Содержание

Евангелие — дневник, оставленный невесте

Любовная записка, упавшая на стол невесты

Есть наставничество без готовых путей

Стон любви, или абсолютная дзеновская высота истинного христианства

Медоустая трапеза, или Евангелие восторженного осенения

Христианство осененных свыше

Дзеновские тропы Промыслителя

Патриарх дзен-буддизма с иконкой Державной в сердце

Дзен и юродство

Я бы хотел положить руку тебе на сердце

Дневник ко Господу

Молитва — как объяснение в любви к Тебе

Апостольство Его любви

2.

3.

4.

5.

"Невозможно открыть человеку небо. Но нельзя и не открывать. Невозможно научить святости, но нельзя и не учить. Абсолютный парадокс! Когда ничего нельзя понять — что-то понимаешь. Когда ничего не способен дать, — единственно даешь. Божественное сообщается через крах человеческих усилий. Не в этом ли крест — не Его, а наш? О сотрудничестве двух природ, Бога и человека. Тема актуальна в связи с односторонним преувеличением божественного момента творчества и подавлением человеческого, сводимого лишь к культовым обрядам и толкованиям Священного Писания.

Вступление

Плодотворная жизнь всемирно известного профессора восточной теологии, богослова и учителя доктора Сео Куенг Бо достойна восхищения и благодарности от пятидесятимиллионной паствы его последователей и учеников. И все же...

Семьсот трактатов доктора Сео, озаренных вышним светом, были лишь прелюдией к произошедшему с ним за несколько часов до его кончины. Патриарх дзен-буддизма — птицы о двух крылах (так сжато сформулировал он свое учение в беседе с архиепископом Иоанном: два крыла — буддизм и христианство) — окрещается на смертном одре своим другом и учеником (в исключительных случаях при отсутствии священника допускается такое крещение) Чарльзом Мерсиекой и принимает от него православную икону Божией Матери Владимирской, присланной ему архиепископом Иоанном из Москвы. Со слезами на глазах прижимает доктор Сео иконку к сердцу... Птица о двух крылах вспорхнула на рученьки Пречистой, Которая и есть венец дзен-буддизма. И не только...

Не есть ли это первые признаки того, что все мировые религии в лице их величайших учителей также обретут второе крыло, чтобы, взбыстрив свой полет, устремиться к нашей небесной Матери и Госпоже и упокоиться на Ее рученьках.

Пророк Божией Матери архиепископ Иоанн, более десяти лет водимый свыше Самой Пречистой Девой, предельно емко и ярко обнажает сущность высочайшего, звонкого, абсолютного дзена. Приобщитесь, дорогой читатель, хрустально чистой родниковой премудрости, которая и не снилась традиционалам от христианства — грызунам мертвой буквы, исследователям протоптанных дорог.

Ритуальным магам с кадильницей в руках и невдомек, что вышняя любовь Отца к Сыну и Сына к Отцу возможна уже здесь, на земле; и разрешается она высокой кульминацией дзеновского диалога: “Спасибо отец, спасибо! В глубокой памяти моей ты навсегда останешься моим отцом, но теперь ты еще и старший брат мой, и друг”.
Леонид Чечуров

Евангелие — дневник, оставленный невесте

Тысячи подходов к Евангелию!.. Пресвятая Дева, видящая Летописица и животворящая Наставница, просила воспринимать новозаветный свиток как записную книжку, частный дневник Жениха, оставленный невесте. Совершенней подход трудно придумать. Важно начать с того, что мы ничего не поняли в Священном Писании — ни один из стихов нельзя истолковать методом экзегетики, исторического анализа, аллегорического неоплатонизма александрийской школы, тем более школьного богословия с наложением мертвящих фарисейских штампов, его бурсовской унылостью и единственным результатом — отнятием последней веры. Необходим иллюминативный подход!

Каждый из стихов произнесен вочеловечившимся Богом. Каждое из обстоятельств — результат сошедшего из вышнего мира Царя. Его глаголам внемлют ангелы, Его речения сличаются с превечной книгой жизни. Его истины абсолютно неизъяснимы. Он говорит притчами, поскольку только Марии говорил без притч. Но и Ей оставалось внимать и слышать Его голос — разум отнимался, поскольку Она, Царица боговидцев, видела картины, явленные Им. И тотчас стиралось из памяти и оставалось только запечатлять, чтобы позднее проявилось.

В нашем желании постичь Евангелие заключено нечто большее: извлечь иллюминативный свиток из внутренних несметных кладовых. Записанный в сердце, он может быть постигнут с помощью осеняющего ангела Писания. Призвать на помощь ангела Евангелия, довести каждый из стихов до абсолютного ничто, до пароксизма, до умиленной слезы, до панихиды, парастаза, реквиума, пятичасового гимнического пения... Разве можно не сойти с ума от мысли, что переплыв на другой берег, Он спешит к буйнопомешанному, в котором две тысячи лютых демонов с адского дна?.. И исцеляет его силой Своей любви! Но потрясенные горожане, которых Он освободил от страхов и террора этого бесноватого, единогласно “вселенским собором” решают просить Его убраться прочь (Лк.8:37).

На каком языке говорит окровавленный Ангел с прободенным сердцем, если Его единственной невестой является буйнопомешанный? И правду о Нем знают бесы, кричащие: “Почто Ты нас томишь прежде времени?..” (Мф.8:29) Какой удар получил Он в сердце: Его приход преждевременен... Он вспомнил Свои слова, сказанные Матери Своей на браке Каны Галилейской: “Зачем начинать преждевременное служение? “Что Мне и Тебе, Жена?” (Мф.2:4) Разве кто-то способен понять учение, принесенное Мною, если оно проповедуется в свете и необходима купина?” — “Я облеку их в облако. Ты же преподнесешь учение”. Мариецентрическое посредничество Богородицы: между Ним и гостями.

Не постичь ни одного евангельского стиха без головокружительной высоты и слез!.. Оставьте сегодня лубочные толкования телевизионных комментаторов. Оставьте ученые пособия по католической экзегетике профессора Антонини или какого-нибудь умного монаха в традиционном пенсне, через которые смотрят растерянные от привычного страха перед вечными муками глаза. Вчитайтесь в Евангелие, сидя на коленочках небесной Матери, так, чтобы Ее око просвечивалось через ваше сердце. Сегодня Евангелие читается вместе с Ней, и нет нужды зубрить сходящие свыше свитки.

Их вообще не читают — они заглатываются, в них облекаются, одеваются... Важно обрести ключ иного подхода к двери тайн Божиих. Ключ этот — Пресвятая Дева, Которую единственно дано знать, начертать, интерпретировать и запечатлять. И двери евангельского Царствия открыты, язык Евангелия становится понятен.

Да, друзья мои, по слову Царицы, это неслыханная записная Книжка, поныне самиздатовский Дневник (хотя уже миллиарды изданий Нового завета: масонских “братьев” из лондонской белой ложи...) — никем не прочитан, никем не понят, как принадлежность невест. Господи, позволь мне прочитать белый блокнотик, в котором Ты запечатлел летопись Своей распятой любви! Я знаю, там ничего, кроме засохших с течением времени слез. Но они говорят мне больше, чем чернила, чем толкования интеллектуально-схоласти-ческие, привычные, правильные, причесанные... Я плевать хотел на тесаные доски догматов (способ познать Тебя, лечь заживо в гроб), как бы ни были они правильны! Я пойду за последним идиотом, оборванцем, сумасбродом, если он знает ключ к познанию Тебя и способен истолковать мне хоть один стих Евангелия.

И душа придет в трепет, начнет слушать невозможное: слово Живого Бога, адресованное небесным сущностям, херувимам, господствам, архистратигам и доступное мне, Его маленькой невесте, недостойной и глаз поднять на Него, неспособной и собственных слов трезво истолковать, не говоря о тайнах логоса являемого, мудрых пещерах и катакомбных скиниях... И хотя б призвать на помощь соборный разум отцов и совокупный опыт пастырей, но если ангелы не распечатают — не понять Небесного Возлюбленного. И как Он прекрасен, если находит доступ к каждой из невест! Каждой говорит на столь особом языке, что затрагивает самые глубинные струны, пленяя, делая рабой — свободной!..

Абсолютно невозможный подход к толкованию и есть единственно истинный подход к толкованию. Дарохранительница света (духовного, небесного, привнесенного) обладает неисчислимыми возможностями. Необходима ослепительная вспышка света, озарение свыше, игра солнечного зайчика в иллюминативном сверхсознании, чтобы понять, например, что хотел сказать Господь в притче о жемчужине, зарытой в поле, отыскав которую, уже ни во что ставишь другие и с легкостью расстаешься с ними. Пойди разбери!.. Одной невесте понятно, что за жемчужина такая. Но если Царь наш приложит ее к дневнику Своей любви — вы спасены.

И сколь загадочно Царствие, откуда Он пришел, если непосредственно о нем не говорит ни слова. Его и нельзя понять и объять без некого сочетанного причастия, без обручения в невесты. Ибо разве может непричастный любви понять, что есть любовь? Потому о Царстве говорит Он сплошными парадоксами, уподобляя его горчичному зерну, закваске, жемчужине, полуночному шествию десяти дев с возжженными светильниками... Язык — открытый единственно невесте. В противном случае — умозрительная аллегория, диссертационная тема или протестантская схема...

Спаситель оставил дневник для молитвы. Писать надо так, чтобы каждое слово трогало сердце. Постоянная потрясенность реально ускользающей любви, жажда жить здесь, на земле по законам Царствия. А если нет, то вообще незачем жить. Невозможно жить — и невозможно умереть... Законы Царствия претворять! Вот почему без Нее не ступить ни шагу. Она одна знает, поможет.

Свеча прогорела. 12.00. Евангелие зачитано до дыр. Колени изранены от стояния. Есть же радость молитвы, дается же чудо! Закрыть глаза, восхититься в небесный мир... Продраться сквозь слова, сквозь магию аллитерации мысли — в блаженное безмолвие, мир, откуда веет Его любовь. Считывать прекрасное.

Не бывал я в Иерусалиме, не восходил к вершине Едома. Не трясся в туристическом автобусе с экскурсоводом, не смотрел сиротой на окрестные святыни, не позировал близ храма Бахаи невесть для кого. Не писал стихов в поощряемой манере Пастернака... А ходил какой-то рвано-одинокий, вопиюще невозможный, никем неразделенный. Царица поведала, точно обо мне, как часто Она приходит к одиноким. Как ужасно одиночество!

25 лет я томился в его дневальной камере, дежурил допоздна, метался, не находил себя. Что только ни пробовал, чтобы как-то выбраться из сточной канавы.. Пока не призвала Царица в православный храм — еще хранивший девство, еще не оскверненный “зверем”, сделкой с совестью, коммунистами и колдунами. Священники тогда ходили в ореоле мучеников, проповедовать им запрещали, и вера была по сути под государственным табу, хотя терпели для отписки, рукой отмахиваясь. И горящая в храме свеча согревала сердце. И из храма с о.Петром выходили совершенно блажененькие и упокоенные. В кафе перекусим кофе с булочкой после двухчасовой беседы о Спасителе, о вере православной, о судьбах наших отцов. Уединимся каждый в свое московское жилище. А благодать была!.. И вот пустыня, кризис прежних форм...

Но что это? Укрепление свыше?.. Снимается слепота с очей, и открывается небесный Иерусалим, поддерживающий нас...
30.07.97

Любовная записка, упавшая на стол невесты
Слово Господа, 4 июля 1997г. (Рим.8:28-39)

Загадочный, непереводимый, пронзительный, озаренный язык Господа. Невеста, что любит, — знает, а прочим — в соблазн, как вода утекает между строк... И в традиционном, до дыр зачитанном, с пожухлыми страницами Послании к Римлянам, если открыто небо, слышится Его голос.

Голос Господа:

"Сколько пережила Моя Мать венчанная, представь, дитя Мое. И прочитай с Ней вместе, упокоившись у Ее груди: “Любящим происходящее содействует ко благу...” (Рим.8:28) Теперь пронзенно отверзи створы сердца... и познай, как Она Меня любила. Почерпни от Ее безумной, несравненной любви ко Мне, пригуби живой воды из источника Марии. Возлюби Меня личной, непередаваемо особой, своей и — сверхличною любовью Божией Матери.

Заметь, дитя Мое: язык, понятный невесте, запечатан для постороних, для немудрых дев. Не молящемуся, постящемуся, ревнующему о спасении происходящее содействует ко благу, а любящему.

Невеста слышит как никто и различает голос своего Возлюбленного. (Евангельский язык — для посвященных в тайну второй скинии). Я предузнал ее (Рим.8:29). Сличил — и различил.. Какая радость для Жениха узнать невесту среди тысяч желающих вступить с Ним в брак! Нет, это не анамнесис Платона, не воспоминание и не архетипическая память Карла Юнга. Путь мгновенных озарений — как предугадывание, предузнавание, сличение... Из вечности Я пред-узнал тебя, прочел в Своем скорбящем сердце готовность жертвы из любви ко Мне и — увенчал твою любовь ко Мне. Кого Я пред-узнал, те знают Меня, какой Я есть, доставляют Мне утешение и радость. Я различил их среди прочих.. В неведомых глубинах сверхсознания происходит таинственное бракосочетание с небесным Женихом.

Ей Я открыл Себя — как ни одному из учеников. Любящий посвящен в сыновья брачного чертога, а знающий неотступно пребывает в горнице своей Наставницы. Премудрость Матери раскроется как никогда прежде, дитя Мое. Внемли Ее словам! Какая радость для тебя черпать из Ее сердца, сложившего мистические знаки Моей любви, расшифровываемые ныне! Сколько тайн и образов из колодца премудрости сложено там!

Вглядись в Мои черты, дитя Мое. Запечатли Меня в неисповедимых глубинах внутреннего существа. Проси Небесную Художницу, да изобразит Лик Мой на холсте сердца. Запомни голос Мой. Познай Мой нрав. Запечатли в себе язык Мой, полюби его, каким бы ни был трудным.

Вы призваны идти путем любви. И оправданы не верою, как учат со времен Лютера, не добрыми делами и не статьями закона, как у фарисеев, а — единственно любовью. Связав любящего узами завета, Я обещаю оправдать его силою Своей любви.

Как бы ни было тяжело, как бы ни отнимался ум, в какую бы печаль ни вводил дьявол, ни тряс ковчег и ни отлучал от Моей любви — не личными заслугами и добродетелями, не подвигом веры, не аскетизмом и не мученичеством оправдываются христиане: единственно любовью. На Моем суде будет применено одно мерило: степень открытой и искренней любви ко Мне. Им оправданы одни и осуждены другие.

Призванных (Рим.8:28) в брачные чертоги прославлю. Любящим и знающим (там же) явлю Свою таинственную славу. Не постящихся, молящихся, чудотворящих и монашествующих, стесняющих себя, борющихся со страстями Я обещаю ввести в славу — любящих и сочетанных, открытых Мне, и обращенных, стремящихся идти путем, подобным Моему!

Дитя Мое, если Я свяжу Себя с тобой узами любви, Я уже не отрекусь от Своей невесты, Я пройду с ней вместе скорбный и блаженный путь. Воскликни вместе с апостолом: “Если Бог за нас, кто против нас?” (Рим.8:31) И помысли, с кем Я? — с читающими из книги жизни, с сочетанными со Мною. Не всегда с теми, кто полагает себя избранным, особым и призывает имя Мое на поле внешней или духовной брани, но с теми, кто, как дитя, нуждается в Моем отеческом водительстве или кому, как невесте, определен пути любви. Ей предстоит познать, как верен ее Суженый. Какая сила утверждается любовью, если ничто не может ей противиться!

Примерь три венца. Любящий — побеждает; знающий Меня — увенчивается. Как превосходны Мои жениховские узы и как прекрасен завет, возобновляемый с каждым из Моих возлюбленных! Прими кольцо в знак верности. Неотступно пребудь со Мною, и однажды тебе примерится венец чистой девы, подтвердившей верность Жениху.

Дитя Мое, сколько слез, отчаяния, негодования и счетов! Вчитайся в Послание к Римлянам, 8:35: Кто отлучит нас от любви Христа? Этим стихом ты вступаешь в заповедную сферу духовной веры. “Ни жизнь, ни смерть” (Рим.8:31), ни искушения не отнимут у тебя Моей любви. Если открыто небо — никто и никогда! Скорбь отлучает?.. Светлая — преображает, призывает стать еще ближе! Теснота предписывается Моему ученику — стеснение сердца, гнет внутреннего человека, гонения от фарисеев: Агарь восстанет на Сарру, ничего не наследующая на Рождающую бесплодную. Я помещу тебя в пустыню и попущу самому дьяволу искушать тебя трехкратно, после чего ты выйдешь непобедимым в брани воином, познав на себе через силу его ударов, не только Мой, но и его язык.

Гонения не разлучат нас. Оставленный, ты еще дерзновеннее устремишься в Мои объятия и скажешь: “Небесный Царь! Я счастлив, когда ты вспоминаешь обо мне и посещаешь узника в неволе”. Голод — жажда быть посещенным и объятым, нагота (Рим.8:35) — открытость Твоих ран, юродство — наше сокровенное общение... Опасность (там же) — исход, путь в пустыне, где подстергают звери-искушения, где не работает ни одна готовая схема: необходимы дерзновение и риск. И меч (Рим.8:35) — последний опыт: победа над страхом смерти, посвящение в невесты и окончательное разделение с миром...

Скорбь и недолгая разлука усиливают узы.. Сытость и непрестанное общение их ослабляют. Таков мистический язык Возлюбленного, и другого нет. Так Я пожелал доказать и подтвердить тебе завет Моей любви. Познай язык Мой и смирись, дитя Мое".
4.06.97

Есть наставничество без готовых путей

О эта царская растерянность! Я ни на что ее не променяю. Я совершенно растерян. Я потерял образы к тому, чтобы обрести новые. Я растерял последнее, чтобы обрести драгоценную жемчужину. В совершенной растерянности оттого, что выхватывают из рук, берут последнее; что покупал втридорога — платят втридешево. О эта несказанная, застенчивая, целомудренная растерянность! Кризис старых путей — невозможность идти, как шли, и невозможность идти иначе... Одинаковая невозможность наследовать и изменить отцу. Сын ведь чем-то отличается от отца и вместе одно с отцом. Эта растерянность Его, возопившего с Креста: “Почему оставил Меня, Отче?” Эта растерянность, дарующая близость, какой не бывает между людьми, какая только между лицами Пресвятой Троицы.

Узколобые тупицы знают, куда идут. Однако их уверенная ограниченность приводит к тупику и кризису. Небесная растерянность — как последняя распыленность и крайняя нищета, круглосуточное стояние с протянутыми руками: Господи, ничего у меня нет, ничего не знаю. Только Ты. Укажи... Не отними только последнюю способность простирать к Тебе руки и верить, хотя бы издалека. И если в сизом вечернем тумане — не забери света желтых фар у автомобиля...

И если красться во тьме — не отними интуиции, иного зрения. Не отними последнего, того, что поддерживает, что в конечном счете решает, что определяет исход сражения и содержит в себе искорку Тебя, залог Твоей победы и присутствия. Я благодарил Тебя за собранность, за ясность и за логику. Ко мне притекали — и я знал. Как врач, я легкою рукою дарил рецепты направо и налево: от сифилиса и туберкулеза, от СПИДа и прострации, от онанизма и от помыслов... А теперь из собранного я превратился в растерянного. Больных прибавилось — рецептурных бланков ни одного. Стило не пишет, рука отнялась, а между тем спрашивают: “Как спастись? Как исцелиться? Как идти? Каков Бог? Нарисуйте мне Его. Помогите обрести Его. Дайте зрение увидеть Его”...

Развожу руками — ничего не знаю. Но когда ничего не могу — сердце может то, чего не могу я, и говорит помимо меня. И уходят окормленные. А тогда ожесточенно бросали рецепты в урну вместе с завернутыми в них готовыми микстурами типа “чтение псалтири”, “омовение на святых источниках”, “вечное поминовение в Почаевской Лавре за сто кровных твоих рэ.” и т.п. Как оказалось — есть медицина без рецептов, и как есть лечение без лекарств, так есть и наставничество без готовых путей.

На какой глубине способны общаться люди... Отними у меня последнее, Господи, лишь бы сохранилась в сердце трисиянная во все миры жемчужина. Пусть придут и прикоснуться к ней. Пусть воспримут от нее. А что я разведу беспомощно руками и скажу: “Простите, ничего не знаю”, — ничего не значит... Им открыто. Люди знают лучше.

Божественная царская растерянность... Я читал ее на лицах православных святых одновременно со страхом и умиленными слезами... — растерянность невесты в ожидании небесного Возлюбленного; растерянность причастника, всегда готового и неготового принять Христа в Святых Дарах. Эту растерянность, которая выше собранности, что в свою очередь — сумма борьбы с прострацией, расслабленностью и растерянностью низшего порядка.

Но готовься к одному: Бог есть свет, дающийся как ослепительная вспышка и ключей к Нему нет. Кто-то пойдет рядом, для кого-то вспыхнет, а для тебя мотор заглохнет и машина забуксует. Кто-то увидит, а ты будешь стоять рядом и слышать о Боге с его слов, как сейчас на местах откровения. Пятидесятилетний Ренато Барон в коричневом шерстяном свитере и синих джинсах перед Madonnа Del’Amore — внутренним слухом слышит. В полуметре от уст — тайванский “Сони” со вставленным микрофоном: записать последнее послание. Но видит и слышит только он. Ему одному озарение. Остальные внемлют и приобщаются.

Но внезапно в степном поле загораются ночные огоньки. То тут, то там... И растерянность сменяется уверенностью, какой прежде не было: уверенностью первопроходца — против той, мнимой, уверенности идущего проторенными бездарными путями, созидающего на чужом основании.

Легко им, дуракам, в вере. Кризисов не переживают, заведомо знают, принимают на веру. Дадут по башке — так и нужно, не дадут — еще лучше. Не дадут есть — хорошо, дадут — спасибо Богу. Думать начал — еретик. Бог умных не любит. Бог дураков греет. Бог послушных рабов привечает. А если по морде схлопотал — так чтобы не лупили по мордасам в вечности. А если огрели горячей кочергой по позвоночнику — чтобы бесы не припечатали к адской сковороде... И хотя в воздухе висит и подвешен на волоске, а легко ему, и спит на воздушном матрасе, и во сне перелистывает псалтирь. А если забудет перелистать — ветер перевернет страницу... И глаз устало водит по церковно славянской тайнописи. Помогает ли кириллица? Бог весть — легче б стало в сердце.

Но эта старая вера по готовым рецептам с обращенностью в прошлое, с лазанием на карачках по заросшим могильным холмам... Как она чужда Давшему заповедь: “Слушай голос Мой, Божий народ, и поступай, как Я тебе скажу! Сегодня так, а завтра эдак. Сегодня вправо, а завтра налево!” Одному пророку дал заповедь (Моисею) не есть мяса кроликов и сов, а другому (ап.Петру) открывается в ковчеге, низведенном с неба, и говорит: “Ешь мясо совы”. Пойди сличай с правилами — не сработает совесть буквоеда, профессиональная смекалка нотариуса, стыд архивариуса. Ожог в сердце от мысли, что истлеет старая бумага, как будто мысль куда-то может пропасть, как будто кровавые слезы не служат залогом бессмертия, как будто есть что-то помимо жизни в любви...

Один дзеновский брат придумал гениальный ход: от гнетущей расслабленности сесть голым задом в снег. Прекрасно! Но этот прекрасный рецепт для него одного.

Врете все! Симеон Верхотурский да Гавриил Оптинский святыми стали не благодаря, а ВОПРЕКИ монашеской лжебратии. И хотя били их и лупили, приговаривали и казнили — святыми стали. Подражать им абсолютно невозможно. Если старца Гавриила Зырянова, схиархимандрита Седмиезерной пустыни, оптинская лжебратия едва ли не живым в котле варила и трижды к смерти приговорила — что говорить о современном монастыре, где большей частью укрываются “голубые”, жертвы мафии, проворовавшиеся комерсанты да оголтелые коммунисты...

Автор его жития — “дядя Коля”, епископ Варнава (Беляев)1, пишущий схимонашек, “бесноватенький” — по приговору красной патриархии (и тем самым спасшийся от фарисейского ГУЛАГа): знаток шести языков и блистательный преподаватель синодальной семинарии. Укрылся от красных, и где-то на сырой пригородной террасе пишет трактат об истинном пути святости или живописует автопортрет: не в рясе института Сергия Страгородского, а в рыбачьей тужурке с растерянным под совковскими грубыми очками взглядом, плывущий в лодке. Это его путь. Царство ему небесное!

Ах, сколько у тебя, святый отче, воспитанников! Прост и непрост путь: рясофор, клобук, да четки в руки, да плач в сердце... Ах, как неодносложно! А если Господь отнимет и то, и другое, и третье, как у “дяди Коли”, что в одежде богемского писателя (какого-нибудь Леонида Андреева), сидит на пригородной даче и, глядя вдаль, строчит тебе трактат о православной святости V века до Рождества Христова — бывший иеромонах Варнава (Беляев), бывший выпускник Московской Духовной Академии...

Если и стал святым старчик Гавриил Зырянов, то не потому, что в скорби читал семнадцатую кафизму из псалтири, а в наваждении — канон Богородице (и усиленно советует их в своих рецептах начинающим святым), — выбор Божий пал, посох ангельский коснулся. Есть Бог! — и однажды коснется каждого.

Надо терпеть, идти и ждать. И при том по-детски верить окружающим порой больше, чем священникам и не терять надежды. Дьявол, когда ум помрачает, отнимает мысль, что Отец небесный (первая Ипостась Троицы, в которую мы, христиане, верим) был Творцом всего рода адамова, в том числе, и моей ничтожнейшей и маленькой души. И Сыну препоручил попечение о душах, чтоб не погубил ни одну, но привел их ко спасению. А если так — то не оставит, хотя б и в канализационном рве и волчьей яме, и под забором брошенного всеми. Хотя б и попустил брань непосильную и дьявольские наваждения — язык Его любви и очищение во спасение.

“Возлюбленный, прими меня, каков я есть на одре немощи, связанного по рукам и ногам, переломанного, свернутого, окрыленного, летающего и трепещущего. Прими меня в Свои объятия Отчие и запечатли знаком Своего присутствия, любви и попечения в скорбях”. Больше ничего не нужно.

Пошли путем юродства. И клобук, и ряса, и псалтирь — хорошо... Да смирительная рубаха лучше, и в каземате блаженнее, чем в монастыре! И красная пуля — если поведет в Царствие, сладка, как прощальный поцелуй Господа в уста.

Примечание:

1) Еп.Варнава (Беляев) “Тернистым путем к небу” (жизнеописание старца Гавриила Седмиезерной пустыни).
23.07.97

Стон любви, или абсолютная дзеновская высота
истинного христианства

“Кто отлучит нас от любви Божией?” (Рим.8:28).

На стол к невесте упала свыше любовная записка на непонятном языке: Скорбь, теснота, гонения, голод, нагота, опасность, меч... “Любящим все содействует ко благу...” (см.Рим.8:35,28). Чистый дзен!

Не опошляйте христианство! Истина — абсолютный парадокс, трение двух рутинных начал, одно о другое. Жених — Христос, а невеста — узница во плоти. Как им сочетаться? Пресвятая Дева великая Мастерица дзена и апостол Павел — мастер. Язык Павла превосходит и платоновские тайны (видение Бога, как анамнесис), и архитипическую память Карла Юнга (воспоминание мировой истории), и косно-типическую память — школьного учителя закона Божия. Интеллектуальная ладья апостола блестяще минует рифы школьного богословия. От его печатей сияет свет. Дзеновские категории неопределимые, несводимые...

Жених пред-узнал тебя (Рим.8:29), узнал среди тысяч кандидатов в невесты. Почему? Бог весть. Святость — парадокс, непредсказуемость и предузнанность от века. Оставьте тысячи поклонов за ночь и рутинные пути, чтобы не опошлять величия подвига в пустыне! Жених сличил и различил в мутных рассветах бессознательного души. Что различил и узнал Он в тебе, немощная дева? — Способность к любви, готовность нести крест. Жених облек тебя в стон томления и повел путем дзеновского парадокса на высоты горнего Сиона; призвал в невесты, и оправдал, не верою, как думал Лютер, но силою любви. И любящего Своего прославил (Рим.8:30).

И ты невеста стань не кающейся, постящейся, ревностной благовестницей, но любящей. Категориальная печать, экзистенциальный статус: любящий Бога и ближнего. И больше ничего нельзя сказать обо мне. Вне любви — ничто. Хотя и в любви — ничто.

Возлюби трапезу с учителем... Мастер Чарльз сыплет парадоксами в духе дзена: и да, и нет, и не то, и не другое... Рецепт озарения: прими в сердце и не делай вид, что понял. И брат окормится непредсказуемой интерпретацией апостола Павла.

Христианский дзен — юродство в академической среде и строгая усовещающая праведность мученика среди заблудших. Старое здание разрушено. Путеводитель — осенение (первая мысленная ектенья: о мире и об осенении церквей...).

В профессоре Чарльзе живет великий мастер Сео Кун Бо, патриарх дзен-буддизма, умерший с Владимирской иконой в руках и христианскою слезою в сердце. Один из его секретарей подарил Чарльзу золотое кольцо с выгравированной на ней птицей и символом буддийского посвящения (знак неотлучного присутствия учителя в ученике).

Парадоксальное от Господа: “Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего. Довольно для ученика, чтобы был, как его учитель, и для слуги, чтобы был, как господин его” (Мф.10:24,25). О Себе: ученик Отца. И если единственный Учитель — ученик, каков ученик Учителя?.. Не мни себя знающим — есть Та, что знает, Мастерица, обладающая тайными ключами. Не мни себя барином, оставайся смиренным слугою и унаследуешь Царствие. Самый блестящий способ наставлять — находиться в поучении. Безмерная премудрость отверзает кладези небесных тайн, транслируемых тотчас в чьи-то светлые, благодарные, потенциально наставнические сердца.

Вершина христианского дзена — терновый венец. Хозяина вселенского дома назвали веельзевулом (Мф.10:25), Небесного Царя — одержимым дьяволом! Подобного, дитя Мое, ожидай и ты, и не мни себя святым. Таков венец. Опровержение логики вампирных тезисов, окрадывающих пустот, где путь предсказуем; соблазнительных постов (Царь не постился) и дел милосердия. И опровержение катехизисов. Крест Христа — премирное усовещение евангельских популяризаторов. Абсолютная недосягаемая высота — дзен, звонкий дзен!

Христос сошел с неба, Бог и Человек. Павел предписывает подобообразие невестам: пройти, подобно Ему, мистическими категориями пути, войти в тайну непорочного зачатия. Апостол называет Спасителя первородным (Рим.10:29). По-фарисейски привычно и традиционно — ничего не говорящее “единородный”, уникальный, отчужденный, иной, чем я. Павел облекает Спасителя в облако отеческого дзена: не единородный только, но и первородный — первенец Марии, вслед за Которым Ей определено родить и других (учеников).

...И сил никаких, и враг трясет ковчег, друзья оставили... а оправдан будешь любовью. Жених ценит в невесте девственность и верность. И среди блудников — невесты Божии. Изберет и прославит не оттого, что освоил Иисусову молитву, но предузнал (Рим.10:29), прочел запекшуюся слезу в сердце... Самого слабого избрал. Самого недостойного поманил пальцем, привлек к Себе и погладил по голове последнего сироту.

Господь является двум мальчикам: Емельян Фоменков, Николай К. Николай позже растворится в окопах второй мировой, канет в неизвестность. Емельян, как бабочка, пришпиленная к стене, проведет оставшиеся 60 лет в коленнопреклоненной келейной молитве. Ему угрожает смертной казнью в случае сообщения откровения... Кого же предузнал Спаситель? 14-летнего безграмотного полуатеиста Емельяна Фоменкова; явился ему среди молний... Небо осияла радуга, и Голос Господа звучал для всего человечества: “Запомните лик Мой, запечатлите его в сердце”.

Абсолютный дзен!

Смысл Евангелия: увидеть и запечатлеть образ Христа, чтобы сличить с внутренним образцом и не ошибиться: не принять зверя за голубя, антихриста — за Господа, и волка в овечьей шкуре — за овцу.

1926 год. Восходит кровавое солнце красной церкви... Коммунизм — религия под видом политики, царство Божие без Бога. Новое фарисейство — политика под видом религии, где тайный патриарх — Иосиф Сталин. Правит дух религиозного формализма. Сталину известно истинное домостроительство — анабаптистское тысячелетнее земное царство, красный кровавый хилиазм... Митрополит Сергий Страгородский садится за один стол со Сталиным (выступает как политик). Сталин спрашивает испытующе, как на суде времен: “Какие у нас проблемы?..”, — задвигая средний ящик стола с портсигаром и уютно устраиваясь нога на ногу. Сергий отвечает: “Патриарха нет”...

...5 тысяч невест стоят в ледяной воде и молятся: “Кто отлучит нас от любви Божией — красный топор Сталина, ГУЛАГ?..” На 18 лет отлучили паству от епископа: отца в ссылку. Слезы, плач: хотя бы слово от отца... Но кто отлучит нас от отчей любви? Ни скорбь, ни теснота, ни голод, ни гонения, ни нагота, ни меч и ни опасность (Рим.8:35)! Вот дзеновское кредо наших отцов.

Дзен-литургия Соловков: антиминс — обрывок старой коммунистической газеты, причастный потир — грязный общепитовский стакан (воду черпали откуда-то из дождевой лужи). И сонмы ангелов!..

Абсолютный дзен в германском Харольдсбахе. Когда фарисеи отказывают пяти боговидцам в причастии, открывается солнечный монстранс (дароносица), и сам архангел Гавриил подает хостию видящим.

Опять же, дзен. Стать знающим — пройти таинственными вратами, победив смерть — последнее незнание. Стать сочетанным, с Кем сочетаться невозможно по законам логики и знания. Оправдаться — не грязненьким мотивом, не судом собственной совести, как бы въедливо ни карала невесту в часы бесконечных ночных бдений... Но упоенным “я люблю Тебя, Иисусе...” вместо “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного”.

Дзеновское осенение Иисусовой молитвы — “моя безумная любовь, Иисусе!..”

Абсолютный дзен апостола: сытость невозможна, довольство отлучает — скорбь и разлука приближают. Жених испытует невесту и говорит с ней на умонепостижимом языке (см. Рим.10:35). Что это? Разве не мог Царь предписать богатые покои, роскошные яства на Брачной трапезе? Что стоило Ему облечь тебя в прозрачную вуаль невесты? Нагота и голод, и нищий Лазарь валяется у забора богача, грызя кости вместе с псами... Блаженство вослед Первенцу Христу!..

Как хотелось бы избежать опасности, чтобы гладко, ритмично, четко, как заведено. Литургия — с 9 до 10.30. Треба — с 11 до 2. Чаек, кофе; трапеза — с 2 до 5. И сладкий сон с наперстным крестом, мирно почивающим на метаболическом животе, на переваривающем пищу пузе...

Голод и опасность. Хотя бы час в долине, где виноградные сады и апельсиновые рощи!.. Пустыня с дикими зверями и рептилиями, с апокалиптическими призраками, бессоницей и ужасом. Голос последнего отчаяния, приближающий к Нему, как ничто!.. И мир в сопряжении с мечом (Мф.10:34). И сладость, вызванная золотой стрелой любви, пущенной в сердце. И боль, как стигмат, и блаженная радость...

Абсолютный дзен!

Живи любовью, больше ничего не нужно. Посвящение — через победу над смертью. Она — вхождение в Брачные Чертоги. Любви покорны ангелы и демоны, настоящее и будущее (Рим.10:38). На какую бы ни был вознесен высоту созерцательного богомыслия, или низведен в глубину преисподнего опыта, отчаяния и одиночества — ни высота, ни глубина, ни “да”, ни “нет” не отлучат нас от любви Христа! (Рим.10:39) Дева не желает, чтобы у Нее брали интервью, запрещает устам богословствующих корреспондентов. Что можно сказать о любви? Описать незапечатлимую — заведомо опошлить.

Дзеновская притча ангельского доктора Чарльза о фарисеях: “Карлики, если видят кого выше их, из зависти хотят сделать себе подобными: обкарнать. Но если стать гигантом, примут за стену, а не за человека. Надо стать гигантом!..” Гениальный дзен!

Анафема от фарисеев может быть предписана как восьмое дзен-юродство православной праведности. Кто отлучит нас от любви Христа: скорбь, теснота, гонения, проклятие каиаф или анн, страгордских или ридигеров?.. Павел, мастер дзена, возводит нас на вершину, именуемую “сладчайшая оставленность”. “Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих” (Рим.8:35). Духовных чад называет родными по плоти, ибо в них живет Христос; а по плоти родные — чуждые.

Фарисеи отлучают от веры. Философ Бенедикт Спиноза едва выживает после их кинжального удара. А любовь Любящего такова, что желает истощиться без остатка; это — Корона, наивысшая ступень любви: бескорыстная, бессчетная самоотдача. Ибо какой ущерб может быть причинен полноте? И свет Агнца, обретенный в сердце, желает страдальчески распространиться, а любовь распясться на кресте. “Я желал бы радостного отлучения за братьев, родных по плоти”...

Неизреченные Сионские высоты! Православные поклоны, фарисейский пост, непрестанная молитва, высокочтимая в житиях подвижников, могут и отлучить от любви, если сердце охладеет. Но вот возжегся фитилек любви! И скорбь, и слезы, и теснота, и бдение, и одиночество, и логика иная... А невеста счастлива!.. И пойди знай, почему ей хорошо?

“Почему хочу делать добро и не могу? Ненавижу зло и делаю?..” — вопрос дзеновского ученика учителю. Ответ осененного: “Стань рабом Непорочного Зачатия. Путь — посвящение Марии. Невидимо ходи с Ней, питайся от Ее источника”. — “Страшно... Колодцы со святой водой на запоре!.. Не заблудиться бы, не ошибиться!..” — “Друг мой, среди семи блаженнейших препятствий, сочетающих с Его любовью, — голод и одиночество, меч и опасность... Ты в пустыне. Пока ты в пустыне — Бог с тобой. А если Бог за нас, кто против нас?” (Рим.8:31). Абсолютный дзен.

Если вчитаться в православную историю, святость от Феодосия до Серафима, лесной затвор преподобного Сергия Радонежского — непредсказуемый дзен. Отчаяние освоиться среди привычных путей — и Голос, вытесняющий в пустыню, где вопль вопиющего воспринимается свыше как сладчайший стон невесты.

150 архиереев русской православной церкви с воздыханиями неизреченными (прощай, приход, пузатая стихия) последовали на Соловки... “Кто отлучит нас от любви ко Господу нашему Иисусу Христу? — пели светлые невесты, облекшись в белые одежды. — Ни гонения, ни скорбь, ни теснота, ни нагота, ни меч, ни жизнь, ни смерть... Никто и никогда!”

“Мы не знаем, как и о чем молиться” (Рим.8:26)... В опровержение готовых схем (молитва словесная, живая, созерцательная, умная, непрестанная, Иисусова...), дзеновский голос нагой невесты: “Я не знаю, как и о чем молиться!.. Ты молишься во мне воздыханиями неизреченными!..” Испытующий сердца знает... И этого достаточно. И что нет на земле ни одного заступника, и что наг ты в своих ранах, и никто не разделит, не услышит боль твою, то не беда: “Он ходатайствует за святых по воле Божией” (Рим.8:27). Утешительный дзен, неприступные высоты!

Унылый брат, тебя терзает скорбь, саможаление, растерянность, беспутство... Стань любящим! Любящему все содействует ко благу. Люби! Живи одной любовью к Нему и ближним — и больше ничего не нужно. Любовь увенчает, подаст знание... Придет, наставит, откроет врата премудрости, распахнет двери дома Божия. И встретит нас, как свобода, “радостно у входа, и братья меч нам отдадут...”

Что собирал по крупицам — рассыпалось в прах. Лавсаики, патерики... Готовые, прошедшие свой путь, донельзя привычные святые — цветы Бога небесного. Летай по ним, как пчелка, собирай мед в душевный улей.

Собирал, летал и... улетучилось как дым... Так пожелал мой Возлюбленный. Принимаю каждое Его “аминь” — в ответ на Мое “да”, истомившееся, последнее, в любви... Когда двери для меня закрылись — отверзлись окна... И когда я потерял учителя — стал истинным учеником.

Страждущий Агнец, если Ты хочешь, чтобы я стонал, прими мой стон, как маленькую жертву, как стон любви...
05.07.97

Медоустая трапеза, или Евангелие восторженного осенения.
Христианский дзен в Новом завете

Браво, Павел, святой апостол христианского дзена! Ты мог бы благовествовать и “по готовому” — “там, где уже известно имя Христово” (Рим.15:20)... Две тысячи лет, облагая нас минными полями фарисейских страхов, церковь учит, будто созидать надо, держась за старые ориентиры, основываясь на уже известном, кем-то совершенном, испытанном. Апостол понимает благовествование противоположно ветхозаветному и христианскому фарисейству. “Не там, — говорит он, — удел благовествовать мне, где уже известно имя Христово”, — где вера стала привычной, ординарной, очевидной. Подобное именует он “созидать на чужом основании”, что презренно и ничтожно, до пошлости очевидно и по обывательски правильно!.

Напротив, в церкви Христовой нет места привычному, трафаретному и бездарному. В том-то и тайна распространения Евангелия Христова, что основание его всегда новое, чистое, небывалое и невиданное доселе. Абсолютное опровержение канонов, типиконов, привычных норм — всего того удобного хлама, который фарисей кладет себе под теплую подушку, под метровую перину юстинианских кодексов, догматов и законов, предписанных “от века”. И не продышаться... Нет места для тебя, сироты, ни слова, адресованного в твое истерзанное сердце, и не достучаться до личной боли, и никто не откликнется... Пустыня...

Христианство начинается за пределами привычного, учит апостол. Можно, конечно, благовествовать и там, в долине, — уже привычными путями, следуя привычным начертаниям — но не велико такое благовестие пред Богом! Об истинном апостольском благовестии Павел говорит словами Исаии, цитируя великого пророка не дословно (по-протестантски), а в духе: “Многие народы приведет Он в изумление...” (Ис.52:15), — утверждая Евангелие восхищения, изумления, удивления, пишет Исаия.

Изумление народов связано с грядущим знамением: откровением Его вселенской славы, Его всечеловеческой любви, одинаково близкой всем народам! Знамение это будет столь красноречиво, что язычники увидят то, что не было сказано доселе (15:21), и у царей закроются уста пред Ним... И те, кто отрицал Его как Бога, онемеют от восторга, и не смогут сказать ни слова.

Евангелие восторженного осенения... Евангелие священного безмолвия, когда закрытые уста говорят больше отверстых — языком сердца, и око видит не то, что положено и предписано “по ранжиру”, спущено из фарисейской курии по предписанию “Святого Престола”, надзирательского ока (слышите, как учили великие Исаия и Павел — увидят то, о чем не было сказано прежде — 15:21), но то, что больше очевидного, больше в сумме достигнутого опытом предшественников. И узнают не то, что ызнали прежде (сложившийся стереотип священника как ревностного хранителя бывшего откровения,) — но то, чего прежде не слыхали (Ис.52:15).

Чего же не знали о Нем народы? Изумятся правители земные и онемеют (там же) от восторга, когда увидят Его преображающимся на престоле — Агнца и Царя, и узнают то, чего не слышали: что Христос не христианский только Бог, но Отец нового человечества, и что языческие дворы, доктрины и религии принадлежат Ему.

Что касается современных фарисеев... Попробуйте сказать им, что вы хотели бы знать нечто большее, чем было известно доселе, и видеть то, чего не видели отцы-пустынники, что вы сподобились откровения большего, чем Исаия-отшельник или какой-нибудь авва IVв. из египетской пустыни; что видение Христа приводит вас в изумление и что вообще образ живой веры, запечатленный от Исаии до Павла — восхищение, трепетный восторг, видение и непрестанно умножающееся знание... Абсолютный, чистейший дзен!

А каким опровержением фарисейской чопорности служат слова апостола, простые и прекрасные: “Не дождусь часа, когда наслажусь общением с вами” (Рим.15:24) — в опровержение монашествующих недотрог, когда по уставу не положено обмолвиться и словом за трапезой, когда проходишь мимо, не ожидай ничего, кроме искушения, от ближнего (потенциальный враг, тот, через кого действует супротивный дух!)... Павел — не дождется часа, когда насладится общением святых в церкви.

Таинственный язык невест! Как они счастливы сидеть вокруг Возлюбленного и внимать Его словам! Павел Флоренский в “Столпе” пишет, как тянулся к старцу: выпить вместе чай, насладиться его обществом безмолвно... Общение святых не только возможно, оно блаженно, несет наивысшую усладу. Если видеть друг друга очами Божиими, если стать как Господь и Божия Матерь друг для друга, если верить небывало, свыше, если принять горние образы и стать носителем их, — можно облечься в апостольскую высоту общения и достичь ступеней братолюбия и дружбы, каких еще не знало человечество. Не они ли лягут в основание грядущей цивилизации любящих и сочетанных, знающих и претворяющих Евангелие?

Небывало учит апостол о Святом Духе! В опровержение стереотипов (“благодать Святого Духа”), Павел учит о любви как свойстве Духа Святого и против фарисейского штампа (“молитесь о спасении и о прощении грехов ближних”) выдвигает неслыханный, дзеновский и чисто ангельский мотив: силою Его любви подвизаться в молитве друг за друга (Рим.15:30).

Не о “спасении и прощении” просить (через запретное видение грехов), но любовь между нами такова, что позволяет подвизаться в молитвах за себя и ближнего! Какой неслыханный, новый образ молитвы, близкий сиротам, входящим в третье тысячелетие! Это уже не дольняя, безликая, рабская, рыбья молитва о прощении, о нуждах — молитва как излияние любви от невесты к душе-невесте, от уст к устам, как медоустая трапеза...

Как чист и девственен фон апостольского послания! И что ни слово — опровержение штампов и уставов. Нет, Павел основывает дело свое не на готовом и привычном — на небывалом, новом и таком превечном основании!

“...Стояли вне дома, желая говорить с Ним...” (Мф.12). Опять ситуативный дзен. Несущественно, что за толпа стояла вне дома, не в силах войти. Парадокс в самой ситуации: если хотят говорить с Ним, пусть войдут! Но нет, войти не могут: совесть не велит, вера слаба, любви недостает... Ситуация изначально абсурдная: можно ли, будучи вне дома, мирно беседовать с хозяином?... Но таков изначальный абсурд фарисейского образа веры: не зная Его изнутри, не поселяясь в сердце Непорочной Девы, Его исконном вечном доме, хотят вступить с Ним в диалог, предполагают возможным слышать их молитву: “Помоги, откликнись!”

И ангелы, недоуменно взирая, говорят о такой молитве: “Будучи вне дома, они хотят говорить с Тобой, Святый Израилев, Живый среди живых!” И Он отвечает им, указывая на учеников: “Только тот, кто вошел во внутренние палаты, суть брат, сестра и мать Мои”, — иначе, входят в сокровенное общение и нарекаются родными Моими в вечности.

Идиотизм мирового фарисейства в том, что сами не входят в дом и другим запрещают, но претендуют на диалог. Небо полагает фарисейскую веру безобразием, дьявольским абсурдом: нельзя говорить с хозяином дома, стоя за его пределами и выкрикивая какие-то безумные фразы! И только тот, кто знает, где пребывает Учитель и как услышать Его голос, кто входит в дом Его — становится учеником и творит волю Его Отца.

...Войти в дом нельзя. Святым стать невозможно. Следовать голосу Святого Духа нельзя... Опутывают сетью запретов и благословляют соглядатайствовать: стоять вне двора и притом призывать Его имя. Не с целью ли продажного захвата?.. Спаситель призывает войти вовнутрь чертогов и стать Его учеником — что невозможно для ученичествующих у фарисеев. Вы либо ученик Христа, либо митрополита Филарета Дроздова или реформатора христианства императора Юстиниана. Или ты ученик Отверзающего небеса, или мать Бездарная Катехизация навсегда затворяет твои уста...

В храме Царицы дается небывалая возможность стать Его учеником и возлечь рядом с Авраамом, Исааком, Сергием и Серафимом; взирать на лик сегодня памятуемого равноапостольного императора Николая, скорбящей императрицы Александры — пребывать на земле как в Царствии. Преимущество, ради которого принесешь любую требуемую свыше жертву, чтобы только облечься в образ истинной церковности и однажды возблаженствовать!

Две школы, два подхода. Первая учит всегда созидать на чужом, испытанном, проверенном, учить о том, что было. Упаси Бог привнести нечто новое — ересь, смута, секта, бред! Созидание на чужом основании, хочет сказать апостол, уничтожает благовествование Христово и навсегда запирает церковные врата, способствует деградации и заживо распаду. Напротив, придется учить в пустыне, в местах, где не слыхано имя Господне, и о том, что не было еще известно доселе; созидать не на чужом основании, а на собствнном, и не готовыми штампами пользоваться, а идти наощупь, по наитию свыше... И против очевидной веры, путеводительства слепых, учить о том, чего прежде никто не знал (Ис.52:15): сличая откровение свыше с голосом совести, непрестанно узнавать доселе неведомое.

Общение в церкви не только возможно, но и блаженно, усладительно, если взирать друг на друга глазами Господа и Божией Матери. Какие таинственные кладовые вскрываются, неслыханные возможности обнаруживаются, какая радость подается!

О христианском изумлении, об онемении от восторга учит апостол — против катехизаторского схематизма и рациональной очевидности. Вера во Христа — всегда хождение в небывалое, всегда озарение! Каждый стих понимается только через иллюминативную вспышку сверхсознания. В противном случае — запечатан и ничего не говорит сердцу.

Истинный мотив молитвы (бескорыстный и невинный) — передать любовь Христову ближнему. “Любовью Духа подвизайтесь в молитве”, — говорит апостол: против ветхозаветных штампов о “спасении и “прощении грехов”. Молитесь единственно силой небывалой любви, утверждая жизнь в любви...

“Принимайте друг друга, как Христос принял вас в славу Свою...” (Рим.15:7) Какой свет! Прежде видеть друг друга в свете, как Христос любит нас и принимать друг друга в сердце, как Христос принимает... В славу принимать — в сердце, наполненное сиянием славы Христовой! Сколько же славы должно быть запечатлено в сердце, чтобы принять в него ближнего, как Христос принял нас, сирот! Каким купинным, вышнеоблачным должно быть сердце, чтобы ближний мог войти в его огонь и не сгореть, как Моисей, как Исаия, потчуемый серафическими углями! Какой небывалый образ общения, какую пренебесную высоту предполагает апостол — чтобы и мы научились принимать друг друга, как Христос, во славу Божию!

В последуюших стихах (апостол приводит Моисея, Давида и Исаию) прощальная песнь Моисея (Втор.32), мессианистическое пророчество Исаии (Ис.11:10) и песнь освобождения Давида (2Цар.22:50) возвещают тайну нового Израиля: мессия, проповеданный еврейскому народу, станет освободителем народов всей земли. Христианская вера станет всечеловеческой. Однако, присовокупим: в конце времен совершится нечто большее: Христос мирового христианства станет достоянием нехристианских народов. Потому и сказано: “Возвеселитесь, язычники, с народом Его” (Втор.32:43) и “хвалите Господа и прославляйте Его, все народы” (Пс.116:1).

Воистину придет час, когда Христос станет владыкой народов всей земли!

О Господе Павел говорит высочайше: “Бог надежды да исполнит вас радости и мира” (Рим.15:13). Какое небывалое пространство надежды на вечное блаженство, реальное для христиан, начертает апостол! Христос есть Бог надежды, упреждающей нас в видении грядущего. Христианин пребывает в состоянии упования на то, что уже явлено ему в духе, через откровение сердца. И эта реальная и светлая надежда на грядущее, свершающееся в настоящем, наполняет сердце невозможной радостью и миром и обогащает нас — иначе, служит ничем не заменимым сокровищем.

Возвращаясь к теме общения между христианами, апостол благословляет их наставлять друг друга (Рим.15:14). И здесь тайна агапы. Не сказано, чтобы мудрые наставляли начинающих, но — “наставлять друг друга”. А значит — ни учителей, ни учеников, и братья настолько полны любви и познания Божия, что она переливается через край, и наставляют один другого в том, что открыто свыше, и благодать переходит из сердца в сердце!..

Таковы раннехристианские агапы. В них нет суеверного страха, нет институциональных печатей. Еще не внедрилась в них государственная анафема тем, кто проповедует не так, как ты. Еще не установилась иерархия учителей и учеников, дистанция между священиком и паствой, но в избытке благодати наставляли друг друга, веруя в свободе и любви. И священнодействие (употребляется глагол, в переводе означающий “работать в том, что свято”) видели не столько в отправлении нового ритуала — жертвоприношения Христа, сколько в благовествовании Божием силою любви. О нем же апостол отзывается: благовествование есть распространение истины Христовой на неслыханном и небывалом, личном, новом основании, не заимствованном из готовых источников...

Христианство осененных свыше

“О благодатном осенении святых церквей и соединении их Господу помолимся...” (Из литургии Иоанна Златоустого)

Христианство штампов — и христианство осененных свыше... И два сообразных подхода к Евангелию: рационалистический и озаренный. Святые были светлыми иллюминатами. Сердца их находились в состоянии постоянного вострепетания. В пустыню уходили богомыслить о таинственных стихах. Святого Серафима часто слышали вслух комментирующим Священное Писание, Духом Святым всматривающимся и вчитывающимся в таинственные письмена.

Пресвятая Дева обладает титулом мистической Наставницы. Мать премудрости распечатала Евангелие для нас, и оно облагоухалось несравненными смыслами... Кто я, Господи, чтобы читать вслепую жизнь Твою? Кто я, грешник бренный с ограниченным умом, чтобы сметь толковать Твои таинственные письмена? Ее очами видеть, раствориться, ничего своего... Заповедь нищеты духа, прославленная Тобой и определенная в блаженства, не относится ли и к ученикам Твоим? Сколько их было за 2 тысячи лет истории церкви? И много ли поняли они в Твоих словах?..

В каждом евангельском стихе заложен парадокс, потенциальный взрыв. Ничего одномерного, односложного, очевидного! Нужда в ином зрении, в парадоксальной иномерности. Усвоив стих, понятие как догму, христианин лишь пополняет кунсткамеру рациональных идей. От иерусалимского неба ничего не остается: афинский портик и втесненная в условно-человеческие рамки “наука о Евангелии"...

Евангелие постигается через озарение. Парадокс и тайна переживаются сердцем. Догматы даны не для того, чтобы христианство стало рационально-очевидным — их небеса взывают к трепету, к осенению сверхсознания. Тот, для кого догмат о Teotokos (Богородице — Вечной Деве) очевиден, ровным счетом ничего не понял в Священном Писании. Его надо пережить, перестрадать, как если бы тебе впервые открылось с неба.

Невозможно формальное наследование веры. Оно в христианстве не плотское — обетованное, дар свыше, и взывает к иным приемам: читать Евангелие (блаженную весть нового завета) очами Царицы — переживая в духовной памяти, став Его современником. Основными категориями становятся пронзенность (любимое словечко испанского мистика Иоанна Креста), осененность, парадоксальность!

В институциональных православно-католических терминах лжеучительство понимают как ложное, искаженное преподнесение истины. В мистическом смысле — лжеучителем становится тот, кто учит о Христе, не зная Христа.

“Сколько учителей веры, и среди них ни одного ученика!” — говорит Господь, озирая христианский мир.

Бренный ум ученика — и божество Учителя... Непреодолимый парадокс! Всегда-ученичество, хождение перед открытым небом — условие учительства, залог того, что передастся свет и тайна откровения, неповрежденная человеческими, похотными, страстными приражениями, предвзятыми стереотипами и нормами.

“Ученик не выше учителя” (Мф.10:24). Конечно же, не очевидность в устах божественного Мастера, а абсолютный дзен. Спаситель исповедует Себя учеником Отца — поскольку учитель живет в ученике.

Кто учит о Христе, рискует стать учителем Христа, тогда как место его среди учеников Христа.

Есть два типа учителей: фарисейские (“мы — Моисеевы ученики” (Ин.9:28), школьная схоластика) и мистические (учителя святости). Став мистическим учителем, ученик остается учеником. Тех же, кто действие Святого Духа-Учителя заменяет привычными схемами, Господь называет лжеучителями: лжеучительство мнимо знающих, блестяще образованных, дипломированных священников-раввинов, уполномоченно кричавших у Голгофы: “Сойди с Креста, если Ты Бог!..”

Как боятся и хотят стать Его учениками фарисеи! (“Или вы тоже хотите стать Его учениками?” (Ин.9:27) — бросает им прозревший слепорожденный в ответ на восстание против Спасителя) Сколько и сегодня степенных, “правильных”, закрывающих небо лжеучителей — и как мало истинных учеников небесного Учителя: осененных свыше!

Необходимы новые мистические школы, смело отступающие от того, что работало в прошлом. О Брачной Вечере и атмофере вышней любви (христианство III тысячелетия) ничего нельзя сказать умом, но — приобщиться сердечным вострепетанием, путем догадки, озарения, прозрения, предузнавания, сличения... Таково богомыслие в отличие от богословия: воспринимать Христа, каков Он есть — живым, слыша Его голос и представляя Лик.

...Вначале вспышка, а затем несение света и огня в духовном сердце; бытие тайны и ее запечатление, сложение во внутреннем ковчеге, проявление и торжество.

За, казалось бы, очевидным стихом евангелиста Иоанна о любви друг к другу (1Ин.3:18, — что может быть более заезженным сегодня, чем тема любви?) скрывается озаренный христианский дзен, сверхсознательная вспышка. Должно вчитаться, вчувствоваться в стих. Любовь, к которой призывает апостол, не есть человеческое, но Его любовь, должная действовать в нас! И за семью пыльными слоями реставрационного, воспоминательного богословия вступает в действие святоотеческое богомыслие — как осенение, иллюминативный взрыв, озарение Святого Духа, как луч света, ударивший в сверхсознание!

Кто в силах описать, измерить, воспринять Его любовь? Став учеником любви и света, остаешься им навеки, хотя б и был окружен сонмом озаренных последователей и толкователей.

Каждый стих необходимо поместить в богомысленную плоскость светоносной скинии, увидеть его неизъяснимую, парадоксальную двойственность и усвоить ее вне аналитической мертвечины, вне разложения на умные составляющие.

Дорогой Господь был великий и непревзойденный Мастер дзена. Его поведение абсолютно неизъяснимо. У распутной самарянки, пришедшей к древнему колодцу, просит Он воды (Ин.4:1-42) и тут же учит об источнике воды живой, которой Он обладает. Заповеди дает абсолютно дзеновские: нищета духа, печаление, слезы о грехах, иметь око проводником света — светильничим (Мф.6:22). Даже Его крестная кончина — подвенечный, Брачный, наисовершенный дзен.

Пресвятая Дева — Мастерица дзена. На руках Ее оказывается как бы упавший с неба и сошедший в Ее лоно Богомладенец — и уже в первые часы по Рождестве Она готова преподнести Его на руки первым посетителям: пастухам и волхвам, вверяет Его на руки старца Симеона Богоприимца в храме. Дзеновский язык!

Богословие исторически исчерпало себя. И “РРР” (русский религиозный ренесанс) может быть рассмотрен как попытка внести элементы иллюминативного озаренческого дзена в понимание Христовых тайн. Бердяев с презрением относился к школьному богословию.

Каждый евангельский эпизод — абсолютный дзен. Гефсиманское борение. Зачем Господу было просить учеников участвовать в молитве? Неизъяснимо! Доктрина кеносиса (Его умаление ради возрастания учеников) лишь отчасти может покрыть дзеновский смысл Его поступков, слов. Успение Пречистой — ученики, по воздуху слетевшиеся на одр Матери-Наставницы...

Богословие стремится рационально преодолеть парадоксы. Дзен-христианство, напротив, — возвести их в правило, поставить ученика перед лицом последнего выбора, перед необходимостью содействия Духа Святого в поиске личного пути. Готовые рецепты святости (пост, молитва, бдение, исповедь, евхаристия, послушание), как из рога изобилия сыплющиеся в школьных житиях, служат лишь соблазном... Дзен — ставит перед лицом последней свободы, приобщая к мистическим высотам и расширяя ограниченный ум до небывалых масштабов и являет откровение тайны не в ущерб ее небесной полноте.

Дзеновские тропы Промыслителя

Еврейский народ избран потому, должно быть, что хуже его нет. И Франциск отвечает брату на вопрос: “Почему дары и откровения тебе, а не другому?” — “Потому, брат, что Бог не нашел большего грешника”.

Господь святых священников называет змеями, грешников — святыми; им — друг. В Царство призывает безграмотных младенцев — священников изгоняет из храма вон.

Непререкаемый дзен Промыслителя.

Чистый дзен евангелиста Матфея. Господь, избирая учеников, обещает им, что будут Его именем наступать на змей и василисков, изгонять бесов и чудотворить. И здесь же, о последователях Своих: “Кто именем Моим пророчествовал, изгонял бесов и творил чудеса, скажи им: Я не знаю вас, беззаконники” (см. Мф.7:22,23). Прямые последователи именуются первыми нарушителями закона, поскольку есть закон — и нет его, понимай, как хочешь... И чтобы экзорцизм при его экзотичности и чудотворности не стал правилом и (как ни странно) не закрыл небо.

Проповеди Крестителя — абсолютный дзен. “Покайтесь” не перед лицом греха (как у фарисеев), — перед лицом любви и приблизившегося Царствия (Мф.3:2)!

Высота Евхаристии — вершина осенения, дзен-парадокс: уверовать в пресуществление вина в Его Кровь, и хлеба — в Плоть и принять божество Христа в человеческое естество причастника.

Абсолютный дзен — богословие Креста. Грех искуплен и смерть побеждена. Тогда почему остаются скорби, грех и смерть?.. Смерть — как врата любви, скорбь — как стон невесты, болезнь — не к позору, а к славе Божией!

Семнадцатилетние легкомысленные куртизанки призываются Им к 50-летнему пустынному затвору Марии Египетской. А правильные священники (“старшие сыновья” из притчи о блудном сыне, Лк.15:11-32) медленно гниют в монастырях, даже не приблизившись к познанию Его.

Стопроцентно дзеновский ответ Господа о ненужности поста, запрещение подолгу молиться (Мф.6). Разрушается стереотип солидной длительной молитвы. Высокочтимые фарисейские штампы (жертвуют на храм, не расстаются с четками, предрекают судьбы) для Него беззаконие, если лишены любви!

Абсолютно дзеновский император Николай: препоручить Россию Божией Матери и отречься от престола, когда на твоей стороне народ и армия, а против выступает кучка европейских колдунов!

Евангелие полно неизъяснимых и неизреченных тайн! И Пресвятая Дева просит внимательно вчитываться и вживаться в повествование о Христе.

Дзен — открытые врата любви, которые немногие находят, не говоря о том, чтобы ими войти (Мф.7:14)...
06.07.97

Патриарх дзен-буддизма
с иконкой Державной в сердце

Есть тайна любви... И блажен ее познавший. Любви никогда не надо бояться. Кто полон любви — заведомый генералиcсимус. Хотя б и пустит вражья сила стрелу в сердце, рана тотчас зарубцуется. У Господа много обителей, и говорит Он на разных языках. И кто безумно любит Его Сына, тот очами Сына видит и овец других дворов: буддистов, магометан, атеистов, иудеев... где бы, кем бы ни были, что бы ни проповедовали. Писание учит: в человеке запечатлен образ Божий независимо от внешней его выраженности, национальных, религиозно-этнических и прочих черт. Образ вышнего света сияет в сердце, и когда в ком проявится — открыто лишь запечатлевшему Себя в неотраженном свете.

И как легко сотрудничество, когда выпевается из сердца слово мир! Его произносят ангелы мира, летя на своих воздушных колесницах, неся радость тысячам сирот. Ничто иное не приветствуется так, как мир, сегодня, отныне и вовеки. И напротив, злоба улетучивается; посрамляется, погубляется, изводится с лица земли — ярость, осуждение, ксенофобия, братоубийство, неспособность слышать, смиряться, снисходить... Небо желает, чтобы человечество земли научилось языку, пока ему неведомому. Христос говорил на этом языке, и Пресвятая Дева ему вторила. Его освоили в совершенстве христианские святые, буддийские ботхисаттвы и суфийские монахи высоких степеней посвящения.

Известно ли религиозному сообществу нашей маленькой земли, что благочестивый патриарх дзен-буддизма доктор Сео Куенг Бо1 почил в одном из южно-корейских госпиталей — с Владимирской и Державной иконками на груди?! Отходя в вечность, уже с кислородной подушкой, потусторонний, иновременный мастер Сео трогательно принимает иконку и с ней — крещение и покров Пречистой из рук профессора Чарльза, его ближайшего сподвижника и нашего светлого адвоката в вечности.

Профессор Чарльз преподносит благословение Пресвятой Девы патриарху дзен-буддизма. И тот, умиленно принимая его со слезами на глазах, входит, как инок, навеки в сердце нашей небесной Госпожи... Не чудо ли? Чужие овцы возвращаются во двор Христов! Не приведет ли вслед за собой блаженнейший доктор Сео Куенг Бо и пятидесятимиллионное стадо восхищенных буддистов?.. И не последуют ли чада вслед за пастырем своим? Не первый ли это знак того, что великие учителя мировых религий признают державу и эгиду Пречистой?.. И не опоздают ли традиционно ориентированные, институционально отождествленные христиане?

Пречистая неотступно напоминает о смысле Своих явлений. Утверждает солнечные престолы в разных концах земли. Призывает священство к святости, церковь — к преображению. Возвещает грядущие бедствия и обещает Свой покров всем, кто исповедует Ее родною Матерью, Ковчегом последних дней. Но, как и в Ноевы времена, слышут единицы... И преимущественно нехристиане.

Ближе к концу времен нужна молитва об усопших. Великая нужда в молитве о живых. Господи, как тесно связаны мы нитью уз Христовых! Каким чутким радиолокатором отзывается где-то на том конце земли молитва о дорогих ближних: “Божия Матерь, помоги нашему отцу! Помоги нашим братьям. Укрепи всех дорогих ангелов Святой Руси!” Как они благодарно внемлют и простираются с умиленными очами, воздевая руки. Какая церковь народилась! Столько света! Сердца открыты. Никакой лжи. Не довлеет прежняя греховная чаша.

Мы ведем преемство от соловецкой ветви ИПЦ, веря в то, что март 1917-го возвестил ночь на молитвенной горе Спасителя. Церковь пошла ночной пустыней вместе с Облеченной в Солнце Женой и Богомладенцем Иисусом. Наши отцы страдали, но познали Господа. И как мы счастливы наследовать видящим и слышащим, простым и чистым. И принимать их свыше сходящий собор, и сочетаться с ними узами любви! А молитва течет. Она так необходима...

И не надо бояться любви. Любовь самодостаточна. Она — царственная госпожа. Сама просеивает зло, и на ее светочувствительной пластине, инкрустированной золотом небесных добродетелей, сказывается малейшая нечистота. Сама обличает себя без укоров и человеческих усовещений. Любовь воспретит недолжное, исключит прелесть и навет. Любовь вмещает в себя сумму универсальных законов Царствия и, засвидетельствованная, говорит о победе: путь пройден, венец примерен. Если же нет круглосуточной любви, хождения в облаке и свете, тогда есть еще в чем каяться, о чем молиться и просить. Но если поставить целью служение в любви, улетучится страх и испарится паранойя. И ближний воспримется не как “враг народа”, личный недруг и урочище с демонами, не как плацдарм для искушений, но как Пятница для Робинзона Крузо — светлый друг, помощник, единственный, ненаглядный ближний...

Так говорит о каждом из нас Господь и таковы мы друг для друга. Лукавый ищет задеть на крючке рационализма. Кто-то по-йоговски постится, кто-то очищается, согласно гороскопу. Оставьте — это ступень, повинуйтесь Царице вышней любви. И прочее придет. Дерзайте по максимуму, и плевелы отшелушатся сами собой. Если вышнюю любовь взять как мерило, нечего бояться. Мир водворится на Святой Руси — держава мира.

Космос ищет благословиться — благословите космос. Волхвы спешат на поклонение к Пречистой — благословитесь, братья, первыми вслед за иерусалимскими пастухами, священниками третьего тысячелетия. И разнесите весть о радости, достойной быть распространенной во всех концах земли! С неба сходит вышняя Мария — величайшая из вестниц, Посланница Творца, Мать всего человечества. Она желает видеть всех Своих детей у подножия горы Преображения, облечь в свет, дать истинную жизнь, сочетать миром и преподнести любовь. Любовь подаст дыхание, надежду, украсит человека добродетелями изнутри и облечет в светлые внешние одежды.

Примечание:

1) доктор Сео Куенг Бо: всемирно известный профессор восточной теологии, богослов, учитель и наставник, автор более чем семисот трактатов (о таинственной премудрости востока, об озарении вышним светом, о благоуханных райских кущах...).
7.03.97

Дзен и юродство

“В двери Царствия можно войти, только приняв на себя образ юродивого, хотя бы отчасти приобщившись к юродству..."

Спасибо юродивым! Хотя б христианство провалилось в пропасть — живой Христос все равно бы дышал через спящих на груде яичной скорлупы, валяющихся в навозе, избитых палками в жандармских околотках, трижды проклятых от фарисеев...

Каждый их драгоценный шрам Сама Царица небесная помазывала в молитвенной ночи при тридцатиградусном морозе.

Юродство напоминало о нездешнем христианстве, об ином образе веры, возможном и единственно реальном. Об условности того, что принимается за аксиому, о вышнем полете, о высшей математике евангельской правды, сокрытой от непосвященных... И если единственный путь идти в Иерусалим и страдать от своих, и быть распятым от мира, и воскреснуть — юродство, да будет так! И если среди всеобщего прекословия воле Вышнего, засилья фарисейства, сытости, застоя, лжесвидетельства и лжи единственный путь сохранить совесть чистой — юродство, да будет так!

Фома Аквинский, введший аристотелевские силлогизмы в западную теологию, был в своей системе отменным юродивым. Свой жизненный путь он завершил откровением любви и отречением от своего основного трактата “Сумма теологии”, а с ним и всей суммы теологии, наработанной старейшинами, книжниками и богословами — теми, от кого “надлежит быть убиту и распяту” христианину. Почти как Гоголь со вторым томом “Мертвых душ” — не юродство ли? В школе Альберта Великого в Катании, чтобы не возгордиться, Фома изображал из себя круглого идиота: корчил рожи, кричал, безумствовал и снискал репутацию “сицилийского быка”, но когда однажды блестяще выступил на диспуте, Альберт Великий увидел в нем восходящее светило (что не помешало Томасу продолжать юродствовать).

Юродство — экзистенциальный дзен, знак христианства, не сводимого ни к какой формуле, опровержение предыдущих достижений, путь, противоположный фарисейству. Юродство невозможно как традиция. Юродству невозможно подражать, хотя б и надышано из уст в уста, хотя бы двадцать лет ходил рядом с юродивым: куда он — туда и ты. Он — псалтирь, и ты — псалтирь; он на куче отбросов спит — и ты с ним рядом, он босой, и ты за ним... Пустое! Вот уж где сказывается наследование по обетованию!

Приходское священство с легкостью заморочит вам голову, будто оно наследует апостолам, как евреи Аврааму. Пойди проверь, от кого да с какой целью рукоположился штатный наследник апостола с пейсами, хитрыми глазками и засаленой рясой... А попробуйте рукоположить в юродивые! Засмеют.

Юродство — боль Христа, реакция на неспособность принять Его любовь. Несказанный путь, на котором Вышняя Любовь ищет проявиться; некие знаки, даваемые нам о совершенных заблуждениях, великое усовещение, действующее сильнее священнических проповедей или академических статей.

Когда-то и пустынножительство, и практика монастырского общежития Сергия Радонежского воспринимались современниками как юродство. И Златоуст, с точки зрения многих своих противников и придворных епископов, юродствовал с константинопольской кафедры, проповедуя не так, как хотел патриарх. И его то с кафедры снимают, то досаждают враги, то заживо проклинают, то унизительно тащат невесть куда...

Христианство выигрывало в юродивых. И сколько б нам ни досаждали правилами, канонами, риторическими фигурами, аристотелиевскими логиками, неоплатоническими запретами — юродство, в нарушение всех канонов, достигает истины. Юродство — отражение истины, всегда рождающейся где-то между, свет, мерцающий на полпути: подойдешь поближе, и рассеется, и точно ничего не видел.

Кто не увидел в апостоле Павле юродивого — ничего в нем не понял. Например: “отцы наши ходили под облаком” (1Кор.10:1). Подумать только, молиться при тридцатиградусном морозе полунагому, босиком (Соловки) — ходить под облаком. “Отцы наши прошли сквозь море” (1Кор.10:1) — юродство чистой воды. Фарисей бы сказал: “Отцы наши проплыли, как купцы, на богатых кораблях. Отцы наши утверждали истину, воюя с морскими пиратами, захватывая их корабли и водружая на них православные флаги и хоругви”. Апостол утверждает другое: чтобы стать христианином, надо пройти сквозь море. Не в смысле исторической реминисценции (воспоминание о том, что три тысячи лет назад иудейское племя, гонимое от фараона, чудом прошло сквозь раступившуюся морскую стихию), но сейчас, в настоящем, пройти сквозь море и креститься не в православном храме и не в сентябрьской Оке, и не под прекрасную молитву пастыря, священника и проч., но креститься в облаке!

Абсолютный дзен! Креститься в море! И как же христианам, когда дворы их один от другого за тридевять земель, когда не находят ни слова общего, питаться одной и той же духовной пищей? Или каким образом пить из духовного камня, именуемого Христом (1Кор.10:4)? Разве не абсолютный дзен?

Учителя проповедуют вероучение, священники совершают таинства на христианской ниве... Кто-то приводит в храм, кто-то учит о Его любви, кто-то ставит Его портрет в кафе, кто-то лобызает Его иконку во время вечернего богослужения... Апостол учит о другом: пить из Него как из духовного камня (1Кор.10:4). Таково духовное питие. Понять этот язык может только юродивый — невеста. Потому не станем искушать Христа довольством и сытостью, возможностью стяжать венец без откровения любви; без угашения стрел святой водою источника, бьющего в сердце; без того, чтобы терпеть и кричать из последних сил, и принять на себя образ пустыножительной невесты. Не станем искушать Христа, полагая возможным христианство здравомысленное, очевидное, по приходскому упорядоченное “рядовое воскресение”!

Абсолютно неподражаемая Евфросиньюшка и ее дзеновский наставник-целитель игумен Амфилохий. В шестьдесят лет его выкуривают из лавры, и штатный архимандрит попадает в психушку в новом для себя статусе “буйно-помешаного”. Новая окружающая лжебратия (психопаты) выбивают ему зубы, после чего он, исцелив пятерых буйнопомешанных, приглашается директором клиники и уполномоченным по делам религии... стать начальником отделения психушки! Духовник дочери Сталина Светланы Аллилуевой, целитель-костоправ, любитель голубей...

Абсолютно неизъяснимая тайна стяжания Святого Духа! Евфросинья была без ума от Амфилохия. На могиле его творились чудеса. Мария Орловская была его любимой ученицей. А один милый священник, которого мы посетили в годы странствий с отцом Ильей, отозвался об Амфилохии: “Ничего особенного. Приехал я к нему за две тысячи верст, а он мне: “Пить будешь?” Я и удрал тотчас же”. Кому как откроется... Другой старец, Святополк (Кукша), любил принимать обожателей своих в записаных штанах, чтобы только в белых одеждах войти в Царствие. Не юродивый ли?

Без юродивой безуминки не постичь Христа.
07.08.97

Я бы хотел положить руку тебе на сердце...

Благодать отступила — и веры никакой. Исчезла, стушевалась.. Три призрака над деревенским кладбищем... Что это? Куда протягивается моя рука? Почему миллионы воплей кричат в моем сердце? Кто вы, терзающиеся во мне? Почему нет мне покоя, нет мира?

О Нем ничего нельзя сказать и Его нельзя знать. И кто говорит, что знает Его — безумец. Но тот, кто следует пути и не познал Его — вдвойне безумец.

Никого у двери Царствия... Пустыня для миллионов.

Сеется доброе. Но в ночи приходит дьявол, и сон непреложен. Попробуй не спи... Гефсимания для одних — кровавый пот соискупительного действа; для других — тяжелое облако гипноза, смежающее очи. Преступно, невозможно! Искушения от врага непреложны, как обязателен сон для души человеческой. И когда люди спали, пришел враг и посеял между пшеницею плевелы, и ушел...

Как верно, как аболютно достоверно Господь отметил его повадки! Как вор, пришел в ночи, посеял плевелы помыслов и сгинул, чтобы никто его не видел и не узнал в лицо, и не усмотрел дел его. ...А дальше прорастает ядовитая зелень, и на нее падает Божия роса, и ее капли сверкают в лучах утреннего солнца... И Божие поле превращается в пустыню. Добрым семенам приходиться делиться влагою, пищею с ядовитыми ростками.

Тебе нужна опора на старца? Бог пошлет тебе старца. Но однажды отнимет... Старец приоткроет небо — Бог его откроет. Чтобы перейти от приоткрытого к отверстому — отнимется и старец...

Кафизма против помыслов прекрасна. Канон Богородице, рекомендуемый великим старцем Гавриилом Седмиезерским при искушении, целителен. Но дьяволу дано ввергать в сон, и сеять плевелы среди Божиих семян... Почему в притче не упоминаешься Ты, Сеятельница обетованного потомства-семени? Почему нет речи о Тебе, Сокрушительница главы змея?

...И последнее отнимается, и больше ничего не будет: ни института, ни веры, ни напузного креста, ни схимнического облачения. Теплилась лампадка — погаснет. Благоухала иконка — перестанет... наставлялся от святых — и нет их. Пустыня, брат. Пустыня — но как внезапно и молниеносно Его действие! Как Он чудотворит — неслыханно и непредсказуемо! Действует, через кого никогда не ожидаешь помощи: дворовый пес, нежно ласкаясь, снимает непосильный стресс и бремя; нежная милосердная сестра найдет слово, в мгновение снимающее дявольское наваждение.

Меня связали. Меня превратили в сноп соломы — но никто не отнимет у меня чина невесты Христовой, связанной по рукам и ногам. Приготовляется к Брачным чертогам... Ты попустил быть связанным, чтобы не отвлекался на пустое, тщетное и недостойное. Ты приковал то ли к столу, то ли к постели — чтобы не разменивался на недолжное.

Как Ты щедр! Насколько язык Твоей премудрости превосходит пространство стратегических ходов, действующих как схемы в моем уме! Ты находишь способ поместить меня в пустыню и внезапно озарить светом столь ослепительным, что небо открывает свои тайны и лучит свой свет... И бесконечные миры осиявают, как лучи... И в отверстом небе ангелы... Знаю, когда созреют плоды, Ты уберешь пшеницу в житницу, и сироты Твои воссияют, как солнце, в Царстве Отца.

Как тяжело идти... Силы отнимаются, разум помутняется. Опять же, не работают привычные каноны. Пока не испытал свободы — раб. Но раб ничего не наследует. Свобода ведет в пустыни. Предельное рабство... Последний риск и дерзновение. А пустыня — последняя темница перед Царствием и откровением света.

Мимо проходят какие-то малорослые уроды... Пожигается православие злобных упырей, седовласых кащеев, чернорясных карабасов-барабасов — белых магов на ниве древнего обряда. Язычники они в такой степени, в какой носороги или крокодилы. И если нильского аллигатора можно назвать язычником, то православие иосифлянско-инквизиторских образцов с его чернокнижничеством и мракобесием — язычество... Впрочем, даже язычники выше их.

В языческих культах много солнечного света. Царство Божие — и для язычников. Многие из них придут с Востока и с Запада и возлягут вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом, а мнящим себя сынами Царствия не будет места на Вечере Любви. Извержены во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный...

Не терять доверчивости. Верить, что Говорящий скажет, не оставит без ответа — только бы иметь уши слышать.

В Орле ходили к чугунному многотонному инвалиду-батюшке с деревянной ногой, что тащил за собой стопудовую печь, которую топил допотопными пыльными изданиями православной литературы, трижды продутыми цензурой Иосифа Волоцкого. Я ощутил запах ладана от его ран, но тотчас набросился на меня смерч от книжной пыли и впился в мозг ядовитыми пылинками... Старец куда-то исчез, и вдали, за алтарем Орловского кафедрального собора мелькнула тучная, с темным взглядом вороватая фигура архиерея. На лице его была запечатлена мука кузнечика, литургисующего в спичечном коробке. Как, простите, не простудиться, если кругом дует, а с тебя пот льется градом под пятью византийскими царскими нарядами?

Посмотрел на него — и жалко стало: сверху какая-то огромная оранжево-золотистая в несколько килограммов весом хламида. Под ней еще холщовая рубашка. Под ней какие-то ремни, бинты... И опять рубашка — смирительная ли, холщовая, царская?.. Какого рожна напяливать на себя этот наряд при 30-градусной топке, при жаре батарей?

От Орла ничего не осталось, кроме Марии. От кладбищ — ничего, кроме полузасохших слез на могильных столиках с пупырящимися поверхностями. От Москвы ничего не осталось, кроме Фатимской Божией Матери, зала “Восход” и храма Непорочного Сердца. И от христианства ничего не осталось, кроме Христа: пыль веков осыпалась, истлела, как старый гардероб. И Господь удалился. Истомил мое сердце, чтобы приблизиться, как никогда прежде, взглянуть на меня со Своей добрейшей всех святых улыбкой и пронзить сердце очередной стрелой любви к Нему.

Так больше невозможно... Так единственно возможно! Таков путь. Никого не останется: ни друга, ни отца, ни сына. Ни храма, ни скрепки для бумаги, ни машинки для молитвы, ни производства для поклонов. Ни иконки для свечек, ни ближнего во утешение... Какая пустыня, продуваемая ветрами с четырех сторон света! Но утешения, сопутствующего ей, не найдешь ни в одном храме и ни в одной христианской книге.

Пшеница колосится... Плевелы пропали, поле чисто. И сна как не бывало. Солнечная радость на лицах сынов Царствия!

Если слово мое утешило тебя, цель достигнута, брат. Я бы хотел положить руку тебе на сердце, заглянуть в глаза, и обнять, и поцеловать в лобик, и прижать, и смахнуть слезу с твоих глаз, и сказать: “Не тревожься, пройдет. Это от лукавого — не имеет никакой власти! Царица такая добрая и впереди столько радости!.. Пойдем на кухню, я напою тебя чаем”. Вот и повод помолиться Богородице — перед трапезой — и облако наваждения рассеется. Опять мы вместе, и жизнь прекрасна, и вера осиянна, и христианство совершенно, и Евангелие открыто, и ближних столько, что объять нет никакой возможности. И впереди еще столько неизведанных троп, и прекраснейших слов, и светлых братьев и сестер, которых небо пошлет тебе свыше, как манну окормляющую за твои маленькие скорби, за слизкие твои провиденциальные долги. За то, что дьявол тряс ковчег, и ты дрожал, но не открыл. И потерпел за Господа немного...

Боже, сколько любви в сердцах!.. Сколько улыбок дарят окружающие! Твоя держава уже совершается, и нужно быть слепым, чтобы ничего не видеть; заведомо проклятым, чтобы черное называть белым и белое черным.

Ничего нового не предстоит в православии, но сокровищница, некогда закрытая веельзевулом, воссияет дивными жемчужинами и откроется Христом, а пропасти адские, с их котельными нравами, подземными канализационными водами, затворяются навсегда.

Дождь с неба прекрасен, как прекрасен Омывающий благодатью.

Нужно трижды сойти с ума, чтобы объял ум Христов. О, надо трижды дать согласие быть отлученным, чтобы прийти и сочетаться. Предстоит быть связанным, чтобы обрести свободу, как сноп пшеницы, как раб, прикованный чугунною цепочкою к двери или к руке господина, единственно свободен.

Барахла достаточно, логики тоже. Пойдите в преисподнюю с вашим шахматным расчетом! Я плевать хотел на все предписанные ходы и заготовленные рамки. Бросьте их в огонь и подотритесь вашими отписками! Я перемучился столько, что счета мои сожжены и никто ничего не сможет предъявить. Я перестрадал за каждого больного столько, что он мог бы трижды исцелиться. Исцелился — милость Божия. Болеет — значит так ему лучше.

Из Оптиной пустыни в роддом, где делают аборты и рождаются дети из пробирки, дорога лежит через грязную рощу с желтыми поганками и белой скомканной бумагой. Но придут души готовые, свыше. Их ничему не надо будет учить: от рождения знают Бога — то, над чем билось поколение отцов десятилетиями, им откроется в мгновение ока. Сколько мотыльков с осыпающейся пыльцой, бьющихся вокруг сарайной лампы. Сколько прекрасных светлых душ!

Что ты, брат, суешь мне в зубы кафизму — отнимется. Что ты тычешь благодатью, она — облако: сегодня есть, а завтра нет... “Хотя бы что-то...” Но я не хочу ничего более, чем ничто. Я хочу испытать ничто; если Господь назвал это состояние нищетой духа, пусть оно меня обнимет — эта последняя отверстая нищета с полупрогнившими лохмотьями, зияющими впадинами и торчащими сквозь них какими-то конскими волосами. Идите впереди меня, и Бог откроется вам! Идите по мне — я хочу стать вашим трамплином, мостиком, вашей радугой, вашим несгорающим кустом, вашей скинией, вашим стулом, на который можно сесть и опереться. Вашим столом, на котором можно вкушать трапезу с Мессией. Вашим бокалом, из которого можно пить горячее вино Его любви, и вашим ненавязчивым другом: приду, когда понадоблюсь.

Солома отсырела. Надо бы высушить ее на солнце и скормить животным... Дверь, открытая на поле, поддерживается двухпудовой гирей и двумя снятыми плитками от штанги. Мир притаился, и в воздухах трепетание, такое, как при схождении Царицы... Я согласен принять еще, только бы тебе стало легче, брат. Пусть мне эти смерчи и вихри, ветры, насквозь продувные, неотступные помыслы — чтобы только тебе легче и в твоем сердце мир. Пусть у меня отнимется, а тебе придастся. Возьми у меня последнее, позволь мне стать тобой и жить в тебе.

Боговидицу Марию Даниэль по пятницам духи приколачивают ко кресту. В 15.00 отец Блей идет к ней с бенедиктианским распятием, и после пятиминутного чтения Отчей молитвы касается ее чела крестным знамением. Даниэль приподнимается как марионетка на нитках. Ее ведут. Руки, деревянно скованные, бессильно опадают и блаженно раслабляются.

На одре духовных немощей страдает св.Екатерина — визионерка-стигматистка, мистик. Над ней склоняется Марк из Египта, обдает ее орлиным взглядом и дыханием. Видит что-то свое и покидает комнату святой с мыслью, что Бог один и путь к Нему универсален.

Туристы что-то записывают в блокнотики... Паломники тщетно едут за тридевять земель в Ассизи посетить с возжженными свечами саркофаг ХII в. “Франциск ведь кому-то благоволит — что, если сегодня — мне?..” Унылая старушка с перебитым тазобедренным суставом спускается в трехэтажный подвал в надежде получить исцеление от святого ХII в., живых святых не осталось: истребил архиепископ из Торонто со своими гончими псами. А в другом храме покоится св.Клара из Ассизи — но не Клара, а мастерски сделанная кукла: не живая вера, а ее подобие.

Царица являет чудеса Своего присутствия, и души продвигаются, как могут. Веди их, показывай свет, являй премудрость, силу, открывай свою беспомощность и раны и научи нищете духа — науке странников, дервишей-пустынножителей и перехожих калик... Сердце разбивается о пустоту в абсолютной тщете, но Христос близок, как никогда — истинный, воочию. Любимый.

Я заблудился. Прекрасно! — Ты захотел чтобы я заблудился и любил Тебя, потеряв путь. Я потерял последнее? Бесподобно! Ты захотел, чтобы я, ничего не имея, предстал Тебе нагим. Отними и жалкое тело, и убогую мысль, и преступное прошлое, чтобы не было вообще ничего, кроме Тебя! Святыни уложи в горшок и поставь на трапезную полку — служить свидетелем божественных бесед между ангелами и святыми Царствия...

Когда Царица (как бы) отнимала последний ум и веру, я был близок к Ней как никогда. Когда же литургисал в "привычной" благодати, летая, окормляя кругом всех — терял Ее из виду, забывал. Боже, какие тайны, какие тайны!..

В истерическом остервенелом отчаянии так пронзительна помощь, так неоценима доброта! Сирота, озирая прошлое, благодарит за отнятость Родителей, поскольку пришла минута их полного присутствия, и отнятость обернулась столь щедрым воздаянием, что казалось: если б больше отняли — было б лучше.

...Каяться в том, что спонтанно, бесконтрольно осуждаешь. Дьявол ли в тебе, лягушка ли вылезает изо рта, уж выползает из чрева... Каяться, что увидел не в том срезе, увидел, что НЕ НАДО видеть. Надо наконец запретить себе видеть, что не надо видеть, и слышать, что не надо слышать! Тогда, наконец, увидишь и услышишь голос Божий, Лик Христов.

Как это трудно, знает каждый подвижник, рожденный не в рубашечке, прошедший через поколение рефаимов, брань с родовыми колдунами, с призраками профессий, с духами природы... Все устремлено к осуждению.

И здоровье израсходуется, и истерика пустая, и плач какой-то тщетный. Тащишь за собой баржу грехов...

Когда я потерял последние рецепты к святости, для меня открылись все пути: водимость, аскеза, любовь, послушание, Псалтырь, жертвенность, монастырь... И оказалось: ничего не отнялось, напротив, еще больше далось — хотя по-старому, отнялось.

На раннем снимке епископ Варанава Беляев гордый, всезнающий. Предпочел смирение: чтобы не стать фарисеем, стал юродивым и, наконец, принял маску совка (рыбарь, позирующий в озерной лодке).
26.07.97

Дневник ко Господу
(Господь стоит рядом, и ты объясняешься Ему в любви)

1. Молитва — как объяснение в любви к Тебе

А учителя любили Его... Мысль о чем-то другом, об отвратительных грехах оскорбляет девство, столь дорогое для Тебя. Ты не хочешь ничего, кроме памяти о Твоей любви, поскольку она — свет в пещерном мраке. Ею освящаются тысячи таких же заключенных, моих дорогих братьев и детей. Сегодня только огнем Твоей любви зажигаются сердца! А больше ничего никому не нужно...

Я должен, призван, обязан писать ночные дневники к Тебе, Возлюбленный. Пресвятая Мать наша открыла: Евангелие — сокровенный Твой дневник, оставленный невестам... Я хочу сказать Тебе то, чего не скажу никому... Открыть Тебе раны, которые больше никому не решился бы открыть. Я знаю, как Ты близок, как Ты ревностен. Я устал от книг, от теорий, от доктрин, от внешних молитв и внутренних озарений. От абсолютной невозможности что-либо понять по мере углубления в Твои тайны.

Остаток дней дан, чтобы объясняться в любви к Тебе. Евангелие — Твое объяснение в любви, и больше ничего. Единственная заповедь: помнить, претворять Твою любовь, став ее герольдом, благовестником, и возвещать во все концы земли... Да как же это можно, если в Питере сырой дождь и поблекли витрины в магазинах и над глянцево-мокрыми отсвечивающими камнями мостовой сияет одинокий фонарь истинного христианства? Понимай, как хочешь...

Я понял, для чего Ты дал молитву — как объяснение в любви. Прочее пустое. Ты попустил сегодня аудиенцию, встречу, беседу, исповедь, послушание — как способ объяснения в любви! И ничто не препятствует тебе, душа моя невеста, писать дневник ночной — днем, а дневной — ночью (осеняющая молитва, как в день Господень). И хотя б столько знал и умел: и Евангелие назубок, и 10 дежурных фраз, и суеверных схем, и работающих ходов... и привыкшее к победам стратегически нацеленное институциональное мышление — последнюю опору выбьют из-под ног, и останешься провисшим в люльке космическим младенцем. На высоте двух тысяч метров нежная Мать баюкает тебя и смотрит, чтобы головка не закружилась и не выпал из колыбели.

Апостольство Его любви

...Найти какие-то свои слова, совсем простые, доходчивые, единственные, чтобы чем-то Тебя порадовать. Что написать Тебе? Что Ты хочешь услышать от меня? Исповедь грехов или то, о чем писать страшно — горячительный бред моей любви?.. Благодарю Тебя за то, что поныне Ты не сподобил меня реальной встречи. Я наверное разочаровался бы в Тебе или увидел совсем не то, что нужно. Я стал бы одним из тех скучных и бездарных учеников, что спали во время Гефсиманской молитвы и искушали, и оскорбляли Тебя... Но Ты являешься как Дух Святой! Ты в тысячу раз прекрасней, чем можно представить Тебя в самых светлых снах, молитвах, воображениях!

Когда я увлекался аскетикой, Господь послал мне опытных учителей, мастеров-наставников. В любви же я довольствовался книжными источниками. Жозефа Менендес наставляла меня во дни гонений на церковь в канадском Лавенире. Луиза Пиккаррета приходила ко мне в отчаянии и одиночестве и показывала, как можно любить Христа и как может любить Христос, а прочее — ничто, не стоит ни малейшего внимания. Стать на коленки, зажечь свечу, закрыть глаза и начать маленькое искреннее объяснение в любви... Молитва — и больше ничего нет. Пока нет сокровенных с Тобой отношений, чего-то непереводимого, единственного между нами — нет ничего...

Когда я не знал любви, я мог творить молитвы сотнями, поклонов класть тысячи... В любви — не больше одного десятка. Не могу больше, нет сил... Истощен, сочетан, достиг запредельного — выше нельзя.

Я ничему не могу научить. Я могу научить других тому, что возможно только между нами. Оно и подлежит огласке... Помнишь, как исцелив двух слепых, Ты запретил им благовествовать, а они разнесли радостную весть по всей земле? Так и я...

Божественный Ревнитель, невидимый Жених и Дух Святой запрещает мне думать о ком-то, помимо Него, и о чем-то, помимо Его любви. Его оскорбляет отвлечение ума — похотствование мысли. Смысл молитвы: объяснение в любви, плач о том, что нет любви. Целый день ходить и объясняться Ему в любви — литургией, служением ближним... Больше ничего нет вообще!..

Господь у меня отнял то, что закрывает Его любовь. Лада, рожаницы, “Криминальная история церкви”, Порфирий, Цельс, книги об отцах каппадокийцах... Ничего этого нет. По сути, нет и христианства! Мираж, мыльный пузырь. Есть только Господь и Божия Матерь. Есть одно Евангелие — Пресвятой Девы, поскольку Она одна знает, как Он хочет быть любимым нами, и как мы должны Его любить.

Никто не знает о Его любви! Дьявол поставил столько сетей, ловушек и покрыл ими весь мир, для того чтобы увести от его любви. И Евангелие совершенно запечатано. Если бы мы научились читать Евангелие Ее очами, не было бы ни блуда, ни пустоты ума, ни маразма, ни прострации... С какою нежностью прижимал бы подвижник Евангелие к сердцу.

Я спасаюсь от того, чтобы не сойти с ума — единственно любовью ко Господу. Она меня наполняет, и ничего больше не нужно. Пока я люблю Спасителя, я хожу, как отцы, в облаке. Я могу пройти сквозь море и ничего не боюсь. Я питаюсь сокровенной манной свыше и пью из камня Христова...

...А хотя бы удостоил юродства, статуса вопиющего в пустыне, ходящего в темной пещере, проповедующего среди глухих или светящего для слепых... Христианство есть проповедь среди слепоглухонемых, которые слышат сердцем. Но может быть не надо и говорить тогда, если слышит сердце? Нет, надо — но не затем, чтобы услышали речь, но чтобы передались вибрации сердечные. Внешнее только повод к возбуждению внутренней молитвенной энергии, импульс к диалогу.

У нас есть одно единственное право: писать дневник ко Господу. Евангелие — Его сокровенный дневник душе-невесте, оставленный, чтобы не было ей так одиноко и тоскливо помнить Его голос. Евангелие — Его дневник, хотя бы и записанный другими. Евангельская жизнь — ответная ночная дневниковая запись, объяснение в любви к Нему...

Благодарю Господа за то, что я Его не встретил в земные дни. Мистическое общение много выше физического. Ученики 3 года общались с Ним — и не увидели Его воочию (в том числе Иоанн возлюбленный ученик). А Пресвятая Дева в дни подготовки к Пятидесятнице обрисовала истинный облик Его. И увидели, и возлюбили, и исполнились опьяняющей благодати, и заговорили о Нем, уже познав Его через Пресвятую Деву. Апостольский дар, благовестие возможны только в Ее школе. И сегодня одно апостольство — Его любви!

2.

Абсолютно запрещено, нельзя учить о любви и — единственно спасительно. Невероятно пошло говорить о любви. Скажут: “Что ты навязываешься с интимной темой? Как муж, говоришь о своих отношениях с женой. Кому интересно?” Между тем, больше ни о чем нельзя говорить... Он оставил Евангелие любви и зашифровал. Кто его разгадал, тому уже нет иного пути. Если запер тебя, как невесту, и отнял все ключи, остается только сойти с ума или умереть от любви к Нему. Я выбираю второе и побеждаю смерть, которая и есть жизнь! И надо до нее докопаться.

Рассказывать Ему о прошедшем дне, о том, что меня тревожит, открывать Ему свои раны, помыслы, видеть Его, знать Его... Поскольку мне дано видеть то, о чем я говорю, я не хочу засорять девство зрения и видеть каких-то бахусов, аполлонов, артемид, стрибогов... Никакая языческая культура меня уже не касается, равно как и грехоцентрические молитвы. Надо блюсти райское девство, в которое облекает Божия Матерь памятью о Господе. Только она не оскверняет.

Что такое монашество?.. Все проторенные пути отняты. “Кто думает, что крепко стоит, тот упадет”(1Кор.10:12)... Я крепко стоял на основании высокой горы: пост, молитва, ревностная вера, благовестие... И упал, и потерял. А кто в воздухе висит, на волоске — имеет самое твердое основание. И счастлив не фарисей, спящий на трехслойной перине, а юродивый, лежащий на груде зловонных яичных скорлуп.

Любовь к Нему есть абсолютный венец! Ничего не боишься. Ни болезнь, ни смерть, ни искушения, ни враги не препятствуют Его любить. Надо только удержаться в облаке, не потерять память. Для этого — ее блюсти и ценить, и хранить, и знать. Тогда другая брань начинается: против утраты памяти Его любви. И просишь: “Господи, сделай меня круглым идиотом, совсем балбесом, трехлетним дурачком! Отними у меня все знания, языки, науки, ремесла, разряды, классы... Все, чем был красен, что мог. Ничто не нужно, только — купина и облако, и любовь Твоя!..” Истинно, любя Господа, проходишь сквозь море. Ничего больше нет...

У меня все отнято... Я нищ и наг. У меня больше нечего нет, я ничему не могу научить. Я сумасшедший, который любит Господа. Я и Божию Матерь забыл. Она ушла... И ладно. Она сделала Свое, научила меня Его любить. Я стал Ею: Его невестой. Стал к Нему — как Она к Нему. Она меня привила к Себе, потом к Нему. Как тогда говорил Он: “Я и Отец одно” (Ин.10:30), — так и сегодня, явившись, сказал бы: “Я и Мать одно”. Новое Евангелие!

3.

Если у меня остались какие-то земные дни, если я еще какую-то миссию не выполнил, то только чтобы учить тому, чему научить нельзя, и говорить о том, о чем говорить нельзя. И не говорить нельзя и не учить нельзя — и тогда только можно. Если бы познал, то служил соблазном, и кто-то предъявлял бы: “Что учишь о том, что ты познал? Я-то не познал!” Но я познал — и не познал, и могу учить и непознавшего. Как мудро Господь устраивает!

Я Его благодарю за то, что Он со мной, сейчас — как Дух Святой, что я могу Его любить, что я знаю Его любовь и могу Его видеть в каждом ближнем. Он мистически со мной — и в каждом из вас. Я могу слышать Его голос, поскольку Его любовь действенна через сердце каждого из ближних. Если бы человек знал, как он любит Господа, он сошел бы с ума! Но он не знает, Господь его бережет от преждевременного юродства.

Надо немножко сойти с ума, чтобы любить Господа. Открыть окно! Но оно с таким трудом отворяется. Столько пыли, грязи, столько препятствий, гвоздей понабито, мерзостей понатыкано, столько липкости, скверны... О Боже, Боже!..

Только то, что есть объяснение в любви к Нему, имеет будущее. Выбросьте Ветхий Завет, за исключением Песни Песней, Екклезиаста, книги Бытия... “Да будет свет. И стал свет”... И победа солнечной Жены, и Иоанново Евангелие, прекраснейшие заповеди любви... Что может быть прекрасней, чем сказать, что истинная жизнь есть озарение любви, и осознание того, что прежде спал — не перешел еще в любовь!.. И понимание Креста, как несение любви. Что может быть прекраснее Евангелия? Ничего!

Я решил быть чуть меньше логичным, чуть меньше требовательным, чуть меньше деспотичным, для этого — чуть больше сумасшедшим... Педагогического таланта у меня нет. Стоит передо мной брат, 20 раз нарушивший послушание. Ну что с него взять? Ну, юродивый, ну блаженный... Христос так говорит с ним. Это я перед Господом такой!.. Надо усвоить абсолютно непостижимый дзеновский язык: и идиота простить, и колдуна объять любовью. К каждому ближнему относиться как к юродивому, спящему на горе яичных скорлуп.

Человек — заповеданная тайна. Он имеет право хотя бы на то, чтобы на него смотреть как на калика перехожего, даже если он штатный профессор богословия или монах с 50-летним стажем. Надо смотреть как на должное на любое проявление идиотизма, беспардонщины, безобразия, непослушания. Смиряться, терпеть и смеяться над всем этим. Стать юродивым. Тогда мир сохраняется. Садятся ближние на голову — благодари. Обижаются — проси прощения. Божия Матерь говорит, что ближних надо видеть, как светлых ангелов...

Что я могу предъявить брату, который не может послушание нести? А может завтра он отдаст жизнь за меня? А может он предназначен к тому, чтобы умереть с четками в руках?.. Богу одному известно и понятно. Священник — самое неподвижное, самое закоснелое существо. Дубовый шкаф, в котором сидит молитвенное привидение и целый день дудит Господу молитву, перебирая четки.

К человеку обязательно нужно относиться с какой-то юродивинкой, с какой-то непостижиминкой, лаской неземной. Что и позволяет видеть его постоянно очами Божией Матери. Представьте деловую беседу. Ее ритм тотчас вовлекает вас в человеческое. А Господь послушает и скажет: “Отойди от меня, сатана! Ибо говоришь человеческое, а не Божие”. Чтобы постоянно находиться в диалоге о Божием, необходимо каждым словом опровергать самого себя — то, что ожидают от тебя услышать.

Сколькие, например, запрещают себя любить. Но нужно эти сети рассечь и возлюбить того, кто запрещает. Сколькие запрещают себя прощать — простите их. И не прощайте тех, кто требует прощения... Расторгайте любые сети!

Отцы были абсолютно непредсказуемы! Одному уделит трое суток, на руках носит и целует раночки. Другого отец и не подпустит, скажет: “Иди своей дорогой”. Почему? Богу одному известно. Почему преп. Серафим 1000 дней простоял на камне? Серафим знает.

Ну что я о нем знаю?.. Можешь 17 лет знать человека и — ничего не знать... Но знаю, что Господь живет в нем и что-то хочет мне сказать, и он любит меня, а я люблю его. Кто он? Откуда он пришел? Куда идет? Что хочет сказать? Каков его мир? А можно ли мне вникать в его мир, если этот мир запретный, мир внутренний, мир колдовской?.. И вникать нельзя, запрещено, и не вникать нельзя, ничего не поймешь... Надо принять как есть — и нельзя принять как есть. Ничего нельзя понять! Но в том-то и суть — с этого начинается христианство! А прочее, так себе — ничто.

Во мне вихри проносятся, свистопляски демонские, суховеи пустынные... И только тогда замолкают, когда я цепляюсь за Его любовь и знаю, что Он в пустыне ждет меня!.. Как того, исцеленного, которого фарисеи выгнали пинками с лютой злобой. А Господь его встретил с такой нежной любовью... Фарисеи меня дважды выкинули вон из храма. А Господь сторожит и встречает!.. Я Ему: “Господи, меня и Папа не принял, и Алексей Ридегер вышвырнул вон!..” А Он с такой нежной любовью смотрит на меня: “Ну теперь ты понял, что Я тебя люблю? И ты увидел Меня! Понял, что тебе не нужен никто, кроме Меня?.. Я пожелал, чтобы ты претерпел от старейшин, книжников и первосвященников. И был убит, и на третий день воскрес...”

Ошеломляющее сегодняшнее Евангелие! И “начал открывать ученикам Своим...” (Мф.16:21), что Он должен подняться в Иерусалим и пострадать от священников, книжников и богословов, и быть убитым, и воскреснуть на третий день... И Петр кричит Ему: “Нет, этого не может быть! Абсолютно невозможно!” Встреча со Христом — какое безумие, если ключарь номер один и призванный глава церкви, которому дана власть вершить судьбы, прекословит Ему! “Отойди от Меня, сатана!”

Он говорит тому, в котором видел Свое наследие и которому поручил церковь! Кому Он говорит? Или это Петр, сидящий внутри Него Самого? Или Петр внутри меня?..

Как же так вышло, что церковь отказалась от Иерусалима, от пути святости, вопреки институту? Отказалась от того, чтобы быть распятой от любви? Как же вышло, что в России восторжествовало направление Сергия, кричавшего: “Нельзя церкви быть убитой и распятой от Сталина и Берии!” И где же отцы наши, которые говорили: “Позвольте нам быть убитым и распятым, и на третий день воскреснуть со Христом”. — “А когда настанет третий день?” — спрашивали их надзиратели. Они отвечали: “Уже настал!..” ("ибо наступает время, когда все сущие в гробах услышат голос Господа и оживут", Ин.5:28,29)

Смысл безмолвной молитвы... Господь стоит рядом, и ты объясняешься Ему в любви. Собеседуешь, открываешь Ему сердце, доверяешь Ему себя... Но каким нужно быть одиноким, каким монахом, каким отчаявшимся во всем земном, Боже!..

Сущее безумие то, о чем я говорю. Но моя душа спокойна. Я доведен до такого отчаяния, что больше ничего уже не могу принять. Прочее я начинаю подвергать сомнению и суду человеческому, ума и рассудка.

Евангелие — книга для сумасшедших. Может ли здравомыслящий человек понять такие стихи: “Отцы наши все были под облаком, и все прошли сквозь море” (1Кор.10:1). Или: “крестились в Моисея в облаке” (10:2) — евреи за полторы тысячи лет до пришествия Христа не обрезались, а крестились! Оставьте исторический контекст! При чем здесь Сионская гора? Надо непосредственно, по-детски воспринимать эти безумные стихи: крещение — в облаке, хождение — в облаке... И где бы ни были, рассеянные в миллионноверстной диаспоре земных пустынь, питались одной и той же пищей (10:3) — сквозь века!.. И пили из одного “духовного последующего камня”, источника-Христа (10:4). Как можно пить из камня — не из колодцев, кранов городских, источников святых?.. Абсолютно сумасшедшая книга!

4.

Когда я юродствую, у меня совесть не болит. Я становлюсь спокойным. Юродство помогает преодолеть невозможный мост между Им и мной. Я опроверг себя, я презирал юродство. Я бежал юродства в Евфросинье. Учил: “Юродивый неподражаем, а я хочу стать учителем, чтобы мне следовали”. И теперь понял: старчество — синтез юродства и учительства. Истинный учитель так же неподражаем, как юродивый — научить ничему не может. Венец его школы: “Ничего не могу, простите...”, — отказ, поражение, а за ним следует венец и торжество! Понимай, как хочешь...

Учительство во Христе служит таким же искушением, как юродство. Нельзя научить Христу, и нельзя не учить. Грех полагать, что можно научить (в сети обольщения ввергнуть), и еще больший грех — отказать в помощи нуждающемуся. Как быть?.. Господь блестяще разрешил эту антиномию: исцелил двух слепых и — запретил им разглашать тайну. А они пошли и разгласили. Нельзя разглашать, поскольку, если ты не исцелился, что с того, что исцелился другой. Но нельзя и не разглашать, поскольку смысл в том, что надо исцелиться и исцеление возможно. Нельзя разглашать, поскольку служит соблазном для слепых. Но и нельзя не разглашать, поскольку служит надеждой для других слепых, желающих исцелиться и видеть. Соблазн для тех, кто хочет видеть и не призывается к тому. И надежда для тех, кто хочет видеть и призывается. Но как знать, кто из нас, слепых, призывается, а кому будет отказано?..

Юродство — блестящий способ мгновенно разорвать сети христианской условности, привычности, очевидности и институциональности. Сейчас христианство только юродивое.

Я взял от Евфросиньи все и — ничего. Все: ревность, любовь к Пресвятой Деве, трепет сердца. И ничего: ее практика неподражаема. Я не могу видеть мир ее глазами, не могу сказать вместе с ней, что священник вошел в алтарь и “включил замки”, или, что этот мужчина на перроне, ждущий электричку, “работает”. Она мне никто — и наставница от Бога.

5.

Пустота... Отнято все. На грани пропасти — воздушный ад! И тогда приходит ко мне Господь, потому что больше невозможно. Это и есть нищета духа... “Я есмь, Который есть” — Я есмь, Который открывается среди полного отрицания, сплошного “нет”! Фарисеи говорят противоположное: “Есть, но нет Его в настоящем”. Господь говорит: “И только, когда Меня нет ни в чем, Я открываюсь”. Он дает пережить состояние абсолютного отсутствия, небытия, невозможности, смерти — и приходит. Почему приходит, не оставляет? Не велит Богородица. Мы Ей посвящены. Он как бы узами особыми с нами связан. А если бы не завет с Пресвятой Девой, так бы и погиб я, и других утянул в пропасть за собой.

Меня Господь вел и наставлял. И в храм православный привел 18 лет назад. А потом — в пустыню, как Марию Египетскую... Со мной многие пойдут в пустыню. Когда я приезжаю в Москву, они говорят мне: “Сколько же еще в этом атомном распаде? Когда же пустыня?..” Я говорю им: “Скоро”. И ухожу в пустыню, чтобы увлечь их туда с собой, чтобы они были блаженны. Нет ничего, кроме любви!

Пережитое мной отцы осознавали страшным преисподним опытом в пустыне: абсолютного одиночества среди диких зверей, безнадежности, наготы... Где даже и креста не было, не говоря о куске хлеба, и последняя одежда истлевала. А мне, отцу, в сердце которого живет столько дорогих чад, дается такой пустынножительный опыт! Как же одиноки мои дети, Боже мой! Я хочу принести Христа в их пустыню и сделать их самыми счастливыми! Пустыня — преддверие Брачных чертогов. Самое томительное ожидание — перед Пришествием, самая мучительная боль — накануне Его объятий...

Я человек сумасшедший, я живу не на земле. И этим ценен. На земле сегодня может жить только тот, кто живет не на земле, а на небесах или в облаке ходит. А кто без облака, тому уже не выжить. Соткать его может только Она, и тогда человека в три слоя окружает прозрачная крепость, которая ходит с ним вместе, одежда в несколько раз его большая: Покров Пресвятой Девы. И ему уже ничего не страшно, он живет в ином мире.

Из запредельной дальности, из какого-то небытия пахнет русским духом... И на молитву приходят живые и усопшие за двухтысячелетнюю историю России. Кладбище просветилось, и дышать стало легко. И рождаются легко, а умирают и того проще. И уж как счастливы перейти в Лоно... А оно близко, как никогда и никому!

Когда начались роды? В час ли обращения в веру? Когда возлег на одр немощи? Или когда услышал голос, призывающий вернуться в Отчий дом? Или когда боль стала нестерпимой и возжаждал покоя, и возлег, и смирился, и обратил взор в вечный мир?..

Прости, что недодал, недолюбил, недосмотрел, недоцеловал, недопокрыл... Недоумок я такой. На что время уходило? Чем продуктивнее тратилось, тем больше впустую. Екклезиастова печаль “или хавель хавелим” нависала надо мной...

...Какая-то комната замызганная в 20-х годах. Какой-то старый, больной, затравленный параноик — боится всего на свете. Шкаф, фортепьяно, свеча и икона... Понимай, как хочешь.

Съел бутерброд... Обмолвился с отцами... И потерял Тебя из виду, и забыл Тебя. И боль прошла. Прости!..

По пути к Московскому вокзалу стояло над нами облако... Приехал в Питер. Вошел в храм, пал на колени перед белым алтарем. На омофор положил голову и минут 20 рыдал... Потом подходил к каждому, обнимал, смотрел в глаза и говорил: “Простите, это слезы радости!..” Царица была с нами! Подобной литургии не помню. Струился особый свет. Санкт-петербургская благодать! И когда Царица говорила утром за три часа до богослужения (в двухкомнатной квартире, куда нас поместили рядом с храмом), что Она пришла в этот день увенчать Санкт-Петербург двумя венцами (великим — от престола Ее Первосвященства и Господня, и малым — от императорской августейшей четы) — я увидел огромный солнечный херувимский венец, который опускался с неба и постепенно становился меньше, расщепляясь на тысячи маленьких венцов, что, подобно нимбам, витали над головами многотысячной толпы..."
07.08.97

(Цит. по кн.: Архиепископ Иоанн "Христианство-дзен". М., "Новая Святая Русь", 1997г.)

Больше книг на Golden-Ship.ru