По благословению Настоятеля Свято-Пантелеймоновского храма Протоиерея Михаила Бухтиярова

Церковное придание содержит множество благочестивых повествований, способных возбуждать в человеке память смертную и страх Божий, ограждающие его от греха и учащие добродетелям. В книге предлагается одно из таких повествований: жизнь и ведения болящей девицы Марии.

«Много и таких, которые отнесутся к видениям с недоверием и будут мудрствовать, почему, мол болящая пишет в своих якобы сновидениях (сновидениям совсем не верят) пишет почти одно и тоже. На это ты, чадо, лукавым давай такой ответ, что у Всевышнего Творца одна блаженная райская обитель и у сатаны один ад с множеством тайных, полутемных, холодных и смрадных мест (мы об этом очень много говорили) до преисподней. И путь к этим обителям блаженству и аду один. Надо всем и праведным и беззаконным осквернителям проходить мытарства. А многие без мытарств угождают в царство сатаны, и через этот путь идут, праведные и грешные и другого пути нет».

2

Содержание

Жизнь болящей девицы Марии

Видения болящей девицы Марии

Происшествие 1-го мая 1961 года

Под праздник Сретенье Господа нашего Иисуса Христа (под 15 февраля 1976 г.)

Под праздник великомученика и целителя Пантелеймона (9 августа) и под Преображение Господне (под 19 августа 1976)

Видение 13 октября 1972 года Под преображение Господнее

19 августа 1978 г. Гора Фавор

Под день памяти Целителя Пантелеймона с 8-го на 9-е августа и под день чудотворного образа Матери

Божией Смоленская с 9-го на 10-е августа 1979 года

Образ Матери Божией Смоленская

Поддень памяти чудотворного образа Матери Божьей

«Почаевская» 5-го августа 1980г

Под Преображение Господнее

(с 18 на 19 августа 1981 года) О Григории отце Киприана

Под день памяти Божией Матери Казанского образа

с 20 мая по 21 июля 1981 года

Под праздник Благовещения Пресвятой Богородицы

под 7-е апреля 1982 года видела я в сновидении

Поддень памяти Матери БожиейУспение 1983 года

О Александре. В ночь с 8-го на 9-е декабря 1983 года

Под с 9 сентября 1985 года. О усопшем Киприане

О Феодосии. Поддень памяти целителя

Пантелеймона 9-го августа 1985 года

После сорока дней кончины Марии, Людмилиной матери.

Под праздник дня памяти рождества Иоанна Предтечи

Поддень праздника Казанской Божией Матери

(4 ноября 1986 года )

Под праздник великомученика и целителя Пантелеймона (9-го августа 1986 года)

О зяте Марии Арсентьевны – Игоре

Архиепископ Никон, Архимандрит Геннадий

О Ефросиний

О Святославе

О Николае (сыне Александры Федоровны )

Оусопшем Григории ноябрь 1987г

О усопшем Станиславе

Письма заключенного Василия

Первое письмо, переданное Пелагеи

1-го декабря 1960 года

Второе письмо. 23 января, четверг

Третье письмо заключенного Василия, полученное

17 мая 1961 года 4 часа (16 часов) дня

Четвертое письмо, полученное 22 июня 1961 года воскресенье

Пятое письмо, присланное Григорию 17 мая 1962 года.

Воскресенье 5 часов (17 часов) вечера

Шестое письмо переданное Григорию

17 октября 1962 года

Седьмое письмо, переданное Григорию

1-го октября 1963 года

Восьмое письмо, переданное Григорию

декабря 1963 года

Девятое письмо, переданное Григорию 27 мая 1964 года

(суббота) 9 часов (21 час) вечера от заключенного Василия

Десятое письмо, переданное 29 марта 1965 года (четверг)

Одиннадцатое письмо от заключенного

Василия 16 июня 1965 года

Михаилу диакону Николаевского собора от узника

Василия 22 июня 1961 года

Приложение

Псалма

Поминовение

Жизнь болящей девицы Марии

Родилась Мария Антоновна в Калининской области, в маленьком хуторке «озерки», щедро одаренном красивой лесистой природой, из 13 бедных деревенских домиков, расположенных на берегу озера Ягура. Отец Маши был высоким двух метровым, солидным, стройным, красивым мужчиной, с черными вьющимися волосами и оживленными темно-коричневыми строгими глазами. Он был «золотым мастером» по дереву, да и вообще он мог все исключительно делать, за что бы он ни взялся. В народе о нем говорили: «золотые руки у Антона Кузьмича». Он был очень силен, справедлив и жесток. Все его в округе уважали и даже побаивались.

Мать маши Марина, - высокая, красивая, стройная молодая женщина с добрыми черными глазами, правильными чертами лица и с большой длинной черной как смоль косой. Она была очень веселая, добрая, милостивая и богобоязненная. Отец Машин сильно обижал Марину, часто приходил домой пьяным, придирался к ней, ругался, бил ее и издевался, как хотел.

Свекровь Марины Лукерья и ее дочки, которых было четверо, следуя примеру брата и матери, помогали издеваться над покорной доброй Мариной, всячески насмехались и обзывали ее нехорошими пошлыми ругательными словами. Сиксотничали на нее, придумывали всякие небылицы и клеветы. По наущению матери Лукерий залазили к ней в сундук под замок, выкрадывали хорошие вещи, которых у Марины было не мало, и брали все, что попадало под руки. Иногда Марина не выдерживала, жаловалась мужу на свекровь и залавок. Антон, свирепо угрожая, говорил ей: «молчи, она мать», - и бедная Марина молчала, плакала, молилась Богу, что бы Господь защитил ее, и терпеливо переносила все, что попадало на ее горькую долю.

Однажды на масляной неделе были очень большие морозы. Отец Антона Кузьма (он был не добрее сына) приказал Антону привести в хату лошадь, у которой должен появиться жеребенок (что бы жеребенок не замерз, лошадь приводили на ночь в хату). Антон в пьяном виде, вместо лошади матки привел в комнату мерина. Бесхитростная добрая Марина по своей простоте засмеялась и сказала мужу: «ну кого ты ведешь? Ведь это же мерин. Посмотри лучше». Антон, зло ругаясь, зверски набросился на Марину и стал избивать ее, бил безжалостно, вырвал волосы. Она упала в безсознании на пол. Гостивший в это время у Антона муж Марининой сестры Ефросиньи Дионисий (человек очень добрый и богобоязненный, он в это время отдыхал на русской печи), хотел защитить Марину. Но Антон, как зверь накинулся с кулаками и на Дионисия. Тот сильно испугался и бросился к двери бежать. Набрасывая впопыхах на ходу шубу и шапку, уже в сенях испуганно крикнул: «за что же ты ее так избил вражина?». От страха Дионисий опрометью

6

побежал домой, оглядываясь, как бы могучий Антон не догнал его, - «и будет тогда мне, что Марине». Дионисий прибежал домой бледный испуганный (он сильно боялся драк и всегда избегал их).

- Что с тобой, - спросила добрая его жена Ефросинья, - на тебе лица нет, ты бледный как стена.

- Ах, Апросиньюшка, ужас какой! Свояк взбесился, пьяный, ни про что избил Марину, и я еле ноги унес, бежал и все оглядывался, не гонится ли за мной враг.

Добрая Ефросинья, как и ее сестра, горько заплакала и в горечи сказала:

- Антихрист окаянный! Да чего ждать хорошего от безбожников!? У них вся семья такая непутевая. Эх, Марина, Марина, сестрица ты моя милая, кто тебя гнал за него, чего ты не послушала отца своего? Вот тебе и золотые руки, на твоей голове проявляют его мастерство. Так ты, моя сестрица, будешь мучиться всю свою жизнь с этим жестоким демоном, пока он тебя сведет в могилу, - плача и сетуя на свояка, приговаривала Ефросинья. Ну что делать, Денис, как быть? Ты бы поговорил с ним, да заступился за нее

- Да ты что в своем уме Апросюшка? Разве можно было в то время с ним говорить? Если бы ты видела, как он пушил матом и истязал Марину, ты бы умерла от страха, а не то заступаться, тут подай ноги унести быстрей от этой страсти. Во какой окаянный вражище непутевый! И как рука налегает, такую красавицу бить до полусмерти? Вот змей, так змей подколодный, ни что иное.

Дионисий сплюнул и замолчал. Ефросинья все еще продолжала плакать. Уж очень жаль ей Марину. «Ведь сестра же она мне, - так размышляла Ефросинья, - уйти ей? Куда? Кому она нужна с тремя детьми? Вот и думай что делать, чем помочь. Я только могу ей материально помочь, что-нибудь дать: нитки, иголку, или мыла, волонки украсть от свекрови, она не доглядит за мной, это в моих руках. Буду помогать, чем могу, пока я жива. Ох, и горе горькое, как она теперь там, жива ли? Завтра обязательно сбегаю, узнаю да и ему выскажу все наболевшее. Ух непутевый изверг, как только земля его держит?!»

Она неподвижно сидела возле стола и все думала, как быть, чем помочь совей любимой сестричке. «Апросюшка, - сказал Дионисий, - час уже поздний, давай ужинать и спать, а завтра разберемся. Утро вечера мудренее».

Ефросинья с Дионисием жили дружно, никогда не было у них больших ссор и ругательств. Он был очень набожный, детей своих (которых было семеро) приучил к добру и учил молиться Богу. Он даже впоследствии и маленькую Машу учил молитве, когда Ефросинья брала ее к себе погостить. Свекры у Евфросинии, Петр и Ульяна, были добрые и хлебосольные, любили Ефросинью, как свою дочь. Своих дочерей у Ульяны не было. Иона все, что было в то время модным и нарядным, прочила для своей доброй, любимой невестки. Слушая Дионисия о

7

том, что Антон избил Марину, Ульяна заплакала, заохала: «ах, ах, окаянный выродок, что бы ему пусто было (это так она ругалась)». Ульяна уважала Марину и часто, в трудные моменты, материально помогала ей: «Апросюшка, давай-ка дадим Марине волонка (овечья шерсть) фунтика два? Пусть напрядет да свяжет себе да деткам своим что надо, да и на кофту и на юбку надо дать, - говорила она, -а то ходит, как нищая, сильно обносилась она. Обидели ее шельмы недобрые, все из сундука-то повыволокли, голую оставили, хоть по миру иди».

А Ефорсиньи того и надо, она с радостью давала сестре пять-шесть фунтов. И кроме того накладывала мыла, ниток и съестного обязательно не забудет положить в сумку Марины, зная, что ее никто не учитывает. Так и жила Марина в доме Антоновых родителе Кузьмы и Лукерий.

Родители Марины, Петр и Агрипина, были очень богобоязненные, боялись греха и имели страх перед Богом. Господь щедро одарил их милостью и добротой. Всякий прохожий, нищий и странник были гостями в доме Петра и Агрипины. Под праздники Господни, Петр всегда резал ягненка, и они разносили неимущим. «Пусть помянут родителей» - говорил Петр. Детей у них было пятеро, четыре дочери: Вера, Ефросинья, Марина, Наталья и один сын Яков - молодой, высокий, стройный, кудрявый, красивый парень, который погиб в гражданскую войну. Из дочерей были добрей Марина и Ефросинья. Вера, старшая, была уже замужем. Вскоре, после смерти погибшего на войне сына Якова, выдали Ефросинью. Остались Марина и Наталия. Женихов за Мариной было много. Сватали ее очень хорошие, смиренные ребята. Но ей нравился гордый, красивый Антон. Родители не разрешали ей выходить за него, зная его не доброе родство и семью Антона. «У, братец ты мой, - так говорил Петр, отец Марины, - лучше сиди в девках, а в эту семью не ходи! Знаешь ты, какие они? Даже буханку хлеба бросают со зла об землю». Но увлеченная Марина не хотела слушать родительских наставлений и по своему юному рассуждению говорила: «он человек очень мастеровой, сильный. У него золотые руки. Мне будет легче сним жить, чем с кем-то иным».

Добрый Петр прослезился и сказал: «Ну, братец ты мой, тогда не приходи ко мне со слезами, если не хочешь слушать отца. Я посмотрю, как ты будешь жить с мастером - золотые руки, как бы эти руки не обрушились тебе на голову». Вскоре Марину с Антоном обвенчали. После свадьбы Петр вскоре умер от тифа, ходившего тогда по всей нашей стране. Так и не дождался он горькой судьбы своей дочери. За отцом, вскоре умерла мать, - тоже от тифа. Младшая Наталья осталась одна. Через год, после смерти родителей, вышла замуж. Муж Федор оказался жесточе Антона. Федор был коренаст, небольшого роста, плечистый, рыжеватый мужчина, с большими выпуклыми как у совы, серыми глазами, с большим широким лбом и с длинными закрученными, как у Тараса Бульбы усами. Он любил погулять и выпить на дурику. Сам же Петр был не приветлив, безмерно скуп, любил

8

подсмеиваться. Наталью бил беспощадно, придирался к ней за всякую мелочь. В особенности он выходил из себя, когда Наталья ходила к старшей сестре Вере, с которой они были выданы с одну деревню. «Ты, - кричал Федор на Наталью, - все порастащишь этим дуракам». Дураками он называл Веру и ее мужа Иллариона. В действительности Илларион и Вера были не такими, какими представлял их Федор. Высокий, стройный, чернявый Илларион, с правильными чертами лица, человек был красивый, очень умный, добрый и набожный, хороший семьянин -отец десяти детей. Приветливый и гостеприимный, он всегда безотказно помогал, кто был в нужде. С Федором он не ладил. Добрый, справедливый Илларион не мог терпеть скупого, хитрого и жестокого свояка. «Это не человек, а изверг, - говорил он своей жене Веры, - и как только бедная Наташа живет с ним?» Илларион долго болел от ранений, полученных в гражданскую войну, и в 1939 году умер, оставив на попечение Веры десятерых детей.

Время шло, дети подрастали, и вот, наступил 1941 год. В июне началась война. Два старших сына Веры ушли на войну, где один из них Алексей погиб. Нелегко матери было с восемью детьми в те тяжелые военные годы. А тут Веру постигло еще одно горькое бедствие - немцы сожгли дом. «Что делать? Куда деваться, кто пустит с такой оравой, на квартиру, - думала она, - хоть в петлю». На помощь Вере пришел председатель колхоза. Он забрал Веру с детьми в колхозную хату, которая до войны служила сторожкой на колхозном дворе. Дети подрастали, расходились по своим путям. Доживать Веры пришлось с дочкой Зинаидой, которая была шестая от первенца, и которая по жестокости и клевете превосходила Федора, свояка Веры. Досталось бедной матери от непутевой дочери обид и побоев. Узнав о жестоком обращении с матерью, старший сын от Зинаиды Николай (был добрый в отце), забрал мать к себе в город Жданов (Мариуполь). Недолго жила Вера у сына, в скором времени по приезду к сыну затосковала по родине, заболела и умерла. Зинаида осталась одна с тремя детьми, нажитыми без мужа. Ни с кем ей не было мира, со всеми ругалась и клеветала и все обходили ее стороной. «Что с непутевой связываться», - говорили соседи. Так и продолжает свою непутевую жизнь. Но, оставим Зинаиду, вернемся к жизни Машиных родителей.

Прошло долгих 12 лет. За эти тяжелые годы многое пережито: революция, разруха, голод, сибирские ссылки. Нужды много перенес весь народ России, но подходило время еще страшней. За эти годы и в нашем доме многое изменилось. Выдали замуж старшую Антонову сестру Анастасию, жену младшего брата Якова. В доме Кузьмы и Лукерьи появилась другая невестка Евдокия. «Вот тебе и помощница - сказала свекровь, подводя молодую невестку к Марине, - живите мирно, да от матери ничего не таите, мусор за ворота не выносите». Так напутствовала Лукерья своих невесток. Невестки очень скоро подружились между со

9

бой. Понравилась Марине, тихая смиренная Евдокия и так они скоро сроднились. «Ты, - наставляла Евдокию Марина, когда садишься обедать за стол, ешь побыстрей и наедайся вволю, а то голодной будешь. Тут так только за обедом съешь, и то косятся, что много поела, а после обеда хлебушка даже не смей взять, не то что другого. И если есть захочешь - жди ужина. Скупы и вредны меры нет, а то чего доброго свекр как рассердится, а сердится он долго, неделю, атои две, с печи тогда не слазит, накроет глаза рукой и лежит из под руки высматривает, что делают в доме. Звать его, хоть не зови когда он сердится, ни до кого не обзовется, все по-замыкает, а варево из печи собакам выльет. Сам-то голодный не будет, как никого нет в хате, налопается и опять на печку. Амбары замкнет, детям пшена на кашу взять негде. Да и если бы не сестра Апрося, хоть живой в могилу лезь. Пойду к ней, она пшенца детям на кашу даст, молока и саму накормит. Сама-то мать, тоже добрая штука, - все присматривается до каждой мелочи, придирается, а то отцу и ребятам наушничает, всякую клевету выдумывает, что сделаешь, все не так, не по ее сделано, всегда ворчит, а тут еще от девок нет спасения, и что они только не вытворяют, всячески стараются довести до слез. Как только земля носит таких. Ах, Донюшка, сколько я за эти годы выстрадала, сколько они замков в моем сундуку поломали, ключи крали, сколько у меня было барахла - все, негодницы, повытаскивали, нищей оставили. И ничего не скажи, а то достанется от мужа, если донесут ему. А донесут они обязательно. А что сделаешь, куда денешься, все терпеть надо, идти некуда, да и венчана я, а венец - закон Божий, грех топтать. Вот так, Донюшка и живу я.

Один раз довели, чуть в мот не влезла, да спасибо подружке моей, Евгении (она мне троюродная сестра). Она меня спасла от этой страшной гибели. Добрая она, часто во многом мне помогает, то рубашку даст мне, когда приду к ней, всегда накормит и домой даст. Каши сварит и передаст для моих детей, спасибо ей -моей добродетильнице. Да что и говорить. Вот поживешь милая, сама все увидишь».

Слушая Марину, Евдокия в ужасе дрожала от страха.

- Ах, Господи, да как же так можно жить? - сокрушенно говорила она. А что же братка (браткой - она называла Антона), ничего не скажет им?

- А что ему, - говорила Марина, - он дома почти не живет, все время на заработках у людей, а как приезжает домой (отец души не чает в сыне), а мать с дочками сразу доносят в уши ему всякие выдуманные небылицы. А он тогда начинает ругаться и беситься, а ночью как издевается, один Бог ведает, что он вытворяет надо мной, всегда в синяках хожу. Погляди-ка Доня, какие синячища.

Евдокия ахнула, когда ей Марина показала свое тело, пораженное все синяками. Сочувствуя Марине, Евдокия горько плакала: «Ах, батюшки, шутка сказать, обделал- то как, что б ему окаянному, ни дня ни ночи не видеть».

10

После разговора с Мариной, Евдокия всю ночь напролет не сомкнула глаз. «Куда я попала, - думала она, - ведь это же ад кромешный. А что, если Яша такой как они? (она имела в виду отца Антона) Что будет тогда?». Страх охватил все ее существо. Она одна лежала на кровати неподвижно, боясь шевельнуться, и думала о своей будущей жизни, которая ее сильно страшила. Думать ей никто не мешал. Яков водил лошадей в ночное, и Евдокии часто приходилось спать одной. Что только не придумывала Евдокия за эти бессонные ночи, когда оставалась ночевать без мужа...

В семье не возлюбили Евдокию больше чем Марину. С первых дней жизни косо начали смотреть на нее свекры и стали насмехаться золовки. Вся тяжесть Марины обрушилась на бедную Евдокию. Евдокия была добрая, смиренная, с большой русой косой и добрыми серыми глазами. Красотой Господь не одарил ее. Зато наградил добрым, отзывчивым сердцем. К работе она была очень прилежна, любила делать все. Хорошо и аккуратно, но медленно. Кузьму и Лукерию это бесило: «что возишься, как будто три дня не ела, - говорил Кузьма, - у нас так не работают. Гляди-ка, ишь как Марина ловко снопы вяжет, как метлой метет, любо посмотреть, только успевай носи снопы за ней». А Лукерья лукаво говорила, подходя к невестке: «отстала, Доня, давай помогу, а то стыдно за тебя от соседей, как у бубен бьют, - где вы ее выдрали, нерасторопную». А Кузьма продолжал бурчать на сына Якова: «И на что, дурень, тащил такую размазню в дом?! Понравилась дюже, аж плакал, негодный, когда не хотели ехать сватать ее. Нет, все одно, увязался, будто свет клином сошелся на ней, разве некого было взять, что ли лучше?! Воти радуйсятеперь!»

Евдокия старалась изо всех сил, но ускорить свою работу не могла. А девкам - золовкам того и надо. «Донь, может нам поможешь? Свяжешь снопок другой, а то никак не угонимся за молодыми невестками, - язвили они». Говорили они громко, что бы слышали соседи, работающие рядом с ними на своих участках. Домой приезжали поздно вечером. За ужином на Евдокию свекр смотрел косо. «У, обжора, - ворчал Кузьма, - работать ленива, а жрать - всех пересидит за столом». В действительности Евдокия ела не больше других, но медленно и при том, невестки Марина и Евдокия ели стоя, так как семья состояла из 12 человек, а местза столом не хватало. Вот и казалось в глазах Кузьмы, что невестки - «обжоры» - много едят. Муж Авдотьи Яков, был не таким, как Антон, он во всем уступал брату. По внешности Яков был чернявый мужчина, небольшого роста, с приятным, открытым, оживленным лицом и веселыми желтовато темными глазами, очень подвижный, любил веселиться, пить и танцевать. В селе его уважали. Яков, любимец был у девок. Он был гораздо смиренней у брата и мягче по характеру, очень хороший работник, большой труженик, земледелец. Все хозяйство в доме лежало на его плечах. Перед родителями Яков был безответным. Сколько ему до

11

ставалось от жестокого отца. Как рассвирепеет за что-нибудь, держись все, а в особенности доставалось Якову. Сколько раз приходилось ему плакать от истязания отца, когда жили единолично.

Однажды, ранней весной, начался сев. В это время взбушевался Кузьма, по-замыкал амбары, где хранились семена, а сам, как всегда, залез на печку, закрыв руками глаза, и тогда не показывайся ему никто на глаза. Яков посидел, подумал,

- «что делать? Ведь люди сеют, сейчас день - год кормит, а я сижу, как неприкаянный». Подошла матьЛукерья :

- Что делать будем? - спросил Яков у матери.

- Не знаю, ума не приложу. Не ехать в поле, он с тебя потом шкуру спустит и меня со света сживет, а ехать не с чем, семян нет. Да сходи сынок, к нему, спроси

- мне то нельзя на глаза показываться, сейчас с печи рубелем или каталкой попустит. Вот уже третий день дуреет. Печь не топили, все голодные сидим, сами то еще ничего, а дети? Причем они безвинные?

Лукерья любила покорного Якова, очень жалела его. Но что она могла сделать с жестоким свирепым мужем? Ведь он ее не понимал как и всех остальных в доме, кроме любимого сына Антона. «Только и дыхнем, - говорила Лукерья , когда придет домой Антоша. Старый очень любит Антошу и тот его не боится, как только появляется любимый сын на порог, тогда и у старого беса сразу зло пропадает. Как же, сынок денег заработал, отцу привез, а что ты ишачишь, спина не высыхает, все хозяйство на тебе и двенадцать душ кормишь, - это не видно. Все дураком погоняет. А сказать нельзя - и ты дура такая как сын, а то и по морде даст. А что я сделаю? Сам видишь, сынок. Он на меня как на собаку рычит, да и бьет чем попало».

Слушая горькое повествование матери, Яков сидел на корточках, за двором на гумне, где был ток для молотьбы и неутешно плакал горькими слезами, перебирая всю свою недолгую, но тяжкую жизнь. Думы находили одна за другой. Вспомнил Яков нерадостное свое детство.

«Пятилетним мальчиком я уже пас гусей, а с семи лет его уже оставляли дома на хозяйстве». Антон был постарше его на два года и родители забирали его с собой в поле, снопы носить, а Яков должен все в доме приглядеть. Лошадям травы нарвать и двух маленьких сестренок нянчить. С двенадцати лет Якова отец отдал в работники. Там он жил три года. В пятнадцать лет отец забрал его домой

- работник в доме нужен был. И с того дня, как отец забрал домой Якова, он белого дня не видел, трудился как ишак. Жилось ему дома, не лучше, чем в работниках. «У хорошего хозяина собаке лучше живется, чем мне в доме отца» - думал Яков. А куда денешься надо жить. Отделяться отце ни за что не разрешит - работать без меня некому. Антон почти дома не живет, а мне одному все приходится делать.

12

Мать стояла возле Якова молча и все плакала, вытирая фартуком глаза. Она обняла сына за плечи и тихонько сказала:

- Я прошу тебя, сынок, сходи к нему еще , может он перебесился и даст ключи от амбара, семян взять.

- Пойду мам, - поднимаясь, ответил матери Яков, вытирая рукавом пиджака текущие по нем слезы, а то люди все уже поуехали в поле, а мы сидим, ведь сейчас день-год кормит, а он беситься вздумал в эти золотые дни.

Яков махнул с досадой рукой в отцовский адрес и медленно, нерешительными шагами пошел к отцу. Авдотья очень тяжело переживала все эти семейные драмы, за мужа и за участь семьи, но что она могла сделать, если ей самой доставалось больше от сверков больше, чем Якову. Одно утешенье было у Авдотьи, что Яков очень любил ее, никогда не обижал, всегда был к ней добр и ласков, а как бывало, подвыпьет чуточку, то не нахвалится ею: «ох и баба у меня Дуся хорошая, таких во всем селе нет как она, только забита она всеми, нет ей свободы, бедолаги» - расхваливал Яков свою жену. Очень бесило Кузьму и Лукерию.

- Ты подумай-ка, негодный дурень, чего верзит на людях - разорался на сына Кузьма в присутствии Авдотьи - эту недотепную размазню расхваливает! -на чем свет стоит. Ах, дурень не обузданный, что б тебе пусто с ней было, срамота-то какая! Хотя бы людей постыдился, не путевый болван! Ну, погоди, я тебе похвастаю, дурака, ты у меня язык живо прикусишь, ты, что ли его дурака подучи-ваешь такую чушь по всему селу болтать?» - накинулся Кузьма ругать, сидевшую в уголке Авдотью, чинившую мужу рубашку.

- Ну что ты, папаш, придумал, - робко обозвалась Авдотья, - ну кто его научает. Может Яша что и болтнул по молодости, может ребятами, а злым людям того и надо. Из мухи сделают слона, лишь бы в доме разлад сделать. Ты прости, папаша Яшу не гневайся на него, что ж теперь поделаешь, что мы такие негодные, куда же нам деваться? Прости меня, папаша, за все, что я вас прогневила, но я без хитрости сказала.

Кузьма пуще прежнего накинулся на Авдотью:

- Ишь ты, дрянь, защитница явилась! Сидела бы и молчала, аболтус непутевая, ишь, изнаровку какую взяла - с отцом отговариваться, отец, что ли виноват, что у него дурня ума нету!? Антон не шляется по дворам, не хвалится своей женой, как этот болван, а трудится изо дня в день, деньги отцу зарабатывает! Вон, погляди, какой ходик за его заработок купили, как игрушка стоит, весь двор украшает. А вы, пустомели, жрать только подавай, а работать - лень матушка. Да что говорить за этих дурней - два сапога пара. Он сердито махнул рукой, сплюнул и пошел во двор.

«Господи, - вслух проговорила Авдотья, - ну чего ему надо от нас, все мы ему не так делаем, да разве Яша меньше Антона работает? Наоборот, он день и

13

ночь от пота не высыхает, только его работу не видит отец. Да смирней Яша Антона, вот он его и клюет как хочет, и что нам делать? Как дальше жить, ума не приложу, и так почти каждый день в слезах да страхе дрожишь».

Мысли ее прервала Лукерья. Она принесла с амбара к обеду булку хлеба. Посмотрев на заплаканную Авдотью, спросили у нее: «чего ты, Доня, плачешь? Антон, старый леший, опять тут разорался?» Доня рассказяла свекрови, как Кузьма ругал Якова и ее, называл их лентяями и обжорами. «Это Яша то лентяй!? -негодующе ругала Лукерья мужа, - ах дурень старый, да ведь на его плечах вся тяжесть нашего хозяйства лежит! Ну и тяжелый же человек, как заупрямит что, хоть умри, он на своем будет стоять, окаянный, да ну его под звоны Доня неймай-те ему. Пусть брешет сколько ему влезет, а нам слушать не привыкать. Ты подумай, как собака набрасывается то на одного то на другого».

Кузьма в этот день с самого утра был не в духе, с утра отругал Якова с Авдотьей и за обедом расходился на Лукерью. Лукерья не выдержала и сказала что-то мужу на перекор. Он тогда и разбушевался - всех разогнал из-за стола. Миску с борщем и хлебом бросил в помойную лоханку, а ложки и все остальное, что было на столе, пораскидывал по всей хате, сам залез на печь и никого не пускал в хату. Так в этотдень осталась вся семья не евша.

Якова в этот день не было дома. Он рано утром запряг лошадь и уехал в другое село за пятнадцать километров, к родственникам по хозяйским делам. Вернулся он поздно вечером. Дома все уже спали. Яков отпряг лошадь, прибрал сбрую и пошел в амбар к жене, где она спала. Авдотья не спала, ждала мужа, со слезами она встретила мужа и рассказала Якову, как отецутром ругал их, называл лентяями и обжорами, как Антона расхваливал, что он много денег отцу зарабатывает, и как в обед отец накинулся на мать, и нас всех разогнал из-за обеда и все побросал в лоханку.

- И ты так ничего не ела от самого утра? - спросил Яков у жены, ложась рядом с ней.

- Нет, - ответила Авдотья, - а что съешь? Днем Марина дала кусочек хлебушка, когда в лес за дровами шли и все (Марине, как старшей невестке разрешалось днем давать детям хлеба, как захотят есть) вот она и сэкономила по кусочку себе и мне, обязательно даст, а то хоть умри не евши. Просились у матери домой к нашим сбегать, не пустила, так и осталась голодная. Марина тоже голодная легла, поплакали мы с ней вместе, и пошли спать. Господи, ну чего он такой сердитый на нас, ну что мы плохое сделали? - сквозь слезы говорила Авдотья, - прямо побил бы нас да и только.

Яков лежал возле жены, слушал горькую дневную драму и вслух сказал: «Ох, и горе горькое наше. Вот так Дуся всю жизнь я ишачу как вол, спина не высыхает, с раннего утра до темной ночи, пашу не разгинаюсь, и все равно в глазах от

14

ца - дурак, лентяй и разгильдяй. В Антоне он души не чает, любимый сынок его, деньги отцу зарабатывает, а что я один почти двенадцать душ кормлю - этого отец не видит! Антон дома почти не живет, все в разъездах, а мне одному всегда приходится управляться до темна в поле работаешь, а ночью тоже спокойно не поспишь, как люди, в ночное лошадей ведешь. ТЫ все одна да одна как неприкаянная, ночуешь и я в ночном с лошадьми пропадаю, и так все молодые годы проходят, в великой нужде и непосильном труде, да еще морально душат тебя до земли. Эх, жестянка наша горькая! Вот скоро ребенок у нас будет, тогда и вовсе отец будет на тебя Доня негодовать, скажет - «сидит, жрет только, а не работает». Но может Господь даст, землю поделят после революции, новая власть обещает поделить землю всем поровну, тогда отец может согласиться нас отделить. Пусть дал бы нам вот этот амбаришко для хаты, и пока хватило бы с нас, а потом что Бог даст, живы будем, все наживем постепенно».

В скором времени действительно пришло разрешение от новой власти поделить землю на души. У Якова к тому времени родился первенец сын. Назвали его Александром. Яков очень был рад своему первенцу, он еще больше стал любить Авдотью, но защищать ее от всех напастей, которые сыпались со всех сторон, начиная от отца и кончая своими сестрами, не мог, потому что он зависел всецело от отца. Так Яков с семьей жил в отцовском доме до двадцать пятого года, пока начали делить землю, тогда только Кузьма отделил Якова, дал ему амбар, из которого соорудили маленькую хатку на залесье, одну лошадь, телку и трех овечек. Вот и все, что досталось ему при разделе, в наследство от отца. С того времени Яков стал жить самостоятельно в этой маленькой хатушке. Яков с Авдотьей жили до коллективизации, потом ушел на старую дедовскую усадьбу, потому что лошади не стало, а воды на залесье не было, ездили по воду в село к роднику. Так они с Авдотьей жили тихо мирно до 1939 года. И только в 1939 году, как я уже упоминала Яков обменялся хатами с сестрой Натальей, которую купил у Романа. У Кузьмы с Лукерьей, на переноску хаты с чужой усадьбы, не хватило сил и старики с Натальей перешли в Якову хату, а Яков перенес на свою усадьбу. Антон с семьей остался жить с отцом. Много за эти годы пережито всякого горя и нужды, революция, коллективизация, затем 1932-1933 годы - голод, повальная смерть от голода людей. Люди в то время брели кто куда в поиске лучшего. Страшно вспоминать об этом тяжелом времени. Сколько безвинной людской крови пролито, сколько унесла война и голод безвинных человеческих жизней.

Хватила горя и голода и наша семья, но никто от голода из нашей семьи не умер. Антон все это время почти не жил дома. Он все ездил по вербовкам, подрабатывал хоть на налоги. Марине приходилось все делать самой - всю мужскую и женскую работу, помогать ей некому было, дети малы, а свекровь со свекром стали уже слабые здоровьем, они могли ей помогать только по дому, а вся основ

15

ная работа была на Марине. «Работы было много, не под силу женщинам, а делать надо, жить хочется и есть тоже, значит и трудиться надо, сколько хватает сил» - думала Марина, когда ложилась уморенная спать. «Вот так, всю жизнь, белого дня не вижу, как пришла в этот дом. Как правы были отец и дедушка, что ни в какую не хотели выдавать меня сюда. Живу тут, будто неприкаянная, как немая хожу, поговорить, посоветоваться не с кем, и пожаловаться кому, если что заболит, или кто обидит, поплачешь, поплачешь, да и только. Как жить дальше - не знаю, продолжала думать Марина. Вот скоро опять будет ребенок, а у меня пеленок даже не с чего сделать, тряпок старых и то нет. Совсем обносилась, что делать? Ума не приложу. Самому писала, а ему травушка не расти, и слова об этом в письме не писал, - будто его не касается это. Ох, горькая моя долюшка. За что мне послана такая горькая чаша? Наверное, за мою глупую молодость, за непослушание родителям. Прости меня, Господи, по делам моим дано мне, сама виновата, теперь терпи. Схожу к Апроси, посоветуюсь, что она скажет. Одним умом не обдумаешь все, а с ней лучше, может, что придумаем».

Время шло. Осень подходила к концу. Марина спешила быстрей управляться с уборкой огорода. Выкопать картошку и все убрать, что есть на огороде, порезать капусту, прибрать дрова, сено - чтобы все было готово к родильному дню.

Наступило 17 декабря 1937 года. В этот день празднуется память святой великомученицы Варвары. День выдался холодным, сильно непогожим, еще с ночи разыгралась метель, что не видно было белого света. Марине не здоровилось еще со вчерашнего дня. «Наверно на погоду тебя ломает, - говорила свекровь, а может время рожать пришло?» И действительно время пришло. В этот декабрьский день под завывание метели, у Марины родилась дочь. Слабая, но счастливая мать Марина лежала в постели, молилась Богу и думала: «Назову ее Марией. Ведь Матерь Божия сама Мария. Она мать Спасителя, покровительница и заступница всех скорбящих, вдов и несчастных сирот. Пусть и мою Марию возьмет под свой покров и избавит ее от такой горькой чаши, как моя». После родов, Марина скоро поправилась, стала опять хлопотать в доме и по хозяйству, в колхоз на работу ходить, в лес за дровами, помогать ей было некому. Свекры плохие помощники стали, постарели, слабые совсем стали. Только детей могли они присмотреть, которых у Марины было уже четверо. Время шло своим чередом. Прошла лютая зима с ветрами и метелями и наступила щедрая, прекрасная на урожай 1938 года, весна. Все в природе ожило, пышно зацвели сады, буйно поднималась на полях оземь. Дожди шли, как по расписанию. Все люди радовались, что урожай должен быть хорошим после страшного голода. Радовалась всему и Марина: «как хорошо все растет у нас на огороде, - теперь будет, что есть старикам и ребятишкам, - думала она. Только вот беда, что я совсем обносилась - до нищеты, что теперь делать не знаю. Пойду, посоветуюсь с няней (няней она называла старшую

16

сестру Ефросинью). Может мне поехать к Антоши, пожить там, поработать, под-барахлиться».

Антон в это время работал в г.Донецке, Марина решительно надумала поехать к нему: «поеду подбарахлюсь, - говорила она сестре Ефросиний, а то я совсем голая». Ефросинья не разрешала ехать Марине в город, зная жестокость Антона. Но Марина все-таки не послушала сестру и поехала. «Уж сильно я оборвалась, стыдно от людей. Поеду - люди едут, едут работают, и я буду работать, не пропаду». Поехала Марина летом. В это время уже поспевали молодые овощи и хлеб. Перед отъездом Ефросинья опять стала упрашивать сестру не ездить. «Я не хочу, что бы Марина ехала, вот уже и картошка молодая подошла, на суп копаем, и хлеб поспевает, а на юбку и кофту я дам тебе, да и ребятишкам помогу, сиди на месте, а то тот бешенный взбесится, как приедешь, да чего доброго, издеваться станет. А куда пойдешь, кому пожалуешься то, на чужой стороне, кто поможет? Сиди ты родная дома, что-то чует мое сердце не на доброе ты едешь», - сокрушенно уговаривала Ефросинья сестру. Кузьма с Лукерьей, тоже отговаривали Марину от поездки. «А что бы ты, молодайка, сидела дома? - говорил Кузьма. Куда ехать-то с ребятишками, кто там ждет тебя? Вот уже и новина подошла, картошки хорошие растут, и на все в нынешний годурожай. Дома то и ребятишкам вольней, хоть картошку досыта будут есть, да может хлебушка, что-нибудь дадут, вот и перебьемся, а там, что Бог даст, видно будет. Послушай меня старого, не на плохое наставляю тебя, ребятишек очень жаль, внуки они ведь нам, и не мед тебе будет там с ними».

Но Марина осталась непреклонной к уговорам сестры и свекрам, и уехала в июле, забрав с собой троих детей, а маленького предпоследнего Алешку оставила с Кузьмой и Лукерьей. Приехала Марина в Донецк под вечер. Нерадостно встретил Антон Марину с детьми и не одобрил поступок ее приезда. Время тогда было тяжелым пережитком - была карточная система. Жить было тяжело с тремя детьми на частной квартире. Квартировал Антон у односельчанина Михаила, который раньше Антона уехал от голода, в 1933 году, в город Донецк и там устроился работать в строительной конторе столяром. Вначале жил на частной квартире, а затем получил однокомнатную квартиру и взял к себе на квартиру Антона. Семья у Михаила - жена и ребенок и у Антона с Мариной трое детей, восемь душ в одной комнате, жить тяжело. Но добрая Христина, жена Михаила, говорила: «Не горюй, Маринушка, переживем. В тесноте, не в обиде, не такое переживали и это терпеливо переживем, все наладится. Антоши скоро квартиру хорошую должны дать, все будет хорошо, а там ты пойдешь работать, постепенно все наладится и устроится. И мы так начинали жить, как приехали сюда - ни кола, ни двора, за что браться не знаем, пережили - и вы переживете». Марина радовалась, что Антону пообещали скоро квартиру, и сама подыскала себе подходящую работу, что бы

17

полностью не быть на иждивении мужа. Но жить в хорошей новой квартире Марине не пришлось, хотя Антону в скором времени дали хорошую, просторную квартиру. Вскоре Марина тяжело заболела и врачи, на скорой помощи, в тяжелом состоянии забрали ее в больницу. Садясь в машину, Марина в последний раз взяла на руки маленького Машу, поцеловала его, горько заплакала и сказала: «умру я, пропала девочка». Это ее последние слова, сказанные маленькой Маши. В больнице Марина пролежала полтора месяца. Врачи у нее обнаружили брюшной тиф. Несколько дней она лежала в бессознательном состоянии, в тифозной горячке. Врачи сказали, что состояние больной крайне критическое. Вряд ли вынесет эту страшную агонию. Надеемся только на сильный молодой организм этой женщины. За время пребывание Марины в больнице Антон получил новую квартиру, перевез туда свою сестру Надежду, которая жила в Донце и детей. Одну девочку отправил домой к родителям, а двое - сын Иван и маленькая Маша, остались с ним. За полтора месяца пребывание Марины в больнице Антон навестил ее единственный раз, и тов пьяном виде с соседом Никанором, который в это время приехал в Донецк продавать мясо. Он-то Антона и потянул в больницу, проведать соседку.

В это время Марина начала поправляться, сидеть помаленечку, прохаживаться по палате, она радовалась, что скоро выздоровеет. Но тиф повторился, и 4 ноября 1938 года Марина умерла в тифозной горячке в Донецкой городской больнице. Антон не хоронил Марину, - по каким причинам - неизвестно. Сам он свидетельствовал, будто бы он пошел 5 ноября в больницу, где находилась Марина, ему сказали, что она вчера умерла, приедешь завтра, то есть 6 ноября. Он пошел на завтра, ему сказали - уже похоронили, будто бы не разрешили взять тело, что бы не распространять инфекцию. Но люди говорили, что он не заботился о том, что бы забрать ее и похоронить.

Так, подрастая, Маша и не знала истины о кончине и похоронах своей матери. Как не старалась она, когда подросла, расспросить о смерти матери своих родственников, никто толком не мог ей рассказать. Лишь кое-что рассказала ей тетка Ефросинья, которая расспрашивала о своей сестре Марине у Христины, жены Михаила, где квартировал Антон. Христина поведала Ефросиний, что знала, а остальное осталось известно только самому Антону да Богу.

На второй день после смерти Марины умер у Антона мальчик Иван, который жил при нем, тоже от тифа, а через три дня пришло из дома, письмо писала Лукерья, мать Антона - «умер Алеша от скарлатины, - за двое суток убрался мальчик. Какой же умница, какой красавец был, мы с дедом с ума сходим за ним, - ох, Марина, Марина, зачем ты ехала, не послушала нас» - писала в письме Лукерья сыну Антону и Марине. Так иногда случается в жизни человека, то, что он не ждал и вдруг обрушивается на его голову нежданная беда. Как говорят - «не жди беды,

18

она сама к тебе придет». Так и Антона постигла внезапная, великая, непоправимая скорбь. Убитый горем, он не знал, что делать. Шутка сказать, за неделю он вынес из дома три гроба - жену и двух детей. Двое остались без матери, Маша совсем маленькая. После смерти Марины маленькую Машу, Антон отправил к родителям на хутор, а сам до весны остался в Донецке. С криком и воплями встретили Кузьма, и Лукерья маленькую свою внучку Машу, которую привез с собой сосед Михаил Баев, ехавший из Донецка домой. «Ох, деточка, сиротинка ты наша милая, ох, что же мы теперь будем делать без матери, да на кого же ты Ма-ринушка оставила несчастных деток? - причитала Лукерья, да что же ты нас не послушала и поехала насмерть. Мы же тебя не пускали ехать туда, а ты ослушалась нас, стариков - видать, тебя смерть тянула туда, а теперь вот, что ты наделала, оставила горьких сирот, - кому они нужны без матери-то? Да пока мы с бабкой таскаемся, то еще полбеды, а как мы-то помрем? Куда они тогда несчастные? Мачехи они не дюже жалки, да еще какая попадется, а то чего доброго обижать да колотить начнет. Эх, горе горькое, ах, Маринушка, Маринушка, лучше бы нам туда идти, а тебе жить еще надо. Но что будешь делать, раз так Бог дал, - говорили Кузьма с Лукерьей, - пока мы живы, в обиду не дадим».

Дети подрастали, Кузьма радовался и говорил Лукерьи: «гляди бабка, Клавка-то боевая, она сдачи каждому скоро будет давать, как подрастет. А вот Маня, такая тихая, она слова за себя не скажет, все молчит. Ей, бедной, будет доставаться от мачехи». Сокрушалась о детях и Наталья, меньшая дочь Лукерьи. Она все время жила с родителями, так как была самая меньшая и нетрудоспособная. В детстве, осенью катались на льду, поломала ногу. Долго болела. Медицина тогдашнего времени слаба была в науке человеческой жизни, да и от бедности далеко ее не возили к врачам, кроме района. А районный врач осмотрел, взял в лубки ногу, на этом и кончилось все лечение. Нога срослась неправильно, стала на пять сантиметров короче, и бедная девочка осталась на всю жизнь инвалидом. Вот теперь она управляла дома по хозяйству, вместо Марины, и в колхозе тоже работала, больше некому. Старики совсем стали немощные. Досматривала Наталья и девочек-сирот. Стирала и купала их, и все, что нужно, делала теперь Наталья, заменяя им мать. Клаву она не обижала, а Машу недолюбливала с самого раннего возраста, а когда Маша подросла, она стала ее обижать - то пихнет в бок, то щипнет. Маша с криком, плача, бежала жаловаться дедушке. Кузьма очень любил детей и строго ругал того, кто их обижал. «Ну, какого беса тебе нужно, - ворчал он на дочь, что она понимает, - за что ты ее ткаешь проклятая? Я вот возьму дрын, да саму огрею, так ты будешь знать. Не смей трогать!»

Маленькая Маша понимала, что дедушка любит и защищает ее от всех ненавидящих. Видя доброту Кузьмы и его ласку, Маша прилепилась к дедушке всем своим сердцем. За стол обедать, Маша всегда садилась возле Кузьмы, зная,

19

что дедушка даст ей лишний кусок хлеба. Хлеб был в то время «на вес золота». В колхозе на трудодни давали очень мало по 200-300 грамм, а купить было негде, да и не за что. Пекли хлеб со всякой примесью: терли и добавляли картошку, бураки, тыкву, редьку. Добавляли в хлеб и сушеные шкурки с картофеля, а весной траву липу, конский щавель, лебеду и т.п. С этой примесью, хлеб был тяжелый, мазался как мыло и был не вкусный. Но и такой хлеб ели по норме. Завтракали без хлеба. А в обед норму хлеба съедали со щами. «Картошку с квасом или кислым молоком можно есть и без хлеба - говорили старые люди, - а в обед тогда хлебушка съедим со щами».

Сидя за обедом возле дедушки, Маша побыстрей съедала выделенный ей паекхлеба и глядела на Кузьму пристальным, вопрошающим взглядом. Кузьма не мог удержаться от слез. Он гладил внучку по кудрявой голове и добавлял ей еще кусочек хлеба, но не от общей булки, а от своего пайка ломал, который он выделил себе, как всем-норму. От недоедания у Кузьмы сильно отекли ноги, и он сильно болел тогда, но все же пережил эти тяжелые времена. Когда Маша подросла, то сильно сокрушалась, что неразумно поступала, оголаживала своего любимого дедушку. Мала была, недопонимала того, что дедушка отдает ей свой хлеб, а сам остается голодным. Только теперь ей стало понятно, отчего дедушка плакал, добавляя ей кусочек хлеба и от чего дедушка болел и у него распухали ноги. «Тяжелое было время, - вспоминает Маша, - пусть оно никогда не возвращается!»

Зиму пережил Кузьма с Лукерьей без Антона. Наталья справлялась сама с хозяйством, - да хозяйства осталось то - корова, да курей десяток, - вот и все хозяйство. Все поглотили голодные годы. «Так мы и живем в тяжкой нужде», -вспоминает Маша о своей тяжкой детской жизни. Подходила весна. Старики начали беспокоиться: «Что делать? Подходит весна. Огород надо обработать, картошку посадить... Что Натка (Наталья) с одной ногой сделает? Мы никудышние, ребятишки малы. Надо непременно звать Антона, пусть едет домой, женится. Вон Нюра Дравинина, здоровая девка или Феню Кутузову пусть берет, боевая баба. Пиши Натка ему письмо, пусть едет, всего там не переработаешь, а дома что посеешь то и пожнешь». В этот же день Наталья написала Антону письмо, что бы срочно ехал домой. Антон не ослушался родителей, как получил письмо, быстро рассчитался и приехал в мае домой, как раз к посадке картофеля. Посадили картофель и все остальные овощи. Антон начал трудится в колхозе по ремонту колхозного инвентаря. Так как он был хороший мастер, его считали за старшего. Время шло своим чередом. Приближалась Троица, подошла пора прополки огородов, Лукерья все напоминала Антону о женитьбе: «А чтобы, в самом деле, жениться. Антош - говорил Кузьма. Наташке тяжело за всем приглядывать, - шесть

20

душ, надо постирать, есть сготовить, корову доить. Бабка совсем плохая, а ей одной тяжело за всем управляться».

Весенние дни шли быстро, вроде недавно посадили картофель, а уже подошла пора полоть, а затем подошел день Святой Троицы. В соседнем селе «Новоселове» престольный день. Сосед Василий Андреев, собрался пойти к родственникам в гости и позвал с собой Антона: «Знаешь что Антон, - давай-ка сходим на праздник, погостюем. У меня там есть на примете одна женщина. Хорошая, - говорят баба, бездетная, муж умер. Живет с матерью. Пойдем, сходим, посмотришь, а если не понравится, то, как говорят - «от чужих ворот поворот», - завернемся да и пойдем». Пошел Антон с Василием на праздник к вечеру вернулись домой на второй день. Дома, подвыпивший Антон рассказал родителям, что видел ту женщину, о которой говорил Василий. «Думаю, можно брать ее. Женщина приличная на внешность, почетного рода, рабочая. Люди хвалят ее. Только ростом маловата, но это ничего. Вот она придет в воскресенье с матерью и сестрой, вроде двора глядеть, посмотреть на нас и тогда решим». В воскресный день в доме выглядело все празднично: побелили в хате, все перемыли - стол и лавки вычистили до белизны, детей выкупали, новые платьишки надели на них. Лукерья нарядилась в свой новый чепец и одела единственное свое нарядное платье (это платье Лукерья сберегла на смерть). Кузьма тоже прихорошился, подстриг аккуратно седую бороду, пригладил волосы, оставшиеся на лысине и даже надел свои единственные венчальные фабричные штаны. По будням он носил партки крашенные в синий цвет, которые шила ему сама Лукерья. Она была на все мастерица - пошить, связать, вышивать. Домашнюю и полевую, женскую и мужскую работу - все она могла делать. И смеялась над теми, кто был не удал и ленив к работе.

В воскресенье с утра ждали гостей, все поглядывали на дорогу, откуда должны были идти сваты и невеста. По ожидании гостей, Лукерья предложила Кузьме пообедать: «а то гости приедут, тогда не поешь и ребятишки останутся голодные». Кузьма согласился, но обедать было уже некогда. В хату вбежала внучка Клавка, с возбуждающим криком известила: «бабушка, показались, скорее выходи, идут, идут гости». Лукерья с Кузьмой, волнуясь, поспешили навстречу гостям. Но их опередил сосед Василий. Он, как сват, встретил гостей первый, и подвел к старикам, представил их (гостей было трое: невеста, ее мать и сестра). «А, дорогие мои гости, заходите, заходите», - приглашали гостей Кузьма и Лукерья.

Пока сваты и невеста осматривали хозяйство, пришел Антон с работы, приветливо поздоровался с гостями и сказал матери что бы подавали на стол. Беседа затянулась надолго, дело шло на лад. Сватам и невестам все понравилось, приветливость и гостеприимство хозяев, а в особенности понравился жених. «Усадьба хорошая, корова и овечки есть, что еще надо?» - говорила мать с сестрой Ма

21

рии, когда они вышли во двор, переговорить и посоветоваться между собой. «Иди Маш, не упускай такого молодца. Дети не помеха, если с ними будете жить хорошо, детей приучить можно, они и покорятся и матерью звать станут, - продолжала мать Марии, - а одной то жить тоже не мед. Куда баба-то без мужика?» Разговор прервал Антон, приглашая гостей вторично за стол.

- Ну что, сватья, надумали? - спросил Кузьма Анну, мать Марии, когда сели за стол.

- Да что думать-то, надо прямо сказать правду, что нам все понравилось. Только вот дети малы, знаете как с чужими детьми жить, своих-то за уши оттере-пешь, подзатыльников нашлепаешь, никто не осудит, а неродного тронь, сразу все село увидит, - гляди Маш чтоб на мать тогда не пеняла.

Разговоров за столом было много, - о многом говорили: о хозяйстве, о детях, Мария расспросила, какие дети, по сколько лет, послушные ли они. Старая Анна попросила, что бы привели детей посмотреть. Позвали девочек. Посмотрев на них, Анна сказала:

- Хорошие детки, а вот эта, видать боевая, - указывая пальцем на Клавку.

- Да, она у нас молодец, насчет проворства, - улыбаясь, сказал Кузьма, - в обиду себя не даст. А вот Маня, уж дюже смирная. Ее затолкут. Такая спокойная, молчаливая. Хоть убей, а с места не тронется.

Анна подозвала к себе детей, погладила их по голове, дала по конфете и сказала: «ну, детки, вот ваша мать, она скоро придет к вам, будет жить с вами, купать, кормить будет вас, а вы должны слушать ее, не баловаться».

Девочки стояли молча, как неживые. Первое - чужие люди, а второе, они сильно боялись своего отца, уж больно он был суров к ним. Не слышали они никогда от него ласкового слова, не то что бы любви и поэтому при виде его, они становились безмолвны и неподвижны. Долго в этот день засиделись сваты у Антона, день уже клонился к вечеру, когда подвыпившие веселые гости поладили и договорились перевозить Марию на день рождества Иоанна Крестителя (7-го июля), довольные покинули дом Антона. Антон проводил гостей на другую сторону луга, вернулся домой, сел поближе к родителям и спросил отца и мать:

- Ну как она, эта женщина понравилась вам?

- Да шут ее знает, на вид вроде бы смирная, не глупая, а там Бог ее знает, что она за штука, - ответил Кузьма.

- Да нам-то что, лишь бы тебе была хороша, да ребятишек не обижала, это самое главное. Сам приглядывай за девками, в обиде не давай, как нас-то не станет. Ох, беда, беда, хоть бы мы с бабкой еще поскрипели, что бы девки еще немного подросли. Дюже жалко их. Эх, Марина, Марина, что ты наделала, - сокрушался Кузьма, горько плача.

22

Антон сидел молча, опустив голову. Ему было тоже прискорбно и тяжело на душе. Мысли бродили в его голове одна мрачней других. «Да, женюсь, - что будет, все равно жениться надо. Старики немощные, ребятишки малы, а работать некому».

Быстро прошел зеленый, цветущий месяц июнь, полный работы и забот. Наступил жаркий, богатый на плоды и овощи июль. Подошел назначенный день 7-го июля. Праздник памяти рождества, Иоанна Предтечи. Утром, Кузьма и Лукерья встали рано, все приготовили, прибрали к встрече новой невестки. Антон запряг на колхозном дворе лошадь, взял Василия, как свата, и поехал за Марией. Вернулся Антон к вечеру и уже не один, а с молодой женой. Кузьма и Лукерья вышли встречать невестку с иконой и хлебом солью. Подъезжая к дому, подвыпивший сват Василий закричал: «принимайте невестку в дом, дорогие свекры», -крехтя слезая с телеги. Пока снимали с телеги и заносили в сени принадлежащие Марии приданое, Мария, с благословенной иконой Небесной Царицы Тихвинской, осеняя себя крестным знамением, тихо, смущенно вошла в дом. «Ну, здравствуйте, едва слышно проговорила она, - если примите меня, папаша с мамашей, то благословите». Лукерья взяла из рук Марии икону, благословила, а затем вместе с Кузьмой сказали: «Бог благословит тебя, молодайка, живи на здоровье, да нас стариков с ребятишками не обижай. Может в доме когда ссора и произойдет

- за ворота не выноси, ведь в жизни всякое бывает, гостем не проживешь, надо ко всему применяться, так и будем жить помаленьку, как Господь повелит».

Так вошла и начала хозяйствовать в доме Антона и Кузьмы. Маленькая, приятная на внешность, с сутуловатой походкой, с черными глазами и черными жидкими волосами, она во всем уступала стройной, красивой Марине. Но с первых дней жизни с Антоном сумела покорить его гордую, могучую, волевую силу. Он стал на ее стороне и во всем слушал ее. Деньги, которые зарабатывал Антон, раньше отдавал отцу, теперь же отдавал жене, и всякие планы, советы он держал только с женой. Стариков это сильно оскорбляло: «ишь, тихоня горбатая, что вытворяет, - говорил Кузьма, - ведь не от человека мудрость. Марина-то была высока, стройна, какая королева, огонь на все, хоть работать, поговорить, что походка

- любо посмотреть, а Антон ее никуда не производил, а эта недотепа, слова сказать не может, а поди что делает, совсем одурачила Антошку. Эх, головка моя горькая», - сокрушался Кузьма. Лукерья тоже горевала: «Вот тебе и святый Боже, смиреннушка, да в тихом омуте, всегда бесы водятся. Ох, и достанется девчонкам без нас. Видать по всему - штука добрая». Мария действительно оказалась доброй штукой на все. Не прожив и года в семье Кузьмы, она успела прибрать к рукам всю семью. Непокорный, сердитый Кузьма и тот сдался, стал бояться ее. Дети к ней привыкали неохотно, плохо, потому что она никогда их не приласкала и не пожалела, не слышали они от нее никогда и доброго материнского слова. Так и

23

осталась она для них мачехой-колдуньей. Так звали они ее, когда подросли. Так и осталась она для них на всю жизнь холодной, чужой, но как не тяжело, а жить было надо и покоряться своей судьбе и мачехи.

Время шло, подходила дождливая ненастная осень и холодная снежная зима. Приближалась Пасха. Мария была на сносях. «Хотя бы огород посадить, а тогда пусть развязывается, - говорил Кузьма с Лукерьей, - а то некому картошку садить». Отпраздновали пасху. Посадили картофель. Все остальное Мария посадить не успела. Под праздник Георгия Победоносца у нее родилась дочь. Назвали девочку Верой, в память Лукерьеной матери Веры. Работы и заботу Марии прибавилось - надо дитя покупать, постирать для него, по хозяйству все управить, и в колхоз на работу ходить. Работать Мария не ленилась, она была великая труженица. Днем в колхозе работала, а в свободное время по утрам и вечерам, или в обеденный период, заготавливала корм для скота на зиму. Так как она не умела косить, то она рвала руками по велику на огороде или другую траву в лесу между кустами, и мешком или вязанкой носила домой. Антона в это время не было дома. Он уехал в город Мариуполь (ныне Жданов), подработать немного, хотя бы на налоги и на домашние расходы, ибо в сталинские времена налоги на колхозников налагались громадные. Мария из всех сил старалась все заготовить сама. Дома помогала во всем ей Наталья, она тоже была очень трудолюбивая и во всякой работе не уступала трудоспособным.

Лето пролетело быстро, подошла осень. Люди стали недоброе поговаривать на Наталью. «Петровна, - так звали все люди Марию,- ты слышала, ай нет, говорят, ваша Наташка толстая от Гальцова Андрюшки». Этими словами Марию словно молотком ударили по голове. «И что выдумали, немного опомнясь ответила она, - и только брехали бы, язык-то без костей. Трепи да трепи им». На сплетни Мария была неохоча, она никогда не сплетничала.

- Да какая тебе брехня, - говорила вдова Домка Марии (Домка была мастерица на всякие выдумки и сплетни, - где какая новость или сплетня на селе, она первая знала и объявляла другим). Да ты присмотрись дуреха к ней получше, она уже видна, а наряжаться да вычищаться как стала, как годовой праздник, платок -не платок, кофта не кофта. Во, страсть-то какая, да разве он возьмет ее? Там Иван Голец сбесится, как узнает все, и Андрюшку прибьет.

Голец, отец Андрея (как его дразнили в селе), высокий, худощавый мужчина, с прищуренными коричневыми глазами и лукавой улыбкой, был очень хитрый, мудреный и лукавый мужчина. На работе в колхозе всегда хитрил, выбирал, где полегче, а позаработней, скупой и льстивый, большой подхалим и подлиза. Жил не плохо, но не правдой, держал большую пасеку. Когда приезжали из сельсовета, то всегда гостили у него. Как только, бывало, покажется председательская линейка, он первый бежит на колхозный двор. Снимает шапку, низко раскланяет

24

ся с приезжими, и хитровато улыбаясь, тихонько от людей, пригласит к себе на обед: «пойдемте ко мне, дорогие, пообедаем, я там медку немного подрезал, поедите с дороги». А дня через два, поедет в район, ему обязательно что-нибудь выпишут в помощь, как многодетному отцу. Детей у него было 10 душ. Самый старший Андрей, ему только что исполнилось 18 лет, парень был небольшого роста, черненький, с оживленными светло-коричневыми глазами, ровным, чуть вздернутым носом и с приятным веснушчатым лицом, он, в свои 18 лет, выглядел привлекательным. Как они сблизились с Натальей, никому не известно, кроме Бога да и их самих. Но только Наталья была действительно беременна от него. Когда Лукерья узнала, что дочь ее беременна (об этом ей рассказала невестка Мария), она сильно сокрушалась, не находя покоя и выхода из этого положения. «Ну что теперь будем делать, позор-то какой, ужас! Да еще сам узнает, во двора сгонит, и меня вместе с ней. Поеду к Нюре, посоветуюсь, что она скажет, может, что можно сделать...» (Нюра - ее средняя дочь, уехала к мужу Сергею, который служил и учился на офицера в городе Калинине).

Поехала Лукерья к Анне осенью, побыла там месяц и приехала ни с чем, видно поздно было уже делать аборт. Так Наталья и доходила до своего дня. И вот, пришло время родить ей. Случилось это 12 февраля.

Была страшная метель и сильный мороз. Натальи не здоровилось еще с ночи, и она ушла на погребку. Погребкой назывался шалаш, покрывающий погреб. Летом Наталья спала здесь на диване. Сюда приходил Андрей к ней на свиданье, где проводились прекрасные любовные ночи. И теперь, в ненастный морозный день, она лежала на этом самом диване. Только тогда была весна, цвели сады, нежно пахла сирень, пели свои прекрасные трели соловьи, и она была не одна, а с любимым. А сейчас, в ненастный февральский морозный день, под завывания вьюги, лежит она одна, всеми забытая, том же холодном, покрытом инеем диване, горько рыдая, в судорожных родовых схватках (в это время все ей было безразлично), но когда схватки на время останавливали ее, на нее находил великий стыд и страх. «Что будет перед людями, а в особенности перед родителями? Как показаться всем на глаза? - думала она. Да мать-то так сяк, полбеды, а вот отец да братка (так она называла Антона) как узнают что будет? Какими глазами я буду глядеть на них? Что скажу в оправдание?»

Часто повторяющиеся схватки отвлекали ее от мрачных дум, а затем снова возвращались к ней. «Повешусь, или не буду ничего есть, и подохну. Жить дальше невозможно. Кому я нужна? Сама не способна, да и еще и ребенок будет. Что я с ним стану делать? Задушить его как родится, нельзя - саму посадят, да и братку с родителями таскать будут. Один выход - удавиться, и конец будет всему позору и мне». В этот момент она была готова на все. «Пока ничего нет, я сейчас быстро накину на себя петлю» - сказала она сама себе, впопыхах снимая с себя пояс, ко

25

торым подвязывала юбку. Но повеситься ей не удалось. Возле погреба послышались чьи-то торопливые шаги и все стихло. В дверную щелку было видно, что кто-то стоял возле двери, затаив дыхание. Наталья насторожилась: «Уж не он ли это пришел? (она имела ввиду Андрея), - да, да кажется он»,- тихо шептала она. Быстро приподнимаясь с дивана, она хотела пойти, открыть дверь. Но подоспевшие мучительные схватки, не дали ей встать. Опустив бессильно голову на диван, скрепя зубами, она сдержанно застонала. Скрипнула двурь, на пороге появилась Лукерья, мать Натальи. «Какого домового валяешься тут? - грозно спросила она. Ступай в хату окаянная душа! А то возьму дрын, быстро вылечу! Ишь, место нашла, лежит, воет». А сама сокрушенно заохала: «Ох, горе горькое, ох, куда бы делся, - сквозь землю провалился бы», - уходя сквозь слезы, говорила Лукерья. «Иди в хату!» - повторила сердито она дочери, - закрывая за собой дверь.

Наталья слышала, как шаги матери удалялись все дальше от погребки. А затем все стихло. «Что делать, как поступить? - думала Наталья. Мать звала в хату, но как туда идти. Ведь она все сейчас, зайдя в хату, расскажет за меня. Да еще братка сегодня должен приехать, телеграмму за ним вчера послали. О, какой ужас! Не пойду ни за что, лучше удавлюсь или замерзну. Пока схоронят, пошумят, поболтают, а там и забудут все». Пока Наталья думала как быстрей лучше покончить свою жизнь, что бы никого не запутать в это грязное дело, - Лукерья в это время, с сокрушенным материнским сердцем вошла в хату и села молча на лавочке возле печи.

- Не пора ли обедать, баба, - сказал ничего не подозревавший Кузьма, где Наташа, зови ее.

- На погребке лежит, издыхает - со слезами в голове ответила Лукерья.

- Ну что в хате места, что ли нет? Какого лешия валяться на холоде, заболела - пусть лезет на печь да лежит. Иди гони ее в хату. Да собирайте обедать.

Мария начала доставать из печи варево, а Лукерья, шепнув что-то невестке, поспешно вышла из хаты. Вернулась она в скорости, ведя за собой, как стенку, бледную измученную дочь. «Лезь к бесу на печь - сердито, строго приказала она дочери. Ух, стерва, убить и того мало». Наталья крехтя, молча полезла на печь. Сели обедать. Пообедать полностью не успели. У Натальи начались роды. Ей было уже не до стыда, она тужилась и кричала изо всех сил. Лукерья испуганно поглядела на мужа, все еще не понимающего в чем дело, торопливо сказала: «иди, молодайка, скорей за Евдакимихой» (Евдакимиха была повивуха, принимавшая на селе у всех женщин роды). Мария, вся дрожа как в лихорадке, накинула наскоро на себя платок и одежонку, какая попалась под руки, быстро побежала за Евдакимихой.

Пока Мария ходила за Евдакимихой, догадавшись о случившемся, взбешенный внезапным горем Кузьма, как безумный бегал по хате, ругая дочь всяче

26

ски, на чем свет стоит: «Ах ты стерва, ах ты собака негодная, что же ты наделала, весь род наш опозорила, змея подколодная! Как теперь из хаты выйти, какими глазами на людей смотреть будем?! А ты, стервятина старая, куда глядела, домовой твою душу вытащи, - накинулся Кузьма на Лукерью, - у, скотина гадкая, сейчас убью!» - хватая чаплю из печи и замахиваясь ей на Лукерью, но ударить не успел. В хату вошла, в сопровождении Марии, Евдакимиха, деревенская повитуха. «Здравствуйте, дорогие Дорофеевич и Никифоровна, - и не дожидаясь ответа, -спросила - Ну, где ваша роженица?» Лукерья кивком головы указал на печь. Кузьма стоял молча, как пораженный громом, как будто он лишился речи. Евдакимиха поспешно разделась, помыла руки и поспешила к роженице. Пока повитуха помогала роженице освободиться, Кузьма машинально надел пиджак, шапку и молча ушел из хаты. Через полчаса после ухода Кузьмы из дома, у Натальи появилась дочь. Спеленав ребенка и управив роженицу, Евдакимиха поздравила Лукерью с внучкой и как могла утешила Наталью. «И ты не горюй, Никоноровна, -успокаивала повитуха Лукерью, - что уже теперь сделаешь? - ничего, выходится, теперь не старое время. А ты, дочка, не плачь, поправляйся, страшное все уже позади. Лежи спокойно не думай ни о чем. Все со временем утрясется, наладится. А я завтра прибегу тебя проведать. Оставайтесь с Богом». Повитуха ушла. Вслед за ней, как темная ночь, вернулся от соседей Кузьма. Ни на кого не глядя, разделся, снял шапку, постоял у порога, как будто собираясь с мыслями, и молча полез на печь. Больше деваться ему было некуда, потому что зимой он спал на печи. Вот и теперь, он лег молча на краю печи и лежал неподвижно, закрыв глаза руками. В хате наступила гнетущая мертвая тишина, как будто только что вынесли покойного. Даже дети молчали, как будто знали, что ныне надо молчать. Ночь прошла для всех, в каком то кошмарном полусне. А Наталья в эту ночь не сомкнула глаз, хотя у нее теперь ничего не болело. Думки ей не давали уснуть. Она твердо надумала ничего не есть и умереть голодной смертью. Наутро бабы били как в бубен по всему хутору:

- Кума, слышала новость, Наташка Жерина родила девку, говорят, приперла, - кричала Домка бабкам, идя на колодец за водой.

- А Дорофеевич, - говорила Настя Степанчикова, - страшно воюет, прямо, как сумасшедший стал - бьет, колотит все, Никанюриху чуть рогачами не убил, - сказала Настя Филякина.

- Эхи горе, с этими девками.

- Да что вы думаете, бабы, и сойдешь с ума, и сбесишься, - говорила соседка Ефросиния Андреева, - ведь это нам со стороны легко языками болтать, да смеят-ся, - а коснись-ка нас, не дай Бог, такая страсть, и мы будем так же беситься и сходит с ума. Ну, подумать только, что теперь делать? Сама считай без ноги, да еще ребенка притбала, кому как не бабке колотиться с ребенком. Ох, и горе с ними, с

27

маленьким колотиться, ночами не спишь, а подрастуттого и гляди, как бы в подоле не приперли.

Стоявшая молча Филякина Настя, спросила:

- А может, Иван с Сашухой заберут ее к себе? (Сашухой звали мать Андрея)

- Ох, Господи, и что выдумала, - невольно говорила Ефросинья, - какой там заберут. Вчера вечером Иван бесился, с Андрюшкой воевал, на чем свет стоит, похлеще Дорофеевича, как узнал об этом грехе. Андрюшку колом всего до крови избивал: «Ступай, кричит, - со двора сукин сын! Шарлатан, что бы духу твоего тут не воняло! Уходи, что б мои глаза тебя не видели».

Сашуха плачет, жалко дитя ведь, и что бы он там не натворил, а матери все-равно жалко. Наш Василий там как раз был, рассказывал, при нем это было. «Эх, и горе же великое, и чем это все кончится?» - набрав воды бабы хотели расходиться, но всевидящая Домка первая заметила идущего в дали человека, свернувшего на их хутор.

«Погляди-ка бабы, вроде как, кто-то идет к нам на Озерки. Не Антон ли? Он должен приехать». Все пристально приглядывались на приближавшегося человека. «А справди, должно быть Антон, похож на него, - сказала Ефросинья Андреева, - О, Господи, дорога-то, какая тяжкая сейчас».

Завязая в глубоком снегу, по дороге, действительно медленно шел Антон, с тяжелым чемоданом за плечами, наперевес с мешком. Подходя к логу он остановился отдохнуть. «Гляди-ка бабы, справди, Антон остановился, наверное, отдыхает», - тихо сказала Филякина Настя. А Домка, с лукавой насмешкой начала болтать. «Вот обрадуется-то, как придет домой, ведь в доме наследница появилась. Теперь там опять будет потасовка, то один Дорофеевич бесился, громил все, а теперь двое накинуться на Наташку, сожрут. В другой раз будет знать, эта Наташка, как гулять». Слушая Домкину болтовню, Ефросиния помахала головой в сторону Домки и с недовольным тоном в голосе сказала: «хватит тебе брехать. Не радуйся чужому горю и не бреши, что не следует, своя вон растет, не знаешь еще, что она за штука у тебя будет. Может похитрей Натки (Наташи), чего утопорит. Хватит болтать бабы, пошли домой». Она зачепнула с колодязя два ведра воды, подняла на коромысле и пошла на горку домой. За ней последовали все остальные. «Ух, бес, подлиза, - тихонько бурчала Домка на Ефросинью, черпая воду, - распинается за эту потаскуху. Мне беды накликает. На свою голову накличь. Уж дюже умна стала, всех перебрешет. Каждому рот затыкает, поскудина гороховая, себя лучше всех считает. Да рассказывали мне люди, какая она девкой была непутевая. Это сейчас ума стало, оттого, что в богатый дом попала, вот и носится теперь, что бы ты забе-силась, окоянная стерва. Ну, подожди, я тебя в другой раз отчитаю. Аж тырсы бу-дутлететь. Это я сегодня не стала занимается, то что Антон идетуже близко».

28

Она быстро зачерпнула воды и побежала домой. Пока бабы балагурили возле колодезя, Антон в это время уже подходил к хутору. Вошедши на гору, он остановился, снял с плеч свою тяжелую ношу, постоял, немного отдохнул, пока бабы разошлись, и пошел потихоньку домой. Первая увидела Антона маленькая Маша. Она с самого утра выбегала на улицу выглядывала отца. Увидя идущего Антона, Маша не побежала встречать его, а опрометью помчалась в хату известить о приходе отца. Открывая дверь, Маша возбужденно громко закричала: «бабушка, бабушка, отец едет с большим чемоданом и с мешком, еле несет. Дедушка вставай скорей с печки, раз отец с чемоданом, значит на совсем едет». Второпях Маша запуталась на пороге в длинной бабушкиной одежонке и не могла закрыть дверь. «Что ты стоишь, закрывай дверь, ирод непутевый, холера тебя забрала, - холоду полну хату напустила, - непутевая». Маша растерялась от мачехиного крика, не закрывая дверь, она стояла на пороге, не зная, что делать.

- Ну что расторащилась, - сердито повторила Мария, кому сказала закрывать двери, оглохла что ли? У выродок, издурили дед с бабкой, слова не скажи! Ишь, стоит, дуется!

- Какого беса рыщешь на ребенка, - обозвался Кузьма слезая с печи. Подойди да открой, руки-то не отсохли. Ослепла что ли, что ребенок запутался в тряпках, орать только умеешь, а пожалеть да помочь дитю лень-матушка. У, бесяка, -ворчал Кузьма на невестку, подходя к двери. Но закрыть дверь не успел. На пороге появился Антон.

- Боже мой, сынок, Антон приехал, - радостно воскликнул Кузьма, - заходи сынок скорей - взволнованно сказал Кузьма, помогая сыну снять с плеч ношу, и обнимая его, он спросил, - дорога то видать тяжкая после такой завирухи? Ни с кем не подъехал сынок?

- Какой там, тятя, подъехал, ни одной души по пути не проехало, даже следов никаких нет, а когда на свою дорогу свернул, тут и вовсе следов нет, позанесло все, хоть караул кричи. Снег мокрый, не прилег еще, как ступаешь, так по пояс, еле дотащился.

- Ну, раздевайся скорей, а то снег на тебе тает, - подойдя к муже сказала Мария.

Антон снял шубу и шапку, повесил на крючок, возле печи. Сам сел на лавку отдохнуть с дороги.

- Ох, батюшки, сынок, рубаха-то на спине вся мокрая от пота. А ты сел под окно, ведь ты весь горячий, продует от окна, - подходя к сыну, сказала Лукерья.

- Петровна, - позвала она невестку, - что ты, не видишь что ли, что муж весь мокрый, подай сухую рубаху, пусть переменит.

- Ишь, язва, хвороба бы тебя забрала, уж дюже желательница, - тихонько ворчала Мария на свекровь, доставая из сундука рубаху. Ух и казюля, - только

29

указывает, вроде без нее не знают, что делать, их, и досадно стало, все не по ней сделано, а за этих девок со света скоро сживут, пальцем их не тронь, чуть что, сразу наражем лезут в защиту их. Вот и издурили, что они меня не понимают, расскажу все Антоши, - думала она, подавая мужу рубаху.

Антон молча взял из рук жены рубашку, одел на себя, достал из кармана штанов маленький ключик, открыл чемодан, вытянул оттуда трех сортов хлопчатобумажный материал и сказал: «это тебе на юбку и кофту, отец на рубаху, что потемней, а это Наташки цветками на платье», - все остальное содержимое в чемодане, распорядился прибрать жене. Прибери Маш», - сказал Антон, - указывая на чемодан. Мария с иронической улыбкой замкнула чемодан, повесив ключ себе на юбку, как это делали все женщины того времени и отнесла чемодан себе под постель. Кузьма крякнул от обиды и взглянул на жену. Лукерья в ответ мужу, с горькой усмешкой покачала головой. Не подозревавший родительской обиды, Антон достал из сумки белый хлеб, колбасу, консервы, бутылку московской (водки). Выкладывая все на стол, он позвал родителей к столу: «Ну-ка тять, мам, идите, закусим немного, я тут по чуточку привез». Скрепя сердце, со слезами на глазах, Кузьма сел за стол, Лукерья последовала его примеру. За стол сели все, кроме Натальи. «А где же Наташка? - спросил Антон. Зовите ее, пусть идет обедать». Все молчали не зная с чего начать. Антон взял бутылку московской, налил полстакана и по старому обычаю, для почета, первому подал Кузьме. «На-ка, тять, впей на доброе здоровье, да закуси маленько, я вот колбаски и сыру нарезал». Дрожащей от волнения рукой Кузьма принял от сына стакан и со слезами в голосе сказал:

- Ну, будем живы, сынок, спасибо, что приехал, не забыл за нас стариков, теперь чуточку веселей будет, а то мы совсем от горя оболдели, хоть на виселицу лезь!

- Нуи придумал ты, отец, там мы еще не належимся. Как не тяжело жить, но белый свет никому не надоел. Всем сейчас жить тяжело, не нам одним, но не все же будет такое тяжкое время, все со временем наладится, лишь бы не было войны. Не горюй, отец, нас два сына у тебя, не бросим, успокойся, выпей на здоровье да закуси хорошенько, оно веселей дело будет.

Кузьма выпил, поставил стакан и, не закусывая, сидел молча, опустив голову. Есть ему не хотелось, хотя со вчерашнего дня он ничего не ел. Не до еды ему было теперь. Он все думал, как сказать сыну о случившемся горе, с чего начать и как воспримет Антон эту постыдную новость. Ничего не подозревавший Антон разливал водку, налил матери, жене и, наливая себе, он снова спросил: «да где же Наташка, пусть скорей идет, я ей налью чуточку». Кузьма заплакал, обхватывая руками голову, хотел было рассказать сыну все, как есть, но его опередила маленькая Анюта. Звонким криком она известила о себе. Вслед за криком послы

30

шалея горький Натальин плач. Все домашние замерли от страха. Видя свою маленькую дочь на руках у жены, Антон насторожился и спросил: «кто это кричит?» Все притихли и молчали. Из неловкого положения всех вывела Клава: «пап, это Анютка, тетки Наташки кричит. Вчера к нам пришла бабка Евдокимиха, залезла к тетке на печку, там она ее и выродила, вот теперь она и раздирается, больше чем наша вера орет». Буд-то обухом топора по голове ударила эта горькая постыдная весть. «Вот это да!»- вслух произнес Антон. Он поставил свой нетронутый стакан с водкой, обхватил поникшую голову руками и сидел неподвижно. Сердце у него сжалось, из глаз медленно катились одна за другой крупные слезы. На слезы Антон был тверд, он скупо плакал, даже когда хоронил жену и двух детей. А вот теперь, слезы катились сами, скупые слезы, гордого, могучего мужчины. «Ну что теперь делать, как жить? - думал Антон, - какой ужас, какой позор! Весь наш род опозорила, проклятая душа, да что же ты наделала подлюка ты негодная?! Какой срам, глаза деть некуда. Ах, домовой бы тебя забрал, непутевую еще маленькую. Ну, куда ее денешь теперь?! Корми Антон, этого выродка». Приподняв опустившуюся голову, Антон стукнул кулаком по столу, взял стакан с водкой, отлил третью часть в пустой стакан и, подавая отцу, тихо сказал: «давай-ка, тять, еще по чуточку выпьем, может немного полегчает на душе, как тяжко, словно кошки за сердце скребут. Ох, Наташка, Наташка, что же ты натворила, окаянная твоя душа!» Он выпил водку, поставил на стол стакан и тихо спросил у Кузьмы:

- Ну что теперь будем делать, тять?

- Эх, сынок, сынок, ты думаешь, мне это легко переживать на старости лет? Душа вон из тела вылезает, ты сам знаешь сынок, разве я хотел этого, да что с бесом проклятым делать, не убьешь же ее, - сокрушенно со слезами говорил Кузьма. Я думал, сынок, что с ума сойду. Это, слава Богу, что ты приехал, а то хоть веревку на горло цепляй. Эх, ты горе горькое, лучше бы ты издохла еще маленькой, собачья душа. Ведь это что такое? Срамлятина какая, фу-ты стерва, - плача приговаривал Кузьма.

- Ну, довольно, тять, не плачь и не ругай ее больше, этим теперь не исправишь того что случилось. Со временем все перемелется, - сказал подвыпивший Антон.

Наталья лежала на печи, затаив дыхание, прислушиваясь к разговору отца и братка. «Ох, Боже мой, ну что же будет, неужели выбросят из хаты вместе с девчонкой? - думала Наталья, - да саму-то куда хотят, а вот Анюту дюже жалко, такая крохотная, беспомощная она». Последние слова Антона немного успокоили ее. У нее отлегло немного от сердца. «Может, простят - братка не сильно бранился и отца уговаривал. Ну, будь что будет, теперь все равно, все уже узнали».

Лукерья с Марией молчали, они не вмешивались в мужской разговор. Марии нечего было говорить, а Лукерья молчала, считая себя виновной в преступ

31

ном поступке дочери. «Что говорить, - думала Лукерья - ругать, я уже ругала ее, а в оправдание нечего сказать, перемолчу лучше, все постепенно перемелется, что же теперь, не убить же ее».

Двенадцать дней Наталья не слазила с печи и отказывалась от еды. Чем она питалась в эти дни, осталось неизвестным. Мачеха говорит, что вроде Лукерья тайком от всех понемногу подкармливала Наталью. Ребенка своего она кормила, как положено матери, а Лукерья купала внучку, пеленала и стирала пеленки. Вскоре по хутору разнесся ложный слух, что Наташка совсем у Жериных доходит, Кузьма с Антоном издеваются над ней, не дают есть, и грозят выгнать из дому. Об этой брехне жена Антона услышала на работе от баб. Придя с работы домой, Мария рассказала обо всем мужу. «Знаешь, Антош, что бабы говорят, вроде мы морим Наташку с голоду, издеваемся и грозимся выгнать ее из дому, и если Наташка умрет, то Дорофеевича с Антоном хорошо потаскают, да прилепят лет по пять». Выслушав жену, Антон сильно встревожился - «а в самом деле, - сказал он, - она не жрет ничего, вдруг подохнет, а меня будут таскать за беса. Пойдем, пообедаем, да я заявление напишу в сельсовет. Пусть приедут и разберутся». После обеда Антон взял лист бумаги, ручку и начал писать:

- Что ты пишешь? - спросил Кузьма у сына.

- Заявление в сельсовет хочу написать. Председателя сельсовета надо позвать.

- Зачем? - удивленно спросил Кузьма.

- Да вон, домовой-то не жрет ничего, а издохнет, меня таскать будут, скажут, что с голоду уморили. А кто ей не дает?! Пусть слазит с печки когда зовут, да садится за стол и ест. Какого домового притворяется! Наварила каши да еще коники выстраивает, брат виноват, что она в подоле принесла!

Кузьма тоже бурчал на дочь:

- Что ты уродничаешь, стерва! Брата за решетку посадить захотела?! А ну слезай с печи, а то возьму дрын, так я тебя скорей подниму, ух, выродок! Кузьма сплюнул и замолчал.

На другое утро Наталья, сгорая от стыда, слезла с печки, умылась, причесалась, одела другое платье, и вместе со всеми села за стол завтракать. «Ну, давно бы так не притворялась, - спокойно говорил Антон, - кого удивила этим, кто виноват в этом, натворила срамоты и терпи теперь».

С этого дня Наталья потихоньку начала возвращаться к обычной жизни и привыкать к своему постыдному положению. Бабы на хуторе посудили, поболтали за Наталью и затихли. Дома тоже вошло все в обычный порядок. Даже непокорный Кузьма, и тот смирился, - нет, нет, да и покачает малку, когда бабы заняты, а девчонка кричит. На работе любопытные бабы спрашивали у Марии, в особенности Домка:

32

- Петровна, расскажи, как там Доровеевич, небось все еще ворчит на Натку?

- Да ну их, бабы, он и дед за одно с ними, Гальченка этого как домовой, все равно качает в люльке, когда матери некогда, а Наташки нету.

- А делиться не думали? - допытывались бабы.

- Да пока молчат. А я Антоши говорю, пусть живет до весны, а тогда пусть идет к лешему. Нужен нам этот выродок кормить, сумела нажить, пусть и воспитывает.

- А как же дед с бабкой?

- А они, - Антоша говорит, - как хотят, я их не гоню, они родители, а уйдут держать не стану.

Время шло. Приближалась Пасха. Все готовились к празднику. Бабы и девки белили хаты, украшали иконы новыми полотенцами, стирали на речке белье. Забот было много. Мария с Лукерьей тоже готовились к празднику. Под Пасху, Лукерья приготовилась пироги учинять, а кадушки не было дома.

- Петровна, дежка-то наша у Гальцовых, надо взять, а то скоро пироги учинять.

- Сейчас, мамаш, схожу, - сказала Мария, отдавая Маши маленькую Веру.

- На, держи, а я пойду за кадушкой, - сказала Мария и ушла.

У маленькой Веры было заболевание спазмофилия (младенческая). Она всегда сильно кричала, когда ее забирали от матери. При сильном крике у нее начинался спазмофилический приступ. Вот и теперь с ней случился такой же приступ. Она закричала, посинела, вытянулась и умерла. Видя, что девочка не дышит, Маша испуганно закричала: «бабушка, бабушка, иди скорей сюда, Вера умирает, да скорей же иди, Вера уже не дышит», - дрожа и плача, торопила Маша свою бабушку. Лукерья бегом прибежала, взяла девочку на руки и сказала Маши: «Ну что ты, дура, не плачь! Это у нее приступ младенческого. Он сейчас быстро пройдет». Она стала делать ребенку искусственное дыхание, вращать ручки, хлопать по личику ладонью. Но жизнь девочки не возвращалась. «Дед, дед, вставай скорей! Должно быть Вера умерла», - испуганно закричала Лукерья лежавшему на печке Кузьме.

- Да ну, что ты в самом деле, - поспешно слезая с печки произнес дед.

- Погляди-ка дед, - поднося к нему безжизненное тело, сказал Лукерья. Осмотрев девочку, Кузьма засокрушался: «Ох Господи, бабка, он правда не

дышит, синяя вся, значит конец». Лукерья заголосила: «Ох головка моя горькая, милая моя внученька, не тебе надо было умирать, моя ты маленькая деточка, да кто не нужен, тот живет, а ты ушла, не живши на белом свете (ненужным она имела ввиду Натальину девочку)». О смерти своей маленькой дочери Мария узнала по дороге от Гольцовых. Известила об этом ее Маша. Когда Лукерья забрала у нее мертвую Веру, она наспех натянула на себя одежонку, и с криком по

33

бежала за мачехой. Увидав мачеху, вышедшею от Гальцовых, Маша рыдающе закричала:

- Мама, иди скорей домой, Вера умерла!

- Что? - недоуменно переспросила Мария.

- Да, Верочка говорю тебе, умерла, пошли быстрей.

Известие о смерти дочери, словно громом поразило Марию. Сердце ее сильно забилось, ноги не повиновались, он не могла идти: «О, Господи, что за страсть, я только что пошла, она ничего была, ну, сколько тут прошло, минут пятнадцать всего, как я ушла из дому. Может это приступ у нее младенческого? О, Господи, ноги совсем отсохли, не могу идти». Задыхаясь от волнения, Мария побежала к хате, вошла в сени, поставивши кадушку, она услышала в хате голосьбу Лукерьи. Мария стояла неподвижно в сенях, как будто ее заковали в цепи, слезы ручьем текли у нее по щекам. Откуда-то бежавшая с улицы Клавка вбежала в сени, и видя что мачеха стоит плачет, а в хате голосят, она спросила у нее: «мам, а мам, что ты плачешь и бабушка голосит, ай тетка Наташка другого Анютку выродила? И не дождавшись ответа добавила, - ну что ты стоишь, пошли в хату». С горьким рыданием Мария пошла в хату вслед за Клавой. Голосить и причитывать она не умела, а рыдала как дитя, которого только что наказали. Лукерья покупала младенца, пошила красивую шапочку и платьице, одела ее и положила в святой угол. Антон сам сделал для дочери гробик и деревянный, дубовый крест. Маша очень сокрушалась за маленькой сестричкой. Она была очень чувствительна ко всякому горю и несчастью. Вот и сейчас, собирая первые весенние цветы (вороний глаз, медуницу, рясочки), чтобы украсить гробик, маленькой сестричке, Маша думала: «я так украшу красиво головку Верочки, как венок сделаю, и яички красные все положу ей. Я еще нарву себе цветов, а она больше никогда не увидит цветы. Закопают ее в ямку, вон там, где дед Меркулов, за лесом, там ей дядя Вася Андреев яму выкопал. Положат ее туда, закопают, земли большую кучу навалят на нее, как страшно», - думала Маша, неся цветы домой. По дороге ее нагнала Клавка, бежавшая с Гольцовой Валькой. Валька была не хуже Клавки, атаман и заводила на всякие дурацкие выходки и шкоды.

- Чего ты, Мань, плачешь, ай побил кто?

- Нет, - сквозь слезы ответила Маша, - за Верой плачу, жалко мне ее. Закопают в ямку, и не будету нас больше Веры.

- Фу, дуреха, чего ревет, ну и пусть закапывают, раз издохла! Вот хорошо, нам не нянчить теперь ее.

Хоронили Веру на второй день после Пасхи. Маша видела, как отец с соседом Андреевым Василием опускали гробик в могилу и бросили горсть земли со словами: «тебе гнить, а нам жить». За ними последовали все остальные, кто пришел проводить младенца в последний путь. Начали засыпать могилу. Старушки,

34

которых было на хуторе четверо, протяжно запели: «Святый Боже...», к ним присоединились молодые мужчины и женщины. Маша никогда не слышала церковного пения (ибо церкви у них в это время были закрыты). Мелодичные звуки этого напева еще больше растрогали доброе ее детское сердце. Маша словно окаменевшая стояла молча и с ужасом смотрела, как холмик земли с новым дубовым крестом вырастал над ее маленькой сестричкой. Горькие слезы жалости текли у нее по щекам.

- Ты подумай-ка, какая умная девочка, - говорили между собой бабы, - глаз не спускает с могилы, стоит как вкопана, словно почетный караул, а плачет как старая, иная бы моталась и слезы не уронила. Да вон, возьми, Клавку их, ишь, гогочет с ребятишками, как жеребец. Травушка не расти, что в доме горе.

- Я смотрю бабы, Маша у них не такая, как другие дети, словно не от мира сего взята, - сказала соседка Анастасия, - смирная, все копается возле хаты дома и играет больше одна. То кресты из конопей делает, потом капает могилку, хоронит куклу и голосит.

- То в яму, в сад залезет, завяжет маленькую, слепленную из воска свечу и стоит перед свечой на коленях, - сказала Филякина Настя.

- К чему ее эта игра, - это что-то она предсказывает, ведь дети - они предсказывают, да долго ли до беды, а может от того она такая, что мать не родная, -сказала Ефросинья. Эх, бабы-бабы, кому нужны чужие дети. На своих-то рассердишься, поругаешь и побьешь, тут же и пожалеешь. Съесть сам вперед никогда не съешь, а им скорей тычешь. Ох, и жалки они матери. Вишь, Петровна как за своей плачет, а если бы Манька или Клавка на этом месте лежала, небось, не рыдала бы так, может что от людей силком поплакала бы, что б люди не осуждали.

- Я гляжу, бабы, она хитрая, - сказала Анастасия, - девчонок этих бабка купает, стирает Наталья, а она не за холодную воду не берется. Умрут старики - достанется этим девчонкам.

- Клавка - та, в обиду себя не даст, - это бес, а не дите, - сказала Домка. С девчатами не играет, а стаю ребятишек таскает за собой и как командир командует над ними.

- Ну, пойдемте, бабы домой, пора управляться, вечереет, - позвала подруг Сашуха Ивана Гольца, подходя к ним от могилы.

- Да, солнышко на закате, пойдемте , - повторила Ефросинья Андрева, -пусть с Богом лежит и нас ожидает.

Последними с кладбища уходила семья Жериных. Кузьма первым поклонился перед только что насыпанным холмиком над внучкой и сказал своей жене и невестке: «ну бабы, хватит плакать, что же теперь сделаешь, раз так Бог дал, с ним ведь не подерешься. Пойдемте помаленьку домой управляться, уже солнышко близится к закату, скотину надо управлять на ночь».

35

Домой шли вместе, всей семьей. Маня шла рядом с Лукерьей и думала: «Мы идем домой, а наша Верочка осталась на кладбище, под землей. Ей теперь там сильно страшно и тяжело. Дядя Вася с Андреем страшно много земли на нее высыпали. А может Вера там летает, бабушка мне говорила, что все люди умирают, одни раньше, другие позже и тела их сгнивают в земле, а духи умерших всегда живут и летают на том свете с ангелами, если конечно, душа была добрая, не злая, не жадная и не обижала людей. Такая душа в раю живет, а душа злющая, жадная и обижающая людей - вад к бесам идет, и там она будет с бесами в зловонии вечно гореть в огне. Вера наша, говорила бабушка, в райском саду будет с ангелами летать, потому что она безгрешный ангел, еще бабушка говорила, что Верина душа до сорока дней будет домой прилетать, водичку пить и медком закусывать. Они с матерью поставили на окно стакан с водой и маленькую чашку меда для Вериной души. Я обязательно подкормлю и посмотрю, как она прилетит на окно, мне так хочется посмотреть, какая она теперь стала, ведь она в ангела превратилась. А как же она вылазить будет из-под земли, ведь мужики так плотно яму засыпали, даже не одной щелки не оставили. Может, надо будет в яму дырку прокопать для Вериной души? Что бы ей свободно было летать домой, брать водичку. Я скажу об этом бабушке, она все знает». Мысли Мани прервала Клава, она дернула сзади Маню за рукав и крикнула:

- Маня, пошли на выгон у мяча играть, там девчат и мальчишек полон вагон.

- Да ну тебя с девчатами, иди сама.

Но Клава схватила Маню за руку и потащила с собой.

- Глядите, недолго мотайтесь! - приказал Антон, побежавшим на выгон девчатам, - сейчас дома управимся, ужинать будем, а тогда беги за вами...

- Ладно, папа, - мы скоро придем, - ответила Клава и помчалась на выгон к ребятишкам, таща за собой Маню.

К ужину сестрички пришли домой, как им было велено. Ужинали всей семьей вместе. Кузьма разрешил всем выпить по 50 грамм вина с горя и ради великого праздника.

- А помины по Вере сделаем на проводы, - говорил Кузьма. Сегодня второй день Пасхи, помины справлять не положено. Пасха - великий праздник. Христос воскрес, птица гнезда себе не вьет, и помин делать нельзя. Я звал ребят на кладбище пообедать, не пошли, - сказал Антон, - говорят не положено в эти дни поминать, другим разом придем, помянем.

- Ну что же, сделаем на проводы, как раз, кстати, будет, всех родных вместе тогда помянем.

После ужина пошли все спать. Маня легла на постель и ждала, пока бабушка помолится и ляжет возле нее. «Тогда я расспрошу все у бабушки про тот свет, про души и ангелов». В этот вечер она долго не спала, все расспрашивала у Луке

36

рьи за неведомый ей мир и все поглядывала на окно, где стоял стакан с водой и мед, не прилетела ли Верины душа пить воду. Лукерья приказала Маши спокойно спать, а как прилетитдуша, она ее разбудит.

- Гляди бабушка, обязательно тогда меня разбуди, я посмотрю на Верину

душу.

- А как же, разбужу, а завтра мы опять пойдем все на кладбище, проведаем Веру и всех усопших родителей. Яички покатаем на могилке, а теперь спи, час уже поздний пора спать.

Маня прижалась к бабушке и крепко уснула. На второй день рано утром мы всей семьей пошли на кладбище проведали покойную Веру, покатали по могилке яички, посидели немного, раздали пряники и конфеты поминать новопреставленную и возвратились домой. После завтрака Кузьма лег отдыхать, а Антон пошел на колхозный двор, там всегда собирались мужики со всего хутора на наряд к бригадиру, а в праздничные дни побалагурить. Женщины, по праздничному наряженные, тоже собрались возле нашего двора, они сели на бревне, под раскидистой ракитой, начинавшей распускать свои нарядные сережки, и балагурили кто про что, особо много хорошего рассказывала Лукерья, знавшая много давних событий. Рассказала она бабам как она со своей матерью ездила в Иерусалим Богу помолиться. «Мы тогда долго шли пешком, а потом водою на пароходе ехали. О, милые бабоньки, сколько туда людей Божьих идут - конца нет. Вот где люди молятся, а какая там красота - не рассказать. В Киев заходили, в пещерах были. Ох, батюшки, какое там было моление, прямо как на небе. Монахи-то молодые, а одежды на них длинные, черные, до земли тянутся». Маня сидела возле бабушки затаив дыхание. С замиранием сердца слушала повествование бабушки и думала: «вот бабушка счастливая, где она только не побывала. А дома бабушка такого не рассказывала, ну я после все равно у нее все расспрошу, она мне расскажет».

- Ну, бабы, пора расходится обедать, - сказал Василий Андреев, подходя к бабам, - мужики уже разошлись и вам пора.

- Да ну вас под звон, - ответила недовольно Ефросинья, его жена, - тут Ни-кифоровна самое интересное рассказывает, а вас чума принесла сюда, как вы скоро есть захотели - бурчала Ефросинья на мужиков, поднимаясь с бревна.

- Ну что, бабы, пойдемте и мы обедать, - сказала Филякина Настя, - наши мужики тоже пошли домой.

- Теперь бабы, нескоро соберемся посидеть, - сказала Михайлихина, - подходит работа дома, и в колхозе, земля подсохла, огороды надо пахать, да и скоро картошку сажать будем, только успевай, бабы, поворачиваться.

Время шло быстротечно, вроде недавно стоял снег на пасхальных днях, только чуть зеленела верба да ракита, а теперь уже стоят в белоснежном наряде сады и своим благоухающим ароматом наполнили весь хутор. «Как я люблю эту

37

пору, - говорила Маша, - когда все в природе оживает, набухают зеленые почки на деревьях. Березы, ракиты и вербы одеваются в красивые длинные нарядные сережки, в лесу и на лугах молоденькая травка расстилается, а кругом по траве, как небо, синеют подснежники, розовеют рясочки и много, много разных весенних цветов. Как хорошо в это время в лесу. Хотелось распростать руки над всей этой красотой и без конца любоваться созданием Господним, - только не все люди понимаютэту великую, необъятную Господнюю красоту».

Весна того года была ранняя и очень теплая. После Пасхи на Фоминой неделе, люди начали пахать огороды под посадку картофеля. Наталья с Лукерьей надумали отделяться от Антона. В воскресный день, сразу после мая, вызвали председателя сельсовета и двух понятых (свидетелей). «Как поделили моих отца и тетку я не помню, только знаю, что Наталья, бабушка и дедушка ушли от нас, забрали корову, и мы остались без молока». Ушли они в село, в хату средней дочери Анны. Сама Анна, как похоронила свекровь, уехала к мужу, который после армии ушел учиться в военное училище. По окончании училища он получил звание офицера и забрал к себе Анну с детьми.

С горькими слезами, с тяжелой болью в сердце, уходил Кузьма от сына. Ему жаль было расставаться с родным хутором и со всем, что было нажито его трудом, его руками, сам он стал очень слаб, немощен. «И куда идти со своей печки в хату, - сокрушаясь, говорил Кузьма. Ведь он зять, как устроится окончательно, приедет продавать хату, а тогда куда? Хоть живым в могилу прыгай». Но, оставаться у сына, он не смел, ибо Лукерья, жена его, уходила с дочерью Натальей... Она то и затеяла дележ. Очень горько сокрушался Кузьма о внучках сиротках Клавы и Мини. «Пропали девки, заездит их окаянная и заступиться будет некому. Сам-то не очень заботится о них. Несчастные мои крошки. Да Клавка-то еще постоит за себя, мот девка растет, но еще мала, а как подрастет в обиду себя не даст. А вот Маня, такая боязливая, да тихая, слова не вымолвит все молчит, хоть убей, с места не сдвинется, и сбрехать не сумеет, ох, и достанется ей горемычной, пока подрастет. Ох, горюшко, горькое. А тут, эту домового хромую бес угораздил такую чушь постыдную сотворить, фу ты, бесяка, взял бы дубину, да изломал бы всю об беса, что бы ты знала окаянная душа, как гулять, зачем бы мне, дряхлому старику нужно было идти со своей печи, крошек этих бросать. У, выродок, непутевая, что только ты натворила». С таким негодованием и горькой болью в сердце покидал Кузьма свой родной корень - все, что было здесь ему близкое и дорогое.

Ушли они 9-го мая 1940 года, в памятный день на красную горку. С горьким, не по детски, плачем провожали своих любимых дедушку и бабушку - они знали, что их теперь некому защищать и жалеть. С того дня, как ушли старики, жизнь маленькой Маши с неродной матерью стала очень тяжелой. Мария не благоволила к тихой, застенчивой девочке с самого начала, как вошла в этот дом. Но обижать

38

детей ей не дозволяли старики, очень любившие внуков. Мария в душе очень злилась на свекровь, но вслух ничего не говорила. Иногда жаловалась Антону, что дед с бабкой поиздурили девок, хвороба бы их забрала, что ничего не скажи на них, сейчас пойдут жаловаться деду или бабке, а те раздираются за них, уже они милосердны. Антон много выслушивал жену, но отцу с матерью ничего не говорил против. Как хорошо жилось детям в присутствии бабушки и дедушки, у них была защита, теперь все кончилось. Они остались на попеченье своего грозного отца и лукавой недоброй мачехи. «Теперь защиты нет, я вас приберу к рукам, -ворчала Мария на детей, - а то совсем издурились. Это все дед с бабкой умничали, а эти дуры здоровые уже, а делать ничего не хотят. Жаловаться теперь некому. Смотри, у других такие девчата все делают, а эти трава не расти. Сам-то Антоша куда глядит, распустил их до нельзя, поглядишь, повырастают дурами не работными». Так Мария начала по-своему воспитывать своих падчериц. Не оставила она в покое и мужа, быстро прибрала его к своим рукам, все настраивала его против детей. И умный, большой силы воли мужчина, склонился на ее сторону, стал верить во всем жене. Ушли старики, а вместе с ними ушла навсегда детская радость Маши и Клавы. Жестокий, грубый Антон никогда не приласкал своих детей, как отец, никогда не назвал дочерью. Дети боялись его как огня. Только бывало слышишь от него, как он грозно кричит: «Машка! Ох, окаянная душа, я кому сказал куда сбегать!» И бедная Маша, со страхом, опрометью бежала исполнять то, что ей приказывали.

Прошел год с тех пор, как ушли Кузьма с Лукерьей, а детям казалось, что дедушка с бабушкой нет с ними долгие годы. Как нелегко жилось Мани в отцовском доме. Дети ходили до дедушки с бабушкой поесть, попить молочка, рассказать старикам, как умели, все, что сворили в их доме. Старики сильно сокрушались, но сделать ничего не могли. Взять внуков к себе было некуда, да и сами уже совсем немощны, за самими нужен уход. Одна Наташка еще ходит на работу, а ведь четыре души, та балистенок - есть только давай. «Ох, горе-горе, - сокрушался Кузьма, - да если бы лет 10-15 назад, то плевать хотел бы я на всех, никогда не оставил бы девок, сам бы выстроил, а теперь шабаш (это значит конец)». Наталья, как стала матерью, стала ласково привечать девочек и все ругала Петровну (мачеху), за ее проделки.

Лето подходило к концу. В половине августа к Кузьме приехала дочь Анна с мужем и объявили старикам, что будут продавать хату. Старики и Наталья сильно огорчились и сокрушались: «Ну, что делать? Куда теперь деваться - гневно говорил Кузьма Лукерьи. У стерва, и что только наделала», - ругал он Наталью. Анна с Сергеем (так звали ее мужа) продали хату по близости своему соседу Роману Чибасу, а свою небольшую хатку роман предложил купить старикам, и тем ничего не оставалось, как продать корову и купить эту хатенку. Денег на хату не хватало,

39

ведь какая ни есть, а все хата, дороже коровы стоит. Но щедрый зять смиловался (вопреки своей жене, которая была очень скупа) над стариками, доплатил Роману, сколько не хватало у стариков, и они перешли в Романову хату на его усадьбу. Роман разрешил жить старикам только до весны. «А весной я буду строить дом, а старики к тому времени должны перенести хату с его усадьбы куда хотят». Что тут делать опять беда, как перенести хату, на какие средства? Ведь в доме ни гроша. Кузьма доходил до отчаяния. «О Господи, - говорил он в горести, и что пришлом мне по старости по чужим углам шляться. Ох, головка моя горькая, а все это та стерва довела до этого. Ну, куда теперь голову приклонить. Стаскаюсь до Якова и Антону передам, может, как то перетянут хату на свободную усадьбу. Эх, Кузьма, Кузьма, дожил ты до ручки», - говорил он сам себе. Идти к сынам Кузьме не пришлось. На этот же день зашел к отцу Антон. Кузьма с сокрушением стал жаловаться сыну:

- Что делать, как быть? Ведь на чужой усадьбе сидим, и хозяин заявил убираться.

- Шел бы ты отец домой, на готовую печь, и кто тебя гнал из дома, - сказал Антон, выслушав отца.

- А куда же нам деваться с Натальей, да и девчонку не прибить же, - сказала расплакавшаяся Лукерья.

- Никто вас не гнал, - повторил Антон матери, - а ушли, держать никто никого не будет, всякому своя воля.

Он замолчал, немного посидел молча, а потом сказал родителям: «не горюйте, как-то будет. Сейчас зайду к Якову поговорю, что-то решим.

От родителей Антон сразу пошел к брату. Якова дома он не застал (он работал кладовщиком в колхозе).

«Его рано забрал председатель, - сказала Евдокия, жена Якова, - семена нужны, сеять сегодня поехали. Подожди братка, он должен на завтрак приехать». Пока Антон с Евдокией разговаривали о домашних делах, вскоре пришел Яков. Поздоровавшись с братом, он приказал Евдокии подавать завтрак. Сели за стол. Антон сразу начал говорить брату о родителях:

- Знаешь, Яков, что я пришел?

- Скажи, браток, - ответил Яков.

- Я сейчас был у отца, беда там великая, - он помолчал, потом продолжил, -плачет отец, говорит куда деваться, хуже собаки пришлось доживать, углы чужие считать. Ромашка приказал срочно хату убирать с его усадьбы, что будем делать, браток? Я ему говорил, что никто тебя не выгонял из дома, по своей воле ушел, и теперь дверь у меня не заперта для тебя, - иди, лезь на печь. А мать против, ей жаль ту, беса оставить - тянется за ней. Отец один не пойдет назад, вот и думай что хочешь. Эх, горе, да были бы деньги, чтобы об этом говорить стал. А то начни

40

перестраивать, один ничего не сделаешь, надо нанять, а за что? Сами кое-как перебиваемся, не живем, а существуем. Я у двоих нанимался хаты ставить, подработал маленько, хотя б коровку ребятишкам купил, а то хоть караул кричи, ведь хлеба почти нет, одежонка дырявая на всех, переменится не во что, а налоги ужасные налагают, еле существуем, вот и перестраивайся, как хочешь, но все равно, - продолжал Антон, - они наши родители, надо, что то делать.

Подумали, подумали и решили хату стариков перевезти Якову, а стариков поместить в маленькую хату Якова, сделанную из амбара, доставшуюся ему при отдела от отца. Так они и сделали, как решили. Для того, что бы перевезти и поставить хату Якову, пришлось продать корову, ибо денег взять больше было негде. Антон во всем помогал брату перенести и поставить хату.

Вошел Яков в новую хату 28 августа 1940 года. Так, Яков с родителями и сестрой стали жить на одной усадьбе. Прошло лето, наступила осень 1940 года. Люди начали убирать огороды. Лукерья с Кузьмой тоже помогали Натальи поскорей убрать огород, пока стояла хорошая погода. Выкопаем картофель, бураки, брюкву. Наталья только помогала носить, когда приходила с работы. Сами старики носить не могли и совсем стали слабые и немощные, а работать было надо, хотя через силу. «Ну, слава Богу - говорила Лукерья, когда убрали огород, - управились за погоду, теперь умирать можно, все управлено, только фасольку осталось погрузить, да капуста еще не убрана, но ее рубить спешить нечего, она еще зеленая стоит, - говорят она в морозы растет лучше. Пусть пока стоит еще». Октябрь подходил уже к концу. Кончились солнечные октябрьские дни, погода изменилась, начались дожди. Вместе с погодой занемогла сильно Лукерья и жаловалась Кузьме: «что то я, дед, совсем ослабла. Голова сильно болит и ноги распухли, погляди как колодки налились, и вся я стала словно каменная, наверное конец подходит дед. Да мне то пора, ведь 62-ой год пошел. А вот девчонку жалко, совсем еще мала, три года только ей. И как Наташка будет тогда справляться, ума не приложу. Да ты то как будешь, один ведь, она на тебя как на собаку рычит, а сил нет помогать, ох и горе мне с вами, и умереть спокойно не дадут, - сокрушалась Лукерья. Хоть и некудышние мы, а все таскаешься и потихоньку копаешься, дома все приглядишь. Хоть порыкивает Наташка на нас, да погоди, и без нас еще хлебнет соленого до слез. Как говорят старые: есть - прибил бы, а нет - купил бы. Эх беда, беда, но что Бог даст», - закончила Лукерья. Кузьма сильно встревожился за жену. «А ну, как бабка в самом деле скоро отправится, - думал Кузьма, - пропал я тогда, кому нужен без нее. К ребятам идти просится стыдно, а Наташка хуже беса сейчас, как собака рычит на нас с бабкой, а один останусь совсем загрызет. Ох, Господи, лучше бы мне умереть первому. Ведь ей, как женщине, легче будет прожить без меня. Да ведь с Богом не подерешься, на все воля Его».

41

Болела Лукерья не долго, всего три недели. Лежать, почти не лежала, все дни своей болезни через силу вставала, стараясь что-нибудь сделать. И лишь за день до смерти, не встала с постели. Утром, Кузьма и Наталья встали, Лукерья позвала к себе мужа и сказала: «Сходи дед, к Якову, пусть сходит в Озерки за Антошей, пусть придет сам и девчат обязательно приведет, и Яков с Доней и с детьми вместе с Антошей пусть придут. Хочу всех видеть, - со слезами, сказала Лукерья, -хочу со всеми попрощаться, жаль всех, но что поделаешь, все равно уходить надо, - чувствую я конец», - сказала Лукерья, голос у нее стал какой-то тихий и тупой. По всему видно было, жизнь ее на исходе, Кузьма догадывался, что подходит конец. С сокрушенным сердцем, полным горечи он спросил у жены: «что ты, бабка, совсем заплошала, неужто умирать вздумала? Ну что ты затеяла, а я как же, куда мне деваться без тебя? Эх, бабка, бабка», - бормотал в слезах Кузьма. Он стал перед женой на колени и с рыданием просил прощения за всю прожитую жизнь, и в горечи прочил не покидать его. Лукерья обняла мужа, попрощалась с ним, и Кузьма пошел до Якова, рассказать сыну все, что приказала Лукерья. Яков немедля поехал на хутор к брату. Оттуда браться приехали вместе и привезли с собой девочек - Клаву и маленькую Маню. Яков зашел в свою хату, позвал жену и детей и все вместе отправились в маленькую хижину к Лукерье. С прощальным горьким взглядом и сокрушением в сердце встретила своих сынов и внуков, ибо знала, что часы и минуты ее жизни сочтены. Она попыталась подняться без посторонней помощи, но силы ее оставили и все же, при помощи сына, она встала, позвала ближе к себе Антоновых детей, обняла их худыми, горячими, жилистыми руками от тяжелого труда и горько заплакала: «Ох, мои вы жалкие, мои ненаглядные, как же мне жаль покидать вас! Антош, - обратилась она к сыну тихим от бессилия голосом, - гляди, вот тебе мой наказ: не обижай их, - она указала на детей, - да ее прицыкивай, (ее она имела в виду его жену) чтобы не очень вверх брала, что б детей не затуркала, - пропадут. Вон, как у Горлонихова Евсика в дураков превратила пасынков и люди смеются из них, а свою, вон как одевает да перед людями выставляет: «моя дочечка умница, красавица». Смотри, сынок, что бы у тебя так не случилось. Клава-то вишь боевая, но мала еще, а эта - она взяла за голову Маню, - как овечка, кто не захочет, только тот и не обидит ее», - она погладила Маню по головке и прижала к себе и горячо, горячо, как бы прощаясь с ней, поцеловала ее несколько раз в голову. Отдохнув, немного от бессилия, она дала наставления обоим сынам и сокрушенно плача, просила сынов не оставить Наташку. «Помогите ей, мои родные, перенести хатенку на ее усадьбу, где ей дал колхоз. Ведь на одной усадьбе с Яковом все-равно не уживется, дети растут, будут драться, да и огород за глазами - это не дело. Постарайтесь ради меня - помогите ей, ведь хоть какая она непутевая, а все не чужая - сестра вам». Сыны оба обещали матери перенести весной хату Натальи на поместье и по возможности будем помогать

42

ей. «Ну, спасибо вам, мои родные, вы всегда были послушны мне, и я любила вас, как преданная любящая мать и теперь хочу, что б после меня вы жили дружно». Потом, она дала наставление Наталии. «Что б не чуждалась своих братьев, не гордилась, в чем нужно или необходимо - покорись, попроси ребят, ведь не чужие они тебе, братья, все равно в трудную минуту смилуются, помогут. Не будь такой упрямой, нелюдимой, - продолжала она наставлять дочь, - да отца не обижай, не рыкай на него по-собачьи, рубашенки стирай ему, не вечный он, тоже туда глядит вслед за мной». Слушая Лукерью, Кузьма молча сидел на лавке, горько плакал. Плакали и сыновья. Невестка Евдокия нарушила молчание.

- Мамаш, - обратилась она к свекрови, - да что ты, в самом деле, умирать задумала? Можетеще поправишься, выздоровеешь. Люди еще сильней болеют и поднимаются, да еще и бегают как.

- О, нет Доня, я не маленькая, чувствую по себе, что пришло время покинуть все самое дорогое и белый свет.

Она попросила положить ее, закрыла лицо руками, - рыдание со стоном и тихим воплем вырывались у нее из груди, потом открыла глаза и тихим, едва слышным голосом проговорила: «И простите меня, дети, первый раз, второй и третий. Ведь на веку, как на долгой ниве, - всякое бывает, хорошего и плохого, а плохого больше, что бы поддобриться к мужу да к сынам, - ябедничала на невесток, и всякую небылицу наговаривала, да осуждала их. Простите меня, окаянную, за все мои прегрешения. Живите, дети, в мире друг с другом, не чуждайтесь друг друга, приходите на помощь, когда у кого из вас беда и скорбь. Отца не оставляйте, один он у вас останется немощный, чтите его до конца, как отца. Не давайте в обиду, - она указала на Наталью, - прицыкивайте ее. Теперь, дети, давайте все станем на колени, попрощаемся все и останетесь жить с Богом. Меня похороните, как подобает, по-христиански. Псалтырь читайте по мне, великую панихиду отслужите и на сорок дней помин подайте по мне». Попрощавшись с детьми, Лукерья повернулась на спину, закрыла глаза, вытянулась и с миром испустила последний издох. Наталья с детьми закричали, Авдотья заголосила, Кузьма и оба сына упали ниц лицами и горько плакали. Немного успокоившись, Авдотья побежала за купальницами. В четыре часа дня в воскресенье Лукерья лежала уже убранная в святом угле на лавке. Народа собралось много, читали псалтырь, горели свечи, Маня осталась ночевать. Всю ночь она не спала, сидела вместе со взрослыми и все плакала за бабушкой. Маня очень восприимчива ко всякому горю и не по-детски вдумчивая, она сильно тяжело переносила смерть своих близких и дорогих сердцу людей. Хоронили Лукерью на третий день. Провожать ее пришли люди со всего села, ибо она у людей считалась почетной и авторитетной. Гроб с телом Лукерьи несли родственники на головах. Это было очень почетно в то время. Идя за гробом на кладбище, Маня все время безутешно плакала, а ко

43

гда прощалась с бабушкой, ее еле отнесли от гроба. Когда гроб опускали в могилу Маня, как взрослая, голосила за бабушкой. Все присутствующие люди плакали навзрыд, смотря на эту девочку и слыша, как она произносит не по-детски слова горечи. С кладбища ее насильно увели домой. Помины по Лукерьи сделали богатые, всем на славу. Так постарались сыны для своей любимой матери.

Время шло своим чередом. Приближалась уже весна. После смерти Лукерьи, Маня долгое время продолжала плакать за своей бабушкой. Теперь она всем сердцем прилепилась к Кузьме. Это у нее все, что осталось дорогое в сей жизни. Маня любила своего дедушку всем сердцем, всей своей чистой детской душой, ибо от него она получала заменившую отцовскую и материнскую ласку, защиту и заботу. Но Кузьма стал тоже очень слабый, больной. Он после смерти Лукерьи совсем заплашал, ослабел. Смерть жены, сильно отразились на его здоровье. За Лукерьей Кузьма сильно тосковал, хотя в последнее время она совсем стала немощна, а за ним все же присматривала до конца - стирала себе и ему, хотя сидя, но сама, да и печь вытопит, и обед сварит. Все у них было за одно: поговорить о хозяйстве, посоветоваться - всегда они решали вдвоем. И вот теперь он остался один. Наталья, никогда не любившая и ненавидевшая своего отца, теперь стала еще больше ненавидеть его, всячески ругая непотребными скверно словными ругательствами, посылая ему проклятия. Гордый, самовольный в молодости Кузьма, никого не боявшийся, никому не подчинявшийся, теперь бессильный, смиренно сидел на печи с горькой обидой в сердце, выслушивая злые постыдные ругательства дочери, сыпавших в его адрес, и слезы горечи катились у него из глаз от обиды и бессилия. Вот он когда-то подвижный, полный сил, Кузьма теперь должен подчиняться и терпеть злорадные, постыдные оскорбления и проклятия от своего негодного дитя. В особенности Наталья свирепствовала и наглела, когда приходила с работы, а старик не мог так управлять все по дому, как это делала покойная Лукерья. Кузьма присматривал дочку Анюту, по своей силе нарубывал дров, топил печь. Кормил и присматривал цыплят. Вот и все хозяйство в доме - куры да цыплята. Вода была далеко - он не мог ходить по воду - ноги совсем ослабели. Огород был тоже далеко от дома. Ведь жили они на Яковой усадьбе, и поэтому сеяли огород далеко от дома. Кузьма не мог ходить, копать картофель, да и стирать, готовить обед тоже не мог. Вот Наталья и бесилась, когда приходила с работы. Видя непорядок, набрасывалась на Кузьму, какястреб на цыпленка, и клевала его сколько хотела. «Сидишь, - кричала она на отца, - только жрешь, а ты дура, ишачь от зари до зари, и когда ты только издохнишь проклятый!» Маленькая Анютка и та понимала, что мать дурно обходится с дедушкой, который так заботливо и ласково доглядывал ее, - не то что мать всегда кричитда клянет. «За что ты так кричишь, как бешенная на дедушку, - недовольно говорила Анютка матери, -и что он тебе сделал плохое, что он тебе плохое сделал, не кричи на него зря, ду

44

pa! Очень хороший наш дедушка, он никогда меня не бьет, и не клянет, как ты говоришь на него, что бы он издох, сама ты лучше издохни». Так горько пришлось жить Кузьме на старости с дочерью. Одна радость была у Кузьмы, когда с хутора приходила к немуАнтонова девочка Маня, любимая его внучка. Радостно, со слезами на глазах встречал он свою тихую любившую внучку, любившую дедушку не меньше, чем он ее. Тихо и ласково вел он беседу с Маней, как со взрослым, все подробно расспрашивал, что делалось в доме Антона. Больше всего он расспрашивал внучку, как относится мачеха к ней и Клавке, не голодные ли вы, и заступился ли отец, когда мать бьет и ругает вас. Маня рассказывала дедушке все подробно, что делалось в доме, как мать лепешки печет ржаные хорошие, без бурака и прячет под замок, а хлеб с бураками дают нам в обед по норме. Как мачеха клевещет отцу на нее и на Клавусю, а отец тогда ругает их богохульными ругательствами и бьет. А бить он не разбирался, может искалечить на всю жизнь, что под руки попадает, тем и бьет, не разбирая, где, по голове, по позвоночнику, может перебить руки и ноги. Рассказывая дедушке о своей тяжелой жизни, Мария горько, не по-детски, плакала. Плакал и Кузьма выслушивая все жалобы внучки на родителей. Он гладил Маню по голове и думал.

Думал он об этих несчастных сиротах, никому не нужных и о самом себе: «и зачем меня бес понес со своей печи от Антона с этой стервой. Ну, кто меня гнал? Сидел бы теперь, дурак старый дома и никто тебя не проклинал бы, и куском не упрекал, да девочек присматривал бы, со мной им неплохо было бы, я в обиду их не давал, да и молодайка (так он звал жену Антона) при мне стыдилась на них рычать. А теперь хоть самому удавись, жизнь, словно собаки у плохого хозяина и бедным девкам достается, не меньше чем мне. Да мне-то по делам, сам виноват, да и умирать скоро, несчастные малышки, безвинные да беззащитные. Маня никогда не оговорится и не убежит, когда бьют ее, Клавка побоевей, да что от того, мала еще, а сам-то Антон горяч, когда-нибудь прибьет Клавку за ее баловство. Эх, головушка моя горькая и что делать дальше не знаю», - думал Кузьма.

Мрачные мысли его прервала Маня. Очень смышленая, послушная девочка всегда с великой любовью исполняла для дедушки все, что могла делать по своим годам. Вот теперь, желая хоть чем-нибудь догодить дедушке, что бы он так сильно не сокрушался, принесла воды в кувшине с того колодезя, с которого Кузьма любил пить воду. Кузьма угощал внучку чем мог, что ему было доступно взять, супу, кусочек хлеба, да если яичко тайком сварит от Анюты, что бы та не рассказала матери, что дед угощал Маню яйцом. Маня съедала, что давал ей дедушка, прощалась с ним и уходила домой, хотя ей и не хотелось расставаться с дедушкой. Но она понимала, что дедушка не хозяин здесь и тетка Натка (звали Наталью) сильно будет ругать его, если он оставит ее ночевать. Кузьма провожал внучку и все плакал, сквозь слезы приказывал:

45

- Ты, Маня, почаще прибегай, у тебя ножки молодые, ты мигом прискачешь до села. Ну, иди с Богом, да не балуйся нигде, иди прямо домой, да у матери спросись, когда будешь идти, что б потом тебя не ругали, что самовольно ушла.

- Ладно дедушка приду, - говорила Маня, - приду, ты, дедушка, только не плачь, я скоро примчусь, ягод тебе принесу и молочка тоже принесу, если мать даст. А может мы с Клавусей принесем молока и творогу.

Видя, что дедушка продолжает плакать, Маня остановилась и стала дедушку звать к себе жить.

- Дедушка, пойдем к нам, насовсем жить. Ну ее, тетку Натку, пусть сама живет с Анютой. Отец ничего не скажет, он говорил - «пусть дедушка идет, от этого беса, ложится вон на печь и лежит», - ну пойдем, дедушка, прямо сейчас пойдем, я буду водичку тебе носить, доннику много нарву в табак добавлять, - что бы табак пахнул.

- Я после приду, детка, - обещал Кузьма, - а ты беги, а я подожду пока ты на горку взойдешь, да не дури нигде, домой быстрей беги, - повторял Мани Кузьма.

- Ладно, ладно дедушка, я прямо домой пойду, - обещала Маня и вприпрыжку вбегала на горку.

Кузьма стоял, смотрел вслед внучки, пока та вбегала на горку. Маня остановилась и издали кричала дедушке, что скоро придет и скрывалась в кустах, которые располагались возле дороги.

Идти от села до хутора, где они жили, четыре километра полем да лесом. Но Маня не боялась ходить одна. Дорога ей была хорошо знакома, потому что часто приходилось ходить в село. Ее с Клавой посылали в магазин за спичками, мылом и солью. «А теперь скоро в школу пойду, - размышляла Маня, - тогда надо ходить каждый день и учиться буду на отлично, а когда выросту большая, уеду далеко в город, выучусь на врача, заработаю много денег, тогда заберу к себе Клавусю и дедушку. Мы с Клавусей работать будем, купим себе ботинки, платья и одежды новые, а то лапти мои совсем растрепались, сама веревки вью и чиню их. А мать сильно бранится за это, говорит, сидишь, все утро обуваешься, хвороба тебя забрала бы, а работы с тебя никакой! Хату мать сама должна подметать, все бурчит то на меня, то на Клавусю. Как хорошо будет, когда мы с Клавусей уедем и будем работать. Дедушке рубаху и штаны новые ситцевые купим, а то он в за-машных зодит и мыть некому. Да и кричать на него никто не будет, как тетка Натка».

По-детски размышляла Маня о будущем, идя о дороге, шевеля руками налившуюся высокую рожь, которая как море стояло по обе стороны дороги. Мани очень нравилось ходить по полю, где росли буйные хлеба. Идя по дороге, она останавливалась, срывала роскошные васильки, росшие у дороги, и на ходу из них плела себе венок. Вот только Маня боялась русалок, о которых ей повество

46

вала покойная бабушка, якобы русалки - это те люди, что вещаются и топятся в воде, а на том свете они превращаются в русалок и на Семитской неделе (Троицкой неделе) они бегают по полям, по ржи, пшенице и овсу, и если кого поймают, закачают до смерти. Маня верила бабушке, другие люди тоже так говорили о русалках и этого она сильно боялась. На Рождество Иоанна Крестителя, был такой обычай - девчонки и мальчишки гурьбой ходили на луг, в лес по полям, рвали цветы, плели венки, потом ходили к речке и бросали их на воду с закрытыми глазами. И куда венок поплывет, там и суженный или суженная живет. И когда Маня отставала от подруг, собирая во ржи цветы, то бежала что есть духу, догоняя девочек, что бы ее не поймали русалки.

Вот и теперь, идя по буйной высокой ржи, она боялась, как бы не схватила ее. От страха Маня вздрагивала, крестилась и тут же успокаивала себя, что бабушка говорила русалки не ходят по дорогам, а бегают в глубине ржаных хлебцов и только на семитской неделе. Там они подкарауливают, в особенности детей и защикочивают до смерти. И что только не придумывала эта разумная впечатлительная девочка, идя по пути домой. Размышляла Маня и о том, откуда эти русалки, и где другой свет, о котором говорила ее бабушка Лукерья. «Как там живут, наверное, там не дерутся, и не ругаются в Боге, как наш отец, и хлеба дают в волю наестся, чистого, без бураков и картофельных шкурок, а мачехи там, наверное, не злые, совсем не такие как наша мать. У и вредная колдунья. И тетка Натка такая, как наша мать, совсем затиранила дедушку. Ох и зла и вредна же она, а дедушка все терпит от нее, как она его материт, и есть не дам, - кричит. Во, какая змея! Все равно я заберу дедушку, когда выросту большая», - думала маленькая Маня. Но мысли Мани не осуществились, взять дедушку подзащиту, когда вырастит.

Началась война. Немцы напали на нашу страну 22 июня, а в июле 1941 года Кузьма умер у меньшего сына Якова.

Ибо в последнее время он ушел от Натальи и жил у Якова. У Натальи жить ему стало невыносимо, она его совсем затиранила. Пришел он к сыну рано на Пасху, Яков позвал его разговляться. После разговения выпили по стопке, и подвыпивший Кузьма стал жаловаться сыну на Наталью.

«Что делать, Яков, и куда деваться не знаю. Наташка совсем стыд потеряла, обнаглела, кричит и кроет матом по чем попало, есть хоть не садись, все рычит, что поешь много, а работать некому. А какой я работник теперь? - жаловался Кузьма, - ведь сама видит, что я едва с трудом таскаюсь по хате». В голосе чувствовалась великая обида, слезы душили, не давали дальше говорить. «И где только смерть делась? Скорей бы прибрала к месту», - плача прошептал Кузьма. Он помолчал и добавил: «А что, Яков, не пойду я к ней больше, останусь тут и «квит». Выслушав отца, Яков возбужденно сказал: «Не ходи, отец, никуда! Прямо сегодня лезь на печь и все тут. Ишь ты, вражина непутевая, над отцом издеваться

47

захотела. Ну нет, в обиду не дадим, у тебя еще мы с Антоном есть, - бурчал на сестру подвыпивший Яков. Сама бес осрамилась, да весь род Жереновский опозорила, да еще над отцом уродничает! Ни шагу, отец, из хаты, вон печка большая ждеттебя».

С этого дня Кузьма остался жить у Якова, к Натальи он больше не пошел. В доме сына он чувствовал себя свободно, никто его не материл и не упрекал куском хлеба, когда он садился за стол, что, мол, работать не хочет, а есть здоров. Жил Яков по тому времени не плохо. Хлеба у него всегда хватало. Он работал кладовщиком в колхозе, всегда выгадывал зерно в кладовой для своей семьи. Семья у него была небольшая, кроме него трое детей, да жена Евдокия, тихая, разумная женщина. Добрая и милостивая от природы Евдокия никогда не упрекнула свекра ни в чем прошлом, а в свое время досталось ей от свекра и свекрови, когда жили вместе. Но она не помнила зла на Кузьму. «Что было, то прошло», -говорила она людям, напоминавшим ей о старых проделках Кузьмы, - что теперь вспоминать, вернешь что ли все, что было, да и мы старые будем и не знаем, как нам придется, доживать, можетеще хитрее.

Она от чистого сердца старалась догадать свекру, лепешек или блинов напечет, раньше всех Кузьму позовет к столу. «Папаш, - спрашивала Доня у Кузьмы, - чем тебе лучше блины помазать сметаной или маслом, а может, с топлен-кой будешь есть? Я принесу из погреба». Кузьма радовался, что он сыт и Доня не рычит на него как Наташа. Когда приходил Антон проведать отца, Кузьма рассказывал ему: «Эх, Антон, свет я увидел, как к Якову перешел, дай Бог доброго здоровья Доньки. Ох, и добрая баба, вот только я совсем занемог, ноги стали напухать и задышка сильно усилилась, ходить стал с трудом, наверное, конец мне скоро придет». На слова Кузьма был скуп, как и Антон, не словоохотлив, хвалится и жаловаться людям зря никому, не трепая языком, только Антону мог он все рассказать и сын понимал его.

Слушая отца, Антон говорил ему:

- Я тебя, тятя, еще тогда говорил: сиди на печи, кто тебя гнал из дома? Пускай бы кружилась непутевая, это мать виновата во всем, сама не зная куда бегала за бесом и тебя поволокла за собой. Думала, что Серега с Нбркой добрые, хату подарят, а оно не тут-то было. И тебя с понталыку сбили. Я давно говорил тебе: иди, отец домой, на беса она нужна, слушать от нее непутевой всякие гадкие оскорбления и маты. Ишь ты, кормилица, какая нашлась! Не волнуйся тятя, все будет хорошо, вот только что-то ты совсем заплошал, может, в больницу поедем, подлечитесь?

- Нет, сынок, буду дома умирать.

После разговора с отцом Антон сильно встревожился: «совсем отец запла-шал, - думал Антон, идя от Кузьмы домой, - наверное скоро умрет, раз говорил о

48

сметри, он терпелив и настойчив, а видно чувствует конец. Ох и горе, как тяжело хоронить своих. Всего год прошел, как похоронили мать, а теперь отец умирает, и как и не было обоих».

Вспомнилось Антону, как мальчишкой был, бегал с Яковом в лес. Мать их посылала бузину резать для цевок, она сама их делала, на них с скалки нитки наматывала, когда ткали полотно. Тогда мать была совсем молодая, красивая, высокая, сильная. Мешок в шесть пудов с зерном поднимала, и отец совсем молодой был - юркий, подвижный, везде успевал. По дому распорядится, баб отругать, где какой непорядок - все насквозь видел. Горяч да сердит был и вот скоро не будет и его. Как время бежит и все меняется. Вот и мне почти сорок, невесть когда пролетит, а хорошего ничего в моей жизни не было - безотрадное детство, тяжелый труд, 12 лет в работники пошел. Немного подрос, началась революция, я мальчишкой был, меня в обоз погнали, в речку попал, чуть там не остался и 40 километров шел весь обледенелый в полночь, до деревни добрался, к старику со старухой попал. Добрые они оказались, сразу сапоги с меня старушка сняла, портянки, примерзшие, еле от ног отодрала. Водкой меня оттерли с дедом, потом стаканчик выпить мне дали и уложили спать. Сильно я тогда переболел воспалением легких. С тех пор я часто болею, как чуть продует сквозняком, уже готов. Ох и тяжкая жизнь настала. Пожили немного свободно, когда землю поделили. Тут-то зажил, было, народ, но ненадолго. В 30-х годах началась коллективизация, а затем начался по всей стране голод 32-й и 33-й годы. Страшно вспомнить об этом времени. Люди ели, что попало - траву, конский щавель, лебеду, щирицу, всякие корни, жмых (макуху), пекли лепешки из липовых листьев и конского щавеля. Какой ужас был, сколько людей поглотила голодная смерть - страшно подумать. Хватила голода и наша семья, но у нее, кроме отца, никто не опухал, у отца ноги немного опухали.

Да что говорить, от 33-го года хлеба не наелись вволю, хлеб печем со всякой ерундой, - то бурак терли, добавляя редьку, картофельные шкурки, а то мякины да тыквы. Вот мы живем, работаем с бабой, я как ишак по 300 трудодней в месяц зарабатываю, да она больше ста. Сколько бы хлеба на них получили, если бы оплачивали, как следует. А то дадут по 200г да 300г на трудодень - вот и ешь, не хочу. Денег на трудодни совсем не дают, если начислят по 5-6 копеек, то сразу за заем считают. А налоги какие большие, по полторы тысячи платили, да мясопоставках, молоко, яйца - все плати. А из чего, откуда брать? Одна коровенка на дворе. Вот ею и живешь, только масла девять килограмм отдавай в заготовку, а тогда еще надо было собрать масло, продать, хоть ниток, соли купить. Сами хорошее молоко цедим, - все снятое. Да картофель за все отвечает, утром чугун ведерный Матушка наварит, а на обед и ужин тоже ведро расходится. Ведь завтракали совсем без хлеба, в обед хлеб по норме, да хлеб то какой, грех хлебом

49

назвать, напихают бабы туда бураков да шкуры с картофеля. А он как брус и горький. Какого индюшонка выходишь, сам не съешь, отвезешь в город - продашь, налог заплатишь, да тряпку, какую купишь, - голь свою прикрыть, так и бьешься всю жизнь, как рыба об лед. Ведь мастер я не плохой, работаю как лошадь, а семью прокормить не могу как положено. А семья прибавляется, их трое сейчас у меня, скоро четвертый появится - шесть душ будет, хлеба в нынешнем году хорошие, рожь какая, - как море, густая да высокая. Пшеница, ячмень, гречиха тоже вон какие, а овес какой жирный, чуть пониже ржи выгнал. Хотя бы по килограмму зерна на трудодень дали в нынешнем году. С огорода ржи пудов семь соберем, тогда, пожалуй, и хватило бы до нового урожая.

Вечерело, пастухи уже гнали стадо с пастбища домой на ночлег, когда Антон подходил к своему Хутору. «Вот и дворы наши завиднелись, - вслух проговорил Антон, - слава Богу, вместе со скотиной пришел домой» - и ускорил шаг, поспешая домой, помог загнать скот. Придя домой, помог жене с ребятишками загнать корову и овец, сложить сено. Управясь с хозяйством, сели ужинать. За ужином Антон сказал жене: «Маш, нада самогоночку затереть, отец совсем плохой стал, ноги опухли и на лицо изменился. Вдруг перекинется, тогда и бегай, покупать водку не за что, и без того хватит расходу. Просил он девок прислать, соскучился говорит, может последний раз погляжу на них. Женька мал, не дойдет еще, пусть хоть девчата придут. Надо куренка зарубить, пусть девчата отнесут, может курятинки кусочек съест, да самогоночку четвертинку налей» - приказал Антон Жене.

Услышав печальную весть о дедушке, Маня сильно встревожилась. После ужина она ушла на погребку спасть с Клавой и Женькой (с неродным маленьким братом по матери) и всю ночь до утра не уснула, плакала за дедушкой. «Ну к кому я тогда ходить буду, как дедушки не будет? И кому тогда расскажу, как мать нас с Клавусей ругает, да отцу врет на нас, а отец тогда как волк бросается на нас. Завтра как встану попрошусь у отца и матери сходить дедушку проведать, может пустят».

Утром Маня встала рано, мать наварила картофеля, она почистила их, потолкла, в завтрак с кислым молоком будут есть. За завтраком Мани так хотелось спросить отца, что бы пустил ее к дедушке, но не смела. Выручила ее Клава -«Па», обратилась она к отцу. «Ну что?» - обозвался, как всегда, строго Антон -«Давай мы с Машей дедушку проведать сходим. Ты вчера говорил, что куренку голову отрубим, и девки отнесут, а то дедушка умрет и петух останется. Давай я его сейчас поймаю, какого ловить?» - и не дождавшись ответа продолжила, - я сейчас мигом побегу. Антон заулыбался и сказал: «мать укажет, какого поймать петушка». Клава быстро поймала получше. Мария быстро обделал его, распотрошила и поставила варить в печь. Когда петушок сварился, Петровна хорошо за

50

вернула все гостинцы в чистое полотенце и отправила девчат к деду. Маня с Клавой пошли проведать дедушку на ночь, раньше не успели. Пока петуха зарубали, обделали его, сварили, уже солнце свернуло на полдень. Провожая девчат Антон приказывал им: «Завтра рано утром приходите домой, а то нужно картошку огребать». Дети рады были, что вырвались на волю и от радости громко кричали: «придем пап», и бегом скрылись за горой пруда. С какой невыразимой радостью встретил Кузьма внучек. «Вот умницы, вот молодцы что пришли, плача повторил Кузьма, - я отцу приказывал, что б он прислал вас, тяжко мне дети стало, долго не протяну, задохнулся я совсем, шабашь видно мне...» Дедушка, - тихо спросила Маня, - ножки у тебя сильно распухли, дай я погляжу. Кузьма снял тапок с ноги, завернул штанину, и Маня увидела сильно распухшую, посиневшую ногу Кузьмы. «Ах дедушка, - как нога то сильно раздулась и синяя- наверное они у тебя замерзли, надо погреть их» - и начала тереть ему ногу. «А ты, Клавуся, три другую, да хорошо три, и дедушки лучше будет, - говорит Маня своей сестричке, - а потом дедушка, самогоночку выпьешь, да курятинки съешь, что мы принесли, и совсем тебе хорошо станет. Мы принесли тебе самогоночку и мяса. Вот посмотри», - и она принялась развязывать узел, где находились гостинцы для любимого дедушки. Кузьма принял гостинцы, но есть не стал... Пусть, тогда в ужин все вместе съедим, - думал Кузьма, а вслух сказал: «Я потом, дети, съем, как отдохну немного, да с вами нагостююсь». В хату вошла Евдокия, радостно приветствуя детей: «Ах батюшки, детки мои милые пришли проведать нас, а дедушка наш сильно заболел и сильно ждал вас: ну слава Богу дождался!» - На-ка, прибери, Доня, что-то тут девчата принесли, вечером за ужин всем закусить, - сказал Кузьма невестке, подавая ей принесенный внуками узел. Авдотья взяла из рук свекра узел, поставила на стол его и развернула его. «Ах-ма, - протянула удивленно она, и что папаша выдумал, всем на ужин берег такие лакомые гостинцы. Мы здоровы, как лошади, что угодно слопаем, а тебе больному надо обязательно подкрепиться, да тут, папаша, и выпить есть». Она быстро открыла коник (так называли лавку, на которой садились, расположенной в святом углу, она сделана как ящик, туда становили посуду, хлеб и прочее) достала из коника стаканчик, взяла поллитра, принесенное девчатами, налила и, подавая свекру, сказала: «Нака, папаш, выпей чуточку». Кузьма заупрямился, - ну что я маленький что ли, особенки есть еще придумал? -На выпей, да горячей курятинкой закусишь, вот и полегчает, мясо еще не остыло, совсем горячее, да жирное какое, - ломая свекру заднюю часть от петуха - говорила Авдотья. А вечером еще съешь, да и выздоровеешь. Бог даст, а то совсем захилел, ничего е ешь, - не хочу да потом, - и она настойчиво подала свекру стакан. «Ну, будьте здоровы» - сказал Кузьма, поднося стакан к губам. «Самогон-то видно крепкий, я совсем опьянел», - доедая кусок курятины, сказал Кузьма невестке. «Чего там пьянеть, я налила не больше 70 грамм, - это ты сильно ослабел за по

51

следнее время, есть почти ничего не ешь, и с чего будет сила?» - говорила Авдотья свекру, прибирая принесенные гостинцы со стола. «А это что?» - открывая большую тарелку спросила Авдотья девчат. «Это блинчики с маслом мать дедушке напекла и сахаром посыпала» - добавила Клава. «О батюшка мой, Петровна целую чашку наворочала, да тонкие какие, как на беседу приготовила. А я дура и байдуже себе, ослепла совсем» - бурчала на себя Авдотья, накладая в маленькую черепушную мисочку блинов свекру. «На-ка, папаш, на загладочку, блинчиков закуси. Дюжешь пышны и хороши», - расхваливала Авдотья блинчики - подавая Кузьме. «Молодец молодайка, хорошо приготовила» - похвалил Кузьма старшую невестку, доедая блин, остальные блинчики с блюдечка совал в руки внучек. «Не надо дедушка, - отказывались дети, мы дома ели (хотя дома им дали всего по одному блинчику, которые подгорели на сковороде)». Кузьма это знал и понимал, что дети жалеют его, потому и не хотят есть, они так приучены были. Авдотья дала перекусить детям картошки с молоком и сказала: «Ну, дети, теперь гостите с дедушкой, а я пойду управляться, скоро дядя придет, ужинать будем». До поздней ночи гостевал Кузьма с внучками, все подробно расспрашивал детей, - есть ли у вас хлеб, печет ли мать, или нет, сколько сена накосили, хорошие ли картошки растут и есть ли рожь на огороде посеяна. Дети подробно рассказывали дедушке, что делалось дома, а Клава дополняла, что было Кузьме не ясно. «Мать то и теперь рыкает на вас?» - спрашивал Кузьма, - да еще сильней бесится, стала всегда врать отцу на нас всякую чушь. А отец сам знаешь, какой, убить готов! «Эх дети, дети, горькая жизнь ваша, и достанется вам беднягам, пока на ноги поднимитесь. Ох, да и горе горькое. Был бы я покрепче, не знали бы вы такого горя, но моя теперь песня спета», - Кузьма не договорил, заплакал. Он долго сидел молча, обняв внучек, гладя их черные головы. И чего ему не приходило в голову, и чего он не передумал за этих несчастных обиженных сирот. Но помочь ничем не мог. «Что я теперь могу сделать, чем помогу, если сам месяц протяну и то хорошо, а то и того не проживу. Вернулись бы мои лет 15 назад, наплевал бы тогда на все, сам бы вырастил бы их, и не несли бы они такой тяжкой нужды. Эх девки, девки, как тяжело, как жалко вас», - «Не плачь дедушка», - сказала Клава, видя что дедушка плачет, мы скоро вырастим и тогда мать не одолеет нас. «Вот тогда ей», - она сжала кулак, показывая кукишь. Кузьма улыбнулся сквозь слезы, похвалил внучку за ее горячую ухватку: «Эх, и моя ты девка, да мала еще», - сказал Кузьма и погладил ее по голове. За разговорами с внучками время прошло быстро для Кузьмы. Уже совсем стемнело. Авдотья управлялась по хозяйству, Яков пришел с работы. Увидя племянниц, он воскликнул: «Вот молодцы девчата, пришли дедушку проведать, а дедушка наш заболел сильно и давно ждет вас». «А где Шурка с Алешкой?» - раздеваясь, спросил Яков у жены за своих ребятишек. «А кто их знает, еще с утра ушли, и до сих пор где-то гоняют...» Ну подожди, я их проучу него

52

дяев, они у меня посмереют. В сенях кто-то стукнул дверью. На пороге появились мальчишки Шурка с Алешкой. «Где вас бес носит, дураков, весь день домой глаз не показываете!» начал Яков ругать детей, - деду воды некому подать, мать одна хоть разорвись, а вас за весь день с собаками не сыщешь, ты дурень здоровый -ругал Яков, старшего Шурку, пора понимать, ведь десять годов уже! Ну подожди, я вас научу обоих! При гостях бить не буду, а потом усыплю чай, тогда будете сидеть. Яков умылся и приказал Авдотьи готовить ужин. Авдотья подала ужин на стол, посадила за стол всех детей. Яков позвал отца: «Иди-ка бать поужинаем вместе», - Да я ел недавно и выпил чуточку, там и тебе есть выпей наморя, достань донь. Авдотья молча достала из конника поллитра, стакан и поставила на стол. «О, отец! Мне одному тут много, иди и ты». «Иди папаш», - повторила Доня, подставляя ему скамью. «Это девчата принесли?» - спросил Яков, наливая в стакан самогон. «Девчата дедушки принесли» - ответила Авдотья. «Ай-да молодцы, что про дедушку не забыли». Ужинали все вместе, даже Кузьма повеселел и долго посидел вместе со всеми за столом. После ужина Авдотья уложила мужа и ребятишек спать, убрала со стола. Клава помогала ей мыть посуду и почистила картошку на завтра, на суп. «Вот мы и управились, - сказала Авдотья Мани, теперь ложись с ребятишками на полу (пол у каждого хозяина пристраивается возле печки, на нем спали) я постлала вам постель». Но Мани хотелось лечь с дедушкой, и она робко попросила Авдотью: «Тетя, можно я с дедушкой ляжу, я его ни чуть не стесню, буду лежать тихо-притихо». Добрая Авдотья улыбнулась и сказала: «Спроси у дедушки, если дозволит, ложись с ним». «Иди ложись, детка» - позвал Кузьма внучку, слыша что ей хочется спать возле него. Маня быстро взобралась на лавку, легла возле любимого дедушки и долго еще разговаривала с ним. В доме все уже спали, была глубокая ночь, а Кузьма все еще беседовал с внучкой. Первый петух прокукарекал, когда утомленная разговором с дедушкой, Маня уснула, прижавшись ближе к стене, что бы не стеснить дедушку. Засыпая, она приказала дедушке пораньше разбудить ее с Клавой - «отец рано велел приходить домой», - обязательно разбужу, Маня, - отвечал Кузьма, - а ты теперь спи спокойно. Так Кузьма ни на минуту не уснул в эту ночь, он все думал о маленьких внучках - уж больно жаль ему их. «Доня корову доить пошла - девок нада поднимать, да жалко их, как сладко спит Маня, бедная, намаялась сильно, долго не спала, пусть еще чуточку поспит, разумная да добрая должна вырасти девочка» -глядя на сонную Машу, думал Кузьма. Она и сейчас как взрослая, все понимает. У Якова Шурка старше, а ничего не смыслит, дурак непутевый. Такой крученый растет. Он хотел разбудить Машу, но она сама заворочалось, приподняла голову, глянула в окно и сказала: «ах дедушка, совсем уже рассвело, а ты не разбудил меня! Надо вставать, домой идти, а то отец будет ругать». Маня быстро встала, обняла дедушку за шею и прошептала ему на ухо: «Дедушка, а мне тебя жалко,

53

если бы я была все время с тобой, я бы никуда не убегала как Шурка с Алешкой, ноги бы тебе растирала, водички подавала и из колодца принесла бы, какую ты любишь. Кабы отец меня отпустил, вот хорошо бы было. Дедушка попросись у отца» - спросила Маня у Кузьмы. «Да ну, не надо, дед научил, лучше по чаще бегайте ко мне». «Ладно дедушка, будем прибегать, если отец будет отпускать», - пообещала Маня, быстро соскочила с постели, подбежала к полу, где спала Клава, и начала будить сестричку. «Клавуся, вставай скорей, домой надо идти, а то опоздаем, тетка уже корову в стадо отогнала». «Не лезь - сонная бурчала Клава», «вставай же, вставай» - тормошила ее Маня. «Вставай Клава, надо идти, а то ругать дома будут - обозвалась Авдотья, доставая из печи горячий суп, оставшийся от ужина. Я сейчас горячего супа налью, поедите и пойдете, а то есть захочется, пока дойдете. Ведь далеко идти то».

Поевши горячего супа, Мана с Клавой простились с дедушкой, обещая ему скоро прийти, побежали домой. Кузьма потихоньку вышел проводить внучек, отошел немного от хаты, остановился, отдышаться. Видя, что дедушка тяжело дышать, внучки сказали: «Ну теперь мы сами пойдем, дедушка, а ты иди в хату, а то ты совсем задохнулся». «Ну детки идите с Богом потихоньку, да не дурите дорогой, быстрей бежите, а то дома ждать будут». Так всегда Кузьма приказывал детям, когда провожал их. Девчата быстро побежали под гору, только блестели от росы их босые ноги. Опершись на палку, Кузьма стоял возле хаты, пока дети скрылись из виду и все плакал: «Хватит, папаш, пойдем в хату, - услышал Кузьма позади себя голос Авдотьи. Пусть с Богом идут, сейчас завтрак сварится, я куря-тинки оставила тебе, разжарю, самогонка еще есть для аппетита, позавтракаешь да ляжешь отдыхать, а то небось всю ночь не спал». Авдотья взяла ведро с картошкой возле порога, пошла в хату. За ней потихоньку, опираясь на палку, пошел Кузьма.

Тем временем Маня с Клавой вышли уже за село и бежали полем по дороге между высокой поспевшей рожью, изредка останавливаясь, срывали колосья ржи, приседали, шалупили их в подолах платьев, терли в руках, ртом дули на зерно, потом съедали мягкие молочные злаки и бежали дальше. «Гляди-ка, Клавусь, уже верхушки наших берез завиднелись, - с радостью громко сказала Маня - скоро до леса дойдем, и рожь уже кончилась, пшеница началась». Клавуся остановилась между рожью и пшеницей и сказала Мани: «Давай кА вот тут посидим, пшеницы ошелушим, а потом пойдем». Срывая колосья, Маня услышала вдали быстрый топот конских копыт. Она насторожилась и тихонько прошептала: «Слышишь, Клавуся, кто-то так сильно топает позади нас, наверное кто-то едет, может объездчик?» Клава тоже прислушалась, топот приближался. Зная что Маня сильно боится русалок, Клава быстро сообразила напугать ее. «Ай, ай, - протяжно, испуганно во все горло закричала Клава, - гляди-ка, как русалки прыгают по ржи, да

54

много их, прямо на нас бегут», - и пустилась бежать по дороге, что есть духу. Не на шутку испуганная Маня с криком бежала за своей разбышакой сестричкой, оглядываясь назад - не догоняют ли русалки, и сильно плача просила сестричку подождать ее. «Не беги так, Клавуся, подожди меня, я тебе все конфеты отдам, когда мать с базара принесет», - умоляла она Клаву. Но та не останавливалась и нарочно пуще прежнего бежала, крича на Машу: «что ты как дохлая бежишь, вон русалки совсем близко, пусть за задницу схватят тебя, узнаешь тогда, как русалки поймают тебя». Маня совсем растерялась от страху уронила платок на дорогу, на бегу поднимая платок и оглядываясь назад, что бы не схватила ее русалка, она споткнулась и обессиленная упала на дорогу, больно ушибла и поранила колено. Видя что Маня упала и не может подняться, Клава остановилась и закричала издали:

- Ну что растянулась, лежишь! Вставай скорей, я подожду

- Я ногу разбила, с коленки сильно кровь бежит, иди погляди как, - жаловалась Маня. Клава вернулась, подбежала к Мани, посмотрела разбитое колено и недовольно протянула:

- Нуи раззява же ты, куда так бежала сломя голову, вставай, пойдем.

- Дай я завяжу колено, тогда пойду. Маня сорвала возле себя лист подорожника, закрыла им рану. Клава вырвала большой стебель ржи, обвязала раненную ногу, где положили лист подорожника, и грозно прикрикнула на Машу:

- Ну вот и все, ревела больше, чем тут болезнь. Вставай, пошли, да отцу ничего не ври, а то тогда шиш со мной у вершки за ягодами пойдешь.

Маня встала все еще всхлипывая, молча пошла вслед за сестрой. Пройдя метров 50 τ места, где упала Маня, их нагнал на лошади молодой всадник. Это был красивый, стройный парень с их села, работавший библиотекарем и курьером в сельсовете. Подскакав к девочкам, он остановился и спросил:

-Чьи вы, девчата?

- Жерины - сказала Клава.

- Значит, дети Антона Кузьмича Жерина! - поправил он, - домой дойдете?

- Да - ответила Клава.

- А ты кудрявая чего плачешь, ты, наверное, обидела ее? - спросил он Клаву.

- Да ну ее квашню, упала она, коленку разбила, вот и хнычет, кто ей виноват, куда бежала как бешенная.

- Ты виновата - сквозь зубы протянула Маня, - ты сказала, что русалки по ржи прыгают и за нами гонятся.

- Не ври, - огрызалась Клава - сама ты выдумала за этих русалок и как бешенная неслась. Вот и схватила. Зная, что Клава говорит не правду , Маня замолчала и еще больше плакала от обиды.

55

- Не плач, милая, не надо, скажи ка мне, как зовут тебя? - спросил вежливо всадник.

- Маня, зовут меня.

- Вот видишь, какая ты хорошая девочка Маня, а сестричка твоя атаман, за что же ты ее обижаешь. Ох, и мот ты видно девка, ну ладно, дома разберемся, а сейчас поехали, вот вы тут драку сочинили, а немцы сегодня с нашей страной драку открыли.

- Какую драку - спросила Клава.

- Немцы войной на нашу страну напали. Вот сообщение везу и ребятам повестки, в военкомат явиться завтра с вещами. Надо торопиться. Поедем со мной, кудрявая, - предложил всадник Мани.

- Я боюсь на лошади ездить.

- Но ты не одна будешь ехать, а со мной, чего ты боишься. Он поднял Машу, посадил на лошадь и сам вскочил в седло.

- А меня - крикнула Клавуся.

- Да двух я боюсь везти, ты и сама стрекозел, быстрей коня добежишь. Он по-молодецки дернул коня за узду и поскакал.

- Ах ты бесяка непутевый, не взял меня! Что б ты на свой лошади через голову перекинулся, - кричала во все горло Клава, вслед уезжающего всадника. Дюже эта Маня хороша, схватил, помчал ее, дая и без тебя сто раз дойду, на беса ты нужен со своей лошадью - и пусть бежит по дороге во всю рысь. Подходя к воротам хутора, Клава увидела кучу мужиков, собравшихся возле своей хаты, бабы голосили: «Наверно кто-то умер» - подумала она, но потом вспомнила, что парень говорил, началась война, наверное оттого и голосят бабы, - подумала Клава, подходя к дому. Курьер подъехал к дому Антона в 7 часов утра. Он ловко выскочил из седла, снял Машу и спросил:

- Ну не страшно было ехать?

- Нет, - ответила она.

- Ну вот, а ты боялась, - и погладил ее по кудрявой головке. На встречу всаднику вышел Антон. Подав руку молодому парню, он спросил с тревогой в голосе:

- С какой вестью ты так рано пожаловал к нам Аким Романович?

- Да вот, дочку вашу кудрявую привез - шутя сказал парень.

- Что, наверное отец помер? - продолжал Антон нетерпеливо расспросы.

- Не волнуйся, отец ваш жив, вчера я видел Якова Кузьмича, он говорил, что пока отец в одной поре, я привез ребятам повестки в военкомат, завтра с вещами явиться. Война Кузьмич, сегодня в четыре часа утра немцы напали на нашу страну, Киев бомбили. Мы сегодня в шесть часов утра телеграмму с военкомата полу

56

чили, очень много ребят требуют. Антон оторопел, от этой страшной вести. «Война» - он какое-то время стоял в незабытии, а потом спросил:

- А у нас кому-нибудь повестки привез? - немного успокоившись спросил Антон.

- Пока что двум, - Петьки и Николаю Филякиным.

- Вот это да, - медленно, пораженный вестью, проговорил Антон. Итак живем как нищие, никак не одумаемся, не вылезем из нищеты, а тут на тебе как снег на голову - эта война. Ох и жистянка наша горькая, мужская! Думал, что этого год посвободней поживем, урожай нынешней год богатый, может быть дали бы хлеба на трудодни, а оно видишь что получается.

- Да Кузьмич, война дело страшное, а что поделаешь, придется воевать, -сказал Аким и хотел ехать на колхозный двор. Но тут подошли мужики. Проводивши скотину в стадо, они собрались покурить на выгоне и балагурили кто о чем вздумает. Увидев подъехавшего всадника к дому Антона, все мужики направились туда. «Кто же это так рано приехал», - сказал Федос, не курьер ли, что то срочное привез? «Федос не ошибся, это действительно курьер» - сказали мужики, подходя ближе. Федос подошел к Акиму первый, подавая ему руку первый шутливо сказал:

- Чего так рано пожаловал, добрый молодец, до нашего краю, с какой: доброй иль худой весточкой? - скажи ка нам.

- Да весть очень печальная, товарищи, - здороваясь со всеми за руку, сказал Аким. Сегодня в четыре часа утра на нашу страну напали немцы, война, товарищи, сегодня в шесть часов утра телеграмму с военкомата с сельсовета получили, много повесток, ребятам нашим завтра в военкомат с вещами явиться. Вот и вашим братьям Николаю и Петру Гладких, повестки привез. Он высунул из кармана повестки и отдал старшему брату Максиму, - завтра с вещами к восьми, прямо в военкомат пусть едут, - повторил он отдавая Максиму повестки.

- Больше пока никому нету нашим? - спросил Федос.

- Пока нет, но теперь за этим не задолжится, - ответил Аким, поправляя уздечку коню, готовясь ехать.

- Может перекусишь Аким Романович? - предложил ему Антон.

- Нет, Кузьмич, благодарю, но я очень спешу, мне нужно ехать. Он попрощался со всеми официально. Садясь на коня, он увидел стоявшую тут Машу, спохватился:

- Боже мой, я совсем забыл, у меня же конфеты есть, сейчас я тебя кудрявая угощу. Он полез в карман, достать горсть карамелек и позвал девочку к себе. Маня стояла в нерешительности, боязливо поглядывая на отца, - что он скажет.

- Ну иди - сердито повелел Антон, - кланяйся еще такому добру. Маня робко подошла к Акиму. Давая конфеты, Аким Ласково говорил ей:

57

- Бери, милая, конфеты очень вкусные, ароматные. Ешь на здоровье, расти умницей, ай да раскудрявая, какая красивая девчурка. Я не видел таких милых детей, прямо-таки не налюбуюсь ею - расхваливал Аким девочку, высыпая ей из кармана последние конфеты и гладя ее по кудрявой голове.

- Уж дюже хороша твоя кудлатая мартышка, - услышал Аким детский голос у себя за спиной. Все стоявшие здесь засмеялись. Аким обернулся назад и увидел Клаву, показывавшей емуязык и кулак.

- А, - протянул Аким, - ты, коза, уже прискакала, ну и разбышака же ты, как я погляжу, что бы ты сестричку свою не обижала, верховода, - с улыбкой сказал Аким, грозя Клаве пальцем. Он прыгнул по-молодецки в седло, кивнул кудрявой головой всем прощальный знак и поскакал.

- Так я тебя и побоялась, лохматый - кричала в след уезжавшему Акиму Клавуся.

- Я тебе дам, бесу непутевому! Ух, выродок, ступай в хату, а то сейчас получишь! - сердито прикрикнул Антон.

- Он сам дюже хорош - огрызалась Клава и побежала в хату.

- Ну и девка у тебя растет, всем бесам подобна, - сказал Федос, - никаких преград, никого не боится, что за дите такое. Антон заулыбался, ему нравились атаманские, мальчишеские выходки Клавки.

Весть о войне быстро распространилась по всему маленькому хутору. Весь этот день никто не брался за работу - руки у всех не поднимались, словно покойник лежал в каждой хате. Только и толковали о войне. Бабы плакали, а в доме Филякиных весь день слышалась голосьба, - ведь завтра двое из их дома уйдут и Бог знает, может быть навсегда. Эх, война, война, как ты страшна для всего человечества. Жаркий летний месяц июль 1941 года подходил к концу. Уборка урожая продвигалась слабо. Урожай большой, а работников мало. Много мужчин и ребят ушли на войну. Яков был еще пока дома. Он работал кладовщиком, но сейчас, когда осталось мало рабочей силы, он вместе со всеми трудился в поле, на уборке хлеба. Как то Яков пришел с работы, Авдотья с тревогой сказала мужу:

- Знаешь что, Яш, отец твой совсем захворал. Вчера и ныне не ел ничего, чуточку молочка проглотил и все. Одну воду пьет. А с воды долго ли жить будешь!

- Наверное каюк отцу, - сказал Яков и вытер слезы. Надо Антону сказать, а то обижается, что не сказали, может, что то прикажет ему, отец ведь. Рано утром, когда встал Яков, Кузьма сам позвал его:

- Знаешь что, Яков, - сказал он сыну, - может работать будете близко возле озерок, позови Антона, пусть нынче вечерком придет, да девок обязательно пусть приведет, совсем я занемог, конец приближается.

- Ну что ты, опять вздумал, жить еще будешь, а к Антону нынче в обед я обязательно схожу. В обеденный перерыв Яков не стал есть, что брал из дома, а сра

58

зу пошел на хутор, сообщить Антону, что отец сильно плохой, и велел приехать ему сегодня.

Семья Антона садилась обедать, когда пришел к ним Яков, - вот молодец что пришел, вместе и пообедаем, - говорил брату Антон, приветствуя его за руку. А мы только что вспоминали о тебе, может Яков где-то близко тут работает, пришел бы горячего поел, все не то, что бутылка молока; ну мой рука да садись скорее за стол. Баба нам сейчас по стопочке для аппетита нальет.

- Ну-ка Маш, достань нам бутылочку с самогоном на стол и поставь закуску. Ну как там отец? - с тревогой спросил Антон, подставляя брату стакан.

- С отцом дела плохие - со слезами ответил Яков, - конец видимо ему. Два дня еже ничего не ест. Осунулся весь, нос заострился, говорить стал редко, приглушенно, нынче вечером велел тебе с девчатами обязательно приехать и малого женю привезти, - говорит, погляжу на них на последок и умирать буду. За обедом братья договорились, как хоронить отца, что готовить на похороны, кого звать, копать могилу и делать гроб. Провожая Якова, Антон обещал обязательно вечером приехать.

Вечером, придя с работы, Антон попросил у бригадира лошадь, взял в карман бутылку вина, купленного накануне, на всякий случай, сел верхом на лошадь и поехал к брату проведать отца. Весь вечер Кузьма беседовал с сыновьями, даже чуточку выпил за компанию. Заливались слезами, он наказал сыновьям жить в мире друг с другом, помогать друг другу. Антону приказывал присматривать девок не обижать их несчастных, сироток - задыхаясь от слез наказывал он сыну: «А то гляди, как живут у Евсютки, Катька, Серега, да Пантелей, словно собакам достается бедолагам, а свою стерва - мачеха лелеет, почетная она у людей, везде по селу славится, а пасынки дома и на людях из дураков не выходят, и народ за дураков их считает, - а они разумные как все дети у родных матерей».

Уезжая домой, Антон попрощался с отцом как подобает, по христиански, стал на колени и трижды попросил прощения за все:

- Прости меня, отец, чем я обидел тебя за свою жизнь, может когда, в чем не послушал, не повиновался, за все прости.

-Бог простит вас дети и я прощаю, и меня простите, окаянного, за все , я порой был жесток и беспощаден к вам, сердит и горяч был во многом, несправедливо наказывал вас, простите меня и не поминайте лихом, отец ведь я вам. Бедность заставляла быть жестоким. Якову и дони больше всех доставалось, а она такая добрая оказалась и не злопамятная. Прости меня доня старого.

- Бог с вами, папаша, - плача говорила Авдотья, - все мы не без греха живем здесь на земле, пусть Господь простит и помилует нас.

- Эх и страшно уходить отсюда в тот мир, где будет мне за все расплата. Ведь Бог, говорят, праведный судия, строго наказывает, кто жил тут беззаконно. Я

59

никогда не воровал, чужого не присваивал, зря никого не обижал, не прелюбодействовал. А жестокости да зла у меня хоть отбавляй. Скупости тоже хватало, и хуления всякого через меру накопил. Вот и отчитывайся Кузьма за все свои проделки. Эх горе, горе, теперь думаешь, зачем это все надо было творить по безумному? Ну, что Бог даст, что же теперь поделаешь, что заработал, то и получу. Ты, Антон, завтра девчат пришли, - приказал он уходившему сыну, а то умру и не увижу их, а как хочется повидать еще их.

Утром рано Клава с Машей пришли к дедушке проведать его, они не знали, что дедушка почувствовал свою кончину, и позвал их попрощаться с ними, что через два дня его уже не станет. Клава с Машей пробыли с дедушкой весь день и только под вечер ушли домой. Из последних сил заплетая ногами, Кузьма в последний раз вытащился проводить своих дорогих внучек, как всегда приказал им быстрей бежать домой и по дороге нигде не задерживаться, не дурить. «Ну, детки, идите с Богом, и живите помаленьку, тихо, покорно, пока подрастете, а тогда найдете себе место. Сейчас не старое время, вон, поехал в город, трудись честно и живи. Сколько с нашего села поуехали и живут себе там на славу. И вы, дети, не хуже людей, лишь бы здоровье было. Будете умными и трудолюбивыми - будете жить не хуже других. Вот вам самое главное, - подрасти надо, а расти вам ох и трудно придется. Ну ничего не поделаешь, надо со всем мириться, я теперь вам не помощник, мне каюк». Это было последнее наставление Кузьмы своим питомцам. Проводивши внуков, он с трудом дошел до лавки, на которой всегда лежал и больше не поднялся. На другой день Кузьмы совсем стало хуже, он еще с утра говорил Якову не ходить на работу. «Я выдам все что нужно для скота и людей и скоро приду», пообещал Яков отцу и быстро ушел. Кузьма лежал неподвижно на лавке. Время от времени к нему заходила Авдотья, предлагала ему поесть, но Кузьма от всего отказывался, и все спрашивал, не пришел ли Яков с работы. Кузьма очень обрадовался, что дождался сына и долго беседовал с ним. О чем они говорили, осталось для всех тайной, знал только один Яков, но он даже жене не сказал, - так рассказывала Авдотья Мани. Никто не видел, как умер Кузьма. Поговоривши с отцом, Яков пошел умыться, Авдотьи приказал готовить обед. Когда Авдотья подала все на стол, Яков пошел к отцу обедать его обедать, но Кузьма был уже мертв. Он лежал спокойно, как всегда на боку, подложив руку под голову, лицо его выражало спокойствие, глаза были плотно закрыты, словно крепко уснул.

- Тятя, тятя!,-громко закричал Яков, ответа не последовала. Он взял безжизненную, еще теплую руку отца в свои руки, опустился на колени, склонил голову на грудь отца и громко зарыдал, как дитя. Авдотья заголосила, дети закричали, на шум прибежали соседи. Евгения повернула на спину безжизненное тело, Яков сложил отцу руки на груди и сквозь слезы тихо сказал: «Доня, посылай Шурку к

60

Антону сказать, что умер отец, а я пойду за купальницами и до Мишки Тигрина зайду, пусть гроб делает, а ребята Токаревы пойдут могилу капать». Шурка, мальчишка был очень проворный, бедовый, он быстро побежал на хозяйственный двор попросить лошадь, сал верхом и поскакал в озерки к дяди Антону, сообщить о смерти деда. Жаркий июльский день 1941 года клонился к закату. Пастухи уже приближали стадо к хутору, Антон торопил жену и Клаву складать сено в скирду. «Давайте поскорей носите, а что надо скотину встречать. Пастухи уже совсем близко». Клава до пота бегала, подносила охапками сено матери к скирде, а мать подавала вилами отцу на скирду. Работа шла к концу, Антон слез уже со скирды и аккуратно оправлял ее со всех сторон. Клава спешила подскрести граблями остатки сена и бежать к стаду встречать корову и овец. Мария пошла управляться по хозяйству. Она первая увидела подъехавшего верхом на лошади старшего сына Якова, Шурку:

- Что ты так поздно приехал? - испуганно спросила Мария мальчика - уж не случилась ли какая беда?!

- Отец меня послал сказать вам, дедушка умер - сквозь слезы протянул Шурка и расплакался...

-Ах ты Господи, горе то какое, а когда же умер?

- Да только что, отец меня сразу послал к вам сказать.

- Ах ты горе, горе, - повторила Мария, и закричала:

- Антош, Антош, иди сюда скорей, слышишь скорей иди говорю! Антону за хатой не видно было всадника, и он сердито крикнул на жену:

- Ну какого домового орешь?! А Маня слыша мачехин крик, обозвалась:

- Сейчас мам, придем, уже кончили! Но Мария уже бежала к скирде и сквозь слезы повторяла: «Антош, да скорей же иди, Шурка Якова приехал, - отец умер».

Весть о смерти отца, словно молнией поразила сердце Антона. Какое то время он стоял, словно каменный не мог двинуться с места, пошевельнуться. Вилы у него выпали из рук. Слезы катились из глаз по его загорелым небритым щекам, он ничего и никого не замечал вокруг в это время. Немного успокоившись, он быстро собрался и уехал вместе с Шуркой, помогать брату на счет похорон. Девчатам он приказал помогать матери готовиться к помину, а завтра я приеду и тогда все вместе поедем провожать дедушку. Бабку Меркулову попросили побыть дома, пока мы приедем с похорон. Всю эту ночь обе сестрички не спали. Внезапное горе надорвало их детскую волю, они всю ночь безутешно плакали и вспоминали своего любимого дедушку. Как они к нему ходили, как он радушно их встречал, чем мог тайком угощал. «Ну к кому мы теперь ходить будем, кто нас встречать будет как дедушка?», - говорила Маня Клаве. Лишь к утру, утомленные горем сестрички уснули, тревожным чутким сном. Мария в тот день встала очень

61

рано, только начало светать. Затопила печь, замесило тесто, и начала печь на помины тоненькие блинчики, потом пошла в сарай, поймала двух курей, зарубала, ошпарила кипятком и подняла Клаву обделывать их. Клава трудилась с большим усердием, обработала и распотрошила курей, нарвала капустных листьев, на них мать будет пироги ложить и в печку сажать, носила воду, вымела хату. Все что надо, помогала мачехе и все посматривала на дорогу - не едет ли отец за ними. Сестрички всегда с большим желанием ходили к дедушке, а вот теперь они очень боялись идти туда. Идя на речку за водой, Маня говорила сестричке: «Как страшно, Клавусь, ехать к дяди. Дедушка теперь лежит на лавке неживой, вытянулся весь с закрытыми глазами, руки ему сложили на груди одну на другую и крест дали в руки, покрыли его теперь белым меткалем и Семеновна святую книжку читает перед ним. Тетя Доня встретит нас, голосить будет и поведет до дедушки. Мать наша тоже начнет помогать ей. Как мне страшно, Клавуся, и дедушку сильно жалко, аж в голове кружится. Клавусь, а у тебя тоже в голове кружится, как за дедушку вспоминаешь?». Это у непутевых дурней голова от жалости кружится, а у путевых людей такого не бывает. Ну чего у меня будет голова кружится, если я по умному думаю. Ведь дедушка наш уже старенький, 63 года, ему пора уже умирать. Вот и пришла за ним смерть». «А ты видела смерть Клавуся, какая она?» - спросила робко Маня сестру. «Видела, - уверенно ответила Клава. На днях вечером моталась у Барином логу, возле убитого Митьки крутилась; такая чудовищная, страшная, длиннющая дылда, с большим горбатым носом как у орла, рот до ушей тянется, зубы - страшные клыки, виски (волосы) длинные, растрепанные, сама худющая, как кощей бессмертный, рубаха до пят длинная белая, а ручки как грабли длинные, когти как у нашего старого петуха торчат. В одной руке у нее большущая дубина, в другой руке - огненная метла. Покрутилась возле Митьки, потом села на метлу и полетела на Черникова дворы, наверное, за чьей-то душой». Маня не на шутку верила Клавусиной выдумке и испуганным голосом спросила:

- Клавуся, как же ты не боялась глядеть на нее?

- Да, не боялась, я чуть не умерла от страха, бежала опрометью из баринова голога.

- Ана что она дубинку с собой носит? - допытывалась Маня у сестры.

- На что, на что, дурень ты несмыслящий! Когда страшилища приходят за душой, а человек сопротивляется, не хочет умирать, душу не отпускает от себя, тогда смерть разворачивает дубинку и тресь по башке тому человеку, человек этот кричит и падает на землю, а в это время вылетает душа человека через рот. Смерть хватает ее, сададится на метлу и мчится на тот свет, а там хорошую, нежадную душу встречает Бог с ангелами и ведут в рай, а гадкую, скупую, бесяки хватают и на таких огненных метлах оттарабанивают вадк бесам.

62

- Клавуся, а если душа будет идти с крестом в руках, тогда бесы не тронут ее? Бабушка говорила мне, что крест мертвому дают для его души, на том свете он будет сохранять душу от нападения врагов.

- Если ты будешь злой и жадной, то и крест тебя на том свете не спасет и с крестом уад к бесам загремишь, - говорила Клавуся сестричке.

- Ой как все страшно, давай, Клавуся, будем добрыми жить и не жадничать, что бы нам с ангелами жить на том свете. Вот подрастем, тогда побирушкам будем давать, что у нас будет, я, Клавусь, всегда буду помогать тебе. Ничего не откажу, если у меня будет то, что ты будешь просить.

- Ну и молодец будешь, я ведь у тебя одна сестра, - сказала Клава набирая воды. На вот, бери кувшин и скорей пошли домой, телега уже где-то тарахтит, наверно отец едет за нами. Сестрички взяли ведра с водой и быстро пошли на горку к дому.

Антон приехал домой под вечер, не спеша сложили в телегу все приготовленное для помин. Потом Антон посадил в телегу жену и детей - Клавусю, Машу и маленького Женю, приказал бабке Евдакимихе все, что делать по хозяйству, и поехали всей семьей провожать в последний путь последнего родителя. Явдотья с Яковым еще из дали увидели подъезжавших гостей, вышли им навстречу. Подходя к детям Авдотья обняла девочек и заголосила: «Мои жалкие деточки, нету нашего дорогого дедушки, кто же теперь вас будет встречать, и кто будет привечать, к кому же вы теперь будете приходить, и к кому же водичку с кринички будете носить». Мария тоже заголосила вместе с Авдотьей, все дети кричали глядя на них, и люди все плакали. Немного успокоившись, Авдотья взяла детей за руки и повела в хату к телу Кузьмы. В хате было много народа, над гробом горели свечи, был слышен голос чтеца псалтыри. Моторный, всегда приветливый Кузьма, лежит теперь бездыханный на лавке в святом углу. Маня с Клавой, как взрослые поклонились трижды до земли покойнику, и подошли ближе к гробу. «Дедушка наш родненький», - закричала Маня, за ней Клава, - «что же ты лежишь, закрыл глаза и не встречаешь нас». Внучки сокрушались за Кузьмой, очень сильно кричали, по-детски высказывали свое наболевшее горе. Глядя на них рыдали люди. У каждого в доме, в годы войны было горе и слезы, и люди в то время были сознательней, милостивей и добрей. Горе и нужда смиряют человека и становят его добрей. Последнюю ночь оба сыновья и все внуки Кузьмы не сомкнули глаз. Даже Шурка - разбышака, отдавая почесть деду, сидел до утра, и все вытирали слезы. Хоронили Кузьму под вечер в воскресенье. Был конец июля. День был солнечный и очень жаркий. Гроб с телом Кузьмы несли на руках до самого кладбища. Клава с Машей, взявшись за руки с рыданием шли за гробом вместе с родителями; горько и было смотреть как прощались внучки с Кузьмой. Они оба упали на гроб и с криком по-детски изливали свое горе и тяжелую сиротскую жизнь

63

бездыханному, своему самому близкому человеку до тех пор, пока люди их подняли и увели от гроба. За ними прощались сыновья, родственники, потом все желающие. Попрощавшись, на гроб положили крышку, забили, и гроб опустили в могилу. Каждый из присутствующих подходили к могиле, брали горсть земли и бросали в могилу со словами: «тебе гнить, а нам жить (это такой старинный обычай)». Ребята-копачи начали засыпать могилу. Невестки и дочь заголосили. Верующие люди запели: «Со святыми упокой...». Маня стояла в неподвижном оцепенении возле могилы рядом с Авдотьей, с замиранием сердца смотрела, как засыпают ее дорогого, любимого дедушку и со страхом думала: «вот сейчас мой дедушка скроется под землей и нет у меня больше дедушки, ему теперь очень тяжело и больно. Ну зачем так Бог дает, что бы люди умирали и их ямы землей засыпают как дедушку, он теперь никогда не поднимется. Придет зима, могилу снегом засыплет, дедушке станет очень холодно, - ой, как страшно», и Маня в горести вслух закричала: «не засыпайте моего дедушку, ему очень больно и тяжело от земли! Не надо, не надо его засыпать!» - повторила она и бросилась к могиле, но стоявшая рядом Авдотья придержала Машу за руку, отвела в сторону и успокоила ее. Тем временем копачи над могилой Кузьмы насыпали высокий холм земли и поставили у ног его большой крест. Все близкие Кузьмы и присутствующие почтили память усопшего минутой молчания и начали расходиться кто куда. Антон с Яковым уходили с кладбища последними. Братья, низко опустили головы, молча постояли возле только что насыпанного высокого холма и медленно пошли вслед за всеми домой. Машу Авдотья насильно привела с кладбища. Поминать Кузьму приглашали всех желающих односельчан без выбора. Народа пришло много, помины сыны приготовили богатые, всего было в достатке, даже с избытком и все вкусное. «Вот молодцы невестки Кузьмы, ишь какие удалухи, холодец, как ремень сделали, пахучий да густой, а блинчиков каких тонких да душистых напекли, словно папиросная бумага, сами в рот катятся», - приговаривали бабы, словоохотливые на язык, во весь рот уплетая блинчики. Маня стояла возле печки, посматривала на болтливых баб и думала: «Сидятда врут что попало, а дедушку там одного оставили под землей. Лучше бы за его душу пропели - «со святыми упокой». Маня не понимала смысл этой молитвы, никто ей не объяснял, что она значит, но ей очень нравилось священное пение. Молитв она не знала, но какая-то невидимая сила тянула ее к божеству. Она этого тогда не понимала, потому что была мала, и никто ее не наставлял истине. Она роста, как и все, не знающие закон, и лишь добротой сердца она отличалась от других. С раннего детства Маня не любила болтливых и хитрых людей, как эти бабы, что сидят за столом.

Вечерело. Люди, люди поминавшие Кузьму, встали из-за столов, пропели «Отче наш», «Со святыми упокой», воздали благодарность хозяевам и начали расходиться по домам. Проводили последних гостей, Антон с Яковым отнесли со

64

седям столы, скамейки, посуду, и только тогда сели поужинать. После ужина Антон отправил жену домой с маленьким Жене, а сам с девчатами остались ночевать у Якова. Рано утром братья с родственниками пошли на кладбище, проведать покойного отца. Над могилой Авдотья с Натальей поголосили, призывая его домой завтракать, все посидели немного на свежем холмике. Авдотья с Натальей раздали людям пряники, конфеты, поминать новопреставленного Кузьму. Женщины, ходившие в церковь, пропели над могилой панихидные ирмосы. Авдотья первая поклонилась перед крестом свекра и сказала: «Ну, родные, пойдемте домой завтракать, проведали нашего батюшку, теперь пусть лежит с Богом и нас дожидается», - «да все мы там будем, только не в одно время, так Бог устроил человеческую жизнь, сколько не живи, а умирать надо», - сказала Марина, кума и соседка Авдотьи, - «В гостях мы тут живем, а туда домой пойдем. Вот и жизнь наша, живешь, живешь, все суетишься, приобретаешь что-нибудь, жадничаешь, все мало, завидуешь и ненависть имеешь к другим, а придет смерть, перекинулся и ничего не надо, что наживал правдой и не правдой, все останется, наг ты родился, и таким уходишь от сюда навсегда, а мы все жадничаем. Ну, Дорофеич, земля тебе пухом, лежи с Богом, а мы пойдем трудиться да грешить». Марина первая пошла с кладбища, за ней последовали все. Клава с Машей тоже были на кладбище. Они смиренно стояли у могилы и тихо плакали; мысленно Маня разговаривала с дедушкой: «Милый мой дедушка, как же ты тут ночью лежал под землей? Клавуся мне вчера говорила, что на погосте ночью ведьмы с бесами летают на огненных метлах за грешными душами, ловят их и тащут в ад. Может и нашего дедушку ведьмы с бесами в ад потащат. Боженька, прости дедушку, что бы его бесы не тронули. Еще она говорила, что ведьмы с бесами дюже страшные, страшней смерти, что она в Барином логу видела, она говорила, что они черные, как грязь и вонючие, здоровенные, с длинными тонкими хвостами, а на конце, как метла лохматые, рога огромные, кривлючие, и как вилки острые, глазищи огненные, лупатые и злые, ротяки огромные, как у крокодила, а клыки у них длинные, острые, и страшные, жутко глядеть на них. Я сейчас спрошу у Клавуси: почем она знает, что бесы такие страшнючие и злые, кто ей рассказал про бесов». Маня тихонько дернула за руку рядом стоявшую сестричку, и тихонько спросила у нее: «Клавусь, а ты по чем знаешь за страшных бесов, ты сама их видела или тебе кто рассказывал?» - «Это ты, дурец, ничего не знаешь и не видишь, а я все знаю, и если конфет с пряниками дашь, вечером все расскажу, как спать ляжем, а сейчас пойдем домой завтракать, дедушку поминать, люди пошли уже, тетя Доня повела их, вон и дядя с отцом идут, пошли быстрей! Не отставай! Что тащишься как нищая!» Клавуся держала Машу за руку, что бы быстрей шла, и побежала в припрыжку под горку к дому Якова. Придя с Кладбища, Авдотья с Натальей накрыли стол и пригласили родственников и всех соседей к столу. Вторично помянули но

65

вопреставленного и гости разошлись домой. Последним уезжал Антон с детьми. Проводивши гостей, братья сели за стол. Авдотья подала им немного оставшегося в бутылке вина, которое не допили копачи. Братья выпили по 50 грамм, посидели, поговорили о хозяйстве, как дальше жить, как обед сделать отцу на сорок дней и, вставши из-за стола, попрощались по братски. Антон поблагодарил за все Авдотью и уехал с детьми домой. Не прошло и месяца после смерти Кузьмы, в конце августа Якова забрали на фронт. Авдотья осталась одна с тремя ребятишками, меньшему Ивану в июле исполняется год, после ухода Якова, через месяц Явдотью постигло но вое непоправимое горе. Старший мальчик Шурка кувыркнулся с горы, упал, и поломал позвоночник, что делать?... Авдотья криком кричала, лечить мальчика не было возможности, потому что к нашей области приближались немцы. Болел Шурка долго, лежал дома без медицинской помощи. Болезнь прогрессировала, он стал горбатенький, лежал он под окошком и все смотрел на гору, не идет ли отец с войны. Мальчик надеялся, что придет отец домой и повезет его в город, в больницу, его врачи вылечат, он станет здоровым и будет жить. Эту мысль Шурка часто повторял матери, и бедная Авдотья, тайком от Шурки часто плакала, что не в силах помочь своему дитю, а вслух успокаивала мальчика, что скоро прогонят немцев, придет отец повезет тебя в больницу, и ты обязательно будешь ходить. «Мам, я как выздоровею, больше никогда не буду кувыркаться через голову, это меня Иван-тратата научил». Так и не дождался Шурка отца. Он умер в июле 1946 года, а Яков пришел в конце сентября этого года. Два месяца не дождал Шурка прихода отца. Много Авдотья вынесла горя за годы войны, досталось и Антону с семьей, и всему хутору, где он жил. В начале войны, к осени 1941 года, всех молодых мужчин и парней забирали на фронт. Стоял ноябрь месяц, наши войска отходили, фашисты уже разбойничали в нашей области. В ноябре 1941 года они оккупировали наш район, и недалеко от нашего хутора (в 10 км) 12 дней ожесточенные бои с противником. 24 ноября наши войска отошли назад и к вечеру того же дня в наш хутор ворвались гитлеровские бандиты. Через наш хутор проходила фронтовая линия, и фашисты несколько дней подряд вели с нашими войсками бои. В начале декабря 1941 года, под натиском советских войск, фашисты отступили в соседний район, километров за двенадцать от нашего хутора и в центре района укрепились на зимовку. Отступая назад, фашисты угнали с хутора всех мужчин, которых по особой причине военкомат держал в запасе. Всех жителей: стариков, женщин и детей фашисты повыгоняли из домой и этапом погнали в захваченные ими деревни, а хутор наш сожгли дотла. Это было в начале декабря 1941 года. Зима в этом году была очень холодная, снежная, с частыми большими вьюгами и сильными заносами. Этот ненастный морозный день жители нашего хутора не забудут до конца своей жизни, кто остался живой после войны. В этот день еще с ночи разыгралась сильная вьюга с небольшим по

66

рывистым ветром. Снег шел не только сверху, но и подземная метель заметал все дороги и пути, наметая большие сугробы по бездорожному полю, занесенным глубоким снегом и сугробами. Гнали нас гитлеровские бандиты неизвестно куда. С горьким плачем, скрепя сердца шли женщины с малыми и грудными детьми на руках, а которых не под силу нести, везли на санках. Побольше дети и старики еле пелись вслед за молодыми по пояс завязывая в глубоком снегу. Кто завязал в снегу отставал из стариков или детей, фашисты зло толкали автоматами в спину и насмешливо кричали: «ком, ком, русь свинья». Поздно вечером, едва живых от тяжкой дороги, нас пригнали в деревню Кировка, соседнего района, километров за пятнадцать от нашего хутора. Ночевать нас поместили в нетопленную, бывшую колхозную сторожку, а остальных разместили в колхозных амбарах. Усталые, мокрые, голодные приземлились мы кто где мог на земляном полу, дети кричали, просили есть, матери горько плакали, утешая детей, надеждой, что завтра наварят завтрак и все будем есть, а сейчас надо спать, а то немцы заберут, кто будет плакать и просить есть. Так мы и спали эту ночь на земном полу в холоде, мокрые и голодные. К утру мы совсем окоченели от холода, и горько плакали не только дети, но и все взрослые и дети. Рано утром возле избушки послышались шаги, со скрипом открылась дверь и на пороге появились несколько немцев, наставляя на нас автоматы, насмешливо кричали: «пук,пук, русь - скажите где партизаны». Прижавшись друг к другу с замиранием сердца, испуганно смотрели мы на палачей и ждали своей неизвестной участи. Один из немцев осмотрел всех нас быстрым зверским взглядом и указывая на двух престарелых мужчин, грозно приказал им встать и знаком автомата указал на дверь. Выходя из избы, мужчины стали прощаться со всеми, но немец зверски ударил их автоматом и вытолкнул на улицу, мы все от страха закричали, женщины плакали, утешали детей как могли. В этой нетопленной хатенке мы сидели до вечера, не зная, что делать. Несколько раз кто-нибудь из женщин выглядывал в щелку незамерзшего окна на улицу, но уйти оттуда было невозможно, везде стояли постовые немцы. Поздно вечером немец принес нам ведро какой то баланды, поставил у порога, кивнул рукой - мол берите, и запер дверь. Как только закрылась за немцем дверь, голодные дети кинулись к ведру, подняли шум, тетя Апрося (так звали на хуторе, нашу соседку Ефросинью), она строго прикрикнула на детей: «не смейте шуметь, надо тихо есть, по очереди». Она подошла к ведру с кружкой в руках, которую захватила с собой их дома, и этой кружкой начала нас кормить по очереди. Один из кружки пил, а мы все терпеливо ждали. «Ну слава Богу, - сказала тетя Апрося, когда накормила последнего малыша, - а мы как-нибудь обойдемся. Вот тут осталось кружки две, разделим на всех по глотку и червяка заморим, а там что Бог даст, ведь Бог не без милости». Подкрепившись немного, все дети собрались в кучу, плотно прижавшись, друг к другу, и быстро уснули. А все взрослые сидели,

67

поникли вниз головами и каждый думал одно и тоже - что будет с ним, что делать, как выбраться из этого волчьего логова и уйти от немецких палачей? В такой обстановке немцы держали нас 8 дней, на 9 ночь, когда в деревне все стихло, одни постовые немцы бодрствовали, они развели неподалеку от хаты костер и грели на костре руки. В глубокую полночь к нам в хижину кто-то тихонько постучал и затих, через несколько минут стук повторился, как будто кто-то царапал замок, и так повторялось несколько раз, затем тихонько скрипнула входная дверь нашей хижины, и на пороге появилось двое высоких молодых парней. Они принесли нам хлеба, горячей картошки и рассказали нам, что немцы всех молодых ребят, девчат и подростков с деревни вместе с ними и ваших хотят угнать в Германию, а стариков и детей уничтожить. «Покормите детей и подкрепитесь сами, - приказали парни, пока живые. Здесь, недалеко отсюда в лесу, находятся партизаны, и наши войска стоят километрах в десяти от этой деревни». К утру этой ночи партизаны поснимали немецких часовых. И увели нас от опасных немецких бандитов в лес, а потом переправили через линию фронта, до своих. За этот период скитания многие из наших женщин порастеряли своих детей, когда убегали от немцев, и только через восемь месяцев отыскали пропавших. Некоторые старики поморозили ноги. Оборванные, голодные, еле живые, после скитания пришли все жители в свой родной хутор. Горько было смотреть на пепелище после зверской работы палачей. Вместо беленьких, аккуратных хаток, безобразно торчали черные, как смола, недогоревшие пни, и разваленные русские печи. В Сидах, где недавно весной, как невесты, нарядно стояли в белом цвете деревья, и звонко, заливисто насвистывали соловьи свои прекрасные трели, теперь эти деревья стояли обугленные, полу сгоревшие. Около развалин бродили, полуживые от голода кошки и собаки, оставшиеся в живых после пожара. На дворах везде валялась недогорев-шая домашняя утварь, потрескавшиеся сковороды, чугуны, миски, черепки от кувшинов и от всякой утвари. До прихода немцев некоторые вещи мы прятали от немецких бандитских глаз, в хатах под печками, зарывали неглубоко в землю. Под землей запрятанные вещи тлел, а когда мы вернулись в сгоревший хутор и начали откапывать и выбрасывать на воздух, они загорались пламенем и горели, как сухая солома. Видно фашисты обливали горючим веществом и землю. Поднялся крик, голосьба - взрослые голосили, дети кричали. «Мы понимаем, что нас всех постигло великое горе, остались без крова, голые и голоные». Антон по болезни еще был не забран на фронт (от извергов его спасли партизаны). Он со всеми жителями пришел на свой сгоревший хутор. Теперь он сидел, низко нагнувши голову около своей разваленной печки, словно завороженный, и слезы бесконечной струйкой лились из его усталых от переживания глаз. «Ну, что теперь делать, какую думу думать, - думал Антон, - куда деваться ч за что браться? Ведь четверо их у меня, куда с ними? Ни двора, ни кола, гол как сокол. Да если меня еще забе

68

рут на фронт, тогда и вовсе каюк им, что сама баба сделает, да еще в это тяжкое время, где что возьмешь? Эх горе, горе, откуда ты только приходишь на бедную голову мужика, итак вот в нужде, да в горе всю жизнь работало как вол, а живу нищим. Сколько горя сколько нужды я перенес за свою недолгую жизнь, на голове волос меньше; не живем а существуем, и горькое это существование от самой революции и до сего дня, хлеба не наедаемся, лахмота лишнего нет в доме, в латаных штанах хожу, на смену одеть нечего и ребятишкам рубашонок пошить не с чего. Вот и живи. В сороковом году хлебушка подходяще дали на трудодни, чуть посвободней жить и воттебе! Эта война, как снег на голову, на народ навалилась. Немцев этих бес к нам принес, оставили нас, проклятые изверги, на голой кочке, что бы вам добра не было, окаянным зверюкам! Что теперь делать? Голова кругом идет, за что, ума не приложу люди завидуют мне, говорят золотые руки у Антона, он великий мастер по дереву, а что приходится терпеть этому мастеру? С великим трудом приходится зарабатывать кусочек хлеба для детей и то, с какой-то примесью пекут его бабы, да едим не в волю, а по нормочки». Горькие думы Антона прервала соседка Ефрасинья: «Кум, уже вечереет, продрогли и есть хочут, куда мы пойдем? Тут ночевать? Мы позамерзаем». Антон вздрогнул, словно проснулся от крепкого сна, неохотно поднялся с кирпичей и сказал: «пойдем, кума, в свое село, куда-же еще нам идти?» И пошли мы всей большой хуторской семьей в свое село, которое немцы не успели полностью сжечь. С одной стороны деревни много домов сожгли, но большинство, наши войска отбили и дома сохранились. От хутора до села 5 км, идти было тяжело, шел мокрый густой снег, крупными хлопьями, засыпал он дорогу и залеплял путникам лица. В село мы прибыли поздно вечером. Постояли все вместе на окраине села, поплакали, и стали потихоньку расходиться кто куда: одни пошли до родственников, а у кого не было в селе родственников, тех приняли знакомые, - ведь колхоз у нас был один, и нас в хуторян в селе знали все, от старого до малого. Время близилось к полночи, пока наши хуторяне определились на ночлег. Последними уходила наша семья - Жерина. Рассказывает мама, Антон не ушел на ночлег, пока не определил всех несчастных своих собратьев. Провожая каждого, тихо, с грустью в голосе говорил: «не горюйте, бабы, а весной уйдем все в свои родные Озерки, начнем понемногу обживаться. Сначала шалаши построим, землянки, а потом кончится война, снова заживем, построим новые хаты». Все путники разошлись по домам, и только наша семья была еще не определена. Проводив всех, отец еще долго стоял молча в раздумье, на засыпанной снегом дороге, опершись руками о палку. Глаза его были закрыты, по щекам текли слезы. О чем он думал в эти роковые минуты, известно только Богу, да ему самому. Высокий ростом, могучий, с волевой и физической силой, никогда не давав себя никому в обиду и унижение, всегда защищавший в беде слабосильных, теперь он в ночное время стоит беспо

69

мощный на дороге, словно его сковали цепями. Стоявши рядом мачеха вывела его из оцепенения: «Антош, ребятишки замерзли, пойдем к Доньки». Антон выпрямился, повернулся лицом к западу, в сторону, где находился наш хутор, тяжело вздохнул, перекрестился, сострадательно посмотрел на нас и тихо сказал: «ну ребят, пошли потихоньку к дяди». Было уже за полночь, когда Антон привел семью к своему брату Якову. Яков в то время был на фронте. Встретила нас его жена - добрая, бесхитростная тетя Доня. Жила она бедно, с тремя маленькими ребятишками. Коровы у нее не было, десяток курей да два кота - вот и все ее хозяйство.

Открыла нам тетя Доня не сразу, когда отец потихоньку постучал в окно ответа не последовало, и лишь на третий отцов стук тетя Доня отозвалась:

- Кто там? Кого принесло в такую пору? - недовольно бурчала Авдотья с просоня.

- Доня, открой, это я пришел, - обозвался Антон. Угодав по голосу деверя, Авдотья закричала:

- Ах - ма, Господи, неужто братка пришел, голос его, чего же он в такую пору к нам приехал, наверное за полночь уже перевалило, не беда ли какая стряслась? - вслух говорила Авдотья, второпях натягивая на себя юбку, стук повторился:

- Иду, иду - обозвалась Авдотья и босая быстро выбежала в сени, открыла дверь и ахнула, увидя всю нашу семью. Ах батюшки, мои родимые, - завопила Авдотья, - что ж это такое, что вы всей семьей в такую пору ко мне в гости пришли? Детки совсем позамерзли, мои дорогие, заходите скорей в хату, обогрейтесь и расскажите, что у вас случилось дома?

- Нет у нас теперь дома, - заголосила мачеха, все у нас пропало, все сожгли проклятые немцы, что мы теперь будем делать? Какую думушку думать и куда деваться? Тетя Доня плакала вместе с мачехой и говорила:

- Ну хватит, Петровна, успокойся, этим дело не поправишь, что же теперь делать, как-нибудь будем помаленьку вместе жить, а там Бог даст, видно будет. Хата наша не очень большая, да что нас, плясать что ли, в тесноте не в обиде, раздевайтесь, родные, сейчас я супу горячего достану, отужина остался, я его в печку поставила в жар, он теперь горячий.

Она достала большими рогачами из печки чугун с оставшимися от ужина супом, налила в большое блюдо, поставила на стол и позвала голодных детей к столу, и Антона с женой: «Ну-ка, братка, что ты сильно в горе удался, - говорила Авдотья Антону, сидевшему возле стола, низко опустивши голову. Садись-ка горяченькой похлебкой с ребятишками поешь, оно и легче на душе станет, и ты Петровна, садись, ешьте все, похлебки всем хватит». Авдотья достала хлеб из коника, положила на стол и подала Антону нож - «режь хлеб и ешьте на здоровье», - при

70

саживаясь сама за компанию к столу. Хлеба у Авдотьи было токно она пекла его с примесью сушеных картофельных шкурок, от этого хлеб был горький и коричневатый. «Не прогневайся братка (так звала она Антона), что хлебушка плохой с шкурками, он всегда горчит. Да хотя бы такого было в волю, а то совсем мало хлебушка-то. Эх война-война, и что только творят эти проклятые немцы, страсть какая, что выдумали проклятые - жечь все под чистую, не смотрят ни на детей, ни на стариков. Во какие жестокие изверги». Авдотья замолчал. Молчали и отец с мачехой. Наевшись горячего супу, промерзшие и утомленные дальней дорогой, дети начали за столом дремать. Авдотья спохватилась: «Ах, батюшки мои, милые дети, совсем измаялись, лезьте скорей на печку, я вам там тряпочки постелила и у голова положила, ложитесь спите, а то час уже поздний, скоро наверное, кочет закукарекает, к зари приближается. Ох и здоровые же сейчас филипповские ночи, - продолжала разговор Авдотья, - за ночь выспишься и все переделаешь, где только не побываешь, глянешь, а на дворе все еще темно. Сейчас братка, и вам постелю, отдохнете; да не говорите, что ж поделаешь - ведь не у вас одних такая беда. Как-нибудь будем перебиваться, что же, что хатенька одна, переживем. Вот и постель готова, ложитесь, а то вы совсем из сил выбились. Братка на человека не похож стал». Забравшись на печку, Клава с Женькой мгновенно уснули крепким сном. Маленького грудного Колю положили в люльку, которую Авдотья принесла из сарая. Свою любимую Машу, Авдотья положила с собой на самодельной, старенькой, деревянной кровати, которую Яков смастерил сам еще до войны. Прижавшись к Авдотьи, Маня смиренно лежала с закрытыми глазами и вспоминала все подробно: как однажды под вечер отец послал ее в чайный колодезь за водой (чайным его звали потому, что там жил помещик и с этого колодца ему брали воду только на чай). Только сбежала я под горку с чайником в руках, вдруг услышала по ту сторону лога, за ольховыми деревьями, какой-то странный не русский разговор. Я остановилась, присмотрелась и увидела идущих множество немцев с автоматами в руках, которые что то лопотали между собой. Быстрей дикой серны, понеслась тогда Маня домой. Немцы видно Машу не заметили. Они перешли через ручей, подошли к колодцу, попили воды и поднялись на гору в хутор. Маня дома уже сообщила, что в Барином логу, возле ручья немцы. Сейчас они наверное придут к нам, - и действительно, через несколько минут фашисты ворвались во двор Жериных и бешено застучали автоматом в окно. Испуганная мачеха выбежала из хаты на стук фашистов. Немцы наставили на мачеху автомат и заорали:

- Партизаны есть?

- Нету, - испуганно ответила мать.

- Курка, яйко, сало есть? - продолжали немцы, и увидя индюшек, начали стрелять их и складывать в мешки. Отец не показался им на глаза. Когда мы

71

услышали стрельбу во дворе, испуганно выглянули в окно, думал что убили мать. Один из фашистов заметил отца. Он выстрелил из автомата в окно и чуть не убил его. Пуля пролетела мимо головы, чуть задело ухо. Бледный отец отскочил в сторону, потрогал рукой раненное ухо, откуда струилась кровь, и тихо сказал: «чепуха, только царапнуло маленько, слава Богу - жив остался!» Увидя кровь на лице отца мы с Клавусей закричали, но отец пригрозил нам молчать, чтобы немцы не ворвались в хату и тогда отцу будет конец. До темна размещались немцы по хатам. Наехало их уйма. У нас остановились офицеры. Полну хату натащили чемоданов и всякого барахла, видно награбили у нашего населения. Отца заставили рубить дрова, а матери топить печку. Всю ночь жарили и лопали индюшек да курей, печку накалили до красна, нас всех загнали в угол к печке. Мы чуть не задохнулись от жары. Маленький грудной Коля кричал в люльке от жары. Немец чуть не убил его сапогом. Как он тогда не убил его, как страшно было, Коля кричал тогда сильно. Я качала Колю в люльке и увидела, что немец, как разъяренный волк замахнулся на малыша. А наш двух летний братик Женя закричал на него: «гляди, гляди она тебе Клавчен даст!». Клава всегда его защищала от ребятишек, и кто нападал на Женю, он всегда говорил эти слова в защиту, и теперь повторил их немцу. Стоявший рядом другой офицер засмеялся (видно он понимал по-русски слова и слова Жени рассмешили его). Офицер схватил за руку разъяренного фашиста и оттолкнул от люльки. Потом вынул из кармана шоколадку и дал маленькому Жени, погладив его по голове. Видно он добрый был от природы, не все же они были изверги. «Ну, зачем обижать друг друга, - размышляла Маня, зачем нужна эта страшная война, сколько она горя принесла людям. Неужели так хочет Боженька? Ведь Бог, говорят, не злой. Он никому не хочет и не делает зла. А люди страшно злые и ненавистные», - засыпая, думала Маня. Через несколько минут Маня уснула, не по-детски тревожным сном. Зиму Антон с семьей прожили у тетки Дони. Всего пришлось претерпеть и пережить. Хлеба и никаких продуктов у нас не было. Хлеб погорел, картошка в погребе попеклась. Картошку нам давала тетя Доня. А хлеб мы с Клавусей ходили по дворам просили, побирались в хорошую погоду; когда не было вьюги и больших морозов, мы ходили в соседние села, где немец не пожег дома, и там ходили по дворам, просили Христа ради на погорелое. Ранней весной, только сошел снег с земли, мы ушли на хутор, на свою усадьбу. В первую очередь мы начали строить шалаш. Лес у нас был близко. Наш хутор был расположен в лесу. Мать рубила в лесу колья, Клавуся таскала, а отец строил шалаш. К вечеру шалаш был сооружен. Крыть было нечем, мы рвали сухую прошлогоднюю траву и этой травой накрывали крышу. Отец смастерил на дворе из обгорелых кирпичей печку. На ней мать нам варила обед. Спали мы в шалаше. Одеваться было нечем и мы спали не разуваясь, и не снимая с себя единственной потрепанной одежды. Долгие весенние дни мы проводили на огороде. Отец,

72

мать и Клавуся копали лопатами огород, а я сидела в шалаше с маленьким Колей, да и Женьку присматривала, ему уже исполнилось три года. А когда Коля спал, я подбирала на огороде гнилую, прошлогоднюю картошку, которую выкапывали родители. Клавуся приносила ее к печке, чистила, складывала в трофейную каску, мыла, хорошо разминала, потом с соседним мальчиком Митькой разжигала дрова в печке и звали матерей печь из этой картошки оладья. Посуды у нас не было, вместо чугуна служила нам каска. Кружку и глиняную черепушку дала нам тетя Доня. Ложки отец смастерил из грушевой древесины, топором обтесал, вырезал ножом и получились ложки-обрубки. Но мы и таким были рады, - наедались, было бы что есть. Вслед за нами потянулись все хуторяне, каждый вез на тачке свои лохмотья на свой родной курень. И начали мы жить сначала. В начале построили землянки, а после войны, пришедшие с фронта мужики, построили хаты. Тяжелые военные годы на хуторе пережили все исключительно. Весной 1942 года нашего отца забрали на фронт. Мачеха осталась жить с четырьмя детьми в сырой землянке. Хлеба и жиров не было у нас ни в одной хате. Питались мы с огорода картошкой и фасолей. Ели все несоленое. Лишь изредка мать выменивала стакан соли за картошку, которую носили спекулянты. В то время у нас на хуторе даже спичек не было. Бывало, мать встанет утром, выйдет на двор и стоит, ожидая, пока у кого-то пойдет из трубы дым, что бы сходить, взять огонька разжигать дрова. В такой нищете мы жили до 50-х годов. Ох и досталось же нам с Клавусей, - вспоминает Маня, - пойдет бывало Клавуся в лес за дровами, снег в лесу глубокий, залезет по пояс в кустах. Клавуся рубит и таскает на дорогу, потом ложила дрова на санки и везет домой. Одежонка на нас был старенькая, вся в заплатках, штанишек совсем не было, лапты прохудились, ноги мерзли. Однажды, рано утром, на рождественской неделе мы пошли с Клавусей в лес. Мороз тогда был сильно крепкий. Клавуся рубила дрова и в это время поморозила себе коленки, - открылись раны, сильно и долго болели, а в лес за дровами она все равно ходила. Завяжет, потеплей, тряпками коленки и идет таскать дрова. В феврале 1943 года отец наш пришел по ранению на время домой. Но нам с Клавусей не легче стало. Отдохнувши с дороги несколько дней, отец принялся за постройку хаты. Землянка у нас к тому времени совсем завалилась. Он начал заготовлять лес на постройку, рано вставал и нас будил. Мы завтракали и отправлялись вместе с ним в лес пилить дубы. Клавуся пилила с отцом и оттаскивала обрубанные ветки на дорогу. Весной отец начал ставить основу под хату. За лето мы полностью построили хату, покрыли соломой и помазали. Вошли мы в новую хату в знаменательный день на Покров Матери Божией. Сколько у всех радости было тогда, что у нас на хуторе появилась первая хата. Сколько было приложено непосильного труда, все на своих плечах таскали: лес, глину, солому, воду. Ведь на хуторе в это время у нас ни одной лошади не было, все приходилось на себе таскать. Корова у нас одна на весь

73

хутор была у Михайлихи, чудом задержалась, немцы не успели утащить. В конце октября 1943 года отца снова забрали на фронт. Мы снова остались без отца. Ни одного мужика у нас в то время не было на всем хуторе, одни женщины да дети, так мы жили до 1945 года. Пришла прекрасная, долгожданная весна. Все хуторяне готовились к посадке огородов. Пахали мы огороды по очереди: сегодня одному, завтра другому. Пахали на себе, бабы плуг таскали, а плугом управляли мальчишки, Колька Афанасцев с Алешкой Андреевым. Ранним утром 9-го мая мы начали пахать наш огород. На всю жизнь Мани запомнился этот день. Бабы пропахали треть огорода, сели отдохнуть. Вдруг бежит наша бригадир Шурка из села. Она ходила в правление, наряд получать, и что есть силы кричит: «Бабы, бабы, война замирилась, бросайте работать, в селе никто не работает. Там Бог знает, что творится: одни танцуют, другие песни поют, третьи голосят». Бабы все вскочили, подняли крик, голосьбу; радовались те, кто знал что из близкие живы, и придут теперь скоро домой, а кто получил извещение о смерти близких, безутешно голосили. Страшно вспомнить о том тяжком времени. Но русский народ мужественно перенес всю эту ужасную тяжесть войны. В скором времени оставшиеся мужики с нашего хутора стали приходить домой, и начали строить все разрушенное фашистами. Наш отец пришел последним в начале февраля 1946 года. Он вторично был ранен и долго лежал в госпитале. Строились хуторяне таким же образом, как и мы, все на себе делали, за исключением бабки Василии, ей как матери героя и двух погибших сыновей, колхоз помог поставить хату. К концу 1946 года на хуторе построились все. Казалось, жизнь стала налаживаться, но в 1947 году на народ обрушилось новое горе - голод. С ранней весны мы начали голодовать, посадили кое-как картошку, огород большой был, и от посадки у нас не осталось ни одной картофелины. Сильно мы тогда голода хватили. У отца и у матери опухали ноги. Мать бывало, напечетлепешек из семян конского щавеля, а он красный, липкий и горький. Щи мы из сныпти варили и забелить нечем было. Коровы у нас тогда не было. Как началась в колхозе рожь поспевать, мы с Клавусей ходили воровать. Возьмем маленькие мешочки и ножницы, пройдем подальше от дороги, что бы никто нас не заметил, нарежем и украдочкой домой принесем. Мать подсушит колоски в печке, пральником обмолотит, провеет, а потом на ручной мельничке смелем, и мать нам мамалыги наварит. Какой же она нам казалось вкусной, но досыта мы и этого не наедались, и не всегда удавалось украсть. В то время было очень строго за это, - если поймают - тюрьма. Лишь в конце 1949 года нам полегчало жить. У нас отелилась телочка, которую заработал отец, он у людей ставил хату и ему заплатили маленькой телочкой, она у нас выросла и отелилась. Сколько у нас было радости! Мы ели картошку уже не сухую а с кислым молоком. Мать щи нам белила не снятым молоком, это было уже хорошо. Жиров у нас тогда никаких не было, и хозяйства у нас только и было, что эта телочка, ко

74

ровой стала, да восемь курей, девятый серебристый и задиристый петушок - вот и все хозяйство.

В этом году Пасху мы праздновали богато: мать испекла пасочку на молоке и яичках, накрасила яичек и поделила нам по шесть штук, наварила молочной каши и напекла пирогов, хотя пироги были из ржаной муки простого помола, но из чистой муки без примеси. Сколько у нас в этот великий день было радости, ведь мы за столько лет наелись досыта. Под Пасху мы с Клавусей ходили в район, в церковь, посвятили пасху. А рано утром сели за стол разговляться. Мать порезала на кусочки пасху, почистила яички и сказала: «Ну, ребят, берите разговляйтесь ». Сама взяла кусочек и немного проглотив, расплакалась: «Аж неверится, что мы в своей хате и у нас на столе пасха и хорошие пироги, как до войны. Ешьте ребята, наедайтесь вволю, нынче велик день - это великий праздник. Нынче Христос воскрес и нас воскресил отнемцев и от голода». Мы в этотдень с Клавусей на выгоне с ребятишками весь день играли в мяча, катали красные яички. Какая радость тогда была у нас. С 1949 года с хозяйством у нас стало немного налаживаться, а материально дело обстояло плохо, мы с Клавусей подрастали, стали девчатами бегать на улицу, а одеться было не во что. У кого были родные матери, они находили выход, продадут масличка или яичек и купят свои деткам на платишко или юбку какого-нибудь ситичку, и к празднику пошьют. У Мани с сестричкой некому покупать, у них нет родной матери. Клаву родители любили больше, она больше прибивалась к мужской работе: косить, пилить, рубить, ей нет-нет да что-то купят, а смиренной Мани доставалось, ее больше обижали. Когда Клава провинится, уходит из двора и долго не является. Под вечер прибежит домой, а отец с матерью уже пересердятся, и она отделывается только бранью. Поругают ее и на этом конец. Была у Клавы дурная привычка, если сотворит шкоду большую или малую, то обязательно свернет на Машу. «Я не знаю кто взял, может Маня, - всегда оправдывалась Клава перед родителями, - а я ей Богу не брала, что я маленькая что ли. Зачем буду брать, если знаю, что нельзя». Маня не могла отговариваться с родителями и не умела врать как ее сестричка, потому она была всегда виновата. «Женька с Колей еще малы шкодить, а кто как не ты? Раз Клава не трогала», -бурчала мачеха, стегая Машу тряпками. Маня не убегала, как Клава, когда ее ругали и били. Она покорно стояла - молча, заливаясь слезами. Молитв Маня не знала и о Боге никакого понятия не имела. Никто ее не наставлял этому. Но в скорбные минуты обиды неведомая сверхъестественная сила призывала ее к молитве. Часто обиженная и побитая мачехой, она уходила в сад, в заброшенную яму завалившегося погреба, заросшего крапивой и бурьяном. И там горько плача, становилась на колени, молилась Богу, изливая свое детское, тяжкое горе, прося Бога, что бы ее мама сделалась голубем и прилетела посмотреть и защитить бы

75

ее от злой мачехи. Так она и жила в нужде и скорби. Время шло, Маня подрастала.

Девчата и ребята, - Манины ровесники, по праздникам наряжались в новые платья и бежали гулять, Мани тоже хотелось побывать на людях, и она бежала вместе с девчатами, не смотря на свою бедную одежду. Однажды на Семик (Троицу) нарядные девчата и ребята пошли в лес, где собиралась молодежь с нескольких сел на веселье. Маня тоже пошла с ними. Возле соседней хаты стояли куча баб, провожая молодежь на гулянье. «Мы гурьбой бежали мимо них, - вспоминает Маня. Тетя Апрося, наша соседка, посмотрела в нашу сторону и с насмешкой громко говорила бабам - «Ты посмотри, она еще и от девчат не отстает», - говорила она нарочно громко, чтобы все окружающие слышали. Словно острым ножом, вонзились в сердце Мани, эти колкие насмешливые слова. «За что она меня так осмеивает, что я ей сделала плохого? - думала Маня. Неужели я хуже от всех девчат? Шурку да Зинку расхваливают до небес, а что уних хорошего, только что наряду много, а у меня нет ничего, даже платья нового нет и обуваться не во что. Ходоков, и то нету, не только что ботинок. Одна я разутая иду, наверное потому я и не красива и дура, что хуже всех одета. Они со своим Афонькой носятся, как дурень со ступой. Виновата я что ли, что он гоняется за мной? Я ненавижу его всем сердцем горбоносого. Только и того, что здоровенный ростом, да сильный как бык, морда красная, как у рака панцирь, брови рыжие, торчат как у свиньи, разговаривать не умеет, как прочие ребята. Ну чем он отличается от других? Какой он гений, что тетя Апрося возвышает его чуть не до небес. Мать его, Сашуха, тоже болтает - «на что она нужна голобедрая», - хотя они сами не очень обросшие, их тоже в войну немцы сожгли до тла вместе с нами. Кой-что дочь Маня из Германии привезла, этим и прикрыли немного свою голь. Один Бог знает, какой он мне противный. Но если бы он посватал меня, родители мои с руками и ногами выпихнули за него, помимо моей воли. Господи, Боже мой, за что меня так все ненавидят? Дома во всем я всегда виновата и на людях поносят. Вот подрасту еще немного и уеду от сюда, на совсем, куда-нибудь в город. Устроюсь там на работу и пойду учиться на фельдшера, а потом на врача. Дома жить очень тяжко, прошлой осенью пошла в школу рано утром босая, мороз был большой, трава вся белая, до школы пять километров полем и лесом идти; бегу, бегу, ноги совсем закоченели от холода, присяду, подогну ноги под себя, погрею и снова бегу. Клаву-си анучи хоть мать выткала, да лапти сплели, а мне не дала новеньких онучек, я тряпками обматываю ноги, да обуваюсь в шахтерские, дырявые колоши. Утром починю, день прохожу, а на другое утро опять дырки. Беру иголку с нитками и опять зашиваю, и так каждое утро. Мать ругает меня за это, говорит - «работать не хочет да и сидит, все утро обувается, хвароба бы тебя забрала! (мачеха всегда так ругалась)». Однажды, вспоминает Маня, - перед Успением, дядя наш Яков

76

ехал в Москву продавать масло, что бы что-нибудь купить ребятишкам на штанишки и рубашонки. Мать сказала отцу: «Пусть с Яковым едет Манька, у нас масла собралось килограмм десять. Пусть продаст на расход. В Москве масло говорят дорогое». Поехала Маня с дядей, продали масло. Яков набрал ситцу, жене простую вязаную кофту и себе купил простой хлопчатобумажный костюм. Маня с завистью смотрела на дядины покупки и думала:

- Вот бы мне такое на платье. Словно прочитал Манины мысли Яков, взял Машу за плечо и спросил:

- Что же ты, Маня, ничего себе не купила? - когда они собирались уезжать, -хотя бы на платье себе с Клавой набрала.

- У меня денег нет, - ответила Маня.

- А это что, не деньги, за что масло выручила?

- Это не мои деньги, отец с матерью будут бить меня, если я деньги растрачу. Мать велела все деньги привести домой.

- А ну-ка, давай я посчитаю, сколько у тебя всех денег. Маня молча подала Якову деньги. Яков посчитал все деньги, часть положил себе в карман, для безопасности, а часть оставил в руках.

- Нукася, пойдем со мной скорей, а то скоро ехать, - и Яков быстро направился к товарному магазину. Маня молча последовала за ним. В магазине Яков подвел Машу к прилавку, где лежали тюками материалы и сказал:

- А ну выбирай, какой тебе ситчик понравится, на платье? Маня испуганно тихо ответила:

- Не надо, дядя, покупать ситец, меня ругать будутдома.

- Если будут ругать, скажи что дядя взял, пусть меня ругают.

Маня нерешительно указала Якову на красивый дешевенький ситчик. Яков попросил продавщицу отмерить шесть метров, заплатил деньги и, подовая Мани материал, успокаивающе сказал: «Не горюй, Маня, может и поругают немножко, но зато на Успенье вы с Клавкой в новых платьях будете, мы же не пропили деньги, за что ругать-то?» Домой приехали поздно вечером, Яков заехал к Антону. «Заеду, а вдруг будут ругать девченку» - подумал Яков.

- Вот и мы прибыли, живы невредимы - представился Яков, заходя в хату здороваясь с братом.

- Ну, рассказывай, Яков как съездили? - спросил Антон встречая брата.

- Все благополучно, - ответил Яков.

- Почем продали масло?

- Да хорошо взяли, масло совсем было мало на базаре. Наше масло поху-чее, желтое, в один миг расхватали. Я кое что купил себе - костюмишко простой, да Доньке с ребятишками миткальчику набрал, ситчику, хоть штанишки да руба

77

шонки пошьем, а то совсем оборвались. Вам тоже взял, шесть метров дешевинь-кого ситчику, девчатам на платишьки.

- Чего же ты мало взял? - спросил Антон, рассматривая ситец.

- А что же ты молчал, когда мы ехали в город? Надо было приказать, что покупать. Я у Мани спросил - что тебе дома приказывали купить. Она ответила, приказывали деньги не потерять, отдать дяди, а больше ничего не приказывали. Ну я на свою волю взял шесть метров, вижу, Маня так завистливо рассматривает на прилавке материю, жаль мне ее стало, думаю возьму девченкам на платишки к празднику. А если не нужно будет, беда не большая, себе заберу. Антон недовольно крякнул и сказал:

- Ну ладно, может еще в скорости поедем, тогда надо побольше купить. Мы тоже совсем обносились, а с этой материи пусть кума пошьет девкам платьишки к Успению, - сказал Антон, подавая Мани ситец.

- На, беги ктетке Апроськи, шей платья себе и Клавке.

Счастливая и радостная Маня побежала к соседке, к Ефросиний и от радости возбужденно воскликнула: «тетя Апрося, покройте нам с Клавусей платья, а я сама пошью, если вы дозволите Манину». Ефрасинья была баба очень умная, рассудительная и ловкая, в народе о таких говорят, - на все руки, за что не возьмется из рук не выскочит. Детей у нее было восемь душ, и все же она успевала управляться с детьми, по хозяйству и на работе. В колхоз ходила наравне с другими. К семье Жериных, она относилась почтенно, в особенности к самому Антону. Его на хуторе считали очень умным, достойным человеком. У кого стрясется, какая беда или радость, попросить совета или пожаловаться, - всегда шли только к Кузьмичу. К девчатам Ефрасинья относилась сострадательно и уважала их, ибо сама вырастала сиротой, только Машу иногда подсмеивала своим племянником Афанасом. Не любила Ефрасинья из семьи Жериных Петровну, Манину мачеху -«Ох и окаянная душа, - говорила на нее Ефрасинья, сама будто спит на ходу, а проныра ужасная, все подглядит, к кому кто пришел, что принес или привез, все досмотрит стерва. Сам кум сроду не пойдет подглядывать и не возьмет чужого. Хороший он, честный человек. А она окаянная, девок совсем заездила, как волы пашут, а купить что девкам - беса в зубы. Несчастные они. Да Клавка хоть постоит за себя. Позавчера на огороде мы и они картошку пололи, чума ее знает, за что Петровна завелась с Клавкой, и та ей чуть ногу не срубала, таки и расхватила палец большой тяпкой. Вот бандитка. А эта, - смотря на Машу, думала Ефрасинья, -смирная, ну и достается всегда на орехи». Маня стояла молча, пристально, с надеждой смотрела на Ефрасинью, теребя в руках ситец. Как матери Ефрасиньи стало жаль девочку и она вслух сказала: «Мне, Маня, и некогда сейчас шить, я еще и ребятишкам своим рубашонки не пошила, но вам с Клавой пошью, если успею. Ну-ка дай сюда материю». Маня быстро подала Ефрасиньи ситец и с не

78

терпением ждала, что скажет тетя, возьмется ли шить? Ефрасинья развернула материал, взяла рулетку, вымеряла все, затем свернула пополам, перервала и начала кроить. Стоявшая вощле стола Маня тихо сказала: «тетя Апрося, давай сначала Клавусе пошьем, а потом мне ладно?» - «Ладно, - согласилась Ефрасинья, - пошьем вперед Клавы, раз ты так хочешь. Тогда зови ее сюда скорей. Я ее обмеряю, пошьем ей, а тогда тебе. На вот пока твой ситец, неси домой, а тогда принесешь, так шить буду». Маня схватила материал и помчалась за сестричкой. Дома положила свое драгоценное сокровище на постель под подушку и побежала отыскивать Клаву. Увидя ее на огороде, Маня закричала: «Клавуся, иди скорей к тети апроси, она тебе платье шить будет! Скорей иди! Она ждет тебя, а то ей некогда! Через день Клавы платье было готово». «Ну, теперь ты неси свое, будем шить, -сказала Ефросинья, примеряя на Клаву платье, - неси, неси, - поторопила она Машу, заглядевшую на Клавину обнову, - дорывками пошью до праздника». С замиранием сердца побежала Маня домой, быстро схватила материал и примчала его до Ефросиньи. «Ты не уходи, сейчас я достану из печки молоко, обмерю тебя, и сразу покрою, а шить будешь сама. Мне некогда сегодня, а хочешь, земь мне смажешь в хате, а я побыстрей тебя пошью», - ладно тетя, я мигом принесу песку и смажу пол. Ефросинья быстро развернула материал и ахнула: «Ах-ма, Маня, Маня, да тут не хватит на платье, тут нету трех метров, - и взяла метр, стала измерять: раз, два, а тут и полметра нету, - во чудо неужели я неправильно весь ситец размерила? Тогда было точно шесть метров, а сейчас не хватает до трех больше полметра, ну что за чепуха, ведь я тогда размерила, на пополам разорвала - три тебе, Мань. Ох девки, не подумайте на меня, что я себе оторвала. Во горе-то какое, аж у меня руки трясутся. Ну что я, слепая что ли была? Я хорошо помню шесть метров было. Ну что ж теперь делать, платья с двух с лишним метров не выйдет, только кофточка хорошая получится», - сказала Ефросинья примеряя ситец к талии Мани. В недоумении Маня смиренно стояла, опустив на грудь голову и крупные слезы ручьем текли по ее худеньким щекам.

- Не плачь, Маня - ласково сказала Ефросинья, - хоть умереть я не виновата, я куму скажу, как было. Давай тебе кофту сошьем, с красной отделочкой? Хорошая кофточка будет. Плакать не надо, может поедешь масло или индюшек продавать, тогда наберешь себе на платье, красивей этого.

- Шей, Мань, хоть кофточку, - сказала остроумная Клава, а то полежит еще с недельку дома, глядишь и на кофточку не останется.

- Ну шейте кофточку, - огорченно, со слезами в голосе сказала Маня. Ефросинья посмотрела на Клаву, отлично понимавшая значения сказанных Клавиных слов, и чуть заметно, огорченно улыбаясь сказала:

- Может быть и так, Клава, чем бес не шутит, в жизни всякое бывает. Что же теперь сделаешь видно так и быть.

79

Домой Клава с Машей пришли невеселые, Маня все еще потихоньку плакала.

- Чего тебя нечистый расхватывает, дурру, подрались что ли!? Клава чего ее домовой разжигает, ты что ли обидела ее?

- Нет, пап, она плачет, что мне платье пошили, а ей не выходит.

- Как не выходит?

- Да материи не хватает, кто то наверное оторвал клок и теперь не хватает на платье. Тетка Апроська говорит, что она разделила ситец пополам нам на платья, а теперь в этом куске осталось меньше двух с половиной метров.

- Так размеряли, - недовольно ответил Антон, - куда ж бы оно делось, если было шесть метров!?

- Это в магазине эту дуру обманули, глядеть надо глазами, когда покупаешь, а теперь нечего киснуть, ходи теперь, дурра, в праздник без платья, в другой раз умней будешь.

Так Маня осталась без вины виноватой, а на праздник без платья. Дня через два, после истории с платьем, вспоминает Маня, к нам приехал в отпуск отцова сестра с мужем, тетя Нюра. Остановились они у тетки Натальи, а к нам приходили в гости. Тетя привезла нам с Клавусей в подарок красивые цветные, шелковые косыночки. Сколько было радости у Мани - «теперь на Успенье есть во что мне нарядится» - думала Маня, бережно пряча платок в ящик. Отпраздновали праздник Матери Божией Успение. Проводили тетю. Маня аккуратненько свернула косыночку и положила в ящик, который служил за сундук. «Пусть лежит до Рождества» - думала Маня, - ложа косынку, а на Рождество я снова наряжусь. Вскоре после праздника мачеха начала ругать Машу за косынку:

- Где ты, непутевая, косынку дела, что тебе тетка привезла, - ехидно спросила она у Мани.

- В ящике лежит, - уверенно ответила Маня.

- Не бреши! В каком ящике, я все обыскала и нигде не нашла, ребята на улице сняли с дуры, вот где она! Бабы глушь набили, как в бубен бьют - Манька-то Жерина с ребятами цазаться начала. Как бы не приперла Антону, как ее тетушка. Вот что вытворяет дура, это сам распустил ее (сам она имела в виду Антона) вот и вытворяет, что влезет в дурную голову.

Антон в это время молча сидел на лавочке, около печки, затягиваясь самодельной сигаретой из самосада, молча слушая жену. Мачеха продолжала бурчать, пока довела Машу до слез. Навзрыд горько плача, Маня пыталась объяснить родителям, что она ни в чем не виновата. «Вранье это, - сквозь слезы оправдывалась Маня, - делать нечего этим бабам, соберутся на колхозном дворе и брушут, языки у них как у собаки хвост, матаются». Сидевший до этих пор молча, Антон побагровел от сказанных Маниных слов, он мигом вскочил с лавки и с бешенной

80

яростью схватил стоявшую возле стола дубовую треногу - коваленку, на которой отбивают косы, с размахом бросил ее в стоявшую возле окна Машу. Маня испуганно отшатнулась в сторону и тренога пролетела мимо Маниной головы, чуть зацепило ей ухо, ударилось об стену и выбило большущий кусок глины. Если бы он попал Мани в голову этой тяжелой ковальней, убил бы ее на смерть. Видимо, сам Господь защитил и сохранил безвинную, смиренную сироту. Испуганная Маня, горько рыдая, неподвижно стояла на том же месте возле окна, Антон продолжал кричать: «Ишь ты гавно, матерь научилась собакой обзывать! С этих пор кури на мать простягать! Я тебе быстро укорочу их и длинный язык оторву! Я тебя научу, как слушать родителей надо, а не так вот! Катись на все четыре стороны! Антошка не пропадет. Одна бес ушла, насамовольничала (он заругался черняком). Все пополам поделили, корову утащила, не пропал. Я нажил все: корову, и все хозяйство, улепетывай и ты, бес держать не буду!» Маня неподвижно стояла на прежнем месте у окна, горько всхлыпывала и думала: «Господи, ну куда он меня гонит, куда я пойду, кому я нужна? К дяди идти - они сами живут бедно, к тети Апроси, -у нее своих семеро ребятишек, их надо кормить и одевать, дядя Денис с войны не пришел, тетя одна в колхозе работает, лямку тоже тянет, еле концы с концами сводит, да я еще притащусь в обузу ей. Она очень добрая, хлебосольная, примет меня, она любит нас с Клавусей и жалеет. Ну мне самой надо понимать, что ей очень тяжело. Ну как так жить дальше не знаю, Господи. Если бы мне выдали паспорт, уехала бы я отсюда и на этом конец. Клавусю тоже надо забрать. Уедем вместе, жить будем мирно, на одну получку купим что-нибудь Клавуси, а в другую получку мне. Так мы оденемся и будем жить не хуже других. Скверной ругани, да матов слышать не будем». К вечеру пришла Клава, ее не было весь день дома, она ходила в село к дяди Якову по делам. Вечером, когда все легли спать, Маня потихоньку рассказала своей сестричке о дневном происшествии, как отец чуть не убил ее, гнал из дому. «Вот как Клавусечка, пришла бы ты нынче домой, а я бы мертвая уже лежала», - закончила Маня свою дневную драму и заплакала. Клава нахмурилась, крепко сжала кулак и с ненавистью погрозила в сторону печки, где спали родители: «Ну погоди, Маня, как-нибудь зиму переживем, а летом уедем отсюда на совсем, навсегда. И пустьтогда попробуют, поживут с своими родненькими сынками, - ну колдунья (так они за глаза называли мачеху) это она все отцу врет, а он тогда и бесится! Не плачь, Маня, потерпи, все равно мы уедем. А им Бог за все отплатит. Вот увидишь, тогда колдунья, не раз будет плакать от своих хороших сынков. Женька и сейчас как собака с ней огрызается, а подрастет - лупа-сить будет!». Долго не спали сестрички в эту ночь, все высказывали свое наболевшее горе. Время клонилось к полночи, когда сестрички прижавшись друг к другу уснули крепким сном.

81

В эту ночь Мани приснился знаменательный сон. Как будто она рано утром бежит в школу и видит, над лесом на облаке в сиянии стоит высокий, необыкновенной красоты, старец, облако быстро спустилось к лесу и куда-то исчезло, удивленная увиденным, Маня перекрестилась и побежала дальше по извилистой тропинке. Выбежав на большую проезжую дорогу, Маня увидела под высокой кудрявой рябиной, которая стояла у самой дороги, необыкновенно красивого старца. От неожиданности Маня оторопела и остановилась. От страха у нее тряслись руки и ноги. «Кто он такой, этот необыкновенный старичок? - думала Маня, не решаясь идти дальше, - уж не с того ли света пришел? Говорят, там все покойники живые, это чья-нибудь душа прилетела». На Машу напал страх: «Что желать? Назад бежать боюсь, а вдруг догонит. Господи, помоги мне», - прошептала Маня и стала потихоньку отходить назад. Старец заулыбался, протянул Мани руку и нежно ласково сказал: «Не бойся меня, дитя мое, я не такой как твой отец и никогда не принесу тебе зла. Я пришел сказать тебе, что от ныне и до конца твоей жизни я буду тебя защищать от всех врагов твоих, а у тебя их будет на протяжении твоей жизни - во сколько», и старец провел рукой выше своей головы (это означало, что врагов у Мани будет через верх). Потом старец обернулся назад и кого то позвал. Из кустов вышел высокий, стройный, неземной красоты молодой юноша в белоснежной одежде и с мечем в руке. Старец обнял его за плечи и тихо мелодично не по земному запел: «Ты держишь меч руке горящий, врагов всех наших победил». От сладкозвучного пения у Мани забилось сердце сладчайшей радостью. Отроду она не слышала подобного пения. Словно зачарованная, она стояла, не шевелившись с места, слушая это чудное пение и думала: «Господи, откуда они, эти предобрые, красивые люди, как мне хорошо с ними, не хочется уходить от них». И на свой мысленный вопрос Маня услышала: «потерпи маленько, от одной беды скоро избиваешься, но на смену другая придет, более тяжче и горче, чем первая». «Какая беда?», - крикнула испуганная Маня и вдруг услышала голос Клавы: «Мань, чего ты кричишь, что тебе приснилось?» Маня проснулась и рассказала сон Клавы: «Во какой чудесный сон тебе приснился, это не простой сон, что-то должно быть. Может это с тобой сам Бог разговаривал? - высказала свое мнение Клава. Ну что будет, не горюй Маня, вставай быстрей, уже рассветает, нада в школу собираться. Мать уже завтрак сварила». В этот день сон Мани приблизительно повторился на яву. По окончании уроков, как всегда, Маня шла вместе с ребятишками домой. Дойдя до леса, дети разбежались по кустам: кто подбирал на земле дикие груши и яблоки, кто собирал опавшие орехи, а Маня и еще трое ребят наломали красных гроздей рябины. Положив на руку несколько ярко-оранжевых гроздей, Маня не спеша шла по большой дороге, вслед за ребятишками. Вдруг она увидела под большой рябиной, у самой дороги сидящего на пеньке старичка. «Что за чудо, - думала Маня, - во сне ночью я видела такого

82

старца под этой рябиной и сейчас под ней опять сидит какой-то дедушка, не тот ли, что стоял здесь ночью?» На Маню напала робость и она ускорила шаг. Подходя ближе к рябине, Маня мельком посмотрела на худенького, опрятно по христиански одетого старичка. Неподвижно, задумчиво сидел он с поникшей головой, скрестивши руки на коленях. Босые ноги его покоились на камне, который давно уже лежал под рябиной. Лик его святился каким-то таинственным, приятным, благоухающим светом. О чем в это время думал этот неизвестный, таинственный человек - ведомо одному Богу. Набравшись храбрости, Маня нарочно громко кашлянула, что бы привлечь на себя внимание старичка, но тот продолжал по-прежнему сидеть неподвижно, не обращая на маню никакого внимания. Тогда Маня робким голосом по громче крикнула: «Здравствуйте дедушка». Словно пробуждаясь от крепкого сна, старец медленно поднял голову и с улыбкой приветливо смотрел на стоявшую кудрявую девочку. Увидя улыбку на лице старца, Маня совсем осмелела, и подходя ближе к незнакомому, застенчиво повторила:

- Здравствуйте дедушка. Угостить вас рябиной? Она совсем уже поспела, погляди какая красная и мягкая, - сказала Маня, протягивая старцу кисть рябины.

- А ну-ка, кудрявая, иди сюда, - позвал он Маню, поднимаясь с пенька. Вот умница, что про дедушку не забыла рябинкой угостить, - похвалил старичок девочку, принимая от нее лесной гостинец. Что же ты мне всю отдаешь, себе не оставила?

- Берите всю, я себе еще нарву, у нас ее в лесу много.

- Пока ты еще будешь рвать рябину, домой запоздаешь вместе со всеми ребятишками прийти, и влетит тебе тогда на орехи от родителей.

- Апо чем вы знаете что влетит?

- А вот знаю. А ну-ка дай-ка мне свою руку. Маня доверчиво подала старцу руку. Долго молча смотрел он не на Манину руку, а куда-то в неведомую для Мани даль, потом начал говорить Мани следующее: «Ты дитя мое, сирота, хотя есть у тебя отец, но он не добрый и не ласковый для тебя. Нет у тебя радости и отрады и нет защиты. Тебе не сладко живется в кровном доме, окружают тебя одни скорбь, слезы и обиды. Ты вынуждена будешь покинуть отчий дом, уедешь ты от сюда с надеждой, что там тебя ждет лучшее будущее; но нет, дитя мое, в раннем юношестве твоем тебя постигнет новое неожиданное горе - тяжелая продолжительная болезнь. Долгие годы ты будешь лежать на тяжелом одре болезни, прикована к постели. Надежды на выздоровление не будет. Много ты перенесешь душевных и телесных скорбей, обид и болезни. К основной твоей болезни присоединится еще и побочная. Болезнь тебе нанесет черный мужчина в казённом до -ме, оттуда и начнутся твои тяжки, земные, страдальческие мытарства. Сколько будет невзгод и слез на твоем жизненном пути. Дерзай дитя, крепись и мужайся. Очень благодарен тебе, дитя, за твои гостинцы, я их хранить буду, а теперь иди

83

скорей, догоняй ребят, что бы ты успела вместе с ними прийти домой и ты тогда обойдешься без ругани». Он погладил Маню по кудрявой головке, перекрестил ее, что-то тихонько шепча, и Маня быстро побежала догонять ребятишек, оглядываясь назад посмотреть, куда делся старец, но старец стоял на прежнем месте, пока скрыли его деревья от Маниного взора. Кто такой и откуда был этот старец, для Мани осталось тайной. Только очень настороженно ее эти два события -ночной сон и в этот день эта встреча с старцем и его предсказание. В тяжелых условиях проходило Манино детство - все печаль да слезы, и еще на будущее ей предсказал старец страшную судьбу. Долго ее детское, чуткое и доброе сердце таило тревогу, а потом стала забывать о том памятном дне, и лишь через годы, когда все исполнится, оно воскреснет в памяти впечатлительной Маниной душе. Время шло быстро, текли дни. Приближался праздник Рождества Христова. Все хуторяне готовились к празднику. «Накануне Рождества, мачеха послала нас с Клавусей на чердак, набрать сушеных яблок и груш на кисель, - рассказывала Маня. Набирая в лукошко груши, сестрички тихо вели беседу о предстоящем празднике.

- Завтра очень большой праздник, - говорила Клава. После обеда все девки нарядятся и пойдут на вечеринки. Ребята с гармошкой придут с другого колхоза -весело будет.

- А ты пойдешь? - спросила Маня свою сестричку.

- А как же, обязательно пойдем, и тебя возьму, вместе пойдем.

- Нет Клавуся, - грустно ответила Маня, - ты иди, ая низа что не пойду.

- От чего не пойдешь? - удивленно спросила Клава.

- Я боюсь, как станем собираться, мать опять будет меня ругать и бить за косынку.

- Катях ей под нос, матери твоей! - возбужденно сказала Клава, - на нее только гляди, да гроб подставляй, она и в уборную будет на тебе ездить, не горюй, что у нас наряжаться не во что, что есть, в том и пойдем, не снимут и не выгонят. А кто подсмеиваться будет, отпор дадим! Если только дома не пустят, тогда будем сидеть.

- Клавуся, хватит набирать, погляди-ка уже до краев блюдо набрали, а то у меня руки замерзли, - пожаловалась Маня сестричке.

- Аты подуй на них и потри, они и согреются. Они мерзнуту тебя оттого, что поморожены в войну были. Тетка Михайлиха говорит, если что поморожено у человека, эти места всю жизнь будут зимой мерзнуть. У ее Вальки тоже ноги поморозило, когда нас немцы гнали по глубоким сугробам, ох и долго они у нее болели, косточки из пальцев вылазили, я это хорошо помню. Я тогда Женьку на санках по сугробам тащила, по пояс в снегу завязла, что бы им не помянуться, этим немцам! Ох и страшно же было, аж вспоминать жутко, пусть она никогда не вер

84

тается, эта страсть. Маруся Боева обоих детей своих тогда потеряла, через восемь месяцев их нашла за семьдесят верст от нашего хутора. Одна баба их в лесу нашла, когда за дровами на санках ездила, полуживых домой привезла и выходила. Своих семеро ребятишек у этой бабы Аксиньи и этих двух выходила, и как родная мать жалела, пока не появилась родная мать. Во, Маня какие есть добре люди на свете.

- А у нас дома одно зло таится, - сказала Маня, никогда не услышишь доброго слова, все делается с черняками да с матами, засмеяться, и то невольно, сразу отец нахмурится и закричит: «Чего тебя бесы разжигают дуру!» Я страшно боюсь своего отца, Клавуся у меня уши как огонь горят, когда он кричит на меня.

- А ты будь немного похитрей, как я. Если хочуттебя полупасить, ты не стой, как пень, а скорей убегай, - где нужно соври, вот и легче будет жить.

- Тогда вовсе прибьют за неправду.

- Меня не прибивают, и ты цела будешь.

Разговор прервала мачеха. Выйдя из сени, она закричала:

- Девки, скоро вы там наберете, а то дров еще нету, завтра пироги печь, дров нада нарубить.

- Сейчас, мам, придем, - отозвалась Клава, чуть-чуть осталось добрать, - и поторопила Маню.

- Давай поскорей доберем и пойдем, а то колдунья уже орет.

- Клавуся, ты на дно полезь, - предложила Маня, - мы осенью самые хорошие груши под спод сыпали, мать говорила, пусть лежат хорошие груши к весне. Весной работы много и тяжелая, и лучшие груши долежат на дне к весне на компот.

Клавуся быстро разгребла в сторону груши, просунула руку на дно лукошка и, вместо хороших груш, вытянула от туда, какую-то скомканную тряпку, Клава увидела пропавшую Манину шелковую косынку и кусок ситца, которые не хватало Маниного платья.

- Вот это да, - воскликнула от неожиданности Клава. Ты погляди-ка Мань что я нашла, ведь это же твоя косынка, и лоскуток какой то новый в косынке завернут смотри.

- О Господи, - удивленно промолвила Маня, это же ситец от моего платья и косынка, что тетя привезла, ну что за чудо, зачем они сюда попали?

- Зачем, зачем, - что тут тебе не понятного!? Я и то поняла, - ответила Клава, - да колдунья спрятала, кто же еще мог сюда лазить кроме ее? Ну, стервятина, что ей сейчас, пойти по морде натрепать этими тряпками?! Ну и штука, давай, Мань, отцу сейчас понесем, покажем, пусть знает отец, что ты не виновата. Вот что собака выделывает!

85

Маня взяла из рук сестры найденные вещи, из-за которых она чуть не стала жертвой, аккуратненько свернула их в ту самую тряпку, подержала в руках и, возвращая их Клаве тихо сказала:

- Положи все на место, а то опять отец поднимет шум и будет гнать нас со двора.

- Не бойся, пошли, пустьзнаетотец, что она вытворяет!

- Клавусечка, положи на место, - умоляюще просила Маня свою сестричку, -а завтра мы скажем за это отцу.

- Эх дуреха, испугалась, ну и бес с тобой, раз ты такая трусиха! Тогда не хнычь и не жалься мне.

С недовольством она сунула тряпки на дно лукошка. Быстро схватила блюдо с грушами, покосилась на поникшую головой Маню, сплюнула и быстро полезла по лестнице вниз. Маня стояла на чердаке возле лукошка, ждала, пока спустится Клава. На сердце у нее было нехорошо, хотелось безутешно кричать, перед глазами ее встал тот роковой день, когда она чуть не стала жертвой своего отца. «Господи, ну зачем она так сделала, зачем спрятала косынку и оторвала лоскут, что б мне не было платья? За что она меня так ненавидит, ведь это же ехидство». Маня не удержалась от обиды и заплакала: «Что ты как неживая торчишь там! -закричала Клавуся, - слезай быстрей, а то уберу лестницу и сиди там кукуй, - да не хнычь, - приказала Клава, когда Маня слезала с чердака, - а то скажут, что я тебя побила. Вытри глаза и пошли в хату». О находке в этот день сестрички так и не сказали отцу. На Рождество мать встала рано с первыми петухами да рассвета. Она испекла пироги и приготовила праздничный завтрак. Чуть стало светать, она разбудила отца и всех нас, заставила умыться и начала собирать на стол. Мы с Клавусей принесли с погреба холодец с квасом. Мать поставила на стол холодец, позвала нас всех к столу, поставила перед иконами и начала петь праздничный тропарь. «Рождество Твое Христе Боже наш..., потом Отче наш...». По окончании молитвы отец приказал нам садиться за стол - разговляться. В честь большого торжественного праздника мать принесла четвертинку самогонки, ставя на стол сказала:

- На-ка, Антош, выпей чуточку, ради праздника.

- Ну что ж я один пить буду? Выпей и ты чуточку ради праздника. Он налил грамм сто жене, а остальное содержимое в бутылке вылил в стакан, выпил сам. Нам детям и подросткам спиртного не давали, так было заведено в каждом доме.

- Ну, ребят, ешьте, разговляйтесь, что Господь послал. Холодцу мать во какого наварила, ложкой не уковырнешь, - хвалил мачеху отец, разделяя ложкой на части холодец.

-А всправди, - повторила мачеха, - холодец на славу згодился, ради праздника. Праздник то нынче большой, - продолжала подвыпившая мачеха. В старину

86

этот праздник здорово почитали. Под Рождество вечером Христа славить ходили, Христа славили. Всю ночь бывало в селе шум, крик, собак всех взбудоражат во всех дворах, как весело было, а на Рождество ребята и девки нарядные на вечеринки ходили, в шубах, в польтах с лисьими воротниками; там шелковые цветастые покрывали, и самые лучшие платья шерстяные мать разрешала на вечеринку в этот день надевать. На вечеринки, бывало, девки со всего села собирались. По две да по три гармошки бывали, танцы песни, в кольцо и в платочек играли. Итак целые две недели не работали, не пряли, не вязали и даже не вышивали. Все праздники чтили и все делать управлялись, а теперь Бог силу и скорость отнял у наших руках, за непочтение праздников. «Это правда ты говоришь, - обозвался Антон, раньше все в ручную делали: косили, вязали, молотили, веяли и все к сроку управлялись, а сейчас пашут тракторами, сеют тоже тракторами и молотят машиной, а нет прохладного дня, все неуправка, все нам нет время. Как бы и нынче работать не заставили».

- Бригадир пошел уже к Андреевым, наверное, на работу посылает, - сказала мать, глядя в окно. О Господи, хоть бы нынче подождал гнать на работу, да его дело сказать, а наше дело хозяйское - не пойду и все, нешто накладную в правление подаст, хватитли совести.

В хату вошел Федос, перекрестился, пропел Рождественный тропарь и шутливо сказал:

- Во как хорошо, как раз вовремя пришел, под завтрак. Хлеб, соль, родимые мои, с Рождеством Христовым приветствую вас, желаю доброго здоровья и благополучия вашему дому.

- Спасибо, Сергеевич, - поблагодарил Антон бригадира за пожелания, вставая из-за стола, подавая ему руку. Ну-ка, - куманек, садись с нами завтракать.

- Нет, кум, спасибо, там бабы дома наготовили. Апрося кричала мне вслед: «Скорей приходи завтракать, разговляться».

- Эх, - сказал Антон, - это не скоро дело будет, садись чуточку перекусишь, тогда и пойдешь. Ну-ка Маш, пойди-ка там куму стаканчик для аппетита.

Федос выпил стакан самогона, закусил, приказал кому куда идти на работу и ушел. После завтрака мы с Клавусей помогали матери убирать со стола, помыли посуду и подмели хату. Клава достала из ящика чистое платье, что шила Ефросинья, надела и покрыла ту шелковую косынку, что нам привезла тетя. Мачеха посмотрела недоброжелательно на Маню и с ехидством лукаво начала подсмеивать ее:

- Во ты погляди-ка, как Клава нарядилась, глаза отбирает, а ты кукла что сидишь, где твоя косынка? - лукаво она допытывалась у Мани. Клава косо посмотрела на мачеху и гневно сказала:

87

- В лукошке на дне лежит, вот где ее косынка! Но мачеха словно не чуя Кла-выных негодующих слов продолжила:

- Эх, дура непутевая, прогоняла с ребятами свою косынку!

- Не брала я ее, и никто у меня ее не снимал с головы.

- Ты ее забрала, не забрала, а украла и лукошко под груши запрятала - высказала за Маню Клава. Яеев лукошке нашла, когда мы вчера груши выбирали, и кусок ситца от Маниного платья там был! Вот чего Мани платья не вышло, сама съехидничала, а Маню загрызла уже за эту косынку, а за ситец тоже гладали ее, что ее в магазине обманули. Тетя Апрося тогда еще догадалась, но она мудрая, не сказала прямо, а только намекнула нам на это. Бог шельму видит, вот все наружу вылезло.

- Не брешите, дуры, на что мне нужно прятать эти тряпки?! Это вы бросили туда косынку.

- А кусок ситца, тоже мы бросили? Сколько бедная Маня плакала из-за этого куска, сколько вы ее грызли из-за него. А она сном духом ничего не знает.

- Ах вы, стервы! - закричала со зла мачеха, кидаясь с кочергой на девчат, - я вам обоим побью бока за неправду. На што мне нужно этот шматок трогать, что я из него сделаю, ишь добро какое, что вытворяют, чушь какую выдумали! Врете, что бы мне отец не доверял, да скандал устраивал?! Ах, непутевые, сейчас поубиваю, - замахиваясь кочергой кричала возле мачеха.

- Не брешем мы, а истинную правду говорим, - огрызалась с мачехой Клава. Ну кто положил эти вещи в лукошко Женька с Колей что ли?! Пап принести сюда эти тряпки, ты сам посмотришь, что мы не врем?

Сидевший молча на своей лавке отец, посмотрел на возбужденную от обиды Клаву и недовольно сказал в адрес мачехи: «если правда было там шесть метров, зачем былотрогать?» Этим все и кончилось.

На другой день мы с Клавусей полезли на чердак. В лукошке косынки и куска материи уже не было. Осенью Женька, ее мальчик, пошел в школу. Мачеха пошила ему вместо портфеля сумку из этого лоскута. Портфелей в этого время ни у кого не было, от бедности, и все матери шили своим детям кое-из чего сумки для книг. Вечером, управившись с домашними делами, веселые, нарядные Манины подружки бежали на вечеринки. Дойдя до нашей хаты, Зина Михайлихина закричала:

- Девчата давайте зайдем за Клавой и Маней. Она первая вбежала в нашу хату и закричала, - Манюрка, собирайся скорей, пошли с нами на посиделки, а Клавка где?

- Клавка ушла в село, - ответила Маня.

88

- Ну где ты, скорей собирайся, но Маня сидела на лавке, посматривала на отца, что скажет отец. Зина была мудрая девчонка, она сразу поняла, что Маня боится отца идти с ними. Она набралась храбрости и обратилась к Антону:

- Дядя Антон, отпустите Маню, пусть с нами идет на вечеринки, ну что ж она одна дома будет сидеть, сегодня такой праздник большой, что дома делать? А то у нас без нее петь некому, ведь она у нас ведущая. Отпустите, пожалуйста, ее. Антон строго посмотрел на смиренно сидевшую дочь и сердито буркнул:

- Пусть идет, если хочет, какой ее бес держит!

Зина от радости обняла подругу, подала ей одежду. Маня быстро оделась и побежала вместе со всеми подругами на праздничное веселье. На вечеринке Маня была не веселая, на сердце у нее было не спокойно и тревожно. Она неохотно пела и совсем не участвовала в играх. Погода в этот день была ненастная, весь день шел снег. К ночи усилился мороз и поднялась метелица. Возвращаясь вместе с девчатами с вечеринок домой, - вспоминает Маня, - я взяла в сарае лопату, отгребла от порога снег, нанесенный метелью и постучала в дверь, на мой стук никто не обозвался. Немного повременив, я снова постучала, но и на этот раз на мой стук не последовало ответа, - наверное, крепко заснули - подумала Маня, -отец немного выпил самогонки и крепко уснул и она застучала сильно и продолжительно. На этот раз в хате послышался разговор. «Слава Богу, проснулись» -обметая ноги, думала Маня, готовясь зайти в хату. Но в хате все стихло. Долго она стучала в дверь, потом в окно, с надеждой, что ей откроют, но в хате царила тишина, словно там не было ни одной живой души. Метель вихрем проходила кружиться вокруг хаты и построек. На улице нигде, ни души, даже собачьего лая не было слышно. Все спали мирным сном. Одна эта несчастная девчонка неподвижно стояла возле двери и горько плакала, мысли ее прогоняли одна другую. «Боже мой, какая жестокость, - думала она, - говорят, что в такую погоду хороший хозяин собаку не выгоняет на двор. А я у них хуже собаки считаюсь. Неужели они оглохли, не слышат, что я стучу и зову их открыть дверь. Отец все время кашляет и разговор в начале я хорошо слышала. Нарочно не открывают, проучить меня хотят, а за что, не знаю, что я им сделала, что на улицу с девчатами пошла? Отец сам вечером сказал - пусть идет, если хочет, кто ее держит, а теперь вон что вытворяют. Во какие безжалостные, жестокие, вот что вытворяют над своим дитем. Ну что делать, куда ночью идти в такую погоду, да и стыдно идти к людям ночевать. Завтра по всему хутору врать будут что я дома не ночевала, а отец опять на меня нападет, да и бить будет. Ох Боже мой, сейчас свалюсь вот тут, возле хаты и замерзну совсем, пусть они выйдут утром из хаты, а я мертвая будулежать. И пусть тогда живут с Богом, я не буду им больше мешать. А как же Клавуся останется одна? - думала Маня, - у нее нет больше никого кроме меня. Придет она завтра домой, а меня нету, что она делать будет? Ох Клавуся, милая моя сестричка, если бы

89

ты знала, как у меня закоченели ноги и все внутри трясется от голода. Господи, подскажи мне, что делать, - крестясь шептала Маня, - Матушка Божия, спаси меня». Маня постояла еще немного возле двери, но на ее стук отвечала вьюга своим зловещим завыванием: «Пойду-ка я к бабушке Василихе, - мелькнула у Мани добрая мысль, - она очень добрая. Попрошусь к ней ночевать, а если отец будет меня сильно ругать, а может и бить, я скажу ему - у куда же мне деваться, если вы не открыли». Тогда он насовсем убьет, - думала Маня, - Боженька, что мне делать? В ней шла внутренняя борьба - стоять возле двери до победы, - замерзну, а идти к бабке - страх перед отцом. Маня поколебалась, наконец, преодолевая страх, еле передвигая ноги, пошла по сугробам к бабушке Васильевне. Звали старуху Параскевой. Жила она с тремя внуками - сиротами. У нее погибло в войну два сына, невестка, двенадцатилетний внук Женя подорвался на мине, и погибла маленькая внучка во время отступления. Третий сын у нее Петр - Герой Советского союза. После войны колхоз построил хату и дали корову, как матери погибших сыновей и сына героя. Маню она очень любила за ее вежливость, доброту и покорность. Жила она по соседству с ними и знала все, как жилось этим девочкам. В горькие минуты, Маня всегда навещала бабушку, делилась с ней горем, пережив много своего горя, старуха не оставляла девочку без внимания; бывало, покормит Маню, что Бог послал, пожалеет и совет добрый дает. Вот и теперь, в глубокую морозную ночь, еле передвигаясь по нанесенным сугробам, шла она спасаться к бабушке Васильевне. Было уже за полночь, когда Маня только постучала в окно к бабуси, и слабым от холода голосом позвала: «Бабушка, милая, это я Маня, открой мне, я совсем замерзла», - и упала в нанесенный сугроб возле окна. «Господи, что за чудо, - крестясь подумала Параскева - приснилось мне, что ли, вроде кто то звал меня. Ану-ка я пойду к окну погляжу, может правда кто-нибудь заблудил в такую погоду» - думала Параскева, слезая с печи. Наскоро натянула на себя юбку, подошла к окну и громко спросила:

- Кто там?

- Бабушка, откройте мне, это я - повторила Маня. Праскова по голосу узнала Маню, быстро выбежала в сени, открыла двери и ахнула. Увидя лежавшую в сугробе девочку, она удивленно с ужасом спросила:

- Ах, Боже мой, Маня, чего ты тутлежишь?

- Бабушка, я совсем замерзла, мне дома дверь не открывали, - еле слышно ответила Маня.

- Господи, да что же они рехнулись что ли? Ну ка, вставай, пошли в хату. Маня попыталась встать, но руки у нее так окоченели, что она не могла ими

двигать. Тогда Пороскева разбудила старшего внука Алешу и с ним втащила полузамерзшую Маню в хату. Пораскева раздела и разула ее, отодрала примершие тряпки к ногам, и налила в стакан самогону - первяка, оттерла ей закоченевшие

90

руки и ноги. Когда Маня отогрелась, Васильевна уложила спать. Утром рано, на рассвете, застучала к Параскеве мачеха.

- Кто там? Спросила бабуся.

- Это я, Петровна, открывай скорей, чего ты боишься рассветает. Параскева открыла ей дверь и пригласила в хату.

- Манька наша у вас? - спросила мачеха заходя в хату.

- У нас, - спокойно отвечала Параскева.

- Какой хворобы привечаете ее тут, а ты ходи, ищи ее всю ночь!

- Ты, Петровна, не горячись, добрые люди так не делают как вы, и меня не обвиняйте, ведь не замерзнуть ей среди ночи на улице. В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит, не токмо человека...

- Какой ее дурак выгонял, она постучала, пока я с печи слезла, вышла, аее и след простыл, гляжу следы на вас пошли. Я не пошла следом за ней, а сам-то заснул и говорит, что не слышал как она стучала, а сейчас поднялся, ее нет дома и чуть не прибил меня, за эту дуру! Где ты тут валяешься, ну ка, пошли скорей домой!

Она стащила Маню с постели, подождала пока она оделась, дала ей подзатыльник и с бранью погнала домой. Ох и досталось же тогда Мани дома . «У дура здоровая! - закричал на нее отец, - бес тебя к бабки Василихе понес, не сама ты туда пошла! Нашла себе благодетельницу-матушку родимую, отца позорить придумала! У, выродок, прибить, и того мало. Зинка не пошла никуда ночевать, потому что у нее ум есть, а ты, дура, бабку Василиху слушаешь, и та бес старая, тоже хороша: приютила, благодетельница дуру! Она спит, лежит вытянулась, а ты думай где ее бесы носят. Ух, окаянная, пять минут не могла возле двери постоять! Мать вышла, открыла дверь, а ее и след простыл, бес на крыльях унес из двора! Мать звала, звала, а ее вон где враг очутилась. Мать не девочка, лазить за тобой по пояс в снегу. Но подожди я тебя отучу бегать к этой старой ведьме! Ишь, повадилась, защитницу нашла! И той старой карги шею нада намылит, что бы не приучала; за своими оболтусами пусть лучше глядит, а то как бандиты растут». Бить Маню тогда не били, она отделалась руганью. После этой роковой ночи Маня в скорости заболела малярией, а следом заболел сильно левый бок. Лежать она не могла, а помаленьку ходила. Лежала она только во время малярийных приступов. Как начнутся приступа, она лезла на печку, ложилась на горячие кирпичи, укрывалась своей единственной фуфайкой, и лежала там до тех пор, пока проходил приступ. Никто, никогда из родителей не подходил во время тяжелого приступа, и не спросил: «Чего ты лежишь? Что у тебя болит? Можеттебе чего надо?». Одна Клава не забывала за свою сестричку, если была дома во время приступа. Она заботливо укрывала Маню старенькими одежонками, и при жажде поила ее горячей водичкой.

91

- Ну что, тебе полегчало? - спрашивала Клава, когда у Мани проходил озноб и она начинала потеть.

- Да, Клавусь, уже легче стало, я сейчас поднимусь, и пойдем с тобой за дровами.

- Не надо. Не ходи, я одна сейчас пойду, - глянь какая ты желтая вся.

- Не хочу лежать, пойду с тобой, а то мать опять будет бурчать на меня.

- Ну пусть бурчит, ей не привыкать. Лежи, а завтра иди обязательно к медичке, а я вечером к Афонащеву Кольки сбегаю, попрошу у него хины. У них мать болела лихорадкой, ей врачи давали хину пить, от этих пилюль она выздоровела.

На другой день Маня пошла в медпункт к участковому фельдшеру, рассказала как у нее болит сильно в левом боку и трепит лихорадка.

Осмотрев внимательно девочку, фельдшер сказала Мани: «У тебя от простуды болит почка, я тебе дам таблеток и растирку, а на малярию я сейчас возьму анализ крови с пальца, если болезнь подтвердится, тогда будем лечить». Фельдшер дала Мани лекарство и растирку и Маня пошла домой. Дома с нетерпением ее ждала Клава. Увидя спустившуюся под горку к речке сестричку, она галопом помчалась ей на встречу и еще издали закричала:

- Маня, что тебе медичка сказала, отчего бок болит?

- Почка у меня от простуды болит, признала медичка, - ответила Маня, подходя ближе к Клаве. Пилюль вот дала пить, и растирку растирать бок.

- Аза лихорадку ты ей говорила? - спросила Клава.

- Говорила, - ответила Маня.

- Ну, что она тебе сказала?

- Да взяла кровь из пальца у меня и сказала, если анализы подтвердятся, тогда будет лечить меня.

- Вот мартышка непутевая - сказала Клава на медичку, - жди ее со своими анализами, пока ноги вытянешь, но не горюй, Маня, Коля принесет хины, я у него просила. Он сказал, как отец уйдет на работу, я полезу в сундук, украду, и вечером принесу обязательно.

Спустившись к речке, сестрички сели на бревно, которое лежало на берегу, и долго сидели здесь, греясь на весеннем солнышке. Оно хорошо греет, совсем уже пришла весна. Домой они пришли к обеду. За столом Антон спросил:

- Ну что сказала тебе медичка?

- Она сказала, что у меня от простуды болит почка, дала таблеток и растирки, бок растирать, и кровь с пальца взяла на малярию, если анализ подтвердит болезнь, тогда будут лечить.

92

- Дурака там лечить, меньше гоняй на улице с ребятами, и болеть ничего не будет, - лукаво бубонила мачеха, подавая на стол кувшин молока. Маня перестала есть, наклонила вниз голову и заплакала. В защиту вступила Клава:

- Мам, ты совсем нас никуда не производишь, ну чем мы хуже других, скажи, за что ты нас всегда грызешь? Да поглядите на нее, разве не видно, что она больная? Антону видимо жаль стало Маню, все же его она дитя. Он отшвырнул ложку в сторону и сердито прикрикнул на жену:

- Хватит брехать, пока по морде не съездил! Привыкла дело не по делу болтать да всякие сплетни в уши дуть! Тьфу, бес, - выругался Антон черным словом, и вылазя из-за стола добавил - наплюй ей Мань. Он взял в печурке кисет с самосадом и пошел во двор курить.

Девчата прибрали со стола посуду. Мачеха становила в печь чугун со щами и бурчала: «Ну и хвороба с вами, делайте, как хотите, мне то что. А потом я опять буду виновата, если вытворит как Наташка. Сам опять тогда будет рычать на меня, что делала, да куда глядела». Клава не вытерпела мачехиной буркотни, подошла и сказала ей: «Ну что ты все бурчишь, мам, чего тебе надо, что ты мутишь отцу против нас? Побойся Бога, ведь ты молишься утром и вечером, а отцу врешь без конца на нас, неужели тебе так Бог приказывает делать? Хочешь изгнать нас из дома, так мы сами уйдем. Живите себе на здоровье, мы не будем вам мешать. Но знайте, что придет время, вам отпрыгнутся наши слезы», - «Иди, не огрызайся с матерью, - возбужденно прикрикнула она на Клаву, - а то тебе отец даст!». «У колдунья, - прошептала негодующе Клава и пошла из хаты». Вслед за ней ушла и Маня. В этом году Маня заканчивала седьмой класс. В боку у нее боли утихли, а приступы лихорадки участились. Вначале они мучили ее через день, а весной стали повторяться каждый день. Анализ подтвердил диагноз малярии, но лечения Мани не назначили врачи. Эта изнурительная болезнь застала Маню и в дороге. Как то весной шла Маня со школы домой, день был очень теплый и тихий, по-настоящему светило и прогревало весеннее солнце. Лес уже оделся в блестящий нежнло-зеленый убор. В садах, как невесты стояли деревья в багоуханном белоснежном наряде. Между дорогой бесконечной лентой тянулось ржаное поле, расстилалось ярко-зелеными коврами. Как прекрасно в эту пору весной, когда в природе все оживает. Выйдя за околицу села, дети прибавили шагу, что бы скорей добежать до леса, ведь в лесу в ту пору очень интересно для ребят. Маня побежала вместе со всеми. Вдруг она почувствовала резкую слабость во всем теле, особенно в руках и ногах. Она стала отставать от ребят, у нее начинался лихорадочный приступ. В беде ее не оставляла добрая подружка Михайлихина Валя (в последствии монахиня Мария, жившая в Почаевском монастыре). В трудную минуту она всегда приходила Мани на помощь, когда была вместе с ней. «Маня, что ты отстаешь, опять заболела?» - спросила Валя подружку. «Я сильно замерзла, и

93

ноги не идут, погляди как я трушусь», - ответила Маня, клацая зубами от озноба. «Ах , Боже мой Манечка, малая, как она тебя трясет собака. Ну, может, как-нибудь до леса дойдешь, тут осталось совсем недалеко идти? Там под кустиками полежишь, пока она тебя перетрясет. А в зеленях сыро лежать, еще больше заболеешь», - уговаривала Валя подружку. Но видя, что Маня не может дальше идти, Валя предложила ей идти в скирду, в солому, которая стояла неподалеку дороги. «Пойдем хоть куда-нибудь, - соглашалась Маня, а то я сейчас упаду». Еле дотащив до скирды больную, Валя раскопала солому, положила беспомощную свою подружку, сняла с себя одежонку, и заботливо укрывая ее, приговаривала: «сейчас, Манечка, ты согреешься, и тебе сразу станет легче, и откуда она взялась, страсть эта на тебя? Господи, что делать, ведь она ее совсем затрепет, если не лечить, - сидя возле Мани размышляла Валя, - ну что они думают Антон с Петровной , чего не везут в больницу, ведь она так погибнет. Да что Петровна, этой нужна она что-ли, по ее, хоть бы она нынче ноги вытянула. Эх горе жить без матери. Боже мой, какая она тяжело больная, вся желтая как дыня, а бабы дурехи всякую чушь на нее несут, больше всех Домка языком трепит, ох и гадкая баба смутьянка», - Валя сплюнула с презрением в Домкин адрес и встала:

- Ну-ка, Мань, не получшало тебе еще?

- Получшало немного, - тихо ответила Маня, - я уже не трясусь, только дюже сильно болит голова, да пот льется по мне ручьем.

- Ну, полежи еще немного, и пойдем домой.

- Дая уже дойду, пойдем, - поднимаясь, сказала Маня.

Валя помогла ей подняться, забрала ее книги в сумку, взяла ее под руку и подружки потихоньку пошли домой. Голова у Мани сильно болела, как от угара, ноги плохо повиновались ей, она шла медленно, шатаясь в стороны, словно пьяная. В этот вечер Коля Афонасцев принес ей хины, отдал тайком, что бы никто не видел: «пей, Мань, эти пилюли, матери помогли, как она еще была живая, она их много попила, и ее тогда лихорадка не стала трепать, может и тебе помогут? А если мало будет, я еще принесу, их у отца в сундуке целая банка с подлампасет лежит. Ты только не говори об этом никому, а то отец меня прибьет тогда». Отец у Коли, Степан Афонасьевич, был похлеще Антона, жаден, жесток и богохульник. Жену свою тиранил, пока в могилу свел. После смерти жены жил вдовцом с девятью ребятишками. Дети его тоже боялись, как Маня Антона (потому и приказывал Коля Мани не говорить никому за хину, что б не донесли люди отцу и влетит ему тогда). С этого дня Маня начала принимать хину большими дозами. От больших доз у нее пожелтело все тело и заложило уши, но от изнурительной болезни она избавилась навсегда. Какая у нее была радость, когда ее оставили эти изнурительные, тяжкие, судорожные приступы. Не было границ Маниной благодарности смиренному мальчику Коли. Она всю жизнь помнит о нем, что он спас ее, и те

94

перь молится о нем. Лето того года прошло без особых приключений. Осенью Маня поступила учиться в медучилище. Трудно ей было жить на маленькой стипендии, но привыкшая с раннего детства к трудностям, она терпеливо переносила все недостатки. В свои четырнадцать лет она не похожа была на своих легкомысленных сверстниц. От природы Господь одарил ее проницательным разумом, отличной памятью, легкосердечием, добротой и красотой. Худенькая, стройная, с правильными чертами лица и длинными черными кудрявыми волосами, она похожа была на цыганочку. Красиво выгнутые черные брови придавали ей строгова-тость, а темно-коричневые открытые глаза выражали доброту и приветливость. Одевалась она очень бедно: старенькая, вся в лаках фуфайка служила ей повседневной и праздничной одеждой. Из обуви было у нее грубые, из домотканого сукна бурки и вязанные из поньки ходочки. Ситцевый сарафанчик и шумящая плащпалаточная юбка, составляли все ее богатство и наряд: в день ходила она в столовую, брала себе на обед порцию самого дешевого супа и 200 грамм хлеба. Это была ее суточная норма. Бывало и так, что поесть в сутки раз - маленький кусочек хлеба с водой и терпит до следующего дня. Так она и жила почти всю зиму, кое-как перебиваясь, влача полуголодное существование. Но учится не бросала, училась отлично. Как-то в феврале, в выходной день, девчата, которые жили вместе с Маней на квартире, собрались идти в столовую на обед и позвали Маню с собой пообедать.

- Яне пойду, - ответила она.

- Чего не пойдешь? Есть что ли не хочешь?

- Не хочу, вот и не пойду.

- Ну и врешь ты Манька. Ничего не ела и не хочешь есть, не дурачься, собирайся пойдем, - и насильно увели ее в столовую. На этот раз Маня взяла себе на обед стакан сладкого чаю и кусочек хлеба, чела в укромном уголке за столик, съела свой скудный обед и смиренно сидела, ожидая девчат, пока пообедают, наблюдая за вошедшим молодым, стройным, красивым офицером в чине капитана. Он спокойно подошел к буфету, выбрал себе меню на обед, заплатил деньги и пошел к столу, где сидела Маня, вежливо спросил:

- Здесь не занято?

- Нет, - смущенно ответила она.

- Можно присоединиться? - спросил офицер, пристально рассматривая Маню.

- Можно, конечно, - тихо ответила она, вставая из-за стола.

- Куда же вы? - настороженно спросил офицер, - я помешал вам?

- Нет, - спокойно ответила Маня, я уже покушала, мне пора на занятие.

- На какое занятие? - спросил он. Вы где-то учитесь?

- В медучилище, - ответила Маня, собираясь уходить.

95

- Не торопитесь, милая, у вас сегодня нет занятий, можно не спешить, - вежливо заметил капитан, внимательно осматривая Маню с головы до ног. Маня обернулась в сторону незнакомого молодого капитана и тихо ответила ему:

- Здесь же не красный уголок, где можно сидеть часами, а общественное питание, пообедал и иди с Богом.

- В этом ты права, милая, - с улыбкой согласился капитан. А ты часто в красном уголке бываешь?

- Нет, я занимаюсь дома, а туда хожу только за нужными книгами.

- В какие же дни ты посещаешь красный уголок? - приставал капитан с расспросами.

- Во какой любопытный, - подумала Маня, - ну на что ему все нужно знать, где, когда, - а в слух ответила, - дни и часы у меня не указаны, когда надо, тогда и иду.

Беседу их прервала какетная молодая официантка, как потом Маня узнала от людей, она бегала за этим капитаном. Она подала на стол капитану заказной обед, и лукаво подмигивая ему глазами спросила:

- Не угодно ли вам коньяку или рому?

- Спасибо, не пью, - коротко ответил капитан нагловатой официантке. Воспользовавшись удобным случаем - отвлечением капитана, Маня поспешила незаметно уйти. На улице ее догнали девчата и начали подсмеивать ее. За обедом они наблюдали за ней, когда она разговаривала с молодым, красивым офицером. Им не понравилось, что с Маней долго влюбленно разговаривал знатный офицер. Ведь за ним все девчата в районе гоняются, а он никого не хочет знать, а тут на тебе, - «с нищей в знакомство лезет», - перешептывались они за столом в Манин адрес. А теперь, идя домой, они вслух насмехались на д ней.

- Ох и хорош же, окаянный, прямо как в сказке Иван царевич, - язвила Дом-кина Шурка, - свидание то когда назначил, небось нынче?

- Конечно нынче, - подпряглась болтать екатериновская языкатая Любка. Вечером наша Мария Антоновна нарядится в шубку и пойдет на свидание. А как же, капитан ведь, ни что-нибудь, не то, что Афонька Гальцев, лапотник деревенский, по крайней мере, офицер с капитанским званием», - продолжила язвить Шурка.

- Да перестань ты врать, дура, и чего пристала к девчонке? - вступилась за Маню другая девочка Оля. Ну что тут такого, что капитан постоял с ней, что она хуже тебя что ли? Нельзя ей ни с кем поговорить что ли, аж противно слушать твою болтовню, завидно стало, что на вас наплевал, вот и злитесь дуры.

Маня шла молча, не замечая Шуркиной болтовни. Мысли ее были заняты другим. Она думала о том, что на завтрашний день у нее нет ни одной копейки денег и никаких продуктов. Сегодня хоть как то чаю с хлебом поела, а что завтра

96

буду? Ох, и тяжело же голодному жить. А эти дурынды подсмеивают меня, пожили бы вы так как я, тогда бы не высмеивали других. Да что за них говорить, невидали, они смоленого волка, а с жиру собаки бесятся. Хлебнули бы горя, сколько я, а про капитана думать забыли. И капитану этому, что ему от меня надо, пристал как смола, где учится, когда да куда ходишь. Ну что я ему, как прокурор допрашивал меня, а девчатам дурням того и надо, негодовала Маня на девчат и капитана. О встрече с капитаном Маня не придавала никакого значения, хотя девчата не давали ей покою, и язвительно подсмеивали ее: «ты подумай, голодранка, себе лезит у волки, а хвост собачий». В особенности донимала Маню Домкина коше-лая Шурка, да языкатая Любка. Оба они учились в десятом классе и жили вместе на квартире. Верх над Маней они брали, потому что были богаче и настырней ее. Вот ей и приходилось терпеть от них всякие кляузы. Но Маня отделывалась от них молчанием. «Пусть, - думала она, - кшелая брет да и замолчит, а противная эта кошелая Шурка, как сама Домка, так и лезет в сплетни да что-нибудь съябедничает. Ну пусть смеются, Бог все видит и когда-то отплатит им за меня». Через некоторое время перед экзаменами Маня побежала в красный уголок - там ей заниматься никто не мешает. Открывая дверь в читальную комнату, она от неожиданности отскочила в сторону. В дверях стоял, словно из-под земли вылезший, высокий, стройный, красивый капитан.

- Ага, - протяжно сказал он, вот где я тебя встретил, а я ежедневно в столовой тебя поджидал, а ты туда не являешься. Ну здравствуй, милая.

- Здравствуйте, - тихо ответила Маня, проходя мимо капитана в зал.

- Куда ты торопишься? - вежливо спросил он, задерживая ее у порога.

- Я заниматься иду, у нас завтра экзамены по хирургии, надо подготовиться маленько, что бы не провалиться, - ответила она капитану и пошла к столу.

Капитан последовал за ней. Подойдя к столу оба молча сели за стол. Маня разложила свои учебники и начала заниматься. Капитан некоторое время сидел молча и проницательно наблюдал за каждым ее движением. Углубившись в конспект, Маня совсем забыла о присутствии капитана, - она помнила одно - что бы хорошо подготовиться и сдать на повышенную стипендию, иначе ей не на что будет жить. Капитан терпеливо сидел, неподвижно смотрел на безвинную, красивую девочку и думал: «Какая славная эта девчурка, глаз от нее не оторвешь. Видать очень умная, не разбалованная и серьезная, но видно бедная и наверное сирота. Мне 25 лет, пора жениться, и лучшей жены мне не надо, вот как эта милая строгая девочка. Сегодня же познакомлюсь с ней поближе, узнаю подробно кто она, откуда, сколько ей лет, и тогда решу все окончательно». Пока капитан размышлял, Маня за все это время хорошо повторила все предметы по хирургии. По окончании занятия, складая книги, она мельком взглянула на капитана. Он задумчиво сидел, облокотившись на стол, подперев рукой свою кудрявую голову,

97

его смуглый овал и тип лица неизъяснимую красоту, а открытые глаза, как мокрая смородина, были опущены. Густые, как смоль, черные брови, красивыми дугами обрамляли его прелестные глаза, придавая лицу строгость и мужество. Прямой, красивый нос и красивые, розовые, полные губы дополняли его красоту. «Какой все-таки красивый этот капитан и умный должно быть», - думала Маня поднимаясь из-за стола уходить.

- Ты что, уже уходишь? - спросил капитан, словно очнувшись ото сна.

- Да, - спокойно ответила Маня, мне пора.

- И мне пора, - сказал капитан, значит сходно. Пойдем вместе.

- А куда вам идти? - спросила Маня.

- Мне по пути с тобой, - улыбаясь, ответил капитан, надевая на руки перчатки.

Сидевшие в зале люди перешептывались в Манин адрес. Видя, что Маня смущается, капитан спокойно сказал ей:

- Иди, милая, не обращай на них внимания, пусть болтают себе на здоровье. Маня встала из-за стола и пошла к выходу. За ней последовал капитан.

- Куда мы пойдем, - спросил он у Мани, когда они вышли из красного уголка.

- Домой, куда же еще?

- Нет, милая, подожди, давай познакомимся, мы до сих пор с тобой не знакомы и не знаем как зовут друг друга, а потом вместе согласуем куда идти. Капитан быстро снял с руки перчатку и протягивая ее собеседнице ласково представился.

- Будем знакомы, меня зовут Николай. Подавая нерешительно руку капитану Маня тихонько ответила:

- Мария.

- Марийка значит, прекрасное имя. Матка Бозка тоже Мария, - улыбаясь, по-польски произнес капитан, пожимая Мани холодную руку. Отчего у тебя такие холодные руки? - спросил он свою новую знакомую, - ты замерзла?

- Нет, не замерзла.

- Где же нет, если руки у тебя холодные как лед. На, милая, одень мои перчатки - они очень теплые на меху, руки быстро согреются.

- Зачем? Не надо, я не замерзла. Но Николай настойчиво заставил ее одеть его перчатки.

- Ну а теперь, родная, пойдем со мной в столовую пообедаем, а тогда пойдем домой.

- Спасибо, я не хочу есть, я дома кушала.

- Но ведь это было утром, а сейчас уже четыре часа, пора обедать.

98

И как Маня не упрямилась, не хотела идти, Николай все же привел ее в столовую. Вскоре официантка подала хороший жирный борщ с мясом, котлеты с картофельным гарниром, блинчики со сметаной и какао. Зная что маня очень стесняется его, он сел за другой стол, чтобы не мешать ей кушать, и издали наблюдал за ней, как она осторожно ела и подбирала каждую крошку, упавшую на стол. «Боже мой, - думал он, - видно это дятя много видела голода и горя. Как она бедная, бережно ест хлеб и собирает по столу все упавшие крошки. Даю клятву Матки Бозки, что не оставлю ее и не отдам никому вовек. А как она хороша даже в этой грубой, не по размеру бедной одежде». Он быстро встал из-за стола, оставляя нетронутый обед, и незаметно для Мани вышел из столовой. Подкрепившись сытным обедом Маня посмотрела за тот столик, где сидел Николай, и, не видя его, обрадованно вздохнула: «Слава Богу, - прошептала она, что он ушел, у меня нет денег отдать ему за обед, и как стыдно бы было перед человеком, не отдать ему деньги, он подумала бы, зачем же садилась лопать, когда денег нет. Потом я отдам ему деньги, когда получу стипендию».

Но Николай не ушел. Он вышел из столовой на крыльцо, облокотившись на перила ступенек, и перебирал пальцами перчатки, крепко задумался о судьбе этой славной девчурки, хотя он знал о ее жизни не все, но предполагал, что ей не легко живется. «Сейчас дожду ее и все подробно расспрошу у нее о ее жизни», -думал Николай. Выходя из столовой Маня ужаснулась, увидя стоявшего на ступеньках Николая. «Вот это да, я надеялась он ушел, а он на тебе, стоит тут себе приспокойно, - думала Маня. Ну чего ему надо, чего стоит на холоде, вот еще искушение с этим капитаном, - огорчилась Маня, - сейчас пройду тихонько, что бы он не заметил, и убегу. Пусть стоит себе сколько хочет». И только ступила на первую ступеньку, как Николай быстро повернулся и ласково спросил:

- Ну что, моя маленькая, подкрепилась маленько?

- Спасибо, хорошо наелась, - по простому ответила Маня и добавила, - вы пожалуйста простите меня, у меня нет со мной денег отдать вам за обед, я вам отдам в другой раз.

- Хорошо, милая, мы люди свои, сочтемся.

Он взял ее за руку, и осторожно свел ее по ступенькам вниз. В это время Донкина Шурка и Любка бежали в столовую на обед, они лукаво захихикали, и Шурка, что бы слышала Маня с капитаном и посторонние люди, громко говорила своей подруге:

- Слава Богу, Люба, скоро мы на свадьбе с тобой погуляем, а может вперед в кумовья нас позовут (язвили они нарочно громко)

- Позовем, конечно, на свадьбу и в кумовья, - да только не таких легкомысленных балтушек как вы, - ответил за маню капитан, - стыдно так делать, я запрещаю вам играть с ней такие шутки. Что вам от нее надо, чем она должна перед

99

вами и чем хуже вас, и если я еще услышу подобные кляузы, обижайтесь тогда на себя! Он бережно взял машу за руку и повел ее домой. Отойдя несколько от столовой, Николай задержал Маню, и предложил ей пойти в кино с ним.

- Нет спасибо, у меня нет времени, надо скорей идти домой учить уроки.

- Ну хорошо, - согласился Николай, тогда мы пойдем в кино на другой раз, после экзаменов, а сейчас если ты не замерзла и тебе не тяжело, расскажи мне подробно о себе, откуда ты? Местная или с какой деревни, с кем живешь, есть ли утебя родители и где они.

Маня тяжело вздохнула, голову опустила вниз и долго стояла молча. Молчал и Николай. Он отлично понимал, что девочке нелегко рассказывать о своей жизни. Он терпеливо ждал, пока девочка успокоится и соберется с мыслями. Но Маня не решалась рассказывать о своей тяжелой жизни почти незнакомому человеку и продолжала стоять молча. Видя, что девочка в замешательстве, Николай начал задавать ей вопросы. Вначале Маня отвечала на них коротким да нет, а постепенно разумный, проницательный офицер свободно заставил ее рассказать ему все подробности своей жизни. Слушая Маню о ее тяжелой жизни и о жестокости ее родителей, Николай низко опустил на грудь голову и невольно крупные слезы катились ему на шинель. Провожая Маню на квартиру, он уговорил ее что бы она на будущий день в назначенный час, обязательно пришла в столовую на обед. «Договорились, милая? - повторил капитан, подавая ей руку, - я жду тебя в столовой, смотри, если не придешь, я приду к тебе на квартиру». Маня не хотела что бы Николай приходил к ней на квартиру. «Вот еще, что придумал, ну что ему делать у нас, лучше в столовую приду, а то меня девки совсем тогда засмеют», - и она согласилась прийти в столовую. Так Маня познакомилась с этим красивым польским офицером с прекрасной, отзывчивой и сострадательной душой. С того дня они встречались почти ежедневно, за исключением тех дней, когда у Мани было много уроков. Вначале знакомства, Маня держала себя с Николаем очень строго, сдержано и недоверчиво. Но видя его искреннюю доброту, неподдельную теплоту и заботу, она скоро по детски прилепилась к нему всем сердцем. Что касалось Николая, то он полюбил эту славную, бедную сироту всем своим существом. В этот вечер, когда Маня поведала ему о своей тяжелой жизни, Николай был очень не спокоен. Ему от всего сердца жаль было эту безвинную девочку. Хотелось помочь ей в ее нужде, защитить от всех, кто посягался обидеть ее. В этот вечер он ушел за поселок и долго бродил один за околицей в роще и все думал о том же. Мысли его набегали одна на другую, он плохо сосредотачивался. На квартиру он пришел поздно вечером. На предложение хозяйкой ужинать, категорически отказался. Быстро разделся и лег спать. В эту ночь он почти не спал. Он лежал с закрытыми глазами и все думал: «как можно - чуть не убил отец. Ну что за изверг у нее отец, ведь он же породил ее, и такое прекрасное создание чуть не

100

убил насмерть. Боже мой, какая жестокость. Ну ничего, дитя, я люблю тебя больше всего на свете и обещаю всю жизнь посвятить всецело для тебя. Я увезу тебя в Польшу, у меня славная добрая мать, она никогда не обидит тебя, лишь бы ты согласилась стать моей женой. Я сразу не буду говорить об этом, что бы не испугать и не оттолкнуть от себя. Я же все понимаю, она боится меня, что обману ее и был таков. Но я не нарушу закона и свято сохраню ее в чистоте до венца». Успокоенный своими размышлениями, уже под утро, Николай уснул крепким сном.

Лютая зима подходила к концу. Дни стали больше и светлей, чаще стало светить и прогревать солнце, близилась прекрасная весна. Однажды, в солнечный выходной день пошла Маня домой. Дома ее встретили неприветливо и сильно ругали за капитана. «Ты и там, бес, шныряешь за ребятами! - накинулся на Маню отец, - от людей глаза деть некуда, как в бубен бьют, эх непутевая! Нужна ты военному, посмеется с дуры и был таков!».

Услышав о военном, Маня сразу поняла, что это Шуркина и Домкина работа, Шурка рассказала матери, а Домка уже раззвонила по всему хутору. «Боже мой, какие они обои ехидные, что мать, что дочь. Ну на что я им нужна, ведь я абсолютно их не трогаю и ничем не виновата ни перед кем. Господи, подскажи мне, что делать, куда скрыться от всех этих ненавистников?». В этот день Маню сильно ругали и выпроводили из дома с голыми руками, даже картошки на этот раз не дали. Весь обратный десятикилометровой путь она горько плакала. «Ну что теперь делать, как до стипендии доживать? Денег у меня ни гроша, а они жадные, даже картошки не дали. Спасибо Коли, он все время покупает мне завтрак и обед за свои деньги. И денег часто дает. Вот послезавтра получу стипендию, отдам Коли долг, а сама как тога жить буду? Не знаю...» Николай в этот день дежурил в военкомате и давно поджидал Маню. Увидя свою любимую в окно, он быстро вышел ей на встречу и еще издали простер к ней радушно руки.

- А ну, расскажи моя родная, как встретили тебя родители?

- Хорошо, - ответила Маня, глотая слезы и отвертаясь в сторону от Николая, что бы он не заметил ее слезы.

Но Николай был проницательной души человек. Он сразу понял, что у Мани не все хорошо, как она ему сказала. Он нежно взял ее за худенькие, хрупкие плечи, повернул лицом к себе и тихо, ласково, но настойчиво спросил:

- Ты опять плачешь, дитя мое, скажи мне, кто обидел тебя?

- Никто, - опустив голову, тихо ответила Маня.

- Тогда чего же ты плачешь, если тебя не обидели? Маня молчала. Чего же ты молчишь и этим мучаешь меня, - сказал растроганный Николай, - ведь я тебя умоляюще просил не скрывать от меня ничего, до самого малейшего, и ты обещала мне это. А теперь ты упорно молчишь...Ну кто тебя пожалеет и защитит кроме меня, ты знаешь, дитя мое. Ведь я люблю тебя до безумия искренней непод

101

дельной чистой любовью. И когда ты плачешь, мое сердце плачет вместе с тобой, и мне больно за тебя больше чем за себя. Он привлек ее к себе, обнял нежно за талию и трижды поцеловал ее в щеку. Маня прижалась к его груди головой, уткнулась лицом в шинель и безутешно зарыдала. Николай обнял руками голову девочки, прижался к ней губами и едва слышным голосом успокаивал свою любимую невесту. Немного успокоившись, Маня подробно рассказала Коли, как встретили и проводили ее родители. Расстроенный обращением родителей к Мани, Николай негодующе сжал крепко кулак и с негодованием погрозил в ту сторону, где жили Манины родители. «Ну, искариоты, да воздаст вам по делам вашим Езус Христос и Матка Боска (по-польски произнес он)», за все получите сполна по делам, доверха наполнится ваша чаша! Больше, милая моя, ты туда не поедешь! - твердо заявил Николай, - скоро мы поженимся и я заберу тебя в квартиру. Поживем здесь, поживем здесь, пока ты закончишь техникум, а тогда я возьму перевод и увезу тебя в Польшу. У нас некому тебя обижать. Мать у меня очень добрая, сострадательная и милостивая, ты с ней быстро сживешься. Она никогда не обидит тебя. Местность наша тихая и спокойная. Домик у нас красивый, беленький. А возле домика много, много вишен, за усадьбой густая, стройная, березовая роща, далеко тянется вдаль. По праздничным дням мы будем ходить туда за грибами и ягодами. Ты согласна, милая, ехать со мной? - спросил неожиданно для Мани Николай. Маня растерялась и не сразу ответила на такой затруднительный вопрос. Коля ей нравился как добрый, хороший, внимательный человек и она по детски тянулась к нему, но любила ли она этого красивого офицера? Маня не знала, не понимала она еще значение любви, забитая горькой жизнью. И теперь, когда молодой капитан сделал ей предложение, она не знала, как поступить, что ответить этому красивому доброму человеку, полюбившему ее всем сердцем.

Наступило долгое молчание. Маня молчала, не знала что ответить, а Николай терпеливо ждал, когда Маня сосредоточится и ответит на его вопрос. Он хорошо понимал, что трудно пятнадцатилетней девочке справится с таким серьез -ным вопросом, касающегося ее бедующей судьбы; как оставить свою родину, своих близких и знакомых и ехать в чужую страну, до неизвестных ей людей-чужеземцев. В это время Маня думала о том - мне, Господи, он предлагает выйти за него замуж, ни за что не пойду, ну да еще ехать с ним в чужую страну - это совсем ужасно. Ведь я там буду совсем одна между ними, и как они будут относиться ко мне - неизвестно, что я против него? Он ученый. Нет, не соглашусь, не ровня он мне, да еще поляк, ученый, красивый, одетый, а я нищая. Одеваться не во что, фуфайка вся порвалась. Спасибо, что Коля купил еще на днях пальтишко да ботинки, а то бурки мои совсем растрепались. Откажу я ему, пусть женится на ком хочет, мало ли за ним знатных девок гоняются, сами к нему на квартиру бегают,

102

он мне сам говорил, а Шурка с Любкой загрызут меня за него. Я Коли не говорю об этом, он будет расстраиваться, да и хорошо отругает, как тогда возле столовой. А может он нарочно сделал мне предложение, может правда, он смеется надом-ною, как сказала мать, да и не отпустят меня ни за что отец с матерью в чужую страну. Отец скажет: «Куда тебя домовой дуру понесет, нужна ты ему, на беса в Польшу тащить! А то там своих девок мало ему? Завезет подальше, посмеется, и бросит куда-нибудь у прорву головой!» Господи, научи меня, как мне поступить, что ответить на его предложение.

- Ну, моя милая, я жду окончательного твоего слова, - осторожно повторил Николай, после продолжительного молчания.

- Не знаю, - коротко ответила она.

- Ну вот тебе на. Говоришь, не знаю, а кто же должен знать, как не ты? Ведь я тебе предлагаю соединить свою жизнь с твоей, а ты должна решить твердо, согласна ты со мной или нет. Родная моя, я тебе уже говорил, что я люблю тебя больше своей жизни, и я хочу, что бы ты была счастлива. Пойми меня правильно, что я тебе не враг и не обману тебя никогда, это видит и знает Господь. Я даю клятву перед Богом, что я буду любить тебя и верен тебе буду до конца своей жизни. Я знаю, что тебе трудно решиться на этот неизвестный жизненный путь. Ты еще совсем дитя, нераспущенный цветок нежной лилии. Моя ты ненаглядная Мариечка, но верь мне твердо, как самой себе, что я не обману тебя вовек. Скажи мне, родная моя, одно твердое слово, - да, и я больше ничего не стану просить у тебя. Остальное, что нужно для нашей жизни и любви, все придет со временем и твоим возрастом. Ну что ты, родненькая, молчишь? Ответь же скорей, не мучай меня своим молчанием. Маня сильней прижалась к его груди и снова заплакала. Сердце у Николая больно сжалось, он обнял девочку, взял за руку и тихо ласково сказал: «Пойдем, милая, со мной в военкомат, погреемся, а то ты совсем замерзла. Смотри какие у тебя холодные руки». Маня медлила, она стеснялась идти в военкомат - вдруг кто-нибудь увидит ее там. «Ну пойдем же, - настаивал Николай, а то вдруг кто-нибудь позвонит по телефону а меня нет». Не спеша поднялись они по крутым ступенькам и вошли в прихожую. Здесь, на мягком диване, посадил Николай свою любимую, подогрел чай, угостил ее и долго убеждал, пока Маня дала свое согласие, с условием, если отец разрешит выйти за него замуж. «Хорошо, родная, - согласился Николай, - на счет родителей не волнуйся, я сам пойду к ним и все постараюсь уладить», - пообещал ей Николай, проводил Маню до квартиры. Николай долго не спал, он лежал в военкомате и думал: «в Воскресенье Христово на Пасху, я заберу ее к себе на квартиру, и не будет она больше скитаться и тянуть нищенскую жизнь, только надо уговорить ее отца, она без его согласия ни за что не пойдет ко мне». Намерение Николае было твердым - не отступать! Навсегда заберет Машу к себе на квартиру, а потом увезет в Польшу. На

103

второй день после занятий Маня пошла в свое село до дяди, посоветоваться с тетей. «Тетя Доня разумная женщина, - она мне подскажет, как лучше сделать». Авдотья мыла посуду когда Маня вошла к ним в хату. «Ах, Боже мой, вот и Манечка к нам пришла. Вот молодец, а я уже соскучилась за тобой, - такими словами встретила Маню Авдотья, - раздевайся скорей и садись пообедаем, хоть хлебочки поешь, я еще чугун от обеда в печь не ставила; Нукась, садись скорей, ешь, а тогда будем разговаривать. Ах, батюшка ты мой, да какая же ты худенькая стала - совсем извелась, наверное есть нечего? Да пришла бы к нам, картошек взяла, да и хлебушка, хоть и плохой, да все лучше, как нет никакого», - сожалеюще говорила Авдотья, смотря на исхудавшую девочку. Пока Маня обедала, Авдотья подробно расспросила у нее обо всем. Маня любила Авдотью за ее добрую душу и рассказала ей все о себе подробно, ничего не тая. Выслушав Маню о Николае, Авдотья разумно сказала: «Ну штош, что он поляк, ведь и из них есть хорошие люди и у нас есть изверги, возьми хоть наших мужиков - твоего отца, да дядю - моего мужа. Хороши они злюки. Манечка, милая иди детка за него, коль он такой добрый, но не спеши, присмотрись хорошенько к нему. А может он когда-нибудь к нам придет. Так хочется поглядеть на него. Ведь человека модно сразу понять, доброго человека сразу видно и мошенника тоже можно понять». Во время этой беседы к ним кто-то тихо постучал в дверь. Авдотья выглянула в окно и удивленно протянула: «Ах, батюшка ты мой, кто же к нам пожаловал, какой то высокий парень стоит у шинели, наверное милиционер». Маня бросила есть, посмотрела в окно и ахнула - возле двери, опершись на лыжные палки, смиренно стоял Николай.

- Боже мой, зачем он сюда, случайно ли, или следил за мной? - вслух в растерянности проговорила Маня.

- Кто это, Манечька? - спросила Авдотья.

- Да Коля, о котором я только что говорила вам.

- Господи, ну слава Богу, а я испугалась, думала милиция. Пойду открою ему и посмотрю на него.

- Кто тут? - открывая дверь, спросила Авдотья.

- Свои, не бойтесь, открывайте, - вежливо ответил Николай.

Авдотья открыла дверь и ахнула: перед ней стоял высокий, стройный, редкостной красоты молодой человек.

- Ну, раз свои, милости просим заходить в хату.

- Нет, дорогая мамаша, мне некогда, дайте мне пожалуйста напиться и я пойду.

- Сейчас, голубчик, я вынесу тебе водички, - и забыв о том, что Маня предупреждала ее не говорить ему о ней; Авдотья громко крикнула из сеней - Манечка, принеси ка кружечку воды молодому человеку. Маня не вышла на зов тетки,

104

но Николай догадался, что она находится тут. Он осторожно спросил у Авдотьи: «Скажите пожалуйста, Марийка у вас?». Не умевшая врать Авдотья, не знала, что ответить этому славному, красивому человеку. Ей не хотелось обидеть его и Маню не хотелось огорчить, ведь она ей приказала не говорить о ней. Из неловкого положения вывел ее сам Николай.

- Не волнуйтесь, мамаша, - вежливо сказал он Евдакии, - идите спокойно в хату, а Марийка пусть мне вынесет воды.

- Ну знаешь что, родненький, если ты знаешь Маню, то заходи в хату, и в теплой хате напьешься, а то простудишься пить на дворе, мороз-то вон какой сильный, ты весь потный.

- Нет, милая мамаша, я сейчас спешу, а следующий раз я обязательно зайду к вам в гости. В общем, вдвоем с Марусейкой придем. А сейчас надо скорей ехать, видите, уже вечереет.

Авдотья вбежала в хату обняла Маню и со слезами тихо сказала: «Манечка, моя родная детка, не разгадывай, иди за него, какой же он умный, и добрый видать, а красавец-то какой, во всей округе не сыщешь такого, одевайся скорей, иди он ждет тебя, а я тебе гостинец - хлебушка приготовлю. А может, и картошек возьмете? Вдвоем ведра два донесете. Иди скорей и зови его в хату, нехорошо постоять возле хаты и уехать, я звала его - не пошел, а тебя может послушает».

- Как ты сюда попал? - спросила Маня Николая, подавая ему кружку с водой. Напившись воды, Николай поблагодарил ее за воду и не отвечая на ее вопрос спросил у нее:

- А ты почему не сказала, что сюда пойдешь? Я весь поселок объездил, пока на твой след напал. Маня заулыбалась и ответила:

- Так пришлось, да и кто ты мне такой, допытывать куда я иду?

- Ну ладно, с этим потом разберемся, а сейчас поедем поскорей, а то вечереет, пока доедем, будет темно.

Пока Маня одевалась, Авдотья насильно затащила Николая в хату и завела с ним разговор:

- Ты, сынок, не обижай нашу Манечку, - напутствовала она Николая, - сиротка она у нас, такая славная и тихая, ее всегда больше дома обижают, чем Клаву. Та скорей отпор дает, а мен ее даже жалко бедненькую. Авдотья заплакала и умолкла.

- Не волнуйтесь, мамаша, - ответил Николай, - я даю вам честное слово офицера, что ваша Маня будет со мной счастлива. Выходя из хаты, пообещал он Авдотьи, - Успокойтесь, родная, не плачьте, все будет хорошо, - повторил Николай уже на дворе, поправляя на ногах лыжи. Авдотья доверчиво кивнула головой, поцеловала Николая в щеку и пошла в хату, дать Мани что-нибудь на гостинец. В скором времени вышла Маня в сопровождении Авдотьи, с сумочкой в руке. «Ну,

105

милая, прощайся с тетей и быстрей поедем». Он первый подал Авдотьи руку, поцеловал ее по русскому обычаю, поблагодарил за гостеприимство и устроил Маню на свои лыжи, а сам с узлом в руках пошел в след за ней. «Ах, батюшка ты мой, какой хороший человек. Такой культурный, да вежливый, прямо-таки как господин. Господи, да дай ей счастье, сиротке этой. Ох и настрадалась она горемычная, хотя бы чуток по-людски пожила она, а там еще как братка на это посмотрит, - настойчив, меры нет, заупрямится и все тут, но что Бог даст, а я желаю Мани, что бы они поженились». Но не сбылись Авдотьины мечты, не суждено Мани стать женой действительно доброго, справедливого, отзывчивого и сострадательного офицера. Ей, Господь готовил другой, более тягчайший путь.

Март и начала апреля для нее прошли без приключений. Мартовские дни 1953 года самые счастливые и отрадные в ее тяжелой жизни. С того дня, как они с Николаем дали друг другу обет быть верными до конца своей жизни, они почти никогда не разлучались. После работы Николай ежедневно заходил за Маней, забирал ее с собой, и они вместе счастливо проводили свободное время. Он научил свою любимую отлично играть на гавайской гитаре, кататься на велосипеде и усиленно ее учил польскому языку. Одаренная отличной памятью, Маня быстро осваивала новые для нее знания. Только с велосипедной ездой у нее не совсем получалось - то наедет на пень, то наскочит на забор. Маня не любила, что бы ее кто-то видел, как она неумело ездит, и Коля увозил ее на окраину поселка за больницу и там тренировал, пока Маня окончательно научилась ездить самостоятельно. С каждым днем Маня доверчивей относилась к Николаю. У нее исчезли сомнения, что он ее может обмануть. Всем сердцем она прилепилась к этому славному польскому офицеру, который в свою очередь платил ей взаимной привязчивостью, вниманием и неподдельной, искренней, настоящей любовью. Для него кроме ее больше никого не существовало, хотя около него увивалось множество красивых девиц. Он любил только ее - эту бедную, забитую горем сироту. Не описать Маниного счастья и радости этих коротких весенних дней. Этого Маня не забудет до конца своей жизни. Всю жизнь потом Маня вспоминает о доброте и любви к ней этого человека. Ибо никто до его появления и после не любил ее так и не жалел. И теперь Маня часто вспоминает о нем и каждый раз повторяет, что это был единственный в ее жизни человек, на которого можно было положиться и довериться без сомнения, не задумываясь о моей низости, нищете; он бескорыстно подал мне руку помощи в трудное время моей жизни.

Однажды под вечер Николай позвал Маню прогуляться за околицу в лес, деревья уже начали распускать свои нежные почки, а березы уже оделись в красивые нарядные сережки. В лесу пахло свежими клейкими листьями, голубели уже своей синевой подснежники и фиалки. Маня была в этот день очень забавна, она прыгала с пенька на пенек и передразнивала Николая: «Коля, ну скажи - пер

106

вый раз». Эти слова у Николая звучали с польским акцентом. «Первый разь», Маня перекривляла его и Николай, вроде недовольный, старался Маню поймать, она убегала от него и снова озорничала над ним. Николаю нравилась эта забава. Он бегал вместе с Маней, догоняя ее; искал ее, когда она пряталась от него за деревья и от души смеялась, когда он ловил ее за кустами. «Она еще совсем дитя и все выходки детские, ей хочется еще прыгать, бегать, играть в прятки», - улыбаясь, думал Николай, когда она ломала ветки березы с распустившимися нарядными сережками. «Резвись, моя милая, я создам все условия для твоего счастья. Вот через неделю я заберу тебя из черного царства навсегда, буду хранить как зеницу ока, куплю тебе красивое, белое платье под венец; легкую, нарядную, белую, воздушную, кружевную фату и красивый венок, одену тебе на голову из красивых белых, нежных роз. Какая ты будешь прекрасная невеста, как снегурочка. Под венец ты станешь непорочной невестой, ибо я свято сохраню тебя до венца».

Мысли его прервала Маня, она вихрем пробежала к Николаю, махая веткой березы у него перед глазами и радостно закричала:

- Коля, посмотри какие уже красивые сережки на березе, понюхай, они медом пахнут, на тебе веточку. Улыбаясь, Николай взял у Мани веточку, понюхал и сказал:

- Какая прелесть эта веточка, ни одним медом пахнет, но и девической нежностью.

- Нравится? - спросила Маня.

- Очень.

- Ну, бери все ветки, я себе еще наломаю, - сказала Маня, подавая Николаю пахучий березовый букет.

- Достаточно с нас одного, зачем же два, если мы с тобой одно целое будем. Он взял ее за руку, привлек к себе, поцеловал в щеку и сказал - Ну косулька, набегалась? Маня утвердительно кивнула головой, - Вот и хорошо, а теперь пойдем домой, уже вечереет.

Это была последняя их прогулка. Всю страстную неделю Коля подготовлялся к назначенному дню; купил своей невесте кровать, платье, пару сорочек, туфли и постельную принадлежность. У самой Мани не было ничего, она спала у хозяйки на сундуке, на хозяйском изорванном матрасе. Приготовивши все необходимое для Мани, он начал заготовлять продукты. Капитан хотел отметить день Маниного перехода к нему маленьким вечером. «Позову своих ребят по работе, начальника. Посидим маленько - вот пока и все. А свадьбу, настоящую сделаем дома в Польше, когда приедем из под венца». К субботе у Николая все было готово, только осталось наловить рыбы.

107

Рано утром, в страстную субботу, все работники военкомата, во главе с начальником военкомата поехали на реку, глушить гранатами рыбу. Оттуда Николая привезли чуть живого в больницу, с смертельной раной в груди, от разорвавшейся у него в руках гранаты. Через 8 часов после катастрофы Николай умер. Вечером этого дня Николая Погорельского принесли в красный уголок военкомата. На третий день прибыла из Польши его мать с родственниками и самолетом увезли запечатанный гроб стелом Николая на родину в Польшу. Горе и страдание Мани об утрате дорогого ей человека понятно каждому из нас и без описания. О гибели Николая Мани сообщил его друг Константин. Долго ему пришлось потрудиться что бы утешить 15 летнюю девочку, которую постигло тяжелое горе. Константин присутствовал при кончине Николая в больнице. Через некоторый промежуток времени он рассказал Мани, что Николай все время находился без со

108

знания, а при конце жизни он открыл глаза, просил воды и тихо, тихо спросил меня:

- Ты давно здесь Костя?

- Я все время с тобой, как тебя привезли сюда, - ответил я ему.

- Боже мой, что же я сделал, а где же Марийка, что с ней, с моей девочкой? Я успокоил его, сказал, что ты еще ничего не знаешь о случившемся. Он повернул ко мне голову, сильно застонал отболи, помолчал и продолжил:

- Костя, друг мой неизменный, я умираю, а тебя умоляюще прошу, не оставляй ее, пока она немного устроится с ученьем, ты знаешь, что путь ее усеян тернами, а помощников нет, будь ты ей помощником на первое время, пока она окрепнет. Костя, друг мой, исполни это для меня - это последняя, предсмертная моя просьба. Боже мой, что же я сделал. Прости меня любимая, моя самая близкая и неоценимая, и ты, моя родная мама, прости меня, что я принес тебе великое непоправимое горе. Прости и ты меня, брат и мой неизменный друг, мы с тобой прошли сквозь огонь войны, видели много смертей, бедствий, и остались живы. Теперь же я умираю от своей руки, как нелепо. Зачем я поехал, Марийка меня не пускала, я обещал ей скоро, что вернусь, а теперь от нее навсегда, безвозвратно ухожу.

Я успокаивал его, что он еще поправится, будет жить, но твердо сказал: «Я умираю». Собравшись с последними силами, он снова заговорил: «Еще прошу тебя, мой друг, сходи ко мне на квартиру, возьми в кармане портфеля ключ от чемодана, открой чемодан, возьми там деньги, сколько есть и золотое обручальное кольцо, которое я купил Марийки под венец, и отнеси моей любимой, кольцо же одень ей на руку. Боже мой, что же я наделал, какой ужас». Эти слова он произнес шепотом со слезами. Это были последние слова, сказанные его устами. Я поправил его голову на подушке. Слезы у него катились ручьем по щекам, он медленно взял мою руку, крепко сжал в своей руке, потянулся, закрыл глаза и уснул вечным сном. Я тогда упал ему на раненую грудь, и долго безутешно рыдал, пока меня не взяли медработники и не увели от моего самого близкого друга. Костя замолчал и долго сидел, наклонивши голову, слезы текли одна за одной по его щекам, стекая ему на китель. Молчала и Маня, она сидела рядом с офицером, слушая о гибели самого дорогого ей человека, который подал ей руку помощи в самое тяжкое время ее жизни. Он обещал ей счастливую будущую жизнь, и вот она теперь снова осталась беззащитная. Она упала офицеру на колено и долго безутешно плакала.

В последний путь, до самолета, запечатанный гроб с телом Николая Погорельского, провожала военная часть во главе генерала, начальника областного военкомата с почетным караулом, под звуки похоронного марша. Медленно двигалась траурная процессия. За гробом шли родственники погибшего. Среди них

109

шла и Маня. Ее вел под руку Янек, двоюродный брат Николая. С первого дня своего приезда на похороны, он всем сердцем по-настоящему полюбил эту славную девушку, не меньше своего покойного брата, и добивался ее согласия увезти ее с собой в Польшу и там с ней обвенчаться. Все эти траурные дни этот молодой, красивый, очень похожий на своего двоюродного брата Николая, ни на минуту не отходил от Мани, оберегая ее от одиночества, чтобы она меньше думала о случившемся. Матери Николая и всем его родственникам Маня очень понравилась, и они вместе с Яником долго уговаривали ее ехать с ними в Польшу, но не по годам развитая умом, она категорически отказалась ехать с незнакомыми людьми в чужую страну. На заданный ей вопрос, что она с Николаем согласна была ехать, Маня со слезами ответила им: «Да, с Колей я поехала бы куда угодно, без него не могу, у меня есть своя родина, а там я буду чужеземка». У трапа самолета похоронная процессия остановилась. Солдаты и офицеры во главе с начальником областного военкомата и райвоенкомата, почтили память трагически погибшего ветерана войны, заслуженного офицера, минутой молчания. Затем офицеры, товарищи по работе, подняли гроб с телом Погорельского и под звуки военного марша, медленно, при полном молчании, по трапу внесли в самолет. Скорбно попрощавшись со всеми присутствующими, родственники последовали вслед за гробом. Один Яник задержался у трапа около Мани. Он все еще надеялся уговорить девочку, увезти с собой, но Маня осталась непреклонной к уговорам, обиженный до слез отказом, красивый, молодой Яник медленно поднялся по трапу, вытирая глаза. У входа в самолет, повернулся с горькой улыбкой, со слезами на глазах, помахал Мани рукой и скрылся в самолете. Под звуки салюта и оркестра самолет оторвался от земли, покружил трижды над военкоматом и взял курс на запад.

Когда самолет оторвался от земли в воздух, у мани больно сжалось сердце, словно хотело вылететь, подняться в воздух и лететь вслед уходящего самолета, который навсегда увозил дорогого ей человека. Она неподвижно стояла на летной площадке, смотря бессильно вслед уходящего самолета, до тех пор, пока Константин подошел к ней. Он взял ее за руку и повел домой. В голове у нее шумело, словно от угара, мысли путались. На вопросы Константина она не отвечала. Ей хотелось куда-то далеко уйти отлюдского шума, и отдохнуть от всех принесенных скорбей и невзгод. Ведь как она себя помнит, у нее не было радости - только горе и скорби. На квартиру ей идти не хотелось, - «опять эти наглые, насмешливые девки будут шокировать меня, - думала Маня, - как они мне надоели, как я от всего устала, но куда деваться, иного выхода нет, надо все терпеть». На вопрос Константина:

- Куда мы пойдем? На квартиру к тебе, или еще куда?

- Не знаю, - ответила Маша.

110

- Может, в кино сходим? - предложил Константин, - посмотрим фильм, немного отвлечемся от печали, оно станет легче на душе.

Маня категорически отказалась идти в кино, жалуясь на плохое самочувствие.

- Лучше идем к нам, вы мне поможете решить по физике задачу.

- Хорошо, - согласился Костя, - только давай зайдем в столовую, поедим маленько и тогда пойдем к тебе, атоя уже три дня не ел, и ты тоже голодная.

В столовой Костя заказал два обеда, но есть они почти не ели. Костя очень переживал, а Маня стеснялась, есть чужой обед, да и свежее горе еще бурно теснилось в груди, и не давало места и покоя всему организму. Уже вечером, когда офицер с Маней пришли на квартиру, на Манино счастье девчат никого не было дома, все ушли в кино. Долго в этот вечер засиделся Костя у Мани, вдвоем они решали задачи по физике, потом Костя играл ей на гитаре, потом рассказывал, как они с Николаем воевали, как их под Житомиром немцы чуть в плен не забрали, - «но Николай бросил на них гранату и от фашистов остался только дым. Он тогда мужественно геройство проявил, его наградили орденом. Я тогда был ранен и он меня спас от смерти. Он вынес меня на своих плечах из огня, а буквально через пять минут ту территорию, где я лежал без сознания, заняли немцы, там бы мне и была смерть. Я ему обязан был жизнью, через неделю его ранило под Ровно в лесу, и если бы не партизаны, то оставаться бы ему там навечно, его тогда тяжело ранило и контузило. Партизанский разведчик нашел его под деревом в снегу, в бессознательном состоянии, на себе этот славный парень вынес его в партизанский отряд. Там его партизаны выходили, а потом отправили в госпиталь. Значит, не суждено было ему тогда погибнуть, а сейчас, какая нелепая смерть постигла его. Ах, друг наш неизменный, ведь мы всю войну с ним прошли. Я был трижды ранен, а он четыре ранения перенес, два тяжелых и выжил, а тут на тебе, что получилось, видно Богом так дано. Как нелепо, как страшно», - Костя заскрипел отчрезмерного горя зубами и стукнул кулаком себе по колену. «Ох, Коля, Коля, - что ты только натворил». Он вскочил со стула, схватил гитару и провел рукой по струнам, запел любимую песню своего друга, пел он отчаянным печальным голосом и слезы ручьем текли по его щекам. Маня сидела молча, слушала пение Константина, под мелодичные звуки гавайской гитары, которую подарил ей Николай, и сердце у нее сильно сжалось от скорби, ведь на этой гитаре он научил ее играть и петь. В тяжелое время помогал ей, в ее нищете - и вот теперь все кончено - ушел навсегда из жизни добрый Манин помощник, а Константин незаменимый друг. В эти вечера Костя частенько навещал Маню и вместо Николая кое в чем помогал ей. Но через полгода его перевели из Калининской области куда-то на запад.

111

После смерти Николая, Маша прожила с родителями около года. По-прежнему она жила в нищете, полуголодная и всегда забитая. Родители ей ни в чем не помогали, а мачеха больше прежнего стала кляузничать, а отец ругал ее, что сидит на его шеи.

«Клавка он молодец, не тянете отца последнюю шкуру, а уехала, да и работает», - «эта все учится на собак брехать, да за ребятами гонять, добавляла мачеха, - вот как она учится». Маша только слушала незаслуженные упреки родителей и думала, - «ну что делать? Уеду я наверное к тети Ани в Ворошиловград, иного выхода нет. Поступлю там работать, техникум не брошу, переведусь на вечерний, буду работать и учиться. Осталось всего год учиться, и я буду уже фельдшер. Клавуся вон, завербовалась в Москву и пишет, хорошо ей там, и я не пропаду, пусть живут мать с отцом со своими родненькими сыночками, раз мы им не нужны».

Техникум Машу не отпускал, она одна из всего техникума была отличница. Машу подучили пойти до директора, рассказать свое тяжелое положение. Он поймет тебя и отпустит. Директор действительно был очень хороший человек, фронтовик, военный врач. Несколько раз был ранен. К таким как Маша он относился очень сострадательно и всегда шел им на встречу. Машу он очень долго не отпускал, уговаривал учиться на месте, - «а потом мы тебя пошлем учиться в медицинский институт. С тебя выйдет знаменитый врач». Маша говорила директору, что в городе ей будет помогать тетя, и ей легче будет учиться. Сожалея девочку, по ее тяжелым материальным условиям, директор наложил резолюцию на Ма-шино заявление - отпустить и выдать документ с успешным окончанием двух курсов медицинского училища и переведена на третий курс. Через два дня Маша получила документы, распрощалась со всеми преподавателями и студентами и навсегда оставила училище.

Уезжала Маша из дома 28 марта 1954 года. В Калининской области приближалась уже весна. Снег стал рыхлый, набрался уже воды, вот-вот побегут с гор по оврагам шумные, быстрые, весенние воды. На всю жизнь, мне запомнился этот весенний, солнечный, ветреный день моего отъезда, - вспоминает Маша. В этот день я встала рано, принесла старенький, поломанный фанерный чемодан, насыпала туда яблок - кисличек, сумочку семечек положила, крахмал и орехов немного и пол литра топленого коровьего масла - это дали родители на гостинец. Сверху положила единственное свое старенькое, ситцевое платьишко. На сердце у меня было тревожно, тоскливо, хотелось плакать, но я крепилась, старалась внешне быть спокойной на виду у родителей. Мать (мачеха) наварила супу и молочного киселя, мы сели завтракать. Отец за столом спокойно приказывал, что бы я там слушалась тетку. «Помогай ей, когда что сделаешь, не ленись, - вот она и будет к тебе хорошо относиться, да глядишь, что-нибудь купит, ведь голая же совсем почти. Но что я могу сделать, сами видите, что никак не выкрутишься. Война

112

эта все поглотила и теперь никак не одумаешься. Да письмо напиши, как доедешь и как устроишься». Такой наказ дал мне отец перед моим отъездом. После завтрака к нам подъехал соседский мальчик Коля Андреев. Он ехал на станцию за колхозными семенами. Председатель назначил несколько ребят с подводими завести семена до распутицы и Коля ехал в том числе. Он зашел в хату и еще с порога закричал: «Ну что Маня, поехали?». У меня тревожно и учащенно застучало сердце, слезы навернулись на глазах, но я пересилила себя, чтобы не расплакаться, взяла свою одежонку, натягивая на себя тихо ответила: «Пойдем, Коля». Коля вынес в сани мой чемоданишко, я взяла сумочку с хлебом, который мне дали на дорогу, поклонилась мачехи и медленно пошла навсегда из родительского дома. Во дворе, возле погребки я попрощалась с отцом, набралась смелости, поцеловала его, навзрыд рыдая, поклонилась ему и села в сани. Коля тронул, лошадь побежала от родного моего дома навсегда, отец стоял возле погребки, где мы с ним попрощались, облокачиваясь на палку, пока мы скрылись за лесом. По пути, мы заехали в наше село, остановились на колхозном дворе, ребята пошли в правление за накладными на семена. Я тем временем сбегала, попрощалась со своей дорогой тетей Доней и тетей Натальей. Мы вместе все плакали, они мне приказывали не забывать их, писать им письма, как устроюсь. И я побежала к подводам. Через час мы выехали из нашего села и поехали на станцию. По дороге лошадь у меня съела хлеб и совсем оголодила меня. Денег мне дали в аккурат на билет. Коля тогда посмеялся с меня и говорил: «Не горюй, Маня, как-нибудь доедешь, на вот тебе мой кусокхлеба, а в городе булочек сдобных купишь себе». Он посадил меня на поезд и прощаясь со мной заплакал: «Хорошая ты, Маня, была для всех нас, только не было тебе просвета, извела вас эта змеюка Петровна, -грызла-грызла, пока добилась своего. Но не плачь, Маня, ей Господь отплатит за все. Наша мать говорит, чем меряешь, тем тебе отмеряют». Поезд тронулся, Коля бежал возле вагона и все кричал: «Не плачь, Маня, пиши чаще нам». С такой тягостной скорбью покидала Маша свой родной хутор, где родилась, и прошло ее тяжкое, нерадостное детство.

В Ворошиловград Маша приехала ранней весной, в конце марта, в 12 часов дня, в субботу 1954 года. В городе было уже сухо, но еще холодно. Точного теткиного адреса Маша не знала, и ей пришлось до вечера ходить по улице Шевченко, с одного конца в другой, разыскивать свою тетю. У нее был записан номер дома, Шевченко 36, а в действительности тетя ее жила на этой же улице в доме пожарной охраны 35-го номера. Муж Машиной тетки, работал начальником пожарной охраны, и жили они в этом же доме в 36-ом номере. Номер дома, который искала Маша, в нем находился райисполком, и на протяжении дня Маша несколько раз подходила к этому дому и всякий раз получала ответ: «Здесь государственное учреждение, частных квартир в этом доме нет, девочка, - сочувственно говорил

113

ей дежурный, - у вас наверное неправильный адрес». И бедная Маша с огорчением снова шла по улице назад. Вечерело. Потерявшая всякую надежду найти тетку, Маша по-детски начала плакать и молиться: «Господи, - шептала она, - ну помоги мен найти мою тетку, где же мне ночевать, если я не найду ее, ведь я в этом городе первый раз и никого здесь не знаю». В эту скорбную минуту Господь пришел ей на помощь, послал ей помощника. Возле двери пожарной охраны стоял часовой. Он-то и заметил, не раз проходившую мимо пожарной части, плачущую девочку, бедно, по-деревенски одетую. «Что эта девочка ходиттуда-сюда, - подумал военный, вот она опять идет и плачет. Видать приезжая и не попадает по адресу. Надо помочь ей, ишь как горько плачет бедная», - и он вежливо обратился к Маше, проходящей мимо пожарной части: «Чего ты, милая девочка плачешь, кто тебя обидел? Или ты заблудилась? Ну-ка, расскажи мне, может я тебе помогу. Я тебя давно здесь вижу, как пришел на смену. Ты все ходишь туда-сюда, - откуда ты такая хорошенькая, наверное, из деревни и кого-то ищешь?» Маша рассказала со слезами офицеру, что приехала к тетке и не может ее найти.

- Адрес есть у тебя? - спросил военный.

- Есть, - вот он, - и Маша протянула ему помятую бумажку с адресом, посмотрев на адрес, потом на Машу, военный улыбнулся и удивленно спросил:

- Как зовут твою тетю?

- Анна Кузьминична, - ответила Маша.

- А дядю?

- Сергей Ильич, фамилия их Солгаловы.

- А дочь у них есть? - спросил военный.

- Есть, - Неля зовут.

- И два сына у них Иван и Алексей есть?

- Есть.

- А дядя твой, где работает?

- Он военный, в пожарной части служит, - ответила Маня.

- Вот это да! - удивленно произнес офицер. Да это же наш начальник. Вот оказывается, чья ты племянница! Это же надо, весь день бедная проходила в поиске, и не нашлось доброй души помочь тебе, ну и народ же ныне стал, хуже татар. Ты все еще плачешь, теперь нечего плакать, ты считай дома, - улыбаясь, балагурил офицер. Сейчас я тебя проведу, через караульную к дяди. Он еще в кабинете сидит, да перестань плакать, а то ты совсем раскисла.

Он приказал товарищу по работе постоять на дежурстве, пока придет, подмигну Маше и сказал: «Ну, кудрявая, пойдем, я отведу тебя к Сергею Ильичу в кабинет». Мы быстро поднялись на второй этаж. Открывая дверь, он закричал во все горло: «Товарищ начальник, я к вам гостью привел. Вот она раскудрявая, племянничка ваша. Весь день бедная ходила по нашей улице, не могла нас найти.

114

Адрес у нее не правильно написан, - балагурил Сергею офицер. Если бы не я, она еще бы ходила кто-знает до каких пор, - продолжал он, ведите ее поскорей домой, пусть обогреется. На дворе под вечер холодно стало, да Кузьминична пусть накормит ее хорошенько, она и повеселеет, а то совсем запечалилась дивчина. А ну, весь день ходить голодной в чужом городе, это же надо. И кому вздумалось написать ей липовый адрес? Ну ничего, ты не горюй, дивчина, все уладится, всего тебе доброго, - ну я пошел товарищ начальник, а вы тут сами распоряжайтесь что к чему». Он козырнул начальнику и быстро скрылся за дверью. Сергей подошел к Маше, поздоровался с ней по русскому обычаю, расспросил все подробно, как и с кем она приехала, живы ли все дома, как живет отец Антон Кузьмич, как живет Тихон, брат мой Сергея и Наталья, сестра Анны. «Она писала, что сильно болеет, и с Сергеем сильно не ладят, да она, наверное, не лучше мой беса, упрямства и зла, хоть отбавляй, и та наверное такая злюка». Он все подробно расспросил у Маши о родных и знакомых, пока прибирал свои дела в сейф. Убрав все со стола, он оделся, дал своему подчиненному распоряжение на ночное дежурство и повел Машу домой. Квартира Солгаловых находилась на втором этаже со двора, со стороны еврейской синагоги. В последнее время, там совершали службы православные священники, пока построили Никольский собор. Взобравшись по крутым ступенькам на второй этаж, Сергей позвонил. Дверь им открыла Неля, дочка Сергея.

- Кто там? - спросила Анна у Нели, возившись у плиты.

- Отец что ли?

- Да, папа пришел, и какую-то девочку привел.

- Какую еще девочку? - сердито спросила Анна.

- А вот сейчас посмотришь, и очень красивая и кудрявая, прям как в сказочная.

- Опять какого-то беса приволок, наверное, командировочную, ну и бес же безумный, волочет всех сюда, а ты Анна - дуреха корми их тут да ухаживай!

- Мама, не ругай папу, они уже вот заходят, и девочка эта совсем на беса не похожа, она такая милая и красивая. Вот сейчас сама увидишь и сердиться перестанешь на папу.

В комнату вошел Сергей, за ним робко вошла Маша и остановилась у двери. Ставя Машин чемодан под кровать, Сергей радостно, громко воскликнул:

- Аня, встречай гостя. Племянница к нам приехала.

- Кто? - сердито переспросила Анна, обмеряя Машу с ног до головы.

- Племянница говорю, - привел, с родины приехала, Антона Кузьмича дочка. Не радостно и не приветливо встретила Анна свою племянницу. Она долго

возилась у плиты, потом ушла в свою спальню и лишь через некоторое время вышла из спальни и подошла к Маши.

115

- Ну здравствуй, племянница, - с лукавой усмешкой приветствовала Анна племянницу. Кто это - Маня или Клава?

- Маня, - ответил за девочку Сергей, вешая ее старенькое пальтишко на вешалку, где висела их расхожая одежда.

Анна грозно покосилась на мужа, быстро подлетела к вешалке, схватила Манину одежонку и сердито что-то бурчала на Сергея, вынесла ее в коридор. Она не спешила накормить голодную девочку. Не спросила, как живет там ее братья и сестра, а принялась сразу расспрашивать, надолго ли Маша приехала к ним.

- Ты в гости к нам приехала? - спросила она у Маши.

- Нет, не в гости, - тихо ответила Маша, - насовсем жить приехала, работать, и учиться тут буду, отец очень просил, что бы вы с дядей помогли мне на работу устроиться, а в техникум я сама документы отнесу, меня уже на последний курс перевели.

Анне не понравилось Машино намерение и просьба брата. Она изменилась в лице, передернула плечами и побежала в зал, где Сергей слушал приемник. Из полуоткрытой двери до Мани доносились неодобрительные слова в адрес Мани и ее отца.

- Ну и придумал братка, - недовольно бурчала Анна, - прислал беса на мою шею. Ну куда ее устроишь ей еще шестнадцати нет?! Во бесы, что придумали! Да что этой Петровны - недотепы, жаль ее что ли, лишь бы со двора спихнуть, она ей нужна, аждеться некуда!

- Хватит брехать, иди собирай ужинать скорей, человек голодный сидит, что она бедная весь день ходила по улице, не могла найти нас, а день сейчас год, сама наверное разов пять за день принималась лопать, а человеку с дальней дороги до сих пор есть не даешь! Приехала и Слава Богу! Пусть живет на здоровье, устроим ее. Нам телефонистка до крайности нужна, оформлю ее к нам телефонисткой, и пусть работает с Богом. А ты поменьше бреши и жадничай, оно лучше и спокойней будет.

После перебранки Анна собрала ужин, посадила Машу ужинать. Послала на полупостель и после ужина положила племянницу на полу, а на второй день вынесла в коридор все Манины тряпки, каких у нее и было-то: кофта старенькая, юбка, да разломанный фанерный чемодан, в котором находились сушеные яблоки - кислички, орехи, крахмал и пол-литра коровьего масла. Это дома дали Маши тетку на гостинец, больше нечего было послать, сами были нищие тогда. Вот и все, что было у Маши в то время. В углу коридора у Анны стояла одинарная казенная кровать и возле кровати тумбочка. Анна поместила Манин чемодан под кровать, положила на кровать соломенный матрац и принесла, до основания изорванное стеганое одеяло, из которого торчали клочки ваты. Прикрывая постель, Анна подвела Машу и сказала:

116

- Вот тут ты будешь спать, тут свежо, воздух чистый и никто тебе мешать не будет.

- Ну что ты вздумала, мама?! - возбужденно, недовольно сказала Неля, тут так неудобно, одеяло рваное, грязное и холодно здесь. Пусть со мной, на моей кровати спит, у меня кровать вон какая большая, и на диване можно спать, диван стоит свободный. Мама, ну пожалуйста, не срамись, ведь к нам люди ходят, что скажут? И сестричку мне жалко. Ну чего она тут будет мерзнуть одна?

Неля тогда была еще девочка, кончила четвертый класс начальной школы (впоследствии стала научным работником Киевского авиационного института, добротой она была видно не в мать) Сергей тоже заругал Анну.

- Что ты делаешь, змеюка непутевая!? Что ты ее отделяешь, бесстыжая, - говорил он жене, - она тебе родная племянница, а ты что уродничаешь, а если бы тебе, где пришлось, хорошо бы тебе было? Не срамись, пусть спит на диване.

Но Анна осталась при своем, так и оставила жить Машу в коридоре. «Поживешь, - говорила она Маше, - обживешься, пойдешь работать, тогда купишь себе все лучшее, а сейчас и так сойдет».

Через две недели после переезда Машу устроил Сергей на работу на завод п/я 103 (ныне завод Ленина). Сергей хотел ее устроить к себе в пожарную часть телефонисткой, но Анна категорически запретила ему оформлять Машу телефонисткой. «Еще что выдумал, совать ее сюда, видишь, как она разговаривает: чаво дп каво, осрамиться захотел! Веди ее куда-нибудь в завод, пусть там и работает, если примут». Сергея в пожарной все сотрудники ругали, что он девочку не устроил на телефониста, ведь это было в его руках и телефонистка в это время требовалась. В завод устраивать Машу Сергею пришлось с трудом. Ей не было шестнадцати лет и поэтому директор долго не принимал Машу на работу. «Ты еще мала, тебе надо учиться», - говорил он Маше, и лишь после долгих уговоров Сергея ее приняли на работу. Так начиналась Машина жизнь в Ворошиловграде.

Восемнадцатого апреля день выглядел ясным, солнечным, в этот весенний день. Маша пошла на работу в завод и так началось ее трудовая жизнь. Недолго Маши пришлось жить у тетки, четвертого мая, Сергея перевели на север, в город Магадан. Уезжая из Ворошиловграда, Анна оставила Машу без квартиры и без копейки денег, а денег у Анны в то время было на книжке 450 тысяч, до реформы, и Сергею дали подъемных на дорогу 120 тысяч. Квартиру, в которой жила семья Сергея, занял капитан Капустин со своей семьей. Анна упросила Капустиных оставить Машу в коридорчике, пока она найдет себе квартиру. Капустины согласились Машу оставить жить в том же коридорчике, пока найдет себе квартиру. Упаковывая вещи в дорогу, Анна не соизволила дать племяннице ни одной вещички, даже старенького платья ни одного не дала. Когда погрузили все вещи на машину, она лицемерно спохватилась: «Ах, Маня, что же я тебе не дала ни платьица, ни хала

117

тика? Но теперь уже все упаковано, уложено, - так и быть перебьешься, ты скоро зарплату получишь, купишь себе новенькое платье». Только и осталось у Маши теткиного: старенькая кастрюля с гороховым супом, продырявленная выварка, да маленькая, оббитая мисочка. Это все, что не забрала Анна с собой. «Пусть будет тебе эта кастрюля, кушать и варить в ней себе будешь, - говорила Анна Маше, унося на машину последние вещи, - ау выварку, что-нибудь сложишь: сахар, крупу, да и картошку туда можно насыпать, ведь будешь жить на квартире, все будет нужно».

Вот так Анна оставила свою племянницу в чужом городе, где у Маши в то время не было никого близких, ни одного знакомого, к кому она могла бы обратиться в трудное время за советом или за помощью. На вокзал семья Сергея уезжала в пять часов вечера. Маша поехала проводить тетку в дальнюю дорогу. На вокзале, в ожидании Московского поезда, Анна пошла купить мороженное для своей одиннадцатилетней дочери. Девочка побежала за ней. Воспользовавшись этим моментом, Сергей быстро вынул из потайного карманчика деньги, которые заранее приготовил для Мани. Он оглянулся назад, не вернулась ли жена, быстро отдал ей деньги и тихонько сказал: «Возьми, дорогая племянница. Здесь 250 рублей (по старым до реформенным деньгам) да скорей спрячь, что бы та бес не видела. У, жадюга проклятая, 450 тысяч на книжке бережет, да я дорожных 120 тысяч принес и все мало. За каждой копейкой следит, стыдобище какое... родной племяннице, копейки не дала, хотя она прекрасно знает, что у тебя нет ни гроша и получку тебе дадут только через семь дней. Ни одной тряпки бесттебе не оставила, а посуды сколько погрузила, да сестре отправила на хранение, а тебе продырявленную выварку оставила, да негодную кастрюлю. Мне стыдно смотреть на все это, Маша. Говорил бесу, не срамись, дай племяннице денег и оставь из барахла кое-что. Ведь она голая почти, ей очень трудно будет, пока немного подработает, обживется. Куда там, заорала на меня, как сумасшедшая, - ничего говорит, пусть привыкает, будет знать, как деньги достаются, меньше транжирить будет. Зачем ей деньги сейчас?! На безделушки транжирить?! Через семь дней получит получку и пусть тогда покупает себе что хочет! Свои трудовые она транжирить не будет на всякую ерунду! Я, Маша, ошибся, что не спрятал рублей 800 (на новые деньги восемьдесят рублей), когда получили дорожные деньги, нада было сказать, что удержали 800 рублей за задолженность. Пусть бы побесилась и на этом все кончилось. Вот так я, дорогая племянничка, всю жизнь с ней колочусь - жадна, как ты сама видишь, до крайности, и характер, точно как у Кузьмы - такой крутой, жестокий, как пантера рычит на меня за всякую мелочь, за всякое безделье. Все дураком меня погоняет, а у меня, за дураком 450 тысяч накопила, перст об перст не стукнула за всю свою жизнь, на производстве никогда не работала, да и дома. В Калинине жила, домработницу имела, и все я лодырь негодяй и дурак. А

118

ты, Маня, сама видишь, что она за штука, а тебя хотела запрячь в домработницу превратить, да не пришлось, уезжаем. Братьям моим и своим всегда жалуется на меня, как поедем в отпуск - такой, растакой пьяница, не хозяин, лодырь, всюду приходится самой все делать, он разиня, ни к чему и не до чего, - не рыба ни мясо. Как будет у тебя все благополучно, поедешь домой, расскажи всю правду, кто из нас чего стоит - змеюка, а не человек».

Сергей хотел еще что-то рассказать, но из-за киоска показалась Анна. Увидя Анну, Сергей сказал: «спрячь деньги, что бы этот бес не заметил, а то будет нам тогда на орехи». Вскоре подошел Московский поезд, Анна торопила мужа скорей погрузить вещи, а сама строго наблюдала, чтобы не забыть чего-либо. Пока пассажиры входили в вагон, Анна напутствовала Машу помогать жене капитана и слушать ее, что бы она подольше тебя держала на квартире. Ты будешь помогать Марии (так звали жену капитана Капустина) она с тебя не будет брать за квартиру, и ты сэкономишь копейку. Станционный директор объявил посадку на московский поезд. Анна холодно попрощалась с Машей и поспешно взобралась по ступенькам в вагон. Прощаясь с друзьями, Сергей просил капитана Капустина не обижать девочку.

- Пусть, Иван Иванович, она поживет у вас, пока окончательно устроится и найдет себе квартиру, я тебе буду благодарен за все.

- Да пусть живет у нас, сколько захочет, я никогда не обижу ее, - обещал капитан. Я сам рос круглой сиротой, знаю долю сирот, нищету и нужду.

Маня стояла перед окном купейного вагона, куда только что зашел дядя и горько плакала. Из окна ей махали руками прощальный привет дочь Сергея -Неля и кричала: «сестричка, не плачь, я скоро пришлю тебе письмецо». И Сергей махал Маше рукой и приказывал не плакать. Анна молча смотрела на одиноко стоявшую , плачущую Машу и видимо ее черствое сердце тронулось, она заплакала и говорила Маши утешительные слова: «не плачь, Маня, капитан Иван со своей Марусей не обидяттебя, они люди хорошие, добрые, помогут тебе, пока ты устроишься, я просила их». Поезд тронулся, Машенька бежала вслед за уходившим поездом, пока поезд набрал полную скорость и ее опередил последний вагон. Тогда Маша остановилась, отдышалась и долго с горькими слезами смотрела вслед уходящему поезду. Горько у нее было на душе в это время.

«Теперь у меня больше нет никого в этом незнакомом городе, - думала Маша, - полтора месяца, как я приехала сюда до тети, думала тетя поможет, пока я устроюсь на работу, привыкну к незнакомой городской жизни, и вот теперь я осталась одна, для всех чужая, не знакомая, что мне делать без квартиры и без средств на дальнейшую жизнь? Спасибо, хоть дядя Сережа дал мне немного денежек, а то бы и хлеба до получки не на что купить... Век его не забуду, добрый он, а она, тетушка, это самое, что есть на свете злюка и скупердяйка. Дядю совсем

119

затиранила, никуда его не производит, всегда кричит на него - дурак, идиот, лодырь, разиня. Дядя все молчит, а когда что скажет по справедливости, тогда держись от ее зла и негодования. Слова гадкие и пасквильные сыпятся в его адрес. Отец наш (Антон) души в ней не чает, все ее расхваливает, сестрицу свою, ну и гром - девка на все, куда не поверни. Если бы он видел, что его хваление вытворяет, действительно, как гром дядю громит, да ну их, он и сам, такой как его сестра. Вишь, что устроила, уехала со своим богатством, меня бросила на произвол судьбы, без квартиры и куска хлеба, даже на нынешний день есть нечего. Хорошо если капитан с женой смилуются, оставят меня пока у себя... А, если скажут уходить? Куда мне тогда деваться? Дядя говорил, - Капустин, сам очень хороший человек, а жена у него крутовата».

Капитан Капустин - стройный, высокий, красивый, полный мужчина, черные вьющиеся волосы, красиво обрамляли его смуглое, с правильными чертами овальное лицо. Темные, почти черные, задумчиво-умиленные глаза, придавали лицу милосердия и добродетельность. Его подтянутая, стройная осанка придавала капитану серьезность и строгость. Будучи воспитанник детского дома, Иван очень сочувствовал и жалел несчастных, в особенности сирот. Он никогда не проходил мимо тех, которые находились в нищете, скорбях и несчастьях, и чем мог, помогал им. Вот и теперь, стоял он на пироне вместе с провожающими офицерами и пристально смотрел на одиноко стоящую плачущую Машу, смотревшую на скрывавшийся за горизонтом поезд. У капитана больно сжалось сердце от жалости к этой безвинной, беззащитной и одинокой смиренной девочки. «Бедная девочка, - смотря на Машу, - думал капитан, дитя ты еще, и как же несправедливо с сверхнахальством поступила с тобой Анна. Ну мыслимо ли, оставить родную племянницу на произвол судьбы, без квартиры и средств на жизнь, фу ты какая дерзкая...»

Сергей мельком кое о чем рассказал мне, о ее проделках, и недаром, он назвал ее купчихой-кабанихой. У меня, Маруся, тоже не ахти добрая, мамина до-ця, белоручка, характер крутой, настойчивый и психоватый. Все, что бы только по ее было. Посоветовал мне ее товарищ москвич, мол очень хорошая девка, одна у родителей, нищету не будешь тянуть, если на ней женишься. Вот и послушал товарища, женился на богатой. А была же у меня на примете в детдоме славная, тихая, чернявая, красивая девчурка - ленинградка. Родители ее погибли во время блокады, двое братьев у нее и она еще маленькой, выходили ее добрые люди. Теперь очень сожалею о ней - где она теперь родная, как ее судьба... может быть такая, как этой бедной Маши. Эх, бедная сиротская судьба. Пойду, позову ее домой, пусть живет у нас, сколько захочет. Тарелка борща всегда найдется для сироты.

120

- Пойдем капитан, пива попьем, - позвал Капустина щеголеватый офицер Соловейко, - ребята решили дорогу начальнику обмыть, что бы ехать ему было легче.

Капустин, человек был трезвого ума, по киоскам не расхаживал, выпивал для приличия в праздничные дни к случаю.

- Идите, ребята, я потом подойду к вам, - ответил капитан офицеру и быстро направился к Маше.

- Хватит плакать, милая девочка - пойдем к нам, - сказал капитан, беря Машу за плечи. Дядю с теткой теперь не догнать.

От неожиданности Маша вздрогнула всем телом и заплакала. Капитану не по себе стало от сожаления к девочке, и он как мог, успокаивал ее.

- Вот тебе на, я думал ты хорошая девочка, а ты оказывается кислятина, ну перестань же плакать. Все будет хорошо, мы тебя в обиду никому не дадим, да еще жениха тебе найдем из наших офицеров и замуж отдадим, - на тебе платок, вытри хорошенько лицо, и пойдем домой.

Он взял ее за руку и повел на трамвайную остановку. У Капустиных, Маша прожила три месяца. В рабочие дни Маша ходила на работу в завод, а в выходные дни она помогала жене Капустина - мыла полы, стирала, присматривала их двухлетнюю девочку, когда Капустины ходили в кино, цирк и театр. За квартиру Капустины плату не брали. Иногда Мария (так зовут жену Капустина) давала Маше поесть. Тарелка борща или каши для Маши в то время была великой помощью. Зарплаты она получала очень мало, потому что она считалась ученицей на токарном вырубном станке. Вот ей и приходилось, как прислуге работать у Капустиной. Но привыкшая с раннего детства ко всякому труду, Маша не жаловалась на Капустиных, что ей за тарелку борща приходится очень много работать у них. Бедная девочка не знала отдыха - в рабочие дни шла трудиться на завод, а все свободное время и выходные дни безотказно выполняла всю работу, которую поручала ей Капустина.

В августе 1954 года Капустин получил отпуск и со всей семьей уехали в Москву к Марининым родителям. Квартиру Капустины - зал и спальню закрыли на замок. «В этих комнатах тебе, Маша, делать нечего, - уезжая, сказала Мария, -обедать будешь ходить в столовую, а если захочешь чаю погреть, вон примус стоит. Электропечку я прибрала, а то по неосторожности твоей что случится, а мне отвечать за тебя придется. Примус пусть стоит в коридоре, а то ты мне всю кухню закоптишь, пока я приеду». Весь август Маша ютилась в коридорчике капитанской квартиры. Очень тяжело было ей в это время. Когда Капустина была дома, хоть раз в день давала Маши что-нибудь поесть, а для нее это была большая помощь в ее тяжелых условиях. А теперь она каждый день, считай, была голодная. «Однажды, у меня совсем не было ничего есть - вспоминает Маша, - я получку еще не

121

получила, и дома из продуктов ничего не было, даже кусочка хлеба у меня не было в этот день. Весь день я ничего не ела. Так и легла спать голодная. На другой день был выходной - воскресенье. Утром я пошла в туалет и возле туалета подняла кем-то брошенную бутылку из под пива. Обрадованная находкой, я прибежала в кухню, хорошо помыла бутылку и побежала в магазин, что бы сдать ее, на деньги купить себе хлебушка. Бутылку продавец у меня приняла, но денег на хлеб не дала, а отоварила рыбой, просолом на 1 рубль 20 копеек (по старым до реформенным деньгам). Продавец повесил мне одну небольшую рыбешку, завернул в бумагу и подал мне. С великой радостью я прибежала на квартиру, развернула эту, сильносоленую рыбешку, и с жадностью быстро съела, нечищеную и с жабрами. Весь этот день у меня сильно пекло в желудке, и я очень много пила воды, что бы утолить жажду. Вечером я приняла таблетку бесалола от боли, которую мне дала тетя Соня Сычева, жена начальника пожарной охраны, и легла спать. До часу ночи я не могла уснуть от боли и тяжелых дум о своей жизни. И лишь к утру я уснула тревожным неспокойным сном, боясь проспать на работу. Утром в шесть часов меня разбудил заводской гудок. Вставая с постели, я почувствовала тяжесть во всем моем теле, лицо и ноги у меня ужасно отекли, есть мне не хотелось, но я чувствовала очень плохо. В этот день я еле дошла до завода и с великим трудом доработала до перерыва. Никто на мое состояние не обратил внимания, никому до меня не было никакого дела. Только одна наша добрая работница тетя Поля видела все, что я сильно заболела. В перерыв, работницы и слесаря всей бригадой сели завтракать. Я зашла за станок в угол и там села отдыхать. Завтракать у меня было нечего. Там меня и нашла добрая тетя Поля. После я узнала, что она верующая, православная христианка. Она села возле меня и ласково по матерински спросила: «ты что, дочечка, наверное заболела? Смотри ты какая брюзглая м бледная на лице. Что ты не завтракаешь? - и не дожидаясь ответа продолжила, - у тебя наверное нет денег, что-нибудь купить себе на завтрак? На вот тебе хлебушка, кусочек колбаски, ешь на здоровье, детка. Я тебе сейчас чайку горяченького принесу, попьешь горяченького, тебе станет легче». От ласковых слов тети Полины, Маша склонила свою кудрявую голову себе в колена и безутешно, по-детски зарыдала. Добрая Полина, по-матерински утешала девочку, заставила ее поесть и поила горячим чаем. «Теперь, детка, тебе легче будет, сытый человек всегда болезнь легче переносит, ты не плачь, успокойся, это у тебя, наверное, грипп». Полина не знала истинной причины Машиной болезни, и маша из-за скромности не рассказывала, чем она болеет. До получки Маши оставалось шесть дней, но эти дни для голодной Маши тянулись годами. Маша знала, что в кладовке у Капустиных была всякая крупа и сахар. В особенности много было пшена. Но взять крупы или сахара Маша не смела (она строго была воспитана, не трогать чужого). В один день перед получкой Маша совсем изнемогла от голода.

122

Она все-таки решила взять в кладовой немного пшена на суп и грамм 200 сахара. Этим она дотянула до получки. «Возьму немного пшена и сахара у Капустиных. Они люди добрые, ругать меня не будут. Я через два дня получу получку, куплю пшена, сахара, и как Мария Ивановна приедет, я им скажу, сколько брала пшена и сахара и отдам им тогда долг», - так размышляла Маша, готовя себе суп из крупы Капустиных.

В начале сентября, Капустины приехали из отпуска, Маша была на работе. Осматривая квартиру Мария довольна была, что у Маши на кухне был идеальный порядок, но когда обнаружила, что из кладовой взяты продукты, Мария гневно рассвирепела и вызвала из дежурной по телефону мужа и с гневом негодующе набросилась на него:

- И вот, что твоя хваленая, негодная девчонка натворила, все в кладовке перерыла, крупу перетаскала и до сахара добралась. Ты все жалел ее, да расхваливал, а она вон какая поскудная, воровкой оказалась! Уезжая из дома я все заметила в кладовой и вот, метка нарушена. Ты взял эту обузу вопреки моего желания, я говорила тебе, что пригреешь змеюку на свою шею! Не послушал! Я тебя предупреждала, что б сегодня же не было этой поскудницы в моей квартире, а не так, я поверну оглобли по другому, схватишься, но поздно будет.

- Ну что же, валяй, дурное дело не хитрое, - с досадой сказал капитан, выходя из комнаты, он хлопнул дверью так, что стекла в окнах зазвенели, и быстро побежал по ступенькам вниз на дежурство.

Мария долго еще зло бурчала вслед ушедшего ее мужа, а затем переключила все свое негодование и зло на Маню. «Ну, подожди, ты мне дерзкая девчонка, ты мне минуты в моей квартире вонять не будешь! - вслух бурчала Мария на Машу, - как только появится с работы, с треском выкину на улицу, с ее тряпками, пусть идет куда хочет! Я научу, как надо жить у добрых, честных людей, которые смиловались над тобой, нищей, забитой деревенской девчонкой. Ишь ты негодная заелась! Ну, погоди, пойдешь на квартиру, понюхаешь, чем там пахнет, если тебе у меня не угодно! И она, негодная, чувствует свою вину, ишь как долго нет ее с работы, ну где шляется?!

В то время, когда Капустина бранила своего мужа за Машу, обвиняла и грозила выгнать вон, Маша стояла в коридоре за дверью. Она только что пришла домой, хотела похвалиться Капустиной своей обновкой, ведь она сегодня получила получку и долго ходила с девчатами по магазинам, купила себе туфли для работы, продукты, и с радостью бежала домой, но услышав на кухне брань Марии на мужа, она в нерешительности остановилась в коридоре за дверью. С кухни до Маши доносилась брань в ее адрес. Он стояла за дверью, облокотилась на спинку своей кровати, низко опустивши голову, невольно выслушивая ложные обвинения и приговор против себя.

123

Не так мне сегодня было, так тоскливо и тревожно на душе, - думала Маша, - девчата звали меня в кино, когда мы вышли из магазина, но я отказалась, ссылаясь на головную боль, душа моя предчувствовала недоброе. Ну что мне теперь делать, куда деваться? Я еще не обжилась в городе, знакомых нет, кроме девочек по работе - Кати да Шуры. Обратиться к ним, может, помогут квартиру найти? Больше мне не к кому обратиться, кроме них со своим великим горем, да и кто поверит, если все рассказать по правде. Вот тебе и сон мой страшный сегодняшний, как в глаз влепил, сбылся. Вот она, Капустина, как орет на меня, и за что? Несправедливо, грозно поносит меня, за что? Что я голодная взяла у нее пшена на суп, стакан сахара, да ниток чулки заштопать, и оттого я стала для нее поскудной, негодной девчонкой и ворягой? Я же ей вот, принесла пшено, сахар и нитки. Вот они в сумке, я ей все отдам с избытком! Вот тебе и змея, которая меня в подвале чуть не задушила ночью. Сегодня мне приснилось, - вспоминает Маша, - этот страшный, гадкий сон. Как будто, Капустина, послала меня в подвальный погреб, который находился под их квартирой, за огурцами для гостей. Взяв тарелку, я быстро по ступенькам сбежала в подвал, открыла кадушку, набрала полную тарелку душистых малосольных огурцов, поставила тарелку на пол и быстро стала закрывать кадушку. Какие хорошие, да пахучие огурчики, вот, сейчас съел бы с горячей картошкой. Но я все равно один съем и без картошки, - думала я поднимая тарелку с пола. Только я взяла огурец, что бы съесть, как вдруг перед моими глазами мгновенно, словно выросла из под земли, извиваясь всем телом, появилась большущая, страшная змея, и с шипением злорадно прошипела человеческим голосом: «Ах ты, поскудная девчонка! Ты и до огурцов добралась, я тебе покажу и научу, ах бесстыдная ворюга, сейчас удушу», - и змея извиваясь, бросилась на меня. От страха я закричала не своим голосом, тарелка с огурцами выпала у меня из рук и разбилась в дребезги. Я кинулась бежать и от страха проснулась. Теперь мне понятен мой сон. «Господи, Боже мой, ну что делать? Иван Иванович ушел, Мария сейчас выйдет сюда, увидит меня, и что тогда будет? Она такая нахальная и злющая, сразу шум поднимет, кричать на меня будет, что ей в голову влезет, а потом меня выгонит и все мое выкинет во двор, куда я тогда пойду, ведь уже вечер? Господи, как страшно, все люди будут слушать и видеть, как она выбросит меня. Ведь она знатная, ей все поверят, а не мне. Такие как я и без вины, везде и во всем остаются виноватыми. Вот так и всегда бывает. Кто сильней да нахальней, тот и бывает прав, и ему всегда кланяются и во всем верят. А смиренного, тихого всегда клюют, да насмехаются, кто захочет, тот и обижает таковых. Ну, Бог с ней, найду квартиру уйду от них, пусть живут себе на здоровье. Кто я им, чужой человек и не ровня, а гусь свинье, какой товарищ? Ну что мне делать? Сейчас идти квартиру искать или лечь на кровать и ждать пока она выйдет, и тогда что будет, ведь все равно являться к ней».

124

Но являться к Марии и ждать ее, Маши не пришлось. Словно провидя Машины помыслы, Мария отрыла кухонную дверь, вынося на балкончик половики. Маша от неожиданности вздрогнула и отскочила в сторону. Увидя Марию, она испугалась и растерялась, не зная как ей лучше поступить и что сказать. В растерянности она словно прикованная осталась стоять на месте.

«А-а-а, вот ты где! - притворным удивленным голосом протянула Мария. Значит пришла, затаилась и стоишь наушничаешь?! Я жду тебя давно, а ты ишь какая умница, пришла, спряталась за дверь и стоишь, подслушиваешь чужие разговоры! Ты может додумаешься и нас с Иваном ночью подслушивать? Ах ты бесстыдница, притвора, вроде тихая, воды не помутит, а ишь что вытворяет! - но знай же, дрянь, я тоже не лыком сшитая! Я человек не твоего ума, образованный, справедливый, воспитанный не так как ты деревенщина. Я честная, добрая женщина, и такой поскудной, хитрой девчонки мне не надо! Мало того, что украла у меня крупу, сахар и нитки, но еще и наушничать научилась. Ишь какая хитрая! Но вот что, дорогая, я больше с тобой нянчится, не буду. Сейчас же собирай все свои шмотки и вон из моего дома! Хотя Ваня запрещает мне трогать тебя, но чхать я хотела на его запрет. Я повторяю тебе, сейчас же убирайся, пока нет Капустина!»

Маша стояла перед Капустиной, словно великий тягчайший преступник, заливаясь слезами, не зная, что делать, как ей лучше поступить, оправдываться ли, или же скрепя сердцем молчать. «Так будет лучше, ведь она все равно не поймет истинной сути, что я не воровала у нее как вор, а взяла от голода немного крупы и сахара, что бы потом все отдать им, как они приедут из отпуска. Я не успела сказать ей об этом, ведь они только вчера вечером приехали. Но, Бог с ней, я уйду, как найду квартиру. Но ведь она меня выгоняет прямо сейчас, а куда же мен идти?... Господи, ну что мне делать? Попрошу ее, пусть оставит меня, пока найду квартиру».

Скрепя сердцем, с рыданием, Маша умоляюще просила Капустину оставить ее у себя на несколько дней, пока она найдет себе квартиру. Но Капустина осталась непреклонной в своих намерениях.

- Я тебе теперь ничего не доверяю, и если смилуюсь, оставлю, то верить тебе ни в чем не буду. Хватитуже, учена.

- Не беспокойтесь, я уйду, как найду квартиру, - сказала Маша. Недовольная ответом Маши, Мария нахмурилась и негодующе сказала:

- Вот ты как со мной разговариваешь?! Но вот что, даю тебе срок, до завтрашнего дня, хватит из меня дуру строить! И хлопнув дверью перед Машиным носом, ушла к себе в кухню.

На другой день, к приходу Маши с работы, Капустина выбросила все ее вещи во двор, под уличные наружные ступеньки своей квартирной лестницы. Идя с первой смены, Маша ужаснулась, увидя выброшенные свои вещи. Молча она по

125

стояла возле лестницы, потом аккуратно сложила вещички под ступеньки, посидела немного в раздумье и горько плача и потихоньку пошла, искать квартиру.

«Пошла я сначала до Кати, - рассказывает Маша, - которая работает вместе со мной на станке. Катя жила на квартире в Каменном броде, далеко, на самой горе, под Кировкой. С двумя девочками, все они с одной деревни, Беловодского района, хозяйка у них была добрая, и когда Катя ей рассказала все обо мне, она сказала: «ну не горюй милая, переходи к нас, места хватит, девочки у меня хорошие, небалованные, подружитесь и будете жить потихоньку, хай ей пусто будет, твоей капитанше. Богатые, они такие и есть - пройдохи и зазнайки. А мы люди простые, у нас некому тебя обижать, мы все, такие как ты - пролетарии. Я вот ха-тынку кое-как слепила без мужа. Он погиб у меня на войне, вон троих прыгунов мне маленьких оставил, вот и тяну с ними лямку. Я что поделаешь, надо все терпеть и ведь жить-то надо. И ты, детка, не горюй и не плачь, приходи прямо сегодня, дитя».

Долго я в этот день ходила по улицам Ленинского и Каменобродского районов в поиске квартиры, и под вечер я снова пришла на улицу Шевченко на остановку 7-ой линии, которая проходит через улицу Шевченко. Там со мной встретилась пожилая женщина, приятная и добрая на вид. Женщина эта действительно оказалась доброй и сострадательной. Звали ее Александрой. Потом я узнала о ней, когда жила с ней по соседству.

Увидя мое скорбное заплаканное лицо, она спросила добрым материнским голосом: «чего ты, доця, такая сумна? Хто тебе обыдыв? Чи загубыла (потеряла) що?» Видя материнское ко мне обращение этой простой, доброй женщины, я рассказала ей все мое горе. Внимательно выслушав мое горькое повествование, она обняла меня, прижала к себе и по-матерински утешала: «не плачь, детка, свет не без добрых людей, добрых-то меньше, а злых, бесчувственных больше. Война не всех научила добру и истине. Зло, ложь, наглость, будут царить до конца мира, но Бог Судья таким жестоким сердцам. Не горюй, милая, пойдем со мной. У нас по соседству живут две сестры одинокие, мужья погибли у обоих, они всегда держат квартирантов - одну, две девочки. Матрена больная, работает уборщицей в конторе, получает 250 рублей (25 руб. по новым деньнам), не хватает ей на пропитание , вот и приходится ей держать квартирантов. Пашка, меньшая сестра, получает хорошо в заводе Пархоменко, в стальцехе работает, но она не помогает Матрены. Матрена очень простая и добрая, последним куском поделится, детка, я сама с обоими поговорю. От них девочки на днях уехали, они тут на курсах бухгалтеров учились. А если вдруг они кого взяли на квартиру, тогда ко мне пойдем, хоть у нас комната подвальная и нас четверо, ну что ж поместимся. В тесноте - не в обиде».

126

Маша медлила - боялась идти с незнакомой женщиной, но Александра заметила это, она взяла Машу за руку и сказала: «пойдем, родная, не бойся меня, мы совсем близко живем от остановки, вон наш дом 80-й номер».

Александра привела меня на улицу Шевченко к 80-му номеру, где во дворе размещались три жилкоповских дома, в которых жили девять семей. Видимо, здесь когда-то до революции жил купец. Квартира Александры находилась первой отулицы, а Матрена с сестрой жили напротив ее с другой стороны.

«Вот мы уже и дома, тут рукой подать от нас до остановки, - говорила мне Александра, открывая дверь своей квартиры. Пойдем, родная, ко мне, отдохнем немного, а тогда я поведутебя к Матрены, договариваться за квартиру».

Александра привела Машу, разогрела пшенный суп и сама вместе с Машей села обедать.

- Ешь, детка, ешь, наедайся вволю, тут некого стесняться. Хоть харчи наши плохонькие, но ничего, чем богаты, тем и рады, покормить голодного - это что самому Христу послужить. Доедай, дите, суп, да чайку горяченького попьем, оно-то и веселей на душе станет. А на ужин я картошки наварю, горяченькой, ребята с огурчиками поедят.

- А где сейчас ваши ребята? - спросила Маша.

- Да больший, Вовка, на работе, ему уже шестнадцатый год, он учеником в переплетной работает, книги переплетает, а Машутка с Сашкой в школе, во вторую смену, они занимаются. Четверо их у меня, Иван, старший в армии сейчас служит, в Германии и со мной еще трое, без отца, я грешная с ними. Отца нашего фашистские изверги в концлагере замучили. Я одна с четырьмя осталась, ох и тяжело же было мне с ними. Да и сейчас не мед. Старшему Ивану 10 лет было, когда в 1941 году Петра забрали, корову фашисты утащили у нас и весь хлеб, картошку выгребли, как ищейки-собаки шныряли по хатам, ох и досталось народу от этих извергов, сколько голода, сколько страха и страдания натерпелись, за сотни верстходили тряпки менять, за горсть кукурузы, дана стакан соли. Спичек даже не было, бывало, встанешь утром, и ждешь, в какой хате дым с трубы пойдет, туда и за огоньком с черепком бежишь. Вот что было, какую страсть пережили. А у вас, детка, тоже были эти изверги?

- Были, тетя, - ответила Маша, - эти изверги весь наш хутор до тла сожгли, весь скот и птицу постреляли, а нас жителей в самую страшную вьюгу повыгоняли из хат, и как скот гнали по сугробам 15 км, в ту деревню, которую они оккупировали, и держали нас 8 дней, в нетопленной, сырой хате, почти не евши. Хотели молодежь угнать в Германию, а старых уничтожить, да спасибо нашим партизанам, они спасли нас от смерти.

- Ох, Боже мой, что творили падлюки, что бы им, на том свете торчмя стоять. Ох, милая моя детка, тебе значит, тоже досталось горюшка хлебнуть. Ну, ми

127

лая, допевай чаек, да пойдем к Матрене Григорьевне, а то уже поздно, солнышко на закате. Потом мы с тобой обо всем поговорим, как будем жить тут у нас. Ты мне о себе все подробно расскажешь, а я тебе расскажу о своей жизни, вот и породнимся. Вот хорошо, и Матрена как раз идет домой, - глядя в окно, сказала Александра, - сейчас пойдем к ней. Пашка, сестра ее, сейчас во вторую смену работает. Она одна дома, но она и без нее возьмет тебя.

Александра быстро убрала со стола и повела Машу к Матрене. Матрену, мы застали за ужином.

-Добрый вечер, дорогая Григорьевна, хлеб-соль.

- Спасибо, - приветствуя, сказала Матрена, - садитесь со мной ужинать, подставляя нам стулья к столу.

- Нет родная, мы только что из-за стола. Я Марусю привела из города, и мы с ней вместе пообедали, ребят моих нет никого дома. Ты знаешь родная, зачем мы к тебе пришли?

- Скажите, - ответила Матрена.

- Я, вот, тебе девочку на квартиру привела. Утебя нет сейчас квартирантов?

- Пока нет, ответила Матрена.

- Возьми дорогая, эту девочку, она сирота, очень хорошая, смирная девочка, я думаю, она вас с Пашей не помешает.

- А ты откуда знаешь эту девочку? - спросила Матрена у Александры.

- Я ее случайно встретила на нашей остановке, гляжу, стоит, бедолага такая сумна, со слезами на глазах, и думаю - наверное якэсь горе у дивчыны. Я подошла к ней и расспросила у нее все. Вона мне рассказала, что весной она приехала сюда до тети жить, поступила на работу и учиться, муж у ее тети был тут начальником пожарной охраны, и вот его перевели на север. Они уехали семьей, а она осталась тут одна в незнакомом городе - ни родных, ни знакомых. Когда уезжала ее тетя, попросила офицера с женой, который занял квартиру ее тети, что бы Ма-руся пожила у них, пока найдет себе квартиру. Вчера жена этого офицера предложила ей освободить квартиру, вещи ее выставила на улицу.

- Ах, батюшка ты мой, - удивленно говорила Матрена, - до чего же жестоки есть люди. Ну мыслимо ли, сделать так по-хамски, ведь она совсем еще дитя, куда же ей деваться, подумала бы она! Во какие люди бездушные есть, шутка только сказать. Видно, не хлебали они горя во время войны. Не ходили за сто километров за стаканом соли, что бы ее выменять на последние тряпки. Я вот, до сих пор, считай, нищая, все в войну променяла на кусок хлеба и на соль. Трое детей под бомбежку попали и всех насмерть убило, а меня оглушило, и до сих пор глуховата. Ох, и наскиталась я с детьми, а потом и одной еще досталось, хватила горя, пока кончилась война, да и сейчас не мед, еле существую, в завод идти работать не могу, после контузии я сильно болею, вот и живу на 250 рублей, убираю в

128

конторе. А эта стерва - офицерша, добра ей не будет, вишь что над детьми вытворяет, Гитлера нада на таких падлюк.

- Да кому война, а кому мать родная, - сказала Александра. Иные хитрецы да подлизы наживались только в войну. А этой девочки, Матрена, тоже досталось во время войны, она тебе потом все расскажет.

Маша заплакала. Добрая от природы, сострадательная Матрена подошла к Маши, обняла ее и по матерински сказала: «не плачь, доця, придет погибель и на наших врвгов, Господь правдивый, он за сирот больно бьет. Пойдем, заберем твои вещи и живи у меня как дома. Моя доця была тоже Маруся, погибла бедная от фашистских извергов, 8-м годков ей было. На всю мою жизнь до гроба камень тяжелый положили в сердце мое изверги, отняли проклятые четырех у меня -любимого мужа, два сына и доцю. Ох, как больно вот тут (она прижала руку к сердцу). «Не плачь, милая, - успокаивала она Машу, - мы с Пашкой не обидим тебя, она хоть скупая у меня, все из кулака есть от меня, она работает в стальцехе, хорошо зарабатывает, а я нищая, но сирот она любит, и с тобой она сживется. Пойдем, дитя, за вещами, а то темнеет».

Она быстро натянула на ноги старенькие тапки и вместе с Машей пошла за вещами.

«Ах, подлюка негодная, куда вещи выбросила, ах, поганка этакая, это изверг, а не человек, раз так поступила с детем», - бурчала Матрена, забирая с под-лестницы старенькое рваное ватное одеяло, которое Маши оставила тетка.

Капустина увидела из окна, что маша забирает свои вещи, выскочила на крыльцо уличной лестницы, под которой лежали Машины вещи, малча сбросила оттуда кочережку и лопатку, которой насыпала уголь, и быстро скрылась в свою комнату. Эти принадлежности маши оставила тетка, когда уезжала на север и Капустина выбросила их вслед за Машей, как ненужный хлам. Матрена гневно погрозила вслед скрывающейся за дверью Капустиной, взяла н а плечи, только что связанный узел и с негодованием сказала: «пойдем, доця, хай ей пусто будет, би-совой дочке. Колысь и ей прыйде те, що творыть другым. Бог все видит и в поругании сироту не оставэ, а обыдчыков дуже наказуе, заелась ця капытанша, но ты не горюй, Маруся, - успокаивала Машу Матрена, видя что она плачет. Сейчас прыйдэмо додому, картошкы нажарымо, наимось. Чаю попьемо и спать ляжем, а на утро что Бог пошлет, утро мудренее вечера».

Матрена привела Машу, распределила ее скудные вещички, поужинали и Матрена положила ее спать на одинарной кроватке, заранее приготовленной для квартирантов. У Матрены, Маша жила как дома. Сама Матрена очень полюбила Машу за ее смирение и покорность. Сестра Матрены, как сама Матрена, всем сердцем прилепилась к Маши, как к своему дитю, часто сажала ее с собой поесть, когда у Маши нечего было есть, ходила с ней в город прогуляться. Часто они по

129

долгу отдыхали в сквере на красной площади возле пожарной. К Маши подходили знакомые офицеры пожарной охраны, расспрашивали у нее как ей живется на новой квартире, и рассказывали ей, что жена капитана Капустина по всей пожарной разнесла весть, что ты воровка и хотела отбить у нее капитана, за это она и выгнала тебя. Жена начальника пожарной Сычева София рассказывала Маши, что сам капитан Иван Иванович всем защищает тебя, говорит, хоть она мен жена, но она все врет на девчонку, из-за дурной ревности сбесилась и выгнала с позором, ни в чем невинную девчурку. Я сам рос в такой нищете и унижении. Она дитя еще, только начинает жить, ей бы сидеть еще под крылышками родителей, а она уже пошла работать, бедолага. Не живет, а существует, и горькое ее существование. Всего три месяца работает на станке. Получает ученических мало, а жить надо, на скудную получку (250 руб.) надо обуться, одеться и прокормиться, и заплатить за квартиру, вот и тянет полуголодную лямку, а помочь некому, кроме как обидеть, наклеветать и оскорбить. Вот взять и мою супругу, чего взбесилась и такую чушь нагородила со зла на дитя. Она нам очень помогала много, убирала, стирала и Гальку нашу присматривала, когда мы ходили гулять, за домработницу у нас была, бесплатно ишачила за тарелку щей. Вот какие мы добродетели.

- Не горюй, Маша, - сожалея, говорила Сычева София - на квартире тебе будет спокойней, заплатишь за квартиру и живи, не клята, не мята, а тут ты рабом была. Когда соскучишься, приходи к нам в гости почаще, прямо ко мне приходи, ведь у тебя нет тут больше никого - родных, знакомых. Лейтенант Поцелуйко, мне прохода не дает - все спрашивает, куда делась от Капустиных Маша. Он любит тебя, родная дитя, говорит: «если я ее найду, сразу предложение сделаю, и если не откажет, немедленно женюсь на ней. Люблю я ее, София Васильевна, до безумия. Ночами не сплю, а она как в воду канула». Он сейчас в командировке, скоро приедет. А что, Маша, - продолжила Софья, - он парень хороший, добрый и на вид рослый, статный и красивый. Когда идет, так невольно засмотришься на него, из всех офицеров отделения, ничего что фарсовый немного, - это с годами пройдет у него. В молодости и мой Сыч такой был, а теперь смиренный и добрый семьянин стал, и Андрея время смирит. Ты счастлива с ним будешь, и мне спасибо будешь говорить, дитя мое. Я тебе как мать своему дитю, добра и счастья желаю, подумай хорошо, дитя, и согласись, жених из лучших. Я тебе не враг, что бы на плохое тебя наставлять.

- Хорошо, Софья Васильевна, я подумаю над этим, - уходя домой ответила Маша.

София проводила Машу до скверика. Прощаясь с ней, она несколько раз повторила: «приходи почаще к нам, не стесняйся, как родную будем встречать».

С этого времени, Маша перестала ходить отдыхать в этот скверик, во избежание встретиться с Сычевой или с офицером Поцелуйко. Она не хотела забивать

130

себе голову женихами, пока окончит техникум. Несколько раз Поцелуйко приходил к ней на квартиру, но Маня, не показалась ему и хозяйке приказала сказать ему, что она ушла от них на другую квартиру, она не знает куда. Таким образом, Маша, уклонилась от навязчивого офицера. Жила она у этих добрых сестер, тихо и спокойно. Часто она им играла на гитаре и пела. Приходили и соседи по квартире послушать ее песни и вместе подолгу сидели, шутили, рассказывали о былом, кто что знал. Днем в свободное время, Маша часто выходила на ступеньки своего коридора и занималась вязанием кружевов или вышивкой. Она с детсвтва очень хорошая рукодельница.

Однажды, в конце октября, Маша сидела на крылечке, взяла себе накидоч-ку на подушку, к ней подошла незнакомая девушка. Она бойко, по молодецки поздоровалась с Машей и смело спросила:

- Как тебя зовут? А то разговариваем, ане знаем, как зовут друг друга.

- Маша меня зовут.

- А меня Валя зовут, вот мы дорогая и познакомились и будем теперь подругами. Ты одна живешь у этих бабок на кваритире?

- Одна, - ответила Маша.

- И не скучно тебе с этими бабками жить? Все что-то вяжешь, охота тебе день у день куралесить эти кружева. Ты наверное и гулять никуда не ходишь? Я вижу, ты все тут на ступеньках пропадаешь. Маша молчала, а новая знакомая все продолжала болтать. Знаешь, что, подруга, пойдем ко мне в гости, я вот через дорогу живу, напротив вас в 86-ом номере, хозяйка у меня хорошая, у нее четверо детей, а муж сидит в тюрьме - проторговался. Тяжело ей содержать такую ораву, вот и держит нас квартирантов. В зале нас девчат держат, а через коридор комната - старая еврейка с дочерью занимает. Нас девчат было четверо, но они ушли, а я теперь одна осталась. Тетя Клава говорит, подыскивай себе хороших девчат, и живите на здоровье. Дети у нее хорошие, небалованные. Володи шестнадцатый год, он уже работать пошел, учеником токаря. Славик в четвертом классе учится, а Лена с Васей в садик ходят. Пойдем, не бойся, тетя Клава с удовольствием примет тебя.

- Мне некогда идти с тобой, уже время идти на работу во вторую смену.

- И мне тоже во вторую, да еще успеешь, далеко ли тут.

- Нет, не пойду, - категорически отказала Маша своей новой подруге.

- Ну ладно, оставим этот разговор до завтра, - согласилась Валя, - я тоже побегу, что-нибудь поем и побегу на работу. Я на швейной фабрике работаю. До свиданья, сестра, до завтра.

Она быстро вскочила со стула и побежала домой. Маша смотрела ей вслед и думала: «И чего прилипла ко мне, наглая? Видать, непутевая, язык-то развязанный, словно машинкой швейной строчит, и не люблю же я таких, болтливых и

131

хвастливых». Маша с пренебрежением сплюнула вслед Вали, поднялась со ступенек и пошла в комнату собираться на работу. На другой день, Валя опять явилась к Маши и уговорила ее пойти к ним. После долгих уговоров, Маша все же согласилась пойти к Вали. Хозяйка была дома и они вдвоем с Валей уговорили и сманили перейти к ним на квартиру. Матрена с Параскевой не пускали Машу - им было очень жаль с ней расставаться. «Куда ты пойдешь? - говорили они. Там целая орава своих детей, да вас будет четверо, хорошо, как хорошие попадутся, а то есть нечистые на руку и гулящие, чем тебе у нас плохо, мы тебя ни чем не обижаем, ни в чем не ущемляем и жалеем тебя, как свою дитя. И откуда она взялась, подмока, непутевая дивчина» - бурчала Матрена на Валентину, - казацкий непутевый выродок, он и выродок видать, глазища как у рака выпучены, як шельма ими стэжэ, загубэ славну дивчыну не путевая, ее видно, що пройшла крым и рым! Ну погоди, я и цей Клавке дам нахлобучки, ишь яка благодетельница найшлась! Да ей, подмоке, нужны квартиранты, - вот и сманула дивчыну. Сама, як откормленная свинья, с жиру разлагаеться, не робэ нигде, а гроши треба, кормыть араву свою. Ну Бог с ней, найдется мэни хтось».

На квартиру Маша перешла от Матрены в конце октября. У Клавдии она прожила одну зиму. Кроме Вали - казачки Маша еще привела двух смиренных скромных девочек. Валю и Нину, родом они с Беловодского района, украинки, работают с Мешей в одном цехе. Втроем они ходили на работу, если совпадали смены, да и в кино и в город. В свободное время они занимались рукоделием, пели, играли в шашки. Гулять по вечерам они не куда не ходили, боялись разных наслышанных случаев. Наглую Валю, казачку, они все трое старались обходить стороной, не нравилась она им своим поведением, хотя она старалась взять над ними старшинство. Но смиренные, разумные девочки не последовали ее примеру. За ее наглость и озорство, они дали ей синоним - «шкода». Так и стали звать ее стары и малые - «шкодой».

В начале ноября, к «шкоде» приехал брат Петро, устроился на работу, жил он на городке завода ОР у двоюродной сестры, а к Вали-шкоды он приезжал очень часто, привлекала его сюда следующая причина. Ему очень нравилось, Маша и Петр всячески старался расположить к себе эту строгую проницательную девочку. Он не давал ей прохода, везде преследовал ее. Если у самого ничего не получалось, он подговаривал свою сестру и та решила хитростью взять Машу за Петра. Под праздник октябрьской революции 6-го ноября, Валя обдуманно уговорила Машу поехать с ней, к ним в гости.

- Ну, что ты тут одна будешь делать? Девчата Валя с Ниной уехали домой и я уезжаю, а ты останешься одна. Как в тюрьме будешь сидеть. Поехали к нам. У нас на казачине, весело бывает, гармонь, - девчат с ребятами понаедут уйма.

- А, Петро поедет? - спросила Маша у Вали.

132

Мудрая шкода догадалась, зачем Маша спросила у нее за Петра и слукавила ей.

- Нет, не поедет, ему работать на праздник. Поедем, подружка, не ломайся. Погостим два денька и послезавтра приедем. Собирайся живей, а то уже без пяти одиннадцать, билеты опоздаем взять.

- А далеко ехать до вас? - спросила Маша.

- Нет, в 12 часов сядем на Чеботовский, доедем до Чеботовки. А потом пересядем на муху, рано утром встанем с поезда и пойдем пешком, там недалеко до нас идти, километров шесть, а может нас кто-нибудь подвезет домой.

Маша с неохотой оделась и пошла с шкодой на поезд.

Приехали мы к Валиным родителям в 10 часов утра, - рассказывает Маша. Встретила нас Валина мать, полная, рослая казачка с приятной внешностью и доброй улыбкой.

- Вот хорошо дочка, что ты приехала, - сказала Александра (так звали Вали-ну мать). А, это кто такая? Не Петра ли невеста приехала с тобой?

- Ага она, мам - ответила за Машу шкода, - эта та самая девочка, что Петя хочет жениться на ней.

- Ах и хороша невестка будет, да кудрявая, как наш Петрусь, только дюже худенькая, но это не порок, поправится с годами. Ну, заходите, дети, в хату, грейтесь, а то на дворе прохладно. Сейчас отец придет, он там в стряпни самогон гонит. А сам-то Петрусь где? - спросила мать у шкоды.

- Да он сегодня, мам, работает в третью смену, а вечером, он вечерним поездом приедет, часов в десять вечера дома будет.

- Вот и хорошо, погуляем праздник все вместе и посватаемся окончательно. Родители-то есть у нее?

- Нет, она сирота, - ответила снова за Машу Валя.

- Ах, батюшка ты мой, ну ладно, потом подробно поговорим, а сейчас раздевайтесь, завтрак готовить будем, а то вы с дороги есть хотите. Немного закусим, а тогда будем ждать, пока соберутся все мои дорогие дети и родственники.

Маша стояла в дверях, не решаясь проходить дальше. Ей очень было обидно, что Валя обманула ее, все наврала ей, что Петр не приедет на праздник домой. Ну погоди, шкода, непутевая брехуха, теперь ты больше не обманешь меня. Думает насильно взять меня за Петьку? Но пусть не мылится твой Петрусь, бриться ему все равно не придется, я ни за что не выйду за него замуж, такой он мне противный, повторяет одно и тоже без конца. «Машенька, душа моя», - вот каза-чище необузданный, чего привязался ко мне, сам же видит, что я его призираю, и все равно гоняется за мной.

Шкода вчера обиделась на меня из-за него. Она спросила у меня:

133

- Чем Петя наш тебя не устраивает? Он у нас очень смирный, красивый, ученый инженер и умный. Я ей резко ответила тогда.

- Такого шкетика, как ваш Петя, я с закрытыми глазами найду.

- Погоди, еще жалеть будешь, - негодующе бурчала Валя на Машу, тоже мне красавица нашлась. Да вас девок, как навозу, а ребят после войны, на вес золото, свет-то клином не сошелся, найдем получше тебя и без сопливых обойдемся. Кого тебе еще надо, красавец парень.

Петр действительно был хорошенький на лицо, небольшого роста, чуть-чуть повыше Маши, блондин с оживленными голубыми глазами и кудрявыми волосами. Он был похож на девушку. Маши не нравились блондины с самого детства,

134

она пренебрегала белокурыми и маленьким ростом. И Петро был изтех, которых Маша обходила стороной. Всю зиму Петр преследовал Машу, он каждый день приходил к ним на квартиру, все еще надеясь покорить сердце этой строгой, недоступной девушки. Маша не отталкивала резко от себя Петра, но настойчиво всячески старалась удаляться от него. «Бывало, иду с работы домой, - рассказывала Маша (дом, где я квартировала, был угловым, с переулка было окно) я загляну в окно, если Петя сидел у нас в комнате, я тихонько, что бы меня не видели, уходила к старой хозяйке Матрене Григорьевне, и сидела там, пока уходил от нас Петя».

Так Петр преследовал Машу всю зиму, а время шло своим чередом. Уже вступил в права, первый весенний месяц март. Мартовские дни стали светлее, все чаще пригревало по-весеннему солнышко. Начали оживать и распускать березы свои нарядные сережки. В садах зеленели почки крыжовника и сирени. Прилетали пернатые птицы из теплых краев и активно принялись за работу: сооружали гнезда, для будущих семейств. На улице все оживало, пахло весной. В конце марта, как-то придя с первой смены под выходной день мы пошли что-нибудь купить себе поесть на выходной день и покупаться в бане. На улице было холодно, и моросил маленький дождик. После бани, мы долго ходили по магазинам, - рассказывала Маша, я была с непокрытой головой. Домой мы пришли и легли спать. Ночью Машу немного знобило и тошнило, а утром я встала с тупой болью в голове, в ушах у меня что-то шумело, в левое ухо, будто кто то, что то налил. Я на это ухо не дослышала. Маша подумала, что купаясь в бане, вероятно, в ухо попала вода, и приложила руку к уху, повернула на бок и начала прыгать на одной ноге, стараясь этим удалить из уха воду. Но облегчения отэтой процедуры не получила. К вечеру состояние уха ухудшилось. В понедельник, после выходного дня, она пошла на работу в первую смену. С трудом доработала до перерыва и не став завтракать пошла в городской медпункт. Старый опытный врач Попов, послушав Машу, измерил температуру, посмотрел на термометр, покачал головой и сказал: «у тебя, дочка, высокая температура, я тебя направлю в поликлинику на консультацию к врачу лору», он заполнил больничную карточку и направил Машу в поликлинику. С высокой температурой ее пропустили без очереди к врачу. Здесь ей перемеряли температуру, она еще повысилась. Врач Мимарев хорошо осмотрел ее и сказал:

- У тебя, девчурка, острое воспаление среднего уха, температура очень высокая, надо срочно ложиться на стационар.

- Когда ложиться? - спросила Маша.

- Сейчас же, в сию минуту, если же замедлим, будет поздно.

Маша не хотела ложиться в больницу. Она заплакала и спросила у врача:

135

- Разве это так необходимо, что вы ложите меня на стационар? Ведь я же не тяжелобольная, немного болит ухо и шумит в голове, вот и все.

Врач посмотрел на Машу стревогой и сказал:

- У тебя температура 40,5 град., а ты говоришь не тяжелобольная. У тебя серьезное заболевание - острое гнойное воспаление среднего уха. Это же голова. Гной может попасть в головной мозг и тогда наступит мучительный конец. Сейчас же, немедля, ведите ее в ванну, дайте чистое белье и ведите в лор отделение наверх, - приказал врач санитарке. Я сейчас приду, назначу ей лечение.

Санитарка обработала Машу в бане, одела на нее больничное белье и привела в отделение, - спросила у медсестры:

- Куда ложить больную?

- В 6-ю веди, там два свободных места.

Санитарка привела Машу в палату, указала место, где ей ложиться, взяла у нее халат и тапки с приемной и сказала:

- Ну, дочечка, поправляйся, не горюй, все будет хорошо, ложись отдыхай, а я пойду трудиться.

В больнице Маша пролежала с конца марта до конца апреля. Выписали ее 30-го апреля под праздник 1-го мая в удовлетворительном состоянии. В больнице, к ней привязался молодой, стройный, красивый солдат по имени Павел, служивший в авиационных частях в Ворошиловграде последний год. Сам он был из Запорожской области. Родителей у него не было, отец умер, когда ему было три года, без матери остался с семи лет. Воспитывала его бабушка - отцова мать. Павлик был славный паренек- высокий, чернявый с правильными чертами лица. Темно-коричневые глаза придавали ему симпатию, а полные губы доброту. Он был смиренный, спокойный и не балованный, простой, бесхитростный, добрый паренек. Маша ему очень нравилась, и он не на шутку влюбился в нее, с тем, что бы жениться на ней и увезти домой к бабушке. Из больницы он выписался раньше Маши, и Маша забыла о нем. На первое мая, неожиданно для Маши, как ясное солнышко, Павлик явился на квартиру к Маши, здесь же сидел и Петр. Маша ахнула от удивления.

- Откуда ты взялся, - спросила я у Павлика, как ты сюда попал?

- Очень просто, - сел на трамвай и приехал.

- А адрес ты откуда мой знаешь?

- Кто просит, тому дается, кто стучит, тому открывают, а кто ищет, тот всегда найдет-спокойно ответил Павлик, и добавил, в больнице у старшей сестры взял твой адрес, когда выписывался. Я попросил ее, чтобы она дала твой адрес, она посмотрела на меня с усмешкой и спросила:

- Зачем тебе ее адрес?

- Да так, на всякий случай, - ответил я ей.

136

- Влюбился что ли? - пошутила сестра, и достала твою историю болезни, написала твой адрес, вот и вся история.

- Ну и нахалюга же ты, - сердито бурчала на Павлика Маша, - ну на что я тебе нужна? Подумал бы сам, кто я тебе такая, что ты ищешь меня. Ну и артист же ты, Павлик.

- Разве я не имею права прийти и навестить товарища по несчастью? Это было бы с моей стороны свинством.

- Нуладно, проходи, садись, гостем будешь.

Павлик подал Маше гостинец, аккуратно завернутый, коробку хороших конфет и спокойно сел на стул возле стола. До сих пор сидевший молча Петр расспросил у Маши состояние здоровья и с ненавистью, косо посматривал на смиренно сидящего Павлика, спросил:

- А это кто такой? Что за солдат?

- Как кто, - обыкновенный военный молодой человек - ответила иронически Маша Петру. Видя что Маша подразнивает его, он со злом, нагло идиотно домогался:

- К кому он пришел, к тебе?

- Ко мне, к кому же еще.

- Значит он женишок твой? То-то ты от меня и убегаешь, как коза от петуха. Теперь мне все понятно.

- Да, дорогой Петя, он пришел ко мне конечно, - спокойно ответила Маша, -а ты что поднимаешь перья, кто я тебе такая, что ты претендуешь ко мне? Я тебе ничего не обещала, у нас с тобой ничего общего нет, не было и никогда не будет, мы разные с тобой люди, у нас и разные с тобой пути. Ты живи, как знаешь, а я как хочу, вот мы с тобой и квиты, и не сердись на меня, будь здоров и прощай дорогой. А что касается этого молодого человека, кто он мне и что он мне - это позволь знать мне. А тебя это не касается, это мой товарищ, а не женишок, как ты выражаешься. Мы вместе с ним лежали в больнице, вот и приехал проведать меня.

- Проведать, что бы дали пообедать, - обозвалась до сих пор молчавшая шкода. Конечно, как не говори, военный ефрейтор, стройный, красивый, и что наш Петя - простой инженер на заводе, ходит в фуфайке на работу, ну куда с ним идти позориться. По крайней мере, красивый, стройный ефрейтор, в казенной шинели - с ним можно хоть куда и в огонь и в воду.

Павлик сидел молча, выслушивая незаслуженные реплики от абсолютно незнакомых людей. Он посмотрел вопросительно на Машу и вежливо спросил у нее:

- Машенька, разреши мне вмешаться, в ваш крупный разговор?

137

- Не стоит, Павлик, заниматься с ними, - сказала, Маша. Я перед ними вины не чувствую за собой, и ни в чем им не должна. Так что разговор наш об этом закончен навсегда.

Павлика Маша не любила, просто уважала его, как хорошего скромного товарища, потомучто он был выдержанный не нахальный и добрый. Поэтому Маша не отталкивала его от себя, но и не располагала близко к себе, строго держалась с ним во всех отношениях. Павлик всецело был расположен покорить сердце этой недоступной девушки и жениться на ней. «Вот, демобилизуюсь к октябрьской и увезу Машу домой - мечтал Павлик, - бабушка моя, рада будет без памяти. Она ее полюбит, как и меня. Она у меня любит сирот». Петр тоже не хотел отставать от Маши. Он все еще ходил к нам на квартиру, стараясь наладить с ней отношения. Но Маша была с ним стога и непреклонна. Павла, Петр ненавидел всем сердцем. Он не мог терпеть этого солдата, которому Маша уделяла частицу внимания. Как-то он (Петр) сугрозой сказал Маши.

- Чего он сюда намылился, непутевый солдат твой? Ну погоди, придет скоро Гриша (брат Петра), мы его быстро отучим шляться сюда, надаем хорошо под бока, сразу охота отпадет шнырять сюда!

- Свои бока береги, презренный ты, ничтожный человек, что ты с ума сошел, за что ты ненавидишь этого солдата? Он не имеет вины перед тобой, и ты против него - трус, и бесишься потому, что бессилен добиться моего расположения и покорить меня. Повторяю тебе. Петя, ищи себе девушку, которая будет любить тебя, желаю тебе великого счастья в твоей будущей жизни, а меня навсегда оставь в покое, ни твоей, ни Павликовой женой, я никогда не буду, в этом можешь быть уверен. Я еще молода, и замуж мне выходить не время. Я буду учиться, осенью пойду в мединститут учиться, а там что Бог даст, мечтала Маша, но мечты ее не осуществились, ибо не так как мы хотим, как даст Бог. Много у Маши было поклонников до Петра и Павлика, и после их на ее пути, но ни к кому из них не располагалось сердце, после гибели капитана Погорельского ей все парни, были безразличны. Никто не мог привлечь и расположить ее к себе, как тот польский капитан. «На всю мою жизнь, он остался в моей памяти, тот далекий, молодой, польский офицер, редкостной красоты, ума и доброты». До сих пор Маша с великим благодарением вспоминает о нем. «Это был единственный человек в моей жизни, который заменил мне отца, мать и любящего, верного и преданного друга».

Недолго тянулась история у Маши с Петром и Павликом - всего три месяца, с первого мая, до шестого августа, - не считая Петровой зимней любви к Маше. Этот роковой день, шестое августа, остался непоправимо тяжелым крестом на всю Машину жизнь. В этот день она тяжело, безнадежно заболела и на всю жизнь слегла на одр болезни. Случилось это так. В ночь под шестое августа 1955 года, у

138

Маши снова заболело тоже самое ухо, появился сильный головной шум и тупые боли в ухе. Утром Маша встала с постели. У нее было общее недомогание всего организма. В голове у нее по прежнему ощущались тупые боли, и шум, словно от угара. В левом ухе что-то случало, как штамповочный станок в цехе, есть ей не хотелось, ее чуть-чуть знобило. Маша умылась, оделась и пошла с девчатами на работу. По дороге Валя с Ниной заметили, что Маша очень бледная в лице и идет медленно, неуверенно и все отстает от них.

- Ты наверное захворала? - спросила у Маши Нина, что ты отстаешь от нас и на лице ты очень бледная. Что у тебя болит?

Маша заплакала и тихо пожаловалась подружкам:

- Голова у меня сильно болит, а ухо стреляет.

- Ах, Боже наш, - встревожились девочки, опять то ухо, с которым ты в больнице лежала или другое заболело?

- Нет, то самое, что весной болело, - ответила Маша.

- Вот горе, с эти ухо у тебя,- сочувственно соболезновали девочки. Ты иди сегодня в больницу, - глянь ты какая бледная, и глаза красные у тебя, наверное температура высокая.

- Конечно, нужно идти в больницу, - повторила Нина, - а то опять будет плохо, как тогда весной.

Маша заплакала и сквозь слезы говорила подружкам:

- Я очень боюсь идти в больницу, они снова меня положат и будут резать, Виктор Андреевич, еще тогда, как я лежала говорил - если не будет улучшения, будем оперировать.

- Ой, Боже мой, страсть какая на тебя навалилась, врачам нельзя доверять, какие же они, на всю жизнь могут искалечить человека, - рассказывала Нина. В нашем селе сделали операцию одному мужчине эти коновалы, а у него ноги отнялись. На всю жизнь человека инвалидом сделали стервы. Вот как им доверятся, гляди, Маша, не давайся делать операцию, а то загубят подлюки на всю жизнь. Это у тебя золотуха, а врачи ее не признают и спешат скорей резать.

- Хай им грэць, цим ликарям! - по-украински ругала Валя врачей.

Придя на работу, Маша переоделась, с трудом села на станок, но работать она не смогла, - острая жгучая боль, как стрела пронзила ей ухо и голову. Она склонилась на подстановку своего станка, где залаживают в станок металл, и больше не могла поднять головы. В голове у нее кружилось и что-то стучало как молот. Руки и ноги трусились, ее тошнило и тянуло на рвоту, холодный, липкий пот покрыл все ее тело. «Это наверное мой конец, я умираю», - промелькнуло у Маши в голове. Она потеряла сознание, - упала возле станка. К ней быстро подбежали работницы, ее соседки по станку и слесарь-наладчик.

139

«Быстрей несите воды, - крикнул он девчатам, - и врача сюда скорей давайте».

Девчата бегом принесли воды, смочили носовой платок холодной водой, приложили Маши на лоб и делали искусственное дыхание, что бы привести ее в чувство. Скоро Маша открыла глаза и попросила воды. «Слава Богу - она жива», -плача сказала девушка Катя, ее подружка соседка по станку. Все присутствующие облегченно вздохнули. Маша попыталась встать, но руки и ноги не повиновались, в голове у нее по прежнему шумело, как в каком-то бушующем водопаде, все тело отяжелело и трусилось, ее тошнило, томила жажда. Обессиленно она опустила голову на руки Кати, которая не отходила от нее, горько заплакала и тихо прошептала - «Отходила я и отработалась». Прибежал старший мастер. Леонид Воево-денко, который не давал Маши нигде прохода, она ему очень нравилась, и он всеми силами старался покорить ее. Он шел на всякую хитрость, ласку и угрозу, но видя, что разумная, сильной воли девочка не покоряется ему, он всячески стал ущемлять ее в зарплате, списывая на ее счет брак, которого она не делала. Как-то Маша тихонько сказала ему, чтобы никто не слышал: «Леонид Павлович, что вы от меня хотите, чем я перед вами провинилась, за что вы у меня срезаете зарплату и списываете бракованную продукцию, вроде я делала брак, стыдно так делать. Ведь вы не мальчик, у вас семья, дети, зачем я вам нужна? И знайте, раз и навсегда, что я не уличная девчонка и любовницей вашей никогда не буду, я не из таких легкомысленных, которых вы приманиваете для своего развлечения и удовольствия и начисляете им незаработанную плату! Я все знаю, чем вы занимаетесь. Если вы посмеете еще преследовать меня и ущемлять в зарплате, я пойду до начальника цеха и расскажу ему о всех ваших поделках». Но Воловоденко не оставил Машу в покое и после ее предупреждения преследовал ее до последнего дня, уж больно она ему нравилась. Он не на шутку задумал бросить семью и забрать нахальным образом Машу, и уехать с ней из Ворошиловграда. Вот и теперь, он услышал, что маши очень плохо, он прибежал бегом на участок и закричал на всех: «Что собрались, рты пораскрывали!? Человек умирает, а вы галок ловите, а помощи не оказываете! Скорей к врачу ее надо отправить».

Теперь когда Маша безжизненная лежала на руках у Кати, ему безмерно жаль стало эту безвинную недоступную девушку. Он бережно взял ее на руки и сам отнес в заводской медпункт. Осторожно положил на большую кушетку и нагнулся к ней, - тихо, со слезами в голосе сказал: «прости мне за все, Машенька, неразумного, но я тебя все равно люблю. Будь здорова, поправляйся быстрей, я буду тебя навещать». В медпункте врачи измерили температуру, послушали Машу и старший врач немедленно, срочно отправил ее в первую городскую больницу. Положили Машу в лор отделение (ухо,горло,нос). К вечеру состояние ее ухудшилось, поднялась температура до 41,5 град. Анализы крови были очень плохи

140

ми. Сделали рентген головы. На снимку врачи, вроде, обнаружили абсцесс мозжечка в затылке. Вызвали на консультацию главного лоринолога Лимарева Андрея Андреевича, отца Виктора Андреевича - отец и сын, оба ушные врачи. Собрали врачебный консилиум и после долго совещания, решили Машу срочно оперировать. Лечащий врач, Виктор Андреевич, пришел в палату, сел на койку к Маши, измерил у нее давление, померял температуру, спросил, как она себя чувствует и осторожно что бы не напугать ее спросил у нее:

- Утебя, дочка, родители есть?

- Нету, - тихо ответила Маша.

- Аиз родственников кто-нибудь есть? Братья, сестры или дяди с тетями?

- Нету меня никого, ни родителей, ни родственников, даже знакомых здесь

нет.

Врач тяжело вздохнул, положил Маши руку на плече, сострадательно посмотрел на нее и задумался. Некоторое время, он сидел молча, опустив глаза вниз, а потом словно проснулся от сна, стревогой в голосе сказал:

- Так, так, дитя, значит, у тебя никого нет говоришь?

- Да, - повторила Маша.

- Значит, мы будем с тобой сами решать этот серьезный, важнейший вопрос. Как ты себя чувствуешь сейчас?

- Плохо, - ответила Маша.

- Плохо, - повторил Виктор Андреевич, мы видим и знаем, что тебе плохо, так вот, дорогое дитя, мы врачи специалисты, которые консультировали тебя, подозреваем у тебя явный абсцесс мозжечка головного мозга. Поэтому тебе так плохо и высокая температура. Ты сама медицинский работник, только что окончила училище. Медик, должна знать, какое это серьезное заболевание и какие последствия оно несет за собой. Если мы не примем вовремя соответствующие меры, дело может обернуться критическим исходом.

- Что вы мне предложите доктор? - с тревогой спросила Маша.

- Нужна сложная, неотложная операция, как на это смотришь?

Слово «операция», Машу, словно кипятком ошпарило. Она горько заплакала, закрыла руками глаза и покачала отрицательно головой, немного помола и тихо прошептала:

- Нет, доктор, не надо меня резать. Я очень боюсь хирургического скальпеля. Мне стало уже лучше. Может болезнь моя пройдет без операции, сама по себе.

- Машенька, детка, от чего же тебе стало лучше? Не оттого ли, что мы тебе предлагаем оперировать? Помни, дитя, ведь у тебя все анализы плохие, очень высокое роэ, мы не хотим плохого для тебя, дорогое дитя, тебе только 17 лет, ты только начинаешь жить. А как же жить в таком состоянии, как у тебя, под крити

141

ческой угрозой смерти? С головой, дорогая, шутки плохи и оттягивать время - это значит рисковать своей жизнью.

Долго Маша не соглашалась на операцию, сильно плакала, ей не с кем было посоветоваться, на что ей решаться, как лучше поступить.

У нее в то время в городе никого не было, даже знакомых, с кем бы она могла поделиться своим тяжелым горем. Не под силу ей было в таком раннем возрасте одной решать такой серьезный вопрос, касающийся ее жизни. К вечеру боли в голове увеличились, поднялась температура, внутри все у нее пекло, как огнем, открылись, неукротимы рвоты. Врачи, помимо, Машиного согласия, решили, что медлить больше нельзя, Маши быстро побрили голову, подготовили к операции и в 6 часов 30 минут вечера, Машу взяли на операционный стол. Оперировали ее под общим наркозом. Операция продолжалась 4 часа 45 минут. Это было шестого августа 1955 года. Этот роковой день Маши оставался в памяти на всю ее жизнь. После этой операции, она больше не встала с больничной постели, ее парализовало, обе ноги и речь, и на всю жизнь она оставалась инвалидом первой группы, прикованной к постели. Пять долгих лет она лежала, не выходя из больниц. Из них два года в Харькове, в научно-исследовательском институте им. Академика Павлова в неврологической клинике. Год лежала в первой городской больнице и три года во второй городской больнице в городе Ворошиловграде. Только сказать, пять лет лежать в больничных условиях и видеть только больничные стены и потолок, видеть каждый день одно и тоже. В шесть часов подъем, мерять температуру, утренний туалет, завтрак, обход врачей. Процедуры, обед, снова процедуры, ужин и отбой ко сну. Итак, изо дня в день пять долгих лет. «Всего пришлось претерпеть за эти годы скорби, обиды, неприятности, потому что люди со мной, -рассказывает Маша, - лежали разные, добрые, откровенные, ласковые и сочувственные, как матери, но много лежало злых, лукавых, хитрых и лицемерных. Часто устраивали между собой скандалы, обзывали друг друга нехорошими словами». На белом свете всякой твори - подлецов и негодяев хватает. Что пришлось Маши претерпеть в этих суровых больничных покоях, знает только Господь, да и она сама. Но это еще не все худшее и горчащее - еще все впереди.

Много у нас в больнице было любовных приключений. От природы ее Господь одарил красотой, умом, добротой и красноречием. Молоденькая, прелестная, в расцвете лет, с кудрявыми завитушками густых, черных как смола волос, она походила на сказочную русалку. Лежала она возле двери и привлекала собой всех молодых врачей, парней и мужчин, которые лежали в больнице. Однажды к ней в отделение положили молодого казака Антона Лошадкина, - рассказывает Маша (Антон сейчас живет по ул. Макарова №125). Он снова влюбился в меня, начал заглядывать к нам в палату, а потом стал ежедневно, на день - пять раз, за

142

ходить ко мне в палату, под предлогом что-нибудь попросить, сахара или полбулочки к чаю. Не раз он ходил к Машиному лечащему врачу, домогался:

- Скоро ли выздоровеет Жерина, я ее очень люблю, и как она выйдет из больницы, буду на ней жениться.

- А Маша согласиться выйти за тебя? - иронически спросил у него врач.

- Я еще не спрашивал у нее, я ее остерегаюсь, она очень строгая, но думаю, что она согласится быть моей женой. Чем я плохой парень, чего меня не полюбить?

- Не смеши людей, Лашадкин, иди в палату, а когда Жерина выздоровеет, тогда будешь о женитьбе говорить с ней, - ответил ему врач. За ней не один ты увиваешься, но увы, она тяжело больна. Я сам, такой как ты, желал бы покорить сердце этой очаровательной девушки, но не в наших силах поднять ее на ноги. Мы медики, делаем все для нее, что в наших силах, даже больше чем положено, что бы облегчить страдания этому прекрасному созданию, только вступающей в жизнь. Но, увы, она продолжает лежать, вопреки нашего старания и желания. Слаба еще наша медицина бороться с тяжкими коварными недугами, как у нее. Видать, это не от нас зависит, а от какого-то неведомого нам иного состава и силы.

По-видимому, он верил в сверхъестественную силу Божества, хотя сам был из евреев. Высокий, стройный, всегда он был добрый, как врач, умный мужчина с веселой улыбкой на устах, с оживленными, черными, как мокрая смородина, открытыми глазами, с правильными чертами полуовального лица и с кудрявыми черными волосами. Он скорее был похож на красивого цыгана, чем на еврея. Машу он очень любил тайно, но о своей любви он никому не говорил, даже самой Маши. «Зачем болтать, - думал он, - и нарушать покой милой и дорогой сердцу девушки, наносить душевную и сердечную болезнь к ее тяжкому органическому страданию. О, если бы ты, моя любимое прекрасное дитя, встала, я бы сегодня женился на тебе, - лишь бы ты была согласна. Но увы, коварная безжалостная болезнь сковала тебя в расцветающем юношестве. Ты еще не распустившийся бутон прекрасного нежного цветка, который нужно развернуть и от туда появится прекрасный цветок», - так Марк Григорьевич, в горечи, высказывался в присутствии Антона. Антон сидел молча, низко опустил голову. А, Марк Григорьевич, продолжал высказывать свое негодование. «Не верю я, что грипп дал ей осложнения и гриппозный вирус вызвал этот проклятый энцифоломиэлит. Не внимательно этот хам Мамарев делал ей операцию, затронул центральный спинной нерв, вот вся суть и загвоздка. Угробил, негодяй, такую прелестную девчурку, которая еще не пожила на свете. Ведь она сирота, у нее нет никого, ни родных, ни родственников, я с ней беседовал, она мне кое-что рассказала о своей тяжкой детской жизни, мы медики сами не знаем, что с ней делать дальше. Все медика

143

менты, какие есть в медицине, испытаны на ее хрупком организме и все безрезультатно. Только безтолку травмировали ее и без того слабый организм, а пользы от этого никакой нет, остается ждать милости от неведомого нам врача и только. Вот такие дела у нас Лошадкин, с Жериной Машей. Я половину здоровья отдал бы своего, для того, чтобы она начала ходить, и только тогда я бы был счастлив», - сказал Марк Антону на прощанье.

С ординаторской Антон вышел злой, он сильно негодовал на врача Марка Григорьевича. «Ишь, морда жидовская, куда лезет. Врет, что она не будет ходить, влюбился сам по уши в нее, да и врет, что б я отстал от нее. Ну нет друг, по твоему не будет. Я не уступлю тебе ее, хоть ты лопни!»

С этого дня он стал ненавидеть своего врача. Марк был очень умный, добрый и проницательный человек. Он скоро заметил ревность и негодование Антона и вскорости выписал его домой. Уходя из больницы, Лошадкин зашел к Маши в палату, попрощался и пообещал посещать ее.

- Не надо меня посещать, - строго предупредила Маша.

- Так я и послушал, - улыбаясь сказал он Маше уходя из палаты.

Вскоре, на смену Антону у Маши появился другой поклонник - Владимир из Кременного. Поступил он во вторую гор больницу в первое отделение с диагнозом - эмолия бедренного сустава. Эта болезнь на подобии радикулита, но гораздо тяжелей, с глубоким отсутствием чувствительности. Положили его в первую палату. Владимир был очень красивой внешности, стройный, чуть выше среднего роста, темный шатен с пышными, волнистыми, аккуратно подстриженными волосами, с открытыми, смеющимися коричневыми глазами, в них чувствовалась приветливость и доброта. С первого дня своего поступления в нервное отделение он увлекся Машей. Он видел ее, когда в коридоре с ребятишками сидел на диване, который стоял против дверей третьей палаты, где лежала Маша. «Какая же красивая девушка! - мысленно воскликнул он. Видно, - тяжелобольная, - думал Володя, - печально лежит и задумчивая». Весь вечер, до отбоя он сидел на одном месте и не сводил с Маши глаз. «Какое создание Господь сотворил, словно нарисована, все при ней, а волосы какие чудесные, как у русалки вьются кольцами, это же надо как будто с парикмахерской только что вышла».

После отбоя ко сну, Володя пришел в палату, снял с себя пижаму и лег на кровать, но уснуть не мог, он неспокойно ворочаясь, лежал с закрытыми глазами и видел перед собою печальное, задумчивое лицо Маши, которая встревожила его сердце и душевный покой.

- Саша, ты не спишь? - спросил он своего соседа, задиристого призывника, который лежал в первом отделении, на исследовании от военкомата.

144

- Ну, чего тебе надо, - невольно обозвался Саша, - что ты вертишься, скрипишь кроватью, сам не спишь и другим не даешь, короста что ли на тебя напала? Ну что ты хотел сказать!?

- Я хотел, Саша, спросить у тебя за девушку, что лежит возле двери в третьей палате, что с ней, что она все время лежит и не встает?

- Ага, - протянул недовольно Сашка, оно чего тебе не спиться, ишь ты друзь-як соленые уши, куда он удочку закидывает, схода мозги крутить начинаешь, видно дюже в душу влезла. Ну, смотри, дружище, а то обожжешься, девка эта согоньком, быстро рога обламываеттаким как тебе.

- Саша, зачем ты меня незаслуженно оскорбляешь? - спокойно ему ответил Володя, - на его грубые реплики, - ты же скоро будешь солдатом Советской Армии, тебе нельзя быть таким грубым и вспыльчивым, старайся всегда быть вежливым, снисходительным и добрым к начальству, товарищам и всем людям, тогда и тебя все будутлюбить и уважать.

- Ну ладно, хватит читать мне исповедь, свои люди - помиримся, спи ка спокойно, а завтра мы с тобой пойдем вдвоем к Маши. Я познакомлю тебя с ней, и ты сам все у нее расспросишь.

На следующий день, после врачебного обхода, Саша привел Володю к Маши в палату и познакомил его с ней, как обещал. С этого дня Володя стал у Маши ежедневным посетителем, потом настоящим, преданным, верным, любящим другом. Любил он ее до предела своего разума, не давая себе отчета, но держал себя с ней скромно и выдержанно, не подавал ей вида о своей любви. Маша отвечала ему тем же, она никому не давала повадку к расположению к себе.

За два месяца пребывания его в одном отделении, Маша полностью заняла его сердце. Он твердо решил, во что бы то ни стало уговорить ее и увезти навсегда домой.

- Маша, здесь лежит одна безродная девушка, она не ходит ногами, я люблю ее до безумия и не оставлю ее ни за что в этих больничных стенах», - говорил он возбужденно своей матери, приехавшей проведать его.

- Сыночек, мой милый, я не против я не против твоего доброго решения и я буду любить ее и присматривать, но подумал ли ты о том, что она может не выздороветь, и будет лежать так всю жизнь. Готов ли ты к тому, что бы нести за ней всю жизнь уход и ни в чем не обижать и не ущемлять ее? Подумай хорошо, все взвесь, потянешь ли ты эту тяжелую ношу. Ты молод, вдруг тебе все это наскучит, и ты пойдешь искать чего-то другого, развлечения и женщин, а каково будет тогда ей. К ее тяжкой, органической болезни ты добавишь еще тяжелейшую душевную. Тот только может нести с ней ее тяжелый крест, кто будет не так как ты говорить

145

«любить до безумия», а по-настоящему верующий человек, напитанный Божьей любовью. И такой друг будет надежен и верен ей и Богу.

- Мама, дорогая моя, я не брошу ее никогда, даю тебе слово любимого честного твоего сына. Я буду предан ей до конца, как жена Павлику Корчагину, а ты мне будешь помогать.

- Я согласна, сынок, и буду до конца своих дней присматривать за ней, а ты подумай хорошо еще раз, проверь себя, не обманываешься ли ты. А девочка эта согласна с твоим решением, ты сней беседовал? - спросила мать Володю.

- Нет, мама, я ей еще об этом ничего не говорил.

- Ну, вот тебе на, горячишься, собираешься забирать, а она ничего не знает. Вряд ли умная девочка согласится пойти на такое. Сегодня же поговори с ней, расскажи ей все условия, и если согласится, тогда будем решать. А ты, сынок, подумай хорошо, что б не получилось потом у нас худого.

Всю эту ночь Володя не спал, все обдумывал и взвешивал материны слова. Но любовь к Маши превышала его разум и материны слова. Он твердо решил забрать Машу домой. На другой день, что б не слышали больные его разговора с Машей, о его решении он написал Маши, письменное настойчивое предложение и требовал немедленного срочного положительного ответа, потому что его готовили к выписке. Прочитав Володино послание, Маша расстроилась: «Ну, ты подумай, это страсть какая-то, опять жених, и чего им от меня надо? Ну, на что он мне нужен, а так же и я ему. Он молодой инженер, красивый, здоровый, увлекся на время моей внешностью и давай дурью мучатся. Ну какая я ему буду жена, если я пастельно-больная? Заберет меня, поутешается мной пока не надоест, а потом оставит меня навсегда и бывай здорова - к моей тяжелой органической болезни присоединиться тогда еще душевная болезнь, тяжелее первой. Конечно, красивый он, выдержанный, умный и любит меня. Я это чувствую и вижу по нем, он дюже теряется в речах, когда разговаривает со мной, но это со временем пройдет у него, время вылечит его сердечные раны и он успокоится. Я напишу ему срочно, что я ему не попутчик. Он надеется, что я выздоровею, буду ходить, но будет ли так, никто не знает. Я прикована к постели и нет никаких сдвигов к улучшению, наверное, я буду нести эту горестную чашу болезни, до конца своих дней».

В этот день, Маша написала любящему ее другу ответное письмо следующего содержания.

«Дорогой Володя, прочитав твое письмо, в котором ты настойчиво предлагаешь мне свою руку, стать твоей женой и ехать с тобой к тебе в Кременное. Я очень тебе благодарна, дорогой, за твое великое внимание и заботу обо мне, очень сожалею, что не могу принять твое предложение и стать твоей женой. Увы, я инвалид первой группы, прикована к постели, и встану ли я - неизвестно. Я уважаю тебя, Володя, как самого хорошего, преданного, любящего меня друга, и

146

знаю, что ты любишь меня. Поэтому, я не хочу, что бы ты был несчастлив и нес со мною тяжелую ношу страдания. Я буду нести его одна до конца, насколько он мне назначено Богом. Я не могу в таком состоянии быть тебе настоящей любящей женой, это не в моих силах, сейчас ты очень любишь меня, и все тяжелые обстоятельства, которые кажутся простыми и легкими, а потом может все изменится наоборот. И тогда мне очень тяжело и больно будет перенести всю эту тяжкую ношу страданий. Поэтому, я решила, что так будет лучше для нас обоих и это решение остается в силе. Постарайся, родной, потушить в своем сердце пламенный огонь. Время - хороший врач, оно добре лечит эти болезни. Володя, дорогой, прошу тебя, не пиши мне больше, не добивайся напрасно моего согласия. Своего решения я не отменю. И если ты любишь меня, то ты это исполнишь. Это последняя, великая просьба к тебе. Я буду помнить тебя, как дорогого, преданного, доброго, любящего меня друга, до конца своей жизни, и очень хочу, что бы ты был счастлив. Будь здоров, дорогой, всех тебе благ в твоем жизненном пути. Прощай. Мария».

Маша свернула треугольником свое последнее заветное письмо и передала Володи десятилетним мальчиком Митей, который лежал с Володей рядом в одной палате. Этот славный мальчуган, лежал в отделении уже четвертый месяц. Он очень был прилеплен к Маше. Он рассказывал Маши, все ребячьи секреты, что за нее и других говорили ребята. По секрету сообщал ей за Володю, что он за нее говорил, когда приезжала Володина мать. Он незаметно крутился близ их, прислушивался, о чем они разговаривали, и все по секрету рассказывал Маши. За то, что Володя хочет забрать Машу домой, ей рассказал этот мальчик. Он подслушал их разговор, прибежал в палату, и тихонько, что бы никто не слышал из больных, подробно рассказал ей всю эту историю. Вот и теперь, когда Маша отдала ему письмо отнести Володи, он быстро принес его, сунул его ему в руку, тайком от всех, и пока Володя читал, он затаившись сидел у себя на кровати напротив Володи и зорко наблюдал за каждым его движением, как Володя скрипел зубами и слезы ручьем лились на письмо, как он закрывал глаза, сильно морщился и по долгу не открывал их, что-то думал, потом облокотился на подушку, тяжело дышал и потом пил валерьяновые капли. Долго держал в руках письмо и все перечитывал его, затем, когда Володя аккуратно свернул письмо, положил в грудной карман пижамы, положил руку на карман, где лежало письмо, закрыл глаза и лег на кровать. Митя быстро соскочи с кровати и тихонько на ушко спросил:

- Дядя Володя, что передать Машеньки?

- Ничего не надо ей передавать, и ни в коем случае не говори ей, что мне

плохо.

Преданный маленький друг Маши не понимал еще сути дела, почему ему дядя Володя запретил рассказывать Маши о его состоянии, - ведь раньше он все

147

разрешал говорить ей, а теперь почему-то запретил. Он прибежал к Маше в палату, улегся возле нее на кровати и все подробно рассказал ей о Володином состоянии. Три дня Володя лежал в постели, не приходил к Маши. Он на нее не сердился, нет. Но он не мог переломить свою волю и настроить себя о том, что с Машей у него все кончено. В душе у него теплилась еще какая-то малая частица надежды на то, что - «может она просто взяла меня на пушку, что бы испытать меня. Но если это не так, как я думаю, тогда что мне делать? Ведь я не могу без нее прожить и одного дня». Три дня Володя не заходил к Маши в палату, но к дверям все же тихо подходил несколько раз в день, что бы посмотреть на нее. «Боже мой, как мне быть, - думал Володя, - сердце у меня рвется на части от того, что люблю и ответ получил роковой». Он встал с кровати и быстро пошел к Маше в палату. В палате, кроме одной парализованной старушки, да Маши, не было никого. Все ходячие больные гуляли по коридорам и на пяточке. Володя сел возле Маши и смотря пристально ей в глаза, он начал убеждать ее: «Машенька, дорогая моя, но почему ты отвергла мое неподдельное искреннее предложение, ведь я же тебя люблю, безмерно и не остынет моя любовь к тебе до конца моей жизни. Не бойся, я не брошу тебя как ты думаешь. Ты хочешь, что бы я был счастлив, и сама делаешь меня несчастным. Я никогда не буду счастлив, если тебя не будет со мной, запомни это, моя дорогая. Прошу тебя не мучай меня, скажи мне только единственное слово - да (согласна) и я увезу тебя завтра домой. У меня отец не хороший и скупой, зато добрая и милостивая мать, она тебя никогда не обидит. Ты с ней справишься, она полюбиттебя, как любит меня». И как же старался Владимир уговорить Машу, но она осталась непоколебима в своем решении. На второй день, после окончательного отказа, Владимир выписался из больницы. Прощаясь с ней, он очень плакал и все уговаривал ее, что бы она разрешила приехать за ней.

- Я буду приезжать к тебе, и писать письма, ты хорошо подумаешь и дашь согласие, поедешь ко мне.

- Обязательно приеду, когда выздоровею, - ответила ему спокойно Маша, -а теперь буду лечиться.

После того, как выписали Володю из больницы, Маша больше его не видела. Вскорости, после выписки, он приезжал к ней, но Маша заранее строго предупредила медсестер, что бы они ему сказали, что Машу увезли в научно-исследовательский институт в Киев. После того он не успокаивался и присылал ей письма, она ему не отвечала. Последнее письмо он прислал одному пожилому мужчине, Белоусову, который лежал с ним в одной палате. Белоусов принес Маши письмо и спросил ее, что ответить Володи. Маша сказала Белоусову: «напишите ему, что меня увезли в Киев». С тех пор Маша больше никогда его не видела и ничего не знает о его дальнейшей судьбе.

148

Вскоре, после выписки Володи, Маши дали государственную комнату и выписали из больницы. Полтора года она ходатайствовала себе комнату. Помогал и подучал ее, куда обращаться, ее лечащий врач и поклонник Марк. Узнав от главного врача, что Машу хотят отправить в дом инвалидов, он пришел к ней в палату и тихонько сообщил ей эту печальную весть. Маша начала плакать:

- Ведь я еще молодая, хочу жить, хочу быть здоровой, а они меня в дом инвалидов отправить хотят, - жаловалась она Марку Григорьевичу.

- Не надо, милая, плакать и внимательно выслушай меня. Когда придут к тебе с собес(а) ты не соглашайся ехать в дом инвалидов. Здесь же будет и врачебная комиссия. Ты им конкретно, смело говори: «Я в дом инвалидов не согласна, мне нет семнадцати лет, я молода и хочу жить и быть здоровой. Сумели положить меня в постель, так будьте добры, постарайтесь вылечить меня». Насильно, моя милая, они не имеют права отправить тебя в дом инвалидов. Я буду защищать тебя. И вот еще один важный вопрос я придумал. Сегодня после приема, я приду к тебя и мы с тобой напишем в горисполком письмо и заявление, что бы тебе дали государственную комнату. Ты согласна на мое предложение?

- А как же я буду жить одна, ведь я не хожу?

- А мы, подыщем для ухода за тобой, добрую старушку, на подобии бабушки Лупинской, что лежала возле тебя. Я думаю, она очень умная и добрая, тебе с ней будет не плохо. Я наблюдал здесь ее отношение и заботу за тобой, она очень привязалась к тебе. Я ее позавчера выписал, она так меня просила заботиться о тебе и постараться поднятьтебя на ноги. Все подробно расспросила, есть ли надежда, что Машенька будет ходить? Я ничего ей не обещал, вед мы врачи, не Бог и не пророки. Наперед ничего не знаем. Она очень волнуется и плачет за тобой, говорит, что жаль мне ее, как родного дитя и полюбила я ее больше, чем себя. Если я понадоблюсь на что, Марк Григорьевич, вы мне черкани пару слов, я всегда к вашим услугам. Если ей что нужно будет, вы тогда сообщите, пожалуйста. Только прошу вас, защитите эту сироту, что бы ее не отправили в дом инвалидов. Вот, моя милая, если мы с тобой добьемся квартиру, то жить с тобой мы агитируем бабусю Антонину Александровну, договорились? - заулыбалась, значит согласна. Ну, я пошел, моя маленькая, на прием, а ты будь умницей, не плачь, все будет хорошо, на вот тебе конфетку, забавляйся и поправляйся быстрей и пойдем стобой на танцы в сад первого мая.

После приема он опять зашел к Маше, и они вдвоем составили письмо и заявление. Марк вложил аккуратно в конверт и на другой день сам пошел на прием к председателю горисполкома. Через две недели, Маша получила отрицательный ответ, вместо квартиры ей предложили переселиться в дом инвалидов. Тогда Марк написал в обком партии. Через месяц приехала из обкома к Маши комиссия, сначала представители побеседовали с главным врачом, который был

149

намерен отправить Машу в дом инвалидов, а потом зашли в ординаторскую к лечащему врачу Марку. Он рассказал Машино положение и настойчиво требовал, что бы ей дали комнату.

- Комнату мы можем ей выделить, но ведь она безродная, потом она потребует за ней ухода, а у нее нет лимита на это.

- За уход вы не беспокойтесь, - ответил Марк, - я сам найду ей человека для ухода, от вас ничего больше не требуется, кроме обеспечения ее жилплощадью.

- Ладно, - сказал старший, - пойдем, побеседуем с больной, а тогда решим, что сней делать.

Месяца полтора Маша ждала обкомовского решения и, наконец, получила ответ о том, что ее жалобу направили директору завода, где она работала, с указанием: «рассмотреть обстоятельства больной и решить квартирный вопрос по обеспечении Жериной жилой квартирной площадью». Через две недели приехала к Маше заводская комиссия во главе с директором, и долго уговаривали Машу определиться в дом инвалидов.

- Зачем тебе квартира, ведь ты не встаешь с постели? Кто будет присматривать у нас за тобой? Нужно содержать человека, а на 30 рублей пенсии вы не сможете вдвоем прожить. А в доме инвалидов, ты будешь на всем государственном обеспечении, тебе не надо ни о чем заботиться, и лечить тебя там будут.

Марк Григорьевич стоял в ногах Машиной кровати и незаметно для всех, тихонько кивал головой «не соглашайся».

- Я не глупая, - ответила Маша директору, - и хорошо знаю, что в доме инвалидов никто меня лечить не будет, там нет специалистов. Это не лечебное заведение , а приют для таких несчастных, безродных и бездольных, никому не нужных людей. Я уже сказала, что туда я не поеду, и у вас невозможного я не прошу, единственное прошу вас выделить мне комнату, и я вас оставлю в покое, а с кем и как я буду жить, пусть это вас не волнует. Я не буду у вас требовать помощи и ухода за мной.

- Ну, что же, будем решать на цехкоме, результат сообщим тебе вскоре, -пообещал директор.

Представители комиссии вежливо распрощались с Машей, и ушли с концами, как канули в воду. Маша много раз еще писала в завод, в обком партии, но все было безрезультатно. Писала и в редакцию газеты «Ворошиловградская правда», но так же безрезультатно. Дальше Маша не знала, куда еще обратиться за помощью, подсказать было не кому, Марка послали в областной здравотдел в Киев на восемь месяцев, на повышение квалификации. Уезжая, Марк строго приказал Маше стоять на своем. «Что мне делать, куда еще написать? Напишу я в Москву, Ворошилову, он, говорят, многим помогает, может и мне поможет с

150

квартирой. Тут дела не будет», - думала Маша и в тот же день написала письмо Ворошилову и отправила его по почте. Через несколько дней к Маше пришли представители горисполкома с ее письмом, которое она писала в Москву.

- Каким образом попало к вам мое письмо, адресованное не на ваш адрес? - удивленно спросила Маша, увидя свое письмо в руках старшего представителя.

- От нас не утаится ни один гражданский почтовый секрет. У нас все подозрительные письма, бандероли, посылки и переводы контролируются. Зачем же вы, товарищ Жерина, нас подводите, пишите на нас жалобы и от нас хотите получить квартиру. Так не справедливо и не красиво с вашей стороны поступать.

- А что мне остается делать, если вы будто сговорились - одно и то же, не хотите помочь мне. Ваша жалоба, рассмотрена и направлена туда-то - а какая мне польза от ваших бумажек? Писать все можно, бумага все вытерпит, но от этого положение мое не меняется. Вы дайте мне небольшую комнату и больше не буде никуда писать и вас беспокоить. Вот и будет хорошо мне и вам. Неужели так трудно выделить мне 13-14 квадратных метров? Просто смешно, что мне приходится полтора года плакать, просить как милостину голодному. Где же правда, ведь я живу в социалистической стране, где есть закон - о каждом человеке заботятся. Но вся забота проявляется на бумаге, а на самом деле, делается все наоборот. Маша заплакала и умолкла.

- Ну, ладно, товарищ Маша, не расстраивайтесь, мы постараемся все передать начальству и надеемся, просьба ваша будет удовлетворена.

Маша ждала результата из горисполкома и, не дождавшись, написала вторичную жалобу Ворошилову, приложив к письму все ответы, присланные ей Во-рошиловградскими начальниками, куда обращалась Маша. Через две недели от Ворошилова Маша получила ответ, копию распоряжения Ворошиловградскому горисполкому, обеспечить Жерину, жилищной площадью в течении суток, и дать ответ о исполнении приказа в течении четырех дней. В этот же день приехали к Маше с горисполкома, с обкома и с завода, договариваться на счет квартиры. Директор и заводское начальство уговаривали Машу поместить в общежитии в изоляторе. «Отдельная, хорошая комната, поживешь там месяца два, пока достроится дом, который будет к октябьской сдаваться в эксплуатацию». Маша сначала не соглашалась, но потом решила ехать в изолятор, суговором, как достроятдом, ей там выделят комнату. Начальство уговорило Машу пожить в изоляторе, потому что им нужно было отсылать Ворошилову ответ, и Маша должна расписаться, что получила квартиру.

Комнату ей дали на улице Котельникова дом 1 (в этом доме столовая). Выписали Машу в августе. В комнату ей поставили кровать с общежития, комендант принес матрац и постельное белье, потом принесли стол и два стула - вот и

151

вся обстановка. Своего у Маши в то время не было ничего, даже одеться не во что было, и ей дали на время больничную рубашку, пока не приобретет свою. В таком состоянии и материальном положении выписали Машу из больницы - ни кола, ни двора, в тяжелом состоянии и гол как сокол. Бабушка Антонина, пришла на ул. Котельникова с утра и поджидала Машу на крылечке, пока ее привезли. Маша ей заранее сообщила, что ей дают квартиру и просила ее, что бы она переехала к Маше жить.

- А как же мы будем жить, ведь я пенсии не получаю?

- Мы, на мою пенсию будем жить вдвоем.

Антонина знала, что на тридцати рублях, что получила Маша, очень трудно жить. Ведь надо питаться, за квартиру платить и одежда нужна. «Ведь у нее даже рубашки нет. Но и бросить я ее не могу, не в моих это силах, я люблю ее как своего дитя, и пока жива, не оставлю ее. Как-нибудь будем жить, я буду подрабатывать на машинке, хотя и слаба стала, но что-нибудь да сошью, хоть на хлеб подработаю». И Антонина пообещала прийти на этот день, когда ее выпишут - вот и пришла. Встретила она Машу с хлебом, с солью, а на второй день привезла все свои скудные вещички, которых у нее было всего - швейная машинка, корзинка с ее барахлом, маленький столик и три стула - вот и все ее богатство. С этого дня они начали жить вместе, жили они дружно. Антонина никогда не обижала Машу, что сготовит, сама не съест, пока не накормит больную. К новому году, сего же года, достроили от завода дом по улице Советской и Маше там выделили комнату на первом этаже (кв.№7 на два хозяина кухня). Машу перевезли в новую квартиру, как раз под Рождество Господа нашего, Иисуса Христа, 6-го января. Комнату ей дали 14 кв.м., на двоих им с бабулькой было вполне достаточно. Обстановки у них никакой не было. Стол, две кровати и три стула - вот и вся обстановка. Между собой они жили дружно, но враг Маши нигде не давал покоя, что бы она жила без скорби. В больнице одни скорби, здесь дьявол подстраивал другое. Машу стали посещать верующие люди, начали помогать ей в тяжкой жизни и стали наставлять ее Закону Божьему. Враг не терпит добра, и что бы не упустить душу, он вооружил на Машу нечестивых людей, клеветать на нее всякую мерзость. Вначале, распустили по всюду слух, что она сектантка, до ней партиями на квартиру приходят сектанты, открывают моление, поют и мешают соседям. Об этом дошел слух до директора завода, в обком комсомола и горком. К Маши приходили из заводского завкома, с горисполкома и с обкома комсомола. Добивались, действительно ли она верит в Бога.

- Да, я верю в Бога, - ответила Маша секретарю обкома комсомола.

- А ты знаешь, дорогая, что Бога нет. Человек сам себе Бога изобразил, это все стародавние суеверия, ты не верь всяким, выжившим из ума бабкам. Он схватил с окна Евангелие и стал его листать и лукаво спросил, - Это твоя книга?

152

- Нет, это книга бабушкина, - ответила Маша. - Ты ее не читай, это все неправда, что там написано, мы тебя будем снабжать всем необходимым - литературой, денежной помощью и материальной. А эти старые ... оставь.

Долго они наставляли Машу атеизму, но уехали, не добившись своего желания. После посещения горкома комсомола, в доме, где жила Маша, собрали собрание и разносили Машу на все лады. Один атеист из нашего дома - «Да, живет сектантка Жерина с завода, кричал на вест двор, это невыносимо, за стеной этой сектантки находится красный уголок, а рядом висят целая серия икон, где молятся - куда это годится? Надо немедленно прекратить все это!» Маша сильно скорбела, что незаслуженно ей приходилось терпеть всякие кляузы, сплетни и небылицы, так она и жила в скорбях, недостатке и обидах, до конца сего года.

Как-то в первых числах октября к ней пришли проведать девчата, которые работали в трамвайном парке, вместе с тетей Полей Петренко. Эти девочки жили по соседству с ней на квартире (девочки из Новопскова, учились в ПТУ), и теперь вздумали ее проведать. Они Маше передали от нее большой привет и рассказали, что они были у Петренко дома, она построила себе хату в Иванищевом яру, там так хорошо, гора высокая превысокая, - рассказывает Клава, а они там под горой построились и не одна она, еще настраивались люди рядом с ней. Там мне

153

понравились хатки маленькие, и петушки поют так весело, как в деревне. Слушая рассказ девочек, у Маши появилась мысль попроситься к тети Поли, недельки на две, чтобы попарить ноги в табаке самосаде, и она эту мысль поведала девчатам.

- Знаете, что девочки, когда я лежала в больнице, мне один дядя говорил -«выписывайся дочка домой, найди табаку, самосада, с корнями, хорошо отварите и парте в нем ноги, вот увидишь - ты будешь ходить. У меня жена три года не ходила, где я ее только не возил и чем только не лечили, и растирками разными растирали, ничего не помогло и только этим средством избавилась от этого мучения - сейчас бегает, как серна, и ты дочка будешь ходить, тогда вспомнишь меня не раз и спасибо будешь мне говорить. Попробуй, советую тебе от души. Девочки, я вас очень прошу, как увидите тетю Полю, расскажите ей об этом и попросите ее, что б она меня взяла к себе недельки на две. Я попарюсь у нее и опять приеду домой.

- Ладно, мы обязательно поговорим с ней и придем, скажем, тебе результат.

Через некоторое время, девочки снова пришли к Маше посетить ее. Она очень ждала ихив первую очередь спросила:

- Тетю Полю вы видели?

- Видели, - ответила Клава.

- Ну, что, вы сказали ей, о чем я вас просила?

- А как же, сказали, просили ее, как ты приказывала нам.

- И что она сказала? - допытывалась нетерпеливо Маша.

- Она сказала, пусть приезжает днем и ночью, дверь у меня всегда для нее открыта.

От радости Маша не знала что делать, она и радовалась и плакала. Так уверил ее этот мужчина, что ее попарят, и она будет ходить. С этой надеждой она не расставалась и немедля она написала, попросила Лену с Клавой чтобы сходили в больницу до ее лечащего врача Гликмана, которая вела Машину историю болезни вместо Марка, и отнесли записку, что бы врач дала разрешение перевезти ее скорой помощью временно на другую квартиру, в виду ремонта квартиры. На другой день девчата приехали на скорой помощи и отвезли Машу в Иванищев яр. Приехала Маша к Пелогии 15-го октября, н второй день Покрова Пресвятой Богородицы. Тети Поли дома не было. Она ушла до покойника, читать псалтырь. Дома были одни девчата - две ее двоюродные сестры Настя с Ниной и дочь Люда. Люда училась в десятом классе. Настя работала в трамвайном парке на стрелках, а Нина училась в ПТУ на кондитера. Встретили они Машу не дружелюбно. Поля до приезда Маши сказала им, что к ним привезут больную девочку на время. «Она сиротка, не ходит ножками уже семь лет, такая красивая и умная девочка. Пусть поживет у нас. Мы в зале положим на нашу кровать, а мы с Людой у Кати возь

154

мем кровать и поставим от двери, и все будет хорошо». Старшая Настя (ей было 30 лет) научила Нину с Людой: «смотрите, девчата, как привезет Поля эту болящую, не подходите к ней, зачем она тут нужна, вонять будет. Пусть сама ходит за ней, если берет, а нам она не нужна». Из скорой помощи Машу на носилках занесли в комнату, положили на приготовленную кровать, девчата попрощались с ней, пообещали почаще проведывать, приказали девочкам не обижать ее и посматривать, пока придет Аксенова, и ушли. Маша лежала молча на постели. Никто к ней не подходил, вроде ее здесь не было. Люда ушла во вторую смену в школу. Нина ушла в училище на занятие, а Настя притворилась больной, она лежала в передней комнате на кровати и притворно кряхтела, не обзываясь к Маши. Маша лежала тихонько, осматривая комнату. В комнате царила непомерная беднота. Кровать, на которой положили Машу, была поржавевшая с поломанной сеткой, одеяла теплого не было, единственное старенькое байковое, которым укрывалась сама Пелогия с Людой, теперь прикрыли им Машу. Матрац, на котором положили Машу, насыпан был кукурузной листвой, которая перемялась в мякину. Простынки совсем не было. Маленькая, очень твердая подушка, рваной наволочкой, дополняла все постельные принадлежности. Деревянный ящик из-под спичек, служил им вместо кухонного стола, а стульями служили им две самодельные скамьи. Вот и вся обстановка в зале. Единственное, что украшало комнату - это святой уголок, где располагались образа - лики Господа, Матери Божией и святых. Маша посмотрела на эту нищету, на доброжелательство девчат к ней и горько заплакала. «Господи, зачем я сюда приехала? Сама нищая и у них нет ничего. Одеялом меня одели, а сами, чем одеваться будут. Нет, у них ничего, хоть шаром покати, стола даже нет, и я еще обуза приехала, ишь, старшая как с недовольством смотрела на меня, когда меня несли из скорой. Ну ладно, немного побуду и уеду в свою комнату». Настя продолжала лежать молча на кровати и стонать. Под вечер пришла к ним одна высокая худенькая женщина. Она заглянула в комнату и спросила у Насти:

- Ацешо за славна дивчинка лежит на кровати?

- Да якусь больну Поля привезла, - недовольно ответила Настя, вставая с кровати.

Эта женщина, была подружка тети Поли - Мария Филипповна. Вдова. Муж у нее погиб на войне, она осталась с девочкой одна, замуж больше не пошла, а всецело предалась Богу. Ездит по святым местам, молится, творит добрые дела и научает людей к добру. Сама очень добрая, милостивая, мягкосердечная и нестяжательная. Все, что у нее было, расточила, оставила одну пустую квартиру и по сей день странницей. Филипповна сняла с себя ветхую одежонку и сказала: «Ну-ка, я пойду подывлюсь що за больная». Она поставила какой-то сверток на стол и зашла к Маши. Поздоровалась с Машей и спросила:

155

- Что у тебя болит, дорогая, и давно ты лежишь? Маша рассказала Марии о себе:

- Лежу я уже пять лет, после операции у меня не стали ходить ноги.

- А мама у тебя есть?

- Нет

- И отца нет?

- И отца нет, - ответила Маша и заплакала.

- Значит ты сиротка, ну ничего, не плач, Господь сирот любит и хранит их, Царицечка Небесная не оставит тебя. Ты колы приехала сюда?

- Сегодня, - ответила сквозь слезы Маша.

- Поля тебе не бачила ще?

- Нет, ее нетдома, она пошла до покойнику, - ответила за Машу Настя.

- А, цэ вона Максимовичу псалтирь читает. Ну, ничего, скоро Поля придет, тебе веселей станет. Ты, наверное, есть хочешь? Время уже к вечеру подходит. Ну полежи, дорогая, я сейчас приду, а ты Настя, пожалуйста, не обижай ее, - она наскоро оделась и быстро ушла.

- Ця жинка божественна, - сказала Настя Маши, - вона все время по монастырям мотается, така хороша, смирна и добрая. Всем всегда поделится, я ее дуже люблю. Вона як прийде с монастыря, всегда гостинец нам привезе, и дуже гарно раскаже промонахов и странников. Вона теперь и к тебе будет швендить. Она любиттаких болящих.

Маша слушала Настино повествование и думала - «за каких-то монахов и где этот Пачаев? Кто такие эти странники». Она не имела понятия об этом. В детстве слышала слова, которые употреблялись к некоторым людям: «что ты покрылась, как монашка» или «чего он не женится, в монастырь, что ли собрался?», но значения этого слова она не знала, что такое монашество - ей были чужды эти слова. Пока Настя рассказывала за Мариину странствующую жизнь, тем временем Мария смоталась домой, и появилась уже на пороге с узлом в руках. Она притащила полную большую миску вареников с капустой и творогом, развернула узел, попросила у Насти тарелочку, положила вареники и подала Маши.

«На-ка, детка, покушай горяченьких украинских вареников, я тебе немного и галушек принесла, ешь не стесняйся, немного подкрепись, а там и Поля придет. Настя иди и ты уже, вареники такие хорошие и душистые, иди скорей ешь, их тут много, всем хватит». Она покормила Машу, поговорили с ней и уходя домой, она наказывала ей: «ты, детка, не волнуйся, не плачь, молись понемногу Богу, проси Царицачку Небесную у все будет хорошо. Я сейчас пойду домой, а завтра еще приду к тебе, проведаю. Настенька, ты смотри не обижай ее сиротинку, приглядывай за ней, когда Поли будет некогда. Царицочка Небесная за все отблагодарит тебя. Это очень хорошо - досмотреть болящего. Ну, оставайтесь с Богом, я по

156

шла». После ухода Марии в хате наступило снова мертвое молчание. Настя к Маше не заходила, все что-то возилась в кухне. В скором времени пришла со школы Люда, потом Нина. Все вместе они поели вареников, которые принесла Мария и начали готовить себе ужин. Наварили картошки, принесли из погреба малосольных помидорчиков и сели за стол. Сначала если все молча, а потом Настя не стерпела и предложила Маши поесть горячей картошки.

- Спасибо, я не хочу есть

- Чего там спасибо, на ешь, - говорила Настя налаживая на блюдечко картошку, - картошка свежая, такая вкусная, съешь с малосольным помидорчиком, они такие хорошенькие и вина бы сюда сейчас стопочку, эх и гарно тогда бы поужинали, и Настя крякнула от удовольствия, подовая Маше тарелку с картошкой, -ешь на здоровье, я еще добавлю, если будет мало.

В этот день тетя Поля пришла домой поздно, открыла дверь, она увидела на своей кровати Машу. От радости она бросила на пороге гостинцы, которые ей дали на поминках, подбежала к Маше, обняла ее и заголосила: «кого же я вижу, кто же это ко мне приехал». До поздней ночи вели они разговор, и лишь за полночь легла спать тетя Поля. Судорог тогда у Маши еще не было, и она лежала спокойно. Они появились у нее позже, спустя несколько месяцев. Настя, Люда и Нина быстро сдружились с Машей. Все трое они полюбили ее и вскоре стали неразлучными друзьями. Все тайные секреты они доверяли только ей, за всяким советом обращались тоже только к ней. Так начиналась Машина жизнь в Иванищевом яру. В эту осень, когда она приехала к тети Поли, холода начались рано, сразу после Покрова. Топлива на зиму у тети Поли не было, не за что было покупать, и даже дров в это время у Пелогии не было. Маши было очень холодно лежать в нетоп-ленной хате. Но делать было нечего, надо было мириться со своей горькой судьбой. Так начиналась Машина горькая жизнь в Иванищевом яру. Но ей не привыкать к таким тяжелым условиям, она с детства привычна к ним, и теперь ее не страшило переносить все скорби и невзгоды.

В скором времени по приезду Маши к Пелогии, в начале ноября, перед днем памяти чудотворной иконы Матери Божией Казанская, Маши приснился таинственный необыкновенный сон - Бежала я по незнакомому длинному мосту, под которым текла широкая быстроходная речка с чистой прозрачной водой. По средине моста я остановилась и облокотилась на перила, задумчиво смотрела вниз на бурно-журчащую, неугомонную воду, куда-то спешащую, словно боясь опоздать. В этой чистой прозрачной воде мне захотелось искупаться. День был жаркий, солнце щедро посылало на всю природу свои горячие лучи, как бы стараясь всех обогреть, что бы никто на него не обижался. С противоположной стороны речки, берег был пологий и чистый. Там место, подходящее для купания. Мне надо перебежать мостик, там спущусь к речке, покупаюсь и напьюсь. Я очень

157

устала и хочу пить. Поправив на голове косынку, я быстро побежала по дрожавшему, старому мосту. Пробежав несколько шагов, неожиданно для меня, мост у меня под ногами обломился, и я с высоты полетела вниз и упала в самую середину бушующей волнами реки. Холодные жгучие волны захлестнули меня в свои объятия и понесли по течению. От страха и холодной воды, я умоляюще закричала: «О, Боже мой, Боже мой, как страшно, спаси меня, я утопаю», - и стала звать на помощь. Вблизи утопающей ни единой души. «Что мне делать? - в отчаянии думала я. Я не умею хорошо плавать и не справлюсь с страшными бушующими волнами». Словно играясь со мной, волны безжалостно, поминутно накрывали меня с великой силой, то выбрасывали на поверхность. Силы мои иссякали, я почти теряла сознание, и в последний раз выброшенная волной на поверхность воды, я увидела стоявшего на берегу стройного прелестного юношу, в белоснежной длинной одежде, с распущенными кудрями по плечам. На мосту, откуда я упала, появился молодой парень, лет двадцати трех, стройный, чернявый, чуть выше среднего роста, привлекательной внешности. Облокачиваясь на перила моста, он со страхом смотрел на меня утопающую. Стоявший на берегу прелестный юноша повелел стоявшему на мосту быстро спуститься к нему. Тот быстро спустился с моста и бегом побежал к прелестному юноше. Юноша благословил подбежавшего и немедленно, повелительно, сказал ему:

«Иди, помоги этому чаду, что бы не утонула и не затерялась в бушующих волнах, вынеси ее на берег, и неси осторожно прямо, не сворачивай с прямого пути, а потом она будет тебе великим помощником в твоих скорбях, нуждах и недугах, и путеводителем в твоей жизни, до конца твоих дней».

Молодой человек спустился с берега в воду м как по суше быстро подошел ко мне. Он легко взял меня из бушующих волн и понес на берег. Ноги его, словно по суше, не вязли в речных бушующих волнах и песке. Легко и аккуратно он вынес меня на берег, к стоявшему юноше и я проснулась.

О своем сновидении я рассказала тети Поли. Выслушав историю моего сна, она сказала: «Это сон, Машенька, не простой, а от Бога, раз ты видела юношу в сияющей одежде, который пришел к тебе на помощь. Это, наверное, твой ангел-хранитель послал тебе земного благочестивого помощника, который спас тебя и должен помогать тебе в твоей жизни, в твоих мучениях. Ну, на все воля Божия, что Господь дает, то и будет», - сказала тетя Поля и пошла в сарай за дровами. В субботний день, под вечер, к нам зашел незнакомый мне молодой человек. Он остановился в передней комнате, поздоровался с тетей Полей, о чем-то тихонько поговорил с ней. Затем она пригласила его в комнату, где лежала я.

- Заходи, не стесняйся, у меня вот, девочка больная лежит, сиротка, она пять лет уже не ходит ножками, я ее из больницы взяла. Познакомься с ней, рас

158

скажи ей что-нибудь о Боге, и может у тебя духовные книжечки хорошие есть, дай ей почитать, пусть просвещается.

- У меня нет ничего с собой поучительного, только тетради одни, от руки написанные, - ответил незнакомец, заходя в комнату вслед за тетей Полей.

Увидя незнакомца, я сразу вспомнила свой сон и узнала в нем своего избавителя, который во сне меня избавил от гибели в бушующей волнами реке. Он был молодой, таких же лет, какого видела я во сне. Чуть выше среднего роста, чернявый, с открытым, добрым, бесхитростным, доверчивым лицом, приятной, почти красивой внешностью, одетый он точно в такой же одежде, в какой я его видела во сне: в простом сереньком плаще и в простых яловых армейских сапогах. Он сел на скамеечке, неподалеку от меня и молча сидел, пока тетя Поля поставила на стол горячий борщ и пригласила его обедать. Он так же молча разделся, положил плащ на скамеечку, помолился и сел есть борщ. Я смотрела на его симпатичное, серьезное и бесхитростное лицо, на его простую одежду и думала: «наверное этот молодой человек тоже бедный, но видно добрый, смиренный и верующий, раз крестился как садился есть». Наскоро пообедал, он оделся и собрался уходить.

- Что ты так скоро уходишь? - спросила у него тетя Поля, - погости с нами, расскажи что-нибудь Машеньки из Божьего писания, а то она у нас ничего о Боге не знает.

159

- У меня нет сейчас времени, я спешу к вечерне, - ответил незнакомец и добавил, - я зайду к вам другим разом, в свободное время.

- Ну, ладно, иди, - сказала тетя Поля, - да не забывай нас грешных, приходи.

- Хорошо, зайду как-нибудь, - пообещал скромный молодой человек, - открывая дверь.

Тетя Поля проводила его за заборчик и вернулась в хату.

- Кто этот молодой человек? - спросила я вошедшую в комнату ко мне тетю Полю. Это Гриша, он очень хороший, смиренный парень, работает мелиоратором в сельскохозяйственном институте, очень верующий, ходит в наш Никольский собор, я его давно знаю. Еще когда строили собор, он тогда еще студентом был. Он очень богобоязненный, смиренный и добрый. Частенько заходит к нам, что-нибудь расскажет или почитает. Он очень много знает из Божьего писания, и нас грешных понемногу просвещает. Спаси его Господи.

- Вот этого молодого человека, тетя Поля, я видела во сне, о котором я вам рассказывала, он во сне вынес меня из речки на берег, когда я утопала в бушующих волнах, я хорошо запомнила его лицо, как наяву. К чему такое сновиденье?

- А может он нам в действительности поможет? - сказала тетя Поля. У Бога все готово, чего не думаешь, а он посылает. В другой раз как он придет к нам, мы расскажем ему обязательно за твой сон, он не женатый, молитвенник большой, может по его молитвам и даст Бог тебе здоровья, ты начнешь ходить ножечками. Ну, будем видать, что нам Господь пошлет.

В этом же году (1960), в ноябре, начались сильные морозы. У нас по-прежнему нечем было топить. Иногда приносила нам соседка Катя ведерко уголька и охапку дров на растопку, тем мы и перебивались. Однажды она принесла байковое одеяло, и одела меня. Мне стало теплей лежать, и через несколько деньков Мария Филипповна принесла мне ватное одеяло, которое она сама смастерила, из старой ветоши. Брала вату, а верх пошила из собранных цветных лоскутков. Одеяло было очень тяжелое, с запахом мазуты, но все же Маши было тепло.

«Ничего, что оно из лоскутков и немного воняет, за то теперь тебе тепло будет, - говорила добрая Мария Филипповна, укрывая Машу, - теперь ты не будешь мерзнуть. А там смотри, Господь уголька пошлет, тогда совсем будет хорошо. Ты только, детка, не плачь, а по не многу молись, Царицечка Небесная дюже добрая, она тебе все пошлет, если будешь молиться и просить ее. Ну, я пойду к вечерней, завтра Казанская (4-го ноября), а ты оставайся с Богом».

Маша не знала и не имела понятия о священном писании, что через писание Господь повелевает добрыми, смиренными, любить Бога и ближних, посещать и помогать болящим и всем нуждающимся, и поэтому ей страшно было не

160

ловко и стыдно принимать, что посылал ей Господь через людей. «Зачем они несут все это, чем я буду с ними расплачиваться? - размышляла Маша, я же лежу, не работаю. Мне нечем платить им, а они как нарочно несут мне - то одно, то другое. Вчера тетя Маруся принесла одеяло, сегодня Нина Константиновна, с Артельной улицы, принесла простынь, подослала под меня, подушку положила под голову, и, вопреки моего желания одела на меня рубашку. Вот чудаки, ну на что я им нужна?» Размышления ее прервала Настя. Она проводила Нину Константиновну, и войдя в хату говорила Маши: «Во, Машенька, як тебя принарядили, а ты все плачешь, не горюй, дорогая, верующие люди очень добрые, они тебя в грязь лицом не бросят, всегда будут тебе помогать, а ты не отказывайся, бери все что тебе дают, все что Бог дает, все это к лучшему, ты не стесняйся, ты больная тебе не грех брать».

До глубокой осени мы продолжали нищенски перебиваться, жили без топлива, часто и густо сидели в нетопленной хате. Хмурые и холодные ноябрьские дни близились к концу. В один из таких хмурых холодных дней нас неожиданно посетил дорогой гость, священнослужитель - отец Феодосий. Привела его ко мне Христина Антоновна, которая впоследствии была великая и добрая моя благодетельница. В этот день у нас был как бы большой праздник. Отец Феодосий с Христиной принесли мне много продуктов: муки, сахара, крупы, постного (подсолнечного) масла и сливочного, картофеля. Отец Феодосий подробно расспросил у меня о моей жизни, самочувствии и материальном положении. Видя, что я плачу, он утешающе говорил мне: «Не надо плакать, дитя. Молись Богу и Матери Божией. Господь милостивый и любвеобилен. Он любит сирот и никогда не оставляет их в своей помощи и защите. Молись дитя, крепись и трудись, будешь невестой Христовой в будущей жизни, если безропотно все до конца претерпишь. Проси Пресвятую Богородицу, Она заступница усердная и покровительница всех сирот, вдов, обиженных и скорбящих. И тебя она покроет своим честным омофором».

Подкрепив наставлениями Машу, гости собрались в путь. «Ну, мы пойдем, оставайтесь с Богом - поднимаясь со скамейки, сказал отец Феодосий, - будет угодно Богу, мы еще придем посетить тебя. Он благословил меня крестом, поцеловал в лоб и, положив мне на грудь пачку крупных денег сказал: «Это тебе дитя, на твои нужды». Христина тоже попрощалась со мной, обещая посещать меня, и гости мои ушли. Проводив дорогих гостей, мы с тетей Полей посчитали деньги, которые пожертвовал мне добрый смиренный служитель Божий. Денег было 1000 рублей старыми (новыми 100 рублей). От радости мы с тетей Полей навзрыд плакали. Горячо возблагодарили Господа за Его за его милость и заботу о нас грешных и своего доброго добродетиля. На второй день, на эти деньги тетя Поля привезла четыре тонны угля, а через день, позже - машину дров. Купила мне и

161

Люды платья. Люды сапожки в школу ходить, ей не в чем было, ботинки у нее совсем прохудились, купила мне матрац одеваться, себе байковое одеяло и набрала продуктов для еды. Себе купила теплый платок и простые сапоги. С этого дня в хате у нас повеселело, у нас было тепло и было что есть. С того дня, как привела Христина ко мне отца Феодосия, он стал постоянным добрым, заботливым моим земным духовным наставником во всех моих нуждах, до конца своей жизни.

Девять долгих лет, Маша пролежала в Яру, вместо двух недель, как она располагала. Из них, - говорит Маша, - три года я лежала у тети Поли. Шесть лет пролежала у ее соседки Кати. Сколько за эти мне пришлось претерпеть всякого рода скорбей, обид, оскорблений, клеветы и унижения, вплоть до изгнания. Вначале, как я приехала к тети Поли, у нас все шло хорошо - горе и радость, хорошее и плохое - мы все переносили и разделяли вместе. Верующие люди стали помаленьку посещать меня и понемногу помогали, кто, чем мог. Жить нам стало не-

162

много легче. Так мы скромно жили с тетей Полей. Наступил первый зимний декабрьский день 1960 года. В этот памятный день, еще с ночи пошел сильный снег с большой бушующей вьюгой. К утру позамело все дороги и пути. Возле нашей избушки намело большие сугробы, возле построек, заборов и по дорогам невозможно было не проехать, ни пройти. Девчата наши - Настя ушла на работу в первую смену, Нина ушла в училище на практику. Тетя Поля в этот день встала поздно (на погоду ей нездоровилось). Она подняла с постели Люду, велела принести из сарая дров и угля, сама стала на молитву. Помолившись Богу, она растопила печку, сготовила завтрак, накормила нас. Проводив Люду в школу, тетя Поля посмотрела на часы и удивленно сказала: «вот Машенька, время как бежит, уже десять минут третьего, надо сходить по воду, а то у нас воды нет, ни грамма и напиться нечем». Она оделась, взяла ведро и пошла по воду, но следом вернулась с порожним ведром.

- Ой, Машенька, там такие большущие сугробы намело возле калитки и на ступеньках, что не вылезешь, надо идти снег отгребать, а тогда поводу идти.

- А вьюга перестала бушевать? - спросила Маша у нее.

- Где там перестала, там несет такая завируха, белого света не видно. Ты, Машенька, полежи немного сама, а я пойду от хаты снег отгребу и ступеньки на гору от калитки прочищу. А то там с водой ни за что не спустишься и не вылезешь, я буду к тебе наведываться, а то девчата придут с работы, воды ни капельки нет.

- Ладно, тетя Поля, идите, я полежу сама.

- Ну, оставайся с Богом, я скоро приду.

Недолго годя, после ее ухода, к окошку подошел высокий седой старичок, очень приятной наружности, в спецовочной темно-синей одежде и старенькой барашковой шапке. Он тихонько трижды постучал пальцами в окно и приятным нежным голосом трижды позвал в окно: «Пелогия, Пелогия, Пелогия».

Мне хорошо было видно его в окно, - рассказывала Маша потом Пелогии, -он немножко постоял смиренно около окна и, не дождавшись ответа, приоткрыл коридорную дверь, заглянул в коридор, что-то положил в дверь и скрылся. Через некоторое время, пришла тетя Поля. Я спросила у нее:

- Тетя Поля, вы никого не видели во дворе?

- Нет, а что?

- К нам приходил какой-то высокий славный дедушка.

- Во, а в хату заходил? Настороженно спросила тетя Поля.

- Нет, он подошел к окошку, постучал три раза в окно и трижды позвал вас - Пелогия. Я очень испугалась его, думала он зайдет в хату, а я одна.

- А потом, куда он делся?

- Он открыл коридорную дверь, заглянул туда, вроде руку протягивал в коридор. Потом закрыл дверь и скрылся за коридором.

163

- Во чудо, ну кто это такой? Я снег отгребала, никого не видела, ну-ка, я посмотрю, не унес ли курей?

У нас в то время было три курочки и петушок. Нам подарила женщина из Ушаковки - Мария. Тетя Поля, не раздеваясь, вышла в коридор и быстро ввернулась с маленьким самодельным пакетом в руках.

- Ты смотри-ка, Машенька, что я нашла в коридоре, - подавая мне пакет, удивленно сказала тетя Поля.

Пакетик был самодельный, плотно запечатан хлебом, простым карандашом, крупными буквами на пакете было написано: «Пелогии, которая живет в Иванищевом Яру, номер 188, от заключенного Василия». Ниже было написано следующее: «Пелогия, это письмо передай Григорию, который посещает Никольский собор. Передай ему честно, не открывая пакета. Я надеюсь на вас, только вы можете честно передать этот пакет по назначению». Последние слова были жирно подчеркнуты. Я прочитала тети Поли содержание написанного на пакете и возвратила ей пакет. Тетя Поля не сразу сообразила, какому Григорию она должна отдать это письмо. Потом вспомнила:

- Машенька, это же, наверное, тому Гриши, что ходит ко мне - мелиоратор.

- Какой мелиоратор? - спросила я у тети Поли.

- Да тот, что тебя во сне спас, вынес тебя из речки. Что ты, забыла, что ли

уже?

- Он был у нас один раз, разве запомнишь.

- Ну ладно, пусть лежит. Как пойду в церковь, отнесу и отдам ему. Любопытная Настя подговорила Машу и тетю Полю осторожно вскрыть

письмо, прочитать, что же там пишет таинственный Василий. Но Пелогия строго сказала: «не трогать, я должна передать его честно кому оно написано». На второй день 2-го декабря погода наладилась, в городе прочистили дороги, и пошел транспорт. Под вечер, тетя Поля вышла во двор нарубать дров, не найдя в сарая ножовки, она вспомнила что ее взяла соседка Ганна. Она пошла к ней за ножовкой и увидела там Григория.

- Вот хорошо, что я тебя увидела, ты мне очень нужен, пойдем к нам.

- Я зайду к вам в другой раз, а сейчас я пойду по своим делам, - отнекивался Григорий.

- Ишь, ты какой, сюда ты время находишь заходить, а к нам зайти у тебя дела являются, дела твои никуда не денутся, подождут, а ты мне срочно нужен, пошли скорей к нам, а тогда со своими делами будешь справляться.

Тетя Поля привела Григория в хату и вручила ему загадочное для всех письмо, Григорий вскрыл письмо, прочитал про себя, посидел немного молча, что-то обдумывая, потом вышел в переднюю комнату и позвал туда тетю Полю.

164

Они тихонько поговорили о чем-то с ней, и зашли оба ко мне. «Знаешь что Машенька, это письмо касается и тебя, - сказала тетя Поля, - Гриша, дай-ка ей прочитать это письмо». Гриша подал мне письмо и сел на скамеечку, ожидая, пока я прочту загадочное письмо. В этом письме через неизвестного заключенного Василия, Господь предупреждает Григория оставить свою невесту, на которой он хотел жениться, и повелевает найти ему болящую Марию. Заботиться о ней, как о самом себе, заменить родителей, возлюбить ее всем сердцем и не оставлять ее без помощи, помогать и нести тяжкое бремя тяжелого креста, что будет велено Господом, все исполнять без распрей и ропота. Неси, Григорий, вместе с болящей все, что ей придется нести на ее тяжелом болезненном одре, до конца ее жизни. Будь прилежен, любвеобилен и добр к ней, ибо множество тяжких испытаний и мучений, скорбей, клеветы и обид будет на ее пути. Храни ее и тебя Господь, Бог вознаградит и наречет своим сыном в обители Отца своего....

С этого дня Гриша стал часто посещать нас, он помогал, тети Поли сходить в аптеку, в магазин, когда не было никого дома. Он присматривал за мной, много мне читал из священного писания, приносил поучительные книги, переписал утренние и вечерние молитвы и повелел мне заучить их. Я постаралась, за три дня выучила все утренние и вечерние молитвы с тетей Полей. Потихоньку он меня подготовил к соборованию и принятию святых Тайн.

10 декабря 1960 года Гриша привез священника Зосиму и дьякона Михаила, причащать меня и масло соборовать. Народу собралось много, человек до двадцати. Отец Зосима, был смиренный и добрый пастырь, соборовал по настоящему, все вычитывал, что положено по уставу. Присутствующие очень хорошо пели. Никогда не слышавшая церковного пения, я очень расстроилась и сильно плакала. А тут еще появилась бабуля Анна Федоровна, и надо же ей было необдуманно ляпнуть: «Ну, слава Богу, пособоровали красавицу, теперь она може скоро умре». Эти слова очень обидели меня и я еще больше расстроилась и начала безутешно плакать. «Ну, зачем они соборовали меня, для того что бы я скорей умерла? - думала про себя я, - вот это верующие, а зло творят, во какие ненавистные, смерти мне желают. Ну что я им сделала, бабка эта аж перекрестилась, когда говорила зловещие слова на меня, может я, скоро умру.

А Настя говорит, верующие дюже добри - вот это добрые, чуть живую в могилу не ложат». Я очень была расстроена и ничего не видела и не слышала, что делалось вокруг. После соборования, служили молебен св.велк.Пантелеймону без акафиста, но отец Зосима сказал: «Больная очень устала, сегодня отслужим простой с водосвятием молебен, а в другой раз будем служить полностью с Акафистом и водосвятием». По окончании молебна, отец Зосима подошел ко мне, дал мне большую просфору и коробку хороших конфет, и вежливо сказал: «не надо плакать, дитя, все будет хорошо, вот мы помолились за тебя, чтобы Гос

165

подь подкрепил твои силы и послал выздоровление. Я верю и надеюсь, Господь не оставит тебя, ибо он слышит наш вопль и скорби и болезни, и в тяжелую минуту Он всегда приходит к нам на помощь. Успокойся и не обращай внимания на неразумных, что якобы от соборования умирают, это ложь. Не для того соборовали тебя, что б больной скорей умер. Соборование - это великое очищение человеческого духовного и телесного недуга. Возьми из священного писания апостола Иакова (в главе 5 стих 14-15) написано : ели кто болен из вас, позовите в дом ваш пресвитера (священника) помолитесь об исцелении, помажьте елеем и помолитесь над ним, помазавши его елеем во имя Господне, и молитва веры исцелит болящего и восставит его Господь. Но люди, не понимают этого и верзят, что на ум взбредет. Успокойся, не плачь, молись помаленьку Богу и все будет хорошо. Оставайся, дитя, с Богом, мы поехали, когда-нибудь еще к тебе приедем». Он благословил меня, а дьякон Михаил подарил мне маленькую иконку «споручница грешных», что-то сунул мне под подушку и быстро побежал за отцом Зосимом.

С этого времени, дьякон Михаил часто посещал меня и помогал мне понемногу материально. Время шло своим чередом. Приближалось Рождество Христово. Вечером, под этот торжественный праздник, тетя Поля спекла немного пирожков, сварила борщ, пшенную кашу и начала собираться к всеночной. Она быстро оделась, взяла ведро с помоями, чтобы не мешало в хате, понесла на двор выливать. Открывая дверь, она заголосила. Я сильно испугалась, думала, что то стряслось, какая то беда, и начала кричать: «тетя Поля, чего вы голосите, что случилось?». Гляжу она тащит в хату с чем - то мешок полный, она притащила его прямо к моей кровати, развязала, взяла сверху лежащую записку и прочитала вслух следующее: «Милостина тайна - да воздаст Господь явно. Примите ради Христа, ешьте и носите на здоровье, ради родившегося Бога младенца».

Из мешка, тетя Поля вынула два килограмма сливочного масла, столько же сала, курицу, мясо, муку, крупу, сахар, литровую банку меда, две банки тушенки, бутылку вина и колбасу. Тети поли сапоги, носки, фуфайку, нам с Людой по платью. Люды шерстяную кофту, мне рубашку, простынку, наволочку и всем по платку. «Вот це да, - со слезами воскликнула тетя Поля, руки у нее тряслись от радости или же волнения, - какая это добрая душа, такую нам радость принесла, дай Бог ей доброго здоровья и душе спасения. Люди заботятся для своей души, а мы грешные, только едим чужое, больше ничего». Мы поплакали, поблагодарили Бога, и тетя Поля пошла ко веночной. На Рождество стол у нас был богатый для разговения. Тетя Поля с храма привела с собой Гришу и нищую Феню. Девчата наши как раз были все дома. Тетя Поля разогрела борщ, нарезала колбаски, огурчиков, поставили на стол пирожки и мясо. Мы пропели рождественские ирмосы и сели разговляться. В этот день у меня много было радости. Ко мне пришли посетители

166

и очень хорошо пели. Так у нас все шло хорошо почти три года, а потом начались мои тяжелые, непосильные скорби и страдания.

За это время, Люда окончила 10 классов, пошла работать в трамвайный парк, там нашла себе жениха, который увязался к ней не на шутку, с тем, что бы жениться на ней и перейти к ним жить. Я очень тревожилась и переживала: «Куда мне тогда деваться, как тетя Поля возьмет к себе в дом приймака?» С того времени, как к Люды пристал жених, тетя Поля стала ко мне плохо относиться. Начала от Гриши замыкать сарай, где находились дрова и керосин. Однажды у меня сильно заболели уши, текли и сильно болели (Гриша нагревал мне соль на керо

167

синке и прикладывал ее к ушам). В один из таких дней, тетя Поля замкнула сарай, где были дрова и керосин, спрятала ключ, и на весь день куда-то ушла из дома. В этот день уши у меня так сильно болели, что я навзрыд плакала от нестерпимой боли. Гриша не знал, что делать. Что бы утихла боль, нужно было приложить тепло, а прогреть соль не на чем, потому что все было замкнуто. Тогда Гриша пошел до тети Ганны Полиныной соседки. Надрал с березовых бревен коры, принес, зажег их в печке и нагрел мне к ушам соль. Я приложила к обоим ушам, и мне стало легче. Потом он позвал Пантелеевну, которая жила напротив тети Поли, по другую сторону яра. Она пришла, подала мне судно и спросила:

- А где же Поля?

- Не знаю, - ответила Маша, - она ушла с утра еще куда-то.

- У, подлюка, что вытворяет! Бросила ребенка, и весь день глаз не показывает, ну погоди, будет ей. Матерь Божия строго бьет за сирот, - и Пантелеевна сжала кулак и погрозила им в воздухе, в ту сторону, куда ушла Поля.

Осенью, в начале октября, как тетя Поля надумала выгнать меня, мне приснился сон. Лежу я в какой-то большой клуне, на большом ворохе пшеницы вниз лицом. Вдруг из-под вороха вылезла большущая серая змея. Она набросилась на меня и сильно укусила за руку, выше локтя. Я очень испугалась и заплакала, с трудом подняла голову и в щель клуни увидела, как змея извиваясь всем телом, поползла мимо клуни, - лукаво поглядывая на меня. Ко мне подбежали незнакомые люди и закричали: «Боже мой, что делать, человек умирает, скорей сюда скорую помощь!» Я изнемогла от боли, все внутри у меня пекло, я кидалась во все стороны, не находя себе места. В скором времени прибыла скорая помощь. Два молодых врача прекрасной внешности, в белоснежных халатах, быстро подбежали ко мне, осмотрели мою руку. Оба сочувственно покачали головой и один из них сказал: «Боже мой, какую же она нанесла ей большую рану. Немедленно несите носилки и повезите ее в стационар. Там ей дадут противоядие, и она будет жить». Юноши бережно положили меня на носилки, принесли в скорую помощь, и один из юношей крикнул водителю: «давай быстрей с сиреной, нам дорога каждая минута!» Машина тронулась с места, и я проснулась.

Через два дня мой сон сбылся, тетя Поля окончательно восстала на меня, высказывала всякую клевету и небылицу, и все повторяла, что «три года я с тобой несу крест, ухаживаю и содержу в своем доме. А ты от меня какие-то тайны с Гришей имеешь!» Я старалась переубедить ее, что это совсем не так, как она говорит, все было напрасно, она не унималась, и, наконец, сердито высказала: «Машенька, ты прости меня, я тебя не выгоняю, но у тебя бабка есть, квартира есть, чего тебе еще нужно?!» Весь этот день я безутешно проплакала, я не знала, что мне было делать, куда деваться? В свою квартиру ехать не было возможности. Во-первых, квартира моя находилась в центре улицы Советской, по которой

168

беспрерывно движется транспорт, а я не переношу шума. Во-вторых, бабушка Антонина, которая присматривала за мной, стала совсем слабенькая, еле передвигалась по комнате. Она не в состоянии была сутками приглядывать за мной, потому что у меня появились судорожные приступы. А Грише, как мужчине, из-за принципа заводское начальство без прописки не разрешало постоянно находиться возле меня. Весь этот день, я безутешно, горько плакала, не находя выхода из своего тяжелого положения. Вместе со мной, не меньше моего, скорбел и Гриша. Как мог успокаивал меня тем, что Господь не оставит меня в беде и непременно пошлет свою помощь, только нужно немного потерпеть.

К вечеру этого дня Гриша тайком от меня пошел до Кати, которая жила по соседству с тетей Полей, на другой стороне Иванищева Яра. Он рассказал о великой моей скорби, о том, что, Поля выгоняет Машу, и она плачет, что ей некуда деваться. В свою комнату ей ехать - там некому за ней ухаживать. Бабушка едва ходит, за ней самой нужен уход, и у Поли дальше оставаться невозможно. Маша безутешно плачет весь день, что с ней делать, куда ее определить не знаю. Она просит написать в собес заявление, что бы ее забрали в дом инвалидов, но Господь, через заключенного Василия, повелеваем мне, и другим заботится о ней, а мы вот как заботимся, доводим до безвыходного положения беспомощного беззащитного больного. Слушая Гришу, о горькой участи сироты, Кате жаль стало эту болящую сироту, она сама росла в нищете и скорбях. В раннем детстве она лишилась отца, его при сталинских временах осудили на 10 лет и он умер в заключении. Мать ее Ефрасинья воспитывала сама их двоих - ее и старшего брата Николая. Жили они бедно, едва существовали. Коровы у них не было, как и никакой другой скотины, кроме десятка курей. Тяжело Ефрасиньи в те тяжелые времена было, прокормить своих деток и она от горя и недоедания тяжело заболела и умерла, оставила их с братом на попечение Богу. В раннем юном возрасте, Катя переехала в Ворошиловград по рекомендации вешенских знакомых ее матери. Первое время, она жила у этих знакомых, а потом нашла себе частную квартиру и устроилась в завод МПС, в литейный цех чернорабочей, выкидывать землю, где выливали какие-то детали. Работа была вредной, пыльной и тяжелой. В этом цехе она очень простудилась и заболела двусторонним воспалением легких, а вскоре у нее появились очаги на легких. Долго она лежала в больнице. Выписавшись из больницы, Катя снова пришла на свою работу, хотя ей врачи запретили работать на ней, но деваться было некуда, нужда заставляла ее трудиться.

На прежнем месте, ей снова стало очень плохо. Баба Настя - кубанская казачка, работавшая в одном цехе с Катей, настойчиво советовала уйти ей с этой работы.

169

- Ты тут пропадешь, - говорила она ей, - уходи от сюда поскорей, я говорю тебе как своему дитю, а работу себе всегда найдешь, не беспокойся, была бы шея, а ярмо всегда найдется.

- Мне тяжело будет жить, тетка Настя, - говорила Катя, - ведь я буду мало получать на другой работе, мне нужно хорошо питаться, врачи сказали «усиленное, хорошее питание - твой главный врач», и за квартиру надо платить каждый месяц.

- Не выгадывай, Катя! - строго сказала баба Настя, а сели ты совсем свалишься, тогда и деньги тебе не нужны будут, не тяни, переходи на другую работу, пока еще не поздно, а то будешь хватать себя за локоть, да не достанешь, ничего, проживешь с Богом, свет не без добрых людей. Я вот летом себе хату в Иванищевом Яру сделала, и тебе сделаем потихоньку, приходи, сейчас осень, камня в яру много, вода нанесла. Собирай камушки, как я делала, носи в кучу, где хату наметишь делать, а ранее весной, живы будем, начнем лепить, какую слепим, как Господь управит, хоть маленькую, но своя, и будешь жить все лучше, чем на квартире. Я этим летом, себе сделала комнатушку, и Поле, помогла слепить флигелек на две комнатушки. Она на осень переходить будет в свою хату. Гляди, Катя, приходи на днях ко мне.

Катя так и поступила, по совету бабы Насти: рассчиталась с работы из литейного цеха и ушла в завод Артема, в цех, где эмалируют посуду. Осенью носила камни в яру по выходным дням, а весной, с помощью бабы Насти, она построила себе маленький флигелек. Великим, тяжелым трудом и усилием досталось это строительство на долю этих одиноких бедных женщин. Строительный материал: глина, песок и вода - все доставлялось на их натруженных плечах. Таким образом, строились почти все женщины в этом яру, в том числе и Катя. Вот и теперь, видевшая много скорби и нужды Катя, сострадательно отнеслась к моему горю, о котором ей поведал Гриша. Она сочувственно заплакала, немного подумала и сказала Грише:

- А что если мы перенесем ее ко мне? Только я не смогу все время сидеть с ней. Я же работаю. Если бы мне кто-нибудь понемногу помогал.

- Ночью и в выходные дни я буду помогать, - ответил Гриша, а вот когда мы на работе будем, кто будет с ней?

- Может сходить к бабы Насти, поговорить, она убирает в конторе утром, уберет и весь день дома. Ну, надо же как-то улаживать - не выкидать же ее в яр. Я сейчас сбегаю к ней, а ты подожди, н уходи.

Она быстро накинула на себя жакетку и побежала к бабы Насти. В скором времени она вернулась вдвоем с бабой Настей. Открывая дверь, она с порога закричала:

170

- Не горюй, Гриша, баба Настя согласна помогать нам. Иди к Поли, а мы сейчас постелем ей постель, и перенесем ее ко мне.

- А Машенька говорила, согласится она переходить к тебе? - спросила баба Настя.

- Да куда же ей деваться, конечно, согласится. Там поля как змея шипит на не. Людки жених нашелся, во двор принимают, а Маша им не нужна, вот Поля и вооружилась разноситься на Машу, на чем свет стоит.

Гриша ушел, Катя с Анастасией послали постель и через полтора часа Машу перенесли к кати. В этот день вечером Поли от заключенного Василия было прислано письмо, таким же образом, как и первое. В письме Господь предупреждал ее, что за эту болящую она будет строго наказана, если не покается, и когда Гриша ей напомнил: «Не боитесь ли вы гнева Божьего?». На это Поля дерзко ответила Гриши: «Ну что ж, будь что будет». А Люда, дочь ее, дополнила: «Нам Машеньку не выгодно держать». После получения письма, Поля сильно устрашилась, смирилась и звала Машу назад к себе, но Маша категорически отказалась идти к ней жить.

Через две недели, после моего изгнания, тетю Полю постигла великая скорбь, вопреки моей просьбе ко Господу не наказывать ее, рази меня грешной, с нее сняли совсем вторую группу инвалидности, назначили ее трудоспособной. После комиссии зашла она ко мне со слезами: «Что делать, я больная, работать не могу, а врачи сняли группу. Это мне за тебя Машенька, наказал Господь». Я как могла, успокаивала ее и сама плакала. Я никогда не помню зла, и тетю Полю мне тогда было очень жаль, но не моя была на это воля. Я не желала ей зла, - это знает Господь. Через десять дней, после снятия группы, тетю Полю постигло другое, более тяжелое наказание - ее арестовали за то, что будто бы она перепродавала какие-то шерстяные кофты и осудили на год тюремного заключения. Я очень плакала за ней, мне до глубины души было ее жаль. Я просила Господа помиловать ее. Наказание свое она отсидела - год, от звонка до звонка. «Вот и будь что будет!» - Господь осмеян никогда не бывает и сполна отплатит по заслугам каждому.

У Кати я прожила шесть лет, без трех дней. Все эти годы шли мирным обычным порядком. Жили мы тихо и мирно. Иногда у бабы Насти бывали заскоки, вспыхивало зло, но я старалась угасить его, всегда примеряла ее с Катей и Катю просила не заниматься с ней, лучше промолчать, так она и делала. В редких случаях Катя не выдерживала, и тогда поднимался скандал. Помню, как однажды они вешали вдвоем иконы в уголок после побелки, и баба Настя все время бубнила на Катю, то за одно, то за другое, все ей не так делала. Катя не выдержала, заплакала и в гневе сказала на бабу Настю - «ходишь тут, шипишь как змея, всех уже загрызла! Машу с Гришей с потрохами съела бы, все на них мне бурчишь, да

171

подшкиливаешь против них, а теперь и на меня как собака бешенная набрасываешься! Я тебе не Маша с Гришей, отпор быстро дам, больше лезть не будешь!» Я тогда успокоила их и примирила, и у нас опять шло все хорошо. Меня так же посещали посетители и мои добрые благодетели - отец Феодосий и дьякон Михаил.

В конце 1964 года, меня посетило новое горе, умерла дорогая моя бабушка Антонина, что вначале присматривала за мной и жила в моей комнате по ул.Советской. Тяжело я перенесла эту разлуку с ней. Она была в то время единственная, кто мог так преданно с любовью ухаживать за мной, как мать за своим дитем. Каждую мою тряпочку, каждую ниточку бережно сохраняла для меня, и до последнего конца, она любила меня и беспокоилась обо мне. Я никогда не забуду ее, до конца своей жизни буду молиться, что бы Господь помиловал ее и ввел в свою обитель вечной жизни.

После смерти бабушки Антонины, мне обещали в горисполкоме обменять мою квартиру на изолированную, так как моя комната была вместе с соседями -совместная кухня и коридор. Чтобы сохранить комнату, для этого мне нужно было приписать какую-нибудь женщину для ухода за мной. Баба Настя нашла мне бабусю Герасимовну, привела ее ко мне, познакомила и очень расхвалила ее: «Бери, доця, не разгадывай, она такая добрая женщина, очень верующая, она тебе будет как мать». Я понадеялась на совесть бабы Насти, взяла себе эту Герасимовну, приписала, и она до сих пор живет в моей квартире, а меня за мою доброту отблагодарила всякого рода клеветой. Долго я хлопотала себе изолированную квартиру.

В декабре 1965 года горисполком выделил мне квартиру на квартале Шевченко. Начальник городского жилотдела Коростылев сказал бабы Насти с Гришей: «можете сегодня перевозить свою больную на новую квартиру». Но когда Гриша с бабой Настей пошли получать ордер, меня в списках получивших квартиру, не оказалось. На следующий день баба Настя пошла в горисполком, справится, почему мне не дали на квартиру ордер. На этот вопрос начальник жилищного отдела заявил:

- Мы еще будем разбираться, что вы за люди.

- Мы такие же люди, как и вы все, - ответила ему баба Настя.

- Трудитесь то трудитесь, - лукаво повторил он, косо поглядывая на бабу

Настю.

- А чем же мы не такие как другие, что Богу молимся? Бог вас и мешает, -смело сказала ему баба Настя.

На это он лукаво ответил:

- Если Жерина хочет жить, на что ей Бог, что оней дал? На лукавый вопрос баба Настя ответила:

172

- Если она не станет верить, вы ей дадите жизнь и вылечите, что б она ходила, поставьте ее на ноги, если вы очень мудрый.

- Ну, это ты очень загинаешь, - ответил Коростылев, идите, жалуйтесь на меня, я по закону поступаю, а нес потолка беру приказы и отказы.

Я очень скорбела и сильно плакала, но жаловаться мы никуда не пошли. Одному Господу я рассказывала свою обиду и скорбь. Дня через два пришла меня посетить дорогая моя знакомая Нюся, очень верующая и рассудительная. Она никогда не оставляла меня в скорбях и нуждах, и в трудную минуту всегда приходила ко мне на помощь. Познакомилась я с ней в больнице в нервном отделении. Она оказалась очень добрая, отзывчивая, чувствительная и сострадательная к горю и скорби других. В самые тяжелые минуты, она протянула мне руку помощи. Я всегда вспоминаю о ней с великой благодарностью, ибо через нее я познала Господа Бога и добро.

С великой скорбью я рассказала ей о своем горе, что мне отказали в квартире за то, что я верю в Бога, всячески высмеивали меня, называли сектанткой. Нюся внимательно выслушала меня и смиренно сказала: «Машенька, милая, если тебя поносят за Господа, ты не плачь, претерпи, возложи свое скорбное иго на Его святую волю, и Господь никогда не оставит тебя без помощи своей надеющегося на Него. Может тебе Господь послал испытание, как Иову библейскому, что бы испытать его. Он лишил его всего имения, скота и даже детей, потом его поразил проказой. Все друзья от него отказались, вывезли его за гору в ров! Во рву, забытый всеми, он скоблил гнойное тело, но Бога не похулил, даже когда жена ему сказала - «не раболепствуй перед Богом, а похули Его, чтобы умереть». Но он сказал жене: «И ты, как одна из безумных, неужели мы должны только блага от Бога принимать» и он до конца испытания остался верным Господу, и за его истинную веру в Бога, и терпение, Господь дал ему еще много лет жизни на земле, и втройне вознаградил его богатством и детьми. Так и ты, милая Машенька, молись, проси, может для тебя Господь что-то лучшее приготовляет. Мы не знаем, что Господь хочет от нас, мы должны терпеливо ждать его милости и молиться, Он сам все сделает, что нам нужно». Своей благоразумной беседой она успокоила меня, и от ее ласковых, добрых слов мне стало легко на душе. Я перестала плакать и действительно, как говорила Нюся, Господь не оставил меня в своей милости. Случилось это в скором времени.

После отказа мне квартиры, в один из воскресных дней, меня пришла посетить незнакомая старенькая бабушка, назвали ее две пришедшие с ней женщины, Анна Афанасьевна. Она очень плохо слышала, поэтому со мной мало разговаривала, а все расспрашивала обо мне у Гриши. Женщины мне потихоньку шепнули, что эта бабушка очень богата, зять у нее большой начальник, она тебе сможет

173

помочь. Бабуся смело осмотрелась кругом до мелочи в хате, на улице и сказала женщинам:

- О Боже мой, какая тут бедность-то, ужас, - потом подошла к Гриши и спросила - эта халупинка болящей или есттут другой хозяин?

Гриша ответил ей, что эта хата девицы Кати, а болящую, она взяла к себе временно, потому что она сирота.

- А ты кто тут будешь?

- Я здесь такой же посетитель как и вы, иногда прихожу помогаю, посижу с болящей, когда нет никого дома, около нее нужно постоянно сидеть и дежурить, одну ее нельзя оставлять, у нее часто бывают приступы судороги, и ей нужно в это время помогать.

- А родители у нее есть?

- Нету нее никого, - ответил Гриша.

- Как никого? А братья, сестры или родственники какие есть?

- Никого у нее нет, - повторил Гриша.

- Что она, совсем безродная? - удивленно сказала бабуся.

- Да, совсем безродная, - ответил Гриша.

- О-о-о, - протянула Анна, значит она сирота, о таких нужно заботится, помогать таким нужно. Господь строго повелевает нам, заботится о таких несчастных, ну я маленько посижу, подожду хозяйку, мне нужно с ней поговорить, - сказала Анна и начала балагурить с женщинами.

В скором времени пришла с магазина Катя. Анна, быстро познакомилась с ней и все подробно расспросила у нее за меня, сколько лет я лежу в постели, и где я находилась до прихода к ней. Катя рассказала ей подробно обо мне от начала до изгнания меня тетей Полей. Анна сильно расстроилась и спросила у Кати:

- А ты долго будешь держать ее у себя? Катя рассмеялась и сказала:

- Я бы ее сегодня отправила, если б у нее была своя квартира или своя хата. У вас зять большой начальник, поговорите с ним, пусть походатайствует ей государственную комнату.

- А ухаживать за ней кто будет? - спросила Анна.

- Да мы бы ухаживали, ходили бы к ней. Толклись бы там на месте.

Анна замолчала, пристально посмотрела на Катю, что-то обдумывая, а затем неожиданно для всех спросила:

- А если купить воттакую хату как твоя, сколько будет стоить?

- Я никогда не интересовалась этим вопросом и вообще не знаю, какие сейчас цены на дома, - ответила ей Катя.

174

- А вы с Григорием, походите, приценитесь, в какую цену стоят маленькие флигельки, что бы купить для нее.

- А что ходить без толку, за что покупать-то, если мы нищие, за душой ни

гроша.

- Я у вас деньги не спрашиваю, а прошу подыскать маленький флигелек, узнать, сколько он стоит, и обязательно скажете мне.

Уходя от нас, Анна строго приказала подыскать для меня маленький домик и сообщить ей. И начались Гришины мытарства о покупке для меня хаты. Почти два года тянулось у нас с этой покупкой. Дьявол не оставлял и здесь меня в покое, и наносил мне всякие неприятности и скорби. Один Господь ведает, да Гриша очевидец, сколько я претерпела скорбей, обид и пролила слез, пока переехала в свою хату. Вначале дьявол восстал на меня через тетю Полю, потом на нас с Гришей ополчилась бабушка Анна. Восстала она на нас за деньги (деньги ей передал архимандрит Севастьян), которые дала мне на хату. Через некоторое время дьявол внушил ей забрать у меня деньги и отослать, а Почаев какой-то Евдокии, с которой она познакомилась, когда ездила в Почаев, в святую обитель помолиться. Приехав из Почаева, она пришла ко мне, вызвала в коридор Гришу и заявила ему: «отдай мне деньги, что бы Маша не знала, я передам их в Почаев, там у Евдокии свиньи чушки стоят в грязи, ей необходимо нужны деньги на постройку свинарника». Через полуоткрытую дверь, мне слышен был ее разговор с Гришей о деньгах. Я сильно расстроилась, плакала и в горечи настойчиво сказала вошедшему Грише: «отдай ей книжку и пусть забирает все свои деньги, они мне не нужны, а меня пусть навсегда оставит в покое». Деньги, которые пожертвовала мне бабуся, положила в сберкассу на имя бабы Насти. К Гриши она последнее время не благоволила. Дьявол внушил ей к нему недоверие и поэтому они деньги положили в кассу на Настино имя. Гриша взял из шифоньерного ящика сберегательную книжку и, отдавая бабуси сказал: «Маша сказала, заберите все свои деньги и пусть Афонасьевна оставит меня в покое и не расстраивает и без того мою болящую душу». Так как Анна сильно не дослышала, она в начале не поняла моего ответа через Гришу, но понявши в чем суть дела, бабеля (так звали мы ее) словно на крыльях влетела в комнату, подбежала ко мне и закричала:

- Э-э-э, дюже ты доченька умная, а кто тебе без меня поможет, если я тебя оставлю. Вы мне скажите, сколько у вас всех денег?

- Две тысячи ваших на книжке и сто рублей нам пожертвовали люди. Вот пока и все деньги.

- Ну так бы давно и сказала. Я деньги пока забирать не буду, скорей ищите

хату.

Она сварила нам с Гришей борща и ушла. Вскоре после этого Гриша нашел хату по улице Макарова 95. В субботу сторговали, а в воскресенье я уехала в сана

175

торий. На оформление дома оставила доверенность Гришиному куму Николаю (ныне священник в селе Новосветловка). Проводив меня в санаторий, Николай с своими другом Михаилом Гнидой пошли на Макарова, осмотрели еще раз этот домик, и Михаил посоветовал брать его Николаю.

- Тут нужно делать капитальный ремонт, - сказал он Николаю, - а кто все это будет делать, кому оно нужно?

А Николай добавил:

- Действительно, ремонта здесь уйма, тут своему ума не дашь, а еще сюда нужно будетходить.

И в назначенный день Николай не пошел к нотариусу для оформления дома. Хозяин дома ждал нас месяц, не дождавшись, продал дом другим людям. Больше он ждать не мог, ибо этот дом был наследственным, и наследники, племянник стеткой за него судились, потому что покойный хозяин этого дома сделал завещание после своей смерти не на сына, а на свою сестру, и за этот дом у племянника с теткой было четыре суда. И лишь на четвертом суде разобрали их дело и под этот день, когда мне ехать в санаторий, сыну умершего суд разрешил продавать дом, а тетке своей уплатить четвертую часть. Поэтому тот наследник не мог ждать нас, пока мы приедем. В августе этот дом купили другие люди, и на зиму я снова осталась у Кати.

Всю зиму Гриша ходил по улицам в поиске домика, но ничего подходящего не находилось. Он часто проходил мимо этого дома (Макарова 95) который нам не удалось купить, и все о нем жалел, что так у нас получилось. Года за полтора до продажи этого домика, мне приснился сон.

Вижу я красивую широкую улицу, и я стою возле домика, красивой архитектурной работы. Я осмотрела кругом этот домик, утопающего в зелени, и сказала вслух сама себе: «вот бы мне такой аккуратный домик и больше ничего лучшего не нужно». Вдруг, неизвестно откуда, ко мне подошла необыкновенной красоты юная девочка. Она повернула меня кругом и я оказалась на другой улице, подвела меня к бедному обшарпанному домику и сказала: «вот, принадлежит тебе». Я осмотрелась вокруг и увидела во дворе, напротив этого, низенькую летнюю кухню, с покоробленным фундаментом и множеством кривых старых деревьев. Я перекрестилась и громко воскликнула: «Ну, пусть хоть и плохенький, да свой будет», - и проснулась.

Сон мой оказался верным и истинным. Через год мы все-таки купили этот самый домик, случилось это так.

Баба Настя еще с января начала сильно вставать на нас с Гришей, то ей не та поздоровались, не так что то сказали, то жаловалась Кати и Валентины: «Чего мне Маша никогда ничего не дает?» А что я ей могла дать, если я была сама нищая, в то время я получала пенсии 30 рублей, вот и грейся и питайся на них, оде

176

вайся, покупай лекарства, плати им за уход и покупай подарки. Злоба разгоралась с каждым днем все больше и больше, и она начала подстрекать против нас Катю. У меня тогда получились приступы почечной колики, но я еще не знала, что у меня камни в почках. Когда у меня начинался приступ, я не кричала, так как у меня были парализованы голосовые связки, я разговаривала шепотом и только сильно плакала от невыносимой боли, хватаясь единственной левой рукой за спину кровати. Правая рука у меня была парализована. Баба Настя со злом говорила на меня: «опять начинается концерт, разве она плачет, что у нее болит - не по ее сделали, вот и выкидывает свои коники». Всю эту зиму мы с Гришей жили в скорби и переживаниях - это пройдет, а Баба Настя уже вытворит другое. Зима, в этот год была очень холодная, угля у нас не хватало. Уже в феврале у нас нечем было топить. Я лежала все время на грелке и все равно замерзала, у мня от переохлаждения, снова простыли и заболели уши, болели и сильно текли. Долго я тогда мучилась с ужасными ушными и почечными болями в холодной хате. Уголька Гриша ходил добывать у людей. Как то пошел он к доброй старушке Семеновне. Она жила над яром, по улице Павлова, попросил у нее ведерочко угля, для болящей. Она с радостью воскликнула: «О, мой дорогой, я и два для Маши дам, приходи еще сынок», - провожая говорила она Грише. Люди хотели собрать денежек и привести для меня угля, но Катя запротестовала: «не нужен мне уголь, я сама в состоянии купить и привезти себе угля». Так мы и перебивались в холодной хате. От нерегулярного отопления стены отсырели, начали течь и покрылись плесенью. Я лежала под несколькими одежонками и все равно замерзала. От холода и сырости, тогда у меня заболели две почки. Приступы у меня повторялись все чаще и продолжительней. Боли были ужасные с ознобами, но я никому не жаловалась на свою судьбу, кроме Господа и Гриши. С бабой Настей и Катей у нас отношения были по-прежнему натянутые. Они все больше отдалялись от меня. Катя почти не заходила ко мне в комнату. Перестала убирать в комнате, варила есть себе отдельно, мне кушать не готовила и не заботилась. Гриша добывал кое-где дрова и подтапливал понемногу на ночь печку, что бы было теплей мне лежать. Но она и того лишила меня. В удобное время, что б мы не видели, взяла и наглухо замазала входную печную дверцу. С этого дня остались мы совсем в нетопленной сырой комнате. Скорби моей не было границ. Я не находила себе покоя, и не знала что делать, куда деваться.

Однажды, в холодный дождливый день, по вечер пришел ко мне неожиданно мой духовный отец Феодосий. Он застал меня плачущей. В комнате было холодно, я положила на грелку руки, которую Гриша нагрел у соседки Ивановны, и горько плакала. Втаком состоянии и застал он меня.

- Чего ты, дочечка, плачешь? - спросил он, благословляя меня.

177

- Просто, отче, плачу, что-то на душе неприятно, тоскливо и хочется плакать.

178

- Не надо расстраиваться и плакать, крепись, дитя, когда ты веселая и мне старому хорошо, а когда ты плачешь, и я скорблю и плачу сердцем вместе с тобой. А чего вы не топите, у вас в хате очень холодно и сыростью тянет, у меня аж ноги заболели. Они у меня на Урале на ссылке простужены и сильно холод, и сырость не любят, и сразу начинают болеть. Гриша, чего ты держишь дитя в холоде, затопи быстрей печку, - сказал отец Феодосий.

Я безутешно заплакала и сказала:

- Отче, нельзя топить печку.

- Отчего? - настороженно спросил он.

- Печку запломбировали.

- Кто? - недоумевал отец Феодосий.

- Да пойдите, посмотрите.

Отец Феодосий вышел в переднюю комнату, глянул на замазанную дверцу и молча, удивленно развел руками, а пришедшая к ним Христина Антоновна, со страхом перекрестилась и сказала: «Боже мой, что вытворяют-то, как же они греха не боятся?» Отец Феодосий пришел из той комнаты, сел на стульчик возле меня и долго сидел молча, потом взял меня за руку и ласково сказал: «не плачь, дитя, потерпи маленько, Господь определит тебя, а их безнаказанно не оставит. Господь любит сирот и строго наказывает всех тех, кто посягает обижать таковых». Он подозвал к себе Гришу, сидящего возле стола, и сказал: «Во что бы то ни стало, Гриша, нужно покупать ей хату, подыскивай скорей. Деньги я оставлю у своих хозяев, вот, у Христины Антоновны будут лежать. Когда будут нужны, приходи и забирай». Прежде он обещал немного добавить на хату, а теперь, когда увидел мою горькую, тяжелую жизнь, он сказал: «Ищи, Гриша, скорей хату, у вас есть две тысячи и я помогу вам, что бы была моя здесь повинная часть».

Изо дня в день ходил Гриша в поиске покупки дома, но по нашим деньгам ничего подходящего не находилось, а скорбь моя с каждым днем увеличивалась. Катя с бабой Настей с каждым днем все больше наглели. Однажды баба Настя заявила мне:

- Знаешь, доця, у меня не хватает зарплаты на мои нужды, я пойду к евреям убирать квартиру два раза в неделю, мне будут платить 30 рублей в месяц. Хай Гриша сидитстобой, а я когда смогу, приду, а нет, глядите как хотите.

- Но ведь Гриша работает, - возразила я, - да и судно он не может мне подавать.

- Ничего я не знаю, как хотите, так и делайте, я не солнышко, всех не обогрею.

Весь этот день я горько безутешно плакала. Под вечер пришла меня посетить Нюся пятидесятница, единственная моя в то время любимая, добрая и отзывчивая благодетельница. Она никогда не оставляла меня без внимания и по

179

мощи в трудное время моей жизни. Вот и теперь, когда я поведала ей свое великое горе, она внимательно меня выслушала и ласково сказала: «не плачь, дорогая Машенька, успокойся. Я посоветуюсь с братьями и сестрами в собрании и что-нибудь решим. А завтра после работы я приду к тебя обязательно и скажу результат, ты только не плачь, ладно? Надейся на Господа, он многомилостивый и любвеобильный, не оставит тебя без своей помощи».

На второй день, к вечеру после работы Нюся пришла с двумя своими сестрами по вере. Она расспросила у меня:

- Не было ли еще какого-нибудь искушения.

- Пока все тихо, - ответила я.

- А тетя Настя не изменила своего намерения на счет уборки у евреев?

- Наверное, нет, - ответила я, - Нюси она ничего не говорила, молчит.

- Машенька, ты не плачь, успокойся, мы вчера вечером посоветовались с братьями и решили каждый месяц выделять бабы Насти по 30 рублей. На вот отдай ей их сегодня, а если мы и ты живы будем, и Господу будет угодно, мы в это число аккуратно будем приносить ей по 30 рублей каждый месяц. Только пусть она не ходит работать к евреям, уговорите ее.

В этот же день я передала бабы Насти деньги и передала ей все, что говорила Нюся. Она вроде со мной согласилась, и что же получается дальше. Два раза она взяла от меня деньги, а потом категорически отказалась от них.

-Не хочу я брать этих денег, они мне не нужны, я и без них обойдусь, мне хватает тех, что я зарабатываю. Кати помоги она говорит, лежит, за ней ходишь, из под нее убираешь, а она хотя бы когда-нибудь на руку плюнула.

- Господи, Боже мой, - думала я. Ну чем я ей помогу? Ведь сама отлично знает, сколько я получаю пенсии, и вся она расходится на питание и лекарства, -сокрушенно говорила я Грише.

- Знаешь что, Машунчик, завтра Троица, она как раз именинница, - сказал Гриша, - ты подари ей штапель на платье, что тебе вергунские женщины принесли, он красивый, как раз к делу будет, на ее день рожденье.

Обрадованная Гришиной идеей, на Троицу я аккуратно завернула материал в бумагу, написала Кати поздравительную открытку, и когда она пришла из храма я позвала ее к себе, поздравила ее с днем ангела и подала ей в руки свой скромный бедный подарок. Тут же возле кровати она развернула пакет, мельком взглянула на дешевый подарок и с негодованием сердито бросила мне в лицо: «такого добра, я и сама могу купить», и быстро выбежала из комнаты. Весь этот день я проплакала, скорбела, мне не по себе как-то было, до боли очень обидно и оскорбительно. «За что вы меня так ненавидите и обижаете, - в горечи повторяла я, - в чем моя вина перед вами? Только в том, что я лежу беспомощная, неравноправная и беззащитная? Господи, когда же всему моему страданию и непо

180

сильным скорбям будет конец?» Но скорби мои этим не кончились. Это были цветки, а ягодки были еще впереди.

Время не стояло, а шло своим чередом. Вот уже прошел жаркий июль и наступил последний летний месяц август. За это время Гриша находил несколько вариантов домов, но по разным причинам у нас никак не получалось с покупкой, а семейные обстоятельства становились не в моготу. Баба Настя с Катей старались мне всячески наносить всякого рода неприятности и скорби, расстраивать мое и без того больное неспокойное сердце. Под праздник Матери Божией Смоленская, баба Настя пришла ко мне утром подавать судно, говорит, Катя сказала:

- Они никогда не купят себе хату.

- А Катя, откуда знает, что она Бог что ли? - ответила я бабы Насти.

- Она сон такой видела.

- Какой же сон она видела? - спросила я у нее.

- Катя видела во сне, что она лезла-лезла на высокую гору и оборвалась, упала и покатилась вниз, и сколько не старалась подняться и вылезти, так и не вылезла.

Я подумала и сказала:

- Мамка, мамка, к тому ли этот сон, подумайте хорошо.

- А как ты думаешь?

- Я понимаю так, что Катя делала для души доброе дело и накрыла всю свою добродетель злом - я так понимаю этот сон, а вы как хотите, так и рассуждайте, но подумайте хорошо и разумейте, к чему этот сон.

В скорбях прошли у нас праздники пророка Илии и Почаевская и подошли два праздника - целителя Пантелеймона и Матери Божией Смоленская, 10-го августа 1969 года, в воскресенье, на Смоленскую (день был тихий, солнечный, по летнему очень жаркий), Катя рано утром ушла в храм. В скором времени после ее ухода, явилась баба Настя. Вероятно, они договорились, что бы баба Настя подала мне судно. Войдя в комнату, она сердито буркнула приветствие, быстро подала судно и стояла молча, напыщенная злом. Забирая из-под меня судно, она дерзко, со злом громко сказала: «Маша, ищи себе человека, я больше ухаживать за тобой не буду, чем зло иметь лучше не ходить!» Она быстро повернулась с судном в руках и как пробка из бутылки вылетела из комнаты, побежала в храм. Неожиданные, дерзкие слова бабы Насти, словно тяжелым молотом ударили меня по голове. В голове у меня все перевернулось, закружилось, сердце учащенно билось и больно сжималось, от чрезмерного внезапного жестокого известия и обиды мне стало дурно, в висках как будто молотом стучало и звенело. Я вскрикнула: «Ох, Боже мой, что же мне теперь делать, подскажи», - и потеряла сознание.

Руки и ноги у нее сделались холодные, лицо бледное с синюшным оттенком, холодный пот покрыл все ее тело. Скорую помощь вызвать было некому, все

181

соседи были в храме, бежать, позвать кого-нибудь, Машу, нельзя было оставить одну без присмотра. Испуганный Григорий не знал что делать. Он натер ей нашатырем виски, долго и усиленно растирал ее холодные руки. В скором времени Маша пришла в сознание, но самочувствие ее не улучшилось. На помощь Господь вовремя прислал Гришиного друга Владимира. Он с товарищем пришел проведать Гришу. Товарищ Владимира не мог смотреть на тяжелое состояние больной. Он очень сокрушался и вышел из комнаты. Володя бегом побежал вызывать скорую помощь. Тем временем, Катя с бабой Настей возвращались из храма и привели с собой каких-то нищих. Баба Настя стояла с ними под абрикосами у Кати во дворе и рассказывала им про какого-то татарина, заливаясь закатистым смехом, делала она это специально, назло Маши с Гришей (мол, послушайте, я и без вас обойдусь, а вы попробуйте без меня обойдитесь). В храме в этот день она усердно ложила бесчетные поклоны перед иконой Матери Божией «Скоропослушни-цы», об этом Маши с Григорием рассказывала покойная Емельяновна, зашедшая после храма в этот день посетить меня. «Наделала столько зла, девочку чуть со света не сжила и молится, чуть лоб не расшибет», недовольно бурчала на Настю добрая смиренная Емильяновна, никогда не помнящая зла. Она прожила жизнь свою во имя Господа, не имела никогда зла на ближних своих, не убивала во чреве чад (детей), всегда была очень добра, отзывчива и сострадательна к бедным. Она не умела по малу давать милостыню, всегда давала щедро, не думая о том, что себе останется мало. Такая она была доброй, смиренной и добродетельной до конца своих дней. Всегда подавала нищим, не забывала обиженных и больных, Господь не оставил ее своей милостью. Не хуже и не бедней от других она жила здесь, до скончания, «ибо дающая рука не оскудевает», - говорит Господь. За ее доброту, милосердие ко всем болящим и бедным Господь помиловал ее в будущей жизни, она миновала адские темницы, как другие христиане.

Пока Емельяновна рассказывала, как баба Настя в храме молилась, приехала скорая помощь. Увидя идущих врачей, Катю с бабой Настей как ветром сдуло из дома. Они смылись во избежание расспросов причин тяжелого приступа у Маши. Долго пришлось потрудиться врачам, пока у Маши нормально начало работать сердце. Ей делали несколько уколов внутримышечно, а затем в вену. Когда Маши стало лучше, врач спросил у только что пришедшей тети Поли: «Кто так расстроил болящую, чуть ли не до лишения жизни?» Она все подробно рассказала врачу о случившемся. Врач сострадательно покачал головой: «Какая жестокость к больному человеку, разве можно доводить больного до такого состояния? Ведь можно все решить мирным путем, не обижая болящую». Потом он обратился к Маши. Он низко наклонился к ней, взял ее за руку и ласково сказал: «Вам, дорогая, ни в коем случае нельзя так расстраиваться, оно у вас может навсегда перестать биться, старайтесь не волноваться, все будет хорошо, свет не без доб

182

рых людей, а Бог не без милости и так не оставит. Найдутся добрые люди для ухода за вами, будь умницей, не болей, поправляйся, кудрявая, и будь здорова, а мы поехали». Пока Гриша провожал врачей и своего друга Володю, тетя Поля принесла из дому борща и хлеба, поставила на стол и пригласила Гришу обедать. «Садись, поешь борща и хлеба, а то ты наверное весь день сегодня не ел». Тетя Поля накормила нас с Гришей досыта, подала мне судно и тихо сказала: «ну я пойду домой, оставайтесь с Богом, а ты, Машенька, не плачь, Господь не оставит тебя, и врач так сказал - все будет хорошо, отдыхай. Я завтра утром раненько приду к тебе». В скором времени после ухода тети Поли, явились из храма мои недоброжелатели - Катя и баба Настя. Раньше, без дела баба Настя никогда не ходила к Кати. В этот день они пришли вместе, забрались в свой сарай на детскую кровать, сели валетом, ноги к ногам и до поздней ночи о чем-то громко болтали, смеялись, что бы было через стену слышно нам с Гришей. Вечером Гриша вышел во двор и видел, как они лукаво перешептывались в его адрес. Он вошел в хату и сказал мне: «Машунчик, собрался совет нечестивых против нас, лежат, гагочут как лошади, какое им дело до нас и наших скорбей». С этого дня они оба не стали совсем заходить ко мне в комнату, категорически отказались ухаживать за мной. Присматривали за мной в то время все, кому придется. Больше всего помогали мне пятидесятники, они по очереди в свободное время приходили ко мне и сидели со мной, пока приходил Гриша с работы. Когда дежурили возле меня мужчины, тогда приходила тетя Поля или Пантелеевна, подавали мне судно, и успокаивали меня, что б я не плакала. Скорбей моим и слезам не было границ. Я не находила себе выхода из этого тяжелого положения, как лучше мне поступить, куда определиться? А тут, как на зло, не находилось подходящего домика для покупки. Я совсем упала в уныние и в горечи настойчиво сказал Гриши: «если не купите мне в этом месяце хату, я твердо решила - уйду в дом инвалидов, здесь я на зиму низа что не останусь». Господу тоже я говорила, как человеку: «Господи, ты видишь непосильный и тяжкий мой крест, я не могу больше его нести, умоляю тебя, выведи меня от сюда, куда я не знаю, но ты сам укажи и определи меня куда угодно Твоей святой воле. Ты видишь, яростно восстали против меня, из-за меня и на Григория, мы не можем дальше пребывать здесь. Так определи же нас, пошли нам место пребывания, где бы мы обрели покой для души, откуда нас не изгоняли и не поносили». Так я взывала в несносных скорбях ко Господу, и сей раз Господь скоро услышал мой скорбный вопль к Нему и послал нам радость.

22 августа Гриша сторговал тот самый домик, на Макарова 95, который год назад был продан другим людям. Дом этот угловой, те люди, которые купили этот дом, построили себе в конце усадьбы большой дом, а нам продали этот домик, за ту же цену, а усадьбу мы поделили пополам. Так сбылся мой сон, когда во сне мне сказала прекрасная юная девочка: «вот принадлежит тебе». Вражда у нас не

183

прекратилась, за это время баба Настя успела смотаться до отца Феофана на совет. Люди чтили его за прозорливого, поэтому она и помчалась к нему за умом. Люди рассказывали, что она очень долго исповедовалась у него. Отец Феофан выслушал ее и не благословил ее дальше ухаживать за мной. Но люди очень возмутились Феофановым поступком и передали ему следующее:

«Ты считаешься добрым пастырем, тебя чтут как святого, а ты поступил так жестоко с болящей, ты оставил сироту недвижимую без присмотра. Она день и ночь заливается слезами, что ща ней некому присматривать, разве это по Божьему ты поступил? Ну куда теперь девать болящую, мы привезем ее до тебя и ухаживай за ней сам. Ты запретил человеку нести уход за этой больной вместо того, что бы Анастасию направить на правый путь творить добро, ты наставил ее на зло и глубоко обидел несчастную болящую».

После этого отец Феофан немного испугался и вызвал к себе Анастасию, снял с нее благословение и сказал ей: «Езжай домой и иди, ухаживай по-прежнему за больной».

21-го августа возле меня дежурил молодой пятидесятник Николай. Он знал, что баба Настя с Катей отказались нести за мной уход. Очень сочувствовал мне и успокаивал, просил, чтобы я надеялась на Бога и просила Его о помощи и «Господь не оставит тебя. Он обязательно придет к тебе на помощь, пошлет к тебе человека». Разговаривая со мной, он смотрел в окно. Вдруг неожиданно сказал: «Машенька, баба Настя идет к тебе». У меня сильно забилось сердце, задрожали руки и ноги, я подумала: «зачем ты пришла, иди от сюда, откуда пришла!» Но когда она зашла в комнату, поздоровалась, поднесла мне судно и тихо сквозь зубы произнесла: «доця, судно тебе нужно?». И я вместо тех слов, которые думала высказать, с рыданием сказала ей: «мамка, чего ж вы ко мне не являетесь, что же я вам плохого сделала?». На мой вопрос она ответила: «Не надо плакать, доця, ты их море вылила из-за нас». С этого дня баба Настя снова стала ходить ко мне, но зло у нее на нас с Гришей не проходило.

Как-то дежуря возле меня, она завела разговор за меня и за Гришу:

- Катя говорит, что он крутится тут, делать ему нечего. Все врет, что ему велено, никаких писем ему не было, сам выдумывает, пишут эти письма, и все тут притворяется, таким святым себя ставит, а дела какие.

- Какие же у него дела? - спросила я, что он кого-то оклеветал, осмеял или он богохульник великий, вор или разбойник, ну какие его дела? Эх, мамка, мамка, да он много лет не знает постели, сидя всю ночь на стуле спит. Тряпки под ноги ложит, да старенькую шинель у головы кладет, и то Кати помешали, из чистого сарайчика выбросила его тряпичную постель в грязный сарай на уголь. У него бедного ноги как колодки отекают на ночь, потому что сидя спит. А вы дела его проверяете и судите его прежде Господнего суда.

184

- Это мы, доця, все учли, что он не знает постели.

- Ишь вы какие, правосудьи непогрешимые, вы значит устроили нам суд и учли, а именно, делаете нам снисхождение, спасибо вам за ваше добро, и что Господь через заключенного Василия повелевает нам, тоже не верите?

- Да, доця, я и Александры Федоровны говорила - «Ну что у нее за приступы, что то шепчет, а он как попка повторяет».

- Так что же мамка я по-вашему притворяюсь? - спросила я у бабы Насти.

- Не знаю, доця.

- Значит по вашему и врачи дурные, что признают меня тяжело больной, и мне дали несправедливо первую группу? И вы только с Катей - говорите и живете по истине? Спасибо вам за все, что вложили в сердце мое неизлечимую рану, - с горьким рыданием я ей ответила, - потому мы во всем виноваты, унижены и до глубины оскорблены, что вы велики, а мы малы, то есть вы хозяева, а мы ненужные у вас квартиранты. Вот в чем наша вина.

После того, как сторговали мы хату, отношение нам Кати и бабы Насти изменились в лучшую сторону, очень было заметно и даже смешно, что Катя без всякой надобности часто заходила в хату и без конца торочила: «Маша, Маша, Маша». Я молчала, это лицемерие на меня сильно отражалось, но скрепя сердце я молчала.

10 сентября 1963 года Гриша по доверенности с Веретехами оформили в нотариусе договор на покупку дома. Кто испытал много скорбей, обид, клеветы и скитания, по чужим углам в таким состоянии как я, тот поймет мою ту радость, которая я испытывала в то время, когда Гриша принес мне полный план на домостроение, купли и продажи. И отдавая мне, сказал: «эти документы, делают тебе право быть хозяином своего дома, на улице Макарова. Благодари Бога за его милость. Можеттеперь твоим скитаниям настанет конец».

Переехала я в свою хату 28 сентября, на второй день Воздвижения Креста Господнего. Почти месяц, тетя Фрося, баба Настя, Андрей Иванович и Емильянов-на делали поверхностный ремонт, подмазывали и белили. Ремонт требовался большой и капитальный. Все было до нельзя запущено, ободрано, ремонт не делался в этом доме уже лет двадцать. Даже фундамента под дом не было. Перевозили меня в свою хату на машине скорой помощи. Взяли от Кати старенький фанерный чемодан и железную ванну, вот и все мое было в то время богатство. Всю дорогу от Иванищева яра до Макаровой улицы я навзрыд плакала и повторяла: «Господи, неужели моим скитаниям пришел конец?» В скорой помощи со мной ехала Александра Федоровна и успокаивала меня: «Не плачь дорогая Машенька, а радуйся, ведь ты же едешь в свою хату. Теперь никто тебе не будет указывать, что не там поставила, не туда вылила воду, не вовремя затопили или пожгли мно

185

го дров и угля. Никто тебя не упрекнет, что к тебе идут люди, и они кому-то мешают. Не надо плакать, а благодари Господа, что он послал тебе уголочек».

Возле дома нас со слезами встретила тетя Поля с хлебом солью. Я от слез ничего не видела вокруг. Только слышала, кто-то шел из женщин рядом с носилками и утешающе говорил: «не надо плакать, детка, никто тебя здесь не обидит». После, я узнала, что это была Евгеньевна, хозяйка этого дома. В комнате у нас в то время стояла единственная кровать, больше никакой мебели не было. Приходящие люди, садились на полу. К дню моего рождения Николай (Гришин кум) со своими друзьями подарили мне стол, а сын соседей Николая, у которого мы купили хату, подарил мне тумбочку и два стула. Через некоторое время наши знакомые Жера с Людой купили себе новую мебель, а нам отойдет старенький кустарный шифоньер и диван, которым мы до сих пор пользуемся. Кухонный стол мне подарила Христина Антоновна, хозяйка моего духовного отца Феодосия. Так началась моя жизнь на улице Макарова.

Баба Настя ходила ко мне, но зло у нее на меня не проходило, и часто восставала на меня и Гришу. Первая ее злоба - сильное негодование на меня, обрушилось на день моего рожденья. Под этот день она довела меня до приступа. На день рожденья совсем не явилась ко мне. Пришла она на второй день сменять Гришу - идти ему на работу. Не успел Гриша скрыться за домом, как она со злобой набросилась на меня, выказала мне все свое недовольство, и обиды до тех пор, пока у меня начался сердечный приступ. Видя, что дела со мной плохи, тогда она выбежала на дорогу и кричала: «добрые люди помогите вызвать скорую помощь». Тетя Фрося ругала ее тогда:

- Зачем ты обижаешь больного человека? Но она гневно ответила тети Фроси:

- Не суй свой нос, куда тебя не просят, без тебя разберемся.

До Рождества у нас все вроде было благополучно. На рождество 1970 года, пришла из храма тетя Фрося. Мы разговорились. Она попросила меня что-нибудь ей почитать из священного писания. Я читала ей Евангелие, она смиренно слушала.

Вдруг она побледнела, сморчила лицо в болезненной гримассе и пожаловалась мне: «Машенька, у меня что-то сильно заболело в животе, дай мне таблетку и пойду немного полежу в спальной». Я дала ей таблетку, и она легла. Но от таблетки ей не полегчало. Чувствуя, что с ней что-то серьезное, она собралась уходить домой. Я ее уговаривала не ходить, но она сказала: «Машенька, мне очень плохо, я пойду, а то вдруг нужно будет вызывать скорую помощь». Еле до-шедши домой она упала на кровать и сказала: «вызывай скорей скорую помощь». Вызвали машину скорой помощи, обнаружили у нее ущемленную грыжу, немедленно отправили в ургентную больницу. Через полчаса по прибытию ее срочно

186

оперировали. Операция прошла благополучно. Через 10 дней, тетю Фросю выписали домой.

Январь для меня прошел благополучно. 2-го февраля 1970 года у меня был приступ почечной колики. Вызвали скорую помощь. Врач скорой помощи признал у меня острый аппендицит, меня отправили в 3-ю городскую больницу. В больнице меня хорошо обследовали, сделали рентген почек и обнаружили большой камень в правой почке. Гриша с тетей Фросей ходили ко мне ежедневно. Один раз приходила баба Настя с тетей Полей. Их пропустили ко мне в палату. Баба Настя посмотрела на мое бледное измученное лицо, прослезилась и сказала: «доця, какая ты страшная стала». Я ничего ей не ответила. После всего, что она мне творила, мне нечего было ей сказать и я молчала. 18 дней я пролежала в 3-ей городской больнице и 15-го февраля на Сретенье Господне меня перевели в 2-ю городскую больницу в урологическое отделение. 20 февраля 1970 года меня здесь оперировали по поводу камня в правом мочеточнике. Эту операцию я перенесла сносно. Тетя Фрося, с бабой Настей, сутками по очереди дежурили возле меня. Оперированный шов, быстро зарубцевался и меня в начале апреля выписали домой, в удовлетворительном состоянии.

Весна 1970 года была ранняя и теплая, с частыми дождиками. Природа быстро оживала. К концу апреля деревья уже нарядились в свой белоснежный, благоухающий свадебный наряд. Все ликовало. В прудах, словно музыка, громко квакали на разные голоса лягушки. В садах и рощах весело высвистывали птицы, свои голосистые чарующие трели. Ах, как я люблю эту прекрасную пору весны. С раннего детства, я любила уединение, когда в природе все начинало пробуждаться: распускались на деревьях почки, зацветали сады. Я тайком одна уходила подальше в лес, находила себе укромное местечко близ родника и подолгу сидела там, под распустившейся рябиной, и наблюдала за всем окружающим лесным миром, - как сороки и вороны носили в гнезда всякие палочки, перья мох и грязь, которой мазали снаружи свои дома для своих бедующих птенцов. Как ожившие муравьи тащили в свой муравейник крошечные палочки, мох и желтоватую прошлогоднюю траву, я больше всего я любила слушать прелестное и неповторимое пение птиц. Как в дали где-то на большой ветвистой рябине вытянув свою длинную шею, грустно куковала кукушка, словно своим грустным кукованием рассказывала мне о моем сиротском безотрадном детстве и сочувствовала мне. Как желтогрудая хохлатая иволга высвистывала - кобылу купила, кобылу купила, и словно отвечая другим коленом себе на вопрос: дорого дала, а особенно любила слушать заливистые много раскатистые трели соловья. Канарейка, самая малая пташка из всех пернатых, в своей чарующей многоколенной трели, изливала человеческие мысли, радость, скорбь, свидание влюбленных и стоны больным. И

187

теперь, когда я лежу долгие безотрадные годы на одре болезни. Всегда радуюсь, когда наступает весна, я люблю всей душой эту пору оживления природы.

Пасху 1970 мы провели благополучно. После проводов, в субботний день 15 мая, к нам пообещали знакомые прийти заливать фундамент. Под день, в пятницу вечером, когда баба Настя собралась идти домой, я попросила ее: «мемка, придите пожалуйста к нам завтра, а то люди приду завтра фундамент заливать, а со мной некому будет сидеть. Гриша будет занят с людьми. Валя тоже должна прийти, и одна кто-нибудь из вас сварит обед, а другая будет со мной, пожалуйста, придите, я вас очень прошу!» Баба Настя ничего мне не ответила, быстро собралась и ушла домой, и в субботу к нам не пришла. Я скорбела и плакала. Гриша успокаивал меня - «не надо плакать, - говорил Гриша, - обойдемся и без нее, ведь насильно мил не будешь. Бог с ней, пусть делает как знает. Господь нас всех рассудит, Ему все видно с высоты».

В субботу рано утром собрались мои благодетели, залили фундамент, пообедали и к вечеру разошлись по домам. Мы с Гришей и тетей Фросей поговорили о недобром поступке бабы Насти и легли спать. Утром, в воскресный день после службы, прямо из храма, к нам пришла тетя Поля и сообщила нам печальную весть, что в субботу рано утром баба Настя упала и ушибла ногу и бок, и теперь лежит не поднимается.

- Как упала, когда и откуда? - испуганно со слезами спросила я у тети Поли.

- Не плачь, Машенька, и не пугайся, страшного ничего нет, - спокойно ответила тетя Поля. Баба Настя просила передать тебе, пусть Машенька не скорбит и не плачет за мной, я этого заслужила. По моим делам, что я творила, я еще и не такого наказания заслуживаю. Пусть меня Машенька простит за все и вчерашний день. Пусть простить за этот день. Я получила себе на орехи и слава Богу, что Он меня немного одернул, а то я через чур умной стала. Все мне не так, вот Господь допустил, что бес прямо кинул меня с лестницы, теперь все так, слава Богу за Его милость ко мне грешной.

- Как это получилось, когда она упала и откуда? - спросила я у тети Поли.

- Баба Настя говорит - в субботу я встала рано, собралась идти в храм, в это утро я была такая злая на Машеньку с Гришей, аж на меня всю трусило. И сама с собой со злом бурчала на Машеньку за то, что она меня просила на субботу прийти к ней. Люди придут фундамент заливать, и я там нужна буду, с ней сидеть или обед для рабочих готовить. Опять думаю, нашла мне работу, как не одно так другое выдумает. Оттуда хоть не уходи каждый день, дела найдут. Тут как пойдешь, так весь день крутиться будешь, люди добрые в храм сегодня пой дут, сегодня кажется поминальная суббота. Пойду я сейчас в храм, родителей помяну, пусть как хотят, небось, обойдутся без меня. С такими злыми недобрыми мысля

188

ми я собралась идти в храм. Перед уходом я вспомнила, что забыла дать кошке молока, которая на днях окатилась на чердаке, быстро налила в баночку молока, вышла во двор, подошла к лестнице, и только стала на первую ступеньку, как будто кто-то с большой силой бросил меня на асфальт, метра на три от лестницы. Я попыталась подняться, но не тут то было. Я почувствовала нестерпимую жгучую боль в ноге и боку, как будто кто-то горячим шилом прошерул насквозь мою ногу. Я не могла встать и даже пошевелиться. Весь долгий весенний день я пролежала на солцепеке, не евши и без помощи, несколько раз кричала, звала на помощь, но ко мне за весь день никто не пришел. Уже вечерело, я услышала неподалеку отмоей хаты детские голоса и стала кричать. Дети прибежали на мой крик, - и она тогда прислала их за мной. Совсем потемнело, когда дети прибежали и сказали: «вас бабушка Настя зовет», но не сказали мне, что она лежит во дворе, не может встать. Я сразу не пошла к ней, думаю, если я нужна, пусть сама придет, а то всегда командует, что б она права была. Но уже совсем стемнела, а баба Настя не пришла ко мне. Я насторожилась - думаю, что же такое, я пойду, узнаю, чего ей там нужно, а то будет еще обижаться, что не пришла. Прихожу, а она лежит посреди двора, я испугалась и говорю - чего вы тут лежите? Она заплакала и ответила мне:

- Я весь день лежу здесь, с самого утра, а ты такая добрая соседка, за весь день не показалась, хоть я бы тут и Богу душу отдала, никому нетдо меня дела.

- Откуда же я знала, что у вас тут случилось? - ответила я бабы Насти.

- Я еще утром упала и не могу подняться, я сильно ушибла бок и ногу, может я поломала ногу, не могу от боли пошевелиться, как будто током бьет по всему телу, когда шевелюсь. И как нарочно за весь день ни единой души ко мне не пришло. Вот так и лежу весь день, вся мокрая и голодная. Вот так, Господь учит меня за мои дела. Но я не ропчу на Бога, слава тебе Господи, что ты меня тут наказываешь, только помилуй меня Господи в вечности.

Я вызвала ей скорую помощь - продолжала тетя Поля, возили ее в больницу, сделали рентген, перелома вроде бы не обнаружили, врачи сказали большой ушиб сухожилий и нерва. Целый год баба Настя пролежала в постели, не ходила, и лишь через год она начала передвигаться на костылях. Долго ходила с двумя костылями, а теперь ходит с палочкой. Нога ее постоянно сильно беспокоит. В особенности она мучает ее на погоду, временами сводит ногу судорога, она тогда сильно стонет и растирает ногу растирками. Шестнадцать лет прошло с того времени, как она упала, это было 1970 году. За эти годы нога стала короче и усохла. Так она будет до самой ее кончины болеть и напоминать ей о соделанном ею грехе. Меня она не оставляет, помогает в присмотре за мной и по хозяйству. Сейчас она намного смирилась, но бывает, гордость и выходки казачьи берут вверх, и тогда вспыхивает огонь, но скоро погасает. Во время ее болезни с ногой,

189

когда она упала, Господь поручил ко мне добрую, преданную, любившую меня, мою неоценимую тетю Фросю. С ней мне было очень хорошо и отрадно. Она отличалась от бабы Насти, как небо и земля. С этого времени как упала баба Настя, она (тетя Фрося) стала незаменимой хозяйкой в моем доме. Все хозяйство в доме и во дворе, было на ее плечах. Все работы, малые и большие, делала на совесть, безответно и с великим трудом. 17 долгих лет она трудилась для меня истинно, с преданной любовью. Уход за мной она начала нести с тех пор, как мне в феврале 1970 года сделали операцию. В мае того же 1970 года у меня стала болеть левая почка. Врач уролог ездил ко мне два раза в неделю, назначал лекарства, но состояние мое не улучшалось, а все было хуже. Тогда он пообещал, что положит меня в больницу. Но заведующая урологическим отделением была против, что бы взять меня на стационар на лечение. Когда пошел к ней Гриша и сказал ей:

- Если вы больную не положите на стационар, я пойду в областной здравотдел.

На это она ему гордо, разводя рукой в воздухе ответила:

- Иди, жалуйся, но мы тоже голос имеем, что ее лечить? - резко сказала она Грише, - ей три дня до смерти осталось, у нас лежали больные с гораздо лучшим состоянием, а их давно уже нет, а ты на что рассчитываешь?

- А она будет еще долго жить, - ответил ей Гриша и ушел.

Во избежание того, что бы Гриша не пошел в областной здравотдел, на другой день утром, с лечащим врачом, заведующая приехала ко мне сама. Она села возле меня и гордо начала со мной беседу:

- Маша, что ты от нас хочешь? Чем мы тебе обязаны?

- Я хочу, что бы вы положили меня на стационар и облегчили мое тяжкое страдание. Только и всего, что я хочу от вас.

- Но мы тебе делаем на дому, все тоже, что и в отделении, те же медикаменты, те же таблетки и уколы, ты думаешь вылечить свою болезнь, - иронически сказала меня.

- Ирина Николаевна, я знаю, что вы бессильны вылечить меня и что я вами обречена на смерть, это я тоже знаю, но поймите меня правильно, как мать своего дитя и врач тяжело больного, что у меня такой же организм, такие же чувства и такие же тяжкие и ужасные боли, как у тысячи тяжело больных. Я так же страдаю, как и все больные и прошу вас, положите меня в отделении, облегчите мои тяжкие страдания, и больше от вас я ничего не требую.

- Нет, будешь лежать дома, - гордо ответила врач (заведующая), и если мы тебя положим в отделение, то прямо с постели на операционный стол, выкинем почку и все дело.

190

На операцию я не согласилась, она это знала, и поэтому предложила мне такой вариант выхода из положения, что бы этим отделаться от меня на операцию. Я не согласилась по Господнему повелению через сон.

В мае, мне приснился сон. Вроде подошел к моей кровати стройный, высокий, красивый врач, в белоснежном халате и во врачебном колпаке, взял меня за левый бок и спросил: «сильно болит?» Я ответила, что очень сильно болит и заплакала. Он долго смотрел на меня молча, а потом сказал: «смотри же, вторую операцию ни в коем случае нельзя делать». Я вздрогнула при его словах об операции и проснулась.

Этот сон я рассказала Грише и Александре Федоровне. Она выслушала меня и стревогой сказала:

- Машенька, неужели тебе предстоитдругая операция?

- Не знаю, - спокойно ответила я Александру Федоровне.

- Значит, будет, раз тебе предупреждение, это, наверное, ангел тебе являлся во сне в образе врача. Ты гляди, не соглашайся на операцию, если предложат врачи, а то наделаешь делов, - с тревогой предупредила меня Александра Федоровна.

И вот, через некоторое время, после моего сна, приехала Ирина Николаевна и предложила сразу с постели на операционный стол. Когда они приехали ко мне, Александра Федоровна была у меня. Она стояла воле дивана и все моргала мне, - «смотри, не соглашайся на операцию, помни, мол, мой сон». В этот день она категорически отказалась взять меня на стационар. «Лежи Маша дома, а если будет хуже, тогда возьмем в отделение, выбросим почку, что бы она тебя не му-чала», - и не обращая внимания на мое тяжелое состояние, она гордо повернулась и пошла к двери. С горьким рыданием я вслед ей сказала: «Господи, на зло, всем врагам, подними меня у них на глазах». Она повернулась с лукавой улыбкой, посмотрела на меня и молча вышла из комнаты. Эти мучительные горькие слова слышал и мой лечащий врач, Александра Федоровна и тетя Фрося. Они в присутствии врачей все время находились вместе со мной. Произнесенные мной Гордой Ирине Николаевне слова, Господь исполнил через шесть месяцев, случилось это так.

Летом, я с горем пополам помучалась дома. 24 августа, к нам приехали с горгаза проводить газ и меня перевезли на время к Гришиному куму Николаю. Там я пролежала до октября. 6 октября, меня схватил тяжелый приступ почечной колики. Вызвали врача. Приехал уролог. В присутствии его, приступ повторился. Видя мое тяжелое состояние, он написал мне направление и сказал Гриши: «дела плохие, она очень тяжелая, вызывайте быстрей скорую помощь, везите к нам в отделение. У нее видимо движется по мочеточнику камень». Гриша вызвал скорую помощь и меня забрали во вторую городскую больницу, к этой гордой Ирине

191

Николаевне. В больнице со мной сутками дежурила тетя Фрося. Баба Настя, тогда еще не ходила. В больнице я пролежала до 6 ноября. Состояние не улучшалось, и под октябрьский праздник, меня выписали с температурой 39,5. Уверяя меня, что камней в почках нет. 15 ноября приступ почечной колики повторился. Вызвали скорую помощь и меня забрали в областную больницу. В отделение меня сразу не положили, продержали с четырех часов дня, до двух часов ночи, в приемном покое, и не подготовленной, мне сделали обзорный рентген. Наскоро посмотрели мой снимок и написали свое заключение: «камней в почках не обнаружено», а Гриши, заведующий урологическим отделением сказал: «хронические энцефали-тики, нам не нужны». В два часа ночи, с невыносимыми болями, с температурой, меня отправили домой. Всю ночь я проплакала от боли. Утром пришла Александра Федоровна, сделала укол, мне стало немного легче, а в следующую ночь у меня снова был ужасный приступ почечной колики, и вышло два камня без врачебной помощи. Но состояние мое не улучшалось, до утра я прокричала, потому что некому было вызвать скорую помощь, был один Гриша. Рано утром пришел Андрей Иванович, сменить Гришу, идти на работу. Вот он и вызвал скорую помощь и меня отправили в ургентную первую городскую больницу. Там хирург оказался очень внимательным и добрым. Он осмотрел меня и сказал: «знаешь что, детка, у нас нет урологического отделения, даже нет уролога, мы тебе только облегчим приступы и все, а тебя нужно лечить, у тебя еще есть камни в почках. Я тебя отправлю в ту больницу, где тебя оперировали, и там специалисты урологи будут тебя лечить».

Из первой больницы меня сразу перевели во вторую больницу и положили в урологию. Это было 18 ноября 1970 года. Весь этот день и ночь мне было

192

очень плохо. 19 ноября состояние мое ухудшилось, мне закоторизировали обе почки, потому что обе почки не функционировали, не работали. Врачи делали все возможное, но улучшения не наступало. В ночь с 20 на 21 ноября, под праздник Архистратига Михаила, у меня наступила клиническая смерть. Дежурила тогда возле меня тетя Фрося, сутками, без подмены. Смиренно, с глубокой любовью в сердце, высиживала длинные ноябрьские и декабрьские ночи без отдыха. Однажды, в глубокую ноябрьскую ночь, под день Архистратига Михаила, Господь сотворил надо мной великое чудо. В эту ночь, мне особенно было тяжело. У меня была очень высокая температура, все мое тело горело как в огне. В голове у меня кружилось, тошнило. Живот вздулся, как барабан. Сердце учащенно билось, словно хотело вылететь из моей груди. От кошмарных болей всего организма я задыхалась. Врачи от меня не отходили, всю ночь все старались облегчить мое состояние, делали без конца уколы, подключали кислород, для облегчения дыхания, но все напрасно. У меня наступила клиническая смерть. В голове у меня наступила какая-то безразличная пустота ияне чувствовала ужасных своих болей, все окружающее мне стало безразлично, слух у меня притупился. Я слышала разговор окружающих как будто за стеной, но сознание мое было ясное. Я чувствовала, что умираю, и в это самое мгновение я вспомнила свое сновидение и мысленно сказала Господу: «Господи, я не должна умереть, ты обещал мне, что я буду жить». Я закрыла глаза, теряя сознание. Стоявшая возле меня тетя Фрося с врачами закричала. Врач обнял ее за плечи и тихо сказал: «не нужно плакать, родная мамаша, не пугайте больных, что же теперь сделаешь, все мы умрем, крепись, дорогая, мы старались, делали все что в наших силах, но увы, смерть оказалась сильней нас, накройте ее, пусть пока полежит на кровати». Она тяжело вздохнула и вышла из палаты. Только что врач с сестрами вышли из палаты, как палату осиял трижды неизреченный свет в виде молнии, и вслед за светом я услышала нежный, повелительный мужской голос: «Вставай, вставай, вставай, ходи!». Я открыла глаза, быстрым взглядом осмотрела палату. Все больные лежали на своих местах, а повелевающего мне ходить не было. Не думая о своем тяжелом смертном состоянии, я громким голосом строго сказала: «тетя Фрося, я встану». До этого я разговаривала тихо, у меня были парализованы голосовые связки и правая рука. Горько рыдая, она ответила: «Машенька, куда же ты встанешь?», но я снова строго ответила ей: «ну помогите мне встать». Это Машенька перед смертью просится походить, - думала тетя Фрося, многие просятся на землю, когда умирают. Исполняя мое предсмертное повеление, тетя Фрося осторожно поддела под плечи мне свои руки, что бы помочь мне встать. Я уже быстро встала сама, без ее помощи, обеими руками завязала получше платок на голове, быстро отбросила от себя в сторону одеяло, встала на ноги и громко сказала: «тетя Фрося, при смерти Господь меня исцелил» и пошла по палате, без посторонней

193

помощи, как совершенно здоровый человек. Испуганная моим неожиданным исцелением, тетя Фрося распростерла широко руки, как бы поддерживая меня закричала: «Машенька, куда же ты?» Резко отстраняя от себя руки, я строго говорила ей: «тетя Фрося отойдите от меня, я сама пойду». Все больные не спали, видя что я встала, от страха закричали: «Машенька, что с тобой, куда ты встала, ложись на постель, а то упадешь». Никого не слушая, я трижды прошлась по палате, сама легла на постель и укрылась одеялом и спросила у тети Фроси:

- Видели, какая я большая?

- Видела, Машенька, большая ты, я все считала, что ты у нас маленькая, -ответила мне тетя Фрося.

Она укрыла меня получше одеялом и с испугу бегом побежала в ординаторскую к врачу с сестрами. Задыхаясь от волнения и страха она подбежала к столу где сидел врач, и с рыданием закричала:

- Ох, батюшки мои, девочки, что нам делать?

- Тетя Фрося не нужно кричать, не плачьте, не что теперь сделаешь, раз умерла, руки свои не подложишь, - успокаивающе говорил он тети Фроси.

- Ох, родимые мои девочки, не знаю что делать, - повторяла тетя Фрося, -она ходила.

- Кто ходила? Ведь она умерла, а вы говорите, ходила.

- Не знаю, как все произошло, а Машенька ходила.

Врачи и сестры прибежали в палату, подбежали к моей кровати, и медсестра, тоже Маша, испуганно спросила у меня:

- так ты что, теска, ходила?

- Да, ходила.

Лежавшие в комнате больные закричали:

- Правда Машенька ходила, мы все видели, как она встала и пошла без всякой помощи.

- Как это получилось? - недоуменно сказал врач, - умерла и вдруг ходила?

- А так, очень просто, стала и пошла, - сказала я врачу, - меня трижды осиял свет и за светом голос трижды сказал - «вставай, вставай, вставай, ходи», вот я встала и пошла, и руки мне тоже Бог исцелил, смотрите, как хорошо она у меня теперь движется.

Врач, с сестрами опустив головы, молча стояли, не зная что мне сказать. В то время меня видели ходящей все врачи, сестры, и все больные проснулись со всего отделения, смотрели на Господние чудеса. Все знали - врачи и больные, что я много лет лежу парализованная, без движения, и вдруг встала и пошла, как будто здоровый человек. О случившемся дежурная медсестра Люба позвонила сразу заведующей отделением Ирине Николаевне и моему лечащему врачу по телефо

194

ну. Она ему объяснила, что со мной повторилось ночью, и в конце разговора сказала:

- Жерина Маша умерла, а потом встала и ходила.

- Что ты мне болтаешь чушь, - ответила ей по телефону лечащий врач, -Маша лежит долгие годы, и она умерла, ожила и ходила? Вы там с ума по сходили что ли?

- Нет, мы с ума не сошли, Виталий Михайлович, а Маша действительно ходила, - ответила ему сестра.

- Давайте мне быстрей сюда машину, сейчас я приеду разберусь в чем дело.

В скором времени приехала сама Ирина Николаевна и лечащий врач Виталий Михайлович, бегом прибежали ко мне в палату и начали расспрашивать, как все получилось, как я встала.

- Девчата говорят, тебе что-то приснилось, что бы ты встала? -спросила у меня Ирина Николаевна.

- Нет, не приснилось, а я встала на яву. Я всем рассказала, как было. Уходя из палаты, Ирина Николаевна пригласила к себе в ординаторскую тетю Фросю и дружелюбно спросила у нее:

- Вы эту ночь дежурили возле Маши?

- Да, ответила тетя Фрося.

- Ну, расскажите, как это случилось, что она встала, как она встала. С вашей помощью или сама, или вы помогали ей, в сознании ли она была когда ходила, ведь у нее левая нога совсем не сгибалась?

- Ирина Николаевна, дорогая, я от испуга ничего не видела, как она шла, сгибалась ли у нее нога, я не знаю, но шла она как здоровый человек, я от испуга вся колотилась. Если бы я не видела, Ирина Николаевна, как она встала, я бы никогда никому не поверила, что она ходила. Это же надо - умерла и воскресла.

- Теперь, дорогая, верьте, что вы первый свидетель, - сказала Ирина Николаевна тети Фроси.

Днем я еще встала, походила с любимой палатной сестричкой Валентиной Петровной. Утром придя на работу, она узнала от дежурных сестер на пятиминутке о моем ночном чуде. Она бегом с пятиминутки прибежала ко мне в палату с великой радостью, чуть не плача обняла меня и спросила:

- Машенька, милая, говорят ты ходила?

- Да, ходила, Валентина Петровна, - ответила я ей громко.

- Да ты и разговариваешь уже громко, ах умница моя дорогая, - приговаривала ласково Валентина Петровна.

- Яс вами еще хочу походить, что бы вы видели, как я хожу.

195

- Правда? - обрадованно воскликнула она, - ну вставай, моя дорогая детка, я тебе и тапочки свои дам.

Я быстро встала, Валентина Петровна дала мне свои тапочки и мы пошли по длинному коридору до ординаторской. Пройдя половину коридора, я громко закричала: «Ирина Николаевна, идите, посмотрите, как я хожу!» В эту минуту, вышла с ординаторской Ирина Николаевна, за ней вышли все врачи и сестры. Идя мне на встречу, она протянула ко мне руки, как маленькому дитю, который начинает только делать первые шаги, и ласково говорила: «иди, моя умница, иди мой голубчик».

Все врачи и больные смотрели на меня, не веря своим глазам, что я умирающая пошла. Сколько было шума, разговора и удивления врачей по всей больнице и в городе. Это чудесное извещение дошло и до мединститута. Оттуда, из других областей приезжали ко мне врачи, студенты, и все расспрашивали, как это случилось. Я отвечала всем истинно, как было. Урологи до этих пор помнят о этом роковом дне и чудесном моем исцелении. Они всегда мне напоминают мне об этом, когда я лежу у них в отделении.

Итак, Господь услышал и исполнил мое скорбное прошение, которое я в горести сказала вслед уходившим врачам: «Господи, подними меня у них на глазах», когда они отказались положить меня в больницу. Вот как бывает, что Господь слышит и внимает нашу горькую искреннюю молитву и приводит ее в исполнение. Так случилось и у меня. Господь услышал мою молитву и у них на глазах мгновенно поднял меня с постели, сотворивши великое чудо надо мной. В тот день, когда я начала ходить, я чувствовала себя удовлетворительно, а ночью мне стало опять плохо, у меня двигались еще четыре камня по мочеточнику. К утру мне стало очень плохо, камни не давали оттока моче, меня взяли в скопийную на проверку почек. На столе у меня открылась рвота, в голове кружилось, дыхание стало затруднительным. Мне сделали укол внутривенно, мне стало еще хуже, я потеряла сознание и не медля ни минуты, предложили мне оперироваться.

- Когда? - спросила я у своего лечащего врача.

- Сегодня, сейчас же.

В таком тяжелом состоянии я совсем забыла, что мне во сне в мае месяце было предупреждение от Господа - вторую операцию ни в коем случае нельзя делать.

От ужасной боли, я не знала что делать, и на предложение оперироваться сказала врачам, собрались возле меня: «на ваше усмотрение, делайте, что хотите, только облегчите мне адские мучения». Это было в субботу 21 ноября, на день праздника Архистратига Михаила. На операционный стол взяли меня в половине одиннадцатого дня, и в палату привезли в три часа дня. Эту операцию я перенесла очень тяжело. Первую ночь я провела спокойно, а затем начался послеопера

196

ционный кризис. За это тяжкое время, я страшусь вспоминать. Это был, какой то страшный кошмар. Состояние мое было безнадежным 8 дней. Врачи до этих пор говорят, что я осталась жить каким-то чудом. 12 часов после операции я была в бессознательном состоянии и когда пришла в сознание, тогда мгновенно вспомнила, что операция эта мне была не благословлена делаться. Но, увы, поздно я вспомнила об этом. Все уже было сделано. За неумышленное ослушание Господь смерти меня не предал, но как я перенесла послеоперационный период... Таких мучений я не желаю даже самому злейшему своему врагу. Семь дней я лежала в тяжелом, кошмарном, в безнадежном состоянии, ничего не пила и не ела. У меня совсем не было аппетита. Во рту и горле появились страшные болезненные язвы, температура доходила до 40 . На восьмой день, в пятницу, под субботнюю ночь у меня поднялась температура до 41,5, мне вздуло живот. Я задыхалась от тяжелых болей. Врач приказал подключить кислород, но от кислорода легче мне не стало. Тогда мне вложили зонд через рот, а затем в нос, что бы промыть желудок и удалить вздутие, но все эти процедуры были напрасны. Я умирала. Врач Виктор Степанович, который меня оперировал (он в эту ночь дежурил) не разрешил Гриши уходить домой, оставаться тут вместе с бабушкой Фросей - сказал он Гриши. «Она очень тяжело больна, до утра не доживет». Гриша начал просить врача, Виктора Степановича: «может можно ей помочь, ведь она умирает, помогите ей, спасите ей жизнь, помогите пожалуйста если можете, мы вам будем очень благодарны». Врач обессиленно развел широко руками и сказал: «ну что я могу сделать, ведь мы ей все делали, что в наших силах», но в палату он все таки пришел, сострадательно посмотрел на меня и приказал сестре сделать мне посильней укол -наркотик. После укола я немного успокоилась, задремала и вижу во сне - стою на высокой красивой горе. Стояла я лицом к западу, а перед мной бежит чистый студеный широкий родник. «Вот бы мне напиться из этого родника, мне бы сразу стало легче», - подумала я, пристально глядя на чистое голубое небо, и вдруг я увидела с западной стороны на облаке необыкновенно красивого юношу в белоснежной одежде, спускавшегося на землю. Он приземлился недалеко от источника и шел ко мне. Дошедши до меня, он остановился молча напротив меня по другую сторону родника, кивнул мне головой приветствие. Я ему ответила таким же кивком головы. Затем он вошел по колено в воду и с вежливой улыбкой на устах начал пригоршнями черпать из родника воду и лить на меня. От воды мне стало легко дышать, прекратились все боли. Мне стало легко и спокойно на душе. Затем юноша вышел из воды так же молча кивнул головой в знак прощанья, и я ему так же покивала головой, и он быстро пошел по направлению от куда пришел. Дойдя до того места, где он приземлился, он стал таким же образом подниматься в небо. Я стояла, как зачарованная, смотрела вслед таинственному юноши, пока он не скрылся из моего вида. Я постояла немного в раздумье возле источника и со

197

бралась уходить. Вдруг я услышала сзади себя, чей то шорох. Я обернулась и увидела свою дорогую тетю Фросю. Она смиренно стояла позади меня и тихо шептала молитву. Я обняла обеими руками за плечи и с радостью похвалилась ей: «тетя Фрося, а меня ангел покупал и исцелил. Мне уже хорошо теперь стало». Мы вместе с ней напились холодной воды из источника, я взяла ее за плечи и мы пошли с ней под гору. Спустившись с высокой горы, пришли в красивый сад, где пели птицы свои прекрасные мелодии, я воскликнула: «тетя Фрося, как здесь красиво, как в раю» - и проснулась. Когда я проснулась возле моей постели стояла тетя Фрося, а Гриша опустивши голову, стоял у дверях:

- Сколько сейчас время? - спросила я у тети Фроси.

- Три часа, - ответил мне за тетю Фросю Гриша. Я немного помолчала, а потом сказала:

- Тетя Фрося, я сейчас ангелочка видела, он на облаке с неба сошел и покупал меня в источнике с холодной водой.

Она обняла меня, заплакала и спросила:

- Машенечка, как же ты его видела?

Я все подробно рассказала ей с Гришей, как меня в источнике купал прекрасный юноша и как он удалился снова, откуда пришел, на небо. Тетя Фрося перекрестилась и сказала: «Ах, батюшка ты мой, Машенечка, может Господь даст, ты теперь выздоравливать начнешь. Гриша, завтра нужно отслужить молебен с водосвятием, и литургию закажи, может Господь положит на нас грешных милость и Машенька поднимется». После этого, через несколько минут, во сне или на яву (я до сих пор не знаю), ко мне подошел вежливый красивый старичок, он взял меня рукой за голову, сильно придавил и спросил:

- Ты не умрешь, будешь жить, не надо было делать операцию, тебе же было предупреждение, камни вышли бы сами без операции. Что же, прошедшего не возвратишь, теперьже проси у Господа милости. Он любит тебя и трудись.

Он занес надо мной руку, как бы благословляя меня, и скрылся за дверью.

- Тетя Фрося, кто сейчас подходил ко мне? - спросила я у тети Фроси. Тетя Фрося думала, что я спрашиваю, кто приходил ко мне из врачей или сестер, и спокойно гладя мою руку ответила:

- Никого, Машенька, сейчас у нас не было.

- Ну как не было?

- Вот, только что стоял возле меня дедушка с палочкой в руке.

- Да никого тут не было, - повторила тетя Фрося. Я рассердилась на нее и сказала:

- Неужели ослепли, вот же он возле нас стоял, около моей кровати. Тетя Фрося поняла, в чем дело, она заплакала и сказала:

198

- Машеничка, прости меня, великая грешница, ничего не видела. Видно не дано мне видеть того, что видишь ты, что же сказал тебе этот старичок?

- Он сказал мне, не надо было делать операцию, камни сами бы повыходили, и сказал, что я буду жить.

Тетя Фрося очень плакала от радости. Они потихоньку с Гришей посоветовались утром отслужить за меня литургию и молебен Господу, Матери Божией, Николаю угоднику и Целителю Пантелеймону. Все это происходило через неделю после операции, под субботу ночью. Гриша пошел в храм, заказал литургию о здравии и молебен с акафистом и водосвятием. После службы принесли мне освященной с молебна воды. Тетя Фрося напоила меня благодатной водичкой и смочила все мое изболевшееся тело. С этого дня, мне стало становиться лучше, спала у меня температура, зажили во рту язвы, хорошо зарубцевался операционный шов и под новый год меня выписали домой. Два дня я чувствовала себя нормально, как все после операции. А 2-го января, с операционной почкой меня забрала скорая помощь в больницу. На второй день, как меня положили в больницу, у меня образовался свищ на операционном шве. К моей болезни добавилось еще мучение. Неоценимая моя тетя Фрося, не отходила от меня сутками, одна без пересмены сидела возле меня, беж жалоб и ропота. У бедненькой тети Фроси ноги отекали как колодки, отдыхать ей приходилось не больше двух часов в сутки. По вечерам заходи Гриша, часа на два подменял ее. Все остальное время 22 часа, каждый день, она безропотно, с великим смирением и любовью высиживала сама у моей кровати. Когда появился у меня свищ, моя любимая тетя Фрося через пять минут вытаскивала из-под меня мокрые пеленки, подкладывала сухие, а мокрые стирала, и украдкой от врачей сушила их на батареях. Три или около четырех месяцев не закрывался свищ и все это время она усердно, безропотно следила за мной, как за своим дитем. Если бы не ее забота, я бы сгнила там, в больнице, без присмотра. Нет границ моей благодарности , моей дорогой, неоценимой труженицы-спасительницы. Я никогда не забуду ее великого усердия, труда и благодетели для меня. Сколько ее изнуренные и от непосильного труда руки переработали труда, сколько ее плечи переносили тяжести за ее нелегкую жизнь. Она была для всех, кто не попросит, не отказной рабой. Господи, сочти весь ее тяжелый труд, смирение и доброту, прости ей все прегрешения и введи ее в обитель вечного твоего царствия. Я скорблю за ней глубоко, беспредельно, и скорбь моя не изгладится никогда в сердце моем, до конца моей жизни. Когда ее нет со мной, сердце мое плачет и больно сжимается от великой скорби о воспоминании, о ней. Вечная ей память, целую ее холмик могилы, где покоится ее прах. Вместе с ней много мне помогала ее сестричка Анастасия Архиповна, она нам стирала халатики, платочки, когда мы лежали в больнице, готовила нам что-нибудь вкусненькое покушать и приносила нам с тетей Фросей в больницу. В до

199

ме она тоже много помогала мне вместе с тетей Фросей по хозяйству. Когда я уезжала в санаторий, они вместе солили огурчики, помидорчики. Я приезжала из санатория, всегда все было уже управлено и сделано в доме, и во дворе все убрано и к месту прибрано. Пусть Господь примет их великий бескорыстный труд и помилует их на своем праведном суде. Не будет уже у меня таких добрых благодетелей, как эти бескорыстные и бесхитростные, они мне заменили мою мать. Недаром мне сказала Ирина Николаевна, заведующая урологическим отделением: «Не плачь, Маша, крепись, конечно, очень жаль потерять такого человека, она тебе вторая мать». Теперь я осталась сиротой, безутешно скорблю и плачу, но ничего нельзя сделать, так угодно воле Всевышнего. Господь мне послал, Господь и забрал. Что качается бабы Насти, я описывать не буду, она осталась по прежнему самоуверена в своих поступках, непогрешимой и недоверчивой ко мне. Все ей кажется, ей обходят стороной, но Бога она боится, поэтому и смиряется, но временами и теперь вспыхивает их уст ее огонь зла.

Много мне пришлось претерпеть за долгие годы моей тяжелой болезни, и я знаю, что еще придется не мало претерпеть всякого рода скорбей, обид и кле-вет, вместе с моим тяжким тридцатилетним заболеванием. Много у меня ненавистников, завистников и врагов. Но есть у меня и добрые, отзывчивые добродетели, которые от всего сердца, без лукавства помогают мне в моей тяжелой болезни, много ушло моих благодетелей в вечность.

Год назад, ушел от меня безвозвратно мой дорогой, добрый духовный наставник и помощник отец Феодосий. Теперь покинула меня неоценимая тетя Фрося - ушла она из этой жизни 12 мая 1986 года. Как тяжко расставаться и переносить эту разлуку. Так дано мне Богом на земле, нести тяжкое бремя болезни и скорби. Болезнь моя продолжает прогрессировать. Я часто лежу в больнице. Обе почки у меня больные, очень часто у меня бывают приступы почечной колики, отходят бесконечные камни. Великие и тяжкие страдания и скорби мои ведомы только одному Единому Богу. Он укрепляет мои немощные силы, телесные и духовные и подает терпение на все мои скорби, болезни. Слава и хвала Ему за все благодеяния ко мне непотребной. Так мы и будем нести свой крест, сколько наименовал Господь. Слава Иисусу Христу во век.

Аминь.

200

Видения

болящей девицы Марии

201

Происшествие 1-го мая 1961 года

1 Мая 1961 г. в 9 часов утра пришла к нам женщина из трамвайного парка вызывать Надю Николаенко на работу (Надя, двоюродная сестра т. Поли). Эта женщина очевидно была пьяна, ибо она выражалась скверными словами. Потом Надя собралась и пошла на работу и вместе с ней ушла женщина. Я смотрела в окно и видела, как Надя стояла перед окнами и обметала с рукава мел. А я все смотрела в окно.

Вдруг, мое внимание привлекло какое-то чудовище, смотревшее на меня одним страшным огненным глазом. Он заглядывал в дверь из-за портьеры (занавес на дверях). Он был черный, подобный негру (или как обгорелый пень) и был в рубашке к косынке, таких как у меня. Когда я на него обратила внимание, то он стрелой бросился бежать ко мне. Он был неподобно страшный, на голове у него торчали маленькие рожки, и была необъяснимо страшная пасть.

Когда он подбежал ко мне, то я увидела в его чудовищных руках нож. Он занес надо мною нож, и угрожающе начал говорить ко мне:

- Зачем ты по ночам молишься, зачем ты принимаешь ванны, не принимай их, они тебе не нужны, ибо они тебе не помогут, зачем ты держишь настойку (т.е. сделанную по указанию Господа Иисуса Христа для питья и растирки) разбей ее и вылей, зачем ты ухо лечишь, делаешь уколы (мне делали вливание магния сульфата, новокаин и другие). Зачем ты слушаешь Григория, ты хочешь быть через него дитя Божия, не слушай его.

- Буду слушать, - сказала я.

- Я тебя и Григория вместе зарежу, - сказал он. Не слушай т.Надю (Анастасию) она не хорошая, гони ее, как придет, потому, что она тебе хлеб (т.е. артос) на Проводы давала и тетя Поля тоже не хорошая, ты ее тоже не слушай.

- Буду слушать их... - сказала я.

- Если ты будешь слушать Григория и остальных, то я сейчас возьму ведро и спущу в него твою кровь.

Он, как бы на крыльях полетел за ведром, а нож положил возле меня, на скамейку. Когда он зашел только за портьеру в другую комнату, то кто-то стукнул комнатной дверью (в это время вошла т.Поля и сотворила крестное знамение), то он с неуловимой быстротой прилетел обратно до моей кровати. Стоя у ног, открыл страшную пасть, протянул ко мне страшные чудовищные руки, с чудовищными когтями, страшно дохнул и из пастей его рассыпались огненные искры и пошел дым из рта. Он сразу стал уменьшаться, стал такой маленький, что сразу в одно мгновение скрылся под кроватью. Потом я посмотрела в окно и увидела его уже под окном на улице. Он стоял, приплясывал и грозил мне кулаком. Я тоже ему погрозила кулаком. Когда я посмотрела во второе окно, там было видимо-202

невидимо и больших и маленьких черных, похожих один на другого и на того, что подходил ко мне с ножом.

После всего виденного мной, я была без сознания до 9 часов вечера. Когда я пришла в сознание и все происходящее со мной рассказала. Я, как бы задремала и увидела сад. Под каким-то деревом я сидела, неожиданно ко мне подошел какой-то дедушка с палочкой в руках и сказал мне следующее:

- Что испугалась?

- Испугалась, - ответила я.

- Не бойся, деточка, больше он к тебе не придет, тот черный дядька (как я называла его в то время) Ты хотела его видеть, вот и увидела. Только ты ему ни в чем не верь, как он тебе говорил. Ванны принимай и Григория слушай. Он хороший человек. Тебя наставляет только хорошему т.Надю (Анастасию) не выгоняй, она хороший человек, что она тебе говорит не противоречь ей, слушай и т.п. Полю слушай. Ванны делайте, как повелел вам Господь. Ты будешь громко говорить, петь псалмы, а прежде всего, придет в действие твоя рука. А дядьку черного не бойся, я его прогоню этой палочкой.

Дедушка (т.е. старец) показал мне палочку и сказал:

«Не слушай черного дядьку, молись, как тебя научает Григорий»,- и скрылся.

После такого происшествия я больше месяца не видела глазами.

203

Под праздник Сретенье Господа нашего Иисуса Христа (под 15 февраля 1976 г.)

Видела я в сновидении неизреченной красоты цветущий сад. Внутри его великолепный, синеющий огнями храм. Он далеко был виден каждому путнику, еще за десятки километров, словно весь из алмаза и кристалла выточен, и поставлен для привлечения всякого прохожего путника.

Я сидела вдали от него и завистливо смотрела на красоту и величие. Я представляла, что там все Святые ангелы и сам Господь воспевает Святые гимны, и резвятся в этом красивом саду. Мне так захотелось побывать там и посмотреть на все, что там делается. Во время своего размышления, я увидела, со стороны храма вдали, идущего по направлению ко мне юношу. Он еще издали обращал на себя внимание своей неземной красотой и сияющими белоснежными одеждами. Вид его был величественный, спокойный и снесходителеный. Одежды его длинные, белоснежные, переливались огнями и ловко сидели на его высокой, красивой фигуре, хорошо облегали талию и красивыми фалдами спадали вниз. Волосы его светились, как солнце и длинными локонами спадали на плечи. Он шел словно по воде, стройно и быстро. Юноша шел быстро, несколько раз нагибался и что-то собирал на траве. Когда он приблизился ко мне, я собирала цветы, которых здесь было в большом обилии, разного вида и сорта. Юноша застал меня в нагнувшем положении, когда я срывала белую лилию. Он подошел ко мне и тихо, осторожно взял меня за руку, которой я срывала красивую белую лилию и с приветствием сказал: «Трудишься чадо?» Я приподнялась и отдернула руку. Страх напал на меня, я вся задрожала, как будто я стояла на сорокаградусном морозе и выронила из руки только что сорванную лилию и все цветы.

Юноша нагнулся, поднял цветы и улыбаясь сказал:

- Не убойся меня девица, я не причиню тебе зла, успокойся, и с Богом двинемся в путь.

- Куда? В страхе спросила я.

- А, вон видишь, в ту рощу, что озарена светом Славы Господней. Он взял мои цветы и сказал, - лилии, цветы Божий, сплетем из них венок, забрав у меня цветы, он так искусно сложил из их них венок, что я такого венка не видела на земле.

Надевая мне венок на голову, юноша сказал: «когда придем в храм Господний, ты возложишь этот венок к ногам младенца Господа».

Мы сорвали еще несколько красивых лилий. «А теперь нам пора отправляться», - сказал юноша и мы пошли.

Роща казалась не очень далеко, но это только казалось глазам. А идти пришлось долго и трудно. Дорога, по которой вел меня юноша, оказалась очень тя-

204

желой, поросшей длинными, комочными травами с густыми тернами, которые больно, до крови ранили ноги. Я запутывалась в этих ужасных комочных травах и едва вытаскивала ноги, поэтому не успевала идти за юношей. Израненные до крови ноги горели как в огне и сильно болели. Когда я совсем изнемогла, не могла освободиться от ужаснейших колочих трав и не могла идти дальше, юноша подходил ко мне, помогал мне и говорил: «Да ведь это совсем не страшно и не трудно от этого освобождаться, только не бойся этих колючек и смело наступай на них». И начал ходить то в зад, то вперед, протаптывая мне дорогу, и все как будто разумное существо повиновалось ему на его пути. Трава ничуть и нигде не касалась его одежды, словнотрав не существовало на его пути. «Вот так надо идти, прямо за мной и все победишь».

Мы долго еще шли по такой цепкой дороге, затем началась топяная, грязная дорога - это еще страшней и тяжелей. Я так загрузла в этой грязной тягучей жидкости, что часто звала на помощь юношу. В колючках запутаешься, порежешь ноги, но это не так страшно, а тут того и гляди провалишься и пойдешь под землю. А тут, еще высовываются, на моем пути змеи и ехидны. Мне становилось еще страшней и тяжелей. На этом топяном пути, я видела много людей, которые шли к светлой хорошей дороге. Одни, хотя очень тяжело, но двигались, другие почти по шею загрузли в трясине и не могли больше двигаться. Они вопрошали о помощи, но на помощь им никто не приходил, и лишь немногие шли легко и переходили эту страшную долину. Юноша скакал с кочки на кочку и нигде не протоптал, словно легкокрылая птица - так он легко бежал. Я сильно страшилась и вскрикивала при виде разного рода ехидн и других страшных незнакомых мне пород змей. Их внешний вид и шипение наводили на меня такой страх, что я как бы безумная кричала юноши: «Ну для чего ты завел меня в такую страшную пропасть? Разве тебе самому не страшно и не жаль других?» Юноша повернулся ко мне лицом и с сожалением смотрел на меня. По его внешнему виду было видно, что он сожалел, но на помощь не шел. Только смотрел на мое испуганное лицо и изнеможение. Он сказал: «Дерзай, чадо, трудись». Когда я совсем изнемогла, не могла больше двигаться, я остановилась и хотела отдохнуть. И тут, прямо перед собой в нескольких шагах, увидела большую, страшную, извивающеюся ехидну. Словно мгновенно выросло это чудовище передо мною. Она извиваясь, приподняла свое извилистое страшное чрево, раскрыла пасть и с шипением бросилась ко мне. Я вскрикнула, в глазах у меня потемнело, и я потеряла сознание. Когда открыла глаза, я увидела возле себя юношу, заботливо хлопотавшего возле меня. «Ну, что ты так убоялась, ведь это совсем не страшно, она тебя не ужалит, ибо написано - на аспида и василиска наступишь, попирать будешь льва и дракона. И так нам нечего страшиться творений». Он вынул из кармана своей одежды, какой-то маленький красивый сияющий флакончик и маленькую, как для причастия

205

чашу. Налил в нее содержимое флакончика и сказал: «Во имя Всевышнего Создателя испей этой райской воды». Дрожащими руками от только что пережитого страха, я приняла чашу из рук неземного гостя и с жаждой выпила эту живительную и ободряющую воду. От этого напитка у меня мгновенно пропал страх и утомленность, во мне появилась бодрость, и так радостно и легко стало на душе. «Ну, чадо, дерзай,- сказал юноша, здесь осталось не далеко до хорошей дороги». Я еле плелась вслед за юношей. Юноша подбадривал и помогал мне и вскоре вывел на красивое, обширное поле, на котором по обе стороны дороги, как море буйно возвышалась пшеница, которой казалось, нет конца. «Присядем здесь, -предложил юноша, отдохнем, полюбуешься нивой Творца Всевышнего, на его премудрое творение». Мы присели. Небесный гость помолчал немного, а потом заговорил со мной. «Ты видела эту страшную долину? - он указал рукой в ту сторону, которую мы только что перешли и продолжил говорить. Тяжелый этот путь, но он неизбежен для каждого переходящего из земной жизни в небесный мир. И многие не переходят, остаются в этой долине, не доходя до мытарства. Бесы их долго мучают здесь, а потом отправляют прямым путем в преисподнюю». Говорил он тихо, с грустью и сожалением в голосе. Я спросила:

- Кто же они такие, которые не проходят этот путь? Юноша ответил:

- Все нераскаянные кощунники, хулители Святого Духа, великие чародеи, убийцы, самоубийцы, хулящие Господа и те которые научают и помогают матерям убивать во чреве своих детей. Всевышний Творец строго судит за это. Подстрекающие и помогающие несут больший ответ, чем сама мать.

- Чем же можно искупить эту вину? - спросила я у небожителя. Он ответил:

- Десять - двенадцать лет искреннего покаяния, усиленная горячая молитва и обильная добродетель перед творцом для всей братии нищих, немощных, больных и для храма Господнего и творить ее до конца своей жизни. Добродетель - превелико оценивается Творцом Вселенной. Он милосерд и многомилостив, только под искренно принесшим покаяние и впредь не творить этого. Я спросила:

- Всем ли есть покаяние? Юноша ответил:

- Кающихся грешников Господь милует, если их грехи не к смерти. Нет только прощения нераскаянным, хулителям Святого Духа, великим чародеям, самоубийцам и убийцам. Я спросила:

- А если после смерти за них будет усиленно молиться церковь?

- К чему может привиться молитва, разве к хуле Духа Святого? Что общего между светом и тьмой? Что безумец посеял на земле, то там он и пожнет. Ибо нет памятования после смерти о тебе. Во гробе кто будет славить тебя? Он помолчал и добавил, - злорадная клевета, тоже равняется убийству. Но потом объясню тебе многое, а сейчас пора нам продолжать свой путь.

206

Прежде чем двинуться в путь юноша сказал: «воздадим славу и благодарение Творцу». Мы предались молитве, Небесный житель так предался молитве, что стоял словно неживой. Я не столько молилась, сколько смотрела, на его таинственный преданный Господу вид. «Отче Всесильный, помилуй нас, благослови и укрепи, Иисусе Христе, озари благополучием путь наш и светом славы Твоей, наставь нас творить волю Твою». Он еще долго молился, но я не могла запомнить всего, ибо я так сильно плакала, от чего не знаю. Толи от произнесенных слов юноши, а скорей, от того что моя молитва против его, сильно слаба и ничтожна. «Ну а теперь, соберем урожай и понесем Господину своему», - он быстро начал срывать колосья и приказал срывать мне - да смотри не нарви плевелов. Тогда, как явимся с плевелами к Господину своему и что скажем ему в оправдание?» Юноша быстро нарвал порядочно колосьев самой спелой и не дозревшей пшеницы и сказал: «Хороши, да зелены, не все еще созрели, жать еще не время. Но пока придут жнецы они дозреют. И соберут плоды добрые, отнесут Господину своему в житницы Его, а все недобрые и плевелы Он прикажет сжечь огнем!» Аккуратно, не по земному сложил колосья воедино и сказал: «а теперь пойдем - и жестом руки указал на рощу, где стоял очаровательный храм. Заберем весь собранный урожай - добрые и не добрые злаки. Господи пересортирует их и для каждого из добрых злаков и плевел приготовит житницу свою с полной мерой». Еще раз небожитель воззвал к Отцу Своему и мы двинулись в путь.

Километрах в десяти от рощи, мы остановились на одной красивой лужайке, у источника под очень толстым красивым деревом огромных размеров с листьями и душистыми бальзамическими цветами. Прямо из под этого дерева начинался источник. У самого начала источника сидел путник, очень красивый с правильными чертами лица, с длинными по шею волосами. Вид его был очень смиренный и приветливый, - сразу видно было, что это человек Божий. Он омывал себе голову и ноги, этой холодной живительной водой. На наше приветствие он приветливо улыбнулся кивком головы. Ответив нам на приветствие, продолжал омываться. Юноша сказал: «Омоемся здесь и мы, иначе нас грязных не пустят туда». Он указал рукой туда, где в сиянии света раскинулась роща. Пока мы омывались, путник сидел неподвижно молча. После омытия, мы положили по три земных поклона и собрались в путь. Незнакомец так же, встал, положил три земных поклона, подошел ближе к юноши и сказал: «позвольте мне идти с вами, ибо подобие тебе юноша привел меня сюда и повелел мне ждать здесь двух путников, которые придут сюда третьими, и один из них (юноша) приготовит тебя, и ты пойдешь с ними. Ибо они будут идти туда, куда повелевает тебе идти Всевышний. Вы являетесь третьими путниками с того времени, как привел меня сюда юноша, подобный вам. Тогда юноша подошел к путнику, взял его за руку повел до источника, начал омывать ему лицо, руки и ноги. Затем достал из кармана своей одеж

207

ды маленький сияющий огнями и неземной отделки кувшинчик до верха, наполненный светло-розовой жидкостью и начал прилежно мазать незнакомца кисточкой, которая находилась у него вместе с кувшинчиком. Бальзамическое, неземное благоухание распространилось повсюду и наполнило все вокруг своим ароматом. Юноша омыл и себе руки и ноги, а мне помазал только чело и руки крестообразно, как у нас помазывают (мируют) священники в церкви. От этого помазания мне стало так легко, исчезла усталость, и сердце наполнилось радостью. По окончании юноша закрыл пустой кувшинчик, положил его снова в одежду и сказал: «Этот человек праведный угодный Богу Симеон из Иерусалима, идет по повелению Господнему в храм Саламона, для принятия младенца Господа. Сегодня день памяти Сретенья Господнего (15 февраля). В знак сего воспоминания, сегодня там великое торжество». Он кивнул головой в сторону рощи. Уже шло великое праздничное богослужение, когда мы подходили к роще. От умилительных пений, гимнов святых, сердце во мне сильно забилось. Я вся затрепетала, слезы потоком полились из глаз. Ноги мои словно окаменели, неповиновались мне, - «О Боже, дай силы, укрепи Ты Сам мою немощную плоть и маловерный мой дух» -невольно закричала я. Силы мои иссякли, я зашаталась, но упасть мне не дал юноша. Он быстро подхватил обессиленное мое тело и тихонько посадил меня на траву. Налил воды из того флакончика, из которого наливал в той страшной долине, и в туже маленькую чашу, дал мне выпить и сказал: «ну что мне с тобой делать, там ты страшилась - хотя было чего, а тут ты страшишься совсем напрасно, чего страшиться Господа, ангелов и всех святых? Разве враги они нам? Вставай скорей, нас ждут». Ободренная живительно-целебной водой, я легко встала и уверенно пошла со своими путниками.

И вот, наконец, мы достигли ограды храма Господнего! Ограждение было изящное, фигуристое, выточено из изумрудного камня на верхней части, с красивой резьбой. Он всякий взор обращал на себя внимание и каждый мог сказать, что наилучшее искусство в архитектурном стиле построение храмов можно видеть только здесь. Ворота здесь были очень большие, высокие, так же выделялись из драгоценных сияющих камней. У ворот Храма Господнего нас встретило двое юношей в белоснежных одеждах. Они смиренно с улыбкой приветствовали нас. Один из них, стоявший по левую сторону, омыл нашу обувь, другой стоявший по правую сторону выдал нам, каждому книжечки с золотым отливом, с изображением святой троицы. На ней было написано - «на одноразовое право пребывания в Храме Господнем». Юноши (все трое) о чем-то побеседовали между собой, на незнакомом мне языке. И подошедший неизвестно откуда, подобный им, четвертый юноша взял Симеона осторожно под руку и куда-то повел его. Юноша, стоявший по правую сторону, с улыбкой на устах, благословил нас и указал путь к храму.

208

И вот мы у входа Храма Господнего.... О, какая это дивная красота. Я не могу рассказать и описать всей этой чарующей и чудесной красоты. Внешний вид его не земной, отделки с множеством куполов, вызывал у каждого восхищение и удивление. Он весь высечен из ярко-радужных камней и украшен разного цвета блистательными сапфирами и бриллиантами, и другими не знакомыми мне украшениями. А на центральном куполе храма, величественно во весь рост, возвышалось изображение Спасителя. Скульптор изобразил Его с распростертыми руками к вселенной. Он стоял строгий, снисходительный, словно призывал всех под свой покров. Казалось, вот Он сейчас поднимет свои сильные руки, обнимет всю вселенную и защитит ее от всех врагов.

Очарованная этой всей неземной красотой я громко воскликнула: «О Боже, Боже, как Ты велик, славен и премудрости Твоей нет границ». На мое восхищение небожитель сказал: «О, если бы видели очи каждого грешника всю эту прелестную красоту, то наверное не устоял бы и оставил все грязные свои дела, не угодные самому себе и Отцу Небесному. Но здесь еще не вся красота и слава Господня. Ибо велико жилище творца. Ты же слаба плотью и немощен дух твой, а потому не можешь видеть всего сразу, что приготовил для любящих своих Отец наш небесный. От малого величия Господнего ты падаешь.... А что будет с тобой, если показать во славе всей обитель Царствия Небесного?» Небожитель умолк, не досказал, что будет со мной, если я все увижу, - потом он уже не хотел говорить или уже некогда было, ибо мы уже входили в храм.

У входа в храм, нас встретили стройные красивые, в белых одеждах девицы и спросили у нас пропуска. Проверив их, они, что-то на них отметили и возвратили нам. Приветливо знаком поклона пригласили нас в храм. «Ну вот, мы и прибыли, - сказал юноша, - не убойся их, они тоже были такими, как ты. Но теперь ликуют с Господом», - он указал на стоявших юношей и девиц по правую и левую сторону. Юноши и девы, все были одеты в бело-розовых длинных одеждах, строго облегающих талии и красиво спадавшими складами к низу. Венцы на них с драгоценными украшениями, красиво и величественно обрамляли их головы. На венцах девиц горели звезды, а на венцах юношей - месяц. Все они, как на подбор, одинакового роста, изящества и возраста. Но красотой отделялись друг от друга, - одни красивые, другие еще красивей. Все они держали в руках цветы, девицы белые лилии, а юноши - красивые цветущие райские ветви. Посреди храма, от дверей до алтаря, послан великого искусства ковер. Своими красками и узорами, он напоминал радугу. На него невозможно смотреть - такой незаурядный рисунок, рябил в глазах и ослеплял. Пол был устелен живыми цветами с благоухающим запахом. Служил первосвященник из еврейского народа. Помогали ему юноши в длинных красивых одеждах. Здесь же стоял первосвященник Захария -отец Иоанна Крестителя. А на амвоне я увидела Митрополита Николая Крутицко

209

го (заместителя патриарха Московского и всея Руси Алексея) и любимого архиепископа Ворошиловградского Никона (умершего в Одессе 1956 г.) в полном своем облачении, с золотыми чашами в руках, украшенными драгоценными камнями. Они смиренно стояли и по-видимому чего то ждали. Ибо взор их был сосредоточен и всецело обращен на двери храма. Посреди храма, стояло красивое возвышение, а на нем я увидела своего знакомого путника, праведного Симеона. Он очень часто содрогался, на руках у него красовалось белое блестящее покрывало. Раздался голос священника: «... Вонмем! Поклонимся и припадем Младенцу Господу Иисусу!» Все присутствующие засуетились - девицы и юноши запели неземную священную песнь. В это время в дверях храма появились Иосиф и Мария, несущая на руках Младенца. Навстречу им вышел первосвященник, принял Младенца Господа из рук Марии и понес в алтарь. Омыл младенца в драгоценной сияющей купели, помазал его и поднес к стоявшему на возвышении Симеону, возложил Младенца Спасителя Мира ему на руки для благословения. Симеон всем телом содрогнулся, затрясся, из глаз его потекли слезы - видно почувствовал, что не простого младенца он взял. Он помолчал, набрался сил, весь преобразился и запел: «Ныне отпущаешь раба Твоего, Владыко, по слову твоему с миром...», за ним запели юноши и девицы, а к ним присоединились небесные силы ангелов. Сердце мое разрывалось от такого торжества и умиления. Я не устояла и упала ниц лицом. Поднял меня дедушка, который являлся мне в сновидении, неизвестно окуда взявшийся... «Вставай, дитя мое, не плач, укрепись. На вот тебе жертвенного хлебца, поешь маленько, и все пройдет». Я не видела, что происходило в это время, когда я упала. А когда поднял меня дедушка я видела, как Симеон передавал Младенца Анне, пророчице 84 летней вдове, дочери Фануило-вой. Взявши на руки младенца, она произнесла пророчество и с торжественной церемонией передала его в руки самой Матери Марии и поклонилась ему. Юноша, что сопровождал меня, подошел к Матери Божией, возложил венок к ногам спасителя, что-то сказал Матери Младенца, трижды поклонился до земли и отошел в сторону. За ним последовали юноши и девицы, что стройно стояли по обе стороны в храме. Каждый подходивший так же трижды кланялся до земли, возлагал свой цветок Маленькому Спасителю и вскоре смиренно стоявшие Иосиф с Марией оказались в красиво сплетенной колыбели из роз, пальм и лилий. Теперь я видела их хорошо, каждого отдельно. Юноши с кудрявыми волосами, а девицы - с длинными локонами на головах. Они смиренно подходили к ногам младенца. На их красивых венцах у каждого было написано - кто он такой и за что получил венец. Словно зачарованная их видом и величием, я неподвижно стояла и пристально, до боли в глазах смотрела на них. После поклонения юноши и девицы попарно подходили к амвону, где стояли Митрополит Николай и Архиепископ Никон. Смиренно слаживали крестообразно руки на груди, становились одни пе

210

ред митрополитом Николаем, другие - перед Архиепископом Никоном. Они усердно с прилежностью помазывали подходившим чело и руки и те попарно, смиренно выходили из храма. Я внимательно смотрела за происходящим, и не заметила, когда подошел к нам сопровождающий меня юноша. Он подал мне венок, что сам сплел по пути в храм, о чем-то побеседовал с дедушкой на незнакомом мне языке и сказал: «Идите и вы поклонитесь Господу Богу». Дедушка взял меня за руку и повел к младенцу. Я протянула руку с венком, что бы возложить его к ногам маленького Спасителя. Рука сильно задрожала и я с рыданием упала на пол. Дедушка помог мне подняться, а Матерь Господа сказала: «Не страшись, чадо, это Спаситель твой и всего мира. Он любит тебя. На вот, возьми, в знак любви». И подала мне райский душистый цветок. На правой руке, она держала Младенца, а левой благословила меня со словами: «да будет дом тот и живущие в нем благословен. Кто признает Сына моего, как личного Спасителя». После благословения, дедушка подвел меня к амвону и поставил перед Архиепископом Никоном. Тут же стоял и Митрополит Николай. Оба радостно приветствовали меня. Никон помазал мне только чело, а руки не помазал, как делал это другим.

По окончанию помазания, он заулыбался и заговорил со мной: «Видишь, дитя мое, какое здесь торжество и ликование. Смотри все хорошенько, а когда придешь домой расскажи чадам моим, любящим меня, что ты здесь видела, пусть они вразумляются, делают побольше добрых дел и дерзают вечно видеть славу Господа и жить в обители Его,- он помолчал, а потом тихо добавил, - но не все это сознают и стремятся к этому». Из храма мы с дедушкой направились в сад, где слышно было чудное пение, музыка и веселые голоса. Он повел меня в цент сада, где начиналось праздничное веселие. Перед взором моим раскинулась необозримая дивная красота, непостижимая уму человеческому. Прекрасные райские деревья величаво стояли как прекрасные невесты в нежно-розовых и белоснежных цветах. Аллеи искусно выложены неземными облицовочными красивыми камнями, светящимися разными огоньками, а между аллеями красовались нежные лилии, разных видов и сортов, розы и множество других цветов, которые я не знаю, вероятно, они растут только в этом саду. На аллеях размещались изящные маленькие диванчики как бы на два человека, в блестящих белых чехлах, с красивыми камнями, выделанных под форму звезд и других рисунков. Мы прошли еще немного красивыми аллеями, и дедушка привел меня на обширную озаренную светом площадку, выложенную такими же камнями и рисунками, как на аллеи. В середине площадки переливалась разными огнями и выделялась из всех рисунков восьмиконечная звезда. Здесь, на площадке я увидела множество неземных изделий, стоявших столов и красивых диванчиков. Таких же самых, как я только что видела в аллеях. Столы убраны были белоснежно-блистательными скатертями с ярко-блистающими золотыми узорами вышивок. На столах стояла

211

драгоценная изумрудная, блестящая посуда, для всех принадлежностей яства и пития. От этой прелестной красоты у меня сильно болели глаза. Вся посуда, стоявшая на столах, наполнена была ароматными яствами и душистыми сочными плодами, и искусно расставлена была заботливыми руками, не по земному обычаю. Играла чудная, мелодичная, многострунная музыка, а следом пел небесный ангельский хор. Все участвующие в праздничной церемонии попарно гуляли в саду. Смеялись, резвились, пели, качались на незнакомых мне качелях с золотыми украшениями. А сколько здесь было райских чудесных птиц, разных пород и ярких разноцветных оперений, на подобии радуги. Они порхали с ветки на ветку, садились на плечи юношам и девицам, и в такт музыки трепетали крылышками и пели вместе со всеми. От того что я здесь видела и от райского чудного пения, внутренность моя словно растаяла, и я как неживая опустилась на колени - молилась. Молясь прилежно повторяя слова: «О Боже, Боже! Помилуй меня!». Дедушка видимо стоял возле меня. Он нежно, как отец дитя погладил меня по голове и сказал: «Ну, успокойся дитя. Всевышний видит сокрушение твое. И не оставит просящего Его. Вставай скорей, сейчас все присутствующие будут идти к трапезе». Пока я вставала, то не заметила, когда и откуда взялся Авраам, с длинным красивым вышитым покрывалом, распростертым на руках, как у Матери Божией покров. Он строго и смиренно стоял, как у нас стоят в почетном карауле, лицом к востоку. В вышине затрубили трубы и все святые угодники так же попарно начали подходить к Аврааму, смиренно становились на правое колено, прилаживались к этому покрывалу. Авраам знаком руки благословлял каждого и те смиренно подходили к столу. Первыми шли древние Адам и Ева, Сиф - сын Адама, Ной с потомством своим, Лот - племянник Авраама, Исаак - сын Авраама, Иаков со своими сыновьями, Моисей с жезлом в руке вел весь свой богоугодный народ. Иоанн Креститель вел весь народ, покаявшийся до христианского времени. За ними шли апостолы. Апостолы вели за собой народ христианских времен. Апостол Павел вел за собой всех юношей и девиц - всех девственников, великомучеников, мучеников за Христа, юродивых, Христа ради юродивых, болящих, некоторых я видела из знакомых мне - болящего Михаила с Лимана, Аннушку с Подгорного, отрока Анатолия, Николая с. Вергунки. Апостол Петр вел монашествующих, некоторых я узнавала по надписям на их красивых венцах. Первыми шли за Петром Сергей Радонежский, Серафим Саровский, Иов Почаевский, Дорофей архимандрит, который жил в наше время, Карнилий Печерский и т.д. За ними шли еще множество незнакомых мне угодников. А затем я увидела угодников нашего времени - игумена Кукшу, Митрополита Николая, архиепископа Никона, Алипия с Печер, Сивостьяна с Караганды, Антония иеромонаха (село Чугинки), Павла (село Калышнаго), Павла (село Дьякова Антрацитовского района) и множество других не знакомых мне. За ними шел Стефан. Он вел священников и диаконов из белого

212

духовенства. Апостол Иоанн Богослов вел за собой всех покаявшихся христианского времени. Последними шли миряне. Дедушка сказал: «смотри хорошо, не увидишь ли ты здесь кого знакомого тебе?» Я смотрела на проходивших так пристально, что у меня темнело в глазах. Но к сожалению своему увидела всего несколько человек (некоторых знакомых). Когда все собрались, сели за столы, вострубили вторично трижды трубы, все сидящие встали, сложили крестообразно на груди руки и замерли в прилежной молитве. К концу молитвы послышался в воздухе великий шум и гром, все содрогнулись. Я с испуга пала на землю ниц лицом, и как мертвая лежала до тех пор, пока не услышала повелительный голос дедушки: «Вставай Мария, вставай живей, ибо Всевышний сейчас будет благословлять трапезу, а ты лежишь». Он помог мне подняться и дал маленькую частицу хлебца, какой давал прежде в храме. Я не видела, как Господь приближался сюда, а видела стоявшего Его в воздухе над центром площадки, где находилась восьмиконечная звезда. Он стоял на сияющем облаке. Вид Его был величествен и издавал неизреченный свет по всей вселенной. Одежды его блистали как молнии и все освещали вокруг. Очи его светились добротой, любовью и призывом. По правую сторону Его стоял юноша с жезлом в руках. По левую сторону, такой же юноша, с раскрытой книгой в руках. Всевышний Творец владычественно поднял к верху правую руку, обвел всю вселенную и благословил трапезу и всех возлюбленных чад своих. На этот миг здесь все замерло, все умолкло. После благословения все сели за столы. Началось торжество. Прислуживали им юноши и девицы, в таких же красивых одеждах и блистающих огнями венцах. Ароматный запах распространился повсюду и все наполнил собой. Подобных запахов нету нас на земле. Я смотрела на их ароматное лакомое пиршество и думала: «Ну чего они такие не приветливые, не приглашают меня к себе? - неужели не видят меня?» Один из прислуживающих юношей подошел ко мне, взял меня за плечи и сказал: «чадо мое! Не так-то легко, не так-то скоро можно попасть сюда и сесть за стол». По окончании трапезы вострубили в третий раз трубы. Все в мгновение ока встали, скрестили руки на груди, предались молитве. Окончив молитву, они так же попарно подходили к Аврааму, стоявшему уже с западной стороны сада, они так же становились на колено, прилаживались к покрывалу, которое держал в руках Авраам. А Матерь Божия, благословляла каждого, неизвестно откуда прибывшая сюда. Я стояла и думала: «Ну, кто они такие, молятся, а не крестятся, и поют какие-то непонятные гимны вместо молитв». Во время моего неразумного размышления к нам подошел юноша, что сопровождал меня и на мое размышление ответил мне: «Здесь, дитя мое, нет врагов, и поэтому крестное знамение не требуется. Здесь воспевают только хвалебные гимны». Он достал из кармана своей одежды белоснежную красиво вышитую салфетку, осторожно извлек из нее колосья, которые мы нарвали по пути сюда - и отдал дедушке по отдельности свои

213

и мои. Оба стали внимательно рассматривать их и беседовать на ином языке. Потом, повернулись ко мне оба и дедушка сказал. У нашей пшеницы Господин его он указал на юношу, - много отсортировал не дозрелой, земной и плевелы тоже есть. В другой раз нужно внимательно собирать, что бы опять не набрать всякого мусора и плевел. Тогда нас не поставят в жнецы.

За это время пока мы беседовали, в саду никого не осталось кроме нас. Я не видела, куда девались все райские гости, где и как они поднимались в высоту, а уже видела их далеко скрывающихся за облака. Мы втроем вышли из сада. По пути мне дедушка нарвал цветов, вывел меня на родную дорогу, а юноша сказал: «пойдемте и мы отдыхать. Иди домой, хорошо отдохни - приказал он мне, расскажи всем искренно познавшим Творца, стремящихся к истине, но не исполняющим ее, пусть вразумляются и стремятся исправится, а тогда пойдем посетим царство демонов. Мы придем за тобой». Я открыла глаза, возле меня никого не было. Я спокойно лежала на кровати.

214

Под праздник великомученика и целителя Пантелеймона (9 августа) и под Преображение Господне (под 19 августа 1976 года)

Под эти два праздника угодника Божия Пантелеймона и Самого Господа Иисуса Христа, явился мне в сновидении некий старец в простой земной одежде, как у нас ходят старики. Он быстро подошел ко мне, взял меня за руку и сказал: «Ну чадо, сейчас мы отправимся в далекий, тяжелый и трудный путь. Хотя мы долго собирались, и вот настал сейчас. Собирайся живей нас ждут». Я быстро оделась, взяла немного хлеба, просфоры, ладана и священной воды, начала было складывать в сумку. Старец заулыбался и сказал: «Чадо не заботься о завтрашнем дне, ибо написано: не одним хлебом будет жить человек, но и Духом Божиим. Оставь земную суету, ложи три земных поклона, укрепись, ничего не страшись и с Всевышним в путь». Он благословил меня и мы вышли.

На улице нас ждал красивый кудрявый юноша. Одет он был в блестящий голубой хитон с рисунком ярко сияющих звезд на нем. Он строен, строг и приветлив. Хитон ладно сидел на его нежной подтянутой, словно выточенной фигуре. На наше приветствие с улыбкой ответил знаком поднятия руки вверх и кивком головы, а затем сказал: «Как долго вы собирались, так можно и в чертог небесный опоздать, если впредь так будете медлить. Поторопимся - сказал юноша, что бы нам ныне добраться до назначенного места». Он подошел ко мне, быстро достал из своего кармана хитона сияющий отделанный золотом маленький графинчик воды, налил в такую же красивую, маленькую чашу и подал мне со словами:

- Во имя Господа нашего Иисуса Христа, прими этой священнободрительной воды. Она тебя ободрит и укрепит твой немощный дух.

А старец добавил:

- Съешь этот жертвенный хлебец, что я тебе дал перед выходом из дома и отправимся в далекий путь.

- Вон туда, - указал юноша, стоявший рядом со старцем.

Я посмотрела в ту сторону, куда указывал юноша и содрогнулась. Вдали, за горизонтом, я увидела страшную высокую недоступную гору. Там из-за этой горы, расстилался густой черный дым и сыпались черные искры. Мы долго шли до этой чудовищной горы, путь был очень тяжелый, тернистый. На пути встречались топи, трясины, терны, разного рода пресмыкающиеся - ехидны, кобры, змеи, аспиды и т.п. Они извивались всем своим чревом и страшно шипели. В особенности они мучили меня. Я их сильно боюсь и при виде всякого встречного на пути змея я сильно страшилась и кричала, а их на нашем пути было не мало. И если бы не старец с юношей, то мне бы не избавится от них. Когда мы дошли до этой страш

215

ной долины, юноша спросил меня: «Ты узнаешь это место?», он указал на ту страшную долину, по которой вел меня юноша в храм Господень, который находился в райской роще. Эту долину я видела в первом своем сновидении. При виде ее я содрогнулась и со страхом спросила юношу: «неужели опять пойдем через эту смертную долину? О Боже Вседержитель, помилуй меня и избавь от этого страшного и непосильного для меня пути», в горести со слезами произнесла я. Ни за что, ни за какие деньги не хочу я идти этим путем, - в отчаянии со слезами повторяла я. Старец и юноша молча со страданием смотрели на мое горькое отчаяние. Затем немного помедлив, пока я успокоюсь, юноша подошел ко мне, взял меня за руку и сказал: «чадо, не нужно так горько сокрушаться, успокойся, ибо Всевышний услышал нашу молитву и сокрушение твое. Да минует нас путь сей, который тебя так страшит. Воззовем к Всевышнему о помощи и Он отправит нас воздушным путем, через эту демонскую долину. Сядем немного отдохнем, пока нам проложат путь».

Мы сели, старец достал из своей невзрачной одежды книгу в золотой оправе украшенной дорогими камнями, подал мне и заговорил со мной: «Возьми, дитя мое, эту книгу, хорошо рассмотри, пока нам откроют путь идти дальше». Я приняла книгу из рук старца и начала ее рассматривать. Я перелистывала страницы одна за другой и мне бросалась в глаза, картинная прекрасная жизнь древнего народа, до Рождества Христова. Я видела здесь Адама и Еву, всю их жизнь в раю, грехопадение их и изгнание из рая. Ноя с потомством. Всемирный потоп, восстановление жизни на земле. Лота с потомством. Садом и Гамору, Авраама, Исаака, Иакова со стадами овец верблюдов на чарующих красивых лугах. Как братья продали Иосифа в Египет. Моисея с народом своим в пустыне и многое другое. Я видела все это как на яву. Я так увлеклась этой прелестной картинной историей древнего мира, что не видела, когда, как и кто проложил путь через эту страшную долину.

Старец подошел ко мне, взял у меня из рук книгу и сказал:

- Все ли тебе понятно, что ты только что видела здесь? - он указал на книгу, что я держала в руках.

- Ой! - воскликнула я, какая это великая прелестная красота. Все я видела сады, нивы, луга, стада, рай, Адама и Еву, - все до Христа потомство. Весь народ и жизнь его. Как это так получается? Смотрю в книгу, а вижу все, как живое, людей, скот и природу.

- Это тебе не понять дитя мое, ты смотришь в книгу земными очами, а ум и духовные очи твои обитали далеко отсюда в древнем мире. Он засмеялся и добавил - Это не постижимо греховному уму человеческому, ибо по маловерию своему, человек не достигает вершины... Он обвел рукой в воздухе всю вселенную. Ну а теперь вставай живей, путь готов, надо идти.

216

Я встала и не верила своим глазам, что перед нами через всю долину протянули воздушный путь.

- Вот это да! - не выдержав восхищения, воскликнула я, - когда же и как все это устроили? А я сижу и не вижу, что происходит вокруг меня!

Старец с юношей переглянулись и засмеялись, а потом юноша сказал: «ничего не сделаешь, земной человек, по земному и мыслит». Он подошел ближе ко мне и продолжил: «не удивляйся чадо, ибо земному греховному человеку это трудно, а для Творца Вселенной нет преград». Он возвел руки к небу, воззвал к Отцу Небесному и проговорил: «Нам пора, путь для нас готов».

Я с радостью в сердце шла вслед за своими путниками: «Как хорошо, - думала я, что я избежала этого страшного пути, на котором беспрерывно появлялись страшные ядовитые обитатели». К сожалению моему радость моя, обратилась в великий страх, когда мы приблизились к только что проложенному воздушному пути. Путники остановились, сотворили молитву и меня присоединили к своей молитве. По окончании молитвы старец достал из своей одежды красивую блестящую салфетку, извлек оттуда три маленькие частицы хлебца, но не такого, как он давал мне перед отходом в путь. Эти частицы хлебца, были белые, как снег, а легкие как воздух. Три эти частицы хлебца разделил на троих. А юноша налил всем райской воды изтого же кувшина, из которого наливал прежде. Когда мы все выпили воды, юноша забрал у меня чашу, бережно завернул ее и вместе с графинчиком положил в одежду, затем подошел ко мне и сказал: «ну чадо, рановато ты радуешься, ибо путь этот не легче первого, дерзай и с Всевышним в путь». Юноша шел первым, мне приказали идти за ним, а старец сопровождал меня. Когда я взошла на этот мостик, сердце мое содрогнулось. Он был очень узок, скользкий и сильно шатался из стороны в сторону. Я сильно боялась упасть и старалась тише идти, но юноша оглядывался и торопил меня. Я посмотрела вниз на ту долину и ужаснулась. Все эти ехидны и всякого рода змеи высоко подскакивали, доставали почти мостика своими ядовитыми языками, а сверху над нами беспрерывно носились демоны разного рода и ужасного вида. Глаза их горели, как раскаленные угли и насквозь светились злобой, сами все черные, как обугленные горелые пни, с дерзкой яростью проносились над нашими головами и распевали свои устрашающие гнусные бесовские гимны. От этих страшных завываний и из боязни, что они столкнут меня в эту страшную долину к ядовитым обитателям, я закричала со страхом, дрожа всем своим существом: «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты привел меня сюда? За грехи ли мои великие, или на испытание... разве не знаешь, что я страшно боюсь всего этого зрелища, все внутренности дрожат и я совсем изнемогла. Господи Иисусе Христе Боже мой, помилуй меня грешную и умоляю Тебя Отче выведи меня из этого страшного для меня места». В этот миг над моей головой с шумом и визгом пронеслись множество демонов, чуть не за

217

девая меня. От страха и от создавшегося ветра при их быстром полете, я зашаталась, и в голове закружилось, и я лишилась чувств. Кто и как меня переправил через это страшное место, не знаю, но когда я открыла глаза, то прежде всего увидела, что я уже нахожусь не в той страшной долине. «Слава Иисусу, слава вовек» -вслух произнесла я. Сидевший возле меня старец и юноша заулыбались и оба вместе произнесли: «вот это да, какая трусишка...» Это они повторили мои слова восхищения, когда я увидела проложенный путь. Они смиренно и ласково беседовали со мной. Юноша налил мне воды, только с другого кувшинчика, который хранился у него в одежде, а хлебца на сей раз старец не дал. Старец с юношей беседовали о чем-то между собой, на незнакомом мне языке. А я за это время, рассмотрела хорошо всю окрестность.

Той страшной долины, которой я страшилось, уже не было видно, она осталась далеко позади. Мы уже находились близь той страшной недоступной горы. С болью в сердце смотрела я на ее страшный вид и видела, как черной тучей вокруг нее носились бесы, издавая зловещие крики. Неужели поведут меня мои путники - думала я, - на эту чудовищную недоступную гору? При этом размышлении я вздрогнула и закрыла глаза. Окончив беседу, оба путника подошли ко мне, провидя мои мысли сказали: «Чадо, какая ты боязливая и маловерная, что страшишься этой демонской сторожевой башни. Все это творение Всевышнего, все Им создано по глаголу Его. Знай же, это чадо и не страшись ничего, что придется тебе видеть на этом тернистом пути. А видеть и ощущать тебе придется многое и всякое, иначе ты не сможешь рассказать близким своим на земле. Сейчас - продолжал юноша, - воззовем к Отцу Небесному и тронемся в путь». Старец с юношей возвели в молитве руки к Господу, прося Его благословения и укрепления в моей немощи. Положили по три поклона и приказали мне трижды поклониться Творцу. По окончании молитвы, юноша сказал: «подходит самый трудный путь для нас, чадо, будь бодра и не убойся ничего. Зорко смотри за всем происходящим, что доведется тебе видеть и слышать здесь, хорошо запоминай».

Юноша, как всегда шел первым, за ним я, а старец позади, как сопровождающий. Эта чудовищная наводящая ужасная гора казалась так близка, что можно подать рукой до ее вершины. Но это только казалось так моим глазам. Но это только казалось моим глазам. На самом же деле до нее было немалое расстояние. Теперь мы шли по пустынной раскаленной как огонь каменистой дороге, раскаленные камни больно резали мне ноги. Палила нестерпимая жара, томила жажда и усталость. Хотелось хоть на минуту присесть отдохнуть и проглотить хоть каплю воды. Мне вспомнилась Евангельская притча о богаче и Лазаре, как богач находясь в аду, просил Авраама что б послал Лазаря, хоть перст омочить в воде, и утолить ему жажду. Демоны с устрашающими криками, вихрем носились в воздухе, нося в когтях свои добычи, нераскаянных грешников, распределяя по уготов

218

ленным для каждого из них местам, - как потом мне объяснил юноша. Бесы всячески издевались над несчастными, то приподнимали высоко в воздух за волосы, то опускали на раскаленное как огонь железо, лежащее здесь по обе стороны дороги, вероятно, специально приготовлено для мучения грешников. Последние вскрикивали, издавали душераздирающие вопли, раскрывали потресканные от жажды уста и вопрошали о помощи и о помиловании. Но увы, на помощь им никто не являлся. При виде этого зрелища, я вся задрожала, сердце учащенно забилось, из глаз полились слезы. Я сильно рыдала, рыдала не потому что мои израненные до крови, обожженные ноги нестерпимо болели и мучила жажда, а сильно жаль было видеть всех этих несчастных и обреченных. Я так горько и сильно плакала, что не видела следа своего пути и беспрерывно повторяла: «Помилуй меня Боже, помилуй меня, и избавь душу мою, от этой ужасной участи, ибо я изнемогаю и вот-вот упаду и больше не встану». Из этого скорбного состояния вывел меня чарующий чудный голос, - поющий в вышине у меня над головой. До меня хорошо доносились слова из знакомой мне псалмы: «Впереди тернистый путь лежит, а в дали к небесному чертогу огонек живительный горит... Никогда назад я не вернусь, хоть и труден мой путь и далек, никаких преград не устрашу-ся, впереди лишь был бы огонек», - продолжал петь чудный голос в вышине. От этого чудного пения, у меня легко стало на душе, и я престала плакать. Идущий впереди юноша остановился, дождался, пока я дотащусь до него, вынул из кармана своей одежды кусок красивого не земного материала и простилал его на огненной дороге. «Становись сюда чадо, тебе сразу станет легче». Я стала на эту маленькую салфетку и мгновенно всем существом своим почувствовала уходящие от меня недуги. Мне стало прохладно и отрадно на душе. Затем юноша достал из одежды своей маленький красивый ларчик в золотой оправе, украшенный драгоценными камнями и бриллиантами, извлек оттуда маленький переливающийся огнями кувшинчик и такую же маленькую красивую кисточку, подошел ко мне, открыл кувшинчик, и осторожно, как врач больному начал смазывать мне израненные и окровавленные ноги. Я сильно удивилась такому чудесному врачеванию, как только проведет кисточкой по ранам, раны мгновенно заживают. По окончании лечения ран, юноша достал из своей одежды тот же маленький красивый графинчик, налил в чашу воды, которую наливал уже несколько раз, подал мне и сказал: «испей этой ободряющей воды, она принесена из райского Адамова источника». Я прияла из рук юноши чашу и с великой жаждой выпила эту прохладительную приятную на вкус воду. От этого ободрительного услаждающего напитка все члены моего тела наполнились силой и оживлением. Усталости и скорби как не было. «Ну, а теперь, чадо, пойдем поживей, а то мы в срок не дойдем до назначенного места. Веди себя воинственно не сокрушайся, зорче рассматривай все, что здесь происходит», - приказал мне юноша. Мы шли таким же

219

порядком, как прежде. Шли еще долго, страшными ущельями, темными сырыми пещерами, где беспрерывно на все голоса, гавкали, свистели, завывали бесы. А шуршание проползающих змей и их шипение завершали бесовское ликование. Здесь была непроглядная темнота, смрад и сырость. Юноша со светильником шел впереди, освещал нам путь. Не могу описать и рассказать как страшно и ужасно в этом темном бесовском логовище. Здесь я слышала изнемогающие, сокрушенные вопли и скрежет зубов. Подобные горькие плачи и вопли я слышала на земле, когда человека постигает великое непоправимое горе. Эти вопли и стоны далеко эхом разносились по этой темной и мрачной пещере, наводили уныние и великий страх. Я шла вслед за юношей, с горьким плачем горячо молилась, - Просила Господа избавить этих несчастных такой горькой и страшной участи. На мой мой внутренний молитвенный призыв Господа о помиловании, - идущий позади меня старец отвечал: «Дитя мое, что каждый живущий на земле посеет, то здесь пожнет, ибо всевышний праведный судия». А юноша добавил: «и воздаст каждому по делам его». Я спросила: «Чем же виноваты те, которые здесь так тяжко страдают?». Юноша ответил: «Клевета злейший враг на земле и превысшее преступление перед Творцом Небесным, ибо ушли нераскаянные из мира временного жития все эти нечестивцы. И будут здесь вечно вопить, и клацать зубами. Их долгое время мучают здесь, а потом отправляют в свое царство, на вечное мучение». Мы прошли еще немного этими жуткими пещерами, и я далеко от нас увидела свет: «наконец то мы покинем эти страшные, гнусные места», - обрадованно воскликнула я. Но радость моя была недолгой. Вскоре выходя из темных смрадных пещер нас встретила бесконечно обширная серносмрадная зловонная кипящая река, через которую проложена узкая шатающая переправа. Сера и зловоние заходило в нос, рот уши и горло, зло въедалось во все дыхательные органы. Я кашляла, чихала, задыхалась. Я едва видела след и еле тащилась за юношей. Видя мое изнеможение, юноша достал из своей одежды белоснежную вещицу, наподобие врачебной маски и надел мне на лицо. В этой зловонной кипучей реке, я видела множество грешников. Страдальцы сидели по шею в этой смрадной кипучей жидкости, горько плакали и вопили. Летающие над ними гнусные бесы, всякого рода и устрашающего вида, всячески издевались над ними. Зачерпывали эту кипящую вонючую жидкость большими чудовищными обугленными как сами ковшами и подносили их на раскаленных вилах страдальцам, давая им пить. Со страхом и воплями несчастные открывали уста и глотали поднесенное им питие. Демоны безжалостно вливали эту смердючую жидкость страдальцам до тех пор, пока те изнемогали, захлебывались и с головой погружались на дно. Тогда демоны опускали в воду длинные крючки, которые у них приделаны на вилах с другого конца и вытаскивали бесчувственные свои жертвы. Прихлынувшая волна быстро захватывала их и выносила далеко на берег; а владыки бесовского князя продол

220

жали поить других. Увидя нас страдальцы вопили, простирали к нам руки, ища защиты, но увы! С великой болью в сердце молча смотрела я на это ужасное зрелище и горько плакала. Подошедший ко мне юноша нежно взял меня плечи и сказал:

- Чадо не надо так горько сокрушаться, ибо по заслугам их воздается им.

- Кто же они такие, что несут такое тяжкое ужасное наказание? - спросила я. Юноша ответил:

- Злостные пьяницы, которые пили до безумия и злостные хулители Творца, Матерь Его и всех святых. Те которые произносили хуление в кровь, а в крови душа, созданная Творцом. Здесь все идоложертвенники, кощунники на Духа Святого и братьев своих. Злорадные хулители, сквернословы, не почитающие отцов и матерей, мужей и жен, проклинающие своих детей, произносящие хулу и проклятия на скот, злостные сиксоты. Юноша помолчал, а потом продолжал: Ты видела, как мучают их демоны, потом отправляют на берег на 20 минут отдохнуть, а затем те же процедуры и так бесконечно.

- Чем же можно помочь, что бы облегчить хоть немного ужасное страдание, - спросила я небожителя.

- О, дитя мое, наша помощь не привьется до нераскаянных безумцев, а здесь нет покаяния, надо приносить его живя на земле. И то что там приобретешь добро или худо, с собою возьмешь и с тем предстанешь здесь на ответ перед Всевышним Творцом.

Я продолжала плакать, старец с юношей беседовали о чем то между собой. По окончании беседы, юноша напоил меня ободряющей водой, но не из того, а из другого, меньшего сосуда, а старец дал маленькую частицу хлебца . И сами съели по такой же частичке. Затем возвели руки к верху воздали молитву. «Ну а теперь в путь» - сказал юноша и первым пошел уверенным шагом через страшную кипучую реку по узкой гибкой переправе. Шел быстро, и никаких преград не было на его пути. Неуверенно, робко со страхом в сердце ступила я на эту узкую переправу. Ноги мои, словно парализованные едва передвигались с большим трудом. Я задыхалась от смрада и зловония, хотя юноша перед нашим путем одел на мое лицо другую маску, прочнее первой. Переправа была до того узкая, что моя нога едва помещалась, а пружинистое выгибание свидетельствовало о том, что если чуть не осторожно наступишь то попадешь сразу в это кипучее зловоние. Как не старалась я идти равномерно, у меня ничего не получалось, - при каждом моем движении переправа сильно шаталась, и как пружиной подбрасывала меня в верх и во все стороны. При каждом броске, я в страхе вскрикивала и творила молитву. Над нами черной тучей летали демоны, и так низко носились над голо -вой, что казалось, сейчас схватят за волосы как тех несчастных и бросят в эту бушующую волнами кипучую реку. «О, какой ужас, - с великим страхом воскликнула

221

я. Отче Вседержитель помилуй меня грешную». На полпути нашего путешествия на переправу нахлынула страшная великая волна, с огромной силой толкая переправу, сильно подняла ее вверх и мгновенно толкнула ее в сторону. Я оказалась висящей на волне, и если бы не старец с юношей, которые мгновенно избавили меня от ужасной гибели, - самой бы мне никогда не избавится от этой беды. Путники быстро схватили меня обессиленную и поставили на переправу, руки и ноги мои дрожали от пережитого страха, сердце усиленно билось, в голове кружилось, меня тошнило. Старец быстро достал из своей одежды салфетку, извлек от туда частицу жертвенного хлеба и дал мне. А юноша налил мне той же ободряющей воды, которую много раз давал мне прежде. Я съела жертвенный хлебец, запила водой и мне стало легче, но силы не возвращались. Тогда юноша из своей одежды достал изящный маленький драгоценный сосуд, наполненный светлой жидкостью и маленькую кисточку в золотой оправе, обмакнул в сосуде и начал мазать мне крестообразно чело, глаза, уши и руки. Угасшие силы мои стали восстанавливаться, и я вскоре совершенно окрепла. «Ну, теперь ты совсем у нас молодец», -произнес юноша, а старец добавил: «смотри чадо дерзай, держись крепче, что бы нам опять не оказаться в беде». Они оба улыбнулись. Старец погладил меня по голове и продолжал: «Все будет хорошо, дитя мое, нас трое, а четвертый Всевышний. Он всегда с нами и никогда не оставит нас немощных в беде. Крепись чадо, следуй за нами», - проговорил юноша, поднимая руки вверх, как на молитве и быстро пошел вперед. Следующая половина пути мне показалась еще тяжелей. Переправа еще сильней качалась от поднявшегося урагана. Я спотыкалась, на каждом шагу останавливалась передохнуть и плелась дальше. Идущий за мной старец, поддерживал меня и говорил: «твори дитя мое, непрестанно молитву, здесь осталось недалеко до берега». С великим усилием достигла я берега и в изнеможении опустилась на землю. Путники мои тоже сели. Я неподвижно лежала на земле с закрытыми глазами. В воображении моем одна за другой вставали страшные картины пройденного моего пути. Я видела ту страшную долину с ее ядовитыми обитателями и страдальцами взывающих о помощи. Темные, смрадные пещеры, ущелья, каменистую раскаленную дорогу и эту зловонную кипучую реку с ее несчетными обреченными. О, какой ужас думала я, так страдать, взывать о помощи и не получить ее во век. Это же не выносимо. Сердце мое больно сжалось, из глаз потекли слезы, размышление мое прервал юноша: «не сокрушайся чадо, о них - подойдя ко мне, сказал он и не ропщи на Всевышнего, ибо он Праведный Судия, по делам каждого воздает полной мерой. Все эти несчастные безумцы жили беспечно на земле и не хотели признавать Закона Господа, жили в удел великих нечестивых дел и хулы. Вот и получили за все злостные дела свои возмездие. Не сокрушайся чадо, вставай, посмотри на вершину дьявольского сто

222

рожевого центра». Я встала и увидела, что мы находимся у подножья чудовищной, черной как смола горы, недосягаемой высоты. Я с ужасом спросила юношу:

- Неужели нам придется еще и на это чудовище взбираться? Нет, нет, ни за что я не взберусь на такую громадную высоту.

- Успокойся дитя, - сказал юноша, - мы не пойдем пешком, нам подадут воздушный транспорт.

- Транспорт, - с тревогой спросила я, - такой как через долину мост?

- А как ты думала чадо, - сказал старец, все осмотреть и не ощущать всей этой тяжести, то какой же из тебя путешественник тогда был бы? Все что здесь происходит не по нашей воле, а по повелению Всевышнего Творца.

- Ну, отдохнула? - спросил меня юноша, - а теперь воззовем к Отцу своему Небесному и продолжим путь.

И вместе со старцем стали лицами к востоку, начали прилежно молиться вместе со мной, прося Всевышнего о моем подкреплении: «Отче, Ты всемогущ, всесилен и многомилостив, умоляем Тебя, укрепи немощный дух этому чаду и ее слабую плоть. Иисусе Христе услышь нас и вскоре подай всесильную помощь Твою», - продолжали взывать к Творцу оба мои путника. Я тоже учувствовала в молитве, прося Творца о помощи в моих немощах. После окончании молитвы я повернулась к чудовищно-высоченной горе и к своему удивлению увидела воздушную машину, но не похожую на наши земные самолеты и вертолеты. Она была похожа на таинственную сказочную карету. Маленькая, изящная, очень красивая, вместительностью как раз на троих человек. Юноша первым подошел к машине и знаком руки пригласил нас. Меня посадил он в середине, а старец сел сзади меня. Сам же он сел как всегда впереди, возвел руки к верху и с непонятным для меня словами «фикии-фикии-алмен» несколько раз повторил небожитель. По окончании произнесенных этих слов, он опустил руки и сказал: «садись поудобней, крепко держись за мою одежду и не страшись». Затем взялся за красивый блистающий огнями предмет, наподобие баранки (руля) и машина понеслась вихрем в гору. Бежала ли по этой чудовищной недоступной горе или парила в воздухе, рассмотреть было невозможно из-за ее молниеносной неуловимой быстроты. С замиранием в сердце, я сидела как неживая, держась за одежду юноши и беспрерывнотворила молитву: «помилуй меня Боже». Нассопровожда-ли бесы, словно охрана, они носились по сторонам и сзади нас, но приблизиться к нам не смели. Когда мы достигли вершины демонского сторожевого поста, транспорт наш мгновенно остановился. Мы все встали и вышли с этой чудесной кареты: «Ну вот мы и прибыли на дьявольский центральный страж» - сказал юноша. Здесь они по очереди несут свой пост, наблюдая за всем происходящим в своем черном царстве тьмы. Я посмотрела с этой страшной высоты и вскрикнула от страха - в голове у меня закружилось, в глазах потемнело, и я упала. Когда я

223

пришла в чувство, открыла глаза, старец с юношей сидели около меня и чем-то бальзамическим натирали мне голову и уши. Через малое время мне стало совсем хорошо и не страшно. Мы еще немного отдохнули, съели по частичке хлебца, который всегда давал нам старец поблагодарили Всевышнего и встали. Юноша сказал: «А теперь смотри зорко все вокруг демонское владение. Смотри вон туда и туда», - он водил рукой в воздухе, показывая ужасающие места, где демоны истязают нераскаянных грешников. С великим ужасом и болью в сердце смотрела я на все, что показывал мне юноша. Я видела страшные, ужасные места, расположенные в демонском царстве, огненные и кипучие реки, страшные пропасти, тьму, неугасающие смрадные костры, смоляные горячие озера и т.п.

Бесы владычественно вихрем носились над своим черным царством, каждый по своему значению, исполняя свое поручение. Они злобно визжали, выли, рычали, гавкали на разные бесовские голоса. Юноша сказал: «осматривай прилежно всю эту сатанинскую окрестность в общем виде, а потом посмотрим каждую ближе, что бы ты видела все, как дьяволы истязают свои жертвы». Мы немного еще задержались на этой сторожевой башне. Старец с юношей о чем то увлеченно беседовали, а я за это время осмотрела весь внешний вид этой неприступной горы. Вид ее был страшный, черный и липкий, как вязкая разогретая смола. На каждой стороне ее находились несчетное количество больших размеров зияющих дыр. Каждую такую дыру обвивали змеи со всех сторон, в порядке головы с головами, а хвосты с хвостами. Все они с вынутыми языками злорадно издавали одновременно шипение. При виде такого зрелища я задрожала и начала бегать из одной стороны в другую, что бы избавиться от всего этого, но от них нигде не было спасения, ибо они кругом окружали чудовищную гору. На самой большой вершине, на главном соборном куполе, возвышалось изображение самого дракона. Это чудовищное страшилище ни с чем несравнимое, изображено было с огромной устрашающей огненной пастью, длинными, страшными, изогнутыми крючкообразными зубами, с большими изогнутыми, острыми рогами, с извивающимся змееобразным длинным хвостом и страшными, длинными, волосатыми ногами, на которых безобразно расположены длинные устрашающие чудовищные когти. Весь сверхчудовищный вид его напоминал о неумолимом истязании злобе и ненависти ко всему своему владению. На голове его возвышался черный как смола венец, украшенный всякого рода пресмыкающимися, а на сомом верху красовалась пятиглавая гидра, состоящая из пяти ехидн, самого страшного вида. Хвосты их были соединены вместе, а ядовитые головы их с высовыванием языков составляли полностью гидру. Гидра крутилась и змеи, словно живые извивались, трепеща хвостами. Здесь стояли в дозоре два асмодея зорко наблюдавшие за всеми обитателями в этом скопище. Страх совершенно овладел мной (ибо я сильно боюсь этих змей). Обезумев от страха, вся дрожа, я побежала к сво

224

им путникам и что есть силы закричала: «Господи Боже мой, я умираю от страха, а вы безучастно смотрите на меня немощную, как будто не видите и вам нет до меня дела. О, Боже, Боже, Вседержитель, помилуй меня и избавь от этого ужасного зрелища» - со слезами повторяла я. Пока я говорила свое наболевшее, старец с юношей стояли молча и сочувственно смотрели на мой страх и сокрушение. Потом старец взял меня за плечо и заговорил со мной: «дитя мое, не скорби глубоко и не убойся ничего, разве мы враги тебе, что бы оставить беспомощную, слабую духом и немощной плотью. Всевышний всегда с нами и хранит нас н всех путях наших. Успокойся и ободрись, мы сейчас пойдем обходить все владения князя царства сего». Юноша дал нам испить той же воды, которую он давал во весь пройденный путь и выпил сам. Запрятав воду в свою одежду, он сказал: «а теперь, будем спускаться с этой вершины к владениям князя погибели. Мы видели его издали, а теперь рассмотрим ближе. Осмотри еще раз все внимательно -вот ту северную сторону». Я посмотрела, куда указал юноша и содрогнулась.

Совсем близко от этой горы зияла страшная огромная пропасть. Там царила непроглядная тьма, жуткий вой бесов, стоны и вопли несчастных грешников. Они стояли над пропастью с скрещенными руками, издавая душераздирающие вопли. Над ними носились бесы, размахивая длинными огненными метлами над голо -вами несчастных, грозя смети всех в эту непроглядную пропасть. Несчастные при-гинали головы и вопрошали о помощи. Злые духи злорадно хохотали над обреченными и кричали: «Бог ваш не слышит вас и не внемлет воплю и молитвам вашим, как и вы не внимали и не исполняли закона Бога своего. Теперь же молитесь и поклоняйтесь нам и нашему князю. Здесь ваши вечные обители» - и показывали на пропасть. С замиранием сердца я смотрела на ужасную участь этих грешников, которым бесы ни на минуту не давали покоя, и горькие слезы катились у меня по щекам. Плакала я о ужасной участи этих грешников, которые живут на земле, не признавая Всевышнего Творца и закона Его. Всецело преданы служению дьяволу и беззаконию. «О, если бы видели эти несчастные, что ожидает их здесь, какая ужасная участь», - вслух проговорила я, - со слезами в голосе, продолжая смотреть на это страшное зрелище.

- Чем же виноваты все эти страдальцы? - спросила я своих путников.

- Это все беззаконники, которые жили беспечно на земле, - ответил мне юноша, - не имели страха перед Творцом и творили беззаконие, злые дела свои во всю жизнь и не раскаяными ушли в нетленный мир. За все злые деяния свои получили полное возмездие - вечно стоять на коленях перед этой зияющей пропастью с великим страхом, что вот сейчас их мучители сметут огненными метлами в эту ужасную пропасть. Юноша умолк, а потом добавил - и так без учета лет бу-дутстрадать эти несчастные глупцы.

225

Пока я рассматривала демонскую пропасть, знакомая мне машина, на которой мы прибыли сюда, уже стояла позади меня. Когда и как она сюда прибыла мне неизвестно. «Ну, чадо, - сказал юноша, - мы высоко поднялись, теперь будем опускаться в демонское царство. Воззовем о помощи к Отцу Небесному и будем приземляться». Как всегда мы сотворили молитву, и юноша приказал занимать места. Он возвел руки к верху, как это он делал при подъеме сюда и произнес те же незнакомые для мен фразы. Приказал мне крепко держаться за его одежду и машина побежала под гору как молния. Машина неслась так быстро, что у меня от ее мелькания темнело в глазах, и кружилась голова. Мне было очень страшно и я часто вскрикивала: «Господи, Боже мой, Ты видишь как здесь страшно, подкрепи меня и избавь нас от всякой беды и несчастья». Сидевший сзади меня старец взял меня осторожно за плечи и сказал: «дитя мое, зачем ты страшишься и сомневаешься? Неужели силы Всевышнего иссякли, и Он не даст нам помощи? Он великий мастер всего творения, зорко следит за избранными своими и подает им силы и великую помощь». А юноша добавил: «дерзай чадо, дерзай! Скоро приземлимся».

Вскоре машина остановилась, возле центральных демонских ворот. Мы вышли из машины, молитвенно вознесли Богу благодарения, и я стала рассматривать демонское строение ворот и ограждения. Вид того и другого был черный, с устрашающими изображениями бесов и всякого рода змей. В центре ворот, на самом верху, был изображен дракон, во всей бесовской славе и величии. Черная, как обгорелый пень корона его венца была украшена всякими бесовскими устрашительными украшениями, жабами всякого рода и цвета, летучими мышами и множеством других страшных ползающих незнакомых мне гадов. А в самом центре венца, как на той страшной горе, красовалась пятиглавая гидра, состоящая так же из змей, такого вида, как на горе. Из страшной пасти его с оскаленными, огромными, страшными клыками вылетало пламя огня. Он стоял на длинных, страшных ногах, обросших длинной колючей щетиной с распростертыми вперед руками, с длинными загнутыми когтями. Весь устрашающий вид его свидетельствовал о беспощадном лютом тиранстве. Изгородь заграждения состояла из чудовищных черных гадюк, выделанных из неизвестно какого материала. А между этих фигурных гадюк, высовывались змеи с вытянутыми ядовитыми языками. При виде всякого проходящего, они издавали длинное страшное шипение и наполовину выходили наружу, извивались всем своим страшным чревом. После злобного шипения они на время прятались, а затем снова повторяли свои злорадные манеры.

У ворот по обе стороны с оскаленными клыками стояли два асмодея, мрачные, гнусные и черные как уголь. Лица у них были мрачны и светились насквозь злобой. Один держал ключи и большую черную как смола книгу. Другой стоял с

226

большим страшным копьем с изображением на конце василиска и ехидны. Первым к ним подошел юноша: «чего надо посланник Божий», - проревел асмодей (бес). Юноша смиренно с благоговением подал ему за ранее подготовленных три маленькие аккуратно сложенных книжечки с изображением Спасителя. Асмодей принял поданные юношей книжечки и как пораженный укусом змеи отпрыгнул в сторону. Бросив книжечки к ногам юноши жалобно завыл: «О, пришелец Божий, что тебе надо до нас, ты палишь нас своим присутствием как раскаленным огнем. Сейчас открою ворота и иди скорей, куда ты послан, а нас избавь от несносного вашего присутствия». Юноша подошел ко мне, дал мне испить целебной ободряющей воды, а старец дал хлебца и сказал: «ну дитя мое, вот мы и прибыли в самый ад и преисподнюю. Сейчас пойдем, ворота нам открывают. Смотри все хорошо и запоминай». Юноша добавил: «чадо иди следом за мной, не убойся этих врагов, ибо не дано право им похитить нас и заключить в этой ужасной бездне. Иди смело, никто из демонов не посмеет коснуться тебя». Юноша и старец как всегда возвели руки к верху и воззвали молитвенно к Богу. Потом что-то произнесли на незнакомом мне языке: «ирниш марги, ирниш удет», - и этими словами закончили молитву. Пока мы молились демон асмодей открыл нам ворота, а другой знаком копья указывал нам путь. Оба беса трепетали перед старцем и юношей, как пораженные громом, носились, выли и визжали. Здесь первым шел старец, за ним я, а юноша сопровождал нас. Когда я проходила мимо асмодеев, они злобно на меня рычали, как львы и кричали - «это наша сестра, мы ее отведем в свои горячие горницы». Я так испугалась, что не вольно закричала от испуга: «я не боюсь вас, чудовищных страшилищ, никогда не пойду в ваше царство, ибо я чту Царя Небесного, а Он всесилен и всемогущ». Демон замахнулся на меня страшным копьем, но юноша подставил руку под копье, а другой рукой махнул крестообразно перед демоном. Асмодей завизжал, подпрыгнул и как мертвый рухнул на землю. «О, враги рода человеческого, зачем так безрассудно посягаете на не принадлежащие вам души, - смиренно укорил юноша бесов, - эта душа в плоти и смеете ли вы ее заключить в свои объятия когтей без праведного Судии? Да поразит вас Господин мой и Отец мой. Да не посмеете вы поднять злорадные руки свои на эту душу».

Пройдя ворота, я спросила у своих путников:

- Какойсегодня день?

- Сегодня день субботний, день памяти Преображения Господа нашего Иисуса Христа, а старецдобавил:

- Какое же теперь торжество в обители Отца нашего, в честь воспоминания Преображения Господнего.

- А мы в страхе и слезах празднуем у этих злых страшилищ, - сказала я. Старец с юношей засмеялись и юноша сказал:

227

- Ничего чадо, дерзай, если мы сподобимся, то и мы будем ликовать со всеми избранными.

Разговор наш был прерван душераздирающими воплями. Вопли были до того жутки, что я от потрясающего страха сильно вздрогнула и вскрикнула:

- Кто это так вопит? - спросила я у своих путников.

- Сейчас увидишь, - ответил юноша на мой вопрос.

Я посмотрела в ту сторону откуда доносились вопли и оторопела. Прямо перед собой я увидела страшное огненное озеро. На берегу его со всех сторон было размещено несчетное количество грешников. Над озером беспрерывно носились бесчисленное множество бесов разных устрашающих видов. С молниеносной быстротой хватали за волосы в страшные когти сидевших грешников и мгновенно погружали в огненное озеро, долго мучили их там, пока те высовывали языки. Затем на короткое время, за вытянутые языки тащили на берег...

Все измученные, истерзанные страдальцы в изнеможении, без чувств падали на землю.

- Боже, Боже, - вскричала я, какая страсть. За что же эти мученики так жестоко страдают? - спросила я своих телохранителей.

- Это клеветники! - ответили вместе старец с юношей, - те, что ты видела в долине, по пути в храм Господень. За свои злые языки, уготовили себе вечное это истязающее жилище.

От этого ужасного озера мы направились в какую-то страшную смрадную бесконечную тьму. Здесь было до того темно, что я мгновенно упала без чувств. Юноша поднял меня, вынул из своей одежды маленький флакончик с ароматной жидкостью и как прежде он делал, натер мне голову, лицо, уши. Когда я почувствовала облегчение и силу, путники повели меня дальше в глубину тьмы. Я видела в этой страшной смрадной тьме пропитанной сыростью и зловонием разлагающихся трупов. Каина, который убил Авеля - брата своего, царей нескольких столетий. Ивана Грозного, увидела весь романовский царствующий род, множество патриархов, митрополитов, епископов (в том числе, святейшего патриарха Пимена, жившего во время революции). Множество монашествующих. Здесь царила непроглядная тьма, а обитателей я видела хорошо и ясно. Измученные, злые, задыхающиеся от нестерпимого зловонного смрада, страдальцы сидели с открытыми ртами, тяжело дыша и прося хоть каплю воды. Бесы их не забывали, вихрем носились над ними. Преподносили им вместо воды вонючую дегтеобраз-ную жидкость в больших черных страшных черепках. Грешники жадно глотали преподносимое им питие, а затем издавали ужасные вопли страдания. И будут они здесь вечно страдать за истязание безвинного послушного народа, за не милосердие и жестокость к ним.

228

Оттуда меня привели в страшное адское место, где царил полумрак. Здесь я увидела множество страдальцев по которым лазили змеи, ехидны, кобры всякого рода. Своими страшными чревами обвивали тела грешников и с шипением вонзались в них, лизали и жалили ядовитыми языками открытые половые органы. Последние неистово вопили, умоляли Творца об избавлении этой страшной участи. Их мучала жажда. Вместо сладкого вина и пития мучители преподносили им какую-то желтую вонючую сквернятину, поили их до тех пор, пока мученики окончательно захлебывались, лишались чувств и падали.

С болью в сердце я смотрела на это сверхизвергское мучение и горько плакала: «Боже мой, Боже мой, Отец Небесный, помилуй этих мучеников и выведи из этого страшного мучения», - молила я Творца за этих мучеников.

- За что же эти гнусные мучители, так жестоко тиранят всех находящихся здесь? - спросила я.

- Это все блудники, - ответил юноша, - они уготовили себе такое житие и безумцы мужеложники, скотоложники, садисты, извращающие половой акт всякими приемами. Отец Небесный больно наказывает этих глупцов, ибо это великая мерзость перед Творцом. По земному 20 часов бесы всячески истязают свои жертвы илишь 4 часа в сутки дают им отдохнуть.

- Можно ли чем то помочь этим несчастным? - спросила я юношу.

- Нет, чадо мое, - за гробом нет покаяния и не будет во век. Ибо все эти безумцы творили всякое беззаконие и мерзость на земле и не раскаянными явились к Отцу Небесному. Не прививается наша добродетель и молитва к таковым. Ибо что посеял, то и жнут - добавил юноша с печалью в голосе.

Из этого мерзкого места небожители повели меня в вечно горящую бездну. О, какой это ужас, я не могу описать и рассказать об этом ужасном месте и пыток страдальцев. Вот что я здесь видела - великая необъятная бездна глубоко уходила метров до 5000 в землю извергала огромное пламя огня, смрад, зловоние и серу. В бездне находилось несчетное количество грешников. Страдальцы вопили, скрежетали зубами, проклинали день зачатия своего. Над ними летали самые высшие по чину демоны с длинными раскаленными до красна вилами, подносились к обреченным и погружали их в это страшное пламя - «и так бесконечно, бессчетное количество часов» - сказал юноша.

- Неужели не будет никакого облегчения этим несчастным людям? - спросила я юношу.

- Нет, - это страдание будет во веки веков, - ответил небожитель, - ибо хула на Святого Духа мерзость и превеликое преступление.

- За какое тяжкое прегрешение несут наказание все обитающие в этом неугасимом вечном огне? - спросила я.

229

- Здесь, все те которых ты видела в смертной долине - великие хулители Святого Духа, великие чародеи, самоубийцы, гадатели, сквернословы, не почитающие родителей и сквернословящие на них (т.е. на отцов и матерей) кощунники, убийцы мздоимцы. Горький плач их стенание, вопль и скрежет зубов вечный. Эти страдальцы никогда не имеют отдыха от истязаний своих. Здесь находились святотатцы.

- Почему же они лишены даже временного облегчения, по земному отдыха? - спросила я у старца, надеясь что хоть старец скажет мне положительное.

Старец с юношей переглянулись, а затем старец сказал:

- Дитя мое на это горькое страдание нам тоже печально смотреть, но тебе уже объяснили, что эти несчастные явились к Всевышнему нераскаянными, живя на земле, они творили только злодеяние, не заботились о меньшей братии своей, не делили одежду с неимущими, не посещали немощных, больных, не помогали бедным и вдовам. Мы же, дитя мое, объяснили тебе, - продолжал старец, - что здесь нет покаяния, после ухода из грешного мира. Теперь кто может помочь этим несчастных, гордым и хулителям, ибо в законе Вседержителя 25 глава от Матфея написано: «и отделил одних от других, как овец от козлов, и поставил первых по правую сторону, а последних по левую сторону. И будет там плач и скрежет зубов». Эти слова Господа нашего Иисуса Христа относятся ко всем таковым, - которых здесь ты видишь.

Старец умолк - молчал и юноша. Оба о чем то размышляли. После недолгой паузы юноша сказал: «а теперь чадо, пойдем, посмотрим тех матерей, которые уничтожали во чреве своих детей (чад) и без покаяния явились к Отцу Небесному».

Пока юноша объяснял за этих грешников, мы подошли к самому ужасному месту этих обитателей, здесь я увидела непроглядную страшную тьму, сырость, смрад и зловоние царили в этой тьме, все находившиеся здесь стояли на коленях рыдая. Зловонный запах разлагающихся трупов проникал повсюду и создавал нестерпимый удушливый газ. От чего все страдальцы сильно кашляли, чихали, задыхались. Бесы носились над ними, преподнося зловонных смрадных зверьков, трупов, наподобие кошек и с больших крючковатых вил насильно кормили мучеников. Когда последние не могли есть, тогда бесы этими вонючими разлагающимися трупами тыкали стрдальцев в лица с торжеством визжали и хохотали. «Какое же злодеяние сделали все эти несчастные?» - спросила я юношу. Юноша ответил: «эти нераскаянные грешники, которые безжалостно убивали во чреве своих чад и закапывали живыми. Как эти безжалостные матери не произвели на свет своих безвинных младенцев, так сами они не увидят света вовек».

Оттуда путники привели меня до кипящей, черной как смола, кровавой реке. Река располагалась глубоко в земле, а над этой ужасной рекой очень высоко

230

находилась гора, вроде шахты. С этой горы, как по конвейеру, друг за другом вниз головами беспрерывно двигались грешники и спускались в эту смолисто-кровавую кипящую реку. У каждого из них на шее веревка. Страдальцы непрерывно вопили: аяй, аяй, аяй, аяй и просили пить, демоны с насмешкой и хохотом подносили им на длинных крючках человеческие головы, наполненные до верха кровью и давали страдальцам пить. Когда последние изнемогали и не могли пить, тогда мучители тащили их за веревки, которые у каждого страдальца находились на шее на середину этой смрадной реки. Я спросила юношу: «за какую провинность наказаны эти грешники?» Юноша ответил: «это не справедливые судьи, жандармы, разного рода палачи и предатели, которые предавали народ на всякого рода козни».

От туда небожители повели меня в полутемную сырую пещеру, где было сыро и ужасно холодно. Здесь я увидела множество монахов. Они смиренно стояли на коленях, лицом к мрачным каменным пещерным стенам и сильно клацали от холода зубами. Бесы с воем и свистом носились над ними и пугали их змеями, которых держали в когтях. Я спросила:

- Кто эти такие несчастные, и за что им такое наказание?

- Это братия монашествующие, которые носили ризу Матери Божией, а образ жизни вели нерадивый, ленились молиться, осуждали братьев своих, не соблюдали монашеского устава и постов, пустословили и соблазняли братьев своих ко греху. Но за таковых можно молиться и Всевышний помилует их, - сказал юноша.

После всего путники повели меня на очень обширное зловонное место, где размещало множество темных, мрачных, полу мрачных помещений неземного устройства. Здесь я видела несчетное количество грешников в разных нехороших местах. Одни сидели в темницах, сырых ямах, горячей грязи, в зловонии, другие в холоде, в темных подвалах, в пещерах, смраде и дыму. Иные же несли тяжкие, смрадные, грязные работы, а иные, как узники закованы в цепи. Здесь было везде грязно, сыро, неприятно. Видела и таковых, которые сидели в темноте, горько плакали, клацали зубами. Возле них лазили всякого рода змеи и носились бесы. Одних они пугали, других щипали.

- Кто они такие эти грешники, и за какую провинность находятся здесь все эти обитатели?» - спросила я юношу.

- Христиане, которые по своему нерадению не принесли полностью покаяния грехов своих, - ответил мне юноша. Одни из-за нерадения другие от стыда, а третьи по гордости своей, - что такой я знатный человек между ближними друзьями и священниками, - вдруг не чист постыдными делами и грехами и из-за гордости своей остаются без покаяния и с этим предстают к Всевышнему на ответ. За свое нерадение и гордость получают наказание, а гордым противится Бог, - юно

231

ша помолчал, а потом добавил, - здесь все нерадивые, гордые, пустословы, ростовщики, обманщики, те которые не внимательно стояли и произносили пустословие во время литургии и других церковных служб, осуждающие священнослужителей и братьев своих, мелкие воры, предатели не принесшие полного покаяния, блудники, прелюбодеи, женщины уничтожавшие во чреве своих младенцев и множество других. Не исполняющие посты, праздники, среду и пятницу.

- Можно ли молиться за таковых грешников церкви и людям? - спросила я юношу.

- Можно, - ответил мне он, если их грехи не к смерти. Таковых Отец Небесный помилует. Но временное наказание неизбежно.

- На какой же срок налагается наказание на этих грешников? - спросила я юношу.

- Каждому воздается соразмерно по его делам, - ответил он мне, - одним от пяти до пятнадцати лет, другим на долгие годы - у кого какие согрешения и за какие проступки это все учитывается Творцом.

В этих местах я видела некоторых знакомых мне людей. Увидя меня, они плакали и просили за них молиться. С этого места небожители меня к воротам, но не к тем которыми мы входили сюда. Здесь так же стоят два страшных постовых асмодея (беса). Асмодей - это высшие чины у демонов, на подобие как у ангелов Архангелы. Асмодей отличаются от прочих демонов громадным ростом, беспощадностью и жестокостью, пронырливостью. Ворота такие же страшные, но не так разрисованы как первые. Демоны воинственно стояли на своем посту и злобно смотрели на наше приближение к ним. Юноша подал одному из бесов по правую сторону те же книжечки, которые подавал при входе сюда. Бес как обожженный прыгнул от протянутой юношей книжечки, и оба беса пронзительно завизжали и быстро открыли ворота. Знаком руки юноша приказал нам идти на выход. Сначала пошел старец, а следом шла я, последним шел юноша. Когда я проходила мимо бесов, они все тряслись от злобы, но трогать меня не смели, а только рычали как львы. Когда старец и юноша проходили мимо них, они сильно тряслись и жалобно выли, падали, вскакивали, подпрыгивали как будто кто их истязал. Когда мы вышли из ворот, бесы торжественно завопили: «благодарение тебе и слава тебе, великий наш князь Вельзевул, что ты нас избавил от этих несносных Божиих послов. О, как они нас терзают своим несносным присутствием и смирением, жгут, словно раскаленным железом. Слава тебе и хвала тебе о дорогой наш князь. Теперь мы свободны». И с этими словами асмодей захохотали и захлопнули ворота. «Слава Иисусу, - с радостью сказала я, наконец, мы избавились от этих гнусных страшилищ и их вонючего мира».

От демонского обиталища путники вели меня иной дорогой. Этот путь был ровный, чистый, усеянный вечнозелеными травами и цветущими деревьями.

232

Здесь было свежо и благоухало. Они привели меня к источнику, омылись сами и повелели омыться мне. Затем юноша достал из своей одежды тот же маленький сосудик, помазал чело старца, мне, а потом себе, затем напоил меня студеной приятной водой из этого источника, воздали хвалу и благодарение Небесному Отцу, за пройденный путь и сказал: «Теперь же чадо, иди домой, хорошенько отдохни, а потом расскажи близким своим, что ты видела».

233

Видение 13 октября 1972 года.

Дорогие мои, все, что здесь услышите, сказано мне в сновидений. Вот что я видела.

Сидела я в лесу под большим деревом. Вдруг позади меня что-то сильно зашумело. Шум был похож на раскаты грома и на меня посыпались огненные искры. Я сильно испугалась, вскочила на ноги и хотела бежать. Но в это время я услышала повелительный голос:

«Остановись, не убегай и не убойся меня». Повернувшись со страхом в ту сторону, откуда слышался голос, я увидела возле дерева юношу неизреченной красоты. Он был высок, строен, очень нежен и приветлив. На лицо и одежду его смотреть было невозможно от сияния. С минуту он стоял неподвижно, как будто что-то обдумывал, а затем подошел ко мне и сказал: «Я думаю, что ты меня уже не страшишься, я не вор и не грабитель во мне мир».

Он помолчал, потом сказал: «Нам пора - пошли». И мы пошли. Дошли до реки остановились. Вода казалась в реке обыкновенной, но очень холодной - все внутри содрогалось от прикосновения к ней. Посреди лежала узкая перекладина -по ней переходили люди на другую сторону. Одни переходили легко, другие с большим трудом; а третьи - со-страхом и воплями падали в реку. Когда подошла моя очередь, юноша сказал:

- Иди.

- Я боюсь, - сказала я сквозь слезы.

- Иди не бойся и перейдешь. Ты худенькая, легкая, - это падают тучные, вот им и страшно.

Я пошла. Сначала шла уверенно, потом зашаталась чуть - чуть не упала, но ободренная юношей, с трудом, добралась до берега. Оттуда юноша вывел меня на очень высокую гору. Там стояла машина такой сложной конструкций, что на земле таких машин нет. Юноша сказал: «Садись в машину, смотри зорко, хорошо научись управлять, иначе ничего не увидишь, хорошо нажимай на кнопку вот так, как она».

В машине сидела девушка. Он показал на девушку, которая сидела в машине. Девушка была неземной красоты. Он посадил меня возле нее. Я старалась хорошо управлять, и мы поехали. А юноша сказал: «Я вас буду ждать там». Он указал жестом под землю. Машина пошла под землю. Шла долго через непроглядные темные, мрачные и страшные туннели, где сливался страшный рев, который наполнял все ужасом. Я сильно испугалась и спросила девушку:

- Что это за ужас?

- Это злые духи вопиют, когда душа не попадает в их царство - ответила

она.

234

Когда мы въехали вглубь темноты, они появились мгновенно с ужасным рычанием, и распростерши страшные когти, кинулись к машине. Я сильно испугалась и закричала: «ай, ай, ай».

Машина остановилась. Я увидела юношу, что провожал нас. Он смело и строго подошел к злым духам и сказал им: «Вы что делаете несчастные, злые плуты и куда лезете на рожон. Удаляйтесь от сюда, вы не имеете власти над этими душами». Он повелительно дал нам знак, и мы поехали дальше, а демоны с диким криком и воплями разлетелись в стороны. Девушка сказала: «Они здесь встречают каждого, ибо этим путем проходят исключительно все, но не над всеми они имеют власть».

Машина дошла до берега страшной огненной смрадной реки, в которой я увидела несчетное количество людей. Они плыли по этой страшной реке со стонами, все измученные, обессиленные, тяжело дыша, без отдыха. Отдыхать им не давали летающие над ними бесы. При виде этого, я ужаснулась - «как и чем мне им помочь? Мне их очень жаль», - сказала я. На мой вопрос девушка сказала: «как им помочь, если они сами о себе не заботились, не чтили Всевышнего Создателя Своего и делами беззакония».

Когда машина остановилась у берега, появился юноша, который сопровождал меня через страшные места. Он сказал мне: «вставай». Я встала. Машина ушла, а юноша повел меня тонкой узкой перекладине, которая лежала посреди этой ужасной реки. Он строго мне сказал: «иди». - и показал на ту сторону. Я вскрикнула в слезах: «страшно боюсь». Он повторил: «Иди». Я спустила ноги на перекладину, шагнула раз, второй к ногам коснулась вода. Ногам стало невыносимо горячо и больно, а смрад наполнил все мое существо, мне стало дурно. Я закричала: «Господи помилуй, прости и сохрани меня от этой ужасной пытки» и вернулась на берег, а юноша строго и громко повторил: «Тебе сказано, - иди». С ужасным страхом, скрепя сердце, закрыв лицо руками, я пошла. Я слышала, как над моей головой пролетали бесы, чуть не хватая меня. Они страшно выли и ревели. Один коснулся меня и чуть не столкнул меня туда, где тысячи мучившихся жертв, но меня чья-то сильная рука удержала. От этого злого прикосновения тело мое мгновенно ослабело. Мне стало больно, плохо, в глазах потемнело, я пошатнулась и упала. Но могучие руки схватили меня и вынесли меня на берег. Я открыла глаза, возле меня стоял тот же юноша. Он сказал: «вот мы и перешли, а ты страшилась хотя правда, - ты проявила малодушие, но ничего - это бывает».

Юноша повел меня до ужасающих, страшных, мрачных ворот. На воротах был изображен дракон во всей его славе и величестве. Под изображением надпись большими, страшными буквами: «Я князь и повелитель сего царства придите и припадите, все служившие и угодившие мне». Вместо сияющих, драгоценных, алмазных и рубиновых украшений на воротах величественно возвыша

235

лись змеи и ехидны всякого рода, шипя и извиваясь, наводя ужас и отвращение на каждого приходящего к этому гнусному сатанинскому царству. У самых ворот стояли, оскалив свои страшные клыки, постовые демоны. Увидев меня, они гордо заторжествовали и с дикими страшными воплями бросились ко мне; но увидев идущего юношу, мгновенно остановились, пораженные его сиянием и силой. Он им сказал: «Да не посмеет не один из вас прикоснуться до этого создания. Да запретит вам Господь! Вы не властны над ней». Потом повернулся ко мне, благословил и сказал: «Вот мы и в аду - иди, будет трудно, зови на помощь Всемогущего Создателя. Он придети не оставиттебя. Молись и я будутам». И я пошла.

Спустилась по трем лестницам, потом еще по трем, там я увидела изнеможенные черные лица грешников. Они сидели за столом, который построен зигзагообразно, неизмеримой длины. На нем лежало сырое вонючее мясо (жилы), они от голоду грызли эти вонючие жилы, клацая зубами и ничего не могли с ним сделать - мясо как железное. Они рвали его как звери. Там было мрачно, душно и зловонно. А завывание бесов наводило невыносимую томительную грусть. Я закричала: «Господи, за что же это такое горе». Тут появилась девушка, которая со мной ехала в машине она сказала: «доклеветались до того, что пришлось в смраде и зловонии, грызть бесовские жилы и клацать зубами». Я заплакала, мне стало плохо дышать, тяжело от зловонья. Девица сказала: «следуй за мной», и повела меня дальше. Я не успевала за ней, она как - будто летела. Спустились две лестницы, мы повернулась направо. На двери было что-то написано, но не по-русски.

Юноша встретил меня у дверей, открыл дверь, и мы вошли. Там я увидела лица в черных длинных одеждах и в таких же покрывалах. Они смиренно сидели лицом к стене. Там было мрачно, ужасно холодно и сыро. Время от времени над ними пролетали бесы, страшно выли и ревели. От этого все содрогалось, падали на землю и сильно плакали, взывая к Богу о милосердии. «Что за страсть?», спросила я. Юноша ответил: «Это монахи, которые носили только одежду и были нерадивы, ленивы и не было смирения между ними.

Потом юноша повел меня дальше, подвел к лестнице и сказал: «спускайся». Я спустилась еще по двум лестницам вниз. Там, я увидела зловонную, гнустную картину. Лица, которые там находились, были небрежно одеты, вели себя бесстыдно, безобразно все они были наглы. Одежды их заменены смрадной и скверной. Они подбегали, друг к другу, ругались, делая бесстыдные приемы, плевали друг на друга и отбегали, и опять подбегали, без конца повторяли тоже. Одни на других кричали: «Это нам за вас такое проклятые». Бесы над ними издевались, представляя им все зрелище, щипали, показывая им всю срамоту, крича страшными голосами: «блудники», от чего же неистово неутешно кричали. Я в ужасе закричала: «О Боже, что же это такое». Вдруг появилась тети Полина племянница (она еще жива, но развратная девушка). Она сказала: «Маша, здесь все

236

такие, как я» и я поняла, что это грешники за блуд. Мне стало дышать очень тяжело, я задыхалась, еле передвигалась, меня тошнило, и дрожь пронзила меня до костей.

Я нигде не находила выхода, чтобы на минутку избавиться от всего этого смрада и ужаса Нигде не находила облегчения, куда бы я ни шла. Потом я пошла по длинному коридору, вышла на дорожку, вдали увидела ворота. Я встремголов побежала туда, и тут меня нагнало страшилище. При виде его можно умереть. Я вскрикнула и побежала к воротам. Он меня нагнал и стал меня дразнить: «Как раз ты и выйдешь, а кто откроет тебе, где ключ?» и он стал греметь ключами, опустив руку в карман своих страшных шаровар. Они у него были ярко-красного цвета, шапка у него на голове была такого же цвета с махром на макушке. На черном, как смола венце, который надет на нем, был изображен дракон. Он был ужасен, что сам, что зубы и когти, придавали ему сатаническую славу. По всему видно это был их князь.

Дойдя до ворот, я увидела машину, которая меня привезла сюда. Но демон не открывал и стал меня щипать. Я закричала неистово от ужасной боли и упала без сознания. Придя в сознание, я услышала голос: «О, злорадный враг, кто тебе дозволил трогать ее». В дверь постучали и стали требовать моего возвращения. Но голос с высоты проговорил: «ей не время» но мы за ней приехали на машине (голос этот был сказан из машины). «Машина пойдет назад» - сказал тот же голос с высоты, а ты иди, где была». Со слезами на глазах я повиновалась голосу, поплелась назад, а бесовский князь, торжествуя, издеваясь и насмехаясь, следовал за мной.

Когда я дошла до тех мест, откуда увидела ворота, я снова встретила юношу, а демон исчез. Взяв меня нежно за плечи, юноша ласково сказал: «Я знаю, тебе трудно, но надо иди до конца, иначе ты не можешь понять и осознать всего, что видела и слышала здесь. Наберись сил ободрись и следуй за мной». Мы прошли еще шесть лестниц. Здесь я увидела множество народа, которые роптали и кричали: «почему он так служит нечестно, не исполняет что надо - где же он? -почему не читает записки», - снова и снова кричали люди, повторяя те же слова. Это не пастыри, а фарисеи наемники. Юноша сказал: «взгляни вверх». Я подняла глаза к верху и увидела там священников по шею в воде. Они то выглядывали, то прятались от людских глаз. Я закричала: «так и от вас Господь отвратит лице на своем Праведном Суде». Я повторила это дважды и вдруг увидела идущих трех старцев, от которых сияние распространялось далеко вокруг и осветило все мрач-ные зловонные места. Я закричала в третий раз: «Так и от вас отвратят Господь лице Свое на Своем Праведном Суде», а эти три старца будут свидетели. Юноша поставил лестницу и сказал: «следуй за мной».

237

Я поднялась по лестнице увидела священников в грязной вонючей воде. Они были в облачениях и плавали по шею в этой ядовитой воде. Вода бежала из огненно-красной машины, похожей на драконову голову, а шланга была длинная змея. А над ними с дикими насмешками проносились демоны, преподнося им вместо копья змей. При этом бедные содрогались и вскрикивали. На это ужаснейшее зрелище я не могла смотреть. Я больше всего на свете боюсь этой нечисти. Я закричала: «Господи выведи меня отсюда». После этого мы прошли еще шесть лестниц, и я оказалась лицом к лицу с тьмой демонов разного рода. Меня окружили тьма демонов.

Они, приплясывая заревели, засвистали, выли, вопия издавая ужасающий рев: «Наша, наша, наша».

Посреди этого гадкого пространства я увидела демонский вечный огонь. «Это преисподняя» - сказал юноша. В нем жгли смолу и еще жгли какое-то зловоние, я даже не знаю, что от этого огня наполнялось все черным липким дымом и вонючим смрадом. Возле огня были страдальцы, которых безжалостно мучили повелители этого царства. Они их время от времени толкали в огонь, те вскрикивали не своим голосом, стараясь освободиться. Я закричала: «Господи за что это? помилуй всех». На мой вопрос я услышала: «Здесь все хулящие, не признающие Бора, самоубийцы, чародеи, гадатели, убийцы, убийцы во чреве своих детей и прочие подобные им грешники».

Ко мне подскочил их князь, который щипал меня возле ворот, в том же одеянии и принялся издеваться, надомной. Он старался столкнуть меня в огонь. Я страшилась, кричала, задыхалась. Он схватил меня за больной бок, отэтой боли я согнулась до земли. Это была такая ужасная боль, которую нельзя ни с какой болезнью сравнять. Я кричала: «Господи прости, помилуй меня и не оставь меня здесь, я погибаю». Он продолжал свое дело. Остальные плясали, завывали, хлопали в ладони и кричали: «наша, наша победила, победа, победа». Я изнемогала и подняла взор к верху, начала молиться, взывать о помощи, молилась: «Отче наш». Демон метался, выл и бегал возле огня. Когда я произнесла слова - «не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» - демон заревел и согнулся.

Я еще усердней взывала к Богу, а демон продолжал выть и бегать возле огня, стараясь сбросить меня в огонь, но ему не удавалось. Я все больше и усердней молилась. Когда я стала читать 67 и произнесла слова: «Да погибнут бесы от лица любящих Бога». Он упал, растянулся и заревел: «э. э. э. э. э». Я стала посреди их царства. Он все ревел. В это время послышался повелительный голос с высоты -«победа, победила».

Тогда неистово, неутешно все находящиеся в этом царстве заревели, слезно завопили, победила, победила.

238

В это время вверху зашумело, я подняла глаза, увидела юношу, который спускал лестницу. Он сказал: «Следуй за мной» и я пошла вслед за юношей, а демоны выли непрестанно, но не один не тронулся с места.

Юноша привел меня на красивое сияющее необъятное поле. Там я увидела чудно благоухающих множество цветов необыкновенной красоты, разного сорта и расцветок. Они как - будто кланялись друг к другу, издавая аромат. «Какая красота», - сказала я. Это только начало той красоты, ты еще увидишь дивней и краше. Юноша сказал: «Иди, спи, а потом отправимся в Небесный Иерусалим».

Я спросила юношу - кто он такой? На это он мне ответил: «Я тот, что помогаю в трудный момент и в трудном, пути». Я хотела спросить когда пойдем в Небесный Иерусалим? Но не успела и проснулась.

Здесь продолжение моего второго сновидения.

Видела я необъятное красивое поле. Там, я увидела неизреченные красивее цветы, их была тьма разного сорта запаха и цветов, словно живые, нежно благоуханно шевелились, издавая такой бальзамический запах, что я подобного запаха никогда не ощущала ни в каком цветке, которые я знаю на земле. Я принялась собирать цветы. Нарвала и стала плести венок. Плетя венок, я потихоньку пела любимую песенку: «Прошел мой век, как день вчерашний...». Когда я пропела слова «и как явлюсь я грешник к Богу, и как воззрит он на меня». В это время кто-то толкнул и осиял как молния светом, и чья-то рука коснулась моей руки, в которой я держала недоплетенный венок. «Вставай, - приказал невидимый голос, - пойдешь, посмотришь и увидишь, как являются к Богу».

Я со страхом вскочила на ноги и спросила:

- Куда идти, с кем?

- А вот с ним пойдешь?.

- Ноя никого не вижу.

- Смотри хорошо на восток и жди.

Я подняла глаза в сторону востока, увидела вдали идущего высокого, красивого юношу. Он шел как бы летя. Я не могла рассмотреть, касался ли он земли, так быстро он шел, по-видимому, торопился. Подойдя ко мне, он спросил:

- Что ты тут делаешь?

- Цветы, собираю и плету венок - ответила я.

- А почему не окончила его?

- Цветов не хватило- сказала я.

- Ну вот в цветах сидишь,- а говоришь не хватило.

- Я доплету его.

- Уже нет времени.

- Даяза одну минуту докончу сейчас.

239

Я хотела было рвать цветы, но юноша остановил меня и сказал: «время истекло, венок будешь доплетать после. Тебе над ним еще придется хорошо потрудится, а сейчас рви цветы и пойдем со мной». Я спросила:

- Куда идти?

- Бери глаза с собой и все увидишь - ответил юноша.

Я нарвала такое множество цветов, что не могла их нести. Посмотрев на меня, юноша улыбнулся и сказал: «сказано, земной человек жадный, надо не столько, чтоб не под силу нести». Потом подошел ко мне, ласково сказал: «ну что ж, давай помогу». Он забрал у меня цветы, разделил их и возвратил мне третью часть, а остальные взял себе и сказал мне: «Ну, теперь иди за мной и все исполняй, что я буду тебе говорить».

Мы пошли по этому необъятному благоухающему красивому полю. Казалось, ему не будет конца. Цветы были высотой по шею, мне казалось никогда, ни за что отсюда не ушел. Шли мы очень долго. Наконец вышли на большую красивую лужайку. Трава, которая росла и покрывала всю лужайку, была необыкновенной зеленой и мягкой, на земле нет подобных лужаек и трав. Когда мы пошли по ней, трав. Когда мы пошли по ней, трава была до того приятная и привлекательная, что от нее не поднимал бы ног и не уходил бы отсюда. Мы сели на травку. Юноша был настороже. Он все посматривал в ту сторону, откуда пришел сам. По-видимому, он кого-то ждал. Вдруг мгновенно возле нас появилась большая красивая птица, неизвестно откуда взявшись. Она была, как раз в половину моего роста и такого красивого оперения, что я не могу представить и рассказать о ее чудном оперении, просто чудо. Юноша быстро встал и повелел встать мне. Я встала. Юноша сказал: «Садись». Он указал на птицу. Я села спереди, а юноша позади меня, и птица помчалась. Как она мчалась, плыла ли, летела ли, или бежала, я не могла рассмотреть и понять от ее неуловимой быстроты Мы проносились над страшными реками, ущельями, темными ужасными местами, где смрад и дым покрывали все. Домчались до красивой поляны, птица остановилась, юноша встал и приказал мне - «вставай». Я вставала, подошла к юноше и хотела спросить, куда еще помчит нас эта загадочная птица, но птицы уже не было. Я не видела куда она делась. Юноша сказал: «пойдем» и мы пошли.

Впереди нас вдали, я увидела необъятную равнину и сияющий золотом и огненно-радужными лугами город. Когда мы стали подходить ближе, сердце мое замерло оттакой дивной красоты и глаза мои не могли смотреть и видеть от слез. Юноша сказал: « не плачь, не пугайся, здесь все свои, отец, мать и братья, перестань плакать, ободрись и смотри за происшедшем». Мы подошли совсем близко. Здесь я увидела ворота с надписью, но прочесть не могла - оно написано не на нашем языке. Ворота были все обделаны драгоценными камнями и украшениями, что на земле нет ничего подобного. Близ ворот стоял юноша с жезлом в руках,

240

одежда на нем белоснежная, а от сияния его, темнело в глазах, дальше стоял второй юноша, подобным ему. А возле него стоял сейф, - величины в его рост; возле второго стоял третий юноша, - возле него тоже стоял сейф, такой же величины, как первый, но красивей украшен. Четвертый юноша стоял близ ворот. Перед ним стоял стол неземной отделки, а на столе лежала большая сияющая огнями раскрытая книга. Потом я увидела лица мужского и женского пола - молодого, зрелого и преклонного возраста, которые по очереди подходили до ворот. Одни или сами, других поддерживали, третьих несли на носилках. Когда они подходили до первого юноши, что с жезлом в руках, он проверял их документы, которые они .ему подавали, и написав что-то юноша возвращал документы владельцу, и жестом указывал идти к следующему юноше. Тот забирал документ у каждого и вместо этого давал желтый талончик. Потом открывал сейф, доставал оттуда красивую, длинную, белую одежду, заботливо и осторожно одевал на подходившего и также как первый, жестом руки указывал на путь к третьему юноше. Тот отбирал желтый талончик и давал синий. Он что-то на нем отмечал. Потом доставал из своего сейфа венец одевал на голову. Венцы были разного устройства, на каждом была надпись. На одних я прочитывала: «за много лет мученической болезни -неувядаемый венец славы мученический и т.д.». Они были очень красиво обделаны. Камни, разной формы и по-разному издавали сияние. Окончив одевать венец, юноша указывал путь к четвертому. Четвертый юноша сначала смотрел в раскрытую книгу, что-то отмечал, забирал у подошедшего синий талон и давал маленькую золотистую книжечку и сопровождал до ворот.

Сразу по ту сторону ворот стоял Спаситель, а возле него Матерь Божия, с длинным покрывалом на руках, которые касалось земли. Возле нее стояли два юноши. На всех их смотреть было невозможно, а свет Христа всех ослеплял. Когда к Ним подходили пришельцы, Он благословлял их, клал руку им на голову, а Матерь Его покрывала покрывалом, что было у нее на руках. Выходя из-под благословения Спасителя и покрова Матери Его, лица эти становились молодыми, здоровыми и не земной красоты.

Стоявшие два юноши с песней и гимном святых подходили к избранным пришельцам земли, брали нежно под руки и вели к чудному сияющему красотой дворцу, который стоял в чудесном благоуханном саду.

Деревья были очень величественными, ни начала, ни конца не было видно. Как бы я не старалась смотреть, я не могла понять, где начало и где конец этому чудному дворцу и саду. Я долго стояла у ворот, а потом пошла туда, где стояло множество народа, ожидая своей очереди и участи, куда их определит Господь. Пришельцы стояли смиренно и молились, прося Господа не оставить их. Я стала тоже в очередь. Я видела, как одних принимали, других - ходящих и принесенных

241

на носилках отсылали назад. Неутешно рыдая, возвращались назад неистинно и притворно служившие Богу.

Когда подошла моя очередь, юноша что с жезлом в руках, ласково ответил на мое приветствие, ничего у меня не потребовал, как у других он требовал документы, и улыбаясь, жестом руки пропустил меня дальше. Второй юноша так же ласково встретил меня, посмотрел в сторону первого юноши, тот дал знак, поставил палец вверх, и юноша не потребовал документа у меня, не дал мне талончика, и одежды на меня не одел. Он жестом руки пропустил меня, указывал на третьего юношу. Точно так поступил со мной и третий юноша, не дал мне синего талончика и венец на меня не одел; также посмотрел в сторону первого юноши, первый дал прежний знак и этот юноша указал мне путь туда, где стоял перед столом, юноша с раскрытой сияющей лучами книгой. Дрожа от страха, не зная почему, я подошла к столу. Юноша долго смотрел в раскрытую книгу, а потом требовательно произнес: «Твои документы?». Я забеспокоилась и суетливо начала искать по карманам документы, но ничего не нашла и сказала юноши: «у меня нет документов, я их забыла дома».

Тогда юноша строго громогласно сказал: «а без документов сюда вход строго воспрещен», и начал принимать других. Я стояла, как пораженная громом, слезы как град котились из глаз. Вдруг взор Спасителя коснулся меня. Он жестом руки приказал мне подойти к нему. И ясо страхом, вся дрожа, как в лихорадке стала подходить и упала. Он поднял меня, коснулся двумя пальцами моей головы и сказал: «рановато ты сюда пришла дитя мое», а Матерь Божия коснулась покрывалом моей руки и Спаситель сказал: «Да утешатся все плачущие» и они начали продолжать принимать избранных, а я стояла возле ворот, неутешно плача. Никто на меня не обращал никакого внимания, будто меня не существует. Вскоре появился юноша, что сопровождал меня. Он, как будто ничего не зная, спокойно спросил меня: «ну что?». Я еще больше плача сказала: «не приняли, документы требуют, а у меня нет, они дома, я их забыла взять». Юноша вежливо взял меня за руку и ласково сказал: «ну что же вернемся за документами», и он повел меня от ворот. Когда мы отошли от ворот он сказал: «прежде чем вернемся за документами, обойдем вот этот Небесный Иерусалим». И он повел меня вокруг Небесного города. Я насчитала 12 ворот. Все они были неизреченной красоты украшены камнями и алмазами, которых на земле не существует.

На каждых воротах была надпись, написанная на разных языках. Мы проходили, и я видела все во славе и красоте Господней. Когда дошли до 12 ворот, то смотреть на них было невозможно, лучи слепили глаза. На них было написано по-русски имя апостола Павла.

Двери ворот сами собой открылись и мы вошли. У самых ворот по обе стороны сияющих лучами стояли два юноши в белоснежных длинных, изливающими

242

радужными лучами одеждах, один с мечом, а другой с копьем. Они стояли строго, как почетный караул. Юноши были неизреченной красоты, от излучения света, который исходил на них, в глазах у меня потемнело. Увидев нас, юноши ласково и очень вежливо улыбнулись, приветствовали нас, но ничего нам не сказали. Юноша что сопровождал меня, остановился у самых ворот при дверях, улыбнулся и жестом руки приветствовал сослуживцев Господних. Он что-то сказал им на незнакомом мне языке, а затем повернулся ко мне Лицом сказал: «смотри внимательно, все хорошо запоминай и расскажи другим все, что здесь видишь и слышишь».

Я видела там райский сад, дворец, летающих и поющих птиц, которые душу мою наполняли блаженством и радостью. Там я увидела избранников Господних. Они были в длинных, красивых, белых как снег одеждах. Венцы, сияя драгоценными камнями, украшали их головы. Они гуляли попарно, резвились, смеялись, и чудное пение и музыка встретила и провожала их вглубь сада.

Я закричала: «О Боже, какая красота» и проснулась.

243

Под преображение Господнее 19 августа 1978 г.

Гора Фавор

Видела я в сновидении красивую гору Фавор. Гора была прокрыта красивыми стелющимися травами и усеяна неземными благоуханными цветами разных сортов и неизреченной красоты оттенков, аромат от которых распространялся по всей горе и далеко вокруг. Их было здесь необъятное количество. На горе я видела сонм святых пророков, апостолов, юношей и девиц. Пророки и все древние святые стояли по правую сторону, апостолы в середине. А все святые Нового Завета стояли по левую сторону. Одежды были на древних, длинные и красивые, слегка голубоватым оттенком. На апостолах были лазурные одежды. А юноши и девицы в белоснежных одеждах.

Вид у всех был праздничный и величественный. Все они были жизнерадостные, торжествующие. Все присутствующие пели святой гимн.

Вдруг в воздухе что-то сильно зашумело. Послышались раскаты в виде грома, что-то блеснуло и освятило всю вселенную неизреченным ослепляющим светом. Все присутствующие на горе пали на колени и подняли руки вверх, ая от испуга упала ниц лицом, и словно неживая лежала с распростертыми руками, не шевелясь и горько плакала, сама не знаю почему - то ли от страха или от своих грехов. Чья то сильная нежная рука коснулась меня, и тихим нежным голосом кто-то сказал: «чего то лежишь чадо, словно до тебя нет никакого дела, вставай и посмотри, что происходит вокруг тебя».

Я стала вставать, но ноги мои расслабленные неповиновались мне. С трудом я встала на колени и увидела перед собой высокого стройного красивого юношу в длинной белоснежной сияющей одежде с кудрявыми длинными волосами на голове и красиво спадающими локонами на шею, которые еще больше украшали его статную фигуру. Он помог мне подняться и повелел стоять на месте и внимательно смотреть на все, что будетздесь проходить.

Прежде всего, я увидела Господа стоящего на горе, на самом возвышенном месте, посреди апостолов. В правой руке Он держал раскаленный зажженный меч, а в левой руке держал великую чашу гнева, наполненную до верха.

Возле Господа по правую сторону стоял Иоанн Креститель, державший в правой руке жезл, в левой же руке он держал Новый Завет, а на нем чашу с пламенем огня.

По левую сторону Господа стоял Моисей, держа в правой руке закон старого завета, а в левой жезл, который обвивал проколотый змей с двенадцатью головами. От каждой головы этого змея исходило ядовитое смрадное пламя огня, а над ним большими буквами была надпись: «кто его победит, тот вечно будет жить! А побежденные да горько возрыдают, скрежеща зубами в вечной тьме».

244

По правое и левое плече Господа стояли два прекрасных юноши. Оба держали большие раскрытые книги.

Юноша, державший по правую сторону книгу в золотисто-сияющей оправе, был спокоен, и уста его были озарены улыбкой. Стоявший по левую сторону юноша, так же с раскрытой книгой, был сильно опечален и из глаз его текли слезы. От книги его в мрачной оправе вспыхивали черные языки огня.

У ног Христа со слезами на коленях стояла Пресвятая Дева Мария, прося Сына своего о помиловании мира сего. Тут же стоял Иоанн Богослов и отец верующих Авраам, они тоже умоляли Господа пощадить грешных. Все присутствующие с великим страхом на лицах в безмолвии стояли на коленях с поднятыми вверх руками, чего-то ожидали.

Вострубили трубы небесных вестников, раздался вторично ужасающий и потрясающий гром. Земля затряслась и все замерло. Все присутствующие пали на землю и творили молитву. Я сильно от испуга затряслась, закричала, пала на землю и в страхе повторяла: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф».

Затем повторился такой же страшный гневный гром, как будто поднимал всех живых и усопших.

Я от страха еще сильней припала к земле и сама не знаю что бормотала, вскрикивая и дрожа всем телом, не знала куда деваться. В это время я услышала над собой знакомый мне голос, это явился старец, который всегда меня сопровождал: «Ну, ну, дитя мое, довольно, сказал он, - успокойся и будем продолжать смотреть, что будет Господь Бог творить над нами грешными, за беззаконие наше».

Он помог мне приподняться на колени и сам стоял рядом со мной.

Далее, я увидела, как выше Господа стояла как бы стража прекрасных юношей. Одеты они были в огненные длинные хитоны и с огненными факелами в руках. Их было двенадцать. Затрубили вторично трубы. В воздухе трижды что-то сверкнуло как молния, трижды ударило. Я закрыла глаза, но упасть мне не дал мой покровитель.

Поддерживая меня, он мне сказал: «смотри дитя мое, вот Господь преобразился и во славе на облаке явился судить весь грешный богохульный беззаконный мир».

Я открыла глаза и ужаснулась. Всю вселенную объяла непроглядная тьма, а в воздухе на облаке стоял сам Господь Бог во всей своей славе и величии, по-прежнему в правой руке держа раскаленный зажженный меч, а в левой - ту же чашу гнева. Господь Бог стоял перед престолом своим. Все приближенные, о которых написано выше, были близь его. А двенадцать юношей так же, как бы охраняя, возвышались над ним.

245

Далее я видела страшное и ужасающее. Дорогие мои братья и я вам всего виденного не могу передать - ибо это не увидевши нельзя передать.

Тьма объяла все. Восстали живые и усопшие воскресли из гробов, души же их соединились с телами. Возраста все были равного. Престарелые и младенцы стали как юноши.

Праведники возрадовались, и лица их просияли как солнце. Нечестивые беззаконники и неверующие, видя праведников сияющих как солнце ужаснулись. Видя славу праведников и свою беззаконную жизнь и поступков, в ужасе и страхе кричали. И вот настал последний день мира сего и страшный суд о котором нам проповедовали священнослужители и свидетельствовал закон Божий Нового Завета. Прежде кончины нашей мы не верили, всем сердцем придавались гордости житейской, сластолюбию, пьянству, корыстолюбию, празднословию, сквернословию, ненасытному властолюбию и тщеславию, честолюбию, не останавливались ни перед какими злодеяниями и преступлениями. Считая себя благодетелями рода человеческого, мы погубили множество невинных и доверчивых нам душ, научая их неверию и всякого рода беззаконию. Мы гнали и преследовали проповедников слова Божия, унижали и смеялись над ними и тем самым мы были усердными и преданными служителями дьявола. О горе, горе нам наследникам ада.

Некоторые из них стояли с мрачными лицами в великом страхе и ужасе как темная ночь.

Все праведники стояли на воздухе по правую сторону, а беззаконники по левую сторону. Праведников освещал свет Господа, они имели лица блистающие светом небесной радости и веселия, а грешников (их оказалось бесчисленное множество) - тьма и стоны. Праведники стояли на коленях, творя молитву, а грешники стояли над страшной смрадной горящей пропастью - кричали, вопили, возводя руки вверх, воплями и рыданиям их не было конца. И вот, я увидела неизреченной дивной красоты пристол. Стоявший Господь перед чудным престолом Своим, обратясь в сторону тьмы громогласно произнес: «Я призывал вас, но вы были глухи к призывам моим. Я оставил вам закон свой Нового Завета, но вы отвергли его. Не признавая закона и имени моего, - вы творили всякие гнусные, скверные, богохульные развращающие дела. Сколько раз я призывал вас к покаянию, хотел даровать вам вечное блаженство, но вы не внимали призывам моим и исполняли волю дьявола. Теперь же пришло время дать отчет каждому за все скверные и неугодные дела свои не только Господу, но и самим себе.

Я Бог, отец вам Вседержитель, призывал вас достаточно долгое время, - но увы!... вы не приходили ко Мне.

246

Я наказывал вас, но вы продолжали хулить меня. Я давал вам все блага земные, богохвалились изобретениями и знаниями не сознавая, что это дело рук Творца, а вы сами сотворены».

И тут я услышала повелительный громогласный голос: «Теперь же все нераскаянные - священнослужители не истинно совершающие церковные обязанности и прельщенные соблазнами мира сего и сребролюбием, все монашествующие не исполнявших своих обетов и клеветавших на братьев своих, убийцы, самоубийцы, убийцы во чреве детей своих, гонители народа Божьего, грабители, разбойники, святотатцы, тайные агенты, воры, блудники, прелюбодеи, рукоблудники, хищники, развратители, осквернители, насмешники, немилостивые, сребролюбцы, скоморохи, богоотступники, безбожники, участвующие и слушатели клеветников, грешники садомскими грехами, еретики, пьяницы, сектанты - да будут во век в царстве демонской обители».

Вседержитель указывал в сторону тьмы, где стояли вопиющие грешники с поднятыми руками. Я взглянула в ту сторону, куда указывал Господь, и волосы поднялись у меня на голове. Из этих грешников, стоявших над пропастью, некоторых из них я узнавала...

С великой горечью в сердце смотрела на обреченных и горько плакала.

Затем в третий раз вострубили трубы и все стали перед творцом, как есть каждый и кто что творил на земле и ушел нераскаянный. Дела его были так выявлены четко и точно от начала и до конца. Каждый осужденный стоял перед Самим Господом, сонмом ангелов, ликами святых с хартией грехов своих.

И сам каждый объяснял, где, с кем, как и когда он их совершал. И если где от стыда несчастный не все говорил, то тут же, мгновенно подскакивал асмодей черного царства, и сами демонстрировали все совершенные поступки, напоминая им подробно неугодные дела их, не только Господу, но и самим себе.

Стоявшие у Господа по правое и левое плечо юноши смотрели оба в раскрытые книги и утверждали истину знаком руки, куда кто принадлежит, - и по делам своим каждый получал свое назначенное. Так Господь Бог отделял одних от других до единой души и никто не остался без наказания - кто что посеял, тотто и пожал.

Затем я увидела самое страшное, как Господь Бог под трубный зов трижды махнул зажженным мечем, и вся вселенная, которую покрывала тьма, мгновенно вспыхнула. Этого страшного зрелища не передать...

Я видела, как только что стоявший мир, - в одно мгновенье не стало, как страшно и душераздирающе кричали грешники, дети, матери сокрушались о детях, стараясь защитить их своим телом от этой страшной беды. Все смешалось, кидались кто куда. Но спасения нигде не было, ибо рука Творца объяла всю вселенную.

247

Далее я видела, как Господь Бог державший в руке чашу, излил ее на землю. Огонь мгновенно угас и снова воцарилась тьма. Затем тем же мечем, махнул трижды, и трижды блеснул свет, как молния. Я снова упала. А когда старец поднял меня, то я уже увидела новое небо и новую землю, развращенного злого мира уже не было.

Дорогие мои, не могу вам передать этой неизреченной дивной красоты обетованной земли.

Земля была покрыта зеленым ковром душистых трав и гигантскими рос -кошными благоуханными деревьями, на нашей земле, которых не существует. Одни из них были цветущие, другие уже со зрелыми румяными, ароматными плодами. Все было так красиво и планомерно размещено, что самому мудрому архитектору не сделать такого порядка вовек. Улицы выложены драгоценными яхонтовыми и алмазными камнями разных оттенков, на которых планомерно располагались дворцы чудной и дивной архитектуры, и украшены были неописанной красоты садами и рощами.

Все деревья были посажены правильными рядами. Между деревьями расположены красивые аллеи из драгоценных камней, которые с обеих сторон обвивали виноградные лозы с сочными душистыми кистями плодов. В конце каждой аллеи протекал источник жаждоутоляющей живительной воды и разнообразными услаждающими напитками.

Птицы, разных пород и светящихся радужных оперений, порхали с ветки на ветку и чудесно пели, наполняя сады и рощи новой земли пением небесного гимна. Солнце и луна уже не освещали новую землю, ибо над ней воссиял вечный свет Христов. Описать красоту райских селений новой земли не в состоянии не только человеческий, но и ангельский разум.

Смотря на эту дивную красоту сердце мое замирало, я не выдержала и закричала: «да какая же это красота и для кого она приготовлена?»

Старец мне ответил: «здесь на этой земле, будут обитать кроткие, смиренные духом и младенцы изверженные из чрев своих матерей, а остальные избранные пойдут в райскую обитель». Я спросила: «где же находится рай?». Старец ответил: «там, на небесах, где находится престол Триединого Господа Бога. Не видело око человеческое, и не слышало ухо его, что там приготовил Отец Небесный для избранных Его!»

Далее я видела, как Господь Бог громогласно провозгласил: «Придите ко Мне исполняющие закон Мой и чтущие имя Мое, не осуждающие братьев своих, любящие немощных, болящих, узников, нищих и помогающие им, не клеветавши на ближних своих, накормившие алчущих, напоившие жаждущих. Придите ко Мне и все милостивые, любящие дом плача, претерпевшие нищету, чашу горести и бед, и лежащие на одрах, юродивые. Придите ко Мне все претерпевшие крест

248

за имя Мое, придите все утруждающиеся и обремененные. Я даю вас наследие Отца Моего - ВОТ ОНО», - Господь Бог указал выше стоявшего Его на небесах райскую обитель, приготовленную для избранных Его. С замиранием сердца я смотрела в ту сторону, где находились райские селения. Удивлению и восхищению моему не было границ. Там царила неизреченная красота и благоухание. Небесный Иерусалим был огражден не земной красоты оградой и нечеловеческого искусства отделкой. С Востока на запад были центральные ворота, украшенные изумрудом и драгоценными, светящимися разных оттенков камнями. Всех ворот было 12. Как у Господа 12 апостолов. И все они были по-своему неописанной красоты. На каждых воротах была надпись золотисто-сияющими буквами. Но не на нашем языке.

У каждых ворот стояли ангелы с жезлами в руках. А на центральных воротах стояли Архангелы.

Внутри Иерусалима все было так чудно и мудро устроено, что для моего грешного разума недоступно рассказать и передать все, что я там видела. Там весь небесный город украшали неописанной красоты цветущие деревья, которые своим благоуханием наполняли все в нем и вокруг него. Райские птицы, невыразимой красоты, светясь золотом и яхонтами, порхали по деревьям и цветам и пели чудные райские напевы. Все здесь было так правильно и чудесно расположено, что я не могла отвести от такой красоты глаз. «Избранные там будут обитать, -пояснил мне старец. Там царит вечная неизреченная красота, там нет вражды и клеветников, нет печали, несчастья и нечестивых беззаконников. Там вечный Господний свет и блаженство. О, как чудно и дивно там... Мы в другой раз побываем там. А сейчас будем смотреть суд Господа».

И я увидела, как Господь Вседержитель отделил одних от других и поставил одних в сторону обетованной земли, а других в сторону смрадно-горящей зловонной сатанинской обители. И тут же снова раздался трубный заунывный прощальный и последний зов небесных вестников. И вот Господь Бог громогласно провозгласил обращаясь к праведникам: «Возлюбленные дети Мои, идите в обетованную землю свою, наслаждайтесь вечными благами, приготовленными вам Триединым Господом Богом - ибо вы достойны того!»

И обращаясь так же к грешникам, громогласно провозгласил: «Идите от Меня делающие беззаконие в вечное царство тьмы и обитателей его и будете вопить и скрежетать зубами во веки веков».

Затем Господь Бог громогласно провозгласил: «дети Мои изверженные из чрев нечестивых своих матерей и не увидевшие света земного, по лукавству и жестокосердию их. Теперь же Я даю вам свет, идите в обетованную землю Отца Моего. Там будете обитать вовек с северной стороны, куда лик Господа вашего не будет доходить.

249

Но увы! Вашим матерям вечная дымящееся зловонным смрадом преисподняя, где будет плачь и скрежетзубов. О да! Горе таковым!»

После этого Господь отделил этих младенцев от прочих грешников и поставил их по правую сторону к обетованной земле и повелел ждать.

Все эти младенцы были уже красивыми взрослыми юношами и девицами, а не слепыми, не смыслящими младенцами. Лик у всех был торжественный, и радости их не было границ, ибо Вседержитель дарует им свет, а прежняя тьма миновала, где они находились до суда Господнего.

Освободившись от темницы, все юноши и девы, ликуя громко кричали: «Слава тебе Вседержитель наш, честь и поклонение, любящему истину и воздающим всем по делам его. Ты Всеблагой Всесильный Отец наш, Премудрый, Любящий и Щедрый. Благодарим тебя за все благое деяние твое, да воспоем радостно и благоговейно превеликим и истинным делам и милостям Твоим песнь хвала и благодарения нашего». Юноши и девицы запели благодарственную песнь Всевышнему создателю.

О, дорогие мои, если бы вы услышали чудное пение, те матери, которые их безжалостно выбрасывали их из своих чрев, наверное, сердце каждой матери вырвалось бы из ее груди оттакого пения и красоты их сыновей и дочерей.

Далее я увидела, как Господь Бог повернулся к Иоанну Крестителю, что-то знаком руки приказал ему. Иоанн Креститель, поднял чашу с пламенем огня, что держал в левой руке на Новом Завете, высоко поднял над головой и повелительно произнес: «все нечестивые матери, убившие во чреве своих детей, изыдите вон от прочих грешников».

Я видела, как с рыданием отходили порочные этим грехом. Их было неисчислимое число. Затем Иоанн Креститель строго и повелительно произнес: «да будете пить чашу свою во век, за отвержение Нового Завета и свое беззаконие, нечестие и нераскаяние. С этими словами Великий Пророк излил на них чашу огня. О, как ужасно и горько смотреть было на все это».

Я видела, как от изливаемой чаши мгновенно всполохнуло пламя огня, и от этого зловонным смрадом разлагающихся трупов наполнилось все. Несчастные вопили, вопрошали о помиловании Всевышнего - но увы!

Ответил им Праведный Судия: «поздно вы узрели Меня, теперь же идите к князю темного царства и ангелам его» - и окутал всех рыдающих грешников зловонный вечный огонь и сонм демонов.

Далее я видела, как Моисей своим жезлом с двенадцатью головами змеев махнул двенадцать раз в сторону черного царства, и за каждым разом его взмаха отпадала голова змея, превращаясь в чудовищного, огромного огненного, драко

250

на. Отпавшие от жезла драконы мгновенно как обожженные раскаленным железом, отлетали от святости и становились в сторону своих обреченных.

Каждому дракону их князь сатана вручал зловонный до нестерпимости смрадный смолообразный факел, для сопровождения своих обреченных в свое адское царство. Князь тьмы со своими подчиненными так же присутствовал на Господнем судилище и применял свое усердие и старание, чтобы не оправдался ни единый грешник на суде Божием.

Далее я видела, как пророки указали путь тем и другим, тут же в мгновение ока, появились сопровождающие путеводители. К праведным - светлые небесные ангелы, которые чудно и дивно пели небесные духовные гимны.

Двенадцать Архангелов с горящими благоуханными издающими неизреченный свет факелами в руках шли впереди, как бы освещая путь.

Праведный народ на обетованную землю сопровождал Иоанн Креститель.

Я смотрела, как избранные получившие благословение Господнее на вечную жизнь с торжеством и ликованием шли в обитель Отца своего и как обреченные на вечное мучение с воплями и рыданиями шли в обитель черного царства -дьявола. Сопровождали их двенадцать драконов, что отпали с Моисеева жезла (драконы предтечи антихриста). Они так же шли впереди и освещали своими смрадными вонючими факелами путь своим подчиненным. Сзади обреченных, шло множество асмодеев, которые торопили несчастных и гнали их как овец. С жуткими ужасающими завываниями, свистом и визгом летели бесовские певцы и пели гнусный, с потрясающим всех страхом свой дьявольский гимн.

Тут же стояли все беззаконники, книжники, фарисеи, не принявшие и не признававшие Христа, как своего Спасителя. Здесь же стояли и те, которые распяли Его и все грешники еврейского народа. С великим потрясающим воплем и ужасом взывали они к Моисею прося защиты и помощи: «О, Моисей! Для чего ты нас оставил на поругание и издевательство. А сам заслужил у Творца вот какую славу и честь себе! - кричали они. Ты вел нас по пустыне во имя закона, который дал тебе Грозный Судия твой. Пусть придет на память тебе все страдания наши земные и умом Властного Грозного Повелителя своего о нас. Ведь ты наш брат израильтянин и Судия твой тоже из братьев наших. Неужели ты так жестокосерд и нет тебе никакого дела до нас. О, горе нам! Горе нам, - вопили они, - окружил нас сонм демонов и асмодеев, угнетают и истязают и обещаю вечную жизнь в своем демонском царстве. О, Моисей, где ты, брат наш, приди скорей к нам, на помощь, избавь нас от этой страшной горькой участи, ибо мы изнемогаем». Моисею стоявшему рядом с Господом, что-то Вседержитель повелел знаком руки. Моисей повернулся к своему народу и громогласно заговорил с ним.

«О, нерадивые и жестокосердые братья и сестры мои, чего вы хотите теперь от меня? Сколько времени было, сколько призывал вас... Но вы не внимали при

251

зывам моим. Я дал вам закон Всевышнего Отца своего, но вы отвергли его, хулители, роптали, распяли Спасителя своего, не приняли искупителя и Судию мира сего. Чего же теперь хотите от меня? Ибо призыв Господний умолк и покаяние прекратилось. Теперь же идите в царство демонов, ибо вы не покаялись от гнусных дел своих».

И тут же раздался трубный зов. Трижды осияло неизреченным светом и трижды страшно ударило молниеносным огнем. Перед чудным престолом свои стоял в Славе и величии Бог Отец, Сын и Дух Святой. Он громогласно повелительно произнес: «идите от Меня все делающие беззаконие, гонители и распявшие Сына Моего, не исполнявшие закона Моисея, великого посланника Моего - в царство демона и ангелов его и да будет там плач и скорбь, которой не было от начала мира».

Затем Господь Бог произнес строгий приговор сатане и всем подчиненным ему демонам: «Я Бог Отец Твой, - говорит Господь, - сотворивший все, что есть на земле, под землей и на небе. Я давал тебе все блага и наследие Отца Моего...

Как смел ты, дерзкий губитель, ослушаться гласа Моего - ожесточить и увлечь за собой третью часть воинства Небесного Моего. Ты мерзкий и жестокий враг рода человеческого. Я насади Эдемский сад на земле, поселил там сотворенных Мною Адама и и помощницу его Еву, но ты лютейший вероломный сатана, соблазнил их и наполнил грехом смерти, надеясь всех похитить лукавством и лестью в свое царство и быть над всеми властелином, как на земле так и на небесах...

О, лютейший враг Пресвятой Троицы Единосущной и всего рода человече-ского, сколько ты зла натворил на земле, сколько ты душ погубил. Да не будет тебе прощения с твоими ангелами во век. Проклят ты и все черные силы твои во веки веков.

Теперь же иди в свое зловонное окаянное царство, в вечное огненное озеро и сиди там во век, ибо и привлекать на все лютые злодеяния тебе больше некого, ибо время твое миновало». И повелел Господь Бог Архангелам поселить сатану с его темными силами в бездну огненного озера на вечное житие.

Сатана и все демонские служители, насыщенные и дышащие злобой с поникшими черными лицами в безмолвии стояли, не смея взирать на грозного Праведного Судию.

Я видела, как Господь Бог взмахнул, словно трижды сверкнула молния, и трижды прогремел грозный ужасающий гром.

Сатана и все его служители поверглись в огненную гиенскую бездну. По повелению Господнему Архангелы затворили сатанинское сборище в бездне навечно. Я смотрела на все происходящее и ужасалась, от всего виденного. Сердце мое

252

не выдержало, я стала рыдать безутешно, упала и молилась горячо за всех, кто, живя на земле, живет беспечно, и не знает Господа, Создателя Своего.

Стоявший со мной рядом старец сказал: «не сокрушайся дитя мое, вставай и ободрись. Ведь нас Вседержитель не осудил еще, только показал нам, как это все будет, для нашего назидания. Ибо время близко, нам нужно торопиться и крепко трудиться, во Имя Всевышнего Создателя своего, - что бы нас не застал Господь спящими и не похитила вечная тьма, которую мы только что видели».

253

Под день памяти Целителя Пантелеймона с 8-го на 9-е августа и под день чудотворного образа Матери Божией Смоленская с 9-го на 10-е августа 1979 года.

Под эти чтимые два праздника, явился ко мне во сне старец и сказал: «Чадо мое, поспеши, собирайся, и пойдем скорей в Глинскую обитель, ты посмотришь инока Христофора, который написал образ Божией Матери, именуемый Смоленская, который теперь в вашем доме, там ты увидишь и старца-пустынножителя Варфоломея, которому подарил инок Христофор образ сей, и многое другое увидим мы там, дитя мое».

И вот мы со старцем дедушкой в обители. Молодой инок Христофор, впоследствии схимонах, очень богобоязненный, смиренный покорный инок, родом с Курской губернии теперь Сумской области пришел в эту обитель семнадцати лет, высокий, стройный, редкостной наружной красоты с красивыми черными кудря-выми волосами - он походил на небожителя.

Оставшись шести лет круглым сиротой, Харитона, так звали его до посвящения в иночество, взяла к себе его тетка Наталья сестра его отца. Семь долгих лет жил этот добрый тихий богобоязненный от чрева матери мальчик у своей тетки. Безбожная, злая и недобрая Наталья не очень баловала племянника. С первого дня шестилетнего Харитона заставляла пасти гусей, качать люльку с малышом, чистить картошку, пасти свиней. Десяти летон таскал и рубил дрова носил воду из речки, поил скот, которого у тетки было не мало, водил в ночное лошадей с работниками (работников у Натальи с Иваном было четверо). Кроме работы много ему доставалось ругани и побоев от недоброй злой тетки. И сколько мальчик не старался исполнять все, что ему приказывали, все равно тетка была недовольна и всегда упрекала Харитона, что он нахлебник, дармоед, что она его кормит за понюх табаку. Харитон терпеливо сносил все обиды, ругань и побои от неласковой безжалостной тетки, которая вместе со своим мужем Иваном считали себя большими благодетелями перед людьми. Он никому никогда не жаловался, чтотяжко ему, так тяжко живется, и больше уединялся от всех. С детьми он почти не общался и не играл с ними. Да ему и некогда было, ибо работы ему хватало до поздней ночи. В церковь ходить ему запрещали, но неведомая Божия сила тянула его до храма Божьего. По воскресным дням и праздникам Харитон стал ходить в сельскую приходскую церковь во имя Смоленской Божией Матери, всю службу усердно молясь перед образом Матери Божией, простаивал отрок на коленях, умоляя ее определить его, сироту, куда будет угодно Богу, чтобы он не был дармоедом и нахлебником у своей тетки. Часто молился с горькими слезами, умоляя

254

Господа и Матерь Божию умягчить злое сердце тетки Наталь и тетки, всего натерпелся. «Господь Бог строго и больно наказывает за сирот, дитя мое», - сказал мне дедушка. Не оставил он без наказания и злую, безмерно жадную Наталью. В революцию, в 1919 году, на ее дом напали белые бандиты, начали грабить все, что под руку попадало. Наталья от жадности подняла с ними шум и лезла в драку. Нечестивый на нечестивого восстал. Бандиты издевались над ней, сколько им желалось, потом зверски избили ее, но она продолжала с ними войну. И когда кинулась на офицера стопором, он насквозь пронзил ее штыком. Вот такой конец тетки Христофора, дитя мое.

Добрый приходской священник отец Василий, куда мальчик ходил молиться, совершая литургию, видел ревностную усердную молитву и его слезы, сокрушение, стал присматриваться к этому мальчику. Он подробно расспросил о нем ближних прихожан. Узнав от них о горькой жизни этого несчастного мальчика, добрый пастырь прослезился и решил помочь этому несчастному сироте. Однажды на престольный день Матери Божией Смоленской, во время литургии, идя с кадилом, отец Василий, проходя мимо образа Смоленской Божией Матери, усердно перед ним кадя и кланяясь, читал молитву «Помилуй меня, Боже». Увидя мальчика перед образом Смоленской Божией Матери, как всегда стоящего на коленях, но на этот раз еще усердней молящегося и горько плачущего. Сердце Василия до боли сжалось от жалости. Он не вытерпел, подошел к горько сокрушающемуся мальчику, чего не разрешалось делать по уставу, погладил его по кудрявой головке и сказал: "Не надо плакать, дитя мое, да не оставит тебя Иисус Христос, Бог наш и Пресвятая Владычица Кормилица, защита и покров сиротам и всем скорбящим. Ты будь на этом месте, пока кончится служба, дитя мое, и подожди меня здесь». Он так благоговейно окурил образ и мальчика, погладил его еще раз по голове и, творя молитву, пошел дальше. Все стоявшие здесь молящиеся обратили на это внимание, каждый осенил себя крестным знамением. А когда закончилась служба, то многие любопытные досматривались, куда батюшка поведет мальчика. Идя из храма, домой, люди только и вели разговор за Харитошу: «Батюшка то наш какой милостивый да хлебосольный (это значит добрый), к какому голодраному, вшивому мальчишке подошел, не потребовал, родимый наш. Знать ребенок то не гадкий. А Наташка - тетка - то его, говорит, что никуда не гож. Ленив, воровит и брехлив - меры нет. И за что только Господь наказал меня этим гадким, непутевым дураком. И все кричит на все село, что . дармоеда кормлю, дурак, лодырь. А я ведь вижу все, как ему достается бедолаге», - говорила одна другой Наташкина соседка и заплакала.

- Ага, кума, - сказала другая, - как она его вчера вечером кляла и секла, всю палку изломала, Иван, ее мужик, отбил его. Обе заплакали

255

- Эх, и горе горькое этим сиротам. Кто не хочет, тот не обидит. Да, была б жива бедная Аксинья, так не было бы того.

- Да что ты, кума, она с ума бы сошла, если бы видела, что эта проклятая баба вытворяет над несчастным Харитошей. Ох, и добрая да милостивая была покойница. Царство ей души. Да, досталось ей тоже от своего изверга Прокошки, изверг был покойный, жену загнал на тот свет и сам, как собака не по-людски издох. Лошадь истрепала. Это как раз на Смоленскую, кума, было. Во как Владычица то Пресвятая, матушка наша, отплатила окаянному. Он был страшный сквернослов, хулитель Бога и Матери Пресвятой Владычицы. И красавицу-то, какую на тот свет загнал. Да, спасибо, кума, Господь детей прибрал, из четырех один бедолага остался на мучение. И сроду покойница не пороптала и никому не пожаловалась. Отбил проклятый все внутренности ей, зашкодела и померла. Ох, батюшка, а как мальченка-то этот кричал за матерью, все наплакались, глядя на него». Такой вели разговор соседки Натальи, тетки Харитона, идя из храма домой.

После окончания службы маленький Харитоша так и остался стоять на коленях перед образом Смоленской Божией Матери, свято исполняя наказ священника ждать его тут. Пока пастырь разоблачался, Харитоша тем временем ложил бессчетно поклоны и думал, как являться домой, ведь тетка строго запретила ему ходить в храм. «Если еще раз увижу, убью»,- пригрозила она мальчику. «Вся работа стоит, а он гоняет в церковь, туда одни лодыри да дармоеды ходят, и тебя туда бес носит. У, выродок неблагодарный, тетке с дядей ноги мыл бы да воду пил, а ты дерзнул еще ослушаться, я тебе покажу, гадкому, церковь, отважу лодырничать. Он просится в церковь, чтоб от работы отвильнуть, больше не пойдешь, а пойдешь, домой не приходи, как собаку изобью». И вот он ушел вопреки тетке. «Что теперь будет?» - думал Харитоша, стоя перед образом, кладя поклоны. «Еще от вчерашнего все болит, еле встал, все тело, руки и ноги синие, как больно и безжалостно избила. Такая злая и недобрая, как отец мой, ведь она сестра ему. Отец мать убил, все так говорят, а тетка меня убьет, что делать, куда деваться?» -Харитоша снова зарыдал и упал ниц лицом. «Не надо, милый», - услышал над собой мальчик голос священника. «Вставай, пойдем ко мне. Там мать обед нам приготовила, и пряники с медом напекла, поднимайся»,- он помог подняться мальчику, благословил его и повел к себе домой. Харитоша, весь избитый, обессиленный от бессонной ночи и сильного скорбного проживания еле передвигался. Добрый Василий сразу заметил это, но не подал вида и ничего не расспрашивая, чтобы мальчик снова не начал сокрушаться, вел его за руку и спрашивал, какие он знает молитвы, умеет ли читать и писать и т. д. От такой ласковой теплоты Харитоша повеселел, разговорился с добрым священником и незаметил, как дошли до дома священника. Подходя к крылечку дома, Василий добрым радостным голосом сказал:

256

- Принимай, мать, дорогого гостя.

- А голубчика привел,- сказала матушка, приветствуя мальчика, -милости просим, мой маленький, вот хорошо, что ты гостя привел, а я пряников так много напекла, да такие добротные угодились, ну, голубчик, иди, иди, не бойся.

И она заботливо, как мать, взяла его за руку, поцеловала в в лоб и повела в дом. Там ему уже была приготовлена баня. Добрая матушка завела его в маленькую комнатку, отгороженную от большой, посадила на скамеечку и сказала: «Сейчас, голубчик, придет отец и покупает тебя. А вот и отец пришел,- сказала она, снимая грязную, рваную рубашонку с мальчика и закричала: «Ох, Боже ты мой, отец, да ты погляди-ка страсть-то какая, какой он весь избитый, синий, ох, ох, да ты гляди, милый отец, да кто же тебя этак, моего милого голубчика, смел обидеть? У кого же это рука поднялась на такую сиротиночку, кто же тебя так, о миленький, скажи?» Видя ласковый прием и сострадание к нему добрых людей, Харитоша вздрагивая от плача всем телом: «Тетка», - сквозь слезы тихо проговорил он. «Иди, мать,- сказал Василий, - собирай обед, а мы сами тут управимся». Он осторожно вымыл избитое тело мальчика, попарил его и велел ему надеть новые штаны и рубаху, заранее для него приготовленные.

- А эти сожжем,- сказал Василий.

- Да тетка убьет меня за них.

- А ты не волнуйся, сын мой, я сам отнесу тетке твоей это добро, пусть посмотрит, сколько там насекомых, эх благодетельница, чтоб ей пусто было. А теперь, Харитоша, пойдем, нас ждет обед.

На столе все уже было готово, когда батюшка с Харитошей вышли из бани.

- Во какой ты стал славный да чистый, словно сокол, - ободрила матушка мальчика. Ну-ка садись скорей за стол, а то час уже поздний, проголодались ро-димые,-сажая мальчика, приговаривала матушка.

Отроду Харитоша не ел такого доброго обеда, и никто его так ласково и почтенно не приветствовал и не беседовал с ним. Покормивши мальчика и уложивши его отдохнуть, добродетели убрали со стола и тихонько вели беседу между собой.

- Знаешь, что я думаю, мать, пусть-ка этот несчастный мальчик будет нам сыном, куда ему идти, вишь, избит как, а вшей, кипят, рубашонки не видно от них. Своих у нас нет, воспитаем сироту и нас Господь не оставит.

- Ох, отец, да какой же ты умник у меня, да добрый. Я давно так решила, еще, когда ты купал его, да не осмелилась сказать. Да какой же ты у меня Васи-льюшка неоценимый.

- Господь пусть оценит, мать, нашу доброту с тобой. Господи, да как же ты терпишь! Ведь собаку так не бьют, как избила она его.

С этого дня Харитоша остался жить у своих благодетелей, принявших его за сына. Как тетка не бесилась, услышавши, что Харитошу забрал священник, как она не

257

ругала его с женой и не старалась вернуть племянника домой, но Харитоша к ней так и не вернулся.

Ему Господь готовил другой путь. Он остался у священника. Теперь никто на него не кричал, не бил, никто его так рано не поднимал с постели. Но привыкший рано вставать Харитоша и тут не нежился, когда его никто не принуждал. Вставая рано вместе с приемными родителями, становился на утреннее правило, потом помогал управляться по хозяйству, не подчиняясь просьбам родителей подольше поспать и отдохнуть. В праздничные дни добрый Василий всей семьей шел в храм. Харитоша и там не бывал праздным. Он помогал пономарю чистить все принадлежности для совершения богослужения, становился петь на клиросе, зажигал лампады и свечи и по окончании службы тушил их. Уходя, домой он кланялся перед Распятием Спасителя и образом Матери Божией Смоленская, брал батюшку под руку и они шли домой. В свободное время ежедневно Василий учил Харитошу грамоте и музыке, а в праздничные дни они все втроем пели духовные молитвы и псалмы. Все хорошо было, но Харитоша тянулся к уединению. Когда он бывал один, брал карандаш, бумагу и воображая себе какого-либо святого старался изобразить его. Если не получалось, огорчался, становился на колени и долго молился, прося Господа и Матерь Божию помочь ему преодолеть искусство. Осенью заботливые добрые родители отдали Харитошу в школу: «Пусть учится, потом в гимназию пойдет, а тогда, Богу угодно, на священнослужителя в духовную семинарию отдадим. Вот и заменит меня, грешного, женится, и мы будем счастливы, мать, он очень добрый да умный. А красавец, какой, на редкость не сыщешь, стройный да раскудрявый. Всем Господь одарил: умом и красотой». Василий с Марией радовались. Но Харитона Господь повел своим путем.

Однажды, на праздник во имя Воздвижения Креста Господнего, Василий с Марией собрались поехать посетить Глинскую обитель и взяли с собой Харитошу. Харитоша впервые в своей жизни увидел монастырь и обитающих в нем иноков. Сильное впечатление произвели на него монахи в длинных черных одеждах, безмолвно стоявших, всецело погруженных в молитвы. Они походили на святых. Всем сердцем возжелал Харитоша быть на их месте, остаться здесь и служить Господу. А как же родители? Ведь они так любят меня и я ли неблагодарный должен бросить их? Какое имею право на это, и где моя будет совесть? Они меня избавили от злорадного тиранства, а может быть и саму мою жизнь спасли! А я кто такой и чем отблагодарю их? - не по-детски размышлял Харитон. С глубокой скорбью в сердце возвращался Харитон из обители со своими родителями. Дома, как всегда, он помогал родителям и так же ходил с ними в храм. Все казалось, не изменилось. Но мальчик тосковал, о чем - он и сам еще не понимал. Его какая-то неведомая сила куда-то тянула.

258

- Что-то наш Харитоша тосковать начал, - как-то сидя вдвоем со священником, сказала матушка. Уж не влюбился ли, девок-то много около него кружится.

- Я сам замечаю, мать, -сказал Василий,- но не о девках тоскует он, мне кажется. Он не очень смотрит на них. Но о чем толкует он, ведает только Господь.

В Великий пост будущего года благочестивая семья, снова все трое, посетили Глинскую обитель для исповедания и принятия Святых Тайн и пожертвования се -ребра и золота на ремонт обительских храмов и на всякие монастырские нужды и расходы. На этот раз отрок Харитоша еще больше пристрастился к монастырской жизни, желая теперь же остаться здесь, среди братии. На этот раз он еще усердней молился и больше и присматривался к братии. Добрые и милосердные родители, Василий и Мария, заметили и подозревая желание Харитоши, сильно встревожились.

- Боже мой,- говорила Мария Василию,- ну чем ему плохо у нас, ведь все для него оставили, что у нас есть. Дом, деньги, золотишко- все ему будет. Ведь нам туда ничего не надо, кроме помина». Василий тоже переживал внутренне, но не подавал вида.

- Да успокойся ты, мать, все будет добре. Ну разве Господь не узрит на нас грешных, ведь он многомилостив, и нас помилует. А Харитоша, красавец наш, не покинет нас, так и знай.

Да, отец,- говорила Мария,- уж красавец сказать нечего, во многих городах не сыщешь такого. Ведь ему только шестнадцать, а какой высокий да стройный. Кудри так и развеваются по ветру, девки - то поди самые богатые да знатные заглядываются, а дочь помещика служанок своих загоняла, письма все ему таскают, а он их сжигает. Они все добиваются у него, что барышне передать, а он говорит: извините, у меня нет времени для свидания, уж больно много дел у меня. А как мы сюда собрались ехать, сам барин старый зазывал его - продолжала Мария,-игру-то какую затеял, вроде с охоты едет с молодым барином, сыном своим, и завернул на нашудорогу, вроде ты им нужен молебен служить, подъехали, в ворота постучались. Я сказала, что батюшка будет нынче вечерню служить, а сейчас батюшки нетдома.

- А молодой орел ваш дома? - Я сказала, дома.

- Нельзя ли видеть его? Он, говорят, искусством занимается. Сын мой очень интересуется этим.

Я позвала Харитошу. Увидя его, барин всплеснул руками и вслух с восхищением произнес: «Вот это да! Наверно из самого рая, матушка, вы выписали себе такого молодца. Ай да красив! Но что же, добрая матушка, милости просим вас с батюшкой и добрым молодцем Харитоном Васильевичем отобедать у нас сегодня. Там он и познакомится с сыном моим, потолкуют об искусстве, да и развлекутся, у нас гостей сегодня будет много, все знатные из города будут. Так чтоб

259

обязательно были. Хотя священнику законом запрещается развлекаться мирской суетой, но я это не признаю за грех. Да и он должен уважать знатных соседей.

Он снял шляпу, низко откланялся, пришпорил коня и они ускакали. Мы с Харитошей не стали тебе говорить об этом перед дорогой, а сейчас, отец, я все рассказала тебе. Мария закончила свое повествование и замолчала. Молчал и Василий. Оба сидели задумавшись. В таком состоянии застал их любимец Харитоша. Он тихо подошел к родителям, что они его не видали, остановился, посмотрел на их печальные задумчивые лица. Сердце его больно сжалось от жалости к добрым его благодетелям, любивших его больше самих себя. Он перебарывал себя, старался рассеять свои тайные мысли и оставить обитель, поехать домой, жить с любимыми родителями и любить их как они его. С этими мыслями он опустился перед родителями на колени и, обнимая их, весело заговорил с ними, рассказывая им все, что он видел здесь интересного, что ему понравилось, какие образа есть чудесно изображенные и, наконец, сказал, что домой все равно хочется и дома лучше, хотя ему стоило большого усилия сказать эти ложные слова. Ибо он никогда никого ни в чем не обманывал, а тем более самых близких людей, которые заменили ему самых добрых какие есть на свете, родителей.

«Поеду домой и больше не поедем сюда, так будет лучше для них и меня»,-думал Харитон. И он стал торопить родителей ехать домой. Уезжая, домой, благочестивое семейство, все трое, отправились за благословением к 90-летнему старчику, схимонаху Евдокиму. Благословляя Василия, старец сказал: «Господь благословляет ваш путь, а через год, на день памяти Смоленского образа Матери Божией вы должны посетить непременно нашу обитель. Слышишь, Василий, непременно говорю». Он дал им по служебной просфоре, Василия благословил маленьким образом «Взыскание погибших», матушку Марию образом Матери Божией «Утоли мои печали», а юношу Харитона благословил двумя образами Матери Божией «Споручница грешных» и «Распятие Иисуса Христа». Затем подарил ему план Глинской обители. Спокойные и счастливые уехали домой Василий с Марией. Они не знали, что будет через год - зачем их благословил старец непременно посетить обитель.

Год прошел быстро. Вот уже Пасха прошла. Дома все хорошо. Ничего за это время не изменилось. Харитоша сдал экзамены на «отлично». Первый курс гимназии окончил. Совсем взрослый стал, на каникулы приехал.

- Уж такой ласковый да милый, а от меня не отходит, говорит, так соскучился за вами. Вот молодец, как он любит нас- рассказывала матушка Василию. Знаешь, отец, все у нас хорошо, ни в чем нет нужды и горя, а сердце у меня неспокойное, чего-то, что-то предчувствует,- сказала матушка Василию, когда они на Вознесение Господне шли из храма. Мне кажется, Харитоша последние дни живет с нами.

260

- Ну, мать, Бог с тобой, что тебе в голову зашло!

- Да, Васильюшка, мне сон такой снился. Будто пришла к нам Сама Пресвятая Богородица а с ней два прекрасных юноши, постучала, я открыла дверь и испугалась, пала наземь, а она говорит: «Не убойся меня. Я благодарить тебя и мужа твоего пришла за чада моего, Харитона, что вы спасли его от гибели, для моей обители, приготовили его. Я забираю его от вас в Свою обитель, ибо он достоин одеться в ризы Моя». Она взяла у юноши сокровенный саквояжик и изъяла оттуда красивую черную длинную одежду и Сама одела на него. Потом Сама Владычица с юношами возложила руки на главуХаритоши и начали петь венчальные песни. К ним присоединился невидимый хор с высоты. Хор оных певцов я не видела, только лилось их чудное пение. Потом юноши покрыли главу его мантией с клобуком, точь в точь, Васильюшка, как на монахах, затем все трое спрашивали его: «Как имя твое святое, монасе?» А Харитоша нежным робким голосом отвечал: «Я грешный монасе Христофор». Я смотрела на все происходящее и с воплями, криками рыдала. После всего, Пресвятая Владычица взяла его за руку и подвела сначала к тебе, потом ко мне. С горькими рыданиями Харитоша поклонился в ноги сначала тебе, а потом мне, прося трижды прощения. Потом Владычица, Сама родимая подошла ко мне, взяла меня за руку и сказала: «Скорбь твоя, Мария, да обратится в радость. Да не оставит вас с Василием Господь Бог. Вы будете вместе с сыном своим». Она взяла Харитошу за руку и повела его с собой. И сколько я ни кричала: «Вернись, сын мой!», он не вернулся. Вся в слезах и в страхе проснулась я и вот никак не успокоюсь. Но знаю, что сон сей непросто, Харитоша уйдет от нас к Матери Божией».

Время шло своим чередом. Прошли солнечные жаркие дни июня и июля, вот уже на исходе и август. Харитоша старался управиться с работой до сентября, ибо скоро уезжать в гимназию. Он помогал Василию во всей домашней заботе, чтобы спокойно уехать, не думая, что дома много несделанного. Ведь отцу тяжело одному будет, если я сейчас не помогу. К отъезду Харитоши все было управле-но: привезены, порубаны и сложены дрова, убрано сено, хлеб, помелена мука и т.д. Уезжая, Харитоша приказал родителям пользоваться всем готовым: «А я приеду на зимние каникулы, тогда сам все заготовлю. Картошку копать девчата пойдут, я их просил вчера, сказали обязательно придем». Так сильно любил Харитоша своих родителей и заботился о них. Прошла долгая холодная зима. Харитоша приезжал на каникулы, все, что надо, помогал родителям, но они тосковали. Сон Марии не выходил у обоих из головы. Они чего-то ожидали: кто не постучит в ворота, с замиранием сердца идут открывать, думая о печальной вести. Так изошла зима, настала весна. Харитоша окончил второй курс гимназии, приехал домой. «Слава Богу, сокол наш ясный явился, дом наш теперь исполнится радостью, ангелы полетят»- встречая сына-гимназиста, говорила Мария. «А девки-то, окаян

261

ные, глушь набили, все допытываются, когда Харитон Васильевич приедет. А помещик три раза слугу своего присылал. Все сверяется, не приехал ли? Да вот на, -она протянула стопу писем и добавила,- все панская-то дочь, шельма, пишет и как не надоест слуг гонять с письмами. А два дня назад разряженная раз пять мимо нас проезжала с множеством прислуг и все на наш дом глаза таращила, ну и шельма» - закончила Мария и торопила Харитошу купаться. Харитоша подержал в руках письма, ни одно не вскрыл из них и, возвращая, матери, сказал: «Сожги их, мама». Он поцеловал мать и пошел купаться. Так незаметно и быстро прошло два с половиной месяца. Харитоша приехал домой в мае, а вот уже и июль к концу подошел. «Ох, Боже, не успеешь оглянуться и Смоленская приблизится. Надо скорей управляться до поездки в обитель. Старец-то строго приказал!»- говорили Василий с Марией. АХаритоша говорит: «Я не поеду, дома присматривать буду». 26 июля 8-го августа по-новому стилю Магия напекла пирогов, пряников в дорогу и собрались ехать.

- Ну, а ты, сынок, что медлишь, не собираешься?

- Я не поеду, отец, дома буду, поезжайте одни.

- Да ну, сынок, как это так, ведь старец всем трем приказал приехать. Поедем, дитя!

Харитошу пугала эта поездка: «А ну как меня оставят в монастыре, что тогда будет с родителями? Ведь они не переживут разлуки со мной. В особенности мать, ведь она умрет с тоски, да что там говорить, а отец, он только крепится, а переживает меры нет!». Но противиться воле родителей и благословению старца, Харитоша не смел. Он собрался и поехал с родителями. Это был последний его путь от дома самых любимых и дорогих его сердцу людей.

Как всегда, прибывши в обитель, они, все трое, исповедались, приняли Святые Таинства в причащении и после службы на день памяти Смоленской они пошли всей семьей к старцу Евдокиму. С такой великой радостью принял их старец на сей раз, как еще никогда не принимал. Долго беседовал с ними, говоря притчами, то о блудном сыне, то за Алексия Божьего человека, то за Иоанна Кушника, давая предварительно кое-какое наставление. Этим старец подготовлял родителей к разлуке с сыном. Затем, трижды осеняя крестом всех троих, поцеловал трижды Харитошу и велел им сейчас же отправляться в пустыньку к старцу Варфоломею. Провожая благочестивую семью, старец добавил: «Поспешаете, он ждет Вас».

В полдень они добрались до пустыньки. В самой гуще деревьев в изгори-стом месте, в глуби изгорья, сделана была келья старца. Он сам им вышел навстречу, поклонился, взял Харитошу за руку и сказал: «Во, какого красавца Владычица себе обрела!». Потом благословил и повел в келью, приказал Василию и Марии следовать за ними. Долго беседовал старец с добрыми собеседниками, а

262

Харитошу посадил подле себя, полностью подготовляя их к разлуке с Харитошей. Потом дал им по кусочку просфоры, приказал съесть и налил им из графина воды, давая запивать, сказал: «Теперь, родные, помолимся вместе». По окончании молитвы старец пошел за перегородку в глубь кельи и вышел оттуда уже не один, а с двумя послушниками, которые смиренно несли в руках подсвечники с большими зажженными факелами. А сам старец на красивом подносе нес черную монашескую мантию, а на ней большой серебряный крест. Он поставил поднос на ана-лойчике и подошел к Харитону, взял его за руку, поставил на середину кельи, взял с подноса одежду и накрыл ею Харитошу. Затем взял крест и трижды осенил крестным знамением стоявшего Харитошу и все трое запели венчальные песни монашеского посвящения. Затем старец взял с подноса ножницы, заранее приготовленные, и выстриг у Харитоши волосы, провозглашая: «Венчается в иночество раб Божий Христофор!». А юноши надели на него мантию с клобуком и спрашивали:

- Как имя твое, монасе?

- Я грешный монах Христофор,- отвечал он.

- Ох, батюшки! - вскричала Мария, донельзя пораженная и обескураженная виденным. Ох, Харитонушка, красавец мой! Да что он сотворил над тобой, старец-то этот, да зачем мы ехали сюда? Да как он, сердечный, не хотел ехать сюда! Ох, горе, горе! Да что же мы делать будем без солнышка своего? Ох, отец, отец, вот мой и сон исполнился, точь-точь так видела, как Сама Владычица его с двумя юношами венчала и вот тебе сон в истину обратился.

Василий стоял как неживой, словно его заковали в мраморную стену и слезы горечи текли у него по щекам. Пока Мария с Василием сокрушались, тем временем старец с юношами окончили обряд посвящения. Мария с Василием не видели, как и куда увели юноши Харитошу. Освободившись отдел, старец смиренно подошел к сокрушающимся Василию и Марии и тихо, нежно заговорил с ними: «Ну что вы, родимые, такие печальные, все плачете да сокрушаетесь, словно покойника провожаете на кладбище, радоваться надо, а не плакать, что такого красавца Царице Небесной привезли. Да знаете ли вы, что она, Сама Владычица, взяла его под свой покров и вместе с ним вас самих, а ты крик да голосьбу затеяла, ну что люди-то скажут, мол, завел старец да избивает вас тут. На-ка, водицы испей да утешься!».

Словно успокоительное лекарство подействовали слова старца на Марию. Буйная горькая скорбь ее обратилась в тихую печаль. Постепенно она окончательно успокоилась. Старец, напутствуя, благословил обоих и отпустил домой с миром. С великим смирением, но с болью в сердце ехали Василий с Марией из обители. «Ох, как тяжко, вроде сердце вырвали и там оставили,- жаловалась Ма

263

рия мужу по пути домой,- и как мы, отец, будем привыкать без нашего дорогого, сердечного сыночка? Ох, да, скорбно и тяжко на душе».

Приехавших домой, Василия с Марией, вместо улыбающегося любящего Харитоши, вышел встречать старый Павел, который много лет жил у них, следя за всем по хозяйству. Принимая коня из рук Василия, Павел заметил по печальным молчаливым лицам хозяев, что-то недоброе стряслось. «Уж не с Харитошей ли что случилось?»- подумал Павел, неся вследза хозяевами в дом вещи. Мария так медленно, зашла в переднюю комнату, словно принуждали ее идти туда, остановилась, постояла и также медленно подошла к двери Харитошиной комнаты, с великим усилием открыла дверь, еле передвигая ногами, подошла к кровати сына. Она стояла так потерявшая разум, пристально смотря на фотографию сына, которая стояла на столе. В мае Харитоша привез ее с собой из гимназии. С милым нежным улыбающимся лицом, словно живой, смотрел он с фотографии на Марию. «Ну, скажи мне хоть что-нибудь, голубчик, утешь хоть малость меня, все здесь выгорело!»- беря себя за грудь, жаловалась Мария, словно живому Хари-тоше. Добрый Павел, преданный своим хозяевам, с тревожной печалью смотрел на Марию и слезы катились у него из глаз. Он понимал, что с Харитошей что-то случилось непоправимое, но что, он не знал. Вошел Василии, подошел к Марии, обнял ее за плечи, поцеловал в щеку и сказал: «Пойдем, мать, пойдем милая, ужинать!» И бережно, словно боясь ее упустить из рук, повел к столу, посадил ее за стол, налил в тарелку супу, ласково сказал: «Съешь, родная, хоть супу горячего, а то ты совсем на себя не похожа стала. Ты, мать, не вздумай бросить меня, как же я тогда совсем один буду?». После ужина Василий уложил жену в постель, а сам с Павлом начали убирать со стола и мыть посуду. Помогая хозяину управиться, Павел робко, чтобы не нанести обиды, спросил:

- Батюшка, вы меня простите, что-то матушка наша дюже убивается, да и вы, вижу, скорбите сильно, не случилось ли что, не дай Бог, с молодым красавцем Харитошей?

- Взял Бог, Павел, нашего доброго молодца навсегда от нас,- сквозь слезы промолвил Василий и все подробно рассказал Павлу, как было дело. Всю ночь Василий с Марией не сомкнули глаз. Великая скорбь не помещалась в их сердцах. Не спал в эту ночь и Павел. Он тоже всем сердцем любил этого прекрасного доброго юношу. «Сколько он мне помогал, все говорил, я сам сделаю, не смейте того да другого делать. Что матушка доброго спечет, сам не съест, а скорей мне несет. А как я болел, ведь он не отходил от меня, все к лекарю бегал, лекарство приносил и сюда его приводил. Ночью несколько раз наведается, а когда мне было совсем плохо, он спал возле меня. Ох, сердешный ты мой, птенец прекрасный, улетел ты из своего теплого гнезда»,- горько плача, размышлял Павел.

264

После ухода Харитоши, дом Василия опустел. Одного человека только в доме не стало, а как все изменилось в их жизни. Добрые и веселые от природы, Василий с Марией теперь с печальной улыбкой приветствовали своих, любивших их, прихожан. Но уже не приглашали их к себе, как раньше, после службы на обед, опасаясь, как бы не затронули их больное место. Так они жили в тиши, с затаенной печалью в сердце, удаляясь всяких веселий и пустословий. «Ох, отец, чтоб им пусто было, девкам этим,- как-то пожаловалась Мария мужу,- проходу не дают, все за него спрашивают, где да как, ну впрямь душу вынимают окаянные, а тут еще пани эта, совсем с ума сошла, без конца послов присылает: «Не приехал ли?». Ох, горе-горюшко, да я бы сама все, что есть у меня, отдала, только лишь бы увидеть его. Прошу тебя, Васильюшка, Самим Господом Богом умоляю, повези меня туда»,- и дальше матушка не могла говорить, заливаясь слезами. Шли годы. Истосковавшиеся, бедные Василий с Марией старели и слабели. Несколько раз ездили они в обитель с надеждой увидеть сына, но так и уезжали ни с чем. Скрепя сердце, уезжая домой, они просили Господа и Матерь Божию помиловать и простить все согрешения их и хоть перед смертью увидеть сына своего возлюбленного. «Ты же сама страдала, видя Сына Своего на Кресте, а мы его не видим ни живого, ни мертвого»,- так умоляли они Господа и Матерь Божию за сына своего.

Прошло долгих тринадцать лет. Иноку Христофору минул тридцать первый год. Много испытаний прошел он за эти годы: послушания, строгие длинные посты, тяжелые монастырские правила и режим, все молодой инок переносил свято, терпеливо и смиренно, что ни падало на его тяжелый жребий. Но тяжелей всего ему было переносить душевную тяжесть. Никто не видел, кроме Бога, как тяжко было его душе по родителям. Тринадцать лет назад, там, у кельи старца, неожиданно старец одел на него монашескую одежду и начали венчать его. Вначале он от неожиданности оторопел и не понял. А когда его юноши повели с собой и мать его начала кричать, тогда только дошло до его сознания. Он понял всю суть. Всю эту ночь он пребывал в храме с зажженным большим светильником. Наутро всю службу стоял на коленях также с зажженным факелом. После службы повели его в трапезную, потом снова на службу. И так три ночи подряд. И только на четвертую ночь молодому иноку довелось немного отдохнуть, опомниться, когда привели его в келью и закрыли за ним дверь. Обессиленный инок, не раздеваясь и не снимая обуви, упал на жесткую монастырскую кровать и не шевелясь лежал, припоминая все случившееся с ним. Несмотря, что инок не спал три ночи напролет, он не мог уснуть и теперь, когда остался сам с собою. Мысли его сменялись одни другими. Вспомнилось неотрадное горькое детство.

Мать свою он мало помнил, но хорошо запомнил свирепого злого отца, помнил, как он избивал мать до полусмерти, а дети кричали. Однажды ударил ее

265

кулаком в голову. Она упала, потом начал бить ногами, куда попало, в грудь, в живот.

Долго она, бедная, тогда лежала, месяца два. Потом поднялась, едва ходила, жаловалась, что внутри все болит и кровью кашляет. «Эх, дети, дети,- говорила она,- пропали вы, как помру». Мы плакали с сестричкой Анютой. А Алеша да Федя маленькие совсем были. Алеше - два года, а Феде - только шесть месяцев было. И как Матерь Божия терпит. На самую Смоленскую отец пришел домой пьяный, а мать из церкви пришла, сено не сложила. Он начал кричать на нее, бить, всех святых и Господа хулить, Матерь Божию проклинать и всех, кто ходит в церковь. «Лодырь, дармоедка гадкая»,- упрекал он мать. Она, бедная, все молчала. Потом схватил стоявшую возле хаты лопату и ударил ее в голову. Она упала и больше не поднялась. Мы кричали, а он набросился на нас. Похоронили мы ее на самое Преображение Господнее. Вскоре после матери умерли Анюта с Алешей, а Федю отец с голоду уморил. И я остался один-одинешенек, как в поле засохшая трава. Через год, на праздник Смоленской Божией Матери, сам отец не по-человечески умер. Небесная Царица наказала его, на сей день и в те часы, в какие он убил мать мою. Всего на куски лошадь растащила, где руку, где ногу нашли. «А потом пошел я по мытарству» - размышлял инок, горько рыдая, лежа в постели. Вспомнил он и горькую жизнь у тетки Натальи, и как пришел он в дом своих добрых благодетелей, которые по- настоящему заменили ему самых близких, что есть на свете, родителей. А теперь, что с ними? Где они и как они будут жить без него, ведь они любят его больше, чем себя? Сердце его разрывалось от боли, он готов был выпрыгнуть в окно и убежать. Убежать туда, где за ним так сильно страдают, где его ждут. Он схватился с постели, подбежал к окну с намерением выпрыгнуть. Но окна были с решетками, а в коридоре сидел надзиратель. Бежать было некуда. Понимая свое положение и бессилие что-нибудь предпринять к бегству, инок в изнеможении, убитый горем, снова упал на кровать. В голове у него все крутилось, мысли путались. В таком отчаянном состоянии он уснул. Во сне к нему явилась Пресвятая Владычица с множеством юношей и девиц и сказала, утешая его: «Вот видишь, чадо мое, они все несли великую скорбь и поношение на земле. Страдали, их мучили, а теперь, вишь, какие одежды и венцы на них, встань, посмотри, какой обители удостоились они». Инок встал и увидел райскую обитель в славе и величии Божием. «О Боже, Владычица моя Преблагая, да какая же чудная красота!» - воскликнул инок.

«Так вот, чадо мое,- оказала Владычица,- терпи и ты все, что придется тебе на твоем пути. Я всегда буду навещать тебя, когда ты сам не в силах будешь справляться со своим бременем креста. И родителей твоих не оставлю, да узрят они Господа Бога своего».

266

Проснулся инок от крика, его кто-то ругал. «Ты подумай-ка, как свинья, свалился в одежде и даже обувь не снял барбос, четки на полу валяются, ну будет ли толк с этого негодяя?! Принимают же таких, лишь бы больше дармоедов в обители было!». Инок лежал, не шевелясь, не открывая глаз. «Нуты подумай, вроде не ему говорят!»- продолжал тот же голос. Инок открыл глаза и увидел перед собой надзирателя, того самого, который провожал его в келью. Он быстро встал с постели. А тот продолжал бурчать: «Оглох, что ли, звонок давно был, все на правило пошли, а ты дрыхнешь, вроде тебя не касается. Погляди на одежду-то свою, словно свинья носом изрыла. Но погоди, донесу благочинному, он тебя поучит. Сразу научишься, как надо вести себя и обращаться с одеждой. Ночей пять подряд, потрешь полы да нужники почистишь, сразу поумнеешь».

С этого и началась иноческая жизнь Христофора в монастыре. Тринадцать долгих лет молодой инок проходил тяжелое монастырское испытание. Что ни есть грязные тяжелые работы приходилось выполнять ему. Сколько тяжелого труда, обид, оскорблений, сколько бессонных ночей провел этот бесхитростный тихий смиренный богобоязненный инок. Только Господь один ведает, что приходилось ему терпеть от обитателей монастыря, не только старших, но и из братии были здесь язвы добрые, подлизы, клеветников, насмешников и предателей всяких здесь хватало. Блудников тоже было достаточно. «И зачем они пришли сюда, одежду Пресвятой Владычицы пятнать?- думал Христофор.- Бродяжничали бы вместе с пьяницами да блудниками, не соблазняли и не мешали молиться и подвизаться другим». Тяжелей всего инок Христофор переносил неправду и клевету. И только после долгого испытания и наставления старца Варфоломея он понял, что всех таковых нечестивцев удел в этой жизни, а претерпевающий до конца спасется. С первого дня жизни в монастыре Христофора полюбил этот великий пустынножитель. Варфоломей часто приглашал его к себе. Подолгу сидел с иноком, давая ему наставление и утешение. Если бы не этот старец, кто знает, как сложилась бы судьба этого инока, он, наверняка, убежал бы из монастыря, не выдержав долгих тяжелых испытаний.

«Я сам, дитя мое, таких лет, как ты, пришел в эту обитель, добрый человек сюда привез меня,- рассказывал старец Варфоломей. Родители мои были богаты, из дворянского сословия, мать - тихая, добрая да богобоязненная, все меня молитвам приучала, сама много молилась. А отец был жаден, горд и с гонорком, от богатства должно быть. Бога не чтил и не признавал. Нас было трое детей у них: дочь Елена, любимица отца, старший сын Вениамин, да я. Валентином звали меня в мире. Я был самый младший. Жилось-то нам, дитя мое, словно коту на масленице. Сестра у меня была видная, много женихов присматривалось к ней, но отец все перебирал - одни не такие, не почтенные, другие - не состоятельные. И вот что случилось, как Господь может гордым-то, да не знающим Бога крылья об

267

ломать». Старец помолчал, а затем продолжал: «Алену из-за гордости отец не выдал, а брата женил. Брат-то у меня добрый кутила был да великий картежник. Отец души в нем не чаял, нежил да баловал. Он не знал, что можно, что нельзя, никаких препятствий не было для него. И что же? Этот щеголь за три года разорил нас в пепел. Он проиграл полтора миллиона. На отца власть наложила «банкрот». Платить долги отец не желал, ведь это надо было разориться вконец, лишиться всего состояния. Но что тут делать? Долги требовали. Бедная маменька так плакала, так переживала, что слегла в постель от такого горя и больше не встала, на Самую Смоленскую забрала ее Владычица. Отец от горя совсем голову потерял. Он ходил, как безумный, взад и вперед по дому и все твердил: «Пропали? Так тянулось год. Деньги не выплачивались, отцуугрожали сжечь имение. И вот, как раз через год после смерти маменьки, в ночь на самую Смоленскую, зажгли наше имение. Все сгорело дотла. Вместе с имением сгорел и отец, тушивший пожар». Старец умолк, долго сидел молча, а потом снова продолжал: «Шесть лет мне было тогда, как все это случилось. А потом пошел я по земному мытарству из рук одних хозяев к другим. Вначале, после пожара, у брата я жил. Друзья его, кутилы, помогли ему маленький, невзрачный, на две комнатушки, домишко построить, а сам он пристроился на должность писаря у волости. Жалованье писаря скудное, а нас было пять человек семьи: он с женой, двое детей и я - пятый. В доме брата я исполнял всю грязную черную работу: мыл полы, чистил картошку, стирал детям пеленки, рубил дрова, чистил их обувь, а ночью качал в люльке детей. Невестка Елизавета (так звали ее) так сильно издевалась надо мной, не давала мне есть, когда я ночью, по-нечаянности, усну, а дитя кричит. Она вставала, брала заранее приготовленный ремень и хлестала меня до кровавых рубцов, приговаривая: «Я тебе покажу дармоеду, лодырю, где Макар телят пасет!». А брат вместо того, чтобы заступиться за меня, кричал во все горло: «Пори его, пока красная вода с него потечет. Дармоед, нахлебник проклятый. Убить его и того мало». А то и сам добирался до меня и еле живого выпускал из палаческих рук своих: «Я тебя выучу, как надо благодарить за хлеб-соль, который незаслуженно жрешь». После такого тиранства я по неделе не приходил в чувство, работать не мог и тогда мне есть, почти совсем не давали. Так я, родимый мой, чадо, жил до двенадцати лету своего братца-благодетеля. Люди добрые видели тиранскую мою жизнь, но что люди? Ведь каждый живет в свой удел, да и мало-то добрых здесь на земле, но они непременно будут до скончания жизни. Сочувствующих вот много, но что пользы оттого, посочувствовать, сказать: «Иди, грейся, питайся, а помощи не оказать?». Когда мне исполнилось двенадцать лет, брат как-то пришел с работы злой и под градусами, сел на скамейку и приказал мне раздевать его и снимать с ног сапоги. Я снял одежду и стал его разувать. Брату показалось нескоро. Он вырвал у меня из рук только что снятый с его ноги сапог и начал им избивать меня. Избито

268

го, окровавленного он вышвырнул меня на улицу, словно собаку, и зло прокричал: «Вон отсюда и чтоб духу твоего здесь не было в моем доме, дармоед!». Темнело, была пора глубокой осени, конец ноября. Уже выпал маленький первый снежок. Выброшенный, никому не нужный, раздетый и босой, стоял я на улице, горько рыдая, и думал: «Что мне делать? Куда идти, кому я нужен и кто ждет меня?». Мысли путались в моей голове, я не мог придумать никакого выхода для себя». Но в дом к брату, решил твердо, не ступлю ногой во век, хоть здесь, на морозе, на улице, замерзну, пусть лучше смерть, чем такая жизнь»,- думал я. Долго я стоял на улице, совсем продрог, ноги мои совсем окоченели от холода. Стоять я больше не мог, замерзшие ноги мои расслабли и я, как подкошенный, упал в снег лицом. Сколько лежал на снегу не знаю. Только помню, что какая-то женщина, шедшая по улице, увидев меня, подошла ко мне. Вот она-то и подобрала меня. Женщина эта оказалась добрая, но сильно бедная вдова. Анна ее звали. Восемь душ детей у нее было, и меня девятого на руках к себе принесла. Отогрела меня, сильно я занемог тогда, долго лежал, выходила родимая. Всю зиму у нее я прожил, а весной в другую деревню в подпаски ушел. Не пускала, плакала родимая, словно маменька упрашивала: «Не ходи,- говорила,- ну кто тебя ждет, сиротинушку? Ведь девять душ живем, питаемся, что Господь пошлет, а ты десятый, разве помехой нам будешь? Будем с Богом все вместе жить в бедноте да не в обиде». Но я видел, как тяжело ей доставался насущный хлеб, и как она ни умоляла меня остаться, я ушел, обещая вернуться к зиме. Ушел я от этой доброй, ласковой матери Анны на Благовещенье, как сейчас гляжу на это. Пришли мы всей семьей изхрама, который расположен, был на краю деревни, во имя Воскресшего Господа. Анна была очень богобоязненна, детей учила молиться и мне, грешному, привила любовь к Богу. Помолились Господу Богу, сели обедать, вот тогда-то я сказал родимой, что уходить буду, в подпаски пойду. Встревожилась сердечная, плакать стала, детки все плакали, голубчики родимые, никак не отпускали. А когда уходил, все на колени стали, Господа Бога и Царицу Небесную умоляли, чтобы все благополучно со мной было и чтобы снова в их дом меня вернули.

Господь-то не забыл доброту Анны с детьми и воздал им сторицей, да не сумели от доброты своей воспользоваться даром Господним. Однажды дети собирали ягоды в лесу. Я тогда уже тут, в обители, послушником был. И нашли они в дупле кувшин сургучом запечатанный. Обрадовались родимые, положили в корзину, домой принесли. Вскрыть-то боялись, позвали соседа, тот вскрыл кувшин, нагнул его и оттуда золото посыпалось. Сосед-то не глуп был, увидя золото, глаза-то у него разгорелись. Посмотрел на добрую смущенную Анну и сразу смекнул, взять бедную женщину на испуг. Он подошел вплотную к Анне и тихо, но настойчиво зашептал:

- Ты,- говорит,- баба окаянная, где золото взяла?.

269

- Ребятишки в лесу нашли,- тихо ответила она.

- Брешешь, шельма, вы его украли, в лесу такие куски не валяются, говори, где взяла золото?

Анна испугалась и, плача, взмолилась:

- Что хоть умереть, правда дети нашли.

- А ты, дура, поверила, что они действительно в лесу нашли, брешут, украли, и я знаю у кого!

- Что же теперь делать? Подскажи, милый человек!- и стала ругать детей.

- Не время ругать их.

- А что же делать? - плакала не на шутку испуганная Анна.

- Да что делать, придется заявить в полицию.

- О Боже! Дорогой, не надо заявлять, пощадите моих сирот!

- Но тогда вот что, девка, давай это золото я отнесу его хозяину и все улажу

с ним.

- Бери, бери, добрый наш сосед, лишь бы было все хорошо и нас не трогали. Хапуга быстро стал сыпать золото в кувшин. Но старший сын Анны, Андрей, все время стоял тут же молчавши. Вдруг схватил хапугу за руку и сказал ему «Не тронь, ты его сюда не ложил. А если заберешь, сейчас же пойду, заявлю и расскажу и покажу, где мы взяли этот кувшин. И пусть не достанется ни нам, ни тебе». Хапуга сразу присмирел и стоял молча, что-то соображая. Потом ласково тихо заговорил: «Мои дорогие, не будем браниться, ведь мы близкие соседи, ну что нам делать? Знаете, мои любимые соседушки, давайте сделаем так: разделим золото пополам и квиты. Никто знать не будет, ни кошка, ни кот».

«Ничего не дадим! - настаивал отрок Андрей. Но милостивая добрая Анна отдала половину золота этому хапуге. На эти средства они купили себе маленький домик, корову, пару лошадей, немного земли и просорушку. С этого они поднялись на ноги. Господь да Царица Небесная узрели доброту и нищету Анны. Да троих-то последних, Ивана, Захара и Василия, Небесная Царица сюда, в обитель привела. Умолил старец Пахомий Матушку-то нашу Милосердную за них. Все трое приняли иночество. Вот и подвизаются, для Господа служат и Владычицу Небесную ублажают. А дочь-то Анину, Татьяну, Господь удостоил наместницей монастыря стать. Вот каких чад-то вырастила Анна. А остальные три сына и дочь супружеством обзавелись, хорошо живут, а Господа Бога чтят паче прежнего. Сама-то Анна в нетленный мир перешла, умолил я, убогий грешник, Господа Бога моего и увидел, обитель-то у нее славная там».

Старец снова умолк и долго молчал. Я думал, на этом он окончил беседу. Но старец как будто очнулся от забытья, снова продолжал повествовать о своем житие: «Ушел я тогда от дорогих благодетелей своих в другую деревню в подпаски, нанялся до сильно богатых, но, как оказалось, злых и непомерно жадных лю

270

дей. Ох, и досталось мне там, бывшему барченку горемычному. День-деньской от восхода до захода солнца пас я коров в знойные дни и непогоду босой, раздетый, в одной рваной рубашонке, черный от грязи и вшей. Есть мне, давали только утром и вечером щей да ломтик хлеба и все. По вечерам я от веялки зерно отгребал на току. И только тогда ложился спать, когда работники кончали веять. Спал я вместе с телятами, а когда на току не работали, то меня заставляли поить телят, кормить собак, чистить обувь, натирать паркетные полы и если чуть что в чем ошибался, то хозяин избивал, словно самую негодную собаку. На зиму хозяева меня прогоняли, расход большой, на что нужен лишний нахлебник. А весной при-грожали приходить, иначе в тюрьму меня посадят. Я по глупости малолетства исполнял, приходил снова весной к этим живодерам. А зимою-то я ходил куски собирая, где день перебуду, где ночь переночую. И так три года скитался. На четвертый год, зимою, я однажды чуть не замерз. Шел из одной деревни в другую, а уже вечерело, в первой-то деревне меня никто не пустил ночевать. Лапти на ногах совсем растрепались, одежонка чуть пригревала грешное тело, а расстояние-то было не близким, верст восемь. Шел, шел я, совсем изнемог, сил нет дальше идти, сел отдохнуть. Стемнело, мороз усиливался. Я совсем закоченел. Вижу, женщина подходит ко мне, да такая раскрасавица, одежда-то длинная да сияющая. Подошла ко мне, взяла меня за руку, приказала: «Вставай!». Я попытался, но встать не смог. Она, сердечная, нагнулась и сама подняла меня. «Что же ты, друг Варфоломей, к отцу своему захотел уйти? Нет, радость моя, ты еще должен трудиться здесь на земле. Многим пользы ты должен принести. Пойдем-ка со мной в ближнюю деревню, тут совсем недалеко осталось идти». Она сняла с себя большой платок, который был у нее на плечах, покрыла совсем окоченевшее мое тело. От этой одежды все члены моего тела быстро наполнялись теплотой и через несколько мгновений я абсолютно согрелся и угасшие силы мои окрепли. «Ну вот, дитя, я вижу, ты окреп и согрелся. Теперь пойдем со мной, я доведу тебя до деревни». Она взяла меня за руку и повела. «Тетя, да кто же нас пустит ночевать в такой поздний час?»- с тревогой спросил я добрую женщину. «Не твоя нужда, дитя мое, заботиться об этом». Довела-то меня, сердечная, до деревни, первые дворики прошли, через небольшой овражек перешли, подвела она к первому дворику от оврага, меня возле двери оставила, а сама подошла к окну и сильно постучала в окно, громко, умолящим голоском попросила: «Игнатьюшка и Мари-юшка, примите горькую сироту и позаботьтесь ,о нем». Пока хозяева дверь открывали, женщины этой не стало. Я не видел, грешный, куда делась она, в какое направление ушла.

- А где же мать твоя делась? - спросила хозяйка, ведя меня в хату.

- Это не мать моя,- ответил я,- и она мне совсем чужая, я ее не видел никогда в жизни.

271

- Ну, это ты, парень, не валяй дурака, что не знаешь ее, ведь пришли-то вы вместе, лучше скажи правду, куда мать-то ушла? - допытывалась Мария, снимая с меня платок, которым одела меня добрая моя спутница, спасающая мою жизнь. Вишь, платком-то как укутала, только мать дорогого дитя так может заботливо укрыть. А ты говоришь, что совсем не знаешь ее.

- Тетя, вправду не знаю ее, хоть умереть мне, она в степи меня нашла, в снегу, когда я совсем замерзал.

- А платок-то где взял?-допытывалась неугомонная Мария,- Уж не украл ли?

- Да нет, тетя, вот тебе крест святой. Не украл я его, а она сама на меня, его одела,- ответил я и наложил на себя крестное знамение.

- Господи, да что же это за чудо с тобой произошло! Ну ладно, грейся, поужинаем, а тогда расскажешь, что и как с тобой было.

После ужина Мария с Игнатием сели подле меня, усадили всех детей своих возле себя, которых у нее было семь душ. Мария сказала: «Ну, голубчик, теперь расскажи нам все о себе». Я рассказал им всю свою недолгую, но тяжкую жизнь от начала до конца. Слушая мое повествование, все доброе благочестивое семейство Игнатия, сидели молча и только слезы сокрушения детей да рыдания Марии нарушали ночную тишину. Когда я рассказал им о встрече в степи с незнакомой женщиной, Игнатий и Мария, осеняя себя крестным знамением, вскрикнули: «О Господи! Да это же, Сама Пресвятая Богородица Владычица-то наша явилась к тебе и спасла от смерти. О Боже Ты наш Милостивый! Да какие же ты чудеса творишь, и нас-то родимая не обошла! Сама посетила нас, постучала в окно». «Вот видишь, Игнатюшка, а ты говорил не надо в ночное время пускать никого. Этак бы мы Саму Царицу Небесную от себя прогнали»,- говорила она мужу, стеля детям постель на полатях возле печки. Меня, как дорогого гостя, обмыла, дала чистое белье и отдельно положила на деревянной, старенькой, единственной в доме кровати. «Твои рубахи, голубчик, я постираю да их выпарить надо, там вши кипят, на мороз я их выбросила». Так я и остался жить у этих добрых, но бедных благодетелей моих. От них я научился читать, писать и любить Господа всем сердцем. Жили они бедно, была у них корова, одна лошадь, семь овечек да две десятины земли, вот и все их хозяйство. А ведь десять душ нас со мной было. Сами-то Игнатий с Марией сильно богобоязненные были, а милости их не было границ. Меня они ни в чем не ущемляли, что сами ели, во что одевались, тем же и я, грешный, пользовался. «Ну, барин, шутя так звал меня Игнатий,- пойдем завтракать, мать блинов напекла». А дети души во мне не чаяли и только один был непутевый, Алешкой звали его, все искоса на меня поглядывал да в драку лез. Бога совсем не признавал, говорил: «Попы да монахи - дармоеды и дурасветы, затуманивают глаза простому неграмотному крестьянскому народу, а сами за счет таких наживаются». Так с него толку не вышло. С какими-то бродягами потом связался, по

272

добных ему, листовки какие-то писали, а мне говорил: «Подожди вот, придет время, монахов да всех дармоедов подобных будут упрятывать далеко в тайгу». Старец прервал свою речь, словно собираясь с мыслями, потом продолжал: «Два с половиной года прожил я у этих благодетелей, любивших меня, как своих детей. Летом на третий год убрали хлеб мы в степи. За день до праздника целителя Пантелеймона Игнатий сказал Марии: «Поедем-ка, мать, съездим в святую Глинскую обитель! Васютку, Нюрашку возьмем с собою, да и Валентинушка пусть поедет, проветрится да обитель святую увидит, а то он говорит, что ни разу не видел, сердечный святыни». В назначенный день мы впятером отправились в святую, вот эту самую, обитель. Это была первая и последняя моя поездка. Приехали мы в обитель к вечеру, поддень праздника целителя Пантелеймона (8-го августа), отстояли вечерню и пошли в гостиницу ночевать. Утром на день памяти Смоленского образа Матери Божией мы все впятером пошли на литургию, сподобились принятия Святых Тайн. После литургии молебен был с акафистом и водосвятием. Молебен служил великий старец Пахомий. По окончании молебна люди толпой подходили к старцу за благословением. «Подойдем и мы к великому старцу,- сказал Игнатий,- может, что скажет нам». И мы стали дожидаться своей очереди. Вдруг старец громко закричал: «Игнатий с Верхополья, иди-ка сюда и всех домашних своих веди ко мне!» Весь народ пришел в ужас. Когда мы подошли все пятеро к старцу, только и слышался всюду шепот, что старец прозорливый. Старец благословил Игнатия, Марию, затем детей, дал каждому по просфоре и образу. Потом высоко поднял вверх руки и громко, чтобы все слышали, произнес: «А добрый старец Варфоломей к нам пожаловал, а мы давно тебя поджидаем!» Он сам подошел ко мне, опустился передо мной на колени и трижды поклонился мне в ноги. Я стоял перед старцем, ничего не смысля, что к чему. Старец, вставая, продолжал: «Вот ты-то мне и нужен, сын мой. Вы все ступайте домой,- сказал он Игнатию, Господь благословляет путь ваш, а ты, чадо, тут останешься, мне поможешь управиться. Вот на тебе кружку и будешь водицу освященную людям наливать».

Так с этого дня я остался в этой обители. Пятнадцать лет, чадо мое, нес я тяжелое монастырское послушание и чего только не насмотрелся да не натерпелся от братии, которых великим грехом считаю называть братьями. Вся черная тяжелая работа приходилась на мою долю. Издевательство, насмешки да клеветы, все сыпалось на мою грешную голову. Бывало, вымываю нужники, а они, злорадные, прости им, Господи, возьмут наложут мимо дырок-то добра своего, да еще размажут по стенам. А тогда идут да эконому долаживают. Но тогда-то мне и дают перцу. Три да пять ночей не спать, полы драить, нужники чистить. Однажды, окаянные, девку блудную откуда-то привели. Я тогда в бане пол мыл. Они и впихнули ее в баню и закрыли дверь. А сами побежали до самого настоятеля мона

273

стыря доложили. Тот пришел, глянул, а она около меня нагая выкручивается. Да, что мне тогда было! Год я в заточении в темной одиночке сидел. Кружку воды, немного хлеба в сутки давали. Да если б не старец Пахомий, то я жизни готов был лишиться. Когда эта ложная история произошла с этой девкой, старца не было в обители. Он тогда уезжал в Грецию старый Афон посетить. Ведь они-то меня на три года туда заключили. А старец-то через год прибыл с Афона, вот и освободил меня из заточения. Трижды бежать пытался, да неудачные были побеги мои. В третий раз совсем было убежал, да старец-то за мною конников в погоню послал. Старец-то провидел все: езжайте, мол, по такой-то дороге, наказывал он послам, доедете до такого-то леса и скачите прямо по дороге, потом сверните сперва влево, потом вправо, там увидите три сосны будут вместе стоять, там-то и остановитесь, пойдете к большому дубу, что сразу за соснами стоит. Взгляните на него хорошенько и уведите там спящую беглую белку на огромном сучке, снимите ее осторожно, чтоб не испугалась она и доставьте ее непременно ко мне. В монастыре об этом чтоб ни кот, ни кошка не знали, слышите, говорю, чтоб ни кот, ни кошка. А теперь ступайте скорей, чтоб белку застать!». Там- то меня спящего и взяли послы, где указал им старец и в пустыньку к нему привезли беглеца. Старец-то нас поджидал у самой дальней тропинки, что к его келье вела. Увидя, подъезжавших со мной, он вышел навстречу нам. Когда подвели меня к старцу, он принял меня в свои объятия, как отец блудного сына и со слезами в голосе, ласково повторял: «Сын мой возлюбленный пропадал, но нашелся, слава тебе Господи, что нашелся!» Старец бережно взял меня за плечи и как отец самого дорогого дитя своего повел к себе в келью. В два часа ночи привезли меня к старцу. Он ни в чем не укорил меня, в сей час, как привел в келью, устроил в честь моего возвращения богатую трапезу. После трапезы меня облобызал, благословил и уложил спать. И утром долго не тревожил меня, пока я сам не проснулся. Весь следующий день старец никого не пускал к себе, а все вел беседу со мной, поучая и наставляя меня грешного.

Он поведал мне о своей жизни в мире до принятия иночества и прохождения монастырского послушания. Она оказалась тяжче моей. Только ласковая отцовская забота старца и его доброе поучительное наставление да его защита удержали и укрепили мою тяжкую жизнь. Как я бывало совсем изнемогу от трудов и всяких истязаний, он тут же присылает за мной послушника своего и надолго заберет в пустыньку к себе. Там-то я грешный и воскресал духом и плотью. Так старец вел меня за собой. Когда я падал от грехов своих, помогал подниматься. После тяжкого пятнадцатилетнего послушания меня рукоположили в диаконы, а через пять годков рукоположили в иеромонаха. Пятнадцать лет прослужил я, недостойный, у престола Божьего, а потом старец наложил на меня десятилетний затвор. Когда я вышел из затвора, старец Пахомий совсем немощен стал. Он по

274

звал меня к себе в пустыньку. Когда я шел в пустыньку к нему, он-то, родимый поджидал меня на том месте, где сорок пять лет назад после побега встречал меня, как блудного беглого сына. Словно небесного гостя встретил меня старец и как тогда, сорок пять лет назад, заключил в объятия, молвил:

«Сын мой возлюбленный, истосковался-то я невмоготу по тебе. Пойдем, родимый, пойдем в келью живей! Там Пресвятая Владычица поджидает нас!»

Возле кельи нас встретили два верных послушника старца. Они взяли старца под руки и бережно по ступенькам возвели на крылечко. Старец остановился на крылечке, благословил всех нас трех и мы вошли в келью. В келье, словно в большой праздник, горело много свечей и лампад. Стол был накрыт по-монашески богатой трапезой. Все выглядело празднично, словно здесь ожидали высокого гостя. Старец сел отдохнуть с дороги. Нас тоже посадил вместе с собой. Немного отдохнувши, старец поднялся, благословил трапезу и приказал садиться за стол. Из глубины кельи вышли еще два старца в сопровождении двух юношей. Как самого дорогого гостя угощали меня старцы и послушники. После трапезы творили правило, а после правила, старец приказал ложиться отдыхать. Сам же старец с двумя другими старцами стал перед образом Матери Божией Смоленская, который он чтил и перед которым всегда молился, на молитву. В час ночи послушник разбудил меня на молитву. Во время молитвы келью осиял неизреченный свет. Я грешный упал наземь ниц лицом и, как неживой, лежал, пока старец не поднял меня и ласково, тихо сказал: «Ну чего ты, родимый, ведь это Сама наша родимая Пресвятая Владычица к нам пожаловала, а ты убоялся, вставай скорей, родимый!». Он сам помог мне подняться и я грешный увидел Саму Владычицу, стоявшую посреди кельи с двумя прекрасными юношами. Старец подвел грешного меня до Владычицы. Она подняла руку надо мной, как бы благословляя меня, и сама первая запела: «Аксиос» (достоин). Старец Пахомий взял ножницы на стоявшем возле меня аналойчике и стал стричь волосы у меня на голове, а Матерь Божия взяла на том же аналойчике схимническую мантию и сама одела ее на меня. Юноши повели меня вокруг аналойчика и запели венчальные песни схимнического посвящения. К ним присоединился ангельский хор. Я так был растерян и страх великий нашел на меня, потом целую неделю не мог собраться с мыслями, что со мной произошло в эту ночь. После принятия схимы старец меня больше не отпустил от себя. Он совсем занемог. Я не отходил от него. «Сын мой возлюбленный,- наказывал он мне,- я скоро уйду от вас, тебе- то я, убогий Пахомий, повелеваю, чтобы ты свято сохранил жизнь келейника, чтобы она не стала поприщем и посмешищем злорадных. Детей моих (он имел в виду своих послушников) призри и веди их истинным путем в Небесную обитель, да возлюби их всем сердцем и помыслами твоими».

275

Потом повелел мне снять образ Матери Божией Смоленская и благословил меня им, приказывая хранить его свято. К вечеру сего дня старец совсем занемог, он потребовал приобщения Святых Тайн. После сего подозвал своих, дорогих его сердцу послушников, благословил их и со слезами в голосе долго напутствовал их. Послушники стояли перед старцем на коленях, прося не покидать их. «Жизнь-то моя земная окончилась, пора пришла оставить этот бренный мир. Я умолил, грешный Пахомий, Господа моего и Владычицу нашу, они не оставят вас. В замену меня недостойного поручили вас схииеромонаху Варфоломею заботиться о вас. Вот они, дети мои, вручаю тебе их,- повелевал он мне, да терпением вашим укрепляйте себя. Смирение и терпение превыше поста и молитвы». Он взял возле себя большой деревянный крест, благословил грешного меня, а затем молодых послушников, сложив руки крестообразно на груди, закрыл глаза и почил. Отпевать-то старца сам патриарх Константинопольский приезжал. Многие старцы со Старого Афона приезжали. А люду-то от всех краев понаезжало, пройти негде было! Длинная великая панихида совершалась с большими хорами семинаристов российских и заграничных. Старец Пахомий прожил 104 года».

Закончив свое печальное повествование, старец сказал: «У него-то я грешный Варфоломей многому научился, как надо спасаться. Так и ты, сын мой возлюбленный, должен потерпеть маленько, чтоб душа-то убелилась, да чистой к Господу явилась. А. для этого-то плоть нашу бренную надо понудить». Старей помолчал, а потом продолжал: «Бес-то не терпит, сын мой, смиренных, вот и воюет против тебя». «Отче,- сказала старцу, -да ведь не бес восстает на меня, а сама братия». «То-то оно, сын мой, братия-то у нас есть хуже, злорадней и лукавей самих демонов. Порой демоны того не придумают, чего эти лукавые братья натворят. И-и-и, Господи, доколе будут нечестивые преуспевать? Доколе не истребишь род лукавый. Но пусть змии сии жалят нас в пяту, а Отец наш Небесный поразит их в главу. Да будет там плач и скрежет зубов». Этими словами старец закончил рассказывать о своем житии. Он долго молчал, а потом, как бы упрекая себя, виновато сказал:

«Все повеления недостойный исполнил я старца Пахомия. А вот одного повеления возлюбленного моего наставника Пахомия я грешный не сдержал. Образ- то Смоленской Божией Матери у меня из кельи похитили, как я не старался удержать его, да все понапрасну. Сам епископ Курский приехал, да так на меня раскудахтался: «Нужно, мол, в храме Божием его поместить для всего народа». Сам-то, дерзкий, руки протянул до Владычицы, снял образ и унес. В храме во имя Рождества Пресвятой Богородицы теперь он находится. И я убогий, во, как скорблю!» Старец скрестил руки у себя на груди, что означало скорбь его по образу смертельно.

276

Всем сердцем полюбил инок Христофор пустынножителя Варфоломея за его чуткую отзывчивую душу и очень многому научил его этот смиренномудрый старец. С такой радостью и заботой встречал и провожал он Христофора, как любящая мать своего дитя. И все наставлял да напутствовал его. Узнав от старца историю об утрате образа Матери Божией Смоленская и глубокую тоску старца о ней, инок задался целью написать прекрасный образ - Смоленской Божией Матери и подарить его горячо любившему его пустынножителю. Инок Христофор стал молиться, умолять Господа и Матерь Божию помочь ему осуществить задуманное. Несколько раз пытался он написать копию с образа Божией Матери Смоленская, который когда-то был в келье Пахомия и все безуспешно.

Однажды далеко за полночь инок Христофор, держа в руках кусок дерева (доску) с неудачным изображением, неотступно просил Пресвятую Богородицу помочь ему в искусстве. Утомленный продолжительной молитвой инок, стоя на коленях, уснул. И видитон: подошла к нему. Сама Пресвятая Владычица, взяла из рук его рисунок и сказала: «Я пришла к тебе, чадо мое, помочь тебе, ибо ты сильно возжелал того». Она взяла меня за руку, подвела к столу, где лежали все мои принадлежности для художества, села на скамью и меня усадила подле Себя, положила обратной стороной доску на стол с моим неудачным рисунком, затем взяла кисть, вложила в мою руку и Своей рукой, словно знаменитый художник, повела по дереву мою руку, вычерчивая контур для образа. Через несколько мгновений на древе появился, чудесный образ Матери Божией. Внизу же Она написала: Смоленская.

Инок открыл глаза. Возле него никого не было. Только на столе мерцали догоравшие свечи, древо его (доска), которую он держал в руках, лежала на столе и возле него кисточки, готовые для работы. Инок возблагодарил Господа и Пресвятую Владычицу, встал, поправил светильники и лампады, сел за стол, взял кисточки и стал писать, представляя в своем воображении такой образ, какой только что во сне выводила его рукой Пресвятая Богородица. Инок быстро набросал контур и принялся писать Лик. Всецело поглощенный своей работой, он ничего не замечал вокруг. Двое суток писал инок образ, ничего не вкушая и никого не впуская к себе в келью, и к вечеру второго дня прекрасный образ Смоленской Матери Божией был готов.

По окончании написания образа Матери Божией инок Христофор непременно решил подарить его старцу на самый день памяти образа Смоленская. «А пока,- думал инок,- помещу его у себя в келье на самом почетном месте, где непрестанно горят семь неугасимых светильников, которые подарил мне мой любимый наставниче Варфоломей. Вот радости-то будет у старца, когда он увидит чудный образ, дорогой его сердцу, как он стосковался, родимый, по нем»,-думал инок, устраивая написанный образ у семи светильников. Окончив работу с

277

образом, инок убрал все в келье и пошел в храм к вечерне, а оттуда отправился прямо в пустыньку. Старцу он решил не говорить о сем до оного дня. Но тайна инока не сокрылась от старца. Он все провидел. Сердце его наполнилось неиспытанной радостью. Всю ночь старец стоял на коленях, благодарил Господа и Пресвятую Владычицу. А когда инок пришел к нему, он встретил его на крылечке, упал к нему в ноги, поклонился, прослезился и сказал: «Сын мой, уж не был ли ты болен, что так долго не приходил ко мне? Теперь-то радость у меня великая, а то совсем стосковался»,-повторял мысли инока. Старец радостно заулыбался. «Ну, что ты молчишь,- продолжал старец,- словно не рад, что увиделись, не уж то не любишь меня, аль не стосковался? Ведь долгих две недели не виделись?». Инок понял, что старец провидел все его тайны. Он стал на колени перед старцем, обнял его ноги руками и сказал: «Отче, ты все знаешь, что я не был болен и дела мои не сокрыты от тебя. А что говоришь, не люблю тебя, отче, и не стосковался за тобой, это совсем не так и ты знаешь это». Инок припал лицом к старцу и заплакал. «Ну-ну, сын мой возлюбленный, слезы-то нам нынче совсем ни к чему, радость-то у нас какая, а ты плакать затеял! Вставай, пойдем, чай пить, он уже на столе насдожидается». «Совсем измаялся, стосковался по родителям своим, чует душа моя, скорбит он тяжко,- думал старец, ведя своего любимца в келью,-надобно ублажить Господа и Пресвятую Владычицу доставить радость чаду моему. Ты непременно должен о сем умолить, убогий Варфоломей!» Всю эту ночь и две следующие ночи старец с послушниками бодрствовали, пребывая в молитве, никого к себе не впуская. Под утро третьей ночи утомленные иноки уснули крепким сном, а старец продолжал стоять на молитве. Когда старец говорил слова: «Молитвами Пречистой Матери Твоей умолен буди, Господи!»- за окном послышался сильный шум и словно молния осияла келью, и через несколько мгновений перед старцем появилась Пресвятая Богородица в сопровождении двух прекрас-ных юношей в белоснежных сияющих одеждах, подобных, как на самой Владычице и с душистыми ветвями в руках, от которых аромат распространился по всей келье. Подойдя к старцу, Матерь Божия трижды облобызала его в чело и заговорила с ним: «Любимче мой, я все исполню, о чем ты просишь меня, да будет так, как ты того хочешь. Василий с Марией и чадо мой возлюбленный Христофор будут жить близ тебя. Ты, любимче мой, устрой, чтоб Василий с Марией на день посвящения образа, написанного сыном моим Христофором, непременно тут были. Да так они и привыкнут тут до конца своих дней. А сокровищем-то тленным своим пусть распорядятся, как знают. А его-то блюди, любимче мой, для своей замены блюди. А замена-то его не долгой будет, ибо приближается время приготовления путь для пришествия сатаны. О, увы! Что ждет избранных Сына и Господа моего!» Старец пал ниц лицом и горько рыдал, ибо предвидел, о чем поведала ему Сама Владычица. Крепко спящие иноки пробудились от неизреченного света, излива

278

ющегося на них. Но подняться с земли они не могли, ибо благодать небесная коснулась их и они, как расслабленные, лежали на земле. Матерь Божия подошла к инокам и сказала: «Ну, чего вы так убоялись, дети мои, словно от грабителей попадали- то, ведь мы посетить вас пришли, уж больно просил меня любимче Варфоломей. Я и послушала его, вот и пришла». Она благословила иноков, а старца трижды облобызала и скрылась. Только благоуханный запах свидетельствовал о том, что тут только что побывали небесные посетители. После ухода небесных посетителей старец еще долго стоял на том месте, где Матерь Божия беседовала с ним и слезы радости катились у него по щекам. Затем, словно очнувшись от забвения, он быстро заговорил: «Вишь, дети мои, чего нас Господь сподобил, недостойных, и меня, убогого Варфоломея, Сама-то родимая на самый день Вознесения Господнего к нам грешным пожаловала!» И старец осенил себя крестным знамением, громко засмеялся. Весь этот день старец с иноками пребывали в песнопениях, прославляя Господа за Его милость и любовь к ним. А вечером старец повел детей своих в храм.

Время шло быстро. Вот уже июль подходил к концу. Василий с Марией спешили управиться с работой. За погоду убрать хлеб, сено и все остальное. Обо всем надо заботиться теперь Василию самому. Один остался в доме хозяином. Павла месяц назад похоронили, сердечного. Какой был добрый да услужливый! Жизни своей не пощадит, где понадобится. Вспоминали о нем Василий с Марией. А жизнь-то его собачья была, когда он жил у барина, рабом он был у него, девку, совсем дурную за него просватал барин-то этот, чтоб ему пусто было. Она его совсем замучила. Он безответный все в храм бежал да Бога просил развязать ему руки от этой девки-то. Да, спаси тебя Господи, Васильюшка, что ты его освободил от тяжкого ига. Как сейчас помню, поехал ты с Рождественской молитвой по приходу и к барину заглянул. Там-то ты и уладил дело насчет Павла-то. Словом, купил ты его. Ой, как бедолага, радехонек был, когда ты его домой к себе привел. Мы ему тогда сказали, что ты теперь у нас жить будешь, за самого хозяина управляться станешь. Так и прожил девственником, сердечный, до скончания своего. А какой добрый смиренный да покорный покойный был! Как сердце-то болит за сердечным. Еще теперь скорбь наша умножилась,- жаловалась Мария мужу, - видно, отец, скорбеть нам с тобой до конца своих дней. Ох, горе ты, горе великое! Харитоша то родимый, ну где ты, обзовись, мой мальчик! Хотя бы глазом взглянуть на него, потом и умереть. Ведь вот на Смоленскую пятнадцать годков минет, как его-то запер старец там, в келье. С тех пор как в воду канул горемычный. Никакого слуха ниоткуда нет. Сколько я горя выстрадала, сколько слез выплакала, неужто не видит Господь страдание сердца нашего. Если грехи, наши велики, прости, мы же умоляем Тебя, веры недостает, помоги приумножить ее, в любви охладели, научи, как любить ближних и врагов своих. Если ты хочешь, Господи, чтобы мы

279

расточили сокровище свое, повели нам и мы исполним все»,- так, тяжело скорбя, Василий с Марией умоляли Господа. Ко дню памяти целителя Пантелеймона и Смоленского образа Матери Божией Василий с Марией совсем уже управились в поле и по дому. Им много теперь помогали благодетели-прихожане. Василий с Марией совсем стали немощны. Службы батюшка совершал уже сидя, ноги совсем ослабели. Обещали замену прислать, но все еще нет. И вот под самый день целителя Пантелеймона к дому Василия подъехала славная тройка. Пономарь Иван, который теперь помогал Василию по дому вместо Павла, прибежал на кухню, где сидели Василий с Марией, и доложил, что какой-то барин пожаловал к ним на тройке и хочет видеть вас. Василия одел подрясник и вышел навстречу приезжим. Увидя немощного, идущего Василия, гость браво выпрыгнул из кареты, быстро подошел к священнику и представился. Это и был присланный молодой, красивый, щеголеватый священник на смену Василию. Вот как я вовремя приехал, отец, будем вместе вечерню править, а потом я сам совсем справлюсь!»-отрапортовал он Василию. Обескураженный неожиданной вестью, Василий стоял, как пораженный, молча, не зная, что сказать и с чего начать. Выручила его матушка.

- Отец!- обратилась она к нему, ну, что вы стоите тут на жаре, солнце-то печет как, приглашай гостя в дом скорей. Еще, батюшка, кто с вами, пусть идут в дом.

- Да я, мать, пока сам приехал, а как устроюсь, тогда семью привезу.

- Семья-то большая, сынок, утебя? - спросила Мария.

- Четыре души, мать. Матушка да два сына маленькие еще, одному - три года, а другому год вот вчера исполнился.

- Ну, пойдемте, родимые, в дом!

Молодой священник подбежал к карете, открыл дверь, что-то приказал сидевшему там человеку. Из кареты вышел стройный красивый юноша с вежливым улыбающимся лицом и черными кудрявыми волосами. Он выставил весь багаж с кареты и спросил молодого щеголя-священника:

- Куда прикажете нести?.

- В дом, конечно - приказал он не спрашивая у хозяев, может ли он располагать на их квартиру.

Так и поселился новый житель в доме смиренных добрых Василия с Марией. Вечерню совершали под праздник Пантелеймона Василий с Владимиром (так звали нового священнослужителя). Прихожанам очень понравился молодой активный священник с красивыми громогласными возгласами. Но многие, чтившие смирение и доброту Василия, всем сердцем сокрушались о нем. «Ну что оно теперь-то будет? Не уж-то, голубчика нашего сердечного отнимут у нас? Ведь всю жизнь свою тут Господу прослужил истинной верой и правдой, мухи не обидел за

280

всю свою жизнь. Всех приголубливал, себе, всех милостью своей одобрял да доброму наставлял. Сколько сирот да вдов от нищеты на ноги поднимал. А одного-то сироту к себе в дом взял, усыновил его, учиться в город послал, да убили, говорят, сердечного из-за зависти. Люди-то знают, что как-то летом поехали они все трое в город по своим делам, а оттуда батюшка с матушкой одни воротились чуть живыми от горя. Сама-то матушка истосковалась, сердечная, тогда долго лежала, еле одумалась. В область их вызывали, допрашивали, все допытывались, как да куда сын-то ваш делся, долго, говорят, их бедных в полицию таскали. А потом все затихло. Да ведь матушка-то, говорят, и до сих пор все печалится, да плачет за ним. Не может забыть его, родимая. А ведь уж годков пятнадцать прошло с того времени. У меня-то Васютка тогда только народился. А ему вот шестнадцатый миновал»- такой разговор вели прихожане, идущие от вечерни под целителя Пантелеймона. Одни, подхалимы, радовались новоприбывшему священнослужителю, подхваливали его, другие с горечью в сердце жалели о добром верном старом служителе. «И что теперь будет?»- говорили истинные прихожане.- Каким будет этот не в меру щеголь для простого крестьянского народа? Эх! Добрый ты наш пастырь, душа с телом расстается, как представим, что не будет тебя с нами!» Так тяжело разлучались прихожане со своим добрым пастырем-наставником. На праздник Пантелеймона молодой священник почти сам служил литургию. Василий ему только помогал. Это была последняя его служба в этом храме, в котором он верно прослужил долгих 50 лет. На проповеди добрый пастырь представил и познакомил своих прихожан с новым пастырем, наставляя любить и чтить его: «Как вы любили и меня, грешного Василия!» Многому добру и истине напутствовал любивших его прихожан, не меньше, чем они его. К концу литургии к храму подъехала монастырская карета, запряженная тройкой красивых резвыхлошадей и остановилась у центральных ворот ограды храма. Из кареты вышел эконом монастырь в чине игумена в сопровождении стройных прекрасных двух юношей и направились к храму. Навстречу им вышли оба священники. Монастырский гость благословил молодого священника, а Василия, низко кланяясь, трижды облобызал. Затем благословил всех прихожан, выходящих из храма. Юноши с великим смирением поклонились священнослужителям и всему народу и в безмолвии стояли подле своего пастыря-игумена. Благословивши всех прихожан, игумен подошел к Василию с Марией, взял их за плечи и при всем народе громко произнес:

- Ну, дорогой брат Василий и сестра Мария! Прощайтесь со своей дорогой паствой и добро пожаловать в нашу обитель! Мы приехали за вами.

- Как?- испуганно спросила матушка.- Неужто сейчас ехать непременно понадобилось?

- Да, возлюбленная матушка,- сказал игумен, - сейчас мы должны отправиться, ибо старец Варфоломей строго наказал, чтоб Василий с Марией на празд

281

ник Смоленской Матери Божией непременно на литургии были. Вот и надо торопиться. Дорога - то не ближняя.

- О Господи! - вырвалось у матушки, - неужто тот самый старец нас опять требует к себе? Чего ему еще от нас понадобилось? Ведь сына то у нас больше нет. Господи, да пощади ты нас грешных! - умоляюще говорила матушка.

-Напрасно ты так сокрушаешься, возлюбленная матушка, ведь не на худо призывает вас старец - то.

А юноша, стоящий возле матушки, шепнул ей на ухо: «На радость великую призывает вас отче, вы увидите, какой он предобрый да ласковый, как радостно встретит он вас. И вы ничуть не пожалеете, что поедете. Матушка, соглашайтесь скорее, там вас радость великая ждет!». Как несмышленый ребенок стояла матушка и слезы градом катились у нее по щекам. «Ну, полно, полно, родимая, сокрушаешься-то. Пойдем собираться в дорогу», - сказал Василий, и батюшка с матушкой стали прощаться со всеми дорогими их сердцу прихожанами и храмом. Возле храма поднялся крик, люди голосили, плакали, словно самого близкого сердцу на кладбище, в последний путь провожали. Василий с игуменом взяли матушку под руки и повели в карету, приказывая кучеру подъезжать к дому Василия. С великим трудом Василий с игуменом довели матушку до кареты. От такого множества народу, послушники прокладывали путь. «Видно слишком добрые да милостивые они были, что так сокрушаются за ними, - думал молодой священник, смотря на все происходящее. - Буду и я стараться, чтобы меня полюбил народ, как этих стариков».

Через два часа после скорбного прощания с народом и молодым священником, Василий с Марией в сопровождении игумена и двух послушников, в карете, запряженной тройкой резвых лошадей, катили по пыльной дороге в Глинскую пустынь. В пути игумен расспрашивал Василия, как служба совершается в приходских храмах, ежедневно или же только по праздникам, сам рассказывал Василию за монастырскую жизнь. Послушники все смотрели в окно, любуясь степями да лесами, которые встречались им на пути. А когда свечерело, они уснули крепким сном. Дремали и игумен с Василием. Одна матушка не могла уснуть. Потрясенная неожиданной вестью и срочным выездом, она сидела в углу кареты, перебирая в памяти всю свою жизнь.

Вспомнила свое нерадостное детство, злую ворчливую мачеху свою, как она ее истязала, заставляла делать всю тяжелую черную работу. «Как свою дочь мачеха жалела да наряжала, а работать ничего не заставляла, хотя дочь мачехи была намного старше меня. Ходила то я, словно нищая, в растрепанных лаптях да рваной одежонке. А отец-то покойный никогда в жизни не защитил меня от злорадной мачехи, да и сам-то аспид был не добрый да злой. Все в Бога да в Христа ругался окаянный. Избивал меня до полусмерти и маменьку, говорят, покойную

282

сгрыз, пока в могилу свел. Я-то не помню ее, восемь месячков мне всего было, как родимую на кладбище снесли. На двадцатом году искариот со света ее сжил. На великое горе да скорбь меня оставила родимая. И чего только не выстрадала бедная душа моя, руки хотела на себя наложить, да селения райские пусть Господь пошлет моему доброму да милосердному Васильюшке! Он-то голубчик и избавил меня от этого ада кромешного. Не посмотрел родимый, что я нищая, вшивая да незнатная, взял меня в жены себе. Семнадцать лет мне тогда было, из себя-то я видная да славная была, люди так говорили: «Вот, мол, и прельстился за красоту молодой священник». Он тогда только семинарию окончил. Один сынок у родителей был. И чего только люди не судачили ему против меня. Никому не поверил. «У меня,- говорил он,- свои глаза и разум есть». Родители его сильно восставали против меня, мол, на что старчиха неграмотная да худородная в нашем доме нужна! «Ведь ты один, как перст у нас. А девок-то, сколько красивых да знатных за тобой извиваются, а ты-то вздумал позорить нас и весь род свой, не для этой же голодранки мы тебя лелеяли да учили. И вот тебе, на! Что утопорил-то нам за все наше доброе!» Но Васильюшка смиренно сказал своим родителям:

- Господь повелевает нам: призри на смиренного, сироте и вдове помоги. А она тоже сирота и ей надо непременно помочь.

- Ты посмотри, отец, он уже совсем помешался на своих талмутах,- сокрушенно говорила его мать,- пустыми притчами отнекивается да нам голову затуманивает. Ох, горе, да не будет с него толку.

- Будет, не будет, а на этой паршивой гольтяпе-побирушке жениться не дам ему негодному,- кончал разозлившийся его отец.- Ужарю так, что сразу охота отпадет от женитьбы. Завтра поедем Аксинью Гришухину засватаем, вот и все тут будет.

- Дас ним не сговоришься,- сокрушенно говорила Василюшкина мать.

- Уломаю, а не то, как собаку изобью, не посмотрю на этого негодного пастыря, а то совсем от рук отбился, шибко рано начал-то нос драть, я ему собью его! У! выродок, шкуру сдеру, но своего добьюсь! - кричал разъяренный отец Василия.

А Васильюшка подслушал угрожающий их разговор. За ночь все обдумал, а утром ранехонько в губернию до епископа поехал, да и все рассказал ему. И стал просить, чтобы после бракосочетания его направили на приход подальше от родителей. Тот было заупрямился. Что, мол, родители твои за это меня не погладят по голове. А Васильюшка возьми, да скажи ему, что в Москву до самого Митрополита поедет и тот обязательно поймет мои обстоятельства и даст мне приход. Епископ долго мялся, а потом дал ему направление вот на этот самый приход, где мы с ним 50 лет прожили. Приехал тогда голубчик от епископа, вечером ко мне прибежал с великой радостью, все мне рассказал, а потом родимый велел мне собираться. Поедем, мол, со мной завтра непременно. Утром рано иди к лесу да в

283

первых кустиках и дожидайся меня. «Да как же так,- возразила я,- этого я сделать не смею, ведь люди-то что будут говорить? Да и отец твой, тебя не знаю, а меня непременно прибьет. Ты уж не гневайся на меня, неровня я тебе и дому твоему». Он-то голубчик постоял, подумал и радостно сказал: «Ну ладно, Машутка, быть по твоему. Только ты выйди меня проводить, там мы в кустиках и простимся с тобой». Всю ночь я тогда горемычная не спала, все плакала да думала и раскаивалась, что отказалась ехать с любимым дорогим мне человеком. Уж больно он мне приглянулся, всем существом моим я тянулась к нему. А теперь он уйдет навсегда и все кончено. За думами своими я несчулась как светать стало. Побегу, думаю, последний раз взгляну на него и уйду поскорее домой. А ему, видно, другая приглянулась. Он вчера-то такой веселый да вежливый был, и когда я ехать с ним отказалась, он ничуть не опечалился, а даже еще радостней стал. Да пусть едет, думала я, возьмет себе какую-нибудь благородную барыньку. А я что? Гусь свинье не товарищ. Как сейчас помню сей день. Как на рассвете тихонько пробралась я за околицу и босая и побежала по мокрой от росы дороге, добежала до леса, слышу, лошади храпят. Я испугалась и повернула назад. А Васильюшка выбежал из кустов, схватил меня на руки и понес меня на дорогу, где нас дожидалась карета, запряженная тройкой лошадей. Он быстро втолкнул меня в карету и сел сам, крикнул кучеру: «Погоняй, родимый, живей!».

И мы покатили, вот как теперь, по пыльной дороге. После он мне рассказывал, что экипаж он нанял, чтобы увезти меня.

Вначале Васильюшка привез меня к своему другу по семинарии и все подробно рассказал про свою историю. Там меня обмыли, образили и подготовили к венцу. Матушка Александра (так звали жену друга Василия) была добрая да гостеприимная. Так родимая постаралась! Они-то заменили нам отца и мать и все устроили. Платье мне такое нарядное да красивое приготовил Васильюшка под венец, кольцо-то золотое купил, фату с прекрасным венком на меня одели. «Ну, отец Василий,- сказал священник отец Григорий,- посмотри на свою невесту, прекрасней во всей округе не сыщешь!»

При венчальном обряде четыре человека всего присутствовали: батюшка Григорий, который венчал нас, матушка Александра за дьякона была, да двое певчих на клиросе пели - вот и вся наша венчальная церемония. Две недели мы у них после венца погостевали, да и повез меня мой голубчик навсегда в эту тихую деревеньку, окруженную со всех сторон лесами. Григорий с Александрой всю жизнь с нами роднились, в гости часто ездили к нам, на престольный день непременно бывали у нас, да частенько, шутя, вспоминали, как Васильюшка меня, словно Иван-царевич прекрасную Елену, украл. Родители-то его через год узнали, что мы обвенчались. Уж дюже отец его разорялся: мол, поеду, спущу штаны этому попу и до смерти засеку, а ту побирушку голобокую повешу на сухой

284

осине и прокляну обоих. А того волохатого архиерея на каторге сгною. Сколько его маменька Васильюшкина не упрашивала простить и примириться с детьми, так и умер, не простил, а маменька после его смерти к нам переехала жить, так мы любо да дружно с ней жили, полюбила она меня, как родную дочь. Все свое, что ценного у нее было, мне в наследство подарила. Три года родимая, в постели лежала, паралич ее расшиб, и все сокрушалась, что это меня, мол, Господь наказал. Так она сильно последнее время Богу молилась да каялась и перед кончиной Владычицу узрела. Мы с Васильюшкой тяжко пережили кончину ее. А теперь-то сами уже глядим туда, да пора уже. На восьмой десяток перевалило. Вот кабы, увидеть Харитошу и тогда Господь пусть прибирает, пора на покой.

К утру, наши дорогие путники подъезжали к пустыньке, где их поджидал старец. Увидя подъезжавшую знакомую ему тройку, старец засуетился. Он взял на маленьком столике, стоявшем на крылечке, большой деревянный свой крест, который подарил ему Пахомий перед самой кончиной. Быстро сбежал с крылечка и уже стоял перед дверью кареты. С кареты вышли послушники, помогая выходить остальным, с радостью сообщили старцу: «Отче, привезли обоих, как ты приказал!» С великой радостью встретил старец Василия с матушкой, заключая их в объятия, как самых близких и дорогих его сердцу. Трижды обоих облобызал и упал им в ноги, затем встал, и как бы извиняясь перед матушкой, провидя ее мысли, сказал: «Уж не прогневайся так строго, родимая, на меня убогого Варфоломея, я то не с мечем, а с миром вас призвал к себе. Ах, матушка, возлюбленная моя, да нам Господь такую радость пошлет, что у тебя-то сразу обида на меня пройдет!» Матушка растерялась, начала плакать. Думала многое сказать старцу при встрече, побранить его да прямо спросить: «Куда он любимца моего упрятал? А теперь стою молча, словно языка-то нет у меня». А старец продолжал: «Ну что ты, родимая, молчишь, аль не рада, что поклониться Господу приехала? Да и мы не теперь-то виделись, ну полно сокрушаться, пойдемте, родимые, чаю попьем!» Он взял матушку под руку и повел гостей в келью. Сам-то провидел сердце ее, отчего ей тяжко заходить в келью его. Ведь пятнадцать лет назад здесь старец оставил сына ее. Трапезу старец приготовил богатую для дорогих гостей да еще по рюмке вина налил. А сам-то все матушку ублажал, ласково да чистосердечно беседу сам вел. Мало-помалу кипевшая обида у матушки прошла и она мирно беседовала со старцем. Подкрепивши немного пищей, старец уложил гостей на часок отдохнуть с дороги, а затем разбудил их, торопя собираться в обитель на литургию. В обитель все ехали в том же экипаже, на котором прибыли в пустыньку. Литургия в этот день (II августа по новому стилю 1908 года) совершалась торжественно, по случаю прибывших, английского и японского архиепископов. В храме во имя Рождества Пресвятой Богородицы старец стоял на коленях перед чтимым образом Смоленской Божьей Матери и Василия с Марией поставил возле себя.

285

Мария стояла возле старца и всецело предалась молитве, прося Господа, чтобы старец открыл ей тайну, куда девался ее сын. Вдруг Мария услышала, подле нее что-то упало. Она оглянулась и увидела, как стройный красивый монах поднимал с пола уроненный со свечами поднос. Он мигом схватил поднос и, не собирая свечей, быстро скрылся в толпе народа.

Испуганная Мария осенила себя крестным знамением и вслух произнесла: «О Господи! Да что же это за примета? На добро ли?» и нагнулась, подняла несколько свечей. Монах какой-то пришибленный, натворил беды и убежал, словно кипятком ошпаренный, и свечи не подобрал. Полный большой поднос бухнул на пол и удрал окаянный, - бурчали люди, собирая свечи.

Пришибленным монахом оказался Христофор. Он нес свечи приготовить люстру для служения молебна. Увидя молящуюся Марию, он оторопел: «Боже, как эта женщина похожа на мою дорогую мать!» Он взглянул на нее второй раз и сердце его больно сжалось, в голове закружилось, в глазах потемнело, он выронил из рук поднос и только тогда пришел в себя, когда поднос звонко стукнулся об пол и люди зашумели на него. Старец стоял на своем месте, по-прежнему усердно молился, вроде он ничего не видел и не слышал. Пока здесь люди собирали свечи, Христофор тем временем ставил и возжигал на люстре свечи. Сильно досталось ему от эконома за те свечи, которые он рассыпал. Эконом сказал, что доложит самому настоятелю монастыря за его расхлябанность: «Ну что ты ослеп, что ли? Куда глядел, на девок, что ли, глаза пялил?» И лишь после долгого препирательства эконом разрешил выдать ему свечи. «Ради заграничных гостей разрешаю это, я бы тебя проучил - кричал эконом,- Как проводим высоких заграничных гостей, тебе предстоит длительное путешествие в заточение»,- угрожающе говорил ему эконом. На Христофора сильно отражалось, когда его несправедливо ругали, кляузничали, насмехались и угрожали,- а сейчас пораженный неожиданной встречей с Марией, которая произвела на него сильное потрясение, он смиренно стоял перед разъяренным экономом, низко опустив голову, ни на что не реагируя. Он почти не понимал, чего кричит эконом, что от него хотят. В голове у него все перевернулось, сразу вспомнил свою жизнь в доме Василия с Марией. «Какое это было отрадное время в моей жизни! Как солнце блеснуло и скрылось за большими черными тучами»,- всецело поглощенный раздумьем он машинально ставил на люстре свечи, не замечая ничего вокруг, и лишь тогда словно пробуждался от сна, когда огонь зажженных свечей сильно касался его рук. Он даже не заметил, как красивый добрый послушник старца поднес большой поднос с толстыми большими чисто-восковыми свечами и поставил перед Христофором, сказал: «Это взамен рассыпанных тебе старец прислал, чтобы от заточения тебя избавить». Христофор словно от сна пробудился от добрых ласковых слов послушника. Стоявший тут же эконом видел, что послушник принес много дорогих свечей и слы

286

шал, что говорил Хоистофору, смягчился. «Ладно,- сказал он иноку,- сегодня ты свободен, а наказание отбывать не минуешь, быстрей поворачивайся, а то не успеешь, не видишь что ли, литургия подходит к концу!».

Кончилась долгая монастырская служба. Началось большое молебствие с водосвятием и крестным ходом. Народа собралось великое множество. Хождение вокруг храма было продолжительно. Носили чтимый чудотворный образ Смоленскую, ту самую, о которой старец говорил: «у него похитили». Сам старец -носил образ, дорогой его сердцу. А чудотворный образ «Рождество Пресвятой Богородицы» носил настоятель монастыря. Когда в последний раз обходили вокруг храма, к Христофору подошел послушник старца и шепнул ему на ухо: «Скорей, брат, спеши, отче сказал, чтоб ты сию минуту совершил свое задуманное, да не убойся, там же сам отче будет, иди же скорей!»- подталкивал его послушник. «Пресвятая Владычица все управит!»- подбадривал инок Христофора. Христофор, собравшись с силами, вынул из-за пазухи прекрасный свой образ и подошел к центральному входу храма навстречу идущей процессии. Увидя инока, старец остановил процессию, передал чудотворный образ идущему рядом архимандриту, а сам с великим смирением и благоговением, подняв вверх руки, предстал пред иноком Христофором. Христофор мысленно прося молитв Пресвятой Богородицы и старца, чтобы вразумили, что ему в таком случае говорить, собравшись с мыслями, поднял он прекрасный образ над головой старца и произнес: «Многочтимый, возлюбленный отче, в день памяти Пресвятой нашей Владычицы Смоленской прими от меня недостойного и грешнейшего всех инока Христофора этот образ, написанный моими руками, именуемый Смоленская!»

Принимая образ из рук инока, старец упал перед иноком, множество раз кланяясь ему в ноги, затем поднялся, заключил инока в обьятия и множество раз облобызал его, да все повторял: «Сын мой возлюбленный, да какую же ты мне радость поставил, убогому недостойному Варфоломею!» Потом простер от восторга руки к небу и восклицал: «О Владычица моя, преблагая, да как же ты любишь меня грешнаго, чего удостоила, родимая, меня убогаго!» Затем старец опустил руки и что-то тихонько шепнул своему послушнику, стоявшему возле него. Сам же подошел к иноку Христофору, смиренно стоявшему, и во всеуслышание громко провозгласил: «Сын мой возлюбленный, в честь памятного сего дня, написанного твоими руками перваго образа Смоленской Матери Божией, я убогий Варфоломей, верю и знаю, что ты будешь истинным добрым иконописцем. В сей достопамятный день Сама наша Владычица удостоила тебя большой радости, чего давно жаждет видеть истосковавшееся сердце твое». Старец взял инока за плечи и повернул его назад лицом. Перед старцем и иноком предстали Василий и Мария в сопровождении послушников старца. Сильно растерянный и растроганный инок не сразу узнал своих дорогих любящих родителей. Старец пришел на

287

помощь иноку, представляя ему отца и мать, он сказал: «Ну что ты стоишь, чадо мое, аль не радый, что отец твой с матерью приехали и тебя видеть возжелали? Вот они перед тобою стоят, а ты словно чужой стоишь и не приветствуешь их родимых, а они-то вон как стосковались за тобой!» Только после последних слов старца дошло до инока, что перед ним воистину стоят его родители. Инок простер вперед руки и воскликнул: «О возлюбленные отец и мать моя, как я тяжко страдал, столь не видя вас!». И с рыданием упал на грудь матери, вздрагивая всем телом от рыданий.

- О, сын мой, возлюбленный,- завопил Василий, принимая сына в объятия,-как ты долго пропадал и не объявлялся нам. Тоска снедает сердце наше по тебе, наш сокол ясный!

- О, голубчик наш, ясно солнышко, -завопила и Мария, обнимая , сына у себя на груди,- как я тяжко скорбела, как печалилась по тебе, сколько бессонных ночей пережито, сколько слез выплакало сердце мое, как Пресвятая Владычица забрала j тебя от меня! О Господи, хвала и слава тебе за твою милость ко мне грешной, что узрил желание сердца моего! - продолжала сокрушаться Мария. Стоявшие толпы народа, священнослужебная процессия безмолвно смотрели на трагическую встречу этих дорогих друг другу людей. Только людским плачем да воздыханием нарушалась эта безмолвная тишина.

Стоявший возле меня дедушка сказал мне: «Смотри, чадо мое, за происшедшим да все расскажи близким, разумный да добрый воистину поймет все и на пользу будет ему, а лукавый клеветник приумножит свою клевету. Таковых-то да будет строго судить Бог». Пока беседовал со мной дедушка, я не видела, куда старец увел Христофора с родителями. А все присутствующие священство с хоругвями и иконами стояли на своих местах, и только слышался тихий шепот между людьми. Через несколько минут послушники вынесли большой стол, накрытый красивой белой парчевой скатертью, поставили его перед входом в храм и ушли, но вскоре опять появились с большими красивыми подсвечниками и подносами в руках, на которыхлежали большие восковые свечи. Народзасуетился. «Гляди-ка,-говорили один другому,- наверно еще что-то будут служить, да, вишь, стол поставили, горы свечей принесли. Это не так, а к чему-то готовятся».- перешептывались люди. И все стояли в ожидании. Через несколько минут из центральных ворот храма вышло длинное шествие юношей во главе самого старца Варфоломея. Впереди шли четыре прекрасных юноши, несли большие зажженные факелы, за ними еще четыре инока несли хоругви, затем шли иноки Христофор и Нифонт. Во главе их шел сам старец. Инок Нифонт нес образ Воскресшего Господа на красивом фигурном подносе. Христофор же нес образ Матери Божией Смоленская, который он написал, на таком же красивом подносе. Оба образа увенчаны красивыми венцами из живых белых лилий, на образе Смоленская в центре венца воз

288

вышалась красивая красная роза, усеянная острыми длинными шипами. За старцем шел его послушник, нес посох старца. Потом шли еще три юноши с зажженными факелами в руках, завершали шествие два диакона, они несли служебные книги. А за ними смиренно шли Василий с Марией.

Все юноши одеты были в длинных белоснежных блестящих парчовых одеждах и сам старец в чине архимандрита, как и все юноши, одет был в белоснежное парчовое облачение. На голове его красовалась белоснежная митра, переливающаяся красивыми камнями. В обеих руках он нес кадильницы, которыми беспрерывно кадил, вознося Господу фимиам. Вся процессия пела ирмосы Господу и Матери Божией. Когда процессия достигла стола, первые идущие юноши остановились, последние подошли и сомкнулись вокруг стола. На столе прислужники уже приготовили подсвечники и зажгли свечи. Старец стал перед дверями храма, рядом с собой поставил иноков: Христофора с образом Матери Божией Смоленская и Нифонта с Воскресшим Господом, и громко нежно возгласил: «Придите поклонимся Христу и Богу нашему!» Юноши запели. Так началось посвящение образа Матери Божией Смоленская.

Я стояла в сторонке и плакала. Дедушка, стоявший рядом со мной, спросил

меня:

-Ты видела, дитя мое, на образе Матери Божией Смоленская на белом венке в центре красовалась красная роза с длинными острыми шипами?

- Видела,- сказала я,- А для чего поместили розу между лилиями да еще красную?

- Ты не знаешь, это, дитя мое, символ, старец предсказывает, что инок этот выше других будет в обители сей, и после него уже не будет таковых, ибо настанет страшное кровавое время и инок тот, который нес этот образ, примет мученическую смерть. Он будет отлучен от всех белых лилий, далеко упрячут его нечестивые.

Посвящение образа было продолжительным. По окончании посвящения образа было большое водосвятие и только в четыре часа вечера старец с освященным образом в руках в сопровождении своих послушников с Христофооом, Василием и Марией прибыли в пустыньку. Здесь их ждал уже обед. Старец везде успевал обо всем позаботиться, он заранее послал одного послушника, чтобы тот приготовил трапезу, и вот, пока они пришли, у послушника все уже было на столе в полной готовности. Старец больше обычного был весел в сей день. Он сам всем прислуживал за столом, шутил с послушниками, с Василием, а Марии больше всех уделял внимания. «Матушка родимая, душенька-то твоя, чай, успокоилась? Ведь радости-то у нас с тобой нынче, ого, сколько! Господь и Пресвятая Владычица доставили!»- говорил старец Марии, подкладывая лучшие яства ближе к ней. «Да уж, что грех-то таить, батюшка,- отвечала Мария,- сегодня у нас великий день

289

радости. Вот уж родимый мудрено устроил-то как. И впрямь, как на Пасху. Торжественно да благоговейно все совершалось. О, голубчик мой родимый, батюшка, до скончания нашего дня не забудем, а тебе-то пусть Господь да Царица Небесная райские двери откроют! А я-то, батюшка, на тебя роптала да ругала, что, мол, натворил-то сей старец, последнего нашего дорогого птенца украл, а нас-то благородно да вежливо вытолкнул из кельи и проводил домой. Прости меня, окаянную грешницу, родимый мой батюшка. Теперь-то я увидела, что ты нам во всем не злодей». Мария обняла старца и трижды облобызала. «Ну, полно, родимая, похвалу-то мне убогому воздавать. Скорби-то я вам, во, сколько причинил!»- старец провел себя по шее. Это означало, сколько он скорби нанес Василию с: Марией. После трапезы старец вывел Василия, Марию и Христофора на двор и повел их в другой конец кельи. Там он остановился перед дверями пристроенной новой кельи, открыл дверь и благословил гостей входить. Приглашенные, все трое, вошли в просторную чистую келью.

В центральном углу кельи они увидели висевшие красивые образа, а перед ними на красивых подсвечниках горело множество восковых свечей. Перед самыми образами висели красивые зажженные три лампады, возле окна стоял стол, на нем возвышалась груда священных книг. Старец приподнял ширму, там стояли две деревянные кровати, смастеренные самим старцем. Далее в углу была еще одна ширма, за ширмой стояла кровать, возле кровати стояла тумбочка. В углу висели два образа - Распятие Спасителя и образ Матери Божией - «Взыскание погибших», перед ними теплилась лампада. На тумбочке стоял подсвечник с горящими свечами.

Старец остановился, поправил свечи на подсвечнике,- а затем заговорил: «Во, как, родимые, любит вас Господь! Вишь, какую обитель-то для вас Сама Владычица приготовила. Вот тут и будете жить все трое неразлучно. Слышите, неразлучно, говорю, до кончины своей тут будем жить. Долго мы в разлуке, в скорби да в тоске-то маялись, а теперь-то Господь положил Свою милость на нас и собрал нас воедино. Вот тут-то и начнем мы новую келейную жизнь. Слышите, келейную, говорю, а не просто монастырскую». Он взял за плечи Христофора, повернул лицом к углу, где находились образа «Распятие» и «Взыскание погибших» и проговорил: «Это для тебя приготовлено, сын мой возлюбленный, Владычица Сама облюбовала для тебя это место. Вот с этого часа ты и хозяин тут буди, да строго присматривай, чтобы лампады ни на миг не угасали». Потом подошел к Василию с Марией, взял их за .руки, вывел на середину кельи и, обводя вокруг рукой, сказал: «А это, родимые, для вас Господь Бог и Царица наша Преблагая приготовила. Тут, только тут, до конца ваших дней пребывать вам повелела. Господь Бог благословил вас и я, убогий Варфоломей, благословляю теперь же оставаться тут. Тройка вас будет в честь Пресвятой Троицы. В мире да любви пребывайте, сейте

290

доброе семя, да хорошо сейте, чтобы плевелы не размножились. А на всякую ночь все вместе сходиться будем на общую молитву у образа Матери Божи-ейСмоленская. Это непременно делать надо». «Батюшка,- со слезами взмолились Василий . с Марией,- да как же так тут-то нам жить повелеваешь? А дома-то хозяйство на кого оставим? Да и свыклись мы с этой деревенькой и людьми. Ведь пятьдесят лет мы там прожили. Все родное да жалкое теперь там для нас» - говорила сокрушенно Мария. «Во, во, матушка,- протянул старец,- трудно богатому войти в Царство Небесное. Легче верблюду в игольное ухо пролезть, чем богатому войти в Царство Небесное. А придет время и оно не за горами, все бросим, матушка, и препояшут нас, и поведут, куда не хочем. Матушка родимая,- продолжал старец, - да ведь сын твой возлюбленный, который тебе дороже сердца твоего, подле нас-то будет, да потрудиться для Господа маленько надо. А ты, милая, о тленном плакать да сокрушаться вздумала. Погляди-ка, какой он у нас, словно ясно солнышко светит. А хочешь, матушка, я отпущу вас домой с миром. Только сына своего возлюбленного больше никогда не увидите, ни в сем мире, ни в будущем. Если ты согласна, родимая, с этим, то теперь же ступайте домой к тленному богатству своему».

- Батюшка, голубчик наш, ты уж прости нас окаянных, не гневайся на нас, ведь мы мирские люди, вот грех-то нас и тянет назад,- сказал Василий.- Но как вы прикажете, так, да и быть тому.

- Батюшка, а как же нам со своим добром поступить? Куда его прикажете определить?- спросили они у старца.

- Ана это, родимые, я права не имею, убогий Варфоломей. Ваше добро, вам и распоряжаться им. Он помолчал, а потом сказал: Да мало ли сирот, болящих да бедных вдов в этом мире нужду несут великую. Они-то и ждут помощи от Господа.

На другой день Василий с Марией уехали домой определять свое хозяйство. Старец отпустил с ними и Христофора посмотреть в последний раз на свое родное село, сходить на кладбище проведать дорогого Павла и тогда вместе с родителями вернуться навсегда в пустыньку. Пока Василий с Марией распределяли свое добро, инок Христофор побывал и осмотрел все незабвенные места, которые, он так любил в детстве. Молва быстро облетела деревню, что батюшка с матушкой приехали и какого- то молодого, очень красивого монаха с собой привезли, точь-в-точь на Харитошу ихнего похожий. Такой смиренный да вежливый, а на людей глаз не поднимает, все вниз глядит. А вчера матушка отца Владимира говорила, будто монах этот и есть сын их. Да неужто это справди Харитон Васильевич в монахи записался, ведь сокол-то, какой был, во всей округе не сыскать такого?! Матушка попусту не скажет, знать онотак и есть. Такая пошла молва между народом о Христофоре.

291

Василий с Марией распределили все свое добро во славу Господнюю. Дом свой пожертвовали старенькой вдове, у которой дочь лежала 20 лет на одре болезни, а священник ушел жить с семьей в церковный дом, стоявший рядом с храмом. Василий и его не оставил, выделил ему частицу из сокровища своего. Одну корову отдали вдове, у которой восемь душ детей, другую оставили здесь для болящей. Лошадей была тройка. Одну оставили при доме, другую - вдове, а третью сироте подарили и дали золота на дом. Все свои вещи отдали нищим, бедным и вдовам. И таким образом они определили десять человек, обеспечили их домами и всем необходимым, и многим другим оказали великую помощь. Остальное свое содержание Василий с Марией решили пожертвовать на ремонт и нужды обители. На Преображение Василий сильно возжелал побывать еще в дорогом ему храме и тогда уехать. Молодой священник дозволил ему служить,- а сам только прислуживая ему. Народ воспрянул духом, все торжествовали, увидя у Престола Божьего своего возлюбленного дорогого пастыря: «О Господи, голубчик наш отыскался! Слава Тебе Господи! Радость-то какая, и служба сразу не та, во что значит священник благочестивый!» Христофор тоже был в храме. Он смиренно стоял у Распятия ни на кого не глядя, беспрерывно перебирал в руках четки. Сколько любопытных глаз старались заглянуть ему в лицо! Даже дочь помещика приехала в карете взглянуть на него. Она все еще любила этого прекрасного инока, хотя давно была замужем и имела трех детей. В пышном красивом наряде вошла она в храм и быстро осмотрелась кругом. Увидя смиренно стоявшего прекрасного монаха, она быстро направилась к нему. Подошла к Распятию, упала на колени и замерла, только вздрагивали ее плечи от сильных рыданий. Долго она находилась в таком состоянии, пока молодой инок, растроганный ее сокрушением, подошел ближе к ней, помог ей подняться и успокаивающе сказал ей:

- Ну, полно, милая, сокрушаться, молись и Господь услышит скорбь сердца твоего, Он непременно поможет тебе и утешит, если ты просишь на доброе. Как звать тебя, возлюбленная?- спросил Хзистофор барыньку.

- Лизонька,-сквозь слезы ответила она.

- Значит Елизавета,- поправил он барыньку,- Полно, родная, успокойся, я, убогий монах, молиться за тебя буду.

От нежных ласковых слов и вежливого обращения у барыньки больно сжалось сердце. Она взглянула ему прямо в лицо, вскрикнула и без чувств упала прямо на пол. К ней подбежали ее слуги и быстро унесли ее в карету. От ее взгляда, горевшего к нему пристрастной любовью, внутри инока все содрогнулось, сердце учащенно забилось, и острая боль пронзила его. Мгновенно им овладело страстное желание бежать вслед за этой женщиной, во что бы то ни стало догнать ее и объяснить ей, что он любит ее и любви его нет границ, что он горит желанием остаться с ней навсегда, несмотря ни на какие препятствия и не думая о том,

292

что он - монах, что он должен жить в чистоте. Он готов был на все, лишь бы остаться с этой соблазнившей его женщиной. Из этого страстного безрассудного состояния, наважденного диаволом, вывела его мать. Она тихонько подошла к нему, обняла за плечи, поцеловала в голову и тихо ласково заговорила с ним: «Сыночек мой милый, тебя отец Владимир в алтарь зовет, помогать ему что-то там надо, а то они с отцом Василием никак не разберутся, иди к ним, милый, они тебя ждут». Мария поцеловала сына в щеку, крепко прижала его голову к своей груди и добавила: «Крепись, мой жалкий, крепись!» От нежных ласковых слов матери Христофор, словно от сна, очнулся от своих мрачных мыслей. В голове у него шумело и звенело, все тело дрожало, словно после перенесенного тяжелого заболевания. Постепенно он стал приходить в себя и осознавать, что произошло. Он поцеловал мать благодарственным поцелуем и спокойным медленным шагом пошел в алтарь. Два священнослужителя, его отец Василий и отец Владимир, окончательно отвлекли его от мрачных страстных мыслей. После чего он взял себя в руки и ободрился духом, хотя сердце его еще страдало. Всю ночь он горячо молился, взывая к Богу о помощи, чтобы преодолеть сие искушение, и стал торопить родителей быстрей ехать отсюда в обитель.

На другой день Преображения Господнего Василий, Мария и Христофор распрощались со всеми, кто дорог их сердцу, навсегда уехали в Глинскую пустыньку. С великой радостью встретил старец любящих своих чад, а Христофора старец так ласково да вежливо встретил, обнял его, облобызал и сказал: «Сын мой возлюбленный, я так убогий печалился за тобой, когда козюля больно ужалила тебя, в самое сердце окаянная поразила, всю внутренность перевернула, чтоб ей пусто было. Но ты, сын мой возлюбленный, четками, четками, говорю, быстрей залечивай козюлиную рану-то». Он погладил инока по голове и повел всех в келью. Так стали с этого дня Василий, Мария и Христофор жить вместе в одной келье. Христофор всецело предался искусству, писал образа, никто ему не препятствовал работать. Старец только умножал заботы об иноке, чтобы для работы все было готово, чтоб ни в чем не было недостатка. Через два года по молитвам старца Христофор стал великим иконописцем. Жизнь его стала свободной от монастырского тяжкого ига, хотя много приходилось ему трудиться и нести подвиги. Но никто его здесь не истязал и не насмехался, как в монастыре. Родители его тоже трудились. Каждое утро все келейножители уходили в храм на службу, а придя с богослужения занимались каждый своим делом. Василий помогал старцу корзины из лозы плесть. Мария летом возделывала и рыхлила землю на грядках в огороде. Послушники исполняли все, что приказывал им старец.

Одного послушника старца не было возле него. Той недели он сопровождал старца Антония в Киево-Печерскую Лавру, который приезжал оттуда в Глинскую пустынь поклониться Господу, Пресвятой Богородице и всем святые и увидеть

293

старца Варфоломея, вместе помолиться и поделиться своими богоугодными делами. И только сегодня молодой красивый смиренный инок с попутными путниками прибыл из Киево-Печерской обители. Встречая любимого своего инока, старец прослезился:

- Сын мой, что так долго тебя не было? Я-то так стосковался за тобой,- говорил старец иноку, заключая его в объятия, ну, пойдем скорей в келью, а то ты очень голоден с дороги, никто тебя не пожалел, чадо мое, вот и ехал все пять деньков-то голодный, да спаси Господи жену Марию, что тебе просфору служебную дала - вот этой святынькой ты и подкрепился.

- Отче, да откуда ты все знаешь, тебя-то со мной не было?!

- Во, во, сын мой,- продолжал старец, подходя к крылечку кельи,- меня-то и не было там! А. Господь и Пресвятая Владычица разве не сопровождали тебя? Я-то убогий поручал им следить за тобой. Вот они-то и поведали все мне о тебе.

Добрый разумный инок понял, что наставник его далеко все видит. Он взял старца за плечи, крепко прижал его к себе и повел его по ступенькам на крылечко в келью. У входа в келью иноку сразу бросилось в глаза стоявший в угле на самом почетном месте новый прекрасный образ. Юноша от восторга громко воскликнул:

- О Боже мой! Отче, где это ты такой чудесный образ добыл? Подходя ближе, упал перед образом, поклонился.

- А-а-а, сын мой,- протяжно сказал старец,- пока ты-то ездил в обитель, а Пресвятая Владычица прислала мне его, она видела великую скорбь души моей по тому образу, что похитили у меня, вот и смилостивилась, ублажила меня убогого. А знаешь ли ты, сын мой, кто написал и подарил мне этот дорогой образ? -говорил он иноку, сажая его за стол за трапезу.

- Не знаю, отче, откуда же мне знать. Это только ты, отче далеко за пределы обители все видишь и знаешь, и меня за несколько сот верст оглядел.

- Ну, ну, сын мой, полно расхваливать-то меня, да еще гляди кому ляпнешь, что я тебя за сотни верст оглядел. Так, говоришь, не знаешь, откуда образ-то появился у нас в келье?- продолжал старец.- Так вот, сын мой, я поведаю тебе все, как это было.

И пока инок обедал, старец все подробно ему рассказал: «Воттеперь-то будем чтить да ублажать Матерь Божию за ее милость. После кончины моей этот образ много испытаний пройдет. Некий инок унесет его в далекий монастырь. Там от него чудеса произойдут. После этого благодетели, которые получат от него благодать, драгоценными камнями, алмазом, жемчугом да золотом украсят его. Но ненадолго будет сие. Вскоре поднимется большая злая буря, и образ пойдет на поругание лукавым злорадным нечестивцам. Они с него все сдерут окаянные псы. Трижды огню предан будет. Но огонь не изгладит лик навсегда. Найдутся добрые люди, спасут его от нечестивых рук и не скоро восстановят образ и укра

294

сят золотом. Время-то подходит тяжкое, сын мой. Старец осенил себя крестным знамением и заплакал. Впоследствии все сбылось, что предсказывал старец об образе и тяжком времени.

Недолго пожили вместе эти шестеро, смиренные добрые и любящие весь мир Божий люди. В 1915 году умер Василий, а через 40 дней умерла Мария. Очень тяжело перенес Христофор смерть своих родителей. Он сильно тосковал за ними, даже отказался, есть свою скудную пишу, которую он принимал, раз в день. Только великими молитвами старца он возвратился к прежнему состоянию. Он еще больше углубился в искусство художеств и в молитвы. В келье теперь жил он один. Никто ему не препятствовал в его великих тайных делах. Один старец провидел все и радовался за него: «Вот кто заменит меня, но ненадолго. Не даст диавол ему развернуться и далеко упрячет его, да пока и замутит. Да, сколько лукавый народу Божьего погубит и до простых людей доберется. Увы! Сколько горя, сколько мук выстрадают и сколько крови прольют ни в чем неповинные люди.

Так снова в мире и в любви стали жить старец и три инока. Но ровно через год иноков постигло снова великое непоправимое горе. Как раз на день памяти Матери Божией Смоленская скончался старец (в 1916 году). Он еще с утра занемог, отказался идти в храм, приказал инокам, всем троим, идти на службу: «А. после службы непременно приведите ко мне старца Никодима с Святыми Таинствами». Проводивши иноков в храм, старец стал на колени и пребывал в молитве, пока иноки со старцем вернулись из храма. Долго беседовали старцы между собой. Когда беседа со старцем была окончена, старец Варфоломей позвал к себе всех трех иноков и долго напутствовал их. Потом взял Христофора за руку и близко подвел к себе: «Сын мой возлюбленный, я скоро уйду от вас. Ты старший брат сим чадам моим. Пресвятая Владычица и я убогий Варфоломей возлагаем на тебя все попечение о них. Юны они еще, могут споткнуться о бушующие мирские волны и захлестнет их в нечестивый мир суеты. Ты же, сын мой, мудрый, добрый и милости твоей нет конца. Видит Господь это и убогая душа моя, так не оставь же сих любящих чад моих, как не станет меня, призри на них и наставляй их добру, смиренномудрию, веди их истинным путем в небесную обитель Отца нашего. Да возлюби их всем сердцем и помышлением твоим, как любит нас всех Отец наш небесный, и как я убогий люблю вас. Ты сам, сын мой возлюбленный, многое тяжкое искушение, оскорбление и всякого рода клевет испытал, так будь милостив к братьям своим. Образ дорогой сердцу моему, свято храните его, возжигайте неугасимый светильник днем и ночью, с верой, надеждой и любовью всегда возносите символ молитвы своей Богу, Пресвятой Владычице и всем святым. Дети мои, когда вам придется тяжко, то непременно молитесь перед этим образом Матери Божией Смоленская и меня: убогого зовите на помощь, а я умолю Господа и Матерь Его, и помощь непременно приедет к вам».

295

Потом он подозвал ближе к себе инока Григория с Луганской области, уроженца станицы Луганской, которая находилась в 25 верстах от Луганского мужского монастыря, взял его за голову и сказал: «Дорогое любящее чадо мое, ты у нас меньший всех, а выстрадал многое (старец имел в виду жизнь сироты Григория в мире у грозного скаредного и безбожного дяди, который избивал его до полусмерти за малую провинность). Час пришел расстаться нам с тобой, я ухожу, чадо, из мира сего в нетленный мир. Тебе же, чадо мое, поручаю следить за образами, держать их в чистоте, и образ Смоленской Божией Матери храни и чти свято, чтобы он не попал в руки врагам». Видя, что иноки плачут, он прижал их всех трех к своей груди и продолжал: «Дети мои, не скорбите обо мне так тяжко, я буду умолять Господа, чтобы и там мы вместе были, он сошел с постели, благословил их Пресвятой Троицей, заповедуя им так же жить неразлучно, как Пресвятая Троица, каждого облобызал по несколько раз, словно навсегда прощался с дорогими своими детьми и отпустил их в храм на вечерню, наказал им заказать завтра заупокойную обедню по новопреставленном. Он отдал Христофору написанную бумажку на обедню, благословил своих чад и сказал: «Ну, дети, идите с Богом, а я убогий дома за всех помолюсь». Сам старец горько заплакал. Христофор прочел заупокойную бумажку и не обнаружив имя, за кого должна совершаться обедня, подумал, что старец забыл написать имя покойного и спросил старца: «Отче, а здесь же не указано, за кого служить?» "Д-а, сын мой,- протянул старец,- я совсем позабыл имя этого человека. В храме подойдет к вам старец Антоний, вы и отдадите эту записку ему. Он-то и напишет имя, за кого должна совершаться литургия. Он хорошо, знает сего человека. Ну, что так печально смотрите на меня, чадочки мои, словно в последний раз видите меня? Идите, говорю, в храм, а я молиться буду». Иноки пошли к вечерне. В чутком сердце Христофора закралась тяжкая тревога, что старец проводил их всех не просто, и загадочную обедню какую-то заказал без имени усопшего. «Это наверняка по самом себе,-думал Христофор, идя в храм,- А что если мы придем из храма, а старца уже нет? О Господи Боже, что тогда будет?» Страх напал на Христофора. Ведь год всего, как ушли от чего его родители, и теперь последний дорогой, любящий в его жизни человек уйдет навсегда. В храме Христофор молился рассеянно, никак он не мог собраться с мыслями, мысль о смерти старца не покидала его. Инок упал на колени, горько плакал. Два брата его сделали тоже самое. В эти-то 47горькие минуты и подошел к ним некий старец. Он поднял Христофора, обнял, облобызал всех трех и тихо, ласково заговорил с ними:

Чада мои, почему вы нынче в храме одни и лица ваши печальны, где отче ваш, отчего его нет с вами, уж не болен ли он?

Христофор поведал старцу все, что заповедал, о чем беседовал в сей день с ними старец, и что он очень встревожен за нас.

296

- Все приказывал нам, как далее жить, а сам сказал, что скоро уйдет из сего мира. После всего он повелел нам идти в храм, а сам сказал, будет молиться дома. Я хотел остаться при нем,- сказал Христофор,- а отче не дозволил, вы, говорит, непременно должны все трое в храме быть. Сам-то сильно печалился да плакал, когда нас провожал к вечерне.

- А. ничего вам отче не приказывал, как провожал вас в храм, не поручая ли заказать обедню? - спросил их старец.

- Да, отче, он нам строго повелел заказать обедню за усопшего, а имя его, говорит, забыл, сказал, идите скорей в храм, там подойдет к вам старец Антоний. Он-то хорошо знает сего человека, он и запишет его имя.

- Ага,- протянул старец,- а ну, дайте-ка эту бумажку, что там написал ваш отче? (это и был старец Антоний, за которого говорил им Варфоломей).

Старец вынул из поминальной сумочки карандаш, возвел очи к небу и стал вслух нараспев читать бумажку, поданную ему Христофором: «Упокой, Господи, душу усопшего раба твоего...».- и написал крупными буквами «Варфоломея». (В это время старец Антоний провидел духом, что душа старца Варфоломея отходила в вечность). И в это самое время в обители зазвонили колокола печальную отходную. Антоний сообщил настоятелю, в какое время звонить, ибо провидел в какой час отойдет старец. Сердце Христофора замерло от страха, в голове закружилось, в глазах потемнело, он пошатнулся и упал. Но руки старца не дали ему упасть. Он подхватил его, и они вдвоем с послушником вынесли его из храма, положили на скамейку. Другой послушник принес освященной воды. Старец смочил водой кудрявую голову Христофора и напоил его. Вскоре Христофор пришел в себя.

- Чадо мое, что случилось с тобой? Уж не заболел ли ты? - со слезами в голосе спросил его старец.

- Все хорошо, отче, я совсем здоров. Вот только чуть в голове звенит

- Ну, ну, чадо мое, полежи еще маленько да водицы испей и тебе мигом полегчает. А после службы я непременно с вами в пустыньку пойду, с старцем повидаюсь, уж больно я стосковался за ним.

Через несколько минут силы Христофора окрепли. Он встал и в сопровождении старца все три инока поспешили в храм. По окончании вечерни старец Антоний в сопровождении иноков поспешил в пустыньку. Тайком от иноков он сообщил о кончине старца Варфоломея настоятелю монастыря и велел в назначенный им час прислать священнослужителей для приготовления тела усопшего к панихиде. По дороге в пустыньку старец осторожно подготовлял иноков о кончине старца. Когда старец с иноками подошел к келье, они все увидели, как три белых голубя вылетели из кельи и высоко сокрылись в облаках. Старец осенил себя крестным знамением и быстро пошел в келью. Луганский послушник поспе

297

шил помочь ему. Когда они вошли в келью, увидели старца стоящим на коленях перед образами, a образ Смоленской Божией Матери держал у себя на груди. «Отче, чего же ты не встречаешь нас, гляди-ка какого мы гостя великого тебе привели, а ты словно не видишь?»- обратился к старцу послушник Григорий. Он подошел к нему и, видя, что старец стоит без признаков жизни, стал безутешно кричать: «Отче возлюбленный, для чего оставил нас сиротами, отче, пробудись, я умоляю тебя, куда же теперь мы?» Он обнял мертвое тело старца и лишился чувств. Старец с иноками унесли его в глубь кельи за ширму, а сами начали приготовляться к приходу священнослужителей из обители. Вскоре пришли священники и сам настоятель монастыря, обмыли тело старца благоуханным миром, одели и положили в гроб, приготовленный самим старцем. (В его гроб положили также платок, который одела в степи на отрока Варфоломея Пресвятая Богородица, когда он замерзал. Игнатий с Марией привезли этот платок в обитель и отдали ему. Этот платок Варфоломей завещал после кончины положить в его гроб) Гроб поставили перед образами и началось чтение Евангелий. Всю ночь напролет не сомкнули глаз любящие его иноки. Они стояли все трое у гроба своего старца и не сводили с него глаз. К утру в пустынке негде было пройти от великого множества народа. На другой день в четыре часа вечера гроб с телом старца-архимандрита перенесли в центральный собор обители во имя Рождества Пресвятой богородицы. Шесть суток шел беспрерывно народ проститься с дорогим всему миру старцем. Неразлучные трое его послушников ни на минуту не отходили от своего отца и все шесть суток ночевали в храме возле гроба усопшего. Сердца их были преисполнены великой скорбью и если бы не молитвы и ласковое утешение старца Антония, они бы слегли в постель. Так тяжко переживали они утрату своего старца. 400 одних священнослужителей прибыли проводить в последний путь дорогого великого старца Варфоломея и 60 епископов русских и заграничных. Панихиду совершал сам Архиепископ Московский. Помогали ему два архимандрита. Пели три хора монашеских певцов и три хора московских семинаристов. Людей наехало со всех концов проститься с дорогим милосердным старцем. На шестые сутки в четыре часа вечера гроб с телом старца вынесли из храма на головах шесть епископов, впереди архимандрит нес крест, за ним четверо иноков несли хоругви, затем несли два образа: Распятие Господа и Смоленская. Потом четыре архимандрита несли на головах крышку гроба, а затем гроб. Послушники его, взявши рука за руку, первые шли за гробом и горько рыдали. А за ними шел старец Антоний. Потом шли певцы, а за ними священнослужебная процессия. После священства непрерывной стеной двигались миряне. Многие люди залезали на крыши домов и деревья, чтобы взглянуть в последний раз на своего великого благодетеля, ибо он множеству многим оказывал помощь за свою жизнь. Похоронная процессия медленно, двигалась к кладбищу. Несколько раз останавливались, читали

298

Евангелие, хоры пели. У могилы гроб с телом старца поставили на длинный стол, и началось отпевание по усопшему. По окончании отпевания, прощания духовенства и его иноков, гроб с телом старца опустили в могилу. Все духовенство и народ постепенно расходился и только трое иноков неподвижно стояли у только что насыпанного холма и горько плакали с великой скорбью в сердцах. Тут же стоял старец Антоний, любивший старца не меньше иноков и не оставлявший их ни на минуту во время похорон. Вот и теперь он, стоя возле них, глубоко скорбя сердцем, внешне успокаивал и утешал иноков: «Ну, полно, чадунчики мои возлюбленные, плакать-то, пойдемте домой, ведь отче ваш обители небесной удостоился, а за нас грешных будет Господа умолить». Старец упал на холм, трижды облобызал подножие только что поставленного креста со словами: «Ну, старче, друзе мой возлюбленный, оставайся с Господом, а нас убогих благослови идти в келью твою». Потом трижды повторил: "Слышу, слышу, слышу, и не оставлю их сиротами, пригляжу, как ты велишь». Иноки перепугано насторожились, удивились, с кем старец говорил, если кроме них здесь нет никого. Старец встал и с радостью сказал: «Ну вот, чада мои, вы все печалитесь, а я недостойный с отчем вашим по телефону сейчас поговорил. Он-то как печется о вас. Ну, пошли, дети, в келью свою, уже час-то поздний. Правило надо совершать». Он взял их, как детей, за руки и повел в пустыньку. Так ушел великий старец Варфоломей из сего мира (старец Варфоломей прожил 97 лет).

После похорон старца Антоний остался в пустыньке до сорока дней, чтобы утешить осиротевших иноков, пока они привыкнут и маленько успокоятся от великой скорби. На сороковой день отслужили по старцу великую панихиду, сделали великий поминальный обед. И после сего старец Антоний, наставляя и напутствуя иноков жить в любви, в мире, да слушать теперь старшего брата Христофора, уехал с миром в Киево-Печерскую Лавру, обещал часто посещать иноков. Так и стали жить вместе три осиротевшие брата: Христофор, Григорий и Никодим. Все у них было едино и Христофора они чтили как отца.

- А знаешь что, брат Христофор,- сказал однажды самый младший инок Григорий,- давай-ка мы тебя будем «отче» называть, гляди как красиво звучит и коротко «отче», а «Христофор» больно долго тянуть надо. Оба инока засмеялись из затеи Григория, оба любившие его за его простоту.

- Да нет, родимый брат мой,- сказал Христофор,- молод я еще. Не гожусь отцом вам быть.

- А ничего что молод, -сказал Никодим,- а для нас ты уже вырос, так будет очень добре. Так жили иноки в великой любви и мире.

Пожить им вместе довелось недолго. Ибо приближалось время гонения. Прошел год после кончины старца Варфоломея. Наступил 1917 год. Под 9-е августа (под праздник Целителя Пантелеймона) иноки, все трое, пошли в храм, зака

299

зали обедню на год старца и панихиду. К концу службы они увидели в храме старца Антония, радости их не было границ.

- Дорогой отче, что же так долго не приезжал к нам?.

- А я знал, дети мои, что у вас все хорошо, вот и медлил,- сказал старец, -пусть, думаю, посильней стоскуются за мной да жить сами научатся, а я как раз и приеду к ним на годовщину возлюбленного старче и друга нашего. Вот и прибыл вовремя, ничуть не замедлил. Мои возлюбленные чадунюшки, а как я стосковался за вами, все дни считал, когда увижусь с вами.

Он обнял всех трех иноков, облобызал и сказал: - Ну, любящая троица моя, теперь ведите меня в келью свою. Я погляжу, чем вы там занимаетесь, как подвизаетесь.

- Плохие мы, отче, молитвенники,- сказал Христофор.

- Э-э-э, сын мой возлюбленный, мне все видно оттуда, как вы шибко трудитесь во славу Господню. Ну- ну, трудитесь, чадунюшки мои, я рад за вас, да никому ни-ни о том, а то враг-то во как когти расставил,- показал старец знаком руки, расставляя пальцы, - чуть что, сразу захлестнет в свои ежовые объятия. Он помолчал. Потом снова заговорил: Эх, дети, дети, подходитстрашное время для нас.

Всю ночь старец с иноками бодрствовали, молились. Рано утром пошли в храм на литургию, а оттуда на могилу к старцу Варфоломею. Старец Антоний опять прилег к холму и что-то говорил понятное только ему самому. На целителя Пантелеймона после литургии к старцу Антонию подошел настоятель монастыря, поклонился, взял благословение, а затем спросил его:

- Милостивейший отче, не можешь ли выделить на время сына своего, одного из трех?

- Это на какую еще надобность потребовался вам сын мой?.

- Да к нам из Луганска пожаловал игумен с монастыря, а послушник его занемог малость. Они много святыни набрали у нас и теперь одному игумену тяжеловато везти. А. вот и нужен помощник им. А у нас в обители все заняты сейчас на уборке хлеба.

Старец Антоний давно провидел желание инока Григория побывать на родине, где он ни разу не был с тех пор, как его милостивая женщина Мария привезла помолиться в эту обитель. Вот тогда-то к ним подошел старец Варфоломей (провидя жизнь сироты), он сразу забрал его к себе в пустыньку. Григорию давно хотелось съездить в Луганск, увидеть ту женщину, отблагодарить за ее доброту и посмотреть на родное место. Старец Антоний, зная желание сердца инока, ласково сказал:

- Сын мой возлюбленный, а не желаешь ли ты поехать сопроводить Луганских гостей?.

- Как прикажете, отче.

300

- Я-то убогий приказать не могу. А как ты-то, чай желаешь побывать в родном городе?

Иноки все переглянулись от удивления: откуда старец все знает, ведь ему никто об этом не говорил, где кто , родился?

- Благослови, отче! - сказал Григорий.

- Ну, ступай, чадо мое, да не задерживайся. Скоро вертайся, а не то тяжко придется тебе, сын мой. И я тогда убогий не смогу прийти к тебе на помощь. Слышишь, говорю, тяжко придется тебе, если ослушаешься.

Потом старец взял крест у себя на груди и благословил инока в дорогу. Очень прискорбное, трогательное было расставание иноков, чуяло сердце Христофора, что они расстаются с неразлучным братом своим навсегда. Когда экипаж подъехал к келье за иноком, сердце Христофора больно сжалось от переполненной скорби и тревоги. Они еще все трое соединились в объятия и дали обет Богу, что всегда будут помнить друг друга. «Отче и брат мой возлюбленный, чего ты так скорбишь за мной? К Преображению Господнему я непременно буду дома.- говорил Григорий,- всего на восемь деньков разлучимся». Он быстро побежал к Матери Божией Смоленская и приложился к ней, прося Владычицу хранить его в пути. Потом вспомнил, что старец перед кончиной своей повелел ему строго следить за образом, печально сказал: «А как же образ Смоленской Божией Матери без меня-то будет? Ведь отче наказывал мне не оставлять его ни на миг?» Расс-торганный Христофор огорчением инока взял образ, благословил его им и сказ ал: «На, возьми его с собой, пусть Пресвятая Владычица хранит тебя в пути». А старец Антоний добавил: «Д держи образ-то крепче, не упусти его в грязь ликом, и пойдет он по нечестивому мытарству, да нескоро,- протянул старец, попадет к доброму богобоязненному человеку и тогда наша Владычица Преблагая в золото обрящется. Старец умолк и горько заплакал, обнимая в последний раз милого любящего бесхитростного инока Григория, добавил:

- Крепись и терпи, сын мой, тебе придется тяжко, но Господь будет с тобой, да отца своего Варфоломея проси.

- Скорей выходи!- крикнул кучер с экипажа, который должен везти путников до станции. А там они поедут поездом.

Так проводили в долгий путь старец с двумя иноками этого всеми ' любимого, прекрасного юношу Григория. Уехал Григорий и в келье, словно все опустело, он больше всех говорил, смеялся.

Когда из храма приходил, все подробно рассказывал братьям своим, все, что видел и слышал там, даже рассказал, как одна старуха, зажигая свою свечу у Распятия Господа, а две оттуда похитила. Если его кто обижал, он от всего сердца прощал ему и больше начинал любить его. Никогда никого не обидел, не оскор

301

бил, никогда не лукавил, и не хитрил. Недаром старец любил его больше всего на свете.

Итак, Христофора через каждый год посещала новая скорбь. Под праздник Смоленской Матери Божией в четыре часа дня игумен с послушником Григорием и своим иноком прибыли в Луганский мужской монастырь. Игумен привел Григория в трапезную, велел накормить его с дороги и поместить в свободную келью отдохнуть. «А вечером приедешь на вечерню и возьмешь с собой образ Матери Божией Смоленская. Мы перед ним отслужим молебен, а то у нас нет Смоленского образа». Игумену еще там, в келье приглянулся этот прекрасный образ и вот теперь он сразу вежливо попросил его у юноши. Вечером бесхитростный инок принес в храм образ, как ему повелели. После вечерни Григорий стал забирать образ, но ему сказали: «Еще будет молебен, пусть побудет у нас в храме, пока ты здесь». Инок согласился.

10 августа 1917 года на день памяти Смоленской Божией Матери литургию совершал настоятель монастыря очень благочинно и торжественно. Прекрасно пел хор. Множество монашествующих усердно, в смирении и в молитвах воздавали Богу хвалу. Были здесь и миряне. Они стояли по левую сторону отдельно от монахов. Дедушка повелел мне усердно молиться и обратил мое внимание на икону Матери Божией Смоленской, которую расположили близ изображения распятаго Господа. Когда пропели Херувимскую песнь, в храме засуетились, и я увидела, как двое молодых мужчин принесли лежащую на носилках молодую красивую женщину и поставили носилки у образа Распятия и Смоленской иконы Матери Божией. Пока шла служба, женщина все время спокойно лежала и молилась. По окончании службы, начался молебен с акафистом и водосвятием Господу и Матери Божией Смоленская, в честь ее памяти чудес в Смоленске. На протяжении всего служения акафиста больная горько безутешно рыдала и все тихонько повторяла: «Господи и ты Матерь Божия, помилуйте меня и избавьте от тяжких страданий или, хотя подайте облегчение. Я так устала страдать, помогите мне. Молю от всего помышления моего». Стоявший по правую сторону носилок хорошо одетый мужчина так же усердно, горячо, со слезами молился, и все время посматривал на болящую. Я поняла, что это был ее муж. Служил молебен старенький иеромонах. Он очень прилежно читал и молился, стоя все время на коленях. Когда священник читал тропарь о болящих: «Скорый в заступлении Един Сын Христе, скорое свыше покажи заступление страждущей рабе твоей и избави от недуг и горьких болезней и воздвигни, во еже пети тя и славити непрестанно молитвами Богородицы, едине человеколюбче»,- и когда священник произнес слова «и избави от недуг и горьких болезней», больная закричала мучительным болезненным голосом: «Господи, помоги мне!» Стоявший муж ее возле нее упал ниц лицом. А когда священник произнес: «Милосердия твоего бездну призывающи на

302

одре болезни моея и немощи низлежашу ми яко боголюбиве, помо-зи,Богородица едина Приснодева!»- болящая как бы насторожилась, всецело устремилась к образу Матери Божией Смоленской и вскрикнула: "О , Владычица, ты явилась ко мне на помощь!» И в это время от иконы просиял свет. Все монахи и паломники пали ниц лицом. Священник тоже упал ниц лицом, потом встал и приказал поднести больную к образу распятого Господа, а затем к Смоленской. Когда больную приложили к образу, она вскрикнула: «О, Господи я чувствую, как. члены мои парализованные оживают и силы мои наполняются!» К концу молебна больная уже сидела сама на носилках. Когда священник отопил ее водой и дал испить, больная стала трястись, как в лихорадке, потом подошел к ней и сказал: «Ну, чадо, помолились и испили водицы живоносной Господней. Теперь же вставай, ты уже не болящая». Он взял ее за обе руки и поднял.

- Ой, батюшка, да как же я пойду? Ноги-то слабые, иссохшие и все внутри у меня колотится».

- Ничего, поколотится да и перестанет, а ты не думай об этом, вот потихоньку и пойдем с тобой худенькими высохшими ногами. Святые отцы тоже сухонькие, а силищи у них было гляди сколько

Этими словами-он ее как бы отвлек от боязни и от всего, чего ее страшило и потихоньку повел к алтарю. Перед алтарем заставил ее поклоны положить перед Воскресшим Господом и Царицей Небесной и сказал мужу ее: «А теперь веди ее домой, пусть обед тебе стряпает, да глядите Господа отблагодарите с Матерью его и до скончания своего храм Божий посещайте и жертву приносите, добро творите, болящих не забывайте. Ведь как возлюбил вас Господь Бог и Владычица!» Он благословил болящую, затем всех присутствующих, и все пошли из храма. Мы вышли из храма последними. Дедушка сказал мне: «Вот, дитя мое, таким образом, совершил Господь чудо от образа сего. После исцеления жены муж ее образ этотукрасил драгоценными каменьями, жемчугом, алмазом и яхонтами, ризу позолотил толстым слоем. Он был болгарин-плантатор, очень много раздал богатства своего на жертву монастырям, больным, бедным»,- объяснил мне дедушка.

На второй день после службы инок Григорий пошел в Луганскую станицу и нашел там добрую ту женщину, которая отвезла его, двенадцатилетнего мальчика, в Глинскую обитель. Она не узнала его, пока инок все объяснил ей, тогда спохватилась. Тепло и ласково встретила инока вдова Мария, все расспрашивала, как родная мать.

«А я-то,- говорила она,- все думаю да печалюсь о тебе, где он бедолага. А старца-то нет теперь?» Юноша все рассказал, что год вот как его похоронили. «Чуяла я да хворая была, оттого и не пришлось поехать». Оставляла родимая навсегда жить у нее. Видя, что инок не остается у нее, она приказывала ему: «Ты,

303

родимый, скажи, когда ехать-то будешь, спеку тебе что-нибудь повкусней в дорогу, да и лепту дам на твои нужды».

За дядю ему сказали, что умер год назад, а сыны да дочки вое живы, но он не пошел к ним. Просмотрев все знакомые родные места, инок возвратился в храм в Луганск и быстро пошел к тому месту, где видел его дорогой образ. Но его уже там не было. Он стал спрашивать о нем, получал ответ «не знаем». Расстроенный инок пошел к настоятелю монастыря. Настоятель посадил инока возле себя и все подробно рассказал ему историю с образом.

- Когда служили молебен, ты видел расслабленную женщину, лежащую на одре болезни?»- спросил игумен.

- Видел, батюшка»,- сказал Григорий.

- Так вот, ты ушел тогда помогать приготовлять трапезу, а эта расслабленная исцелилась от этого образа. И сегодня утром пришел муж исцелившейся женщины, снял образ и унес с собой отделать и украсить его золотом и драгоценными камнями. Сколько мы не упрашивали его не трогать образ, объяснили, что он чужой, но он настоял. Он дал нам расписку. Он богат, плантатор, и мы ничего не могли с ним сделать»,- закончил игумен.

Словно кипятком кто-то подлил под инока. Он то вставал, то садился, не зная, что делать, и наконец разрыдался, как дитя: «Ну что теперь мне делать? Что мне скажет отче мой, ведь он там все знает? Ну, зачем я брал его сюда? Старец Антоний неспроста приказывал: не урони в грязь ликом! Теперь образ пойдет по мытарству и я пропал. Старец даром не скажет. Он все провидел. Зачем я ехал, кто меня гнал сюда? Сам того хотел! О, Боже, Боже! Что я наделал! Да, теперь я ни за что не вернусь в келью свою без Матери Божией! Ну что мне скажут братья мои?»

Игумен долго сидел молча, а потом начал успокаивать инока: «Чадо, послушай меня, ты не должен так сокрушаться, а радоваться, ибо от прекрасного образа твоего снизошла благодать и женщина исцелилась от него. Ты должен радоваться, чадо, а не сокрушаться. Не пропадет образ сей бесследно, его облачат, поместят в киот и возвратят. В келье он был без пользы, а здесь благодати Божией исполнился. Радуйся, чадо мое, вместе со мной».

«Вот таким образом, дитя мое, попал этот образ в Луганский мужской монастырь,- сказал мне дедушка,- и находился он там до 1920 года, пока нечестивые богохульники в двадцатых годах напали на монастырь, погромили все и образ сей многое мытарство прошел. Инока Григория тогда игумен уговорил поехать сопровождать старца на Старый Афон. И когда он оттуда вернется, игумен обещал ему свято хранить его образ. Так отправился инок Григорий на Старый Афон сопровождать старца Илью. В конце 1917 года, возвращаясь с Афона, инок попал в руки нечестивых бандитов. Целый год эти нечестивые изверги издевались над иноком,

304

заставляя его исполнять всякую нечистую работу и истязали его, как им заблагорассудится. Сколько вынес горя и истязаний за этот долгий год, этот прекрасный покорный юноша и лишь в начале 1919 года ему удалось бежать. Около года скрывался у добрых благочестивых людей в Ростовской области, а потом злодеи выдали его и его забрали в полицию. В полиции его долго пытали, истязали, а затем отправили на ссылку в Сибирь.

О своих любящих братьях (Христофоре и Никодиме) он ничего не знал, где они и что с ними и лишь после долгого времени на ссылке ему удалось встретиться с дорогим братом Никодимом. Он- то и поведал все о судьбе обители, старца Антония и Христофора. «Как ты уехал от нас,- рассказывал Никодим,- старец пребывал с нами год, а потом занемог и у нас же скончался. Много поучал он нас, а больше всего учил терпению и все повторял: «Подходит тяжелое время для нас». Сильно печалился и плакал о тебе. «Ох,- говорил он,- чадунюшко мое, как же ты тяжко страдаешь от нечестивых и как скорблю я по тебе. О, Владычица Преблагая, сойди на помощь ми грешному!» Умер он мученически. Однажды вечером мы пошли в храм с братом Христофором. Отче нас за свечами послал. Оттуда идем, он-то родимый наш на дороге весь избитый лежит, стонет, едва живой. Принесли мы его в келью, а в келье все перерыто было вверх дном. На земле папиросы валялись, на подсвечниках стаканы с самогоном стояли, да карты по всему столу разбросаны, куски хлеба, лук, сало - все было на столе. Мы с братом Христофором в ужас пришли от такого зрелища. Эти изверги золото искали, у старца его требовали, били и истязали его, потом волокли за ноги далеко от кельи и бросили под кручей. Там он и лежал, пока мы нашли его. С этого дня отче наш Антоний больше не поднялся, уж дюже избили его эти гнусные псы, как сказал тогда сам старец. Старец кровью кашлял и кровью мочился после рук этих палачей. Месяц мы с братом Христофором по очереди сидели возле него. Ни разу родимый не пороптал, а все за этих негодных псов молился и только сокрушался, что осквернили келью нашуэти нечестивцы.

«Слава Богу, что образ-то Матери Божией не попал в руки этих псов!»- говорил он. Он все нам предсказал, что нам принадлежит перенести. Мы с тобой многое тяжкое перенесем, но жить будем долго. А брату Христофору он мученическую смерть предсказал.

Хоронили старца Антония уже не с такой почестью, как нашего отче Варфоломея, ибо настало уже время тяжкое и безвольное. Смерть его мы перенесли также прискорбно и тяжко, как за своего отче Варфоломея .- рассказывал Никодим. Всего год мы прожили с братом Христофором одни в келье. Как любил он меня, как лелеял! Это видел Господь. Но враг не дремал и зорко подстерегал за нами. В конце 1919 года на нашу обитель напали бандиты. Враги все грабили, всех избивали. Эти изверги добрались и до нашей кельи. Они зверски кричали на

305

нас, требовали золото и ценные вещи. Мы говорили, истинно нету нас ни того, ни другого. Но изверги требовали свое, били нас, издевались. Больше нападали они на брата Христофора. О Боже! Как они его истязали, били ногами в зубы, и, наконец, вышвырнули из кельи вон, на мороз, потом привязали за ноги веревкой и волокли его версты три по заснеженным сугробам, ибо тогда была большая вьюга и сильный мороз. Я, весь избитый, окровавленный, по кустам бежал следом за ними. Когда эти изверги бросили его возле дороги под кручу и ушли, я подбежал к нему. Он лежал в бессознательном состоянии без признаков жизни. Долго я трудился над ним, пока ощутил в нем биение сердца. Потом на себе принес его в келью. Долго он, родимый брат, лежал тогда. Я думал, что он уже не встанет от этих извержеских рук, но видно еще не доставало совершенства ему для неувядаемого венца. Брат Христофор вынес безропотно всю эту адскую болезнь. Трижды старец Варфоломей являлся во сне брату и грешному мне, повелел купать его и поить указанными старцем травами. Я все исполнял и оттого мой возлюбленный брат вскоре поднялся с одра болезни.

Это было в конце 1919 года, а в 1920 году новая власть окончательно начала громить нашу обитель. В храмах грабили все и увозили, сдирали с образов все ценные украшения: золото, серебро, позолоту, а образа уничтожали, ломали, жгли. В храмы заводили лошадей на ночлег и сами в храме находили себе нужники. Нас, братию, избивали, издевались и после долгого издевательства этапами угоняли на ссылку. О, Боже, Боже! Что же они делали с нашей братией! Не видя этого, нельзя передать и рассказать об этом страшном и ужасном времени. Что эти палачи творили над абсолютно безвинным покорным народом! Вот и дорогой любящий наш братХристофор после долгого истязания и извергского издевательства, насмешек и непосильного труда был зверски избит и замучен насмерть. Я волосы на себе вырвал от страшного зрелища и жалости к брату своему, но не моя была на то воля. Меня тоже били и издевались, работу давали непосильную. Вечером я отдал надзирателю весь дневной паек свой и он о разрешил мне вытащить из помойной ямы тело любящего брата своего, куда палачи эти бросили его тело. Замучили они его на Смоленскую. Я обмыл его как мог, надел свой тюремный халат на него, вырыл яму, как мог, положил туда мха, простился с ним и тайно похоронил его под большой и пышной елью. Сам я тогда долго лежал в тюремной больнице, как потерянный разумом, и только молитвами старцев Варфоломея и Антония я выздоровел».

«Дедушка, а когда же умер инок Христофор, в каком году, и где делись те двое иноков Григорий и Никодим?»- спросила я дедушку, когда он мне сказал идти домой. И дедушка дополнил судьбу этих иноков: «Инок Христофор, дитя мое,-сказал дедушка,- как ты видела, попал на ссылку вместе с братом Никодимом. Три с половиной года он нес непосильные тяжкие работы, истязания, надруга

306

тельства. После того, как его избили в келье бандиты и выбросили на мороз, он был слаб здоровьем, работу нес непосильную, полураздетый, голодный он не мог выполнять нечеловеческой нормы и его за это тяжко истязали, били, всячески насмехались, называя его тунеядцем, дармоедом, волохатым, ленивым, попом и т.д.

Смиренный инок все безмолвно, терпеливо сносил. 10 августа 1914 года, в день памяти Матери Божией Смоленская, его до полусмерти избили надзиратели. Он был весь обагренный кровью и на Преображение Господне он скончался в 5 часов вечера. Тело его выбросили в помойную яму, а ночью инок Никодим нашел его в яме, вытащил, обмыл, выкопал яму, наложил туда мягкого мха, простился с дорогим братом и тайком от всех похоронил его под большой пушистой елью. Вот такой конец этого прекрасного инока, дитя мое.

Сам Никодим от потрясенного переживания чуть не лишился разума. Он долго лежал в тюремной больнице и только два старца, Варфоломей и Антоний, умолили Господа и Пресвятую Владычицу возвратить ему жизнь и разум.

Григорий с Никодимом много перенесли скитаний и тяжких страданий и только в 1946 году после долгих скитаний слабые, больные, изнуренные жизнью вернулись в свою родную дорогую обитель. Там они подвизались до 1953 года. Григорий трудился в чине игумена-эконома, а Никодим - в чине архимандрита трудился и служил у престола Божьего. Когда закрыли обитель, оба неразлучные братья отправились в Абхазию. Вот такая длинная история нашего образа Смоленской Божией Матери и того, кто написал и хранил его».

- А откуда родом послушник Никодим и какое его житие до посвящения в иночество?»- спросила я дедушку.

- Возлюбленный богобоязненный и богоугодный юноша Никодим, ныне старец, схиархимандрит, дитя мое, родом с Сумской области, круглый сирота. Родители его Антон и Марина, были состоятельные знатные люди, очень милостивые, доброжелательные и благочестивые. Сироты, побирушки, бедные всегда находили приют у Антона с Мариной, защиту и помощь. Любили они посещать больных и заботились о них. Особенно добр и благодетелен был Антон. Многие обращались к ним за помощью: нуждающиеся, пострадавшие от пожара и прочих бедствий. И каждый приходящий к этим не в меру добрым супругам уходил удо-влетворенный в своей просьбе. Детей у них было четверо. Два сына, первый и третий, умерли вскоре после рождения, второй Василий, остался, рос слабым и болезненным, как ни старались родители лечить его, но Василий так и остался слабым, больным. Видя немощь сына своего, Антон с Мариной тревожились и скорбели: «А ну как, не дай Бог, умрет Васятка, что тогда будет? Совсем без детей останемся, как бобыли». И супруги стали умолять Господа послать им еще чадо. Но Господь не удовлетворял их просьбы. Васятке исполнилось 20 лет, но он не

307

похож был на двадцатилетнего юношу, слабенький, бледный он выглядел тринадцатилетним - четырнадцатилетним мальчиком. Супруги сильно тревожились об этом и усилили молитву к Господу послать им чадо, ибо богатства у них было много и им хотелось, чтобы оно не пропало, а умножилось и давало пользу для нуждающихся, а Василий не мог совсем с этим справляться по немощи своей заменить их после смерти.

Долго Господь медлил и, наконец, когда Васятке исполнилось двадцать семь лет, у Антона с Мариной народился сын Николай. Счастливые родители радовались, говорили: «Вот теперь-то у нас будет прямой наследник, который заменит нас и продолжит наш род». Маленький Николай рос крепким, здоровым до семи лет.

Когда ему исполнилось семь лет, он сильно безнадежно заболел. Добрые родители, опасаясь за его жизнь, усиленно лечили его у врачей и знатных профессоров, но состояние Николая ухудшалось. Год Антон с Мариной лечили у врачей и знахарок своего любимца и все безуспешно. Состояние мальчика было безнадежным. Профессор сказал, что исход один - смерть. Бедные родители призвали священника перед смертью пособоровать и причастить отрока. Добрый священник посмотрел на чуть живых от горя родителей и дал им добрый совет повезти сегодня же Николая в Глинскую пустынь, приложить его к мощам. И чтобы обязательно сходили в пустыньку к старцу Варфоломею: «Он вам все скажет, что надо, и молебен великий отслужите за него.Ступайте ныне же, не медлите, а то жизнь сына вашего сочтена». Слушая добрый совет и наставление отца Николая (так звали священника). Антон с Мариной быстро собрались в дорогу.

На другой день они прибыли в обитель. Мальчик совсем угасал, не разговаривал и даже глаз не открывал. На руках Антон внес его в храм. Им показали дорогу к мощам. Когда приложили Колю к мощам, он открыл глаза, заплакал и тихонько сказал: «Мама, только что возле нас стоял наш отец Николай и старец. Они умоляли Господа, Матерь Божию и мученика вот этого, что я прикладался, вернуть меня к жизни, а Господь вот оттуда, с креста, где он распят, ответил им, что он слышит и исполнит просьбу их, только родители должны непременно оставить сына своего в обители сей, ибо для того он и родился». Обвалованные родители улучшением состояния сына своего не обратили внимания на виденное сыном своим.

«Это у него от температуры бред»,- подумали они. Приложив Колю к святыне, Антон с Мариной поспешили в пустыньку, но старец давно уже поджидал их у входа в храм. «Куда держите путь, добрые путники Антон и Маринушка?»-сказал им старец, когда они сошли со ступенек храма и направились к воротам. Супруги остановились, увидя стоящего возле ступенек незнакомого старца, удивились и страх нашел на них: «Откуда он знает наши имена, если мы его видим

308

первый раз в жизни?» Они хотели сказать ему, что спешат в пустыньку, но старец опередил их, ласково заговорил с ними: «Вы, родимые не спешите в пустыньку, ибо убогаго Варфоломея там сейчас нет, он вышел из кельи и поздно придет. Туда пойдете позже, а сейчас, родимые, пойдемте в храм, великий молебен отслужим за сына вашего Николая, да помолимся маленько усердно, вот Господь-то да Владычица Преблагая и услышат нашу молитву и придут на помощь нам грешным, исцелят дорогого нашего Колятку. А он-то родимый и возблагодарит Господа-Бога и Владычицу самим собой, служить им верой и правдой станет, в обители сей. Он должен непременно остаться здесь и ублажать их, ибо он рожден для сего. Слышите, говорю, непременно тутдолжен остаться, как исцелитего Господь».

Антон с Мариной поняли к чему говорит старец. Они должны оставить сына, своего любимца, здесь на служение Господу, как выздоровеет он. «Вот тебе на, кохали, кохали, сколько я выстрадала, сколько врачей объехали и средств расточили на это, и вот теперь, если выздоровеет, оставить его здесь. Одеть на него черную траурную одежду и лишить его всего наслаждения»,- рыдая думала Марина. Мыслимо ли это, ну кто его здесь приглянет, кто приласкает и догодит, как мать? Господи, - за что мне такое наказание, ведь я никого никогда не обидела и ничего не жалела подать нуждающемуся? Нет, я этого не перенесу. О Господи, помилуй и пощади меня!»- сокрушаясь, думала Марина.

Старец, провидя ее помыслы, умиленно, ласково продолжал с супругами беседу, утешая их: «Ну, родимая, чего стоишь и так скорбно плачешь, словно сын твой уже умер. Смотри-ка, как он заметно повеселел, а вот молебен сейчас великий послужим и вовсе оздоровеет, а ты сокрушаться да слезы лить затеяла. Ну, полно плакать-то, пойдемте в храм, там для молебна все готово». Старец взял Марину за руку и повел в храм, Антону приказал нести мальчика вслед за ними.

В храме действительно все было готово к служению молебна, как сказал старец. Только ждали его. Старец подвел Марину и Антона на самое видное и почетное место, поставил их перед Воскресшим Господом и чудотворным образом Матери Божией, а сам пошел в алтарь. Через несколько минут вышел из алтаря в полном облачении архимандрита со служебными принадлежностями в руках, в сопровождении иеромонаха, двух послушников и дьякона, подошел к мощам (ибо молебен служили у мощей), поправил свечи, взял кадило у рядом стоявшего послушника и, кадя перед алтарем и мощами, громогласно нежно провозгласил: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков». Хор запел: «Аминь». Так начался молебен. Потом старец подозвал к себе Антония с больным Колей, долго кадил на болящего Колю, вознося фимиам Богу, Владычице Богородице и всем святым. Людей было великое множество, не помещались в храме, стояли на улице. Молебен старец служил очень трогательный, умиленный и продолжительный. Все со слезами усердно молились. Сам старец стоял на коленях

309

вместе со стареньким иеромонахом, всецело погруженный в молитву, взывая к Господу, Матери Божией и святым мученикам. Болящий Коля лежал у отца на руках без признаков жизни в предсмертных судорогах. Видя, что сын кончается, Антон вскрикнул, Марина закричала на весь храм и упала. А. старец продолжал молиться. Когда он читал тропарь о болящих: «Скорый в заступлении Един Сын» и помянул имя болящего, прося Господа, подать исцеление, Коля открыл глаза и сильно закричал, со рта и носа пошла у него кровь. Старец подошел к болящему с освещенной водой и трижды крестообразно окропил его. Потом взял Колю на руки и понес к алтарю, прося родителей и весь народусердно молиться.

С великой любовью и страхом Господним старец поднес Колю к алтарю, трижды кланяясь, опустился на колени вместе с болящим перед Воскресшим Господом, потом упал ниц лицом, вместе с больным и долго оставаясь в таком положении. Все замерли в ожидании. Марина же, как безумная, вскрикнула: «Ой, Боже, он задавитего!» и схватилась бежать к старцу, но послушники удержали ее, не допуская до старца. Старец, продолжая еще лежать какое-то время. А затем поднялся, наклонился к болящему и заговорил с ним: «Ну, сын мой, возлюбленный, давай-ка возблагодарим Господа, Владычицу и всех мучеников вместе вдвоем. Теперь ты не болен и можешь поклониться Господу за великий дар и милость его к нам грешным. Ну-ка, сын мой, вставай и кланяйся!»- беря Колю за руку, повторил ласково старец.

Лежавший, словно неживой, мальчик зашевелился и стал тихонько подниматься. Старец, подбадривая больного, продолжал: «Вот так, мой маленький, тихонечко вставай и ложи три поклона Господу, да погляди-ка, Коляточка, как нас Сама Пресвятая Владычица поджидает, чтобы мы и Ей благодарность сердечную принесли». Ласковыми словами старца мальчик совсем осмелел и стал ложить поклоны вместе со старцем. Весь народ, стоявший в храме, пришел в ужас и с замиранием сердца все ждали, что будет дальше. Положивши по три поклона перед Воскресшим Господом, старец взял Колю за руку и подвел его к Матери Божией и с великим благодарением стал ложить поклоны. А Коля, следуя примеру старца, вместе с ним так же усердно ложил поклоны, подражая во всем старцу, ни на кого не обращая внимания и никого не замечая вокруг. По окончании молитвы старец поставил Колю перед алтарем, трижды разом вместе поклонился с мальчиком со словами: «Слава тебе, Господи, слава во век, чудны и дивны дела твои, Господи!» Потом повернул мальчика к народу, взял его за руку и повел от алтаря. Старец свел его на первую ступеньку солеи и сказал: «Ну, Колятка, теперь моя тебе помощь не надобна, иди-ка по ступенькам сам вперед, а я за тобой». Совсем окрепший Коля громко, по-детски закричал, повторяя слова старца: «Слава тебе, Господи, слава во век!» и вприпрыжку с ноги на ногу быстро побежал по ступенькам, не помня о том, как 20 минут назад нес его старец сюда на руках без

310

признаков жизни. Видя Господние чудеса, сотворившего над мальчиком, в храме раздались многословные удивляющие и потрясающие крики. Помимо своей воли все пали ниц лицом. С великой радостью и рыданиями встретили Антон и Марина исцелившегося сына своего, заключая его в объятия, не веря своим глазам, что он уже здоров. С великим благодарением и воплями оба супруги упали к ногам старца Варфоломея, но старец молвил: «Ну что вы родимые мне-то убогому благодарение приносить вздумали? Ведь не я его грешный исцелил, а Господь Бог да Владычица Пресвятая ходатайствовала перед Сыном Своим Иисусом Христом. Вот Колятка - то наш и побежал от благодати и силы Божией, словно дикая серна от выстрела. А вы мне недостойному похвалу воздавать затеяли да в ноги кланяться начали. Господу Богуда Владычице и всем мученикам кланяйтесьда благодарите за его великую милость к нам грешным».

Маленького Колю, словно магнитом, тянуло к старцу. Он не отходил от него. Пока старец говорил маленькое наставление всему народу, Коля за это время все прибрал на столе у старца, вытер кадильницу, почистил ее, погасил все сгоревшие свечи и сложил их куда положено, и уже стоял рядом со старцем. Видя трудолюбие мальчика, старец заулыбался и погладил его по головке, а когда кончил проповедь, спросил Колю, хотя сам все видел:

- Уж не ты ли, Колятка, мне допомог управиться на столе?

- Я, отче,- словно учил его кто, как называть старца, ответил Коля.

- Во, сын мой возлюбленный, как ты мне шибко допомог, а то я совсем заморился, да еще со стола думал убирать надо, а ты вот и сделал мне облегчение да радость великую. Вот с этого мы и начнем с тобой подвизаться. А сейчас мы пойдем в пустыньку в келью. Там обед нас ждет. Пообедаем, а тогда по своим местам, кого, куда Господь благословит.

Старец велел Антону с Мариной подождать его у входа в храм. Сям пошел в алтарь разоблачаться. Народ все еще не расходился. После такого чуда у каждого сердце наполнено было каким-то неземным чувством. И когда Марина с Антоном вышли из храма, их окружило бессчетное количество народа и все расспрашивали, как да что, сколько мальчик болел и как молились, что ребенок исцелился и т.д.

Вскоре вышел старец в сопровождении настоятеля монастыря. Они поговорили что-то на ступеньках, затем старец благословил настоятеля и весь народ, и подошел к Антону с Мариной. «Отче, а я думал, что ты совсем позабыл за нас,-сказал Коля, подбегая к старцу,- уж так долго тебя не было». Видя в руках старца саквояжик, он сказал:

- Отче, давай я понесу, а то ты совсем заморишься, пока до дома донесешь

его.

311

- Сын мой возлюбленный, как ты любишь меня, то так заботишься обо мне, ну-ка, давай неси да прямой дорогой неси, в сторону-то никуда не сворачивай, как ни тяжело будет, и если поступишь так, то как раз придешь в дом Отца своего, если не совратишься с дороги.

Старец предсказывал о его тяжком дальнейшем пути и жизни. Весь путь в пустыньку до кельи старец не умолкал, все научал да наставлял Антона с Мариной, располагая их сердца к добродетели, вспоминая нищих, больных, что они беспомощны и тот, кто располагает средствами, непременно должны помогать таковым. У кельи на крылечке их поджидал послушник. Увидя старца с гостями, он быстро сбежал с крылечка и вышел навстречу подходившим гостям.

- Ну, как ты тут подвизаешься, сын мой?- спросил старец встретившего их послушника.

- Вашими святыми молитвами все готово, отче, как ты приказал.

- Слава Иисусу и во веки. Аминь,- ответил старец.

Послушник взял старца под руку и повел по ступенькам. Маленький Коля схватил старца за другую руку. Все рассмеялись, а старец, подхваливая мальчика, говорил: «Вишь, как легко-то мне стало идти, как Колятка мне допомогать начал, сразу сил во сколько добавилось!»- и старец, широко развел руками, что означало: помощь Коляткина велика для него. Так маленький Колятка впервые в своей короткой жизни вошел в келью старца Варфоломея, впоследствии своего наставника. Войдя в келью, старец стал на колена перед Смоленским образом Матери Божией, трижды поклонился, творя молитву. Все присутствующие последовали его примеру. После молитвы старец благословил трапезу, заранее приготовленную послушником, и велел всем садиться за стол. Колятку с послушником он усадил подле себя. Кроме Марины и Антона у старца были еще гости: старец с двумя послушниками и еще двое мирян - муж с женой. За столом маленький Коля вел себя скромно, по- взрослому и старался во всем подражать старцу.

«Отче, Колятка будет с нами жить?»- спросил послушник у старца, когда старец приказал Коле побольше есть, чтобы поскорей набраться сил после такой продолжительной болезни. Не дожидаясь ответа, что скажет старец, Коля громко выпалил: «Ага, я тут останусь, домой не поеду, с тобой и с отчем буду жить. Буду отче помогать, а то он совсем старенький и ему одному без меня не управиться».

Все сидевшие за столом засмеялись, а оба старца наложили на себя крестное знамение и сотворили молитву. Смотря на старцев, сотворивших молитву, Антон с Мариной насторожились, и мать строго сказала Коле, что он поедет домой. После трапезы старец долго беседовал с Колиными родителями, поучая, напутствуя их к добру и истинному пути, затем отпустил их с миром. Маленький Коля сильно сопротивлялся, не хотел ехать домой, прячась за старца, плакал. Ста

312

реи, упрашивал обоих родителей оставить мальчика здесь, пока хорошо окрепнет, но родители и особенно мать не хотела даже слушать, что ей говорил старец.

«Ну, что же, Колятка, не разрешают нам с тобой вместе побыть, чтоб ты мне убогому допомогал. Вишь, как мать твоя восстала против нас и я ничего не могу грешный поделать, ведь она твоя мать, а написано: чти отца и матерь свою и долговечен будешь летами».

С великим трудом упросили Колю ехать домой, на прощание он старцу сказал:

- Отче, я буду молиться, Бог даст я еще заболею, и опять приеду к. тебе прямо в келью.

- Во-во, Колятка, во, сын мой маленький, оно-то так и будет, ибо Господь скоро слышит молитву дитяти.

Марина от радости суетилась сборам в дорогу и не слышала сказанных слов старцем и ее сыном, Когда все было готово, Антон с Мариной подошли к старцу, упали к нему в ноги, прося прощения и благословения, положили к ногам старца сумочку с золотом. Старец благословил супругов, дал им по маленькому образу «Положение Господа Иисуса во гроб, а Колятку благословил образом «Вход Господа в Иерусалим», прослезился, сотворил молитву, поцеловал трижды Колю и, отпуская его от себя, сказал: «Путь тебе, дитя мое, предстоит в Иерусалим долгий, тернистый и не скоро,- протянул старец,- с великим трудом по колючим тернам, но в Иерусалим прибудешь». Потом сказал Антону с Мариной: «А это, родимые, заберите, -указывая на положенное ими золото,- золото не подобает мне, убогому монаху, зрить. Ибо в нем великая змея сидит да превеликий яд свой от себя изливает. Кто немощен душой, того и заражает своим ядом. И я убогий превелико страшусь козюлиного яда, ибо отлечивается яд-то сей дюже тяжко и медленно. А то и вовсе не излечивается, как хорошо всосется. Вы для болящих, бедных и сирот его отвезите, вот там-то великая нужда в куске насущного хлеба. Такими делами и приготовьте себе обитель у Отца Небеснаго, а здесь несчастным милость окажете. Этим вы великую добродетель сотворите передТворцом Небесным».

«Батюшка, мы незнаем, как распорядиться и кому лучше помочь, а ты все видишь и знаешь, вот мы и поручаем тебе, от всего своего помышления распорядиться, куда тебе Господь повелит».

Провожая супругов, старец строго наказывал хорошо присматривать Колятку: «Гляди, Маринушка, молись за любимого нашего Колятку, торжествуй и Радуйся». Он помолчал и, как бы самому себе, тихо добавил: «Не долгой будет радость твоя, ибо любит Господь милостивых и посему часто посещает их скорбя-ми».

Счастливые и радостные Антон с Мариной уезжали из обители домой, с совершенно здоровым сыном. Радости их и благодарению Господу за сотворенное

313

им чудо не было границ, но не долгой была радость счастливых родителей, как предсказал старец.

Ровно через месяц, 9 августа по новому стилю, на Целителя Пантелеймона, под день праздника памяти чудотворной иконы Матери Божией Смоленская, Коля, игравший с детьми в соседнем саду, вдруг вскрикнул: «Ой, как больно!» и упал в судорожном беспамятстве. Испуганные дети сильно закричали, зовя на помощь. На крик прибежала женщина, хозяйка сада, где играли дети. Увидя мальчика в предсмертных, мучительных судорогах, она схватила его и как стрела помчалась с ним к его родителям. Марина в то время присматривала, как слуги мыли огурцы для засолки. Увидя бегущую, горько вопиющую женщину, сердце ее больно сжалось от предчувствия беды. Она хотела бежать навстречу бегущей женщине, но ноги словно окаменели, и вся она стала, как мраморная статуя.

«Боже мой, Марина Николаевна, да где же ты там есть? Ведь дитя твое умирает!»- кричала женщина на все село. Услышав последние слова вопиющей женщины, Марина бросилась бежать навстречу приближавшейся женщины, ноги ее путались, в голове стучало, но она бежала и кричала, как безумная, несуразные глаголы. Увидя бегущую Марину, женщина остановилась и уже медленно подошла к потерявшей голову Марине. «Коля твой умирает,- медленно проговорила Анастасия (так звали эту женщину),- врача скорей надо, немедленно, а то дите погибнет». Пораженная внезапной великой скорбью, Марина стояла бледная перед своим дитем в страхе и отчаянии, не зная, что делать и предпринять, чтобы отвратить сына от смерти. Немного постояв, она завопила таким душераздирающим воплем, каким вопиют только обреченные на неизбежную гибель, простирая вдоль руки, как бы ища там защиты и помилования, зашаталась из стороны в сторону и упала ниц лицом. На страшный скорбный ее крик собрался народ со всей деревни. Люди плакали, кричали, не зная, что делать и кого спасать - дитя или саму мать. Антон в этот день был в отлучке. Прибежал сюда и помещик Андрей Фоменко, которого почитали во всей округе, и который был в большой дружбе с Антоном и Мариной. Он растолкал собравшихся плачущих около Марины людей и быстро послал к себе домой за врачом. Вскоре прибыл врач, и после долгого старания врача, Марина пришла в чувство. Коле же врач не мог оказать даже малейшей помощи. Все его усилия и старания оказались напрасны. Видя бессилие врачебных средств, Марина закричала: «Священника скорей сюда ведите! Ох, Боже, Боже, живей, батюшку давайте!»- переполненная скорбью кричала она. Но добрый благочестивый пастырь в полном облачении бежал уже сам к умирающему Коле. Пономарь Трифон сообщил ему о случившемся.

Когда отец Николай кончил службу, но еще не разоблачался, хотел служить молебен (ибо храм их был посвящен во имя Целителя Пантелеймона), он так и побежал неразоблаченным на крик вопиющей матери. Народ расступился в сто

314

роны, давая дорогу подбежавшему священнику. Отец Николай на ходу благословил всех здесь стоявших и быстро подошел к вопиющей Марине, которая неутешно кричала: «Батюшка дорогой, добрый пастырь наш, помоги, спаси сына моего, избавь его от страдной смерти, умоляю тебя, добрый наш пастырь!» Отец Николай благословил ее и, утешая сказал: «Не надо так отчаиваться, Марина. Господь в любви обилен и милости его нет границ. Он Лазаря, дочь Иаира и других из мертвых воскресил и нас, родная, непременно помилует. Ну, полно кричать, успокойся, сейчас будем молиться за Колю, попросим Господа, Пресвятую Владычицу Смоленскую, завтра ее день памяти, и Целителя Пантелеймона будем умолять, ибо храм наш во имя Целителя Пантелеймона, он наш покровитель, заступник в скорбях, он нам и поможет непременно».

Пока он беседовал с Мариной, дьякон Захарий принес уже все принадлежности для молебна. Добрый пастырь успел уже распорядиться, чтобы приготовились к молебну и вот все уже готово. Колю, пастырь забрал у женщины и отдал его старенькой монахине, поставил ее рядом с собой.

Начался молебен прямо на улице близ Марининого дома. Служение совершалось долгих два с половиной часа. Весь народ и сам отец Николай стояли на коленях на протяжении всего молебна. С великим усердием и полной верой в сердце взывал пастырь ко Господу, Пресвятой Владычице и всем святым. Лежавший Коля без признаков жизни под конец молебна трижды открыл глаза и вскрикнул: «Гляди, мама, отче Варфоломей попереди нас стоит. Я видел, как он только что на сияющем коне по воздуху примчался, подошел ко мне, взял за головку и сказал, что отец Николай ему известил, чтоб я пришел к тебе, вот я и поспешил да и успел убогий хоть малость помолиться вместе со всеми. Видели сияния света над Колей и некоторые безхитростные добрые богобоязненные прихожане этого храма. Антон приехал из города, когда молебен уже кончался.

По окончании молебна Коле стало легче. Антон взял его на руки и понес домой. Но к вечеру мальчику стало хуже, и болезнь снова взяла свою силу и еще больше началась агония. Бедные родители не знали что делать. Антон побежал опять до отца Николая за советом. Выслушав плачущего Антона, добрый пастырь помолился и сказал: «Мои родные, вы видите, что земные врачи бессильны помочь вашему дитю, это всем очевидно, надо немедленно отправляться в обитель, где он уже получал полное исцеление и я, грешный протоиерей, поеду с вами. Не медлите, теперь же, сию минуту, надо торопиться, ибо жизнь дитя сочтена».

Через полчаса добрый пастырь и скорбящие до предела Антон с Мариной, с умирающим Колей, на тройке лошадей, по лесной дороге неслись к Глинской обители. Всю дорогу Марина не сводила глаз с умирающего сына. Горько плача, она просила Господа подать Коле исцеление. И чего она за это время не передумала, пока ехали до обители. Вспомнила она, как сама маленькая болела сильно

315

и как ее мать скорбела и плакала не меньше, чем она, как она говорила, что лучше самой в могилу прыгнуть, чем лишиться дитя.

Да так и получилось, что маленькая Марина выздоровела, а сама мать Фео-дора умерла, оставила нас, пять душ: четыре брата старше меня и я. Мне годок было, когда она умерла. Жили мы очень состоятельно. Из-за богатства отцу много находилось невест, но он медлил, сильно тосковал по матери, верно, он очень любил ее. Так он жил шесть лет. Мне уже исполнилось семь лет, вот как моему Колюшке. Хорошо помню, как однажды перед Преображением он приехал домой с поля с работниками, он ездил осмотреть, как убирали хлеба, стал умываться и вдруг схватил себя за живот, дико закричал: «Дети мои, я умираю, дочку сюда дайте проститься!» Старший брат подвел меня к отцу. Он привлек меня к себе и крепко заключил в объятия, сам заливался слезами: «О, дочь моя, я люблю тебя больше всего на свете, как любил твою мать. Но настал злорадный час смерти моей. Как же ты, моя крошка, будешь без меня? Дети мои, ради вас и матери вашей, которую я любил, как вас, жил я один, это видит Господь Бог». Он снова неистово закричал. Когда предсмертные боли попустили, он снова заговорил: «Сыны мои, любите, друг друга, живите в мире, наследство все сокровенное поделите по совести, поровну, а дочурке выделите каждый от своей части третью часть, ибо она у вас одна и самая младшая. Ты, Данила, будешь управлять всем,- сказал он старшему. Помогать тебе будет няня Христофоровна, а как подрастешь, женишься. Да, Маринушку мою, любящую дитятку, не обижайте, это вам мой строгий наказ».

Прислуги быстро позвали врача, и пока врач приехал, отец уже скончался. «Ущемление гнойного аппендицита»,- дал такое заключение врач. Так я осталась семи лет сиротой. Жила с братьями 10 лет. Всего пришлось мне вытерпеть без родителей. Через четыре года после смерти отца, старший брат женился. Невестка Клавдия оказалась не очень доброй и большой грубиянкой. Меня она сильно ненавидела, обижала тайком от братьев.

«Ишь,- говорила она на меня,- сдобная неженка. Все ей подражают да ба-ловают. Надо работать, а не лодырничать и не надеяться на других, за женихами ты ловка бегать, а работать мала. Я за тебя ишачить не буду, так и знай. Не будешь слушать, иди к бесу, мне лодыри не нужны». Я все молчала, никому не жаловалась, что Клавдия меня изнуряет и часто бьет. Братья стали замечать мою скорбь и слезы, сказали об этом брату Даниле, и пошел в доме скандал и дележ. После раздела я жила с братьями до 17 лет, женихов за мной было много, но братьям не нравились они, и вот на Воздвижение Креста Господнего 14(27) сентября меня посватал богатый дворянин Антон. Мне он очень приглянулся, и братья согласны были на мой брак. Свадьбу назначили на Покров Матери Божией 1(14) ок

316

тября. На этот день нас обвенчали. Так я стала женой богатого, состоятельного, не в меру доброго Антона». Мысли ее прервал старец Варфоломей. Провидя духом, что Колятку везут к нему полумертвого, старец взял посох и пошел навстречу мчавшихся путников, чтобы там в лесу встретить их и молиться на пути за умирающего. Пять верст шел старец от своей кельи навстречу ехавшим. Услышав храп лошадей и умилительный звон колокольчиков на дугах лошадей, старец повернул назад и пошел в обратный путь, низко надвинул мантию и клобук до самых глаз. Путники быстро приближались, сытые лошади мчались очень быстро, старец шел посреди дороги, широко размахивая руками, опираясь на посох. Нагнавшая тройка с путниками замедлила, и кучер громко крикнул: «Посторонись, старче, посторонись, живей в сторону!» Старец свернул чуть в сторону, и резвая тройка проскакала мимо него. Старец поднял высоко посох над головой и ласково, вежливо закричал: «Доброго счастливогопути вам, добрые господа паломники!» Отцу Николаю послышалось что-то родное и близкое в голосе этого монаха. Он велел кучеру остановить неустанно скачущих лошадей. Когда старец подошел к путникам, отец Николай спросил:

- Куда держите путь, любезный брат?

- В Глинскую пустынь иду, грешный монах, поклониться: Господу Богу, приложиться к святым мощам мученика да Владычицу Пречистую ублажить.

- А, был ли ты, брат, когда-либо в этой обители?- спросил отец Николай, когда старец вошел в карету и сел возле него.

- Да, приходилось бывать.

- Там в пустыни есть великий старец Варфоломей,- сказал Антон.

- Он столько чудес творит и все провидит»,- добавила Марина.

- Ну, это вы напрасно о нем такого высокого мнения,- сказал старец,- Я слышал за некого монаха, но за чудеса мне грешному ничего не ведомо.

- Да истинно это так, он сына нам исцелил, уже совсем умирающего,- продолжала Марина.

- Ну-ну, родимые, если это и было так, так не грешный монах его исцелил, а Господь Бог, Ему одному дана власть таковая. А монах сей - малый червь на земле и ничего без Господа не может творить. Ну, подумайте хорошо, родимые, что этот монах превыше Господа аль Пресвятой Владычицы? Ведь он сам смертный человек, монах-то сей. Господь возьмет душу его сейчас и нет его, и следа не ощутите. Вот чего стоит монах-то сей, а вы заладили: старец да старец, да чудеса творит. Господь один велик.

Путникам не полюбился монах сей за то, что кортел старца, который действительно был велик. «Басурман какой-то, пройдоха монах сей или провокатор,-подумал отец Николай. И на что мы взяли этого волка в овечьей шкуре, прикрывающегося монашеской мантией». Антон с Мариной думали о нем то же самое.

317

Все насторожились и сидели молча, искоса поглядывая на смиренно сидевшего монаха. «Вот еще чучело сидит-то как смиренно, а сам-то длинные волчьи зубы готов выставить на нас, Господи, помилуй нас и сохрани от этого врага»,- продолжал думать отец Николай.

Старец тем временем действительно смиренно сидел, всецело поглощенный в молитву за маленького Колятку. Он ничего не слыхал и не замечал вокруг. Ему мало было нужды, что против него настроены все его соседи-путники и готовы здесь в лес выбросить его из кареты.

Когда карета выехала из леса, и вдали завиднелись обитель и пустынька старца, путники перекрестились, сотворили молитву, что уже почти доехали благополучно. Старец продолжал молиться. Неожиданно для всех чуть дышавший Коля вдруг зашевелился и открыл глаза, радостно заулыбался и проговорил:

- Отче тут с нами, а я видел, как ты к нам в карету садился, но мне тогда было сильно больно, я не мог даже рот открыть.

- Ну что ты, маленький, чай бредишь опять? - сказала Марина.

- Мама, да вправду же это отче наш с нами едет. Ну, отче, обзовись, чтобы мне поверили, что янев бреду.

- Ну что же ты, мой маленький Колятка, продаешь меня уже второй раз? Эдак, ты меня подводить. От тебя нигде не спрячешься, везде меня видишь. Ишь, какой глазастый ты у меня.

Отец Николай и Антон с Мариной пришли в полное замешательство за свои недобрые мысли на старца, что так восстали на него, сочли за врага. Все трое молча сидели и качали головами, без слов понимая друг друга, что им стыдно и неудобно. «Боже мой, что мы натворили?- думал отец Николай, ведь старец-то все провидел!» А старец, будто ничего не зная и не замечая, смиренно сидел и молился. «Давайте, любезные, прощение просить»,- кивнул отец Николай своим спутникам. Он первый повернулся лицом к старцу и открыл рот, но смиренно сидевший до сего времени старец вдруг возвел очи к небу, быстро заговорил, опередив отца Николая: «Отче, прости мне убогому, многогрешному за мои недобрые помышления на брата своего. Я, как человек, согрешил перед тобой по неразумию, немощи своей. Ты, как праведный Судия Неба и земли, пощади и помилуй неразумного раба твоего».

Отец Николай оторопел от изумления, когда старец повторил все его тайные мысли, как он хотел просить у него прощение. Он трижды низко поклонился старцу, прося прощения. Антон с Мариной последовали его примеру. Они поведали старцу обо всем, что думали и что лаялись, что взяли пройдоху-монаха с собой. Старец оживленно, весело говорил с собеседниками, смеялся: «Во, что вы, родимые, устроить-то хотели надо мной убогим, как бродягу с волчьим билетом, хотели в лесу выбросить меня вон и квит. А знаете ли вы, родимые, что и бродяга

318

тоже создание Господнее, за него надо трудиться маленько, он-то и растает, и с волка с длинными зубами в смиренную овечку обратится. А выбросить вон из своего владения - это очень просто и доступно даже что ни есть глупому. А Господь Бог всех нас греет и питает, смиренных и бедных, разумных и глупых, состоятельных и бродяг. Так и мы грешные должны молиться, чтобы Всевышний Господь Бог вразумил и помиловал всякое создание на земле».

В пять часов утра на день Смоленской Матери Божией путники во главе со старцем с едва живым Колей прибыли в Глинскую обитель. Первый их встретил праздничный трезвон колоколов. Кафедральный собор во имя Рождества Пресвятой Богородицы был уже открыт. Паломников было очень много. Близкие успели прийти сегодня, а многие приехали издалека с городов и сел, с разных сторон за два дня праздников, ночевали здесь в гостиницах. Под умилительный звон колоколов наши путники вошли с болящим Колей в храм Рождества Пресвятой Богородицы. Уже кончали читать часы. Колю поднесли и положили к чудотворной иконе Матери Божией Смоленской, а затем понесли его к мощам святого мученика. Подходя к мощам, старец взял Колю себе на руки и сам поднес его ближе к святым мощам: стал на колени перед мощами и долго пребывал в молитве, стоя на коленах. Отец Николай и скорбящие Колины родители молились вместе со старцем. У мощей служил молебен старенький иеромонах. Старец присоединился к нему. Под конец молитвы над гробницей святых мощей просиял свет. Старец с умирающим Колей быстро встал и подошел к мощам. Стоявший у мощей иеромонах осенил себя крестным значением и открыл святые мощи. Старец с рыданием и великой молитвой, трижды, приложил умирающего мальчика к мощам, стоявший у гробницы иеромонах помазал болящего священным елеем от мощей. Находившийся доселе в беспамятстве Коля неожиданно для всех открыл глаза, заулыбался и проговорил: «А я видел, отче, как ты у Боженьки просил, чтобы я выздоровел. Отец Николай и мама с папой тоже просили, я видел, как вы все плакали. Пока вы молились, меня ангел водил далеко в красивый сад, там так красиво, что я не хотел уходить оттуда, но ангел сказал: «Гляди, дитя мое, как за тобой сокрушаются все близкие твои, а посему ты не должен их огорчать и должен идти к ним. Вон как они просят Отца Небесного за тебя». Он дал мне водицы испить из того родника, что там, в саду течет. Вода такая сладкая и прохладительная, что мне сразу стало от нее хорошо и боли утихли, как я напился воды и Ангел помазал меня, я совсем выздоровел и заговорил, у меня уже ножки и ручки не болят».

Старец поставил Колю на пол у мощей и сказал: «Сын мой, ложи благодарственные поклоны Господу, Владычице и всем святым. Видишь, Колятка, как Господь-то любит нас грешных, какие чудеса творит. Этак, второй раз милость свою проявляет над тобой. Скорей же, сын мой маленький, шибко благодари Его за его любовь и милосердие. Другие-то пусть видят и вразумляются и несомненно при

319

нимают истину Господнюю да каются, ибо мнозе здесь стоящих лукавые помыслы внутри своем таят, все они пустота, истину Божию за диавольскую принимают, а лживого лукавого за истину чтут и далеко вокруг распространяют ее. Все таковые в погибель пойдут, где плач и скрежетзубов».

Старец наложил на себя крестное знамение и заплакал. Видя сотворенные чудеса над мальчиком, многие уверовали в сей день истинному Богу. Даже два отважных атеиста ужаснулись и поверили в небесную силу, когда увидели, что умирающий мальчик вдруг стал здоровым. Много было здесь и лукавых, как сказал о них старец, они стояли и осуждали его, что он все творит бесовской силой и в нем сам сатана сидит.

Началась Литургия. Старец поставил Антона с Мариной у Распятия Господнего. Сам пошел по своим делам. Колю, отец держал на руках, ибо он еще совсем не окреп. Увидя уходящего старца, мальчик закричал на весь храм: «Отче, и я с тобой пойду, я больше домой ни за что не поеду, чтоб совсем не умереть!» Старец обернулся и сказал: «Я скоро приду к тебе, Колятка». Многие в храме засмеялись. Марина вздрогнула от слов, сказанных Колей, «домой ни за что не поеду». Сердце ее сжалось болью, из глаз посыпались огоньки, и слезы ручьем потекли по щекам. Она упала перед Распятием и зарыдала. Стоявший рядом муж сильно огорчился и прослезился, он поставил Колю на пол, поднял жену и успокаивающе сказал: «Ну, чего ты, милая, так сокрушаешься, страшное все уже позади, теперь же будем молиться, что Господь дает, так, да и будет». Всю обедню, Марина стояла горько плача. Мысли о разлуке с Колей не покидали ее. Она все еще не могла понять и смириться, что дитя ее от чрева ее призван на служение Богу. «Зачем так поступает Бог,- думала она,- у меня последнего отнимает, а у других по семь-восемь душ в нищете живут, Бога не чтут и их Он не наказывает, и дети здоровыми растут. А у нас только бы жить и радоваться, а тут, на тебе, один больной, а другой и вовсе невесть что с ним творится. Дома умирает, а тут воскресает, легко ли это для несчастной матери... Боже, да помилуй и пощади меня грешную! Ведь я же сиротой росла, а ты же, Господи, любишь сирот».

Кончилась долгая монастырская служба. Люди толпой выходили из храма. Антон с Мариной тоже засуетились идти, но Коля громко сказал:

-Никуда мы не пойдем, ведь отче приказал тут его ждать. Тут и будем, пока он не подойдет.

- Вот молодец ты у меня, Колятка, а я спешил, думал, убежит сын мой, и где найду его!- услышали голос у себя за спиной. Антон с Мариной обернулись и увидели перед собой старца и отца Николая. Коля заторжествовал:

- Я же говорил, что отче непременно скоро придет, вот и пришел, а вы хотели уходить, ну где бы нашел нас отче!.

320

Антон с Мариной горько улыбнулись, а Коля взял уже у старца посох, чтоб помогать нести. Старецтрижды поклонился перед Распятием, благословил путь, и все наши путники с маленьким богоугодным исцелившимся отроком пошли в пустыньку в келью старца Варфоломея.

В пустыньке в этот день собралось много народа, они сидели под тенью деревьев, поджидая старца. У близкой тропинки, ведущей к келье, их встретили два послушника. Старец благословил их. Они поведали старцу, что трапеза уже готова и его ждут гости - два старца. Час назад они прибыли со Старого Афона и жаждут встречи с ним. «Слава Господу, слава во век!» - промолвил старец и в сопровождении послушников поспешил в келью, приказывая отцу Николаю я Антону с Мариной следовать за ним. Войдя в келью, старец повелел отцу Николаю и Колиным родителям сесть на скамеечку, а сам пошел в глубь кельи. Через некоторое время он воротился с двумя гостями-старцами и их послушниками.

«Ну, возлюбленные гости,- сказал старец Варфоломей,- давайте попросим у Господа нашего благословения на явствие и питие, и будем разделять трапезу, что послал нам Господь Бог». Он благоговейно перед образами опустился на колени в молитве, и все присутствующие гости последовали за ним. По окончании молитвы старец благословил приготовленную на столе трапезу и пригласил гостей к столу. Во все время трапезы старец был оживлен, шутил со всеми, всех щедро угощал, подкладывая каждому лучшие кусочки. Колю же он держал подле себя и тот старался помогать старцу, то хлеб подать, то малину подставить под руки старцу. А старец пуще прежнего расхваливал своего помощника.

- О, любящий сын мой,- подмаргивал гостям, говорил он,- ну что бы я делать стал, если бы ты не допомогал мне, совсем с толку бы ошибся, а ты-то у меня шибко хорошо трудишься. Вот мы с тобой и успели всем послужить.

- Аи да сын у тебя, старче, какой прелестный труженик,- похвалил Колятку старец Викторин с Афона,- добротный будет помощник у тебя, какого мало сыщешь да не скоро,- протянул старец,- после долгих мучений и скитаний старец будет, пойдет твоим путем и нести будет тяжелый крест, ибо страшное время у дверей.

Все трое старцев сотворили крестное знамение и помолились, а старец Варфоломей трижды поцеловал Колю, заплакал. Ничего, не понимавший маленький Колятка отвел всех от мрачной мысли. Видя, что отче плачет, он быстро стал на ноги, обнял старца и громко сказал, повторяя слова его: «Чего ты, отче, плачешь да сокрушаешься, аль не рад, что гостей так много у тебя? Все печальны, стали от слез твоих, не плачь, отче, я не уеду домой от тебя, тут с тобой и останусь!». Все гости смеялись с Колиных выдумок, оживленно беседовали. Одна Марина сидела печальна. Мрачные мысли сверлили ей голову: «Нет, ты не должна оставить здесь дитя своего, в этой тюрьме. Ну что за жизнь ему здесь будет?

321

размышляла Марина.- Оденет черную одежду, как ночь, да изнурят постами да молитвами его, будут ночи напролет не спавши, и есть-то по-человечески не поест, все постное, щи да каши, и то не так, как захочешь, а когда дадут. Эх, дитя мое жалкое, неоценимое, мол, ты ничего не слышишь, оттого и радуешься остаться тут навсегда. Ведь надо же так прилепиться к этому старцу. Мать с отцом вроде и не нужны ему, а все, а все «отче да отче». О, Боже, Боже! За что мне такое наказание? Уж лучше бы он не родился, чем теперь ты отнимаешь его у меня, единое мое утешение, любовь и надежду. Господи, Боже, я не перенесу этого, умру от тоски». Мрачные мысли ее рассеял старец Варфоломей. Провидя духом, скорбь Марины, он первый поднялся из-за стола, подошел к ней, обнял ее за плечи и ласково заговорил с ней: «Ну что ты, родимая, так печальна, как темная ночь, словно радости ныне нет у тебя, гляди-ка как сын-то твой весел и здоров. Аль этого тебе мало от Господа, что ты ропщешь на него и сетуешь, чтобы лучше и сын твой не водился, да зачем же ты вон, сколько лет просила Господа, чтобы был сын сей у тебя? Да знаешь ли ты, родимая, что он весь ваш род от погибели вечной избавит, а ты плакать да роптать на Господа затеяла! Ну, подумай, Маринушка, разве Господь не ведает скорбь твою и разве он оставит уповающего на него? Ну-ка, родимая, вставай, сейчас помолимся, молебен послужим благодарственный Господу, петь будем, вот тоска-то и убежит из сердца нашего далеко вон».

Старец быстро подошел к послушникам, что-то тихонько повелел им, сам пошел вглубь кельи за перегородку. Два старца последовали за ним. Через некоторое время все три старца вышли в полном облачении архимандритов, готовые к служению. Старец Варфоломей подошел к углу, где у него находились образа и семь неугасимых светильников, снял образ Воскресшего Спасителя и Матери Божией «Взыскание погибших», вручил их старцам. Потом взял кадило и кропило, благословил всем выходить из кельи и сам первый, кадя зажженным кадилом, благоговейно пошел из кельи. Под большим вековечным раскидистым деревом послушники все уже приготовили к служению молебна. Когда процессия во главе трех старцев подходила к приготовленному месту служения, в это самое время из кустов послышался прекрасный хор певчих иноков и священнослужителей. Вскоре на тропинке из-за деревьев показалась длинная монастырская богослужебная церемония: священнослужители и вся братия монастыря во главе с настоятелем и экономом с чудотворным образом Матери Божией «Рождество Пресвятой Богородицы», Воскресшего Господа и хоругвями. Три старца поспешили им навстречу с пением праздничных ирмосов Господу и Матери Божией. Настоятель монастыря и эконом первые подошли под благословение к старцам, за ними вся братия. Народа собралось в пустыньке великое множество, каждому христианину хотелось побывать на таком торжестве.

322

Начался молебен. Совершали его три старца: Варфоломей, Викторин и Вадим, четвертый - настоятель монастыря. Помогали им священнослужители и три дьякона. Пели три монашеских хора. Старец Варфоломей повелел и отцу Николаю одеть облачение. Он тоже помогал в богослужении. Служили так торжественно и усердно, что стоявший здесь народ, забыв обо всем земном, услаждаясь благодатью Божией, воображали себя находящимися на небесах. Старец Варфоломей во все время службы наблюдал за Мариной. Он поставил ее поблизости, где совершалось молебствие. В жизни Марина не видела и не слышала такого торжественного благодатного богослужения и пения. Как ручеек живой воды лились усердные молитвенные возгласы старцев и служителей монастыря. «Внутри моей словно растаяло все от изливающейся благодати Божией - думала Марина.- О, Боже, Боже, да как же отрадно сердцу моему и, вместе с тем больно и страшно».

Всю службу она стояла, то радовалась, как дитя, то, страшилась и плакала. Ненаглядный сын ее тем временем стоял на коленах в среде старцев и усердно, по-взрослому бесчетно ложил благодарственные поклоны Всевышнему Создателю за свое исцеление. Когда старцы возносили фимиам Господу и Владычице, кадя перед чудотворными образами, прося укрепить отрока Николая и дать ему силы трудиться для Господа, Коля простер руки к небу и громко закричал: «Буду, Боже, трудиться всю жизнь свою только ради Тебя, Ты меня оставил жить на земле, Тебе и буду служить!»

Услышав слова мальчика, не по-детски сказанные, все замерли от изумления, а трое старцев сотворили крестное знамение и сказали: «Аминь».

А старец Викторин промолвил: «И пойдет, и пойдет по извилистой длинной тернистой дороге. Ох, и тяжко будет мне»,- добавил он и перекрестился. Все старцы прослезились, ибо провидели какой, будет жизнь этого безвинного мальчика.

По окончании молебна была великая праздничная трапеза. Столы были поставлены под тенью ветвистых деревьев и всех без исключения приглашали к столу. Марина стояла, словно каменная, на том самом месте, где ее поставил старец, безутешно рыдая, в сердце ее шла борьба, радость и скорбь сменяли друг друга, и бедное сердечко ее то трепетало от радости, то сжималось от страха и тоски о разлуке с сыном: «О, Господи, Боже мой, ну укрепи мое горькое бедное сердце, если отберешь сына у меня, ты же видишь и знаешь, как тяжко и горько душе и сердцу моему. Я ведь знаю, что Коля должен здесь остаться служить Тебе, но сердцу своему я приказать не могу».

Утешить ее только мог старец Варфоломей. Управившись со своими делами, он быстро подошел к Марине, дал ей съесть святую просфору, испить освященной воды и ласково заговорил с ней: «Маринушка, матушка моя возлюблен

323

ная, ну чего ты тут стоишь да все одно плачешь, дел-то теперь во сколько у нас!-старец развел руками в стороны, что означало много,- а ты стоишь, словно чужая, далекая, ну-ка, родимая, пойдем скорей на столы подавать, а то не управляются без нас».

Он взял ее за руку и повел на кухню. Подходя к кухне, он еще издали закричал:

- Помощницу вам, родимые, веду, дайте ей работу, да не слишком тяжелую, а то вы на нового человека вмиг насядете и клевать начнете.

- Ну что ты, батюшка, кого мы этак заклевали? А человек подумает и впрямь мы - ястребы»,- оговаривалась Харитина, боевая на язык и скорая на зло. Старец не сказал даром, он провидел злое ее сердце и продолжал ее обличать.

- Да, не всех, матушка, вы клюете, а тех, кто слаб духом и плотью, вот на таковых вы наседаете и до крови долбите, еле живых оставляете. Язык-то у тебя, матушка, словно бритва острая, хотя кожа новая стала, а в сердце ядтой же змеи.

Старец сказал ей притчей, новая кожа означала монашескую одежду и принятие монашества, а под одеждой осталось злой неисправимое сердце Харитины. Как змея весной вылезет из своей старой кожи и у нее появляется новая красивая, а она остается той же ядовитой змеей, да и жалит, кого одолеет, и кто неосторожно идет, не смотрит под ноги себе. Старец умолк, сотворил молитву и повернулся идти, несколько человек таковых, как Харитина, бухнули к нему в ноги и стали просить прощение. «Во-во, родимые, так-то и надобно изгонять козюлиное гнездо из сердца своего. Молитесь с великим покаянием, и сердце-то наше станет мягким, умилительным и сострадательным, да так мы помаленьку и избавимся от злого сердечного яда. А ты, что стоишь, матушка, словно совсем безгрешная,- обратился старец к Харитине,- аль тебе нет нужды приносить покаяние Господу Богу? Праведники-то сияют, яко солнце»,- добавил старец, благословил всех и скрылся за дщерью. «У, язва,- бурчала Харитина вслед уходившего старца,- бес, что ли на хвосте все ему доносит, все сердечные тайны. Ну и выродок окаянный. Да будто сам-то святой, только притворяется таким, а сам-то черные дела творит похлеще других. Баб-то около себя сколько держит, да все молодых да красивых метит, а с такими простофилями, как я, ему делать-то нечего, враг-то знает, что тут дело не попляшет. Деньга у него в карманах кишит, чего ж бабам-то да девкам не бегать за ним. У-у, враг непутевый предсказатель бесов и бабская радость. Тьфу-ты!» - и Харитина презрительно сплюнула.

Марина слушала слова этой Харитины и недобрые мысли закрадывались в ее сердце: «А что если и справди старец такой, как говорит эта монахиня? Пропал тогда мой Колятка! Ну, чему доброму он может научить моего сына? Блуду, разврату и служить полностью бесу. Боже мой, совсем было успокоилась, сердцу мо

324

ему стало так легко и на тебе опять скорбь начала грызть меня. Если это так, то я без всякого разговора заберу дитя домой и все тут».

«Побойся Бога, ябеда непутевая, - обозвался один из иноков, - креста на тебе нет, окаянная пустомеля. Мелешь, словно метлой, своим язвительным языком. Зачем сеешь зло и сомнение на великого старца. Ведь весь мир знает его, что он вовсе не таков, как ты лжешь. И зачем Господь Бог допускает такых лукавых ду-шерастлевателей в обитель свою и дозволяет одежду Матери Божией в грязную половую тряпку превращать? Вон таковых надо от обители подальше!» Инок перекрестился и подошел к Марине, взял ее за плечи и сказал: «Не волнуйся и не скорби, милая матушка, все будет хорошо у тебя, а таковых ложных свидетельств на истинных служителей всегда были, есть и будут в , великом избытке. Ибо дьявол не терпит добра, любви и смирения». Смиренный инок , этот был Христофор. Старец повелел ему на кухне следить за порядком - вот он и пребывал тут.

Он отвел Марину в сторону, посадил под красивым ветвистым деревом и сам сел рядом с ней. Долго беседовал инок с Мариной. Много поведал ей доброго и худого и все успокаивал ее, потом рассказал ей о своей жизни от начала до конца. Марина, словно завороженная, сидела, не сводя глаз с прекрасного разумного инока, улавливая его каждое слово, боясь чего-нибудь упустить. Когда инок рассказывал о хорошем, радовалась, о скорби - горько плакала. Беседа их, казалось, не приблизится к концу. Марина задавала все новые и новые вопросы. В теплой истинной беседе Марина не заметила, что все в пустыньке уже стихло, людей осталось мало и солнце клонилось к закату. Беседу их нарушил Колятка. Он выбежал из кельи, быстро сбежал по ступенькам и закричал:

- Мама, где ты, иди скорей, отче ждет ужинать!

- Вотмы здесь, милый, иди сюда!

Коля быстро прибежал на зов своей матери.

- Во!- удивленно сказал Коля.- А вы тут вдвоем. А я боялся, что мама моя заблудится и ее волк съест. А отче послал меня за тобой, сказал: «Коль боишься, что маму волк съест, так беги, веди ее домой ужинать.

- Ну, дитя, - сказал Христофор,- разве сюда волк придет со злом? Ведь он знает, что наш отче добрый, всем желает только добра, от его доброты и волк обязательно станет добрым и не сотворит зла.

- О, какой же ты добрый! - сказал Коля Хоистофору, подходя ближе к нему.-Ты мне сильно полюбился.

- Как тебя звать?

- Меня Коляткой Отче зовет. Атебя?

- А меня маленьким звали Харитошей, а теперь Христофором отче зовет.

- Во, как здорово Отче придумал! Христофор.. .Христос звучит в этом слове!

325

Марина с Христофором засмеялись с Колиной находчивости. Затем собеседники встали и направились к келье. По пути Марина спросила Христофора:

- Скажи мне, милый юноша, ты не жалеешь, что твоя сложилась так жизнь? Ведь ты мог быть богатым знатным человеком и прекрасным добрым семьянином, ведь ты прекрасен, умен и доброты твоей нет границ, я грешная вижу это. Что тебя заставило пойти на такое, добровольно ли ты избрал себе такое житие?

- Нет, милая матушка, ничуть я не жалею, хотя многое тяжкое испытал. Знаешь, милая матушка, все здесь скорби земные временные и жизнь наша против вечной, как в море капля воды, коротка и безотрадна. Вся она - пустота, ложь и обман, а истина, красота и вечность только у Господа на Небесах. Там нет печали, скорби, обмана, зла и лжи. А здесь живут в бесплодной, яркой суете, богатеют, украшают себя парчей, золотом и прочими украшениями, стремятся, бегут в поиске счастья, но не находят его и не найдут. После чего разочаровываются жизнью. Устают от всех своих затей и тут, как тать, приходит незваная гостья - смерть, человек уходит навсегда из этой жизни безвозвратно, оставляя все сокровище, ибо родился человек, ничего с собой не принес в эту жизнь, так и уходя из этой жизни, ничего с собой не унесет. И не думаеттакой человек, для чего приобретает свое великое сокровище здесь на земле. Изыдет душа его, и не знает он, кому достанется все, ибо в смерти нет памятования о тебе. Во гробе кто будет славить тебя?» Вот таков удел, милая матушка, человека на земле и таков его исход.

Всем сердцем и помышлением Марина полюбила этого инока за его истину, доброту и душевную откровенность. Она готова была без умолку говорить с ним, задавать ему вопросы, чтобы он говорил ей о загадочном вечном мире, о всем добром, во спасение души. «Спасибо тебе, милый, спасибо за все, - благодарила Марина инока,- ты мне открыл глаза, и я увидела то, чего не могла видеть раньше». Она остановила его, посмотрела на взбегающего по ступенькам Колю, потом на инока и с рыданиями упала ему на грудь, тихо сказала:

- Я верю тебе и знаю, что ты присмотришь сына моего, как мать своего дитя.

- Матушка, не надо так, милая, сокрушаться тяжко, я присмотрю за Колей, как повелишь. Да и Отче наш. Ты не можешь представить какой он чуткий и добрый! Ну, разве он обидит Колятку твоего? Ведь ты сама видишь, как он любит его. Доверь, милая, ему, как самой себе, и все будет хорошо. Ведь ты видишь сама, что сын твой рожден служить Господу. Будешь почаще навещать его, Отче не ли-шиттебя этой отрады, как меня. Ибо у Коли свой путь, а у меня свой.

На крылечке вместе с Коляткой появился старец Варфоломей и нарочно громко заговорил:

- Ты гляди-ка, что творят смиренный инок, да скорбящая мать, стоят себе, домой-то не спешат идти, а мы их ужинать .ждем да послов посылаем. А они тут в

326

тени благоуханных древ под пение пташек свиданничать затеяли. А ну-ка, друзи, в келью- живей!

- Живей, живей в келью идите! - повторил Коля и вслед за старцем скрылся в келье, не закрывая за собой двери. Христофор с Мариной поспешили в келью.

На столе действительно уже приготовлен был ужин и только ждали их.

- Ну, родимые,- повелел всем старец, когда зашли инок с Мариной,- живей на молитву, ато я сильно проголодался и хочу есть, как волк.

- Отче, а волк сильно есть хочет? - спросил Коля.

- Да, сын мой, сильно, когда он голоден, тогда он злой, но человек, не знающий истины, злей волка бывает. Волк наелся и в кусты, а недобрый человек всегда норовитукуситьдругого.

После молитвы старец, как всегда, благословил трапезу, всех посадил за стол и сам прислуживал гостям. Коли за столом не оказалось. Старец спохватился: «Где же мой Колятка девался? Ну где ему быть в этакое время?» А Колятка уже нес с кухни большущую чашку вареников с малиной.

- Отче, это я для тебя выпросил у поваров, не давали было,- говорил Коля, поднося старцу чашку с варениками,- а я сказал, что Отче, как волк, есть хочет, и тогда они наложили полную чашку горой, еле донес, Отче.

- Во, как заботится о мне сын мой! Ай да Колятка, молодец! - подхваливал его старец, принимая вареники из рук мальчика.- Вот это Колятка на всю братию с запасом притащил. А какой аромат издают, словно мы в саду в малиннике сидим!

Ужин был оживленным, даже Марина была необычно весела и со всеми шутила.После ужина совершили монастырские правила и старец дал благословение на отход ко сну.

Отца Николая, Антона и Марину он оставил с собой на беседу. Далеко за полночь наши собеседники в любви и мире ложились спать, довольные беседой, добротой и любовью старца. Долго пришлось старцу убеждать родителей, не понимающих сути истины. Отец Николай помогал старцу убедить против настроенных родителей. «Ну чем ты, душенька, думаешь, будет здесь плохо, чаду твоему? - говорил отец Николай. - Пойдем, родная, оглядим, где он спит. Какой уют сотворил для него старец. Вставай, пойдем!». И они повели Марину и Антона вглубь кельи, за перегородку. Там она увидела несколько келеек, в каждой - красивый аналойчик, как в церкви, и множество красивых образов с горящими перед ними лампадами и свечами. Супругов привели к самой последней келье, открыли дверь и Марина с Антоном увидели уютную, красиво убранную образами келейку. На деревянной, красиво вырезанной кроватке под белоснежной простынкой спокойным сном спал ее маленький Коля. Возле кроватки стоял столик. На столике лежало множество книг. В углу красовались самые что ни есть красивые образа Воскресшего Господа и Матери Божией «Взыскание погибших», Целителя Панте

327

леймона, Георгия Победоносца и много других. Перед образами горели лампады. А в другом уголке лежало множество красивых игрушек: быстроногих косулек, олеников с красивыми рогами и осликов с золотыми копытцами, и даже жар-птицы, красиво размещены были попарно в клетках.

Окно выходило на сторону обители, отсюда далеко было все видно вокруг, как путники шли по дороге в обитель, кто на тройке ехал в богатой карете или на бедной можно в монастыре так хорошо устроить, где лишают всех земных благ, кто пожелает принять монашество. А тут она видит совсем другое. Марина воспрянула духом, прошла рядом в следующую келью, где стояли две кровати.

- А здесь кто спит? - спросила она.

- Это я здесь, убогий, почиваю да келейник наш общий с Коляткой. Маринушка, матушка моя возлюбленная, не волнуйся, Колятка не один тут спать будет, мы грешные всегда подле него будем»

Наконец Марина согласилась оставить, на время, здесь Колю и совершенно успокоенная уснула крепким сном на предоставленной ей старцем своей постели, вблизи Колятки. На другой день, после Литургии, отец Николай, Антон и Марина по прощании со старцем и Колей, уезжали домой. Старец, напутствуя, благословил их путь и повелел непременно приехать на Воздвижение Креста Господнего. Веселые и довольные они уехали с миром, оставив Колю у старца.

Время шло быстро. Вотуже и Рождество Пресвятой Богородицы подходит, а там незабаром и Воздвижение. Надо скорей управляться, чтобы готовым быть к этому дню.

- Ох и соскучилась я за Колей, ты не можешь представить,- жаловалась Марина мужу, скорей бы этот день подходил. Отец Николай тоже, говорил, поедет с нами. Вотхорошо! Да еще сельчане кое-кто собирались посетить обитель.

- Да, пусть едут, - сказал Антон, - веселей будет, да и просветятся хоть чуточку. Я как там побываю, мне свет становится другим и мир сей становится недобрым.

- Да оно так и есть, свет мой,- говорила Марина,- что доброго в этом греховном мире? Ненавидят друг друга, как кошка собаку, царит здесь один обман, ложь, клевета и неправда. Истинно сказал мне красавец Христофор, и я поняла это всем сердцем и помышлением своим. О, милый Антон, какой этот человек Христофор, я все б свое состояние отдала, лишь бы слушать и слушать его нравоучения, говорившие им не от мира сего, да и сам он не от мира сего. Я таких на земле не встречала. Дай Бог мне еще увидеть его и побеседовать с ним. Антон, милый, неужели наш Коля будет таким, как этот Христофор?

- Маринушка милая, да ты пойми, Коля наш тоже попал к тому же самому старцу, что и Христофор. Стало быть, должен и толк выйти из него. Ведь недаром

328

старец приглядел Колю и оставил его у себя. А Афонский старец что сказал? Ведь это о нашем Коле, я все понял, но тебе не говорил, чтобы ты не сокрушалась.

- Знаешь, свет мой,- продолжала Марина,- после беседы с этим прекрасным иноком мне презренны стали богатство и все богатые жадюги... О, как они ненавидят бедный, простой народ, гнушаются и истязают его, как им заблагорассудится в их неумных головах. О, - как мне хочется быть доброй, душевной, сострадательной, как тот инок, чтобы мне любить всех ненавидимых миром, помогать им и защищать от врагов. Ты, Антош, у меня не таков, как я, ты - добрый, бедные всегда находят у тебя помощь, нищие - приют. А я всегда роптала на тебя втайне, что ты не хозяин и водишься со вшивыми нищими, побирушками да расточаешь на них свое добро... А они ведь тоже люди и насколько умней и добрей этих маминых сынков, дворян да бояр. Прости меня, милый, я теперь буду жить для добра других, а до сих пор я жила в свое удовольствие, в свой удел, как сказал инок Христофор, и знаю теперь каков исход таковых

К Воздвижению Креста Господнего у Антона с Мариной все уже было управлено иони были готовы к отъезду. За день до Воздвижения рано утром отец Николай прибежал к Антону и сказал, что сегодня к вечеру мы должны выехать в обитель:

- Я выпросил у Владыки батюшку взамен себя на сей день и теперь спокойно поедем. Да там прихожан много собирается ехать с нами. Уже все готовятся к отъезду. Знаете что, родные мои,- сказал отец Николай,- давайте и Васятку возьмем, пусть посмотрит святыню, да и Коля рад будет, что братик приедет.

- О, батюшка, да спаси тебя Христос, какую ты мысль благодатную подал нам. Обязательно возьмем Васятку с собой»

К пяти часам вечера наши паломники, во главе с отца Николаем двинулись в путь. Васятка впервые, в своей 35-летней жизни ехал в такой дальний путь, за исключением, когда маленького его родители возили по врачам, во много городов, желая вылечить, его. Но это было давно, и он был маленький, ничего еще не понимал. Теперь же он взрослый, все понимает и ему все интересно. Весь путь до обители он сидел у окна кареты и всем любовался, что встречалось на его пути. Настала ночь. Все в карете дремали, один Васятка не спал, он думал о многом, мыслями благодарил Бога и отца Николая, что он подал родителям разумную мысль взять его с собой. «Как мне хочется посмотреть монастырь и своего братика, наверно он подрос за это время, как я соскучился за ним. Вся душа моя рвется к нему, скорей бы доехать»,- так думал Васятка, сидя у окна кареты. Он был очень разумен умом, но весь болезненный абсолютно не гож для труда и не способен для семейной жизни. Вначале родители любили его, потом, видя, что из него нет толка, роптали на Бога и Васятку, что он растет такой недотепа, этим доводили юношу до отчаяния. Многое ему пришлось претерпеть от недобрых злых юно

329

шей, которые дразнили его чахоточным и евнухом, да и старых хватало дурней, у .которых ум на языке, все передразнивали и без того скорбящего юношу. Один отец Николай, любил его и часто брал его к себе в алтарь, на службу, а после службы забирал его домой погостить. Это была одна отрада в его одинокой замкнутой жизни. Вот и Васятки, отцу Николаю, не было границ. Всю дорогу путники с отцом Николаем пели псалмы, молитвы, и к утру под Воздвижение Креста Господнего, прибыли в святую . обитель.

Марина хотела пешком идти в пустыньку, но отец Николай предложил поехать всем: «Что тут долго ли нам доскочить, и отче Варфоломея подвезем до обители, а то он все трудится, пешком ходит. Но старец не ждал, когда за ним приедут и подвезут, в роскошной карете, на резвой тройке лошадей. Зная, что гости будут ехать к нему, он заранее вышел из кельи, со своим неразлучным маленьким послушником Коляткой, и они потихоньку шагали по лесной тропинке, услаждаясь свежим лесным воздухом.

- Ты, сын мой, когда будешь ходить один в обитель, то всегда твори Иисусо-ву молитву, тогда никакой враг не одолеет тебя, будь он хоть сам сатана»,-наставлял старец своего любимца.

- Отче, а если сатана со мной встретится, что сказать ему: «Здравствуй» или «сгинь от меня навсегда».

Старец заулыбался и сказал:

-Когда встретится с тобой сатана, ты тогда, сын мой, молитвой его отгоняй, своим смирением и терпением. О, как враг не терпит этого. Все в смирении и терпении приобретается. Учись, сын мой, быть смиренным, терпеливым и любить всех, даже врагов своих, ненавидящих тебя. Вот тогда-то ты будешь мудрым, угоден Господу и Пресвятой Владычице, когда станешьтаковым, какя говорю.

- Отче, я буду изо всех сил стараться и буду Боженьку просить, чтоб он помогал мне стать таким. И ты, отче. тоже проси Боженьку за меня.

- Ладно, прошу, прошу, чуй маленький, ведь я твой второй отец и я убогий, должен умолить Отца Небесного.

Разговор их нарушил топот лошадей и звон колокольчиков, Коля насторожился и сказал тихо:

- Слышишь, отче, кто-то едет сюда, вон как колокольчики громко звенят, наверно уже близко. Что это, уж не бандиты ли?

- Ну что ты, сын мой, выдумал, какие бандиты белым днем могут быть?

- А может барыньки какие за грибами едут?- продолжал Коля.- Как мы с тобой ходим за грибами далеко в лес, я с тобой, отче, и волков не боюсь, а барыньки, они тоже не боятся. С ними собаки бывают.

330

- Сейчас мы увидим, что там за барыньки едут. Наверно, мама твоя с папой и Васяткой тебе навстречу едут,- сказал старец и через несколько минут перед нашими путниками показалась скачущая тройка лошадей.

Старец взял Колятку за руку и свернул в сторону, давая им дорогу. Увидя лошадей, Коля закричал:

- Отче, это наши лошадки, я их сразу угадал, вон Сорочка в карете впряжена, а Цыганок с Вороным впристяжку скачут. Отче, останови их, это мама ко мне, за мной едет, ну, живей останови, отче, голубчик мой! - взмолился Коля и заплакал. Но старцу не пришлось останавливать подъехавшую карету, и из кареты первым вышел отец Николай.

- А мама моя где?- спросил Коля и заплакал.

- Да не плачь, маленький, все приехали, мама, папа и Васятка.

Из кареты вышли Марина, Антон, Васятка, а за ними все остальные. Коля с плачем бросился в объятия матери и тихо говорил ей: «Как я ждал тебя, мама, дни считал на листочках, их отче мне набрал и сказал откладывать по одному, когда один останется, на тот день приедет мама к тебе, сегодня я последний листок отложил, отче сказал: «Вот и жди маму сегодня, она обязательно приедет»,- вот ты и приехала, мама, отче никогда не обманет, как скажет, так и есть». Потом побежал к отцу, а когда увидел Васятку, молниеносно подбежал к нему, обнимал его, целовал, приговаривая: «Василечек мой приехал. Отче знал, что ты приедешь, он даже дорогой сказал мне, что ты едешь ко мне. Ты останешься со мной жить? Тут так хорошо! Лес большой-пребольшой, сколько деревьев красивых, сосен, берез, а грибов уйма там, мы по большущей корзине с отчем нарываем их, потом, как принесем в келью, на нитку нанизываем и сушим на зиму. А белок сколько красивых в лесу по деревьям прыгают, с пушистыми хвостами, посмотришь, Василек, и тебе понравится тут.

«Ну, дети, поехали живей, а то литургия начинается, чтоб нам не опоздать»,-сказал старец. Все сели в карету. Колятка. как всегда, сел рядом со старцем и братика своего посадил рядом с собой. «Отче, а прошел бы наш Васятка в монахи, он страсть какой смиренный и терпеливый. Как бы ему подошла мантия с клобуком, он худенький, стройный. Как было бы здорово! «А ты молись за Васятку и узнаешь, дозволит ли Господь одеться ему в ризу Его».

В обитель старец с гостями прибыл вовремя. Только что вошли они в храм, священник как раз провозгласил: «Благословен Бог всегда, ныне и присно и во веки веков». Хор запел: «Аминь». Служба, как всегда, была долгая. Ходили с крестным ходом, а после был большой молебен. Васятку водили приложиться к чудотворному образу «Рождество Пресвятой Богородицы» и к мощам мученика. Ему очень понравилось - сама обитель, служба и сами монахи. Он мысленно благодарил отца Николая, что он позаботился о нем: «Ради него меня взяли сюда».

331

Да и Колю увидел. Ведь он любит брата неподдельной, искренней братской любовью и сильно сокрушался о нем, когда он был безнадежен. Васятка был в отца, добр, впечатлителен и сострадателен, но от насмешек и унижения замкнут. Он все молчал и лишь наедине говорил сам с собой о несправедливом богатом народе, о их жадности и жестокости. Он ненавидел кощунников и насмешников, он всем сердцем тянулся к истине, но не было у него друга-наставника, он был одинок. Отца Николая захватил с собой. В келье, как всегда, их ждали послушники и добротный, с грибами обед, даже вареников и пирогов с грибами напекли. Старец никого не отделял и никого не возвышал, всех ласково принимал и равно угощал. На сей раз гости целую недельку гостили у старца.

- Ну, сын мой возлюбленный,- спросил старец Колятку, - я , вижу, ты шибко нагостевался со своими родителями и братишкой, теперь не скоро заскучаешь. А может, домой поедешь вместе с ними? Ты говорил, как мама приедет, Я уеду домой.

- Говорить-то я говорил, отче, а теперь передумал. А кто же тогда с тобой за грибами ходить будет и на ниточки нанизывать? Да и опять я там заболею, а теперь как заболею, то уже непременно умру совсем, и не будет меня тогда, придет лето, малину некому будет рвать и посох тебе некому будет носить. Нет, я тут буду с тобой, отче, а мама с папой пусть скоро приезжают, а Васятка пусть с нами живет, вместе все будем делать и молиться будем вместе. Вот здорово будет получаться у нас, правда, отче?

- Ну сего я не знаю, сын мой. Он говорит, что я отрекся от мира сего и пришел до Господа в обитель сию навсегда. Я его, убогий, упросил, он-то и согласился, сердечный, Колятку нашего учить уму-разуму.

Марина упала в ноги старцу, и в знак благодарности облобызала несколько раз старцу руки и ноги. «Ну-ну, родимая, полно меня-то убогого расхваливать да благодарить, я сего не заслуживаю. Это все Господь Бог сотворил, Ему-то и кланяйся да благодарение приноси». Васятке не хотелось уезжать домой. Уж больно ему полюбился старец сей. Никто его так никогда не привечал и не ласкал. И когда старец благословил всех в путь, он заплакал, как дитя. «Ну-ну, Васятка, ты же не в последний раз приехал ко мне. Господь сподобит, на Воскресение Христово мы все вместе запоем «Христос Воскресе!» Он благословил его отдельно от всех и дал ему маленький красивый образ «Вход Господа в Иерусалим». На этом ослике, сын мой Василий, ты и въедешь скорбями и болезнями в Небесный Иерусалим, терпи и не ропчи на свою участь, в болезни очищается человек, как золото в горниле, от всякой примеси. Тут потерпим маленько, а там будем вечно ликовать с ангелами и святыми».

Он облобызал Васятку, поднял большой крест и провозгласил: «Ну, благослови, Господи, в добрый путь!» Не оставил старец и всех прихожан отца Нико

332

лая. С каждым нашел время побеседовать, скорбящих утешил, неразумных наставлял к истине, всех благословил образами, просфорами и проводил в путь. Путники поехали, а старец с Христофором и Коляткои стояли возле кельи, пока путники скрылись за поворотом. «Ну, сыны мои,- сказал старец и сам прослезился,- уехали наши дорогие гости, теперь пойдемте в келью своими делами заниматься». Так Колягка опять остался у старца. На утро паломники были уже дома. Вскоре по всей деревне разнеслась весть о приезде отца Николая и других. Люди бежали к тем, кто ездил в обитель, расспрашивали как там в святом месте, что видели, где были...

«О, милые бабоньки,- рассказывали приехавшие своим подружкам,- какая там красота, да как монахи усердно молятся, службы-то длинные, да такие не нашенские! У мощей лампадок да свечей, уйма, горят. А люду там всякого полным полно. И бесноватых видели, как они каркают да хрюкают за грехи свои»,-рассказывала боевая Марфа.

- Сиди, дура,- закричала одна из женщин,- за грехи хрюкают, а ты словно безгрешная, у самой-то их хоть возом вези! А ты у других только видишь. Ишь ты, праведница мне тоже нашлась! Думаешь, в святом месте побыла, то святой стала?

- Не пори чушь, Дарья, я себя-то святой не считаю, ну и не грешней других.

- Да хватит вам, бабоньки,- обозвалась Мария, очень разумная женщина,-ну зачем шум да брань поднимать? Давайте лучше послушаем о святой обители. Я люблю за святое слушать. А у прозорливого вы были аль нет?- спросила та же Мария.

- О, милая моя,- оживилась Марфа, которая рассказывала за бесноватых,-мы-то всю неделю у него гостили. Во, какие люди есть на свете, только и живут они для Бога и добра, всем нам предсказал. Он все провидит». «И за грехи наши обличал да ругал. - сказала другая.- А. кормил нас, словно на убой, варениками и пирожками с грибами. И чего там только не было. Святыньками нас благословил.

Они показывали подругам образа, просфоры, свечи, масло от мощей и т.д. В этот день во всей деревне словно большой праздник был. Люди ходили друг к другу и все говорили только о святой обители. Марина тоже рассказывала о всем виденном и слышанном в обители.

«Знаете что, бабоньки, Марина совсем стала иная, как стала ездить в монастырь.- говорили о ней люди. До того она мало с кем разговаривала, все до Пановой барыни ходила, с ней она только и дружила, а вишь горе как человека меняет». Марина и впрямь стала иной по приезду из обители. Она много раздала бедным и больным своего наряда и драгоценных украшений. За зиму они с Антоном купили шесть домиков бедным вдовам и определили пять сирот к хорошим людям, дали им денег и золота на содержание, купили три лошади и коров матерям,

333

у которых дети лежали на одре болезни. Много пожертвовали на бедные монастыри. И у себя приютили беспризорного сироту. По праздникам и вечерам Марина теперь углублялась больше чтением Святого Писания и с нетерпением .ждала Пасху, чтобы скорей растаял снег и можно было ехать к Коле. Она сильно тосковала и скучала за ним, хотя письма от него получала часто, которые он писал уже сам. Поехать раньше Пасхи в обитель не пришлось, зима выдалась в тот год очень холодная и сильно заснеженная, метели намели большие сугробы, никак нельзя было добраться до обители. А когда дороги наладились, сама Марина заболела. Вот и исполнилось предсказание старца Васятке:

«На Воскресение Христово вместе запоем «Христос Воскресе» Так и получилось, что только на Страстной неделе Марина выздоровела, и в чистый четверг они снова поехали в обитель, взяв с собой и Васятку. И на сей раз, с ними тоже ехали люди, помолиться и поисповедаться в обители.

В Страстную Пятницу они приехали прямо в пустыньку. Старца с Коляткой и послушников дома не было, они ушли в обитель. Немного подождавши, Антон с Мариной решили поехать в обитель. Отъехавши недалеко от пустыньки, они встретили послушника, с которым они были уже знакомы. Он им рассказал, что старец и Колятка в храме. Они будут там до выноса Плащаницы и они послали меня за вами.

«Господи,- вырвалось у Марины,- он все знает и уже послал встретить нас». Они посадили послушника с собой и воротились в келью. Занесли все в келью, что привезли, и поехали в обитель. У главного входа обители их поджидал Варфоломей:

- О, родимые мои прибыли, да как же мы с Коляткой за вами стосковались, все дни считали, теперь уже не по листочкам, а по календарю. Мы теперь грамотные стали, Колятка-то сильно последнее время тосковать стал.

- Приснилось ему: мама сильно больна и я тогда плакал,- сказал Колятка, опередив старца,- а пока мама не болела, я же ничуть не скучал и не плакал, правда же, отче?.

- Ну, я думаю, сын мой, ты должен только истину говорить.

Колятка быстро обнял мать, потом отца. «А где же Васятка? Отче говорил, он обязательно приедет, а отче говорит только правду. Мама, ну где вы его запрятали?» И он быстро побежал к карете, открыл дверь, заглянул в карету и радостно закричал: «А. вот он, мой Василечек, приехал, а меня хотели обмануть! Ну, выходи скорей, братик мой родимый, я так за тобой стосковался и так сильно-пресильно, ждал тебя. Вот теперь-то мне будет хорошо, отче сказал, что будешь тут все лето, пока мама с папой приедут другой раз. Так нам будет хорошо, будем тлиться в обители, правило совершать, малину рвать, грибы собирать. Так тебе здесь полюбится, что не захочешь ехать домой!»

334

Старец сАнтоном и Мариной побеседовал, благословил и сказал: «Ну, дети, потом побеседуем обо всем, а сейчас, поспешим в храм, на вынос Плащаницы».

Антон, Марина и Васятка никогда не присутствовали на выносе Плащаницы и они ахнули от изумления, когда увидели, как с алтаря вышла богослужебная процессия.

Первые шли прекрасные юноши в черных блестящих одеждах, они несли зажженные факелы. За ними такие же юноши и в таких же одеждах несли хоругви. Затем шли три прекрасные высокие юноши, которые несли чтимые образы Спасителя и Матери Божией. В числе трех юношей, был Христофор. Затем шел маленький Колятка, четыре архимандрита в черных траурных ризах несли гроб Господен с умершим Господом. Хоры пели похоронный гимн «Святый Боже..». Затем - надгробное рыдание. У Антона и Марины все внутри содрогнулось. Они шли вместе с народом за гробом и безутешно плакали. Васятка не мог идти от переживания и его посадили на скамейку, растроганный всем виденным и пением, он тоже плакал. После выноса Плащаницы, старец с гостями приложился ко Гробу Господнему и они всей гурьбой отправились в пустыньку. К Воскресению Христову они все приготовились, причастились Святых Тайн и на Пасху торжествовали и ликовали со всеми в обители.

- Какое чудное пение и торжество!- говорила Марина Христофору, когда они встретились с ней у старца.- Когда хоры поют, я как-будто на небесах нахожусь, позабыв о всем земном. А что мы жили? Пиры, гулянья, вина, а кончалось ревностью, скандалом и дракой. О, как я прожила свою жизнь! Страшно и вспоминать. Муж у меня смиренный, добрый и доверчивый, а я непутевая ничуть не слушала его, творила по-своему, что захочу.

- Вот, милая матушка, и весь народ погибает во тьме, во грехах. Не замечает того и не знают, куда приведет их все это. Я рад, милая матушка, что Господь вразумил тебя и направил на истинный путь. Иди этим путем без колебания и сомнений, и во свете узришь свет. Знай, милая матушка, что все земное пройдет, яко сон. Сколько мы здесь не живи, а туда все равно путь неизбежен, и что скажем в оправдание Творцу своему, если мы проживем здесь в свой удел, в гордости, в богатстве и прелюбодеяниях? Спеши, милая, спеши к источнику добра! Ибо добродетель пред Господом сияетяко солнце. Утебя есть еще малое время и средств достаточно для спасения души. О, как я рад за тебя, матушка, я так умолял Творца, чтобы душа ваша ощутила Господа и полностью последовала за ним.

- Я никогда не забуду тебя, добрый мой мальчик, благодарности моей к тебе, нет границ. Ты вывел меня из тьмы к свету.

- Ну, неразлучные друзи,- подходя к ним, промолвил старец,- не пора ли вам расставаться? Дела надо править, ужинать будем, а потом молиться, пойдем все к столу.

335

- Как быстро неделя побежала. Не успели оглянуться и домой надо ехать.-говорила Марина мужу после ужина. Этот раз мне больше всего понравилось здесь.

- Ну что мы, свет мой, детей оставим тут на лето, как предложил старец? Я думаю пусть, милая, побудут тут. Ведь здесь летом прелесть одна: лес, речка, сколько певчих птиц, цветов! Да я и сам бы пожить здесь не против. Васятка с удовольствием остается, такой радостный, когда я ему сказал, что он будет тут гостить все лето.

На другой день Антон, Марина и их односельчане собрались ехать домой. Старец больше обычного был озабочен отъездом дорогих гостей, никогда он прежде не был так печален, как в этот раз. Он все суетился, что-то бегал туда-сюда и больше всего уделял внимания Марине, все ублажал да наставлял ее.

«Ты, родимая матушка, как приедешь домой-то,- поучал он- Марину,- подолгу не спи, родимая. Пораньше вставай, да до восхода солнца, по холодку, болящих, скорбящих и несчастных посети и этак каждый день понемногу твори, то от сего труда так благо будет душе твоей и Господу Богу. Да не скупись, родимая, подавать-то, ибо знает Господь Бог, что у тебя всего в избытке, даже внукам твоим и правнукам не прожить. Ведь, что мы здесь на земле посеем, то там и пожнем, а если сеять не будем, то жать-то потом нечего будет. А жизнь наша земная короткая, не успеешь оглянуться, как смерть подойдет и все. Наша суета, богатство и заботы тленные останутся, а мы уйдем в нетленный мир навсегда, безвозвратно, слышишь, безвозвратно, говорю. И пойдут одни дела наши с нами добрые иль злые. Кто какие сеял здесь на земле, то и понесет с собой на отчет Богу». Старец обнял Марину, крепко прижал к себе и облобызал множество раз. Слезы текли у него по щекам. Одному ему было известно, что они видятся здесь последний раз.

Он благословил всех уезжающих гостей образами. Антону он вручил «Несение Креста Господом». А Марину благословил образом «Положение Господа во гроб» и «Вход Господа в Иерусалим».

«О, Господи,- сказала Марина, принимая образ,- батюшка, неужто я скоро умру, что такой иконой благословили меня?» От страха она выронила образа из рук и чуть не упала. «Ну что ты, матушка родимая, чего ты так устрашилась, ведь смерти-то мы не должны бояться, а грехов своих страшиться надо, чтобы не понести нам их с собой по мытарствам, да не загрязнуть в царстве диавола. Молись, родимая, молись с искренним покаянием. Возлюби Господа Бога твоего и ближних своих всем сердцем и помышлением своим. Твори добрые дела, ибо вера без дел мертва. И ты, матушка, успокоишься и отрадно будет сердцу твоему».

От ласковых добрых слов и молитвы старца Марина успокоилась и заулыбалась. «Во, родимая, теперь ты мне совсем нравишься, такой и будь всегда.

336

Скорбишь ли ты, никому не показывай сего, на лице должна улыбка быть, чтобы другому от тебя не было печально». Старец еще раз благословил путь уезжающих, подошел к Марине и стал просить прощения: «Ты, родимая Маринушка, прости меня от всего своего помышления, беды-то я тебе во сколько натворил». Он широко развел руки - это означало множество. «Да нет, батюшка, нет, милый, ты меня из черной пропасти вызволил, слава Господу! Атебе, батюшка, да твоему сыну Христофору в рай двери пусть откроются! Вы - спасители души моей. Я вовек все помнить буду». Она поклонилась им обоим в ноги, подошла к Христофору, расцеловала его в обе щеки и пошла к карете. Возле кареты остановилась, еще раз простилась с детьми и быстро вошла в карету. Антон последним прощался с детьми и старцем и последним вошел в карету. Старец осенил крестом путь всех отъезжающих, попросил прощения у всех тут, и дорогие его гости тронулись в путь.

Марина ехала в карете и жаловалась мужу: «Свет мой, как мне тяжко было прощаться с . детьми и теперь сердце чуть не выскочит». Чуяло материнское сердце, что она их видит последний раз. Уезжая, она обняла их обоих и без конца целовала им руки, головы, лица. Сейчас, сидя в карете, повторяла:

- Дети мои ненаглядные, все внутри у меня горит от жалости к вам. Сама не знаю от чего это не так - сердце мое чует беду. Не дай Бог, что с вами случится! Я тогда не прощу себе никогда.

- Ну что ты, милая моя, - обозвался Антон, беря ее за плечи,- ну что ты так сокрушаешься, ведь ты сама согласилась оставить их здесь на лето. А на Смоленскую приедем и заберем обоих. Ведь так мы решили?

- Так,- сквозь слезы протянула она.

- Нуи все, о чем же еще сокрушаться. Поедем с Богом.

Старец, Христофор, Колятка и Васятка шли вслед за каретой до самой дальней тропинки, где много лет назад его поджидал старец Пахомий, как беглеца, когда он делал побег из обители. Тут, на том самом месте, он остановился с детьми, и долго стояли все четверо, провожая глазами удаляющуюся карету. Колятка на сей раз сильно плакал, все махал маме рукой и кричал «Мама, голубушка моя, скорей приезжай за мной! Поскорей, говорю, приезжай ко мне, мамочка моя, скорей, скорей приезжай!- повторял Колятка» и беспрерывно махал и махал маме рукой. Мать из кареты отвечала, что скоро приедет за ним, заберет домой. Христофор поднял Колю и посадил себе на плечо, чтобы ему было видней. Старец стоял молча, он был сильно прискорбен, слезы беспрерывно текли у него по щекам. До глубокой боли в сердце ему жаль было Колятку, полюбив его, как своего кровного дитя, он знал, что Коля никогда больше не увидит свою мать. А он тончит с детской надеждой: «Мамочка, голубушка, скорей приезжай за мной!» «Ди

337

тю нужна мать и никто ее не может заменить, одно слово - «Мама». О, как горько и тяжко детям без тебя, мама»,-думал старец.

Он стоял и плакал безутешно, как дитя, а когда карета скрылась за поворотом, он перекрестился и с молитвой упал ницлицом. Христофор тоже горько плакал, он никогда в жизни не видел старца таким растроганным и безутешно плачущим. «Вон видишь, Васятка, - сказал Колятка,- мама с папой совсем уже скрылись, уехали»,- и сильней заплакал. Христофор снял его с плеча, поставил его возле Васятки, утешил его, а сам опустился на колени рядом со старцем, пал ниц лицом и вместе со старцем плакал безутешно. Потом встал, взял старца за плечи и заговорил с ним: «Ну что ты, отче, так растрогался, словно покойную маменьку только что похоронил.

- Ну, полно тебе сокрушаться, ведь ты нас всегда утешаешь в скорбях и печалях, чтобы мы все терпели и не унывали, а теперь сам скорбеть да сокрушаться затеял. Вставай, любимый мой отче, пойдем домой, дел-то у нас после гостей много, до позднего вечера хватит,- и взял его за плечи, помог вставать.

И впрямь, сын мой, что я-то совсем нынче раскис, аль на плохую погоду ломает меня,- вставая, говорил старец.

- Да нет, отче,- сказал Колятка, подбегая к нему,- погода ныне совсем хорошая, вишь как. солнышко ярко светит и грееттак, что пот из живота бежит.

Старец с Христофором заулыбались, а Колятка продолжал:

- Ты, отче, никогда зря ничего не говоришь и не плачешь даром, а теперь вон как ревел, это неспроста ты этак сокрушался. Наверно, мама моя скоро умрет иль папа. Так бы ты не плакал зря.

- Да ну, маленький, что тебе в голову зашла такая поганая мысль, наверно, спал сегодня плохо, вот и лезет тебе что зря в голову. Пойдемте, дети, скорей в келью управляться. Пусть себе с Богом добираются домой.

Вернувшись из обители, Антон с Мариной занялись делами. Много они за это короткое время сделали больших дел. Для своих душ все они выполняли, что приказал старец, даже больше того и больше прежнего пребывали в молитвах, в чтении акафистов и святых книг. Незаметно и быстро бежало время. Вот уже и через три дня Смоленская. Послезавтра надо ехать в обитель, повидаться со старцем, Христофором, спросить у них: «Что еще нам дальше делать, как жить? И заберем детей, Колятке в школу в сентябре идти».

Под Целителя Пантелеймона Марина без устали бегала по дому, хлопотала, собираясь в дорогу, напекла калачей и пряников медовых, какие любят старец и Христофор. Детям особо напекла сдобных ватрушек и печенья. Сама готовила, не доверяя прислугам-поварам. Уже все было готово к отъезду и карета запряжена. Марина вышла из дома, сошла с крылечка, перекрестилась в путь и тут же упала. Перепуганные слуги закричали. На крик прибежал Антон, который еще был в до

338

ме. Он взял на руки жену без признаков жизни и понес ее в дом, приказал слуге: «Немедля врача!» Вскоре прибыл врач, тщательно осмотрел больную, сказал: «Кровоизлияние мозга, дорогой Антон Ильич. Надежды на жизнь никакой, сутки, больше не протянет. Помощь моя здесь тщетна, ибо я - человек и смертен. Мужайся, Ильич, я соболезную от всего сердца вам, но помочь ни в чем не могу, не в моих силах сделать это».

В ночь на Смоленскую в 3 часа 10 минут Марина отошла ко Господу. Перед кончиной она открыла глаза и тихо сказала мужу: «Прости меня за все, чем я тебя могла обижать и наносить душевные раны, прости меня окаянную от всего сердца и помышления. Я умираю, я это знаю. Я видела ад и райскую обитель. Милый мой, молись, верь и спеши делать добро, пока ты жив. Я за тобой скоро приду. О, какая красота там уготована для правых сердцем и какая ужасная пропасть для нечестивых грешников. Она нахмурилась в страхе, потом возрадовалась,- О, как страшно и ужасно попасть туда и остаться там во век. Милый свет мой, я видела там Колятку и Васятку своего в обители старца, там они. А. обитель-то у старца чудная, прекрасная, какой не сыщешь на земле. Ты, светлой, не забирай Колятку от старца, пусть он там будет, а то, кто его приглядит, как тебя не станет. А тебя скоро не станет, я это знаю. Передай старцу и Христофору прощальный поклон, как увидишься с ними, да пусть моих деток растят и хранят, за мать и отца им будут. Они приедут, я видела, как старец сам отпевание совершал по мне и как вы все дюже сокрушались за мной. Ох и тяжко расставаться с белым светом, ох, и жаль деток своих, я их больше не увижу. Ну, милый мой маленький Коляточка, где ты, дитя мое?» Она сильно заплакала, потом заулыбалась, протянула руки к небу и стала бездыханной. Хоронить Марину приехал сам старец с Христофором и с хором иноков. Отец Николай ездил за ними тайком от Колятки, уехали они, забрав с собой Васятку.

Похороны были трогательные. Сам старец с отцом Николаем служили долгое погребение, сначала в доме, а потом гроб с телом Марины перенесли в церковь и там они служили погребение. Народу было очень много не только со своей деревни, но и из других деревень. Многие пришли проводить в последний путь свою благотворительницу .У могилы старец, прощаясь с Мариной, сказал: «Ну, милая матушка, много и тяжко ты скорбела о чадах своих и все мне жаловалась .утешения просила да за детей умоляла. Что же ты теперь молчишь, не бранишь меня и за деток ничего не приказываешь? Все улеглось и успокоилось, все тревоги, скорби и печали, и Старец заплакал, простился, потом постучал четками о гроб и добавил: «Обещаю, Маринушка, обещаю, родимая, перед Богом любить твоих деток, как любила ты их, хотя я буду им мачехой, но милосердной».

Христофор с горьким рыданием, прощаясь с Мариной, тихо сказал: «Прости, матушка, прости, милая, все исполню, что ты повелела. Прощай до оного дня».

339

Муж ее, Антон, не находил покоя и утешения, он, как безумный, бегал, ничего не смысля. Когда его подвели прощаться с женой, он обнял безжизненное тело жены и голосил на все село, еле его отвели от гроба. Васятка не меньше отца сокрушался о матери. Его то и дело приводил в чувство врач и если бы не молитвы старца да его утешение, то он ушел бы вместе с матерью в другой мир. Старец с Христофором все время держали его подле себя, и добрый Хоистофор утешал его, когда старец был занят. Люди не отводили глаз от инока редкой неописанной красоты. Много влюблялись в него, всяких там хватало. «Ну впрямь беда мне с тобой, сын мой,- шутя, говорил старец,- хоть никуда тебя с собой не бери, так и липнут к тебе все девахи, как пчелы на мед. Ну и наградила меня сынком Пресвятая Владычица, всем на удивление да на соблазн. Он обнял Христофора, облобызал в щеку. Ну, сын мой, терпи, мужайся до конца» это говорил ему наедине. Когда опускали гроб в могилу, монашеский хор запел «Надгробное рыдание творящее песнь...» Это было так печально и тревожно, что самые огрубевшие сердца гордых растаяли и склонились с плачем перед гробом, все рыдали: старые, малые, добрые и злые...

Поминальный обед по покойнице был богатый. Приглашали всех прохожих, нищих и богатых. После похорон на второй день старец с Христофором, братией, Антон с родственниками, все пошли на кладбище. Когда подошли к могиле, старец заговорил с Мариной, словно с живой: «Ну, родная матушка, как тебе тут по-чивалось на новом месте, ну, что ты лежишь и не встречаешь нас? Аль не рада, что пришли ктебе?»

Он первый упал к подножию креста, трижды поклонился, за ним последовали все. У могилы стоял стол, приготовленный к панихиде. Отец Николай пришел в облачении, они с Христофором загородили старца, чтобы он облачился, и вдвоем они отправили большую панихиду по усопшей. Людей опять собралось большое множество. «Вот, чего удостоилась Марина, какой почести! Недаром она все в монастырь ездила и вишь чего себе придбала»,- рассуждали знакомые Марины. По окончании панихиды старец со своей братией побыли еще час в доме покойной и уехали в обитель, взяв с собой Антона, Васятку и отца Николая. По прибытии в обитель старец отправил в пустыньку отца Николая и Христофора. Повелел Колятке ничего не говорить, а сам с Васяткой остался в храме заказать обедню за новопреставленную: «Надо, Васятка, чтобы каждый день отправлять обедню все сорок дней. Это ее пища, там ничем незаменимая. Так мы и будем делать с тобой, Колятке о том ни слова, слышишь, ни слова».

После вечерни старца с Васяткой в монастырской карете отвезли в пустынь -ку. Старец заранее упросил настоятеля, ради Васятки заказал карету, ибо Васятка не мог дойти до кельи. У ближней тропинки их поджидали послушники, Христо

340

фор, Колятка и отец Николай. Когда карета остановилась, Колятка увидел старца и Васятку, выходивших из кареты, с горьким криком подбежал к ним:

- Ну, отче, голубчик мой миленький, ну где ты пропал? Я так истосковался, да плакал за тобой и за Васяткой, а вы будто в воду канули!

Он бросился к старцу, обнял его за шею и крепко прижался к нему, потом целовал ему лицо, руки, шею.

- Вот этак ты за мной соскучился, о, мой маленький! Ну теперь я никуда не поеду надолго, может на Один-два денька, не больше.

- Отче, а к нам папа с отцом Николаем приехали, братик Христофор их привел. А мама не приехала, она заболела, грипп у нее, сказал. Уже на пятый день, как я последний листок отложил, и все ждал ее, а мамы все не было, и вот она не приехала. Я сейчас увидел карету и думал, что это она едет, а это ты.

- Бросила нас с тобой мама,- тихо сквозь слезы проговорил старец,- и листочки теперь считать ни к чему. Ох, мой маленький, ничего ты ; не знаешь и не видишь.

- Отче,- перебил его Колятка,- а знаешь какой мне сон под Смоленскую приснился? Вы с келейником Илюшей еще спали тогда. Я видел, будто моя, мама пришла ко мне в белой-белой одежде, только сапожки на ней черные, подошла она к моей кровати, нагнулась, обняла меня и сказала: «Сыночек мой, я пришла к тебе проститься с тобой, я уже больше к тебе не приеду никогда, я: лечу далеко на небо». Она подняла руки, вытянулась и полетела, только сапожки ее тянули назад. Я проснулся и рассказал Илюше, а он мне ответил, что это у меня головка болела, вот и снился тебе кошмар. А ведь это вовсе не кошмар, братик Христофор лучше сказал, что это мне Боженька показал, что это мамина душа приходила ко мне. Мама болеет и переживает, что не приехала к тебе вовремя, вот и душа ее посетила тебя, чтоб ты успокоился и не плакал. Отче, голубчик, а как ты думаешь, хороший этот сон? Не умрет моя мама?

- Ну, сыночек маленький, умереть-то мы все умрем, только не в одно время, а никто не знает кончины нашей, один Христос. Ты успокойся и не думай о смерти, а о жизни вечной, для праведников нет смерти, а только переход из сего мира в другой. Мы будем с тобой усердно молиться за маму и ей Боженька подарит легкие сияющие сапожки, которые не будут тянуть ее назад. Ну, дети, пойдемте в келью, будем все молиться за Марину, чтобы Господь помиловал ее.

- И чтоб выздоровела,- добавил Коля,- и приехала ко мне.

Антон жил у старца до глубокой осени. Тут они ежедневно за нее совершали обедни, отправили сорок дней. Сделали большой помин и только к концу октября Антон с Васяткой прибыли домой. Всю зиму он занимался только добрыми делами, расточал свое богатство, частенько ездил в обитель, навещал Колю, а Ко

341

ля все ждал свою маму и, как приезжал отец, спрашивал: «Скоро ли мама выздоровеет, ведь мы молимся за нее каждый день?»

Пришла долгая холодная зима. Антону казалось, что эта зима тянется больше всех, сколько он себя помнит, ибо в великих скорбях о жене ему казались дни и ночи наполовину увеличились. Одна радость у него осталась - дети да старец.

Лютая зима подходила к концу. Наступила цветущая весна. Антон приручил свое хозяйство приказчику и к Светлому дню Воскресения Христова, забрав с собою Васятку, уехал в обитель к старцу. Там он подвизался все лето. На Смоленскую отправили Марине годовщину и Антон собрался наведаться домой, но внезапно тяжело заболел. Чувствуя свою кончину, он пособоровался, причастился Святых Тайн и на Преображение Господнее отошел ко Господу, завещая старцу и Христофору своих детей, все свое имущество, движимое и не движимое. От Ко-лятки смерть отца не утаили, он все знал и присутствовал на похоронах. Как кричал этот мальчик, когда гроб опускали в могилу, так тревожно и горько, что вся братия и народ рыдали безутешно.

«Папочка наш родненький, что же ты так рано уходишь от нас, на кого же ты нас покидаешь, ведь я еще маленький, а Васятка сильно болящий, по-детски причитал Колятка, и мама не едет, ее, наверно, тоже уже нет! О, Боженька милый, зачем Ты так обидел нас с Васяткой! Ну что мы теперь будем делать, если старец нас выгонит? Куда мы пойдем?»

Он готов был броситься в могилу, но тут поспешил Христофор. Он взял Колю на руки и стал утешать его. Вспомнилось все Христофору то далекое детство его, деревенское кладбище и похороны его матери. Воттак же он, как сейчас Колятка, был в отчаянии, кричал, рвал на себе волосы, лез в могилу, и некому тогда было его утешать. И когда он доходил до бесчувствия, нашлась добрая душа одной старушки и воттак она взяла его к себе на руки, как он сейчас Колятку: «Только Коле теперь девять лет, а мне было всего шесть лет».

После похорон Васятка долго жил у старца. Старец с Христофором поехали в имение к Антону и все распределили во славу Господнюю. Часть оставили на Ва-сяткину жизнь, выделили и тот кто приютит его. Отец Николай предложил оставить Васятку у себя: «У меня есть сестра-инокиня, она и будет жить и присматривать его».

Когда отец Николай приехал за Васяткой, он не желал уезжать от старца. Но старец убедил его: «Сын мой возлюбленный, ты будешь приезжать ко мне и жить сколько захочешь, навсегда оставить тебя тут я не могу. Жалею тебя, ты умный, Васятка, и ты должен понять и поверить мне, отчего я тебя жалею и чего не оставляю тебя здесь. Время, родимый, подходит очень тяжкое и страшное для народа, а в особенности для черноризцев. Придут нечестивые сюда псы, будут все громить, жечь, ломать, разрушать, станут насмехаться и попирать святыню, а всех

342

здесь находящихся иноков станут истязать, бить, мучить, жечь и ссылать в ссылку. А в ссылке еще страшней будет. Вот что будет тогда. О, Господи! Да что тогда будет, сколько безвинного народа погибнет! Вот поэтому-то я тебя не хочу тут оставлять. Ты слаб трудиться на ссылке и муки тебе терпеть не под силу, у тебя есть свой крест - болезни, неси его, сын мой, до конца и получишь венец от Господа Бога».

«Так остался,- сказал дедушка - Колятка жить и подвизаться у старца.- пояснил мне дедушка. А Васятку, забрал отец Николай. В революцию отца Николая сослали и он был замучен в ссылке. Все состояние его бандиты растащили. Инокиня Ирина, сестра отца Николая, увела Васятку в Сумскую область, там на припрятанные деньги купила маленькую хатку и так они дожили до своей кончины.

Колятка, как подрос, нес все монастырские послушания, а потом посвящен был в иночество с именем НИКОДИМ. А дальше, дитя мое, ты все знаешь, их жизнь, страдания и участь. АМИНЬ.

Теперь иди домой, отдохни и расскажи, что мы с тобой видели и слышали.

343

Образ Матери Божией Смоленская

Написанный иноком Христофором в Глинской обители. Поддень праздника чудотворного образа Матери Божией Смоленская с 9-го на 10-е августа 1979 года явился мне в сновидении старец, благословил меня и сказал: «Пойдем со мной, чадо, ты посмотришь, как нечестивые богохульники разрушают и уничтожают святыню в Господней обители и злорадно издеваются над детьми Божьими».

Дедушка привел меня в Луганский мужской монастырь, поставил в стороне возле оградки и сказал: «Смотри, дитя, что богоотступники творили здесь в 1922 году». Я с ужасом смотрела, как бандиты нагло, с постыдными богохульными ругательствами снимали со стен образы с ликами Господа, Божией Матери и святых, злорадно посмеиваясь, разбивали иконы об пол, топтали ногами, снимали с киотов драгоценные украшения и золото, а ободранные образа бросали в огонь, который разложили тут же возле храма. Заходили в алтарь храма и там кошунство-вали в Святая Святых, всячески ругались, высмеивали священнослужителей, насмехались и издевались над безвинными иноками. А после всех кощунств и насмешек жестоко избивали и истязали их, требуя от иноков, чтобы они открыли бандитам, где находится золото и все монастырские драгоценности.

В алтаре храма мерзкие бандиты курили, пили водку, играли в карты и с блудными женщинами творили всякие блудные и постыдные мерзости. Опьяневшие бандиты окончательно обнаглели, еще больше начали издеваться над иноками и уничтожать святыню. Несколько дней бандиты бесчинствовали и делали погром в монастыре. Далее я видела, как бандиты нагрузили повозки с монастырским хлебом, картофелем, крупой, драгоценностями и увозили из обители избитых и измученных монахов, полураздетых, босых, и гнали с собой, нельзя и рассказать об этом страшном зрелище, что творили эти жестокие псы. Бандиты продолжали погром. Двое, самых отчаянных, бандитов выносили из храма иконы и бросали в огонь. Один из них снял икону Божией Матери Смоленскую Христо-форову, которая была украшена драгоценными камнями, яхонтами и .алмазами в золотой оправе. Увидев драгоценности, бандит, довольно улыбаясь, понес в келью, где нечестивые устроили ночлег. Через некоторое время злодей вынес из кельи образ Матери Божией, весь почерневший и ободранный. Мы с дедушкой стояли возле храма. Я смотрела, как бандит с бесовской поспешностью вынес из хлама большой прекрасный образ Матерь Божию Смоленскую, подбежал к горевшему костру и с богохульными словами бросил в огонь, где уже горело множество образов и всякой святыни. Сами бандиты стояли у костра, грели свои оскверненные руки, ругали монахов и священников, изрыгая из уст своих всякое сквернословие, хулу на Господа, Матерь Божию и святых.

Увидев, как бандит бросил в огонь чтимый образ, дедушка поднял к небу

344

руки и произнес: «Мерзкий и нечестивый пес, как дерзнул ты Лик Самой Владычицы, как щепку, швырнуть на сожжение! Да будешь ты проклят и весь род твой до четвертого поколения! Вечная огненная преисподняя таковым во век».

Затем старец преобразился, стал, как огненный столп. Я упала на землю и лежала, как пораженная громом, пока старец подошел ко мне, он сказал: «Вставай, чадо, не убойся. Это Господь посетил нас в минуты великой скорби». Я встала, старец ласково, тихо сказал мне: «Вот, чадо, что творят эти гнусные псы. Нет таковым прощения ни в сем веке, ни в будущем. Вечная огненная преисподняя -вот, какой удел их».

Спустя несколько минут из храма зашел молодой офицер и приказал стоявшим у костра быстро идти в храм. Когда бандиты покинули костер и зашли в храм, в это время из кустов выбежал высокий приличный мужчина. Он молниеносно подбежал к горящему костру и выхватил из пламени образ Божией Матери Смоленской, который недавно бросил ярый бандит, быстро развернул кусок материи, завернул образ на бегу, пряча икону под полу своей одежды, мгновенно скрылся в кустах. Но в это время два бандита выбежали из храма и стали стрелять по кустам, где только скрылся этот человек. Когда бандит трижды выстрелил вслед убегающему, в кустах послышался приглушенный стон и все стихло. Я от страха закричала: «Ой, Боже, как страшно, они убили этого человека!» Дедушка тихонько сказал мне: «Не скорби, чадо мое, сей человек жив. Это Павел, добрый наш пастырь. Матерь Божия спасла его от нечестивой пули. Ему только чуть поранило руку. Сама Владычица с ним пребывала и поставила воинствующий щит против злорадных бандитов, чтобы спасти доброго пастыря с Ее чтимым обра -зом, который так ревностно чтил Владычицу». Дедушка сделал небольшую паузу и продолжал: «Павел несколько дней подряд долго сидел в кустах на снегу, все высматривал, куда эти псы определят дорогой его сердцу образ. Выждал момента, чтобы унести чтимый образ Владычицы, спасти его от злодейских рук, но ему не удавалось. Озлобленные бандиты бегали по храму и во дворе по кельям, тащили нее, что попадало им под руки. Все драгоценное и то, что нравилось, забирали, а все остальное безжалостно, с кощунством и насмешками, бросали в огонь. Вот и сегодня с раннего утра пришел сюда и все время наблюдал за бандитами, что они здесь творят.

Увидевши, когда бандит вынес чтимый образ и бросил в огонь, он ужаснулся от страха, у него расслабились все члены тела. Он мысленно стал молиться, просить Господа и Владычицу на помощь, подкрепить его силы и помочь спасти образ. Он тяжко скорбел и продолжал усердно просить Матерь Божию помочь ему. Владычица услышала сокрушенную его молитву, отвела бандитов от костра, пока Павел успел извлечь образ из пламени и спрятался в кустах. До глубоких сумерек он сидел в гуще кустов со страхом. Только поздно вечером, прячась от по

345

стовых солдат, он вернулся домой с чтимым образом. Павел чтил образ сей и знал, что он чтимый. Ему поведал архимандрит Луганского монастыря, что от него некая женщина получила исцеление. Он всегда перед ним усердно молился и получал, просимое, то от всего сердца и помышления были прошения его. Все скорби, печали и радости всегда поручал Владычице перед этим Ее чтимым образом. В последнюю войну (1941 - 1945 г.) образ сей снова, подвергся огню. От брошенной немецкой бомбы попал осколок в дом Павла и дом сгорел. Но образ чудесно сохранился и только немного сверху почернел. Но Лик остался невредим.

После пожара Павел привел образ в порядок и по-прежнему чтил его. Перед кончиной своей завещал дочери отдать образ монахине, которую дочь его знала. Но нечестивая неверующая Серафима не исполнила завет отца и по нерадению своему, как ненужный в доме элемент, вынесла в сарай и бросила в угол, где находился всякий хлам.

Через некоторое время Серафима зажгла в этом сарае керогаз, сама вышла по своим делам во двор. Керогаз вспыхнул и в сарае все сгорело. Здесь образ пострадал более прежнего, но Лик сохранился, только значительно потемнел. После пожара Серафима подобрала образ на пепелище и отнесла его на чердак, где он долгое время лежал в пыли, паутине и всякой нечисти. Серафима и домашние ее несли наказание за пренебрежение образа, но они этого не хотели сознавать. Однажды, поддень памяти Матери Божией Смоленской (10 августа) Серафиме приснился сон: будто она полезла на чердак, наткнулась на сей образ и ушибла ногу. Через мгновение открылась ужасная боль в ноге. От нестерпимой боли она закричала: «Ой, Боже,Матерь Божия, за что мне такое наказание?» И вдруг с иконы, видит, как Лик оживился, и Матерь Божия сказала: «О, нечестивая Серафима, доколе будешь издеваться над Моим образом? Если не унесешь образ Мой из сей мерзости, будешь наказана».

Она проснулась, нога у нее действительно долго болела, но она об этом никому не сказала. У страшась наказания, Серафима сняла образ с чердака, поместила в комнате и решила кому-нибудь отдать его, пока добрая богобоязненная Людмила, жившая с Серафимой на одной улице, посетила ее и Серафима предложила ей в пренебрежительном виде взять сей образ.

Людмила забрала образ у нее и принесла его в свой дом. Через некоторое время, когда пришел к ней Григорий, Людмила предложила взять ему образ к себе, сказала: «Он у вас обязательно обновится». Придя домой, Григорий рассказал тебе за образ. Ты обрадовано сказала: «Неси его домой!» Григорий пошел к Людмиле, взял образ. Принесли его в дом, долго рассматривали его. Потом Господь повелел вам отреставрировать его и хранить, как великую святыню:

346

«Кто с верой и надеждой, без лукавства, будет прикладываться к нему, будет получать просимое, а лукавые по своему лукавству получат осуждение».

Это было 26 февраля 1979 года. Григорий нес образ сей в свой дом. В настоящее время образ сей находится в храме Целителя Пантелеймона в поселке Павловка Свердловского района Луганской области.

347

Под день памяти чудотворного образа Матери Божией «Почаевская» 5-го августа 1980г.

Под день памяти чудотворного образа Матери Божьей «Почаевская» - 5-го августа 1980г. по новому стилю. Видела я в сновидении Почаев. Гору на которой теперь стоит святая обитель Почаевская Лавра. Я стояла и смотрела, как совершалась в успенском соборе божественная литургия. Народу было великое множество. Служба шла торжественно и благочинно, раннюю службу совершал благочестивый иеромонах. Пели два монашеских хора. Сюда прибыло более трехсот священнослужителей, иеромонахов, игуменов, архимандритов, епископов и архиепископов русских и заграничных. Я стояла, слушала и смотрела на торжественную службу, на усердно молящихся священнослужителей и многочисленное усердное моление людей, которые прибыли из всех краев земли поклониться пресвятой Богородице и святым мощам преподобного отца нашего Иова Почаев-ского. Мысли мои обитали в том древнем Почаеве, я думала о том, что когда-то здесь был дремучий лес, как Иов поселился здесь на этой необитаемой горе, как владычица являлась инокам и как основалась здесь лавра. Как все это интересно, как все просто было...

Почему теперь нет таких чудес Божьих, и редко кто получает исцеление, ведь Господь тот же думала я ложа земной поклон. Хор в это время пел: «Тебе поем, Тебе благословляем, тебе благодарим Господи и молим тебя, Боже наш...». В сей миг над лаврой воссиял неизреченный небесный свет. Я испуганно закрыла глаза и сильно припала к земле, свет повторился трижды, а затем послышался какой-то не земной звук, наподобие грома, не сознавая суть истины я думала, что это начинается гроза. Гром повторился еще дважды. Я от испуга заплакала и еще сильней прижалась к земле. Вслед за громом я услышала мне знакомый голос старца (дедушки). Вставай скорее чадо, - сказал старец - гостей встречать будем, сам Господь с Владычицей пожаловали сюда. Я открыла глаза, стала на колени и увидела прямо над Успенским храмом в огненном столпе нарядную Пресвятую Богородицу, а чуть выше самого Спасителя нашего Иисуса Христа. Лики их во много ярче солнца. Очи их горели как раскаленные угли. Вьющие волосы их красиво спадали на плечи, голубоватые длинные одежды молниеносно сияющих при каждом их движении. Вид спасителя был строго величественный. Матери Божьей печально страдательный. Вокруг их парило сонм ангелов, архангелов, херувимов и серафимов. Все небесные обители одеты были подобием их властелина и от них исходил свет. Вокруг лавры и в храме распространялось великое благоухание и стало так светло, что глазам было больно смотреть на все, что здесь происходило. Все небесные силы низко приближались к лавре и запели небесную хвалебную песнь. Пение их лилось как ручеек живой воды. Передать и рассказать о сем

348

пении невозможно, ибо нет ничего подобного на земле, - ни музыки, ни певца, кто бы мог так петь как они. Оно чудно и дивно. По окончании ранней литургии и молебна в лавре торжественно началась поздняя литургия, многие молящиеся усердно молились, а иные стояли, без всякого страха, болтали языками всякие балясы и пересуды, не боясь греха и не думая о том, где они находятся.

«Смотри на них, дите мое, указал мне старец (дедушка) на тех, которые беспечно стояли перед распятием самого Спасителя, что-то усердно болтали друг-другу, широко размахивали руками, вот видишь, что они творят в храме Пресвятой Владычицы. Ну зачем они пришли сюда? Осквернить храм Господа и всех святых своими языками. Слышишь, поют ижехерувимы (херувимскую песнь) посмотри даже небесные силы не движутся при сем пении, а они дьявола тешут и ему хвалу воздают. О горе таковым с язвительным языком. В вечном царстве сатаны будут они обетовать, если не осознают своей вины. Литургия совершается не так просто, как все разумеют здесь. Все имеет значение и смысл. Литургия это все страдания Господа нашего с начала и до Голгофского креста. Ее надо особо чтить и внимать. При совершении святых тайн просить о своих нуждах, скорбях и прощениях грехов того кто страдал за нас на сем Голгофском кресте. Вот что означает литургия и ее надо чтить свято и стоять во время ее совершения без хождения по храму и без разглаголивания, а все цело внимать чтению священнослужителей, усердно молиться, знай, это чадо и внушай о сем другим».

Всю литургию я неподвижно стояла на коленях, усердно от страха молилась и продолжала думать, почему сейчас очень редко бывают исцеления и чудеса.

Мысли мои прервал страшный шум и ослепительный свет, земля сильно сотряслась - Матерь Божья сходила на землю. Я снова упала и лежала с закрытыми глазами боясь пошевельнуться, великий страх объял все мое существо, я ничего не видела и не слышала, что происходило вокруг меня. Поднял меня тот же старец (дедушка) - «Вставай живей ободрись, к нам сама Владычица подходит, а ты лежишь закрыла глаза словно не рада видеть нашу заступницу милосердную». Я с трудом встала и увидела к нам подходившую Пресвятую Владычицу и с ней четырех прекрасных юношей - Иоанна Богослова и Исцелителя Пантелеймона два архангела - Гавриил и Михаил. Лица их светились не земным светом, любовью и состраданием к грешному миру.

Спаситель же в огненном столпе с великим сонмом небесных сил пребывал в воздухе и осенял путь Матери Божьей неизреченным своим светом, сойдя на землю Матерь Божия остановилась перед ступеньками успенского собора благословила святую обитель всех нас и тихо ласково повела беседу «Возлюбленное чадо мое! Ты не страшись небесных посетителей, в них нет коварства, лжи, обмана, лицемерия и зла. Там мир, любовь и благодать - она указала на небо. Смотри на земных нечестивцев, лицемеров, злых ненавистников и клеветников, смотри и

349

страшись общаться с ними и поступать по их злодеянию. Ты лежишь, не видишь и не все знаешь, что твориться в этом богохульном беззаконном мир. О, какой вершины достигло хуление, беззаконность и мерзость на земле. Нет ему границ, да и не будет, ибо приблизился и вошел в силу нечестивый лукавый закон сатаны, иди за мной, и я тебе покажу, почему так скудны ныне чудеса и благодатное исцеление. Но это увидишь потом».

А сейчас мы посетим мою обитель, она взошла по ступенькам и остановилась у входа в храм, сострадательно посмотрела на нищих, сидящих на ступеньках, благословила их и тихо спокойными шагами в сопровождении юношей вошла в храм, где находится ее чудотворный образ. Мы с дедушкой следовали за ними.

Явилась владычица в храм в тот момент, когда архиерей возглашал: «Изрядно о Пресвятой славной Владычице нашей Богородице и присно деве Марии». Войдя в храм, она благословила всех здесь присутствующих и положила три земных поклона перед распятием спасителя. Я видела, как на кресте преобразился спаситель и простер к ней свои пригвожденные руки. Матерь Божия подошла к Спасителю и стоя на коленях тихо, из глубины души со слезами просила помиловать сей нечестивый мир и продолжить еще жизнь на земле для покаяния некоторых добродетельных грешников. Юноши так же стояли на коленях возле Пресвятой Владычицы и вместе с ней умоляли Господа пощадить грешников мира сего и продолжить жизнь земную ради кающихся грешников.

«О мати моя возлюбленная и дети мои. Я слышу призывной умоляющий голос твой и внемлю тебе вместе с избранными чадами моими. Я потерплю еще, продолжу жизнь на земле ради избранных, болящих, великих старцев, подвижников и ради слезного прошения Твоего, но ты знаешь мати моя, время близко, а кающихся малая частица на земле, весь мир объят кощунством, хулой и злом. Я потерплю пока есть еще малая частица приносящих плоды и они дополнят число избранных. Все же негодные ветви не приносящие плодов я срублю и брошу в огонь, где будет великий плач и скрежет зубов, о горе вам беззаконники, хулители, клеветники, убийцы, самоубийцы, о горе вам лицемеры, детоубийцы во чреве своих детей. Великое горе упивающим алкоголем, лжесвидетелям, занимающимся воровством, завистью и святотатством. Да будут они горько рыдать и раскаиваться, но увы, в обители отца моего нет покаяния, туда не войдет ничего нечистое и скверное. Дети мои - обратился Господь к народу - заповедаю вам блю-дить мир, любовь и сострадание друг к другу, не оставляйте без помощи болящих на одрах лежащих, не призирайте бедных, сострадайте и помогайте вдове и сиротам, страждущего примите в дом свой, не пройдите мимо алчущего и жаждущего, научайте братьев своих смирению, терпению и любви, ибо таковые обретут вечную обитель у отца моего».

350

Произнеся сии повеления, Спаситель благословил Матерь Божию и юношей, возлагая руку свою на их головы, вручая каждому вознаграждения. Владычице он возложил на голову ее венец Победительницы и вручил ей воинственный щит, жезл и покров.

Пантелеймону вручил ковчежец с хирургическими инструментами и возложил на главу его мученический венец с эмблемой великого врача и исцелителя. Иоанну Богослову вручил неувядаемый венец девства и вручил ему кивот святыми с покрывалом. Архангелу Михаилу вручил воинственный меч, с изображением на нем льва. Когда господь благословлял старца (дедушку) он преобразился, как бы соединился с Господом и от него исшел огненный свет. Я сильно испугалась, вскрикнула потеряла равновесие, чуть не упала. Но дедушка уже стоял возле меня в обыкновенном виде, поддерживая меня от падения. Благословивши дедушку, Спаситель вручил ему снопик колосьев пшеницы с множеством сорняков и плевелов, повелевая старцу отсортировать добрые злаки от всякой примеси и насыпал дедушке добрых семян пшеницы, повелел раздать добрым близким сеятелям. «Сейте добротно и правильными рядами, ибо жатва приближается. Се гряду скоро, а нива не пригодна к жатве, она заглушена всякой нечестью и плевелами. Ибо нет добрых сеятелей. Они глухи и слепы к ниве моей, наемников много, а истинных сеятелей малая частица, и они не в силах победить сорняки и всякую нечисть, ибо много званных, но мало избранных. Но придёт время, а оно близко - все наемники оскверняющие святая святых, корыстолюбивые лжепастыри, сребролюбцы не истинно служившие Господу, да горько возрыдают там, где нет зла, корысти, лжи и сребролюбия. Да не будет прощения таковым вовеки! Да изгладятся таковые из книги жизни навсегда, и будет им прибежище вечное царство дьявола с его черными силами. Дети сейте народу моему добро и истину и Я вам дам жизнь вечную, уготованную от создания мира отца моего. Не убойся малое стадо - Я твой щит и стена».

После наставления Спаситель что-то беседовал с Матерью Божьей с юношами и дедушкой на незнакомом мне языке. Хоры пели: «Утверди Боже святую православную веру православных христиан во век века».

По окончанию этого песнопения Господь возложил всесильную руку на главы Матери Божьей, юношам и дедушке с провозглашением: «Возлюбленная мати моя и чада мои пребудьте здесь в мире любви и блаженстве, да наставляйте и помогайте тем, кто просит от всего помышления с чистым сердцем. Дух мой благоволит к таковым». Затем Господь обратился к народу, благословляя и призывая всех к покаянию и истине, громогласно провозгласил: «Придите ко Мне все труждающие и обремененные и Я успокою вас». Все люди, находившиеся в храме, пали ниц лицом и поклонились Господу. Я присоединилась к народу и вместе со всеми пала на землю ложа земной поклон. Пока я ложила поклон Господь

351

скрылся от нашего взора, и только благоухание свидетельствовало о том, что здесь только что находился властелин всего создания.

Литургия подходила к концу над алтарем спускали чудотворный образ Ма-тери Божьей Почаевской. Народ в храме засуетился. Каждый спешил приложиться к чудотворному образу. Некоторые из них лезли на пролом не обращая внимая, что им в след посылались всякие вульгарные слова: «Куда ты лезешь скотина?», и в ответ получали: «Стой не гавкай» - слышалось из толпы, или лезь себе, кто тебе не дает, стоит гавкает, как цепная собака, каждая сволочь будет тут указывать и продолжали нахально лезть до образа. Стоявшая тут Матерь божья, юноши и дедушка опечалено стояли и смотрели на бесчинство нечестивых. Матерь Божия что-то говорила своим собеседникам указывая на алтарь в сторону чудотворного своего образа. Я не понимала их речи, она не доступна для моего грешного разума. Затем небесные путники подошли ближе ко мне, и Матерь Божия сказала: «Смотри чадо, что там творится, смотри и внимай». Она указала, где у чудотворного ее образа стоял иеромонах и порицал безобразно толпившихся людей: «Не шумите, не толкайте друг друга, - говорил он людям, иначе я уберу от вас святыню». Я пристально смотрела на образ Божьей Матери и видела, как на образе менялся лик. Он то преображался и сиял, то хмурился, мрачнел до черноты и отворачивался. Ты видишь, что происходит с ликом - спросил у меня дедушка. Вижу, но не разумею, что это значит - ответила я старцу (дедушка). Что тут не понятного для тебя. Видишь, как сейчас лик воссиял. Это богобоязненный смиренный муж с великим усердием приложился. А теперь смотри лик почернел, нахмурился и отвернулся в сторону - это подошла та лукавая, что кричала на весь храм: «стой не гавкай». Зла у нее как у голодного пса, а лукавства как у самого дьявола.

И таких здесь прибывающих во много раз больше, чем истинно богобоязненных. Таковые прибывают сюда на осуждение, ибо нет в них смирения, доброго расположения к ближнему. При малейшем не исполнении их желания, они легко и быстро возбуждаются, сердце их насыщенно злом, а язык безумными сквернословиями. Горе таковым, самолюбивым, гордым и лукавым, забывающих закон Господа нашего Иисуса Христа. Да не достигнут таковые желаемого от святыни Господней, ибо злом и силой своей человек не может достичь истинной благодати Божьей. Смиренные духом, кроткие и чистые сердцем обретают ее, а матерь Божья стояла возле дедушки печально смотрела на все творившиеся в храме и все что-то говорила юношам. Затем подошла ближе ко мне и повелела: «Смотри чадо хорошо, что здесь творится и вразумляй других, что бы не творили мерзость в храмах моих и сына моего. Ибо осудятся за сие строго взыскающе, да не будет помилование тем, кто в храме творит мерзость, зло, сквернословие, да будет таковые жестоко посрамлены и наказаны». Кончилась поздняя литургия,

352

священнослужитель благословлял людей. Я видела, как в алтаре поднимали на лентах чудотворный образ и как на нем преобразился лик Матери Божьей и осиял весь храм. Матерь Божья благословила всех людей выходящих из храма, а затем повелела нам с дедушкой следовать за ней. Мы вышли из храма последними. Во дворе обители было множество народу, одни сидели подкреплялись пищей, другие читали и беседовали.

Матерь Божья с юношами, вышедшие из храма на шосейку повернулась к обители и народу, подняла к небу руки обвела все кругом вокруг и поспешно спустилась в монастырский сад, повелела и нам следовать за ней. И повела меня Матерь божья по местам, где обитали нечестивые, богохульники и отступники от Бога и творящие только зло.

Первое что я увидела, куда привели меня - колхозное стадо коров стоящих в стойлах. Женщины, которые доили коров, сильно кричали на них всякими сквернословиями, богохульными словами и жестоко били животных, когда они не стояли отужаливания насекомых. Коров не подмывали и грязными доили их. По окончании доения все эти женщины сели кружком, поставили перед собой бутылки с самогоном и начали пить. К ним присоединилось несколько мужчин, после чего поднялся шум, крик, вульгарные песни, сквернословия и хула на Господа, Матерь Божью и на святых угодников.

«О нечестивый, неразумный лукавый род, до коле будешь преуспевать, и осквернять святую Господнюю землю и самого творца» - сказал Архангел Михаил и поднял меч. Но Матерь Божия тихо спокойно сказала: «Успокойся возлюбленный прекрасный мой воин и опусти руку твою, ибо написано, меч в руки возьмешь, от меча и погибнешь. До времени нечестивые преуспевают в мире сем, пьют, объедаются, хулят Господа моего, развратничают, клевещут, убивают и творят всякое беззаконие и мерзость и будет это твориться до онного дня. Да получат сии награду за все свои злодеяния в вечной преисподней от князя своего, ко-торомутак усердно служат».

«О Боже мой и сыне мой возлюбленный - умоляюще произнесла Матерь Божия, возводя к небу свои пречистые руки. Ты видишь и знаешь, какой вершины достигла мерзость, хула у нечестивых. Доколе они будут возноситься, и терзать твои жгучие раны своими злодеяниями. О, Боже мой, и Сыне мой прости тем, которые еще не до конца развратились, ибо они не знают что творят. О Сыне мой и Боже мой замедли суд твой над таковыми, так Матерь Божия просила Сына своего».

От пастбища Матерь Божия с юношами и дедушкой повела в деревню. На окраине деревни спутники мои остановились, где дети играли в прятки и всячески сквернословили, а когда дедушка спросил у них, куда ведет эта дорога они со смехом, хором кричали хульные, зловещие ругательства, а затем пиюкали нам в

353

след. Бедные несчастные дети, она не вины, ибо сему злому поучили их родители и прочие родственники, и пойдут они вместе с нечестивыми и прочими грешниками в царство тьмы.

Сказала Матерь Божия со слезами в голосе. Как больно смотреть на сих обреченных, но и они не хотят понять суть истинны и идут прямым путем в погибель и их малых детей увлекают за собой. Увы, как тяжко и горько. Я спросила у Матери Божией, если из сих детей Господь кого заберет теперь где они будут прибывать. Эти безвинные, но уже оскверненные дети, находятся на северной стороне и лик Господа они не будут видеть, ибо зачаты они в нечестии и осквернены еще во чреве родителей, скверными и злыми делами, объяснила мне Владычица и добавила, - и только тогда они помилованы будут, когда их родители принесут полное покаяние в своих злых грехах, и будут творить добродетель до конца своей жизни. Повествуй чадо мое своим о сем ближним пусть вразумляют. «Какие добродетели творить тем которые хотят искренно покаяться спросила я Владычицу». На это мне Пресвятая Богородица ответила: «Прежде всего осознать все свои тяжкие поступки и не раз их омыть горючими, горючими слезами перед своим Творцом, прося его от всего помышления, простить все что они творили против закона Божьего и брата своего. Затем, когда почувствует в сердце своем прощение Всевышнего пусть идет в храм и там, в присутствии духовного лица изложит всю свою нечестивую жизнь, давая обет Господу не повторять злых не разумных дел и жить до конца своих дней, в любви, смирении, угождении Господу, творя добродетели и любить ближнего своего. Такое покаяние скоро услышит Сын мой и благословит во век. Немного помолчав Матерь Божия продолжила, чадо мое, блюди близких своих, ибо из них есть ревностные к истине, но не по рассуждению. По легкомыслию и простоте их увлекают их лжеучители и напутствуют по своим лукавым убеждениям. Бойтесь таковых и удаляйтесь от них. О дети-дети сей век есть заблуждений, и лишь следите за собой и блюдите близких от всяких дьявольских наваждений и его ложных учений». Я спросили у Матери Божией: «Как познавать не истинное учение, ведь мы мало разбираемся в Святом писании». На это Матерь Божия сказала: «Прежде всего чадо, хорошо присматривайся к их жизни и они скоро проявят себя, своей гордостью, сребролюбием, многословием о своем благочестии. Таковые много тщеславятся и ради корысти своей - унижают и клевещут на тех кто не доверяет их учению. Бойтесь их ибо таковые ради своего тщеславия уводят в еретическое заблуждение самых добрых но непросвещенных раб.Божьих». Я спросила: «Как поступит Господь с лжеучителями, клеветниками, корыстолюбцами, которые ради корысти идут на всякие скверные и худые дела, -в вечных адских селениях будут они, - ответила мне Матерь Божия, а те которых совратили они от истинны, вечной тьмы таковые минуют, но царствие Отца нашего будут лишены». Я спросила: « а где же будут те, которые отвратились от истин

354

ны, не признают храма нашего, не принимают святых тайн, кощунствуют на святую церковь, сами освящают воду, совершают без пастыря Богослужение и погребение и тому подобное». «Таковые чадо мое, если не покаются, будут в огненном царстве самого сатаны, ответила Владычица». Может ли простить Господь грешников, которые творили беззаконие, а в последнюю минуту своей жизни принесли покаяние - спросила я. На что Матерь Божия ответила мне: «Если грешники от рождения своего были добрые и творили добрые дела, но истины их никто не научил, то таковые оправдаются, а те которым, свидетельствовали об истине, но они не восприняли ее и продолжали жить по своим похотям в угоду дьявола, но в минуты кончины своей принесли покаяние Господу, да будут таковые наказаны до оного воскресенья (до страшного суда Господня)». Можем ли молиться за таковых? Как помочь им, и приемлема ли будет молитва? - спросила я у Матери Божией. За таковых, чадо мое, нужна многочисленная усердная молитва в храме во время совершения за них литургии, и великая добродетель милостыня - это наилучший ходатай за таковых. Литургия и милостыня превеликая добродетель у Господа. И если с усердием творить за усопших эту добродетель, то там не вполне раскаянные грешники получают оправдание этих грехов, которые не к смерти делал, чадо сказала Матерь Божия, дополнит тебе все любимче старче (дедушка) в следующем посещении, а теперь нам пора продолжить наш путь. Затем Матерь Божия и ее небесные путники возвели к небу руки и всецело предались молитве.

По окончании молитвы небесные путники провели меня в конец деревни, и зашли в предпоследний домик. Во дворе сего дома толпилось множество людей, из внутри его слышался плач и голоса. Это оплакиваютусопшего агронома, сказал мне дедушка. Стой здесь под этим деревом, и ты увидишь, как нечестивые провожаю усопшего из этого мира в последний путь. Небожители стояли со мной под деревом и смиренно наблюдали за всем что творилось в сем дворе: как кричали близкие усопшего и как родственники спорили за наследство между собой, ругались всякими хулительными и скверными словами. Угрожали друг другу: «убью, сволочь, зарежу и тому подобное». Во дворе собралось множество односельчан, они пришли проводить в последний путь усопшего. Одни из них сокрушались, другие ругали усопшего, произносили всякие ругательства, сквернословия, третьи с любопытством наблюдали за всем, что б потом по деревни разносить всякую клевету и мерзость. В ожидании выноса гроба из дома громко разговаривали между собой, перебирая между собой злые, хульные ругательства на Господа и Матерь его. Далее, я видела как гроб с усопшим выносили из дома во двор, заиграла музыка, почетные друзья его возложили гроб себе на плечи и процессия двинулась со двора к кладбищу.

355

Небожители тоже последовали за процессией, и я следовала за ними. Все провожающие покойного вели себя бесчинно и безобразно, зловеще ругались, клеветали, осуждали ближнего, Святую церковь верующих и священнослужителей. Когда гроб с покойником опускали в могилу, некоторые стоявшие здесь посылали усопшему проклятие: «Стоять ему там торчмя», другие желали ему Царствия Небесного, третьи лили ему на гроб спиртные напитки, прося усопшего выпить вместе с ними. «Смотри дитя, что творят безумцы» - указал мне дедушка, наливают водку на гроб усопшего, а душка то усопшего, видишь, стоит возле тела, вся трясется и горько рыдает. Я видела, как душа покойного стояла над могилой в великом страхе, трепетала перед асмодеями, которые зорко охраняли ее и злорадной насмешкой кричали двум светлым ангелам, что они не властны над этой душой, показывая ангелам длинную хартию, где излагаются все беззакония земной жизни усопшего. Ангелы смиренно стояли, с велики прискорбием смотрели на торжество асмодеев и на трепещущую душу, объятую великим страхом. Я смотрела, как демоны безжалостно издевались и истязали душу, - спросила дедушку: «Почему ангелы стоят в стороне, и не защищаю душу от жестоких демонских истязаний? - Видишь дитя, - указал мне дедушка, - в руках главного асмодея длинный список, на нем он изложил все худые дела этой души во всю земную жизнь. Теперь светлого ангела свиток весь чист, нет на нем записей добрых дел. Посему ангел стоит в стороне и горько печалится. Они не во власти изъять душу из когтей сынов погибели, ибо душа сия творила только худое, отвечала хулой Создателю и без покаяния ушла из этой жизни. Таковых погибших забирают от сюда и прямым путем тащат в свое темное царство». Далее я видела, как засыпали могилу и как демоны потащили сопротивлявшуюся обреченную душу в свои сатанинские покои. Душа рыдала, оправдывалась умоляла помиловать и отпустить ее, но старший асмодей с диким хохотом подскакивал к несчастному тыкал ему в лицо, показывая свиток с его беззаконными делами. Все асмодей громко гоготали, свистели и продолжали тащить душу. Я со страхом смотрела на это зрелище и горько плакала. Вскоре асмодей с обреченной душой скрылись из виду.

А все званные и участвующие на похоронах возвратились в дом покойного на поминовение. Сотворив молитву, небесные путники вслед за всеми отправились в дом усопшего, повелели и мне следовать за ними. Когда мы вошли в дом, на столах уже стояли трехлитровые бутыли самогона и множество бутылок с водкой и вином. За стол садились без благословения и молитвы и многие не сняли головной убора. Вместо молитвы поминающие подняли большие стаканы с спиртными напитками, толкая друг друга о стаканы кричали: «Царство Небесное другу нашему.Какой был человек, пусть земля ему будет пухом», а мысленно с недовольством смотрели на подхалимов и шептали проклятия усопшему и тем подлизам, которые хвалили его. Под конец поминов за столом слышался крик,

356

шум, споры, ругательства, хуления, кощунства. Не оставили нечестивые пьяницы и монашествующих, насмехаясь и над незамужней женщиной сидевшей за столом. Они кощунствовали и хулили монахов всякими постыдными злословиями и насмешками. Самые задиристые, окончательно спившиеся, едва держались на ногах, вышли во двор и затеяли в великой ярости драку. Собутыльники бегали друг за другом с кулаками, другие хватали ножи и топоры. Под крик зловещих ругательств в Бога и Матерь Божию женский голос кричал и звал на помощь добрых людей. Помогите добрые люди кричали они, но ни одна душа не призвала на помощь Господа Бога, и лишь после того затихла драка когда двое молодых мужчин легли на землю. Вскоре подъехала машина с медицинским работником, забрали пострадавших и увезли в больницу. Участников драки с набитыми синяками в разодранных рубахах, после долгих уговоров уводили родные домой, некоторые обезумевшие едва державшиеся на ногах, снова садились за стол и продолжали пить. Иные валялись во дворе едва ворочая языками, изрыгали зловещие ругательства и только поздним вечером все поминающие разошлись с похорон.

Небесные путники привели меня в поле, где люди работали на комбайнах, косили, собирали, молотили хлеб. Здесь так же ругались, богохульствовали, женщины подсмеивали друг друга, осуждали, ссорились, называли друг друга разными скверными словами. Чуть дальше на том же поле пастухи пасли скот. Они скакали на лошадях вокруг стада и что есть силы, жестоко хлестали кнутами животных, изрыгали из уст своих самые что ни на есть безумные богохульные глаголы не отстающих от стада безвинных животных. Небесные путники смотрели на все, что творили нечестивые и возводили к небу руки. Матерь Божия взяла меня за плечи и тихо ласково заговорила со мной: «Видишь чадо, что творят нечестивые беззаконники одно злорадство, богохуление, зло исходит из уст их, нетздесь ни одного богобоязненного раба, кто бы искренно стремился к добру, а в деревне сей пятьсот девяносто три души. Их хула, зло, богохуление и все нечестивые дела превзошли Садом и Гоморру. И таких деревень и городов миллионы» - со слезами сказала Матерь Божия. Теперь ты уразумеешь и поймешь чадо мое, почему ныне так скудны чудеса и исцеления. Научай чадо, близких истине и добродетели отвращай их от злых дел, от дурных привычек осуждать братьев своих и восхваляться собой. Блюди их чадо, блюди, сей им доброе семя пусть вразумляются, ибо за каждое праздное слово и за все дела, сделанные худые иль добрые предстанете на ответ перед Богом на суде. О сыне мой и Боже мой, весь мир погибает в великом беззаконии, хулящие имя твое преуспевают теперь: но увы, увы таковым, лучше бы им не родиться. О сыне мой и Боже мой, помилуй не до конца прогневающих твое имя, ибо они создание твое. Слезно взывала Матерь Божия к сыну своему и Богу нашему.

357

С поля путники привели меня в красивую обширную долину, покрытую зелеными пушистыми травами и необъятным количеством цветов разных видов и расцветок. В долине возвышалась высокая недоступная человеческому взору гора. Подойдя к сей горе, небожители подняли к небу руки и взывали к Господу. Я видела, как во время их молитвы с горы спустилась огненная «самолет-машина» неземного вида и остановилась возле Матери Божией. Из нее вышел прекрасный стройный юноша в длинной белоснежной одежде и ласково с нежной улыбкой приветствовал спутников. Матерь Божия благословив нас всех, повелела юношам и нам с дедушкой садиться в машину. Подойдя к машине я вся дрожала от страха и сказала дедушке, что сильно страшусь ехать на такую недоступную высоту - «Ну чего нам страшиться, чадо мое, ведь с нами пребывает небесный воин, Михаил, Гавриил, великий врач Пантелеймон и сама Владычица», - подбодрил меня дедушка.

А Матерь Божия с ласковой улыбкой сказала: «не убойся чадо, сей высоты, она страшна и недостижима для тех, кто отвергает закон Божий насыщен злом и богохульством. Идущие путем истины, достигнут вершины ее». Она достала из своей одежды маленький сияющий сосудик с благоуханным миром и помазала мне голову, чело и руки. После миропомазания я почувствовала в себе ободрение и успокоение. Затем взяла меня за руку и ввела в машину. Посадила рядом с дедушкой. «Охраняй старче любимче мой путь чады своея, ибо страх одолевает ее, враг сильно восстает на нее, но ты старче следи и блюди ее. Ты ей первый помощник и заступник в бедах, скорбях и тяжелой болезни». Затем Владычица села рядом с юношей управляющим машиной, трижды махнула рукой, как бы давая знак отправления. Юноша повернул маленький руль и «самолет-машина» с неуловимой быстротой понеслась в гору, я закрыла глаза, прижалась к стенке машины, руками схватилась за плече дедушки и читала молитву: «Живый в помощи Всевышнего в крови Бога Небесного водворится», когда я произнесла слова молитвы: «ибо ангелам своим заповедает о тебе охранять тебя на всех путех твоих» -машина остановилась. «Вставай чадо», - сказала дедушка, толкая меня за плече, -уже прибыли, а ты боялась да сокрушалась от страха, я открыла глаза, огляделась. В машине уже никого не было, кроме нас с дедушкой. Матерь Божия уже стояла возле машины, что-то указывая рукой в сторону севера. Когда мы вышли из машины Владычица повелела всем следовать за ней к центру вершины.

Отходя от машины, я посмотрела в сторону своего пути и ужаснулась от страшной высоты и крутизны, в глазах у меня потемнело, в голове закружилось, я зашаталась, но упасть мне не дал дедушка, поддерживания меня от падения ласково сказал: «Пойдем скорей дитя мое, ты увидишь небесный Иерусалим и демонское темное царство со всеми его темными обитателями, когда мы с дедуш

358

кой дошли до центра вершины горы, где Владычица стояла с юношами, указывая им рукой на восток».

Дедушка сказал мне: смотри чадо, зорко, куда указывает Владычица, там мы увидим небесный Иерусалим во всей его славе и величие. Я видела, как к горе мгновенно приблизился небосвод и перед нами появился величественный небесный Иерусалим с его дивными и чудными дворцами и благоухающими цветами, садами, рощами и аллеями. Я не могу рассказать о его чудесной и дивной красоте, ибо на земле нет ничего подобного, с чем бы можно сравнить эту изреченную дивную красоту, что Господь уготовил любящим Его.

Все обитатели небесного Иерусалима в длинных белоснежных сияющих одеждах гуляли по аллеям, пели небесные хвалебные гимны, резвились, играли на разных музыкальных инструментах, прославляя творца. Чудесные райские птицы летали по веткам и своим очаровательным пением дополняли веселие всех обитающих. «Видишь чадо мое, что Господь уготовил любящи его», - сказал мне дедушка, - смотри и созерцай, затем открылось второе и третье небо, и я увидела престол Божий. О его дивной красоте и величии рассказать невозможно оно не доступно человеческому понятию. Оттуда изошло молниеносное сияние, а вслед приветствующий голос: «Кто жаждет идти ко мне - идет», это произошло мгновенно, что я не могла сосредоточиться и ничего рассмотреть от ослепительного Господнего света. Я упала на землю ничего не видя, и не слыша и лежала на земле, как парализованная, не могла шевельнуться. На помощь мне пришел старче (дедушка). Он помазал мне глаза, уши, руки и ноги благоухающим миром, от чего я стала видеть и слышать и все члены моего тела пришли в чувства. Затем дедушка дал мне испить целительной воды. После этого я совершенно окрепла и успокоилась. Стала на колени и положила три земных поклона, поблагодарила Господа за его великую милость ко мне. Стоявший возле меня дедушка сказал: «Теперь чадо, вставай скорей, сейчас Господь покажет царство князя тьмы с его прислужниками и обреченными обитателями, смотри зорко в сторону севера, куда указывает Владычица». Я повернулась лицом к северу и увидела, как земля расступилась и перед нами появилась необъятных размеров адская бездна с ее устрашающими черными, как смола жилищами, смрадными, зловонными и темными, мрачными отделениями. Я видела и слышала стоны и душераздирающие вопли грешников, просящих о помиловании, но на призыв их никто не приходил, там нет добрых помощников и избавителей, одни страшные, мерзкие демоны носились над бездной и дикими ужасающими криками, свистали и наполняли страхом и отчаянием, унынием несчастных грешников.

Я видела, как бесы носились над огненным озером, всячески устрашали и истязали грешников находившихся там. Истязаемые кричали, стонали и горько рыдали. Некоторые из них озлобленные черные как уголь не просили ни у кого

359

помощи, не лили слез, а только изрыгали из уст своих проклятия Богу и демонам. Таковых демоны жестоко истязали и мучали. Я спросила у дедушки: «За какие проступки жти несчастные находятся в этом страшно, ужасном месте? - Здесь чадо, находятся все великие беззаконники, богохулители Господа и Матери его, все цари, творящие беззаконие, угнетающие, истязающие и обманывающие безвинный народ, клеветники, убийцы, самоубийцы, детоубийцы во чреве своих детей ,пастыри оскверняющие церковь Божию и святая святых своим мерзкими постыдными беззаконными делами, лжепророки, и лжеучителя и множество других нечестивых беззаконников». Я спросила у дедушки: «Почему не всех одинаково бесы истязают, здесь одним дают отдых, других мучают беспрерывно, ведь участь их одна». На это старче (дедушка) ответил: «Ты слышишь, как они умоляюще с рыданиями вопияли о помиловании, а другие изрыгают злое проклятие Всевышнему и всему творению. Вот что делает зло и гадость, даже в сей ужасной участи, они не хотят покориться, продолжаютхулить и прогневлять создателя своего. Вот почему, чадо мое, не за всех принимается помилование и милостыня. Не внимает Господь и к молитве и ходатайствующему за таковых».

Далее я видела, множество разных мрачных мест, темных, смрадных, сырых, ледяных, нечестивых с ядовитыми страшилищами, змеями, всяких видов пресмыкающимися, червями и скорпионами, от туда слышался горький плачь, шум, гул - наподобие грома, крики, зловещее завывание асмодеев и демонов, над бездной носились бессчётное количество бесов, свои ужасающим видом, ревом, свистом и всякими пасквилями дополняли страх, уныние и страдание грешников.

Многие из них поднимали руки и с великим воплем протягивали их к Матери Божией, юношам и дедушке. Я смотрела на это зрелище и горько плакала. Дедушка сказал мне: «Не сокрушайся чадо мое от таковых, избрали они себе эту участь. Никто их не принуждал. Закон Господа нашего Иисуса Христа дан для всех на земле».

Есть тернистый путь и широкий и просторный, иди каким захочешь, а потом получишь там по делам своим.

Носясь над бездной с криками и воем, бесы близко приближались к нам. Я от страха закричала, Царица Небесная осенила их крестным знамением и бесы с шумом и воем скрылись в бездне, земля мгновенно соединилась, и черного царства не стало».

Матерь Божия обратилась ко мне: «Не сокрушайся возлюбленное чадо мое, ибо ты видела богохульников и нечестивцев на земле. Я показала тебе, что они творят и как прогневляют Бога и всех святых своими гнусными, скверными, худа-ми делами. Все эти нечестивцы да будут в такой бездне, что ты только что видела, да не будет таковым помилования во век. К любящим истину добродетель и хо

360

дящими стезями правды, да благоволи Господь Бог и сын мой и вселит таковых в вечные райские селения, теперь же чадо мое, иди, отдыхай. Дом всех ревностных к образу моему я не оставлю в бедах, скорбях, нуждах». Она подняла в верх свою пречистую руку, благословила дедушку и меня и вместе с юношами стала подниматься в небесные селения. Мы с дедушкой смотрели им в след, пока небожители скрылись за облаками. «Видишь чадо мое, - сказал мне дедушка, какой благодати Господней сподобились мы с тобой грешные».

Вот теперь тебе все понятно - почему одним Господь подает просимое, а другим не внемлет. Теперь иди отдыхай, сейчас уже праздник - день памяти чудотворного Смоленского образа Божией Матери. А как отдохнешь маленько, расскажи все, что видела и что повелела нам наше Владычица.

361

Под Преображение Господнее (с 18 на 19 августа 1981 года) О Григории отце Киприана

Повел меня туда дедушка. Мы шли лесом, а затем спустились в большую долину. Шли долго долиной, потом вывел меня старец (дедушка) в пустыню. Шли еще долго по пустыне.

Наконец, я увидела в дали высокую башню, и какое-то черное обиталище, что-то мне знакомое. Как мы дошли туда я не знаю... Остановились мы уже внутри этого селения. Я сразу узнала в нем адское царство. Дедушка привел меня к большим темным зданиям, и подвел меня к одному из них, открыл дверь и сказал: «Зайдем, навестим Киприана, он находится здесь. Ибо Григорий просил о нем узнать, где он и чем ему помочь. Вот мы и пришли к нему». Старец провел меня по длинному мрачному коридору, подвел к двери, на которой было написано №20, открыл ее и сказал: «Входи чадо». Я вошла в комнату. В ней было темно, как наступление сумраков. На полу я увидела мужчин, стоявших на коленях к стене лицами. Они что-то шептали и все кланялись. Старец (дедушка) подошел к одному из них, взял его за плечо и сказал: «Вставай, Киприан, гости пришли к тебе, от сына твоего Григория». Он медленно поднялся и так же медленно подошел ко мне. Присмотрелся, узнал меня и горько сокрушался, несколько раз повторяя: «Мария пришла, Мария пришла, Слава Богу, ты пришла, а я вот видишь как живу, где нахожусь и все это мое нерадение».

«Буд, блуд, блуд» - несколько раз с отчаянием повторял эти слова. Потом горько заплакал и умолк. Мы тоже молчали, потом старец сказал: «спроси его, чадо, как он тут и что ему нужно». Мне очень жаль его было, я тоже плакала, но набралась сил, я тихо спросила: «Дедушка, как вы тут поживаете и не нуждаетесь ли вы в нашей помощи?» Он помолчал, а потом, тихо, сквозь слезы начал говорить со мной: «Вот видишь, как мы живем, десять человек нас тут, в этой малой, сырой, темной комнате и все мы тут, такие как я, за один грех страдаем. Все время вот так стоим на коленях, просим Бога, а бесы нас за это чуть не грызут, что мол пользы, что вы попусту болтаете, языки чешутся что ли? Кто вас кроме нас услышит? Бог ваш за тридевять земель находится от вас. Хоть до безумия кричите, просите Он не услышит вас, уж больно вы насолили Ему. Они каждый день являются к нам, но не трогают, а всячески угрожают и насмехаются.

Да их один вид страшит и хочется бежать от них подальше, а куда убежишь? Здесь нет выхода нигде, как попал сюда, то хана тебе тут. Если не придет нам помощь с земли от вас, то тут нам и вековать в этих окаянных гнусных дьяволов. Ох,

362

какие они страшные и мерзкие. Один грех меня сильно мучит. Сблудил, а потом и дитя живого закопал. Во что окаянный сотворил я.

Покаятся - не покаялся, лишь: «Отче, грешен мол да грешен, а такое покаяние с осуждение себе да и только.

Вот и получил по делам своим. Прошу вас с Григорием и Маньку, молитесь обо мне, помогайте мне, здесь сильно нужна ваша помощь и она очень дает нам облегчение, и некоторые грехи совсем изглаживает - ваша милостыня и обедня.

Скажи детям моим, пусть каются, делают добрые дела, что бы они не попали сюда, не заняли мое место... А мытарства, о как трудно проходить... Там бесы, что звери, так и рыкают, что бы поглотить каждого... И что б они творили с нашим братом, если бы не сопровождающие ангелы, которые не дают им воли на мытарствах. Бесы все исключительно предъявляют, от мала до велика, все у них записано, все они знают и видят, как в зеркале. А у каждого идущего больше злых дел, чем добрых, да если бы не милость Божия, все мы шли бы прямо в преисподнюю. Но Господь много прощает нам, милует. Кланяйся всем мои детям», - он помолчал и добавил и умоляюще просил помогать ему.

Когда мы вышли от туда, я спросила старца (дедушку) - «чем помочь ему, что бы облегчить его участь?», старец ответил - «Молитесь за него. Литургии и добродетель - это в первую очередь творите, превыше всего эти две добродетели. Накормите несколько человек - это тоже добродетель. Но еще повторяю превыше всего литургия и милостыня».

363

Под день памяти Божией Матери Казанского образа с 20 мая по 21 июля 1981 года.

Сидела я в лесу на лужайке под большим раскидистым деревом у студеного быстротечного источника: мыла лечебные корни и травы, которые я выкопала в этом лесу. Вытирая корни и складывая их в сумочку, я думала о загробной жизни и о участи недавно отошедших моих благодетелей, Анны и Пелогеи, о которых только что узнала, что их уже нет на Земле. Я сильно скорбела, плакала и думала о них, где они теперь, что с ними, как принял их Господь и куда определил... Принесли ли они полное покаяние, уходя из сей земной жизни... Помилованы они или же строго осуждены и наказаны? Я горько плакала и тихонько запела: «Отверзу уста моя и наполнятся духа и слово скажу Царице Матери...» На душе у меня становилось печально и скорбно. Я наклонилась лицом к воде, коснулась ее холодных струе, и с рыданием продолжала петь. Когда я произнесла слова: «тоя чудеса» в кустах позади меня что-то зашевелилось, зашумело и послышались чьи-то шаги, кого-то ко мне приближавшегося. Я насторожилась, прислушалась. Шаги мгновенно стихли и все стало безмолвным. Я успокоилась, но через короткое время я услышала ласковые слова благословляющей молитвы: «молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Я испуганно вздрогнула, перекрестилась и тихо, сквозь слезы дрожащим голосом ответила: «Аминь». Затем поднялась на колени и безмолвно стояла, читала Иисусову молитву. Через несколько минут я увидела вышедшего из кустов красивого, стройного, кудрявого юношу в прекрасной сияющей длинной белой одежде, с книгой в руках. Следом за юношей вышел из кустов старец (дедушка). Я со страхом упала ницлицом, поклонилась им. Подойдя ко мне, юноша поднял меня сземли и приветствуя сказал: «Не сокрушайся Мария и не убойся нас. Мы твои путеводители. Омой руки, ноги, лице и пойдем с нами. Ты увидишь где обитают твои близкие, благодетели твои и другие в загробной жизни». Я омыла ноги, руки, лицо. «И голову омой» - приказал дедушка. Сами они тоже омыли ноги и руки. Затем юноша достал из одежды своей маленький сосудик и возлил из него миро мне на голову, а дедушка дал мне кусочек артоса. «Ну дети, - сказал дедушка - да благословен наш путь Всевышним Отцом» - и творя молитву на путь, путеводители мои трижды поклонились до земли. Дедушка осентл кресным знамением путь наш и сказал: «Ну чадо, пойдем, посетим узников своих». «Каких?» - спросила я дедушку. «Да тех, о которых ты только что горько сокрушалась и очень желала видеть их. Вот и настал час пойти к ним и мы пришли за тобой». Всевышнем путь наш осенен благословением следуй за нами, дитя моё. И мы пошли вдоль живоносного источника по лужайке лесной тропой.

364

Шли долго лужайками, непроходимым лесом, и гористыми местами. Там я видела необъятное количество пресмыкающихся всякого рода змей, скорпионов, аспидов. Пройдя гористыми местами, мы спустились в необитаемую пустыню. Там было пустынно, невероятная жара достигала 70 градусов. Идти было тяжело по раскаленному песку и жажда томила до изнеможения. Я видела множество людей, идущих по этой, раскаленной пустыне. Объятые страхом, томимые жаждой, изнуренные зноем, обессиленные падали на раскаленный песок, где бесконечной вереницей, как цепью, двигались змеи, горько плакали, простирали руки к небу и умоляюще просили помиловать их. Смотря на все это, я от страха кричала и звала дедушку и юношу на помощь, прося Господа помиловать меня. В такие тяжкие минуты дедушка с юношей давали мне живительной райской воды и ку-сочек артоса. С великой жаждой я съедала святыню, мне становилось легче, не томила жажда и страх на время оставлял меня при виде всех пресмыкающихся.

Я ободрялась и шла дальше. Наблюдая за идущими изнемогающими душами, я спросила старца (дедушку): «Что это за люди и куда они идут?». Дедушка ответил: «Это все новопреставленные грешники, которые не вполне раскаялись на земле; каялись не искренно без страха перед Творцом и мало верим в будущую жизнь, чтим больше мирскую суету, нежели закон Божий, клеветали, тщеславились, стяжали, осуждали, лукавили, ненавистничали. В храм ходили с леностью, молитву творили без усердия, небрежно, лишь устами; а сердце и ум их не участвовал в молитве. Иные не творили добрых дел, не посещали болящих, старых, сирот, вдов, безжалостно извергали из чрева младенцев (за сей смертный грех перед Всевышним Отцом несут строгое наказание муж и жена одинаково, а кто способствует этому греху - несет наказание вдвойне), жили блудно. Вот и уготовили себе тяжкий путь к мытарствам. А мытарств всех двадцать и перед каждым мытарством такой тяжкий путь. Хотя он и не длинный, но увы! Как тяжек для тех, у кого много нераскаянных грехов. И таковых грешников множество»

Я видела, как идущим душам тяжко было идти, погружаясь по колено в горячий песок они тяжко стонали, молились. В пустыне не было ни одного деревца, ни травы, ни воды. Обитатели этой пустыни - всякого рода пресмыкающиеся своей внешностью и шипением наводили ужас на всех идущих.

К вечеру изнеможенные, усталые, еле двигаясь, мы дошли до ворот дьявольского обиталища. Внешний видего еще издали страшили всех идущих. Высокая ограда и ворота, словно облитые вонючей смолой, стояли черные как ночь и наводили на каждого невыносимую тоску и страх. И вне этого обиталища изрыга-лись дым, смрад и зловоние на подобии множества разлагающихся трупов. Оттуда доносились стоны, крики и вопли призывающих на помощь. Когда мы подошли ближе к воротам, я хорошо рассмотрела внешнее дьявольское убежище -ограду, ворота и все владения (царства тьмы) На ограде изображены копище бе

365

сиков разного рода и всяких чинов истязающих - самых ярых хулителей Бога, отступников, убийц, самоубийц и убийц во чреве своих детей. На воротах огромных размеров изображен сатанинский царь, во всей его славе и величии, с сонмом своих прислужников и сослуживцев. У ворот по обе стороны стояло четверо сторожил. По правую сторону - два асмодея с огромными пиками в руках, а на левой стороне стояли так же двое с огненными металлами. Внешний вид их был отвратителен гнусен и чудовищен, что каждый грешник, подходивший к ним, трясся от страха и вскрикивал: «О Господи помилуй и избавь нас от этих злорадных истяза-телей». Но другого пути нет. Путь этот один неизбежен для всех грешных и праведных.

Всех идущих из пустыни близь ворот встречали два ангела: ангел-хранитель и сопровождающий с книгой в руках. Встречая шедших из пустыни, ангелы некоторое время беседовали с ними, затем повелевали следовать за ними. Сопровождающий ангел шел впереди, за ним шел виновный, а ангел хранитель шел сзади, охраняя душу от нападения бесов. У ворот сопровождающий ангел останавливался, смиренно творил молитву, давая знак бесам открывать ворота. Открывая ворота, сторожевые бесы неистово тряслись перед Божьими посланниками; но видя перед собой виновного ободрялись, и срежеща длинными клыками, с визгом замахивались на них огромными пиками и огненными метлами. Но шедший позади ангел поднимал руку над трепещущей от страха душой и строго повелительно произносил: «О несчастный нечестивый род и великий враг истины и добра, зачем преждевременно простираете свои нечестивые руки прежде Гос-поднего суда?» Сопровождающий ангел останавливался, строго повелевал асмо-деям опустить свое постыдное оружие; раскрывал свою книгу и представлял все сведения о ведущей на мытарства душе. Если у сей души добрые дела превышали злые, бесы отступали назад и с жалобным воем смиренно открывали ворота. Но вслед ангелам, уводившим душу, злорадно кричали: «У, подлизы и доносчики Божий, хотя вы нас жжете своим присутствием, как раскаленным железом, но праведности своей нечестивым душам добавить не можете. Тут на воротах вы их оправдали, но на других мытарствах они завязнут в своих нечестивых постыдных делах и очень малую частицу из сих вы оправдываете и уводите с собой. Нашего же князя переполняется царство и нам за это великая награда предстоит». Некоторых идущих из пустыни ангелы не встречали и не сопровождали. Таковых встречали бесы, и открывая ворота, злорадно хлестали несчастных огненными метлами, с хохотом и свистом гнали прямо без мытарств в преисподнюю. Я спросила у юноши: «За что этих несчастных бесы так безжалостно истязают - гоняют и кричат на них как на скот?» Юноша ответил мне: «Это нераскаянные грешники, сотворившие смертные поступки. Они хулили Бога, Матерь Божью и святых, отвергали загробную жизнь, насмехались, сквернословили, кощунствовали, на свя

366

тыню и священнослужителей, монашествующих и над всеми верующими; клеветали, извергали младенцев из чрев своих, убивали из-за наживы людей, грабители всякой святости и святыни, убийцы, самоубийцы, садомские грешники и прочие. Всех таковых грешников от ворот забирают сыны погибели без суда Божьего сразу тащат в преисподнюю. Путь их только до ворот сего царства. И будут они обитать там во веки веков».

Я спросила у своих путеводителей: «Если за таковых служить множество литургий и усердно молиться о них, - приемлема ли будет молитва и получат ли таковые облегченье?». На это небесные путеводители мне ответили: «В Святом Писании написано: «Хула на святого духа не прощается не тут ни там. Если все эти нечестивые хулители Господа, Матерь Его, Святой Крест Господень, всех праведников и ушли нераскаянными, не принявших святых Таинств, участь всех таковых - вечная преисподняя. Так и свидетельствуй всем чадо. Поминовение о таковых бесполезно, и творившему поминовение о них не внемлет Господь и в добродетель не принимается».

Я спросила у своих путеводителей: «Будет ли милость Божия на таковых грешников, которые при кончине своей осознали вину в грехах своих?» На это юноша ответил: «За таковых молиться не во грех и получат таковые по молитвам за них многое облегчение и просветление в своей участи».

«Как и чем можно искупить свои грязные дела тем, которые извергали из чрев своих младенцев?» - спросила я. На это юноша мне ответил: «Прежде всего возненавидеть грех сей всем сердцем и помышлением, ревностное полное покаяние и дерзновение к Богу; творить добрые дела, любить всех и помогать болящим, нуждающимся, престарелым, сиротам, несчастным вдовам, многодетным, не клеветать, не тщеславиться, не осуждать; жить в кротости, любви и смирении».

«Одинаково ли осуждаются нераскаянные хулители Бога убийцы, самоубийцы и убийцы во чреве свих детей?» - спросила я у путеводителей. На это юноша мне ответил: «нет греха превыше хулы и кощунства на Господа и святыни Его, а за ним следует - убийцы, детоубийцы во чреве своих чад; затем клеветники, самоубийцы и т.д.» «Может ли грешник, хулитель на Духа Святого оправдаться и наследовать вечную жизнь, если он принесет полное покаяние?» - спросила я. На это юноша ответил: «Все святые мученики, подвижники из грешников, но разница та, что они искренно каялись и смиряли себя до ничтожества, иные несли тяжкое бремя и труды. В сем же веке малая единица таковых, которые могли бы оставить этот презренный мир и как прежние мученики пошли за Господом Его стезями. Теперь все погрязли в разврате, зле и во всяком беззаконии. Вот и получают по заслугам своим темницы да огненные метла по плечам». Юноша помолчал и добавил: «Все таковые, зря это черное царство и ощущая на себе все тяжести и истязательства обитателей сего царства, верят и каются теперь. Но увы! На

367

лучшее нет возврата, ибо здесь нет покаяния, что посеяли, живя на земле, то здесь пожали».

Я стояла близ ворот и со страхом смотрела на проходивших из пустыни грешников. Их так же встречали ангелы, других бесы и как прежних, сопровождали в глубь сатанинского царства.

Путеводители мои смиренно стояли и тихонько о чем-то беседовали между собой; все посматривали на идущих из пустыни. Мне казалось, что они совершенно забыли о моем существовании. Одиноко я стояла в стороне от них и читала молитву: «Помилуй мя Боже...» Вдруг путеводители мои насторожились, обратили взор свой на пустыню, и оба посмотрели на меня. Затем небожители быстро подошли ко мне, и юноша тихонько сказал мне: «смотри зорко, чадо к приближающимся из пустыни и ты увидишь близких своих». Я повернулась лицом к идущим и увидела приближавшихся к воротам Пелагею, Анну и Татьяну. Шли они медленно, едва передвигая ногам, усталые и изнеможённые от зноя и жажды. Увидя их такими немощными, я заплакала и вскрикнула: «О Боже, Боже, помилуй их и избави сего страшного пути и горькой участи!». Дедушка подошел ближе ко мне и успокаивающе сказал: «Да услышит Господь Бог вопль и скорбь души твоей; но по делам своим нечестивым не минуют они наказания Божьего и осудяться на определенный срок каждый по делам своим за утайку грехов своих и неискреннее покаяние».

Подойдя к воротам, все трое: Анна, Пелагея и Татьяна в изнеможении остановились перед встречающими их ангелами, низко поклонились им и в изнеможении опустились на землю. Встретившие их ангелы разрешили им немного отдохнуть, а затем всех троих повели к воротам. Увидя новоприбывших, сторожевые бесы злорадно завыли и мгновенно подняли свои черные раскаленные пики и огненные метла, замахиваясь ими на усопших, неистово орали: «Вы опять, доносчики Божий, пришли нас мучать своим нестерпимым присутствием и хотите оправдать сих прелюбодеев, блудников и стяжателей. Вот их все злодеяния, какие они творили на земле». И бесы зло махали перед лицом ангелов длинными свитками, показывая все тайные и явные грехи Анны, Пелагеи и Татьяны. Ведущий ангел строго как и прежде повелел бесам опустить свое бесовское оружие и раскрыл книгу; показывая бесам добрые дела этих душ, приказал бесам открывать ворота. Стоявшие между ангелами усопшие - все трое тряслись от страха и горько плакали, ища у ангелов защиты. С диким шумом и воплями бесы открывали ворота, тряслись от негодования, что не смогли одержать победы на этими душами; от злобы и негодования зло кричали вслед ангелам уводивших души: «Не радуйтесь злейшие враги нашего царства, все равно Бог ваш не даст вам награды и высокого поста. Да быть Вам вечными рабами у него! А эти души не

368

минуют нашего царства. Вот увидите они будут задержаны на седьмом, шестнадцатом и восемнадцатом мытарствах и жилищем их да будет вечная тьма».

С великим прискорбием я смотрела, как ангелы уводили моих земных знакомых в глубь сатанинского царства на мытарства и думала: «Что с ними будет, оправдаются они или же осудятся и будут вечно в этом темном зловонном царстве нести тяжкое бремя горестной чаши?». Плача и читая молитву, я в слух проговорила «Господи Иисусе сыне Божий, пощади и помилуй сии души, даруй им прощенье всех неисповеданных грехов и избави их сего ужасного царства». Путеводители мои смиренно стояли близ меня, наблюдали за всем происходящим. Услышав мое скорбное прошение, старец (дедушка) тихонько взял меня за плече и ласково, тихо повел со мной беседу: «Чадо мое, не надо так тяжко скорбеть о них. Ибо они сами виновны в своей горькой участи по нерадению и недопониманию своему. Вот и трясутся теперь, каются и в прошениях своих не получают пользы. У бесов нет снисхождения, а Господь праведный Судья и каждому воздает по делам. Я тебе чадо уже объяснял об этом в наших предыдущих путешествиях. Мы тебе сейчас показали тебе как грешники идут на мытарства в течении сорока дней; а теперь пойдем, посмотрим, куда твоих знакомых поместили ангелы отбывать свое наказание на определенный срок, кто что заслужил».

Затем небесные путеводители дали мне съесть хлебец и выпить райской воды, сотворили молитву. Старец (дедушка) благословил меня и сказал: «теперь чадо, пойдем, ты посмотришь все царство тьмы с его владениями и обитателями» - и путеводители мои тронулись в путь. Юноша сказал: «Ты, чадо, иди за мной, а старче (дедушка) наш будет тыловым защитником». Я испуганно спросила: «Каким путем мы пойдем. Неужели в эти ворота?» Юноша улыбнулся и ласково сказал: «Мы же тебе объясняли, другого пути нет. Сей путь один и для нас. Иди, чадо, не убойся, Господь Бог не оставит нас без защиты своей, и бесы не одолеют нас!».

Юноша первый шел к воротам, мы с старцем (дедушкой) следовали за ним. У ворот как всех, нас встретили бесы. Посмотрев на меня, они быстро подняли свое страшное оружие. Один из них чуть не хлестнул меня огненной метлой, но юноша быстрым движением руки оттолкнул беса, сказал: «Не вы, злейшие враги рода человеческого, не мы не имеем власти над этой душой, ибо она послана сюда на малое время и опять возвратится назад». Старший бес посмотрел в своей черной, как смола книге, зловеще проревел: «Действительно, эта душа в нашей книге не зачислена». Юноша подал ему разрешительный пропуск на меня. Бесы присмирели и старший асмодей открыл нам ворота. Пропуская нас через ворота, демоны сжимались в комок и жалобно выли, рычали и скрежетали на меня зубами, но уже не трогали. Закрывая за нами ворота, бесы гоготали и посылали вслед моим путеводителям и Богу проклятие.

369

От ворот небожители повели меня к сторожевой бесовской башни недосягаемой высоты: у подножия её остановились, о чем то побеседовали на незнакомом мне языке. Потом старец (дедушка) сказал мне: «Чадо, сейчас мы поднимемся на сию башню, и ты увидишь все адские владения и обитателей его». Старец с юношей в безмолвии возвели к небу руки, сотворили молитву и тихонько по крутым ступенькам повели меня на вершину башни. Казалось, шли они медленно, но я успевала за ними бежать и отставала. Тогда небожители останавливались пока я подойду, подбадривали меня и шли дальше. Достигши вершины, я в изнеможении села на сторожевое демонское седалище. Немного отдохнув, старец повелел мне вставать, осмотреть всю окружность демонского обиталища. С огромной высоты мне видно было далеко все вокруг. Отсюда я видела все адские места, преисподнюю (бездну) огненные озера, темницы темные как ночь, и все страшные места. Везде было наполнено смрадом, дымом и зловонием разлагающихся трупов. Над бездной носились несчетное количество демонов разного рода. Они носили в когтях жертвы в назначенное место и своим зловещим криком, воем и хохотом наводили великий страх, скорбь и уныние на всех находившихся там грешников. Оттуда до меня доносились душераздирающие крики, вопли, плач и стоны. С великим страхом и жалостью смотрела я на это зрелище и усиленно читала Иисусову молитву. Видя мою немощь и страх старец (дедушка) спросили меня: «Что, чадо, страшно?». Я утвердительно кивнула головой. «Не надо тяжко скорбеть. На тебе хлебец и водицы, подкрепись маленько и хорошо смотри. А дома расскажешь всем близким, что ожидает каждого нераскаянного грешника после перехода в сию жизнь. Здесь устроено все иначе, чем на земле. Огонь, темницы, бездна не похожи на земные. Ты, чадо, воспринимаешь все по земному, иначе ты не сможешь передать другим, что видишь».

Отсюда старец (дедушка) с юношей повели меня вглубь ада. Здесь я видела множество разных вонючих, темных, смрадных, сырых и холодных мест. «Тут, чадо, - сказал старец - находятся все нераскаянные миряне, еретики, священнослужители, монашествующие, епископы, архиепископы, митрополиты, и патриархи. Места всем разные». Я спросила старца (дедушку): «за какие поступки эти грешники находятся здесь и на какой срок?» Старец ответил: «Это все высокопоставленные на земле, не исполняющие закона Божьего; одни упивались вином, другие стяжали, клеветали, прелюбодействовали; третьи святотатствовали, неискренно служили Богу, не научали врученных им паств добру и истине, стяжали, блудничали, и уходя из сей жизни, не принесли полного покаяния. Вот и сидят теперь по смрадным темницам да в ямах с червями и сроки их разные, у кого какие преступления - одним десять лет; другим двадцать, третьим больше; а иным си-детьтутдо страшного Господнего Суда. И там не все оправдаются».

370

Дальше мы переходили огненные реки, озера. В тяжких мучениях я видела множество грешников. Многие из них сильно сокрушались - поднимали руки и просили о помощи, иные же кричали помиловать их; а многие, видимо, ярые богохульники неистово произносили проклятие Богу, Матери Его, всем ангелам и святым изрыгали из уст своих на Бога и всю святыню зловещие сквернословия.

Старец (дедушка) сказал мне: «Видишь, чадо, что творят безумцы. И здесь нету них смирения, да будут таковые находиться здесь во веки, и мучениям их не будет конца».

Я просила старца: «Помещают ли ангелы в такие страшные места не вполне раскаянных грешников?» - «Да, помещают. Но на небольшой срок»,- сказал дедушка. «За какие грехи попадают в это огненное копище?» - спросила я. Старец ответил: «Все нераскаянные, не признававшие Бога, закона Его, хулители Духа Святого, мучители и угнетатели безвинного покорного народа, душеубийцы, цари, князья и правители, царские генералы, жестокие офицеры, господа палачи, жандармы, полицейские несправедливые судьи, предатели, тайные агенты, гонители, грабители и множество прочих...»

Дальше путеводители меня повели до новопреставленных Анны, Пелагеи и Татьяны. По пути я видела много страшных адских мест. Эти места я видела в своих предыдущих сновидениях. В начале старец с юношей провели меня к Анне. Жилище её было закрыто двумя замками, воздух там смрадный, тяжелый. Над жилищем в воздухе кружились три демона. Увидя нас, один из них приземлился и с рыканьем обрадованно спросил у моих путеводителей: «чего пожаловали сюда слуги ненавистного нам Бога? Новопреставленную привели к нам? Но здесь уже сидит Анна; а эту мы поместим вон в то отделение; там темница превосходная для неё - темно, сыро и червей достаточно. Она там будет чувствовать себя прекрасно». Он подскочил ко мне и хотел схватить меня за руку. Я от страха закричала; схватилась за плече старца (дедушки) и умоляюще просила путеводителей защитить меня. «Как я страшусь его ужасного вида». Юноша запретил демону трогать меня и строго сказал: «О бесстыдный, лукавый, нечестивый враг; зачем ты устрашаешь не принадлежащею вам душу и простираешь к ней свои нечестивые руки? Открой нам дверь и прочь от сюда». Юноша поднял руку и осенил демона крестным знамением. Демон согнулся до подножья и жалобно завизжал: «Как ты больно бьешь меня, пришелец Божий. Я открою тебе дверь, только ты уходи отсюда поскорей». И демон мгновенно открыл нам дверь. Здесь было темно, сыро и воняло чем-то гнилым. Я осмотрелась. В уголке увидела Анну. Она стояла на коленях, дрожала всем телом, от холода, а может от страха и беспрерывно повторяла: «Господи, прости меня и помилуй». Юноша повелел мне побеседовать с ней. Увидя меня, она упала ниц лицом и громко зарыдала. Потом, чуть успокоившичь, заговорила со мной: «дите мое, как я скорблю теперь, горько со

371

крушаюсь и тяжко сожалею о своих худых постыдных поступках, но поздно, я осознала всю тяжесть вины своей; здесь нет средств, чем можно исправить свои грязные дела, и нет покаяния. Сколько не проси, никто на помощь не приходит. Одни демоны не забывают прилетают к таким как я шесть раз в сутки и всячески издеваются показывая все мои тайные постыдные грязные поступки, которые я творила в молодости, и пока не познала Господа. Многие грехи я забыла и не раскаивалась в них, а во многом неискренно покаялась. Вот и пришла теперь расплата за все. Сижу как узник под двумя замками. Лишь раз в неделю выпускают на свет на три часа. Бог не человек, постыжен не остается». Она горько заплакала, едва выговаривая слова, продолжала: «видишь, что я приобрела себе... И сколько я буду так сидеть и страдать, мне неизветно. А как страшно, когда бесы прилетают ко мне; какие они коварные, жестокие и безжалостны к своим жертвам. Я умоляю тебя, дите мое, передавай всем близким моим и твоим, пусть строго следятза собой, живут не для тела, а для будущей жизни и трудятся для душ своих, что бы не постигла их моя участь». Я спросила у нее: «Что передать твоему мужу?». С горьким рыданием она ответила: «Большая просьба моя к нему. Пусть простит меня от всего помышления за все черные дела мои, что я непутевая творила, не чтила его как мужа, жила в свое земное удовольствие, в вечное осуждение. Благодарю Шуру, что она подсказала и просила, что бы он тело мое похоронил дома. Очень благодарна ему, что он перевез мое грешное тело на погребенье на родную землю. Я так не хотела умирать в Молдавии и очень сожалею, что ослушалась Господа, уехала туда, на свою волю. Как умоляюще ты просила меня ложиться в больницу дома, а я не послушалась, и за ослушание Господне тоже наказана там и тут, хотя при кончине просила Господа помиловать меня. Но Бог не человек, Он справедливо воздает нам за все. Умоляюще прошу тебя, дитя мое, передай подруги Шуре и всем остальным, пусть простят меня за все и пусть строго искренно каются за извержение из чрева своих младенцев. За сей грех здесь несут ужаснейшее наказания все, не принесшие покаяния, живя на земле. Пусть творят больше добрых дел. Добродетель много милует и очень облегчает участь нас грешных. Передай всем близким, что б имели страх перед Богом, и жизнь свою вели в угождение Богу, творили добро не злословили, не стяжали как я, не лукавили и не клеветали. Как тяжко здесь расплачиваться и как страшно представать перед Творцом ». И умоляюще просила: «Не забывайте меня помогайте, чем сможете, больше у меня нет никого ближе вас, ибо муж мой не будет помогать мне; у него нет абсолютно веры в Господа и загробную жизнь, а стяжательства и жадности нет предела. Кланяйтесь всем близким». Когда мы уходили, очень умоляла еще посетить её.

От Анны небесные путеводители повели меня к Пелагеи. Они находятся недалеко одна от другой (по земному в один километр).

372

У входа Пелагеинаго жилища нас так же встретил постовой демон. Трясясь от злости он мгновенно подскочил ко мне и замахнулся на меня ключами, но ударить не смел; страшась стоявших возле меня моих путеводителей. Демон прыгал из стороны в сторону, как ошпаренный кипятком, и жалобно выл. Потом упал, скорчился и тихо провизжал: «Чего вам надо, несносные святоши, зачем вы пожаловали сюда, и палите нас как скорпионы». «О нечестивый демон, - сказал юноша, - что ты вопиешь ведь мы совсем не касались тебя». Демон провизжал: «Ваше присутствие жжет нас сильней огня и скорпионов». Юноша улыбнулся и сказал демону: «А ты смирись, покайся приобрети любовь ко всем, даже врагам и ты станешь нашим содругом: Тогда наше присутствие не будет тебя жалить и жечь». «Эге, - с насмешкой протянул демон, - если я сие сотворю, наш царь сам меня загрызет зубами: да и что пользы оттого, что я смирюсь: ведь Бог ваш все-равно не простит мне того, что я натворил, сколько людей погубил, наставил на зло, ложь, клевету, богохуление, ненависть и блуд. Два десятка монахов с пути истинного совратил, блудниками их соделал. За это мен великая награда предстоит. Нет ценней добродетели у нашего царя, как совратить с пути монашествующего и лишить его сего чин, да научить людей хуле на Святого Дух. Венцы славы мы получаем за это. Если нам самим не удается соблазнить монаха, мы подсылаем нечестивых жен. Они добре помогают нам в этом. Но есть такие строгие монахи, своим смирением, строгостью и горячими жгучими молитвами гонят нас в преисподнюю». «Какой же вы больше всего страшитесь молитвы?» - спросил у демона юноша. Заикаясь, демон быстро пробормотал: «Да не воскреснет Бог, и враги его не разбегутся и не погибнут от его лица». Путеводители мои заулыбались и юноша сказал демону: «О лукавый нечестивый род, ты и тут лукавишь. Зачем искажаешь молитву Господнюю; ты же прекрасно знаешь ее, ибо, обитая в мире, ты ежедневно слышишь сию молитву в храмах и христианских домах. Прекрати лукавить открой нам дверь Пелагеиного жилища и удаляйся от сюда до нашего пребывания». Демон с визгом помчался к двери, мгновенно открыл ее и жалобно провизжал: «заходите». Путеводители мои сотворили крестное знамение, и юноша приказал мне входить. Удерживая себя, что бы не расплакаться, я тихо медленно вошла в хижину. Увидя меня Пелагея заплакала на взрыд, и тихо пропела слова из псалмы: «и как явлюсь я грешный к Богу и как воззрит он на меня...» Задыхаясь от слез и скорби, она замолчала. Успокоившись от слез, радостно приветствуя меня, она начала рассказывать о себе: «Моя детка, как страшно и ужасно являться к Праведному судии нераскаянному грешнику». А у меня нечестивой пять нераскаянных грехов, - три не исповеданных по забывчивости и нерадению моему, а два великих, тяжких, постыдных греха утаила от стыда. Стыдясь исповедовать сии грехи, я решил: «пусть они идут со мной в могилу, а там что будет; что всем, то и мне». Вот и получила как все, адскую темницу и как уз

373

ник сижу под замком. Лишь раз в сутки на два часа выхожу на свет под демонской охраной. Подышу два часа и опять темница, темная ночь. Моя ты детка, как я скорблю, тоска съедает душу мою, страшусь и трясусь, когда бесы прилетают сюда; и какие же они жестокие, смрадные и гнусные - этого нельзя выразить и другому невозможно передать. Только на себе ощущаешь всю эту ужасную тяжбу, страх, скорбь и угрызение совести. Умоляю тебя, детка, передай подруги моей Нины великую благодарность мою за ее заботу о мне. Она все сделала для меня как я хотела Господь да вознаградит ее за все ее добро. Скажи ей и всем, пусть не стыдятся, не утаивают нераскаянные грехи свои от малого до великого принесут покаяние. Боже мой, если бы вернулась моя земная жизнь, я бы не провела ее так, как теперь в нечистоте и во грехах, а посвятила бы ее служению Богу. Передай всем близким, пусть не осуждают, не лукавят, не клевещут. О как тяжко страдают тут детоубийцы во чревах своих детей. Расскажи детка всем моим знакомым, пусть вразумляются и не творят моего поступка». Она еще хотела что-то сказать, но юноша сказал: «Нам пора идти, чадо, пойдем, посетим еще твою соседку Татьяну». Я попрощалась с Пелогеей и мы вышли. По пути к Татьяне я видела как демоны открывали темницу, выводили на прогулку узников. Я спросила юношу: «У всех ли, находившихся в этих темницах, одинаковые преступления?». «Да, - ответил юноша. Здесь находятся не вполне раскаянные грешники одного рода; только преступление у каждого соделано по-разному и покаяние у всех неодинаково. Вот и темницы у них разные - у одних светлей у других мрачней, у третьих не проглядный мрак, зловоние, сырость, а то и черви с пресмыкающимися, да истязание и насмешки демонов. Все грехи, чадо, делятся на группы, и к какой группе подлежит новопреставленный грешник туда его и помещают ангелы на определенный срок, осужденного Богом». Я спросила: «Можно ли временно осужде-ного грешника избавить этой участи, если до сорока дней за них ежедневно служить литургии, делать поминовения и усиленно молиться?». «Нет, - ответил юноша, - срок наказания неизбежен, но усердные молитвы и ходатайства за таковых намного облегчат их участь».

Беседу нашу прервал вопль призывающего о помощи. Я посмотрела, откуда доносился вопль и увидела, как два демона тащили за косы измученную душу в темную, смрадную, грязную темницу. У входа в темницу бесы с своей жертвой остановились, пока один из них открывал дверь. За сие время я хорошо рассмотрела несчастную и угадала ее. Это была моя тетка Наталья, умершая в 1950 году. От неожиданности я оторопела, остановилась и тихо, почти шепотом прошептала: «Боже мой, неужели это моя тетка или похожая на нее?». Юноша сказал мне: «Не сомневайся, чадо, это истинно Наталья. Видишь что она уготовила себе своей непутевой жизнью, блудом, сквернословием и злостью. Нет у нее абсолютно добрых дел». Я спросила юношу: «Можно ли помочь ей и хоть немного облегчить её

374

участь?». Юноша ответил: «Так как она Бога не отвергала, молитвы за нее будут приемлемы и на суде Господнем таковые получат облегчение в своей участи». Путеводители мои подвели меня ближе к ней. Протягивая ко мне руки она просила помогать ей. Я спросила: «Что больше всего тебе помогает?». Она ответила: «Когда за меня ты молишься дома, в сии часы я вижу свет и облегчение. Когда присылаешь мне малую просфору, на сей день демоны не трогают меня; а когда присылаешь большую просфору, я вижу свет и свободно чувствую. Демоны не появляются ко мне долгое время, и тогда я отдыхаю». Просила она прощенье у меня, что по неразумию своему обижала меня, когда я была маленькой. Она мне рассказывала, что почти весь наш род находится в этом темном царстве до Суда Господнего. Как мы жаждем и ждем от тебя помощи; ибо ты одна в нашем роду, познавшая пути Господние, молишься, ходатайствуешь за всех нас. Великое благодарение мы приносим тебе и умоляем, помогай нам, ибо бремя нашей участи тяжкое, а земная благодетель, творимая за нас, облегчает нашу горькую участь».

Распрощавшись с Натальей, путеводители повели меня дальше. Пройдя с полкилометра, мы пришли в светлейшее место. Здесь было прохладней, чище и светлей, не выли и не летали бесы; жилища здесь были светлей прежних и не было такого зловония. Путеводители мои подвели меня к большому темному зданию. Юноша открыл дверь и мы пошли по длинному полутемному коридору. По обе стороны коридора расположены комнаты. На каждой комнате написаны номера и все комнаты были закрыты. Путеводители мои подвели меня к предпоследней. Юноша открыл дверь и мы вошли в комнату. На полу, поджавши ноги, в темных одеждах сидели четыре женщины. Одна из них была Татьяна. Увидев меня, она обрадованно закричала: «Боже мой - это же Мария, как ты попала? К нам посторонних сюда не пускают», и плача от радости подошла ко мне. Я спросила ее: «Как вы тут поживаете? - чем занимаетесь?». Она помолчала, потом тихо, как всегда начала рассказывать мне о себе: «очень тяжело мне было проходить мытарства. Как строго взыскивается здесь за все земные скверные неугодные Богу дела. Бесы, как звери, обращаются с нами на мытарствах и если бы не ангелы, которые нас сопровождают и защищают, то они уводили бы каждого из нас в преисподнюю без суда и мытарств. Очень тяжело проходить мытарства клеветы, блуда, прелюбодеяния и содомских грехов. Больше всего испытываются на этих мытарствах, их мало кто избегает. Даже монашествующие попадают туда и какое страшное наказание получают на этих мытарствах. Я тоже задержана на мытарстве за извержение из чрева своих чад. Но я каялась при кончине своей, делала добрые тайные дела и несла безропотно уход за своими болящими. Эта добродетель очень ценная у Господа и сглаживает многие грехи. Я некоторые грехи по забывчивости унесла с собой нераскаянными, за что и наказана. Мы очень скоры творить грехи и нерадивые приносить покаяние. Вот и получаем тут наказание по

375

заслугам и сидим. Кто в темноте, а кто в холоде. Здесь за все взыскивается от малого до великого. Все добрые наши дела записаны у ангелов, а худые у демонов, и за всякий грех несут наказания, сколько кому назначат ангелы». Я спросила у юношу: «Действительно ли сроки наказания назначают ангелы?». Юноша ответил мне: «Сроки назначаются Самим Творцом каждому по его делам, а ангелы только исполнители его. После временного осуждения ангелы ведут душу в сие царство тьмы и определяют ее в указанное Богом место на определенный срок. После истечения срока забирают отсюда и уводят, куда повелит Господь до Его пришествия». Пока юноша отвечал мне на мой вопрос, Татьяна стояла молча, потом продолжала рассказывать о себе: «Воттак я и живу в малой холодной комнатушке. Четверо здесь нас. Сидим на холодном цементном полу, поджавши ноги и тоска грызет душу, что становится дурно и тяжело дышать».

Потом на время проходит, а затем снова возвращается к нам. По праздникам нам разрешается выходить погулять, а все остальные дни сидим, вот как ты видишь. Я спросила у нее: «Видят ли они бесов?». Она ответила: «Разве они оставят в покое нас грешников? Ведь мы находимся в их владениях под надзором их. Но к нам они являются раз в неделю и трогать нас им не дозволено. Когда они являются к нам мы все трясемся... Уж больно они страшны и мерзки». Просила передать сестре что бы помогала ей. Я спросила её: «Какая благодетель дает больше всего помощи?» «Помощь нам дает большая просфора, и когда за нас подают жертвы. Когда за нас служат литургию, мы бываем свободны от душевного и демонского бремя, страха и холода. В эти дни у нас как бы праздник - покойно и отрадно на душе. Передай всем, что бы не забывали о своих грехах и не уносили их с собой как мы, чтобы они не заняли наши места в этом гнусном несносном царстве».

Она помолчала а потом продолжила: «Видела я свою невестку Марию, когда ангелы вели меня на девятый день на поклонение Богу и водили рассматривать райские селения. Высоко от меня она находится. Своей болезнью и терпением искупила она грехи свои. Господа Бога чтила , святые тайны принимала. За свое страдание в белую одежду облачилась. А сын в темном месте находится. Он не верил в загробную жизнь и нераскаянным отошел в вечность. Я искренне каюсь во всех своих провинностях и очень сокрушаюсь о своих худых делах, что по неразумию творила их там, а здесь за все спрос взыскание и наказание».

Попрощавшись с Татьяной, путеводители выводили меня из адского селения другими воротами. Этим путем они уводят отсюда души, отбывших сроки наказания. Подойдя к воротам; путеводители остановились, возвели руки к небу и всецело предались молитве, воздавая благодарение Богу. К концу их молитв все адское владение осиял свет. От ослепительного света я упала и читала молитву: «Свят, свят, свят Господь Саваоф, Создавший небо и Землю». «Ну чего ты, ча

376

до, страшишься, - сказал мне старец (дедушка) помогая мне подняться, это Господь посетил всех сидящих здесь грешников. Вставай живей, посмотри как демоны в страхе пали от силы Всевышнего Творца». Старец указал мне на лежащих у ворот постовых демонов. Они как неживые, лежали, согнувшись в комок, с раскрытыми пастями тяжело дышали. Я спросила у своих путеводителей: «На всех ли демонов так тяжко действует сила Господа?». «Без исключений, от младших и до самого князя» - ответил мне юноша, - и добавил: «Теперь, чадо, твори молитву, и мы сейчас покинем демонское царство». К нашему уходу демоны уже окрепли и заняли свои посты. Пропуская нас, они уже не злорадствовали так жестоко, а только жалобно скулили как воющие псы. Закрывая за нами ворота, демоны кричали вслед путеводителям: «Что б вам некогда не было возврата сюда, жгучие наши мучители».

В обратный путь путеводители вели меня красивыми цветущими рощами, роскошными зелеными долинами там было красиво и благоуханно. Затем возвели меня на лобное место. Оттуда я увидела, как к нам приблизился небосвод, и я увидела перед собой Небесный Иерусалим во свей его славе и величии. О его дивной красоте и устройстве рассказать невозможно. Оно непостижимо человеческому уму. Я видела дивной красоты дворцы, сады и рощи, и в дивных сияющих белоснежных одеждах, обитающих в нем. Близь райских ворот я увидела приближавшегося к ним Виленского Архимандрита Авраамия. Лик его озарен был неземной радостной улыбкой и благоухание исходило от него самого. Он ласково приветствовал меня и тихо сказал: «Молись за меня, чадо Мария что бы враг нам не сотворил зла и не преградил дорогу туда». Он указал на ворота. Я молюсь за тебя, и ты помни многогрешного Авраамия. Он еще жив находится в монастыре, но я его видела там близ райских ворот.

От объявшей меня радости я протянула туда руки и закричала: «Боже не лиши меня грешную небесных твоих благ» и от радости и ослепляющего Господнего света я упала ниц лицом и словно неживая лежала, пока старец (дедушка), сказал мне: «Вставай, чадо, путешествие наше кончилось, все от нас удалились и нам пора домой». Я встала, посмотрела вокруг, где только что видела райские селения; там уже ничего не был, и путеводителя нашего юноши тоже уже не было. Я спросила дедушку: «Где же делся наш путеводитель?» Дедушка сказал: «Он ушел в небесную обитель, которую ты только что видела, ибо он оттуда приходил за нами и туда возвратился к Отцу Своему. Теперь ты, чадо, иди домой отдыхай, ты очень устала; а когда будет нужно, я позову тебя...» Он благословил меня, дал мне съесть хлебец и испить воды, свел меня с лобного места в цветущую зеленую долину, вывел на дорогу и сказал: «Да благословен путь твой, чадо, иди отдохни и все расскажи своим близким, где была и что видела».

377

1. После кончины до сорока дней ежедневно служить литургию за новопреставленного. Но литургии что бы были обязательно отслужены в течении сорока дней.

2. В эти дни каждый день подавать милостыню, что можете, а три милостыни подать великих, на девятый день, на двадцатый день и на сороковой день.

3. Подать в церковь на сорокоуст что бы ежедневно усопший поминался напроскамедии.

4. В течении сорока дней делать помин горячей пищей в следующие дни: в первый день после погребенья тела, на девятый день, на двадцатый день, на тридцатый день и на сороковой день.

Не обязательно собирать множество, на поминовение, достаточно 6-8 человек, что бы усердно помолиться ко Господу. Не дерзайте поминать ваших усопших спиртными напитками, от этого нет абсолютной пользы усопшему. Это есть мерзость перед Богом и во грех творившему это. Не страшитесь осуждения человеческого, а страшитесь Господнего Суда и наказания. Молитесь усердно за усопших во время утренних и вечерних молитв; молитесь за них и на псалтыри, читайте ежедневно за них до сорока дней за них кафизму. За каждой славой лижите по шесть поклонов. Не можете прочесть кафизму, читайте одну славу по немощи. Читайте и молитесь усердно и будет приемлемо (принято) малое за великое. Не слушайте и не верьте лукавым, что наемное чтение псалтыри в течении 40 дней избавляет усопшего даже из преисподней. Это ложь лукавых. Господь неподкупный. Он праведный судия и в золоте и серебре не имеет нужды. Ему всего лишь от нас надо чистое сердце, дух сокрушенный. Кто может за вас, вашу скорбь и усопшего так усердно ревностно со слезами помолиться, как не вы сами. Нанялся - продался вот он и спешит исполнить свою обязанность, потому что он должен перед вами, а не молитвенник. Ибо он взял дань у вас и ему надо расплатиться. Уста и язык его произносят слова из Псалтыри, а сердце его далеко от усердной молитвы. Так не надейтесь же на таковых, а усердно молитесь сами за себя и других не за деньги вы обязаны молиться друг за друга ради Господа и любви к ближнему. Творите ежедневно добродетель по своей силе, усердию и достатку. Ежедневно на утренней молитве с сокрушением вспоминайте о своих тяжких грехах, и просите прощение у господа. Не стяжайте, не лукавствуйте, не клевещите, не превозноситесь и не тщеславтесь. Да любите друг друга и врагов своих, всех ненавидящих вас благословляйте и прощайте. Строго исполняйте данную вам эпитимию духовником, не ропщите на свою прожитую жизнь, на ближних и священнослужителей. Приобретайте терпение, смирение и любовь к Богу и ближним, не раздражайтесь, имейте выдержку. Ежедневно творите сто пятьдесят раз Иисусову молитву, пятьдесят раз богородичную молитву и пятнадцать раз «Отче

378

Наш...» Ежедневно на молитве ложите по 6 поклонов утром и вечером за свои грехи. Твори ежедневно добродетель в искупление грехов.

379

Под праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, под 7-е апреля 1982 года видела я в сновидении

Подошел к моей кровати старец (дедушка) и сказал: "Вставай живей, чадо, сейчас мы с тобой пойдём в Назарет, посмотрим, как Пресвятая Дева Мария встретит Небесного вестника Гавриила, который принесет Ей великую весть о спасении через Неё всего мира".

Собравшись в путь, мы молитвенно приклонили колена; затем старец дал мне испить немного благодатной водицы и вкусить маленький кусочек хлебца, повелел следовать за ним. Он вывел меня на большую лесную дорогу, и мы пошли зелёным дремучим лесом.

Шли мы долго. Весь длинный, весенний день длился наш путь лесом и долинами. К вечеру мы добрались до высокой вершины горы и остановились у большого горящего костра. Вокруг костра сидели люди, тихо о чём-то беседовали. Посреди костра в ведре что-то варилось или жарилось, издавая приятный аппетитный запах.

«Это пастухи, пасущие стада, избрали себе здесь ночлег, сейчас они себе готовят трапезу» - пояснил мне старец (дедушка). Увидя нас, обитатели вершины замолчали и насторожились. Некоторые из них поднялись, присматриваясь к нам. Старец, видя настороженность пастухов, первый заговорил с ними, приветствуя их добрыми благословенными словами «Мир и благодать Господа сей долине и обитающим в ней, да помилует и спасет Господь Бог всех служащих истине и исполняющих закон Его». С этими словами старец подошёл к костру, ведя меня за собой. «Кто вы такие и зачем пожаловали сюда?» - спросил один из пастухов, по-видимому, старший. Старец тихо, ласково заговорил с ними: «Успокойтесь, мы не враги вам, мы добрые путники идем в Назарет на праздник Благовещения. Позвольте нам здесь отдохнуть маленько, а рано на рассвете мы продолжим свой путь». Успокоившись словами старца пастухи пригласили нас садиться ближе к костру, начали беседовать с старцем. Сидя у костра, я молча смотрела на гористые вершины долины, на которых паслось множество гуртов овец, которых по очереди охраняли обитатели костра.

Возле каждого стада находилось по несколько псов, охранявших стада. Я долго смотрела на сказочные красивые горы и долины, которые можно видеть только в Палестине.

После ужина все пастухи расположились близ костра на отдых. Когда все заснули, старец повелел мне сотворить молитву и ложиться отдыхать возле костра на старенькой пастушьей палатке, которую он попросил для меня у старшего пастуха. Осенив себя крестным знамением и сотворивши молитву, утомленная долгим путешествием я опустилась на посланную палатку.

380

Ночь была лунная, тихая. Я лежала на палатке с открытыми глазами, смотрела на небо, на сияющие звезды. Мысли мои сменялись одни другими. Я думала о небесной вечной жизни, о святых, которые обитают там с Господом, и о тех, которые мучаются в адской бездне.

Как мудро и дивно устроена вся человеческая жизнь на земле и там на небесах, - размышляла я.

Возле стада вдали залаяла собака. Пастухи засуетились, но вскоре все стихло. Я приподняла голову, посмотрела вокруг. В догоравшем костре последних обугленных сучьев тускло освещались обветренные и загоревшие лица крепко спящих пастухов, утомленных долгим знойным летним днем. Только один старец ни спал, он стоял близ меня на коленях лицом к востоку и беспрерывно творил молитву.

На рассвете старец разбудил меня и тихонько ласково сказал: «Вставай чадо, отдохнула маленько, теперь мы продолжим свой путь. Видишь, зарево, уже начинает светлеть, значит, близок рассвет. Вставай живей, ибо нас там ждут». - и старец указал знаком руки в низ долины на дорогу. Я тихонько встала.

Мы со старцем сотворили молитву, и старец тихо, бесшумно, чтобы не нарушить сон пастухов повел меня за собой. Мы быстро спустились в долину и скоро достигли того места, где нас ждал незнакомый мне юноша с двумя молодыми мулами. Один из них был впряжен в изящную иностранного типа карету с навесом. Другой мул стоял впереди, оседланный седлом. Юноша встретил нас ласковым приветствием с старцем на незнакомом мне языке. Пока путеводители беседовали, я рассматривала юношу. Вид его был таинственно величественный. Он был прекрасен и строен собой. Кудрявые пышные волосы красивыми кольцами обрамляли его неизреченно красивый лик.

Очи его светились нежностью, мудростью и любовью.

По всему видно было, что юноша сей не от мира сего. После короткой беседы путеводители мои возвели к избу очи и предстали в молитве, присоединив и меня с собой. По окончании молитвы старец благословил путь и повелел мне садиться в карету. Вслед за мной сел сам на переднее место. Юноша сел на оседланного мула, повернулся к нам лицом и ласково сказал: «Благослови, Отец Небесный наш путь и путеводи сам нами». Затем легонько потянул поводья своего мула, и оба мула понеслись с неуловимой быстротой по бесконечной дороге в неведомой зеленой долине. Я молча сидела в карете и мысленно творила молитву. Когда стало светать, я села возле окна и рассматривала окружающую нас местность.

По обе стороны дороги росли прекрасные стройные цветущие благоухающие маслины, финиковые пальмы, кипарисы, померанцы, лавры и другие красивые пушистые деревья неизвестных мне пород. Между деревьями красивыми из

381

городями красовались сочные длинные лозы винограда. По пути между горами часто встречались источники с чистыми холодными водами. Из зарослей отовсюду слышалось пение неугомонных певчих птиц.

По всей долине пестрело золотистым разноцветным ковром необъятное количество цветов. Своим видом и ароматом они дополняли прекрасный вид долины. Я любовалась чудесной красотой творения Божьего. Как дивно и мудро все сотворено Им. На душе у меня было тревожно и боязно. Дороги нашей, казалось, не будет конца. Бесконечной лентой она тянулась куда-то вдаль.

У одного большого источника под шатристым деревом путеводители остановились отдохнуть.

Все трое мы омылись из источника водой. Старец достал хлебец из своей запасной сумочки, и дал каждому съесть, а воду мы пили из источника. Подкрепившись пищей и утоливши жажду, мы отдыхали на зеленой траве у самого родника. Пока паслись наши мулы, старец рассказывал что когда-то у этого источника язычники приносили жертвы своим богам, и что однажды эти язычники принесли сюда в жертву доброго истинного служителя Божьего. Здесь они разожгли костер вот под этим большим раскидистым деревом, где мы сидим, чтобы сжечь праведника, как врага их идольских богов.

Пока костер разгорался, связанный праведник Божий прилежно всем помышлением умолял Творца помиловать его и рассеять врагов его как дым. Когда костер разгорелся огромным пламенем, язычники взяли праведника за руки и ноги, чтобы бросить в огонь, но в сей миг трижды ослепительно блеснула молния, осыпая и поражая огненным дождем всех врагов, а следом грозно загремел гром, наводя на них ужасающий страх. Испуганные язычники в страхе попадали ниц лицами на землю, ожидая пока стихнут раскаты грома. Когда стихли немного огненные разряды грозы, идолопоклонники снова схватили беззащитную жертву и потянули к костру, но гнев Божий повторился и поразил врагов праведника.

Молниеносно громовые удары беспощадно поражали язычников: на них горели одежды, огонь Господний жег их самих. В испуге с криками и воплями, они бросались бежать. Но гнев Божий везде настигал их, пока не поразил их всех.

Связанного праведника Божьего Господь освободил чудесным действием. От удара искры молниеносного огня веревка па руках его мгновенно перегорела, не повреждая рук, развязал себе ноги, освобожденными руками праведник возблагодарил Господа за избавление наглой смерти к пошел своим путем.

Стого времени место сие названо «святым местом».

В большие праздничные дни сюда стекаются множество христиан со всех окрестных селений.

Сюда прибывают множество священнослужителей, здесь совершают великое богослужение и по вере молящихся получали просимое.

382

Я внимательно слушала старца, не пропуская ни единого слова. А когда он закончил рассказывать я спросила его: «собираются ли теперь христиане у этого источника, и какой стране он принадлежит?».

Старец пояснил мне: «страна эта Палестина. Здесь живет еврейский народ, но сейчас здесь живут много и других наций. Природа здесь на много изменилась. Мы сейчас находимся недалеко от Иерусалима, Наш путь лежит мимо его. Проездом мы посмотрим где жил Христос во время своей земной жизни,- старец помолчал немного продолжал, а к источнику сему истинные христиане и ныне стекаются со всех селений и по вере получают просимое». Почему же мы теперь молимся, просим и не получаем просимое? - спросила я путеводителей. На мой вопрос ответил мне юноша:

«Не получают просимого потому, что просят без веры покояния своих грехов, без страха, любви и надежды. На получение просимого просят и не получают, потому, что маловерные, горды, надменны, гневливы, нетерпеливы, жестоки, злы, клеветливы, лукавы и богохульны, ненавистны ,несправедливы, завистливы, стяжательны, немилосердны и злопамятны, потому и не получают добрых плодов от своих молитв и просьб.

Ибо сеят из уст своих не доброе семя, - хулу, клевету, проклятия, сквернословия; ложь и этими злыми льстивыми устами просят благословения и жнут о своих нечестивых дел худые плевелы, отвергли истинное учение, и во всем человечестве воцарилась, ложь, хула, разврат и беззакония всякого рода дошли до безумия, а поэтому и скудны ныне благодатные целебные дары, ибо в нынешнее время в стотысячной душе сохранилась вера, надежда, любовь, кротость, благочестие и страх перед Богом, а все остальные погрязают возле, лжи, хуле, и мерзости.

Многих, ты чадо, наставляешь истине. Но прилепляется к ней мизерная доля, остальные отходят в плевелы. Но ты не огорчайся и не убойся, старайся плевелы превращать в доброе семя, не убойся, малое стадо, ибо Христос с вами. Сейте, дети, сейте ибо время близится к жатве. Увы, горько и тяжко будет в жатвенные дни сеявшим и вырастившим злые недобрые плоды. Падут добрые праведные жнецы, пожнут добрые колосья, снопы свезут на гумно, где их обмолотят и пересортируют и отправят в житницу Отца. Все негодные плевелы срубят и тут же на поле жатвы жнецы сожгутогнем гнева Господнего.

Научай, чадо, добру и истине делающих беззаконие, творящих зло и мерзость.

Увы как умножилось оно на земле. Черпай, чадо, воду живую от своих путеводителей, наставников и из Священного Писания и делись этим драгоценным богатством с жаждущими и незнающими закона, ибо близок праведный суд Божий лучше бы не родиться, тем, кто отвергает истину и вечную жизнь. Возлюб

383

ленное чадо, призывай близких к покаянию и добродетели, ибо ты видела, как тяжко страдают нераскаянные грешники, переходя в загробную жизнь.

О, грешники, искренно кайтесь в своих тяжких и лютых грехах, ибо настанет время, умолкнет Божий призыв для покаяния и всех грешников сокроет бездна ада. Последние страшные слова юноша произнес с печалью в голосе.

Потом он поднял руки к небу и трижды воскликнул: «Осана в вышних! Замедли свой суд для тех, которые могут принести Тебе покаяние». Осеняя себя крестным знамением, мы с старцем повторили слова юноши. Затем мы приклонили колена, прося благословение на дальнейший путь. По окончании молитвы путеводители дали мне наставление, попоили и омыли мулов, омылись ещё раз сами, и оседлавши мулов, поехали дальше. Всходило ясное летнее солнце.

Над источником и над всей долиной поднялся густой до белизны туман.

К источнику стали стекаться люди на праздничное молитвенное торжество, В ярких нарядных одеждах с причудливо закрученными покрывалами на головах по Палестинскому обряду.

Подходивши к источнику, все путники становились на колени, поднимали к небу руки и безмолвно молились. По окончании молитвы тихо благоговейно омывали в источнике лицо, руки и ноги, и смиренно уходили к тому месту, где когда-то лежал связанный праведник Божий. На этом месте священнослужители с помощью христиан устроили вроде открытого алтаря.

Каждый приходящий к этому священному месту опускался на колени, ло-жил земной поклон и отходил в сторону. Делалось все это безмолвно, смиренно, со страхом. Я спросила у старца: «Что сегодня здесь?". Старец пояснил мне: «Когда соберется множество народа, прибудут священнослужители, епископы и другие священные чины, тогда здесь начнется праздничное богослужение». Мне очень желалось посмотреть на палестинские обряды и праздничное богослужение. И я тихонько спросила своих путеводителей: «нельзя ли немного замедлить с отъездом?» Юноша улыбнулся и сказал: «Время, чадо, у нас ограничено, в семь часов утра мы непременно должны быть в Назарете нам надо спешить». Огорченная спешны отъездом, забралась я б карету, села на свое место и повернулась лицом к роднику, тихонько сказала: « прощай святой Живоносный источник и добрые твои обитатели».

Отдохнувши и подкрепившиеся сочной травой, мулы мчались быстрее прежнего, словно летели, не касаясь земли.

Проехавши несколько километров, путеводители круто свернули в правую сторону и понеслись по поселковой дороге. На пути нам встречались малые селения с бедными постройками, крытыми каменными крышами. Много здесь было и богатых усадеб с замысловатыми строениями наподобие замков, с красиво обделанными фасадами, высокими ограждениями на них. Вскоре мы выехали на

384

большую широкую дорогу. Впереди нашего пути показался большой величественный город. Показывая знаком руки на город, старец пояснил мне, что это город Иерусалим. Здесь жил Спаситель свою земную жизнь, где Его и распяли. Невдалеке от города дороги соединились в перекресток и расходились на четыре стороны. Здесь путеводители мои остановились немного отдохнуть. Выходя из кареты, старец сказал:

"Отсюда ты, чадо, хорошо можешь осмотреть весь древний город, ибо место здесь лобное, удобное для наблюдения.

Осматривай все хорошо и запоминай. С возвышенного места мне хорошо виден был город со всех сторон, уповающий в земных цветущих, садах и рощах. Большие красивые домостроения замысловатой исторической архитектуры с красивой отделкой фасадов придавали городу величие и богатство обителей его.

Высокие толстые каменные стены, с высокими башенными вышками свидетельствовали о воинстве и недоступности. В городе находится много еврейских синагог. С северной стороны города на горе Мариа, находится величественный огромных размеров красивый Храм. Золоченые купола его ещё издали привлекают глаз путника. Немного отдохнувши путеводители, оседлали мулов, и мы двинулись дальше. Садясь в карету старец подбадривающе спросил у меня: «Я вижу ты слишком устала, чадо, но потерпи маленько, до Назарета осталось всего 150 километров, мулы нас мигом домчат туда». От перекрестной дороги путеводители специально поехали западной стороной Иерусалима, где расположена гора Голгофа, чтобы я посмотрела, где был распят Христос. Подъезжая к горе, на меня напал неодолимый страх. Высокая и таинственно неприветливая гора стоит обожжённая солнцем до черноты, нет на ней никакого растения. Только на самой вершине её стоит красивая часовенка, возле нее растут пышные цветущие пальмы. «Эти чудесные пальмы растут на том месте, где стоял крест с распятым Иисусом Христом» - пояснил мне старец. У подножия горы путеводители остановили мулов. Мы встали, трижды поклонились святой горе и поехали по направлению к Назарету.

По дороге старец сказал мне: «Мы везем тебя чадо, не в настоящий, а в древний Назарет, где две тысячи лет назад жила святая Дева Мария. Ныне же она Богородица и заступница рода Христианского".

В Назарет мы прибыли около семи часов утра. У самой окраины, при въезде в городок бежал из под горы чисто зеркальный родничок тихо, ласково журчала в нём холодная вода, словно утешала скорбящего в печали. Здесь мы остановились утолить жажду и умыться от дорожной пыли. Освежая лицо холодной водой, старец тихо рассказывал мне: «сюда чадо, к сему источнику две тысячи лет назад Матерь Господа нашего Иисуса Христа ходила с сосудом черпать эту студеную чистую воду питья и домашних расходов. Здесь у родника сидел часто подросший

385

Христос. Под тихое ласковое журчание воды Он думал о своей крестной смерти, избавлении и спасении мира, от тяжкого смертного греха, сюда он маленький ходил играть с еврейскими детьми, и сосудом черпать воду для полива цветов, виноградных лоз и деревьев. Однажды у этого источника Пресвятая Дева Мария с отроком Иисусом мыли душистые плоды. Обрезая у плодов цветоножки, Мария глубоко поранила себе руку.

Видя лице матери пораженное резкой болью, Отрок Иисус сорвал листок с масличного дерева, росшего у источника, намочил его в источнике и приложил, откуда сильно текла кровь, рана мгновенно исцелела. Изумленная свершившимся чудом, Мария возвела к небу очи к возблагодарила Господа,- старец замолчал, а потом добавил: «Место это свято, поклонимся ему». Мы трижды поклонились святой земле и стали подниматься на пригорок. Небольшой красивый городок Назарет, утопающий в пышной зелени садов и цветов, привлекая к себе всякого проезжего путника. Всякий проезжий невольно останавливался и подолгу любовался его живописной природой. Миновав родник, путеводители мои выехали на небольшой пригорок, и чуть свернув вправо, в сторону родника, остановились перед бедным домиком с каменной крышей и множеством красивых деревьев вокруг.

«Вставай, чадо, вот мы и приехали до земного жилища нашей Владычицы, здесь мы много увидим и услышим». Тихонько сойдя с кареты, я перекрестилась и пошла вслед за своими путеводителями вглубь тенистых роскошных деревьев к замку. Старец с юношей водили меня по всем уголкам этого бедного, но уютного, чистого и опрятного жилища праведников Божиих. Все здесь выглядело как-то не по земному. Всюду светилось чистотой любовью и заботой. Благоухающие цветы, которых здесь было в обиллии, нежно шевелились, разнося свой ароматный запах, словно этим приветствовали гостей. Близ дома, под навесом, заросшим виноградом сидел смиренный, красивый высокий старец, искусно вырезал из дерева затейливые узоры, и мелодично напевал богослужебный священный гимн. В уголке на низенькой скамеечке сидела молодая прелестная не земной красоты ЖЕНО, перебирала грибы, нанизывала их на ниточку, и бережно складывая в расписную зеленую плетеную корзинку, тихонько, нежным лаковым голосом подпевала старцу. Тихое, чудесное их пение, лилось словно журчавший ручеек живой воды. Закончив переборку грибов, ЖЕНО встала и быстрым ловким движением развесила их под навесом на тонкие жердочки. Словно зачарованная, смотрела я на это прекраснейшее во всем мире создание и невольно произнесла: «Чудны и дивны дела Твои, Господи». Во всем и вся она прелестна и величественна. Стройную высокую фигуру ее облегала длиная малиновая одежда, нарядно красивыми фалдами спадала к низу, придавая ей пышность и нарядность. На чуть продолговатом юном лице Её с красивым нежным загаром ярко отражались целомудрие,

386

смирение и кротость. Густые черные, красиво выгнутые брови, придавали лицу строгость. Тёмно-карие прелестные глаза ее, светились как ясные звезды любовью, нежностью и состраданием. Ровный не длинный нос и нежные, чуть полноватые уста, беспристрастные творившие молитву дополняли её красоту и целомудрие. Из подтонкого, прозрачного густо-сиреневого покрывала покрывшего Её голову, виднелись темные вьющиеся волосы, сзади туго заплетенные в длинную косу. Во всех членах и движениях, таилась в ней неземная внутренняя сила и величие.

По окончании работы Пресвятая Дева помыла руки в глиняном сосуде, подошла к старцу, что-то тихо сказала ему на древнем еврейском языке, поклонилась и тихими неслышными шагами направилась в дом. Сотворив молитву, путеводители вслед за Матерью Божией повели меня в жилище Девы Марии. В бедной, но чисто убранной комнате, куда привели меня путеводители в уголке, с левой стороны от двери стояла опрятно убранная деревянная кровать с замысловатыми выделками, видимо сделанной самим мастером старцем Иосифом. Над кроватью висела большая картина чудесной живописи, с изображенным на ней Моисеем с еврейским народом, переходящих Черное море. Близ кровати стоял большой шкаф, красиво выделанный фигурками В другом углу помещалась расписная плетеная корзина. Между окнами справа от двери стоял небольшой изящно выточенный стол, покрытый бледно-розовой скатертью, с белым нарядным рисунком. Возле него располагались несколько изящных скамеек. На середине стола в красивом глиняном сосуде стояли нежные белые лилии, наполнявшие комнату своим благоухающим ароматом. Возле сосуда большая раскрытая священная книга. Перед ней на коленях, скрестивши руки на груди, смиренно стояла кроткая святая Дева Мария.

Она читала книгу пророка Исайи. И когда она дочитала до того места, где было написано: «Се Дева примет во чрева и родит Сына, и нарекут Ему Имя Эммануил ,что значит с нами Бог».

Она подумала: «хорошо бы, быть Мне служанкой этой Девы». При сей мысли лик святой Девы преобразился и светился светом.

Очи её засветились неизреченной радостью и торжеством. Из уст ее беспрерывно исходила молитва. Она всецело погружена была в вечный блаженный неведомый для нас мир.

В это мгновение в воздухе над жилищем послышался необыкновенный шум, и все вокруг осияло светом, затем послышалось чудное пение священных гимнов. Небольшая комната, расширилась, все в ней оживилось, наполнилось благодатной радостью и светом. Я стояла возле своих путеводителей, в страхе смотрела на происходящее и тихо творила Иисусову молитву. Стоявший рядом со мной старец тихонько шепнул мне: «Смотри, чадо, зорко за всем и не убойся».

387

Сейчас будет сошествие Духа Святого на Святую Деву Марию, молись и не страшись. В мгновение ока раскрылась комнатная дверь и осветилась ярким сияющим светом. В комнату вошел величественный высокий стройный неизреченной красоты юноша в длинной белоснежной сияющей одежде. Пышные вьющиеся русые волосы красиво обрамляли его прекрасную голову. Лик Его озарен был неизреченные божественным светом; прекрасные очи его светились нежной ласковой любовью. В левой руке он держал райскую благоухающую ветвь, от которой благоухающий залах распространился по всей комнате и далеко за пределами ее, «Это небесный вестник, Архангел Гавриил явился к Деве Марии с благой вестью» - тихо шепнул мне старец. С радостной нежной улыбкой на устах небесный благовестник предстал пред святой Девой, и приветствуя Её, вручил Ей красивую райскую благоуханную ветвь.

Затем возвел очи к небу, поднял вверх правую руку, и опуская ее на голову святой Деве, громогласно произнес: «Радуйся, Благодатная - Господь с Тобой, благословенна Ты между женами». Увидевши вестника, Она смутилась слов его и спросила: «что это за приветствие?» Архангел сказал Ей: «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога, Ты зачнешь во чреве, родишь Сына, наречешь Ему имя: Иисус, Он будет велик и наречется Сыном Всевышнего и даст Ему Господь престол Давыда Отца Его и будет царствовать во веки и царству Его не будет кон -ца».

Мария спросила благовестника: «Как это будет, когда я не знаю мужа», Архангел сказал Ей: «Дух Святой найдет на Тебя и Сила Всевышнего осенит Тебя, поэтому и рождаемое наречется Сыном Божиим».

Елисавета родственница Твоя, неплодная, в старости зачала Сына уже шестой месяц. Не смущайся, Мария , ибо у Бога ни одно слово не останется бессильным. Тогда Мария тихо кротко сказала: «вот я раба Господняя, да будет мне по слову Твоему».

Архангел Гавриил благословил Её и удалился. Вслед за архангелом послышался сотрясающийся воздушный шум. Комнату озарил яркий ослепительный сияющий свет. Осененная небесным светом святая Мария продолжала смиренно стоять на коленях с крестившимися руками на груди. Прекрасный лик Её всецело предан был молитве, очи полуопущены к низу, уста полуоткрыты. Ослепительный сияющий свет повторялся трижды. В третьем молниеносном свете, перед Марией явился Господь, Сын Божий в сиянии огненного столпа, исходящий свет от Него превышал во много тысяч раз Солнце. Очи его светились не изреченной мудростью, любовью и величием.

Ослепленная великой славой Господней, я упала на землю и беспрерывно повторяла молитву: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, создавший небо и землю».

388

Старец помог мне подняться, быстро извлек из одежды своей сосудик с водой, налил в маленькую чащу, дал мне испить, ободряя и напутствуя не страшиться и зорко смотреть. Я видела, как от животворящего Божества исходил неизреченный силющий огонек и молниеносной струйкой направлялся и входил в полуоткрытые уста Пресвятой Девы Марии. Огненный столп, в коем находился Господь, Сын Божий, уменьшался с каждым мгновением. Со страхом в сердце, я упала с молитвой на землю, и положила земной поклон. Над головой у меня что-то трижды прозвучало наподобие мелодично-умиленного музыкального инструмента. В звуках его слышалось и чувствовалось хвала, благодарение и слава Творцу.

К нему присоединилось чудесное пение священных песен небесных певцов. Сколько продолжалось мое забвение, не знаю, когда же я встала с земли, в комнате, кроме меня, никого уже не было, все мгновенно миновало в неизвестном для меня направлении. В великом изумлении и недоумении, стояла я одиноко, в опустевшей комнате, читала Иисусову молитву. Помилуй меня Боже и тихо плакала. Мысли мои витали далеко за пределами земли, только что мной видимого в забвении.

Я думала о вечной блаженной жизни, о избранных которые удостоились унаследовать ее. Размышляла я и о нашей Владычице усердной... Какого величия и славы достигла Она своей непорочной, чистой, святости жизнью. Какое великое достоинство Ее перед Господом Богом. Видимо более чистой кроткой и смиренной чем Она на земле никого не было. Только поэтому Господь через нее воплотился и родился.

Боже, какая там в райских чертогах Твоих прекрасная светлая жизнь... Какие там чудесные прекрасные райские дворцы и благоухающие цветущие сады... Какая там чудна музыка и пение, От переполненного сердца духовным миросозерцанием я подняла руки к небу и воскликнула: «О Боже, Боже, как чудны и дивны дела рук Твоих, помогай мне Боже творить волю Твою и сподоби стать по правую сторону с избранными овцами Твоими. Прости мне Боже, все согрешения мои, помилуй и избавь душу мою и всех кающихся от ада преисподней, ибо Ты любвеобилен и милости Твоей нет границ. Помоги мне, Боже, ибо я изнемогаю, душа моя скорбит и жаждет покоя. Умоляю Тебя от всего помышления, прости и помилуй тех, которые не до конца прогневали Тебя». Скорбную молитву мою прервал старец. Тихо войдя в комнату, он быстро подошел ко мне и сказал: «Рановато нам, чадо, помышлять о покое, ибо дел у нас во еще сколько - старец провел себя по шее, что означает много.

Дела Божий надо творить ежедневно, ибо вера без добрых дел мертва. Узок и тернист путь к спасению, но идущий им и творящий добродетель до конца

389

унаследует обетованную землю. Увы! как страшны ад и бездна преисподней, и великое горе тем, кто туда попадает.

Последние слова старец произнес с печалью в голосе и со слезами на глазах. Он помолчал немного, затем приклонил колена, положил земной поклон вместе со мной, быстро встал и направляясь к выходу, повелел мне живей следовать за ним.

Старец привел меня на возвышенное место близ того родника, из которого Матерь Божия брала воду. Там нас уже ожидал наш юноша проводник.

Он поставил меня на камень, усланный зелеными листьями, который находился на вершине холма, и повелел мне внимательно смотреть на небосвод. Вскоре я увидела, как из-за облаков появлялись сонмы сонмов ангелов, архангелов, херувимов и серафимов, словно плывя по воздуху, двигались они красивыми стройными рядами, пели чудные ангельские священные песни с мелодией, не-вместимой человеческому разуму. Небосвод озарился неизреченным божественным светом, вселенная наполнилась благоуханием. В природе ликовало творение. Вслед за ангелами отверзлись первое, второе и третье небо, и я увидела Небесный Иерусалим. О его славе и величие рассказать не возможно, оно не доступно человеческому разуму. В дивных райских садах, дворцах, в сиянии неизреченного света ликовали сонмы сонмов святых, прославляли Творца.

Длинные сияющие одежды небожителей переливались на их красивых изящных фигурках. Одежды на избранных отделялись одни от других расцветкой, на ангелах они были белоснежные, на пророках - солнечные, на апостолах -небесные, на мучениках - светло багряные, на девственниках и на монашествующих - с легким розоватым оттенком. Все избранники ликовали и пели причудные священные песни. Пение их славилось с ангельским и наполняло собой всю вселенную Если бы видел земной человек эту неизреченную красоту и славу небесную, тогда бы не было на земле разврата, зла, лжи и неправды.

Перед престолом в огненном свете явился Господь во всей славе и величии сдвенадцатью архангелами, осеняя благословением вселенную.

Он простер к земле руки и повелительно громогласно провозгласил: «Народ мой, удалитесь от беззакония, хулы, клеветы, лжи , мерзости и зла, покайтесь, покайтесь ибо суд мой приближается, которого не избежит ни единая душа, внимайте гласу призыва моего, приходящего ко Мне не изгоню, будут там, где Я. Всех прочих нечестивых беззаконников участь в вечном пламени адского селения, где будет плач и скрежет зубов. Возлюбленные дети мои, бодрствуйте, удаляйтесь всякого зла, и беззакония, любите друг друга. Как я возлюбил вас, будьте истинны, кротки, смиренны, терпеливы, воздавайте за зло добром, врагов ваших благословляйте, болящих посетите, престарелым, немощным помогайте, Храмы Божий чтите, свято и вносите по-возможности лепту в них удаляйтесь вся

390

кого рода беззакония, кайтесь, ибо се гряду скоро». Ослепленная Господним неизреченным светом, Его силой и Величием, я простерла руки к небу и воскликнула: «Всемогущий Боже мой, помилуй меня, прости все мои тяжкие прегрешения и избави от вечного адского мучения душу мою и со страхом упала на землю повторяя молитву мытаря: «Боже милостив будь ко мне грешней». Юноша помог мне подняться благословил, а старец подкрепил меня благодатным хлебцем и водой. На небосводе, где только что я увидела сонм ликующих ангелов и святых, все уже было сокрыто, только благоухание свидетельствовало о недавнем присутствии небожителей, но и она скоро удалилась вслед за ними. Я стала возле своих путеводителей оцепененная впечатлением всего, только что мной виденного, и слезы катились у меня по щекам. Юноша взял меня за плечо и тихо лпсково сказал: «Возлюбленное чадо, успокойся, повернись лицом к северу и внимательно наблюдай. Сейчас перед нами появится царство сынов погибели». В мгновение ока с великим шумом и гулом потряслась земля. Перед нами появились страшные смрадные адские владения с ее князем-драконом, его прислужниками и обитающими там трешниками. Вселенная мгновенно наполнилась едким, вонючим смрадом, исходящим из бездны. Смрад проникал в рот, нос, уши. Меня тошнило, кружилась голова как от угарного газа, весь организм наполнился тяжестью, страхом и унынием. Над адской бездной носились бесчисленная тьма демонов с диким страшным визгом и воем, налетали они на несчастных страдальцев и жестоко истязали их всякими приемами.

В числе несчастных страдальцев, я видела некоторых своих знакомых усопших и живых, но уже стоявших там над пропастью. Смотря на это ужасающее зрелище, горько плача, я протянула руки к небу и умоляюще закричала:

«Боже, Боже, Ты долготерпелив, и милость Твоя безгранична. Прости и помилуй этих несчастных и избавь их отэтих гнусных, жестоких истязателей.

Стоявший возле меня старец тихо сказал мне: «Смотри чадо, зорко и внимай, что ждем всякого нераскаянного грешника, переходящего в сию жизнь. Пусть каются, и каются слезно». Затем старец с юношей осенили бездну крестным знамением, и земля мгновенно соединилась, закрыв собой странное адское царство. Затем юноша подошёл ко мне и тихо ласково сказал мне: «Возлюбленное чадо, на сей раз в назидание, ты видела многое доброе и худое и страшное. Придешь домой засвидетельствуй всем близким обо всем, что видела и слышала. Пусть строго внемлют сему, каются, творят ежедневно добродетель, ибо грешат ежеминутно, и грехи их превышают в сотни раз добродетель. Пусть строго боятся клеветать, убивать во чреве своих детей, сквернословить, хулить, злословить, осуждать, тщеславиться, насмехаться, упиваться вином, блудом, садомскими грехами, ростовщичеством, проявлять гордость, превозноситься, стяжать, воровать, святотатствовать, прелюбодействовать, - ибо не едина душа, творившая эти и

391

многие другие грехи, не раскаявшись, уйдя из сего мира, не достигла блаженной жизни. Все таковые находятся в черном царстве тьмы, которую ты только что видела. Следите, дети за собой ежечасно ублажайте себя молитвой, священными книгами песнопениями. Не возвышайтесь, не пренебрегайте и не насмехайтесь над теми, кого считайте ниже своего мнимого достоинства, ибо все вы творение Божие, и никто из вас не может прибавить себе разума и достоинства, все исходит от Него и без Него ничего не может быть. Проверьте каждый себя и у каждого из вас найдется недостаток, так и тех кем вы пренебрегаете и считаете ниже вашего достоинства. У Господа они будут превыше того, кто здесь унижает их. Смиряйте себя, живите в любви Божий, наставников своих уважайте. Молитесь друг за друга. Храм Божий посещайте с усердием, выделяйте лепту в Храм по достатку вашему, не слушайте советов лжеучителей, которые наставляют вас против Церкви Божией и священнослужителей.

Молитесь за пастырей своих, не осуждайте их, ибо за сей грех строго взыщется в онный день. Если пастырь ваш согрешает, молитесь за него усердно, ибо дьявол за священным саном и монашествующими рыкает во много раз больше, чем за простым христианином.

Посещайте болящих, немощных, престарелых, сирот, бедных вдов, помогайте им, чем можете, ибо так заповедывает Отец наш Небесный. Не делайте распри между собой, и не вините других в сотворенных вами грехами, при каких бы обстоятельствах вы их не творили. Вините строго себя, а никого другого. Кайтесь, молитесь, смиряйте себя, не глагольте много без надобности, не судите, не клевещите, не убивайте, не желай ближнему своему того, чего себе не желаешь, чти Отца и Мать свою, раздели одежду, трапезу свои с алчущим, одень нагого, странного приими, сироту призри, напой жаждущего, а тогда прииди и рассуди, -так говорит Господь» - сказал юноша. Он помолчал немного, а потом тихо сказал: «Теперь возлюбленные мои, я ухожу от вас» - Он показал на небо, - пребывайте в мире, в нужное время я приду за Тобой. Он поднял вверх руки и произнес: «Благословен Господь Бог наш и благословен путь Твой к дому твоему, да хранит тебя Господь Бог в пути твоем. Аминь».

Мы с старцем повторили. Аминь.

Благословивши меня, юноша стал на тот камень, где он ставил меня смотреть на ликование и стал медленно отдаляться от нас к облакам. Мы с старцем проводили его глазами, пока он скрылся за облаками. Проводя небесного гостя, мы с старцем посидели немного на этом священном камне. Старец дал мне на дорожку вкусить немного хлебца, испить водички и повелел идти домой. «Теперь, чадо, иди и отдыхай, ты много в сей раз потрудилась. Как отдохнешь, все расскажи ближним, что мы грешные сподобились видеть и слышать в сей раз».

392

Давая мне наставление, старец привел меня к роднику. Здесь мы омыли лице, руки и ноги. Он сорвал три красивые, благоухающие лилии, росших близ родника и вместе с тремя хлебцами дал мне. Затем вывел меня на возвышенное место, откуда бесконечной лентой тянулась ровная дорога.

«Воттвой путь» - сказал старец, - указывая на дорогу, - иди с Богом».

Он поднял над моей головой руку, трижды благословил меня и отпустил с миром. «Иди, дитя, отдыхай, -сказал старец, -до следующей встречи». Спускаясь с горки, я открыла глаза. Было восемь часов утра.

393

Под день памяти Матери Божией Успение 1983г.

Видела я во сне необъятное поле. На поле - золотистую, спелую пшеницу. Я нарвала васильков и колосьев и села у дороги, разложила все это. Любуясь этой красотой, вспомнила, как в детстве я бегала по такому полю, срывала васильки и плела себе венок, надевала на голову, нарывала колосьев ржи и ела, потому что всегда была полуголодная.

Размышление мое прервал дедушка (старец). Он тихо, незаметно, бесшумно подошел ко мне и также тихим голосом заговорил:

- Чем ты тут занимаешься, чадо?

Я от неожиданности вздрогнула и вскрикнула:

- Ой, Боже мой, откуда ты взялся?

Старец улыбнулся, погладил меня по голове и ласково сказал:

- За тобой пришел, чадо. Ишь, куда запряталась, еле нашел, Ну-ка, вставай, пойдем сейчас кАлександре, матери Григория.

Я встала. Он взял с земли колосья и цветы, осмотрел колоски со всех сторон и сказал:

«Вот-вот жатва подойдет, а мы с тобой еще не готовы. Дел-то у нас - вон сколько. И старец провёл себя по шеи рукой, что означало, очень много у него дел. Он сплел мне венок, насколько хватило у меня нарванных цветов, и, отдавая его мне, сказал: «Тебе еще надо много трудиться, рвать цветы, а я доплету тебе венок. Ну, чадо, сотворим молитву и в путь».

И старец поднял кверху руки, предстал в молитве. Я присоединилась к нему. По окончании молитвы старец благословил меня, дал мне съесть хлебца и мы пошли по высокой, золотистой пшенице. Шли долго этим полем. В конце пшеничного поля нас встретил молодой, неземной красоты стройный юноша, со светлой улыбкой. Он приветствовал нас, поговорил о чем-то с дедушкой, и тихо, ласково пригласил в свою карету, которая стояла вблизи нас. Я вначале ее не заметила за высокой пшеницей. И только теперь, когда юноша указал, я увидела карету и впряженных двух прекрасных лошадей. Дедушка посадил меня, рядом со мной сел сам. Юноша стал управлять лошадьми. Он махнул рукой и кони понеслись по зеленой лужайке. Мне казалось, что кони не касались земли. Из-под их копыт летели огненные искры. Мы мчались непроходимым лесом и долиной, пока не достигли высокой, недосягаемой горы. Здесь кони остановились. Мы вышли из кареты и дедушка сказал: «Возблагодарим Господа». Пока мы пребывали в молитве, путник наш - провожатый, бесследно удалился. Мы с дедушкой остались вдвоем у подножья страшной горы. По окончании молитвы дедушка сказал мне: «Теперь, чадо, мы отправимся на эту гору, а оттуда, к Александре останется недалеко. Следуй за мной, чадо».

394

И он начал подниматься на гору. Дедушка так легко и быстро поднимался, буд-то по равнине шел. А мне было очень трудно взбираться и успевать за своим путником. Я очень отставала от дедушки, он часто останавливался и ждал меня. Добравшись до половины горы, я больше не могла идти и в изнеможении упала ниц лицом. На помощь ко мне поспешил старец. Он подошел, поднял меня, дал мне хлебца и воды, которой запасся, и спросил: «Что, чадо, тяжело? - я утвердительно кивнула головой. Ну, крепись, сейчас нам придет подмога». Не успел старец окончить слова, как к нам от подножия горы мчалась какая-то странная неземного устройства машина. Она, словно летела на гору с неуловимой быстротой. Подъехали к нам и остановилась. Из нее вышел такой же красивый, кудрявый юноша, как прежний, который мчал нас в карете, только одежда на нем была иного кроя и цвета, у первого - белоснежная, а у этого - слегка лазурная. Идя из машины, юноша подошел ко мне, улыбнулся и спросил:

- Что, чадо, устала, тяжело идти?

- Оченьтяжело - ответила я.

- Да, в царство небесное путь далек и тернист. Не так легко и не так скоро туда попадают. Помнишь, тебе эти слова были сказаны в твоем первом сновидении, когда ты еще жила у Пелагеи. Итак, чадо, ни один праведник не достиг вечной, блаженной жизни, без великих трудов, добродетелей и подвигов. Знай же это, и всем так свидетельствуй. О том, что царство небесное усилием берется так же написано в Святом Писании. Ну, чадо, садись в мою колесницу, я подвезу до вершины горы, а потом тебя наш любимый старче доведет в назначенное место.

Юноша открыл свою, как он назвал, карету и пригласил нас с дедушкой заходить. Дедушка, как всегда, посадил прежде меня, потом сам сел. Юноша нажал на кнопку, которая располагалась спереди, на спинке и она вихрем помчалась в гору. Я от страха прижалась к дедушке и читала Иисусову молитву. Не успела 20 раз прочитать молитву, как карета остановилась на самой вершине горы. Попрощавшись с нами, юноша помчался назад. Выходя, дедушка спросил меня:

- Что, чадо, страшновато было ехать на такой скорости? Я ответила:

- Вы все видите и знаете, как я от страха тряслась и молилась.

- Но все уже позади, чадо, теперь твори молитву, а готом пойдем в гости к Александре.

Я начала молиться, и дедушка молился вместе со мной. По окончании молитвы, я огляделась. Гора была огромного размера, с ее вершины было видно все далеко вокруг. Дедушка приказал мне следовать за ним. Мы пошли на север. Достигнув окраины вершины, я думала, что мы будем спускаться, но дедушка остановился и сказал мне: «Смотри, чадо, сейчас к нам приблизится адское селение, и мы увидим все, что там творится, и Александру». Через некоторое мгновение я увидела, как трижды ударил великий гром, земля разверзлась, и перед нами

395

предстало адское царство. Я от страха пала на землю и, оглушенная громом, неподвижно лежала, пока дедушка подкрепил и исцелил меня. Он коснулся моей головы, рук и ног, омочил их водой, и я пришла в чувство. Затем дал мне кусочек хлебца, отчего я окончательно окрепла. «Ну, теперь, чадо, вставай, мы уже в гостях у сатаны. Пойдем потихоньку, а ты зорко все осматривай, а потом расскажешь Григорию и другим».

Шли мы к Александре, знакомыми мне уже путями, проходили множество страшных, смрадных, гнусных мест, огненные озера, бездну, где грешники в неистовом мучении вопили, стонали, плакали и скрежетали зубами. Здесь было сыро, зловонно и носилось несчетное количество пресмыкающихся. Иные места мне были незнакомы.

Мои путеводители, меня туда не водили. Я их видела впервые. Над всем дьявольским обиталищем, как пчелиный рой, носились демоны - каждый по своим заданиям. Вид их до того

гнусен и ужасен, что одного их присутствия становится страшно, нападает тоска, уныние и ужасное тяготение. В общем, рассказать об этом невозможно, ибо там все устроено иначе, чем на земле, а по-земному страшно и тяжко. По таким местам шли мы долго, кое-кого я видела из отошедших знакомых, которые ходили в церковь, но страха Божьего у них тогда не было, и творили они всякое беззаконие - сквернословили, лукавили, клеветали, осуждали, извергали из чрев своих младенцев и научали этому других, а уходя из сей жизни, не приносили полного покаяния, и не творили добрых дел. Старец сказал мне: «Видишь, чадо, где находятся маловерные, лукавые христиане, а на земле за них говорят, что, мол, добрая была покойница, или покойный, царство ему небесное, он достоин был райских селений. И вот ты видишь, чадо, чего удостоились эти лукавые, хитроватые и льстецы. На земле определяют человека по одежде и красноречию. Здесь, Господь, воздает каждому по его доброте, смирению, вере, надежде и любви к Богу. Так и всем свидетельствуй, чадо, что красивая, драгоценная одежда, красота человека, красноречие и богатство, не спасет его души, и не выкупит он богатством своим себе царство, небесное. Ибо написано - какой выкуп дашь за душу свою? И нет памятования после смерти о тебе, во гробе, кто будет славить тебя? Тщеславятся, хвалятся, возносятся перед человеками таковые, кто сильней, да язык поострей, а здесь низко падают, да отбывают сроки наказания в этом гнусном, смрадном царстве, а иные и бессрочное адское житие уготовили себе. Вот теперь и вопиют горьким рыданием о помиловании. А у демонов нет милости и сострадания - одно зло, ненависть и лукавство».

В беседе с путеводителем, мне было легче идти, и страх отходил от меня. Наконец, путеводитель, мой дедушка, вывел меня в место, где было чище и светлей. Здесь меньше слышались вопли вопиющих грешников, меньше носилось бе

396

сов. Здесь, я увидела множество мрачных зданий, стоявших ровными рядами, образуя, как бы улицы. Окна и двери этих зданий были черные, как ночь и на каждой двери изображен сам князь этого царства, во всей славе и величии. У дверей каждого жилища стояли демоны-охранники. Путеводитель - дедушка подвел меня к десятому зданию. У дверей нас встретил сторожевой демон. При виде праведника, он сжался в комок, и дрожа, визгливо пропищал: « Чего тебе здесь надобно, лохматый Божий слуга? И не дожидаясь ответа, добавил, я думаю, что ты не пришел похитить у нас душу... Только что два ваших лукавых собрата, отняли и увели от нас три души. Представили неверно фальшивые хартии, орали тут, что за них, мол, усиленно ходатайствовали родственники, и церковь, и Всевышний Бог их оправдал, мол. После долгого препирательства все-таки увели окаянные злодеи. Силищи у них куда больше, чем у нашего князя». Выслушав гневные, лукавые слова демона, старец, улыбаясь, смиренно повелел демону открывать дверь. Демон снова сжался, притих и открыл дверь. Старец (дедушка) повел меня длинным, мрачным коридором. В конце коридора, мы спустились по ступенькам вниз. Там я увидела еще коридор. Старец подвел меня к первой от ступенек двери, открыл ее и приказал мне входить. В комнате было темно, сыро и очень холодно. На полу я увидела несколько сидящих женщин. Они смиренно сидели, прижавшись друг к другу, и тряслись от холода. Старец подошел к одной из них и тихо, ласково сказал: «Вставай, Александра, к тебе гости пришли, иди, расскажи нам о своей жизни, ибо Григорий, сын твой, скорбит и хочет знать о твоей участи, вот ты и поведай болящей все как есть». Александра медленно поднялась и, дрожа всем телом от холода и плача, подошла ко мне и безмолвно стояла, пока я не спросила ее: «Что, вам, Георгиевна, холодно?» Она еще больше заплакала и утвердительно кивнула головой. Потом, тихо, медленно спросила: «Как там дети - Григорий, Мария и Нюра?» Я ей все подробно рассказала о них, от ее отше-ствия и до сего дня. Рассказала, что Григорий очень болел, и Мария под аварию попала, но сейчас все благополучно. Выслушивая мое повествование, лицо ее то просветлялось, то принимало скорбную позу. Рассказав о земном, я спросила ее: «как вы тут поживете?» Она, горько сокрушаясь, так же тихо начала мне рассказывать о своей участи:

«Когда перешла я из той жизни в эту, до сорока дней, я проходила мытарства. Какая эта, ужасная пытка. Эти мытарства. За всякий грех разного рода испы-тываются отдельно, не на одном мытарстве, каждое мытарство имеет как-бы самостоятельное отделение и на каждом разное испытание. Особенно строго, беспощадно испытываются и истязаются за хулу на Святого Духа, за извержение из чрева своих младенцев, и еще больше испытываются и получают наказание наставляющие на этот грех, за ними идут клеветники, убийцы, самоубийцы, лжепророки, пьяницы, сквернословы, гадатели, чародеи, святотатцы, грабители свя

397

тыни, разбойник и предатели, прелюбодеи, блудники, содомские грешники, лукавые, тщеславные, гордые, лжепастыри, лжемонахи и прочие. По мытарствам нас ведут два ангела - хранитель и сопровождающий. Хранитель следит за демонами, что бы они не истязали, не устрашали душу, а сопровождающий ангел предъявляет старшим демонам все добрые дела каждой души, которые записаны в его книге. Демоны на мытарствах очень злы и беспощадны, и если бы не ангелы, то они готовы растерзать каждую душу попавшую к ним. Сами демоны гнусны, смрадны. Вид их страшен и ужасен. Каждая идущая душа, видя их, вся трясется и клацает зубами, но идти надо, другой дороги нет. Больше всего демоны задерживают души на мытарстве блуда, прелюбодеяния, хулы на Святого Духа, и за извержение из чрев младенцев и содомских грехов». Она помолчала, а потом продолжала: «Очень малая частица избегает этих мытарей, и очень мало оправдываются, и чистыми их уводят ангелы в вечную блаженную обитель. А таких, как я, не вполне раскаянных, нерадивых - тьма, и все они несут наказание, каждый по своим делам. Одним легче, другим тяжче, и сроки каждому разные, от одного года и до пятидесяти лет, а иные до страшного Господнего Суда, тут будут маяться во тьме. Меня, за мои грехи, на двадцать лет сюда заключили ангелы: за извержение из чрева четырех своих чад, и за совет другим, которым я советовала: На что они нужны? Да и другие, многие грехи я не считала за прегрешение, как осуждение, пересуды, обман и другие. Я так настрадалась в этой холодной, темной камере, что строго передаю своим чадам и другим, пусть каются и не повторяют смертных постыдных грехов. Передавай всем, что здесь несут тяжкие наказания все нераскаянные. Дочери моей, Нюре, передай, пусть строго, искренно кается за извержение из чрева младенцев и в других преступлениях и не советует детям своим извергать чад из чрева, не говорит, что куда их с таким драконом приводить. Пусть знают, что здесь есть жизнь и мучение вечное. Пусть приобретут страх и веру, что, скоро они станут, как ия на отчет перед Праведным Судьей».

Она замолкла, и только горький плач нарушал тишину. Сидевшие на полу женщины, тоже засокрушались. Немого успокоившись, она снова заговорила: «Передай детям моим, что и отец уготовил себе место в адских селениях. До суда Господнего, он будет здесь сидеть в темнице, на коленях да сокрушаться, отбывать свой срок, а там, куда Господь определит его, не знаю. Передай девкам и Григорию, пусть помогают мне, чем могут. У нас большой праздник бывает, когда нам приходит подкрепление с земли. В особенности, нас облегчает, и утешение великое приносит большая просфора, за нас поданная.

«Это когда служится по усопшим литургия,- пояснил мне дедушка и ежедневное монастырское поминовение на богослужениях, поданная вами как на вечность, дает великое облегчение и просветление усопшим, у которых грехи не к смерти, творите за них сию добродетель и милостыню за них, побольше творите,

398

это будет великая польза для усопших и ходатайствующих за них, вменится в праведность. Свидетельствуй, чадо, всем о сем, пусть не приобретают себе сокровища на земле, где моль и ржа истребляют все. Пусть строго осудят себя за свои неразумные, гнусные, грязные проделки и усиленно заглаживают их множествами добрых дел. Многие, по неразумию своему, жалеют безбожных детей своих, да внуков, копят для них деньги, приобретают для них драгоценности, золото, меха, ковры и прочее, и не думают таковые, что их предки здесь страдают в темницах, да холодных камерах. Нет им дела и до тех, которые на земле страдают и нуждаются в куске хлеба насущного. Они не знают болящих, страждущих, всецело служат мамоне и приумножают себе тяжесть грехов и осуждение. Свидетельствуй, чадо, всем близким и другим о этом. Сей им доброе семя. Оно процветет в некоторых добрых душах и даст плод».

Александра продолжала: «За Григория, я очень рада, и безгранично благодарна Богу и тебе, да вознаградит тебя Господь, за всю твою доброту и твое доброе сердце. Скажи ему, что мне еще здесь два года нести тяжбу, а там, куда определит меня Господь, неизвестно».

Она опять горько заплакала и сквозь слезы тихо повторила несколько раз «Умоляю вас всех - молитесь обо мне великой грешнице. Я вижу просвет от ваших ходатайств. Всем вам, великое благодарение». Она еще хотела что-то сказать, но старец повелел мне прощаться. На прощание, она очень просила приходить к ней еще, всем кланялась. Попрощавшись с Александрой, дедушка вывел меня из черного царства и возвел на высокую красивую гору. Оттуда я видела небесную обитель, ее неизреченную красоту, с его чудными дворцами, рощами, садами, и райскими жителями. Оттуда до меня доносилось чудесное пение и музыка. Я закричала: «Дедушка, как там чудно и красиво! Пойдемте туда. Я подняла к небу руки и открыла глаза».

399

О Александре. В ночь с 8-го на 9-е декабря 1983 года

В ночь с 8-го на 9-е декабря 1983 года, в сновидении, пришли ко мне старец с юношей. Юноша подошел к моей кровати, благословил меня и тихо, повелительно сказал: «Вставай, Мария, быстро собирайся, и мы пойдем к Александре. Ты посмотришь ее новое место жительство, которое даровал ей Всевышний после ваших усердных прошений о ней».

Я быстро встала и собралась в дорогу. Старец повелел всем стать на колени, и мы все трое преклонили колена перед Господом, прося благословения на путь. Затем, старец всем дал испить благодатной воды, благословил нас, и мы отправились в путь. Юноша, как всегда шел первым, как путеводитель, я следовала за ним, а старец шел сзади, как бы сопровождая и охраняя нас.

Шли мы очень долго всякими страшными дорогами, пустынями, где жара достигает до 60°-70° С. Проходили мы и темными смрадными жуткими местами -там слышались стоны, вопли и плач вопиющих нераскаянных грешников о помиловании. Бесы так носились с ужасающим воем и свистом. Воздух здесь был до того смраден и вонюч, что я задыхалась, кашляла и не могла идти дальше. Видя мое изнеможение, старец дал мне испить немного воды, которую он нес с собой в своей одежде. Выпивши воды, я ободрилась, и зловонный запах удалился от меня. Мне стало легче идти, мы долго еще шли мрачными, тёмными и горящим серным огнем местами. Как там ужасно, тяжко страдают все нераскаянные, беззаконники и хулители Бога.

В этом страшном месте, я видела некоторых знакомых и двоюродного брата Алексея. Увидя меня, он издали протянул ко мне иссохшие, костлявые руки и с горькими рыданиями, завопил: «Боже мой, Боже мой, что же я натворил, непутевый богохульник, нет в моей земной жизни ничего доброго, одни мерзкие, богохульные грехи. О, Боже мой, Боже мой, какой же я был негодяй. Только жил да Бога и Матерь Божию и всех святых хулил, даже в кровь Господа ругался, а Господь ее проливал за нас на кресте. Кощунствовал на Бога и на святыню и к Григорию относился с насмешкой, когда он говорил о бессмертии души и вечной жизни. Пусть он простит меня за все. Как мерзко и нагло обращаются с нами демоны, какие они дерзкие, жестокие и безжалостные. Этого не испытавши, не объяснить -Господи, если была возможность возвратиться на землю и начать жить снова, теперь бы я никогда не повторил своих мерзких поступков, которые я творил прежде. Но горе, - нет возврата отсюда во веки, и нет покаяния здесь. Тут ничем не откупишься, а что посеял там, то здесь пожнешь. Ты видишь, сестричка, сколько здесь нас страдальцев и все такие, как я - богохульники и беззаконники. Отец мой тоже тут, в смраде находится. Он не лучше меня был, хулитель Божества, и загробную жизнь абсолютно отвергал, в Бога тоже не верил. Вот и воздается нам по

400

делам. Дед Кузьма, тоже хорош был, и он получил по заслугам, в смрадной темнице с казюлями сидит. Ох, и змей был, над семьей да невестками уродничал ужасно, да от скупости лопался. Ну и гоняли его демоны, пока ты за него не молилось. Мать моя, тоже в темноте находится, по нерадению своему к Богу и загробной жизни. Но она не уничтожала во чреве детей своих. Она бесхитростная и добрая была, но никто ее не научил закону Божьему. Она со всем неграмотная была, и за ее доброту Господь многое простит ей, если усиленно молиться за нее. Господь помилует ее, на всеобщем воскресении. Прошу тебя, Машунчик, умоляюще, помогайте мне с Гришунчиком, ибо погибаю, я несчастный. Ты знаешь, что помощи мне неоткуда ждать, ибо все родственники наши безбожные. Очень благодарю вас, что вы за меня ходатайствуете, нам намного легче и отрадней, когда вы молитесь за нас. Вот чего мы удостоились, какие сокровища для себя приобрели. О Боже, весь наш род, находится в царстве демонов. Видел я твою мать и сестру, но ты о них узнаешь после. Он хотел еще что-то сказать мне, но юноша повелел мне идти дальше.

Наконец, мы пришли в более свежую и светлую местность. Здесь не было такого мрака и зловониями, бесы не носились и не издавали своих гнусных, устрашающих звуков, которых страшатся и ужасаются все тамошние обитатели. Путеводители провели меня немного пещерными местами и вывели на лужайку. По обеим сторонам лужайки, стояло множество невысоких длинных строений. Пройдя несколько таких строений, юноша повернул влево. Мы перешли лужайку, и пошли возле строений дальше. Вскоре юноша подвел меня к дверям одного жилища, и открывая дверь, сказал: «Вот мы и пришли к Александре». Он повелел мне следовать за ним и повел меня по длинному коридору. По обе стороны коридора, расположены комнаты под номерами. Посреди коридора юноша остановился перед небольшой комнатой, на двери которой был номер 34, открыл дверь и повелел мне заходить.

Войдя в комнату, я увидела Александру, сидевшую в уголке на скамеечке, возле маленького столика. На столике, лежало множество больших и малых просфор, и горели три свечи. В другом уголке стояла кровать, хотя и бедно убранная, но чистая и аккуратная. Комната маленькая, не мрачная. Воздух здесь гораздо чище, чем был тогда, когда я видела ее местожительство двадцать лет назад. На мое приветствие, она встала, заплакала тихонько, подошла ко мне и сквозь слезы тихо проговорила: «Что же ты так долго не приходила, я все глаза проглядела, а вас никого нет. Как мне тяжко было все эти двадцать лет, и если бы не ваши молитвы и усердная помощь с Григорием, и она указала на лежащие на столе просфоры, да милостыня, подаваемая вами за меня, то мне бы быть в том мрачном смрадном месте во веки веков. Меня только сегодня перевели вот в эту комнату, а тоя все время была там, куда ты приходила ко мне двадцать лет назад. Ох,

401

Господи, и чего же я там натерпелась, и как настрадалась. Двадцать лет, для меня тянулись долгими, бесконечными веками. Какие же эти бесы страшные, мерзкие и наглые. Как ужасно видеть и переносить их, они мерзкие, наглые и постыдные. И какие тяжкие испытания приходится терпеть от этих гнусных, несносных демонов. Но по делам мне воздается. Вотчто я окаянная натворила за свою семидесятидвухлетнюю жизнь, лезла туда, куда меня не просили, Марии (Ефремовой) советовала уничтожить незаконнорожденного дитя, так она его и задушила подушками. Вот, что творили нечестивые. Четырех детей уничтожила я в чреве своем и советовала уничтожать своим кровным и чужим (то есть уничтожать Марфе, Ган-че, Анне и другим), всем говорила, на что они нужны, зачем разводить нищету? Там в загробной жизни говорили мне, отвечать придется за все. На это я отвечала: «Что всем, то и нам будет».

Гадала у гадалок и цыганок, ходила лечиться к знахаркам и к колдунам, привораживала, чт бы муж не гулял, и многим советовала, ходить к колдунам, у кого мужья гуляли или плохо жили.

Свекра (Ефимия) обижала, а также и свекровь, ругала их. На Ефимия негодовала, что он долго живет и что он обуза для семьи. Наговаривала ложно, по своему неразумию, что ему больше лет, чем было. А он был бесхитростный, добрый, незлопамятный. Отца вашего, сильно ругал за блуд ,и нас всех не обижал, во всем смирялся и всех терпел. Вот он и уготовил для себя добрую обитель. А мы, окаянные нечестивцы, смрадные пещеры да темницы с змеями и червями приобрели себе. Господи, если бы вернулась моя жизнь снова, я никогда бы не повторила этих мерзких поступков. Но, нет отсюда возврата и нет здесь покаяния отныне и во век. Это самое страшное для нас, нераскаянных. Я приносила покаяние, но некоторые грехи утаила, не хотела быть пошлой перед священником - вот и получила по заслугам.

Передай, дорогая Мария, моим всем детям и внукам, и всем, кто не чтит Господа, хулит Его, убивает во чреве детей своих, кто клевещет, злословит, сквернословит, прелюбодействует, блудничает, кто занимается содомскими грехами, гаданием, колдовством, обманом, воровством и т.п., их, всех таковых нераскаянных, не принявших святых Таинств, ждет вечная преисподняя. Передай, дорогая, моим детям, что все наше родство, за исключением Ефимия, младенцев: Виктора, Ольги, Марии, находятся в адских селениях. Одни в темницах, другие в пещерах с жабами да страшными козюлями разного рода, а иные в смрадных ямах с пресмыкающимися да с червями. Сестры мои, в особенности Марфа и Мария, чего же они только не натворили, живя на земле (и я участвовала с ними в тяжких грехах). Марфа, семимесячного дитя живьем закопала в землю, чтобы скрыть следы блуда. Отец ваш тоже творил блудные грехи с ней. А сколько блудных, мерзких грехов на ее совести с женатыми - не сосчитать. А сколько злорадных грехов,

402

сколько на ее совести лжи, хитрости и жадности? Просто вспомнить страшно, Мария (Ефремова), тоже не лучше творила, задушила нагулянное свое чадо, сплошные содомские грехи творила, не веровала в будущую жизнь, не творила добра, сквернословила, уничтожала во чреве своих чад, не учила детей закону Божьему и сама не молилась, родителей своих ругала и проклинала, детей своих кляла, пристрастна была к пересудам и клеветам, творила ближним зло. В темной смрадной пещере сидят они, с пресмыкающимися. Демоны носятся там беспрерывной вереницей, да издеваются над ними, потому что грешили беспечно и не каялись, так и уши с тяжкими грехами. Екатерине, сестре моей, лучше всех. Где она находится, нет темноты и смрада, нет демонов, и они не трогают ее. Хотя и не полностью, но основные грехи она исповедала, была очень добрая и милостивая, и чад своих во чреве не уничтожала. За ее простоту и доброту, Господь помилует ее на всеобщем воскресении, по молитвам ходатайствующих Григория и Марии.

Отец мой, а ваш дед (Георгий) находится недалеко от Екатерины. Где он находится, там мрачней и воздухтяжелей.

Он был бесхитростный, но веры истинной не было в нем. Детям своим тоже не прививал веру в Бога, и жил как все - беспечно, далеко от закона Божьего. О горе, горе нам нераскаянным грешникам, и таковых тут миллиарды. Петр брат мой, тоже в смрадной темнице с казюлями сидит, за неверие ни во что, будущую жизнь отвергал, сквернословил и хулил Господа, не минул и содомских грехов, злословия, пересудов и клевет.

Мать моя, Евдокия, тоже наказана, сидит в темнице. Для Бога жила беспечно, как и миллионы, живущих на земле. Грехов у нее было множество, но детоубийства у нее не было, она также нуждается в великой помощи, и по усердным молитвам и ходатайству земных, Господь помилует ее на всеобщем воскресении (страшном суде).

Иван (брат мой меньший) находится недалеко от сестры моей Екатерины. Его участь лучше Петра, ибо он был проще и доверчивей к Богу. По его недалекому разуму Господь многое простил ему и помилует его на всеобщем воскресении. Да и весь остальной род наш в пещерах, да в темницах обитает.

Отец ваш, тоже за блуд, сквернословие, да содомские грехи с чужими женщинами и за неверие наказан. Вы сами знаете, где он находится.

Григорию, да тебе очень великая благодарность, за то, что по вашим усердным молитвам и ходатайству я освобождена от своей страшной участий. Я опросила уАлександры: «какая благодетель им больше всего помогает и облегчает их участь?» Она ответила - видишь, сколько на столе лежит просфор больших и малых, вами присланных. Великое облегчение и утешение душам приносит когда вы подаете за нас на проскомидию. Жертва, подаваемая за нас в монастыри, на веч

403

ное поминовение, и милостина, подаваемая за нас нуждающимся, болящим и сиротам дает нам великое просветление и облегчение.

Великую помощь дает нам, когда служат за нас литургии. Тогда демоны долгое время не трогают нас, и мы отдыхаем от них. Душевная тоска не мучает нас так тяжко. Очень большую помощь дает нам, когда за нас подают милостину болящим и детям-сиротам. Но все эти благодеяния принимаются только тогда, когда это добродетели творят с усердием и сами ходатаи просят Бога с верой и надеждой за нас. Тогда их благодеяния приносят и им великую помощь для очищения грехов.

Как я теперь скорблю, как печалюсь, что я так беспечно нерадиво жила, не думала о вечной жизни! она помолчала немного, а затем продолжала: «Как хорошо, как разумно делают истинные христиане. Они не попадают сюда, где мы, и горе великое всем, не познавшим Бога и творящим беззаконие.

Еще прошу тебя, передай детям моим, пусть исправляются, пока есть у них благодатное время для покаяния и для творения добрых дел. Мария живет одна пусть, до конца своих дней живет в чистоте, трудится для Бога и творит добрые дела. Анна, дочь моя, пусть не сквернословит. Она все для беззаконных чад своих старается, им все угождает и помогает, а о душе своей не заботится. Пусть знает она, что когда уйдет из этой жизни, неверующие чада ее не будут ей помогать, ибо нет веры ни у одного из ее чад.

За Григория я теперь не волнуюсь, все у него теперь есть. Господь не оставил его, ради болящей и вера у него не оскудела, я благодарна Богу за его милость. Передай детям моим, мне теперь здесь лучше, чем было, хотя я одна нахожусь под охраной, но в комнате чистой и сухой. Нет здесь змей, и бесы не издеваются над нами. Два раза в неделю нас выводят на воздух, на два часа. Всем таким, как я, светлый юноша сказал - что на Рождество Христово, Пасху и Троицу нас будут водить в Храм на службу. Какая это радость для нас, ведь 20 лет я сидела в страшной сырой темнице, никого не видя и ничего, не слыша, кроме всяких демонских несносных постыдных мерзостей. Не забывайте за меня, помогайте, чем можете, и дети мои пусть молятся за себя, и меня не забывают.

Просила еще приходить к ней и все время помогать ей. Я хотела у нее еще спросить кое-что, но юноша сказал: «Нам пора».

Я попрощалась с Александрой. Путеводители повели меня к выходным воротам. У выходных ворот нас встретили два постовых демона. Они стояли по одному с обеих сторон. Увидя нас, жалобно завыли. Один из них, стоявший по правую сторону простонал: «Чего вы явились сюда, несносные глашатаи?» Шедший впереди юноша, осенил демонов крестным знамением и повелел им открыть дверь.

404

От присутствия небожителей, притихшие и согнувшиеся в дугу демоны, быстро открыли двери и с визгом заревели: «Уходите быстрей, не истязайте нас, своим присутствием вы жжете нас, как раскаленным железом.» Когда мы отошли немного от дверей, демоны от радости гоготали и свистели.

Оттуда мы шли другим путем. Здесь воздух чистый, благоуханный, кругом светло, солнечно, зелено. Красивыми аллеями растут здесь гигантские деревья и рощи. Здесь было множество источников с чистыми серебристыми водами. В рощах и аллеях - строения и дворцы. Я подумала, что это наверно начинаются райские селения. На мои мысли юноша ответил: «Это начинается обетованная земля, здесь будут обитать все кроткие, смиренные, добро любившие и братолюбивые, а до райских селений мы сегодня не дойдём».

Путеводители привели меня к одному из источников. Мы напились сладкой студеной воды, омылись и отдохнули, и пока мы отдыхали, старец с юношей мне давали наставление:

«Научай, чадо, близких истине, помогай им, чтобы они удалялись всякой мирской суеты, клеветы и всякой мерзости, сквернословия, зла, гордости, зависти, кощунства, богохуления, садомских и блудных грехов, злословия и осуждения. Пусть боятся творить это, ибо строго будут наказаны за эти проступки. Всякий человек, не внемлющий наставлениям истины, отвергающий закон Божий, уже осужден. И если не принесет покаяния, то да будет наследником сатаны. Ты живешь, чадо, в двадцатом веке. Люди в веке этом надменны, наглы, тщеславны, злы и богохульны. Таковые способны творить только зло, и пойдут они без суда и мытарств на вечное мучение. Сей доброе семя, чадо, ибо жатва приближается. Отберет Вышний жнец снопы с добрыми злаками, а все плевелы, не приносящие плодов, сожжет огнем неугасимым. Там будет плач и скрежет зубов. Теперь же, иди домой, чадо, и сей, что-то да прорастет».

Старец с юношей благословили меня и повелели идти домой. Я проснулась.

405

Под с 9 сентября 1985 года. О усопшем Киприане

Под 9-е сентября 1985 года, день памяти Киприана (отца Григория) видела я его в эту ночь в сновидении. Он рассказал мне, как он умер и проходил мытарства.

Девятого сентября 1972 года утром я встал с постели, умылся, помолился, немного поел и пошел во двор сушить подсолнухи.

Посушу подсолнухи, думал я, приберем с Манькой, а в воскресенье я поеду в Луганск, пойду в церковь, причащусь и схожу к Грише, они должны уже приехать с санатории.

Высыпая подсолнухи, я начал разгортать их на подстилках, чтобы быстрей сохли и вдруг прямо над ухом слышу лукавый голос: «Много загадал ты сделать, Киприан, но опоздал идти в Храм исповедовать свои грехи и творить добрые дела, раньше надо было думать об этом, теперь же все кончено для тебя. Вон погляди, за твоей душой идут уже небесные служители. Сейчас отделятее от твоего бренного тела и конец твоей земной жизни, а мы потащим твою душу прямо в свое царство».

Я повернулся лицом к говорящему и что же я увидел?! Передо мной стояли два гнусных, до дурноты, страшных чудовища. Глаза у них горели злобой и ненавистью, они не говорили, а рычали зло и гневно. Я сильно испугался и трясся, как в лихорадке, спросил их: «Кто вы такие и чего вам от меня надо?» Один из них грозно приступил ко мне и с насмешкой сказал: «Мы посланники из царства преисподней пришли за твоей нечестивой душой. Сейчас вытянем твою нечестивую отягченную тяжкими грехами душу и прямым сообщением потащим без мытарств в преисподнюю». Дрожа всем телом я взмолился перед страшилищами и стал умолять их не трогать меня, но они все нахальней приближались ко мне, клацая своими длинными страшными клыками. Из огромных пастей исходил смрадный, угарный и тошнотворный дым. Внешний вид их до того страшен, гнусен и чудовищен, что я не мог больше стоять перед ними. Я быстро поспешил в хату, они за мной. Я закрыл дверь на крючок подошел к своей постели, и вдруг снова вижу этих гнусных молодцов прямо перед собой. Как они могли зайти в хату, ведь я быстро закрыл за собой дверь, они остались на улице, - и вдруг они уже в хате. Для меня, Мария, тогда было все удивительно, что эти гнусные непрошенные вражьи - духи проникают везде и запоры наши не имеют преград. А теперь я только разумею, а тогда я был совсем слепой, и веры не было в загробную жизнь, пока все не увидел здесь. В хате эти гнусные молодцы, - продолжал Киприан,-опять предстали предо мной в том же виде и начали угрожать мне. Все наполнилось нестерпимым, зловонным смрадом и мраком. Злодеи открыли свои страшные пасти, и я не мог больше стоять перед ними. В ушах у меня сильно зашумело

406

и зазвенело, в голове закружилось и словно ножом что-то сильно и больно ударило в голову и в сердце. Я пошатнулся, схватил было за спинку кровати, но не удержался и упал на пол. Стоявшие демоны сразу бросились ко мне, но тут я увидел двух юношей в белых одеждах, которые быстро спешили ко мне. В хате у нас сразу посветлело, и воздух очистился от зловония. Увидя, не прошенных гнусных демонов, один из светлых юношей строго воскликнул: «О, враги рода человеческого, вы уже успели опередить нас. Строго повелеваю вам не прикасаться к этой душе, пока Всевышний Отец не издастповеление, куда принадлежит эта душа».

Страшные демоны немного отступили, но не ушли от меня грешного и начали спорить с светлыми юношами предъявляя все мои нечестивые грязные грехи. Я видел все свои проступки, как на ладони, где, когда и как я что нечестиво творил. Все вспомнилось мне, как будто я это делал только что. Я трясся от страха, а демоны подступили ко мне ближе и продолжали преподносить и напоминать мои мерзкие дела и грозили схватить меня и тащить с собой. Но светлые юноши повелительно строго сказали: «Мерзкие, несносные враги, зачем спешите осудить эту душу прежде Господнего суда? Прочь от души этой. Завтра Всевышний отделит душу от тела его и пойдет она с нами. Трое суток она будет ходить на земле, где захочет, затем до девяти дней будет вознесена в райские селения, потом до двадцати дней будет обитать и рассматривать обетованную землю, с двадцатого до сорокового дня душа этого человека будет введена в ваше адское демонское обиталище. В эти дни душа будет проходить, и рассматривать все свои земные похождения - добрые и тяжкие греховные дела. Оно называется поземному мытарствами.

И в каком из этих двадцати мытарств у этой души недостанет добрых дел, то ее и осудит Всевышний предварительным судом. Тогда только эта душа попадет в ваши руки, и то вы не равноправны, прибавить или уменьшить сроки и тяжести участи и всякая душа находится в ваших владениях до повеления Господа. Вы же мерзки, жалки и бессильны что-нибудь сотворить, совершить, добавить и изменить, так зачем же вы, враги, спешите прежде нас ко всякой душе. Вы не имеете силы взять душу, а опережаете нас устрашить, запугать душу своим гнусным присутствием и поведением. Прочь отдуши».

Но демоны, Мария, от меня так и не удалились. Целые сутки крутились около меня. От их присутствия со страха, я не мог прийти в себя и все рассказать. Я слышал, как Мань ка с Нюркой плакали за мной. Видел, как положили меня на кровать, слышал, как Толик звал меня и сокрушался за мной, слышал их разговор, что они говорили, мне уже конец и что надо готовиться к похоронам. Все я знал, что делалось вокруг, но говорить не мог. В таком состоянии я лежал до вечера следующего дня. Страшные демоны все это время не покидали меня. Они зорко

407

следили за моим дыханием и все время не сидели на месте, а мотались туда-сюда возле моей постели: хныкали, ревели и приплясывали.

9-го сентября к вечеру ко мне снова явились два светлых юноши. Увидя приплясывающих демонов, юноши снова строго стыдили нечестивых врагов, что они не удалились от меня, но так, как мои злые дела превышали добрые дела, светлые ангелы быстро приблизились ко мне и один из них строго сказал: «Мы пришли за твоей душой по Всевышнему Божьему повелению, вдохновенном Животворящего Святого Духа, мы отделим сейчас душу твою от бренного тела, и ты пойдешь с нами к Богу на ответ». Я хотел было закричать, что не хочу умирать, жить хочу, но один из ангелов сильно надавил мне на грудь, сердце сильно забилось, дышать мне стало тяжко. Я икнул раз, ангел надавил второй раз, я икнул еще, мне стало очень тяжко. Приоткрыв рот, глубоко дыхнув и в это время с великим трудом, и болью вышла из моего тела душа. Мне стало легко, у меня ничего не болело. Я посмотрел на кровать, где я лежал и увидел, где лежало мое бездыханное тело. Я видел и слышал, как девки мои кричали, как суетились, как мое тело обмывали и положили на скамейки. Все я видел, как меня хоронили и как поминали. Я старался, что-нибудь сказать своим детям, но они не слышали и не видели меня. Видел я, как мое тело закапывали, но мне было не больно и не страшно. Я смотрел на свое тело, как на кожу животного.

Я страшился другого, возле меня все время присутствовали демоны и всюду следовали за мной, да еще угрожали меня упрятать без суда и мытарств в преисподнюю. Но светлые ангелы защищали меня вашими молитвами и моими скудными добрыми делами. Вот, так, Мария, после похорон и повели меня с демонами страшным тяжким путем на мытарства. Путь этот тяжкий и для всех неизбежный, ты видела его не раз, когда ходила к усопшим. Ох, Мария, это я тебе рассказываю не все, что видит и ощущает всякий грешник преходящий в эту жизнь. Всего, как тут есть рассказать невозможно, оно необъяснимо потому, что на земле нет ничего подобного. Мы вам всем передаем приблизительно, а теперь я тебе расскажу, как я проходил мытарства. И он рассказал мне, как он проходил мытарства.

«Вот,что я наделал окаянный, сказал он. Жил на земле беззаконно, нерадиво, веры в загробную жизнь не было, хотя и ходил я в храм Божий и дома подолгу читал заученные с детств молитвы, но это делалось все по преданию, а не по вере. Веры истинной у меня и с горчичное зерно не было, а страха перед Богом и подавно не было, потому-то я и творил беззаконие, очень много на моей совести блудных постыдных содомских грехов, чадоубийства, которые совершались блудницами в своих чревах, а одного живого закопали. Да и с Александрой мы четырех уничтожили, одного из них семимесячного. Присваивал чужие не принадлежащие мне вещи. Много на моей совести, клеветы, обмана, много обманы

408

вал жену и врал ей всякую выдуманную чушь и все это творил непутевый ради мерзкого блуда. Очень много сквернословил, да и Бога хулил, хотя не так, как другие богохульники хулят Бога кровь Его и гроб Его и Матерь Его. Но все же вылетали богохульные слова с моих нечестивых уст, о чем теперь сильно скорблю, но это не вернешь. Во, Мария, что я натворил. Теперь до суда Божьего буду вот в этой лачужке находиться, да дьявольские всякие пасквили смотреть да слушать. На всех мытарствах меня истязали, но особенно на 16 - 17 - 18-ом мытарствах страшно было, я весь трясся от страха, все мои мерзкие блудные дела бесы представляли мне, где, когда и с кем я творил блуд и все мерзкие содомские грехи. Они представляли и копировали все мои мерзости детально, где и с кем я пил, где и когда Господа хулил, где и когда занимался, указывали все места моих злодеяний, даже дни и часы. Я видел, что делал на земле нечестивый, как будто сегодня я творил все это. От стыда и трепеща от страха, я колотился, как в лихорадке и стучал зубами. Мне и самому было стыдно, пошло и гадко смотреть, непутевый, не думая о том, что это пошло, мерзко и за все это рано или поздно стану на ответ. Вот когда я познал истину, призрел на свои тяжкие, мерзкие грехи, когда бесы мне все показали, что я творил на земле, и чуть прямо с этого мытарства не утащили в преисподнюю, да если бы ангелы не защитили меня, то бесы упрятали меня в преисподнюю.

Ангелы преподнесли демонам мою добродетель 500 руб., которую мы с Марией дали болящей в помощь на покупку ей хаты. Вот, Мария, как дорого ценится милостина, подаваемая болящим. Ты говори всем, чтобы побольше и с усердием подавали милостину нуждающимся, неимущим и болящим на одре лежащим. Пусть дети мои искренно каются и творят побольше добродетели, чтобы побольше и с усердием подавали милостину нуждающимся, неимущим и болящим на одре лежащим. Пусть дети мои искренно каются и творят побольше добродетели, чтобы не постигла их моя участь или как их матери. Из двадцати мытарств, я окаянный блудодей беспрепятственно прошел только 19-е мытарство - ересей, 20-е мытарство - жестокосердия и немилосердия, мытарство 15-е чародейство и мытарство 7-е сребролюбия и скупости, так как я никогда не был жадный к деньгам. А все остальные мытарства я проходил с великим трудом, ужасом и страхом. И на всех этих мытарствах бесы преподносили все мои нечестивые земные проделки. Ангелы не могли меня оправдать перед бесами, потому что добрых дел у меня почти не было, а грехов великое множество на каждом мытарстве, в чем я был отягчен нечестивыми поступкам. Бесы сильно издевались надо мной, с насмешкой махали предо мной огненными метлами угрожая согнать меня этим бесовским оружием в преисподнюю.

Ты, Мария, не представляешь этого ужаса и страха, который я испытал, проходя мытарства. А миллионы богохульников, и кощунников, клеветников, убийц,

409

самоубийц, убийц во чреве своих детей, ярых отступников от Господа бесы без мытарств прямым сообщением огненными метлами загоняют в самую преиспод-нюю. Я видел, Мария, это ужасное место. Нет страшней, ужасней и тяжей участи, как в этом горючем месте. Там находятся все жестокосердные, немилостивые, самовольные цари и правители всех времен, вельможи, генералы, жандармы, палачи все жадные и немилосердные богатеи, патриархи, священнослужители разного сана, все предатели, клеветники, богохульники и прочие.

Я окаянный чуть тоже туда не угодил, да великая ваша с Гришей помощь и ходатайство за меня непутевого избавили меня этой ужасной участи. Один батя Ефимий в моем роду, светлую блаженную жизнь унаследовал, а все остальное родство в адских селениях по темным, смрадным темницам, да в холодных подвальных конурках обитают. Теперь все мы увидели истинную блаженную жизнь и черное царство тьмы. Теперь мы простираем все руки с мольбой к Творцу о помиловании, но напрасно. Он отвернул лицо свое от нас. На мытарствах от страха я усердно молился при виде страшных гнусных демонов, но Ангелы мне сказали: «Слишком поздно ты, Киприан, спохватился приносить покаяние. Там на земле надо было каяться, когда Всевышний через пастырей Божиих и через Писание пророков и апостолов призывает всех: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные и я успокою вас». Чего же ты, Киприан, не слушал гласа Божьего, который через Писание призывает и доныне всех на земле и не приносил там покаяние? Здесь же нет покаяния, и кто что на земле посеял, то здесь каждый пожнет. Добрые злаки сеял - добрые плоды пожнетздесь, а кто сеял худые на земле и пожнет плевелы в этой нескончаемой жизни. О, какое беззаконие и мерзость на земле, - простирая руки к небу, - сказал Ангел: Я видела, как он просил Отца Небесного: «Отец наш Всемогущий, пощади и помилуй тех, которые не до конца прогневили Тебя. Продли жизнь на оскверненной богохульством земле ради избранных болящих и великих старцев, подвижников». Ангел долгое время стоял в молитвенном состоянии, с поднятыми к небу руками умоляя Всевышнего Отца пощадить еще этот безбожный богохульный мир. После окончания молитвы Ангел подошел ко мне и кротко повелительно сказал: «Видишь, чадо, что унаследуют здесь все творящие на земле беззаконие, мерзости, богохуления. Какая их ждет здесь тяжкая участь. Все таковые, как Киприан, теперь просят от всего помышления Творца, чтобы Он облегчил их участь, но напрасно. Ибо здесь нет покаяния. Некоторых из таковых, как Киприан, Всевышний помилует на своем Праведном Суде, по ходатайству за них церкви и близких на земле, если грехи переходящих в вечность вечную жизнь были не к смерти. Ты видела, чадо, участь Киприана и беседовала с ним. Вот, что таковые приобретают себе здесь, живя беспечно на земле. И таковых как Киприан, миллионы и все они находятся в царстве тьмы. Ты, возлюбленное чадо, свидетельствуй об этом всем близким, не знаю

410

щим и не исполняющих закона Божьего, ибо время близится к жатве. Ты видишь, чадо, по-земному мерзкому, развратному, богохульному эти богохульники, беззаконники мерзкие, гнусные хулители превзошли Содом и Гоморру. Всевышний Отец наш Небесный ждет созревания поздних добрых плодов и, как дозреют запоздалые плоды на ниве, тогда настанет жатва.

О, возлюбленное чадо, какое страшное и смутное подходит время, какого еще не было на земле. Вначале придут жнецы пожнут все добрые злаки и увезут в житницу Отца Небесного, все остальное недоброе, тернии и плевелы будет сожжено неугасимым огнем, тогда будет великое смятение плач и скрежет зубов.

Жнецы - богоизбранные угодники, проповедники - пояснил мне ангел. Тернии и плевелы это все беззаконники, богохульники, клеветники и прочие нераскаянные грешники. Житница, это чадо, вечная обитель для правых сердцем. Нива - это весь мир земли.

И вот жнецы истинного Всевышнего Сеятеля соберут из этого мира добрые злаки и увезут в житницу Господина своего, а все непригодное для житницы сожгут неугасимым огнем. Бодрствуйте, верьте без сомнения, ибо все это совершится. Время близко. Ты видишь, возлюбленное чадо, что чаша мерзости на земле переполнилась, все развратились от малого до глубокого старика. Из оскверненных уст их только и слышится, скверные богохульные, вульгарные изрыгива-ния. Преклонные, старые, которые едва движутся, не способные трудиться, а языки их злорадно, как бритва бойко произносят всякие скверные богохульные проклятия, клеветы и осуждения. Вся земля, творение Всевышнего, осквернена злом, проклятием, богохулением оттого теперь, чадо, и переполнена земля всякой нечестью, червями, щуками, саранчой, пресмыкающимися. От злых нечестивых дел своих не преуспевают, крутятся, как в колесе с раннего утра до позднего вечера, устают, злые, а успеха не достигают, ибо Господь Бог сократил время и успех в делах за беззакония, потому что, возлюбленное чадо, и труд нечестивого безуспешен, поэтому царит на земле тяжкая неизлечимая болезнь, которой каждый живущий страшится. В Писании же сказано об этом - «И пошлю на вас неизлечимые язвы за беззакония ваши». Вот она страшная злостная болезнь, перед которой бессильна великая человеческая медицина, как теперь ее считают люди века сего. И это, чадо, только начало болезни. Всевышний Отец еще не до конца отвратил лице свое от мерзкого мира ради избранных своих. Но время близко, зорко следите за собой, бодрствуйте, ибо время Пришествия Сына Человеческого приближается и Суд Его Праведный неизбежен для каждого живущего на земле. О, чадо, творите благостину, как можно больше, живите в мире друг с другом, любите братьев своих, благодетельствуйте и прощайте врагам сво-им.

411

Не делайте распри между собой, не будьте горды и злы, ибо гордым противится Бог. Не превозноситесь перед ближними, что ты лучше и благоразумней других, не богохвалитесь. Не клевещите и не осуждайте, ибо за все это строго будете расплачиваться перед Творцом. Вот смотри, чадо, на Киприана и на всех, которых ты посетила в этой жизни, какая их горькая участь, все они наказаны на определенные сроки, за свои нечестивые поступки, которые по безумию и неверию творили на земле.

О, чадо мое возлюбленное, свидетельствуй об этом близким, пусть живут по заповедям, данным Господом, ибо суд Божий при дверях. В следующий раз мы продолжим нашу беседу, а сейчас нам пора в путь. Кончай беседу с Киприа-ном и пойдешь отдыхать.

Пока мы беседовали с Ангелом, Киприан стоял с поникшей головой и все просил помилования у Всевышнего. После беседы с Ангелом я продолжала с ним беседу, спросила у него:

- На какой срок отзаключен в это мрачное место?

- Ты видишь, Мария, где я нахожусь, в какой коморке да буду я тут до суда Божьего. А там, как воззрит на меня Великий Праведный Судия. Я очень прошу всех детей своих и тебя! Помогите мне непутевому грешнику, чтобы Господь положил на меня милость свою. Подавайте почаще за нас милостину и просфоры, мне оченьхорошо облегчает мою участь. Мерзкие бесы далеко убегают, когда вы мне присылаете просфоры, чтение Псалтири, тоже дает нам помощь, если читают с верой и усердием не за серебро, сребролюбивое чтение не дает таковой пользы.

- Даетли вам пользу, когда мы делаем по вас обеды? - спросила я у него.

- От этой благодетели нам тоже облегчение и делающему эту благодетель тоже польза для души.

Этот вопрос лучше объяснил мне Ангел. «Накормить горячей пищей голодного человека чадо, это ценно перед Творцом Небесным, творимая усердно эта благодетель равняется почти земной панихиде по усопшему. А тот, кто с усердием творит эту добродетель, Всевышний вменяет в оправдание усопшему и творившему эту добродетель. Но если эту добродетель делают по традиции, со спиртными, не соблюдая закона Божьего - это вменяется в осуждение творящему и без малейшей пользы усопшему.

- Приемлема ли эта добродетель, если усопшего поминают скоромной пищей? - спросила я ангела.

- Если мясомолочная пища творится не в постные дни, эта благодетель принимается наравне с постной пищей. Это ложь, что в народе у вас такое поверье, будто бы постная пища принимается и ценится Всевышним, и что поминать нужно только постной пищей. Объясняй чадо всем, пусть не заблуждаются, знайте,

412

что не пища человека оскверняет, а человек пищу. Ибо из уст человеческих выходит всякая ложь, клевета, хуление, сквернословие, проклятие и прочее, безумный человек безумнее не смыслящего животного, своими оскверненными устами проклинает и теми же устами благословляет. Может ли внимать Всевышний его безумным глаголам, - ну чадо, нам пора, прощайся с Киприаном и в путь.

На прощанье отец Григория передал детям своим, что бы они молились, каялись и творили добрые дела, пусть не жалеют подавать милостину для спасения душ своих. Анна без конца детям своим ткает тайком от Иоана (Ивана), а что проку от этого ее души. Увидит она все, как придет сюда - у нее грехов больше чем у меня и участь ее будет не лучше моей. Так пусть же позаботится о своей душе, пока есть для нее благодатное время. Пусть полностью искренно покается и добрые дела ей во как нужны (и он провел рукой себе по шее, что означает, дела добрые ей нужны как воздух). Мария тоже пусть не дремлет, что бы бесы ее не заграбастали тут на мытарствах. Она одна, кто ей мешает молиться и творить добро. Пусть строго помянет мой наказ, что бы потом не жалеть. Из внуков все в адские селения пойдут, один Толик получит помилование от Всевышнего за свое смирение и доброту. Сын Василий - великий отступник от Бога и богохульник, тоже пойдет в адское царство. Он верит в марксизм и чтит эту науку, да будет ему по беззаконию его. Молитесь о нем, что бы Господь привел его на истинный путь, что бы он ощутил Создателя своего и покаялся. За него много труда надо принести перед Творцом. За Григория я не волнуюсь, он имеет твердую веру и страх перед Творцом, как хорошо, что он пошел этим путем, а ангел дополнил: «Избранный путь Григория блаженный. Всевышний Господин награждает таковых неувядаемыми венцами славы, кто до конца донесет это нелегкое бремя. К сожалению, таковых как Григорий, мизерная долька. Всем хочется жить на земле во все телесные удовольствия, сладко есть, пить, гулять, богатеть, развратничать. Пей, ешь душа, веселись, бери от жизни все, что можешь, ведь один раз живем на свете, - так утверждают безумные слепцы, а слепой слепого ведет, то обязательно упадут оба в яму, ибо они ничего не видят впереди себя. И таких глупых слепцов миллионы, которые истинных чад Божий, как Григорий, презирают и считают неполноценными на голову. Да, чадо, смиренные и кроткие в глазах нечестивых всегда остаются нечестивыми, низкими, осмеянными. Ибо сам Христос был поруган, оклеветан, осмеян и распят на Голгофском кресте. Все, идущие его путями, несут унижение и насмешки на земле от нечестивых безумцев. Но пусть до время превозносятся нечестивые над сынами Божиими, пусть до время едят наш хлеб, настанет время и по глаголу Господь сядет одесную и все князи, цари, вельможи - все сравняются тогда, да воспрянут духом и оживотворятся все униженные, смиренные, нищие, болящие, да возрадуются и возвеселятся, ибо Господь Бог будеттаковых во век.

413

Аминь

Свидетельствуй об этом, чадо, свидетельствуй всем. Иные поймут и вразумляться, а нечестивые приумножат нечестие свое своим неверием к этому изречению.

Но ты не огорчайся, да будет каждому воздано по делам его. Доброму блаженством отплатится, а неверному нечестивцу по неверию и нечестию его воздаст Всевышний Творец».

Когда окончилось свидание мое с Киприаном, он очень плакал и просил молиться о нем и о всех несчастных страдающих сродников. Очень сокрушался за всеми внуками ,что их ждет вечное темное царство дьявола. Передай им Мария, пусть они опомнятся, пусть познают Творца. Очень просил умолить Творца, что бы я пришла еще его посетить. Я обещала молиться о нем и о всех. Поклонилась ему и ангел повел меня домой, повелел отдыхать, а когда надо я позову тебя.

414

О Феодосии Под день памяти целителя Пантелеймона 9-го августа 1985 года

В сновидении пришел ко мне старец, подошел к кровати, благословил меня и сказал: «Вставай, чадо, живей, одевайся, и пойдем со мной до твоего духовного наставника Феодосия. Ты посмотришь, где он будет находиться до всеобщего воскресения».

Когда я была готова, старец повелел мне вместе с ним стать на молитву. По окончании молитвы он благословил наш путь, и мы отправились в далекое путешествие. Путь наш был долгим и как всегда тяжелым.

Старец вел меня многими, прежде знакомыми местами. Проходили мы и ту раскаленную пустыню, пропасти, темные, смрадные пещерные места. У подножья высокой скалистой горы, нас встретил прекрасный высокий, стройный неземной красоты юноша, в белоснежной одежде монашеской формы. Вежливо приветствуя нас, он благословил меня и повелел сесть отдохнуть на большом сером камне. Сам юноша сел у ног старца и они долго о чем-то беседовали. По окончании беседы, старец дал нам по кусочку благодатного хлебца и повелел встать на молитву. Сотворивши молитву, юноша приблизился ко мне и повел со мной беседу: «Сейчас мы, возлюбленное чадо, пойдем по тем местам, где находятся провинившиеся монашествующие, иеромонахи и им подобные целибаты. Здесь, ты увидишь и своего духовного наставника Феодосия. Всевышний Отец Небесный лишил его своей славы, обители, которую он приготовил себе и в ризу не обрящился, за падение блудного греха с нечестивыми нахальными, обольщающими женщинами, обладающими чарами. До всеобщего воскресения, будет он находиться в одиночестве, в душевной тоске, сожалении о соделанном грехе, в томительном ожидании помилования от Всевышнего. Соделанные необдуманно грехи свои, он унес в будущую жизнь нераскаявшись в них духовнику от стыда, о чем очень сожалеет теперь. Один грех блуда, соделал в нетрезвом виде с последствием зачатия с нечестивой женщиной, которая извергла зачатие. За этот, и величайшие грехи и наказан иерей Феодосии. От природы, он был очень добрый, щедрый, милостивый, сострадательный, смиренный, терпеливый, нестяжательный и слабовольный. Кто только не хотел, тот его и не обижал. Он терпеливо переносил все оскорбления, кощунства, насмешки и обиды. Никогда не воздавал злом за зло, не злопамятствовал (не помнил зла), не требовал у должников возврата, кто брал у него в займы и не отдавал. Тимофей Васильевич, которого он квартировал, всегда подшучивал над ним, как над ребенком и выдумывал на него всякие кляузы, то он в шкафу у них все перерыл, все досматривается, то ключи

415

выкрал и т.д. и наконец, выгнали его как ненужного из дома. Отправляя его в другой город, Тимофей Васильевич утаил часть его денег. Но смиренный Феодосий, не укорил своих хозяев в их жестокосердии к нему и смиренно молча уехал, хотя ему очень не хотелось уезжать из этого города. Добрая, бесхитростная Христина, очень сожалела немощного, смиренного Феодосия, но против воли мужа не пошла ради правды, а склонилась на сторону мужа, за что строго в ответе пред Всевышним (мы по пути посетим ее, она тебе расскажет о себе)». Я спросила своих путеводителей:

- Помилует ли Господь Феодосия на своем праведном суде и как за него надо молиться, чтобы ему было в пользу от нашей молитвы. На это юноша ответил:

- Надо молиться о нем в монастыре, по возможности служите литургию, подавайте побольше милостыню за него. Молитесь о нем усердно, лежите поклоны. На суде Всевышнего, он помилован будет Всевышним Творцом. Я спросила юношу:

- Много ли монашествующих порочны такими грехами, как Феодосии? Юноша ответил:

- От этого мерзкого греха избавляются очень немногие, когда демоны не могут искусить другими грехами стойких молитвенников, тогда они вооружаются научить нечестивых жен, внушают им искушать слабовольных иноков на этот грех. Нечестивые блудницы быстро привлекают и располагают к этому греху. Я спросила у юноши:

- Помилует ли Господь порочных таковыми грехами? Юноша ответил:

- Возлюбленное чадо, этого мерзкого греха, избегает очень малая частица, а большинство по мытарствам задерживают демоны с пороками этих грехов. Грех блуда распространен очень широко, и многие люди, живущие по закону Всевышнего, легко поддаются этому греху. Демоны, этим грехом больше всего изнуряют монашествующих, девственников, подвижников, которые глубоко преданные Господу и чтущие закон его, но слабоволием духа впадают в эти страшные грехи. Таковых, провинившихся чад Всевышний Отец временно строго наказывает на определенные сроки, а на всеобщем воскресении помилует, если грехи эти творились без последствий извержения чад женами, которые соблазняли их на эти грехи.

- Какое наказание будут нести жены, которые соблазняли на этот грех монашествующих, девственников и подвижников? - спросила я у юноши.

- Вечная преисподняя таковым, если они не принесут полного покаяния и не презрят и не возненавидят свои мерзкие грехи до конца своих дней. О чадо, ты лежишь и ничего не видишь, что творится в этом беззаконном мире. Люди века этого превзошли своими беззакониями и всякими мерзкими нечестивыми срам

416

ными и жестокими грехами Ноев потоп, Содом и Гомору. Но Всевышний, не истребляет мерзких беззаконников, хулителей Святого Духа, всей святыни и святых, пока дополнится число избранных. Всех же беззаконных хулителей, клеветников, презирающих Бога и народ его, всех кощунников, лжецов, лжеучителей всякими мерзкими грехами, убийц, чадоубийц в своих грехах, самоубийц, пьяниц , святотатцев и прочих, Господь Бог в оный день отвергнет всех таковых в адское скопище, в распоряжение сатанинского князя и его служителей. Там будет великое смятение, плач и скрежет зубов. Там будет сожаление о прожитой беззаконной жизни на земле. Великое множество будут горько плакать и просить милости у Всевышнего. Но напрасно, на их призыв демоны будут им воздавать своим жестоким истязанием, ибо Господь Бог отвернет лице свое от этих беззаконников и тьма поглотит их в своих объятиях. О горе великое тем, кто теперь живет беззаконно и хулит Господа, и святыню его, ибо время близится к жатве, и оно придет неожиданно для всех, тогда все встревожатся, и увидят истинного Творца всей вселенной. Множество будут приносить покаяние, но уже будет поздно, ибо призыв Отца Небесного миновал и приблизится на смену праведный суд его, и кто что посеял здесь на земле то и пожнет в будущей вечной жизни.

- Какие грехи считаются к смерти - спросила я у юноши. Юноша ответил:

- Все, хулящие Духа Святого, Кровь Господнюю, Матерь Божию, Крест Господень, принадлежат к смертным грехам. Эти грехи не изглаживаются самыми высокими добродетелями и подвигами. Жены, сознательно делающие чадоубий-ство, извержение чад из своих чрев, тоже принадлежат к этому греху.

- Как надо жить на земле, чтобы избежать мытарств и демонского царства? - спросила я юношу. На это юноша ответил:

- Для этого, возлюбленное чадо, надо исполнять основные заповеди, данные Господом. Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем и всем помышлением твоим. Люби ближнего твоего, как самого себя, люби врагов своих и благоденствуй им, не клевещи, не осуждай, не кради, не убивай, не прелюбодействуй, не ходи к блудницам и не участвуй в грехе этом, будь смиренным, терпеливым, любвеобильным и не злопамятным. Великий грех есть пред Богом гордость и зло, ибо гордым противится Бог. Вразумляй чадо, близких своих, чтобы избегали этих грехов, и Господь Бог наш, помилует таковых и избавит от адского ига. Но мытарства проходят все, без исключения грешные и праведные. Путь этот неизбежен для каждого переходящего в будущую жизнь. Только праведники, живущие по закону Божьему на земле, на мытарствах не задерживаются, их ангелы ведут беспрепятственно, ибо бесы над ними власти не имеют. Когда ангелы ведут очищенную душу, бесы злорадно издали смотрят, сожалеючи, на эту душу, и трясутся от негодования и бессилия, что не могли искусить и покорить эту душу. Вразумляй чадо, не знающих закона Божьего и поучай их истине и добродетели.

417

Любите друг друга, не делайтесь перед малодушными высокомерными насмешниками, и не гордитесь перед близкими, а покорны, будьте, ибо сам Отец Небесный покорялся и смирялся перед творениями, до Голгофского Креста. Он же Творец всему и всего смирился до смерти, подавая нам пример, чтобы и мы следовали его примеру и шли по Его путям и за ним в вечную блаженную обитель. Поучай чадо, всех близких жить по истине, смиряться перед близкими, прощать обиды и самому просить прощения перед кем чувствуешь себя виноватым. Пусть не гордятся и не считают ниже своего достоинства первому пойти и искренно попросить прощения, ибо ложитесь спать не знаете, доживете ли вы до новой встречи, на кого имеете обиду и зло. Да не зайдет солнце во гневе Вашем, - говорит нам Господь, Итак возлюбленное чадо, свидетельствуй всем, пусть живут в мире и любви, не делают между братьями лицеприятия, ненависти, негодования, обиды, лицемерия и зла. Пусть каждый взвесит свою совесть, разум и грехи. И по истине, он не лучше тех братьев своих, перед которыми он превозносится и гнушается их недостатками, не прельщайтесь и не прилепляйтесь к знатным и высокомерным, ибо в них нет истины, знайте же, ибо нищего, незнатного сотворил Господь и не оставит Всевышний таковых своей милости, а гордые и высокомерные уподобятся фарисеям и получат возмездие по делам своим. Каждый что посеял, то и пожнет в будущей жизни. Сей чадо, доброе семя, не страшись, что много добрых злаков попадают в недобрую каменистую почву, заросшей тернием, и погибают, не прорастая и не давая всходов. Ты не огорчайся, возлюбленное чадо, что на твоей ниве много плевелов. Плевелы и терны прорастают у сеятелей во все времена, ибо написано много званных, но мало избранных. Знай это чадо, и не скорби, ибо на твоей ниве между плевелами произрастают добрые злаки и дают обильные плоды. Прежде всего научай возненавидеть грехи всем помышлением, принести полное, искреннее покаяние перед Творцом и духовником (т.е. священником и духовным отцом) и презирайте эти грехи до конца своей земной жизни. Ежедневно творить надо добродетель за эти тягчайшие грехи и нести епитимию. Творить благодеяние с усердием и сокрушением о грехах, посещать и помогать болящим, немощным, старикам и узникам, которые находятся в узах за Господа. Эти добродетели сглаживают множество грехов, если они (добродетели) творятся без ропота и осуждения.

Научитесь возлюбленные, творить добродетель с чистым сердцем, чтобы она приняла вам пользу в очищение грехов. Ибо демоны, строго следят за этим, и если вы творите милостину не от чистого сердца, или хвалитесь ближнему, что много делаете милостины, такая ваша благодетель не в спасение, а в осуждение вас. Следите за собой, чадо, зорко, чтобы ваши добродетели не похищали демоны, и вы не явились ко Господу как фарисеи, нагими и неочищенными от всякой мирской нечести, ибо не знаете, когда придет сын человеческий судить без

418

законный мир, тогда уже не будет оправдания, ибо все прежнее минует и все нечестивое, беззаконное, Всевышний Отец Небесный сожжет неугасимым огнем гнева. Страшитесь этого, приносите плоды покаяния, ибо время близко до оного дня. О, какая великая будет скорбь на земле, которой не было от сотворения мира. Бодрствуйте, не оскудевайте в вере, надежде, Возложите иго свое на Господа Бога вашего, верьте без сомнения, имейте страх творить беззаконие, ибо за все поступки великий праведный Судия строго взыщет, и тогда какой ответ дадите справедливому Творцу.

Покайтесь, придите ко мне, и я даю вам венец жизни вечной. Придите, покайтесь, се гряду скоро, - говорит Всевышний творец. Какую награду получат те, которые досматривают болящих на одре лежащих. Эта добродетель, возлюбленное чадо, высоко ценится у Отца Небесного. Ухаживающих за болящими, сравнивается с подвигами пустынников, если несут это иго смиренно, терпеливо, любвеобильно и безропотно... Безропотно страдающий долгие годы на одре болезни, получает неувядаемый мученический венец, и смиренно ухаживающий за ним, вознаграждается венцом славы, за терпение и любовь к ближнему. Но если болящий далек от Творца Небесного, не чтит закон Божий, и не верит в вечную жизнь, таковые болящие лишены вечной блаженной жизни, и участь их после смерти, как всех нераскаянных грешников, ибо в обитель Отца Небесного не войдет ничего нечистого и скверного. Царство Небесное достается, возлюбленное чадо, великими трудами, верой, любовью, смирением, терпением. Творящий добродетель без усердия, любви и смирения, неугодно перед Отцом Небесным. Таковых добродетелей гнушается Бог, знай это чадо, и научай близких своих. Творите добро от чистого сердца.

На этом возлюбленное чадо, мы окончим свою беседу до следующей встречи, ибо время нашего отдыха истекло, нам пора в путь. Вставай живей на молитву. Возведя очи и руки к небу, путеводители предстали перед Небесным Отцом на молитву. Знаком руки старец повелел и мне молиться вместе с ними. Сотворивши молитву, старец благословил наш дальнейший путь и мы отправились дальше. Вскоре, путеводители привели меня в прежде знакомое мне место обиталище дьявольского царства. В этом месте приводили прежде путеводители ко многим знакомым, переходящим в будущую жизнь. Проходя пещерными, полумрачными местами юноша спросил меня: «Ты, чадо, запомнила эти места, кто обитает в них?» Я осмотрелась вокруг и узнала темные темницы Филипповны, Фоминишны, Никифоровны и так далее, и не дожидаясь моего ответа, юноша пояснил мне: «Здесь находятся все твои знакомые, которые неполностью и неискренне принесли покаяние, уходя из временной жизни. Здесь же находится и Христина, унесшая с собой нераскаянные грехи блуда, напраслины, кляузы, ропот на священнослужителя Феодосия. Вон видишь, чадо, пещерное темное жилище.

419

В этой темной сырой темнице находится Христина, сейчас мы зайдем к ней, она тебе расскажет о своем житии, где она будет находиться (сколько лет?).

Близ этой пещеры, где находилась Христина, нас встретили четыре страшных служителя дьявольского царства. С негодованием и страхом перед небожителями, спросили: «Зачем, они все зло закричали - вы пожаловали?» Юноша осенил крестным знамением владельцев этого жилища и строго повелел открыть входные двери. Повинуясь повелению служителя Отца Небесного, демоны в мгновение ока раскрыли двери и скулили, трясясь от страха. Отскочивши в сторону, издали кричали вслед небесным путеводителям быстрей уходить из их поко-ев: «идите быстрей отсюда, несносные вонючие слуги Бога вашего, вы нас истязаете своим смирением, и вонючей святостью, больней и жестче самой преисподней». Войдя в темный пещерный коридор, юноша повел нас в конец коридора, остановился перед пред последней дверью, и открывая дверь повелел мне заходить.

Войдя в маленькую низкую и темную коморку, в полумраке я увидела стоявшую в уголке на коленях с поднятыми вверх руками Антоновну. В коморке у нее сыро, холодно и мрачно. Старец подошел к ней, приветствовал ее и повелел ей подойти ко мне. «Боже мой, горестно закричала она, увидя меня. Моя ты дорогая сестричка, как я ждала уверенно, что тебе Господь все равно что мы творили тяжкий грех с Тимофеем: прятали ключи от батюшки, напрасно подозревали его, что он берет тайком у нас ключи, отпирает наши шкафы и сундук, когда нас нет дома и забирает вещи кляузничали на него, что он подделывает ключи под наши ши-фанеры, и тайком открывал их. Прятала подовики, чтобы батюшка не топтался по чистым половикам, да еще, мы великий грех сотворили с мужем - утаили, не отдали часть батюшкиных денег, которые он давал нам на сохранение. В последнее время у него ослабла память, и мы окаянные воспользовались случаем, не отдали ему большую часть денег. Я не виню одного мужа в этом грехе, я эти деньги ло-жила, и знала где они лежат. Я свободно могла их взять и отдать владельцу. Когда он уезжал от нас. Я думала, что батюшка еще к нам вернется, и деньги будут его. И я подражая мужу, не сделала этого, о чем теперь раскаиваюсь, но поздно. Покаяние мое никто не принимает тут, а бесы только насмехаются над моим раскаянием. Ну, скажи моя милая сестричка, на что нам эти деньги нужны были, грех великий нажили, да и только. Ведь оба в могилу глядели. Тима говорил на помин о его душе, а я слабоумная поверила и согласилась. Вот и заработала себе смрадную, темную и холодную конуру. Теперь сижу в одиночестве, на ледяном полу с распростертыми руками, с душевной, томительной тоской в ожидании милости Божией, а когда оно придет, не знаю».

«А являются ли к вам бесы, или вы свободны от них?» - спросила я у Христины, и пускают ли вас на свет и воздух? Горько сокрушаясь она ответила: «О,

420

моя милая сестричка, - бесы тут носятся тучей, да такие жестокие, наглые и бесстыжие,- все срамные мои грехи показывают, мною соделанные с блудниками в войну и с мужем, а на прогулку меня пускают один раз в неделю, на один час, под надзором демонов. Они охраняют нас, чтобы мы, находящиеся тут, не общались друг с другом (то есть с другими здесь находящимися). Вот что я наделала окаянная для себя. Если бы я до конца досмотрела батюшку, я бы здесь не истязалась в этой адской темнице. Но дьявол ополчил мужа моего против смиренного Феодосия, а потом и я склонилась на его сторону, не довели до конца этой великой добродетели, и дьявол все поглотил, а спасает, милая сестричка, не начало, а конец. Но конец у нас оказался не добрый, греховный. Милостивый Отец Небесный мне многие грехи простил, что от всего усердия в первые годы доглядела батюшку, и если бы я терпеливо, со смирением, до конца творила эту добродетель, то получила бы венец славы. Как я ужасно сожалею об этом, но исправить свою ошибку теперь невозможно, скорблю и за Тимой, грехов у него тоже немало, да и веры почти нет, и его участь ждет не лучше моей. Ходатайствовать за нас некому, все родственники у него, и у меня богохульники, нет веры, ни у одного ( т.е. ни в ком). Моя дорогая сестричка, очень прошу тебя, помогайте мне по возможности, больше у меня нет помощников, кроме вас с Гришей. Я спросила у Антоновны: «От какой благодетели ей больше пользы, и чем лучше оказать помощь?». Она мне ответила: «Ты уже наверно знаешь, сестричка, что самую большую помощь, нам дает литургия, служившая за нас, и милостина подаваемая нуждающимся и болящим. Проскомидия, тоже дает нам большое облегчение, только на меньший срок, чем литургия. Чтение псалтыри облегчает нашу горькую участь, если читают усердно безвозмездно».

«Что передать Васильевичу»? - спросила я у Христины. Она сокрушенно ответила: «Прошу тебя, дорогая моя сестричка, передай тихонько Тимы, пусть отдает Божий деньги на монастырь, за душу Феодосия и строго понесет покаяние за этот грех и все остальные, чтобы прийти сюда с чистой совестью. Ему надо принести полное искреннее покаяние за все, пусть не утаивает и садомских грехов. На этом мытарстве, да и на мытарствах блуда и хулы, бесы больше всего задерживают души, переходящих в эту жизнь. Передай ему, родная, пусть непременно исповедает все свои грехи - малые и великие. У него есть еще благодатное время для покаяния, пока он еще там, пусть не упускает этого драгоценного времени, чтобы потом здесь тяжко не страдать, ибо участь его будет тяжче моей, он во многом наталкивал меня на ненужные постыдные грехи. Я верила всему, что написано в законе Божием, и страшилась Божьего наказания, а вместе с ним под его влиянием творила ненужные грехи, и вот сделала оплошность, устыдилась исповедовать свои постыдные грехи, за что теперь наказана.

Свидетельствуй, родная моя сестричка всем, чтобы приносили покаяние

421

полное и искреннее, там, на земле, а здесь наше покаяние никто не принимает: что оттуда, да принес с собой, доброе или худое, по делам своим оправдаешься или осудишься. Здесь таковых как я миллионы, все мы задержаны на мытарствах и каждого грешника помещают сюда на разные сроки, от малого и до большого срока. Здесь несут наказание за всякие тяжкие проступки и места всем разные от полутемных темниц до смрадных ледяных темных коморок, где вереницей ползают всякого рода пресмыкающиеся. Прошу тебя, дорогая сестричка не забывайте за меня грешную, помогайте мне, чем можете, по возможности. Я благодарна вам с Гришей за все, что вы меня научали к добродетели, только я много не исполнила, о чем теперь тяжко сожалею. Передавай всем знакомым низкий поклон, и просила, чтобы на молитве просили Отца Небесного об избавлении ее участи. Очень плакала, когда я уходила, просила, чтобы я умолила Господа, чтобы Господь дозволил мне еще посетить ее. На прощание, она поклонилась нам до земли, и сказала, что тяжко скорбит за Тимой, и очень просила молиться за него, чтобы он искренне покаялся.

От Христины путеводители повели меня до иерея Феодосия. Пройдя мрачные пещерные смрадные места, путеводители привели меня в зеленую долину, где располагалось множество больших зданий. Подойдя к одному серому зданию, путеводители остановились перед входом и долго о чем-то беседовали. Пока путеводители вели беседу, я осматривала местность. Здесь было светло, воздух не зловонный и не слышно бесовского рева и свиста. Вдали, на пригорке стоит храм во имя Господа. Из храма слышно богослужение. После окончания беседы старец подошел ко мне и сказал: «Вот мы, чадо возлюбленное, и пришли к твоему духовнику. Сейчас мы зайдем к нему, и ты побеседуешь с ним».

Добрый, смиренный и бесхитростный пастырь, провинился перед Творцом Небесным, и не достиг блаженства из-за нечестивых блудных жен. В особенности он в строгом ответе перед Отцом Небесным, за сотворенный блудный грех в пределах святого Божьего храма и через эту нечестивую блудницу, он теперь наказан до оного дня (Всеобщего воскресения), лишен священного сана и разоблачен, ибо ризу с неге сняли демоны на шестнадцатом блудном мытарстве, по допущению Всевышнего Небесного Отца. Сидит он теперь в одиночестве, под замком с великой душевной тоской и с сожалением о сделанных грехах, не находя себе утешения нина одну минуту.

«Но позже мы тебе все объясним, а сейчас следуй за мной», - повелел юноша. Он быстро подошел к входной двери, мгновенно открыл ее и повелел мне заходить.

Войдя в большой коридор, я осмотрелась. По обе стороны длинного коридора расположены комнаты. На каждой комнате надписи: имя узника и его сан. Все комнаты были закрыты на замки. В коридоре стояли два дежурных надзира

422

телей. Путеводители о чем-то с ними побеседовали на своем языке. Надзиратели знаком руки указали пришельцам на комнату в конце коридора. Остановились в конце длинного коридора, перед последней дверью, на которой было четно крупными буквами написано номер 304, Феодосии прибывший с земли 1985 года 30 мая по земному исчислению. Юноша открыл тихонько дверь этой комнаты и повелел мне зайти на беседу к духовному моему наставнику. Войдя в комнату, я увидела, около маленького столика сидящего одиноко, скорбного Феодосия. Он сидел прямо на полу, перед горящими свечами на столе и в скорби, горести просил у Господа помилования. В комнате, где он находится просторно, светло, но холодно. Увидя меня он вздрогнул, и закрыв лицо руками, начал горько плакать. Юноша повелел ему подойти ко мне на беседу. Медленно, словно боясь упасть, он подошел ко мне, поцеловал в лоб, а благословлять, сказал он, я доченька не имею права, ибо ты видишь на мне нет облачения, я спросиа его: «где же делась ваша риза?» - он развел руками и тихонько стыдливо сказал: «у меня дочечка, бесы на 16 (шестнадцатом мытарстве) блуда стащили, и самого чуть в адское поприще не заштопорили. Но слава Господу, что у меня множество добродетелей, да милостей. Ангелы мои - хранитель и проводник, защитили меня от бесов, представили им все мои добрые дела, милосердие и терпение, и этим избавили меня от бесовского истязания. Да и теперь я наказан, в неволе сижу за грехи блуда, да за увлечение спиртным, если бы я ни пил и в блуд бы не впал. Эта нечестивая женщина, искусила меня в нетрезвом виде, и сотворен был грех в пределах храма, и ради этого постыдного греха, я лишился славы Господней и священной ризы. Теперь сижу в одиночестве на полу. Тоска жжет мне душу, хуже, чем огнем. Совесть давит и угнетает самого себя. Вот что я натворил непутевый - блудный сын. На мытарстве бесы насмешливо кричали на меня: «Ишь ты, тихоня монах, других поучал жить по закону Божьему не прелюбодействовать, не творить блуда, не упиваться видом, а сам потихоньку, тайком от других потягивал спиртное сколько захочет, что попадало под руку и в блуд залез с нечестивыми женами, да еще в пределах святого храма, где служил, сотворил такую мерзость, что и мы, пересыщенные злом и ненавистью, лукавством и хитростью, удивлялись, что этот смиренушка монах, такую мерзость устроил. А теперь, хочет избежать нашего обличения и мучения, - в преисподнюю его, за такие мерзости», - кричали они моим проводникам, замахиваясь на меня острыми пиками, и клацая зубами. Я все трясся от стыда и страха, чтобы бесы не схватили меня и не потащили в свои владения.

Проводники мои, защищали меня от бесов крестным знамением и молитвой. Демоны очень страшатся присутствия небожителей. Когда ангелы находятся близ демонов, они сжимаются в комок и жалостно скулят, кричат на ангелов уходить скорей от них. Ибо вы нас жжете и душите несносно огнем, и смрадом своей

423

вонючей святостью. Долго ангелы за меня спорили дочечка, с бесами, и все же совсем меня не могли оправдать, ибо грехи мерзости превысили все мои добродетели, и меня наказали сидеть в одиночестве с великой душевной тоской, разоблаченному (без ризы) и без посещения храма Божьего и богослужения до всеобщего воскресения. Так я и сижу, смертельная тоска, и обличение совести совсем не покидают меня. Слышу колокольный звон в храме, когда начинается там служба и сердце мое замирает от тоски, что я не могу там присутствовать. Он обхватил руками голову и засокрушался, слезы текли у него по лицу, спадая на его скудную одежду. Прошу тебя, дочечка, молись за меня, проси Отца Небесного о помиловании моем. Когда обо мне на земле ходатайствуют и служат о мне, мне легче в то время бывает, грехи тогда не тяготят мне душу и совесть не мучает в это время меня, какую я сделал оплошность, что устыдился исповедать свои мерзкие грехи. За Христину тоже скорблю, сколько она сделала для меня добра и все враг поглотил за ропот и ложное подозрение на меня.

Тимофей имел несправедливую ревность на меня. Я чист перед ней. Она благоразумная, добрая и бескорыстная жена. Но Тимофей, ее сбивал с толку, и ради его она лишилась славы Господней в вечной жизни. Но что же, дочечка, моя, теперь поздно, все возвратить, будем терпеливо ждать всеобщего воскресения. Всевышний Отец Небесный да не оставит нас в своей милости, избавит меня грешного от этого ига. Передай, дочечка, Грише пусть тоже молится, ходатайствует перед Творцом Небесным обо мне непотребном. Ибо его молитвы воспринимает Господь. Он чтит Отца Небесного, и всю свою жизнь посвятил ради Господа нести уход за болящей, это высокий подвиг перед Творцом сравнивается с пустынножителями. Я благоволю и от всего помышления хвалю его за избранный путь его. На земле для беззаконников - это кажется странным, смешным, не нужным. Иные считают его за этот подвиг неполноценным разумом, а своих ярых богохульников чтут за идеалов, такое мнение, дочечка бывает у твоих высокомерных, гордых, близких знакомых. Но придет время, все эти гордые, высокоумные узрят свою нищету и мерзкие постыдные поступки. Тогда же Господь покажет таковым и дела благости, любви и добра тех, которых они считали неполноценными, ниже своего достоинства. Пусть страшатся осуждать и унижать тех, которые по смирению своему не могут возноситься и преуспевать хвастовством, ибо всякую душу живую сотворил Господь и каждый живущий на земле не может себе добавить или же уменьшить, ни роста ни красоты, ни красноречия и разума, - все от Него исходит и к нему приходит Творцу Вседержителю, и ничего без Него не бывает.

Молчавший до селе юноша повторил слова иерея Феодосия, и сказал: «Это истинно так, возлюбленное чадо, ты так и свидетельствуй всем, чтобы не превозносились над слабыми волей и не пренебрегали теми, которых считают недо

424

стойными себя - смиренных, слабовольных и юродивых высоко ценит Отец Небесный, и за осмеяние и претерпение всякого кощунства и насмешек. Таковые получают в награду от Всевышего венцы и вечную блаженную жизнь».

«Ну, чадо, кончай беседу, ибо наш срок свидания подошел к концу». На прощание я спросила отца Феодосия: «видит ли он бесов и не истязают ли они его, и выходитли он на воздух прогуляться».

«Бесы меня, дочечка не трогают, и вижу их редко, но они очень донимают меня своим душераздирающим воем, гавканьем, и всяким завыванием и хохотом на разные голоса. От этого мне становится страшно и еще тяжелей на душе. Свидетельствуй дочечка всем, пусть приносят искреннее покаяние там на земле, ибо здесь нашему воплю и покаянию нет прощения, что там на земле каждый посеял, то здесь и жнет. Все наши добрые и худые дела, на мытарствах объявляются, и воздается каждому по делам, сделанным на земле.

Очень просил свидетельствовать священнослужителям, чтобы жили по закону Божьему и свои паствы вели истинными путями к вечной жизни, ибо за все Всевышний взыщет десятикратно за своих овец, которых вручает им сам Всевышний пастырь. Пусть страшатся сребролюбия, прелюбодеяния, блуда и святотатства. Пусть строго избегают содомских грехов, осквернять скверными ругательствами алтарь Господень и храмы, ибо придет неизбежно тот день, когда каждый из них станет на ответ за все свои дела творимые беззаконно. Пусть будут добры, милосердны и сострадательны ко всем больным, скорбящим, немощным, иначе они станут сынами демонского обиталища, а как там тяжко и мерзко, - день тянется за тысячу лет. Я дочечка, святотатских, сребролюбивых, стяжательных, клевещущих, кощунственных, осуждения, лицемерия, богохуления не имею. И эти мытарства я проходил беспрепятственно. Вот только виновен в мерзких грехах блуда и строго осуждая себя за это, но поздно я спохватился об этом. Прошу тебя, дочечка, прости меня окаянного, непотребного и не оставляйте меня с Гришей, молитесь за мою испорченную душу и Христину тоже не забывайте, она много для вас старалась и очень любила тебя, дочечка и Гришу.

Что же теперь поделаешь, что так у нас получилось? Враг (дьявол и демоны) силен на земле искушать нас на всякие мерзкие поступки, а мы слабовольные не можем устоять против их козней, вот, и получаем здесь за свое слабоволие. Живите, дочечка, строго по закону Отца Небесного. Зорко следите за собой, чтобы враг (дьявол и демоны), не совратили с путей Божиих. Мир всем желаю и спасение, достичь вечного блаженства.

Когда я уходила, очень сокрушался и просил молиться, чтобы Господь еще разрешил нам встречу. Я трижды поклонилась своему великому благодетелю, и юноша повелел мне следовать за ним. От Отца Феодосия путеводители вели меня другим, светлым и пространным путем и провели меня в цветущий благоуха

425

ющий сад. В саду находятся множество величественных неземной архитектуры дворцов с замысловатыми выделками, из разноцветных драгоценных камней. От дворцов тянулись ровные аллеи. Вдоль аллеек растут красивые, благоухающие цветы неземной формы и окраски. Перед дворцами растут величественные, стройные белоснежные лилии, на изящных красивых клумбах, от которых запах разносился далеко за пределы сада. Везде там идеальная чистота и порядок. Все дворцы размещены в строгой симметрии, по алейкам расставлены везде красивые фигурные замысловатые диванчики для отдыха обитателей. С правой стороны каждой аллеи стройно струились студеные родники, утоляющие жажду и недуги. Чудесная музыка и пение гимнов дополняли. Как там красиво, как радостно и благодатно душе. Всего там что видишь и слышишь нельзя рассказать, ни даром сказано в писании - «Не видело око, не слышало ухо, и не приходило на ум человеку, что Господь уготовал любящим Его». У студеного благодатного ручейка, под большим, цветущим деревом путеводители сели отдохнуть от тяжкого пути. В этом источнике мы омыли лице, руки и ноги, напились благодатной воды, и путеводители долго вели со мной беседу, давая мне поучение и наставление. Этот сад, с прекрасными величественными дворцами Всевышний Отец уготовил для удостоившихся священнослужителей - целибатов. Они уподобляются инокам, если ведут богоугодную земную жизнь до кончины своей.

Видишь, чадочка, что Господь приготовил для любящих Его. Смотри, какая красота и благоухание. Отсюда началась обетованная земля, здесь же готовилась обитель и твоему духовному наставнику Феодосию. Но он лишился этой красоты и блаженства ради мерзкого телесного удовлетворения по своему слабоволию и нерадению, о чем теперь тяжко скорбит, и таковых, чадо возлюбленное, богобоязненных, добротолюбивых, кротких и смиренных, но безвольных, демоны ловят в свои гнусные сети через нечестивых, блудных жен. Эти скверные блудницы великие помощники у демонов для 16-го мытарства. Это мытарство малая частица проходит без препятствия. Великое множество задерживают на 16-ом, 17-ом и 18-ом мытарствах, ибо мерзкие грехи творят миллионы без зазора совести и стра-ха, на исповеди не приносят раскаяния, потому что эти мерзкие грехи, не считают великим преступлением перед Творцом.

Я спросила у юноши:

- Помилует ли Господь на всеобщем воскресении порочных этими скверными грехами?

- Помилует чадо, тех, кто искренно покаялся в этих грехах и после покаяния возненавидел эти грехи мерзкие, не повторял до конца жизни.

- Помилуетли Господь Феодосия - и подобных ему, на своем праведном суде?

- Таковых виновников Господь помилует, но венцов и святости они лишены

426

будут во веки.

- Какую благодетель лучше творить за Феодосия, чтобы ему оказать помощь? Юноша ответил:

- Первая помощь - это молитва за него, и земные поклоны, если не можете творить поклонов, творите 300 раз Иисусову молитву. За этим великую помощь дает литургия с усердием и с великой надеждой, творите за таковых больше ми-лостины, помощь болящим и немощным. Творите за таковых бескровную жертву, возлагайте на алтарь монастырей и храмов усердную жертву. Накормите странника и неимеющего пропитания. Оденьте нагого, приютите сироту. Творящий эти добродетели с усердием, верой и безвозмездия Господь принимает такие жертвоприношения и вменит в оправдание умершему и подающему.

Научай, чадо, близких творить добродетель с усердием, без сожаления и ропота, ибо неусердную жертву похищают бесовские служители, и таковые жертвы не изглаживаютбеззаконных поступков греха.

Научай, чадо, жить на земле по заповедям Отца Небесного, пусть страшатся Его праведного суда, ибо он грядет, будьте бдительны, бодрствуйте, чтобы жених не застал вас спящих. Ох, горе великое будет тем, кого Господь застанет спящими. Бдите дети, бдите, строго следите за собой. На этом чадо, мы окончим нынешнюю беседу, ибо время нашего путешествия окончено. Сейчас мы отправимся по своим путям. Вставай, испей воды из целебного источника и укрепишься, старче подкрепит твои силы хлебцем благодати. Старец достал хлебец, разрезал на три части, и мы съели по кусочку, запивая студеной родниковой водой. Затем путеводители встали, возвели руки к небу и вознесли благодарение Богу за пройденный путь.

Юноша нарвал благоухающихлилий и вручая мне, повелительно сказал: «Я вручаю тебе, чадо, эти лилии, храни же их в сердце, до конца своих земных дней. Пусть они всегда напоминают тебе о блаженной вечной жизни, чтобы тебе легче было нести твой жизненный земной крест, данный тебе Всевышним Творцом, для славы Господней и дел вразумления и спасения заблудших овец».

Путеводители вывели меня за сад, благословили меня и старец сказал: «Иди, чадочка, отдыхай до следующего путешествия, да смотри все подробно расскажи близким, где мы были, что видели и слышали. Иди, чадо, дорога приведет тебя к твоему дому».

Я открыла глаза. Было 5 часов утра. 1985 года.

427

После сорока дней кончины Марии, Людмилиной матери. Под праздник дня памяти рождества Иоанна предтечи.

Явились ко мне в сновидении красивый неземного вида старец и красивый, стройный, высокий юноша в белоснежной длинной одежде. Войдя в комнату, они поклонились перед образами, пропели похвалу Господу и величание Иоанну Крестителю.

Старец благословил дом и повелел мне вставать и одеваться. Когда я была собрана, путники предстали перед образами, и в молитве присоединили меня к себе. По окончании молитвы старец достал из одежды ларчик, извлек оттуда маленькую кисточку и сосудик с благоухающей жидкостью, помазал себе, юноше и мне чело, уши и руки, а юноша объяснил мне, что мы сейчас отправимся к новопреставленной Марии. «Ты посмотришь, какое местожительство она уготовила себе. Смотри все хорошо запоминай, а потом расскажешь близким своим и ее родственникам по плоти».

Затем старец благословил наш путь, и юноша повелел следовать за ним. Повел, нас этот прекрасный юноша, в дальний путь. Вначале шли между высокими скалами по раскаленной песчаной дороге, где жара достигла 50°. Идти было очень тяжко, томила жажда и от страха тряслись руки и ноги, ибо в этой жаркой пустыне обитают очень великое множество пресмыкающихся, драконов, змеев, скорпионов разнообразного вида и окраски. Бесы здесь вереницей носились над скалами. Они завывали на всякие голоса, гавкали и свистели, наводя страх на проходящих. Воздух там опаляющий и зловонный. Между скалами по пути, извиваясь, вереницей ползли змеи, драконы, аспиды. Когда на пути встречались и приближались эти гадкие, гнусные существа, я от страха замирала и звала на помощь своих путеводителей.

Юноша осенял пресмыкающихся крестным знамением и повелительным голосом запрещал им появляться на нашем пути. Повинуясь повелению юноши, пресмыкающиеся удалялись в стороны, и скрывались между скалами в щелях. Пройдя эту раскаленную пустыню со страшными обитателями, путеводители остановились отдохнуть на зеленой лужайке под раскидистым густым деревом. Я в изнеможении опустилась на траву. Ноги мои горели от раскаленного песка, томила нестерпимая жажда, и я вся трусилась от усталости и страха. Приземлившись на мягкой пушистой траве, старец подкрепил нас благодатным хлебцем и райской живительной водой, повелел вставать на молитву. Сотворив молитву, мы снова отправились в путь. Дальше мы проходили по разнообразным тёмным, смрадным, зловонным горящим местам. Здесь я видела вопиющих несчастных, нераскаянных страдальцев, которые с плачем и стоном умоляли Господа о помиловании. Бесы там носятся непрерывной вереницей, с устрашающим криком, во-428

ем, ревом и гнусными, постыдными приемами они доводят тамошних обитателей до отчаяния. Видела я раскаленную смрадную геенну, где находятся самые ярые нераскаянные богохульники, хулители Святого Духа, клеветники, самоубийцы, детоубийцы, жестокие несправедливые цари, патриархи, епископы, архимандриты, чародеи и прочие. Проходя мимо этих страшных мест, я вся содрогалась от ужаса и сострадания к несчастным. Я шла за своими путеводителями, горько плакала и думала, что мы живем беспечно, беззаконно на земле, творим величайшие мерзкие и смертные грехи и не думаем, что нас ждет после смерти, в будущей жизни. Видела я в некоторых темных зловонных местах знакомых мне лица. С горьким воплем простирают они руки ко Господу прося о помиловании.

«Видишь, чадо, что уготовили себе те, кто беспечно и беззаконно жил на земле по своей похоти, - сказал мне юноша. Теперь они вопиют ко Господу, но увы! здесь нет покаяния и помилования, ибо сатанинский князь жесток и беспощаден, а все эти несчастные грешники - его рабы. Придешь домой, расскажи всем близким своим, что ты здесь видишь и слышишь, пусть вразумляются и каются, пока призывает всех Отец Небесный. Но зов Его будет не вечно, придет время, и оно грядет скоро, прекратится земная благодать, умолкнет призыв Господний, и кого в чем застанет Небесный Отец, в том и будет судить. Сей, чадо, доброе семя, ибо жатва близится, а злаков добрых очень скудно. Сей, не страшись, ибо Всевышний Сеятель будет помогать тебе, и защищать от всех врагов твоих».

Пройдя страшные, смрадные места, путеводители привели меня в те места, где находятся не полностью раскаянные грешники. Пройдя по земному с полкилометра, около больших бесовских строений, путеводители привели меня к мрачному большому зданию. Недалеко от этого жилища старец с юношей остановились, о чем-то побеседовали между собой на незнакомом мне языке, затем юноша обратился ко мне: «Видишь, чадо, какие страшные черные темницы? Здесь отбывают свои сроки не полностью раскаянные грешники и те, которые Бога признавали, а жили по своим похотям, не творили добрых дел и не верили в будущую жизнь. Здесь же находится и Мария. Сейчас мы зайдем к ней, ты посмотришь ее местожительство, которое она себе приготовила».

У входа в темницу нас встретили два постыдных демона. Увидя перед собой небожителей, демоны затряслись и злорадно спросили: «Чего вам здесь нужно, святоши? Вы опять пришли терзать нас своим несносным, жгучим гадковонным духом, шли бы вы поскорей отсюда. От вашего присутствия нам нестерпимо, оно жжет нас сильнее геенского огня».

Юноша повелел старшему демону открыть входную дверь темницы. Визжа и клацая зубами, демон мгновенно открыл дверь и отскочил в сторону. Мы вошли в длинный зловонный коридор. В коридоре было тяжко, сыро, холодно и смрадно. Коморки, где находятся осужденные, все закрыты. В коридоре также находи

429

лись сторожевые демоны. Увидя меня, бесы возрадовались. Преграждая мне путь, спросили юношу: «В какую камеру отвести эту душу?». Юноша строго ответил, что эта душа не принадлежит вам, она пришла посетить новопреставленную Марию, не трогайте ее и освободите нам путь. И демоны, смиренно отскочив в стороны, прижавшись к стене, тряслись, как в лихорадке. Повел нас юноша по длинным коридорам, прошли один коридор и другой, затем, по длинной лестнице, спустились вниз. Здесь воздух был тяжелей, слышен был рев и свист демонов. Юноша остановился возле 154 коморки, открыл дверь и повелел мне заходить.

Войдя в маленькую темную комнатушку, сквозь мрак я увидела четырех женщин сидящих на холодном сыром полу. Воздух там очень тяжелый и сырой. В коморке ничего не было, кроме маленького сто лика, на которое лежали просфоры. Старец подошел к Марии, взял ее за плечи и повелел вставать и подойти ко мне. Мария испуганно поднялась со своего места и тихонько подошла ко мне: «Кто ты такая, и как сюда попала, ведь к нам никого посторонних не пускают или тебя тоже привели к нам за тяжкие грехи?»

Я объяснила ей, что я Мария, с Ворошиловграда о которой Вам рассказывала ваша Люда.

- Ты Машенька, что нам помогала?- спросила она, обнимая меня и горько плача. Моя милая, как хорошо, что пришла ко мне. Мне так трудно тут сидеть. Нам даже вставать с пола не разрешают, а если самовольно встанешь, когда ноги занемеют, то нас за это наказывают. На прогулку нас выводят всего два раза в неделю на один час, и то все время сидим воттак на холодном сыром полу, как ты видела. Бесы здесь беспрерывно носятся и пугают нас. Мы от их воя и рева все трясемся и только тогда, они нас оставляют в покое, когда дочечки мои присыла-ютмне подкрепление.

- Какое подкрепление?- спросила я у нее.

- Просфоры большие, нам дают облегчение и просветление, как присылают нам большую просфору, бесы тогда надолго удаляются от нас и в коморке у нас просветляется, спокойно отдыхаем.

- А если за вас подают малые просфоры, есть ли вам польза? - Спросила я Марию.

- А как же, милая моя, - малая просфора так же действует на бесов, только на короткое время. Еще нам великую пользу приносит, когда вы за нас подаете милостину. Особенно принимается, когда подаются болящим и немощным, безродным, старикам. Моя милая дитя, передай моим дочечкам, пусть не оставляют меня, чем могут по возможности пусть помогают мне, ибо я их в свое время тоже не оставляла, расскажи им подробно о нашей горькой участи. Пусть они приносят полное покаяние, что творили беззаконно во всем. От всего сердца покаются и пусть не повторяют этих грехов. Я во многих грехах не раскаялась, содомские по

430

стыдные грехи унесла с собой, чад своих в чреве уничтожала, с дочерью не примирилась, так и ушла сюда во гневе на нее. Многие грехи не раскаяла из-за совести, а больше из-за нерадения. У меня не было веры в будущую жизнь, я Бога не отрицала, а что душа будет жить вечно, этому не верила. Думала, что умрет человек, похоронят, сгниет и все тут. А вот теперь увидела и ощутила тяжесть своих тяжких грехов. Господи! Если бы если бы мне было дозволено начать жить снова на земле, я бы жила иначе, не творила бы срамные грехи и всякие беззакония, теперь самой стыдно и мерзко вспомнить о содомских грехах, да и другие беззаконные грехи есть, не лучше содомских творила. Вот и уготовила себе темную, холодную и вонючую темницу. И когда нас освободят отсюда неизвестно. Воттак и сидим, нагнувши головы без конца и края, да дьяволы своим завыванием такую тоску наводят на нас, что места не находишь. Только и отрадно дыхнешь, когда помощь приходит с земли. Великое благодарение моим детям, что они сделали, что нужно для моей души. Передай им, пусть молятся, чтобы Всевышний Отец облегчил мою горькую участь. Как тяжко здесь страдать - это страдание нельзя сравнить ни с чем земным, даже с самым тяжким наказанием. Мы мучимся и страдаем душевно, и эти страдания ощущаются, жгучими, нестерпимыми болями и душераздирающей тоской. Ε еще прошу тебя милая дитя, передай моим детям, пусть полностью покаются и живут по закону Божьему до конца своих дней, пусть творят побольше добрых дел, ибо добродетель сглаживает очень много грехов, которые не в смерти. Очень скорблю за дочечку Лиду, что она такая непутевая, Со мной не жила в мире, сколько я согрешила из-за нее и не покаялась. Вот что меня мучает. И сестер своих признавать не хочет, все для нее плохие, Лилю и Лиду за сестер не хочет признавать. Они ей плохого ничего не делали и хотят ей только добра, на моих похоронах и то не стерпела, скандал затеяла.

Я спросила: «Что еще передать вашим детям?» Она заплакала и сказала: «Передай, милая дитя, Люде и Лилии великую благодарность и пусть они не тро-гают ее, а молятся за нее усердно. Жаль мне, погибнет душа ее в аде. Люда пусть не скорбит за мной, что она не ухаживала при кончине моей, так надо, что я ушла, столько дано мне Господом жить. Пусть Люда не ропщет на свою судьбу и мужа своего бывшего не ругает, враг вооружает его против нее за то, что она познала Господа. Пусть смиряется, все терпит, а за терпение Господь вознаградит. У Лили скорбь великая, но пусть не ропщет. Эта скорбь очистит много согрешений ее, если безропотно будет нести свой крест, молитесь дети, живите правдой и Всевышний Отец да благословит все. За Николая тоже скорблю, не верит он в будущую жизнь, да и Господу Богу не совсем уверенно. Всех мне жаль, всем спасения хочу, ибо теперь знаю, что ждет здесь каждого нераскаянного».

Я спросила у нее: «Не водятли их по праздникам в церковь?» Горько плача, она ответила: «Нет, милая, не заслужили мы этого. На земле жили, ленились в

431

Храм ходить, да и веры не было, а теперь бы пошел, да не пускают. Ведь мы, милая, находимся в строгой темнице, так и расскажи моим деткам, и любимых вну-чиков очень жалко, нет ни одного из них, кто бы имел, хотя малое зерно веры, в бесовское царство попадут. У Людмилы мягче всех Елена по характеру, и она не противится Богу, надо за нее усиленно молиться, чтобы она ощутила Создателя в сердце своем. Она у нее добрей чем Александр и Людмила». Она еще хотела мне что-то сказать, но юноша повелел нам прощаться и отправляться в путь. Очень плакала, когда мы уходили, просила навещать ее. Я поклонилась ей, и мы пошли.

Оттуда путеводители вели меня другим путем. Здесь было светло, кругом зеленели красивые стройные рощи, и цвели прекрасные разнообразные цветы, издавая благоухающий запах, который распространялся далеко вокруг, в рощах журчали студеные родниковые воды.

Путеводители избрали уютное местечко близ родника под раскидистым деревом. Мы напились студеной воды, омылись и сели отдыхать. Старец с юношей долго беседовали со мной, давая мне наставление и повеление: «Призывай, чадо истинному закону Всевышнего Отца всех нераскаянных и незнающих закона истинного Бога, - повелевал юноша. Научай творить добродетель, помогать болящим, немощным, старым, сиротам. Научай удаляться от зла, клеветы, лжи, содомских разнообразных постыдных грехов, детоубийства, блуда, прелюбодеяния, ненависти и осуждения. Пусть страшатся этих грехов, ибо за эти грехи строго взыщется в будущей жизни. Творите больше добрых дел, пока есть для этого благодатное время. Пусть бодрствуют и не будут, как пять неразумных дев, ибо время близится к жатве и тогда прекратится всякая жертва, и великий Господин наш не будет уже призывать: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, я успокою вас», но грозно скажет, тем, которые не исполняли закона Его и не покаялись: «Отойдите от меня все делающие беззаконие, ибо не знаю вас». Тогда поднимется великое смятение и будет великий плач и скрежет зубов. Горе великое, тем кого Всевышний застанет неготовым к жатве».

Отдохнувши немного, старец повелел мне вставать. Мы вышли из рощи. Юноша благословил меня, отошел от нас в сторону на лобное местечко, взошел на спустившееся до земли облако и стал подниматься ввысь. Мы со старцем смотрели на Поднимавшееся облако, пока он скрылся за облаками. Старец дал мне хлебец, благословил меня и сказал: «Когда нужно будет, я приду за тобой». Он благословил меня, дал три лилии, сорванных у родника и отпустил меня домой.

432

Под день праздника Казанской Божией Матери 4 ноября 1986 года

Поддень праздника Казанской Божией Матери 4 ноября 1986 года, видела я в сновидении двоюродного брата Ларисы - Юрия.

Господь показал мне его местопребывания в вечной жизни до пришествия Господнего, ночь под праздник Казанской Божией Матери. В сновидении явился мне старец и повелел мне одеваться. Собирайся, чадо, сейчас мы пойдем к Юрию. Ты посмотришь, где он находится, и расскажешь Ларисе, ибо она очень скорбит о нем. Я быстро оделась. Перед выходом из дома, мы сотворили молитву, старец дал мне съесть кусочек благодатного хлебца и испить воды, благословил наш путь и мы отправились в путешествие.

Долго мы шли знакомыми мне раньше и незнакомыми смрадными, темными и горящими местами. Там отовсюду слышался рев, свист и вой демонов, вопли и стоны обреченных, наказанных грешников. Боже мой, как там мерзко и страшно. Я шла все время плакала, видя и слыша страдания несчастных. Я не могла относиться к этому спокойно: «Зачем вы меня водите этим тяжелым путем» -спросила я у старца. «Другого пути сюда нет, чадо, этим путем, идут сюда все грешные и праведные, а потом здесь есть разборочный пункт, по земному называется - мытарствами, и после этого Всевышний определяет кого куда, кто, что заслужил для себя, живя на земле. Ты видела, чадо, в наших предыдущих путешествиях многих своих знакомых и незнакомых, великое число во всяких демонских обиталищах-темницах, пещерах, в холодных подвалах и преисподней и малую частичку в светлых обителях и единицы в райских селениях. За временное беззаконное, нечестивое житие свое на земле человек лишается вечной небесной, светлой, радостной жизни и таковых МИЛЛИОНЫ. ВСЕ ОНИ БУДУТ В ВЕЧНОМ ОБИТАЛИЩЕ САТАНЫ.

Ты научай, чадо, истине не знающих закона. Пусть каются, ибо суд Божий при дверях. Тогда все земное исчезнет навсегда, огонь гнева Всевышнего сожжет все нечестивое на земле, и это не за горами. Оно приближается к нечестивцам и будет великое горе всем забывающим Бога и Его закон. Многие тогда познают Творца и будут просить помилования - но поздно будет. Ты видишь, чадо, что творится теперь на земле, нет почти делающих добро и признающих закон Всевышнего, все в мире РАЗВРАТИЛИСЬ, и творят гнусные, скверные и постыдные дела, стар и мал отвергают, оскверняют и хулят имя Господне и твердят - нет Бога. Наука достигла высшего бесовского познания и доходит до безумия своей лукавой мудростью.

Но Господь Вседержитель терпит до ОНОГО дня, и тогда каждому воздаст по делам. И будеттогда великая скорбь на земле, которой не было от сотворения мира. О, чадо, возлюбленное, свидетельствуй всем об этом. Иные ДА ВРАЗУМЯТ-

433

СЯ и оправдаются добрыми делами и полным искренним покаянием. Свидетельствуй всем, чтобы жили в мире, любви и добродетели. Приобретайте смирение, терпение и любовь к ближнему, даже к врагам вашим. Будьте снисходительны, вежливы и добродетельны, не превозноситесь друг перед другом, не унижайте других перед собой, ибо все вы создание Господнее, и пусть каждый из вас не думает, что он лучше, умнее и достойней того, перед кем он гордится и превозносится, ибо сегодня Господь отнимет у тебя, чем ты превозносишься и будешь гораздо хуже тех, перед которыми возносился. Пусть каждый из вас боится клеветы, гордости, надменности, лицеприятельства, детоубийства, чародейства, осуждения, злояхидства, зла, кощунства, насмешек, блуда, прелюбодеяния, негодования, лжи, лихоимства, сиксотничества, не делайте между собой распри, не крадите, не убивайте, не прелюбодействуйте, не присваивайте себе чужого ни осла, ни жены, ни серебра, и берегитесь всякой неправды, ибо всякая неправда - есть грех, не стяжайте, ибо блуд и стяжательство многих лишает наследовать царствие отца Всевышнего, не гнушайтесь болящими, истинными нищими, странными, одинокими стариками. Помогайте таковым, не оставляйте их без помощи, ибо добродетель эта - великое оправдание и сглаживание греховных поступков, будьте снисходительны, любвеобильны и вежливы к ближним. Не воздавайте злом за зло, а платите добром и смирением.

Будьте скоры на слушание и медленны на ответ, избегайте пустословия, общения с нечестивыми, где осуждают, клевещут, сквернословят и богохульничают, удаляйтесь от таковых.

О, чадо, ты лежишь и мало знаешь, что творят нечестивые во всем мире. Они превысили мерзостью, богохуление и всяким развратом всех предыдущих греховных своих предков. Итак будет продолжаться до тех пор, пока Всевышний придет судить всю вселенную. Бдите, чадо, бодрствуйте, ибо не знаете, когда все это совершится, но знайте, что Господь говорит нам: «Се гряду скоро». Повествуй, чадо, об этом, и за участь нечестивых повествуй, иботы все видишь, где они здесь находятся, несчастные.

Пройдя демонское обиталище, у ворот мы встретили прекрасный юношу в белоснежной сияющей одежде, с мечем в руках. С ласковой улыбкой, он быстро подошел к старцу. Они облобызались, приветствуя, друг друга, о чем-то побеседовали между собой на незнакомом мне языке. Затем юноша благословил меня, повелел мне следовать за ним. Старец, как всегда, шел позади меня, как бы сопровождая нас. Скоро путеводители привели меня в светлую солнечную долину. Здесь было тихо, спокойно, только слышно было журчание родников да пение птиц. Вдали среди зеленых деревьев виднелись светлые, чистые и аккуратные домостроения. У одного родника путеводители остановились отдохнуть под густым душистым деревом. Здесь мы напились холодной ключевой воды и хорошо

434

отдохнули. Старец с юношей дали мне наставление и рассказали мне в назидание о событиях первородных людей допотопных и послепотопных, и до нынешних времен. Словно зачарованная, я слушала своих наставников, и мысли мои переносились далеко в древние времена. Как Каин убил Авеля, не признавая своей вины, и от этого времени водворилось зло на земле, как Иаков пасет свои стада, в красивых долинах, в таких, наверное, как эта, где мы сидим, как сыны его, продали Иосифа в Египет. «Итак идет зло, ненависть, ложь из поколения в поколение, а в наши дни оно умножилось десятикратно, семидесятикратно умножилась мерзость и беззаконие на земле в нынешнее время», - ответил юноша на мои мысли. Я удивленно смотрела на юношу и думала: «Господи, как они знают все наши мысли?... Премудрости и тайны Господней - неиссякаемы, чадо, не удивляйся этому, ибо ты не можешь постичь их своим человеческим разумом. Они недоступны человеческому разумению. Итак, чадо, не удивляйся, но твердо верь и знай, что твои тайные мысли и всех живущих на земле и на небесах открыты явно перед Творцом. Ибо Господь наш велик, мудр, истинен, многомилостив, любвеобилен и сердцеведец. Для него нет ничего тайного, чтобы оно не было явным. Ему все видно с высоты, что творится сейчас в этом буйном, развратном мире. Какое великое беззаконие, разврат, богохуление и отступление от Всевышнего закона. Ты сама, чадо, видишь и слышишь, как хулят имя Создателя нашего. По всей земле царит зло, ложь, разврат, обман, богохуление и всякая мерзость, которой еще не было от сотворения мира, но многомилостивый и любвеобильный Отец наш небесный, не хочет смерти грешника и поэтому ведет всякими ведомыми (известными) только ему путями к спасению, дабы каждый из вас не погиб, но имел жизнь вечную. А чтобы унаследовать вечную жизнь, надо трудиться на земле во имя Всевышнего. Не только верить Богу и поклоняться Ему в истине, но и трудиться, творить добродетель, ибо вера без добрых дел мертва. И бесы верят и трепещут. Но ты видела, чадо, какое злодеяние они творят. К вере прилагайте добродетель, смирение, терпение, доброту и любовь ко Господу и ближнему своему. Даже к врагам своим имейте снисхождение, доброту и прощайте им, ибо они не знают, что творят. Так повелевает Сам Господь. Тебе, чадо, старче давал наставление об этом, и я повторяю их, и дополняю, а ты свидетельствуй близким своим об этом, пусть строго внимают этому, научаетесь истине, смирению, терпению, любви и добродетели, не

ропщите и не имейте негодования и зла, когда творите добродетель и помогайте болящим. Творите все со смирением и любовью. Только таковая благодетель принимается Всевышним Творцом и творящему таковую усердную благость, сглаживаются его не смертные согрешения. Не гневайтесь и не делайте зла, обиды и негодования друг на друга, не завидуйте, не клевещите, не стяжайте, не будьте скупы на добро, ибо зло, скупость, стяжательство, клевета и ненависть

435

тягчайшие враги человека, пусть каждый знает, чадо, что он проходит на земле, как цветок полевой, поутру расцветает, а к вечеру от зноя пожелтел, поник и засох, нет ничего вечного, прочного, что бы оно жило без счета лет на земле. Все изнашивается и исчезает, как пар, бесследно. Засвидетельствуй, чадо, об этом всем ближним. Пусть они поразмыслят, для чего человек живет на земле, разве только для стяжательства, жадности, ненависти, разврата и богохуление. За свой недолгий земной век, иные накапливают великое сокровище, не помышляя не только о добродетели, но и сами как-нибудь влачат скупо свою неразумную жизнь, а потом навсегда умрет и все остается, что так прилежно и жадно копил, и ничего с собой не возьмет: «Ибо наг родился и наг ты в землю отойдешь». О, безумный человече, опомнись, осмотрись вокруг, сколько твоих бездыханных братьев уходит безвозвратно в землю, прах ты есть, и в прах обратишься, а ты разве не таков как братья твои, а может, сегодня Господь возьмет твою душу в вечность, кому останется все твое богатство и что ты понесешь с собой на ответ к Всевышнему? Разве свое накопленное богатство? О человече, оглянись на свою нечестиво прожитую жизнь, в ней нет добродетелей, одни мерзкие беззакония, и загляни в будущую жизнь через Писание, что ждет ТЕБЯ ТАМ, какая участь, о этом думал ли ты или нет, неужели ты для того родился, чтобы быть добычей червей! Страшно, ужасно смотреть на этот развращенный, богохульный мир. Всевышний Вседержитель терпеливо ждет дополнения числа избранных и некоторые придут еще к покаянию, но суд близок ПРИ ДВЕРЯХ, ибо люди века сего превысили своим лукавством и развращением всех предыдущих беззаконных предков. О, если бы знали все развращающие закон Божий, что ждет их в недалеком будущем.

Но, о горе, какая будет великая скорбь для таковых, ибо Господь Бог изольет полную до верха чашу гнева на землю, и будут тогда искать способы каяться, умолять Творца о помиловании, но Всевышний не будет внимать страдающим воплям их, ибо призыв Господень прекратится, и вострубят Ангелы о воскресении живых и мертвых. И явится Творец во славе судить нечестивый, развращенный сей мир, и сгорит все нечестивое на земле. Вот тогда-то и отделит Всевышний одних от других, козлов от овец, и пойдут одни в жизнь вечную, другие в вечное мучение, в адские селения сатаны. О если бы знали все живущие на земле об этом (ЭННОМ ДНЕ, ЧТО ИХ ЖДЕТ» - с великой печалью в голосе повторил юноша. Ты не все, чадо, видела и не имеешь представления, как все это будет, но будет ужасное для всего человечества. Повторяю, чадо, пусть не медлят, каются, ибо время близится к жатве. О горе великое будет кто не готов к этому дню. Бодрствуйте и дерзайте, чадо. Бдите, идите прямыми стезями за Всевышним Творцом. Он милостив и любвеобилен, он каждого кающегося примет в сбои объятия и введет в обитель отца своего. О люди, дерзайте «Се грядет Всевышний при дверях». Это,

436

чадо, все сказанное мною передай ближним. На этом мы пока окончим свою беседу. Нам пора в путь».

Перед дальнейшим путем мы сотворили молитву, старец подкрепил нас благодатным хлебцем и мы продолжали свой путь. Вскоре, мы прибыли к тому селению, что издали видно было от источника, где мы отдыхали. У ворот путеводители остановились, о чем-то тихо побеседовали, затем юноша сказал мне: «вот мы чадо, и пришли к Ларисиному брату Юрию. Сейчас мы зайдем к нему. Ты посмотришь его местонахождение, до всеобщего воскресения. Ты расскажешь все сестре его Ларисе, которая скорбит о нем больше всех родственников. Здесь находятся все такие как он, которые не знали истины Божией, но Бога и закона Его они не отвергали и не оскверняли. Они еще юнцы, у них не было тяжких грехов, блуда, содомских грехов, богохуление, надменности, клеветы и лихоимства. Кроме дерзких, детских по неразумию малолетства, и поэтому они лишены обетованной земли, не наследовали блаженство.

За непокорство, своеволие, дерзость, непослушание родителей и погибтра-гически Юрий, по попущению Божию, ибо он еще юнец, тяжких грехов не имеет, кроме детских по своему неразумию, но по достижению своего совершенного возраста, он стал бы противником Бога и закона Его, и много скорбей пришлось бы на долю его родителей. Поэтому, его Господь через трагическую смерть спасает от вечной тьмы, по молитвам за него близких, а родителей избавляет от земной скорби, которую они бы терпели от него. Он и теперь был дерзок и непокорен родителям и прочим, за что и расплатился трагической кончиной.

Пусть Анна, мать его, не скорбит о своем чадо, и не винит никого в трагическом исходе жизни его, ибо ничего нет случайного на земле, все идет и совершается по воле Всевышнего Творца, даже «ни один волос с головы вашей не упадет без воли отца Небесного, - говорит Господь, - ибо они все сочтены». Так пусть же, чадо, все знают, что случайного ничего не бывает, все совершается по воле Божией. Так и свидетельствуй родителям и родственникам Юрия, а теперь, чадо, поторопимся к Юрию, и повелел мне следовать за ним.

Он быстро подошел к стоявшему у ворот красивому юному воину и тихо, вежливо попросил юнца открыть нам двери ворот. Вверху над самой дверью висела надпись. Написано крупным красивым, золотистым штрихом на 12-ти. языках. Я прочитала на русском: «110-е келейное домостроение для отроков, юнцов до 18-ти летнего возраста». Юный воин открыл нам двери и вежливо, ласково пригласил нас заходить. Мы, все трое, вошли внутрь пространного поселения. Домостроения здесь высокие, чистые, с симметричным расположением. Вокруг домостроений много роскошных деревьев, зелени и цветов. Путеводители перешли две улицы и повезли меня ко второму дому от угла.

437

У входа на дверях я прочитала надпись на русском наречии: «96-я келейная г вдов до 16-ти лет». В дверях нас встретил юный красивый мальчик в длинной, красивой светло-голубоватой одежде и спросил у юноши: «Кого вам надо?» Юноша ответил что-то ему не на русском. Прелестный юнец быстро открыл дверь, и мы вошли в обширный, светлый коридор. В коридоре, за красивым столом, накрытым бело-розовой скатертью, сидели юные мальчики, подобные тому, который стоял у ворот. Увидя нас, они насторожились, по-видимому, это были дежурные по коридору. Один из них, быстро встал и, подходя к нам, спросил юношу:

- В какую келию вы еле дуете?

- В 29-ю,к Юрию, который перешел из земного мира 24 сентября 1986 года по земному времени.

- Есть у нас такой, он к нам прибыл 3-го ноября. Идемте за мной. Юнец быстро пошел к 29 комнате, открыл дверь и вежливо пригласил нас, - вот он, Юрий, заходите, пожалуйста.

Путеводители мои повелели мне зайти в комнату, побеседовать с Юрием. Сами остались у двери. Бегло я осмотрела комнату, и все что находилось в ней. Комната маленькая, но чистая, теплая. В уголке стоит столик, покрытый скатертью, на столике горит свеча и лежит много простор. В другом углу стоит кровать, опрятно убрана светлым покрывалом. За столиком сидел Юрий и резал просфоры на малые кусочки. Увидя меня, он быстро встал, подошел ко мне, поздоровался со мной и спросил кто я такая. Я объяснила Юрию, что к пришла по просьбе сестры Ларисы, что она очень скорбит по нем и хочет, как он тут живет и в чем нуждается, в какой помощи.

- Какая же она молодец. И здесь не забыла меня и заботится обо мне. Он горько заплакал и продолжал говорить, великое спасибо ей, дорогой моей сестричке, за ее заботу. Она мне с Александром очень великую помощь оказала при прохождении мытарств, хотя с нас, подростков, меньше спроса на мытарствах, но бесы беспощадны ко всякому возрасту, за исключением младенцев и праведников, на таковых они власти не имеют, а остальные, все без исключения, подвергаются испытаниям на мытарствах. О, какие эти бесы страшные, мерзкие, гнусные и наглые. При воспоминании о них я весь дрожу от страха. Как страшно проходить мытарства. Этого нельзя рассказать словами, что испытывает каждый проходя их. Видя устрашающих и грозящих в преисподней бесов, всякая душа трепещет и трясется, страшась попасть в их темное обиталище. Расскажите, пожалуйста, моей доброй, сострадательной сестричке Ларисе, как мне было очень тяжко проходить испытания до 40-ка дней.

Вся внутренность моя изнывала от страха. Я очень боялся, что эти страшные демоны уведут меня с собой навсегда в свои демонские покои, и если бы не по

438

мощь Ларисы, отца Александра, моей матери и ваша, я бы не был в этом месте. Ваша помощь, помогла мне пройти мытарства и оказала великую душевную радость и защиту от этих несносных демонов. Я не безгрешен был, тяжких грехов я не имел, но малых - достаточно было. Моя дерзость, своеволие, непокорность родителям и близким привела меня к преждевременному концу моей жизни. Моя дерзкая драка, в которой я сам виновен - великий грех перед Богом. За этот грех, я чуть не попал в преисподнюю, но милосердный Бог пощадил меня, по моему несовершеннолетию этот грех омылся моей же кровью. Кровью сгладились грехи моей дерзости, легкомысленного непослушания и самоволия. Передай дорогой, доброй моей сестре и моей маме, что я не совсем оправдан, потому что не исповедовал свои проступки на земле. Хотя грехи мои не тяжкие, но все же они были, и я ушел с ними без покаяния, а в райские селения не войдет ничто нечистое и скверное, так мне сказали ангелы, которые меня сопровождали на мытарствах. Благодарность моя беспредельна, за вашу общую молитву за меня - Ларисе, отцу Александру, маму и вам. С вашей общей помощью, я нахожусь далеко от преисподней и не испытываю мерзких адских страданий, не вижу их постыдных проделок. О, какие они гнусные и мерзкие, от воспоминания о них я содрогаюсь...

На мытарствах они представляли все мои тайные, плохие дела до подробностей, даже совсем незначительные, неразумные детские - все записано у них что, когда и где я творил, добро или худо. На мытарствах, эти жестокосердные служители темного царства представляли пер мной, чего я и сам не помню, они открыли все тайные дела мои, как будто я их только что творил. Как это страшно и пошло! Худые дела представляют служители темного царства, а добрые - ангелы. Их по два: два ангела и два демонских служителя. Вчетвером, они водят по мытарствам каждого приходящего грешника из земного мира. У кого на каком мытарстве тяжкие преступления превышают добрые дела, тех путеводители не допускают к дальнейшим мытарствам и отправляют на предварительный суд к Всевышнему. Господь предварительно дает срок наказания, каждому, по его делам. И тогда демоны отправляют эту душу, куда им велено, в свое скопище. Я беспредельно благодарен Господу и своим родственникам и вам, что меня миновала страшная адская участь».

- Что передать мне Ларисе и твоей маме оттебя? - спросила я у Юрия.

- Передай им, пусть не сокрушаются за мной, пусть знают, что так лучше, что я раньше времени ушел из суетной греховной жизни, иначе я бы попал, я уже говорил, куда. Я далек был от истины и еще дальше от будущей жизни, думал, что жизнь светлая и прекрасная есть только на земле, дана один раз человеку и ее надо прожить для своих удовольствий, я молод был, еще подростком, думал, что надо брать от жизни все, что можешь. Думал все что есть на земле - естественно, то не безобразно. Теперь я только разумею, что жизнь дана человеку на земле

439

для приготовления в будущую жизнь. И ее надо прожить мудро и разумно. Чтить закон Божий, творить добродетель, помогать болящим и всем нуждающимся, любить Господа и ближнего своего, жить по правде, смиренно и терпеливо нести все, что посылает тебе Господь в твоей земной жизни. Но я понимал, земную жизнь иначе, что человек сам себе хозяин, и судьба его зависит от самого себя, каждый живущий разумный человеку владыка, избрать себе свою судьбу. Но я глубоко ошибался и заблуждался, по уверенности современных учений, я, наверняка, был бы таковым, как миллионы беззаконников и богохульников. О, если бы все люди, живущие на земле, видели всю сущность будущей жизни, они бы не творили мерзость, которую они творят теперь, и тогда бы не были адские темницы переполнены грешниками, страдальцами. Рассказываете всем незнающим истины, таким как я, что есть здесь вечная, блаженная жизнь и адская, мерзкая, мучительная жизнь в царстве тьмы.

- Какое поминовение за вас усопших, оказывает больше помощи?» - опросила я у Юрия.

- Самая большая помощь нам оказывает Литургия, если она усердно, с верой и любовью совершается священником и усердно, пламенно молящихся, тех, кто заказывает Литургию. Такая усердная, служебная молитва с жертвоприношением, подает нам великую душевную радость и озарение Духа Святого. Мы тогда долгое время чувствуем как бы большой праздник, я по зменому вам объясняю.

- А когда подается поминовение за усопших на проскомидию, есть ли вам помощь от этого?- спросила я Юрия.

- Когда за нас подают малую просфору, нам такая же помощь от нее, только на короткий срок. Еще нам дает великую помощь, когда за нас подают милостину болящим, узникам за Христа, истинным странникам и одиноким, престарелым. Эта добродетель высоко ценится у Бога. Пусть моя мама, Лариса, отец Александр и все близкие делают больше добрых дел, живут по правде и молятся. Эта добродетель изгладит их грехи не к смерти, и спасет их души для вечности. Пусть все близкие мои живут в мире и любви друг с другом, и пусть простят всех врагов своих и ненавидящих, и не имеют к ним зла и мстительности. Передай моей маме и всем близким моим земной мой поклон, пусть все живут милостиво, в мире и дружбе между собой. Пусть не гнушаются больными, убогими, нищими и всякими подобными добрыми делами, и твердо знают, что Бог и вечная жизнь была, есть и будет во век. Пусть знают, что придет тот день, как и мне -смерть, а затем ответ перед Богом, и какая участь ждет здесь каждого. Пусть каждый подумает об этом и принесет искреннее покаяние там, на земле. Здесь есть светлая и темная вечная жизнь, но ГОРЕ-НЕТ ПОКАЯНИЯ, и вот теперь, когда я все увидел своими глазами и испытал, все тяжести на мытарствах, я сильно скорблю за всех близких и друзей.

440

Когда путеводители повелели мне прощаться с Юрием (Георгием), он заплакал и несколько раз повтор ил: «Пусть мама моя не забывает меня непутевого, пусть молится за меня, все-таки я ей сын, хотя доброго для нее я ничего не сделал. Я ее не жалел, не обращал внимания на ее слезы и скорби, своим непутевым поведением наносил ей большие скорби и переживания. Пусть она простит меня за все и молится за своего заблудшего сына. Великий земной поклон передал бати моему, пусть он тоже покается и начнет жить по закону Божьему, грехов у него предостаточно, и если он не принесет полнейшего покаяния, то участь его в вечности будет тяжелая, как и всех нераскаянных грешников. О всех родных и двоюродных скорблю и сожалею, которые не знают истинного Бога.

Прошу вас, мою посетительницу, молиться за меня и всех моих родственников: Ларису с отцом Александром, отцу моему и дорогой маме моей, передайте мой земной поклон, пусть помнят обо мне непутевом и молятся. Лариса у меня -моя добрая сестра, благодарю ее за ее чуткое сердце и заботу.

Прощаясь со мной, Юрий все плакал и просил навещать его, и передать все, что он говорил его близким. Я пообещала все рассказать Ларисе. Я ему поклонилась и путеводители повели меня в обратный путь. Выйдя из темного царства, путеводители повели меня другим путем, путем -блаженства.

Вначале, мы долго шли долинами и равнинами, затем достигли необыкновенной красоты садов, рощ, где располагались дивной, неземной архитектурной красоты дворцы. «Боже мой, какая красота» - восхищенно воскликнула я. «Это новая обетованная земля, чадо, - пояснил мне юноша, на ней будут жить избранные, угодившие Богу, живя на земле по воле Его и исполняющие закон Всевышнего. О, чадо, не видело око и не слышало ухо, и не приходило на ум человеку, что Господь уготовал любящим Его».

Юноша обвел рукой вокруг необъятной красоты и сказал:

- Сей чадо, доброе семя, ибо все, что ты видишь и слышишь, хорошо запоминай и сей семя добра, всем, незнающим закона, ибо время пришествия Господнего суда приближается, а зло на земле умножается. Не бойся, чадо, врагов своих, они были, есть и будут, до конца твоей жизни, Господь - защита моя, кого мне бояться, а старец добавил:

- Ибо Ангелам своим заповедает охранять тебя на всех путях твоих. Итак, возлюбленное чадо, не страшись свидетельствовать об истине, ибо ложь царствует в мире сем временно, а затем навсегда исчезнет, а истина пребудет во век. Не убойся, а бодрствуй, умножай плоды. Теперь же, чадо, пришел час нам расстаться, но сейчас мы пойдем к источнику омоемся, испьем холодной, сладостной воды и отправимся каждый своим путем.

Путеводители привели меня к чистому, как кристалл источнику, где росли прекрасные, неземные лилии и другие незнакомые мне, неизреченной красоты,

441

цветы. Мы все сели на пологом бережку, заросшем зеленой, как красивый ковер, травой, омылись студеной водой, старец разломил по кусочку благодатного хлебца, зачерпнул сосудиком воды из источника и мы все напились сладчайшей воды.

«Смотри, чадо, на эту блаженственную красоту, все это Господь уготовал для человека в наградутем, кто чтит и живет по закону Его на земле». Я смотрела на эту неизреченную красоту и благоухание, и невольно слезы лились у меня по щекам. Боже мой, какая красота, какая благодать, сколько тут источников, цветов, садов и какие, неописанной красоты давние дворцы! Пока я осматривала необъятную красоту, юноша со старцем поднялись, старец сорвал мне два райских цветка, а юноша - белоснежную лилию, вручили мне, и юноша сказал: «Неси, чадо, это благоухание, нежность и красоту - в мир, пусть вразумляются и каются».

442

Под праздник великомученика и целителя Пантелеймона (9-го августа 1986 года) О зяте Марии Арсентьевны - Игоре

На день праздника святого великомученика Пантелеймона 9-го августа 1986 года видела я в сновидении, Марии Арсентьевны зятя Игоря. Господь показал мне его местопребывание в вечной жизни до пришествия Господнего. В ночь под праздник Пантелеймона в сновидении явился мне старец, и повелел мне одеваться. «Собирайся, чадо, сейчас мы пойдем к Игорю. Ты посмотришь, где он находится, и расскажешь Марии, ибо она очень скорбит о нем». Я быстро оделась. Перед выходом из дома мы сотворили молитву. Старец дал мне съесть кусочек благодатного хлебца, испить воды, благословил наш путь, и мы отправились в путешествие. Долго мы шли знакомыми мне раньше, и незнакомыми, смрадными, темными и горящими местами. Там отовсюду слышался рев, свист и вой демонов, и стоны обреченных, наказанных грешников. Боже мой, как там мерзко и страшно. Я шла, и все время плакала, видя и слыша страдания несчастных, и не могла относиться к этому спокойно.

- Зачем вы меня водите этим таким тяжелым путем? - спросила я у старца.

- Другого пути сюда нет, чадо. Этим путем идут сюда все грешные и праведные, а потом здесь есть разборочный пункт (по земному), и после этого Всевышний определяет, кого куда, кто, что заслужил для себя, живя на земле. Ты видела, чадо, в наших предыдущих путешествиях много своих знакомых и незнакомых, великое число их во всяких демонских обиталищах: в темницах, пещерах, в холодных подвалах и преисподней, и малую частицу видела в светлых обителях. За временное беззаконное нечестивое житие свое на земле человек лишается вечной небесной, светлой, радостной жизни, И таковых миллионы. Все они будут в вечном обиталище сатаны. Ты научай, чадо, истине, не знающих закона. Пусть каются, ибо суд Божий при дверях. Тогда все земное исчезнет навсегда, огонь гнева Всевышнего сожжет все нечестивое на земле, и это - не за горами, оно приближается к нечестивцам, и будет великое горе всем, забывающим Бога и Его закон. Многие тогда познают Творца, и будут просить помилования, но поздно будет. Ты видишь, чадо, что творится теперь на земле, нет почти делающих добро, и признающих закон Всевышнего. Все в мире развратились, и творят гнусные, скверные и постыдные дела, стар и мал, отвергают, оскверняют и хулят имя Господне, и творят - нет Бога. Наука достигла высшего бесовского познания, и доходит до безумия своей лукавой мудростью. Но Господь Вседержитель терпит до оного дня, и тогда воздаст каждому по делам. И будет тогда великая скорбь на земле, которой не было от сотворения мира. О, чадо возлюбленное, свидетельствуй всем об этом. Иные да вразумляться, и оправдаются добрыми делали и полным искренним покаянием, Свидетельствуй всем, чтобы жили в мире, любви

443

и добродетели. Приобретайте смирение, терпение и любовь к ближнему, даже к врагам вашим. Будьте снисходительны, вежливы и добродетельны, не превозноситесь, друг перед другом, не унижайте других перед собой, ибо все вы - создание Господнее, и пусть каждый из вас не думает, что он лучше, умней и достойней того, перед кем он гордится и превозносится, ибо сегодня Господь отнимет у тебя то, чем ты превозносишься, и будешь гораздо хуже тех, перед которыми возносился. Пусть каждый из вас боится клеветы, гордости, надменности, лице-приятельства, детоубийства, чародейства, осуждения, злоехидства, зла, кощунства, насмешек, блуда, негодования, лжи, лихоимства, сиксотничества. Не делайте между собою распри, не крадите, не убивайте, не прелюбодействуете, не присваивайте себе чужого, ни осла, ни жены, ни серебра, и берегитесь всякой неправды, ибо всякая неправда есть грех. Не стяжай, ибо блуд и стяжательство многих лишают наследовать царствие Отца Всевышнего. Не гнушайтесь болящими истинными, нищими, странными, одинокими стариками. Помогайте таковым, не оставляйте их без помощи, ибо добродетель - это великое оправдание, изглажи-вание ваших греховных поступков.

Будьте снисходительны, любвеобильны, и вежливы к ближним. Не воздавайте злом за зло, а платите добром и смирением. Будьте скоры на слушание, и медленные на ответ. Избегайте пустословия, общения с нечестивыми, где осуждают, клевещут, сквернословят и богохульничают, удаляйтесь оттаковых. О, чадо, ты лежишь и мало знаешь, что творят нечестивые во всем мире. Они превысили мерзостью, богохулением и всяким развратом всех предыдущих греховных своих предков, И так будет продолжаться до тех пор, пока Всевышний придет судить всю вселенную. Бдите, чадо, бодрствуйте, ибо не знаете, когда все это совершиться, НО} знаете, что Господь говорит нам: «Се, гряду скоро!» Повествуй, чадо , об этом, и за участь нечестивых повествуй, ибо ты все видишь, где они здесь находятся, несчастные.

Пройдя демонское обиталище, у ворот нас встретил прекрасный юноша в белоснежной сияющей одежде, с мечом в руках. С ласковой улыбкой он быстро подошел к старцу. Они облобызались, приветствуя друг друга, о чем-то побеседовали между собой на незнакомом мне языке, затем юноша благословил меня, и повелел следовать за ним. Старец, как всегда шел позади, как бы сопровождая пас. Скоро путеводители привели меня, в светлую солнечную долину. Здесь было тихо, спокойно, только слышно было журчание родников, да пение птиц. Вдали, среди зеленых деревьев, виднелись светлые, чистые аккуратные домостроения. У одного родника путеводители остановились отдохнуть под густым душистым деревом. Здесь мы напились холодной ключевой воды, и хорошо отдохнули. Старец с юношей дали мне наставление и рассказали, в назидание, о событиях первородных людей допотопных, послепотопных, и до нынешних времен. Слов

444

но зачарована, я слушала своих наставников, и мысли мои переносились далеко в древние времена, как Каин убил Авеля, не признавая своей вины, и от этого времени воцарилось зло на земле, как Иаков пасет свои стада в красивых долинах, в таких, наверное, как эта, где мы сидим, как сыны его продали Иосифа в Египет. И так оно идет, зло, ненависть и ложь из поколения в поколение, а в наши дни оно умножилось десятикратно, семидесятикратно умножилась мерзость и злость, беззаконие на земле в нынешнее время,-ответил юноша на мои мысли. Я удивленно смотрела на юношу, и думала:

- Господи, как они знают все наши мысли!

- Премудрости и тайны Господни неисследимы, чадо, не удивляйся этому, ибо ты не можешь постичь их своим человеческим разумом. Они недоступны человеческому разумению.

У источника мы хорошо отдохнули, старец подкрепил нас благодатным хлебцем, мы сотворили молитву перед дальнейшим путем, и путеводители повели меня дальше. Вскоре мы прибыли к этому незнакомому селению, что виднелось вдали. У ворот путеводители остановились. Юноша повернулся ко мне лицом, и сказал: «Вот мы, чадочка, и пришли к Игорю. Здесь находятся все такие, как он, которые не знали истины Божией, но Бога и закона Его не отвергали и не оскверняли, сердцем были добрые и смиренные; у них не было детоубийства, блуда, богохуления, надменности, клеветы и лихоимства. Покаяния они полного не принесли, ибо не научены были этому, и поэтому они не унаследовали обетованную землю, а находятся на северной стороне, неподалеку от нее. Они теперь находятся здесь все, как Игорь. Сейчас мы зайдем к нему. Ты посмотришь его местонахождение и побеседуешь с ним, а дома все расскажешь. Марии, матери, жене Игоря и другим, ибо она скорбит о нем. По своей доброте и смирению он отличался от своих нечестивых друзей, и почти не общался с ними, поэтому он и избежал возможности натворить тягчайших грехов. За его доброе сердце и смирение Господь направляет его для спасения к милостивой Марии для принятия святого крещения, а Марию через него Всевышний избавляет от людского позора. Итак, возлюбленное чадо, случайного ничего не бывает, все совершается по воле ВсевышнегоТворца.

Отец наш Небесный не хочет смерти грешника, и ведет всякими путями ко спасению, дабы каждый из вас не погиб, а жил вечно. Поэтому-то и говорит Господь: «Не каждый, говорящий Мне: «Господи, Господи!» - унаследует Царство Отца Моего, ибо веры одной для спасения недостаточно. Вера без добрых дел мертва. И бесы верят, и трепещут, но ты видела, чадо, какое творят они злодеяние. К вере надо прилагать доброе дело, смирение, доброту и любовь к Господу и ближнему своему. Даже к врагам своим имейте снисхождение, доброту, и прощайте им, ибо они не знают, что творят.

445

Не ропщите, и не имейте негодования и зла, когда творите добродетель, и помогайте болящим. Творите все со смирением и любовью. Только такая благодетель принимается Всевышним Творцом, и творящему такую усердную благо-стыню сглаживаются его несметные согрешения. Не гневайтесь, и не делайте зла, обиды и негодования друг на друга, не завидуйте и не клевещите, не стяжайте, не будьте скупы на добро, ибо зло, скупость, стяжательство, клевета и ненависть -тягчайшие враги человека. Пусть, каждый знает, чадо, что он проходит на земле, как цветок полевой поутру расцветает, а к вечеру от зноя пожелтел, поник и засох. Нет ничего вечного, прочного, чтобы оно жило без счета лет на земле. Все изнашивается и исчезает, как пар, бесследно. Засвидетельствуй, чадо, об этом всем ближним. Пусть они поразмыслят, для чего человек живет на земле, разве только для стяжательства, жадности, ненависти, разврата и богохуления за свой недолгий земной век. Иные, накопляют великое сокровище, не помышляя не только о добродетели, как-нибудь скупо и неразумно влачат свою жизнь, а потом навсегда умирают, и все остается, что так прилежно и жадно копили. И ничего с собой никто не возьмет, ибо наг родился, и наг в вечность в землю отойдешь. О, безумный человече, опомнись, осмотрись вокруг, сколько твоих бездыханных братьев уходит безвозвратно в землю, прах ты есть, и в прах обратишься, а ты разве не таков, как братья твои, и может, сегодня Господь возьмет твою душу в вечность, кому останется твое все богатство, и что ты понесешь с собой на ответ к Всевышнему? Разве свое накопленное богатство? О, человече, оглянись на свою нечестиво прожитую жизнь: в ней нет добродетели, одни мерзкие беззакония, и загляни в будущую жизнь через Писание, что ждет тебя, какая участь. Об этом думал ли ты, или нет? Неужели ты для того родился, чтобы быть добычей червей? Страшно, ужасно смотреть на этот развращенный, богохульный мир Всевышний Вседержитель терпеливо ждет дополнения числа избранных, и некоторые придут еще к покаянию, но суд Его близок, и при дверях, ибо люди века сего превысили своим лукавством и развращением всех предыдущих беззаконных предков. О, если бы знали все, развращающие закон Божий, что ждет их в недалеком будущем! Но, о горе, какая будет великая скорбь для таковых, ибо Господь Бог изольет полную до верха чащу гнева на землю, и будут тогда искать способы каяться, умолять Творца о помиловании, но Всевышний не будет внимать страдающим воплям их, ибо призыв Господень прекратиться, и вострубят Ангелы о воскресении живых и мертвых, и явиться Творец во Славе судить нечестивый, развращенный сей мир, и сгорит все нечестивое на земле. Вот тогда-то и отделит Всевышний одних от других, козлов от овец, и пойдут одни в жизнь вечную, другие в вечное мучение, в адские селения сатаны. О, если бы знали все живущие на земле об этом оном дне, что их ждет! С великой печалью в голосе повтори юноша: «Ты не все, чадо, видела, и не имеешь представления, как все это будет, но

446

будет ужаснее всего беззаконного человечества. Повторяю, чадо, пусть не медлят, каются, ибо время близится к жатве. О, горе великое будет, кто не готов к этому дню! Бодрствуйте и дерзайте, чадо, бдите. Идите прямыми стезями за Всевышним Творцом. Он милостив и любвеобилен, Он каждого кающегося примет в свои объятия, и введет в обитель Отца Своего. О, люди, Се грядет, Всевышний при дверях! Это, чадо, все сказанное мною, передай ближним, и на этом мы пока окончим свою беседу. Нам пора в путь. Сейчас пойдем к Игорю, а в следующее путешествие мы продолжим нау беседу».

Юноша быстро подошел к воротам. Некий воин, стоявший у ворот, открыл нам дверь, и мы вошли внутрь пространного домостроения. Дома здесь высокие, светлые, чистые. Вокруг домостроений растут стройные, высокие шатристые деревья. Дома расположены симметрично стройно. Возле домов много цветов, и зеленая, пушистая как ковер, трава. На каждом переулке, как выразить поземному, журчат холодные роднички. Везде там чистота и порядок. Путеводители провели меня через две улицы, и привели ко второму дому от угла. На дверях я прочитала золотистыми буквами на русском наречии: «85-й номер», и еще что-то было написано не по-русски. В дверях нас встретил юный красивый мальчик, и спросил: «Вам кого надо?» Юноша что-то ответил ему не по-русски, и прелестный юнец быстро пропустил нас в обширный светлый коридор. Комнаты располагались по правую сторону, а с левой стороны все собой занимал коридор с большими и светлыми окнами, и красиво выделанными стенами. Юнец побежал впереди нас, и открыл третью комнату от входной двери. «Вот он, Игорь,- заходите, пожалуйста», - вежливо пригласи нас юнец. Путеводители мои остановились у двери, а мне повелели зайти в комнату. Комнатка среднего размера, светлая, уютная, чистая и теплая. В комнатке стоит столик, накрытый бело-розовой скатертью, два изящных стула, кровать накрыта бело-розовым покрывалом. На столе горела свеча, и лежали просфоры. Игорь сидел за столиком, читал книгу. Увидя меня, он быстро встал, и подошел ко мне. Он вежливо поздоровался со мной, и спросил, кто я такал. Я представилась ему, что я пришла с земного мира, от твоей тещи Марии, посетить тебя, узнать как ты тут живешь.

- Значит, тебя прислала, она меня и, здесь не забыла, и заботится обо мне». Он заплакал, и продолжал говорить: «Спасибо ей великое за ее заботу, если бы не она, то я бы находился не здесь, а в темной, мрачной и сырой темнице во веки. Она помогла мне принять христианство, окрестили меня, и это меня избавило оттяжких страданий. Все взрослые всяких наций некрещенные в темноте сидят.

- А как же младенцы? - спросила я юношу.

- Все некрещенные младенцы и выкиданные матерями на обетованной земле будут жить. Матерям их горе великое за оплошность и грехи, передай маме и Марии мое неоценимое благодарение. До последнего моего земного жития

447

она скорбела за мной, что жена моя Елена несправедливо поступала со мной. Я любил ее больше, чем себя, и скорбел донельзя, что она не уделяла мне малейшего внимания, и на глазах у меня творила беззаконие, уходила на блуд. Передай ей, и маме Марии, что мне очень тяжко было это переносить, и от этого моя болезнь усилилась, от моего чрезмерного переживания, я слег в постель и не встал, более. И так я ее сильно любил, я ей все прощал, но пусть знает Лена, что лучшего мужа, как я, она не найдет. Она вспомнит со временем, что это действительно так. Жаль мне очень ее маму, она не знает покоя, сколько скорбей и слез, она приносит ей, а пора уже и вразумиться, и подумать о вечной жизни, и пожалеть свою мать. Мама моя Людмила, она добрая и милостивая, очень скорбит за мной, что я, единый сын, ушел без времени от них навсегда, но она не знает того, что так лучше, что Господь отозвал меня теперь. Если бы я жил дольше там, то обязательно натворил бы тяжких грехов, как множество других.

- Что передать твоей маме Людмиле? - спросила я у Игоря.

- ПУСТЬ МОЯ мамочка родненькая не плачет обо мне. Придет время, и она придет сюда, только я очень скорблю о своих родителях, что не крещены они, и не признают Всевышнего Бога. Во тьме будут они. О, если бы они вразумели, покаялись и приняли закон Небесного Творца! Короткая земная жизнь, но она опасна для будущей жизни. Миллионы таких, как мои родители и все они пойдут во тьму. Пусть мама Мария (теща) научает их истине, и молится за меня. Мне она много помогла, за меня молятся в монастыре, и это для меня великая польза. Передай маме моей Марии, что всякая помощь, присланная мне ею, дает отраду душе и подкрепление, ведь я не безгрешен был, хотя мелкие грехи, а все же они были у меня. Много мне сгладилось грехов при крещении моем.

- Что вам больше всего помогает, какая добродетель? - спросила я у Игоря.

- Когда за нас служат литургию, у нас неописанная радость бывает на душе, и длится она неделями по-земному. Когда подают малую просфору за нас, нам такая же помощь от нее, только на короткий срок. Еще нам великую помощь дает, когда за нас подают милостыню болящим.

- Что передать Марии оттебя? - спросила я у Игоря.

- Великий поклон от меня, и благодарение за ее заботу и помощь. Передай великий поклон моей жене, пусть кается, ибо участь ее будет здесь, как всех нераскаянных грешников, если не принесет покаяние, и не станет жить по закону Божьему. Жаль мне ее больше самого себя, и как, я ее любил, знает только Господь, а она на мою любовь отвечала холодностью, и безжалостно творила блуд у меня на глазах. Как это мерзко и низко с ее стороны, но я ей все простил. Пусть Господь простит ее и помилует. За Олей скорблю, без отца она растет, для моих родителей утешение, у них больше нет никого, и это для них одна отрада. Я любил ее, как родного дитя. Лена говорила, что я не люблю ее. Болезнь сделала ме

448

ня обидчивым и нерадостным. Поклонись им от моего имени до земли. Мамочка моя, как она скорбит, и до могилы она будет нести печать свою обо мне. Если бы она верила в Бога и в загробную жизнь, ей легче было бы переносить такую скорбь. В Боге только можно найти утешение и успокоение.

Очень прошу вас, Мария, передайте Лениной маме, пусть молится обо мне и о моих родителях, чтобы Господь привел их к покаянию к принятию святого крещения. Молитесь и вы за меня, грешного, и за моих родителей. Ибо общая молитва больше дает помощи, чем одиночная. Передайте моей теще Марии, что я не совсем оправдан, потому что не исповедал грехи свои там, на земле, и хотя мои согрешения не великие, но в райские селения не войдет ничто нечистое и скверное. Благодарности моей нет границ второй моей матери Марии и вам, что я нахожусь недалеко от обетованной земли, и не испытываю мерзких бесовских испытаний, и не вижу их постыдных и срамных проделок. О, какие они гнусные и мерзкие, от одного воспоминания о них я содрогаюсь. Как я страшился, и весь дрожал от страха на мытарствах! Все мои малейшие греховные дела они представляли Ангелам, даже совсем незначительные, детские грехи, все у них как на учете записаны. И что, когда и где я был, творил добро или худо - все на мытарстве представляется, как в ясный день, как будто я их только сегодня творил. Худые дела представляют демоны, а добрые дела представляют светлые Ангелы, их по два - два Ангела, и два беса водят по мытарствам каждого вновь приходящего, и у кого на каком мытарстве множество тяжких преступлений, тех бесы не допускают к дальнейшим мытарствам, и отправляют их на предварительный суд, и кого, куда, и на какие сроки Всевышний осудит, туда демоны к помещаю душу. Как это страшно, но, слава Богу, что я по вашим молитвам, и молитвам монастыря за меня, грешного, меня миновала эта страшная участь. Если бы знала моя мама истину, она бы не сокрушалась так тяжко за мной, она бы знала, что так лучше, что, я ушел раньше времени из суетной греховной жизни. Но она далека от всего истинного, Божьего, и думает, что жизнь только на земле, и ее надо прожить для своих удовольствий. Теперь я только разумею, что жизнь дана человеку на земле для приготовления к вечной жизни, и ее надо прожить разумно. Чтить закон Божий, творить добродетель, помогать болящим и всем нуждающимся, любить Бога и ближнего своего, жить по правде, смиренно и терпеливо нести все, что дает Бог на твой короткий земной век. О, если бы все люди, живущие на земле, вра-зумились, и познали Творца, тогда не были бы адские смрадные темницы, и прочие страшные и мерзкие места переполнены страдающими узниками. Говори всем там, Мария, на земле, пусть каются, очень жаль родителей и Лену, погибнут они там, в преисподней. О, как я скорблю о них!

Когда мои путеводители повелели мне уходить, Игорь сильно плакал, просил кланяться родителям: «за Олю пусть мама Мария молится, а то она пойдет

449

дорогой матери своей Елены». Когда мы уходили от него, он очень просил, чтобы я пришла еще его посетить. «Приду, если Господь повелит» - ответила я Игорю. Мы поклонились друг другу, и путеводители повели меня в обратный путь домой.

Они вывели меня за околицу этого селения на широкую пространную дорогу. По обе стороны этой дороги буйно, как стена, стояла высокая созревающая пшеница. Юноша нарвал самых лучших зрелых колосьев мне, и сказал: «Вот эти, чадо, колосья неси домой, и пока дойдешь, они созреют. Дома обмолоти тщательно, провей, и все негодные, недозрелые выброси, а добрые злаки провей, и что-то, да произрастетна оный день».

Мы посидели у дороги, путеводители дали мне наставление. Юноша благословил меня, старец дал мне испить благодатной воды и съесть кусочек хлебца, мы сотворили молитву, и путеводители указали мне дорогу, и повелели идти. Сами пошли, нескончаемы золотистым пшеничным полем, куда-то вдаль.

На этом сновидение мое окончилось.

450

Архиепископ Никон, Архимандрит Геннадий

Под день праздника Петра и Павла (12 июля 1988 года) в сновидении старец пришел ко мне, забрал меня и долго вел какими-то узкими, непроходимыми одному ему известными путями. Затем привел меня к высочайшей, недоступной горе. Здесь старец остановился.

У подножия горы мы отдохнули. Старец повелел мне хорошо во все всматриваться и запоминать, то что я увижу на своем пути. Он много наставлял и научал меня смирению, терпению, кротости и любви к ближним. Отдохнувши и помолившись Богу, старец (дедушка) возвел меня на эту недосягаемую гору. Мы постояли немного - старец продолжал давать мне напутствие. Перед моим взором открылись дивные, необъятные красоты этого неземного мира. Я не выдержала и воскликнула: «Ой, дедушка, как же тут красиво», - улыбнулся он и ответил мне: «Это только малое начало той красоты, которая находится там», - и старец своим маленьким посохом указал вверх на небеса. Потом старец поднял свой посох вверх и трижды ударил им по воздуху. В воздухе все содрогнулось, затряслось, и я почувствовала, что мы вместе с горой поднимаемся ввысь, с неуловимой быстротой движимые великой, нечеловеческой, неведомой силой. Когда мы достигли облаков, старец возвел меня на большое облако, а гора с такой же неуловимой быстротой спустилась вниз на свое прежнее место. За пределами облаков я увидела необъятный очаровательной красоты мир, с его дивными насаждениями и устройствами. От всего окружающего дивного видения я снова воскликнула: «Господи, как же здесь премудро, предивно и красиво. Я не хочу отсюда возвращаться на землю».

Сейчас мы с тобой, чадочка, находимся только на первом небе, а как достигнем второго неба, там ты увидишь еще большую, дивную, никому неведомую для земных красоту, за вторым небом есть третье небо, где стоит престол Всевышнего Творца. Вот где, чадо, несказанная, неописанная, предивная красота. Так апостол Павел, явно не в сновидении, был вознесен Господом до третьего неба, за его ревностное служение Богу. Твори, чадочка возлюбленная, молитву: «Помилуй меня Боже...» - и сейчас мы на облаке, движимые силой Господней, вознесемся на второе небо. В это же мгновенное облако молниеносно понесло нас ввысь.

Вскоре, облако остановилось, и я увидела перед собой дивные, неизреченной красоты, необъятные, сияющие разными излучениями дворцы, утопающие в пышных благоуханных цветущих садах с бесчисленным числом чистых зеркальных озер и родников, с морем дивных, неземных цветов всякой формы, окрасок с благоухающими запахами. Что я здесь видела, этого нельзя рассказать, как оно

451

здесь есть, ибо оно не вмещается в моем слабом человеческом разуме, просто говоря, оно необъяснимо - все это премудро, дивно.

Здесь нас встретил прекрасный высокий, стройный юноша в длинной изящной сияющей, белой одежде, с мечом в руке, с нежной улыбкой на устах. Он приветствовал старца, кланяясь друг другу. Затем юноша благословил меня. И путеводители повели меня к большому, красивому озеру. Здесь под большим раскидистым, цветущим деревом путеводители расположились отдохнуть. Мы сели под этим деревом на изящный диванчик, премудро сплетенный неземным мастером из райских душистых ветвей. Долго старец с юношей вели со мной беседу, научая и напутствия о законе Всевышнего Творца, о добродетели, о смирении, терпении, милосердии и любви к Богу и всем ближним. «Любите, чадочка, друг друга, даже врагов своих, и благоволите им. Свидетельствуй, чадо, всем это и сей семя добра незнающим и непонимающим закон Всевышнего. Наставляй их на путь спасения, ибо многие находятся в заблуждении, ревностны по Богу, но не по рассуждению - говорит апостол Павел. Исследуйте хорошо Святое писание и будьте благоразумны, поступайте во всех поступках своих и делах добрых своих благоразумно. Избегайте общения с неверными и нечестивыми. Бойтесь, как огня, клеветников, напраслины, убивать во чреве своем чад, прелюбодействовать, творить блуд, разврат, лукавить перед ближними своими, страшитесь лжи, подхалимства , сексотничества, не хитрите друг перед другом, не превозноситесь перед другими, что вы мудрее и умнее других, не крадите, не убивайте, порой человека убивают злой клеветой наглости.

Свидетельствуй, чадочка, всем. Чтобы творили благодетель, внушай всем ближним, что одной верой не оправдается всякий человек, если не будет иметь разум, смирение, терпение и любви к Господу и ближним своим. Так и повествуй всем об этом, ибо вера без дел мертва, но и добродетель со злом и клеветой творимая без любви также мертва и неприемлема Богом. Научитесь смирению, терпению, добру, любви, тогда и дела ваши приемлемы будут Всевышнему Творцу. Это самые великие, необходимые заповеди для христианина - любовь, добродетель, смирение, терпение и кто будет строго творить это, те наследуетземлю.

«О, чадо, - вздыхая, произнес юноша, - беззаконие на земле в 20-ом веке превзошло все беззакония жития наших предков, и от Ноя, беззаконие Содома и Гоморры и прочих нечестивых в этом мире дошли до великого безумия, и творят мерзкие, гнусные злодеяния. Лишь единицы малые, которые благовеют перед Всевышним Творцом. А многие служат Творцу притворно - хотят здесь не лишить себя всех мирских благодеяний и чтобы там, в вечности приобрести себе блаженную жизнь. Да извергнутся таковые из обители Творца Небесного вон, и будеттам плачь и скрежет зубов, и возрыдают тогда таковые горько о делах своих нечестивых, но о горе, поздно будет.

452

В вечности, чадочка, нет покаяния. Так и свидетельствуй всем об этом. Господь грядет близко, вам видно по неустойчивому и наполненному скорбями и бедствиями времени. Это все свидетельствует о скором пришествии сына человеческого судить этот, отягченный великим бременем греха и разного рода беззаконий и разврата, мир.

Сейчас, чадочка, наступило благоприятное время для покаяния. Князь Михаил, (как на земле многие его величают) дая послабу для христиан по повелению Господнему. «Всякий человек может не таясь, прославлять Творца.»

«Но ты, видишь, возлюбленное чадо, что нечестивые не спешат служить Богу, а продолжают творить всякое мерзкое беззаконие, ибо все развратились, нет делающего добро ни одного, - говорит царь Давид в своих песнопениях. Всевышней Творец через властителей содеял благодеяние свободы, чтобы всякий нечестивый на суде Всевышнего не оправдал себя тем, что по вине жестокого земного закона властей, он не мог служить Богу. И скажет Господь таковым тогда: «Идите от меня все делающие во тьму вечную, уготованную Диаволу и ангелам его, ибо я призывал вас, но вы не откликнулись на зов мой, теперь же я не знаю вас». Так свидетельствуй чадо всем противозаконникам. Не власти виновны в беззаконии и развращении нашем, а злые, безумные, мерзкие дела, неугодные Богу. Научай, чадо, ближних жить правдой в мире и еще повторяем в любви с Богом и человеками, и тогда да будет душе отрадно на земле и блаженство в нетленной вечной жизни, ибо любовь и смирение превышают все что ни есть добродетели, и Сам Господь есть смиренная, милосердная, неиссякаемая любовь. Знай это, чадо, твердо и свидетельствуй другим, не бойся, что тебя много поношают, унижают, клевещут и осуждают. Со смиренными, терпеливо все сносящими, пребывает Христос. Он и есть защитник, хранитель и покровитель всем обиженным, больным и беззащитным, немощным. Он и нас сохранит и защитит от всех врагов и недругов. Аминь».

После беседы путеводители провели меня по райским селениям, и мы возвратились на прежнее место, где остановилось облако. Мы здесь с юношей и старцем сотворили молитву, и облако снова нас молниеносно понесло ввысь. Как мы двигались, известно только Богу, да моим путеводителям.

И вот облако снова остановилось, и что я увидела перед собой - дивный, сияющий, неизреченный неугасимым светом вселенной небосвод и престол Всевышнего Творца. На престоле сидел царь славы во всем величии. С ним же Матерь Божия, Иоанн Креститель и близ него апостолы Петр и Павел. От величия Господнего, и от его великой благодати, я упала низ лицом и ничего не видя, словно неживая лежала, ничего не понимая, где я и что со мной происходит, пока старец не поднял меня. «Вставай, живей, чадочка, чего ты боишься, тут все свои», - тихонько сказал мне старец, помогая мне подняться. «Ну - ка ободрись, посмот

453

ри зорко на эту дивную красоту и слушай внимательно повеление Всевышнего Творца.»

При помощи старца я быстро стала на колени и от страха быстро повторяла: «Свят, свят, свят Господь Саваоф, создавший небо и землю». Теперь я, перед собой, ясно видела дивный страшный престол, светящийся огненным, излучающим светом. На престоле я увидела в славе и величии Господа с сонмом ангелов, архангелов, пророков, апостолов и всех святых. Матерь же Божия стояла возле Господа по правую сторону с Иоанном Крестителем. Тут же стояли первоверховные апостолы Петр и Павел, виновники торжества (так как день их празднуется 12 июля (29 июня по старому стилю)). По всей Вселенной распространялся благоухающий запах райских цветущих садов. Сонм ангелов и архангелов пели неземные мелодичные, священные гимны райских мелодий. Они хвалили и славили Господа и всех святых и прославляли день памяти первоверховных апостолов Петра и Павла. Все ангелы и архангелы были одеты в белоснежные длинные сияющие одежды. Херувими были одеты в солнечные длинные одежды.

На серафимах цвет одежды в виде месяца с радужными оттенками. Пророки были одеты в слегка зеленоватые солнечные одежды. Матерь Божия с девами были одеты в нежно-розовых одеждах цвета цветущих яблонь с лучезарным оттенком, драгоценных камней. На рукавах и внизу одежд их красовались незаурядные вышивки, вышитые золотом рисунки неповторимых художников. Сам же Господь с апостолами одеты были в нежно-лазурные одежды с молниеносно лазурным отливом. Я не могу выразить своего душевного чувства переполненного блаженной радостью и удивлением, ибо оно никак не подлежитобъяснению.

«Вот, чадочка, возлюбленная, чего нас непотребных сподобил видеть милостивый наш Господь. Теперь, чадо, пребудь близ меня и держи себя бодро. Сейчас Всевышней провозгласит ко всем народам земли предивный зов». В это мгновение вострубили трижды, по всей вселенной, трубы и трижды воссиял молниеносный огненный свет, наполняя собой всю вселенную. Затем последовали громогласные трехкратные громовые раскатистые удары устрашающие все чело -веческое существо во всей вселенной. Я видела, как надвое разверзается небосвод над землей. От страха у меня закружилось в голове. Оглушенная громом и ослепленная Господним светом, я снова без чувств упала и не могла подняться, пока путеводители мои подняли меня: «Не надо так сильно страшиться», - успокаивал меня юноша, подавая испить мне благодатной воды, взятой старцем из райского источника. Силы мои быстро ободрились, глухота исчезла. Теперь я отчетливо слышала повелительный призыв к земному народу Всевышнего Творца: «Я Бог, Отец, Вседержитель, Творец и Спаситель ваш, глаголю вам всем живущим беззаконно на земле. Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас. Теперь время для всех вас благодатное для покаяния. Я призываю

454

вас - вразумитесь, смиритесь и покайтесь, ибо день суда при дверях, и тогда призыв мой и покаяние для всех прекратится. Приносите полнейшее и чистосердечное, без лицемерия покаяние. Аз се гряду скоро (скоро я приду на всемирный справедливый суд). Нива уже дозревает к жатве, еще немного осталось и дополнится число избранных моих и тогда я приду с избранными жнецами своими и пожнут они все добрые зрелые злаки, а негодные, недозрелые, плевелы и терны я сожгу неугасимым огнем, и возрыдают горько тогда все племена земные, там будет плачь и скрежет зубов. Тогда все ощутят свое непоправимое состояние, и будут простирать к небу руки, с горькими воплями просить о помиловании, но поздно будет тогда, ибо прежнее все минует, исчезнет как дым, и я скажу тогда всем беззаконникам: «Идите от меня, делающие беззакония, ибо не знаю вас. Я призывал вас, и вы не слышали призыва моего. Я предупреждал вас остановить все мерзкие беззакония и следовать за мной, вы не следовали за мной. Я призывал вас к покаянию, и вы не каялись. Теперь же идите от меня все делающие беззакония в царство диавола и ангелов его, в мучение вечное.»

Слова Господа звучали мягко, звучно, внушительно, как будто насквозь пронизали мой ум, память и совесть. Я стояла возле своих путеводителей, слушая, назидание Господнее и слезы у меня ручьем текли по щекам. По окончании призыва к народу, Господь благословил всех присутствующих официально, благословляя апостолов Петра и Павла, вручил им по большой книге в золотистой оправе со словами: «Дети мои возлюбленные, оба вы были великими проповедниками на земле, призывая к покаянию и научая истине всех язычников. И теперь, силы ваши не иссякли помогать всем страждущим, недужным, призывающих с верой и надеждой Господа, да не оставлены будут таковые без помощи». Принимая книги из рук Господа, апостолы поклонились Господу, а Матерь Божия с девами вручила апостолам благоухающие розовые ветви. Апостолы также поклонились Матери Божией, а девы приветствовали нежным кивком головы. В это время запели ангелы свою чудную песнь, к ним присоединились все небожители, началось великое праздничное торжество прославление апостолов. Далее я видела как все небожители, словно плывя в воздухе, переселились в райское селение сада и гуляли в эдемском саду. Затем сели за столы, которые были здесь заранее приготовлены, пили и ели пищу неземного состава.

Чудодейственный аромат распространялся по всей райской обители. Все столы, посуда и все столовые принадлежности сделаны из неземных алмазов, хрусталей, бриллиантов и жемчуга. Всех присутствующих за столами озарял вечный неизреченный Христов свет. На лицах всех светлая блаженная любвеобильная улыбка. Все они были вежливы, кротки, ласковы и услужливые друг к другу, полны блаженной радости. После трапезы, снова гулянье по цветущим райским

455

аллеям под звуки дивных мелодий арфы и Тимпанов. Пели священные небесные гимны, прославляя Творца и день памяти апостолов.

Я стояла возле своих путеводителей, внимательно следила, за всем происходящим и сердце мое сжималось от переполненной душевной радости. «Вот что Господь уготовил для любящих избранных Его».

«Возлюбленное чадо, - тихонько сказал мне старец, - не слышало ухо, не видело око не приходило на ум человеку - вся это неизреченная красота и дивное устройство, смотри, чадочка, зорко и созерцай и не умолчи, поведай (расскажи) всем ближним, что ты здесь видишь и слышишь. Теперь же чадо пойдем скорей ко храму, где временно обитают удостоившиеся монашествующие до суда Господнего. Там сейчас архиепископ Никон благословляет, всех монашествующих. Он на земле был архиепископом Одесской и Луганской епархий. Добрый, умный, смиренный был пастырь, снисходительный и любвеобилен к Господу и своей пастве. Кто от него пошел не утешенным, кого он оставлял без внимания и помощи?

Те, которые к нему обращались, всех с любовью смиренно и сочувственно утешал. Все просьбы, нужды удовлетворял. Он знал цену страждущих больных, сирот и часто брал их под свой покров. Даже нечестивых пьяниц он не отгонял от себя, а милостиво протягивал им свою щедрую руку помощи и в то же время молился о них, чтобы Господь исцелил их от страшной алкогольной болезни, чтобы они познали Творца своего».

«О, Всевышний, милостивый, любящий Господь, не хотящий смерти грешника, помилуй нечестивых, заблудших рабов твоих, ибо не знают, что творят». Так он усердно, с сокрушенным сердцем молился за всех несчастных пьяниц и за весь заблудший развратный мир. За его смирение, терпение, любовь ко Господу и ко всем ближним, Господь удостоил его и в вечной блаженной жизни служить во храме и райских обителях.

«Пойдем, чадо, и мы под миропомазание» - и путеводители мои направились к Храму, повелев мне следовать за ними.

Подойдя к Никону, старец с ним любовно раскланялись, а юноша вежливо приветствуя, благословил его и затем представил меня к Никону под благослов-ление и на собеседование. Благословляя меня, архиепископ Никон дал мне душеполезные наставления и поучения - не роптать на свой тяжелый жизненный крест, данный самим Господом. Крест твой тяжкий для жизни сей земной, но он спасительный для вечной жизни, неси его безропотно до конца своей жизни и Господь Бог удостаивает таковых венцом славы. Он помолчал, а затем продолжал: «Любите дитя, друг друга, не заблуждайтесь, не гордитесь, друг перед другом, и не возвышайтесь, над нищими, неимущими, (самыми бедными) ибо вы можете стать как они, не осуждайте, не клевещите, ибо клевета превеликое пре

456

ступление перед Творцом. Помогайте друг другу, в особенности болящим и немощным, престарелым (тяжкий жребий таковых в сей земной жизни), старайтесь облегчать добродетелью и добрым ласковым словом. Скорблю тяжко, чадо, за свою Луганскую паству, которая мне была вручена на земле, нет там сейчас доброго пастыря и наставника, одни наемники и сребролюбцы воцарились там, и под этим тяжким гнетом погибают и все священнослужители, ведущие в заблуждение всю паству. Я молюсь за пастырей и за всех своих чад, чтобы не погибли, и Всевышней помиловал всех».

Возле архиепископа Никона стоял небольшого роста, седой и строгий на вид, архимандрит. В руках он держал золотую чашу с миропомазанием. «Это архимандрит Геннадий, который служил в Луганске при архиепископе Никоне и после него в Луганске в Николо-Преображенском соборе иеродиаконом, потом иеромонахом» - сказал мне тихонько старец.

«Григорий его хорошо знает, он у архимандрита Геннадия часто пребывал, вместе трапезовали и ночевали, когда Григорий был студентом сельскохозяйственного института. Геннадий оченьлюбил Григория, больше всех ребят, из молодежи посещающей собор. Любил отцовской, грубой, тайной любовью и всем сердцем старался наставить его на истинный путь, чтобы он пошел истинным путем - Господним, и стал монахом. Он всегда доверялся ему в секретных делах и поручал ему такие дела, которых другим никому не решался поручить, так как знал, что Григорий с самых ранних детских лет избран Господом на служение Богу и людям, и должен принести много пользы многим. Многие из высшего духовенства очень уважали и любили Григория. Любил его и всем нам известный архиепископ Никон, так как иеромонах Геннадий был у Никона самым близким и любимым сослуживцем. На престольные праздники Никон брал с собой Геннадия, а Геннадий, когда Григорию была возможность, брал его с собой на службу церковную. Служили в Божьих храмах по Луганской и Донецкой областях. Но диавол продолжал строить козни против Геннадия и Григория через лицемерных, ложных и лукавых христиан (тайных и явных врагов и клеветников) диавол ставил ему свои лукавые козни, для смущения и отвращения многих истинных добродетель -ных христиан. Они часто Геннадию клеветали на Григория по зависти, ненависти, унижали его, до дикости пятнали его невинность, чистоту и непорочность, приписывали ему аморальные поступки. Но Геннадий, зная непорочность Григория, его несомненную истинную веру ревность к православной вере, нестяжательность (его доброта доходила почти до нищеты, он ничего не имел лишнего, а что было, делился последним). Зная его доброту, кротость, смирение и милосердие, не верил сплетникам и клеветникам, строго обличал их. Это им не нравилось, и они в отмщение придумывали клеветать и самого Геннадия. Но Геннадий уже при людях (это было во дворе Никольского собора), строго обличил их вплоть до отлуче

457

ния от церкви (то есть удаление их от церковного общества). Клеветники смирились, ложно и лицемерно признали свою вину, но тихонько и незаметно продолжали это бесовское дело. Диавол снова восстал на Григория, он во чтобы то ни стало, стремился изгнать и удалить Григория, но Господь сохранял Григория содействовал и покровительствовал ему и диавол решил удалить от Григория его любимого пастыря и наставника. За пять лет он многому его научил - церковной службе, избавил его от многих заблуждений и фанатизма (так как Григорий многих пастырей и почти всех верующих считал, чуть ли не святыми).

Григорий часто находился у него, много читал и писал полезные каноны и акафисты, поучения, помогал ему, выполнял его поручения, зная, что Григорий никому не расскажет, и будет держать втайне. После окончания института, Геннадий желал, чтобы Григорий работал в Одесском монастыре в патриаршей даче по своей специальности мелиоратора и принял монашество с именем Геннадия. Его желание было, чтобы Григорий стал архимандритом, и наместником одного из монастырей.

Но в скором времени начался погром монастырей, и многие церковные приходы были аннулированы и закрыты, так что Григорий перестал надеяться на желание своего наставника Геннадия. Геннадий сказал - положимся на волю Божию, для Господа все возможно. Но Григорию Господь избрал другой путь. После отъезда Геннадия и окончания института ему было велено найти болящую девицу Марию и помогать ей в ее выздоровлении. Для ухода за болящей Марией, Господь вначале предназначил смиренного, истинного верующего милосердного избранника Божия, инженера Николая (Григорий его называл Анатолий). Мария его видела в сновидении, когда умерла ее любимая бабушка Антонина Лупинская, которая за ней присматривала. В сновидении она же явилась Марии и рассказала, что она посещала странника Анатолия (имя его в крещении Николай, Григорий дал ему другое имя Анатолий) и поручила ему уход и все заботы за болящей Марией. Анатолий изъявил согласие и она (Антонина) успокоилась, что болящая не будетоставлена и будет присмотрена.

Николай инженер (Анатолий) в Донецкой области работал инженером по снабжению строительными материалами. Высокий, красивый, с приятной привлекательной наружностью (внешностью) похожий на Христофора с Глинской пустыни.

Он привлекал многих женщин (вернее они им увлекались, но он их не замечал, потому что решил остаться в одиночестве и послужить Господу). По своей доверчивости, на работе, он сделал большую растрату и его должны были судить. Но он скрылся от суда и ходил странником, всегда боялся, что его обнаружат, и будут судить. Но Господь хранил его. Но видно суждено ему пройти испытание.

458

В зимнее время в Донецкой области, как странник, зашел он к одной девице сироте, родители которой умерли, (она был привлекательной наружности и красива станом) и она одна осталась полной хозяйкой дома. Вначале она посещала церковные службы, посещала церковные праздники, была милостива и сострадательна к бедным, принимала странников, подавала в память родителей на поминовение, к ней часто заходил странник Николай (Анатолий). Она его с радостью и торжеством принимала. Потом мало помалу по действию бесовскому у ней стали развиваться любовные чувства, и она часто ожидала его, но не решалась предложить соединение в законном браке.

Однажды, в зимнее время она предложила ему законный брак и сожития как муж и жена. Он категорически отказался. Она затаила на него злобу, в ней боролись два чувства - предать его суду и второе чувство сожаления. Первое чувство превозмогло, взбешенная буйным, блудным пристрастием возбуждаемая диаво-лом - она пошла и заявила властям, совершила страшнейшие преступление - предательство. Его судили на 10 лет. После десятилетнего срока Николай был освобожден из тюремного заключения и сейчас находится в святой обители (монастыре). Там же находится и заключенный Василий, что приносил письмо (по всей вероятности в старом Афоне в Греции). Когда умер Никон, после этого в скором времени Геннадий был переведен в другую епархию, о чем очень скорбел. У него было много противников по зависти из духовенства, и уполномоченных по рели

459

гии. Ему содействовал и защищал только архиепископ Пимен (нынешний патриарх всея Руси), но он недолго управлял Одесско-Луганской епархией (8 месяцев).

Находившийся в другой епархии архимандрит Геннадий, сильно скорбел, но молитв за Григория он не оставлял и всегда усиленно и усердно просил Господа, Матерь Божию, архангелов и ангелов и святых угодников Божиих, покровительствовать и не оставлять смиренного своего духовного сына.

Уже, через долгое время, архимандрит Геннадий узнал от приезжих своих благодетелей из Луганска, что Григорий одинокий, отказался от брака и присматривает по Божьему повелению за тяжело болящей девицей. Сердце Геннадия возрадовалось радостью и он воздал великое благодарение Господу и Матери Божией, что они приняли Григория под свой покров, что молитвы его прилежные услышаны и исполнены милости Божией, и что Господь не оставляет его благодатным посещениям и принял вместо его под свою защиту и покровительство вместо его, архимандрита Геннадия. До конца своих дней он молился и ходатайствовал о своем сыне, как он называл его про себя, и усердно просил, чтобы враг (диавол и демон) не возмутили его душу и теперь в вечности он всегда молится о нем.

Добрым и отзывчивым был сей монах на земле, хотя по видимости был строг и грубоват. Но это не мешало ему идти путем Господним и творить великую добродетель. Вечное блаженство он приобрел себе, живя на земле. Чистой, строгой монашеской чистотой и как я уже сказал - великой добродетелью. Очень любил он болящих, и благотворил им всем, в чем они нуждались в крове (жилище) ли, пищи, одежде, или же ремонте постройки. Его щедрая рука всегда оказывала помощь таковым. Не оставлял он без помощи монастыри и многодетных вдов даже брал под свой покров. Вдову священнослужителя Феодора из Харькова, который, умирая, оставил 13 душ детей на попечение своей жены - матушки, архимандрит Геннадий содержал эту семью на своем содержании (или по-другому говоря - иждивении) до конца своих дней. Помогал он много и монахам, которые изгнаны были из монастырей во время их закрытия. Вот такой был этот строгий и грубый на вид - душевный и добрый монах. Венец милосердия и славы возложит на пего Всемилостивый Г осподь на своем праведном суде, сейчас чадо, мы подойдем, к нему ближе и ты побеседуешь с ним».

Старец быстро подвел меня к неподвижно стоявшему архимандриту. Представляя меня, коротко рассказал архимандриту Геннадию мое земное житие. «Это наша земная спутница, болящая из Луганска, которая лежит долгие годы на тяжелом одре болезни. По повелению Всевышнего Творца мы привели ее сюда созерцать жизнь небесных обитателей для того, чтобы повествовать (рассказать) всем беззаконно живущим на земле, что ждет их в вечности, и что приобрели се

460

бе угодившие Богу. Некоторые через эти повествования вразумятся, а иные еще больше осквернятся через неверие и клевету.

За этой болящей долгие годы присматривает Анастасия с Григорием. Ты его возлюбленный архимандрит хорошо знал, когда служил в Луганске. Добрый нестяжательный, милосердный, кроткий и смиренный этот юноша приходил к тебе на ночлег и ты его с любовью принимал у себя как любимого своего духовного сына и послушника. Теперь же Григорий несет послушание Господнее, присмат-риваетза этой болящей, которая стоит перед тобой.

«Побеседуй, возлюбленный, с нашей болящей, подай ей доброе напутствие и тогда мы отправимся в путь». Архимандрит Геннадий помолчал немного, и как мне показалось, строго, но сострадательно спросил:

- Давно ли чадо, несешь свой тяжелый крест?

- 30 лет, - со слезами ответила я архимандриту.

- Не плачь, не подобает тебе сокрушаться чадо, но радуйся, и неси свое тяжкое бремя смиренно, без ропота. Ничего, что у тебя много врагов и клеветников, они есть и будут у тебя до конца твоих дней. Но знай, что смиренных, кротких и терпеливых любит Господь и не лишает небесной блаженной жизни. Смирением и терпением побеждай всех своих ненавидящих, враждующих клеветников. Тяжкий твой земной путь, но знай же, что претерпеливый до конца спасется. Дерзай же Мария, запасись терпением, надейся на Господа и скоропроходящая земная тяжкая жизнь твоя не будет так сильно угнетать тебя. Поступая так, как тебя назидали твои путеводители, ты победишь всех своих врагов. Григорию же передай мой низкий поклон, что я всегда помню его и молюсь за него здесь, в вечности. Пять лет мы были с ним вместе, когда он учился в сельскохозяйственном институте, он очень часто посещал Николо-Преображенский собор, молился усердно с несомненной верой и твердой надеждой на Господа, много размышлял о духовном мире, любил читать назидательные духовные книги и прочитанное, старался рассказать другим для назидания. Был милосердным и нестяжательным, последнее отдавал нуждающимся, не помня о том, что на завтра у самого не будет. Но он об этом не заботился. По характеру смиренный, мирный, кроткий, добрый и милостивый, он у многих добрых людей - как духовных, так и мирян снискан любовь и уважение.

Я же больше всех прихожан Николо - Преображенского собора, из 12 юношей, которых я рекомендовал в семинарию только в двух я был уверен, в Григория и Николая, (который впоследствии стал игуменом Иннокентием), вы его все хорошо знаете. После отъезда моего в другую епархию я поручил Григория покровительству Господа и Матери Божьей. Мое желание было, чтобы Григорий принял монашество, даже я желал с моим именем - Геннадий, и после семинарии и академии стал архимандритом и наместником в одном из монастырей. Но вре

461

мя поменялось, многие монастыри были закрыты, приходы упразднялись, монашествующие разъезжались, где кто мог устраивались. Меня перевели в Белгород. Григорий остался в Луганске. В это время Господь поручил ему болящую Марию и возложил на него все заботы о ней. Чтобы служили они для многих, вразумляли, спасали и избавляли от заблуждений. Чтобы многих научали истинной православной вере, наставляли всех истине. Незнающих путей Господних, творящих беззаконные поступки, чтобы они вразумлялись и приносили истинное покаяние, были смиренны, кротки, милосердны и любвеобильны. Многие вразумились, поверили и стали добрыми милосердными христианами, добрыми пастырями и наставниками. Но и не малая часть относятся с недоверием и сомнением, и возбуждаемые диаволом исполнялись ненавистью к вам, соплетали коварство, напраслины, клеветами, превозносились, хотя у самих у них тягчайшие скрытые преступления, которые перед людьми не видны, а перед Всевышнем Творцом они обнаружатся как в зеркале, обнаружатся не только на последнем суде, а еще и в этой земной жизни.

Передай Мария Григорию пусть следит, за собой зорко, не лезет на рожон, чтобы его не ужалила больно козюля адова, по наущению диавола и демонов. Ибо диавол очень часто подсылал нечестивых женщин и блудных девиц для ис-кушения и соблазнения Григория, но он строго их обличал и они постыженные и посрамленные оставляли его.

Было много у Григория клеветников и ненавистников, даже из самых близких, которые незаслуженно на него клеветали, доносили, унижали, возводили на него всякие аморальные преступления. Возвышались над ним, хотя у самих их бесчисленное множество самых тяжких и сквернейших преступлений, но себя перед народом считают правыми и непогрешимыми, не помышляют о том, что диавол увлек их в свои бесовские сети и приносили истинное, угодное Богу покаяние.

Этим они много принесли огорчения и тяжких оскорблений смиренному, милосердному, кроткому и послушному Григорию.

Григорий многих заблудших и незнающих истины Господней вразумлял и наставлял, многими примерами из жизни праведных и благочестивых людей, свидетельствовал из священного писания и святоотеческих наставлений, желал всем вразумления, покаяния и исправления, давал советы, как поступать в жизни. Но некоторые по видимости внимательно слушали, ввиду Григория соглашались, а в его отсутствие лукавили, лицемерили и продолжали ставить ему козни.

Были и такие, которые после встречи с ним и его бесед исправлялись и стали истинными благочестивыми верующими христианами. Примеров этому его жизни много.

462

Но диавол не успокаивался и придумывал, как я уже сказал новые козни. Он снова подсылал нечестивых блудных хитромудрых , жестоких, лукавых женщин для искушения и соблазна невинного, непорочного и доверчивого Григория. В этих лукавых и некоторых неразумных женщинах, он возбуждал, сильное блудное пристрастие к Григорию, во что бы то ни было, стараясь лишить его благодатных дарований, данных ему Господом с детских лет и после принятия его Господом Иисусом Христом и Матерью Божьей под свое покровительство. Эти нечестивые, блудные и развратные женщины, под сильным влияниям самого диавола (сатаны), ослабляли в нем Божий дарования, а их восстанавливать труднее, чем приобрести.

Еще повторяю тебе Мария, передай мой низкий поклон моему единственному духовному сыну Григорию и то, что я, пока он еще живет на земле, буду помнить и молиться за него здесь, в вечности. Пусть следит за собой зорко, ибо больно его может ужалить козюля, а раны исцеляются от ее яда с большим трудом. Пусть строго помнит все повеления Господние, врученные ему самим Господом, (через заключенного Василия), пусть не заблуждается и не отклоняется от пути истинного Бога. Чтобы не отвлекали его лукавые помыслы, потому что все сладостные земные соблазны скоропроходящи и нет в них отрады, ибо это великое искушение диавола. Он постоянно будет выстраивать все новые и новые козни, пусть молится усиленно и усердно просит Господа, Пресвятую Богородицу, святых архангелов и ангелов, святых ангелов - хранителей, святого великомученика Пантелеймона и Георгия Победоносца, Серафима Саровского, Сергия Радонежского, святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, святую блаженную Ксению, новопрославленных святых Московской патриархии, канонизированных в советское время, святителя Христова Нифонта Кипрского и других святых угодников мужского и женского пола которых вы почитаете и молитесь им, и Господь Многомилостивый любвеобильный услышит его и твои усердные молитвенные прошения и не оставит его и тебя без помощи своей.

Я, повторяю Григорию, моему духовному сыну и ученику (я желал, чтобы он был моим приемником после моей кончины и заменой мне), что все земные сладостные благотворения скоропроходящие, недолговечные. Как быстро они пролетают, угаснут и уходят в вечность и растворятся, рассеются как дым, как цветок полевой, поутру расцветет, красивый с ароматным запахом, а уже к вечеру от зноя поникает и засыхает. Так и жизнь наша земная недолговечна, непрочна, она словно на крыльях ветра приближается к вечности, и мы уходим из этой жизни безвозвратно Странниками и пришельцами, мы живем на земле, но что там посеем, добро или зло, то тут пожинаем. Поведай (расскажи) Григорию мое наставление, как духовного его отца и пусть хорошо над всем этим поразмыслит, не осла

463

бевайте в молитвах и творениях добрых дел, да избавит его Господь от всех хит-ромудрых и лукавых врагов, соблазнов и искушений.

Еще раз шлю, ему низкий поклон и наставлению моему пусть строго внемлет, ибо каждый вчерашний день канул в вечность безвозвратно и на отчет ко Господу время приближается с каждым часом, а за этим неизбежные мытарства каждому переходящему в загробную жизнь, в вечность.

Прощаясь с архимандритом Геннадием, я хотела спросить его, тяжело ли ему было проходить мытарства (а их двадцать), но не знала, с чего начать на помощь мне пришел старец (дедушка).

- Архимандрит Геннадий, поведай (расскажи) нашей спутнице как ты проходил мытарства, какие препятствия были на вашем пути, и на какой из них вас больше всего испытывали? - спросила я у Геннадия, а старец добавил:

- Григорий, твой духовный сын и ученик очень желает знать об этом. Геннадий немного помолчал, а потом ответил:

- Путь по мытарствам, возлюбленная Мария, один для всех - для грешных и праведных. Только отягченные нераскаянными грехами в великом страхе тяжко испытываются на каждом мытарстве. Ты же видела прохождение мытарств Киприана и Александры, родителей Григория, моего духовного сына и ученика. Проходившим мытарства, служители сатаны представляют на каждом мытарстве все мерзкие постыдные тягчайшие преступления (как в кинокадрах, проходивший мытарства видит всю свою жизнь. Бесы, как в зеркале показывают, все до мельчайших подробностей. От этого то, каждая душа стоит и трясется от страха. И если нет добрых дел, то светлые ангелы не могут защитить эту душу, ибо там нету Всевышнего лицеприятия, подкупности, предательства, наушничества и подхалимства, а поэтому то ангелы и не могут защитить эту душу, поэтому злые души, опутанные грехами не защитить от справедливого возмездия. Кое-где и у меня были согрешения на этих мытарствах, но добродетель у меня и молитвы церкви сглаживали все мои грехи, а за четыре греха пришлосьтяжко поплатиться.

Один грех грубости я исповедовал.

Второй грех - когда я был на ссылке, жестоко обидел одного коммуниста. Его сильно за это наказали, били. Я видел. За это мое жестокое неразумение истязали, хотя я после осознал это преступление. Хоть он и был безбожником и богохульником, но он тоже человек, и я не имел права его оскорблять и унижать. За этот грех я абсолютно забыл, не исповедовал его, а злые мерзкие демоны ясно напомнили мне о нем. Год, месяц, день, число и даже время дня (и показали мне как в киноэкране или в телевизоре, когда я это совершил), как в кинокадрах, они показывали мне север, ссылку, этого богохульника, меня и других присутствующих.

464

Третий грех таков : - я многих презирал, странников и прочих (некоторые из них были самыми нуждающимися и несчастными, а утешить их было некому, влачили голодное существование без одежды, обуви и гражданских прав), многие были аферистами и обманщиками, людей дурили, а веры в них не было абсолютно. Но я в этом не разбирался и всех этих странников и прочих считал за бродяг.

И последний грех я унес с собой - гнев на священника.

Вот за эти грехи я чуть не угодил в адово поприще. Но тут ангелы мои путеводители собрали все мои последние добрые дела, служение Божие. Служил с ревностью и усердием (ибо никому не отказывал в требах, кто меня просил, часто служил молебны и панихиды своему духовному сыну и ученику Григорию) и то что я брал под свой покров бедного студента сельскохозяйственного института Григория, помогал ему, научал его истине, показывал и возил его в святые обители, в Москву, Почаев, Киев, Одессу и Ленинград. Наставлял его и никогда не отказывал в ночлеге под праздники и воскресные дни, а также никогда не отказывал в питании, да тайно хотел сделать из него архимандрита Геннадия и наместника одного из монастырей, себе приемника и замену. (Этого никто не знал только Всевышней да я). Но Господь избрал ему иной путь спасения ему самому и множеству других, но пусть помнит, что дьявол без конца будет ставить свои бесовские сети и строить козни. Молитесь и просите Господа, Матерь Его, архангелов и ангелов, святых мужей и жен, и Господь близ. Воззовите к нему, и избавит вас, и спасет от врагов, и пусть он его (этот путь спасения) смиренно, благоговейно несет до конца.

Вторая добродетель у меня - я держал на своем обеспечении двух больных.

Третью Великую мою добродетель, ангелы приставили демонам, что я брал под свою защиту и воспитание 13 душ детей, отец которых, священник 42-х лет, а матушке 40 лет, преставился (умер в тяжелой болезни) и оставил малышей на попечение своей жены - скорбящей матушки. Пока ангелы с демонами, взвешивали мои худые, добрые дела, я стоял, трясся от страха и постоянно молился:

«Помилуй меня Боже!»,- и когда те, мои добрые дела превысили худые дела, демонские служители зло выругались (как ругаются безбожные, безумные хулители сквернословы) зарычали от зла и ненависти, как разъяренные псы и бросили свои записки (это было показано по земному для нашего понятия) перед ангелами и мгновенно исчезли в своих адских покоях.

«Ну, архимандрит Геннадий,- сказал мне мой ангел - хранитель (защитник), ты свободен от адова гнусного царства. Теперь же будем идти на поклонение Всевышнему Творцу. Сегодня тебе на земле твои благодетели и церковь отмечают сорокадневное твое отшествие из той жизни. Теперь же, после поклонения (через 40 дней) Всевышнему Отцу, он временно представит тебе место житель

465

ства с монашествующими, до светлого Христова Воскресения (страшного суда, обновления всей твари). То есть, после страшного суда Господнего, пойдешь в вечную обитель, на обетованную землю. И передай, возлюбленное чадо, сыну моему духовному Григорию, пусть помнит об этом, что я тебе поведал (рассказал) и идет узким путем за Господом, который он ему назначил. Я вас всегда буду помнить. И вы меня не забывайте в ваших сердечных, усердных молитвах и вашей памяти.

Он посмотрел пристально и скорбно на нас, заплакал и сказал: «А теперь иди, чадо, да благословит Господь путь твой».

И мы пошли дальше. В этих прекрасных, райских селениях, вместе с Геннадием, я видела Севостьяна из Караганды (Казахстанская СССР), старца Прохора Почаеского, архимандрита Нифонта из Луганска, служившего в 50-х годах нашего двадцатого века в Николо - Преображенском соборе, столетнего старца Авраамия из Вильнюса, старца архимандрита Игнатия из Жировицкого монастыря Белорус -ской ССР, Алиния Кукшу из Почаевского монастыря, 112-ти летнего старца архимандрита Дорофея у которого 25 лет назад был (то есть посещал его) Григорий, игумена Иосифа, старца праведника Варнаву и Захарию из Троице - Сергией Лавры, Лаврентия из Чернигова, Николая - митрополита Алмаатинского и среднеазиатского, Серафима из Сухуми, бывшего духовника Глинской пустыни (Романцов) архимандрита Серафима с Белгородской области. Митрополита Зиновия, митрополита Тбилисского (в Грузии), святых и праведных Глинской пустыни, святейших патриархов Сергия, Алексея, Тимофея, Христофора, Александра III (Сирийского), Илию, митрополита Бейрутского, во время войны жившего в Сирии.

После окончания беседы с архимандритом Геннадием всем вам известный архиепископ Никон благословил меня, и путеводители мои повели меня в обратный путь, сопровождая, таким же образом каким мы восходили. Когда мы сошли, на первое небо оттуда я увидела свою земную планету (в четыре - пять раз большую, чем наша луна) как у себя на ладони, а в голубой выси, под самой землей на облаке, я увидела Господа и Иисуса Христа, с двумя парящими возле него архангелами.

«Смотри, чадочка, внимательно сейчас Господь разверзет землю, и мы увидим адское демонское обиталище, с ее бесчисленным количеством служителей сатаны всевозможных чинов и несчастными страждущими обитателями».

Я видела, как Господь движением всесильных рук своих провел по воздуху жезлом, взявшим у архангелов, раздался громкий, потрясающий вселенный гром, земля сильно затряслась и разверзлась, и перед нами открылась адское обиталище с преисподней. Я видела там несчетное число грешников и их плачевную участь, каждому грешнику участь его определена по делам его.

«А кто находится в преисподней и в тар - тарары?»,- спросила я юношу.

466

«Все нечестивые цари, князи, бояре, жестокие правители, жандармы, полицейские, жестокие судьи, прокуроры, надменные жестокие начальники, предатели (подобно Иуде и иудейских первосвященников фарисеев), жестокие гонители первых времен христианства, помещики, капиталисты, купцы, взяточники, разорявшие народ и закон Божий, угнетатели и поработители, расправлявшиеся над смиренным, безвинным, покорным беззащитным народом. У некоторых из таковых, миллионы братской безвинной крови на их совести. Теперь же они, скованные в цепях по рукам и ногам, в людской безвинной крови будут сидеть во веки веков. Это будет им напоминать жестокое их душегубство, и души их во век не будут обретать покоя. Совесть их, жестоко будет обличать, и угнетать их душевный покой. Там всегда царит вопль, плачь и скрежет зубов. Из всех этих злодеев мирового значения, что ты видишь, чадо, тар - тарары наиболее злостные, кровожадные изверги. Здесь же находятся Адольф Гитлер (за 15 летего правления на его совести 300 миллионов человек, из всех стран мира, убитых на войнах, расстрелянных, уморенных в концлагерях, задушенных газом, умерших от голода, холода, и замерших от мороза). И разбойник Иосиф, со своей свитой и шайкой (за 32 года на его совести 40 миллионов человек, невинно расстрелянных, замерших, умерших от голода и холода, пропавших без вести, в лагерях архипелага Гулага (как описывал писатель Солженицин). И множества расстрелянных и осужденных на долгий срок - митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, иеромонахи, иеродиаконы, протоиереи, иереи, чтецы, певчие церковные, псаломщики, множество верующих невинных христиан), разгромлено было тысячи монастырей до 200-х тысяч монахов и 80 тысяч православных церквей (храмов), так что к началу войны (1941 год) православная церковь была полностью разгромлена.

Но Господь сохранил дух истины и православия, и как видите вы, теперь, снова в России воссияла благодать Господняя, но от нас зависит, как пользоваться ей. Когда церковь полностью стала восстанавливаться, (в одной России было в пятидесятых годах тысячи храмов (включая в это число, кроме типовых храмов и молитвенные дома (их у вас много) и 80 монастырей мужских и женских), Россией стал управлять ставленник диавола - ненавистный правитель, ненавистник православной религии), который уничтожил 66 монастырей, упразднил Киево -Печерскую Лавру, Глинскую пустынь, Драндский монастырь, закрыл семинарии и академии, терроризировал высшее духовенство, (преждевременная смерть(в декабре 1961 года)) митрополита Крутицкого и коломенского Николая, всемирно известного доктора богословия и множества других архиереев Вениамина Ростовского, митрополита Стефана Харьковского, епископа Филиппа Астраханского, архиепископа Елеферия Виленского и литовского митрополита и многих других, епископов архимандритов, игуменов (например благочестивейший по всей Рос

467

сии игумен в Смоленской области Никон) преследование многих мирских (белого) духовенства, архимандрита Дмитрия, известного богослова, множество благочестивых мирян и странников, дальше были еще ставленники - Наполеон, предтеча антихриста, хотевший уничтожить христианскую веру на земле. Салазар -португальский диктатор Пиночет, палач в Чили(в Южной Америке), уничтожавший несколько миллионов невинных людей и множество других служителей и предтечей антихриста и сатаны.

Сейчас ты их, возлюбленное чадо, увидишь ближе. В этот миг я почувствовала, что мы неведомой великой силой приблизились вплотную к демонскому обиталищу. Теперь мне доступно было видеть все адские места. Прямо перед собой я увидела тар-тар (самое низменное место ада с неугасимым огнем, червяками, зловонной жидкостью, змеями и скорпионами, и высшими демоническими главарями, где непрестанный стон, визг, вой, причитания, свист, завывания, хрюканье, смех и хохот демонов) и престол самого сатаны. Перед собой я увидела тар-тар и множество всякого рода темниц, где виновники отбывали свои сроки, за свои земные преступления. Над темной зияющей пропастью я видела некоторых своих знакомых, которые еще живут на земле (эта тайна, кого видели, не разглашать, запрещено за них говорить).

«Почему я вижу этих людей над этой пропастью? Ведь они еще живы?»-спросила я у юноши. Юноша ответил мне: «Это тебе дается чадо для вразумления, чтобы ты знала, если человек живя на земля, делает злодеяния, и слушая добрых напутственников продолжает творить злодеяния и богохуления , таковые стоят на опасном пути, перед пропастью, и когда они по окончании своего жизненного нечестивого пути явятся сюда, то без суда и мытарств ввергнутся в эту зияющую геенну во веки, ибо они сами себя осудили, живя на земле, и приготовили сами же себе эту участь. Так и свидетельствуй, чадо, чему мы тебя назидаем. Теперь смотри хорошо в тар-тар , что уготовили себе эти высоко-великие земные люди и как они теперь низки.

Я видела там царей-деспотов. На земле их величества почитали едва ли не за божество, а там они ниже всех нищих и юродивых. С ними же находится и Иван Грозный, палач и истязатель. Здесь они теперь низки и ничтожны. С великим страхом и трепетом смотрела я в эту зияющую, обагренную кровью пропасть, где по шею в этой зловонной жиже (жидкости) и смрадной червоточине и разлагающейся гнили, закоснелые злодеи, некогда сидевшие на пышных престолах (раззолоченные с сияющими драгоценными камнями и алмазными креслами), цари и правители древнего мира и средних веков, угрожая и устрашая всем тем, кто осмелится сказать против их воли.

Здесь же находились султаны турецкие, истреблявшие христиан Греции, Палестины, Египта, Болгарии, Сербии, Югославии, Румынии и Южной России, а

468

также татарские и калмыцкие ханы, среднеазиатские эмиры, среди них находится и величайший безбожник нагло, обманно и нахально разгромивший церковь Христову в России. Закрывший монастыри в 60-х годах, тупой, наглый, и бесстыдный, глупый и ненавистный Н. и множество других.

Их - бесчисленное множество, - этих беспощадных и ненавистных его последователей. Были еще его последователи, но они существенной пользы не принесли церкви христовой и христианству.

Видишь, чадочка», - продолжал юноша - «Как ничтожны, низки и жалки они теперь и вопиют из этой бездны ко Всевышнему, что он немилостивый, не хочет миловать их. Но миловали ли они своих, всех подчиненных рабов, живя на земле? Кого таковые пощадили и оставили на земле в покое? Они всех сметали на своем пути, кто мешал им. Теперь же поделом воздал им праведный обвинитель и мучениям их не будет конца. Свидетельствуй, возлюбленная, чадочка, обо всем, что ты видишь в этом обиталище», - продолжал наставлять меня юноша.

«Наставляй всех истине, чтобы все, незнающие путей Господних и делающие беззакония вразумились и покаялись. Ибо Господь свидетельствует нам, что пришествие его близко и горе тому, кого этот день застанет врасплох, как тех неразумных евангельских дев. Бодрствуйте, зорко следите за собой, чтобы диавол не увлек вас в свои сети.

Как я говорил вам, и снова повторяю, любите друг друга, не лицемерьте и не лукавствуйте друг другу, не клевещите и не угнетайте тех, кого считаете недостойными вашего разума, избегайте всякого пустословия, сквернословия, умышленных злодеяний и насмешек, избегайте пьянства и анекдотов, угодных сатане. Будьте благоразумны и перед нечестивыми смиряйтесь, не входите с ними в ссоры и прочего рода зла.

Вы должны быть как светильники перед таковыми, и этим всегда победите, ибо только смирением, кротостью и любовью побеждается зло и обращается в добро. Запомни это, чадо, и свидетельствуй всем, всем ближним об этом, (что ты видишь) одни, как мы уже говорили вразумлятся, а другие приумножают свое лукавство и клевету, все это делается на ваших глазах, вы видите, но обнаруживая скрытых врагов и клеветников (хотя десять человек) вы этим предупреждаете и спасаете сотни людей.

Этим вы открываете очи многим, и они должны быть осторожными и познавать сатанинские козни. Имейте добрых наставников и духовных отцов, прошедших жизнь опытом и испытавших искушение и всякие жизненные бедствия, нападения и невзгоды.

Пользуйтесь каждым мгновением времени, чтобы суд Божий не застал вас неготовыми, как тех юродивых неразумных дев. Иные же лукавствуют, приумножают свое лукавство, предательство и клевету. Атаких немало.

469

Много и таких, которые отнесутся к этому с недоверием и будут мудрствовать, почему мол болящая пишет в своих якобы сновидениях (сновидениям совсем не верят) пишет почти одно и тоже. На это ты, чадо, лукавым давай такой ответ, что у Всевышнего Творца одна блаженная райская обитель и у сатаны один ад с множеством тайных, полутемных, холодных и смрадных мест (мы об этом очень много говорили) до преисподней. И путь к этим обителям блаженству и аду один. Надо всем и праведным и беззаконным осквернителям проходить мытарства. А многие без мытарств угождают в царство сатаны, и через этот путь идут, праведные и грешные и другого пути нет. Мы тебе показываем, по земному понятно, эти места для назидания, наставления и научения истине других, и в каждом из них ты обретаешь новое.

В каждом сновидении мы дополняем и разъясняем, ибо твой ум человеческого естества не может, сразу, здесь все виденное и слышанное воспринимать. Пусть же знают об этом сомневающиеся, и не лукавят. Время близко и настанет судный день. Вот тогда уже никто не будет сомневаться, когда увидят все это своими очами и возопиют горько. Аминь.

На этом мы пока, чадо, окончим беседу, ибо Всевышней сейчас закроет двери ада, и мы отправляемся домой отдыхать». Я видела, как Господь, взявши жезл у другого архангела, провел им трижды по воздуху и вслед за этим грянул гром, также потрясающий всю вселенную и земля, где только что зияло страшное демонское обиталище, крепко сомкнула ее в своих объятиях, не оставляя никакого признака. Я отужаса вскрикнула: «Ой, Боже, Боже!».

470

О Ефросиний

Подошел юноша и спросил - «Готова ответила я?». Ложи три поклона. Сейчас, тебе старче даст вкусить хлебца и испить водицы и мы отправимся в путь. В этом путешествии мы посетим твою великую добрую благодетельницу Ефроси-нию.

Мы покажем, где она находится, и Ефросиния расскажет тебе как она проходила мытарства. Мы все трое вышли во двор, старец осенил крестным знамение каш путь и юноша повелел мне следовать за ним, повёл меня в загробный мир. Шли мы продолжительное время знакомыми мне местами, которыми меня путеводители мои вели в предыдущих сновидениях. Множество я там встречала всяких несчастных нераскаянных грешников, отбывающих своё наказание, и с каждым разом что-то видим и новое. Я не буду здесь перечислять отдельно каждое наказание и сроки, а извещаю всех живущих на земле, и тех, кто будет читать это сновидение, что ужаснейшая участь ждет каждого из нас, если мы не принесем здесь полного искреннего покаяния, и не будем жить по закону Господнему, и творить добродетель, смиряться, быть кроткими и любвеобильными, иначе и мы пойдем в адские зловонные темные темницы.

Когда путеводители вели меня через адское царство, они много поясняли мне, за какую провинность в смрадных темницах, в холодных, в горячих и дымных. Все эти темницы мы проходили. Я видела эти смрадные мерзкие камеры для узников, и слышала вопиющих о помощи страдальцев тех темниц отбывающих своё наказание.

«А вон вдали видишь чадо, тьму, - указал юноша, туда идут на постоянное вечное жительство прямым путём без мытарств все делающие великие мерзкие беззакония, хулу на Господа и на ближних своих, клеветники и отвергающие Бога, убийцы, чародеи, блудодеи, прелюбодеи, пьяницы, лихоимцы (и множество прочих), а вон видишь чуть выше и светлей, - там будут все гордые, надменные, осуждающие братьев своих, воры, стяжатели сребролюбцы, кощунники, лжесвидетели и злостные сиксоты. Это вечная преисподняя для всех выше перечисленных мной нераскаянных грешников. О, чадо, ты несколько раз проходишь этими адскими обиталищами и видишь, где находятся все таковые, так свидетельствуй же незнающим Божьего закона, пусть опомнятся и приносят покаяние, пока Господь призывает всех: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас», но скоро умолкнет призыв Господень, ибо нива Господня дозревает и вот-вот придёт жатва. В оный день великий Господин явится со своими жнецами, уберет все до единого колоска. Все добрые злаки отсортирует, свезут в житницу Господина своего, а все негодные сожгут неугасимым огнём гнева Господнего. Вот тогда, чадо, будет великая скорбь, которой не было от сотворения

471

мира. Тогда все узрят Господа, как Он есть, и начнут приносить покаяние, но, УВЫ! прежнее всё минует и призыв Господний умолкнет.

О чадо, какая скорбь ждет всех живущих на земле... От старого до малого, от знатного до ни нищего - все пойдет прямым путем в царство тьмы, и лишь не большая частница будут проходить мытарства и оправдаются. Ты не убойся, чадо, что преследуют тебя за имя Господнее и отвергают твое поучение истины Господней из священного Писания. Не страшись этого и знай, что Господь всегда будет тебе помощником в трудное время. Свидетельствуй, чадо, близким, что бы все жили в мире и любви, не презирайте друг друга, не гордитесь и не превозноситесь, любите всех и не обижайте братьев, смиряйтесь и будьте добрые к неимущим, больным и старикам. Не проходите мимо скорбящих, больных и нуждающихся. Не унижаете слабых в глазах ваших, не давайте повадки себе правым и осуждать кого-то, что он делает не право, избегайте пересудов, бойтесь как огня зла, клеветы, стяжательства, сробролюбия, гнева, ненависти, чадоубийства (истребления младенцев в своих в чревах), разврата, прелюбодеяния, убегайте от пустых мерзких бесед с нечестивыми, где изрыгается всякого рода богохуления, сквернословия, всякие пасквили и вульгарные дерзкие советы.

Итак, возлюбленные дети, научайтесь жить, как нам повелевает Господь Бог. Возлюбите друг друга, как Господь возлюбил вас и отдал Сына Своего Единородного на крестное страдание и смерть, чтобы каждый из вас не погиб, да через Иисуса Христа имел жизнь вечную.

Но живущие на земле не разумеют этого и творят мерзкие не угодные Богу и самим дела. И не думает каждые живущий человек, что земная жизнь его очень коротка, что он скоро уйдет из этого бренного (подверженного разрушению) мира безвозвратно. Неужели не знаете, что вы странники и прохожие на земле, что вы так много и усердно суетитесь о тленном и никто не думает, что завтра, а может сегодня он уйдет отсюда навсегда, и ничего с собой не возьмет, только дела его пойдут вместе с ним ко Всевышнему на ответ. О чадо! дерзайте, бдите, ибо суд Господа при дверях. Господь глаголет нам: «Се гряду скоро». О, какая скорбь и смятение скоро будет на земле от суда и гнева Всевышнего не спасется ни одно нечестивое творение на земле. О люди, вразумитесь и покайтесь.

Все наставления юноша говорил с великой печалью и призывом в голосе, затем он остановился, поднял руки к небу к воззвал ко Господу: «Отче Вседержитель наш, умоляю Тебя, пощади сей несчастный мир, ради избранных, болящих, пошли на землю мир и благодать свою, и продли ещё жизнь на земле, сколько угодно Твоей воле; приведи к покаянию не совсем развращённых и добрых, и избави таковых дьявольского тяжкого царства. О Господи, Вседержитель, замедли праведный свой суд на время, для покаяния некоторых добрых созданий твоих, ибо они не знают, что творят. Все развратились на земле, почти нет делающих

472

добро, все забыли Бога, творят дерзкие гнуснее и постыдные Богу дела. О как дерзко и как тяжко смотреть праведнику на сей развращённый мир. Боже, Отец наш Всевышний, услышь мольбу нашу к тебе и помилуй не до конца прогневавших Тебя.

Старец вместе с юношей просил Всевышнего о продлении жизни на земле. Помолившись ко Господу, путеводители повели меня дальше. Смотри, чадо, зорко - все хорошо запоминай. А домой придешь, все виденное и слышанное тобой извещай ближним.

Сейчас мы по пути зайдём к Архимандриту Феофану, которому воздавали славу на земле. Многие преклонялись перед ним, как перед святостью, сейчас ты увидишь, что крылось в его сердце. Ничего неттайного, чадо, чтобы не выявилось явно перед Господом, даже не один волос не упадёт с головы вашей, без Его воли, ибо они все сочтены.

Так Архимандрит Феофан для чего стяжал столько мирского добра, для чего нужно монаху копить столько богатства? Иль он надеялся вечно жить на земле, своим стяжательством и жадностью он дошёл до безумия. Для кого накопил сто двадцать тысяч, окрадая Господнюю сокровищницу. В добычу богохульника досталось все, что этот нечестивый монах, так жадно стяжал и копил, до конца своей жизни притворно считал себя нищим и вымогал у простых доверчивых благодетелей последнюю лепту, за лицеприятельство, сребролюбие, он лишён вечного иноческого неувядаемого венца. Не напрасно Григорий до этих пор помнит,- как он однажды приехал к игумену Феофану посетить его и посоветоваться с праведным старцем, а он спрятался от Григория в саду за дерево. И когда увидел идущий автобус на Ворошиловград, игумен быстро выбежал из своего убежища и громко закричал: «скорей, скорей беги Григорий, а то автобус уйдет (он отказал принять Григория, боясь, что он останется у него ночевать).

«Вижу, что идёт, не волнуйся отец Феофан, я всё равно уеду, у вас не останусь» - ответил Григорий. Вы принимаете только тех, кто вам нравится и выгоден, а оттаких бедных и незнатных вы прячетесь, какой прок вам возиться стакими».

Этот яркий пример Григория, свидетельствует о лицеприятии Феофана, и таких как Григорий к нему приходили сотни со скорбями, нуждами и заботами, как к великому старцу желая получить от него утешение для души, совет и помощь, и он избавлялся от них как от Григория. Свидетельству, чадо, об этом, чтобы пастыри, стоявшие в Храме у престола Всевышнего, не творили эти тяжкие преступления. Пусть не собирают себе сокровище на земле, где моль и ржа истребляют все. Пусть помнят священнослужители о болящих, бедных и одиноких стариках. Пусть помогают таковым, ибо все-все в мире исчезнет и только дела ваши останутся неистребимыми, они все будут известны Праведному судии. Пусть все живущие на земле, страшатся стяжательства, сребролюбия, лице

473

приятия, как змея, ибо трудно богатому войти в Царство Небесное, легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чек богатому наследовать Царство Небесное. О, Пастыри двадцатого века, исследуйте святое Писание, закон Всевышнего и идите путём Господним, будьте благоразумны, поступайте по истине, не прельщайтесь сребролюбием ибо оно погубит вас безвозвратно, закончил юноша, а старец добавил: «все таковые будут обитать вместе с Феофаном во тьме. Обличай, чадо, всех таковых, не взирая на личность. После мы с тобой о многом побеседуем, а сейчас время истекло, надо спешить».

В скором времени путеводители подвели меня к мрачным полуподвальным темницам. На дверях каждой темницы висели порядковые номера. Путеводители подошли к 160-й. У дверях нас встретили два демонских охранника, как всегда демоны встретили нас с негодованием, но когда юноша осенил их крестным знамением и приказал открыть дверь, они мгновенно присмирели, трясясь и сжимаясь, открыли дверь. Мы вошли в тёмный сырой тесный пещерный проход. Юноша зажёг факел, который взял у старца и сказал: «Следуй, чадо, за мной» и пошёл по длинному проходу вглубь пещерных темниц. Пройдя примерно половину прохода, юноша остановился перед 36 дверью, открыл дверь и сказал мне: «заходи, чадо в гости до архимандрита Феофана. При освещении факела, я увидела маленького худенького отца Феофана, стоявшего на коленях с распростёртыми руками, прося о помощи. Увидя меня, он очень засокрушался и говорил мне:

- О, Мария, что ж я наделал окаянный монах, в какую чёрную дыру я себя заточил своим неразумием. О горе мне, я не нахожу себе покоя и как мне тяжко тут седеть одному. Я спросила у него:

- За какую провинность он пошёл в это мрачное место.

- За свою неразумную жадность сребролюбие, лицеприятие и за блуд. Я наказан всевышним Творцом и посажен в эту пещерную мрачную темницу. Вместе с нами тут обитают и пресмыкающиеся. Здесь все находятся такие монахи как я. Мы запятнали святейшую ризу Матери Божией, своими мерзкими делами. Вот и сидим теперь в этом мраке, задыхаясь от душевной тоски. 5(пять) мытарств, Мария, я не прошёл сребролюбие, жадность, лицеприятие, обмана и блуда. Вот, что я непутёвый натворил. 30 лет моей службы в Деркуле я все прибеднялся перед своими прихожанами и благодетелями, и накопил не малую сумму - 120 тысяч там на земле, а здесь себе приобрёл эту мрачную пещеру. Истинно Григорий сказал перед образами, когда услышал, что я преставился и накопил такую суму: «лучше бы ты Феофан, умер тогда на ссылке, ты был бы в обители Господа, а теперь куда ты пошел с такими деньгами». Возлюбленная Мария ты свидетельствуй, за них там не откупишься, Господь Судия Праведный, всем священнослужителям, чтобы они вразумились и не делали таких преступлений как я. Пусть

474

боятся жадности и не собирают себе такое сокровище на земле как я. Теперь Мария скорблю, жалею и каюсь о соделанном мной великом грехе. Но кому нужно теперь моё искреннее признание и раскаяние. Господь Праведный Судия. Он дает нам время на земле подумать и позаботиться о своей душе и будущей жизни. Так (на земле) Господь нам даёт великое право на покаяние, а здесь увы!...что там посеешь тут пожнешь. Я посеял несчастный монах негодных плодов. Вот и жну теперь горькую чашу страдания, большая часть таковых священнослужителей на земле и вдобавок еще богохульники они. О горе великое и страдания ждут их здесь. С меня Мария, много Всевышний взыскал, и за то, что я у Престола Господнего людям говорил творить добро, быть кроткими, смиренными, посещать болящих, любить ближних даже врагов своих, приникать к себе странных и помогать всем нуждающимся, а сам творил иное, как говорил Григорий, что Феофан ногу не сломает подать бедному или больному, и это действительно было так. Теперь родичи мои безбожные и богохульные завладели всем моим богатством, которое я с жадностью копил правдой и неправдой. Григорий пусть простит меня, я не благоволил к нему, и никогда ни в чём не помог ему, когда он был беден. Я слушал и доверял клеветникам, которые мне доносили на него всякие пасквили, и лишь теперь мне стало известно, что истинный добрый, смиренный богобоязненный и бескорыстный Божий послушник, а я его обходил там стороной. Слава ему за всё. Очень прошу вас Мария, тебя и Григория помогайте мне, как сможете, ваши молитвы и добродетели принимает и внемлет Господь и посылает мне несчастному облегчение и просветление.

Я спросила у отца Феофана «на воздух вам разрешают выходить из камеры?». Он заплакал и ответил: «в две недели на один час, а когда за нас вы там служите Литургию, тогда мне бывает здесь просветление, и нет душевной тяжести. А как страшно было проходить мытарства этого рассказать невозможно. Я весь трясся и стучал зубами от страха. О, возлюбленная Мария, какие они демоны эта страшные, гнусные, мерзкие. А наглые безмерно. Они представляют каждому из нас, все наши земные худые, мерзкие и постыдные дела. Копируют их так, что как будто я их только что сегодня творил. На мытарствах ангелы защищают нас от демонского нападения, но они не властны защищать нас, если худые дела наши превышают добрые. Тогда демоны нагло лезут за провинившейся душой, и если нет абсолютно добрых дел, угоняют как скот в чёрное царство. Меня нечестивого монаха демоны нагло высмеивали и угрожали оттащить в преисподнюю. Ангелы меня крепко защита ли, но увы! добрых дел у меня не нашлось, очень скудно против преступлений. Ссылка мне много облегчила мою участь. Возлюбленная Мария рассказывай всем в пример мои худые грязные поступки живя на земле, и мою тяжёлую участь в вечности. Пусть знают все, и не сомневается, что здесь есть райские обители и адское темное царство с великим множеством разного рода

475

темниц и есть здесь ещё преисподняя, которой боятся даже сами демонские слуги.

Пусть не сомневаются все живущие на земле, что здесь нет жизни - умер, закопали и на этом конец. О добрые люди, ее ли бы это было так. Но, Увы! - вопреки всему нашему маловерию и неверию, здесь есть вечная славная отрадная жизнь с Господом, и есть мучительная плачевная жизнь в дьявольском темном царстве. Нерадиво и безумно мы проводим свою жизнь на земле. Жадность, зависть - нечестивых дел мы становимся черствыми ко всем ближним, страждущим, скорбящим и к самим себе, и не думаем о том, что мы временные странники на земле.

Вот когда я Мария, пояснил и осознал всю суть и истину промысла Всевышнего Творца. Но очень поздно пришло ко мне мое сознание и покаяние, теперь сижу я во мраке и не знаю, помилует ли меня Всевышний на Всеобщем воскресении».

Когда юноша повелел идти, отец Феофан очень сокрушался, плакал и очень просил молиться о нём и посещать его. Передай Григорию мой низкий поклон, пусть простит меня грешного за мою нерадивость и неприязнь к нему и пусть он молится о мне - Ваши молитвы просветляют нам мрак и облегчают душевные страдания.

Когда я уходила от него, он распростер вперед руки и с горечью произнёс: «Господи, Боже мой, слава Тебе, что Ты дозволил посетить меня. Присутствие этих путников облегчило моё душевное страдание».

От отца Феофана путеводители вывели меня в северные ворота, которыми мы еще ни разу не ходили. Через эти ворота проводят самых - самых больших преступников и заключают их в ледяные темницы. На этих воротах стоит самая лютая демонская охрана. Нас они встретили свирепо и по повелению юноши, открыли с негодованием нам входную дверь, сами далеко отбежали в сторону, с негодованием свистели и ревели нам вслед. От демонского владения путеводители привели меня в светлую, красивую долину со множеством роскошных финиковых и пальмовых деревьев и студёных родников. У одного источника под цветущим деревом путеводители остановились на отдых. Здесь у источника мы подкрепили свои силы припасенным старцем хлебцев и напились родниковой холодной воды, пошли дальше, долгое время вели меня путники по долинам и гористым местам, и наконец, привели меня. Я сразу узнала это место, в предыдущем путешествии меня путеводители приводили сюда к отцу Феодосию, мы прошли на окраину селения. Путеводители привели меня к преисподнему зданию, остановились и юноша сказал мне: «вот здесь, чадо, неподалеку от иерея Феодосия обитает теперь твоя дорогая и Добрая Ефросиния.

476

За не исповедание трех преступных грехов она лишилась венца славы. До пришествия всевышнего, она будет здесь находиться в одиночке. Сейчас мы зайдем к ней. Ты посмотришь ее келию, и она тебе все подробно расскажет о своей здешней жизни, за какие проступки не унаследовала обетованную землю. Много эта бесхитростная, безответная добрая дева делала добрых дел на земле много, перенесла голод, скорбей, обид и не посильного тяжелого труда. Очень великая досталась ей чаша горести, претерпеть за свою жизнь.

И до своих дней она трудилась ради Господа, помогая беляшей и другим, пока не вставала с постели. Но увы, - три тяжелые греха, она унесла нераскаянными по своей нерадивой забывчивости и за эти согрешения она временно будет жить в одиночестве без радости, в скорби и угнетении. Вскоре путеводители подвели меня к обыкновенному обширному зданию. На двери этого здания крупными буквами написано: «35-а», девическая келейная: у дверей нас встретила юная келейница. Радушно приветствуя нас, она вежливо спросила у юноши:

- Вы до кого идете?

- К деве Ефросиний, которая прибыла сюда 12-го мая 1986 года, по земному времени.

- Заходите, пожалуйста, - пригласила нас юная девица, открывая нам двери.

Мы все трое вошли в большой обширный и чистый коридор, по обе стороны коридора располагались келейные двери. Все они были плотно закрыты. Юноша подошел к 25-й двери, открыл её и повелел мне заходить первой, и сами путеводители зашли вслед за мной. Комнатка куда мы зашли не большая, но светлая. В комнате стоит маленькая кроватка, столик и на столе три свечи и много просфор. Возле кровати в уголке я увидела свою родную и любимую тетю Фросю, она сидела на стульчике со скрещёнными руками на груди и читала молитву. Увидя меня, она закричала: «Ах, батюшки мои», и со слезами подбежала ко мне, обняла и долго плакала навзрыд. Немного успокоившись, она начала говорить со мной: «Ах Машенька, родная, как я соскучилась за всеми вами, чего ты так долго не приходила ко мне, я все глаза проглядела, все ждала тебя. А тебя всё нет и нет, ну, слава Богу, дождалась. Я так и думала, что ты сразу ко мне не придешь, тебе же долго Господь не открывал, что нет меня. На сороковой день я приходила к тебе, жаловалась, что я великая грешница, унесла с собой нераскаянные грехи, по нерадение своему. Своих, этих грехов избежала, так в чужие грязные дела влезла дуреха. Два больших нераскаянных греха унесла я с собой, к чадоубийству они относятся. Господь наказывает за эти грехи почти наравне с творившими этот злорадный грех, я наказана как соучастница в этом грехе. Творим мы Машенька худые дела на земле и даже не замечаем, что за это будем здесь строго отвечать. Еще грех клеветы, я унесла с собой нераскаянный. Сама никогда в жизни не клеветала, а вот клеветников охотно слушала и соглашалась с ними. Этот грех, вели

477

ким считается у Господа. Клевета - это злейшее преступление пред Господом. За этот грех, здесь очень строго взыскивается и наказываются все клеветники, потому, что клеветой можно человека предать на смерть и довести до самоубийства. От клеветы, тяжко страдают безвинные люди на земле. А здесь все клеветники сидят в строгих смрадных темницах во мраке. Даже мне, моя дорогая Машенька, было тяжело и страшно проходить мытарства, какие мерзкие и страшные эти демоны. Вид их ужасный при воспоминании о них содрогается все мое существо. Сильно они гнусные, без меры наглые, лукавые, до мельчайшего согрешения представляли ангелам осуждение мое.

Машенечка, моя дорогая, если бы ты знала, какие я испытывала пытки, как нагло они приступали ко мне и кричали на меня, что я достойна только преисподней, в особенности на трех мытарствах - клевете, соучастие детоубийства и соучастие прелюбодеяния. Этот грех я через людей заслужила себе. Прораб наш ходил до одной любовницы, а я охраняла их, чтобы их никто там не обнаружил. Этот грех, я не считала грехом и не помнила о нем, а здесь пришлось за него страдать. Машенечка, моя родная, благодарности моей тебе, сестричке и Раи, нет границ, за вашу великую помощь до сорока дней. На каждом мытарстве, ваша помощь облегчала мой ужасный страх и помогала сглаживать мелкие мои грехи. Демоны все тут припоминают, даже грехи, которые делались мной неразумно в детстве. Как тяжело проходить мытарства тем, кому не помогают земные помощники. Очень благодарна я своей сестричке за всё, что она сделала для меня, все что нужно. Как я сожалею о ней родная, она осталась одна такая старенькая немощная. Спасибо девчатам и Раи, что они не забывают мою дорогую сестричку. Машенечка, моя родненькая, передай моей сестричке, пусть она вспомнит свои грехи, которые по забывчивости не исповедала, и пусть обязательно принесет искреннее покаяния, чтобы тут потом не истязали ее лукавые демоны на мытарствах. Невозможно выразить всей тяжести и страха, что каждый испытывает, проходя их. На мытарствах нас не судят, а только предъявляют все наши худые и добрые дела, где, когда и с кем ты их творил. На каком мытарстве больше всего бесы предъявят преступлений, оттуда ангелы, по повелению Господнему определяют виновного в назначенное ему место на определенный срок наказания.

- Видите ли вы бесов? - спросила я у тети Фроси.

- Видеть я их не вижу, а завывание их слышу и страшусь. Это мне такое наказание за мои грехи. Машенечка, я очень умоляюще прощу тебя, передай моей сестричке, бабе Насти и всем, всем близким, пусть они не забывают исповедовать свои грехи, и чтобы Господь простил их. Пусть делают побольше добрых дел, чтобы они потом не жалели, и не сидели тут в одиночке, как я с душевной тоской.

- Ходите ли вы здесь в Храм? Она засокрушалась и сказала

478

- Мне запрещают ходить в храм, на время моего наказания, я каждый день слышу звон колоколов, и сердце мое изнывает от тоски по службе, но идти туда я не имею права, пока отбуду свой срок наказания за свои грехи. Очень много мне сгладило худых дел моих моя добродетель, уход за тобой болящей. Эта добродетель высоко ценится, если нести ее с любовью без ропота. Я никогда не роптала на тебя, делала все искренно с любовью, но часто негодовала и сердилась на Настю и по этой причине эта великая моя добродетель потеряла силу, и мои грехи не полностью сгладились. Все на земле - доброе и злое контролируется Господом Богом. Все добрые дела наши усчитаны у Господа, если они творились с любовью, от чистого сердца, без ропота и зла. Эта благодетель покрывает даже тяжкие грехи, а соделанные без любви и усердия и с негодованием теряют большую часть силы в оправдание нашем.

Машенечка, ты всем говори, что бы творили добрые дела с усердием, смирением и любовью. Пусть Настя любит тебя, как я, преданно до ревности и пусть по-маленьку трудится, не оставляет тебя, я знаю, одна она осталась у тебя, на кого тебе можно доверить все, как на меня. Еще раз прошу тебя, пусть Настя, моя сестричка и все близкие хорошо проверят не исповеданные грехи свои и принесут покаяние, расскажи им все, что ты здесь видишь и слышишь, как страдают здесь злые гордые, надменные, детоубийцы и другие. Машенечка, я очень довольна, что я помогала тебе болящей. За это, мне Господь много прегрешений помиловал. Доброе дело, как солнце сияет, перед лицом Господа, демоны очень негодуют, когда у проходящего мытарства превышаютдобрые дела худые.

Демоны очень торжествуют и всячески насмехаются когда худые дела превышают добрые. Как нерадиво и беззаботно мы живем на земле, мы не щадим себя, покладаем все силы для своего земного тленного удовольствия и приходим сюда с великим бременем грехов. А тут, не так как там, можно откупиться деньгами, ложью, обманом, а то и угрозой применением физической силы, если ты силен, то можешь победить. А тут царит Господняя истина, и никуда от Божьего ока не уйдешь и не откупишься. Вот Машенечка, какие тут праведные законы. Там на земле, мы можем только исправлять свои все ошибки и все нечестивые свои и дела.

- Что передать вашей сестричке? - спросила я утети Фроси.

- Передай ей великое благодарение за все, что она смиренно безропотно доглядала меня, пусть исполнит мое прошение к ней. Пусть хорошо припомнит все свои забытые грехи и искренно исповедает их. Сердце у меня за ней скорбит, что она осталась одна, как мне ее Машенечка жалко. Но прошу вас обоих, не плачьте обо мне и мне легче будет, когда вы не будете плакать за мной. Молитесь Богу и Он не оставит вас до конца, очень жаль братика своего, он добрый, но веры у него совсем нет, а таких здесь бесы без мытарств отправляют в ад.

479

Машенечка, молитесь с Гришей за него, он после моего перехода в вечность стал помышлять о Боге. Наташу (племянницу) тоже жаль, абсолютно безбожница и противница Богу, еще и не крещеная. В преисподнюю пойдет она. О, горе великое, если бы они видели, как тут устроен загробный мир. Они бы не копили богатство на земле, где скоро все исчезнет, гниет, ржавеет и изнашивается. И мы люди телесно изнашиваемся к уходим в землю безвозвратно, а нетленная наша душа едет к Богу на ответ. Машеничка, я три дня ходила на земле после своей кончины. Тяжко когда душа отделяется от тела, демоны являются вперед ангелов, и когда душа отходит оттела, лукавые демоны стараются сразу взять ее в свое владение. Но ко мне быстро поспешили два красивых ангела и повелительно сказали демонам: «удалитесь от этой души, враги рода человеческого, ибо она не подлежит темничному наказанию. Эта душа много творила добра, и 17 лет несла смиренно с любовью уход за болящей».

Тут-то бесы еще возле постели начали преподносить ангелам мои нераскаянные грехи. Ангелы отстранили их в сторону, и один из ангелов ответил лукавым демонам: «на мытарствах будем взвешивать все дела ее добрые и худые, а сейчас мы повелеваем вам не прикасаться к Ефросиний».

После отхода души моей из тела ангелы мне разрешили посетить тебя. Машенечка, я тебе являлась не во сне, а на яву. Я видела как ты сильно плакала, увидя меня, и у меня разрывались душа от жалости, но ангелы не повелели мне долго пребывать возле тебя. Я ик Гриши подходила - попрощаться с ним. Ангелы мне разрешили и моего братика посетить. Очень он плакал за мной, когда узнал о моей кончине, я все Машенечка видела и слышала, как отпевали меня, как сокрушалась моя дорогая сестричка, и видела всех, кто меня приходил проводить в последний путь. Ты ничего не знала, тебе не сказали об этом, но тебя не прома-нешь, ты чувствовала все это сердцем, молилась усиленно за меня о здравии, и молитвы твои мне очень помогали на мытарствах.

- Какая добродетель вам больше всего оказывает помощь? - опросила я у тети Фроси.

- Самая большая помощь нам приходит от заказной Литургии, когда вы с Настей присылаете мне большую просфору. У меня отрадно становится на душе, нет адской тоски, и вой демонов я долгое время тогда не слышу. Почти такую же пользу нам дает милостина подаваемая за нас нуждающимся, болящим и узникам, сидящим в темницах за Господа.

- А когда подаем за вас на проскомидию, есть ли вам польза от этой святыни.

- Ну как же, есть, конечно. Она такую же имеет силу, что и Литургия, но на короткий срок. Жертвы подаваемые за нас в монастыри, очень помогают нам, святые мученики Антоний, Иоанн и Евстафий - покровители монастыря, куда по-480

давалась жертва, за нас ходатайствуют перед Богом, и на нас ложит Господь свою милость, подает облегчение. Тетя Фрося хотела еще что-то мне сказать, но юноша повелел нам прощаться. Прощаясь со мной, она обняла меня, прижалась крепко ко мне, и горько плакала. Просила приходить еще к ней и передавала всем земной поклон и великое благодарение. Очень благодарила Раю, она меня до конца не бросила, как за родной присматривала за мной. Благодарности моей сестричке и тебе нет предела. Всю вашу добродетель Господь принял на престол свой в оправдание грехов. Кланяйся моей дорогой сестричке и всем моим добродетелям.

Заливаясь слезами, она помахала вслед мне рукой и все приказывала молиться за нее, что бы Господь помиловал ее и вывел скорей из одиночества и душевной скорби. Оттуда путеводители привели меня в красивый благоуханный цветущий сад, где располагались великолепные с сияющими алмазами, окнами и дверями, украшенными драгоценными переливающимися камнями.

Внутри дворцов и из глубины сада слышалась музыка духовных не земных гимнов, и пения обитателей этих владений. Улицы здесь, чистые как кристалл с множеством родников и фонтанов. В саду обитает множество красивых птиц, разной породы и расцветок своим чудесным пением они дополняли всю суть неописанной красоты неземного мира. Путеводители остановились на окраине, этого чудесного прекрасного сала и юноша обвел широко вокруг себя рукой и сказал:

- Смотри чадо, что Господь уготовил для всех любящих закон Его братьев своих и идущих Его путями. Отсюда, чадо, начинается обетованная земля. Вот чего лишилась наша дева Ефросиния, за соучастие в тяжком грехе по своему неразумию. Вон видишь, чадо, возле фонтана дворец, откуда вышли девы в белоснежных одеждах, там и она (Ефросиния) должна жить, вместе с ними. Этот дворец приготовлен Всевышним Творцом для девственниц. Ефросиния строго сохраняла свое девство, тяжких грехов своих не имела, но хитрый диавол, послал лукавую богохульную женщину (Александру) за помощью к бесхитростной Ефросиний, чтобы ложной добродетелью Етросиния посажалела Александре, (заняла ей деньги на истребление младенца) ввести в тяжёлый грех. И вот она совершает два подобных греха. Вторая женщина Клавдия попросила Ефросинию посмотреть за домом и болью и матерью, сама пошла на истребление младенца. Ефросиния, посочувствовала ей и согласилась, не считая этого за грех. Еще у нее нераскаянный грех клеветы, сама она не клеветала, но злонамеренных клеветников и ненавистников на болящих, и невинных людей слушала, скрывала и соглашалась с ними.

481

- На сколько лет Ефросиния наказана и сколько будет находиться в одиночестве, и что нам надо сделать, чтобы Господь помиловал ее и ввел в эту прекрасную обитель, которую вы мне только что показали?

- В этом месте, она будет находиться до Всеобщего воскресения Христова, но по вашим молитвам через 5(пять) лет ей будет дозволено общаться с соседями по келий, гулять в саду, и по праздникам она будетходить на службу. Что касается вашей помощи, первая великая ваша помощь для нее, усердная усиленная молитва и Литургия, затем милостина, подаваемая болящим и нуждающимся. На Воздвижение креста Господнего призовите человек шесть, накормите и усердно помолитесь о ней. По пятницам, до Рождества Христова, подавайте за нее милостыню и ежедневно читайте псалтирь, сколько сможете. Что еще надо будет для нее, будет сказано. Теперь же чадо, пойдем к озеру, немного отдохнем и отправимся домой. Время нашего путешествия на этот раз окончено.

Путеводители провели меня красивыми аллеями к обширному неизреченной прелести зеркальному озеру, в котором росли чудные лилии и другие не известные мне красивые цветы. В озере плавали красивые белоснежные лебеди. Душистые цветущие деревья стояли симметрично, словно невесты росли вокруг. Здесь, в тени деревьев, путеводители сели отдохнуть, я смотрела на эту неизреченную чудную, чарующую красоту и сердце мое замирало от радости и восхищения. От этой красоты и дивном устройстве всего, что там есть, нельзя рассказать - оно не подлежит земному объяснению. Одно только говорю всем, кто будет читать эти строки - пусть каждый знает и верит, как говорит Господь в Писании: «Не видело око, не слышало ухо, и не приходило на ум чело веку, что Господь уготовил любящим Его».

Здесь, у озера мы хорошо омыли лицо, руки и ноги. Старец подкрепил нас как всегда благодатным хлебцем, а воды сосудик старец набрал из студеного, благодатного источника. Напившись благодатной воды, путеводители дали мне наставление и поучение. Юноша сорвал мне три благоуханные, неземной красоты лилии, подавая их мне, он повелительно сказал: «Неси эти благоухающие цветы своим близким, пусть воспримут они всем сердцем этот небесный аромат и твердо пусть верят, что есть здесь радостная, нескончаемая жизнь, и растут чудные цветы только здесь».

Затем, путники мои повели меня на золотую ниву дозревавшей пшеницы, через которую шла длинная, широкая, ровная дорога. Старец нарвал мне пучок пшеницы и сказал: «Неси домой, хорошо провей. Слышишь чадо, говорю, хорошо сортируй. Негодные и недозрелые все отделяй от зрелых и сей». Юноша сорвал несколько колосков, обшелушил их, провеял, и сказал: «Злаки почти готовы к жатве, еще немного и будет жатва. Он подошел ко мне, отдал те веяные зерна пшеницы и сказал: «Неси домой и вместе с теми будешь сеять», - он указал на ко

482

лоски, что дал мне старец. После этого мы вместе преклонили колена, вознесли молитву Всевышнему Отцу Небесному, и путеводители повелели мне идти. «Теперь иди, чадо, домой,- отдыхай. А когда надо мы придем за тобой».

Путеводители благословили меня, мой путь и отпустили с миром. Я пошла по широкой дороге, между золотистой пшеницей домой.

483

О Святославе

22 января 1986 года во сне ко мне пришел старец и сказал: «Ты знаешь, чадо, что у Людмилы, где находится чтимый образ Матери Божией "Взыскание погибших" великая скорбь. У нее сегодня представился ее сын Святослав, пойдем скорей туда и утешим ее». Когда мы пришли к Людмиле Ефремовне, тело Святослава уже было убранное и лежало на подставках, а возле него тела стоял точно такой же Святослав, очень высокого роста и похожего на Людмилу Ефремовну. Этот второй Святослав, пристально смотрел на свою мать и горько плакал. Я спросила у старца, почему я вижу лежащего без дыхания Святослава и другого подобного ему стоявшего тут же возле него. Старец мне ответил: «Его душа его стоит возле тела. Душа, в точности подобает телу по земной внешности» - сказал мне старец и повелел мне подойти к Святославу и побеседовать с ним.

Я подошла к нему и спросила его, от чего он так горько плачет, он мне ответил: «Жаль мне очень маму, что я не слушал ее, не признавал Бога и его закона не чтил. Осквернял Господа, Матерь Его и всех святых сквернословием, богохульством и всякими нечестивыми делами. Теперь я все увидел и понял, что мама моя была права, верила, что есть Господь и загробная жизнь. Как я ее обижал и оскорблял неверием и наглым отвержением всех церковных обрядов. Только теперь я понял, что мама умная, добрая женщина и мне хотела, как сыну только доброго, чтобы я не погиб в адских поприщах. Но я остался до конца своей кончины черствым, и неумолимым на все ее материнские старания и слезы, о чем теперь и плачу, но, увы, слишком поздно я спохватился. Вот она теперь стоит возле моего тела старенькая, слабенькая, едва стоит на ногах, и глубоко, горько скорбит обо мне, а более всего она скорбит о том, что меня ждет там, в будущей жизни. Вот о чем она больше скорбит, о детях моих тоже скорбит, а больше всего о Людмиле, ибо она тяжелобольная. Пусть моя неоценимая мамочка подпишет свой дом, который был завещан на меня - ей, а святость и что сочтет нужным, пусть раздаст добрым христианам, чтобы не попала святыня в руки нечестивых. Теперь я все осознал, что к чему. Если можешь, передай моей маме, как мне трудно было, когда отделялась моя душа от тела. Накануне меня мама приглашала пойти в храм исповедаться и причаститься. Я отказался, ссылаясь, что у меня болят ноги, в действительности я ещё мог пойти. И вот 22 мне стало плохо. Я почувствовал внутри сильную слабость, и в голову что-то ударило, словно чем-то тяжелым, я лег, но мне лучше не становилось. Я про себя сказал: «Господи, что это со мной», и тут услышал над головой зловещий повелительный голос - это пришла твоя кончина». И тут же я увидел, стоящих подле меня страшных черных демонов. Я сильно испугался и хотел закричать, сказать обо всем маме, но голос и язык мне не повиновались. Один из демонов приступил ко мне и сказал: «Мы 484

пришли взять твою душу и отправить без мытарств в преисподнюю, ибо ты жил на земле беззаконно и ничего божественного и святого не признавал, творил всякое беззаконие, сквернословил, хулилствовал и всякое бесчинство творил с женою своей, да и в блуд влез. Теперь же за все это расплата твоя -преисподняя вечная тебе». Демоны хотели схватить меня и потащить, но тут я увидел два светлых ангела, подходивших ко мне. Я потащился к ним, ища у них защиты. Один из ангелов движением руки отогнал черных, страшных демонов в сторону и повелительно сказал мне: «Мы, Святослав, посланники с неба, пришли за тобой отделить твою душу от тела. Земная жизнь твоя окончена, теперь же пойдем, на ответ к Всевышнему и за все свои житейские дела добрые и худые дашь ответ». Я умолял их, что не хочу еще умирать, у меня старенькая, слабенькая мать и больная дочь, как же они будут без меня? Матери ведь 70 лет, кому она нужна без меня. Я ее теперь буду беречь и слушать». Ангел строго оказал мне: «Что же ты, так поздно вспомнил, проявлять заботу к матери своей, а до сего дня ты не думал, что она старенькая и немощная, и помощи ей почти не оказывал, и свою жизнь исправлять ты так, же опоздал, которую ты прожил мерзко, беззаконно. И приступили ангелы отделять мою душу от тела. Как страшно и тяжко, когда душу мою отделяли от моего греховного тела. Один ангел приподнял меня за руки, а другой трижды надавил мне на грудь. Я вздохнул, мне было сильно тяжко. Я еще вздохнул и еще звучно вздохнул, и душа моя вылетела через рот. Мне сразу стало не больно, и я увидел себя бездыханно лежащего. Я смотрел на свое бездыханное тело, как на кожу животного. Когда выходила моя душа из тела, демоны стояли близ меня и лукаво повторяли: «Наша, наша будет душа, у Святослава ничего доброго не было в сей жизни - одни беззакония». И когда душа отделилась от тела, демоны быстро обступили меня, хотели тащить меня с собой в адские селения, ангелы вступились за меня. Они отогнали демонов, и сказал им ангел: «Не спешите враги рода человеческого учинять самосуд над этой душой, ибо по Господнему повелению сотворена душа сия, Он будет судить ее». Но демоны не отступили от меня, всюду следовали за мной, а ангелы стояли в стороне. Передай маме, какие страшные и мерзкие демоны. Какие они лукавые и, жестокие. Все, что я творил недоброго, мерзкого в своей жизни, все они знают и бесстыдно копируют где, когда и с кем я творил ,сии грязные грехи. Все представляют явно от малого, до великого согрешения. Вот когда я все увидел и вразумил, но поздно, здесь нет покаяния. Эго самое и страшное, что здесь ничем не загладишь свою вину. Какие мы неразумные, все не знающие Бога, живя на земле. О, если бы знали грешные люди, что их ждет здесь, какая горькая участь, они бы не творили беззакония и мерзости на земле, как я. Передай моей маме, пусть не сокрушается за мной, а чем может, помогает мне. Я знаю, она не богата, но по возможности пусть оказывает

485

мне помощь. Мне очень тяжко, и когда мама мне присылает помощь, в эти дни легче, и просветляется темница моя.

До мытарств я не допущен, потому что я ничему ни верил, и сколько я буду находиться в этой смрадной темнице, - не знаю. Передай маме, что я видел Ефрема, Ксению и Василия. Ефрем наказан до суда Господнего, но участь его лучше моей, а Василий, брат ее, высоко от меня. Он почти безгрешен был. Ксения уготовила доброе себе житие. Только я непутевый, погряз в мерзких грехах и теперь получил по делам своим. Я теперь понял, что так лучше, что я ушел. Прошу очень молиться обо мне, кто меня знает. Григорий, он добрый, истинный христианин, пусть проститменя и молится обо мне.

Когда старец сопровождал меня домой от Святослава, по пути повелел мне молиться о нем и сказал: «Передай Людмиле, пусть не скорбит, - сказал старец, что Господь забрал последнее, самое дорогое, что у нее было на земле. Господь по ее молитвам, предусмотрел лучшее для нее и него. Если бы Святослав остался после Людмилы, ему некому было бы оказать помощь, а теперь она ему великая помощница, хотя считает себя немощной. Пусть подает за него милостину по возможности и достатку своему по средам, пятницам и по великим праздникам, и ее малая, скудная милостина и немощная молитва, будет принята Господом, и да положит Господь милость свою на ее чадо в оный день».

486

О Николае (сыне Александры Федоровны)

Привели меня к Николаю старец с юношей. Местность этого обиталища мрачная, холодная и воздух тяжелый, нечистый. Меня подвели к мрачному помещению. Юноша открыл, и мы вошли в темное, холодное и сырое жилище. Старец сказал: «Вот мы и пришли к Александриному Николаю. Пройдем несколько дальше, и ты увидишь, что уготовил себе Николай, живя на земле».

Путеводители провели меня по темному коридору. У входа нас встретил страшный асмодей с недоброжелательной лукавой насмешкой и заскулил страшным бесовским тоном: «Чего вам тут надо?». Юноша возвел над ним руку и асмодей, жалобно завивая, прижался к стене, уступая нам дорогу. Пройдя несколько шагов, юноша первый открыл дверь с левой стороны и повелел мне заходить, а затем путеводители зашли сами. Войдя в открытую дверь, я стала неподалеку от двери и, увидела Колю. Он сидел на полу, поджавши ноги. Вместе с ним я увидела еще человек десять. Жилище их темное, сырое и очень холодно там. Все обитатели сего жилища стояли на коленях и просили о помиловании. Увидев меня, Коля быстро встал, и юноша повелел ему подойти к нам. Подходя к старцу и юноше, он поклонился им. Увидя меня, обрадованно со слезами быстро подошел ко мне, склонил низко голову и зарыдал. Затем сокрушенно сказал: «Вот, что мы для себя приготовляем, живя беспечно, беззаконно, ничего не признавая на земле. О, как я страдаю, как я скорблю теперь, что я не служил Богу, там, не признавал я закона Божьего, отвергал вечную жизнь, не творил добра, одно беззаконие, сплошные грехи творил и ушел с ними. Однажды по просьбе матери пошел в церковь, но грехи так и не исповедал умышленно. Зачем попу их говорить, что я делал, как спал с женой, мне было даже смешно, а здесь все зачлось в осуждение. Теперь сижу в темноте, да в холоде за то, что холоден был к Богу, к вечной жизни и к законе Божиему.

Машенька, прошу тебя, передай моей дорогой маме, пусть не скорбит за мной. Я того заслужил, и если бы не молитвы мамины и ваши общие, то я был бы в преисподней. Прошу мамочку свою и вас, и других близких маме, ходатайствуйте за меня, помогайте мне, чтобы меня Господь простил и вывел из сего мрачного бесовского жилища. Нас раз в неделю будут выводить на свет. Бесы нас стерегут, и все время воют, свистят и ревут на разные голоса! И сколько я здесь буду обитать, не знаю. А как я страшился на мытарствах, весь трясся и от их ужасающего бесовского вида и сколько их там есть - тьма тьмущая. На 17-м и 18-м мытарствах я задержан, на этих мытарствах очень многие погрязают. О, как там страшно, мерзко и пошло, а мы на земле творим эти грехи и не знаем, что здесь строго за них и горько будем расплачиваться».

487

И он горько заплакал. Немного помолчавши, он снова заговорил со мной. «Передай моей мамочке родненькой, пусть не оставляет меня, ведь я ее так сильно любил, пусть помогает мне, чтобы меня избавил Господь этой горькой участи». Я спросила его чувствовал ли он нашу помощь, когда проходил мытарства. «Какая это великая поддержка для нас в эти страшные дни и горе великое, кому нет помощи,- душа тех тогда абсолютно изнемогает». А что вам больше всего помогает, какая добродетель? - спросила я Колю. Он ответил: «Когда мама присылаетбольшую просфору, мне так отрадно и радостно на душе, и в это время бесы не имеют власти над всяким, кому присылают такую просфору. Великая добродетель - милостина дает, когда, подают там болящим за нас и безродным старикам. Еще очень великая помощь нам, когда молятся за нас в монастырях. Но грехов у меня множество - постыдных, срамных, гнусных. Теперь самому стыдно за себя, а там я их не ощущал и не замечал. Переполнена душа моя мерзкими грехами и содомскими». Я спросила Колю, что он может передать маме и Лиде. Он мне ответил: «Пусть моя мама не плачет за мной, и пусть не оставляет меня в помощи своей, а Лида глупо думала наложить на себя руки, о, если бы ей было открыто, что ждет здесь самоубийц и прочих грешников. Она бы бежала от этой мысли прочь, в Храме молилась бы, чтобы не постигла ее эта страшная наглая смерть. Я ей еще там говорил: Смотри, Лида, не вздумай делать этого, ибо она мне об этом говорила, когда я был еще больной. Еще я ей передаю: «Она любила меня и я ее тоже, и пусть до конца своих дней живет сама, ради детей наших любимых. Пусть не плачет за мной, такова земная жизнь - не вечная и скорбная, а более всего греховная, о грехах пусть плачет и принесет покаяние в них. Ее ждет такая же участь, что и всех нераскаянных грешников, как я.

Отца мне тоже жаль. Он очень скорбит за мной, но Бога он тоже не знает, и брат также. Как я хочу, чтобы они все обратились к Богу. Как жаль мне их всех, что они тоже не получат оправдания здесь. Как это страшно, как скорбно. Сегодня я приходил к маме в пять часов утра. Она ждала меня. Я пришел, приветствовал ее и отца, а она молится за меня, плачет, и что я ей говорю, не обращает внимания на меня. Мне Ангел сказал: «Она не слышит тебя, ибо она еще во плоти (в телесном составе), а ты в духе». И я тогда понял, что я все вижу и слышу, а она не видит и не слышит меня. Но потом она видно ощутила наше присутствие, насторожилась и усиленно стала молиться, горько плача. А как она ждала меня в эти минуты и как встретила любящего своего сына, только ей понятно да мне. Она так усиленно просит Господа, от всего своего помышления, чтобы мне Господь простил и помиловал. Мать и теперь остается матерью и будет ею до конца своих дней. Был я и дома, там меня встретили иначе, дети и Лида спали. Никто обо мне не молился, ведь они не знают и не верят, что я жив и пошел к ним. Так они научены. Мы сами не верим, и их не учили этому». Он еще хотел что-то сказать, но юноша ска

488

зал: «Нам пора в путь». Я поклонилась Коли, а он мне повелел кланяться всем маме, отцу, Лиде, детям и дорогому брату, и чтобы молились за Женю.

На обратном пути старец дал мне следующее повеление для облегчения усопшего: «Александра, пусть продолжает усердно молиться дома и в храме, по большим праздникам подает за него по три милостины, в Троицкую субботу шесть милостин. Читая псалтирь, пусть поминает его ежедневно, по пятницам пусть подают за него милостинку.

Пусть не скорбит Александра, да помилует его Господь, на всеобщем воскресении. Что еще будет надо делать, дальше будет сказано, и по молитвам и ходатайству матери и всеобщих молитв за него, он будет получать облегчение».

489

О усопшем Григории ноябрь 1987г.

Под день праздника «Илии Пророка» в ночь с 1-го на 2-е августа 1988 года видела я в сновидении в вечности Григория брата Анастасии Архиповны, который представился в ноябре 1987 года. Сопровождали меня к нему мои завсегдашние путеводители - старец с юношей. Вели они меня теми же тернистыми путями, которыми мы не раз уже ходили в предыдущих путешествиях.

По прибытию в демонские обиталище, юноша, который шел впереди остановился возле большого мрачного здания и тихо ласково сказал: «В этой темнице, возлюбленное чадо, находятся все нераскаянные грешники, которые жили там, на земле, нерадиво, беззаконно, хотя они несли тяжкий крест болезни. Но Бога и закона Его они не чтили, не было у них веры в вечную жизнь, вот и уготовили себе, холодные сырые темницы. Молиться за таких допускается и милостыня за таковых приемлема. Ибо все здесь находящиеся были от чрева матерей добрые, не изрыгивали безумных ругательств с хулой на Господа, Матерь Божию, святых и святыню, и по сему усердное ходатайство за них приносит им облегчение в данное время, а на Всеобщем Воскресений по молитвам ходатайствующих за них, Всевышний Творец положит милость свою. Здесь, чадо, находится и Григорий, братАнастасии.

Сейчас мы зайдем к нему, ты посмотришь его место нахождения, побеседуешь с ним и когда придешь домой расскажи Анастасии, ибо она очень скорбит, что он ушел из сей жизни без покаяния. И очень желает знать, где находится ее брат, что он себе приготовил в будущую жизнь.

Смиренный, добрый и сочувственным был Григорий, никого никогда не оскорблял, не обидел, воем старался угождать, но веры в Господа и в вечную жизнь у него не было, не творил он добродетели, холодный сердцем был к Богу и наг добрыми делами. Жил как все нечестивые на земле беспечно, никогда не творил милостыню, не верил в будущую жизнь, жил с женой нечестивой в беззаконии, уничтожили во чреве своих детей по согласию. Чад своих вырастили без дара Св.Духа, творили содомские грехи. Вот и приобрел себе в вечность холодную, сырую, полу-мрачную темницу, и будет он здесь до пришествия Господнего Суда. Молитвы за него приемлемы, потому, что он не был богохульником, сквернословом, злоехидным, ненавистником, никогда никому ни желал зла и никогда не хулил Бога и не кощунствовал на святыню. За таких смиренных, усердно-подаваемая милостыня и душевные молитвы приемлемы будут Всевышним Творцом и да положит свою милость на таких Всесильный Господь. Передавай Анастасии, она очень скорбит о брате, что он ушел без покаяния. Расскажи ей возлюбленное чадо, все о нем, что увидишь и услышишь из уст его самого, и передавай ей, что сестра ее Анна и Ефросиния далеко находятся от него. В особен-

490

ности Ефросиния, на обетованную землю пойдет после Всеобщего Воскресения Господнего. Юноша умолк, постоял немного что-то обдумывая, поговорили, о чем-то со старцем на непонятном мне языке, воздали молитву ко Господу, и юноша сказал мне:

«Ну, чадо, следуй за мной», и он быстро подошел к двери этого здания. Вверху на дверях я прочитала написанным крупным «120-я темница для новоприбывших». На дверях стоял высокий чернокожий воин с пикой в руках, по повелению юноши он быстро открыл дверь, а сам мгновенно удалился в сторону, повелевая мне следовать за ним.

Юноша быстро вошел в длинный полутемный коридор, подошел к стоящему на середине коридора сидевшему за столом к такому же чернокожему воину, как у дверей и повелительно ласково спросил: «В какой комнате находится Григорий, который прибыл сюда - ноября 1987 г. по земному времени?»

«В сорок второй одиночке» - грубо ответил юноше чернокожий служитель, глядя в большую раскрытую книгу, где записаны имена всех обитателей этой темницы. Юноша со старцем провели меня вглубь коридора, повернули налево, откуда начинался другой коридор и юноша подошел к третьей двери от угла. Дверь была закрыта, на двери четко крупным шрифтом я прочитала «42-я одиночка». Шустрым движением руки юноша открыл дверь, и мы трое вошли в полутемную холодную комнату. Я огляделась в полумраке, в комнате нет никакой обетованки, кроме единственного маленького оконца, на котором горой лежали просфоры, на одной из них горела свеча. В уголке неподалеку от оконца сидел красивый неизможденный мужчина, я сразу узнала его. Это был Григорий Архипович. Увидя нас, он медленно встал и поклонился моим путеводителям. Юноша подошел к нему ближе, взял его за плечи и тихо-тихо вежливо сказал: «Григорий, эта чадо, по повелению Всевышнего Творца пришла посетить и побеседовать с тобой, ибо сестра твоя Анастасия очень скорбит и хочет знать, как ты здесь живешь, в чем нуждаешься, расскажи обо всем спутнице, она передаст все вашей сестре, ибо она от нее пришла к тебе.

Григорий долго стоял молча, собираясь с мыслями, а потом тихо спросил у меня, кто я такая и откуда знаю его сестру. Коротко объясняя о себе, я спросила у Григория: «Что передать вашей сестре Анастасии?» Горько плача ответил: «Передай моей любимой сестричке, что я очень сожалею, что она такая старенькая, немощная осталась без роду, нет теперь у нее никого близких, кроме моей дочери Натальи, но она холодна и далека от нее сердцем, нет у нее любви, сочувствия и жалости, как к тетке, чужие люди ей больше приносят помощи, чем мои дочь и жена. О, как я скорблю, что они обе у меня бездушные, бесчувственные к горю других. Любимая, дорогая сестра моя всю жизнь несет тяжкие скорби, Господь не оставляет ее и теперь ей помогают люди, по тому что она всю жизнь чтила Госпо

491

да и творила людям много добра за свою долгую тяжелую жизнь, она не обидела, не оскорбила и никому не принесла зла. Всю жизнь старалась всем угодить, чтобы никто не остался на нее в обиде, много помогала людям в трудную минуту добрыми наставлениями и советом. За это Господь наградил ее долголетием. Передай моей сестричке, что я очень сожалею, тяжко скорблю, что прожил свою земную жизнь беспечно, нечестиво, как все безбожники не подавал милостыни, не посещал болящих, не помогал нуждающимся, творил одни грехи, не верил в загробную жизнь. Думал, что умер, закопали и конец всему бытии. Но глубоко ошибся, все, что написано в Священном Писании, все здесь есть и увы, как страшно, что нет здесь покаяния, что там себе приобрел каждый, то здесь и получаешь, по делам каждому воздается, теперь я осознал всю суть жизни на земле для чего он там живет, но поздно очень, теперь горько плачу.

Очень жаль Наташу, Лену - внучку свою и Валю - все они в ад пойдут, ибо покаяния они не принесут, так как и я. Еще передай моей дорогой сестричке великую благодарность за ее помощь, которую она мне присылает через просфоры и милостыню. По ее с Просей усердным молитвам я долго жил с сердечным аппаратом. Господь продлил мне жизнь для вразумления и покаяния, но я так и не пришел к Богу и ушел в вечность нераскаянным с тяжкими постыдными содомскими грехами и прочими другими грехами. Скажи моей сестрице, что мы с Валей по согласию уничтожали своих чад во чреве ее. Вот теперь и сижу в одиночке со своей нечистой совестью, тоска гложет меня беспрерывно и только тогда приходит покой, облегчение и просветление когда моя дорогая сестричка и вы присылаете мне помощь».

Я спросила у Григория: «какая благодетель подаваемая за вас приносит вам больше облегчений?»

Литургия, усердная молитва и милостыня, больше всего облегчает наше душевное страдание. Я очень отрадно себя чувствую, когда моя сестрица Анастасия присылает мне большую просфору. В темнице моей на продолжительное время становится светло, в душе моей нет тоски, не удручает совесть, которая без конца гложет душу, наполняет тоской и унынием. Ваше усердное ходатайство очень помогает мне несчастному, благодарности моей, нет границ моей сестричке и тебе, за ваши молитвы. Сестрица моя Ефросиния добротно себе уготовила жилище, у нее светло и тепло она слышит звон колоколов, когда служат в Храме. Я был у нее, когда перешел в эту жизнь меня Ангелы водили ко всем моим родственникам, посмотреть их местожительство. Видел я свою маму в теплом и светлом месте она обитает, а отец наподобие меня несчастного в полумраке живет.

- Разрешаютли вам выходить на вольный воздух? - спросила я у Григория.

492

- Два раза в неделю мне разрешают выходить на свет на 3 часа, а затем снова сижу в своей лачуге да тоскую и только отрада у меня когда получаю от вас помощь.

- Тяжело ли было вам проходить мытарства, и на каком из них вы задержаны? - спросила я Григория, отэтого вопроса он вздрогнул и тихо ответил:

- Четыре мытарства прошел беспрепятственно: - добролюбия, воровства, клеветы, жестокосердия 20-е, такие безбожники, как я вообще не допускаются до мытарств. Но будучи безбожником я никогда не хулил Бога, не богохульствовал, никогда не сквернословил, не ругался в Божество, не кощунствовал на святыню и на священнослужителей, никогда я не был сребролюбивым, ни крал, ни клеветал ни на кого за свою жизнь, не оскорбил и не обидел, не было у меня лицеприя-тельства посему я и допущен до мытарств и по усердным вашим с сестричкой молитвам.

О, дорогая Мария, как тяжко и страшно предстоять на мытарствах перед Ан-телами и мерзкими жестокими служителями диавола. Эти несносные, гнусные враги представили на мытарствах все мои постыдные тайные грехи от малого до великого с десятилетнего возраста и за всю прожитую мою жизнь. Каждый грех когда и с кем я их творил и с такой ясностью и точностью копировали, что в моей памяти они восстали, как будто я их только сегодня творил, как стыдно и больно сердцу было смотреть на пристально смотревших на меня моих путеводителей -ангелов, за свои постыдные, гадкие дела. Но живя на земле я этого не сознавал и друзьям своим всегда говорил: то, что естественно, то не безобразно, бери от жизни все, что можешь, ибо живем мы один раз. Вот теперь я только понял всю суть своих мерзких поступков и ощутил тяжкую расплату за все мои нечестивые дела, но увы, поздно. О, если бы все живущие (на земле) знали, что ждет их в будущей жизни и ощутили бы эти адские страдания во всей полноте, то не творили б мерзких, пошлых, постыдных поступков всякого развратного и нечестивого рода.

Расскажи об этом дома всем близким и моей сестрице пусть вразумляются и каются и живут по закону Божьему. Передай моей дорогой сестрице, что на всех мытарствах меня тормошили демоны кроме тех 4-х, о которых я уже говорил. Но по вашим с сестрой молитвам все же ангелы меня защищали и вели, но на 17-м и 18-м и 19-м мытарствах демоны одержали победу надо мной.

На этих мытарствах у меня оказалось больше всего самых постыдных и мерзких грехов и если бы не ваши молитвы с сестрицей да усиленная защита ангелов, эти гнусные демоны загнали бы меня в самую преисподнюю. О, какие же они дерзкие, нет меры их дерзости, жестокости, он снова заплакал и замолчал.

- Скажите Архипович, что еще передать вашей сестрице?

493

- Передай ей, дорогая, что я очень тяжко скорблю, что не слушал ее наставление о покаяния Св. Таинств. Обе мои сестрички плакали об моем неразумном неверии, как могли внушали мне, чтоб моя душа проснулась, а я остался непреклонным, хотя брал из рук их просфору съедал, что бы не обидеть их, а сам думал пусть утешаются, что с них взять с неграмотных забитых трудяг, теперь же я вижу другое сам я оказался осмеян, что ни есть задурманен атеистическим дурманом. Вот почему я не принес покаяния, и угодил к дьяволу в рабство. Очень благодарен я сестричке за ее помощь и пусть за мной не скорбит, никто не виновен в шей участи. Сам себе я наполнил чашу мерзости за всю жизнь и налил до верха. Теперь жну, что посеял. Прошу дорогую сестричку пусть не забывает обо мне несчастном, пока она живет на земле. Больше мне некому помочь, жена моя и дочь никогда не окажут мне помощи, ибо живут они нечестиво, как все безбожники и Бога никогда не познают, так и сойдут в могилу нераскаянными, как и я нечестивый и только здесь познают Всевышнего Творца, но увы, поздно. Передай же еще моей сестричке, пусть не тоскует, не плачет, что она осталась одна без роду в таких преклонных летах.

Недолго осталось ей скорбеть на земле и Всевышний отзовет ее в вечность, пусть только искренне там принесет покаяние за все свои прегрешения, пусть ни одного из грехов не несет с собой сюда, чтобы потом ни сидеть, как я в холодной темнице, и не плакать за свои грехи. Короткая наша жизнь на земле и за это время мы успеваем натворить зло, что здесь самому от них стыдно и горько до дурноты. Совесть беспрестанно гложет душу, гнетет невыносимая тоска, и этому нет конца. И только я тогда я избавляюсь от этого состояния, когда вы там молитесь за меня. Поведай, дорогая Мария, все моей сестричке, что я тебе рассказал.

Когда путники мне повелели прощаться и идти, Архипович сильно плакал и очень просил посетить его еще. Я поклонилась ему и путники мои повели меня в обратный путь.

Аминь.

494

О усопшем Станиславе

Под день праздника Илии пророка с 1-го на 2-е августа: видела я в сновидении Станислава брата Марии Степановны, который перешел в вечность в июне 1988 года. Сопровождали меня к нему постоянные путеводители старец с прекрасным юношей. Шли мы теми же тернистыми путями, которыми не раз водили меня мои путеводители в прошедших путешествиях.

По прибытии в адское обиталище, юноша, который шел впереди, остановился возле большого здания, переговорил что-то тихо со старцем, и обратился ко мне: «Возлюбленное чадо, в этой темнице находятся не полностью раскаянные грешки, которые жили на земле беззаконно, хотя они не отвергали Всевышнего, но закон Господний не исполняли, или по своим неразумным прихотям не творили благодетель, не помогали болящим и нуждающимся, немощным, не ходили в Храм Божий поклониться Богу и не подавали жертв и милостив и содержания Храмов, творили постыдные содомские грехи, уничтожали со своими женами во чреве своих чад, сквернословили, ругались матерными ругательствами. Не было у них веры в вечную жизнь так и ушли в вечность без искреннего покаяния, хотя и несли здесь тяжкое бремя болезни, но маловерие и беззакония делали до конца жизни. За сие преступление и несут наказания в этих мрачных холодных темницах, но молитва и всякая добродетель за таковых принимается, ибо все здесь находящиеся от чрева матери были незлобивые, не ехидные, не сребролюбивые, не извергали из уст своих хулы на Святого духа и в Кровь Господа. Поэтому усердное ходатайство за таковых допускается по усердным молитвам церкви и близких за них в настоящее время им радость, облегчение и просветление. А на Всеобщем Воскресении Отец Небесный положит милость свою, но не на всех, а каждому воздастся по его делам. Так и свидетельствуй, чадо, всем ближним. Здесь же находится и Станислав, брат Марии Степановны. Сейчас мы зайдем к нему. Ты посмотришь его местонахождение (местожительство), побеседуешь с ним и когда придешь домой, расскажи обо всем Марии, ибо она очень скорбит за ним и желает знать, что он приготовил себе в будущей жизнь и куда его определил Господь.

Станислав был добрый сердцем, незлопамятные, не злоехидный, не было у него пристрастия к жадности и стяжательству, никогда не клеветал и не ябидни-чал, но не было у него твердой веры в Господа, а наиболее в загробную жизнь, он колебался, как морская волна и лишь при кончине своей ощутил Создателя своего, но искреннего полного покаяния не принес. Много он сотворил содомских блудных согрешений. Сквернословил матерным ругательством, согласовано уничтожали с женой во чреве своих чад, негодовал, ругал и оскорблял своих родите

495

лей, роптал и прочее, прочие грехи. Холодный сердцем был к Богу и наг добрыми делами. Жил в свое удовольствие.

Мария очень скорбит за мать свою и за брата, ибо сердце ее предчувствует, что он не принес полного покаяния. И несет здесь заслуженное наказание. Мать ее, Анна, далеко находится от сына своего. У нее местожительство светлей и теплое, она не видит мерзких демонов и не слышит их душераздирающих криков, и находится она не в одиночестве, Анне много не к смерти грехи, Всевышний Отец вменил в праведность за ее продолжительную тяжелую болезнь, но полностью она не оправдалась, ибо не все грехи исповедала искренно перед Богом, а некоторые по забывчивости остались не исповеданными, и ушла Анна с этими грехами в вечность на ответ ко Господу. По сему-то, чадо, многое множество не наследят землю, идут отбывать свои сроки наказания в адские темницы, ибо сотая часть людей живут по закону Отца Небесного, а все остальные, без страха и совести творят постыдные дерзкие содомские, блудные и разного рода развратные грехи. Таят в себе зло и ненависть к ближним, мерзко и зло хулят имя Господа, Матерь Господа, святыню и святых. Для таковых нет суда и милости Господней, они сами себя осудили и осквернили, еще живя на земле. Таковые, возлюбленная чадочка, идут прямым путем в преисподнюю, и будут таковые там обитать во мраке, холоде и в смраде во веки веков с душевной тоской и страхом. Передай Марии и протоиерею Владимиру, что их усердные молитвы за всех усопших услышаны, и добродетель Отцом Небесным принижается, ибо Господу Богу угодны добродетели, подающие от чистого сердца. По их молитвам усердным, усиленных молитвах Станислав допущен до мытарств и многие не к смерти грехи ему прощены. Пусть Владимир служит за него Литургии и Панихиды и с Марией подают большие милостыни.

Очень приемлема милостыня, подаваемая по большим праздникам и пятницам. По их усердным молитвам будет просветление и облегчение, а на Всеобщем суде Творец помилует его.

Ефросинья - мать Владимира находится недалеко от Анны - это смиренная жена, живя вдовой, много претерпела скорбей, обид и всякого рода клевет от нечестивых, злых людей, а затем Господь посетил ее тяжелой болезнью, как множество других, она не принесла полного покаяния, за это и наказана на определенный срок. Но наказание Анны и Ефросиний не строгое, они находятся в светлом, теплом месте, свободны от демонских истязаний и их всяких постыдных насмешек и ужасающих криков и воя, многое этим женам простил Господь, грехи не к смерти за их тяжелую длительную болезнь, - «ибо страдающим плотью перестает грешить» - так говорит Отец Небесный и в тяжелой болезни человек очищается от грехов, как золото от всяких примесей.

496

Передай Владимиру и Марии, что по их усердным усиленным молитвам и добродетели положит Господь на их родительницу свою милость, на своем праведном суде.

Николай, отец Владимира, предстанет пред Господом, как мученик, мученический венец возложится на него на Всеобщем Воскресении Христовом.

Стефан, отец Марии не приобрел себе доброй обители, он находится недалеко от своего сына Станислава. Стефан много унес с собой содомских и блудных грехов, но молитвы за него принимаются, да помилует его Отец Небесный, если будут усердно усиленно о нем молиться и творить милостыню. Мария, пусть за него весь Рождественский пост, подает ежедневно милости ну и ложит по 2 поклонов утром и вечером. Владимир, пусть о нем и других усопших молится у престола. Такты, и передай возлюбленное чадо. Атеперь нам пора в путь.

Юноша быстро подошел к старцу о чем-то тихонько поговорили на непонятном мне языке, воздали хвалу Господу и юноша, повелевая мне следовать за ним, быстро подошел к двери этого мрачного здания. В дверях нас остановил черномазый, грязный, демонский воин-асмодей с пикой в руках. Пока асмодей препирался с юношей, я прочитала на дверях надпись, где написано крупным шрифтом «120 одиночная темница для не вполне раскаянных грешников». После малого сопротивления по повелению юноши, черномазый асмодей быстро открыл дверь, а сам мгновенно отскочил в сторону, скуля и воя, видимо присутствие небожителей больно его жгло.

Повелевая мне следовать за ним, юноша быстро вошел в длинный полумрачный коридор, подошел к чумазому и страшному, как и на дверях асмодею, сидевшему за столом посреди коридора. Перед раскрытой большой книгой что-то при приближении юноши асмодей вздрогнул, затрясся, и мгновенно вскочил на ноги. Юноша нежно, но повелительно спросил у него, где находится Станислав, который прибыл сюда в 1988 году по земному времени.

В 47-й одиночке, сурово, грубо ответил асмодей, подойдя к столу и глядя в книгу, где записаны имена всех обитателей этой темницы. Юноша со старцем провели меня в глубь коридора, повернули налево, откуда начинался другой коридор Путеводители подвели пеня к седьмой двери от угла, дверь комнаты была заперта. На двери я прочла четко выведенным крупным шрифтом надпись: «7-я одиночка».

Быстрым движением руки юноша открыл дверь, и мы все трое вошли в маленькую полутемную, холодную комнату.

К комнате нет никакой утвари, кроме единственного маленького оконца, на котором горой лежали просфоры, на одной из них горела свеча, в уголке, неподалеку от оконца, сидел красивый, но изнеможенный мужчина. Увидя нас, он быстро встал и поклонился моим путеводителям. Юноша подошел к Станиславу,

497

благословил его и так же вежливо сказал: «Станислав, это чадо, по повелению всевышнего Творца прибила посетить тебя и побеседовать с тобой. Ибо добрая сестра твоя Мария очень скорбит о тебе и матери своей, и желает знать, как ты здесь живешь и в чем нуждаешься, расскажи обо всем нашей спутнице, она же передаст вашей сестре Марии. Ибо она пришла к тебе по просьбе ее».

Станислав, постояв немного молча, как бы собираясь с мыслями, затем тихо спросил у меня, кто я такая и откуда знаю его сестру Марию. Коротко объясняя о себе, я спросила у Станислава:

- Что передать вашей сестре Марии, она просила Господа, что бы через меня непотребную открыла, где ты находишься и какая тебе нужна помощь. Расскажи мне, я все передам вашей сестре.

- Передай моей дорогой сестричке, что я очень благодарен за ее заботу и великую помощь мне грешному на небе и на земле. И очень сожалею о том, что не вникал ее наставлениям о полном покаянии и познании всем сердцем Бога. Но Бога я не отвергал, а вот в загробную жизнь сомневался, что она есть, думал, умру, закопают и конец всему. Только, увы, я глубоко ошибся здесь все есть, о чем свидетельствует священное Писание. Сестра моя очень добрая, сознательная, сочувственная и милосердная ко всем несчастным, больным и ко всем обиженным судьбой. За ее доброту и милосердие Господь воздаст ей сторицей. Передай ей, что я очень скорблю, что беспечно, безобразно и пошло прожил я свою земную жизнь, как все нечестивые безбожники. Не подавал милостыни, не посещал больных и немощных, не оказывал нужной помощи нуждающимся, немощным старикам, не ходил в Храм Божий поклониться Господу, не подавал на нужды и сооружения Храмов, творили с женой срамные мерзкие содомские грехи, убивали во чреве своих чад, были у меня и блудные грехи.

Многие грехи, творил я несчастный по прихотям лукавой жены. Я был неразумным слепцом и верил ей, что она клеветала на моих родственников. Сколько мать моя претерпела от нее: клеветы, скорби, обид и оскорблений. Я этого не замечал и не защищал свою мать, я был на стороне своей жены, не чувствуя своей вины до конца своей жизни и добрая моя мать скорбела за мной до конца моей жизни, что моя жизнь не совсем благополучная. И только теперь, я осознал всю суть своей нечестивой жизни и понял для чего человек живет на земле, но, увы, поздно. Я вразумился в этом, о чем теперь тяжко скорблю потому, что здесь нет покаяния - кто что там посеял, то здесь пожнет.

- Какая благодетель подаваемая нами за вас, оказывает вам больше помощи?

- Больше всего облегчает наше душевное состояние - Литургия, усердные молитвы и милостыня, подаваемая болящим и остро нуждающимся, бедным вдовам и немощным старикам, - ответил Станислав. Когда Владимир и Мария

498

молятся за меня и служат Литургию в комнате моей, на продолжительное время становится светлей (светло), нет душевной тоски, не удручает совесть, которая без конца гложет душу и наполняет тоской и унынием. Благодарности моей нет границ О.Владимиру и моей дорогой сестричке Марийке, за их молитвы обо мне несчастном. Благий они путь себе избрали, Владимир высоко от меня подымится, да и Марийку за собой поведет. Тернии и искушения на его пути не мало, но Господь хранит их от всех врагов, потому что, они твердо верят и уповают на Господа. Оба они добрые сердцем, благодетельные, милостивые, от природы добрые, посещают святыни, посещают вас, не гнушаются болящими, нищими и юродивыми, а с таковыми пребывает Бог. Это мне так поведали о них Ангелы, когда вели меня по мытарствам.

- Тяжело ли Вам было проходить мытарства? И на каком из них вы задержаны? - спросила я.

От этого вопроса он вздрогнул, заплакал, не сразу ответил.

- Пять мытарств я только беспрепятственно прошел. Мытарство воровства, хуление на Святого Духа, кощунство на святыню, злояхидства, лихоимства, а жестче всего истязался демонами на 16-м, 17-м, 18-м, 19-м мытарствах. Передай, как тяжко предстать на мытарствах пред ангелами и мерзкими жестокими служи -телями диавола. Эти гнусные, несносные враги представили на мытарствах все мои постыдные темные грехи, от малого до великого с десятилетнего возраста и до конца моей жизни, бесстыдно и нагло копируя каждый грех где, когда с кем и в какое время и часы я их совершал и с такой яростью и точностью повторяли все мои проделки и проступки, как будто я их только сегодня согрешал. Ох, как больно и мерзко было смотреть на свои нечестивые дела в присутствии Ангелов, сострадательно и укоризненно смотревших на меня. У меня не было веры в будущую жизнь, поэтому и не осознавал, что мерзко и грешно перед Богом и друзьям своим говорил: «бери от жизни все, что можешь, жизнь дана один раз». Теперь только понял суть своих мерзких поступков и несу расплату за все. О, если бы все ведали живущие на земле, что ждет каждого в будущей жизни и ощутили бы во всей полноте все адские страдания, то не совершали бы мерзкие, тяжкие грехи, содом всякого рода, разврат, блуд и богохуление, жили бы в любви и мире по закону Божию. Расскажи, Мария, моей дорогой сестрице, Владимиру и всем близким, пусть каются, не повторяют моих нечестивых безвозвратных грехов, пусть живут в любви и мире и чтут закон Господа.

- Что еще вы желаете передать своей сестре? - спросила я у Станислава.

- Передай ей, дорогая Мария, я уже говорил об этом и повторяю, что очень скорблю, что не внимал ее наставлению о полном покаянии, и в последнее свое свидание со мной перед смертью она со слезами просила меня покаяться и принять Святые Таинства, чтобы душа моя проснулась, но я так и ушел, не осознавая

499

свои грехи. Хотя и внешне соглашался с сестрой и поэтому угодил в адское рабство. Пусть Владимир с Марийкой не забывают обо мне грешном, а дорогая сестра пусть не скорбит за мной, сам себе я наполнил чашу греха до верха и теперь жну, что посеял, только пусть не забывают за меня в молитвах, пока они с Владимиром живут на земле, кроме них мне больше некому помогать нечестивому. Моя, никогда не окажет мне помощь, ей нужен муж живой с хорошим доходом, а с мертвеца какая польза, будет жить, как все беззаконники, без покаяния, пока сойдет в могилу и только, как я здесь познает и увидит все, как есть, но будет поздно. Еще и еще благодарю Марийку и Владимира за их искреннюю усердную помощь мне окаянному и передай им, пусть следят за собой. Чтобы уходя из той жизни, не уносили с собой сюда ни единого греха, чтобы потом не сидеть в холодной полу мрачной темнице.

Короткая наша жизнь на земле, но за это время мы успеваем наделать столько зла, что и самому здесь от них стыдно и гадко до дурноты. Теперь совесть постоянно гложет душу и гнетет тоска, и только тогда я избавляюсь от этого состояния, когда вы все молитесь там на земле. Поведай Мария, все моей сестре и Владимиру, что я тебе рассказал.

Когда Ангел повелел мне прощаться, Станислав сильно опечалился, плакал и очень просил еще посещать его.

Я ответила Станиславу: «Если Господь повелит, то обязательно приду». Мы поклонились друг-другу, и путеводители повели меня в обратный путь. Аминь.

500

Письма заключенного Василия

Первое письмо, переданное Пелагеи 1-го декабря 1960 года.

Раб Григорий! Пишу тебе о своем сновидении. Я заключенный. И вот на днях мне во сне было сказано Иисусом Христом о том, что я услышу во сне, то сразу написать все и передать Григорию, который посещает Храм Никольского собора.

Вот что мне было велено передать:

Раб Григорий, ты хочешь соединиться в законном браке с казачкой Марией Васильевной Клименок), но этот брак не благословлен будет. Ибо невеста твоя, которую ты избрал не принесет тебе радости и дому твоему будет большая скорбь от нее. Лучше удались от нее теперь. А найдешь благочестивей этой (Галина Ивановна с Донецка). (Это после было мне указано).

Дальше мне было сказано передать о том, что бы ты поискал болящую Марию, которая лежит на одре болезни, без помощи, непомнящая. (Было это мне сказано заранее, на трамвайной остановке). Ты должен ей помочь в выздоровлении. Прежде всего, возлюбить ее как самого себя, согреть ее с теплотой и лаской, заменить ей родителей и близкого друга любящего - ибо так сказал Господь. Посещай ее как можно чаще, беседуй о Господе. Со временем, она будет дитя Бо-жие через тебя, отслужите молебен о болящей.

Дальше сказано - делать так (сделать ванны) и все это окропить священной водой и ванны тоже надо делать со священной водой. Тебе предстоит помочь этой чаде. Она чудная дитя, страдающая за всех нас. Не оставляй ее раб Григорий, так сказал Господь. За нее на тебя возложится слава Господняя. Молитесь за нее непрестанно и посещайте ее. Из первого письма заключенного Василия: Дальше оказано сделать так (делать ванны) Делать вот так:

1. Взять ветки вербы

2. Корень калины и ягоды с калины

3. Корень персидской сирени

4. Цветы ромашки, все это варить и в этой воде опускать больную на 10-15 мин. Так делать месяц - через день.

Далее, взять корень шиповника

Цветбелой акации

Сок белой лилии комнатной

Миндальный орех. Настоять на спиртных напитках до 12 дней.

501

Все это окропить священной водой и ванны тоже делать надо со священной водой. Болящей сделайте 28 ванн и растирайте составом, который вам велено сделать. Давайте пить три раза в день по чайной ложке.

502

Второе письмо. 23 января, четверг.

Раб Григорий. Пишу тебе еще раз, так как мне снова было видение во сне и велено передать тебе заключительное повеление Господа. Вот что он сказал: «Это передай рабу Григорию, чтобы сомнения не колебали его чистую душу ибо что сказал Господь, то не может быть не истиной, и что не благочестиво, так и есть, и что удалиться - значит удалиться. А ты сомневаешься, легковерный ты раб и продолжаешь творить то, что запретил тебе Господь.

Господь сказал; чтобы ты ни в коем случае не колебался. Болящей этой не оставляй, так сказал Господь, что он на тебя возлагает все заботы о ней, т.к. повелевает Господь. Тебе уже Господь говорил, как поступать:

1. от невесты удалиться теперь же

2. найти болящую Марию

3. помочь ей в ее выздоровлении

4. согреть теплотой и лаской

5. заменить родителей и близкого любящего друга

6. Беседовать с ней о Господе

7. Постепенно она будетдитя Божия через тебя

8. Посещай как можно чаще

9. Не оставляйее – говорит Господь

10.За нее на тебе возложится слава Господняя.

Но что же делаешь ты? Ты спокойно беседуешь не для Бога, ибо ум твой занят ненужными пустыми желаниями. Но Господь заботится о тебе. Он вторично предупреждает тебя и указывает, как надо тебе поступать.( ванны дальше) Раб Григорий, не оставляй ее, ибо так заповедает тебе Господь. А ты ее оскорбляешь. Господь заботится о тебе, а ты отступаешь оттого, что заповедываеттебе Господь. Раб Григорий, горячо и усердно молись, ибо дьявол нападает на тебя.

Еще раз говорит Господь, не оставляй чудного дитя болящей, которая страдай за всех нас. Так сказал Господь.

Я заключенный. Письмо передаю стариком, который работает при тюрьме. Извини за почерк, пишу на стене. Будешь церкви, помяни о здравии узника Василия

Из 2-го Письма заключенного Василия:

А спустя два месяца после первых ванн, повторите эту процедуру. Только ванны делать так:

1. ветки с листьями жасмина

2. цвет каштана

3. корни и ветки хмеля

4. кору и корни ели

Все это варить и делать ванны. Опускать больную в ванну на 10-12 минут. Состав для растирки и питья таков

1. Ландыш

2. почки березы

503

3. сок лилии, белой комнатной

4. цвет акации

5. шиповник.

504

Третье письмо

Это письмо прошу передать Григорию, что посещает болящую Марию. Лично ему от заключенного Василия.

Раб Григорий, передаю тебе еще мое сновидение. Вот что мне сказано в сновидении и велено передать тебе. Видел я некоего старца. Он сказал мне: «все, что я говорю, передай Григорию тому же, которому прежде передавал. Прежде всего, пусть удаляется от искушений и соблазнов. Не ропщи на неудачи, недостатки в доме твоем. Не так уж беден дом твой. Он богаче других благодатью Господь знает о немощи домашних кровных твоих и заботится больше, чем ты думавши обо всем. Не сожалей о том, что до сих пор.

Третье письмо заключенного Василия, полученное 17 мая 1961

года 4 часа (16 часов) дня.

На конверте написано: от узника Василия. Это передать Григорию прошу убедительно, во имя Господа.

Григорий в этом письме, есть Пелагии письмо. Мне о ней было тоже сновидение. Передай ей письмо.

За ее заботу о болящей о ней заботится Матерь Божия. Она предупреждает

ее.

Раб Григорий, пишу тебе еще то, что было мной видено в сновидении: Но не Господь говорил на этот раз, а женщина в светлой одежде. Вот, что она мне сказала:

«Господь радуется о своем чаде Григории, что он стремится к Господу, избегает и удаляется от дьявола. Господь любит и радуется за него. Ибо он не слушает и не внимает дьяволу, да будет ему по вере его,- так сказал Господь.

Чудного дитя болящей не оставляй, что велено, все делайте, так как вы неправильно делали ванны то вместо 16-ти сделайте 19 ванн и через шесть месяцев еще повторите то же для лучшего укрепления организма. Но не 19 ванн, а 10. Кроме того что ванн указано, еще в те ванны добавьте корни крушины и травы мать-мачеха.

Раб Григорий, не будь маловерный, ибо, что Господь сказал, то истинно. Болящей не оставляй, беседуй с ней о Господе, как заповедал тебе Господь; не сомневайтесь, постепенно она будетдитя Божие через тебя.

Посещай ее чаще, как и теперь возлюби ее, согрей теплотой и лаской, замени родителей и близкого любящего друга как заповедал тебе Господь все исполняй, да прославит тебя Сын Мой возлюбленный.

Молитесь о болящей, посещайте ее, ибо так заповедает Господь.

505

Аминь.

Уходя она сказала: «горячо молиться, ради болящего дитя Я посетила вас!

506

Четвертое письмо, полученное 22 июня 1961 года воскресенье.

На конверте написано: «от узника Василия. Это написано, прошу передать Григорию, который посещает Церковь Никольского собора. Во имя Господа сделайте это.

Раб божий Григорий тебе же Матерь Божия повелела исполнять все, что за-поведывает тебе Господь. Удаляйся от соблазнов и искушений, которые будут и есть на твоем пути. Болящей не огорчай, все выполняй, да прославит тебя Сын Мой возлюбленный. А за заботу о болящей я посетила вас.

Аминь.

(в этом письме было письмо Анастасии). АНАСТАСИИ.

Это рабе Анастасии передать.

Она хотела, чтобы Господь ей открыл, что ей делать с матерью ее. Вот Матерь Божия сказала: «Господь не повелеваетей брать кров (жилище) кроме нее. А когда не станет; тогда возьми ее в дом свой. Господь услышал ее ради того, что она искренно посетила больную и многих чад поучает истине, хотя во многом поступает не так и делает грех, но осознав вину свою, кается. Господь любит кающихся. Она не по-христиански поступила с чадом Валентиной, удалив ее от себя, боясь скорбей и трудностей. Но не так Господь поступает с непокорными. Пусть молится она горячо, Господь услышит ее. Пусть другого дома не ищет, а живет в своем.

Григорий, это передай рабе Пелагии, ибо мне в моем сновидении Матерь Господа явилась и повелела передать ее следующее предупреждение. Это сказанное мной передай рабу Божиему Григорию, пусть он передает Пелагии.

507

Пятое письмо, присланное Григорию 17 мая 1962 года. Воскресенье

5 часов (17 часов) вечера.

Писал ночью в 1 час ночи. Луганск. От заключенного Василия. Письмо это убедительно прошу передать Григорию. Сделайте это во имя Господа.

Григорий, пишу тебе, потому что мне еще было сновидение и повелено передать следующее: говорил мне некий старец, и с ним была жена в светлой одежде. Вот что мне сказано:

Это передай Григорию, пусть он все и дальше делает, как ему сказано в предыдущих письмах, да воздается тебе за это по делам твоим, - сказал Господь. Ибо радость великая на небесах все исполняют повеленное. Раб Божий Григорий, берегись соблазнов и искушений, все исполняйте, что вам повелено делать. Болящей не оставляй, как тебе сказано в предыдущих письмах. Все выполняй, и пусть тебе помогают другие - да воздается им. Она чудная дитя, Господь пребывает с ним. Сновидения ей посылаются истинно.

После третьих ванн сделайте через 10 месяцев 16 ванн, ложите в ванны.

1. Цвет каштана.

2. корни и ветки с иголками ели,

3. корни и ветки с листьями и со цветом липы

4. ветви с листьями жасмина

5. трава череды

6. хмель состав для питья тот же, только вместо лилии положите цвет степных ромашек черной смородины.

После через 10 месяцев сделайте еще 10 ванн, ложить в ванны будете все,

за исключением жасмина. А вместо жасмина ложите корни ольхи и ягоды рябины.

Для питья состав тот же. Дозировка состава для ванн не ограничена. После каждых ванн будут острые периоды обострения.

Итак, не сомневайтесь, ибо не я это говорю, а Господь всемогущий. Аминь.

508

Шестое письмо переданное Григорию 17 октября 1962 года.

На конверте написано: «Это прошу убедительно передать Григорию. Болящей Марии.

Чадо, прошу тебя передай это письмо Григорию. от заключенного Василия рабу Божиему Григорию. Ha этот раз мне было сновидение такого содержания.

Это передайте рабу Григорию. Господом что повелено, пусть все выполняет. Берегись соблазнов и искушений Господь радуется, что ты удаляешься от всякой скверны и чтишь Бога. Дальше сказано: «не делай обиды болящей девице, не старайся ее обманывать, ибо тебе того не скрыть, потому что во сне она увидит истину о тебе. Не делай этого дальше. Возлюби ее больше, чем самого себя, удаляйся от богатых и красивых невест, ибо не благословенны они Господом для тебя. Итак, не ропщи, не будь маловерный, ибо слова Господа не проходят как ветер, а они истинны. Итак, не сомневайся - говорит Господь, ты за дом своих родителей печалишься, не печалься, ибо по воле Божией уладится все Матери твоей (Александре) улучшение небольшое будет, чем лечить будет сказано дедушкой (старцем).

Еще сказывает Господь, все исполняйте, что повелено в предыдущих письмах, не сомневайтесь. Болящего чада, не оставляй, будь с ней ласков и откровенен. He помышляй о дурных делах. Да будет воздано тебе за все, да прославит тебя Отец Небесный.

Аминь.

509

Седьмое письмо, переданное Григорию 1-го октября 1963 года.

Рабу Григорию от .заключенного Василия. Григорий передай рабе Пелагии это письмо. Это же сказано мне в сновидении. Тебе же (Григорию) сказано следующее.

Рабу Григорию передай пусть, пусть удаляется от искушений и соблазнов, пусть не ропщет на то, что во многом бывают неудачи, ибо Господь знает об том и знаетпричинуэтому. Не наноси оскорблений болящей, ибо их хватает и без того. Ибо не имеющая кровли(своего дома) тяжко печалится о том. Да любите друг друга, да не давайте дьяволу место там, где пребывает благодать. Что сказано в предыдущих письмах, все исполняй, да воздано будет вам за это. Болящей не оставляй, да прославиттебя Господь по делам твоим.

Пелагии.

Прошу это письмо передать рабе Пелагии. Вот что в сновидении было повелено передать ей: Говорили со мной некий старец и жена в траурной одежде.

Передай рабе Пелагии, что один слуга не может служить двум господам. Ты плачешь просишь о помощи Бога и Матерь Его, а сама угождаешь дьяволу. Он нападает, где творят дела добра, он и мира противник, под стрекает на зло, ты подражаешь дьявольским искушениям. А своего Спасителя и Матерь Его гонишь вон от себя с нечестивыми мыслями. Обвиняешь других во всем, в том, что они неправы, а ты делаешь как надо. Но знай, то дьявол влагает тебе мысли эти и мнения, что будто бы от тебя таят что-то, тебе говорят неправду, отворачиваются, не доверяют, что ты безвыгодна потому и плоха для болящей и т.д.

Раба Пелагия, но что же делаешь ты? гонишь вон, но кого, куда, ты сама не знаешь и потому мысли у тебя таковы, что если бы не болящая, то ты что-то бы сделала, приготовила во время пищу необходимое для себя. Пелагия, на кого ты ропщешь, не на Господа ли, ибо по воле это чадо пребывает в твоем доме, но не по своей воле. Знай же это ты, оправдывавши себя, говоришь, что делаешь все от чистого сердца. О, раба Пелагия что ты говоришь, опомнись, ибо дьяволу того только и надо.

С чистым ли сердцем ты выбрасываешь пищу, которую Господь посылает тебе ради болящего дитя? Не отлукавства ли и гордости это? Пища стоит до заведения нечистот, а потом выбрасываешь вон. От Бога ли все это негодование? Раба Пелагия, - говорит жена, опомнись и бойся, как огня, надменности, ибо перед надменными, широко открыта мучительная гибельная пропасть, там плач и. скрежет зубов! Что ты делаешь, сама не знаешь что. Раба Пелагия, неразумная, подумай, оставляет ли тебя Господь на завтрашний день? Нет у тебя пищи, Гос

510

подь знает о том, и посылает тебе пищу или деньги для пищи. Он знает все наперед. И что ты без Бога - твое прах и прах, знай же это, вразумись и перестань угождать и подражать дьяволу.

Не держи ненависти и обиды в своем неразумном злом сердце, как не держись его против своего непокорного заблудшего чада. Ты ей все прощаешь, обо всем же забываешь и она для тебя по-прежнему близка и дорога, хотя она скорбей обид и неприятностей в сотни раз больше и горше приносит. Но почему ж ты не делаешь того же для ближних, а более того для болящей? Ибо она беспомощная, на одре болезни тяжко страдает за всех нас, и с таковыми пребывает Господь.

А ты гонишь? Но кого же? Его. Поступила ли бы так со своим чадом, если бы она была в таком состоянии и положении?

Да любите друг друга, да не зайдет солнце во гневе вашем, - говорит Господь, так ли делаете ли вы? Итак, раба Пелагия, - говорит жена, опомнись, берегись дьявольского прельщения, ибо он как рыкающий лев, ищет кого бы поглотить. Раба Пелагия, - говорит жена - я пришла тебя предупредить, чтобы окончательно не упала во тьму, ради болящего чада, которого Господь послал к тебе в дом, а ты приютила ее не по своей воле, а по воле Божией. Удаляйся от лукавых помыслов, пусть обратится к создателю своему, а то будет тяжко скорбеть. Скажи и ближним своим, пусть удаляются дьявольских соблазнов. Пелагия, - еще сказала жена, последуй тому, что здесь сказано. Чадо же свое без присмотра не оставляй, ибо дьявол тут как тут, готовый на всякие скверны, и с этим некий старец и Матерь Божия удалились. Аминь.

511

Восьмое письмо, переданное Григорию декабря 1963 года.

Это письмо прошу передать Григорию, что посещает болящую Марию. Лично ему отзаключенного Василия.

Раб Григорий, передаю тебе еще мое сновидение. Вот что мне сказано в сновидении и велено передать тебе.

Видел я некоего старца. Он сказал мне все, что я говорю, передай Григорию, тому же, которому прежде передавал. Прежде всего, пусть удаляется от искушений и соблазнов, не ропщи на неудачи, недостатки в доме твоем. Он богаче других благодатью, Господь знает о немощи домашних кровных твоих и заботится больше, чем ты думаешь обо всем.

Не сожалей о том ,что у тебя нет жены. Она будет. Господь тебя не оставит, если ты на него будешь надеяться. Он жену тебе приготовил. Молись и жди, а дальше узнаешь (будет тебе сказано и встретишься с ней, и если будет твое желание соединиться с ней законным браком, как ты пожелаешь, так и будет.

По женитьбе твоей жену свою ты должен возлюбить как самого себя, хранить и оберегать как драгоценный сосуд с миром, приготовленный для миропомазания. Да пошлет вам Господь мир, любовь и благодать свою. Но не так, а по делам вашим. Не огорчайся за родителей своих, в чем можешь помогай им. Болящей не оставляй помогай ей в своей нужде. Возлюби ее больше, чем самого себя, ибо это богоугодное чадо, тяжко страдает за всех нас... Не неси ей оскорблений и обид, ибо они без того у нее со всех сторон, не оставляй ее ибо Господь на тебя возлагает все заботы о ней. Все что сказано в предыдущих письмах исполняйте. Не сомневайтесь, знайте, что Господь Всемогущ, в Его руках наше дыхание.

Посещайте болящего чада, помогают пусть и не давайте воли языкам, чадо Григорий удаляйся от мысленных искушений, не соблазняйся на красивых девиц, они хороши только снаружи, а внутри их, нечистота.

Итак, чадо, Григорий, не волнуйся за семейную жизнь и не ропщи на недостатки и неудачи Господь воздает нам и помогает, когда крайняя нужда, родителей не забывай до конца жизни их. Ибо ты есть сын им.

Сестра Мария твоя пусть не печалится, что ей нет жениха. Господь увидит любовь и дела ее и тогда да будет ей жених. Итак, пусть не печалится о том. А если бы был муж у нее тот, о котором она мечтала раньше, то они бы долго счастливы не были, и только бы осталась одна забота да печаль ей. Итак, пусть не печалится. Матерь и отца своих уважайте, почитайте и помогайте, ибо они немощны.

512

О болящей, что сказано, выполняйте, что делать далее, после будет сказано. Верьте. Надейтесь с любовью и верой, что Господь говорит. Да будет вам по делам вашим. Болящегодитя посещайте и помогайте.

С этим некий старец удалился.

Писал Василий 12 декабря 3 часа ночи Передано Григорию 15 декабря 5 часов минут (17 часов 5 мин.) вечера.

513

Девятое письмо, переданное Григорию 27 мая 1964 года (суббота) 9 часов (21 час) вечера от заключенного Василия.

Григорий, вот что на этот раз мне было сказано в сновидении, и велено передать тебе. Говорил со мной некий старец. И вот, что он мне повелел передать тебе.

Передай Григорию, пусть надеется без сомнения на Бога, ибо, что говорит Господь, не есть не истина, слова те истинны во веки веков.

Итак, говорит Господь, пусть не скорбит и не печалится, что его сложилась так жизнь, (не так как хотелось ему), а пусть радуется, что Господь не оставляет его. Господь предусмотрел, что так лучше для него, ибо душа и ум его не опорочены. Он кроток, Господь же любит кротких. Ты скорбишь о родителях своих что они слабы и бедны, Господь знает о том, и не оставит, он скорый помощник ищущих его и заботится о тех, кто призывает имя его. Родителей своих не забывай и не оставляй, как делает брат твой, помогай им, ибо они твои родители. Удаляйся от искушений и соблазнов, остерегайся соблазняющих некоторых лживых девиц, ибо они внешне овцы, в. внутри есть хищные волки. Не несите болящему чаде, обид, ибо скорби ее и без нас превелики. Болящей не оставляй, возлюби ее всем сердцем твоим, помышлением и разумом твоим, как Господь возлюбил нас и ради нашего спасения отдал сына своего Единородного в заклание, чтобы мы не погибли во веки веков, да любите друг друга, - говорит Господь, - ибо любовь превыше всего.

Что было сказано в предыдущих письмах все исполняйте без ропота и сомнений, не сомневайтесь, ибо Господь всемогущ.

После этих ванн перед листопадением. 15-20 сентября сделайте обклады и припарки в дополнение.

Делайте так:

Нарвите листьев, когда им вот-вот падать (но не на земле собирать, а надо рвать, еще не опавшие.

1. листья ольхи

2. листья с цветами липы

3. листья с цветами бузины черной

4. крапивы жгучей со цветами и листьями

5. листья с цветами мать-мачехи

6. шишки хмеля

7. чебрецс цветами

8. листья калины с цветами

514

9. ромашки (стебли и цветы)

10. нехворощь

11. гречиха (цвет и стебли)

12. душица.

Все это смешать вместе, каждого приблизительно поровну, наложить в посуду всю смесь слегка помочить отваром из корня лопуха - хвоща и цвета брусники, положить в посуду, накрыть и нагревать так, чтобы больная могла лежать, и чтобы тело могло терпеть. Одновременно нагревайте песок, потом, насыпайте в мешки, положите в ванну попрыскайте отваром слегка и накладывайте смесь -листьев слой, на них ложите больную и сверху накрывайте хорошим слоем смеси, поверх листьев оденьте одеялом или чем-нибудь и пусть лежит сколько сможет, желательно 10-14 мин., но не больше 16 минут. Доза не ограничена. Настойка та же. Пить и растирать тем, что и растирали. В сентябре сделайте (5) А через семь месяцев еще (10). Сделайте состав тот же. Только как появятся молодые листья, будете употреблять их. Весной как будут молодые листья парте в свежих. А пока до свежих молодых делайте осенними сухими.

Делать будете через два дня. У некоторых из вас возникает мысль: почему длительное исцеление такое? почему не чудесное быстрое? Ученик Господа Фома видел все чудеса, сотворенные Господом, а по воскресеньи Его усомнился, сказал: доколе не вложу перста своего и рук своих в раны и ребро Его не поверю и из вас может быть есть лицемеры, да не будь те фарисеями. И из вас многие бы сказали то же ибо таков ныне век.

В Троицу в 9 часов вечера Господь сотворит то, что больная запоет псалму, споет три стиха о молении, о чаше. Услышит Екатерина, Григорий, Анастасия и Валентина. Больше никто этого не должен слышать, ибо еще не время исцеления ей, аэтодля веры вашей (Когда будетейулучшение, знает только Господь).

Екатерина пусть не ропщет, что она сама и бывают искушения ей. Господь знает о том, и если угодно будет ему, тогда не будет сама, но по делам ее да будет ей. Пусть не скорбит, что не может посетить святые монастыри, в ее доме сейчас невидимо находится Храм Господа и это несравненно с земным, но очи ваши не видят ; только без ропота делайте, чтобы дьявол не поглотил. Да любите друг друга,- говорит Господь.

Если будет что надо болящей, будет сказано во сне. Не оставляйте ее, помогайте, и с этим старец удалился.

Аминь.

На конверте написано: Передать лично Григорию, что посещает Никольский собор - лично ему.

515

Десятое письмо, переданное 29 марта 1965 года (четверг)

На конверте написано это передать Григорию от Василия заключенного. Вскрыть письмо должен только Григорий. От узника Василия, Григорию.

Раб Божий Григорий по повелению Божию, передано сновидение свое. Видел я некоего старца. Он мне повелел передать тебе, что он говорил мне. Вот что он повелел тебе передать: «Григорий пусть выполняет, что ему повелено без сомнения, ибо и волос не упадет с головы вашей, они сочтены.

Пусть не скорбит за недостатки в доме своих родителей, богаты они не будут, а хлеб и все необходимое для их существования не отнимется от них до скончания их. Болезнь Матери его так и будетдо кончины ее.

Сестра (Мария) пусть не печалится о женихе, пусть молится, верит. У Господа есть женихи. Тайно ты давно жаждешь желанием о том, кто будет твоей женой и где она. Господь избрал жену тебе, но она еще не готова на брак, имей веру, терпение и жди, пока она будет готова.

Господь заботится о нас, и за наше малейшее угождение Ему, воздаст нам десятикратно.

Радость велика, когда мы стремимся делать добро побеждать зло. Господь увидит и не оставит без воздаяния. Но берегитесь, чтобы не подкрался дьявол и не поглотил все. Удаляйся от искушений и нечестивых помыслов, призывай на помощь Всевышнего творца, ибо Господь говорит: «призови меня в день скорби твоей, я избавлю тебя, и ты прославишь меня» - да будеттак.

Итак, раб Божий Григорий, не скорби, что часто приходится тебе переносить много невзгод. Господь знает об этом и не оставит; только стучи к нему и откроет тебе.

Не оставляйте забот о болящей, все повеленное в предыдущих письмах исполняйте, следите строго за ней. Во время ванн, не давайте ни в коем случае спать.

Через 10 месяцев после ванн еще сделайте 8 ванн. Состав для ванн тот же за исключением цвета калины и гречихи, замените зверобоем с цветом. В настойку для питья добавите зверобой, цвет боярышника и плоды калины.

Ванны делайте таким же способом. Не страшитесь, что еще назначаются ванны, а улучшения нет. Не сомневайтесь, оно будет непременно, нам неизвестно в который час оно начнется, ибо так угодно Богу.

Валентине передай, пусть не страшится за жениха, что если невозможен этот, то другого не будет. По вере ее да будет ей.

516

Екатерине передай, пусть мыслями не летает о том, где можно что-то сделать полезного для вечной жизни. В доме у нее дел в изобилии, да будет ей по делам ее.

Анастасии, что она хочет избавиться от внутреннего зла, которое часами находись на нее. Она других скорбей не имеет, так пусть берется со злом, побеждать зло -большенство, а носить его в себе - о горе тому.

Бойтесь носить зло в себе.

Раб Божий Григорий, выполняй все повеленное тебе, не наноси обид болящему чаду, ибо кто иной утешит ее, кроме тебя. Господь утешитель наш, а ты ближний ее. Все скорби, печали и радости ты должен разделять с ней, ибо так повелевает Господь. Болящую посещайте не делайте распри между собой, да любите друг-друга,- говорит Господь, как он возлюбил нас и отдал Сына Своего Единородного на смерть, чтобы мы не умерли смертью греха, а имели к нему с верой, надеждой и любовью, да услышит нас любящий Господь.

Что необходимо, будет нужно, больной будет сказано.

Итак, преклоним колена и скоро воспоем Христос Воскресе.

517

Одиннадцатое письмо от заключенного Василия 16 июня 1965 года.

На конверте написано - Григорию от Василия.

Раб Божий Григорий, по повелению Божию передано тебе сновидение свое. Видел я некоего старца. Вотчто он велел мне передать:

Григорий пусть выполняет, что ему повелено, без сомнения, ибо и волос не упадет без Бога с головы вашей, они сочтены. Пусть не скорбит за недостатки в доме своих родителей.

Григорий по повелению Божию в сновидении мне было сказано и велено передать тебе следующее. Прежде всего сказано о том, чтобы все делали так, как сказано в предыдущих письмах.

Когда закончите ванны, то через 10 месяцев будете делать следующую процедуру:

1          цвет ромашки

2          зверобой

3          цветлипы

4          чебрец

5          будяк

6          корень лопуха

7          лист крапивы

8          душица

9          цвет бузины

10        шишки ели, когда они еще маленькие

11        хмель.

Делать будете так. Сделайте смесь из этого всего поровну, берите, налейте водой, пусть стоитчетыре часа, потом кипятите 20 минут, процедите и готово.

Делать будете так: подогреть, потом все тело, тряпочкой смочите хорошо, через 10 минут еще и так три раза, после этого смочите тряпки в том же отваре, обкладывать три раза, то же через 10 минут, поверх тряпок одеялом накрывать, как пройдет 10 минут последнего раза, то сразу растирать и хорошо укрывать, растирка и пить то же, только добавить зверобой

Григорий пусть не скорбит о сестре своей (Урия-Анна), она выздоровеет, через больную ей будет сказано лечение.

Ты давно мыслишь и желаешь узнать, кто будет женой тебе и где она? Молись и жди, а дальше узнаешь.

Не скорби о бедностях и неудачах, просите, и дастся вам, стучите и отворят.

518

Михаилу диакону Николаевского собора отузника Василия 22 июня 1961 года.

Матерь Божия дальше повелевает следующее. Передай Григорию, пусть он прочитает это повеление заблудшему нечестивому рабу Михаилу, что если он не удалится от бесовских дел и будет продолжать творить беззаконие и делать блуд, то Господь пошлет великий гнев на беззаконника. Господь положил милость свою на него не ради молитвы блудника, но ради болящего дитя, которая на одре болезни беспомощная, немощная.

Он посетил ее и этим послужил Богу ради того, что в дни скорби болящей он посетил ее. Господь не до конца прогневался.

Но если он нечестивый блудник будет к дальше творить, что неугодно Богу а дьяволу, то будет тяжко скорбеть и дому его будет великое горе... ибо он великий блудник - нечестивый сам и многих толкает на нечестивый блуд, прельщает и деньгами и прочее.

Нечестивый, непокорный ты раб, что же ты делаешь? Сам жнешь, где не сеешь, и учишь тому же других. Ты сознательно творишь преступление перед Богом, и служишь самому дьяволу, - этим самым распинаешь Христа своего. Пусть глаз твой да не соблазняется, - говорит Господь. Берегись - говорит Господь, ибо что он сказал, - не может быть не истинной, небо и земля пройдут, а словеса же мои да не пройдут, - говорит Господь. Знай же это, что да творение Его и без Него ты ничего - прах.

Матерь Божия говорила мне передать эти повеления и слезы непрестанно текли у нее.

Аминь.

Это дополнение к четвертому письму заключенного Василия.

из одиннадцатого письма заключенного Василия 16 июня 1965 года.

На конверте написано Григорию от Василия.

Григорий прошу убедительно отнести это письмо по назначению, от заключенного Василия Григорию.

Чадо Григорий прошу убедительно, что здесь написано передать рабу Михаилу, так как в сновидений моем Господь мне повелевает предупредить его от дьявольской гибели, но если напрасны будут предупреждения Господа для него то, горе будет ему, ибо Господь долго терпит, но осмеян никогда не остается.

Раб Михаил, опомнись, подумай лучше, говорит Господь и удались от этой нечестивой блудницы, ибо ты стоишь перед самой дьявольской пропастью, лезешь туда ты ради временной житейской похоти и нечестивой бесстыдной блудницы, которая нечистой совестью привлекла тебя. Ради этого ты оставил дом

519

свой, тяжко скорбящих и рыдающих родителей о душе твоей. Для тебя стали невыносимые злые родители, ты не вникаешь их ни советам, ни плачам, и еще народу говоришь, что они тебя выгнали...

Кто же тебя гонит? Ты, сам себя гонишь, а никто иной...

Ты пренебрег всеми родственниками и знакомыми, благодетелями и наставниками, всеми гнушаешься и все это ради нечестивой бесстыдной женщины. Ты думаешь купить кров (дом) и жить с ней в беззаконии. Но еще говорю, да не будет Господь поруган и постыжен нами - помни об этом. Ради временного, земного, ты оставляешь вечное, небесное собрать думаеш сокровище на земле, купить для нее кров (дом), тогда уйти куда-нибудь на работу. А за чьи деньги и труд ты хочешь делать ничтожный, нечестивый ты раб?

Неужели ты не знаешь, что для этого ты жнешь, где не сеял, ибо написано: Божий отдай Богу, кесаревы кесарю.

А ты, что принадлежит Богу, приносишь все в жертву дьяволу, вместе с собой и не находишь здесь ничего скверного и преступного ни перед народом, и даже перед Богом нет никакого страха.

Ты нечестивый раб, наслаждаешься и веселишься и радуешь нечестивую женщину, делаешь все назло своим родителям, у которых сердце почернело в сокрушении по душе твоей. Ты же этого не видишь и не хочешь видеть, презирая их как самых наибольших врагов, нежелающих ничего доброго тебе.

О, раб Михаил, опомнись, покайся и удались от постыдных нечестивых дел и этой нечестивой женщины, ибо неугодно и мерзко для Бога дела ваши.

Ты думаешь, есть ли она вечность, кто ее знает, а почему другие живут и Бог их не наказывает, а мне что нельзя разве? У Бога никто без наказания не останется. Разве не силой Божией ты не погиб и не умер от голода в плену у немцев?

И когда пули свистели над тобой, с вашего ротного состава остались три, не молитвы ли родителей спасли тебя, которых ты теперь оставил ради ничтожной блудницы? О, раб Михаил, опомнись, удались, покайся, взгляни на распятие, как страдал Господь, а ты его снова распинаешь. Ведь ты дал ему обет служить в чистоте, а что же делаешь ты?

Служишь самому сатане...

Раб Михаил, еще говорит Господь, покайся, удались.

Монах, - бежишь змеи, паче бегай женщины, - говорит Ефрем Сирин. Итак, да не будет благополучия тебе с этой нечестивой беззаконной женщиной, и не помышляй о том, что чадо, который родился в беззаконии вашем, будет сиротой, без современного вашего сожительства, но при земной совместной жизни с тобой, он будетхуже и сиротей отбеззакония вашего перед Богом.

Знай, раб Михаил, что ты червь и прах у Господа, так Господь в мгновение силен, превратить тебя в прах.

520

Итак, да будет. Так святой Мартиниан говорил, когда хотел избавиться от страсти к женщине: «Лучше погибнуть в море, чем от страсти к женщине и бросился в море, и Господь был с ним, и дал ему силы море переплыть. Итак, опомнись, раб Михаил, ибо гибель неизбежна, которую ты сам приготовляешь для себя. Удались теперь же, чтобы не постигло тебя горе великое. Господь предупреждает тебя ради усердных молитв болящей Марии.

Итак, возблагодари Господа Бога своего, опомнись!

Покайся, покайся, покайся!

И удались от этих нечестивых дел и от этой скверной женщины, которая скверными делами своими сумела прельстить и увлечь за собой, а не за ее красоту (которая у нее не была) ты оставил все, что имел. Итак, время у тебя еще есть, для того чтобы обдумать все и удалиться от всего, вернуться в дом родителей, ибо Господь милостив и Ангелы ликуют на небесах, когда грешник начинает каяться (и с этим старец дедушка удалился).

Михаил Сергеевич Лукин (брат Ивана Сергеевича и его племянница Мария Ивановна, служит регентом на большом хоре Луганского Николаевского собора), окончил Одесскую духовную семинарию, служил дьяконом-целибатом в этом же соборе, часто посещал болящую Марию и помогал ей материально, когда она находилась у Пелагии в Иванищевом яру в Луганске.

добавление к 13-му письму:

Виталий, Господь сотворил над тобой чудо, устроил все и устранил печаль твою и родительскую, и все это совершилось ради этой болящей, дитя, которую призрел ты по Его воле. Не обижай же ее, возлюби ее до конца дней своих, ибо она мудрая, добрая и никто тебя так не будет жалеть, как она. Смиряй не обижай, ибо она много выстрадала всякого рода скорбей, твердо выполняй, что повелевает Господь

Аминь.

(заключенный  Василий почему-то Григория называет Виталием, возможно, это Божий промысел, возможно Григория здесь не было бы, находился бы от них далеко и родители переживали бы и печалились о нем). Это последнее письмо Василия.

521

Приложение

Псалма

О чем скорбеть

О чем крушиться

О чем мне слезы проливать

А нужно Богу мне молиться

Его на помощь призывать.

Припев:        БожеДы моя надежда

Моя ты радость в жизни сей. Упокой Ты меня Боже В горькой участи моей

К Немудушей я буду возвышаться На небо ум свой возносить Перед ним лишь продолжать смиряться И чувством скорбным говорить.

Припев:        Боже, Ты моя надежда...

Моя ты радость в жизни сей. Упокой Ты меня Боже В горькой участи моей

Везде беды везде напасти Везде все меня страшит Куда мне скрыться от несчастий И где найдется твердый щит.

Припев:        Боже, Ты моя надежда...

Моя ты радость в жизни сей. Упокой Ты меня Боже В горькой участи моей

О Боге все мое упокоение с ним Можно жить мне и в бедах К Нему прибегну с умилением Вся моя жизнь в Его руках.

Припев:        Боже, Ты моя надежда...

Моя ты радость в жизни сей. Упокой Ты меня Боже В горькой участи моей

522

Поминовение

1. После кончины до сорока дней ежедневно служить литургию за новопреставленного. Но литургии что бы были обязательно отслужены в течении сорока дней.

2. В эти дни каждый день подавать милостыню, что можете, а три милостыни подать великих, на девятый день, на двадцатый день и на сороковой день.

3. Подать в церковь на сорокоуст что бы ежедневно усопший поминался напроскамедии.

4. В течении сорока дней делать помин горячей пищей в следующие дни: в первый день после погребенья тела, на девятый день, на двадцатый день, на тридцатый день и на сороковой день.

Не обязательно собирать множество, на поминовение, достаточно 6-8 человек, что бы усердно помолиться ко Господу. Не дерзайте поминать ваших усопших спиртными напитками, от этого нет абсолютной пользы усопшему. Это есть мерзость перед Богом и во грех творившему это. Не страшитесь осуждения человеческого, а страшитесь Господнего Суда и наказания. Молитесь усердно за усопших во время утренних и вечерних молитв; молитесь за них и на псалтыри, читайте ежедневно за них до сорока дней за них кафизму. За каждой славой лижите по шесть поклонов. Не можете прочесть кафизму, читайте одну славу по немощи. Читайте и молитесь усердно и будет приемлемо (принято) малое за великое. Не слушайте и не верьте лукавым, что наемное чтение псалтыри в течении 40 дней избавляет усопшего даже из преисподней. Это ложь лукавых. Господь неподкупный. Он праведный судия и в золоте и серебре не имеет нужды. Ему всего лишь от нас надо чистое сердце, дух сокрушенный. Кто может за вас, вашу скорбь и усопшего так усердно ревностно со слезами помолиться, как не вы сами. Нанялся - продался вот он и спешит исполнить свою обязанность, потому что он должен перед вами, а не молитвенник. Ибо он взял дань у вас и ему надо расплатиться. Уста и язык его произносят слова из Псалтыри, а сердце его далеко от усердной молитвы. Так не надейтесь же на таковых, а усердно молитесь сами за себя и других не за деньги вы обязаны молиться друг за друга ради Господа и любви к ближнему. Творите ежедневно добродетель по своей силе, усердию и достатку. Ежедневно на утренней молитве с сокрушением вспоминайте о своих тяжких грехах, и просите прощение у господа. Не стяжайте, не лукавствуйте, не клевещите, не превозноситесь и не тщеславтесь. Да любите друг друга и врагов своих, всех ненавидящих вас благословляйте и прощайте. Строго исполняйте данную вам эпитимию духовником, не ропщите на свою прожитую жизнь, на ближних и священнослужителей. Приобретайте терпение, смирение и любовь к Богу и

523

ближним, не раздражайтесь, имейте выдержку. Ежедневно творите сто пятьдесят раз Иисусову молитву, пятьдесят раз богородичную молитву и пятнадцать раз «Отче Наш...» Ежедневно на молитве ложите по 6 поклонов утром и вечером за свои грехи. Твори ежедневно добродетель в искупление грехов.

524

Образ Матери Божией Смоленская

В настоящее время образ сей находится в храме Целителя Пантелеймона в поселке Павловка Свердловского района Луганской области

525

Монастырь Святого Пантелеймона с.Павловка Луганская область

Больше книг на Golden-Ship.ru