Введение[1]

Засеменение и развитие жизни христи­анской существенно различно от засемене-ния и развития жизни естественной. Это зависит от особенного характера христиан­ской жизни и отношения его к нашей при­роде. Человек не рождается христианином, а становится таковым после рождения. Семя Христово падает на землю сердца, уже бьющегося. Но как естественно рож­денный человек поврежден и противополо­жен требованиям христианства, то... начало истинно христианской жизни в человеке есть некоторое воссотворение, дарование новых сил, новой жизни...

Как в семени растительная жизнь про­буждается тогда, как к сокрытому в нем ростку проникает влага и теплота и, через них, всевосстанавливающая сила жизни — так и в нас жизнь Божественная пробуж­дается, когда проникает в сердце Дух Бо­жий и полагает там начало жизни по духу, очищает и собирает воедино омраченные и разбитые черты образа Божия.

Где [же] обрести и как принять бла­годать, зачинающую жизнь? Стяжание благодати и освящение ею нашего есте­ства совершается в таинствах. Здесь мы предлагаем действию Божию, или пред­носим Богу, свою непотребную приро­ду — и Он действием Своим претворяет ее. Богу угодно было для поражения гор­дого ума нашего в самом начале истинной жизни сокрыть силу Свою под сению ве­щества простого. Как это бывает, не по­стигаем, но опыт всего христианства сви­детельствует, что иначе не бывает.

 

Таинство Крещения

Крещение есть первое в христианстве таинство, делающее человека христиани­ном, достойным сподобляться даров благо­дати и через другие таинства. Без него нель­зя войти в мир христианский — сделаться членом Церкви. Предвечная премудрость создала себе дом на земле; дверь, вводящая в сей дом, есть Таинство Крещения. Сею дверью не только входят в Дом Божий, но при ней же облекаются и в достойную его одежду, получают новое имя и знак, от­печатывающийся во всем существе крещаемого, посредством коего разузнают и раз­личают его потом и небесные, и земные.

Кто во Христе, тот новая тварь, — учит апостол (2 Кор. 5, 17). Сею новою тварью христианин становится в креще­нии. Из купели человек выходит совсем

5

не таким, каким туда входит. Как свет тьме, как жизнь смерти, так крещеный противо­положен некрещеному. Зачатый в безза­кониях и рожденный во грехах, человек до крещения носит в себе весь яд греха, со всею тяготою его последствий. Он со­стоит в немилости Божией, естеством есть чадо гнева; поврежден, расстроен сам в себе, в соотношении частей и сил и в их направ­лении преимущественно на размножение греха; подчинен влиянию сатаны, который действует в нем властно по причине греха, живущего в нем. Вследствие всего этого он по смерти неминуемо есть оброчник ада, где должен мучиться вместе со своим кня­зем и его клевретами и слугами.

Крещение избавляет нас от всех сих зол. Оно снимает клятву силою Креста Христо­ва и возвращает благословение: крещеные суть чада Божия, как именоваться и быть дал им область Сам Господь. А если дети, то и наследники, наследники Божии, со­наследники же Христу (Рим. 8, 17). Цар­ство Небесное принадлежит крещаемому уже по самому крещению. Он изъемлется из-под владычества сатаны, который

6

теперь теряет власть над ним и силу само­вольно действовать в нем. Вступлением в Церковь — Дом Прибежища — сатане за­граждаются входы к новокрещенному. Он здесь как в безопасной ограде.

Все это — духовно внешние преимуще­ства и дарования. Что происходит внутри? Исцеление греховной болезни и повреж­дения. Сила благодати проникает внутрь и восстанавливает здесь Божественный порядок во всей его красоте, врачует рас­стройство как в составе и отношении сил и частей, так и в главном направлении от себя к Богу — на богоугождение и умно­жение добрых дел. Почему крещение и есть возрождение, или новое рождение, постав­ляющее человека в обновленное состояние. Апостол Павел всех крещеных сравнивает с воскресшим Спасителем, давая разуметь, что и у них такое же светлое в обновлении существо, каким явилось человечество в Го­споде Иисусе через воскресение Его в славе (см.: Рим. 6, 4). Что и направление деятель­ности в крещеном изменяется — это видно из слов того же апостола, который говорит в другом месте, чтобы они уже не для себя

7

жили, но для умершего за них и воскресше­го (2 Кор. 5, 15). Ибо, что Он умер, то умер однажды для греха, а что живет, то живет для Бога (Рим. 6, 10). Мы погреблись с Ним крещением в смерть (Рим. 6, 4), и ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразд­нено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху (Рим. 6, 6). Так вся дея­тельность человека силою крещения обра­щается от себя и греха к Богу и правде.

Замечательно слово апостола: Дабы нам не быть уже рабами греху, и другое: Грех не должен над вами господствовать (Рим. 6, 14). Это дает нам разуметь, что то, что в расстроенной, падшей природе составляет силу, влекущую ко греху, не истребляется вконец в крещении, а только поставляется в такое состояние, в коем не имеет над нами власти, не обладает нами, и мы не работаем ему. Оно в нас же находится, живет и дей­ствует, только не как господин. Главенство с сих пор принадлежит уже благодати Божи-ей и духу, сознательно себя ей предающему. Святой Диодох, объясняя силу крещения, говорит, что до крещения грех живет в серд­це, а благодать извне действует, после же

8

сего благодать вселяется в сердце, а грех влечет извне. Он изгоняется из сердца, как враг из укрепления, и поселяется вне, в ча­стях тела, откуда и действует раздробленно, набегами. Почему и есть непрестанный ис­куситель, соблазнитель, но уже не власте­лин: беспокоит и тревожит, но не повелевает (см.: Добротолюбие. Т. 3. Гл. 79 и далее).

Так зарождается новая жизнь в креще­нии! Что при этом требуется со стороны человека, или как доходит он до того, что обновляется в крещении, — изображено в «Начертании нравоучения христианско­го», особенно в статье «Норма христиан­ской жизни». Здесь этого не повторяет­ся, потому что взрослый, приступающий к крещению, есть то же, что грешник, об­ратившийся к Богу в покаянии...

Здесь обращается внимание на то, как начинается через крещение жизнь христи­анская в тех, кои крестятся младенцами, как это бывает преимущественно между нами. Ибо здесь начало христианской жизни устраивается с некоторою характе­ристическою особенностью, вытекающею из отношения благодати к свободе.

9

Особенности крещения в младенческом возрасте

Господь подает благодать туне, но тре­бует, чтобы человек искал ее и желатель­но воспринимал ее, посвящая себя всеце­ло Богу. Исполнение сего условия в по­каянии и в крещении взрослых очевид­но. Но как оно исполняется в крещении младенцев? Младенец не имеет употре­бления разума и свободы, следовательно, не может исполнить условия к началу христианской жизни со своей стороны, т. е. желания посвятить себя Богу. Меж­ду тем, сие условие непременно должно быть исполнено. От способа исполнения сего условия начало [духовной] жизни через крещение младенцев совершается с некоторою характерною особенностью. Именно.

10

Благодать нисходит на младенческую душу и одна производит в ней все так, как бы при сем участвовала и свобода, на том единственно основании, что в бу­дущем сей не сознающий себя и не дей­ствующий лично младенец, когда при­дет в сознание, сам охотно посвятит себя Богу, желательно восприимет благодать, нашедши в себе ее действия, рад будет, что она есть, возблагодарит, что так сде­лано для него, и исповедует, что, если бы в минуту крещения даны были ему смысл и свобода, он не иначе поступил бы, как поступлено, и не захотел бы иного. Ради такого будущего свободного посвящения себя Богу и сочетания свободы с благодатию Божественная благодать вся подает­ся младенцу и без него все в нем произ­водит, что производить ей свойственно, по одному уверению, что требуемое же­лание и предание себя Богу будет несо­мненно, — уверению, какое дают воспри­емники, поручаясь Богу перед Церковию, что сей младенец, пришедши в сознание, явит именно такое употребление свободы, какое требуется для благодати, приемля

11

на себя обязанность самым делом довесть до того младенца восприемлемого.

Таким образом, через крещение в мла­денце полагается семя жизни о Христе и есть в нем, но она еще как бы не его — действует, как образующая его сила. Жизнь духовная, зарожденная благодатию крещения в мла­денце, станет собственною человеку, явится в полном своем виде, сообразною не только с благодатию, но и со свойством разумной твари, с того времени, когда он, возникши к сознанию, свободным произволением по­святит себя Богу и желательным, радост­ным и благодарным восприятием усвоит себе обретенную в себе благодатную силу. И до сего времени в нем действует жизнь истинно христианская, но как бы без его ведома, действует в нем, а есть еще как бы не его; с минуты же сознания и избрания она становится его собственною, не благо­датною только, но и свободною.

По причине этого более или менее про­должительного промежутка между креще­нием и посвящением себя Богу начало хри­стиански нравственной жизни через благо­дать крещения в младенцах расширяется,

12

так сказать, на неопределенное простран­ство времени, в продолжение коего мла­денец зреет и образуется в христианина в Святой Церкви среди христиан, как пре­жде телесно образовался в утробе матери.

Установитесь, читатель, покрепче в сей мысли. Она нам крайне будет нужна при определении того, как родители, воспри­емники и воспитатели должны обходиться с крещенным младенцем, который вверяет­ся им от Святой Церкви и Господа.

Понятно само собою, что после креще­ния младенца очень важное дело предле­жит родителям и восприемникам: так вести крещеного, чтобы он, пришедши в созна­ние, сознал в себе благодатные силы, с ра­достным желанием воспринял их, равно как и сопряженные с ними обязанности и требуемый ими образ жизни. Это лицом к лицу поставляет с вопросом о христиан­ском воспитании или о воспитании по тре­бованию благодати крещения, с целию со­хранения сей благодати.

Чтобы яснее было, как должно обхо­диться с крещенным младенцем в показан­ных целях, надо привести себе на память

13

высказанную прежде мысль, что благо­дать осеняет сердце и обитает в нем, когда в нем качествует обращение от греха и себя к Богу. Ради этого настроения, деятельно являемого, далее подаются и все другие дары благодати и все преимущества облагодатствованных: благоволение Божие, сонаследие Христу, поставление вне области сатаны, вне опасности быть осуждену в ад. Коль же скоро сие настроение ума и сердца умаляется или теряется, тотчас грех сно­ва начинает обладать сердцем, а через грех налагаются узы сатаны и отъемлются бла­говоление Божие и сонаследство Христу. Благодать в младенце укрощает и заглу­шает грех; но он может снова ожить и вос­стать, если дать ему пищу и свободу.

Итак, все внимание тех, на коих лежит обязанность блюсти в целости принятое из купели дитя-христианина, должно быть обращено на то, чтобы никак не допустить опять возобладать над ним греху, всячески подавлять сей последний и обессиливать, а направление к Богу возбуждать и укре­плять. Должно сделать, чтобы такое на­строение в растущем христианине росло,

14

хотя по чужому руководству, но самодея­тельно, чтобы он более и более привыкал преобладать над грехом и одолевать его ради богоугождения, привыкал так упо­треблять силы духа и тела, чтобы это было не работа греху, а служение Богу. Что это возможно, видно из того, что рожденный и крещенный есть весь семя будущего, или земля, исполненная семян. Влитое благодатию крещения новое настроение не есть мысленное только или вменяемое, а действительное, то есть тоже есть семя жизни. Если вообще всякое семя развива­ется по роду своему, то может развивать­ся и семя благодатной жизни в крещеном. Если в нем положено семя преобладаю­щего над грехом обращения к Богу, то оно также может быть развито и взращено, как и другие семена. Должно только упо­требить на сие действенные средства, или определить целесообразный способ дей­ствовать на крещенного младенца.

Цель, к какой все при этом должно быть направлено, состоит в том, чтобы сей но­вый человек, пришедши в сознание, со­знал себя не человеком только, существом

15

разумно-свободным, но вместе лицом, вступившим в обязательство с Господом, с Коим соединена неразрывно его вечная участь; и не только сознал себя таким, но и находил себя способным действовать по сему обязательству и видел в себе преи­мущественное к тому тяготение. Спраши­вается, как сего достигнуть? Как поступать с крещеным, чтобы, пришедши в возраст, он ничего более не желал, как быть истин­ным христианином? Или — как воспиты­вать по-христиански?

В ответ на это не беремся рассматривать все подробно. Ограничимся одним общим обозрением всего дела христианского вос­питания, имея в виду указать, как в каком случае поддерживать и укреплять добрую в детях сторону и как обессиливать и по­давлять худую.

 

В чем состоит христианское воспитание

Здесь прежде всего внимание останав­ливается на младенце в колыбели, до про­буждения в нем каких-либо способностей. Младенец живет, следовательно, можно влиять на его жизнь. Здесь приложимы Святые Тайны, за ними вся церковность и с ними вместе вера и благочестие роди­телей.

Все сие в совокупности составит спаси­тельную вокруг младенца атмосферу. Всем сим таинственно наитствуется благодатная жизнь, зачатая в младенце.

Частое причащение Святых Христо­вых Таин (можно прибавить: сколько можно частое) живо и действенно соеди­няет с Господом новый член Его, через пречистое Тело и Кровь Его освящает его,

17

умиротворяет в себе и делает неприступ­ным для темных сил. Поступающие таким образом замечают, что в тот день, когда причащают дитя, оно бывает погружено в глубокий покой, без сильных движений всех естественных потребностей, даже тех, кои в детях сильнее действуют. Иногда оно исполняется радостию и игранием духа, в коем готово всякого обнимать, как свое­го. Нередко Святое Причащение сопрово­ждается и чудодействиями. Святитель Ан­дрей Критский в детстве долго не говорил. Когда сокрушенные родители обратились к молитве и благодатным средствам, то во время причащения Господь благодатию Своею разрешил узы языка, после напо­ившего Церковь потоками сладкоречия и премудрости. Один доктор по своим на­блюдениям свидетельствовал, что в боль­шей части детских болезней следует носить детей к Святому Причащению, и очень редко имел нужду употреблять потом ме­дицинские пособия.

Большое влияние имеет на детей ча­стое ношение в церковь, прикладывание к Святому Кресту, Евангелию, иконам,

18

накрывание воздухами; также и дома — частое поднесение под иконы, частое осенение крестным знамением, окропление святою водою, курение ладаном, осенение крестом колыбели, пищи и всего прика­сающегося к ним, благословение священ­ника, приношение в дома икон из церкви и молебны; вообще все церковное чудным образом возгревает и питает благодатную жизнь дитяти и всегда есть самая безопас­ная и непроницаемая ограда от покуше­ния невидимых темных сил, которые всю­ду готовы проникнуть в развивающуюся только душу, чтобы своим дыханием за­разить ее.

Под этим видимым охранением есть невидимое: Ангел Хранитель, Госпо­дом приставленный к младенцу с самой минуты крещения. Он блюдет его, своим присутствием невидимо влияет на него и в нужных случаях внушает родителям, что надо сделать с находящимся в крайно­сти детищем.

Но все эти столь крепкие ограды, эти сильные и действительные наития мо­гут разорить и лишить плода неверие,

19

небрежность, нечестие и недобрая жизнь родителей. Это уже и потому, что при этом средства те или не употребляются, или упо­требляются не так, как должно; но особен­но по влиянию внутреннему. Правда, Гос­подь милосерден, особенно к невинным, но есть непостижимая для нас связь души родителей с душою детей, и мы не можем определить, до какой степени простирает­ся влияние первых на последних и, вме­сте, до какой степени при заразительном влиянии первых простирается милосердие и снисхождение Божие к последним. Бы­вает, что оно прекращается, и тогда заго­товленные причины приносят свой плод. Потому дух веры и благочестия родителей должно почитать могущественнейшим средством к сохранению, воспитанию и укреплению благодатной жизни в детях.

Дух младенца как бы не имеет еще дви­жения в первые дни, месяцы, даже и годы. Что-нибудь передать ему для усвоения обычным путем нельзя. Но можно действо­вать на него опосредованно.

Есть некоторый особенный путь общения душ через сердце. Один дух

20

влияет на другой чувством. Такое влия­ние на душу младенца тем удобнее, чем полнее и глубже родители сердцем своим обращены в младенца. Отец и мать исчеза­ют в дитяти и, как говорят, не чают души. И если их дух проникнут благочестием, то быть не может, чтобы оно по своему роду не действовало на душу дитяти. Луч­ший внешний проводник при этом — взор. Тогда как в других чувствах душа оста­ется сокрытою, глаз открывает ее взору других. Это точка встречи одной души с другою. Пусть же через сие отверстие проходят до души дитяти души матери и отца с чувствами святыми. Они не мо­гут не намащать ее этим святым елеем. Надобно, чтобы во взоре их светилась не одна любовь, которая так естественна, но и вера, что на руках у них более, чем простое дитя, и надежда, что Тот, Кто дал им под надзор сие сокровище как некото­рый сосуд благодати, снабдит их и доста­точными силами к тому, чтобы сохранять его, и, наконец, непрерывно в духе совер­шаемая молитва, возбуждаемая надеждою по вере.

21

Когда таким образом родители огра­дят колыбель своего дитяти этим духом искреннего благочестия, когда при сем, с одной стороны, Ангел Хранитель, с дру­гой — Святые Тайны и вся церковность будут действовать на него совне и внутрь, то этим составится вокруг зачинающей­ся жизни родная ей духовная атмосфера, которая перельет в нее и свой характер, подобно тому как и кровь, начало жиз­ни животной, в свойствах своих много за­висит от окружающего воздуха. Говорят, что вновь устроенный сосуд хранит долго, если не всегда, запах того вещества, кото­рое вольют в него в ту пору. То же должно сказать и о показанном устроении около детей. Оно благодатно, спасительно про­никнет в установляющиеся формы жиз­ни дитяти и будет полагать на них печать свою. Здесь же и непроходимая преграда влиянию духов злобы.

Начавши такое устроение от колыбели, должно уже продолжать его потом и во все время воспитания: и в детстве, и в отроче­стве, и в юношестве. Церковь, церковность и Святые Тайны — как скиния для детей,

22

под коею они должны быть неисходно. Примеры показывают, как это спаситель­но и многоплодно (см., например, жития пророка Самуила, воспитанного при си-нии [2], прп. Феодора Сикеота[3] и другие). Даже одним этим могут быть заменены, как и заменяются не без успеха, все сред­ства воспитания. Древний способ образо­вания в этом преимущественно и состоял.

23

Благоразумное воспитание телесных потребностей и душевных чувств. Борьва с грехом

Когда у дитяти начинают пробуждать­ся силы одна за другою, родителям и вос­питателям должно усугубить внимание. Ибо когда под осенением показанных средств будет возрастать и усиливаться в них тяготение к Богу и увлекать вслед за собою силы, в то же самое время и жи­вущий в них грех не дремлет, а усиливает­ся завладеть теми же силами. Неизбежное следствие этого — брань внутренняя. Так как дети неспособны ее вести сами, то ме­сто их разумно заменяют родители. Но так как она должна быть ведена все же силами детей, то родители строго должны блюсти первые начатки их пробуждения, чтобы

24

с первой минуты дать им склонение, сооб­разное с главною целью, к какой они долж­ны быть направляемы.

Так начинается брань у родителей с гре­хом, живущим в дитяти. Хотя грех сей и лишен точки опоры, однако же действу­ет и, чтобы остановиться на чем-нибудь прочном, старается завладеть силами тела и души. Должно не допускать до сего и как бы вырывать силы из рук греха и передавать Богу. Но чтобы действовать при этом не без основания, а с разумным ведением верности избранного способа, надобно хорошо себе уяснить, чего ищет оставшийся грех, чем питается, через что именно завладевает нами. Основные возбу­дители, влекущие ко греху, суть своеумие, или пытливость в уме, своеволие в воле, самоуслаждение в чувстве. Поэтому долж­но так вести и направлять развивающие­ся силы души и тела, чтобы не отдать их в плен плотоугодию, пытливости, своево­лию и самоуслаждению, ибо это будет плен греховный, — а, напротив, приучать отре­шаться от них и преобладать над ними и та­ким образом сколько можно обессиливать

25

их и доводить до безвредности. Это главное начало. С ним должно потом сообразовать и все воспитание. Пересмотрим с этою целью главнейшие действия тела, души и духа.

Прежде всего пробуждаются и потом постоянно состоят в живой деятельно­сти, до самой смерти, потребности тела. Тем необходимее поставить их в должные пределы и закрепить навыком, чтобы по­том меньше было от них беспокойства. Здесь неточное для телесной жизни отправ­ление есть питание. В нравственном отно­шении оно есть седалище страсти к гре­ховному услаждению плоти, или поприще его развития и питания. Поэтому должно так питать дитя, чтобы, развивая жизнь тела, доставляя ему крепость и здоровье, не разжечь в душе плотоугодия. Не должно смотреть, что дитя мало, — надобно с пер­вых лет начинать остепенять преклонную к грубому веществу плоть и приучать дитя к обладанию над нею, чтобы и в отрочестве, и в юношестве, и после них легко и сво­бодно можно было управляться с этою по­требностью. Первая закваска очень дорога.

26

От детского питания многое зависит в по­следующем. Незаметно можно развить сла­столюбие и неумеренность в пище — два вида чревоугодия, эти губительные для тела и души склонности, прививающиеся к питанию.

Потому даже врачи и педагоги совету­ют, во-первых, избирать здоровую и год­ную пищу, судя по возрасту воспитываемо­го, ибо одна пища пригодна для младенца, другая — для дитяти, отрока и юноши; во-вторых, подчинить употребление ее извест­ным правилам (опять приспособительно к возрасту), в коих бы определялось время, количество и способ питания, и, в-третьих, потом от установленного таким образом порядка без нужды не отступать. Этим приучится дитя не всегда требовать пищи, как захочется есть, а ждать определенного часа; здесь же — первые опыты упражне­ния в отказывании себе в своих желаниях. Где кормят дитя всякий раз, как оно за­плачет, и потом всякий раз, как запросит есть, там до того расслабляют его, что по­сле уже оно не иначе, как с болезнью мо­жет отказываться от пищи. Вместе с сим

27

оно привыкает к своенравию оттого, что успевает выпрашивать или выплакивать все желаемое. Той же мере должно подчи­нить и сон, и теплоту с холодом, и другие удобства, естественно необходимые в деле питания, имея неопустительно в виду — не разжечь страсти к чувственным наслаж­дениям и приучить отказывать себе. Это должно строго соблюдать во все время вос­питания — изменяя, как само собою разу­меется, правила в применениях, а не в су­ществе — до тех пор, пока воспитываемый, утвердившись в них, [не] возьмет сам себя в руки.

Второе отправление тела есть движе­ние; орган его — мускулы, в которых ле­жат сила и крепость тела, орудия труда. В отношении к душе оно — седалище воли и очень способно развивать своеволие. Мерное, благоразумное развитие этого от­правления, сообщая телу возбужденность и живость, приучает к трудам и образует степенность. Напротив, развитие преврат­ное, оставленное на произвол, в одних раз­вивает непомерную резвость и рассеян­ность, в других — вялость, безжизненность,

28

леность. Первое укрепляет и обращает в закон своенравие и непокорность, в свя­зи с коими находятся задорность, гневли­вость, неудержимость в желаниях. Послед­нее погружает в плоть и предает чувствен­ным наслаждениям. Итак, должно иметь в виду, чтобы, укрепляя силы тела, не раз­дуть через то своеволия и ради плоти не по­губить духа. Для этого главное — мерность, предписание, надзор. Пусть дитя резвится, но в то время, в том месте и тем родом, как ему приказано. Воля родителей должна запечатлевать всякий их шаг, разумеется, в общем. Без этого легко может покривить­ся нрав дитяти. Своевольно порезвившись, дитя всегда возвращается не с готовностью слушаться даже в каких-нибудь малостях. И это — с одного раза; что же сказать, где эта часть совсем в небрежении? Как труд­но после истребить своенравие, коль скоро оно осядет в теле, как в крепости. Не гнет­ся шея, не движется рука и нога, и глаз даже не хочет смотреть, как приказывают. Напротив, дитя выходит преподвижное на всякое приказание [там], где с самого начала не дают воли его движениям. Сверх

29

того, нельзя лучше привыкнуть владеть своим телом, как заставляя его напрягать­ся по указаниям.

Третье отправление телесное лежит на нервах. Из нервов — чувства, орудия наблюдений и пища пытливости. Но о сем после. Теперь же о другом общем назна­чении нервов как седалища чувствитель­ности тела, или способности принимать приятные и неприятные для него внешние впечатления. В этом отношении должно поставить правилом приучить тело безбо­лезненно переносить всякого рода влияния внешние: от воздуха, воды, перемен тем­пературы, сырости, жара, холода, уязвле­ний, болей и прочего. Кто приобрел такой навык, тот счастливейший человек, спо­собный на самые трудные дела, во всякое время и во всяком месте. Душа в таком че­ловеке является полною владычицею тела, не отсрочивает, не изменяет, не оставляет дел, боясь неприятностей телесных; на­против, с некоторым желанием обраща­ется к тому, чем может озлобляться тело. А это очень важно. Главное зло в отноше­нии к телу — телолюбие и жаление тела.

30

Оно отнимает всякую власть у души над телом и делает первую рабою последне­го; напротив, не жалеющий тела не будет в своих предприятиях смущаться опасе­ниями со стороны слепого животолюбия. Как счастлив приученный к сему с дет­ства! Сюда относятся медицинские советы касательно купаний, времени и места гу­ляний, платья; главное — содержать тело не так, чтобы оно принимало одни только приятные впечатления, а, напротив, более содержать под впечатлениями обеспокаи-вающими. Теми разнеживается тело, а эти­ми укрепляется; при тех дитя всего боится, а при этих на все готово и способно стоять в начатом терпеливо.

Такого рода обращение с телом пред­писывается педагогикою. Здесь показы­вается только, как эти советы пригодны и к развитию христианской жизни имен­но тем, что ревностное их исполнение заграждает вход в душу непотребному зелью чувственных наслаждений, свое­волия, телолюбия или саможаления, об­разует противоположные им расположе­ния и вообще приучает владеть телом как

31

органом и не подчиняться ему. А это очень важно в жизни христианской, по само­му существу своему отрешенной от чув­ственности и всякого угодия плоти. Итак, не должно оставлять на произвол разви­тие тела дитяти, а надо держать его под строгою дисциплиною с самого начала, чтобы потом передать его в руки самого воспитываемого уже приспособленным к жизни христианской, а не враждебным ей. Истинно любящие детей родители-христиане не должны жалеть ничего, ни даже своего родительского сердца, что­бы доставить сие благо детям. Ибо иначе все последующие дела их любви и попе­чения будут или малоплодны, или даже бесплодны. Тело — седалище страстей, и большей частью самых свирепых, како­вы похоть и гнев. Оно же и орган, через который демоны проникают в душу или приселяются к ней. Само собою разуме­ется, что при этом не должно упускать из вида церковности, и из нее ничего та­кого, чем можно прикасаться к телу, ибо тем будет освящаться тело и усмиряться жадная животность.

32

Все здесь не пишется, и только указы­вается главный тон действования на тело. Подробности укажет дело, кому нужно. По этому очертанию разумеется и то, как должно обходиться с телом и во все прочее время жизни, ибо дело у нас с ним одно.

Вместе с обнаружением телесных по­требностей и в душе не замедляют вы­казываться низшие способности, в есте­ственной их последовательности. Вот дитя начинает останавливать взор свой на том или другом предмете, и на одном больше, на другом меньше, как будто один ему нра­вится более, а другой менее. Это первые на­чатки употребления чувств, за коим тотчас следует пробуждение деятельности вооб­ражения и памяти. Способности эти сто­ят на переходе от телесной деятельности к душевной и действуют совместно, так что сделанное одною тотчас передается другой. Судя по важности, какую они имеют в на­стоящее время в нашей жизни, как хорошо и спасительно первые начатки их освятить предметами из области веры. Первые впе­чатления глубоко остаются памятными. Помнить надобно, что душа является в мир

33

голою силою; возрастает, богатеет во вну­треннем содержании и разнообразится в деятельности она уже после. Первый материал, первую пищу для образования своего она получает извне, от чувств, чрез воображение. Очевидно само собою, како­го характера должны быть первые предме­ты чувств и воображения, чтобы не только не препятствовать, а еще более способство­вать образующейся христианской жизни. Ибо известно, что как первая пища имеет значительное влияние на темперамент тела, так и первые предметы, коими занимается душа, имеют сильное влияние на характер души или тон ее жизни.

Развивающиеся чувства доставляют ма­териал воображению; воображенный пред­мет хранится в памяти и составляет, так сказать, содержание души. Пусть чувства получают первые впечатления от предме­тов священных: икона и свет лампады — для глаз, священные песни — для слуха и про­чее. Дитя не понимает еще ничего из того, что у него перед глазами, но его глаз и слух привыкают к сим предметам, и они, предзанимая сердце, тем самым ставят вдали

34

другие предметы. За чувствами и первые упражнения воображения будут священ­ны; ему легче будет воображать эти пред­меты, чем другие: таковы его первые сгибы. Затем, на будущее время, изящное, кото­рое одною стороною существенно связано с формами чувств и воображения, будет привлекать его не иначе, как под священ­ными формами.

Итак, пусть ограждают дитя священ­ными предметами всех видов; всё же, мо­гущее развратить в примерах, изображе­ниях, вещах, — удаляют. Но потом и во все последующее время надо хранить тот же порядок. Известно, как сильно действуют на душу растленные образы, в каком бы виде они ни касались ее! Как несчастно дитя, которое, закрыв глаза или оставшись одно и углубившись в себя, бывает пода­вляемо множеством непотребных образов, суетных, соблазнительных, дышащих стра­стями. Это то же для души, что чад для го­ловы.

Не должно также упускать из виду и образа деятельности этих сил. Дело чувств — видеть, слышать, осязать, вообще

35

испытывать, пытать. Потому они суть пер­вые возбудители пытливости, которая по­том ради них переходит в воображение и память и, приобретши в них оседлость, становится несокрушимым тираном для души. Не употреблять чувств нельзя, ибо не иначе, как через них и познаются вещи, кои знать должно ради славы Божией и блага нашего. Но при этом неизбежна и пытливость, которая есть неудержимая склонность без цели видеть и слышать, что где делается и как что бывает. Как же при этом поступить? Испытывание необ­ходимо есть уже пытливость. Пытливость состоит в том, где стараются все разузнать беспорядочно, бесцельно, не различая, нужно ли то или не нужно. Итак, следует только при упражнении чувств соблюдать меру и порядок и обращать их на одно нужное и по сознанию нужды — тогда для пытливости не будет пищи; то есть должно приучить дитя то испытывать, что считает­ся для него необходимым, от всего же дру­гого удерживаться и отстраняться. Потом в самом действии испытывания соблюдать постепенность — не перебегать с предмета

36

на предмет или от одной черты к другой, а, пересматривая одно за другим, о том за­ботиться, чтобы вообразить после пред­мет, как должно. Такой род занятий изба­вит дитя от настроения развлекаться даже среди позволенного, приучит владеть чув­ствами, а через них и воображением. И оно не будет перебегать от одного к другому без нужды, следовательно, мечтать и раз­влекаться образами и тем не давать покоя душе, мутя ее приливом и отливом своих беспутных видений. Не умеющий владеть чувствами и воображением бывает рассе­ян и непостоянен, будучи томим пытливо­стью, которая будет гонять его от одного предмета к другому до расслабления сил, и все это без плода.

Современно этим способностям воз­никают у дитяти страсти и начинают тре­вожить его с раннего времени. Дитя еще не говорит, не ходит, только что приучи­лось сидеть и брать игрушки, но уже сер­чает, завидует, присваивает себе, особится и прочее, вообще являет действие стра­стей. Это зло, утверждающееся на живот­ной жизни, тлетворно; потому должно

37

противодействовать ему с первых его про­явлений. Как это сделать — определить трудно. Все дело зависит от благоразумия родителей. Можно, впрочем, постановить следующее: во-первых, предупреждать всячески их возникновение; во-вторых, потом, если проявилась какая страсть, надобно спешить погасить ее придуман­ными и испытанными средствами. Этим предотвратится укоренение их или пред­расположение к ним. Страсть, чаще других обнаруживающуюся, врачевать должно с особым вниманием, потому что она мо­жет быть господствующей распорядитель­ницей жизни. Благонадежнейший способ врачевания страстей — употребление бла­годатных средств. К ним с верою должно обращаться. Страсть — явление душевное, между тем, действовать на душу у родите­лей сначала нет способов... Потому прежде всего должно молить Господа, да совершит Свое дело. Дальнейшим в этом руководи­телем для ревностного отца, или матери, или няньки будет опыт. Когда дитя будет со смыслом, тогда могут быть употребляе­мы уже и общие против страстей средства.

38

Всячески на них должно вооружаться вна­чале и преследовать потом во все время воспитания, чтобы дитя умело и привыкло владеть ими, ибо их возмутительные набе­ги не прекратятся до конца жизни.

Если будет строго соблюдаем пред­писанный порядок действования на тело и низшие способности, то душа получит от этого прекрасное подготовление к ис­тинно доброму настроению, однако же только подготовление — самое же настрое­ние надобно созидать положительным дей­ствием на все его силы: ум, волю и сердце.

 

Воспитание ума, воли и сердца

Ум

У детей скоро обнаруживается смышле­ность. Она современна говорению и растет вместе с усовершенствованием последне­го. Поэтому начать образование ума нуж­но вместе со словом. Главное, что должно иметь в виду, это здравые понятия и суж­дения по началам христианским о всем встречающемся или подлежащем внима­нию дитяти: что добро и зло, что хорошо и худо. Это сделать очень легко посред­ством обыкновенных разговоров и вопро­сов. Родители сами говорят между собою — дети прислушиваются и почти всегда усваивают себе не только мысли, но даже обороты их речи и манеры. Пусть же роди­тели, когда говорят, называют вещи всегда

40

собственными их именами. Например, что значит настоящая жизнь, чем она кончит­ся, от кого все получается, что такое удо­вольствия, какое достоинство имеют те или другие обычаи и прочее. Пусть говорят с детьми и толкуют им или прямо, или, все­го лучше, посредством рассказов: хорошо ли, например, наряжаться, счастье ли это, когда получишь похвалу, и прочее. Или пусть спрашивают детей, как они думают о том и другом, и поправляют их ошибки. В непродолжительном времени этим про­стым средством можно передать здравые начала для суждений о вещах, кои потом не изгладятся надолго, если не на всю жизнь. Таким способом в самом корне бу­дут подавлены мирское мудрование и пыт­ливость злая, ненасытимая. Истина связы­вает ум тем, что насыщает его. Мирское же мудрование не насыщает и тем разжигает пытливость. Избавив от него, большое благо доставят детям. И это еще прежде, чем они возьмутся за книги. Далее стоит только не давать детям книг с растлен­ными понятиями, и ум их сохранится це­лым, во здравости святой и Божественной.

41

Напрасно не заботятся таким образом упражнять дитя в том предположении, что оно еще мало. Истина доступна всякому. Что малое христианское дитя премудрее философов — показал опыт. Он и теперь повторяется, но прежде он был повсюду. Например, во время мученичества малые дети рассуждали о Господе Спасителе, о безумии идолопоклонства, о будущей жизни и прочем; это оттого, что мать или отец натолковали им о том в простой бесе­де. Истины эти сроднились с сердцем, ко­торое стало дорожить ими до готовности на смерть за них.

Воля

Дитя многожелательно: все его занима­ет, все влечет к себе и рождает желания. Не умея различать доброго от злого, оно всего желает и все, что желает, готово вы­полнить. Дитя, предоставленное самому себе, делается неукротимо своевольным. Потому родителям строго должно блю­сти эту отрасль душевной деятельности. Самое простое средство к заключению ее

42

в должные пределы состоит в том, чтобы расположить детей ничего не делать без позволения. Пусть со всяким желанием прибегают к родителям и спрашивают: можно ли сделать то или другое? Убе­дить их опытами собственными и чужи­ми в том, что им опасно, не спросясь, ис­полнять свои желания, настроить их так, чтобы они даже боялись своей воли. Это расположение будет самое счастливое, но вместе оно и самое легкое для напе-чатления, ибо дети и так большею частью обращаются с расспросами к взрослым, сознавая свое неведение и слабость; сто­ит только возвысить это дело и поставить его им в закон непременный. Естествен­ным следствием такого настроения будут полное послушание и покорность во всем воле родителей наперекор своей, располо­жение во многом отказывать себе и навык к этому, или уменье, а главное — опытное убеждение в том, что не должно слушать во всем себя. Это всего понятнее для де­тей из их же опытов, что они многое же­лают, а между тем это желаемое вредно для их тела и души. Отучая от своей воли,

43

надо приучать дитя делать добро. Для этого пусть родители сами представят истинный пример доброй жизни и знако­мят детей с теми, у коих главные заботы не о наслаждениях и отличиях, а о спасе­нии души. Дети любоподражательны. Как рано они умеют копировать мать или отца! Здесь происходит нечто похожее на то, что бывает с одинаково настроенными ин­струментами. Вместе с тем и самих детей надо вызывать на добрые дела и сначала приказывать им делать их, а потом наво­дить, чтобы сами делали. Самые обыкно­венные при этом дела суть милостыня, сострадание, милосердие, уступчивость и терпение. Ко всему этому весьма нетруд­но приучить. Случаи поминутны, стоит взяться. Отсюда выйдет воля с настроени­ем на разные добрые дела и вообще с тяго­тением к добру. И доброделанию надобно научить, как и всему другому.

Сердце

Под таким действованием ума, воли и низших сил само собою и сердце будет

44

настраиваться к тому, чтобы иметь чув­ства здравые, истинные, приобретать на­вык услаждаться тем, что действительно истинно услаждает, и нисколько не со­чувствовать тому, что, под прикрытием сладости, вливает яд в душу и тело. Серд­це — способность вкушать и чувствовать насыщение.

Когда человек был в союзе с Богом, [он] находил вкус в вещах Божественных и освященных благодатию Божиею. По падении он потерял этот вкус и жаж­дет чувственного. Благодать крещения отрешила от сего, но чувственность снова готова наполнить сердце. Не должно до­пустить до этого, должно оградить сердце. Самое действительное средство к воспи­танию истинного вкуса в сердце есть цер­ковность, в которой неисходно должны быть содержимы воспитываемые дети. Со­чувствие ко всему священному, сладость пребывания среди него ради тишины и те­плоты, отречение от блестящего и привле­кающего к мирской суете не могут лучше напечатлеваться в сердце. Церковь, духов­ное пение, иконы — первые изящнейшие

45

предметы по содержанию и по силе. На­добно помнить, что по вкусу сердца будет назначаться и будущая вечная обитель, а вкус у сердца там будет такой, каким об­разуют его здесь. Очевидно, что театры, балаганы и тому подобное негодны для христиан.

Усмиренная и организованная таким образом душа не будет свойственною ей беспорядочностью препятствовать раз­витию духа. Дух легче развивается, неже­ли душа, и прежде ее обнаруживает свою силу и деятельность. К нему относятся: страх Божий (в соответствие разуму), совесть (в соответствие воле) и молитва (в соответствие чувству). Страх Божий рождает молитву и освежает совесть. Нет нужды, что все это обращается к ино­му, невидимому миру. У детей есть к тому предрасположение, и они скоро усваивают себе эти чувства. Особенно молитва при­вивается очень легко и действует не язы­ком, а сердцем. Оттого они охотно и без устали участвуют в домашних молитвах и церковном богослужении и рады этому. Потому не должно лишать их этой части

46

образования, а мало-помалу вводить их в сие святилище нашего существа. Чем раньше напечатлеется страх Божий и воз­будится молитва, тем прочнее будет благо­честие во все последующее время. В неко­торых детях дух этот проявлялся сам со­бою, даже среди видимых препятствий к его обнаружению. Это очень естествен­но. Дух благодати, полученный при кре­щении, если он не погашен неправым раз­витием тела и души, не может не оживлять духа нашего — а при этом что может пре­пятствовать ему являться в своей силе? Ближайшего, впрочем, руководства тре­бует совесть. Здравые понятия с добрым примером родителей и другими способа­ми обучения добру и молитва осветят ее и напечатлеют в ней достаточные основа­ния для последующей доброй деятельно­сти. Но главное, в них должно образовать настроение к совестливости и сознатель­ности. Сознательность есть дело чрез­вычайной важности в жизни; но как лег­ко ее образовать, так легко и заглушить в детях. Воля родителей для малых детей есть закон совести и Божий. Сколько есть

47

у родителей благоразумия, пусть так рас­поряжаются своими повелениями, что­бы не поставлять детей в необходимость быть преступниками их воли, а если уже сделались такими — сколько можно рас­полагать их к раскаянию. Что мороз для цветов, то и отступление от родительской воли для дитяти: оно не смеет смотреть в глаза, не желает пользоваться ласками, хочет убежать и быть одно, а между тем душа грубеет, дитя начинает дичать. Как хорошо предварительно расположить его к раскаянию, сделать, чтобы без боязни, с доверием и со слезами пришло и сказало: «Вот я то и то сделал худо». Само собою, что все это будет касаться одних обыкно­венных предметов, но хорошо и то, что здесь положится основание будущему по­стоянному истинно религиозному харак­теру тотчас восставать по падении, обра­зуется умение скорого покаяния и очище­ния себя, или обновления слезами.

Вот порядок; пусть дитя растет в нем, и более будет развиваться у него дух благо­честия. Родители должны следить за все­ми движениями раскрывающихся сил

48

и все направлять к одному. Это закон — начать с самого первого дыхания дитяти, начать всем вдруг, а не одним чем, вести все это непрерывно, ровно, степенно, без порывов, с терпением и ожиданием, на­блюдая, однако ж, мудрую постепенность, подмечая ростки и пользуясь ими, не счи­тая ничего маловажным в деле столь важ­ном. Подробности не раскрываются, ибо имеется в виду указать только главное на­правление воспитания.

 

Как обучать наукам

Нельзя определить, когда человек приходит к сознанию себя христианином и [к] самостоятельной решимости жить по-христиански. На деле это бывает раз­новременно: в семь, десять, пятнадцать лет и позже. Может быть, прежде этого наста­нет время обучения, как и бывает боль­шею частью. При этом непременное пра­вило — хранить весь прежний порядок без изменения и на все время обучения, ибо он существенно вытекает из приро­ды сил наших и требований христианской жизни. Порядок обучения никак не дол­жен быть противоположен показанному настроению, иначе будет разорено все, что там создано, то есть должно оградить и детей-учеников, как и младенцев, благо­честием всех окружающих, церковностью,

50

таинствами и также должно действовать на их тело, душу и дух. При этом приме­нительно к учению должно только присо­вокупить: пусть обучение будет так рас­положено, чтобы видно было, что главное и что подчиненное. Мысль о сем всего лег­че напечатлеть распределением предметов обучения и времени. Пусть считается глав­ным изучение веры, пусть лучше время на­значается на дела благочестия и, в случае столкновения, преимуществуют послед­ние над научностью; пусть одобрение за­служивает не одна успешность в науках, а также вера и добронравие. Вообще, на­добно так расположить дух учеников, что­бы у них не погасло убеждение, что главное у нас дело есть богоугождение, а научность есть придаточное качество, случайность, годная только на время настоящей жизни. И потому никак не должно ставить ее так высоко и в таком блестящем виде, чтобы она занимала все внимание и поглощала всю заботу. Нет ничего ядовитее и гибель­нее для духа жизни христианской, как эта научность и исключительная о ней забота. Она прямо ввергает в охлаждение и потом

51

навсегда может удержать в нем, а иногда еще и присовокупить разврат, если встре­тятся благоприятные тому обстоятельства.

Другое, на что должно обращать внима­ние, — это дух преподавания, или воззре­ние на предметы обучения. Должно быть поставлено непреложным законом, чтобы всякая преподаваемая христианину наука была пропитана началами христианскими, и притом православными. Всякая наука способна к тому, и даже тогда только и бу­дет истинною наукою в своем роде, когда исполнит это условие. Христианские на­чала, несомненно, истинны. Потому, не со­мневаясь, поставляй их общею меркою ис­тины. У нас самое опасное заблуждение то, что преподают науки без всякого внимания к истинной вере, позволяя себе вольность и даже ложь в том предположении, что вера и наука — две области, решительно разъединенные. Дух у нас один. Он же принимает и науки, и напитывается их на­чалами, как принимает веру и проникается ею. Как же можно, чтобы они не приходили в благоприятное или неблагоприятное со­прикосновение здесь? Притом же и область

52

истины одна. Зачем набивать в голову то, что не из этой области или с чем нельзя по­казаться во дворе ее светлом.

Если в таком порядке будет вестись обу­чение, чтобы вера и жизнь в духе веры вы­сились над всем во внимании обучаемых и по образу занятия, и по духу преподавания, то нет сомнения, что положенные в детстве начала не только будут сохранены, но и воз­высятся, укрепятся и придут в соразмерную зрелость. А как это благодетельно!

Если вести в таком порядке воспитание человека с первых лет, то мало-помалу бу­дет разоблачаться пред ним характер, ка­кой должна иметь его жизнь, больше будет привыкать он к мысли о том, что на нем лежит обязанность от лица Бога и Спа­сителя нашего жить и действовать по Его предписаниям, что все другие дела и заня­тия ниже их и уместны только в продол­жение настоящей жизни и что есть дру­гое место жительства, другое Отечество, к которому и надобно устремлять все свои мысли и все свои желания.

 

Осознание себя христианином и решимость жить по-христиански

В естественном ходе развития сил каж­дый естественно доходит до сознания, что он человек. Но если к естеству его приви­то новое начало, благодатно христианское, в самый первый момент пробуждения его сил и их движения (в крещении) и если потом во всех точках развития сих сил это новое начало не только не уступало пер­венства, а, напротив, всегда преобладало, давало как бы форму всему, то, приходя к сознанию, человек вместе с тем найдет себя действующим по началам христиан­ским, найдет себя христианином. А это и есть главная цель христианского вос­питания, чтобы человек вследствие этого сказал себе, что он христианин. Если же,

54

пришедши в полное сознание себя само­го, он скажет: я христианин, обязанный ради Спасителя и Бога жить так и так с тем, чтобы удостоиться блаженного общения с Ним и избранными Его в жиз­ни будущей, — то, возникши к самостоя­тельности или к своеличному разумному учреждению жизни, он поставит для себя первым существенным делом самостоя­тельно хранить и возгревать дух благоче­стия, в котором ходил прежде по чужому руководству.

Прежде было припоминаемо, что дол­жен быть особый момент, когда надобно намеренно возобновить в сознании все обязательства христианства и наложить на себя иго их как непреложный закон. В крещении они были приняты не созна­тельно, потом были хранимы более чужим умом по чужому настроению и в просто­те. Теперь сознательно должно возложить на себя благое иго Христово, избрать хри­стианское житие, исключительно посвя­тить себя Богу, чтобы потом все дни жиз­ни служить Ему с воодушевлением. Здесь только человек сам собою, собственно,

55

начинает жизнь христианскую. Она была в нем и прежде, но, можно сказать, ис­ходила не от самодеятельности, как бы не от лица его. Теперь он сам, от своего лица начнет действовать в духе христиа­нина. Тогда свет Христов был в нем так, как свет первого дня, несцентрированный, разлитый. Но как свету нужно было дать центры, привлекши его к солнцам, средо­точиям планет, так и этому свету надобно как бы собраться около исходной точки нашей жизни, нашего сознания. Человек становится вполне человеком, когда при­ходит к самопознанию и разумной само­стоятельности, когда становится полным владыкою и распорядителем своих мыс­лей и дел, держится каких-либо мыслей не потому, что другие ему передали их, а потому, что он сам находит их верными. Человек и в христианстве остается чело­веком. Потому ему и здесь должно быть разумным, только сию разумность он должен обратить в пользу святой веры. Пусть разумно убедится, что испове­дуемая им святая вера есть единственно верный путь спасения и что все другие

56

пути, несогласные с ним, ведут в пагубу. Не слепым исповедником быть есть честь человеку, а сознающим, что, поступая так, он действует, как должно. Все это он и сде­лает, когда сознательно возложит на себя благое иго Христово.

Только здесь его личная вера, или до­брая по вере жизнь, получает твердость и непоколебимость. Он не соблазнится примером, не увлечется пустыми мысля­ми, потому что ясно сознает обязатель­ство мыслить и действовать уже опреде­лительным образом. Но если он этого не сознал, то, как прежде добрый пример настроил его делать так, как он делает, так теперь недобрый пример может располо­жить его к недоброму, увлечь к греху, и как добрые мысли других прежде владели его умом легко и без прекословия, так теперь завладеют им злые мысли. И на опыте видно, как шатки исповедание веры и до­брота жизни у того, кто раньше не осознал себя христианином. Кто мало встретит со­блазнов, тот и дольше будет продолжать зреть в простоте сердца. Но кому нель­зя миновать их, тот стоит перед лицом

57

большой опасности. Мы видим в житии всех, сохранивших благодать крещения, что у них была минута, когда они реши­тельно посвящали себя Богу. Это обозна­чается словами: возгорелся духом, Боже­ственным желанием воспламенился.

Осознавший себя христианином, или сознательно решившийся жить по-христиански, пусть теперь сам хранит со всем тщанием принятое от прежнего возраста совершенство и чистоту жизни, как прежде хранили ее другие. Особен­ных правил в руководство ему предла­гать нет нужды. На сей точке он сходится с покаявшимся, который, отстав от греха, приемлет воодушевленную решимость жить по-христиански. Потому отселе он должен руководиться одними с ним пра­вилами...

Какое отличие есть у него с покаявшим­ся в восходе к совершенству — это выяс­нится само собою.

Теперь нужно сделать только некото­рые, весьма, впрочем, важные предостере­жения для возраста юношеского, исключи­тельно к нему относящиеся. Как хорошо

58

и спасительно не только быть настроену в воспитании по-христиански, но и потом осознать себя и решиться быть христиани­ном прежде вступления в юношеские лета. Это необходимо ввиду великих опасностей, каким неизбежно подвергается юноша, во-первых, по свойству своего возраста и, во-вторых, по великим в продолжение его соблазнам.

 

Об опасностях юношеского возраста

Река жизни нашей пересекается вол­нистою полосою юности. Это время вос-кипения телесно-духовной жизни. Тихо живет дитя и отрок, мало быстрых поры­вов у мужа, почтенные седины склоняют­ся к покою — одна юность кипит жизнью. Надобно иметь очень твердую опору, что­бы устоять в это время от напора волн. Самая беспорядочность и порывистость движений опасна. Начинаются первые его собственные движения — начатки про­буждения его сил — и имеют для него всю прелесть: силою своего влияния они вы­тесняют все, что прежде было положено на мысль и сердце. Прежнее для него ста­нет мечтой, предрассудком. Только насто­ящие чувства истинны, только они имеют

60

действительность и значение. Но если он прежде пробуждения сих сил связал себя обязательством исповедания и жизни хри­стианской, тогда все возбуждения, как уже вторичные, будут слабее и легче уступят требованию первых уже потому, что те ста­рее, прежде испытаны и избраны сердцем, а главное — скреплены обетом. Юноша ре­шительно хочет держать всегда свое слово. Что сказать о том, кто не только не любил христианской жизни и истины, но даже ни­когда не слышал о них?

В этом случае он — дом без ограды, пре­данный разграблению, или сухой хворост, преданный горению в огне. Когда своево­лие юношеской мысли на все кидает тень сомнения, когда сильно тревожат его воз­буждения страстей, когда вся душа на­полняется искусительными помыслами и движениями — юноша в огне. Кто даст ему каплю росы для прохлады или подаст руку помощи, если из сердца не выйдет голос за истину, за добро и чистоту? А он не выйдет, если любовь к ним не поселена прежде. Даже советы в этом случае не по­могут. Их тогда не к чему привить. Силен

61

совет и убеждение, если, сходя чрез слух в сердце, они пробудят там чувства, кои есть и имеют для нас цену, но только в на­стоящий момент отстранены другими, а сами мы не найдемся, как их высвободить и сообщить им свойственную силу. В этом случае совет — драгоценный дар юноше от советника. Но если в сердце нет начат­ков чистой жизни, он бесполезен.

Юноша живет сам по себе, и кто ис­следует все движения и уклонения его сердца? Это то же, что исследовать путь птицы в воздухе или бег корабля в воде! Что брожение вскисающей жидкости, что движение стихии при разнородной их смеси — то сердце юноши. Все потреб­ности так называемой природы в живом возбуждении, каждая подает голос, ищет удовлетворения. Как в природе нашей качествует расстройство, так и совокупность этих голосов то же, что беспорядочные крики шумной толпы. Что же будет с юно­шею, если он наперед не приучен влагать в некоторый строй свои движения и не на­ложил на себя обязательства хранить их в строгом подчинении некоторым высшим

62

требованиям. Если сии начала глубоко напечатлены в сердце в первоначальном воспитании и потом сознательно приняты в правило, то все волнения будут проис­ходить как бы на поверхности, переходно, не сдвигая основания, не колебля души.

Какими мы выходим из лет юношеских, очень много зависит от того, какими всту­паем в них. Вода, падающая с утеса, кипит внизу и клубится, а потом идет уже тихо разными протоками. Это — образ юности, в которую каждый ввергается, как вода в водопад. Из нее выходят три порядка людей: одни сияют добротою и благород­ством, другие омрачены нечестием и раз­вратом, а третий — средний класс, смесь добра со злом, коим подобие — голов­ня из огня, кои склоняются то на добро, то на зло, как испорченные часы то идут верно, то бегут или отстают.

Кто заранее скрепил себя обязатель­ством, тот как бы укрылся в крепком, не пропускающем в себя воды кораблике или провел по водовороту покойный желоб. Без этого же и доброе воспитание не всег­да спасет. Пусть иной и не впадет в грубые

63

пороки, но все же если он не сомкнут в себе, то сердце его, не отрешенное от всего обетом, будет изорвано увлечениями, и он немину­емо выйдет из лет юности охлажденным, не приставшим ни туда, ни сюда.

Так спасительно прежде лет юности не только получить доброе настроение, но и скрепить себя обетом быть истинным христианином. Решившийся пусть боится самой юности, как огня, и потому бегает всех случаев, в коих юность легко развя­зывается и делается неукротимою.

И сама по себе юность опасна, но к это­му присоединяются еще два свойственные этому возрасту влечения, от которых юно­шеские возбуждения сильнее разгораются и приобретают большую силу и опасность. Это, во-первых, жажда впечатлений и, во-вторых, склонность к общению. Поэто­му как средство к избежанию опасности юношеского возраста можно советовать подчинить правилам эти влечения, чтобы вместо добра они не принесли зла. Добрые расположения, возбужденные прежде, останутся во всей силе, если их не погашать и не утеснять.

64

Жажда впечатлений сообщает неко­торую стремительность, непрерывность и разнообразие действиям юноши. Ему хо­чется все испытать самому, все видеть, все слышать, везде побывать. Ищите его там, где есть блеск для очей, гармония для слу­ха, простор для движения. Он хочет быть под беспрерывным потоком впечатлений, всегда новых и потому разнообразных. Ему не сидится дома, не стоится на одном месте, не внимается одному предмету. Его стихия — развлечения. Но этого для него мало; он не довольствуется действитель­ным, личным испытанием, а хочет усвоить и как бы перенести на себя впечатления других, изведать, что чувствовали, как действовали другие сами по себе или в по­добных ему обстоятельствах. Затем он ки­дается на книги и начинает читать; переби­рает одну книгу за другой, часто не разби­рая содержания их; у него главное — найти так называемый эффект, из какого бы рода вещей он ни был и чего бы ни касался. Ново, изобразительно, остро — самая луч­шая для него рекомендация книге. Здесь обнаруживается и образуется склонность

65

к легкому чтению — та же жажда впечат­лений, только в другом виде. Но и здесь еще не все. Юноша часто наскучивает действительным, тем, что как бы навязы­вают ему со стороны: это связывает его и заключает слишком в определенных границах, а он ищет некоторой свободы. Затем он часто отрывается от действи­тельного, уходит в свой, созданный [им] мир и там начинает действовать на славу. Фантазия строит ему целые истории, где большей частью герой — его собственное лицо. Юноша только вступает в жизнь. Перед ним обольстительное, заманчивое будущее. Со временем и ему там надоб­но быть: что же он будет? Нельзя ли как-нибудь приподнять эту завесу и посмо­треть? Фантазия, очень подвижная в эти лета, не медлит с удовлетворением. Здесь обнаруживается и в таком роде действий воспитывается мечтательность.

Мечты, легкое чтение, развлечения — все это одно почти по духу: дети жажды впечатлений, жажды нового, разноо­бразного. И вред от них одинаков. Ни­чем нельзя лучше заморить добрых семян,

66

положенных прежде на сердце юноши, как ими. Молодой цвет, посаженный на таком месте, где со всех сторон дуют на него ве­тры, немного потерпит и засохнет; трава, по которой часто ходят, не растет; часть тела, которую подвергают долгому тре­нию, немеет. То же бывает и с сердцем и с добрыми в нем расположениями, если предаться мечтам, или пустому чтению, или развлечениям. Кто долго стоял на ве­тру, особенно сыром, тот, зашедши в за­тишье, чувствует, что все в нем будто как не на своем месте; то же бывает и в душе, развлекшейся каким бы ни было обра­зом. Возвратившись из рассеяния в себя, юноша находит в душе своей все в извра­щенном порядке, а главное — некоторым покрывалом забвения задергивается все доброе, и на первом плане стоят одни пре­лести, оставленные впечатлением; сле­довательно, уже не то, что было и чему всегда следует быть: расположения по­менялись главенством. Отчего, возвра­тившись в себя после какого-нибудь рас­сеяния, душа начинает тосковать? Оттого, что находит себя окраденною. Рассеянный

67

сделал душу свою большою дорогою, по которой через воображение, как тени, проходят соблазнительные предметы и манят за собою душу. Но тогда как она таким образом оторвется как бы от себя, тайно подходит дьявол, уносит доброе семя и полагает злое. Так учит Спаситель, когда объясняет, кто похищает посеянное при пути и кто есть всеявший плевелы. То и другое враг человеческий творит.[4]

Итак, юноша! Желательно тебе сохра­нить чистоту и невинность детства или обет христианского жития без укоров? Сколько есть сил и благоразумия, удер­живайся от развлечений, беспорядочного чтения соблазнительных книг и мечтаний! Как хорошо подчинить себя в этом случае строгой и престрогой дисциплине и быть во все время юношества под руководи­тельством! Тех юношей, коим не позво­ляют распоряжаться самим своим пове­дением до возмужалости, можно назвать счастливыми. И всякому юноше надоб­но радоваться, если он поставлен в таких

68

обстоятельствах. Сам юноша, очевидно, дойти до этого едва ли может; но он пока­жет много ума, если поверит совету быть больше дома за делом, не мечтать и не чи­тать пустого. Развлечение пусть отклонит трудолюбием, мечтательность — серьезны­ми занятиями под руководством, которому особенно должно быть подчинено чтение и в выборе книг, и в образе чтения. Как бы, впрочем, это кто ни сделал, пусть только сделает. Страсти, сомнения, увлечения раз­гораются именно в этом, так сказать, шат­ком брожении ума юноши.

Вторая, столь же опасная склонность у юноши есть склонность к общению. Она обнаруживается в потребности товарище­ства, дружбы и любви. Все они в истинном порядке хороши, но вставить их в этот по­рядок должно не юноше.

Юношеский возраст есть время живых чувств. Они у его сердца — как прилив и отлив у берегов моря. Его все занимает, все удивляет. Природа и общество откры­ли перед ним свои сокровища. Но чувства не любят быть скрытыми в себе, и юноша хочет делиться ими. Затем имеет нужду

69

в лице, которое бы могло разделять его чувства, то есть в товарище и друге. По­требность благородная, но она может быть и опасною! Кому вверяешь свои чувства, тому даешь некоторым образом власть над собою. Как же надобно быть осторожным в выборе близкого лица! Встретишь тако­го, который далеко-далеко может завести от прямого пути. Само собою разумеется, что добрый естественно стремится к до­брому, а отклоняется от недоброго. Есть на это некоторый вкус у сердца. Но опять, как часто случается простосердечию быть завлеченным хитростью? Затем справед­ливо всякому юноше советуют быть осто­рожным в выборе друга. Хорошо не за­ключать дружбы, пока не испытаешь дру­га. Еще лучше иметь первым другом отца или того, кто во многом заменяет отца, или кого из родных — опытного и доброго. Для положившего жить по-христиански пер­вый Богом данный друг — это духовный отец; с ним беседуй, ему поверяй тайны, взвешивай и поучайся. Под его руковод­ством, при молитве, Бог пошлет, если нуж­но, и другого друга. Не столько, впрочем,

70

опасности в дружбе, сколько в товари­ществе. Редко видим друзей, но больше знакомых и приятелей. А здесь сколь­ко возможно и сколько бывает зла! Есть кружки приятельские с очень недобрыми правилами. Склонившись к ним, не заме­тишь, как объединишься с ними в духе, подобно тому, как незаметно наполнишь­ся смрадом в смрадном месте. Они сами часто теряют сознание непотребства свое­го поведения и спокойно грубеют в нем. Если и пробуждается в ком это сознание, он не имеет сил отстать. Каждый опаса­ется объявить о том, ожидая, что его по­сле всюду будут преследовать колкостя­ми и говорить: «Так и быть, может быть, пройдет». Худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор. 15, 33). Избави, Гос­поди, всякого от этих глубин сатаниных. Для решившегося работать Господу одно товарищество с благочестивыми, ищущи­ми Господа; от других же надо удаляться и искренно с ними не обращаться, после­дуя примеру святых Божиих.

Самый верх опасностей для юноши — от обращения с другим полом. Тогда как

71

в первых соблазнах юноша только сбива­ется с прямого пути, здесь он, кроме того, теряет себя. В первом своем пробуждении дело это смешивается с потребностью пре­красного, которая со времени пробужде­ния своего заставляет юношу искать себе удовлетворения. Между тем прекрасное мало-помалу начинает в душе его прини­мать образ, и обыкновенно человеческий, потому что мы не находим ничего краше его... Созданный образ носится в голове юноши. С этого времени он ищет будто прекрасного, то есть идеального, незем­ного, а между тем встречается с дщерью человеческою и ею уязвляется. Этого-то уязвления больше всего надлежит избе­гать юноше, потому что это есть болезнь, и болезнь тем опаснейшая, что больному хочется болеть до безумия.

Как отвратить эту язву? Не ходи тем пу­тем, которым доходят до уязвления.

Этот путь вот как изображен в одной психологии. Он имеет три поворота.

1) Сначала пробуждается у юноши какое-то горестное чувство неизвестно о чем и от чего, отзывающееся, однако ж,

72

тем особенно, что он будто один. Это — чувство одиночества. Из этого чувства тотчас рождается другое — некоторая жа­лость, нежность и внимание к себе. Пре­жде он жил, как бы не замечая сам себя. Теперь он обращается к себе, осматривает себя и всегда находит, что он не худ, не из последних, есть лицо стоящее — на­чинает чувствовать свою красоту, прият­ность форм своего тела, или — нравиться себе. Этим оканчивается первое движение соблазна к себе. С сих пор юноша обраща­ется к внешнему миру.

2) Это вступление во внешний мир во­одушевляется уверенностью, что он дол­жен нравиться другим. В сей уверенности он смело и как бы победительно выходит на поприще действия и, может быть, впер­вые поставляет себе законом опрятность, чистоту, нарядность до щегольства; на­чинает бродить и искать знакомств, как будто без определенной цели, по тайному, однако ж, влечению чего-то ищущего серд­ца, и при этом старается блистать умом, приятностью в обращении, предупреди­тельным вниманием, вообще всем, чем

73

надеется нравиться. Вместе с тем он дает всю волю преимущественному органу душеобщения — глазу.

3) В этом настроении он похож на по­рох, подставленный под искры, и скоро встречается со своею болезнью. Взором очей или голосом особенно приятным как стрелою пораженный или подстреленный, стоит он сначала несколько в исступлении и остолбенении, от которого пришедши в себя и опомнившись, находит, что его внимание и сердце обращены к одному предмету и влекутся к нему с непреодо­лимою силою. С сей поры сердце начинает снедаться тоскою; юноша уныл, погружен в себя, занят чем-то важным, ищет, как буд­то что потерял, и что ни делает, делает для одного лица и как бы в присутствии его. Он точно потерянный, сон и еда нейдут ему на ум, обычные дела забыты и прихо­дят в расстройство; ему ничто не дорого. Он болен лютою болезнью, которая ще­мит сердце, стесняет дыхание, сушит са­мые источники жизни. Вот постепенный ход уязвлений! И само собою видно, чего должно опасаться юноше, чтобы не впасть

74

в эту беду. Не ходи этою дорогою! Про­гоняй предвестников — неопределенную грусть и чувство одиночества. Делай им на­перекор: стало грустно — не мечтай, а нач­ни делать что-нибудь серьезное со вни­манием — и пройдет. Стала зарождаться жалость к себе или чувство своего хорошества — поспеши отрезвить себя и ото­гнать эту блажь какою-нибудь суровостью и жестокостью к себе, особенно выяснени­ем здравого понятия о ничтожности того, что лезет в голову. Случайное или наме­ренное унижение в этом случае было бы как вода на огонь. Подавить и прогнать это чувство надобно озаботиться особенно потому, что тут начало движения. Остано­вись тут — дальше не пойдешь: не родится ни желание нравиться, ни искание наря­дов и щегольства, ни охоты на посещения. Прорвутся эти — и с ними борись. Какая надежная в сем случае ограда — строгая дисциплина во всем, труд телесный и, еще более, головной! Усиль занятия, сиди дома, не развлекайся. Нужно выйти — храни чув­ства, избегай другого пола, главное же — молись.

75

Кроме этих опасностей, вытекающих из свойств юношеского возраста, есть еще две: во-первых — настроение, по которо­му до небес возносится знание рассудоч­ное, или своеличное постижение. Юноша считает преимуществом на все налагать тень сомнения и все то ставит в стороне, что не совпадает с меркою его понима­ния. Этим одним он отсекает от сердца все настроение веры и Церкви, следова­тельно, отпадает из нее и остается один. Ища замены оставленному, кидается на теории, построенные без соображения с Откровенною истиною, опутывает себя ими и изгоняет из своего ума все исти­ны веры. Еще большие беды, если повод к тому подаст преподавание наук в учи­лищах и если подобный дух становится там преобладающим. Думают обладать истиною, а набираются туманных идей, пустых, мечтательных, большею частью противных даже здравому смыслу, ко­торые, однако же, увлекают неопытных и становятся идолом юноши любозна­тельного. Во-вторых — светскость. Пусть она может представлять нечто полезное,

76

но преобладание ее в юноше пагубно. Она знаменуется жизнью по впечатлениям чувств — таким состоянием, в коем человек мало бывает в себе, а все почти вовне или делом, или мечтою. С таким настроени­ем ненавидят внутреннюю жизнь и тех, кои говорят о ней и живут ею. Истинные христиане для них — мистики, запутавши­еся в понятиях, или лицемеры и прочие. Разуметь истину мешает им дух мира, ка-чествующий в кругу светской жизни, со­прикасаться с которой невозбранно поз­воляют и даже советуют юношам. Этим соприкосновением мир со всеми своими растленными понятиями и обычаями на­бивается в восприимчивую душу юноши, не предваренного, не настроенного про­тивно тому, а еще только принимающего настроение, и отпечатлевается на ней, как на воске, — и он невольно становится ча­дом его. А это чадство противно чадству Божию во Христе Иисусе.

Вот опасности для юношей от юно­сти! И как трудно устоять! Но хорошо воспитанному и решившемуся посвятить себя Богу прежде лет юности она не так

77

опасна: немного потерпеть — а там наста­нет покой чистейший и блаженнейший. Сохрани только обет христианской чи­стой жизни и в это время — а после бу­дешь жить с некоторою святою непоколе­бимостью. Кто прошел безопасно юноше­ские лета, тот как будто переплыл бурную реку и, оглянувшись назад, благословляет Бога. А иной со слезами на глазах, в рас­каянии обращается назад и окаивает себя. Того никогда не воротишь, что потеряешь в юности. Кто падал, тот достигнет ли еще того, чем обладает не падавший?

 

Несохранение благодати крещения — от неправильного воспитания

Из сказанного доселе легко дойти до уразумения того, где причина того, что так редки хранящие благодать крещения. Воспитание всему причиною — и доброму, и злому.

Оттого не сохраняется благодать креще­ния, что не соблюдаются порядок, правила и законы примененного к тому воспитания. Главнейшие причины суть следующие:

1) Отдаление от Церкви и благодатных ее средств. Это заморяет росток христиан­ской жизни, разобщая ее с источниками, и она увядает, как увядает цвет, постав­ленный в темном месте.

2) Невнимание к отправлениям теле­сным. Думают, что тело может всячески

79

развиться без вреда для души — между тем, в его отправлениях седалища страстей, кои вместе с его развитием развиваются, ко­ренятся и овладевают душою. Проникая в телесные отправления, страсти получа­ют в них себе оседлость или устраивают из них неприступную некоторую крепость и тем упрочивают за собою власть на все последующее время.

3) Безразборное, не направленное к одной цели развитие сил души. Не видят цели спереди — не видят пути к ней. От­сюда при всей заботе о современнейшем образовании ничего более не делают, как только раздувают пытливость, своеволие и жажду наслаждений.

4) Совершенное забвение о духе. Мо­литва, страх Божий, совесть редко берутся во внимание. Была бы исправность види­мая, а те внутреннейшие состояния всегда предполагаются и всегда потому оставля­ются себе.

5) Во время обучения закрытие глав­нейшего дела побочными, заслонение его — единого — множеством других.

80

6) Наконец, вступление в юность без предварительного положения добрых на­чал и решимости жить по-христиански, и далее — неудерживание влечений юно­шеской жизни в должном порядке, пре­дание себя всей жажде впечатлений через развлечение, легкое чтение, разгорячение воображения мечтами, неразборчивое общение с подобными себе, и особенно с другим полом, исключительная науч­ность и преданность духу мира, ходячим мыслям, правилам и обычаям, кои никог­да не бывают благоприятны благодатной жизни, но всегда враждебно вооружаются против нее и стремятся подавить ее.

Каждой из этих причин и одной доста­точно к тому, чтобы погасить в человеке благодатную жизнь. Но бывает большею частью, что они действуют совместно, и одна неминуемо привлекает другую; все же в совокупности они так забивают духовную жизнь, что и малейших следов ее не бывает иногда заметно, как будто человек и не имеет духа, создан не для общения с Богом, не имеет к тому пред­

81

назначенных сил и не получал благодати, оживляющей их.

Почему не соблюдается целесообразный порядок воспитания? Причина этому или в неведении такого порядка или в небреже­нии о нем. Воспитание, оставленное без вни­мания самому себе, по необходимости при­нимает направления превратные, ложные и вредные, сначала в домашнем быту, а по­том во время обучения. Но и там, где, по-видимому, воспитание совершается не без внимания и подчиняется известным прави­лам, оно оказывается нередко бесплодным и уклоняющим от цели по причине ложных идей и начал, на которых выстраивается по­рядок его. Не то имеется в виду, не то по­ставляется главным, что должно; именно не богоугождение, не спасение души, а со­всем другое: или усовершенствование сил только естественных, или приспособление к должностям, или годность к жизни в све­те и прочее. Но когда нечисто и ложно на­чало, по необходимости и утверждающееся на нем не может вести к добру.

Как на главные уклонения мож­но указать, во-первых, на отстранение

82

благодатных средств. Оно есть естествен­ное следствие забвения того, что воспи­тываемый есть христианин и обладает не естественными только, но и благодатны­ми силами. А без этих средств христианин есть разгороженный сад, который топчут рыщущие бесы, ломает буря греха и мира, которых некому и нечем остепенять и про­гонять. Во-вторых, на преимущественное приготовление к счастью в жизни вре­менной, с заглушением памяти о вечной. Об этом говорят дома, об этом толкуют в классах, это главным выставляется в про­стых беседах, в-третьих, на преобладание внешности во всем, не исключая даже священнослужения.

Неподготовленный дома, прошедши так воспитание, неизбежно отуманен в го­лове, на все смотрит не теми глазами, каки­ми должно, все представляет в извращен­ном виде, как сквозь разбитые или ложные очки. Поэтому и слушать не хочет ни о по­следней истинной своей цели, ни о сред­ствах к тому. Все это у него дело стороннее, как бы шуточное.

83

После этого нетрудно определить, что же именно нужно, чтобы исправить такой худой порядок вещей? Нужно:

1) Хорошо понять и усвоить начала ис­тинного христианского воспитания и дей­ствовать по ним, прежде всего дома. До­машнее воспитание есть корень и основа­ние всему последующему. Хорошо воспи­танного и заправленного дома превратное школьное воспитание не так легко собьет с прямого пути.

2) Вслед за тем перестроить по но­вым, истинным началам школьное вос­питание, внести в него христианские элементы, неисправное исправить; глав­ное — держать во все время воспитания воспитываемого под обильнейшим влия­нием Святой Церкви, которая всем сво­им устроением спасительно действует на создание Духа. Это не давало бы раз­гораться греховным возбудителям, отвевало бы дух мира и отгоняло дух из без­дны. Вместе с этим надо направлять все от временного к вечному, от внешнего к внутреннему, воспитывать чад Церкви, членов Царствия Небесного.

84

Нужнее всего:

3) Воспитывать воспитателей под ру­ководством таких лиц, кои знают истин­ное воспитание не по теории, а по опыту. Образуясь под надзором опытнейших воспитателей, они опять передадут свое искусство другим, последующим, и тому подобное. Воспитатель должен пройти все степени христианского совершенства, чтобы впоследствии в деятельности уметь держать себя, быть способным замечать направления воспитываемых и потом дей­ствовать на них с терпением, успешно, сильно, плодотворно. Это должно быть сословие лиц чистейших, богоизбранных и святых. Воспитание из всех святых дел самое святое.

 

Преимущества доброго воспитания и его плоды

П лод доброго воспитания есть сохра­нение благодати Святого Крещения. По­следнее вознаграждает с избытком все труды по первому. Ибо некоторые высокие преимущества принадлежат тому, кто со­хранил благодать крещения и с первых лет посвятил себя Богу.

1) Первое преимущество, как бы основа­ние всех других преимуществ, есть целость естественно благодатного состава. Человек назначен быть вместилищем необыкновен­но высоких сил, готовых излиться на него из источника всех благ, только пусть не расстраивает себя. И кающийся может быть исцелен совершенно, но ему, кажется, не дается то знать и чувствовать, что не па­давшему, или он не может услаждаться той

86

целостью и обладать тем дерзновением, ко­торое бывает ее следствием.

2) Отсюда сами собою вытекают жи­вость, легкость, непринужденность доброделания. Он ходит в добре как в един­ственно сродном себе мире. Кающемуся надобно долго напрягать и приучать себя к этому добру, чтобы совершать его легко, но, и достигши этого, постоянно держать себя в напряжении и страхе. Напротив, тот живет в простоте сердца, в некоторой убла­жающей его уверенности спасения, и уве­ренности необманчивой.

3) Затем, в его жизни появляет­ся некоторая ровность и безостановочность. В нем нет ни порывов, ни ослабле­ния, и, как дыхание у нас совершается большею частью ровно, так и у него хож­дение в добре. Бывает то же и у покаявше­гося, но не скоро приобретается и не в та­ком совершенстве является. Колесо почи­ненное нередко дает знать о своем пороке, и часы починенные уже не так исправны, как нечиненые и новые.

4) Непадавший всегда юн. В чертах нравственного его характера отражаются

87

чувства дитяти, пока оно еще не сделалось виноватым перед отцом. Здесь первое чувство невинности — детство во Христе, как бы неведение зла. Сколько оно отсекает у него помыслов и томительных волнений сердца! Затем необыкновенное радушие, искренняя доброта, тихость нрава. В нем во всей силе обнаруживаются указанные апостолом плоды Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосер­дие, вера, кротость, воздержание (Тал. 5, 22-23). Он как будто облечен в милосер­дие, благость, смиренномудрие, кротость, долготерпение (Кол. 3, 12). Затем, он со­храняет непритворное веселонравие, или радость духовную, ибо в нем Царствие Божие, которое есть мир и радость о Духе Святе. Затем ему свойственна некоторая прозорливость и мудрость, видящая все в себе и около себя и умеющая распоря­жаться собою и делами своими. Сердце его принимает такое настроение, что тот­час говорит ему, что и как надо сделать. Наконец, можно сказать, ему свойствен­на небоязнь падений, чувство безопасности в Боге. Кто отлучит нас от любви Божией?

88

(Рим. 8, 35). Все это в совокупности делает его и достоуважаемым, и достолюбезным. Он невольно влечет к себе. Существование в мире подобных лиц есть великая благо­дать Божия. Они заменяют апостольские мрежи. Как около сильного магнита соби­рается множество опилок или как сильный характер увлекает слабых, так обитающая в них сила Духа влечет к себе всех, особен­но же тех, у коих есть начатки духа.

5) Главнейшее же нравственное совер­шенство, принадлежащее сохранившемуся целым в лета юности, есть некоторая непо­колебимость добродетели во всю жизнь. Самуил остается твердым при всех ис­кушениях соблазна в доме Илии и среди волнений народных в обществе. Иосиф среди недобрых братьев, в доме Пентеф-рия, в темнице и в славе равно сохранил свою душу непорочною. Поистине, благо человеку, когда он несет иго в юности сво­ей (Плач. Иер. 3, 27). Сын мой! От юности твоей предайся учению и тогда до седин твоих найдешь мудрость, ибо малое время потрудишься в возделывании ее и скоро бу­дешь есть плоды ее (Сир. 6, 18, 20). Правое

89

настроение обращается как бы в природу, и если иногда несколько нарушается, скоро приходит в первый строй. Потому в Четьях-Минеях святыми находим большею частью тех, кои сохранили нравственную чистоту и благодать крещения в юности.

Сверх того, кто, сохранив чистоту, по­свящает себя Богу с ранних лет, тот:

1) делает дело самое угодное Богу, при­носит Ему жертву самую приятную: а) по­тому что Богу вообще, по закону оправда­ний, угоднее всего первое — начатки пло­дов, первенцы людей, животных и, следова­тельно, первые лета юности; б) потому что приносится жертва чистая — непорочная юность, что главным образом и требова­лось от всякой жертвы; в) потому что со­вершают это с преодолением немалых пре­пятствий и в себе, и извне — с отречением от удовольствий, к каким, особенно в это время, чувствуют позыв;

2) совершает дело самое благоразумное. Надобно же посвятить себя Богу, ибо в этом одном спасение. Разве только кто предался отчаянию. Но нет лучше и надеж­нее для сего времени, как первое, в какое

90

мы сознали себя, ибо кто знает, что будет на завтрашний день? Но если бы и надеял­ся кто прожить долее, все не посвящая сего времени Богу, он будет только затруднять себя, привыкая к противоположной жизни, и Бог знает, одолеет ли себя после. Пусть даже и одолеет — что то за жертва Богу — больная, истощенная, поврежденная в чле­нах, не целая? Впрочем, хотя все это бывает, но как редко! Как редко потерявший невин­ность успевает возвратить ее! Как трудно обратиться не познавшему доброй жиз­ни с детства, живо изображает по собствен­ному опыту блаженный Августин в своей «Исповеди». Лета отрочества, — говорит он, — провел я в резвости и шалостях, даже непозволительных, в непослушании и невнимании к родителям. Со вступлени­ем в юность началось распутство, и в три года я до того развратился, что после, в продолжение многих лет, все полагал на­мерение исправиться — и не находил сил этого выполнить. Даже после того как сде­лал я поворот к решительному перелому воли, еще медлил два года, отлагая обра­щение со дня на день. Так расслабла воля

91

от первых страстей! Но по решительном обращении и принятии благодати в Свя­том Крещении что я должен был претер­петь, борясь со своими страстями, сильно влекшими меня на прежний путь!

Удивительно ли, что так мало спасаю­щихся из неисправно проведших юность?! Этот пример яснее всего показывает, в ка­кой великой опасности находится лицо, не получившее добрых правил в юности и Богу себя заранее не посвятившее. Какое поэтому счастье получить доброе истинно-христианское воспитание, вступить с ним в лета юности и потом в том же духе всту­пить в лета мужества!

 

 

Больше книг на Golden-Ship.ru