Асии, яко по премногу и паче силы отяготихомся) (1: 8). Потом показывает, как он избавился от угрожавшей опасности, и, высказав далее промежуточные мысли, служащие к его оправданию, наконец опять дает знать, что он имел и другую скорбь. Какую же, и каким образом? Ту, что не нашел Тита. Поистине, и претерпенные (апостолом) искушения составляли для него немалую скорбь и могли повергнуть душу его в уныние. А когда не нашлось и того, кто мог бы его утешить и через участие облегчить тяжесть скорби, то, естественно, душевная буря должна была возрасти еще более. А этот Тит есть тот самый, о котором ниже говорит (апостол), и который приходил к нему (от коринфян), и от него обратно был посылаем к ним, и о котором он так много говорил с великою похвалою. Итак, желая показать, что он и об отсутствии Тита скорбел из-за них же, (апостол) и сказал вышеуказанные слова. Отсюда очевидно, что эти слова имеют тесную связь с прежде сказанным. А что слова эти и не недостойны Павла – я попытаюсь доказать и это. В самом деле, он не говорит, что отсутствие воспрепятствовало спасению желавших присоединиться к верующим; не говорит и того, что из-за этого он презрел верующих; а говорит только, что он не имел покоя, т. е. скорбел и печалился об отсутствии брата, желая показать этим, что значит отсутствие брата, и по этой причине вышел из Троады. Что же значат слова: "Придя в Троаду для благовествования " (пришед в Троаду во благовестие)? "Не без намерения, – говорит, – пришел я, но для того, чтобы проповедовать. И все-таки, несмотря на то, что с таким намерением пришел я (в Троаду), и там нашел весьма много дела: "хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел, – говорит, – покоя духу моему" (двери отверзене ми бывшей о Господе, не имех покоя). Впрочем, это не помешало делу проповеди. Как же говорит: "но, простившись с ними, я пошел" (отрекся им изыдох)? То есть: "Я не мог там остаться на долгое время по причине стеснения и скорби сердечной"; а может быть, и потому, что самое отсутствие (Тита) служило препятствием делу. А это также немало служило к успокоению коринфян. "Если, – говорит, – потому только, что не нашел брата (в Троаде), я должен был поспешно удалиться оттуда, хотя там мне отверзта была дверь для проповеди, для которой я и приходил туда, то тем более вы должны извинить нас теснотою обстоятельств, которые всюду нами управляют и не позволяют нам, как бы мы хотели, ни уходить откуда-либо, ни проводить где-либо более времени, по нашему желанию". Вот почему, как выше он усвоял свои путешествия Духу Божию, так и здесь приписывает Богу, присовокупляя слова: "Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе и благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (Богу же благодарение всегда победители нас творящему о Христе, и воню разума Его являющу нами во всяком месте) (ст. 14). Чтобы не подумали, что (апостол) сетует и ропщет на принуждение от Бога быть там или в другом месте, он воссылает благодарение Богу. Смысл же слов его такой: "Повсюду скорби, повсюду теснота! Пришел я во Асию – там отягчен был сверх сил; пришел во Троаду – тут не нашел брата; не пошел к вам – и это причинило мне немалое, даже весьма большое огорчение, как потому, что многие из вас согрешили, так и потому, что я по этой причине не мог видеть вас". "Щадя вас, – говорит, – я доселе не приходил в Коринф" (Щадя вас ктому не приидох в Коринф) (1: 23). Итак, чтобы, говоря таким образом, не показаться ропщущим на Бога, (апостол) присовокупляет, что: "В этих скорбях мы не только не унываем, но еще радуемся; и что главное – радуемся не только ради будущих наград, но и ради настоящих, так как перенесением скорбей мы еще и в этой жизни приобретаем себе похвалу и славу. Поэтому мы так далеки от сетования и ропота, что случающияся с нами скорби называем даже торжеством и хвалимся ими". В этом смысле и сказал (апостол): "Благодарение Богу, Который всегда дает нам торжествовать во Христе" (Богу же благодарение всегда победители нас творящему), т. е., делает нас для всех славными. Хотя для других кажется бесчестием то, что мы всюду терпим гонение, но для нас это является величайшей честью. Вот почему не сказал: "делающему нас известными", но: "победители творящему", желая показать, что эти гонения служат для нас по всей земле вместо славных памятников непрестанных побед, одержанных над диаволом. Указав же на Дающего победы, далее сказывает и причину (этих побед) и тем ободряет слушателей. "Не только, – говорит, – от Бога даются нам победы, но и о Христе", т. е. через Христа и проповедь. "А одерживая победы, – говорит, –нельзя и не прославиться нам, носящим знамение победы, так как мы именно носим его. Оттого мы и известны и сильны везде. "Благоухание познания о Себе распространяет нами во всяком месте" (И воню разума его являющу нами во всяком месте).
2. Выше (апостол) сказал: "всегда победители нас творящему"; теперь говорит: "во всяком месте", указывая этим на то, что всякое место и время наполнены апостольскими подвигами. При этом он употребляет новую метафору, заимствованную от благовонного запаха. "Мы так же, – говорит, – делаемся всем известны, как и носящие многоценное миро", называя многоценным миром познание (о Христе). И не сказал просто – "познание" (разум), но – "благоухание познания" (воню разума), потому что именно таково нынешнее наше познание: не совсем ясно и не совершенно открыто. Потому-то и в первом послании он говорил: "теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (видим убо ныне зерцалом в гадании) (13: 12), и здесь познание о Христе называет "благоуханием познания" (вонею разума). Кто обоняет благоухание, тот знает, что где-то находится благовонное миро; но каково это миро само в себе, этого не может знать, если прежде не имел случая видеть его. Точно так же и мы: знаем, что Бог есть; а что Он по существу – этого не знаем. "Итак, мы, – говорит, –подобны царской кадильнице; и куда бы ни пошли, всюду источаем небесное миро и духовное благоухание". Говоря так, (апостол) имел двоякое намерение: во-первых, хотел показать силу проповеди – именно то, что через врагов, строящих козни, они только еще более прославляются, поскольку гонения дают возможность всей вселенной видеть их победы и обонять благоухание их проповеди; во-вторых, желал убедить коринфян мужественно переносить скорби и искушения, потому что через это они приобретут неизреченную славу еще прежде воздаяния (на небе). "Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих" (Яко Христово благоухание есмы Богови в спасаемых и в погибающих) (ст. 15). "Спасается ли кто, – говорит, – или погибает, проповедь Евангельская всегда сохраняет свое достоинство". Как свет и тогда, когда ослепляет слабых зрением, остается светом, хотя ослепляет; или как мед, хотя бы казался горьким для больных, не перестает быть сладким по природе, так точно и благовестие (о Христе) всегда сохраняет свое благоухание, хотя неверующие и погибают. Губит их не благовестие, но собственное их ожесточение. И погибелью нечестивых даже особенно обнаруживается благоухание проповеди. Таким образом, сила благовестия обнаруживается не только в спасении добрых, но и в погибели нечестивых. Так и солнце потому особенно и ослепляет взоры слабых, что светит очень ясно. Также и Спаситель, хотя "лежит Сей на падение и на восстание многих" (лежит на падение и на востание многим) (Лук. 2: 34), однако не перестает быть Спасителем и тогда, когда бесчисленное множество людей падают. И хоть пришествие Его на землю более послужило в наказание для неверующих, несмотря на то, оно всегда пребывает спасительным. В этом смысле и Павел говорит: "мы Христово благоухание Богу" (благоухание есмы Богови); т. е., "хотя некоторые из слышащих благовестие и погибают, однако мы не перестаем быть тем, что мы есть". И не просто сказал – "благоухание", но – "Богу". Если же мы благоухание Богу и сам Бог так определяет о нас, то кто еще будет противоречить? И слова "Христово благоухание", по моему мнению, имеют двоякое значение. Этим (апостол) хочет сказать или то, что они, повседневно умирая (1 Кор. 15: 31), приносят себя в жертву Богу, или, что они – благоухание смерти Христовой точно так же, как бы кто-нибудь сказал: "этот фимиам точно благоухание такой-то жертвы". Итак, или в этом последнем значении употребил он слово "благоухание", или в первом мною сказанном, т. е., что (апостолы) повседневно приносили себя в жертву Богу, для Христа. Видишь ли, до чего он возвысил искушения, назвав их своим торжеством, и благоуханием, и жертвою, приносимою Богу? Далее, так как он сказал: "мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих" (благоухание есмы и в погибающих), то, чтобы ты не подумал, что и погибающие угодны Богу, присовокупил: "для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь" (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (ст. 16), т. е., обоняя это благоухание, одни спасаются, а другие погибают – так, впрочем, что если кто погибает, тот бывает сам виною своей погибели, потому что и благовонное миро, говорят, удушает свиней, и свет, как я прежде сказал, ослепляет слабых зрением. И таково свойство благ, что они не только усовершают сродное им, но и губят противное; и в этом последнем случае особенно обнаруживается их сила. Так и огонь, не тогда только, когда светит или очищает золото, оказывается огнем и обнаруживает свойственную ему силу; но еще более тогда, когда пожигает терние. И Христос явит свое величие, когда "убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего" (убиет антихриста духом уст Своих, и упразднит явлением пришествия Своего) (2 Сол. 2: 8). "И кто способен к сему?" (И к сим кто доволен?) Так как (апостол) сказал много великого и необычайного, называя себя и жертвою и благоуханием Христовым, и усваивая себе повсеместное торжество, то он опять старается умерить сказанное, относя все это к Богу. Поэтому и говорит: "И кто способен к сему?". "Все это, – говорит, – Христово, и нет ничего нашего". Видишь ли его отличие от лжеапостолов? Последние хвалятся, что они в проповедь о Христе приносят нечто свое; а он, напротив, ставит в похвалу себе то, что ничего не называет своим. "ибо похвала наша, – говорит, – сия есть свидетельство совести нашей, что мы в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости, но по благодати Божией, жили в мире" (Похваление наше сие есть, свидетельство совести, яко не в мудрости плоти, но благодатию Божиею жихом в мире) (2 Кор. 1: 12). И как те приобретение земной мудрости вменяли в похвалу себе, так он, напротив, вменяет себе в похвалу незнание ее. Потому и здесь говорит: "И кто способен к сему?" А если мы сами по себе недостаточны для этого, то все происходящее (с нами и чрез нас) есть дело благодати. "Ибо мы не повреждаем слова Божия, как многие" (Несмы бо, якоже прочии нечисто проповедающии слово Божие) (ст. 17).
3. "Хотя мы, – говорит, – и возвещаем много великаго, однако ничего не присваиваем себе, напротив, все относим ко Христу. Мы не хотим подражать лжеапостолам, которые много присваивают себе самим. Это значило бы поступать подобно торгашу, когда он подделывает вино, или продает за деньги то, что надлежало бы давать даром". В самом деле, мне кажется, что (апостол) здесь осмеивает и любостяжание (лжеапостолов), и опять намекает на то, о чем я прежде говорил, т. е. что они проповедуют божественное с примесью своего собственного. Обличая тот же порок, и Исаия говорил: "корчемницы твои мешают вино с водою" (1: 22). Хотя это сказано о вине, но не будет погрешности, если кто отнесет это и к учению. "Не так, – говорит, – поступаем мы; но что вверено нам, то и предлагаем другим, и преподаем учение чистое – без всякой примеси – почему и присовокупил еще: "но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе" (но яко от чистоты, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем). "Мы, – говорит, – не с тем проповедуем, чтобы обманывать вас, как бы свое даруя вам что-нибудь, или от себя что-нибудь привнося и примешивая, но "как от Бога", т. е.: "не говорим, будто от себя что-нибудь даруем вам, но утверждаем, что все даровал Бог". Выражение "как от Бога" именно и значит – ничем не хвалиться как своим, но все приписывать Богу. "Во Христе проповедуем" (Во Христе глаголем), – т. е., "все говорим не от нашей мудрости, но просвещаемые силою Христовою". Напротив, любящие хвалиться не так проповедуют, но как бы привнося что-нибудь свое. Потому и в другом месте (апостол), обличая таких проповедников, говорит: "Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?" (Что имаши, егоже неси приял? Аще же и приял еси, что хвалишься, яко не прием) (1 Кор. 4: 7).
Самая высокая добродетель – приписывать все Богу и ничего не почитать своим, ничего не делать для приобретения славы человеческой, но все – для благоугождения Богу, потому что Он (а не другой кто) потребует от нас отчета. В наше же время порядок этот извращен. Ныне мы не столько боимся Того, кто некогда воссядет на судилище и потребует от нас отчета в делах наших, сколько страшимся тех, которые вместе с нами предстанут на суд. Откуда же у нас эта болезнь? Откуда проникла в наши сердца? От редкого помышления о будущем и крайней привязанности к настоящему. Оттого мы так легко впадаем и в злые дела; и даже если делаем что-нибудь доброе, то делаем только напоказ, так что и отсюда для нас происходит вред. Ты не один раз глядел бесстыдными глазами на женщину, и утаил это как от той, на которую посмотрел, так и от спутников твоих; но ты не скроешь этого от Ока, никогда не дремлющего. Еще прежде, чем человек совершит грех, Оно уже видело в душе его преступную похоть, и внутреннее неистовство, и бурное и необузданное движение помыслов. Тот, кто все видит, не имеет нужды в свидетелях и доказательствах. Итак, смотри не на подобных тебе рабов. Если и похвалит дела твои человек, для тебя нет в том никакой пользы, как скоро не примет их Бог; равным образом, если и похулит их человек, нет в том для тебя никакого вреда, как скоро не похулит Бог. Напротив, высоко ценя мнение подобных тебе рабов, а не страшась и не трепеща негодования Судии, смотри, не прогневай Судию. Итак, презрим похвалу человеческую. Доколе станем унижаться и пресмыкаться по земле? Доколе будем порываться к земле, когда Бог влечет нас на небо? Браться Иосифа не сделали бы умысла убить своего брата в пустыне, если бы, как должно, имели пред очами своими страх Божий (Быт. 37). Равным образом и Каин, если бы боялся суда Божия, как надлежало бояться, не сказал бы Авелю: "иди, и пойдем на поле" (Быт. 4: 8). В самом деле, для чего ты, жалкий и несчастный, отлучил брата своего от отца и увел в пустыню? Разве Бог не видит и на поле твоего дерзкого преступления? Как ты не научился из случившегося с твоим отцом, что Бог все видит и присутствует при всех наших делах? Но почему, когда (Каин) не признавался в своем преступлении, Бог не сказал ему: "от Меня ли Вездесущего и знающего даже тайные помышления ты скрываешь?" Потому, что он не мог еще хорошо понимать этих свойств Божиих. Что же сказал ему Бог? "Голос крови брата твоего вопиет ко Мне" (Глас крове брата твоего вопиет ко Мне) (Быт. 4: 10). Слова эти не то значат, чтобы кровь имела голос, а сказаны в том же смысле, как и мы говорим о случаях явных и очевидных: самое дело говорит. Итак, всегда должно иметь пред очами суд Божий – и все зло угаснет. Таким же образом и во время молитв мы можем удерживать трезвенное внимание, если будем помнить, с кем беседуем, если будем представлять, что приносим жертву, имеем в руках нож, и огонь и дрова; если, мысленно отверзши двери неба, там остановимся, и, взяв духовный нож, вонзим его в жертвенное животное, и пожрем Ему трезвенное внимание, и прольем пред Ним слезы. Такова кровь этой жертвы; таковым закланием должен быть обагрен этот жертвенник! Смотри же, не позволяй ни одному помыслу занимать в это время твою душу.
4. Припомни, что и Авраам при своем жертвоприношении не позволил быть ни жене, ни рабу, ни другому кому. Так и ты не оставляй при себе никакой страсти, свойственной рабам, а не свободным, но один взойди на ту гору, на которую он всходил, и на которую никому другому всходить не позволено. Если же какие из недостойных помыслов и будут усиливаться, чтобы взойти с тобою на гору, запрети им это, как господин их, и скажи: "останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда и поклонимся, и возвратимся к вам" (сядите зде, аз же и детищ поклонившеся возвратимся) (Быт. 22: 5). Все, что есть бессловесного и неразумного – и осла и рабов – оставь при подошве горы; взойди, взяв с собою только разумное, как он – Исаака. И ты, как он, устрой жертвенник, отрешившись от всего человеческого и став выше своей природы – ведь и он, если бы не стал выше своей природы, не решился бы заклать сына. Наконец, ничто пусть не возмущает тебя в это время, но будь выше самых небес. Горько плачь, принеси в жертву исповедание (грехов), потому что сказано: "говори ты, чтоб оправдаться" (глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися) (Ис. 43: 26). Принеси в жертву сокрушение сердечное. Такие жертвы не превращаются в пепел, не исчезают с дымом; не нужны для них ни дрова, ни огонь, нужно только сокрушенное сердце. Это дрова, это огонь, который объемлет дрова пламенем, а не сжигает их. Кто с пламенным усердием молится, тот горит и не сгорает – подобно золоту, испытываемому огнем, делается только чище и светлее.
Вместе с этим наблюдай и то, чтобы не говорить в молитве ничего, что может прогневить своего Владыку: не приступай к Нему с молитвою о погибели врагов. Если иметь врагов уже преступление, то подумай, какое преступление, если молишься о погибели их? Ты должен просить прощения и в том, что имеешь врагов; а ты хочешь еще обвинять их? И как ты можешь получить прощение, когда обвиняешь других, и притом в такое время, когда сам имеешь нужду в великой милости? Ты ведь приходишь сюда за тем, чтобы молиться о прощении своих грехов; итак, не припоминай чужих грехов, чтобы не припомнили твоих. Если ты, молясь Богу, говоришь: "порази врага", то заграждаешь этим себе уста, и связываешь себе язык, во-первых, потому, что в самом начале молитвы тотчас приводишь в гнев Судию, во-вторых, потому, что просишь совсем не того, о чем, по-видимому, молишься. В самом деле, если ты молишься об отпущении грехов, то почему же просишь о наказании? Совсем напротив надлежало бы поступать тебе – молиться и за самих врагов, чтобы с дерзновением молиться и за себя. А ты теперь, требуя казни грешников, осуждением их присваиваешь себе место Судии, что и делает тебя недостойным никакого помилования. Когда же будешь молиться за врагов, то, хотя бы ты ничего не говорил в молитве о своих грехах, ты все исполнил. Припомни, сколько жертв указано в законе. Жертва хвалы, жертва исповедания, жертва спасения, жертва очищения и другие бесчисленные; ни одной нет против врагов, но каждая за свои грехи или даже за добродетели. Разве ты приступаешь с молитвою к другому Богу? Ты приступаешь к тому же Богу, Который сказал: "молитесь за врагов ваших" (Мф. 5: 44). Как же ты вопиешь против них? Как дерзаешь просить Бога, чтобы Он нарушил собственный Свой закон? Эта личина неприлична молящемуся рабу.
Всякий должен молиться не о погибели другого, но о своем спасении. Для чего же ты принимаешь на себя вид молящегося раба, а говоришь как обвинитель? Притом, когда мы о себе молимся, то и почесываемся, и зеваем, и развлекаемся бесчисленными помыслами; а о погибели врагов молимся со всем вниманием. Так как диавол знает, что мы в это время поднимаем меч на себя самих, то он нисколько нас и не развлекает и не останавливает, чтобы таким образом больше повредить нам. Но меня обидели и огорчили, скажешь ты? Так молись о погибели диавола, который несравненно более всех обижает нас. Об этом тебе и предписано молиться так: "избавь нас от лукаваго" (Мф. 6: 13). Подлинно, он один непримиримый наш враг, а человек, чтобы он ни делал, всегда друг и брат наш. Итак, на диавола все мы должны обращать гнев свой, о его погибели должны молить Бога, и говорить: "сокруши сатану под ноги наши", потому что он и людей делает врагами нам. Если же ты будешь молиться о погибели врагов, то будешь молиться о том, чего хочет твой непримиримый враг, между тем как молитва за врагов есть молитва против него самого. Итак, для чего ты, оставив настоящего твоего врага, терзаешь собственные члены, и таким образом делаешься лютее зверей? Ты скажешь: "он обидел меня", или: "отнял у меня имение". Но и в этом случае о ком более должно плакать – о том ли, кто потерпел обиду, или о том, кто обидел? (Об обидевшем, потому что) тот, кто обогатился чужим имением, лишился благоволения Божия, и потерял несравненно более, нежели сколько приобрел – он, следовательно, и есть обиженный. Вот почему не против него, но за него должно молиться, чтобы Бог был милостив к нему.
5. Смотри, сколько несчастий потерпели три отрока, не сделавшие никакого зла: лишены были отечества и свободы, отведены в плен и стали рабами в стране чужой и варварской, наконец, без вины и напрасно приговорены были на смерть – за сновидение (которого волхвы не могли припомнить и объяснить Навуходоносору – Дан. гл. 1 и 2). Что же предпринимали эти три отрока вместе с Даниилом? О чем молились Богу, что говорили? Сокруши Навуходоносора? Сорви с него диадему? Низвергни его с престола? Нет, ничего такого (они не говорили); но – "просили милости у Бога" (щедрот прошаху у Бога) (Дан. 2: 18). Также поступали они и тогда, когда ввержены были в печь огненную. Не так поступаете вы; но терпя несравненно менее, нежели те три отрока, и притом часто по заслугам, вы не престаете в молитве всячески проклинать врагов. Один говорит: "низвергни (Господи) врага моего, как вверг ты в море колесницы фараоновы". Другой говорит: "порази плоть" (врага); иной еще говорит: "воздай ему на детях его". Ужели не узнаете, что это ваши слова?
Отчего же вы смеетесь? Видишь, как смешны (проклятия твои), когда в спокойном состоянии вспоминаешь о них! И всякий другой грех оказывается столь же постыдным, когда будешь рассматривать его, отложив страсть к нему. Человеку, увлекшемуся гневом, после напомни слова, произнесенные им во гневе; он покраснеет от стыда, будет смеяться над самим собою, и скорее решится терпеть что угодно, нежели согласится признать их своими. Или, приведи распутного к блуднице, с которой он пал; он с отвращением будем смотреть на нее, как на женщину непотребную. Так и вы теперь, будучи свободны от страсти, смеетесь над своими словами. Они и достойны смеха, потому что свойственны пьяным старухам и малодушным женщинам. Иосиф, проданный братьями, сделавшись рабом и вверженный в темницу, не говорил против оскорбивших его ничего оскорбительного. Что же он говорил? "я украден из земли Евреев" (Крадением украден бых из земли Еврейския) (Быт. 40: 15). Не упомянул даже, через кого был украден. Он стыдился за злых братьев своих более, нежели они сами, сделавшие это. Такие же чувства должны иметь и мы, и причиняющих нам обиды должны жалеть более, нежели они сами, потому что весь вред переходит на них. Подобно тому, как вбивающие гвозди и тем гордящиеся достойны сожаления и слез за свое безумие, точно так же и обижающие тех, которые не сделали им никакого зла, достойны более сострадания и слез, нежели проклятий, потому что погубляют свои души. Подлинно, нет ничего презреннее души, которая в молитве проклинает других, и сквернее языка, который приносит (Богу) такие жертвы. Ты человек – не изливай же из уст твоих яда аспидов. Человек ты – не будь же зверем. Уста даны тебе не для того, чтобы уязвлять, но чтобы исцелять язвы других. "Вспомни, –говорит Бог, – что Я внушал тебе: оставлять и прощать (согрешения). А ты умоляешь Меня, чтобы и Я был тебе сообщником в нарушении Моих же повелений, и снедаешь брата, обагряешь кровью язык свой, подобно бешеным, которые своими зубами терзают свои же члены". Думал ли ты о том, как радуется и смеется диавол, когда слышит такие молитвы? Помышлял ли, напротив, как гневается, как отвращается и как ненавидит Бог, когда ты так молишься? Что может быть преступнее того, что ты делаешь? В самом деле, если и тому, кто имеет только врагов, не следует приступать к таинствам, то как не должно возбранить приближаться даже к преддверию храма тому, кто не только имеет врагов, но еще и молится о погибели их? Итак, сообразив сказанное и припомнив, что виновник жертвы (нами приносимой) принес Себя в жертву за врагов, постараемся не иметь врагов. Если же имеем, то будем молиться за них, чтобы и мы, получив прощение грехов наших, с дерзновением могли предстать на суд Христа, Которому слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Неужели нам снова знакомиться с вами? Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас? (2 Кор. 3:1)
В чем состоит жизнь души. – Великое зло – говорить срамное и постыдное.
1. Так как некоторые могли сказать, что (апостол) сам себя выхваляет, то в предупреждение такого обвинения он и говорит так. Хотя он и раньше несколько раз исправлял такую мысль, когда говорил: "И кто способен к сему?", и: "проповедуем искренно, как от Бога" (от чистоты глаголем) (2 Кор. 2: 16, 17), тем не менее он не удовлетворяется; таков его обычай, чтобы как можно дальше отстранять от себя ту мысль, будто он сам о себе говорит что-нибудь великое. Он избегает этого с величайшим старанием и заботливостью. А ты, со своей стороны, заметь и здесь великую мудрость (апостола). В самом деле, обстоятельства, казавшиеся сами по себе неприятными – я разумею его бедствия – он так возвысил и представил в таком блеске и свете, что из его описания могло родиться подобное подозрение. То же делает он и далее (в послании). Перечислив бесчисленные бедствия, огорчения, тесные обстоятельства, крайнюю нужду и тому подобное, он присовокупил: "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не себе хвалим, но вину даем вам похваления) (5: 12). Но там он говорит это гораздо сильнее и с бόльшим негодованием. Здесь слова его: "Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас?" (или требуем, якоже нецыи, извещавательных посланий?) выражают любовь, – там, как это было нужно и полезно, – слова его исполнены и особенной силы и негодования: "Не снова, – говорит, – представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не паки себе хвалим, но вину даем вам похваления); и еще: "Не думаете ли еще, что мы [только] оправдываемся перед вами? (паки ли мните, яко ответ вам творим?) Потому что мы говорим пред Богом, во Христе (пред Богом во Христе глаголем)… Я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете" (Боюся же, еда како пришед, не яцех же хощу, обрящу вас, и аз обрящуся вам, якова же не хощете) (12: 19, 20). Чтобы не подвергнуться укоризне в лести и домогательстве от них похвалы, говорит им: "я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете". Но все это говорит он с большою укоризною; вначале же говорит не так, но гораздо снисходительнее. Что же значат слова его? Выше говорил он об искушениях, опасностях и о том, что Бог во Христе повсюду творит его победителем, и вся вселенная знает о победах его. Сказав, таким образом, о себе нечто великое, он и предлагает себе этот вопрос: "Неужели нам снова знакомиться с вами?" (зачинаем ли паки нас самех извещавати вам?) Слова его имеют такой смысл: может быть кто-нибудь скажет нам: "Что это значит, Павел? Для чего ты так говоришь о самом себе, для чего превозносишь себя?" – в предупреждение подобного возражения он и говорит: "нет, мы не хотим хвалиться и превозносить себя пред вами; мы столько далеки от того, чтобы просить одобрительных о себе к вам писем, что вы сами служите для нас вместо письма": "Вы, – говорит, – наше письмо" (послание бо наше вы есте) (ст. 2). Что же значит: "Вы - наше письмо"? "Если нужно будет нам рекомендовать себя пред другими – мы вас выставим на середину вместо одобрительного письма". То же говорил он и в первом послании: "печать моего апостольства - вы в Господе" (печать бо моего апостольства вы есте) (1 Кор. 9: 2). Но здесь он сказал не просто, а с некоторою иронией, чтобы придать своей речи более силы: "Неужели нужны для нас, – говорит, – одобрительные письма к вам или от вас? (или требуем извещавательных посланий?) И имея в виду лжеапостолов, присовокупил: "как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас, к другим". Потом, так как сказанное было тяжко для слуха, то далее он смягчает слова свои, говоря: "Вы - наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; вы показываете собою, что вы - письмо Христово" (послание наше вы есте, написанное в сердцах наших, знаемое от всех: являеми, яко есте послание Христово) (ст. 2). Здесь он не только выражает свою любовь к ним, но и свидетельствует о их добродетельной жизни, т. е., что они своими добродетелями могут доказать пред всеми достоинство своего учителя. Таков смысл слов: "Вы - наше письмо". Что сделали бы ваши письма, в которых стали бы вы одобрять и прославлять нас, То самое вы исполняете своею жизнью по вере, которую все видят и слышат. Добродетели учеников служат наилучшим украшением для их наставника, и одобряют его лучше всякого письма. "Написанное в сердцах наших", т. е., которое всем известно, потому что мы везде носим вас с собою и содержим в сердце нашем. Как бы так он говорил: "Вы служите нам одобрением пред другими, и мы всегда имеем вас в сердце своем, и перед всеми возвещаем о ваших добродетелях. А потому не только мы не имеем нужды в одобрительных от вас письмах к другим, потому что вы служите одобрением нашим, но и для вас самих мы не имеем нужды в свидетельстве других, потому что мы сильно любим вас. Одобрительные письма нужны к незнакомым, а вы находитесь в сердцах наших". И не просто сказал: "находитесь", но – "написаны", т. е. так, что не можете изгладиться из сердец наших. Как читая послания наши, так и уверяясь из сердец наших, все знают любовь нашу, которую имеем к вам.
2. Итак, если письма употребляются для того, чтобы показать, что такой-то мне друг и пользуется моею доверенностью, то все это для нас заменяет ваша любовь. А потому, к вам ли мы идем – не имеем нужды брать одобрение от других, так как это вполне заменяет ваша любовь к нам, или к другим – опять не имеем нужды брать и от вас одобрительных писем, потому что вместо них для нас и здесь довольно той же любви. Мы носим послание в сердцах наших. Потом, возводя их к высшему разумению, называет их посланием Христовым, говоря: "вы показываете собою, что вы - письмо Христово" (являеми, яко есте послание Христово) (ст. 5). И сказав это, он извлекает отсюда повод говорить о законе; и опять называет их посланием своим, но в другом смысле. Выше он называл их посланием потому, что они служат для него одобрением; а здесь называет их посланием Христовым, как имеющих в себе написанным закон Божий. "Что Бог благоволил открыть всем и вам, все это, – говорит, – написано в сердцах ваших; а мы приготовили вас к принятию этих письмен. Как Моисей обделал камни и скрижали, так и мы приготовили души ваши. Потому и говорит: "через служение наше" (служеное нами). Но скажут, что и те, и другие скрижали равны, потому что и те написаны Богом, и эти Духом (Божиим). Где же между ними различие? "Написанное, – говорит, – не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца" (Написано не чернилом, но Духом Бога жива; не на скрижалях каменных, но на скрижалех сердца плотяных), а каково различие между Духом и чернилами и скрижалями каменными и плотяными, таково же различие между теми и другими письменами: тем же различаются и послужившие (письменам новозаветным) от послужившего (ветхозаветным). Но чтобы не подумали, что он сказал о себе слишком много, он тотчас и поясняет себя, говоря: "Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа" (надеяние же таково имамы Христом к Богу). И таким образом опять все приписывает Богу, и виновником всего называет Христа. "Не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя" (Не яко довольни есмы от себе помыслити что, яко от себе) (ст. 5). Смотри, вот и еще он умеряет речь свою. И это оттого, что он владел добродетелью смирения в высшей степени. И потому, как скоро говорил что-нибудь великое о себе, тотчас старался опять всеми способами смягчить сказанное. Это делает он и здесь, когда говорит: "не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя". То есть, я не сказал: "Такую уверенность мы имеем, по которой одно усвояем себе, а другое Богу; напротив, такую, по которой все возлагаем на Бога и Ему вменяем, потому что способность наша от Бога. Он дал нам способность быть служителями Нового Завета" (довольство наше от Бога, иже и удоволи нас служители быти нову завету) (ст. 6). Что значит – "удоволи"? То, что Бог сделал нас способными к такому служению. Не малое дело – сообщить вселенной такие скрижали и письмена, которые гораздо важнее первых. Потому и присовокупил: "не буквы, но духа" (не письмене, но Духу). Вот еще новое различие (ветхих и новых скрижалей). Какое же? Разве ветхий закон не был духовен? Как же говорит (тот же апостол): "мы знаем, что закон духовен" (вемы, яко закон духовен есть) (Рим. 7: 14)? Он был духовен, но не подавал Духа, потому что Моисей принес не Дух, а письмена, а мы уверены, что подаем Духа. Показывая это яснее, далее и говорит: "буква убивает, а дух животворит" (писмя убивает, а Дух животворит). И говорит это не без цели, но для того, чтобы обличить тех, которые тщеславились исполнением иудейских обрядов. "Буквой" (письменем) он называет здесь закон, угрожающий наказанием согрешающим, а духом – благодать, через таинство крещения животворящую умерщвленных грехами. Показав, таким образом, различие тех и других скрижалей из самого их существа, он не останавливается на этом; но продолжает далее раскрывать это различие и притом с такой стороны, с которой сильнее может увлечь слушателя – т. е., со стороны животворности и легкости (последних). "Новый завет, – говорит он, – и не труден, и дарует большую благодать". Если он, рассуждая о Христе, выставляет особенно то, что более принадлежит Его человеколюбию, нежели достоинству, или что принадлежит и тому и другому вместе, то тем более он должен так говорить, рассуждая о Его завете. Итак, что значат слова: "буква убивает"? Прежде он сказал, что один завет написан на скрижалях каменных, а другой – на сердцах плотяных. Но ему показалось, что такое различие еще не велико, а потому присовокупил, что прежний завет написан был буквами и чернилами, а новый – Духом. Но так как и это различие еще не вполне могло возбудить его слушателей, то он указывает, наконец, нечто такое, что могло окрылить их, – именно то, что "буква убивает, а дух животворит ".
3. Что же это значит? По (ветхому) закону грешник подвергается наказанию; а здесь (по новому) грешник прибегает к крещению и становится праведным, сделавшись же праведным, он оживает, освобождается от смерти греха. Закон, если поймает убийцу, то осуждает его на смерть, а если благодать настигнет убийцу, то освящает и оживляет его. Но что я говорю об убийце? Закон и того схватил и побил камнями, который собирал дрова в субботу (Числ. 15: 32-36). Вот что значит: "буква убивает"! Напротив, благодать ловит бесчисленных человекоубийц и разбойников, и, омывая их водами крещения, разрешает от прежних зол. Вот что значит: "Дух животворит"! Закон кого поймает, того из живого делает мертвым; а благодать соделывает живым преступника из мертвого. "Придите ко Мне, – говорит она, – все труждающиеся и обремененные, и Я , – не говорит – "накажу вас", но – успокою вас" (Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы) (Мф. 11: 28). В крещении погребаются грехи, заглаживаются прежние неправды, человек оживает, и всякая благодать напечатлевается в его сердце, как на скрижали. Итак, помысли, сколь велико преимущество Духа, когда и скрижали Его превосходнее первых, когда Он показывает и нечто высшее даже самого воскресения. В самом деле, та смерть, от которой Он освобождает, гораздо опаснее первой смерти, и настолько опаснее, насколько душа превосходнее тела, и естественная жизнь держится тою жизнью, которую дает Дух. Если же Он может даровать эту высшую жизнь, то тем более может дать низшую; эту последнюю давали и пророки, а той никогда, – потому что никто не может отпускать грехов, кроме одного Бога (Лук. 5: 21). Но и низшей жизни пророки не могли бы сообщать без того же Духа. И не только то удивительно, что Дух животворит, но и то еще, что Он даровал и другим силу животворить. "Примите Духа Святаго" (Приимите Дух Свят), – говорит (Господь) (Иоан. 20: 22). Для чего же? Разве без Духа нельзя было? Бог говорит это для того, чтобы показать, что (Дух) имеет высочайшую власть, ту же царскую сущность и ту же силу. Для того и присовокупляет: "Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся" (имже отпустите грехи, отпустятся, и имже держите, держатся) (ст. 23). И вот, так как (Дух Святый) животворил нас, то и сохраним эту жизнь, и не станем опять возвращаться к прежней мертвости. "Христос …, уже не умирает … Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха" (Христос ктому уже не умирает. Еже бо умре, греху умре единою) (Рим. 6: 9, 10). И не хочет, чтобы мы всегда ожидали спасения только от благодати: иначе мы будем лишены всего; Он хочет, чтобы и с нашей стороны привнесено было что-нибудь. Позаботимся же привнести что-нибудь, и соблюдем жизнь души.
А в чем состоит жизнь души, это можешь узнать из жизни тела. Тело мы называем живым тогда, когда оно находится в здоровом состоянии. Когда же оно находится в расслаблении и имеет беспорядочное движение, то хотя оно, по-видимому, и живет и движется, но такая жизнь бывает хуже всякой смерти. Также если (человек) ничего не говорит здравого, но произносит слова свойственные безумным, и превратно видит предметы, то опять имеющий такое тело гораздо более достоин сожаления, нежели умерший. Так и душа, если не имеет ничего здравого, если, например, смотрит на золото не как на золото, но как на нечто великое и важное, если ни мало не помышляет о будущем, но пресмыкается долу и делает то, чего не надлежало бы ей делать, – такая душа хотя бы и казалась живою, она умерла. Из чего мы познаем, что имеем душу? Не из действий ли, свойственных душе? Но если она не делает того, что ей свойственно, то не умерла ли она? Если, напр., она не заботится о добродетели, но похищает чужое и беззаконничает, то почему я могу сказать, что ты имеешь душу? Потому ли, что ты ходишь? Но это свойственно и неразумным животным. Потому ли, что ешь и пьешь? Но и звери едят и пьют. Потому ли, что ты стоишь в прямом положении и на двух ногах? Но из этого я более вижу, что ты зверь в человеческом образе. В самом деле, когда ты по всему прочему сходен с зверем, и отличаешься от него только прямым положением, то этим ты только еще более возмущаешь и поражаешь меня, и я, смотря на тебя, скорее сочту тебя за чудовище. Если бы я увидел зверя, говорящего человеческим языком, то не сказал бы по одному этому, что он человек, но почел бы его по этому самому более странным пред другими зверями. Итак, откуда же могу я узнать, что ты имеешь душу человеческую? Когда ты лягаешься как осел, когда злопамятен как верблюд, когда кусаешься как медведь, когда хищен как волк, когда крадешь как лисица, когда коварен как змей, когда бесстыден как пес – как я могу узнать, что ты имеешь человеческую душу? Хотите, я покажу вам душу мертвую и живую? Обратимся опять к древним мужам, и, если угодно, представим того богатого, который жил во дни Лазаря, чтобы узнать нам, в чем состоит смерть души. Что этот богач имел душу мертвую, это видно из дел его. Он не сделал ничего, что показывало бы в нем разумную душу; а только ел, пил и веселился.
4. Есть и ныне такие же немилосердные и жестокие люди. И они, подобно этому богачу, имеют мертвую душу – потому что они убили в себе всю ту теплоту, какая происходит от любви к ближним, и душа их мертвее бездушного тела. Но не таков был нищий: он просиял, как взошедший на самый верх любомудрия. Борясь непрестанно с голодом, и не имея даже самой необходимой пищи, он не произнес на Бога ни одного хульного слова, но все переносил великодушно. А это немаловажное дело души, и даже самое сильное доказательство ее крепости и здравия. Когда же не видно в душе таких добродетелей – явный признак, что они пропали от ее мертвости. Не должны ли мы, скажи мне, называть мертвою ту душу, которая, когда нападает на нее диавол, бьет ее, терзает, грызет, топчет, всего этого не чувствует, спит, как мертвая, и не скорбит о расхищении своего достояния: диавол терзает ее, а она остается неподвижною, подобно бездыханному телу, и не чувствует этого. Когда в душе нет страха Божия и попечения о своем спасении, то она необходимо делается таковою, и еще хуже всякого трупа. Душа не превращается подобно телу в гнилую жидкость, в грязь и в прах, но, что еще отвратительнее, в пьянство, в злобу, любостяжание, в гнусную любовь, в преступные пожелания. Если же ты еще яснее хочешь видеть гнусность порочной души, то очисти душу твою, и тогда ясно увидишь, как отвратительна (душа) оскверненная и нечистая. Теперь ты увидеть этого не можешь потому, что, когда мы остаемся с привычкой к нечистоте, тогда не чувствуем ее; но когда станем питаться духовными глаголами, тогда поймем, как велико это зло – нечистота душевная, хотя для многих это и кажется безразличным. Я не буду говорить теперь о геене; но, если угодно, посмотрим на порочного человека еще здесь – на земле, и притом не на того, который гнусно делает, но который только говорит гнусное – как он смешен, сколько он обижает прежде всего самого себя, и как он, подобно изблевывающему из уст тину, делает себя отвратительным. Если же струя так отвратительна, то подумай, как отвратителен должен быть источник этой тины: "Ибо от избытка сердца говорят уста" (Мф. 12: 34). Но я не об этом только скорблю, а еще больше о том, что некоторым это даже не кажется и постыдным. Отсюда-то и умножается всякое зло, т. е., когда мы грешим, и между тем думаем, что не грешим.
Итак, хочешь ли знать, сколь великое зло – говорить срамное и постыдное? Всмотрись, как краснеют от твоего бесстыдства те, которые тебя слушают. В самом деле, что может быть хуже и презреннее человека, бесстыдно срамословящего? Такие включают себя в разряд скоморохов и распутных женщин. Вернее же сказать, и распутные женщины имеют больше стыда, чем вы. Как же можешь научить целомудрию жену, когда бесстыдными глазами возбуждаешь ее идти в распутство? Лучше извергать гнилость изо рта, нежели сквернословие. Если у тебя дурно пахнет изо рта, то ты не прикасаешься к общей трапезе; но когда в душе твоей такой смрад, скажи мне, как ты дерзаешь приступать к тайнам Господним? Если бы кто, взяв нечистый сосуд, положил его на твоей трапезе, такого ты, избив палками, прогнал бы; скажи теперь, ужели ты не думаешь прогневать Бога, когда на трапезу Его (а уста наши и есть трапеза Божия, когда мы приобщаемся таинства евхаристии) приносишь слова гнуснейшие всякого нечистого сосуда? Да и как может быть иначе? Ничто так не прогневляет Его, Святейшего и Чистейшего, как такие слова; ничто не делает людей столь наглыми и бесстыдными, как когда они говорят и слушают подобные слова; ничто так легко не расстраивает нервы целомудрия, как возгорающийся от таких слов пламень. Бог вложил в уста твои благовоние, а ты влагаешь в них слова, зловоннее всякого трупа, убиваешь самую душу и соделываешь ее нечувствительною. В самом деле, когда ты поносишь кого-нибудь, это голос не души, но твоего гнева; когда срамословишь, то не она так говорит, но твое безрассудство; когда злословишь – это говорит ненависть; когда обманываешь – это дело любостяжания: все это не душе принадлежит, но страстям и болезням души. Подобно тому, как тление не принадлежит собственно телу, но смерти и страстям, живущим в теле, так и эти пороки принадлежат прившедшим в душу страстям. Если хочешь слышать голос души живой, то послушай, что говорит Павел: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. Великое приобретение - быть благочестивым и довольным" (Имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем. Есть же снискание велие благочестие) (1 Тим. 6: 8, 6). Также: "для меня мир распят, и я для мира" (мне мир распяся, и аз миру) (Гал. 6: 14). Послушай, что говорит и Петр: "серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе" (сребра и злата несть у мене: но еже имам, сие ти даю) (Деян. 3: 6). Послушай Иова, который благодарит Бога, и говорит: "Господь дал, Господь и взял" (Господь даде, Господь отъят) (Иов. 1: 21). Вот слова души живой, которая выражает в них ей принадлежащие силу и действие. Подобным образом и Иаков говорил: "и даст мне хлеб есть и одежду одеться" (аще даст ми Господь хлеб ясти, и ризы облещися) (Быт. 28: 20); так же говорил Иосиф: "как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом?" (како сотворю глагол злый сей, и согрешу пред Богом?) (Быт. 39: 9). Но не так говорила та пьяная и неистовая жена, когда сказала: "ложись со мной" (ляги со мною) (Быт. 39: 12). Итак, узнав все это, поревнуем душе живой и будем убегать души мертвой, чтобы таким образом получить нам жизнь будущую, которой да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, которому слава во веки веков. Аминь).
Если же служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно, что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей, то не гораздо ли более должно быть славно служение духа? (2 Кор. 3:7, 8).
Каким образом закон причиняет смерть. – Закон окончился со Христом. – Дух Святый по достоинству равен Отцу. – Настоящая жизнь подобна буре. – Способ искоренения похоти.
1. (Апостол) сказал, что Моисеевы скрижали были каменные и начертаны буквами, а (новозаветные скрижали, т. е.) сердца апостолов плотяные и написаны Духом; сказал также, что "буква убивает, а Дух животворит". Оставалось, наконец, присоединить к этому сравнению еще нечто немаловажное, именно о славе лица Моисеева, каковой славы никто не видел в новом завете телесными очами. Потому первая и казалась великою славою, так как поражала чувства и созерцаема была телесными очами, хотя вместе была и недоступна. А слава Нового Завета есть духовна. Но постижение этого превосходства последней недоступно было для немощных; потому та (ветхозаветная) слава более восхищала и привлекала их к себе. И так как он допустил уже такое сравнение, то старается показать и превосходство (новозаветной славы). Но так как это было очень трудно по причине немощи слушателей, то смотри, что он делает и какой способ употребляет для достижения своей цели: сперва он показывает это различие и превосходство чрез умозаключения, которые извлекает из вышесказанного. Если то (ветхозаветное) служение, говорит, было служение смерти, а это (новозаветное) есть служение жизни, то несомненно, что и слава последнего служения больше славы первого. Так как он не мог представить ее (новозаветной славы) очам телесным, то превосходство ее и показал чрез умозаключение, говоря: "Если же служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно … то не гораздо ли более должно быть славно служение духа?" (аще ли же служение смерти бысть во славу: како не множае паче служение Духа будет в славе), разумея под служением смерти закон. И смотри, какую великую осторожность наблюдает он в сравнении, чтобы не подать какого-нибудь повода еретикам. Он не сказал: (закон) виновник смерти, но: "служение смерти", так как закон служит к смерти, а не породил смерти. Виновник смерти был грех; а закон подверг осуждению за грех, и только обнаружил грех, а не произвел его; он яснее открыл зло, и только наказывал за зло, а не побуждал к злу; и служил не для того, чтобы производить грех или смерть, но чтобы наказывать того, кто грешит. А таким образом он был вместе и истребителем греха.
В самом деле, когда он показывал грех столь страшным, то, очевидно, этим заставлял и убегать его. Как тот, кто берет в руки меч и умерщвляет осужденного, служит только орудием судьи, произносящего приговор, и хотя он умерщвляет, однако, не есть убийца, равно как и тот, кто произносит приговор и осуждает виновного, но виною смерти есть преступление наказываемого – так и здесь не закон умерщвляет, но грех. Он и умерщвлял и осуждал; закон же, наказывая преступника, отнимал силу у греха, укрощая его страхом наказания. Но (апостол) не удовлетворился одним только этим сравнением, чтобы убедить в превосходстве (Нового Завета), но присовокупил и другое нечто, сказав: "начертанное на камнях" (писмены образовано в каменех). Смотри, как он опять низлагает иудейскую гордость. В самом деле, закон был не что иное, как письмена. А письмена никакой помощи, вроде того как бывает в крещении, не доставляли и не сообщали находящимся под законом; но скрижали и начертания приносили смерть преступающим письмена. Видишь ли, как он исправляет иудейское любопрение, и самыми наименованиями отнимает превосходство у закона, называя его то "камнем", то "буквами", то "служением смерти", и еще "образованным" или "начертанным". Этим он показывает или то, что закон привязан к известному только месту, а не так, как дух, который присутствует везде, и во все вдыхает великую силу; или то, что письмена дышат великими угрозами, и такими угрозами, которые не могут быть уничтожены, но всегда остаются как вырезанные на камне. Потом, хотя, по-видимому, и хвалит древний (закон), но тут же вместе и обличает опять грубость иудеев. Сказав: "начертанное на камнях, было так славно", присовокупил: "что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево", что обличало в них великую слабость и плотяность. И опять говорит, что (иудеи) не могли взирать не ради славы скрижалей, но "по причине славы лица его преходящей". Этими словами он показывает, что не скрижали прославлены были славою, а тот, кто принес скрижали. Он не сказал, что они не могли взирать на скрижали, а говорит: "на лице Моисеево", равно как и не ради славы скрижалей, но: "по причине славы лица его". Но превознесши эту славу, смотри, как он опять унижает ее словом "преходящей". Впрочем, этим словом он не унижает Моисея, а только показывает временность славы его. Он не сказал, что она есть какая-нибудь нечистая или худая, но сказал только, что она престающая и имеющая конец. "То не гораздо ли более должно быть славно служение духа?" (Како не множае паче служение Духа будет в славе?). Теперь он уже с дерзновением высказывает превосходство Нового Завета, как уже не подлежащее сомнению. И смотри, что он делает – камень противополагает сердцу, а письмена духу. Потом, указав на следствия, которые должны произойти от того и другого (завета), он еще не сказывает, что действительно произошло от того и от другого; но показав следствие буквы (письмени), т. е. смерть и осуждение, умалчивает еще о плодах Духа – жизни и правде, а говорит только о самом Духе, что подало ему случай к большому распространению речи. Новый Завет не только даровал жизнь, но и сообщил Духа, дающего жизнь, что важнее самой жизни. Поэтому он и сказал: "служение Духа". Потом опять возвращается к тому же, говоря: "Ибо если служение осуждения славно" (аще бо служение осуждения слава) (ст. 9).
2. Показывая яснее значение слов: "буква убивает", (апостол) говорит то, что мы именно сказали уже выше, т. е., что закон только открывает грех, а не производит его. "То тем паче изобилует славою служение оправдания" (Множае паче избыточествует служение правды в славе). Те скрижали открывали только грешников, и наказывали их; а это (служение правды) не только не наказывает грешников, но и делает их праведными, потому что крещение дарует это (оправдание). "То прославленное даже не оказывается славным с сей стороны, по причине преимущественной славы" (Ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу) (ст. 10). Сперва он показал, что и это (служение оправдания) в славе, и не только в славе, но и преизбыточествует (славою). Он не сказал уже (как выше): "не гораздо ли более служение Духа будет в славе?"; но – "изобилует славою" (избыточествует в славе), выводя это их вышесказанных умозаключений. Теперь показывает уже, и как велико это превосходство, говоря: "Если я сравню эту (славу) с тою (ветхозаветною), то слава Ветхого Завета не будет даже славою. Однако этим он не вовсе отнимает славу (у Ветхого Завета); но так говорит о нем сравнительно, почему и присоединил: "с сей стороны" (в части сей), т. е. сравнительно. И говоря так, он не охуждает Ветхого Завета, напротив, еще одобряет его, потому что сравниваются обыкновенно вещи, в чем-нибудь сродные. Далее он приводит еще другое умозаключение, иным образом показывающее превосходство (Нового Завета). Какое же именно? Заимствованное от времени: "Ибо, если преходящее славно, тем более славно пребывающее" (аще бо престающее славою, много паче пребывающее в славе) (ст. 11). То (ветхозаветное служение) прекратилось, а это постоянно пребывает. "Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением" (Имуще убо таково упование, многим дерзновением действуем) (ст. 12). Так как слушатель, услышав столь много важного о Новом Завете, желал бы и видеть эту славу собственным очами, то смотри, как он обращает его к будущему веку. Для этого он и выставляет на вид надежду, говоря: " Имея такую надежду ". "Такую" – какую же? То, что мы удостоились бόльшаго, нежели Моисей, и не только мы – апостолы, но и все верующие. "Действуем с великим дерзновением" (Многим дерзновением действуем). Пред кем, скажи? Пред Богом, или пред учениками? "Пред вами, – говорит, – которым проповедуем мы", т. е.: "мы везде проповедуем с свободою, ничего не скрывая, безо всякого притворства, ничего не опасаясь, но говоря ясно, и не боимся поразить ваши взоры, подобно тому как Моисей поражал взоры иудеев". А что он именно это хотел сказать, увидим далее. Но прежде надобно рассказать самую историю, потому что и сам (апостол) постоянно обращается к ней. Какова же это история? Когда Моисей, получивши в другой раз скрижали, сошел с горы, то некоторая слава, исходящая от лица его, так сияла, что иудеи не могли приблизиться к нему и говорить с ним, доколе он не положил покрывала на лицо свое. Об этом в книге Исхода написано так: "Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его стало сиять лучами … и боялись подойти к нему. И призвал их Моисей, … и разговаривал Моисей с ними … И когда Моисей перестал разговаривать с ними, то положил на лице свое покрывало. Когда же входил Моисей пред лице Господа, чтобы говорить с Ним, тогда снимал покрывало, доколе не выходил" (Сходящу Моисею с горы, обе скрижали в руку его, и Моисей не ведяше, яко прославися зрак плоти лица его: и убояшася приступити к нему. И воззва их Моисей, и глагола к ним. И егда преста глаголя к ним, возложи на лице свое покров. Егда же вхождаше глаголати пред Господа, снимаше покров, дондеже исхождаше) (Исх. 34: 29-34). Приведя на память эту историю, (апостол) говорит: "а не так, как Моисей, [который] полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего" (и не якоже Моисей полагаше покрывало на лице своем, за еже не мощи взирати сыном Израилевым на конец престающаго) (ст. 13). Эти слова его имеют такой смысл: "Нам не нужны покрывать себя подобно Моисею: вы можете смотреть на ту славу, которою мы окружены, хотя она гораздо более и светлее той (Моисеевой)". Видишь ли преуспеяние (учеников)? В первом послании он сказал: "Я питал вас молоком, а не [твердою] пищею" (млеком вы напоих, не брашном) (3: 2); а здесь говорит: "мы действуем с великим дерзновением" (многим дерзновением действуем), и выводит на сцену Моисея, продолжая говорить о нем сравнительно, и таким образом, возводя слушателей к высшему. И во-первых, он поставляет их выше иудеев, когда говорит, что мы (апостолы) не имеем нужды в покрывале, как Моисей пред народом своим. А потом возводит их и в одно достоинство с (ветхозаветным) законодателем, или даже еще и выше. Послушаем же теперь, что он говорит далее. "Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом" (Но ослепишася помышления их: даже бо до сего дне тожде покрывало во чтении ветхаго завета пребывает не откровенно, зане о Христе престает) (ст. 14). Смотри, к чему он направляет речь свою. Что тогда однажды произошло с Моисеем, то навсегда осталось на законе его. Впрочем, сказанное относится не к обвинению закона, равно как и не к обвинению Моисея, что он тогда покрывал себя, но (к обвинению) грубости иудеев. Закон имеет свойственную ему славу, но иудеи не могли видеть ее. Итак, чему вы удивляетесь, говорит, если они не могут видеть благодатной славы, когда они не видели меньшей славы Моисея, не могли смотреть на лицо его? Что смущаетесь, если они не веруют во Христа, когда они не верят и закону? Потому они и не познали благодати, что не познали ни Ветхого завета, ни славы его. Слава же закона – приводить ко Христу.
3. Видишь ли, как он и здесь низлагает гордость иудеев? В самом деле, в чем они думали иметь преимущество в славе лица Моисеева, то самое он обращает в обличение их невежества и грубости. Итак, пусть они не хвалятся этим: какая похвала и слава для иудеев в том, чем они не могли наслаждаться? Вот почему он так часто и обращается к этому предмету – то говоря, что "то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом" (тожде покрывало во чтении ветхаго завета пребывает не откровенно, зане о Христе престает); то, что "доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их" (даже до днесь, внегда чтется Моисей, тожде покрывало на сердце их лежит) – показывая, что оно лежит и на чтении и на сердце их. А выше он сказал еще: "не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей" (яко не мощи взирати сыном Израилевым на лице Моисеово славы ради лица его престаюшия). Что может быть хуже этого, когда они не могут взирать на славу не только преходящую, но даже в сравнении с новозаветною почти не существующую, когда он сокрыта от них, чтобы они не видали кончины преходящего, т. е. закона, который имеет конец? "Но умы их ослеплены" (Но ослепишася помышления их). "А какая связь этого (ослепления) с тогдашним покрывалом?" – скажет кто-нибудь. Та, что оно предзнаменовало будущее. Не только тогда они не видели закона. Но и ныне не видят его. И причина этого в них самих, потому что ослепление зависит от нечувствительного и грубого сердца. Только мы теперь видим закон, а от них сокрыты – не только благодать, но и самый закон. "Ибо то же самое покрывало доныне, –говорит, – остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом" (Ибо даже до сего дне тожде покрывало во чтении ветхаго завета пребывает не откровено, зане о Христе престает). Слова его имеют следующий смысл: (иудеи) не знают, что это покрывало уничтожилось, потому что не веруют во Христа. В самом деле, если оно через Христа уничтожено, как и действительно уничтожено, о чем предсказал еще наперед и самый закон, то каким образом не принявший Христа, Который отменил закон, могут узнать, что этот закон отменен? Но если они не знают этого, то, очевидно, не знают и силы самого закона, который говорит об этом, и всей его славы. Но ты спросишь: "Где же сказал закон, что он во Христе имеет конец?" Он не только сказал об этом, но и на самом деле показал. И во-первых, показал тем, что все жертвы и всякое освящение заключил в одном месте – в храме, и этот самый храм после разрушил. В самом деле, если бы он не хотел отменить эти жертвы и все законы о жертвах, то он сделал бы одно из двух: или не разрушил бы храм, или, и разрушив его, не запретил бы приносить жертвы в других местах. Теперь же он сделал невозможными такие священнодействия как во всей вселенной, так и в самом Иерусалиме. Назначив местом для них только один храм Иерусалимский, а после и тот разрушив, закон самым делом показал, наконец, что постановления законные прекратились во Христе – Христос осудил и храм на разорение. Если же ты из самых слов желаешь видеть, как закон должен получить конец чрез Христа, то послушай самого законодателя, который так говорит: "Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь Бог твой, - Его слушайте … воздвигну им Пророка из среды братьев их, такого как ты, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему … а кто не послушает слов Моих, которые [Пророк тот] будет говорить Моим именем, с того Я взыщу" (пророка вам воздвигнет Господь от братии вашея, якоже мене, того послушайте по всему, елика аще речет к вам: и будет, всяка душа, яже аще не послушает пророка онаго, потребится от людей) (Втор. 18: 15, 18; Деян. 3: 22, 23). Видишь ли, каким образом закон показал, что он во Христе имеет конец? Этот пророк, т. е. Христос по плоти, Которого Моисей велел слушать, отменил и субботу, и обрезание, и все ветхозаветные обряды. И Давид, предвозвещая то же самое, сказал о Христе: "Ты священник вовек по чину Мелхиседека" (Ты иерей во век по чтну Мельхиседекову) (Псал. 109: 4), а не чину Ааронову. Потому и Павел, толкуя это место, ясно сказал, что "потому что с переменою священства необходимо быть перемене и закона" (предлагаему священству, по нужде и закону пременение бывает) (Евр. 7: 12). И в другом месте говорит еще: "жертвы и приношения Ты не восхотел … Всесожжения и [жертвы] за грех неугодны Тебе. Тогда Я сказал: вот, иду" (жертвы и приношения не восхотел еси, всесожжений и жертвы о гресе не благоволил еси. Тогда рех: се иду) (Евр. 10: 5-7). Кроме этих, можно привести и многие другие свидетельства из Ветхого Завета, которые показывают, каким образом закон получает конец во Христе. Таким образом, когда ты оставляешь (ветхий) закон, тогда хорошо разумеешь закон; а пока продолжаешь держаться его и не веруешь во Христа, то не знаешь и самого закона. Потому-то (апостол), желая показать это яснее, и говорит далее: "Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их" (ст. 15). Так как (апостол) сказал, что в чтении Ветхого Завета остается покрывало, то, чтобы кто не подумал, что эти слова означают темноту закона, он и прежде, хотя и другими словами, старался показать это (именно словами: "умы их ослеплены" он показывает, что виноваты сами иудеи), и теперь в самом этом изречении показывает то же. В самом деле, он не сказал, что на буквах пребывает покрывало, а – "при чтении", чтение же есть дело тех, кто читает; равно как говорит: "когда они читают Моисея" (внегда чтется Моисей). Всего же яснее он показал это, сказав прямо, что это "покрывало лежит на сердце их". Так точно оно и на лице Моисея лежало не ради Моисея, но по причине грубого и плотского разумения иудеев.
Итак, довольно обличивши их, (апостол) показывает им и способ исправления. Какой же именно? "но когда обращаются, –говорит, – к Господу, – т. е., оставит закон, – тогда это покрывало снимается" (Внегда же обратится ко Господу, взимается покрывало) (ст. 16). Видишь ли теперь, что то покрывало было не для лица Моисеева, но для глаз иудеев? Оно положено было не для того, чтобы скрыть славу Моисея, но для того, чтобы они не смотрели на нее, потому что не были способны к тому. Они сами, следовательно, были виновны в том. И оно не от Моисея скрывало что-нибудь, но от иудеев. И хотя он не сказал прямо: когда оставят закон, однакоже ясно указал на это, сказав: "но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается". Таким образом, (апостол) до конца выдержал историю. И Моисей, когда говорил с иудеями, покрывал лицо свое, когда же обращался к Богу, снимал с себя покрывало. А это прообразовало имеющее быть впоследствии, т. е., когда мы обратимся к Господу, тогда узрим славу закона, и непокровенное лица законодателя, и мало того – станем даже наряду с Моисеем. Видишь ли, как он вызывает иудея к вере, показывая, что он не только может видеть Моисея, приходя к благодати, но и стать на одном ряду с этим законодателем? "Ты не только, – говорит, – будешь созерцать ту славу, которой тогда не видал, но и сам приобщишься той же славы, и даже гораздо лучшей – такой, пред которою первая не есть даже и слава. Как же и каким образом? Так, что ты, обратившись к Господу и получив благодать, будешь наслаждаться такою славою, в сравнении с которою слава Моисея так мала, что не есть и слава. Однако, как она ни мала и как ни далеко отстоит от той (благодатной славы), ты, оставаясь иудеем, и ее бы не удостоился (как не видели ее ни тогдашние иудеи, ни нынешние); сделавшись же верующим, ты удостоишься созерцания гораздо лучшей славы". Когда (апостол) обращал речь свою к верным, то говорил: "То прославленное даже не оказывается славным" (не прославися прославленное); а здесь сказал напротив: "но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается". Таким образом, мало-помалу возводит (иудея) на высоту; сперва поставляет его на ряду с Моисеем, а потом уже делает участником и большего. Действительно, когда ты увидишь Моисея в славе, тогда уже обратишься и к Богу, и будешь наслаждаться славою лучшею и высшею (Моисеевой). Итак, пересмотри с самого начала, сколько он указал отличительных признаков того и другого завета, различающих их между собою и показывающих превосходство нового пред ветхим, а не разногласие и противоречие одного другому. Он сказал, что ветхий есть "буква" (письмя), камень, служение смерти, и имеет конец, и однако иудеи не были удостоены и такой славы его; Новый же завет написан на скрижалях плотяных, и есть дух, правда, и пребывает вечно; и мы все удостаиваемся славы его, а не один кто-нибудь, как Моисей тогда один удостоился и меньшей славы. "Мы же все, – говорит, – открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню" (Мы вси откровенным лицем на славу Господню взираем), а не на славу Моисея. Но так как некоторые, вопреки твердому исповеданию, думают, что эти слова – "когда обращаются к Господу " – сказаны о Сыне, то исследуем это изречение тщательнее и точнее, начав с того, на чем они думают основать свое мнение. Что же это? Они говорят: в каком смысле в Писании говорится "Дух Бог" (πνευμα ο Θεός), в таком же смысле сказано и здесь – "Господь Дух". Но (апостол) не сказал: "Господь Дух" (πνε˜υμα ο Κύριος), но Господь Дух есть (ο Κύριος τό πνε˜υμά εστι). А между этим и тем соединением слов большое различие. Когда Писание хочет совершить так, как ты говоришь, тогда оно к придаточному имени не прилагает члена. Впрочем, и другим образом можно узнать, о ком (апостол) говорил все, что говорил выше. Напр., когда он говорил: "буква убивает, Дух животворит"; и опять: "написано не чернилами, но Духом Бога жива", – о Сыне ли говорил это, или о Духе? Очевидно, что о Духе, потому что к Нему от "буквы" возводит он иудеев. Но чтобы кто-нибудь, услышав о Духе, и, рассуждая сам с собою, что Моисей обращался к Господу, а этот к Духу, не подумал отсюда, что (апостол) ниже (Моисея), то он, предупреждая такую мысль, говорит: "Господь есть Дух " (ст. 17), т. е., и Дух есть Господь. А чтобы ты знал, что он говорит об Утешителе, присовокупил: ", там свобода" (идеже Дух Господень, ту свобода), – так что тебе нельзя уже сказать, что слова его то же значат, что – "где Господь Господень". О свободе он упомянул здесь в противоположность прежнему рабству. Потом, чтобы ты не подумал, что он говорит о будущем еще времени, присовокупляет: "Мы же все открытым лицем … взирая на славу Господню" (мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе) (ст. 18), т. е., не ту преходящую, но пребывающую, "преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (в той же образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа).
Видишь ли, как он опять поставляет Духа на месте Бога, а их (коринфян) на одну степень с апостолами? Он и выше сказал: "вы - письмо Христово" (вы есте послание Христово) (ст. 3), и теперь говорит: "мы же все открытым лицем", хотя одни апостолы, подобно Моисею, ходили нося с собою закон. "Но как мы, – говорит, – не имели нужды в покрывале, так и вы, принявшие (евангелие). Хотя (новозаветная) слава гораздо больше (ветхозаветной), потому что она не есть слава нашего лица, но Духа, тем не менее и вы одинаково с нами можете смотреть на нее. Иудеи и при посреднике не могли видеть; вы же и без посредника можете созерцать гораздо бóльшую славу. Они и на славу Моисея не могли взирать, а вы можете созерцать и славу Духа". Итак, если бы Дух был ниже, то он не поставил бы новозаветного выше ветхозаветного.
5. Что же значит: "взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ" (славу Господню взирающе, в той же образ преобразуемся)? Это тогда было яснее, когда действовали дарования чудес; впрочем, кто имеет очи веры, тому и ныне нетрудно уразуметь это. Как скоро мы крещаемся, то душа наша, очищенная Духом, делается светлее солнца; и мы не только бываем способны смотреть на славу Божию, но еще и сами получаем от нее некоторое сияние. Как чистое серебро, лежащее против солнечных лучей, и само испускает лучи не только от собственного естества, но и от блеска солнечного, так и душа, очищенная Духом Божиим и соделавшаяся блистательнее серебра, принимает луч от славы Духа и отражает его. Потому и говорит (апостол): "взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы Духа в славу нашу, которой удостаиваемся, в славу такую, в какую надлежит от Господня Духа".
Видишь, как и здесь он называет Духа Господом. Но и в других местах можно видеть, что Он Господь. Так – "Когда они служили, – говорится, – Господу и постились, Дух Святый сказал: отделите Мне Варнаву и Савла (Деян. 13: 2). Для того и сказано – "Когда они служили … отделите Мне", чтобы показать Его равночестность. Еще, опять, Христос говорит: "раб не знает, что делает господин его" (Иоан. 15: 15). Но Дух так же знает Божие, как человек знает ему принадлежащее, и притом без научения; иначе не было бы подобия (1 Кор. 2: 11). И то самое, что Он действует, как хочет (1 Кор. 12: 11), показывает Его власть и господство. Он преобразует нас; Он не допускает нас сообразоваться веку этому; Он же есть и Творец такого творения. И подобно тому, как говорится: "созданы во Христе Иисусе" (Еф. 2: 10), так точно же говорится: "Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня" (сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей) (Пс. 50: 12). Хочешь ли, я покажу тебе это ощутительнее на апостолах? Подумай только о Павле, одежда которого имела (чудное) действие; о Петре, тень которого обнаруживала (чудодейственную) силу. Если бы они не носили в себе образа Царя, и от них не исходило некоторое несравнимое блистание, то одежды и тени их не обнаруживали бы такой силы. Ведь одежды царские страшны и для злодеев. Хочешь ли видеть, как тот же образ отражался и на теле их? "смотря, – говорится, – на лицо Стефана, видели лице его, как лице Ангела" (Воззревше … на него … видеша яко лице ангела) (Деян. 6: 15). Но это еще ничто в сравнении с славою, которая сияла внутри. Что Моисей имел на лице своем, то самое они носили в душе своей, лучше же сказать – гораздо даже большее, потому что слава Моисеева была чувственная, а эта невещественная. И как тела, имеющие способность отражать свет, освещаясь светящимися телами, и сами разливают отражающийся в них свет на другие ближайшие к ним тела, так бывает и с верными. Вот почему те, которые достигают этого, оставляют уже все земное, и живут одним небесным. А мы что? Нам остается только горько стонать по поводу того, что, удостоенные столь высокого звания, мы не знаем даже того, что говорят нам о нем, потому что слишком скоро погубляем в себе (духовные) предметы и привязываемся к чувственным. Эта неизреченная и страшная слава остается в нас не более, как на один или на два дня; а потом мы опять погашаем ее, обуреваясь житейскими делами, и затеняя густыми облаками ее сияние.
Житейские дела – это действительно ненастье, и даже страшнее ненастья. Хотя от них не происходит ни стужи, ни дождя, ни грязи, ни глубокого болота; но зато, что всего хуже, от этих дел является геена со всеми ее мучениями. И как во время сильной стужи все члены цепенеют и замирают, так и душа, оледеневшая от хлада греховного, не может отправлять дел своих, будучи скована, как морозом, совестью. Действительно, что для тела мороз, то для души худая совесть. Отсюда происходит и боязливость. Никто столько не страшится, как прилепившийся к житейскому. Он живет жизнью Каина, трепеща каждый день от страха. И нужно ли говорить о (его опасениях) смерти, потерях, распрях, коварствах и лести? Он и без того боится тысячи превратностей. И хотя сокровищница его полна золота, но душа не свободна от страха бедности. Это и очень естественно, потому что все его желания устремлены к предметам скорогибнущим и скоропреходящим. Если сам он и не испытал еще превратности, то, видя ее на других, почитает себя уже погибшим; оттого он весьма боязлив и малодушен. И не в одних только опасностях так он боязлив; он таков и во всех других случаях. Если нападает на него страсть сребролюбия – он не отражает ее нападения, как поступает человек, свободный от этой страсти, но делает все, как купленный раб, в угождение жестокой своей госпоже – сребролюбию. Видит ли благообразную девицу – он тотчас пленяется ею, трепещет и бежит за нею, подобно взбесившемуся псу; между тем как надлежало бы поступить иначе.
6. Когда ты видишь красивую женщину, не о том помышляй, как бы удовлетворить своей похоти, но как бы освободиться от этой похоти. "Да как же это, – скажешь ты, – возможно? Любить ведь не от меня зависит". А от кого же, скажи мне? От наветов диавола? Пусть так, обвиняй в этом одного диавола; борись же с диаволом и противься страсти. "Но я не могу", – скажешь ты. Ну, тогда и мы первым делом скажем тебе, что твоя страсть произошла от твоего нерадения, и что ты сам, еще прежде нежели получил страсть, дал доступ к себе диаволу. Но и теперь, если бы ты хотел, очень легко мог бы прогнать его от себя. Скажи мне, что заставляет прелюбодеев прелюбодействовать – желание ли себе бед, или любовь? Очевидно, что любовь. Что же, должно ли их поэтому извинять? Никак. Почему же? Потому что этот грех зависит от них. "Но для чего мне такие умствования, – скажешь ты, – я сознаю в себе желание освободиться от этой страсти, но не могу, потому что она сильно нападает на меня, терзает и жестоко мучит меня". Согласен, что ты желаешь освободиться от этой страсти, но не то делаешь, чем бы можно было отогнать ее; ты делаешь то же, что делает одержимый горячкою, когда пьет холодную воду, и так же говорит: сколько я ни придумываю средств избавиться от горячки, не только ничего не успеваю, напротив, еще более усиливаю в себе жар.
Итак посмотрим: желая погасить свою страсть, не делаешь ли ты чего, что более разжигает ее? "Нет", – скажешь ты. Скажи же, какие ты употребляешь средства для того, чтобы погасить свою страсть? И что вообще увеличивает эту страсть? Хотя и не все мы подвержены этой страсти, потому что более можно найти зараженных любовью к деньгам, нежели плотскою любовью, – но и тем и другим предлагается общее лекарство. И та и другая любовь равно гнусны; последняя только сильнее и пагубнее. Итак, когда мы преодолеваем сильнейшую, то очевидно и слабейшую легко можно истребить. Но если любовь плотская сильнее, то отчего же, скажешь ты, не все бывают заражены этим пороком, напротив большинство до безумия любят деньги? Это, во-первых, оттого, что последняя страсть многим кажется безопасною, а еще от того, что любовь плотская, хотя и сильнее, но она скорее проходит. Иначе, если бы она была столько же постоянна, как и страсть к деньгам, то каждого зараженного ею приводила бы к погибели. Итак, рассмотрим же внимательнее плотскую любовь, и узнаем, что усиливает эту страсть. Тогда увидим, от нас ли она зависит, или не от нас. Если от нас, то мы должны употребить все усилия, чтобы освободиться от нее; если же не от нас, то для чего напрасно и мучить себя? Для чего будем обвинять, – не следует ли скорее извинять тех, которые бывают пленены (этой страстью)? Итак, отчего же рождается эта любовь? "От красоты лица, – скажешь ты, – то есть, когда красива и благовидна будет та, которая уязвляет". Но ты несправедливо и безрассудно говоришь это. В самом деле, если бы красота лица привлекала к любви, то такую девицу любили бы все. Если же не все любят ее, то и любовь эта зависит не от естества и не от красоты лица, а от бесстыдных глаз. Когда ты, пристально смотря на нее, чрезмерно удивляешься ей и разжигаешься в сердце своем, то ты уже уязвлен. "Но кто же может, – скажешь, – при взгляде на красивую женщину не похвалить ее? Если, следовательно, не от нашей воли зависит удивляться в таких случаях, то не от нас зависит и любовь". Не спеши, человек. Для чего ты все смешиваешь и, бродя всюду, не хочешь видеть корня этого зла? Я много знаю таких, которые удивляются и хвалят, между тем не любят. Как же возможно удивляться красоте, и не любить? Не тревожься, я об этом и хочу теперь говорить, но потерпи и послушай, как Моисей удивляется сыну Иакова, говоря: "Иосиф же был красив станом и красив лицем" (и бяше Иосиф добр образом и красен взором зело) (Быт. 39: 6). Неужели же говоривший так вместе и любил? Совсем нет. Ты скажешь, что Моисей не видал того, кого хвалил. Однако, мы впадаем в любовную страсть не только, когда видим красоту, но, случается, и тогда, когда слышим о ней. Но чтобы ты более не спорил с нами об этом, я спрошу тебя: Давид не был ли благообразен и весьма доброзрачен, особенно по красоте своих глаз? А что более всего составляет властную черту в благообразии лица, это именно красота глаз. Что же? Увлечен ли был кто-нибудь страстною любовью к нему? Никто. Следовательно, любовь не связана неразрывно с удивлением. Многие имели также матерей, цветущих телесною красотою. Что же? Неужели дети любили их страстною любовью? Да не будет! Хотя они и дивятся тому, что видят, однако не впадают в постыдную любовь. Но (ты опять скажешь, что) здесь удерживает закон природы? Скажи мне, какой закон природы? "Тот, – скажешь, – что они – матери". Но разве ты не слыхал, что персы, без всякого постороннего принуждения, живут с матерями своими, как с женами, и не один или два из них так поступают, но целый народ? Впрочем, и без того уже видно, что любовная страсть происходит не просто от красоты только телесной и благовидности, а от расслабления и заблуждения души. Много было и таких, которые, много раз пройдя мимо тысяч благообразных женщин, отдавались безобразным. Отсюда ясно, что любовь зависит не от красоты лица. В противном случае они избирали бы красивых, а не безобразных. Итак, где же причина (страсти)? "Если не от красоты лица эта любовь, то откуда же, – спросишь ты, – она происходит, и где искать ее источника? От злого демона?" Точно, она и отсюда. Но мы не того доискиваемся; вопрос в том, не причиной ли и мы? Действительно, она не есть только навет диавола, вместе с ним и прежде всего сами мы виновники ее. Подлинно, эта злая болезнь ни от чего так легко не рождается, как от привычки, от льстивых слов, от праздности, лености и от того, что у нас нет никакого дела.
7. Велика власть привычки, истинно велика, до такой степени, что она даже обращается в необходимость природы. Но если привычка рождает ее, то очевидно, что она же может и погасить ее. Многие, увлеченные любовью, освобождались от нее тем, что не видели более любимых ими лиц. Сначала это кажется тяжело и очень неприятно, но со временем делается приятным, а наконец, даже и при желании, невозможно уже становится вызвать опять страсть. "А это отчего, – ты скажешь, – что я и без привычки еще пленяюсь при первом взгляде?" И это также происходит или от праздности телесной, или от роскоши, или от беспечности о своих обязанностях, или оттого, что человек вовсе не занимается даже необходимыми для него делами. Такой (человек), повсюду блуждая, точно заблудившийся в пути, легко увлекается всяким злом; и его душу, как душу рассеянного юноши, всякий, кто хочет, увлекает в рабство. Так как существенное свойство души – непрестанно быть в действии, то если ты прекратишь ее деятельность в добром, – она, как не могущая оставаться в бездействии, по необходимости устремляется к другому (роду деятельности). Подобно тому как земля, если остается не засеянной и не насажденной, сама собою производит траву, так и душа, когда не занимается необходимыми для нее делами, как стремящаяся по природе своей непрестанно к деятельности, по необходимости предается злым делам. И как глаз не может перестать смотреть, и потому необходимо увидит худое, когда не имеет пред собою хорошего, так и помысл, когда отвлекается от предметов необходимых, непременно начинает вращаться около предметов бесполезных. А что непрестанное упражнение и бодрствование могут отогнать и первое нападение страсти, это известно из многих примеров. Итак, если ты при взгляде на красивую женщину почувствуешь к ней страсть, то более не смотри на нее – и освободишься (от страсти). "Но как я могу, – скажешь ты, – не смотреть на нее, будучи увлекаем страстью?" Займись другими полезными предметами, привлекающими душу, читай книги, заботься о своих нуждах, ходатайствуй, защищай обижаемых, молись, размышляй о будущем веке, – к этим предметам устремляй душу. Поступая таким образом, ты освободишься не только от новой еще раны, но легко можешь излечить даже отвердевшую и застаревшую. Если худая молва, по пословице, убеждает иногда влюбившегося отказаться от своей любви, то тем более эти духовные напевы могут подавить зло, лишь бы только мы сами захотели оставить его. Но если мы всегда обращаемся и беседуем с теми, которые поражают нас стрелами этой страсти, и даже в отсутствие говорим о них сами, и слушаем рассказы других, то мы сами питаем болезнь свою. Как же ты хочешь погасить огонь, каждый день раздувая пламень? Всем, что мы сказали доселе о привычке, пусть воспользуются юноши. Что же касается до мужей и тех, которые умеют размышлять, то для них более всего в этом случае нужен страх Божий, память о геене и желание небесного царствия. Этого достаточно, чтобы погасить пламень преступной любви. Но кроме этого, представляй себе и то, что видимое тобою есть не более, как влага, кровь и гной разложившейся пищи. "А светлый цвет лица?" – скажешь ты. Но нет ничего светлее цветов земных; а и они увядают и сгнивают. Так и здесь смотри не на цвет, но проникай мыслию в глубь, и, оставив без внимания красоту кожи, размышляй о том, что кроется под нею. И у страдающих водяною болезнью тело светло, и снаружи не имеет ничего безобразного; но при мысли о кроющейся внутри влаге не мы не можем любить таковых людей. А нежный и резвый глаз, красиво расположенные брови, черные ресницы, кроткая зеница ока, веселый взгляд? Но знай опять, что и это все не что иное, как нервы, жилы, перепонки и артерии. Представь только этот красивый глаз больным, состарившимся, иссохшим от печали или пылающим гневом: как он покажется тебе безобразным, как вся прелесть его вдруг пропадет и тотчас исчезнет! Вместо того устремляй лучше мысль твою к истинной красоте. "Но я не вижу, – скажешь, – красоты душевной". Напрасно: если захочешь, увидишь. Подобно тому, как можно, и не видя глазами, мысленно удивляться отсутствующим красивым лицам, так точно – видеть и красоту душевную без помощи глаз. Не воображал ли ты себе иногда какого-нибудь красивого лица, и не ощущал ли чего-нибудь к этому созданному тобою образу? Так точно воображай себе и красоту души, и наслаждайся ее благообразием. Ты скажешь: "Я не могу видеть бесплотного". Но умом мы еще лучше созерцаем бесплотное, нежели тела. Таким образом мы удивляемся и ангелам и архангелам, хотя их и не видим, равно как и добрым нравам и душевным добродетелям. Итак, когда увидишь кроткого и степенного человека, то подивись лучше ему, нежели обладающему красивым лицом; и если заметишь, что кто-нибудь без огорчения переносит напрасные обиды, то дивись и вместе полюби его, хотя бы он был и старец. Красота души именно такова, что и в старости имеет многих любящих, потому что никогда не увядает и всегда цветет. Итак, чтобы и нам приобрести такую красоту, станем уловлять и любить тех, которые имеют ее. Таким образом, мы и сами, получив ту же красоту, сможем достигнуть вечных благ, которых и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава во веки веков. Аминь).
Посему, имея по милости [Божией] такое служение, мы не унываем; но, отвергнув скрытные постыдные дела… (2 Кор. 4:1).
Заблуждение маркионитян и манихеев. – Каким образом апостолы покорили вселенную.
1. Так как (апостол) сказал много великого, и поставил себя и всех верных выше Моисея, то, сознавая всю силу и важность сказанного, смотри, как он опять умеряет свое слово. Действительно, ему надлежало и возвысить себя ради лжеапостолов, равно как и своих слушателей, и опять умерить эту высоту, на которую поставил себя, не отказываясь, впрочем, от нее совершенно, потому что отказаться значило бы шутить. Для этого он употребляет такой оборот речи, которым показывает, что все зависит не от собственных его совершенств, но от человеколюбия Божия, почему и говорит: "имея … такое служение" (имуще убо служение сие). "Мы ничего, – говорит, – не привнесли своего, мы только были служители у Бога и исполнители данных от Него наставлений". Вот почему он и называет (свое апостольское делание) не начальствованием, не водительством, а только "служением"; и даже этим не довольствуется, а присовокупляет еще: "по милости Божией" (якоже помиловани быхом), – то есть, "и то самое, что мы поставлены служителями, зависит только от милости и человеколюбия (Божия)". Правда, дело милости есть избавлять от зол, а не такие раздавать блага, какие даны были (апостолам); впрочем, Божией милости и это свойственно. "Мы не унываем" (Не стужаем си), то есть, "и то, что мы не унываем, надлежит приписать Его человеколюбию". Выражение: "по милости Божией" (якоже помиловани быхом) должно именно относить как к служению, так и к словам: "мы не унываем". Смотри же, как он старается смягчить прежде сказанное о себе: он говорит, что кто удостоился столь великих и многих благ, и удостоился только по милости и человеколюбию, – тот ничего не делает великого, сколько бы ни трудился, каким бы ни подвергался опасностям, и какие бы ни терпел искушения. "Оттого мы не только не унываем, – говорит, – но еще радуемся и дерзаем". Сказав именно: "Мы не унываем", он присовокупил еще: "но, отвергнув скрытные постыдные [дела], не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия" (но отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия) (ст. 2). Что же значит: "скрытные постыдные дела" (тайных срама)? "Мы не так возвещаем, – говорит, – что на словах обещаем многое, а на деле показываем другое, как поступают лжеапостолы, – почему он и говорил: "На личность ли смотрите?" (яже пред лицем зрите) (2 Кор. 10: 7), – но мы таковы же и на деле, каковыми вы нас видите, потому что мы не имеем ничего двусмысленного, и ничего не говорим и не делаем, что бы от стыда надлежало скрывать и оставлять во мраке". И желая высказать это еще яснее, прибавляет: "не прибегая к хитрости" (не в лукавствии ходяще). Что те (лжеапостолы) почитали похвальным, то он (апостол) называет постыдным и достойным смеха. Что же значит – "к хитрости" (в лукавствии)? Те (лжеапостолы) славились как нелюбостяжательные, а между тем брали дары, только тайно; почитались за святых и за истинных апостолов, а на самом деле имели множество пороков. "Мы же, – говорит, – все это отвергнули (т. е. то, что он и называет "постыдными делами"); мы и в самом деле таковы, каковыми кажемся, и не имеем ничего скрытого как в жизни нашей, так и в самом проповедании". Это и означают слова: "не искажая слова Божия, а открывая истину" (ни льстяще словесе Божия, но явлением истины), т. е., не наружно и для вида, но самым делом. "Представляем себя совести всякого человека" (Представляюще себе ко всякой совести человечестей). "Мы известны не только верным, но даже и неверным, потому что представляем себя на суд всякому, кто хочет испытывать наши дела. Так мы представляем себя, а не прикрываясь и показывая только светлую личину. Мы говорим, что не принимаем никаких для себя даров, – и вас же самих призываем в свидетели этого; утверждаем, что мы ничего худого за собою не знаем, – и в этом опять свидетельствуемся вами же самими. Мы не делаем, как они, прикрывая дела свои, чтобы обманывать других. Напротив, мы и жизнь свою предлагаем всем на рассмотрение, и учение преподаем без всякого прикрытия, так что все могут разуметь его". Но так как неверные не уразумели силы этого учения, то он присовокупляет, что "это не по нашей вине, а по причине бесчувствия их самих". Поэтому и говорит: "Если же и закрыто благовествование наше, то закрыто для погибающих для неверующих, у которых Бог века сего ослепил умы" (аще ли же и есть покровено благовествование наше, в гибнущих есть покровено, в нихже Бог века сего ослепи разумы неверных) (ст. 3, 4). Здесь он говорит то же самое, что он и прежде сказал: "для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь" (овем убо воня смертная в смерть, овем же воня животная в живот) (гл. 2: 16).
2. Кто же это – "Бог века сего"? Последователи заблуждения Маркиона говорят, что это сказано только о Творце правосудном, а не благом: они утверждают, что есть другой какой-то Бог, правосудный только, без благости. Манихеи же, безумно желая ввести другого творца твари кроме истинного, говорят, что здесь говорится о диаволе, потому что Писание часто называет богом не по достоинству называемого, но по бессилию подчиненных его. Так оно и "мамону" называет господином (κύριον); (Мф. 6: 24) и чрево – богом (Филип. 3: 19). Однако ни чрево по этому самому не бог, ни мамона – господь, но так названы они из-за тех, которые им подчиняют себя. Мы же думаем, что это сказано и не о диаволе, но о Боге всяческих. И должно читать это место так: "Бог ослепил разумы неверных века сего" (τών απιστων του αιώνος τούτου ετύφλωσεν ο Θεός τά νοήματα), потому что не будущий, а только настоящий век имеет неверных. Если же кто и так будет читать: "Бог века сего" (ο Θεός τού αιόνος τόύτου), то и такое чтение не представляет никакого затруднения, потому что не показывает еще, что Он – Бог только настоящего века. Он называется и Богом неба; однако не есть Бог одного только неба. Мы называем Его также и Богом настоящего дня; однако, говоря так, мы не ограничиваем власти Его только этим днем. Равным образом называется Он и Богом Авраама, и Богом Исаака, и Богом Иакова, и, однако, Он не есть Бог только их одних. Много и других подобных доказательств можно находить в Писании. Как же Он ослепил их? Не содействием к тому, – да не будет, – но оставлением и попущением. В Писании часто употребляются такие выражения. Так оно говорит: "предал их Бог превратному уму" (предаде их Бог в неискусен ум) (Рим. 1: 28). Так как язычники прежде сами не поверили и сделали себя недостойными познания таин Божиих, то и Бог уже потом оставил их. Что же другое надлежало бы с ними делать? Насильно влечь и открывать тайны не желающим знать их? Но они еще более презрели бы и отказались знать их. Потому-то (апостол) и присовокупил: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа" (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, – не для того, чтобы не веровали в Бога, но для того, чтобы неверующие, как неспособные, не видели внутренних таин. То же и нам заповедал Господь, повелев не метать бисера пред свиньями (Мф. 3: 6). Иначе, если бы Он открыл и неверующим, то болезнь (неверия) только еще более усилилась бы в них. Так и больного глазами если бы кто насильно заставил смотреть на солнце, то еще больше только усилил бы его болезнь. Вот почему врачи и содержат таких больных в темноте, чтобы не усилить болезнь. Точно таким же образом и здесь представляй, т. е., что неверующие сделались такими по своей воле, а, сделавшись неверующими, они уже не могли созерцать неизреченных таин Евангелия, так как и Бог уже сокрыл от них сияние света евангельского. Об этом и (Господь) говорил ученикам: "потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат" (сего ради в притчах глаголю им, яко слышаще не слышат) (Мф. 13: 13). Но чтобы еще лучше объяснить на примере то, о чем я говорю, представь себе какого-нибудь эллина, который считает за басни наши таинства: больше ли пользы получил бы он, когда бы пошел к нам и увидел наши таинства, чем когда бы вовсе не входил? В таком же смысле и (апостол) говорит: "чтобы для них не воссиял свет" (во еже не возсияти им свету), продолжая все еще держаться истории Моисея. Что именно случилось с иудеями при Моисее, то же самое происходит и со всеми неверными во времена евангельские. А что от них сокрыто и неизвестно им, об этом послушай самого (апостола), который говорит: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога" (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога), – т. е., что крест есть спасение вселенной и Его слава, что этот самый Распятый на нем опять имеет придти с великою славою, и все другое, настоящее и будущее, видимое и невидимое, неизреченная слава ожидаемых (благ). Вот почему он и сказал: "воссиять", чтобы ты не всего искал здесь в этой жизни, потому что слава, даруемая теперь, есть только некоторое сияние Духа. На это (апостол) указал и выше, когда упоминал о благоухании, равно как о залоге, – показывая тем, что большее остается там (в будущей жизни). Но все это сокрыто от неверующих; сокрыто же за то, что сами прежде не захотели поверить. Далее, чтобы показать, что не познавшие славы Христовой не знают не только Христовой славы, но и славы Отца, прибавил: "Который есть образ Бога". Нельзя ведь остановиться на одном только Христе, потому что, подобно тому, как чрез Христа ты видишь Отца, так, не познав славы Христовой, не познаешь и славы Отца. "Ибо мы не себя проповедуем, но Христа Иисуса, Господа; а мы - рабы ваши для Иисуса" (Не себе бо проповедуем, но Христа Иисуса Господа, себе же самех рабов вам Иисуса ради) (ст. 5).
3. Какая здесь связь? И как это относится к вышесказанному? Здесь он указывает или на тех, которые гордились собою, и заставляли учеников своих называть себя их именами, как о том он говорил в первом послании: "«я Павлов»; «я Аполлосов»" (аз есмь Павлов, аз же Аполлосов) (1: 12), – или на другое что, более важное. На что же? Так как (лжеучители) сильно восставали (на апостолов), и со всех сторон нападали на них, то он и говорит: "Против нас ли вы вооружаетесь и восстаете, или против Проповедуемого нами? Ведь мы не себя проповедуем. Я раб, я служитель даже тем, которые принимают эту проповедь, я тружусь для другого, т. е. для Господа, и все делаю для Его славы, так что враждующие против нас восстают против Господа. Я столько далек от того, чтобы искать себе каких-нибудь выгод от проповеди Евангелия, что не отказываюсь быть и вашим рабом для Христа, – когда Ему угодно было столько почтить вас, когда Он столько возлюбил вас, и все для вас сделал". Поэтому и говорит: "мы - рабы ваши для Иисуса" (себе же самех рабов вам Иисуса ради). Видишь ли душу ни мало не заботящуюся о славе? Он говорит: "Мы не только не присваиваем себе того, принадлежит Господу, но даже и вам служим для Него". "Потому что Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца" (Яко Бог рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах наших) (ст. 6). Видишь ли, как он опять желающим находить превосходство в славе Моисеевой показывает другую славу, сияющую с излишком пред Моисеевой? Он говорит, что как (тогда слава) озарила лицо Моисея, так (ныне слава) воссияла в сердцах ваших. Из всего созданного в начале прежде он упоминает о чувственном свете и осязательной тьме, показывая тем превосходство их пред другими творениями. Но когда (Бог) повелел из тьмы воссиять свету? При самом начале творения, как говорит (Моисей): "тма была верху бездны. И рече Бог: да будет свет" (Быт. 1: 2, 3). Но тогда Он сказал: "да будет", и сделалось, а ныне Он не сказал, но сам стал для нас светом; не – "рече", но сам "воссиял". Потому и мы при сиянии этого света видим не чувственные предметы, но самого Бога чрез Христа. Видишь ли здесь нераздельность Св. Троицы? В самом деле, о Духе Святом (апостол) говорит: "Мы же все открытым лицем взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа" (мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа) (3: 18); о Сыне: "чтобы для них не воссиял свет благовествования о славе Христа, Который есть образ Бога " (во еже не возсияти им свету благовествования славы Христовы, иже есть образ Бога) (4: 4); об Отце: "повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца, дабы просветить [нас] познанием славы Божией в лице Иисуса Христа" (рекий из тмы свету возсияти, возсия в сердцах ваших к просвещению разума славы Божия о лице Христове) (ст. 6). И как сказавши: "благовествования славы Христовы", он присовокупил: "Который есть образ Бога", показывая тем, что (не познавшие славы Христовой) лишены и славы Бога Отца, так и после слов: "разума Божия" прибавил: "о лице Христове", показывая тем, что мы через Христа познаем Отца, подобно тому, как и через Духа приводимся к Нему. "Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была [приписываема] Богу, а не нам" (Имамы же сокровище сие в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, и не от нас) (ст. 7). Так как (апостол) сказал много великого и высокого о неизреченной славе (верующих), то чтобы кто не сказал: "Почему же мы, получив такую славу, остаемся в смертном теле?", говорит, что это-то особенно и удивительно и представляет величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себе такой свет и хранит такое сокровище. Удивляясь и сам этому, он сказал: "Да премножество силы будет Божия, а не от нас"; и опять указывает на тех, которые хвалятся о себе. И величие даров, и слабость получивших их показывают силу (Божию), не только тем, что (Бог) даровал столь великие блага, но и тем особенно, что даровал людям слабым. Под скудельным сосудом он именно разумеет слабость нашей смертной природы и немощь нашей плоти потому, что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда – она столь же удобосокрушима и также легко разрушается – и смертью, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными (причинами). И это сказал он как для того, чтобы постыдить высокомерие их, так и для того, чтобы всем показать, что в делах наших нет ничего человеческого.
4. Подлинно, тогда-то особенно и бывает видима сила Божия, когда она совершает великие дела чрез слабые орудия. Потому-то и в другом месте (Господь) сказал: "ибо сила Моя совершается в немощи" (сила бо моя в немощи совершается) (2 Кор. 12: 9). Так в ветхом завете чрез мошек и мышей (Господь) сокрушал целые полчища варваров (Исх. 8 и 10; 1 Цар. 5 и 6), – почему Он и гусениц называл великою Своею силою (Иоил. 2: 25), – и некогда чрез одно смешение языков разрушил строение великой вавилонской башни (Быт. 11). А на войне в одно время тремястами человек рассеял бесчисленное войско (Суд. 7); в другое – одним звуком труб разрушил город (Нав. 6); впоследствии же посредством малого и ничтожного отрока Давида обратил в бегство все варварское войско (1 Цар. 17). Так и в Новом завете, послав только двенадцать человек, покорил вселенную, и притом, несмотря на гонения и преследования, которым подвергались эти двенадцать. Итак, подивимся силе Божией, почудимся ей и поклонимся! Спросим иудеев, спросим эллинов: кто убедил всю вселенную оставить отеческие обычаи и переменить образ жизни? Рыболов или скинотворец? Мытарь или некнижный и простой человек? Но имело ли бы это (разумный) смысл, если бы не действовала чрез них Божия сила? Что же они говорили, когда убеждали? – "Крестись во имя Распятого". Какого? Того, Которого они не знали и не видали. И, однако, говоря и проповедуя это, они убедили мир, что прорицатели и так называемые по преданию боги не суть боги. А пригвожденный ко кресту Христос привлекал к себе всех, несмотря на то, что распятие Его и погребение известны были всем, о воскресении же Его знали только немногие. Но и в этом они убедили даже тех, которые не видали этого, и уверили не только в том, что Он воскрес, но и в том, что Он вознесся на небо и придет судить живых и мертвых.
Итак, скажи мне: откуда такая сила убедительности в этих речах? Не откуда более, как от силы Божией. И, прежде всего, самая новость была противна всем: если кто в такого рода вещах вводит новое, для того дело становится очень трудным, потому что он ниспровергает основания древнего обычая, и в корне подрывает законы. К тому же и самые проповедники казались не заслуживающими доверия, потому что были из народа, всеми ненавидимого, бедные и неученые. Каким же образом они покорили вселенную? Как могли посрамить и низложить вас и ваших предков, славившихся мудростью, даже и с богами вашими? Не ясно ли это показывает, что они имели Бога себе помощником? Не человеческой силе свойственно производить такие действия, но неизреченной силе Божией. "Нет, – скажут, – не Божией силе, но волхвованию". Но если волхвованию, то в таком случае надлежало бы еще более возрасти власти демонов и распространиться служению идолам. Отчего же прекратились и исчезали ложные служения, а наше служение восторжествовало над ними? Не ясно ли опять и отсюда, что все это произошло по определению Божию, не только в отношении проповеди, но и самой жизни (проповедников). В самом деле, когда явилась на земле повсюду такая любовь к девственной жизни? Когда стали презирать богатства, жизнь и другие всякие (блага)? Люди бесчестные и волхвы ничего такого не могли бы произвести; они сделали бы все напротив. Между тем апостолы научили нас жизни ангельской; и не научили только, но и насадили и утвердили эту жизнь не только в нашей стране, но и у варваров, и на самых отдаленных концах земли. Отсюда ясно открывается, что все это повсюду произвела сила Христова, повсюду сияя и быстрее всякой молнии озаряя умы человеческие. Итак, размыслив все это и в точном исполнении совершавшегося имея верный залог имеющих исполниться обетований, поклонитесь вместе с нами непобедимой силе Распятого, чтобы избежать вам тяжких наказаний и наследовать вечное царствие, которого да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены (2 Кор. 4:8).
Польза от искушений. – Воскресение Христа утверждает всеобщее воскресение. – Доказательство будущего страшного суда.
1. (Апостол) продолжает еще доказывать, что все сказанное им выше есть дело силы Божией, низлагая таким образом гордость тех, которые хвалятся самими собою. "Не то одно, – говорит, – только чудно, что мы храним это сокровище в скудельных сосудах, но и то, что, подвергаясь бесчисленным бедствиям и, будучи отовсюду поражаемы, сберегаем его, а не теряем. Между тем, как и адамантовый сосуд не мог бы ни носить такого сокровища, ни устоять против стольких наветов, ныне (и скудельный сосуд) вмещает его и остается невредим по благодати Божией". "Мы отовсюду притесняемы, – говорит, – но не стеснены" (Во всем скорбяще но не стужающе си). Что значит – "отовсюду" (во всем)? Т. е., "Отовсюду мы терпим скорби – от врагов, от друзей, от недостатка самого необходимого, и от других нужд, от недоброжелателей и от своих, – но остаемся нестесненными". И смотри, какие он указывает противоположности, чтобы и здесь показать силу Божию: "притесняемы (скорбяще), – говорит, – но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся" (но не стужающе си: не чаеми, но не отчаяваеми), т. е., "не теряем до конца надежды. Мы часто скорбим и не получаем, чего ищем, однако не так, чтобы теряли уже надежду получить то, к чему стремимся, потому что Бог попускает такие искушения не для того, чтобы поразить нас, но чтобы усовершить нас". "Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем" (Гоними, но не оставляеми: низлагаеми, но не погибающе) (ст. 9). "Хотя постигают нас искушения, но не постигают следствия этих искушений; и это все происходит действием силы и благодати Божией". В других местах он говорит, что такие (искушения) Бог попускает и для того, чтобы смирить их самих и предостеречь других. Так, "чтобы я не превозносился, – говорит, – дано мне жало в плоть" (да не превозношуся, дадеся ми пакостник) (2 Кор. 12: 7). И еще: "чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня" (да не како кто вознепщует о мне паче, еже видит мя, или слышит что от мене) (ст. 6). И в другом месте: "чтобы надеяться не на самих себя" (да не надеющеся будем на ся) (там же, 1: 9). А здесь (говорит): "дабы явилась сила Божия".
Видишь, какая польза от искушений? Чрез них становится очевиднее действие силы и благодати Божией: "довольно для тебя, – говорит, – благодати Моей" (довлеет ти благодать Моя) (2 Кор. 12: 9). Они одних привели к смиренномудрию, а других, по крайней мере, заставили умерить свою гордость, и сделали более великодушными: "от терпения, – говорится, – опытность, от опытности надежда" (терпение соделывает искусство, искусство же упование) (Рим. 5: 4). Те, которые подвергались бесчисленным бедствиям, и освобождались от них только надеждою на Бога, научались чрез это и во всяком другом случае всего более держаться этой надежды. "Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем" (Всегда мертвость Господа Иисуса в теле носяще, да и живот Иисусов явится в теле нашем) (ст. 10). Что же значит – "мертвость Господа Иисуса", которую они носили? Ежедневно угрожающие различные роды смерти, которые указывали вместе и на воскресение. "Если кто не верит, – говорит, – что Иисус умер и воскрес, такой пусть уверится в истине воскресения, видя нас ежедневно умирающими и воскресающими". Видишь, как он нашел еще и другую причину искушений? Какую же именно? "Чтобы и жизнь Иисусова, – говорит, – открылась в теле нашем" (Да и живот Иисусов явится в теле нашем), т. е., когда Господь исторгает нас из опасностей смерти, так что то самое, что показывает, по-видимому, бессилие (апостолов) и оставление их (от Господа), ясно проповедует Его воскресение. "Сила Его, – говорит, – не так бы была видима, если бы мы не терпели никаких страданий, как она видима теперь, когда мы страдаем, но остаемся непобедимыми". И "мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей" (мы бо живии в смерть предаемся Иисуса ради, да и живот Иисусов явится в нас в мертвенной плоти нашей) (ст. 11). Когда (апостол) говорит что-нибудь неясно, он всегда присовокупляет объяснение своих слов. Это самое он сделал и здесь, поясняя сказанное им выше. "Для того, – говорит, – мы предаемся, т. е., носим мертвость Его, чтобы открылась в нас сила жизни Его, когда Он не попускает смертной плоти нашей, столько страждущей, быть побежденною множеством зол". Можно и иначе понимать эти слова. Как же? Так, как в другом месте говорит: "если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем" (аще с Ним умрохом, с Ним и оживем) (2 Тим. 2: 11). "Подобно тому как мы носим Его смерть, и решаемся заживо умереть для Него ныне, так и Он благоизволит умерших нас оживить тогда. Если мы, пренебрегая жизнью, идем на смерть, то и Он приведет нас от смерти к жизни". "Так что смерть действует в нас, а жизнь в вас" (Темже смерть в нас действует, а живот в вас) (ст. 12). Здесь он рассуждает уже не о смерти, но о бедствиях и утешениях. "Мы, – говорит, – в бедствиях и искушениях, а вы наслаждаетесь покоем, и наши бедствия доставляют вам жизнь. Мы подвергаемся опасностям, а вы наслаждаетесь благополучием, потому что вы не претерпеваете подобных искушений". "Но, имея тот же дух веры, как написано: я веровал и потому говорил, и мы веруем, потому и говорим, зная, что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас" (Имуще же тойже дух веры, по писанному: веровах, темже возглаголах; и мы веруем, темже и глаголем, яко воздвигий Господа Иисуса, и нас чрез Иисуса воздвигнет) (ст. 13, 14). Здесь он припомнил нас псалом (115: 1), который заключает в себе много любомудрия, и весьма может утешить в несчастье, потому что эти слова были произнесены праведником, когда он находился среди великих бедствий, от которых нельзя был освободиться иначе, как только при помощи Божией.
2. Так как (апостол) знал, что в подобных (несчастиях) подобные же (утешения) особенно облегчают душу, то и сказал – "имея тот же дух", т. е., "тою же помощью, которою тот избавился от бедствий, и мы спасаемся, и тем же Духом, которым он говорил, и мы говорим". Вместе с тем он показывает здесь и то, что между ветхим и новым заветом находится большое согласие, что один и тот же Дух действовал в обоих заветах; также, что не мы одни подвергаемся бедствиям, но и все древние подвергались им, и что более надо утверждаться в вере и надежде, а не искать тотчас же избавления от постигающих нас (бедствий).
Доказав таким образом, чрез умозаключения, воскресение и жизнь, и что бедствие не есть признак бессилия и оставления от Бога, (апостол) переходит, наконец, к вере, и к ней все направляет. Но и для утверждения этой веры он опять указывает на воскресение Христово, говоря: "и мы веруем, потому и говорим" (и мы веруем, темже и глаголем). Чему же веруем? "Зная, что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас и поставит перед [Собою] с вами. Ибо все для вас, дабы обилие благодати тем большую во многих произвело благодарность во славу Божию" (Яко воздвигий Иисуса, и нас воздвигнет и предпоставит с вами. Вся бо вас ради, да благодать умножившаяся, множайшими благодарении избыточествует в славу Божию) (ст. 15). Опять внушает (коринфянам), чтобы они полученные благодеяния не приписывали людям, т. е. лжеапостолам, потому что все от Бога, Который благоволит изливать благодеяния Свои на многих для того, чтобы большее число людей благодарили Его. "Для вас, – говорит, – Его воскресение и все прочее. Не для одного только человека Он столько совершил, но для всех". "Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (Темже и не стужаем си: но аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни) (ст. 16). Каким образом "тлеет"? Когда терпит бичевания, гонения и другие бесчисленные бедствия. "То внутренний обновляется по вся дни". Как "обновляется"? Верою, надеждою, ревностью. Потому надо быть мужественными в бедствиях. Действительно, чем более страдает тело, тем более душа имеет благих надежд и тем более просветляется, как золото, много испытанное действием огня. И смотри, как он отнимает силу у скорбей настоящей жизни. "Ибо кратковременное легкое страдание наше, – говорит, – производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (Еже бо ныне легкое печали по преумножению в преспеяние вечную тяготу славы соделывает, не смотряющим нам видимых, но невидимых) (ст. 17, 18). Все дело полагает он в надежде. И как в послании к Римлянам говорил: "Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда" (упованием спасохомся, упование же видимое несть упование) (Рим. 8: 24), к тому же и здесь приводит слушателя, когда настоящее противополагает будущему, временное – вечному, легкое – трудному, скорбь – славе. И не довольствуясь этим противоположением, он прибавляет еще другое выражение с усугублением его, и говорит: "производит в безмерном преизбытке" (по преумножению в преспеяние) (καθ υπερβολήν εις υπερβολήν). Потом показывает и способ, как облегчится тяжесть скорбей. Как же? "Когда мы смотрим, – говорит, – не на видимое, но на невидимое" (Не смотряющим нам видимых, но невидимых). Если таким образом мы будем отвращать взор свой от видимого, то настоящее будет для нас легко, а будущее велико: "ибо видимое временно" (видимая бо временна); следовательно, и скорби (временны). "А невидимое вечно" (Невидимая же вечна); следовательно, и венцы таковы же. Не сказал он: "одни скорби временны", но все видимое, хотя бы то была скорбь, хотя бы радость, – чтобы и в радости мы не расслабевали, и скорбями не тяготились. Потому же, говоря и о будущем, он не сказал: "царствие вечно", но: "невидимое вечно", хотя бы то было царствие, хотя бы мучение, – чтобы мы этого последнего страшились, а к первому стремились. И так как видимое временно, а невидимое вечно, то к невидимому и будем простирать наши взоры. В самом деле, чем мы извиним себя, если временное предпочтем вечному? Положим, что и временное приятно, но оно непродолжительно; а мучения за него не будут иметь ни конца, ни пощады. Какой ответ дадут те, которые, будучи удостоены Духа Божия и получив столь великий дар Божий, обратили взоры свои долу и ниспали к земному? Слышу, как многие говорят весьма смешные слова: "Дай мне нынешний день и возьми себе завтрашний". Если в будущем веке действительно так, как говорите, то пусть будет одно за одно, а если там вовсе нет ничего такового, то два за ничто. Что может быть законопреступнее и безумнее таких слов? Мы рассуждаем о небе и о неизреченных тамошних благах; а ты предлагаешь нам слова, употребляемые только на конских ристалищах. И ты не стыдишься и не закрываешь лица, говоря то, что свойственно говорить безумным? Не краснеешь от стыда, так сильно прилепившись к настоящему? Не перестаешь безумствовать, говорить против здравого смысла, и болтать как юноша? Неудивительно, если это говорят язычники, но людям верным можно ли простить такое безумие? Ужели ты совсем не веришь тем надеждам, какие обещают тебе в вечности? Ужели все это для тебя сомнительно? Может ли быть для этого какое-нибудь оправдание? "Но кто, – скажут, – пришел оттуда и возвестил, что там есть?" Правда, из людей никто не приходил; но Бог, Который более всех достоин нашей веры, открыл это. Ты не видишь, что там? Но ты не видишь и Бога; однако, ужели потому, что не видишь, скажешь, что нет Бога? "Напрасно, – скажешь, – я очень верю (что Бог есть)".
3. Итак, если кто-нибудь из неверных спросит тебя: "А кто приходил с неба, и возвестил тебе это?" – что ты ответишь ему? Откуда ты узнал, что Бог есть? "Из вещей, – скажешь, – видимых, из благоустройства, какое усматриваем во всем творении, и из того, что это всем известно". А если так, то с такою же верою прими и слово о суде. "Как же?" – скажешь ты. А вот как: я буду тебя спрашивать, а ты отвечай мне. Правосуден ли этот Бог, в Которого ты веруешь, и каждому и воздает по заслугам, или напротив – Он хочет, чтобы злые благоденствовали и веселились, а добрые страдали? "Никак, – отвечаешь, – потому что и человек этого не потерпит. Где же будут наслаждаться благами те, которые жили здесь добродетельно? Где, напротив, злые получат наказание, если не будет другой жизни, после настоящей, если не будет воздаяния?" Видишь ли, что пока уже есть одно за одно, если не два за одно. А я покажу тебе, что праведным будет не только одно за одно, но и два за одно; для грешников же, которые здесь утешаются, все напротив. Действительно, проведшие здесь свою жизнь в увеселениях и удовольствиях не получили и одного за одно, а живущие добродетельно, напротив, получают два за одно. Кто, в самом деле, и здесь наслаждается блаженным спокойствием – те ли, которые во зло употребили настоящую жизнь, или те, которые любомудрствовали? Ты, может быть, скажешь, что первые; а я докажу тебе, что последние, призывая в свидетели тех самых, которые думали насладиться настоящими благами; и они не будут столько бесстыдны, (чтобы стали говорить против того), что я намерен сказать. Они часто проклинали виновников брака, и тот день, в который убраны были брачные чертоги их, и называли счастливыми тех, кто не вступал в брак. Многие юноши, вступившие в брачный возраст, отказались от него единственно по причине забот, соединенных с брачною жизнью. Впрочем, я говорю это не в укоризну брака, – который честен, – но (в укоризну) тех, кто худо воспользовался им. Если же вступившие в брак часто считают свою жизнь невыносимой, то что сказать о тех, которые низверглись в ров распутства, и чрез то попали в состояние рабства гораздо более жалкого, нежели рабство какого бы то ни было пленника? Что сказать о тех, которые от невоздержания сгнили, и тела свои подвергли бесчисленным болезням? "А слава, – скажут, – разве не приносит удовольствия?" Напротив, нет ничего несноснее такого рабства. Ищущий суетной славы и желающий всем угодить раболепствует хуже всякого последнего слуги. Напротив, кто презрел эту славу и не заботится о том, чтобы другие прославляли его, тот выше всех. Скажешь: "Иметь богатство вожделенно"? Но мы несколько раз уже доказывали, что богаты и благоденствуют гораздо более те, которые свободны от этого бремени, и ничего не имеют. И упиваться вином приятно. Но кто бы сказал это? Итак, если гораздо приятнее не иметь богатства, нежели иметь его; не вступать в брак, нежели вступать в него; не искать славы, нежели искать ее; удаляться роскоши и неги, нежели утопать в них, – то и здесь еще более имеют те, которые не прилепляются к земным благам. Я не говорю уже о том, что такой человек, хоть бы подвергся бесчисленным бедствиям, имеет еще утешительную надежду, которая его поддерживает, между тем как прилепившийся к земному, хотя бы наслаждался бесчисленными удовольствиями, смущается страхом будущего и портит себе этим все удовольствие. Действительно, и это немалый род наказания; равно как и противный – проистекающий из самых удовольствий и радостей земных. Но есть для них еще и третий род наказания. Какой же это? Тот, что утешения житейские даже и тогда, когда они бывают, не открываются (в полной мере), так как и природа их и время обличают (их ничтожество). Между тем утешения небесные не только истинны, но и пребывают неизменны. Итак, видишь ли, что мы можем представить тебе не только два за ничто, но и три и пять и десять и двадцать и бесчисленное множество за ничто? Но чтобы ты яснее мог узнать это на примере, то вот пример богатого и Лазаря: один наслаждался благими настоящей жизни, а другой предвкушением благ будущих. Ужели ты думаешь, что одно и то же – вечно терпеть мучение и в короткое время претерпеть голод? Ужели все равно: терпеть болезни в тленном теле, и в нетленном страшно мучиться в пламени; быть увенчанным и торжествовать в бессмертной жизни за кратковременную болезнь в здешней жизни, и мучиться там без конца за кратковременное наслаждение земными удовольствиями? И кто мог бы сказать это? Чего ж еще хочешь? Того ли, чтобы мы показали качество и количество того и другого, суд Божий и определение Божие о том и другом? Доколе вы будете говорить слова приличные только тем, которые подобны жукам, ничего более не знающим, как только копаться в навозе? Разумным людям несвойственно губить за ничто столь драгоценную душу, тогда как немного лишь стоит потрудиться, чтобы получить небо.
Если хочешь, я и иначе докажу тебе, что будет страшный суд по смерти. Открой дверь твоей совести, и посмотри на судию, сидящего в твоей душе. Если же ты, несмотря на самолюбие, осуждаешь себя самого и не допускаешь, чтобы был произнесен неправедный суд, то не гораздо ли более Бог попечется о Своем правосудии и беспристрастно произнесет суд о всем? Или Он оставит все на произвол и без внимания? Но кто отважится сказать это? Никто. Напротив, с нашим мнением согласны и эллины и варвары, стихотворцы и философы, и вообще весь род человеческий, – хотя и не в равной мере, так как допускают некоторого рода судилища в аде. До такой степени это для всех ясно и несомненно. Но скажут: для чего же здесь не наказывает Бог? Для того, чтобы показать Свое долготерпение, и чрез покаяние доставить нам спасение, чтобы в противном случае не истребить совершенно нашего рода, и чтобы не лишить спасения тех, которые чрез перемену порочной жизни на лучшую могут еще спастись. Если бы Он тотчас наказывал каждого за грехи его, то как бы спасся Павел, как бы Петр, эти верховные учители вселенной? Как бы Давид чрез покаяние получил спасение? Как бы (получили спасение) галатяне и многие другие? Вот почему Он не всех наказывает здесь, но из всех только некоторых, и не всех там, но одного (наказывает) здесь, а другого там, – чтобы, здесь наказывая одних, чрез то возбудить и самых бесчувственных (от усыпления греховного) и, не наказывая других, заставить ожидать будущего наказания. Ужели ты не знаешь, что многие наказываются и здесь, как, например погребенные под развалинами башни (Лук. 13: 4), или те, кровь которых Пилат смешал с их жертвами (Лук. 13: 1), или те из коринфян, которые умирали внезапною смертью за то, что недостойно причащались таин (1 Кор. 11: 30), как фараон, как те из иудеев, которые побиты были некогда варварами, и как многие другие, как тогда, так и ныне, и всегда? И другие, хотя и много нагрешили, но умерли, не получив здесь наказания, как например богач (живший) во дни Лазаря, и многие другие.
4. Так поступает (Господь) с одной стороны для того, чтобы возбудить веру в тех, которые не верят будущему, с другой стороны для того, чтобы и верующих, но живущих беспечно, сделать более ревностными. Бог судия праведный и сильный и долготерпеливый и не наводит гнева на всякий день (Псал. 7: 12). Но если мы будем во зло употреблять Его долготерпение, то придет время, когда Он нисколько уже не потерпит, но тотчас накажет. Итак, не будем предаваться мгновенным удовольствиям, – а настоящая жизнь и есть мгновение, – чтобы не навлечь на себя вечного наказания; но лучше – мгновение потрудимся, чтобы после вечно торжествовать. Ужели вы не видите, что и в делах житейских многие так поступают, и предпринимают малый труд ради долговременного спокойствия, хотя часто и выходит наоборот? Здесь выгоды бывают соразмерны с трудами, но часто и то бывает, что труд требуется необычайный, а польза от него очень малая, часто и той не бывает. Но не так в царствии небесном: там труд небольшой, а наслаждение обильно и беспредельно. Вот смотри: здесь земледелец трудится целый год, и часто под самый конец лишается и одежды и плода многих трудов своих. Опять, мореплаватель и воин проводят жизнь до глубокой старости в борьбе и трудах, но часто и тот и другой оставляют свое поприще так, что первый лишается богатого своего груза, а второй вместе с победою теряет и самую жизнь. Итак, скажи мне, какое мы будем иметь оправдание, когда предпочитаем тяжкие труды в делах житейских, предпринимаемые для кратковременного успокоения, или даже совсем напрасно, – потому что надежда в них очень сомнительна, – а в делах духовных поступаем напротив, и за кратковременное нерадение навлекаем на себя страшное наказание? Потому прошу вас всех, – хоть поздно, но позаботьтесь высвободить себя из этого оцепенения. Ведь в то время никто уже нас не избавит – ни брат, ни отец, ни сын, ни друг, ни сосед, ни другой кто, но если дела наши осудят нас, то все будет потеряно, и мы непременно погибнем. Какие вопли испускал богач, как он умолял патриарха, и просил послать Лазаря? Но послушай, что отвечал ему Авраам: "между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят" (пропасть между вами и нами, яко да хотяще прейти отсюду к вам не возмогут) (Лук. 16: 26). Сколько девы умоляли своих подруг, чтобы они уделили им немного елея? Но послушай, что и те говорят: "чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас" (еда како не достанет нам и вам) (Мф. 25: 9). И никто не мог ввести их в чертог Жениха. Размышляя об этом, позаботимся и сами о своей жизни. На какие бы труды ты ни указал, какие бы ни представил мучения, все это ничего не значит в сравнении с будущими благами. Представь, если угодно, огонь, железо, зверей или что-нибудь еще более страшное: все это не составит даже и тени будущих мучений. В самом деле, здешние мучения, когда усиливаются, тогда особенно и делаются легкими, потому что ускоряют минуту освобождения, когда тело не может более выносить ни жестокости, ни продолжения казни. Но там будет не так. Там соединяются и продолжительность, и чрезмерность, как в радостном состоянии, так и в плачевном. Итак, пока есть время, "предстанем лицу Его со славословием " (предварим лице Его во исповедании) (Псал. 94: 2), чтобы тогда нам узреть Его кротким и милостивым, чтобы избежать тех грозных сил. Посмотри здесь на воинов, служащих своим начальникам, как они влекут виновных, как вяжут, как бичуют, как прокалывают бока, как, для умножения мук, подносят факелы, как отсекают члены тела. Но все это игрушка и смех в сравнении с будущими мучениями. Эти мучения временны, а там "червь их не умирает и огонь не угасает" (ни червь не умирает, ни огнь не угасает) (Марк. 9: 48), потому что и тело нетленно. Не дай Бог нам узнать это на опыте, но пусть эти ужасы останутся для нас только на словах; не дай Бог, чтобы мы были преданы тем мучителям, но чтобы здесь исправились. Сколько тогда будем мы говорить в обвинение самих себя! Сколько будем плакать, сколько рыдать! Но все будет уже бесполезно. Так и кормчие не помогут уже кораблю, когда он разрушился и погрузился на дно, ни врачи – когда больной умер. После только говорят, что то и то надлежало бы сделать; но все тщетно, все напрасно. Тогда надлежит обо всем и говорить, и все делать, пока еще есть надежда исправить дело. А когда не осталось ничего в нашей власти и все погублено, тогда напрасно уже и говорить, и делать. Тогда и иудеи скажут: "благословен грядущий во имя Господне" (Иоан. 12: 13), но это восклицание нисколько не поможет им, чтобы избежать вечного наказания, потому что, когда надобно было говорить это, они не говорили. Итак, чтобы и с нами, в соответствии с образом нашей жизни, не случилось того же, переменим отныне нашу жизнь, чтобы предстать пред судилище Христово со всяким дерзновением, которое и да сподобимся получить все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава (ныне и присно и во веки веков. Аминь).
Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2 Кор. 5:1).
Учение о воскресении. – Изображение страшного суда.
1. (Апостол) опять возбуждает ревность коринфян, среди многих скорбей их. И легко ведь им было ослабеть среди них по причине отсутствия (апостола). Что же он говорит? "Не должно удивляться тому, что мы терпим скорби, и смущаться от этого, потому что от них мы получаем великую пользу". В чем заключается эта польза, он сказал уже и раньше, а именно: "(терпя скорби), мы носим мертвость Иисуса (4: 10), и представляем в себе неоспоримое свидетельство силы Его" (именно говорит: "чтобы преизбыточная сила была [приписываема] Богу" (да премножество силы будет Божия) – 4: 7), и ясное доказательство воскресения: "чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей" (да живот Иисусов явится в мертвенной плоти нашей) – 4: 11. Но так как он сказал, кроме того, что через скорби и внутренний наш человек делается лучшим: "если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни) (4: 16), то, чтобы показать опять, как полезно терпеть бичевания и гонения, присовокупляет еще, что когда страдания достигают последнего предела, тогда для претерпевших их произрастают безчисленные блага. Чтобы ты, слыша, что внешний твой человек тлеет, не стал скорбеть, он говорит, что когда это случится вполне, тогда-то ты больше всего и возрадуешься, и перейдешь к лучшему жребию. Таким образом, тому, кто ныне отчасти тлеет, не только не следует скорбеть, а, напротив, должно еще и желать этого тления в полной его мере, потому что оно более всего и ведет тебя к нетлению. Поэтому-то (апостол) и говорит: "Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный" (вемы бо, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворенну, вечну на небесех). Так как (апостол) раскрывает опять учение о воскресении, относительно которого они особенно хромали, то присоединяет в качестве основания суд об этом самих слушателей, и таким образом утверждает это (учение), – впрочем не прямо, как прежде, но как бы приведенный к этому рассуждению другими размышлениями, потому что они были уже прежде наставлены (в этом учении). "Ибо знаем, – говорит, – что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный". Некоторые под земною храминою разумеют этот мир, но я думаю, что (апостол) скорее намекает здесь на наше тело. Смотри же, как он самыми наименованиями показывает превосходство будущего пред настоящим. Сказав: "земной дом" (земная храмина), он противоположил ей небесную; сказав: "храмина тела" (хижина), тем указал на ее удоборазрушимость и кратковременность, противоположив ей храмину вечную. Слово "хижина" действительно часто означает кратковременность, – почему и Господь сказал: "В доме Отца Моего обителей много" (в дому Отца Моего обители многи суть) (Иоан. 14: 2). Если же Св. Писание и называет иногда места успокоения святых хижинами, то не просто, а с прибавлением (какого-нибудь другого слова). Так Господь не сказал: "чтобы приняли в кровы свои" (хижины – σκηνάς), но: "в вечные кровы" (εις τάς αιωνίους σκηνάς, – Лук. 16: 9). (Апостол) назвал будущую нашу храмину еще "нерукотворенною", чем как бы указал на храмину рукотворенную. Что же? Неужели тело наше есть рукотворенное? Никак. Но он указывает или на здешние рукотворенные дома, или, если не так, то назвал будущее тело нерукотворенною храминою не для противоположения, но для того, чтобы более возвысить его достоинство и усугубить его славу. "От того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище" (Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе) (ст. 2). Скажи мне, в какое жилище? В нетленное тело. Отчего же ныне воздыхаем? Оттого, что то тело гораздо лучше. Небесным же называет его по причине нетления. Этим словом он выражает не то, будто это тело низойдет на нас с неба, а указывает только на благодать, посылаемую с неба. Итак, мало того, что не должно скорбеть, когда постигают нас некоторые искушения, но должно желать, напротив, всевозможных (искушений). Как бы так сказал (апостол): "Ты воздыхаешь, что тебя гонят, что твой внешний человек тлеет. Воздыхай о том, что тебя не со всею жестокостью гонят, что твой внешний человек не истлеет еще совершенно". Видишь ли, как он дал речи противоположное направление, показав, что не о том надобно воздыхать, что постигают нас некоторые искушения, но о том, что они недостаточны. (Апостол) не назвал (будущее наше тело) хижиною, но "жилищем"; и весьма справедливо, потому что хижина легко разрушается, а жилище пребывает вечно. "Только бы нам и одетым не оказаться нагими" (Аще же (εί γε) и облекшеся[1], не нази обрящемся) (ст. 3). То есть, хотя и сложим с себя это тело, однако не без тела там явимся, но с тем же самым телом, которое сделается тогда нетленным. Некоторые же читают: "аще точию (είπερ) и облекшеся, не нази обрящемся", – и весьма рассудительно. Чтобы не все полагались на воскресение, (апостол) и говорит: "аще же (είγε) и облекшеся, – то есть в нетление, и получив нетленное тело, – не нази обрящемся" – славы и известности спасения. О том же говорит он и в первом послании, то есть, что хотя и все воскреснем, "кийждо же во своем чину"; и: "есть телеса небесная, и телеса земная" (15: 23, 40). Воскресение будет для всех, но слава не для всех. Одни воскреснут в чести, а другие в бесчестии; одни для царствия, а другие для мучения. То же самое он хотел показать и здесь, когда сказал: "аще точию и облекшеся, не нази обрящемся. Ибо сущии в теле сем воздыхаем, понеже не хощем совлещися, но пооблещися" (ст. 4).
2. Здесь он ясно и совершенно заграждает уста еретиков, показав, что говорит не просто о том или о другом теле, но о тлении и нетлении. "Мы не о том, – говорит, – воздыхаем, чтобы освободиться от тела (потому что мы не желаем сложить его с себя), но страстно желаем только освободиться от тления, которое в нем находится". Потому и говорит, что мы хотим не совлечься тела, но только облечь его в безсмертие. Потом сам же объясняет свои слова: "чтобы смертное поглощено было жизнью" (да пожерто будет мертвенное животом). Так как для многих казалось тягостным разлучение с телом, и он шел против всеобщего голоса, говоря, что мы воздыхаем потому, что не желаем от него освободиться ("Если душа, – могли сказать ему, – так страдает и скорбит, разлучаясь с телом, то как же ты говоришь, что мы воздыхаем потому, что долго не освобождаемся от него?"), то, предупреждая такое возражение, (апостол) и говорит: "И я не утверждаю, что мы о том воздыхаем, как бы сложить с себя (никто без скорби не слагает его, почему и о Петре говорит Христос: "и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь" (возьмут тебя и поведут, аможе не хощеши) (Иоан. 21: 18), а о том как бы облечь его в нетление. Оттого мы и тяготимся телом, т. е. не оттого, что носим тело, но оттого, что носим тело тленное и страстное. Это-то и производит в нас скорбь. Но наступающая жизнь истребит и уничтожит тление, – именно тление, а не тело". "А как же, – скажешь ты, – это произойдет?" Не спрашивай о том, – Бог это делает, – не любопытствуй. Потому и присовокупил: "На сие самое и создал нас Бог" (сотворивый же нас в сие истое Бог) (ст. 5). Этими словами он показывает, что это прежде было определено о нас. Не теперь только это стало благоугодно Богу, но в начале еще, – когда Он образовал нас из земли и создал Адама, а создал его не с тем, чтобы он умер, но чтобы соделать его бессмертным. Потом, чтобы более удостоверить в этом, присовокупил: "и дал нам залог Духа" (иже и даде обручение Духа). Как тогда Он для этого (бессмертия) сотворил человека, так и теперь через крещение возсоздал его для той же цели, и в удостоверение этого дал нам немаловажный залог, Святого Духа. О залоге (апостол) упоминает часто – как для того, чтобы показать себя должником, так и для того, чтобы через это придать бóльшую достоверность своим словам во мнении людей более слабых. "Итак мы всегда благодушествуем" (Дерзающе убо всегда и ведяще) (ст. 6). "Благодушествуем" (Дерзающе) – т. е., среди гонений, озлоблений и непрестанных опасностей смерти. Он как бы так говорит: "Гонит ли кто тебя, преследует ли, умерщвляет ли – не унывай. Все это к твоему благу. Не бойся, дерзай. То, о чем ты воздыхаешь и скорбишь, т. е. что ты работаешь тлению, – это самое тление исхитит тебя из среды тления, и тем скорее освободит от этого рабства". Потому и говорит: "всегда благодушествуем" (дерзающе убо всегда), т. е., не только в благоприятное время, но и во время скорбей. "Ибо мы ходим верою, а не видением, то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа" (И ведяще, яко живуще в теле, отходим от Господа: верою бо ходим, а не видением: дерзаем же и благоволим паче отъити от тела, и внити ко Господу) (ст. 7, 8). Что всего важнее и выше, он поставил на конце – потому что со Христом быть лучше и выше, нежели получить нетление. Слово же его имеет такой смысл: "Гонящий и убивающий нас не отнимает у нас жизни; поэтому не бойся, но дерзай и тогда, когда рассекают тебя на части. Это не только освобождает тебя от тления и тяготящего на тебе бремени, но и тотчас же отсылает тебя к Господу". Потому и не сказал: "сущии (óντες) в теле", что мы находимся в нем, как странники в гостинице. "И как знаем, что, водворяясь в теле, мы устранены от Господа, ибо мы ходим верою, а не видением, то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа" (Ведяще убо, яко живуще в теле, отходим от Господа: дерзаем же и благоволим паче отъити от тела и внити ко Господу). Видишь ли, как он, умолчав о неприятных именах смерти и кончины, заменил их вожделеннейшим наименованием – "водворения у Бога"; и напротив, оставив наименование, кажущееся приятным, именно – жизни, употребил неприятное, назвав здешнюю жизнь "устранением" (удалением) от Господа". Это он сделал для того, чтобы никто не только не услаждался настоящим, напротив, даже тяготился бы им; и чтобы никто, приближаясь к смерти, не скорбел, а напротив, радовался, потому что переходит к лучшим благам. Но чтобы кто-нибудь, услыша, что мы (находясь в этом теле) "отходим от Господа", не сказал: "Что ты говоришь? Неужели мы, живя здесь, находимся в удалении от Него?", – он отклонил это возражение, сказав: "верою ходим, а не видением". И здесь мы имеем познание о Нем, но не столь ясное, а точно " как бы сквозь [тусклое] стекло, гадательно" (в зерцале и в гадании), как говорит он в другом месте (1 Кор. 13: 12). "Благодушествуем и желаем" (Дерзаем же и благоволим). Вот до чего он довел речь! До сильнейшего желания кончины: слово "благоволим" у него то же значит, что и "сильно желаем". Чего желаем? "Выйти из тела и водвориться у Господа" (Отъити от тела и внити ко Господу). Так-то он всегда делает, о чем я и прежде замечал – обращает в противную сторону слова противников. "И потому ревностно стараемся, водворяясь ли, выходя ли, быть Ему угодными" (Темже и тщимся, аще входяще, аще отходяще, благоугодни Ему быти) (ст. 9). "Но там ли, здесь ли мы находимся, – говорит, – наше дело – только заботиться о том, чтобы жить сообразно с Его волею, потому что в этом наша главная обязанность. Таким образом, с этим благоугождением ты уже без сомнения наследник царствия". Но чтобы (верующие), приобретя такое страстное желание (отойти ко Господу), не сетовали на замедление этого отшествия, (апостол) здесь уже дает им то, что составляет главное из всех благ. Что же это такое? То, чтобы благоугождать (Господу): не просто отойти отсюда – хорошо, но отойти благоугодивши; через это последнее хорошим становится и первое. Равным образом, не просто жить здесь тяжко, но тяжко жить оскорбляя (Бога).
3. Итак, не думай, что для вечной жизни достаточно одного разлучения с телом. Везде нужна добродетель. Вот почему, как, рассуждая о воскресении, он не дал основания полагаться только на него, сказав: "только бы нам и одетым не оказаться нагими" (аще же и облекшеся, не нази обрящемся), так точно, говоря и о разлучении (с телом), чтобы ты не подумал, что этого только достаточно тебе для спасения, присовокупил, что надобно еще быть благоугодным Богу. Возбудив, таким образом, ревность многоразличными благами, (апостол) не забыл побудить их и страхом угрожающих зол, так как блаженство наше состоит и в стяжании благ, т. е. царства (небесного), и в избежании зол, т. е. геенны. Но желание избежать мучений сильнее действует, и если бы вред ограничивался только лишением вечных благ, то многие легко бы на это согласились; если же он соединен с мучениями, то едва ли (кто согласится); конечно, первое надлежало бы считать более несносным, но для многих, по причине слабости их и привязанности к земному, последнее представляется более тяжким. Итак, ввиду того, что большинство слушателей не столько возбуждается обещанием благ, сколько угрозою наказаний, (апостол) и счел необходимым здесь заключить речь свою так: "ибо всем нам должно явиться пред судилище Христово" (всем бо явитися нам подобает пред судищем Христовым) (ст. 10). Но опять, устрашив и возбудив слушателя напоминанием об этом суде, он и здесь не оставил скорби без утешения, и присовокупил нечто приятное, сказав: "чтобы каждому получить [соответственно тому], что он делал, живя в теле, доброе или худое" (да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла). Этими словами (апостол) и живущих добродетельно, а между тем гонимых, укрепляет надеждами, и ослабевших делает более ревностными страхом наказания, вместе с тем подтверждает также и учение о воскресении тел. "Тело, – говорит, – которое служило добродетели или пороку, не будет исключено от участия и в воздаяниях: вместе с душою одни тела будут преданы мучениям, а другие увенчаются наградами". Между тем некоторые из еретиков говорят, что тело восстанет не прежнее, но другое. Как же это, скажи мне? Одно тело грешило, а другое за то будет наказываться? Одно жило непорочно, а другое увенчается? И что вы скажете Павлу на слова его: "не хотим совлечься, но облечься" (не хощем совлещися, но пооблещися)? Как же тленное поглощается жизнью? Он не сказал: "чтобы поглощено было смертное или тленное тело телом нетленным", но – "чтобы тление – жизнью" (животом). А это будет тогда, когда воскреснет то же самое тело. Если же прежнее тело будет оставлено, а вместо него устроено другое, тогда тление не будет поглощено, но пребудет во всей силе. Потому и не будет этого, но "тленному сему, – т. е. телу, – надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие" (подобает тленному сему облещися в нетление) (1 Кор. 15: 53). Настоящее тело находится между (тлением и нетлением): ныне оно тленно, а после будет нетленно. И ныне оно в этом состоянии (тления) находится потому, что нетлению несвойственно разрушение: "и тление, – говорит, – не наследует нетления" (тление нетления не наследствует) (1 Кор. 15: 50), – иначе как будет нетление? Но, напротив, тление поглощается жизнью. Тление побеждается нетлением, но последее первым – никогда. Как огонь расплавляет воск, но воск не расплавляет огня, так и нетление истребляет и поглощает тление; но тление никак не может одержать победы над нетлением. Итак, слыша Павла, говорящего, что "всем нам должно явиться пред судилище Христово" (нам подобает явитися пред судищем Христовым), вообразим мысленно этот суд и представим, что он уже совершается теперь и что требуется отчет. Я намерен подробнее изобразить его, так как Павел, как говоривший о скорбях и не желавший возбуждать в них еще новых скорбей, не продолжил далее слова (об этом суде), но высказав кратко суровый приговор: "каждому получить [соответственно тому], что он делал" (кийждо приимет, яже содела), тотчас перешел (к другому рассуждению). Итак представим, что этот суд уже наступил. Пусть каждый испытает совесть свою, и вообразит, что уже пришел Судия, и все открывается и делается явным, – потому что мы не только будем предстоять, но и будем изобличены (на суде). Не краснеете ли вы? Не смущаетесь ли?
Но если и ныне, когда еще не наступил день суда, когда мы просто напомнили о нем, и только мысленно его представили, мы казнимся совестью, то что будет с нами, когда действительно он наступит, когда вся вселенная предстанет на суд, все ангелы и архангелы, и другие (небесные) силы, когда люди будут стекаться от всех концов земли, восхищаемые на облаках, когда все будут объяты страхом, когда повсюду вострубят трубы и будут раздаваться неумолкаемые звуки? Подлинно, если бы и не было геены, то быть отверженным в присутствии столь светлого собрания и отойти с безчестием – каким великим было бы наказанием! Если и ныне, когда выступает царь со своею свитою, каждый из нас, сознавая свое убожество, не столько получает удовольствия от этого зрелища, сколько печали от того, что нисколько не может участвовать в великолепии, окружающем царя, и не находится близ него, то что будет тогда? Неужели ты почитаешь маловажным наказанием – не быть включенным в этот сонм, не быть удостоенным неизреченной славы, быть отлученным куда-то далеко и надолго от этого торжества и неизреченных благ? Но когда и мрак, и скрежет зубов, и неразрешимые узы, и червь неумирающий, и огнь неугасающий, и скорбь, и теснота, и страждущий в пламени язык, – как это случилось с богатым, – будут уделом человека; когда мы будем испускать вопли, и никто не будет нас слышать, будем стонать, терзаться от невыносимых болезней, и никто не будет внимать нам, будем всюду озираться, и ниоткуда не получим утешения, – то с чем сравнить жребий бедствующих таким образом? Что может быть несчастнее этих душ? Что может быть более достойно сожаления?
4. Если мы, входя в темницу и видя в ней одних иссохшими (от печали), других – обремененными оковами и страдающими от голода, иных заключенными во мраке, – приходим в ужас, цепенеем и всячески остерегаемся, как бы не попасть сюда, то что будет с нами, когда насильно повлекут нас для истязаний в самую геенну? Там оковы не из железа, но из огня никогда неугасающего; и не одного рода с нами будут там у нас приставники, которых можно часто привести в сострадание, но ангелы, на которых страшно будет и взглянуть, потому что они будут пылать великим гневом на нас за нашу непокорность Владыке. Там не так, как здесь: для облегчения бедствия твоего не принесут тебе – один серебра, другой пищи, иной утешительного и отрадного слова; там все будут чужие. Даже и Ной, Иов и Даниил, хотя бы увидели кого из своих родных страдающими, не согласятся тогда ходатайствовать за несчастных. Тогда отнимется у нас всякое сострадание, свойственное теперь природе нашей. Так как благочестивые родители порой имеют нечестивых детей, и благочестивые дети нечестивых родителей, то, чтобы радость праведников всегда была чистая и чтобы наслаждающиеся благами не возмущались состраданием, – для этого, повторяю, и самое сострадание отнимется, и они вместе с Владыкой воспылают гневом даже против единокровных своих. В самом деле, если и теперь самые обыкновенные родители иногда отказываются от детей своих, и исключают их из своего родства, когда видят их живущими распутно, тем более так поступят тогда праведники. Пусть поэтому никто не надеется иметь утешение в той жизни, если не сделал ничего доброго в здешней, хотя бы и имел бесчисленное множество праведных предков: "каждому получить [соответственно тому], что он делал, живя в теле" (кийждо бо приимет, яже с телом содела) (ст. 10). Мне кажется, что (апостол) здесь разумеет и блудников, и как их, так и всех других грешников желает привести в страх ожидающими их наказаниями. Послушаем же и мы! Если тебя палит огонь плотской похоти, противопоставь ему тот огонь (геенский), и огонь похоти твоей тотчас погаснет и исчезнет. Хочешь ли сказать что-нибудь гнусное, помысли о том скрежете зубов, – и страх обуздает язык твой. Желаешь ли сделать какое хищение, послушай, что повелевает и говорит Судия: "связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю" (свяжите ему руце и нозе, и вверзите его во тьму кромешную) (Мф. 22: 13), – и таким образом изгонишь и эту страсть. Если ты предан пьянству и ведешь жизнь невоздержную, то послушай, что говорил богач: пошли Лазаря, чтоб концом перста своего освежил горящий в пламени язык мой, – и не получил помощи (Лук. 16: 24, 25), – и отстанешь от страсти (невоздержания). Если ты любишь увеселения, рассуждай о тесноте и скорбях, имеющих быть там; после этого ты и думать о них не станешь. Если ты жесток и немилосерден, то припоминай тех дев, которые за то, что погасли их светильники, оказались вне чертога Жениха, – и ты скоро сделаешься человеколюбивым. Нерадив ты и беспечен? Размышляй о судьбе скрывшего талант свой, – и ты сделаешься быстрее огня. Тебя снедает страсть, как бы завладеть достоянием ближнего твоего? Воображай непрестанно неумирающего червя – и легко освободишься и от этой болезни, и все прочие (слабости) исправишь. (Бог) ничего не заповедал нам трудного и тяжкого. Отчего кажутся нам тяжкими заповеди Его? От нашего расслабления. Как самое трудное при нашем старании и ревности становится легким и удобоисполнимым, так и легкое от нашей лености делается тяжким. Итак, рассуждая обо всем этом, будем смотреть не на то, как некоторые предаются роскоши и невоздержанию, а на то, каков будет их конец. (Конец же их) в здешней жизни – гной и утучнение плоти; а в будущей – червь и огонь. Равным образом, будем смотреть не на то, как некоторые хищничают, а на конец их жизни; их в настоящей жизни снедает беспокойство, страх и мучения совести, а в будущей ожидают неразрешимые узы. Будем рассуждать не о (людях) славолюбивых, а о том, что следует за славолюбием; но за ним последуют – пресмыкательство и лицемерие здесь, а там невыносимое мучение в вечном пламени. Если мы будет таким образом размышлять сами с собою и противопоставлять такие и подобные (размышления) нашим злым пожеланиям, то скоро изгоним из себя и любовь к настоящим благам, и возжем в себе любовь к будущим. Итак, возжем, воспламеним эту любовь. Если одна мысль о благах небесных, даже неясная, доставляет нам столько удовольствия, то подумай, сколько радости должно принести самое наслаждение ими. Блаженны, и трижды и бессчетно блаженны, наслаждающиеся теми благами; напротив, достойны сожаления и трижды несчастны те, которые претерпевают мучения. Итак, чтобы нам быть в числе первых, а не последних, возлюбим добродетель. Таким образом мы наследуем и будущие блага, которые все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Ενδυσάμενοι; По-видимому, Златоуст читал здесь – Εκδυσάμενοι, как показывают дальнейшие слова беседы
Итак, зная страх Господень, мы вразумляем людей, Богу же мы открыты; надеюсь, что открыты и вашим совестям (2 Кор. 5:11).
Каким образом для христиан все стало новым. – Достоинство апостолов. – Величие искупительной жертвы.
1. Итак, говорит, зная это, т. е., тот страшный суд, мы делаем все так, чтобы не подать вам никакого повода даже ложно подозревать нас в неискренности нашего действования. Видишь ли строгую точность в исполнении обязанностей, и заботливость души, пекущейся (о благе других)? "Мы, – говорит, – подлежим осуждению, не только тогда, когда, в самом деле, сделали бы что худое, но подвергаемся ему и тогда, когда, ничего худого не сделавши, бываем подозреваемы в худом и, будучи властны удалить подозрение, не заботимся о том". "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (Не паки себе хвалим, но вину даем вам похвалению о нас) (ст. 12). Смотри, как он всегда предупреждает подозрение в мнимом самохвальстве, – потому что ничто так не оскорбляет слуха слушателей, как рассказ чего-либо великого и необычайного о себе самом. Но так как он вынужден был сказать о себе нечто такое, то и поправляет себя, говоря: "Мы делаем это для вас, а не для себя, – чтобы вы имели, чем хвалиться, а не мы"; но и это не без цели, а по причине лжеапостолов, почему и прибавляет: "тем, которые хвалятся лицем, а не сердцем" (к хвалящимся в лице, а не в сердцы). Видишь ли, как он отвлек их от лжеапостолов и привлек на свою сторону, показав, что и сами коринфяне желают воспользоваться случаем, чтобы защитить его и отвечать за него тем, которые его порицали? "Не для того, – говорит, – чтобы нас хвалили, говорим это, но для того, чтобы вы могли свободно говорить за нас, – что доказывает вместе и великую любовь его к ним, – и не для того, чтобы вам хвалиться только, но чтобы вас не обманывали более". Так, впрочем, открыто он этого не сказал, а выразил то же другими словами, более умеренными, и не делая им упрека, говоря: "дабы имели вы" (да имате), чем похвалиться "тем, которые хвалятся лицем" (к хвалящимся в лице). И это он заповедует им делать не просто и без всякой нужды, но когда лжеапостолы будут превозноситься, потому что он везде соображается с обстоятельствами. Итак, не для своей славы он говорит это, но чтобы заградить уста лжеапостолам, ко вреду коринфян хвалящимся своими делами. Но что значит – "в лице"? Хвалиться наружными делами, совершаемыми напоказ. А лжеапостолы были действительно таковы, и все делали из любочестия; будучи пусты в душе, – хотя имели вид благочестия, и казались достойными почтения, – были чужды добрых дел. "Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас" (Аще бо изумихомся, Богови: аще ли целомудрствуем, вам) (ст. 13). "Если, – говорит, – мы возвещаем что-либо великое о себе (это называет он "изумлением", или, как в других местах, "безумием"), то делаем это для Бога, чтобы вы, считая нас немощными, не возгордились и не погибли; если же говорим что смиренно и с уничижением, то делаем это для вас, чтобы вы научились смиренномудрствовать". Или слова его имеют такой смысл: "Если кто считает нас безумными, мы надеемся за то получить награду от Бога, за Которого мы подпадаем такому подозрению, если же кто почитает нас смиренномудрыми, тот и сам пусть научится от нас смиренномудрию". И еще иначе: "Если кто считает нас безумными, тот пусть знает, что мы для Бога так безумствуем". Поэтому и присовокупляет: "ибо любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так" (ибо любы Божия обдержит нас суждших сие) (ст. 14). "Не только, – говорит, – страх будущего, но и то, что уже совершилось, не позволяют нам быть беспечными и предаваться сну, но восставляют нас и побуждают трудиться для вас". Что же такое, что уже совершилось? То, что "если один умер за всех, то все умерли" (аще един за всех умре, то убо вси умроша). "Следовательно, все погибли", – говорит. Если бы не все умерли, то (и Христос) не за всех бы умер, потому что здесь, а не там средства ко спасению. Поэтому и говорит: "любовь Христова объемлет нас" (любы Божия обдержит нас), и не позволяет нам молчать, и крайнее будет несчастие, жесточе самой геенны, если после того, как Бог совершил такое дело, некоторые останутся не получившими никакого плода от такого промышления Его о нас". Подлинно, дело преизобильной любви – умереть за всю вселенную, и притом лежащую во зле. "Чтобы живущие уже не для себя жили, но для умершего за них и воскресшего" (Да живущии не ктому себе живут, но умершему за них и воскресшему) (ст. 15). "Итак, если мы должны жить не для самих себя, то, – говорит, – вы не должны смущаться и беспокоиться от надвигающихся на вас бедствий и смертей". И представляет очевидную причину, почему так должно поступать. "Если, – говорит, – мы живем Умершим за нас, то должны и жить для Того, которым живем". И хотя сказанное им содержит, по-видимому, одну причину, однако, если тщательно рассмотрим, то найдем следующие две: первую ту, что мы Им только живем, вторую ту, что Он умер за нас. Каждая из них, отдельно взятая, достаточна для того, чтобы соделать нас покорными. Подумайте же, сколько мы должны быть обязаны, когда соединим обе вместе. Но еще и третья причина скрывается в его словах, именно та, что для тебя (Господь) воскресил и вознес на небо начаток нашего естества, – почему и прибавлено: "для умершего за них и воскресшего" (умершему за нас и воскресшему). "Потому отныне мы никого не знаем по плоти" (Темже мы от ныне ни единаго вемы по плоти) (ст. 16). Если все умерли и все воскресли, и умерли так, как осудило умереть владычество греха, воскресли же банею пакибытия и обновления Духа Святого, то он справедливо говорит, что мы "никого" из верующих "не знаем по плоти". Что, в самом деле, до того, если они находятся еще во плоти? Прежняя плотская жизнь уже кончилась, и мы свыше возродились Духом, и познали другое жительство, и пребывание, и жизнь, и устроение, именно – небесные. И всего этого виновником (апостол) называет Христа, почему и прибавил: "если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем" (аще же и разумехом по плоти Христа, но ныне ктому не разумеем).
2. Что же, скажи мне, разве сложил Он с Себя плоть, и теперь без тела? Нет, Он и теперь находится во плоти, потому что сказано: "Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом" (сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет) (Деян. 1: 11). Как "таким же образом" (такожде)? Во плоти, с телом. Как же он говорит: "если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем"? В приложении к нам, "по плоти" значит то же, что быть во грехах, а "не по плоти" – то же, что не быть во грехах. В приложении же ко Христу, "по плоти" не другое что означает, как быть причастным немощей человеческого естества, как-то: жажды, алкания, утомления, сна; потому что Он "не сделал греха, и не было лжи в устах Его" (греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его) (Ис. 53: 9; 1 Петр. 2: 22), почему и говорил: "Кто из вас обличит Меня в неправде?" (кто от вас обличает Мя о гресе?) (Иоан. 8: 46); и еще: "идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего" (грядет сего мира князь, и во Мне не имать ничесоже) (Иоан. 14: 30); а "не по плоти" означает то, что Он освободился уже и от этих немощей, а не то, чтобы Он находился теперь без плоти. Именно с плотию, только уже непричастною страданиям и бессмертною, Он придет судить вселенную. В такое состояние придем и мы, когда тело наше будет "сообразно телу славы Его" (Филип. 3: 21). "Итак, кто во Христе, [тот] новая тварь" (Темже аще кто во Христе, нова тварь) (ст. 17). Доселе (апостол) заимствовал от любви побуждения к добродетели, теперь возводит к ней из рассмотрения самых дел. Потому присовокупил: "кто во Христе, [тот] новая тварь". "Кто, – говорит, – уверовал в него, тот соделался другим созданием, потому что таковой родился свыше чрез Духа. И по этой, следовательно, причине мы должны, – говорит, – жить для Него, – не потому только, что мы не свои (1 Кор. 6: 19), и не потому только, что Он умер за нас, и воскресил начаток нашего естества, но и потому, что мы перешли в другую жизнь". Смотри, сколько он приводит причин на то, что надо жить добродетельно. А чтобы показать, как важен этот переход и как много значит такая перемена, он дает и многозначительное наименование этому исправлению (жизни). Потом, чтобы более объяснить сказанное и показать, как мы делаемся новою тварию, он говорит: "древнее прошло, теперь все новое" (древняя мимодидоша, се быша вся нова). Что же такое "древнее"? Или грехи и разные роды нечестия, или все иудейские (обряды); а лучше – то и другое вместе. "Теперь все новое. Все же от Бога" (Се быша вся нова. Всяческая же от Бога) (ст. 18). А от нас – ничего. И оставление грехов, и усыновление, и нетленная слава – все от Него нам даровано. Таким образом, он возбуждает их к добродетели не только уже будущими благами, но и настоящими. Смотри же, каким образом. Он сказал, что мы воскреснем некогда, перейдем в нетление и получим храмину вечную. Но так как для убеждения тех, которые не так верят будущему, как нужно верить, настоящее имеет больше силы, чем будущее, то он показывает им и то, что они уже получили, и каковы они были тогда, когда получили. Каковы же они были, когда получили? Они были все мертвые ("все, – говорит, –умерли, и Христос за всех умер: так всех равно возлюбил Он"), все одряхлели, застарели в беззакониях.
Но вот теперь и душа новая (потому что очищена), и тело новое, и служение новое, и новые обетования, и завет, и жизнь, и трапеза, и одежда, и все вообще новое. В самом деле, вместо земного Иерусалима, мы получили вышний престольный град; вместо чувственного храма узрели храм духовный; вместо каменных скрижалей получили плотяные; вместо обрезания – крещение; вместо манны – тело Владычне; вместо воды из камня – кровь из ребра; вместо жезла Моисеева или Ааронова – крест; вместо обетованной земли – царство небесное; вместо бесчисленных иереев – Единого Архиерея; вместо агнца бессловесного – Агнца духовного. Представляя все эти и подобные блага, (апостол) и сказал: "все новое". И все это от Бога чрез Христа и Его благодать. Потому и присовокупил: "примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения" (примирившаго нас Себе Христом и давшаго нам служение примирения), потому что все блага даны нам чрез Христа. Тот, кто соделал нас друзьями Своими, есть виновник и всех других (благ), которые Бог даровал друзьям Его, потому что, не врагами нас оставив, Он оделил нас такими дарами, но соделав друзьями Себе. Но когда я называю Христа виновником нашего примирения, то разумею вместе и Отца; когда же говорю, что Отец даровал (это примирение), то опять разумею и Сына. "Все чрез Него начало быть" (Вся Тем быша) (Иоан. 1: 3); следовательно, Он – виновник и этого. Не мы обратились к Нему, но Он сам призвал нас к Себе. Как же призвал? Смертью Христа. "И давшего нам служение примирения". Здесь (апостол) опять указывает на достоинство звания апостольского, показывая, сколь великое дело поручено им, и как велика любовь Божия к нам. В самом деле, и после того, как люди не послушали пришедшего ходатая, (Бог) не отвергнул и не оставил их, но продолжает звать их как сам, так и чрез других. Кто достойно может надивиться такому попечению о нас! Сын, пришедший для примирения, Сын приискренний и единородный умерщвлен; но Отец, не взирая и на это, не отверг убивших Его, и не сказал: "Я послал Сына Моего совершить Мое посольство, а они не только не хотели послушать Его, но еще убили и распяли, потому праведно отвергнуть уже их". Но поступил совсем напротив: по отшествии от нас Сына, Он вверил нам дело примирения: "давшего нам служение примирения. Потому что Бог во Христе примирил с Собою мир, не вменяя [людям] преступлений их " (Зане Бог бе во Христе мир примиряя Себе, не вменяя им согрешений их) (ст. 19). Видишь ли любовь, превосходящую всякое слово, всякий ум? Кто был обижен? Сам (Бог). Кто первый пришел для примирения? Он же. "Но, – скажешь, – Он послал Сына, а не сам пришел?" Да, Он послал Сына, но не один Сын призывал нас, а вместе с Ним и чрез Него действовал и Отец. Поэтому (апостол) и сказал, что "Бог во Христе примирил с Собою мир" (Бог бе примиряя Себе мир во Христе), т. е. чрез Христа. Этими словами он поясняет выше сказанные слова: "давшего нам служение примирения", и как бы так говорит: "Не подумайте, что мы виновники этого дела, – мы только служители; виновник же всего есть Бог, примиривший с Собою вселенную чрез Единородного". Как же Он примирил? Удивительно ведь не только то, что Он соделался другом, но еще более то, что так соделался другом. Как же? Оставив им согрешения: иначе не был бы и друг. Потому (апостол) и сказал далее: "не вменяя [людям] преступлений их" (не вменяя им согрешений их). Действительно, если бы Он захотел требовать отчета во грехах наших, то все мы погибли бы, потому что все умерли. Но при таком множестве грехов наших, Он не только не потребовал нам наказания, но и примирился с нами; не только оставил грехи наши, но даже и не вменил их нам. Так и мы должны прощать врагов своих, чтобы и самими получить такое же прощение. "И дал нам слово примирения" (И положив в нас слово примирения). "И мы, – говорит, – не для того пришли теперь, чтобы возвещать что-нибудь тяжкое, но чтобы сделать всех друзьями Богу". "Если мне, – говорит (Господь), – они не поверили, то вы не переставайте увещевать их, пока не убедите". Потому и говорит далее: "и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом" (по Христе убо молим, яко Богу молящему нами: молим по Христе, примиритеся с Богом) (ст. 20).
3. Смотри, до чего он возвысил это дело, представляя самого Христа просящим о примирении, и не только Христа, но и самого Отца. Смысл же слов его такой: Отец послал Сына Своего увещевать (людей), и исполнить посольство от Его имени к роду человеческому. Но так как Он, будучи умерщвлен, отошел отсюда, то теперь нам передано это посольство, потому и просим вас от имени Христа и Отца Его. Для Него столь дорог человеческий род, что Он предал за него Сына Своего, наперед зная, что Он будет умерщвлен, и сделал нас апостолами для вас, – так что справедливо сказал (апостол): "все для вас" (1 Кор. 3: 22). "От имени Христова просим" (По Христе убо молим), то есть, "вместо Христа, потому что нам передано дело Его". Если же тебе это кажется преувеличенным, то послушай еще далее, где он говорит, что они делают это не только вместо Него, т. е. Христа, но и вместо Отца. Потому и прибавил: "и как бы Сам Бог увещевает через нас" (яко Богу молящему нами). "Не чрез Сына только, – говорит, – (Бог) призывает людей, но и чрез нас, которым передано дело Его. Итак, не думайте, – говорит, – чтобы мы вас просили, – сам Христос чрез нас просит вас, и даже сам Отец Христа". Что может равняться с таким преизбытком (благости)? Будучи неблагодарно обижен за бесчисленные благодеяния (от Него нам данные), Он не только не осудил нас, но еще дал Сына Своего, чтобы примирить нас с Собою; и когда те, к которым Он пришел, не только не примирились, но и убили Его, Он послал опять других посланников для призывания, и чрез них сам просит. О чем же просит? "Примиритесь с Богом". Не сказал: "Примирите с собою Бога", потому что не Бог враждует против нас, но мы против Него. Бог же никогда не враждует. Потому, как посланный посредник, оправдывая Его, говорит: "Ибо не знавшего греха Он сделал для нас [жертвою за] грех" (неведевшаго бо греха по нас грех сотвори) (ст. 21). "Я не говорю уже о том, что прежде было – что вы показали себя крайне неблагодарными против Того, кто не причинил вам никакой обиды, напротив, облагодетельствовал вас; не говорю и о том, что Он не осудил вас за это, и что первый, будучи обижен, первый и просит; пусть все это покрыто будет молчанием. Только того благодеяния, которое Он сделал для вас ныне, не достаточно ли к тому, чтобы вы примирились с Ним?" Что же Он сделал? "не знавшего греха Он сделал для нас [жертвою за] грех" (Неведевшаго бо греха по нас грех сотвори). Если бы Он сделал только одно это, и ничего другого, то подумай, каково было и это одно, что Он предал Сына Своего за оскорбивших Его? А Он много еще и других благодеяний сделал для нас, и сверх всего еще – не сделавшего никакой неправды осудил на страдания за неправедников. Но (апостол) не сказал этого, а указал на нечто гораздо большее. Что же именно? То, что "не знавшаго греха" – Того, Который есть самосущая правда – "сделал [жертвою за] грех" (грех сотвори), т. е., допустил быть осужденным, как бы грешнику, и умереть, как бы проклятому, потому что "проклят … [всякий] повешенный [на дереве]" (проклят висяй на древе) (Втор. 21: 23). Действительно, умереть на древе гораздо более значило, нежели просто умереть, на что указывая и в другом месте, он говорит: "быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя) (Филип. 2: 8). Такая смерть не только вменялась в наказание, но и в бесчестие. Итак, подумай, как много даровал тебе Бог. Великое дело, когда и грешник умирает за кого-нибудь; но когда праведник страдает таким образом и умирает за грешников, и не просто умирает, но умирает как злодей, и не только вменяется с злодеями, но еще своею смертью дарует нам великие блага, которых мы и не ожидали – потому что говорится: "чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом (да мы будем правда Божия о Нем), – то какое слово, какой ум может достойно обнять и изобразить это? "Праведника, – говорит, – (Бог) сделал грешником, чтобы грешников сделать праведными. Но он и не то еще сказал, а гораздо более, именно указал не состояние только, а самое качество. Он не сказал: "сделал грешником", но – "сделал для нас [жертвою за] грех" (грех сотвори); и не только не согрешившего, но и "не знавшего греха"; чтобы и мы были, не сказал – "праведными", но – "правда", и "правда Божия". И действительно, эта правда есть Божия. Когда мы оправдываемся не от дел, – потому что иначе надлежало бы быть без всякого порока, – но благодатью, которая одна всякий грех уничтожает. А это и от гордости удерживает нас, – так как все нам даровано от Бога, и вместе с тем показывает всю важность дарованного нам. Первая правда от закона и от дел, а эта последняя – "Божия правда". Итак, обсудив все это, убоимся сказанного более, нежели самой геенны, почтим дела (Божии) выше, нежели самое царство небесное, и утвердимся в мысли, что страшно – не мучения терпеть, но грешить. Если бы (Бог) и не наказал нас, то нам самим надлежало бы просить себе наказания за то, что мы так неблагодарны оказались к своему Благодетелю. Если сгорающий любовью к женщине, не получив взаимной любви от нее, часто убивает самого себя; а когда и получит, но в чем-нибудь погрешит против возлюбленной, считает себя недостойным жизни, – то, оскорбляя столь человеколюбивого и милосердого (Бога), не должны ли мы сами себя повергнуть в огонь геенский? Скажу еще нечто странное, чудное и, может быть, для многих невероятное: более будет утешения тому, кто за оскорбление такого Человеколюбца терпит наказание, если только он имеет ум и любит Владыку, как должно любить, нежели тому, кто не понесет наказания.
4. Что это так, можно видеть из общего у нас обычая. В самом деле, когда кто-нибудь обидит любимого человека, то более всего успокаивается тогда, когда сам попросит себе наказания и перетерпит какую-нибудь обиду. Так об этом и Давид говорил: "вот, я согрешил, я поступил беззаконно; а эти овцы, что сделали они? пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего" (аз пастырь есмь согрешивый, и аз есмь пастырь зло сотворивый, а сии овцы что сотвориша? Да будет рука Твоя на дому отца моего) (2 Цар. 24: 17). И когда он лишился Авессалома, то искал себе жесточайшего наказания, – хотя сам был и не обидевший, а обидимый; но так как сильно любил погибшего, то сам себя предал мучениям скорби, находя утешение себе в этом. Так и мы должны наказывать самих себя, когда согрешаем против Того, против Которого не должно грешить. Видите, как лишившиеся любимых детей терзают себя, рвут на себе волосы, находя облегчение своей скорби о возлюбленных в наказании самих себя? Если же и тогда, когда мы ничем не оскорбили возлюбленных наших, наше только злострадание о том, что они зло пострадали, приносит нам утешение, то, когда мы сами оскорбили их и совершили против них неправду, не гораздо ли более должно успокоить нас несение наказания, чем освобождение от наказания? Это всякому известно. Кто любит Христа, как должно любить, то понимает, что я говорю, т. е., что он сам не потерпит остаться без наказания, хотя бы (Христос) и простил его, так как одно оскорбление Его составляет уже величайшее наказание. Знаю, что я говорю невероятное для многих; однако, дело обстоит именно так, как я сказал. Если мы любим Христа, как должно любить Его, то сами себя будем наказывать за грехи свои. Для любящих прискорбно не то, что за оскорбление любимого они терпят какое-нибудь зло, но, прежде всего самое оскорбление любимого. И если этот последний, прогневавшись, не накажет первого, то этим еще более будет мучить его; а если накажет, то, напротив, успокоит и утешит его. Итак, будем страшиться не геенны, а оскорбления Бога, потому что когда Бог, в гневе Своем, отвратится от нас, то это будет тягчее геенны, хуже всего, страшнее всего. А чтобы тебе более увериться, насколько это худо, размысли о том, что я скажу. Если бы какой царь, видя наказываемого какого-нибудь разбойника или другого преступника, отдал за него на смерть возлюбленного, единородного, кровного и законного сына своего, с тем, чтобы вместе со смертью и вина разбойника перенесена была на невинного сына его, и чтобы виновный чрез то и от наказания был освобожден, и от бесчестия избавлен; если бы сверх того он возвел его на высшую степень достоинства; а столь необычайно получивший спасение и почтенный такою славою после оскорбил бы своего благодетеля, – то не пожелал ли бы он, если только не потерял ума, лучше тысячу раз умереть, чем оставаться виновным в такой неблагодарности? Так будем рассуждать и мы теперь, и горько плакать о том, что так неблагодарно оскорбляем Благодетеля своего. Не будем беспечно надеяться на то, что Он оскорбляемый долготерпит; напротив, поэтому-то еще более и будем сокрушаться. И у нас – людей, если кто ударившему в правую щеку подставит и левую, мстит этим больше, нежели когда бы взаимно ударил его тысячу раз; равным образом и терпящий поношение, когда не только взаимно не поносит, но и благословляет поносящего, этим гораздо сильнее уязвляет его, нежели взаимными бесчисленными поношениями. Если же мы так стыдимся людей, великодушно переносящих наши обиды, то не тем ли более должны бояться Бога, когда непрестанно согрешаем, но не терпим за то никакого наказания? Поистине страшное наказание соблюдается на главу таковых. Итак, помышляя об этом, прежде всего убоимся греха, так как от него мучение, от него геенна, от него всякое зло. И не только убоимся, но и будем убегать его, и стараться всегда благоугождать Богу. В этом и состоит царствие, в этом жизнь, в этом тысячи благ. Таким образом, мы еще и в этой жизни приобщимся царствия небесного и будущих благ, которые все мы и да сподобимся получить благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Мы же, как споспешники, умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами. Ибо сказано: во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения. (2 Кор. 6: 1, 2).
Благодать не ведет ко спасению, если нет чистой жизни. – В чем состоит истинное богатство. – Бедняки счастливее богачей.
1. Так как (апостол) сказал, что Бог призывает, а мы только посланники от Него, которые молим, чтобы вы примирились с Богом, то, чтобы (коринфяне) не предались беспечности, он снова устрашает их и возбуждает, говоря: "умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами" (молим, не вотще благодать Божию прияти вам). "Не будем, – говорит, – предаваться беспечности потому, что Бога нас призывает, и послал к нам посланников. Напротив, поэтому-то самому и будем всячески стараться угодить Богу, и собрать сокровища духовные (о чем он и выше говорил, когда сказал, что "любовь Божия обдержит нас", т. е. побуждает, заставляет, нудит), – чтобы, после такого попечения, предавшись беспечности и не показавши ничего доброго, не лишиться вам столь великих благ. Итак, не думайте, что, если (Бог) послал призывающих, это призывание продолжится вечно. Оно продолжится только до второго пришествия; Он будет призывать, доколе мы находимся только здесь, а после того суд и мучение. Это-то, – говорит, – и побуждает нас призывать вас". Он часто возбуждает верующих не только величием благ и человеколюбием (Божиим), но и краткостью времени. Так в других посланиях он говорит: "ныне ближе к нам спасение" (ныне бо ближайшее нам спасение) (Рим. 13: 12); и еще: "Господь близко" (Филип. 4: 5). А здесь еще более делает: побуждает верующих не только краткостью данного времени, но еще и тем, что это только время и благоприятно для спасения. "Вот, – говорит, – теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения" (Се ныне время благоприятно, се день спасения). Не будем же терять благоприятного времени, но покажем достойное данной нам благодати попечение. "Потому, – говорит, – и мы сами спешим, зная и краткость, и благоприятность времени". Вот почему он сказал: "умоляем вас" (споспешествующе же и молим). " Как споспешники вам", потому что "Мы помогаем более вам, нежели Богу, от Которого мы посланы. Он ни в чем не имеет нужды; все спасение распространяется на вас". Впрочем, этим не отвергается и то, что (апостолы) были споспешники и Богу, как и говорит в другом месте: "Ибо мы соработники у Бога" (Богу есмы споспешницы) (1 Кор. 3: 9). "К этому-то спасению, –говорит, – мы и призываем вас: "умоляем". Когда же Бог призывает ко спасению, то не просто призывает, но представляя на то права Свои, именно то, что Он дал Сына-праведника, не ведавшего греха, и за нас грешников соделал Его грехом, чтобы мы сделались праведными. Тому, Кто имеет столько прав и есть Бог, не следовало бы и призывать, и притом людей непокорных; напротив, нам бы надлежало призывать Его каждый день. И, однако, Он призывает мы же, – говорит, – призывая, не можем от себя представить вам никакого права или благодеяния, разве то одно, что умоляем вас именем Бога, открывшего вам столько благодеяний. Умоляем же для того, чтобы вы приняли Его благодеяние и не отвергли дара. Итак, послушайте нас – и не напрасно примите предлагаемую вам благодать". Чтобы (слушатели) не подумали, что примирение состоит только в том, чтобы веровать в Призывающего, он требует еще исправления жизни, потому что, получивши прощение грехов и, примирившись (с Богом), жить опять по-прежнему значит то же, что снова возвратиться к вражде и, в рассуждении жизни, напрасно принять благодать.
Благодать не спасет нас при нечистой жизни; напротив, еще более повредит нам и усугубит грехи наши, если мы после такого познания и дара возвратимся к прежним беззакониям. Впрочем (апостол) ясно пока еще не говорит этого, чтобы не сделать слова своего тяжким; а говорит только, что иначе мы не получим никакой пользы. Потом напоминает пророчество, убеждая тем и побуждая (коринфян) подвигнуться, чтобы получить спасение. "Ибо сказано, – говорит, – во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения" (Глаголет бо: во время приятно послушах тебе, и в день спасения помогох ти. Се ныне время благоприятно, се день спасения) (ст. 2). "Время благоприятное". Какое это время? Время дара и благодати, в которое не отчета в грехах требуют, не осуждение произносят, но с прощением грехов предлагают и наслаждение бесчисленными благами, – оправдание, освящение и все другие. Сколько надлежало бы трудиться, чтобы дождаться такого времени? Но вот без всякого с нашей стороны труда пришло это время, неся с собою оставление всех прежде бывших грехов. Поэтому и называют его благоприятным, так как (Господь) принимает ныне и величайших грешников, и не только принимает, но еще удостаивает их высочайших почестей. Когда Царь пришел, то уже не суда время, но милости и спасения. Потому и называет это время благоприятным, доколе мы находимся в подвиге, доколе работаем в винограднике, доколе остается одиннадцатый час.
2. Итак, приступим к подвигу, покажем жизнь добродетельную; к тому же это и легко. Подвизающемуся в такое время, в которое излились столь великие дары, столь великая благодать, легко получить награду. И у земных царей, во время торжеств, когда они являются в царских одеждах, и мало потрудившийся получает великие дары; между тем как в дни, когда они судят, требуется большая исправность и великое усилие (чтобы получить что-нибудь). Поэтому и мы будем подвизаться в столь благоприятное время, в которое дается дар. Ныне время благодати, Божией благодати, когда легко можем получить венцы. Если (Бог) принял нас обремененных столькими грехами и простил, то не тем ли более примет нас, когда мы прощены уже, и когда привносим нечто и от себя. Далее, как и всегда делает (апостол), выставляя самого себя на сцену, чтобы с него брали пример, так делает он и здесь. Поэтому и присовокупляет: "Мы никому ни в чем не полагаем претыкания, чтобы не было порицаемо наше служение" (ни едино ни в чем же дающе претыкание, да служение наше безпорочно будет) (ст. 3), – заимствуя убеждение не от времени только, но и от примера тех, которые подвизались как должно. И смотри, как скромно это делает. Не сказал: "Глядите на нас, а мы таковы-то"; но, как бы защищаясь против обвинения, исчисляет свои (подвиги). И полагает два отличительных признака беспорочной жизни, первый: "ни в чем не полагаем претыкания" – не сказал "обвинения", но что гораздо маловажнее – "претыкания", – т. е., никому не подавая и повода к укоризнам против нас, – "да служение наше безпорочно будет", – чтобы кто не стал нападать (на это служение); и не сказал опять, чтобы кто не стал порицать или обвинять, но чтобы оно не подавало и случайного повода к тому, чтобы кто-нибудь мог порицать в чем-нибудь. Второй признак: "но во всем являем себя, как служители Божии" (но во всем представляюще себе, якоже Божия слуги) (ст. 4). Это гораздо выше (предыдущего). Действительно, не одно и то же – быть свободным от обвинения, и устроить себя так, чтобы из всего видно было, что мы Божии слуги; и не одно и то же – избежать порицания, и быть достойным похвал. Не сказал: "являясь" (φαινόμενοι), но: "являем себя" (представляюще себе) (συνιστώντες), т. е. показывая (себя таковыми на деле). Далее говорит и о том, каким образом они сделались таковыми. Каким же? "В терпении, – говорит, – многом". Терпение он положил основанием благ, почему и не просто сказал – "в терпении", но – "в терпении многом", чтобы показать его важность. Действительно, перетерпеть одну какую-нибудь беду или две – еще не великое дело; потому и перечисляет множество скорбей и искушений, говоря: "в скорбях, в бедах" (ανάγκαις). Но скорбь еще более увеличивается, когда нельзя уклониться от несчастий, и когда точно неизбежная какая необходимость требует злостраданий. "в тесных обстоятельствах" (В теснотах), – т. е., или в теснотах голода и других необходимых потребностей, или просто в теснотах искушений. "Под ударами, в темницах, в изгнаниях" (В ранах, в темницах, в нестроениих) (ακαταστασίαις) (ст. 5). И каждое из них само по себе тяжко: тяжко терпеть бичевание, тяжко быть в узах, тяжко не иметь покоя от гонений – это именно и значит "в нестроениих"; но когда постигают все эти скорби и притом сразу, то подумай, какая для этого потребна душа! Потом ко внешним скорбям присовокупляет и те, которые от него собственно зависели: "в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте" (в трудех, в бдениих, в пощениих, в очищении) (αγιότητι)". Этими словами он указывает на те труды, которыми обременял себя, переходя с места на место; и делая своими руками, – на те ночи, в которые учил, или трудился для себя, и со всем тем не забывая и поста, хотя и одни эти (подвиги) стоили не одной тысячи постов. А под "чистотой" (очищением) здесь он разумеет или целомудрие, или чистоту во всем, или же нелюбостяжательность, или же то, что он даром проповедовал Евангелие. "В благоразумии" (В разуме) (γνώσει) (ст. 6). Что такое "в благоразумии"? В мудрости, даруемой от Бога, которая истинно есть ведение, а не как мнимые мудрецы, хвалящиеся внешним образованием, а этой истинной мудрости лишенные. "В великодушии, в благости" (В долготерпении, в благости). И это важное свидетельство мужественной и благородной души – великодушно переносить поражения и удары, отовсюду наносимые. Далее, чтобы показать, как он сделался таковым, присовокупил: "в Духе Святом". "Чрез Него, – говорит, – мы все это совершаем". Но смотри, где он поставил помощь от Св. Духа, – после уже исчисления своих подвигов. Мне кажется, он хотел показать этим и нечто еще другое. Что же такое? То, что "мы обильно исполнены Духа Святого, и свое апостольство оправдываем и тем, что удостоились духовных дарований", так как, хотя это зависит и от благодати, тем не менее, и сам он был причиною, своими делами и подвигами привлекши на себя благодать. Если же кто думает, что сверх сказанного (апостол) выражает этими словами еще и то, что он, в употреблении благодатных даров, не подавал никому никакого соблазна, – думаю, и тот не погрешит против смысла. Действительно, некоторые (из коринфян), получив дар языков и возгордившись, тем подали повод к осуждению себя, потому что получивший духовные дары может и злоупотребить ими. "Мы же, –говорит, – не таковы, но и "в духе", – т. е. в дарованиях, – пребыли беспорочными. "В любви нелицемерной".
3. Вот что было причиною всех благ (им приобретенных); вот что сделало его таковым, и сохраняло в нем Духа, действием Которого все у него совершалось. "В слове истины" (ст. 7), о чем он часто упоминает, т. е. что мы возвещали слово Божие без обмана и без подделки. "В силе Божией". Как всегда он поступает, – т. е. ничего не относит к самому себе, но все усваивает Богу и Ему приписывает все свои действия, – так делает и здесь. Так как он сказал о себе много великого, именно то, что проводил жизнь неукоризненную во всем, и показывал в себе высочайшую мудрость, то все это усвояет Духу и Богу. Действительно, сказанное им было необычайно. Если и живущему в тишине трудно сделаться добродетельным и непорочным, то подумай, какая должна быть душа у того, кто обуреваемый столь многими скорбями, всегда сияет. Но он не это только претерпел, а и гораздо более того, как увидим далее. И не только то удивительно, что он пребыл беспечален, обуреваемый такими волнами, и мужественно перенес все, но еще более то, что все это (перенес) с радостью, – как на это он ясно указывает далее, говоря: "с оружием правды в правой и левой руке" (оружии правды десными и шуими). Видишь ли, какое присутствие духа, и какая сильная душа? Он показывает, что скорби – это оружия, которые не только не низлагают (терпящих их), но и ограждают и укрепляют. "левыми" (Шуими) же он называет мнимые (δοκούντα) скорби, потому что и эти имеют свою награду. Почему же он так называет их? Или потому, что говорит, сообразуясь с понятиями других, или потому, что Бог повелел молиться и о том, чтобы не впасть в искушение. "В чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах" (Славою и безчестием, гаждением и благохвалением) (ст. 8). "Что ты говоришь? Почитаешь за великое то, что пользуешься славою? Подлинно так", – говорит. Почему же? Казалось бы, терпеть бесчестие – великое дело; а для наслаждения славою требуется невеликая душа? Напротив, великая и весьма великая, – чтобы, пользуясь славою, не впасть в гордость. Вот почему он и о славе думает так же, как о бесчестии, потому что он равно сиял в том и другом случае. Но каким же образом (слава) бывает оружием правды? Таким, что многие, видя учителей благочестия в славе, и сами возбуждаются к благочестию; она свидетельствует о добрых делах их; такою славою прославляется и Бог. И это есть дело премудрости Божией, – чтобы проповедание Евангелия совершалось противными средствами. Смотри, – вот Павел был связан. И это было допущено для пользы Евангелия: "обстоятельства мои, – говорит, – послужили к большему успеху благовествования: и большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большею смелостью, безбоязненно проповедывать слово Божие" (яже о мне паче во успех благовествования приидоша: и множайшии братия надеявшиися о узах моих, паче дерзают без страха слово глаголати) (Филип. 1: 12, 14). Был он и в славе. И это опять усугубляло ревность верующих. "В чести и бесчестии" (Славою и безчестием). Он переносил мужественно не только телесные скорби, которые исчислил выше, но и собственно душевные. А и эти скорби обыкновенно сильно возмущают дух. Иеремия перенес много искушения; а от этих изнемог, и когда его злословили, говорил: "Не стану пророчествовать, и не буду более говорить во имя Его" (не воспомяну имене Господня) (Иерем. 20: 9). И Давид часто жалуется на злословия. А Исаия, после многих других утешений, успокаивает (иудеев) еще так: "Не бойтесь поношения от людей, и злословия их не страшитесь" (не бойтеся укорения человеча, и похулению их не покаряйтеся) (Ис. 51: 7). И Христос говорит ученикам: "когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня, радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах" (егда рекут всяк зол глагол на вы лжуще, радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех) (Мф. 5: 11, 12), а в другом месте прибавляется еще: "и взыграйте" (Лук. 6: 23). Он не положил бы такой награды, если бы подвиг этот не был велик. В телесных страданиях болезнь души разделяет и тело, потому что и тело и душа страдают вместе; а здесь (страдает) одна душа. Потому-то многие пали от одних душевных скорбей и погубили души свои. Оттого и для Иова укоризны друзей его казались тяжелее ран и червей (Иов. 19). Поистине, нет ничего тягостнее для мучимых скорбями, как слово, уязвляющее душу. Потому-то и (апостол), перечисляя труды и подвиги свои, полагает и этот, говоря: "славою и бесчестием". Так многие и из иудеев не хотели веровать (в Господа), только из опасения лишиться славы в народе. Они боялись не казней, но того, чтобы не выгнали их из сонмищ (Иоан. 5: 42). Потому (и Господь) говорил им: "Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу" (како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще) (Иоан. 5: 44)? И многих можно бы указать, которые, презрев все страдания, побеждены были славою. "Нас почитают обманщиками, но мы верны" (Яко лестцы, и истинни) (ст. 8). Это – то же, что и "при порицаниях и похвалах" (гаждением и благохвалением). "Мы неизвестны, но нас узнают" (Яко незнаеми, и познаваеми). Это – то же, что и "славою и бесчестием". Для одних они были знаемы и достоуважаемы, для других недостойны и того, чтобы знать их. "Нас почитают умершими, но вот, мы живы" (Яко умирающе, и се живи есмы), т. е., как приговоренные и осужденные на смерть, что также составляло род бесчестия.
4. А это сказал он для того, чтобы показать и неизреченную силу Божию, и их терпение. "(Смотря по тому), – говорит, – как и до чего злобствовали против нас враги наши, нам непременно надлежало бы умереть; так и все думали; но Бог спасал нас от погибели". Далее, чтобы показать для чего Бог попускает это, (апостол) продолжает: "нас наказывают, но мы не умираем" (яко наказуеми (παιδευόμενοι), а не умерщвляеми". Здесь он показывает, какая польза проистекает от искушений, еще прежде наград, и как сами враги невольно делаются их благодетелями. "Нас огорчают, а мы всегда радуемся" (Яко скорбяще, присно же радующеся) (ст. 10). "Другие, смотря на нас, думают, что мы скорбим, между тем как мы не только не скорбим, но ощущаем самое высшее удовольствие". И не просто сказал: "радующеся", но прибавил – "присно", т. е. всегда. Что может сравниться с такою жизнью, в которой по мере несчастий увеличивается радость? "Мы нищи, но многих обогащаем" (Яко нищии, а многи богатяще). Некоторые думают, что здесь говорится о богатстве духовном, а я нахожу возможным присовокупить и видимое богатство, потому что они и им обладали, поскольку чудным некоторым образом имели отверстыми для себя все дома. Это (апостол) и подтверждает далее, говоря: "мы ничего не имеем, но всем обладаем" (яко ничтоже имуще, а вся содержаще). Но как это возможно? Как возможно совместить две вещи совершенно противные? Обладающий многим не имеет ничего; а ничего не имеющий владеет всем! Однако не только в этом, а и в других вещах часто одно противное производит другое противное. Если же тебе все еще кажется удивительным, как возможно иметь все тому, кто ничего не имеет, то я представлю в пример самого (апостола), который повелевал всей вселенной, и был господином не только их имения, но и самых очей. "Если бы возможно было, – писал он, – вы исторгли бы очи свои и отдали мне" (Аще бы было мощно, очеса ваша извертевше дали бысте ми) (Галат. 4: 15). Все же это говорит для того, чтобы научить нас не смущаться человеческими о нас суждениями, – хотя бы нас называли льстецами, хотя бы не хотели и знать о нас, хотя бы считали нас преступниками, осужденными на смерть, хотя бы скорбящими, бедными, ничего не имеющими, хотя бы (считали нас) находящимися в унынии и тогда, когда мы радуемся, – потому что и для слепых солнце не светит, и безумным неизвестны удовольствия мудрых. Одни только верные умеют справедливо ценить дела, и радуются и скорбят не о том, о чем другие. Если бы кто, не имея никакого понятия о состязаниях, увидел бойца, хотя украшенного венцом, но имеющего раны, то, не зная того удовольствия, которое приносит бойцу венец, конечно, стал бы думать только о том, что тот испытывает мучительную боль по причине ран. Так и те знают только то, что мы претерпеваем, а того не знают, за какую цену претерпеваем, и потому естественно думают, что мы только страдаем; они видят только борьбу и бедствия, а наград, венцов и основания подвигов не видят. Итак, что же это было, чем владел Павел, когда говорит: "мы ничего не имеем, но всем обладаем"? Блага земные и духовные. В самом деле, кого как ангела принимали города, для кого готовы были исторгнуть и отдать свои очи, за кого готовы были положить свои головы, – как тот не был господином и всего им принадлежащего? Если же хочешь видеть его духовные блага, то увидишь, что он и ими был весьма богат. Кто так близок был к Царю всяческих, что Владыка ангелов сообщил ему сокровенные тайны, – тот как не превосходил всех и обилием (духовных благ), и как же не имел всего? Иначе ему так не повиновались бы демоны, и не стали бы убегать от него с такою поспешностью болезни и недуги. Так и мы, если что несем ради Христа, должны нести не только мужественно, но и с радостью. Постимся ли мы – будем веселы, как пиршествующие. Терпим ли поношение – будем ликовать, как осыпаемые похвалами. Истрачиваем ли мы имение – постараемся быть в таком расположении духа, как будто приращаем его. Отдаем ли что бедным – будем думать, что мы приобретаем, потому что кто не с таким расположением дает, тот нелегко и дает. Итак, когда ты хочешь раздавать от своего имущества, то не о том только думай, что ты расточаешь, но и о том, что гораздо более приобретаешь; и о последнем даже прежде (думай), чем о первом. И не только при раздаче милостыни, но и во всякой добродетели помышляй не о суровости трудов, но о сладости наград; а прежде всего имей в виду Господа нашего Иисуса, для Которого предпринимаешь те или другие подвиги, – и ты легко выйдешь на подвиги, и в радости проведешь все время жизни. Подлинно, ничто не приносит такого удовольствия, как добрая совесть. Вот почему Павел, и каждодневно уязвляемый скорбями, радовался и веселился, а ныне живущие, и во сне не претерпевая ничего подобного, скорбят и унывают, – не от чего иного, как только оттого, что не имеют любомудрой души. Иначе, скажи мне, о чем ты плачешь? О том ли, что ты беден и терпишь недостаток в необходимых вещах? Но в таком случае больше о тебе нужно плакать – не потому, что ты беден, а потому, что ты так малодушен; не потому, что у тебя нет денег, а потому, что ты так дорого ценишь их. Павел умирал каждый день (1 Кор. 15: 31), и не только не плакал, но еще и радовался. Он непрестанно боролся с голодом, и не только не скорбел, но и хвалился.
5. А ты оттого, что не имеешь всего годового запаса, плачешь и терзаешь себя? "Да, – скажешь, – потому что он имел попечение только о себе, а я о рабах, и о детях, и о жене" Напротив, он и один заботился о нужном не для себя, но для всей вселенной. Ты заботишься об одном доме, а он о таком множестве бедных в Иерусалиме, в Македонии и о всех неимущих, – повсюду; заботился притом и о тех, которые давали, не менее, чем о тех, которые принимали. У него была двойная забота о вселенной: и чтобы никто не терпел нужды в вещах необходимых, и чтобы все обогащались духовными дарами. И тебе не причиняют такой скорби твои голодные дети, какую причиняли ему дела всех верующих. Что я говорю – верующих? Он не был чужд заботы и о неверующих, напротив, до того был снедаем заботою о них, что молился за них, и желал быть отвергнутым сам ради их спасения (Рим. 9: 3). А ты, хотя бы в тысячу раз увеличился голод, не решился бы умереть ни за кого. И ты заботишься об одной жене; а он о всех церквах в целом мире; у меня, говорит, "попечение всех церквей" (2 Кор. 9: 28). Итак, доколе будешь шутить, сравнивая себя с Павлом, и скоро ли перестанешь страдать таким малодушием? Не тогда должно плакать, когда мы бедны, но когда грешим. Только это одно достойно слез, а все прочее достойно даже смеха. "Но я не об этом одном печалюсь, –скажешь, – а еще и о том, что такой-то облечен властью, а я в бесчестии и презрении". Что же из этого? И блаженный Павел для многих казался бесчестным и достойным презрения. "Но то был Павел", – скажешь. Значит, следовательно, печаль твоя происходит не от свойства вещей, а от недостатка рассуждения. Итак, ты должен оплакивать не бедность свою, но себя, что находишься в таком (жалком ослеплении). Вернее же – не плачь и о себе, а лучше исправься: не богатств ищи, а старайся о приобретении того, что более, нежели бесчисленные богатства, делает нас радостными, то есть любомудрия и добродетели. При них и бедность будет безвредна; а без них нет никакой пользы и от богатства. В самом деле, скажи мне, какую пользу получают те, которые изобилуют богатством, а души имеют бедные? Не столько ты почитаешь себя несчастным, сколько такой богач считает себя таковым потому, что не имеет у себя (богатства) всех. Пусть он не плачет так, как ты; но загляни в его сердце, и ты увидишь там вопли и воздыхания.
Хочешь ли, я покажу тебе твое богатство, чтобы ты перестал почитать блаженными имеющих большое богатство? Видишь ли это небо, как оно прекрасно, как величественно, на какой высоте поставлено? Красотою его и он наслаждается не более твоего, и не может тебя лишить его, и все присвоить себе, потому что оно создано сколько для него, столько же и для тебя. А что сказать о солнце? И это блестящее и светозарное светило, увеселяющее взор наш, не для всех ли смертных открыто, и не все ли равно наслаждаются им, как богатые, так и бедные? И свод звездный, и круг луны – не всем ли равно принадлежат? Даже, странно сказать, мы бедные пользуемся им более, нежели они. Они, предаваясь безмерному пьянству и проводя жизнь в пиршествах и непробудном сне, часто и не замечают их, находясь всегда под кровлею и любя жить во мраке; напротив, бедные находятся в таком положении, что более всех наслаждаются приятностями этих стихий. Равным образом, если будешь рассматривать воздух, повсюду разлитый, то увидишь, что бедные и им пользуются в большем количестве и гораздо чистейшем виде. Путешественники и земледельцы более наслаждаются им, нежели живущие в городах; а в этих последних опять ремесленники более, чем те, кто по целым дням предается пьянству. А что сказать о земле? Не всем ли она равно открыта? Нет, говоришь. Почему же, скажи мне? Потому что богатый и в городе, получив во владение большее количество десятин земли, окружает их длинными стенами, и в полях отрезает себе большие участки. Что же? Ужели потому, что он отрезывает их одному себе, один он и пользуется ими? Никак, хотя бы он владел тысячами участков. Плоды их он поневоле должен разделять между всеми; пшеницу, вино и елей он тебе готовит, и везде для тебя служит. И огромные ограды и здания, сопряженные с несказанными издержками, трудами и беспокойствами, он воздвигает для твоей же пользы, полчая от тебя за такую свою услугу только малое количество серебра. То же самое всякий может увидеть и в банях, и везде, т. е. что богатые тратят и большие деньги, и обременены трудами и заботами, а бедные легко и спокойно пользуются плодами трудов их за несколько оволов. Таким образом (богатый) ничем не более твоего пользуется землею, и не десять желудков наполняет и он, но один, как и ты. Но он питается роскошнейшими яствами? И это не большое преимущество; напротив, и здесь ты найдешь для себя предпочтение. В самом деле, это обилие и богатство стола возбуждают в тебе зависть тем, что доставляют много удовольствия; но у бедного удовольствия еще больше; и сверх того он наслаждается также здоровьем. Разве тем только богатый превосходит бедного, что делает свое тело более слабым, и собирает в себе большие источники тяжких болезней, потому что у бедного все делается согласно с природою, а у богатого, который не знает меры, все ведет к расслаблению и болезням.
6. Если угодно, рассмотрим это на примере. Если бы нужно было натопить печь, и один накидал бы в нее шелковых одежд и тонких, искусно вытканных занавесок, а другой, напротив, наложил бы дров дубовых и сосновых, то чем лучше сделал бы первый сравнительно с последним? Ничем – напротив, даже хуже. Что же (мы можем несколько и изменить этот самый пример)? Если бы один стал топить печь дровами, а другой телами – у какой печи остановился бы ты с бóльшим удовольствием, у той ли, которую топили бы дровами, или у той, которую телами? Без сомнения у той, которая топилась бы дровами, потому что она топится естественным образом, и тем представляет приятное зрелище для зрителей; а та, напротив, гарью и смрадом, дымом и зловонием костей прогнала бы от себя всех. Ты ужасаешься, слыша это, и чувствуешь отвращение к такой печи? Но таковы и утробы богатых. В них ты найдешь еще больше, чем в той печи, и смрада, и зловонных испарений, и отвратительного запаха, потому что все тело их и каждая часто его от пресыщения отзываются большою несваримостью желудка. Ведь когда естественная теплота обессилена, не может переварить всей пищи, то последняя пробивается на поверхность тела, подобно дыму, и производит отвратительный запах. С чем бы еще сравнить утробы богатых? А вы не оскорбляйтесь моими словами; но если говорю неправду, изобличайте меня. Итак, с чем же бы еще сравнить их? Сказанного же еще недостаточно для полного изображения того, как они жалки. Вот я нашел и другое сравнение. Какое же? Как в сточных канавах, когда непрестанно умножающиеся наносы навоза, травы, тростнику, камней и тины производят в них завалы, поток грязи вырывается, наконец, на поверхность, – так точно бывает и с утробами богатых: вследствие стеснения их внизу, бóльшая часть таких зловонных потоков устремляются наверх. Но не так у бедных. Напротив, утробы их так же чисты от таких зловонных излишеств, как источники, разливающие чистые воды и наполняющие ими сады и луга. Совсем не таковы утробы богатых или – лучше – предающихся пиршествам. Они исполнены вредной влаги, мокрот, желчи, испорченной крови, гнилых испарений и других подобных вещей. Потому-то никто из живущих роскошно не может быть здоровым даже на краткое время, но проводит жизнь среди непрестанных болезней. Ввиду этого я желал бы спросить их: для чего нам даны различные снеди? Для того ли, чтобы мы погибали от них, или для того, чтобы ими питались? Для болезней, или для здравия? Для расслабления, или подкрепления? Очевидно, что для питания, здоровья и подкрепления. Для чего же вы злоупотребляете ими, создавая чрез них для своего тела болезни и расслабление? Напротив, бедный, питаясь простою пищею, приобретает здоровье, крепость и силу. Итак, не плачь, находясь в бедности, этой матери здоровья; напротив, радуйся. И если хочешь быть богатым, презирай богатства. Подлинно, не в том состоит богатство, чтобы иметь богатство, но в том, чтобы не заботиться о снискании его. Если мы так устроим себя, то и здесь будем богаче всех богатых, и там насладимся будущими благами, которых все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Который Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Уста наши отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно (2 Кор. 6: 11, 12).
Любовь Павла ко всем. – Его благоразумие и смиренномудрие. – Милостыня не должна делаться напоказ. – В делах, относящихся ко спасению, бедные имеют преимущество пред богатыми.
1. (Апостол) сказал о своих искушениях и скорбях: "В терпении, – говорит, – в скорбях, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях"; показал, как они важны и благодетельны: "нас огорчают, – говорит, – а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем" (яко скорбяще, присно же радующеся: яко нищи, а многи богатяще: яко ничтоже имуще, а вся содержаще) (ст. 10); назвал их оружием: "нас наказывают, – говорит, – но мы не умираем" (яко наказуеми, а не умерщвляеми) (ст. 9); обнаружил в них великое о нас попечение Божие и Его силу: "чтобы преизбыточная сила, – говорит, – была [приписываема] Богу, а не нам" (да премножество силы будет Божия, а не от нас) (4: 7); изобразил опасность своих подвигов: "всегда, – говорит, – мертвость Его носим" (ст. 10); и что эта мертвость служит ясным доказательством воскресения: "чтобы и жизнь Иисусова, – говорит, – открылась в теле нашем" (да и живот Иисусов явится в мертвенней плоти нашей) (ст. 11); сказал, чего он удостоен от Господа, и какое служение ему было вверено: "и как бы Сам Бог, – говорит, – увещевает через нас; от имени Христова просим" (по Христе молим яко Богу молящему нами) (5: 20); и чего он был служитель, т. е. "не буквы, но Духа" (3: 6); и что не только поэтому он достоин уважения, но и ради самых скорбей: "Богу, – говорит, – благодарение, всегда победителями нас творящему" (2: 14). После всего, наконец, он приступает к обличению (коринфян) в том, что они мало имеют расположения к нему. Впрочем, не тотчас начинает обличать их, но сперва говорит им о той любви, которую он всегда обнаруживал к ним, а потом уже приступает и к обличению. Хотя бы обличающий и по своим добродетелям заслуживал уважение слушателей, но его слово принимают охотнее, когда он вместе показывает и любовь свою к обличаемым. Вот почему и апостол, упомянув сперва о своих искушениях, трудах и подвигах, переходит к слову о любви своей к ним, и потом уже начинает обличать их. Как же он свидетельствует любовь свою к ним? "Уста наши, – говорит, – отверсты к вам, Коринфяне" (Уста наша отверзошася к вам, коринфяне) (ст. 11). Что же это за свидетельство любви? И что вообще значат эти слова? "Мы не хотим, – говорит, – молчать пред вами, но всегда желаем говорить и беседовать с вами. А так поступают обычно любящие. И что для тела объятие рук, то для души дружественная беседа". Вместе с этим он намекает здесь еще и на нечто другое. Что же именно? "То – (говорит), – что мы откровенно беседуем с вами, как с возлюбленными, ничего не утаивая от вас и ничего не скрывая". Так как он приступает к обличению их, то как бы просит у них извинения в том, делая самое обличение, смело высказанное, доказательством сильной любви к ним. И самое наименование ("коринфяне") выражает великую любовь, расположение и горячность (чувства). Известно, чтоб мы часто повторяем и одни имена тех, кого любим. "Сердце наше расширено" (Сердце наше распространися). Как теплота расширяет (предметы), так и любви свойственно расширять (сердце), потому что она есть такая добродетель, которая и горяча, и разгорячает. Она разверзла и уста Павловы, и расширила сердце его. "Не устами только, – говорит, – люблю вас, но (с устами) согласуется и сердце. Потому я и говорю смело, открытыми устами и от всего сердца".
Подлинно, нет ничего пространнее сердца Павлова; оно так горячо любило всех верных, как кто-нибудь (любит) своего друга, не раздробляя на части своей любви и оттого ослабевая, но пребывая в каждом всецело. И удивительно ли, что Павел имел такую любовь к верным, когда сердце его обнимало всю вселенную, и даже неверных? Вот почему он и не сказал: я люблю вас, но гораздо выразительнее: "Уста наши отверсты, … сердце наше расширено" (уста наша отверзошася, сердце наше распространися); мы всех имеем в сердце и не кое-как, но с большим простором, потому что в таком случае любимый без всякой опасности помещается в сердце любящего". Поэтому и говорит: "Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно" (не тесно вмещаетеся в нас, утесняетеся же во утробах ваших) (ст. 12). Смотри, как он щадит и в самых обличениях. А это – свойство сильно любящих. Не сказал: "вы не любите нас", а (говорит только): "не в такой мере (любите, как мы)", – потому что не хочет сильно упрекать их. Перечитывая его послания, желающий и везде может увидеть, до чего он любил верующих. К римлянам, например, он пишет: "весьма желаю (επιποθώ) видеть вас" (1: 11); и еще: "многократно намеревался придти к вам" (множицею восхотех приити к вам) (ст. 13); также: "чтобы воля Божия когда-нибудь благопоспешила мне придти к вам" (аще убо благопостешен буду приити к вам) (ст. 10). А к галатам пишет: "Дети мои, для которых я снова в муках рождения" (чадца моя, имиже паки болезную (4: 19). И опять к Ефесеянам: "Для сего преклоняю колени мои за вас" (сего ради преклоняю колена моя за вас) (3: 14). К филиппийцам же (написал так): "Ибо кто наша надежда, или радость, или венец похвалы?" (кто бо ми есть упование или радость, или венец похваления? Не и вы ли?) (1 Сол. 2: 19, Филип. 4: 1), – и говорил, что он носит их "в сердце и во узах" (Филип. 1: 7). А к колоссянам: "Желаю, чтобы вы знали, какой подвиг имею я ради вас … и ради всех, кто не видел лица моего в плоти, дабы утешились сердца их" (хощу же вас видети, колик подвиг имам о вас, и елицы не видеша мя во плоти, да утешатся сердца ваша) (2: 1); и к фессалоникийцам: "подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими … так мы, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестие Божие, но и души наши" (якоже доилица греет своя чада, тако желающе вас благоволихом подати вам не точию благовествование, но и души своя) (1 Сол. 2: 7, 8). Или Тимофею: "вспоминая о слезах твоих, дабы мне исполниться радости" (поминая слезы твоя, да радости исполнюся) (2 Тим. 1: 4); также Титу: "истинному сыну" (присному (αγαπητώ) чаду) (1: 4). Подобным же образом и к Филимону.
2. Много подобного пишет он и к евреям, не переставая утешать их подобно матери, уговаривающей печальных детей своих: "еще немного, очень немного, и Грядущий придет и не умедлит" (еще мало елико елико грядый приидет, и не укоснит) (Евр. 10: 37). С тою же любовью и к ним (коринфянам) говорит: "Вам не тесно в нас" (не тесно вмещаетеся в нас). Притом говорит, что не только он их любит, но что и они любят его, желая этим еще более привлечь их к себе. То же самое свидетельствует он о них, когда говорит, что пришел Тит, "поведая нам ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность" (2 Кор. 7: 6, 7). То же и галатам: "если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне (4: 15); и фессалоникийцам: "какой вход имели мы к вам" (1 Сол. 1: 9); и Тимофею: "вспоминая о слезах твоих, дабы мне исполниться радости " (2 Тим. 1: 4). И везде в посланиях его всякий может найти свидетельства любви его к ученикам своим и их любви к нему, хотя и не равной. Так и в настоящем послании говорит он: "чрезвычайно любя вас, я менее любим вами" (аще и излишше вас любя, менше любим есмь) (12: 15). Но так как говорит он уже в конце (послания); а здесь еще сильнее: "Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно" (не тесно вмещаетеся в нас, утесняетеся же во утробах ваших). "Вы приемлете, – говорит, – одного, а я – целый город и столь многочисленный народ". Не сказал опять – "не приемлете нас", но – "в сердцах ваших тесно" (утесняетеся); этими словами он указал на то же, но только снисходительнее, чтобы обличение было не слишком жестоко. "В равное возмездие, - говорю, как детям, - распространитесь и вы" (Тожде же возмездие, якоже чадом глаголю, распространитеся и вы) (ст. 13). И хотя не одно и то же – прежде самому быть любимым, а потом уже любить других, потому что возлюбивший после, хотя бы и равною платил любовью, по тому уже самому стоит ниже, что другой предварил его любовью, – но я не вхожу, – говорит, – в строгое разыскание; для меня довольно, если вы, взяв с меня пример, покажете ту же меру любви, каковою я люблю вас". Потом, чтобы показать, как это нужно для них, и как слова его чужды всякого ласкательства, прибавляет: "говорю, как детям". Что же значит: "как детям"? Это значит – "ничего более не прошу от вас, кроме вашей любви ко мне, как отцу".
И заметь благоразумие и смиренномудрие (апостола). Он не говорит уже здесь о бедствиях, какие претерпел за них, о своих трудах, о смертных опасностях, хотя бы и много мог сказать – так он чужд гордости! – но говорит только о любви своей, и просит от них взаимной любви, – "за то, что я, – говорит, – отец ваш, и сильно люблю вас". Пользующегося любовью иногда очень раздражает то, что ему напоминают о благодеяниях, – потому что он видит в этом упрек себе. Поэтому Павел и не делает так, а только говорит: "Возлюбите меня как дети отца", – что гораздо ближе к природе (человеческой), и составляет долг каждого в отношении к отцу. Потом, чтобы кто не подумал, что он говорит это для своей пользы, показывает далее, что он для их же блага желает снискать любовь их к себе, – почему и присовокупляет: "Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными" (не бывайте преложни ко иному ярму, якоже невернии) (ст. 14). Не сказал – "не смешивайтесь с неверными"; но, чтобы сильнее обличить их как нарушителей правды, говорит: не уклоняйтесь (на их пути). "Какое общение праведности с беззаконием?" (Кое бо причастие правде к беззаконию?) Здесь он делает различение уже не между своею любовью и любовью тех, которые растлевали коринфян, но между благородством последних и низостью первых. От этого и речь его сделалась важнее и сообразнее с его достоинством, а для коринфян привлекательнее. Если бы сыну, не почитающему своих родителей и предающемуся людям развратным, кто-нибудь сказал: "Что ты делаешь, дитя? ты презираешь своего отца, и предпочитаешь ему людей развратных и преданных всякому нечестию? Ужели ты не знаешь, сколько ты лучше их и благороднее?" – то такими словами он лучше бы отклонил его от общения с ними, чем когда бы стал восхвалять только отца. Так, если бы он сказал: "Ужели ты не знаешь, насколько отец твой лучше их?" – то этим ничего бы не сделал. Напротив, если он, оставив отца, укажет на превосходство пред ними самого сына, говоря: "Неужели ты не знаешь, кто ты и кто они? Как ты не подумаешь о своем благородстве и свободном происхождении, а их низости? Что у тебя общего с такими ворами, прелюбодеями, разбойниками?" – то, как бы окрылив его такими похвалами, он легко расположит его к тому, чтобы он оставил сообщество с ними. Первые увещевания он не так легко примет потому, что восхваление отца будет служить уже обвинением, поскольку именно в этом случае он представляется оскорбителем не только отца, но и такого именно отца; здесь же он ничего подобного не услышит. Притом, кто не любит похвалы? И потому самое обличение, соединенное с похвалою слушателя, бывает удобоприемлемее. Оно смягчает, возвышает дух и заставляет гнушаться сообществом с худыми людьми. Но здесь достойно удивления не только такое различение, но и то, что придумал нечто большее для возбуждения в них страха. Сперва именно он ведет речь свою чрез вопросы, что обыкновенно бывает тогда, когда говорится о чем-нибудь для всех известном и очевидном; потом же распространяет ее многими и различными наименованиями. Не одно, в самом деле, не два и не три, но многия наименования (сравниваемых) вещей полагает пред глазами слушателей, чтобы с одной стороны изобразить высоту добродетелей, а с другой – крайнюю низость порока, и чрез великое, даже бесконечное между ними расстояние показывает, что дело не требует более никакого доказательства. "Какое общение, – говорит, – праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами?" (Кое бо причастие правде к беззаконию? Кое же общение свету ко тьме? Кое же согласие Христови с Велиаром? Или кая часть верну с неверным? Или кое сложение церкви Божией со идолы?" (ст. 15, 16).
3. Смотри, какие простые, а между тем достоточные слова употребляет (апостол) для отвращения (коринфян он ярма неверных). Не сказал он: "(какое общение у праведности) с противозаконием (παρανομία)", но гораздо сильнее ("с беззаконием" – ανομία). Равным образом не сказал: "(какое общение) у находящихся во свете с пребывающими во тьме", но противополагает самые вещи, противные между собой и одна другую отвергающие, т. е. свет и тьму. Не сказал также: "(какое согласие) между последователями Христа и чадами диавола", но – что гораздо бóльшую обнаруживает противоположность – между Христом и Велиаром, – еврейским именем назвав этого отступника. "Какое соучастие верного с неверным?" (Или кая часть верну с неверным?) Чтобы кто не подумал, что он просто лишь обвиняет зло и похваляет добродетель, он здесь указывает уже и лица, хотя и неопределенно. И не сказал: "какое общение", но – какие награды, назвав их "частию" (μερίς). "Какая совместность храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога живаго" (Кое сложение церкви Божией со идолы? Вы бо есте церковь Бога жива). Смысл этих слов такой. "Царь ваш не имеет ничего общего с диаволом ("Какое согласие между Христом и Велиаром?"); ничего общего не имеют между собою и дела их ("Что общего у света с тьмою?"). Потому и у вас не должно быть никакого общения с ним (диаволом?)". Апостол прежде указывает на царя, а потом уже на них, – чтобы тем скорее отвлечь их от диавола. Далее, сказав: "Какая совместность храма Божия с идолами?" и присовокупив: "Ибо вы храм Бога живого", (апостол) почел нужным привести и свидетельство на это, желая показать, что эти слова не простая лесть, – так как кто хвалит, не представляя на то причин, о таком могут подумать, что он льстит. Какое же (он приводит) свидетельство? "Вселюся в них и похожду", – т. е. "вселюсь в храмах этих и в них буду ходить", показывая тем великое к ним благоволение, – "и буду вашим Богом, а вы будете Моим народом" (и будут Мне в людие, и Я буду им в Бога). (Лев. 26: 12). "Для чего же, – говорит, – ты, нося в себе Бога, бежишь к идолам, – Бога, Который не имеет с ними ничего общего? Такой поступок достоин ли какого-нибудь извинения? Помысли, кто в тебе живет и обитает с тобою". "И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому; и Я прииму вас" (Темже изыдите от среды их и отлучитеся, и нечистот не прикасайтеся: и аз прииму вы, глаголет Господь) (ст. 17). Не сказал: "не творите нечистоты"; но, требуя от них большой точности, сказал: "даже не прикасайтесь и не приближайтесь к ней". Что же составляет нечистоту плотскую? Блуд, прелюбодеяние и всякое плотоугодие. А душевную? Нечистые помыслы, сладострастный взор, памятозлобие, обманы и тому подобное. Он желает, чтобы мы были чисты и от той и от другой нечистоты. Смотри, вот и награда за то, – отделение от нечестивых и соединение с Богом. Но послушай еще далее: "И буду вам Отцем, и вы будете Моими сынами и дщерями, говорит Господь" (и буду вам во отца, и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь) (Иерем. 3: 19). Видишь, как пророк издревле уже предсказал о настоящем благородстве нашем, т. е. о возрождении благодатию. "Итак, возлюбленные, имея такие обетования" (Сицева убо имуще обетования, о возлюбленнии) (7: 1). Какие? То, что мы сделались храмами для Бога, сынами и дщерями Его, что Он вселяется и обитает в нас, что мы стали Его народом и Его именем Богом и Отцом своим. "Очистим себя от всякой скверны плоти и духа – не будем прикасаться к нечистоте", – это именно и означает "скверна плоти", – и к тому, что грязнит душу, – это именно и значит "скверна духа". Этим одним, однако, он еще не довольствуется, и потому присовокупляет: "совершая святыню в страхе Божием". Одно неприкосновение к нечистому еще не делает чистым; чтобы сделаться нам святыми, для этого потребно и нечто другое, – именно ревность, бодрствование и благочестие. И хорошо сказал он: "в страхе Божием", потому что можно сохранять целомудрие и не в страхе Божием, но для суетной славы. Впрочем, он имел еще и другое в виду, когда сказал: "в страхе Божием, именно – способ, которым достигается святость. Действительно, как ни велика сила похоти, но если ты оградишь себя страхом Божиим, то победишь ее неистовство. Под "святынею" же он разумеет здесь не одно целомудрие, но и удаление от всякого греха, потому что свят тот, кто чист, а чист не тот, кто не творит только блуда, но кто чужд вместе и сребролюбия, и зависти, и надменности, и тщеславия, – особенно же тщеславия, которого и всегда нужно убегать, а более всего при подаянии милостыни. Милостыня, зараженная этой болезнью, перестает быть уже и милостыней, а является хвастовством и жестокосердием.
Действительно, когда ты подаешь милостыню не из милосердия, но для того, чтобы показать себя, тогда она не только не есть милостыня, но даже является обидой, потому что ты выставляешь на позор своего брата. Милостыня состоит не в том, чтобы только давать деньги, но чтобы давать с чувством милосердия. И на зрелищах дают деньги – и распутным отрокам и другим, появляющимся на сцене; но это не милостыня. И блудники дают деньги блудницам; но это – дело не человеколюбия, а пьяного бесчинства. Им-то подобен и тот, кто (подает милостыню) из тщеславия. Подобно тому, как оскверняющийся с блудницею дает ей награду за наносимую ей обиду, так и ты, подавая милостыню из тщеславия, только награждаешь принимающего ее от тебя за причиняемую ему обиду, и чрез это создаешь и себе и ему худую славу, а отсюда невыразимый вред. Как лютый зверь и бешеный пес нападают на всех, так этот злой недуг бесчеловечия похищает у нас наши блага. Такая милостыня, подлинно, есть бесчеловечие и жестокость, или еще хуже того. Жестокосердый только сам не дает просящему, а ты хуже его делаешь, – ты препятствуешь подавать желающим подать. В самом деле, когда ты всем выставляешь напоказ свое подаяние, то этим приводишь в сомнение бедность принимающего дар твой, и тем удерживаешь от подаяния намеревающегося подать, особенно если он человек легкомысленный. Такой человек уже не подает просящему, как уже получившему подаяние и не особенно нуждающемуся, и мало того, – еще будет порицать его и обличать в бесстыдстве, когда он, получив от тебя милостыню, придет и к нему просить.
4. Итак, какая это милостыня, когда ты бесчестишь ею и себя и того, кто получил ее, а еще более Того, кто повелел творить ее, так как не довольствуешься тем, что сам (Бог) видит милостыню твою, и требуешь еще, чтобы и глаза собратий твоих обращены были на нее, и таким образом преступаешь данную от Него заповедь, запрещающую поступать так. Желал бы я побеседовать с вами и о других добрых делах, и о посте, и о молитве, – чтобы показать, как и здесь пагубно тщеславие; но я вспомнил, что в прошедшей беседе не совсем окончил предложенное там, очень нужное слово. О чем же там было слово? Рассуждая о здоровье и удовольствиях, я говорил там, что бедные имеют преимущество пред богатыми в потребностях жизни, и это доказано было ясно. Теперь покажем, что бедные преимуществуют пред богатыми не только в житейских вещах, но и в духовных. В самом деле, что вводит в царствие Божие – богатство или бедность? Послушаем, что говорит об этом сам небесный Владыка. О богатых он говорит, что удобнее верблюду пройти сквозь иглиные уши, нежели богатому в царствие Божие (Мф. 19: 24); а о бедных сказал напротив: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах" (аще хощеши совершен быти, продаждь имение твое, и даждь нищим, и гряди в след Мене: и имети имаши сокровище на небесах) (Мф. 19: 21). Но если угодно, мы и с другой стороны покажем истину сказанного. "Узкий и тесный путь, – говорит (Писание), – вводящий в жизнь" (Мф. 7: 14). Но кто идет узким путем: тот ли, кто проводит жизнь в удовольствиях, или кто в бедности? Тот ли, кто идет без всякой ноши, или тот, кто несет на себе тысячу тяжестей? Изнеженный и беспечный, или заботливый и старательный? Но что пользы в умствованиях? Лучше перейдем к примерам. Лазарь был беден, и очень беден, а богатый проходил мимо него, когда он лежал у ворот (богатого). Кто же из них взошел в царство (небесное), и обрел покой в недрах Авраамовых? Кто, напротив, мучился в огне, и не мог испросить даже капли воды? Но ты скажешь, что и из бедных многие погибнут, и из богатых многие будут наслаждаться теми неизреченными благами. Напротив, должно знать, что только малое число богатых спасется, а бедных гораздо более. Рассмотри и исследуй тщательнее препятствия (к спасению) со стороны богатства и пороки бедности, хотя те и другие, собственно, зависят ни от богатства, ни от бедности, а от тех, которым достались в удел богатство или бедность; но посмотрим все же, какое оружие удобнее. Итак, какой порок кажется свойственным бедности? Ложь. Какой (свойственнее) богатству? Гордость, которая есть мать пороков, от которой и диавол сделался диаволом, не будучи таковым прежде. Опять, корень всех зол сребролюбие (1 Тим. 6: 10). Но кто стоит ближе к этому корню – богатый или бедный? Не очевидно ли, что богатый? Ведь чем большим кто окружен (богатством), тем большего еще желает. Опять, тщеславие губит бесчисленные добродетели. А богатый и к нему тоже обитает поблизости. Но почему же ты, скажут, ничего не говоришь о скорбях и стесненном состоянии бедного? Потому, что это удел и богатого и даже еще более, чем бедного, так что несчастия, соединенные, по-видимому, с бедностью, общи и бедным и богатым, между тем как несчастия богатого угнетают его одного. "Но что (можно ответить), – скажут, –на то, что бедный от недостатка необходимых потребностей совершает много злодеяний?" То, что никто из бедных, никто не делает столько злодеяний от бедности, сколько совершают их богатые, из желания большего богатства и из опасения, чтобы не потерять уже хранящегося у них. В самом деле, не столько бедный желает необходимого для себя, сколько богатый излишнего, да и столько сил опять к совершению зла он не имеет, сколько богатый. Таким образом, если богатый и больше желает зла и больше может сделать его, то очевидно, что он и действительно больше сделает. Не так бедный боится голода, как богатый трепещет, как бы не лишиться своих сокровищ, и мучится оттого, что еще не завладел богатствами всего мира. Итак, когда богатый близок к тщеславию, гордости и сребролюбию, которое есть корень всех зол, то какую будет иметь он надежду на спасение, если не покажет в себе великого любомудрия? Как он решится шествовать тесным путем? Не будем же, поэтому, идти за мнением толпы, а будем исследовать самые вещи. Если мы не доверяемся другим, когда дело идет о деньгах, а сами пересчитываем и пересматриваем их, то не безрассудно ли было бы просто следовать мнению других в определении достоинства дел наших, – и притом не взирая на то, что мы имеем для этого верные весы, верный образец и верное правило – суд божественных законов? Потому прошу и умоляю всех вас, – не обращая внимания на то, как об этом думает тот или другой, узнавайте все это из святых Писаний, и, узнав из них, в чем состоит истинное богатство, будем стараться о снискании его, чтобы чрез то достигнуть нам и вечных благ, которых и да сподобимся все мы благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Вместите нас. Мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти. Не в осуждение говорю; ибо я прежде сказал, что вы в сердцах наших, так чтобы вместе и умереть и жить (2 Кор. 7: 2, 3).
Благоразумие Павлово. – Как нужно относиться к согрешающим братиям.
1. (Апостол) опять говорит о любви, умеряя строгость обличения. Так как он обличил и укорил их в том, что, будучи любимы им, они не отвечают ему такою же любовью, напротив, отпали от любви его, и предались людям зловредным, – то теперь смягчает строгость укоризн своих, говоря: "вместите нас", т. е., "любите нас"; просит у них маловажной милости, которая приносит более пользы оказывающим ее, нежели принимающим. И не сказал – "любите нас", но, как бы вызывая сострадание, говорит: "вместите". "Кто, – говорит, – нас удалил? Кто исторгнул из мыслей ваших? Почему вытесняете нас из сердец ваших?" Выше он сказал: "в сердцах ваших тесно" (утесняетеся во утробах ваших) (6: 12), а здесь выражает то же самое яснее словами: "вместите нас". И этим опять привлекает их к себе, потому что ничто так не возбуждает любви, как наблюдение любимого, что любящий сильно желает любви его. "Никого не обидели" (Ни единаго обидехом). Смотри, он опять умалчивает о своих благодеяниях, но другим образом и смягчает, и вместе усиливает свое слово. Вместе с тем, говоря: "Мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти (ни единаго обидехом, ни единаго истлихом, ни единаго лихоимствовахом), он указывает и на лжеапостолов. Что значит: "повредили"? То есть, никого не обольстили, как и в другом месте говорит: "чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились" (да не како, якоже змий Еву прельсти, тако истлеют разумы ваша) (2 Кор. 11: 3). "Ни от кого не искали корысти" (Ни единаго лихоимствовахом), то есть, ни у кого ничего не похитили, ни с кем не поступали коварно. Не говорит еще: "мы оказали вам те и другие благодеяния", но чтобы более пристыдить их, говорит: "не обидели". Как бы так говорит: "Если бы мы и никакого не оказали вам благодеяния, и тогда вам не надлежало бы отвращаться от нас, потому что вы ни в малом, ни в большом не можете обвинить нас". Но, чувствуя, что сказанное им может показаться тяжким, он опять смягчает (свое слово). Впрочем и не совсем умолк (от обличения), потому что тогда он не исправил бы их; и не оставил слова своего несмягченным, чтобы не оскорбить их чрез меру. Что же говорит? "Не в осуждение говорю" (Не на осуждение глаголю). Из чего же это видно? "Ибо я прежде сказал, что вы в сердцах наших, так чтобы вместе и умереть и жить" (Прежде бо рех, яко в сердцах наших есте, во еже умрети с вами и сожити). Подлинно весьма велика такая любовь, что, будучи даже ими презираем, готов и умереть и жить вместе с ними. "Не просто, – говорит, – вы находитесь в сердцах наших, но так, как я сказал. Можно и любить, и избегать опасностей; но не так любим мы".
Смотри, сколько и здесь дивного благоразумия! Он не упомянул о том, что сделал уже для них, чтоб не сочли этого опять за упрек, но обещает им благодеяния в будущем. "Ежели бы, –говорит, – постигло вас какое бедствие, то я готов все терпеть за вас. Для меня ни смерть, ни жизнь, сами по себе, не важны; но быть там, где вы, для меня предпочтительнее; с вами и смерть лучше жизни, и жизнь лучше смерти". Что умереть за другого есть дело любви, это несомненно; но жить – кто этого не пожелает, даже и не будучи другом? Почему же он и желание жить выставляет как дело великое? Потому что и действительно оно весьма великое. В самом деле, о страждущих друзьях своих многие соболезнуют; а когда они благоденствуют, то уже не радуются с ними, но еще и завидуют. "Мы же не таковы, – (говорит апостол). – Если вы подвергнетесь бедствию, мы не устрашимся разделить с вами ваше несчастие; если будете благоденствовать, не станем завидовать". Потом, ввиду того, что выше он непрестанно повторял одно и то же, говоря: "Вам не тесно в нас"; "в сердцах ваших тесно"; "вместите нас"; "распространитесь и вы"; и: "мы никого не обидели"; а все это, по-видимому, клонилось к их осуждению, – то смотри, какой новый способ употребляет он, чтобы смягчить тяжесть (этих укоризн). "Я много надеюсь на вас" (Много ми дерзновение к вам) (ст. 4). "Потому, – говорит, – я осмеливаюсь на это, что говорю не к осуждению вашему, но по великой надежде на вас". То же самое выражает он и выше, говоря: "много хвалюсь вами" (многа ми похвала о вас). "Не подумайте, что когда я говорю так, то говорю, совсем уже осуждая вас, потому что я весьма горжусь и хвалюсь вами; напротив, говорю это из заботливости, желая, чтобы вы больше успели в добродетели". То же говорит он после многих обличений и евреям: "Впрочем о вас, возлюбленные, мы надеемся, что вы в лучшем [состоянии] и держитесь спасения, хотя и говорим так" (надеемся же о вас лучших, и придержащихся спасения, аще и тако глаголем) (Евр. 6: 9). "Желаем же, чтобы каждый из вас, для совершенной уверенности в надежде, оказывал такую же ревность до конца" (Желаем же, да кйждо вас являет тожде тщание, к извещению упования даже до конца) (6: 11). Так точно и здесь говорит: "много хвалюсь вами", т. е. "я хвалюсь вами пред другими". Видишь, как искренно утешает! "И не просто, – говорит, – хвалюсь, но и очень хвалюсь". Потому и присовокупил: " исполнен утешением" (исполнихся утехи). Какой же утехи? "Которую получил от вас; вы, исправившись, утешили меня делами своими". Любящему свойственно и делать упреки, что он не любим, и страшиться, чтобы излишними укорами не опечалить. Поэтому и говорит: "исполнен утешением, преизобилую радостью" (исполнихся утехи, преизбыточествую радостию).
2. Но скажут: "Это, по-видимому, противоречит сказанному прежде". Нимало; напротив, очень даже согласно, потому что сказанное теперь делает удобоприемлемым то, что было сказано раньше, и настоящая похвала делает более действительной пользу прежних обличений, уничтожая их горечь. Вот почему он весьма кстати и щедро и расточает эти слова. Не сказал: "я исполнен радости", но – "изобилую"; и не только "изобилую", но – "преизизобилую", чем опять обнаруживает горячность любви, по которой хотя и столько любим ими, что может радоваться и веселиться, все же, однако не почитает еще себя любимым в той степени, в какой бы следовало его любить, и не думает, что все от них получил. Так ненасытима была любовь его к ним! И малая взаимная любовь от тех, кого любим, доставляет великую радость, по причине нашей сильной к ним любви. Таким образом, и это послужило новым доказательством его любви. Говоря об утешении, он сказал: "исполнен", т. е. "получил, что надлежало"; а говоря о радости, сказал: "преизизобилую", т. е.: "Я много боялся за вас, но вы довольно удовлетворили и утешили меня, и не только отняли у меня предлог к скорби, но еще доставили мне обильную радость". Показывая затем, как велика эта радость, не только выражает это словами: "преизизобилую радостью", но и тем, что присовокупляет: "при всей скорби нашей" (о всякой печали нашей). "Так велико было доставленное вами удовольствие нам, что оно не затмилось и великою печалью, а напротив, избытком своей великости преодолело все постигшие нас скорби, и не дозволило нам даже почувствовать их". "Ибо, когда пришли мы в Македонию, плоть наша не имела никакого покоя" (Ибо пришедшим нам в Македонию, ни единаго име покоя плоть наша) (ст. 5). Упомянув выше о печали, сказывает, какая то была печаль, и представляет ее в большем виде, желая показать, как велики доставленные ими утешение и радость, если они рассеяли и такую скорбь. "Мы были стеснены отовсюду" (Но во всем скорбяще). Как это во всем? "отвне – нападения" (Вне уду брани) – от неверных, "внутри – страхи" (внутрь уду боязни) – за немощных в вере, чтобы не увлеклись в заблуждения, что случалось не у одних коринфян, но и у других. "Но Бог, утешающий смиренных, утешил нас прибытием Тита" (Но утешаяй смиренныя, утеши нас пришествием Титовым) (ст. 6). Так как он много сказал в похвалу (коринфян), то чтобы не показаться льстецом, приводит в свидетели брата Тита, который пришел от них к Павлу после первого его послания, извещая об их исправлении. А ты заметь, как высоко ценит он везде прибытие Тита. Так и раньше говорит о нем: "Придя в Троаду для благовествования о Христе … я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита" (пришед же в Троаду, во благовестие, не имех покоя духу моему, не обретшу ми Тита брата моего) (2: 12, 13); и здесь опять говорит: "пришествием Титовым мы утешились". Этим он желает внушить им доверие и любовь к Титу. И смотри, как достигает того и другого. Словами "не имел покоя духу моему" он показывает высоту его добродетели; а сказав: "в скорби нашей пришествие его достаточно было к утешению, и не только прибытием его, но и утешением, которым он утешался о вас" (не токмо же пришествием его, но и утешением, имже утешися о вас), – снискивает Титу благорасположение коринфян, потому что ничто так не возбуждает и не утверждает дружбы, как добрый и благоприятный о ком-нибудь отзыв. А о Тите свидетельствует (апостол), что, возвратившись, он привел нас в восхищение от удовольствия, когда рассказал о вас так много (приятного). Потому-то пришествие его и обрадовало нас. Не только пришествием его мы были обрадованы, но и "утешением", которые он получал от вас. Чем же он утешился? "Вашею добродетелью, вашим исправлением". Поэтому и присовокупляет: "пересказывая нам о вашем усердии, о вашем плаче, о вашей ревности по мне" (поведая нам ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность по мне) (ст. 7). Вот что утешало и радовало (Тита)! Видишь, как и его представляет весьма расположенным (к коринфянам), так как он добрую их славу почитает для себя утешением и, пришедши, хвалится ею пред Павлом, как собственным благом. И смотри, с каким жаром выражает это (апостол): "ваше желание, ваше рыдание, вашу ревность". Действительно, им должно было и плакать и скорбеть о том, что блаженный Павел так прогневался на них, и так долго не был у них. Поэтому и сказал не просто – "слезы", но – "рыдание", и не просто – &quoquot;желание", но – "сильное желание" (επιπόθησιν), и не – "гнев", но – "ревность", и ревность за апостола, как против блудника, так и против осуждавших (Павла). "Получивши мое послание, – говорит, – вы воспламенились и воспылали ревностью". Он избыточествует радостью, исполнился утешения, потому что сильно тронул их. Мне кажется, однако, что это сказано не только для утешения за прежнее, но и для большего возбуждения исполнивших требуемое. Хотя некоторые, как я думаю, и подлежали прежним обличениям и не заслуживали такой похвалы, однако он не отделяет их, напротив, и хвалит, и укоряет всех вместе, предоставляя совести слушателей избрать каждому свое. А таким образом и укоризны не делались невыносимыми, и похвалы возбуждали к большей ревности.
3. Так и ныне должны вести себя обличаемые – плакать и рыдать, так же искать себе наставников, так же любить их более, нежели отцов, – потому что отцы дают нам только жизнь, а наставники жизнь добродетельную. Так должно сносить отеческие наказания, так вместе с предстоятелями должно соболезновать о согрешающих, потому что не от них одних все зависит, но и от вас. В самом деле, если согрешивший видит, что отец обличает, а братья потворствуют, то становится еще нерадивее. Напротив, когда отец укоряет, гневайся с ним и ты, или как заботящийся о брате, или как негодующий с отцом, но только показывай великую заботу и сожалей не о том, что он наказан, но о том, что согрешил. Если же я буду созидать, а ты станешь разорять, то что приобретем, кроме трудов? Мало того, – этим не ограничится для тебя вред, но ты навлечешь на себя еще и наказание. Тот, кто препятствует уврачевать рану, заслуживает не только меньшее наказание с нанесшим ее, но еще и большее, потому что нанести рану и препятствовать ее уврачеванию – не одно и то же, – последнее непременно причиняет смерть, а первое не совсем. Говорю же это вам для того, чтобы и вы негодовали вместе со своими начальниками на тех, на кого они справедливо негодуют, чтобы, видя наказываемого, все вы отвращались от него еще более, чем сам наставник. Пусть погрешивший боится вас больше, нежели начальников. Если он будет бояться одного только учителя, то скоро опять согрешит, а если будет опасаться стольких глаз и стольких уст, то сделается гораздо осторожнее. И как, не исполняя этого, подвергнемся крайнему наказанию, так, исполняя, будем участвовать в плодах исправления.
Будем же так поступать! Кто скажет, что христианину прилично быть человеколюбивым к брату, тот пусть знает, что человеколюбив гневающийся, а не тот, кто прежде времени снисходит к нему, и не дает даже почувствовать греха. Скажи мне, кто оказывает сострадание находящемуся в горячке или в безумии: тот ли, кто укладывает его в постель, связывает, удерживает от вредной для него пищи и питья, или тот, кто позволяет ему напиться вина, оставляет его на воле, дозволяя делать все, что делают здоровые? Этот последний, под видом человеколюбия, не растравляет ли болезнь, а первый, напротив, не врачует ли ее? Так будем рассуждать и здесь. Долг человеколюбия требует не во всем угождать больным, и не потворствовать неразумным их желаниям. Коринфского блудника никто так не любил, как Павел, повелевший предать его сатане, и никто так не ненавидел его, как ободрявшие его и снисходившие к нему. Это и оправдалось впоследствии. Последние воспламенили его дух и произвели большее воспаление, а Павел унял жар, и дотоле не оставил больного, пока не привел в совершенное здравие. Те к настоящей болезни присоединили новую; а Павел изгнал и ту, которая была в нем сначала. Этим-то правилам человеколюбия научимся и мы. Когда ты видишь, что конь несется к стремнине, то накидываешь на него узду, со всею силою удерживаешь его и часто бьешь. И хотя это – наказание, однако, такое наказание есть мать спасения. Так поступай и с согрешающими. Свяжи согрешившего, пока не умилостивит он Бога, и не оставляй несвязанным, чтобы он не был еще более связан гневом Божиим. Если я свяжу, то Бог уже не свяжет его; если же я не свяжу, то его ожидают неразрешимые узы: "ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы" (аще бо быхом себе осуждали, не быхом осуждени были) (1 Кор. 11: 31). Итак, не почитай такого отношения жестоким и бесчеловечным, напротив, (почитай) делом крайней снисходительности, превосходного врачевания и великой попечительности. Ты скажешь: "Довольно уже времени терпели они наказание". А скажи, сколько? Год, два, или три? Но у меня вопрос не о продолжительности времени, а об исправлении души. Покажи же мне (исправление); если они пришли в сокрушение, если переменились, то все сделано; а если нет этого, не поможет время. Не спрашиваем и о том, часто ли была перевязываема рана, но – принесло ли перевязывание какую пользу. Если принесло желаемую пользу, и в короткое время, то оставь; если же не принесло никакой пользы, то и после десяти лет продолжай (перевязывать). Уврачевание связанного пусть будет сроком к разрешению. Если мы так будем заботиться и о самих себе и о других, и не станем смотреть на человеческую славу или бесславие, но, имея в мысли будущее мучение и поношение, а более всего – страх оскорбить Бога, усугубим врачебные средства покаяния, то скоро достигнем и совершенного здравия, и получим будущие блага, которых и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Если я опечалил вас посланием, не жалею, хотя и пожалел было (2 Кор. 7: 8).
Печаль о грехах полезна. – Начальнику необходима любовь к подчиненным. – Амаксовии, номады и гимнософисты. – Свойства начальства церковного, его превосходство пред гражданским.
1. Так как (коринфяне) загладили свой грех, и потому без опасения можно было говорить с ними ласковее, то (апостол) извиняется пред ними за прежнее свое послание и показывает его пользу. То же делал он и выше, говоря: "От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам" (2 Кор. 2: 4). То же делает и здесь, но только выражает это пространнее. И не сказал: "Прежде я раскаивался, но теперь не раскаиваюсь"; но как? "не жалею теперь, хотя и пожалел было" (Не раскаюся, аще и раскаялбыхся). "Хотя бы, – говорит, – написанное мною было и таково, что превышало меру (должного) обличения, и побуждало меня раскаяться, но великая польза, происшедшая от того, не дозволяет мне раскаиваться. Сказал же это не потому, что в самом деле сверх меры обличал их, но чтобы увеличить похвалу их. Вы, – говорит он, – показали такое исправление, что если бы мне случилось и слишком строго наказать вас, так что я был бы должен обвинять себя в том, однако ж, взирая на последствия, я стал бы теперь хвалить себя". Подобно тому, как мы безбоязненно ласкаем детей после того, как к ним применен уже какой-нибудь трудный способ лечения, как, например разрез или прижигание, или горькое питье, так точно поступает и Павел. "Вижу, что послание то опечалило вас, впрочем на время. Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию" (Вижду бо, яко послание оно, аще и к часу, оскорби вас. Ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние) (ст. 8, 9). Сказавши – "не раскаиваюсь", представляет и причину на то, показывая пользу от послания, благоразумно оправдываясь и говоря: "впрочем, на время" (аще и к часу), потому что печаль была краткая, а польза вышла продолжительная. Следовало бы сказать: "Если я и оскорбил вас на время, но чрез то доставил вам радость и пользу навсегда". Однако он не говорит этого; но прежде, чем сказать о пользе, начинает опять хвалить их и показывать свое попечение о них, говоря: "Теперь я радуюсь не потому, что вы опечалились (ныне радуюся, не яко скорбни бысте), – да и какая мне польза от вашей печали? – но что вы опечалились к покаянию (но яко оскорбистеся в покаяние), т. е., что ваша печаль принесла плод". Подобно, как и отец, когда видит, что сыну делают разрез, радуется не тому, что сын терпит боль, но тому, что исцеляется, так точно радуется и он. И заметь, как он весь успех дела относит к ним: печаль приписывает посланию, когда говорит: "послание то опечалило вас, впрочем на время" (аще и к часу оскорби вас), а пользу от него ставит им в заслугу. Не сказал: "потому что послание исправило вас", хотя так и было на деле, но: "вы опечалились к покаянию; ибо опечалились ради Бога, так что нисколько не понесли от нас вреда" (яко оскорбистеся в покаяние. Оскорбесте бо по Бозе, да ни в чемже оттщетитеся от нас). Замечаешь ли его неизреченное благоразумие? "Если бы мы не сделали этого, – говорит он, – то нанесли бы вам вред", – исправление приписывает им, а себе вред, который бы произошел от его молчания. "Если бы мы не обличили вас, когда можно было исправить обличением, то мы нанесли бы вам вред, и ущерб был бы не для вас только, но и для нас. Подобно тому, как тот, кто не дает купцу средств к плаванию, делает вред ему, так и мы сделали бы вам вред, если бы не дали вам повода к покаянию". Видишь ли, что не обличать грешников вредно и учителю и ученику? "Ибо печаль ради Бога производит неизменное покаяние ко спасению" (Печаль бо, яже по Бозе, покаяние во спасение нераскаянно соделовает) (ст. 10). "Вот почему, – говорит, – хотя я и раскаивался, прежде нежели увидел весь плод и пользу от послания, но теперь не раскаиваюсь". Таким (плодом) была печаль по Бозе. Рассуждая теперь о печали, он показывает, что она не всегда бывает горькою, а только когда делается печалью по миру. А что значит: "печаль по миру"? Когда печалишься об имуществе, о славе, об умершем, – все это печаль по миру. Потому она и причиняет смерть. Кто печалится о славе, тот завидует, и по необходимости часто доходит до гибели. Такою печалью печалились Каин и Исав. Итак, под печалью по миру он разумеет ту, которая вредит самим скорбящим. Только одна печаль о грехах полезна; и это ясно видно из следующего. Скорбящий о потере богатства не вознаграждает тем убытка; скорбящий об умершем не воскрешает его; скорбящий по причине болезни не только не избавляется от болезни, но еще усиливает ее. Только скорбящий о грехах приобретает пользу от скорби, потому что истощает и истребляет грехи. Печаль есть врачевство, приготовленное на этот один случай; поэтому здесь только имеет она силу и оказывает пользу, в других же случаях вредит.
2. "Но и Каин, – скажут, – печалился потому, что Бог не благоволил к нему". Нет, не по этой причине, а потому, что видел брата своего сияющим (добродетелями). Иначе, если бы он сетовал по той причине, ему надлежало бы соревновать и сорадоваться брату; а он, напротив, в скорби своей обнаружил печаль по миру. Не так скорбели Давид, Петр, и каждый из праведников, почему и угодили Богу, скорбя о грехах или своих, или чужих. Правда, что тяжелее печали? Но когда она бывает печалью по Боге, то является гораздо лучше мирской радости: эта последняя обращается в ничто, а та "производит неизменное покаяние ко спасению". В ней и то достойно удивления, что никто из скорбящих ею никогда не раскаивался, тогда как раскаяние наиболее свойственно мирской печали. В самом деле, что вожделеннее родного сына? И что горестнее смерти его? Однако же отцы, которые во время сильной горести не принимали никакого утешения и сами себя терзали, после раскаиваются в том, что без меры скорбели, поскольку сознают, что не только не получили оттого никакой пользы, но еще более себя расстроили. Не такова печаль по Боге! Напротив, она имеет двоякое преимущество: во-первых, то, что не заставляет сожалеть о том, о чем скорбишь, и, во-вторых, то, что самая печаль обращается во спасение. Обоих этих преимуществ лишена печаль мирская. В ней скорбят ко вреду, и после сильной скорби осуждают себя же, а это и служит сильнейшим доказательством того, что скорбящие ею только вредят себе. Совсем противоположны (следствия печали) по Боге; а потому сказал (апостол), что она "производит неизменное покаяние ко спасению". Никто не станет осуждать себя за то, что скорбел, плакал и сокрушался о грехе. Вот почему и блаженный Павел, говоря об этом, не имел нужды приводить посторонние примеры в подтверждение сказанного и из ветхозаветной истории представлять скорбевших, а указывает на самих коринфян и из того, что они делали, заимствует доказательство, чтобы вместе с похвалами дать им и наставление, а равно и более привлечь к себе. "Ибо то самое, – говорит он, – что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие?" (Се бо сие самое, еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание?) (ст. 11). "Печаль ваша, – говорит он, – не только не довела вас до раскаяния, как напрасно скорбевших, а напротив, сделала еще более заботливыми о себе". Потом показывает признаки тщания: "но ответ (извинение) предо мною; но негодование на согрешившего; но страх", – такое усердие и весьма скорое исправление показывали, что они очень устрашились. И чтобы не подумали, что он хвалит самого себя, смотри, как тотчас смягчил речь, сказав: "какое желание" (но вожделение), – т. е. ко мне; – но ревность, – т. е. к Богу; – какое взыскание (но отмщение), так как вы наказали нарушивших закон Божий". " По всему вы показали себя чистыми в этом деле" (Во всем представисте себе чисты быти в вещи), то есть, не только тем, что сами не посмели (сделать такого же преступления), – в чем не было сомнения, – но и тем, что сделавшему не потворствовали. Так как в первом послании он сказал – "И вы возгордились" (1 Кор. 5: 2), то здесь говорит: "вы очистили себя и от этого подозрения, когда не только не похвалили согрешившего, но и выразили ему ваше порицание и негодование". "Если я писал к вам, то не ради оскорбителя и не ради оскорбленного" (Аще убо и писах вам, не обидевшаго ради, ниже обидимаго ради) (ст. 12). Чтобы не сказали: "зачем же ты обличаешь нас, когда мы чисты в этом деле?", – (апостол), имея в виду такое возражение и предупреждая его, и употребил приведенные слова: " не жалею, хотя и пожалел было ". "Я, – говорит, – весьма далек от того, чтобы раскаиваться теперь в написанном вам тогда; напротив, я более раскаивался тогда, нежели теперь, когда вы показали себя исправными". Видишь ли опять его уменье состязаться и принуждать к согласию? Видишь ли, как речи своей он дал противный оборот? Чем думали пристыдить его, именно как бы напрасными порицаниями, в виду (оказанного ими) успеха, тем самым он доказывает, что в праве был поступить с ними так свободно. Он не отказывается уже смело говорить им и приятное, когда это стало возможно. Прежде он говорил, что "совокупляющийся с блудницею становится одно тело [с нею]" (прилепляяйся сквернодейце, едино тело есть) (1 Кор. 6: 16); и: "предайте такового сатане во измождение плоти" (1 Кор. 5: 5); также: "всякий грех, какой делает человек, есть вне тела" (всяк грех, егоже аще сотворит человек, кроме тела есть) (1 Кор. 6: 18), и тому подобное. Как же здесь он говорит: "не ради оскорбителя и не ради оскорбленного" (не обидевшаго ради, ниже обидимаго ради)? И здесь он не противоречит себе, а напротив, весьма согласен сам с собою. Каким же образом согласен? Ему очень желалось показать свою любовь к ним. Он не отрицает, таким образом, что заботился о блуднике; но вместе показывает, как замечено мною, и ту любовь, какую имел к ним, равно как и то, что он еще больше страшился за всю церковь, так как боялся, чтобы зло не распространилось и, идя далее, не обняло всей Церкви. Потому и говорил: "что малая закваска квасит все тесто " (1 Кор. 5: 6). Но это (сказал) тогда; теперь же, когда они исправились, то же самое выражает не так, но иначе; и хотя ту же выражает мысль, но с большею приятностью, говоря: "чтобы вам открылось попечение наше о вас" (за еже явитися тщанию нашему, еже о вас), "к вам, – то есть, – чтобы видели вы, как люблю вас". Это одно и то же с прежним, но, будучи иначе выражено, по-видимому, имеет другое значение. А чтобы видеть, что это одно и то же, разбери мысль его, и не найдешь никакого различия. "Так как я вас очень люблю, – говорит он, – то и опасался, чтобы вы от этого (соблазнительного примера) не потерпели неприятности, и сами за себя не были принуждены скорбеть". Подобным образом, когда сказал: "О волах ли печется Бог?" (еда о волех радит Бог) (1 Кор. 9: 9), не разумел, что Бог не промышляет о волах, потому что ни одна вещь не может существовать без промысла Божия; а то, что Он дал заповедь преимущественно не ради волов. Так и здесь: "Я писал, во-первых, для вас, а потом и для него. Я любил вас внутренне еще и прежде моего послания; но чрез это послание хотел показать любовь мою и вам, и всем вообще". "Посему мы утешились" (Сего ради утешихомся) (ст. 13), – т. е. потому, что "мы и попечение свое о вас показали, и все исполнилось по нашему желанию". Подобно этому и в другом месте говорит: "ибо теперь мы живы, когда вы стоите в Господе" (ныне живи есмы, аще вы стоите о Господе) (1 Сол. 3: 8); и еще: "Ибо кто наша надежда, или радость, или венец похвалы? Не и вы ли?" (кто бо нам упование, или радость, или венец похваления? Не и вы ли?) (1 Сол. 2: 19). Преуспеяние учеников для благоразумного учителя есть жизнь, и утешение, и отрада.
3. Действительно, ничто столько не выказывает с хорошей стороны начальника, как любовь к подчиненным. Так и для того, чтоб быть отцом, не довольно только родить, но, родив, надобно любить. А если любовь требуется там, где (действует) природа, то тем более она нужна там, где (действует) благодать. Так просияли все древние, так достигли славы все прославляемые у евреев. Так показал себя великим Самуил, когда говорил: "и я также не допущу себе греха пред Господом, чтобы перестать молиться за вас" (мне же да не будет согрешити Богу, еже оставити молитися о вас) (1 Цар. 12: 23). Так Давид, Авраам, Илия, так и каждый из праведников как в ветхом, так и в новом завете. Так Моисей из любви к подчиненным оставил великие богатства и неисчислимые сокровища, предпочтя страдать вместе с народом Божиим, и еще до избрания своего показал себя в делах правителем народа. Потому-то и крайне безрассудно сказал ему тот евреянин: "кто поставил тебя начальником и судьею над нами?" (кто тя постави князя и судию над нами?) (Исх. 2: 14). Что говоришь? Видишь дела, а в наименовании сомневаешься? Это похоже на то, как если бы кто, увидев искусного врача, делающего надрез и помогающего больному члену тела, сказал: "Кто тебя поставил врачом и приказал резать?" – "Искусство, любезнейший, и болезнь твоя". Так и Моисея сделало таковым его знание. Ведь и начальствование есть искусство, а не достоинство только, и притом искусство высшее всех искусств. Но если внешнее (гражданское) начальствование есть искусство и знание лучшее всех (искусств и знаний), то тем более это (духовное). Это начальствование настолько превосходнее внешнего, насколько это последнее превосходит другие искусства или даже и гораздо более. Если угодно, исследуем это подробнее. Есть искусство земледельческое, ткацкое, строительное; и все они весьма необходимы и более всего поддерживают нашу жизнь. Прочие (искусства): кузнечное, плотничное, скотоводственное только служат им на помощь. Но и из этих искусств необходимее всех искусство земледелия, которое поэтому Бог и ввел первым по сотворении человека. В самом деле, без обуви и без одежды можно жить, но без земледелия немыслимо.
Таковы, сказывают, амаксовии (живущие в кибитках), номады у скифов, гимнософисты у индийцев. Они оставили искусства строить, ткать, шить обувь, и занимаются только земледелием. Постыдитесь же вы, пользующиеся для своей жизни излишними мастерами – поварами, хлебниками, златошвеями и тысячами других. Постыдитесь, введшие в жизнь человеческую суетные художества. Постыдитесь, верные, этих варваров, не нуждающихся в искусствах. Бог устроил так, что природа наша вполне может быть довольна и малым. Впрочем, я не принуждаю и не узакониваю так жить, но (по крайней мере так живите) как просил Иаков. Чего же он просил? "если Бог … даст мне хлеб есть и одежду одеться" (Аще даст ми Господь хлеб ясти и ризу облещися) (Быт. 28: 20). Так и Павел заповедал: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем" (имеюще же пищу и одеяние, сими доволни будем) (1 Тим. 6: 8). Итак, земледелие есть первое искусство, ткачество – второе, строение домов – третье, а делание обуви – последнее из всех; и у нас есть много слуг и земледельцев, которые живут без обуви. Итак, вот искусства полезные и нужные! Теперь сравним их с искусством начальствования. Для того ведь я и привел важнейшие из всех искусств, чтобы, когда искусство начальствования окажется лучшим из них, за ним и осталось бесспорная победа над прочими. Но чем же мы докажем, что оно (искусство начальствования) нужнее всех искусств? Тем, что без него и от прочих нет никакой пользы. Если угодно, то, оставив прочие, возьмем в пример одно земледелие, которое выше и необходимее всех. Итак, какая будет польза от множества земледельческих рук, когда люди станут воевать между собою и грабить друг друга? Теперь удерживает их страх пред начальником, и охраняет добываемое ими. А если отнимешь начальство – напрасен будет труд. Но кто вникнет глубже, тот найдет и другое начальство, которое есть матерь и союз начальства внешнего. Какое же это начальство? То, по которому каждый должен сам собою владеть и сам над собою начальствовать, укрощая в себе низкие страсти, а питая и возращая в себе со всевозможным тщанием все отрасли добродетели. Начальство бывает различных родов: одно то, которым люди начальствуют над народами и городами, устраивая гражданскую жизнь; на него указывал Павел, говоря: "Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога" (всяка душа властем предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от Бога) (Рим. 13: 1), причем, показывая пользу этого начальства, присовокупил, что "начальник Божий слуга есть во благое", и далее: "Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое" (Божий слуга есть отмститель в гнев злое творящему) (Рим. 13: 4). Другое же начальство – то, которым каждый разумный (человек) начальствует над самим собою; и на это последнее указал (Павел) словами: "Хочешь ли не бояться власти? Делай добро" (Если же хощеши не боятися власти, благое твори) (Рим. 13: 3), – говоря о человеке, начальствующем над самим собою.
4. Но у нас есть еще и иное начальство, гораздо высшее начальства гражданского. Какое же? Начальство в церкви, о котором также упомянул Павел, сказав: "Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет" (повинуйтеся наставникам вашим и покаряйтеся; тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще) (Евр. 13: 17). Это начальство настолько превосходнее гражданского, насколько небо выше земли, и даже гораздо более. И, во-первых, оно преимущественно имеет в виду не то, как наказать за соделанные грехи, но как не допускать до грехов. Затем, если они совершены уже, то старается не страждущего отлучить, но (грехи) уничтожить. Житейским занимается оно совсем немного, напротив, вся забота его о небесном. "Наше же жительство - на небесах" (Фил. 3: 20), и жизнь наш там, "потому что, – говорит, – сокрыта со Христом в Боге " (Кол. 3: 3). И награды наши там, и подвиги наши из-за тамошних венцов, потому что эта жизнь наша не прекращается со смертью, но тогда (по смерти) еще более просиявает. Вот почему имеющие это начальство облечены большею честью не только в сравнении с высшими начальниками, но и с самими одетыми в диадемы, так как образуют людей в высшем и для высшего. Но ни стремящийся к начальству гражданскому, ни ищущий духовного начальства не смогут хорошо править, если не научатся прежде начальствовать над самими собою, как должно, и не будут во всей точности исполнять законы гражданские и духовные. Как начальство над многими бывает двоякое, так и начальство каждого над самим собою тоже двояко. Опять же, как выше показано, и здесь духовное начальство выше гражданского. Но можно видеть, что и некоторые искусства имеют вид начальства, особенно же земледельческое. Земледелец есть как бы начальник над растениями: одни обрезывает и препятствует (им расти), за другими ухаживает и помогает (их росту), подобно как и искусные начальники наказывают и отсекают людей злых и наносящих вред другим, а добрых и кротких возвышают. Потому и Писание уподобляет начальников виноградарям. Что, в самом деле, в том, если растения не издают звука, подобно тому, как и обижаемые в городах? Они самым видом своим свидетельствуют об обиде, когда увядают, будучи стеснены вредными травами. И как у людей порок наказывается законами, так и здесь с помощью земледельческого искусства исправляется и дурное качество земли, и грубость и дикость растения. И все, что есть в нравах человеческих, ты найдешь и здесь – грубость, нежность, робость, наглость, непостоянство; одни из растений пышно разрастаются прежде времени и ко вреду соседних, другие терпят недостаток и обиды, когда напр. или ограда разрастается во вред ближайшим к ней растениям, или когда другие бесплодные и дикие дерева, вытягиваясь в высоту, препятствуют росту находящихся под ними. И как начальники и цари имеют противников своей власти и врагов, так и земледелец терпит от набега зверей, от неблагоприятных перемен воздуха, от града, росы, ливней, засухи и тому подобного. Все же это бывает для того, чтобы ты всегда возлагал надежду свою на Бога. Другие искусства своим успехом обязаны бывают и старательности людей; но земледелие бόльшую часть (успеха) имеет от воли Божией, и зависит от нее почти всецело. Для него нужны и дожди свыше, и надлежащая соразмерность времен года, и, прежде всего, нужен промысл (Божий), потому что "и насаждающий, и поливающий есть ничто, а [все] Бог возращающий" (1 Кор. 3: 7). Как и у людей, бывают здесь и смерть, и жизнь, и болезни при родах, и рождения. Растения посекаются, приносят плод, умирают, и умершие опять начинают жить, чем земля многообразно и ясно напоминает нам о воскресении. В самом деле, когда корень износит плод или семя дает росток, не воскресение ли это? И если кто все это рассмотрит подробно, то увидит великий промысл и премудрость Божию, бодрствующие над этим начальством. Но я хотел вам сказать, что это начальство простирается на землю и растения, а наше имеет в виду врачевание душ. И насколько велика разность между душою и растением, настолько и начальство над душою превосходнее начальства над растениями. Начальники, опять, над земною жизнью настолько ниже начальников над жизнью духовною, насколько лучше властвовать над вольными, нежели над невольными. Такое начальство сообразнее и с природою (человеческою). В самом деле, там все делается по страху и по необходимости; а здесь по свободному произволению и по рассуждению. И не этим только духовное начальство выше гражданского, но и тем, что оно не просто есть начальство, но и отеческая, можно так сказать, власть, потому что имеет и кротость отеческую, и действует больше убеждениями. Гражданский начальник говорит: "Если впадешь в прелюбодеяние, то наказан будешь смертью"; а духовный угрожает величайшими наказаниями и за то, если посмотришь бесстыдными глазами. Потому и достойно всякого уважения это судилище; оно исправляет не только тело, но и душу.
5. Итак, насколько отличается душа от тела, настолько и духовное начальство отстоит от гражданского. Это последнее судит только явные преступления, вернее же и те не все, но только уличенные, а часто прикрывает и эти последние; напротив, духовное судилище научает входящих в него, что Судящий нас все обнажит, объявит пред лицом целой вселенной, и от Него невозможно укрыться. Таким образом, христианство гораздо лучше внешних законов держит в порядке нашу жизнь. В самом деле, если и страх за скрытные грехи делает человека более осторожным, нежели опасение только за явные, и требование отчета даже в малых проступках более возбуждает к добродетели, нежели наказание за важные вины, то очевидно, что и начальство такого рода более всякого другого утверждает нашу жизнь. Но если хочешь, рассмотрим и то, как поставляются те и другие начальники. И здесь увидишь великое различие. В самом деле, получить духовное начальство может не тот, кто дал деньги, но то, кто показал примерный образ жизни. Поставленный вводится в это начальство не для славы человеческой, не для собственного своего спокойствия, но для трудов и пота, и для пользы многих. Потому-то он получает и великую помощь свыше от Духа. Там начальство ограничивается только тем, чтобы приказывать, что надобно делать; а здесь оно само содействует молитвами и благодатью. Сверх того, там нет и слова о любомудрии; нет никого, кто бы учил, что такое душа, что такое мир, что будет с нами после настоящей жизни, куда мы переселимся отсюда, и как достигать добродетели; там только и говорят о договорах, о союзах, о деньгах, а об этих предметах вовсе нет никакой заботы; между тем в церкви о них только всегда и говорят. Вот почему весьма справедливо будет назвать церковь и судилищем, и врачебницею, и училищем любомудрия, и воспиталищем души, и школою, где она опытно учится востекать к небесам. А что духовное начальство есть вместе и самое кроткое, несмотря на бόльшую его взыскательность, это видно из следующего. Гражданский начальник, если поймает прелюбодея, тотчас же наказывает его. Между тем, какая от того польза? Это значит не порок истреблять, но отринуть уязвленную душу. Духовный же начальник, найдя виновного, спешит не наказывать его, но изгнать из него страсть. Ты делаешь то же, как если бы при случившейся в голове боли не болезнь стал унимать, а отсек бы голову. Я же не так действую, а отсекаю самую болезнь. Я удаляю такового от Таин и священной ограды, а когда он восстанет, очистится от греха и исправится чрез покаяние, принимаю опять. "Но как можно, – скажешь, – изгнать грех прелюбодеяния?" Можно, и очень можно, если кто подчинит себя (церковным) законам. Церковь, подлинно, есть духовная баня, многоразличными способами покаяния омывающая не нечистоту тела, но скверну души. Ты, если отпускаешь (грешника) ненаказанным, делаешь его еще худшим, и если наказываешь, оставляешь неизлеченным, а я и не оставляю без наказания, и не наказываю, как ты, но вместе и налагаю наказание, какое мне прилично, и исправляю то, что им сделано. Хочешь ли еще более узнать, как ты, и, обнажая меч над преступниками, и, указывая им на пламень, невеликое производишь в них уврачевание, тогда как я и без этого привожу к совершенному здравию? Мне не нужны здесь рассуждения и слова; я представляю в свидетельство море и землю, и самую природу человеческую. Исследуй, каковы были человеческие дела, пока еще не было этого судилища; тогда не знали даже и по имени тех добродетелей, какие совершаются ныне. Кто отваживался на смерть? Кто пренебрегал богатством? Кто презирал славу? Кто, убежавши от мирских треволнений, возлюблял горы и пустыню – матерь любомудрия? Где тогда (известно) было имя девства? Все это и многое другое еще важнейшее было следствием этого судилища, делом этого начальства. Итак, видя все это и зная, что отсюда – все полезное для жизни и исправления всей вселенной, приходите чаще в здешние собрания для слушания слова Божия и для молитвы. И если так себя устроите, то, явив жизнь достойную неба, сможете получить обетованные блага благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
Посему мы утешились утешением вашим; а еще более обрадованы мы радостью Тита, что вы все успокоили дух его (2 Кор. 7:13).
Похвала за Тита. – Увещание к милосердию. – Подаяние милостыни важнее, чем воскрешение мертвых.
1. Смотри, как (апостол) опять восхваляет (коринфян), и выражает свою любовь к ним. Сказав выше о своей радости, что (первое) его послание имело такой успех и принесло такую пользу, – "я радуюсь, – говорит, – не потому, что вы опечалились, но что вы опечалились к покаянию", – и, выразив свою к ним любовь: "если я писал к вам, – говорит, – то не ради оскорбителя и не ради оскорбленного, но чтобы вам открылось попечение наше о вас ", теперь представляет другую черту из благорасположения, которая приносит также им великую похвалу и показывает искренность их любви. "мы утешились, – говорит, – утешением вашим; а еще более обрадованы мы радостью Тита". По-видимому, это не показывает сильной любви его (к коринфянам), потому что он радуется больше о Тите, нежели о них. "Нет, – говорит, – я радовался не столько за Тита, сколько за вас". Потому-то указывает далее и причину, говоря: "что вы все успокоили дух его" (яко покоися утроба его от всех вас). Не сказал – "успокоили его", но – "дух его", т. е. "любовь его к вам". Как же "успокоили"? "От всех", потому что и это величайшая похвала. "Если чем-либо о вас похвалился перед ним" (Яко аще что ему похвалитися о вас) (ст. 14). Велика похвала, когда учитель хвалится: "я не остался в стыде (не посрамихся), – говорит. – Потому я возрадовался, что вы показали себя лучшими, и на самом деле оправдали мои слова. Таким образом, мне выходит двойное украшение: и вы показали себя более совершенными, и я не явился лжецом против истины". "Но как вам мы говорили все истину, так и перед Титом похвала наша оказалась истинною" (Но яко вся воистинну глаголах вам, тако и похваление наше, еже к Титу, истинно бысть). Здесь подразумевает он и нечто другое, именно: "Как у вас говорил я одну истину, – а вероятно он много хвалил им и Тита, – так равно и сказанное мною о вас Титу оказалось истинным". "И сердце его весьма расположено к вам" (И утроба его излиха к вам есть) (ст. 15). Это относится уже к похвале (Тита), что он к ним сильно расположен и привязан. И не сказал: "любовь его", но: "сердце его". Потом приводит, как и везде делает, причину такого расположения, чтобы не показаться льстецом и чтобы с одной стороны, как сказал я, избегнуть подозрения в лести, а с другой и их самих больше возбудить к добродетели, относя всю похвалу к ним самим и, показывая, что они сами подали (Титу) повод и причину к такой любви. Сказав именно: "сердце его весьма расположено к вам", присоединяет: "при воспоминании о послушании всех вас" (воспоминающаго всех вас послушание) (ст. 15).
Этим (апостол) выражает и признательность к благотворителям Тита, который разлучился с ними, напечатлевши всех в душе своей, и всегда вспоминает о них, непрестанно имеет на устах и в сердце, а вместе с тем еще более хвалит и коринфян, что отпустили (Тита), оказав ему такой усердный прием. Далее упоминает и об их послушании, возбуждая тем их ревность, – почему и присовокупляет: "как вы приняли его со страхом и трепетом" (яко со страхом и трепетом приясте его), то есть, не только с любовью, но и с великой честью. Видишь ли, как он свидетельствует о двойной их добродетели, – то есть, что они и возлюбили (Тита) как отца, и убоялись как начальника, – что в них ни страх не помрачил любви, ни любовь не ослабила страха? То же и выше выражал он: "то самое, что вы опечалились ради Бога, смотрите, какое произвело в вас усердие, какой страх, какое желание!" (еже по Бозе оскорбитися вам, колико содела в вас тщание, но страх, но вожделение) (ст. 11). "Итак радуюсь, что во всем могу положиться на вас" (Радуюся убо, яко во всем дерзаю в вас) (ст. 16). Видишь ли, что апостол радуется более о них? Он говорит: "Вы ни в чем не посрамили своего учителя, и не оказались недостойными моего свидетельства". Следовательно, он радовался не столько за Тита, что он получил такую честь, сколько за них, что они показали такое благородство духа. Но, чтобы не почли его радующимся более за Тита, смотри, как и здесь представляет причину радости; как выше сказал: "не остался в стыде, если чем-либо о вас похвалился перед ним", так и здесь говорит: "радуюсь, что во всем могу положиться на вас". "Нужно ли вас укорить, не страшусь, чтобы вы за то отложились, нужно ли похвалиться вами, не опасаюсь быть обличенным в напрасной похвале: могу положиться на вас, буду ли хвалить вас как покорных, или как любвеобильных, или как ревностных. Я сказал: "отсеките", – и вы отсекли; сказал: "примите", – и вы приняли; сказал Титу, что вы велики, достойны удивления и умеете почитать учителей, – и вы доказали это на самом деле; и не столько от меня он узнал это, сколько от вас самих. Поэтому-то и возвратился ко мне, исполнившись к вам сильной любви, так как вы показали на деле больше, чем я говорил ему". "Уведомляем вас, братия, о благодати Божией, данной церквам Македонским" (Сказую же вам, братие, благодать Божию, данную в церквах Македонских) (8: 1).
2. Ободривши (коринфян) похвалами, (апостол) опять приступает к увещанию. Этими похвалами он растворяет свое обличение для того, чтобы, прямо переходя от обличения к увещанию, не сделать неудобоприемлемыми для них своих наставлений. Напротив, смягчая слух их похвалами, пролагает путь увещанию. Он хочет беседовать о милостыне; в виду этого предварительно и сказал: "радуюсь, что во всем могу положиться на вас", – возбуждая таким образом прежними их добродетелями, которые они уже показали, их усердие и к милостыне. Впрочем, не сказал вдруг: "Итак, подавайте милостыню", но заметь, с каким благоразумием издалека и с высоты ведет слово. "Уведомляем вас, братия, – говорит, – о благодати Божией, данной церквам Македонским". Дела милосердия называет благодатью, чтобы они не возгордились; и, сообщая о делах македонян, похвалами им возбуждает ревность в коринфянах. И двоякую или лучше троякую похвалу приписывает македонянам – и за то, что терпеливо переносят искушение, и за то, что умеют творить милостыню, и за то, что показали щедрость в милостыне, будучи сами бедны. Действительно, их имения были расхищены, как на это указал сам же (Павел), когда в послании к ним писал: "вы, братия, сделались подражателями церквам Божиим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев" (вы подобницы бысте церквам Божиим, сущим во Иудеи: зане таяжде и вы пострадасте от своих сплеменник, якоже и тии от Иудей) (1 Сол. 2: 14). Послушай, что он писал потом и в послании к евреям: "и расхищение имения вашего приняли" (и разграбление имений ваших с радостию приясте) (Евр. 10: 34). Благодатью же называет милостыню не только для того, чтобы удержать их в смирении, но и для того, чтобы вызвать к милостыне, и слово свое сделать не ненавистным. Для того наименовал их и братиею, чтобы пресечь всякую зависть, потому что хочет хвалить (македонян) чрезвычайно. Выслушай же похвалы. Написав: "Уведомляем вас о благодати Божией", не говорит – "данную в том или другом городе", но хвалит целый народ, говоря: "в церквах Македонских". Потом описывает и самую благодать: "ибо они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью" (яко во мнозем искушении скорби избыток радости их) (ст. 2). Видишь ли благоразумие его? Сначала говорит не то, что хочет, а нечто другое, чтобы не подумали, что он нарочито об этом начал говорить, но чтобы, начав с другого, естественным образом дойти и нужного предмета. "Среди великого испытания скорбями". То же говорил и в послании македонянам: "Вы сделались подражателями нам и Господу, приняв слово при многих скорбях с радостью Духа Святаго; и далее: так что вы стали образцом для всех верующих в Македонии и Ахаии. Ибо от вас пронеслось слово Господне не только в Македонии и Ахаии, но и во всяком месте прошла [слава] о вере вашей в Бога" (Вы сделались подобницы Господу, приемше слово в скорби мнозе с радостию Духа Святаго от вас промчеся слово Господне не токмо в Македонии и Ахаии, но и во всяко место вера ваша, яже к Богу, изыде) (1 Сол. 1: 6, 8). Что же значат слова: "они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью" (во мнозем искушении скорби избыток радости их)? То, что у них в избытке было и то, и другое – и скорбь, и радость. И что весьма странно, такое обильное удовольствие произрасло для них из такой скорби. Скорбь – и притом скорбь тягчайшая – не только не породила в них печали, но еще была для них причиной веселья. Говоря это, (апостол) имел в виду научить (коринфян) быть мужественными и непоколебимыми в скорбях, – потому что и македоняне не просто скорбели, но в скорби сделались и искуснейшими чрез терпение; впрочем, не говорит – чрез терпение, но – что гораздо выше терпения – радость; и не просто радость, но избыток радости, потому что действительно радость их была велика и неизреченна. "Глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия" (И яже во глубине нищета их избыточествова в богатство простоты их). Опять то и другое с избытком. Как великая скорбь произвела великую радость и избыток радости, так и великая нищета породила великое богатство милостыни. Это самое и выразил (апостол), сказав: "преизбыточествует в богатстве их радушия", так как щедрость ценится не по мере подаяния, но по расположению подающих. Потому он нигде и не говорит: богатство подаваемого, но – "богатство их радушия". Смысл его слов таков: нищета не только не воспрепятствовала им быть щедрыми, но еще и послужила причиной обилия, подобно тому, как скорбь – причиной радости. Чем беднее были сами, тем делались щедрее, и усерднее подавали. Потому-то и весьма удивляется им, что при такой нищете показали такую щедрость. "Глубокая нищета их", т. е. великая и несказанная, показала их простоту. Впрочем, не сказал – "показала", но – "преизбыточествует", равным образом не сказал – "простоту", но – "богатство простоты", т. е. простоту, равную их убожеству; или – лучше сказать – они показали даже гораздо больший перевес щедрости. Далее он выражает то же самое яснее, говоря: "я свидетель" (яко по силе свидетельствую) (достоверный свидетель), "и паче силы", – т. е. "преизбыточествует в богатстве их радушия" (избыточествова в богатство простоты их) (ст. 5). И не этими только, но и всеми последующими словами объясняет то же, именно говорит: "доброхотны" (ст. 4). Вот и другое превосходство. "Со многим молением" – вот и третье, и четвертое. "Моляще нас" – вот еще и пятое. "И будучи сами в скорби и нищете" – вот шестое. И седьмое – "с избытком подали".
3. Далее, так как главною его целью было довести коринфян до того, чтобы они подали милостыню по свободному расположению, то он особенно останавливается на этом, говоря: "весьма убедительно просили нас" (со многим молением моляще) нас". Не мы их просили, а они нас. О чем же "просили нас"? –"принять дар и участие [их] в служении святым" (Благодать и общение служения, еже ко святым). Видишь ли, как он превозносит опять милостыню, называя ее священными именами? Так как (коринфяне) ревновали о делах духовных, то называет милостыню "благодатию", чтобы прибегали к ней, и "общением", чтобы знали, что они не только дают, но и сами получают. "Они, – говорит, – просили нас, чтобы мы приняли такое служение". "И не только то, чего мы надеялись" (И не якоже надеяхомся) (ст. 5). Это он говорит и в отношении к качеству (милостыни) и к скорбям. "Мы не надеялись, говорит, чтобы находящиеся в таких скорбях и в такой нищете стали нас убеждать и столько просить". И в прочих делах (апостол) показал их тщательность, сказав: "но они отдали самих себя, во-первых, Господу, [потом] и нам по воле Божией" (но себе вдаша первее Господеви, и нам волею Божиею). "Во всем они были послушны более, чем мы надеялись, и, помогая бедным, не пренебрегали других добродетелей, но они отдали самих себя, во-первых, Господу". Что же значит: "отдали самих себя Господу"? Посвятили себя Ему, показали себя искусными в вере, явили в искушениях великое мужество, благочиние, кротость, любовь, готовность и усердие ко всем другим добродетелям. Что же значит: "и нам"? – "Были нам послушны, возлюбили нас и покорились нам, как исполняя Божии законы, так и с нами соединяясь любовью". Смотри же, как и здесь словами – "отдали самих себя Господу" показывает необычайную ревность их (к Богу). Они не покорились частью Богу, а частью миру, но все и самих себя всецело предали Богу. Помогая бедным, они не возносились, напротив, творили милостыню с великим смиренномудрием, с великим послушанием, с великой почтительностью, с великим любомудрием. Что же значит: "по воле Божией"? Так как он сказал: "отдали … самих себя нам", то (и указывает), что и это они сделали не по человеческим расчетам, а по воле Божией. "Поэтому мы просили Тита, чтобы он, как начал, так и окончил у вас и это доброе дело" (Во еже умолити нам Тита, да якоже прежде начат в вас, такожде скончает и благодать сию) (ст. 6). Какая же здесь связь с предыдущим? Весьма большая и тесная. "Так как мы узнали, – говорит, – твердость и ревность (македонян) во всем – в искушениях, в милостыне, в любви к нам, в неукоризненной чистоте всей их жизни, то и послали к вам Тита, чтобы и вы сравнились с ними". Хотя (апостол) так и не сказал, но мысль выразил такую. И заметь преизобилие любви его. "Когда, – говорит он, – те просили и убеждали нас, мы заботились о вас, чтобы вам не отстать от них. Поэтому и послали мы Тита, чтобы вы, возбужденные и наведенные этим на мысль, соревновали македонянам", – потому что Тит был там, когда было писано это послание. При этом показывает, что (Тит) еще до увещания Павлова начал это дело, как видно из слов: "чтобы он, как начал". Потому-то и высказывает великие похвалы Титу, как в начале послания говоря: "я не имел покоя духу моему, потому что не нашел [там] брата моего Тита" (2: 13), так и здесь, кроме всего вышеуказанного, прибавляя и эти последние слова. Немалая ведь похвала заключается в том, что он прежде начал, – это было знаком горячей и ревностной души. Для того и послал Тита, чтобы самое присутствие его послужило (для коринфян) побуждением к подаянию милостыни. Выхваляет же его для того, чтобы сильнее расположить к нему коринфян, так как и то имеет великую убедительную силу, если убеждаемые расположены к убеждающему. Упоминая же о милостыне в первый, второй и третий раз, прекрасно называет ее благодатью: "Уведомляем вас, братия, о благодати Божией, данной церквам Македонским"; и опять: "доброхотно … весьма убедительно просили нас принять дар и участие [их] в служении святым"; и еще: "чтобы он, как начал, так и окончил у вас и это доброе дело".
4. И действительно, милостыня есть благо и Божий дар; и подаяние милостыни уподобляет нас по силе возможности самому Богу. Это больше всего и делает человека человеком. Вот почему некто, представляя образец человека, сказал между прочим: "Многие хвалят человека за милосердие, но правдивого человека кто находит?" (велика вещь – человек, и драгая – муж творяй милость) (Притч. 20: 6). Благодать эта важнее дара воскрешать мертвых. Напитать алчущего Христа гораздо важнее, чем именем Иисусовым воскрешать мертвых. Там ты благодетельствуешь Христу, а здесь Он тебе. И награда тому, кто сам делает добро, а не тому, кто принимает его от другого. Здесь, при совершении чудес, ты сам делаешься должником Богу, а в деле милостыни ты одалживаешь Бога. Милостыня же является таковою только тогда, когда ты подаешь ее охотно, щедро, когда ты думаешь, что не даешь, а сам принимаешь, когда ты признаешь ее для себя благодеянием и приобретением, а не потерею. Иначе она и не благодать. Тот, кто оказывает другому милость, должен радоваться, а не печалиться. Не безрассудно ли, в самом деле, облегчая скорбь другого, самому скорбеть? Тогда ты делаешь свое подаяние уже не милостыней. Если ты печалишься о том, что избавил другого от печали, то подаешь пример крайней жестокости и бесчеловечия. Лучше уже не избавлять, чем так избавлять. Да и о чем, в сущности, ты печалишься, человек? О том ли, что уменьшится у тебя золото? Но если у тебя такое расположение, то совсем и не давай. Если не веришь, что отлагается тебе на небе великое сокровище, то не уделяй. Но ты хочешь воздаяния здесь. Для чего? Оставь милостыне быть милостынею, а не куплею. Правда, многие получили воздаяние и здесь, но это не значит, что они будут иметь больше тех, которые здесь не получили. Напротив, некоторые из них (получили вознаграждение здесь), как немощнейшие, потому что еще не сильно возжелали будущих благ. Как люди жадные, не знающие приличия и рабствующие чреву, будучи призваны на царскую трапезу и не дожидаясь надлежащего времени, подобно малым детям, лишают себя истинного удовольствия, когда хватают вперед и наполняют чрево худшими яствами, так и те, которые ищут награды здесь и получают ее, уменьшают будущую свою награду. Давая в заем, ты желаешь обратно получить отданное по прошествии долгого времени, а не вскоре, – чтобы таким замедлением увеличилась прибыль. А в деле милостыни тотчас требуешь воздаяния, – и притом зная, что не здесь, а там будешь жить вечно, что не здесь будешь судим, а там отдашь отчет. Если бы кто построил тебе дом там, где ты не думаешь жить, то ты счел бы такое дело потерей для себя: как же ты желаешь быть богатым здесь, откуда еще до наступающего вечера можешь не один раз отойти? Разве ты не знаешь, что мы подобно странникам и пришельцам пребываем здесь на чужой стороне? Разве не знаешь, что пришельцев изгоняют, когда они ни ожидают, ни думают? Такой участи подлежим и все мы на земле. Потому-то, что ни приготовляем здесь, здесь же и оставляем. Настроим ли мы домов, или накупим полей, рабов, сосудов или чего другого тому подобного, – всего этого Владыка не позволяет нам при отшествии отсюда брать с собою. И не только не позволяет, отходя отсюда, брать с собою, но не дает за то и платы, потому что наперед сказал тебе: не собирай и не трать чужого, но собирай и трать только свое. Для чего же ты, оставив свое, трудишься над чужим и тратишь чужое, чтобы погубить и труд и награду, и после подвергнуться крайнему наказанию? Не делай этого, молю тебя. Но если мы пришельцы по естеству, то будем пришельцами и по произволению, чтобы там не быть пришельцами презренными и отверженными. Если мы здесь пожелаем сделаться гражданами, то не будем гражданами ни здесь, ни там. Если же останемся пришельцами, и будем жить, как свойственно жить пришельцам, то получим права граждан и здесь, и там. Праведник, даже ничего не имея, и здесь располагает всем как своим, и, перешедши на небо, узрит вечные свои кровы; здесь не потерпит он никакой неприятности, потому что никто не может сделать странником того, для кого вся земля отечество, а, достигнув своего отечества, он получит истинное богатство. Итак, чтобы нам воспользоваться и теми и другими благами – как настоящими, так и будущими, будем пользоваться настоящими как должно. Таким образом станем и гражданами небесными, и получим великое дерзновение, которого все мы и да сподобимся благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава со Отцем и Св. Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
А как вы изобилуете всем: верою и словом, и познанием, и всяким усердием (2 Кор. 8:7).
Мудрость Павла. – Нуждаться в помощи ближнего не постыдно. – Как следует относиться к ближним.
1. Смотри, как опять (апостол) с похвалами соединяет увещание достигать больших похвал. Не сказал: "якоже даете", но – "изобилуете … верою" (якоже избыточествуете верою), т. е., дарами веры, "и словом", т. е., словом мудрости, "и разумом", т. е., познанием догматов веры, "и всяким усердием", т. е., ревностью к прочим добродетелям, "и любовью вашею к нам", т. е. "любовью, о которой я говорил уже и которой представил доказательство". "Так изобилуйте и сею добродетелью" (Да и в сей благодати избыточествуете). Видишь ли, что для того он начал речь свою с таких похвал, чтобы, идя по порядку, возбудить в них такую же ревность и к милостыне? "Говорю это не в виде повеления" (Не по повелению глаголю) (ст. 8). Смотри, как он везде к ним снисходителен, не делает обременения, насилия и принуждения. Особенно же старается, чтобы в словах его не было обременения и принуждения. Так как он непрестанно увещевал их, и очень хвалил македонян, то, чтобы подаяние милостыни (коринфяне) не почли необходимым, говорит: "Говорю это не в виде повеления, но усердием других испытываю искренность и вашей любви" (не по повелению глаголю, но за иных тщание, и вашея любве истинное искушая), – "говорю не как сомневающийся – этого и не видно здесь – но как желающий сделать любовь вашу для всех видимою и открытою, и еще более крепкою; говорю это для того, чтобы возбудить вас к такой же ревности; я упомянул об усердии (македонян), чтобы просветлить, очистить и пробудить ваше расположение". Далее переходит он к другому высшему роду убеждения, не оставляет ни одного способа к увещанию, но всем пользуется и употребляет разные обороты слова. Так увещевал их, то хваля других: "Вы знаете благодать Божию, данную в церквах Македонских"; то, хваля их самих: "вы изобилуете всем: верою и словом, и познанием", – ведь очень чувствительно для человека видеть, что он стал ниже не только других, но и себя самого. Наконец переходит к тому, что составляет верх и венец увещания: "Ибо вы знаете, – говорит, – благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас, дабы вы обогатились Его нищетою" (весте бо благодать Господа нашего, яко нас ради обнища, богат сый, да мы нищетою Его обогатимся) (ст. 9). "Представьте себе, – говорит, – благодать Божию, подумайте и размыслите о ней, и не мимоходом обратите на нее внимание, но вникните во все ее величие и обширность: и тогда не пощадите ничего из своего достояния. Он истощил славу (Свою), чтобы вы обогатились не богатством, но нищетою Его. Если не веришь, что нищета производит богатство, то вспомни своего Владыку, и не будешь более сомневаться. В самом деле, если бы Он не обнищал, ты не сделался бы богатым. Подлинно удивительно, что нищета обогатила богатство". Богатством же он называет здесь познание благочестия, очищение грехов, оправдание, освящение и прочие бесчисленные блага, какие (Христос) даровал, и обещал нам даровать. И все это приобретено для нас чрез нищету. Какую же нищету? Ту, что Он принял плоть, стал человеком и претерпел страдания; хотя Он и ничем не был должен тебе, но ты Ему должен. "Я даю на это совет: ибо это полезно вам" (И совет вам даю о сем на пользу) (ст. 10). Смотри, как он опять заботится, чтобы не быть в тягость, и как смягчает свою речь этими двумя выражениями: "совет даю", и: "на вашу пользу". "Я не принуждаю, – говорит он, – не делаю насилия и не требую против воли; а говорю это, имея в виду не столько пользу приемлющих милостыню, сколько вашу собственную". Потом и в пример представляет их же самих, а не других: "вам, которые не только начали делать сие, но и желали того еще с прошедшего года" (иже не точию, еже творити, но и еже хотети, прежде начасте от прошедшаго лета). Смотри, как он показывает, что и они добровольно и без увещаний дошли до того же. Так как он засвидетельствовал о солунянах, что они доброхотно и со многим молением приступили к подаянию милостыни, то желает показать, что и коринфян есть то же совершенство. Потому и сказал: " не только начали делать сие, но и желали"; и: "не теперь только вы начали, но еще с прошедшего года. Потому и умоляю вас исполнить то, к чему вы сами предварительно себя возбудили со всем усердием". "Совершите же теперь самое дело" (Ныне же и сие творити скончайте) (ст. 11). Не сказал – "сделайте", но – "положите конец". "Дабы, чего усердно желали, то и исполнено было" (Да якоже бысть усердие хотети, тако будет и исполнити от сего, еже имате); т. е., чтобы это прекрасное дело не остановилось на одном усердии, но, будучи действительно исполнено, получило и награду. "Ибо если есть усердие, то оно принимается смотря по тому, кто что имеет, а не по тому, чего не имеет" (Аще бо усердие предлежит, по елику аще кто имать, благоприятен есть, а не по елику не имать) (ст. 12).
Какая несказанная мудрость! Прежде заметил, что солуняне поступили сверх сил, и похвалил их за то, сказав: "свидетельствую о них", и: "сверх сил"; а теперь, когда увещевает подавать милостыню только по силам, предоставив примеру солунян произвести в них свое действие, – так как знал, что не столько увещание, сколько соревнование побуждает к подражанию в подобных делах, – он говорит: "Ибо если есть усердие, то оно принимается смотря по тому, кто что имеет, а не по тому, чего не имеет". "Не страшись, – говорит, – сказанного мною (о солунянах) – я сказал это в похвалу их щедролюбия; Бог же требует посильного подаяния, по мере того, кто что имеет, а не по мере того, чего не имеет". Слово "благоприятен" то же здесь означает, что "требуется". Надеясь на силу представленного примера, он смягчает (свои слова) и тем еще сильнее склоняет их к подаянию. Потому и присовокупил: "Не [требуется], чтобы другим [было] облегчение, а вам тяжесть" (не бо да иным отрада, вам же скорбь) (ст. 13).
2. Правда, Христос, напротив, похвалил вдовицу, что она все пропитание свое истощила, и подала от скудости (Марк. 12: 44). Но (апостол) говорил коринфянам, в бытность свою у которых предпочитал лучше голодать: "для меня лучше, – говорит, – умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (добре бо мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит) (1 Кор. 9: 15). Поэтому дает и наставление умеренное, хвалит подающих милостыню сверх сил своих, но не принуждает делать то же – не потому, чтобы он не желал, но потому, что они были еще слабы. Иначе для чего бы и хвалить (македонян), что "они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью; и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия", и что они сверх силы подавали милостыню? Не явно ли – для того, чтобы (и коринфян) побудить к тому же? Следовательно, если он, по-видимому, и соглашается на меньшее, то делает это для того, чтобы примером (солунян) побудить их к большему. Смотри, как и последующими словами незаметно направляет к тому же. А именно, к сказанному он прибавляет: "ваш избыток в [восполнение] их недостатка" (ваше избыточествие во онех лишение) (ст. 14). Как выше сказанными, так и этими словами он хочет облегчить заповедь свою; даже не этим только, но и представлением награды делает ее более легкою, и говорит о них более, чем сколько они стоят. "Их избыток в [восполнение] вашего недостатка, чтобы была равномерность" (Да будет равенство в нынешнее время, и онех избыток в ваше лишение). Что же хочет он сказать? "Вы богаты деньгами, а те чистотою жизни и дерзновением к Богу. Итак, дайте им от ваших имений, которых у вас обилие, а они не имеют, чтобы самим получить от них взамен дерзновение к Богу, в котором они богаты, а вы ощущаете недостаток". Видишь ли теперь, как он неприметным образом убеждает (коринфян) подавать и сверх силы, и от недостатка? "Если хочешь, – говорит он, – получить только от избытка, то и подавай от избытка. Если же хочешь все приобрести, то подавай и от недостатка, и сверх силы". Впрочем, не говорит этого явно, а предоставляет слушателям дойти до этого собственным заключением. Сам же продолжает пока предположенное и сообразное с его целью увещание, присовокупляя, что, по-видимому, и следовало сказать: "чтобы была равномерность" (яко да будет равенство в нынешнее время). Как же будет это равенство? Так, что "мы и они будем взаимно уделять друг другу избытки, и восполнять недостатки". Но какое тут равенство – за плотское платить духовным? Ведь последнее много превосходит первое. Почему же называет это равенством? Он назвал это равенством только в отношении или к избытку и лишению, или к настоящей жизни, почему, и сказав: "равенство", присовокупил: "в нынешнее время". А сказал это для того, чтоб низложить гордость богатых и показать, что, по отшествии отсюда, жившие духовно будут иметь более преимущества. В настоящей жизни все мы во многом равночестны; но тогда произойдет большое разделение, окажутся величайшие преимущества, потому что праведные воссияют светлее солнца. Потом, так как он показал, что (коринфяне) не только дают, но и сами взаимно получают еще большее, то хочет и другим образом возбудить их усердие, показывая именно, что если они не уделят своего другим, не больше будут иметь у себя, хотя бы и все забрали; и приводит в пример древнее сказание: "как написано: кто собрал много, не имел лишнего; и кто мало, не имел недостатка" (яко же есть писано: иже многое, не преумножил есть, и иже малое, не умалил) (ст. 15; Исх. 16: 18). Так было при собирании манны: одни собирали больше, другие меньше, но те и другие находили у себя по равной мере; этим Бог наказывал за ненасытность. (Апостол) указал на это для того, чтобы и устрашить (коринфян) древним событием, и убедить никогда не желать большего, равно как не скорбеть, если имеют мало. И не только было так с манною, но то же самое, как можно видеть, бывает и ныне в житейских делах. Все мы одинаково наполняем желудок, живем одно определенное время, и все облечены в одинаковое тело; поэтому ни у богатого ничего не прибудет от избытка, ни у бедного не убудет от нищеты. Для чего же ты трепещешь нищеты? Для чего гонишься за богатством? "Боюсь, – говоришь ты, – чтоб не заставила нужда идти к чужим дверям и просить у ближнего". Я часто слышу, что многие даже молятся об этом и говорят: "Не попусти мне когда-нибудь нуждаться в помощи человеческой". Слыша это, я очень смеюсь, потому что такой страх приличен только детям. В самом деле, ежедневно и во всем, так сказать, мы нуждаемся в помощи друг друга. А потому такие слова свойственны только нерассудительному и надменному человеку, который не знает хорошо положения дела. Разве не видишь, что мы все имеем нужду друг в друге? Воин – в ремесленнике, ремесленник – в купце, купец – в земледельце, раб – в свободном господине, господин – в рабе, бедный – в богатом, богатый – в бедном, ничего не зарабатывающий – в подающем милостыню, подающий – в принимающем, – ведь и принимающий милостыню удовлетворяет величайшей нужде, высшей всех нужд. Если бы не было нищих, то многое бы утратилось для нашего спасения, потому что нам некуда было бы сбывать свое имущество. Таким образом, и нищий, который, по-видимому, всех бесполезнее, оказывается всех полезнее. Если же для тебя стыдно иметь нужду в другом, то тебе остается только умереть, потому что кто стыдится этого, тому нельзя и жить. "Но я не могу, – говоришь, – вынести гордого взгляда". Для чего ты, обвиняя другого в гордости, себя самого стыдишь таким же обвинением? Ведь и то гордость, если не терпишь надменности гордого человека. Зачем же ты боишься, трепещешь того, что не стоит никакого внимания, и из-за этого ужасаешься и нищеты? Как бы ты ни был богат, все будешь нуждаться во множестве людей, худших тебя; чем более ты богатеешь, тем более подвергаешь себя этой беде.
3. Итак, ты сам не знаешь, о чем молишься, когда просишь богатства для того, чтобы ни в ком не иметь нужды. Ты поступаешь подобно тому, как если бы кто, уходя в море, где нужны и пловцы, и корабль, и многое снаряжение, стал бы молиться о том, чтобы ему ни в ком не иметь нужды. А если ты действительно желаешь не очень нуждаться в других, то проси себе нищеты. Будучи нищим, если у кого и попросишь, то только хлеба или одежды. А сделавшись богатым, будешь нуждаться и в селах, и в домах, и в оброках, и в достоинстве, и в безопасности, и во славе; тебе понадобятся и начальники, и не только они, но и подчиненные им жители городов и сел, купцы и мелкие продавцы. Видите ли, что такие речи крайне неразумны? Во всяком случае, сколько бы тебе ни казалось страшным иметь в ком-либо нужду, всецело избавиться от этого никак не возможно. А если хочешь избежать шумной толпы – что позволительно – то беги в спокойную пристань нищеты, отрешись от множества житейских дел, и не почитай стыдом иметь нужду в другом. Так устроил Бог по неизглаголанной премудрости Своей! В самом деле, если мы нуждаемся друг в друге, самая необходимость во взаимной помощи не соединяет ли нас узами дружбы? А если бы мы сами могли удовлетворять своим нуждам, то не сделались ли бы неукротимыми зверями? Потому Бог силою и необходимостью покорил нас друг другу, и мы ежедневно сталкивается друг с другом. А если бы Он снял эту узду, кто бы стал искать дружбы ближнего? Итак, не будем почитать этого постыдным, не станем молиться и говорить: не дай нам иметь нужду в помощи другого; напротив будем молиться, говоря так: "Не попусти, чтобы во время нужды нашей отказали нам могущие подать помощь". Не нуждаться в помощи другого, а похищать принадлежащее другому – тяжело. Между тем об этом мы никогда не молимся и не говорим: "Не попусти мне пожелать чужого". Напротив, нуждаться в другом кажется для вас ужасным. Павел много раз бывал в нужде, и не стыдился, а напротив – даже радовался и хвалил оказывавших ему услуги, говоря: "и раз и два присылали мне на нужду" (яко и единою, и дващи в требование мое посыласте) (Фил. 4: 16); и еще: "Другим церквам я причинял издержки, получая от них содержание для служения вам" (от иных церквей уях, приим оброк к вашему служению) (2 Кор. 11: 8). Итак, стыдиться этого свойственно не разумно-свободной, но изнеженной, испорченной и несмысленной душе. Да и Богу так угодно, чтобы мы имели нужду один в другом. Итак, не мудрствуй чрез меру. Ты говоришь: "Не могу переносить многократно умоляемого и непреклонного человека". Но как же Бог (переносит) тебя, – которого Он многократно просил и не был услышан, хотя просил о том, что для тебя же полезно? "И как бы Сам Бог увещевает через нас, – говорит (апостол),– от имени Христова просим: примиритесь с Богом" (2 Кор. 5: 20). Ты говоришь: "Я – раб Его". Что ж из того? Если ты – раб Его – упиваешься, а Он – Владыка твой – алчет, и не имеет необходимой для Себя пищи, то защитит ли тебя имя раба? Напротив, оно еще более обременит тебя – когда ты живешь в трехэтажных палатах, а Он не имеет и необходимого крова; когда ты почиваешь на мягком ложе, а Он не имеет возглавия. Ты говоришь: "Я подал". Но не должно прекращать подаяний. Тогда только ты можешь иметь извинение, когда сам не имеешь, когда сам ничем не обладаешь. Доколе же у тебя что-нибудь есть, то хотя бы ты подал и тысяче нищих, но пока есть другие алчущие, тебе нет извинения. Если же ты еще запираешь пшеницу, возвышаешь на нее цену, и измышляешь новые неслыханные способы к получению прибыли, то какую будешь иметь надежду на спасение? Тебе заповедано даром давать алчущему, а ты не хочешь дать и за умеренную цену. Христос истощил для тебя славу Свою, а ты не уделяешь Ему и куска хлеба. Пес у тебя объедается, а Христос изнемогает от голода; раб твой от пресыщения расседается, а твой и его Владыка не имеет нужной пищи. Где так поступают друзья? "Примиритесь с Богом", – потому что это дело врагов и самых злых неприятелей. Итак, постыдимся ради тех благодеяний, которые мы получили и еще имеем получить. И если придет к нам нищий просить милостыни, примем его со всем благорасположением, утешим, ободрим словом, чтобы и самим получить то же от Бога и от людей.
"Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Елика бо аще хощете, да творят вам, и вы творите им) (Матф. 7: 12). Этот закон не имеет в себе ничего тяжкого и неудобоносимого. Чего хочешь себе, говорит, то и делай. Воздаяние равное. Не сказано – "Не делайте того другим, чего не хотите себе", но предписывается гораздо больше; то удерживало бы только от зла, а это требует делать добро; в последнем заключается и первое. И не сказано – "Так и вы желайте", но – "творите им". Какая же польза? – "В этом закон и пророки". Хочешь получить прощение? Прощай и ты. Не хочешь слышать худого? И не говори худого. Желаешь, чтоб тебя хвалили? Сам хвали (других). Хочешь, чтоб у тебя не похищали? Сам не похищай. Видишь ли, как он доказал, что добро свойственно нам по природе, и что мы не имеем нужды ни во внешних законах, ни в наставниках? Тем уже самым, что желаем или не желаем себе чего-нибудь от ближнего, мы налагаем на себя закон. Таким образом, если себе не желаешь, а другому делаешь, или себе желаешь, другому же не делаешь, то сам на себя произносишь суд, и ничем уже не можешь оправдаться, будто бы не знаешь и не понимаешь, что должно делать. Итак, молю вас, восстановите сами в себе этот закон, и читайте эти ясные и краткие начертания; будем для ближних такими, какими желаем иметь их для себя, чтобы насладиться нам и в настоящей жизни спокойствием, и достигнув будущих благ, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Благодарение Богу, вложившему в сердце Титово такое усердие к вам (2 Кор. 8:16).
Кто разумеется под братом, "егоже похвала во Евангелии". – Похвала Павлу. – Почему Моисей принял совет своего тестя.
1. Опять (апостол) хвалит Тита. Так как он говорил о милостыне, то хочет теперь сказать и о тех, которые примут от коринфян подаяния, и отнесут их. Это нужно было для умножения сбора и для возбуждения большей готовности в подававших. Тот, кто уверен в честности служащего, и не относится с подозрением к принимающим, подает с большей щедростью. Слушай же, как он и здесь, чтобы достигнуть этого, хвалит отправляемых с милостынею, в числе которых Тит был первым. Он говорит: "Благодарение Богу, вложившему в сердце Титово такое усердие к вам". Что значит – "такое"? "Такое же, какое он имел о фессалоникийцах, или какое имею я". И заметь мудрость его. Показав, что это есть дело Божие, он приносит благодарение давшему, чтобы и тем возбудить (коринфян). "Если Бог воздвиг и послал его к вам, то сам Он и просит чрез него. Итак, не почитайте случившегося делом человеческим". Но откуда видно, что сам Бог его наставил? "Ибо, хотя и я просил его, впрочем он, будучи очень усерден, пошел к вам добровольно" (Яко моление убо прият. Тщаливейший же сый, своею волею изыде) (ст. 17). Смотри, как показывает, что (Тит) исполняет свое дело, и не требует побуждений от других. Воздав благодарение Богу, (апостол) однако не приписывает всего Богу, а говорит, что (Тит) и сам по доброй воле вызвался на дело, чтобы и этим опять внушить им большую любовь к нему. " он, будучи очень усерден, пошел к вам добровольно", т. е. "восхитил себе дело, поспешил к сокровищу, вменил в собственную свою пользу служить вам, и так сильно любит вас, что не имел даже и нужды в увещаниях с моей стороны. Хотя я и просил его, но не этим он был возбужден, а собственным произволением и благодатью Божией". "С ним послали мы также брата, во всех церквах похваляемого за благовествование" (Послахом же с ним и брата, его же похвала во евангелии по всем церквам) (ст. 18).
Кто же этот брат? Одни разумеют Луку, по причине евангельской истории, им написанной, другие Варнаву, так как (апостол) и устную проповедь называл евангелием. Почему же он не называет их имен, тогда как Тита и по имени называет, и упоминает о содействии его в проповедании Евангелия – он столько был полезен, что в его отсутствие Павел не мог совершить ничего великого и важного: "я не имел покоя духу моему, – говорит он, – потому что не нашел [там] брата моего Тита " (2: 13), и говорит о любви его к ним: "и сердце его весьма расположено к вам" (7:15), и о ревности его в собирании милостыни: "пошел к вам добровольно"; а этих, напротив, не хвалит подобным образом и даже имен их не упоминает? Что сказать на это? Может быть, они неизвестны были (коринфянам), поэтому и не распространяется в похвалах им, так как добродетелей их (коринфяне) еще не изведали, но говорит об них, сколько нужно было, чтобы внушить о них доброе мнение и удалить подозрение. Однако посмотрим, за что он хвалит и этого самого брата. Итак, за что же хвалит? Во-первых, за проповедь и за то, что не только проповедовал, но даже проповедовал как должно и с надлежащим тщанием. Не сказал, что проповедующего и благовествующего, но – "похваляемого за благовествование". И чтобы не подумали, что льстит ему, приводит в свидетели не одного, не двух, не трех человек, но все церкви, говоря: "по всем церквам". Потом обращает ему в честь суд рукоположивших его, – что также немаловажно. Потому-то вслед за словами: "во всех церквах похваляемого за благовествование", присовокупил: "не только же" (ст. 19). Что значит – "не только же"? Он достоин уважения не только потому, что за проповедь все одобряют его и хвалят, но и потому, что он "избран от церквей сопутствовать нам" (освящен от церквей с нами). Отсюда догадываюсь, что (апостол) разумеет Варнаву. Далее означает великое достоинство его, указывая, для чего он рукоположен: "сопутствовать нам для сего благотворения, которому мы служим" (с нами ходити, со благодатию сею служимою нами). Видишь ли, сколько похвал приписывает ему? Он прославился проповедью Евангелия, и свидетельство об этом имел от всех церквей. "Освящен с нами", – то есть на то же служение, на какое и Павел, и везде был ему общником – и в искушениях, и в бедах, как это показывает слово – "сопутствовать". Но что значат слова: "для сего благотворения, которому мы служим" (со благодатию сею служимою нами)? То, что он избран возвещать слово и проповедовать евангелие или служить при собирании милостыни; вернее же, как мне кажется, (апостол) указывает на то и другое вместе. Потом присовокупляет: "во славу Самого Господа и [в] [соответствие] вашему усердию" (к самого Господа славе и усердию вашему). Смысл этих слов следующий: "Мы упросили, – говорит он, – чтобы его избрали вместе с нами, и поручили ему должность эконома священных имуществ и диакона, – эта должность была не маловажна: "выберите, – сказано, – из среды себя семь человек изведанных" (усмотрите бо мужи от вас свидетельствовани седмь) (Деян. 6: 3), – и он избран был церквами по согласию всего народа". Что же значат слова: "к самого Господа славе и усердию вашему"? То, "чтобы и Бог прославлялся, и вы стали усерднее к подаянию, когда принимающие эти подаяния будут люди испытанные, так что на них никто не может иметь никакого, даже ложного, подозрения".
2. "Для того мы и приискали таких мужей, и, чтобы отдалить и такое подозрение, не одному вверили все, но послали Тита и другого с ним". Затем, изъясняя те же самые слова: "к самого Господа славе и усердию вашему", присовокупляет: "остерегаясь, чтобы нам не подвергнуться от кого нареканию при таком обилии приношений, вверяемых нашему служению" (блюдущеся того, да не кто нас поречет в обилии сем служимем нами) (ст. 20). Какой же смысл этих слов? Достойный добродетели Павловой, и вместе показывающий великое его попечение и снисхождение. "Чтобы, – говорит он, – не стал кто-нибудь подозревать нас, и не возъимел хотя малейшего повода укорять нас, будто бы мы присваиваем что-либо себе из вручаемых нам подаяний, послали мы этих (мужей), и не одного только, но двоих и троих". Видишь ли, как освобождает их от всякого подозрения? (Освобождает) не только тем, что они проповедники Евангелия, избраны церквами, но и тем, что они мужи испытанной честности, и за эту самую честность избраны, чтобы не было места подозрению. И не сказал – "чтобы вы не стали укорять", но – "да не кто другой". Хотя он сделал это ради них, на что и намекнул словами: "самого Господа славе и усердию вашему", однако не хочет уязвить их, и говорит иначе: "остерегаясь того сделать". И даже этим не довольствуется; но, желая успокоить их еще более, говорит далее: "при таком обилии приношений, вверяемых нашему служению" (в обилии сем служимем нами), – и таким образом тяжкое для слуха их смягчает похвалою. И чтобы они не оскорбились и не стали говорить: "Итак, ты подозреваешь нас, и мы так несчастны, что не заслуживаем твоего доверия", он, предупреждая их, говорит: "Много денег вами переслано, и самое обилие", т. е. "Большое количество милостыни может возбудить в злых людях подозрение, если не примем предосторожности". "Ибо мы стараемся о добром не только пред Господом, но и пред людьми" (Промышляюще добрая не токмо пред Богом, но и пред человеки) (ст. 21).
Что может сравниться с Павлом? Он не сказал: "Пусть будет несчастным и пусть погибнет тот, кто станет подозревать в чем-либо подобном; доколе не обличает меня совесть, мне нет дела до подозревающих". Напротив, чем они были слабее, тем более снисходил к ним. Не негодовать нужно на больного, но помогать ему. Между тем, от какого греха мы столько далеки, сколько он далек от таковых подозрений? Если бы кто был подобен даже демону, и тот не мог бы подозревать блаженного (апостола) в этом служении. И все же, как ни далек он был от худых подозрений, он все делает и устраивает так, чтобы не оставить и малейшей тени для тех, которые захотели бы хотя сколько-нибудь подозревать его в худом. Он избегает не только обвинения, но и худого мнения, малейшей укоризны и простого подозрения. "Мы послали с ними и брата нашего " (ст. 22). Вот и еще одного присовокупляет, – и этого с похвалою и с одобрением, как своим собственным, так и многих других свидетелей: "которого усердие много раз испытали, – говорит, – во многом и который ныне еще усерднее по великой уверенности в вас ". Похвалив его за собственные его заслуги, хвалит и за любовь к ним, – и что сказал о Тите, что он "будучи очень усерден, пошел к вам добровольно", – то же говорит и об этом: "который ныне еще усерднее", т. е. после того, как (Павел) посеял в них семена любви к коринфянам. Потом, показав их добродетели, располагает и коринфян в их пользу, говоря: "Что касается до Тита, это - мой товарищ и сотрудник у вас " (ст. 23). Что значит: "Что касается до Тита "? "Если, – говорит, – нужно сказать что-нибудь о Тите, то скажу, что он "товарищ" мой, "и сотрудник у вас". Или это разумеет (Павел), или то, что "если вы сделаете что для Тита, сделаете это не для обыкновенного человека, потому что он товарищ мой". И, по-видимому, похваляя его этим, хвалит вместе и их, показывая в них такое к себе расположение, что они почитают достаточным основанием уважать человека, как скоро известно, что он Павлов общник. Не довольствуясь, однако, этим, (апостол) присовокупляет еще: "и сотрудник у вас" (и к вам споспешник). Не просто споспешник, но в делах, касающихся до вас: в вашем преуспеянии, совершенствовании, в любви и тщании о вас. А это более всего могло привлечь их к нему. "А что до братьев наших " (Аще ли братия наша). "Если, – говорит, – желаете знать что-либо и о других, то и они имеют величайшие права на ваше расположение, потому что и они братья наши и посланники церквей, т. е. от церквей посланы". Затем, что всего важнее, они "слава Христова", потому что к Нему относится все, что с ними ни делается. "Итак, хотите ли принять их как братьев, или как посланников церквей, или как делающих все для славы Христовой, – во всяком случае имеете много побуждений оказать им свое расположение. Если о Тите могу сказать, что он общник мой и любит вас, то и об этих (скажу), что они братья, посланники церквей, слава Христова".
3. Видишь ли, как и отсюда ясно, что эти последние не были известны (коринфянам)? Иначе он и их похвалил бы за то же, за что хвалил Тита, т. е. за любовь к ним. Но так как они еще были незнакомы им, то и говорит: примите их как братьев, как посланников церквей, как делающих все для славы Христовой. Потому присовокупляет: "Перед лицем церквей дайте им доказательство любви вашей и того, что мы [справедливо] хвалимся вами" (показание убо любве вашея и нашего хваления о вас, к ним покажите, в лице церквей) (ст. 24). "Теперь покажите, – говорит, – как вы нас любите, и что мы не тщетно и не напрасно хвалимся вами. А докажете это, если окажете им свою любовь". Потом придает слову своему особенную силу, говоря: "в лице церквей", т. е. для славы и чести церквей. "Если, – говорит, – почтите их, то почтите пославшие церкви. Не к ним только относится ваша честь, но и к пославшим, которые их избрали, а еще прежде – к славе Божией, потому что, когда воздаем честь служителям (Божиим), чрез них воздается похвала самому (Богу)". Ко всем церквам, – немаловажно и это, потому что велика сила собора, или церквей. Посмотри, какую великую силу имел собор. Молитва церкви освободила Петра от уз, отверзла уста Павлу. Приговор их важен – возводит на духовные степени приступающих к ним. Вот почему и готовящийся рукополагать испрашивает при этом и их молитв, и они подают свой голос и возглашают известное освященным, а неосвященным не все можно открывать. Но есть случаи, в которых священник не отличается от подначального, например, когда должно причащаться страшных Таин. Мы все одинаково удостаиваемся их; не так, как в ветхом завете, где иное вкушал священник, иное народ, и где не позволено было народу приобщиться того, чего приобщался священник. Ныне не так; но всем предлагается одно тело и одна чаша. И в молитвах, как всякий может видеть, много содействует народ. Так, напр., о бесноватых и о кающихся совершаются общие молитвы священником и народом, и все читают одну молитву – молитву, исполненную милосердия. Равным образом, когда изгоняем из священной ограды недостойных участвовать в святой трапезе, нужна бывает другая молитва, – и мы все вместе повергаемся на землю, и все вместе встаем. Когда опять наступает время преподания и взаимного принятия мира, все равно друг друга лобзаем. При самом также совершении страшных Таин священник молится за народ, а народ молится за священника, потому что слова: "со духом твоим" означают не что иное, как именно это. И молитвы благодарения также общие, потому что не один священник приносит благодарение, но и весь народ. Получив сперва ответ от народа, и потом согласие, что достойно и праведно совершаемое, начинает священник благодарение. И что удивительного, если вместе со священником взывает и народ, когда он возносит эти священные песни совокупно с самими херувимами и горними силами? Все же это сказано мною для того, чтобы каждый и из подначальных трезвился, чтобы мы знали, что все мы едино тело, и столько же различаемся один от другого, сколько член от члена; и чтобы мы не все возлагали на одних священников, но и сами пеклись обо всей церкви, как о теле, всем нам общем. Это послужит и к большему утверждению, и нас побудит к большему преуспеянию (в добродетели). Послушай, как иногда и апостолы привлекали к участию в своих решениях подчиненных. Так, когда они поставляли семь диаконов, то сообщили об этом прежде народу. Когда Петр избирал Матфея, то предложил о том всем тогда с ним бывшим – и мужам, и женам. И это потому, что здесь (в церкви) нет ни высокомерия начальствующих, ни раболепства подчиненных, а есть власть духовная, которая находит для себя более всего приобретение в том, чтобы принимать больше трудов и заботы о вас, а не в том, чтобы искать больших почестей. В церкви должно жить, как в одном доме; как составляющие одно тело, – все должны быть расположены друг к другу, поскольку и крещение одно, и трапеза одна, и источник один, и творение одно, и Отец один. Итак, для чего же разделяемся, когда столько связей, нес соединяющих? Для чего разрываемся? Вот и опять принуждены мы оплакивать то, о чем многократно я плакал. Слез достойно настоящее наше состояние. Так далеко мы отторглись друг от друга, между тем как надлежало бы изображать собою союз одного тела. Тогда бы и меньший мог приносить пользу большему. В самом деле, если Моисей от тестя своего узнал нечто полезное, чего сам не знал, то тем более было бы так в церкви. И что была за причина, по которой духовный человек не знал того, что знал неверный? Та, чтобы все тогда бывшие вразумились, что (Моисей) – человек и имеет нужду в Божием содействии, хотя и море разделил, хотя и камень рассек, и что действия эти совершены не человеческою, но Божиею силою. И ныне, если один не говорит полезного, пусть другой встает и говорит.
Хотя бы он был и меньший, но если предлагает что-нибудь полезное – предпочти его мнение; хотя бы он был даже последний – не оставь без внимания. Никто ведь из них не отстоит так от ближнего, как от Моисея отстоял тесть его, а между тем Моисей не только удостоил выслушать, но и принял совет его, последовал ему, вписал его в книги, не устыдился даже передать его истории, в низложение гордости многих. Таким образом, как бы на столпе начертавши все это, он оставил потомству, так как знал, что история эта для многих будет полезна. Не будем же презирать тех, кто дает нам полезные советы, хотя бы они были из подчиненных, хотя бы из людей низких. Не будем непременно почитать достойным предпочтения то, что предлагаем сами, но то, что окажется полезным, это пусть и одобряется всеми. Многие, при слабом зрении, распознают иное лучше имеющих острое зрение, потому что тщательно и внимательно рассматривают. Не говори: "Для чего призываешь меня на совет, если не слушаешь, что я говорю?" Такие замечания приличны не советнику, а властолюбивому человеку. Советник властен только предлагать свое мнение. Если же будет дан другой совет, более полезный, а он станет требовать, чтобы сделали так, как ему хотелось, то он уже не советник, а, как я сказал, властолюбец. Не будем так делать; но, очистивши душу от всякой гордости и тщеславия, будем искать не того, чтобы только наши мнения были уважаемы, но чтобы всегда предпочитаем был полезный совет, хотя бы он дан был и не нами. Хотя и не сами найдем полезное, немало, однако ж, получим пользы, если примем придуманное другими, – и от Бога получим великую награду, и удостоимся тем большей славы, потому что как сказавший полезное называется мудрым, так и мы, принявшие слова его, заслужим похвалу за благоразумие и благомыслие. Так (созидаются) дома и города; так созидаясь, и Церковь получит большее приращение; так и мы, устроив наилучшим образом настоящую жизнь, сподобимся будущих благ, которые да получим все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава и честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
Для меня впрочем излишне писать вам о вспоможении святым (2 Кор. 9: 1).
О щедрой милостыне.
1. Так много сказав об этой (службе), теперь говорит: "излишне писать вам" (лишше ми есть писати вам). И не в том только открывается его мудрость, что, сказавши уже многое, говорит – "излишне писать вам", но и в том еще, что опять говорит о ней же. То, что пред этим только что было им сказано, он говорил о тех, которые приняли собранные деньги, чтобы они пользовались большим уважением; а что раньше еще этого говорил о македонянах, что "глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия" (во глубине нищета их избыточествова в богатство простоты их), и все прочее, было говорено о человеколюбии и милостыне. И все-таки, несмотря на то, что и прежде сказал уже много, он опять намерен рассуждать о том же предмете, и говорит: "излишне писать вам". А делает это для того, чтобы более привлечь их. Ведь человеку, о котором идет такая слава, что для него не нужны советы, стыдно показать себя ниже доброго о себе мнения и потерять его. Так поступает он большею частью и при обличениях, употребляя оборот речи, называемый умалчиванием (παράλειψις), потому что он имеет большую силу. Так, например, судья, когда видит великодушие обвинителя, уже не подозревает его, рассуждая: "Если этот человек не говорит многого такого, что мог бы сказать, то будет ли он вымышлять то, чего не было?" И тем (обвинитель) заставляет судью предполагать в деле нечто большее того, что им самим сказано, а себе приобретает имя честного человека. Так поступает (и апостол), когда он дает советы, или хвалит кого. Сказал: "излишне писать вам"; но смотри, как дает советы: "ибо я знаю усердие ваше и хвалюсь вами перед Македонянами" (вем бо усердие ваше, имже о вас хвалюся Македонянам) (ст. 2). Много значит и то, что сам знает; но гораздо важнее, что сообщает о том другим. Это имеет особенную силу, потому что они не захотели бы остаться посрамленными пред таким числом людей. Видишь ли мудрость его совета? Он убеждал их примером других, т. е., македонян: "Уведомляем вас, братия, о благодати Божией, данной церквам Македонским" (сказую вам благодать Божию в Церквах Македонских) (8: 1); убеждал собственным их примером: "вам, которые не только начали делать сие, но и желали того еще с прошедшего года" (иже не точию еже творити, но и еже хотети прежде начасте от прешедшаго лета) (8: 10); убеждал примером самого Господа: "вы знаете благодать Господа нашего Иисуса Христа, что Он, будучи богат, обнищал ради вас" (весте благодать Господа нашего, яко вас ради обнища богат сый) (8: 9). Потом опять прибегает к сильнейшему способу убеждения – к примеру других, потому что люди склонны к соревнованию. Пример Господа и обещанные награды более бы должны были подействовать на них; но так как они были еще немощны, привлекает их примером подобных им, потому что ничто так сильно не действует, как соревнование. И смотри, в каком новом виде предлагает им то же самое увещание. Не сказал: "подражайте им"; но что? "Ревность ваша поощрила многих" (Яже от вас ревность раздражи множайших) (ст. 2). Что говоришь? Недавно сам сказал (о македонянах): "добровольно со многим молением моля нас". Как же теперь говоришь: ваша (коринфян) ревность (яже от вас ревность)? "Да, – отвечает (апостол), – мы не советовали им, не убеждали их, а только вас хвалили и вами хвалились, – и этого довольно было к их убеждению". Видишь ли, как он возбуждает их взаимным друг друга примером: коринфян – примером македонян, а македонян – примером коринфян, и это соревнование еще более усиливает присоединенною к тому великою похвалою? А чтобы не дать им повода к гордости, с особенным искусством выражается: "и ревность ваша поощрила многих" (и яже от вас ревность раздражи множайших). Представь же, каково тем, которые были для других побудительною причиною такой щедрости, самим отстать от них в благотворительности! Вот почему не сказал: "подражайте им" – потому что не возбудил бы этими словами такого соревнования; а как сказал? "Они вам подражали; вы, учители, не окажитесь хуже учеников". И смотри, как для большего возбуждения и воспламенения их показывает вид, что вступается за них, и защищает их дело, как будто идет о том спор и состязание. Как выше он говорил: "они весьма убедительно просили нас принять дар и участие [их] в служении святым … поэтому мы просили Тита, чтобы он, как начал, так и окончил у вас и это доброе дело" (яко доброхотни, со многим молением приступили к нам, во еже умолити нам Тита, да якоже прежде начат, такожде и скончает благодать сию) (8: 4, 6), так и здесь говорит: "Братьев же послал я для того, чтобы похвала моя о вас не оказалась тщетною в сем случае" (послах братию, да не испразднится похваление наше) (ст. 3). Видишь ли, в каком он беспокойстве и страхе? Чтобы все, что он сказал, не показалось сказанным только для убеждения, а не потому, что и на деле так было, говорит: "послал братьев" – "я столько забочусь о вас, чтобы похвала моя о вас не оказалась тщетною". По-видимому, наибольшее участие принимает он в коринфянах, хотя и обо всех равно печется. А смысл слов его такой: "Весьма много хвалюсь вами, всем говорю о вас с восхищением, хвалился и македонянам. Поэтому, если вы окажетесь ниже похвалы, стыд будет общий". Но выражается об этом осторожно, именно присовокупил: "в сем случае" (в части сей), а не во всем. "Чтобы вы, как я говорил, были приготовлены" (Да, якоже глаголах, приготовани будете). Говорил о них (македонянам) не то, что они будут готовы, но что у них все уже приготовлено, и нет ни в чем недостатка. "Потому, – говорит, – желаю, чтобы вы показали это на самом деле". Потом еще более обнаруживает свое беспокойство, говоря: "чтобы, когда придут со мною Македоняне и найдут вас неготовыми, не остались в стыде мы, - не говорю "вы", - похвалившись с такою уверенностью" (да не како, аще приидут со мною Македоняне, постыдимся мы (да не глаголем, вы) в части сей похваления) (ст. 4).
2. Больше будет стыда, когда будешь иметь многих зрителей, и притом слышавших о деле. И не сказал: "веду с собою македонян", или: "македоняне идут со мною", – чтобы не подумали, что делает это намеренно; а как сказал? "Чтобы, если[1] придут со мною Македоняне" (Да не како, аще приидут со мною Македоняне). Может случиться, что они придут. Таким образом (апостол) отдалил от себя и подозрение. А если бы сказал иначе, то, может быть, довел бы их и до ожесточения. Смотри, как действует на них не духовными только, но и человеческими (побуждениями). "Если вы, – говорит, – мало смотрите на меня, в твердой надежде, что прощу вас, то подумайте о македонянах – "чтобы, когда придут со мною Македоняне и найдут вас неготовыми" (да не како, аще приидут, и обрящут вас)". Не сказал: "не желающими", но – "неготовыми", т. е., не все еще исполнившими. "Если же и поздно подать уже стыдно, то подумайте, какой стыд вовсе не подать милостыни, или подать меньше надлежащего". Далее, кратко и вместе с силою, указывает и последствия, имеющие произойти отсюда, говоря так: "чтобы … не остались в стыде мы, - не говорю «вы»" (постыдимся мы, да не глаголем, вы). И словами: "похвалившись с такою уверенностью" (в сей части похваления) опять смягчает речь свою, – не для того, впрочем, чтобы сделать их беспечными, но чтобы показать, что прославившиеся другими (добродетелями) должны отличиться и этой. "Посему я почел за нужное упросить братьев, чтобы они наперед пошли к вам и предварительно озаботились, дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор" (Потребно убо умыслих предпослати братию, да предуготовят благословение ваше сие готово быти, тако якоже благословение, а не яко лихоимство) (ст. 5). Опять говорит о том же в других словах. И чтобы не показалось, что говорит так без особенного намерения, объясняет, что не по другой причине идут братия, а единственно по той, чтобы (коринфянам) не остаться в стыде. Видишь ли, что слова: "Для меня … излишне писать вам" были началом к увещанию? Видишь ли, сколько рассуждает он об этом служении? Кроме того, можно сказать и то, что, дабы не подумали, будто (апостол) противоречит сам себе, когда, сказав – "излишне", рассуждает о том же предмете, он сверх того, что говорил о скорости, щедрости и радушии при подаянии милостыни, и этим оборотом речи достигает той же цели. Он требует этих трех качеств, и поставил их главными в самом начале. Так, когда он говорит: "они среди великого испытания скорбями преизобилуют радостью; и глубокая нищета их преизбыточествует в богатстве их радушия" (во мнозем искушении скорби избыток радости их, и яже во глубине нищета избыточествова в богатство простоты их) (8: 2), выражает не другое что, как то, что (македоняне) сделали великие приношения, и сделали с радостью и поспешностью, что они не скорбели, не только подав много, но и находясь в искушениях, а это тяжелее, нежели подавать милостыню. Равным образом и выражение: "они отдали самих себя… нам" (себе вдаша нам) (8: 5) показывает и их радушие, и твердую их веру. Опять и здесь имеет ту же цель. Так как щедрость и радушие бывают между собою противоположны и иной, подав много, часто скорбит о том, а иной, чтобы не скорбеть, подает менее, то смотри, как (апостол) заботится и о том и о другом со свойственною мудростью. Не сказал: "лучше давать немного, но охотно, нежели по принуждению", так как он хотел, чтобы они подавали и много и с охотою. А как же (сказал)? "Дабы возвещенное уже благословение ваше было готово, как благословение, а не как побор" (Да предуготовят благословение ваше готово быти якоже благословение, не яко лихоимство). Сперва начинает с приятнейшего и легчайшего – подавать непринужденно, так как "(подаяние), – говорит, – есть благословение". Видишь, как в самом увещании показывает тотчас и плод, приносимый (подаянием), т. е., что подающие исполняются благословения. Самым этим словом он уже привлекал их к радушию, потому что никто не дает благословения с огорчением. Впрочем, и этим он не ограничился, а присовокупил: "не как побор". "Не думайте, – говорит, – чтобы мы из корыстолюбия брали у вас милостыню, напротив, желаем быть для вас источниками благословения. Корыстолюбие свойственно тем, которые подают принужденно, так что, кто принужденно подает милостыню, тот подает скупо". От этой мысли далее опять переходит к прежней, т. е., к тому, чтобы подавали щедро. "Се же глаголю", т. е., "при этом скажу и то". Что же? "Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет" (Сеяй скудостию, скудостию и пожнет; а сеяй о благословении, о благословении и пожнет)[2] (ст. 6). Не сказал – "скупо", но употребил благороднейшее наименование бережливого (φειδωλού); и самое действие назвал сеянием, чтобы ты тотчас вспомнил о воздаянии, представил себе жатву, и понял, что (подавая другим) более получаешь сам, нежели даешь. Потому не сказал – "дающий", но – "сеющий". Не сказал также – "если вы сеете", но употребляет общее выражение. Не сказал опять – "щедро", но, что гораздо важнее – "о благословении". И снова возвращается к прежнему приятному способу подаяния: "Каждый [уделяй] по расположению сердца" (кийждо якоже изволение имать сердцем) (ст. 7), потому что получивший полную свободу делает больше принуждаемого. Потому и останавливается на этом; сказав именно – "по расположению сердца" (якоже изволение имать), присовокупляет: "не с огорчением и не с принуждением" (не от скорби, ни от нужды); и этим еще не ограничивается, но приводит свидетельство из Писания, говоря: "ибо доброхотно дающего любит Бог" (доброхотна бо дателя любит Бог). Видишь ли, сколько раз он повторяет это? "Говорю это не в виде повеления" (Не по повелению глаголю) (8: 8); "Я даю на это совет" (совет даю о сем) (8: 10); "как благословение, а не как побор" (якоже благословение, а не яко лихоимство) (9: 5); "не с огорчением и не с принуждением" (не от скорби, ни от нужды) (ст. 7); "доброхотно дающего любит Бог" (доброхотна бо дателя любит Бог). По моему мнению, доброхотным он называет здесь щедрого, хотя употребил это слово с тем, чтобы побудить (коринфян) к радушному подаянию. Так как пример македонян и все прочее достаточно было, чтобы побудить их к щедрому подаянию, то не говорит уже об этом много, а (ведет речь к тому), чтобы подавали не с принуждением. И подлинно, если милостыня есть добродетель, а всякое дело, сделанное по принуждению, теряет свою награду, то (апостол) справедливо поступает так. И он не только советует, но, что всегда делает, и молит за них (Бога), говоря: "Бог же силен обогатить вас всякою благодатью" (силен же Бог всяку благодать изобиловати в вас) (ст. 8).
3. Этою молитвою удаляет от них помысел, противоборствующий щедрости, который и ныне для многих служит препятствием. Действительно, многие боятся подавать милостыню, говоря: как бы мне самому не сделаться бедным и не нуждаться в помощи других. Итак, чтобы рассеять этот страх, он присоединяет молитву, говоря: "обогатить вас всякою благодатью", – не исполнить только, но "обогатить". Что же значит: "обогатить благодатью" (благодать изобиловати)? "Обогатить вас настолько, чтобы вы могли изобиловать при такой щедрости". "Чтобы вы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело" (Да о всем всегда всяко довольство имуще, избыточествуете во всяко дело благо). Смотри, и в самой молитве его какая мудрость. Не богатства просит им (у Бога), и не излишества, но всякого довольства. И не это одно в нем удивительно, но то особенно, что, как не просит излишества, так равно не причиняет им и огорчения, и, снисходя к их слабости, не принуждает их подавать от недостатка; а просит довольства, и вместе показывает, что даров Божиих не должно употреблять во зло. "Чтобы вы… были богаты на всякое доброе дело" (Да избыточествуете во всяко дело благо). "Для того, – говорит, – прошу вам довольства, чтобы вы и другим уделяли". И не сказал – "уделяйте", но – "чтобы вы… были богаты" (да избыточествуете). В благах телесных просит для них довольства; а в благах духовных – не в одном милосердии, но и во всех прочих – просит им избытка. Таков смысл слов: "на всякое доброе дело" (во всяко дело благо). Потом вводит советником пророка, приискав свидетельство, побуждающее их к щедрости, и говорит: "как написано: расточил, раздал нищим; правда его пребывает в век" (якоже есть писано: расточи, даде убогим; правда его пребывает во век) (ст. 9; Псал. 3: 9). Вот что значит – "чтобы вы… были богаты" (да избыточествуете). Слово "расточил" (расточи) не что другое означает, как щедрость в подаянии. Если поданного и нет уже более, но плоды подаяния остаются. То и удивительно, что сберегаемое гибнет, а расточаемое пребывает, и пребывает вечно. Правдою же называет здесь человеколюбие, потому что оно делает людей праведными, и, как огонь, истребляет грехи людские, когда обильно изливается. Итак, не будем скупы; напротив, будем расточать щедрою рукою. Разве не видишь, сколько другие раздают комедиантам и распутным женщинам? Подай Христу хотя половину того, что они дают плясунам. Подай хотя столько алчущему, сколько они из тщеславия дают представляющим на зрелищах. Они множеством золота украшают тело распутных; а ты и в простую одежду не хочешь облечь плоть Христову, даже видя, что она обнажена. Есть ли для этого какое-нибудь извинение? Не стоит ли это, напротив, всякого наказания, когда иной столько дает той, которая губит его и бесславит, а ты и малейшей части не даешь тому, кто тебя спасает и прославляет? Истощая свое богатство на удовлетворение чреву, на пьянство и распутство, ты не хочешь и вспомнить о бедности. Если же нужно облегчить чью бедность, ты считаешь себя беднее всех. Когда кормишь нахлебников и льстецов, радуешься, как будто расточаешь на них из неистощимых источников; а когда увидишь бедного, тотчас нападает на тебя страх бедности. За это-то самое некогда мы осудим и сами себя и будем осуждены другими, как преуспевшими (в добродетели), так и грешниками. Скажут тебе: "Почему ты не был великодушным, где должно? Вот он, давая любодейце, не представлял таких извинений; а ты, подавая Владыке, заповедавшему "не пещись", приходишь в страх и трепет? И можешь ли быть достоин какого-нибудь извинения?" Если человек, получив благодеяние, не пренебрегает им, но воздает благодарностью, то тем более Христос. Если Он и не получив дает, то ужели не воздаст получивши? "Почему же, – скажешь, – иные, расточивши много, не только сами не получили, но просят еще милостыни у других?" Ты указываешь на раздавших все свое имение, сам не подавши и обола. Обещай раздать все – и тогда спрашивай и о них. А доколе ты бережлив, и подаешь малость из своего имущества, к чему представляешь мне извинения и предлоги? Ведь не на самый верх нестяжания ведем мы тебя, просим только, чтобы ты отсек лишнее, и возлюбил только довольство, а довольство ограничивается самым нужным, без чего жить нельзя. Никто этого у тебя не отнимет, никто не запрещает тебе иметь дневную пищу, – пищу, говорю, а не роскошь, – одеяния, а не украшения. Вернее же сказать, если внимательно вникнем, в этом более всего и заключается роскошь. Смотри же, кого справедливее назвать роскошествующим: того ли, кто, питаясь овощами, здоров и не страдает никакой болезнью, или того, кто имеет самый богатый и роскошный стол, но страдает бесчисленными болезнями? Очевидно, что первого. Итак, не будем желать ничего излишнего, если хотим и роскошествовать и наслаждаться здоровьем, и этим ограничим довольство. И кто может быть доволен и здоров, питаясь одними бобами, пусть не ищет ничего больше. Если же кто слабее, и имеет нужду в употреблении огородных овощей, тому пусть и это не будет возбранено. Если кто еще слабее, и для него потребуется умеренное употребление мяса, мы не запрещаем ему и этого. Не для того ведь даем мы эти наставления, чтобы доводить людей до смерти, или расстраивать их здоровье, но чтобы отсечь излишество; а излишне все то, что сверх необходимости, так как если и без этого можем жить здорово и благопристойно, то без сомнения это прибавлено излишне.
4. Так будем рассуждать и об одеждах, и о столе, и о жилище, и о всем прочем; везде будем искать только нужного, а излишнее не нужно. Когда ты научишься ограничиваться довольством, тогда, если ты захочешь подражать евангельской вдовице (Лук. 21: 1-4), поведем тебя к высшему. Ты недостоин еще любомудрия этой жены, когда заботишься о довольстве. Она была выше и этой заботы, потому что все средства своего пропитания повергла (в сокровищницу). Итак, неужели будет останавливать тебя мысль о необходимом? Неужели не постыдишься быть ниже жены, и не только не поревнуешь ей, но и очень далеко отстанешь от нее? Она не говорила, как вы рассуждаете сами с собой: "Что будет, если, истратив все, принуждена буду просить милостыни у других?", но со всем усердием отдала, что имела. А что сказать еще о ветхозаветной (вдовице), жившей во дни пророка Илии? Ей угрожала не только бедность, но смерть, и угрожала не ей одной, но и детям. Она уже ожидала не помощи от других, но скорой смерти. Ты скажешь: "Она увидела пророка, и оттого сделалась щедрою". Но разве не видите и вы бесчисленного множества святых? И что говорю – святых? Вы видите просящим даже Владыку пророков, и не только не делаетесь человеколюбивыми, напротив, имея сокровищницы, переполненные благами, не подаете и от такого избытка. Что ты говоришь: к ней пришел пророк, и это побудило ее к такому великодушию? То и достойно особенного удивления, что она поверила, что (Илия) велик и чуден. Почему она не сказала, как естественно было бы сказать жене-язычнице и иноплеменнице: "Если бы этот человек был пророк, то не стал бы просить у меня помощи; если он друг Божий, то не оставил бы его (Бог). Пусть иудеи за грехи подверглись такому наказанию; а он почему подвергся и за что?" Но она ничего такого не подумала, а напротив, открыла ему дом свой, и еще прежде дома – сердце свое, предложила все, что имела, не вняла естественному чувству, забыла детей своих, всему предпочла странника. Подумай же теперь, какое наказание должно постигнуть нас, когда окажемся ниже и малодушнее жены-вдовицы, бедной, иноплеменницы, язычницы, матери детей, нимало не знавшей того, что мы теперь знаем. Если мы имеем только крепкое тело, то еще не значит, что мы мужественны. Только тот имеет эту доблесть, кто имеет внутреннюю крепость, хотя бы он лежал на одре. А без этой крепости, хотя бы кто телесной силой своей мог и гору сдвинуть, я никак не соглашусь назвать его мужественнее отроковицы или дряхлой старухи. Тот борется с духовными искушениями, а этот не смеет и взглянуть на них. И если желаешь увериться, что в этом именно состоит истинное мужество, можешь узнать это из приведенного примера. В самом деле, что может быть мужественнее этой женщины, которая с твердостью устояла против требований самой природы, против силы голода, против ужасов смерти, и все это преодолела? Послушай, как прославляет ее Христос: "Много , – говорит, – вдов было в Израиле во дни Илии, и ни к одной из них не был послан пророк, а только к сей" (многи беша вдовицы во дни Илиины, и ни ко единой послан бысть, токмо ко вдове в Сарепту Сидонскую) (Лук. 4: 25, 26). Скажу нечто великое и странное: эта (вдовица) оказала большее гостеприимство, нежели отец наш Авраам. Она побежала не к стаду, подобно тому (Аврааму), но с одной горстью муки превзошла всех прославившихся гостеприимством. Авраам превзошел тем, что сам вызвался на гостеприимство; а она тем, что для странника не пощадила и детей, и притом, когда ничего не ожидала себе в будущем. А мы, когда и царство готово, и геенна угрожает, и, что всего важнее, когда Бог столько для нас сделал, когда Он веселится и радуется (видя дела милосердия) – мы остаемся холодны. Не будем, молю вас, (так делать), но расточим, отдадим бедным, как должно отдать, Бог же многое и малое ценит не по мере подаваемого, а по достатку подающего. Поэтому может случиться, что, положивши сто золотых монет, мы положишь меньше того, кто положил только один маленький обол, потому что ты положил от избытка. Впрочем, делай хотя и так, и ты скоро сделаешься более щедрым. Расточай богатство, чтобы приобрести правду. Не с богатством приходит правда; хотя через него, но не с ним приобретается. Невозможно любостяжанию и правде обитать вместе; их жилища разделены. Итак, не усиливайся соединить несоединяемое, но изгони мучителя – сребролюбие, если хочешь получить царицу. Правда – царица, она изводит (людей) из рабства в свободу. Совершенно иначе действует сребролюбие. Итак, со всем тщанием будем бегать сребролюбия, а возлюбим правду, чтобы и здесь наслаждаться нам свободою, и там получить небесное царство, которого все мы да сподобимся достигнуть благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Как видно, согласно толкованию Златоуста, правильнее здесь было бы употребить не слово "когда", как в Синодальном переводе, а слово "если", как в церковно-славянском. – и.Н.
[2] В этом стихе синодальный перевод не согласуется с толкование Златоуста. – и.Н.
"Дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей" (9:10)
Не какая-нибудь нужна милостыня, а щедрая. – Сравнение милостыни с жертвой, а тех, кому она подается, с жертвенником.
1. Особенно можно подивиться мудрости Павла в том, что как убеждения заимствовал он и от духовного и от плотского, так, говоря и о воздаянии, делает то же самое, т. е., указывает на двоякие (духовные и плотские) воздаяния. Так слова: "расточил, раздал нищим; правда его пребывает в век" (расточи, даде убогим, правда его пребывает во век) указывают на воздаяние духовное; а слова: "подаст обилие посеянному вами" (да умножит семя ваше) – на воздаяние плотское. Однако на этом он не останавливается, но опять переходит к воздаяниям духовным, и всегда ставит их одни с другими попеременно. Именно слова: "умножит плоды правды вашей" (да возрастит жита правды вашея) означают воздаяние духовное. Делает же это и разнообразит речь свою для того, чтобы искоренить в них боязливые и малодушные помыслы, и чтобы различными способами и указанием на настоящий пример рассеять в них опасение бедности. В самом деле, если засевающим землю Бог подает, если питающим тело свое дает Он обильно, то тем более (Он дает) тем, которые возделывают небо и пекутся о душе своей. И Ему угодно, чтобы такие (попечения) состояли под особенным Его промыслом. Но (апостол) излагает это не в виде умозаключения, и не так, как я сказал, а в виде молитвы, причем делает ясным свое умозаключение, и возводит их к большему упованию не только указанием на повседневные примеры, но и самою этою молитвою. "Подаст, – говорит, – обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей" (Да подаст и умножит семя ваше, и да возрастит жита правды вашея". И здесь опять незаметно внушает щедрость, что дает разуметь словами: "подаст обилие и умножит плоды правды вашей" (умножит и возрастит); а вместе с тем словами: "и хлеб в пищу" (и хлеб в снедь) не позволяет желать ничего кроме необходимого к поддержанию жизни. И особенно удивительно (в Павле), что, как и раньше внушал он, рассуждая о необходимом для жизни, не позволяет домогаться чего-либо сверх нужды, а, рассуждая о благах духовных, советует собирать их в большом избытке.
Потому он и выше говорил: "во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело" (да довольство имуще, избыточествуете во всяко дело благо) (ст. 8), и здесь говорит: "Дающий же … хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами" (даяй хлеб в снедь, да умножит семя ваше), т. е. духовному. Так как он требует не просто милостыни, но милостыни щедрой, то постоянно называет ее семенем. Подобно тому, как семя, брошенное в землю, произращает тучную жатву, так и милостыня приносит полные рукояти правды и произращает бесчисленные плоды. Пожелав им такого обилия, он показывает опять, на что должно тратить (иждивать) его, говоря: "чтобы вы всем богаты были на всякую щедрость, которая через нас производит благодарение Богу" (да о сем богатящеся во всяку простоту, яже содевает нами благодарение Богу) (ст. 11). Тратьте (иждивайте) богатство ваше не на то, на что не должно, а на то, чем приносится великое благодарение Богу. Бог отдал многое в нашу власть, и, Себе предоставив меньшее, нам уступил важнейшее. Так заботиться о чувственной пище нашей предоставил Себе самому, а попечение о духовной вверил нам, и в нашей власти соделать цветущими мысленные нивы наши. Они не требуют ни дождей, ни благорастворенного воздуха; было бы только одно произволение, и они возрастут до самого неба. Щедрость же называет здесь "простотою, которая через нас производит благодарение Богу", потому что отсюда происходит не одна милостыня, но и повод к великому благодарению, и не только к благодарению, но и ко многому другому. Это и перечисляет (апостол) в следующих словах, чтобы, показав многие добрые последствия щедрости, возбудить их тем к большему усердию. Какие же это многие плоды? Послушай, что сам он говорит: "Ибо дело служения сего не только восполняет скудость святых, но и производит во многих обильные благодарения Богу; ибо, видя опыт сего служения, они прославляют Бога за покорность исповедуемому вами Евангелию Христову и за искреннее общение с ними и со всеми, молясь за вас, по расположению к вам, за преизбыточествующую в вас благодать Божию" (яко работа сего служения не токмо есть исполняющая лишения святых, но избыточествующая многими благодареньми Богови: искушением служения сего славяще Бога о покорении исповедания вашего в благовествовании, и о простоте сообщения к ним, и ко всем, и о тех молитве о вас, возжелеющих вас за премногую благодать Божию на вас) (ст. 12-14). Слова эти имеют такой смысл: "Во-первых, вы не только восполняете скудость святых, но и производите у них обилие, т. е., подаете им больше, чем для них нужно; затем, чрез них вы воссылаете благодарение Богу, потому что они прославляют Его за покорность исповеданию вашему". А чтобы не подать мысли, что они благодарят потому только, что получают благодеяния, смотри, сколько возвышенными представляет их. "Что в послании к Филиппийцам сказал я о себе: "не потому, чтобы я искал даяния" (не ищу даяния) (4: 17), то же свидетельствую и о них. Хотя они радуются о том, что вы восполняете их недостатки и облегчаете их бедность, но еще более радуются о том, что вы так покорны Евангелию, о чем свидетельствуют ваши щедрые подаяния, предписанные Евангелием". "И за искреннее общение с ними и со всеми" (и о простоте сообщения к ним и ко всем). "Они прославляют Бога и за то, что вы так щедры не только к ним, но и ко всем". И это благодарение Бога за подаваемое другим служит опять к их похвале. "Они, – говорит, – не только хорошо управляют свои дела, но заботятся и о чужих, несмотря на то, что сами находятся в крайней бедности. Это показывает высокую их добродетель. В самом деле, никто так не завистлив, как бедные; а они между тем чисты от этой страсти, и не только не завидуют, видя ваши благодеяния другим, но даже радуются не меньше, чем если бы сами их получили". "Молясь за вас, по расположению к вам" (И о тех молитве о вас). "За тех, – говорит, – они благодарят Бога, а за вашу любовь к ним самим и общение молят Его, чтобы сподобил их видеть вас. И желают этого не ради вашего имущества, но чтобы видеть благодать, дарованную вам".
2. Видишь ли мудрость Павла, как он, восхвалив (коринфян), все приписал Богу, когда назвал дело их благодатью? После того как он сказал о них много великого, назвал их служителями, превознес до небес, – поскольку они служили бедным, а он передавал то, чем они служили; – назвал их искусными, теперь показывает, что виновник всего этого – Бог, и сам вместе с ними возносит благодарение (Богу), говоря: "Благодарение Богу за неизреченный дар Его!" (благодарение же Богови о неисповедимем Его даре) (ст. 15). Даром называет здесь или те многочисленные блага, какие получают чрез милостыню и принимающие ее и получающие, или те неизреченные блага, которые прещедро дарованы всему миру пришествием (Христовым), – и эти последние преимущественно следует разуметь здесь. Чтобы смирить их гордость и сделать их более щедрыми, он напоминает им о том, что они получили от Бога. Такое (напоминание о благодеяниях Божиих) имеет особенную силу для побуждения к какой бы то ни было добродетели. Потому и здесь (апостол) заключил свою речь (этим напоминанием). Если же дары (Божии) неисследимы, то что может равняться безумию тех, кто усиливается постигнуть сущность (Божию)? И не только дары Его неисследимы, но и мир, которым Бог примирил горнее с дольним, превышает всякий ум. Итак, сподобившись такой благодати, постараемся показать достойную ее доблесть жизни, и особенно будем заботиться о милостыни. А этого мы достигнем, если будем избегать невоздержания, пьянства, пресыщения. Ведь и пищу, и питие дал нам Бог не для неумеренности, а для пропитания. И не вином производится пьянство. А если бы так было, то надлежало бы всем упиваться. "Но не надлежало ли бы, – скажешь, – чтобы вино, и в большом количестве употребляемое, не вредило?" Так говорить свойственно пьяницам. В самом деле, если в большом количестве вино наносит вред, и ты нимало не отстаешь от неумеренного употребления; если пьянство так постыдно и пагубно, и ты все-таки не оставляешь дурной страсти – то до чего простерлась бы твоя неумеренность, если бы можно было и много пить, и не терпеть никакого вреда? Тогда не захотел ли бы ты, чтобы и реки текли вином? А тогда не погубил ли бы ты и не истребил ли бы всего? Если есть мера в употреблении пищи, и, преступая эту меру, мы вредим себе, но тебя не удерживает эта узда, ты расторгаешь ее и хватаешь все у всех, чтобы угодить гнусному твоему мучителю – сластолюбию, то чего бы ты ни сделал, когда бы природа не положила такой меры? Не стал ли бы ты тогда тратить все время жизни на это (удовлетворение своему чреву)? Итак, неужели надлежало усилить гнусную похоть, и не остановить вреда, происходящего от неумеренности? И сколько других бедствий проистекло бы отсюда! До какого безумия доходят те, которые в пьянстве и другого рода распутствах валяются как в грязи, а когда несколько образумятся, ничего иного не делают, как только сидят и толкуют: для чего столько истрачено на такое дело? – тогда как им надлежало бы посудить о своих грехах! Вместо того чтобы говорить: "Для чего (Бог) положил всему пределы? Почему не делается все без порядка?", скажи так: "Почему мы не перестаем упиваться? Почему не знаем сытости? Почему мы бессмысленнее бессловесных?" Вот о чем надлежало бы рассуждать нам друг с другом; надлежало бы послушать апостольского слова, увидеть, сколько благ, по его свидетельству, проистекло для коринфян от милостыни, и восхитить себе такое сокровище. В самом деле, презрение богатства, как сказал (апостол), и соделывает людей искусными, и ведет к прославлению Бога, и воспламеняет любовь, и делает нас великодушными, и поставляет иереями, возводя на священство, приносящее великую награду. Милостивый не облекается в подир, не носит позвонков, не возлагает на себя венца; но облечен в одежду человеколюбия, которая святее священнической одежды, помазан елеем, который составлен не из чувственного вещества, но возделан Духом Святым, имеет венец, сплетенный из милосердия, как сказано в Писании: "венчает тебя милостью и щедротами" (венчающаго тя милостию и щедротами) (Псал. 102: 4), а вместо того, чтобы носить златую дщицу с именем Божиим, сам делается подобен Богу. Каким образом? "Будьте, – говорит, – подобны "Отцу вашему Небесному" (Отцу вашему, иже есть на небесех) (Матф. 5: 45).
3. Хочешь ли видеть и жертвенник (милосердного)? Не Веселеил соорудил его, и не другой кто, но сам Бог; не из камней, но из вещества, которые светлее самого неба – из разумных душ. Но иерей входит во святое святых? Можно и тебе, совершающему жертву (милосердия), войти в святилище еще более страшное, где никто не присутствует, кроме Отца твоего, который видит тебя в тайне (Матф. 6: 6), где никто другой не видит. "Но как, – скажешь, –можно не видеть, когда жертвенник стоит открыто?" То и достойно удивления, что тогда двойные двери и завесы делали (святилище) безлюдным, а ныне, принося жертву среди народа, можно приносить ее как бы вступив во святое святых, и даже с большим страхом. В самом деле, если ты делаешь это не на показ людям, то, хотя бы и вся вселенная видела, никто не видал, потому что ты так сделал. (Господь) не просто сказал: "не творите милостыни вашей пред людьми", но присовокупил: "с тем, чтобы они видели вас" (не творите пред человеки да видими будете ими) (Матф. 6: 1). Жертвенник этот создан из самых членов Христовых; и тело самого Владыки служит тебе жертвенником. Благоговей пред Ним: на теле Владычнем ты совершаешь жертву. Этот жертвенник страшнее и этого нового, а не только древнего жертвенника. Однако ж не смущайтесь. Этот (жертвенник) чуден по причине предлагаемой на нем жертвы, а тот (жертвенник милосердного) удивителен и потому, что сооружается из той самой жертвы, которая его освящает. Чуден опять этот (жертвенник) потому, что, будучи по природе камнем, делается святым, так как принимает тело Христово, а тот чуден потому, что сам есть тело Христово. Таким образом, страшнее этого жертвенника тот, пред которым предстоишь ты, мирянин. Что в сравнении с этим будет для тебя Аарон? Что кидар? Что звонцы? Что святое святых? Да и нужно ли сравнивать (жертвенник милосердного) с древним жертвенником, когда он и в сравнении с этим жертвенником оказывается столь блистательным? А ты между тем почитаешь этот жертвенник, потому что он принимает тело Христово, и унижаешь тот (жертвенник), который есть самое тело Христово, и не обращаешь внимания, когда он разрушается. Такой жертвенник ты можешь видеть везде – и на улицах, и на площадях, ежечасно можешь приносить на нем жертву, потому что и здесь освящается жертва. И как иудей предстоит (пред жертвенником), призывая Духа, так и ты призываешь Духа, только не словами, а делами. Ничто так не поддерживает и не возжигает огнь Духа, как этот елей, обильно изливаемый. Если же хочешь знать и то, что бывает с возлагаемым на жертвенник, то иди, я и это покажу тебе. Итак, какое курение, какое благоухание восходит от этого жертвенника? Слава и благодарение. Куда восходит? До неба ли? Нет, – выше неба, и "неба небеси", возносится к самому Царскому престолу. "Молитвы твои, – сказано, – и милостыни твои пришли на память пред Богом" (Молитвы твоя и милостыни твоя взыдоша пред Бога) (Деян. 10: 4). Чувственное благовоние не далеко проникает в воздух; а это проходит самые небесные своды. И хотя ты молчишь, однако же, дело твое вопиет, и делается жертвою хвалы; не телец закалается, и не кожа сожигается, но разумная душа приносит ей свойственное. А такая жертва достохвальнее всякого человеколюбия. Итак, когда ты видишь бедного из верных, представляй, что видишь жертвенник. Когда видишь такого нищего, не только не оскорбляй, но и отнесись с почтением; и если видишь, что другой его оскорбляет, останови, защити. Таким образом, и сам ты можешь надеяться, что будешь помилован от Бога и получишь обещанные блага, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа (Которому слава со Отцем и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"Я же, Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым. Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (2 Кор. 10:1, 2).
Долг учителя. – Нужно подражать Павлу. – Ересь Маркиона и Манихея.
1. Кончив все, что надлежало сказать о милостыне, показав, что он более любит коринфян, чем они его любят, и вспомянув о своем терпении и искушениях, (апостол) благовременно переходит теперь к обличительной речи, в которой указывает на лжеапостолов, обращается (к коринфянам) с угрозами, и говорит в защиту себя самого. То же делает он и во всем послании, и, сознавая это, часто сам себя поправляет, как, например в словах: "Неужели нам снова знакомиться с вами?" (зачинаем ли паки нас самех извещавати вам) (3: 1); далее: "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не паки себе хвалим пред вами, но вину даем вам к похвалению) (5: 12), затем: "Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня [к сему] принудили" (бых несмыслен хваляся, вы меня понудисте) (12: 11), и многие другие в том же роде употребляет оговорки. И не погрешит тот, кто назовет это послание похвальным словом Павла: так пространно рассуждает он и о дарах благодати (Божией) и о своем терпении! Так как среди коринфян были такие, которые много думали о себе, и, ставя себя выше апостола, говорили о нем, что он только величается, а ничего не значит и ничему здравому не учит (что и было особенным признаком их развращения), то смотри, как он начинает обличать их. "Я же, Павел" (Сам же аз Павел). Замечаешь ли, сколько тут веса, сколько достоинства? Хочет же сказать он следующее: "Прошу вас, не заставьте и не допустите меня употребить власть мою против тех, которые унижают нас и думают, что мы живем по плоти". Это выражено здесь сильнее, нежели сказанное в угрозу им в первом его послании: "Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?"; (с палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости?) "Как я не иду к вам, то некоторые [у вас] возгордились"; (Яко не грядущу ми к вам разгордешася нецыи); "приду к вам … и испытаю не слова возгордившихся, а силу" (Прииду же, и разумею не слово разгордевшихся, но силу) (4: 21, 18, 19). И здесь выражает он то и другое: и власть свою, и любомудрие, и терпение, когда с такою заботливостью просит не доводить его до необходимости придти и показать над ними грозную власть свою, т. е., поразить их, истязать и подвергнуть крайнему наказанию. Это именно дает он понять словами: "Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Но обратимся опять к первым словам: "Я же, Павел" (сам же аз Павел). Много силы и веса в этих словах. Подобные выражения употребляет он и в других местах, например: "Вот, я, Павел, говорю вам" (Гал. 5: 2); или еще: "как я, Павел старец" (якоже Павел старец) (Филим. ст. 9); или в другом месте: "ибо и она была помощницею многим и мне самому" (сия заступница многим бысть, и самому мне) (Рим. 16: 2). Так и здесь: "Я же, Павел". Важно уже и то, что он сам просит; но гораздо важнее присовокупляемое: "кротостью и снисхождением Христовым" (кротостию и тихостию Христовою). Желая сильнее пристыдить их, но упоминает о кротости и снисходительности, и тем придает своему прошению еще большую силу. Он говорит как бы так: "Устыдитесь самой кротости Христовой, которою умоляю вас". Сказал же это с намерением вместе показать, что, хотя они и тысячекратно вынуждают его к строгости, но сам он более склонен к кротости, и не наказывает их не потому, чтобы не имел силы, но потому, что кроток, и потому, что так делал Христос. "Который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен" (Иже в лице убо смирен в вас, не сый же дерзаю в вас). Что он хочет сказать этим? Или говорит иронически собственными их словами, так как они говорили о Павле, что когда он лично присутствует, то не заслуживает никакого уважения, ничтожен и достоин презрения, а в отсутствии гордится, ведет себя величаво, нападает на нас и угрожает. На это намекает он и далее, говоря: "Так как [некто] говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна" (яко послания убо, рече, тяжки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено) (ст. 10). Итак, или говорит иронически, показывая великое огорчение: "Я человек смиренный и ничего не значащий при личном свидании, как они говорят, а в отсутствии высокий", – или, если и говорит о себе с важностью, то не по высокоумию, а по доверию к ним. "Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (Молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Замечаешь ли, какое негодование выражается в этих словах, и какое ясное обличение? "Прошу вас, – говорит, – не заставляйте меня доказывать, что я, и лично находясь у вас, силен и имею власть. Так как некоторые у вас говорили, что я, не находясь у вас, – выражаясь их же словами, – дерзок и величав, то прошу, не заставьте меня употребить мою силу". Такой именно смысл имею слова: "твердой смелости". И не сказал: "которую я приготовил", но – "которую думаю употребить". "Я еще не решился на это, а вы сами подаете мне повод; но, несмотря и на это, я не желаю". А так поступал он, не себя только защищая, но и Евангелие. Если же и тогда, когда нужно защитить проповедь (евангельскую), он не является строгим, но уступает, выжидает, и просит не доводить его до такой необходимости, то тем более никогда не поступил бы строго, защищая себя самого.
2. "Итак, сделайте мне милость, – говорит, – не вынуждайте меня показать вам, что и при личном свидании могу поступить смело, с кем должно, т. е., подвергнуть истязанию и наказанию". Видишь ли, как он был не честолюбив, не делал ничего из тщеславия, как, и при необходимости (поступать строго), называет строгость смелостью? "Прошу, – говорит, – чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых" (Молю же да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети на некия). Главный долг учителя – не тотчас наказывать, но исправлять, и всегда выжидать и быть медленному в наказаниях. Кто же эти "некоторые" (некия), которым он угрожает? "Помышляющие о нас, – говорит, – что мы поступаем по плоти (Непщующия нас яко по плоти ходящих). Они клеветали (на Павла), будто бы он лицемерен, лукав и горд. "Ибо мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем" (Во плоти бо ходяще, не по плоти воинствуем) (ст. 3). Здесь уже и устрашает наказанием. "Правда, что мы облечены плотию, – говорит он, – не отвергаю этого; но не по плоти живем". Впрочем, и этого не сказал, но скрывает до времени, потому что это относится к похвале его жизни, а рассуждает о проповеди, показывая, что она не человеческое дело и не имеет нужды в земной помощи. Потому не сказал: "не по плоти живем", но (говорит): "не по плоти воинствуем", т. е., "мы ведем войну и вступили в брань, но сражаемся не плотским оружием, не с помощью человеческих сил". "Оружия воинствования нашего не плотские" (Оружия бо наша не плотская) (ст. 4). А какое плотское оружие? Богатство, слава, власть, красноречие, важность, происки, ласкательства, лицемерие, и тому подобное. "Но наши оружия не таковы". Каковы же? "Сильные Богом". Не сказал: "мы не плотские", но: "оружия наши", потому что, как я заметил, он рассуждает пока о проповеди, и всю силу ее приписывает Богу. И не говорит: "(оружия наши) духовные", хотя бы и так надлежало сказать в противоположность плотскому, – но "сильные", давая чрез это разуметь и то, (что они духовны), а вместе с тем показывая, что оружия его противников слабы и бессильны. Смотри же, как он чужд гордости. Не сказал: "мы сильны", но: "оружия наша сильны Богом", – "не мы сделали их такими, а сам Бог". Так как они были мучимы, изгоняемы, претерпевали бесчисленные и жесточайшие бедствия, а все это обнаруживало их слабость, то, желая показать силу Божию, говорит: "но сильны Богом". "Сила Его в том особенно и открывается, что Он побеждает ими. Таким образом, если и мы носим эти оружия, то сражается и действует ими сам (Бог)". Далее (апостол) распространяется в похвалах этому оружию, говоря: "на разрушение твердынь" (на разорение твердем). И чтобы кто-нибудь, слыша о твердынях, не вообразил чего-либо чувственного, присовокупляет: "[ими] ниспровергаем замыслы" (помышления низлагающе). Иносказанием он придает силу речи, а изъяснением его показывает, что брань их духовна. Твердыни эти поражают души, а не тела. И так как они гораздо крепче твердынь вещественных, то и оружие требуется лучшее. Твердынями же называет он гордость эллинов, и силу их софизмов и силлогизмов. И, однако, все это орудия, употребляемые против них, (Бог) низложил. "[Ими] ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия" (Помышления низлагающе, и всяко возношение взимающееся на разум Божий) (ст. 5). Держится иносказания, чтобы придать большую силу речи. Хотя бы то были твердыни, или башни, или что другое, говорит он, – все уступает этому оружию. "И пленяем всякое помышление в послушание Христу" (И пленяюще всяк разум в послушание Христово). Слово "пленение" имеет невыгодный смысл, потому что пленение есть отнятие свободы. Почему же (апостол) употребил это слово? Он употребил его в другом значении. Слово "пленение" имеет двоякое значение: оно означает и потерю свободы, и такое отнятие силы, после которого нельзя уже восстать. В этом последнем значении употребил его (апостол). Подобно тому как, когда говорит: "Другим церквам я причинял издержки" (от иных церквей уях) (11: 8), он не разумеет, что взял тайно, но что явно отнял, все взял, так и здесь говорит: "пленяем", – поскольку борьба не равна, но весьма легка. Не сказал: "ниспровергаем (низлагаем) одно или два", но – "всякое превозношение" (всяко возношение); равным образом не сказал только: "мы побеждаем и одерживаем верх", но – "пленяем", подобно тому, как и прежде не сказал: "выдвигаем орудия против твердынь", но – "разоряем (твердыни), потому что у нас великое изобилие орудий; мы сражаемся не словами, но делами против слов, не мудростью плотскою, но духом кротости и силы". "Поэтому, какая мне нужда, – продолжает он, – превозноситься, величаться на словах и угрожать посланиями, – как они клеветали, говоря, что "в посланиях он строг и силен" (послания тяжки), – когда сила наша состоит вовсе не в этом?"
3. Так как в выражении: "и пленяем всякое помышление в послушание Христу" (пленяюще всяк разум в послушание Христово) слово "пленяем" тяжело, то иносказание он тотчас объяснил словами: "в послушание Христу", то есть, от рабства к свободе, от смерти к жизни, от погибели к спасению. "Мы пришли, – говорит он, – не для того только, чтобы низложить противников, но чтобы привести их к истине. "И готовы наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится" (И в готовности имуще отмстити всяко преслушание, егда исполнится ваше послушание) (ст. 6). Здесь (апостол) устрашает не только тех (клеветавших на него), но и их (коринфян). "Мы, – говорит он, – ожидаем вас, чтобы, когда вы по нашим наставлениям и угрозам исправитесь, очиститесь и прекратите общение с ними (клеветниками), тогда, отделивши их одних, подвергнуть наказанию только неисцельно страждущих, как скоро совершенно узнаем, что вы от них отстали, потому что хотя и теперь повинуетесь, но не вполне. Скажешь: "Если бы ты это сделал теперь, то больше бы принес пользы?" Нисколько; если бы теперь я сделал это, то и вас подверг бы наказанию. "Должно было, – (скажете), – наказать их, а нас пощадить?" Но если бы я пощадил вас, то могли бы подумать, что я поступил так с вами только по снисхождению. Теперь же не того желаю, а прежде – исправить вас, и потом уже приступить к наказанию тех". Что можно представить снисходительнее этой милости? Так как видит, что близкие ему вошли в общение с противниками, то хочет нанести удар, но щадит и удерживает гнев, доколе они не отделятся от противников, чтобы этих только и наказать, или лучше – и их не наказывать. Для того он угрожает и близким, для того и говорит, что одних их желает возвратить себе, чтобы и те, исправленные страхом, переменились, и, таким образом, ни на кого не излился бы гнев его. Во всем он поступал как искусный врач, как общий всем отец, покровитель и защитник: столько заботился обо всех! Повсюду устранял препятствия, усмирял (людей) зловредных, везде бывал сам. И не борьбою достигал своей цели, но, как бы идя на легкую и готовую победу, воздвигал победные памятники, ниспровергал, разрушал, рассыпал твердыни диавола и козни демонов, и всех пленных переводил в воинство Христово. Даже и на малое время не давал себе покоя, быстро переходил от одних к другим, а от этих опять к иным, и, как опытный вождь, ежедневно, или, лучше, – ежечасно, воздвигал победные памятники. В одном только хитоне вступив в воинские ряды, он брал города противников вместе с их жителями. Луком, корьем, стрелами и всем был язык Павлов. Он говорил только, и речи его поражали противников сильнее всякого огня; он изгонял демонов, а людей, ими одержимых, приводил к себе. Когда изгнал он злого духа (в Ефесе), собралось пятьдесят тысяч человек, занимавшихся тайными знаниями, сожгли волшебные книги и обратились к истине. И как на брани, когда падают стены крепости или низложен тиран, все находящиеся при нем бросают оружие и переходят к вождю противной стороны, так было и тогда. Как только изгнан был злой дух, все содержимые им в осаде, бросивши книги, или, лучше сказать, истребивши их, прибегли к ногам Павловым. А он, сражаясь с целою вселенной, как бы с одним воинством, нигде не останавливался, но, точно носимый на крыльях, делал все: то исцелял хромого, то воскрешал мертвого, то наказывал слепотою, – я разумею волхва (Деян. 13). Даже и будучи заключен в темницу, не оставался в бездействии, но и там привлек к себе стража темницы, продолжая захватывать людей в этот прекрасный плен.
4. Итак, будем и мы по возможности подражать ему. Но что говорю – "по возможности"? Всякому, кто только пожелает, можно приблизиться к нему, высмотреть его искусство и перенять его мужество. Ведь и доселе еще делает он то же: "ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия" (помышления низлагающе, и всяко возношение, взимающееся на разум Божий). И хотя многие из еретиков задавались намерением терзать его, но, и расторгнутый по членам, являет он великую силу. Пользовались им и Маркион и Манихей, но – рассекши на части; однако и самыми этими частями они обличаются. Так, и одна рука доблестного этого мужа, находясь у них, гонит их с величайшею силою, и одна нога, находясь у других, преследует их и низлагает, чтобы ты познал богатство силы его, равно как и то, что, и на части рассеченный, он силен истребить всех противящихся ему. "Но это, – скажешь, – показывает неискренность, если препирающиеся между собою все пользуются тем же (Павлом)". Да, неискренность, но не Павлову, а тех, кто пользуется им. У самого (Павла) нет запутанности и неопределенности; он прост и ясен; напротив они перетолковали слова его по своим понятиям. Но для чего же он говорил так, что подал повод любящим споры? Не он подал, а собственное их безумие, потому что они употребили слова его не так, как должно. Так, и весь этот мир дивен и велик, и явно открывает в себе Божию премудрость, и "небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь; день дню передает речь, и ночь ночи открывает знание" (небеса поведают славу Божию, и день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум) (Псал. 18: 1, 2), и, однако, многие преткнулись и об это, и имели противные одно другому (заблуждения). Иные дивились ему сверх меры до того, что почли его за Бога; а другие так мало признавали в нем красоты, что не почитали его делом достойным Божия творения, и приписывали большую часть его какой-то злой материи. Между тем Бог и тех и других предохранял (от заблуждения), создав мир с одной стороны прекрасным и великим, чтобы не могли почитать его несоответствующим Его премудрости, с другой – и имеющим недостатки, и не самодовлеющим, чтобы не почитали его за Бога. И, однако, люди, ослепившись своими помышлениями, впали в противные мнения; обличая и порицая друг друга, они защищают и Божию премудрость, и те умствования свои, которые увлекли их в заблуждения. Но что говорю о солнце и небе? Сколько чудес видели у себя пред глазами иудеи, и вскоре поклонились тельцу! Или – видели они, что Христос изгонял бесов, и, однако, называли Его бесноватым (Иоан. 8: 48). Но это служит не в предосуждение Изгонявшему (бесов), а в обвинение ослепленных умом. Поэтому не осуждай и Павла за мнения тех, которые во зло употребляли слова его, но постарайся вполне узнать его сокровище и раскрыть его богатство; и тогда, огражденный его оружием, ты мужественно противостанешь всем, сможешь заградить уста и эллинам и иудеям. "Чем же, – спросишь, – когда они не верят ему?" Указанием на то, что он совершил для них, и для исправления целой вселенной. В самом деле, не человеческая сила могла произвести столь великие дела, но сила Распятого, одушевлявшая (Павла), соделала его таким, что он стал сильнее и риторов, и философов, и тиранов, и царей, и всех властителей. И он мог не только облекаться в оружие и низлагать противников, но и других делать победителями. Итак, чтобы стать полезными и для себя самих и для других, будем непрестанно иметь его в руках и услаждаться его писаниями, как бы прекрасным лугом или садом. Таким образом сможем и избавиться порока, и возлюбить добродетель, и получить обещанные блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"На личность ли смотрите? Кто уверен в себе, что он Христов, тот сам по себе суди, что, как он Христов, так и мы Христовы" (2Кор.10:7).
Ничего нет противнее, как если кто хвалит себя самого. – Как некоторые порицали Павла, и как он оправдывался.
1. Что особенно достойно удивления в Павле при всем другом – это то, что, будучи поставлен в большую необходимость хвалить себя, он достигает двоякой цели: т. е., и себя хвалит, и вместе такою похвалою самому себе не делается обременителен для других. Это можно видеть особенно в послании к Галатам. И там, коснувшись того же предмета, он заботится, – что особенно трудно, и требует большого благоразумия, – о том и о другом, т. е., и скромность соблюдает, и говорит о себе нечто великое. Но смотри, с каким величием и здесь делает это: "На личность ли смотрите?" (яже пред лицем зрите?). Замечай и здесь благоразумие. Обличивши тех, кто обольстил их (коринфян), он не останавливает на них своего слова, но переходит от обольстивших и к обольстившимся. Так поступает он и всегда – обличает не только виновников заблуждения, но и введенных в заблуждение. Если бы он не подверг ответственности и этих последних, то их не так бы легко исправило сказанное другим; они даже возгордились бы, как не подвергшиеся обвинению. Поэтому и их обличает. И не это только достойно удивления (в Павле), но и то, что он употребляет обличения, какие приличны тем и другим. Послушай, что говорит (вдавшимся в обман): "На личность ли смотрите?" (яже пред лицем зрите?). Не малое, но очень большое обвинение! Почему? Потому что род человеческий очень легко впадает в обман. Смысл же слов его таков: "Вы судите по наружности, по плотским, по телесным (отношениям)". Что значит "по наружности"? Если кто богат, если кто надмевается, если кого окружает толпа льстецов, если кто хвалит сам себя, ищет пустой славы, если кто лицемерно притворяется добродетельным, не имея в себе добродетели – это и означают слова: "На личность ли смотрите?" (яже пред лицем зрите?). "Кто уверен в себе, что он Христов, тот сам по себе суди, что, как он Христов, так и мы Христовы" (Аще кто надеется себе Христова быти, да помышляет паки от себе, зане якоже он Христов, такоже и мы). (Апостол) не хочет вдруг показать себя строгим, но мало-помалу усиливает и возвышает (речь). И смотри, какая здесь резкость в выражении и многознаменательность. Выражением: "сам по себе" (от себе) он хочет сказать следующее: "Пусть не ожидает узнать от нас, т. е. из нашего ему выговора, но пусть судит о том сам по себе, что как он Христов, так и мы, – не потому, чтобы он был так Христов, как и тот, но "что, как он Христов, так и я Христов. В этом мы одинаковы, и нельзя сказать, что он Христов, а я принадлежу кому-то другому". Но, показав это равенство, выставляет на вид и преимущество, говоря: "Ибо если бы я и более стал хвалиться нашею властью, которую Господь дал мне к созиданию, а не к расстройству вашему, то не остался бы в стыде" (аще бо и лишше что похвалюся о власти, юже даде … Господь в создание, а не на разорение, не постыжуся) (ст. 8). Посмотри, как он смягчает речь свою, намереваясь сказать о себе нечто великое.
Действительно, ничто так не противно для многих из слушателей, как похвала самому себе. Поэтому, устраняя неприятность, (апостол) и говорит: "если бы я и более стал хвалиться" (аще бо и лишше что похвалюся). Не сказал: "если кто уверен в себе, что он Христов, пусть рассудит, что он далеко еще отстоит от нас, потому что я получил от Господа столь великую власть, что могу наказать и предать смерти, кого хочу". А что сказал? "Если бы я и более стал" (Аще и лишше что). Хотя и выразить нельзя, сколь великую имел он (власть), но в словах своих он уменьшает ее. Не сказал также: "хвалюсь", но: "если бы стал хвалиться" (аще похвалюся), – "если захочу (похвалиться)". А таким образом соблюдает вместе и скромность, и показывает свое преимущество. "Ибо если бы я и более стал, – говорит, – хвалиться властью, которую Господь дал" мне (Аще бо похвалюся о власти, юже даде … Господь). Опять все приписывает Богу, и дар делает общим, говоря: "к созиданию, а не к расстройству" (в создание, а не на разорение). Видишь ли, как он опять успокаивает зависть, какую мог бы возбудить похвалою себе, и привлекает к себе слушателя, указывая на пользу, для которой получил он власть? А как же он говорит: "ниспровергаем замыслы" (помышления низлагающе)? Это особенно является одним из видов созидания – уничтожать препятствия, обличать гнилое, и утверждать одно истинное. "К созиданию" (В созидание). "Итак, для того получили мы власть, чтобы созидать. Если же кто будет упорствовать, сопротивляться и не подавать никакой надежды на исправление, то употребим и другую силу: низложим и ниспровергнем его". Поэтому и присовокупляет: "не остался бы в стыде" (не постыжуся), т. е., "не оказался бы ни лжецом, ни тщеславным". "Впрочем, да не покажется, что я устрашаю вас [только] посланиями. Так как [некто] говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна, - такой пусть знает, что, каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично" (Но да не явлюся, яко страша вас, яко послания убо, рече, тяжки и крепки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено: сие да помышляет таковый, яко яцы же есмы словом посланий отстояще, таковии и ту суще делом) (ст. 9, 10). Смысл этих слов такой: "Я мог бы похвалиться; но чтобы не стали опять говорить, будто в посланиях я величаюсь, а при личном свидании ничего не значу, то не буду говорить о себе ничего великого". Правда, впоследствии он говорил, но не о силе, по которой он был страшен, а об откровениях, и еще более об искушениях. "Итак, чтобы не показалось, что я устрашаю вас, такой пусть знает, что, каковы мы на словах в посланиях заочно, таковы и на деле лично" (сие да помышляет таковый, яко яцы же есмы словом посланий отстояще, таковии и ту суще делом). Так как о нем говорили, что в посланиях своих он пишет о себе много великого, а при личном свидании не стоит никакого внимания, то он и говорит эти (приведенные выше слова), но впрочем, опять с большою скромностью. Не сказал: "Как пишем к вам о великих делах, так и находясь лично с вами, делаем великие дела", но выразился гораздо скромнее. Когда обращал речь к тем, (которые почитали его человеком плотским), тогда употребил сильные выражения: "Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых" (молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети на некия) (ст. 2). А обращаясь к этим, поступает снисходительнее, почему и говорит: "каковы мы лично с вами, таковы и заочно, т. е., мы смиренны, скромны, ничем не тщеславимся". И это видно из последующих слов: "Ибо мы не смеем сопоставлять или сравнивать себя с теми, которые сами себя выставляют" (не смеем бо присовокупляти или прикладовати себе иным хвалящим себе самех) (ст. 12).
2. Здесь (апостол) показывает, что они и тщеславны, и много говорят о себе, и укоряет их за то, что сами себя хвалят. "А мы, – говорит, – ничего такого (не делаем), а если что великое и сделали, то все приписываем Богу, и равняем себя друг с другом". Поэтому и присовокупляет: "они измеряют себя самими собою и сравнивают себя с собою неразумно" (но сами в себе себе измеряюще, и прилагающе себе самим себе, не разумевают). Смысл этих слов такой: "Мы не с ними равняем себя, но друг с другом". Так он и ниже говорит о себе: "у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов" (ничимже лишихся первейших апостол) (12: 11); равно как и в первом послании: "я более всех их потрудился" (паче всех их потрудихся) (15:10); и еще: "признаки Апостола оказались перед вами всяким терпением" (знамения апостолова содеяшася в вас во всяком терпении) (12:12). "Так, мы сравниваем себя сами с собою, а не с ними, которые ничего не имеют. А такое высокоумие их свойственно только безумию". Итак, он говорит это или о себе, или о них, т. е., что "мы не смеем сравнивать себя с теми, которые друг с другом препираются, тщеславятся, и между тем не разумеют (что делают), т. е. не видят, как они смешны, когда так тщеславятся и превозносятся друг пред другом. А мы не без меры хвалиться будем" (Мы же не в безмерная похвалимся) (ст. 13), как они". Вероятно, в похвалу свою они говорили: "Мы обратили вселенную, мы доходили до пределов земли", и много другого подобного разглашали о себе. "Но мы, – говорит (апостол), – не так, но по мере удела, какой назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас" (но по мере правила, егоже раздели нам Бог меру, достизати даже и до вас). И, таким образом, с двух сторон открывается его смиренномудрие, с одной – в том, что он не говорит о себе ничего более того, что сделал, с другой – в том, что и это (сделанное им) приписывает Богу: "По мере удела" (правила), – говорит, – какой назначил нам Бог в такую меру, чтобы достигнуть и до вас" (егоже раздели нам Бог меру, достизати даже и до вас). "Как земледельцам разделяет (Бог) виноградные сады, так и каждому из нас назначил свой удел. А потому мы и хвалимся не большим чем-либо, но тем, чего дано нам достигнуть". "Ибо мы не напрягаем себя, как не достигшие до вас, потому что достигли и до вас благовествованием Христовым" (Не яко бы не досяжуще до вас, паче простираем себе: даже и до вас достигохом благовестием Христовым) (ст. 14). "Не только были мы у вас, но и благовествовали, проповедовали, убеждали, исправляли". Вероятно, порицавшие Павла просто только приходили к ученикам апостольским, и вследствие этого одного прихода весь успех дела приписывали себе. "Но мы, – говорит (апостол), – не так поступили: никто не может сказать нам, что мы не могли придти к вам, и что только на словах распространяем похвалу свою и до вас, потому что мы и вам проповедовали слово (веры)". "Мы не без меры хвалимся, не чужими трудами, но надеемся, с возрастанием веры вашей, с избытком увеличить в вас удел наш, так чтобы и далее вас проповедывать Евангелие, а не хвалиться готовым в чужом уделе" (Не в безмерная хвалящеся, не в чуждих трудех, упование же имуще, растущей вере, в вас величатися по правилу нашему изобильно, во еже и в дальших вас благовестити, не чужим правилом в готовых похвалитися) (ст. 15, 16). В этих словах (апостол) высказывает сильное обвинение (своим порицателям), что они и хвалились без меры, и хвалились чужим, и что, хотя весь труд принадлежал апостолам, они хвалились их трудами. "Но мы, – говорит (апостол), – доказали это делами. Итак, не будем подражать им; а станем напротив говорить то, о чем свидетельствуют самые дела. И что говорю: "достигли и до вас" (достигохом до вас)? Имею надежду, что с возрастанием веры вашей, – не прямо утверждает, но, следуя своему обыкновению, говорит, – надеюсь, что, когда вы возрастете в вере, – удел наш и далее распространится, и будем проповедовать Евангелие дальним. Мы пойдем и далее, – говорит он, – чтобы проповедовать и потрудиться, а не тщеславиться тем, над чем трудились другие". Прилично назвал он труд свой правилом (уделом) и мерою, как вступивший в обладание вселенною, и получивший прекрасное наследие, показывая тем, что все это есть дело Божие. "Итак, – говорит, – имея таковые дела и ожидая еще больших, мы не тщеславимся, подобно тем, которые ничего не имеют, и ничего не приписываем себе, но все (приписываем) Богу". Поэтому и присовокупляет: "Хвалящийся хвались о Господе" (хваляйся же, о Господе да хвалится) (ст. 17). "И то (чтобы хвалиться), – говорит он, – дается нам от Бога: "Ибо не тот достоин, кто сам себя хвалит, но кого хвалит Господь" (не хваляй бо себе, сей искусен, но егоже Господь восхваляет) (ст. 18). Не сказал: "мы (достойны похвалы)", но – "кого хвалит Господь". Видишь ли, с каким смирением говорит он? А если далее он начинает говорить о себе возвышеннее – не удивляйся. И в этом видно благоразумие Павлово. Если бы он всегда стал говорить о себе со смирением, то так не устрашил бы их, и не освободил бы учеников своих от заблуждения. Бывает, что и тот, кто не во время скромен, причиняет вред; и напротив, тот, кто во время говорит о себе нечто удивительное, приносит пользу. Так поступал и он. Действительно, опасность была немалая, если бы ученики поверили какому-нибудь дурному слуху о Павле. И не потому это, чтобы Павел искал славы человеческой; если бы он ее искал, то не стал бы молчать столь долгое время о великих и дивных событиях, случившихся с ним за четырнадцать лет; равно как не стал бы так медлить и неохотно говорить об этом, когда была даже нужда. Очевидно, что и тогда он не сказал бы этого, если бы не видел крайней нужды.
Итак, не славы человеческой искал он, когда говорил это, но заботился об учениках. Так как на него клеветали, что он самохвал, величается только на словах, а делами ничего не может доказать, то он находит необходимым наконец сказать о бывших ему откровениях. Хотя он мог бы убедить их и самыми делами, когда говорил это, однако ограничивается одними словесными угрозами, так как он особенно был чужд тщеславия, что показывает вся его жизнь, и прежняя и последующая. Потому-то он так внезапно и обратился к вере во Христа, и своим обращением изумил иудеев, и презрел все почести, какими пользовался у них, хотя был главою и представителем их. Но ни о чем этом он не подумал, как скоро нашел истину, а (всю славу) променял на обиды и бесчестие от них. Он имел в виду спасение многих (людей), и предпочитал это всему. Да и мог ли гоняться за славою человеческою тот, кто и геенну и царство, и бесчисленные миры считал ни за что в сравнении с любовью ко Христу? Без сомнения, не мог. Напротив, он весьма смиренен, когда только можно; и сам выставляет на показ прежнюю свою жизнь, называя себя хулителем, гонителем и обидчиком (1 Тим. 1: 13). Ученик его Лука многое о нем повествует, очевидно, узнав от него самого, рассказывавшего о прежней своей жизни не меньше, чем и о последующей.
3. Говорю же это не для того только, чтобы слышали, но и чтобы назидались. Если Павел помнил грехи свои, соделанные до крещения, хотя они и совершенно были изглажены, то какое можем получить прощение мы, которые не помним грехов и по крещении сделанных? Что ты говоришь, человек? Ты оскорбил Бога, и забываешь его? Это новое оскорбление, новая вражда! В каких же грехах просишь себе прощения? В тех ли, которых не знаешь и сам? Истинно так. Ты, конечно, не заботишься и не помышляешь о том, как дать отчет во грехах, когда не стараешься даже и помнить о них, но шутишь тем, над чем не должно шутить. Но придет время, когда не пойдут уже нам на мысль шутки. Ведь нам непременно должно умереть (в виду крайней бесчувственности многих приходится говорить и об известном), непременно должно и воскреснуть, непременно должно и на суд предстать, должно и мучению подвергнуться. Впрочем, последнее не непременно, если захотим. В первом, т. е., в смерти нашей, в воскресении и в суде, властны не мы, но Владыка наш; а чтобы подвергнуться наказанию, или нет, зависит от нас, потому что это принадлежит к области возможного. Если захотим, сделаем и невозможным, как сделали Павел, Петр и все святые, поскольку им невозможно уже подвергнуться мучению. Так вот, если захотим, и нам равным образом невозможно будет пострадать что-нибудь. Хотя бы мы обременены были бесчисленными грехами, можно еще исправиться, пока живем здесь. Итак, постараемся исправить себя. И кто достиг старости, пусть представляет себе, что скоро переселится отсюда, и что довольно уже насладился приятностями жизни (хотя какое удовольствие проводить жизнь в грехе? но я говорю так, соображаясь с его образом мыслей), пусть затем помыслит, что и в короткое время можно ему омыть все свои скверны. Пусть и юноша опять представит себе неизвестность смертного часа, и что, когда часто многие из старцев пребывают еще здесь, юноши прежде их похищаются смертью. Чтобы мы не злоупотребляли временем нашей кончины, оно оставлено для нас неизвестным. Потому и один премудрый в увещание наше говорит: "Не медли обратиться к Господу и не откладывай со дня на день" (не медли обратитися ко Господу, и не отлагай день от дне) (Сир. 6: 8): "потому что не знаешь, что родит тот день" (не веси бо что породит находяй день) (Притч. 27: 1). Отлагательство производит опасение и страх, а немедленно обращение (к Богу) – верное и надежное спасение. Итак, держись добродетели; в таком случае, хотя бы ты в юности переселился отсюда, переселишься безопасно; хотя бы ты достиг старости, переселишься обогащенный, и во всю жизнь будешь иметь сугубый праздник, и как воздержавшийся от порока, и как возлюбивший добродетель. Не говори: "Будет еще время, когда должно обратиться"; такие слова весьма прогневляют Бога. Почему? Потому что Он обещал тебе бесконечные веки, а ты не хочешь потрудиться и в продолжение настоящей жизни, краткой и скоропреходящей, и оказываешься так нерадив и малодушен, что ищешь даже этой кратчайшей жизни. Не те же ли самые у тебя ежедневно пиршества? Не те же ли столы? Не те же ли блудницы? Не те же ли зрелища? Не те же ли деньги? Долго ли будешь любить это, как нечто вечное? Долго ли будешь иметь ненасытную похоть ко греху? Помысли, что сколько раз ты соблудил, столько же раз осудил сам себя, потому что таково именно свойство греха: едва он совершен, как судия произносит уже приговор. Ты упивался, предавался пресыщению, похищал чужое? Остановись же, наконец, обратись на противный путь, воздай благодарение Богу, что не восхитил тебя из среды живых при самом совершении грехов, и не желай, чтобы дано было тебе еще время делать зло. Многие лишились жизни в то самое время, как предавались корыстолюбию, и отошли на явное мучение. Бойся, чтобы и тебе не подвергнуться тому же без всякой надежды на оправдание. Но многим, скажешь, Бог дал время и в самой глубокой старости раскаяться. Что же? Разве и тебе даст? "Может быть, даст", – говоришь ты. Что за слова: "может быть, когда-то, часто"? Подумай только, что дело идет о душе твоей; представь же себе и противное, размысли и скажи: "А что, если не даст?" Но ты опять говоришь: "А что, если даст?" Положим, что и дал бы (Бог); но немедленное обращение и безопаснее и полезнее позднего. В самом деле, если ты уже начал его, то во всяком случае для тебя это полезно, получишь ли, или не получишь отсрочку. Если же ты всегда откладываешь, то, может быть, за это самое не получишь (отсрочки). Отправляясь на войну, ты не говоришь: "Не нужно делать духовного завещания – может быть, возвращусь"; собираясь жениться, не говоришь: "Возьму жену бедную – многие, несмотря и на это, сверх чаяния сделались богатыми"; намереваясь строить дом, не говоришь: "Построю на гнилом основании – многие дома стояли и так". А когда идет дело о душе, утверждаешься на чем-то гнилом: на "может быть", "часто", "когда-то", и вверяешь себя неизвестному. "Не неизвестному, – скажешь ты, – но Божию человеколюбию, потому что Бог человеколюбив". Знаю это и я; но и при человеколюбии Своем Он изъял (из среды живых) тех, о ком я сказал. А что, если ты, и долго проживши, останешься таким же? Ведь кто беспечен теперь, тот и в старости будет таков же. Нет, говоришь ты. Но рассуждающий так, прожив до восьмидесяти лет, отложит до девяноста, а прожив до девяноста, отложит до ста, а после ста лет будет еще беспечнее. И таким образом вся жизнь твоя истрачена будет попусту, и на тебе исполнится то, что сказано было об иудеях: "И погубил дни их в суете " (исчезоша в суете дние их) (Псал. 77: 33). И хорошо еще, если только в суете, а не во зле. Если же отойдем туда с тяжким бременем грехов (а это и значит – во зле), то доставим пищу огню и обильную трапезу червю. Поэтому прошу и молю вас – стать, наконец, мужественно, и отстать от греха, чтобы получить нам обетованные блага, которых да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому со Отцем и Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне (2 Кор. 11: 1).
Почему Павел говорит о себе различным образом. – Почему любостяжание называется корнем всех зол.
1. Намереваясь говорить в похвалу себе, (апостол) употребляет много оговорок. И не раз или два оговаривается, хотя достаточно оправдывали его как самая необходимость дела, так и то, что многократно говорил он прежде. В самом деле, и то, что он поминал о своих грехах, которых не помянул Бог, и то, что называл себя за них недостойным даже наименования апостольского, и для самых нечувствительных делало очевидным, что он не для прославления своего будет говорить то, что намерен теперь сказать. Похвала себе самому, хотя и странно сказать, всего более повредила бы его славе, притом она оскорбительна для многих. И, однако, он не посмотрел ни на что, но имел в виду только одно – спасение слушателей. Итак, чтобы, восхваляя себя, не соблазнить тем нерассудительных, он часто употреблял множество таких оговорок, и здесь говорит: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне" (о да бысте мало потерпели меня, но и потерпите). Видишь ли благоразумие его? Сказать: "о, если бы вы несколько были" (о да бысте) – значит, предоставить дело на их волю; а сказать утвердительно "снисходите" (потерпите) свойственно твердо надеющемуся на их любовь, и показывает уже, что он любит их, и ими взаимно любим. И не просто по обыкновенной какой-нибудь любви, но по любви самой пламенной и неудержимой: говорит, что они должны потерпеть даже и его безрассудствующего. Поэтому и присовокупил: "Ибо я ревную о вас ревностью Божиею" (ревную бо по вас Божиею ревностию) (ст. 2). Не сказал: "люблю вас", но употребил гораздо сильнейшее (выражение). Ревнивы те души, которые сильно пламенеют к любимым ими; и ревность может рождаться не иначе, как от сильной любви. Притом, чтобы не подумали, что он ищет их любви для власти, или чести, или денег, или чего-нибудь подобного, присовокупил: "Божиею ревностию". И Богу приписывается ревность не для того, чтобы ты представлял в Боге какую-нибудь страсть (Божество бесстрастно); но чтобы все знали, что Бог все делает не ради чего-либо другого, а ради тех самих, о ком ревнует, и не для того, чтобы получить самому какую-нибудь прибыль, а чтобы их спасти. Не такова ревность человеческая; она имеет целью собственное успокоение, не то, чтобы не были оскорблены любимые, но чтобы любящие не потерпели чего, и не потеряли уважения, или не унизились в глазах любимых. Здесь же иначе. "Я не о том забочусь, – говорит (апостол), – чтобы мне не унизиться в вашем мнении, но о том, чтобы не увидеть вас растленными (от лжеучителей). Такова ревность Божия, такова и моя ревность – она сильна, и вместе чиста". Затем следует и необходимая тому причина: "потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою" (обручих бо вас единому мужу деву чисту) – "Поэтому ревную не для себя, но для Того, кому обручил вас". Настоящее время есть время обручения, а время брачных чертогов другое, т. е., когда скажут: "восстал жених". Какая новость! В мире девы обыкновенно бывают только до брака, а после брака они уже не девы. А здесь не так. Хотя бы до брака и не были девами, но после брака делаются девами. Таким образом, вся Церковь есть дева, потому что (апостол) говорит это ко всем – и к женатым, и к замужним. Посмотрим же, что принес он, когда обручил нас, какие дары? Не золото или серебро, но царство небесное. Потому и сказал: "Итак мы - посланники от имени Христова" (по Христе посольствуем) (2 Кор. 5: 20). И он молит, когда хочет взять невесту. Образом этого служило то, что была с Авраамом. И тот также посылал верного раба для обручения языческой девы. И здесь Бог послал слуг Своих, чтобы они обручили Сыну Его церковь, а прежде посылал пророков, которые говорили: "Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей" (слыши, дщи, и виждь, и забуди люди твоя и дом отца твоего, и возжелает царь доброты твоея) (Псал. 44: 11, 12). Видишь ли пророка обручающего? Видишь ли и апостола, с великим дерзновением повторяющего то же и говорящего: "потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою" (обручих вас единому мужу деву чисту представити Христови)? Замечаешь ли опять благоразумие (апостола)? Сказавши: "вы должны снизойти ко мне", не прибавил: "потому что я ваш учитель", или: "ради себя говорю"; но употребил выражение, которое делало им особенную честь, представил себя в виде невестоводителя, а их – в виде невесты. И потом говорит: "Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе (боюся же, да не како, якоже змий Еву прельсти лукавством своим, тако истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе) (ст. 3). Хотя погибель угрожает вам собственно, но скорбь общая". Смотри – и здесь какое благоразумие! Он не сказал этого открыто, хотя они уже действительно были растленны, как можно видеть из слов: "когда ваше послушание исполнится" (егда исполнится ваше послушание), также: "чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили" (восплачуся многих прежде согрешших) (10: 6; 12: 21); между тем, не попускает им оставаться и в ожесточении. Потому и говорит: "чтобы не" (да не како). И не осуждает, и не умалчивает, поскольку и то и другое – и явно сказать, и совсем скрыть – равно небезопасно. Потому он и соблюдает средину, говоря: "чтобы не" (да не како). Так именно свойственно говорить тому, кто ни слишком осуждает, ни слишком доверяет, но держится средины между тем и другим. Этими словами, таким образом, он успокаивал их; историческим же напоминанием (о Еве) приводил их в несказанный страх и отнимал у них всякий повод к извинению. Ведь хотя и змий был злобен, и Ева несмысленна, однако ничто не спасло жену (от обвинения).
2. "Итак, смотрите, – говорит (апостол), – не подвергнитесь и вы тому же: тогда ничто не защитит вас. И змий тем и обманул, что обещал много". Отсюда видно, что и лжеучители, хвалясь и надмеваясь, обольщали (коринфян). Об этом же можно заключать не только отсюда, но и из дальнейших слов: "Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, - то вы были бы очень снисходительны" (аще бо грядый инаго Иисуса проповедает, егоже не проповедахом, или духа инаго приемлете, егоже не приясте, или благовествование ино, еже не приясте, добре бысте потерпели). Не говорит: "чтобы вам не прельститься, как Адам"; но показывает, что они, как женщины, подверглись обольщению, потому что женщинам свойственно обольщаться. И не сказал: "так и вы обольщены"; но, продолжая иносказательную речь, говорит: "чтобы… и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе" (да не како истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе). "От простоты, – говорю, – а не от лукавства; не от злонамеренности, не от неверия вашего, но от простоты". Впрочем, и в этом случае не заслуживают извинения обольщаемые, как показал пример Евы. Если же это (обольщение) не заслуживает извинения, то тем более – кто впадает в обольщение по тщеславию. "Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали" (Аще бо грядый инаго Христа проповедает, егоже не проповедахом). Отсюда видно, что коринфяне не сами были причиною своего растления, но что посторонние обольстили их. Поэтому и говорит: "придя" (грядый). "Или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, - то вы были бы очень снисходительны [к тому]" (то уместно было бы снисхождение ваше) (Аще духа инаго приемлете, или благовествование ино, еже не приясте, добре бысте потерпели). Что ты говоришь? Галатам сказал: "кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема" (аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет) (1: 9); а теперь говорит: "вы были бы очень снисходительны [к тому]" (добре бысте потерпели)? Именно поэтому-то самому и надлежало бы не терпеть, а бежать. Если бы они говорили то же (что и ты), надлежало бы потерпеть. Как же ты говоришь: "когда говорят то же, не должно терпеть"? А если бы говорили иное, должно было бы терпеть? Вникнем (в слова апостола). Пред нами великая опасность и глубокая пропасть: если оставим без исследования, то сказанное выше откроет вход всем ересям. Итак, какая же мысль заключается в этих словах? Лжеучители хвалились, что апостолы учат несовершенно, а они, напротив, привносят нечто большее. Вероятно, они, пустословя о многом, внесли в догматы (веры) бессмысленные добавления. Потому-то (апостол) упомянул и о змие и о Еве, обольщенной чаянием большего. На это намекал он и в первом послании, говоря: "вы уже обогатились, вы стали царствовать без нас" (се обогатистеся, без нас воцаристеся) (4: 8), и еще: "Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе" (мы буи Христа ради, вы же мудри о Христе) (4: 10). И так как они, пользуясь внешнею мудростью, вероятно, много пустословили, то (апостол) и говорит: "Если бы они сказали что-нибудь лишнее, и проповедовали другого Христа, которого не должно проповедовать, а мы умолчали бы, "вы были бы очень снисходительны" (добре бысте потерпели)". С этим намерением он и присовокупил: "которого мы не проповедывали" (егоже не проповедахом). А если у них те же основания веры, то какое преимущество? "Сколько бы они ни говорили, не скажут больше того, что мы уже сказали". И смотри, с какою точностью говорит об этом. Не сказал: "если бы пришедший стал говорить нечто большее, нежели мы", потому что (лжеучители) говорили нечто большее, с большею властью и с большею красотою в словах. Поэтому и не сказал так, а что (говорит)? "Если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса" (грядый инаго Иисуса проповедает), – для чего не было нужды в красивом наборе слов, – "или если бы вы получили иного Духа" (или духа инаго приемлете), – то есть, обогащает вас большими дарами благодати, для чего также не было нужды в красивых словах, – "или иное благовестие, которого не принимали" (или благовествование ино, еже не приясте), – что точно также не требовало изящества слова, – "вы были бы очень снисходительны [к тому]" (добре бысте потерпели). Смотри же, какое строгое наблюдается везде разграничение, из которого ясно видно, что они ничего лишнего и большего (пред апостолами) не сказали. Сказавши: "Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса" (аще грядый инаго Иисуса проповедает), прибавил: "которого мы не проповедывали" (его же не проповедахом); и к словам: "или если бы вы получили иного Духа" (или инаго духа приемлете), присовокупил: "которого не получили" (егоже не приясте); также сказавши: "или иное благовестие" (или благовествование ино), присоединил: "которого не принимали" (еже не приясте). А всем тем показывает, что: "Должно смотреть не просто на то, сказали ли они что-нибудь большее, но на то, сказали ли они что-нибудь большее, что надлежало сказать, а нами было опущено. Если же они говорили, о чем не надлежало говорить, о чем потому и мы не сказали, то для чего и слушаете их?"
3. Но скажешь: "Если они говорят то же самое, почему запрещаешь им говорить?" Потому, что, прикрываясь лицемерием, они вводят другое учение. Впрочем, этого он пока еще не говорит, а высказывает впоследствии, когда говорит, что они преобразуются в апостолов Христовых (ст. 13). Теперь же употребляет легчайшие способы, чтобы ослабить в учениках уважение к ним, и делает это не по зависти к ним, но для безопасности учеников. Иначе, почему он не запрещает Аполлосу, мужу красноречивому и сведущему в Писании, а напротив, даже просит и сам обещает прислать его? Конечно потому, что (Аполлос) при своих познаниях сохранял и правоту догматов; а те (коринфские учители) – напротив. Потому (апостол) и вооружается против них, и порицает учеников за то, что они с удивлением слушают их, говоря: "Если мы опустили что-нибудь, о чем бы надлежало сказать, а они это дополнили, то не препятствуем вам слушать их; если же все нами сделано и ничего не опущено, то что вас влечет к ним?" Поэтому и говорит далее: "Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов" (непщую бо ничимже лишитися предних апостол) (ст. 5), сравнивая себя не с ними (коринфскими учителями), но с Петром и другими (апостолами). "Таким образом, если, – говорит, – больше меня знают, то больше и их (высших апостолов)". Смотри, какая и здесь скромность. Не сказал: "апостолы не больше сказали, чем я", – но как? "Непщую", т. е., "я так думаю, что я ни в чем не отстал от высших апостолов". Так как, вероятно, в унижение (Павлу) обращали и то, что предшествовавшие ему по времени (апостолы) имели пред ним более громкое имя и большую славу, и (коринфские лжеучители) вздумали равнять себя с ними, то и сравнивает себя (с апостолами) приличным ему образом; потому и отзывается о них с похвалою, не просто называя апостолами, но "высшими" (предними), имея в виду Петра, Иакова и Иоанна. "Хотя я и невежда в слове, но не в познании" (Аще бо и невежда словом, но не разумом) (ст. 6). Так как развратители коринфян гордились тем, что они не неученые люди, то он упоминает и об этом, показывая, что он не только не стыдится своей неучености, но еще и хвалится ею. Не сказал, однако: "если я невежда словом, то и другие (апостолы) также", потому что это показалось бы порицанием апостолам и похвалою лжеучителям. Напротив, он уничтожает самое преимущество – т. е. внешнюю мудрость. Точно так же и в первом послании он сильно нападет на нее, говоря, что она не только не содействует (евангельской) проповеди, но еще и помрачает славу креста. "Я приходил … братия, – говорит он, – … не в превосходстве слова или мудрости (Приидохом не по превосходному словеси, или премудрости), к вам, чтобы не упразднить креста Христова" (да не испразднится крест Христов), и многое другое тому подобное (1 Кор. 2: 1 и 1: 17), чем показывается, что (лжеучители) были невежды познанием, и что это есть крайняя степень невежества.
Итак, когда надлежало сравнивать в важном, он сравнивает себя с апостолами; а когда (нужно было) показать, что недостаток только мнимый – не делает сравнения, но обращает внимание на самое дело, и показывает его превосходство. И когда не было никакой нужды хвалить себя, он называет себя меньшим из апостолов, и даже недостойным имени (апостольского) (1 Кор. 5: 9); а здесь, когда потребовали обстоятельства, говорит, что он ничем не меньше высших апостолов, – потому что знал, что это особенно будет полезно для учеников. Потому и далее говорит: "мы во всем совершенно известны вам" (но во всем явленны есмы во всех к вам). И здесь опять обличает лжеапостолов, что они действуют лукаво. Но о себе и прежде говорил тоже, что он не лицемерил, без обмана и бескорыстно проповедовал слово (Божие). Лжеапостолы иными были на самом деле, и иными показывали себя; но он не таков. Потому и хвалится везде, что ничего не делает для славы человеческой, и не скрывает дел своих. Так и прежде говорил: "открывая истину, представляем себя совести всякого человека" (явлением истины представляюще себе во всякой совести человечестей) (2 Кор. 4: 2), и теперь говорит: "мы во всем совершенно известны вам" (во всем явленны есмы к вам). Что же это значит? "Мы невежды, – говорит он, – и не скрываем этого; берем у некоторых, и не умалчиваем об этом. Так и от вас пользуемся, и не притворяемся, что ничем не пользуемся, как делают эти пользующиеся от вас; напротив, мы все открыто делаем пред вами". А так мог говорить только вполне полагающийся на них (коринфян), и во всех словах соблюдающий правду. Потому и ссылается на них, как на свидетелей – и теперь, когда говорит: во всем к вам, и прежде, когда говорил: "мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете" (не иная бо пишем к вам, но яже чтете и разумеваете) (2 Кор. 1: 13). Защитив себя таким образом, (апостол) далее начинает уже говорить гораздо сильнее: "Согрешил ли я тем, что унижал себя, чтобы возвысить вас?" (или грех сотворих себе смиряя, да вы вознесетеся) (ст. 7). И объясняя это, продолжает: "Другим церквам я причинял издержки, получая [от них] содержание для служения вам" (от иных церквей уях, приим оброк, к вашему служению) (ст. 8). Смысл этих слов таков: "Я жил у вас в крайней нищете"; это именно значит – "себя смиряя". "Итак, это ли ставите мне в вину? И потому ли превозноситесь предо мною, что я смирял себя у вас, просил милостыню, терпел тесноту и голод, чтобы вас возвысить?" Как же они возвышались, когда он был в крайности? Так, что они более получали назидания, а не повода к соблазну. Между тем, особенно могло служить к их обвинению и к обличению их слабости то, что (апостол) не мог иначе вести их (к совершенству), как смирившись прежде сам. "Итак, в том ли обвиняете меня, что я смирил себя? Но чрез это вы возвысились". Так как он и прежде говорил, что на него клеветали, будто при личном свидании он смиренен, а в отсутствии смел, то теперь, защищая себя, опять поражает их, говоря: "это я сделал для вас": "другим церквам я причинял издержки" (от иных церквей уях). Отсюда начинаются уже упреки; впрочем, сказанное прежде делает их сносными. Он сказал: "если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию" (потерпите мало безумию моему). И прежде других своих заслуг, во-первых, хвалится этим (презрением земных благ). Мирские люди больше всего ищут этого; этим хвалились и противники (Павловы). Поэтому он и начинает свою речь не с опасностей, равно и не с чудес, а с презрения земных благ, так как этим особенно гордились (лжеучители); а вместе с тем неприметно обличает их и в любостяжании.
4. Но достойно удивления то, что (апостол), хотя мог сказать, что собственными руками снискивал себе пропитание, не сказал этого, а говорит то, что особенно стыдило их (коринфян), и даже ему не служило к похвале, именно, что он получал от других. И не сказал: я получал, но – "причинял издержки" (уях), т. е., "взял последнее и сделал их бедными". И что еще важнее, брал не для избытка, но для удовлетворения необходимых потребностей. Под словом "содержание" (оброк) разумеет именно: "необходимое к пропитанию". И самое важное – "quot;для служения вам" (к вашему служению), т. е., "мы вам проповедовали, и когда от вас должно было получать пропитание, я получал его от других". Обвинение двойное, или даже тройное, поскольку, и находясь у них, и служа им, и имея нужду в необходимом содержании, получал его, однако, от других. Эти другие, таким образом, имели великое преимущество пред ними. Они оставались беззаботными, а те показали ревностную заботу, издалека посылали ему, тогда как они не могли пропитать его, когда он и у них находился. Но таким образом строго их укорив, (апостол) опять неприметно смягчает укоризну, и говорит: "будучи у вас, хотя терпел недостаток, никому не докучал" (пришед к вам, и в скудости быв, не стужих ни единому). Не сказал: "вы не давали мне", но: "я не брал". Он еще щадит их. Однако и при самом смягчении речи своей опять неприметно поражает их. Слова "будучи у вас" (пришед) и "терпел недостаток" (в скудости быв) весьма выразительны. Чтобы они не сказал: "Что нам было делать, когда ты имел у себя?", он присовокупил: "хотя терпел недостаток, никому не докучал" (и в скудости быв, не стужих вам). Здесь опять слегка укоряет их в том, что они медленно, и как бы неохотно, делали такия пособия. Вслед за тем показывает и самую причину, весьма для них укоризненную, и вместе побуждающую их к соревнованию. Потому и представил эту причину не прямо, но как бы объясняя, откуда и от кого он получал пропитание, чтобы, не вызывая в них никакого подозрения, опять побудить их к милостыне. "Ибо недостаток мой, – говорит, – восполнили братия, пришедшие из Македонии" (Скудость бо мою исполниша братия, пришедшие от Македонии) (ст. 9). Видишь, какой чувствительный удар опять наносит им, представив тех, которые послужили ему? Сперва он возбудил (в коринфянах) желание узнать, кто такие были они, сказав: "другим церквам я причинял издержки" (от иных церквей уях), потом уже и называет их. А это побуждало их к тому, чтобы подавать милостыню. Унизивших себя тем, что не пропитали апостола, он убеждает, по крайней мере, не унижать себя в оказании вспомоществования бедным. Об этом писал он и к самим македонянам, говоря: "в нуждах моих и раз и два присылали мне на нужду в начале благовествования" (посласте ми и единою и дващи, и в начале благовествования) (Филип. 4: 16, 15), что и послужило им в величайшую похвалу, потому что в самом начале так отличились. Но заметь, что (апостол) везде выставляет свою нужду, и нигде не говорит об изобилии. Словами "будучи у вас" (пришед) и "терпел недостаток" (в скудости быв) он показал, что пропитание надлежало ему получить от коринфян; а словами "недостаток мой восполнили" (скудость мою исполниша) показывает, что он этого и не требовал, объясняя вместе и причину тому, хотя не настоящую. Какую же? Ту, что от других получил. "Недостаток мой, – говорит, – восполнили пришедшие" (Скудость бо мою исполниша пришедшие). "Потому, – говорит, – никому не докучал, а не потому, чтобы не надеялся на вас". А в самом деле поступил так по последней причине, что и показывает далее, хотя говорит об этом не прямо, но прикровенно, предоставляя (догадываться) совести слушателей, и незаметно указывая на то следующими словами: "да и во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (и во всем без стужения себе соблюдох и соблюду). "Не думайте, чтобы я говорил это с намерением получить что-нибудь от вас". Слово же "постараюсь" (соблюду) еще сильнее указывает на то, что он не только теперь не надеется на них, но раз и навсегда отказался взять что-нибудь у них. Вместе с тем показывает и то, что они считали для себя тягостным помогать ему, почему и сказал: "во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (без стужения соблюдох и соблюду). Подобно этому говорит он и в первом послании: "…написал это не для того, чтобы так было для меня. Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (не писах, да тако будет о мне: добрее бо мне умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит) (9: 15). И здесь опять: "я старался и постараюсь не быть вам в тягость" (без стужения вам себе соблюдох и соблюду). Потом, чтобы они не подумали, что говорит это для снискания себе большей от них благосклонности, присовокупляет: "по истине Христовой во мне" (есть истина Христова во мне) (ст. 10). "Не подумайте, чтобы я говорил это с намерением получить или более привлечь вас к себе. По истине, – говорит, – Христовой во мне [скажу], что похвала сия не отнимется у меня в странах Ахаии" (Есть истина Христова во мне, яко похваление сие не заградится в странах Ахайских). Чтобы опять кто-нибудь не подумал, что он печалится об этом, или говорит так в гневе, он называет поступок свой похвалою. Подобно этому и в первом послании – и там не в оскорбление им говорит: "За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно" (кая убо ми есть мзда? Да благовествуяй без мзды положу благовестие Христово) (9: 18). И как в первом послании называет это наградой, так здесь похвалою, чтобы не слишком пристыдить их словами своими, как будто они не доставляли (ему пропитания), хотя он и просил. "Что ж, – говорит, – и вы готовы бы дать; но я не беру". Слова "не отнимется" (не заградится)" употреблены в переносном значении: они взяты с (преграждаемой) реки, и означает, что слава о нем, что он не берет, разливается всюду (как река): "Вы не заградите подаянием своим моей свободы". Не сказал, однако: "вы не отнимете" (заградите), что было бы более тяжко для них, но: "не отнимется у меня в странах Ахаии" (не заградится в странах Ахайских). И это опять могло их страшно поразить, и весьма достаточно было для того, чтобы повергнуть их в уныние и опечалить – т. е., что одних только их он отвергает. В самом деле, если он хвалится этим, то ему везде бы надлежало хвалиться; а если у вас одних хвалится, то быть может, по вашей немощи. Итак, чтобы они от такой мысли не впали в уныние, смотри, как он смягчает сказанное. "Почему же [так поступаю]? Потому ли, что не люблю вас? Богу известно!" (Почто? Зане не люблю ли вас? Бог весть) (ст. 11). Скоро и легко дал решение. Впрочем, и тем не освободил их от вины. Не сказал: "вы не слабы, вы сильны"; но – "люблю вас"; а это больше всего увеличивало их вину. От великой любви его к ним происходило то, что он ничего не брал у них, потому что они очень обижались этим.
5. Так он по одной и той же любви совершал противоположные дела – т. е., и принимал, и не принимал, а эта противоположность зависела от различного расположения дающих. И не сказал: "из-за того не беру, что очень люблю вас", потому что этим обвинил бы их в слабости и поверг бы в сомнение, но представил другую причину. Какую же? "Чтобы не дать повода ищущим повода, дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы" (Да отсеку вину хотящим вины, да о немже хвалятся обрящутся, якоже и мы) (ст. 12). Так как (лжеапостолы) о том только заботились, чтобы найти какой-нибудь предлог, то надлежало и его отнять. А они хвалились только этим (бескорыстием). Итак, чтобы им нечем было хвалиться, апостолу надлежало на деле доказать тоже (свое бескорыстие), так как во всем прочем они были ниже. А к назиданию мирских людей, как я говорил уже, ничто так не служит, как то, чтобы ничего не брать у них. Потому и лукавый диавол бросил им эту именно приманку, желая причинить им зло в другом. Впрочем, мне кажется, что и это (в лжеапостолах) было делом лицемерия. Поэтому (апостол) и не сказал: "чем они отличались"; но что говорит? "чем хвалятся" (о немже хвалятся. Этими словами он осмеивал их тщеславие, потому что они лишь хвалились, а на деле не были такими. Благородно мыслящему человеку не должно хвалиться не только тем, чего не имеет, но и тем, что имеет. Так поступал и этот блаженный (апостол); так – и патриарх Авраам, который говорит: "я прах и пепел" (аз же есмь земля и пепел) (Быт. 18: 27). Так как он не имел грехов, о которых бы мог сказать, а сиял добродетелями, то, рассмотревши все и не нашедши никакого важного предлога к обличению самого себя, обратился к своей природе. И так как слово "прах" (земля) в некотором отношении еще почтенно, то и присовокупил слово "пепел". Потому же и другой некто сказал: "Что гордится земля и пепел? (почто гордится земля и пепел?) (Сирах. 11: 9). Не говори мне ни о цвете лица, ни о вытянутой шее, ни об одежде, ни о коне, ни о свите, но размысли и скажи: чем все это оканчивается? Если ты указываешь на внешнюю видимость, то я покажу тебе то же на картинах, и еще в гораздо более блистательном виде. Но как мы не удивляемся изображенному (на картинах), зная, что все это в существе своем грязь, так нет причины и этому удивляться. Поистине, и это грязь, – и даже прежде, чем разрушится и обратится в пыль. Покажи мне эту вытянутую (шею), когда человек страдает горячкою и находится при последнем издыхании; тогда я побеседую с тобою, и спрошу: что сталось с этою великою красотою, куда девалось множество льстецов и услужливых рабов, обилие богатства и стяжаний? Какой ветер нашел и развеял все это? Но скажешь, что он, и лежа на одре, имеет при себе знаки богатства и знатности, облечен в великолепные одежды, окружен бедными и богатыми, и прославляется народом. Но ведь и это один только смех; кроме того, все это тотчас, подобно цвету, опадет и развеется. Лишь только мы выйдем за ворота города, и, предавши тело червям, возвратимся, куда, спрошу опять тебя, идет эта многочисленная толпа? Где прежний вопль и шум? Где светильники? Где лики женщин? Не сновидение ли все это? Что значили эти вопли? Где те бесчисленные голоса, которые кричали и убеждали (умершего) не страшиться, потому что смерти нет? Не теперь надлежало говорить ему об этом, не теперь, когда уже не слышит, но в то время, когда похищал, предавался любостяжательности, – тогда надлежало бы говорить ему, немного изменив слова: не надобно слишком надеяться, никто не бессмертен на земле, удержись от своего безумия, угаси похоть, не надейся на неправедное (стяжание). Теперь говорить ему о том свойственно не доброжелателю, а насмешнику, потому что этим заставишь его не надеяться, а страшиться и трепетать. Но если бесполезно это для сошедшего уже с поприща, то, по крайней мере, пусть услышат те из богатых, которые больны тою же болезнью, и сопровождают гроб. Они, будучи упоены богатством, ничего такого не представляли себе прежде, но в настоящее время, когда самый вид лежащего пред ними уверяет их в истине наших слов, пусть образумятся и научатся, что через некоторое время и они будут отведены к страшному отчету, чтобы принять наказание за все, что они похищали и неправедно приобретали". "Но какое, – скажешь, – отношение имеет это к бедным?" Для многих весьма приятно и то, когда они видят притеснителя наказанным. "Но нам, – скажешь, – это неприятно, а (приятно) самим не потерпеть зла". Весьма хвалю и одобряю вас, что не радуетесь несчастиям других, а заботитесь о собственной безопасности. Хорошо – я обещаю вам и безопасность. Когда мы терпим оскорбление от людей, – этим уменьшаем не малую часть нашего долга, если только переносим великодушно. Итак, в этом случае мы не терпим никакой обиды. Бог вменяет нам терпение скорбей в уплату долга, не потому, чтобы так и надлежало, но по Своему милосердию. Поэтому самому Он и в древности не (всегда) отмщал за терпевших зло. Скажешь: "Откуда это известно?" Страдали некогда иудеи от вавилонян, и Бог не препятствовал этому; напротив, отводимы были в плен и дети и женщины. Но впоследствии это пленение, по мере страдания за грехи, служило иудеям в утешение. Поэтому Бог говорил Исаии: "Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерусалима … ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои" (утешайте, утешайте люди моя, священницы: глаголите в сердце Иерусалиму, яко прият от руки Господни сугубы грехи своя) (40: 1, 2); и еще: "Ты даруешь нам мир; ибо и все дела наши Ты устрояешь для нас" (даждь нам мир, вся бо воздал еси нам) (26: 12). И Давид говорит: "Посмотри на врагов моих, как много их, и прости все грехи мои" (виждь враги моя, яко умножишася, и остави вся грехи моя (Псал. 24: 19, 18). И когда Семей проклинал его, он терпел, говоря: оставь его, чтобы видел Господь смирение мое и воздал мне за этот день (2 Цар. 16: 12). Когда (Господь) не отмщает за причиняемые нам обиды, тогда-то мы особенно и получаем пользу, потому что Он вменяет нам это в заслугу, если переносим с благодарностью.
6. Поэтому, когда видишь, что богатый грабит бедного, оставь терпящего обиду, а плачь о грабителе. Первый очищается от скверны, а второй еще более оскверняется. Так случилось и с отроком Елисея за Неемана. Хотя он и не похитил, но взял обманом – была та же обида. Что же случилось? Вместе с неправдою он получил и проказу. Обиженный получил пользу, а обидевший потерпел величайший вред. То же и ныне бывает с душою. И терпение обид имеет такую силу, что часто оно одно умилостивляло Бога. Хотя бы терпящий неправду и недостоин был помощи (Божией), но если он чрезмерно страдает, то это одно преклоняет Бога к прощению его и к наказанию обидевшего. Вот почему и язычникам некогда говорил Бог: "Я предал их за немногое, они усилили зло (они же налегоша в злая) (Зах. 1: 15), и за это потерпят величайшие бедствия". Ничто, ничто не прогневляет так Бога, как грабительство, насилие и лихоимство. Почему же? Потому что очень легко удержаться от этого греха. Он происходит не от естественной нудящей похоти, но от беспечности.
Как же апостол называет этот грех корнем зол? И я утверждаю то же. Но этот корень от нас, а не от свойства вещей. Если угодно, сделаем сравнение и посмотрим, какая похоть более насильственна – похоть ли сребролюбия, или плотская? Которая из них окажется настолько сильною, что может побеждать великих людей, та и будет тяжелее. Итак, посмотрим, кого из великих людей одержала похоть сребролюбия? Никого, а только людей ничтожных и отверженных, – Гиезия, Ахаава, Иуду и священников иудейских. Между тем похоть плотская победила и великого пророка Давида. Говорю это не с тем, чтобы извинять плененных плотскою похотью; напротив, чтобы еще более побудить их к бдительности. Когда я доказываю, как сильна эта страсть, то вместе с тем показываю, что они особенно не будут иметь никакого извинения. В самом деле, если бы ты не знал этого зверя, то ты мог бы прибегнуть (к извинению этим незнанием). Теперь же, когда знаешь и попадаешься ему, не можешь уже иметь никакого извинения. После Давида, и сыном его еще более овладела (та же страсть). И хотя не было человека мудрее его, хотя он имел все другие добродетели, однако он так жестоко был пленен этою страстью, что получил даже смертельную рану. Отец его восстал, опять одержал победу, и снова получил венец; а этот не показал ничего подобного. Потому и Павел говорит: "лучше вступить в брак, нежели разжигаться" (лучше есть женитися, нежели разжизатися) (1 Кор. 7: 9). И Христос сказал: "Кто может вместить, да вместит" (могий вместити да вместит) (Мф. 19: 12). О богатстве же не так сказал, но: "кто оставит домы… или земли ради имени Моего, получит во сто крат" (кто оставит имение свое, сторицею приимет) (Мф. 19, 29). "Как же, – спросишь, – сказано о богатых, что они с трудом достигнут царства небесного (Мф. 19: 23)?" Этими словами Христос опять указывает на их малодушие, не на тиранию сребролюбия, но на чрезмерное их раболепство. Это видно и из советов Павла. От страсти к богатству он отвлекает, говоря: "А желающие обогащаться впадают в искушение" (а хотящии богатитися впадают в напасти) (1 Тим. 6: 9); в отношении же к плотской похоти этого не делает, но, разлучив только на время, и то по согласию, советует опять сходиться. Он опасался, чтобы волны похоти не произвели ужасного кораблекрушения (1 Кор. 7: 5). Эта страсть сильнее даже гнева. Гневаться невозможно, когда никто не раздражает. А плотская похоть нудит, хотя бы и лица, возбуждающего ее, не было в виду. Вот почему и гнев не вовсе запретил (Христос), а только гнев всуе (Мф. 5: 22); равно и не самую плотскую похоть отверг (апостол), а только похоть незаконную. "По причине похоти, – говорит он, – каждый имей свою жену" (кийждо свою жену да имать) (1 Кор. 7: 2). Напротив, собирать сокровища не позволено ни напрасно, ни не напрасно. Те страсти привиты к нам по нужде. Похоть плотская для чадорождения, а гнев для оказания помощи терпящим обиды. Но страсть сребролюбия ни к чему не годна, потому она и не врожденна. Поэтому, если ты будешь пленен ею, тем бесславнее это для тебя. Вот почему Павел, дозволяя второй брак, требует строгой точности в удалении от сребролюбия, говоря: "Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения?" (почто не паче обидими есте? почто не паче лишени бываете) (1 Кор. 6: 7). Рассуждая о девстве, он говорит: "не имею повеления Господня" (повеления Господня не имам), и: "говорю это для вашей же пользы, не с тем, чтобы наложить на вас узы" (на пользу вам глаголю, не да сило вам наложу) (1 Кор. 7: 25, 35), а когда у него речь о богатстве, говорит: "Имея пропитание и одежду, будем довольны тем" (имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем) (1 Тим. 6: 8). "Почему же, – спросишь, – многие больше уловляются этой страстью?" Потому, что не столько остерегаются ее, сколько разврата и блуда. Если бы и любостяжательность казалась им столь же ужасною, то не так бы легко уловлялись ею. Так и юродивые девы были изгнаны из брачного чертога по той причине, что, низложивши сильнейшего противника, низложены были слабейшими и ничтожными. Сверх того должно сказать и то, что если кто, преодолевая плотскую похоть, побеждается страстью сребролюбия, то часто не удерживается и от плотской похоти, разве уже от природы имеет такое свойство, что не сильно возмущается этой страстью. Ведь не все равно склонны к ней. Итак, зная это и имея непрестанно пред глазами пример юродивых дев, будем бегать этого лютого зверя. Если и девство не принесло никакой пользы, напротив, после бесчисленных трудов и подвигов (юродивые девы) погибли от сребролюбия, то кто избавит нас, когда впадем в эту страсть? Потому молю вас употреблять все усилия, чтобы не быть плененными этой страстью, и, попавши в плен, не оставаться в нем, но скорее разорвать тяжкие эти оковы. Поступая таким образом, сможем достигнуть неба и получить бесчисленные блага, которых все мы и да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых" (2 Кор. 11: 13).
Делать что-нибудь только для вида значит делать по-диавольски. – Вред от зависти.
1. Что ты говоришь? Неужели те, которые проповедуют Христа, не берут денег, не вводят иного благовестия, лжеапостолы? "Да, – говорит, – и поэтому именно самому больше всего (они лжеапостолы), что все это делают лицемерно, для обмана".
Лукавые делатели" (делатели льстивии). Они трудятся, но исторгают насажденное. Так как они знают, что иначе не нашли бы себе доступа, то, принявши на себя личину истины, скрывают под нею дело обольщения. "И денег, – говорит (апостол), не берут для того, чтобы получить больше, чтобы погубить душу". Вернее же, и это ложь: они и брали (деньги), но только тайно, что и показывает (апостол) далее. Он и выше сделал уже намек на это, сказав: "дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы" (да о немже хвалятся, обрящутся якоже и мы); но впоследствии яснее указал на это, сказав: "вы терпите, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится" (приемлете бо, аще кто вас поядает, аще кто отъемлет, аще кто величается) (ст. 20). Теперь же обличает их в другом, говоря: "принимают вид" (преобразующеся). У них только личина; их покрывает овчая кожа. "И неудивительно: потому что если сам сатана принимает вид Ангела света, то что великого, если и служители его принимают вид служителей правды" (И не дивно, потому что если сам сатана преобразуется во ангела светла, аще и служителие его преобразуются яко служители правды) (ст. 14, 15). Итак, если должно удивляться, то сатане должно удивляться, а не служителям его. Когда учитель их дерзает на все, то нисколько не удивительно, что и ученики ему следуют. Что же значит: "ангела света" (ангела светла)? Ангела, имеющего дерзновение беседовать с Богом, предстоящего Богу. Но есть и ангелы тьмы, служители диавола – темные и свирепые. И многих диавол обольстил таким образом, т. е., преобразуясь в ангела света, а не делаясь таковым. Так точно и эти носят на себе личину апостолов, но не самую силу, потому что не могут.
Нет ничего столь диавольского, как делать что-нибудь только для вида. Кто же такие "служители правды"? "Это – мы, – говорит, – проповедующие вам Евангелие, заключающее в себе правду". Или это разумеет он, или то, что и те (лжеапостолы) присваивают себе славу людей праведных. Как же нам узнавать их? От дел их, как сказал Христос (Мф. 7: 20). Это вынуждает (апостола) сравнить собственные свои заслуги и их худые дела, чтобы чрез такое сличение обнаружились незаконные (учители). И опять, намереваясь хвалить себя, он обличает прежде их (лжеапостолов), чтобы показать необходимость, по которой он касается этого предмета, и чтобы никто не мог укорять его, зачем говорит о самом себе. Он продолжает: "Еще скажу" (паки глаголю). И прежде уже делал он много оговорок, "но не довольствуясь, – говорит, – сказанным прежде, я снова повторяю: не почти кто-нибудь меня неразумным" (да никтоже мнит мя безумна быти) (ст. 16). Так делали они (лжеапостолы) – хвалились без всякой причины. А ты заметь, что всякий раз, как (апостол) намеревается говорить в собственную похвалу, наперед оговаривается. "Дело безумия, – говорит он, – хвалиться; но я, не безумствуя, делаю это, а по нужде. Если же вы не поверите, но и видя необходимость, будете осуждать меня, я и в таком случае не отрекусь (от своего дела)". Видишь ли, как он показал, что велика была нужда говорить? В самом деле, если он и такого подозрения не устрашился, то рассуди, какое насилие должен был употребить он, чтобы говорить, как мучился и принуждал себя, когда говорил? Однако и в этом случае со скромностью приступил к делу. Не сказал: "чтобы похвалиться", но, намереваясь сколько-нибудь похвалиться, употребил опять другую оговорку, сказав: "Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу" (еже глаголю, не по Господе глаголю, но яко в безумии, в сей части похвалы) (ст. 17). Видишь ли, что хвалиться не есть дело по Господе? "Когда, – сказано, – исполните все … говорите: мы рабы ничего не стоящие" (Егда сотворите вся, глаголите, яко раби неключими есмы) (Лук. 17: 10). Но хотя хвалиться само по себе не есть дело по Господе, однако становится таким делом в зависимости от намерения. Поэтому и сказал: "что скажу" (еже глаголю), осуждая не причину, но слова. Цель так высока, что и самые слова делает достойными уважения. Так убийца, хотя убийство строго запрещено, часто хвалится по намерению. И обрезание, хотя не по Господе, однако, бывает таковым по расположению сердца. Подобным образом можно и хвалиться. Почему же он не говорит об этом обстоятельно? Потому что спешит к другому предмету, и из множества предметов даже желающим слушать его говорит об одном том, что полезно. И сказанного им достаточно было к отклонению всякого подозрения.
"Как бы в неразумии" (Но яко в безумии). Прежде сказал: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию" (о, да бысте мало потерпели безумию моему); а теперь говорит: "Как в неразумии" (яко в безумии). Чем далее идет, тем яснее делает речь свою. Потом, чтобы ты не подумал, что он все делает "как в неразумии", прибавил: "при такой отважности на похвалу" (в сей части похвалы). Так и в другом месте сказал: "чтобы не остались в стыде мы" (да не постыдимся), а потом прибавил: "похвалившись с такою уверенностью" (в части сей похваления) (9: 4). Еще и в другом месте, сказав: "Или, что я предпринимаю, по плоти предпринимаю, так что у меня то «да, да», то «нет, нет»?" (или, яже совещаваю, по плоти совещаваю, да будет у мене еже ей, ей, и еже ни, ни?) (2 Кор. 1: 17), и показав, что не может везде исполнить того, что обещает, потому что предпринимает не по плоти; чтобы кто не возъимел такого же сомнения и об учении его, говорит: "Верен Бог, что слово наше к вам не было то «да», то «нет»" (верен Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18).
2. И смотри, как, после всего вышесказанного, он опять приводит новые оправдания, присовокупляя и говоря: "Как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться" (понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся) (ст. 18). Что значит – "по плоти"? Внешними (преимуществами): благородством, богатством, мудростью, – тем, что имеют обрезание и прародителей евреев, тем, что у многих пользуются славою. И заметь благоразумие (апостола)! Указал на такие (преимущества), которые, как он доказывает, суть ничто, и потом уже называет (похвалу) безумием. Действительно, если безумно хвалиться действительными благами, то тем более – ничего не значащими. И это-то самое называет он "не по Господе", потому что быть евреем, и все подобное тому, не доставляет пользы. "Итак, не думайте, – говорит апостол, – чтобы я почитал это за добродетель. Но так как они хвалятся, то я принужден и в этом сравнить себя с ними". Так поступает он и в другом месте, говоря: "Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я" (аще кто мнится надеятися во плоти, аз паче) (Фил. 3: 4). И там говорит это для полагавших надежду на то (плотское свое происхождение). Если бы кто, знаменитый родом, но избравший для себя любомудрую жизнь, увидел, что другие гордятся благородством, и захотел посрамить их надменность, то он принужден был бы сказать и о своей знаменитости, не в похвальбу себе, но в их унижение. Так делает и Павел. Потом, оставивши их (лжеучителей), слагает всю вину на коринфян, говоря: "охотно терпите неразумных" (любезно приемлете безумныя) (ст. 19). "Таким образом, вы виновны в этом, и даже более, нежели они. Если бы вы не терпели их, и сами не были заражены тем же, чем они, то я ничего бы не сказал. Но я забочусь о вашем спасении, и поступаю снисходительно". И смотри, как он и самую укоризну растворяет похвалою. Сказав: "охотно терпите неразумных" (любезно приемлете безумныя), прибавил: "вы, люди разумные" (мудри суще). Действительно, безумному только свойственно хвалиться и этим. И хотя надлежало бы запретить и сказать: "не принимайте людей безумных", но он делает это с большим искусством. Если бы (он сказал) так, то могли бы подумать, что он запрещает потому, что не имеет их преимуществ. А теперь, показав, что он и по этим (преимуществам) выше их, и, однако же, почитает их за ничто, тем гораздо более исправляет их. Между тем, прежде, чем начинает хвалить себя и сравнивать (с лжеучителями), порицает коринфян за их крайнее раболепство (лжеапостолам) и за то, что до такой степени подчинились им. И смотри, как упрекает их. "Вы терпите, –говорит, – когда кто вас объедает" (Приемлете бо аще кто вас поядает) (ст. 20). Как же ты сказал: "дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы" (да о нем же хвалятся, обрящутся, якоже и мы)? Видишь ли, теперь показывает, что (лжеапостолы) берут, и не только берут, но и сверх меры? Это и значит – "объедать" (поядать).
"Когда кто вас порабощает" (Аще кто вас порабощает). "Вы, – говорит, – предали и имущества свои, и плоть свою, и свободу. Стать господами не имений только ваших, но и вас самих, значит уже гораздо больше, нежели брать". На это указывает и прежде, говоря: "Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы?" (аще инии власти вашея причащаются, не много ли паче мы?) (1 Кор. 9: 12). Потом присовокупляет, что еще важнее: "когда кто превозносится" (аще кто величается). "Рабство ваше нелегко, говорит он; у вас не кроткие повелители, но тяжкие и нестерпимые".
"Когда кто бьет вас в лицо" (Аще кто по лицу биет вы). Видишь ли опять крайнюю степень тирании? Сказал же это не потому, что (лжеапостолы) в самом деле били их по лицу, а потому, что они презирали их и бесчестили, вследствие чего и присовокупил: "К стыду говорю" (по досаждению глаголю) (ст. 21). "Вы терпите не меньше тех, которых бьют по лицу. Что же может быть хуже этого? Какое господство несноснее того, когда отнявшие у вас и имения, и свободу, и честь, даже не смотря и на это, не делаются кроткими, и даже не хотят обходиться с вами как с рабами, но поступают презрительнее, чем с последним невольником?"
"На это у нас недоставало сил" (Зане аки мы изнемогохом). Эти слова не ясны. Так как обвинение было для них тягостно, то (апостол) и выразился таким образом, чтобы неясностью прикрыть жестокость. А то, что он хочет сказать, состоит в следующем: "Разве и мы не можем делать того же? Однако не делаем. Итак, для чего же их принимаете, точно мы не можем сделать того же? Заслуживает порицания – даже и глупых людей терпеть, а терпеть людей, которые вас презирают, грабят, превозносятся, бьют – это ничем не может быть ни извинено, ни оправдано. Это новый род обольщения. Другие обольстители сами дают и льстят; а эти и обольщают, и берут, и оскорбляют. Поэтому вы не заслуживаете и малейшего извинения, когда тех, которые смиряются для вас, чтобы вас возвысить, презираете, а дивитесь тем, которые возвышаются над вами, чтобы вас унизить. Разве и мы не могли бы сделать того же? Но не хотим, потому что заботимся единственно о вашей пользе; они же напротив, расточая ваше, наблюдают свои (выгоды)". Видишь ли, как он всегда, о чем может смело говорить с ними, тем самым и устрашает их? "Если вы, – говорит он, – почитаете их за то, что они бьют вас и издеваются над вами, то и мы можем делать это, порабощать вас, бить, превозноситься над вами".
3. Видишь ли, как слагает на них вину и за высокомерие (лжеапостолов), и за мнимое свое безрассудство? "Не для того, чтобы показать себя более славным, но чтобы вас избавить от этого тяжкого рабства, я вынужден несколько похвалиться. Надобно вникать не в одни слова, а брать во внимание и причину". И Самуил многое сказал в похвалу себе, когда помазывал Саула, говоря: "у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснил?" (еда у кого от вас осля взях, или тельца, или обущу, или кого утесних) (1 Цар. 12: 3). Но никто не обвинял его в этом. И не по той причине говорил он, чтобы самому похвалиться, а потому, что, намереваясь поставить им царя, он в виде оправдания желал научить последнего быть кротким и снисходительным. И заметь благоразумие пророка, или, лучше – человеколюбие Божие. Когда он хотел отклонить народ (от намерения иметь царя), то перечислял многие тягости, говорил о будущем царе, что он сделает жен их хлебницами, мужей – пастухами и конюхами (подробно описывал всю царскую службу); когда же увидел, что ничто не отвращает их от намерения и что они одержимы неизлечимою болезнью, то все же щадит их, и употребляет меры, чтобы царь был кроток. А для этого приводит самого (царя) в свидетели. Тогда никто (с Самуилом) не судился, и не вызывал его к ответу, так что он говорил это единственно для того, чтобы сделать (царя) лучшим. А чтобы смирить его гордость, присовокупил еще: "Если послушаете вы и царь ваш, то получите такие и такие-то блага; а если не послушаете, то постигнет вас зло". А (пророк) Амос говорил: "я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец" (не бех пророк, ниже сын пророчь: но пастырь бех, ягодичия обирая. И поя мя Бог) (7: 14). Но не в похвалу себе говорил это, а чтобы заградить уста тем, которые не считали его пророком, и показать, что он не обманывает и не от себя говорит, что говорит. И другой (пророк), выражая опять то же самое, говорил: "А я исполнен силы Духа Господня, правоты и твердости" (Но я исполнен силы Господней в Духе и могуществе) (Мих. 3: 8). Также Давид, когда рассказывал о медведице и льве, говорил не в похвалу себе, но имел в виду нечто великое и чудное. Так как ему не верили, чтобы он, будучи безоружен и не способен носить оружие, мог преодолеть врага, то надобно было ему представить доказательства своего мужества. И когда отрезал он край одежды Сауловой, то не для того, чтобы показать себя, говорил сказанное им при этом случае, но чтобы отклонить от себя худое мнение, которое распространяли о нем, будто бы он имел намерение убить (царя). Итак, везде должно доискиваться причины. Кто заботится о пользе слушающих, тот, хотя бы и хвалил сам себя, не только не заслуживает порицания, но и достоин венца. А если бы умолчал о себе, в таком случае был бы достоин осуждения. Так и Давид, если бы умолчал о себе, когда хотел сразиться с Голиафом, то его не допустили бы выйти на сражение, и он не одержал бы славной победы. Вот почему он и принужден был говорить о себе, и не только братьям, но и царю. Братья не хотели ему верить, потому что зависть заграждала им слух. Поэтому, оставивши их, он обратился к (царю) еще незараженному завистью.
4. Опасна, весьма опасна зависть. Она заставляет презирать даже собственное спасение. Так погубил себя Каин, а еще прежде Каина диавол, погубивший отца его. Так Саул привлек злого демона на свою душу; а, привлекши, опять стал завидовать своему врачу. Таково уже свойство зависти. Саул знал, что спасен (Давидом), но хотел лучше погибнуть, чем видеть во славе своего спасителя. Что может быть лютее этой страсти? Не погрешит, кто назовет ее порождением диавола. В ней не только плод тщеславия, но и самый корень. Эти два порока обыкновенно рождают друг друга взаимно. Так Саул завидовал уже, когда говорили: "Саул победил тысячи, а Давид - десятки тысяч!" (победи Давид со тьмами) (1 Цар. 18: 7). Что может быть безумнее этого? В самом деле, скажи мне, чему ты завидуешь? Тому ли, что один похвалил другого? Но этому скорее должно радоваться, а может быть, ты и не знаешь, справедлива ли похвала. И о том ли ты скорбишь, что похвалили не стоящего похвалы? Но тебе скорее надобно было бы пожалеть его. Если он добрый человек, то никто не завидует хвалимому, но и сам хвалит вместе с хвалящими; если же не таков, что огорчаешься? Для чего обращаешь меч на самого себя? Потому ли, что ему дивятся люди? Но они ныне живы, а завтра их уже не будет. Или потому, что он пользуется славою? Какою, скажи мне? Не той ли, о которой пророк говорит, что она есть "цвет полевой" (цвет травный) (Ис. 40: 6)? Итак, не тому ли завидуешь, что и ты не отягчен (подобно ему), и не носишь такого же бремени травы? Если он кажется тебе ради этого достойным соревнования, то почему же не достойны твоего соревнования дровосеки, которые ежедневно носят тяжести и входят с ними в город? Его ноша не лучше этой, но еще хуже. Эта угнетает только тело, а та часто вредит душе и приносит более скорби, нежели удовольствия. Если он славится даром слова, то он имеет больше зависти, чем похвалы, притом, похвалу имеет кратковременную, а зависть – непрестанную. Но он в почете у начальников? И здесь опять зависть и опасность: как ты чувствуешь к нему зависть, так и многие другие. Но его постоянно хвалят? Это составляет для него горькое рабство. В самом деле, он не посмеет без страха ничего сделать по собственной воле, чтобы не оскорбить прославляющих его. Знаменитость для него служит тяжкими оковами. Таким образом, чем больше известен он, тем больше имеет над собою властелинов, тем больше тяготеет над ним рабство, так как всюду видит господ своих. И слуга, когда он не на глазах у господина, отдыхает и наслаждается полною свободою; а знатный везде встречает своих властелинов. Он раб всякого, кто ни появится в народном собрании. Хотя бы была и крайняя нужда ему, он не смеет вступить в собрание без сопровождения слуг, без коня и без других знаков пышности, чтобы не подпасть осуждению своих властелинов. Если даже увидит искреннего друга, не осмеливается побеседовать с ним как с ровней, опасаясь владык своих, чтобы они не низринули его с высоты славы. Таким образом, чем он славнее, тем больше порабощен. Если же он терпит какую неприятность, то оскорбление тем чувствительнее для него, чем больше свидетелей, и чем несообразнее оно кажется с его достоинством. И таково для него не только оскорбление, но и несчастие. Многие радуются его несчастию; равным образом, когда он пользуется каким благом, весьма многие ненавидят, завидуют ему и стараются низвергнуть его. Итак, скажи мне, неужели это благо? Неужели это слава? Нет; это, напротив, бесславие, рабство, узы, и все, что можно назвать тягостным. Если же и при всем том для тебя людская слава вожделенна, и тебя сильно тревожит всякий, кто вызывает восторги толпы, то, как скоро увидишь удостоившегося рукоплесканий, перенесись умом в будущий век, и представь вечную славу. И, как спеша убежать от нападающего зверя, ты, войдя в пристанище, запираешь двери, так и теперь беги к будущей жизни и неизреченной ее славе. Таким образом ты легко пренебрежешь временную славу и получишь вечную, насладишься истинною свободою и вечными благами, которых и да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"А если кто смеет [хвалиться] чем-либо, то (скажу по неразумию) смею и я" (2 Кор. 11: 21).
Делать что-нибудь только для вида значит делать по-диавольски. – Вред от зависти.
1. Смотри, как он опять уклоняется, употребляет извинения и оговорки, хотя и раньше уже много сказал подобного. Например: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию!" (о да бысте мало потерпели безумию моему); и еще: "не почти кто-нибудь меня неразумным; а если не так, то примите меня, хотя как неразумного… Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу. Как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться" (да никтоже мнит мя безумна быти. Аще ли ни, поне яко безумна приимите. Еже глаголю, не по Господе, но яко в безумии. Понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся). И здесь опять: "А если кто смеет [хвалиться] чем-либо, то (скажу по неразумию) смею и я" (о нем же аще кто дерзает, несмысленно глаголю, дерзаю и аз). Он называет дерзостью и безумием говорить о себе что-либо важное, даже когда настоит в том нужда, научая нас всеми силами избегать похвальбы. Если и после того, как сотворим все, мы должны называть себя непотребными (Лук. 17: 10), то без всякой побудительной причины превозносящийся и хвалящийся может ли быть достоин какого-нибудь извинения? За это и фарисей был осужден, и в самой пристани потерпел крушение, приразившись к скале (самохвальства). По этой-то причине и Павел, видя тысячи нужд, отговаривается (хвалить себя) и непрестанно повторяет, что это дело безумное; и только тогда, наконец, осмелился, когда представил в свое оправдание крайнюю необходимость. Тогда говорит: "Они Евреи? и я. Израильтяне? и я" (евреи ли суть? И аз. Израилите ли суть? И аз) (ст. 22). Не все евреи были израильтяне, так как и аммонитяне и моавитяне тоже происходили от евреев. Поэтому в подтверждение благородства происхождения присовокупил: "Семя Авраамово? И я. Христовы служители? В безумии говорю: я больше" (семя Авраамле ли суть? И аз. Служителие ли Христовы суть? Не в мудрости глаголю, паче аз) (ст. 23). Для него не довольно было прежнего извинения, но и здесь опять извиняется: "В безумии говорю: я больше" (не в мудрости глаголю, паче аз), т. е.: "Я лучше их и превосходнее". И хотя имел ясные доказательства своего превосходства, но все же и при таком условии называет это дело безумием. Однако же, если они были лжеапостолы, то ему надлежало не сравнивать свое преимущество, но опровергнуть то, что они служители. Он уже и опроверг это, сказав: "лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых" (лживи апостоли, делатели льстивии, преобразующеся во апостолы Христовы). Теперь то же самое, но делает не так, потому что намеревается войти в исследования; напротив, сперва посредством сравнения извлекши из сущности самого дела опровержение, показывает истину, которая от этого получает большую твердость. Или иначе, наперед представляет мнение их самих (противников), а не свое суждение, говоря: "Христовы служители" (служителие Христовы суть); а в словах "я больше" (паче аз) делает сравнение, и доказывает, что он сохраняет характер апостольства, хотя и не объявляет о том, а показывает только самыми делами. И умалчивая о чудесах, начинает с искушений, и говорит: "Я гораздо более [был] в трудах, безмерно в ранах" (в трудех множае, в ранах преболе). Последнее, т. е. терпеть побои и бичевание, выше первого.
"Более в темницах" (В темницах излиха). Здесь опять усиление речи.
"Многократно при смерти" (В смертех многащи). "Я каждый день, – говорит, – умираю" (По вся дни умираю) (1 Кор. 15: 31). Здесь разумеет смерть и на самом деле, потому что часто подвергался опасностям, угрожавшим смертью.
"От Иудеев пять раз дано мне было по сорока [ударов] без одного" (От Иудей пять краты четыредесять разве единыя приях) (ст. 24). Почему "без одного" (разве единыя)? (У иудеев) был древний закон, по которому получивший более сорока ударов считался у них бесчестным (Втор. 25: 3). Поэтому, чтобы бьющий в запальчивости и увлечении не нанес лишнего числа (ударов) и тем не обесчестил наказываемого, положили давать (сорок) ударов без одного, чтобы бьющий не превысил сорока, хотя бы и лишний раз ударил, но, всегда оставаясь в пределах узаконенного числа, не мог нанести бесчестия наказываемому.
"Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение" (Трищи палицами биен бых, единою каменми наметан бых, трикраты корабль опровержеся со мною) (ст. 25). Как последнее относится к Евангелию? Так, что он предпринимал отдаленные путешествия, и притом по морям.
"Ночь и день пробыл во глубине [морской]" (Нощь и день во глубине сотворих). Одни объясняют это в том смысле, что он целые сутки находился среди моря, а другие, что (по разбитии корабля) сутки плавал во глубине морской; последнее согласнее с истиною, а первое не заслуживает и удивления, и (апостол) не поставил бы этого выше кораблекрушения.
"В опасностях на реках" (Беды в реках), потому что принужден бывал переплывать реки.
"В опасностях от разбойников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне" (Беды от разбойник, беды в граде, беды в пустыне). "Везде предстояли мне подвиги, в различных местах, странах, городах, пустынях".
"В опасностях от язычников, в опасностях между лжебратиями" (беды от язык, беды во лжебратии) (ст. 26). Заметь новый род ратоборства. Не только враги нападали, но имевшие личину братства; и много в этом случае требовалось напряжения, много благоразумия.
"В труде и в изнурении" (В труде и подвизе). Труды сменялись бедами, беды трудами, следуя непрерывно одни за другими и не давая ему ни малейшего покоя.
"Много раз [был] в путешествиях… в голоде и жажде и в наготе"(В путных шествиих множицею, во алчбе и жажди и наготе) (ст. 27), "кроме посторонних [приключений]" (кроме внешних) (ст. 28).
2. Сравнительно с тем, что перечислено, еще более опущено. Но даже и перечисленного невозможно описать подробно, потому что апостол не означил каждого искушения порознь, но вспомнил только о тех, число которых было невелико, и могло удержаться в памяти, говоря: "три раза, однажды" (трищи, трикраты, единою); о прочих же искушениях и этого не сказал, потому что много раз претерпевал их. И не говорит, какие были плоды его подвигов, что он стольких-то и стольких-то обратил; но описывает, что только претерпел за проповедь, с одной стороны – наблюдая скромность, с другой – желая показать, что хотя бы и ничего из этого не вышло, но для труждающегося не остается без пользы, поскольку дело, достойное награды, и в таком случае исполнено.
"У меня ежедневно стечение [людей]" (Нападение, еже по вся дни). Бунты, мятежи, утеснение от народа и нападение целых городов. В этом отношении больше всего обнаруживали вражду свою к нему иудеи, потому что он более всех посрамлял их, и служил наибольшим обличением их безумия вследствие внезапного своего обращения (ко Христу). Великая война воздвигалась против него от своих, от чужих, от лицемерствующих; везде для него были волны и стремнины – в обитаемых и необитаемых местах, на суше и на море, вне и внутри. Он не имел в достатке даже необходимой пищи, нуждался в самой простой одежде; подвижник целой вселенной подвизался нагой и боролся голодный. Так далек он был от того, чтобы собирать сокровища! И не только не скорбел, а и воздавал еще за то благодарение Подвигоположнику.
"Забота о всех церквах" (Попечение всех церквей) (ст. 28). Это главнее всего – т. е., что и душа его терзалась, и сердце раздиралось. В самом деле, если бы внешних (скорбей) даже и не было, то достаточно было и внутренней брани, постоянно сменяющихся волн, тучи забот, борьбы помыслов. Если пекущийся об одном доме, имея у себя слуг, приставников и домоправителей, часто не знает покоя от забот, хотя никто его не тревожит, то представь, что должен был терпеть (Павел), который имел попечение не об одном доме, но о городах, о народах, о племенах, о целой вселенной, и в делах столь важных, при таком множестве (врагов), старавшихся вредить ему, трудился один, и был так чувствителен, так заботился, как не заботится даже и отец о детях. А чтобы ты не сказал: "хотя и заботился, но заботился слегка", он показал, как велика была его забота, говоря: "Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал?" (кто изнемогает, и не изнемогаю). Не сказал: "Я не принимаю участия в скорби", но (говорит): "Я так беспокоюсь и скорблю, как бы сам находился в том же недуге, страдал тою же болезнью".
"Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?" (Кто соблазняется, и аз не разжизаюся) (ст. 29). Смотри опять, до какой степени велика скорбь его, как это показывает слово "воспламенялся" (разжизаюся). "Воспламеняюсь, сгораю", – говорит он; и эта скорбь подлинно больше всех прочих. Другие скорби хотя и были тяжки, но скоро проходили и приносили неувядаемое удовольствие; а эта скорбь – терпеть столько страданий за каждого немощного, кто бы он ни был, угнетала, стесняла, уязвляла его сердце. Не о высших ведь только страдал он, оставляя низших в небрежении, напротив, и непотребного считал в числе потребных. Поэтому и сказал: "кто изнемогает", показывая, что разумеет всякого, кто бы он ни был; как бы в одном себе заключая целую вселенскую церковь, болезновал он о каждом члене ее.
"Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею" (Аще хвалитися подобает, о немощи моей похвалюся) (ст. 30). Видишь ли, что он никогда не хвалится чудесами, а всегда гонениями и искушениями? "Это именно, – говорит он, – и есть знак немощи". Вместе с тем показывает и то, насколько разнообразная предстояла ему брань. Действительно, на него ополчались иудеи, восставали язычники, с ним препирались лжебратья, его оскорбляли немощные и соблазняемые братья. Отовсюду ему доставлялось смущение и беспокойство – и от своих, и от чужих. Таково отличительно свойство апостольства. Чрез это утверждается благовествование.
"Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа… знает, что я не лгу. В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня" (Бог и Отец Господа нашего Иисуса весть, яко не лгу. Языческий князь (εθνάρχης) Аревы царя стрежаше Дамаск град, яти мя хотя) (ст. 31, 32). Почему он здесь подтверждает и удостоверяет свои слова, тогда как прежде нигде этого не делал? Потому, может быть, что это было уже давно и мало известно; указанное прежде, как, например, попечение о церквях и все прочее, было им известно. Итак, смотри, какова была брань, если (этнарх) ради него стерег город. Когда же говорю о брани, разумею ревность Павлову. Если бы он не дышал таким огнем ревности, то не воспламенил бы такого неистовства в этнархе. Таково свойство души апостольской – столько терпеть и никогда не колебаться, но все, что ни случится, переносить мужественно, однако, не вдаваться безрассудно в опасности и не бежать им навстречу. Смотри, в самом деле, на какое средство согласился он, чтобы избегнуть осады: "я в корзине был спущен из окна" (Оконцем в кошнице свешен бых). Хотя он и желал переселиться из этой жизни, однако искал и спасения человеческого, почему неоднократно изобретал и подобные средства, чтобы сберечь себя для проповеди, и не отказывался пользоваться человеческими мерами, когда требовали того обстоятельства. Так он был осторожен и бдителен. Где бедствия были неизбежны, там прибегал к одной благодати; а где искушение не превышало (человеческих сил), там многое и от себя придумывал. Но и здесь опять все приписывал Богу. И как искра неугасимого огня, упавшая в море, хотя и поглощается множеством волн, но потом опять восходит на поверхность столь же светлою, так и блаженный Павел – то как бы в бездну погружался, обуреваемый бедствиями, то освобождался и являлся блистательнейшим, оставаясь победителем в своих злостраданиях.
3. Вот славная победа, вот победное знамение Церкви. Так низлагается диавол нашими злостраданиями. Когда мы злостраждем, он делается пленником, и терпит зло; между тем как хочет сделать его нам. Так было и с Павлом. Диавол, чем больше наводил на него напастей, тем больше был поражаем. Он уготовлял ему искушения не одного какого-нибудь рода, но многообразные и многоразличные. Ввергал его то в труды, то в скорбь, то в страх, то в болезнование, то в заботу, то в стыд, то во все вдруг. Но (Павел) во всем оставался победителем. Подобно воину, который один сражается против целой вселенной, окружен рядами неприятельскими, и никакого не терпит зла, и Павел, один являясь у варваров, у эллинов, повсюду – на суше и на море – оставался непобежденным. И как искра, упавшая в солому или сено, превращает все сгорающее в одно с собою естество, так и он, к кому ни являлся, всех приводил к истине, проходя всюду наподобие потока, разрушающего преграды. Как борец какой-нибудь, который один и борется, и преследует, и поражает, или как воин, который и осаждает стены, и сражается на суше и на море, так (и Павел) вступал во всякий род брани, дышал огнем, для всех был неприступен, одним телом обнимал целую вселенную, одним языком всех рассеивал. Не с такою силою множество труб поколебало каменные стены города Иерихона и разрушило их, с какою глас Павлов ниспровергал своим звуком твердыни диавольские и привлекал к нему противников. А, собравши множество пленников, он сам вооружал их, составлял из них свое воинство, и с помощью его дивно побеждал. Давид низложил Голиафа одним только камнем; но если рассмотришь подвиги Павловы, то подвиг Давидов покажется детским делом, и увидишь такое же различие (между Давидом и Павлом), какое между пастухом и военачальником. Павел не Голиафа низлагал, бросая камень, но одним словом поражал весь строй диавольский. И как лев, рыкающий и испускающий из уст пламень, он для всех был нестерпим. Непрестанно он являлся всюду, приходил к одним, спешил к другим, появлялся у тех, переносился к этим, налетал быстрее ветра. И управляя вселенною, как одним домом, или одним кораблем, он то извлекал утопающих, то укреплял изнемогающих, то давал приказания корабельщикам, то сидел на корме, осматривал руль, натягивал канаты, управлял веслом, снимал паруса, смотрел на небо, сам был все – и корабельщик, и кормчий, и парус, и корабль – все терпел, чтобы только других освободить от зла. И заметь, он претерпел кораблекрушение, чтобы остановить кораблекрушение вселенной; ночь и день пробыл во глубине морской, чтобы извлечь (людей) из глубины заблуждения; был в трудах, чтобы дать покой трудящимся; терпел язвы, чтобы уврачевать изъязвленных диаволом; сидел в темницах, чтобы сидящих в узах и во мраке извести на свет; многократно бывал при смерти, чтобы избавить других от лютой смерти. Пять раз получал он по сорока ударов без одного, чтобы избавить от бичей диавольских тех, которые его бичевали; был бит палками, чтобы других привести под жезл и палицу Христову; наметан был камнями, чтобы освободить от бесчувственных камней; был в пустыне, чтобы извести из пустыни; был в путешествиях, чтобы остановить заблуждающихся и открыть путь, ведущий к небу; подвергался опасностям в городах, чтобы указать горний град; терпел голод и жажду, чтобы избавить от лютейшего голода; был в наготе, чтобы непристойно ходящих облечь в одежду Христову; терпел нападение от народа, чтобы отвести от нападения демонского; воспламенялся, чтобы угасить раскаленные стрелы диавола; был спущен в корзине в окно по стене, чтобы поднять поверженных долу. Будем ли еще говорить, когда не знаем даже всего, что перетерпел Павел? Упоминать ли об имуществе, о жене, о городе, о свободе, когда видим, что он тысячекратно презирал самую жизнь? Мученик умирает однажды, а этот блаженный одним телом и одною душою претерпел столько бед, что они смогут и адамантовую душу привести в трепет. И что все святые пострадали каждый в таком множестве тел, все это претерпел он в одном (теле). Вступив во вселенную, как бы на некоторое поприще, и совлекшись всего, стоял он мужественно. Он знал, что с ним сражаются демоны. Потому вдруг, в самом начале, показал себя славным; и от самого начала до последнего конца пребыл одинаков; или, лучше сказать, еще усилил преследование врага, когда приближался к победному венцу. Удивительно также, что, не взирая на то, что столько претерпел и так много сделал, он умел соблюдать глубокое смирение. Даже когда нужда заставляла рассказывать о своих заслугах, он касался их слегка; и хотя мог бы написать тысячи книг, если бы захотел распространяться о каждом предмете, перечислять церкви, о которых заботился, говорить о темницах и о подвигах своих в них, о подробностях каждого подвига, в частности, о нападениях на него, однако же, не захотел этого. Итак, зная это, научимся и мы смиряться и никогда не хвалиться ни богатством, ни другими житейскими благами, напротив, будем хвалиться одними оскорблениями за Христа, – да и ими тогда только, когда потребует нужда. Если же ничто не понуждает нас к этому, не будем вспоминать и о них, чтобы не возгордиться, а будем помнить только грехи свои. Таким образом мы и от них легко освободимся, и умилостивим Бога, и достигнем вечной жизни, которой и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"Не полезно хвалиться мне, ибо я приду к видениям и откровениям Господним" (2 Кор. 12: 1).
Самохвальство не приносит пользы. – С умножением страданий за Христа умножается и утешение. – Александр, признанный тринадцатым богом со стороны сената. – Гробы мучеников блистательнее царских дворцов.
1. Что это значит? Сказавши так много, говорит: "Не полезно хвалиться мне" (похвалитися не пользует ми). (В том ли смысле говорит это), что ничего еще не сказал? Нет, не в том смысле, что ничего еще не сказал; но так как он намерен перейти к другому роду похвалы, которая, хотя не ведет к такой же награде, как и прежние, но, по-видимому, более прославляет его в глазах многих, не умеющих вполне вникнуть в дело, то и говорит: "Не полезно хвалиться мне" (похвалитися же не пользует ми). В самом деле, велики вышеисчисленные предлоги к похвале, т. е. искушения. Но он может представить и другого рода основания, именно, откровения и неизреченные тайны. Для чего же говорит: "не полезно мне" (не пользует ми)? "Для того, – отвечает он, – чтобы мне не впасть в высокоумие". Что ты говоришь? Разве ты не знаешь этого, хотя бы и не сказал? Но не одинаково бывает наше превозношение, когда мы сами только знаем причину к тому, и когда сообщаем ее другим. Надмевают нас обыкновенно не заслуги сами по себе, но то, что многие о них свидетельствуют и знают. Поэтому и говорит (апостол): "не полезно мне", чтобы не дать повода слушателям думать о нем выше надлежащего. Лжеапостолы рассказывали о себе и то, чего не бывало; он же, и что было, скрывает, даже когда самая нужда требовала не скрывать. "Не полезно мне", – говорит он, научая всех всячески избегать самохвальства. Действительно, оно не приносит никакой пользы, а только вред, если не побуждает к похвальбе какая-либо необходимая и полезная причина. Итак, упомянувши об опасностях, искушениях, злоумышлениях, досадах и кораблекрушениях, приступает теперь к другому роду похвалы, говоря: "Знаю человека … который назад тому четырнадцать лет (в теле ли - не знаю, вне ли тела - не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю - в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать. Таким [человеком] могу хвалиться; собою же не похвалюсь " (вем человека прежде лет четыренадесяти (аще в теле, не вем; аще ли кроме тела, не вем; Бог весть) восхищена бывша таковаго до третияго небесе. И вем, яко восхищен бысть в рай (аще в теле, не вем, или кроме тела, не вем), и слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати. О таковем похвалюся; о себе же не похвалюся) (ст. 2-5). Велико это откровение. И не одно оно было, а и многия другие; но он упоминает об одном из многих. А что их было много – послушай, как о том сам он говорит: "чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений" (за премногая откровения, да не превозношуся) (ст. 7). Но скажет кто-нибудь: "Если (Павел) хотел скрыть, то ему надлежало вовсе и намека не делать, и не говорить ничего подобного; если же хотел сказать, то надлежало говорить ясно". Итак, для чего же он и ясно не сказал, и не умолчал? Для того чтобы и этим показать, что он неохотно приступает к делу. Поэтому определил и время – за четырнадцать лет. Не без причины он упомянул об этом, но, желая показать, что, молчавши столько времени, и теперь не сказал бы, если бы не было великой нужды, напротив умолчал бы, если бы не видел погибающих братий. А если Павел был таков, что в самом начале, когда не имел еще таких заслуг, удостоился высокого откровения, то подумай, каков он стал чрез четырнадцать лет. Но смотри, как и в данном случае он скромен: об одном говорит, а о другом сознается, что не знает. Сказал, что был восхищен; "а в теле, или вне тела, – говорит, – не знаю". Довольно было бы сказать о восхищении, умолчав о прочем; но он по скромности и то присовокупляет. Итак, что же? Ум ли только и душа были восхищены, а тело оставалось мертвым? Или и тело было восхищено? Этого нельзя определить. Если не знает сам Павел, который был восхищен, и удостоился столь многих и столь неизреченных откровений; то, тем более, не знаем мы. Что он был в раю, это знает; что был на третьем небе, и то ему небезызвестно; но как был восхищен, того не знает ясно. Посмотри и с другой стороны, как он был чужд тщеславия. Рассказывая о случившемся с ним в Дамаске, он подтверждает слова свои (именем Божиим), а здесь не делает этого, потому что не имел намерения сильно уверять в этом, а хотел только сказать, и сделать намек. Потому и присовокупляет: "Таким человеком могу хвалиться" (о таковем похвалюся), не то выражая, чтобы восхищенный был кто другой, но дает такой оборот речи, чтобы и сказать, что прилично и что можно, и вместе избежать необходимости говорить о себе открыто. Иначе какая было бы сообразность, рассуждая о самом себе, вводить другое лицо? Почему же так выразился? Потому, что не одно и то же значит – сказать: "я был восхищен", и: "знаю (человека), который был восхищен"; или: "о себе хвалюсь", и: "о таковом похвалюсь". А если кто скажет: "Как возможно восхищену быть с телом?" Последнее даже труднее первого, если рассуждать по разуму, а не покориться вере. А для чего восхищен был (Павел)? Для того, как думаю, чтобы его не почитали меньшим других апостолов. Те были вместе со Христом, а он не был; поэтому (Господь), в изъявление славы его, и его восхитил в рай. А слово "рай" многозначительно, и везде было известно.
2. Поэтому и Христос сказал (разбойнику): "ныне же будешь со Мною в раю" (днесь со Мною будеши в раи) (Лук. 23: 43).
"Таким человеком могу хвалиться" (О таковем похвалюся). Для чего? Если другой был восхищен, чем ты хвалишься? Отсюда явно, что это (апостол) говорит о себе. Если же он присовокупил: "собою же не похвалюсь" (о себе же не похвалюся), то это значит только, или что он без нужды, напрасно и легкомысленно не сказал бы ничего подобного, или что он хотел, насколько возможно, прикрыть сказанное. А что всю речь ведет о себе самом, это видно и из последующего. Именно, он прибавляет: "Впрочем, если захочу хвалиться, не буду неразумен, потому что скажу истину" (аще же и восхощу похвалитися, не буду безумен; истину бо реку) (ст. 6). Как же прежде говорил: "О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию" (о да бысте мало потерпели безумию моему), также: "Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии" (еже глаголю, не по Господе глаголю, но яко в безумии); а здесь, напротив, говорит: "если захочу хвалиться, не буду неразумен" (аще бо и восхощу похвалитися, не буду безумен)? Это надобно разуметь не в отношении к похвале, но в отношении к справедливости того, чем хвалится, потому что если хвалиться свойственно безумному, то тем более лгать. В этом последнем отношении и говорит он: "не буду неразумен" (не буду безумен). Потому и присовокупляет: "потому что скажу истину; но я удерживаюсь, чтобы кто не подумал о мне более, нежели сколько во мне видит или слышит от меня" (истину бо реку; щажду же, да не како кто вознепщует о мне паче, еже видит или слышит что от мене). Вот истинная причина. Действительно, за великие знамения его (и Варнаву) почли даже за богов (Деян. 16: 11). Подобно тому, как Бог создал стихии мира и немощными и славными, чтобы они чрез одно проповедали Его могущество, а чрез другое удерживали людей от заблуждения, так (и апостолы) были вместе и чудны и немощны, чтобы самыми делами научать неверных. В самом деле, если бы они, пребывая всегда чудными и не показывая в себе примеров немощи, стали одним словом убеждать людей не думать о них больше надлежащего, то не только не успели бы в этом, но еще и произвели бы противное. Их словесные увещания скорее были бы приписаны смирению, и заставили бы еще более им удивляться. Потому-то немощь их действительно обнаруживалась и в самых делах их. То же самое можно видеть и на примерах ветхозаветных мужей. Так, Илия был человек чудный, но некогда изобличал себя в боязливости (3 Цар. 19). Велик был и Моисей, но и он по той же самой немощи предался бегству (Исх. 2). А подвергались они этому, когда Бог отступал от них, и попускал, чтобы изобличалась в них (немощь) человеческой природы. В самом деле, если израильтяне, когда их вывел из Египта Моисей, говорили: "где Моисей?", то чего бы они ни сказали, если бы он и ввел их (в обетованную землю)? Поэтому (Павел) и говорит: "удерживаюсь, чтобы кто не подумал о мне более" (щажду же, да не како кто вознепщует о мне). Не сказал: "скажет", но – "даже не подумает обо мне более, нежели чего я достоин". Так и отсюда видно, что вся речь идет о нем. Потому и вначале сказал: "Не полезно хвалиться мне" (похвалитися не пользует ми). Этого он не сказал бы, если бы то, что сказано им, он намеревался говорить о другом, – да и почему не полезно было бы хвалиться другим? Но он сам удостоился этих (откровений). Потому и говорит далее: "И чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтобы я не превозносился" (и за премногая откровения, да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти, ангел сатанин, да ми пакости деет) (ст. 7). Что говоришь? Ужели ты, ни за что почитавший царство и геенну в сравнении с любовью ко Христу, почитал за что-нибудь честь от людей, так что превозносился и имел нужду в непрестанном обуздании? Ведь не сказал: "чтобы впредь мучил меня", но: "пусть мучит меня" (да ми пакости деет). И кто бы мог сказать это? Что же значат слова его? Когда мы откроем, кто такой этот пакостник, и кто ангел сатанин, тогда и это скажем. Некоторые говорили, что он разумеет какую-то головную боль, производимую диаволом. Но этого нельзя допустить. Тело Павлово не могло быть отдано в руки диавола, если сам диавол уступал тому же Павлу по одному его повелению. (Павел) полагал ему законы и пределы, – когда, например, предал ему блудника в измождение плоти (1 Кор. 5); и (диавол) не дерзал преступать их. Итак, что же значит сказанное? Сатана на еврейском языке значит – "противник". И Писание в третьей книге Царств (5: 4) называет этим именем противников. Повествуя именно о Соломоне, говорит: не было сатаны во дни его, то есть сопротивника, который бы воевал с ним, или беспокоил его. Поэтому слова (апостола) имеют такой смысл: "Бог не благоволил, чтобы проповедь наша распространялась беспрепятственно, желая смирить наше высокое о себе мнение, но попустил противникам нападать на нас". Этого действительно достаточно было к низложению гордых помыслов; а головная болезнь не могла этого произвести. Таким образом, под именем ангела сатанина он разумеет Александра ковача, сообщников Именея и Филита, и всех противников слова, которые вступали с ним в состязания и противоборствовали ему, ввергали его в темницу, били и влачили, так как они делали дела сатанинские. Подобно тому как (Писание) называет сынами диавола иудеев за то, что они ревновали делам его, так и ангелом сатаны называет всякого сопротивника. Потому слова "дано мне жало в плоть удручать меня" (дадеся ми пакостник, да ми пакости деет) означают не то, что Бог сам вооружал противников, или наказывал и обуздывал чрез них (апостола), – да не будет! – а только то, что Он дозволял и попускал на время. "Трижды молил я Господа о том" (О сем трикраты Господа молих) (ст. 8), то есть многократно.
3. И это показывает великое смирение (апостола), когда он не скрывает того, что не выносил вражеских наветов, но изнемогал и молился об освобождении от них. "Но [Господь] сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»" (И рече ми: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается) (ст. 9), то есть: "Довольно для тебя, что ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, очищаешь прокаженных и творишь другие чудеса. Не домогайся жить в безопасности без страха и проповедовать без труда. Но ты скорбишь и печалишься? Не приписывай Моей немощи того, что многие коварствуют против тебя, бьют тебя, гонят и бичуют. Это-то самое и показывает Мою силу. Ибо сила Моя совершается в немощи (Сила бо Моя в немощи совершается), – то есть, когда вы, гонимые, одерживаете верх над гонителями, когда вы, преследуемые, побеждаете своих преследователей, когда вы, связываемые, обращаете в бегство связывающих. Итак, не желай излишнего". Замечаешь ли, как (апостол) представляет одну причину, а Бог другую? Тот говорит: "Чтобы я не превозносился, дано мне жало в плоть" (да не превозношуся, дадеся ми пакостник плоти); а Бог сказал, что попускает это для явления силы Своей. "Поэтому ты просишь не только излишнего, но даже помрачающего славу Моего могущества". Именно слова: "довольно для тебя" (довлеет ти) показывают, что не нужно уже ничего другого прибавлять, но что все сделано. Таким образом, и отсюда видно, что здесь говорится не о головной боли, – больные не проповедовали, да и не могли бы проповедовать, – но о том, что (апостолы) гонимые и преследуемые все превозмогли. Услышав такой ответ, (Павел) говорит: "потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами" (сладце убо похвалюся в немощех моих). Чтобы (коринфяне) не пали духом, видя, что лжеапостолы хвалятся совсем противным, а истинные (апостолы) терпят гонения, (Павел) показывает, что чрез гонения он делается еще славнее, что в этом особенно обнаруживается сила Божия, и что совершающееся с ним достойно того, чтобы хвалиться. Поэтому и говорит: "охотнее буду хвалиться" (сладце убо похвалюся). "Не от скорби сказал я исчисленное мною выше, или упоминаемое теперь, то есть, что "дано мне жало в плоть" (дадеся ми пакостник); напротив, я этим украшаюсь, и привлекаю на себя еще большую силу (от Бога)". Потому и присовокупляет: "чтобы обитала во мне сила Христова" (да вселится в мя сила Христова). Здесь он дает разуметь и нечто другое, именно: в какой мере усиливались искушения, в такой мере умножалась и пребывала в нем благодать.
"Посему я благодушествую в немощах многих" (Темже благоволю в немощех). В каких же, скажи мне? "В обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях" (В досаждениих, в изгнаниих, в бедах, в теснотах) (ст. 10). Видишь ли, как ясно открыл теперь все? Говоря о роде немощей, он назвал не горячку, не повторяющуюся какую болезнь или другую телесную немощь, но обиды, гонения и притеснения. Видишь ли, какая благопокорная душа! Он желал избавиться от бедствий. Но когда услышал от Бога, что этому не должно быть, не только не пал духом, не получив просимого, но еще и радовался. Потому и сказал: "благодушествую (благоволю), радуюсь, желаю терпеть обиды, гонения и притеснения за Христа". Сказал же это, желая и тех (лжеапостолов) смирить, и их (коринфян) ободрить, чтобы они не стыдились Павловых страданий, потому что такое терпение скорбей может сделать славнее всех. Потом выставляет и другую причину: "ибо, когда я немощен, тогда силен" (егда бо немощствую, тогда силен есмь). "Чему дивишься, если в немощах обнаруживается сила Божия, и я тогда бываю силен? Тогда ведь особенно и действует благодать Божия".
По мере того как умножаются в нас страдания (Христовы), умножается и утешение наше (2 Кор. 1: 5). Где скорбь, там и утешение; где утешение, там и благодать. Когда потерпел кораблекрушение, и занесен был в варварскую страну, тогда особенно прославился. Когда связанный вошел в судилище, тогда победил самого судию. Так бывало и в ветхом завете: среди искушений процветали праведники. Так три отрока, так Даниил, Моисей и Иосиф, – все чрез искушения сделались славными и удостоились великих венцов. Подлинно, тогда душа и очищается, когда терпит скорби ради Бога. Тогда она получает большую помощь, потому что имеет нужду в большем содействии (от Бога), и достойнее большей благодати. А, делаясь любомудрою, приобретает себе великие блага, не говоря уже о тех наградах, какие отложены для нее у Бога. В самом деле, скорбь искореняет высокомерие, отсекает всякое нерадение, приучает к терпению, обнаруживает ничтожество дел человеческих и приводит к великому любомудрию. Ей уступают все страсти: зависть, ревность, похоть, властолюбие, пристрастие к богатству, плотская любовь, гордость, высокомерие, гнев, и весь остальной рой (душевных) недугов. И если хочешь на самом деле видеть это на примерах – одного ли человека, или целого народа, то я могу тебе показать как живших в скорби, так и проводивших жизнь в благополучии, и научить, какая происходила польза от скорбей, и какая беспечность от недостатка их.
4. Так евреи, когда подвергались страданиям и гонениям, тогда стенали, призывали Бога, и получали свыше великую помощь; а когда утучнялись, тогда оставляли (Бога). Также ниневитяне, когда жили безмятежно, до того прогневали Бога, что Он угрожал истребить до основания весь город; а когда смирились, услышав проповедь (Ионы), тогда показали всякое любомудрие. А если хочешь видеть пример на одном человеке, то вспомни о Соломоне. Когда он с заботой и беспокойством размышлял о том, как управлять народом, тогда удостоился Боговидения; а когда стал жить среди удовольствий, то впал в самую бездну нечестия. А что сказать об отце его? Когда он был чуден и удивителен? Не тогда ли, как был в искушениях? Авессалом не тогда ли только вел себя благоразумно, пока находился в бегстве? А, возвратившись, не сделался ли мучителем и отцеубийцею? Что скажем об Иове? Правда, он славе был и во время благополучия; но еще славнее он оказался после скорбей. Но нужно ли говорить о давнем и древнем? Если кто рассмотрит и настоящие наши дела, тот увидит, как велика польза скорбей. Ныне, наслаждаясь миром, мы ослабели, обленились, и наполнили Церковь тысячами зол. Когда же терпели гонения, тогда были целомудреннее, благонравнее, ревностнее и усерднее как к этим собраниям, так и к слушанию. Что огонь для золота, то скорбь для души: она стирает с нее скверну, делает ее чистою, светлою и ясною. Скорбь вводит в царство, а беспечальная жизнь – в геенну. Вот почему пусть к царству тесен, а в геенну пространен. Потому (и Христос), как бы предлагая нам какое-нибудь великое благо, сказал: "В мире будете иметь скорбь" (в мире скорбни будете) (Иоан. 16: 33). Итак, если ты ученик (Христов), иди путем тесным и скорбным; не ропщи и не унывай. Если ты (для Господа) не хочешь терпеть скорби, то все же будешь терпеть скорби по другим причинам, но без всякой для себя пользы. Так и завистник, и корыстолюбец, и привязавшийся к блуднице, и тщеславный, и преданный всякому другому пороку, терпит многия печали и скорби, и скорбит не меньше плачущих. Если же не проливает слез и не плачет, то от стыда и бесчувствия. А если бы ты проник в душу его, то увидел бы, что она обливается бесчисленными волнами. Итак, если и той и другой жизнью живущим необходимо должно скорбеть, то почему мы не избираем жизни, которая вместе со скорбью доставляет бесчисленные венцы? Всех святых Бог вел этим путем, – путем скорбей и тесноты, как для их собственной пользы, так и для предохранения других, чтобы последние не думали о них выше их достоинства.
Действительно, от того и идолопоклонство сделалось господствующим, что дивились людям сверх их достоинства. Так римский сенат признал Александра тринадцатым богом, – сенат же имел такую власть производить и включать в число богов. Когда стали известны все дела Христовы, начальствовавший над (иудейским) народом послал спросить, не угодно ли будет и Его включить в число богов? Но сенат не соизволил, гневаясь и досадуя, что прежде его приговора и определения просияла сила Распятого и привлекла к почитанию всю вселенную. Впрочем, не по их воле устроилось, что не человеческим определением провозглашено божество Христа, и что Он не признан был одним из многих, произведенных в боги (римским сенатом). Сенат ведь признал богами и кулачных бойцов и любимца Адрианова, отчего и город Антиной получил свое название. Так как смерть свидетельствует о смертной природе людей, то диавол изобрел другой путь, именно воспользовался бессмертием души, и, присоединив к этому непомерную лесть, многих ввел в нечестие. И смотри, какая злокозненность! Когда мы рассуждаем о бессмертии с надлежащею целью, диавол внушает сомнения против истины; а когда сам хочет употребить ту же истину во вред, то всячески старается подтвердить ее. И если бы кто спросил: "Почему Александр бог? Не умер ли он, и даже жалким образом?" – (диавол) скажет: "Душа бессмертна". Теперь ты рассуждаешь о бессмертии и любомудрствуешь, чтобы отвлечь нас от Бога всяческих. А когда мы скажем, что бессмертие есть величайший дар Божий, тогда ты станешь уверять нас, как будто заблуждающихся, что мы низки, пресмыкаемся долу, и ничем не лучше бессловесных. Когда мы скажем, что Распятый жив, тотчас следует смех, хотя вся вселенная вопиет о том – и древле, и ныне; древле – чудесами, а ныне – обращением к Нему многих, так как такие дела не мертвому свойственны. А если кто скажет, что Александр жив, ты веришь этому, хотя не можешь представить ни одного знамения. "Да, – скажешь, – он сделал много великого во время жизни: покорил народы и города, одержал победы во многих войнах и сражениях и воздвиг победные памятники".
5. Но если я представлю нечто такое, о чем ни он во время жизни, ни другой кто-либо из прежде бывших людей и помыслить не мог, то какого еще другого потребуешь доказательства воскресению? В самом деле, если царь, имеющий войско, при жизни счастливо ведет войны и одерживает победы, то в этом нет ничего удивительного, ничего странного и нового. Но после крестной смерти и погребения произвести везде, и на суше и на море, такие великие дела – это в высшей степени поразительно, и свидетельствует о божественном и неизреченном могуществе. Александр по смерти своей не восстановил разделенной и совершенно исчезнувшей державы своей. Да и как мог сделать это мертвый? Напротив, Христос тогда особенно и утвердил державу свою, когда умер. Но что говорить о Христе, когда и ученикам Своим Он дал силу прославляться по смерти? Скажи мне, где гроб Александра? Укажи мне и скажи, в какой день он умер? А рабов Христовых и гробы славны, так как находятся в царственном городе, и дни кончины известны, так как составляют торжество для целой вселенной. Александрова гроба не знают и свои; а гроб Христов знают и варвары.
И гробы рабов Распятого блистательнее царских дворцов, не только по величине и красоте строений, – хотя и в этом отношении они превосходнее, – но, что гораздо важнее, по ревности стекающихся к ним. Сам облеченный в багряницу приходит лобызать эти гробы, и, отложивши гордость, стоит пред ними, и молит святых, чтобы предстательствовали за него пред Богом. В предстательстве умерших скинотворца и рыбаря имеет нужду облеченный в диадему. Итак, скажи мне, ужели дерзнешь называть мертвым их Владыку, когда рабы Его и по смерти предстательствуют за царей вселенной? И это может всякий, кому угодно, видеть не только в Риме, но и в Константинополе. И здесь сын Константина Великого почитал великой честью для родителя положить его в преддверии рыбаря. И что во дворцах царей привратники, то при гробах рыбарей цари. Рыбари, как владетели места, занимают внутренность, а цари, как присельники и соседи их, пожелали, чтоб им отведено было место у (наружных) дверей, а чрез это и неверующим показывают, что в воскресении рыбари будут иметь преимущество. Ведь если здесь в гробницах такое (предпочтение), то тем более в воскресении. Так изменяется порядок вещей! Цари заменяют место слуг и рабов, а подчиненные облекаются саном царей, или даже еще и более славным, а что в этом нет лести, в том уверяет самая истина. От гробов рыбарей и царские гробницы стали славнее, потому что эти гробы почитаются более, нежели все другие царские гробницы. Там глубокая пустыня, а здесь великое стечение народа. А если хочешь сравнить эти гробы и с царскими дворцами, то первенство опять на стороне первых. Из дворцов многие гонят народ, а сюда многие призывают и влекут богатых и бедных, мужчин и женщин, рабов и свободных. Там великий страх, а здесь неизреченное наслаждение. Приятно видеть царя, облеченного в золотую одежду и в венец, и видеть окружающих его военачальников, правителей, центурионов, трибунов и преторов. Но здесь все столько внушает уважения и благоговения, что первое в сравнении с этим не больше, как тень или детская забава. Едва ты переступаешь порог, самое место возносит мысль твою к небу, к горнему Царю, к воинству ангельскому, к престолу высокому, к неприступной славе. Здесь (на земле) начальнику предоставлено право одного из подданных разрешать от уз, а другого связывать; кости же святых имеют не эту жалкую и низкую власть, а гораздо высшую. Они предают суду и подвергают истязаниям демонов, разрешают связанных жестокими их узами. Какое судилище страшнее этого? Тогда как никого не видно, никто не давит демона, мы слышим вопли, терзания, бичевания, истязания, языки палимые, потому что демон не может сносить этой дивной силы. Те, которые были облечены в плоть, побеждают бесплотные силы. Прах, кости и пепел мучат существа невидимые. Вот почему для того, чтобы видеть царские дворцы, никто бы никогда не предпринял путешествия; напротив, многие цари часто путешествовали для такого зрелища. И это потому, что храмы святых мучеников представляют знамения и образы будущего суда, так как здесь демоны мучатся, и люди наказываются и освобождаются. Видишь, какова сила святых и после смерти? Видишь, каково бессилие грешников даже и при жизни? Итак, убегай порока, чтобы тебе иметь верх над порочными, и со всем тщанием следуй добродетели. Ведь если настоящее так велико, то подумай, каково будущее. И непрестанно возбуждаемый такою любовью к добродетели, старайся восхитить вечную жизнь, которой все мы да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня [к сему] принудили. Вам бы надлежало хвалить меня (2Кор.12:11).
Апостол хвалит себя для спасения учеников. – Многосторонность апостольской любви. – Ничего нет бесполезнее человека, не умеющего любить. – Зависть – невыносимое зло.
1. Окончив речь о похвалах себе самому, (апостол) не остановился на этом, но снова защищается, и просит извинения в сказанном, говоря, что это сделал он по необходимости, а не по собственной охоте. Впрочем, несмотря и на необходимость, называет себя несмысленным. Вначале говорил: "примите меня, хотя как неразумного" (яко безумна приимите мя), или: "как бы в неразумии" (яко в безумии); а теперь, отбросив "как", прямо называет себя несмысленным. Он достиг своею речью желаемого, и потому уже смело и без пощады нападает на этот недостаток, научая всех никогда не хвалиться без нужды, когда уже он, Павел, даже и по нужде похвалившись, назвал за то себя несмысленным. Потом и всю вину сказанного слагает не на лжеапостолов, но на учеников: "вы меня, – говорит, – [к сему] принудили (вы мя понудисте). Если бы (лжеапостолы) хвалились, но тем не вводили бы вас в заблуждение и погибель, то я не дошел бы до того, чтобы дозволить себе такие слова. Но так как они растлили всю церковь, то, заботясь о вашей пользе, я принужден был сделаться несмысленным". И не сказал: "Я опасался, чтобы они, восхитивши над вами первенство, не посеяли у вас своего учения"; об этом сказал он прежде: "боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились" (боюся, да не како, якоже змий Еву прельсти, тако истлеют и разумы ваша); а здесь говорит не так, но с большим достоинством и с большею властью, сделавшись смелее вследствие сказанного.
"Вам бы надлежало хвалить меня" (Аз бо должен бых от вас хвалим бывати). Потом представляет на это и причину; и говорит опять не об одних откровениях, или чудесах, но и об искушениях.
"Ибо у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов" (Ничим же бо лишихся первейших апостолов). Смотри, как и здесь опять говорит с большею властью. Раньше он говорил: "я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка" (непщую ничимже лишитися); а здесь говорит уже положительно, потому что как я уже заметил, после представленных доказательств стал смелее. Впрочем, все еще не отступает от умеренности и от своего обычая. Но как сказавший нечто необычайное и высшее своего достоинства, потому что сопричислил себя к апостолам, опять употребляет скромное выражение, и присовокупляет: "хотя я и ничто, признаки Апостола оказались перед вами" (аще и ничтоже есмь, знамения апостолова содеяшася в вас) (ст. 12). "Смотри, – говорит, – не на то, что я незначителен и мал, но на то, получил ли ты от меня, что надлежало получить от апостола". И не сказал: "незначителен", но – что еще ниже: "ничто" (ничтоже). Какая, в самом деле, польза быть великим, и никому не приносить пользы? Так нет пользы и от искусного врача, который не вылечил ни одного больного. "Итак, – говорит, – не рассуждай о том, что я ничего не значу; но смотри на то, что во всем, служившем к вашему благу, я не отстал от других, а, напротив, дал доказательство моего апостольства. Поэтому мне не было нужды говорить самому о себе". Говорил же это не для того, чтобы действительно искал похвалы – как мог нуждаться в похвалах тот, кто самое небо почитал малым в сравнении с любовью ко Христу? – но потому, что желал спасения (учеников своих). Затем, чтобы не сказали: "Что нам, если ты и ничем не ниже первейших апостолов?", он присовокупил: "Признаки Апостола оказались перед вами всяким терпением, знамениями, чудесами и силами" (знамения апостолова содеяшася в вас, во всяком терпении и в знамениих и чудесех). О, какую бездну совершенств выразил он в немногих словах! И смотри, что ставит на первом месте. Терпение – потому что признак апостола – все переносить великодушно. И о терпении выразился кратко, одним словом, между тем как о знамениях, которые совершены были не его собственною силою, выразился несколькими словами. Но представь себе, сколько уз, сколько ударов, сколько опасностей, сколько наветов, какое множество искушений разумел он здесь, сколько браней внутренних и внешних, сколько печалей, сколько нападений выразил он одним словом – "терпение". А словом "знамения" не изобразил ли опять того, сколько им воскрешено мертвецов, сколько исцелено слепцов, сколько очищено прокаженных, сколько изгнано демонов? Слыша это, научимся и мы, если даже нас заставляет необходимость говорить о своих заслугах, не распространяться о них, как поступил и сам (Павел).
2. Потом, чтобы кто-нибудь не сказал: "Хотя ты велик и сделал много, однако, не столько, сколько апостолы в других церквах", (Павел) присовокупил: "Ибо чего у вас недостает перед прочими церквами?" (что бо есть, егоже лишистеся паче прочих церквей?) (ст. 13). "И вы, – говорит, – в сравнении с прочими церквами причастны не меньшей благодати". Но, может быть, кто-нибудь скажет: "Для чего он переводит речь на апостолов, оставив борьбу с лжеапостолами?" Для того, чтобы больше возбудить их внимание и показать, что он не только лучше их (лжеапостолов), но и не ниже великих апостолов. Вот почему, рассуждая о них (лжеапостолах), он говорит: "я больше" (паче аз); а когда сравнивает себя с апостолами, то считает достаточным для себя быть не ниже их, хотя и более их потрудился. Вместе с тем он показывает чрез это, что (коринфяне) обижают и самих апостолов, когда равного им ставят ниже лжеапостолов.
"Разве только того, что сам я не был вам в тягость?" (Разве точию, яко аз сам не стужих вам). Апостол опять делает (коринфянам) строгий упрек; а последующие слова еще сильнее: "Простите мне такую вину" (дадите ми неправду сию). Но и при всей строгости, в них выражается любовь и похвала (коринфянам), если только и сами они считают для себя обидою, что апостол не соглашался ничего брать у них, и не осмеливался получать от них себе пропитания. "Если, – говорит, – вы обвиняете меня в этом, то (не сказал: "несправедливо обвиняете", но гораздо благосклоннее) прошу извинения, простите мне этот грех". И заметь, какое благоразумие! Так как этот упрек, часто повторяемый, наносил им бесчестие, то он каждый раз смягчает его. Так, выше сказав: "По истине Христовой во мне [скажу], что похвала сия не отнимется у меня" (есть истина Христова во мне, яко похваление сие не заградится о мне) (11: 10), вслед затем говорит: "Потому ли, что не люблю вас? Богу известно! …чтобы не дать повода ищущим повода, дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы" (не люблю ли вас? Бог весть; но да отсеку вину хотящим вины, и да о немже хвалятся, обрящутся якоже и мы) (ст. 11, 12). И в первом послании: "За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно" (кая убо ми есть мзда? Да благовествуяй без мзды положу благовестие) (9: 18). И здесь опять говорит: "Простите мне такую вину" (дадите ми неправду сию). Везде он старается не показать, что не берет по причине их немощи. Поэтому и здесь говорит: "Если вы это ставите мне в вину, то прошу прощения". А, говоря таким образом, он и наносит им рану, и врачует ее. Не говори: "Если хочешь нанести удар, то для чего извиняешься? Если хочешь врачевать, то для чего наносишь удар?" В том и состоит благоразумие, чтобы и рассечь, и перевязать рану. Потом, чтобы не подумали, как я и прежде сказал, что (апостол) часто обращается к одному и тому же с намерением получить что-нибудь от них, он отклоняет такое подозрение, подобно тому, как и в первом послании, когда говорил: "написал это не для того, чтобы так было для меня. Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (не писах же, да тако будет о мне; добре бо мне паче умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит) (9: 15). (То же самое, только) приятнее и благосклоннее, (выражает он) и здесь. Как же именно? "Вот, в третий раз, – говорит он, – я готов идти к вам, и не буду отягощать вас, ибо я ищу не вашего, а вас. Не дети должны собирать имение для родителей, но родители для детей" (Се, третие готов приити к вам, и не стужу вам; не ищу бо ваших, но вас. Не должни бо суть чада родителем снискати имения, но родители чадом) (ст. 14). Смысл его слов такой: "Не прихожу к вам не потому, что не беру; напротив, я приходил уже в другой раз, и в третий готов идти, и опять не буду вас в тягость". И причина тому уважительная. Не сказал: "Не хочу быть вам в тягость, потому что вы скупы, потому чтобы этим обременитесь, потому что вы немощны". Но что говорит? – "Ибо я ищу не вашего, а вас" (Не ищу бо ваших, но вас). А ищу большего: вместо денег – душ, вместо золота – спасения". Потом, так как оставалось еще место подозрению, что он огорчен ими, он представляет и рассуждение. Они естественно могли сказать: "Разве нельзя искать и нас, и нашего?" Поэтому он оправдывает их с великою благосклонностью, говоря: "Не дети должны собирать имение для родителей, но родители для детей" (не должни бо суть чада родителем снискати имения, но родители чадом). Вместо наименований "учителя и ученики", употребляет слова "родители и дети", и показывает, что вменяет себе в обязанность и то, к чему не был обязан, так как Христос не дал такого повеления, а (апостол) из снисхождения (к коринфянам) говорит это. Потому же присовокупляет и нечто большее: сказал не только то, что дети не должны снискивать для родителей имения, но еще и то, что родители обязаны это делать. Итак, если родители обязаны давать, то "Я, – говорит, – охотно буду издерживать [свое] и истощать себя за души ваши" (аз в сладость иждиву, и иждивен буду по душах ваших (ст. 15). "Родителям собирать имение для детей повелел закон природы, а я, – говорит, – не только это исполняю, но даже отдаю самого себя". Верх щедрости – не только ничего не брать, но и отдавать свое, и отдавать не просто, но с великим усердием, даже при недостатке. Не это и указывает (апостол) выражением "истощать себя" (иждивен буду). "Хотя бы нужно было изнурить самую плоть, не пощажу ее ради вашего спасения". Следующие за этим слова выражают и любовь, и упрек: "несмотря на то, что, чрезвычайно любя вас, я менее любим вами" (аще и излишше вас любя, менше любим есмь). "И это, – говорит, – я делаю для тех, которых я люблю, и которые не любят меня в той же мере". Итак, смотри теперь, сколько здесь степеней: надлежало брать, а он не брал – это первая заслуга; не брал, находясь в бедности – это вторая; не брал, когда им проповедовал – это третья; сам дает им – это четвертая; и не просто дает, но с избытком – это пятая; отдает не имение только, но и самого себя – это шестая; отдает себя за тех, которые не очень его любят – это седьмая; и которых он весьма любит – это восьмая.
3. Будем же и мы соревновать ему. Велик грех – (ненавидеть и) не иметь любви; но еще больший грех, если кто на любовь не отвечает любовью. Если любящий любящего не имеет никакого преимущества пред мытарями, то не имеющий и этого хуже самых зверей. Что ты говоришь, человек? Ты не любишь любящего? Для чего же ты живешь? К чему ты после этого годен? К каким делам – к общественным или к частным? Ни к чему. Подлинно, нет ничего бесполезнее человека, не умеющего любить. Закону любви часто покорялись и разбойники, и убийцы, и воры; вкусив только вместе соли, делались они другими, и за общим столом переменяли свой нрав. А ты, имея общение с другим не только за солью, но в словах и делах, во входах и исходах, не любишь его? Предающиеся постыдной любви расточают все свое имущество на бесчестных женщин; а ты, имея честную любовь, так холоден, немощен, бессилен, что не в состоянии любить даже и тогда, когда это не стоит никаких издержек? "Но кто же, – скажешь, – будет так жалок, кто так звероподобен, что мог бы отвращаться и ненавидеть любящего?" Хорошо делаешь, что, по причине несообразности дела, не веришь. Но если я укажу тебе многих людей такого рода, то как нам стерпеть тогда такой стыд? В самом деле, когда ты злословишь любящего тебя, когда, слыша о нем худые речи, не защищаешь его, когда завидуешь его доброй славе, то что это за любовь? Конечно, и не завидовать – еще не достаточное доказательство дружбы, равно как и не враждовать и не преследовать; надобно поддерживать любящего нас, и споспешествовать его выгодам. Когда же человек все говорит и делает, чтобы еще и погубить ближнего, то что может быть несчастнее такой души? Вчера и сегодня утром ты был другом, разделял с ним беседу и стол, а затем вдруг, увидев, что член твой благоуспевает, ты сбрасываешь с себя личину дружбы, враждуешь, даже безумствуешь, – потому что явное ведь безумие терзаться благополучием ближнего. Это свойственно только одуревшим и бешеным собакам; подобно им, и раздраженные завистью набрасываются на каждого. Лучше иметь змею, клубящуюся в утробе, нежели зависть, внутри гнездящуюся. Змею можно еще или изблевать при помощи лекарства, или усмирить пищею; но зависть не в утробе гнездится, а живет в самых недрах души, и есть болезнь, с трудом излечиваемая. Змея, находящаяся во внутренности, когда есть для нее другая пища, не трогает тела человеческого; зависть же, хотя бы предложили ей тысячу снедей, пожирает самую душу, со всех сторон ее грызет, терзает и рвет; для нее нельзя найти никакого успокоительного средства, которое сокращало бы ее неистовство, кроме одного только – несчастия с благоденствующим. Тогда она успокаивается. Вернее же сказать, и то (средство) недействительно. Пусть этот и злостраждет; но, видя другого благоденствующим, она снедается теми же муками; для нее отовсюду раны, отовсюду удары, потому что, живя на земле, невозможно не видеть счастливых. И так велика сила этой болезни, что подверженный ей, хотя бы заключился и внутрь дома, завидует прежним, уже умершим людям. Велико зло, что страждут завистью люди, живущие в мире, хотя это и не так еще страшно; но когда этой же болезнью одержимы люди, уже освободившиеся от треволнений – это тяжелее всего. Желал бы я молчать; но если бы молчание уничтожало и стыд, причиняемый делами, то полезно было бы не говорить. А если, хотя я умолчу, самые дела будут вопиять громче моего языка, то вреда от моих слов никакого не будет, поскольку пороки выставляются нами на позор, и какая-нибудь выгода и польза, может быть, произойдет. Эта болезнь коснулась и церкви, все извратила, расторгла союз тела, и, вооружаемые завистью, мы восстаем друг против друга. Отсюда произошло великое развращение. В самом деле, если и при общем всех созидании не легко достигнуть, чтобы твердо стояли назидаемые, то какой же будет конец, когда все будем разрушать?
4. Что ты делаешь, человек? Ты считаешь полезным разрушать благосостояние ближнего; но прежде него ты разрушаешь свое собственное. Не видишь ли, как и садовники, и земледельцы, – все стремятся к одной цели? Один копает землю, другой насаждает растение, иной прикрывает корень, иной поливает посаженное, иной ограждает и обносит стеною, иной отгоняет скот – и все заботятся об одном – чтобы оберечь растение. А тут не так. Напротив, я насаждаю, а другой колеблет и ослабляет насажденное. Дай, по крайней мере, хорошо укрепиться ему, чтобы оно приобрело силу противиться навету. Ты не мое дело губишь, а свое расстраиваешь. Я насадил, тебе надлежало поливать. Если же ты станешь потрясать насажденное, выдернешь и самый корень, то тебе нечего будет и поливать. Но ты видишь, что насаждающий пользуется почетом? Не бойся, – ни ты, ни я ничего не значим, потому что "и насаждающий, и поливающий есть ничто" (ни насаждаяй, ни напаяяй есть что) (1 Кор. 3: 7); все дело принадлежит одному Богу, так что ты восстаешь и враждуешь на Бога, если исторгаешь насажденное. Итак, надобно, наконец, образумиться, придти в сознание. Я не столько боюсь внешней войны, сколько борьбы внутренней. Если корень хорошо укреплен в земле, то не потерпит вреда от ветров; а если шатается, потому что внутри подточен червем, то дерево упадет, хотя бы никто его не трогал. Долго ли будем и мы, подобно червям, подтачивать корень церкви? Подлинно, от земли рождаются таковые помыслы, или лучше сказать – и не от земли, а от нечистот, потому что имеют матерью своей гнилость, и недалеко отстоят от самых отвратительных женских отправлений. Сделаемся когда-нибудь доблестными мужами, станем подвижниками любомудрия, отразим сильное стремление этих зол! Я вижу, что многочисленные чада церкви повержены ныне долу, подобно мертвому телу. И как в теле, недавно умершем, хотя можно еще видеть и глаза, и руки, и ноги, и шею, и голову, однако ни один член не исправляет своего дела, – так и здесь присутствующие. Здесь все – верные, но вера их бездейственна. Мы погасили ревность, и тело Христово соделали мертвым. Страшно выговорить это; но гораздо страшнее видеть на самом деле. По имени мы братья, а по делам враги; все называемся членами одного тела, а чужды друг другу как звери. Говорю это не для того, чтобы выставить на позор дела наши, но чтобы пристыдить и отвратить от них. Кто-нибудь вошел в дом, принят с честью; надлежало бы благодарить Бога за то, что член твой пользуется почтением, и в нем прославляется Бог, а ты поступаешь напротив: говоришь о нем худо тому, кто почтил его, чтобы обоих свалить, да и на себя навлечь стыд. Для чего, несчастный и жалкий человек, ты скорбишь, слыша, что брата твоего хвалят или пред мужами, или пред женами? Приложи и свои похвалы, тогда и себе доставишь похвалу. Если же отрицаешь похвалу, то, прежде всего, сам о себе говоришь худо, навлекая на себя худую славу, а его еще более возносишь. Когда слышишь похвалы другому, старайся сделать, чтобы они относились и к тебе, если не за жизнь и добродетель твою, то, по крайней мере, за то, что радуешься совершенствам в брате. Один похвалил, и ты удивляйся: тогда и тебя он похвалит как человека благонамеренного и правдивого. Не опасайся, что унизишь себя, хваля другого; скорее приведет к тому твое осуждение. Люди своенравны, и когда видят, что ты говоришь худо, упорствуют в похвалах, желая тем уязвить тебя, а обвинителей выставить лжецами и в собственных их глазах, и пред другими. Видишь ли, какой позор навлекаем мы сами на себя, как губим и разгоняем паству? Сделаемся же, наконец, членами, составим одно тело. Кого хвалят, тот пусть отказывается от похвал и пусть относит их к своему брату; а кто слышит похвалу другому, пусть радуется об этом. Если мы будем находиться в таком тесном союзе, то привлечем к себе и Главу тела; если же будем разъединены, то лишимся Ее помощи; а без Нее тело, не будучи поддерживаемо свыше, потерпит великий вред. Итак, чтобы этого не случилось с нами, отвергнем ненависть и зависть, и, презрев людскую славу, облобызаем любовь и согласие. Таким образом сделаемся причастниками и настоящих, и будущих благ, которых и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
"Положим, [что] сам я не обременял вас, но, будучи хитр, лукавством брал с вас. Но пользовался ли я [чем] от вас через кого-нибудь из тех, кого посылал к вам? Я упросил Тита и послал с ним одного из братьев: Тит воспользовался ли чем от вас? Не в одном ли духе мы действовали? Не одним ли путем ходили?" (2Кор.12:16-18).
Ограждение от подозрений в корыстолюбии. – Учитель соболезнует о несчастиях учеников. – Добродетель страшна для ее противников.
1. Очень неясно сказаны эти слова Павлом, но не без цели и не напрасно. Так как речь идет о деньгах, и (апостол) защищается, что он ничего не берет, то и прилично ему было прикрыть свои слова. Что же, однако, значит сказанное? Раньше (апостол) сказал, что он ничего не брал, напротив – даже готов отдать и издержать свое, и много рассуждал о том, как в этом послании, так и в первом. А теперь говорит нечто другое – как бы вводит слова из сделанного ему возражения и предварительно разрешает его. Вот смысл сказанного им: "Я не искал от вас прибытков, но, может быть, иной скажет, что, хотя сам я и ничего не брал, но, как человек хитрый, настроил посланных мною от своего лица просить у вас чего-нибудь, и от них сам получал, а, таким образом, получая чрез других, отклонял от себя подозрение, что беру сам. Но и этого никто не может сказать. Свидетели тому вы сами". Вот почему он и ведет речь вопросами, говоря: "Я упросил Тита и послал с ним одного из братьев: Тит воспользовался ли чем от вас? (умолих Тита, и с ним послах брата. Еда лихоимствова чим вас Тит?) Не так же ли он приходил к вам, как и я?" То есть, и он ничего не брал. Видишь ли, с каким тщанием старался он не только себя сохранить чистым от корыстолюбия, но и посылаемых им поставить так, чтобы не подать и малого предлога желавшим порицать его? Это гораздо выше того, что сделал патриарх (Авраам). Этот последний, возвращаясь с победы, когда царь давал ему часть военной добычи, отказался взять больше того, что съели его домочадцы; а он (Павел), как сам не пользовался, так и сотрудникам своим не позволял пользоваться даже необходимою пищею, чтобы таким образом совершенно заградить уста бесстыдных. Поэтому он не сам от себя говорит, что они ничего не брали, но, что гораздо важнее, представляет в этом свидетелями самих коринфян, чтобы свидетельство шло не от собственного его лица, но утверждалось на их приговоре. Так обыкновенно поступаем мы, когда дело идет о чем-нибудь очевидном и не подлежащем никакому сомнению. "Скажите, – говорит (апостол), – разве кто-нибудь из посланных нами обогатился чем от вас?" Не говорит: "Разве кто взял что-нибудь у вас?" Но называет такое дело лихоимством, укоряя их тем, приводя в стыд, и показывая, что брать у кого-нибудь против воли его есть лихоимство. И не сказал: "Тит", но: "кто-нибудь", то есть: "Вы не можете и того сказать, что хотя один не брал, но брал другой. Напротив, не брал ни один из посланных".
"Упросил Тита" (Умолих Тита). И это сказано с укоризной. Не сказал: "я послал Тита", но – "упросил" (умолих), показывая тем, что если бы он и взял что у них, то взял бы по праву; однако он и при всем том остался чистым. Поэтому опять спрашивает их: "Тит воспользовался ли чем от вас? Не в одном ли духе мы действовали?" (еда лихоимствова чим вас Тит? Не тем же ли духом ходихом?) Что значит: "в одном духе" (тем же духом)? То, что он все приписывает благодати, и показывает, что все достойное похвалы совершено не нашими трудами, но есть дело дара Духа и благодати. Подлинно, величайшая была благодать, когда терпевшие во всем недостаток и голодавшие ничего не брали ради назидания наставляемых.
"Не одним ли путем ходили?" (Не теми же ли стопами?) То есть: "Они нисколько не отступили от принятой мною осторожности, но сохранили то же правило".
"Не думаете ли еще, что мы [только] оправдываемся перед вами?" (Паки ли мните, яко ответ вас творим?) (ст. 19). Видишь ли, с каким апостольским благоразумием часто повторяет это? Так раньше сказал: "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не паки себе хвалим пред вами, но вину даем вам похвалению) (5: 12), и в начале послания: "Неужели нужны для нас… одобрительные письма к вам или от вас?" (или требуем извещавательных посланий) (3: 1). "И все это, возлюбленные, к вашему назиданию" (Вся же о вашем созидании). Опять успокаивает их. Но даже и здесь не говорит ясно: "Мы не брали у вас по причине вашей немощи, но для вашего назидания", хотя, правда, яснее, чем прежде высказал, что огорчило его, впрочем, без укоризны. Именно, не сказал: "по причине немощи вашей", но – "чтобы вы получили назидание".
"Ибо я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете" (Боюся бо, еда како пришед, не яцех же хощу, обрящу вас, и аз обрящуся вам, якова же не хощете) (ст. 20). (Апостол) хочет сказать нечто важное и для них неприятное; потому и представляет оправдание, говоря: "все это к вашему назиданию" (вся же о вашем созидании), а присовокупляя: "опасаюсь" (боюся), смягчает то, что намерен был сказать. Это уже показывает не высокомерие или учительскую власть, но отеческую попечительность, когда он страшится более, чем сами согрешившие, и с трепетом приступает к их исправлению. Но даже и так не нападает на них и говорит не прямо, а в виде сомнения: "чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю " (еда како пришед, не яцех же хощу). Не сказал: "добродетельными", но: "какими не желаю" (не яцех же хощу), везде употребляя слова, выражающие дружескую любовь. И слово "найти" (обрящу) выражает нечто неожиданное, равно как и "вам не найти меня" (обрящуся вам), поскольку то и другое – дело не произвольное, но необходимое, имеющее начало в вас самих. Поэтому говорит: "чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете" (обрящуся, якова же не хощете). Не сказал и здесь: "каковым я не хочу", но гораздо разительнее – "таким, каким не желаете" (якова же не хощете). Это было уже в его воле, хотя не главным образом, однако же, в его воле. Он мог опять сказать: "каковым я не хочу", и тем показать свою любовь; но не хочет, чтобы ослабевал слушатель; притом и речь его в таком случае была бы гораздо строже. А теперь он и им сильнее дал почувствовать, и себя показал более кротким. Так свойственно действовать его благоразумию – чтобы и рана была глубже, и удар легче. Потом, ввиду того, что сказанное было неясно, он раскрывает это, говоря: "чтобы [не найти у вас] раздоров, зависти, гнева, ссор, клевет, ябед, гордости, беспорядков" (да не како рвения, зависти, ярости, клеветы, шептания, кичения). Таким образом, что надлежало сказать в начале, он говорит в конце, потому что они восставали против него. Итак, не желая подать вида, что главным образом ищет своего, говорит сначала вообще.
2. Действительно, все вышеуказанное – клеветы, обвинения, разногласия – порождено было завистью. Зависть, как вредный корень, порождала раздражение, осуждение, высокомерие, и все прочее, а чрез них и сама еще более возрастала.
"Чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой" (Да не паки пришедша смирит мя Бог мой у вас) (ст. 21). В слове "опять" (паки) – новый упрек. "Довольно и прежнего", – говорит он, о чем и вначале говорил: "щадя вас, я доселе не приходил в Коринф" (щадя вас, не приидох в Коринф) (1: 23). Видишь, как он выказывает и негодование и сердоболие? Что же значит слово "уничижит" (смирит)? Обвинять, наказывать, требовать отчета, восседать в качестве судьи, составляет, по-видимому, славу, а он называет все это смирением. Он не только не стыдился этого смирения – того, что пришествие тело его немощно и слово уничижено, но даже желал всегда быть таковым, и просил, чтобы не дойти до противного состояния. Об этом дальше он говорит яснее, показывая, что считает для себя наибольшим смирением дойти до необходимости карать и наказывать. Но почему он не сказал: "да не пришед смирюсь", но: "чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой" (да не пришедша смирит мя Бог мой)? "Если бы это было не для Бога, – говорит он, – я не обратил бы на то внимания, не беспокоился бы о том, потому что я не самовластно и не самовольно налагаю наказание, но по (Божию) повелению". Выше он то же самое выразил, сказав: "чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете" (обрящуся, якова же не хощете); а здесь ослабляет речь и говорит с большею снисходительностью и кротостью: "чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде" (восплачуся многих согрешших), – не просто "согрешили" (согрешших), но "не покаялись" (не покаявшихся). И не сказал: "всех", но – "многих", причем и этих многих не объявляет по имени, облегчая и этим для них возврат на путь покаяния и давая знать, что покаяние может исправить их преступления; оплакивает только не раскаивающихся, неисцелимо больных, остающихся в язвах. Итак, представь себе, какова добродетель апостола, если он, не зная за собою ничего худого, плачет о чужих грехах и смиряется за преступления других. В этом преимущественно и состоит долг учителя, чтобы соболезновать о несчастиях учеников, чтобы плакать и рыдать о язвах людей, ему подначальных. Потом исчисляет и роды греха: "в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (о студоложствии и нечистоте, яже содеяша). Хотя сам (апостол) разумеет здесь блуд, но если тщательно вникнуть в дело, то можно назвать этим именем и всякий род греха, потому что хотя блудник и прелюбодей по преимуществу называются нечистыми, но и другие грехи производят нечистоту в душе. Вот почему и Христос называет иудеев нечистыми, обвиняя их не в одном блуде, но и в других пороках. Потому и говорит, что они очистили только внешнее (Мф. 23: 26), и что "не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека" (не входящее сквернит человека, но исходящее) (Мф. 15: 11). И в другом месте сказано: "Мерзость пред Господом всякий надменный сердцем" (нечист пред Господем всяк высокосердый) (Притч. 16: 5). И вполне справедливо, потому что ничего нет чище добродетели, и ничего грязнее – порока. Добродетель светлее солнца, а порок смраднее навоза. И это могут засвидетельствовать сами погрязшие в навозе и живущие во тьме, если кто-нибудь хотя несколько откроет им глаза. Доколе они остаются сами с собою и упиваются страстью, до тех пор, пребывая как бы во тьме, они бесстыдно погрязают в мерзостях порока, и хотя чувствуют свое положение, но не совершенно. Когда же кто-нибудь из добродетельных обличает их, или только является пред ними, тогда они яснее видят свое жалкое положение, и, как бы освещаемые солнечным лучом, скрывают свою гнусность и стыдятся знакомых, хотя один раб, а другой свободный, один царь, а другой подданный. Так устыдился Ахав, увидев Илию, и, раньше, чем последний сказал что-нибудь, уловлен был его одним взором. Обвинитель молчал, а он сам произнес осуждающий его приговор, говоря, как попавшийся в плен: "нашел ты меня, враг мой" (обрел еси мя, враже мой) (3 Цар. 21: 20). Так сам Илия безбоязненно говорил тогда мучителю. Так Ирод, не снося стыда от обличений (а великий и трубный глас пророческого языка явно укорял его), вверг в темницу Иоанна. Как бы будучи обнаженным, он хотел погасить светильник, чтобы опять остаться во мраке. Или, лучше – сам не дерзнул погасить, но поставил в дому, как бы под спудом, а жалкая и несчастная женщина принудила его сделать это. Но и таким образом они не могли скрыть обличения, а только еще более обнаружили его, так как и спрашивавшие: "За что Иоанн посажен в темницу?" – узнавали причину, а впоследствии и все населяющие море и сушу, все, сколько доселе было, есть и будет людей, ясно узнали и будут узнавать об их гнусных делах, то есть о распутстве и убийстве, и никакое время не сможет истребить памяти об этом преступлении.
3. Такова добродетель! Так бессмертна память ее! Так одним словом поражает она своих противников! Действительно, за что (Ирод) заключил (Иоанна) в темницу? Почему не оставил его без внимания? Ужели бы (Иоанн) повлек его в судилище? Ужели бы наказал за прелюбодеяние? Все сказанное (Иоанном) не состояло ли в одном обличении? Чего же (Ирод) боялся и трепетал? Не простая ли это была речь, не одни ли только слова? Но они уязвляли его сильнее самого дела. (Иоанн) не повел его в обыкновенное судилище, но предал его на иной суд, суд собственной совести, и всех поставил над ним судиями, все в сердце своем полновластно произносили тогда над ним приговор. Потому-то тиран и трепетал, не снося сияния добродетели. Видишь ли, какова сила любомудрия? Оно узника сделало славнее тирана, так что последний страшился и трепетал первого. Но (Ирод) заключил только в оковы (Иоанна); а беззаконная (Иродиада) подвигла и на убийство. Между тем, (Иоанново) обвинение падало больше на него, потому что не ей говорил тогда (Иоанн): "Для чего ты живешь с тираном?" Не обличал же ее не потому, чтобы она не подлежала ответственности (могло ли это быть?), но потому, что он хотел исправить все (начав с Ирода). Поэтому и укорял его одного, и мало того – даже и его укорял не строго. Не говорил: "Скверный и гнусный, беззаконный и мерзкий! Ты попрал закон Божий, презрел заповеди Божии, и силу свою сделал для себя законом". Он не сказал ничего такого, но и в обличениях его видна большая умеренность и кротость: "не должно тебе иметь, – говорил он, – жену брата твоего" (не достоит тебе имети жену Филиппа брата твоего) (Мрк. 6: 18). Такие слова более приличны учащему, нежели обличающему; вразумляющему, нежели наказывающему; руководствующему, нежели позорящему; исправляющему, нежели нападающему. Но, как я сказал, вору враждебен свет, грешникам ненавистен праведник, даже и при одном своем появлении: "Тяжело нам и смотреть на него" (тяжек нам и к видению) (Прем. 2: 15). (Грешники) не могут сносить лучей его, как больные глаза – лучей солнечных. А многим грешникам тяжело не только видеть праведника, а даже и слышать о нем. Вот почему и та скверная и гнусная женщина, наставница, или, лучше сказать, убийца своей дочери, хотя сама даже не видела (Иоанна) и не слыхала его речей, устремилась на убийство, и распутно воспитанную дочь заставила распутно идти на убийство. Так сильно боялась она (Иоанна)! И что говорит? "Дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя" (Даждь ми зде на блюде главу Иоанна Крестителя) (Мф. 14: 8). Бедная и несчастная, в какую несешься ты пропасть? Разве пришел твой обличитель? Разве он пред тобою, и беспокоит тебя? Иные говорили: "Тяжело нам и смотреть на него" (тяжек есть нам и к видению); а ей, как сказал я, тяжек был и для слуха, почему и она говорит: "дай мне здесь на блюде голову Иоанна" (даждь ми зде на блюде главу Иоанна). За тебя (Иродиада, Иоанн) в темнице, за тебя заключен в оковы; ты можешь тщеславиться любовью царя и говоришь: "Я овладела им, но и всенародно обличенный не охладел ко мне, не перестал меня любить, не отверг любодеяния со мною, но даже и обличителя заключил в оковы". Что же ты бесишься и неистовствуешь, когда и по обличении греха имеешь мужа? Для чего ищешь трапезы фурий и готовишь пир для убийц – демонов? Видишь ли, как ничтожна, как робка, как бессильна злоба, как она чем более одолевает, тем становится слабее? (Иродиада) не столько беспокоилась, когда Иоанн еще не был заключен в темницу, сколько тревожится, когда он уже связан. И потому настоятельно просит: "Дай мне здесь на блюде голову Иоанна". Для чего же – "здесь"? "Боюсь, – говорит она, – чтобы не обманули ложным известием об убиении, чтобы кто-нибудь не избавил (Иоанна) от гибели". Но почему просишь не всего мертвеца, а одну главу? "Страстно желаю, – говорит, – видеть безмолвным язык, оскорбивший меня". Но, бедная и несчастная! Ты увидишь противное (как то и случилось): отсеченная голова будет говорить еще громче прежнего. Тогда Иоанн вопиял в одной только Иудее, а теперь его глас дойдет до пределов вселенной; и где ни войдешь в церковь, у мавров ли, или у персов, или даже на британских островах – везде услышишь вопиющего Иоанна: "Не должно тебе иметь жену Филиппа, брата твоего". Но (Иродиада) не умела рассуждать; она неотступно просит, требует, понуждает несмысленного тирана совершить убийство, боясь, чтобы он не одумался. А ты и отсюда познай опять силу добродетели. Не выносит праведника, когда он заключен даже в темницы, находится в оковах, молчит. Видишь ли, как порок бессилен и как нечист? Вот вносят на блюде человеческую главу вместо снедей. Что отвратительнее, что порочнее, что бесстыднее этой девицы? Что она сказала на диавольском зрелище, на демонском пиршестве? Видишь ли язык, и еще язык – один доставляет спасительные врачества, а другой носит на себе яд и уготовляет диавольское пиршество. Но почему она не велела обезглавить его среди самого пиршества, что доставило бы ей более удовольствия? Опасалась, чтобы (Иоанн), представши на пиршестве, своим видом и дерзновением не преклонил к себе всех. Потому и требует главы, желая воздвигнуть блистательный памятник любодеянию: "а она отнесла матери своей" (И даде матери своей) (Мрк. 6: 28).
4. Видишь ли награду за пляску? Видишь ли добычу диавольских козней? Я разумею не главу Иоанна, но самого мужа (Ирода). В самом деле, кто тщательно вникнет, тот увидит, что над царем одержана победа, что победительница сама побеждена, а обезглавленный увенчан, провозглашен победителем, и по смерти своей еще сильнее поражает страхом сердца грешников. А что сказанное – не пустые слова, спроси самого Ирода. Когда он услышал о чудесах Христовых, то говорил: "это Иоанн Креститель; он воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им" (сей есть Иоанн; той воскресе от мертвых и сего ради силы деются о нем) (Мф. 14: 2). Так сильно он боялся и непрестанно трепетал, и никто не мог освободить его от страха совести; напротив – судия этот оставался неподкупным, мучил его, и каждодневно наказывал за убийство. Итак, зная это, убоимся не претерпевать, но делать зло. Одно есть победа, а другое – поражение. Потому и Павел говорил: "Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? Но вы [сами] обижаете и отнимаете, и притом у братьев" (почто не паче обидими есте? Но вы сами обидите и лишаете, да еще братию) (1 Кор. 6: 7, 8). Терпящему зло готовы венцы, награды и прославление. И это можно видеть на всех святых. Если же все таким образом увенчаны и провозглашены победителями, то и мы пойдем тем же путем; будем молиться, чтобы не впасть в искушение; а если оно придет, то, вооружившись мужеством, покажем должную ревность, чтобы получить нам будущие блага, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
В третий уже раз иду к вам. При устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово (2Кор.13:1).
Различные виды "немощи". – Восхваление Павла. – Каким путем достигается слава.
1. Любомудрие Павла и его отеческое сердоболие можно видеть из многого другого, а преимущественно – из того, что он в увещаниях обилен и строг, а в наказаниях мягок и медлителен. Он не тотчас наказал согрешивших, но двукратно увещевал их; мало того, даже и после того, как они преслушали его увещания, не наказывает, но опять увещевает, говоря: "В третий уже раз иду к вам (се третицею гряду к вам), а до пришествия пишу еще послание". А чтобы медленность не произвела беспечности, смотри, как и это предотвращает, непрестанно угрожая, напрягая удар и говоря: "когда опять приду, не пощажу" (аще прииду паки, не пощажду); и еще: чтобы опять, когда приду… не оплакивать мне многих" (да не пришед, восплачуся многих). Так поступает он и говорит, подражая в этом случае Владыке всех. И Бог, хотя непрестанно угрожает и многократно увещевает, но не часто карает и наказывает. Так поступает и он. Потому и прежде говорил: "щадя вас, я доселе не приходил в Коринф" (щадя вас, ктому не приидох в Коринф) (1: 23). Что значит – "щадя вас"? Т. е., "чтобы, нашедши вас согрешившими и не исправившимися, не подвергнуть вас каре и наказанию". И здесь, говоря: "В третий уже раз иду к вам. При устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово" (третицею се гряду к вам: при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол), прилагает ненаписанное к написанному. Так поступил он и в другом случае, сказав: "совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею, ибо сказано: два будут одна плоть" (прилепляяйся сквернодейце, едино тело есть: будета бо, рече, оба в плоть едину) (1 Кор. 6: 16). Хотя последние слова сказаны о законном браке, но он удачно ими воспользовался для своего предмета, чтобы тем более устрашить. Так поступает и здесь, вместо свидетелей представляя свои пребывания (в Коринфе) и свои увещания. Слова его имеют такой смысл: "Раз, и другой говорил я вам, когда приходил к вам; говорю и теперь на письме. И если вы послушаете меня, то исполнено мое желание; если же не послушаете, то надобно уже будет сделать сказанное мною и наложить наказание". Поэтому и говорит: "предварял и предваряю, как бы находясь у вас во второй раз, и теперь, отсутствуя, пишу прежде согрешившим и всем прочим, что, когда опять приду, не пощажу (прежде рех и предглаголю, яко у вас быв второе, и отсутствуя ныне пишу прежде согрешившим и прочим всем, яко аще прииду паки, не пощажду) (ст. 2). Если при устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово (при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол), – а я уже два раза был у вас и говорил, теперь же говорю на письме, – то мне надобно будет сдержать свое слово. Не думайте, чтобы послание мое к вам было маловажнее личного моего у вас присутствия. Как, будучи у вас я говорил, так и, находясь в отсутствии, пишу". Видишь ли отческую заботливость? Видишь ли подобающую учителю попечительность? Он и не смолчал, и не наказал; несколько раз предваряет, и не перестает грозить. Но наказание откладывает; если же и после этого не исправятся, тогда уже угрожает действительным наказанием. Что же ты прежде говорил, будучи в Коринфе, и что пишешь теперь, находясь в отсутствии? "Когда опять приду, не пощажу" (Яко аще паки прииду, не пощажду). Сперва сказал, что не может этого сделать, если не будет к тому принужден, и необходимость наказывать назвал плачем и смирением для себя: "чтобы опять, – говорит, – когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись" (да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших и не покаявшихся); даже оправдывался пред ними, что уже раз, и два, и три предварял их, что все делает и придумывает, как бы обойтись без наказания и исправить их словесными только угрозами; и после этого только уже произносит грозные эти слова: "когда опять приду, не пощажу". Не сказал: "отмщу, накажу, предам истязанию", но и о самом наказании опять выражается отечески, показывая свою к ним любовь и сострадательность, по которым, щадя их, доселе отлагал (наказание). Потом, чтобы они и теперь не подумали, что (наказание) опять будет отложено, и угрозы только на словах, он как выше сказал: "При устах двух или трех свидетелей будет твердо всякое слово" (при устех двою или триех свидетелей станет всяк глагол), так и здесь присовокупляет: "когда опять приду, не пощажу". Слова эти значат: "Я уже не отложу (наказания), если, – чего не дай Бог! – найду вас не исправившимися, но непременно накажу, и исполню, что сказал". Вслед за тем, с великим гневом и с сильным негодованием на тех, которые смеялись над ним, как над человеком слабым, и о прибытии его (в Коринф) шутя говорили: "в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна" (пришествие немощно и слово уничиженно) (10: 10), – как бы обращая к ним речь свою, говорит: "Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне?" (понеже искушения ищете глаголющаго во мне Христа) (ст. 3). Это сказал он, чтобы нанести и удар (лжеапостолам), и вместе дать почувствовать всем им (коринфянам). Смысл же слов его такой: "Так как вы хотите испытать, обитает ли во мне Христос, требуете от меня доказательств, и потому смеетесь надо мною как над человеком низким и презренным, не имеющим в себе силы Христовой, то узнаете, что я не лишен ее, если подадите к тому случай, чего, впрочем, да не будет". "Что же, – скажи мне, – за то ли хочешь наказать, что они ищут доказательства?" "Нет, – говорит, – если бы я искал случая наказать их, то с самого же начала наказал бы согрешивших, и не стал бы медлить". А что он точно не желает наказывать, это он ясно показал впоследствии словами: "Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть" (молюся же не сотворити вам ни единаго зла, не яко да мы искусни явимся, но да вы доброе сотворите, мы же яко неискусни будем) (ст. 7).
2. Итак, он говорит это не в виде причины, но выражая скорее свое негодование, и, желая дать почувствовать это тем, которые его презирали. "Я не хочу, – говорит он, – показать над вами такого опыта. Если же сами вы подадите случай и захотите вызвать меня на то, то узнаете на самом деле". И смотри, с какою суровостью говорит он. Не сказал: "так как вы стараетесь искусить меня", но: "Христос ли говорит во мне", показывая тем, что они против Него согрешили. Не просто сказал: "обитает ли во мне Христос", но – "Христос ли говорит во мне", показывая тем, что слова его внушены Духом Святым. И если (Христос) не обнаруживает силы Своей и не наказывает, – апостол для того переносит речь от себя (ко Христу), чтобы сделать угрозы более страшными, – то не по немощи, так как Он всемогущ, но по долготерпению. Итак, никто пусть не почитает терпения (Господня) немощью! Чему ты, в самом деле, дивишься, если (Господь) не произносит теперь же суда на грешников и не подвергает их наказанию, но медлит и долготерпит, когда Он благоволил быть распятым на кресте, и, терпя крестные страдания, не наказывал? Потому (апостол) и присовокупил: "Он не бессилен для вас, но силен в вас. Ибо, хотя Он и распят в немощи, но жив силою Божиею" (иже в вас не изнемогает, но может в вас. Ибо аще и распят бысть от немощи, но жив есть от силы Божия) (ст. 3, 4). Слова эти очень неясны и смущают немощных. Поэтому нужно раскрыть их яснее, и показать истинное значение этого выражения, заключающего в себе неясность, чтобы никто и из простых не соблазнялся.
Итак, требуется объяснить, какой смысл сказанного, что значит слово "немощь" (ασθένεια), и в каком значении оно употреблено. Ведь одно и тоже слово имеет многие значения. Так, немощью называется болезнь телесная, почему и сказано в Евангелии о Лазаре: "вот, кого Ты любишь, болен" (се, егоже любиши, болит) (немощствует – ασθενει) (Иоан. 11: 3). И сам (Христос) сказал: "эта болезнь (немощь – ασθένεια) не к смерти" (сия болезнь не к смерти) (ст. 4). И Павел об Епафродите сказал: "он был болен (ησθένησε) при смерти; но Бог помиловал его" (болé близ смерти, но Бог помилова его) (Филип. 2: 27); и о Тимофее: "употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов" (ασθενείας) (мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых твоих недугов) (1 Тим. 5: 23). Во всех приведенных местах слово "немощь" означает телесный недуг. Немощью называются также нетвердость, колебания и несовершенство в вере. В таком смысле Павел говорил: "Немощного в вере принимайте без споров о мнениях" (изнемогающаго в вере приемлите, не в сомнение помышлений) (Рим. 14: 1). И в словах: "Ибо иной уверен, [что можно] есть все, а немощный ест овощи" (ов бо верует ясти вся, а изнемогаяй зелия да яст) (Рим. 14: 2), разумея немощного в вере. Вот два значения слова "немощь". Но и еще нечто называется немощью. Что же такое? Гонения, наветы, оскорбления, искушения, бедствия. И в таком смысле Павел говорил: "Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня. Но [Господь] сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи»" (о сем трикраты Господа молих. И рече ми: довлеет ти благодать Моя, сила бо Моя в немощи совершается) (2 Кор. 12: 8, 9). Что значит "в немощи"? В различных родах смерти. И в том же смысле (апостол) сказал: "Посему я благодушествую в немощах" (темже благоволю в немощи) (12: 10). Показывая затем, о какой говорит немощи, не упомянул о горячке или о сомнении в вере; но что сказал? "чтобы обитала во мне сила Христова… благодушествую в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа, ибо, когда я немощен, тогда силен" (В досаждениих, во изгнаниих, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, да вселится в мя сила Христова. Егда бо немощствую, тогда силен есмь) (12: 9, 10; 11: 23). "Когда, – говорит, – меня преследуют, когда гонят, когда против меня злоумышляют, тогда силен, тогда больше всего побеждаю и превозмогаю злоумышляющих помощью живущей во мне обильной благодати". В этом-то третьем значении Павел и употребил слово "немощь". И вот смысл сказанного. (Апостол) клонит речь к тому же, что говорил прежде, именно – что (коринфяне) почитали его низким и презренным. Так как он не хотел хвалиться, не хотел, чтобы и другие разумели его таким, каков он был на самом деле, не хотел показать силу, которую имел для наказания непокорных, то и почитали его ничего не значащим. И так как думавшие таким образом оставались в крайней беспечности и нечувствительности и не исправлялись от грехов, то (апостол), пользуясь благоприятным случаем, в выражениях весьма сильных рассуждает и о них, показывая, что он ничего не сделал им не по немощи, но по долготерпению. Потом, как я уже сказал, переносит речь от себя ко Христу и тем умножает страх, увеличивает угрозу. Слова же его имеют такой смысл: "Если и сделаю что, накажу и покараю согрешивших, то разве я буду карать и наказывать их? Накажет Христос, Который обитает во мне. Если же не верите тому, и хотите видеть доказательство, то скоро узнаете из действий Живущего во мне, так как Он не бессилен для вас, но силен в вас" (не изнемогает в вас, но может). Для чего (апостол) прибавил "для вас", когда (Христос) везде силен? Захочет ли Он наказать неверных, или демонов, или кого другого – Он все может. Что же значит это прибавление? (Апостол) или хочет пристыдить их тем, что они сами уже испытали, или выражает то, что (Христос) теперь показывает силу в вас, которые должны исправиться. Так и в другом месте сказал: "Ибо что мне судить и внешних?" (что бо ми и внешних судити?) (1 Кор. 5: 12).
3. "Внешних, – говорит он, – будет судить Бог в день суда; а вас хочет наказать еще ныне, чтобы избавить от будущего наказания". Но смотри, как при всей своей попечительности, происходящей от отеческого сердоболия, (апостол) дает место страху и великому гневу, говоря: "Он не бессилен для вас, но силен в вас. Ибо, хотя Он и распят в немощи, но жив силою Божиею" (Иже в вас не изнемогает, но может в вас. Ибо аще и распят бысть от немощи, но жив есть от силы Божия). Что значат слова: "хотя Он и распят в немощи" (аще и распят бысть от немощи)? То, что хотя (Христос) благоизволил пострадать, что имело вид немощи, но это нисколько не уменьшает Его силы. Сила Его пребывает непобедимою, и то, что имело вид немощи, нимало не повредило ей; напротив, оно-то наиболее и показало Его крепость в том, что и страдание претерпел Он, и сила Его чрез то не сократилась. Итак, да не смущает тебя слово "немощь", потому что и в другом месте (апостол) говорит: "потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков" (буее Божие премудрее человек есть, и немощное Божие крепчае человек есть) (1 Кор. 1: 25); хотя в Боге нет ничего немудрого (буиего), ничего слабого, но так (апостол) назвал крест, представляя мнение о нем неверных. Послушай, как сам он толкует слова свои: "Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, - сила Божия" (слово бо крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть). И еще: "а мы проповедуем Бога распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость" (мы же проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, Еллином же безумие, самим же званным Иудеем же и Еллином Христа, Божию силу и Божию премудрость) (1 Кор. 1: 18, 23, 24). И в другом месте: "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием" (душевен же человек не приемлет, яже Духа; юродство бо ему есть) (2: 14). Смотри, как везде он излагает мнение неверных, почитающих крест юродством и немощью. Так и здесь говорит не о действительной немощи, но о воображаемой неверующими. Итак, (апостол) не то говорит, что (Христос) распят по немощи, – да не будет этого! – ведь Он во всем показал, что мог быть и не распят – то повергнув ниц на землю (пришедших с Иудою, Иоан. 18: 6), то помрачив солнце, то иссушив смоковницу, то ослепив очи хотевших взять Его, и сотворив другие бесчисленные чудеса. Что же значит выражение "в немощи" (от немощи)? То, что хотя Христос был и распят, претерпел бедствия и наветы, – а мы уже доказали, что наветы и бедствия называются немощью, – однако Он не понес никакого вреда. И все это (апостол) сказал для того, чтобы применить к самому себе. Так как (коринфяне) видели, что (апостолы) были гонимы, преследуемы, презираемы, и Бог не отмщал за них, и сами они не вступались за себя, то, чтобы научить их, что они терпят все это не по немощи, и не потому, чтобы не могли отмстить за себя, указывает на пример Владыки. "Так, – говорит, – и сам (Господь) был распят, связан, терпел бесчисленные мучения, но не мстил за Себя; напротив, понес все, что казалось немощью, и в этой немощи явил силу свою, – потому что не потерпел никакого вреда, хотя и не мстил, и не вступался за Себя. Крест не пресек жизни Его, не воспрепятствовал воскресению; напротив – (Христос) воскрес, и живет. А когда слышишь о кресте и жизни, разумей это о домостроительстве спасения, потому что о нем идет вся речь". А когда (апостол) говорит: "силою Божиею" (от силы Божия), он не разумеет, что (Христос) не мог сам оживотворить плоти Своей, а показывает только, что безразлично – сказать ли: "силою Отца", или: "силою Сына"; и потому, сказав: "силою Божиею" (от силы Божия), то же сказал, что и "Своею силою". А что (Христос) действительно сам воздвиг и воскресил плоть Свою – послушай, как Он сам говорит о том: "разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его" (разорите церковь сию, и аз треми денми воздвигну ю) (Иоан. 2: 19). Если же (Христос) принадлежащее Ему называет принадлежащим Отцу, не приходи от этого в смущение. "Все, – говорит Он, – что имеет Отец, есть Мое" (Вся елика имать Отец, Моя суть) (Иоан. 16: 15); и в другом месте: "И все Мое Твое, и Твое Мое" (Моя вся Твоя суть, и Твоя Моя) (17: 10). "Итак, – говорит (апостол), – как (Христос), будучи распят, не потерпел никакого вреда, так и мы, когда нас гонят и вооружаются на нас, (не терпим вреда)". Потому и присовокупляет: "и мы также, хотя немощны в Нем, но будем живы с Ним силою Божиею " (ибо и мы немощствуем в Нем, но живи будем в Нем от силы Божия). Что значит: "немощны в Нем" (немощствуем в Нем)? Подвергаемся гонениям, притеснениям, и терпим крайние бедствия. А что значит – "в Нем"? То, что терпим за проповедь и за веру в Него. Если же терпим за Него все скорбное и тягостное, то, несомненно, получим и радостное. Поэтому (апостол) и говорит далее: "но будем живы с Ним силою Божиею в вас. Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? Разве только вы не то, чем должны быть. О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны" (но живи будем в Нем от силы Божия. Себе искушайте, аще есте в вере, себе искушайте. Или не знаете себе, яко Христос в вас есть, разве точию чим неискусни есте? Уповаю же, яко разуметь имате, яко мы несмы неискусни) (ст. 5, 6). (Апостол) выше доказал, что, если не наказывает (коринфян), то не потому, чтобы не имел в себе Христа, но потому, что подражает Его долготерпению, так как сам (Господь) был распят, и не отмстил за Себя. И теперь доказывает то же, но другим образом и гораздо убедительнее, извлекая доказательство из примера учеников. "Что мне говорить о себе – учителе, который имеет столько попечений, которому вверена целая вселенная, который совершил столько чудес? И вы сами, находящиеся в числе учеников, если захотите испытать самих себя, усмотрите, что и в вас обитает Христос. Если же в вас, то тем более в учителе. Если вы имеете веру, то и Христос в вас". И это самое сказано им о таких верующих, которые творили чудеса, потому что верующие в то время чудодействовали. Поэтому (апостол) и прибавляет: "Испытывайте самих себя, в вере ли вы; самих себя исследывайте. Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? Разве только вы не то, чем должны быть. (себе искушайте, аще есте в вере, себе искушайте. Или не знаете себе, яко Христос в вас, разве точию чим неискусни есте?) Если же в вас, то тем более – в учителе". Мне кажется, что (апостол) здесь говорит о вере чудодействующей. "Если вы имеете, – говорит он, – эту веру, то Христос в вас; разве только вы сделались не тем, чем должны быть".
4. Видишь ли, как опять он устрашает, и со всею ясностью показывает, что Христос с ним? Здесь, мне кажется, он указывает (коринфянам) и на жизнь. Так как одна вера недостаточна к получению духовной силы (чудотворения); а он сказал, что если вы пребываете в вере, то имеете в себе Христа, между тем как многие, имея веру, не имели этой силы чудодейственной, – то, разрешая недоумение, он и говорит: "разве только вы не то, чем должны быть" (разве точию чим неискусни есте), то есть: "разве порочна жизнь ваша".
"О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны" (Уповаю же, яко разумети имате, яко мы несмы неискусни). Следовало сказать: "Если вы сделались и неискусны, все же мы не неискусны". Но не так он говорит, чтобы не оскорбить их, а выражает это прикровенно; не говорит утвердительно – "вы неискусны"; не предлагает и в виде вопроса: "Разве вы неискусны?" Но, оставляя это, выражает то же самое скрытным образом, говоря: "О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны" (уповаю же, яко разумети имате, яко мы несмы неискусни). И здесь опять сильная угроза, великий страх. "Если вы хотите, – говорит, – чтобы я доказал вам это, наказав вас, то мы не затруднимся дать вам такое доказательство". Впрочем, он не так говорит, но с большею строгостью и угрозою: "О нас же, надеюсь, узнаете, что мы то, чем быть должны" (уповаю же, яко разумети имате, яко мы несмы неискусни). "Вам и без этого, – говорит он, – надлежало знать нашу силу и то, что в нас говорит и действует Христос; но так как вы хотите испытать это на самом деле, то узнаете, что мы то, чем быть должны" (мы несмы неискусни). Потом, ввиду того, что он простер угрозу далеко, поставил наказание у самых уже дверей, привел (коринфян) в трепет и заставил ожидать казни, – то смотри, какою сладостью опять растворяет свое слово, как умеряет их страх и показывает свою невзыскательность, попечительность об учениках, любомудрие, высоту, и свободу от тщеславия. Все это он выражает в следующих далее словах: "Молим Бога, чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть. Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину. Мы радуемся, когда мы немощны, а вы сильны; о сем-то и молимся, о вашем совершенстве" (молюся же к Богу, не сотворити вам ни единаго зла, не яко да мы искусни явимся, но да вы доброе сотворите, мы же яко неискусни будем. Ничто же бо можем на истину, но по истине. Радуемся бо, егда мы немощствуем, вы же сильны бываете. О сем бо и молимся, о вашем совершении) (ст. 7- 9).
Где можно найти душу, подобную (Павловой)? Его презирали, унижали, осмеивали, над ним издевались, как над человеком ничтожным, ничего не значащим, хвастливым, который величается только на словах, а на деле нисколько не может показать своей силы; а он не только медлит, не только не хочет наказывать, но еще молит Бога, чтобы не дойти до такой необходимости. "Молюся же, – говорит он, – чтобы вы не делали никакого зла, не для того, чтобы нам показаться, чем должны быть; но чтобы вы делали добро, хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть" (не сотворити вам ни единаго зла, не яко да мы искусни явимся, но да вы доброе сотворите, мы же яко неискусни будем). Что значат эти слова? "Прошу и молю Бога, – говорит он, – чтобы мне никого не найти не исправившимся, никого не найти не раскаявшимся, и не только об этом молю, но и о том, чтобы вы и не начинали грешить, – чтобы вы не делали, – говорит он, – никакого зла (не сотворити вам ни единаго зла); а если согрешите, то чтобы вы спешили покаяться, предварили меня исправлением, и предотвратили всякий гнев. Я забочусь не о том, чтобы явиться пред вами искусным, но совершенно напротив, – о том, чтобы нам не явиться искусными. Если, – говорит, – вы пребываете во грехах нераскаянными, то необходимо нужно наказать вас, подвергнуть истязанию ваши тела, как поступлено было с Сапфирою и с волхвом (Деян. 5: 13, 14; 8: 11), над которым мы явили опыт нашей силы. Но мы не об этом молимся, а напротив, чтобы нам не показывать себя искусными в таком деле, то есть, чтобы не делать опыта силы, какая в нас, наказывая вас и карая согрешающих и болящих неисцельно. Но о чем (молимся)? Чтобы вы делали добро (да вы доброе сотворите); молимся о том, чтобы вы всегда пребывали в добродетели, всегда были исправны; хотя бы мы казались и не тем, чем должны быть (мы же яко неискусни будем), не обнаруживая в себе карающей силы". И не сказал: "неискусны (будем)", так как не стал бы неискусным, хотя бы и не наказал; напротив, чрез это самое и показал бы себя искусным. "Но, если некоторые, – говорит, – и почитают нас презренными и недостойными уважения, потому что не показываем силы своей, то мы нимало об этом не заботимся. Лучше нам навлечь на себя от них такое мнение, нежели проявлять данную нам от Бога силу в наказании людей с неисправимой душой. Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину" (Ничто же бо можем на истину, но по истине). Чтобы не показалось, будто он делает так из угождения им (что чуждо для души, не знающей тщеславия), а напротив – что делает то, чего требует самое свойство дела, (апостол) и присовокупил: "Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину" (ничто же бо можем на истину). "Если, – говорит, – найдем вас благоустроенными, сложившими с себя грехи чрез покаяние, и имеющими дерзновение к Богу, то нам, хотя бы мы и захотели, нельзя будет наказать вас, и если бы решились на то, Бог не будет нам содействовать. Он для того дал нам силу, чтобы мы произносили приговор верно, праведно, а не вопреки истине". Видишь ли, как он везде смягчает слово свое и умеряет тяжесть угрозы? И сколько заботился об этом, столько желает показать и свое к ним благорасположение. Потому и присовокупил: "Мы радуемся, когда мы немощны, а вы сильны; о сем-то и молимся, о вашем совершенстве" (радуемся бо, егда мы немощствуем, вы же сильни бываете. О сем же и молимся, о вашем совершении). "Тому особенно радуемся, – говорит он, – что ничего не можем против истины, т. е. не можем наказывать вас, когда вы благоугождаете (Богу). А так как не можем, то и не хотим, даже желаем противного. Но потому-то самому особенно и радуемся, когда не находим, что вы подаете нам причину показать силу нашу в наказании вас. И хотя и чрез то явились бы мы славными, искусными и сильными, но желаем противного, т. е., чтобы вы были искусны и непорочны, а мы отсюда не приобрели себе славы". Потому и говорит: "Мы радуемся, когда мы немощны" (радуемся бо, егда мы немощствуем). Что значит – "немощны" (немощствуем)? "Когда нас почитают немощными; не когда мы немощны, но когда почитаемся немощными". А таковыми почитали (апостолов) враги за то, что не обнаруживали карающей своей силы. "И все же мы радуемся, когда вы так живете, что не подаете нам повода наказывать вас. И для нас приятно, что почитают нас в этом отношении немощными, только бы вы были неукоризненны". Потому и прибавляет: "а вы сильны" (вы же сильни бываете), т. е. искусны и добродетельны. "И мы не только желаем, но и молимся об этом – чтобы вы были непорочны, совершенны, и не подавали нам никакого повода (наказывать вас)".
5. Подлинно отеческая любовь – предпочитать спасение учеников личной своей славе! Вот душа, в которой нет места тщеславию. А свобода от тщеславия больше всего освобождает от оков телесных и возносит от земли к небу. Напротив, тщеславие ведет ко многим грехам. Да и невозможно стать высоким, великим и благородным не очистившему себя от тщеславия; оно необходимо пресмыкается долу, и многое портит, раболепствуя этому гнусному повелителю, более жестокому, чем всякий варвар. В самом деле, что может быть свирепее тщеславия, которое тогда наиболее и свирепствует, когда наиболее ему услуживают? Такого свойства не имеют даже и звери – напротив, они смягчаются, когда за ними ухаживают. А тщеславие совершенно напротив: когда его презирают – оно укрощается, а когда чествуют – свирепеет, и вооружается на своих почитателей. Служившие тщеславию иудеи жестоко наказаны; а ученики (Христовы), презиравшие его, увенчаны. Но что говорю о наказании и венцах? Даже к тому самому, чтобы сделаться славным, всего более содействует презрение тщеславия. И отсюда видно также, что почитающие тщеславие сами себе вредят; а презирающие его приобретают пользу. Ученики (ничто не мешает воспользоваться опять тем же примером), презревшие тщеславие, предпочтившие славу Божию, сияют светлее солнца, стяжав себе бессмертную память и по кончине. Напротив, поработившиеся тщеславию иудеи не имеют теперь ни города, ни домов, стали бесчестными, изгнанниками, пресельниками, ничтожными, презренными.
Так и ты, если хочешь достигнуть славы, отвергай славу; а если будешь гоняться за славою, лишишься славы. Если же угодно, покажем то же самое и на делах житейских. Кого мы преследуем насмешками и остротами? Не тех ли, которые домогаются славы? Они-то, следовательно, всего более и лишены ее, имея тысячи обвинителей и находясь у всех в бесчестии. А кому, скажи, удивляемся? Не тем ли, которые презирают славу? Они-то, следовательно, и пользуются ею. Подобно тому, как богат не тот, кто во многом имеет нужду, но кто ни в чем не нуждается, так и славен не тот, кто ищет славы, но кто презирает ее. Ведь земная слава только тень славы. Видя написанный на картине хлеб, никто не прикасается к картине, хотя бы мучился ужасным голодом. Не гоняйся же и ты за тенью, – ведь это тень славы, а не слава. А чтобы тебе увериться, что это так – размысли о том, что славолюбие всеми считается за нечто худое, чего надобно избегать, по мнению всякого, даже желающего славы; и снискал ли уже кто славу, или только домогается ее, – стыдится, когда называют его славолюбцем. "Откуда же, – спросишь, – желание славы, и отчего происходит эта страсть?" От малодушия (нужно не обличать только погрешности, но и исправлять), от несовершенного смысла, от детского понятия. Перестанем же быть детьми, и станем мужами; будем не за тенью гоняться, но искать везде истины – и в богатстве, и в удовольствиях, и в наслаждениях, и в славе, и в могуществе, – и эта болезнь прекратится, а вместе с нею и другие многие. Гоняться за тенью свойственно безумному. Потому Павел и сказал: "Отрезвитесь, как должно, и не грешите" (истрезвитеся праведно и не согрешайте) (1 Кор. 15: 34). Пристрастие к славе есть своего рода безумие, которое гораздо сильнее безумия, производимого в человеке бесом или обнаруживаемого при сумасшествии. Последнее извинительно, а первое не имеет никакого оправдания, потому что здесь самая душа повреждена, и ее суждения неправильны, погибельны. Сумасшествие часто происходит от злохудожного разума. Как самая жестокая и неисцелимая горячка есть та, которая поражает твердое тело, свирепствует в нервах и скрывается в жилах, так и это неистовство ужасно, потому что свирепствует в разуме, извращает и ослабляет его. В самом деле, не ясное ли и очевидное сумасшествие, не болезнь ли всякого сумасшествия жесточе – презирать постоянно пребывающее, и с великим тщанием гоняться за скоропреходящим? Скажи, если бы кто стал догонять ветер или захотел схватить его, не назвали ли бы того безумным? Или, если бы кто стал гоняться за тенями и презирать действительные предметы, возненавидел бы жену свою и вместо нее обнимал тень ее, или стал бы отвращаться от своего сына, а любить опять тень его, то потребуешь ли ты еще яснейшего доказательства его сумасшествия? Но таковы все пристрастные к настоящим вещам. Все ведь настоящее – тень; укажешь ли ты на славу, или на могущество, на почести, на богатство, на удовольствие, или на что бы то ни было другое житейское. Потому-то и пророк сказал: "человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится" (убо образом ходит человек, обаче всуе мятется) (Пс. 38: 7), и еще: "Дни мои - как уклоняющаяся тень" (дние наши яко сень уклонишася) (Пс. 101: 12). И в другом месте все человеческие (замыслы) он называет дымом и цветом травным (Пс. 101: 4, 5). Но не одно только приятное есть тень, а также и прискорбное, как-то: и смерть, и бедность, и болезнь, и тому подобное. Что же постоянно как из приятного, так и из прискорбного? Вечное царствие и нескончаемое мучение, потому что ни червь не умрет, ни огонь не угаснет, и праведники воскреснут в жизнь вечную, а грешники в муку вечную. Итак, чтобы нам избежать нескончаемого мучения, а наследовать вечное царствие, – оставив тень, со всею ревностью обратимся к предметам действительным. Таким образом достигнем царствия небесного, которого и до сподобимся все мы благодатью и человеколюбием (Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь).
"Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости по власти, данной мне Господом к созиданию, а не к разорению" (2 Кор. 13:10).
Дух Святый единосущен Отцу и Сыну.
1. (Апостол) сознавал, что сказанное им, особенно к концу послания, строго. Выше он говорил: "Я же, Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым. Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (сам же аз Павел молю вы кротостию и тихостию Христовою, иже в лице убо смирен в вас, не сый же у вас дерзаю в вам. Молю же, да не присущ дерзаю надеянием, им же помышляю смети на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих); и: "и готовы наказать всякое непослушание, когда ваше послушание исполнится" (в готовости имуще отмстити всяко преслушание, егда исполнится ваше послушание) (10: 1, 2, 6): и еще: "Ибо я опасаюсь, чтобы мне, по пришествии моем, не найти вас такими, какими не желаю, также чтобы и вам не найти меня таким, каким не желаете: чтобы [не найти у вас] раздоров, зависти, гнева, ссор, клевет, ябед, гордости, беспорядков, чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и [чтобы] не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали" (боюся же, еда како пришед, не яцех же хощу обрящу вас, и аз обрящуся вам, якова же не хощете: да не паки пришедша мя смирит Бог мой у вас, и восплачуся многих прежде согрешших и не покаявшихся о нечистоте и блуждении, яже содеяша) (12: 20, 21); и потом: "Я предварял и предваряю, как бы находясь [у вас] во второй раз, и теперь, отсутствуя, пишу прежде согрешившим и всем прочим, что, когда опять приду, не пощажу. Вы ищете доказательства на то, Христос ли говорит во мне" (прежде рех и предглаголю, яко у вас быв второе, и отсутствуя ныне пишу, яко еще прииду паки, не пощажду; понеже искушения ищете глаголющаго во мне Христа) (13: 2, 3). Итак, ввиду этого, равно как и многого другого, что сказано было им в их устрашение, посрамление, укоризну и порицание, он, желая оправдать себя во всем, говорит: "Для того я и пишу сие в отсутствии, чтобы в присутствии не употребить строгости" (сего ради не сый у вас сия пишу, да не пришед безщадно сотворю). "Я желаю – (говорит), – чтобы строгость моя была только на словах, а не на деле; желаю, чтобы послания были строги, чтобы угрозы продолжались, но не приводились в исполнение". Но и в самом этом оправдании он опять делает речь свою грозною, показывая, что не он будет наказывать их, но Бог, именно, он присовокупил: "по власти, данной мне Господом" (по власти, юже Господь даде ми); и вместе давая опять разуметь, что не желает употребить власть свою для наказания их, тоже присовокупил: "к созиданию, а не к разорению" (в созидание, а не на разорение). Впрочем, теперь хотя и сделал об этом намек, как сказал я, однако оставил им самим на размышление, что, если они не исправятся, то наказать не исправляющихся есть также созидание. А что это действительно так, сам он знал, и показал то на деле.
"Впрочем, братия, радуйтесь, усовершайтесь, утешайтесь, будьте единомысленны, мирны, - и Бог любви и мира будет с вами" (Прочее, братие, радуйтеся, совершайтеся, утешайтеся, тожде мудрствуйте, мир имейте, и Бог любве и мира будет с вами) (ст. 11). Что значит: "Впрочем, братия, радуйтесь" (прочее, братие, радуйтеся)? Ты опечалил, устрашил, поверг в скорбь, заставил трепетать и бояться; как же велишь радоваться? "По этому самому, – говорит, – и велю радоваться. В самом деле, если вы, со своей стороны, будете соответствовать тому, что я обязан сделать, со своей стороны, то не будет препятствия к радости. А с моей стороны все сделано: я долготерпел, медлил, не отлучал вас, убеждал, увещевал, устрашал, угрожал, чтобы как-нибудь произвести в вас плоды покаяния. Теперь вам должно сделать свое дело, – и радость ваша не помрачится".
"Усовершайтесь" (Совершайтеся). Что же значит – "Усовершайтесь" (совершайтеся)? Будьте совершенны и восполните, чего не достает.
"Утешайтесь". Так как искушений было много, и опасности были велики, то ищите утешения друг в друге, и в нас, и в собственном исправлении. Если радость ваша происходит от (чистой) совести, и если вы совершенны, то ничего не достает к вашему благодушию и утешению, потому что ничто не доставляет столько утешения, как чистая совесть, хотя бы вы окружены были бесчисленными искушениями.
"Будьте единомысленны, мирны" (Тожде мудрствуйте, мир имейте). Об этом просил он и в начале первого послания. Случается, что люди имеют одни и те же мысли, однако не имеют мира, например, – когда в догматах веры согласны, а друг против друга враждуют. Напротив, Павел здесь требует того и другого (и единомыслия и согласия).
"И Бог любви и мира будет с вами" (И Бог любве и мира будет с вами). Не только увещевает и советует иметь мир, но и молит о том Бога; и подлинно, здесь он или молит, или предсказывает будущее, а вернее, то и другое вместе. "Если, – говорит он, – будете так поступать, то есть, одно и то же мудрствовать и иметь мир между собою, то и Бог будет с вами, потому что Бог есть Бог любви и мира, Он этому радуется, и об этом веселится. Отсюда – от любви Его – и в вас будет мир. Отсюда – избавление от всех зол. Эта любовь спасла вселенную, она прекратила застарелую на земле вражду, она соединила землю с небом, она сделала людей ангелами. Возлюбим же ее и мы, потому что она – матерь бесчисленных благ. Ею мы спасены, через нее нам дарованы все неизреченные блага". Затем, возводя их к любви, (апостол) говорит: "Приветствуйте друг друга лобзанием святым" (целуйте друг друга лобзанием святым) (ст. 12). Что значит – "святым"? Не притворным, не коварным, каким Иуда облобызал Христа. Для того и дано лобзание, чтобы возбуждать любовь, чтобы воспламенять искреннее расположение, чтобы мы так любили друг друга, как братья братьев, как дети отцов, и отцы детей, или еще и больше, – потому что эта (любовь) – от природы, а наша – от благодати. Чрез лобзание соединяются между собою души. Вот почему, и возвращаясь из путешествий, мы целуем друг друга, когда души наши приходят во взаимное общение. Поцелуй уст особенно выражает расположение души нашей.
2. Можно сказать и еще нечто об этом святом лобзании. Что же такое? Мы – храм Христов. Поэтому, лобзая друг друга, мы лобзаем преддверия и вход храма. Не видите ли, как многие лобызают двери и этого храма[1], одни преклоняя главу, другие, прикасаясь рукой и поднося руку к устам? И этими вратами и дверьми[2] входил и входит к нам Христос, когда мы причащаемся. Вы, причастники таинства, понимаете, что я говорю. Не простой чести сподобляются уста наши, приемлющие тело Владычне. Потому-то здесь, по преимуществу, мы и лобзаем друг друга. Пусть слышат это предающиеся сквернословию и злословию, – и да ужаснутся при мысли, как они сквернят уста свои. Пусть слышат это срамно лобызающиеся. Послушай, что Бог вещал устами твоими, – и береги их от осквернения. Он вещал ими о жизни будущей, о воскресении, о бессмертии, о том, что смерть уже не смерть, и о многих других неизреченных (тайнах). В самом деле, приступающий к таинству приближается к устам иерея, как к прорицалищу. Послушаем, как они страшны. Приступающий погубил жизнь свою еще в прародителях, и приходит взыскать ее и просить совета, как найти и приобрести ее. Тогда Бог вещает устами иерея, как найти ее; и уста иерея бывают страшнее самого очистилища. Это последнее никогда не издавало такого гласа, а прорекало о предметах гораздо низших, о земных войнах и о земном мире; напротив, эти уста вещают о небе, о будущей жизни, о вещах новых и превосходящих разум. Сказавши же: "Приветствуйте друг друга лобзанием святым" (целуйте друг друга лобзанием святым), (апостол) присовокупил: "Приветствуют вас все святые" (целуют вы святии вси), и этим подавая им радостную надежду. Это он написал вместо лобзания, соединяя их между собою этим взаимным приветствием, потому что от тех же уст происходит и лобзание и слова. Видишь ли, как он соединяет между собою всех – удаленных по плоти и близких, первых – посредством писания, а последних – посредством лобзания?
"Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и общение Святаго Духа со всеми вами. Аминь" (ст. 13). Таким образом, соединив их между собою и приветствиями, и лобзаниями, опять заключает слово молитвою, а чрез нее всемерно старается соединить их и с Богом.
Где теперь утверждающие, что Святый Дух не единосущен Отцу и Сыну потому, что о Нем не упоминается в начале посланий? Вот теперь (апостол) наименовал и Его вместе с Отцом и Сыном. Кроме того, должно сказать и то, что (апостол) в послании к колосянам, сказав: "благодать вам и мир от Бога Отца нашего" (Кол. 1: 2), умолчал о Сыне, и не прибавил, как в прочих посланиях: "и Господа Иисуса Христа". Ужели поэтому и Сын будет не единосущен (Отцу)? Но утверждать это есть крайнее безумие. Напротив, то самое и показывает Его единосущие, что Павел в различных местах различно упоминает (о лицах). А что сказанное мною не одна догадка, – послушай, как он упоминает о Сыне и о Духе, а умалчивает об Отце. Так в (первом) послании к Коринфянам говорит: "но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего" (но омыстеся, но освятистеся, но оправдастеся именем Господа Иисуса Христа, и Духом Бога нашего) (6: 11). Итак, скажи, неужели они не крестились во имя Отца? Тогда они и не омылись, и не освятились. Но они крестились (во имя Отца), так как действительно крестились. Почему же не сказал, что омылись именем Отца? Потому, что для него безразлично – один раз упомянуть об одной ипостаси, в другой раз – о другой. То же найдешь и во многих местах посланий. Так в послании к Римлянам говорит: "умоляю вас, братия, милосердием Божиим" (молю убо вас щедротами Божиими) (Рим. 12: 1), хотя щедроты принадлежат и Сыну. И в другом месте: "умоляю вас… любовью Духа" (молю вы любовию Духа) (15: 30), хотя любовь принадлежит и Отцу. Почему же он не упомянул о Сыне, когда говорит о щедротах, и об Отце, когда говорит о любви? Он умолчал об этом, как для всех явном и несомненном. Найдешь также и то, что (апостол) и самые дары приписывает (лицам Св. Троицы) в обратном порядке. Так, сказав здесь: "благодать Христа, и любовь Бога и Отца, и общение Святаго Духа", в другом месте общение приписывает Сыну, а любовь Духу, говоря: "умоляю вас… любовью Духа" (молю вы любовию Духа), а в (первом) послании к Коринфянам: "Верен Бог, Которым вы призваны в общение Сына Его" (верен Бог, им же звани бысте во общение Сына Его) (1: 9). Так все, принадлежащее Троице, нераздельно! И где общение Духа, там и общение Сына, и где благодать Сына, там благодать Отца и Святаго Духа. Так (апостол) сказал: "благодать вам от Бога Отца"; а в другом месте, исчисливши многие виды благодати, присоединил: "Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно" (вся же сия действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, якоже хощет) (1 Кор. 12: 11). Говорю же это не потому, что смешиваю ипостаси, – нет! – напротив, знаю как то, чем они различаются и разделяются, так и единство их сущности.
3. Итак, будем и догматы эти содержать со всею точностью и привлекать к себе любовь Божию. Бог прежде возлюбил нас, когда мы еще ненавидели Его, и примирил с Собою, когда мы еще были врагами Его; и теперь хочет любить нас, уже любящих Его. Будем же постоянно любить Его, чтобы и Он любил нас. Если мы, пользуясь любовью сильных людей, для всех бываем страшны, то тем более, когда будем (в любви) у Бога. И если из любви к Нему нужно будет отдать имущество, тело свое, даже самую душу, не пощадим ничего. Не достаточно свидетельствовать любовь свою к Нему только на словах; нужно показать ее и делами, так как и Он сам явил Свою любовь к нам не словами только, но и делами. Так и ты покажи любовь к Нему на самом деле, и твори угодное Ему. В таком случае сам же ты опять получишь пользу. Сам, ведь, Он ни в чем нашем не нуждается. Это-то и служит особенным доказательством искренней любви Его к нам, что, не нуждаясь в нашей любви, Он все делает для того, чтобы мы Его любили. Потому и Моисей говорил: "чего требует от тебя Господь, Бог твой? Того только, чтобы ты … ходил всеми путями Его, и любил Его" (что бо ищет Господь Бог у вас, точию еже любити Его, и готову быти тебе еже ходити в след Его) (Втор. 10: 12). Таким образом, когда Он повелевает тебе любить Его, тогда особенно показывает, что любит тебя, потому что ничто так не доставляет нам спасения, как любовь к Нему. Смотри, и все заповеди Его клонятся к нашему успокоению, спасению и прославлению. Так, когда Он говорит: "блаженны милостивые, блаженны чистые сердцем, блаженны кроткие, блаженны нищие духом, блаженны миротворцы" (Мф. 5: 3-9), сам Он никакой пользы отсюда не получает, а заповедует это для того, чтобы нас украсить и настроить. Равным образом, когда говорит: "алкал Я" (взалкахся) (Мф. 25: 42), не имеет нужды в нашей помощи, но тебя побуждает к человеколюбию. Он и без тебя мог бы пропитать бедного, но, даруя тебе величайшее сокровище, заповедал это. Если солнце, будучи творением, не нуждается в наших очах (оно ведь так же стало бы блистать, хотя бы и никто не смотрел на него), но мы получаем пользу, когда наслаждаемся лучами его, то тем более применимо это к Богу. Но чтобы тебе еще более увериться в этом, послушай: какое, ты думаешь, различие между Богом и нами? Такое ли, как между нами и комарами, или гораздо большее? Очевидно, что гораздо и даже беспредельно большее. Итак, если мы, тщеславные, не нуждаемся в помощи или в славе от комаров, то тем более не нуждается Бог, бесстрастный и ни в чем не имеющий нужды. Поэтому в той только мере получает от нас пользу Бог, в какой благотворит нам, в какой радуется о нашем спасении. Часто даже оставляя Свое, Он ищет твоего. "Если какой брат, – сказано, – имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее" (Аще кто жену имать неверну, и та благоволит жити с ним, да не оставляет ея) (1 Кор. 7: 12). "Кто разводится с женою своею, кроме вины прелюбодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать" (А отпущаяй жену разве словесе любодейнаго, творит ю любодействовати) (Мф. 5: 32). Видишь ли несказанную благость? "Если, – говорит, – жена твоя любодействует, не принуждаю тебя жить с нею; если же она неверующая, не препятствую. Опять, если кто оскорбил тебя, повелеваю оставить приносимый Мне дар и идти к оскорбившему". "Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Аще бо принесеши дар твой, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя, остави дар твой пред алтарем, и шед, прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой) (Мф. 5: 23, 24). И притча о должнике не то же ли самое показывает? В самом деле, когда он расточил десять тысяч талантов, господин умилосердился над ним и отпустил ему; когда же он потребовал от своего сораба сто динариев, господин назвал его лукавым и предал наказанию (Мф. 18: 24). Столь много печется Господь о твоем спокойствии! Варвар замыслил грех против жены праведника, – и (Господь) говорит ему: "удержал тебя от греха предо Мною" (пощадех тя, да не согрешиши ко Мне) (Быт. 20: 6). Павел гнал апостолов – и (Господь) говорит ему: "что ты гонишь Меня (что Мя гониши) (Деян. 9: 4)?" Другие алчут, а Он называет Себя алчущим, и нагим, и странником (Мф. 25: 35), желая пристыдить тебя и побудить тем к подаянию милостыни. Итак, представляя себе любовь, какую Бог доселе во всем нам оказывал и оказывает, – а Он благоволил сообщить нам ведение о Себе, что составляет величайшее и главное благо, свет ума, и учение добродетели, дал нам закон добродетельной жизни, сделал для нас все, дал нам и Сына Своего, и обещал царствие, и призвал нас к неизреченным благам, и приуготовил нам блаженнейшую жизнь, – будем все делать и говорить так, чтобы нам явиться достойными и любви Его, и получить будущие блага, которых и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Храма, в котором Златоуст произносил свою беседу
[2] Нашими устами.
Толкование на послание к Галатам
Глава 1
"Павел Апостол, [избранный] не человеками и не через человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем, воскресившим Его из мертвых, и все находящиеся со мною братия - церквам Галатийским: благодать вам и мир от Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа" (ст. 1-3).
Побуждение к написанию Павлом послания. – Павел был призван самим Христом. – Власть Сына и Святого Духа одна и та же. – Разрешение возражения аномеев. – Против аномеев и ариан. – Против христиан иудействующих. – Вопрос о том, следует ли обрезываться христианам. – Смирение Павла.
1. Начало послания исполнено великого гнева и вместе великой мудрости; да и не одно только начало, но и все, можно сказать, послание. Это потому, что беседовать с наставляемыми всегда с кротостью, хотя бы даже по отношению к ним и была необходима строгость, свойственно скорее не учителю, а губителю и недоброжелателю. Вот почему и Господь, беседовавший в большинстве с учениками с кротостью, в некоторых случаях употребляет строгость в слове, и иногда ублажает их, а иногда порицает. Так, сказав Петру: "блажен ты, Симон, сын Ионин" (блажен еси, Симоне, вар Иона) и обещав на исповедании его положить основание Церкви (Мф. 16: 17), спустя немного после этих слов говорит: "отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн!" (иди за Мною, сатано, соблазн ми еси) (ст. 23); а в другом место снова говорит: "неужели и вы еще не разумеете?" (единаче ли и вы без разума есте) (Мф. 15: 16). И, наконец, внушил им такой страх, как замечает Иоанн, что увидевши Его беседующим с женою самарянкою, они напоминали Ему только относительно пищи, но ни один не осмелился сказать: "О чем Ты говоришь?", или: "Чего требуешь от нее?" (Иоан. 9: 27). Зная это, и Павел, следуя по стопам Учителя, также разнообразил свое слово соответственно нужде наставляемых, в одних случаях применяя как бы прижигание и отсечение, а в других – прилагая как бы смягчающие лекарства. Так, коринфянам он говорит: "Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?" (что хощете, с палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости) (1 Кор. 4: 21), а галатам сказал: "О, несмысленные Галаты!" (о несмыслении Галате) (Гал. 3: 1), и не один только раз, но и в другой употребил тот же самый упрек (ст. 3). И в конце (послания), так же упрекая их, сказал: "Впрочем, никто не отягощай меня" (труды да никто же ми дает) (6: 17). Но, с другой стороны, он и утешает их, когда, например, говорит: "Дети мои, для которых я снова в муках рождения" (чадца моя, ими же паки болезную) (4: 19), и многое другое подобное этому. А что действительно послание исполнено гнева, это каждому станет ясно и после беглого прочтения его.
Но необходимо сказать, что раздражило его против учеников: без сомнения, это было не маловажное что-нибудь и не стоящее внимания, потому что в таком случае он не сделал бы им столь сильного упрека. Ведь раздражаться по поводу незначительных случаев свойственно людям малодушным, жестоким и удрученным горем; равно как проявлять равнодушие в делах важных свойственно ленивым и сонливым. Но Павел был не таков. Итак, что же это был за проступок, возмутивший его? Великий и весьма тяжкий, притом отчуждавший всех их от Христа, как он сам говорит далее: "Вот, я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа" (се аз Павел глаголю вам, яко аще обрезаетеся, Христос вас ничтоже пользует); и опять: "Вы, оправдывающие себя законом… отпали от благодати" (иже законом оправдаетеся, от благодати отпадосте) (5: 2, 4). Итак, что же это значит? Это требует более подробного разъяснения. Некоторые из уверовавших иудеев, находившиеся еще под влиянием воззрений иудейства, а вместе надменные честолюбием, желая присвоить себе достоинство учителей, явившись к галатам, стали учить, что необходимо обрезываться, соблюдать субботы и новомесячия, и не принимать Павла, который отвергал все это. "Ведь Петр, Иаков и Иоанн, – говорили они, – эти первоверховные апостолы, бывшие со Христом, не запрещали этого". И действительно, они не запрещали; но поступали так не потому, чтобы признавали необходимость всего этого, а лишь по снисхождению к слабости уверовавших из иудеев. Павел же, проведывавший среди язычников, не находил нужды в подобном снисхождении, между тем как, когда находился в Иудее, он и сам делал такое снисхождение. Но лжеучители, не указывая причин, по которым как он, так и те (апостолы) допускали такое снисхождение, обольщали людей более простых, говоря, что не должно слушать Павла, так как он явился только вчера или сегодня, тогда как Петр и сущие с ним суть первейшие из апостолов; притом, он – ученик апостолов, а те – ученики Христовы; он один, а тех много и они – столпы Церкви. Они, кроме того, обвиняли (Павла) и в лицемерии, говоря, что и сам он, отвергая обрезание, в других случаях, несомненно, исполняет иудейские обряды; и что он иначе проповедует им, и иначе – другим. Вот почему, увидав, что весь народ воспламенился и в Церкви галатийской возгорелся опасный пожар, что здание ее колеблется и угрожает падением, (апостол), объятый справедливым гневом, а также и скорбью (он ведь объявил и это, сказав: "Хотел бы я теперь быть у вас и изменить голос мой" (хотел бых приити к вас ныне, и изменити глас мой) [Гал. 4: 20]), пишет послание, отвечая на все обвинения. И прежде всего, в самом начале, он возражает на то, что говорили унижавшие его достоинства, а именно, что прочие апостолы были учениками Христа, а он – ученик апостолов. Вот почему он и начал послание так: "Павел Апостол, [избранный] не человеками и не через человека" (Павел апостол, ни от человек, ни человеком) (ст. 1). Как я сказал выше, те лжеучители утверждали, что Павел – последний из всех апостолов и что он от них уже научился вере. Петр же, Иаков и Иоанн и призваны были прежде, и занимают первое место между учениками, и догматы веры приняли от самого Христа, а потому и верить следует более им, чем первому. Названные же апостолы не воспрещают ни обрезываться, ни соблюдать закон (Моисеев).
2. Говоря это и подобное этому и тем унижая Павла и возвышая достоинство тех (апостолов), впрочем, не с целью прославления их, а для того, чтобы обольстить галатян, они несвоевременно уже внушали им соблюдать закон. Итак, (апостол) вполне справедливо начал (послание) подобным образом. В самом деле, так как они унижали учение его, говоря, что оно от человек, тогда как учение Петра от Христа, то (апостол) в самом начале тотчас же и опровергает это, говоря, что он апостол (избранный) "не человеками и не чрез человеков". Правда, его крестил Анания (Деян. 9: 17), но не он вывел его из заблуждения и привел к вере, а сам Христос воззвал к нему свыше тем чудесным гласом и таким образом уловил его, Петра и брата его, а равно и Иоанна с братом – последнего Господь призвал, ходя при море, Павла же – после вознесения на небеса. И подобно тому, как те не имели нужды во вторичном призвании, но оставивши сети и все прочее, тотчас последовали за Ним, – точно так же и этот от первого призвания взошел на самый верх совершенства, и тотчас приняв крещение и вступив в непримиримую борьбу с иудеями, тем самым много превзошел еще и апостолов: "я более всех их, – говорит он, –потрудился" (паче их потрудихся) (1 Кор. 15: 10). Но в настоящем случае он не касается этого, а лишь довольствуется указанием на свое равенство (с другими апостолами). Ведь для него здесь важно было не то, чтобы показать свое превосходство пред ними, но уничтожить причину соблазна.
Итак, слова "не человеками" (не от человек) относились ко всем (проповедникам), так как проповедь евангельская имеет начало и основание свое свыше; слова же "не через человека" (ни человеком) относились исключительно к апостолам, так как Христос призвал их не чрез людей, но непосредственно сам. Но почему он не упомянул о призвании и не сказал: "Павел, званный не человеками", но упоминает об апостольстве? Потому, что в этом заключалось все дело. Ведь (обольстители) говорили, что право учения передано ему от людей – апостолов, и потому он должен следовать им. Но что это право получено им не от людей – это засвидетельствовал Лука, сказавши: "Когда они служили Господу и постились, Дух Святый сказал: отделите Мне Павла и Варнаву" (служащим же им и постящимся Господеви, рече Дух Святый: отделите Ми Варнаву и Савла) (Деян. 13: 2). Отсюда ясно, что власть Сына и Духа Святого – одна и та же. В самом деле, будучи послан Духом Святым, (апостол) говорит, однако, что он послан Христом. Это показывает он и в другом месте, приписывая Духу (Святому) то, что приличествует Богу. Так, в беседе милетскими пресвитерами он говорит: "внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас пастырями и блюстителями" (внимайте себе и стаду, в немже вас Дух Святый постави епископы пасти Церковь) (Деян. 20: 28), хотя в одном из других посланий говорит: "иных Бог поставил в Церкви, во-первых, Апостолами, во-вторых, пророками, далее – пастырями и учителями" (овых убо положи Бог в Церкви первее апостолов, второе пророков, третие учителей) (1 Кор. 12: 28). Таким образом, он безразлично пользуется словами, усваивая Духу то, что принадлежит Богу, и наоборот – свойственное Духу приписывая Богу. Но он и другим еще образом заграждает уста еретиков, когда говорит: "Иисусом Христом и Богом Отцем". Так как говорят, что подобное выражение употреблено по отношению к Сыну, как имеющее меньшую важность, то посмотри, что он делает: он поставляет его перед названием Отца, научая нас этим не полагать законов для непостижимого естества и не определять меры божественности между Сыном м Отцом, так как сказав: "Иисусом Христом", он присоединил: "и Богом Отцем". Ведь если бы он, упомянув отдельно только об Отце, употребил это выражение – "чрез Которого", то, может быть, они прибегли бы и к уловке, сказав, что выражение "чрез Которого" приличествует Отцу, так как действия Сына относятся к Нему; теперь же, упомянув вместе о Сыне и об Отце и употребив по отношению к Ним одинаковое выражение, он совершенно уже не оставляет места для подобного измышления, так как он делает это не для того, чтобы приписать принадлежащее Сыну – Отцу, но с целью показать, что это выражение не допускает никакого различия в Их существе. Что же теперь скажут и те, которые измышляют какое-то уменьшение (божеских ипостасей) в крещении на том основании, что крещение совершается во имя Отца и Сына и Святого Духа? Ведь если Сын по своему достоинству ниже Отца только потому, что Он поставляется после Отца, то что они скажут теперь, после того, как апостол, начавши со Христа, потом уже переходит к Отцу? Но мы не будем говорить ничего богохульного. Вступая в состязание с ними, мы не должны отступать от истины, но если бы даже они тысячу раз безумствовали, нам и в таком случае необходимо держаться в пределах благочестия. Вот почему как здесь, только на основании того, что (апостол) упомянул о Христе прежде, мы не назовем Сына большим Отца, – ведь это было бы верхом безумия и всякого нечестия, – так и там, (в заповеди о крещении), на основании того, что Сын поставлен после Отца, мы не должны считать Сына меньшим Отца.
"…Воскресившим Его из мертвых". Что ты делаешь, Павел? Желая привести к вере иудействующих, ты не выставляешь на вид ни одного из великих и блистательных свойств Его подобно тому, как ты писал к филиппийцам, говоря, что (Он) "будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу" (во образе Божии сый, не восхищением непщева равен Богу) (Филипп. 2: 6); как затем в послании к евреям громогласно возвестил, что Он есть "сияние славы и образ ипостаси Его" (Евр. 1: 3); или как провозгласил о Нем в начале своего Евангелия сын грома: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово) (Иоан. 1: 1); или как, наконец, сам Иисус часто объявлял иудеям, говоря, что Он обладает равным могуществом с Отцом и имеет ту же самую власть (Иоан. 5: 17, 19 и след.). Ты не говоришь ничего подобного, но, оставив все это, упоминаешь о том, что совершилось над плотию Его, указывая на крест и смерть? "Да, – говорит он. – Ведь если бы речь была обращена к людям, не знающим ничего великого о Христе, то было бы прилично сказать о Нем это; но так как против нас поднимают мятеж люди, которые думают, что они подвергнутся наказанию, если отступят от закона, то поэтому и упомянуто об обстоятельстве, которым совершенно отменяется необходимость закона, то есть о благодеянии, происшедшем для всех от креста и воскресения". Если бы он сказал, что "в начале было Слово", или что Оно было во образе Божии и соделало Себя равным Богу, и тому подобное, то этим он показал бы божественность Слова, но нисколько не помог бы в настоящем деле; сказав же: "воскресившим Его из мертвых", он этим самым напомнил о самом главном благодеянии, оказанном нам, а это принесло ему немалую пользу в данном случае. Ведь большинство людей обыкновенно не столько внимательно слушают слова, доказывающие величие Божие, сколько беседы, раскрывающие благодеяния Его к людям. Вот почему, отложив беседу о первом, он и говорит об оказанном нам благодеянии.
3. Но еретики возражают, говоря: "Смотри, Отец воскрешает Сына!" Так как они однажды заразились болезнью еретичества, то становятся притворно глухими к тому, что касается высоты догматов, а выбирают только относящееся к состоянию уничижения (Христа), сказанное во внимание или к человечеству Его, или к чести Отца, или по какому другому устроению (Божию), и, рассматривая подобные места в отдельности, причиняют вред сами себе (не скажу – Писанию). Я охотно спросил бы у них, для чего они говорят это? Неужели для того, чтобы представить Сына слабым и не имеющим силы для воскрешения даже тела? Но одна вера в Него производила то, что и тень веровавших в Него воскрешала мертвых (Деян. 5: 15). Итак, люди верующие в Него, будучи сами смертными, одною тенью своих перстных тел и одеждами своими, облекавшими эти тела, воскрешали мертвых, – а Он не мог воскресить самого Себя? Не явное ли это сумасшествие и высшая степень безумия? Ты не слышал, что говорит Он: "разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его" (разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю) (Иоан. 2: 19), и еще: "Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее" (область имам положити душу Мою, и область имам паки прияти ю) (Иоан. 10: 18)? Итак, почему же говорится, что Отец воскресил Его? Потому же, почему и многое другое, что творит (Сын), приписывается (Отцу). Это сказано в честь Отца и ради немощи слушателей.
"… И все находящиеся со мною братия" (И иже со мною вся братия). Почему нигде в других посланиях он не прибавляет этого? Там он или полагает одно только свое имя, или называет по имени еще двоих или троих; здесь же назвал все множество, а потому и не упомянул ни о ком по имени. Для чего же он делает это? Его упрекали за то, что он только один проповедует так и вводит новое учение в догматы веры. Желая поэтому уничтожить такое подозрение и показать, что он имеет многих единомышленников, он присоединил братию, давая тем понять, что то, что он пишет, он пишет согласно с их мнением.
"… Церквам Галатийским". Ведь пламя заблуждения объяло не один город, не два и три, но весь народ галатийский. Обрати внимание и здесь на великое негодование (апостола). Он не сказал: "возлюбленным", не сказал также: "святым", но – "Церквам Галатийским". Это было признаком сильно скорбящего и обнаруживающего печаль свою – что не приветствовал их ни именем любви, ни именем чести, но именем только их общества, и что не прибавил даже: "церквам Божиим", но просто сказал – "Церквам Галатийским". Вместе же с тем он спешит в самом начале привести к единству их разделение, а потому и прибавил имя Церкви, желая этим пристыдить их и собрать воедино. В самом деле, будучи разделены на многие части, они и не могли называться этим именем, так как имя Церкви есть имя согласия и единодушия.
"Благодать вам и мир от Бога Отца и Господа Иисуса Христа". Он полагает необходимым везде употреблять это (приветствие), в особенности же теперь, посылая послание к галатам. Так как они находились в опасности отпасть от благодати, то он и желает им снова утвердиться в ней. Они сделались противниками Богу, а потому он и просит Бога, чтобы Он привел их к прежнему миру с Собою.
"…Бога Отца". И этими словами снова легко побеждаются еретики. Они утверждают, что Иоанн, говоря в начале своего Евангелия: "и Слово было Бог" (и Бог бе Слово), употребил слово "Бог" без члена (καί Θεός ήν ο Λόγος) потому, что желал представить божество Сына меньшим (божества Отца); и что опять, когда Павел говорит, что "Сын был образом Бога" (Филип. 2: 6), говорит это не об Отце, потому что это слово (Θεου) и здесь поставлено без члена; что же они скажут теперь, когда Павел говорит не "από του Θεου" – "от Бога" (употребляя это слово с приставкой члена του), но "από Θεου Πατρός" – "от Бога Отца" (без прибавления члена)? Бога же называет он здесь Отцом, не льстя им, но напротив, сильно упрекая их этим и приводя на память причину, по которой они сделались сынами. Ведь не чрез закон, но банею пакибытия они удостоились такой чести. Вот почему он везде и в начале посланий своих многократно делает указания на проявления благости Божией, говоря почти так: "Рабы, враги и отверженные, как это вы (будучи таковыми) вдруг называете Бога Отцом? Разве закон даровал вам это высокое родство? Зачем же, в таком случае, вы, оставив Того, Кто так приблизил вас к Себе, снова обращаетесь к пестуну?" И не только имя Отца, но и наименования, применяемые по отношению к Сыну, достаточны для того, чтобы показать им эту благость. "Потому, – сказано, – и наречется имя Ему Иисус, что Той спасет людей Своих от грехов их (спасет люди своя от грех их) (Мф. 1: 21); название же Христос приводит на память помазание Духом".
4. "… Который отдал Себя Самого за грехи наши" (давшаго Себе по гресех наших) (ст. 4). Смотри, Он не рабское и не принужденное понес служение, и никто не предавал Его, но Он сам предал Себя, а потому, когда услышишь Иоанна, говорящего, что Отец отдал Сына Своего Единородного за нас (Иоан. 3: 16), то не умаляй на этом основании достоинства Единородного и не подумай о Нем чего-нибудь человеческого. Хотя и говорится, что Отец предал Его, но не для того, чтобы ты считал служение (Сына) рабским, а для того, чтобы ты узнал, что это служение было угодно и Отцу. Это именно и здесь показал Павел, сказав: "по воле Бога и Отца нашего" – не по повелению, но – "по воле". В самом деле, так как воля у Отца и Сына одна, то, чего желал Сын, того же желал и Отец.
"… За грехи наши" (по гресех наших). "Мы погрязли, – говорит он, – в бесчисленных беззакониях и достойны были жесточайшего наказания. Закон же не только не избавлял нас, но еще и осудил, сделав более явным наши согрешения и будучи не в состоянии освободить нас и утишить гнев Божий; а Сын Божий сделал возможным и это невозможное, разрешив и наши грехи, и поставив нас, бывших врагов, в разряд друзей, и даровав нам другие бесчисленные блага". Потом говорит: "чтобы избавить нас от настоящего лукавого века" (яко да избавит нас от настоящаго века лукаваго). Опять другие еретики пользуются этим выражением, чтобы оклеветать настоящую жизнь и привести (в доказательство этого) свидетельство Павла. "Вот, – говорят они, – Павел называет настоящий век лукавым". Но скажи мне, что такое век? Время, состоящее из дней и часов. Итак, что же? Неужели продолжение дней и течение солнца лукавы? Но никто никогда не скажет этого, хотя бы он дошел до крайнего безумия. Ты скажешь, что (апостол) назвал лукавым не время, а настоящую жизнь? Но эти слова означают не то, и ты основываешься не на словах Павла, сплетая обвинение на настоящую жизнь, а произвольно составляешь свое толкование. Позволь же в таком случае и нам истолковать сказанное (апостолом), тем более, что наше толкование и благочестиво, и имеет основание. Итак, что же мы скажем? То, что никакое зло никогда не может быть причиною добра, а настоящая жизнь служит причиною бесчисленных венцов и величайших наград. Вот почему и сам блаженный Павел безмерно восхваляет эту жизнь, говоря так: "Если же жизнь во плоти [доставляет] плод моему делу, то не знаю, что избрать" (аще же, еже жити ми телом, сие мне плод дела, и что изволю, не вем) (Филип. 1: 22). И предоставляя себе выбор – жить ли здесь, или разрешиться и быть со Христом, он предпочитает пребывание здесь. А если бы настоящая жизнь была злом, он не сказал бы этого о себе; и никто никогда не может воспользоваться ни злом для достижения добра, ни блудом для целомудрия, ни завистью для благожелательства. И когда Павел говорит о плотских помышлениях, что они не покоряются закону Божию, да и не могут (Рим. 8: 7), он говорит тем самым, что порок, оставаясь пороком, не может быть добродетелью. Поэтому, когда ты услышишь о лукавом веке, то разумей под этим лукавые дела, развращенную волю. И Христос пришел не для того, чтобы умертвить нас и таким образом вывести из настоящей жизни, но для того, чтобы оставив нас в мире, сделать нас достойными жизни небесной. Вот почему и в беседе Своей с Отцом Он говорил: "они в мире, а Я к Тебе иду" (и сии в мире суть, и Аз к Тебе гряду). И еще: "Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла" (не молю, да возмеши их от мира, но да соблюдеши их от неприязни), т. е. от порока (Иоан. 17: 11, 15). Если же ты не принимаешь этого объяснения, но продолжаешь утверждать, что настоящая жизнь есть зло, то не осуждай и самоубийц. В самом деле, подобно тому как человек, освобождающий себя от порока, заслуживает не порицаний, а наград, точно так же, по вашему мнению, и прекращающий свою жизнь насильственной смертью, чрез удавление или иным каким-либо способом, не будет достоин осуждения. Но в действительности и Бог подвергает таких большему наказанию, чем человекоубийц, да и все мы с ужасом отвращаемся от них, и это вполне справедливо, потому что если преступно убивать других, то тем более – самого себя. Если же настоящая жизнь есть зло, то человекоубийц надобно награждать за то, что они избавляют нас от зла. Кроме того, говорящие это опровергают и самих себя. В самом деле, признавая солнце, а вместе с ним и луну божеством и поклоняясь им как виновникам многих благ, они противоречат сами себе. Ведь они (солнце и луна), а равно и другие звезды, совершенно бесполезны для чего-нибудь другого, а приносят пользу нам для настоящей, лукавой, как утверждают они, жизни, питая и освещая тела и содействуя созреванию плодов. Каким же образом эти, по вашему мнению, боги содействуют такому устроению лукавой жизни? Но ни звезды, – не боги, ни в коем случае, а дела Божии, сотворенные для нашей пользы, – ни самый мир не является злым. Если же ты укажешь мне на человекоубийц, прелюбодеев и грабителей могил, то все это нисколько не говорит против настоящей жизни, потому что грехи эти зависят не от жизни нашей во плоти, но от развращенной воли. Если бы они зависели от настоящей жизни и были как бы необходимо связаны с нею, то никто не был бы свободным и чистым от них. Смотри, ведь никто не в состоянии избежать необходимых нужд плотской жизни. Какие же это нужды? Есть, пить, спать, расти, алкать, жаждать, рождаться, умирать, и все другие подобного рода. И от этих нужд никто не может избавиться – ни грешник, ни праведник, ни царь, ни простолюдин, но все мы подлежим этой необходимости природы. Точно так же, если бы и делание зла являлось по самой природе неизбежною участию жизни, то никто не избежал бы этого, подобно тому как невозможно избежать и тех естественных нужд. Не говори мне, что редкие ведут добродетельную жизнь. Такого, кто победил бы необходимые естественные потребности, совсем не найдешь. Поэтому до тех пор, пока найдется хоть один, преуспевающий в добродетели, истина нашего слова останется непреложной. Что ты говоришь, несчастный и жалкий, неужели лукава настоящая жизнь, в которой мы познали Бога, любомудрствуем о будущем, сделались из людей ангелами и составляем один сонм с горними силами? Какое же еще другое найдем мы доказательство против вашего злого и развращенного разума?
5. "Почему же, – говоришь ты, – Павел назвал настоящий век лукавым?" Он сказал так по обычному употреблению этого слова. Так и мы обыкновенно говорим: "Сегодня был для меня плохой день", обвиняя этим не время, но дела и обстоятельства. Точно так же и Павел, осуждая злые влечения сердца, употребил общепринятое выражение и показывает, что Христос и освободил нас от прежних грехов, и поставил нас в безопасность от них на будущее время. Сказав: "который отдал Себя Самого за грехи наши" (давшаго Себе по гресех наших), он показал первое, прибавлением же слов: "чтобы избавить нас от настоящего лукавого века" (яко да избавит нас от настоящаго века лукаваго) он указал безопасное пристанище и на будущее время. Закон был бессилен для (освобождения и от них) одних из названных грехов, а благодать имела силу для (очищения) тех и других.
"…По воле Бога и Отца нашего". Так как они думали, что они оказывают неповиновение Богу, давшему закон, и боялись, оставивши древний закон, последовать новому, то (апостол) исправляет и это предубеждение их, говоря, что это угодно и Отцу. И он сказал не просто – "Отца", но – "Отца нашего", да и часто делает такое прибавление, для того, чтобы постыдить их указанием на то, что Своего Отца Христос сделал и нашим Отцом.
"… Ему же слава во веки. Аминь" (ст. 5). И это нечто новое и необычайное. Слóва "аминь" мы не встречаем нигде в начале и в предисловии посланий, а обыкновенно оно поставляется уже после многих (рассуждений). Здесь же, желая показать, что и сказанное заключает в себе достаточное обличение галатов, и что речь его совершенно закончена, он поставил это (слово) в начале послания. Очевидные проступки не требуют продолжительных приготовлений (для обличения). Поэтому, вспомянув о кресте и воскресении, об искуплении грехов, о безопасности от них на будущее время, о воле Отца и согласии Сына, о благодати, мире и о всяческих дарах Божиих, он заключил речь свою славословием. И не поэтому только он поступил так, но также и от чрезмерного изумления пред величием дара и преизбытком благодати, и от представления того, каковыми мы были, и чем соделал нас Бог сверх нашего чаяния и в самое короткое время. Не будучи в состоянии выразить этого словом, он и заключил речь свою славословием, воссылая за всю вселенную хвалу Богу, – не такую, которая была бы достойна Его, но которая была возможна для него. Вот почему после этого он еще с большею силою продолжает речь свою, воспламенившись, как бы от сильного пламени, от представления благодеяний Божиих. Сказав: "Ему же слава во веки. Аминь", он начинает затем еще сильнее свое обличение, следующими словами: "Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатью Христовою так скоро переходите к иному благовествованию" (чуждуся, яко тако скоро прелагаетеся от звавшаго вы благодатию Христовою, во ино благовествование) (ст. 6). Так как они соблюдением закона думали угодить Отцу, подобно тому как и иудеи преследованием Христа, то он прежде всего показывает, что, поступая таким образом, они оскорбляют не только Христа, но и Отца. "Делая это, – говорит он, – вы отлагаетесь не только от Христа, но и от Отца, потому что как ветхий завет принадлежит не только Отцу, но и Сыну, точно так же и благодать есть дар не только Сына, но и Отца, и все у Них общее: «все, что принадлежит Отцу, есть Мое» (Иоан. 16: 15)". Показав, таким образом, что они отступают и от Отца, он возлагает на них две вины: отступление и весьма скорое отступление. Конечно, они были бы достойны обвинения и в том случае, если бы отпали спустя много времени, но здесь речь идет об обольщении. Ведь достоин обвинения и тот, кто отступает спустя долгое время, падающий же при первом нападении и еще от издали пускаемых стрел показывает собою пример крайней слабости. В этом обвиняет (апостол) и галатов, как бы говоря: "Что такое значит, что обольщающие вас не имеют нужды даже и во времени, но и одного первого приступа довольно для них, чтобы покорить всех вас и пленить? Какое же вы можете иметь извинение?" Если и по отношению к друзьям подобный поступок является виною, и оставивший прежних и полезных друзей своих достоин осуждения, то подумай, какому наказанию подлежит тот, кто оставил Бога, призвавшего его? Когда же он говорит: "удивляюсь" (чуждуся), то этим словом не упрекает их только за то, что они, после столь обильных дарований, после столь великого прощения грехов и столь великого человеколюбия Божия, добровольно предались игу рабства, но вместе и показывает, какое имеет он о них мнение, т. е. высокое и отличное. В самом деле, он не дивился бы случившемуся, если бы считал их слабыми и легко обольщаемыми, "но так как, – говорит он, – вы были из числа искренно уверовавших и много потрудившихся, то поэтому я и удивляюсь". Этого довольно было для их обращения и приведения в прежнее состояние. Это же изъяснил он и в середине послания, сказав: "Столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы!" (толика пострадасте туне, аще точию и туне) (3: 4).
"… Переходите" (прелагаетеся). Не сказал – "перешли" (преложились), но – "переходите" (прелагаетеся), то есть: "я не верю еще и не думаю, чтобы это обольщение имело совершенный успех", – чем опять показывает надежду обратить их. Это же он яснее выразил и впоследствии, сказав: "Я уверен о вас в Господе, что вы не будете мыслить иначе" (аз надеюся о вас, яко ничтоже ино разумети будете) (5: 10).
"… От призвавшего вас благодатью Христовою" (от звавшаго вы благодатию Христовою). Призывание, конечно, есть дело Отца, причиною же призывания является Сын, так как Он примирил нас и дал дар благодати, – ведь не от дел праведных мы получили спасение. Лучше же сказать – принадлежащее Сыну принадлежит и Отцу, и принадлежащее Отцу принадлежит и Сыну. "Все Мое, – говорит Он, – Твое, и Твое Мое" (Моя вся Твоя суть, и Твоя Моя) (Иоан. 17: 10). И не сказал: "вы переходите (прелагаетесь) от благовествования", но – "от призвавшего вас" (от звавшаго вы), т. е. Бога. Он употребил выражение, которое было более грозно для них и скорее могло поразить их страхом. Люди, хотевшие обольстить галатов, делали это не сразу, но изменяя мало-помалу сущность проповеданных им истин, не изменяя их наименований. Такого же рода и обольщения диавола – и он незаметно расставляет свои сети. Если бы они стали говорить: "Отрекитесь от Христа", – то галаты остерегались бы их как обманщиков и развратителей, теперь же, оставив их до времени в вере и прикрыв свой обман наименованием благовествования, они с большею смелостью подкапывали здание, прикрывая, подобно подкапывающим стены, как бы некоторою завесою, этими именами проповедуемое учение.
6. Итак, ввиду того, что они называли свое ложное учение благовествованием, (апостол) весьма кстати вступается и за самое наименование и действует прямо, говоря: "к иному благовествованию, которое [впрочем] не иное" (во ино благовествование, еже несть ино) (ст. 7). Прекрасно (сказано), потому что оно действительно не иное. Но, подобно тому, как это случается с больными, которые терпят вред и от здоровой пищи, так и маркиониты потерпели здесь то же самое. Они воспользовались этими словами и говорили: "Вот и Павел сказал, что нет другого благовествования", – так как они принимают не всех евангелистов, но только одного, и притом многое отсекши и изменивши в нем по произволу. Что же в таком случае значат сказанные тем же апостолом слова: "о благовествованию моему и проповеди Иисуса Христа" (по благовествованию моему и проповеданию Иисус Христову) (Рим. 14: 24)? Итак, слова их заслуживают великого посмеяния; но хотя бы они были и смешны, однако, необходимо обличить их ложь ради тех, которые легко соблазняются. Что же мы скажем? То, что хотя бы и весьма многие писали Евангелия, но если они будут писать одно и то же – в таком случае и многие Евангелия будут представлять одно, и множество пишущих нисколько не воспрепятствует ему быть одним, подобно тому как и наоборот, хотя и один кто писал, но стал бы говорить противное, – написанное им не будет одним. В самом деле, одно или не одно (Евангелие), – это определяется не числом пишущих, но тождеством или разностью содержания. Отсюда ясно, что и четыре Евангелия представляют собою одно Евангелие. Ведь когда четверо говорят одно и то же, то это не будет разным только благодаря различию лиц, но является одним в силу согласия написанного ими. И Павел говорит здесь не о числе проповедующих, но о несогласии проповедуемого. Поэтому, если по силе написанного и по правильности догматов евангелие Матфея представляет одно, а Луки – другое, то (маркиониты) справедливо приводят слова Павла; если же (эти Евангелия представляют) совершенно одно и то же, то пусть перестанут они безумствовать, притворяясь не знающими того, что вполне ясно и малым детям.
"Только есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово" (Точию нецыи суть смущающии вы, и хотящии превратити благовествование Христово) (ст. 7). Это значит: "До тех пор, пока вы будете здравы умом и будете обращать внимание лишь на правое, а не извращенное, измышляя то, чего нет, вы не признаете другого Евангелия". Подобно тому как поврежденный глаз видит одно вместо другого, точно также и ум, возмущенный приливом злых помыслов, обыкновенно подвергается точно такой же болезни. Вот почему и страдающие сумасшествием представляют одно вместо другого. Но это безумие опаснее того, так как причиняет вред в познании не чувственных предметов, но духовных, производит расстройство не в зрачке плотских глаз, но в очах ума.
"… И желающие превратить благовествование Христово" (и хотящии превратити благовествование Христово). Правда, они прибавили еще только одну или две заповеди, установив вновь заповедь об обрезании и соблюдении дней; но, желая показать, что и незначительное нарушение закона разрушает все, он и сказал, что ниспровергается Евангелие. Подобно тому как тот, кто хотя бы незначительно испортит в царских монетах печать, делает негодной всю монету, точно так же и тот, кто извратит и малейший догмат правой веры, все уже подвергает разрушению, постепенно переходя от одного повреждения к другому, худшему.
Итак, где осуждающие нас в любопрении за несогласие с еретиками? Где говорящие, что нет никакого различия между нами и ими, но что существующий раздор происходит от любоначалия? Пусть они услышат, что говорит Павел, а именно, что ниспровергают Евангелие и те, которые привносят в него вновь даже что-нибудь и маловажное. Они же вводят вновь не маловажное, потому что может ли быть маловажным, когда они называют Сына Божия творением? Разве ты не слышал, как и в ветхом завете некто, собиравший дрова в субботу и тем нарушивший одну заповедь, и притом не самую важную, подвергся жестокому наказанию (Числ. 15: 32-36), или о том, что Оза, хотевший поддержать угрожавший падением ковчег завета, тотчас умер, за то, что присвоил не соответствующее ему служение (2 Цар. 6: 6, 7)? Итак, если нарушение субботы и прикосновение к падающему ковчегу привели Бога в такое негодование, что дерзнувшие на то и другое не получили ни малейшего помилования, то извращающий страшные и неизреченные догматы веры неужели получит оправдание и помилование? Нет ему помилования, нет никакого! Это-то самое и служит причиною всех зол, именно – что мы не беспокоимся о малых проступках. Потому-то и возникли более тяжкие грехи, что малые остаются без надлежащего исправления. И подобно тому как в отношении к телам пренебрегающие врачеванием ран производят этим горячки, гниение и смерть, точно так же и по отношению к душам – не обращающие внимания на незначительные погрешности впадают в большие. "Такой-то, – говорят, – погрешает против поста, и тут нет ничего важного"; другой тверд в православной вере, но, лицемеря в угоду времени, не с таким дерзновением исповедует ее, – "и это, – говорят, – не представляет очень большого зла"; иной, будучи раздражен, грозил отступить от правой веры, – но и это будто бы не заслуживает наказания, "так как он, – говорят, – согрешил в гневе и раздражении". И бесчисленное множество подобного рода грехов, как каждый может видеть, ежедневно вторгается в Церковь. Поэтому мы и сделались достойными посмеяния в глазах иудеев и эллинов, (видящих), как Церковь разделяется на бесчисленные части. Если бы те, которые покушаются отступить от божественных законов и сделать в них какое-нибудь маловажное изменение, подвергались соответственному порицанию, то не появилась бы настоящая зараза и не объяла бы Церкви столь великая буря. Итак, смотри, почему Павел называет обрезание ниспровержением Евангелия.
7. А ныне многие у нас и постятся в один день с иудеями, равным образом и субботы соблюдают; мы же терпим это с мужеством, или, лучше, с унижением. Да что я говорю об иудейских (обычаях)? Даже некоторые из нас соблюдают многие языческие обычаи, волхвования, гадания, предзнаменования, наблюдение дней, суеверные приметы при рождении и исполненные всякого нечестия письмена, которые они, к несчастию, возлагают на головы только родившихся детей, научая их с первых дней жизни презирать труды из-за добродетели и подчиняя участь их обманчивому господству судьбы, управляющей ими. Но если и обрезывающимся не будет никакой пользы от Христа (Гал. 5: 2), то может ли вера сколько-нибудь послужить во спасение тем, которые вводят такое нечестие? Правда, обрезание было установлено Богом, но, ввиду того, что оно, будучи соблюдаемо не во время, вредило Евангелию, Павел сделал все, чтобы прекратить его. Неужели же после того, как Павел приложил такое старание к прекращению иудейских обычаев потому только, что соблюдение их было несвоевременно, мы не уничтожим обычаев языческих? Какое же мы будем иметь оправдание? Вот почему все у нас теперь в таком смятении и смешении; и наставляемые, преисполненные великой гордости, ниспровергли порядок, и все извратилось. Теперь если кто и немного их укорит, они презирают своих начальников, потому что мы плохо их воспитывали. А между тем, если бы начальники и действительно были негодны и преисполнены бесчисленных пороков, то и в таком случае ученику было бы не позволительно оказывать им неповиновение. В самом деле, если об иудейских учителях сказано, что они, как сидевшие на Моисеевом седалище, заслуживали того, чтобы их слушали наставляемые, хотя дела их был настолько злы, что (Господь) приказывал ученикам не подражать им и не соревновать в них (Мф. 23: 2, 3), то какого извинения будут достойны те, которые насмехаются и презирают предстоятелей Церкви, по благодати Божией благочестиво живущих? Ведь если не позволительно осуждать друг друга, то тем более нельзя осуждать учителей.
"Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема" (Но аще и аз или ангел с небесе благовестит вам паче еже благовестихом вам, анафема да будет) (ст. 8). Замечай благоразумие апостола! Чтобы кто-нибудь не сказал, что он по тщеславию составляет свои собственные догматы, но подверг проклятию также и самого себя. А так как они опирались еще на достоинство Иакова и Иоанна, то ввиду этого он упомянул и об ангелах. "Чтобы ты не указал мне, – говорит он, – на Иакова и Иоанна, (я и говорю): хотя бы даже кто из первых ангелов с неба стал повреждать проповедь евангельскую, – да будет анафема". И не напрасно он сказал – "с неба" (с небесе), но с тою целью, чтобы ты, на основании того, что и священники называются ангелами (в словах): "Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник Господа Саваофа" (понеже устне иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его, яко ангел Господа Вседержителя есть) (Малах. 2: 7), – не подумал, что здесь говорится об этих ангелах, он прибавлением слов "с неба" указал на горние силы. И не сказал: "если будут проповедовать противное", или – "ниспровергнуть все", но – "если бы и маловажное что стали благовествовать несогласно с тем, что благовествовали мы, да будут анафема".
"Как прежде мы сказали, [так] и теперь еще говорю" (Якоже предрекох, и ныне паки глаголю) (ст. 9). Для того чтобы ты не подумал, что предыдущие слова произнесены в гневе, или сказаны преувеличенно, или вырвались как-нибудь невольно, он снова повторяет их. Ведь если кто скажет что-нибудь, будучи возбужден гневом, тот скоро раскаивается в своих словах; кто же в другой раз говорит то же самое, показывает тем, что он сказал так подумавши, и что прежде решив в уме своем, он произнес сказанное именно так, (как решил). Авраам, умоляемый (богатым), чтобы послал Лазаря, сказал: "У них есть Моисей и пророки; если не послушают их, то не послушают и воскресших из мертвых" (Лук. 16: 29, 31). Христос, представляя Авраама говорящим это, желает показать, что Он хочет, чтобы более верили Писанию, чем восстающим из мертвых. А Павел (когда же я называю Павла, я разумею вместе и Христа, потому что Он сам действовал в душе его) предпочитает (Писание) и ангелам, сходящим с неба; и вполне справедливо. В самом деле, ангелы, хотя и велики, но они – рабы и слуги, а все Писание ниспослано нам, будучи написано не рабами, но Владыкою и Богом всяческих. Вот почему он и говорит: "Если кто будет благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам". Он не сказал: "такой-то или такой-то", – что весьма разумно и не тягостно. Для чего, действительно, нужно было упоминать об именах тому, кто обладал таким превосходством, что обнимал всех – и горних и дольних? Произнесши проклятие на благовестников и ангелов, он тем обнял всякое достоинство, а произнесши проклятие и на самого себя – всякое сродство и дружество. "Не говори мне, – говорит он, – что это проповедуют твои собратья – апостолы и друзья, потому что я и самого себя не пощажу, если будут проповедовать противное. Впрочем, это он говорит не для осуждения других апостолов, как бы извращавших проповедь (евангельскую); нет: "мы ли, – говорит он, – они ли, мы так проповедуем" (1 Кор. 15: 11); но этим он хотел только показать, что достоинство лиц не принимается во внимание, когда речь идет об истине.
"У людей ли я ныне ищу благоволения, или у Бога? людям ли угождать стараюсь? Если бы я и поныне угождал людям, то не был бы рабом Христовым" (Ныне бо человеки препираю, или Бога? Или ищу человеком угождати? Аще бо бых еще человекам угождал, Христов раб не бых убо был) (ст. 10). "Если бы, – говорит, – я и мог обмануть вас своими словами, то неужели я был бы в состоянии обмануть Бога, Который знает все тайные помышления и непрестанно угождать Которому составляет предмет единственной моей заботы?" Видишь ли дух апостольский? Видишь ли высоту евангельскую? То же самое говорил он и в своем послании к коринфянам: "мы не защищаемся пред вами, даем вам повод хвалиться нами" (но вину даем вам похвалению) (2 Кор. 5: 12); и еще: "Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или [как] [судят] другие люди" (мне же не велико есть, да от вас истяжуся, или от человеческаго дне) (1 Кор. 4: 3). Так как он, будучи учителем, принужден защищаться пред учениками, то хотя и терпеливо переносит это, но вместе с тем и негодует; впрочем, не по гордости, – да не будет, – но из-за легкомыслия обольщаемых и из-за того, что они мало верят его словам. Вот почему он и сказал это, почти так говоря: "Разве у меня с вами дело? Разве люди будут судить меня? У меня дело с Богом, и я делаю все, чтобы оправдаться там, пред Его судом; да я еще и не дошел до такого несчастия, чтобы, готовясь дать ответ в проповеди моей пред Владыкою всяческих, стал повреждать догматы".
8. Итак, он сказал вышеприведенные слова частью в защиту себя, частью же желая дать им отпор. Ведь наставляемым следовало не судить своих учителей, но верить им; "но раз порядок уже извращен, – говорит он, – и вы воссели на место судей, то знайте, что я очень мало забочусь об оправдании пред вами, но все делаю для Бога, чтобы пред Ним и оправдаться в проповедуемых догматах". Кто хочет снискать благоволение людей, тот употребляет много лукавства и хитрости, пользуется обманом и ложью, чтобы склонить на свою сторону и расположить к себе слушателей; напротив, кто хочет снискать себе благоволение у Бога и старается угодить Ему, тому нужен только здравый и чистый ум, так как Божество не поддается обману. "Из этого очевидно, – говорит он, – что и мы пишем это не из любоначалия, и не для того, чтобы иметь учеников, а равно и не потому, чтобы добивались славы у вас, так как мы стараемся угодить не людям, но Богу. Если бы я хотел угождать людям, то и теперь был бы на стороне иудеев, и теперь бы еще преследовал Церковь. Но так как я презрел целый народ и друзей и родственников и высокую славу и предпочел всему этому гонения, вражду, брани и каждодневную смерть, то очевидно, что все, что я говорю теперь, я говорю не для приобретения славы человеческой". Сказал же он это потому, что намеревается рассказать и свою прежнюю жизнь, и внезапную перемену, и очевидным образом доказать, что он стоит за истину, чтобы они не подумали, что он делает это желая оправдаться пред ними, и не возгордились. Поэтому он и сказал наперед: "У людей ли я ныне ищу благоволения?" (ныне бо человеки ли препираю?) Он знал, что для исправления наставляемых иногда бывает благовременно предложить что-нибудь высокое и великое. Хотя он мог представить доказательства истины своего проповедания и из другого источника, – например, доказать это на основании знамений, чудес, опасностей, темниц, ежедневных смертей, голода и жажды, наготы и на основании другого подобного этому, но так как он говорит теперь не о лжеапостолах, но об апостолах, – а последние и сами участвовали в этих опасностях, – то он приступает к решению вопроса с другой стороны; в других же случаях, когда он обращает речь свою к лжеапостолам, он употребляет сравнение, выставляя на вид свое терпение в скорбях и говорит: "Христовы служители? (В безумии говорю:) я больше. Я гораздо более [был] в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти (служителие ли Христовы суть?" (Не в мудрости глаголю) паче аз: в труде множае, в ранах преболе, в темницах излиха, в смертех многащи) (2 Кор. 11: 23). Теперь же он рассказывает о своем прежнем образе жизни, и говорит: "Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое, ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа" (сказую же вам, братие, благовествование, благовещенное от мене, яко несть по человеку. Ни бо аз от человека приях е, ниже научихся, но явлением Иисус Христовым) (ст. 11 и 12). Смотри, как он отовсюду представляет доказательства того, что был учеников Христа, Который сам, без посредства человеческого, благоволил открыть ему разумение всего. Но как же возможно доказать неверующим, что сам Бог, без посредства человеческого, открыл тебе те неизреченные тайны? "Это доказывает, – говорит он, – мой прежний образ жизни (и внезапное обращение): ведь если бы не Бог открыл мне эти тайны, я не мог бы так внезапно перемениться". Для тех, кто учится у людей, в том случае, если они твердо и пламенно держатся своих убеждений, бывает нужно время и много стараний, чтобы убедиться в противном; кто же так внезапно переменился и, находясь на самой высокой ступени безумия, пришел к такому искреннему сознанию, тем ясно показывает, что он так внезапно возвратился к здравомыслию благодаря божественному откровению и наставлению. Вот почему он и вынужден упомянуть о своей прежней жизни и призвать их во свидетели бывшего с ним. "Конечно, вы не знаете, – говорит он, – того, что единородный Сын Божий непосредственно сам призвал меня (гласом Своим) с небес, – потому что как вы можете знать это, раз вы не были при этом; – но вы хорошо знаете, что я был гонителем. Ведь слух о моей жестокости достиг и до вас, не смотря на громадное расстояние между Палестиною и Галатией; а такой слух обо мне не распространился бы так далеко, если бы моя жестокость не была слишком велика и для всех несносна". Поэтому он и говорит: "Вы слышали о моем прежнем образе жизни в Иудействе, что я жестоко гнал Церковь Божию, и опустошал ее" (слышасте бо мое житие иногда в жидовсте, яко по премногу гоних Церковь Божию и разрушах ю) (ст. 13). Видишь ли, с какою силою выражает каждое (слово) и не стыдится? Ведь он не просто гнал, но гнал со всею жестокостью, и не только гнал, но и опустошал, то есть, старался уничтожить, разорить, низложить и истребить Церковь; поступать же так свойственно опустошителю.
9. "… И преуспевал в Иудействе более многих сверстников в роде моем, будучи неумеренным ревнителем отеческих моих преданий" (и преспевах в жидовстве паче многих сверстник моих в роде моем, излиха ревнитель сый отеческих моих преданий) (ст. 14). Чтобы ты не подумал, что такая деятельность его была следствием гнева, он поясняет, что все это он делал по ревности, хотя и в неведении, и гнал не из тщеславия, и не по вражде, но – "будучи неумеренным ревнителем отеческих моих преданий" (ревнитель сый отеческих моих преданий). А слова эти значат следующее: "Если то, что я делал против Церкви, я делал не по побуждениям человеческим, а по ревности божественной, правда, ошибочной, но во всяком случае – ревности, то как же теперь, подвизаясь за Церковь и познав истину, я могу делать это по тщеславию? Ведь если во время заблуждения мною не обладала такая страсть, но побуждала меня к подобному образу действий ревность по Боге, то тем более, когда я познал истину, несправедливо было бы подозревать во мне подобное тщеславие. Действительно, лишь только я обратился к догматам Церкви и отказался от всех иудейских заблуждений, я проявил еще большую ревность здесь, нежели там, а это служит доказательством того, что я истинно переменился и объят божественной ревностью. Если же не это, то что ж другое, скажи мне, могло расположить меня к такой перемене и променять честь на поношение, покой – на опасности, безопасность – на страдание? Не было никакой другой причины, кроме одной только любви к истине".
"Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, - я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью" (Егда же благоволи Бог, избравый мя от чрева матере моея, и призвавый благодатию Своею, явити Сына Своего во мне, да благовествую Его во языцех, абие не приложихся плоти и крови) (ст. 15, 16). Смотри, как он старается здесь показать, что и то время, в продолжение которого он оставался в заблуждении, находилось в зависимости от некоторого неисповедимого усмотрения (Божия). В самом деле, если он от чрева матери своей избран быть апостолом и предназначен к этому служению, призван же после и притом, будучи призван, послушался (Призывающего), то очевидно, что Бог медлил призванием его по какой-нибудь неисповедимой причине. Какое же могло быть здесь смотрение (Божие)? Может быть, вы сначала от меня хотите услышать, почему (Бог) не призвал его вместе с двенадцатью (апостолами); но, чтобы, отступив от занимающего нас предмета, не продолжить слова далее надлежащего, я умоляю вашу любовь не всему учиться от меня, но и самим исследовать и молить Бога, чтобы Он открыл вам. К тому же об этом было нами сказано нечто и тогда, когда я рассуждал с вами о перемене его имени, и почему он, носивший имя Савла, был назван Павлом; если же вы забыли, то справившись в той книге, узнаете все это. Теперь же по порядку будем продолжать свою речь, и заметим, как он снова показывает, что случившееся с ним не было делом человеческим, но что Бог устроил все относительно его по особенному промышлению.
"… И призвавший благодатью Своею" (и призвавый благодатию Своею). "Бог, – говорит он, – призвал его за его добродетель". "Он есть Мой избранный сосуд, – сказал Он Анании, – чтобы возвещать имя Мое перед народами" (Сосуд избран Ми есть пронести имя Мое пред языки и царьми) (Деян. 9: 15), то есть, "он способен для служения и совершения великого дела". Такую причину призвания его указывает (Бог); сам же (апостол) везде приписывает все благодати и неизреченному человеколюбию Божию, говоря так: "Но я помилован не потому, что я способен был или достоин, но для того, чтобы во мне Он показал все долготерпение в пример тем, которые будут веровать в Него в жизни вечной" (1 Тим. 1: 16). Видишь ли высоту смирения? "Для того я, – говорит он, – и помилован, чтобы никто не отчаивался, после того, как худший из всех людей удостоился человеколюбия Божия". Ведь именно это хочет показать он словами: "для того, чтобы во мне показал все долготерпение в пример тем, которые будут веровать в Него".
"… Открыть во мне Сына Своего" (явити Сына Своего во мне). А Христос в одном месте говорит: "Никто не знает Сына, кроме Отца, и никто не знает Отца, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть" (Мф. 9: 27). Видишь ли, что и Отец открывает Сына, и Сын Отца? Тоже самое происходит и по отношению к славе. Сын прославляет Отца и Отец Сына: "Прославь Меня, – говорит Он, – чтобы и Я прославил Тебя"; и еще: "как Я прославил Тебя" (Иоан. 17: 1, 4). Но почему Он не сказал: "явить Сына Своего мне", но – "во мне"? Для того, чтобы показать, что он не только чрез слова узнал то, что относилось к вере, но и преисполнился Духа Святого, потому что, когда откровение озарило его душу, он имел в себе говорящим и Христа.
"… Чтобы я благовествовал Его язычникам" (да благовествую Его во языцех). Не только самое обращение его к вере, но и призвание (к апостольству) было делом Божиим: "Ведь Он открыл мне Себя с тою целью, чтобы я не только познал Его, но возвестил о Нем и другим". И он не сказал просто – "другим", но: "чтобы я благовествовал Его язычникам" (да благовествую Его во языцех), уже этим самым предуготовляя немалое основание для своей защиты именно от самого происхождения учеников. Ведь для него не одинаково являлось необходимым проповедовать иудеям и язычникам.
"… Я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью" (абие не приложихся плоти и крови). Здесь он указывает на апостолов, называя их по естеству. Но если он говорит это и о всех людях, мы не противоречим и этому.
"… И не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам" (ниже взыдох во Иерусалим к первейшим мене апостолом) (ст. 17). Если кто будет рассматривать эти слова в отдельности, может подумать, что они исполнены великого хвастовства и совершенно не согласны с духом апостольским. В самом деле, решать что-нибудь самому с собою и никому не открывать своих мыслей – может быть принято за гордость. "Видал ли ты, – сказано, – человека, мудрого в глазах его? На глупого больше надежды, нежели на него" (Видех мужа, непщевавша себе мудра быти, упование же имать безумный паче его) (Притч. 26: 4, 12); и: "Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!" (горе, иже мудри в себе самех и пред собою разумни) (Ис. 5: 21); и сам (Павел) говорит: "не мечтайте о себе" (не бывайте мудри о себе) (Рим. 12: 16).
10. Итак, кто слышал подобные наставления от других и сам учил тому же других, не мог, конечно, впасть в такое самомнение, – не только Павел, но и какой-нибудь (простой) человек. Но, как я сказал, это изречение, будучи рассматриваемо в отдельности, может ввести в сомнение и поколебать некоторых из слушателей; если же мы приведем причину, по которой это было сказано, то все будут рукоплескать и удивляться сказавшему. Итак, сделаем это. Ведь не должно рассматривать отдельно взятые слова, так как это повлечет за собою много погрешностей; равным образом не должно исследовать и отдельно взятого изречения, но необходимо обращать внимание на намерение пишущего. И в наших разговорах, если мы не будем употреблять этого способа и доискиваться истинной мысли говорящего, то мы возбудим много недоразумений, и весь смысл речи извратится. Да и что говорить о словах, когда и в делах, раз мы не будем следовать этому правилу, все придет в совершенный беспорядок? В самом деле, и врачи режут тело и рассекают некоторые кости, но то же самое делают часто и разбойники. Какое же было бы несчастье, если бы мы не могли отличить разбойника от врача! Равным образом, человекоубийцы и мученики, предаваемые мучительной смерти, претерпевают одинаковые страдания, но между теми и другими несомненно великое различие. Если же мы не будем соблюдать указанного правила, если будем исследовать одни только дела, не принимая во внимание намерения делающих, то мы не будем в состоянии видеть указанного различия, но назовем человекоубийцами и Илию, и Самуила, и Финееса, а Авраама назовем, пожалуй, и детоубийцею. Исследуем же мысль Павла, с какою он написал эти слова; узнаем цель его и то, каковым он являлся всегда по отношению к апостолам, – и тогда узнаем, с каким намерением он сказал это. Конечно, как это, так и предыдущее он сказал не для того, чтобы восхвалить себя, – как, в самом деле, мог он это сделать, когда и сам себя подвергал проклятию (ст. 8)? – но затем, чтобы повсюду сохранить безопасность Евангелия. Так как разрушавшие Церковь говорили, что нужно следовать тем апостолам, которые не запрещают этого, а не Павлу, который это запрещает; а благодаря этому незаметно проникало иудейское заблуждение; то он вынужден был решительно восстать против этого, не думая говорить что-либо худое об апостолах, но желая низложить гордость несправедливо возносящихся. Вот почему он и говорит: "я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью" (не приложихся плоти и крови). И было бы крайней нелепостью, если бы тот, кто научился от Бога, стал бы советоваться еще с людьми. Кто получает учение от людей, тот вполне справедливо и опять прибегает к советам людей; но тот, кто удостоился того божественного и блаженного слова и научился всему от Того, Кто владеет самым сокровищем мудрости, для чего стал бы еще советоваться с людьми? Такой человек по справедливости должен не учиться у людей, но учить людей. Итак, он сказал эти слова не по гордости, но чтобы показать достоинство своей проповеди. "И не пошел, – говорит он, – в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам" (ниже взыдох к первейшим мене апостолом). Так как они говорили, что прочие (апостолы) были и старше его, и призваны прежде его, то поэтому, говорит, он и не пошел к ним. Если бы ему нужно было вступить в соглашение с ними, то Открывший ему слово проповеди повелел бы ему сделать и это.
Итак, что же, он не ходил туда? Конечно, ходил, и не просто, но чтобы узнать нечто от них. Кода же? Когда в городе Антиохии, обнаружившем с самого начала великую ревность к Церкви, возникло недоумение о том же предмете, о котором и мы теперь рассуждаем, и (апостолы) хотели узнать, нужно ли обрезывать уверовавших из язычников, или же совсем не следует принуждать их подвергаться тому. Тогда сам Павел и Сила ходили (в Иерусалим). Как же в таком случае он говорит, что не ходил и не советовался? Во-первых, потому, что он не по своей воле ходил туда, но был послан другими; а во-вторых, не для того, чтобы учиться, но чтобы убедить других. А сам он с самого начала держался того мнения, которое впоследствии утвердили и апостолы, – именно, что не должно обрезываться; но так как они до сих пор не считали его достойным доверия и более слушались тех, которые находились в Иерусалиме, то он и ходил туда, не для того, впрочем, чтобы самому узнать что-нибудь большее, но чтобы убедить противников, что и находящиеся в Иерусалиме согласны с этим. Таким образом, он с самого начала видел, что нужно делать, и не имел никакой нужды в учителе; и в том, что апостолы имели утвердить после долгого рассуждения, он непоколебимо был утвержден свыше еще прежде их рассуждения. Лука, изъясняя это, сказал, что у Павла было большое и продолжительное состязание с ними по этому предмету еще прежде путешествия его в Иерусалим (Деян. 15: 2). Но так как братьям угодно было узнать об этом (и от остальных апостолов), то он и пошел туда, для них, а не для себя. Если же он говорит: "и не пошел" (ниже взыдох), то в объяснение этих слов можно сказать то, что он не ходил туда и в начале своей проповеди, да и тогда, когда ходил туда, ходил не для того, чтобы учиться. Ведь именно на обе эти мысли указывает он в словах: "не стал тогда же советоваться с плотью и кровью" (абие не приложихся плоти и крови). Он не сказал просто: "не стал советоваться" (не приложихся), но – "тогда же" (абие). Если же после ходил туда, то не за получением чего-нибудь.
"… А пошел в Аравию" (но идох во Аравию). Смотри, какая пламенная душа! Он старался занять страны еще не возделанные и остававшиеся в диком состоянии. Если бы он оставался вместе с апостолами, не имея ничего, чему бы от них научиться, то остановилось бы дело проповеди, тогда как им надлежало везде распространять учение. Вот почему этот блаженный, пламенея духом, тотчас же приступил к делу учения людей не наученных еще и диких, избрав жизнь многотрудную и сопряженную со многими опасностями.
11. И смотри, какое у него смирение! Сказав: "пошел в Аравию" (идох во Аравию), он прибавил: "и опять возвратился в Дамаск" (и паки возвратихся в Дамаск). Он не говорит ничего ни о своих подвигах, ни о том, кого и скольких он научил, между тем как тотчас по крещении обнаружил такую ревность, что смутил иудеев и возбудил к себе такую ненависть как в них, так и в язычниках, что они подстерегали его и хотели умертвить; а этого не случилось бы, если бы он не приобрел великого множества верующих. Так как они были побеждены учением его, то им и оставалось только обратиться к убийству, а это было ясным доказательством победы Павла. Но Христос не попустил ему умереть, сохраняя его для проповеди. И несмотря на это, он ничего не говорит об этих своих подвигах, а потому все, что он ни говорит, он говорит не из честолюбия и не для того, чтобы его считали бóльшим в сравнении с другими апостолами; а равно и не потому, чтобы он огорчался тем, что его унижают пред ними, но из опасения, чтобы отсюда не произошло какого-нибудь вреда для проповеди. Ведь он сам называет себя и извергом, и первым из грешников, и последним из апостолов, и даже недостойным такого названия (1 Кор. 15: 8, 9; 1 Тим. 1: 15); и это говорит тот, кто потрудился больше всех, – что является особенным доказательством его смирения. В самом деле, кто, не признавая за собою ничего доброго, говорит о себе смиренно, тот, конечно, благоразумен, но его нельзя назвать смиренным; кто же, несмотря на столько венцов, говорит о себе так, тот умеет быть скромным.
"… И опять возвратился, – говорит он, – в Дамаск" (и паки возвратихся в Дамаск). И как много, по всей вероятности, он совершил там! Об этом городе он говорит, что этнарх (областной правитель) царя Ареты стерег этот город, желая схватить блаженного (2 Кор. 11: 32); а это служило самым явным доказательством того, что он весьма сильно нападал там на иудеев. Но здесь он ничего не говорит об этом, да и там он не упомянул бы об этом, если бы не видел, что в то время самые обстоятельства требуют этого рассказа; но умолчал бы точно так же, как и здесь: говоря о том, что он приходил и ушел, он ничего более не говорит о том, что было там.
"Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром" (Потом же по триех летех взыдох во Иерусалим соглядати Петра) (ст. 18). Что может быть смиреннее подобной души? После столь великих и столь многих подвигов, не имея никакой нужды в Петре, ни в его слове, но будучи равночестен ему, – больше ничего не скажу пока, – он все-таки приходит к нему, как бы к большему и старейшему, и причиною путешествия туда указывает только то, чтобы увидеться с Петром. Видишь ли, как он воздает прочим апостолам должную честь и не только не считает себя лучше их, но даже и не равняет себя с ними? И это ясно видно из предпринятого им путешествия. В самом деле, подобно тому как в настоящее время многие из наших братий отправляются к святым мужам, точно так же и Павел потому же расположению ходил тогда к Петру, но только с гораздо большим смирением. В настоящее время предпринимают путешествия для пользы, а блаженный (Павел) отправился не для того, чтобы чему-нибудь научиться и не для исправления какой-нибудь своей погрешности, но исключительно ради того, чтобы видеть (Петра) и почтить его своим присутствием: "видеться, – говорит он, – с Петром" (соглядати Петра). И не сказал – "видеть Петра", но "видеться (ιστορήσαι) с Петром" (т. е. узнать его), как обыкновенно говорят люди, рассматривающие великие и знатные города. Так он считал достойным особенного старания и одно то, чтобы видеть этого мужа. То же самое ясно показывают и дела его. Действительно, когда он пришел в Иерусалим после того, как обратил многих из язычников и совершил такие дела, каких не совершил никто из других (апостолов), после того, как обратил Памфимлию, Ликаонию, народ Киликийский и всех живущих в этой части земли и привел их ко Христу, – он сначала приходит к Иакову с великим смирением, как бы к старшему и почтенному большею честью. Затем он выслушивает его советы, и притом противные тому, что сам он говорит теперь. "Видишь ли, брат, – сказал (Иаков), – сколько тысяч уверовавших иудеев. Но остриги себе волосы и очистись" (Деян. 21: 20, 24), – и он остригся и совершил все иудейские обычаи. Там, где не было вреда для благовестия, он являлся уступчивее всех; где же он видел, что от уступчивости произойдет для некоторых вред, он не пользовался этим преизбытком смирения, потому что это уже не значило бы быть смиренным, но губить и развращать наставляемых.
"… И пробыл у него дней пятнадцать" (И пребых у него дний пятьнадесять). Предпринятое путешествие (ради Петра) было доказательством великого уважения к нему (Павла), пребывание же в течение стольких дней показывало дружественное расположение и искреннюю любовь их между собою.
"Другого же из Апостолов я не видел [никого], кроме Иакова, брата Господня" (Иного же от апостол не видех, токмо Иакова брата Господня) (ст. 19). Смотри, какое великое расположение имеет он к Петру: ради него он предпринял путешествие, у него и пребывал. Говорю же об этом я так часто и желаю сохранить это у вас в памяти для того, чтобы, когда вы услышите слова, произнесенные, по-видимому, против Петра, никто из вас не подозревал апостола. В предупреждение этого он и сам говорит о посещении Петра, чтобы, когда он скажет: "я противостал Петру" (2: 11), никто не считал этих слов проявлением вражды и соревнования; и действительно, он почитает этого мужа и любит больше всех. Ведь и в Иерусалим пришел он, по его словам, не ради кого-нибудь другого из апостолов, но единственно ради него. "Другого же из Апостолов я не видел, – говорит он, – кроме Иакова, брата Господня" (Иного же от апостол не видех, токмо Иакова). "Видел, – говорит, – но не учился у него ничему". Но заметь, с каким почтением наименовал он и этого. Не сказал он просто – "Иакова", но прибавил и достославное наименование его – "брата Господня", – так он был чужд какой бы то ни было зависти! Если бы он хотел только указать на того, о ком говорил, то мог бы сделать это понятным, употребив другой отличительный признак, и назвать его сыном Клеопы, как сказал и Евангелист (Иоан. 19: 25). Однако он не сказал так, но так как считал почетные наименования апостолов и своими наименованиями, то, как бы превознося себя самого, так величает и его. Ведь он не назвал его так, как я сказал, но как же? Братом Господним. Хотя он и не был на самом деле братом Господним по плоти, но лишь считался таковым, однако и это не остановило (апостола) признать достоинство этого мужа. Да и во многих других местах он показывает, что был расположен ко всем апостолам так искренно, как ему было прилично.
"А в том, что пишу вам, пред Богом, не лгу" (А яже пишу вам, се пред Богом, яко не лгу) (ст. 20). Видишь ли смирение этой святой души, одинаково сияющее повсюду? Он, как бы состязаясь на судилище и готовясь подвергнуться истязанию, заботился о подобном защищении себя.
"После сего отошел я в страны Сирии и Киликии" (Потом же приидох в страны Сирския и Киликийския) (ст. 21), – после свидания с Петром. Снова начинает он слово проповеди и предлежащий подвиг, не касаясь иудеев, как потому, что был послан к язычникам, так и потому, что не хотел строить на чужом основании. Вот почему он не встречался, даже и случайно, с другими апостолами; это ясно видно и из дальнейших слов.
"Церквам Христовым в Иудее лично я не был известен, – говорит он, – а только слышали они, что гнавший их некогда ныне благовествует веру, которую прежде истреблял" (Бех же не знаем лицем Церквам Иудейским. Точию же слышаще бяху, яко гоняй нас иногда, ныне благовествует веру, юже иногда разрушаше) (ст. 22, 23). Что может быть скромнее такой души? В самом деле, все, что служило к его обвинению, как, напр., то, что он гнал Церковь и опустошал ее, он изложил с особенною силою и подробностью, обнаруживая таким образом свою прежнюю жизнь; а то, что могло выставить его с светлой стороны, обходит (молчанием). И имея возможность, если бы захотел, пересказать все свои подвиги, он не говорит ни об одном из них, но, перешедши одним словом неизмеримое море и сказав: "отошел я в страны Сирии и Киликии" (приидох в страны Сирския и Киликийския), и: "слышали они, что гнавший их некогда ныне благовествует веру, которую прежде истреблял" (слышаще бяху, яко гоняй нас иногда, ныне благовествует веру, юже иногда разрушаше), ничего более не прибавил. Что же он хотел сказать словами: "Церквам… в Иудее лично я не был известен" (не знаем бех церквам Иудейским)? (Хотел), чтобы ты знал, что он так далек был от того, чтобы проповедовать им обрезание, что даже и в лицо не был известен им.
"… И прославляли за меня Бога" (и славяху о мне Бога) (ст. 24). Заметь и здесь правило его смирения, и с какою строгостью он выполняет его. Он не сказал: "дивились мне, хвалили меня, изумлялись мне", но показал, что все это было делом благодати. "И прославили, – говорит он, – за меня Бога".
Потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим с Варнавою, взяв с собою и Тита. Ходил же по откровению (ст. 1, 2).
Чем ложные апостолы отличаются от истинных. – Почему Павел обрезал Тимофея. – Благоразумие Павла. – О состязании между Павлом и Петром. – Против христиан, соблюдающих ветхий закон.
Причиною первого восхождения в Иерусалим служил, по его словам, Петр и свидание с ним, а причиною второго – откровение Духа.
"И предложил там, и особо знаменитейшим, благовествование, проповедуемое мною язычникам, не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался" (И предложих им благовествование, еже проповедую во языцех, наедине же мнимым, да не како вотще теку, или текох)" (ст. 2). Что ты говоришь, Павел? Не решившись предложить сначала или через три года, как же по прошествии четырнадцати лет ты спрашиваешь, не напрасно ли подвизаешься? Насколько бы было лучше тотчас в самом начале сделать это, нежели после стольких лет? Зачем же ты и подвизался, если не был уверен, что не напрасно подвизался? Кто может быть настолько неразумен, чтобы проповедовать в течение стольких лет, не зная, хорошо ли он проповедует? А еще непонятнее этого то, что он ходил, как говорит, по откровению. Впрочем, хотя это и непонятнее первого, как я сказал, но оно может дать нам объяснение и того. Ведь если бы он и по собственному побуждению ходил, то и в таком случае трудно объяснить его поступок, потому что невозможно допустить, чтобы эта блаженная душа впала в такое безрассудство, а он сам говорит: "И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух" (тако теку, не яко безвестно, тако подвизаюся, не яко воздух бияй) (1 Кор. 9: 26). Итак, если (ты бежишь) не на неверное, то как же говоришь: "не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался" (да не како вотще теку, или текох)? Отсюда ясно, что если бы он ходил и без откровения, то и тогда поступил бы так, как свойственно только неразумным; только тогда сделанное им не так было бы неуместно; когда же и благодать Духа влечет его, то кто уже осмелится подозревать его в чем-нибудь подобном? Поэтому-то он и присовокупил: "по откровению", чтобы ты прежде разрешения вопроса не осудил его в неразумии, зная, что сделанное им было не человеческим делом, но делом божественного промысла, предустраивающего и настоящее, и будущее. Итак, какая же причина этого путешествия его? Подобно тому как тогда, когда он в первый раз приходил из Антиохии в Иерусалим, он приходил не для себя, – потому что он сам ясно знал, что без всякого изменения должно следовать учению Христа, но для того, чтобы примирить между собою препирающихся, – точно так же и ныне он ходил не потому, что имел нужду узнать, не напрасно ли он подвизался, но для того чтобы вполне убедить тех, которые обвиняли его. Так как последние были более высокого мнения о Петре и Иоанне и думали, что он не согласуется с ними, так как проповедовал Евангелие без обрезания, а те допускали таковое, и так как они думали, что в этом случае он поступает против закона и напрасно подвизается, то он и говорит поэтому: "Я ходил и сообщил им благовествование не для того, чтобы самому научиться чему-нибудь от них от них, – о чем яснее говорит ниже, – но для того, чтобы вразумить тех, которые подозревали это, что я не напрасно подвизаюсь". А Дух, предвидя это состязание, и расположил его идти (в Иерусалим) и сообщить там свое учение. Вот почему он и говорит: "ходил по откровению", и взял с собою Варнаву и Тита, чтобы они был свидетелями его проповеди.
"И предложил там, и особо знаменитейшим, благовествование, проповедуемое мною язычникам", – т. е. без обрезания (И предложих им благовествование, еже проповедую во языцех наедине же мнимым). Что значит – "особо" (наедине)? Ведь кто желает исправить общие догматы, тот не наедине, но пред всеми излагает их. Но не так поступил Павел, так как он желал не научиться чему-нибудь или исправить, но отнять повод к обману у тех, которые хотели обмануть других. Так как в Иерусалиме все соблазнялись, если кто допускал отступление от закона и возбранял употреблять обрезание, – вот почему (Иаков) и сказал: "Видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они... о тебе наслышались, что ты всех... учишь отступлению от Моисея?" (видиши ли, брате, колико тем веровавших, и все они... увестишася о тебе, яко отступлению от закона учиши) (Деян. 21: 20, 21). Так как, повторяю, соблазнялись, то он и не решился придти открыто и изложить пред всеми свою проповедь, но предложил "особо знаменитейшим" (наедине мнимым), при Варнаве и Тите, чтобы они были достоверными свидетелями пред обвинителями его, что и апостолы не нашли противною проповедь его, но напротив, подтвердили ее. Когда же говорит: "знаменитейшим" (мнимым), то говорит это не для того, чтобы лишить их принадлежащего им достоинства, так как и о себе говорит: "думаю, и я имею Духа Божия" (мнюся бо и аз Духа Божия имети) (1 Кор. 7: 40), что означает просто умеряющего свое достоинство человека, а не отрицающего в себе то, что имеет точно так же и здесь: говоря – " знаменитейшим" (мнимым), говорит это по общему о них мнению и своему.
"Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться" (Но ни Тит иже со мною, Еллин сый, нужден бысть обрезатися) (ст. 3). Что значит – "хотя и Еллина" (Еллин сый)? Значит – "(Тит) был из эллинов и необрезанный". "Не только я, – говорит, – так проповедовал, но и Тит поступал точно так же, и апостолы не принуждали его, необрезанного, обрезываться". Это служило самым верным доказательством, что апостолы не осуждали учения Павла или его дел. А что еще более важно – было доказательством того, что и тогда, когда противники, узнавши об этом, настаивали на обрезании, они не могли принудить апостолов приказать сделать это, – на что именно он и указывал словами: "вкравшимся лжебратиям" (и за пришедшую лжебратию) (ст. 4). Кто же эти лжебратия? Это требует здесь немалого исследования. Ведь если апостолы допускали здесь обрезание, то почему ты называешь лжебратиями тех, которые согласно со мнением апостолов и сами приказывали делать это? Во-первых, потому, что не одно и то же – требовать что-нибудь делать, и допускать делаемое. В самом деле, кто приказывает, тот настаивает на этом как на необходимом и важном, а кто хотя не требует сам, но не возбраняет желающему, тот допускает известное действие, не как необходимо должное, но по особенному какому-нибудь соображению. Скажу, например: Павел писал коринфянам и повелевал женам и мужам опять жить вместе (1 Кор. 7: 5).
2. Но чтобы ты не подумал, что он налагает на них закон этими словами, он прибавил: "Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление" (сие еже глаголю по совету, а не по повелению) (1 Кор. 7: 6), потому что это означало не решительный приговор его, но снисхождение к их невоздержанию. Поэтому и говорит: "чрез невоздержание ваше" (ст. 5). Если же ты желаешь знать мнение Павла об этом, то послушай, что он говорит: "желаю, чтобы все люди были, как и я" (хощу, да вси человецы будут, якоже и аз), – в воздержании (ст. 7). Точно так же и здесь – апостолы допускали обрезание не как защитники закона, но по снисхождению к немощи иудеев. Действительно, если бы они защищали закон, то не стали бы проповедовать иудеям так, а язычникам иначе; и если что необходимо было делать по закону Христову неверным, то очевидно, что это же нужно было делать и всем верным. Если же они постановили законом не отягощать этим (обрезанием) язычников, то показали тем, что и иудеям они дозволяли его только по снисхождению.
Но лжебратия делали это не по такому побуждению, а для того, чтобы отторгнуть верующих от благодати и снова подчинить их под иго рабства. Это – первое различие, полагающее великое расстояние между апостолами и лжебратиями. Второе же то, что апостолы делали это в Иудее, где и закон еще имел силу, а лжебратия делали это повсюду, так как хотели поработить и всех галатов. Отсюда ясно, что это делалось не для созидания, но для совершенного разрушения. И притом, с иным намерением допускали это апостолы, и с иным принуждали к тому лжебратия.
"Скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе" (Иже привнидоша соглядати свободы нашея, юже имамы о Христе Иисусе). Видишь ли, как названием соглядатаев он выразил неприязнь их? Действительно, соглядатаи входят только для того, чтобы, разузнавши дела противников, приготовить себе удобнейшие средства к поражению и уничтожению их; так же поступали тогда и лжебратия, желая подчинить галатов ветхозаветному рабству. Таким образом, и отсюда ясно, что намерение апостолов и лжебратий было не одно и то же, но, напротив, совершенно противоположно. Первые допускали снисхождение для того, чтобы мало-помалу вывести из рабства; последние же устанавливали это, чтобы подвергнуть еще большему рабству. Поэтому они тщательно подсматривали и наблюдали, кто был обрезан, – как и Павел, указывая на это, сказал: "приходившим подсмотреть за нашею свободою" (привнидоша соглядати свободы нашея), обнаруживая коварство их не только названием соглядатаев, но и тем, что они приходили тайно и скрытным образом.
"...Мы ни на час не уступили и не покорились" (Имже ни чему повинухомся в покорение) (ст. 5). Заметь высоту и выразительность этих слов. Не сказал – "послушали" (в слове), но – "покорились" (в покорение), потому что те делали это не для того, чтобы научить чему-нибудь полезному, но чтобы подчинить и поработить себе. "Поэтому, – говорит, – апостолам мы уступили, а тем – нет".
"...Дабы истина благовествования сохранилась у вас" (Да истина благовестия пребудет в вас). "Чтобы то, – говорит, – чему мы учили словами, подтвердить делами, а именно, что древнее прошло и стало все новое, что кто во Христе, [тот] новая тварь (аще кто во Христе, нова тварь) (2 Кор. 5: 17) и что обрезывающимся не будет никакой пользы от Христа (Гал. 5: 2 и 6: 15). Утверждая эту истину, мы ни на час не уступили (им)". Но так как против него сейчас же говорили поступки апостолов, и поэтому некоторые естественно могли сказать: "как же они повелевают это?" – то смотри, как мудро решает он это возражение. Он не указывает истинной причины, именно – что апостолы делали это по снисхождению и по особому соображению, так как это могло бы повредить слушателям. Ведь не нужно знать причины действия тем, которые благодаря ему имеют получить какую-нибудь пользу, потому что если откроется причина того, что делается, то все разрушится. Поэтому только тот, кто делает, должен знать причину действия, те же, для которых готовится польза чрез это, не должны знать этой причины. А чтобы сделать более понятным то, что я говорю, я представлю пример из этого же самого предмета. Сам этот блаженный Павел, отменяющий обрезание, когда хотел послать Тимофея учителем к иудеям, сначала обрезал его, и тогда уже послал (Деян. 16: 3).
Это сделал он для того, чтобы слушатели имели более доверия к Тимофею, и он пришел к ним обрезанный, чтобы уничтожить обрезание. И сам он, а также и Тимофей, знал причину этого дела, но ученикам не сказал. Действительно, если бы они узнали, что он обрезался для того, чтобы уничтожить обрезание, то совершенно не стали бы слушать его проповеди, и погибла мы вся польза, а теперь неведение принесло им величайшую пользу. Полагая, конечно, что он сделал это, как хранитель закона, они благосклонно и охотно принимали и его и его учение. А принимая мало-помалу его учение и утверждаясь в нем, они оставили древнее, чего не случилось бы, если бы они в самом начале узнали причину. В самом деле, если бы они узнали это, то стали бы отвращаться от него, а отвращаясь, не стали бы слушать, не слушая же, остались бы в прежнем заблуждении. А чтобы не случилось последнего, он и не открыл причины. Вот почему и здесь он не открывает причины такого действия, но другим путем ведет свое слово, говоря так: "И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного: Бог не взирает на лице человека" (от мнящихся же быти что, якови некогда беша, ничтоже ми разнствует: лица Бог человеча не приемлет) (ст. 6). Здесь он не только не защищает апостолов, но и сильно говорит против этих святых, чтобы доставить пользу немощным. Слова же его имеют такое значение: "Если они и допускают обрезание, то они же дадут и ответ Богу. Ведь Бог, за то только, что они почитаются великими и верховными, не уважит лица их". Впрочем, он сказал не так откровенно, но с осторожностью. В самом деле, он не сказал: "Если они повреждают проповедь и проповедуют не так, как заповедано, то дадут ответ на последнем суде и понесут тяжкое наказание"; ничего подобного не сказал он, но, кажется, гораздо почтительнее касается их, говоря так: "И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо" (от мнящихся же быти что, якови некогда беша). И не сказал: "каковы они теперь", но – "были" (беша), показывая этим, что и они перестали после так проповедовать, когда повсюду воссиял свет проповеди. Словами же: "какими бы ни были они когда-либо" (якови некогда беша), говорит: "Если они так проповедовали, то сами дадут ответ. И не пред людьми, но пред Богом они дадут ответ".
3. Говорил же он это не потому, чтобы сомневался в них или не знал их намерений, но, как я сказал, потому, что считал более полезным так вести свое слово. Потом, чтобы не подумали, что он держится противного пути, обвиняя их, и тем не подать повода к разделению, он тотчас исправил свою речь, сказав: "И знаменитые не возложили на меня ничего более" (мне мнимии ничтоже привозложиша). Что же это значит? "Что говорите вы, того, – говорит он, – я не знаю; а, между тем, достоверно знаю то, что они не противоречили мне, напротив, были единомышленны и согласны со мною", – ведь это именно показывает он словами: "подали мне руку общения" (десницы даша) (ст. 9). Но пока он не говорит этого, а говорит только, что они ничему не учили его, ничего не поправляли и ничего не прибавили к тому, что он знал. "И знаменитые, – говорит он, – не возложили на меня ничего более" (Мне бо мнимии ничтоже привозложиша). Это значит: "Узнавши мое учение, они ничего не прибавили к нему, ничего не исправили, и это несмотря на то, что они знали, что я пришел для того, чтобы сообщить им мое учение, притом пришел по откровению Духа, чтобы сообщить это, и привел с собою необрезанного Тита; но они ни мне ничего не сказали большего того, что я знал, ни Тита не обрезали".
"Напротив того…" (Но сопротивное) (ст. 7). Что же значит – "напротив того" (сопротивное)? Некоторые думают, что этим он хотел сказать, что (апостолы) не только ничему не научили его, но еще и сами научились от него; но я не скажу этого. В самом деле, чему бы еще они стали учиться у него? Ведь каждый из них был совершен. Итак, не это хочет сказать он словом "напротив того" (сопротивное), но то, что они не только не укоряли его, а напротив, были так далеки от порицаний, что еще и одобрили его, потому что противоположное порицанию есть одобрение. Но против этого некоторые могли сейчас же сказать: "Если они одобрили, то почему в таком случае не отменили обрезание? Ведь если одобрили, то надлежало отменить его". Но сказать, что отменили, он считал слишком нескромным, и думал, что этим он возбудит открытую борьбу против (апостольского) исповедания. С другой стороны, он видел, что открыто признать, что необходимо допускать обрезание – значит встретить другое возражение. "Если они одобрили твою проповедь, – сказали бы тогда, – а сами допускали обрезание, то в таком случае они сами противоречили себе". Как же разрешить это затруднение? Он мог, конечно, сказать, что (апостолы) сделали это (дозволили обрезание) по снисхождению к иудеям; но, сказав это, он поколебал бы все основание их мудрого устроения. Вот почему он и не говорит этого, но оставляет это под сомнением и нерешенным, сказав только: "И в знаменитых чем-либо… для меня нет ничего особенного" (от мнящихся же быти что, ничтоже ми разнствует), как бы говоря тем: "я не осуждаю и не оговариваю этих святых; они сами знают, что делали, так как должны дать ответ Богу; предмет же моей заботы – доказать только то, что они не отвергали моего учения, и не поправляли его, и не прибавили к нему ничего, как будто бы в нем чего-нибудь не доставало, но напротив, одобрили его и подтвердили своим согласием, и свидетелями этого я имею Тита и Варнаву". Поэтому он и говорит далее: "увидев, что мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных" (уразумевше, яко уверено ми бысть благовестие необрезания, якоже Петру обрезания), разумея под обрезанием и необрезанием не самое дело, но народы, различающиеся этим между собою. Действительно, далее он и говорит: "ибо Содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных содействовал и мне у язычников" (ибо споспешествовавый Петру в послание обрезания, споспешествова и мне во языки) (ст. 8). Итак, подобно тому, как необрезанием он называет язычников, так обрезанием – иудеев. При этом показывает, что он имеет равную честь (с апостолами) и сравнивает себя не с кем-нибудь другим из них, но с первоверховным, показывая этим, что каждый из них получил равное достоинство. Представив же доказательство своего единомыслия (с апостолами), он уже смело и свободно продолжает свою беседу и не останавливается уже только на одних апостолах, но возводит слово свое даже до Христа и благодати (апостольства), данной ему Христом, называя свидетелями этого самих апостолов, и говорит: о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения" (познавше благодать Господа, данную ми, Иаков и Кифа, и Иоанн, мнимии столпи быти, десницы даша мне и Варнаве общения) (ст. 9). И не сказал: "услышав", но – "узнав" (познавше), т. е. убедившись из самых дел, "подали мне и Варнаве руку общения" (десницы даша мне и Варнаве общения). Видишь ли, как он мало-помалу показал, что его проповедание угодно и Христу, и апостолам? В самом деле, благодать не была бы дана ему и не действовала бы в нем, если бы подобное проповедание не было угодно (Христу). И где ему нужно было сравнивать себя, там он упоминает об одном только Петре, а где надлежало представить свидетельство, там называет троих вместе, и притом с похвалою, говоря: "Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами" (Кифа и Иаков, и Иоанн, мнимии столпи быти). И опять, словом "почитаемые" (мнимии) он не отвергает того, что они действительно были таковы, но приводит мнение и других, и говорит, что "те великие и славные, которых все повсюду превозносят, сами являются свидетелями того, что говорю я, а именно, что это угодно и Христу; что в истине этого они убедились из самых дел и уверились в том из самого опыта. Вот почему они и подали мне руку (общения), и не только мне, но и Варнаве, чтобы нам [идти] к язычникам, а им к обрезанным" (да мы во языки, они же во обрезание).
Какое богатство разума и непререкаемое доказательство согласия! Он показывает, что их учение было согласно с его учением, и его учение было согласно с их учением. Той и другой стороне угодно было то же самое, – чтобы они проповедовали так иудеям, а он так язычникам, а потому и прибавил: "чтобы нам [идти] к язычникам, а им к обрезанным" (да мы во языки, они же во обрезание). Видишь ли, что обрезанием он называет здесь не самое дело, а иудеев? Когда он говорит о самом действии обрезания, то, желая показать его отличие, противопоставляет ему необрезание, например, кода говорит: "Обрезание полезно, если исполняешь закон; а если ты преступник закона, то обрезание твое стало необрезанием" (обрезание пользует, аще закон творити: аще же закона преступник еси, обрезание твое необрезание бысть) (Рим. 2: 25); или еще: "не имеет силы ни обрезание, ни необрезание" (ни обрезание что может, ни необрезание) (Гал. 5: 6). Когда же он так называет иудеев и хочет обозначить этим словом не самое дело, а народ, то противополагает ему не необрезание, а язычников. Язычникам противопоставляются иудеи, а обрезанию – необрезание, как, например, когда он и выше говорит: "ибо Содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных содействовал и мне у язычников" (ибо споспешествовавый Петру в послание обрезания, споспешествова и мне во языки), или еще здесь: "нам [идти] к язычникам, а им к обрезанным" (мы во языки, они же во обрезание), – он разумеет не самое дело, но называет этим словом народ иудейский, противополагая его язычникам.
4. "…Только чтобы мы помнили нищих, что и старался я исполнять в точности" (Точию нищих да помним, еже и потщахся сие истое творити) (ст. 10). Что же значат эти слова? "В деле проповеди, – говорит он, – мы разделили между собою вселенную: я взял язычников, а они – иудеев, как то угодно было Богу; в попечении же о нищих из иудеев и я оказывал им помощь. Поэтому, если бы между нами было несогласие и распря, то они не приняли бы моего участия". Что же это за нищие? Многие из уверовавших иудеев в Палестине, которые лишились всего имущества и повсюду были гонимы. На это указывает он в послании к Евреям, когда говорит: "и расхищение имения вашего приняли с радостью" (и разграбление имений ваших с радостию приясте) (Евр. 10: 34); на то же указывает и в послании к Фессалоникийцам, когда восхваляет их мужество: "вы, – говорит он, – сделались подражателями церквам Божиим во Христе Иисусе, находящимся в Иудее, потому что и вы то же претерпели от своих единоплеменников, что и те от Иудеев" (вы подобницы бысте церквам Божиим, сущим во Иудеи, зане и вы таяжде пострадасте от своих сплеменник, якоже и тии от иудей) (1 Фессал. 2: 14). Да и повсюду он показывает, что уверовавшие из язычников не так были преследуемы оставшимися в язычестве, как были гонимы уверовавшие из иудеев своими единоплеменниками, потому что иудеи – самый жестокий народ из всех народов. Вот почему (апостолы) так много заботятся о верующих из иудеев, проявляя по отношению к ним все свое усердие, да и (сам апостол Павел) пишет о них и к римлянам и к коринфянам. И он не только собирает для них деньги, но и сам относит их (1 Кор. 16), и говорит: "А теперь я иду в Иерусалим, чтобы послужить святым" (ныне же гряду во Иерусалим, служай святым) (Рим. 15: 25), так как они нуждались и в самой необходимой пище. Так и здесь, указывая на это, говорит, что ему поручено было помогать им в этой нужде, и он принял это поручение и не уклонился от него. Показав таким образом свое согласие и единомыслие (с апостолами), он далее находит нужным упомянуть и о разговоре своем с Петром, происходившем в Антиохии, и говорит: "Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных" (егда же прииде Петр во Антиохию, в лице ему противу стах, яко зазорен бе. Прежде бо даже не приити неким от Иакова, с языки ядяше: егда же приидоша, опряташеся и отлучашеся, бояся сущих от обрезания) (ст. 11, 12).
Многие, читая эти слова послания без должного внимания, думают, что Павел обличает ими лицемерие Петра; но это совершенно не так, этого допустить невозможно, так как мы найдем здесь великое благоразумие и Петра и Павла, сокровенно направленное в пользу слушателей. Но прежде необходимо сказать о дерзновении Петра и о том, как он всегда предварял всех учеников (Христовых). Благодаря этому он получил и имя свое за твердую и непоколебимую веру: когда были спрашиваемы все вообще, он, предварив других, отвечает: "Ты - Христос, Сын Бога Живаго" (Ты еси Христос Сын Бога живаго) (Мф. 16: 16), за что ему тогда вверены были и ключи царства небесного. Точно также и на горе он один является говорящим, и когда (Господь) беседовал о кресте, и все другие молчали, он один сказал: будь милостив к Себе (ст. 22). И хотя эти слова не были плодом зрелого рассуждения, все же они происходили от пламенной любви. Да и везде мы видим его более ревностным, чем другие, и предваряющим других в опасностях. Так, когда (Господь) явился ученикам на берегу, он, в то время как другие спешили к берегу на судне, не был в состоянии дождаться, пока судно придет к берегу; да и после воскресения (Господа), когда иудеи, дыша убийством и неистовствуя, искали истребить (учеников), он первый выступив осмелился, возвысил голос и сказал, что Распятый восстал и находится на небесах. Но не одно и то же отверзть заключенные двери и положить начало делу, – и потом продолжать начатое с тою же смелостью. Итак, каким образом могло бы случиться, что тот, кто отдал душу свою в руки такого множества народа, стал бы потом когда-нибудь лицемерить? Кто, несмотря на то, что подвергался бичеванию и узам, не согласился нисколько уступить своего дерзновения, и притом в самом начале проповеди, в центре столицы, где угрожала ему столь великая опасность, – как мог такой человек бояться уверовавших из иудеев спустя столько уже времени и в Антиохии, где не было и никакой опасности, и после уже того, как он приобрел великую славу и засвидетельствовал ее такими делами? Кто не страшился самих иудеев и притом в самом начале и в столице их, как, по прошествии такого уже времени и, находясь в чужом городе, стал бы бояться тех, которые отделились (от иудеев)? Итак, Павел говорит это не против Петра; но говорит это с тем же самым намерением, с каким сказал: "И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного" (от мнящихся же быти что, якови некогда беша, ничтоже ми разнствует). Впрочем, чтобы нам долее не оставаться в сомнении относительно этого, необходимо раскрыть причину сказанного. Апостолы, как я сказал выше, дозволяли в Иерусалиме обрезание; так как невозможно было вдруг отвлечь от закона; но когда они пришли в Антиохию, то ничего подобного не соблюдали уже, но жили одинаково с верующими из язычников; так, без сомнения, поступал тогда и Петр. Когда же пришли из Иерусалима знавшие, что он проповедовал там иначе, то он перестал поступать по-язычески, боясь оскорбить их, и изменил образ жизни, имея в виду две цели: чтобы не привести в соблазн верующих из иудеев, и чтобы Павлу доставить благовидный случай для обличения. Ведь если бы тот, кто проповедовал в Иерусалиме, не отвергая обрезания, изменил свой образ мысли в Антиохии, то верующие из иудеев подумали бы, что он поступает так из страха пред Павлом, и ученики осудили бы его в крайнем легкомыслии, а это могло бы явиться немалым соблазном. Впрочем, своей переменой он не подал бы такого подозрения Павлу, так как последнему, ясно знавшему все, было известно и намерение, с которым так действовал Петр. Вот почему Павел обличает, а Петр переносит это, чтоб ученики, видя молчание учителя, несмотря на сделанный ему выговор, тем легче могли изменить свой образ мыслей. Если бы Павел не при таких обстоятельствах стал увещевать их, он не произвел был ничего важного; теперь же, воспользовавшись удобным случаем для строгого обличения, он внушил гораздо больший страх ученикам Петра. А если бы Петр, выслушав обличение, стал противоречить, то кто-нибудь справедливо мог бы обвинять его в том, что он извращает строение спасения; теперь же, когда один обличает, а другой молчит, верующие из иудеев поражены были великим страхом. Вот для чего он так сильно и обличает Петра.
5. И смотри, с какою осмотрительностью говорит он, давая заметить благоразумным, что слова его не были делом раздора, но делом мудрого усмотрения. "Когда же, – говорит, – Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию" (Егда же прииде Петр во Антиохию, в лице ему противу стах, яко зазорен бе). Не сказал – "подвергался нареканию от меня", но – "от других". А если бы и сам (Павел) осуждал его, то не усомнился бы сказать это. Слова же его: "я лично противостал ему" (в лице ему противу стах) являются лишь образным выражением. Если бы они в самом деле были не согласны между собою, то, конечно, не стали бы обличать друг друга в присутствии учеников, так как этим они подали бы большой соблазн; теперь же это кажущееся несогласие было полезно. И как Павел уступил (апостолам) в Иерусалиме, так и они ему в Антиохии. В чем же состояло пререкание? "Ибо, до прибытия некоторых от Иакова (а последний и сам был учителем в Иерусалиме), ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных" (Прежде бо даже не приити неким от Иакова, с языки ядяше: егда же приидоша, опряташеся и отлучашеся, бояся сущих от обрезания); не того боялся, чтобы не подвергнуться опасности самому, – в самом деле, тот, кто не боялся в начале, тем более не мог бояться теперь, – но для того, чтобы не отпали (ученики), так как он и сам говорит галатам: "Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас" (боюся о вас, еда како всуе трудихся) (4: 11), и еще коринфянам: "Боюсь, чтобы как змей прельстил Еву, так и вашим умы не повредились" (2 Кор. 11: 3). Ведь страх смерти ничего не значил для них, но страх погибели учеников сильно поражал души их.
"…Так что даже Варнава был увлечен их лицемерием (яко и Варнаве пристати лицемерству их) (ст. 13). Не удивляйся тому, что поступок (Петра) он называет лицемерием, потому что, как я сказал уже, он не хочет открывать намерения для того чтобы (иудеи) исправились. Так как они сильно привязаны были к закону, то ввиду этого он и называет поступок (Петра) лицемерием, и так сильно обличает его, чтобы совершенно уничтожить укоренившееся в них предубеждение. А Петр, слыша это, также показывает вид, как будто он действительно виновен, для того, чтобы благодаря сделанному ему порицанию (уверовавшие из иудеев) исправились. Если бы Павел стал обличать самих верующих из иудеев, то они с презрением и негодованием отвергли бы его обличение, так как еще не питали к нему большого уважения; теперь же, видя, что учитель их, будучи обличаем, молчит, они не могли ни пренебречь, ни противоречить тому, что говорил (Павел).
"Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской…" (Но егда видех, яко не право ходят во истине благовествования) (ст. 14). Пусть не смущают вас и эти слова, так как он говорит их не в обличение Петру, но придает такой вид словам, чтобы они, будучи выслушаны, принесли пользу тем, которые чрез обличение Петра должны были стать лучшими.
"…Сказал Петру при всех" (рекох Петру пред всеми). Видишь ли, как исправляет других? Для того именно и сказал – "при всех" (пред всеми), чтобы устрашились и слушающие. Что же ты сказал? "Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?" (Аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати?) Но не язычники, а иудеи были увлечены к лицемерию (примером Петра); почему же, в таком случае, обвиняешь в том, чего не было? Почему ты обращаешь речь свою не против лицемеривших их иудеев, а против язычников? Почему также обвиняешь одного Петра, тогда как и прочие лицемерили вместе с ним? Рассмотрим же, в чем состоит самое обвинение. "…Если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски?" (Аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати?) Но ведь таился один (Петр): чего же в таком случае он хочет достигнуть, говоря это? Хочет сделать, чтобы обличение не возбуждало подозрительности против себя. Если бы он сказал: "Ты худо делаешь, соблюдая закон", то уверовавшие из иудеев обвинили бы его в дерзости против своего учителя; теперь же, обвиняя его за своих учеников, т. е. обратившихся из язычников, он делает этим удобовосприемлемой свою речь, и не только этим, но и тем, что, оставив обличение всех других, обратил его всецело против апостола. "Если ты, – говорит, – будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски" (Аще ты иудей сый, язычески, а не иудейски живеши), почти совершенно явно говоря тем: "вы подражаете своему учителю, а между тем и сам он, будучи иудеем, живет по-язычески". Но он не сказал так ясно, потому что увещания его не приняли бы, а открывает мысль Петра под видом выговора за язычников. Равным образом, если бы он сказал: "Зачем ты принуждаешь обратившихся из иудеев жить по-иудейски?", слова его был бы гораздо невыносимее; теперь же, как бы принимая сторону учеников из язычников, а не из иудеев, этим самым исправляет последних. Ведь упреки становятся наиболее удобовосприемлемыми тогда, когда бывают не слишком суровы. Да и из язычников никто не мог обвинять Павла, потому что он говорил против иудеев. А все это устроил во благо Петр своим молчанием, приняв на себя вид лицемерия, чтобы тем освободить иудеев от действительного лицемерия. Итак, сначала он направляет свою речь лично к Петру, сказав: "если ты, будучи Иудеем", а потом обращает ее ко всем вообще, не исключая и себя, и говорит так: "Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники" (мы естеством иудеи, а не от язык грешницы) (ст. 15). Слова его были в действительности только увещанием, но им был придан вид укоризны по причине бывших тут верующих из иудеев.
6. То же делает он и в других местах: говоря по-видимому одно, имеет в виду другое; так, когда в послании к Римлянам говорит: "А теперь я иду в Иерусалим, чтобы послужить святым" (ныне же гряду во Иерусалим, служай святым) (Рим. 15: 25). Этим, конечно, он не то хотел сказать, и не просто только уведомить их о том, для чего он пошел в Иерусалим, но хотел их побудить к соревнованию в милостыне. Ведь если бы он хотел указать только на причину своего путешествия, то довольно было бы сказать: иду (в Иерусалим), чтобы послужить святым; а теперь, смотри, как много он присоединяет еще: "...ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме. Усердствуют, да и должники они перед ними" (Благоволиша бо Македония и Ахаия общение некое сотворити к нищим святым, живущим во Иерусалиме. Благоволиша бо и должни им суть). И еще: "Ибо если язычники сделались участниками в их духовном, то должны и им послужить в телесном" (аще бо в духовных их причастники быша языцы, должни суть и в плотских послужити им) (Рим. 15: 26-27). Смотри же, как и в настоящем случае он низлагает гордые помыслы иудеев, достигая одного посредством другого, и со властью продолжает речь свою, говоря: "Мы по природе Иудеи, а не из язычников грешники" (мы естеством иудеи, а не от язык грешницы). Что же значит – "по природе Иудеи" (естеством иудеи)? "Мы – не из язычества обращенные (προσήλυτοι), но от младенчества воспитанные в законе, оставивши прежний образ жизни, в котором воспитались, прибегли к вере во Христа".
"Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали во Христа Иисуса" (Уведевше же, яко не оправдится человек от дел закона, но токмо верою Иисус Христовою, и мы во Христа веровахом) (ст. 16). Смотри, с какою осмотрительностью говорит он все это. "Мы оставили закон, – говорит, – не потому чтобы он был зол, но потому, что немощен. Поэтому, если закон не доставляет оправдания, то излишне и обрезание". Впрочем, так говорит он теперь, далее же показывает, что обрезание не только излишне, но и опасно; и особенно замечательно, что сначала он сказал только: "человек оправдывается не делами закона" (не оправдится человек от дел закона), далее же выражается гораздо сильнее: "Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха?" (аще ли ищуще оправдатися о Христе, обретохомся и сами грешницы, Христос убо греху ли служитель) (ст. 17). "Если, – говорит, – вера во Христа не может оправдать, но снова необходимо следовать закону, то, оставив закон для Христа и не получая оправдания чрез это оставление, но подвергаясь осуждению, мы должны будем признать виновником осуждения Того, к Которому мы перешли, оставив ради Него же закон". Смотри, к какой неизбежной нелепости привел он свои слова, и с какою силою подвизался? "Если не должно оставлять закона, – говорит он, – а мы оставили его для Христа, то как мы будем судимы?" Но для чего ты говоришь и советуешь Петру, который знал это совершеннее всех? Не ему ли Бог открыл, что человека необрезанного не должно осуждать за то, что не обрезан? Не он ли, рассуждая об этом с иудеями, так сильно противостоял им на основании этого откровения? Не он ли также посылал из Иерусалима ясные наставления относительно этого?
Итак, это он говорит не для исправления Петра, но, найдя нужным обратить речь свою к Петру, обличал между тем учеников. Притом слова эти относятся не только к галатам, но и ко всем тем, которые подобно им страдают тою же болезнью. Ведь хотя в настоящее время многие уже не обрезываются, но постятся и соблюдают субботу вместе с ними, а делая это, лишают сами себя наравне с ними благодати. Если в самом деле для тех, которые только обрезывались, не будет никакой пользы от Христа, то, когда присоединяется к этому еще пост и суббота, и вместо одной заповеди исполняются две, – смотри, какая угрожает опасность, от времени делающаяся еще сильнее! Те поступали так в начале, когда еще существовал их город, храм и все прочее, эти же, будучи свидетелями и наказания, которое понесли иудеи, и разрушения их города, и несмотря на это соблюдающие законе еще в большей мере, какое могут представить оправдание, сохраняя его тогда, когда и сами иудеи, даже при всем своем желании, не могут уже соблюдать его? Ты облекся во Христа, сделался членом Владычным, сопричислен к высшему граду, и все еще пресмыкаешься около закона? Как же возможно тебе достигнуть царства (небесного)? Послушай слов Павла, который говорит, что соблюдением закона ниспровергается Евангелие. И, если хочешь, узнай, как это возможно, и тогда устрашись и постарайся избежать угрожающей бездны. Почему ты, в самом деле, соблюдаешь субботу и постишься вместе (с иудеями)? Без сомнения, потому, что боишься оставить закон и его предписания; но ты не устрашился бы оставить закон, если бы не презирал веры, как слабой и самой по себе не могущей доставить спасение. Ведь если ты боишься не соблюдать субботы, то очевидно, что ты устрашился закона, как имеющего силу еще и в настоящее время. Если же опять нужен закон, то, без сомнения нужна не часть его, и не одна какая-нибудь заповедь, но нужен весь закон; а если весь, то таким образом мало-помалу уничтожится и оправдание верою. Если ты соблюдаешь субботу, то почему не станешь приносить и жертвы? Если, в самом деле, необходимо исполнять закон, то необходимо исполнять его весь; если же всего исполнять не нужно, то не нужно исполнять и части его. Если, с другой стороны, ты страшишься подвергнуться осуждению за преступление одной части закона, то тем более нужно страшиться за преступление всего закона; а если нарушение целого закона не подвергает осуждению, то ясно, что не подвергает ему и нарушение части; если же нарушение одной части подвергает осуждению, то тем более нарушение целого закона. А если необходимо исполнение всего закона, то необходимо отвергнуться Христа, или, последуя Христу, сделаться преступником закона. Ведь если должно исполнять закон, то не исполняющие его – преступники, и виновником этого преступления закона окажется у нас Христос, так как Он сам разрешал от (исполнения) закона, и другим повелел разрешать.
7. Видишь, до чего доходят иудействующие? Христа, виновника нашего спасения, они выставляют виновником и греха, как и Павел говорит: "неужели Христос есть служитель греха?" (Христос убо греху ли служитель?) После того как он довел их до такой нелепости, ему уже не нужно было доказательств к опровержению их, но достаточно было одного отрицания, почему он и сказал только: "Никак" (да не будет), так как против совершенной нелепости и бесстыдства не нужно изыскивать доказательств, а достаточно и одного отрицания.
"Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником" (Аще бо яже разорих, сия паки созидаю, преступника себе представляю) (ст. 18). Посмотри на благоразумие Павла. Иудеи хотели показать, что не соблюдающий закона есть преступник; а он говорит совершенно противное и показывает, что исполняющий закон есть преступник, и не только веры, но и самого закона, так как под словами "снова созидаю, что разрушил" (яже разорих, сия паки созидаю) он разумеет закон. А слова его имеют такой смысл: "Закон потерял свою силу, и мы подтвердили это тем, что, оставивши его, прибегли к спасению верою. Поэтому, если мы усиливаемся восстановить закон, то этим самым становимся преступниками, так как упорно хотим соблюдать то, что отменено самим Богом". Далее показывает и то, каким образом отменен закон. "Законом я умер для закона" (Аз бо законом закону умрох) (ст. 19). Этим слова имеют двоякий смысл: или он говорит о законе благодати, потому что и благодать он обыкновенно называет законом, например, когда говорит: "закон Духа жизни... освободил меня" (Рим. 8: 2), или же разумеет здесь великий закон, желая показать, что через этот же самый закон он умер закону, то есть: "Самый закон убедил меня больше не следовать ему. И если после этого буду следовать ему, то этим самым нарушу его". Как же и каким образом? Моисей, предсказывая о Христе, говорит: "Пророка воздвигнет вам Господь Бог из братьев ваших, как меня, – Его слушайте" (Втор. 18: 15). Таким образом, те, которые не повинуются Христу, преступают закон. Но мы можем и иначе понимать слова: "Законом я умер для закона" (законом закону умрох). Ведь закон повелевает исполнять все написанное в нем, а не исполняющего наказывает. Поэтому мы все умерли для закона, так как никто не исполнил его. И смотри, с какою осторожностью он и здесь восстает против закона: он не сказал: "закон умер для меня", но – "я умер для закона". А эти слова имеют такой смысл: "Подобно тому как для бездушного и мертвого является невозможным повиноваться заповедям закона, точно так же и для меня, умершего от клятвы закона, – потому что я умер чрез то, что говорит он. Следовательно, он более не должен требовать повиновения от умершего, которого и сам он умертвил, и притом смертью не только телесною, но и духовною, чрез которую подверг и телесной". А что он говорит именно это, ясно показал из последующего. "Чтобы жить для Бога, – говорит он, – я сораспялся Христу" (Да Богови жив буду Христови сораспяхся. Так как он сказал: "я умер", то, чтобы кто не сказал ему: "как же ты жив?" – он и представил причину жизни, и показал, что хотя закон и умертвил его живого, но Христос, восприняв мертвого, оживотворил чрез смерть Свою; и этим показывает двойное чудо – во-первых, (Христос) оживотворил мертвого, и во-вторых, чрез смерть даровал жизнь. Под смертью он разумеет здесь жизнь, потому что это именно показывают слова его: "чтобы жить для Бога, я сораспялся Христу" (да Богови жив буду, Христови сораспяхся). "Но каким образом, – скажет кто-нибудь, – он сораспялся, когда был жив и дышал? Что Христос был распят, это ясно; но как ты и распялся и живешь?" Смотри, как он изъясняет и это, говоря: "и уже не я живу, но живет во мне Христос" (живу же не ктому аз, но живет во мне Христос) (ст. 20). Сказав: "я сораспялся Христу" (Христови сораспяхся), он указал на крещение, словами же "и уже не я живу" (живу же не к тому аз), – на последующий затем образ жизни, которым умерщвляются наши уды. Что же значит: "живет во мне Христос"? "То, – говорит, – что я ничего не делаю, что не угодно Христу". Подобно тому как под смертью он разумеет не обыкновенную смерть, но смерть из-за грехов, точно также и под жизнью разумеет освобождение от них (грехов), потому что по Боге невозможно жить иначе, как умерши для греха. "И вот, как Христос претерпел смерть телесную, так и я смерть по отношению к греху. Умертвите, – говорит, – земные члены ваши, каковы суть блуд, нечистота, прелюбодеяние" (Кол. 3: 5), и еще: "...ветхий наш человек распят" (Рим. 6: 6), что совершилось в купели крещения. После этого, если ты будешь оставаться мертвым для греха, то будешь жить Богу, если же снова воскреснешь для греха, то ты потеряешь эту жизнь. Но Павел не таков, он оставался во всю жизнь мертвым (греху). "Итак, если я, – говорит он, – живу для Бога другою жизнью, чем какою жил в законе, и сделался мертв для закона, то ничего уже не могу исполнять из закона.
8. Смотри, как правильна его жизнь, и особенно подивись этой блаженной душе! Он не сказал – "жив я", но – "живет во мне Христос". Кто дерзнет оспаривать истину этих слов? В самом деле, так как он проявил совершенное послушание Христу, отказался от всего временного и все делал по воле Его, то и не сказал – "я живу для Христа", но, что гораздо важнее: "живет во мне Христос". Подобно тому, как грех, овладев человеком, сам живет в нем, направляя душу его по своему желанию, точно так же, если с умерщвлением греха человек делает благоугодное Христу, то такая жизнь является уже не жизнью человека, но живущего в нас, т. е. Действующего и управляющего (Христа). А так как он сказал – "сораспялся" (сораспяхся), и – "и уже не я живу (не ктому живу), но умер", и многим казалось, что он говорит невероятное, то и присовокупил: "А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия" (а еже ныне живу во плоти, верою живу Сына Божия). "То, что сказано мною, – говорит, – относится к духовной жизни: если же кто хочет узнать и настоящую плотскую мою жизнь, то и таковая стала возможной для меня только чрез веру во Христа. Что касается до прежнего образа жизни и закона, то я достоин был величайшего наказания, и давно уже надлежало бы мне погибнуть: потому что все согрешили и лишены славы Божией (вси бо согрешиша, и лишени суть славы Божия) (Рим. 3: 23), и Христос искупил нас уже приговоренных к смерти, искупил тогда, когда мы находились уже в ожидании скорого исполнения этого приговора и когда все мы были уже мертвы, если не в действительности, то по смертному о нас приговору. И после того уже, как закон осудил нас и Бог приговорил к смерти, Христос, пришедши и предав самого Себя на смерть, освободил всех нас от смерти. Поэтому, что ныне живу во плоти, то живу верою (еже ныне живу во плоти, верою живу). А если бы не было этого, то ничто не могло бы воспрепятствовать всеобщей погибели, как это случилось и во время потопа; только пришествие Христа, отвративши гнев Божий, дало нам возможность жить верою". А что действительно он говорит это, выслушай следующее далее – сказавши: "а что ныне живу во плоти, то живу верою" (а еже ныне живу во плоти, верою живу), он прибавил еще: "в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня" (Сына Божия возлюбившаго мене, и предавшаго Себе по мне). Что ты делаешь, Павел, присваивая общее всем себе и относя исключительно к себе то, что сделано за весь мир? В самом деле, он не сказал – "возлюбившего нас", но – "возлюбившего меня". Евангелист между тем говорит: "так возлюбил Бог мир" (тако возлюби Бог мир) (Иоан. 3: 16), да и ты сам в другом месте говоришь: "Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его, – не за тебя, но – за всех" (Рим. 8: 32); и еще: "чтобы приобрести себе народ особенный" (Тит. 2: 14). Итак, что же значит сказанное им здесь? Представив себе всю безнадежность человеческого естества и неизреченное попечение Христа, а равно и то, от чего он освободил нас и что даровал нам, он, будучи объят пламенем любви к Нему, и говорит таким образом. Так и пророки часто называют общего всем Бога своим, говоря: "Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я" (Боже, Боже мой, к тебе утреннюю) (Пс. 62: 2). Кроме того, этим он хотел показать, что каждый из нас столь же справедливою благодарностью обязан Христу, какою (он был обязан), если бы Он пришел и для него одного. Ведь Он не отказался бы принять на Себя таковое ходатайство и за одного, потому что и каждого человека в отдельности он любит в такой же мере, как и весь мир. Притом, хотя жертва была принесена за всю природу и достаточна была для спасения всех, но воспользовались благодеянием ее одни уверовавшие. И то обстоятельство, что не все обратились (ко Христу), во всяком случае не могло удержать Его от такового ходатайства, но подобно тому, как и упоминаемый в Евангелии пир был приготовлен для всех и, когда на него не пожелали придти званные, Он все-таки не отменил его, но призвал других (Лук. 14: 16), – так точно поступил Он и здесь. И овца, отставшая от девяноста девяти, была одна, а все-таки Он не презрел и ее (Мф. 18: 12). То же самое дает понять и Павел, когда, рассуждая об иудеях, говорит: "Ибо что же? если некоторые и неверны были, неверность их уничтожит ли верность Божию? Никак. Бог верен, а всякий человек лжив" (что бо, аще не вероваша нецыи? Еда неверствие их веру Божию упразднит? Да не будет. Да будет же Бог истинен, всяк же человек ложь) (Рим. 3: 3, 4). "Итак, после того как Он возлюбил тебя настолько, что предал самого Себя, и, когда ты не имел уже надежды ко спасению, привел тебя к столь великой и столь высокой жизни, ты, получивши такие блага, все-таки опять обращаешься к ветхозаветному?" Таким образом тщательно исследовав, что требовало исследования, он заключает речь свою возглашением, говоря: "Не отвергаю благодати Божией" (не отметаю благодати Божия) (ст. 21). Пусть услышат это те, которые и ныне живут еще по-иудейски и привержены к закону: сказанное относится и к ним.
"А если законом оправдание, то Христос напрасно умер" (Аще бо законом правда, убо Христос туне умре). Что может быть тяжелее этого греха? Какие еще слова более этих способны пристыдить? Ведь если Христос умер, то очевидно потому, что закон не в состоянии оправдать нас; если же закон оправдывает, то смерть Христа бесполезна. Но не безрассудно ли будет называть бесполезным и напрасным это столь великое, столь страшное и превышающее ум человеческий дело, это неизреченное таинство, которого с нетерпением ожидали патриархи, которые предсказывали пророки, взирая на которое ужасались ангелы и которое по справедливости признается всеми самым главным делом Божия промышления о нас? Представив таким образом высшей степенью нелепости считать совершение этого столь великого и важного дела бесполезным (а это именно и доказывали поступки галатов), он далее поносит их, говоря так:
О, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, [вас], у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, [как] [бы] у вас распятый? (ст. 1).
Безумно, оставив веру, вновь обратиться к закону. – Опровержение возражений в пользу удержания закона. – Против аномеев.
1. Здесь он переходит уже к другому предмету. В предыдущих главах он показал только, что сделался апостолом не от людей и не чрез людей, и что не имел нужды в научении от апостолов; здесь же, после того как уже представил себя достойным доверия учителем, беседует с большею властью, сравнивая между собою закон и веру. Так, вначале он говорит: "Удивляюсь, что вы… так скоро переходите к иному благовествованию" (чуждуся, яко тако скоро прелагаетеся) (1: 6); а здесь: "О, несмысленные Галаты!" Тогда он скрывал свое негодование, теперь же, после того как защитил себя и доказал это, обнаружил его. Если же он называет их несмысленными, то не удивляйся этому: поступая так, он не нарушает закона Христова, который запрещает называть брата своего безумным (Мф. 5: 22), но строго исполняет его. Ведь там не просто сказано: "кто назовет брата своего безумным", но – "кто назовет напрасно". Некоторые же из галатов по своей справедливости заслуживали этого названия, так как они после столько многих и столь великих благодеяний не переставали держаться прежних обычаев, как будто бы ничего особенного не случилось с ними. Если же ты за это называешь Павла обидчиком, то и Петра за Ананию и Сапфиру (Деян. 5) должен будешь назвать человекоубийцею. Но если сказать первое – безумно, то тем более безумно сказать последнее. Ты же обрати внимание на то, что он не в самом начале употребил такую строгость, но после обличений и доказательств, когда уже они получили это порицание будто бы не от него, но как необходимое следствие самых обличений. В самом деле, только уже после того, как он доказал, что они отметают веру и представляют смерть Христа излишнею, он прибавляет это порицание, притом, более легкое, чем они заслуживали, так как они достойны были порицания еще в более строгих выражениях. Впрочем, смотри, как он сейчас же, как только укорил их, смягчает свою речь. Он не сказал: "Кто вас обманул? Кто злоупотребил вашей простотой? Кто ввел вас в заблуждение?", но – "кто прельстил[1] вас?" (кто вы прельстил есть), не лишая таким образом порицания и некоторой доли похвалы. Этим он показывает, что прежние поступки их были достойны зависти, и что случившееся с ними было делом неприязни диавола, сильно досадовавшего на их благоденствие. Когда же ты слышишь здесь слово "зависть", или в Евангелии слова "худое око" (Мф. 6: 23), что означает то же самое, то не подумай, что одно устремление глаз может вредить тем, на кого смотрят, потому что глаз, как член тела, сам по себе не может быть завистлив; но здесь Христос так называет зависть. Ведь дело глаз – просто только смотреть, смотреть же лукаво – зависит от развращенного сердца. Так как чрез чувство зрения входит в нашу душу знание рассматриваемых нами предметов, и, например, в большинстве случаев возбуждает в нас зависть богатство, – а богатство мы видим глазами, равно как начальников и их свиту, – то он поэтому назвал лукавым такое око, которое не просто смотрит, но смотрит с завистью и душевною злобою. Сказав же: "кто прельстил вас?", он показывает, что завидующие делают это не из благоговения и не для восполнения недостающего, но для того, чтобы уничтожить и то, что было. Ведь дело зависти – не восполнять недостающее, но отнимать нечто и из наполненного уже, с тем, чтобы после лишить всего. И это говорит он не потому, чтобы зависть сама по себе имела силу (вредить), но потому что учившие этому по зависти решились на это.
"…У которых перед глазами предначертан был Иисус Христос, [как] [бы] у вас распятый?" (Имже пред очима Иисус Христос преднаписан бысть в вас распят). Но не в Галатийской стране Он распят был, а в Иерусалиме: почему же он говорит – "у вас" (в вас)? Этим он хочет указать на силу веры, которая может видеть и отдаленное. И не сказал он – "распят", но – "предначертан был распятым", ясно показывая тем, что они очами веры видели это гораздо лучше, чем некоторые из присутствовавших там и смотревших на совершавшееся пред ними. В самом деле, многие из этих последних, видя все это собственными глазами, не получили никакой пользы, а те, хотя и не видели этого своими глазами, но силою веры увидели еще яснее. Говоря же это, он и укоряет их, и вместе с тем хвалит. Хвалит за то, что они все совершившееся приняли с полной уверенностью в истине, а укоряет за то, что они оставили Того, Которого видели обнаженным за них, привязанным к столпу, пригвожденным ко кресту, оплеванным, поруганным, напояемым оцтом, поносимым разбойниками, прободаемым копием (все это он обнял словами "предначертан был Иисус Христос, [как] [бы] у вас распятый"), и, оставивши Его, обратились к закону, нисколько не устыдившись этих страданий Его. Ты же заметь, как он, оставив небо, землю, море и все прочее, проповедовал силу Христову, повсюду прославляя (один) крест. Это было верхом божественного промышления о нас.
"Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере?" (Сие едино хощу уведети от вас, от дел ли закона Духа приясте, или от слуха веры) (ст. 2). "Так как вы, – говорит, – не слушаете продолжительных наставлений и не хотите видеть всего величия домостроительства Божия, то я хочу убедить вас немногими словами и кратчайшим доказательством, видя крайнее ваше невежество". Выше он вразумлял их беседою, обращенною к Петру, здесь же обращает речь свою к ним непосредственно, заимствуя все, служащее к убеждению их, не из того, что случилось в другом месте, но из того, что произошло с ними, и убеждает и уверяет их не из тех только дарований, которые были сообщены собственно им. Поэтому и говорит: "Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере?" (сие едино хощу уведети от вас, от дел ли закона Духа приясте, или от слуха веры?) "Вы получили Духа Святого, – говорит он, – творили многие чудеса, совершали знамения, воскрешая мертвых, очищая прокаженных, пророчествуя и говоря разными языками. Закон ли вам дал такую силу? Но прежде вы не делали ничего подобного. Следовательно, вера?"
2. Итак, не есть ли дело крайнего безумия – оставить веру, даровавшую вам столь великие блага, и снова обратиться к закону, который не дал вам ничего подобного? "Так ли вы несмысленны, что, начав духом, теперь оканчиваете плотью?" (Тако ли несмысленни есте, наченше духом, ныне плотию скончаваете) (ст. 3). Опять благовременно он укорил их. "Надлежало бы вам, – говорит, – с течением времени умножить свое преуспеяние в вере; а вы не только ничего не прибавили, но еще и возвратились назад. Другие, начиная с малого и постепенно преуспевая, наконец восходят к великому, а вы, начавши с великого, перешли к противному. Если бы вы начали и с плотского, то и в таком случае вам надлежало бы возвыситься до духовного; теперь же вы, начавши с духовного, возвратились к плотскому, так как творить знамения есть дело духовное, а обрезываться – плотское. А вы от знамений перешли к обрезанию, постигши истину, возвратились к образам, после созерцания солнца ищете светильника, после твердой пищи обращаетесь к молоку". И не сказал он – "плотию совершаете" (τελείσθε), но – "оканчиваете плотью" (плотию скончаваете) (επιτελείσθε), показывая этим, что лжеучители, уловивши их, умертвили, как бессловесных животных, когда они сами добровольно согласились терпеть все, что угодно было тем, – подобно тому, как если бы какой полководец и вместе храбрый воин, стяжавший уже бесчисленные трофеи и победы, предавши сам себя на поругание изменникам, дозволил им без всякого сопротивления заклеймить свое тело.
"Столь многое потерпели вы неужели без пользы? О, если бы только без пользы!" (Толико пострадасте туне? аще точию и туне) (ст. 4). Это должно было поразить их еще сильнее, чем сказанное выше. Воспоминание о знамениях не так сильно могло подействовать на них, как указание на подвиги и страдания, которые они претерпели за Христа. "Они хотят, – говорит он, – чтобы вы потеряли все то, что претерпели (за Христа), и стараются лишить вас заслуженного венца". Но вслед затем, чтобы не поразить слишком их души и не сокрушить их сил, он, не дожидаясь от них ответа, тотчас присовокупил: "если бы только без пользы" (аще точию и туне). "Если вы, – говорит, – захотите образумиться и исправитесь, то это не будет без пользы". Что скажут теперь отвергающие покаяние? В самом деле, вот галаты получили и Духа, и творили знамения, и были исповедниками, претерпевши ради Христа бесчисленные опасности и гонения, и после таких благих дел отпали от благодати. "И все-таки, – говорит (апостол), – если вы захотите, то можете снова достигнуть прежнего состояния.
"Подающий вам Духа и совершающий между вами чудеса через дела ли закона [сие производит], или через наставление в вере?" (Подаяй убо вам Духа, и действуяй силы в вас, от дел ли закона, или от слуха веры) (ст. 5). "Вы удостоились такого дара и сотворили столько чудес, – говорит он, – потому ли, что соблюдали закон, или потому, что сохраняли веру? Конечно, за веру". Так как (лжеучители) толковали это в ту и другую сторону, и повсюду разглашали, что вера без соединения с законом не имеет силы, то (апостол) утверждает противное, именно, что с присоединением заповедей закона вера уже не принесет никакой пользы, так как вера только тогда имеет силу, когда к ней ничего не привносится из закона. "Вы, оправдывающие себя законом, – говорит он, – остались без Христа, отпали от благодати" (Иже законом оправдаетеся от благодати отпадосте) (Гал. 5: 4). Но об этом он говорит ниже, когда пишет еще с большим дерзновением, получив уже к этому основание из доказанного; теперь же только пролагает путь к тому. "Вы, – говорит, – получили Духа и творили знамения тогда, когда внимали вере, а не закону". Затем, так как речь была о законе, то он привел и другое доказательство, притом самое спорное, представив в пример Авраама, и очень кстати, и с большою пользою, говоря так: "Так Авраам поверил Богу, и это вменилось ему в праведность" (якоже Авраам верова Богу, и вменися ему в правду) (ст. 6). "Доказывают, – говорит, – силу веры и совершенные вами чудеса, но если угодно, я постараюсь уверить вас в том и примерами из ветхозаветной истории". А так как они имели великое уважение к этому патриарху, то он и представляет его в пример, показывая, что и он оправдался верою. "Если же он, живший прежде благодати, оправдался верою, хотя был преукрашен и добрыми делами, то тем более вы. Какой же потерпел он ущерб оттого, что не был под законом? Никакого, но и одной веры достаточно было к его оправданию". "Но тогда, – скажут, – еще не был закона". И теперь нет закона, как не было его тогда. Вот потому-то он, желая доказать, что закон теперь не нужен, и представил в пример человека, оправданного прежде закона, чтобы не встретить подобного возражения. В самом деле, как тогда закон еще не был дан, так и теперь, будучи дан, получил конец. Затем, так как они много гордились своим происхождением от Авраама (Иоан. 8: 33) и боялись, как бы, с оставлением закона, не лишиться им родства с ним, то Павел и это снова обращает в противное и рассеивает страх, показывая, что вера преимущественно и утверждает родство с ним. И хотя яснее он доказал это в послании к римлянам, однако и здесь не менее утверждает это самое, говоря: "Познайте же, что верующие суть сыны Авраама" (разумейте убо, яко сущии от веры, сии суть сынове Авраамли) (ст. 7). Затем и эту истину подтверждает свидетельством из ветхого завета: И Писание, – говорит, – "провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: в тебе благословятся все народы" (предуведевше же Писание, яко от веры оправдает языки Бог, прежде благовествова Аврааму, яко благословятся о тебе вси языцы) (ст. 8; Быт. 12: 3). Итак, если не те, которые имели с ним естественное родство, суть сыны его, но те, которые подражали вере его – это именно и значат слова – "в тебе благословятся все народы" (о тебе вси языцы), то ясно, что (и верующие язычники) вводятся в это родство.
3. Этими словами он показывает и другое нечто весьма важное. Так как их смущала мысль, что закон древнее веры, а вера после закона, то он уничтожает и это их недоумение, показывая, что вера древнее закона, и что это ясно видно из примера Авраама, так как последний получил оправдание прежде, нежели явился закон. А вместе с тем показывает, что и случившееся в последние времена случилось по пророчеству: "И Писание, – говорит, – провидя, что Бог верою, а не от закона, оправдает язычников, предвозвестило Аврааму" (предуведевше же Писание, яко от веры оправдает языки Бог… прежде благовествова Аврааму). Что же это значит? "Сам законодатель, – говорит он (этим), – прежде нежели дал закон, определил, чтобы язычники оправдались верою". И не сказал – "открыл", но – "благовествовал", для того чтобы ты знал, что такому способу оправдания радовался и патриарх, и сильно желал, чтобы это было приведено в исполнение. Но так как они боялись еще и другого, (потому что) написано было: "Проклят, кто не исполнит слов закона сего и не будет поступать по ним" (проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе закона сего, яко творити я) (Втор. 27: 26), то он устраняет и эту боязнь, премудро и благоразумно обращая в противную сторону сказанное в законе, и показывает, что оставившие закон не только не прокляты, но и благословенны, а держащиеся закона не только не благословенны, но и прокляты. Те (ревнители закона) говорили, что не сохраняющий закона проклят, он же (апостол) показывает, что сохраняющий закон проклят, а не сохраняющий – благословен. Те говорили также, что надеющийся только на веру – проклят, он же показывает, что надеющийся на одну только веру – благословен. Как же все это он доказывает? Мы возвестили вам не какую-нибудь обыкновенную вещь, а потому надлежит быть особенно внимательными к тому, что будет сказано далее. Апостол и выше уже показал это, сказав, что Писание предвозвестило патриарху: "В тебе благословятся все народы". А тогда закона еще не было, но была вера; поэтому он и вывел следующее заключение: "Итак, верующие благословляются с верным Авраамом" (темже сущии от веры, благословятся с верным Авраамом) (ст. 9). Но чтобы не стали противоречить этому и не сказали бы: "(Авраам) вполне справедливо получил оправдание от веры, потому что тогда не было еще закона; а ты покажи мне, что вера оправдывала и после того, как дан был закон", – (апостол) переходит и к этому, и показывает более того, чем требуют они, – не только то, что вера оправдывает, но и то, что закон предает проклятию тех, которые держатся закона. Но чтобы тебе понять это, послушай, что говорит сам апостол: "все, утверждающиеся на делах закона, находятся под клятвою" (елицы бо от дел закона суть, под клятвою суть) (ст. 10). Но это – положение, требующее еще доказательства. Откуда же может быть оно доказано? (Всякому это ясно) из самого закона: "проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона. А что законом никто не оправдывается пред Богом, это каждому ясно" (проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней яко творити я. А яко в законе никтоже оправдается, яве). Действительно, все согрешили и находятся под клятвою. Но этого он еще не говорит, чтобы не подумали, что он сам выражает свое мнение, но опять подтверждает это свидетельством, которые в немногих словах заключает в себе и то и другое – и то, что никто не исполнил закона (поэтому и были прокляты), и то, что вера оправдывает. Что же это за свидетельство? Из пророка Аввакума, который так говорит: "праведный своею верою жив будет" (праведный же от веры жив будет) (Аввак. 2: 4). Оно показывает не только то, что оправдание зависит от веры, но и то, что через закон невозможно спастись. "Так как, – говорит, – никто не исполнил закона, но за преступление его все подверглись проклятию, то и открыт другой более удобный путь (к оправданию), – чрез веру; а это служит и самым сильным доказательством того, что никто не может оправдаться законом". В самом деле, пророк не сказал: "праведный же законом жив будет", но – "верою".
"А закон не по вере; но кто исполняет его, тот жив будет им" (Закон же несть от веры, но сотворивый та жив будет в них) (ст. 12). "Закон, – говорит, – требует не только веры, но и дел; благодать же чрез веру спасает и оправдывает". Видишь ли, как он доказал, что держащиеся закона подверглись проклятию потому, что невозможно выполнить его? Но каким образом вера имеет эту силу оправдывать? Это он возвестил раньше, и доказал это с большою силою. Так как закон был бессилен привести человека к оправданию, то и найдено другое достаточное средство – вера, которая невозможное по закону делает возможным собою. Итак, если и Писание говорит, что праведный верою жив будет, отрицая спасение через закон, и если Авраам получил оправдание верою, то ясно, что сила веры велика. Итак, ясно, что не пребывающий в законе – проклят, а пребывающий в вере – праведен. "Но чем ты можешь доказать нам, – скажет кто-нибудь, – что то проклятие более уже не существует? Ведь Авраам был прежде закона, а мы, однажды подпав под иго рабства, сами себя подвергли проклятию: кто же разрушил это проклятие?" Смотри, с какою поспешностью он идет навстречу этому возражению, хотя для этого, конечно, было достаточно и ранее сказанного. В самом деле, как может подлежать проклятию тот, кто был однажды оправдан, и умер для закона, и получил новую жизнь? Однако он не довольствуется всем этим, но еще и другим образом доказывает это, написав: "Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою - ибо написано: проклят всяк, висящий на древе" (Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва: написано бо есть: проклят всяк висяй на древе) (ст. 13; Втор. 21: 23). Да еще и другой клятве подлежал народ, как сказано: "Проклят, кто не исполнит слов закона сего" (проклят всяк, иже не пребудет в писанных в книзе закона) (Втор. 27: 26). Но что из этого? Пусть народ подлежал этому проклятию, потому что он не исполнял его постоянно, да и не было никого, кто бы мог исполнить весь закон; но Христос заменил это проклятие другим, которое говорит: "проклят всяк, висящий на древе" (проклят всяк висяй на древе). А так как и тот, кто висит на древе, проклят, и кто преступает закон, находится под клятвою, между тем, желающий разрушить эту клятву должен быть свободен от нее и должен принять на себя эту клятву (незаслуженною) вместо той (заслуженной), то Христос и принял на себя таковую клятву, и ею уничтожил заслуженную. И подобно тому как кто-нибудь невинный, решившись умереть вместо осужденного на смерть, этим избавляет его от смерти, – точно так же сделал и Христос. Так как Христос не подлежал проклятию за преступление закона, то и принял на Себя вместо заслуженного нами незаслуженное Им проклятие, чтобы освободить всех от заслуженного, – потому что Он не совершил греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 53: 9).
4. Итак, подобно тому, как умерший за тех, которые должны были умереть, освобождает их от смерти, точно также и принявший на Себя проклятие освободил от проклятия. "Дабы благословение Авраамово… распространилось на язычников" (Да в языцех благословение Авраамле будет) (ст. 14). Каким же образом на язычников? "В семени твоем, – сказано, – благословятся все народы" (Быт. 22: 18), то есть, во Христе. А если бы это говорилось об иудеях, то как было бы сообразно со здравым смыслом, чтобы подлежащие проклятию за нарушение закона сделались виновниками благословения для других? Ведь никто из находящихся под проклятием не может сообщить другому благословения, которого сам лишился. Отсюда ясно, что все это сказано о Христе, так как Он был семя Авраамово, и чрез Него благословляются народы, и таким образом является обетование Духа. Указывая именно на это, (апостол) сказал: "Чтобы нам получить обещанного Духа верою" (да обетование Духа приимем верою). А так как благодать Духа не может излиться на неблагодарного и находящегося во вражде, то благословляются прежде всего чрез снятие проклятия; потом, будучи оправданы чрез веру, получают благодать Духа. Таким образом, крест уничтожил клятву, а вера ввела оправдание, оправдание же низвело благодать Духа.
"Братия! говорю по [рассуждению] человеческому: даже человеком утвержденного завещания никто не отменяет и не прибавляет [к нему]" (Братие, по человеку глаголю, обаче человеческаго предутвержденна завета никтоже отметает или приповелевает) (ст. 15). Что значит – "говорю по [рассуждению] человеческому" (по человеку глаголю)? Это значит – "я пользуюсь человеческими примерами". Так как он утвердил свое слово и Писанием, и чудесами, бывшими у них, и страданиями Христовыми, и примером патриарха, то, наконец, и обращается к всеобщему обычаю. Он имеет обыкновение постоянно употреблять подобный способ доказательства, как для того, чтобы смягчить свою речь, так и для того, чтобы сделать ее более удобоприемлемою и более понятною для самых неспособных. Так, беседуя с коринфянами, он говорит: "Кто, пася стадо, не ест молока от него? Кто, насаждая виноград, не ест плодов его (1 Кор. 9: 7)? И опять к евреям говорит: "завещание действительно после умерших: оно не имеет силы, когда завещатель жив" (завет бо в мертвых известен есть: понеже ничесоже может, егда жив есть завещаваяй) (Евр. 9: 17). И из многих других мест всякий может увериться, что он любит употреблять такой род доказательств. Да и сам Бог в ветхом завете часто говорит таким образом, как, например: "Забудет ли женщина грудное дитя свое?" (еда забудет жена отроча свое?) (Ис. 49: 15). И опять: "Скажет ли изделие горшечнику: «что ты делаешь?»" (Ис. 29: 16 и 45: 9). А у Осии он уподобляет себя мужу, презираемому женою (Осии: 1: 2). И в образах ветхозаветных всякий может увидеть много заимствованного из человеческих примеров, когда, например пророк опоясывается и сходит в хижину горшечника (Иерем. 18: 2). Итак, что же значит приведенный (апостолом) пример? То, что вера была древнее, а закон явился после, имеет временное значение, и дан (закон) для того, чтобы приготовить путь для веры. Поэтому и говорит: "Братия! говорю по [рассуждению] человеческому" (братие, по человеку глаголю). Назвав их выше несмысленными, здесь называет их братьями; таким образом, вместе и бранит их, и утешает.
"…Даже человеком утвержденного завещания" (обаче человеческаго предутвержденна завета). "Если человек, – говорит, – сделает завещание, осмелится ли кто-нибудь после переменить его, или что-нибудь прибавить?" Это и значит слово – "приповелевает". Поэтому тем более не должно делать этого по отношению к завету Божию. Кому же Бог сделал завещание? "Но Аврааму, – говорит, – даны были обетования и семени его. Не сказано: и потомкам, как бы о многих, но как об одном: и семени твоему, которое есть Христос. Я говорю то, что завета о Христе, прежде Богом утвержденного, закон, явившийся спустя четыреста тридцать лет, не отменяет так, чтобы обетование потеряло силу. Ибо если по закону наследство, то уже не по обетованию; но Аврааму Бог даровал [оное] по обетованию" (Аврааму речени быша обеты, и семени его. Не глаголет: и семенем его, яко о мнозех, но яко о единем, и семени твоему, еже есть Христос. Сие же глаголю завета предутвержденнаго от Бога во Христа, бывый по четыреста и тридесятих летех закон не отметает, во еже разорити обетование. Аще бо от закона наследие, не ктому уже от обетования: Аврааму же обетованием дарова Бог) (ст. 16-18). Итак, вот и Бог сделал завещание Аврааму, сказав, что язычники получат благословение о семени его; как же в таком случае закон может уничтожить эти (благословения)? А так как никакой пример не может выразить изображаемого им предмета, то поэтому он и сказал ранее: "говорю по [рассуждению] человеческому" (по человеку глаголю). Не выводи ничего несообразного с величием Божиим из приведенного примера. Смотри с высшей точки на этот пример: Бог обещал Аврааму, что о семени его благословятся народы; семя же его по плоти есть Христос. Спустя четыреста тридцать лет явился закон. Итак, если закон дарует благословение, и жизнь, и оправдание, то указанное обетование не имеет силы. Но как же это: человеческого завещания никто не уничтожает, а Божие завещание спустя четыреста тридцать лет становится недействительным? В самом деле, если то, что обещало это завещание, не оно дает, а другой вместо него, то оно, очевидно, отвергнуто. Но есть ли тут какой-нибудь смысл? "Итак, для чего же, – скажут, – дан закон?" "По причине преступлений" (Преступлений ради) (ст. 19). Таким образом, и закон не излишен. Видишь ли, как он все соглашает? Как он многими глазами смотрит на все? Так как он превознес веру и показал, что она древнее закона, то, чтобы кто-нибудь не подумал, что закон излишен, он исправляет и это заблуждение, показав, что закон дан не напрасно, но с очень большою пользою: по причине преступлений, т. е., чтобы иудеи не жили без страха и не дошли до крайнего нечестия, но чтобы закон служил для них вместо узды, научая, усмиряя, и удерживая их от нарушения если и не всех, то, по крайней мере, некоторых заповедей. Таким образом, немалая польза была и от закона. Но до каких пор? "До времени пришествия семени, к которому [относится] обетование" (Дондеже приидет семя, ему же обетовася), – говорит он, разумея (под семенем) Христа. Итак, если закон дан только до пришествия Христова, то для чего ты продолжаешь его далее и за пределы назначенного срока?
"Преподан через Ангелов, рукою посредника" (Вчинен ангелы рукою ходатая). Ангелами он называет или священников, или самих ангелов, как служителей при законоположении. Ходатаем же здесь называет он Христа, показывая тем, что Он и прежде был, и что Он сам дал и закон. "Но посредник при одном не бывает, а Бог один" (Ходатай же единаго несть: Бог же един есть) (ст. 20).
5. Что здесь скажут еретики? Ведь если (Отец только) один истинный Бог (Иоан. 17: 3), и вследствие этого Сын уже не может быть истинным Богом, то, следовательно, Он и не Бог, так как сказано: "Бог наш, Господь един есть" (Бог же един есть) (Втор. 6: 4). Но если, несмотря на то, что Отец называется единым Богом (1 Кор. 8: 6), и Сын есть Бог, то очевидно, что если Отец называется истинным, – и Сын есть истинный. "Ходатай же, – говорит, – бывает посредником между какими-либо двумя сторонами. Между кем же был посредником Христос? Ясно, что между Богом и людьми. Видишь ли, как он доказывает, что сам (Христос) дал и закон? Если же Он сам дал закон, то имеет власть и отменить его. "Итак, закон противен обетованиям Божиим?" (Закон ли убо противу обетованием Божиим?) (ст. 21). Если в семени Авраамовом даны были благословения, а закон вводит проклятие, то он, конечно, противен обетованиям Божиим. Как же он разрешает это противоречие? Сначала просто отрицает сказанное, говоря: "Никак" (да не будет); а потом и доказывает (отрицаемое), говоря так: "Ибо если бы дан был закон, могущий животворить, то подлинно праведность была бы от закона" (аще бо дан бысть закон могий оживити, воистинну от закона бы была правда). А эти слова имеют такой смысл: "Если бы мы, – говорит, – в законе имели надежду жизни, и если бы в его власти было наше спасение, то, может быть, и справедливо было бы то, что ты говоришь о законе; если же ты спасаешься верою, то, хотя бы закон подвергал всех и проклятию, ты никакого вреда не потерпишь после того, как явилась вера, от всего избавляющая. Если бы законом давалось обетование, то ты справедливо мог бы бояться, что, отпавши от закона, лишишься и оправдания; но если закон дан был для того, чтобы затворить всех, т. е., чтобы он обличил и обнаружил собственные прегрешения их, то он не только не препятствует тебе получить обетования, но даже содействует этому получению". Итак, указывая на это, он сказал: "но Писание всех заключило под грехом, дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа" (но затвори писание всех под грехом, да обетование от веры Иисус Христовы дастся верующим) (ст. 22). Так как иудеи не сознавали своих грехов, а не сознавая, не желали и прощения их, то Бог и дал им закон, который открывал бы их раны, и чрез это побуждал их искать врача. Слово "заключил" (затвори) значит – "обличил, и обличив, держал их в страхе". Видишь ли, что закон не только не противен обетованиям, но даже и дан был из-за обетований? Если бы закон присвоил себе дело и власть оправдания, тогда это было бы сказано справедливо; но если он служит другому и для другого все делал, то как он может быть противен обетованиям Божиим? Если бы не был дан закон, то все погрязли бы в беззакониях, и никто из иудеев не пожелал бы слушать Христа; теперь же, когда закон был дан, он приносил двоякую пользу: во-первых, руководил к посильной добродетели внимающих ему, а во-вторых, возбуждал в каждом сознание своих грехов, что особенно располагало их искать Сына (Божия). Итак, те, которые не верили закону, не верили для того, чтобы не знать своих грехов. И указывая именно на это, он в другом месте сказал: "Ибо, не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией" (не разумеюще бо Божия правды, и свою правду ищуще поставити, правде Божией не повинушася) (Рим. 10: 3).
"А до пришествия веры мы заключены были под стражею закона, до того [времени], как надлежало открыться вере в нас" (Прежде же пришествия веры, под законом стрегоми бехом, затворени в хотящую веру открытися) (ст. 23). Видишь ли, как ясно он подтвердил сказанное нами? Словами "заключены были" (затворени) и "под стражею" (стрегоми бехом) он обозначает не что-либо другое, как охранение иудеев, совершавшееся посредством заповедей закона. В самом деле, закон, содержа их, как бы в каких стенах, в страхе и жизни по закону, тем самым соблюдал их для веры.
"Итак, закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою" (Темже закон пестун нам бысть во Христа, да от веры оправдимся) (ст. 24). Пестун не противодействует учителю, но содействует ему, удерживая юного питомца от всякого порока и со всем тщанием приготовляя его к принятию учительских уроков; а когда питомец приобретет навык, пестун наконец оставляет его. Вот почему он и говорит: "по пришествии же веры, которая делает человека мужем совершенным, мы уже не под [руководством] детоводителя" (пришедшей же вере, уже не под пестуном есмы).
"Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса" (Вси бо вы сынове Божии верою о Христе Иисусе) (ст. 26). Итак, если закон есть пестун и мы были заключены под стражею его, то он не противник благодати, но сотрудник; если же он и по пришествии благодати будет держать под своим игом, в таком случае он будет противником. Если он станет нас удерживать тогда, когда мы должны перейти к благодати, в таком случае он составит препятствие нашему спасению. Как светильник, освещающий ночью, если бы с наступлением дня стал препятствовать видеть солнце, не только не исполнил бы своего назначения, но причинял бы еще и вред, – так и закон, если он будет служить препятствием к получению большего. Таким образом, сохраняющие его теперь тем самым весьма извращают его. Так и пестун делает своего питомца смешным, если будет удерживать его при себе тогда, когда, по требованию времени, ему надлежало бы оставить его. Поэтому-то и Павел говорит: "по пришествии же веры, мы уже не под [руководством] детоводителя" (пришедшей же вере, уже не под пестуном есте). Итак, мы уже не под пестуном. "Ибо все вы сыны Божии" (Вси бо вы сынове Божии есте). Вот какова сила веры, и как он постепенно раскрывает ее! Прежде он показал, что вера сделала их сынами Авраама: "Познайте же, – говорит, – что верующие суть сыны Авраама" (разумейте убо яко сущии от веры, сии суть сынове Авраамли); теперь же объявляет, что они и сыны Божии: "Ибо все вы сыны Божии, – говорит он, – по вере во Христа Иисуса" (вси бы вы сынове Божии есте верою о Христе Иисусе), – по вере, а не по закону. Потом, так как сказал нечто великое и удивительное, показывает и образ усыновления.
"Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (Елицы бо во Христа крестистеся, во Христа облекостеся) (ст. 27). Почему он не сказал: "Все вы, во Христа крестившиеся, от Бога родились"? Ведь это более соответствовало бы доказательству того, что они сыны Божии. Потому, что употребленное им выражение гораздо сильнее. В самом деле, если Христос есть Сын Божий, и ты в Него облекся, имеешь Сына в себе самом и уподобился Ему, то ты чрез это приведен в одно с Ним родство и в один образ.
"Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе" (Несть Иудей, ни Еллин, несть раб, ни свободь, несть мужеский пол, ни женский. Вси бо вы едино есте о Христе Иисусе) (ст. 28). Видишь ли душу ненасытную (не удовлетворяющуюся однажды сказанным)? Сказав, что чрез веру мы сделались сынами Божиими, он не останавливается на этом, но старается отыскать нечто еще большее, что яснее могло бы доказать ближайшее единение со Христом. А сказавши: "В Него облеклись", не удовлетворяется также и этим выражением, но, объясняя его, представляет еще более тесным такое соединение и говорит: "все вы одно во Христе Иисусе" (все вы едино о Христе Иисусе), т. е. "Все вы имеете один облик, один образ – образ Христа". Что может быть поразительнее этих слов? Кто прежде был эллином, иудеем и рабом, тот теперь носит на себе образ не ангела, и не архангела, но самого Владыки всех, и отображает в себе Христа.
"Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники" (Аще ли вы Христовы, убо Авраамле семя есте, и по обетованию наследницы) (ст. 29). Видишь ли, как наконец доказал он сказанное выше о семени, т. е., что Аврааму и семени его даны были благословения?
---
[1] Εβάσκανεν – сглазил; обманул, побуждаемый завистью.
Еще скажу: наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего: он подчинен попечителям и домоправителям до срока, отцом [назначенного]. Так и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира (ст. 1-3).
Против соблюдения иудейских праздников и новомесячий. – Нежность Павловой души. – Неблагоразумно, вопреки прообразованиям, подчинять себя игу рабства.
1. (Апостол) говорит здесь от детстве не по возрасту, а по уму, и показывает, что Бог с самого начала хотел даровать нам свои благословения, но так как мы находились еще в состоянии младенчества, то и оставил нас под стихиями мира, т. е. новолуниями и субботами, потому что эти дни зависят у нас от течения солнца и луны. "Поэтому те, которые и теперь приводят вас под иго закона, делают не иное что, как возвращают вас, уже достигших совершенного возраста, снова в младенчество". Видишь ли, что значить наблюдение дней? Господина, хозяина дома, имеющего полную власть над всем, оно низводит в состояние раба.
"Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего (Единородного), Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных, дабы нам получить усыновление" (Егда же прииде кончина лета, посла Бог Сына Своего, раждаемаго от жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем) (ст.4-5). Здесь он приводит две причину и два благих действия воплощения: избавление от зол и дарование благ, чего никто другой не мог совершить кроме Него одного. Какие же это были блага? Искупление от проклятия закона и усыновление: "чтобы искупить подзаконных, – говорит он, – и дабы нам получить усыновление". Прекрасно сказал он – "получить усыновление" (да усыновление восприимем), показывая этим, что (усыновление нам) принадлежало. Действительно, оно давно было обещано, как и сам он многократно указал на это, упоминая об обетованиях относительно этого, данных Аврааму. "Но откуда видно, – скажут, – что мы сделались сынами?" Одно доказательство на это он уже представил, когда сказал, что мы облеклись во Христа, который есть Сын; а теперь приводит другое, – то, что мы получили духа усыновления.
"А как вы - сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: "Авва, Отче!" Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через Иисуса Христа" (И понеже есте сынове, посла Бог Духа Сына своего в сердца ваша, вопиюща: Авва Отче! Темже уже неси раб, но сын: аще ли же сын, и наследник Божий Христом) (ст.6-7). И в самом деле, мы не могли бы называть (Бога) Отцом, если бы не сделались прежде сынами Его. Итак, если благодать сделала нас из рабов свободными, из младенцев совершеннолетними, из чужих наследниками и сынами, то не безрассудно ли и крайне неблагодарно будет оставить эту (благодать) и возвратиться в прежнее состояние?
"Но тогда, не знав Бога, вы служили [богам], которые в существе не боги. Ныне же, познав Бога, или, лучше, получив познание от Бога, для чего возвращаетесь опять к немощным и бедным вещественным началам и хотите еще снова поработить себя им?" (Но тогда убо не ведуще Бога, служисте не по естеству сущим богом: ныне же, познавши Бога, паче же познани бывше от Бога, како возвращаетеся паки на немощныя и худыя стихии, имже паки свыше служити хощете) (ст.8-9). Здесь (апостол), обращаясь к уверовавшим из язычников, говорит, что и служение идолам таково же, как и наблюдение дней, и что оно теперь заслуживает большего наказания. Потому и богов называет он стихиями, а не (богами) по природе, что желает убедить их в том же самом и привести их в больший страх. Слова же его имеют такой смысл: "Тогда вы, пребывая во тьме и проводя жизнь в заблуждении, прикованы были к земле; а теперь, после того как вы познали Бога, или лучше, получили познание от Него, не навлекаете ли вы на себя большего и жесточайшего наказания, если, несмотря на столь великое попечение о вас, снова добровольно подвергаете себя той же самой болезни, которою страдали прежде? Не своими усилиями вы обрели Бога, но проводили жизнь в заблуждении, а Он сам привлек вас к Себе". Стихии же называет он немощными и бедными потому, что они не имеют никакой силы к доставления обетованных благ.
"Наблюдаете дни, месяцы, времена и годы" (Дни смотряете и месяцы и времена и лета) (ст.10). Из этих слов видно, что (иудействующие) проповедовали галатам не только обрезание, но и необходимость соблюдения иудейских праздников и новомесячий.
"Боюсь за вас, не напрасно ли я трудился у вас" (Боюся о вас, еда како всуе трудихся в вас) (ст.11). Видишь ли искреннее участие апостола? Те подвергаются опасности, а он боится и трепещет за них. Поэтому и слова " трудился у вас" (трудихся в вас) он сказал для того, чтобы сильно пристыдить их, как бы говоря этим: "Не сделайте напрасными моих великих трудов". Сказав же – "боюсь" и прибавив затем – " не напрасно ли", он и возбудил в них страх, и внушил им благие надежды. В самом деле, он не сказал: "я напрасно трудился", но – "не напрасно ли я трудился" (еда како всуе трудихся). "Пока, – говорит он, – не произошло кораблекрушения; но я вижу еще бурю, которая может причинить его. Поэтому я боюсь, однако же не отчаиваюсь, так как в вашей власти все это исправить и возвратиться к прежней тишине". Затем, как бы простирая руку помощи находящимся в опасности кораблекрушения, представляет им в пример самого себя, говоря: "Прошу вас, братия, будьте, как я, потому что и я, как вы" (будите якоже аз, зане и аз якоже вы) (ст.12). Это говорит он к верующим из иудеев, а потому и приводит в пример себя, чтобы этим убедить их оставить древние обряды. "Если бы вы, – говорит, – и не имели никакого другого примера, то довольно вам посмотреть только на меня, чтобы безбоязненно решиться на такую перемену. Итак, посмотрите на меня: и я прежде испытывал то же самое состояние, и притом в сильной степени, и горел ревностью по законе; но, несмотря на это, после не убоялся оставить закон и переменить жизнь. Хорошо вы знаете также и то, с какою великою ревностью я держался иудейства, и как еще с большею готовностью потом оставил его". И весьма благоразумно (апостол) представил этот пример после всего. В самом деле, многие люди, хотя бы нашли и бесчисленное множестве доказательств, притом справедливых, все-таки, скорее увлекаются примером кого-нибудь из своих собратий, и когда видят другого делающего что-нибудь, скорее склоняются к тому же и сами.
"…Братия… вы ничем не обидели меня" (Братие… ничимже мене обидесте). Смотри, как он опять называет их почтительным именем, а тем самым напоминает им и о благодати. После того как он сильно уличил их в преступлении закона и со многих сторон нападал на них, он теперь снова умеряет речь свою и утешает их, употребляя более ласковые слова, потому что как беспрестанные ласки расслабляют человека, так и постоянные упреки еще более ожесточают. Поэтому хорошо везде соблюдать умеренность. Смотри же, как он оправдывается в сделанном им обличении, показывая, что не просто по ненависти, но побуждаемый заботою о них, он сказал им все это. Сделав, таким образом, глубокую рану, он тотчас возливает на нее елей утешения. А чтобы доказать им, что сказанное не было следствием ненависти или вражды к ним, он приводит им на память любовь, которую обнаружил по отношению к ним, и присоединяет к своему оправданию похвалу им.
2. Поэтому он и говорит: "Прошу вас, братия… Вы ничем не обидели меня: знаете, что, [хотя] я в немощи плоти моей благовествовал вам в первый раз, но вы не презрели искушения моего во плоти моей и не возгнушались им" (молю вы, ничимже мене обидесте. Весте же, яко за немощь плоти благовестих вам: и искушения моего, еже во плоти моей, не уничижисте) (ст.13, 14). Но еще не великая заслуга – не обидеть: даже и самый обыкновенный человек едва ли захочет вредить человеку, который ничем не обидел его, или оскорбить его напрасно и безвинно. "А вы не только меня не обидели, но еще и проявили ко мне великое и несказанное расположение; и не может поэтому быть, чтобы тот, кто пользовался у вас таким почтением, стал говорить это по злобе. Итак, я говорю это не по ненависти к вам, но по чрезмерной любви и заботливости о вас". "Прошу вас, братия… Вы ничем не обидели меня: знаете, что, [хотя] я в немощи плоти моей благовествовал вам" Никакая душа не может быть благосклоннее, нежнее и любвеобильнее этой святой души. А потому и прежде сказанное было следствием не безрассудного гнева и не страстного возмущения души, но великой заботливости. "И что я говорю – «не обидели?» Напротив, вы обнаружили великое и сердечное расположение ко мне". "Знаете, – говорит он, – что, [хотя] я в немощи плоти благовествовал вам в первый раз, но вы не презрели искушения моего во плоти моей и не возгнушались [им]" Что же этим он хочет сказать? "Проповедуя вам, – говорит, – я был гоним, бичуем, подвергался тысячам смертей, и, несмотря на все это, вы не презрели меня". Это именно значат слова – "вы не презрели искушения моего во плоти моей и не возгнушались [им]" (искушения моего, еже во плоти моей, не уничижисте, ни оплевасте). Видишь духовную мудрость? В самом оправдании он снова укоряет их, когда представляет им на вид, сколько он пострадал за них. "И все-таки, – говорит, – это нисколько не соблазнило вас, и вы не погнушались мною за эти страдания и гонения", – так как именно эти (страдания и гонения) называет он немощью и искушением.
"…А приняли меня, как Ангела Божия" (Но якоже ангела Божия приясте мя). Итак, не странно ли – преследуемого и гонимого принимать как ангела Божия, а научающего необходимому – не принимать?
"Как вы были блаженны! Свидетельствую о вас, что, если бы возможно было, вы исторгли бы очи свои и отдали мне. Итак, неужели я сделался врагом вашим, говоря вам истину?" (Кое убо бяше блаженство ваше? Свидетельствую бо вам, яко, аще бы было мощно, очеса ваша извертевше дали бысте ми. Темже враг вам бых, истину вам глагола) (ст.15-16). Здесь он недоумевает и изумляется, и старается от них самих узнать причину их перемены. "Кто вас обольстил, – говорит он, – и убедил относиться к нам иначе? Не вы ли заботились и служили, и считали дороже очей своих? Что же такое случилось? Откуда эта неприязнь, откуда подозрение? Неужели оттого, что я говорил вам истину? Но за это, во всяком случае, вам надлежало бы еще более почитать и угождать мне, – а между тем теперь я сделался вашим врагом, говоря вам истину. Подлинно, – говорит, – я не знаю другой причины, кроме той, что говорил вам истину". И смотри, с каким смирением он защищает себя. Невозможность того, чтобы он говорил это по зложелательству к ним, доказывает не тем, что он для них сделал, а тем, что они для него сделали. Не сказал он: "как возможно, чтобы я, который для вас подвергался бичеванию, гонению и бесчисленным страданиям, стал теперь злоумышлять против вас?" – но заимствует доказательство из того, чем они могли бы гордиться, говоря: "как возможно, чтобы тот, кого вы почитали и приняли как ангела, стал платить вам за это враждою?"
"Ревнуют по вас не добре, а хотят вас отлучить, чтобы вы ревновали по них" (Ревнуют по вас не добре, но отлучити вас хотят, да им ревнуете) (ст.17). "Бывает ревность и похвальная, кода кто-нибудь ревнует подражать другому в добродетели; но бывает ревность и злая – желание отклонить добродетельного от добродетели; этого именно они (лжеучители) и добиваются теперь, стремясь лишить вас совершенного ведения и привести к поверхностному и ложному, не с какою-либо иною целью, но для того, чтобы самим занять положение учителей, а вас, которые теперь выше их, поставить на место учеников". Это именно и показал (апостол) словами: "чтобы вы ревновали по них" (да им ревнуете). "А я, напротив, желаю, – говорит он, – чтобы вы были лучше их и служили примером для совершеннейших. А это действительно так и было, когда я пребывал у вас", – почему он и прибавляет: "Хорошо ревновать в добром всегда, а не в моем только присутствии у вас" (добро же еже ревновати всегда в добром, и не точию внегда приходити ми к вам) (ст.18). Здесь он дает разуметь, что его отсутствие служило причиною этого зла, и что блаженно то состояние, когда ученики содержат здравое учение не только в присутствии своего учителя, но и во время его отсутствия; а так как они не достигли еще этой степени совершенства, то он и употребляет все способы, чтобы довести их до этого.
"Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос" (Чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Христос в вас) (ст.19). Смотри, как смущается, как беспокоится он. "Братия моя, прошу вас"; "Дети мои, для которых я снова в муках рождения" (чадца моя, имиже паки болезную). Он подражает матери, которая боится за детей своих.
"…Доколе не изобразится в вас Христос" (Дондеже вообразится Христос в вас). Видишь ли любовь отеческую? Видишь ли скорбь, достойную апостола? Слышишь ли, какой он испустил вопль, более горький, чем вопль рождающей? "Вы уничтожили, – говорит, – образ, утратили высокое сродство, изменили подобие; вам нужно другое возрождение, новое воссоздание; но, несмотря на это, я все еще называю вас детьми, – вас, выкидышей и недоносков". Впрочем, он не говорит именно так, но иначе, так как щадит их и не хочет ожесточать, налагая раны на раны; подобно тому как искусные врачи лечат подвергшихся продолжительной болезни не сразу, но с промежутками, для того, чтобы они, впав в малодушие, не умерли, – точно так же поступает и блаженный (Павел). А эти мучения его тем были болезненнее мучений телесных, чем сильнее была его любовь и чем важнее был грех их.
3. Впрочем, – как я всегда говорил, и не перестану говорить, – и малое преступление обезобразило всю красоту и повредило образ (Божий в человеке). "Хотел бы я теперь быть у вас и изменить голос мой" (Хотел бых приити к вам ныне, и изменити глас мой). Заметь, как он нетерпелив, как пылок, как не может этого снести. Таково уже свойство любви: она не довольствуется (заочными) словами, но ищет и свидания. "Чтобы изменить голос мой", – говорит он. Это значит – изменить его в плачевный, проливать слезы, и заставить плакать всех. Но в письме ведь невозможно было показать слезы и рыдания, а потому он и горит желанием видеться с ними.
"…Потому что я в недоумении о вас" (Яко не домышляюся о вас). "Я не знаю, – говорит, – что сказать; не знаю, что подумать. Как это вы, достигши такой небесной высоты, и чрез тяжкие бедствия, которые вы претерпели за веру, и чрез знамения, которые вы совершили верою, теперь внезапно снизошли до такого унижения, что обращаетесь к обрезанию и субботам, и соединяетесь с иудеями?" Вот почему он и вначале сказал: дивляюсь, что вы… так скоро переходите к иному благовествованию" (дивлюся яко тако скоро прелагаетеся) (Гал.1: 6), и здесь говорит: "я в недоумении о вас" (недомышляюся о вас), – как бы говоря этим: "Что мне сказать? С чего начать речь? Что подумать? Недоумеваю. Поэтому остается только плакать, как поступали и пророки в безнадежных случаях". Но и такой способ врачевания немаловажен – чтобы не только увещевать, но и плакать. Об этом сказал он и в беседе к милетянам: "три года со слезами я не преставал учить вас" (Деян.20: 31). То же говорит и здесь словами: "изменить голос мой" (изменити глас мой). Да и мы, побеждаемые постигающими нас против ожидания безвыходными и затруднительными обстоятельствами, чаще всегда предаемся слезам. Итак, обличив их и укорив и снова утешив, он, наконец, стал плакать; плач же выражает не только порицание, но и ласкательство. Он не раздражает подобно порицанию, и не расслабляет подобно угождению, но есть врачевство смешанное, и в увещаниях имеет великую силу. Таким образом, смягчает их сердце своими слезами; и, более расположив их к себе, он снова вступает в состязание, предлагая на рассуждение предмет еще более важный и показывая, что и самый закон не требует, чтобы его соблюдали. Выше он привел в пример Авраама, а теперь представляет самый закон убеждающим, чтобы его не соблюдали более, но оставили, что, конечно, являлось более сильным (доказательством). "Если вы хотите, – говорит он, – быть послушными закону, то оставьте его, так как он сам этого требует. Впрочем, (апостол) не говорит именно так, но иным образом достигает того же самого, воспользовавшись историей. "Скажите мне, – говорит, – вы, желающие быть под законом: разве вы не слушаете закона?" (Глаголите ми иже под законом хощете быти, закона ли не слушаете) (ст.21). Хорошо сказал он – "желающие быть" (иже хощете), – так как дело зависело не от течения вещей, но от неуместной ревности их. Законом же здесь называет книгу Бытия, что часто он делает, называя так весь ветхий завет.
"Ибо написано: Авраам имел двух сынов, одного от рабы, а другого от свободной" (Писано бо есть, яко Авраам два сына име, единаго от рабы, а другаго от свободныя) (ст.22). Опять он указывает на Авраама; впрочем, не повторяя этим сказанного прежде, но так как этот патриарх был у иудеев в великом уважении, то (апостол) и показывает, что образы в нем получили свое начало, в нем же предначертаны были и настоящие события. И так как он прежде показал, что они (галаты) суть сыны Авраама, то далее, ввиду того, что сыновья этого патриарха имели неодинаковое достоинство, – один был рожден от рабы, а другой от свободной, – он и говорит, что они не только сыновья Авраама, но и такие сыновья, каков был сын его свободный и благородный. Такова сила веры.
"Но который от рабы, тот рожден по плоти; а который от свободной, тот по обетованию" (Но иже от рабы, по плоти родися: а иже от свободныя, по обетованию) (ст.23). Что значит – "по плоти"? Так как он сказал, что вера соединяет нас с Авраамом, а слушателям казалось непонятным, как он называет сынами Авраама тех, которые не происходили от него, то он и показывает, что это необычайное дело совершено Богом. Исаак, родившийся не по естественному порядку, не по закону супружества, а равно, и не от силы плотской, был, однако, сыном и сыном настоящим, рожденным от телес увядших и утробы заматоревшей. Не плоть совершила зачатие, и не семя произвело плод, так как утроба матери была (вдвойне) мертва – и по возрасту, и по неплодству, но образовало его слово, изреченное Богом. Напротив, раб родился не так, но по законам естества и обыкновенного супружества. И все-таки рожденный не по плоти был предпочтен родившемуся по плоти. "Итак, не беспокойтесь и вы, что не родились по плоти (от Авраама), так как, в силу того обстоятельства, что вы не по плоти родились от него, вы являетесь особенно родственными ему". Рождение по плоти не увеличивает, но уменьшает достоинство, так как рождение не по плоти является более чудесным и духовным, что ясно открывается из примера тех, которые родились свыше. Измаил родился по плоти, но был рабом, и не только рабом, но даже был изгнан из родительского дома; а Исаак, рожденный по обетованию, как истинный сын и свободный, остался господином всего.
"В этом есть иносказание" (Яже суть иносказаема) (ст.24). (Апостол) против обыкновения назвал иносказанием образ. Слова его имеют следующий смысл: эта история изображает не только то, что представляется в ней с первого взгляда, но выражает также и нечто другое, а потому и названа иносказанием. Что же она изображала? Не иное что, как настоящие события. "Это, – говорит, – два завета: один от горы Синайской, рождающий в рабство, который есть Агарь" (Сия бо еста два завета, един убо от горы Синайския в работу раждаяй, иже есть Агарь). Кто эти – "сия"? Матери упомянутых сыновей – Сарра и Агарь. Что означают два завета? Два закона. Но так как в истории это были имена жен (Авраамовых), то (апостол), держась общего значения этих названий, и из самых имен выводит великое следствие. "Ибо Агарь, – говорит он, – означает гору Синай в Аравии" (Агарь бо Сина гора есть во Аравии) (ст.25). Агарью называлась раба, а гора Синай на языке той страны и означает это (рабу).
4. Таким образом, все рождавшиеся в ветхом завете по необходимости были рабы. В самом деле, та гора, на которой дан был ветхий завет, будучи одноименна с рабою, обнимает и самый Иерусалим, что показывают дальнейшие слова – "соответствует нынешнему Иерусалиму" (прилагается же нынешнему Иерусалиму). Это значит – сродна ему и близко указывает на него.
"…Потому что он с детьми своими в рабстве" (Работает же с чады своими). Что же из этого следует? То, что не только Агарь была рабою и рождала рабов, но и самый завет, образом которого была раба. Иерусалим и по местоположению лежит не далеко от той горы, имя который означает рабу, а на этой горе и дан был закон. Но что прообразовала Сарра? "А вышний Иерусалим свободен" (А вышний Иерусалим свободь есть) (ст.26). Поэтому и рождающиеся в нем не рабы. Образом нижнего Иерусалима была Агарь, и очевидно – от горы, носившей это название; а образом вышнего – Церковь. Впрочем, (апостол) не довольствуется одними образами, но в подтверждение слов своих приводит свидетельство Исаии. Действительно, сказав, что вышний Иерусалим есть наша матерь и назвав этим именем Церковь, он указывает на пророка, который говорит то же самое, что сказал и он. "Возвеселись, – говорит, – неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучившаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа" (Возвеселися неплоды не раждающая, расторгни и возопи не болящая, яко многа чада пустыя паче, нежели имущия мужа) (ст.27). Кто же эта неплодная, и кто эта оставленная прежде? Не очевидно ли, то это Церковь из язычников, лишенная прежде познания о Боге? А кто имеющая мужа? Не ясно ли, что иудейская синагога? И все-таки неплодная превзошла ее многочадием. Первая обнимала собою только один народ, а чада Церкви наполнили Грецию и варварские страны, землю, море и всю вселенную. Видишь ли, как Сарра самым делом, а пророк словом предвозвестили нам будущее? Но смотри – Исаия сначала назвал неплодною, а потом показал, что эта неплодная сделалась потом многочадною. Это прообразовательно случилось и с Саррой, так как и она, будучи сначала неплодною, сделалась потом матерью многочисленного потомства. Однако Павлу и этого недостаточно, но он тщательно исследует еще и то, каким образом неплодная стала материю, чтобы и отсюда показать близость образа к рассматриваемой истине. Вот почему он и прибавляет: "Мы, братия, дети обетования по Исааку" (мы же, братие, по Исааку обетования чада есмы) (ст.28). Ведь и Церковь не только была неплодна, как Сарра, и не только, подобно последней, оказалась многочадною потом, но и стала рождать одинаковым с нею образом. В самом деле, как Сарра сделалась материю не по природе, но по обетованию Божию (Тот, Кто сказал: "В это же время приду, и будет у Сарры сын" (Быт.18: 10), сам, войдя в утробу, образовал младенца), – точно также и в деле нашего возрождения природа не имеет никакого значения; но божественные слова, произносимые священником, – они известны верующим, – и только они, воссозидают и возрождают крещаемого в купели водной, как бы в материнской утробе. Итак, если мы дети неплодной, то вместе и свободные. "Но что это за свобода, – скажет кто-нибудь, – если иудеи повсюду господствуют и наказывают бичами верующих, а считающие себя свободными подвергаются преследованию?" Действительно, так было в то время, когда верные были повсюду гонимы. "Но это обстоятельство не должно смущать вас, – говорит (апостол), – так как и оно было предначертано в том же образе: ведь и Исаак, будучи свободным, был гоним рабом Измаилом". Вот почему он и говорит далее: "Но, как тогда рожденный по плоти гнал [рожденного] по духу, так и ныне. Что же говорит Писание? Изгони сына рабы, ибо сын рабы не будет наследником вместе с сыном свободной" (но якоже тогда по плоти родивыйся гоняше духовнаго, тако и ныне. Но что глаголет писание? Изжени сына рабы,не имать бо наследовати сын рабынин с сыном свободныя) (ст.29, 30). Что же? Неужели в том и состоит все утешение, чтобы свободные узнали, что они будут терпеть гонение от рабов? "Нет, – говорит (апостол), – я не останавливаюсь на этом; но послушай и дальнейшее, – и тогда получишь достаточное утешение, чтобы не малодушествовать в гонениях". Что же такое далее? Изгони сына рабы, так как он не будет наследником вместе с сыном свободной. Видишь ли возмездие за кратковременную тиранию и неуместное высокомерие? Отрок лишается отцовского наследия и делается изгнанником и скитальцем вместе с материю. А ты заметь мудрость сказанного. Он не сказал, что изгоняется только потому, что гнал, но – чтобы не был наследником. Он понес наказание не за временное преследование (это и неважно, и нисколько не относится к делу); но потому, что (Бог) не допустил его быть участником в том, что приготовлено было сыну, показывая этим, что и независимо от преследования это было предопределено ему свыше, и причиною своею имело не гонения, но Божие определение. И не сказал он: "Не будет наследником сын Авраама", но – "сын рабы", давая ему название от низкого рода. Но Сарра была неплодною: такова же была и Церковь языческая. Видишь ли, как во всем содержится прообразование? Как та, не рождая во все ранние годы, становится материю в глубокой старости, так и Церковь языческая стала рождать, когда пришло исполнение (времен). Это самое предвозвестили и пророки, говоря: "Возвеселись, неплодная, нерождающая; воскликни и возгласи, не мучавшаяся родами; потому что у оставленной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа" (возвеселися неплоды нераждающая, возгласи и возопий не чревоболевшая, яко многа чада пустыя паче, нежели имущия мужа) (Ис. 54: 1), – называя этим именем Церковь. Действительно, последняя прежде не знала Бога, но когда познала, то превзошла многочадием синагогу.
"Итак, братия, мы дети не рабы, но свободной" (Темже, братие, несмы рабынина чада, но свободныя) (ст. 31). Все это объясняется и раскрывает (апостол), желая показать, что случившееся не было делом новым, но было прообразовано Богом и за много веков. Итак, не безумно ли избранным за столько веков прежде и получившим уже свободу добровольно подчинять себя под иго рабства? Затем (апостол) приводит и другую причину, убеждающую их твердо стоять в догматах веры.
Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос (ст. 1).
Против обрезывающихся. – Вместо закона иго любви. – Легчайший путь к добродетели. – Почему добрые дела называются "плодом" духа.
1. "Разве вы сами освободили себя, что опять стремитесь под прежнее владычество? Сам (Христос) искупил вас, – разве другой заплатил за вас цену выкупа?" Видишь, сколько средств употребляет (апостол), чтобы отклонить их от иудейского заблуждения? Во-первых, он показывает, что крайне безумно сделавшимся из рабов свободными желать из свободных снова сделаться рабами; во-вторых, дает им понять, что, презирая освободителя, а любя поработителя, они окажутся жестокими и неблагодарными по отношению к своему благодетелю; в-третьих, внушает, что это уже и невозможно, так как закон утратил свое владычество, после того, как другой откупил всех нас у него однажды навсегда. Словом же "стойте" он указывает их непостоянство и шаткость.
"…И не подвергайтесь опять игу рабства" (И не паки под игом работы держитеся). Словом "иго" изображает тяжесть закона, а сказав "опять" (паки), обнаруживает их великую бесчувственность. "Если бы вы сами не испытали этой тяжести, то не заслуживали бы еще таких упреков; но если вы по опыту знаете всю тяжесть этого ига и несмотря на это опять сами подчиняетесь ему, то заслуживаете ли вы какого извинения?
"Вот, я, Павел, говорю вам: если вы обрезываетесь, не будет вам никакой пользы от Христа" (Се аз Павел глаголю вам, яко аще обрезаетеся, Христос вас ничтоже пользует) (ст. 2). Смотри, какая угрожает опасность! Справедливо поэтому он анафематствовал и самих ангелов (Гал. 1: 8). Но каким образом не будет им никакой пользы от Христа? Этого он сам не стал доказывать, а только объявил, так как достоинство лица было убедительнее всякого другого доказательства (вот почему он предварительно и сказал: "Вот, я, Павел, говорю вам", – что служило доказательством уверенности его в расположении к себе тех, кому он говорил). Но мы, насколько возможно, предложим от себя нечто в объяснение того, почему обрезывающемуся не будет никакой пользы от Христа. Обрезывающийся обрезывается как бы боясь закона, боящийся же закона не верит силе благодати, а неверующий не получает никакой пользы от благодати, которой он не верит. С другой стороны, кто обрезывается, тот делает закон господином над собою; кто же, считая закон господином, в то же время большую часть его нарушает и соблюдает только меньшую, тот опять подвергает себя проклятию; но как может спастись тот, кто подвергает себя проклятию и отвергает свободу от проклятия, приносимую верою? А если позволительно сказать нечто невероятное, – такой человек не верует ни во Христа, ни в закон, он стал в середине между тем и другим, желая получить пользу и от того и от другого, а потому ниоткуда ничего не получит. Затем, сказав, что им не будет никакой пользы, он, хотя не прямо и в коротких словах, приводит и доказательство, говоря так: "Еще свидетельствую всякому человеку обрезывающемуся, что он должен исполнить весь закон" (свидетельствую же всякому человеку обрезающемуся, яко должен есть весь закон творити) (ст. 3). "Чтобы ты не подумал, что это сказано по неприязненному расположению, для этого, – говорит, – не только вам, но и всякому человеку обрезывающемуся я говорю, что он должен исполнить весь закон, потому что постановления закона тесно связаны между собою. И как тот, кто, будучи свободным, предал себя в рабство, более уже не делает того, что хочет, но подчиняется всем законам рабства, так и по отношению к закону: если ты примешь хотя бы и одну незначительную часть его и подчинишь себя игу его, то этим привлечешь на себя всю его власть. Точно так же бывает и в мирском наследстве: кто ничего не берет из него, тот свободен и от всех обязанностей, возлагаемых на наследника умершего; если же кто получил, хотя бы и не все наследство, а только малую часть его, тот и за эту часть принимает на себя все обязанности наследника. То же происходит и по отношению к закону, и не только таким образом, как я сказал, но и другим, потому что заповеди закона связаны между собою. Например, обрезание соединено с жертвоприношением и наблюдением дней и места; место – с бесчисленными видами очищений; очищения неразлучны со множеством различных обрядов; нечистому не позволяется ни приносить жертвы, ни входить в священные места, ни делать другое что-нибудь подобное. Таким образом, закон и для одной заповеди требует многого. Так, если ты обрезался, но не в восьмой день, или хотя и в восьмой, но без жертвоприношения, или даже и с жертвоприношением, но не на том месте, которое определено, или и на определенном месте, но не по предписаниям закона, или хотя и согласно с предписаниями закона, но будучи нечистым, или и чистым, но очистившимся не установленными обрядами, – то все эти твои труды пропали. Вот почему он и говорит, что (обрезывающийся) должен исполнить весь закон. Если закон господствует, то исполняй не часть его, а весь; если же он не имеет силы, то не исполняй и части".
"Вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати" (Упразднистеся от Христа, иже законом оправдаетеся, от благодати отпадосте) (ст. 4). Вслед за доказательством он показывает далее и крайнюю опасность их положения. Если прибегающий к закону не может найти в нем спасения, а между тем отпадает от благодати, то что ему остается кроме неизбежного наказания, когда закон не имеет силы, а благодать не принимает его?
2. Усилив таким образом страх их, поколебавши их мысли и указав на угрожающее им кораблекрушение, он затем открывает им близкую к ним пристань благодати, как и повсюду он делает, обещая в ней вернейшее и надежнейшее спасение. Поэтому он далее и говорит: "а мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры" (мы бо духом от веры упования правды ждем) (ст. 5). "Мы, – говорит он, – не имеем нужды ни в каких постановлениях закона, так как вера достаточна для того, чтобы сообщить нам Духа, а чрез него оправдание, и, кроме того, многие и великие блага".
"Ибо во Христе Иисусе не имеет силы ни обрезание, ни необрезание, но вера, действующая любовью" (О Христе бо Иисусе ни обрезание что может, ни необрезание, но вера любовию споспешествуема) (ст. 6). Видишь ли, как он обращается к ним уже с большим дерзновением? "Облекшийся во Христа, – говорит, – пусть не заботится об обрезании". Однако, он не сказал, что обрезание вредно; как же, в таком случае, он считает его безразличным? Оно безразлично для тех, которые были обрезаны прежде принятия веры, но не для тех, которые обрезывались уже после принятия веры. Смотри же, как он отверг обрезание, поставив его наряду с необрезанием. Ведь различие делает вера. Так, если кто набирает борцов, то будут ли они кривоносые или курносые, черные или белые, это нисколько не важно в деле выбора, но надобно искать в них только того, чтобы они были сильны и опытны в своем деле. Точно так же и желающему вступить в новый завет нисколько не повредит то, что он не соблюл всех этих телесных обрядов, равно как не принесет никакой пользы и то, если он соблюдет их. Что же значит – "действующая любовью" (любовию споспешествуема)? Этими словами (апостол) сильно уязвляет их, показывая, что это уклонение их от истины произошло оттого, что они не утвердились еще в любви ко Христу, так как здесь потребна не только вера, но и пребывание в любви. Как бы так он сказал: "Если бы вы любили Христа как должно, то вы не уклонились бы к рабству, не оставили бы вашего Искупителя и не оскорбили бы Освободителя". Он указывает здесь вместе и на тех, которые злоумышляли против них, давая понять, что если бы и они имели любовь к ним, то не решились бы сделать этого. Кроме того, этими словами он желает исправить и жизнь их.
"Вы шли хорошо: кто остановил вас, чтобы вы не покорялись истине?" (Течасте добре, кто вам возбрани) (ст. 7). Это – слова не вопрошающего, а недоумевающего и скорбящего, подобно тому, как и выше он сказал: "кто прельстил вас?" (кто вы прельстил есть) (Гал. 3: 1).
"Такое убеждение не от Призывающего вас" (Препрение не от призвавшаго вы) (ст. 8). "Призвавший вас не для того призвал, чтобы вы так колебались, не дал вам заповеди жить по-иудейски". Затем, чтобы кто-нибудь не сказал: "Зачем ты так преувеличиваешь дело и представляешь его столь ужасным? Мы соблюли только одну заповедь закона, а ты производишь такой шум", – послушай, как устрашает их, не настоящим их поступком, но имеющими произойти от него последствиями, в следующих словах: "Малая закваска заквашивает все тесто" (мал квас все смешение квасит) (ст. 9). "Так и вас, – говорит, – эта небольшая погрешность, оставленная без исправления, может преодолеть и увлечь совершенно в иудейство, подобно тому как закваска (заквашивает) тесто.
"Я уверен о вас во Христе, что вы не будете мыслить иначе" (Аз надеюся о вас в Господе, но яко ничтоже ино разумети будете) (ст. 10). Не сказал – "не разумеете", но – "не будете разуметь", т. е. "исправитесь". Откуда ты знаешь это? Но он не сказал – "знаю", а – "надеюсь". "Надеюсь на Бога, – говорит он, – и с твердым упованием призываю Его содействие к вашему исправлению". И не просто сказал – "надеюсь о вас", но прибавил – "в Господе". Он везде соединяет обличение с похвалою; как бы так он сказал: "Я знаю моих учеников, знаю удобоисправимость вашу; полагаюсь в этом и на Господа, который не попускает погибнуть даже и самому незначительному человеку, и на вас, которые легко можете возвратиться в прежнее состояние". Но вместе с тем убеждает приложить и собственное старание, так как невозможно получить от Бога ничего, если мы не привнесем ничего со своей стороны.
"…А смущающий вас, кто бы он ни был, понесет на себе осуждение" (Смущаяй же вас, понесет грех, кто бы ни был) (ст. 10). С двух сторон побуждает их к исправлению: и тем, что ободряет их, и тем, что угрожает и предсказывает наказание обольстителям. Но заметь, что он нигде не назвал по имени злоумышленников, чтобы тем не сделать их еще бесстыднее. А смысл его слов такой: "Хотя вы и не будете мыслить иначе, однако это не избавит виновников обольщения от наказания, но они будут осуждены, так как невозможно допустить, чтобы за благочестие одних облегчалась участь других, злонравных. Говорит же это для того, чтобы лжеучители не сделали такого же нападения еще и на других. И не просто сказал – "смущающие", но и усилил выражение, сказав: "кто бы ни был".
"…А что же гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание?" (Аз же, братие, аще обрезание еще проповедую, почто еще гоним есмь) (ст. 11). Так как на него возводили клевету, будто он часто соблюдает иудейские обряды и проповедует (необрезание) притворно, то посмотри, как он показал себя чистым (от этой клеветы), призывая в свидетели их самих. "Вы и сами знаете, – говорит он, – что причиною гонений на меня было то, что я повелеваю оставлять закон; а если бы я проповедовал обрезание, то за что бы стали меня преследовать? Ни в чем другом, кроме этого, иудействующие не могут обвинить меня. И если бы я позволял им веровать по отеческим обычая, то, конечно, ни уверовавшие, ни неуверовавшие не злоумышляли бы против меня, так как ничего из их обычаев не отвергалось бы".
3. Что же? Не проповедовал ли он обрезания? Не обрезал ли Тимофея (Деян. 16)? Обрезал, конечно. Как же, в таком случае, говорит – "не проповедую"? Заметь и здесь его осмотрительность. Он не сказал – "я не совершаю обрезания", но – "не проповедую", т. е., "Не учу так верить, и ты не должен брать моего поступка в утверждение догматов: я действительно обрезал, но не проповедовал обрезания".
"…Тогда соблазн креста прекратился бы" (убо упразднися соблазн креста). Это значит: "Если верно то, что вы говорите, то преграда и вражда, разделяющие нас, уничтожены". Иудеев соблазнял не столько крест, сколько учение не следовать отеческим обычаям. И когда они привели Стефана в синедрион, не говорили, что он почитает Распятого, но что он говорит (хульные слова) на место это и на святой закон (Деян. 6: 13). Да и самого Иисуса они обвиняли в том, что он разоряет закон (Иоан. 5: 16). Вот почему Павел и говорит: "Если мы допускаем обрезание, то прекратилась ваша борьба с нами, – нет более никакой вражды против креста и проповеди; если же нас ежедневно умерщвляют, то почему же нас обвиняют в этом? А на меня за то и возложили руки, что я ввел в храм необрезанного. Неужели же я, –говорит, – настолько неразумен, что, допуская обрезание, решился бы совершенно напрасно и сам подвергнуться такому злу, и подать такой соблазн для креста? Вы и сами видите, что ни за что так не враждуют на нас, как за обрезание. Итак, неужели я был настолько неразумен, чтобы без всякой причины и себя подвергнуть скорби, и других ввести в соблазн?" А назвал он это соблазном креста потому, что и учение о кресте повелевает оставить отеческие обычаи, и что это именно повеление преимущественно и соблазняло иудеев и служило препятствием к принятию креста.
"О, если бы удалены были возмущающие вас!" (О, дабы отсечени были развращающии вас) (ст. 12). Смотри, каким строгим является здесь (апостол) по отношению к обольстителям (галатов). Сначала он упрекал обольщенных, дважды назвав их несмысленными, но после того как достаточно научил и вразумил их, обращается уже к обольстителям. А мы должны и здесь заметить мудрость (апостола). Первых он убеждает и вразумляет, как детей своих, способных еще исправиться, обольстителей же отсекает, как чуждых и неизлечимо больных; на это последнее указывает он, когда говорит: "кто бы он ни был, понесет на себе осуждение" (понесет грех, кто бы ни был), а на первое, когда угрожает им и говорит: "О, если бы удалены были возмущающие вас!" (о, дабы отсечени были развращающии вас). И справедливо сказал – развращающии (αναστατούντες). В самом деле, они принудили их, оставив свое отечество и свободу и небесное родство, искать отечества чуждого и неизвестного, и изгнав их из Иерусалима горнего и свободного, заставили блуждать как пленников и пришельцев. Поэтому-то (апостол) и желает их удаления. Смысл же его слов таков: "Я нисколько не забочусь о них, так как "еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся" (еретика человека по первом и втором наказании отрицайся) (Тит. 3: 10). Если они хотят, пусть не только обрезываются, но и (все тело свое) изрежут".
Итак, что скажут теперь те, которые осмеливаются сами себя искажать, навлекая тем на себя клятву апостола и осуждая устроение Божие, – споборники манихеев? Но и манихеи только говорят, что тело злокозненно и составлено из злого вещества, а эти самыми делами подают повод к их нелепым толкам, отсекая член, как бы враждебный и злокозненный. В таком случае, скорее надлежало бы выкалывать глаза, так как чрез них входит в душу похоть. Но ни глаз, ни другой какой-либо член не виновны в этом, а виновна одна только злая воля. Если же не можешь воздержаться, то почему не отсекаешь языка за богохульство, рук за хищение, ног за стремление их ко злу, и всего, так сказать, тела? Да и слух, услаждаемый игрою на флейте, часто расслабляет душу, и ноздри при ощущении благовония прельщают сердце и увлекают к удовольствию. Итак, отсечем все – и уши, и руки, и ноздри? Но это – крайнее нечестие и безумие сатанинское. Нужно только исправить беспорядочное стремление души, потому что злой демон, услаждающийся всегда убийствами, мог внушить, что должно истребляет самый орган, как будто бы великий художник сделал ошибку. "Как же бывает, – скажет кто-нибудь, – что от тучности тела возгорается похоть?" Но и тут опять грех души, так как утучнение тела зависит не от тела, а от души. Ведь если она захочет истощить его, то имеет к этому полную возможность. Ты поступаешь подобно тому, кто, видя подкладывающего зажженные дрова и поджигающего ими дом, оставил бы совершенно в стороне поджигателя, и стал бы обвинять огонь за то, что он разгорелся так сильно оттого, что охватил много бревен дома. Но виноват не огонь, а поджигатель. Огонь дан для приготовления пищи, для освещения и для многих других потребностей, а не для того, чтобы жечь дома. Точно так же и пожелание дано для деторождения и сохранения жизни, а не для прелюбодеяния, блуда и распутства; дано для того, чтобы ты был отцом, а не прелюбодеем, чтобы законно находился в общении с женою, а не растлевал ее противозаконным образом, чтобы ты оставил свое семя, а не осквернял чужое. Ведь прелюбодеяние зависит не от естественного пожелания, но противоестественной необузданности, так как пожелание ищет только совокупления, а не такого именно совокупления.
4. Впрочем, это я сказал теперь не без намерения, но приступаю к некоторым состязаниям и предначинаю борьбу против тех, которые называют творение Божие злым и, не обращая внимания на беспечность души, безумно восстают против тела и клевещут на плоть нашу, о которых далее говорит и апостол Павел, обвиняя именно не плоть, а хульные помыслы.
"К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к [угождению] плоти" (Вы же, братие, на свободу звани бысте: точию да не свобода в вину плоти) (ст. 13). Здесь (апостол), кажется, переходит к нравственной части послания; но в этом послании он допускает некоторую особенность, каковой нет ни в одном из других его посланий. Все другие послания он обыкновенно разделяет на две части, из которых в первой рассуждает о догматах, а в последней излагает правила жизни; между тем как здесь, перешедши к нравственному учению, он после опять присоединяет к нему учение догматическое; и это потому, что нравственное учение опять имеет нужду в догматическом в борьбе с манихеями. Что же значат слова: "только бы свобода ваша не была поводом к [угождению] плоти" (точию да не свобода в вину плоти)? "Христос, – говорит, – освободил нас от ига рабства и предоставил нам свободу на зло, но чтобы пользовались ею, как средством к получению большей награды, восходя к совершеннейшей мудрости". Так как он повсюду называет закон игом рабства, а благодать освободительницей от клятвы закона, то чтобы кто-нибудь не подумал, будто он повелевает оставить закон для того, чтобы можно было жить нам беззаконно, он предупреждает подобное подозрение, говоря: "Не для того (освобождены мы от закона), чтобы жить нам беззаконно, но чтобы стяжать мудрость выше закона, потому что узы закона разрешены. И я говорю это не для того, чтобы нам еще более унизиться, но чтобы более возвыситься. Ведь и блудник, и девственник – оба преступили пределы закона, но не одинаково, а один ниспал в худшее, другой же возвысился к лучшему, один преступил закон, а другой превзошел закон". Итак, Павел говорит следующее: "Христос освободил вас от ига не для того, чтобы вы прыгали и бесились, но, чтобы освобожденные от ярма, текли благоустроеннее". Затем (апостол) указывает и способ, посредством которого легко можно достигнуть этого. Какой же это способ? "любовью, – говорит, – служите друг другу" (Любовию работайте друг другу). Снова здесь он дает понять, что причиною их заблуждения были честолюбие, несогласие, любоначалие и гордость, так как мать ересей есть страсть властолюбия. И словами "работайте друг другу" он показал, что это зло произошло именно от тщеславия и гордости, а потому представляет и соответственное врачевство. "Так как вы разделились между собою вследствие желания властвовать один над другим, то служите друг другу, и таким образом вы опять соединитесь". Впрочем, он ясно не называет греха, а ясно предлагает только способ исправления, чтобы отсюда уже они узнали и грех свой, – подобно тому, как если бы кто, не говоря (прямо) распутному, что он распутен, стал бы убеждать его быть целомудренным. И действительно, кто любит, как должно, ближнего, тот не откажется служить ему покорнее всякого раба. Как огонь, поднесенный к воску, легко размягчает его, точно так же и теплота любви сильнее огня разрушает всякую гордость и надменность. Вот почему не сказал просто – "любите друг друга", а – "работайте" (служите), указывая этим на высшую степень любви. А чтоб они, освободясь от ига закона, не сделались бесчинными, он возлагает на них другое иго, иго любви, которое хотя и крепче первого, но гораздо легче и приятнее. Потом, изъясняя, в чем состоит благо любви, говорит: "Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя" (ибо весь закон в едином словеси исполняется, во еже: возлюбиши ближняго твоего, якоже себе) (ст. 14; Мф. 22; Левит. 19: 18). Так как они всячески извращали закон, то он и говорит: "Если ты хочешь исполнить закон, то не обрезывайся, потому что он исполняется не в обрезании, а в любви". Смотри, как он не может забыть своей скорби, но непрестанно возвращается к тому, что причиняет ему эту скорбь, даже и перешедши к нравственному учению.
"Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом" (Аще же друг друга угрызаете и снедаете, блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете) (ст. 15). Он не высказывает своей мысли прямо, чтобы не огорчить их, хотя знал, что так и делается между ними; но то же самое говорит с видом некоторого сомнения. Он не сказал: "потому что вы угрызаете друг друга", и далее тоже (не сказал прямо), равно как опять и после не высказал прямо, что вы будете истреблены друг другом; такая речь свойственна только устрашающему и предостерегающему от опасности, а не осуждающему. Слова же употребил самые сильные. Не сказал он только – "угрызаете", что делает иногда раздраженный, но прибавил – "и съедаете", что свойственно закореневшему в злобе. Угрызающий удовлетворяет только страсть гнева, тот же, кто съедает, обнаруживает в себе крайнюю степень зверства. Впрочем, он говорит здесь не о телесных укушениях и съеданиях, а разумеет еще более худшие. В самом деле, не столько причиняет вреда тот, кто съедает плоть человека, сколько тот, кто угрызает душу его, так как, насколько душа драгоценнее тела, настолько тягостнее и причиняемое ей зло. "Берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом" (Блюдитеся, да не друг от друга истреблени будете), – говорит он. Так как обманщики и злоумышленники приходят для того, чтобы губить других, то он поэтому и говорит: "Смотрите, чтобы дело не дошло и до вас". Разделение и борьба гибельны и разорительны, без сомнения, как для тех, которые принимают их, так и для тех, кто вводит их, и изъедают все еще более, чем моль.
5. "Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти" (Глаголю же, духом ходите, и похоти плотския не совершайте) (ст. 16). Вот показывает и другой способ, облегчающий добродетель и содействующий исполнению выше сказанного – способ, рождающий любовь и поддерживаемый любовью. Действительно, ничто так не делает нас любвеобильными, как жизнь по духу, и ничто так не убеждает духа обитать в нас, как сила любви. Поэтому он и говорит: "поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти" (духом ходите, и похоти плотския не совершайте). Так как он ранее назвал причину болезни, то теперь указывает на лекарство, приносящее здоровье. Какое же это лекарство и какая это сила, от которой зависят сказанные выше блага, как не жизнь по духу? Поэтому и говорит: "Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы" (духом ходите, и похоти плотския не совершайте. Плоть бо похотствует на дух, дух же на плоть: сия же друг другу противятся, да не яже хощете, сия творите) (ст. 16, 17). Здесь некоторые нападают (на нас), говоря: "Вот и апостол разделяет человека на два, представляя его как бы составленным из противоположных природ, раз приписывает борьбу против души телу". Но это совершенно несправедливо, так как плотию он называет здесь не тело; а если разумеет здесь тело, то какой смысл будут иметь следующие далее слова? "Желает, – говорит, – противного духу" (похотствует на духа). Но ведь тело принадлежит к числу вещей не движущих, а движимых, не действующих, а которыми действуют, – как же, в таком случае, оно желает? Желание, без сомнения, принадлежит душе, а не телу. Да и в других местах Писания говорится: "желает душа моя" (Пс. 83: 3); также: "чего желает душа твоя, я сделаю для тебя" (1 Цар. 20: 4); и еще: "не следуй влечению души твоей" (Иис. с. Сир. 5: 2); и опять: "так желает душа моя" (сице желает душа моя) (Пс. 41: 2). Как же Павел говорит: "плоть желает противного духу" (плоть похотствует на духа)? Плотию он обыкновенно называет не природу телесную, а злую волю, напр., когда говорит: "вы не по плоти живете, а по духу" (вы несте во плоти, но в дусе) (Рим. 8: 9); и еще: "живущие по плоти Богу угодить не могут" (сущии же во плоти, Богу угодити не могут) (Рим. 8: 8). Итак, что же? Должно убивать плоть? Но сам сказавший это разве не был облечен плотию? Такие внушения дело не плоти, а диавола, так как "он был человекоубийца от начала" (он человекоубийца бе искони) (Иоан. 8: 44). О чем же, в таком случае, говорит (апостол)? Плотию он называет здесь помысл земной, легкомысленный и нерадивый, а в последнем виновато не тело, но беспечная душа. Ведь тело есть только орудие, от орудия же никто не отвращается, ни ненавидит, а отвращаются от того, кто употребляет это орудие во зло. Мы ненавидим и наказываем не меч, а человекоубийцу. "Но, – скажет кто-нибудь, – называть грехи души именем плоти именно и значит обвинять тело". Я же признаю, что хотя плоть и ниже души, но и она прекрасна. В самом деле, то, что ниже хорошего, и само хорошо, тогда как худое не ниже хорошего, но совершенно противоположно ему. Если ты действительно можешь указать зло, происходящее от тела, то обвиняй плоть; но если ты на основании одного только названия хочешь порицать плоть, то смотри, чтобы тебе не пришлось обвинять и душу, потому что и лишенный истины человек называется душевным человеком (1 Кор. 2: 14), и полчища демонов называются духами злобы (Ефес. 6: 12). С другой стороны, именем плоти Писание называет обыкновенно и таинства, равно и всю Церковь, называя ее телом Христовым (Колос. 1: 18). Если же ты хочешь, чтобы я указал тебе благодеяния, получаемые нами чрез тело, то представь, что все чувства у него уничтожены, и ты увидишь тогда душу лишенною всякого познания, и не имеющею никакого понятия о том, что он знает теперь. В самом деле, если сила Божия от создания мира видима чрез рассматривание творений (Рим. 1: 20), то как мы могли бы познать ее без глаз? Если также и вера от слуха (Рим. 10: 17), то как услышим о ней без ушей? А проповедовать и обходить землю можно только посредством языка и ног. Как, в самом деле, проповедовать, если не будут посланы (Рим. 10: 15)? Да и письмо возможно благодаря рукам. Видишь ли, какое множество благ приносит нам служение плоти? Если же (апостол) говорит: "плоть желает противного духу" (плоть похотствует на духа), то говорит о двух противоположных видах помыслов, – о добродетели и пороке, так как именно они противятся друг другу, а не душа и тело. Если бы эти последние находились во взаимной вражде, то они истребили бы друг друга, так же, как вода истребляет огонь, как тьма – свет; если же душа заботится о теле и проявляет по отношению к нему великое попечение, весьма многое претерпевает, чтобы только не расстаться с ним, и сопротивляется, когда ее хотят разлучить с ним, если, в свою очередь, и тело служит ей, много доставляет ей познаний и само приспособлено к ее деятельности, – то как они могут быть противными и враждебными друг другу? И действительно, из самых действий их я вижу, что они не только не противны, но и весьма между собою согласны и взаимно друг друга поддерживают. Таким образом, не о теле и душе говорит (апостол) в словах "противятся друг другу", а указывает на борьбу злых и добрых помыслов. Желать и не желать – есть, конечно, дело души. Поэтому он и говорит: "Они противятся, чтобы ты не дозволял душе предаваться злым ее пожеланиям". Он так сказал это, как наставник и учитель, возбуждая страх.
6. "Если же вы духом водитесь, то вы не под законом" (Аще ли духом водими есте, несте под законом) (ст. 18). Какая тут последовательность? Самая строгая и очевидная. Какая тут последовательность? Самая строгая и очевидная. Кто имеет духа, как и следует, тот при его помощи погашает в себе всякое злое желание; кто же освободился от злых пожеланий, тот уже не имеет нужды в помощи закона, став много выше его учения. В самом деле, кто не гневается, разве нуждается в том, чтобы слышать – не убий? Кто не смотрит любострастными глазами, разве имеет нужду в наставлении – не прелюбодействовать? Кто станет говорить о последствиях зла тому, кто исторг в себе и самый корень зла? А корень убийства, без сомнения, есть гнев, прелюбодеяния же – похотливый взгляд глаз. Поэтому он и говорит: "Если же вы духом водитесь, то вы не под законом" (аще духом водими есте, несте под законом). Здесь, мне кажется, он высказал вместе великую и удивительную похвалу закону. "Если закон, – говорит, – до пришествия духа заменял, сообразно силам своим, духа, то даже и поэтому нет нужды оставаться теперь под пестуном. Тогда, конечно, мы справедливо находились под законом, чтобы, побуждаемые страхом, удерживали свои пожелания, так как не явился еще дух; а теперь, после того как нам дарована благодать, которая не только повелевает воздерживаться от них, но и сама иссушает их и возводит человека к совершеннейшей жизни, какая нужда в законе? Кто по собственному побуждению совершает большее, на что тому пестун? Философ, конечно, не имеет нужды в учителе грамматики. Итак, для чего вы унижаете себя, слушая теперь слова закона, после того как первоначально изъявили готовность служить духу?"
"Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют" (Явлена же суть дела плотская, яже суть блуд, прелюбодеяние, нечистота, студодеяние, чародеяния, идолослужение, вражда, рвения, завиды, ярости, разжжения, распри, соблазны, ереси, зависти, убийства, пиянства, безчинны кличи, и подобная сим, яже предглаголю вам, якоже и предрекох, яко таковая творящии царствия Божия не наследят) (ст. 19-21). Теперь ты, обвинитель плоти своей, скажи мне, если ты думаешь, что это сказано о борьбе и вражде ее (пусть даже прелюбодеяние и блуд, по-вашему, зависят от плоти), – как вражда, ссоры, зависть, распри, ереси и волшебство (а все это, равно как и другое, конечно зависит от воли, только развращенной), как они-то могут зависеть от плоти? Видишь, что (апостол) говорит здесь не о плоти, а о земных и низменных помыслах? Поэтому он возбуждает и страх, говоря: "поступающие так Царствия Божия не наследуют" (таковая творящии, царствия Божия не наследят). А если бы это зависело от злой природы, а не от развращенной воли, то ему скорее следовало бы сказать не – "творят", но – "претерпевают". Но за что же они, в таком случае, лишаются и царствия? Ведь как венцы, так и наказания следуют не за то, что совершается по природе, но за то, что по воле. Вот почему и Павел угрожал так.
"Плод же духа: любовь, радость, мир…" (Плод же духовный любы, радость, мир) (ст. 22). Не сказал – "дело", но – "плод" духа. Что же, не излишняя ли душа? Если речь идет только о плоти и духе, то где душа? Или он говорит о существах, не имеющих души? В самом деле, когда зло приписывается плоти, а добро духу, то душе нет уже места. Но это совершенно не так, потому что воздержание страстей есть дело души и ей принадлежит; и если она, находясь посреди добродетели и порока, употребляет тело на должное, то и его делает духовным, а если удаляется от духа и предается злым пожеланиям, то и сама становится более земною. Видишь ли из всего этого, что он говорит здесь не о существе плоти, а о злом и добром произволении? Почему же он (добрые дела) называет "плодом" духа? Так как злые дела происходят только от нас, поэтому он и называет их делами, между тем, добрые требуют не нашего только старания, но и человеколюбия Божия. Затем, перечисляя добрые дела, на первом месте поставляет корень их, говоря так: "любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона" (любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых несть закона) (ст. 22, 23). В самом деле, чему можно научить того, кто сам в себе имеет все, и у кого совершеннейшим учителем мудрости служит любовь? Как кроткие кони, и сами по себе делающие все, не имеют нужды в биче, так и душа, преуспевающая в добродетели действием духа, не имеет нужды в предписаниях закона. Итак, (апостол) и здесь с удивительною мудростью отверг закон, не потому, чтобы он был худ, но потому, что он ниже премудрости, даруемой Духом.
"…Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями" (А иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми) (ст. 24). Чтобы не спросили: "кто же это такие?" – он из самых дел указывает тех, которые поступают так, называя снова здесь плотию злые дела. Ведь таковые, конечно, не убили своей плоти, – иначе как бы они стали жить – распятое, без сомнения, мертво и недеятельно, – но говорит о совершенстве их мудрости. Хотя страсти и досаждают им, но восстают на них совершенно без успеха. Итак, если такова сила духа, то им и жить будем, им только и будем довольствоваться. Указывая на это, и сам (апостол) прибавил: "Итак, будем жить духом, и по духу и поступать должны (духом да ходим) (ст. 25), живя по его законам". Это именно и значит – "поступать должны" (да ходим), то есть: "будем довольны силою духа и не станем искать дополнения в законе". Затем, желая показать, что вводящие обрезание делают это по честолюбию, говорит: "Не будет тщеславиться, в чем заключается причина всех зол, не будем друг друга раздражать, друг другу завидовать (ст. 26). Ведь от тщеславия рождается зависть, а от зависти происходят все те бесчисленные виды зла".
Братия! если и впадет человек в какое согрешение (ст. 1).
Обязанность учителя. – Павел диктовал послания, а писал другой, исключая послание к Галатам. – Сила креста.
1. Так как (галаты), под предлогом обличения, мстили другим за свои страсти и обольщали себя тем, что они делают это для исправления грехов других, между тем как на самом деле желали утвердить свое любоначалие, то (апостол) говорит: "Братия! Если и впадет человек в некое прегрешение". Не сказал – "если сделает", но – "если впадет", т. е., "если будет увлечен".
"Вы, духовные, исправляйте такового" (Вы духовнии исправляйте таковаго). Не сказал опять – "наказывайте", или осуждайте", но – "исправляйте". И даже на этом не останавливается, но, желая показать, что им нужно быть крайне снисходительными к вовлеченным в грех, прибавил: "в духе кротости" (духом кротости). Не сказал просто – "кротостью", но – "в духе кротости" (духом кротости), показывая тем, что это угодно и Духу, и что способность исправлять кротостью согрешающих есть дар духовный. Затем, чтобы исправляющий другого не возгордился, он устрашает и его опасностью подобного падения, говоря: "наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным" (блюдый себе, да не и ты искушен будеши). Как богатые подают бедным милостыню, чтобы, если и им самим придется впасть в бедность, получить тоже от других, так должно поступать и нам. Поэтому он представляет и необходимую причину, говоря: "наблюдая каждый за собою, чтобы не быть искушенным" (блюдый себе, да не и ты искушен будеши). При этом он еще и защищает согрешающего, во-первых, словами: "если и впадет", которыми указывает на великую немощь души, во-вторых, словами: "чтобы не быть искушенным" (да не и ты искушен будеши), обвиняя более искушение демонское, нежели нерадение души.
"Носите бремена друг друга" (Друг друга тяготы носите). Так как невозможно, будучи человеком, быть свободным от недостатков, то (апостол) убеждает не быть строгими судиями погрешностей других, но терпеливо сносить недостатки ближних, чтобы и другие сносили их собственные недостатки. Как при постройке здания не все камни получают одно назначение, но один годится для угла, а не для основания, другой для основания, а не для угла, так, без сомнения, и в теле Церкви. Равным образом и в нашем теле каждый может увидеть то же самое, однако же, один член терпит другого, и мы не требуем всего от каждого из них, потому что из совокупности разнообразного состоит и тело, и здание.
"…И таким образом исполните закон Христов" (И тако исполните закон Христов). Не сказал – "исполняйте" (πληρώσατε), но – "восполняйте" (αναπληρώσατε), то есть: "исполняйте все вместе совокупными силами, терпя недостатки один другого". Так, например, тот вспыльчив, а ты сонлив: сноси же, в таком случае, его бурные порывы, чтобы и он сносил твою вялость. Таким образом, и он не согрешит, когда встретит снисхождение к себе с твоей стороны, да и ты не погрешишь, раз брат твой терпит в тебе то, что для него тяжело. Итак, подавая друг другу руку помощи, когда угрожает опасность падения, исполняйте закон общими силами, восполняя каждый недостатки ближнего своим терпением. Если же не будете так поступать, а всякий станет судить дела ближнего, то вы никогда не достигнете того, чего должны достигать. Подобно тому, как и по отношению к телу, если кто станет требовать от всех членов его одинакового служения, тело ни в каком случае не устоит, так и между братиями произойдет великая вражда, если мы от каждого будем требовать всего.
"Ибо кто почитает себя чем-нибудь, будучи ничто, тот обольщает сам себя" (Аще бо кто мнит себе быти что, ничтоже сый, умом льстит себе) (ст. 3). Обрати снова и здесь внимание на гордость. Кто считает себя чем-нибудь, тот ничто, и первым доказательством ничтожности своей представляет именно такое легкомыслие.
"Каждый да испытывает свое дело" (Дело же свое да искушает кийждо) (ст. 4). Здесь он показывает, что нам нужно быть судиями свой собственной жизни, и не слегка, но со тщанием исследовать совершенное нами. Например, ты сделал какое-нибудь добро? Смотри, не сделал ли ты его по тщеславию, или по нужде, или по ненависти, или по лицемерию, или по какому-либо другому человеческому побуждению. В самом деле, подобно тому как золото, хотя и кажется блестящим прежде, чем положено будет в горнило, но совершенно познается уже после того, как подвергнется действию огня и от чистого золота будет отделена всякая примесь, точно так же и наши дела тогда только откроются в настоящем виде, когда мы тщательно исследуем их, тогда мы и увидим, что мы сами за многое повинны осуждению.
"…И тогда будет иметь похвалу только в себе, а не в другом" (и тогда в себе точию хваление да имать, а не во ином). Этими словами (апостол) предписывает не правило, но лишь оказывает снисхождение, говоря как бы так: "Хвалиться, конечно, безумно, но если уже хочешь хвалиться, то не перед ближним, как фарисей". А кто научится не хвалиться перед ближним, тот, без сомнения, скоро перестанет хвалиться и в себе. Вот почему он и сделал им это снисхождение, чтобы мало-помалу уничтожить в них все зло. Действительно, привыкший хвалиться только в себе, а не перед другими, скоро исправит и этот недостаток, потому что, кто не считает себя лучше других (это и значат слова – "не в другом"), но хвалится только собою, рассматривая себя одного, тот перестанет, наконец, делать и это. А чтобы ты мог убедиться, что (апостол) имеет в виду достижение именно этого, смотри, как он смиряет такового страхом, выше сказав: "да испытывает свое дело" (дело свое да искушает), и здесь прибавляя: "ибо каждый понесет свое бремя" (кийждо бо свое бремя понесет) (ст. 5). Он делает вид, будто дает заповедь, возбраняющую хвалиться перед другим, а между тем этим исправляет и хвалящегося, чтобы он и о себе не думал много, приводя его в сознание своих собственных грехов и поражая его совесть наименованиями бремени и ношения тяжести.
2. "Наставляемый словом, делись всяким добром с наставляющим" (Да обращается же учайся словеси учащу во всех благих) (ст. 6). Здесь (апостол) говорит уже об учителях, чтобы наставляемые усердно служили им в содержании. Но для чего Христос установил такой закон? А в новом (завете) есть действительно этот закон, чтобы проповедующим Евангелие жить от благовествования (1 Кор. 9: 14); да и в ветхом (завете) точно так же левиты получали большие приношения от подчиненных (Числ. 31 и 35). Итак, для чего же Он установил это? Прежде всего для того, чтобы дать побуждение к смирению и любви. Так как учительское достоинство часто надмевает имеющих его, то Христос, желая смирить высокомерие учителя, поставил его в необходимость нуждаться в помощи наставляемых им, а с другой стороны и последним предоставил случай быть более доступными благосклонности, научая их чрез услужливость учителям быть благосклоннее и к другим, а чрез это возбуждая и немалую любовь в тех и других. А если бы не было, как я сказал, этого (намерения), то для чего Он, питавший неблагодарных иудеев манною, поставил апостолов в состояние нищих? Не очевидно ли, что чрез это Он хотел научить (последних) великим добродетелям – смирению и любви, а равно и тому, чтобы наставляемые не стыдились быть под руководством людей, по-видимому презренных? Просить считается постыдным; но это не могло уже казаться таким после того, как учители делали то же самое совершенно свободно; а таким образом и отсюда ученики получали не мало пользы, научаясь из примера учителей презирать всякую славу. Поэтому-то (апостол) говорит: "Наставляемый словом, делись всяким добром с наставляющим" (да обращается же учайся словеси учащему во всех благих). Это значит – должен проявлять по отношению к нему совершенную щедрость, так как, указывая на это, он сказал: "делись всяким добром" (во всех благих). "Ученик, – говорит он, – не должен ничего считать своею собственностью, но все должно быть у него общее с учителем. Ведь он получает больше, нежели дает, и настолько больше, насколько небесное выше земного". Указывая на это, он и в другом месте сказал: "Если мы посеяли в вас духовное, велико ли то, если пожнем у вас телесное?" (аще мы духовная сеяхом вам, велико ли, аще мы ваша телесная пожнем) (1 Кор. 9: 11). Поэтому он и называет это дело общением, показывая тем, что оно не остается без воздаяния, а благодаря этому и любовь делается пламеннее и крепче. Итак, если учитель просит необходимого для жизни, то, и получая это, сохраняет свое достоинство. В самом деле, похвалою учителю служит уже и то, когда он так усерден к проповеди, что имеет нужду в помощи других, терпит крайнюю бедность и презирает все житейское. А если он преступает меру необходимого, то теряет и свое достоинство, но не оттого, что берет, а оттого, что берет сверх меры. Чтобы неблаговидная жизнь учителя не ослабила усердия к нему ученика, и чтобы последний во время бедности учителя не стал пренебрегать им за его нечестные поступки, (апостол) ниже говорит: "Делая добро, да не унываем" (доброе же творяще, да не стужаем си) (ст. 9); здесь же он показывает различие между общением и пристрастием к земным благам, говоря так: "Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную" (не льститеся: Бог поругаем не бывает. Еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет: яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет истление: а сеяй в дух, от духа пожнет живот вечный) (ст. 7, 8). Подобно тому, как в посевах – тот, кто сеет горох, не может пожать пшеницы, потому что жатва необходимо бывает однородна с посеянным, – точно также бывает и в делах, – кто наполняет плоть свою удовольствиями, пьянством, необузданными пожеланиями, тот и пожнет то, что из этого обыкновенно произрастает. Что же это такое? Наказание, отмщение, посрамление, поругание, истление. Ведь роскошные обеды и пиршества не имеют никакого другого последствия, кроме истления, – так как и сами они тлеют, и вместе с собою тлят и тело. Напротив, дела духовные не таковы, но совершенно противоположны (плотским). Смотри, в самом деле: ты посеял милостыню, – тебя ожидают небесные сокровища и вечная слава; посеял целомудрие, – тебя ожидают честь и награда, приветствия ангелов и венцы от Подвигоположника.
"Делая добро, да не унываем, ибо в свое время пожнем, если не ослабеем. Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере" (Доброе же творяще, да не стужаем си: во время бо свое пожнем не ослабеюще. Темже убо, дондеже время имамы, да делаем благо ко всем, паче же к присным по вере) (ст. 9, 10). Чтобы кто не подумал, что должно заботиться и пропитывать только учителей, а о других можно и не заботиться, (апостол) заключает свое слово общим наставлением, и раскрывает дверь щедрости для всех, и распространяет ее до того, что повелевает подавать милостыню даже иудеям и язычникам, хотя и в надлежащем порядке, но все-таки подавать ее всем. Какой же это порядок? Иметь большее попечение о верных. И как он обыкновенно делает и в других посланиях, так поступает и здесь, – говоря не только о том, что нужно подавать милостыню, но и подавать с охотою и непрестанно; на это именно указывает он словами – "сеять" и "не должно унывать". Но так как он потребовал от них многого, то полагает при дверях и награду для них, указывая на некоторую новую и необыкновенную жатву.
3. "В земледельческих трудах не только сеющий, но и жнущий претерпевает большое утомление, борясь с жаром, пылью и великою тяжестью труда; тогда же, – говорит он, – ничего подобного не будет", как это видно из сказанного им: "ибо в свое время пожнем, если не ослабеем" (во время бо свое пожнем не ослабеюще). И этими словами он убеждает и привлекает их, а последующими побуждает и понуждает, говоря: "Итак, доколе есть время, будем делать добро всем" (темже убо, дондеже время имамы, да делаем благое ко всем). Подобно тому, как не всегда в нашей власти производить посев, точно так же не всегда мы можем подавать и милостыню. Когда мы уйдем из этого мира, то хотя бы и тысячу раз хотели творить милостыню, мы не будем в состоянии совершить ничего. Об этом свидетельствуют нам и те девы, которые, хотя пришли с искренним желанием, но не имея обильной милостыни, отлучены были от брачного чертога (Мф. 25), а равно и тот богач, который презрел Лазаря, так как и он, потому что лишен был помощи ее, не получил милости ни от патриарха, ни от кого-либо другого, несмотря на слезы и сильные просьбы, но остался навсегда в огненном мучении, без всякого послабления (Лук. 16). Поэтому и говорит: "Итак, доколе есть время, будем делать, и притом всем". Этими словами он особенно предостерегает их от скупости иудейской. У последних все дела человеколюбия ограничивались только единоплеменниками, тогда как учение благодати призывает на трапезу благотворения и море, и землю, хотя и обнаруживает большее попечение о своих.
"Видите, как много написал я вам своею рукою. Желающие хвалиться по плоти принуждают вас обрезываться…" (Видите, колицеми книгами писах вам моею рукою. Елицы хотят хвалитися по плоти, сии нудят вы обрезатися) (ст. 11, 12). Подумай, какая великая скорбь объемлет эту блаженную душу. Как пораженные какою-либо скорбью, или лишившиеся кого-нибудь из родных, или потерпевшие какое-либо неожиданное несчастие не имеют покоя ни днем, ни ночью, по причине удручающей их душу скорби, – так и блаженный Павел, сказав немного о нравственности, опять возвращается к прежнему, что более всего возмущало его душу, и говорит так: "Видите, как много написал я вам своею рукою" (видите, колицеми книгами писах вам моею рукою).
Здесь он указывает только на то, что все это послание написал он сам, а это служило свидетельством его великой близости. Другие послания сам он только диктовал, а писал другой, как это видно из послания к римлянам, в конце которого сказано: "Приветствую вас… и я, Тертий, писавший сие послание" (целую вы и аз Тертий, написавый послание сие) (Рим. 16: 22); в настоящем же случае написал все послание сам. Сделал же это он теперь и по необходимости, не только из любви к ним, но вместе и для отвращения худого подозрения. Так как на него возводили обвинение в таких делах, в которых он не принимал никакого участия, и говорили, что он проповедует обрезание и только притворяется не проповедующим, то ввиду этого он и вынужден был собственноручно написать это послание, чтобы представить о себе письменное свидетельство. Словом же "много" (колицеми), по моему мнению, он указывает не на обширность послания, а на недостаточную красоту почерка, как бы так говоря: "Хотя я не умею красиво писать, однако же, принужден написать это послание собственноручно, чтобы заградить уста клеветникам".
"Желающие хвалиться по плоти принуждают вас обрезываться только для того, чтобы не быть гонимыми за крест Христов, ибо и сами обрезывающиеся не соблюдают закона, но хотят, чтобы вы обрезывались, дабы похвалиться в вашей плоти" (Елицы хотят хвалитися по плоти, сии нудят вы обрезатися, точию да не креста ради Христова гоними будут. Ни бо обрезающиися сами закон хранят, но хотят вам обрезатися, да в вашей плоти похвалятся) (ст. 12, 13). Здесь (апостол), показывая, что они не сами собою впали в это заблуждение, а по принуждению, тем самым представляет им случай оставить таковое, а, почти оправдывая их, тем убеждает скорее отстать от лжеучителей. Но что значит – "хвалиться по плоти"? Заслуживать похвалу от людей. "Так как (лжеучители) сами терпели поношение от иудеев за оставление отеческих обычаев, то, чтобы избегнуть этого поношения, – говорит он, – они хотят совратить вас, чтобы самим оправдаться перед теми вашею плотию". Сказал же это он для того, чтобы показать, что лжеучители делали это не для Бога, говоря как бы так: "Это происходит не от благочестия, а все делается из одного человеческого честолюбия, ради угождения неверным – тем, что верные обрезываются, и предпочитают оскорбить Бога, чтобы только угодить людям". Это именно значат слова – "хвалиться по плоти". Затем, желая показать, что лжеучители и с другой стороны недостойны прощения, он еще обличает их и в том, что они повелевают обрезываться не только из угождения другим, но и для собственного тщеславия. Поэтому он и прибавил: "дабы похвалиться в вашей плоти" (да в вашей плоти похвалятся), – как будто они действительно имеют учеников, а сами учители. Но откуда это видно? "Ибо и сами… не соблюдают закона" (Ни бо сами закон хранят), – говорит он. Впрочем, если бы и соблюдали, то и в таком случае были бы достойны величайшего осуждения, а теперь и самое намерение их преступно. "А я не желаю хвалиться, – говорит, – разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа" (Мне же да не будет хвалитися, токмо о кресте Господа нашего Иисуса Христа) (ст. 14). Конечно, это считается позорным, но только в мире и у неверных, а на небесах и у верных это величайшая слава. Так и бедность для других постыдна, для нас же она – похвала; и терпеть поругания для многих кажется смешным, а мы этим хвалимся. Точно так же и крест есть наша похвала. И не сказал он: "я же не хвалюсь", или: "я же не хочу хвалиться", но – "мне же да не будет", как бы отвращаясь чего, как безрассудного, и прося у Бога помощи, чтобы ему избежать этого. В чем же состоит похвала о кресте? В том, что Христос ради меня принял зрак раба, и ради меня претерпел страдания, – ради меня, бывшего рабом, врагом и неблагодарным, и так возлюбил меня, что предал и Себя (на смерть). Что еще можно найти равное этому? Если рабы, получая только похвалу от своих господ, которые, будучи притом одного естества с ними, хвалятся этим, то как же не хвалиться нам, когда Владыка, истинный Бог, не постыдился претерпеть за нас крестную смерть? Поэтому и мы не будем стыдиться Его неизреченного милосердия к нам. Он не устыдился быть распятым за тебя, а ты стыдишься исповедывать Его бесконечное милосердие? В таком случае ты подобен тому узнику, который прежде не стыдился своего царя, а когда последний, придя к нему в темницу, снял с него оковы своими руками, стал из-за этого стыдиться его. Это было бы крайним безумием, так как этим особенно и надобно хвалиться.
4. "…Которым для меня мир распят, и я для мира" (Имже мне мир распяся, и аз миру). Миром он называет здесь не небо и землю, но дела житейские – похвалу от людей, почет, славу, богатство и все подобное, что кажется обыкновенно блистательным. "Все это, – говорит, – стало для меня мертво". Таков должен быть христианин, и эти слова он должен постоянно иметь на устах своих. Но (апостол) еще не был доволен только первым видом умерщвления, но присовокупил и другой, сказав: "и я для мира" (и аз миру), указывая этим на двойное умерщвление, и как бы так говоря: "и это для меня мертво, и я, с другой стороны, мертв для этого; это не может овладеть мною или пленить меня, потому что раз и навсегда умерло для меня; и я не могу быть одержимым желанием его, так как и я мертв для этого". Нет ничего блаженнее подобного умерщвления, так как оно служит основанием блаженной жизни.
"Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь. Тем, которые поступают по сему правилу, мир им и милость, и Израилю Божию" (Ни обрезание бо что может, ни не обрезание, но нова тварь. И елицы правилом сим жительствуют, мир на них и милость, и на Израили Божии) (ст. 15, 16). Видишь ли, на какую высоту вознесла (апостола) сила креста? Она не только все мирское сделала мертвым для него, но и поставила его несравненно выше прежней жизни. Какая сила может равняться этой силе (креста)? В самом деле, кто раньше подвергался смерти и других умерщвлял за обрезание, того крест научил, вменив обрезание наравне с необрезанием, искать дел новых, дивных и превышенебесных. Новою тварью он называет нашу жизнь, – как в отношении к совершившемуся, так и в отношении к имеющему еще совершиться. В отношении к совершившемуся – потому, что душа наша, состарившаяся во грехе, чрез крещение вдруг обновилась, как бы созданная вновь, почему и требуется от нас также и образ жизни новый и небесный; в отношении же к будущему – потому, что небо, и земля, и вся наконец тварь вместе с нашими телами должны перейти в состояние нетления. "Итак, не говори мне, – говорит (апостол), – об обрезании, которое теперь не имеет уже силы; да и как, в самом деле, оно может оставаться теперь, когда все так изменилось? Ищи новых дел благодати. Только стремящиеся к этим делам насладятся миром и милостию Божией и могут быть названы в собственном смысле Израилем, – тогда как те, которые мыслят противное этому, хотя бы они родились и от Израиля и носили имя его, лишились всего этого, и сродства с ним, и самого наименования. Только исполняющие это правило, оставивши древнее и следуя учению благодати, могут назваться истинными израильтянами".
"…Впрочем, никто не отягощай меня" (Прочее, труды да никтоже ми дает) (ст. 17). Здесь он говорит это не как утомленный или отчаявшийся. Как, в самом деле, мог ослабеть или упасть духом тот, кто решился ради учеников все сделать и претерпеть, – кто говорит: "настой во время и не во время" (настой благовременне и безвременне) (2 Тим. 4: 2), и еще: "не даст ли им Бог покаяния к познанию истины, чтобы они освободились от сети диавола" (еда како даст им Бог познание истины, и возникнут от диавольския сети) (2 Тим. 2: 25, 26)? Для чего же он говорит это? Для того, чтобы возбудить их недеятельный ум, привести их в больший страх, утвердить предписанные им правила, и предостеречь их впредь от подобных смятений.
"…Ибо я ношу язвы Господа Иисуса на теле моем" (Аз бо язвы Господа Иисуса Христа на теле моем ношу). Не сказал – "имею", а – "ношу", точно кто-нибудь гордящийся своими трофеями или царскими знаками отличия. Хотя носить язвы считается также признаком бесчестия, но он хвалится язвами; и подобно тому как радуются воины, носящие знамена, так радуется и он, носящий язвы. Но для чего он говорит это? "Для того, – говорит, – что эти язвы оправдывают меня лучше всякого слова, лучше всякого голоса. Они издают голос сильнее всякой трубы против тех, которые противоборствуют мне и говорят, то я учу притворно и говорю иногда в угождение людям. Если бы кто увидел окровавленного и покрытого бесчисленными ранами воина, вышедшего из строя, тот, конечно, не мог бы обвинять его в трусости и предательстве, так как он на самом теле своем носит доказательство своего мужества. Так же, – говорит, – должно судить и обо мне. И если кто хочет слышать мое оправдание и узнать мой образ мыслей, тот пусть смотрит на мои раны, которые представляют доказательство сильнее этих слов и этого писания". В начале послания он ясно доказал свое непритворство внезапным своим обращением, в конце же его доказывает это своими страданиями. А чтобы кто-нибудь не сказал, что он обратился с искренним сердцем, но после не устоял в том же самом расположении, для этого он и приводит свои труды, страдания и язвы в свидетели того, что он также и устоял. Наконец, достаточно оправдавшись во всех отношениях, и уверив, что ничего не сказал по гневу или по нерасположению, а питает к ним неизменную любовь, он снова подтверждает то же самое, заключая свое слово молитвою, исполненною бесчисленных благ, и говоря: "Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим, братия. Аминь" (ст. 18). Этими последними словами он наложил печать на все сказанное прежде. В самом деле, он не сказал просто – "с вами", как говорит в других посланиях, но – "со духом вашим", отклоняя их от плотского, и везде указывая на благодеяния Божии, и напоминая о благодати, которую они получили и которая достаточна была для того, чтобы избавить их от всякого иудейского заблуждения. Как принятие Духа зависело не от немощного закона, но от оправдания чрез веру, так и удержание его после принятия зависело не от обрезания, а от благодати. Поэтому он и заключил увещание молитвою, напомнил о благодати и духе и назвал их братьями, и, призвав Бога, чтобы они постоянно наслаждались этими дарами, оградил их двойною оградою, так как сказанное им есть и молитва, и вместе всецелое наставление, и потому служит для них вместо двойной стены. В самом деле, и наставление, напоминающее им, каким благ они удостоены, весьма сильно могло удерживать их в догматах Церкви, и молитва, призывающая благодать и умоляющая ее неотлучно пребывать в них, не попускала духу отступить от них. Когда же (Дух) будет пребывать в них, тогда всякое ложное учение исчезнет как пыль, о Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Любовь по Богу – дело достойное Бога
Ни в каком слове невозможно по достоинству прославить любовь, эту небесную лестницу. Любовь сопрестольна Отцу, любовь сочетает земное с небесным; для достойной похвалы ее не достанет ни языка, ни находчивости ума; само же дело показывает, что любовь – начальница лучшей жизни. Она облекает творение Божие совершенным благолепием, она – воспитательница многих в единении, устроительница сонмов человеческих в виде ангелов и людей, наподобие единой и святой красоты. Будучи единым образом, она дает образ всей разумной твари для уподобления Богу; Он (Бог) почивает не в чуждых Его, но в имеющих родиться от Него и соединенных (с Ним). При множестве своем, они все, достигшие единого согласия, выражают через самих себя прекраснейшую и усладительную гармонию. Так многия и различные действия Святого Духа, своим сочетанием в единое и благое согласие, выражают богоподобную и богодостойную красоту, драгоценнейшую пред Богом и достойную благой радости Зиждителя. По этой любви к людям сошел Бог на землю и жил с людьми; не тайно и вдали, как раньше, когда Ему покланялись (чрез посредство) жертвы; но сошел как сожитель с людьми, для уподобления и общения с нами, чтобы, возводя всех в родство единому Духу, сделать из нас как бы одно тело и один дух. Как служительница Господа и помощница Духа, божественная любовь разделенное соединяет и отчуждившееся водворяет. О, удивительное дело Христово – эта любовь! О, спасительная для мира тайна! По любви посылает Отец и Бог своего единородного Сына в мир: "Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее" (Христос возлюби церковь, и себе предаде за ню) (Еф. 5: 25). Любовь охотно несет труды за своего ближнего; нам велено быть рабами друг другу по любви: "любовью служите друг другу" (любовию работайте друг другу) (Гал. 5: 13). Любовь достояние каждого в отдельности делает общим для всех; любовь указывает тебе на ближнего твоего, как бы на тебя самого, и переносит грехи (других) будто свои собственные. В малом разгневаешься, зато во многом будешь снисходить. Чрез любовь возрастает стадо Христово; любовь смиряет дух кровожадный, притупляет вражеское оружие, забывает всех врагов и вводит в мир мирную жизнь Христову: "не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать" (не возмет язык на язык меча, и не навыкнут ктому ратоватися) (Ис. 2: 4). Вследствие этого "во дни его процветет праведник, и будет обилие мира, доколе не престанет луна" (возсияет во днех его правда и множество мира, дондеже отъимется луна) (Пс. 71: 7). Светел также образ мирной жизни. О, любовь, предводительница блаженного мира! Она изгоняет от людей враждебного демона; из-за нее при мире людей стенает диавол, ангелы же тогда радуются, видя среди людей образ их собственного мира; мы приветливы друг к другу; для брата выше всякой радости, что он видит брата. Павел говорит, что он утешается в горестях своих пришествием Тита (2 Кор. 7: 6), и когда его нет вблизи, он не спокоен душою. Любовь к Богу и любовь к братьям – две неразлучных (любви). "И эта заповедь у нас от Бога, – говорит Иоанн, – чтобы, кто любит Бога, любил также брата своего". Это же сказал (Господь) также Петру: "Если ты любишь меня, паси паси овец Моих" (овцы моя) (Иоан. 21: 16), то есть: "Покажи свою любовь к пастырю усердным попечением об овцах". Насколько несокрушима стена, укрепленная связями из огромных камней и защищающая от вражеских приступов, настолько несокрушим союз святых, гармонированный узами любви и отражающий искушения диавола. Ведь как красивы растения, насажденные по порядку, или хорошо построенное войско, когда оно выступает чинно и красивыми рядами! Это доставляет удовольствие; но приятнее и усладительнее всего – благолепие взаимно соединившихся в любви, наподобие естественного союза; в очах Божиих оно важно и ценно. Послушай Давида, или лучше, благодать Святого Духа: "Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!" Ничто другое, ничто иное из земного, но "жить братьям вместе" (Се что добро, или что красно? Но еже жити братии вкупе) (Пс. 132: 1); (это) как бы миро, возлитое на главу. Хоры ангельские окружают наши хоры, и радуются за нас, что мы подражаем им в образе жизни. Если, по слову Господа, бывает радость на небе об одном кающемся грешнике, то намного больше и таком множестве спасающихся. Уже отсюда открывается радость будущего века, для диавола печаль, демонов рассеяние, когда мы составляем взаимные хоры, чтобы в единодушном и единомысленном славословии Бога подражать всестройному и славному херувимскому пению. Как они поют Трисвятую песнь, чередуясь друг за другом, так и мы, по образу их, составив два хора и вторя друг другу, поем духовную песнь. У внешних зарождается удивление, у зрителей желание, у слушателей любовь, и мы испытываем божественное, полезное чувство, чрез которое замечаем в себе, что у всех нас искореняются причины к злонравию и разделению все, кто видит небесную жизнь на земле, из-за нас славят Бога. Поэтому Павел учит, чтобы все мы одно мудрствовали и тоже самое говорили (Филип. 2: 2) – из-за этого Христос и отправляет апостолов по два, во время посольства; даже женщинам (Павел) предлагает единомыслие, чтобы и собору дев не лишиться участия в этом ангельском подобии. Поэтому, он говорит: "Умоляю Еводию, умоляю Синтихию мыслить то же о Господе" (Еводию молю, и Синтихию, тожде мудрствовати о Господе) (Филип. 4: 2). Превосходящих друг друга он побуждает блюсти за собою, чтобы не разделяться им по любочестию, особенно по тщеславию, но быть во взаимном единении и союзе, поступаясь своею честью для ближнего. Итак, то, что относится к священной и божественной любви, почтенно у нас и поистине красиво. Посмотрим также наставления закона. И они учат полезному. "Не презирай, – говорится, – нуждающегося, уделяй часть угнетаемому; пусть вкусит плодов твоих бедный, и остатки жатвы и виноградного сбора пусть возьмет он себе в пищу; в седьмой год да отпустится на свободу раб, а в пятидесятый весь долг да простится; и продавшие свое имение пусть снова его возьмут себе, без выкупа. Процента не требуй, не бери в залог мельницы, ни жернова, ни одежды от бедного, и даже по принуждению не иди, чтобы взять залог. Не покидай в опасности рабочего скота своего ближнего, даже в случае вражды (ближнего); но, став слугою (для него), как бы для друга, отведи к нему блуждающее животное, и прекрати вражду, если представился к тому повод". Все эти заветы не из чего иного, но из священной и многожеланной пред Богом любви, и евангельские заветы направлены к тому же. Сказав многое, что дополняет закон, (Господь) прибавил: "Благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас" (добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть) (Мф. 5: 44). "Всюду вражду прекращайте, и любовь насаждайте. Любовь друг к другу пусть будет у вас долгом, никогда неисполнимым". Павел говорит: "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви" (ни единому же ничимже должни бывайте, точию еже любити друг друга) (Рим. 13: 8). Как ежедневно мы требуем себе пищи, и минувшим насыщением не освобождаемся от ежедневного требования ее, но, вынуждаясь своею природою, отбываем это как бы долг, так и в любви будем блюсти тот же самый образ: "не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием" (не насытится око зрети, ни исполнится ухо слышания) (Ек. 1: 8). Приятен свет для глаз, и ничей глаз не утомляется зрением, ничьи уши слышанием; так неленостно нам нужно совершать и желанное дело любви, и никогда не насыщаться. Проливной дождь не сможет погасить любовь; "А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь" (пребывают три сия, вера, надежда, любы) (1 Кор. 13: 13). Как от начала она была, так и во веки сохранится. Да будет, чтобы мы, последовав ей, достигли вечных благ во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
На слова: "Если Ты Сын Божий, бросься вниз", и: "…Берет Его диавол на весьма высокую гору" (Мф. 4: 6, 8), и прочее.
Солнце, приподнявшись над землею, и совершая к нам путь с востока, прогоняет ночь, будит спящих и вызывает к делам; свет богопознания будит душу, освещает помыслы и вызывает к добродетели; и этого нам нужно желать больше, чем солнечного блеска. Иной и не глядящий на солнце будет жить, – ведь слепой живет, зная о солнце по слуху, – а души, лишенные солнца богопознания, мертвы, хотя бы и думалось им, что они живут; о них именно Господь говорит: "оставьте мертвых погребать своих мертвецов" (Мф. 8: 22). Но победитель виновника смерти освободил нас от той и другой смерти. У нас двоякая смерть. Одна свойственна смертной природе, другая зарождается чрез потерю знания; неведение о Боге подобно мертвенной бесчувственности. Виновник обеих – диавол. Христос, сокрушив его, освободил природу от той и другой смерти: душу восставил животворным учением, а смертное снискал себе воскресением. Если гонитель пал, то гонимое встанет. И картина этой борьбы оставлена (нам) для жизни, чтобы, взирая на нее, укрепляться. Где же картина? Посмотри на пустыню: там благодать воскресила нас образом, гибельным для тирана, и преследует тирана в пустыне. Местом борьбы мы видим пустыню, диавол же – рука, изображающая голод Господа; три нападения, три ответа; (таков) закон борьбы, что она состоит из трех частей. И считай три части этой борьбы. "Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами" (Аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут) (Мф. 4: 3). Этим начал борьбу диавол с Господом. Христос же ему: "не хлебом одним будет жить человек" (не о хлебе едином жив будет человек) (ст. 4). Господь остался невредимым. "Если Ты Сын Божий, бросься вниз" (Аще Сын еси Божий, верзися низу) (ст. 6). Это второе нападение демона. "Не искушай Господа Бога твоего" (Не искусиши Господа Бога твоего) (ст. 7). Этим изречением прекращено испытание. "Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне" (Сия вся тебе дам, аще пад поклонишимися) (ст. 9). Вот начало третьего состязания, в котором Господь, подобно некоему атлету, отбросил диавола за поприще, как сварливого противника. "Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" (Иди за мною, сатано, писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и тому единому послужиши) (ст. 10). Увидев борьбу, научись бороться; сделайся из созерцателя борьбы учеником. Первая борьба Господа с диаволом учит тебя борьбе против удовольствий. Голод был началом состязаний; голод – это неограниченная страсть; голод – это главное в удовольствиях. Желание пищи – стремление необузданное; желудок видит неотвратимое удовольствие; и многие, не будучи в состоянии исцелиться от этого, уклоняются обычно к отрицанию промысла, будто нет Бога, попечителя о голодных. Диавол и Христа на это наталкивает, задумав поколебать Его, как человека, мучимого голодом; он не знал о сочетании в Нем божества: иначе не подошел бы к божеству, будто голодающему. Зная о собственной природе, что она не может голодать, он и не говорил бы о пище, узнав Бога. Но глядя, как на человека, как человеку говорит: "Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами". Он, ненужный исследователь усыновления, попечитель о пище, опаснейшей голода, с самого начала внушил обожение от древа, теперь от сильного желания – указывает на пустыню, где нет ничего, кроме камней, чтобы голодное место, усилив отчаяние из-за пищи, стало для души как бы толчком к неверию, и уничтожило бы сыновство. Но поглядим на искусителя и вникнем в коварство слов его. "Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами". "Ты назывался, – говорит, – Сыном недавно, при крещении, и я слышал слова голоса: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение" (сей есть Сын мой возлюбленный, о немже благоволих) (Мф. 3: 17). Смеялся я над этим приветствием, дутостью его, над этой многозначительной шуткой, над честью, в действительности пустою; а Тебе, может быть, эта речь была в угоду, и веришь, что истинно любим, смел, будто на небе поставлен, и рад, будто для Бога очень желанен. Какой отец не печется о голодном сыне? Какой покровитель не питает своего просителя? А Ты 40 дней изнываешь от голода, и Отец не печется о Тебе голодном, пренебрегает многодневным голодом. Какой чадолюбивый отец с радостью не дает хлеба дитяти? Хорошо ли голодному сыну, если он не кормится отцом? Пусть Он покажет Свою любовь охотным дарованием хлеба; пусть накормит Сына, голодающего в пустыне. Он может камни обратить в хлебы; проси от голода об этом; пусть бы Он оказал благодать, чтобы Ты оставался в красе Сына; но прежде, чем получить это, не шути с Своим названием". О, человеколюбие ненавистника людей! О, сострадание человекоубийцы! О, гибельная заботливость! О, сладкий яд! Падший побуждает к неверию и вызывает к требованию пищи, – не с тем, чтобы напитать голодного, но, соблазнив на требование, столкнуть его, как неверного, с Богом. Обратись к Богу, Которым Ты обманываешься, (что) "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение". Что же (на это) Господь Христос? Он не открывает сокрытого Бога, чтобы не отогнать от Себя добычу, но отвечает, как простой человек: "Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (писано есть: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем изо уст Божиих). Не изумляет Меня, – говорит, – недостаток пищи, не смущает голодание в пустыне, не требую приготовления хлебов из камней; много путей божественного попечения и разнообразно покровительство. Он предоставил людям питаться пищею; пища – хитрость плоти; но Божественное писание учит Меня, что Бог переступает границы природы. Я помню божественный голос к людям, чтобы они не боялись голода, когда печется Бог. Не жалей голодного, и не указывай на пустыню в отчаянии; пусть заботится Бог, хотя подле и не будет хлеба. Есть животворящий Бог и без питания, и плоть будет жива без пищи, если повелевает ей жить Бог. Так написано, и Я смело верую в божественное изречение, и не жду жизни только от питания". На этом споткнулся Адам; Христос примиряет. Так как Адам пал по неверию и из-за пищи (он был отвергнут, когда не поверил Богу и вкусил), то пришедший и воскресивший нас Христос начинает воздержанием и верою. Итак, диавол вступает наконец в борьбу самолично. "Пред рождением, – говорит, – я замышлял против Младенца чрез подозрение в прелюбодействе; потеряв надежду (в этом), я ошибся (также), гоняясь чрез Ирода за рожденным; оставаясь всегда побежденным, я теперь буду бороться сам". О, сварливый слепец! Побежден Младенцем, и с возмужавшим вступает в борьбу! Подойди, и отведай, диавол, возмужавшего; узнай Его силу еще раз. Уже он был поражен, когда подошел к голодному (вы слышали, как он пал); но, рассчитав одержать победу, Он удваивает свою дерзость. Так как он обманулся в первой хитрости и голодного не обольстил, то прибегает ко второму коварству. "Безуспешно, – говорит, – мое старое средство; расстаюсь с хитростью, низвергшею Адама; оставляю обольщение пищи; этот, по-видимому, царь над удовольствием. Он не может расслабляться удовольствием от пищи, давно не ищет хлеба. Нисколько не повинуется голоду; Его нельзя взять бранью плоти. Задумал я другую уловку борьбы; у меня есть одна удочка еще слаще – (это) слава, усладительная для души. Приятна петля тщеславия; не только приятна, но и вдвое скручена; рядом с тщеславием стоит безумие. Кто полюбил славу, ужасен в хвастовстве; а у Него есть предлог к этой страсти. Может быть, Он очень много думает о Себе, как многодневный постник. Пощекочу хвастливость; подошедши, как к праведнику, напыщу псаломским изречением, будто для Него раньше сказанным, обольщу лукавым вопросом. Пусть будет обрыв местом моего вопроса; потащу с собою на крыло (Храма), и на высоте предложу: "Если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею" (аще Сын еси Божий, верзися низу, писано бо есть, яко ангелом свои заповесть о тебе, и на руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою). Он, конечно, или примет к Себе это изречение, или убежит. Если примет, то, как праведник, поспешно согласится на предложение упасть, сам бросится с высоты; а я посмеюсь над мертвым, если, упав, Он умрет; живым я ранил (Его) страстью тщеславия, убедив в доказательство мне броситься вниз. Если увижу, что (Он) отказывается, то поссорю Его с Богом, как Иова, такою клеветою на дар сыновства. Я прочитал Ему Тобою написанное изречение, сказал об обетовании Твоего спасения, – и Он не решился броситься в глубину; ясно, что Он не тверд в том, что Ты обещал. Как столь неверного Ты приветствовал Сыном?" Господь узнал его замысел, и дает увлечь Себя, как человек следует за человеком. Когда (Он) взошел, предлагает (Ему) свой замысел: "Если Ты Сын Божий, бросься вниз". На диавольское предложение мы отвечаем. Если ты считаешь Бога Отцом настолько овладевшего Собою мужа, чтобы оставаться невредимым при вреде, то у тебя уже есть доказательство того, что ты предлагаешь; это самое, диавол, есть показатель сыновства, что стоящего с тобою рядом ты не толкаешь в крутизну, хотя давно стараешься низвергнуть Его. Это значит ни что иное, как то, что, побуждая, он как бы говорит: "Ты невольно не падаешь, низвергнись по воле: бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею", – потому что и это показывает и уясняет (Его), как Бога. Если бы противник узнал (в Нем) Бога, то не предложил бы Ему пасть с высоты; он раньше знал, что Богу не опасны высота и широта, но поднимается Он до высокого и наполняет широкое; он раньше знал, что Божество свободно от преткновений; спотыкаться свойственно ногам человеческим, но не Божиим. Что он говорил не как с Богом, свидетельствуют слова диавола. Вникнем в смысл его слов. "Недавно Ты говорил: "Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих". И я похвалил Твою веру в Бога. Но так как есть другое изречение Божие, что Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею, то покажи, что веруешь слову Божию: чтобы, низвергшись, упасть без вреда, воспользуйся этой стремниной, (как) судьею Твоего сыновства, воспользуйся падением, (как) доказательством божественного попечения. Если, упав отсюда, встанешь невредимым, то название сыновства, высказанное Тебе, истинно: именно Тебе было обещано Богом раньше, что Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею" (Пс. 90: 11). Ты, диавол, возобновил старую историю: изливаешь миро из пахучего сосуда. Сампсоном был убит лев, во рту которого был сотовый мед; он (лев), зловонный, был брошен (потом); и ты, львовидный, источаешь изо рта мед Писания, а окажешься повергнутым от ответа Господа: "написано также: не искушай Господа Бога твоего" (писано есть: не искусиши Господа Бога твоего). Он ни отказался броситься, ни согласился. Отказавшись броситься, Он дал бы диаволу довод, что Он не тверд в Боге; согласившись с предложением пасть, показался бы хвастливым и скорым на доказательство. Ни соглашения, ни отрицания нет в "не искушай Господа Бога твоего". Этим Он говорит диаволу: "Меня, твоего Господа, не искусишь". Поняв это, он не мог бы потом обещать, как человеку: "все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне". – "Псаломские слова, что предстательство есть у обещавшего Бога, Я принимаю, как истинные; знаю, что Он заповедует ангелам о людях, но не тогда, когда они будут кидаться в стремнины, когда будут умирать по своей воле, когда без нужды станут искушать". Так диавол пал вторично, (и) поднимается для третьего искушения. Но сущность третьего искушения есть долг, и у всех вас есть рукопись этого долга. Эта рукопись сладка, и только для диавола горька, потому что уплата заключается в падении его. Итак, я убежден, что (это пока) два платежа по рукописи обещания; остается долг больше; думаю, он затруднительнее всего для уплаты. Остальной долг – это третье коварства диавола; третье по порядку, по величине первое; оно – последний по счету обман, но первый по коварному искусству. Сначала он был терпим во всяком лукавстве; он не требовал прямо отступничества от Бога, но, злоупотребляя памятью о Боге, и обращаясь к Нему: "если Ты Сын Божий", придал благочестивый вид своей богоборной хитрости. в третьем искушении в наготе низкая ярость, выглядывает непокрытое зло; он требовал поклонения от Поклоняемого, вообразив себе поклонение на основании того, что он (диавол) слышал (от Господа). Так как он увидел, что Господь всюду говорит с верою, и сказал, что Бога не нужно искушать, то он подумал, что Господь легко доступен вере, и не будет много хлопотать об испытании ее. И подходит с величественным видом, чтобы изумить зрелищем: "Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их" (поят его диавол на гору высоку зело, и показа ему вся царствия мира и славу их). Нарисовав в воздухе тенью, выдумал воздушные формы, составив грубое изображение мира и изготовив красоты лженачертанного царства, он надеялся блеском вымысла завлечь Господа, удободоступного в отношении веры. Но он теперь не чувствует, что спорит против себя и спешит к падению. Чтобы не пасть, обещает дары мира: "все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне". Кто не верит Павлу, что корыстолюбец – идолопоклонник, тот пусть послушает отца идолов, соглашающегося с словами Павла. "Поклоняющемуся мне, – говорит, – дам чужое". Итак, снискатель чужого – под покровительством диавола. Он сам обещает дать чужое, дарами вредит, и дает то, что крадет. И в отношении Господа у него та любочестивая мысль, чтобы незаметно повергнуть обещанием даров. "Этот, – говорит, – не слаб к удовольствию пищи, не пленяется страстью тщеславия. Он сразу сломал моих две стрелы, удобных к борьбе; нужно поискать иную крепкую стрелу; у всех есть страсть любоначалия; искать выгоды не противно никому; корыстолюбием все, так сказать, ранены; вынув эту (стрелу) из своего колчана, пущу. Но где буду стрелять? Какое место мне поможет? О, если бы Он пошел со мною на высокую гору! Высота удобна для зрелища; я показал бы с высоты плодородные страны; ко взору приблизил бы сокровища царей; представил бы для созерцания знаменитый блеск жизни, одно в действительности показывая, а другое воображая через хитрость. Человеческая природа очень податлива на корысть. Если Он увидит светлости земли, то устремится к приобретению, примет тень за истину, сейчас поверит показываемому, потому что Он всюду обнаруживает в Себе веру. Я сказал: "Требуй хлеба!" – и Он пропустил это мимо Себя, веруя, что Бог питает и без хлеба. Я сказал: "Низвергнись!" – и это слово Он отверг, говоря, что не должно искушать Бога. Итак, подойду к Нему с величественным видом. Он поверит моему обману, так как привык припадать к Богу; поверит, так как не пытлив; а когда поверит, я, насмеявшись, уйду". Зная эти мысли, Христос взошел с ним на высокую гору; и диавол начал свою хитрость: представил глазам разрисованный вымысел. Господь хитрости не обличил, но созерцает, будто не зная коварства. А ему думалось, что Он побежден хитрым вымыслом, и охвачен красотою явления; с этим предположением морочит, наконец, чудовищно властными словами: "Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне". "Не видишь, – говорит, – человек, величия мира? Не созерцаешь богатства его? Не изумляешься множеству в нем царств? Владыка этого – я. Эти дары у меня распределяются между людьми, каждому по моему решению. Но Ты у меня предпочтительнее всех, и только Ты вправе царствовать на земле; получи же от меня всемирную власть, и за это воздай поклонением: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне". Наполовину ты пророчествуешь невольно, диавол: ты отдашь мир, который поработил злу, но не за поклонение, а бичевание. Не думаешь ли, что с Адамом ты говоришь? Адама он обольстил, убедил, что он будет богом, и, убедив, низверг. И Христу теперь обещает всевластие, рассчитывая, что Он падет на высоте надежды. Но услышал достойный ответ: "Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи" (иди за мною сатано, писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и тому единому послужиши). "Отойди, сатана!" – кстати здесь он прибавляет имя сатаны; подобно некоему владыке, называет скрывающегося раба по имени, показывая, что он (для Него) очевиден. "Отойди!" (Иди) – грозна, думаю, кротость этого слова, – как гневающегося на него Господа. "Ты устал, лицемеря, и открыл свое притворство; отчаялся в победе, и льстишь мне дарами; уже ты хлопочешь о продаже Меня; уже ты приготовляешь Мне, что согласно с делом (Моего) предателя. Преждевременно позаботился, диавол, о продаже, обожди товарища своего, Иуду. Иди теперь: Я ожидаю креста; иди теперь: не купишь Меня; теперь иди: сбереги дары свои предателю; теперь Я говорю тебе только: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Не делись ты с Богом людьми, потому что только пред Ним они должники". "Тогда оставляет Его диавол" (Тогда остави его диавол). Велика победа над последним обманом. Как какой-нибудь благородный атлет, подняв противника на высоту, низвергает (его) сверху, так Господь Христос, подняв диавола на гору и исполнив мечтательными надеждами, низверг (его) с высоты надежды. Чудо победы, изумившее ангелов, составило (из них) охрану для победителя: "и се, Ангелы приступили и служили Ему" (се ангели приступиша, и служаху ему). Подобно ангелам, предадимся и мы в рабство Господу; будем угождать небу, исполняя ангельское служение на земле; отдадим душу свою в непобедимые руки; возлюбим исправителя падшей природы; обнимем Того, Кто обессилил общего врага; прославив победу, будем представлять себя копьеносцами; опозорим падшего диавола; и, срывая бесстыдную голову, воскликнем полною грудью: "Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи". Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
О предательстве Иуды и о страстях Господа нашего Иисуса Христа. В великий пяток.
Вижу церковь мрачною, угрюмо выражающею предательство со стороны своего родного сына. Ужасное дело: и заготовлено убийство, и страдалец – небесный Судия живых и мертвых. Но ужаснее всего: вдруг враг и злоумышленник – недавний ученик и последователь, разом (стала) зверем овца, апостол – отступником от света, раб несогласный – продавцом Владыки; это – (считающийся) двенадцатым после одиннадцати учеников. И почему не назвать мне имени, чтобы не навлекать бесчестия на всех апостолов укрывательством виновника? "Тогда один из двенадцати… пошел…" (Шед един от обоюнадесяте) (Мф. 26: 14). Кто? "…Называемый Иуда" (Глаголемый Иуда). И еще, чтобы невинный не скрывал виновного (так как мы находим между апостолами другого, названного тем же именем): Иуда Искариотский, говорится: "один из двенадцати… пошел" (един шед от обоюнадесяте). И не один: у него был с собою помощником диавол. Отправившись к архиереям, он сказал: "что вы дадите мне, и я вам предам Его?" (что хощете ми дати, и аз вам предам его) (ст. 15). Скажи мне теперь, Иуда, предлагающий продать Владыку мира и своего учителя, – во что ты ценишь достоинство ученика? Что вынуждает тебя отправиться на предательство своего царя? В чем ты увидел предпочтение тебе остальных соучеников, что задумал это беззаконное дело? Ведь ты знаешь голос Владыки, бывший к тебе и одиннадцати апостолам: "кто хочет в вас быть первым, будь из всех последним и всем слугою" (аще кто хощет быти старей, да будет всех менший, и всем слуга) (Мрк. 9: 35). Разве не сказал Он наперед этого, чтобы остановить твой замысел? И Он поощрил тебя служением в числе первых, чтобы ты, как последний, подверженный недостойной болезни, не изготовил своего коварства. Если бы ты не был жаден к деньгам, когда дарил иудеям предательство, то можно было подумать, что ты, перенесши что-нибудь неправое, ушел для мщения за несправедливость. Но слова твои: "что вы дадите мне, и я вам предам Его?" (что хощете ми дати, и аз вам предам его), ясно обнаруживают тебя в твоей коварности.
"Они предложили ему тридцать сребренников; и с того времени он искал удобного случая предать Его" (Они же поставиша ему тридесять сребреник. И оттоле искаше удобна времене, да его предаст) (Мф. 26: 15, 16). Что ты делаешь, Иуда: согласился в тридцати сребрениках за драгоценную жемчужину? Исчисли сначала звезды, которые создал Он только словом, и тогда подумай предать словом Слово.
"…Искал удобного случая предать Его" (Искаше удобна времене, да его предаст). Он создал времена и веки, и против Него он искал времени, удобного для своего предательства!
"Когда же настал вечер, Он возлег с двенадцатью учениками; и когда они ели, сказал: истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня" (Вечеру же бывшу возлежаше со обеманадесяте ученикома. И ядущим им рече: аминь, аминь глаголю вам, един от вас предаст мя) (ст. 20, 21). "Он пошел против Меня и вас, и чему научился, того не мог сохранить".
"Они весьма опечалились, и начали говорить Ему, каждый из них: не я ли, Господи?" (И скорбяще зело начаша глаголати ему кийждо их: еда аз есмь, Господи) (ст. 22). Сказанным Он всех побудил к точному исследованию своей совести, у кого сокрытое в сердце (было) чисто. Иисус в ответ сказал: "Зачем вам всем оклеветывать себя предприятием предателя? Опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня (Омочивый со мною в солило руку, той мя предаст) (ст. 23). Невольно он указывает на себя, раньше дела говорит, хотя и не желает; имя его сохранится Мною до тех пор, пока он выскажет вам свой замысел против Меня".
"При сем и Иуда, предающий Его, сказал: не я ли, Равви? [Иисус] говорит ему: ты сказал" (Отвещав же Иуда предаяй сего, рече: еда аз есмь, равви? Глагола ему: ты рекл еси) (ст. 25). "Ты оправдал одиннадцать, показав их невинными в совершаемом тобою. Прими и другое осуждение за то, что думаешь делать по сребролюбию".
"И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: приимите, пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов" (Ядущим же им, прием Иисус хлеб, и благословив преломи, и даяше учеником своим, и рече: приимите ядите: сие есть тело мое. И прием чашу, хвалу воздав, даде глаголя: пийте от нея вси: сия бо есть кровь моя новаго завета, яже за многия изливаемая во оставление грехов) (ст. 26, 27, 28).
"Приимите, пейте из нее все" (пийте от нея вси). "И ты, – говорит, – предатель, будь участником в вечной жизни; и если останешься в ней, то прощается тебе твой договор с иудеями; а если ты не уничтожишь в себе своего желания, то всегда сознавай, сколь человеколюбивого Владыку ты продаешь". Но он, не воспользовавшись милосердием Владычним, уйдя к иудеям, торопился привести в исполнение свое намерение. "И, когда еще говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его" (И се Иуда един от обоюнадесяте прииде, и с ним народ мног со оружием и дреколми, от архиерей и старец людских. Предаяй же его, даде им знамение глаголя: егоже аще лобжу, той есть: имите его) (ст. 47, 48). "Обращайте внимание на мои губы; иначе Слово не может быть предано".
"И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его" (И абие приступль ко Иисусови рече ему: радуйся равви: и облобыза его) (ст. 49). О, поцелуй! Уничтожение мира во вселенной, или, по правде скорее сказать, прекращение мировой войны, хотя ты, Иуда, дерзнул на предательство, не стремясь к этой цели! "Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел?" (Иисус же рече ему: друже, на сие ли пришел еси) (ст. 50). – Ты дал Мне целование; исполни свой договор с предстоящими".
"Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его" (Тогда приступльше возложиша руце на Иисуса, и яша его) (ст. 50). Отошел предатель чуждым от апостолов, и начальник жизни приведен к иудеям на смерть; приготовлен крест, и гроб созидается для жизни; мертвые восстают, и в ад отправляется Иуда; распинается Спаситель с разбойниками, и всех зовет в рай. Ему слава и держава во веки веков.
На слова: "Помянул Бога и возвеселился" (Псал. 76:4).
"Помянул Бога и возвеселился", – засвидетельствовал песнопевец Давид. Не от себя он засвидетельствовал, но от Святого Духа Божия прославил; не просто вспомнил, но и мудро молил; не устами только вспоминал, но и сердцем учился; не забывал днем или ночью, но, прося, всякий час помнил. И чтобы ты знал, что истину, а не ложь мы излагаем, приведем песнопения Святого Духа словами самого Писания. "Помянул Бога и возвеселился", – сказал Давид. И если желаешь знать на самом деле, что Давид вспоминал Бога и днем и ночью и, при воспоминании, веселился, то вникни с любознательностью в слова: "Ночью вспоминал я имя Твое, Господи" (помянух в нощи имя твое, Господи) (Пс. 118: 55); и: "сделаю имя Твое памятным в род и род" (помяну имя твое во всяком роде и роде) (Пс. 44: 18); " В полночь вставал славословить Тебя" (полунощи востах исповедатися тебе, Господи) (Пс. 118: 62); "размышляю о Тебе в [ночные] стражи" (на утренних поучахся в тя) (Пс. 62: 7); "Вечером и утром и в полдень буду умолять и вопиять" (вечер и заутра и полудне повем, и возвещу) (Пс. 54: 18); "Боже! Ты Бог мой, Тебя от ранней зари ищу я" (Боже, Боже мой, к тебе утренюю) (Пс. 62: 1); и еще: "возвещать утром милость Твою и истину Твою в ночи" (возвещати заутра милость твою, и истину твою в нощи) (Пс. 91: 3). Видишь, что нет свободного времени, когда бы он забывал, – ни утром, ни ночью. Если ты желаешь знать на самом деле, что Давид не просто вспоминал о Боге, но с участием сердца, то слушай: "Из глубины взываю к Тебе, Господи" (из глубины воззвах к тебе, Господи) (Пс. 129: 1); "я славил бы Тебя в правоте сердца" (Господи, исповемся тебе в правости сердца) (Пс. 118: 7). И чтобы привести предел всех часов, Давид потом говорит: "Как люблю я закон Твой! весь день размышляю о нем" (коль возлюбих закон твой Господи, весь день поучение мое есть) (Пс. 118: 97). Вот так целодневным размышлением о словах Господа и постоянным памятованием о Боге какую он получил достойную благодать? Был ли он вознагражден на земле? Считаю его и замечательным, и царем на земле. Здесь он покоряет врагов, и там повелевает ангелам; здесь облечен в порфиру земного царя, и там блестит славой небесного царства; здесь знаменит благозвучными словами Святого Духа, и там блестит жемчугом избранной мудрости. И мы лишь отчасти описываем это. Он получил лучшее из всего этого. Так как Святой Дух видел, что Бог постоянно прославляется Давидом на земле, то Он предстательствовал на небе словами: Господи, Давид ежедневно памятует о Тебе и, памятуя, веселится; и сам Ты вспомни о нем, Господи, Боже наш, — и говорит: "Вспомни, Господи, Давида и все сокрушение его" (помяни Господи Давида, и всю кротость его) (Пс. 131: 1). Отвечает человеколюбец Бог: "Так как Давид всегда и разумно памятует обо Мне, то и Я всем возвещу Свое расположение к нему и любовь; выше святых, и ангелов, и сил возвеличу его на земле". Какими словами? "Я обрел Давида, раба Моего" (Обретох Давида раба моего) (Пс. 88: 21), "мужа по сердцу Своему" (человека по сердцу моему) (1 Цар. 13: 14); и: "И Я сделаю его первенцем, превыше царей земли" (первенца положу его, высока паче царей земных) (Пс. 88: 28); и: "престол его - как дни неба" (престол его яко дние неба) (ст. 30). Этими словами Давид обозначил самого себя. Видишь, что велика польза для человека от памятования о Боге? "Помянул Бога и возвеселилось сердце мое", – сказал Давид. Остальные радости через уста входят и афедроном исходят; а радость о Боге, как источник, как медоточивые слова, веселит сердце, так что такой (радующийся) говорит: "Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим" (коль сладка гортани моему словеса твоя, паче меда устом моим) (Пс. 118: 103). Кто помнит Бога, у того в сердце гнездятся все блага радости; там источник, изобилующий благами, там мед и сот и зажженный светильник, там в сокровении сокровищница Святой Троицы. Отец, и Сын, и Святой Дух приходят и у него жительствуют; и он уже не оглашаемый человек, а богоносимый ангел. Как человек удостоившийся такой благодати, и вкусивший такой радости, Давид радовался; также и мы, наслаждаясь радостью о Боге, постоянно будем памятовать о Боге, чтобы наслаждаться Его благами. Итак, исследуем добродетели пришествия Спасителя, и прославим, как столп украшенный всякой добродетелью. Его пришествие на землю, – потому что я слышал из уст законопреступных иудеев хульные доказательства, и потому что они не веруют Писанию, которое недостойно читают, и не знают тайны. Они, несчастные и развращенные, соблазняются тем, что Господь рожден Девой. О, безумие! О, законопреступники противоестественные! Какое писание, или какой пророк не возглашает об этой благодати Господа? Первый Соломон, возница великой мудрости, ублажил Деву словами: "Блаженна неплодная неосквернившаяся, которая не познала беззаконного ложа" (блажена неплоды неоскверненая, яже не позна ложа во гресе) (Прем. 3: 13). Называет неплодной раньше, чем совершилось наитие Святого Духа и воссияло солнце. Она не познала греховного ложа, потому что не сообщалась с мужем. Когда чтимый Исайя услышал о непорочной бесплодной, тотчас воспринял слово мудреца, и воспел: "Ты сказал о непорочной бесплодной; и я говорю: Возвеселись, неплодная, нерождающая (возвеселися неплоды нераждающая) (Ис. LIV, 1). Теперь пока ты не родила; отныне возвеселись, так как Того, Кого не объемлют небеса, ты удостоилась принять". Когда два свидетеля это возвещали, они старались приобщить к тайне еще третьего, чтобы при трех свидетелях стало твердо исследуемое. Во время своего размышления об этом, они нашли Давида, творца песнопений, и напоминают ему о будущем домостроительства (спасения). Он, услышав эту тайну, отвечал трубным голосом: "Вот вы оба изрекли о неплодной; почему же не изрекли о славном зачатии? Исайя, подумав, тотчас отвечает: "се, Дева во чреве приимет и родит Сына" (се Дева во чреве зачнет, и родит Сына) (Ис. 7: 14). И Соломон вслед за ним сказал: "она получит плод при воздаянии святых душ" (имети будешь плод в посещении душ) (Прем. 3: 13). Услышав это, Давид сказал им: "Вот вы изрекли, что она родит; (но) в каком месте? В городе, или пустыне, или в поле?" Говорят ему: "Ты скажи о месте и городе, потому что ты удостоился особенной благодати". Тогда Давид, при содействии Святого Духа, велегласно объявил тайну. "Вы, – говорит, – втайне прославляете, а я воспою зачатие во всеуслышание: Вот, мы слышали о нем в Ефрафе, нашли его на полях Иарима" (се слышахом ю во Евфрафе, обретохом ю в полях дубравы) (Пс. 131: 6). И, поняв, что это учение – загадка глубокая, изложил яснее: "Вот, мы слышали о нем в Евфрафе, нашли его на полях Иарима", то есть, в Вифлееме, так как он называется Евфрафа. "Слышали… в Евфрафе, что она непраздна; оттуда вышел слух, что Дева непраздна. Тогда мы обрели ее в полях дубравы, в пещере, где Свет воссиял. Здесь мы услышали о ее непраздности, о муже; там обрели матерь Господа. Вот из твоих мы представили тебе трех свидетелей, возвещающих славу Девы; (это) не значит, что только этих нашли, – все пророки, видевшие, надеются на Него, – но при трех свидетелях стоит правда. Я не о трех рассуждаю; но или дай мне одного вернейшего свидетеля, что тайна ложна, что Дева зачала от мужа, или признай это, и, обратившись, поклонись, как Богородице. Или ты покажи, что Спаситель находится в вертепе и гробе, или я тебе покажу, что Он сидит одесную Отца. Не из иноплеменников я приведу свидетеля, но из твоего рода, со словами: "Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих" (рече Господь Господеви моему: седи одесную мене, дондеже положу враги твоя подножие ног твоих) (Пс. 109: 1). Об иудеях говорится: "Нет врага больше, чем отрицатель креста". Но, оставив богоборную синагогу, буду говорить боговдохновенной церкви. Если тебя спросит иудей: "Скажи, как родила Дева без мужа?" – то спроси его и ты: "Как родил Еву Адам без жены? Как бессеменно родила Дева? А как расцвела бессеменно земля? Как родила Дева? А как источил воду девственный утес? Как родила Дева? А как, скажи, произрос жезл Аарона? Как родила Дева? А как, скажи, (падала) с неба манна? Как наполнялись кувшины? Как из корня Иессея произрос цвет? Как изливался в кувшины елей Елисея? Как родила Дева? А как скажи, при Гедеоне руно изводило росу? Скажи, как при Сампсоне кость источила воду? Скажи, как сохранила печь отроков? Скажи, как при Маное загорелся камень без дров? Скажи, как горела купина, и не сгорала? Скажи, как не сгорел Илия в огненной колеснице? Скажи, как Моисей вошел в мрак, и опять вышел? Как родила Дева? А как Исаак созерцал Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном? Скажи, как Даниил объявил Навуходоносору сокрытое сновидение? Как Иезекииль увидел незримого сидящим на херувимской колеснице? Как родила Дева? А как Иеремия был освящен в пророки от чрева матери? Скажи, как мертвые кости пророка воскресили тогда мертвеца? Скажи, как Ерифра обращена в камень жезлом? Скажи, как Иордан вернул назад свое течение? Скажи, как деревья зачинают плоды? Скажи, как виноградная лоза дает кисть? Скажи, как ночь рождает день? Как родила Дева? А скажи, как солнце согревает мир? Скажи, как небо являет звезды? И в этом есть тайны неизреченные, сокрытые на небе и непостижимые. Если ты, защитник иудейский, объяснишь мне это, то знаю, что постигаешь и непраздность Девы. Но ты чужд и тех и этих тайн; мы же и это радушно принимаем, и тому веруем. Объясни пророков и посмотри на проповедников пришествия". Да венчается проповедь! То, что Он совершил и претерпел, это они живо изобразили наперед за столько родов. Первый Давид умоляет: "Господи! Приклони небеса Твои и сойди" (Господи, преклони небеса, и сниди) (Пс. 143: 5). И, по получении просимого, благовествует и говорит: "Наклонил Он небеса и сошел" (приклони небеса и сниде) (Пс. 17: 10). И что Он имел явиться младенцем, говорит Исайя: "младенец родился нам" (отроча родися нам) (Пс. 9: 6). Что Его матерь имела бежать с Ним в Египет: "Вот, Господь восседит на облаке легком и грядет в Египет. И потрясутся от лица Его идолы Египетские" (се Господь седит на облаце легце, и приидет во Египет, и потрясутся рукотворенная Египетская) (Ис. 19: 1). Он справедливо назвал Деву легким облаком, так как она не приняла тяжести человеческого семени. Что Он намерен был креститься в Иордане, говорит Иеремия: "что будешь делать в наводнении Иордана?" (како сотвориши в шуме Иорданском) (Иерем. 12: 5). И зачем нам (так) исчислять? Соединим целые пророчества в один светоч. О предуготовлении через проповедь Гавриил говорит: "Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною" (се посылаю ангела моего перед лицом твоим, иже призрит на путь твой перед тобой) (Мал. 3: 1). О встрече Христа и Крестителя Давид говорит: "Милость и истина сретятся" (милость и истина сретостеся) (Пс. 84: 11); и о приветствии Елизаветы к святой и непорочной Богородице: "правда и мир облобызаются" (правда и мир облобызастася) (ст. 11.) И опять об Иоанне и Господе: "истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес" (истина от земли возсия, и правда с небесе приниче) (ст. 12). Об апостолах: "Я сказал: вы – боги" (аз рех: бози есте) (Пс. 81: 6). О свидетельстве свыше: "Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя" (сын мой еси ты, аз днесь родих тя) (Пс. 2: 7). О болящих: "послал слово Свое и исцелил их" (посла слово свое и исцели я) (Пс. 106: 20); о грешниках: "Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни" (сей грех наша носит) (Ис. 53: 4); о воскрешении мертвых: "Оживут мертвецы Твои" (воскреснут мертвии) (Ис. 26: 19); об удерживаемых (в аде) душах: и вы, во тьме сидящие, свет возсиял вам (Ис. 9: 2). О Каиафе и Ироде: "Князья народов собрались с Авраамом" (князи людстии собрашася…) (Пс. 46: 10): об Иуде: "человек… который ел хлеб мой, поднял на меня пяту" (ядый хлебы моя, возвеличи на мя запинание) (Пс. 40: 10); о синагоге иудеев и архиереев: "положим [ядовитое] дерево в пищу его" (приидите и вложим древо в хлеб его) (Иерем. 11: 19); о разбойнике одесную: "десница Господня творит силу" (десница Господня сотвори силу) (Пс. 117: 16); о гробе: "положил меня в ров преисподний" (положиша мя в рове преисподнем) (Пс. 87: 7); о терновом венце: "виноградник мой вместе гроздий произрастил терния"; об искушении диаволом: "враг поносит Господа" (враг поноси Господеви) (Пс. 73: 18); о наименовании Сыном человеческим: "над сыном… которого Ты укрепил Себе" (и на сына, егоже укрепил еси себе) (Пс. 79: 18); о погребении Его: "Ему назначали гроб со злодеями" (и дам лукавыя вместо погребения его) (Ис. 53: 9); о воскресении: "Восстань, что спишь, Господи!" (востани, вскую спиши Господи) (Пс. 43: 24); о вознесении: "Восшел Бог при восклицаниях" (взыде Бог в воскликновении) (Пс. 46: 6); о горнем сидении: "сиди одесную Меня" (седи одесную мене) (Пс, 109: 1) И зачем еще много говорить? Целых пророчеств, прославляющих благодать Христову, не высказывают даже провозвестники (их). Желаешь знать непоколебимость прекрасной истории, что о Новом Завете живописует Ветхий, и что устрояется здесь, то там прикровенно начертывается? Смотри: Он там пребывает подле кущи Авраама с двумя ангелами, и здесь с двенадцатью учениками входит в дом Закхея. Смотри: Он там двух братьев призвал к священству и здесь двух братьев избрал в апостольство; Моисей и Аарон среди священников Его, Петр и Андрей среди апостолов Его. Смотри: Он там сына вдовы через Илию воскрешает, и здесь единородного вдовы сам воскрешает. Там через Елисея Нееман был очищен, и здесь Им самим очищается прокаженный. Там Мариам Он вводит, как сестру, (в среду) святых пророков, и здесь под тем же самым именем называет сестру святых апостолов. Там из пророков возвеличивает четырех, и здесь чествует четырех по числу евангелистов. Там образовал двенадцать других пророков, и здесь Он призвал двенадцать апостолов. Там великим пророкам Он указал помощников, и здесь апостолам – семьдесят. Фаддей был еще врачом Авгаря. Там Иисус Навин воспитал царей Палестины, здесь Иисус, истинный Бег, прославил царей вселенной. Там двенадцать источников текут в Эдеме, здесь двенадцать учеников источают крещение из солнца правды. Там было указано семьдесят финиковых деревьев, здесь произросло семьдесят учеников апостольских. Там горькую воду усладило древо, и здесь древо креста изменило особенную горечь грехов в сладкий источник даров. Там скиния свидения была освящена, и здесь скиния пастофория[1] была прославлена. Там Давид воспевал гимны, и здесь Павел возглашал учения. Там из пророков Илия был девственником, здесь из апостолов Иоанн девственник. Там Илия на огненной колеснице воссел, и здесь Иоанн возлег на груди Господа: "Бог наш есть огнь поядающий" (Бог наш огнь поядаяй есть) (Евр. 12: 29), Там выделились три великих, носивших имя Спасителя, обнаруживавших отличительные свойства славной Троицы – три святых сильных. Они не были просто из обыкновенных, или из неблагородных; Иисус, сын Иоседека, – великий между священниками. Эти три достоверных свидетеля возвеличивают образ Святой Троицы. Моя мысль стремится перейти к другому – к спасительной вере. Я не удаляюсь от слов пророка: "помянул Бога и возвеселился". Избранная мудрость в песнях возглашает о Нем: "Поднимись [ветер] с севера и принесись с юга, повей на сад мой, - и польются ароматы его!" (востани, севере, и гряди, юже, повей в вертограде моем, и да потекут ароматы) (Песн. 4: 16). Что такое север, или юг? Или что такое сад? Или что такое садовые насаждения? Или что такое текущие ароматы? Я об этом думаю, согласно объяснению Писания: север – святая Дева, Спаситель мира – юг, святые мученики и апостолы – насаждения, крещение Спасителя – источник, орошающий сад, печать креста – страж сада, исцеления и дары Спасителя – ароматы. Итак, это значит: "Поднимись [ветер] с севера (востани севере), – то есть, Дева из Галилеи; – и принесись с юга" (и гряди юже) – "Иди, Христос, с полудневного неба и подуй на святую Деву; подуй на мир, и возбуди святых мучеников и апостолов; и пусть потекут ароматы к немощным и заблудившимся". Эти ароматы сгущаются в различную благодать, и бывают – для немощных – знаком здравия, заблудившихся – свидетельством обращения, для грешников – защитой покаяния, для праведников – крепкою помощью. Эти ароматы сгущаются в различную благодать, и бывают для немощных – знаком здоровья, для заблудившихся – свидетельством обращения, для грешников – защитой покаяния, для праведников – крепкой помощью. Как нам достойно прославить врачевство врачеваний, животворную надежду, земную жизнь, небесное спасение? Как благоухала земля, когда текли эти ароматы? Как земля приносила собственные курения? И, принося их Владыке со страхом, говорила: "Ты, Владыко, доставляешь (мне) небесные ароматы, – и я приношу Твоему божеству свои земные курения; Ты, как миром, покрываешь мою спину святыми и всенепорочными Своими стопами, – и я с радостью приношу Тебе миро". Потом, радуясь всему этому, земля взывала к сорабыне своей, всей твари: "Идите, соберитесь, все мои потомки, и посмотрите на земле Того, Кто славится на небесах; идите, поглядите носимым в объятиях жены Того, Кто восседает на херувимах; идите, посмотрите питаемым молоком Того, Кто дает молоко женщинам; идите, посмотрите вмещающимся во чреве Девы Того, Кто не объемлется небесами; идите, посмотрите принимающим питание от матери Того, Кто питает всегда пределы (мои); идите, посмотрите предаваемым учителям Того, Кто воспитывает учителей; идите, посмотрите искушаемым людьми Того, Кто славится ангелами; идите, посмотрите, входящим в дом Закхея, Того, Кто восседает выше небес; идите, посмотрите, разговаривающим с хананеянкой, Того, Кто прославляется херувимским служением; идите, посмотрите, пребывающим с женой грешницей, Того, Кто восседает одесную Отца; идите, посмотрите Того, к краям (одежды) Которого касается немощная женщина, – Кому поклоняется бесплотная природа Сил; идите, посмотрите, рожденным, как человек, Того, Кто есть творец веков; идите, посмотрите, делающимся дитятей, Того, Кто существовал раньше создания мира; идите, посмотрите, искушаемым архиереями, Того, Кто охраняется ангелами; идите, все творения, смотреть своего Творца; на земле Жизнь, – живите все; идите, богоноситесь все; идите, соберитесь малые с великими, бедные с богатыми, рабы с господами, грешники с праведниками, пресмыкающееся и четвероногое с птицами, – и глядите на Того, Кто даровал жизнь. Зима и поздняя осень, переменитесь, и сверх природы плодоносите, и от плодов своих принесите зародившему ваши плоды; все сделайте, и облагоухайте божество; или свои принесите курения, или от Него возьмите ароматы. Так как земля презиралась людьми, то все это, как я сказал, собралось вместе, и произрасли пустынные места и принесли свое благовоние; исполнилось воспетое Исаией пророчество: "Возвеселится пустыня… и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться" (да веселится пустыня, и да цветет яко крин, и процветет, и возвеселится пустыня Иорданова) (Ис. 35: 1, 2). Когда это было в прекрасном состоянии, (тогда) само море пожелало вкусить благоухания, начало предлагать себя на служение, и спорило с землей словами: "И мне уступи Господа; Владыка не твой только, что ты приняла благодать всего Его божества; попроси Его прийти ко мне, чтобы я, идя к Нему, не открыло всего твоего лица. Если бы я не знало Его, и не боялось Его, запечатавшего меня и связавшего неразрывными узами, то давно бы я, выйдя, сокрушило твои пределы. Или ты не знаешь, что по чести и рождению я впереди тебя? Прежде, чем ты явилась, я составляло хоры в безднах. Отдай мне моего Владыку, как сказал пророк: "Его - море, и Он создал его" (яко того есть море, и той сотвори е) (Пс. 95: 5), и затем прибавил: "и сушу образовали руки Его" (и сушу руце его создасте) (ст. 5). Итак, ты после создана. Ты, сухая, мать пыли, ненасытимая, гроб мертвых, кровей, дом коварства и грехов, – что ты насильно господствуешь над старшим себя, и одна владеешь Господом? Отдай мне Его, чтобы исполнилось слово: "Путь Твой в море" (в мори путие твои) (Пс. 76: 20); отдай мне моего Создателя, чтобы и мое лоно Он исполнил благодатью". Обдержимая, по Его воле, морем земля с мировой гордостью торжественно говорит: "Я не хуже тебя – текучего, тщеславного, непостоянного, шумного, причиняющего болезни, возницы греха, неполезного для жизни, тебя – с соляными источниками, бездорожного, недоступного для путешествия, сродственника вихрю, волнуемого бурями. Если бы ты было выше честью, то в тебе сначала поселился бы Владыка; а теперь из того уже видно мое достоинство, превосходство над тобой, – что ко мне сначала Он послал лучи Своего божества. Я настолько выше тебя честью, насколько я матерь людей, а ты – пресмыкающихся; я матерь святой Девы, которая родила Владыку, а ты – лукавого дракона, который тешится с твоими животными; я матерь пророков, апостолов и святых мужей, а ты – матерь диких и лукавых пресмыкающихся и гибель несчастных в плавании; я – плодоносный рай с цветами и ароматами, а у тебя – ветра, непогода и беспорядок. Если бы было в моей власти удерживать Господа, я не дозволила бы Ему прибыть к тебе". Когда стихии спорили в своих желаниях, всеисполняющий и всеустрояющий Господь приходит к морю, желая прославить святыми стопами и почтить вместилище вод. Море, расширив свое лоно, радостно приняло Господа со словами: "Идите сюда, всe живое, малое с великим: что в глубинах, соберитесь; всплывите к Тому, Кто от начала посадил вас (как бы) на троне, и даровал вам жизнь; умолкните, все противные веяния непогоды, и трепещите перед божеством пришедшего; все вихри, бури, смирите величие своей силы; смиритесь, все ветры и ненастье; все волны, успокойтесь, и будьте тихи; Господа жизни и смерти с радостью примите. Кто возвестит мне, что сегодня у меня Господь идет по морю? Я возвеличилось бы с этого дня, что сделалось херувимским седалищем, и стало серафимской постелью; что сидящий там здесь у меня ходит; Кто летает на крыльях ветров, Тот на острова мои приходит; Кто высится поверх столь высоких воздушных твердынь, Тот у меня пешешествует по моей светлой поверхности. Теперь я уже не называюсь морем, но небесной купальней; теперь сделалось светильником небесным, сильно сверкающим; теперь я сделалось источником, изливающим врачевания; теперь я сделалось солнцем с блистающими лучами; теперь я сделалось небом, издающим сияние, не по своей природе, но по изобилию источников благодати".
Тогда вся тварь украшалась; земля и поднебесное просветлялись вместе благодатью. Заблудшие обращались, грешники каялись, безбожники делались благочестивыми, больные получали здоровье, мертвые (призывались) к жизни деятельной, живые (предстояли) лицу божества. Тогда демоны преследовались, и болезнь истреблялась, и смерть унижалась, и содержимые врагом во аде, услышав о Нем, старались увидеть славу, и умоляли освободить их от оков. Тогда увидел виновник гибели и начальник тьмы, что Он (Господь) здесь исправил (все) и готов разрушить царство ада, – побежал он, лукавый, к стерегущим там демонам, со словами: "Идет под землю Тот, Кто под небом был благоразумен; идет опустошить пределы, и пленить наши темные тайники". Говорят ему в ответ мучители: "Кто сильнее тебя? Не ты ли говорил: "нет могущественнее меня в борьбе с противником"? Теперь (же) испугался – (будто) укрощаешься Им. Пока попытайся воевать; будь смел, и окажется, что Он во всем побежден". Он им (в ответ): "Я пытался, и узнал (Его) – Он всюду овладел моим господством; в пустыне я с Ним воевал, и Он во всем обнаружил мою пустоту. Даже против учеников Его у меня не было силы; я потерял свою славу и в отношении их". Они ему (в ответ): "Пока войди внутрь, и затвори медные врата; мы заключим их железными засовами, и приготовим свои стрелы". Когда лукавые кричали это и подобное, приходит Господь с огненосными войсками. "Поднимите, врата князи демонов, и войдет Царь славы!" (Возмите врата, князи ваша… и внидет царь славы) (Пс. 23: 7). Они же изнутри смело спрашивали: "Кто сей Царь славы?" (Кто есть сей царь славы) (Эти в ответ): "Господь крепкий и сильный, Господь, сильный в брани" (Господь крепок и силен в брани) (ст. 8). Предводитель демонов говорил внутри: "Не сказал ли я вам, что он крепок и могуществен в войне и силен в силе?" Ангелы побуждали: "Откройте врата, прежде, чем нам их сокрушить и засовы сломать; с миром откройте, прежде, чем нам с гневом войти. Поднимите, врата, князи ада, и войдет Царь славы!" (Возмите врата, князи ада, и внидет царь славы). Они же, в страхе собираясь, спрашивали: "Кто сей Царь славы?" (кто есть сей царь славы?) Те отвечали: "Господь сил(ст. 10), Владыка небесных и преисподних". И когда они спорили, не открывая (врат) из страха, (тогда) по мановению Божию, тотчас врата сокрушились и засовы сломались, и исполнилась пророческая проповедь, возглашенная за столько родов: "ибо Он сокрушил врата медные и вереи железные сломил" (сокруши врата медныя, и вереи железныя сломи) (Пс. 106: 16). Находясь в беспомощности, виновники бесчестья, беззаконники сказали: "Со стрелами и мечами устремимся на Него". Он же, сломав врата и их сокрушив, (тем) исполнил два пророчества: "Господь, сокрушающий врагов, Господь имя ему. Там сокрушил Он стрелы лука, щит и меч и брань" (Тамо сокруши крепости луков, оружие и меч и брань) (Пс. 75: 4). Когда заключенные увидели свет вечной жизни, воскликнули: "Ты славен, могущественнее гор хищнических" (просвещаеши ты дивно от гор вечных) (ст. 5). Горами они называли твердыни ада. "Крепкие сердцем стали добычею" (Смятошася вси неразумнии сердцем) (ст. 6), т. е., диавольские начальники обезумели; "уснули сном своим, и не нашли все мужи силы рук своих" (уснуша сном своим, и обретоша ничтоже) (ст. 6), (т. е.) они были умерщвлены Господом, и погибло, что у них было в руках, и ничего они не приобрели. "От прещения Твоего, Боже Иакова, вздремали и колесница и конь" (От запрещения твоего, Боже Иаковль, воздремаша вседшии на кони) (ст. 7). Конями он называет души заключенных, и всадниками – лукавых демонов, безжалостно наказывавших человеческие души. Они уснули и были умерщвлены. Когда они увидели спасение душ и собственную гибель, их освобождение и свое порабощение, что (тех) разрешают, а их связывают несокрушимыми оковами, сильно возопили: "Ты страшен, и кто устоит пред лицом Твоим? (Ты страшен еси, и кто противостанет тебе пред лицем Твоим) (ст. 8). Нас, бичевателей душ, Ты низверг с неба праведным судом; мы неправо судили; за это судимся, за это не получаем пощады: суд без милости не оказавшему милости" (суд бо без милости не сотворшему милости) (Иак. 2: 13). Он заключил их в тайники ада мучиться смрадом драконов; связал их несокрушимыми оковами. Все души Господь собрал, и (тем) исполнил пророчество Иеремии: "Куропатка садится на яйца, которых не несла" (собра ряб, ихже не роди) (Иерем. 17: 11). Тех, которых враг свел в ад, Господь собрал; которых там родил диавол, или, лучше, рассеял, – этих собрал Христос. "Встаньте, – сказал (им) Господь, – и взойдем на небо". Все это совершилось во исполнение загадочного пророчества: "Встаньте, и взойдем на гору, т. е. в небесный Иерусалим". Преисподние врата были открыты, или, лучше, сокрушены; нужно (было) открыть и небесные врата; но привратники по незнанию препятствовали. Когда Он сходил, они не знали; потому, при возвращении, не узнали, и начали спрашивать (а у Господа были с Собой души, которые Он искупил, и разбойник, или, лучше, ученик): "Кто это идет с таким отрядом?" Предводившие ангелы объявили о божественном достоинстве. Но они не спешили (открыть врата), удерживаясь неведением: "Если восходит Господь, то почему мы не заметили Его нисходящим? Разве в другое время Он не нисходил? При Ное Он повелел (устроить) ковчег, при Аврааме пришел к куще, при Иакове (был) на лествице, при Иове беседовал через бурю и облако, при Моисее (сходил) на гору Синай, при Иисусе в Иерихон, при Илии в пещеру. Нет рода, когда бы Он не нисходил, и от нас Он не был скрыть. И если теперь Господь восходит, то почему мы не заметили Его нисходящим?" Предводители ответили: "Он есть тогда сходивший; Он принял образ раба, чтобы не быть узнанным при восхождении, чтобы вам не узнать владычного великолепия. И (теперь) узнайте тайну Владыки и мудрое дело Господа, и не мешайте человеколюбивому решению. Если бы вы заметили Его сходящим с великим смирением ради Своего творения, то помешали бы схождению и лишили бы человека спасения, оставив его вне горнего царства. Теперь откройте, упадите на колени!" Отвечают они: "Если мы не услышим Его божественного голоса, не можем открыть дверей. Никто нечистым не входит оттуда: "Вот врата Господа; праведные войдут в них" (сия врата Господня: праведнии внидут в ня) (Пс. 117: 20). Тогда Господь драгоценным голосом сказал: "Я есмь, о Котором вы спрашиваете; "Отворите мне врата правды; войду в них, прославлю Господа" (отверзите мне врата правды: вшед в ня исповемся Господеви) (ст. 19), т. е., что Я сделал и пострадал, сколько совершил прекрасного и получил худого. Я возвещу признаки праведных, дары исцелений, правоту дел – отворите мне врата правды; войду в них, прославлю Господа". Тогда привратники, узнав непорочный голос Владыки, со страхом вышли для поклонения: "Мы не узнали Тебя, Владыко, нисходящим; поклоняемся Тебе, восходящему". Потом Он и следующие за ним проходят беспрекословно. Но они препятствовали входившим позади: "Вот врата Господа; праведные войдут в них (сия врата Господня: праведнии внидут в ня), но никак не неправедные; здесь (же) прелюбодеи, и мытари, и хищники. Почему же это происходит вопреки Твоей святой воле? Эти врата Ты сам утвердил, Ты поставил нас привратниками, Ты объявил нам закон, что вот врата Господа; праведные войдут в них. Не о Тебе ли сказано, что "дал устав, который не прейдет" (повеление положи, и не мимо идет) (Пс. 148: 6)? Ты сказал: "только праведные войдут", – но никак не неправедники; сюда (же) вводятся прелюбодеи и мытари, сюда входят волхвы и разбойники и хищники. Хотя первыми праведных введи, и после грешникам руку подай. Пусть будет, что всех этих Ты вводишь: очевидно, они покаялись. Но этого разбойника за что Ты вводишь впереди всех в горнее царство? Где он образумился, где покаялся? Ни одного дня в своей жизни он не употребил с пользой для себя, и не совершил чего-нибудь хорошего; даже часа одного он не уделил на покаяние. Вот у нас запись его грехов, которых он не изгладил покаянием, и Ты вводишь его в рай впереди всех праведных!" Спаситель (отвечал): "Вы исследуете его греховность, которую Я раньше всех изгладил? Ничего не значит запись его грехов, потому что его вера уничтожила ее. Пусть уничтожится запись его неправостей прекрасным исповеданием! Он не покаялся до времени, но стал благоразумен вовремя; перед смертью, без веры он был наг,– в смерти его вера победила наводнения моря; во время покоя он не знал, но во время нужды признал праведность. Когда Мои ученики от Меня убежали – он прибежал ко Мне; когда Петр говорил: не знаю человека – этот исповедал Царем небес; когда священники Меня казнили – он назвал Господом жизни. Для Меня дело покаяния совершено, когда вижу его волю и готовность (т. е. разбойника); для Меня оправдание через терпение достигнуто, когда он склонил свое сердце ко благу, Адам через ребро свое (т. е. жену) заключил рай, этот исповеданием своим открывает врата, стрегомые огненным мечом. Не ищите его греховности, которой вы не найдете. Вследствие этого Давид за столько родов пророчествовал: "чтобы искать и не найти его нечестия" (взыщется грех его, и не обрящется) (Пс. 9: 36).
Наконец Спаситель взошел, победив всякую власть и силу, и все ангельские воинства встретили и, как Владыке, поклонились, — весь херувимский чин и серафимское служение поклонились Ему и Отцу, (Его) родившему. И Он был принят Отцом, и сел одесную, никогда не оставлявший отеческого лона. Если и сошел Он на землю по человеколюбию, то однако никогда не оставлял престола; если и сделался совершенным человеком для устроения (спасения), то (однако) никогда не изменял Своему природному божеству. Не по преуспевание человеческому сделался Богом Христос, – да не будет! – но, будучи Богом, сделался человеком, чтобы человека спасти. Поэтому не человека обоженного кого мы проповедуем, но Бога воплотившегося исповедуем, как божественный Павел сказал: "Поэтому всякое начало и власть подчинились Ему, как существующему раньше всякого создания; а лучше (исповедуем) Творца твари, господствующего и царствующего с непорочным Своим Отцом и животворящим Духом во веки. Аминь". Он имеет судить вселенную и всю поднебесную, и воздать каждому по его делам. Итак, кто расскажет о милости человеколюбия, или о величии Его власти? Кто выразит мудрость Его благости, или величие Его силы? Кто изложит сострадание Его благоутробия, или исследует достоинство Его превосходства, – как Он, не оставив горнего, сошел для нас на землю; как незаметно для начал и властей вселился в утробу непорочной Девы; незаметно для хоров ангельских и архангельских облекся в образ раба, чтобы спасти от погибели и смерти человека, (созданного) по (Его) образу; и умер плотью, чтобы сделать нас общниками Его бессмертной природы? И чем мы воздадим Ему за все, что Он нам даровал? Какими благодарениями или молениями? Если бы все наши члены получили голос, и наши волосы стали бы говорить, и всякое чувство наше исполнилось бы песнопением, мы и тогда не могли бы достойно прославить бывшую к нам милость и (ее) величие. Но, насколько можем, прославим Единого Святейшего, исполняя предречение: "помянул Бога и возвеселился". В этом обозрении я изложил великие и изумительные чудеса Спасителя, чтобы ежедневным воспоминанием (их) радоваться; лишь бы вспоминать нам достойно, как следует. Впрочем, прикровенно ли, или открыто, но пусть Бог возвещается; поэтому будем говорить с пророком: "помянул Бога и возвеселился". Бог сил, явивший человеколюбие и многую благость, воспринявший благодатью нашу немощь и молитвы и приведший к лучшему благому промышлению, — сам Он да сохранит нашу душу незапятнанной, тело неоскверненным, дух незагрязненным, да соблюдет жизнь безболезненной, веру неприкосновенной, братолюбие безобидным, девство неукоризненным, дружбу безмолвной, любовь непритворной, добродетель тихой, справедливость беспрепятственной, веру плодоносной. Да откроет Он нам врата рая и угасит огненный меч, откроет дверь царства Своего и приготовит чистое наслаждение, поставит одесную, и десницей да увенчает по человеколюбию Своей благости, так как Ему подобает слава, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Παστοφόριον = τό τόν παστόν φέρον. Это – подставка или пьедестал для маленького храмика. Слово александрийского происхождения. Там был обычай носить во время праздничных процессий маленький храмик, в который вставлялось к тому случаю изображение прославляемого божества (A. Pauly. Real-Encyclopädie d.class. Alterthumswissenschaft. Bd. V. Stuttgart 1848, SS. 1220, 1221). Проповедник, вероятно, разумеет под σκηνή Божию Матерь, а под παστοφόριον Иисуса Христа, "иже во образе Божий сый" (Филип. 2: 6). Если это объяснение верно, то первоначальный смысл παστοφόριον им нарушен.
Пользуясь самыми сладкими древесными плодами, вместе с тем хвалят ветви и деревья; так и мы, возлюбленные, воспользовавшись плодами слов предупредившего (нас) учителя, воздаем вместе с тем честь ему и своим отцам. Как плодам сообщается сладкая тучность из тучности деревьев, так и вышеназванному мужу сообщается сладость слова из благодати Духа. Итак, как сладкими финиками, воспользуемся сладчайшими словесными плодами, приобревшими сладость из правого корня отцов; о сладости слова размыслим, а за приятность возблагодарим наших отцов. Честь отцов зависит от благопристойности сыновей, или, лучше, венцы сыновей украшаются хорошей славой отцов. Чтением о стенании Рахили я побуждаюсь, как бы стрекалом, (и) к ней обращаюсь. Говори мне, Рахиль, говори о скрывающемся в твоем стоне труде! Ладья мысли твоей, отягченная печалью, облегчится; когда слова, выражающие труд, изойдут от сердца твоего, вместе со словами исчезнет и тяжесть печали. Итак, говори мне, Рахиль, чего ты плачешь? Вижу, что слезы твои рекой текут по щекам, дыхание тяжко стеснено около сердца и беспорядочно выходит через ноздри. Чего ты рвешь свои волосы, и обнажаешь те, которые тебе нужно скрывать? Зачем, в излишнем безумии, выдаешь важную тайну почтенных женщин? Горе, горе Рахили! "Буду говорить, угнетаясь горечью души; но что мне сказать? Желаю от сердца произнести слово, и не решаюсь, не находя причины зол и величайшего несчастья. О, царь Ирод, учивший меня, что не должно убивать, и на деле упразднивший свой закон! Я думала, что он царь благоустройства, а теперь вижу его начальником неустройства, поступающим беспорядочно и беззаконно. О, величайшее безумие! Кто совершил одно убийство, ответственен в смерти; а Ирод совершил столько убийств, (и) называется царем. Земледельцы, вынеся из своих сокровищниц семя, бросают чистый хлеб в взборожденную землю; когда же выросшие колосья укажут на блестящее время жатвы, тогда срезают хлеб острым серпом. А Ирод погубил острым мечом рождения моей утробы, еще не зацветшие цветом возраста, еще не покрывшие своих щек пухом весенней прелести, мою зелень. Горе, горе! Я скорблю о своей утробе, и чувства сердца моего неистовствуют, душа моя терзается сердцем: не буду молчать! Я переношу это из-за небрачной Девы Марии, из-за Слова, сокрытого в яслях. Гроздья мои, еще не созревшие, я вижу уничтоженными. Горе, горе! Кого с трудом в течение девятимесячного времени носившая природа родила, сделав зрелыми – тех я вижу преждевременно сраженными одним ударом меча. Горе! О, Мария, Дева вместе и Матерь, мужа не познавшая и Сына родившая! Ты не знаешь болезни матерей; если бы ты знала, плакала бы. Безболезненно ты носила, безболезненно родила, безболезненно ты имела гостем небесное Слово в доме утробы своей, безболезненно взрастила для вселенной небесный цвет". Но подойди сюда, и не плачь больше, прекрати свою печаль, Рахиль! Ирод убил твоих детей на земле, но Бог вскармливает их на небе. Ирод лишил твоих детей временного света, но Он исполнит их Своим светом на небе. Не видишь их резвящимися на земле, но тогда увидишь, и возрадуешься, видя их, как агнцев, резвящимися в раю. Теперь печалишься, что не видишь их за столом протягивающими руки, но тогда увидишь, и возрадуешься, что они с ангелами угощаются хлебом небесным. Теперь печалишься, не слыша их шума, но тогда услышишь, и возрадуешься хору этих детей, прославляющих Христа в раю, подобно весенним ласточкам. Пророк говорил: "Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу" (из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу) (Пс. 8: 3); во исполнение этого пророческого слова – "Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу" – детский хор предварил Христа со своими победными песнями. Но мы сказали это, возлюбленные, для услаждения души. Обратимся, наконец, к стезе Евангелия. "Услышав это, Ирод царь встревожился" (Слышав, Ирод смутися) (Мф. 2: 3). Что услышав? Что царь иудейский родился. Смотри, возлюбленный: диавол в Ироде тревожится, и даже сильно. Видит волк, что родился пастырь, скрывается в яслях и держит в руках крепкий жезл Духа, и, видя это, сильно тревожится. Видит дракон приманку тела, и дитя, как бы червя, ползающего, – "Я же червь, а не человек" (потому что аз есмь червь, и не человек) (Пс. 21: 7), – подходит с раскрытой пастью, (но) созерцает внутри небесное Слово во плоти, как бы скрывающийся крючок, и, созерцая это, сильно тревожится. Он видит горчичное зерно, упавшее на землю, распростирающее ветви надежды и имеющее защищать человеческий род под листьями спасения, и, видя это, ненавистник добра – демон – сильно тревожится. Он видит, что мудрость пришла на землю, приняла малую закваску тела, смешивает (в себе) три части муки – души, тела и духа – и имеет всквасить все человечество во единое спасение верой, и, усмотрев это, сильно тревожится. Он видит, что демонский легион изгоняется человечеством и посылается в бездну, и, видя это, сильно тревожится. Он видит, что адские запоры сокрушаются, Адам опять возводится в рай, и сильно тревожится. Он видит, что Ева опять спасается через Марию, и убивается змей, в котором он особенно был смел, и, видя это, сильно тревожится. Он видит, что древо жизни насаждается, и, видя это, сильно тревожится. И не достанет мне времени, возлюбленные, чтобы рассказывать о тревоге диавола. Наконец, будучи совершенно бессилен против Господа, диавол устремляется на детей и новорожденных. И кого он убивает? От двух лет и ниже; а проживших троицу годов не убивает. Это – дети, которые исповедуют двоицу, и в Троицу не уверовали. Из-за этого сама Рахиль, церковь из язычников, оплакивает их, так что голос ее слышен в Раме, т. е., в высоком. Рама значит высокая, горний Иерусалим у высочайшего Бога, Которому подобает всякая слава, держава со всесвятым и животворящим Духом, во веки веков. Аминь.
Всегда и всюду я желал излагать духовное слово, повинуясь слову Павла: "соображая духовное с духовным" (духовная духовными сразсуждающе) (1 Кор. 2: 13); но оказался должником (перед вами), особенно за предыдущее воскресение, с именем Господа. Не знаю, как это происходит со мной, что моя скудость никогда не освобождается от долга, от вас, жаждущих духовного, ростовщиков, требующих долг с процентом. Однако я не плачу об этом, возлюбленные, но более радуюсь; я раб богатого Владыки, имеющий хорошие надежды. Поэтому не прощения прошу, но к перемирию побуждаю. У меня есть податель слова Бог, говорящий: "открой уста твои, и Я наполню их" (разшири уста твоя, и исполню я) (Пс, 80: 11), – и не по достоинству говорящего, но по благочестивой любознательности слушателей. Итак, ты выслушал слова евангелиста Матфея: "Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов" (видев царь Ирод, яко поруган бысть от волхвов, разгневался зело, и послав изби вся дети сущия в Вифлееме, и во всех окрестностях его, от двою лету и нижайше, по времени, еже известно испыта от волхвов) (Мф. 2: 16). Это во время рождения по плоти Христа, Но слушай, как за много времени раньше было сказано: "Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих" (да сбыстся реченное Иеремием пророком, глаголющим: глас в Раме слышан бысть, Рахиль плачущися чад своих) (ст. 17). Видишь, за сколько родов раньше было возвещено о безумии Ирода в последние дни: "послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его" (послав изби вся дети, сущия в Вифлееме, и во всех пределах его). О, безумие Иродово, или, лучше, нечестие диавольское! Ведь и это было его дело, он вооружил Ирода против детей. Однако он поднял меч детоубийства против самого себя; Ирод, много замышлявший, не убил Иисуса, Которого искал; неудача Ирода – несчастье для диавола. "Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его". О, Ирод, зачем безрассудно раздражаешься? Зачем вооружаешься против детей? Ты осмеян волхвами, и убиваешь младенцев. Разве младенцы указали дорогу волхвам? Звезда указала им родившегося Господа, Не в силах будучи уметить в звезду, убиваешь младенцев? Или для того ты получил царство, чтобы показать свою силу против кормящихся грудью? С детьми воюешь, Ирод? Матерей сиротишь? Сосцы сушишь? Объятия обнажаешь? Сердца ранишь? Женщинам, мучащимся родами, прибавляешь плача? Младенцев двух лет и моложе убиваешь? Есть ли, где вонзить меч? Это (значит) не убивать, но преждевременно резать. Покажи детям меч; если, испугавшись, они сробеют, то убивай, режь; а если весело подбегут к мечу, то зачем вынимаешь меч против улыбающихся мечу? Ты думаешь, Ирод, Спасителя настигнуть, и Его убить? Так как ты совсем решился (на это), то издай повеление, призови волхвов, задержи звезду, заключи в темницу Гавриила, расспроси пророков, разыщи матерь Деву; если ты этим овладеешь, то можешь и Христа найти. Не славословишь, но ищешь рожденного бессеменно? Богоборствуешь, царь? Хлопочешь о Царе? Желаешь овладеть владеющим тобой? Желаешь погубить, кто желает тебя спасти? Замышляешь схватить, Того, Кто стоит подле тебя, и не желает, чтобы ты видел Его, по твоему лукавству? Он, о, Ирод, есть Тот, Кто взывал за много времени раньше: "будут искать меня, и не найдут" (взыщут мене злии, и не обрящут) (Прит, 1: 28). Как же ты (можешь) презирать этого Младенца? Он, по божеству, много древнее Авраама, не только Авраама древнее, но и Адама создатель. Он не страхом облечен, но идет для домоправления. Зачем безрассудно раздражаешься, Ирод? Корысть напрасного гнева – падение. Зачем ты делаешь подобно фараону? Он в Египте приказал, чтобы младенцев мужского пола бросали в реку, и ты приказываешь, чтобы в Вифлееме иудейских младенцев мужского пола убивали. О, одинаковый дух! О, равная безжалостность! О, сходное нечестие! Вернее же сказать, Ирод много свирепее фараона. Также и копьеносцы Иродовы много тягостнее щитоносцев фараоновых. Фараон в Египте, если и приказывал, чтобы иудейских младенцев мужскогого пола убивали, однако решился на это как иноплеменник, из боязни, чтобы не усилился израильский род, и не истребил бы египтян. Он египетских детей щадит, а убивает израильских; по страху воюет, а не по зависти умерщвляет. Фараон был человеколюбивее Ирода (настолько), что даже отменил закон, который он объявил, и сделался нарушителем собственного повеления. Он нашел одного Моисея носящимся по реке в ящике; через свою дочь взял его, и не только не убил, но, как сына, вскормил; щадит младенца, нарушив свой закон. Что ты говоришь, Ирод? Фараон спасает Моисея, а ты решился настигнуть Владыку Христа; тот спасает будущего карателя Египта, а ты желаешь убить Спасителя вселенной? И щитоносцы фараоновы почтеннее копьеносцев Иродовых. Бабки, получив приказание душить еврейских младенцев мужского пола во время (их) рождения, не исполняли этого из благочестия – хотя и были египтянки родом; их внутренность переворачивалась при мысли, что испытывают матери, когда лишаются младенцев насильственной смертью. Они решились скорее оскорбить царя временного, чем противодействовать большему Царю и Богу. Ирод показал свое нечестие в отношении не иного племени, но с единоплеменниками безумно поступил. Фараон только в Египте обнаружил такую ярость, не далее; а Ирод приказал избивать нежных младенцев не только в Вифлееме, но и во всех его пределах. О, несправедливое повеление того, кто восстал тогда сразу против города, деревень, полей и улиц! Не было у матерей, где бы детей скрыть; вне материнских объятий они не могли остаться. Если бы когда мать пожелала укрыть свое дитя, оно само выдало бы себя плачем, привлекло бы к себе смерть привязанностью к сосцам. Как рыба не может жить вне воды, так и младенец скоро гибнет, лишаясь материнских сосцов. О, та вселенская плачевная песнь! Я не нахожу, как описать виды материнских сетований. Если бы произошло варварское нападение, матери легче переносили бы скорбь; разделяемое несчастье умереннее терзает страдающего (им). Но (то) было не нападением варварским, но междоусобной войной; было насилием, не допускающим просьбы; было беззаконием, имеющим защитником закон. Матери кричали, и не было слушателя; младенцы рыдали, и подле не было жалеющего; сосцы обливали молоком землю; а Ирод, как камень, более ожесточался. Копьеносцы царя еще кровожаднее там и здесь различно нападали на младенцев: одних у стен мучили, других на скалы бросали, иных душили. Волновал их диавол, виновник такого дела. В этом и подобном матери ослабевали и, забывшись от страдания, не заботились о благопристойности. Разрывали одежды, распускали по воздуху косы, сосцы обнажали, которые нужно было скрывать, грудь поражали камнями, царапали (себе) щеки, как палачи, призывали в свидетели небо, молчаливого судью, обращались с просьбой к общему Судье и Владыке со словами: "Что это за кровожадность царя, Владыко? Он свирепствует над Твоим творением; Ты создал, он не перестает закалывать; Ты одарил, он вредит. Для чего мы рождали детей, если так горька смерть детей? Если (это) Твое приказание, прикажи и нам с ними умереть; если (это) предприятие и приказание беззаконного царя, почему Ты скорее на него не нападешь?" Но, конечно, матери так кричат, терзаясь страданием, (и) по незнанию пользы для своих птенцов. В действительности что блаженнее тех, кто переносит замыслы из-за Владыки Христа? Что блаженнее этих детей, – так как они закалывались не ради только их самих, но и как бы сам Христос убивался? Поистине благовременно сказать к матерям слово Господа: не плачьте, матери, не плачьте; на малое время они потеряли ваше лоно, но лоно Авраамово получили. Не плачьте, матери, не плачьте; "не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное" (не препятствуйте детям идти ко Мне: таковых бо есть царство небесное) (Мф. 19: 14), во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава, во веки веков.
О Марфе, Марии и Лазаре, и Илии пророке.
Вы, которые пребываете в любви к воскресению Господа, поистине примите Христу угодное миро недавно прочитанного свидетельства. Уже Мария миропомазует, и церковь благоухает; уже сосуд опорожняется, и жертвенник исполняется благовония. Мария миропомазует, Марфа служит, и воскрешенный возлежит с Господом. Почтенен род мужей, так как муж создан по образу Божию, а жена по образу мужа – она славит мужа, но не представляет собой Христа. И кто свидетель этого, чтобы нам безупречно им воспользоваться? Слушай слова Павла: "муж не должен покрывать голову, потому что он есть образ и слава Божия; а жена есть слава мужа" (муж не должен есть главу покрывати, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть) (I Кор. 11: 7). Жена – слава своего мужа, (а) не чужих; (слава) не вследствие древнего суетного совета, но вследствие совершенного, истинного деторождения. Это истинное деторождение освободило жену от проклятия. И кто свидетель этого? Тот же самый апостол: "не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через чадородие" (Адам не прельстися: жена же прельстившися, в преступлении быстъ. Спасется же опять чадородия ради) (1 Тим. 2: 14, 15). Видишь, что жена спасается вследствие деторождения; не за то, что Ева извергла Каина, но за то, что славная Дева чревоносила Христа. Итак, Мария миропомазует, Марфа служит, и Лазарь с Господом возлежит, как только что ты слышал. Мария изображает церковь: неоскудеваемо миро церкви; Марфа обозначаете синагогу: маловерующа и любительница земного; Лазарь носит скипетр воскресения, как ты только что слышал из слов евангелиста: "Пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых. Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира" (прииде Иисус в Вифанию, идеже бе Лазарь, егоже воскреси от мертвых. Сотвориша же ему вечерю ту, и Марфа служаще: Лазарь же един бе от возлежащих с ним. Мария же приемши литру мира нарда пистикиа многоценна, помаза нозе Иисусове, и власы своими отре: храмина же вся исполнися от вони мира) (Иоан. 12: 1, 2, 3). Видел ты занятие жены, и как она предызобразила церковь? Мария отвлекла многих жен от их худого занятия, и научила приносить литру мира, а не отсекать голову Крестителя; Господа помазывать миром, а не с Иудой воровать; волосы распускать, а не грехи связывать; зваться сестрой Лазаря, а не называться дочерью диавола. Это мной сказано о синагоге иудейской, не миропомазавшей Господа, но напоившей уксусом и желчью, о любительнице крови, всегда действовавшей враждебно против Владыки Христа, старавшейся умертвить Лазаря, которого Он воскресил из мертвых. И кто достовернее: Господь воскрешающий, или они убивающие? Сейчас ты слышал слова евангелиста: "Многие из Иудеев узнали, что Он там, и пришли не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых" (разуме же народ мног от Иудей, яко ту есть Иисус: и приидоша не Иисуса ради токмо, но да и Лазаря видят, егоже воскреси от мертвых) (ст. 9), – многие из иудеев пришли ради него, и уверовали в Иисуса. Видишь, как иудейская синагога, человекоубийца, пророкоубийца, дошла до убиения Господа? Господь самолично ей, как любящей убийство и разбойнической, говорил: "Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! (Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки и камением побиваяй посланныя к тебе) (Мф. 23: 37), доколе ты будешь убивать, и не обратишься? Ты пьяна без вина, любительница крови!" И чтобы тебе знать, что не напрасны эти слова, слушай Господа, говорящего через пророка: "Слушайте же это, главы дома Иаковлева и князья дома Израилева, гнушающиеся правосудием и искривляющие все прямое, созидающие Сион кровью и Иерусалим – неправдою" (слышите сия вся старейшины дому Иаковля, и оставшии дому Израилева гнушающиися судом, и вся правая развращающии, созидающии Сиона кровьми, и Иерусалима неправдами) (Мих. 3: 9, 10); и еще: "И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови" (аще прострете руки ваша ко мне, отвращу лице мое от вас; и аще умножите моление, не услышу: руки бо ваша крове исполнены) (Ис. 1: 15). Что же евангелист? "За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию". Господь, пришедший в Вифанию, и здесь предстоит. Настоящий дом поистине называется Вифанией, так как Вифания значит "дом мира", а дом мира – настоящий дом Господа, в котором мы, жители его, ежедневно взываем к Домовладыке: "слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!" (слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение) (Лук. 2: 14). Пришедший в Вифанию и сюда прибывает; прибывает не как не присутствующий, но как сущий, и присутствующий, и идущий. Предвидев это прибытие Господа, пророк говорил: "Вот, Господь Бог грядет с силою, и мышца Его со властью" (се с крепостию идет, и мышца его со властию) (Ис. 40: 10). "Вот, Господь Бог грядет с силою". Истинно это слово: с силою (крепостию) Господь идет. С какой крепостью? Как опустошивший ад, как давший Лазарю вкусить воскресения, как наполнивший мир несметными благодеяниями. "Вот, Господь Бог грядет с силою" (Се Господь с крепостию идет). Кто сильнее сказавшего: "Лазаре, гряди вон?" Идет не отсутствующий; ты слышал: "выйдем навстречу присутствующему и идущему, (выйдем) не шествием по земле, но очищением души, улучшением нравов". Выйдем навстречу присутствующему с благодарностью; сделаем, что сделала сестра Моисея; воспользуемся голосами более сильными, чем она, так как диавол, даже покрытый морем, тягостнее фараона. Возьмем с любовью знаки победы, не тимпаны ручные, но вайя, финиковые ветви; воскликнем с единоверными братьями то, что мы недавно слышали: "Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!" (осанна, благословен грядый во имя Господне Царь Израилев) (Иоан. 12: 13). Пророк Исайя, предвидя это царское пришествие Господа, говорил: "Вот, Господь Бог грядет с силою", как воскреситель мертвых, и не просто мертвых, но сотлевших, рассеявшихся, (как) воскреситель из гроба четырехдневного Лазаря, о чем ты слышал из слов евангелиста: "За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых". Что же такого сделал Моисей, подобно Владыке нашему Христу? Моисей умертвил, (а) не оживил. Да устыдятся дети иудеев, прославляющее Моисея и порицающие Владыку Христа! Но иудей сейчас поспешно возражает: "А у нас не воскрес мертвый? Разве не воскресил, пророк Илия сына сарептской вдовы? Между тем, Илия – человек. Почему вы много думаете о вашем Учителе – доказываете в Нем божественную силу из того, что Он воскресил из мертвых Лазаря?" Что ты, иудей, говоришь? Сравниваешь Илию и Владыку Христа? Иное (дело) рабское состояние, и иное – власть божественная. Если ты не узнаешь наперед, как было это воскрешение, то не поймешь дела божественной власти. Слушай внимательно: мертвый при Илии, сын сарептской вдовы, если и предан был смерти, то, однако, не по недостатку природы, но для воспитания и огорчения Илии, чтобы склонить Илию от жестокосердия к состраданию. Некогда Илия – как вы хорошо знаете – разгневавшись на дом Ахава и израильский народ за беззаконие Иезавели, с клятвой объявил: "Жив Господь Бог… в сии годы не будет ни росы, ни дождя, разве только по моему слову" (Жив Господь Бог, аще будет в лета сия роса или дождь на земле, точию от уст моих) (3 Цар. 17: 1). Этим решением Илии о безводности Бог всяческих не удовольствовался, но исполняет решение раба, так как Он желал его самого, связавшего облака на бесплодие, разрешить от несчастья безводности. Но Илия не внял этому примирению. Иначе Бог состраждет, и иначе человек ожесточается. Господь желал упросить жестокого раба, чтобы он дал на землю дождь по своему слову. Не свойственно Богу просить человека; потому, как Бог, Он употребил другое средство. Какое? Слушай внимательно. При усиливавшемся бездождии (три года и шесть месяцев облака не давали дождя), начал Илия пренебрегать жаждой, (и) с твердостью переносил недостаток, делая это из соревнования; желал (лучше) сам уничтожиться, чем примириться с домом Ахава. Что же Господь? Он тонко поступает со Своим рабом – не просит, но говорит: "пойди отсюда и обратись на восток и скройся у потока Хорафа, что против Иордана; из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там" (встань отсюда и иди к потоку Хорафа перед лицом Иордана, и пей воду из потока, и враном заповедаю препитати тя тамо) (3 Цар. 17: 3, 4). Это сказал Господь не с тем, чтобы напитать Илию, но посрамить; не с тем, чтобы почтить, но привлечь его к состраданию через позорную пищу. Не свойственно было пророку питаться через воронов, и пользоваться мясной трапезой ему, исполнявшему сначала аскетические труды. Силен был Господь прокормить праведника или через голубей, или через подачу манны, подобно сынам Израиля, или, по примеру Даниила, представить мужа Аввакума с чечевицей; силен был Господь почтенно прокормить Илию, как почтенно Он прокормил его (в другой раз). Когда, убегая от Иезавели, в иное время Илия достиг пустыни, и в пустыне спал, при сильном голоде и жажде – так как велик (был) путь бегства – (тогда) Господь полагает у его головы хлеб и воду, и потом толкает его в бок, а не в другую часть (тела). Почему? Слушай внимательно: Он толкает его в бок, так как он избег угрозы бока. И к нему Господь: "Илия, встань, ешь; ибо дальняя дорога пред тобою. И встал он, поел и напился, и, подкрепившись тою пищею, шел сорок дней" (востани и яждъ, и пий, яко мног от тебе путь. Вставь же Илия и поев и попив, иде в крепости яди тоя четыредесятъ дней и четыредесятъ нощей) (3 Цар. 19: 7, 8), не как голодающий, но как насыщенный. Такова богодарованная пища. Итак, там достойно прокормивший силен был и в настоящем (случае) прокормить его с неба; но Он предоставляет ему неподходящую трапезу, чтобы позорным питанием склонить его к состраданию и жалости. Но он оставался непреклонным. Нужно было, чтобы Илия, услышав слова Господа: "из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там", припал, умолял и сказал: "Нет, Господи, я никогда не ел ничего скверного или нечистого (никакоже Господи, никогда не входило в уста мои все скверное и нечистое) (Деян. X, 14). Ты мне предоставляешь воронов, коварных для Ноя, – (мне), воспитавшемуся сначала в аскетических привычках, устраиваешь мясную трапезу, как язычнику и иноплеменнику?" Нужно было Илии произнести эти слова, как просьбу. Но Илия ничего такого (не сказал). Он знал, что если пожалуется на неподходящую трапезу, Господь ему скажет: "Что ты говоришь, Илия? Не берешься пить грязную воду, когда не позволил сойти дождю? Ты опалил землю израильскую; не возможно найти каплю воды в колодце, ни в источнике влаги. Прими, что ты сделал! Не берешь мясной пищи от воронов? Не возможно найти хлеба, ни колоса, ни травоносного овоща, так как ни дождь, ни роса не упала еще на землю, по твоему заключению; ничего не возможно найти, кроме одного мяса, и то мертвечины, так как животные умерли, по недостатку питания. Что же ты не берешь трапезы твоих трудов?" Чтобы ничего этого не услышать, Илия принял неподходящую трапезу. Он предпочел скорее перенести долговременное бездождие, чем одолжить дожденосным словом. Что же всемудрый Господь? Когда он увидел, что он остается при (своей) жестокости, обращается к иному средству, более сильному, чем первое. К какому? Иссушает поток, задерживает воронов, обращает к нему голос: "Пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там; Я повелел там женщине вдове кормить тебя" (Иди в Сарепту Сидонскую; се заповедаю жене вдовице препитати тя тамо) (3 Цар. 17: 9). Видишь, как старался Господь склонить его к состраданию? Он не послал его в дом начальнический, или царский, или к какой-нибудь зажиточной женщине, но к недостаточной вдове, чтобы этим склонить его к состраданию. Но он и здесь остался непреклонным. Ему нужно было, услышав слова Господа: "пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там; Я повелел там женщине вдове кормить тебя", припасть, воззвать, умолять и сказать: "Владыко! Не доводи меня до унижения! Отсылаешь меня к сидонянам, и повелеваешь мне быть в тягость женщине-вдове, хлеб которой исполнен слез, трапеза полна стенаний, ложе имеет возглавием проклятие?" Но Илия ничего такого (не сказал). Он знал, что если будет отказываться от трапезы вдовы, то Господь ему скажет: "Что ты говоришь, Илия? Отказываешься от трапезы вдовы (ты), обесплодивший всю землю Израиля, сделавший ее вдовой, бесплодной и бездетной, не рождающей плодов, – ты отказываешься от трапезы вдовы?" Чтобы ничего такого не слышать, Илия тотчас отправился в путешествие к сидонянам, скорее с радостью, чем со скорбью. Выслушай и еще. Принятый вдовой, как гость, Илия нашел неистощимую трапезу, истинную, удобную, аскетическую – воду, елей и муку, и два поленца. Только два поленца было у вдовы? Да. Почему? Слушай, и я скажу тебе. Эта упомянутая вдова изображала собою церковь, почему пророк и посылается к ней. Войдя в дом вдовы, пророк нашел (у нее) поистине залог нашей церкви: воду, елей и муку, и два поленца; вода – крещение, елей – миропомазание, мука – хлеб, два поленца – подвиг креста. Илия воскликнул ко вдове: "мука в кадке не истощится, и масло в кувшине не убудет" (сосуд с елеем не умалится, и водонос с мукой не оскудеет) (3 Цар. 17: 14). Не недостаточна благодать православной веры. Итак, Илия, найдя неистощимую трапезу вдовы, обрадовался, возликовал, говоря сам с собой: "Здесь наконец я поживу, здесь проведу все свое время; трапезу нашел удобную; ничего не значат для меня дом Ахава, народ израильский и безумие Иезавели; пусть остаются при своем жребии, безводии; я отсюда не пойду совсем". Так говоря (и) радостно размышляя сам с собой, Илия, как человек, не сознавал, что в радости он имел найти скорбь. Вы все знаете, как вдова, имевшая двух законных и единоутробных сыновей, утром, поднявшись с постели, видит одного своего сына мертвым. Чему свойственно предаваться вдове, подле скончавшегося возросшего сына, всякий из вас знает. Жизнь сына она ценит выше всякого богатства в мире. Женщина не припала, по обычаю, к мертвому, не хоронила, и не заботилась о выносе; но, оставив его, подошла к Илии, держит его, шумит и кричит при всех: "что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего" (что мне и тебе, человеке Божий? Вшел еси ко мне воспомянути неправды моя, и уморити сына моего) (ст. 18), т. е., "Ты его умертвил!" Видишь, как радость Илии обратилась в скорбь? Он удерживается, как убийца, так как вдова говорила: "Что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего. Ты его умертвил; твой приход это сделал. Ты не застал моего сына больным; не болел он и одного дня; твой приход доставил смерть сыну моему. Что ты благодаришь меня мукой, когда нет ядущего? Отдай мне сына моего; ты его умертвил, желая унаследовать дом мой. Возьми свою муку, и отдай сына моего. Меня кормишь, а дитя мое убиваешь. Буду со своими голодать, а не с чужими жить в богатстве: что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напомнить грехи мои и умертвить сына моего. Ты умертвил сына моего; ты, по-моему, какой-то жестокий; твой приход не прав. Расскажи мне, что ты сделал? Не бежишь ли ты от Бога своего? Не совершил ли ты дел Ионы? Ты, по-моему, какой-то черствый. Дышишь огнем, стремишься к убийству, влечешь с собой безводность, сжигаешь пятьдесят начальников; мне известны твои дела. Не достаточно тебе, что ты душишь своих единоплеменников, но и сюда пришел делать подобное. Над многими ты потешился, надо мной не потешишься; отдай сына моего!" Что же Илия? Он тотчас преклонился, потому что узнал удар Господа. С великим сетованием, как побежденный, он воскликнул словами: "Господи Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее? (увы мне Господи, свидетелю вдовы, у неяже аз пребываю, ты озлобил еси еже уморити сына ея) (ст. 20). Твое дело; она узнала, Владыко! Вот, угнетаюсь вдовой; Ты всегда меня посылаешь к жесточайшим женщинам. Иезавели я избег, и наткнулся на эту. Много испытаний я выдержал, а языка этой не могу перенести. Ты сказал мне, Владыко: "пойди в Сарепту Сидонскую, и оставайся там; Я повелел там женщине вдове кормить тебя". И вот она уничтожает, не кормит. Я удерживаюсь как убийца, и законно удерживаюсь; при моем приходе сын был цветущим; как он сразу предан смерти, не знаю. Освободи меня, Господи, от этой тягости; Ты окружил меня зрелищем, облек позором, доставил великое мучение. Отдай душу, и я доставлю дождь; удовлетвори вдову, и я орошу страну; оживи отрока, и я стану просить о даровании дождя". Это – по поводу раньше сказанного воскрешения Лазаря, и возражения иудеев; (именно) иначе Владыка самовластвует, и иначе раб воскрешает. Илия воскресил мертвого, однако не самовластвовал; он много был огорчен, мучился и был в угнетении. Поэтому, он взывал в молитве словами: "Увы мне!" Где "увы мне", там скорбь души. Так и повсюду найдешь: пророк сетует и говорит: "Горе мне! ибо со мною теперь - как по собрании летних плодов, как по уборке винограда" (увы мне, понеже я оставлен был аки собирали сламу на жатве, и яко пародок во обимании винограда) (Мих. 7: 1); и опять другой пророк: "Увы мне, увы мне в день, яко близ день Господень, и он как беда"; еще иной пророк: "Увы мне," потому что погиб он от земли. Всюду скорбь – увы мне! Так и Илия здесь: "Господи Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее? И простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! да возвратится душа отрока сего в него" (увы мне Господи, свидетелю вдовы, ты озлобил еси еже уморити сына ея. И дуну на отрочища трижды). Смотри здесь, как в законе изображается таинство благодати. Именно – "дунул трижды" обозначает вхождение нераздельной Троицы. "(И… воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! да возвратится душа отрока сего в него! … и возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил" (И воззвал к Богу и сказал: да возвратится душа отрочища сего в онь: и быстъ тако) (ст. 21). Что ты говоришь, иудей? Отнюдь не то Господь (совершил), что Илия, ни Илия, что Господь. Господь не склонял колен; не простирал молитвы. Всякая молитва к Нему воссылается; Он воскликнул только: "Лазаре, гряди вон", как Владыка, зовущий раба. Что же? Он вышел, как раб, послушавшийся Владыки. Он вышел, не медлил, ад не удержал, смерть не воспротивилась, подземные силы не отсрочили, но скорее были поражены. Ад был беззаботен, имея в своих пределах, четыре дня, совершенно разложившегося Лазаря, как несколоченный корабль; подземные силы не помышляли, что Лазарь будет извлечен из преисподней. Когда голос Владычный, сойдя во гроб с великим светом, сразу начал насаждать на голове Лазаря волосы, влагает мозг в опустевшие кости, наполнять живой кровью вены, – пораженный подземные силы кричали друг другу: "Кто это зовет? Кто это самовластный? Кто это воссоздает рассыпавшийся прах? Кто это пробуждает мертвого, как от сна? Кто разрушает несокрушимые врата? Кто взывает: Лазаре, гряди вон? Голос человеческого звука, а сила Божия. Кто это зовет? (Это) не человек; вид человека, а голос Божий. Вышлем Лазаря, вынесем его скорее, чтобы не сошел сюда, кто его зовет, в случае его замедления". Начали волноваться мертвые и двигаться. "На одном потерпим, – говорят, – убыток, чтобы всех не потерять". Так Лазарь быстро вышел из адского лона, хваля, благословляя и славословя Господа нашего Иисуса Христа. Здесь слово свое мы скрепим печатью: с финиковыми вайями выйдем навстречу Господу, со словами: "Осанна! благословен грядущий во имя Господне" (осанна, благословен грядый во имя Господне). Ему слава и держава во веки.
На слова: "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его" (Мф. 12:14).
Сколько вас ни есть учеников Илии, не презревшего бедной вдовьей трапезы, оставайтесь у нас. Столь же скромная словесная трапеза, с одним хлебом, приготовлена и у нас; жернов Его не молол, руки не смягчали и огонь не довершал, но Его, как цвет, произвела девственная пашня, без плуга и семени крест возрастил, Отец довершил, и двенадцать апостольских кошниц собрали плоды. Этот хлеб Мария родила, церковь восприняла; ежедневно мы Его вкушаем, и Он не издерживается. Я желал бы замолчать, предложив вам этот хлеб на своей скромной трапезе; но козни богоборных иудеев против Спасителя вынуждают говорить даже камни. Что мы слышали из сейчас читанного: "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его" (и выйдя, фарисеи совет сотвориша против Иисуса, како его погубят). И что за причина, из-за которой совещаются погубить Господа? Что Он исцелил в субботний день человека, и в день покоя сделал годной для дела бесполезную и сухую руку. О, неразумие иудейское, не могущее понять, что нужно, чтобы правая рука Адама, коснувшаяся древа в раю и высушенная преступлением, была опять воссоздана ее Творцом! Или, что нужно было, чтобы правая рука, запятнанная диаволом через пролитие крови для безбожных идолов, была опять простерта к небу чистой ее Создателем! Но они печалятся, когда человеку оказывается благодеяние и спасается душа; учат о субботнем покое, а не знают чудотворения Иисуса. Почему же, фарисеи, вы не печалились, или у вас не было такой заботы, по поводу Манасии, когда он распиливал Исаию, когда в жертву демонам приносил ваших сыновей и дочерей, и дома Божий обращал в идольские святыни? Почему вы не вошли в такое совещание против Ирода, когда он несправедливо убил младенцев и осиротил матерей; когда можно было видеть, что младенцы, подобно незрелым колосьям, не имеющие даже зерна жестокости сердца, не доросшие даже до первого пука волос, распростерты одним ударом меча, убиваются Иродом, как бы сильным порывом града, во время нежнейшего молочного кормления; когда на улицах и переулках города слышались вопли и стоны совместно мужчин и женщин – там отцов обезумевших, (здесь) матерей с распущенными волосами, страшно оплакивающих несправедливое избиение их незрелых детей; когда Вифлеем обагрялся детской кровью и молодое вино незрелых виноградных кистей смешивалось с горячими слезами родителей; когда лица отцов от вопля искажались, и внутренности матерей надрывалась от горя, молочные источники сосцов раньше времени иссушались; когда в материнских грудях дыхание, спираясь, беспорядочно вырывалось через ноздри; когда глаза отцов и матерей были подобны источникам водным, и ниспровергали на землю со щек серебристые капли шумно текущих слез; когда от сильного безумия женщины рвали себе волосы и в горестном отчаянии обнажали те, которые нужно было скрывать? Но так как вы совсем иначе рассуждаете, то совсем иначе и делаете: убийц и ответственных в смерти отпускаете, а невинных и праведных наказываете, когда закон говорит: "не умерщвляй невинного и правого" (неповинна и праведна да не убиеши) (Исх. 23: 7). О, порядок беспорядочный, и закон беззаконный, который издает диавол, пишут демоны, иудеи же доныне соблюдают! Какой это закон – убийцам жизнь сохранять, а этого, дарующего жизнь убитым, погублять? Для Вараввы, захваченного в восстании и убийстве, требовали у Пилата освобождения, а для Иисуса, оживотворившего убитых диаволом, требовали распятия: "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". О, решение неразумное, и совет, исполненный безрассудства! Источник благ рекой изливал им благодеяния; а они, черпая благодать, изрыгали в сердце убийственные советы. У них имеюшие раны, врачуясь, освобождались от страданий; а они, не имея телесных ран, мучились, уязвляясь завистью. Голодные их питались в пустыне до сытости; а они, при изобилии веры, погибали от неверия. Вода превращалась в вино; а они, не вкусив вина увлекались, опьяняясь завистью. Они видели, что остановился ток крови у кровоточивой; и они изливали клевету до истощения себя. Бесноватые их приходили в здравый ум, освобождаясь от демонов; а они, движимые завистью, безумствовали хуже бесноватых. Их слепцы, не имея глаз, просвещались; а они, с глазами, помрачались. У глухих, как мы сейчас слышали, слух открывался; а у них в извилинах сердца обдумывались советы убийства. Море, остановив свои волны, готовилось к хождению по нему Владыки; а их сердце пенилось через уста волнами смертоносных помышлений. Жесточайшие ветра сменялись мягким ветерком; а они, теснимые бурей зависти, шумели ненастьем креста. О, зависть – корень смерти, хитрая болезнь сердца, острейший гвоздь! Какой самый острый гвоздь так колет, как зависть ранит сердце, в котором она есть? Какая болезнь так уничтожает красоту лица, как зависть иссушает любовь, благоухающий цвет души? Вода гасит огонь, а зависть не прекращают бесчисленные источники учителей; один оселок счищает железную стрелу, а пять камней Давида возбудили еще большую зависть в Сауле. Говорят, ящерица зелена, но она не зеленее завистливых. Как червь сушит сердце дерева, изгрызая по частям, так зависть, съедая по частям, истребляет сердце, которое ею одержимо. И сколько бы мы ни говорили, возлюбленный, о зависти, мы еще не приступили бы и к началу речи о ее низости; (этого) не в силах высказать даже язык ораторов, слово философов, речение учителей. Полнота закона есть любовь Слова, а полнота убийства есть низость зависти. О, зависть, корабль осмоленный, адский, гибельный! Твой владелец – диавол, кормчий – змей, Каин – главный гребец. Диавол дал тебе в залог бедствия; змей, будучи кормчим, привел Адама к смертному кораблекрушению; Каин – старший гребец, потому что через тебя, зависть, он первый совершил убийство. У тебя от начала мачтой (служит) райское древо преслушания, снастями – верви грехов, матросами – завистники, корабельщиками – демоны, веслами – хитрость, рулем – лицемерие. О, корабль, носитель бесчисленных зол! Если спросишь о лицемерии – там оно находится; если о коварстве – там оно рождается. Там живет зависть, вражда, ссора, обман, сварливость, ругательство, злословие, хула, и что только мы ни скажем и что ни опустим – все это носит адский корабль зависти. Потоп не в силах был погубить этот корабль зависти, но Иисус потопил его силой Духа, источником крещения. В этом корабле были и железные якоря, но расплавились они в гвозди Христа; в этом корабле была и мачта, но диавол вырубил из нее крест: в этом корабле были и снасти, но ими удавился Иуда. В этот корабль вошедшие иудеи, наткнувшись на скалу, потерпели крушение в вере. Потому, доныне иудеи плавают в глубине неведения. Впрочем, которые из них в силах ухватиться за Христоносное судно, спасаются; остальные погибают горькой смертью неверия. О, если бы, находясь в глубине, они устремлялись в кита к Ионе! Может быть, научившись от него (Ионы) благочестию о Христе из жизни с ним, были бы выброшены китом в Ниневии. А теперь, смежив очи сердца, они ни к нему не прибегают, (хотя) видят блеск благочестия посреди земли и сияющую веру, ни к проповеднику покаяния, Иоанну, чтобы жить. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". И отошли фарисеи – откуда? Не от зависти, но от закона. Если бы не отошли они от закона, не оскорбили бы Законоположника. И отошли фарисеи – откуда? От закона, который говорит: "не умерщвляй невинного и правого". И отошли фарисеи – откуда? От заповеди Божией, просвещающей очи сердца: заповедь Господня светла, просвещающая очи. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". И отошли фарисеи – откуда? От заповеди, от закона, от жизни. Кто замышляет смерть другому, сам первый лишается светоча жизни. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание…" Писатель не сказал – чье (совещание) (совет), чтобы подвигнуть наш ум к исследованию. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его" – чье (совещание)? Ясно, что диавольское, человекоубийцы искони. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". Как, каким образом? Камнем, мечом, огнем, или водой? Советник их, диавол, повторяя исконное древо, которым он умертвил Адама, прибегает опять к нему, и советует распять Иисуса Христа на древе. Он не знал, что это древо имело уничтожить древнее преступление древа, и произвести жизнь людям. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". О, злейший совет, посеваемый завистью, и завистью изобличаемый! О, тщетный совет! Они не знают, что Бог не погубляется. Разрушают скудельный светильник тела, (но) не могут погасить негасимый светоч самого Божества. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его". О, изумительное дело, и новая тайна! Пришел Иисус взыскать и спасти погибшее, а эти ищут погубить обретателя погибших. За какую вину, скажите нам, иудеи, совещаетесь против Него? Но они стыдятся говорить; мы этот стыд их всюду разгласим. "Зачем, – говорят, – воскрешает мертвых? Зачем исцеляет больных? Зачем хорошо говорит? Зачем хорошо поступает? Зачем хорошо учит?" За все эти вины они совещаются погубить Его. Как только дети вышли с вайями, предвозглашая вайями победу Его, и с хорошим предзнаменованием в словах: "осанна в вышних" (Мф. 21: 9), – они уязвлялись завистью, (как бы) поражаясь стрелами; хвалы, кому завидуют – стрелы для завистников. Подходят к Иисусу и говорят Ему: "слышишь ли, что они говорят?" (слышиши ли, что сии глаголют) (ст. 16). И не знали они, что исполнялось написанное пророчески: "Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу" (из уст младенец и ссущих совершил ecu хвалу) (Пс. 8: 3). Когда Иезавель делала вымышленные письмена против Навуфея, вы охотно это сносили; когда Пилат пишет на дощечке дельные письмена, вы негодуете и препятствуете писать. Что они говорят? "Не пиши, что Царь Иудейский" (Иоан. 19: 21), то есть: "Не пиши истины, пусть никто не воспользуется (ею), пусть никто не будет совершен в благочестии". Они совсем не так негодовали против плясунов, пишущих драматические действия; даже и теперь немного, которые не будут слушать демонского пения. Относительно них они не печалятся, но мучатся относительно божественных учений, что записываются. И нет ничего хуже, что пишутся пустословия Филистиона, а славные дела Иисуса, которыми мы возводимся на небо, не пишутся. Если бы кто-нибудь из учителей и был несведущ в слове, однако, когда говорит Божие, не лучше ли, чтобы писалась его слова, чем демонские мифологии эллинов? Юношам полезно воспитываться в изречениях богословов-учителей, хотя бы и неискусных, (но) благозвучных, имеющих безупречный дух; а не доходить до безумного распутства, занимаясь учениями демонов. "Не пиши". Почему? В чем для вас вред? Какого имущества вас лишает писание истины? Иной не досадует на руку, когда усерден пишущий; а они в грудь себя ударяли. Хотя фарисеи и говорили это Пилату, и препятствовали ему писать письмена истины, однако он, будучи язычником, говорил им: "что я написал, то написал" (еже писах, писах) (Иоан. 19: 22). И к нам подходяще это наставление, чтобы, когда еретики посоветуют нам отступиться от славы, сказать им: что написали, то написали. "Фарисеи же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его. Но Иисус, узнав, удалился оттуда" (Узнав же Иисус, отъиде оттуду). Узнав – не от другого кого узнал, но сам по Себе знал, потому что был сердцеведец, и есть Тот, о Ком евангелист Иоанн говорит: "и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке" (яко не требоваше, да кто свидетельствует ему о человеке) (Иоан. 2: 25). "Иисус, узнав, удалился оттуда", не из боязни смерти, но ожидая времени креста. Ему нужно было прежде мертвых воскресить, больных исцелить, много голодных насытить, многих в вере утвердить, – и тогда войти в славную смерть, или лучше, в чертог. Ему нужно было прежде поставить таинственное древо креста, – и тогда с горящим духом спуститься к находящимся в аде. "Иисус, узнав, удалился оттуда". Где коварство не обнаруживается, туда Он спешит; где убийство устраивается, оттуда Он удаляется; где любовь сплетается, там Отец и Сын и Дух Святой пребывают. Итак, сплетем, возлюбленные, эту тройную любовь, не обманчивым языком, но деятельными руками, чтобы с нами был Эммануил, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
Сегодня фарисей позвал Владыку на обед, смешав честь с поношением; а блудница угостила его верой. Когда он был в доме Симона, вот (входит туда) жена-блудница (Лук. 7: 37). Безумное зрелище: жена-блудница в городе – (все равно что) война в стенах, не железная стрела; она приманка юношей, оселок влечения, пробуждение страсти, барышничество телом, бесполезная торговля, вредное предприятие, удружающее смертью продавщице и покупателю, сеть юности, нескрытая западня. Глаза блудницы – западня для грешников; (она) залог распутства, самопродавщица, порабощающая покупателей, многоглавая львица, зловоние города, язва, распространяющаяся по всем чувствам, удочка для глаз, круговая смерть, рынок убытка, страсть погибели, запах смерти, многогнойная рана. "И вот, женщина того города" (Се, жена во граде) – это язва обитателей, насильница брака, потеря чести, борьба мужей и жен, трапеза, требующая худых издержек, опустошение кошельков, трата имуществ, гибель трудов, точило для наследников, на котором давильщики веселятся, топча собственную наготу. "И вот, женщина того города, которая была грешница" (Се жена во граде, яже бе грешница). Но грешница та прибегла к Справедливости, и истребила свои грехи, как терния в огне. Лесная чаща стала раем, львица агницей, зловоние миром, гибель сокровищницей, ворона голубицей, блудница девой, сестрой Христа, невестой Слова. Она, ученица кровоточивой, став позади Иисуса, оросила слезами (Его) ноги, отерла волосами, целовала и помазывала драгоценным миром. Всеоружие греха она принесла к Царю, прося мира; и всеоружие зла положила у ног Владыки. Как никогда она доводила многих до страсти вынужденными слезами, так теперь разрешила самое себя истинными слезами, робким взглядом на Владыку; (некогда) злокозненно сплетала волосы и непристойно поднимала их в виде башни, (теперь) отерла волосами, как тонким полотном, ноги Христовы, не убеляя Владыку, но освящая самое себя. Она исповедалась своими волосами, скольких, уловив ими, она предала смерти. "И миром мазала многоценным" (Лук. 7: 39). Зачем? Некогда, помазуясь миром, она многих загрязнила; подобно и злоупотребленными ароматами обратила своих любовников в чутких собак. Теперь, хорошо воспользовавшись миром и принеся миро к Истинному, она смыла с себя сатанинские помазания. Когда Господь принял ее за это дело, Симон заворчал, став испытателем Владычной благости. Говорит ему Владыка: "Симон! Ты для чести Меня позвал, и не почтил Меня, чего Я не ожидал. У одного заимодавца было два должника (Два должника беста заимодавцу некоему) (ст. 41). Ты и она – не должники Мои (только), ни обязанные (только), но должники обязанные, ответственные вдвойне: получив и заем природный и капитал закона, в том и другом потеряли веру у своего Благодетеля. Один должен был пятьсот динариев (Един бе должен динариев пятьсот) – это ты, фарисей, имеющий грехов против души больше, и особенно тяжких: "мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие" (яко мытари и любодейцы варяют вы в царствии Божий) (Мф. 21: 31). А другой пятьдесят (Другий же пятиюдесят) – в этом ответствен образ жизни блудницы. Но как они не имели чем заплатить (Не имущема има воздати) (Лук. 7: 42) совершением добрых дел, он простил им обоим долг; получив веру, разорвал рукопись. Скажи же, который из них более возлюбит его?" (Скажи, который его паче возлюбит) (ст. 42). Тогда фарисей: "Думаю, тот, которому более простил" (мню, яко емуже вящши отда) (ст. 43). И он, ответственный, сделался судьей самого себя, и обрел в Владыке хвалителя: "Правильно ты рассудил (право судил еси) (ст. 43). Слушай дальше: видишь ли ты эту женщину (видиши ли сию жену) (ст. 44), задолжавшую меньше тебя и доставившую больше гостеприимства и даров? Видишь эту жену, бывшую погибелью для многих? (Видишь) одушевленный гроб, круговую смерть? Я пришел в дом твой (Внидох в дом твой) (ст. 44), – вода дешева и всем доступна, (а) ты не принес ее для Моих ног; эта же принесла на Мои ноги источники слез. Ты целования Мне не дал (Лобзания ми не дал еси) (ст. 45), – она же прильнула своими устами к Моим ногам. Ты головы Мне, как помилованный Мной, маслом не помазал (Маслом главы моея не помазал еси) (ст. 46), – она же помазала Мне тело миром, божество – верой. "А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие" (Егоже ради, глаголю ти: отпущаются ее греси мнози) (ст. 47), чтобы исполнилось сказанное в псалме: "Простил беззаконие народа Твоего, покрыл все грехи его" (оставил еси беззакония людей твоих) (Пс. 84: 3), и проповеданное Иоанном: "вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (се агнец Божий, вземляй грех мира) (Иоан. 1: 29). Ему слава во веки. Аминь.
На вознесение Господа нашего Иисуса Христа
Изобретательность греха изменилась в изобретательность против греха. Средство греха – крест, и облечение смертью негреховного тела; но крест сделался орудием распятой плоти для восхождения на небо, и сказанное о грехе изменилось. Раньше Павел проповедовал: "Но грех, взяв повод от заповеди (вину же прием грех заповедию) (Рим. 7: 8), обманул меня, и через нее убил; а теперь орудию пристойно слово оправдания: оправдание, воспользовавшись поводом греха, обмануло его и убило". Это, изумив Павла, вызвало в нем восклицание: "Великая благочестия тайна!" (велия есть благочестия тайна) (1 Тим. 3: 16). Воскресение и рождение бессмертной жизни сокрыто в кресте; Царь рождает людям бессмертие, воссиявшее из ада. Поистине, (это) величайшая тайна! Как ее можно узнать? "Явился во плоти" (Явися во плоти). И что это за явление? "Оправдал Себя в Духе" (Оправдася в Дусе) (ст. 16). Какое доказательство оправдания? "Показал Себя Ангелам" (Показася ангелом). Ангелы узнали достоинство явившегося; подошли и служили Ему. Предсказатели оправдания достоверны, Павел, и почитают могущество Христа; покажи, однако, людям знак той силы. "Проповедан в народах" (Проповедан быстъ во языцех) (ст. 16). Разнеслось слово, говорящее о Его божестве, когда препятствовали ему отовсюду; распространилась проповедь, которая задерживалась. Что же – вслух проповедуемое и проповеданное было для выслушавших язычников болтовней? "Проповедан…, принят верою в мире" (Проповедан бысть и веровася в мире). Потом, чтобы показать беспрепятственность (для Него), после этой веры, говорит: "вознесся во славе" (вознесеся во славе) (ст. 16). Проповедана сила церкви, или лучше, устой всей вселенной. Общая защита человеческой природы – это сегодня вознесенное человечество; отсюда наказания мягче. Рассмотри древние наказания людей Богом, и ты найдешь, что вознесение общеполезно. Адам, преткнувшийся одним грехом, был отвергнут; Каин был осужден на продолжительный трепет; небо одождило огонь, чтобы выжечь Содом, как гниль земли; в столб превратилась женщина, нарушившая закон бегства. Какая разница для народа, послушай из Писания, рассказывающего как бы в плачевной песне: "искушали и погибли от змей"; "роптали и погибли от истребителя"; "блудодействовали, и в один день погибло их двадцать три тысячи" (искусиша Бога, и от змий погибоша; ропташа, и погибоша от всегубителя; соблудиша, и падоша во един день двадесятъ три тысящи) (1 Кор, 10: 8, 9, 10). "И послал Господь язву на Израильтян от утра до назначенного времени; и умерло из народа… семьдесят тысяч человек" (Даде Господь смерть во Израили от утра и до часа обедняго, и умроша седмьдесят тысящ мужей) (2 Цар. 24: 15). Рассказывать ли мне для тебя тогдашние предложения Божии царю? Вот что говорит Господь: "Избирай себе, быть ли голоду в стране твоей семь лет, или чтобы ты три месяца бегал от неприятелей твоих… или чтобы в продолжение трех дней была моровая язва в стране твоей" (избери себе три лета глада на землю, или три месяцы враги твои будут гоняще тя, или три дни смерти в земли твоей) (ст. 13). Трогательно рассказывают эллинские писатели о несчастьях древних времен – чрезмерности наводнений, крайности истребления огнем, многолетии холодов, общенародной гибели от землетрясений, пролитии единоплеменной крови, волнах непрерывных войн. Не было тогда мира в состязаниях с небом и землей ни у эллинов, ни у варваров, ни у иудеев. Ждали умиротворителя между горним и дольним, посредника, о Котором Павел говорит: "Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду" (той есть мир наш, разоривый вражду плотию своею) (Еф. 2: 14). Сколько теперь (людей) распутнее содомлян, и воздух не изливает на них огня, как раньше! Приняла (земля) пришедшего с миром посредника, и Он принес милость роду человеческому. Сколько – негоднее рода при Ное, и небо не смывает их потопом! Сколько – более зверских, (чем) дух Каина, и Бог не мстит им (местью) Каина! Всякий раз, как раздражится Он нами, примиряется, увидев Начаток, Сопрестольника; когда разгневается на бесчинствующих внизу, старается не смотреть (на них), глядя на безупречное человечество по правую сторону; когда возбудится гневом против лукавнующего рода внизу, вверху соседящий сородник рода смягчает Его дух. Павел выражает это словами: "Христос… одесную Бога, Он и ходатайствует за нас" (Христос есть одесную Бога, и ходатайствует о нас) (Рим. 8: 34), не как судимый, – потому что Христос вошел в царство, – не по собственной природе, но само вознесение Начатка Павел представил в виде ходатайства, дающего примирение. О, ужасно для демонов сегодняшнее зрелище! Они видели ужасное зрелище: по-видимому человеческая природа совершает воздушный путь, восходит выше них, становится выше неба. Они сетовали, ангелы же, представ ученикам, восклицали: "Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо" (сей Иисус вознесыйся от вас на небо, такожде приидет, имже образом видесте его идуща на небо) (Деян. 1: 11). Этим удостоверяется тайна вознесения. Ученики оставались в изумлении и с напряженным взором на небо; когда же плоть стала понемногу выше зрения, они поколебались помыслами о беспомощности. "Нигде, – говорят, – не видно тела; может быть, это просто вознесение образа; может быть, это зрелище фантазии; может быть, мы подверглись заблуждению зрения; или мы не ошиблись, но тело, может быть, разрешилось в воздух, и не имеет (теперь) природы, чтобы видеть его земным". С такой беспомощностью смотря на небо, они вдруг услышали ангелов: "мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? (мужие Галилейстии, что стоите зряще на небо?) (ст. 11) Чего желает ваш слишком усердный взор? Почему изумленно смотрите на небо? Чего все ищете в небе? Облако уносит Иисуса. Увидит ли Его кто-нибудь опять в теле? Будьте крепко уверены в том и другом. Если и теперь Он вознесся на небо, то и опять "придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо" (прийдет, имже образом видесте его идуща на небо). Но да не напрягается слишком язык; ослабим усталую кифару слов; будем слушать и остальные кифары; да прославляется вознесение многоустным приветствием; да поет сегодня сообща весь род человеческий: "великая благочестия тайна: показал Себя Ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознесся во славе" (велия есть благочестия тайна: показася ангелом, веровася в мире, вознесеся во славе). Ему слава во веки веков. Аминь.
Идите, возлюбленные, неленостно воспользуемся сегодня евангельской сокровищницей, чтобы почерпнуть оттуда по обычаю богатство, обильно уделяемое и никак, никогда не истрачиваемое; идите к всемудрому, прекрасному путеводителю, и снова последуем за Лукой, чтобы видеть Христа восходящим на высокую гору и берущим в свидетели Своего божественного преображения Петра, Иакова и Иоанна. "Взяв Петра с товарищами, на гору высокую взошел Господь" (Поемъ Петра… с товарищами, на гору высоку взошел Господь) (Лук. 9: 28; Мф. 17: 1). Высока гора, на которой Моисей и Илия разговаривали с Христом; высока гора, на которой закон и пророки беседовали с благодатью; высока гора, на которой (был) Моисей, заклавший пасхального агнца и окропивший его кровью дверные косяки евреев; высока гора, на Которой (был) Илия, рассекший на части вола (и) истребивший жертву огнем через воду; высока гора, на которой (был) Моисей, открывший и заключивший Чермное море; высока гора, где узнают Петр (и его товарищи), что Он есть Тот, перед Которым преклонится все небесное, земное и преисподнее (Филип. 2: 10). Он трех только взял; не всех взял, не всех оставил, не позавидовал остальным в славе, не счел более ничтожными, потому что Он праведен и все справедливо устраивает; думая обо всех, Он объединил их, не участвующих, во взаимной любви между собой. Так как имеющий сделаться предателем Иуда был недостоин того божественного видения и ужасного явления, то из-за этого Он не берет и остальных, чтобы у него, как одного оставленного, не было впоследствии защиты; берет с Собой трех свидетелей преображения, достаточных по закону, а по душе носящих у себя и остальных. Сам говорит: "Соблюди их, Отче праведный, чтобы и они были одно, как и Мы одно" (Иоан, 17: 21). Иуда, видя, что подле горы пребывают с ним Андрей, Фома, Филипп и остальные, что не ропщут, не негодуют, не порицают, но радуются и совместно при знают горнюю благодать для самих себя и для всех, был совершенно безответен, (как) никогда ни в чем чудесном не презренный. Но у него был кошелек, и он безвинно оговорил жену с миром, и дерзко предал Учителя врагам. И что же говорится (в Евангелии)? "И преобразился пред ними… И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие" (И преобразися пред ними, и явистася Моисей и Илия глаголюща с ним) (Мф. 17: 2, 3). Петр, как всегда во всем пылкий, узрев очами ума разговаривающих с Ним, которых никогда не знал, не вдумавшись много в чудо, не вдумавшись в неожиданность божественного блистания, называл пустынное место прекрасным, из рыбака стал делателем палаток, когда взывал к Спасителю: "сделаем три кущи: одну Тебе, одну Моисею и одну Илии, - не зная, что говорил" (сотворим здесь три сени, едину тебе, и одну Илии, и одну Моисею, не ведый, что говорит) (Лук. 9: 33). Но, о, верховный и первый из учеников Петр! Зачем увлекаешься низкими мыслями, и помыслами человеческими бесчестишь божественное, и говоришь, чтобы воздвигнуть три (сени) в пустыни? В одной чести с рабами ты считаешь Владыку? Желаешь сделать Христу одну палатку, и этим двоим по одинаковому жилищу? Ужели от Святого Духа зачат Моисей, подобно Ему? Ужели дева родила Илию, как Его Всесвятая Дева Мария? Ужели младенец во чреве узнал Моисея, как Его Предтеча? Ужели небо объявило о рождении Илии? Или волхвы поклонились спеленатому Моисею? Ужели Моисей и Илия столько совершили чудес? Или из человеческой пещеры изгоняли духов? Моисей некогда разгневался и, ударив жезлом, перешел море; а твой Учитель, Иисус, путешествуя по морю с Отцом, сделал пучину проходимой. Илия, помолившись, умножил муку вдовицы и воскресил из мертвых ее сына; а взявший тебя в ученики из рыбаков немногими хлебами напитал тысячи, ад опустошил и восхитил от века спящих. Поэтому, не говори, Петр: "сотворим здесь три сени", ни – "хорошо нам здесь быть" (добро нам зде быти), (не говори) ни человеческого, ни низкого, ни земного, ни пошлого; о горнем думай, горнее исследуй, как объявил Павел, не земное. Почему прекрасно нам быть здесь, где змей, обесчестив первозданного, причинил вред и рай заключил, где мы слышали, что (нужно) есть хлеб в поте лица, где мы узнали, что (нужно) сетовать и трепетать на земле за преслушание, где все тень, где все исчезнет мгновенно? Почему прекрасно нам здесь быть? Если здесь нас Христос оставил, то для чего Он приобщился плоти и крови? Если здесь нас Христос оставил, то для чего Он сошел к падшему, и лежащего поднял? Если прекрасно быть на земле, то напрасно был позван небесный ключеносец. В чем, наконец, польза небесных ключей? Так как ты желаешь этой горы, расстанься впредь с небом; если хочешь воздвигнуть палатки, откажись быть основанием церкви. Христос преобразился не напрасно, но чтобы показать нам будущее преображение природы, будущее спасение, второе пришествие на облаках с голосом архангельским. Он есть Сам, одевающийся светом, как одеждой, судья живых и мертвых, – почему Он вызвал Моисея и Илию, чтобы взору древних представить эти знаки. И что говорит великий писатель? "Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте" (Еще ему глаголющу, се облак светел осени их: и се глас с небес глаголя: сей есть Сын мой возлюбленный, о немже благоволих: того послушайте) (Мф. 17: 5). Еще во время речи Петра ответил Отец. "О чем ты, Петр, говоришь, как о прекрасном, не зная, что говоришь? Ты не был еще наставлен, и нетвердо знал сыновство, когда говорил: "Ты - Христос, Сын Бога Живого" (ты еси Христос, Сын Бога живаго) (Мф. 16: 16). Ты, сын Ионин (вар Иона) и Симон, видел столько чудес! Я тебя поставил ключеносцем небес, а ты еще не сложил с себя одежду корабельщика. Вот третий раз ты противишься воле Спасителя, говоришь, не зная что. Он сказал тебе: "должно… много пострадать" (подобает мне пострадати), а ты говоришь: "да не будет этого с Тобою" (не иматъ быти тебе сие) (Мф. 16: 21, 22). Он сказал опять: "все вы соблазнитесь о Мне" (вси вы соблазнитеся), а ты говоришь: "если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь" (аще вси аз же не соблажнюся) (26: 31, 33). Вот и теперь ты желаешь воздвигнуть палатку Христу, вместе со Мной основавшему землю, вместе со Мной установившему море и укрепившему твердь, зажегшему эфир, и все со Мной устроившему прежде веков, – Тому, Кто из Меня, – палатку Тому, Кто во Мне и с вами, – палатку Адаму без отца, – палатку Богу без матери, – палатку взявшему палатку, девическую утробу, которую избрал для Себя. Так как ты желаешь воздвигнуть три палатки, не зная, что говоришь, то Я, воспользовавшись светлым облаком, соблюдя палатку и присутствующих, восклицаю с высоты: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение" (сей есть Сын мой возлюбленный, о немже благоволих). Не Моисей и Илия, но Этот; не тот или другой, но Этот; один и именно Он, Которого Я одобрил, – Его вы слушайте. Моисея Я оправдал, но Этого одобрил; Илию Я взял, но Этого послал из Девы в самое небо: "Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес" (никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе) (Иоан. 3: 13). Он сошел на землю, уничижил Себя, приняв образ раба. Если Он не сделался что мы, оставаясь чем был; если не претерпел креста у нас и для нас и не купил мир собственною кровью, то напрасно домостроительство, и древние изречения пророков не тверды. Но перестань, Петр, и не думай о человеческом, а о Божием: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте (сей есть Сын мой возлюбленный, о немже благоволих: того послушайте). Дважды Я воспользовался этим голосом относительно Него: при вас, на этой горе, и при Иоанне, на реке Иордане. Древний пророк поистине говорил об этом голосе, когда восклицал: "Фавор и Ермон о имени Твоем радуются" (Фавор и Ермон о имени твоем возрадуетася) (Пс. 88: 13). О каком имени? Сей есть Сын мой возлюбленный". Он даровал Ему имя выше всякого имени. Но ты, возлюбленный, спросишь, конечно: "Что значит – "Фавор и Ермон о имени Твоем возрадуются"? Учись же. Фавор – это гора, где по желанию преобразился Христос, и от Отца был засвидетельствован Сыном, как сейчас вы слышали. Ермон – гора малая в иорданской земле, откуда был вознесен Илия, и близ которой в струях Иордана крестился по Своей воле Христос, и был засвидетельствован от Отца Сыном. На этих двух горах непорочный Отец, утверждая сыновство, и тогда и теперь вторично восклицает: "Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. Слушающий Его и Меня слушает; и кто постыдится Его и Его слов, и Я того постыжусь во славе Моей и святых ангелов. Слушайте Его непритворно, простодушно, безгранично, с верой исследуя, а не языком измеряя, с верой принимая, а не взвешивая Слово словами". Павел проповедник, обуздывая суетного и уча всему несомнительно, восклицает: "О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!" (о, глубина богатства и премудрости и разума Божия! Яко неиспытани судове его, и неизследовани путие его) (Рим. 11: 33). Ему слава во веки веков. Аминь.
Уже дары духовного торжества сияют, уже есть знаки всеславного праздника, уже есть вести о невещественном женихе, уже Лазарь возлежит с Господом, получив залог всеобщего воскресения, уже дарственное миро исполняет благовония приходящих к крещению, уже верные стражи Царя взяли этот ведший город, уже верный народ, выбежав на встречу Господу, взывает словами: "осанна в вышних", как сейчас мы слышали, "благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! (благословен грядый во имя Господне царь Израилев) (Иоан. 12: 13); благословен идущий, всегда идущий, с нами сущий, и вне верных отнюдь не бывающий". Действительно, народ тот узнал царскую силу и пришествие. Как теперь, когда земной царь совершит поход против тирана и возвращается с победой, все граждане встречают его перед городом с цветами, отплачивают за победу хвалебными песнями, сплетая похвалы, – а влечет их к этому не любовь к славе, но победная песня и желание (прославить), – точно таким же образом и к Владыке Христу, как царю-трофееносцу, (вышло навстречу) все множество и объявляло словами и вайями, что прибывший есть победитель, или лучше, познаваемый есть Бог. Только для Бога (были) тогда стройно раздававшиеся голоса, и для разумных обнаруживались божественные тайны: "осанна в вышних", т. е., "спаси Ты, Который в вышних". Так объясняется на еврейском языке "осанна в вышних": вверху спасение, а внизу человеколюбие. О, богознание народа, участника в ангельском служении! Ступают по земле и восходят на небо, обложены телом и следуют за бестелесными, иудеи по названию и христиане по деланию, мирские по образу жизни и апостольские по исповеданию; и они, как Петр, свыше получили откровение. Как верховный из апостолов не по собственному размышлению, но по божественному откровению говорил Господу: "Ты - Христос, Сын Бога Живого" (ты еси Сын Бога живаго) (Мф. 16: 16), и Господь, показывая, что он не по собственным помыслам, но от Отца получил откровение, говорил, ублажая его: "блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах" (блажен еси Симоне вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец мой иже на небесех) (ст. 17), – таким же точно образом и народ, свыше приняв откровение, взывал к Господу словами: "осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!" (осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне царь Израилев). Но вполне естественно сказать: "Какое и откуда у нас доказательство, что этот иудейский народ свыше получил откровение?" Итак, чем мне для вас доказать? Самими словами Господа: "Видев же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: осанна Сыну Давидову! - вознегодовали и сказали Ему: слышишь ли, что они говорят? Иисус же говорит им: да! разве вы никогда не читали: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?" (видевше архиерее и книжницы отроки зовуща в церкви и глаголюща: осанна Сыну Давидову, негодоваша, и реша Иисусу: слышиши ли, что сии глаголют? Иисус же говорит им: ей, несте ли чли николиже: из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу) (Мф. 21: 15, 16)? И не только словами Господа, но и неожиданным стечением народа, встречей и делами, которые он совершал, – тем, что не только кричали, но и держали в руках сломанные ветви маслин и финиковые вайя, подстилали свои одежды и называли Спасителем, Царем и Господом, – откуда всякому ясно, что они свыше получили откровение. Если они не получили свыше, то откуда узнали Царя-Господа? Он не носил диадемы мирского царя, не одевался в пурпуровое платье, не окружал Себя множеством войска, Ему не предшествовали кони с колесницами и щиты, украшенные золотом, Он не ехал на царской колеснице, устланной пурпуровыми коврами, но сидел на чужом небольшом жеребенке, сопровождался только двенадцатью учениками. Откуда узнал народ, что Он Царь, если не свыше получил откровение? Они не искали на Господе мирской диадемы, потому что узнали в Нем безначально царствующего; не искали пурпурного платья, потому что созерцали Его одевающимся светом, как одеждой; не видели окружающего множества воинов, поверив пророку, сказавшему: "тысячи тысяч служили Ему и тысячи тысяч архангелов предстояли пред Ним" (тьмы тем служаху ему, и тысячи тысяч предстояху ему) (Дан. 7: 10); не искали они всадников и колесниц, так как узнали, что Он есть взявший Илию на огненной колеснице; и евангелистов они узнали, подобно коням, сопровождавших Его, поверив сказавшему пророку. Об этом Захария сказал, что позади Него кони белые, рыжие, пестрые и серые (Зах. 6: 2. 3). Белый конь – Матфей, как изложивший весьма ясно воплощение Господа; серый конь – Марк, который написал Евангелие очень цветисто; пестрый конь – Лука, как изложивший дела Господа весьма красноречиво и разнообразно; рыжий конь – Иоанн, показавший между апостолами божество Христа, как блеск огня: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово) (Иоан. 1: 1). И пророк Аввакум назвал апостолов конями быстрыми, разнесшими по всей земле Евангелие: "Ты с конями Твоими проложил путь по морю" (и навел еси на море кони твоя) (Авв. 3: 15); морем он образно назвал весь мир. Они не искали у Господа повозки, украшенной камнями, устланной порфиром с царским оружием; они раньше знали, что повозка (Его) устремляется херувимами и серафимами, шестикрылыми светочами, так как поверили словам: "восседающий на Херувимах, яви Себя" (седяй на Херувимех явися) (Пс, 59: 2). Итак, получив от Бога откровение, тот верующий Иерусалимский народ не соблазнился ничтожным жеребенком, но укрепился пришествием Владыки. Поэтому, как только они увидели, что Господь сел на жеребенка, тотчас, побужденные пророческими предречениями, взяв финиковые вайя, говорили друг другу: "Ччего мы ждем, и не выходим навстречу с финиковыми вайями к духовному финику? Плод его полон сладости и бессмертия; листья его – врачевство вселенной; ствол его, (т. е., древо креста) – спасение всего мира и трофеи победы над диаволом. Мы слышали, что наша церковь взывает в Песнях Песней: "влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее" (взыду на финик, удержу ветви его) (Песн. 7: 8). Опередим церковь из язычников, и будем приветствовать, как духовного финика и как царя сильного". Во время этой речи народа, действий и прославлений (им) Господа, архиереи и фарисеи, сильно огорчившись, порицали народ словами: "Что вы делаете, что легкомысленно пустословите? Как к Богу, к сыну плотника подходите с вайями; Господом называете не имеющего где склонить голову; окружаете царскими криками сидящего на ослином жеребенке. Не у нас ли Его отец и Его мать? Перестаньте, легкомысленные! А если нет, вы будете наказаны. На то мы посланы, чтобы замечать между вами легкомысленных, отплачивающих наказанием за дерзость". Народ, услышав эти слова архиереев, не устремляется к возмущению, но отвечает им по действующей благодати: "Порицаете нас, фарисеи, и угрожаете нам наказанием, точно произносящим богохульство! Кто достоин наказания: вы, читающие Писание и не размышляющие, или мы, слушающие и соблюдающие? Мы обманываемся, принося Господу финиковые вайя? Не Он ли есть финик правды? Не о Нем ли восклицал пророк: "Праведник цветет, как пальма" (праведник яко финикс процветет) (Пс. 91: 13)? Не Он ли дал прозрение слепым? Не даровал ли Он беспрепятственного беганья хромым? Не заставил ли нести постель, принесшую расслабленного? Не воскресил ли из мертвых четырехдневного Лазаря? Не за это ли вы совещаетесь убить Лазаря? Не вы ли отвергли камень, и сами, как камень, коснеете в неверии? Не вам ли Он предоставил развязать погребальные пелены, чтобы вы не лжесловили друг за другом, как при слепце от рождения, будто он выскочил из гроба? Всегда вы, фарисеи, клевещете на прекрасное и противитесь вполне верующему. Поэтому, вы уговорились Лазаря убить, чтобы истребить веру народа. Если убьете Лазаря, то что же – не может Он опять его воскресить? Посмотрим кто устанет – вы в убийстве, или Он в воскрешении. Вы делом и с трудом убиваете, (а) Он словом воскрешает. Кто более утомляется? Слово не легче ли дела? Обманываемся ли мы, фарисеи, что подошли к Господу, как к Царю? Созерцая жеребенка, мы более укрепляемся. Мы узнаем Царя сильного, и у нас есть под рукой Писание, чтобы вы разумно научились, что не мы обманываемся, но вы заблуждаетесь. У вас есть пророк Захария; разверните его слова; побойтесь его серпа мщения; за много времени, благовествуя Иудее, он восклицал: (радуйся зело, дщи Сионя: "вот, Царь твой грядет к тебе, кроткий и тихий, сидящий жеребенке ослином сыне подъяремной" (се царь твой грядет тебе кроток всед на … сына подъяремника) (Зах. 9: 9). Мы не ошибаемся, читая Писание: узнаем Царя, благодетельствуем самим себе и сомневающихся обращаем. У вас есть пророк, и вы не желаете думать над его пророчеством. Итак, отступите, фарисеи! Насколько вы нас тесните, настолько более возбуждаете наше желание и ревность. Поэтому, мы не заблуждаемся, когда взываем: "Благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!" Мы знаем это имя, фарисеи! Это имя освободило нас из Египта, сделало для нас море проходимым, пустыню населило и поселило нас в земле, текущей молоком и медом, приготовило пророческое восклицание: "и да познают, что Ты, Которого одного имя Господь, Всевышний над всею землею" (да познают, яко имя тебе Господь, ты един Вышний по всей земли) (Пс. 82: 19). Что народ послушен, а архиереи непокорны, слушай евангелиста: "Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из Иудеев приходили и веровали в Иисуса" (совещаша архиерее, да и Лазаря убиют: яко мнози его ради идяху от Иудей, и вероваху во Иисуса) (Иоан. 12: 10). Видишь архиерейское безумие? Чтобы уничтожить веру народа, они старались и Лазаря убить, говоря сами себе: "Если Иисуса только мы убьем, а Лазаря оставим в живых, то никакой нам нет пользы: видя этого, они веруют в Него. Чтобы и после смерти нам не было препятствия в чьей-либо вере в Иисуса, убьем Лазаря, чтобы нам совершенно изгладить память его". Это и подобное говорили архиереи, как люди суетного ума, не понимавшие, что Господь, имевший подвергнуться добровольной смерти для бессмертия мира, не думал оставлять миру на память только Лазаря и его воскрешение, но и необоримый Свой крест, который они не в силах будут ни разрушить, ни скрыть, ни упразднить, обнаруживающей силу своего действия по всей вселенной. Какой дом без знака креста, без трофея против демонов, без защиты душ? Какой корабль без кормила-креста? Какой город не имеет креста стражей? Какой царь не украшает крестом своей головы? Какая дева не имеет креста вместо посоха? Какая церковь не укреплена крестом, как стенами? Крест ночью светит, и днем служит светочем; зиму несчастий, весну и лето устанавливает, супружество скрепляет, дружбу умножает, во всяком благе господствует.
Что же евангелист? Хорошо исследовать этот отрывок от начала. Сейчас ты слышал слова евангелиста: "За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых" (прежде шести дний пасхи прииде Иисус в Вифанию, идеже бе Лазарь, егоже воскреси от мертвых) (Иоан. 12: 1). И какой это день – "прежде шести дней"? Какой? Теперешний день, обозначающий Иоанна Предтечу. Как Иоанн предшествовал Господу, так и этот предшествовал воскресению; и как Иоанн, перстом указывая на Господа, говорил: "вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (се агнец Божий, вземляй грех мира) (Иоан. 1: 29), так и этот, указывая на будущее воскресение, восклицал словами: "Вот мать имеющих родиться вновь! "За шесть дней до Пасхи". Послушайте: этот день не просто "за шесть дней до Пасхи", но чтобы ты научился очистить себя от всякой скверны плоти и духа. Этот день есть предочищение – чтобы ты очистил самого себя от всякой нечистоты, чтобы уничтожил вражду и прекратил гнев, чтобы погасил клевету, чтобы напряг любовь, чтобы увеличил нищелюбие, чтобы не ты один только праздновал, но и нуждающийся праздновал бы с тобой. Если ты не дашь нуждающемуся, и он будет печалиться, а ты праздновать, то смотри, чтобы не было тебе воздаяния того богача, который, ежедневно веселясь блистательно, не дал Лазарю крупиц. Итак, дай нуждающемуся от своей трапезы, благотвори недостаточным, чтобы и ты всегда праздновал, и бедный был бы с тобой. Если не сделаешь блага, своему единоверному бедняку, нуждающемуся в утешении, он же, по нужде, не облагодетельствованный тобой, пойдет к еретику и будет им утешен, то последний будет человеколюбивее тебя. А всякий еретик нападает на пастыря. Что же евангелист? "За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых" (Прежде шести дний пасхи прииде Иисус в Вифанию, идеже бе Лазарь, егоже воскреси от мертвых). О, мудрость Господня! Он воскресил Лазаря, чтобы раздражить диавола. Слушай в коротких словах. Когда увидел диавол во время восклицания Господа: "Лазарь, гряди вон", что все преисподнее разрушено и подземные силы не могут его удержать, и что, как бы изданным царским повелением, или лучше, действием божественной воли, волосы Лазаря сверху вкоренялись, ослабленные нервы стягивались, убыль тела заполнялась, разрозненные кости соединялись, живительное дыхание входило, владычица-душа брала прежнее, старое жилище, – когда это и подобное он увидел, в страхе и беспокойстве приказывал своим силам словами: "Противьтесь, будьте крепки, не предайте моего царства! О, что я перенес! Разрушается власть смерти, мной приобретенная грехом; кто был в моей власти четыре дня, (того) теперь я отдаю по насилию; со мной случилось несчастье; я начал изблевывать тех, кого поглотил. Не из-за Лазаря только я плачу, но боюсь, как бы не потерять и остальных, которых удерживаю от Адама до ныне. Мне нужно усердие и много силы; если наперед не захвачу похищающего у меня словом, то Он упразднит все мое существование. Я нашел, что мне делать, – знаю, что мне делать! У меня есть помощники иудеи; нанимаю себе Иуду; он всегда мне прекрасно услуживает; будучи сребролюбивым, он оценил миро пришедшей женщины в триста динариев, в огорчение ей; и он оценил миро в триста динариев, а Владыку мира продал за тридцать динариев. Мне нужно много стараться, чтобы приготовить крест. Он взял у меня Лазаря, а я Его сюда стащу и сопричислю к мертвым, чтобы Он знал, что не нужно воевать против большего". Преисподние силы ему (в ответ): "Ты хочешь всего Иисуса сюда низвергнуть? Смотри: не утруди самого себя! У тебя есть опыт над Ним; ты боролся с Ним в пустыне; не трижды ли ты подходил и трижды пал? Если Он сойдет, что ты намерен делать?" Посоветовавшись в этом и подобном, диавол возбудил иудеев на большую зависть, подстрекнул умертвить воскресившего из мертвых Лазаря и приготовить крест Господу, чтобы сделалось проклятие благословением, и древо креста спасением для всех. Воскрешением Лазаря диавол был потрясен, фарисеи смущены, Марфа удостоверена, Мария прославлена, воскресение предуказано, ученики укрепились, и многие из уверовавших иудеев встретили Господа нашего Иисуса Христа с ветвями и вайями, восклицая и говоря: "Осанна в вышних, благословен грядущий во имя Господне царь Израилев". Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
Похвала святому Иоанну Богослову.
Созвал нас, возлюбленные, святейший Иоанн Богослов и друг Христов, не произрастивший нам приятно пахучих роз, но возрастивший нам добродетели отцов духовных. Их благоухание есть благочестивое исповедание и наших душ спасение. Скажи мне: какая роза так украшена листьями, как святейший Иоанн прославлен богоприличным венцом святых? Роза блестит изнутри благовонием, сверкающим золотом; а святейший Иоанн сияет с самой вершины престола ароматной жизнью всемудрого пастыря нашего и учителя. О, Иоанн! Ты ежегодно вспоминаешься пришельцами и ежедневно живешь с эфесянами. О, Иоанн! Ты сияешь на той священной горе, как высокий правитель – не одаряешь своих граждан имуществами, но даруешь просящим у тебя врачевания. О, Иоанн! Ты низверг трофеем креста единоборную змею, Артемиду, и властно восстановил силой креста единобрачную невесту Христову, церковь. О, Иоанн! Ты покинул отца своего, Заведея на корабле, и возлюбил на груди Господа своего Назорея. Как две горы, ты созерцал два сосца, посреди которых сладко успокоившись, ты богословствовал о Том, Кто познавался посреди двух животных: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово) (Иоан. 1: 1). И ты созерцай изумительного апостола. Землю орошает не погребенный в земле, и орошение есть манна целительная, и, истощаясь, не истощается от времени. Что за причина, что за действие? Никто не сумеет сказать; непреложны дары нашего Спасителя Христа, и неисчерпаемы дела святых. О, Иоанн! (Ты) оружие благочестивых, поистине благочестивое исповедание общее их пристанище, к Богу прибежище. Что пристань для обуреваемых, то Бог для утруждаемых. Сегодня святейший Иоанн сияет для нас красотой своей добродетели; он был читан у нас, – он, сияющий своим благочестием из своей древней книги, как бы от царского образа. Иоанн – прекрасное начало веры, благоцветущий корень, неисчерпаемый источник, у всех язычников не только временный закон, но – верится – всегдашнее почтенное извещение благочестия, первая вершина веры, расширитель благочестия для всех, воспитатель наш в ревности о прекрасных дарах любви. Мы смотрим на чертог девства, и обнимаем источник исцелений. Раскроем же слово его о свете. Отец – свет, Сын – свет, Дух Святой – свет. Отец свет, потому что истинный Бог; Сын свет, потому что воссиял от Отца; Дух Святой свет, потому что из Отца исходит, и потому истинный Бог. Апостол свидетельствуем словами: "Бог есть свет" (Бог свет есть) (1 Иоан. 1: 5), и еще: "Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете" (прииде Иоанн, да свидетельствует о свете) (Иоан. 1: 7), а также: "Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир" (бе свет истинный, иже просвещает всякаго человека грядущаго в мир) (ст. 9), т. е. идущего к истине. О Сыне: "Я свет истинный" (аз есмъ свет) (Иоан. 8: 12), и: "Я во Отце и Отец во Мне" (Иоан. 10: 38). Что Сын свет и солнце правды, восклицает пророк: "Восстань, светись, [Иерусалим], ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою" (светися, светися Иерусалиме, прииде бо к тебе твой свет, и слава Господня на тебе возсия) (Ис. 60: 1). О Святом Духе в псалме поется: "у Тебя источник жизни; во свете Твоем мы видим свет" (у тебе источник живота, во свете твоем узрим свет) (Пс. 35: 10), т. е., "в Сыне увидим Духа Святого; (это) свет, которым мы освещены, и до сегодня освещаемся в сердцах наших". Отец свет, потому что истинный Бог; Сын свет, потому что отблеск Его света; Дух Святой свет, (как) исходящий из Отца: "Божьего никто не знает, кроме Духа Божия" (никто не знает Божия, точию Дух в Нем) (1 Кор. 2: 11). Дух Святой свет истинный, который в истинном свете созерцается и мыслится. Итак, да остается у нас, братья, вера несокрушимой и Троица нераздельной! И блаженный Соломон говорит, что "нитка, втрое скрученная, нескоро порвется" (тройная вервь не расторгнется) (Еккл. 4: 12). Бог святит, освещает, животворит, освобождает, и больше этого. И Сын точно так же; все, что делает Отец, и Дух Святой точно также святит, освещает, животворит, освобождает. Мы освобождены, и освящены, и освещены, и ожили, крестившись в Отца и Сына и Святого Духа, Которому слава во веки веков. Аминь.
О святом Иоанне апостоле и евангелисте Богослове.
Опять, эфесяне, наш Иоанн, или лучше, учитель всей вселенной, развернул духовную сеть и с разных мест собрал нас, не тем, чтобы мы его почтили венками из роз, но чтобы возвеличили его благими и праведными делами. Опять привлек к себе свои духовные источники, не с тем, чтобы напоить жаждущих ленивцев, но утвердить труждающиеся народы. Опять взошел во святилище второй после Петра, не с тем, чтобы уврачевать одного хромого, но всех нас, укрепив в благочестии, приготовить для жизни небесной. Он уже не возлежит на Господней груди, но, восклонившись к каждому из нас в отдельности, приняв всех нас равночестно, принес свою лихву к Богу и воскликнул такими словами: "Вот я и дети, которых дал мне Господь" (се аз и дети, яже ми даде Бог) (Ис. 8: 18). Дети? Какие? Которых благодать возрастила, а он предъявил в наследники царства небесного. Многих некогда, как добычу, уводила Артемида, но апостол еще больше приводит. Она, питая собак, охотясь за зверями, сеяла заблуждение; Иоанн, устраивая нищих и уча народы, посеял богопознание. Она омрачила воздух идольскими процессиями; Иоанн просветил Азию памятями святых. Египет вспоминает чудеса Моисея; Эфес возвещает о благодеяниях Иоанна. Моисей наказал Египет десятью казнями; Иоанн же упорядочил Эфес, или лучше, всех помиловал боговдохновенным Евангелием. Моисей жезлом разделил море; Иоанн крестом низверг Артемиду. Когда море было разделено, фараон и колесницы его были потоплены; когда Артемида ниспала, ее жрец и мерзости были сокрушены, Давид говорит: "Море увидело и побежало" (море виде и побеже) (Пс. 113 3); сегодня церковь точно так же восклицает: "Артемида увидела и пала". Она увидела Богослова и божественного проповедника, увидела богоносца, – и упала грешница, напрасно почитавшаяся. Она увидела того, кого любил Иисус, – и не в силах была удержаться. Что с тобой, Артемида, что ты пала? "Я увидела сына грома, и сокрушено святилище моего предстательства; я увидела божественного друга, и разрушена; я увидела восклонявшегося на божественную грудь, и поникла на свою идольскую грудь". Изумителен Илия, возлюбленные, что низверг Ваала; Иоанн еще изумительнее, что изгнал Артемиду. Илия четыреста пятьдесят умертвил; Иоанн убитого колонной жреца, оживив, воскресил во Христе. О, чудо! Каменный столб умертвил подобного камню жреца, которого Иоанн воскресил благодатью. Говорят, подняв его тело, несли на руках (и) положили у дверей Иоанна; и кого он не желал видеть при жизни, этого мертвый искал, прося себе жизни и веры. Так некогда сделали и вселукавые иудеи: от живого Христа отверглись, а умершего исповедали Сыном Божиим. Они отверглись Его, сказав слепцу: "Мы Моисеевы ученики… Сего же не знаем, откуда Он" (мы Моисеевы есмы ученицы, сего же не вемы откуду есть) (Иоан. 9: 28, 29). Прозрел слепец, и омрачился неразумный народ. Сыном Божиим исповедали при кресте, когда, склонив голову, Он испустил дух, и копьем пронзили прославляемый Его бок, и истекло много крови и воды; (тогда) восклицали громким голосом иудейские дети и говорили: "воистину Он был Сын Божий" (воистинну Божий Сын бе сей) (Мф. 27: 54), Иоанн, при жизни своей, проповедник богопознания, получивший благодать Святого Духа, оратор церкви, светильник благочестия, глаз Азии; он низверг демона Артемиду, и в целом мир велегласно проповедал Бога Слова: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово) (Иоан. 1: 1). Спросим ловца рыб и писателя святого Евангелия, кто его этому научил, какой отец внушил это произнести, в какой книге он это нашел и возгласил? Но никто его не научил, и в книге он не нашел; на Владычную грудь он возлег и, просветив свой ум в глубине мудрости и знания, возгласил: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог". Что мне сказать больше написанного? Ты слышал, что в начале бе, т. е. в Отце и с Отцом, и Богом был из Бога и Отца, несказанно и бесстрастно рожденным прежде веков. Ему слава во веки веков. Аминь.
Восходящее солнце простирает свои лучи на весь мир; и восток рождения по плоти Владыки Христа посылает во всю вселенную своих учеников, как бы лучи. И сегодня, как светильники, освещают это священное собрание Петр, Иаков и Иоанн, ловцы неверных и раньше заблуждавшихся в богопознание, пользовавшиеся вместо трости крестом, вместо каната тройным исповеданием извлекавшие духовных рыб из глубины нечестия; они (были) общниками со своим Учителем в неизреченных тайнах, сделавшись самовидцами и самослушателями несказанных и незримых дел. Петр по вере назван камнем, и на самом себе поддерживает здание церкви: "Ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее" (ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ея) (Мф. 16:, 18). Но посмотрим, за что и по какой причине получил верховный эту награду? Спаситель спрашивал некогда учеников, какое у них мнение о Нем. Пока остальные молчали, он, доблестный, выступив, не сказал: "Ты сделался, Ты создан был"; но, по слову пророка: "Ты - тот же, и лета Твои не кончатся" (ты же тойжде еси, и лета твоя не оскудеют) (Пс. 101: 28), сказал: "Ты - Христос, Сын Бога Живого" И за это исповедание получает ключи небесные: "и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах" (и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех; и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех) (Мф, 16: 19). О, дивное и превосходящее природу достоинство! Шествуя по земле, Он издавал законы небесным силам, и они их соблюдали. И на земле он подсказывал мнение, а Бог подтверждал свыше словесное решение. Ублажался некогда тот Иосиф, которому были доверены житницы фараона; но выше соревнования и трижды блажен Петр, которому вверяются сокровищницы самих небес. Я не столько за то ублажаю, что он получил власть вязать, и не за то, что падающие от его одежды тени исцеляли болезни, и не тем поражаюсь, что он воскресил из мертвых Тавифу – (все) это дары особенно действующего Духа; а ублажаю я Петра за то, что он первый из всех выступил для истинного исповедания: "Ты - Христос, Сын Бога Живого" (ст. 16). Явившегося он исповедует: "Ты – Христос"; это знак сосуществования (Его) с Отцом. Посмотрим также особенные преимущества треблаженного Иоанна. Он (ублажается) не за божественную бедность, в которой участвовал с Петром, так как был с тем, кто говорил: "серебра и золота нет у меня" (сребра и злата несть у мене) (Деян. 3: 6), и молчанием выразил согласие; но за то, что, возлег на Владычню грудь, он оттуда изготовил себе ту священную и велегласную трубу, через которую только объявил смелым и верующим языком: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог" (Иоан. 1: 1), чего небо не сказало, ангелы не вздумали, никто из остальных апостолов не получил. Для чего и по какой причине, будучи впереди остальных евангелистов, он последним написал Евангелие? Это также необходимо исследовать. Матфей на еврейском языке по порядку изложил евангельские чудеса; Марк, сделавшись учеником Петра, написал происшедшее через Владыку Христа – разумею рождество без смешения, беспорочную жизнь, поразительные знамения, иудейскую зависть, спасительную страсть, животворящую для нас смерть, воскресение для нетления, вознесение на отчее лоно; одинаково и Лука, случайный ученик Павла, шел той же самой дорогой, что и до него. Итак, только Иоанн, как некий рыбак, сидевший вдали и бывший зрителем других ловцов, когда увидел, что оставлено главное в знании, берется за рыбарскую евангельскую трость и ловит ею искомую рыбу, и отдает (потом) ее даром верующим, возглашая: "В начале было Слово". "Не от того, от кого Мария, – говорит, – названная матерь, получил начало Христос, не от того, от кого Иосиф, нареченный отец Его, Он имеет бытие; не от того, от кого Моисей, от кого Авраам, отец всех до закона; но в начале было Слово". Нет ничего древнее начала, ничего старше начала; всякое дело начинается, и зависит от начала; а начало всего Сын, и, как творец, Он есть начало всего. Все, что производится от начала, моложе; только начало владеет преимуществом вечности. Но посмотрим (преимущество) праведного Иакова. Хотя прозвание праведного, как отличительное, получил другой Иаков, называемый праведным, но он не откажет этой чести соапостолу. И сын Зеведея богат многими евангельскими успехами; достаточно в настоящий раз для похвального слова, что он с радостью перенес обезглавление за любовь к Владыке. Его убивает Ирод, как повествует Лука в Деяниях (Деян. 12: 2). Это – подвижники благочестия, это – служители евангельской проповеди. Народ и города стекаются посмотреть одного, кто возвратился из Олимпа с венком, украшают (его) за это лавровыми листьями; а мы, на происшедшем у нас собрании, созерцали не одного, но трех борцов, борцов за Троицу, подвижников за Троицу увенчанных. Всякий язык отваживается на неизмеримость, когда пытается похвалить одного из них, и мысль теряется, решаясь измерить чашей море добродетелей; однако мы взялись за это, чтобы показать отцам плод своего благомыслия. Назад два дня у нас праздновалось торжество рождения Всецаря Христа; естественно, борцами пяти подвигов совершены были блестящие состязания в честь рождения Господа. Так происходит обычно и у внешних: царское рождение чествуют в городах начальники. Но там победитель пожинает удовольствие тени и временной радости; а здесь награды для увенчанных бессмертны, венцы вечны, радость вместе с ангелами, слава вместе со святыми в воскресение. Это сберегается, как залог для таких подвигов. Их (подвижников) предстательством да сохранимся и мы, и этот пастырь добрый да даруется нам на многие десятки лет во Христе, Которому слава во веки. Аминь.
"О, кто даст голове моей воду и глазам моим - источник слез!" (Кто даст главе моей воду, и очесем моим источник слез) (Иер. 9: 1). Самый сострадательный из пророков пусть щедро снабдит меня этим введением в слово. Но он оплакивал опустошение одного города Иерусалима, а я побуждаюсь к сетованию и слезам, смотря на наступившую кару всей этой окрестности. Заключено небо нашим грехом, и облака солнцем "иссохли, как трава" (яко сушило сосхошася) (Пс. 101: 4). Водные источники высушены и течение постоянных рек иссякло; обожженная зноем земля отказывается дать обычные для нее плоды. Ах, наше несчастье! Даже бессловесные животные в опасности из-за нашего греха. Иссушена земля и ее трава, или скорее, она не произрастила, и опустошается язвой. И бык жалобно мычит, как бы приговоренный к смерти; овечьи стада плачевно блеют, видя близ стоящее водное питье, как сосуд пламевидный, и сушимые до времени хлеба. Исполнилось теперь и над нами пророчество Иоиля: "Уныло ходят стада волов, ибо нет для них пажити; томятся и стада овец… потому что иссохли потоки вод" (восплакашася стада волов, яко не бе пажити им, и паствы овчия погибоша, яко посхоша источницы воднии) (Иоил. 1: 18, 20). Столь многие наши ошибки подвигли на праведный гнев милостивую и кроткую природу Божию! И так как мы на каждый день не перестаем зажигать огонь грехов, то, естественно, отмщаемся засухой и зноем. Может быть и к нам где-то пророк взывает: "вы, которые возжигаете огонь… идите в пламень огня вашего" (ходите светом огня вашего, и пламенем, егоже разжегосте) (Ис. 50: 11). Израильтянам через пророка Бог обещал, если они будут соблюдать Его заповеди: "Он… будет ниспосылать вам дождь, дождь ранний и поздний… И наполнятся гумна хлебом, и переполнятся подточилия виноградным соком" (Иоил. 2: 23, 24); для нас это обещание обращено в противоположную сторону, скорее нас постигло проклятие Иеремии (Моисея): "И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью" (да будет над главой у тебя небо медяно) (Втор. 28: 23), обозначающего угрозой этого слова совершенную сухость и недостаток воды, Разве это сейчас не исполняется над нами? Земля, расколотая засухой и как бы окаменевшая, уничтожила труд земледельцев: не позволяет на себе ни орать, ни копать; посевы, немного проросши и дав хорошие надежды, высохли и пропали прежде, чем зачаться колосу. Остались только ростки виноградных лоз и насаждений, но и они проявляют могущую быть скоро чахлость. Таков плод грехов, таковы жертвы нечестия, – за то, что мы не пошли по путям Бога, но порабощены дурными делами: друг другу завидуем, презираем меньших, желаем насытиться чужим, радуемся неудаче соседа, поедаем друг друга ябедой, предаемся в рабство неленостным страстным желаниям, сделавшись, как "откормленные кони: каждый из них ржет на жену другого" (кони женонеистовни) (Иерем. 5: 8), как говорит Писание, и волками хищными, и злопамятными, как верблюды, не милуем бедных, не сострадаем неудачникам, не заботимся о церковных собраниях, пренебрегаем святыми, не почитаем памяти их, бегаем исповедничества, будучи рабами как бы горячечного безумия. Священники стали худым примером для народа: надмеваются, злопамятствуют, враждуют, злоумышляют, пристрастничают, не обличают и не исправляют падающих, но сообщаются с ними в неправде своим молчанием, как древний тот Илий. Миряне, оставив свое, стараются каждый взвешивать священническое, и быть судьями неумолимыми. Разве не истину я говорю? Не исполнен ли наш город этих зол? Не ежедневно ли я об этом свидетельствую? Не трудился ли я, крича, что нужно удерживаться от клятв? Не говорил ли я раньше, что Господь не оставит без внимания, что священное Евангелие так пренебрегается, и бесстыдно, нагло держится корыстолюбивыми руками? Итак, неси полевые плоды, приобретенные твоим корыстолюбием, потому что (поле) не возвратит даже посеянных семян; и с виноградника ты не соберешь, который по корыстолюбию похитил. Чем Бог в древности угрожал иудеям через Михея, это теперь исполнил над нами: "Будешь сеять, а жать не будешь; будешь давить оливки, и не будешь умащаться елеем; выжмешь виноградный сок, а вина пить не будешь" (ты сеешь, и не пожнеши: ты изгнетеши масличие, и не помажешися маслом, и вина не выпьешь) (Мих. 6: 15). Может быть кто-нибудь скажет: "Не все корыстолюбцы, не все клятвопреступники; когда согрешают немногие, почему для всех вообще растворена полынь гнева Божия? Нужно было, чтобы только на злых было возложено наказание". Но как в одном теле, если только в части бывает истечение, все тело нуждается в очищении, так и у нас. Так как мы одно тело, и все – члены Христа; при болезни одной части все становимся участниками в страдании. Так некогда, когда сын Саула согрешил, все войско подверглось наказанию; и когда Давид исчислил народ вопреки желанию Божию, произошла гибель общая. Об этом говорит даже внешнее учение, что часто весь город вкушает от нечестия одного мужа. Потому-то чаша гнева Божия для нас растворена без растворения: "ибо чаша в руке Господа, вино кипит в ней, полное смешения, и Он наливает из нее" (чаша в руце Господни полна растворения вина нерастворенного) (Пс. 74: 9). Видишь, как изменчива природа этой чаши! Если она не растворена, как она полна растворения? Растворенное не бывает нерастворенным. Здесь разумеется то и другое вместе: и не растворена она, потому что, вследствие праведного суда, (она) без примеси божественного сострадания к падающим постоянно; но растворена она, так как (состоит) из различных кар и мщений, которыми обычно Бог наказывает не сделавшихся отчаянными во зле. Как те, которые удаляют телесные болезни и в лечении выработали опыт, очищают наиболее тяжелые раны теплой водой и едкими лекарствами, и помощью искусства смягчают страдание от присущей в них нечистоты, – так (поступает) и всезнающий Бог с бесчувственными к Его ударам, которым (бесчувственным) лучше было бы раньше отмаливаться от наступления испытания. Итак, что же можно нам сказать в настоящем случае? Праведен суд Божий, или лучше, человеколюбивый Владыка намного облегчил мщение Своего праведного гнева, не настолько, чтобы мы перенесли испытание, которого достойны, но настолько, чтобы мы вошли в сознание того, в чем согрешили. Рассмотри долготерпение Божие: мы согрешили, и стихии наказываются; мы ошибаемся, и земле отмщается; мы живем негодной жизнью, и бичуется бездушное; мы бесчестим художника своими постыдными поступками, и удар принимает ни в чем не погрешившее; (происходит то) как если кто-нибудь, при падении сына, переносит мучение на раба. Такой благой у нас Владыка, так Он наставляет, возводя к исправлению; лук угрозы натягивает а стрелу гнева задерживает. Он не желает нашей душевной смерти, но ждет обращения и покаяния. Пребудем же, братья, в чувстве пристойности, умилостивим к себе милосердого Господа, не явимся хуже ниневитян. Они, будучи язычниками и неверными, когда узнали от пророка о разрушении города, выказали такое покаяние, что принуждали даже детей и скот к посту, и (сами) покрылись золой и рубищем, и так избавились от праведного гнева Божия. Заплачем же и мы, исповедуем каждый собственные падения, заручимся (как) посредниками у Бога святыми и остальными, особенно пренепорочной Владычицей, скорым и неодолимым предстательством; припадем к ней, прося со слезами: "Госпожа Владычица, вместившая во чреве своем Бога Слово, обожившая своим рождением нашу природу, ставшая посредницей своим рождением между Богом и людьми! Помилуй свой народ и достояние свое, умилосердись над этим городом своим, который хвалится твоим именем; походатайствуй за нас недостойных рабов твоих; умоли единородного твоего Сына, чтобы Он снизошел к нашим падениям, прекратил против нас этот праведный гнев и повелел облакам излить по обычаю дождь, прекратить засуху и оросить зной земли. Ей, Владычица, Владычица, заступничество мира! Помилуй, напитай детей молоком, старцев утружденных, бедняков иссушенных; не допусти погибнуть нам в наших грехах; мы согрешили, закон нарушили, осквернили чистую одежду крещения, отвергли заповеди Владыки; но, и падая, не простираем своих рук к богу чужому, но к единородному твоему Сыну, Господу Нашему Иисусу Христу, поклоняемому и славимому с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки".
Почему, помимо всех земных рек, Христос совершает таинство крещения в реке Иордане? Необходимо рассказать о природе реки, чтобы отсюда узнать соответствие с установленным таинством. Исключительно в Иордане есть два коренных источника; не из одного источника течет Иордан, Один источник его в Панеаде, другой близ Панеады; один источник называется Иор, другой Дан; несколько протекая в раздельности друг от друга, эти источники в известном месте взаимно сливаются и образуют одну реку. Древние дали ему имя по коренным источникам, сначала разделяющимся и в конце соединяющимся; Иордан — река, рожденная Иором и Даном. Не в пример опять всем рекам, эта не течет в живое море; его принимает не живая вода моря, но принимает его Мертвое море. Он только, не как все реки, соединяется с мертвыми и бесплодными водами. Иордан есть образ нашего смертного рода, и слушай, как. Сначала наш род имел два корня: Адама, образованного из земли, (и) Еву, происшедшую от ребра; не одно место, и не один способ устройства. Он образован был из земли, имел источником землю; она была от ребра, имела корнем ребро; одно начало того, и другое этой. Пока они были в отдельности друг от друга, по способу образования; но сошлись (потом) в брачный союз, сделалось из обоих одно тело, и рождавшиеся рождались уже более не от ребра или из земли, но от сожительства (их): "будут два одною плотью&quoquot; (будут два в плоть едину) (Мф. 19: 5). Этот наш образ, протекши последовательность природы, закончился смертью. Начался наш образ из земли и прекратился смертью; его приняло мертвое море, глубокое, преисподнее, мертвая бездна. Что Мертвое море для живых вод, то ад для умирающих. Потому Павел говорит: "Не говори в сердце твоем: … кто сойдет в бездну? То есть Христа из мертвых возвести" (да не речеши в сердцы твоем: кто снидет в бездну? Сиречъ Христа от мертвых возвести) (Рим. 10: 6, 7). Итак, относительно этого Иордана, истекающего из живых источников и разрешающегося в мертвое море, все чудодеяние Божие совершалось (для того), чтобы живая вода не текла более к смерти. Трижды его разделил Бог, чтобы в нем не было более течения к мертвому морю, но чтобы он востекал к древним живым корням. Он был рассечен при Иисусе Навине; рассечен был и при Илии, когда милотью он рассек его; рассечен был Елисеем, когда, возвращаясь, он рассек его. Первый Иисус Навин рассек Иордан, и слушай, как. Не остановил струи источников, но обратил воду назад, как свидетельствует псаломопевец словами: "Что с тобою, море, что ты побежало, и [с тобою], Иордан, что ты обратился назад?" (что ти есть море, яко побегло еси, и тебе Иордане, яко возвратился еси вспять) (Пс. 13: 5). То, что позади, сделалось источниками. Спаситель, освобождая наш род от течения к смерти, делает, что он более не течет к смерти, но возвращается к древним живым корням, не разрешается в Мертвое море. Итак, восстановляется смертная природа в древний вид. Ни один рассекатель Иордана не является без некоторого символа. Иисус Навин рассек с кивотом, Илия с милотью, Елисей рассек опять с милотью учителя. Так как смертная природа не достаточна была сама по себя остановить течение, то входить Иисус (Навин) первый, с именем Владыки, неся с собой кивот, символ Владычного тела. И оказывается, Иордан ни Иисуса не почтил, (как) только человека, разумею Навина, ни Иудеев не устыдился, ни перед священниками не поворотился. И чтобы показать, что не народу он уступает, но кивот уважает, Иисус говорит: "Вот, ковчег завета Господа всей земли пойдет пред вами чрез Иордан… и как только стопы ног священников, несущих ковчег Господа, Владыки всей земли, ступят в воду Иордана, вода Иорданская иссякнет" (се кивот Господа всея земли преходит Иордан. И будет егда почиют ноги жерцев воздвизающих кивот, Иордан оскудеет) (Иис. Нав. 3: 11, 13); не священников уважает, но кивот. И слушай, почему так. Спрашивает его Давид словами: "Что с тобою, море, что ты побежало, и [с тобою], Иордан, что ты обратился назад?" (что ти есть море, яко побегло еси, и тебе Иордане, яко возвратился еси вспять?) На это создание отвечает словами: "Пред лицем Господа трепещи, земля" (от лица Господня подвижеся земля) (Пс. 13: 7). Лицом Господа был вид ковчега. Чем был кивот для закона, скрижалей, стамны и жезла, тем была плоть Владычная для необъятного божества, как в кивот носившая божество. Об этом святом кивоте говорил блаженный Давид: "Стань, Господи, на [место] покоя Твоего, - Ты и ковчег могущества Твоего" (воскресни Господи в покой твой, ты и кивот святыни твоея) (Пс. 131: 8). И смотри, что он делает: Иордан высох, не потеряв своих струй, но отступив к древним корням. Взял Иисус от Иордана двенадцать каменей великих, и поставил их по ту сторону реки; положил же вместо них "другие двенадцать камней… среди Иордана" (другия дванадесять каменей в реке) (Иис. Нав. 4: 8, 9). Чего он желает тем, что кряду взял двенадцать камней, и вместо них положил другие двенадцать? Как я раньше сказал, он освобождает смертную природу; или лучше – желает показать, что вытаскивает человечество из глубины и возводит на небо. Он извлек на свет камни, никогда не созерцавшие солнечных лучей, не принимавшие света; они были вытащены из глубины на землю. Почему он взял оттуда двенадцать камней? Потому что двенадцатью апостолами (Господь) намерен был освободить человечество от смертной природы. И вот: он взял снизу камни, чтобы обнаружить их перед солнцем и светом, и для ясного созерцания будущим людям, как они перешли Иордан; эту именно причину он обозначил: "когда спросят вас в последующее время сыны ваши и скажут: «к чему у вас эти камни?»" (егда вопросит тебе сын твой, глаголя: что суть камение сии?) – скажи ему, что по суше мы перешли Иордан, когда Бог удержал воду перед лицом нашим) (Иис. Нав. 4: 6, 7). И вот: вынесенные камни были положены, чтобы были явны для будущих (поколений); (но) почему вместо них были положены (другие)? Он взял из глубины погруженные в глубину, и опять дал глубине залог спасения. Положенные камни – залог, взятые – постоянство. Важно исследовать это: почему положены камни, и почему взяты камни? Христос и берет и дает. Он пришел в мир: принял наше тело, дал нам Свою силу. Через апостолов Он обратно полагает в реке двенадцать камней, залог спасения и задаток будущего. Дающий кому-нибудь нечто на дело дает ему залог на будущее. Так как это имя (Иисус) имело в будущем сохраниться за Ним, когда Он намерен был креститься от Иоанна, то, наперед взяв, Он положил залог пришествия, и поставил (также) камни, которые взял оттуда, (т. е.) патриархов, которых воскресил тогда; (камни же) которые положил вместо них – (это) апостолы, которых дал за них: "Вместо отцов Твоих будут сыновья Твои" (вместо отец твоих быша сынове твои) (Пс. 44: 17). Так он (И. Навин) перешел Иордан, и делается Иордан для Иисуса Навина началом обладания землей. Пока он не перешел Иордан, не получал в наследство обетованной земли; пока Христос не вступил в Иордан, не начинал проповеди о царстве. Иордан – начало обладания землей; Иордан – начало обладания царством небесным. Поэтому пророк (Пс. XLI, 7) говорит: "буду помнить о Тебе, Господи, от земли Иорданской", (это) память непрерывная. Так перешедший Иисус рассек Иордан, показав перед ним ковчег. Илия рассек милотью, мертвой кожей, и живые воды послушались мертвенной милоти; рассек Иордан Илия милотью, и с тем перешел, чтобы взойти на небо. Возвратился блаженный Елисей с милотью учителя, после просьбы к нему: "дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне" (дух иже в тебе да будет сугуб во мне;) говорит ему: "трудного ты просишь. Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так" (ожесточил еси просити; аще узриши мя вземлема от тебе, будет ти) (4 Цар. 2: 9, 10), т. е., "ты удостоишься двойного действия Святого Духа". Потом он был взят; была поднята на воздух милоть, и упала к ученику; он взял залог и поспешил к реке, попытался рассечь Иордан, но не послушалась вода; в затруднении Елисей говорит: "где Господь, Бог Илии, - Он Самый?" (где Бог Илиин апфо) (ст. 14), и после этих слов ударил по воде вторично, и разделился Иордан. Почему вода не послушалась его первый раз? Чтобы он не думал, что она послушалась за его прежнее достоинство, которое было у него; и потому он призвал Бога и говорил: "где Господь, Бог Илии, - Он Самый?" (где Бог Илиин апфо)? Почему он сказал: где Бог? Не знал разве пророк, что Бог на небе, и на земле, и всюду? Но так как ему сказал Илья: "Если увидишь, как я буду взят от тебя, то будет тебе так" (аще узриши мя вземлема, будешь ти тако...) (здесь совсем прерывается).
О фарисее и о блуднице (произнесено во святой и великий четверг).
Кто желает, всякое время удобно для покаяния. Каждому возможно, по желанию, и весной произрасти хорошую жизнь, и летом собрать снопы спасения, и осенью заметить вред и порчу души, и зимой избегнуть зимы беззаконий; при всякой перемене (возможно) измениться на лучшую перемену: и ночью уклониться от ночи греха, и днем убежать к свету чистой совести и прибегнуть к создателю; настоящее время, огражденное воздержанием и постом, более удобно для покаяния, но не всем. Какой-то голос почти что говорит: "Если кто приходит ко мне, я, взяв его, возведу к общему создателю". Окрылим же самих себя верой и покаянием и взлетим к нашему творцу: и мы, как первородные сыны церкви, и вы, как бы зародыши, лежащие в недрах церкви и желающие с любовью принять блаженные и немучительные роды и сделаться детьми поборника за нас (а благодать веры необходима и вам, имеющим насладиться тех же благ); мы – чтобы омыть слезами царскую одежду, которую ношением загрязнили, а вы – чтобы иметь возможность одеться ею, и сохранить чистой от всякой грязи. Без чистой веры никому не возможно удостоиться человеколюбия Божия. Мое слово подтверждает, кроме иных бесчисленных (примеров), та блудница, которая владела верой и покаянием, как бы двумя светильниками, прибегла к небесному жениху и сделалась невестой Христовой в один день. Но так как я вспомнил о блаженной блуднице – называю пока нарицательное ее имя (чтобы нам знать, кто она прежде и что после) – то желаю ввести ее во святую церковь, чтобы и нам поучиться от нее, как должно нам подойти ко Христу, и получить избавление от грехов. Сделанное ею – ясное свидетельство, что должно делать нам; и разговор Спасителя с ней будет утешением для грешников. Кто слышит, что жена, покрытая бесчисленными нечистотами, получила награду девства, так как прибегла только к Нему и облила Его ноги теплыми каплями слез, тот пусть покажет в себе такой же образ, чтобы пожать такой же плод. Кто, обсуждая ее перемену и отплату (ей), не выработает того же самого намерения, чтобы приобрести одинаковое воздаяние? Что есть блудница, как не погибель, не открытое поношение природы, не публичное торжество над женским полом, оскорбление души и тела, усладительная язва, убеленный гроб, необузданные и ненавистные уста ада, украшенное преддверие смерти, усладительный яд, дерзкое бесстыдство, побор бесстыдный, красивая гибель, приманка распутства, петля юношей, торгаш собственными членами, глубина погибели, любимое кораблекрушение, общее несчастье всякого греха, дерзкий притон, учитель всякого беззакония, устроитель вражды к Богу, материал для вечного геенского огня? Однако служительница стольких и таких зол вписана в евангельских книгах, так как, вопреки (своему) обычаю, возлюбила целомудрие. Раскрыв их (книги), воспользуемся ее историей, как она получила пользу от Христа. "Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег" (Моляше некий от Фарисей Иисуса, дабы ял с ним: и вшед в дом Фарисеов, возлеже) (Лук. 7: 36). Кто видел, что царь приглашается воином? Кто видел, что владыка кормится рабом? Кто видел, что такая высота сходит до такого смирения? О, чрезмерная изумительность! О, божественное снисхождение! Он не сказал позвавшему фарисею: "Ты зовешь на обед Меня, Кто зовет всех людей на обед небесный; ты зовешь на обед Меня, Кто насытил целый народ пятью хлебами; ты зовешь на обед Меня, Кто дает пищу всякой плоти!" Ничего такого не сказал Спаситель, но, молча, возлег в доме фарисея. Он наперед знал, какой обед Он намерен был приготовить; уже знал, что имеет подойти к Нему блудница и спастись, и всюду к окружающим обращал взор, смотря на дверь, и только что не восклицал возлежащим: "Я буду есть пищу, которую вы немного спустя увидите; Я буду есть пищу – спасение имеющей подойди ко Мне жены; Мое питание – обращение людей; Мое питание – жизнь Моих рабов; Мой пир – раскаяние грешников; Моя услада – разрешение осужденных; Мое угощение – освобождение пленных". Когда Спаситель говорил это на ложе взором и видом, "вот, женщина того города, которая была грешница" (се жена во граде, яже бе грешница). Под прицел небесного Царя прибежала добыча; ловец уже возлежал готовым, и ловитва поспешила к ловцу: "И вот, женщина того города, которая была грешница". (Это) два тяжких знака нечестия. Скажи мне, евангелист, название ее, напиши имя жены; узнаем, как она называлась. Она имела названием грех и именем дурное поведение. Увидев, что Иисус возлежал в доме фарисея, она сказала сама себе: "Внутри Христос, изливающий человеколюбие и источающий милосердие; внутри Христос, дающий и словом исцеления и звуком врачевания; внутри Христос, прославляемый ангелами и живущий между людьми, как один из них; внутри Христос, сопрестольный Отцу и под одной кровлей с фарисеем; внутри Христос, питающий всех божеством и питаемый человечеством; внутри Христос – и терпит фарисейскую трапезу исполняющий всяким благом всякую трапезу; и Он вполне удостоил войти в дом фарисея, безгрешный, вполне попустил угощение Себя грешником. У меня есть хорошие надежды относительно моего нечестия: таким явившийся относительно фарисея, и относительно меня во всем будет добр и человеколюбив. Я нашла, как желала, общее умилостивление; нашла находящего ищущих Его, нашла отыскивающего желающих Его, нашла прибегающего к бегущим и предваряющего приходящих к Нему, нашла удобные для меня время и место. Подойду к чистому источнику, огрязненная сладострастием; не останусь оскверненной, когда явился такой источник; омою самое себя задаром, – так желает источник. Подойду к вечному свету – он полезен и днем, как ночью; увижу небесный свет в свете; подойду к солнцу правды, навлекающая на себя мрак неправды. Кто, обращаясь со светом, не получает части света? Подойду к Царю небес, пришедшему для меня ко мне, занявшему этот дом и давно, кажется, ожидающему моего прихода; подойду к небесному врачу, отверженная всеми; подойду к небесному врачу, болеющая при здоровье; так, увидев меня, Он может положить на мои страсти лекарство, которое может усыпить всю боль. Покажу знающему свои раны, и возьму лекарство. Подойду к единой жизни, отделившая самое себя от жизни самой дурной жизнью; подойду к человеколюбивому судье, осужденная. До воскресения мертвых разрешу свой долг, до страшного суда избегну суда, перед ужасным седалищем незаметно похищу свое наказание; прежде, чем увидеть, что Христос является судьей, увижу, что Он человеколюбиво беседует; прежде, чем устрашиться наказывающего, приласкаюсь к присутствующему. Я не первая осмеливаюсь на беседу с Ним; уже и другая, как слышала я, жена самарянка, при законе беззаконная, встретилась с источником при источнике, и отошла, почерпнув богопознание. И опять иная какая-то жена хананейского рода, свободная отрасль проклятого и рабского семени, подошла с просьбой против демона, насильно властвовавшего над ее единородной; она возвратилась, получив власть против демона: мать стала врачом для дочери, а этот жестокий и грубый демон, устрашенный повелением голоса Христова, не осмелился более приблизиться к девице. Буду подражать этой и я; буду подле Того, Кто все дарит, может и берет; воспользуюсь привычным бесстыдством для своей пользы; незваной стану у Спасителя, угощаемого, имея вид как бы гражданства среди многих пирующих; распущу волосы, и буду оплакивать свое несчастье; раскрою хитрые сети, чтобы уловить щедро дающего милость; заплачу раз хорошо, часто смеявшаяся худо, заплачу теперь у человеколюбивого судьи, чтобы под конец не плакать бесполезно; посетую теперь немного, чтобы не сетовать тогда много; залью ноги Христовы слезами, чтобы мне Он омыл мои беззакония словами; оботру слезы косами, чтобы и для них было отсюда некоторое освящение; зацелую непорочные стопы, которые и море целовало, чтобы целомудренными поцелуями извергнуть мне яд распутных поцелуев; обниму божественное тело, девственное, из Девы, чтобы на свое осужденное тело мне перевести некоторую каплю правды из того святого тела. Склонится к этому милосердый; помилует припадающую, которую не наказал согрешающую; помилует коленопреклоненную, которой беспорядочно пляшущей постоянно благодетельствовал; помилует делающую спасения, которую кротко поднимал, найдя погибающей. Он не переносит искренних слез, не может и для меня не явиться тем, что Он есть по природе, милосердым; много может перед Ним стон, поднимающийся из глубины души; большое дерзновение имеет у Него покаяние; скажет всячески и мне нечто кроткое, тихое и приличное Его божеству". Так размышляла мудрая, так делала верная. И нарядившись в женское покрывало, по-девически, а не по-блудничному, и скрыв так весь свой лик, до тех пор для всех открытый, как в театре, и тщательно осмотревшись отовсюду, чтобы никакой блудничный вид не вошел с ней к Господу, с обличением ее, она вбежала в дом фарисеев и, став подле ног Владыки, исполнила задуманное желание: "принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром" (принесши алавастр мира, и ставши при ногу его созади плачущися, начат умывати нозе его слезами, и власы главы своея отираше, облобызаше нозе его, и мазаше миром) (Лук. 7: 37, 38). Она говорит молча и восклицает молча, поднимает крик в душе к умеющему слышать страдающие души и, при молчащих устах, слезами пишет такое моление: "Я брошена, как погибшая овца, но узнала Тебя, моего пастыря и Господа; по воле, я захвачена дикими зверями, но пришла к мысли избегнуть острых укусов волка; часто, по желанию, терпела кораблекрушение, но спасена, удержавшись за Твое пришествие, как за якорь. Но у меня нет дерзновения; всякий грешник без дерзновения; нет никаких оправдательных слов; безответен всякий грешник и беззаконник; нет голоса: без голоса всякий осужденный; порочная совесть заграждает мои уста, которые развратила моя распутная жизнь; обвинитель — богатство давит мой язык всегдашним внутри меня восклицанием: затвори уста; уста грешников не дерзновенны для ходатайства, язык осужденный не удобен для моления и обманчивое слово не пристойно для просьбы. Молча, я учу Тебя, знающего все обо мне; взглядом говорю, образом восклицаю, глазами проповедую о беззакониях, слезами объявляю погрешности, стоном возвещаю, что только от Тебя не в силах укрыться. Как пленница, со всем своим оружием падаю под Твои ноги, Царя небесного; и все свое тело, которым воевала против Тебя, или лучше, против себя, приношу к Тебе, человеколюбец! Помилуй эту голову, "ибо беззакония мои превысили голову мою" (яко беззакония моя превзыдоша главу мою) (Пс. 37: 5); помилуй эти волосы, которые Ты создал; помилуй эти глаза, которые Ты устроил; помилуй эту грязь, которую Сам преобразил в красоту, а я воспользовалась красой для безобразной непристойности; помилуй Твой образ, над которым неприятель надругался, как желал; помилуй Твою колонну, которую, как не имеющую Владыки, увлек Твой враг; прими, как выкуп, слезы и разреши, как благой, обвинения; пожелай только, и я разрешена; дай знак только, и я искуплена; прикажи, и желаемое совершено. Чего Ты желаешь – совершается, и слово Твое – дело. Я получу свободу от пречистых Твоих ног, как похитила врачевание от края Твоей одежды кровоточивая, когда Ты пожелал этого хищения; и я буду повествованием для последующих за мной о Твоем человеколюбии. Отпусти меня, и что обо мне – (это будет) для последующих родов прекрасным воспоминанием о Твоем милосердии; пусть говорят все, что некогда беззаконная и осужденная блудница, подойдя к Иисусу, была оправдана Им; и, увидев, все пусть подойдут со мной, и восхитят Твои дары. Праведный и человеколюбивый судья, обращающийся с осужденными по многому человеколюбию! Сюда к Тебе, как судье, я пришла – здесь объяви мне отпущение; не торжествуй над моими грехами перед всяким созданием; не объявляй всем на будущем суде мои беззакония; не посылай меня в адский огонь, имеющий своим веществом жизнь нерадивых. Иисус Христос, Сын Девы Марии и Создатель Девы! Через Деву и Матерь Твою и опять Деву, восстанови через нее святую меня преступную, и сделай невинной. Будучи также рожден женой, Ты знаешь, как Ты только знаешь, немощь людей".
Когда так говорила сама себе верная и умоляющая жена, Спаситель, будучи вблизи, дал желающей (возможность) воспользоваться желанием, и обнять Свои ноги для ненасытного наслаждения; будучи на ложе, Он и плачем ее пользуется, и пирует слезами покаяния, и жаждет, жаждая милости. Фарисеи тихо перешептывались друг с другом, говоря: "Что это за странное и неожиданное зрелище? Кто научил эту блудницу целомудрию? Кто подвигнул предавшуюся постыдным удовольствиям на такие мысли? Не она ли заведомый срам нашего города? Не она ли жена постоянных желаний? Не она ли обвинительница греха для каждого? Не она ли враг целомудрия и разрушительница законных браков? Не она ли лестью похищала людей? Как из такой и вдруг этакая? Как любящая смех и наслаждение явилась любящей слезы и печаль? Как неразумная и неуместная, обручающая всех смерти и образом, и взглядом, и видом, и суетной походкой и всем телом – изменилась в этот разумный вид? О, неожиданное изменение! О, странная перемена! Они так рассуждали, а позвавший Иисуса фарисей, порождая хульные помыслы в своей душе, говорил: "Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница (сей аще бы был пророк, видел бы, кто и какова жена, которая прикасается ему: яко грешница есть) (ст. 39). Простой случай, что называется Он пророком; и я обманулся с остальными, введя Его в свой дом, как испытателя (всего) неизвестного. Если бы Он был пророком, знал бы ясно и будущее. Он не знает явной и очевидной для всех (грешницы), – как же может знать тайное для всех? Как Он терпит блудничные руки? Как не прогоняет прочь не имеющую ничего невинного в своем теле? Как не гнушается гнусной и исполненной всякого постыдства?" Фарисей охуждает великое человеколюбие, как незнание, и снисхождение называет незнанием, сам болея незнанием происходящего. "Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. (И отвещав Иисус рече к нему; имам ти нечто рещи) (ст. 40). Я знаю, что говоришь, ничего не говоря; знаю, о чем кричишь молчаливо; знаю, о чем восклицаешь молчаливо; знаю, с чем и эта обращается ко Мне в мыслях; знаю Я, какие строишь в душе против Меня помыслы. Я расскажу речи твоих мыслей, объявлю твое богохульство, обнародую высокомерие твоих помышлений, так как я пребываю в помыслах твоей души. Ты говоришь так: "Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница". Это слова твоей мысли. Как бы Я узнал в глубине твоей мысли волнение поднятых помыслов, если бы не был Богом, устроителем всего? Как подозреваешь уже сам из ответа, познай, Кто Я, отвечающий тебе, когда ты ничего не говоришь; Я открываю речи твоей душе. Если бы Я был пророком, знал бы, кто и откуда жена? А где необходимое пророку освещение для знания видимого? Я не знаю стоящей на площади? Не знаю всем очевидной? Не знаю вот этой, для которой пришел к тебе? Я знаю, кто и откуда эта жена; ничто не сокрыто от божественных очей — ни корыстолюбец, ни дурное поведение; знаю, кто и откуда эта жена, и что она грешница; и рад, что удерживаюсь ею, так как ее, робко держащуюся за Меня, спасу, как прилично Богу. Не оскверняюсь ее руками, но делаю ее чистой. Нечистота не омрачает солнца, жемчуга не изменяет грязь, безгрешному не приражается грех. Не коснулся ли Я недавно прокаженного, и страдание исчезло? Ведь прокаженным не сделался, приблизившись к прокаженному? Так и теперь обычное совершаю чудо: изменяю ее в святость, а сам не изменяюсь в ее качество, терпя прикосновение (ее) руки. Я врач, но врач не ран, гнили и гнойной крови, а совершаю спасение болеющих душой; Я творец, и щажу Свое творение; Я Владыка, и не терплю наказания рабы, любящей Владыку; Я пастырь, и радуюсь, найдя Свою блуждающую овцу; Я пристань, и всех устремляющихся (ко Мне) принимаю. "Симон! Я имею нечто сказать тебе: …у одного заимодавца было два должника (Симоне, имам ти нечто рещи. Два должника беста заимодавцу некоему) (ст. 40, 41). Пока ты стоишь с ней в одном ряду; почему восстаешь против нее, как один только взошедший в крепость добродетелей? Пока ты стоишь ответчиком предо Мной; за что судишь ее, как единственно неответственный? Два должника – ты и она, а заимодавец Я; Я дал в долг тебе и жене настоящую жизнь. Один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят (Един бе должен динариев пятиюсот, другий же пятиюдесят) (ст. 41). Она должна пятьсот динариев, так как во многом погрешила; ты должен пятьдесят, так как немного ошибался; однако ты подлежишь отчету в жизни. Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим (Не имущема же има воздати, обема отда) (ст. 42). Я простил тебе твои вины, прощаю и ей ее погрешности; ты первый вкусил Моего пришествия, пусть вкусит и она Моего непамятозлобия. Ты желал, чтобы Я явился человеколюбивым к тебе и бесчеловечным к ней? Но Я не допускаю взять тебя в управители Моей благости. Если бы ты занимал ее место, она твое, желал ли бы ты, чтобы она о тебе то говорила, что ты против нее думаешь? Ты не слышал, что чего не желаешь себе, не делай другим; это общий закон природы. Итак, скажи мне: который из них более возлюбит его? (кто паче возлюбит его) (ст. 42).
В ответ Симон сказал: "думаю, тот, которому более простил" (мню, яко ему же вящше отда). И ему Спаситель: "Правильно ты рассудил (право судил еси) (ст. 43). Итак, оставайся при том, что ты Сам первый решил". "И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? (И обращся к жене, Симонови говорит: видиши ли сию жену) (ст. 44). Я не называю уже блудницей бросившую вместе с делом и имя свое. Видишь эту жену, самозванно вошедшую к нам, показывающую собой похвальное бесстыдство, делающую бесстыдство вожделенным, предводительницу по пути, который ведет ко Мне, начальницу благочестия, учительницу покаяния, научившую делом делу, непрестанно плачущую, дерзновение грешников, проповедницу Моего милосердия, сделавшую твой дом церковью, только ее одну молящуюся Единому, смотрящую на Меня, как на человека, и умоляющую, как Бога, преклоняющую колени предо Мной, как перед судьей, хотя без телохранителей и судейского седалища, поклоняющуюся (Мне) возлежащему? Видишь эту жену, неутомимую, совершительницу благого, ткущую себе одежду бессмертия своими волосами и слезами, ходатайствующую за себя всем своим телом, ненасытную в том, чего не нужно было видеть, и более ненасытную в том, неумеренность чего ублажается? Рассмотри сделанное тобой, и посмотри на сделанное ею, — и ты увенчаешь со Мной увенчавшую самое себя. Если ты не изумишься благочестию и делам ее, порицай Мое сострадание. Пришел в дом твой (Внидох в дом твой) Я, Христос, вверху и внизу и всюду и здесь такой же, каким видишь; пришествием Своим почтил тебя и дом твой; и ты воды Мне на ноги не дал (воды на нозе мои не дал еси); ты не возлил на мои ноги удобного, легкого и доступного, а она слезами облила Мне ноги (сия же, поносимая тобой, слезами облия ми нозе), которых не омочают воды и волны целого моря. Ты видишь (жену) возливающую странное орошение на Мои ноги; видишь неожиданный дождь, не из облаков несущийся, но из женских глаз рождающийся. Какой источник изливает столько потоков, сколько она слез? Какой родник не оскудевает, источая столько капель? Она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; странный лентий она приготовила из своих волос, и неожиданное полотенце сделала для Моих ног из своих кос. Ты целования Мне не дал; ты не удостоил приложить свои губы к Моим губам; а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги (сия же, отнелиже внидох, не преста облобызающи ми нозе). О, приятное усердие! О, божественные поцелуи! О, духовные поцелуи, возместившие за прежние объятия! Ты головы Мне маслом не помазал (Маслом главы моея не помазал еси); более ценную часть тела ты не увлажнил простым елеем, а она миром помазала Мне ноги (сия же миром помаза ми нозе). Итак, что тебе кажется? Отвергну приносящую Мне такие угощения? Сброшу с Себя любезные Мне дары? Не обращусь к такому расположению? Не обращусь к вере высшей неба? Презрю столь прекрасное? Презрю жалостные стоны? Но Я не таков по природе. Презрю источники слез? Но Я не могу. Презрю заплаканный образ? По человеколюбию только Я принял образ раба. Откажусь от самого Себя для тебя? Возненавижу так искренно Меня любящую? Отгоню так обнимающую Мои ноги? Прогоню просительницу, не надеющуюся на это? Исполню волю диавола? Подарю Свою добычу неприятелю? Опять пошлю Свою голубицу к ястребу? Не сжалюсь над не говорящей ничего другого, как только – "помилуй меня"? Не помилую убежавшую так от диавола и прибежавшую ко Мне? Зачем же Я сошел с небес? Зачем облекся видимым телом? Зачем Я внутри твоего дома? Если бы Я намерен был прогнать ту, которая является и желает быть пойманной, то зачем Я занял место ловли? Но Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние) (Мф. 9: 13); почему говорю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит" (отпущаются ее греси мнози, яко возлюби много. Кто же мало любит, мало возлюбится) (Лук. 7: 47). Сказав это фарисею, Христос удостоил (жену) прильнувшую к Нему кроткого и ласкового взгляда и речи и, немного нагнувшись к закрывшейся и молящей, удостоил ее желаемого отпущения грехов: "Прощаются тебе грехи (отпущаются тебе греси) (ст. 48). Прими наконец, жена, просьбу, скрепленную слезами, прими воздаяние веры, прими награду послушания, прими дары благочестия, прими венец покаяния, прими сладчайший плод горьких стонов, прими сладчайшую жатву печального сеяния. Ты посеяла со слезами, с весельем пожни: прощаются тебе грехи. Разорваны верви худой жизни, расторгнуты оковы порочности; ты освобождена от вины и отчетов, избегла негасимого огня, немногими слезами погасила столь великое пламя, раздавила главу лукавого врага, славно победила противника. Дерзай, дочь: если Бог оправдывает, то кто осудит? Я, судья, становлюсь вручителем отпущения: кто другой разрушит Мой приговор? Я, судья, разрешаю: кто иной осудит? Дерзай, дочь; подумай, как внезапно ты возвышена, как ты пришла точно осужденная – и удостоилась освободиться от осуждения и сделаться дочерью Моего небесного царства. Ты пришла, как раненая, получить лекарство, и понесла, как царица, царский венец. Ты возрождена помимо утробы, воссоздана помимо грязи, выплавлена помимо огня, крещена помимо купели. Ты сама для себя сделала купель из слез; речь Моя стала твоим крещением, слово Мое просвещением твоего лица. Дерзай, дочь: вера твоя спасла тебя. Как поверила – почерпнула; как пожелала – получила; как захотела – стала царицей. Согнулась телом, и исполнилась вся светом. Вера твоя спасла тебя. Вера – начало спасения, вера – введение к бессмертию, вера – чистое око богопознания, вера усматривает незримое. Вера твоя спасла тебя. О, если бы и иудеи подражали твоей вере! О, если бы и эллины поревновали о твоем решении! О, если бы все люди научились веровать, как ты! Иди с миром (Иди в мире). Так как ты пожелала, будешь всегда иметь Меня с тобой и в тебе; если останешься такою невинной, Я никогда не отлучусь от твоей мысли; если соблюдешь эту чистоту не загрязненной, Я всегда с тобой пребуду; если останешься девственной невестой, Я буду для тебя девственным женихом, женихом – стражем нетления; если не отвергнешь брачного залога, совершенного сегодня между нами, Я не прекращу сожительства с тобой; если не будешь блудницей против Меня, Я не отвергну тебя от Моего родства; если не допустишь против Меня прелюбодейного помысла, Я подарю тебя, как небесный жених, и все небесное; если сохранишь совесть неуязвимой в отношении Меня, будешь постоянно наслаждаться Моим благоволением. Иди с миром. Помни настоящий день, в который ты насладилась свободой; помни эти прекрасные слезы, которыми ты достигла такой светлости; помни это покаяние, которым ты обрела достоинство дочери. Иди с миром. Я примирился с тобой, печалясь много времени до этого о тебе через тебя. Не разрывай прекрасного мира низкими делами; не поднимай опять войны против Меня своим телом; не сплетай опять по-сатанински волос; не убеляй, как стену, своего лица; не измышляй суетного и гибельного украшения; не предлагай, как на площади, взгляда своего купцам постыдных удовольствий; не устремляй очей, как ловец, против добровольно уловляемых; не пользуйся губами, как стрелами, против охотно ранящих себя; не делай уст своих смертью; не порочь рук непристойными объятиями; не осуждай ног постыдным беганьем; не извращай прекрасного своего беганья худым беганьем; не разбрасывай жемчуга невинности, который без труда ты собрала; не будь опять притоком порчи; не устремляйся опять к старому своему обману; не восстановляй прежней палатки; не созидай худо того, что прекрасно разрушила; не принимай в советники змея, чтобы не обнажиться тебе, как Еве; не покидай источника веры для удовольствия, чтобы многообразный дракон не отравил тебя ядом; не усыпляйся сном сладострастия, чтобы не возбудить против себя Моего праведного гнева; не принимай на себя грязи после такого мира; не будь опять, чем была; раз очищена, раз сплавлена; останься вновь сделанным украшением целомудрия, чтобы не плавиться в огне. Иди с миром. Возвещай встречным, как благ Я и человеколюбив; указывай не знающим смывшего твою нечистоту; будь впредь сетью жизни. До настоящего дня ты охотилась за юношами для погибели (их); с настоящего дня уловляй всех людей для спасения; восклицай вместо Павла, будто раньше Павла уловленная: "Верно и всякого принятия достойно слово, что Христос Иисус пришел в мир спасти грешников, из которых я первая" (верно слово и всякаго приятия достойно, яко Христос Иисус прииде в мир грешники спасти, от нихже первая есмъ аз) (1 Тим. 1: 15).
Поревнуем и мы все покаянию ее, чтобы приобрести равное дерзновение; разрешишь неправды, как она волосы; прольем такие же слезы, чтобы получить такие же лекарства; будем так любить Владыку, чтобы Он так любил нас; будем держаться и мы руками веры за Того, Кто охотно предается, и никогда не покинем Его, пока Он не скажет самим делом и нам: "Отпускаются ваши грехи: дерзайте, дети; вера ваша спасла вас!" И веру ее напишем в наших мыслях, воссылая славу Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
О тридневном воскресении Господа нашего Иисуса Христа.
Воскрес Господь наш Иисус Христос в третий день, даруя миру жизнь. И вот некоторые из стражи, придя к иудеям, сказали: "Воскрес из мертвых Иисус, называемый Христом". И говорят неразумные иудеи воинам: "Почему вы не удержали Его?" Говорят воины: "Вы, удержав Его, какую получали пользу, кроме вреда для ваших душ? Он сказал, что должно Мне умереть и в третий день воскреснуть; и это исполнил, воскреснув из мертвых со многой славой". Говорят неблагодарные иудеи: "Вы получили деньги от учеников Его и выдали Его тело". И говорят воины: "У вас такое неверие, беззаконники? Вы не поверили Его слову, что должно Ему умереть и в третий день воскреснуть. Горе вам, иудеи, так как Он теперь пришел, и вы не поверили Ему, для того пришедшему, чтобы исполнилось все Писание, говорящее о Нем. Когда Он придет второй раз опять, что вы будете делать, беззаконники? И как мы могли удержать Его, когда сделались мертвыми от страха славы Его? При воскресении Его, поколебалось место с оснований, и воинства ангелов окружили божественный гроб Его; и, подойдя, один ангел отодвинул камень от двери гроба; и вот вышел Иисус, как из чертога, блестя, как молния. И мы услышали, что ангел говорил женщинам: "Не бойтесь вы; идите, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых, и вот Он предшествует вам в Галилее; там Его увидите". Итак, вот Он в Галилее. Если можете, идите, удержите Его. Вот мы сказали вам истину, которую услышали от ангела". Иудеи, услышав эта слова, стали, как мертвые, от страха и изумления; и переглянувшись между собой, дали достаточно сребреников воинам, и просили их словами: "Скажите, что ученики Его, придя ночью, украли Его, когда мы спали. И если услышит об этом начальник, мы убедим его, и вас сделаем безответственными". О, беззаконные иудеи! Кто убедит целый мир? Горе вам, жалкие, что замыслили лукавый совет, что были названы детьми, но стали собаками! Горе вам, жестоковыйные и необрезанные, что, будучи избранным народом Божиим, стали волками и изощрили зубы против агнца Божия, и стали чуждыми славы Его! Горе вам, неразумные, что возлюбили ад и вечный огонь! Ад, после выхода находившийся в его сокровищницах, принимает вас вместо них, со словами: "Не успокоится ли кто-нибудь из евреев, которые подняли руку против Христа, и меня сделали пленником? Если бы они не замыслили лукавства против Господа, и я бы не пострадал так. Когда приму их, спущу их в самые нижние свои части, где отец их, диавол, заключен в вечный огонь и с неусыпным червем, чтобы не вооружались против Господа славы, не говорили бы неправды против Бога и не поднимали бы на высоту гордости свой рог". Горе вам, несчастные иудеи, что, оставив свет, возлюбили тьму! О вас сказал пророк Исайя: "Горе тем, которые зло называют добром, и добро - злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое - горьким!" (горе полагающим свет тьму и тьму свет, говорящим горькое сладкое и сладкое горькое) (Ис. 5: 20). Горе вам, несчастные иудеи, когда увидите, что древу, на котором вы распяли Господа, поклоняется мир, и в день воскресения и второго пришествия Своего идет Господь на облаках небесных, окруженный копьеносцами-ангелами, и вас осуждает! Горе вам, иудеи, что держите между собой лукавый совет умертвить бессмертного! Он живет вечно, а вы умерли в неверии, и не поверили слову блаженного Павла: "Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою" (Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва) (Гал. 3: 13). Но мы, оставив злых и непокорных иудеев, пойдем к свету Солнца правды, и с радостью примем воскресение Господа. Итак, воскрес Господь наш Иисус Христос из мертвых, и встретили Его две жены, т. е., Мария Магдалина и другая Мария, которая есть Матерь Иисуса, и поклонились Ему. Что же Он? "Не бойтесь; но пойдите, скажите братьям Моим и Петру, чтобы шли в Галилею, и там они увидят Меня" (Не бойтеся, идите, возвестите братии моей, да идут в Галилею, и ту мя видят) (Мф. 28: 10). Итак, эти жены первыми приняли от Него радость и поспешили проповедать апостолам о Его воскресении, и отошли к себе, получив радость от Владыки твари. Мария Магдалина опять пришла ко гробу; и не найдя Его, услышала ангельский голос, повторяющий то, что она слышала и от Господа, что Он предваряет в Галилее; и обратившись видит, что Господь говорит ей. Думая, что Он – страж сада, спрашивает, не знает ли, где Христос положен. Иисус говорит ей: "Мария, чего ты плачешь, чего ищешь? Перестань плакать, приняв радость! Где радость, исчезли мрачные слезы; где радость, убегает потупленная скорбь; где радость, нет печали, где радость, знаки веселья. Я Сын Девы, Я Иисус, победитель ада, Я победитель мира, Я опустошитель ада, Я Иисус, благовестивший мертвым надежду воскресения, Я добровольно претерпевший крест за спасение мира, Я Иисус, тридневно воскресший из мертвых, как предсказал, и произнесший вам: "радуйся". Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Небо и земля мимоидет, словеса же моя не мимоидут) (Мф. 24: 35). Я Иисус, одеватель крещаемых; обо Мне Павел возглашал: "все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся) (Гал. 3: 27). Я Иисус, невестоводитель просвещенных; Я Иисус, жених церкви; Я Иисус, податель мира и веселья. Перестаньте плакать, и оденьтесь в радость; перестаньте сетовать, и благовестите апостолами. Это день, в который Я удалил со всякого лица слезу; это день победы над смертью и жизни для находившихся в аде; это день, в который (Я), первородный, воскрес из мертвых и доставил миру радость; это день, в который Петру и остальным апостолам Я объявляю через вас Евангелие Моего воскресения. И пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите" (И пойдя, рцыте учеником Моим и Петру, яко воста от мертвых: и се варяет вы в Галилеи: тамо его узрите) (Мф. 28: 7). Видишь милосердие Владыки? Он не назвал по имени ни одного из апостолов, кроме Петра. Почему, Господи, Ты назвал только его имя? Почему? "Слушай, почему Я назвал только его по имени. Потому что остальные не сказали: "Если нам нужно будет умереть с Тобой, мы не отречемся от Тебя"; а он сказал, (и) отрекся от Меня трижды, (но) раскаявшись, горько плакал. Должно быть, он боится подойти к лицу Моему, думая, что не отпущен грех. Вследствие этого Я сказал: и Петру, – чтобы, не колеблясь, шел с остальными моими учениками, и увидит Меня. Скажите Петру, чтобы он нисколько не робел. Я не умалил тебя перед сонмом апостольским. Хотя и Иоанна Я люблю, и поручил ему, как непорочному, Свою матерь при кресте, – однако и тебе я дал ключи царства небесного. Ты нисколько не робей прийти ко Мне: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах (еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех) (Мф. 16: 19). Не бойся, Петр; Я не отстранил тебя от председательства между соучениками твоими; что Я тебе обещал, исполню. На твоей вере, твердой, как камень, Я создам церковь Свою, и врата ада, не овладеют ею. Ты будешь пастырем овец, ты будешь пасти моих агнцев, ты станешь направо от Меня, как военачальник. Не бойся, что ты отрекся от Меня; видел твои слезы, и отпустил твой грех. Было бы хорошо и Иуде, предавшему Меня, если бы он не удавился и покаялся; Я Бог кающихся. Для того Я и сошел на землю, чтобы даровать миру покаяние. Мытарям и блудницам Я так много простил грехов, и тебе ли не прощу одного? Я люблю кающихся. Вспомни, что я плакал об Иуде, и не желал его погибели. Ему было бы хорошо, если бы, когда бросил сребренники в храме, не удавился и покаялся; но, так как он остался без покаяния, за это мучится вечно. А ты не бойся; Я видел твои слезы, и отпустил тебе грех. Давиду, совершившему два нечестия, прелюбодейство и убийство, Я простил и возвел в прежний чин пророчества; и тебе ли не прощу одного греха, покинувшему все, что приобрел? Петр! Это Я сказал: "На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся" (радость будет на небеси о едином грешнице кающемся) (Лук. 15: 7); это Я сказал: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас" (приидите ко мне вси труждающиися и обременении, и аз упокою вы) (Мф. 11: 28). Хорошо было бы и Иуде, если бы обратился ко Мне, не удавился, не погубил бы самого себя; и его грех Я пригвоздил бы ко кресту. Он сам перед собой был виновен. Я даже не проклял его; скорее, подобно остальным, и его умыл ноги, и ему уделил от хлеба и чаши; ни в чем бы его не обвинил, если бы как-нибудь он пришел к покаянию; но не пожелал он прийти к сознанию своего греха. А ты покаялся; не бойся прийти ко Мне на глаза с соучениками твоими; настолько тебя Я не умалил, что даже тень твоя в состоянии исцелять больных". И посмотри на человеколюбие Божие: через этих жен Он благовестит ученикам, и особенно обесчещенный через послушание Евы, пол ведет к чести и благим надеждам. Вы видели, какой чести удостоились жены за свое усердие? Будем подражать им в ревности и мы, мужи и жены, и по силе почтим день воскресения! Как они оставались всю ночь до времени воскресения, и мы останемся, не с миром и ароматами чувственными, но с благоуханием благих дел и лучшей жизни, с напряженной молитвой, с исповеданием грехов. Как они получили в награду за терпение то, что раньше всех остальных удостоились видеть Его после воскресения, удержать ноги и поклониться, так возможно и каждому из нас, если пожелаем, удержать не только ноги, но и всего Его, только если наперед очистим мысль от всякого житейского помысла, смыв грязь грехов слезами, милостыней; в тот особенно час, когда подходим со страхом и трепетом к ужасной трапезе, приблизимся к божественным тайнам, отогнав от своей мысли всякое волнение и смущение, и в мире со всеми. Подходя, пусть никто не имеет внутри себя порочных помыслов, ни коварства против ближнего своего; (пусть не подходит) ни порочный, ни блудник, ни ругатель, ни братоненавистник, ни сребролюбец, ни прелюбодей, ни пьяница, ни корыстолюбец, ни мужеложник, ни завистник, ни вор, ни злоумышленник, чтобы не получить для себя осуждения. Призываю всех вас показать в себе многую любовь, многое благоговение, многое сокрушение, чтобы и вам понести для себя щедрую награду и быть в состоянии не только ноги удержать и руки, но и голову, для наслаждения теми страшными и несказанными тайнами, – только если с чистой совестью будем участвовать в непорочных тайнах. И не здесь только будем жить в чистоте, но и в тот день будем в состоянии увидеть Его идущим в неизреченной той славе и с сонмом ангельским, если пожелаем быть кроткими и братолюбивыми; и не только увидим Его, но и сделаемся храмом Его, как сказал Господь: "И поставлю жилище Мое среди вас… и буду ходить среди вас и буду вашим Богом" (вселюсь в них, и похожду и буду их Бог) (Лев. 26: 12); и не только услышим от Него: "радуйтесь!", как Он сказал женам, но даже слова, удостаивающие царства: "Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (приидите благословеннии Отца моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира) (Мф. 25: 34). Да будет, чтобы мы все удостоились этих слов, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Сегодня взошло Солнце правды – и скрыло раньше восходившее; я освобожден от тьмы, – и не пользуюсь лучами; для меня опять родился свет – и омрачаюсь страхом; радуюсь рождению – и смущаюсь его образом; вижу, что проистекает новый источник – и убегает от древнего нечестия; вижу, что рождается младенец, – и небо склоняется для поклонения Ему; матерь рождает – и утроба не отверзается; дитя запечатывает собственное зачатие; родитель не муж, и сын без отца; Спаситель рождается, и создает Себе звезду; пеленается младенец, и держит землю; ясли изображают престол небесный, и скот — херувимское предстояние; светоч является, и объявляется чудо; ангелы предвозвещают, и пастыри пророчествуют; волхвы богословствуют, и иереи богоборствуют; Ирод падает, и смерть оплакивается; Адам освобождается, Ева радуется, и змий скорбит; пленные отпускаются, и насильники наказываются; младенец питается молоком, и питает питающую; носится на руках, и носит носящую; тварь узнает, и природа устрашается. Отсюда и я изумляюсь чуду, трепещу от таинства. Смело доверюсь Гавриилу, и изгоню свой страх. Слова к Марии объясняют чудо. Какие? И говорит (Гавриил): "Радуйся, благодатная (Лук. 1: 28), неизмеримая пашня небесного колоса; радуйся, благодатная, неложно девственная матерь истинной виноградной лозы; радуйся, благодатная, непоколебимая сеть неизмеримого божества; радуйся, благодатная, обширное место необъятной природы; радуйся, благодатная, невеста вдовствующего мира, непорочное рождение; радуйся, благодатная, соткавшая для создания венец нерукотворный; радуйся, благодатная, святая обитель огня; радуйся, благодатная, возвращение бегствующей вселенной; радуйся, благодатная, неиссякаемая житница голодающей твари; радуйся, благодатная, нескончаемая благодать святой Девы; радуйся, благодатная, носитель светильника, украшенный многими добродетелями, (носитель) света негасимого и светлейшего, (чем) солнце; радуйся, благодатная, приманка духовной удочки; радуйся, благодатная, духовный кивот славы; радуйся, благодатная, златая стамна с небесной манной; радуйся, благодатная, напоившая жаждущих сладким питьем вечного источника; радуйся, благодатная, духовное море с небесной жемчужиной, Христом; радуйся, благодатная, блестящее небо, имеющее в себе в небесах невместимого Бога, необъятного и пространного; радуйся, благодатная, столповидное облако, имеющее Бога, путеводившего Израиля в пустыне. Что мне сказать, и что произнести? Как мне ублажить всекоренящую славу? Кроме Бога, ты выше всех". Этим словом она смущена и, отвращая взор, стоит телом (и) изображает зрелище крестной истории; нерешительно стоит перед ангелом – ни бежать не осмеливается, ни стоять не дерзает. Видя, что бестелесный стоит, как человек, она стыдилась оставаться, ценя девство; не осмеливалась спросить неподобного себе. И было лицо Девы исполнено страха; говорит сама в себе: "Что это за приветствие? Кто приветствовал меня? Он превосходит блеском солнце, и беседует с грязью; сошел с неба, и приветствует деву; не облечен телом, и стоит подле жены, ступает по земле крыльями, как ногами. О чем он спрашивает у земли? По-моему, он ангел, но говорит как человек; исходит голос ко мне от бестелесных святых; лицом украшен светлее светильника; облечен одеждой; вижу юношу, не облеченного плотью, ступающего по полу, и не оставляющего знаков следа; нет у него языка, и восклицает мне: "радуйся"; губами не двигает, и пророчествует мне радость. Не знаю, что подумать о страшном мне видении? Если не знаю посланного, как буду знать пославшего? Если страшен вестник, то возвеститель страшнее. Если так блестящий омрачил мой ум, каким телом я покрою Солнце правды? Если устрашает меня создание, то как я буду носить Создателя? Если изумлена рабом, то как рожу Господа?" Сказал ей ангел: "Не бойся, Мариам (Лук. 1: 30); ты не падешь, как Ева; из нее смерть – из тебя жизнь бессмертная; из нее плод умирания – из тебя плод животворный; из нее обман – из тебя любовь; из нее людям от Бога удаление – из тебя неизъяснимое соединение Бога и плоти; из нее мрачный сон ада – из тебя светлый светильник мира; из нее проклятие – из тебя благословение; из нее отвержение – из тебя прощение; из нее мучение – из тебя вера; из нее слезы – из тебя реки живой воды; из нее труды – из тебя успокоение; из нее древнее нечестье – из тебя жизнь Троицы; из нее братоненавидение – из тебя человеколюбие; из нее потоп – из тебя омовение бессмертия; из нее убийство – из тебя возрождение; из нее заклание живых – из тебя воскресение мертвых; из нее ненавистный двенадцатиколенник – из тебя двенадцать апостолов, соединенных любовью; из нее смерть, распространяющаяся в мире, из тебя – она падает, достигнув успеха; из нее падение – из тебя воскресение. Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога; и вот, зачнешь во чреве, и родишь Того, Который в Отце и во плоти; и родишь Сына древнее Адама; родишь Сына старше меня; родишь Сына выше неба; родишь Сына выше херувимов; родишь Сына, устроителя веков; родишь Сына, собезначального Отцу: родишь Сына, совечного Духу; родишь Сына, Которого (область) все существующее; родишь Сына, Которого мы (не можем) видеть; родишь Сына, образ Которого от меня сокрыт; родишь Сына, Которому я предстою с трепетом". И исполнились дни рождения ее, и родила Сына своего первенца, Которого не насадил муж; она родила Сына, Которого не носил отец; родила колос, Которого не посеяло тело; родила Создателя, сделавшегося человеком; родила в пещере, и в Персиде Он явился. "Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? (Христу рождшуся в Вифлееме Иудейстем, се волсви от восток приидоша во Иерусалим, глаголюще: где есть рождейся царь Иудейский) (Мф. 2: 1, 2). Где бессеменно рожденный, пославший звезду Свою раньше самого Себя? Где влекущий нас странным лучом к неведомому свету? Где неизмеримой дланью ограждающий вселенную? Где всюду являющийся, и во плоти скрывающийся? Где освободивший нас от заблуждения и путеводитель к благодати? Где явившийся под дубом ангельской троицей? Где не сжегший терновник, и не уничтоживший матери? Где (родившийся) от Отца, невидимый, и матерью держимый? Где иссушивший Чермное море, и молоком питающийся? Где наказавший фараона, и от Ирода скрывающийся? Где потопивший дракона, и в пеленах лежащий? Где Тот, Которого не видели ангелы и созерцают люди?" "И вот, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, [как] наконец пришла и остановилась над [местом], где был Младенец… и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну. И, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою" (И се звезда, юже видеша на востоце, идяше пред ними, дондеже пришедши ста верху, идеже бе отроча; и поклонившись, принесоша ему дары, злато, и ливан, и смирну. И весть приемше не возвратитися ко Ироду, иным путем отъидоша во страну свою) (Мф. 2: 9, 11, 12). Родившегося Христа, Бога нашего, воспоем и прославим вместе с Его Отцом (и) со Святым Духом, ныне и присно, во веки. Аминь.
На слова: вошел Господь в храм в преполовение праздника (Иоан. 7:14); и о Мелхиседеке. В Преполовение.
Гранаты, яблоки, финики и остальные древесные плоды услаждают телесную гортань; божественные слова святых учителей, срастворенные любовью, воспринимаясь слухом назидания, услаждают душевную гортань. И как собравший древесные плоды, во время собирания их, хвалит деревья, – так и собравший своим слухом божественные слова учителей, потом восприняв их умом и вкусив сладости слова, выражая устами похвалы учителю, говорит: "Как сладки гортани моей слова Твои! лучше меда устам моим" (коль сладка гортани моему словеса твоя, паче меда и сота устом моим) (Пс. 118: 103). И мудрейший Соломон, уподобив прекрасные слова сотовому меду, говорит: "Приятная речь - сотовый мед, сладка для души и целебна для костей" (сотове медовнии словеса добрая) (Прит. 16: 24). Как гортань, отведывая снеди, умеет различать хорошие от худых, так и ум души умеет различать полезные изречения от худых, как говорится у Иова: "Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи?" (гортань брашна вкушает, ум же словеса разсуждает) (Иов. 12: 11). И никто пусть же думает, что домовладыка имеет в своем саду различные деревья – финики, яблони, маслины, а Господь в Своем саду церкви не имеет различных отцов, так, чтобы каждый, по своей доброте, износил из глубины сердца плоды слова, для вкушения приходящим. Иной из них, как хорошо растущая маслина, густо покрыт листьями веры и плодовит делами благочестия; иной, как финик, увенчан вайями победы над диаволом, и доставляет бедным сладчайший плод благодеяния, – о нем говорит Писание: "Праведник цветет, как пальма" (праведник яко финикс процветет) (Пс. 91: 13). Иной, как яблоня, доставляет людям два наслаждения, запах и сладость для гортани; невеста Церковь, хваля такого в Песнях песней, что говорит? "Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей" (Яко яблонь посреде древес лесных, тако брат мой посреде сынов Израиля: под сень ею восхотех и седох, и плод его сладок в гортани) (Песн. 2: 3). Что же делать мне, возлюбленные, когда я владею небольшой листвой слов и (немногими) плодами, не могу ни прохладить утомленных зноем, ни напитать голодающих плодами слов? Хорошо мне было бы вместе с вами изучать наставления святых отцов! Но так как страх Божий и ваша любовь побуждают нас к речи, то, взяв два или три слова из сладчайшего Евангелия, как бы финики, и вкусив, мы возбудим вас – с усердием, с пылким духом, подвигнуться к плодоносным деревьям святых отцов. Только что мы слышали слова евангелиста: "В половине уже праздника вошел Иисус в храм и учил" (в преполовение праздника, взыде Иисус во церковь, и учаше) (Иоан. 7: 14). Не напрасно это евангельское слово, так как наступило время праздника; прилично настоящему (случаю) евангельское чтение, согласно с днем поучение; сила этого слова – сестра настоящего праздника. "В половине праздника вошел Иисус в храм" (В преполовение праздника, взыде Иисус во церковь). По окончании праздника Он уже более не восходит в храм, но поднимается на небо. "В половине праздника вошел Иисус в храм". Под праздником он разумеет не то, что бывает у эллинов и иудеев, где пьянство, шутки, блудные песни, обольстительное благозвучие и оживленные пляски, – но праздник святой, приличный христианам, где не пьянство и шутки, но молитвы, песнопения и умилостивления; где не блудные песни, расслабляющие тело, но божественные песни, укрепляющие душу; где не оживленные пляски, но веселая резвость святых душ. Если желаешь видеть у нас поющих, пляшущих и прыгающих, каковы они, то посмотри на Исаию, поющего и говорящего: "Воспою Возлюбленному моему песнь Возлюбленного моего о винограднике Его" (воспою возлюбленному песнь возлюбленнаго моего, винограду моему) (Ис. 5: 1). Погляди и на хор святых жен, Марию, сестру Моисея, с другими женами израильтян, поющих победные песни Богу и говорящих: "Пою Господу, ибо Он высоко превознесся" (поим Господеви, славно бо прославися) (Исх. 15: 1). Об этом вспоминает и Давид, словами: "в средине девы с тимпанами: в собраниях благословите [Бога Господа]" (посреде дев тимпанниц в церквах благословите Бога) (Пс. 67: 26, 27). И сам блаженный Давид не стыдится плясать впереди богоносного ковчега, как можно слышать из его слов: "пред Господом играть и смеяться, и плясать буду" (и буду играти и плясати пред Господем) (2 Цар. 6: 21). Младенец Елизаветы, Иоанн, увидит богоносную кисть, скрывающуюся в небрачной утробе, взыграл во чреве. "В преполовение праздника, вошел Иисус в храм". Храм есть жилище только для Бога. И эллины говорят: у нас есть храм, (но) по незнанию, что это не храм, а мерзость. Где пролитие крови, возлияния, идольский тук и демонские таинства, там не может быть храма, но мерзость демонов. "В преполовение праздника вошел Иисус в храм". Храм есть жилище, принадлежащее только Богу; здесь обитают любовь и мир, вера и целомудрие. Потому и иерею Божию, священнодействующему перед Богом, надлежит быть мирным и тихим, не хищником, не коварным, не сребролюбивым, чтобы прежде всего в его душе Бог был совершен, и потом изменял бы так по своему образу свой народ. Может называться храмом и очищенная душа каждого верующего человека: "поставлю жилище Мое среди вас… и буду ходить среди вас" (вселюся в вас, и похожду) (Лев. 26: 12). Храм поистине свят, жертва и иерей – это Христос, в Котором, по божественному апостолу, "обитает вся полнота Божества телесно" (всяко исполнение божества живет телесне) (Колос. 2: 9). Ему сказал Отец: "Ты священник вовек по чину Мелхиседека" (ты иерей во век, по чину Мелхиседекову) (Пс. 109: 4). Теперь, неожиданно попав на величайший вопрос, я затрудняюсь, куда склонить взор своей мысли, не знаю, куда направить кормило назидания. Если апостол, дойдя до главного, о Мелхиседеке не решился подробно излагать, слегка сказав: "О сем надлежало бы нам говорить много; но трудно истолковать" (о немже многое нам слово и неудобь сказаемое) (Евр. 5: 11), – то что я могу сказать, когда настолько уступаю апостолу, насколько может рассуждать человек? И как путник, пока идет по наклонной и ровной дороге, с удовольствием совершает путешествие, а когда придет на какое-нибудь неровное место, или крутое и непроходимое, где гора превысокая, остановившись и обсудив труд подъема, начинает тихо идти, чтобы не обессилеть скоро, так и мы, пока у нас были покатость и равнинность Евангелия, шествовали с удовольствием путем слова, а когда подошли к превысокой мысли, начинаем тихо восходить по небесной лестнице толкования. Что же это за вопрос, исследуемый всеми христианами? Для чего апостол, вспомнив о Мелхиседеке, сказал, что он без отца и родословия, не имеет ни начала дней, ни конца жизни (Евр. 7: 3)? Такой ведь не может быть человеком, но Богом. Многие, не вдумавшись в сказанное о нем, сочли его большим Христа, образовали из себя ересь и называются мелхиседекианами; споря с нами и желая показать, что Мелхиседек больше Христа, приводят нам в свидетели Писание, говорящее: "Ты священник вовек по чину Мелхиседека". "Как, – говорят, – Мелхиседек не больше, по образу и чину которого Христос иерействует?" Другие, заблудившись, говорят, что он Дух Святой. А мы говорим, что он человек подобострастный нам, и не больше Христа – да что говорить о Христе – даже и Иоанна Крестителя, потому что истинно слово Господа: "Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя" (аминь глаголю вам, не воста в рожденных женами болий Иоанна Крестителя) (Мф. 11: 11). Но он не есть и Дух Святой. Что Мелхиседек не больше Христа – пусть скажут нам они, говорящее это, откуда или из какого места он? Из небесных, земных, преисподних? Если они скажут, что Мелхиседек из небесного или другого какого-нибудь места, то пусть послушают, что колено его преклоняется перед Христом; апостол именно говорит, что Ему поклонится "всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедает" (всяко колено, и всяк язык исповестъ, небесных, земных и преисподних) (Филип. 2: 10, 11). Если Мелхиседек склоняет колено перед Христом, то поклоняющийся Мелхиседек меньше поклоняемого от него Христа. Почему же, несчастные, они не слушают и следующего по порядку стиха, сказанного апостолом, чтобы им знать, что он меньше Христа? Он прибавляет: "уподобляясь Сыну Божию" (уподоблен же Сыну Божию) (Евр. 7: 3), как и мы стали по образу и подобию Христа. Но может быть, кто-либо из слушателей спросить: "Почему же говорится, что Мелхиседек без отца и без матери и без родословия?" Ему мы ответим: "Иудеи сказали, что он рожден от блуда, и потому в Писании нет родословия". Им мы ответим: "Худо вы сказали: мы находим что другие рождены от блуда, но имеют родословие". Соломон, рожденный от жены Урии, родословится; и Авимелех, сын Гедеона, рожденный от блуда, родословится. Почему же не родословится Мелхиседек? Потому что Мелхиседек был типом Христа, и носил образ Христа. Поэтому Писание опустило отца и матерь, и рассказывает о нем без родословия, чтобы в нем, как в образе, мы усматривали Христа, (Который) поистине без отца, без матери и без родословия. Христос безотечен на земле по плоти, безматерен на небесах по Духу, по божеству. Таков есть "не имеющий ни начала дней, ни конца жизни" (ни начала днем, ни животу конца имея) (Евр. 7: 3). Писание не обозначило родства Мелхиседекова, но опустило и рождение его и кончину, чтобы, как мы раньше сказали, в нем мы созерцали этого истинного Мелхиседека. Мелхиседек значит "царь правды", Который есть Христос, не имеющий ни начала дней, ни конца жизни. Бог Слово ни начала дней не имел, ни прекращался когда-либо, или умирал; Христос всегда пребывает. Нам возражают Мелхиседекиане: "Что же это, что Ему говорит Отец – «Ты иерей во век, по чину Мелхиседекову?»" Им мы говорим: "Этот Мелхиседек был мужем праведным и поистине носил в себе образ Бога. Движимый пророческим Духом, он рассудил теперь принести от себя Богу будущее приношение от Христа: хлебом и вином чествовал Бога, подражая будущему Христу. Так как у иудеев чин Аарона приносил в жертву не хлеб и вино, но тельцов и агнцев, прославлял Бога кровавыми жертвами, то Бог имеющему родиться от Девы Марии Иисусу восклицает словами: "ты иерей в век, по чину Мелхиседекову; не по чину Аарона, служившего тельцами, агнцами и кровавыми жертвами, но ты иерей в век, по чину Мелхиседекову, хлебом и вином совершаешь приношение язычников вечно". Но, чтобы не казалось, возлюбленные, что мы попусту удлиняем слово, здесь прекратив слово, отошлем вас к источнику назидания отцов, которые и жажду души вашей утолят и сердца ваши возвеселит, исполняя Духом Святым, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава во веки веков. Аминь.
Где ни бывает Владыка, как источник жизни, телесно, (везде) изливает многие и различные потоки человеколюбия. Взошел на гору с учениками, и предложил слушателям потоки блаженства; сошел оттуда, и одержимым различными болезнями излил потоки исцелений; остановился у овчей купели, и расслабленного напоил укреплением; вошел в дом Петра, и его тещу, сжигаемую лихорадкой, охладил; пришел в Вифанию, и четырехдневного Лазаря напоил чашей жизни; встретился с прокаженным, и его болезнь отер губкой человеколюбия; остановился в синагоге, и сухую руку увлажнил для деятельного движения; приходил на брак, и позвавшим смешивал удивительное вино; и множество другого, что трудно исчислить. И сегодня Он взошел в храм, и предложил слушателям реки учения. Вы слышали евангельское чтение, которое к нам, в середине праздника, с высокого седалища, евангелист велегласно произнес, как бы левитской трубой: "Но в половине уже праздника вошел Иисус в храм и учил" (абие же в преполовение праздника, взыде Иисус во церковь, и учаше) (Иоан. 7: 14). Это Писание исполнено человеколюбия. Не сказал он: "при наступлении преследования", или – "при настоящей печали", или – "при унынии, овладевшем учениками", или (не сказал) наставления в чем-либо ином таком, что постоянно представляло дело апостольское, – но что он говорит? "Но в половине уже праздника". Но что в середине праздника, скажи, Иоанн? Ирод наложил руки? Иудейский народ одобрил коварный замысел? Снова Иуда с предательством? "Нет, –говорит". Но что? "Вошел Иисус в храм и учил". Приличное Христу он предложил Христу; усвоил Ему дело подходящее. Речь есть дело слова, и учение – (дело) учителя, и Христово (дело) – произнесение слушателям слов полезных. "Вошел Иисус в храм и учил". О, непреодолимое человеколюбие! Где почти побивался камнями, там побивающих обогащал словесными учениями. "Вошел Иисус в храм и учил". Где читался закон Моисея, там Он предложил учение благодати, будучи не уничтожителем закона, но исполнителем закона. Сам в Евангелии восклицает: "не нарушить пришел Я, но исполнить" (не приидох разорити закон, но исполнити) (Мф. 5: 17); и Павел произносит устами Владыки: "Потому что конец закона - Христос, к праведности всякого верующего" (кончина бо закона Христос в правду) (Рим. 10: 4). "Но в половине уже праздника вошел Иисус в храм и учил"; всех учит на месте молитвы, предлагает слово оглашения, как Слово, там, где был собран и лукавый синедрион. Иерей по чину Мелхиседека взошел в храм и учил; когда многие слушали, из иудеев никто не научался. О них Он наперед возглашал: "есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат" (очи имут, и не видят: уши имут, и не слышат) (Пс. 113: 13, 14), объявляя о безумии богоборцев. "Вошел Иисус в храм и учил". Он взошел в храм, чтобы распростереть сеть небесного учения для духовной ловитвы людей; Иисус взошел в храм, а иудеи отошли от веры. "Но в половине уже праздника вошел Иисус в храм и учил. И дивились Иудеи, говоря: как Он знает Писания, не учившись?" (Абие же в преполовение праздника, взыде Иисус во церковь, и учаше. Дивляхуся Иудее глаголюще: како сей книги весть не учився?) Они удивлялись, но не веровали; поражались избытком мудрости, но не раскаивались, исполненные нечестием. Они смотрели на врача, предлагающего лекарства – и, болящие, не принимали врачевания; глядели на освободителя, – и любили плен; в своей среде имели луг благ, (но) собирали терние; в присутствии пристани терпели кораблекрушение; при мудрости, изливающей божественные учения, не желали омыть с себя убийства; при Христе, распростирающем крылья человеколюбия, отказывались укрыться от порождений ехидниных: "Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, – говорит Он в Евангелии, – как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!" (колькраты восхотех собрати чада ваша яко кокош пшенцы своя, и не восхотесте) (Мф. 23: 37)? "И дивились Иудеи, говоря: как Он знает Писания, не учившись?" О, дела! Ты, иудей, не знаешь закона, и не знаешь наставлений закона! Говоришь: "Как Он знает Писания, не учившись?" Скажи мне, враг истины, как Адам, не учившись, положил зверям подходящие названия? Раба не спрашиваешь, и делаешь ответчиком Владыку, говоря: како сей книги весть? "Иисус, отвечая им, сказал: Мое учение - не Мое, но Пославшего Меня" (Отвеща Иисус и рече: мое учение несть мое, но пославшаго мя Отца) (ст. 16). Посылается ли когда Бог в смысле перемены места? Наполняющий все приходит ли туда когда-нибудь, где находится? К иудеям слово это, (а) не к умеющим учиться благочестию это изречение: "Мое учение - не Мое, но Пославшего Меня Отца, Который дал Мне свидетельство с неба при всех вас в словах: "Сей есть Сын Мой возлюбленный" (сей есть Сын мой возлюбленный) (Мф. I3: 17). Обо Мне и Иоанн возгласил: "вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (се агнец Божий, вземляй грех мира) (Иоан. 1: 29). Агнец – поистине Христос, сегодня пришедший в храм, и Иоанн к Нему относил голос истины. Будучи голосом, он по-должному прославил Слово; будучи светильником, обозначил светоч солнца; как Предтеча, объявил идущего; как сияние, проповедал утро; как воин, обнародовал имя царя. "Вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира"; агнец, Которого девственная агница бессеменно зачала, нетленно родила; травоносные ясли приняли Его дитятей; Иордан омыл, Иоанн крестил, Иуда продал иудеям, Пилат заклал, гроб заключил, мы вкусили, и Он одел всех нас, нагих вследствие преступления Адама, своим руном. Ему слава во веки веков. Аминь.
О самарянке. В день Преполовения.
Сегодня, возлюбленные, приступим к евангельской сокровищнице, насколько позволяет божественная благодать. Любознательность в этом украшает души и направляет к небу земной навык. Любознательность сделала ту дивную самарянку из водоносицы боговдохновенной; обретя сокровищницу учения, она подбежала; а лучше, не она обрела, но была обретена. Христос пришел не с тем, чтобы нуждающиеся отыскивали Его с трудом, но сам с мукой рождает помощь для каждого. Он мучился, заботясь о расслабленных, сострадая горячечным, усваивая Себе несчастье слепцов, перенося беспокойство прокаженных, стремясь на помощь к беснующимся, омывая загрязненные души всех, учитель для водоносиц. Тогда, утомившись от путешествия, Он сидел подле колодца: "Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя. Было около шестого часа" (Иисус утруждся от пути, седяше тако на источнице: бе яко час шестый) (Иоан. 4: 6). Ненасытность человеколюбия непрерывна: во-первых, Он утомился, спеша преуготовить спасение самарянки; во-вторых, сидел, ожидая спасения явившейся; в-третьих, тратил время обеда на попечение о ней. "Было около шестого часа" (Бе яко час шестый). Хотя и Богом Он был, но то, в чем он явился, было облечено немощами природы, – чувствуя усталость, подвергаясь сну, затрудняясь голодом, имея с нами все сродное, кроме греха. Любовь к спасаемым побеждала в Нем усталость тела. Медлила более нуждающаяся в утомленном, а не нуждающийся ожидал. Он сжигался полудневным зноем, и наблюдал время пришествия имеющей спастись. "Сел у колодца" (Седяше на источнице): Он ожидал ловитву, не возлежа, но заранее приготовился для самарянки, сильно желая доставить спасение. А она не спеша вышла из дома, шла понемногу вперед женской походкой, с водоносом, часто останавливалась, чтобы поглядеть на полевые плоды. Соглядатай неленостен и незаметен; как опытный ловец, скрыв в Себе благодетеля, Он заявляется точно нуждающейся. "Иисус говорит ей: дай Мне пить" (Говорит Иисус: жена, даждь ми пити). Он сеет слово, как кружащийся голубь зерно. "Дай Мне пить"; придя растворить ей сосуд спасения, Он принимаешь вид жаждущего: а если кто-либо исследует глубже это слово, то (найдет что) это скорее истинная жажда Владыки: Он жаждал спасения ее, и в самом деле восклицал к ней: "дай Мне пить". "У тебя есть, – говорит, – скрытый в самой тебе источник благоразумия; от полноты его напои Меня". Жена не понимала загадки, внимая простому слову. "Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?" (Како ты жидовин сый от мене пити просиши, жены Самаряныни сущей?) Христос, уставший от пути, встретил суд (на почве) учений; но (всякие) случайности нужно переносить Тому, кто раз решил принять на Себя все за нас. Поэтому Он переносит и порицание самарянки. Он охотно спускается со Своего достоинства, чтобы отвлечь душу грешницы от ничтожества. Некая греховная пошлость владела самарянкой, оскверняла блудной жизнью, сменяла любовника любовником, (так что) брак был временем любви, замужняя была невестой для любовников, была как бы постоянно вдовой и новобрачной, лучше же, ни чистой вдовой, ни невестой, потому что и с первым она разлучилась не вследствие (его) смерти, и с последующими не сочеталась законным браком. Свидетель этого у нее Владыка: "Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала" (добре рекла еси, яко мужа не имам: пять бо мужей имела еси: и ныне, егоже имаши, несть ти муж. Это воистинну рекла еси) (ст. 18). Но она была жемчужиной, запятнанной грязью; и она не укрылась от покупателя. Он обнаружил блеск ее души этими словами. "Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?" (Како ты жидовин сый от мене пити просиши, жены Самаряныни сущей?) "Как ты?" И это "ты" – (слово) гневающейся. "Как Ты просишь у меня пить? Если бы Ты мыслил согласно со мной, я бы готова (была) на Твою просьбу; а если желаешь иудейского, не спрашивай у иноплеменных приветливости, не требуй дара, от которого Ты убегаешь". Самарянка думала принуждением жажды уловить Господа на самарянское служение; не знала, что она связана Его словами; привязалась к Господу ответом, или лучше, словами Господа к ней: "если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: "дай Мне пить", то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую" (аще бо ведала еси дар Божий, и кто есть глаголяй ти: даждь ми пити, ты бы просила у него, и дал бы ти воду живу) (ст. 10). "Так как ты укоряешь Мою жажду и называешь иудеем, безучастным для вас, то знай, что ты много ошибаешься в испытании Меня. Ты не знаешь Моего истинного рода, не знаешь многой чести, которая (зависит) от Меня, не знаешь, как обилен Мой источник; если бы ты знала, ты попросила бы; а теперь Я не порицаю тебя за незнание, но после просьбы твоей даю". Он возбуждает в не жаждущей жажду, и напояющую изменяет в нуждающуюся в питье; жена ранена Его словами, и пленена желанием воды. Она, упав перед Господом, говорила: "Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать" (Господи, даждь ми сию воду, да ни жажду, ни прихожду семо почерпати) (ст. 15). Та, которая раньше была прошена о питье, теперь просит быть напоенной. Благородный разум удобен для обработки, каков был разум этой блаженной самарянки, каков (был ее) нрав, очищенный от терния неверия, не имеющий иудейской зависти. Она ожидает Мессию и, удостоившись Его божественного учения, поверила искренне; и не только даром овладела, но и своих сограждан убедила прибегнуть к Нему, проповедав апостольски: "пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?" (приидите и видите человека, иже рече ми вся, елика сотворих: еда той есть Христос )(ст. 29). О, мудрая жена! Она знала, что женское свидетельство неприемлемо; поэтому привлекает в свидетели мужей своего города, чтобы сделаться посредницей в спасении многих. Евангелист говорит: "И многие Самаряне из города того уверовали в Него по слову женщины, свидетельствовавшей, что Он сказал ей все, что она сделала. И потому, когда пришли к Нему Самаряне, то просили Его побыть у них; и Он пробыл там два дня. И еще большее число уверовали по Его слову. А женщине той говорили: уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос" (от града же того мнози вероваша в онь от Самарян, за слово жены свидетельствующия, яко рече ми вся, елико сотворих. Егда убо приидоша к нему Самаряне, моляху его пребыть у них: и пребыстъ ту два дни. И много паче вероваша за слово его. Жене же глаголаху, яко не ктому за твою беседу веруем: сами бо слышахом, и вемы, яко сей есть воистинну Спас миру, Христос) (ст. 39-42). Видишь, возлюбленный, жажду Христа, и как пищей и питьем было спасение верующих в Него? Ради этого, жаждая, напояет самарянку водой, а она, почерпнув, отдала дар Господа гражданам своим, с щедростью, в изобилии. Вследствие этого, народ Авраамов непонятливее самарянки: ему не приносили пользы и учения в храме, а ей и беседа у колодца была полезна. Воспримем же себе прекрасное от самарянки, усвоим себе божественную ревность, возжелаем благоразумной любознательности, и в церкви будем беседовать о божественном, будем считать, что и для нас сказано, что сказано к ней Владыкой Христом: "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (поклоняющимся Богу духом и истиною достоит кланяться) (ст. 24). Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
Сегодня, возлюбленные, приступим к евангельской сокровищнице, насколько позволяет божественная благодать. Любознательность в этом украшает души и направляет к небу земной навык. Любознательность сделала ту дивную самарянку из водоносицы боговдохновенной; обретя сокровищницу учения, она подбежала; а лучше, не она обрела, но была обретена. Христос пришел не с тем, чтобы нуждающиеся отыскивали Его с трудом, но сам с мукой рождает помощь для каждого. Он мучился, заботясь о расслабленных, сострадая горячечным, усваивая Себе несчастье слепцов, перенося беспокойство прокаженных, стремясь на помощь к беснующимся, омывая загрязненные души всех, учитель для водоносиц. Тогда, утомившись от путешествия, Он сидел подле колодца: "Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя. Было около шестого часа" (Иисус утруждся от пути, седяше тако на источнице: бе яко час шестый) (Иоан. 4: 6). Ненасытность человеколюбия непрерывна: во-первых, Он утомился, спеша преуготовить спасение самарянки; во-вторых, сидел, ожидая спасения явившейся; в-третьих, тратил время обеда на попечение о ней. "Было около шестого часа" (Бе яко час шестый). Хотя и Богом Он был, но то, в чем он явился, было облечено немощами природы, – чувствуя усталость, подвергаясь сну, затрудняясь голодом, имея с нами все сродное, кроме греха. Любовь к спасаемым побеждала в Нем усталость тела. Медлила более нуждающаяся в утомленном, а не нуждающийся ожидал. Он сжигался полудневным зноем, и наблюдал время пришествия имеющей спастись. "Сел у колодца" (Седяше на источнице): Он ожидал ловитву, не возлежа, но заранее приготовился для самарянки, сильно желая доставить спасение. А она не спеша вышла из дома, шла понемногу вперед женской походкой, с водоносом, часто останавливалась, чтобы поглядеть на полевые плоды. Соглядатай неленостен и незаметен; как опытный ловец, скрыв в Себе благодетеля, Он заявляется точно нуждающейся. "Иисус говорит ей: дай Мне пить" (Говорит Иисус: жена, даждь ми пити). Он сеет слово, как кружащийся голубь зерно. "Дай Мне пить"; придя растворить ей сосуд спасения, Он принимаешь вид жаждущего: а если кто-либо исследует глубже это слово, то (найдет что) это скорее истинная жажда Владыки: Он жаждал спасения ее, и в самом деле восклицал к ней: "дай Мне пить". "У тебя есть, – говорит, – скрытый в самой тебе источник благоразумия; от полноты его напои Меня". Жена не понимала загадки, внимая простому слову. "Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?" (Како ты жидовин сый от мене пити просиши, жены Самаряныни сущей?) Христос, уставший от пути, встретил суд (на почве) учений; но (всякие) случайности нужно переносить Тому, кто раз решил принять на Себя все за нас. Поэтому Он переносит и порицание самарянки. Он охотно спускается со Своего достоинства, чтобы отвлечь душу грешницы от ничтожества. Некая греховная пошлость владела самарянкой, оскверняла блудной жизнью, сменяла любовника любовником, (так что) брак был временем любви, замужняя была невестой для любовников, была как бы постоянно вдовой и новобрачной, лучше же, ни чистой вдовой, ни невестой, потому что и с первым она разлучилась не вследствие (его) смерти, и с последующими не сочеталась законным браком. Свидетель этого у нее Владыка: "Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала" (добре рекла еси, яко мужа не имам: пять бо мужей имела еси: и ныне, егоже имаши, несть ти муж. Это воистинну рекла еси) (ст. 18). Но она была жемчужиной, запятнанной грязью; и она не укрылась от покупателя. Он обнаружил блеск ее души этими словами. "Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?" (Како ты жидовин сый от мене пити просиши, жены Самаряныни сущей?) "Как ты?" И это "ты" – (слово) гневающейся. "Как Ты просишь у меня пить? Если бы Ты мыслил согласно со мной, я бы готова (была) на Твою просьбу; а если желаешь иудейского, не спрашивай у иноплеменных приветливости, не требуй дара, от которого Ты убегаешь". Самарянка думала принуждением жажды уловить Господа на самарянское служение; не знала, что она связана Его словами; привязалась к Господу ответом, или лучше, словами Господа к ней: "если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: "дай Мне пить", то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую" (аще бо ведала еси дар Божий, и кто есть глаголяй ти: даждь ми пити, ты бы просила у него, и дал бы ти воду живу) (ст. 10). "Так как ты укоряешь Мою жажду и называешь иудеем, безучастным для вас, то знай, что ты много ошибаешься в испытании Меня. Ты не знаешь Моего истинного рода, не знаешь многой чести, которая (зависит) от Меня, не знаешь, как обилен Мой источник; если бы ты знала, ты попросила бы; а теперь Я не порицаю тебя за незнание, но после просьбы твоей даю". Он возбуждает в не жаждущей жажду, и напояющую изменяет в нуждающуюся в питье; жена ранена Его словами, и пленена желанием воды. Она, упав перед Господом, говорила: "Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать" (Господи, даждь ми сию воду, да ни жажду, ни прихожду семо почерпати) (ст. 15). Та, которая раньше была прошена о питье, теперь просит быть напоенной. Благородный разум удобен для обработки, каков был разум этой блаженной самарянки, каков (был ее) нрав, очищенный от терния неверия, не имеющий иудейской зависти. Она ожидает Мессию и, удостоившись Его божественного учения, поверила искренне; и не только даром овладела, но и своих сограждан убедила прибегнуть к Нему, проповедав апостольски: "пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос?" (приидите и видите человека, иже рече ми вся, елика сотворих: еда той есть Христос )(ст. 29). О, мудрая жена! Она знала, что женское свидетельство неприемлемо; поэтому привлекает в свидетели мужей своего города, чтобы сделаться посредницей в спасении многих. Евангелист говорит: "И многие Самаряне из города того уверовали в Него по слову женщины, свидетельствовавшей, что Он сказал ей все, что она сделала. И потому, когда пришли к Нему Самаряне, то просили Его побыть у них; и Он пробыл там два дня. И еще большее число уверовали по Его слову. А женщине той говорили: уже не по твоим речам веруем, ибо сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос" (от града же того мнози вероваша в онь от Самарян, за слово жены свидетельствующия, яко рече ми вся, елико сотворих. Егда убо приидоша к нему Самаряне, моляху его пребыть у них: и пребыстъ ту два дни. И много паче вероваша за слово его. Жене же глаголаху, яко не ктому за твою беседу веруем: сами бо слышахом, и вемы, яко сей есть воистинну Спас миру, Христос) (ст. 39-42). Видишь, возлюбленный, жажду Христа, и как пищей и питьем было спасение верующих в Него? Ради этого, жаждая, напояет самарянку водой, а она, почерпнув, отдала дар Господа гражданам своим, с щедростью, в изобилии. Вследствие этого, народ Авраамов непонятливее самарянки: ему не приносили пользы и учения в храме, а ей и беседа у колодца была полезна. Воспримем же себе прекрасное от самарянки, усвоим себе божественную ревность, возжелаем благоразумной любознательности, и в церкви будем беседовать о божественном, будем считать, что и для нас сказано, что сказано к ней Владыкой Христом: "Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (поклоняющимся Богу духом и истиною достоит кланяться) (ст. 24). Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
О жене грешнице, помазавшей Господа миром, и о фарисее. Во святой и великий четверг.
Христос, угощаясь у Закхея, достаточно привлекал недавно наши души. Где Христос угощается, возлежит с людьми и пользуется нашим местом и трапезой, там все изменяется в слово радости. Какой мытарь, или блудница, или несказанный злодей, видя, что творец неба и земли приходит к мытарю, податель хлеба берет в руки хлеб человеческий, податель винограда благословляет чаши питья для всех участников, не сознается, что через это делается праздник и торжество? Это поистине праздник, это поистине веселье ангельского пира – видеть, что Владыка с рабами, Бог с людьми, судья с ответчиками вкушает от общей трапезы. Для того на землю Он пришел, не покинув неба, и человеком сделался, не перестав быть Богом, чтобы, и по морю плывя, извлекать из глубины греха обуреваемых в житейском море, и обходя селения, города, теснины, стези и ристалища, блуждающих на распутьях, как овец без пастыря, возвратить к Своему стаду. Он есть ищущий погибшую овцу, оставивший девяносто девять и отправившийся в поиски за одной. Он отыскивал одну, не пренебрегая многими, и не предпочитая одну множеству; Он покидал девяносто девять, потому что знал, что они безопасны в овчарне; всюду отыскивал одну, чтобы она не стала пищей для диавола. Овца без пастыря — готовый обед для зверей; и душа не запечатленная подвержена козням демонским. Поэтому, недавно Закхея, как овцу, он исхитил из пасти волка, присоединил к Своей овчарне и удостоил печати. Как пастырь, желая поймать заблудившуюся овцу, оставляет ручное животное, чтобы оно, свободно пасясь, привлекло отлучившуюся, — так и Слово Божие оставило Свою плоть, которую получило от Девы, как овцу на пастбище, за трапезой Закхея, чтобы, привлекая его общим угощением к сожительству, незаметно соединить со Своим стадом. Но, не понимая этого, фарисеи роптали, видя, что Он ест с мытарями. Они, как ветхий мех, разорвались, потому что не могли удержать у себя нового вина учения, а мы пойдем вслед за человеколюбивым пастырем. Присоединив к апостольскому стаду мытаря Закхея, Он и грешницу блудницу, повинную в неисчислимом нечестии, воротил в незапятнанную овчарню, извлек, как агницу, из пасти диавольской. Чтобы вам знать и человеколюбие Христа, и неразумие фарисеев, и отречение грешницы (от ее прежнего), я предложу вам евангельские изречения; если вы вслушаетесь в высокое чтение, то легко усвоите и толкование. "Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег" (Моляше же некий от Фарисей Иисуса, дабы ял с ним: и вшед в дом Фарисеов, возлеже) (Лук. 7: 36). О, несказанная благодать! О, неизреченное человеколюбие! И с фарисеем Он угощается, и мытарей не отвергает, и блудниц принимает, и с самарянками беседует, и хананеянку удостаивает слова, и кровоточивой уступает край одежды. Подлинно, Он врач, исцеляющий всякие страдания, чтобы всем принести пользу – злым и добрым, неблагодарным и признательным. Потому и теперь, будучи позван фарисеем, Он входит в дом, исполненный нечестия. Где фарисей, там притон порока, убежище греха, вместилище надменности. И хотя таков был его дом, Господь не лишает его Своего прибытия – и естественно. Как солнце остается без вреда для себя, посылая свои лучи на грязь, напротив, устраняет присущую там мерзость, ничего себе не усваивая отсюда, так и Христос, как Солнце правды, принимает всякое преступное и нечистое место, и истребляет лучами Своей благодати зловоние греха, не терпя, по Своему божеству, ни оскорбления, ни умаления, ни осквернения. Потому Он легко согласился на призыв фарисея – тихо, молча, без обличения его жизни; во-первых, чтобы освятить позванных, позвавшего, семью, роскошные кушанья, потом, (чтобы) показать возлежанием, вкушением, употреблением хлеба, питьем, что воплощение не было призраком. Он соглашается на призыв фарисея скоро, так как намерена была прийти блудница и показать образ теплого и пламенного покаяния; оплакиванием своего нечестия перед лицом книжников и фарисеев она имела научить их, как грешникам, сокрушающимся о своих грехах, нужно умилостивлять Бога. "И вот, женщина того города, которая была грешница" (Се жена во граде, яже бе грешница). Жена грешница – первая сеть диавола, повод к заблуждению, учитель преступления, помощница, оказывающаяся неприятелем, красота по природе, оказывающаяся злом по своей воле, посредница смерти; она показала красоту древа, и целый рай погубила. "И вот, женщина того города, которая была грешница", обремененная многим нечестием. Я скажу о множестве ее прежнего нечестия, чтобы вам знать ее многоценность. Бог, взяв кость из бока Адамова, сделал ее плотью, создал Еву, которую дал в помощь Адаму, назвав (ее) женой. Но после греха и нарушения закона, изгнания из рая и наказания смертью, Он устраивает борьбу между браком и смертью, чтобы род (человеческий) не погиб совершенно, истребляясь смертью, (так что) что он сеет, она пожинает, (и) что она посекает, то он произращает. А что после подвержения смерти была дана благодать брака, это очевидно из того, что Адам сочетался с Евой после выхода из рая. Написано, что после выхода из рая Адам познал жену свою (Быт. 4: 1). До греха было девство, соблюдающее одежду природы незапятнанной; после преступления, после суда смерти, был введен брак, чтобы обилием он побеждал истощающую смерть, и насаждением поражал пожинателя. Для преемства рода и произрастания природы был дан закон брака: в мужском (поле) посеяно удовольствие, женский сделан ласковым; не с тем, чтобы они возбуждались к распутному смешению, но чтобы законно сочетались для брака. Отсюда законное брачное смешение честно перед Богом, а совершаемое для удовольствия подлежит смерти: "Брак у всех [да будет] честен и ложе непорочно; блудников же и прелюбодеев судит Бог" (честна женитва, и ложе нескверно: блудником же и прелюбодеем судит Бог) (Евр. 13: 4). Для чадородия законно смешивающиеся со своими мужьями неповинны, каковы Сарра, Ревекка, Рахиль и подобные; а возбуждающие юношей к распущенности, на основании сладострастия, как истребляющие храм Божий, предаются истреблению: "Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог" (аще кто растлит храм Божий, растлит сего Бог) (1 Кор. 3: 17). Одной из таких была и наша грешница. Торгуя природой и румяня щеки наружной окраской, стараясь при помощи искусства явиться красивой, она увлекала юношей в распутство, вовлекала их в пропасть блуда. Так говорю, не осмеивая ее за то, что сделала раньше, но хваля ее за то, чем стала, сразу; я говорю, чем она была, чтобы показать, чем сделалась теперь; говорю о ее греховных падениях, чтобы показать правоту покаяния. Она, раньше бесстыдно пользовавшаяся своим телом, когда одних уловляла локонами, других смягчала слезами, иных морочила мазями, всех повсюду призывала в пропасть распутства, – она (теперь) изменяет свою срамную и сладострастную любовь на божественную и небесную. Так как она видела, что Иисус беседует с самарянкой, допускает к Себе хананеянку, объявляет о тайном деле кровоточивой, ест с мытарями, посещает дома фарисеев, то рассуждала сама с собой: "Если Он допускает к Себе блудниц и мытарей и грешников, то (и) я исчерпаю море своего греха, пока уязвляюсь им чрезмерно. Я не останусь юной, не останусь красивой; все проходит, все исчезает – и цветы, и лилии, и красота лица. Зачем же мне страдать за то, что я сделала? Уже я помышляю о геенском огне, уже мою душу объемлет раскаяние, что я старалась явиться красивой на погибель юношам, бегала по городским улицам, площадям, распутиям, уловляя, как сетью, своими ногами и языком. О, сколько я обольстила юношей, когда нагло поводила глазами, наряжалась на пагубу зрителям, то заплетенными косами придавала голове вид башни, то оставляла сбиваться прядям на лоб, румянила щеки и подрисовывала глаза, иногда проливала слезы, лестью повергая душу в несчастье! Что теперь будет со мной? Кого я найду врачом этих бесконечных страданий? Если людям скажу о самой себе для меня будет бесполезно это признание. Скрыть худое? Но не могу скрыть: от кого я утаю, будучи не в состоянии утаиться? Куда я убегу, когда всюду нахожу судью, который, хотя не является, но всюду изобличает мое нечестие? У меня остается одна надежда на спасение, есть впереди одно средство для жизни — признаться Иисусу, и к Нему прибегнуть. Он, принимая мытарей, не отвергает блудницы; едя с фарисеями, не избегает слез грешницы. Я узнала, что Он зашел к Симону фарисею, человеку важному и грешному; побегу к Нему! Но, придя, о чем мне просить? О здравии глаз? Но эта милость недолга. О прекращении болезни? Но счастье не велико: вечная смерть тягостнее настоящей. Оставив все телесное, буду просить исцеления души. Я найду только тогда разрешение от предстоящих мне зол, если увижу судью, если предварю время наказания. Буду подражать Раав блуднице; последую этому избранному примеру женщины. Бог ничего от нас не желает, кроме перемены воли". Обсудив это благочестиво и остановившись мыслью на вере, она, воспользовавшись прежним бесстыдством, как основой дерзновения, входит к Иисусу, где Он возлежал. И ничего не говорит; не решалась; она раньше знала, что наблюдатель помыслов не нуждается в словах. И что бы она сказала знающему все? Что согрешила? Что стала повинна во многом нечестии? Что, любя и любясь, послужила удовольствием для всех? Это для Бога было ясно, не только во время совершения, но и в скрытом помышлении души. Зная, что Он все знает, и ничто не может от Него скрыться, она удерживает язык, а говорит слезами: "И, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами" (ставши при ногу его плачущися, начать умывати нозе его слезами). Хотя языком она и не говорила, но невыразимым сетованием открывала сокрушение сердца, торжествовала над множеством грехов, осуждала в себе помыслы, порочные побуждения, нечистые дела, беззаконные беседы. Из худых ее дел ничего не было, чего бы она не оплакивала; она знала, что в чем признавалась, в том получала прощение: "Я сказал: "исповедаю Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего" (рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви, и ты оставил еси нечестие сердца моего) (Пс. 31: 5). И не только без речи она говорила сердечным сетованием, умилостивляя Господа, но и видом изображала красоту покаяния. Она плакала, чтобы, как много смеявшейся, омыть худой смех прекрасными слезами; смывала со щек грязь слезами, чтобы, чем погрешила, оттуда получить и пользу, в чем беззаконничала, тем умилостивить законодателя. Как Давид омывал слезами постель, которую осквернил беззаконным браком: "каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою" (измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу) (Пс. 6: 7), — так и она, увлекавшая своими глазами многих юношей в распутство, смыла несмываемую скверну грехов источниками слез, приготовив сама себе купель покаяния из слез. Слезы для нее служили как бы водой, и отпущение она получила от Христа невидимо. И не только подражая Аврааму, но даже превосходя его, она омывала ноги Христовы. Он омывал водой, поставив умывальник, и полотенцем отирал; она омывала ноги Иисуса, не воды почерпнув, но источая потоки слез. Из предосторожности не оскорбить греховными слезами святых ног, она, как полотенцем, отерла ноги, пользуясь прекрасными волосами. И было видно, что жена вся и всем старается служить Иисусу. Вверху глаза, как источники, изливали потоки слез; внизу душа, как умывальник, принимала капли, падающие с ног; волосы отирали, в виде полотенца; руки, держа сосуд с миром, помазывали божественные ноги, чествуя миро миром: "имя твое - как разлитое миро" (миро излияное имя твое) (Песн, 1: 2). Видишь, как превзошла неблагодарный иудейский ум жена грешница, не имеющая части в божественном законе. Они (иудеи) бросали в Него камнями, а она порадовала благовонным миром. Иудеи, как неразумные и непризнательные, платили злом благодетелю, чествуя краеугольный камень камнями, она же помазала миром ноги, имеющие из-за нее весь день оставаться на кресте. И что я говорю, что она победила неблагодарный иудейский народ, когда она превзошла сонм всех святых? Она получила благодать, которой не получили цари, ни властелины. "Цари Фарсиса и островов поднесут ему дань; цари Аравии и Савы принесут дары; и поклонятся ему все цари" (Царие Фарсийстии и острови дары принесут, и поклонятся ему вся царие земстии )(Пс. 31: 10, 11). По пророку, и они дали дары, но издали поклонились; никто из них не целовал ног Иисуса. Как пришли волхвы, взяв в помощницы звезду поклонения? Они издали приносили дары, сознавая миру своего чина. "Небо - престол Мой, а земля - подножие ног Моих (Ис. 66: 1). Итак, да хвалится жена, что она получила честь всей земли; она касалась непорочных ног, пыль с которых будут лизать народы и племена; в теле Христовом она участвовала с Иоанном. Он возлежал на груди, потому что ему нужно было извлечь для себя оттуда божественное учение; а она держала ноги, ходившие за нас. Христос, не судя греха, но хваля покаяние, не наказывая прошедшего, но одобряя будущее, предает забвению ее прежнее нечестие, чтит жену и хвалит покаяние, оправдывает слезы и венчает решение. Фарисей, видя чудо, изумляется в душе, и из зависти не допускает покаяния жены; так почтившую Господа порицает, и достоинство почтенного унижает, осуждая Его незнание: "Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница" (видев Фарисей, воззвавый его, рече в себе: сей аще бы, был пророк, ведел бы, кто, и какова жена, которая прикасается ему: яко грешница есть). О, несмысленный, неразумный и во всем фарисей! Говоря так, ты не нрав жены изобличаешь, но обвиняешь свое произведение, — говоря, что Он не знает, кем некогда была эта жена. Ты не почтил Его приглашением, как Бога, знающего все. Знатный обвинитель и клеветник! Ты говоришь с Ним, как с Богом, и (как с) могущим благословлять, (но) осуждаешь Его, как человека, и (как) не знающего ничего больше нас: "если бы Он был пророк". И насколько лучше тебя, фарисей, сихемская жена, которая не знала, что Он пророк, и с первого взгляда благоразумно исповедала Его Спасителем: "Господи! вижу, что Ты пророк" (Господи, вижу яко пророк еси ты) (Иоан. 4: 19). Насколько удивительна и эта грешница, грех которой ты видишь, а на покаяние не глядишь; даже осуждаешь ту, которую Судья оправдывает, даже упрекаешь и порицаешь ту, которую Бог, одобрив, венчает, – (венчает) за то, что, видя у тебя Бога возлежащим в образе человека, узнала и почтила (Его), и, открыв душевные раны, просила милости и забвения своей прошлой жизни. Ты почтил приглашением, (но) бесчестишь порицанием, говоря: "если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему". Безумец! Так как Он не обличил твоего нечестия, ты осуждаешь Его за незнание; так как Он пришел под твою кровлю, отягченную многим нечестием, ты отказываешь Ему в ведении; так как Он удостоил возлежать с тобой и согласился взять в руки твое кушанье, и не отверг, ты считаешь Его одним из множества? Достоин ли ты был оказать гостеприимство Богу, или предложить трапезу приготовляющему трапезу в пустыне? Но, будучи человеколюбивым, Он не отказался принять питье и хлеб даже от твоих домашних. За что, фарисей, обвиняешь человеколюбивого Владыку, одинаково всем дающего от Своей благости? Зачем процеживаешь комара жены, (а) верблюда своего нечестия проглатываешь? Желаешь, чтобы Бог был долготерпелив к тебе и строг к ней? Зачем на чужие вины ты побуждаешь судью, (а) своим просишь прощения? Зачем вы с Иудой согласились искусить Господа? Ты, будто чистый от скверны, поносишь жену за грех (и) осуждаешь Бога в незнании; он, будто любящий нищих, негодует словами: "к чему трата этого мира? Можно было продать дорого, и раздать нищим". О, неразумная душа! О, неблагодарный нрав! Ты, Иуда, считаешь гибелью служение Христу, и называешь пустой тратой совершенное для чести Божией? Сколько мы дали за то, что получили? Подумаем, Кем создан мир, сколько рек милости текут от Него, – и Бог не считает потерей для Себя это изобилие; сколько благовоний произращает земля, сколько роз, лилий, стиракса, нарда, стактия и остального, из чего приготовляется прекрасное миро, – и Бог не считает этого тратой для Себя; а ты ропщешь, что на ноги Христовы возлит небольшой сосуд мира? Задаром ли Он принял это, чтобы тебе роптать? Он принял миро, и объявил о покаянии; принял слезы, и остановил источник грехов. Что за погибель, если спасена жена, через которую заключился рай, через которую Адам извергнут? Но Иуду это опечалило; понятно: ее спасение опечалило диавола. Он знал, что впредь через нее род (человеческий) обратится к покаянию, и терзается и мучится, не имея впредь сети, которой бы ему уловить человека; отсюда и тебя побудил к ропоту: зачем эта трата, можно бы продать дорого! Уже и продажа, Иуда? Уже ты, начало зла, думаешь о предательстве? Но Иисус не обличает болезни его, не обнаруживаете сребролюбия, чтобы не задержалось будущее предательство. Христос всем говорит: "Что смущаете женщину? (что труждаете жену) (Мф. 26: 10)? Зачем вы охуждаете жену, в довершение ее прежнего нечестия? Достаточно женский пол потрудился; никто пусть не препятствует его спасению; никто пусть не осмеивает омывшую миром ноги, ходящие ради нее по земле. Нищие с вами; возьмите и Меня с ними; для вас Я стал нищим, будучи богатым, чтобы вам обогатиться Моей нищетой. Убиваете Меня, и Я не обвиняю; она погребает Меня, и вы ропщете: возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению (возлиявши бо сия миро на тело мое, на погребение мя сотвори) (ст. 12). Итак, не стыдно ли тебе Иуда, что она, будучи грешницей, миром Меня чествует, а ты, будучи апостолом, продажей Меня бесчестишь? Жена приготовляет что относится к погребению, (а) ученик предает смерти. (Что) грешница эта жена, Я знаю; но у нее нечем было одарить Меня, как источником слез; источник умилостивляет источник, приносит неимущему учителю иную умилостивительную жертву. Ты одобряешь, безумец, миро, оценивая его в триста динариев; но одобряешь не с тем, чтобы похвалить ее великодушие, что она на покупку мира издержала все свое богатство, худо собранное, но чтобы ропотом показать, что ты, потерявший столько, подпал ненавистному злу. Немного, если досадуешь на потерю трехсот динариев, когда за тридцать отдал Господа! "Что вы дадите мне, и я вам предам Его?" (Что ми хощете дати, и аз вам предам его) (ст. 15)? Несчастный! Раб продает Господа; извращен порядок: Я покупаю тебя от греха Своею кровью, а ты Меня продаешь за тридцать оболов! Если человек продает Бога (пусть Он отдан ему для продажи), то кто покупатель? За сколько кто купит Бога? Почему так дешево ценишь? Кто продает за тридцать оболов Бога в образе человека? (Продаешь) как раба, как варвара? Рассуди, за сколько (продаешь) внутри живущего Бога и за сколько видимого человека? "Что вы дадите мне?" Что ты желаешь получить? У них нет ничего равноценного Богу. "Они предложили ему тридцать сребренников" (И поставиша ему тридесять сребреник). Кто продает дарового врача за тридцать оболов, – врача, просвещающего слепых, поднимающего к ходьбе хромых? Я это говорю, чтобы наставить твой ум. Что смущаете женщину за то, что она почтила между мертвыми свободного, и перед смертью, как мертвого, за то, что миром предвозвестила благодать погребения и воскресения? Ты будешь иметь плодом предательства петлю; а память о ней будет непрестанна, где ни проповедуется Евангелие". Как Он сказал, так и на деле было: миро Аарона и Елеазара прекратилось и его достоинство упразднилось, а сосуд ее продолжается вечно, имея неистощимое благовоние памяти. Это – Иуде, а ропщущему фарисею Христос так говорил: "Симон! Я имею нечто сказать тебе" (Симоне, имам ти нечто рещи) (Лук. 7: 40). О, несказанная благодать! О, неизреченное человеколюбие! Бог совещается с человеком и предлагает задачу и правило человеколюбия, чтобы освободить его от порочности. "Симон! Я имею нечто сказать тебе, чего никому из древних не сказал – ни патриарху, ни пророку, ни законодателю. Тогда Я требовал око за око, зуб за зуб, спрашивая правды; но так как вы не можете носить правды, то заменяю закон благодатью и скажу тебе неизреченную тайну". Он говорит: "Скажи, Учитель" (учителю, рцы). "У одного заимодавца было два должника" (Два должника беста у одного мужа). Смотри на премудрость Божию: Он умалчивает о жене, чтобы не испортить его ответа. "Один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдеся" (Един бе должен динариев пятьсот и другой пятиюдесят). Страшно объяснение: наша жизнь есть запись, где незримо пишутся и помыслы и дела и блуждания глаз и движения души. Но человеколюбивый судья освобождает от страха, разрывая рукопись греха, и не только разрывая, но и омывая водами крещения, чтобы не осталось памяти от прежнего стихийного нечестия. "Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим" (Не имущема има воздати, обема отда). Видишь ли человеколюбивого ссудителя, как Он ссужает, и не берет обратно, как Он непризнательных не цепенит, но расширяет для них Свою руку? "Но как они не имели чем заплатить, он простил обоим"; отпустил потому, что они не имели, (а) не потому, что не желали; иное (дело) не иметь, и иное не желать. Для примера скажу: Бог ничего от нас не требует, кроме покаяния; потому Он желает, чтобы мы всегда радовались и прибегали к покаянию. Если, при нашем желании покаяться, множество грехов показывает слабость нашего покаяния, то мы не выплачиваем долга не от нежелания, но от недостатка. Поэтому Он говорит: "но как они не имели чем заплатить", чтобы показать, что, увидев их желание отдать долг через покаяние, но невозможность по множеству грехов, как человеколюбец, простил им, не за дело, но за произведение освободил от обязанности долга. "Но как они не имели чем заплатить, не наказав, не пытав, не предав бесчестью, он простил обоим Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил". Гляди на досаду фарисея; он увидел, что словом истины заключен; боясь дать окончательный ответ, "думаю" – решил. Господь не мысль его отметил, но, ухватив ответ, говорит: "правильно ты рассудил" (право судил еси). "И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину – грешницу, отвергнутую тобой, Мной спасаемую? Я пришел в дом твой – твой дом, не мой, полон злословия, – и ты воды Мне на ноги не дал (И обращся к жене, Симонови рече: видиши ли сию жену? Внидох в дом твой – воды на нозе мои не дал еси), на ноги, запыленные для тебя, подъявшие труд, чтобы освободить труждающихся (и) обремененных; ты наполовину почтил: что вверху, тому изумился, а что внизу, тому не послужил. Ты воды не дал на Мои ноги; а она, излив источники слез, смыла нечистоту своего греха. Ты целования Мне не дал (Ты мне целования не дал еси) – о, если бы и Иуда не совершил предательства целованием! – а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги (сия же, отнелиже внидох, не преста облобызающи ми нозе). Ты головы Мне маслом не помазал (Маслом главы моея не помазал еси), потому что елей грешнаго да не намастит главы моей (Пс. 140: 5), – как тебе было почтить голову, когда ты пренебрег ногами? – сия же и ноги помазала миром, по пророчеству: "Имя твое - как разлитое миро" (миро излияное имя твое) (Песн. 1: 2), излиянное, (а) не излитое. Так как сосуд иудейского ума был гнил, то из вашего сосуда миро излиянное на моих ногах, чтобы через Меня проникла благодать благовония к язычникам. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие (Егоже ради, глаголю ти: отпущаются ее греси мнози), – за то, что ты, приняв Меня в своем доме, не почтил целованием, не послужит помазанием; а она, получившая прощение многого нечестия, почтила Меня, смешав как бы двойной сосуд, слез и мира". Итак, ублажим жену, покрывшую нечестие Евы, грешницу, блудницу, посредницу благ, показавшую образ покаяния и обнаружившую закон человеколюбия, имевшую защитником самого Судью, победившую слезами плач суда. Сколько вас (здесь ни) присутствует, поревнуйте тому, что вы слышали, и возьмите в пример не страсть блудницы к удовольствию, но плач ее. Удовольствие родило плачь, плач доставляет освобождение. Омойте свое тело не водой, но слезами, помажьтесь не миром, но целомудрием; оденьтесь не в шелковые ткани, но в нетленную одежду спасения, чтобы вам получить ее славу, воссылая благодарность агнцу Божию, берущему грех мира. Ему слава и честь и поклонение, с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
На слова: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия (Мф. 26:39). В великую пятницу
Учители церкви похожи на чадолюбивую мать, переносящую всякую тягость и труд для воспитания своих милых детей. Как она предлагает свои сосцы, доставляющее неистощимую молочную пищу милому дитяти, так точно и учитель церкви, предлагая свой ум детям церкви, побуждает охотно извлекать словесное молоко. И как мать, после времени молочной пищи, служит для жизни своих детей тем, что дает твердый хлеб вместе с овощами, приготовленными на огне, таким же образом и учитель, после оглашения божественными словами, как бы после молочной пищи, дает питающимся от него детям труднообъяснимый хлеб слова, вместе с разными толкованиями и учениями Писания. Поэтому и мы, возлюбленные, после того, как напитали вас молоком легких слов в предыдущие дни, теперь поведем к рассмотрению учений: Дух Святой приготовляет для вас здравое слово наставления. На трапезе Писания нам предложен такой хлеб слова: почему Господь наш Иисус Христос, пришедший за жизнь всех принять на Себя страдание и смерть, перед славным крестом говорит: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия" (Отче, аще возможно есть, чаша сия да мимоидет от мене)? Многие, не поняв мудрой цели и не вникнув в сокрытое в этом изречении сокровище, говорят о Его робости. Но мы, возлюбленные, побеседуем с Ним, как дети, чтобы вам, как детям, усвоить мысли Его. Скажем Ему, не как совершенные, но как дети: "Почему, Господи, перед страданием за нас, перед распятием на кресте, Ты робеешь и молишься, говоря: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия? Если Ты сам Себя истощил, приняв образ раба, когда никто Тебя не принуждал, зачем теперь Ты о другом просишь и говоришь: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия? Ты ведь сдерживался и спешил пить эту чашу. Ты говорил: "Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!" (крещением имам креститися, и како удержуся дондеже буду пить его) (Лук. 12: 50); и между тем как сдерживаешься и спешишь пить его, (теперь) отказываешься и говоришь: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия". Ужели не знаешь, что Ты намерен был претерпеть за нас смерть? И ведь Ты говорил: "Должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть" (подобает Сыну человеческому быть предану и пострадати и в третий день востати) (Мф. 16: 21); почему же перед самим крестом Ты отказываешься и говоришь: "если возможно, да минует Меня чаша сия"? И если Ты этого желал, зачем порицал своего ученика Петра, препятствовавшего Тебе? Ты говорил: "Должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснуть"; а Петр говорил: "Будь милостив к Себе, Господи! да не будет этого с Тобою!" (милосерд ты Господи: не иматъ быти тебе сие) (ст. 22); (тогда) вознегодовав на него, Ты говорил: "Оойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое2 (иди за мною сатано, соблазн ми еси: яко не мыслиши, яже Божия, но человеческая) (ст. 23). Если Ты порицал его тогда, как по-человечески говорящего, зачем теперь ищешь того, чему он тогда препятствовал, и говоришь: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия"? Мы научаемся, что Ты творец видимого и невидимого; прикосновением руки исцелял от болезней, словом укреплял разрушившиеся тела мертвых, потоки крови иссушал краем одежды, пятью хлебами напитал до сытости пять тысяч мужей, повелевал ветрам и морю, и все Тебе с трепетом повиновалось; и, совершитель стольких чудес и разрушитель смерти, теперь Ты боишься смерти, и говоришь: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия"? И если Ты боишься смерти, на кого впредь будет у нас надежда жизни; и если боишься смерти, то почему говоришь: "Я… воскресение и жизнь" (аз есмъ жизнь и воскресение) (Иоан. 11: 25)? Жизнь и воскресение никогда не боятся смерти. Что же значит, что Ты говоришь: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия"? Разве Ты не знаешь, знающий все прежде бытия его, не знаешь – возможно, или нет миновать этой чаше? Почему Ты говорил: "никто не знает Отца, только Сын" (Мф. 11: 27)? Ты знаешь Отца, Которого ни в чем Ты не больше, а о чаше не знаешь, возможно ли ей миновать? Почему же Павел говорить: "И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его" (несть тварь неявлена пред ним, вся же нага и объявлена пред очима его); и еще: "Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные" (живо бо слово Божие, и действенно, и острейше паче всякаго меча обоюду остра, и преходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судително помышлением и мыслем сердечным) (Евр. 4: 13, 12)? Если нет перед лицом Его твари неявной, все обнажено и объявлено в глазах Его, почему Ты теперь, будто не знающий, говоришь: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия", если только в этом слове нет какой-либо сокрытой тайны? Не подходяще, Господи, к Тебе это слово, так как Ты Бог, Сын Божий, Слово, Мудрость, Сила, Свет, Солнце правды, Источник бессмертия, Жизнь вечная, Воскресение для нас, умерших от греха. Отче, аще возможно есть, чаша сия да мимоидет. О, как трудно проникнуть в это слово, рассмотреть и обсудить его! Как тесно (оно) и мучительно для многих людей! Научи нас, Господи, этой тайне Твоего слова; мы Твои, и в Тебя уверовали. Пусть не поднимается в своем злословии исполин Евномий, и не порицает воинства Израиля Господня; он нас порицает, и против Тебя, нашего Владыки, поднимается бесчестье. Возбуди в нашем сердце ум, как у кротчайшего Давида; дай нам один камень слова, чтобы, метнув им, разрушить сущность их нечестия, чтобы узнало сегодня все воинство, что Ты Господь всевышний, один только по всей земле, (Пс. 82: 19). Велик у нас сонм еретический, говорящий: "Видишь, как Он боится и робеет; видишь, как молится Отцу словами: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия"! Теперь Евномий радуется, теперь Арий веселится, как нашедшие хульные слова, шипящие против истины. Но не веселитесь вы, иноплеменники! Сокрушено ярмо нашего мучителя. С нами Бог (Числ. 14: 9)! Знайте, язычники, и покоряйтесь; если опять усилитесь, опять будете побеждены; и если совет совещаете, разорит Господь; уста Господни сказали это – "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия". О, чаша, исполненная жизни и бессмертия! Из нее, осквернив своим зловерием, Евномий и Арий напояют ближнего коварной гибелью, считая горечью ее сладкое смешение мыслей, и не боясь голоса Писания, говорящего: "Горе тебе, который подаешь ближнему твоему питье с примесью злобы твоей (горе напаяющему подруга своего развращением мутным) (Авв. 2: 15); горе говорящим горькое сладкое, и сладкое горькое; полагающим свет тьмой, и тьму светом; Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою" (горе иже мудри в себе самих, и пред собою разумни) (Ис. 5: 20, 21). Мы же, возлюбленные, взяв чашу Господа нашего, с любовью почерпнем преисполняющего ее учения. "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия"! Не по-твоему, Арий – будто робеет Господь наш, или боится смерти; почему Он боялся бы, когда имел власть умереть и не умереть: "Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее" (область имам положити душу мою, и область имам паки прияти ю) (Иоан. 10: 18)? Если бы Он принуждался кем-нибудь, то ты верно бы сказал, что Он робеет; а теперь Он сам говорит: "Имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее", т. е., "Я никем не принуждаюсь. Но как Я сам Себя истощил, приняв образ раба, без принуждения кем-либо, и Себе самом устроил тело для жительства: "Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его" (премудрость созда себе дом) (Прит. 9: 1), – таким же образом могу и разрушенное смертью Свое тело воскресить для жизни. Я есмь говорящий: "разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его" (разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю) (Иоан. 2: 19), так что ни из робости, ни из страха смерти Я говорю: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия", но предлагая слово сокрытой тайны. Это изречение есть приманка для диавола; Мне нужно было уловить его этим изречением. Диавол видел, что Я совершил много знамений, что исцелял прикосновением руки болезни, что изгонял словом легионы демонов, что струпья прокаженных снимал словом, как бы веялкой, что расслабленных укреплял голосом, что повелевал ветрам и морю, и все Мне с трепетом повиновалось; увидев из этих дел, что Я Сын Божий, он подумал, что если Я буду распят на кресте, он погиб; если Я сойду в преисподнюю, то сокрушу его железные запоры и разрушу его медные врата. И, увидев это, из страха избегает поставить многоценный для Меня трофей креста. Что Мне делать? Как мудрый рыбак, Я делаю вид, что робею, – делаю вид, что боюсь смерти и говорю: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия", чтобы он, заключив из этих моих малодушных слов, что Я робкий человек, избегающий смерти, поспешил поставить посреди земли тайну крестного древа, будто бы против Меня. Мне нужно было, как мудрому рыбаку, воспользоваться искусством против него; Мне нужно было все претерпеть за жизнь всех. Если он от начала воспользовался хитростью для погибели Адама, тем более Мне нужно было воспользоваться для спасения всех. Коварными словами он обманул Адама; божественными словами: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия" обманывается он, коварный. Если бы рыбак, когда опускает уду в море, не надевал на нее червя, и не показывал его будто ускользающим, рыбы не бросались бы к нему. Я облек уду Моего божества червем тела; опустил уду, сокрытую в червь тела, в глубину этой жизни; если бы червь не двигался подобно червю, не пришел бы тот, кому нужно было уловиться удой. Мне нужно было принять вид червя и сказать: "Я же червь, а не человек" (аз есмь червь, а не человек) (Пс. 21: 7), чтобы он подбежал и ухватился за уду, и был бы вытащен Мной, и исполнилось бы написанное у Иова: "Можешь ли ты удою вытащить левиафана" (извлечешь же змия удицею) (Иов. 40: 20). Я становлюсь как бы робким человеком, становлюсь как бы убегающим смерти, говорю: "душа Моя скорбит смертельно" (прискорбна есть душа моя до смерти) (Мф. 26: 38), говорю: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия". Он с радостью и весело слушает эти слова; спешит делать враждебное для Меня. И что же говорит сам в себе? "И это человек. Я поглотил Авраама, Исаака, Иакова, патриархов и пророков; поглощу и Его. Вот Он робеет, как человек; Он человек; поглощу Его". Он поглотит Меня, как человека, и Я окажусь в утробе его Богом совершителем. "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия". Он поглотит закваску тела, и Я окажусь негасимым углем божества, страшно сжигающим его внутри: "Огонь пришел Я низвести на землю" (огня приидох воврещи на землю) (Лук. 12: 49). Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия, Я буду говорить, как агнец; не желаю, чтобы он видел сверкающий меч божества, чтобы не убег он, волк. Он поглотит Меня, как агнца, и изнутри уязвится изощренным мечом: не мир пришел Я принести, но меч (не приидох воврещи мир на него, но меч) (Мф. 10: 34). Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия. Я скрою пастыря Бога в агнце тела; не желаю обнаружить пастыря Бога, чтобы не убежал волк; волк уходит, если видит пастыря. Я буду говорить, как агнец. Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия. Буду говорить, как агнец, не имеющий пастыря; Я сделался как бы беспомощным человеком. Поглотит Меня, как агнца, и сокрушится изнутри крестным посохом пастыря. Он сгрызет зерно горчичное, и Я окажусь для него остротой страшно мучительного божества; он сгрызет Меня, как человека, и Я окажусь крепким камнем, сильно сокрушившим его зубы, чтобы он научился не сгрызать более людей; и исполнится написанное: "Боже! сокруши зубы их в устах их" (Бог же сокрушит зубы его во устех его) (Пс. 57: 7). Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия. Если бы он знал, какова эта чаша, от которой Я отмаливаюсь, он молился бы, чтобы она миновала; против него она жало, а для моих спасение. Когда он Меня поглотит, тогда почувствует, Кого поглотил; когда он увидит, что Мной скрывается солнце, омрачается день, тогда и сам огорчится; и исполнится написанное: "Ад преисподний пришел в движение ради тебя" (ад доле огорчися, срет тя) (Ис. 14: 9). Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия. Пусть не смущают вас эти слова, мудро произносимые; подождите, и увидите вывод из Моих слов, и тогда изумитесь мудрости их. Он думает, что глупо ухищрение Мое; а не знает, что немудрое Божие премудрее человеков (буее Божие премудрее человек есть) (1 Кор. 1: 25); он думает отсюда, что Я самый немощный, а не знает, что немощное Божие сильнее человеков (немощное Божие крепчав человек есть) (ст. 25); не знает, что Я буду пить чашу, он упьется и омрачится, а мои возбудятся и станут бодрыми. Теперь он с радостью слушает эти Мои слова: "Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия". Когда поглотит Меня, когда увидит, что камни раскалываются, гробницы и могилы открываются и сам он сокрушается, и мертвые встают и восходят на небо, тогда он раскается и будет печалиться над тем, чему теперь радуется. Он не знает, что самому себе ставит западню, которую ставит, и сам попадется, по писанному: "Рыл ров, и выкопал его, и упал в яму, которую приготовил" (ров изры, и ископа и, и падет в яму, юже содела) (Пс. 7: 16). Он не знает, что крест, который он намерен поставить – для Меня постель, для него крест; для Меня почивальня – для него смерть. О, чаша, жало для диавола, пугало демонов, веялка грехов, устроительница жизни, умилостивление для грешников, чаша бессмертия! Впрочем, не как Я хочу, но как Ты" (Обаче не якоже аз хощу, но якоже ты). Он узнал, несчастный, что все стало, что Я сказал; он слышал Мои слова: "Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня" (благодарю Тебя, Отче, яко услышал еси мя. Аз же ведех, яко всегда мя послушаеши) (Иоан. 11: 41, 42). Так как Я молился, чтобы миновала чаша смерти, то, чтобы ты не думал, вследствие молитвы о миновании чаши, будто дело креста стало слабым, Я делаю сомнительный вывод из Своей молитвы, и говорю: "Впрочем, не как Я хочу, но как Ты". Отцу Своему Я приписываю власть над смертью, хотя сам имею власть положить душу Свою, и власть имею опять взять ее. Я покрываю Свое божественное достоинство духовными листьями, покрываю властность Своего божества человеческими словами, говорю: "не как Я хочу, но как Ты". Он, слепец не звал, что Моя воля и Отца Моего одно: "Все, что имеет Отец, есть Мое" (вся, елика иматъ Отец, моя суть) (Иоан. 16: 15), и: "Я и Отец – одно" (аз и Отец едино есмы) (Иоан. 10: 30). Впрочем, не как Я хочу, но как Ты. Он повесит зерно хлебное, и когда поглотит Меня, увидит, что сам удавливается тройной петлей". Но может быть кто-нибудь из слушателей спросит: "Неужели Христос посмеялся над диаволом, или возможно ли было насмехаться над ним?" Ему мы скажем: прочитай Писание, и найдешь, что сам Отец говорит Моисею: "что Я сделал в Египте" (видишь, елико наругахся Египтяном) (Исх. 10: 2). Так и Господь посмеялся над диаволом и демонами. Нужно было, чтобы он был осмеян, как безумец, за свое великоречие и слова: "Силою руки моей и моею мудростью я сделал это, потому что я умен: и переставляю пределы народов, и расхищаю сокровища их, и низвергаю с престолов, как исполин; и рука моя захватила богатство народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я всю землю, и никто не пошевелил крылом, и не открыл рта, и не пискнул" (крепостью Моей сотворю и разумом рук моих отъиму пределы языков, и вселенную всю как гнездо возьму, и яко оставления яйца возму, и никого не будет, иже противу мне речет) (Ис. 10: 13, 14). Нужно было, чтобы он и демоны были осмеяны, чтобы обнаружилось, что в таких своих похвальбах они неразумнее даже детей. Поэтому и не знали, что делали: "ибо если бы познали, то не распяли бы Господа славы" (аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли) (1 Кор. 2: 8). Также и пророк предвозвестил об этом драконе, что он будет осмеян: "там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем" (змий сей, егоже создал еси ругатися ему) (Пс. 103: 26). Но, чтобы не казалось, что излишним удлинением слова мы препятствуем желающим после нас еще яснее передать мысль Писания, здесь прекратим свое Слово. Мы были вызваны сказать по поводу той же самой главы, не потому, что можем говорить без пропусков, но чтобы объяснить по своим силам, и дать повод любознательным: "дай [наставление] мудрому, и он будет еще мудрее" (даждь премудрому вину, и премудрший будет) (Прит. 9: 9). И вы, возлюбленные, собрав из Писания, в подкрепление сказанному, старайтесь еще больше уяснить трудную мысль – Господь наш не по робости, как выше у нас сказано, уклоняется от чаши смерти, но по божественному устроению, чтобы по моим ничтожным словам и мыслям и вашим трудам воссылалась слава Христу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
На притчу в Евангелии Луки, в которой говорится: "Некий человек шел и попался разбойникам" (Лк.10:30).
Действительно, по божественному апостолу, "бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду" (текущии в позорищи, вси убо текут, един же приемлет почесть) (1 Кор. 9: 24). Шел сегодня иерей, шел и левит, и только самарянин получил награду. Он без труда опередил ушедших вперед; чего не совершили наученные закону, то с успехом сделал иноплеменник. Они, увидев в другом собственную природу в опасности, заключили свое сострадательное сердце и, сомкнув глаза, прошли как бы мимо лежащего мертвого столба, как никогда был не милосерд богач к брошенному перед его дверями Лазарю; неверный же самарянин, верный более иудеев, забыв о своем деле, утешил незнакомца, и, забыв о своей настоятельной нужде, поспешил к ухаживанию за пораженным, и, не зная закона, исполнил его, совершив все по закону: "ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую" (егда бо языцы не имуще закона естеством законная творят, сии закона не имуще, сами себе суть закон: иже являют дело законное написано в сердцах своих, спослушествующей им совести, и между собою помыслом осуждающим) (Рим. 2: 14, 15). Итак, что же говорит евангелист? "Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым" (Человек некий схождаше от Иерусалима во Иерихон, и в разбойники впаде: иже и совлекше его, и язвы возложше отъидоша, оставлше едва жива суща). По приключению[1] же "один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе" (священник некий схождаше путем тем, и видев его, мимоиде. Такожде же и левит, быв на том месте, пришед и видев, мимоиде. Самарянин же некто грядый, прииде над него, и видев его, милосердова: и приступлъ обвяза струны его, возливая масло и вино: всадив же его на свой скот, приведе в гостинницу, и прилежа ему. И наутрия изшед, изем два динария даде гостинчику, и рече ему: прилежи ему и, еже аще прииждивеши, аз, егда возвращуся, воз дам ти) (Лук. 10: 30—35). Поучимся: что такое Иерусалим, и что Иерихон; и кто разбойники, с которыми он нечаянно встретился; и что за одежда, которую они сняли с него; и что такое раны, которые они причинили человеку; и почему отошли, оставив полуживым; и кто иерей, и кто левит, и кто самарянин; и что такое елей, и что такое вино, и что такое повязки; и что такое скот; и что такое гостиница и гостинник; и что такое два динария, и что такое излишние издержки, которые он обещался отдать; и что такое возвращение самарянина? Итак, один человек шел из Иерусалима в Иерихон. Иерусалим – рай, Иерихон – этот мир; человек, шедший из Иерусалима в Иерихон – первозданный Адам; по изгнанник из рая, он шел в Иерихон, т. е., в этот мир. "И попался разбойникам" (И прийдя, в разбойники впаде), т. е., к жестоким лукавым демонам; они сняли с него одежду бессмертия, которую он носил до греха; одели его в листья смоковные. Почему в листья смоковные? Потому что они жестки и горьки. Так как после греха приключилась с ним жесткость дел и много горечи, то, поэтому, он был одет в листья смоковные. "Изранили его" (И язвы возложше), т. е., житейские страдания. Именно: "со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; терния и волчцы произрастит она тебе; в болезни будешь рождать детей" (в поте лица твоего снеси хлеб твой: терния и волчцы возрастит тебе земля; в болезнех родиши чада) (Быт. 3: 19, 18, 16); это раны для души. "Ушли, оставив его едва живым" (И отъидоша, оставлше его едва жива суща): преступив заповедь Божию, Адам не был ни между живыми, ни совершенно мертвым, так как не вполне отказался от Бога. "По случаю один священник шел тою дорогою" (По приключению же священник некий схождаше путем тем). Не сказал: по случаю, но: "по приключению"; "по случаю" – (значит) "не предусмотрено, неожиданно, когда происходит что-либо с кем-нибудь само собой"; "по приключению" – (значит) когда кто-нибудь совершает что-либо по промыслу Божию; здесь по промыслу Божию шел иерей тем путем. "И, увидев его, прошел мимо. Также и левит" (И видев его мимоиде. Такожде же и левит). Кто иерей, и кто левит? Иерей – закон Моисея, а левит – слово пророческое. Они, по промыслу Божию, пришли для ухаживания за израненным разбойниками; не будучи в состоянии исцелить его, прошли мимо. Когда у них не было силы восстановить лежащего, идет самарянин, который есть Владыка Христос, страж наших душ. "Самарянин" – значит "страж". Он сказал: "Самарянин же некто, проезжая, нашел на него" (самарянин же некто грядый, прииде); не сказал, что "пришел к нему", но "нашел на него", т. е., принял, как он, плоть – подлежал телесной страсти, как он, но без греха. "И, увидев его, сжалился, и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино" (И видев его, милосердова над ним, и приступлъ обвяза струны его, возливая масло и вино). Что такое повязки, и что елей, и что вино? Повязки – повеления Христа, елей – святое миропомазание, вино – таинство веры. Этими тремя врачуются наши душевные раны. Что говорим, знают новонаставляемые. "И, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу" (Всадив же его на свой скот, приведе в гостинницу). Собственным скотом Христос называет тело, которое Он принял для нас от пренепорочной Девы. Он посадил на Свой скот израненного разбойниками, так как, по пророку Исаии, "Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни" (Он немощи наши принял и болезни понес) (Ис. 53: 4). "Привез его в гостиницу", т. е., в святую церковь; и заботился о нем сначала сам. "А на другой день, отъезжая" (Наутрия же изшед), т. е., после святого воскресения, "вынул два динария, дал содержателю гостиницы" (изъем два динария даде гостиннику). Кто "содержатель гостиницы" (гостинник), и что такое "два динария"? Содержатель гостиницы – апостол Павел, поставленный во главе церкви из язычников; он назван гостинником, потому что всех принимает, и всех влечет к спасению. Христос после Своего воскресения, вынув два динария, Ветхий и Новый Завет, дал содержателю гостиницы и сказал ему: "позаботься о нем"; тебе вручаю народ языческий, израненный самыми жестокими разбойниками; только заботься о нем; и что издержишь лишнее, то Я отдам тебе, при Своем возвращении". Что издержал Павел сверх динариев? Четырнадцать посланий, которые он рассылал язычникам. Что значит – "когда возвращусь, отдам тебе" (егда возвращуся, воздам ти)? "При втором Своем пришествии, когда приду судить живых и мертвых, при возвращении Своем, Я отдам тебе то, что ты издержишь лишнего", как и сам Павел говорит: "Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его" (подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный судия: не токмо же мне, но и всем возлюбльшим явление его) (2 Тим. 4: 7, 8). Да будет, чтобы и нам всем получить такой венец, по благодати и человеколюбии Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу со Святым Духом слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Проповедник дальше различает συντυχία и евангельское συγκυπία. Мы не могли выдержать это различие иначе, как "случай" и "приключение".
На рождение святого Иоанна пророка, Предтечи и Крестителя
Благовременен день праздника и всеобщей радости, в который мне пришли на мысль служение Гавриила и священство Захарии, и я думаю об осужденном на немоту за неверие. Вы слышали евангелиста Луку, открывшего нам сегодня душеполезную врачебницу. Евангелист Лука был врачом и по искусству; но тогда он (был) целитель тел, а теперь попечитель о делах; он заменил искусство искусством, и принял на себя вместо одного попечения другое. Итак, что же Лука, прекрасный врач? Вы сейчас слышали его слова: "по жребию, как обыкновенно было у священников, досталось ему войти в храм Господень для каждения, а все множество народа молилось вне во время каждения, - тогда явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного. Захария, увидев его, смутился, и страх напал на него. Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн" (по обычаю священничества случися ему покадити, и вошел в храм Божий Захария: и все множество людей бе молитву дея вне, в год фимиама. И вот ангел Господень явился ему, стоя одесную олтаря кадильнаго: и смутися Захария видев, и страх нападе нань. Рече же к нему ангел: не бойся Захарие: зане услышана бысть молитва твоя, и вот жена твоя Елисавет родит сына тебе, и наречеши имя ему Иоанн) (Лук. 1: 9-13). О, странное и таинственное чудо! Справедливо Захария возразил ангелу. Он требовал одного утешения, и получил другое; молился за народ, и назван был отцом сына; искал прощения грехов, и получил обещание от бесплодной утробы. Захария более желал исцеления душ согрешивших, чем беременности Елизаветы. Справедливо Захария смутился и устрашился; человек он был нрава рабского, хотя и облечен был священным достоинством. Сказал Захария тотчас в своей душе, как только увидел ангела: "Странен приход этого человека, странно его обещание! Кто это, что смело вступает в священный храм? Кто это, что стоит справа алтаря кадильного? Кто это, что блестит образом чуждого вида? Кто это? Я не видел человека с крыльями, ни птицы в образа человека; кто это, что наполняет мою душу страхом? Кто это – светоносец по устам, говорящий великое, при закрытых устах? Кто это – наблюдатель за моей чредой? Кто это, что препятствует моему ходатайству? Народ, вне молящийся, ожидает меня с ответом от Царя небесного, и этот задерживает меня внутри; через меня они приносили моления к Царю, прося прощения в грехах; об этом я молюсь, чтобы исполнить желание народа, чтобы показать действие своей чреды; итак, перестань, кто бы ты ни был, устрашающий меня! Если ты ангел, посланный Богом, то содействуй в моем деле, сострадай вне плачущим, сокрушайся с сокрушающимися; отойди! Кто ты, устрашающий меня? Я нисколько не думаю о сыне; зачем ты обещаешь мне сына? Что за выгода для народа, если у меня будет сын? Что за польза, если Елизавет станет кормить грудью дитя? Что за выгода, если я оставлю наследника? Отойди, устрашитель мой, кто бы ты ни был, отойди от меня! Мы стары; миновало время зачатия; погасла страсть брака; время охладило жар; неплодное отвергло плод; природа восстала против самой себя; мы оба мертвы для смешения; юность не цвела, – как старость произрастит?" Так (сказал) Захария. Ангел же говорит ему, как ты сейчас слышал: "не бойся, Захария, не смущайся помыслами; я ангел света, а не тьмы; я Гавриил, один из начальников у Царя небесного; исполняю повеление, не по своей власти приказываю; я послан объявить тебе, а не сделать над тобой насилие; облечен я видом, а не в обнаженном существе являюсь перед тобой; пославший меня щадит твою жизнь; не бойся, Захария, я послан благовестить тебе, а не изумлять тебя; ты превзойдешь старость, и седое бесчадство и бесплодную утробу; и кто рождает по желанию? Это дар Божий, не изобретение человеческое; разве ты не слышал слов Господа: "Я – творец человека, и образовавший (созидаяй) в человеке дух" (Зах. 12: 1)? Не веришь, Захария? А как был создан Адам, как Ева была сотворена, как Исаак был рожден? Авраам в послушании не ошибся; а ты, иерей, не веришь! Неужели бессильно у Бога всякое слово, Захария? По своей старости ты возражаешь, старец, телесное омертвение полагаешь сильнее Бога. Если бы ты не видел примера Авраамова, то основательно сомневался бы; ссылаешься на немощь природы, и не веришь настоящему божественному обещанию, но сомневаешься и споришь? О малом ты просишь, и много получаешь, и, как бы перенося наказание, кричишь, Захария. Ты молишься только об иудейском народе, а я благовествую тебе о том, кто все племена приготовит к спасению". Захария, услышав это, и, немного отвратив свой взор, в ответ говорил ангелу: "Что ты говоришь, ангел? Родит жена моя? Что же – об этом я молился, или совершаю каждение в свою чреду ради того, чтобы перед народом выказать свою плодородность? Я прошу о прощении грехов, и ужели сверх этого пожелаю разрешения неплодства? Желаю для народа облегчения, неужели для Елизаветы обременения? Я призываю израненные души к уврачеванию, и неужели, чтобы иссохшие сосцы стали млекоточными? Что ты говоришь, ангел? Жена моя родит? И что за выгода в этом для вне молящихся? Ужели, услышав, не побьют они меня камнями, со словами, что я становлюсь главным иереем не за них и для общеполезного спасения, но только за самого себя, что не благословение, а сына я принял? Я нисколько не думаю о деторождении; отойди! Я этого не желаю; о чем я молился, того не получил; и теперь ты мне объясняешь одно вместо другого; я нисколько не думаю о деторождении; теперь несчастье бесплодства; неужели от времени не прекратилась страсть, и от немощи природы – соитие? Я нисколько теперь не думаю о деторождении. Мы не можем ходить без посоха, и как теперь нам повелевают начать свое деторождение? Старость отвергает природу; это дело вне веры; в гроб мы глядим, и будем нанимать кормилицу? Я нисколько не думаю о деторождении, я ищу спасения народа и счастья племени, пленения: врагов и благоденствия города, а не детского плача, пеленок, и кормления; я нисколько не думаю об этом. Как я окажусь отцом природного сына? Старость отталкивает от себя веру; вне природы это дело; я иду с посохом, как с конем, и ты побуждаешь меня к брачному делу, когда все тело мое стало гробом? Чем мне убедиться в этом, скажи мне, великий Гавриил (нужно незнающим знать, что Гавриил – значит "человек Божий")? Скажи, чем мне убедиться в этом? Вот мои члены трясутся, вот по старости мы оба в землю смотрим. Если бы один был молод, а другой состарился, была бы некоторая надежда на сказанное; теперь тело нас обоих дряхло; ничего другого мы не ожидаем, кроме серпа смерти, как зрелые колосья во время жатвы; если ты во всем истинен, что говоришь, владыка Гавриил, то дай наперед какое бы то ни было знамение, вручи мне залог обещанного чуда. Чем мне убедиться в этом? Аарон не поверил бы, если бы не расцвел жезл; Моисей не был бы удостоверен, если бы его рука не побелела; Гедеон не понял бы, если бы не было росы на руне; Езекия не признал бы, если бы солнце не отступило назад; чем мне убедиться в этом? Ты дай знамение, и я буду рад, как юноша; дай знамение, чтобы Елизавета не посмеялась легкомысленно, как Сарра; чем мне убедиться в этом, вестник архангел? Откуда для меня очевидны твои слова ко мне? Если я являюсь вторым Авраамом, будет и для меня свойственное Аврааму, то войди в мой дом, и я омою твои ноги после совершенного путешествия, и предложу тебе трапезу, исполненную тайны; Елизавета замесит три саты муки, предъизображая церковь; спрашивай тельца, чтобы тебе одарить сыном. Чем мне убедиться в этом, о, ты, приносящий нам на землю прекрасное благовестие свыше? Зачем, ангел, преднарекаешь мне имя сына, и исчисляешь добродетели еще не существующего? Покажи мне то, что свыше природы, чтобы мне поверить тому, что против природы. Если небо станет шатром, и я обновлюсь; если море измерится, и жена моя Елизавета станет матерью; если солнце будет задержано, и иссохшие сосцы источать молоко; если луна низвергнется, и иссохшая утроба увлажнится. Чем мне убедиться в этом, ибо я стар, и жена моя в летах преклонных (аз бо есмъ стар, и жена моя заматоревши во днех своих) (ст. 18)?" Ангел (говорит) Захарии: "Ты требуешь от Бога ручательства? Считаешь немощь сильнее Владычного обещания? Не боишься наперед расспрашивать приносящего тебе благовестие? "Чем мне убедиться в этом?" – говоришь, Захария? Разве тебя посылают в Египет, чтобы устрашить фараона? "Чем мне убедиться в этом?" – говоришь, Захария? Разве ничего сверхъестественного Бог не делает? Ты спрашиваешь последовательности у природы, и не видишь изумительного дела божества. Скажи мне, Захария, на чем укреплены столпы земли? Чем поддерживается свод неба? Где изобретаются вместилища облаков? Где образуются капли дождя? Где создаются хлопья снега? Кто руководит течением солнца? Кто отграничивает умаление луны? Кто исчислит множество звезд? Море во время бури как удерживается песком? Как смешиваются теплые потоки? Как создается мрак тумана? Как образуется человек в утробе? И как женский пол оказывается слабее мужского? Богоподобная душа как сразу оказывается в теле? "Чем мне убедиться в этом?" – говоришь, Захария? Ты ищешь последовательности природы, где дело Божие? Не веришь, что может родить бесплодная? Что же – если услышишь, что Дева сверх ожидания рождает? И может ли быть прежнее неверие верой? И за то теперь наказывается неверие в виду бесплодности, чтобы ты не усомнился в чуде в виду Девы: и вот, ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить" (будеши молча и не могий проглаголати) (ст. 20). О, человеколюбивое наказание, производящее скорее исправление! Ангел вразумляет поколебавшийся голос, обуздывает дерзкий язык: "и он объяснялся с ними знаками, и оставался нем" (бе помавая им: и пребываше нем). Хорошо у евангелиста записано и это – "оставался" (пребываше); молчание ожидает рождаемого голоса, Захария – Иоанна, старец – сына, иерей – пророка. Этим ангел говорит: "Так как ты, как неверующий, ищешь знамения от Бога, то прими биченосное знамение в собственном своем теле: ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется (будеши молча и не могий проглаголати, до негоже дне будут сия). Где орудие противоречия, там и мщение; где необдуманная смелость, там и воспитательная вожжа; где была дерзость, на том и наказание. Бог желал, Захария, чтобы ты сделался проповедником такого чуда: рождается начальник воинства Царя небесного и предуготовитель освобождения мира от грехов. Так как ты сделал для себя немощь тела сильнее Владычного обещания, то за это ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется, за то, что ты (будеши молча и не могий проглаголати, до негоже дне будут сия: зане не веровал ecu словесем моим, яже сбудутся во время свое). Видишь ли, что без веры ничто из должного не совершается!" Только что услышал Захария эти слова, тотчас вышел из храма с молчанием, наградой за неверие. О, чудо! Он вошел для освобождения других, и сам вышел осужденным; принося богослужебное каждение, вынес знак изгнания. Народ ждал услышать что-нибудь благое от него, а он выражал знаками: "Никто пусть меня не спрашивает; я устрашаюсь Владычного негодования". О, изумительные дела! Захария обуздывается, и Елизавета благоденствует; язык немотствует, и утроба беременеет; болтливый язык бесплодствует, и бесплодная делается матерью; болезнь утробы переселяется на язык; речь обуздывается, и рождаемое освобождается; Захария молчит, и Иоанн играет. Лишь только бесплодная увидела Деву, утренняя звезда заметила солнце, – и сильно взыграл Иоанн в материнской утробе, обвиняя медлительность природы; "Я, – говорит, – проповедник Владыки, и зачем связан узами, подобно сорабам своим? Предварю время рождения, не буду ждать родов, чтобы не потерять своего течения, чтобы Владыка не опередил заключенного раба, чтобы последовательность природы не сделалась нарушением порядка; я узнал присутствующего, и не переношу молчания; я узнал предпославшего меня в путь перед лицом Своим, чтобы приготовить путь Его перед Ним; я поколеблю узы природы, потому что спешу проповедывать". О, изумительные дела и чудеса! О чем не ведали на небесах ангелы, узнал Иоанн, во утробе носимый, и говорил матери своей. Для престолов Он был незаметен, и носимого во утробе приходящий Бог не опередил; от Господств Он скрыл, и тайну домостроительства открыл носимому во чреве; и с каким благовестием пришел архангел к Богородице, (это) внушил внутри играющий младенец. Пришедший Освободитель нашего рода, будучи во чреве, прибыл к Своему другу, Иоанну; и видно было, что Создатель приветствует создание, что Царь пребывает в шатре воина, что Владыка входит в дом раба. Иоанн, увидев из утробы находящегося во утробе, старался превзойти границы природы, говоря: "Я не знаю ограниченного природою Господа, (и) не буду ждать времени рождения; мне не нужны для рождения девять утробных месяцев; не нуждаюсь в этом теперешнем заключении; и почему не выти из уз, удерживающих меня? Я выйду, кратко объявлю значение дивнаго дела; я печать божественнаго пришествия; я труба воплотившагося Бога Слова; вострублю, и отцовский язык сделаю красноречивым; вострублю, и материнскую омертвевшую утробу оживлю". Смотри странность тайны: еще не рождается, и говорит игранием; еще не является, и угрожает; еще не может взывать, и слышен в деле; еще не учит жизни, и наперед проповедует Бога; еще не видит света, и узнает Солнце; еще не рождается, и спешит предтекать; не переносит задержки, при пришедшем Владыке; не желает ожидать срока рождения, но старается разрушить темницу чрева, и усердно объявляет о грядущем Спасителе, игранием восклицая: "Прибыл разрушитель оков, и зачем мне удерживаться в узах? Пришел создавший все словом, и зачем мне ожидать срока природы? Выйду, предтеку, проповедую, возглашу всем присутствующим: "Вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (се агнец Божий, вземляй грех мира) (Иоан. 1: 29). Таково играние Иоанна, или лучше, слова.
Елисавете же настало время родить, и она родила сына. 58 И услышали соседи и родственники ее, что возвеличил Господь милость Свою над нею, и радовались с нею (Елисавети же исполнися время родити ей, и роди сына. И слышаша родственники ея и соседи, и радовахуся с нею) (Лук. 1: 57, 58). Сказано: "родить" (родити) и "родила"(роди)[1]: то – дело природы, а это – благодать Святого Духа явилась, (и жена) сверх природы родила; иное дело природы, и иное дело благодати. Чудом было то, что совершалось Иоанном; а это зависело не столько от плотского отца, сколько от Бога Слова. Об этом свидетельствует сам архангел Гавриил словами к Захарии: "и жена твоя Елисавета родит тебе сына… и Духа Святаго исполнится еще от чрева матери своей и многих из сынов Израилевых обратит к Господу Богу их; и предъидет пред Ним в духе и силе Илии" (вот жена твоя родит сына тебе, и Духа Святаго исполнится еще из чрева матере своея. И многи от сынов Израилевых обратит ко Господу Богу их: и той предъидет пред ним духом и силою Илииною) (ст. 13, 15–17). О, рождение сына иной, изумительной природы! Оно было изумительно и неестественно, так как (обычно) тот, кто рождает, в болезнях рождает. Захария не поверил, а Елизавета не усомнилась, принимая сверх надежды поздно рождаемаго сына; ради этого говорится: "родить" и "родила"; одно по природе, другое по вере. Рождающий, как я сказал, со страстью рождает; и производящая – в скорбях производит. Во чем же скорбь Елизаветы, когда присутствует Святой Дух, а не неопытная восприемница, когда это дело благодати, а не тягость природы? Слушай! Этот труд был ничтожным в сравнении с радостью. Не после своего рождения Иоанн получил благодать, но, из материнской утробы одевшись освящением, стал дивным предводителем, как сказал ангел: "Духа Святаго исполнится еще от чрева матери своей… и предъидет пред Ним в духе и силе Илии". Кто кому будет предшествовать? Иоанн Владыке Христу; поэтому он называется Предтечею, как можно слышать из слов самого Иоанна о Спасителе: "Идет за мною Муж, Который стал впереди меня" (муж, иже предо мною бысть) (Иоан. 1: 30). "За мной" – (значит) по времени; "впереди меня" – по престолу. Почему Гавриил сказал, что Иоанн предшествует Царю Христу в духе и силе Илии Фесвитянина? Слушай внимательно! "Илия" значит "Бог". Так как Иоанн имел в самом себе Бога, – он исполнился Духа Святого еще от чрева матери своей, а Бог есть Дух – то, о нем говорил Господь чрез пророка за много времени раньше: "Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, и он приготовит путь предо Мною (се аз посыылаю ангела моего) (Мал. 3: 1), и многих обратит от заблуждения к истине"; ради этого Иоанн предшествует Господу в духе и силе Илии, так как у Иоанна много было сходства с Илиею. Конечно, сын рождается, и речь возвращается к отцу. Захария, когда его спрашивали, как бы он желал назвать дитя, "потребовал дощечку и написал: Иоанн имя ему" (испрош дщицу написа, глаголя: Иоанн будет имя ему). Не поверивший словам ангела теперь вынужден писать о явлении, проповедывать письмом; тогда по слуху не принявший сказанного теперь законодательствует рукою, пишет о бывшем. И, дав имя ему, получил речь: отсюда "все удивились" (чудяхуся вси). "Разрешились уста его, и разрешились узы языка его, и он стал говорить, благословляя Бога" (Отверзошася уста его, и глаголаше благословя Бога). О, изумительное и странное чудо! Пишется имя сына, и немые уста отца открываются; Иоанном называется, и язык называющего устрояется. Видишь ли, как он не погрешил, и мы не погрешили, сказав приличное объяснение? Вот имя самого праведного открывает немые уста и побуждает неподвижный язык. Так глас вопиющий Иоанна обнаруживается, что даже само его имя вызывает голос: "я глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему" (глас вопиющаго в пустыни, уготовайте путь Господень, правы творите стези его) (Мф. 3: 3). О, чудо! Слово прибывает, и голос предвозвещает; Владыка идет, и раб предпосылается; Царь приходит, и воин предуготовляется. Итак, возрадуемся и возвеселимся, что Елизавета родила и Захария возговорил; что неплодная произвела, и старец воскликнул; что дощатая дощечка была спрошена, и язык иерейский разрешился и голос возвратился; что Предтеча явился, и весь мир возрадовался. Здесь следовало бы закончить слово, но Захария не позволяет восклицанием: "Благословен Господь Бог Израилев, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему" (благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем своим) (Лук. 1: 68). О, изумительные дела! Что говорит Захария? После своего воскресения Захария первый раз воскликнул: "благословен Господь". Что (значит)? Захария был мертвым, и воскрес. Он не был мертвым по природе, но перенес подобие смерти. Он удерживался молчанием, как гробом, и, как пеленами, был связан узами языка; он возвратился к жизни, не дыша священством, и перенес оплакивание, горесть народа. Когда упраздняется иерей, скорбят все, за кого он ходатайствовал. После этого образного воскресения Захария первый раз воскликнул: "благословен Господь Бог Израилев". О, Захария! Если бы ты не увидел духовного колоса, не узнал духовного земледельца, не получил дара, то не благословил бы дателя. Но Захария восхвалил Бога пророческой песней, достойной дара. Воскликнем и мы: "Благословен Господь Бог христианский, что посетил народ Свой и сотворил избавление ему!" Ему слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
---
[1] Проповедник находит различный смысл в евангельских τεκέιν и εγέννησεν в переводе мы не могли выразить это различение подходящими словами, и позволили себе свободную передачу.
Желаю, возлюбленные, праздновать, хочу торжествовать; это – священный день света, и печать праздника, и дверь торжества. Он (праздник) запечатывает вифлеемскую пещеру, где ветхий денми, как грудной младенец, возлежал в яслях; но открывает иорданские источники, где опять Он крестится с грешниками, даруя миру отпущение грехов Своим пренепорочным телом. Но когда изшел из утробы на землю, Он явился детям как дитя, человекам как человек, матери как сын, пастырям как пастырь: "Я пастырь добрый, положивший душу свою за овец" (аз есмъ пастырь добрый, пастырь добрый душу свою полагает за овцы), – говорит божественное Писание (Иоан. 10: 11). Теперь Он намерен придти к источникам иорданским, (источникам для) мытарей и грешников, из желания омыть с них грехи. И велико чудо этого торжества. Мудрейший Павел возглашает словами: "явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков" (явися благодать Божия спасительная всем человеком) (Тит. 2: 11), и во всем мире преизобилует радость. Радуется небо, так как первым слышит исходящий голос; освящается воздух парением Духа; водное естество научилось омывать души вместе с телами. И вся тварь совершает праздничное веселье; скорбит только диавол при виде приготовленной купели, давящей лишь его. Что же говорит (евангелист)? "Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну креститься от него. Иоанн же удерживал Его и говорил: "Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? (Тогда приходит Иисус на Иордан ко Иоанну креститися от него. Иоанн же возбраняше ему, глаголя: аз требую тобою креститися, и ты ли грядеши ко мне) (Мф. 3: 13, 14). Кто видел, что владыка стоит перед рабом? Кто видел, что царь склоняется главой к воину? Кто видел, что подвигоположник награждается борцом? Мне надобно креститься от Тебя. Ты сам, Владыко, дай мне, говорит, то, что намерен даровать миру, крещение. Мне надобно креститься от Тебя, потому что я подвержен прародительскому греху, ношу в себе яд змея; мне нужно смыть нечистоту древнего преступления, а Ты за какие грехи пришел для крещения? У Тебя есть свидетельство пророка о Тебе: "Он не сделал греха, и не было лжи в устах Его" (беззакония не сотвори, ниже обретеся лесть во устех его) (Ис. 53: 9). Как Ты ищешь искупления, когда доставляешь умилостивление? Крещаемым свойственно исповедываться в своих грехах, а что есть у Тебя для исповедывания, когда Ты во всем безгрешен? Что Ты от меня спрашиваешь, чему я не научен? Я не осмеливаюсь на большее; не знаю, как очищается свет; не умею омывать солнце правды; ночь не освещает дня; золото не рабствует свинцу; создание не исправляет создателя; море не заимствуется от источника; река не нуждается в капле; чистота не очищается скверной; осужденный не разрешает судью: мне надобно креститься от Тебя; мертвенность не воскрешает жизни; болезнь не исцеляет врача; я знаю ничтожество своей природы; нет ученика выше учителя, ни раба выше господа своего; ко мне не приближаются со страхом херувимы; мне не восклицают Трисвятого преклоненно серафимы; я не владею небом, как престолом; обо мне не проповедывала волхвам звезда; у меня нет голоса, создателя всего; Моисей, служитель, удостоился увидеть задняя, и как я осмелюсь коснуться пренепорочной главы? Зачем Ты мне предоставляешь, что превосходить меня? У меня нет длани, могущей крестить Бога: мне надобно креститься от Тебя. От неплодной я рожден но, по Твоему повелению, природа не противилась; и тогда, обитая в месте своего рождения, когда еще не мог говорить, я воспользовался устами своей матери, – а теперь как не буду богословствовать о Тебе присутствующем, Которого вместил девственный кивот? Разве я ослеп умом, подобно иудеям? Знаю, что, будучи Владыкой, Ты принял образ раба, чтобы исцелить образ, – знаю, что Ты явился тем, кого спасаешь, – знаю, что Ты стал камнем веры для того, кого помиловал; но мне не препятствует видимое мной, так как я вижу мыслимое. Я смертен, Ты – Бог бессмертный; я от неплодной, но Ты – от Девы; я первый, но я не больше Тебя, пришедшего после меня; я предварил проповедью, но не крещением таким; я узнал в Тебе секиру, лежащую при корне; я узнал посекателя бесплодного иудейского насаждения; я увидел серп против страстей; я сказал, что источник исцелений вблизи нас; какое найду место, непричастное к Твоим чудесам? Ты очистил словом прокаженных; иссушил ток крови прикосновением к краю одежды; одним повелением укрепил расслабленного; Твоим чудом крупицы напитали дочь хананеянки; Ты грязью открыл глаза слепцу; и как Ты требуешь моего рукоположения? Мне надобно креститься от Тебя. "Призирает на землю, и она трясется" (Призираяй на землю, и творяй ю трястися) (Пс. 103: 32) – это Ты, шествующий по водам, как по полу, дозволивший блуднице отереть Твои ноги и даровавший отпущение грехов. Как я осмелюсь коснуться Твоей святой главы, когда я часто восклицал в проповеди: "идет за мною Сильнейший меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его" (грядет креплий мене, во след мене, емуже несмъ достоин разрешити ремень сапог его) (Мрк. 1: 7)? Возьми от меня воду Твоего снисхождения: потопляясь, я не переношу ее больше". Что же говорит ему Христос? "Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. (Остави ныне, тако бо подобает нам исполнити всяку правду) (Мф. 3: 15). Оставь теперь. Как голос служи Слову; как раб содействуй Владыке, как воин – Царю, как создание – Создателю; не бойся прикосновения, но будь смел; крести меня, чтобы Мне освободить мир. Я предал Себя на смерть, чтобы оживить умерщвленную природу. Ты медлишь протянуть свою руку, когда тебе приказывают, а иудеи спустя немного не изумятся предательству Меня. Оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. Раньше веков Я определил, по Своему человеколюбию, спасти род человеческий; стал человеком для человека; много ли, если Сыном человеческим прихожу для крещения? Я не презрел создания Своих рук; не устыдился земного естества; то, что Я был, сделался тем, чем не был, когда Моя природа осталась без изменения. Оставь теперь. Враг рода (человеческого) извергнут с неба, прогнан с земли; он гнездится еще в водном естестве, но и отсюда Я пришел его изгнать, по восклицанию пророка: "Ты сокрушил головы змиев в воде" (ты сокрушил ecu главу змиеву в воде) (Пс. 73: 14). Оставь теперь. Как к человеку, ко Мне подошел искуситель, и Я переношу, чтобы всем объявить о его немощи; Я скажу ему: «не искушай Господа Бога твоего»" (не искусиши Господа Бога твоего) (Мф. 4: 7). О, новое чудо! О, несказанная благодать! Христос подвизается, и я получаю награду; Он борется с диаволом, и я усваиваю себе Его победу над диаволом; Он сокрушает в воде главу дракона, и я венчаюсь, как законный борец; Он крестится, и я снимаю свою нечистоту; на Него сходит Дух Святой, и мне даруется отпущение грехов; Он свидетельствуется от Отца Сыном возлюбленным, и я делаюсь сыном Божиим через Него. Небеса открылись для Него, чтобы явилось жилище крещенного, и голос Отца свидетельствует для Него словами: "Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение, Его слушайте" (сей есть Сын мой возлюбленный, о немже благоволих, того послушайте) (Мф. 3: 17; Лук. 9: 35). Ему подобает слава и держава всегда, ныне и во все веки. Аминь.
На Рождество Господа нашего Иисуса Христа
Всякий раз, как после холодной зимы засияет теплая весна, тогда и земля произращает зеленую траву, и древесные стебли украшаются цветами, и воздух блистает от солнца, и все птицы, летая по воздуху, мелодично чирикают. Тогда и живущие в горах пастухи и пастыри, вылезая из шалашей, преображаются лицом от красоты воздуха, и, в ответ звонкому чириканью певчих птиц, играя на свирелях и услаждая чувства своих неразумных овец, тихой поступью гонят их на пастбище. Тогда и земледелец, наточив камнем свой нож, отправляется в виноградник срезывать бесплодные побеги виноградной лозы. Тогда и приморские плаватели при виде безбурного моря, покинув сушу, вручив свои души дереву, воде и ветру, безбоязненно прилетают по морскому хребту. И, словом, чтобы мне не удлинять своего приступа в слове, всякое искусство и всякое ремесло, устроенное людьми для житейской нужды, беспрепятственно приводится в исполнение, как только засиял тихий воздух. Так как и для нас воссияла небесная весна, Христос из девственной утробы, и рассеяла холодную и бурную мглу диавола, усыпленные сердца людей пробудила из мрака неведения Своими божественными лучами, то устремим свой ум к небесной и блаженной славе. Но рождество Христа, блистающее божественностью, останавливает течение моего языка, и связывает самый язык. Когда я представляю себе младенца рожденным от Девы, и Деву безмужней и по рождении остающеюся девой, когда слишком любопытствую в этом деле, тогда, не обретая способа, запечатлеваю дело верой. Как, поистине, не дивно и не превосходит всякое помышление, что Дева родила, и обретена девой по рождении? Что она родила, это изобличало родившееся дитя; что, по зачатии, она осталась девой, учила свойственная ее телу природа. Смотри тайну, которая зрима и незрима, овладеваема и не овладеваема, осязаема и не обретаема! Кто не видел и не держал и Младенца и Матери? Но кто, видя девственную Матерь и Младенца сына Девы, из любопытства исследует эту тайну? О, поистине, это тайна небесная и земная, которой можно и нельзя овладеть, зрима и не являема. Таковым был и родившийся сегодня Христос: небесным и земным, Которым можно и нельзя овладеть, зримым и невидимым. Он – небесный по природе божества, земной – по Своему человечеству, зрим – по телу, невидим – по духу, Им можно овладеть по телу, нельзя овладеть по Слову. Но Христос, будучи Богом всемогущим, родившимся по Своей воле, явился Своему миру; однако рождение от Девы поражает мой ум более тем, что Дева зачала во чреве, не с неба сойдя, но происходя от семени Давида, состоя не из духа, но из тела и души; беременность чрева изобличалась делом, а зачатие было бессеменно. Он обитает на небе, и младенцем таинственно завершился в девственной утробе. По природе Он рождался, но восприемницы, касаясь и рождающей и младенца, не находили нетления, как у других женщин. Идущий через нее был Богом. О, купина, которую видел Моисей на горе опаляемой и несгораемой! О, Дева Мария, рождающая и остающаяся нетленной! О, камень, который видел Даниил отсекаемым от горы, помимо рук человеческих! О, девственная матерь девственного младенца и священное дитя безбрачной жизни! Где слишком любознательные? Пусть они скажут нам, как Дева без мужа родила младенца и, родив, не подверглась нетлению? Если необъясним этот образ, так как рождение – от Духа, то тем более не исследуемо несказанное рождение Слова от Отца. Но ты веруешь, признаешь, что она, родив, не подверглась нетлению; а обвиняешь Бога словами: "Если нетленный Отец, родив Сына Своего, подвергся истлению, – (это по твоему безумию!), – то тем более Дева, будучи тленной природы, родив, подверглась бы истлению". Если ты сам свидетельствуешь, что Дева, родив, не подверглась нетлению, тем более веруй, что нетленный Отец, родив нетленного Сына, не подвергся нетлению. Но, оставив празднословцев, возвратимся скорее к богословам – проповедникам. "Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода" (Иисусу же Христу рождшуся в Вифлееме Иудейстем, во дни Ирода царя) (Мф. 2: 1). Евангелист по необходимости обозначает место и время, чтобы неверующий в рождение Спасителя по плоти, исследовав место и время, обрел бы истину. Время он определяет властью Ирода, из хронографов, место – обозначением Вифлеема. Если в мирских договорах для точности изложения и консулы пишутся, и месяцы считаются, и дни обозначаются, и города отмечаются, – тем более нужна была точность места и времени в обозначении для последующих, когда родилось спасение всего мира. Матфей рассказывает только о рождении Христа по плоти; Лука, для точности во времени, прибавляет и о сделанной тогда первой переписи. Он так говорит: "В сорок первый год при кесаре Августе, вышло… повеление сделать перепись по всей земле… Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна" (изыде повеление от Августа написати всю вселенную. Сие написание первое. Взыде же и Иосиф от Галилеи во Иудею, во град Давидов, иже нарицается Вифлеем, зане быти ему от дому и отечества Давидова, написатися с Мариею обрученою ему женою, сущею непраздною) (Лук. 2: 1, 2, 4, 5). Лука обозначает у себя первую перепись, чтобы вместе и время точно определить и показать, что величайшая тайна, при очевидности, не являема. Он говорит, что первая и вынужденная перепись – это рождение человека. Нужно было, чтобы, во время рождения Христа, и потом обожествления плоти, и низвержения диавола и разрушения смерти, – (чтобы) души праведных и верных поименно переписались в небесной книге, на земле по повелению кесаря, на небе по приказанию Отца ангелам. И Господь, благовествуя об этом Своим ученикам, говорил: "тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах" (не радуйтеся, яко дуси вам, повинуются, но радуйтеся, яко имена ваша написаны суть на небесех) (Лук. 10: 20).
"Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока и говорят: где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему" (Иисусу же рождшуся в Вифлееме Иудейстем, во дни Ирода, се волсви от восток приидоша, глаголюще: где есть рождейся царь Иудейский? видехом бо звезду Его на востоце, и приидохом поклонитися ему) (Мф. 2: 1, 2). Увы! Я поражен чудом, угнетен зрелищем, и мой язык не находит, что прежде сказать или что опустить. Если я займусь Его рождением, то изумляюсь, что дитя прежде, чем родиться, совершает знамения. Разве не величайшее знамение, что Дева по рождении осталась девой, и молчаливое небо говорит через звезду? Жаждущим увидеть родившегося Он посылает в спутницы звезду, и показывает желаемого младенца. Матвей вспоминает о волхвах, пришедших с востока, а Лука об ангелах; он говорит: "…Были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего (и пастырие беху бдяще и стрегуще стражу нощную о стаде своем). И ангела Господнего они увидели, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь… И внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!" (и слава Господня осия их: и убояшася страхом велиим. И рече им ангел: не бойтеся: се бо благовествую вам радость велию, яже будет всем людем. Яко родися вам днесь Христос Господь, во граде Давидове. И внезапу быстъ со ангелом множество вой небесных, хвалящих Бога и глаголющих: слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение) (Лук. 2: 8-11, 13-14). Христос родился: земное с небесным сочетается, ангелы с людьми составляют хоры, пастыри на поле бодрствуют, волхвы поклоняются, небо светит, земля приносит в яслях свой блестящий плод. Исполнилось тогда на земле написанное: "Истина возникнет из земли" (истина от земли возсия) (Пс. 84: 12). Истина – это Христос, говорящий: "Я есмь путь и истина" (аз есмь путь и истина) (Иоан. 14: 6). "От земли", т. е., от Девы воссиял по плоти. Я спрашиваю, откуда научились волхвы относительно звезды, что пользовались ее путеводительством, чтобы обрести искомого ими младенца? Не так, как некоторым воображалось, будто это звезда блуждающая, и волхвы на самом деле не искали младенца. Если бы звезда была блуждающей, то как бы она указала истину, Христа? Она остановилась в своем течении, как только достигла Его. Как бы и волхвы, если бы они не отошли на самом деле, приносили от своих трудов такие дары, обозначавшие Его божество и человечество и исполнявшие пророческое слово: "и будет жить, и будут давать ему от золота Аравии" (жив будет, и дастся ему от злата Аравийска) (Пс. 71: 15)? Ни так опять, как баснословцы говорят, будто звезда восходит при каждом человеческом рождении; они не знают даже сказочной эллинской астрологии. Думают, что они христиане; им мы скажем: "О, философы! Если так было, как вы говорите, то скажите нам – когда из людей были только двое, Адам и Ева, как (тогда) небо было исполнено звезд? И во время потопа и погибели в вод всех людей, как не попадали те же самые звезды, но оставалось тоже самое множество звезд, когда был только Ной с тремя сыновьями и их женами?" Но нужно внимать Писанию, и размышлять о таинственном! Был пророком некто Валаам, которого позвал к себе царь моавитский проклясть Израиля, вышедшего из египетской земли; кого бы он благословил, были бы благословлены, и кого бы проклял, были бы прокляты; (но) он, приблизившись к израильскому лагерю, и взойдя на вершину горы, увидел Израиля ополчившимся, воспользовался сравнением и сказал пророчески: "Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и опустошит сынов Аммоновых" (возсияет звезда от Иакова, и востанет человек от Израиля, и погубит князи Моавитския) (Числ. 24: 17). Эти волхвы из рода пророка Валаама, наследники его книг и пророчеств; подумав, что когда звезда воссияет, тогда восстанет и человек, именно, Царь иудейский, Который не только сокрушит начальников Моава, но, по Даниилу, и все царства диавола ослабит и рассеет, – они наблюдали это время; увидев, сравнительно с остальными, странно воссиявшую звезду, они узнали, что она есть древне предсказанная, последовали (за ней) и, найдя родившегося, возрадовались исполнению пророчества. Но ты, слушатель, понимай, что волхвы – это образ язычников, обратившихся от своего нечестия под руководством не совершенного света, но как бы отраженного через Иоанна, (так как) они руководились звездой (по пути) к родившемуся во плоти Христу. Смотри: и у меня звезда, пришедшая до младенца и остановившаяся в своем течении. Иоанн, подобно звезде, засиял проповедью, и показал Христа словами: "вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (се агнец Божий, вземляй грех мира) (Иоан. 1: 29); он прекратил свое течение, так как сказал: "Ему должно расти, а мне умаляться" (оному подобает расти, мне же малитися) (Иоан. 3: 30).
"И, войдя в дом, волхвы нашли отрока и матерь и, пав, поклонились Ему" (Мф. 2: 11). Нужно, чтобы приходящие ко Христу из языческой жизни прежде упали с высоты своего нечестия, и так, как бы с земли поднимаясь, исповедали бы рождение Христа по плоти, потом отчасти намекали бы на Его божество.
"И, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну" (И отверзше сокровища своя, принесоша ему дары, злато, и ливан, и смирну): золото – как царю, ладан – как Богу, смирну – как страдальцу за нас. И Христос принял эти дары, не потому, что нуждался, но для пользы приносящих. Принимая золото, Он отвращал их от сребролюбия; принимая ладан, избавлял (их) от идолослужения; принимая смирну, очищал их души от мертвенности. Если нужно и иную тайну рассмотреть, то изучим тщательно. Золото и смирну они приносят родившемуся. Так как было написано о Нем: "Ему поклонится всякое колено небесных и земных и преисподних" (Филип. 2: 10), то своими приношениями они предизображали будущее: золотом – славословие небесных ангелов, ладаном – коленопреклонение земных человеков, смирной – умилостивление за души, содержимые во аде. Так как пришедшему ко Христу нужно владеть тремя добродетелями, о которых говорит Павел – верой, надеждой и любовью (1 Кор. 13: 13), то, открыв сокровищницы сердца, они приносили веру, блистающую как золото, надежду, благоухающую как ладан, любовь, связующую как смирна члены церкви.
"И, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путем отошли в страну свою" (И весть приемше во сне не возвратитися ко Ироду, иным путем отъидоша во страну свою) (Мф. 2: 12). Нужно было, чтобы раз пришедшие ко Христу не возвращались по тем же самым следам нечестия; но, по упражнении в чистой вере и делах, незаметно перешли от человекоубийцы змея в наследие Христово. Ему подобает слава во веки веков. Аминь.
Те, которые любят прекрасное, ничем не отличаются от жаждущих, возлюбленные. Поскольку они не обретают искомого, постольку возгораются жаждой к желаемому; и ночью, как жаждущие, они представляют себе желанные источники; днем, переходя с места на место, часто оглядываясь кругом себя, они ищут желанного для своего сердца. И как путники проходят безводную землю в час зноя, кругом себя смотрят, (нет ли) источников, угнетаясь жаждой, часто поднимаются на возвышенности, (ища), где источник, и как только увидят его издали, радуются и поспешно усиливают свой путь к нему, потом же, придя к источнику, утоляют жажду, так (бывает) и с христолюбивыми мужами. Днем они отыскивают желанного им Христа добрыми делами, ночью беседуют с Ним в молитвах и во сне представляют себе, что шествуют с Ним; если в видениях они усмотрят Его издали, то радуются и веселятся, как жаждущие, когда найдут желанные источники; пробудившись, снова желают заснуть, чтобы во сне обрести тоже самое зрелище. Таковым был и Закхей, о котором сейчас только прочитали вам из евангелиста. Смотри: он и спешит, и пылает божественным желанием, и на дерево восходит, и Иисуса смотрит, чтобы увидеть живоносный источник. Увидев Господа, Закхей утолил свое зрение, но еще больше возжег в своем сердце желание. "…Иисус вошел в Иерихон и проходил через него. И вот, некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, так как там Он имел проходить" (И вшед в Иерихон, прохождаше его. И се муж нарицаемый Закхей: и сей бе старей мытарем, и той бе богат: и искаше видеть Иисуса) (Лук. XIX, 1–3). Смотри желание человека, возлюбленный! "Но не мог видеть за народом, потому что мал был ростом, и, забежав вперед, взлез на смоковницу, чтобы увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нее" (И не можаше от народа, яко мал был возрастом. И предтек возлезе на ягодичину, да видит, яко туде хотяше минути) (ст. 3, 4). Закхей, малый по телесному росту, но великий разумением духа, старался увидеть Иисуса, желал увидеть Бога, дарующего людям небесное; старался увидеть создателя ангелов и устроителя небесного и надземного света ходящим по-человечески; старался увидеть, как Солнце правды, будучи в телесном облаке, просвещает очи сердца верующих; старался увидеть Бога Иисуса, прекрасный образ, желанный предмет, сладкое имя Иисуса, обозначающего Своим именем всякий предмет; старался увидеть багрянорунного овна, кровь Которого искупила вселенную и руно покрыло нагих от Адама до кончины; он, плененный воин, желал увидеть своего царя, овца – пастыря, заблудившийся – свой путь, омраченный – свет; он, не имеющий сладчайшего средства к богознанию, желал увидеть проповедника благочестия; он, бессильный, старался увидеть здоровье, голодный – небесный хлеб, жаждущий – живоносный источник; он желал увидать жизнедателя иереев и воскресителя Лазарева. О, божественная любовь! О, благое желание! О, любовь златокрылая, или, лучше, (любовь) Христа, Который возводит на небо душу, имеющую в себе Его! Божественная любовь, подъяв его от земли, заставила его взойти на дерево; она уже не позволяет ему ни глядеть на земное, ни сноситься с людьми; но, поглядев на любовь, он ожидал небесного; к Тому он спешил, к Кому побуждался, и, взойдя на дерево, смотрел на Христа и мысленно всходил на облако. Увидев Христа, Закхей приблизительно говорил: "К Тебе возвожу очи мои, Живущий на небесах!" (к тебе возведох очи мои, живущему на небеси) (Пс. 122: 1). Закхей увидел Господа, и воспламенялся любовью еще больше; она коснулась его сердца, и он сделался другим: вместо мытаря – ревнителем, вместо неверного – верным, и вместо волка – овцой запечатленной. Чтобы можно было испытать это дело, (спросим): кто так любит отца или матерь, кто так полюбил когда-нибудь жену или детей, как Закхей Господа? Для Христа все свое имущество он отдал бедным, и кого оклеветал, возвратил вчетверо. О, благой образ ученика! О, кротость учителя и сила божественная, одним созерцанием Иисуса приводящая к делу! Не говорил еще Господь Закхею огласительного слова, но ему желающему дал только увидеть Себя, и сила веры извлеклась из желающего сердца. Нечто похожее было и у кровоточивой: подойдя к Господу и прося Его, чтобы исцелил Он ее, она не ожидала прикосновения руки, но сама, подойдя, тихонько коснулась края Его одежды, и сила исцеления извлеклась прикоснувшейся, как губкой. И Закхей неведением совершал, под влиянием божественной ревности, и, пламенея духовной любовью, поспешно всходил на смоковницу; но Господь, усмотрев нечто таинственной, говорил: "Сойди! (слези) Я знаю твою душу, знаю твою благочестивую любовь. Сойди! Вспомни, что укрылся под смоковницей обнаженный Адам, и ты, желая спасения своего, не спеши на смоковницу. Мне нужно эту смоковницу иссушить и насадить иную – крест. Он полезное дерево; на него спеши душой; отсюда с готовностью стремись на небо. (А) на этом дереве змей в листьях вьется, на этом он скрывается, на этом он гнездится. Поспеши сойти прежде, чем он станет шептать душе твоей, как было с Евой, которую убедил вкусить сладкого удовольствия. Поспеши сойти; пока Я стою, сойди; когда Я смотрю на него, он обуздывается. Поспеши сойти; не желаю оставить тебя на смоковнице, не желаю твоей погибели; ты Моя овца, ко Мне ты прибег. Поспеши сойти, и предупреди Меня в доме своем; Мне нужен там отдых. Где вера, там почиваю; где любовь, туда прихожу. Знаю, что ты думаешь делать; знаю, что все свое имущество думаешь отдать бедным, и прежде всего возвратить вчетверо тем, кого ты оклеветал. У таких Я с охотой пребываю". И Закхей поспешно сошел, и пришел в свой дом, и принял Иисуса. От полноты радости, став, он сказал; не ходя, не сидя, но став, чтобы показать неизменность решения своей души; став, сказал, когда подвизался нераскаянной мыслью, горя духом; он уже знал, где сеет, и где будет пожинать, – сказал: "половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо" (се пол имения моего дам нищим: и аще когочим обидех, отдам четверицею) (ст.8). О, чистое исповедание, исходящее от чистого сердца; исповедание непостыдное, предстоящее непостыдной славе Божией, дышащее верой и цветущее правдой! Этой правды да удостоит нас Бог всех, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
"У одного сотника слуга, которым он дорожил, был болен при смерти" (Сотнику некоему раб боля зле хотяше умрети) (Лук. 7: 1); но он не умер, благодаря Владыке, хотя имел умереть, потому что был человеком; не умер, благодаря угодному для Бога ходатайству. Природа требует своего долга, но Владыка природы уступил по вере владетелю его владение. Смерть и необходимость природы понуждали к кончине, но вера, воюющая со смертью и разрушающая законы смерти, перетянула на свою сторону. И ты не поверишь, может ли столько вера, чтобы разорвать оковы смерти и извлечь души из преисподней пропасти? Вера открывает даже врата смерти, заключает небо, изменяет пределы природы, укрощает силу огня, обращает пламень в росу и притупляет жало смерти. Не буду говорить без свидетельства; уверю тебя Священным Писанием. Я сказал, что вера открывает двери ада, и небо заключает – прими ясные доказательства. Смотри: блаженный Петр словом открыл двери ада и вывел из преисподней Тавифу. Он только сказал: "Тавифа! Встань" (Тавифо, востани) (Деян. 9: 40), (и) тотчас двери ада открываются, засовы преисподней падают, и умершая повинуется быстрее живых. Опять пророк Илия, положившись на эту веру, сказал: "Не будет дождя, разве только по моему слову" (точию от уст моих) (3 Цар. 17: 1), и небо становится медью, задерживается дождь на три года и шесть месяцев, земля, как бы железная по природе, отказывает в своем обычном плоде, чтобы ты знал, сколько может вера. Человек на земле решает, и Бог на небе утверждает это решение; смертные уста изрекают, и воля Божия определяет, выражая слово в деле. Заключил Илия небо три года и шесть месяцев (три лета и месяц шесть) (Лук. 4: 25); запором небесным были уста смертного человека, украшенные благочестивой верой. Опять Илия осмелился взойти на огненную колесницу и, как птица, взлетел в воздушные обители; и, без сомнения, до сего дня не вкушает смерти, не по закону природы, но по единственной в своем роде благодати, непоколебимо соблюдаясь силой веры. И зачем об этом много говорить? Енох перешел с телом от жизни в жизнь, превзойдя верой смерть и старость и природу. Много и другого можно говорить о вере, но я ограничиваю слово, чтобы не вызвать излишества. Я знаю, что божественные слова служат для вашего христолюбивого слуха не к пресыщению, но к любви, однако возвращусь к предмету речи. "У одного сотника слуга, которым он дорожил, был болен при смерти"; он был рабом уважаемым для господина. Если корыстолюбие жизни придумало раба, то благоразумие господина не отказало ему в родстве природы. Он не презрел (его), как раба, но полюбил, как единоплеменника, облегчая тяжкое иго рабства человеколюбием. Слушайте и учитесь, господа рабов, чтобы вам не презирать рабов, как чуждой природы, и не изнурять сородичей, как врагов, повинуясь слову блаженного Павла: "Господа, рабам равенство оказывайте, умеряя строгость, зная, что и над вами самими и над ними есть на небесах Господь" (Колос. 4: 1; Эф. 6: 9). Бог дозволил ему быть рабом, чтобы ты учился быть рабом Божиим. Ты требуешь благомыслия от раба? Будь благомыслен и сам к Владыке. Ты наказываешь его за ошибку? Не согреши же, чтобы не быть тебе наказанным Богом. Ты не прощаешь сородичу? И ты не проси прощения. Тебя учит Евангелие так молиться: "и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим" (остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим) (Мф. 6: 12). Ища у Бога человеколюбия, и вы оказывайте человеколюбие единоплеменникам.
"Услышав об Иисусе, он послал к Нему Иудейских старейшин" (Слышав же о Иисусе, посла к нему старцы Иудейския) (Лук. 7: 3). Что услышав? Что Он словом исцеляет, словом животворит мертвых, словом прогоняет демонов, словом все совершает: "Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого" (живо бо слово Божие, и действенно, и острейше паче всякого меча обоюду остра) (Евр. 4: 12). Не травы и лекарства Он употребляет, но слово Им произносится, и дело совершается. Смотри, какая разница между сотником и иудеями! Он, услышав, только по одному слуху уверовал и, уверовав, подошел, как к Богу; а они, смотря на самые чудеса, отвергли чудотворца, хотя зрение действеннее слуха. Зрение действеннее слуха, но у них было учителем болезни нечестие. Поэтому слепцы презрели на своем суде Судью.
"Послал к Нему Иудейских старейшин просить Его, чтобы пришел исцелить слугу его" (Посла старцы Иудейския, моля его, яко да пришед спасет раба его). Послал к Нему Иудейских старейшин; не из гордости отказывается сам прийти, но не решается за самого себя ходатайствовать, по величию этого достоинства. Он сознавал себя человеком от человека тленного, а Иисуса Богом от Бога, единородным Сыном от нерожденного Отца. Поэтому, вследствие благоговения, посылает старейшин церкви, поступая по-апостольски раньше апостолов: "Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним… и если он соделал грехи, простятся ему" (болит ли кто, да призовет пресвитеры церковных, и да молитву сотворят над ним, и аще грехи сотворил есть, отпустятся ему) (Иак. 5: 14, 15). Итак, он послал к Нему старейшин, прося Его прийти спасти его раба. Дивись состраданию этого мужа! Во время болезни своего слуги, он не презирал его, но прилагал столько усердия, сколько кто-нибудь показал бы при собственном страдании. Это относится к добродетели разумного мужа – выказать столько усердия, и послать от себя ходатайство об исцелении слуги. Он знал о равночестности природы, и не презирал его, как раба, но сострадал ему, как сорабу, зная, что Бог существует для всех вообще. Таким был сотник. Многие из богачей требуют без снисхождения от здоровых службы, а о больных нисколько не заботятся; когда случилась болезнь, и рабыня повержена на земле, ни господин не обращает внимания, ни госпожа не наблюдает; и если когда нужно госпоже подойти, она не смотрит, как на сродную, но внимает с мрачным взглядом и заговаривает с ней суровыми словами, отвергшись родства природы по высокомерию. Однако вы читаете Писание. Не знаете, что говорит святой Давид? "Вот, как очи рабов [обращены] на руку господ их, как очи рабы - на руку госпожи ее, так очи наши - к Господу, Богу нашему " (Се яко очи раб в руку господий своих, яко очи рабыни в руку госпожи своея: тако очи наши ко Господу Богу нашему) (Пс. 122: 2). Почти образ, уважь написанное, снизойди на помощь к немощному! Спаситель, единородный Сын Божий, благоволил сделаться человеком для человеков; ты, будучи человеком, отказываешься от равночестного, как будто от неравночестного, отказываешься от сострадания сородной природе? И когда какое-нибудь неразумное животное хромает, ты заботишься для своей пользы; а когда разумное, т. е., твой слуга болеет, ты отвергаешь (его) и не печешься. Ужели пренебрегаешь из-за того, что разумное тебе служит? А мы потому – завидуем. Весьма прекрасен перед Богом человек, но муж милостивый драгоценен. Мы не обращаем внимания на написанное, но питаем внешних, гоняясь за славой от людей, а внутренних оставляем гибнуть голодом и мерзнуть от холода, не помышляем о воздаянии Божием. Не таков был сотник: во всем трезвый, в собственном смысле владетель, сохранявший имущество и себя, как имущество Божие, исполненный разума и сиявший божественной мудростью. Поэтому, он наперед посылает к Иисусу старейшин. Они с большой
готовностью ходатайствуют, предлагают достаточно убеждений, и говорят: "Достоин тот, которому Ты окажешь милость; благоразумен получатель дара; достоин Твоего пришествия. Ибо он любит народ наш и построил нам синагогу" (Любит бо язык наш, и сонмище той созда нам). Поистине, достаточно признаков богопочтения, достаточно доказательств благой совести. Каковы же (доказательства)? Любовь к Богу и истинное расположение к человеку. Ибо он любит народ наш (Любит бо язык наш), т. е. закон. "Любовь есть исполнение закона" (Исполнение закона любы) (Рим. 13: 10). "И построил нам синагогу", выражая любовь к Богу. Устроением дома Богу он воздвиг как бы отовсюду видимую колонну своей любви к Нему. Смотри, как прекрасные дела, воспоминаясь во время нужды, доставляют много дерзновения тем, за кого ходатайствуют; всюду прекрасные дела достаточны для убеждения. Так они ходатайствовали; Иисус принял приглашение старейшин, не их уважая, но одобряя веру сотника. Встав, Он отправился с ними. Он шел кое-где с промедлением и делал остановки, не опаздывая совершать благодеяние, но выжидая времени, чтобы всем объявить расположение, таившееся внутри сотника, чтобы похвалить неуклонную веру, в обличение неверных, чтобы обнаружить чистое и неподдельное произведение.
"И когда Он недалеко уже был от дома, сотник прислал к Нему друзей сказать Ему: не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой" (Лук. 7: 6). По первому побуждение своей души, он посылает старейшин; но сделав это и ожидая у себя, он не остается в покое. Подумав про себя, сколько различия в достоинстве, он высылает наперед рабов, с приглашением и словами: "Не беспокойся: ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой". О, сообразительность и трезвенность сотника! Не остался для него в тайне Бог, скрываемый в человеке; не осталось для него в тайне единородное Слово, облекаемое телом. Он видит храм, и разумеет обитателя. Не остался для него в тайне Владыка в достоинстве раба, царь – в виде пленника, малый – в безграничном величии. Тотчас Иисус удивляется и свидетельствует о его высокой вере, о благородном побуждении его души, по которому он говорил Спасителю: я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Таковым был и Петр, когда он был изумлен при ловле рыбы и понял величие Его могущества; тогда он обращается к Нему и говорит: "выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный" (изыди от мене, яко муж грешен есмъ я, Господи) (Лук. 5: 8). Но может быть он и не знал о Петре, а читал в книге Левит: проказа лежащая нечистым делает подпавшего болезни (Лев. 13). На проказу похожи белые пятна
на теле, белая сыпь и лишаи. Для многих такие поражения неразличимы, и особенно в начале болезни; отсюда закон желает от иерея, чтобы он был судьей в этом. Закон ведет иерея в дом исследуемого; и там, признав, как проказу, он объявляет все, что в доме, оскверненным. Отсюда большинство наперед приготовляется, и тогда зовут иерея. Блаженный сотник, помыслив об этом, отказывается от прибытия Спасителя: "Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Многое есть в дом том; я знаю свои грехи; прежде, чем очищусь, отказываюсь от пришествия Твоего, как судьи. Я знаю, что Ты начальник всех иереев и архиерей Отца. Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Небо для Тебя престол, и земля подножие, – какой дом вместит невместимого? У меня нет небесного дома, чтобы Тебе войти в мой дом; у меня нет царского дворца, чтобы мне принять Царя небес. Как я приму под свою кровлю устрояющего над водами горние чертоги Твои (покрывающаго водами превыспренняя своя) (Пс. 103: 3)? Как я приму в свою бедную гостиницу сожителем измерившего небо пядью? Какой дом вместит вмещающего вместе все небо и землю? Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Как благодетеля, я восхищаю (Твое) пришествие, но как судьи – боюсь (своего) дерзновения. Ты наблюдатель душ, исследователь внутренностей, испытатель сердца и судья грехов. Я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Я боюсь самого себя; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой" (рцы слово, и исцелеет отрок мой). Ужели тебе не кажется, что говорящий: "скажи слово только", точно знает, что "Словом Господа сотворены небеса, и духом уст Его - все воинство их" (Словом Господним небеса утвердишася, и вся сила их) (Пс. 12: 6), что все существующее Словом и содержится и управляется? Просветившись божественной мыслью, этот муж, когда увидел Иисуса во плоти, сразу узнает в Нем Сына Божия: "Скажи слово только. Я знаю, что о Тебе предвозвестил мудрый Соломон: "Не трава и не пластырь врачевали народ Твой, но Твое, Господи, всеисцеляющее слово" (ниже зелие, ниже обязание исцели, но слово твое, Господи, исцеляющее вся) (Прем. 16: 12). Скажи слово только. Я знаю, чье Ты Слово, и каким могуществом владеешь, и что все совершил (Ты) словом. Отец не страдал при Твоем рождении; Ты не страдаешь, творя, не страдаешь, устрояя. Скажи слово только. Слово Твое – полезнейшее во всем; не воздух оно поражает, но обнаруживает желание Твое. Скажи слово только. Дай знак в удостоверение слышащих". Смотри (какая) рассудительность: он просит отложить приход, но о своем знании не рассказывает; свидетельствует Ему о своем знании, но отказывается от Его прихода. Эта мудрая мысль преемствуется другой,
большей. Так от силы в силу восходит этот муж, и становится богатым источником замечательных мыслей, юнея в успехах учений. "Скажи слово только, и выздоровеет слуга мой. Ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает (и исцелеет отрок мой. Ибо и аз человек есмъ под владыкою учинен, имея под собою воины, и глаголю сему: иди, и идет: и другому: прииди и приидет; и рабу: сотвори сие, и сотворит) (Лук. 7: 7, 8). Я знаю, что Ты, облеченный властью над всеми, прибыл к нам, как один из всех. Ты пришел к нам, как и мы (приходим), хотя имеешь власть во всем, как говорит святой Давид: "По определениям Твоим все стоит доныне, ибо все служит Тебе" (учинением твоим пребываешь день: яко всяческая работна тебе) (Пс. 118: 91). Ты спишь, и море поднимается; Ты встаешь, и волны утихают. Ты зовешь умерших, и умерший повинуется быстрее живых. Скажи слово только, и выздоровеет слуга мой. Ибо и я подвластный человек". Здесь он объявляет, что самовластное стремление души препятствует восходить к лучшему. "У меня самого есть воины", – он называет воинами различные помыслы, гнездящиеся в человеке. Этих воинов называет блаженный Павел: "Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного" (соуслаждаюся закону по внутреннему человеку: вижду же ин закон противу воюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греха) (Рим. 7: 22, 23). Точно, говорил он: "имею у себя воинов, но у меня нет воинов против меня, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; приходит; не управляюсь, но управляю помыслами". Может быть, сотник потому и назван сотником, что он, как начальник и повелитель страстей, показывает нам такую твердость над неразумными страстями; да получим ее все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
На слова: "Вышел сеятель сеять" (Лук.8:5)
Девственная почва, взборожденная, при помощи быков, плугами опытных земледельцев, принимает семена; охватив их своими комьями, она прежде произращает траву, потом удлиняет колос, потом в колосе наливает хлебное зерно. Тогда земледельцы, видя блестящий колосистый посев, хвалят надежды своих трудов, спешат искренне умилостивить Бога, чтобы Он в целости сохранил плоды обнаруживающихся благ. Часто, когда приближается середина лета, надежда почти достижима и земледелец радуется, тогда или знойный ветер иссушает колос, или ржавчина гноит, или град истребляет, и исчезает преждевременная надежда; земледелец, угнетенный сильным унынием, отложив серп, сокрушается печалью о преждевременном конце лета. Но когда благорастворенность воздуха сделает колос блестящим и зрелым, и белеющий посев согнется наподобие старцев, ожидая летней жатвы, тогда сельчане, с острыми серпами в своих широких дланях, прибавляют к трудам труды, удовлетворяют свое желание, насыщаются исполнением своих надежд. Тогда вол веселой поступью, с суровым взглядом, отправляется на гумно, когда остальные животные отдыхают дома. Остальные животные, козы, свиньи и овцы, которые не подвергали свои шеи ярму плуга, стесняясь своей совестью, рабски приближаются к гумну (и) похищают вязанки колосьев; только вол, вытянув широкий язык, смело берет плоды своих трудов. Ты видишь там жнецов, видишь там плодоносную пашню, гумно, вола; перейди отсюда к церковному благоустройству, и ты увидишь таинственную церковную обработку земли. "Вышел сеятель сеять" (Изыде сеяй сеяти). Мы только что слышали об этом из Евангелия. "Вышел". Кто? Христос, пришедший с неба в мир. Сеятель – Христос, семя – слово Божие, пашня – человечество, волы – апостолы, плуг – крест, ярмо – единомыслие; яремный ошейник – сладкая любовь, соединяющая выи апостольские. "Вышел сеятель сеять". Вышел Христос не с тем, чтобы жать, но сеять; еще не были посеяны семена воскресения в сердцах людей. Вышел сеятель сеять, не рожь, не ячмень, не пшено, ни другое что-нибудь земное, но веру в Отца и Сына и Святого Духа, надежду воскресения, любовь к Богу и людям нелицемерную и небезразличную. Сеющий Христос вышел из отеческого лона, сущий в лоне Отца, и пришел к нам, как сам прямо говорит: "Я от Отца исшел и прихожу" (Иоан. 8: 42; 16: 28). Но исшел от Отца, отнюдь не разлучаясь с Ним, а с нами пребывая. Этот сеятель вышел, чтобы искоренить плевелы, злобно посеянные диаволом в душах людей. "Всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится" (Всяк сад, сказано, егоже не насади Отец мой небесный, искоренится) (Мф. 15: 13). Вышло солнце правды, чтобы светлыми лучами Своего божества осиять омраченные сердца людей. Вышел пастырь овец, чтобы, посеяв соль благочестия, доставить овцам здоровый корм писанного закона. Вышел сеятель с десятью запряжками волов, чтобы сделать один скудельный сосуд и, посеяв шесть мерок, сделать три меры. Теперь говори, Исайя, не молчи! "Где вспашут десять пар волов, там даст одну кружку"[1] (Ис.5:10). Десять запряжек волов – это двадцать волов; десять разумных запряжек волов – это двенадцать апостолов Христа и семь, которых избрали апостолы. Кого именно? Стефана, Филиппа, Прохора, Никанора, Тимона, Пармена и Николая, пришельца антиохийского; и (еще) апостол, возделавший землю от Иерусалима до Иллирика. Эти десять запряжек волов сделали на пашне человечества исповедание о Христе, облекшемся в наш скудельный сосуд тела. Что божественное слово называет скудельным сосудом плотское пришествие Христа, слушай. Когда Он имел отойти на страдание, говорят Ему ученики Его: "Где велишь нам приготовить Тебе пасху?" (где хощеши уготоваем пасху?) А он им: "Пойдите в город; и встретится вам человек, несущий кувшин воды… и… скажите хозяину дома того: Учитель наш сказал: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками Моими? И он покажет вам горницу большую, устланную, готовую: там приготовьте нам" (Мф. 26: 17, 18; Мрк. 14: 15). Кто человек, носящий скудель воды, или что за город, в который Он их посылает, или что такое устланная горница, – (это) вам, по исследовании, необходимо знать. Человек, носящий скудель воды – Иоанн, Предтеча Христа, объявлявший о Христе, что Он облекся в наш скудель тела (и) имеет у Себя воду крещения. Устланной горницей называет будущее упокоение святых на небе после воскресения. "Идите вот в этот град, – не в ветхую синагогу иудеев, где ветхий закон закис в ветхих мехах, – смешав уксус с желчью, они поднесли Господу, – но идите в новый город, в новый Иерусалим, где новое слово, где новая благодать Духа в новых мехах источает молодое вино веры; где не ветхая пасха, но новое воскресение; где не агнец закалается в жертву, но Христос освобождает; где не ветхая закваска, но приготовляется на кресте небесный хлеб". "Где вспашут десять пар волов, там даст одну кружку". Где работают десять запряжек волов, (т. е.) апостолов (апостолы, были уподоблены волам, как свидетельствует Павел словами: "Написано в законе: «не заграждай рта у вола молотящего. О волах ли печется Бог?» (1 Кор. IX, 9), но о нас говорит), – там они совершают исповедание Иисуса, облекшегося в скудель нашего тела. И сеятель шести мерок (артабов) сделает только три меры. Ужели у земледельцев бывает когда-либо такой неурожай, чтобы посеять шесть артабов (и) сделать только три меры? Но исследуем смысл Писания, возлюбленные, войдем во внутреннюю завесу буквы, и мы встретимся с божественным разумением Духа. Сеятель шести артабов сделает три меры. Шесть артабов – Новый Завет, то есть, четыре евангелиста, Деяния и апостолы. Посеявший эти шесть артабов в какой-либо одной душе делает три меры – исповедание в Отца и Сына и Святого Духа. "Вышел сеятель сеять" не злак для приготовления хлеба, но животворную веру; не ячмень в пищу неразумным, но пищу для дыхания людей; не пшено, питающее птиц, но божественное слово, огненное, подобное зерну горчичному, сильно возгревающее наши души для благочестия и мудрости. "Вышел сеятель сеять…, и… иное упало при дороге и было потоптано, и пришедшие птицы небесные поклевали его; а иное упало в тернии, и заглушило терние росток. А иное упало на каменистость[2], и так как не имело корня, прозябнув, тотчас засохло" (Лук. 8: 5–7). То, что при пути, – ариане; терние – евномиане; то, что на камне – марафониане. И ты заметь в точности, возлюбленный! "Вышел сеятель сеять семя свое, и когда он сеял, иное упало при дороге". Не сказал: "на пути", но "при дороге". Какой же путь, кроме Христа, говорящего: "Я есмь путь и истина" (Иоан. 14: 6)? То, что при пути – ариане. Они не на пути, не православны, и опять не вдали от пути, как эллины или иудеи, но при пути, то есть, подле Христа, подле правой веры. Исповедание ими Христа делает, что они близ пути; непризнание ими Христа Сыном Божиим препятствует им быть на пути. Поэтому, прилетевшие небесные птицы, то есть, духи лукавства, уносят из их сердец божественное слово, и совершенно лишают их правой веры. Терния – евномиане; у них самих есть терния злословий; они произрастают траву веры, но не заканчивают колосом исповедания. Исповедание ими Христа делает, что они произрастают траву веры; но опять учение их о творении и создании делает, что их колос веры сохнет незрелым. Поражая и заглушая слово истины эллинскими учениями о почитании твари вместо Бога, они делают это слово, в отношении правой веры, совершенно бесплодным и непроизводительным. То, что на каменистой земле, — марафониане. Не сказало Писание: "то, что упало на камень", потому что камнем был Христос (1 Кор. 10: 4), но: "на каменистость". Они ни добрая земля, не православные, ни камень, чтобы, будучи высечены из камня учителями, создать храм Божий, – но что? Они сталактит. Есть некоторая порода камня, по имени сталактит; он ни земля, ни твердый камень; мягок против камня, но тверд против земли. Исповедание ими Сына Божия подобным по существу Отцу делает их более мягкими; отрицание ими Святого Духа делает их сердца затверделыми. Итак, они ни добрая земля, чтобы произвести хорошее растение и нарядиться им в красоту веры, ни твердый камень, чтобы непоколебимо и невозмутимо соблюдать исповедание в Отца и Сына и Святого Духа. Они принимают это слово, и произращают, но тотчас его сушат и охлаждают; вследствие этого у них корни помышлений не в глубине духа. И хотя они исповедуют, что Христос Сын Божий, но, отрицая Святого Духа, они и Сына не имеют, по свидетельству и слову апостола: "Если же кто Духа Христова не имеет, тот [и] не Его" (аще кто Духа Христова не имать, сей несть егов) (Рим. 8: 9). "И иное упало на добрую землю и дало плод, и одно тридцать делало, другое шестьдесят, иное сто" (Мрк. 4: 8). Добрая земля – сердце православных; она существует вне еретических терний, обработана совершенными учителями, и как бы взборождена, принимает евангельские слова, становящиеся семенами для души. Такое сердце прежде всего произращает траву веры, потом удлиняет колос надежды, потом показывает зрелый плод совершенной любви. Об этих трех плодах души вспоминает и блаженный Павел словами: "вера, надежда, любовь" (1 Кор. 8: 13). Верующий делает тридцать, надеющийся – шестьдесят, усовершаемый в любви делает сто; помазуемый делает тридцать, сходящий в воду делает шестьдесят, усовершаемый в таинстве делает сто. Так из одного семени он приносит троякий плод: Бога славословит, церковь возвышает, самого себя спасает. Такой получает свою награду от Святой Троицы: духом разумеет, душой провидит, телом терпит. Он трижды благословляется: на земле славится, из мертвых воскресает, на небе упокаивается. Такой чествуется тремя высокими степенями: тридцатью, когда на небе; шестидесятые, когда между ангелами; сотней, когда у Бога. Такой кроток, тих, смирен, мудр, милостив, сострадателен, праведен, странник мира, чужд жизни, только образом является на земле, а сердцем и делами пребывает на небе. Некоторые из еретичествующих, по своему неразумному суждению, измышляют лестницу в словах богохульных. Что они говорят? Вера в Духа делает тридцать, в Сына – делает шестьдесят, в Отца – делает сто. Они не знают, что когда умаляют Духа Святого, (на деле) Его возвеличивают. Они ставят Духа впереди Отца и Сына; говорят: верующий в Духа делает тридцать; и впереди Отца прежде всего ставят Духа, потом Сына, потом Отца. Мы мыслим противоположно, противоположное и говорим. Верующий верует прежде всего не в Духа, но в Отца; верующий в Отца делает тридцать; присоединяющий веру в Сына удваивает число и делает шестьдесят; облекшийся в Духа Святого закончил сотней, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
---
[1] В сииодальном переводе: "Десять участков в винограднике дадут один бат".
[2] Проповедник объясняет евангельское επί τα πετρώδ, не как нечто каменное, но как среднее между каменем и землею. Это видно будет дальше.
О втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа, и о милостыне.
По вознесении на небо Господа нашего Иисуса Христа, и когда ученики пристально смотрели на небо, – вот, явился им ангел Господень, говорящий: "Что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, сам опять придет на это место, таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо" (что стоите зряще на небо? Сей Иисус, вознесыйся от вас на небо, имже образом видесте его идуща на небо) (Деян. 1: 11). И вот, возлюбленные, я вам сообщу, каким будет Его второе пришествие, страшное и приводящее в трепет, обличающее всякое дыхание. Явится прежде всего знамение Сына человеческого, на котором распяли Его иудеи, блестящее, как молния, которое понесут святые ангелы; и впереди его будет трубить архангел Михаил и пробуждать почивших от Адама до конца века. И встанут мертвые, как бы от сна, из своих гробов, как сказал апостол Павел: "вострубит, и мертвые во Христе воскреснут нетленными, сразу, в мгновение ока, при последней трубе" (1 Кор. 15: 52). И соберут ангелы людей от четырех пределов вселенной в долине плача. Потрясется та долина и откроются средства суда: огненная река, исполненная неусыпаемого червя, жестокие и немилосердные ангелы и вкруг ставшие дела каждого, обличающие грешника. Изменятся небеса, и земля упразднится, и слава всего пройдет, как тень; богатство и все пройдет, исчезнут, как дым, когда даже звезды, как листья, спадут с неба; и никто ни за кого не заступится, и ниоткуда не будет помощи: ни отец за сына, ни мать за дочь, ни брат за брата, ни друг за друга, ни господин за раба, ни раб за господина, ни богатство, ни серебро, ни золото, ни дорогая одежда, ни дома с золотыми потолками, – но обнажатся дела каждого, хорошие или худые. Откроются небеса, и вот Сын Божий идет на облаках небесных со многой силой и славой; Он, небесный, снисходит в Иерусалим, и Он, необъятный, в Сион; и поставляются двенадцать престолов двенадцати апостолов и учеников Его; и вот Он, как молния, являющаяся от востока до запада; от страха и прещения Его свертываются небеса, как свиток. Тогда поколеблется вся земля, горы задымятся, огненные реки будут готовы принять грешников, черви, как драконы, с раскрытыми ртами будут жаждать крови грешных людей; все будут мучиться непрерывно. Та тьма не имеет света. Подумайте, братья, о том страшном, великом и славном дне! (Если) даже ангелы, ни в чем не согрешившие, трепещут того дня, то какой трепет овладеет грешниками в тот страшный и ужасный день? Тогда будет горький плач и скрежет зубов. И никто пусть не думает, будто тот суд (будет) в умоисступлении. Я знаю, что многие говорят, будто тот суд будет так, как если кто-нибудь мучится, находясь во сне. Не заблуждайтесь, люди! Кто мучится во сне, только воображает себе это, а тело и душа почивают на постели. Но в тот день нельзя отделиться телу от души, а вместе они будут предстоять страшному тому судилищу, где книги дел раскрыты, судья нелицеприятен, и суд неизменен; во многой славе позовет Он всех на суд по имени, и все мы предстанем обнаженными. Там нет ораторской речи, побеждающей правду, нет многословия языка, но испытание дел; там не нужны дары, ни защитники, но все несут собственное бремя. Там старости не верят, знаменитости нет, телесное благородство не спрашивается; там красота лица не смущает судью, но достоинство девства и остальных добродетелей смущает судью, родившегося от Девы; там великий и малый равно судятся. Часто на том суде осуждают дети родителей. Если ты родишь детей и не соблюдешь равенства между ними, но одного обогатишь, а другого возненавидишь, то дашь ответ. Тогда и раб становится перед господином с дерзновением, и рабыня перед госпожой, и ученик перед учителем. Все они судятся в страшном судилище: дети с родителями, жены с мужьями; и дела каждого становятся явными. Поэтому, и благословенный апостол Павел, зная это, всем повелел словами: "Дети, повинуйтесь своим родителям в Господе… И вы, отцы, не раздражайте детей ваших… Рабы, повинуйтесь господам своим…" (чада, послушайте своих родителей о Господе. И отцы, не раздражайте чад своих. Раби, послушайте господий) (Еф. 6: 1, 4, 5). "Господа, оказывайте рабам должное и справедливое… Мужья, любите своих жен, и жены, бойтесь мужей ваших, (Господие, уравнение рабом подавайте… Мужие, любите жены ваша, и жены, повинуйтеся своим мужем) (Кол. 4: 1; 3: 19, 18), чтобы всем нам неосужденно предстать перед страшным престолом Господа нашего Иисуса Христа Бога". Итак, будем трепетать того дня, в который пастырь имеет отделить овец от козлов и поставить овец по правую сторону, а козлов по левую. Тогда скажет царь стоящим по правую сторону: "приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира" (Мф. 25: 34). Подумай только о той радости и дерзновении в отношении к ангелам, пророкам и апостолам! "Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня" (Взалкахся бо, и дасте ми ясти: возжадахся, и напоисте мя) (ст. 35), и прочее. "Идите, благословенные Отца Моего, получите вместо земного небесное вместо тленного нетленное, вместо временного вечное. Вы Меня одели одеждой, а Я облекаю вас вечной славой; вы дали Мне хлеба, а Я дарую вам пищу райскую; вы Мне приносили плоды, а Я вас сделаю соучастниками святых; вы напоили Меня холодной водой, а Я вас введу в рай". Брат, когда ты это слышишь, то чего ждешь, чего медлишь отдать свое нуждающимся? Кроме того, ты даешь самому Богу, как сказал Он сам: "Если сделаете как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (единому сих братии моих менших, мне сотвористе) (ст. 40). Те, которые гнали бедных, Христа гнали. И за это Он поставит их по левую сторону; и как они гнали бедных, таким же образом и Господь изгонит их словами: "Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня" (идите от мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его. Взалкахся бо, и не дасте ми ясти: возжадахся, и не напоисте мене) (ст. 41, 42), и прочее. Подумай только о том стыде при сонме ангелов! Уже здесь, если кто-нибудь обличен в грехе против одного друга, как он опускает лицо! Как он отказывается предстать! Как он смущается друзей, соседей, родственников из-за стыда в том, в чем был обличен! Подумай же о том стыде, когда (будут) мириады ангелов и ряды пророков, хоры апостолов, неисчислимое множество мучеников, безграничный мир, и скажет судья: "Идите от Меня, проклятые… алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня; был странником, и не приняли Меня. (идите от мене проклятии. Взалкахся, и не дасте ми ясти: возжадахся, и не напоисте мене: наг, и не одеясте мене: болен, и не посетисте мене). Чем вы, – говорит, – оправдываетесь? Я лишил вас повода у вас нет защиты. Если Я скажу: "алкал Я, и вы не дали Мне есть", то ты, может быть, скажешь, что у тебя не было хлеба. У тебя не было хлеба и воды? Но ужели у тебя не было и ног, чтобы навестить больных и в темнице? Или ты не мог даже стонать с удрученными? Ты ничего не причиняешь бедному? А разве не поражаешь его своим языком, потом не позволяя ему стонать против тебя?" Стонам его скоро внимает Господь: "поступающим надменно воздает с избытком" (и воздает излишше творящим гордыню) (Пс. 30: 24). Господь не так внимает праведным, как бедным, так как у бедного нет еще другого защитника. За бедность все мы отвергаем его: родители – своих детей, друзья – друзей, особенно брат – брата, соседи – соседей; бедный всюду отвержен и беспомощен, ниоткуда не имеет помощи, кроме Бога, милующего бедных. Поэтому им скоро внимает Господь, как и пророк в другом месте говорит: "Скоро Господь внемлет нищим и не пренебрегает узников Своих" (Пс. 68: 34). У тебя есть хлеб, или что-нибудь иное, чем утешается бедность? Дай бедному. Если у тебя нет, послужи ему словом, попечалься с ним, помолись за него, чтобы, если у тебя не нашел он покоя, нашел бы у другого. У кого нет что-либо дать, и он одаряет бедного хорошими словами, тот приобретает себе награду больше, чем кто дает. Кроме того, в другом месте говорится: велико благодеяние милостыни. Никакое другое доброе дело не в силах когда-нибудь (так) изгладить грехи. Обратимся же к нему, возлюбленные, чтобы получить вечные блага, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.
Слово о расслабленном, в день Преполовения; и на слова: «Не судите на лица» (Иоан. 5:5; 7:24)
Как светоносная луна, освещая ночной мрак и светя путникам по земле и пловцам по морю, делает для каждого путешествие беспрепятственным, так в субботу Господь говорил расслабленному: "Встань, возьми постель твою (возми одр твой) и иди в дом твой" (Иоан. 5: 8), и потом иудеям говорил: "Мое учение - не Мое, но Пославшего Меня (мое учение несть мое, но пославшаго мя) Отца" (Иоан. 7: 16). Что по поводу самовластного исцеления расслабленного Господь с этими словами обращался к иудеям – бери доказательство из только что прочитанного. Здесь Господь очень ясно выразил нераздельность Свою от Отца. Если бы Господь сказал: "Мое учение не есть Отца, но Мое", то Он отделял бы самого Себя от Отца, делал бы чуждое для существа (Божия), нарушал бы домостроительство (спасения); но сказав: "Мое учение - не Мое, но Пославшего Меня Отца", Он показал (этим) нераздельность существа, и что учение Отца и Сына и Святого Духа одно. Одно есть Слово, Сын Отца; и Дух Отца есть Дух Святой. Как иному будет учить Слово? И как в ином будет оглашать Святой Дух? Это невозможно, невозможно по слову блаженного Павла: "Никто не знает того, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и того, что в Боге, никто не знает, кроме Духа Божия" (1 Кор. 2: 11). Что по поводу самовластного исцеления расслабленного, как я сказал раньше, Господь присоединил те Свои слова, ты сейчас слышал из речи Господа: "Одно дело сделал Я, и все вы дивитесь. Моисей дал вам обрезание - хотя оно не от Моисея, но от отцов, - и в субботу вы обрезываете человека. Если в субботу принимает человек обрезание, чтобы не был нарушен закон Моисеев, - на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу? Не судите по наружности, но судите судом праведным" (едино дело сотворих, и ecu дивитеся. Сего ради Моисей даде вам обрезание, не яко от Моисеа есть, но от отец: и в субботу обрезаете человека. Аще обрезание приемлет человек в субботу, да не разорится закон Моисеов: на мя ли гневаетеся, яко всего человека здрава сотворих в субботу? Не судите на лица, но праведный суд судите) (Иоан. 7: 21–24). Господь показывает из закона их беззаконие. Он говорит им: "Если в субботу принимает человек обрезание и в субботу обрезаете младенца, чтобы не упразднился закон восьми дней, то вы нарушаете законом закон, и на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу, без труда, но чудом? В субботу не должно работать, но во всем быть в праздности? Почему у вас, иудеи, в субботу жена рождает, бабка суетится, пеленками трясут, природа очищается и сосцы приготовляются для кормления? Жена рожает, и природа побеждаете закон, и Бог не чудотворит? Скажи Мне: если в субботу обрезается человек, чтобы не был нарушен закон Моисеев, - на Меня ли негодуете за то, что Я всего человека исцелил в субботу? Не судите по наружности, но судите судом праведным. Принимаю на Себя ваш вражеский суд, чтобы каким судом вы судите, вас судить. Кто нарушаеть субботу: вы, когда обрезаете в субботу – точите нож, делаете разрез, устраняете часть тела, или Я, когда сказал: "Встав, возьми постель твою и иди в дом твой"? Если бы слово было не действенно, Я нарушил бы субботу пустословием; а если дело опередило слово, то почему вы мстите за субботу, и отвергаете Творца? Разве вы не насытились, дети иудейские, когда тридцать восемь лет смотрели на расслабленного, пригвожденного к одру – на утруждающий его одр и на (самого) расслабленного, испытывавшего день и ночь тягость? Вы (тогда) не вознегодовали, и не сострадали; а (теперь) негодуете, что в одно мгновение расслабленный понес одр и принял отплату! Что ж, не следовало и это возглашать: "переворотил Ты ложе мое в болезни моей" (Пс. 40: 4)? Знаю, фарисеи, за что вы негодуете. Не за то вы сердитесь, что исцелен расслабленный, но за то, что не в силах были скрыть одр и похитить чудо. Зная вашу мысль, Я приказал ему нести одр, чтобы, если вы будете замалчивать, одр вопиял о чуде. Чего колеблетесь, фарисеи? Расслабленный ни тайно введен, ни подложный, ни кратковременный; вы все его знаете: он тридцать восемь лет жил при вашей купальне. Вы не в состоянии говорить, как на слепца от рождения: "это он", "похож на него", "не этот" (Иоан. 9: 9). Если бы не победил вас слепец, то и его бы вы схватили и повлекли бы в судилище, так что исполнились бы вы за все стыда. Не судите по наружности, но судите судом праведным". Если угодно, пробежим вкратце самый отдел о расслабленном, так как и Господь вспомнил расслабленного. Если в самом деле Господь его вспомнил, то как мы предадим его забвению? Тогда изумляются, когда рассказываются чудеса Господа. Господня есть и настоящая середина праздника: Господь посредник, и праздника середина. Середина всегда укрепляется оконечностями; вследствие этого и настоящая середина праздника владеет двойной благодатью воскресения. Занимая середину между Воскресением и Пятидесятницей, объявляет о Воскресении, указывает на Пятидесятницу, возвещает о Вознесении. Вы, любители исследования слова (Божия), знайте, в чем вся история расслабленного, чтобы вам получить плод духовной пользы. Ты хорошо помнишь речь евангелиста Иоанна: "После сего был праздник Иудейский, и пришел Иисус в Иерусалим. Была же в Иерусалиме у Овечьих [ворот] купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших… Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет… Иисус, знающий все прежде бытия, увидев его и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров?" (По сих бе праздник Иудейский, и взыде Иисус во Иерусалим. Есть же во Иерусалимех купель, яже глаголется Еврейски Вифезда, пять притвор имущи. В тех слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих… Бе же ту некий человек, тридесятъ и осмь лет имый в недузе своем. Сего видев Иисус…и разумев, яко многа лета уже имяше в недузе, глагола ему: хощеши ли цел быти) (Иоан. 5: 1–3, 5–6). О, нетщеславное исцеление Господне! Он не ждет просьбы от больного; сам спешит к страдающим. Будучи солнцем правды, Он расширяет луч благодеяния на всех. "Есть же в Иерусалиме у Овечьих [ворот] купальня, называемая по-еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших". Пять притворов, которые были исполнены больными – это знак иудейской болезни. Иудейский народ болел пятью чувствами: зрением, обонянием, вкусом, слухом, осязанием. Дети иудеев болели всем. У них не было чистого зрения: смотрели на чудеса, и не замечали; у них не было приятного вкуса: вкушали манну, и требовали огурцов; у них не было чистого обоняния: Владычное миро признавали диавольским зловонием; у них не было чистого слуха: следовали внушению змеиного свиста, а не пророческому наставлению; у них не было содействующего осязания: богословствовали об идолах, и пренебрегали живым Богом. Но пришедший во плоти Владыка Христос, создатель чувств и творец твари, освободил и от телесных страданий и от произвольных падений. Расслабленный вдвойне страдал: по телу он разрушался болезнью; по душе был расслаблен грехами. Поэтому Господь, врач того и другого, и тело укрепляет, и дух просвещает; и телу повелел носить одр, и душе позволил носить добродетель. Господь, увидев расслабленного лежащим, говорил ему, как вы все отлично знаете: "Хочешь ли быть здоров?" (хощеши ли цел быти) Но за это сейчас ухватываются иудейские дети, говоря против Господа: "Если бы Христос был Богом, то зачем бы Он спрашивал расслабленного: "хочешь ли быть здоров?" Он угнетался болезнью, был болен уже тридцать восемь лет, оставался при купальне, чтобы освободиться от страдания, – и (однако) Он спрашивает его: "хочешь ли быть здоров?" Какой Бог спрашивает?" Слушай, возражатель! Здесь Господь спрашивает не по незнанию, но из желания даровать ему исправление во всем. Если бы была только телесная немощь, Господь не говорил бы расслабленному: "хочешь ли быть здоров?", зная, что он желает того, чего желает; но так как было душевное падение, то ради этого Он спрашивает расслабленного: "хощеши ли цел быти?" т. е. остерегайся, чтобы впредь не грешить. "Хочешь ли быть здоров? Дай согласие и возьми исцеление, так как Я ничего не домогаюсь по принуждению. За много времени я возглашал через пророка: "Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас" (аще хощете, и послушаете мене, благая земли спеете: аще же не хощете, ниже послушаете мене, мечь вы пояст) (Ис. 1: 19, 20). Так как человек существо самовластное, а расслабленный был поражен душевно, то ради этого Господь, чтобы не дать ему исцеления даром, спрашивает его: "Я прошу твоего согласия – хочешь ли быть здоров?" Господь спрашивает не исключительно о телесном страдании: "хочешь ли быть здоров?" Ни кровоточивую, ни прокаженного, ни двух слепцов Он не спросил. А где Он увидит душевное страдание, тотчас спрашивает, желая для Себя согласия; если не получит согласия, не дает исцеления. Иной быть может скажет: что же – слепцы сознавали грехи, что их Господь спросил: "Чего вы хотите от Меня?" (что хощета да сотворю вама) (Мф. 20: 32)? Ужели на них были грехи?" Слушай, возражатель! И те раньше названные в Евангелии два слепца были слепы телесными глазами и душевным взором; они не усматривали ясно Господа, не было у них совершенного знания, сомневались в исповедании. Поэтому и Господь обещает исцеление, чтобы укрепить веру. Быть может иной еще скажет: "Ты осуждаешь слепцов? Они были верующими мужами. Лишь только они услышали, что Господь идет мимо, они воскликнули:. Как они грешники, когда так воскликнули?" Слушай, возражатель! За этот вырвавшийся у них с самого начала голос Господь обещал им исцеление, за то, что, будучи позваны, они говорили: "Помилуй нас, Господи, Сын Давидов". (Но) какой сын Давида доставлял такую силу или такие чудеса? Авессалом возмужал, но оказался отцеубийцей; Амнон желанен, но растлил свою сестру; Соломон мудр, но в конце пал. Так как они подошли (к Нему), как к сыну Давидову, не думая, что Он сильный Бог, (как) к опытному врачу, а не славному Богу, то, когда они восклицали: "Помилуй нас, сын Давидов", Он не дал им ответа, чтобы преуспела их вера. Поэтому, слепцы, приняв обещание, просветились в душе. И немного спустя, когда Господь увидел, что они в душе просветились и приняли светильник веры, спрашивает их: "Веруете ли, что Я могу это сделать?" (веруета ли яко могу сие сотворити) (Мф. 9: 28). Что же слепцы? Преуспев, говорят: "Ей, Господи". Уже не сказали: "Ей, сыне Давидов", но: "Ей, Господи". Они вспомнили обещание, и здесь же исповедуют: "Ей, Господи, мы веруем, что Ты можешь это сделать". Потом показывая, что они в вере преуспели, Господь отвечал: "По вере вашей да будет вам" (по вере ваю буди вама). Если бы они не преуспели в вере, то не получили бы прозрения. Так как расслабленный больше страдал душевно, греховным растлением, то, вследствие этого, и здесь Господь спрашивает: "Хочешь ли быть здоров?" т. е., "Если получишь исцеление ты не намерен воротиться опять к тому же самому, Хочешь ли быть здоров?" Расслабленный, не зная еще, кто с ним говорит, отвечал Господу: "Ты кстати спросил, желаю ли я, потому что я больше не желаю; я много раз желал, и ничего не достигал. Что же наконец? Желаю, чего не получаю. Я состарился на одре, я болтливый гроб, живой мертвец, по смерти ничего нового не получу, меня все берут в клятву. Я живу близ купальни тридцать восемь лет, и никто не сострадает. Дар продается: им торгуют фарисейские дети. В год очищается один, и нужно, чтобы прежде предпочли; избирается более достаточный. Купальня не разбирает; присутствующие несправедливы. Ужели когда-нибудь будет правильный надзор, чтобы дар не был пред
метом торговли, но подавался бы всем изобильно?" Господь расслабленному: "Почему же ты думаешь, что это находится только в одном месте? Ты разговариваешь со Мной, как незнающим. Я Господь купальни, и не знаю, что происходит? Я знаю иудейское занятие; потому пришел заменить купальню; теперь Я прекращу ее, и открою купальню крещения. В этой один сошедший очищается; там без числа будут возрождаться, ежедневно. На эту Я посылал ангела; в ту сойду Я, создатель ангелов. Потому ответь на вопрос: Хочешь ли быть здоров, т. е., веруешь ли, что в этом Я, говорящий с тобой, силен?" Расслабленный, немного поднявшись, узнал владычество Господа, но, под влиянием еще привычки, в ответ говорит то, что вы отлично знаете из чтения: "Так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня" (ей, Господи, человека же не имам, да, егда возмутится вода, ввержет мя в купель: егда же прихожду аз, ин прежде мене слазит) (Иоан. 5: 7). Господь расслабленному: "О чем ты думаешь, расслабленный? Достаточно тебе признать Меня Господом; не представляй себе многого, не обращайся к возмущенной купальне; иудейское возмущено; держись осьмины Моего источника. Я знаю, чего ты ищешь: хотя и нет у тебя человека, но предстою тебе Я, вочеловечившийся Бог; потому слушай Меня и, вставь, возьми постель твою, и иди в дом твой. Раздражи иудеев, изуми демонов, покрой мраком возражателей, удостоверь прибегающих, уничтожь субботнюю праздность, вместо защитника береги одр". Расслабленный, услышав это, освободившись по слову Господа от страдания, исполнил Его поведение и носил одр; иудеев, желавших помешать из-за субботы, и говоривших: "нельзя тебе взять одр, потому что (теперь) суббота" (Иоан. 5: 10), прогонял, как бы исполняя повеление повелевшего, и говорил им: "Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи" (иже мя сотвори цела, той мне рече: возми одр твой, и ходи) (ст. 11). И когда беззаконные иудеи обвиняли Господа, и спрашивали, кто исцелил и приказал ему взять одр, и, подобно собакам, нападали на исцелившего, этот переносил, мученически подвизаясь против запятнанных убийством. После этого его опять находит Господь, и говорит ему: "Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже" (се здрав ecu: ктому не согрешай, да не горше ти что будет) (ст. 14). Видишь ли, возлюбленный, что за свои грехи он столько времени был подвержен болезни? Обратимся (ко Господу) и мы, чтобы избавиться этого временного наказания и избегнуть вечной геенны, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава, во веки веков. Аминь.
На евангелие от Луки, о драхме, и на слова: "Человек некий имел два сына" (Лук. 15: 11)
Опять лоно Христово изводит неиссякаемый сладкий поток любви; опять светлая мудрость Христова, зажегши светильник, и поставив его на подсвечнике креста, освещает всю вселенную с целью благочестия. Божественная мудрость, воспользовавшись этим светильником, отыскала одну потерянную драхму и присоединила к девяти ангельским драхмам. Необходимо, возлюбленные, сказать, кто это жена, имеющая десять драхм. Это мудрость Божия, имеющая десять драхм. Какие? Сосчитай: ангелы, архангелы, начала, власти, силы, престолы, господства, херувимы, серафимы и первозданный Адам. Эту драхму, Адама, отторгнутую диавольской злобой, увлеченную в эту бездну жизни и погруженную в различные греховные удовольствия, пришедшая мудрость Божия обрела. Как обрела, возлюбленные? Она, придя с неба, берет скудельный светильник тела, зажигает светом божества, поставляет на подсвечнике креста, ищет драхму, вводит ее во двор и пастбище ангелов. Но может быть, некоторые из здесь стоящих, которые согрешили после крещения, спросят: "Что же нам из того, если Адам был спасен? Как мы будем помилованы? Как спасемся, если нарушили закон после крещения?" Им мы говорим: "Вы, такие, не бойтесь, не суетитесь, не смущайтесь, не малодушествуйте! Бог не то, чтобы заботился об Адаме, а вами пренебрег; но если для него Он сделался женой, имеющею десять драхм, то для тебя Он – милосердый отец, имеющий двух сыновей и опять принимающий в объятия заблудившегося. Для всех Он сделался всем, чтобы всех Себе приобрести". Мы сейчас слышали слова евангелиста: "У некоторого человека было два сына: и подошедши младший из них сказал отцу: "отче! дай мне имущество". Он же И [отец] разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране. И пришел к одному из граждан, и посылает его гражданин на поля свои пасти свиней; 16 и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего теперь избыточествуют хлебом, а я здесь умираю от голода. встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою 19 и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих (Лук. 15: 11–19).
Смысл этого нужно искать не вне, но в нас самих. Эта притча для нас сказана, и для нас читается, чтобы никто не отчаивался, если окажется и очень грешным; но чтобы подошел к Богу с покаянием и с просьбой к Нему об умилостивлении, особенно, если кто из вас стал по вере в Господа сыном Божиим. "А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими" (Елицы прияша его, даде им область чадом Божиим быти) (Иоан. 1: 12). Если кто-нибудь из вас по вере в Господа нашего стал Его сыном, и отдалился от Него, не местом, но образом жизни; если кого-нибудь постиг голод, не обычного хлеба, по небесного: "Хлеб небесный дал им. Хлеб ангельский ел человек" (хлеб небесный даде им. Хлеб ангельский яде человек) — Пс. 77: 24, 25), то он пусть покинет удовольствия похоти, подобные свиньям, и пусть не желает более есть стручки. Что такое стручки? Плод дерева. Стручки подобны греху: как стручки при начале вкушения услаждают, а после вкушения раздражают горло, так и грех в начале вкушения сладок, а после вкушения раздражает. Об этом говорит и мудрый Соломон: "Сын мой! внимай мудрости моей, и приклони ухо твое к разуму моему, чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание. Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее оказываются горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый" (не внимай злей жене: мед бо каплет от устен жены блудницы, яже на время наслаждает твой гортань: последи же горчае желчи и изощренну паче меча обоюду остра) (Прит. 5: 2–4). Если кого-нибудь постиг голод небесного хлеба, то пусть подойдет, пусть ищет: "ибо всякий ищущий находит, и просящий получает, и стучащему отворят" (и толкущему отверзется) (Мф. 7: 8). Стучи в дверь покаяния несказанным своим сетованием; не бойся ее; она не чужда для тебя: за тебя умерла. И если ты скажешь в самом себе: "Кто это?" – тебе отвечает Христос и говорит: "Я дверь овцам" (Иоан. 10: 7). Скажи и ты: "Согрешил против неба и пред тобою" (согреших на небо и пред тобою). Если кто-нибудь согрешил, приняв небесное крещение, он согрешил против неба. Согрешающий до крещения грешит против земли: "ибо прах ты и в прах возвратишься" (яко земля ecu, и в землю отъидеши) (Быт. 3: 19), – сказано Адаму. Если кто-нибудь облекся во Христа в крещении, тот уже не земля, но небо: "Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные" (яков перстный, такови и перстнии: и яков небесный, тацы и небеснии) (1 Кор. 15: 48); "все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись" (елицы бо во Христа крестистеся, во Христа облекостеся) (Гал. 3: 27). Если кто-нибудь согрешил после крещения – согрешил против неба; потому пусть подходит и говорит: "Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим" (отче, согреших на небо и пред тобою: и уже несмъ достоин нарещися сын твой). Почему? Говори вину. "Свое сердце, окропленное кровью Иисуса, цветущее на подобие розы, я осквернил похотями: и уже недостоин называться сыном твоим. Тебя я разгневал, Духа Твоего Святого огорчил, блестящую одежду веры загрязнил грехом: и уже недостоин называться сыном твоим. Душу свою, освобожденную крещением и, как снег, убеленную просвещением, я поработил, омрачив грехом: и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Телесные чувства мои, отягченные пьянством, как бы безумные служанки, предали душу, собственную свою госпожу, на распутство; а теперь, воспитав их воздержанием, я уцеломудрю душу свою: прими меня в число наемников твоих. Я знаю блуждание врага, знаю его преткновения на меня, знаю стрелы его обжорства; буду избегать пьянства, которым разрушается сила целомудрия, – буду держать пост, доставлявший мне трезвенность: прими меня в число наемников твоих. И я буду работать в винограднике Твоем, и я обрежу ножом Духа излишние побеги своей внутренней духовной лозы, или лучше, пороки: прими меня в число наемников твоих. И я буду возделывать сладчайшую лозу любви, и я буду ставить, как бы подпоры для своей души, заповеди Господа, чтобы, по увлечении (ее) на землю, она не была похищена змеем: прими меня в число наемников твоих. Буду стараться, чтобы она смотрела на небо, простирала руки человеколюбия, чтобы носила в объятиях убогих, увлекаемых на землю: прими меня в число наемников твоих. Дай мне опять, Отец, плуг креста на плечи; буду возделывать борозду своей души, выдергаю терние и вредную траву лукавого, посею на ней небесное семя. Когда Ты одождишь свыше милостью, борозда души моей принесет плод тридцать, шестьдесят и сто: прими меня в число наемников твоих. Не отталкивай меня, Отец! Враг, обессилив меня, не совсем еще снял одежду веры. Если он загрязнил красоту моего целомудрия, то (однако) никогда не склонил на служение его идолам; я не отвергся Тебя, Господь мой! Хотя и согрешил я в цвете юности моей, но попрал тук идольский, ниспроверг образы демонов, посрамил кумиры идольские, дунул на диавола, плюнул на демонов. Теперь же припадаю к Твоим стопам, Господь мой и Бог мой: прими меня в число наемников твоих". Если так покаешься, если так исповедуешься, то вот небесный Отец спешит к тебе, когда ты еще далеко от Него, духом припадает к вые души твоей, возлагает на тебя ярмо благодати, и яремником истины обвязывает выю сердца твоего, лобзанием прекращает вражду к тебе, и говорит Своим слугам, священникам: "Несите первую одежду" (Лук. 15: 22). Не сказал: "несите только одежду", но: "несите первую одежду", чтобы показать, что тебе дается первое достоинство крещения. Несите ему первую одежду, и оденьте его, и дайте перстень, знак богатства, страж сокровища, залог благодати, печать Духа". "И обувь на ноги" (И сапоги на нозе), т. е., "обвяжите стопы его души евангельским словом, чтобы опять змей, ужалив в пяту, не увлек его к прежнему блужданию греха". "И приведите откормленного теленка" (И ведите тельца упитанного). Кто это, как не Христос, Который дается достойным после крещения, как говорит апостол: "ибо в Нем обитает вся полнота Божества телесно" (в том живет всяко исполнение Божества телесне) (Кол. 2: 9). "Несите; во время еды будем веселиться". Кто между иудеями и эллинами верует, что телец заклан и мир утвержден? О, телец девственной телицы, святое дитя невозделанной утробы! О, телец закланный и живой, всегда нами ядомый и неиждиваемый! Поэтому, возлюбленные, опустив якорь нашего слова в надежной и тихой пристани, мы поручим вас заступлению Святого Духа; и Он, рассекая море божественного Писания стройным Своим языком, введет вас в небесный город, во Христе Иисусе Господе нашем, Которому слава и держава, с Отцом, и со Святым и поклоняемым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
О том, что имеющий какую-нибудь благодать знания должен передавать нуждающемуся, и о пресвитере
Человеколюбец Бог, жалея наш род, не оставляет ни одного человека без Своей благодати. Не только праведным дает благодать, но и грешным, так как Он щедр и нелицеприятен, повелевает своему солнцу всходить на праведных и неправедных, и желает всем людям спастись. Не пренебрегает Он грешником, и ему дает умеренную благодать, чтобы, получив дар, он почтил дателя и покаялся из благодарности к Нему, обратившись от порочного пути. Если же, получив благодать, останется при своем нечестии, то Он отнимет, наконец, от него благодать, которую тот получил, и осудит в геенну огненную, так как не познал чести и чествовавшего; и на нем исполняется написанное: "Но человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают" (человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным, и уподобися им) (Пс. 48: 13). Я знаю грешных людей, – и они возлагали руки на больных, и исцеляли их. Но это бывает двояко, и не только в отношении дающего, но и получающего. Если получающий не верует, то он не получает благодати ни от праведника, ни от грешника; верующий получает благодать исцеления даже от грешника. Каждому по вере дается и благодать. И Господь говорил приходящим к Нему: "По вере вашей да будет вам" (Мф. 9: 29). Ты веруй во имя Господа, к Которому приходишь, и никоим образом не сомневайся, и получишь благодать, потому что совершитель – Бог. Многие пресвитеры, будучи грешниками, приносят дары, и Бог от них не отвращается, но освящает предлежащие дары Святым Духом, – и хлеб делается Телом Господа, и чаша делается честной Кровью Господа. Некоторые полагают, что они делают нечто разумное, когда не причащаются от некоторых пресвитеров, так как знают за пресвитером нечто худое. И не знают они, что больше грешат из желания сделать нечто хорошее. Кто ты, судья своего начальника? Разве ты не слышал слов апостола: "начальствующего в народе твоем не злословь" (князю людей твоих да не речеши зла) (Деян. 23: 5)? И еще: "Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его" (ecu судяй чуждему рабу? Своему Господеви стоит или падает, станешь же: силен бо есть Бог поставити его) (Рим. 14: 4)? Ты не имеешь власти судить и обличать его, так как учишься и руководишься им, как сказал апостол Павел: "Не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога" (прежде времени ничтоже судите, дондеже приидет Господь, иже во свете приведет тайная тмы, и объявит советы сердечныя: и тогда похвала будет комуждо от Бога) (1 Кор. 4: 5). Он имеет власть судить тебя, а судья его есть Господь. И опять Господь (говорит): "не судите, да не судимы будете" (Мф. 7: 1). Ты исполни должную честь правила, не отказывайся давать начатки первородств твоих, нужные для церкви. Не любопытствуй, на что они израсходованы; а если вознамеришься судить его и в этом, то загляни прежде в свой сосуд и испытай самого себя, нет ли чего худого в твоей совести, не осуждает ли тебя твоя мысль. И не говорю: "исследуй дела целых годов"; но только – одного дня; расследуй тщательно, как провел ты день: не осудил ли кого-нибудь, не соблазнился ли твой глаз чем-либо, не презрел ли бедного, не посмеялся ли над ближним своим, не ударил ли кого-нибудь? Смотри: не повредил ли ты этим своей душе? Если ты чист во всем этом, то чистота твоя остается при тебе, и не хорошо обвинять пресвитера или другого. "Но он, – говоришь, блудничал, а я нет". А ты обокрал своего ближнего и похитил у бедного. Каждый пусть знает худое в своих делах; не пренебрегай своим, когда исследуешь то, что у ближнего. Если кто-нибудь преслушает сказанное, и обратит свой язык на обвинение пресвитера или кого-нибудь другого, тот пусть ждет, что перенесет ту же самую отплату. Если ты делаешь то, чего требуешь от ближнего, Господь скажет тебе: "Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, [как] вынуть сучок из глаза брата твоего" (лицемере, изми первее бревно из очесе твоего: и тогда узриши изъята сучец из очесе брата твоего) (Мф. 7: 5). Позаботься о своих грехах, и не суди (того), к кому ты не приставлен для суда. Кроме того, и пресвитер обязан относиться к народу так. Прежде всего, от всей души молиться за народ, предстоять до смерти за терпящих несправедливость, и обязан полагать душу свою за стадо, в нужде помогать, в печали утешать, не злопамятствовать прежде всего. Злопамятный пресвитер согрешает ежедневно; душа злопамятного пресвитера никогда не приносит Богу чистой молитвы, так как злоба в сердце его. Если ты не примиряешься со своим ближним, и не прекращаешь своей злобы, то не подходи к престолу; вспомни, что тебе повелел Господь: "Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой" (Мф. 5: 23–24). Не нарушай повеления Владыки, чтобы не быть осужденным, не думай о коварстве, не возвышай одного, не унижай другого; богача не чествуй первым местом за столом, и не презирай бедного, не могущего тебе принести даров; но будем соблюдать равенство ко всем. С обвинением не спеши, пустых речей не допускай, по слуху никогда не осуждай: многие обвиняют по зависти и вражде. Если с большой тщательностью ты найдешь согрешившего, не обличай его сейчас при всех, чтобы не дать ему особенного случая никого не стыдиться. Обличение при всех вдвойне худо. Обличаемые, не перенося позора, не перенося упрека, обращаются к другому, еще худшему; и когда не вовремя обвиняются, прибегают к смерти через повешение. Таков сатана: он внушает человеку делать зло, внушает сделать и другое и, по совершении его, насмехается. Он приготовляет обличения, устраивает обвинителей, чтобы обвинять в несчастии, делается другом-обвинителем; (человек) во время обличения доводится еще до большего безумия; и когда он доводится до другого большего позора, сатана удружает его рекой или петлей. Вследствие таких опытов, тот, кому вверено словесное стадо Христово, должен быть кротким, и исследовать согрешающих с большой осторожностью; и когда найдет согрешившим, не извергать тотчас из церкви, чтобы сатана, ухватившись, не сделал человека своим. Когда человек отлучен архиереем, берет его сатана в свои объятия, и не отступает от него, пока он предается ему. Иерей не должен часто отлучать, ни проклинать. Ввиду этого, ты, пастырь, не должен без разбора отвергать овцу, ни отлучать от стада; но, когда найдешь согрешившим, позови его наедине, и в одном упрекни, в другом побуди его отстать от зла, – и раз, и дважды, и трижды; и если он послушает твоих увещаний, ты приобрел брата своего, как сказано в Писании: "Обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов" (Иак. 5: 20). Прежде всего снизойди к нему: отпускающему отпустится. И опять человеколюбец Господь говорит: "Если седмъдесят крат седмерицею согрешит против тебя брат твой, отпусти ему" (Мф. 18: 22). И не поноси ничего сокрытого, и не гневайся, что обращается к тебе; если после трех внушений он исправится через покаяние, – тогда пусть будет принят. Все это должен знать иерей, и как ему нужно вести себя с народом, чтобы не быть осужденным на век. Наконец, предложу слово о диаконах: как им нужно вести себя. Диакон должен все делать с соизволения пресвитера и в отношении канона, и в отношении церковных обязанностей; ни в чем не самовластвовать в отношении народа, но все устраивать по повелению пресвитера, не иметь власти отлучать кого-нибудь, ни иное что-нибудь делать. Когда нет пресвитера, диакон имеет власть во всем, как и пресвитер, помимо божественных тайн. Если пресвитер намерен отлучиться — должен призвать другого пресвитера из другого селения, чтобы он возносил молитвы за народ; если есть нужда, и пресвитера не окажется, то должен пресвитер освятить хлеб, и приказать диакону давать народу. Если будет нужда, и окажется некрещеное дитя при смерти, можно крестить диакону; и если дитя умерло, то для него зачтено это в крещение; если же дитя умрет некрещеным по беспечности пресвитера, то горе пресвитеру тому! Если по беспечности родителей умрет некрещеным, то горе родителям дитяти! Поэтому, не должны родители оставлять дитя некрещеным на много лет: незапечатленная овца – часть волка. Печать Христова сохраняет имеющего печать. Самому Христу подобает слава и честь и держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
На притчу о неправедном домоправителе, и что нет ничего нашего (Лук. 16:1-9)
Часто во время беседы я вам говорил, что некоторая ложная мысль, овладев людьми, умножает грехи и сокращает блага, которые каждый из нас должен возращать в собственной жизни. Мысль эта – что всем, что у нас есть на пользу жизни, мы владеем, как господа и владыки; и вследствие этого предположения сильно боремся, воюем и судимся, и некстати привязываемся к тому, как собственным приобретениям. Истина не такова, и даже очень противоположна. Все, чем мы наслаждаемся в этой жизни – не наше, и мы не владеем им, как самовластные и господа, но как поселенцы и пришлые; мы ведемся, куда не желаем и когда не ожидаем, лишаемся существующего, когда будет угодно Господу твари. Поэтому, что принадлежит этой смертной жизни, представляет некоторую непостоянную вещь. Сегодня в славе – наутро жалок, достоин скорби и помощи; ныне богат и изобилен вещественным богатством – а немного спустя беден, и даже нет в доме хлеба для поддержания жизни. Этим особенно превосходит нас, смертных, Бог: тем, что Он всегда тот же, и у Него то же самое, неотъемлемо владеет жизнью, славой и силой. Откуда же начало к этому слову? Может быть это известно людям разумным и любителям слова. Только что Лука нам предложил образную притчу, в которой описывает, что домоправитель чужого в затруднении и скорби, когда, как страстный и расточительный, услышал от господина имущества и денег: "Отдай отчет в управлении и устранись; я не позволю тебе роскошничать моим, как бы собственным". Это рассказ не о действительном событии, но образная притча, прикровенно наставляющая в нравственной добродетели. Итак, каждый пусть сознает: ты правитель чужого; и сбросив с себя самовластие и надменность, пусть воспользуется смирением и осторожностью ответственного домоправителя, при постоянном ожидании к себе Господа, и при робкой записи своего защитительного отчета. Ты пришелец, получивший позволение на кратковременное пользование. Если сомневаешься, научись на известном, наставься опытом, неложным учителем. Ты владеешь поместьем, или от отца получив, или став господином по договору. Воспроизведи в памяти и сосчитай всех, если можешь, владевших им раньше тебя; обратись умом и к будущему времени, и заметь тех, которые будут господствовать над ним после тебя; скажи же мне, чье это господство, и к кому в особенности относится оно: к владевшим, владеющим или имеющим владеть? Если бы мог кто-нибудь всех собрать, то оказалось бы, что владетелей больше оболов. Еще лучше: если ты желаешь в точности увидеть, чему подобна наша жизнь, то вспомни, не видел ли ты когда-нибудь в летнее время, во время путешествия, огромное дерево, далеко протягивающее свои ветви и вершину, удовлетворяющее своей достаточной тенью нужду дома? Ты с удовольствием под него подходил и, сколько нужно было, там оставался. Но когда тебе нужно было опять подняться для предпринятого дальнейшего путешествия, твое место заступал другой. И ты поднимал свои пожитки, а он снимал и сразу принимал все твое: ложе, огонь, тень дерева, мимотекущую воду. Он отдыхает, а ты идешь. И он насладился, потом оставил. И дерево сделалось в один день случайно кратковременным пристанищем десяти странников; принадлежа всем, принадлежало одному действительному господину. Так и излишки здешнего пребывания многих услаждают и питают, но владычество относится к одному Богу, у Которого нетленная и бессмертная жизнь. Ты видел и гостиницу, в которой во время пути останавливался для отдыха; там многим пользовался ты, ничего не унося с собой: постелью, столом, чашами, блюдом, другой различной утварью. Когда ты вдоволь еще не воспользовался, пришел другой; усталый и запыленный, он торопит тебя, вытесняет тебя из гостиницы и требует чужого, будто своего. Такова наша жизнь, брат, еще и более скоропреходяща, чем сказанное. Я удивляюсь тем, которые говорят: это мое поместье; это мой дом. О, как напрасно усвояется не принадлежащее, и чужое охватывается тремя обманчивыми буквами! Как никто не считает своими маски фокусников, но покрываются ими все лицедеи, так владеют землей и вещами на ней: будто одеваются в одежды друг за другом. Скажи мне: ведь ты не могущественнее царя? Однако исследуй царское, разбери верхние царские одежды. Ты достаточно найдешь такого, чем облекались тела многих царей, как-то: венцы, застежки, пояса; (найдешь) все наследство непостоянным, пользование пустым, переходящим от настоящих к будущим. В чем же выражается достоинство начальника? В серебряной повозке? В золотой трости? Ты видишь, что начальник не всегда этим владеет, и не всегда тот же самый, но каждый на короткое время. Как погребальные носилки принимают тела друг за другом, так сменяют эти начальнические знаки пользующихся ими. Отсюда апостол, наставляя в этой мысли, часто восклицал к нам: "ибо проходит образ мира сего" (преходит бо образ мира сего) (1 Кор. 7: 31); "мы ничего не имеем, но всем обладаем" (яко нштоже имуще, и вся содержаще) (2 Кор. 6: 10); пользующиеся, как бы не пользующиеся. Все это направлено к одной цел – что нам нужно жить, как однодневным, в постоянном ожидании знака выхода. И чтобы ты в точности знал, что подлежишь законам, и как тебе нужно аккуратно жить, заметь прежде на самом себе, что даже душа твоя отовсюду подлежит повелениям добродетели, и ты не господин самого себя, но тебе нужно управлять и словом и делом и всяким движением твоей жизни. Ты получил тело от создателя своего, распоряжаешься пятью чувствами для нужд жизни. И они не свободны и не самостоятельны, но каждое – раб подзаконный. И первым глаз видит: гляди и созерцай то, что красиво на взгляд: солнце, освещающее всю вселенную, луну, прогоняющую сиянием угрюмость и мрак ночи, остальные звезды, хотя доставляющие нам от себя немного света, все же блистающие своей долей красоты; созерцай землю, усыпанную различными цветами и травами, море широкое, как равнина, когда оно оцепенело в чистую гладь. Пользуйся, зритель, в отношении этого и подобного; а остальных зрелищ, которые приносят вред душе, когда на них смотрят, бегай и минуй, и закройся, чтобы не глядеть. Лучше затми свое чувство, когда оно доставляет тебе причину к делам тьмы. Потому, вчера нам говорил Господь через Матфея: "Всякий, смотрящий на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем" (Мф. 5: 28); и лучше лишиться (глаза), когда он глядит на беспорядочное и вредное. И для слуха есть повеления, мешающие худому слушанию. Нужно ему, когда слышит что-нибудь благое, расширяться, внимать и через себя препровождать смысл полезных слов; а если, вблизи язвы нечестия и порчи, он готов почерпнуть грязь греха, то нужно бегать его, как отравленного зверя. Пусть будет целомудрен и язык твой с устами, пусть говорит правду, воздерживается от запрещенного: злословия, ябеды, неправедного обвинения, клеветы на братьев, злоречия против Бога; пусть произносит, что хорошо, что благочестиво, наставляет на благие дела; и пусть говорит всякий человек по священному псалмисту: "буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим" (сохраню пути моя, еже не согрешати ми языком моим) (Пс. 38: 1); "как изощренная бритва, он у тебя, коварный" (яко бритву изощрену сотворил ecu лесть) (Пс. 51: 4); "языком своим льстят" (языки своими льщаху) (Пс. 5: 10); "Что хвалишься злодейством, сильный? милость Божия всегда [со мною;] гибель вымышляет язык твой" (что хвалишися во злобе силне? Беззаконие весь день, неправду умысли язык твой) (Пс. 51: 3, 4); пусть исходит из уст должное. Пусть будет целомудрен и нос, чтобы не нежиться постоянным обонянием ни дорогих мазей, ни благоуханий; за это сильно винит Исайя. И рука пусть помнит свои заповеди, чтобы не касаться всего беспрепятственно: пусть простирается для милостыни, не для хищения, пусть блюдет свое, не собирает чужого, пусть касается, путем благого посещения, тел слабых и удрученных, не цветущих и преданных блуду. Слово нам показало, что даже над самими собой мы не господа, но правители. Все подлежит законам и повелениям; (человек) есть раб Законодателя и подданный. Если части нашего тела не свободны от власти (над ними), но в своих действиях руководятся волей Владыки, то что сказать о тех, которые думают, что они безотчетно владеют золотом, серебром, землей и остальными веществами? Нет ничего твоего, человек! Ты раб, и твое принадлежит Господу; у раба нет свободного имущества. Ты нагим введен в этот свет; ты по закону Господа твоего получил, что имеешь: или унаследовав от отца, когда так Бог установил (говорится же, что родители разделяют добычу между детьми), или приобретя богатство браком (брак же и все к нему относящееся установлено Богом), или торговлей, земледелием и остальными средствами, когда Бог содействовал тебе в том. Итак, вот показано, что ты получил не свое. Посмотрим, наконец, что тебе поведено, и как должно распоряжаться этим. Дай голодному, одень нагого, послужи удрученному, не презирай недостаточного, брошенного на распутье; не заботься о самом себе, не обдумывай, как будешь жить до конца. И если, говорится, будешь делать это, то будешь почтен Владыкой; а если преслушаешь заповедь, то будешь горько наказан. Я не вижу, что это принадлежит самовластному, или самому по себе живущему (человеку), но, напротив, эти многие и постоянные повеления показывают мне, что человек находится под сильным царем, ответствен перед законом Владыки, и с него требуется, как долг, жизнь по руководству правила. Мы же ведем жизнь, точно не подлежащую отчету: несчастных и нуждающихся, кончающихся в несчастье презираем, из честолюбия тратимся на пустяки, кормя толпу распутных льстецов, привлекая к себе множество злосчастных тунеядцев, разбрасываем свое богатство на борьбу со зверями и на зверей, не щадим ничего своего на содержание лошадей, на фокусников, и тратим свой достаток на гибель за гибелью. И мы испытываем нечто новое и почти безумное. Где издержка приносит бесчисленную выгоду и вечное спасение, там мы крепко держим свое серебро, чтобы не выпало из руки даже немного оболов; а где бывает трата греховная и повинная бесчисленным наказаниям и огненному мщению, там честолюбие предваряет просьбу: открыв все двери, мы попускаем уходить своему богатству ко внешним. Это не есть соображение рабов, ожидающих своего Господа, но распутных юношей и необузданных гуляк. Если желаешь, слушатель, видеть страх правителя, с благоразумной осторожностью распоряжающегося вверенным ему, то раскрой книгу Давида, найди слова, где говорит Богу муж, любопытствуя о предназначенной своей кончине: "скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих" (Пс. 38: 5)... (Здесь совсем прерывается).
Я восклицаю сильнее трубы, не с тем, чтобы обольстить слух удовольствием, но чтобы заглушить удовольствие словом истины, страсть желудка прекратить, и вызвать действие поста. Пост доставляет небесную выгоду, а сладострастие – вред, подлежащий наказанию. Кто предается пище и удовлетворяет страсть желудка, тот теряет духовный плод души; а кто постом иссушает плоть и избегает обжорства, тот заготовляет себе, как сокровище, надежду лучшего. Пост учит целомудрию, делает твердым; пост приготовляет к благочестию и упражняет для терпения; пост создает ангельскую жизнь и усовершенствует духовное тело; пост защита души и непобедимое оружие тела. Не допускает он к себе коварного удовольствия и поборает восстающую страсть. Пост возводит мысль на небо и окрыляет ее к бессмертной природе. Итак, будем поститься, возлюбленные, не проходя дни поста с унылым лицом, но располагая ими со светлой душой, как рабы Христовы. Если ты подошел к посту по желанию, то не будь мрачен, но радуйся: он очищает твою душу от яда. Не принимай на себя поста относительно хорошего, вкушение чего сладко; но будь долготерпелив в ожидании более сладких учений. Потому ты и воздерживаешься от снедей, чтобы тебя питал Дух; и удаляешься от телесных яств, чтобы исполниться духовных приношений. Пост есть лекарство, разрушительное для греха, и мягкая мазь для души, очищающая с целью благочестия. Как при наиболее худых болезнях устраняется телесный гной, когда делаются присыпки из чего-нибудь самого острого и стягивающего, таким же образом и плесень греха, проникшую в душу, иссушает стягивающий пост, понемногу смягчая; (потом) очистив совершенно, он уничтожает (ее). Поэтому, если пост и сопряжен с трудом, но полезен и удободоступен. Не постись с печалью, чтобы не потерять своего труда; не ропщи, что немного замедлишь, чтобы из-за малого не подвергнуться наказанию за все. Насколько пост стягивает тело, настолько пользы от поста. Обратись к жизни праведных, и найдешь, что они прославились больше всего через пост. Прежде всего Моисей после поста вошел в мрак и сделался через пост собеседником с Богом. Присоединив (еще) сорокадневный пост, он стал законодателем – ни хлеба не ел, ни вина не пил; он довольствовался (той) пищей, что учился законоположению от законополагателя. Чтобы тебе знать, насколько полезен пост, и насколько вредно пьянство, восстающее против поста, заметь то, что делает Моисей, и то, что происходит у народа, – и найдешь силу поста. Вверху Моисей получал закон, внизу народ отвергал закон. Опечалившись, Моисей разбил закон, считая неразумным – вверять закон опьяненным и передавать изречения душам, отягченным вином. Смотри, сколь несправедливо пьянство в восстании против поста! И пост опять, исправив столько зла в те же самые дни, возобновил закон, оставил его для нас памятником безопасной жизни. Может быть этим происшествием выражается некоторая тайна, что первый закон будет упразднен, (как) сокрушенный неверием первого народа, а второй будет действен всюду, так как второй народ с верой принимает второй закон и сохраняет. И Илия после сорокадневного поста и с одним (приемом) пищи пройдя пустыню, не чувствовал усталости: пост носил его, облегчая труд; и после поста он созерцал Бога, насколько то доступно человеческой природе. Не телесными очами он созерцал бестелесного, но сердцем умозрел незримого, чистотой своей души: "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5: 8). Так, после поста он заключил небо против необузданных и тратящих свою жизнь на наслаждение, чтобы, чего они не избрали по собственному произволению, воспитались в этом голодом поста, и узнали, как полезен пост, и (что) выражает свою действенность даже во время наслаждения. Даниил, пропостившись три седмицы и не вкусив хлеба страстей, сойдя в львиный ров по зависти необузданных, научил там посту даже львов. Дикие звери устыдились постника, стали кротче разумных зверей и заключили свои пасти, не осмелившись коснуться святого тела. Одев свое тело постом, как бы оружием, и совершенно укрепившись им, он отвлек глаза львов – показался им не в человеческом теле, но ангельском. И три отрока в Вавилоне, не пожелавшие причаститься царской беззаконной трапезы, но (пожелавшие) последовать законному посту, войдя в разожженную печь, угасили пламя, сделали постом печь росной вместо огненной; он (огонь) отступил от приобвыкших в посте, не будучи в состоянии коснуться их тела; а против незнающих поста огонь дерзнул – всех окружающих халдеев истребил. В теле (отроков) не было чего-нибудь вещественного, так как действием поста оно стало духовным. Также и ниневитяне постом отразили смерть: пребыв в непрерывном посте три дня, они отменили вечное наказание немногими днями, оставили вечную похвалу для мира. Смотрите, возлюбленные, как силен пост, совершаемый с молитвой и делами! Пост и молитва избавляют от смерти; а правда выше их обоих. Пост – и уничтожение смерти, и освобождение от гнева; пост – очищение мысли, сожитель воздержания, упражнение в благочестии, иго правды. Пост умеет бедного делать богатым: не позволяет не вовремя трату, дает самостоятельность меры; он умеет и богатого делать правителем собственного имущества, не позволяя ему безбоязненно его поглощать; пост знает и цвет юности. Он учит обузданию в пище, облекает воздержанием и мудро ведет к благочестию и целомудрию. Он умеет и старцев умудрять, и око мысли соблюдать в чистоте. Пост и тело сохраняет в большем здравии: не отягчаясь пищей, оно не принимает вещества болезней, но, становясь легким, укрепляется для принятия даров. Поэтому будем поститься, возлюбленные, чтобы достигнуть духовных даров. Кто постится, (тот) воспитывает душу для благочестия: он, пользуясь образом телесного воздержания для попечения о душе, так же устраняется от порочных помышлений, входящих в душу, как удаляется от совне приходящих снедей: "Если гнев начальника вспыхнет на тебя, места твоего не оставишь; как исцеление утолит грехи" (Еккл. 10: 4). Как теперь ты удаляешься от пищи, ничего не вкушая, так удаляйся от грехов, изменяя себя. Ты постишься, не принимая вина; постись, удерживаясь и от порока; нечестие умеет производить в душе еще большее опьянение. Ты постишься, не касаясь мяса; постись, удерживаясь и от клеветы, чтобы через нее не есть тебе мяса братьев, не отведать их тела. Пост – истинное воздержание от грехов. Слушай слова пророка: "Таков ли тот пост, который Я избрал, день, в который томит человек душу свою" (не сицеваго поста аз избрах, и дне, еже смирити человеку душу свою) (Ис. 58: 5), – но что? – "Разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его" (ст. 6, 7). Это, возлюбленные, истинный пост, приемлемый Богом, спасительный для человека и всем угодный. Вслед за ним идет обладание небом, с неложным обещанием Владыки. Смотри, что он прибавляет: "Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: вот Я здесь, подле тебя" (ст. 8, 9). Видишь, сколько даров поста, и с ;каким сон связан благочестием! Самого Бога он склоняет сойти к человеческой природе. Итак, постись, пребывай в молитвах, общении, наставлениях, не покидая собрания, как обычно некоторым; (проводи) не в хлопотах или судах целый день, чтобы собрать денег, которые ты должен расточать, или чтобы выступить против своего брата, которому тебе, нужно служить. Ты пришел к вечеру, или девятому часу, не с тем, чтобы исполнить цель поста, но чтобы удовлетворить желание утробы. И не думай о себе, как трезвеннике, что устраняешься от вина, но как о пьяном, так как полон порока, — чтобы тебе не услышать: "Горе венку гордости пьяных!" (горе, пиянии без вина) (Ис. 28:1). Пьянство не есть товарищ поста, но враг и противник. Да поспешим же к приготовленной нам надежде воскресения, там наслаждаясь назначенными благами, а здесь веселясь ожиданием, во Христе Иисусе, Которому слава во веки веков. Аминь.
"После сего Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним шли многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова" (Лук. 7: 11, 12). Все горесть, жалость и полно многого сострадания! Когда единородный сын отрешился от настоящей жизни, сладчайшая мать восклицала: "Только по названию я мать, у которой скорби родов пожала смерть. На виноградной лозе была одна кисть, и ту смертная буря уничтожила; у нее была одна опора, и ту отняла смерть". Жена была без поддержки, лишилась опоры; смотрела на жизнь, как нестоящую жизни. Не было у нее утешения в потере единственного сына. Она была подвержена двойной скорби; страдание было безутешно; никто не мог облегчить муку; по щекам рекою лились слезы, и печаль у жены была невыносимая. Она думала о возмужалости сына; любовью рассекалась внутренность ее души. И она стала круглой вдовой, что тяжелее всего, что жальче всего; лишилась мужа и единственного (сына). Действительно, жалко имя вдовы, исполнено вопля, слез, вызывает сострадание. Никто из смотревших не оставался без печали; внутренности у всех надрывались; не находили, о ком более печалиться: об умершем сыне, или о живой вдове. Но я погрешил, назвав вдову живой: какая вдова живет жизнью? И если по-видимому живет (говорю о настоящем, а не будущем), все же мертва. В настоящей жизни вдова, если богата, понемногу как бы крадет у себя свою скорбь, вооружается ожиданием, исцеляет свою рану и облегчает страдание, укрепляется плодородием и часто понемногу усыпляется. Хотя и велика ее печаль, и хищники ее наготове, но, при отсутствии бедности, тяжесть легче. Но бедная вдова – это пристань слез, колодезь искушений, беззащитный город, безводный источник, мать сетования, тунеядец веселости, госпожа бедности, сосед голода, станок скорби, сокрушенный посох, неприятная встреча, горькое сожительство, некрасивое украшение, пустынный столб, дерево без корня, мгла неосвещенная, порог церковный, изобретение многих молитв, смелый обвинитель врагов. И, как к мужу, она взывает к Богу, и гнев Божий она имеет готовым за себя мщением. Она, огорченная сердцем, своими молитвами к Богу рассекает небо; как палач, она бьет себя в грудь, если не скоро находит помощь Божию, в отмщение несправедливо нападающим на нее. И бездетная, на земле бедная, без ходатайства, она подвигает Бога, со всеми Его небесными силами, на гнев и негодование против не желающих верить, что Бог есть судья вдов и сирот. Если случится, что у нее есть сын, – она понемногу наслаждается возрастанием (его) и обманывает себя ожиданием, укрепляется этим плодом. Она глядит на ветвь, и уважает корень; владеет кистью, и любит насадившего; у нее часть, и она думает о целом; живого обнимает, и мертвого не гнушается; черты сына замечает и образ отца усматривает. И пока дитя живо, вдова легче переносит треволнения этой жизни; а если случится, что дитя, при жизни матери, умерло, попрощалось с матерью и ушло к отцу, что испытала настоящая вдова, то она сразу принимает на себя все страдание. Лишь только единственный сын упомянутой вдовы умер, она, облекшись в одежду печали, начала произносить необдуманные слова, и Сущего судила, как несправедливого, употребляя укоризненные слова; будто потерпев насилие, она говорила: "Ужели мой единственный сын обременил мир? Другие отягчены чадородием, а у меня единственной отнят единственный. Моя жизнь беспомощна: муж и сын умерли. Кто впредь утешать меня, кто призрит меня? Мне казалось, что через него у меня приобретена небольшая смелость; мне достаточно было и того, что я слышала: "Мать!" Отец оставил мне его грудным, без средств; и я, беспомощная вдова, при поддержке своих рук, старательно его вскормила, сделала ему двойные и тройные одежды, щедро давала награду воспитателям его, – и теперь, когда ожидала благой жатвы, получила град испытаний. О, скорбь! Но я придумала, что мне делать. Погребусь вместе со своим сыном; удовлетворю завистников своих; родственники меня поедали, что я владела мужественным сыном. Позвольте, все клеветники моего благочадия! Я опережу погребение своего родного сына: ведь для меня в будущем жизнь смешна". Когда вдова так восклицала и скорбела, тотчас подошел создатель наш, Христос Бог; и увидел ее Бог, предвидящий все, знающий ясно все до создания: "Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде нежели ты вышел из утробы, Я освятил тебя" (Иер. 1:5). Он, отец сирот и судья вдов, прелагатель слез в веселье, сделал церковью врата Наина, и постель мертвого жертвенником. Где дар воскресения, там краса жертвенника; и куда простираются руки Бога Слова, там совершается мера воскресения. Выход стал священнодействием, и изнесение стало внесением. Что же говорит евангелист? "Увидев же ее Иисус, – т. е., Спаситель и Бог Слово, Христос, – сжалился над нею". Что же увидев? Вдову бездетную, без мужа состарившуюся, согбенную, жалкую, рвущую волосы, с прахом на голове, с отяжелевшими глазами, рвущую непристойно одежду, ударяющую (себя) в грудь и не могущую больше вопиять, но, впрочем, в здравом уме. В таком состоянии увидев ее, Иисус сжалился над ней и, подойдя, сказал ей: "Не плачь". Она, объятая печалью, в точности не узнав подошедшего, отбросив печаль, в ответ сказала Господу: "Ты говоришь мне, чтобы я не плакала? Но какое Ты мне принесешь утешение? Если целый мир подвигнешь на утешение мне, не окажешь мне никакого утешения. Что слаще сына для материнского утешения? И особенно, когда они вдовы, и их опора в единственных сыновьях? Как Ты говоришь мне, чтобы я не плакала? О моем сыне чужие печалятся, и я не буду плакать? Камни стенают, и я буду молчать? Надежда моя потеряна, жизнь моя прекратилась, бодрость моя разрушена, я вижу свою жизнь безнадежной, и сама безнадежна. Смерть скосила мое ожидание, поставила меня в безвыходное положение отовсюду; меня она оставила, а его унесла; оставила корень, а ветвь отсекла; пощадила ствол, а зрелый побег иссушила; старушку оставила, а юношу усекла. У меня нет, на кого бы поглядеть. Если бы у меня был другой сын, я могла бы обуздать свою печаль, и видом живого облегчить скорбь об умершем; а теперь ничего хорошего у меня не осталось, я лишена всякой радости. Я глядела на образ сына, и видела образ его отца; имея его, я представляла того; никогда не считала себя вдовой. Он облегчал мои несчастья и больше мужа служил мне, и, при своей печали, я имела в нем утешителя. Если когда-нибудь овладевало моим помыслом уныние, он обнимал меня, и обнимая, часто целуя, услаждая меня детскими словами, прогонял облако уныния; и Ты говоришь мне: "не плачь о сыне своем!" Кто Ты, побуждающий меня к тому?" Некоторые из толпы, подойдя, сказали ей: "Зачем ты, жена, осмеливаешься возражать Богу? Господь предстоит, сам с тобой беседует; подойди, моли, умоляй; не напрасно Его присутствие". Она, отерев свои глаза, поправив свою одежду, покрыв грудь, припала к стопам Владыки и в ответ Господу говорила: "Отдай мне сына, и я беру твой совет; я в естественной старости признаюсь, (но) вижу Сарру, и пожинаю ее надежды". И упав к ногам Иисуса, говорила: "Прости необдуманность Твоей рабы, Владыко, и слова, орошенные моей печалью. Ты знаешь материнское страдание во время печали о детях; это ведь твое повеление. Я с надеждой воспитала его. Я потеряла мужа; хотя сына подари мне; поддержи мою старость; я уже слаба. Не говорю, как Марфа: "Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой" (Иоан. 11: 21); и во время присутствия Ты душу его носишь, и когда по-видимому уходишь, ничего не оставляешь. Уступи в малом, Владыко, рабе Твоей! Ты заплакал о Лазаре, которого Своей силой воскресил из мертвых; и мне ли не плакать о своем сыне?" "И, подойдя, Иисус прикоснулся к одру, – касающийся гор, и дымятся, – несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань, снова прими разум юноши и разрушь смерть. Тебе говорю, встань, не медли в воскресении, потому что я есмь жизнь и воскресение (Иоан. 11: 25). Я позвал Лазаря из гроба, и он тотчас вышел, хотя на четвертый день подвергся гниению, и внутренности сильно были разрушены червями. Но голос жизни, приведя в чувство мертвого, обратил разрушенное тело в благовоние, и гроб стал материнской утробой для лежащего. А тебя недавно унесла смерть; тебе говорю: не медли в воскресении, потому что я есмь воскресение". Мертвым был тот, которого видели; и мертвому, как слушающему, говорил Господь. Когда мертвый слушает? И что говорит Господь? "Тебе говорю, встань". И тотчас "мертвый, поднявшись, сел". Созерцающая толпа стала как бы мертвой, прежде всего по неверию, потом вследствие истины. Почему же он не соскочил, но сел? Чтобы увидали все воскресение неприкровенно, и совершившееся не было признано видением. Он почти говорит им: "Я удовлетворю ваш слух, что он есть тот, который незадолго умер". И, протянув Свою руку, Иисус взял умершего и отдал его живым матери его. Она же, получив сына, была в радости и неверии: она радуется воскрешению сына, не верит при мысли о деле. Жена старательно рассматривала сына, ощупывала руками, исследуя глаза, нос, губы, лоб, изображение всего лица, потом руки и ноги и, словом сказать, все тело, и сама с собой рассуждала: ужели я не обманываюсь? Не держу ли другого? Не в утешение ли мне, в обуздание печали и для увеличения скорби Он устроил хитрость со смертью сына моего – и кого-нибудь чужого, как своего, отдал Иисус, из желания облегчить мое страдание? У меня нет ни одного свидетеля о происшедшем: я не видела когда-нибудь этого, ни другой из тех, которые со мной, не видал; никогда не видали мертвого пробужденным на одре. Самому сыну своему она говорила: "Говори мне, не бойся, ты ли сын мой? Скажи, узнаешь ли меня? Знаешь меня, кто я? Знаешь ли, что я твоя родительница? Я признаю черты, но не верю делу; говорят за себя глаза, зрачки, ресницы, губы, возраст. Скажи что-нибудь, милый! Покажи мне признаки жизни. Радость возбудила мою дряхлость; гляжу на тебя, и удерживаюсь; я носила тебя на руках; я кормила тебя маленького своей грудью; говори мне, дитя мое, ты ли сын мой, и не бойся меня!" И когда во всем этом она получила полную уверенность, печаль изменила в радость, плач в прославление Бога, тогда, держа правой рукой сына и идя по городу, ко всем взывала великим голосом: "Величайте Господа со мною, и превознесем имя Его вместе" (возвеличим Господа со мною, и вознесем имя его вкупе) (Пс. 33: 3), так как Он воскресил моего умершего, оградил престарелую лозу, переставшую быть матерью сделал опять матерью и иссушил источники слез, – и прославляйте имя Его во веки, так как Ему подобает слава во веки веков". Аминь.
Против иудеев о медном змее; и на слова: «дал Ему имя выше всякого имени» (Филип. 2:9), а также: «как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою» (Евр. 6:13).
Слово Божие, возлюбленные, как часто раньше мы говорили, просто, ясно, для всех очевидно и исполнено многого света; в нем различные действия, и отсюда различны названия (его); часто его называют и светом, и жизнью, и светильником, и светилом, и мечом, и рекой, и источником, и секирой, и дверью. Оно допускает эти названия соответственно своим благодеяниям в просвещении мысли слушателей и в возведении нашей мысли от того, что у нас, к тому, что над нами. Отсюда Господь наш Иисус Христос, Слово Божие, источник мудрости, во время беседы к народу, пользовался притчами, уча премирному тем, что в мире, незримому видимым, божественному человеческим. Он предлагает то притчу о винограднике, то притчу о рыбной ловле, то о неводе, иной раз о закваске; так сегодня в беседе к иудеям говорил: "У одного человека было два сына; и он, подойдя к первому, сказал: сын! пойди сегодня работай в винограднике моем" (Мф. 21: 28). Так как все это есть в нашей жизни, среди этого мы вращаемся, то Он ведет нас к премирной мудрости; так Он говорил и с самого начала. Вчерашний день говорил Спаситель: "Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой" (Мф. 20: 1). Вчера Он предложил притчу о винограднике, и сегодня ее же. Необходимо обозначить и те времена, в которые выходил господин виноградника. Он выходил, говорится, рано утром, около третьего, шестого, девятого и одиннадцатого часа. Являются пять времен приглашения: раннее утро, час третий, шестой, девятый и одиннадцатый. Нет ничего праздного у Бога. Он угрожает: "За всякое праздное слово отчет дадите" (Мф. 12: 36); сам Он, источник мудрости, тем более не пользовался бы праздным словом. Учит нас божественный учитель, что Бог в различные времена зовет. Он тот же самый Господь, у Него та же самая пашня, но делает приглашение в различные времена различным поколениям. День тот же самый, Владыка тот же самый, виноградник тот же самый, но времена, в которые нанимаются, не те же самые, но раннее утро, третий, шестой, девятый и одиннадцатый час. Когда Он вышел ранним утром нанять Себе делателей? Утром называет начало божественного устроения. Было утро, когда Адам был создан; в начале Вечный засветил только что сотворенное солнце; показались только что созданная красота луны и великолепие звезд. Утром Владыка вышел для найма. Кого из людей Он нанял Себе прежде всего? Адама. Он назначил работу в раю и охранение. Итак, это первый наем от Адама до Ноя, это одно приглашение, одно время. В то время был нанят Адам для делания, Авель для делания добродетели, (также) Сиф и Енох, переселенный за выдающуюся добродетель. До Ноя (было) первое время призвания. Когда явился Ной, (было) время третьего часа, (и) Он опять вышел для найма. Но истреблении первого поколения, вследствие беззакония, род человеческий опять стал нуждаться во вторичном приглашении. Он вторично вводит делателей в виноградник – (это) от Ноя до Авраама; (это) вторичное приглашение. Вникни тщательно, прошу: первый час – это от Адама до Ноя; третий час – это от Ноя до Авраама; шестой час – это от Авраам до Моисея; девятый час – это от Моисея до Христа; одиннадцатый час – это от Христа до кончины. Как одиннадцатый час – конец дня, так и время пришествия – конец веков. Как одиннадцатый час указывает на конец дня, так время пришествия намекает на кончину. Поэтому апостол Павел говорит: "Все это происходило с ними, [как] образы; а описано в наставление нам, достигшим последних веков" (сия, братие, образи прилучахуся онем: писана же быша в научение наше, в нихже концы век достигоша) (1 Кор. 10: 11). И смотри, как удивительно! Были наняты первые, вторые, третьи, четвертые и наконец пятые, – а награда не была дана первым, пока не пришли последние; они переносили тот же труд, и награды еще не получали. Бог не желал дать первым награду, пока не придут плоды церкви, и прикажет (Он) домоправителю: "Дай от последнего до первого". Что Бог отсрочил дать награду первым, пока придут последние, свидетельствуете Павел в послании к Евреям. Он вспомнил об Аврааме, Исааке, Иакове, патриархах и о других пророках и праведниках, и прибавляет: "И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства" (сии ecu послушествовани бывше верою, не прияша обетования: Богу лучшее что о нас приобревшу, да не без нас совершенство приимут) (Ев. 11: 39, 40). Как здесь, братья, Он дал пять времен и приглашений, – повторю: первое от Адама до Ноя, второе от Ноя до Авраама, третье от Авраама до Моисея, четвертое от Моисея до Христа, пятое от Спасителя до кончины, – так и в другом месте, в притче, Он говорит: "Подобно есть Царство Небесное десяти девам, которые, взяв светильники свои, вышли навстречу жениху. Из них пять было мудрых и пять неразумных" (подобно есть царствие небесное десяти девам, яже изыдоша в сретение жениху, пять мудры и пять юродивы) (Мф. 25: 1). Почему пять и пять? В каждом роде (есть) праведные и неправедные. "Пять мудрых и пять неразумных" – в каждом роде (есть) и старательные и ленивые, благочестивые и неблагочестивые. Смотри: всюду согласие времен; эти пять приглашений имеют свойственные им занятия и свойственное время. И как земледельцы требуют от каждого времени его плодов: весенних от весны, от зимы зимних, от лета его плодов, от осени ее плодов, – так и Бог, требуя плодов, требует от каждого времени свойственных его роду плодов. Он не требует от тебя сегодня плода, которого потребовал от первых: иного требует после пришествия Христа. Также от тех, которые (были) раньше тебя, не потребовал плодов твоих, но от каждого рода требует свойственных плодов. Тогда было одно время, и с собственным законом; теперь время другое, и с собственным повелением; не потому, что Бог изменяем, но потому, что Он согласует повеления (с временем). Поэтому часто свидетельствует о Ное Писание: "И был Ной праведен, совершен", – как? – "в роде своем" (Быт. 6: 9), – для сравнения бывших с ним. От каждого требуется служение его рода, как говорит Петр о Давиде: "Давид своему послужив роду, Божиим советом почил" (Деян. 13: 36). Каждый по своему роду, (а) родов пять. Это говорим не сами по себе, но следуя Владыке. Спаситель показал Свою силу: "возвращаясь в город, увидел смоковницу, и не имела она (ничего), кроме одних листьев" (Мф. 21: 18, 19), и искал плода. Он подошел голодный. Я сильно затрудняюсь в своей речи: боюсь произнести или подумать о Боге что-нибудь безразличное, (когда нужно) следовать истине. Возвращаясь, говорится, утром, Он сильно взалкал, и подошел к смоковнице, чтобы найти плодов, и не нашел, потому что не было времени смокв. Так написано. Какой человек, – теперь не разумею Бога, ни достоинства Божия, – какой столь не разумен и несмыслен, чтобы не вовремя подходить к смоковнице? Если (судить) по человечеству, то бессмысленно не вовремя искать плода; если по божеству, то как Он не знал пределов собственного творения? Пожелаешь ли исследовать это слово по человечеству или по божеству, оно не подходит к Спасителю. Ни разумный человек не требует плодов от насаждений не вовремя и не может потребовать с самого начала, ни сам Бог, назначивший для каждого насаждения и плода порядок, время и законы, не потребовал бы вне их собственных границ. Если бы ты для смоковницы, не приносящей плода, назначил приличное время, между тем когда пришло время, она не принесла плода, то это зависело бы от воли Бога, не укрепившего насаждения. Следовательно, братья, это скорее домостроительство (спасения), чем нужда (Господа). Это не нужда Христова, но домостроительство: Он желал предуказать ученикам несомненность Своего страдания. Так как, после этого дела, тотчас войдя в Иерусалим, Он намерен был претерпеть страдание, – внимательный читатель найдет вслед за этой историей силу креста, – так как (говорю) он намерен был идти в Иерусалим и страдать, а ученики соблазнялись страданием, то, чтобы кто-нибудь не подумал, что Он страдает по слабости, дает ясное доказательство, что Он мог иссушить врагов Своих, как смоковницу. Он показывает Свою силу над бездушной смоковницей, а долготерпение над разумными людьми, чтобы, имея свежую память о чуде, понимали, что иссушитель словом пострадал по (Своему) желанию. Что, братья, это истина, и все это с целью, чтобы показать силу, можно заметить из следующего. Смоковница, говорят, – иудейская синагога; (будто) синагоге Он угрожал: "да не будет же впредь от тебя плода вовек". Так некоторые желали понимать; но дело не оказывается в согласии с этим изречением: после креста, после этого решения мириады уверовали из иудеев, и не согласуется "да не будет от тебя плода" с тем, что столько уверовало. Повторю сказанное: если Он высказался против иудеев и синагоги, что более она не принесет плода, а плоды синагоги – церкви, то нужно было после этого решения, чтобы никто из иудеев не уверовал; а что много уверовало, слушай из Писания. Одна Петрова речь к народу уловила три тысячи, другое его наставление – четыре тысячи, и было душ семь тысяч (Деян. 2: 41; 4: 4). А в иных местах, когда слово преуспевало, множество иудеев покорилось вере. Если в конце слово настолько распространилось между иудеями, что апостолы говорят Павлу: "видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев" (Деян. 21: 20), если есть мириады уверовавших иудеев, если мириады уверовали, то как с этим согласуется решение: "да не будет же впредь от тебя плода вовек"? После этого решения были мириады плодов. Но в этом деле есть своя последовательность. Избегай натянутых инотолкований; бывает, когда само Писание позволяет прямо видеть; бывает, когда оно учит под образом. Когда предлагается то, что можно только видеть или рассказать, то не домогайся недостижимого, но пользуйся последовательностью в том, что слышишь. Крест был; страдание имело явиться. Чтобы они не приписали домостроительство слабости, Он выказывает силу над бездушной (смоковницей), и сохраняет долготерпение для тех, которые будут иметь надежду спасения. Спаситель знал, что крест – спасение людей, и подъятие Его на древо уловит всю вселенную. Поэтому, говорит: "аще аз вознесен буду, т. е., –"если буду распят на кресте", – всех привлеку к себе" (Иоан. 12: 32). Будь внимателен, прошу. "Вознесен буду" – что такое? Если Он сам не объяснит этого изречения, то я не могу установить смысл. Спаситель говорить Никодиму: "И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную" (Иоан. 3: 14, 15). Что же значит эта загадка? В пустыне некогда иудейский народ роптал за манну и, поправ эту с неба данную пищу, пожелал трапезы египетской, и говорил: "мы вспомнили котлы с мясом, которое ели в Египте" (Исх. 16: 3); и были предпочтены египетские котлы небесной манне. Что же Бог? Так как был отвергнут хлеб небесный, Он посылает на народ смертоносных змей; змеи их жалили, и они умирали. И не другой какой зверь был послан – не лев, не медведь – но змеи. Так как в начале Бог сказал змею: "будешь есть прах во все дни жизни твоей" (Быт. 3: 14), то Он против ядущих манну и ропщущих послал этого зверя, ядущего и неропцущего. Он послал ядовитого змея; его ужаление сопровождалось смертью. Они умоляют Моисея, Моисей умоляет Бога, Бог обещает исцеление ранам; Он мог прогнать змей словом, но оставляет это бедствие, и дает исцеление: "Сделай медного змея, и укрепи его на древе при дверях скинии свидения, объяви сынам израилевым, и скажи: если кто-нибудь будет ужален змеем, пусть придет и обратится к этому змею, укрепленному на древе и, уверовав, будет жить" (Числ. 21: 8). Ужели нельзя было прогнать змей, нельзя было истребить, нельзя было исцелить словом? Но как слово Божие могло источить воду из скалы, скала же не раньше повиновалась, чем увидела знак креста, так и здесь: оно могло прогнать змей, но змеи не раньше были укрощены, чем увидели
образ креста, умертвившего жало демонов. Почему же змея Он сделал образом Спасителя? Какое сходство между образом и змеем? Вот для памяти: когда будешь иметь дело с иудеями, или с некоторыми врагами, начинающими от Писания и восстающими против Писания, (оспаривающими), что ты получаешь спасение и благословение от распятого на кресте, так как написано: "проклят пред Богом [всякий] повешенный [на дереве]" (проклят всяк висяй на древе) (Втор. 21: 23), – то тщательно вникай: если скажет иудей или другой враг церкви, выхватывая изречение из Писания и вооружаясь против Писания: "Как вы ожидаете благословения от Господа, распятого на кресте, когда Моисей ясно пишет, что проклят всякий повешенный на древе", ты скажи ему: "Если читаешь Писание, понимай его; не чтение требуется, но понимание, как говорит Филипп евнуху: "Разумеешь ли, что читаешь?", и он благоразумно: "Как могу, Господи, если кто не наставит меня?" (Деян. 8: 30, 31). Если скажет: "Как ты ожидаешь благословения от распятого на кресте, когда написано: "проклят всякий повешенный на древе", ты скажи ему: "А как сыны Израиля получили в пустыне благословение от змея, когда Бог в начале сказал: "проклят ты пред всеми скотами земли" (Быт. 3: 14)? И змей проклят, и проклят всякий, висящий на древе. Не останавливайся на построении слов, но заметь разницу. Так как Спаситель намерен был принять на Себя проклятие, лежащее на мире, а первым проклятием было: "прах ты и в прах возвратишься" (Быт.3: 19), то Он принял этот приговор на Себя (как говорит апостол: "Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою" (Гал. 3: 13), и наперед пользуется образом змея, и именно змея. Как у того медного змея были вид и образ змея, а яда и лукавства змея не было, так и Спаситель является во плоти под видом греха; эта плоть была греховной до него. Он принимает греховную плоть, и, сам не согрешив, взял грех мира: "вот Агнец Божий, Который берет [на Себя] грех мира" (Иоан. 1: 29). Так и Спаситель принял плоть, имеющую образ и истинную природу плоти, но не имеющую греха плоти: "не сделал греха, и не было лжи в устах Его" (Ис. 53: 9). Что яд в змее, то коварство в человеке; о лукавых говорит Писание: "яд аспидов на губах их, их уста проклятия и горечи полны (Пс. 9: 28), языком своим льстят" (Пс. 5: 10). Как (опять повторю) у того змея были вид и образ змея, а яда и лукавства не было, так и в теле Спасителя был образ человеческий, а лукавства человеческого не было. Еще другое сравнение. Там жалят одни змеи, а другой за них страдает, потому что нужно было
одного из жалящих взять и распять на кресте; жалящие отпускаются, а ни в чем не согрешивший распинался на кресте; кто не был причастен порче или гибели остальных змей, терпит пригвождение к дереву, так как он был образом Спасителя, – при всеобщей греховности людей никто из согрешивших за грешного не распинается, но безгрешный. Ты понял объяснение; вспомни слова Господа к Никодиму: "И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную", – хорошо сказано: страдание считается унижением, Спаситель называет возвышением. Вся вселенная возвышена крестом; вся вселенная, долу лежащая, исправлена домостроительством креста. Поэтому "Господь царствует; Он облечен величием, облечен Господь могуществом [и] препоясан: потому вселенная тверда" (Господь воцарися, в лепоту облечеся; ибо утверди вселенную) (Пс. 92: 1). Не сказал: "создал". Он создал в первый раз, а во второй раз исправил. "Так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб". Необходимо сослаться на свидетеля этого возвышения, (на) пророка ясно проповедующего, что возвышается Бог. Слушай блаженного Исайю, проповедующего об этом возвышении. Если и очень ясно он проповедует о страдании, в словах: "как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен"; "взял на Себя наши грехи", "и понес наши болезни" (и о нас болезнует); "за грехи народа Моего пришел Я на смерть" (Ис. 103: 7, 4, 8), – то, однако, в другом месте называет это страдание возвышением. Что он говорит? "Воспевайте Господа, хвалите имя Его, возвещайте между язычниками славу Его, ибо Он соделал великое (яко высокая сотвори). Веселитеся и радуйтеся живущие в Сионе, ибо вознесся Святый Израилев посреди тебя (Ис. 12: 5, 6). Но против этого поднимается еретический голос, и говорит: "Хотя и был возвышен, но Отцом был возвышен, потому что написано: Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних" (Филип. 2: 9, 10), и прочее. Враги истины всегда цепляются в проповедь об истине. Таким не нужно давать ответа сразу, но прежде всего потребовать у них основания их предвзятых мнений, и тогда уже разрешать спрашиваемое. Так как ты говоришь, что Отец превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, то прежде всего покажи мне, какое такое имя, которое выше всякого имени; нельзя объявлять без околичностей, но (нужно говорить), что утверждается на истине. Когда спросит лукавый, ты разрешай неуместный вопрос справедливым взаимным вопросом. Спаситель сегодня показал, как должно отвечать коварным. Спасителя спросили фарисеи: "Какой властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал такую власть?" (Мф. 21: 23). Спаситель, желая показать, что не должно ни удовлетворять злобе, ни отвечать на неуместные вопросы говорит фарисеям: "Спрошу и Я вас об одном; если о том скажете Мне, то и Я вам скажу, какою властью это делаю; крещение Иоанново откуда было: с небес, или от человеков?" (ст. 24, 25). Он, "уловляя мудрых в лукавстве их" (1 Кор. 3: 19), заключил лукавых; и на вопрос к Нему не отвечает им, но взаимно спрашивает. Поэтому пророк говорит: "С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым - чисто, а с лукавым - по лукавству его" (с преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и с избранным избран будеши, и со строптивым развратишися) (Пс. 17:26, 27). Многие думают, что это изречение говорится Богом к людям, но пророк говорит это Богу, именно – что "с милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним - искренно, с чистым - чисто, а с лукавым - по лукавству его" А чтобы тебе убедиться в этом, он прибавляет: "Ибо Ты народ смиренный спасши, а очи надменные унижаешь" (ст. 28). Спаситель всегда мучил иудеев своим молчанием; злоба не удовлетворяясь, еще больше мучится. Его часто спрашивали, и Он не отвечал; испытывали Его иудеи, и Он не подтверждал их. Столько мучил Он их души, что некогда иудеи Ему сказали: "долго ли Тебе держать нас в недоумении? если Ты Христос, скажи нам прямо" (Иоан. 10: 24), и однако Он не ответил, но (сказал): "Часто говорил Я вам, и вы не слушаете: что же опять желаете слушать?" Смотри, как они высказали мучение своей души: "Долго ли Тебе душу нашу держать? Не Ты ли сказал: "Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам" (Мф. 7: 7)? "Вы читали Писание, но не поняли, что оно говорит – "будут искать меня, и не найдут меня" (взыщут мене злии, и не обрящут) (Прит. 1: 28). Чтобы тебе знать, что та же черта и говорившего в Евангелии и говорившего через пророков, и что Он говорил там и здесь, – заметь: как здесь на вопрос иудеев не отвечал, но связывал их взаимными вопросами, так и в Ветхом Завете говорит Бог Иезекиилю: "Сын человеческий, вот сыны народа идут ко Мне спросить слово, Живу Я, не дам вам ответа им" (Иезек. 20: 3). Видишь: та же самая черта. Смотри, сколько мучений, сколько вопросов, сколько выведываний, и Он не отвечал. А где находить душу простую и верующую, исполенную света и простоты, не только удовлетворяет (отвечая) на вопрос, но даже без вопроса учит. Некогда Иисус пошел около Самарии; находит жену самарянку, черпающую воду,
и говорит ей: "дай мне пить" (Иоан. 4: 7); податель жизни говорит ей: "дай мне пить". Он сидел (тогда) около колодца, (был) источник над источником. (Желаю) кратко сказать, не предполагая объяснять эту историю, но возвратиться к главному своему предмету. Она спросила Его по вопросу, занимавшему иудеев и самарян, так как самаряне имели поклонение около теперь называемого Неаполя, а иудеи в Иерусалиме. Спросила она: "Господи, Отцы наши поклонялись на этой горе; как говорят иудеи, что в Иерусалиме должно поклоняться?" (ст. 20). Смотри: душа любознательная, жена жалкая, но высокая в силе. Она вышла почерпнуть воды, и почерпает из источника. "Самаряне поклоняются здесь, иудеи в Иерусалиме: разреши вопрос!" Спаситель говорит: "Поистине говорю тебе, жена, что придет час, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будут поклоняться Отцу, потому что Бог Дух есть, т. е., всюду, и поклоняющимся Ему духом и истиною должно поклоняться (Иоан. 4: 21–24), не должно ограничивать местом поклонения Ему, но всюду прославлять". Так как она не могла ясно понять, что говорил Спаситель (это превосходило мысль жены), то говорит Ему: "Знаю, что идет Мессия, то есть Христос; когда Он придет, научит нас всему" (ст. 25). Смотри: (эта) душа раньше, чем видит, имеет любовь. Иудеи, увидев, не уверовали; эта, не видев, ожидает. Когда Христос увидел простоту этой души, говорит: "Это Я, Который говорю с тобою" (ст. 26). Сколько спрашивали иудеи и мучились: "доколе душу нашу будешь держать", – и не было от Него ответа; эта сказала, что идет, – и проповеданный выказал самого Себя. Это есть то, что сказано: "Ибо неправые умствования отдаляют от Бога, и является не неверующим Ему" (строптивая помышления отлучают от Бога; является же не неверующим ему) (Премуд. 1: 3, 2).
Так как источник мудрости научил нас разрешать неуместные вопросы, то я спрашиваю еретика, что это за "имя выше всякого имени"? Скажи его, как думаешь. Что это за имя? Иисус? Христос? Спаситель? Скажи мне это имя. Назови его прежде всего, чтобы, когда приведу божественное свидетельство – пророческое, апостольское, ты не изменил этого свидетельства в свою пользу. Вырази прежде всего свою мысль, скажи, какое ты разумеешь имя, что выше всякого имени? Но что я делаю? Я между верными, и не хочу из-за врагов оставлять в сомнении сынов церкви. Объясним, и если присутствует какой-нибудь враг, то пусть воспользуется, и будет другом вместо врага, согласным вместо противника; пусть не считает поражением, что поражается истиной; пусть не старается победить худой победой, но поразиться хорошим поражением. Будем объяснять, как они думают. Какое, говоришь, было даровано Ему имя выше всякого имени? Что Иисусом был назван? Раньше Его был назван так Иисус Навин. Что Христом был назван? Всякий царь и пророк – христос. Так говорит Давид о царе Сауле, хотя порочном, однако имевшем царское помазание. Когда против него злоумышляли некоторые оруженосцы: "Вот день, о котором говорил тебе Господь: «вот, Я предам врага твоего в руки твои», порази его", — Давид говорит: "Жив Господь, не возложу руки моей на него, ибо он помазанник Господень" (яко христос Господень есть) (1 Цар. 24: 5, 7). И не один только (этот) христос, но их много: "не прикасайтесь к помазанным Моим, и пророкам Моим не делайте зла (не прикасайтеся помазанникам моим, и во пророцех моих не лукавнуйте) (Пс. 104: 15); и Аввакум (говорит): "Ты выступаешь для спасения народа Твоего, спасти христов твоих" (Авв. 3: 13). Как же оно выше всякого имени? Если раньше (это имя) было у других, то как же Отец дал Ему имя выше всякого имени, или что это за имя? Что был назван Спасителем? Многие были названы спасителями. Вспомни из прежде сказанного: какое это имя выше всякого? Но так как тебе неудобно ответить или ты, зная, коварствуешь и желаешь скрыть, то учись. Писание часто называет именем не название Бога, но Его славу, именем Божиим называется слава Божия. Так, когда (Господь) совершает чудеса, имя для Него происходит от чуда; блаженный пророк говорит: "где есть возведший десницею Моисея? Он одолел воду пред лицом его, и вывел народ Его в пустыне, и сделал ему имя" (Ис. 63: 12, 13), т. е., молву, сделал именитым. И у нас говорится: "именитый человек", не потому, что у него есть имя (у всех ведь есть имя), но потому, что именуется всюду. Именем называет он славу и молву, произносимую всюду. Так говорит Бог Соломону: "и сделал имя твое, как имя древних царей" (1 Парал. 17: 8). Не имя его переменил, не Соломоном перестал называться, но сделал имя твое, т. е., молву, славу. Так и здесь говорится: "даровал ему имя", т. е., славу. И что это за слава? Чтобы мне не объяснять, слушай слова самого Павла: "дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних, и всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос". Видишь: он назвал именем Его славу, поклонение вселенной, что Он всюду прославляется, и возвещается во всей вселенной. "Точно, – говорит, – я принимаю объяснение, но не отказываюсь от того, что Отец дал Ему это имя". Ты желаешь под именем понимать прозвание; желаешь под именем понимать славу; желаешь – молву; желаешь – известность? Я до сих пор не отказываюсь от того, (что) "Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя". Итак, нужно исследовать: оказывается, что эта слава – как бы награда, данная Спасителю, потому что Павел говорит: "Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени" (сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе: иже во образе Божий сый, не восхищением непщева быти равен Богу: но себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся яко человек. Смирил себе до смерти, смерти же крестныя. Темже и Бог его превознесе, и дарова ему имя, еже паче, всякаго имене). Здесь показывается, что так как Он пострадал, то получил награду отпадания; так как самого Себя уничижил до смерти, — за это и Бог Его возвысил; "посему" выражает причину, по которой Он дает Ему славу. Эта слава, возвышение, есть награда за страдание. Кто же страдал? Кто получил награду? Чтобы не позволить тебе безумствовать против божества, Павел прибавил: "смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной". Вникни тщательно: прежде всего он назвал образом Божиим: "будучи образом Божиим"; потом образом раба: "приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек"; а (все это) с тем, чтобы показать, что образ раба, человек, получил в награду это имя. Здесь две (вещи). Так как Спаситель положил Свою душу, – а Он имел душу, потому что был цельным человеком, – то сама плоть, послужившая Спасителю Слову, получает наградой служение ей выше всякого имени, и "дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних". О другом скажу кратко. Если после креста Он получил это, и если вследствие уничижения Его до смерти, Бог, награждая Его, дал Ему имя, если, по-видимому, Он не имеет этого имени до креста, то получил славу по благодати. Содействуйте мне, потому что мысль тонкая и глубокая. Говорят: "Так как пострадал Христос". Читают апостола, не понимая апостольского, что так как пострадал, "Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних". До креста Он получил награду. Если Единородный не является поклоняемым до креста, и всякое колено не является преклоняющимся перед Единородным, то поистине Он получил награду, которой не имел, принял благодать; а если оказывается, что вся тварь поклоняется и до креста, и прежде, чем пострадать, и прежде, чем быть возвышенным, то к чему здесь пустословие? Почему, несчастный, не сознаешь, какое это довечное достоинство, какой это образ домостроительства воплотившегося? Различай образ Божий и образ раба, берущего и принятого; не смешивай порядка, не нарушай истины, или лучше, не уничтожайся истиной. Вот мы покажем, что если всякое колено поклоняется и если раньше домостроительства поклоняем Единородный, то не от Креста Он получил поклонение, но имеет поклонение Себе раньше Креста и раньше веков. Слушай, что говорит блаженный Исайя: "Вот что говорит Господь: «Я есмь Господь Бог, и нет иного праведного и Спасителя, нет кроме меня. Ко Мне обратитесь, и будете спасены, все концы земли, ибо я Бог, и нет иного" (Ис. 45: 21, 22). И вслед за этим: "Самим Собой клянусь, из уст Моих исходит правда; я Бог, нет иного; праведного и Спасителя кроме Меня нет; я Бог, и опять нет иного" (ст. 23). В третий раз Он повторяет, и говорит: "Обратитесь ко мне, самим Собой клянусь, из уст Моих исходит правда, слово неизменное", т. е., "не напрасно исходит слово Мое: предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык прославит Бога истинного" (ст. 23). Кто это говорит? Отец. Так желает еретик не с тем, чтобы Отца чествовать, но чтобы Сына лишить его собственной славы. А мне верующему и церкви думается, что это говорит и Отец, это говорит и Сын, проповедует и Дух Святой. Об этом я так богословствовал: здесь нет различия, потому что сказано: "Я есть праведен, и нет иного". Спросим их: "Кто это говорит?" Но им, как фарисеям, приходится сказать в самих себе: "Если скажем это, ответит нам то". Чтобы не казалось, братья, что я говорю сам от себя, или по своему измышленному смыслу, обращусь к простой речи: представлю из этого самого пророчества свидетельство Павлово. Посмотрим это пророчество у Павла: "Сам Собой клянусь, предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедывать" (Рим. 14: 11). Посмотрим, при каком случае сказал это Павел. Он писал римлянам. Было несогласие друг с другом у уверовавших иудеев и эллинов, сделавшихся христианами. Христиане из эллинов принимали все снеди безразлично, а из иудеев желали и Христу поклоняться и наблюдать иудейскую пищу. Одна часть укоряла другую: которые из иудеев укоряли тех, которые из язычников, как не сохраняющих закона;
а эти укоряли тех, как не поступающих по благодати Евангелия. Они говорили иудеям: "Если закон оправдывает, зачем пришел Христос? А если Христос пришел, зачем, оставив закон Христов, следуете иудейским обычаям?" Римляне были просвещены наставлением Павла: "Если законом оправдание, то Христос напрасно умер" (Гал. 2: 21). Те, которые из язычников, были убеждены, что без Христа невозможно иначе спастись, и не должно соблюдать иудейских обрядов. Павел застал борьбу, застал (эту) распрю; он вступает в середину спорящих и разделяет их на две части. И смотри: прежде всего Павел не требует тщательности от всех, но помышляет о твердости, (так как) предвзятое мнение неразрешимо, и привычка уничтожается лишь временем. Он не захотел отвращать иудеев от веры, принуждая их есть пищу, но прежде всего (желал) укоренить в них веру во Христа. Что же христиане из иудеев? Так как они видели себя обличенными, что еще не уверовали во Христа – наблюдают иудейскую пищу и воздерживаются от свиного мяса, то, из желания прикрыть свою слабость, они притворялись, будто совсем не едят мяса, но овощи; совершенным неядением мяса устранялось обличение за старую привычку. Павел выступает, прекращает борьбу, и показывает, кто хорошо рассуждает и кто немощен; он говорит: "братья, иной уверен, [что можно] есть все, как христианин, как верный, а немощный ест овощи" (Рим. 14: 2). "Иной уверен, [что можно] есть все", зная, что верой все очищается: "Ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно, если принимается с благодарением, потому что освящается словом Божиим" (1 Тим. 4: 4, 5); "а немощный ест овощи", (т. е.) немощью называет следование иудейскому обычаю. "А немощный ест овощи". Многие думают, что эти слова сказаны относительно аскетов и относительно едящих без разбора; но священный язык не сказал бы такой странности, чтобы назвать аскетов немощными, а едящих все верными; он говорит для различения наблюдающих иудейские яства и принимающих все до безразличия: "иной уверен, [что можно] есть все, как христианин, а немощный ест овощи". Кроме того, он устраняет борьбу: показал различие, что это принадлежит вере, а то немощи; а когда обличил, он соединил их в любви: "Кто не ест, не осуждай того, кто ест", — т. е., иудей пусть не осуждает эллина, что он ест вопреки закону Моисея, – и "кто ест, не уничижай того, кто не ест", потому что они презирали их. "Вы не сделались христианами, еще не уверовали: кто ест, не уничижай того, кто не ест; потому что Бог принял его. Кто ты, осуждающий чужого раба?" Смотри, как удивительно: тем же самым и борьбу прекращает, и иудеям показывает, что они нуждаются в исправлении: "Кто ты, осуждающий чужого раба?" Так он говорит христианину из язычников. "Кто ты, осуждающий чужого раба?" Чужим называет потому, что он, по-видимому, был под законом. "Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его" (ст. 4). Так об иудействующих (говорит). "Будет восставлен, ибо силен Бог восставить его". Прекратил (Павел) борьбу, и опять установил мир. Итак: "Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его". Итак: "Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне [равно]" (ст. 5). Что значит "Иной отличает день от дня"? Так как и между иудействующими одни совершенно удерживались от свиных яств, а другие между замечательными днями почитали только субботу, то он говорит: "Иной отличает день от дня", соблюдая закон, "а другой судит о всяком дне [равно]". Потом: "Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест… и кто не ест, для Господа не ест" (ст. 6). Смотри, как прекращает борьбу: "Кто ты, осуждающий чужого раба? Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест. (ст. 4, 3). Все мы предстанем на суд Христов" (ст. 10). Здесь заметь: "Сам Собой клянусь, что мне поклонится всяко колено". Устраняет борьбу борющихся — говорит: "Кто ты, осуждающий чужого раба? Все мы предстанем на суд Христов". Откуда это? "Ибо написано: живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено". Итак, зачем ты осуждаешь брата своего? "Все мы предстанем на суд Христов. Ибо написано: живу Я, говорит Господь, предо Мною преклонится всякое колено, и всякий язык будет исповедывать Бога истинного" (ст. 11). Говорится к тому: если Он получил награду поклонения после креста, то как пророки проповедали о поклонении раньше креста? Но сказанного пусть будет достаточно! Учение Духа да запечатлеет нашу мысль, и все вместе вознесем славу Отцу и Сыну и Святому Духу, во веки веков. Аминь.
Больше книг на Golden-Ship.ru