ЕПИСКОП ПОЛОЦКИЙ И ГЛУБОКСКИЙ ФЕОДОСИЙ
ГОМИЛЕТИКА
ТЕОРИЯ ЦЕРКОВНОЙ ПРОПОВЕДИ
Рекомендовано Учебным Комитетом при Священном Синоде Русской Православной Церкви в качестве учебного пособия для православных учебных заведений
© Епископ Полоцкий и Глубокский Феодосий, 1999
© Московская Духовная Академия, 1999
Сила слова не дается природою, а приобретается образованием
Проповедь слова Божия является священной обязанностью пастыря Церкви Христовой. На протяжении всей новозаветной истории человечества пастырская проповедь была самым действенным средством нравственного воспитания и созидания духовных основ жизни христианского общества. Ввиду исключительной важности церковного учительства всегда актуален вопрос о качестве церковной проповеди, ее действенности и современности. Этот вопрос имеет прямое отношение к делу воспитания и подготовки достойных проповедников слова Божия. Настоящий труд посвящен решению этой важной проблемы церковной жизни и является курсом лекций по теории церковной проповеди — нормативной науки о проповедничестве.
Составление научной теории всегда представляет большой труд для каждого, кто приступает к такого рода работе. Это обусловлено тем, что для успешных и плодотворных теоретических разработок и правильного построения научной системы необходимо тщательное изучение всех предшествующих работ по соответствующей отрасли знаний. При историческом обозрении этих трудов у исследователя накапливается обширный материал для последующей научной обработки. При анализе и сопоставлении полученного материала открывается возможность выделить достоинства и недостатки предшествующих работ, что, в конечном итоге, способствует более правильной постановке разрабатываемой теории.
Приступающему к изучению гомилетического наследия представляется множество разнообразных опытов построения гомилетических теорий. Для этих трудов характерны различные подходы как к пониманию задач науки, так и к использованию гомилетических методов. Первый опыт систематического изложения гомилетических правил представлен в творении блаженного Августина, известном под названием «Христианская наука» (V в.). В дальнейшем, по мере исторического развития науки о церковной проповеди, этот опыт постоянно обогащался новыми трудами. Наибольший интерес для современной гомилетики представляют три независимых направления в теории церковной проповеди.
Первое направление — риторическое. Представители этого направления видят задачу гомилетики в раскрытии учения о риторической природе церковной проповеди, которая, согласно их мнению, является особым родом ораторских произведений. Главное отличие проповеди от других родов светского красноречия заключается в ее качествах и свойствах.[1] Гомилеты этого направления считают «риторство пастырское» существенным признаком церковной проповеди, а личный труд и способности проповедника — решающим фактором в его деятельности.[2] К этому направлению следует отнести труды: «Наука или способ составления проповеди» (1669) архимандрита Иоанникия Голятовского, автора первой русской Гомилетики, «Опыт полного курса Гомилетики» (М., 1893) М. Чепика, «Принципы красноречия и проповедничества» (Екатеринослав, 1915) И. Триодина, «Теория православно-христианской пастырской проповеди» (Курск, 1916) Г. Булгакова.
Противоположную позицию в данном вопросе занял профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии Н. И. Барсов (1839–1903). Исходя из того, что проповедь является частью богослужения, существо проповеди он видит, главным образом, в благодати Божией, даруемой пастырю при его рукоположении. Поэтому каждое проповедническое выступление Барсов считает голосом действующей в пастыре благодати[3]. Однако благодать, по мысли профессора, не препятствует раскрытию естественных сил и дарований проповедника, как не исключает пользы от научного образования вообще и ораторского, в частности[4]. Гомилетические воззрения Н. И. Барсова следует отнести ко второму направлению в теории церковной проповеди.
Представителем третьего направления в отечественной гомилетике явился профессор Киевской Духовной Академии Я. К. Амфитеатров (1802–1848). Он рассматривал личность пастыря, его нравственные качества, духовное совершенство как главные условия успеха в проповеднической деятельности. В соответствии с этим он ставит перед гомилетикой следующие задачи: «Истинная Гомилетика была бы та, которая бы умела образовать проповедников, способных преобразовать человека по духу и высоким требованиям веры христианской, соделать людей Богоподобными»[5].
Ставя перед проповеднической наукой такую высокую задачу, автор не дает указаний относительно способов ее осуществления. Более того, поставленную задачу автор понимает как недосягаемый для проповеднической науки идеал, ибо «никакая наука, ни школа земная не может осуществить его, образует проповедников по этому представлению не сила науки, а сила Божия»[6]. Согласно воззрениям Я. К. Амфитеатрова, гомилетическая наука должна прежде всего преследовать воспитательные цели по отношению к пастырю-проповеднику.
Данное направление получило дальнейшее развитие в трудах профессора Киевской Духовной Академии В. Ф. Певницкого (1855–1911). Этот ученый-гомилет видит существо проповеди в «в возвещении евангельского учения о нашем спасении в живой речи перед народом»[7]. Под «живой речью» здесь понимается сила пастырского религиозного воодушевления, которое коренится в сердце пастыря, согретого любовью к истине Христовой и народу Божию. Сама церковная проповедь должна иметь два внутренних качества: церковно-библейский дух и популярность.
Идеи данной гомилетической школы наиболее полное и глубокое отражение нашли в современном труде профессора Московской Духовной Академии протоиерея Александра Ветелева (1892–1976). В своей гомилетике (курсе академических лекций) автор рассматривает церковное проповедничество в неразрывной связи с тремя составляющими: проповедником, проповедью и паствой. В этом исследовании большое внимание уделено личным качествам пастыря-проповедника, его духовному настрою. Подробно освещен процесс работы над проповедью, вопрос ее органического вынашивания. Отдельная глава труда посвящена определению проповеди и ее существенным основам. Большую ценность представляет глава, в которой рассматривается психология современного верующего человека и соответствующие задачи проповеди. В данном труде большое внимание уделено практическим вопросам. В современных условиях, по мнению автора, следует «не только углублять теорию проповедничества научными исследованиями, сколько вооружать молодых проповедников элементарно необходимыми сведениями для этого проповедничества»[8].
Подводя итог краткому обзору теоретических направлений в гомилетике, следует сказать, что до настоящего времени не было установившегося взгляда на построение гомилетической теории. С момента написания последнего отечественного пособия по теории проповедничества прошло около пятидесяти лет. Отечественная гомилетическая школа за этот период обогатилась не только опытом благовестил истины Христовой в современных условиях, но и новыми проповедническими идеями. Прежде чем приступить к изложению современного взгляда на проблемы проповедничества, следует сказать, что все вышеуказанные гомилетические направления, несмотря на различие в понимании задач и методов науки, имеют свои положительные стороны. Задача данного труда состоит в том, чтобы извлечь все полезное из каждого гомилетического направления и поставить его на службу церковному учительству. К материалу такого рода следует отнести: учение о внешней, формальной стороне проповеди, исчерпывающе изложенной представителями риторического направления; учение о личных качествах и внутренних мотивах проповеднической деятельности, предложенное профессором Я. К. Амфитеатровым и его последователями; учение профессора Н. И. Барсова о благодатной помощи в проповеднических трудах. Весь этот материал представляет большую ценность для современной гомилетики и должен быть использован надлежащим образом. Возможность использования вышеуказанного материала в новой гомилетической теории видится в следующем.
Каждый христианин имеет личный опыт жизни в Боге, внутреннее свидетельство веры. Этот опыт не статичен, он постоянно обогащается благодаря деятельности человека по заповедям Спасителя и учению Православной Церкви. Суть процесса духовного совершенствования указана Апостолом: «Если внешний человек наш и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4,16). В конечном итоге перед каждым христианином стоит цель — достичь состояния мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Эф. 4,13). Каждый член Церкви Христовой, а тем более пастырь-проповедник, должен стремиться быть «светом мира» (Мф. 5,14), «солью земли» (Мф. 5,13). Само понятие совершенствования как процесса предполагает различное духовное состояние проповедника на разных этапах его спасительного восхождения к Богу. Это состояние жизни во Христе имеет прямое отношение к делу проповедничества, к силе и действенности пастырской проповеди. Нельзя требовать от молодого начинающего проповедника, ввиду ограниченности его духовного опыта, благовестия, которое могло бы быть «явлением силы духа» (1 Кор. 2, 4). На этой ступени проповеднического служения может быть положительно решен вопрос об использовании внешних средств проповеди: определенной формы, искусства произношения, техники речи, — то есть может быть использовано учение представителей риторического направления в проповеди. Однако начинающий проповедник нуждается и в наставлениях относительно духовного и нравственного совершенствования, и в этом процессе требуется соответствующее руководство. В этом отношении с успехом и с большой пользой может быть использовано учение представителей пастырско-педагогического направления. По мере же обогащения опытом жизни во Христе, по мере стяжания проповедником благодати Божией сама собой отпадает необходимость в искусственных приемах проповедничества, ибо облагодатствованный дух пастыря сам творит формы, соответствующие высокой цели пастырского благовестия. Здесь, как видно, приложимо учение профессора Н. И. Барсова об идеале церковного проповедничества.
Таким образом, гомилетическая теория, лежащая в основании данного учебного пособия, предлагает рассматривать все проблемы проповеднической деятельности не с позиций статичности каких-либо исходных положений, а в динамике духовного и нравственного роста благовестника слова Божия. Такой подход позволяет реалистически подойти к решению задач проповедничества и максимально использовать многовековой гомилетический опыт предшествующих поколений пастырей и богословов Православной Церкви.
План построения данного курса гомилетики следующий. В вводную часть входят главы: «Проповедь и ее значение в Церкви Христовой», «Гомилетика как наука», «Библейские основы теории церковной проповеди», «История гомилетики». В последней главе, прежде всего, излагаются мысли святых отцов и учителей Церкви по данному предмету. Эпоха святых отцов по праву считается «золотым веком» церковной проповеди. В это время появляются непревзойденные по глубине содержания и красоте слога творения церковных ораторов. Далее следует изложение истории проповеди на Западе с анализом риторико-теологической (католицизм) и богослужебно-сакраментальной (протестантизм) концепций церковной проповеди. Заключает главу история гомилетики на Востоке, включающая очерк современного состояния данной науки.
После вводной следует основная часть курса, озаглавленная как «Теория церковной проповеди». Эта часть имеет содержание, определяющее область церковного учительства. В нее входят четыре отдела. Первый раздел — «Учение о проповедниках слова Божия». Он посвящен детальному рассмотрению вопросов, связанных с установлением института церковных проповедников, их правами и обязанностями, этико-религиозными нормами их деятельности. Во втором разделе уделено внимание собственно церковной проповеди: ее сущности, внутреннему характеру и главному предмету. Этот раздел заключается главой о ложном направлении в проповеди. Третий раздел освещает вопросы общей методологии пастырской проповеди. В него вошли главы, посвященные формам построения и особенностям изложения проповеди, способам сообщения и процессу работы над проповедью.
В четвертом разделе курса рассматриваются виды пастырской проповеди по содержанию. В этом отделе отражено все многообразие церковной проповеди, обусловленное особенностями ее содержания. Каждый вид проповеди рассматривается с учетом конкретных задач, стоящих перед проповедником. В связи с этим четвертый раздел озаглавлен как «Частная методология пастырской проповеди».
В Евангелии от Иоанна есть слова, указывающие цель спасительной проповеди Господа Иисуса Христа: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18,37). Истоки истины сокрыты в недрах Божественной жизни. С пришествием в мир Спасителя «еже от века утаенные» тайны домостроительства Божия были явлены человечеству. В беседе с Никодимом Христос сказал: «Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели» (Ин. 3,11). Сын Божий свидетельствовал миру о единой спасительной истине, которая как для всего человечества, так и для каждого человека является «путем и жизнью» (Ин. 14,6).
Истина, принесенная на землю Сыном Божиим, не могла быть ограничена ни временем, ни местом. Уже в начале Своего общественного служения Спаситель избирает из Среды Своих последователей двенадцать, а затем семьдесят апостолов, которым дал заповедь проповедовать Евангелие всей твари (Мф. 16,15). Их посольство на проповедь Сын Божий ставит в непосредственную связь со Своим посланничеством от Бога Отца для спасения людей: «как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир» (Ин. 17,18). Благовествуя о наступлении Царства Божия, Господь Иисус Христос повелел Апостолам, а в их лице и всем пастырям Церкви Христовой, проповедывать об этой истине: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сьша и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф. 28,19–20).
Для проповедника слова Божия большое значение имеют слова «научите все народы» и «уча их соблюдать». Здесь видно указание на два неразрывно связанных вида христианской проповеди. Христианская проповедь есть открыто предлагаемое перед многими учение о Христе. Эта проповедь может быть в виде «научения», т. е. предварительного краткого сообщения слушателям о неведомой им единой истинной религии — христианстве, устрояющей в мире Царство Божие (Мк. 1, 14); и в виде подробного изложения и объяснения божественного учения тем, кто уверовал во Христа, на что указывают слова «уча их соблюдать». Первый вид образует проповедь миссионерскую, обращенную к миру, не знающему о Христе, второй вид составляет проповедь внутреннюю, церковную. Эти два вида проповеди имеют единую цель — приведение людей ко спасению, к вечной и нетленной жизни (2 Тим. 1,10). Первым моментом духовного возрождения личности является слышание и принятие благой вести о Христе. «Как веровать в Того, — говорит Апостол, — о Ком не слыхали? Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10, 14). Следовательно посредством проповеди сообщаются слушателям христианские богооткровенные истины, приводящие их к духовному возрождению. На такое значение проповеди указывает ап. Павел словах: «Я родил вас во Христе Иисусе благовествованием» (1 Кор. 4, 15).
Не менее важное значение имеет проповедь и в деле духовного и нравственного совершенствования уверовавших во Христа. Этой проблематике посвящаются церковные проповеди внутреннего характера. «Мы проповедуем, — пишет ап. Павел в Послании к Колоссянам, — вразумляя всякого человека и научая всякой премудрости, чтобы представить всякого человека совершенным во Христе Иисусе» (Кол. 1,28). Церковная проповедь научает всех ищущих спасения тому, чтобы они были истинными христианами по вере и жизни, она является самым действенным средством пастырского воздействия на пасомых.
О важности проповедничества в Церкви свидетельствует тот факт, что сами апостолы называли эту важнейшую пастырскую обязанность «служением слова» (Деян. 6,4). Согласно апостольскому учению, пастырь-проповедник является слугой и соработником Самого Иисуса Христа (1 Кор. 3, 6–9), он созидает тело Церкви Христовой (Еф. 4,12), распространяет славу Божию и устрояет вечное спасение своих пасомых.
«Проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием», — так учит ап. Павел делу проповедничества своего ученика Тимофея (2 Тим. 4,2). Из этих слов видно каким важным средством нравственного воздействия на верующих являлась проповедь в апостольский век. Однако подобное значение проповеди не могло ограничиться только указанным историческим периодом. Напротив, когда окончился апостольский век, век особых благодатных дарований, век знамений и чудес, посредством которых многие обратились ко Христу, значение слова, пастырской проповеди особенно возросло. Великий церковный учитель и проповедник святитель Иоанн Златоуст по этому поводу замечает, что если бы современные ему пастыри имели силу знамений, то не было бы нужды много заботиться о слове, но так как не осталось и следа от той силы, то необходимо особенное внимание уделять словесным наставлениям[9]. Этот выдающийся пастырь Церкви, ревностно заботившийся о нравственном совершенствовании своей паствы, оставил всем последующим поколениям христианских проповедников замечательное свидетельство силы пастырского слова. «Пастырям после примера добрых дел, — говорит он, — предоставлен один вид и способ врачевания — учение словом… Это вместо лекарства, это вместо огня, это вместо железа; нужно ли прижечь или отсечь, необходимо употребить слово; если оно нисколько не подействует, то все прочее напрасно. Им мы восставляем падшую и укрощаем волнующуюся душу, отсекаем излишнее, восполняем недостающее и совершаем все прочее, что служит у нас к здравию души»[10]. Таким образом, в вопросах духовного возрождения и религиозно-нравственного совершенствования людей, т. е. в деле спасения, проповедь имеет решающее и непреходящее значение.
Ввиду своего значения и важности, проповедническая деятельность пастырей всегда была предметом особого попечительства со стороны Церкви. Начиная с апостольских времен проблемы проповедничества всегда были в поле зрения церковной общественности. Решению этих проблем уделяли внимание церковные соборы, им посвящали свои творения святые отцы и учители Церкви. В системе богословского образования церковная проповедь также занимает достойное место — она является предметом специальной богословской дисциплины, называемой гомилетика (Теория церковной проповеди).
Понятие наука предполагает наличие определенного предмета исследований, изучение ясно обозначенной, конкретной области человеческой деятельности. Гомилетика — наука о церковной проповеди, в систематическом порядке излагающая учение о данном виде пастырского служения.
Наименование науки происходит от двух слов: гомилия[11] и этика[12]. Гомилией или беседой называется первая, самая древняя форма церковной проповеди (Деян. 20,9,11). Этим наименованием выражается внешний и внутренний характер церковной проповеди, которая в апостольский век была простым, доступным и вместе с тем искренним и сердечным изложением истин христианской веры. Второе слово — «этика» — указывает на то, что в содержание данной науки должно входить учение об условиях нравственной силы пастырской проповеди. Именно поэтому некоторые гомилетические руководства называются «Этика гомилии». Встречаются и другие наименования: «церковное собеседование», «церковное красноречие», «церковное проповедничество». Особенный интерес представляет термин «проповедничество» — это русское слово, обозначающее церковное учительство. Корнем слова является славянское «вед», указывающее на знание, ведение, в данном случае — ведение спасительных истин христианской веры[13]. Таким образом, если в термине «гомилетика»[14] содержится указание на внешний и внутренний характер церковной проповеди и ее нравственные основы, то слово «проповедничество» свидетельствует о содержании церковного учительства. Заимствовав свое наименование от древнейшей формы христианской проповеди — гомилии, наша наука указывает на то, что ее главным предметом является возвещение слова Божия, проповедническая деятельность, проповедничество как одна из спасительных функций Церкви Христовой. Церковная проповедь входит в область изучения двух гомилетических дисциплин: теории и истории проповедничества. В задачу теории проповеди входит изложение онтологических, этических и методических основ проповедничества, изучение которых способствует наиболее успешному проповеданию слова Божия. Задачей истории проповедничества является анализ содержания проповеднических образцов в их хронологической последовательности, определение их формы, внутреннего характера, а также знакомство с личностью автора изучаемой проповеди. Изучение истории проповедничества обычно следует за изложением теоретического курса. Вышеуказанные гомилетические дисциплины преследуют одну общую цель — способствовать развитию творческих способностей начинающего проповедника в данной области и, в конечном итоге, содействовать успеху церковной проповеди.
Между теорией и историей проповедничества существует неразрывная связь. На протяжении веков практическим путем вырабатывались нормы проповеднической деятельности, основанные на святоотеческом опыте. Эти установившиеся нормы проповедничества, анализируемые и обобщаемые в процессе гомилетических исследований, являются лучшим обоснованием теоретических положений и правил. Последние не должны иметь только научное, теоретическое значение. Основанные на опыте предшествующих поколений православных пастырей, они должны стать достоянием современных пастырей Церкви. Это возможно лишь в том случае, когда правила гомилетических дисциплин являются основой для творческого развития проповеднических способностей кандидата священства. Наилучшим образом этому развитию содействуют два метода гомилетических занятий: теоретический и практический. Первый состоит в изучении основ проповеднической деятельности, соответствующих правил и рекомендаций. Практический метод состоит в упражнениях гомилетического характера: в выборе темы, составлении плана проповеди, изложении ее в письменной форме, а затем и в устном произнесении. Этот метод предусматривает ознакомление с историческими образцами церковной проповеди, а также критический разбор современных проповедей.
Основным источником гомилетики, как и других богословских наук, является Священное Писание. Кроме Священного Писания основополагающим источником является также Священное Предание: творения отцов и учителей Церкви, постановления Вселенских и Поместных соборов, в которых излагается учение как о самой церковной проповеди, так и о личности пастыря-проповедника и его обязанностях. Нормы действующего права Русской Православной Церкви также являются руководящим началом в учительной деятельности православных пастырей (Устав РПЦ, Ставленная грамота).
Гомилетика имеет непосредственную связь с другими богословскими науками. Эта связь обусловлена задачами пастырской проповеди: образованием ума, воспитанием чувств и воли слушателей. Этим образовательным и воспитательным задачам проповеди как нельзя лучше соответствует материал, содержащийся в богословских науках: Библейской и церковной истории, Священном Писании Ветхого и Нового Завета, догматическом, нравственном, основном богословии и других науках. Рекомендации по использованию этого материала входят в содержание курса гомилетики. Кроме богословских наук теория проповедничества пользуется данными из области логики, стилистики, психологии.
Основополагающее значение в области церковного проповедничества и его теории имеет учение о данном предмете Христа Спасителя и св. апостолов.
Важнейшим источником в этой области являются наставления Иисуса Христа относительно проповеднического служения. Христос говорил о благодатной помощи Святого Духа провозвестникам слова Божия (Ин. 14,26), об условиях нравственной силы проповеди (Мф. 10,8), о внутренних качествах и жизни проповедника: «от избытка сердца говорят уста» (Мф. 12,34), «кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5,19). Речи Спасителя содержат указания на предмет христианской проповеди: «проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное» (Мф. 10,7). К этому предмету следует отнести также все то, чему учил Христос во время Своего общественного служения. Наставления Спасителя о проповедничестве не исчерпываются учением о проповеди и личности проповедника. Христос говорит о значении благовестия для слушающих: посредством проповеди они должны познать истину и эта истина сделает их свободными (Ин. 8,32). А в притче о сеятеле Он указывает на значение духовного состояния слушателей для восприятия семени благовестия (Мф. 13,4—23).
Следующим по значению источником гомилетики являются апостольские наставления о проповеди. На первое место среди этих наставлений следует поставить учение ап. Павла о природе церковного благовестия. Согласно этому учению природа проповеди определяется как явление духовного порядка. «Слово мое и проповедь моя, — говорит апостол, — не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1 Кор. 2, 4). В этом надо видеть главное отличие христианской проповеди от любого вида речи нецерковного характера. Христианская проповедь прежде всего — это проявление духа и силы. И по своему предмету и по своим внутренним свойствам она имеет божественное, надмирное происхождение. Своим содержанием она охватывает вопросы духовной жизни, а ее целью является спасение человека и наследование им Царства Небесною. Именно поэтому, проповедуя Евангелие, апостолы столкнулись с неприятием этого учения теми, кто жил по началам плотского мудрования и не мог возвыситься до принятия истин духовной жизни. «Иудеи требуют чудес, — говорит ап. Павел, — эллины ищут мудрости» (1 Кор. 1, 22). В ответ на это Апостолы проповедуют Христа распятого, настаивая лишь на одном — принятии богооткровенного учения верой (1 Кор., 1,23–25). Поступая так, Апостолы следовали примеру Самого Христа Спасителя, Который от слушателей всегда требовал безусловной веры в Него. Эго требование основано на особенностях человеческой природы: божественная истина, в глубинах своей премудрости непостижимая для ума человеческого, удобно воспринимается сердцем — седалищем веры человека. «Сердцем веруется к праведности», — говорит Апостол (Рим. 10,10). Этим определяется главный принцип апостольской проповеди и всего церковного учительства: учение Евангелия, являясь Божественным Откровением, должно возвещаться как достоверная и непреложная истина, воспринимаемая верой слушателя.
Прямое отношение к теории церковной проповеди имеют также пастырские послания ап. Павла — Первое и Второе к Тимофею, и Послание к Титу. В них указывается, что главным предметом проповеди является Господь Иисус Христос и Его учение (1 Тим. 2,5–7). Этим главным предметом, согласно апостольскому учению, не исключаются частные предметы проповеди, обусловленные различными запросами пастырской практики. (1 Тим. 4,9—11; 1 Тим. главы 2,5,6). Здесь же содержится указание на цель пастырской проповеди по отношению к слушателям: она должна приводить к любви от чистого сердца, доброй совести и нелицемерной вере (1 Тим. 1,5), а также учить прилежанию в добрых делах (Тит. 3,8). В пастырских посланиях можно найти учение о значении христианской проповеди в деле спасения человеческого рода (2 Тим. 1,10), о благодати Божией, содействующей пастырю-проповед-нику (2 Тим. 1,14) о субъективных условиях нравственной силы проповеди (1 Тим. 4,16; Тит. 2; 1,7,8).
Кроме положительного учения в апостольских содержится предостережение от увлечения способами учительства, не соответствующими высоким целям христианского благовестия. Апостол порицает тех, кто занимается «баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели Божие назидание в вере» (1 Тим. 1,4). Страсть к состязаниям и словопрениям, по Апостолу, не приносит никакой пользы, но причиняет большой вред: от них происходит зависть, распри, злоречия и лукавые подозрения (1 Тим. 6,4). В этом предостережении нетрудно видеть черты современной Апостолу риторической речи, приемами которой увлекались некоторые проповедники. Однако порицая злоупотребление приемами языческой риторики, ап. Павел нисколько не упраздняет участие естественных способностей человека и применение научных знаний в проповедническом служении. Это доказывается тем, что сам Апостол обнаруживает познания в области классической греческой литературы: он цитирует изречение критского стихотворца (Тит. 1, 12), стих Менандра (1 Кор. 15, 33), «Мы его и род» (Деян. 17,28).
Особенно следует сказать о методах проповедничества, запечатленных в апостольских посланиях и проповедях. Среди них на первое место следует поставить правило о постепенности в усвоении слушателями Божественного учения. Об этом учит ап. Павел, когда говорит о необходимости одних питать молоком, а других твердой пищей (Евр. 5, 12). На этом основании в древности существовало разграничение церковного учения на огласительное и тайноводственное. Это разграничение касалось не объема знаний, а лишь метода учения, зависящего от восприемлемости слушателей: оглашенным истины христианства преподавались элементарно, более совершенным в вере — глубоко и основательно. Церковный проповедник должен заботиться о том, чтобы различные категории его слушателей получали духовную пищу в соответствии со своей духовной зрелостью, преследуя при этом спасительную цель: да все придут в меру полного возраста Христова (Ёф. 4,13). В послании к Титу ап. Павел более определённо говорит о способах учительства. Сказав об искупительном подвиге Спасителя и освящении людей, он продолжает: «Сие говори, увещавай и обличай со всякой властью» (Тит. 2, 15). Свт. Иоанн Златоуст так изъясняет это изречение Апостола: говорить значит просто излагать учение о христианских истинах; увещавать — убеждать, настоятельно требовать исполнения христианских обязанностей; обличать — указывать на нарушение правил христианской жизни и укорять за это; со всякой властью — авторитетно, с пастырским достоинством.[15] Аналогичные наставления содержатся и в послании ап. Павла к Тимофею, в котором Апостол пишет: «проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещавай со всяким долготерпением и назиданием» (2 Тим. 4,2).
Помимо гомилетического характера Апостолы оставили наглядные примеры применения способов проповедничества. Наиболее употребительным является способ, когда изложение нового учения начинается с истин уже известных слушателям. Так в первой проповеди по сошествии Святого Духа ап. Петр указывает Иудеям, что совершающееся у них на глазах есть не что иное, как события, предсказанные ветхозаветными пророками. (Деян. 2,17–21;25—28). В апостольских речах к язычникам виден тот же подход. Ап. Павел, проповедуя об ареопаге, говорит: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашёл жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу». Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам» (Деян. 17,22–23).
Наставления Спасителя и св. Апостолов относительно проповеднического служения были основным руководством для проповедников Церкви в течение первых веков христианства. В эту эпоху вера пастырей была настолько сильной, благодатные дарования настолько обильны, что благовестники слова Божия не нуждались в какой-либо подготовке гомилетического характера. Благодатное вдохновение было лучшим помощником пастыря в деле благовестия истины Христовой. Так продолжалось до Оригена (182–251) — видного христианского учёного-экзегета и проповедника. Ориген учил, что христианскому проповеднику, кроме вдохновения, необходим труд и предварительная подготовка как в деле церковного учительства вообще, так и в деле подготовки каждой отдельной проповеди в частности. Этот новый подход к проповедничеству был осуществлен Оригеном в области теории и практики церковного учительства. Являясь наставником Александрийской, а затем Кесарийской богословских школ, он в проповедническом служении требовал от своих учеников — будущих церковных учителей и проповедников — тщательного труда, применения всех знаний, всей широты образования. С этого времени в церковную проповедь начинают проникать элементы искусственности, которые впоследствии преобразуют живую пастырскую беседу в формы церковного красноречия.
Оригеновский подход к проповедничеству состоит в прямой связи с системой образования, практиковавшейся в его школе. Ориген считал необходимым всестороннее изучение светских наук с целью применения их к задачам христианского богословия. Этот метод дал замечательные плоды: лучшие из учеников Оригена, такие как св. Георгий Чудотворец (211–270), Дионисий, еп. Александрийский († 264) и другие путём критического изучения языческих наук, в частности философии, свободно и сознательно пришли к убеждению в неизмеримом превосходстве христианства с его учением и жизнью перед языческими мировоззрениями. Это был знаменательный факт, свидетельствовавший о том, что христианство своей внутренней силой одержало не только нравственную, но и научную победу над языческим миром[16].
Среди наук, изучаемых в школе Оригена, необходимо особенно отметить риторику — науку об ораторском искусстве. Знания и способности, приобретённые при занятиях этой наукой, безусловно влияли на внешний характер церковной проповеди. Однако это влияние нельзя понимать как следование началам ораторского искусства. Проповедь патристического периода — это прежде всего продукт личного творчества проповедников, представляющая начало самобытного, собственно христианского ораторства, со своеобразными формами речи, приёмами построения и изложения. В целом же этот период характеризуется отрицательным отношением к ораторскому искусству со стороны выдающихся пастырей Церкви, которые «лишь терпели некоторое воздействие классической формальной риторики» на церковную проповедь[17].
Именно к таким выдающимся пастырям Церкви надо отнести свт. Киприана Карфагенского († 258). Его взгляд на проповедничество кратко сформулирован в послании к Донату. Вот выдержка из этого послания: «Где идет речь о Господе Боге — там простое и искреннее слово, которое ищет доказательств для веры не в красноречии, а в силе самой вещи. Требуй от меня не красноречия, а силы, не речей, прикрашенных витиеватыми оборотами, какими увлекается толпа, а безыскуственного, но сильного простою истиною слова. Ты услышишь от меня то, что знают прежде, чем научаются, и что приобретается не рядом годов, не продолжительным размышлением, но кратчайшим путем от благодати, сразу доставляющей духовную зрелость»[18]. В этом кратком высказывании Святителя отражен взгляд на проповедь, как на такой вид деятельности, в которой главное значение имеет благодать Божия. В этом нетрудно видеть продолжение апостольских принципов проповедничества, господствовавших в древней Церкви. Однако кроме благодатной помощи свыше пастырю Церкви, согласно учению Святителя, необходимо усердное изучение Священного Писания и Предания, а также труд над усовершенствованием своих знаний, «ибо тот только вполне хорошо научает, кто сам каждодневно возрастает и преуспевает в изучении лучшего»[19].
Таким образом, проповедь по свт. Киприану, есть плод благодати и образования проповедника. Особенный интерес для проповедников представляет отношение Святителя, бывшего до обращения в христианство ритором и адвокатом, к ораторскому искусству. Он не оставляет ему места в деятельности пастыря-проповедника. Удел ораторства — область гражданской жизни: «Пусть красноречие щеголяет своею изворотливостью в судебных местах и среди народных собраний»[20].
Обратимся теперь к четвертому веку, «золотому веку» христианства. Четвертый век был особенно богат выдающимися проповедническими талантами, от которых осталось богатое гомилетическое наследие. Однако, несмотря на это, у восточных отцов Церкви нет гомилетической теории в полном составе — их учение о проповеди выражено в виде отрывочных замечаний и высказывается ими эпизодически. Причина этого в том, что на Востоке не было необходимости в каком-либо гомилетическом руководстве: большинство христианских проповедников было талантливыми и блестяще образованными людьми, не нуждавшимися в каком-либо теоретическом пособии. К тому же, именно в этот период, как и в апостольский век, проповедь лучших церковных проповедников была явлением даоса и силы, чуждым всякой искусственности.
Общей чертой в гомилетических наставлениях этого периода является то, что все они представляют детальное развитие идей Священного Писания относительно проповеднического служения. Так свт. Василий Великий (330–379) в нравственном 70-м правиле проповедническую деятельность пастыря обосновывает на примере учения Христа Спасителя, апостолов и пророков. Здесь он говорит о нравственных качествах проповедника, внутренних свойствах, главной цели и предметах церковной проповеди[21].
В творениях свт. Григория Богослова (330–389) гомилетический интерес представляют высказывания о синергизме двух сил в проповедничестве: он учит о благодатной помощи и о необходимости образования и труда в деле церковного учительства. В его трудах кроме освещения общих вопросов, встречается освещение и частных гомилетических вопросов — об отношении проповедника к ораторскому искусству, о внешних действованиях. Есть у Святителя и программа предметов церковной проповеди, которая служит развитием и продолжением программы св. Иринея Лионского, изложенной в сочинении «Против ересей».
Некоторые замечания о проповеди можно найти и у свт. Григория Нисского. По выражению проф. Н. Барсова, он узаконяет вдохновение от Бога, как продуктивную силу проповеди: «Давший заповедь испытывать Писания, даст для этого и силу, по слову — Господь даст глагол благовествующему»[22]. Относительно произнесения проповеди находим замечания у преп. Ефрема Сирина. Он советует говорить не сурово, а смиренномудро — как говорит смиренный раб со своим домовладыкой»[23].
Особенное внимание следует уделить учению о проповедничестве свт. Иоанна Златоуста. Его творения содержат ряд правил относительно личности проповедника, формальной стороны проповеди, ее содержания. Однако это учение изложено не системно, а рассредоточено в отдельных его трудах. Значительная часть этого учения изложена в четвертом и пятом слове о священстве. Прежде всего Златоуст указывает на то, что проповедь является самым действенным средством в борьбе с нравственными недугами членов Церкви. Особенно же необходимо слово пастыря тогда, когда душа человека страждет болезнью, состоящей в неправых догматах. Пастырское вразумление в таких случаях бывает полезно не только для ограждения своих, но и для борьбы с посторонними[24]. Кто поставлен учить других, — говорит Святитель, — тот должен быть опытным в таких спорах. Ибо поражение пастыря может вызвать большой соблазн и даже гибель душ пасомых: они будут видеть не слабость проповедника, а нетвердость самого церковного учения. Поэтому учитель Церкви призывает проповедников «заботиться о слове», чтобы не поражаться стрелами врагов. Он настаивает на необходимости образования для каждого пастыря-проповедника: «сила слова не природою дается, а приобретается образованием». Тех же, кто не владеет способностями и достоинством учителя, Святитель советует отрешать от проповеднической кафедры[25].
Предметом церковной проповеди, по Златоусту, должно быть учение о Царстве Небесном, о душе и теле человека, об ангельском мире, об аде и наказаниях в будущей жизни, о покаянии и его плодах, об истинной вере и ересях. «Это и многое другое, гораздо больше этого, должен знать христианин, и обо всем этом он должен иметь возможность дать ответ тому, кто у него о том спросит»[26]. Святитель также учит, что проповедник не должен применяться ко вкусу слушателей, а следует возвещать истину как она есть. Уделено внимание и внешней стороне проповеди: Златоуст говорит о необходимости приступа — вводной части проповеди. Краткий обзор гомилетического учения Златоустого святителя следует закончить его призывом неустанно трудиться над приобретением силы слова, «ибо хотя бы кто довел ее до высшего совершенства, и тогда он может потерять ее, если постоянным усердием не будет развивать этой силы»[27].
До сих пор мы рассматривали отдельные высказывания св. отцов и учителей Церкви относительно тех или иных гомилетических вопросов. Систематическое же изложение правил проповедничества появилось в V веке на Западе, где в это время было немного выдающихся проповедников, а богословское образование находилось на довольно низкой ступени развития[28]. Именно здесь и появилась первая гомилетика — «Христианская наука» блаж. Августина, — предназначенная восполнить недостаток специальных знаний пастырей-проповедников. Над своим творением блаж. Августин трудился в период с 397 по 427 годы. Установив взгляд на церковную проповедь как на изъяснение слова Божия, он в первой части своего труда (1–3 книга) излагает способы нахождения истинного смысла Священного Писания. Изложив в первой части все относящееся к области герменевтики, автор вторую часть своего труда (4-я книга) посвящает собственно гомилетической теории или способам сообщать смысл Священного Писания другим[29].
Вторая часть труда начинается с рассмотрения вопроса о том, насколько полезны занятия риторикой — наукой, содержащей правила светского красноречия. Блаж. Августин считает, что этой наукой полезно заниматься детям, да и то не всем, а тем, которые не заняты чем-нибудь более важным, чем риторика. Для людей старшего возраста эти занятия нежелательны — риторика не столь важна, чтобы для ее изучения тратить уже зрелые, тем более преклонные годы жизни человеческой[30]. Что же касается церковного красноречия, то лучший способ стать хорошим проповедником — это чтение священных книг церковной литературы. Знающий слово Божие сколько мудр, столько и красноречив. Он один обладает красноречием, как не бывает красноречив и лучший из светских ораторов. В пример блаж. Августин приводит ап. Павла, который не учился красноречию и не заботился о нем, но у которого встречаются речи, представляющие вершину ораторского искусства. Так, в словах Апостола: «Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим. 5,3–5), — учитель Церкви усматривает риторическую фигуру, которая называется лествица или постепенное восхождение. Причина красноречия Апостола, конечно, не в знании правил риторики, источник его — в высшей мудрости[31]. Это замечание блаж. Августина имеет глубокий психологический смысл. Мудрость человека предполагает гармоничное развитие его духовных сил, богатство внутреннего содержания, умственных способностей. Слово является внешним проявлением этого духовного богатства. Поэтому истинная мудрость неизбежно влечет за собой красоту и содержательность речи человека. Эта закономерность в большей мере относится к тем, кто причастен к мудрости божественной. У таких людей красноречие следует за мудростью «как неотлучная раба»[32].
Большое внимание уделяет блаж. Августин внешней стороне проповеди. В нескольких главах он детально разбирает требования относительно ясности и вразумительности речи проповедника. К внешней стороне проповеди относится также учение о трех видах проповеднического слога. Речь проповедника должна действовать на ум, чувство и волю слушателей. Этим задачам должен соответствовать определенный слог речи проповедника: простой наиболее пригоден для научения христианским истинам, средний — при похвалах и порицаниях, возвышенный — в особых случаях пастырской практики.
Для успешного прохождения проповеднического служения пастырю Церкви необходимо читать и изучать Священное Писание, творения святых отцов, усердно молиться, вести строгую добродетельную жизнь. Пастырям, которые не могут составить собственное поучение, блаж. Августин советует «выучивать на память и предлагать народу» чужие проповеди[33].
Кроме рассмотренного сочинения, блаж. Августин написал труд гомилетического характера — «Об оглашении неученых», — содержащий наставления пастырям относительно катехизических поучений.
После блаж. Августина наиболее весомый вклад в гомилетическую науку внес свт. Григорий Двоеслов († 604). Его сочинение «Правило пастырское» посвящено вопросам пастырства и проповедничества. Мысль о проповедничестве можно назвать главной в этом сочинении. Рассуждения на эту тему занимают две трети всего сочинения и составляют отдельную его часть. В первых главах своего труда Святитель перечисляет нравственные требования, предъявляемые к тем, кто желает принять на себя подвиг пастырского служения. Это было необходимо ввиду невежества клира и упадка проповеди на Западе в рассматриваемую эпоху. По мысли свт. Григория, для успешного осуществления пастырских и проповеднических обязанностей необходимы безупречная в нравственном отношении жизнь пастыря и соответствующее образование. Основой последнего является тщательное и прилежное изучение слова Божия. В одиннадцатой главе своего труда св. отец настойчиво проводит мысль о необходимости предварительной подготовки пастыря к высокому служению[34]. Третья часть этого сочинения озаглавлена «О том, каким образом пастырю, законно достигшему пастырского служения и сообразно своему сану живущему, надлежит поучать и назидать свою паству». Для того, чтобы по возможности охватить все случаи, встречающиеся в практике пастыря-проповедника, Святитель всю часть разделил на 42 главы, в которых последовательно разбирает гомилетические вопросы, связанные с особенностями пола, возраста, социального и семейного положения, состояния здоровья, нравственных качеств слушателей. Эти наставления имеют большую ценность для пастыря-проповедника. Основная мысль третьей части — проповедник в своих речах должен предлагать всегда одно и то же учение слова Божия и Церкви, но не одним и тем же способом. Каждый способ должен определяться вышеуказанными особенностями слушателей. Свой подход к решению гомилетических задач святой отец подтверждает словами свт. Григория Богослова о том, что не всем соответствует одинаковое поучение при неодинаковых условиях состояния людей. Часто полезное для одних бывает вредно для других[35]. Но так как в церкви находятся слушатели разных категорий, то лучший способ избежать затруднений, по Святителю, — это держаться золотой середины, которая состоит в том, чтобы проповедник избегал крайностей: девство надо восхвалять так, чтобы не оскорбить брака, слабых возбуждать к подвигам так, чтобы не возгордились сильные[36].
«Правило пастырское» свт. Григория Двоеслова — лучший образец строго церковного и в то же время научного подхода к раскрытию вопросов пастырского учительства. Имея много общего с гомилетическим учением других отцов и учителей Церкви, творение св. Григория в то же время содержит в себе новое слово: в нем освещены не только общие положения христианского учительства, но и в систематическом порядке разобраны частные вопросы проповеднической практики.
Развитие гомилетики в Восточной и Западной Церкви шло различными путями. Основополагающее значение для теории церковной проповеди на Западе имели творения блаж. Августина и свт. Григория Двоеслова. В святоотеческой гомилетике главное внимание уделялось содержанию проповедей, первостепенной важности был также вопрос о нравственных качествах и образе жизни пастыря-проповедника. Однако святоотеческое направление в проповеди на Западе вскоре было утрачено. Церковную проповедь стали относить к области обычных словесных произведений, имеющих лишь особую — нравоучительную цель. Вслед за этим теория проповеди стала рассматриваться как один из отделов риторики, а проповедь — как вид ораторской речи. Такую точку зрения на сущность церковной проповеди в гомилетике принято называть риторико-телеологической[37].
В эпоху средневековья гомилетика, как и всякая наука на Западе, носила схоластический[38] характер. Схоластическая гомилетика предусматривала подчинение содержания проповеди определенной форме: она предписывала строгие правила выбора и раскрытия темы, построения проповеди, применения риторических приемов. Таким образом, труд над проповедью сводился к механическому применению правил ораторского искусства. Все это сковывало мысли и чувства проповедников, убивало живое, творческое отношение к делу церковного благовестия.
Разработкой вопросов сугубо гомилетического характера в это время никто не занимался. Труды средневековых гомилетов преследовали только практические цели и их руководства постепенно превратились в «собрание ни к чему непригодных правил проповедничества, убивших в конце концов живое проповедническое слово и поставивших на его место сухие, безжизненные схоластические рассуждения на определенные темы по определенному образцу»[39]. Со временем проповедь на Западе пришла в полный упадок и утратила свою церковную природу. Под влиянием схоластики и так называемого «возрождения наук» она уже ничем не отличалась от светской ораторской речи. Постепенно дело дошло до того, что проповедники стали брать материал для своих поучений из сочинений светских писателей и даже сатирических поэм. Важным недостатком церковного учительства на Западе в эту эпоху является также недостойное поведение проповедников на кафедре, которые во время своих выступлений допускали неприличные телодвижения, делали гримасы, позволяли циничные шутки. Таким образом от проповеди не осталось ничего церковного, кроме того, что она произносилась в храме[40].
Такие проповеди не могли не вызывать недовольства в среде слушателей. Первый протест выразили представители гуманизма. В своих сочинениях они подвергли критике аномалии схоластической проповеди и изложили свое учение по данному предмету. Иоанн Рейхлин в своем сочинении, посвященном проповедническому искусству (Liber congestorum de arte praedicandi, 1504 г.), ратует за спасение проповеди от схоластической безжизненности и злоупотреблений, учит о правильной пронунции (содержании) и правильной акции (телодвижениях). Искусство проповедовать, по Рейхлину, есть способность привлекать людей к добродетелям и божественным созерцаниям через изучение Священного Писания. В отношении же построения проповеди Рейхлин в точности следует правилам классической риторики[41]. Второе сочинение подобного рода принадлежит Эразму Роттердамскому (Ecclesiastes, sive de ratione concionandi, 1535 г.). В начале своего труда Эразм говорит о высоте призвания проповедника, его обязанностях и нравственных качествах. Отдельная часть труда содержит учение о форме проповеди и ее построении, а последняя, четвертая часть, посвящена материи проповеди. Эразм, при заметном влиянии учения блаженного Августина, говорит об использовании Священного Писания и других источников проповеди.
Крупную реформу проповеди на Западе произвел Лютер, попытавшийся возвратить ее к библейскому содержанию, а также простоте и безыскусственности речи. Под влиянием проповеди и гомилетических советов Лютера у протестантов появилось стремление к освобождению теории и самой проповеди от схоластических уз. В эпоху Реформации на Западе все явственнее осознается, что светская риторика и теория проповеди — две самостоятельные науки с совершенно различными принципиальными положениями и задачами. Вслед за этим теория церковной проповеди постепенно возвышается до степени богословской науки, которая своим предметом имеет учение о проповеди — церковной речи, имеющей особый дух, характер и содержание. Такое понимание теории церковной проповеди привело к появлению нового наименования науки — она стала называться гомилетикой. Это наименование подчеркивало полную независимость этой науки от риторики и отражало новый принципиальный подход к проповедничеству. В дальнейшем, когда теория проповеди на Западе вновь теряла независимость и подпадала под влияние риторических и логических шаблонов, исчезало, заменяясь каким-либо новым, и само наименование науки гомилетика[42].
Развитие протестантской гомилетики стоит в непосредственной связи с разнообразием понимания лютеровых начал в области веры и жизни, которое привело к делению протестантов на множество толков. Эти толки, в свою очередь, породили «легионы Гомилетик»[43] — бесчисленное множество гомилетических сочинений, отражающих самые разнообразные подходы к делу проповедничества. Укажем основные гомилетические течения на Западе в этот исторический период.
С начала Реформации начался, как уже было сказано, процесс освобождения гомилетики от влияния риторики. Все еще существовавший в то время схоластический подход к вопросам проповедничества отодвигается на задний план, и внимание сосредотачивается на предметах христианской веры, которые излагались общедоступно, с библейской простотой[44]. Такому подходу к делу проповедничества много содействовал пиетизм[45], который стал овладевать общественным сознанием. Однако, уже в середине XVIII века, под влиянием господствовавших философских идей, появляется новое направление в проповедничестве, представители которого использовали кафедру проповедника не только для исследования библейских вопросов, но и для решения философских проблем. Эта теория предъявляла к проповеди строгие методические и логические требования и породила в проповедничестве крайний рационализм[46]. Против крайностей философского направления в проповеди выступил знаменитый лютеранский проповедник и гомилет того времени Лоренс Мосгейм. Прежде всего он решил строго разграничить область философии и богословия. В одном из своих трудов (Anweisung erbaulich zu predigen, 1763) он проводит мысль о том, что главным в проповеди является назидание народа посредством разбора и изъяснения Священного Писания, а не изложение какой-либо философской теории. Но несмотря на протесты гомилетов, подобных Мосгейму, рационалистические веяния в гомилетике, под влиянием идей просвещения, усиливаются. Вера в сверхъестественное стала считаться предрассудком, а проповедь стала преследовать чисто практические, земные цели. Утилитаризм[47] прочно обосновался в протестантской гомилетике, а через нее и в проповеди[48].
Начало XIX века ознаменовалось новым влиянием логических и риторических начал в теории проповедничества. Согласно этому направлению, философские по содержанию проповеди должны были иметь изысканную художественную форму. Таким образом в первые десятилетия XIX века гомилетика вновь лишилась самостоятельности и подпала под влияние светских наук[49].
Свою самостоятельность гомилетика, как богословская наука, обрела в связи с развитием на Западе системы Практического богословия. Большое значение в становлении этой системы имели идеи Шлейермахера († 1834) и его последователей. Вместо известного в то время наименования «Пастырское богословие» он назвал практическую область богословия ее собственным именем — «Практическое богословие,» и четко очертил границы практических дисциплин. Среди этих дисциплин теории проповедничества было уделено особенное внимание, и с тех пор она прочно заняла место в системе наук практического богословия. Шлейермахер вместе со своими последователями (Швейцер, Гарнак) противопоставил риторико-телеологическим воззрениям на проповедь католических гомилетов свое учение о богослужебно-сакраментальной природе проповеди. Проповедь, согласно этому учению, есть прежде всего богослужебный акт и имеет сакраментальную (священную) природу, ибо является плодом действия в человеке божественных сил[50]. Несмотря на все многообразие мнений, столь характерных для протестантской науки, этот взгляд на сущность проповеди является основополагающим в протестантской гомилетике. Его влияние является самым существенным и в настоящее время[51]. Относительно дальнейших гомилетических разработок протестантских богословов можно сказать, что они являются повторением или переработкой трудов своих знаменитых предшественников[52].
Пока в протестантской среде рационализм и утилитаризм вели непримиримую борьбу с пиетизмом за влияние на теорию и практику проповедничества, в католических странах гомилеты следовали проповедническим традициям схоластики, а в лучшем случае — учению блаж. Августина[53]. Во Франции проповедь достигла значительных успехов в творчестве знаменитых МассилБона, Боссюэта и Бурдалу, а в области теории проповедничества большим авторитетом пользовалось учение о проповеди Фенелона. Фенелон и ему подобные гомилеты пытались предохранить проповедь от крайностей различных гомилетических теорий.
Изложив основы учений о проповеди представителей западных гомилетических школ, проанализируем их с точки зрения православного богословия. Как уже было сказано, господствующими на Западе являются два воззрения на христианскую проповедь: риторико-телеологическое (католицизм) и богослужебно-сакраментальное (протестантизм).
Критический анализ риторико-телеологического воззрения на проповедь выявляет его односторонность. В деле проповедничества, безусловно, большое значение имеют способности и подготовка проповедника, но церковное слово не может быть риторическим произведением и способности к устному творчеству не являются решающими в деле благовестия Христова. Ибо согласно учению Слова Божия, сущность христианской проповеди состоит «не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1 Кор. 2,4). Из этого священного текста следует, что проповедь в своем существе не имеет ничего общего с человеческим искусством и риторическими знаниями. Христос послал на проповедь не мудрецов и ораторов, не книжников и фарисеев, а простых рыбаков, у которых не было лести и лукавства (Ин. 1,47). Таким образом, риторические способности — красота и привлекательность речи, логическая стройность изложения мыслей — в церковной проповеди являются делом несущественным. К тому же цель риторики — убедить путем внешних приемов и способов (телеологичность) — не совпадает с целью церковной проповеди. Ради преднамеченной цели в христианстве не допускается какое-либо давление на личность человека[54]. Само Евангельское учение предполагает свободный выбор человеком жизненных ценностей. «Если кто хочет идти за мною, — говорит Спаситель, — отвергнись себя, и возьми крест свой» (Мф. 16,24).
Относительно признания за проповедью богослужебно-сакраментальной природы необходимо сказать следующее. Согласно церковному учению, сила Божия, особые благодатные дарования подаются в Таинствах Церкви, важнейшее из которых — таинство Евхаристии — служит средоточием Богослужения. Проповедь не сообщает непосредственно таких даров и поэтому не может быть признана однородной с Таинством и Богослужением. Если же проповедь с апостольских времен была связана с Литургией, то причину этого надо усматривать в необходимости разъяснения слова Божия, читаемого за Богослужением, а не в священно-благодатном характере проповеди. К тому же проповедь не всегда бывает связана с Богослужением. Многие проповеди Христа Спасителя, св. апостолов и их последователей очень часто произносились вне богослужебных собраний.
Таким образом, не впадая в крайности, нельзя согласиться с каждым из вышеизложенных воззрений на природу церковной проповеди. Эти воззрения выражают вероисповедные особенности и являются частными пунктами в системах католического и протестантского богословия.
В эпоху византизма (525—1453) основным пособием дли гомилетического образования проповедников являлись творения отцов и учителей Церкви. Руководственное значение в проповедническом служении имели также отдельные канонические правила, выработанные на вселенских и поместных соборах. Так Трульский собор (692 г.) девятнадцатым правилом предписывает предстоятелям церквей произносить слова назидания для клира и парода во всякое время, особенно в дни воскресные. В том же правиле говорится о необходимости извлекать суждения из Священного Писания и не преступать предания богоносных отцов. Эти положения были закреплены на VII вселенском соборе. Причины, вызвавшие появление этих канонических определений, обусловлены историческими обстоятельствами того времени: на Востоке в это время велись догматические споры, и поэтому в области учительной деятельности пастырей Церкви необходимо было положить определенные пределы.
Следующим фактором, определившим состояние церковного проповедничества, явилась византийская система образования. Большинство православных пастырей получали основательную общую и специальную богословскую подготовку. Это было обусловлено требованиями, предъявляемыми для кандидатов священства, которые должны были хорошо знать Священное Писание, разбираться в вопросах догматического и канонического учения Церкви.
Обучались будущие пастыри-проповедники в обычных учебных заведениях. Процесс их подготовки состоял из нескольких этапов. Первые этапы предполагали обучение дисциплинам тривиума и квадривиума. В состав первого входили грамматика, риторика и диалектика, в состав второго — математика, музыка, астрономия и физика. Преподавание этих дисциплин преследовало цель воспитания образованного и культурного человека общества с развитыми познавательными способностями. Тривиум и квадривиум были основными этапами школьной подготовки. За ними следовало ознакомление с метафизикой — философской наукой, занимающейся исследованием природы сущего и познанием духовных начал бытия. Завершался курс обучения постижением высшего знания — богословия, которое именовалось первой философией[55]. Надо сказать, что в Византии с большой почтительностью и благоговением относились к занятиям богословской наукой. Обучение дисциплинам, предшествующим богословию, рассматривалось как подготовительный этап к познанию истин, заключенных в Божественном Откровении. Светская наука, по общепринятому мнению, была лишь служанкой божественной мудрости[56]. Указанной системы образования в Византии придерживались в течение многих столетий[57]. Следует особо упомянуть о Патриаршей Академии, основанной императором Алексеем I Комнином в Константинополе при патриархии (XI в.). Программа обучения в этом духовном учебном заведении была сосредоточена на библейской экзегезе. Наряду с этим слушатели получали риторическую подготовку под руководством магистра риторов[58]. Обучали в этой Академии и светским наукам: велись занятия по предметам квадривиума, а также механике, оптике, медицине и философии[59]. Кроме высших и средних учебных заведений в системе византийского образования существовали учебные заведения и более узкого профиля[60]. К ним надо отнести школы, где основными дисциплинами были грамматика и риторика, это были школы так называемого грамматико-риторического направления. Особенностью византийского образования был обычай основывать школы при храмах[61].
Рассмотрение особенностей византийской системы образования имеет прямое отношение к вопросам церковного проповедничества на Востоке, так как именно в византийских школах получали образование и необходимую подготовку пастыри-проповедники. Глубокая религиозность византийцев, хорошее знание Библии, христианской догматики и нравоучения, творений отцов Церкви могут свидетельствовать о качестве воспитания и образования в этих школах[62]. Решающее значение для проповеди имели знание пастырями святоотеческих творений и обучение риторике. Из святоотеческих творений они усваивали не только гомилетические наставления, но и выбор предметов проповеди, способы изложения. Авторитет святоотеческого наследия был настолько велик, что вся византийская проповедь имела подражательный характер. Известный гомилет прошлого века прот. М. А. Поторжинский по этому поводу писал: «Почти все проповедники, следовавшие за Златоустом, являются его подражателями: Прокл константинопольский, Тит бострский, Евлогий и Кирилл александрийские, Епифаний кипрский и другие так сходны между собою и по направлению, и по выбору предметов и образов, что выдающиеся черты в их проповедях являются выражением не личного их взгляда и таланта, а общего литературного обычая… Как мысли, так и способ или манера выражения их у проповедников византийского периода совершенно сходны: кажется, будто они члены одной семьи, которая имела свои определенные идеи и раз и навсегда установившиеся формы для выражения их, от которых никто не смел отступать»[63]. Характерными чертами проповеди византийского периода являются преобладание догматического и исторического содержания над нравоучительным, некоторая отвлеченность от вопросов действительной жизни, а во внешнем выражении — витиеватость, риторизм по всем правилам школьного красноречия[64].
Относительно науки о церковной проповеди можно сказать, что в этот период достаточно полной теории церковного красноречия не существовало[65]. Предмет и содержание проповедей определялись святоотеческим наследием, а форма и внешняя сторона — риторикой, которая была приспособлена для нужд проповедничества[66].
Относительно проповедничества других Православных Церквей Востока можно сказать, что оно полностью или в большой степени находилось под влиянием византийских проповеднических традиций[67].
До XVII века в России не было какого-либо отдельного труда, посвященного вопросам церковной проповеди. Руководственные наставления относительно этого рода пастырской деятельности почерпались православными пастырями вначале из Священного Писания и из тех творений отцов Церкви, которые имелись в славянском переводе[68]. Затем образцами для подражания стали проповеди замечательных русских проповедников, таких как митр. Иларион Киевский, еп. Кирилл Туровский, еп. Серапион Владимирский, творения которых явились для современников своеобразной практической гомилетикой. О значении их проповеднических трудов для гомилетической науки проф. Я. К. Амфитеатров пишет так: «Все области проповеднических истин более или менее раскрыты нашими отечественными проповедниками и имеют свои образцы. В проповедях изъяснены обязанности пастыря-проповедника, указана подлинная цель наставления церковного, определены даже различные роды и формы поучений; в проповедях же и предисловиях самих проповедников изложены дух, сущность метода и слог церковного красноречия, и изложены весьма точно»[69].
Первым опытом изложения правил церковного проповедничества в нашей стране был труд Ректора Киево-Могилянской коллегии архимандрита Иоанникия Голятовского «Наука, альбо способ зложеня казаня»[70]. Это пособие было издано в 1665 г. в качестве приложения к сборнику собственных проповедей автора, озаглавленного «Ключ разумения». Предмет «Науки» довольно узок: он ограничивается лишь указанием способов составления проповедей и имеет две части. Первая часть имеет теоретический характер. В ней автор говорит о выборе текста Священного Писания, который должен составить основание проповеди, о делении проповеди на части (экзордиум — вступление, наррация — повествование, конклюзия — заключение), указывает на возможные предметы и источники проповеди. Но такой способ составления проповеди, по словам Голятовского, не всем доступен. Поэтому во второй части своего труда киевский ученый предлагает более легкий и доступный способ в составлении проповеди — он дает советы как пользоваться его проповедями, помещенными в «Ключе разумения». Труд архим. Иоанникия написан под влиянием риторических руководств средневековья: автор большое значение придает форме проповеди, уделяет внимание вопросу, как сделать проповедь занимательной с внешней стороны.
Однако схоластические установки западных Риторик оказались непригодны для русской проповеди. Первым преобразователем в этой области явился видный иерарх XVIII века, современник и сподвижник Петра Великого, Феофан Прокопович, архиепископ Новгородский и Псковский (1681–1736). Мысли архиеп. Феофана о проповедничестве изложены в специальных трудах и отдельных листах его сочинений: 1) в «Риторике», написанной в бытность преподавателем риторики в Киевской духовной академии; 2) в богословской системе; 3) в Духовном регламенте; 4) в 4-ой части его богословских сочинений. В своих трудах Прокопович отверг схоластическое, латинопольское направление в проповеди, оказывавшее влияние на православную проповедь юго-запада Руси и предложил свою теорию церковного слова.
Прежде всего он подверг уничтожающей критике заблуждения католических проповедников относительно содержания и приемов проповеди[71]. Отвергнув ложное направление в проповеди, архиеп. Феофан предлагает свою теорию церковного красноречия. Чтобы пресечь произвол проповедников в изъяснении библейских текстов, он указывает на руководящие принципы в области их толкования. Этими указаниями давалось правильное направление в раскрытии смысла Священного Писании, догматов веры и правил христианской нравственности. Много полезных наставлений гомилетического характера содержится в составленном Прокоповичем, по поручению Петра Великого, Духовном Регламенте, изданном в 1719 г.
В главе «О проповедниках слова Божия» находим следующие правила, которые не потеряли своего значения для проповеднической деятельности пастырей и в наши дни: 1) проповедниками слова Божия могут быть только лица, вполне изучившие книги Священного Писания; 2) предметом пастырской проповеди, всецело основанной на Священном Писании, должно служить увещание к покаянию, исправлению образа жизни; 3) при обличении известных пороков проповедник не должен касаться личностей, за исключением лиц, осужденных Церковью всенародно; 4) в своих проповедях церковный учитель не должен выступать в качестве мстителя за нанесенные ему оскорбления с чьей бы то ни было стороны; 5) говорить о грехах людских «властительски» проповеднику, в особенности молодому, не вполне прилично. Не следует говорить: не имеете страха Божия, нет у вас любви к ближнему. Но обращаться к слушателям в 1-ом лице множественного числа: не имеем страха Божия, нет у нас любви к ближнему; 6) для более успешного прохождения проповеднического служения священник должен прилежно читать творения свт. Иоанна Златоуста; 7) при виде добрых плодов своей проповеди пастырь не должен хвалиться и надмеваться, равно как при отсутствии их не должен приходить в гнев и впадать в уныние; 8) неблагоразумно со стороны проповедника дозволять себе на церковной кафедре гордые и надменные телодвижения; 9) не дозволительны проповеднику на церковной кафедре неприличные и неблагопристойные жесты и телодвижения, а также слезы и смех; 10) находясь в обществе, проповедник не должен заводить речь о своих проповедях, — напротив, если даже кто-либо начал бы распространяться в его присутствии о произнесенной им проповеди, он должен всячески стараться отклонить разговор к другому предмету[72].
Вопрос о предметах пастырской проповеди освещен архиеп. Феофаном в сочинении «Вещи и дела», составленном в 1726 г. в дополнение к статье Духовного регламента о проповедниках. Это сочинение вошло в состав 4-ой части Полного собрания богословских сочинений Прокоповича. Относительно внешней стороны и построения проповеди известный иерарх придерживается общих правил красноречия. В заключение следует сказать, что преобразование церковной проповеди архиеп. Феофан осуществил не только теоретически: его проповеди были отражением собственных правил.
В 1776 году было издано сочинение «О должностях пресвитеров приходских», составленное по поручению Святейшего Синода Георгием Конисским, архиеп. Могилевским и Парфением Сопковским, еп. Смоленским. Как видно из самого заглавия, книга посвящена не только вопросам проповедничества, но и пастырским обязанностям вообще. Однако пастырскому учительству здесь уделено особенное внимание, как «первой обязанности священнической». Глава «О учении прихожан» разделена на две части: первая посвящена наставлениям как учить прихожан словом, вторая — как учить делом, ибо «научаяй добродетели, если сам ее не творит, веры слову своему у слушателей не заслуживает». Первая часть содержит: а) определение пастырского учительства, как главнейшей обязанности священников; б) предмет пастырской проповеди; в) виды ее, место и время учительства. Во второй части составители книги на основании Священного Писания и собственных соображений доказывают необходимость полного согласия между словом и делом христианского проповедника.
В 1793 году М. М. Сперанским были составлены «Правила высшего красноречия», которые только в 1844 году были изданы проф. С.-Петербургской академии И. Ветринским. Труд посвящен правилам красноречия вообще и церковного в частности. В четырех частях сочинения последовательно изложено учение «об изобретении и расположении» мыслей, «об изложении», где дана теория слога, и «о произношении». Таким образом, труд Сперанского содержит главным образом правила красноречия и является поворотом ко временам схоластики.
Гомилетикой в собственном смысле можно назвать труд проф. Киевской духовной академии Я. К. Амфитеатрова «Чтения о церковной словесности или Гомилетика». (Киев, 1846) Труд содержит предварительные понятия о церковном собеседовании, т. е. проповеди, определение гомилетики как науки, излагающей сущность, свойство и способ церковной проповеди, и краткую историю гомилетики. Основу труда составляет учение о «материи церковного собеседования» (роды и виды предметов проповеди) и о «характере церковного собеседования». Все содержание «Чтений», как видно, посвящено церковно-богослужебной проповеди, поэтому труд Амфитеатрова представляет серьезный шаг вперед в развитии гомилетики как самостоятельной богословской науки. Благодаря Амфитеатрову термин «гомилетика» прочно вошел в русскую богословскую литературу. «Чтения» послужили основой для последующих гомилетических трудов этого направления.
К таким трудам, в первую очередь, следует отнести «Руководство к церковному собеседованию, или Гомилетика» прот. Назария Фаворова, изданное впервые в 1858 году. За этот труд составитель удостоился ученой степени доктора богословия. В сокращенном виде «Руководство» долгое время являлось учебным пособием по гомилетике в духовных семинариях.
К трудам данного направления относятся также «Записки по собеседовательному богословию, или Гомилетика» архим. Афанасия, изданные в 1862 г., и «Краткая Гомилетика» прот. М. Поторжинского, составляющая приложение к «Образцам русской церковной проповеди века» того же автора (1882 г.).
«Опыт полного курса Гомилетики» преподавателя Владимирской семинарии М. Чепика представляет пособие для проповедников, заключающее практические указания и правила относительно составления проповедей и их произношения (1-ое издание 1893 г.).
Большую научную ценность представляют «Лекции по православной христианской Гомилетике» проф. С.-Петербургской Духовной Академии Н. И. Барсова (Литография. СПб., 1889 г.). С большой обстоятельностью и глубиной автором исследованы основные разделы гомилетической науки, касающиеся существа и внутреннего характера церковной проповеди, ее материальной и формальной стороны, учения о проповедническом произношении и импровизации.
Весьма оригинальны по содержанию и изложению «Лекции по Гомилетике», читанные проф. Н. К. Никольским студентам Петербургской Духовной академии в 1903–1904 учебном году (на правах рукописи). Лекции представляют откровенную беседу наставника духовной школы с ее питомцами. Задача этой беседы — выяснить причину безразличия и даже нерасположенности к церковной проповеди широких слоев русской общественности второй половины XIX века. С этой целью автор прежде всего обращает внимание на состояние русского проповедничества: он рассматривает вопросы образования и воспитания в духовных школах, нравственной и интеллектуальной подготовки пастырей-проповедников, говорит о содержании и произнесении проповедей. Не оставляет без внимания проф. Никольский и самих слушателей. Он указывает на утрату церковного мировоззрения образованной частью русского общества, анализирует причины этого пагубного явления. Автор приходит к выводу о развитии антицерковных тенденций в жизни русского общества. Нельзя отказать профессору и в прозрении грядущих событий. «Церковь будет иметь дело, — пишет Никольский, — не с пороками отдельных лиц, а с правилами, с нормами жизни целых слоев, воспитанных смолоду в этих правилах, иногда совсем антицерковных и нехристианских»[73]. Таким образом «Лекции» проф. Никольского являются хорошим историческим комментарием на общественную жизнь России второй половины XIX века и посвящены не столько гомилетическим вопросам, сколько религиозно-нравственным проблемам современного автору общества.
Широтой охвата видов проповеднической деятельности отличается труд свящ. Александра Юрьевскою «Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия» (Киев, 1903). Труд состоит из обширного Введения и четырех частей основною содержания: I. Проповедь педагогическая, II. Проповедь церковно-богослужебная, III. Проповедь внебогослужебная, IV. Проповедь миссионерская.
«Церковное красноречие и его основные законы» (2-ое изд., 1908 г.) занимает особенное место в отечественной науке о проповеди. В нем изложена гомилетическая система известного ученого-гомилета, профессора Киевской духовной академии В. Ф. Певницкого (1832–1900). В ней исключено все то, что хотя бы отдаленно могло напоминать предписания схоластической риторики. Основу его теории составляют вопросы о внутренней идее церковной проповеди, ее содержании, характере и методах проповедничества. В соответствии с этим весь материал труда распределяется по следующим отделам: 1) церковное красноречие и его основные законы, 2) о содержании проповедей, 3) о характере проповедей, 4) о приготовлении проповедей. Учение о формальной стороне проповеди в данной теории отсутствует.
Своеобразием содержания и построения отличается сочинение преподавателя Екатеринославской духовной семинарии И. П. Триодина «Принципы красноречия и проповедничества» (Екатеринослав, 1915). В первой части сочинения автор подвергает критике возражение Канта против красноречия, затем освещает вопросы, связанные с «личностью оратора-проповедника», его проповедническим «стилем и действованием». Вторая часть разделена на следующие главы: 1) «О сущности проповеди», 2) «Богослужение и жизнь, как источники проповеднической производительности», 3) «Различные виды проповеди со стороны ея содержания». В первой главе второй части содержится изложение учения Шлейермахера о сущности проповеди и критика этого учения.
Заслуживает внимания «Теория православно-христианской пастырской проповеди» преподавателя Курской духовной семинарии Г. Булгакова (Курск, 1916).
«Теория» изложена в форме очерка систематического курса по гомилетике. В небольшом по объему труде довольно обстоятельно освещены вопросы онтологии, этики, общей и частной методологии пастырской проповеди.
Среди современных гомилетических трудов особенный интерес для проповедников представляет «Курс академических лекций по теории и практике церковно-православного проповедничества» профессора Московской Духовной академии протоиерея Александра Ветелева (Москва—Сергиев Посад (Загорск), 1949 г. — на правах рукописи). В одном из современных церковных изданий этот труд назван «подведением итогов почти двухвековых исканий русской гомилетики»[74]. Содержание курса определяется гомилетической системой прот. Александра. Согласно этой теории дело проповедничества состоит из трех слагаемых: проповедника, создающего проповедь, самой проповеди и паствы, воспринимающей слова проповедника. Проповедническая деятельность в данном труде рассматривается в пасторологическом плане, автор анализирует процесс зарождения и развития проповеди в душе самого пастыря, рассматривает влияние пастырского слова на души слушателей. Учебник состоит из Вводной части, теоретической и практической частей, приложения. Труд прот. А. Ветелева является основным гомилетическим руководством в высших духовных школах Русской Православной Церкви. Для средних учебных заведений — семинарий — этим же автором составлен краткий Конспект по гомилетике, содержащий учение о формах, содержании, видах составления и произнесения проповеди (1958 г.).
Значительный вклад в развитие современной православной гомилетики внес профессор Софийской Духовной Академии Тодор Тодоров (Болгарская Православная Церковь). В его обширном труде под названием «Омилетика» (София, 1956 г.), состоящем из двух частей, с большой обстоятельностью и подробностью разобраны все вопросы, относящиеся к теории (часть I) и истории (часть II) церковной проповеди. В двенадцати отделах 1-ой части последовательно излагается учение о личности проповедника, содержании проповедей, источниках и пособиях, о духе церковной проповеди, ее формах, о видах проповеди в зависимости от пастырских задач и жизненных обстоятельств, о языке и стиле проповеди, о подготовке и произнесении проповеди, об организации проповеднической деятельности в Церкви, руководстве и контроле за ней со стороны церковной власти, о благовести вне храма.
В 1961 году вышло в свет «Руководство по Гомилетике» епископа Аверкия (Джорданвилль, 1961). «Руководство» представляет конспективно изложенный курс лекций, читанных автором в 1951–1959 гг. в Свято-Троицкой Духовной семинарии при Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле (США). В основу лекций положен труд профессора Киевской Духовной Академии В. Ф. Певницкого «Церковное красноречие и его основные законы». Цель руководства — оказать помощь в деле благовестия истин Христовых как священнослужителям, так и всем готовящимся к принятию этого высокого сана.
Особую отрасль в гомилетической науке составляет история церковной проповеди. Замечательным трудом в этой области является «История первобытной христианской проповеди» (до IV века) профессора С.-Петербургской Духовной Академии Н. Барсова (С.-Петербург, 1885). Всестороннее и глубокое изучение исследуемого предмета позволяют отнести этот труд к разряду фундаментальных сочинений в данной области. Уже в наше время, в 1971 г., был отпечатан курс лекций по Истории христианской проповеди (с I по X вв.) профессора Московской духовной академии игумена Марка (Лозинского) (Сергиев Посад (Загорск), 1970–1971 гг.). По истории русской церковной проповеди следует назвать следующие труды. Преподаватель Киевской Духовной Семинарии прот. М. А. Поторжинский составил курс «Истории русской церковной проповеди в биографиях и образцах пастырей-проповедников с 1/2 IX–XIX вв.» (3 изд., Киев, 1901); преподаватель Одесской Духовной Семинарии Н. Катаев написал «Очерк истории русской проповеди» (2 изд., 1883), а А. И. Разумихин — «Историю русской проповеди» (Москва, 1904). В Туле в 1879 г. был издан труд преподавателя местной семинарии П. Зеведеева «История русского проповедничества от XVII в. до настоящего времени». Антоний, архиепископ Финляндский и Выборгский, составил сборник научных статей-монографий под названием «Из истории христианской проповеди (очерки и исследования)» (2 изд., Спб., 1895).
В настоящее время учебным пособием по Истории русской церковной проповеди является труд профессора Московской духовной академии прот. А. Ветелева, озаглавленный «Учебный курс по Истории проповедничества Русской Православной Церкви». Этот курс предназначен для учащихся 4-го класса семинарии (Сергиев Посад (Загорск), 1990 г.).
Кроме систематических курсов в историю гомилетики вошли труды по отдельным вопросам проповедничества. Большую известность получили: «Живое слово» архиепископа Харьковского Амвросия (Ключарева), посвященное проповеднической импровизации (Харьков, 1892); Критические очерки М. Тареева «По вопросам Гомилетики» (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1903); речь А. Говорова «Основной принцип церковной проповеди и вытекающие из него предмет и задачи церковного красноречия» (Казань, 1895). К подобным трудам надо отнести многочисленные монографии по истории проповеди и истории гомилетики, составленные проф. В. Ф. Певницким: «Св. Лев Великий и его проповеди» (Киев, 1871), «Св. Григорий Двоеслов — его проповеди и гомилетические правила» (докторская диссертация) (Киев, 1871), «Св. Ипполит, епископ Римский и дошедшие до нас памятники его проповедничества» (Киев, 1885), «Первая, самая древняя Гомилетика» (Киев, 1892), «Средневековые Гомилетики» (Киев, 1895), «Из истории Гомилетики», «Гомилетика в новое время после реформации Лютера» (Киев, 1899)[75].
Особый вид гомилетической литературы составляют практические пособия для проповедников слова Божия. К ним относятся, прежде всего, гомилетические хрестоматии — сборники образцов святоотеческой и русской проповеди. Укажем на некоторые из них: «Святоотеческая хрестоматия» и «Дополнение» к ней, «Русская Гомилетическая хрестоматия» прот. М. Поторжинского, «Образцы святоотеческой и русской проповеди» преподавателя Харьковской семинарии С. В. Булгакова; «Сборник проповеднических образцов» преподавателя Донской семинарии П. Дударева. Кроме готовых проповедей в практические пособия входят конспекты и планы проповедей, а также темы и материал для построения самой проповеди. Среди сборников подобного рода большую ценность имеет труд прот. Иоанна Толмачева «Православное собеседовательное богословие или практическая гомилетика» (Спб., 1899). Труд содержит толкования с планами и образцами слов, поучений и бесед на Евангельские и Апостольские чтения всего годичного церковного круга (Недели по Пятидесятнице, Недели Триоди Постной, Недели Триоди Цветной).
Большую известность среди проповедников слова Божия имеют пособия, составленные прот. Григорием Дьяченко: «Полный годичный круг кратких поучений, составленных на каждый день года применительно к житиям святых, праздникам и другом священным событиям» (3 изд., М., 1900–1901), «Практическая Симфония для проповедников слова Божия» (М., 1903), «Друг церковного импровизатора» (М., 1902). Из многочисленных пособий практического характера следует также выделить труд священника В. И. Глотова «Практическая гомилетика или сборник тем и конспектов для проповедей на весь церковный год» (Спб., 1902).
Вклад в эту отрасль гомилетической литературы внесли и современные гомилеты. Уже упоминавшийся профессор Московской Духовной Академии прот. Александр Ветелев с учебной целью составил сборники собственных проповедей: 1) «Сборник недельных (воскресных) поучений», 2) «Великопостные и пасхальные поучения (по Триоди постной и цветной)», 3) «Сборник праздничных поучений» (на дни Господские, Богородичные и памяти святых) (Машинопись. Сергиев Посад (Загорск), 1960–1965). Профессор этой же Академии игумен Марк (Лозинский) составил «Отечник проповедника (практическое пособие для студентов)» (Сергиев Посад (Загорск), 1971). «Отечник» состоит из шести томов машинописного текста, в которых содержится 1221 пример из Пролога и Патериков, указатели и оглавления. Игумен Марк является также составителем «Сборника избранных проповедей студентов и воспитанников Московской Духовной Академии и Семинарии» (в 4-х томах, машинопись. Сергиев Посад (Загорск), 1972) и «Практического пособия по церковному проповедничеству для студентов МДА» (Сборник проповедей о святых Таинствах и обрядах) (Машинопись, МДА, 1970).
Большую помощь современному проповедничеству оказал коллектив Издательского отдела Московской Патриархии, посвятив 5, 6 и 7 тома Настольной книги священнослужителя тематическому материалу для проповеди. (Москва, т. 5, т. 6, 1986).
Кандидат священства, готовящийся к проповеднической деятельности, прежде чем приступить к изучению гомилетических правил, должен иметь ясное представление о высоте своего призвания, о своих обязанностях, о тех умственных и нравственных качествах, которыми должен обладать пастырь-проповедник. Ему также должны быть известны средства и способы достойной подготовки к проповедническому служению.
При взгляде на проповедь как на важнейшее средство духовного возрождения и совершенствования людей естественно возникает вопрос о лицах, избираемых на это высокое служение. Во время Своей земной жизни Сам Господь Иисус Христос избрал для спасительного благовестия миру сначала двенадцать, а затем семьдесят апостолов. Но и после отшествия Спасителя к Богу Отцу церковная проповедь продолжает быть жребием избранников Божиих: «Низшедый, Он же есть и восшедый превыше всех небес, дабы наполнить все. И Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных Евангелистами, иных пастырями и учителями» (Еф. 4,10–11). Святитель Иоанн Златоуст видит в этих словах апостола Павла указание на виды церковного учительства и лиц, избираемых для спасительного благовестия. Первенство по высоте и полноте учительной власти в Церкви всегда принадлежало святым Апостолам. Второе место после Апостолов занимали представители пророческого служения как, например, пророк Агав (Деян. 21,10). Третье — евангелисты или благовестники: это те, чья проповедь ограничивалась пределами определенной местности. К ним Златоуст относит Прискиллу и Акилу (Деян. 18,2). Замыкали этот ряд пастыри и учители, которые не переходили с места на место, но занимались, как Тимофей и Тит, с вверенной им паствой. При различии дарований все эти лица имели одно дело: руководили ко спасению и совершенству других[76]. На это великое дело избирались лица «свидетельствованные», наделенные особыми полномочиями посланников Божиих (Рим. 10,15).
По мере устроения Церкви и богослужебных собраний постепенно образуется категория лиц, занимающихся только церковным учительством и обладающих соответствующими духовными дарованиями. Чрезвычайный дар учительства в первенствующей Церкви проявлялся в виде глоссолалии, профитии и дидаскалии. О глоссолалии[77] впервые упоминается во второй главе книги Деяний святых апостолов: «И начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещавать» (Деян. 2,4). Здесь надо видеть указание на внезапно дарованную Апостолам способность говорить на различных языках, чтобы научить Божественной истине все народы[78]. О глоссолалии говорится также в Первом послании к Коринфянам (гл. 14). Однако здесь этот дар имеет уже другие признаки. Охваченный наитием Духа, глоссолал изливал свои восторженные чувства к Богу в речи, не всегда понятной окружающим. Да и сам говорящий, находясь в духовном восторге, не отдавал себе от-чета в том, что произносил: дух ею молился, а ум оставался при этом без плода. (1 Кор. 14,14). Глоссолалы, имея дар языков, могли иметь и дар толкования их. Но нередко дар истолкования давался не тем, кому давался дар языков. Состояние говоривших языками можно определить как состояние религиозного экстаза[79].
Более полезным для слушателей в смысле назидания был дар профитии (пророчества). Полученное свыше и осознанное профетом (пророком) откровение в общепонятном и назидательном виде передавалось окружающим. Поэтому апостол Павел ставит дар пророчества выше глоссолалии — дара языков (1 Кор. 15,5).
Третий вид чрезвычайных дарований — дар учительства. Этим даром обладали дидаскалы — члены Церкви, хорошо знавшие Священное Писание и усвоившие, путем изучения, истины христианской веры. Все они имели способность передавать свои знания другим. В собраниях христиан дидаскалы разъясняли смысл Священного Писания, читаемого за Богослужением, излагали истины христианской веры, отвечали на вопросы присутствующих. Речи дидаскалов были более назидательны и в большей мере отвечали задачам учительного слова, чем речи глоссолалов и профетов. «В церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, — говорит ап. Павел, — нежели тьму слов на незнакомом языке» (1 Кор. 14, 19).
Глоссолалия и профития были временным явлением в Церкви Христовой. Эти виды учительства, особенно первый, способствовали обращению язычников ко Христу (1 Кор. 14, 22–25). По мере сокращения деятельности говоривших языками и пророчествовавших постепенно усиливается и развивается деятельность дидаскалов.
Некоторое время в первенствующей Церкви в ведении предстоятелей общин было только дело управления паствой, учительной же деятельностью занимались дидаскалы[80]. Однако ап. Павел требовал, чтобы и предстоятели церквей — епископы и пресвитеры — были учительны. (1 Тим. 4,13). Это было необходимо как для духовного окормления паствы, так и для ограждения ее от лжеучений. Достойно начальствовавшие пресвитеры, особенно те, которые трудились в слове и учении, заслуживали сугубой чести (1 Тим. 5,17). Таким образом, уже в апостольское время церковное учительство явно приурочивается к церковным должностям. Во втором веке этому способствовало развитие и усовершенствование чина христианского богослужения, когда священнодействия Евхаристии стали соединяться с пастырскими поучениями. С разделением состава церкви на клириков и мирян учительная деятельность перестает быть уделом не относящихся к клиру лиц и окончательно закрепляется за предстоятелями церквей. Это видно из Апологии св. Иустина Мученика, в которой говорится: «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам или селам, и читаются, сколько позволяет время, сказания Апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет (читать), предстоятель, посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам»[81]. В эпоху мужей апостольских право учительства в Церкви имели и диаконы, о чем свидетельствует Послание священномученика Игнатия Богоносца к филадельфийцам (гл. Xl). Относительно церковного учительства мирян надо сказать, что формально это право обосновывалось на Постановлениях апостольских (VIII, 32), однако при наличии клириков-учителей оставалось без осуществления. Областью, доступной для учительной деятельности мирян, продолжала оставаться миссионерская проповедь. Во втором веке проповедь мирян с церковной кафедры могла быть допустима только с дозволения епископа. Однако уже в последующее время (III век) это право явилось предметом полемики между епископами[82].
Со временем церковная традиция, определявшая круг лиц, допускаемых к церковному благовестию, была выражена в каноническом правиле Трулльского собора[83]: «Не подобает мирянину пред народом произносите слово, или учите, и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноватися преданному от Господа чину, отверзать ухо приявшим благодать учительского слова и от них поучатися Божественному… Аще же кто усмотрен будет нарушающим настоящее правило, на четыредесят дней да будет отлучен от общения церковного» (Правило 64)[84].
В заключение, в связи с вопросом женского священства, который имеет место в современной религиозной жизни на Западе, следует сказать несколько слов о возможности участия в церковном проповедничестве женщин. Слово Божие устами ап. Павла решает этот вопрос однозначно: «жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью; учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии» (1 Тим. 2,11–12). Здесь надо видеть указание на недопустимость участия женщины в богослужебно-храмовой проповеди. Однако это указание нисколько не относится к вопросу внешней христианской миссии. История Церкви показывает, что многие ее члены из мирян, не только мужчины, но и женщины были распространителями веры Христовой среди окружающего их общества.
Проповедание слова Божия для каждого пастыря Церкви Христовой является не только правом, но и первой, важнейшей его обязанностью. Указание на это мы можем видеть в учении и примерах Христа Спасителя, святых апостолов, святых отцов и учителей Церкви. На необходимость неукоснительного исполнения долга пастырского учительства указывают также требования православного канонического права.
Высочайший пример учительства оставил всем Своим последователям Господь Иисус Христос. «Учитель» — вот то слово, с которым народ обращался к Нему во время Его земной жизни. Он учил словом и самой Своей жизнью, учил в храме и на улицах, учил множество народа и отдельных лиц. Общественное служение Спасителя мира по преимуществу было посвящено делу божественного учительства. Эту спасительную миссию Он поручил и Святым апостолам, указав на учительство как на первую их обязанность: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28,19)[85]. Следуя заповеди Пастыреначальника, апостолы все достоинство своего служения видели в проповеди Евангелия. «Христос послал меня не крестить, а благовествовать» — говорит о себе апостол Павел (1 Кор. 1, 17). Разъясняя эти слова Апостола, св. Иоанн Златоуст говорит, что благовестие требует бо́льшего труда и искусства, чем совершение Таинств[86]. Само совершение церковных Таинств, посредством которых совершается благодатное освящение людей, должно предваряться и сопровождаться учением, ибо Таинства тогда бывают спасительными, когда принимающие их имеют веру и понимают их смысл и значение[87]. Этого требует сама сущность христианства, которое предполагает сознательное и осмысленное отношение своих последователей ко всем явлениям внешней и внутренней жизни Церкви. В пастырском учительстве всегда есть особенная необходимость, так как без него все средства, предлагаемые Церковью для спасения человека, могут остаться бесполезными[88]. Именно поэтому апостол Павел называет проповедничество своей необходимой обязанностью: «Если я благовествую, то нечем мне хвалиться; потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!» (1 Кор. 9, 16). Своим ближайшим ученикам апостолы заповедали совершать дело церковного учительства с большим усердием (1 Тим. 4,13), а на пастырское служение избирать мужей искусных, способных и других наставлять в здравом учении (Тит. 1, 9).
Примеру Христа Спасителя и апостолов следовали святые отцы и учители Церкви, ревностно подвизавшиеся на ниве проповеди Евангелия и учившие паству истинам веры и христианской жизни. Многие из них, такие как св. Григорий Богослов, св. Василий Великий, св. Иоанн Златоуст, св. Григорий Двоеслов, св. Амвросий Медиоланский, блаж. Иероним Стридонский, блаж. Августин Иппонский, кроме личного примера, оставили письменные наставления о необходимости усердного проповедания божественных истин. Так св. Григорий Богослов в одном из своих поучений называет проповедание слова Божия первой обязанностью епископа и пресвитера, а св. Иоанн Златоуст видит в этом весь смысл священства[89]. Большой ответственности подлежит пастырь, нерадящий о проповедании слова Божия и не стремящийся к искоренению пороков и различных недостатков своей паствы. Он ответит пред Богом за всех пасомых, которые умрут в беззакониях по его вине. «Тот, кто поставлен к домостроительству слова, — учит св. Василий Великий, — если вознерадит о том, чтобы возвещать слово, будет, по написанному, осужден как убийца»[90]. Наконец, проповедническое служение настолько органично и существенно связано с пастырством, что последнее не мыслимо без него. «Кто пастырь, тот должен быть и учителем, и в церквах не должен брать на себя пастырства тот, кто не может учить пасомых», — говорит блаженный Иероним[91].
Канонические постановления Вселенской Церкви содержат юридическую формулировку святоотеческих наставлений об учительстве как безусловной обязанности, пастыря. Одно из правил св. апостолов гласит: «Епископ или пресвитер, нерадящий о причте и о людех и не учащий их благочестию да будет отлучен; аще же останется в сем нерадении, и лености, да будет извержен» (58 правило)[92]. В 19 правиле 6 Вселенского (Трулльского) собора (692 г.) канонически устанавливается пастырская обязанность проповедания слова Божия. «Предстоятели церквей должны во вся дни, наипаче же во дни воскресные, — говорится в правиле, — поучати весь клир и народ словесам благочестия, избирая из Божественного Писания разумения и рассуждения истины, и не преступая положенных уже пределов Богоносных отцов»[93].
Источники права Русской Православной Церкви, хранящей истины Божественных установлений, указывают на учительство как на главную пастырскую обязанность[94]. С особенной силой мысль о необходимости пастырского учительства в храмах выражена в предисловии к Собранию Синодских поучений: «Божия служба, — пишется там, — не состоит токмо в приношении молитв и благодарений и в совершении Таинств… но паче и вящше в обучении Божиему закону, в Слове Его святом содержимому»[95].
Такая высота требований относительно обязательности пастырского учительства объясняется тем, что пастыри Церкви при хиротонии получают особенные полномочия и дарования Святого Духа к совершению этого вида церковного служения. В совершительных молитвах таинства Священства рукополагаемому испрашивается благодать «вествовати Евангелие Царствия» Божия, «священодействовати слово истины»[96]. Основанием этой молитвы служит обетование Христа апостолам о даровании им особенной, благодатной помощи в служении Евангелию: «Вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1,8). История Церкви свидетельствует о непреложности обетования Спасителя. После сошествия Святого Духа на апостолов первая же проповедь апостола Петра имела такую благодатную силу, что обратила ко Христу около трех тысяч человек (Деян. 2,41). Благодать учительства дается и всем Преемникам святых апостолов — пастырям Церкви. Поэтому неучительность пастыря есть не только служебно-дисциплинарный недостаток, но и «оставление втуне дарованной благодати», «неисполнение Божественного поручения, ибо Бог поручил Церкви преподавать Свое учение и утверждать людей в благочестивой жизни»[97].
Таким образом, обязательность проповедания слова Божия вытекает не только из требований пасторологического характера, но и из понимания проповедничества как одного из видов деятельности Церкви в мире. На это указывают Богослужебные уставы, относящиеся к общественному богослужению. Так в древнем уставе преп. Пахомия Великого говорится об обязательном церковном проповедании слова Божия три раза в неделю[98], а ныне действующий в Русской Православной Церкви Типикон рассматривает проповедь, наряду с чтением Священного Писания, молитвословиями и песнопениями, как элемент православного богослужения[99]. Проповедь в богослужебном собрании — единственный способ преподать всей пастве христианское учение в наиболее полном и систематическом виде. Здесь есть возможность предложить слушателям все самое спасительное и необходимое, что служит формированию христианского мировоззрения и евангельских основ человеческой деятельности. Именно поэтому еще в первые века христианства храмы именовались школой, духовным училищем, вселенской гимназией[100].
Рассмотрев вопросы относительно неукоснительного и усердного проповедания слова Божия, нельзя не предусмотреть и возможность возражения со стороны некоторых пастырей. Одним из первых можно назвать довод о том, что «проповедей не любят и это невольно охлаждает усердие проповедников и принуждает их воздерживаться от поучений»[101]. На это надо ответить, что главной причиной невнимательности народа к церковным поучениям является нерадение самих пастырей о проповеди. Там, где слово Божие проповедуется постоянно и с большой ревностью, там, где поучения соответствуют духовным запросам паствы — в таких храмах не бывает недостатка в усердных и внимательных слушателях. В качестве второго довода можно назвать сетование некоторых проповедников на бесплодность пастырской проповеди. Однако такие пастыри забывают простую истину, что и «земледелец ждет драгоценного плода от земли и для него терпит долго» (Иак. 5,7). Тем более проповедник должен проявить большое терпение, ожидая плодов своего учительства и уповая, что посеянные семена веры и благочестия Сам Бог возрастит в свое время.
Замечательный ответ всем сомневающимся в пользе и плодоносности церковного учительства оставил в назидание пастырям Церкви святитель Иоанн Златоуст: «Скажешь мне: какая польза от слов твоих? Есть польза, если кто слушает меня. Я делаю свое: сеятель сеет. Вышел сеятель сеять; и пали семена — одни подле дороги, другие на камень, иные на терние, а иные на добрую землю (Мф. 13,3–9).
Три части семян погибли, одна только сохранилась: однако ж сеятель не отстал от земледелия, но так как одна часть сохранилась, то и не перестал он трудиться над землею. И невероятно, чтобы семя, повергаемое в таком множестве, не принесло мне колоса. Если и не все послушают, половина послушает; не половина, так третья часть; не третья, так десятая; не десятая, так хоть один из такого множества послушает, лишь бы послушал. Немаловажно спасти и одну овцу: потому что и пастырь тот, оставив девяносто девять овец, пошел за одной заблудшей (Мф. 18,12)… Не перестану говорить и я, хотя бы никто не слушал: я врач и предлагаю врачевство; я учитель и должен увещевать, потому что говорил Господь: стража дах тя дому Израилеву (Иезек. 3,17). Никого не исправлю? Что ж такое? Я за это имею награду. И это сказал я по преувеличению; ибо невероятно, чтобы в таком множестве никто не исправился» (О Лазаре, беседа 4-ая)[102].
Звание проповедника слова Божия требует от пастыря соответствующих знаний, а следовательно, и предварительной подготовки. Вопрос о необходимости предварительной подготовки к проповедническому служению положительно решается на основании Священного Писания. Из Евангельской истории известно, что Христос Спаситель, посылая Апостолов на проповедь, предварительно наставлял их относительно особенностей их будущего служения (Мф. 10,5-42). Так поступали и сами Апостолы, заповедуя своим последователям дело Евангельской проповеди. В апостольских посланиях к Тимофею и Титу запечатлены руководственные наставления апостола Павла, содержащие учение о достойном прохождении пастырского и проповеднического служения в Церкви Христовой.
«Вникай в себя и в учение, — пишет ап. Павел, в послании к Тимофею, — занимайся сим постоянно: ибо, так поступая и себя спасешь и слушающих тебя» (1 Тим. 4,16). Слова «вникай в себя и в учение» указывают на необходимость созидания высоких нравственных и умственных качеств пастыря-проповедника. Рассмотрим вначале вопрос об умственных, интеллектуальных, качествах благовестника слова Божия.
Для духовного руководства паствы от проповедника слова Божия требуются глубокие и многообразные познания в соответствующей сфере человеческой жизни. «Сколько требуется ума, какое надо тонкое и глубокое знание природы и души человеческой, какая проницательность, сколько опытности»[103], — восклицает по этому поводу свт. Григорий Богослов. Святой отец удивляется тем, которые с дерзновением, без соответствующих знаний, приступают к «раздаянию слова». Поэтому «незнающему ни того, что должно говорить, ни того, что должно делать, лучше учиться, нежели, не зная, учить»[104].
С чего же должна начинаться подготовка пастыря-проповедника? Святые отцы советуют прежде всего обратиться к учению Того, Который не учился тому, чему всех научил — к Господу Иисусу Христу (Мф. 23,10)[105]. Источник научения Божественным истинам — слово Божие. На протяжении всей истории Церкви от кандидатов священства — будущих церковных проповедников — требовалось основательное знание Священного писания[106]. Эго требование было обусловлено тем, что сама проповедь в своем существе есть продолжение благовестия Спасителя и Его апостолов. Уже во II веке, когда христиане не имели возможности слышать проповедь св. апостолов, за богослужением стали читаться тексты Священного Писания, после которых предстоятелем произносилась проповедь, изъясняющая прочитанный священный текст.
Священное Писание по своему происхождению — сверхъестественный источник наших познаний. Оно содержит истины, открытые человеку Самим Богом, почему иначе называется Откровением. В Откровении содержатся истины о Боге и Его отношении к миру и человеку, о грехе и искуплении, о вечных муках грешников и о блаженстве праведников. В Слове Божием дан закон нравственной жизни и побуждения к исполнению этого закона. Здесь же мы находим и высочайшие примеры для подражания. Поэтому какого бы частного предмета не касалась проповедь — она должна иметь непосредственную связь со словом Божиим — средоточием всего христианского учения.
Облеченные божественным авторитетом слова проповедника всегда бывают действенны и благотворны.
В отношении изучения Священного Писания блаж. Августин дает следующий совет. Прежде всего проповеднику следует содержать в памяти «слова и выражения Писания». «Ибо чем беднее видит он самого себя в отношении к собственным дарованиям, тем нужнее ему обогащаться знанием Слова Божия, дабы то, что он говорит своими словами слабо, подкреплять силою Писания»[107]. Лучшим средством для запоминания священного текста является ежедневное чтение слова Божия. Это чтение может включать в себя определенное количество глав, входящих в состав ежедневного молитвенного правила. Однако чтение священного текста не должно быть самоцелью для читающего — надо понимать слово Божие и усвоить сам дух его. Поэтому в наилучшем положении находятся те проповедники, которые зная на память места Священного Писания, усвоили их смысл[108]. Такой проповедник о важнейших вопросах жизни мыслит по духу Евангелия, наставляет так, как учит слово Божие. Чтение слова Божия для пастыря-проповедника является духовной пищей, просвещающей его ум и сердце, укрепляющей волю в добре, оно — источник духовной силы для достойного прохождения подвига пастырского благовестия. «Слово Божие, — говорит св. Григорий Двоеслов, — придает проповеднику силы для совершения обязанностей своего звания, освежает в нем чувство благочестия, которое так скоро черствеет от обращения в свете, и, наперекор влиянию житейской суеты, приводящей преждевременную дряхлость, окрыляет дух его изображением славы небесного отечества»[109].
Вторым предметом, которому проповедники должны уделять особенное внимание, являются творения святых отцов и учителей Церкви. Изучение святоотеческих творений необходимо с точки зрения правильного понимания духа и смысла самого Священного Писания. Эта необходимость вытекает из того, что не все истины содержатся в нем явно: одни выражены прикровенно, другие не достаточно ясно и выразительно. Так ап. Петр указывает, что в посланиях ап. Павла «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (2 Петр 3,16). Однако и при совершенной ясности и простоте текстов Священного Писания необходимо руководствоваться в понимании их не личными рассуждениями, а указаниями со стороны святых отцов и учителей Церкви, творения которых являются составной частью Священного Предания. Причина, обуславливающая это руководство, в том, что Священное Писание, данное Духом Божиим, для правильного понимания требует от познающей личности соответствующего религиозно-нравственного состояния: между словом Божиим и читающим должно быть внутреннее сродство[110]. Оно может быть правильно понято только тем человеком, который возрожден благодатью Святого Духа, который достиг высоких степеней духовной жизни и святости. Это забывается теми, кто пытается изучать слово Божие так же, как изучаются творения человеческой мудрости. К таким читателям обращает свое вразумление ап. Павел, который в послании к Коринфянам пишет: «Душевный человек не принимает того, что от духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно…
Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов» (1 Кор. 2,14-16). По мере того, как религиозно-нравственный опыт вводит христианина в мир духовный, Священное Писание становится ему ближе и понятнее[111]. Относительно же святоотеческих творений следует сказать, что запечатленные авторитетом Церкви, они содержат истинное, совершенно согласное с Божественным Откровением учение о предметах христианской веры и нравственности.
Кроме познавательного, творения св. отцов имеют для проповедника и нравственно-назидательное значение. Дух глубокой веры и благочестия, дух спасительной ревности о славе Божией веет с каждой страницы их творений. Душа читающего проникается этим святоотеческим духом, возвышаясь и обогащаясь нравственно и духовно. В святоотеческих творениях много не только прекрасных мыслей — их отличает прекрасный способ изложения, «изложения умного, красноречивого, и пламенного». По мысли блаж. Августина, чтение святоотеческих творений имеет не только нравственно-назидательное значение, но и непосредственно влияет на качество словесного стиля пастырской проповеди. «Ревностный любитель церковной словесности, — пишет он, — может переселить в себя и дух и язык сих писателей, если тщательно и неутомимо будет читать и слушать их, особенно же делать опыты и упражнения в подражание оным»[112]. Таким образом, чтение святоотеческих творений — лучший и наиболее простой способ стать красноречивым. Читающий святых отцов «напитывается самим слогом или образом выражения их»[113]. Этот труд не останется бесплодным — все усвоенное в этом чтении является основой для собственных проповеднических опытов начинающего проповедника. Лучшим образцом для подражания являются проповеди великого церковного оратора и учителя Церкви свт. Иоанна Златоуста. Его проповеди отличаются глубиной мысли и, вместе с тем, простотой, ясностью и красотой слога. Церковные правила Русской Православной Церкви вменяют в обязанность пастырям — проповедникам чтение творений свт. Иоанна[114].
Наилучшим видом подготовки к пастырскому и проповедническому служению является обучение в духовных школах, в которых систематически и последовательно излагаются курсы богословских, церковно-практических и церковно-исторических наук, необходимых для пастырской деятельности. Одни из них дают материал для церковного благовестия, другие способствуют формированию личности пастыря-проповедника. Кроме дисциплин специальной подготовки, каждому священнослужителю желательно иметь обширные и разнообразные знания из области гуманитарных и естественных наук. Это особенно необходимо там, где проповедник имеет дело с людьми образованного круга, ибо чем выше эрудиция проповедника, тем большими средствами воздействия на слушателей он будет располагать[115].
Лучшими примерами для подражания в этом являются святые отцы-проповедники свв. Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, которые знали в совершенстве не только учение веры, но владели и полнотой современного им научного знания, используя его в своей учительной деятельности. Свт. Василий Великий написал по этому поводу особое сочинение — «К юношам о том, как пользоваться языческими (светскими) сочинениями»[116]. Большую помощь проповеднику может оказать знакомство с логикой и психологией: первая учит последовательности в суждениях и законам правильного мышления, которые так необходимы при составлении проповедей, вторая является важным средством изучения человеческих сердец и характеров.
Важной отраслью пастырских знаний должны быть и естественные науки. Человек ежедневно сталкивается с окружающим его миром и не может не видеть, не замечать премудрости и целесообразности всего мироустройства. Все, что Бог открыл нам о Себе в Своем творении, служит первым и самым обычным источником познания о Нем и называется в богословии естественным Откровением. «Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, — пишет ап. Павел, — от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1,20). Этому виду Богопознания особенное место уделяли в своей учительной деятельности великие отцы Церкви: свт. Василий Великий в своем «Шестодневе» последовательно описал премудрое устройство видимого мира и населяющих его тварей; свт. Иоанн Златоуст в беседах о статуях рассматривает вопросы антропологии. К этому виду Богопознания должно быть обращено внимание и современного проповедника. В христианском мире всегда был интерес к рассмотрению окружающего мира как выражению во вне премудрости Творца и свидетельству Его всемогущества. При таком подходе всякое научное открытие является ни чем иным, как выявлением тонких и целесообразных механизмов, сокрытых в глубине природных явлений и свидетельствующих о их Создателе. Подобные открытия расширяют и обогащают основы религиозного мировоззрения. С другой стороны, успехи современной науки, доказавшей существование целенаправленных сил, движущих природные явления, изменили самый умственный климат современности. В наше время естественные науки больше не противопоставляются христианству. Более того, ученые не отрицают, что жизнь полна явлений, подтверждающих реальность нематериальных, духовных начал[117].
На основании всего изложенного можно заключить о необходимости всесторонней и основательной интеллектуальной подготовки для пастыря-проповедника.
Наука о проповеди рассматривает множество вопросов, имеющих важное значение для проповедника слова Божия, однако первым вопросом гомилетики, ее краеугольным камнем, является вопрос о том, каким должен быть проповедник[118]. Личность проповедника, его нравственные качества и жизнь имеют самое непосредственное отношение к делу пастырского благовестия. Тот, кто призван руководить другими и вести паству к нравственному совершенству и жизни во Христе, должен прежде всего обратить внимание на созидание собственной личности с глубокой и твердой верой, несокрушимой силой христианских убеждений и святостью жизни, которые в большей мере необходимы проповеднику, чем интеллектуальная подготовка, образование ума. Лучшее подтверждение этому — факты Церковной истории: большинство выдающихся проповедников Церкви Христовой были образцами нравственной чистоты и христианских добродетелей.
Истина Христова, возвещаемая проповедником, должна утверждаться в нем личным подвигом спасения, жизнью по началам Евангелия. Св. Григорий Двоеслов об этом говорит так: «Желающий посвятить себя проповедническому служению слова Божия, должен сперва сосредоточиться в себе самом, приготовившись к сему служению надлежащим образом, а потом уже, при благодатном содействии свыше, должен, так сказать, выступать из внутренней храмины своей для возвещения другим того, что уразумел он сам»[119].
В задачу настоящего курса не входит подробное раскрытие нравственного облика православного пастыря, ибо идеал пастырского служения исследуют соответствующие богословские науки. Нас интересуют лишь те свойства и качества личности пастыря, которые имеют непосредственное отношение к делу церковного благовестия.
Первым, наиболее важным качеством, влияющим на успешность проповеди, является полное и глубокое убеждение пастыря в проповедуемых истинах. У такого проповедника слова исходят от всей души, от всего сердца, на нем сбываются слова Спасителя: «От избытка сердца говорят уста» (Мф. 12,34). Убежденность проповедника, имеющая связь с живым религиозным чувством, оказывает благотворное влияние на слушателей. Чем глубже вера, убежденность пастыря в истинах Евангелия, тем более действенным является влияние его слова на паству. Некоторые гомилеты усматривают прямую связь между степенью убежденности проповедника и результатом его наставлений. У глубоко убежденного пастыря одно слово бывает способно вразумить слушателей, одно движение руки — побудить к известного рода деятельности[120]. Такое влияние проповедника на паству — одна из тайн взаимообщения душ человеческих. Это явление нельзя объяснить законами красноречия.
Вторым условием достойного проповедничества является чистая совесть служителя слова Божия. Чистая совесть пастыря привлекает благодать Божию, дает ему моральное право призывать слушателей к доброделанию, к удалению от всякого греха и нарушений нравственных и божественных законов. Она дает уверенность речи, делает твердым и авторитетным каждое слово наставника. Напротив, всякая нечистота совести, воспоминание о каком-либо проступке, будет вызывать смущение в его душе, препятствовать свободному течению речи. Внутренний голос совести скажет ему: «Врач! Исцели сам себя» (Лк. 4,23). Лучший способ сохранения чистой совести — удаление не только от греха, но и от среды, в которой могут быть соблазны. Весьма необходимо прибегать и к благодатной помощи в борьбе с грехом — к таинству Покаяния. Если есть возможность, хорошо исповедоваться перед каждой проповедью.
Чистая совесть проповедника — залог теплой и богоугодной молитвы, без которой невозможно успешно совершать благовестие Слова Божия. Разнообразные виды деятельности христианина в мире должны освящаться молитвой, в которой испрашивается благословение и помощь Спасителя, сказавшего: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15,5). Благотворность и плоды молитвы таковы, что без нее не может обойтись никакое доброе дело, слово или мысль. Тем более невозможно без молитвы совершать дело особенного божественного смотрения — проповедь Евангелия.
Весьма назидательно святоотеческое учение о значении молитвы в проповедническом служении. В «Христианской науке» блаж. Августина этому вопросу уделяется большое внимание. Отец Церкви учит, что всякая проповедь должна предваряться молитвой: «Кто старается силою слова своего уверить других во святом и благом, тот пусть сперва молится и потом действует словом своим»[121]. Молиться надо перед каждой проповедью независимо от того, кто слушает или к какому количеству людей обращено будет слово. Для церковного благовестника не может быть маловажных речей, ибо речь идет о вечном спасении людей. Поэтому всегда и везде проповеднику надо просить Бога о даровании благого слова[122].
Работа над проповедью должна быть сопряжена с постоянным молитвенным трудом, ибо только Бог, по молитве проповедника, может подать ему и полезную мысль и назидательное слово, которые так необходимы пастве. «Кто знает, что именно должно сказать нам в такое, или другое время, что выгоднее для наших именно слушателей, кто, — говорю, — знает, кроме Того, Который видит сердца всех? Кто наставит нас, что должно, и как должно сказать, кроме Того, в деснице Коего и мы и словеса наши?»[123] — обращаясь к проповедникам, вопрошает блаж. Августин.
Молиться проповеднику следует и за себя, чтобы хорошо произнести поучение, и за слушателей, чтобы успешно воспринимали слова, обращенные к ним. В случае благоуспешности проповеди необходимо благодарить подателя всех благ Бога[124]. Ибо знания и ораторские способности хотя и имеют большое значение в проповедническом служении, однако не могут заменить благочестивых молитв, от которых пастыри должны ожидать успеха в большей степени, чем от ораторских приемов[125].
Рассмотрев значение молитвы в частных вопросах проповеднической деятельности, следует указать и на необходимость развития в проповеднике постоянной молитвенной настроенности. Эта необходимость вытекает из самого существа его служения, которое посвящено вопросам духовной жизни. Призванный быть руководителем в этой области, проповедник должен иметь духовный опыт и идти впереди своей паствы. Однако эта духовная опытность и мудрость приобретаются не столько научными занятиями, сколько молитвой, просвещающей ум и сердце истинного пастыря.
Труден и тернист путь в Царство Небесное, узки врата, ведущие в жизнь вечную. Этот путь требует постоянства в подвиге спасения, ежедневного труда над собой. Поэтому всем Своим последователям Христос заповедал: «Терпением вашим спасайте души ваша». (Лк. 21,19). Особенно много забот, трудностей и скорбей лежит на крестном пути пастыря Церкви Христовой. Различные испытания, именуемые в духовной литературе искушениями, — удел тех, кто с чистым произволением и сердечной ревностью приступил к служению Богу. «Если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению». (Сир. 2, 1). Это наставление всегда должен помнить молодой пастырь-проповедник, ибо именно в начале его пастырского пути особенно труден подвиг борьбы с искушениями. Приступив с ревностью к проповеданию слова Божия и не видя достойных плодов своих трудов, пастырь нередко приходит в уныние и начинает ослабевать в своих трудах. Этот вид пастырских искушений хорошо был известен отцам Церкви Христовой. Великий проповедник и знаток душ человеческих свт. Иоанн Златоуст весьма подробно рассматривает этот вид искушений и дает соответствующие рекомендации. Прежде всего проповедник не должен ждать от своих трудов немедленных результатов. «Разве мы обещались уловить (т. е. исправить жизнь слушателей — А.Ф.) в один день?»[126] Не следует также ждать от проповеди осязательной пользы, которую можно было бы измерить количеством убежденных проповедником людей и количеством и качеством их дел. Одно только слушание проповеди, внимание к ней Святитель считал залогом успеха. «Ибо от слушания-то, — говорит он, — и доходят до делания. Хотя бы ты и не делал, но будешь стыдиться за грех; хотя бы и не делал, но переменишь образ мыслей; хотя бы и не делал, но будешь осуждать себя за то, что не делаешь. Откуда это самоосуждение? Оно — плод моих слов. Когда ты скажешь: «увы, я слышал и не делаю», — это «увы» есть начало перемены к лучшему[127]. Учитель Церкви считает, что малоплодность проповеди должна не расхолаживать проповедника, а, напротив, подвигать к более усердному труду. Семя пастырского слова, постоянно насаждаемое на ниве человеческих сердец, рано или поздно, при содействии благодати Божией, даст желаемый результат. Отвергший слово пастыря сегодня, может послушаться его завтра, а тот, кто и завтра отвергнет слово, может оказать внимание к пастырскому наставлению через много дней[128].
Причина безуспешности проповеди нередко сокрыта в нравах слушателей. Это бывает в периоды крайнего духовного обнищания и нравственного упадка в человеческом обществе, разгула греховных страстей и пороков. Общее нравственное состояние общества накладывает отпечаток и на нравы христиан — тех, кто призван быть солью земли. Духовное невежество, маловерие, чрезмерная привязанность к земным благам могут находить себе место в сердцах прихожан православных храмов вопреки увещаниям и наставлениям пастыря. Однако и в этом случае не следует оставлять паству без назидания, но с верой и терпением нести свой пастырский крест. «Если ты не убедишь сегодня, — поучает св. Иоанн Златоуст, — убедишь завтра; если и никогда не убедишь, получишь полную награду; если не убедишь всех, то, может быть, из многих некоторых, ибо и апостолы убедили не всех людей, но ко всем простирали свое слово и получили награду за всех. Бог назначает венцы, взирая не на конец подвигов, а на расположение подвизающихся»[129].
Высочайший божественный дар человеку — дар слова. Особенное попечение об этом даре должен иметь проповедник слова Божия, используя его с большой ревностью и ответственностью. Леность же и небрежение о божественном даровании могут навлечь на него праведный суд Божий[130]. Однако попечение о даре слава у пастыря Церкви не должно ограничиваться областью проповеднической деятельности. Каждое его слово, речь, беседа, независимо от обстоятельств, должны быть запечатлены печатью истины и богоугодности. Всякое согрешение в слове, даже по неведению, согласно учению св. Иоанна Златоуста, навлекает осуждение Божие. Более же всего ненавистен Богу произвольный словесный грех[131].
Было бы ошибкой в пользовании даром слова все сводить только к самоконтролю за словами. Вопрос требует более глубокого подхода. Вспомним слова ап. Иакова: «Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный» (Иак. 3,2). Следовательно, богоугодность, полезность наших речей являются прямым следствием нашего духовного совершенства, нашей нравственной чистоты. Отсюда труд над достойным употреблением дара слова следует начинать с совершенствования души человека, «ибо орган слова, — учит еп. Феофан Затворник, — исключительно есть орган души, назначенный для служения ей одной»[132]. На эту связь души и слова указал Спаситель, сказав, что исходящее из уст — из сердца исходит (Мф. 15,18).
Первым шагом на пути духовного совершенствования проповедника слова Божия должно быть воздержание в слове. Пример этому подает великий учитель Церкви св. Иоанн Златоуст, который, готовясь к подвигу пастырского учительства, наложил на себя обет воздержания в слове. В его житии говорится, что он «удерживался от всякого празднословия и шуток и этим накоплял в себе духовные силы, которые понадобились ему впоследствии»[133]. Дальнейший труд проповедника должен быть направлен на то, чтобы говорить то, что угодно Христу. Наиболее богоугодными словами, по мнению св. Иоанна Златоуста, являются слова, преисполненные милосердия и кротости. Истинный пастырь, будучи злословим, благословляет, будучи оскорблен, молится за обидчика. «Если же ты не можешь благословлять проклинающего, — учит Святитель, — по крайней мере, молчи и поступай так до тех пор, пока, при должном старании и постепенных успехах, не достигнешь того, и не приобретешь уста, о которых мы сказали»[134].
Далее св. отец, приглашает послушать как образуются уста диавольские, для того, чтобы никогда не иметь их. Они образуются проклятиями, ругательствами, клеветою, клятвопреступлением. Для христианина, и тем более пастыря, — это недопустимое зло, хотя бы потому, что диавольские слова произносятся языком, которым удостаиваемся вкушать плоть Господню. Слова, угодные Христу, и слова диавольские — всего лишь проявление внутреннего состояния человека, своеобразное зеркало его души. Поэтому пастырь-проповедник должен обучать свою душу добродетелям, ибо только добродетельная душа может образовать уста, подобные устам Христовым[135].
Трудясь над очищением своей души, молодой проповедник должен особенное внимание уделять борьбе с пороком тщеславия. Этот порок опасен для тех, кто ревностно и усердно трудится на ниве пастырского благовестия. Какими бы чистыми и богоугодными не были намерения пастыря по отношению к делу духовного просвещения пасты, в глубине души, совсем незаметно для его сознания, могут произрастать страсти тщеславия и гордости. Успешность проповеднических выступлений, похвала от слушателей могут исподволь питать их. Проповедник, плененный человеческой славой, согласно святоотеческому учению может по справедливости быть названным прелюбодеем слова Божия[136]. Для борьбы с этим пороком надо поставить себе за правило всегда иметь только одну цель поучений — угождение Богу. Похвала от слушателей не должна приниматься в расчет проповедником. Более того, он должен, по словам св. Иоанна Златоуста, приучиться презирать похвалы, ибо без этого не сохранить силу слова[137]. Однако борьба со страстью тщеславия сложна и не всегда успешна вследствие неприметности и укорененности ее в душе пастыря. Человеческие старания в борьбе с ней бывают малоплодны. В таких случаях проповеднику нередко подается Божественная помощь. В воспитательных целях попускаются ему различные искушения, к которым можно отнести временное охлаждение к делу благовестия, неудачные проповеди, а также холодность и даже недоброжелательность слушателей. Все эти искушения научают пастыря угождать не людям, а Богу, искать славы не человеческой, а Божией. Переносимые с христианским терпением, они очищают и возвышают дух пастыря, вводят его в область благодатной духовной жизни.
Мы рассмотрели некоторые вопросы из области духовной жизни пастыря, имеющие непосредственное отношение к проповеднической деятельности. Все это лишь своеобразные «штрихи» его духовного портрета. Целостный же облик церковного проповедника создается одним, но очень емким понятием — жизнь. Именно жизнь проповедника, во всех многообразных ее проявлениях — в мыслях, словах, делах и поступках — имеет самое непосредственное отношение к делу пастырского учительства. По своей идейной основе учительство и жизнь проповедника должны быть нераздельны. Проповедник христианских идеалов прежде всего должен сам быть их подражателем. Давая наставления апостолам — первым провозвестникам Евангелия — Христос сказал: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5,16). Заповедь Спасителя имеет прямое отношение к каждому пастырю Церкви Христовой: проповедуемое им учение должно стать не только его знанием, но и самой его жизнью. Более того, сама благочестивая жизнь пастыря, выражаемая в соответствующих делах, должна предварять учительную деятельность пастыря. На это указывает Спаситель, назвав великим в Царстве Небесном того, кто сам исполнит его заповеди, а потом и других научит: «Кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5,19). Ибо дела гораздо яснее слов научают тех, кто смотрит на нас[138]. Поэтому божественные заповеди должны изучаться проповедниками не только с познавательной целью, но прежде всего для того, чтобы они могли их «исполнить в самой жизни своей»[139].
Вопрос о значении жизни проповедника в деле церковного благовестия подробно рассмотрен в «Христианской науке» блаж. Августина — первой и самой древней гомилетике. В своем труде отец Церкви указывает, «что как бы ни была возвышенна проповедь наша, но в действительной победе над слушателями всегда более имеет веса и силы жизнь проповедника, нежели слово его»[140]. Истинный проповедник слова Божия, боясь Бога и попечительствуя о людях, заботится о том, что доброхвально пред Богом и людьми, стремясь быть образцом для других. Только такой проповедник может заставить с покорностью слушать себя[141]. Блаженный Августин считает, что недостаток красноречия и мудрости в словах вполне может быть возмещен добрым примером жизни проповедника, ибо образ жизни его и поведения является всегдашним безмолвным поучением[142].
Не мог учитель Церкви обойти молчанием и вопрос о недостойных проповедниках. Прежде всего, на основании слова Божия, он решает вопрос о том, полезна ли вообще проповедь таких пастырей. Вот мнение святителя: «Кто другим проповедует мудро и красноречиво, а сам живет неключимо, тот, без сомнения, научает многих ревностных любителей истины, хотя своей души неключим есть[143]. — (Сирах 37,22) по Писанию. Почему и Апостол говорит: «аще лицемерием, аще истиною Христос проповедаем есть» (Флп. 1,18). Это значит, что Христос есть истина; но что и эта чистейшая истина может быть возвещаема не истиною, т. е. правое и истинное может проповедывать тот, кто имеет неправое и лживое сердце… Добрые христиане с покорностью внимают в этом случае — не человеку, каков бы он ни был, а Самому Господу, рекшему: «вся, елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите, по делом же их не творите; глаголют бо и не творят» (Мф. 23,3)[144]. Однако к этому высказыванию Святитель добавляет, что несравненно большую пользу доставили бы эти проповедники тогда, когда прежде всего сами исполняли бы то, о чем проповедуют другим[145]. Не исключает блаж. Августин и возможность вреда от проповеди «неключимых» проповедников. Ибо немало есть таких слушателей, которые защиты своей порочной жизни ищут в поведении своих настоятелей и учителей, помышляя в душе своей: «для чего ты сам того не делаешь, что мне заповедуешь?» Такие слушатели пренебрегают словом Божиим, которое проповедуется им[146]. Аналогичную мысль можно найти и у преп. Исидора Пелусиота, усматривающего опасность для божественной проповеди от тех пастырей, которые делают противное тому, о чем говорят. Такие проповедники заставляют слушать их речи не иначе как басни[147]. Вопрос взаимосвязи жизни и слова проповедника восходит к учению раннехристианских отцов Церкви. Св. Игнатий Богоносец в послании к Ефесянам пишет: «Лучше молчать и быть, нежели говорить и не быть. Хорошее дело учить, если тот, кто учит, творит»[148].
Подводя итог святоотеческому учению о значении жизни проповедника в деле церковного благовестия, обратимся к наставлению св. Иоанна Златоуста. Великий учитель Церкви не ограничивает пастырское учительство рамками словесного научения. Он понимает его в более широком смысле: «главнейшая цель учения та, чтобы и делами, и словами привести поучаемых к той блаженной жизни, которую предписал Христос, и каждая из этих двух частей (т. е. дел и слов) имеет нужду в другой, чтобы здание было совершенно»[149].
С нравственным обликом проповедника Церкви Христовой тесно связаны свойства его проповеди. Одно из таких свойств проявляется в благодатной силе его слов. Это свойство является особенным даром благодати Божией, которая не только вспомоществует самому пастырю, подавая необходимое для успеха проповеди духовное ведение, но и отверзает сердца слушателей к восприятию проповедуемых истин[150]. В гомилетике благодатные дарования подобного рода принято называть термином «помазанностъ»[151]. Слова назидания проповедников, имеющих благодатное помазание, всегда бывают «со властью», по подобию того, как это было у Самого пастыреначальника Господа Иисуса Христа (Мф. 7,29).
К числу проповедников, имевших благодатную силу слова, прежде всего надо отнести великих каппадокийцев, а также св. Спиридона Тримифунтского, преп. Ефрема Сирина, блаж. Августина и многих других. Дар помазанности имели светильники Русской Православной Церкви: св. Дмитрий Ростовский, св. Тихон Воронежский, св. Феофан Затворник, прав. Иоанн Кронштадтский, — а также выдающиеся отечественные проповедники, такие как митр. Платон (Левшин), митр. Филарет (Дроздов), архиеп. Иннокентий (Борисов), прот. Валентин (Амфитеатров), митр. Николай (Ярушевич). Наглядный пример действия божественной благодати посредством проповеднического слова содержится в жизнеописании св. Спиридона Тримифунтского. Являясь участником I Вселенского собора, Святитель вступил в состязание с греческим философом, защищавшим ариеву ересь. В результате беседы противник православия сделался его ревностным защитником и принял святое крещение. После разговора со святым Спиридоном, обратившись к своим друзьям, философ сказал: «Слушайте! Пока состязание со мною велось посредством доказательств, я выставлял против одних доказательств другие и своим искусством спорить отражал все, что мне представляли. Но, когда, вместо доказательства от разума, из уст этого старца начала исходить какая-то особая сила, доказательства стали бессильны против нее, так как человек не может противиться Богу. Если кто-нибудь из вас может мыслить так же, как я, то да уверует во Христа и вместе со мною да последует за этим старцем, устами которого говорил Сам Бог»[152].
Из этого примера видно, что помазанность есть замечательный духовный дар проповеднику слова Божия, приносящий обильные плоды на ниве церковного учительства. По этому поводу в одном из гомилетических руководств есть такое высказывание: «дара помазания в проповеди нельзя достигнуть ни наукою, ни собственными усилиями естественными, ни продолжительным навыком и упражнении в проповедании: он дается избранному и достойнейшему из служителей слова; дается истинно верующему, и с глубоким смирением, со многими воздыханиями молящемуся, как и дар чудес, коим некогда сопровождалась проповедь апостольская» (Мф. 10,8)[153]. Для приобретения этого дара проповедник должен стремиться к тому, чтобы каждая его проповедь, в большей или меньшей степени, была явлением духовной жизни и силы, с чего и начинается благодатная помазанность в слове.
Рассмотренные нами нравственные качества, духовные совершенства проповедника слова Божия относятся не только к области пастырской этики и духовной жизни, но имеют непосредственное отношение к проповедничеству, так как определяют действенность пастырской проповеди. Действенна та проповедь, которая назидает паству, влияет на мысли, чувства, волю слушателей, содействуя духовному возрождению и нравственному возрастанию слушателей, вселяя в их души слово Христово (Кор. 3, 16). Причины такого воздействия сокрыты не во внешней учености и приемах красноречия — они коренятся в глубине внутреннего мира проповедника. Если Евангельское учение, жизнь во Христе стали содержанием этого внутреннего мира, то слово проповедника всегда бывает действенно и со властью. Напротив, одно холодное, рассудочное усвоение пастырем проповедуемого им учения никогда не принесет желаемых плодов. Преподобный Исидор Пелусиот говорит, что слово, не сопрягаемое с деятельностью, немощно и не идет далее слуха, но если подтверждается жизнью проповедника, то приобретает особую силу и проникает вглубь души[154]. Только в том случае можно повлиять на слушателей, только тогда можно убедить их, когда личность проповедника соответствует высоким истинам проповедуемого им учения. «Личность говорящего, — пишет проф. Н. Барсов, — не меньше значит для убеждения слушающих, чем самое содержание слова и его форма»[155]. Таким образом, назидать и возрождать к новой жизни по Евангелию может только тот, кто сам возрожден для жизни во Христе, чья душа просвещена истиной Христовой. В этом залог действенности пастырской проповеди, ее влияния на паству.
История Церкви сохранила многочисленные примеры действенности и неотразимой силы пастырского слова. Вот некоторые из них. Во времена св. Иоанна Златоуста при императорском дворе был всевластный царедворец Евтропий. Своими интригами и дерзкими выходками он навлек на себя немилость императора и был лишен всех своих должностей. Ему угрожала смертная казнь. Все радовались падению царедворца и были готовы еще до совершения законного правосудия отомстить за причиненные им неправды и насилия. Узнав об этом, Евтропий обратился к единственной своей защите — св. Церкви — и стал искать спасения от разъяренной толпы в алтаре, у престола Божия. Бледный, дрожащий ждет он драматической развязки. Но вот перед преследователями царедворца появляется св. Иоанн Златоуст и произносит назидание. Как живительный, целебный бальзам слова Святителя умягчают озлобленные сердца жаждущих крови царедворца, напоминая им о христианском долге. Затихает буря страстей, исчезает ярость. «Не смягчил ли я вашего чувства и не отклонил ли гнева? — говорит Святитель. — Не истребил ли жестокости? Не склонил ли к состраданию? Я весьма уверен в этом, и свидетельствуют о том ваши лица и потоки слез» (Слово по случаю бегства Евтропия)[156].
Благодатная проповедь пастыря может не только укрощать бури греховных страстей, но и перерождать человеческие души. Пример этому — житие преподобной Пелагии. До принятия Крещения она начальствовала над танцовщицами Антиохии Палестинской, проводя жизнь в праздности и блуде. Однажды она зашла в храм и услышала поучение святого епископа Нонна о будущем суде и воздаянии. Поучение так подействовало на Пелагию, что она, обливаясь покаянными слезами, просила Святителя о Крещении, после чего в корне изменила свою жизнь[157].
Приступая к изложению теории церковной проповеди, необходимо прежде всего дать определение ее сущности.
Правильное представление о существе проповеди имеет большое значение прежде всего для практической деятельности пастыря-проповедника. Такое знание позволит пастырю безошибочно определять содержание своих поучений в любых случаях пастырской практики.
Что есть проповедь в своем существе? В первосвященнической молитве к Богу Отцу Христос Спаситель говорит: «Я передал им слово Твое; …освяти их истиною Твоею; слово Твое есть Истина» (Ин. 17,14,17). Слово Божие есть сама истина. Это та всесовершенная истина, которая дается человечеству в учительном слове Церкви и которая способна удовлетворить все его духовные запросы. В слове Божием содержится учение о Боге-Творце, о мире видимом и невидимом, о человеке, его грехопадении и искуплении, в нем даны ответы на главные вопросы его временной жизни и вечного бытия.
Возвещение и изъяснение миру этого Божественного учения составляет основное назначение Церкви Христовой в истории человечества. Вне этих божественных начал невозможна учительная деятельность Церкви, немыслима и проповедническая деятельность православного пастыря.
Богооткровенный источник содержания церковной проповеди является главным ее отличием от любой речи нецерковного характера. Светский оратор в своих суждениях исходит из личных взглядов и убеждений и в соответствии с этим строит содержание своих выступлений. Не так обстоит дело в области церковного учительства. Пастырская проповедь должна содержать изложение учения, данного свыше и запечатленного авторитетом святой Церкви, в свете которого рассматриваются и изъясняются все вопросы личной и общественной жизни человека.
Божественная истина, являясь краеугольным камнем проповеди пастыря Церкви, должна иметь непосредственное отношение к его личной жизни и деятельности. Ибо пастырь призван не только возвещать Богооткровенное учение, т. е. сообщать и передавать его другим, но и свидетельствовать о нем. Это возможно тогда, когда божественная истина, воспринимаемая верой, утверждается в проповеднике благочестивой жизнью, личным подвигом спасения во Христе. Такой проповедник свидетельствует истину Божию и словом, и самой жизнью. Поэтому христианская проповедь в своем существе может быть определена как свидетельство истины Божией, свидетельство о Иисусе Христе, Спасителе мира, которое должно основываться на внутренней благодатной жизни проповедника и выражаться в слове. Именно поэтому Спаситель и Его апостолы нередко называли проповедь «свидетельством» (Ин. 1,15; Деян. 1,8). Наименование проповеди свидетельством указывает на такое раскрытие содержащихся в ней предметов, которое не только бы показывало в слове, но и являло несомненную силу, жизненную ценность, совершеннейший характер христианских идей.
«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4,17) — этот призыв Христа к человечеству является средоточием евангельской проповеди. Все содержание проповедей Спасителя и Его учеников является дальнейшим раскрытием великой и светоносной идеи Царства Небесного. Цель церковной проповеди — призыв ко спасению (2 Фес. 2, 13,14), к жизни и нетлению (2 Тим. 1,10), то есть к наследию Царства Небесного. Этой целью должно определяться содержание любой церковной проповеди и ее существенные задачи[158].
Решение задач церковного проповедничества должно основываться на правильном понимании христианства, которое предполагает свободное и сознательное усвоение его последователями божественного учения. Истина Христова есть свет, просвещающий внутренний мир человека и открывающий ему путь истиной свободы (Ин. 8,32), она отвечает на самые существенные вопросы его бытия: зачем он живет и что он должен делать. Поэтому существенная задача церковной проповеди состоит в том, чтобы дать слушателям понимание главного смысла жизни, усвоив который можно свободно избрать христианскую систему жизненных ценностей. Христианское мировоззрение, сделавшись достоянием человека, просвещает светом истины его разум, чувства и волю, наполняет положительным содержанием не только его внутреннюю жизнь, но и внешнюю деятельность в области личных и общественных отношений. Поэтому созидание у слушателей христианского мировоззрения и самой жизни во Христе является самой существенной задачей церковного проповедничества.
С учением о существе церковной проповеди органично связано учение о ее содержании и главном предмете.
Прямые указания относительно содержания церковного учительства и его главного предмета можно найти уже в апостольском учении о проповедничестве. В Послании к Римлянам апостол Павел пишет: «Павел, раб Иисуса Христа…. избранный к благовестию Божию, которое Бог прежде обещал через пророков своих, в святых писаниях, о Сыне Своем, Который родился от Семене Давидова по плоти и открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мертвых, о Иисусе Христе Господе нашем, через Которого мы получили благодать и апостольство, чтобы во имя Его покорять вере все на роды» (1,1–5). Эти слова Апостола свидетельствуют, что содержанием церковной проповеди должно быть учение о домостроительстве нашего спасения, краеугольным камнем которого является Сын Божий Господь Иисус Христос. Именно эта истина была основным содержанием апостольской проповеди. Везде, куда ни ступала нога первых проповедников Евангелия — ив Иерусалимском храме, и в синагогах, и в судилищах, и в частных домах, на площадях и в укромных местах, — звучало учение о Христе распятом и воскресшем, о необходимости покаяния и веры в Него. Из этого средоточия — главного предмета церковной проповеди — должны исходить и к нему возвращаться все частные предметы церковного учительства.
Обширна и разнообразна область этих предметов. Пример учительной деятельности апостола Павла намечает два ее предела, один из которых достигает небесного мира, где слышатся «неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 4), другой касается земли, с ее преходящими интересами и попечениями (2 Тим. 2,9). В пастырских посланиях апостола Павла содержатся и более конкретные указания на область проповедуемых истин. В Послании к Титу Апостол пишет: «Явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков, научающая нас, чтобы мы отвергнув нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный, ревностный к добрым делам». Это наставление заключается словами: «Сие говори, увещевай и обличай со всякой властью» (Тит. 2, 11–15).
Все разнообразие проповеднической тематики с большой наглядностью представлено в творениях св. Григория Двоеслова. В своем «Пастырском правиле» Святитель под образом библейской лестницы Иакова (Быт. 28, 10–17) обозначает всю совокупность проповеднических предметов. Основываясь на земле, лестница восходит к престолу Божию. На земле лежит спящий человек со своими немощами и беспомощностью, на верху лестницы — Господь, а по лестнице восходят и нисходят ангелы Божии. Церковные проповедники, взирая на этот образ, должны излагать учение о Боге и Его отношении к миру, о посредниках нашего спасения, соединяющих мир земной с миром небесным, о человеке, со всей полнотой его духовных запросов и нужд земных[159].
Таким образом, в содержание церковной проповеди может входить все то, что имеет прямое отношение к религиозной жизни человека, все, что может возвысить и одухотворить его, удовлетворить запросы бессмертной души, привести к наследию вечной жизни. Очень кратко эта мысль выражена в Апостольских посланиях: проповедь должна иметь своим предметом все, «относящееся ко спасению»[160].
Наряду с этими возвышенными истинами проповедник не должен оставлять без внимания нравственные, а в отдельных случаях и общественные проблемы современной жизни, те факты и события, которые имеют прямое отношение к делу спасения христианина, тревожат его совесть и сознание. В этом случае тему проповеди, ее содержание должны подсказать пастырю его проповеднический такт и духовная опытность.
Однако, какого бы частного предмета ни касалась проповедь, ее содержание должно иметь непосредственную связь с евангельским учением. В противном случае она не будет иметь характер церковного учительства и превратится в обычную речь.
Подводя итог сказанному, следует повторить слова Апостольских постановлений о том, что церковная проповедь должна содержать все «относящееся ко спасению» людей. Однако в одном проповедническом выступлении нельзя охватить и малой части этих спасительных предметов. Для удобства выбора тем и выработки методических рекомендаций гомилетическая наука предусматривает деление всей области проповеднических предметов на определенные тематические отделы. Эти отделы служат основой для построения видов проповедей, соответствующих различным задачам и обстоятельствам пастырской практики. Соответствующее учение о видах церковной проповеди будет изложено во II части данного пособия.
На основании вышеизложенного сделаем определение церковной проповеди. Под церковной проповедью надо понимать предлагаемое слушателям свидетельство о
Спасителе мира Господе Иисусе Христе и изложение Его Божественного учения, раскрываемого в духе Православной Церкви. Возвещение Христовой истины в проповеди всегда должно соединяться с наставлением и руководством людей к жизни и деятельности по Его божественным заповедям. Более кратко эта мысль выражена преподобным Исидором Пелусиотом так: «Проповедь доносит до слушателей слово Божие, учит вере и жизни по вере»[161].
Наиболее трудным в гомилетике является вопрос о внутреннем характере или духе церковной проповеди. Аналитическим способом нелегко выделить основные черты этого характера, ибо явления духовного порядка невидимы и неосязаемы. Наиболее верный путь к уяснению данной темы — определение факторов, влияющих на дух церковного благовестия. Эти факторы можно разделить на два вида — объективные и субъективные.
Проповедь, по выражению проф. В. Ф. Певницкого, «есть священнодействие благовествования»[162], которое, за редкими исключениями, совершается в храме за Богослужением. Духовная атмосфера храма Божия, находящая свое проявление в священнодействиях, богослужебных чтениях, песнопениях и молитвах, должна проникать собой и пастырскую проповедь. Проповедь, таким образом, должна гармонично сочетаться с духовной атмосферой храма Божия, не нарушать, а созидать благодатный настрой душ молящихся[163].
Второй причиной, обусловливающей внутренний характер проповеди, является слово Божие, с которым церковное благовестие имеет самую непосредственную и существенную связь. Слово Божие является для проповеди не только основным источником содержания, но и первообразом свойств. Одними из свойств слова Божия являются духовность, истинность, святость, спасительность, любвеобильность и благодатность. Рассмотрим эти свойства по отношению к церковной проповеди.
Священное Писание является Откровением Божиим и поэтому называется богодухновенным. «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Ин. 6, 63), — говорил Христос Спаситель. Особенным признаком богодухновенности является могущественное действие слова Божия на человека. Везде, где раздавалось это слово, покорялись Богу сердца людей. «Апостолы, — пишет св. Иоанн Златоуст, — неся в душе своей Духа, всюду ходили, источая сокровище и источник учений даров духовных и всяких благ, став по благодати одушевленными книгами и законами. Так они привлекли к вере три тысячи, так — пять тысяч, так все народы вселенной, потому что устами их говорил ко всем приходящим к ним Бог»[164]. Причина такого воздействия сокрыта в духовной природе человека. Душа человека — творение Божие, эта та духовная сила, которую вдохнул Бог в лице человека (Быт. 2, 7).
Поэтому дух, как сила от Бога исшедшая, ищет Бога, стремится к Нему и в Нем одном находит покой. Именно в духе заключено главное отличие человека от всех других существ. Это он влечет наш ум к идеальному и совершенному, нашу волю к добру, а чувства ко всему возвышенному и прекрасному. Поэтому истинная жизнь человека должна протекать по законам духа, а не плоти.
Именно этой идеей должна быть проникнута церковная проповедь, ей должно быть подчинено содержание каждого пастырского наставления. Раскрытие в проповеди любой добродетели или порока имеет прямую связь с идеей духовности. Ибо все христианские добродетели ведут к чистоте и святости души человека, очищению и возвышению его духовных свойств. Напротив, всякий грех, даже мысленный, оскверняет душу человека, подчиняет его стихиям материального мира, угашает дух, препятствует развитию духовной жизни. Поэтому церковная проповедь должна располагать слушателей жить по законам духа, подчиняя все внешнее, материальное высшим целям земного бытия. «Поступайте по духу, — учит слово Божие, — и вы не будете исполнять вожделении плоти» (Гал. 5, 16).
«Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18, 37). Истоки истины сокрыты в недрах Божественной жизни. С пришествием в мир Спасителя от века утаенные тайны Домостроительства Божия были явлены человечеству. Сын Божий свидетельствовал миру о спасительной Истине, которая как для всего человечества, так и для каждого человека «есть путь и жизнь» (Ин. 14, 6).
Божественная истина является краеугольным камнем проповеднической деятельности пастыря Церкви Христовой. Какие требования должны быть предъявляемы церковному слову в свете рассматриваемого свойства? Первое требование — достоверность, строгое соответствие божественной истине, при которой самое строгое испытание излагаемых в проповеди положений не выявило бы какого-либо уклонения от божественной правды. Второе требование — несомненность, твердость суждений в проповеди. В слове проповедника не должно быть не только какого-либо лицемерия, хитрости и обмана, но даже и тени неопределенности, колеблемости, непостоянства. Склонность к предположениям и догадкам характерна для человеческих учений, при этом одни предположения с течением времени оправдываются, другие показывают свою несостоятельность. В проповеди слова Божия не может быть места таким предположениям. Ибо все необходимое для нашего спасения и знаний высшего порядка изложено в церковном учении ясно и определенно, а о том, что до времени сокрыто, не следует и мудрствовать (Рим. 12, 3). Третье требование — недопустимость преувеличения или уменьшения значения каких-либо истин. Об этом известный гомилет проф. Н. Фаворов пишет так: «Преувеличивать строгость евангельских заповедей значило бы и сам по себе узкий и тесный путь, вводящий в жизнь (Мф. 7, 14), представлять еще уже и теснее, а через это как бы стараться и само по себе малое число находящих его делать еще меньше и ограниченнее… С другой стороны, ослаблять истинное понятие о евангельской нравственности и скрывать трудности спасения значило бы расширять и без того широкий путь, ведущий в пагубу, и увеличивать великое число идущих по нему»[165]. В полной мере данное требование относится и к раскрытию в проповеди учения о добродетелях и пороках. Преувеличение или уменьшение как тяжести известных пороков, так и силы добродетелей, хотя бы с тем, чтобы внушить отвращение ко греху или стремление к доброй жизни, не может быть оправдано. В таких словах всегда будет дух лжи, противный истине Христовой[166].
С истинностью слова Божия тесно связано понятие святости. «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, — говорит Христос. — И познайте истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8, 31–32). Истина Божия освобождает человека от греха и открывает путь к святости (Ин. 7, 34–36).
В слове Божием все свято, так как оно отрешает человека от чувственного и греховного и возводит к небесному и святому. Такие же свойства должна иметь и проповедь. Дело здесь не только в возвышенности рассматриваемых предметов, ибо проповедники, в зависимости от необходимости, могут говорить о добре и о зле, о благочестии и порочной жизни. Главное в том, чтобы в словах проповедника не было ничего угождающего плоти и располагающего к греховной чувственности, но все бы обращало ум и сердце человека к высшему порядку вещей. Так проповедали св. апостолы, первые последователи Христовы. «Богодухновенные проповедники истины Христовой, — пишет прот. Н. Фаворов, — в наставлениях своих нисходят до малейших вещей в жизни; но через это не только не отторгают мысли нашей от Бога и не обращают ее к чему-нибудь суетному, а напротив, постоянно удерживают ее на высоте богомыслия, поставляя нас как бы присутствии Самого Бога»[167]. Таким образом, святость проповеднического слова должна заключаться в том, чтобы располагать души слушателей к христианскому богомыслию, чистоте и непорочности жизни.
Слово Божие спасительно, ибо содержит тайны домостроительства человеческого спасения. Основанием этого домостроительства является искупительный подвиг Господа Иисуса Христа. В одной из первых проповедей по сошествии Святого Духа апостол Петр сказал: «Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4, 12). Но примеру апостольской проповеди пастыри Церкви свои назидания должны обосновывать на учении об Искупителе мира. В книге «О должностях пресвитеров приходских» говорится, что проповедник при всяком виде учения должен приводить слушающих к познанию Христа Иисуса, «Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением, и искуплением» (1 Кор. 1, 30). Все, относящееся к содержанию проповеди, если не основано на вере в Искупителя мира, «есть бесплодно и неспасительно»[168].
Спасительность проповеди должна обусловливаться не только ее предметом, но и особенной назидательностью. Проповедник должен знать духовное состояние своих слушателей, меру их религиозной восприемлемости и в соответствии с этим избирать тему, строить свою проповедь. Он должен не столько заботиться об объеме сообщаемых истин, сколько о духовной пользе, спасительности своих наставлений. «Не в том дело, чтобы дать народу обширные сведения о предметах веры, но в том, чтобы умудрить всякую душу христианскую во спасении»[169].
«Бог есть любовь», поэтому и слово Божие всегда любвеобильно (1 Ин. 4, 16). Божественная любовь является причиной творения мира, она же является основным законом и созидательной силой человеческой жизни (Лк. 10, 27). Высочайший пример всесовершенной любви к людям явил Господь Иисус Христос, заповедав Своим ученикам: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13, 35). Любовь является сущностью христианства. Поэтому и церковная проповедь, несмотря на разнообразие проповеднических предметов, должна быть проникнута духом любви. По отношению к проповеднику это свойство указывает на необходимость стяжания такой настроенности, когда побуждением к проповеданию слова Божия пастве была бы пастырская любовь.
Перед своим Вознесением на небо Господь говорил Своим ученикам: «Я пошлю обетование Отца Моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше» (Лк. 24, 49). Обетование спасителя исполнилось в день Пятидесятницы, когда на апостолов в виде огненных языков сошел Дух Святой (Деян. 2, 2–4). С тех пор благодать Святого Духа стала иметь существенное значение в жизни Церкви Христовой. Особенную, благодатную силу имеет слово Божие.
Церковная проповедь так же, как и слово Божие, должна не только сообщать слушателю религиозное ведение, но и проникать вглубь его души и сердца, охватывать все его существо. В чем должна состоять благодатность проповеди? Ответ мы можем найти в словах Спасителя, когда во время проповеди в назаретской синагоге он приложил к Себе место из пророчества Исаии: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное» (Лк. 4, 18–19). В этих словах открывается благодатный дух проповеди Христовой, дух необыкновенной приятности, дух радости и утешения, которым смягчались сердца грубые и развращенные, одушевлялись сердца сокрушенные[170]. Подобным же образом должны действовать на слушателей и слова церковного проповедника. Однако такое воздействие немыслимо без благодатной помощи свыше. Оно есть дар Божий. «Вы имеете помазание от Святого, — пишет апостол Иоанн Богослов, — и знаете все» (1 Ин. 2, 20).
Указанные выше свойства слова Божия имеют определяющее значение для внутреннего характера церковной проповеди, ее духа. Этот характер должен соответствовать характеру слова Божия — первоисточнику проповеди. Внешним признаком, свидетельствующим об этом соответствии, является использование в церковной проповеди текстов Священного Писания. Обычай обращения к слову Божию в проповеди освящен примером Господа Иисуса Христа. При изложении Своего учения Спаситель часто обращался к библейскому тексту, разъясняя и подтверждая им Свои наставления (Мф. 22, 29–32; Лк. 10, 25-28). Этим Спаситель научает всех своих последователей видеть в слове Божием высшее решение всех вопросов временной жизни и вечного бытия. Этому высочайшему примеру должны следовать и все проповедники Церкви Христовой. Однако цитация священного текста в проповеди не должна быть самоцелью, но иметь существенную связь с раскрываемой темой. Для этого проповедник должен хорошо усвоить не только букву, но и сам дух Священного Писания. Христос обличал тех учителей, которые, зная букву закона, не понимали его духа, наиболее существенного и важного в нем, называя их не знающими ни Писания, ни силы Божией (Мф. 22, 29). Проповедники, которые в своих речах используют тексты Священного Писания без разбора и проникновения в их внутренний смысл, могут впадать в грубые ошибки и погрешать против чистоты божественного учения. Чтобы избежать этого, церковный учитель должен не только изучать слово Божие, но и жить по его руководству, приобретая духовный опыт, внутреннее родство с ним.
В этой связи большое значение для характера проповеди имеет субъективный фактор, или религиозно-нравственная настроенность проповедника. «Учение, предлагаемое в церковной проповеди, — пишет проф. В. Ф. Певницкий, — облекается в форму не само по себе, а через дух и ум человека, передающего это учение народу. Сообщающий это учение, при передаче его, кладет на него свою личную печать, и в его слове отпечатлевается его личное настроение. Характер изложения библейского и церковного учения у разных проповедников не может быть одинаков, если только слово этих проповедников живое слово… Здесь характер проповеди определяется не одной объективной, неизменной истиной (словом Божиим — А.Ф.), но, еще более, субъективным настроением проповедника»[171]. Поэтому чем выше благочестие проповедника, его духовный настрой, тем в большей степени внутренний характер проповеди будет соответствовать библейскому духу. О чем бы ни говорил опытный в духовной жизни проповедник, сила его религиозного чувства непременно проявится в проповеди и сообщит ей такой характер, который будет свидетельствовать, что пастырь руководствуется не духом мира сего, но Духом от Бога (1 Кор. 2, 12).
Настоящая тема имеет свое значение в курсе гомилетики в связи с существованием, наряду с Православной Церковью, различных христианских религиозных обществ, которые также имеют установления относительно проповедования слова Божия. К ним относятся Римско-Католическая Церковь, англиканство, протестантизм и множество сект, происшедших, в основном, в результате обособления от протестантизма. Каждое из этих обществ имеет свое вероучение, религиозные обряды, свое понимание и толкование Священного Писания и, наконец, свою проповедь. Проповедь каждой из конфессий, кроме общих положений христианского вероучения, содержит свои вероисповедные особенности или свой дух.
Факт разобщенности христиан всего мира противоречит самой идее христианства, его существу. «Да будут все едино», — молился Спаситель мира Богу Отцу перед своими крестными страданиями (Ин. 17, 21). «Одно тело и один Дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех, Который над всеми, и через всех, и во всех нас», — наставляет всех христиан апостол Павел (Еф. 4, 4–5). Таким образом, разделение христиан на ряд конфессий, имеющих существенные вероисповедные различия, свидетельствует о ненормальном положении в христианском обществе XX века. Само наименование «христианин» в современном мире не соответствует своим первоистокам. Из Священного Писания известно, что христианами впервые стали именоваться последователи Христа в Антиохии (Деян. 11, 26). Это были люди, среди которых не только не было каких-либо разногласий о вере, но «было одно сердце и одна душа» (Деян. 4, 32), что свидетельствовало о высшей степени единения в духе и истине. Этого нельзя сказать о членах современного христианского общества. Возвращение к утерянному единству может быть возможно только с восстановлением первоначальной чистоты и неповрежденности христианского вероучения.
Основным вероучительным источником всех христианских конфессий является слово Божие. Однако понимание, толкование этого слова без надлежащего руководства может быть различным. На возможность искаженного восприятия единой божественной истины указывал апостол Павел: «Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, — каждого дело обнаружится» (1 Кор. 3, 11–13). Апостол предвидел, что на едином основании веры может быть положен недостаточно ценный или же совсем негодный материал, т. е. что не все правильно поймут и усвоят божественную истину[172]. Душевный, живущий по законам плотского мудрования, человек не принимает того, что от Духа Божия, ибо об этом надо судить духовно (1 Кор. 2, 14).
Лучшим руководством к правильному пониманию слова Божия является Священное Предание, хранимое в Православной Церкви и содержащее всю полноту апостольского и святоотеческого учения о спасении человека. Только в свете этого учения может правильно восприниматься и усваиваться слово Божие, только при посредстве этого руководства может созидаться стройное здание христианского вероучения и нравственности. Именно неприятие Священного Предания привело к потере многими христианскими конфессиями величайших духовных ценностей, эта же причина привела и к пагубным последствиям разделения в христианском мире.
Ценность Православия в том, что на едином и истинном основании — вере во Христа, Сына Божия, — оно положило не «солому» человеческого мудрования, а драгоценный камень — полноту божественного учения о спасении. Поэтому основным отличием православной проповеди является следование апостольским традициям, традициям древней Вселенской Церкви. Православный проповедник, наряду со Священным Писанием, должен использовать в качестве основного источника те истины, которые содержатся в творениях святых отцов и учителей Церкви, в церковном богослужении, в постановлениях поместных и Вселенских соборов — все то, что входит в состав Священного Предания. Но не только в этом надо видеть отличительные признаки православной проповеди. В ней должно быть отображено все отличающее святое Православие от других христианских вероисповеданий: это и дух древнего аскетизма и молитвенности, дух глубокого благоговения к святыне и смирения, дух высокой нравственной чистоты и целомудрия. Эти духовные сокровища не должны быть сокрыты от слушателей. Задача проповедника — насаждать и укоренять в их умах и сердцах православный образ мыслей, чувств и самой жизни.
Народность (популярность) и современность в проповеди являются предметами рассмотрения почти всех гомилетических курсов и руководств. Особенно тщательно этот вопрос рассматривался в гомилетических пособиях в конце XIX — начале XX вв. Такое отношение к данной теме указывает на особенную важность и значимость указанных свойств в деле пастырского проповедания слова Божия.
Для раскрытия и систематического освещения указанных свойств проповеди обратимся к ее первоистокам. Всем известно, что Евангельское слово, вечное и неизменное, является в то же время всенародным, универсальным, предназначенным для всего человечества. «Идите, научите все народы», — заповедал Христос Своим последователям (Мф. 28,19). Однако при общности, всенародности своего содержания Евангелие в высшей степени жизненно и современно, приложимо к частным явлениям личной, семейной и общественной жизни. На этих свойствах слова Божия зиждется народность и современность — требования, предъявляемые к церковной проповеди.
Евангельские повествования свидетельствуют, что проповедь Христа Спасителя всегда отмечалась мудрой применительностью к состоянию слушателей. Господь раскрывал Свое учение в соответствии с внутренним состоянием слушателей, их верой, духовными потребностями. Иудейский народ ждал пришествия мессии, и Спаситель начал Свою проповедь словами: «Покайтесь; ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17). Его слушатели были ревностными исполнителями ветхозаветного закона, и Он говорит им: «Вы слышали, что сказано древним: «не убивай; кто же убьет, подлежит суду». А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет: «безумный», — подлежит геене огненной» (Мф. 5, 21–22). Наконец, речи
Спасителя всегда сообразовывались с особенностями умственного склада, национальной принадлежности Его слушателей: иначе говорил Он с книжниками — иначе с простым народом, иначе с соплеменниками — иначе с самарянкой и язычницей.
Подобной применительностью к слушающим отличалась и проповедь апостолов. Всегда имея неизменным главный предмет благовестия — учение о Господе Иисусе Христе, они свою всемирную проповедь сообразовывали с религиозными верованиями, образом миропонимания и даже культурой и образованностью своих слушателей. Так ап. Павел свою проповедь в синагоге Антиохии Писидийской начал с ветхозаветных свидетельств о Христе (Деян. 13, 13–25), проповедуя же в афинском ареопаге, он возвестил язычникам о неведомом Боге, Который не требует служения рук человеческих и недалеко от каждого из них (Деян. 17, 22—27); сообразуясь с восприемлемостью слушателей-язычников, он пользуется классическими греческими писателями: цитирует изречение критского «пророка» (Тит. 1, 12), стих Менандра (1 Кор. 15, 33), «мы Его и род» (Деян. 17, 28)[173].
Народностью, общедоступностью отличались святоотеческие проповеди, а также проповеди выдающихся пастырей-проповедников Церкви. Причем народность и общедоступность их проповедей определялась не простотой изложения, а именно соответствием религиозному развитию их слушателей. Наглядный пример тому — проповеди двух русских святителей-современников митрополита Киевского Илариона (1051) и епископа Новгородского Луки (1035–1058). «Слово о законе и благодати» митр. Илариона вошло в историю не только церковной проповеди, но и мировой словесности, как образец богословской мысли и поэтического изящества в слове. В немалой степени появлению этой духовной жемчужины способствовала сама киевская паства. Именно слушатели, которые были не невежды в слове, «а насытившиеся с избытком книжной сладостью»[174], подвигли киевского проповедника к созданию замечательного творения. Совсем иной характер имела проповедь епископа Новгородского Луки. Ею краткое и безыскусное «Поучение к братии» содержит начальные истины христианском веры, ибо было обращено к малообразованной, живущей по язычески новгородской пастве.
Из сказанного сделаем выводы и постараемся дать определение свойству народности в проповеди. Как известно, содержанием любой церковной проповеди должно быть изъяснение слова Божия, учение о спасении человека. Это учение необходимо преподносить слушателям так, чтобы оно было доступно и близко слушателям, созвучно с духом и внутренним миром народа. «Не у всякого народа, — пишет проф. Я. Амфитеатров, — один и тот же дух и характер, вкус и навыки, способности и страсти, добродетели и пороки; не одинакова для всех нужна и беседа. Годное для германца не совсем годится итальянцу; блестящее и назидательное у француза не совсем назидательно русскому»[175].
Таким образом, народность можно определить как прием или способ раскрытия содержания проповеди, как «психологическую форму»[176] его, соответствующую религиозным, нравственным и умственным способностям слушателей. Из этого определения вытекают соответствующие требования к проповеднику. Прежде всего он должен быть знаком с историей народа, среди которого проповедует, знать его прошлое и настоящее, знать его психологию и саму жизнь. Ему также необходимо войти в духовное общение со своей паствой, открыть для себя ее внутренний мир, образ мышления и чувствований. Однако и этого для стяжания духа народности в проповеди бывает мало: проповедник должен полюбить свою паству и через эту любовь сродниться с ней своим сердцем[177].
Весьма близким к народности свойством является современность в проповеди. Каждая проповедь должна не только соответствовать особенностям определенною народа, общества, но и иметь связь с данной исторической эпохой, обстоятельствами жизни слушателей. Жизнь человеческого общества постоянно изменяется, изменяются не только условия физического существования людей, но и духовные, нравственные запросы общества. Поэтому одной из проповеднических задач является раскрытие евангельских истин с учетом обстоятельств времени и условий жизни слушателей. Прот. А. Ветелев так определяет современность в проповеди: «Современность — та же народность, но взятая на последнем текущем отрезке времени. Современность в проповеди — это отражение в ней духовно-моральных недугов, уклонов, изъянов в личной, семейной, церковной жизни членов паствы на сегодняшний день»[178].
Освещение всех духовных и нравственных проблем современности должно быть основано на слове Божием и учении Церкви. Так, например, обличение о чрезмерном пристрастии современного общества к материальным благам можно обосновать на упреке Спасителя Марфе: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно» (Лк. 10, 41,42). Строгое исполнение некоторыми христианами внешних правил благочестия без созидания истинно христианского устроения души можно обличить словами Христа: «сие надлежало делать, и того не оставлять… очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их» (Мф. 23, 23,26).
Обосновывая разъяснение проблем современной жизни христиан на слове Божием, проповедник не должен упускать из виду замечательный опыт проповедничества святых отцов и учителей Церкви. В их наставлениях можно найти все многообразие запросов человеческого общества и богомудрые ответы на них. Творчески используя этот опыт, пастырь Церкви может применить его к проблемам интересующей его современности.
Кратко остановимся на элементах современности в проповедях великих отцов и учителей Церкви: св. Василия Великого, св. Григория Богослова и св. Иоанна Златоуста. Проповеди этих светильников Церкви имели огромный успех, и в значительной мере этот успех можно объяснить тем, что слово Божие они изъясняли применительно к нуждам своего времени и запросам современности. Первое свидетельство этому — догматические проповеди великих святителей. В проповедях данного содержания они излагают преимущественно те истины христианского вероучения, которые в то время были предметом нескончаемых обсуждений и споров. Догматы в то время сделались в полном смысле слова общественными вопросами[179]. О том, насколько велик был интерес слушающих к вероучительным темам, свидетельствуют слова св. Василия Великого: «Ныне всякий слух отверст к слушанию богословия, и таковым слушанием не может насытиться Церковь»[180]. Однако вероучительные истины вызывали не только интерес у слушателей, но и являлись причиной споров и настроений в Церкви. Поэтому вселенские учители, утверждая в своих проповедях истины веры, отвергают заблуждения еретиков, обличают представителей богословского свободомыслия и их последователей. А св. Григорий Богослов не только заблуждавшихся обличал, но и осуждал безвременность и неуместность богословствования, несоблюдение меры в этом отношении[181].
В своих словах и беседах святые отцы выступают против предрассудков, вооружаются против пороков и нравственных недостатков своего времени. Особенную славу на этом поприще приобрел св. Иоанн Златоуст. Его проповеди в высшей степени удовлетворяют требованиям современности, ибо содержат полное и обстоятельное изображение нравов того времени. Приведем несколько примеров. Вот Святитель обличает суеверия и предрассудки, доказывает нелепость и зловредность их. «Кормилицы и служанки берут в бане грязь и, обмакнувши в нее палец, помазывают чело младенца; если кто спросит: что значит эта грязь, это брение? — то говорят: она предохраняет от дурного глаза, от зависти и ненависти… Не стыдно ли вам, скажите мне?… Если это делается у язычников, то нисколько не удивительно; а когда поклоняющиеся кресту, приобщающиеся неизреченных Таинств и достигшие любомудрия держатся таких постыдных обычаев, это — достойно многих слез… Если кому это кажется маловажным, тот пусть знает, что это ведет к великому злу; и что Павел не считал подобных предметов маловажными и не оставлял их без внимания»[182]. Весьма строго, с сатирическим оттенком обличает святой отец тех, кто пристрастился к земным благам, богатству и роскоши, у которых забота о чистоте обуви, казалось, перемещала центр человеческого достоинства с головы на ноги»[183]. Святитель восстает против пристрастия христиан к языческим зрелищам, указывая, что они небезопасны для нравственности, а поэтому непозволительны и греховны. Не оставляет он без внимания и страсть пьянства, а также привычку употреблять клятву.
Особое внимание великие учители Церкви уделяли не только нравственным вопросам современности, но и общественным событиям, стихийным бедствиям и даже происшествиям частного порядка. Так св. Иоанн Златоуст после произведенного антиохийцами мятежа произнес знаменитые беседы о статуях, благодаря которым нравственная серьезность сменила беспорядочное возбуждение страстей жителей города. Великое духовное благодеяние оказал жителям Каппадокийской области св. Василий Великий, когда во время засухи произнес слово о постигшем бедствии. Слово угодника Божия заставило богатых отворить свои житницы и спасло бедных от голодной смерти. Из беседы двадцать первой «о том, что не должно прилепляться к житейскому, и о пожаре, бывшем вне церкви», видно, что св. Василий не мог обойти молчанием бывшего по соседству с церковью пожара. Он возвестил о бедственном положении погорельцев и постарался возбудить чувство сострадания у слушателей. Св. Григорий Богослов произнес слово «после того, как град опустошил поля». В своей проповеди он напомнил, что сокровища гнева Божия заключают и еще более тяжкие испытания и бедствия, и конкретно указал на те грехи народа, которые послужили причиной этого наказания[184]. Особенное место в проповеднической деятельности св. Григория занимают слова, содержащие объяснение собственных его поступков и предупреждающие возникновение недоразумений между ним и его паствой.
Как видно, великие учители Церкви делили со своей паствой радости и печали, обличали ее пороки и нравственные недостатки, являлись миротворцами и утешителями. Их слово всегда имело связь с существующей действительностью и увлекало слушателей картинами современной жизни. Однако современность в проповеди никогда не являлась для них самоцелью. Святые отцы стремились прежде всего быть руководителями своей паствы на пути к вечной жизни. Главной своей обязанностью они считали изъяснение слова Божия и прерывали это изъяснение только тогда, когда их вынуждали к этому обстоятельства жизни.
Какие события и явления современности могут быть предметом внимания проповедника в данное время? Прежде всего те события, которые в настоящий момент волнуют души слушателей, от чего зависит их правая вера, христианская нравственность, спокойствие и благополучие в жизни общества. К ним следует отнести:
1. События и явления из области церковной жизни: праздники, торжества, юбилеи, а также ереси, расколы, церковные нестроения;
2. События и явления из области духовной и нравственной жизни общества: массовое увлечение оккультными науками, магией, астрологией, методами, так называемой «нетрадиционной медицины», появление безнравственных обычаев и опасных пороков.
3. Стихийные бедствия, технологические катастрофы[185]. Однако при этом надо помнить, что события и явления современности должны интересовать проповедника лишь в той мере, в какой они актуальны в жизни общества, и лишь с той стороны, с какой они соприкасаются с религией. Не упуская из виду назревшие потребности современной жизни, он должен всегда помнить о единственной цели своего учительства — указывать пастве путь ко спасению.
Пастырь Церкви в своей проповеднической деятельности, несмотря на нравственные достоинства и ревность в исполнении своих обязанностей, может впадать в различные погрешности и вдаваться в крайности. Для удобства рассмотрения разграничим два направления: практическое и теоретическое.
Особенную осторожность и мудрость необходимо проявлять пастырю в проповедях, касающихся современности, в которых в той или иной мере необходимо освещать вопросы общественного характера, внешнего положения пасомых. Надо всегда помнить, что церковная проповедь имеет свою идею и свои особые задачи, а служение проповедника имеет целью религиозно-нравственное усовершенствование пасомых, руководство к наследию вечной жизни. По этому поводу проф. М. Тареев пишет: «Проповедь по самой своей идее есть изъяснение и раскрытие учения Господа Иисуса Христа. Поэтому имени проповеди заслуживает только та речь, в которой раскрывается какая-нибудь истина слова Божия; если же в речи не раскрывается и не разъясняется никакой евангельской истины, то это не есть проповедь»[186]. О непозволительности со стороны церковных учителей касаться в своих наставлениях каких-либо мирских интересов свидетельствуют примеры из жизни Христа Спасителя. Когда некто обратился к Учителю с просьбой о помощи в разделе наследства, то в ответ услышал: «Кто поставил Меня судить или делить вас» (Лк. 12, 14). Этот евангельский эпизод учит, как должен относиться проповедник к вопросам, носящим нецерковный, житейский характер. Всякое вмешательство проповедника в дела «мира сего» с чисто мирскими целями является незаконным, так как противоречит самой идее и задачам церковного учительства. Кроме того, подобное вмешательство может привести к подрыву авторитета проповедника как служителя слова Божия[187].
В особые исторические периоды может возникнуть соблазн освещения в проповеди событий общественно-политического характера и их оценки. В этом случае надо помнить Евангельскую истину о том, что Царство Христово не от мира сего (Ин. 18, 36), а кафедра проповедника должна служить исключительно целям Небесного Царства. «Для нас безопаснее и надежнее, как сообразное с нашим долгом, — учит митр. Филарет (Дроздов), — работать на своем поле, говорить о вере и нравственности»… чтобы «напрасно не сойти с церковной дороги и не оступиться в яму на дороге политической»[188]. Истинность этого наставления Святителя подтверждается историческим опытом церковного проповедничества [189].
Во всех православных гомилетических курсах слово «проповедник» почти всегда приводится в сочетании со словами «Церковь», «церковный». Это не случайное сочетание слов, а явление, свидетельствующее о существе дела. С православной точки зрения, проповедничество есть не что иное, как учительство Церкви, средство научения пасомых церковному пониманию истин Божественного Откровения. Забыв о руководственном авторитете Церкви в деле учительства, проповедник может впасть в субъективизм и погрешить против чистоты вероучения. Наиболее серьезные отклонения от учения Церкви называются ересями. Ересью в собственном смысле называется произвольное извращение христианской истины (2 Петр 2, 1)[190]. История Церкви знает случаи, когда с церковной кафедры проповедовали еретическое учение (Арий, Македоний, Несторий и др.). Это ненормальное явление в проповеди устранялось посредством специальных мер[191]. В настоящее время трудно предположить, чтобы православный пастырь стал преднамеренно излагать в проповеди еретическое учение. Но тем не менее и в настоящее время могут возникать ненамеренные искажения церковного учения, зависящие от недостаточного знания и понимания проповедником предмета проповеди.
Касаясь, например, вопроса о взаимоотношении свободы человека и благодати, неопытный проповедник может придать этому учению оттенок католический или протестантский; излагая догматическое учение о предведении Божием, — впасть в кальвинизм. Во избежание подобных погрешностей необходимо тщательно, по церковным источникам, прорабатывать тему каждой произносимой проповеди или же, в случае сложных догматических тем, использовать готовый материал. Проповедь без должной подготовки будет свидетельствовать о легкомысленном отношении пастыря к своим обязанностям.
Не следует заниматься в проповеди исследованием утонченных богословских вопросов или труднопостигаемых истин. «Ибо есть предметы, которые по самой сущности своей непонятны, — пишет блаж. Августин, — или которые едва-едва постигаешь, да и то весьма поверхностно, хотя бы наставник выражал их самыми ясными словами. Таких предметов или вовсе никогда не должно предлагать народу для слушания, или предлагать весьма редко, — в случае какой-нибудь необходимости»[192]. Не подлежат рассмотрению в проповеди какие-либо спорные положения или частные богословские мнения. Первые не могут быть рассматриваемы с церковной кафедры вследствие своей неопределенности, вторые — ввиду их неутвержденности авторитетом Церкви. К тому же, как предписывает апостол Павел Тимофею, а в его лице всем христианским учителям, не следует вдаваться в «состязания и словопрения», которые ведут к различным нестроениям (1 Тим. 6, 4).
К ложным следует отнести рационалистическое и мистическое направления в проповеди. В связи с засильем рационализма в современной жизни соблазнительной бывает мысль о сближении мировоззрения научного с религиозным. На этой почве могут возникнуть попытки, иногда и благонамеренные, рационализировать учение Церкви. Сама по себе положительная идея согласия знания и веры, науки и религии в практической деятельности проповедника должна определяться четкими границами каждой области. Нельзя давать места научным способам решения вопросов там, где эти способы неприменимы по самой своей природе. В мистицизм проповедники чаще всего впадают под влиянием одностороннего стремления к практическому благочестию, не регулируемому теоретическим учением веры. В крайних своих проявлениях «мистицизм хочет решать вопросы теоретического богословского миросозерцания — помимо символического учения Церкви, и вопросы практической жизни — помимо церковного кодекса морали, — на основании безотчетного лишь субъективного чувства, содействуемого воображением»[193]. Стремление во всем видеть чудесность, все выводить из внутреннего чувства и озарения может привести к печальным и даже гибельным для души последствиям. Проповедник, как и всякий христианин, должен не только верить и чувствовать, но и осмысливать истины веры, поверять правильность своих чувств и внутреннего устроения опытом Церкви.
Данная глава посвящена вопросам формальной или конструктивной гомилетики[194]. Необходимость изучения подобных вопросов обусловлена как историческим опытом проповедничества, так и современными нуждами Церкви.
Проследим путь исторического развития проповеди и на фактическом материале постараемся построить положения данной главы.
Характерным внешним признаком первых христианских проповедей была безыскусственность, то есть полная свобода формы и изложения, простота построения проповеди. Проповедники первенствующей Церкви не нуждались в каких-либо внешних руководствах: водимые ухом Божиим, они, в зависимости от обстоятельств, давали тот или иной ход своим мыслям, применяли те или иные приемы речи. Такой характер носили проповеди апостолов, мужей апостольских, св. отцов первых веков христианства. Однако безыскусственность первохристианской проповеди совсем не означает примитивности речи. Эта проповедь, при всей своей безыскусственности, является прекрасным образцом красноречия. Ибо красноречие, по словам блаж. Августина, следовало за высшей мудростью, которой были просвещены благовестники, «как неотлучная раба, не будучи нисколько звана к ней»[195]. Однако не всегда проповедь была плодом благодатного вдохновения проповедников слова Божия. Сила духа, свойственная древним отцам Церкви, с течением времени все более оскудевала. На смену профетизму в проповеди приходят «естественные силы облагодатствованной личности пастыря — учителя»[196], необходимые для осуществления задач церковного проповедничества. Большую помощь церковному учителю в этом деле оказывает богословская и специальная гомилетическая подготовка. Первым руководством в этой области был труд блаж. Августина «Христианская наука», посвященный учению о внешней стороне проповеди. Принципиальным обоснованием правил формальной гомилетики служит та истина, что проповедник и слушатели мыслят по общим законам Логики, а проповедь, как устное слово, должна подчиняться общечеловеческим правилам речи[197]. Отсюда возникает необходимость знакомства с основными понятиями формальной гомилетики, с исторически сложившимися формами церковной проповеди и правилами ее логического построения.
Как уже было сказано, первоначально христианская проповедь была «явлением духа и силы» и не ограничивалась какими-либо предписаниями формального характера. Однако наряду с профетическим в апостольское время устанавливается гомилийный («гомилия» — беседа) тип проповеди, в котором порядок мыслей обуславливался текстом Священного Писания. Вслед за этим появляется ораторский или художественный тип проповеди, который представлен в форме поучений и слов. Особенностью их является тематизация, т. е. наличие развивающейся по гомилетическим правилам какой-либо определенной темы.
Для усвоения последующих теоретических положений следует рассмотреть основные термины формальной гомилетики. Понятие проповеди включает ее предмет, тему (проблематику), материал и содержание.
Предмет проповеди — это определенная область религиозного учения, совокупность каких-либо явлений духовной жизни, к описанию и характеристике которых обращается проповедник. Так предметом проповеди может быть учение о Боге, о мире видимом и мире бесплотных духов, о добродетелях и греховных страстях человека. Предмет проповеди — категория более общая и по своему объему более широкая, чем тема. Например, если проповедник будет говорить о молитве, о слове Божием, то он не сможет сказать в одной проповеди всего того, что можно сказать об этих предметах. Совсем другой объем будут иметь эти предметы в следующей формулировке: «О молитвенном правиле христианина», «Слово Божие — источник познания смысла жизни». Это уже темы, которые могут исчерпаться одной проповедью.
Отсюда темой называется та частная (по отношению к предмету) мысль, которая более или менее полно исчерпывается проповедью, та идея, из которой вытекает все содержание проповеди. Проф. Н. И. Барсов дает следующее определение темы: «Тема есть категорическое суждение, в целой проповеди органически развивающееся по логическим законам деления и подразделения. Иначе говоря, тема есть одна главная мысль сочинения»[198]. Эта главная мысль должна соподчинять отдельные мысли, входящие в состав проповеди. Что касается словесного выражения темы, то первое требование к нему — это краткость и ясность. Словесное выражение темы обычно имеет форму простого предложения, повествовательного или вопросительного.
Наиболее важным вопросом формальной гомилетики является вопрос тематизации, имеющий свою предысторию. Первая христианская проповедь не знала тематизации в ее современном виде. В ней преобладала безыскусственная непосредственная ассоциация идей, когда проповедник, в лучшем случае, заботился о единстве предмета и не искал единства главной мысли[199].
Первой ступенью в становлении тематической проповеди была естественная тематизация, которая берет начало от святоотеческих творений III-IV веков. Святые отцы хорошо знали, что значит «последовательность вещей и ясный порядок»[200]. В их речах каждому явлению отводилось свое место, каждый предмет располагался так, чтобы быть наиболее уместным в общем плане рассуждений. Их мысли в своеобразных комбинациях текут вполне свободно, в полной логической последовательности, правильность которой не нарушают небольшие отступления частного характера.
Совсем другой характер носила искусственная тематизация проповеди, имевшая место в средние века и явившаяся плодом следования правилам античной риторики[201]. Суть этой тематизации состояла в тщательном распределении материала проповеди по известной риторической схеме: 1) приступ, 2) текст, 3) разделение, 4) доказательства или исследование, 5) опровержение возражений против данной истины, 6) заключение. Такой подход к построению проповеди обусловливал не только порядок и стройность расположения материала, но и абсолютное единство мысли. Однако совершенство внешней формы свидетельствовало о преобладании рационализма в проповеди, повлекшего за собой перерождение церковного слова в ораторскую речь, чуждую христианского духа[202].
Подобных крайностей стремится избежать современная теория православного проповедничества, использующая четырехчастную схему построения проповеди, как наиболее отвечающую требованиям распределения материала проповеди и последовательного раскрытия темы.
Основой подобного построения является святоотеческий опыт проповедания слова Божия.
Большая часть святоотеческих проповедей имеет искусно изложенное вступление. Скромным и привлекательным словом, обнаруживающим искренность и прямоту, святые отцы стремились расположить пасомых к слушанию того или иного предмета. Кроме этого, вступление имеет и другую задачу — оно вводит в тему проповеди и в этом случае представляет первый элемент тематизации.
Второй частью проповеди является изложение (основная часть). Изложение имеет целью обоснование главной мысли или темы проповеди, раскрытие ее смысла. Основные требования к этой части: ясность и отчетливость изложения темы, последовательность раскрытия проповедуемых истин.
Раскрыв смысл того или иного предмета или явления, проповедник должен сделать нравственные выводы из изложенного. Особенно замечательны в этом отношении проповеди св. Иоанна Златоуста: у него нет ни одной беседы или слова, где бы не было нравственного назидания пасомых. Нравственные выводы всегда должны иметь практический характер и непосредственное отношение к религиозно-нравственной жизни слушателей. Эта часть проповеди выделена гомилетической наукой в особую, третью часть, называемую нравственным приложением.
Четвертая часть проповеди — заключение. Вместе со вступлением оно является своеобразным обрамлением проповеди и несет важную логико-психологическую нагрузку — служит завершением выступления проповедника. Заключения святоотеческих проповедей имеют большое разнообразие содержания и могут быть образцами для подражания.
Как видно из рассмотренного, четырехчастное деление проповеди является не столько искусственным приемом построения проповеди, сколько обобщением и правилом древней практики церковного красноречия. Посредством простого и естественного деления проповеди на части достигается главное — последовательность и ясность изложения темы, от которых в немалой степени зависит действенность пастырского слова.
Материалом проповеди являются те данные, которые дают основание конкретно говорить об избранном предмете или явлении, способствуют пониманию их сущности, приводят к определенным умозаключениям. Материал имеет непосредственное отношение к теме проповеди. Тема организует материал, используемый в проповеди, раскрывает его значение. Кроме этого, сам отбор нужного материала, подход к нему определяется темой проповеди.
Содержание проповеди в известной степени определяется отбором материала, а также его характеристикой и оценкой, теми выводами, к которым приходит проповедник. Не сам материал или информация сама по себе, а их характеристика и оценка имеют решающее значение для содержания пастырского выступления. Таким образом, содержание проповеди, ее качества полностью зависят от личного труда проповедника, его проповеднического опыта.
Рассмотрев основные понятия формальной гомилетики, перейдем к разбору исторически сложившихся форм церковной проповеди.
Большой интерес для современной гомилетики имеют исторические свидетельства, относящиеся к внешней стороне церковной проповеди. Для определения первоначальной формы церковной проповеди обратимся к свидетельству Священного Писания. Все речи апостолов, запечатленные в Деяниях, имеют монологическую форму. Особенное значение для гомилетической науки имеет проповедь апостола Павла в Троаде (Деян. 20, 7,11). «В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел, намереваясь отправиться в следующий день, беседовал с ними и продолжил слово до полуночи (ст. 7)… Преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета и потом вышел» (ст. 11). В седьмом стихе Дееписатель указывает на общее собеседование в церковном собрании, в одиннадцатом — на монологическую речь апостола. Такой вывод следует из этимологического разбора слова «беседовал», которое согласно греческому подлиннику в первом случае обозначает собеседование общее (dielegeto), а во втором — вид монологической речи самого Апостола (omilhsaz), которая сопровождала, согласно вышеуказанному тексту, таинство Евхаристии[203]. Греческое слово ομιλησας послужило основанием для терминологического обозначения первой формы церковной проповеди — гомилии, или беседы. Слово «гомилия» обозначает, с одной стороны, простоту, безыскусственность, общепонятность, а с другой, полную искренность, сердечность, задушевность речи проповедника. Вообще же это слово в большей степени определяет внутреннюю, чем внешнюю сторону предмета[204].
Слова апостола Павла: «проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы» (1 Кор. 2, 4), — могут служить символом не только апостольской, но и пастырском проповеди I и II веков. Восприняв апостольскую проповедь как пример для подражания, христианские пастыри стремились к стяжанию духа и силы в деле церковного учительства. В этот период, период особенных духовных дарований, проповедь являлась плодом благодатного вдохновения пастыря. Наставления произносились без предварительной подготовки, редко обдумывались наперед и, при внутренней духоносности, представляли полную безыскусственность и простоту живой речи[205].
До отделения Евхаристии от агап церковная беседа могла прерываться вопросами слушателей, просьбой разъяснений некоторых высказываний проповедника. После же упорядочивания чина христианского Богослужения проповедь, сделавшись составной его частью, принимает преимущественно монологическую форму[206].
Кроме апостольских гомилий, запечатленных в Священном Писании, сохранилась беседа св. Климента Римского, известная как 2-ое послание к Коринфянам[207]. Гомилия св. Климента представляет образец проповеди II века, которая слагалась по примеру апостольских наставлений[208]. Наиболее характерный ее признак — простота, безыскусственность учительной речи при сердечности и полноте религиозного одушевления. С внешнем стороны эта беседа представляла ряд отрывочных догматических или нравоучительных мыслей, имеющих внутреннюю логическую связь. Каждая мысль обычно подтверждается текстами Священного Писания.
В конце II — начале III века, вследствие образования канона книг Священного Писания, за церковным богослужением активизируется употребление священных текстов. Это обстоятельство имело прямое отношение к церковной проповеди, ибо в задачу пастыря входило объяснение библейского текста, прочитанного за богослужением. Эта разновидность проповеди — гомилия изъяснительная — сохранила все характерные черты апостольской беседы: простоту, ясность, доступность. К отличительным признакам изъяснительной гомилии следует отнести ее построение, определяемое не ходом рассуждений проповедника, а последовательностью объясняемого библейского текста[209]. Дальнейшее развитие изъяснительная гомилия получила благодаря экзегетическим трудам Оригена. Им были установлены правила толкования Священного Писания в гомилии, согласно которым проповедник изъяснял прочитанный текст стих за стихом, слово за словом, исследуя каждую фразу с различных точек зрения: текст мог изъясняться филологически, исторически, этнографически, археологически и т. д.[210]. После подробного разбора указывался смысл нравоучительный, а затем аллегорический или таинственный. Особенностью оригеновского толкования Священного Писания является аллегоризм: все, даже йота священного текста, по мнению Оригена, заключает в себе высший, таинственный смысл. Своей проповеднической практикой Ориген узаконил объединение экзегетического элемента с учительным. В гомилиях Оригена наличествует определенный метод и порядок, но, несмотря на это, форма их чужда всякой искусственности: структура проповеди определялась последовательностью изъясняемого текста[211].
С внешней стороны процесс произнесения проповеди выглядел следующим образом. После того как чтецом или самим проповедником прочитывался отрывок из Священного Писания, следовало толкование этого текста. Иногда текст для гомилии указывался епископом или слушателями. Беседы начинались прямо с исследуемого текста или же с небольшого вступления. Оканчивалась проповедь славословием и словом «аминь». Таким образом, вступление и заключение оригеновой гомилии явились предшественниками тематизации проповеди и деления ее на части.
Вклад Оригена в дело церковной проповеди велик. Он создал особый тип проповеди — экзегетическую гомилию, которая стала нормой церковного проповедничества, сохранив в церкви свое значение на все времена.
Библейский текст, являвшийся до этого только исходным пунктом или источником аргументации, в гомилиях Оригена стал всецело определять их содержание[212].
Следующей важной ступенью в развитии гомилии явились беседы св. Иоанна Златоуста. В своих экзегетических проповедях Златоуст следует порядку священного текста, однако, в отличие от Оригена, не останавливается на частностях научного характера, а сразу раскрывает догматический и нравственный смысл Священного Писания. Особенное внимание святитель уделяет тем вопросам, которые имели непосредственное отношение к нравственной жизни членов Церкви. Изъясняя Священное Писание книгу за книгой, главу за главой, он всегда сообразовывал свои речи с восприемлемостью и духовными запросами слушателей. Сравнительный анализ бесед представителей Оригеновской школы и св. Иоанна Златоуста показывает преимущество проповедей последнего, вследствие их жизненности, доступности и современности, а также отсутствия загроможденности тонкостями экзегетического характера. Беседы св. Иоанна Златоуста составляют золотой фонд церковной проповедническом литературы. Таким образом, экзегетическая беседа, благодаря словесному творчеству великого учителя, из отвлеченного и строго научного типа проповеди преобразовалась в пастырскую беседу о многоразличных сторонах христианской жизни.
Появившись на Востоке, изъяснительная гомилия перешла на Запад, который внес свой вклад в развитие этой формы церковной проповеди. Здесь эта форма проповеди стала известна под наименованием «постилла», которое указывало на всецелую обусловленность проповеди библейским текстом[213]. Наиболее употребительная в патриотический период, а также в средние века, изъяснительная гомилия в новое время была забыта. Но «и ныне, как прежде, — говорит проф. Певницкий, — воля Церкви возлагает на пастырей долг разъяснения книг Священного Писания. Эта воля выражена в церковном Уставе. Установив чтение книг Священного Писания при богослужении в рядовых дневных зачалах, св. Церковь вменяет в обязанность своим служителям предлагать народу изъяснение этих книг в те периоды года, к каким приурочено чтение зачал той или другой книги… Добрый обычай, хотя и забытый, всегда можно восстановить»[214].
Материалом для бесед могут служить тексты Священного Писания (особенно Евангельские и Апостольские зачала), различные чинопоследования церковного богослужения, церковные Таинства и обряды, богослужебные тексты (догматики, тропари, кондаки и икосы), составные части катехизиса (Символ веры, заповеди блаженств, молитва Господня, десять заповедей Закона Божия) и многое другое.
Беседа может иметь одну или несколько тем. Однако наиболее характерным признаком беседы является ее многотемность. Изъясняемый текст делится на определенные части: в случае толкования Священного Писания деление следует по стихам, при рассмотрении других текстов или чинопоследований — по главным пунктам или предметам. Таким образом, построение беседы осуществляется аналитическим способом, который и обусловливает многотемность в беседе: каждый отдельный библейский стих, каждый элемент богослужения, каждый пункт вероучения, рассматриваемые в проповеди, имеют свою главную мысль, свою тему. Связь между темами беседы должна быть не столько логическая, сколько внутренняя, осуществляемая какой-либо общей идеей. При составлении беседы нет необходимости руководствоваться какими-либо правилами конструктивного характера: план, построение беседы определяется последовательностью изъясняемого материала.
Составными элементами беседы являются основная часть (изъяснение) и нравственное приложение. Основная часть беседы обычно состоит из анализа, последовательного раскрытая смысла разбираемого материала. Нравственное приложение, вытекающее из рассмотренного материала, непосредственно следует за разъяснением каждого предмета беседы. Таким образом, многопредметная беседа представляет собой совокупность нескольких проповедей-миниатюр. Если состав текста более или менее однороден и связан, то после изъяснения различных предметов может следовать одно общее нравственное приложение, обобщающее нравственные выводы анализируемых предметов. Переходы от изъяснения к нравственным приложениям должны быть естественны и закономерны, а не искусственны и натянуты. Сами же нравственные выводы должны вытекать из сущности изъясняемых предметов. Состоят они обычно из практических советов и наставлений на ту или иную тему; из увещаний или обличений слушателей и должны иметь непосредственное отношение к их духовной и нравственной жизни.
Задачей проповедника при изъяснении Священного Писания в беседе является раскрытие смысла какого-либо библейского текста, которое возможно только при помощи экзегетики — науки о толковании Слова Божия. Поэтому беседы, посвященные последовательному разбору и истолкованию Священного Писания, именуются аналитико-экзегетическими. Однако научные методы в проповеди следует использовать очень умело и осторожно. Проповедник должен помнить, что аналитико-экзегетическая беседа — не богословский комментарий к священному тексту, в котором с большой тщательностью исследуются все подробности научного характера. Изъяснение Священного Писания в беседе должно служить прежде всего назиданию Церкви, в ней все должно быть направлено к утверждению слушателей в вере и богоугодной жизни. Кроме аналитико-экзегетической беседы, к разновидностям этой формы проповеди относят обычную беседу и беседу катехизическую.
Обычная беседа имеет характер простого собеседования об одном или нескольких предметах, но имеющих в основании одну какую-либо религиозно-нравственную идею. Рассмотрение предметов в обычной беседе не связывает проповедника какими-либо правилами построения проповеди, соразмерности частей: он свободен в изложении материала, его речь обусловлена только движением души, последовательностью возникающих мыслей.
Особенностью катехизических бесед является вопросно-ответная форма, наиболее удобная для лучшего усвоения слушателями богооткровенных истин. Эта форма является также одним из средств поддержания внимания у слушателей. Предусматривая все недоумения и трудности, связанные с пониманием богооткровенных истин, проповедник сам ставит вопросы и отвечает на них. Нравственное приложение может чередоваться с постановкой вопросов или же являться обобщающей частью в конце проповеди. Достоинство вопросно-ответной формы заключается в раздельности и четкости преподаваемых понятий.
Подведем итог сказанному о беседе как форме проповеди. Наиболее характерными признаками ее являются разнообразие предметов и тем, простота стиля, естественность, общедоступность и назидательность. Благодаря этим особенностям эта форма проповеди с древних времен была наиболее употребительной в проповеднической практике. С одинаковым успехом она применялась и в дни церковных торжеств и в будни, в храмах и в местах внебогослужебных собраний.
«Внегда возвратити Господу плен Сион, быхом яко утешени» (ст. 1). Другой переводчик говорит: «Когда возвратит Господь плен, мы будем утешены».
Изъяснение. Слова «плен» по названию своему просто, но имеет много значений. Есть плен добрый, о котором, например, говорит Павел: «пленяюще всяк разум в Христа» (2 Кор. 10, 15); есть и худой, о кагором, например, он говорит: «пленяющии женища, отягощенная грехами» (2 Тим. 3,6); есть духовный, о котором говорится: «проповедати пленникам отпущение» (Ис. 61, 1); есть и чувственный от неприятелей. Но первый тяжелее. Взявшие кого-нибудь в плен по закону войны часто и щадят пленных: хотя заставляют их носить воду, рубить дрова, и ходить за лошадьми, но нисколько не вредят их душе, а кто взят в плен грехом, тот приобрел себе властелина жестокого и беспощадного, принуждающего его к делам самым постыдным. Этот тиран не умеет ни щадить, ни миловать. Послушай пример, как он, взяв в плен жалкого и несчастного Иуду, не пощадил его, но сделал святотатцем и предателем, а по совершении греха вывел его на зрелище пред иудеями, открыл его преступление и не допустил воспользоваться покаянием, но, предупредив раскаяние, довел его до петли. Грех есть властелин жестокий, дающий нечестивые приказания, подвергающий бесчестию повинующихся ему.
Нравственное приложение. Поэтому увещеваю вас: будем с великою ревностью убегать власти его, будем бороться с ним и, освободившись от него, будем пребывать в этой свободе. Если иудеи, освободившись от иноплеменников, были утешены, то тем более мы, освободившись от греха, должны радоваться и восхищаться и хранить вечно эту радость, а не нарушать и не осквернять ее, снова предаваясь тем же порокам.
Быхом яко утешени. Другой переводчик говорит: «как мечтающие во сне». Что значит «утешени»? Мы, говорит, исполнены покоя, радости, удовольствия. «Тогда исполнишася радости уста наша, и язык наш веселия. Тогда рекут во языцех: возвеличил есть Господь сотворите с ними (ст. 2). Возвеличил есть Господь сотворити с нами: быхом веселящеся» (ст. 3). Радость по случаю освобождения из плена немало содействует перемене к лучшему. Но скажешь: кто не радуется при этом? Отцы их, когда были освобождены из Египта и изведены из тамошнего рабства на свободу, с крайнею неблагодарностью роптали среди самих благ, негодовали, были недовольны, постоянно сетовали. Но мы, говорит, не так: мы радуемся и восхищаемся. Мы радуемся, говорит, не только по причине освобождения от бедствий, но и потому, что отсюда все узнают Божие промышление о нас: «тогда рекут во языцех: возвеличил есть Господь сотворите с ними. Возвеличил есть Господь сотворите с нами». Не напрасно здесь допущено повторение, но для того, чтобы показать великую радость, какую имели они. Одни слова принадлежат язычникам, а другие — им. И смотри, они не сказали: «спас нас», или: «освободил нас», — но «возвеличил», желая словом «возвеличил» выразить необычайность дела, исполненного чудесности. Видишь ли, что — как я часто говорил — чрез этот народ научилась вселенная, когда он был отводим в плен и возвращаем оттуда. Самое возвращение было вместо проповедника, потому что слух о них распространился везде, открывая всем человеколюбие Божие; и поистине велики и необычайны были чудеса, совершившиеся с ними. Сам обладавший ими Кир отпустил их, когда никто не просил, но Бог смягчил душу его; и отпустил не просто, а с дарами и пожертвованиями.
Возврати, Господи, пленение наше, яко потоки югом (ст.4).
Почему он в начале сказал: «внегда возвратити господу плен Сионь», а здесь: «возврати»? Он говорит о будущем. На это особенно наводит нас другой переводчик, который не сказал: «внегда возвратити», но: «когда возвратит». Притом это дело, начавшись тогда, не вдруг совершилось все, но было много переселений иудеев — было и первое, и второе, и третье.
Итак, или это говорит пророк, или он молится, чтобы избавление было всецелое. Многие из иудеев хотели остаться в стране иноплеменников; поэтому пламенно, желая избавления, он говорит: «возврати пленение наше, яко потоки югом», т. е. побуждая и поощряя с великою стремительностью, с великою силою. Другой переводчик, выражая это же самое, сказал: «как ручьи», третий: «как потоки». Четвертый: «как спуски воды».
Сеющии слезами в радости пожнут (ст.5). Это сказано об иудеях, но часто может иметь приложение и ко многим другим случаям. Такова добродетель: она получает блистательные награды за труды. Поэтому и пророк в речи своей указал на сеяние и жатву. Как сеющий должен работать, трудиться, проливать пот и переносить холод, так и упражняющийся в добродетели. Ничему так не несвойствен покой, как человеку. Поэтому Бог и сделал путь его узким и тесным; даже не только дела добродетели, но и дела житейские Он соединил с трудом, и последние гораздо более. И сеятель, и строитель, и путник, и дровосек, и ремесленник, и всякий человек, если хочет приобрести что-нибудь полезное, должен работать и трудиться. И как семена имеют нужду в дожде, так и мы в слезах. Как землю нужно пахать и копать, так и для души вместо заступа, нужны искушения и скорби, чтобы она не произрастила худых трав, — чтобы смягчилась ее жестокость, чтобы она не возгордилась. И земля без тщательного возделывания не приносит ничего здорового. Итак, смысл слов пророка следующий: нужно радоваться не только возвращению, но и плену, и за то и другое исповедывать благодарность Богу. Это сеяние, а то жатва. Как сеющие после трудов пользуются плодами, так и вы, говорит, когда отошли в плен, были подобны сеющим, испытали скорби, труды, изнурение, бедствия, переносили ненастье, войну, дожди, холод и проливали слезы. Что дождь для семян, то слезы для страждущих. Но вот, говорит, за эти труды получили воздаяние. Таким образом, когда он говорит: «ходящии хождаху и плакахуся, метающе семена своя: грядуще же приидут радостию, вземлюще рукояти своя» (ст. 6), то говорит не о хлебе, а о делах, научая слушателя не унывать в страданиях. Как сеятель не унывает, хотя ему предстоит много трудностей, представляя обильную жатву, так и страждущему не должно унывать, хотя бы много встретилось ему прискорбного, ожидая жатвы, представляя плоды, происходящие от страдания.
Зная это, будем и мы благодарить Бога за страдания и за покой. Хотя обстоятельства бывают различны, но все вместе и каждое порознь направляется к одному концу, подобно тому как сеяние и жатва; будем же и бедствия переносить мужественно и с благодарностью, и покой — с славословием, чтобы нам сподобиться и будущих благ благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, которому слава и держава во веки веков. Аминь (Творения. Том 5, кн. 1, сс. 390—393, СПб., 1899).
В данной беседе св. Иоанна Златоуста мысли развиваются аналитически — путем разбора каждого стиха 125 псалма. Построение проповеди отличается безыскусственностью; вступления нет, основная часть (изложение) проповеди представлена изъяснением каждого стиха, а мысли нравственного приложения сопутствуют отдельным мыслям изъяснения. Налицо две мысли нравственного приложения. Первая мысль: «избегай рабства греху, потому что это самое страшное рабство, радуйся свободе от греха и ничем не оскорбляй эту радость, пребывая в добре». Вторая мысль: «Страдания, скорби, тяготы жизни неизбежны и полезны, особенно ценны они в деле духовного совершенствования христианина, потому что они сеют зерна вечной жизни. Слезы страдальца — благодатный дождь для его души, умягчающий ее для возращения зерен добра, которые принесут драгоценную жатву — вечную радость за гробом». Первая мысль приложения связана с толкованием 1, 2 и 3 стиха, вторая — с разбором 5 и 6 стиха[215].
Бог благ и подает блага достойным; диавол лукав и способствует в грехах всякого рода. И как за благим следует беззавистность, так за диаволом всюду ходит зависть.
Другой страсти, более пагубной, чем зависть, и не зарождается в душах человеческих. Она менее вредит посторонним, но первое и домашнее зло для того, кто имеет ее. Как ржавчина изъедает железо, так зависть — душу, в которой живет она.
Зависть есть скорбь о благополучии ближнего. Поэтому у завистливого никогда нет недостатка в печалях и огорчениях. Урожай ли на поле у ближнего? дом ли изобилует всеми житейскими потребностями? или нет у него недостатка в радостях? все это — пища болезни, все увеличивает страдания завистливого. Поэтому нимало не разнится он с человеком, который ничем не покрыт и в которого все мечут стрелы. Мужествен ли кто или хорошо сложен телом? — это поражает завистливого. Красив ли другой лицом? это — новый удар завистнику. Все это — удары и раны, наносимые в самое сердце завистнику.
Но всего мучительнее в этой болезни, что завистливый не может открыть ее. Хотя потупляет он глаза, ходит унылый, смущенный, жалуется, погиб во зле; однако же, когда спросят о страдании, стыдится сделать гласным свое несчастье и сказать: «я человек завистливый и злой; меня сокрушают совершенства друга; сетую о благодушии брата; благоденствие ближнего считаю для себя несчастьем». Так надлежало бы сказать ему, если бы захотел говорить правду. Но поелику не решается высказать сего, то в глубине удерживает болезнь, которая гложет и снедает его внутренности.
Поэтому не принимает он врачующего болезнь, не может найти никакого врачевства, избавляющего от страданий, хотя писания полны таких целительных средств. Напротив, он ждет одного утешения в бедствии — видеть падение кого-либо из возбуждающих его зависть. Один предел ненависти — увидеть, что внушавший зависть из счастливого стал несчастным, возбуждавший соревнование сделался жалким. Тогда примиряется и делается другом, когда видит плачущим, встречает печальным. С веселящимся не веселится вместе, но с сетующим проливает слезы. И если оплакивает переворот жизни, по которому человек из такого счастия впал в такое несчастье, то не из человеколюбия, не из сострадательности хвалит прежнее его состояние, но чтобы более тягостным сделать для него бедствие. По смерти сына хвалить его, превозносить тысячами похвал, что он был и прекрасен и понятен к учению, и способен ко всему, а если бы младенец был жив, язык не вымолвил бы доброго о нем слова. Как скоро видит, что многие с ним вместе начинают хвалить, опять переменяется, опять начинает завидовать умершему. Дивится богатству по разорении. Телесную красоту или силу и здоровье хвалит и превозносит уже после болезней. И вообще он враг того, что есть, и друг того, что погибло.
Что же может быть пагубнее этой болезни? Это — порча жизни, поругание природы, вражда против того, что дано нам от Бога, противление Богу. Что виновника зла — демона вооружило на брань против человека? Не зависть ли? Завистью явно изобличил себя богоборец, когда вознегодовал на Бога за щедрые дары Его человеку, но отмстил человеку, потому что не мог мстить Богу. То же делающим оказывается и Каин, первый ученик диавола, научившийся у него зависти и убийству — этим сродственным между собою беззакониям, которые сочетал и Павел, сказав: исполненных зависти, убийства (Римл. 1, 29). Что же сделал Каин? Видел честь от Бога и воспламенился ревностию, истребил отличенного честию, чтобы оскорбить Почтившего. Не имея сил к богоборству, впал в братоубийство. Будем, братия, избегать сего недуга, который делается учителем богоборства, матерью человекоубийства, нарушением естественного порядка, забвением родства, бедствием самым неописанным.
Зависть есть самый непреодолимый род вражды. Других недоброжелателей делают несколько кроткими благотворения. Завистливого же и злонравного еще более раздражает сделанное ему добро. Чем больше видит он себе благодеяний, тем сильнее негодует, печалится и огорчается. Он более оскорбляется силою благодетеля, нежели чувствует благодарность за сделанное для него. Какого зверя не превосходят завистливые жестокостию своих нравов? Не превышают ли свирепостию самого неукротимого из них? Псы, если их кормят, делаются кроткими; львы, когда за ними ходят, становятся ручными. Но завистливые еще более свирепеют, когда оказывают им услуги.
Что соделало рабом благородного Иосифа? Не зависть ли братьев? Потому и достойно удивления неразумие этого недуга.
Обратись мыслию к величайшей зависти, оказавшейся в самом важном случае, какая по неистовству Иудеев была к Спасителю? За что завиствовали? За чудеса. А что это были за чудодействия? Спасение нуждающихся. Алчущие были питаемы, и на питающего воздвигнута брань. Мертвые были воскрешаемы, и Животворящий стал предметом зависти. Демоны были изгоняемы, и на Повелевающего демонам злоумышляли. Прокаженные очищались; хромые начинали ходить, глухие слышать, слепые видеть, и Благодетеля изгоняли. Напоследок предали смерти Даровавшего жизнь, били бичами Освободителя человеков, осудили Судию мира. Так на все простерлась злоба зависти. Этим одним оружием от сложения мира и до скончания века всех уязвляет и низлагает истребитель жизни нашей — диавол, который радуется нашей погибели, сам пал от зависти и нас низлагает с собою тою же страстию.
Премудр был тот, кто запрещал и вечерять с мужем завистливым (Притч. 23, 6), под сближением на вечери разумея и всякое также общение в жизни. Удобовозгораемое вещество заботимся мы класть как можно дальше от огня; так, по мере возможности, не надобно сводить дружеских бесед с завистливыми, поставляя себя вдали от стрел зависти. Ибо не иначе можно предаться зависти, как сближаясь с нею в тесном общении; потому что, по слову Соломонову ревность мужа от подруга своего (Еккл. 4, 4). И действительно, так завидуют не скиф египтянину, но всякий своему соплеменнику; и из соплеменников завидуют не тому, кто неизвестен, но коротко знакомым, и из знакомых — соседям, людям того же ремесла и почему-нибудь иному близким, и из них опять — сверстникам, сродникам, братьям. Вообще как ржа есть болезнь собственно хлебного зерна, так и зависть есть недуг дружбы.
Страждущих завистию почитают еще более вредоносными, нежели ядовитых зверей. Те впускают яд чрез рану, и угрызенное место предается гниению постепенно; о завистливых же иные думают, что они наносят вред одним взором, так что от их завистливого взгляда начинают чахнуть тела крепкого сложения, по юности возраста цветущие всею красотою. Вся полнота их вдруг исчезнет, как будто из завистливых глаз льется какой-то губительный, вредоносный и истребительный поток. Я отвергаю такое рассуждение, потому что оно простонародно и старыми женщинами поддерживается в женских теремах; но утверждаю, что ненавистники добра — демоны, — когда находят в людях демонам свойственные произволения, употребляют все меры воспользоваться ими для собственного своего намерения, почему и глаза завистливых употребляют на служение собственной своей воле.
Поэтому ужели не приходишь в ужас, делая себя служителем губительного демона, и допустишь в себя зло, от которого сделаешься не врагом обидевших тебя, но врагом благого и беззавистного Бога? Убежим от нестерпимого зла. Оно — внушение змия, изобретение демонов, посев врага; залог мучения, препятствие благочестию, путь в геенну; лишение царствия.
Завистливых можно узнать несколько и по самому лицу. Глаза у них сухи и тусклы, щеки впалы, брови навислы; душа возмущена страстию; не имеет верного суждения о предметах. У них не похвальны ни добродетельный поступок, ни сила слова, украшенные важностию и приятностию, ни все прочее достойное соревнования и внимания. Как коршуны, пролетая мимо многие луга, множество мест приятных и благоухающих, стремятся к чему-либо зловонному, и как мухи, минуя здоровое, поспешают на гной; так завистливые не смотрят на светлость жизни, на величие заслуг, нападают же на одно гнилое. И если случится в чем проступиться (как часто бывает с людьми), они разглашают это, хотят, чтобы по одному этому узнавали человека. Они искусны сделать презренным и похвальное, перетолковав в худую сторону, и оклеветать добродетель, представив ее в виде порока с ней смежного: мужественного называют дерзким, целомудренного — нечувствительным, справедливого — жестоким, благоразумного — коварным. Кто любит великолепие, на того клевещут, что у него грубый вкус; о щедром говорят, что расточителен, и о бережливом опять, что он скуп. И вообще всякий вид добродетели не остается у них без того имени, которое заимствовано от противоположного порока.
Что же? Ограничим ли слово одним осуждением сего зла? Но это как бы одна половина врачевания. Не бесполезно показать страждущему важность болезни, чтоб внушить ему должную заботливость об избавлении себя от зла; но оставить при сем страждущего, не дав руководства к приобретению здравия, не иное что значит, как предоставить его действию болезни.
Что же? Как можем или никогда не страдать сею болезнию, или, подпав ей, избежать ее? Во-первых, можем, если из человеческого не будем ничего почитать великим и чрезвычайным, ни того, что люди называют богатством, ни увядающей славы, ни телесного здоровья, потому что не в преходящих вещах поставляем для себя благо, но призваны мы к причастию благ вечных и истинных. Поэтому недостойны еще нашего соревнования богатый ради его богатства, властелин ради величия его сана, мудрый ради обилия в слове. Это — орудия добродетели для тех, которые пользуются ими хорошо, но в самом себе не заключает блаженства. Потому жалок, кто пользуется сим худо, подобно человеку, который, взяв меч для отмщения врагам, добровольно ранит им сам себя. А если кто распоряжается настоящими благами хорошо и как должно, если остается он только приставником даруемого от Бога и не для собственного наслаждения собирает сокровища, то справедливость требует хвалить и любить такого за братолюбие и общительность нрава. Опять, кто отличается благоразумием, почтен от Бога даром слова, кто — истолкователь священных словес; не завидуй такому, чтобы умолк когда-нибудь пророк священного слова, если по благодати Духа сопровождают его какое-либо одобрение и похвала слушателей. Твое это благо, тебе чрез брата посылается дар учения, если хочешь принять его. Притом никто не закрывает взоров от сияющего солнца, никто не завидует им, но всякий желает и сам насладиться с другими. Почему же, когда духовное слово точится в церкви и благочестивое сердце изливает струи дарований Духа, не преклоняешь с веселием слуха, не приемлешь с благодарностию пользы; а напротив того, рукоплескание слушателей угрызает тебя, и ты желал бы, чтоб не было ни того, кто получает пользу, ни того, кто хвалит? Какое извинение будет иметь это пред Судиею сердец наших? Правда, что душевное благо надобно почитать прекрасным по природе; но если кто превосходит других богатством, не низко думает о могуществе и о телесном здоровье, впрочем, что имеет, пользуется тем хорошо, то и его должно любить и почитать, как человека, обладающего общими орудиями жизни, если только распоряжается он ими, как должно, щедр в подаянии денег нуждающимся, собственными руками служит немощным, все же прочее, что ни имеет, не более почитает своею собственностью, как и собственностью всякого нуждающегося. А кто с не таким расположением принимает сии блага, того должно признавать более жалким, нежели достойным зависти, если у него больше случаев быть худым. Ибо это значит погибать с большими пособиями и усилиями. Если богатство служит напутствием к неправде, то жалок богач. А если оно служит к добродетели, то нет места зависти, потому что польза богатства делается общею для всех, разве кто в избытке лукавства станет завидовать и собственным своим благам. Вообще же, если прозришь рассудком выше человеческого и устремишь взор к истинно прекрасному и похвальному, то очень будешь далек от того, чтоб достойным ублажения и соревнования признать что-нибудь тленное и земное. А кто таков и не поражается мирскими величиями, к тому никогда не может приблизиться зависть.
Но если непременно желаешь славы, хочешь быть виднее многих и не терпишь быть вторым (ибо и это бывает поводом к зависти), то честолюбие твое, подобно какому-то потоку направь к приобретению добродетели. Ни под каким видом не желай разбогатеть всяким способом и заслуживать одобрение чем-либо мирским. Ибо это не в твоей воле. Но будь справедлив, целомудрен, благоразумен, мужествен, терпелив в страданиях за благочестие. Таким образом спасешь себя и при больших благах приобретешь большую знаменитость, потому что добродетель от нас зависит, и может быть приобретаема трудолюбивым; а большое имение, телесная красота и высота сана не от нас зависят. Поэтому если добродетель есть высшее и достаточное благо и по общему всех признанию имеет предпочтение, то к ней должны мы стремиться, к добродетели, которой не может быть в душе, не очищенной как от прочих страстей, так особенно от зависти.
Не видишь ли, какое зло — лицемерие. И оно — плод зависти, потому что двоедушие нрава бывает в людях по большей части от зависти, когда, скрывая в глубине ненависть, показывают наружность, прикрашенную любовью, и подобны подводным скалам, которые, будучи немного закрыты водою, причиняют неосторожным непредвиденное зло.
Поэтому, если из зависти, как из источника, проистекают для нас смерть, лишение благ, отчуждение от Бога, смешение уставов, низвращение всех в совокупности житейских благ: то послушаемся апостола и не бываим тщеславны, друг друга раздражающе, друг другу завидяще (Гал. 5, 26); но будем паче блази, милосерды, прощающе друг другу, якоже и Бог простил есть нам во Христе Иисусе, Господе нашем (Ефес. 4, 32), с Которым слава Отцу со Святым Духом, во веки веков! Аминь[216].
Были люди (а пожалуй, есть и ныне), которые не веровали и в бытие Бога, думали, что все произошло и существует само собою. Что может быть нечестивее и безумнее этого? По правде слово Божие устами Давида говорит: рече безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. 13, 1). А были и такие, которые признавали многих богов и готовы были все почитать за Бога, кроме истинного Бога. Так заблуждается человек, когда он действует по слепоте ума и по развращению своего сердца. Не такова, братие мои, вера христианская. Христианин верует в Бога и верует в одного, а не во многих богов, верует, что Бог есть, и все мы находимся под Его верховным владычеством, — верую, говорит, во единого Бога.
Видел ли кто Бога? Можем ли мы видеть Бога? Нет, братие! Евангелие говорит: Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1, 18). И св. Апостол свидетельствует, что Бог живет «во свете неприступном, Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может» (1 Тим. 6,16). Отчего это? Оттого, что «Бог есть Дух» (Ин. 4, 24). Это сказал Сам Спаситель наш Христос. Что такое дух? Существо бестелесное, невидимое, обладающее умом, волею и силою. Вот, например, и наша душа есть дух. Мы не видим ее, но никто не скажет, что ее нет. Она и мыслит, и желает, и действует, а не тело, которое без души мертво. А как же, скажете, Бог невидим? Не является ли Он по временам, как повествуют книги Священного Писания? Не видели ли его некоторые святые мужи, например, Авраам, Моисей, Илия, Даниил? Видели точно, но видели только образы Бога, а не Самого Бога. Вот и мы видим в церкви на иконах Бога, но это только образ Бога, а не Сам Бог. И Священное Писание говорит о Боге как о существе, имеющем тело; например, оно приписывает Ему сердце, очи, уши и руки. Это понимать должно духовно, т. е. под именем сердца — любовь и благость Божию, под именем очей и ушей — Его всеведение, под именем рук — Его всемогущество. Так, братие. Никто из нас, пока мы в этой бренной жизни, не может видеть Бога. Он, как Дух, невидим, и как Дух высочайший, непостижим и неисследим. «Велий Господь и хвален зело, и величию Его несть конца» (Пс. 144, 3), — говорит слово Божие. Пред Ним и Серафимы и Херувимы трепещут и служат Ему со страхом. Так и мы должны только благоговеть и повергаться пред неисповедимым Его величеством.
Можно ли иметь какое-нибудь понятие о том, каков есть Бог? Да. Священное Писание ясно и определенно изображает нам Бога в Его Божественных свойствах и действиях. Оно говорит, что Бог вечен. Все имеет начало и конец, потому что все сотворено; но Бог не сотворен, а Им сотворено все, Он самосущ и самобытен, т. е. причину бытия Своего имеет в Самом Себе, и потому начала бытия Его не было, и конца не будет. Писание говорит, что Бог вездесущ. Действительно, нет места, где бы не было Бога; ибо все от Бога, и Бог больше всего. Он все сотворил, все содержит, и Сам везде есть и вся исполняет. Мы должны благоговейно взирать на небо — там невидимый престол величествия Его, с высоты взирает Он на нас смиренных и грешных; должны молитвенно предстоять в земном храме Его — здесь Его благодатное и таинственное присутствие; но должны благоразумно и благочестиво держать себя всегда и везде; ибо Бог везде, и где бы мы ни были, Он с нами, видит нас и все наши дела. Писание говорит, что Бог есть всемогущ. Иначе и быть не может. Ведь Бог и мир сотворил. Посмотрите на землю, на солнце, на все небо. Какая требовалась сила сотворить все это? А Бог сотворил, — да и как? Из ничего, одним Словом Своим. Рече, и быша; повеле, и создашася (Пс. 148, 5). Повергнемся пред Ним мы, брение и персть, и низложим свою гордыню! Писание говорит, что Бог есть всеведущий. Так. Бог знает все; да и как Ему не знать всего, когда все от Него? Бог знает все, и знает прежде всего. Еще не было мира, а Бог знал его, ибо Он сотворил его, и как премудро сотворил! Не достанет нашего ума, чтобы постигнуть нам только самих себя. А прочие бесчисленные твари? А весь Мир? О, невольно скажешь с Давидом: велий Господь наш, и велия крепость Его, и разума Его несть числа (Пс. 146, 5)! Что мы должны подумать о себе, братие? Ежели Бог наш есть всеведущ, — значит, Он знает и нас всех, и всегда знает, что у нас на уме, на совести и в сердце, знает все, что мы делаем и при людях, и без людей, и днем, и ночью. А если так, сколько мы должны быть осторожны и в мыслях, и в намерениях, и в делах? Как должны страшиться не только явных, но и тайных грехов! Стыдно нам бывает плохое делать пред глазами людей, кольми паче должно быть страшно пред очами Божиими. Писание говорит, что Бог есть милостив и благ. Нужно ли это доказывать? Посмотрите только на землю! Чьи это дары, которыми усыпана земля? Чьи это блага, которыми наслаждаемся все мы обильно? Истинно сказал Давид: милости Господни исполнь земля (Пс. 32, 5). Посмотрим и на себя. Не милость ли Божия к нам, что мы живем и благоденствуем? Ведь мы грешники, а грешники не достойны любви и милостей от Бога. Что я говорю? — Мы достойны смерти и вечного осуждения. Почему? Потому что Бог сколько благ, столько же праведен и правосуден. Писание говорит о Боге: одождит на грешники сети, огнь и жупел и дух бурен, часть чаши их. Яко праведен Господь, и правды возлюби, правоты виде лице Его (Пс. 10, 6,7). Почему же Он щадит нас? По благости Своей, ожидая от нас покаяния и исправления нашего. О, как мы должны благодарить и славословить Бога за Его неизреченные к нам милости и долготерпение и как должны стараться благоугождать Ему непорочною христианскою жизнью, чтобы не подвергнуться Его Божественному правосудию и не погибнуть на веки! Писание говорит, что Бог есть блажен. Где же и быть блаженству, как не у Бога? В Царстве Его непостижимая слава, неизреченная радость, неизглаголанное блаженство. Бог делает блаженными и Ангелов, и человеков. И как Царствию Божию, так и блаженству небесному не будет конца.
Вот, братие мои, каков есть Бог христианский! Кто бог велий, яко Бог наш? (Пс. 76, 14). Воистину несть подобен Тебе в бозех, Господи (Пс. 85, 8). Благословен еси, Господи Боже отец наших, и хвально и прославлено имя Твое во веки (Дан. 3, 26). Аминь[217].
Третий век христианства ознаменовался новым подходом к вопросам церковного проповедничества. Этому способствовали как внешние, так и внутренние условия существования Церкви. Появляются удобные для богослужений и проповедей христианские храмы, которые под покровительством императоров Филиппа, Александра Севера и Галлиена строились в большом количестве[218].
При этих храмах создаются библиотеки — хранилища Священного Писания и первых памятников церковной литературы. Катехизаторские училища и школы постепенно становятся центрами христианской науки. Таким образом в недрах самой Церкви, на собственно христианской основе появляется возможность подготовки к пастырскому учительству. В данном вопросе немаловажное значение имел также приток в Церковь образованных язычников, лучшие из которых избирались на пастырское служение (св. Григорий Неокесарийский, св. Дионисий Александрийский, св. Киприан Карфагенский и другие).
По мере внешнего благоустройства церковной жизни изменялось отношение к самой проповеди — на нее стали смотреть как на неотъемлемый элемент христианского Богослужения. Общественное богослужение в это время представляло следующую последовательность: 1) псалмопения и общие молитвы (ектении), 2) чтение Священного Писания, 3) проповедь, 4) молитва Господня и Евхаристия, состоявшая из приношения, освящения Св. Даров и причащения. Всем присутствующим в собрании назначались определенные места; между ними находилось особое возвышение для анагноста (чтеца) и пропоповедника[219].
Все это способствовало новому подходу к проповеднической деятельности. Прежде всего возросли требования к внешней стороне проповеди. Среди образованных пастырей появляется склонность к более искусным формам церковного учительства. К ним в первую очередь следует отнести св. Киприана Карфагенского († 258), получившего блестящее научное образование и посвятившего свой талант оратора и писателя на служение Церкви. Его трактаты[220] не что иное, как устно произнесенные, а затем литературно изложенные и обработанные проповеди. В них есть вступление, основная часть или изложение, нравоучение и заключение. От предшествующих проповедей речи св. Киприана отличаются большей обстоятельностью, последовательностью, а также художественностью[221].
Изменились требования и к самим принципам проповеднической деятельности: на нее стали смотреть как на деятельность, успех которой зависел не только от благодатных дарований и вдохновения проповедника, но и от образованности и труда самого пастыря. Замечательным представителем этого направления в проповедничестве является св. Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский († 270). Его проповеди, содержащие в себе большую или меньшую долю профитийного элемента, в то же время являются плодом богословского и ораторского образования, полученного им в школе Оригена. Вся проповедническая деятельность св. Григория является осуществлением нового гомилетического принципа, обязывающего церковного учителя в деле проповеди не только полагаться на вдохновение, но и прилагать к этому делу самостоятельный труд и усердие[222].
Анализ церковных речей выдающихся проповедников III века указывает на замечательное обстоятельство: их проповеди не только однородны по предмету, но и представляют большое сходство по внешней форме и особенностям изложения. Все это свидетельствует об установившемся в III веке новом типе церковной проповеди, который, имея органическую связь с апостольской проповедью, представляет новый этап в развитии форм церковного учительства[223]. В отличие от экзегетической беседы, где изъясняется стих за стихом, новый тип проповеди строится на каком-либо одном стихе или отрывке библейского текста, дающих тему проповеди, или же посвящается какой-либо избранной проповедником теме. Согласно этому отличию данный тип пастырского назидания можно определить как тематико-синтетическую проповедь, или поучение[224]. Этот тип проповеди, как уже было сказано, был плодом не только пастырского вдохновения, но в большей мере результатом предварительного труда и образованности проповедника.
Существовала ли преемственность указанных форм проповеди (обычная беседа, аналитико-экзегетическая беседа, поучение) и означало ли появление новой формы исчезновение предыдущей? Указанные формы церковной проповеди, имея между собой органическую связь и возникая в исторической последовательности, во II и III веках существовали одновременно и совместно. Простые способы учения по мере исторического развития проповеди и усиления научной подготовки пастырей Церкви уменьшались количественно, а более совершенные и научные увеличивались и распространялись[225]. Совершенствуясь в формальном отношении, обогащаясь приемами и элементами красноречия, эти способы учительства были предвестниками расцвета церковной проповеди в последующую эпоху — эпоху высшего проявления собственно церковного ораторского искусства.
Первой характерной особенностью поучения как формы проповеди является наличие в нем какой-либо одной темы, вытекающей из разбора определенного текста Священного Писания, празднуемого священного события, жития воспоминаемого святого или же определяемой проповедником произвольно.
Избранная тема обычно раскрывается в логической последовательности, и проповедь имеет взаимосвязанное расположение мыслей. Этому способствует известная гомилетическая схема построения проповеди: вступление, основная часть, нравственное приложение, заключение. Обязательное наличие всех указанных частей является второй характерной особенностью поучения как формы проповеди. Однако подобный схематизм является лишь средством для доступного и удобоприемлемого сообщения слушателям той или иной истины. Проповедник должен уметь использовать это средство и давать своей речи такой строй, который наиболее удобен для достижения поставленных проповеднических целей.
Характерной особенностью поучений является также образность, наглядность изложения материала. С этой целью в проповеди всегда должно присутствовать описание какого-либо поучительного события, назидательного примера, способствующего наилучшему усвоению слушателями раскрываемой темы. Темы для поучений избираются не очень трудные.
Поэтому этой форме проповеди присущи доступность и простота содержания. К поучениям не предъявляются требования завершенности и исчерпывающего раскрытия темы: они имеют ограниченный объем материала, для них характерна относительная краткость речи. Язык поучений живой, общепонятный, чуждый ораторской изысканности и научности.
Поучение всегда должно быть ориентировано на духовное состояние паствы и их религиозно-нравственные запросы. С этой целью эта форма проповеди может использоваться пастырем в любые дни церковного года: в дни Господских и Богородичных праздников, в дни памяти святых, при совершении церковных Таинств и обрядов. Поучения рассчитаны на широкий круг слушателей.
Вступление. Намереваясь говорить с вами, возлюбленные братья, о терпении и желая изобразить пользу его и выгоды, с чего лучше всего начать мне, как не с указания на необходимость в настоящее время терпения с вашей стороны для выслушания меня, так чтобы терпением могло сопровождаться и то, что ныне услышите, и то, чему научитесь, потому что поучение и спасительное слово деятеля усвояется только тогда, когда с терпением выслушивается то, о чем говорят. Да и между различными мерами небесного благочиния, которыми дается правильное направление учению, ведущему к достижению божественных наград упования и веры нашей, я не нахожу, возлюбленнейшие братья, ничего столь важного и полезного для жизни, столь необходимого для снискания славы, как требование, чтобы мы с благоговением и преданностью, опираясь на повиновение Господним заповедям, преимущественно со всяким тщанием хранили терпение. О нем заботились и философы, как они сами сознаются в этом. Только их терпение так же было ложно, как была ложна их мудрость. Ибо мог ли быть мудрым и терпеливым тот, кто не имел понятия ни о премудрости, ни о терпении Божием?
Основная часть (изложение). Что касается до нас, то мы, будучи философами не на словах, а на деле, ценя премудрость не по одежде, но по истине, — мы, которые сознание добродетелей ставим выше тщеславия, говорим не много, но живем как слуги и почитатели Бога, — мы должны в духовном повиновении проявлять то терпение, которому научаемся из божественных наставлений. Эта добродетель у нас обща с Богом: от Него терпение начинается; от Него слава и достоинство терпения получают свое происхождение. Начало и величие терпения от Бога.
При всегдашнем одинаковом, ровном долготерпении Его мы видим, что по Его мановению злым и добрым, благочестивым и нечестивым, благодарным и неблагодарным повинуются времена, служат стихии, дуют ветры, текут источники, тучнеют жатвы, созревают виноградные кисти, преизобилуют плодами сады, зеленеют рощи, цветут луга. И несмотря на то, что огорчают Бога частыми, или, лучше сказать, постоянными оскорблениями, Он умеряет Свое негодование и долготерпеливо ожидает однажды предопределенного дня воздаяния. Имея полную власть сотворить отмщение, Он лучше желает продолжить терпение, т. е. милостивно долготерпит и отлагает на другое время, чтобы, если можно, слишком далеко простертая злоба могла наконец измениться и чтобы человек, зараженный пороками и злодеяниями, хотя поздно обратился к Богу, как Он сам напоминает о том, говоря: «Не хощу смерти грешника умирающаго, но еже обратитися ему жити» (Ез. 18, 32).
Для более полного вразумления нашего в том, что терпение есть дело Божие и что каждый кроткий, терпеливый и смиренный подражает Богу Отцу, Сам Господь, когда давал спасительные заповеди и, изрекая божественные наставления, вел учеников к совершенству, утвердительно сказал в Своем Евангелии: «Слышасте, яко речено есть, возлюбиши искренняго твоего и возненавидиши врага твоего. Аз же глаголю вам: любите враги ваша, и молитеся за творящих вам напасть, яко да будете сынове Отца вашего».
Все действия Его от самой минуты рождения сопровождаются терпением. Первее всего, нисходя с небесных высот на землю, Сын Божий не пренебрегает облечься в плоть человеческую и, Сам безгрешный, не гнушается понести грехи других. Потом, отложивши бессмертие, Он благоизволяет соделаться смертным, чтобы, будучи невинным, умереть для спасения виновных. Господь приемлет крещение от раба и, имеющий даровать отпущение грехов, Сам не гнушается омыть тело в купели возрождения (Мф. 3, 15). Сорок дней постится Тот, Кто насыщает других, алчет и чувствует голод, чтобы чувствовавшие голод слова и благодати напитались небесным хлебом. Во время самых страданий и крестоношения, прежде чем настало бесчеловечное убийство и пролитие крови, сколько поносных ругательств терпеливо выслушано Им, сколько перенесено оскорбительных насмешек! И после всего этого Он готов принять самых убийц Своих, если бы только они обратились к Нему: исполненный благоволительного терпения и благодушный ко спасению всех, Он ни для кого не заключает Церкви Своей, — самых противников своих, богохульников, всегдашних врагов имени Своего удостаивает не только прощения, но и награды в Небесном Царстве, если только они покаются в преступлении, если осознают содеянное злодеяние? Какое терпение, какое благоснисхождение может быть больше? Кровию Христовою оживотворяется даже проливший Кровь Христову. Таково и столь велико Христово терпение.
Наконец, известно нам, что патриархи, пророки и все святые, которые прообразовательно носили образ Христа, при похвале за свои добродетели особенно дорожили похвалою за то, что с твердым и постоянным спокойствием духа хранили терпение.
Но, чтобы яснее и лучше уразуметь, возлюбленней-шие братья, как полезно и необходимо терпение, нужно помышлять о том приговоре Божием, который при самом начале мира и человеческого рода произнесен над Адамом, забывшим заповедь и преступившим закон; тогда познаем, как мы должны быть терпеливы в этой жизни, мы, которые на то и рождаемся, чтобы терпеть скорби и страдания. Сказано: «яко послушал еси гласа жени твоея; в поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от нея же взят еси: яко земля еси и в землю отъидеши» (Быт. 3, 17,19). Все мы подчинены этому приговору, доколе чрез смерть не отойдем из этого века. В печали и стенании мы должны проводить все дни жизни своей; в поте и труде нам нужно есть хлеб. Отсюда — каждый из нас, рождаясь и вступая в этот мир, начинает слезами и, ничего еще не ведая при самом рождении, умеет только плакать. Молодая душа тотчас при появлении своем, по естественному предведению уже оплакивает бедствия скоропреходящей жизни, плачем и стенанием свидетельствует о тех трудах и треволнениях мира, в которые вступает; потому что нужно проливать пот и трудиться, доколе продолжается здешняя жизнь. Проливающие же пот и трудящиеся только в терпении скорее всего могут найти себе отраду. Это утешение пригодно и необходимо и для всех, живущих в этом мире, но особенно необходимо для нас, на которых преимущественно направляет свои удары напутствующий диавол, для нас, которые, ежедневно стоя на брани, приходим в изнеможение от противоборства с закоренелым и опытным врагом и которым, по наставлению Господа, кроме различной и постоянной борьбы с искушениями, также в борьбе с гонениями нужно бросать отцовское наследие, попадать в тюрьму, носить цепи, тратить жизнь и при помощи доблестного терпения переносить меч, зверей, огнь, кресты и, наконец, все роды мучений и казней, по слову Господа, сказавшего в наше наставление: «сия глаголах вам, да во Мне мир имете; в мире скорбни будете, но дерзайте, яко Аз победах мир». Мы ищем не настоящей славы, но будущей, как о том напоминает апостол Павел, говоря: «упованием спасохомся, упование же видимое несть упование: еже бо видит кто, что и уповает? Аще ли его же не видим, надеемся, терпением ждем» (Рим. 8, 24,25). Увещевает, чтобы кто-либо не ослабел в благотворительности по недостатку терпения, чтобы кто-либо, увлеченный или побежденный искушениями, не остановился на половине поприща хвалы и славы и чтобы таким образом, когда начатое перестанет быть совершенным, не погибло прошедшее, по Писанию: «правда праведника не избавит его, в онь же день прельстится». В этих словах содержится увещание сохранить терпение и мужество, чтобы при помощи неослабного терпения мог увенчаться тот, кто в доблестном стремлении своем стал уже близок к венцу.
Терпение не только хранит доброе, но и предотвращает злое: благоугождая Духу Святому и прилепляясь к небесному и божественному, оно, укрепленное своими доблестями, отражает дела плоти и тела, которыми препобеждается и отвлекается душа.
Будучи не тверд в терпеливости и переносчивости, мог ли бы ты не клясться, не злословить, не требовать обратно похищенного у тебя, подставлять бийце другую щеку, когда получил от него пощечину, прощать своему брату, согрешающему против тебя, не только семьдесят раз седмерицею, но и все его прегрешения? Мы знаем, что Стефан так именно и сделал, когда, насильственно побиваемый от иудеев камнями, просил не отмщения за себя, но прощения убийцам. Он говорил: «Господи, не постави им греха сею». Таков действительно долженствовал быть первый Христов мученик, потому что он, предваряя славною смертию последующих мучеников, был не только проповедником страдания Господа; но и подражателем Его, исполненным величайшего терпения и кротости. Что сказать о гневе, о раздоре, о притворстве, которых не должно быть в христианине? Пусть будет в сердце терпение, они же не могут иметь в нем места, а если бы они и попытались войти в него, то немедленно убегают, не находя там себе пристанища, так что остается мирным то жилище в сердце, в котором благоугодно обитать Богу.
Терпение также необходимо при различных повреждениях плоти и при частых и жестоких болезнях тела, которыми ежедневно поражается и страдает род человеческий. Ибо так как, вследствие первого преступления заповеди, погибла вместе с бессмертием, крепость телесная и вместе со смертью явилась слабость, и крепость может быть возвращена не иначе, как только с возвращением бессмертия; то необходимо стало бороться с этим бессилием и слабостью, а борьба эта может поддерживаться единственно только терпением. Для нашего также искушения и испытания насылаются различные скорби, и качество искушений бывает многоразлично, каковы: ущерб в имуществе, жестокие лихорадки, страдания от ран, потеря дорогих сердцу. Праведные же тем особенно и отличаются от нечестивых, что нечестивый вследствие нетерпения жалуется и богохульствует в несчастиях, а праведный терпением снискивает похвалу, как написано: «в болезни будь великодушен, и в уничижении своем долготерпи: яко во огни искушается злато и сребро».
Нравственное приложение. Между тем я знаю, что очень многие, или по тяжести жестоких обид, или по ожесточению на тех, которые обижают их и жестоко поступают с ними, желают немедленного отмщения. Почему в конце нашей речи нельзя не высказать того, что при этих смутах волнующегося мира нам, подверженным преследованию со стороны как иудеев, так и язычников и еретиков, надлежит терпеливо ожидать дня отмщения и поспешною жалобою не ускорять возмездия. Тем более, что в Писании сказано: «потерпи Мене, глаголет Господь, в день воскресения Моего во свидетельство; зане суд Мой в сонмища языков, еже прията царей, еже излияти на ня гнев Мой» (Соф. 3, 8). Господь повелевает нам потерпеть и с мужественным терпением ожидать дня будущего отмщения. Он же говорит в Апокалипсисе: «не запечатлей словес пророчествия книги сея; яко время близ есть. Обидяй да обидит еще; и скверный да осквернится еще; и праведный правду да творит еще; и святый да святится еще. И се гряду скоро, и мзда Моя со Мною, воздати коемуждо по делом его» (Апок. 22, 10–12).
Кто слишком желает отмщения за себя, пусть помыслит, что не отмщен еще тот, кто творит отмщение. Бог Отец повелел чтить Своего Сына, и апостол Павел, помня божественную заповедь, излагает это следующим образом: «Бог Его превознесе и дарова Ему имя, еже паче всякаго имене; да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних». И в Апокалипсисе ангел Господень остановил Иоанна, когда тот хотел воздать ему божеское поклонение, говоря: «виждь ни (не делай сего), клеврет бо твой семь и братии твоея; Иисусу-Господу поклонися». Вот каков Господь Иисус! И каково Его терпение, когда Он, поклоняемый на небесах, еще не отмщевается на земле.
Заключение. Его терпение, возлюбленнейшие братья, будем иметь в виду при напастях и страданиях своих. Его пришествия будем ожидать с полною покорностью. И не будем по нечестивой и бесстыдной поспешности настаивать на том, чтобы нам, рабам, получить защиту прежде своего Владыки. Лучше будем непоколебимы и прилежны к трудам, неослабно бдительны и, твердо пребывая во всяком терпении, будем соблюдать божественные заповеди, чтобы, когда наступит определенный день гнева и мщения, получить нам не наказание вместе с нечестивыми и грешниками, но прославление вместе с праведными и боящимися Бога[226].
Рассмотренное поучение имеет явно выраженную композиционную стройность и четкую последовательность в развитии темы. В нем наличествуют все четыре составляющие гомилетической схемы. Первая часть — замечательное по остроумию вступление — содержит указание на тему проповеди. Вторая, основная часть, или изложение, посвящена обоснованию добродетели терпения: оно начинается от Бога Отца, является в Сыне, принявшем человеческое естество, действует во всех святых, носящих образ Христа. Однако для того, чтобы лучше узнать полезность и необходимость терпения, каждый человек должен почаще вспоминать о том приговоре, который в начале мша и человеческого рода был произнесен над Адамом. С тех пор человек рождается, чтобы терпеть скорби и страдания. Терпение, следовательно, пригодно и необходимо для всех живущих в этом мире. Оно лучшее средство в борьбе с духами злобы, хранитель добродетелей, ограда от злых дел, опора в различных испытаниях. Указав на значение этой добродетели для христианина, св. Киприан переходит к нравственным выводам. Он указывает на то, что в его эпоху, эпоху жестоких гонений и преследований, многие христиане желали немедленного отмщения гонителям. Проповедник советует воздерживаться от подобных пожеланий, ибо «Господь повелевает нам с мужественным терпением ожидать дня будущего отмщения». В заключении еще раз напоминается тема проповеди и содержится призыв последовать терпению Христа Спасителя. Как видно из анализа данного поучения, тема «о благе терпения» раскрыта в нем с большой обстоятельностью и убедительностью. Язык проповеди ясный и выразительный. Без сомнения, это поучение следует отнести к классическим произведениям христианской церковноучительной литературы[227].
Слово является самой совершенной формой церковной проповеди. Общеупотребительной эта форма стала в IV веке, но образцы слова встречаются в гомилетических памятниках и более раннего периода. Так среди проповедей уже известных нам учителей Церкви — св. Григория Неокесарийского и св. Киприана Карфагенского — встречаются слова на Благовещение, на Богоявление, по поводу заблуждений язычников[228]. Однако в III веке проповедь в форме слова встречалась эпизодически и могла звучать лишь в крупных городах и ученых центрах греко-римского мира. Особенные внешние и внутренние условия жизни Церкви содействовали тому, что в IV веке эта форма стала обычным, общецерковным явлением[229].
Первая и наиболее важная причина распространения слова сокрыта в изменении внешних условий церковной жизни: после Миланского эдикта 313 года в Церковь вступило большое число верующих из эллинов[230], преклонявшихся перед искусством красноречия[231]. К этому времени изменился и уровень подготовленности церковных проповедников, многие из которых были высокообразованными пастырями, прошедшими основательную богословскую и ораторскую подготовку.
Большое значение для становления более совершенной проповеди имело также и благоустройство церковной жизни вообще и проповеднической деятельности, в частности. Начиная с IV века, христианские храмы становятся подлинными просветительными и религиозными центрами церковных общин. Большое значение в жизни этих общин имело изучение Священного Писания. Слово Божие было разделяемо на определенные чтения (зачала), на тему которых тотчас по прочтении произносилась проповедь.
Все вышеуказанные особенности церковной жизни безусловно влияли на внутренний и внешний характер проповеди, способствуя ее дальнейшему развитию и совершенствованию. Именно в этот период наиболее употребительным становится слово (λόγος) — форма проповеди с правильной логической структурой, изящным художественным стилем и строгой тематизацией. Наибольшее значение в развитии этой формы проповеди имели проповеднические труды св. Григория Богослова[232]. По форме и изложению проповеди Святителя, почти все, суть тематизированные слова, характерной особенностью которых является внутреннее единство содержания, красота и легкость речи.
Словом называется такая форма церковной проповеди, в которой какая-либо тема исследуется и раскрывается с наибольшей полнотой и последовательностью. Внутреннее единство содержания, строгая логичность в развитии мыслей, художественность речи являются его отличительными признаками. Тематика слов обычно посвящается предметам религиозно-нравственного содержания, извлекаемым из Священного Писания, богослужебных текстов, церковного учения или идеи церковного праздника.
Слово, как правило, предваряется заглавным стихом (эпиграфом), который должен иметь самое непосредственное отношение к содержанию проповеди. Этот стих обычно содержит указание на рассматриваемый предмет, который составляет главное начало для мыслей и суждений проповедника. Чаще всего в качестве заглавного стиха используются выдержки из Священного Писания или богослужебных текстов. Полагать в основание церковной речи подобные стихи — обычай древний, свидетельствующий, что по своему существу проповедь есть изъяснение Священного Писания и учения Церкви.
Первым достоинством слова является полнота раскрытия рассматриваемой темы. Несмотря на относительность этого понятия, под полнотой следует понимать такое раскрытие темы, когда проповедь охватывает своим содержанием все существенные стороны какого-либо предмета или явления. В противном случае раскрытие темы будет ущербленным и неполным, а рассматриваемый предмет или явление предстанут перед слушателями не такими, какие они есть на самом деле.
Вторым достоинством слова является внутреннее единство содержания. Это достигается органической связью всех составных частей слова — вступления, изложения, нравственного приложения и заключения, — проникнутых какой-либо одной главной мыслью. Слово, как правило, имеет искусно составленное, а иногда и довольно обширное вступление. За ним кратко и ясно формулируется главная мысль о рассматриваемом предмете и, наконец, в редких случаях, следует указание на то, с каких сторон будет рассматриваться данный предмет[233]. Особенно необходимо в слове указание темы — главной мысли проповеди, без обозначения которой невозможно дальнейшее построение речи.
Основная часть слова (изложение) должна содержать материал, объясняющий и доказывающий главную мысль проповеди. Для примера рассмотрим характерные особенности изложения слов св. Григория Богослова. Основная часть в них изобилует текстами Священного Писания, которые органично связаны с темой речи проповедника. Она отличается глубиной, основательностью и оригинальностью мыслей, которые следуют одна за другой в разнообразных и остроумных комбинациях. Однако, несмотря на возвышенность речи, трудные предметы в словах св. Григория излагаются общепонятно и популярно. Особенно излюбленный прием объясненияу Святителя — использование примеров и сравнений. Он сравнивает жизнь человека с морем, сердце, богатое добродетелями — с кораблем, нагруженным благородными товарами, изнеживающее и слабое воспитание — с паутиной. Особенное внимание уделяется доказательствам, они заимствуются как из слова Божия, так и из логических доводов и примеров окружающей жизни.
Ближайшее применение к слушателям тех идей, которые содержит изложение, требует нравственных выводов, выделяемых в особую часть проповеди, называемую нравственным приложением. Эта часть слова обычно посвящается решению двух вопросов: 1) к чему приводит или побуждает нас раскрытая в изложении истина, 2) как применить к жизни предложенные уроки назидания.
Заключение слов может быть весьма разнообразным. Так, св. Григорий Богослов в заключительной части своих проповедей в одних случаях кратко повторяет содержание сказанного, в других — увещевает слушателей, в третьих — обращается с молитвой к Богу или воспоминаемому святому. Иногда проповедь завершается словами Священного Писания или церковных песнопений, так как заключительная часть должна быть особенно сильна и выразительна.
Подчеркивая необходимость деления слова на части, следует сказать, что строгий схематизм этой формы проповеди не является характерной особенностью святоотеческих творений. В структуре их проповедей чаще всего нет внешнего схематизма: мысли св. отцов в гениальном изобилии, но в строгом логическом порядке текут вполне свободно[234].
Литературный стиль слова должен быть художественным и возвышенным, язык — богатым и содержательным. К слову, как и ко всякому словесному произведению, предъявляются следующие требования относительно качества речи. Со стороны грамматической она должна отличаться правильностью и чистотой, со стороны логических требований — определенностью и точностью, с точки зрения эстетических норм — благозвучием и выразительностью.
Слова чаще всего произносятся в высокоторжественные дни церковного года: в Господские и Богородичные праздники, в дни памяти великих святых, а также по случаю особых событий в жизни Церкви. Слова могут звучать не только торжественно и радостно, но и строго и печально.
Это бывает в дни поста и покаяния, в дни воспоминаний страданий Спасителя. Причиной этому могут быть и другие обстоятельства: церковные нестроения, стихийные бедствия, нравственный упадок в обществе. Эта форма проповеди рассчитана на образованных слушателей.
Вступление. Христос рождается, славьте! Христос с небес, выходите в сретение! Христос на земле, возноситесь! Воспойте Господеви вся земля (Пс. 95, 1). Я скажу обоим в совокупности: да возвеселятся небеса, и радуется земля ради Небесного, и потом Земного! Христос во плоти; с трепетом и радостию возвеселитесь, — с трепетом по причине греха, с радостию по причине надежды. Христос от Девы; сохраняйте девство, жены, чтобы стать вам матерями Христовыми! Кто не поклоняется Сущему от начала? Кто не прославляет Последнего? Опять рассеивается тьма, опять является свет; опять Египет наказан тьмою, опять Израиль озарен столпом. Людие, седящие во тьме неведения, да видят велий свет ведения (Мф. 5,16). Древняя мимоидоша, се быша вся нова (1 Кор. 5,17). Буква уступает, дух преобладает; тени проходят, их место заступает истина. Приходит Мелхиседек; рожденный без матери рождается без отца, — в первый раз без матери, во второй без отца. Нарушаются законы естества; мир горний должен наполниться. Христос повелевает, не будем противиться. Вси языцы восплещите руками (Пс. 46,2); яко отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, Егоже начальство на раме Его, ибо возносится со крестом, и нарицается имя Его: велика Совета — Совета Отчего Ангела (Ис. 9,6). Да провозглашает Иоанн: уготовайте путь Господень (Мф. 3,3)! И я провозглашу силу дня. Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын Божий делается Сыном человеческим; Иисус Христос вчера и днесь, Тойже и во веки (Евр. 13,8).
Итак, будем праздновать не пышно, но божественно, не по-мирскому, но премирно, не наш праздник, но праздник Того, Кто стал нашим, лучше же сказать, праздник нашего Владыки, не праздник немоществования, но праздник уврачевания, не праздник создания, но праздник воссоздания. Как же исполнить сие? Не будем венчать преддверия домов, составлять лики, украшать улицы, пресыщать зрение, оглашать слух свирелями, нежить обоняние, осквернять вкус, тешить осязание — эти краткие пути к пороку, эти врата греха. Не будем уподобляться женам ни мягкими и волнующимися одеждами, которых все изящество в бесполезности, ни игрою камней, ни блеском золота, ни ухищрением подкрашиваний, приводящих в подозрение естественную красоту и изобретенных в поругание образа Божия. Не будем вдаваться в козлогласование и пиянство, с которыми, как знаю, сопряжены любодеяния и студодеяния (Рим. 13,13); ибо у худых учителей и уроки худы, или лучше сказать, от негодных семян и нивы негодны. Не будем устилать древесными ветками высоких ложей, устрояя роскошные трапезы в угождение чреву; не будем высоко ценить благоухания вин, поварских приправ, и многоценности мастей. Пусть ни земля, ни море не приносят нам в дар дорогой грязи — так научился я величать предметы роскоши! Но если чем должно насладиться нам, которые поклоняемся Слову, то насладимся словом и Божиим законом и сказаниями как об ином, так и о причинах настоящего торжества, чтобы наслаждение у нас было собственно свое, и не чуждое Созвавшему нас.
Или, если угодно, я, который ныне у вас распорядителем пира, вам, добрым соучастникам пира, предложу о сем слово, сколько могу, обильно и щедро, чтобы вы знали, как может пришлец угощать природных жителей, поселянин — городских обитателей, не знакомый с роскошью — роскошных, бедняк и бездомовный — знаменитых по обилию. Начну же с сего: желающие насладиться предложенным да очистят и ум, и слух, и сердце; потому что у меня слово о Боге и Божие, да очистят, чтобы выйти отселе, насладившись действительно не чем-нибудь тщетным. Самое же слово будет и весьма полно и вместе весьма кратко, так что ни скудостию не огорчит, ни излишеством не наскучит.
Изложение. Бог всегда был, есть и будет, или, лучше сказать, всегда есть; ибо слова «был и будет» означают деление нашего времени и свойственны естеству преходящему: а Сущий — всегда. И сим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе; потому что сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится.
Итак, Божество беспредельно и неудобосозерцаемо. В Нем совершенно постижимо сие одно — Его беспредельность; хотя иной и почитает принадлежностью естества быть или вовсе непостижимым, или совершенно постижимым. Но исследуем, что составляет сущность простого естества; потому что простота еще не составляет его естества, точно так же, как и в сложных существах не составляет естества одна только сложность. Разум, рассматривая беспредельное в двух отношениях — в отношении к началу и в отношении к концу (ибо беспредельное простирается далее начала и конца и не заключается между ними), когда устремляет взор свой в горнюю бездну, и не находит на чем остановиться и где положить предел своим представлениям о Боге, тогда беспредельное и неисследимое называет безначальным; а когда, устремившись в дольнюю бездну, испытывает подобное прежнему, тогда называет Его бессмертным и нетленным; когда же сводит в единство то и другое, тогда именует вечным; ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима. Но что для нас время, измеряемое течением солнца, то для вечных вечность, нечто спротяженное с вечными существами и как бы некоторое временное движение и расстояние.
Сим да ограничится ныне любомудрствование наше о Боге, потому что нет времени более распространяться, и предмет моего слова составляет не Богомыслие, но Божие домостроительство. Когда же именую Бога, разумею Отца и Сына и Святаго Духа, как не разливая Божества далее сего числа Лиц, чтобы не ввести множества богов, так не ограничивая меньшим числом, чтобы не осуждали нас в скудости Божества, когда впадем или в иудейство, защищая единоначалие, или в язычество, защищая многоначалие, В обоих случаях зло равно, хотя от противоположных причин. Таково Святое святых, закрываемое и от самых Серафимов и прославляемое тремя Святынями, которыя сходятся в единое Господство и Божество, о чем другой некто прекрасно и весьма высоко любомудрствовал прежде нас.
Но поелику для Благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя Самой, а надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было как можно больше (ибо сие свойство высочайшей Благости), то Бог измышляет, во-первых, ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, служители первой Светлости, разуметь ли под ними или разумных духов, или как бы невещественный и бесплотный огнь, или другое какое естество, наиболее близкое к сказанным. Хотел бы я сказать, что они неподвижны на зло и имеют одно движение к добру, как сущие окрест Бога и непосредственно озаряемые от Бога (ибо земное пользуется вторичным озарением); но признавать и называть их не неподвижными, а неудо-бодвижными, убеждает меня денница по светлости, а за превозношение ставший и называемый тьмою, с подчиненными ему богоотступными силами, которые чрез свое удаление от добра стали виновниками зла, и нас в оное вовлекают. Так и по таким причинам сотворен Богом умный мир, сколько могу о сем любомудрствовать, малым умом взвешивая великое. Поелику же первые твари были Ему благоугодны, то измышляет другой мир — вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, а еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором и одно к другому и все ко всему состоит в прекрасном отношении, служа к полноте единого мира. А сим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное Себе, но и совершенно чуждое естество. Сродны же Божеству природы умные и одним умом постигаемые, совершенно же чужды твари, подлежащие чувствам, а из сих последних еще далее отстоят от Божественного естества твари вовсе неодушевленные и недвижимые.
Но что нам до сего? — скажет, может быть, какой-нибудь чрез меру ревностный любитель праздников. Гони кони к цели — любомудрствуй о том, что относится к празднику и для чего мы собрались ныне. Так и сделаю, хотя начал несколько отдаленно, к чему принужден усердием и словом.
Итак, ум и чувство, столько различные между собою, стали в своих пределах, и изразили собою величие Зиждительного Слова, как безмолвные хранители и первые проповедники великолепия. Но еще не было смешения из ума и чувства, сочетания противоположных — сего опыта высшей Премудрости, сей щедрости в образовании естеств; и не все богатство Благости было еще обнаружено. Восхотев и сие показать, Художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство то и другое, то есть невидимое и видимая природа; созидает, говоря, человека, и из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем разумной души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир — в малом великий; поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного поклонника, зрителя видимой твари, таинника твари умосозерцаемой, царя над тем, что на земле, подчиненного горнему Царству, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцаемого, ангела, который занимает середину между величием и низостию, один и тот же есть дух и плоть — дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать и, страдая, припоминать и поучаться, сколько ущедрен он величием; творит живое существо, здесь предуготовляемое и преселяемое в иной мир, и (что составляет конец тайны) чрез стремление к Богу достигающее обожения. Ибо умеренный здесь свет истины служит для меня к тому, чтобы видеть и сносить светлость Божию, достойную Того, Кто связует и разрешает, и опять совокупить превосходнейшим образом.
Сего человека, почтив свободою, чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и вложившему семена оного, Бог поставил в раю (что бы ни означал сей рай) делателем бессмертных растений — может быть божественных помыслов, как простых, так и более совершенных; поставил нагим по простоте и безыскусственной жизни, без всякого покрова и ограждения, ибо таковым надлежало быть первозданному. Дает и закон для упражнения свободы. Законом же была заповедь: какими растениями ему пользоваться и какого растения не касаться. А последним было древо познания, и насажденное в начале не злонамеренно, и запрещенное не по зависти (да не отверзают при сем уст богоборцы и да не подражают змию!); напротив, оно было хорошо для употребляющих благовременно (потому что древо сие, по моему умозрению, было созерцание, к которому безопасно могут приступать только опытно усовершившиеся), но не хорошо для простых еще и для неумеренных в своем желании; подобно как и совершенная пища не полезна для слабых и требующих молока.
Когда же, по зависти диавола и по обольщению жены, которому она сама подверглась как слабейшая и которое произвела как искусная в убеждении (о немощь моя! ибо немощь прародителя есть и моя собственная), человек забыл данную ему заповедь, и побежден горьким вкушением: тогда чрез грех делается он изгнанником, удаляемым в одно время и от древа жизни, и из рая, и от Бога; облекается в кожаные ризы (может быть в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть), в первый раз познает собственный стыд и укрывается от Бога. Впрочем, и здесь приобретает нечто, именно смерть — в пресечение греха, чтобы зло не стало бессмертным. Таким образом самое наказание делается человеколюбием. Ибо так, в чем я уверен, наказывает Бог.
Но в преграждение многих грехов, какие произра-щал корень повреждения от разных причин и в разные времена, человек и прежде вразумляем был многоразлично: словом, Законом, пророками, благодеяниями, угрозами, карами, наводнениями, пожарами, войнами, победами, поражениями, знамениями небесными, знамениями в воздухе, на земле, на море, неожиданными переворотами в судьбе людей, городов, народов (все сие имело целью загладить повреждение); наконец, стало нужно сильнейшее врачевство, по причине сильнейших недугов: человекоубийств, прелюбодеяний, клятвопреступлений, муженеис-товства, и сего последнего и первого из всех зол — идоло-служения и поклонения твари вместо Творца. Поелику все сие требовало сильнейшего пособия, то и подается сильнейшее. И оно было следующее: Само Божие Слою, превечное, невидимое, непостижимое, бестелесное, Начало от Начала, Свет от Света, Источник жизни и бессмертия, отпечаток первообразной Красоты, печать непереносимая, образ неизменяемый, определение и Слово Отца, приходит к Своему образу, носит плоть ради плоти, соединяется с разумною душою ради моей души, очищая подобное подобным, делается человеком по всему, кроме греха. Хотя чревоносит Дева, в Которой душа и тело предочищены Духом (ибо надлежало и рождение почтить, и девство предпочесть), однако же Происшедший есть Бог и с воспринятым от Него — единое из двух противоположных — плоти и Духа, из которых Один обожил, а другая обожена.
О новое смешение! О чудное растворение! Сын начинает бытие; Несозданный созидается; Необъемлемый объемлется чрез разумную душу, посредствующую между Божеством и грубою плотию; Богатящий обнищавает — обнищавает до плоти моей, чтобы мне обогатиться Его Божеством; Исполненный истощается — истощается не надолго в славе Своей, чтобы мне быть причастником полноты Его. Какое богатство благости! Что это за таинство о мне? Я получил образ Божий и не сохранил Его; Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить. Он вступает во второе с нами общение, которое гораздо чуднее первого, поколику тогда даровал нам лучшее, а теперь воспринимает худшее; но сие бого-лепнее первого, сие выше для имеющих ум!
Вскоре потом увидишь и очищающегося во Иордане Иисуса — мое очищение, или лучше сказать, чрез сие очищение делающего чистыми воды; ибо не имел нужды в очищении Сам Он — вземляй грех мира (Ин. 1,29); увидишь и разводящиеся небеса (Мк. 1,10); увидишь, как Иисус и приемлет свидетельство от сродственного Ему Духа, и искушается, и побеждает, и окружен служащими Ему Ангелами, и исцеляет всяк недуг и всяку язву (Мф. 4,23), и животворит мертвых (о если бы оживотворил и тебя — умершего зловерием!), и изгоняет бесов то Сам, то чрез учеников, и не многими хлебами насыщает тысячи, и ходит по морю, и предается, распинается, и сораспинает мой грех, приводится как агнец, и приводит как Иерей, как человек погребается, и восстает как Бог, а потом и восходит на небо, и придет со славою Своею. Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова! Во всех же в них главное одно — мое совершение, воссоздание и возвращение к первому Адаму!
Нравственное приложение и заключение. А теперь почти чревоношение и скачи, если не как Иоанн во чреве, то как Давид при упокоении Кивота; уважь перепись, по которой и ты вписан на небесах; покланяйся рождеству, чрез которое освободился ты от уз рождения; воздай честь малому Вифлеему, который опять привел тебя к Раю; преклонись пред яслями, чрез которые ты, соделавшийся бессловесным, воспитан Словом. Познай (повелевает тебе Исаия), как вол Стяжавшего, и как осел ясли Господина своего (Ис. 1,3). Принадлежишь ли к числу чистых, и законных, и отрыгающих жвание (Лев. 11,41) слова, и годных в жертву, или к числу еще нечистых, не употребляемых ни в пищу, ни в жертву, и составляешь достояние язычества; иди со звездою, принеси с волхвами дары: золото, и ливан, и смирну, — как Царю, и как Богу, и как умершему ради тебя; прославь с пастырями, ликуй с Ангелами, воспой с Архангелами; да составится общее торжество небесных и земных Сил. Ибо я уверен, что небесные Силы радуются и торжествуют ныне с нами; потому что они человеколюбивы и боголюбивы, как и Давид представляет их восходящими со Христом по страдании Его, сретающимися и повелевающими друг другу взять врата (Пс. 23,7). Одно только можешь ненавидеть из бывшаго при рождестве Христовом — это Иродово детоубийство; лучше же сказать, и в нем почти жертву единолетних со Христом, предварившую новое заклание. Бежит ли Христос во Египет, с Ним и ты охотно беги. Хорошо бежать со Христом гонимым. Замедлит ли Он во Египте, призывай Его из Египта, воздавая Ему там доброе поклонение. Шествуй непорочно по всем возрастам и силам Христовым. Как Христов ученик, очистись, обрежься, отними лежащее на тебе с рождения покрывало; потом учи в храме, изгони торгующих святынею. Претерпи, если нужно, побиение камнями; очень знаю, что укроешься от мещущих камни, и прейдешь посреди их, как Бог, потому что слово не побивается камнями. Приведен ли будешь к Ироду, не отвечай ему больше. Твое молчание уважит он более, нежели длинные речи других. Будешь ли сечен бичами; домогайся и прочего, вкуси желчь за первое вкушение, испей оцет, ищи заплеваний, прими ударение в ланиту и заушения. Увенчайся тернием — суровостью жизни по Богу; облекись в багряную ризу, прими трость; пусть преклоняются пред тобою ругающиеся истине. Наконец, охотно распнись, умри и прими погребение со Христом, да с Ним и воскреснешь, и прославишься, и воцаришься, зря Бога во всем Его величии, и Им зримый, — Бога в Троице поклоняемого и прославляемаго, Которого молим, да будет и ныне, сколько сие возможно для узников плоти, явлен нам, о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки. Аминь[235].
Наряду с беседами, поучениями и словами с древних времен известны проповеди, называемые речами. Эти проповеди имеют особое назначение и содержание. Начало этой формы восходит к похвальным речам[236] и речам на освящение храмов III века, которые явились первыми вестниками наступления эпохи расцвета церковного красноречия.
Исходным моментом при построении речи обычно являются какие-либо обстоятельства или случаи из области церковной или общественной жизни: освящение вновь сооруженного храма, открытие церковного Поместного Собора, годовщина интронизации патриарха, вручение архиерейского жезла, юбилеи и памятные даты, начало или окончание учебного года в духовных школах, встреча или проводы высокопоставленных лиц, стихийные бедствия, общественные нестроения. Эта форма проповеди отличается строгой тематизацией и своеобразной схемой построения. Классически составленные речи имеют обращение, вступление, указание предмета речи, изложение, благо-пожелания и заключение.
В зависимости от предмета и обстоятельств речь может быть обширной и углубленной, наподобие слова, или же краткой и доступной, как поучение. Однако в том и другом случае эту форму отличает внутренний динамизм и патетичность, красота и возвышенность слога. Содержание речи должно иметь непосредственное отношение к празднуемой дате или отмечаемому событию. Это содержание должно также соответствовать внутреннему настрою слушателей, их мыслям, чувствам и пожеланиям. В речах часто содержатся приветствие, похвала, благопожелания одному лицу или целому собранию. В соответствии с этим речи бывают приветственные, благодарственные, поздравительные и т. д. Поучительный элемент, который чаще всего выражен пастырскими наставлениями (нравственное приложение) обычно отсутствует. Особенные требования предъявляются к внешней стороне речи: ее слог должен отличаться краткостью, оригинальностью и силой.
Приветствую вас, други мои, со вступлением в сей высший рассадник духовного просвещения. Невидимая рука Промысла собрала вас из различных и отдаленных мест в одно место, сплотила в одно дружеское общество, сочетав во едино различные желания и намерения ваши. И вот теперь мы все предстоим лицу Божию для испрошения Его благодатной помощи на одно общее всем нам дело.
Хочется думать, что желания и намерения ваши, которыми вы побуждались к поступлению сюда, вполне достойны вас, как воспитанников избраннейших, которых Господь наделил дарами природы паче многих из сверстников ваших и привел во святилище просвещения духовного. Хотелось бы думать, что не мысль о лучшем положении в свете, обществе, чего можно бы достигнуть по окончании здесь образования, руководила вами при поступлении сюда. Ибо мы не можем поручиться, чтобы предпринимаемый вами путь привел вас к этой цели, и наперед отказываемся быть вашими руководителями и помощниками в достижении ее. Хотелось бы думать затем, что влекла вас сюда не мысль о сокровищах и богатствах, на приобретение которых вы употребите со временем приобретенные здесь познания. Нет; сильно хочется думать, что вы чужды этих и подобных недостойных соображений, а одушевлены тою высокою и святою целью, которая составляет назначение этого высшего духовно-учебного заведения. Академии наши, говоря словами одного почившего архипастыря[237], это — цвет на древе Церкви, в котором организуются и зреют семена для продолжения жизни Церкви через образование и воспитание просвещенных служителей Слова Божия и Церкви, просвещен — ных служителей православной богословской науки и учительства в духе православия. Таково, возлюбленные, звание и назначение ваше. Вы призываетесь быть провозвестниками Божественной истины на земле, преемниками пророков и апостолов, во всяком случае, примете ли вы на себя священный сан, или не примете.
Несомненно, чтобы быть достойным сего высокого и святого служения, должно надлежащим образом приготовиться. Годы вашего пребывания здесь, стоя на рубеже школьного возраста и начала самостоятельной деятельности, и должны быть употреблены на такую подготовку к предстоящей вам святой деятельности. Ближайшим и более очевидным средством к тому является приобретение соответствующих познаний посредством учения, г!о достаточна ли только такая подготовка? Одни приобретения познания могут ли сделать вас совершенно способными к прохождению того великого служения, к которому призывает вас Св. Церковь? О, далеко нет. Отдавая долг уважения знанию и учености и памятуя идеал учебный и ученый, мы не должны отстранять очей своих от идеала нравственного и церковного. Мы не должны забывать, что высокое духовное просвещение без соответствующего нравственного совершенства, без стремления к нему, даже без внимания к нему, хуже — пустее меди звенящей и кимвала звяцающего. «Иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небесном». А между тем мы больше заботимся о научении, чем об осуществлении познанного на деле; обращаем преимущественное внимание на учебную, а не на воспитательную сторону, которая имеет для воспитанника большее значение, чем приобретенные познания. Последние, в крайнем случае, при несовершенстве их, могут быть так или иначе впоследствии пополняемы. Но самый строй воспитательной учебной жизни учащегося, характер его занятий, его личное отношение к своим занятиям и к обязанностям — все это оставляет глубокие следы и направляет в ту или иную сторону всю последующую деятельность человека на избранном им поприще. Вот почему в период образования нужно особенно заботиться о воспитании и развитии в себе той дисциплины ума и воли, тех нравственных устоев, той нравственной силы, которая именуется характером и состоит в строгом и всецелом подчинении закону Господню и в сознании чувства долга и любви к исполнению возлагаемых на человека таких или иных обязанностей.
Это духовное возрастание от силы в силу совершается медленно и требует особенного труда и внимания, и тогда только, при содействии воздействующей благодати Божией, возрастающий постепенно будет достигать мужа совершенна, уготованного на дела благая. К прискорбию, это — путь немногих, ибо большинство не любят трудиться над собою, молиться и выжидать известного периода времени, потребного для созревания. Вместо этого они стремятся преждевременно проявить себя, показать в себе что-нибудь или сказать что-нибудь особенное. И действительно проявляют себя: еще не научившись слушаться, хотят уже предписывать; не выросши в силу, принимаются действовать и распоряжаться; не выработав и не укрепив мысли в себе, говорят и проповедуют о каких-то «попранных правах». Все стремятся говорить и обличать: кажется, никогда не слышалось столько речей — и не было так мало истинного дела, от которого сами говоруны бегают и других насильно отвлекают от дела, или если и делают дело, то с небрежением, не переставая мечтать и вести праздные речи о том, что нельзя ничего делать, покуда все не переменится. Зиждителен ли такой путь? Не путь ли гибельный, ложный, растлевающий и обессиливающий душу с равней юности? В основе такого проявления лежит тот «ин закон, противувоюющ закону ума» нашего, о котором говорит апостол Павел (Рим. 7, 23). Это — путь своеволия, представляющийся таким приятным и вожделенным, и желание быть самовластным, что так сильно соблазняет преимущественно юность. Почитая себя настолько благоразумными, чтобы и без внешних предостережений остеречь себя от всякой опасности, настолько мудрыми, сведущими и предусмотрительными, чтобы и без постороннего руководства провести жизнь счастливо и благополучно, мы свергаем с себя благое иго правил, законов и постановлений, которыми ограждают жизнь нашу Св. Церковь, школа и общество, считая их нужными только для людей, скудных познаниями, с неразвитыми силами духа, с слабою волею, с излишне боязливою совестью. На что ж и свобода дана, извиняем мы себя, если мы не властны располагать собою? На что ж и разум, если всегда нам должно быть под руководством и опекою? На что и сама жизнь, если проводить ее в исполнении скучных обязанностей, в тяжких трудах и заботах? Как соблазнителен, други мои, подобный широкий путь! Но это — путь порока, гладкий и приятный в начале, тернистый и тяжкий впоследствии. Эта обаятельная прелесть своеволия скоро перерождается в страсть, которая легко и незаметно овладевает всем человеком и делает его совершенным рабом и пленником своим. Ибо можно ли сделаться господином самому себе, не научившись повиновению, управляться своею волею, не подчинив ее разумным и твердым правилам жизни, стать самовластным распорядителем всего, не обуздавши своих похотей, не подчинив воли своей Закону Божию. Да сохранит вас Господь от этого искушения!
Отсюда же видно, каким путем должно идти истинное воспитание. Если своеволие и желание быть самовластным над собою ведут к подобным нежелательным явлениям, то целью воспитания должно быть своевременное обуздание, ограничение, дисциплинирование воли, как условий выработки и образования силы духовной, именуемой характером. Для характера требуется глубокое сильное чувство и умение управлять им, т. е. сила воли и сила самоограничения. Сильное чувство — одно не составляет еще характера и не означает сильной воли. Воля вырабатывается лишь самоограничением. Не тот сильный человек, кто дает волю своему чувству, кто хочет делать по своему желанию, а тот, кто подчиняет себе свое чувство, свои страсти. Посему, кто не научился повиноваться, тот никогда не научится повелевать; повиноваться же — значит ограничивать себя. Средством и условием образования и развития характера является, таким образом, послушание, смирение, — та добродетель, над которою ныне часто легкомысленно глумятся, которую считают только унизительною слабостью духа и стараются не поддаваться ей. А между тем без этой основной добродетели христианской невозможно никакое нравственное усовершенствование, невозможна и сама вера. Ибо смирение есть не что иное, как простота мысли. Кто же просто думает о себе, тот чувствует свою слабость и потому именно способен совершенствоваться, возрастать в силу познания веры, истины и любви; в простоте мысли зреет мудрость и созидается характер человека. Образование такого характера и должно быть целью истинного воспитания плодотворного по своим последствиям. Можно быть добрым, умным, ученым, но все это мало пользует, если нет характера. Недостаток людей с характером, с определенным направлением, — людей, которые знают чего хотят, верны себе и идут к цели своей в жизни неуклонно, — служит причиною тех неурядиц, которые отражаются так гибельно на всех сторонах жизни. Кто образует и воспитает в себе характер и с ним выйдет на како бы то ни было служение, — служение того во благо будет Церкви и народу.
Одновременно с попечением о надлежащем развитии нравственной стороны своего существа вы во время вашего пребывания здесь должны позаботиться и о приобретении надлежащих познаний, необходимых для последующей вашей деятельности. Но и тут мы должны предостеречь вас от того врага, который может препятствовать приобретению вами истинного знания. Враг этот — самомнение. Как характера нельзя приобресть без смирения и послушания, так при самомнении нельзя приобресть и истинное знание. А между тем самомнение, как и своеволие, является по преимуществу грехом юности. Одержимый таким пороком, при самом скудном запасе знаний, считает себя многосведущим, не признает для себя никаких тайн в мироздании и во всем существующем, ко всем самым глубоким вопросам человеческой жизни и бытия относится с решительною самоуверенностью, не признает ни в какой области никаких авторитетов, выставляя все как собственное убеждение. Но действительно ли это убеждение, плод убежденной мысли, а не какая-нибудь новая мысль, новое суждение, новый взгляд, вычитанный из первой попавшейся книги, прельстивший нас своею оригинальностью? Из чувства самолюбия и тщеславия нам приятно сразу усвоить его, выступить судьею жизни и людей, быть не якоже прочий человецы; и вот носимся мы с этим последним словом науки, выступаем с ним, как говорится, на житейский рынок, выставляя его как «мое собственное убеждение». О, далеко не так дешево достаются человеку убеждения: они — плод целой жизни, плод мысли, послушной гласу истины! Притом же истинное знание, т. е. то знание, которое не отрешает человека от жизни, от конечных целей ее и ставится в виду Бога и вечности, не надмевает, а смиряет. Ключ к истинному знанию заключается в словах Спасителя: «Всяк, иже есть от истины, послушает гласа Моего» (Ин. 18,37). «Аще кто хощет волю Его творити, разумеет о учении, кое от Бога есть, или Аз от Себе глаголю» (Ин. 7,17). Итак, начало истинного знания, просвещающего человека, состоит в послушании закону Господню, в стремлении к осуществлению его в себе и в жизни, в правде.
Вот, други мои, что нашел я нужным сказать вам теперь, в этот важный момент жизни вашей. Одушевитесь же святостью вашего звания и высотою предстоящего вам назначения. Будьте тщанием не ленивы, духом горяще, Господеви работающе. Работайте над своим умом, чтобы просветить его светом истинного познания, познанием истинного Бога и святой воли Его; работайте над своею волею, чтобы укрепить ее в добре и в послушании Закону; работайте над своим сердцем, чтобы очистить его от страстей и похотей, дабы оно могло сделаться достойною жертвою Богу. Притом работайте духом горяще: имейте горячность духа, пламенную ревность, живое, кипящее усердие служить Богу и творить волю Его. И тогда вы изыдете отсюда на дело свое во всеоружии духовном. Знайте, что жатва многа-многа, а жателей, истинных делателей на ниве Божией, мало-мало. Употребите же время вашего пребывания здесь с пользою для себя. Здесь все-все к вашим услугам: тут прославленные мужи науки, с отечески братскою любовью готовые пойти навстречу вашим добрым порывам и стремлениям, поруководить вами в научных изысканиях; здесь богатейшие книжные сокровища в вашем распоряжении. Воспользуйтесь этим всем к своему благу; теперь такое время, которое не повторится во всю жизнь. Теперь весна ваших лет, время сеяния, плодами которого будете пользоваться впоследствии. Дорожите этим золотым временем; придет хладная осень, силы истощатся, деятельность ума ослабеет, сердце станет жестче, тогда не взойдут и хорошие семена. Напрасно тогда сетовать будете об утраченном времени воспитания: оно никогда не возвратится.
Возрастайте же в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (2 Петр, 3,18)[238].
Приготовление каждой отдельной проповеди начинается с выбора исходной точки для ее построения. Основой построения проповеди могут быть истины, содержащиеся в евангельском или апостольском чтении дня, празднуемом священном событии, житии вспоминаемого Церковью святого, молитвословиях и песнопениях совершаемого Богослужения. Исходные точки служат основанием для определения темы проповеди.
Как уже было сказано, темой называется главная мысль проповеди. С темой проповеди связано понятие тематического вопроса. Прежде чем приступить к составлению проповеди, необходимо мысленно поставить вопрос, на который должны ответить тема и само содержание проповеди (отсюда термин — тематический вопрос). Например, готовясь произнести поучение перед исповедью, проповедник должен поставить вопрос: что есть покаяние, в чем его сущность. Тема проповеди и будет ответом на этот вопрос: «Сокрушение о грехах — начало истинного покаяния». Как сам тематический вопрос, так и тема указывают направление мыслей в проповеди, дисциплинируют умственный труд пастыря над проповедью.
Для того, чтобы охватить в доступной мере известный предмет, а в случае необходимости, различить в нем существенные стороны, гомилетическая наука использует два исторически сложившихся способа развития мыслей в проповеди: синтетический (от греч. σινΦεσις — соединение, составление) и аналитический (от греч. άνάλυσις — расчленение, разбор). Аналитический способ характерен для проповедей в форме бесед, синтетический — для поучений и слов. Вне этих способов невозможно логическое раскрытие тематических вопросов[239].
Возьмем к примеру текст из Евангелия: «Кто хочет идти за Мною, отвертись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 8,34). Наиболее подходящая тема проповеди на этот стих — «О следовании за Христом». Для раскрытия данной темы лучше всего пойти путем анализа вышеуказанного текста. «Кто хочет идти за Мною» — этими словами Господь указывает, что следование за Ним должно быть непринужденным и зависит от свободного волеизъявления человека. «Отвергнись себя…». Всякому христианину необходимо отказаться от дел и привычек, привязывающих его к греховному миру и удаляющих от Бога, в особенности же, отречься от мыслей и пожеланий, противных его христианскому призванию. «И возьми крест свой…». Наш крест составляют различные скорби и болезни, чаще всего проистекающие от нашей собственной греховности. В христианское крестоношение входят также те скорби, которые возникают по причине человеческой неправды и гонений за истинную веру. Так как христианин должен во всем подражать Христу, то каждый из нас обязан нести свой крест по примеру Божественного Крестоносца. Только в этом случае мы по следуем за Христом и откликнемся на Его призыв: «Следуй за Мною» (Мф. 8,34). Из краткого разбора священного текста мы видим, что тема проповеди «О следовании за Христом» может быть раскрыта на основании анализа евангельского стиха и определения тех понятий, которые раскрывают само существо данной темы.
Не всякий проповеднический материал может предоставить подобные удобства для раскрытия темы аналитическим способом. При неудобстве или невозможности детального разбора материала, представляемого данной исходной точкой, используют синтетический способ развития мыслей. Суть этого способа заключается в раскрытии предмета в его целостности, единстве и взаимной связи его частей. Для этого используется широкий круг источников, освещающих предмет с различных сторон. Так, если мы из вышеприведенного евангельского текста изберем в качестве исходной точки слова «Возьми крест свой» и на их основе пожелаем построить проповедь о христианском крестоношении, то для раскрытия данной темы мы должны использовать учение Священного Писания, мысли св. отцов, назидательные примеры из жизни христиан. Это позволит, по возможности, целостно и всесторонне раскрыть данную тему.
Кроме способов развития мыслей, проповеди различаются по характеру логического построения. Они могут иметь искусственный и безыскусственный характер построения. Первые имеют строго определенные составные части: вступление, изложение, нравственное приложение и заключение. Так как наличие этих частей в проповеди свидетельствует о следовании проповедника заранее известным правилам, то такому характеру построения усвояется название искусственного. При безыскусственном характере построения наличность всех частей в проповеди, кроме изложения и нравственного приложения, не обязательна. Изложение и нравственное приложение не могут отсутствовать ни в какой проповеди, так как без этих частей невозможно выполнение основной задачи церковной проповеди — раскрытие темы[240].
Наиболее распространенным является искусственный характер построения проповеди (поучение, слово), при котором обязательно наличие в проповеди всех структурных частей. Современная гомилетика содержит учение об исторически сложившейся четырехчастной структуре проповеди[241]. Такое деление оказывает большую помощь как проповедникам в распределении материала, так и слушателям в восприятии содержания проповеди. Четырехчастное построение, при единстве темы, создает логическую стройность речи проповедника.
Вступление является введением в тему проповеди. В каждом случае оно должно быть особенным, единственным в своем роде. «Как телу нужна голова, дереву корень и реке источник, — говорит св. Иоанн Златоуст, — так и слову вступление»[242]. Задачей вступление является психологический настрой слушателя, который «если не выслушает вступления, если не увидит, что ему со всех сторон наперед открыт путь к слову, выйдет отсюда без всякой пользы»[243]. Особенно необходимо вступление при систематическом изложении истин христианского учения, когда каждая проповедь является частью цикла проповедей. В этом случае следует в начале проповеди напомнить окончание предыдущей беседы и, соединив конец с началом, «сделать исследование яснее для присутствующих, чтобы слово, лишенное связи с предыдущим, не было темно для слушателей»[244]. Кроме этого, вступление является средством установления контакта со слушателями, в его задачу входит возбудить внимание, вызвать интерес к теме проповеди.
Чаще всего вступление содержит прямое указание на тему проповеди. Так, св. Григорий Богослов в одном из своих обращений к пастве говорит: «Примите слово о любви к бедным»[245]. Содержание вступления может также заимствоваться от внешних обстоятельств, имеющих, а в исключительных случаях и не имеющих, отношения к теме проповеди. Так, апостол Павел свою проповедь в афинском ареопаге начал с того, что указал на жертвенник, на котором было написано: «неведомому Богу». «Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам», — сказал Апостол и гюоизнес проповедь о едином истинном Боге (Деян. 17, 23). В данном случае содержание вступления заимствовано от внешних обстоятельств и имеет прямое отношение к теме проповеди. К разряду нетипичных можно отнести отдельные случаи из проповеднической практики св. Иоанна Златоуста. Не всегда вступление его проповедей соответствовало изъясняемой теме. В слове о евангельском Лазаре Святитель, прежде чем приступить к раскрытию темы, похваляет своих слушателей за то, что они не предавались новогодним бесчинствам и сделали из новолетия день духовных радостей[246]. Только после этого он приступает к евангельскому повествованию.
Размер вступления обычно определяется общей продолжительностью речи и отношением слушателей к теме проповеди. В святоотеческих проповедях встречаются иногда очень длинные вступления. Современный слушатель требует противоположного: как вступление, так и сама проповедь должны быть, по возможности, краткими, чтобы не охладить усердия прихожан храма к слушанию пастырских наставлений. Вступление должно находиться в прямой связи с последующим изложением.
Изложение (основная часть). Это — самая значимая и пространная часть проповеди. Она содержит раскрытие темы проповеди на основании имеющегося материала. В изложении, учитывая его пространность, особенно актуально требование четкости логического построения: здесь одна мысль должна вытекать из другой, главные положения должны быть основанием для второстепенных. При составлении проповеди необходимо всегда помнить, что наставление пастыря рассчитано на слуховое восприятие и что, упустив слово, слушатель не имеет возможности заново прослушать плохо усвоенную мысль. Поэтому четкость и раздельность изложения рассматриваемых истин в проповеди имеет большое значение для усвоения слушателями раскрываемой темы. Особенное внимание необходимо уделять переходам от одной мысли к другой, от предыдущего положения к последующему. Для того, чтобы слушатели не потеряли нить повествования, прибегают к построению своеобразных логических «мостиков».
Наряду с композиционно-логической стороной большое значение имеет содержательная сторона процесса изложения. Основным источником содержания пастырской проповеди является слово Божие: проповедник или изъясняет соответствующие тексты Священного Писания, или же на основании этих текстов раскрывает какую-либо тему. Следующими по важности источниками содержания проповеди являются Священное Предание, учение св. отцов и учителей Церкви, а также материал церковноисторического характера. Большую яркость, конкретность и эмоциональную насыщенность придают речи проповедника различные назидательные примеры из истории Церкви, из жизни святых. Такими примерами можно скорее, чем отвлеченными рассуждениями, внедрить в сознание слушателей ту или иную мысль, побудить к исполнению нравственного христианского долга. Этот метод особенно необходим там, где слушатели не привыкли к отвлеченному мышлению, где яркий образ, запоминающийся пример бывают более плодотворными, чем отвлеченная мысль. Метод повествовательного, образного раскрытия истин освятил Своим примером Господь Иисус Христос. Высокие истины духовно-нравственного порядка в проповедях Спасителя очень часто изображаются в кратких наглядных примерах и образах, глубоко западая в сознание и сердца слушающих. Примеру Пастыреначальника должен следовать каждый проповедник Церкви Христовой. Необходимо помнить, что каждый наглядный пример, удачно подобранное сравнение способствуют чувственно-образному восприятию речи проповедника, дополняют и расширяют возможность логико-абстрактного познания преподаваемых истин.
Нравственное приложение является наиболее важной в нравственно-назидательном смысле частью проповеди. Эта часть является тем элементом, который и формально и по существу отличает христианскую проповедь от любого вида ораторской речи. Само название этой части проповеди указывает на наличие в ней нравственных выводов, которые должны следовать из предшествующего изложения. Если в изложении проповедник задается целью раскрыть какую-либо спасительную истину, то в нравоучении он должен дать практические наставления относительно того, как жить и поступать согласно этой истине. Нравственное приложение, как правило, содержит конкретные наставления слушающим. Примером в этом отношении может служить нравственное приложение в проповеди апостола Петра после сошествия Святого Духа на апостолов. После того, как проповедник на основании пророчеств и современных слушателям событий доказал Божественное достоинство и посланничество Христа Спасителя, у всех присутствующих возник закономерный вопрос: «Что нам делать, мужи братия?» (Деян. 2,37).
Дальнейшая речь Апостола содержит ответ, который по отношению ко всей его проповеди является нравственным приложением: «Покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа» (Деян. 2,38). Как видно, одна из первых апостольских проповедей имела нравственное приложение, содержащее конкретные советы и наставления относительно дальнейшего образа жизни слушателей.
Следующей особенностью нравственного приложения является обращенность его к определенной категории слушателей. Если в изложении раскрываются, как правило, общие истины принципиального характера, то нравоучение должно содержать выводы, соответствующие духовно-нравственному состоянию именно данной аудитории слушателей. Для уяснения этой мысли вновь обратимся к примеру библейской проповеди. На этот раз остановим внимание на речи св. архидиакона Стефана в синедрионе (Деян. 7,1-53). Первая часть речи первомученика аналогична речи апостола Петра в день сошествия Святого Духа на апостолов: на примерах ветхозаветной истории он доказывает, что Иисус Христос есть ожидаемый Мессия — Спаситель мира. Но нравственное приложение его проповеди носит совсем другой характер, чем у апостола Петра: он с обличением обращается к иудеям, именуя их жестоковыйными и противниками Духу Святому. Очевидно, что нравственное состояние и отношение слушателей к благовествованию о Христе в том и другом случае было различно. В соответствии с этим и нравственные выводы апостолов-проповедников были не одинаковы: первый указывает на средства примирения с Богом, второй обличает слушателей в жестокосердии и противлении Истине (Ему).
Нравственно-назидательный элемент характерен почти для всех проповеднических творений великих отцов и учителей Церкви. Так, в «Шестодневе» св. Василий Великий наряду с решением вероучительных вопросов говорит о нравственном долге супругов, обличает сребролюбие, коварство, лукавство, праздность и другие пороки современного ему общества. Особенным проповедническим мастерством отличаются нравоучения св. Иоанна Златоуста. Сам Святитель в одной из своих бесед говорит о том, что он имеет обыкновение в каждой своей проповеди освещать предметы с нравственной стороны[247]. В его беседах за изъяснением священного текста обычно следует нравственное приложение на тему этого текста. Однако в отдельных случаях нравоучения Златоуста не соответствуют теме изложения. Это случалось тогда, когда злоба дня вносила коррективы в его проповеднические планы.
Заключение. Вместе со вступлением заключение представляет своеобразное обрамление проповеди и несет определенную логико-психологическую нагрузку — служит завершением речи проповедника. Святоотеческие образцы представляют некоторое разнообразие заключений по содержанию. Так, св. Григорий Богослов одни проповеди заключает обращением с молитвой к Богу или воспоминаемому святому, в других кратко повторяет уже сказанное, в третьих увещает слушателей. Свою точку зрения по данному вопросу имел св. Иоанн Златоуст. Его гомилетическим правилом было заканчивать проповедь славословием Богу. «Теперь время заключить речь, — говорит в одной из своих бесед Святитель, — кончив ее надлежащим образом, то есть славословием Богу всяческих. Итак, давши общий отдых и себе говорившему, и вам слушавшим, воздадим Ему славу, потому что Его Царство и сила и слава во веки. Аминь»[248].
На основании сказанного можно сделать вывод, что существенной принадлежностью заключения могут быть следующие элементы: 1) доксологический (славословие), 2) поучительный (напоминание о сказанном), 3) патетический (увещание к слушателям). Нередко заключения завершаются краткой, но выразительной цитатой из слова Божия, которая заключает выступление проповедника. По древней традиции проповедь заканчивается произнесением слова «аминь» (истинно; истинно так). Этот обычай берет начало с первых веков христианства. В древности собрание верных на слова предстоятеля отвечало словом «аминь»[249].
План построения. Части проповеди, о которых было сказано выше, являются структурной основой плана любой проповеди. План проповеди способствует образованию в уме проповедника четкого и ясного представления о ходе развития мыслей, цельного представления о раскрываемой теме. В противном случае проповедник будет трудиться над проповедью как бы наощупь, не руководствуясь темой, а увлекаясь случайно возникающими мыслями. Составить хороший план нелегко, он требует усиленной умственной работы. В плане взору проповедника ясно представляются каждая мысль, каждый довод, и поэтому их сила или слабость, правильность или ошибочность видны с полной отчетливостью. Этого нельзя сказать о полном изложении проповеди: здесь бедность мысли, недостаточная последовательность в раскрытии темы могут быть прикрыты изяществом стиля, красотой речи проповедника. Поэтому построение плана всегда должно предшествовать полному изложению содержания проповеди.
I. Вступление. Воскресение Христово — главное событие домостроительства человеческого спасения.
II. Изложение (освовная часть). Плоды искупительного подвига Христова и Его воскресения.
1. Победа над адом и вечной смертью. «Смерть пронзилась Божеством, как удою, и, вкусив бессмертного и животворящего Тела, сама погибла и возвратила поглощенных ею прежде» (прп. Иоанн Дамаскин)[250].
2. Ниспослание благодати Св. Духа на всех верных.
«И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать» (Ин. 1, 16). «Нам даровано не только оставление грехов, но и оправдание, и освящение, и усыновление, и благодать Духа. Чрез эту благодать мы соделались любезными Богу уже не как рабы, но как сыны и други. Потому и сказано: благодать на благодать» (Св. Иоанн Златоуст)[251].
3. Своими крестными страданиями и воскресением Христос открыл человечеству Царство Небесное. «О, Пасха велия и священнейшая, Христе! О, Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причаща-тися в невечернем дни Царствия Твоего» (Тропарь 9 песни Пасхального канона).
4. Пасхальная радость христианина — предвестник вечной радости в жизни будущего века. «И радости вашей никто не отнимет у вас» (Ин. 16,22).
III. Нравственное приложение. О хранении христианином спасительных плодов воскресения.
1. Святость пасхальных дней. «Будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13,13–14).
2. Вся жизнь христианина должна быть достойной великих плодов воскресения Христова. «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5,16).
IV. Заключение. Призыв слушателей к прославлению воскресения Христова и к жизни, достойной спасительных плодов воскресения.
Каждая пастырская проповедь предполагает определенное содержание, соответствующее высоким целям церковного учительства. Это содержание должно быть изложено такими речевыми средствами, которые бы удовлетворяли как требованиям литературности речи, так и достоинству и высоте пастырского слова. Ибо самый возвышенный предмет, самая интересная мысль проповеди, если не будут соответственно выражены и представлены в словах, останутся неусвоенными слушателями. Поэтому в курс теории церковной проповеди входит рассмотрение вопроса о языке и стиле изложения церковного благовестия.
Языком, или лексикой, принято называть совокупность средств выражения в словесном творчестве. Язык, речь человека имеют прямую связь с его мыслительной деятельностью, внутренним душевным миром. Богатство языка состоит в том, что человек располагает большим набором слов — языковых единиц, которые являются средством для выражения мыслей и чувств. Отсюда насколько богат и выразителен язык проповедника, настолько обширны его возможности в изложении мыслей, в воздействии на умы и сердца слушателей.
Первое требование к языку проповеди, требование общего характера, — это правильность речи. Каждый язык имеет литературные нормы употребления слов и их грамматических форм, а также правила произношения, обязательные для каждого говорящего на данном языке. Соблюдение этих правил определяет культуру речи, степень ее литературности. Правильность речи имеет большое значение также и для восприятия содержания проповеди. Внимание слушателей обычно сосредоточено на восприятии смысла высказываний проповедника. Звуковая форма речи при этом воспринимается автоматически. Углубленность внимания на содержании проповеди обычно наблюдается в случае безупречного произношения речи. Любая ошибка при построении фразы, неверно поставленное ударение отвлекают внимание слушателей, затрудняют усвоение сказанного. Начинающему проповеднику рекомендуется обязательное предварительное письменное изложение своей речи и работа над совершенствованием как самого текста проповеди (достижение лаконичности и выразительности), так и его произношения. Однако это далеко не все, что требуется от проповедника с точки зрения изложения его речи.
Как известно, каждая область человеческой деятельности имеет свою, так называемую профессиональную лексику, которая зависит от того, в какой сфере происходит общение людей: бытовой, деловой, научной. В силу особенности цели и содержания церковная проповедь также имеет право на свой, отличный от других сфер общественной жизни, язык и свои способы выражения мыслей. Особенность языка церковной проповеди обусловлена не столько внешними причинами, сколько существенными отличиями церковного учительства. По замечанию проф. Н. И. Барсова, язык изложения это не то, что налагается на содержание извне, а нечто вырастающее изнутри самого содержания, следовательно, с ним однородное; мысль производит словесную форму из себя самой[252].
В проповеди излагается слово Божие, она произносится за Богослужением и является составной его частью. Поэтому язык проповеди должен иметь свои особенности и отличия, которые соответствовали бы высоте цели и важности задач церковного учительства. К этим особенностям, прежде всего следует отнести библеизм. который должен являться характерной чертой изложения проповеди. Суть библеизма состоит в использовании проповедником слов, выражений, образов из Священного Писания, в стремлении приблизить свой язык к священному языку Библии. Язык Библии отличается необыкновенным богатством, глубиной и гибкостью, в точности изображает все многообразие явлений духовной жизни человека. Благодаря этим свойствам Священное Писание является не только источником для содержания проповеди, но и руководством в отношении образа изложения мыслей. Библеизм, по мысли проф. Н. И. Барсова, придает речи проповедника особую способность для объяснения предметов и явлений собственно религиозного содержания. «Чтобы говорить языком религии, нужно говорить языком Библии», — пишет он[253].
Образцовыми примерами библеизма в проповеди являются творения святителей Афанасия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, а также митрополита Филарета (Дроздова). В них проявляется особое умение авторов облекать каждую мысль в библейское выражение, способность не только мыслить, но и говорить по-библейски. Такая способность чаще всего наблюдается у тех, кто постоянно упражняется в чтении Священного Писания, кто приобрел глубокое ведение слова Божия, кто проникся духом Евангелия. Из Священного Писания проповедник может заимствовать отдельные слова, выражения, а также отрывки текста различной величины. Однако использование библейского материала должно быть всегда оправдано и уместно. Границы его употребления определяются церковностью и степенью подготовленности слушателей. Наилучшее же использование священных текстов, не зависящее от подготовленности слушателей, достигается при таком изложении, когда библеизмы органично сливаются с современным языком, сохраняя, однако, одно из главных свойств проповеди — ее ясность[254].
Кроме библеизмов, церковной проповеди должны быть свойственны специальные термины, соответствующие сущности тех предметов, о которых говорит проповедник, например, благодать, грехопадение, искупление, возрождение, таинство. Уместно так же употребление слов из области религиозной эстетики: жезл, уста, благолепие и т. д.[255].
Следующей характерной особенностью языка церковной проповеди является благоговейность. По древней церковной традиции проповедь начинается призыванием имени Божия, произношением слов: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». Святость места требует от проповедника строгого отбора слов и выражений. Образцом благоговейного изложения может служить святоотеческая проповедь. Несмотря на все многообразие тем, посвященных нередко обличению грехов и страстей человеческих, словесная форма святоотеческих наставлений всегда остается неизменно благоговейной. Особенная благоговейность должна соблюдаться при употреблении имен святых личностей. В проповедях следует говорись: Господь Иисус Христос (или Христос Спаситель), Пресвятая Дева Мария (или Пресвятая Богородица}, святой апостол Павел, святитель Иоанн Златоуст и т. д. Благоговейность изложения должна проявляться также и в том, чтобы не употреблять таких слов и выражений, которые могут вызвать у слушателей припоминание нечистых образов или действий, а также оскорбить их благочестивые чувства.
Прежде чем приступить к раскрытию стилистических особенностей церковной проповеди, необходимо дать общее понятие о стиле. В языкознании стилем называется совокупность приемов использования средств языка для выражения тех или иных мыслей, а также слог литературного произведения[256]. По утверждению современных языковедов, стилистические особенности речи создаются в зависимости от области применения ее в общественной жизни, от сферы общения людей. Задачи этого общения, содержание самой речи определяют ее стилистические особенности[257]. Соответствует этому положению современной стилистики и своеобразие стиля церковной проповеди: так же, как и язык, он имеет свои характерные особенности, соответствующие сфере церковной жизни и отличающие его от разговорного, делового, научного, художественного и публицистического стилей речи.
Одно из первых требований к стилю пастырской проповеди — наглядность изложения, которая предусматривает применение сравнений, противопоставлений, примеров и описаний. Кроме этого, следует указать и на стилистические средства изобразительности общего характера, так как проповедь является одним из родов речи.
Изложение христианских истин в проповеди имеет свои особенности. Язык науки, богословская форма изложения менее всего отвечают духовным запросам слушателей. Богословские определения и формулировки, основанные на обобщениях исследуемого материала, обычно отличаются сжатостью и отвлеченностью. Такое изложение может быть пригодно для подготовленной аудитории, но ни в коей мере не приемлемо для широкого круга слушателей.
Лучшим доказательством этому может служить случай из жизни св. Иоанна Златоуста. В бытность пресвитером в Антиохии святой Иоанн нередко вдавался в такую богословскую премудрость, которая оказывалась недоступной для многих слушателей. Во время одной из таких проповедей женщина, внимавшая словам великого проповедника, но не понимавшая их смысл воскликнула: «Учитель духовный, или лучше сказать — Иоанн Златоустый[258], ты углубил колодезь святого своего учения на столько, что наши короткие умы не могут постигать его». Этот случай не остался без назидания для самого проповедника. Он убедился, что обращаться к народу с ученым словом бесполезно, и после этого старался преподносить свои беседы в простом, ясном и наглядном изложении[259]. Из этого назидательного примера можно заключить, что проповедь должна быть не только чужда отвлеченности, но, напротив, отличаться конкретностью и изобразительностью.
Как нельзя лучше решению этой задачи содействует принцип наглядности изложения. Этот принцип является характерным для библейской и святоотеческой проповеди и носит печать божественного авторитета. Сам Господь Иисус Христос в Своих беседах с народом часто обращался к опыту повседневной человеческой жизни, брал образы и примеры из окружающей среды. Он говорил слушателям о званых на ужин (Лк. 14,24), о закваске (Мф. 13,33), о горчичном зерне, разрастающемся в ветвистое дерево (Мф. 13,31), о виноградной лозе (Ин. 15,4), полевых лилиях (Мф. 6,28). Спаситель это делал с той целью, чтобы слушатели посредством знакомых предметов и явлений лучше уяснили проповедуемые им истины, глубже запечатлели в своих сердцах внушаемые им добродетели. Принцип наглядности предусматривает широкое применение в изложении проповеди сравнений, противопоставлений, примеров и описаний.
Сравнение есть не что иное, как умозаключение по аналогии. Поэтому между сравниваемыми предметами, явлениями или событиями должно быть действительное сходство. Сравнения бывают тогда убедительны, когда сходства и подобия бывают не только по форме, но и по существу. Это требование налагает на проповедника обязанность быть особенно внимательным при использовании этого приема изложения. Идеальные сравнения можно найти в проповедях Христа Спасителя. Так, убеждая слушателей в отзывчивости Отца Небесного к просьбам людей, Господь говорит: «Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И, когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него» (Мф. 7,9-11). О неусыпном попечении Божием о каждом человеке свидетельствует следующее сравнение, приводимое Спасителем: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего. У вас же и волосы на голове все сочтены. Не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Мф. 10,29–31). Большую наглядность имеют также наставления, встречающиеся в святоотеческих проповедях. Нередко отцы Церкви заимствовали сравнения из быта, из явлений повседневной жизни слушателей. Замечательные сравнения подобного рода находим мы в одной из бесед св. Иоанна Златоуста о молитве. «Как поступаем мы, — говорит Святитель, — готовясь обедать и пить, — именно, когда увидим, что нагретая вода остыла, то ставим ее опять на очаг, чтобы она поскорее нагрелась: так будем поступать во время охлаждения души к Богу; на молитву, как бы на горячие уголья, будем полагать уста свои и таким образом опять воспламенять душу свою к благоговению. Станем также подражать домостроителям. И они, когда надо строить здание из кирпича, по непрочности этого материала, связывают эту постройку длинными бревнами и кладут их не на большом, но на малом друг от друга расстоянии, чтобы от частой кладки этих бревен связность кирпичей сделать крепче. Это сделай и ты: перелагай все житейские дела свои частыми молитвами, как бы связями из бревен, и, таким образом, со всех сторон огради жизнь свою. Если будешь так поступать, то хота бы подули бесчисленные ветры, хотя бы напали искушения, скорби, какие-либо горькие мысли, или какое бы то ни было несчастье, не могут они уронить этого дома, скрепленного так частыми молитвами»[260].
Для достижения наибольшей выразительности изложения пользуются приемом противопоставления. При этом приеме сопоставляются противоположные, взаимоисключающие мысли, понятия, суждения. Противопоставления служат для более рельефного изображения свойств какого-либо явления или предмета. «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не-радеть. Не можете служить Богу и маммоне», — говорит Христос (Мф. 6,24). Св. Иоанн Златоуст в слове «Сравнение власти, богатства и преимуществ царских с истинным христианским любомудрием монашеской жизни» противопоставляет блага монашеской жизни благам, доставляемым царской властью. «Противопоставив блага любомудрия и кажущиеся полезными блага владычества и славы в настоящей жизни, — научает Святитель, — вникнем в различие тех и других благ; потому что при сравнении они будут более ясными»[261]. В другом месте, в беседе по случаю низвержения царских статуй, Златоуст восклицает: «Что мне сказать, и о чем говорить? Теперь время слез, а не слов; рыданий, а не речей; молитвы, а не проповеди»[262].
Особенную наглядность изложению проповеди придают примеры. Для большей части слушателей они более целесообразны и назидательны, чем отвлеченные рассуждения на ту или иную тему христианского любомудрия. В проповеди всегда уместнее живое изображение какого-либо явления, чем отвлеченное определение, жизненный пример, чем ряд логических доказательств. «Умы слушателей, — говорит св. Григорий Двоеслов, — более обращают внимания на примеры верующих, нежели на слова учащих», «примеры более, нежели слова, возбуждают сердца слушателей к любви Бога и ближнего». Именно поэтому примеры в библейской и святоотеческой проповеди — обычное явление. Так, Христос Спаситель в ответ на упрек фарисеев, почему апостолы срывают колосья в субботу, ответил: «Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? Как он вошел в дом Божий и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам?» (Мф. 12,3–4). Св. Иоанн Златоуст, научая слушателей молитве и указывая, что можно молиться и в неблагоприятных условиях, приводит им в пример ап. Павла. «Павел, лежа в темнице, распростертый, а не стоя прямо, потому что не позволяла ему этого колода, в которую забиты были ноги его, помолившись с усердием, лежа, потряс темницу и поколебал ее основание, устрашил темничного стража и затем привел его к святому таинству»[263].
Особым способом изложения, при котором главная мысль всегда пояснялась примерами, отличаются проповеди св. Григория Двоеслова. Главное место в его беседах занимают назидательные истории и рассказы, которые, неся в себе жизненное содержание, возбуждали совесть слушателей, оставляли глубокий след в их сознании. Примеры, приводимые св. Григорием, обычно помещались в конце беседы и являлись своеобразным венцом проповеднического выступления. В таком размещении материала виден тонкий знаток психологии слушателей. Ослабленное длительным изложением проповеди внимание слушателей вновь оживлялось наглядным примером и их сознанию представлялась сущность урока, предложенного в проповеди. С этим духовным богатством они и исходили из храма. Вот один пример из бесед св. Григория. Один человек последовал в монастырь за своим братом. Брат был большой подвижник, но сам он жил в монастыре по обычаю века сего и осуждал покаянную жизнь. Но вот приходит его последний час, охладели его конечности, только в груди осталась жизненная сила. Собрались иноки монастыря и охраняли исход души молитвой. Вдруг умирающий видит дракона, идущего пожрать его. Он кричит громким голосом: я отдан на сожрание дракону, который не может сожрать меня только по причине вашего присутствия… Братия усилили молитву, дракон отбежал и грешник остался жив для покаяния. Святитель упоминает об этом случае как о недавнем событии, и сам человек, упоминаемый в рассказе, представляется живым[264].
Не менее полезен и назидателен агиологический элемент в церковном учительстве, когда в проповеди излагается жизнь, подвиги и духовная борьба угодников Божиих. Примеры из жизни святых являются важнейшим средством назидания и убеждения слушателей. Живые примеры, в которых нравственные и религиозные истины христианства являются в осязательных чертах, всегда бывают более поучительными для слушателей, чем отвлеченные рассуждения о добродетелях. Эти примеры благотворно воздействуют на настроение людей, побуждая их к усвоению и исполнению того или другого нравственного правила.
Следующим средством наглядности изложения являются описания. Посредством описаний проповедник может создавать у слушателей целостное представление о признаках, свойствах, характерных чертах рассматриваемого предмета или явления. Описания должны быть живыми и не особенно подробными, ибо в этом случае затрудняется формирование целостного представления о предмете или явлении. Описания, применяемые в проповеди, можно разделить на два вида: психологические описания и описания быта людей или природы. Замечательное психологическое описание находим мы в притче Христа Спасителя о мытаре и фарисее (Лк. 18, 9—14). Описание быта вавилонских пленников содержит беседа св. Иоанна Златоустого на 125 псалом, а увлекательное описание природы видим в «Шестодневе» св. Василия Великого, где, например, живописно представлено устройство колосьев пшеницы, охота морского рака за устрицей (Беседы 5 и 7). Большой интерес представляют описания антропологического характера. Одно из них содержится в «Слове о слепорожденном»
Астерия, еп. Амасийского (IV–V вв.). Лучшее место в этой проповеди — описание красоты и целесообразности устройства человеческого глаза. Здесь св. Астерий рассуждает как опытный физик и анатом, художественностью и назидательностью описания напоминая подобные места в творениях свв. Василия Великого и Григория Нисского[265].
Эмоционально насыщенные описания, излагаемые проповедником художественно, с большой выразительностью, нередко представляют ораторски живописную картину, которую принято называть изображением—. Изображения имеют место чаще всего при описании фактов, событий, а также характеров или наклонностей людей с их пороками или добродетелями. Цель этого приема не только в рассудочном усвоении слушателями предлагаемой истины, но и в чувственном ее восприятии. Ибо речь, не вызывающая в сознании слушателей образов, действует на них усыпляюще.
Наилучшими средствами речевой изобразительности являются эпитеты, тропы и фигуры.
Эпитет (от греч. επιτηετον — приложение) — это определение, прибавляемое к названию предмета с целью подчеркнуть его характерное свойство, придать ему художественную изобразительность, а в некоторых случаях поэтическую яркость. Большую часть эпитетов представляют устойчивые словосочетания, которые постоянно встречаются в разговорной речи: очаровательный пейзаж, синее море, лазурное небо и т. д. Речь проповедника также нередко изобилует устойчивыми эпитетами религиозного характера. С церковного амвона часто слышатся хорошо знакомые каждому верующему человеку слова: милосердный Господь, животворящая сила молитвы, губительный грех и другие эпитеты. Значение этого лексического средства в том, что удачно подобранный эпитет может заменить иногда пространную характеристику того или иного предмета.
Тропы (от греч. τροπος — оборот) — такие слова или фразы, которые употребляются не в прямом, а в переносном смысле. Таким образом, троп используется не для выражения обозначаемого им понятия, а для другого понятия, имеющего сходство с первым. Тропы являются наиболее употребляемым стилистическим средством и используются для достижения эмоциональной выразительности. В практической деятельности проповедника имеют значение следующие тропы. Метафора (от греч. μεταπηορα — перенос) — это перенесение свойств с одного предмета на другой. Метафора, по существу, есть не что иное, как скрытое сравнение. В речи проповедника мы часто слышим метафоры «сияние славы», «плоды веры», «горячая любовь», «пламенные души», «угрызения совести» и т. д. Чтобы использование метафор достигало цели, необходимо соблюдать требования ясности и естественности. Сложная, распространенная метафора называется аллегорией (от греч. αλλεγορια — иносказание). В аллегориях абстрактные понятия, отвлеченные мысли нередко приобретают живой и конкретный характер. Эти тропы, так же, как и метафоры, основаны на сходстве предметов или явлений. Аллегоризм Священного Писания чаще всего выражен в притчах: всем известны притчи Спасителя о добром пастыре, о сеятеле, о жатве, о закваске и многие другие. Следующим наиболее распространенным тропом является гипербола. Гипербола (греч. υπερβολή) — оборот речи, состоящий в преувеличении для более сильного впечатления. Гипербола показывает отношение проповедника к какому-либо предмету или явлению и выражает его чувства. Например, «не человек он был, а ангел во плоти», «слезы текли ручьем». Гиперболы применяются в проповеди с целью воздействия на чувства и воображение слушателей.
Фигуры (от лат. φιγυρα — образ, вид), так же, как и тропы, являются стилистическим средством изобразительности. Они служат для более яркого и сильного проявления мыслей, чувств и настроения проповедника, способствуют динамичности высказывания. Различие между тропами и фигурами в том, что тропы способны создавать и углублять мысль, следовательно, обладают творческой силой; фигуры же являются лишь способом выражения готовой мысли и разных настроений[266]. Наиболее употребительная фигура — олицетворение (греч. προσωποιία). Это такая фигура, посредством которой отвлеченным понятиям и неодушевленным предметам приписываются свойства и действия предметов одушевленных. Так, во второй песни Великого канона прп. Андрея Критского читаем: «Вонми, небо, и возглаголю, и воспою Христа, от Девы плотию пришедшаго».
Восклицание — стилевой прием, непосредственно выражающий чувства проповедника. Это один из способов выражения сильных чувств. Как известно, в обычном, описательном виде изложения эмоциональная настроенность проповедника едва улавливается, достаточно полное выражение его внутреннего состояния возможно посредством восклицаний. Вспомним пасхальный канон преп. Иоанна Дамаскина. Как радостно, торжественно, жизнеутверждающе звучат слова 9-ой песни канона: «О, Пасха велия и священнейшая, Христе! О, Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего». Но не только христианская радость может выражаться в восклицаниях проповедника. Вся сложная гамма внутренних переживаний человека может найти проявление в этом стилевом средстве. Чувство глубокой скорби о грехах паствы и священный гнев слышатся в словах св. Тихона Задонского в «Увещании жителям града Воронежа об уничтожении ежегодного празднества, называемого Ярило…»: «Ах, беззаконный праздник! О, нечестивое сонмище! О, студное имя Ярило! Мерзкое имя Ярило! О, когда бы и не слыхивать имени того Ярило!»[267].
Вслед за восклицанием одной из наиболее употребительных фигур в публичной речи является риторический вопрос, т. е. утверждение или отрицание, облеченное в форму вопроса[268]. Риторический вопрос, как правило, содержит ответ в самом себе. Цель этой фигуры — заострить внимание слушателей, активизировать их мышление с тем, чтобы приводимый довод стал их собственным убеждением. Наиболее ярко характерные свойства риторического вопроса выражены в 9 главе 1-го послания ап. Павла к Коринфянам: «Не Апостол ли я? Не свободен ли я? Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? Не мое ли дело вы в Господе?» (ст. 1) Кроме риторических вопросов, в практике проповедничества нередко встречается вопросно-ответная форма изложения. Этот прием усиливает выразительность (экспрессию) высказывания проповедника и активизирует внимание слушателей. Наиболее употребительными в проповедях являются также обращения. Почти каждая проповедь начинается словами обращения к присутствующим. Но кроме этого, проповедник может обращаться к Богу, к святым, к воображаемому собеседнику и, наконец, к явлениям природы или даже к отвлеченным понятиям. Риторическое обращение делает речь проповедника выразительной, живой и торжественной, сообщает ей теплоту и сердечность. Особой торжественностью и внутренней силой отличаются обращения к Богу, имеющие молитвенный характер. Митрополит Иларион свое «Слово о законе и благодати» заключает следующим обращением: «Ты же, Владыко, Царю и Боже наш, высокий и славный! Человеколюбец, воздающий по трудам славу и честь, и творящий причастниками Твоего Царства! Помни, как Благий, и нас убогих Твоих, яко имя Тебе Человеколюбец»[269]. В том же «Слове» находим и риторическое обращение к святому князю Владимиру: «Встань от гроба твоего, честная главо! Встань, отряси сон! Ты не умер, но спишь до общего всем востания. Встань, ты не умер. Не свойственно умирать тебе, когда уверовал ты во Христа, Жизнь всего мира»[270].
Повторения — фигура, цель которой усилить динамику речи, подчеркнуть определенную мысль. В современной публичной речи чаще всего встречается анафорический повтор (от греч. αναπηορα), когда ряд предложений или отрывков речи начинается с одного и того же слова или фразы. В проповедях повтор, наряду с экспрессивной функцией, облегчает восприятие длинного фрагмента речи, расчленяя его на отдельные части и выделяя необходимую мысль. Такой повтор выполняет задачу логико-смыслового подчеркивания. Наиболее характерные примеры можно найти в проповедническом творчестве архиепископа Херсонского Димитрия (Муретова). Так, в проповеди, посвященной изъяснению Евангельского текста об исцелении кровоточивой женщины, проповедник для повтора избирает слова Спасителя: «вера твоя спасла тебя» (Лк. 8,48). В этом поучении святитель выделяет пять больших абзацев и в начале каждого из них ставит указанные слова. Этим достигается концентрация внимания слушателей на теме, которая в каждом абзаце раскрывается с новых сторон.
Особым стилистическим средством изложения является употребление в проповеди тонкой иронии и благородной остроты^. Это средство в устной речи может выполнять разнообразные функции: способствовать установлению контакта с аудиторией, усилению внимания слушателей и, наконец, вскрывать негативные явления действительности.
В проповеди это средство употребляется в последнем значении, добродушная, легкая насмешка может быть хорошим лекарством в борьбе с нравственными пороками и недостатками как отдельных личностей, так и целого общества. Иронический тон речи не был чужд святоотеческой проповеди. Св. Иоанн Златоуст, например, заметив чрезмерную суетность мужчин своего времени, так высмеивает этот порок. «Взгляните, — говорит он, — на этого юношу, как осторожно ходит он на кончиках пальцев, чтобы не замарать своей обуви. Друг мой, если уж ты так боишься загрязнить свою обувь, то надень ее себе на голову и сбережешь ее»[271]. В проповедях св. Григория Богослова также встречается ирония и даже сарказм — это бывает при обличении заблуждений еретиков.
Учитывая священный и весьма серьезный характер церковной проповеди, этот прием обличения недостатков слушателей следует употреблять весьма осмотрительно и редко, используя его лишь в особых нравообличительных поучениях. Чтобы не внести какого-либо смущения или соблазна в среду слушателей, ироническое высказывание должно быть легким, безобидным, снисходительным, проникнутым чувством милосердия и любви. Для умелого использования этого приема проповеднику надо иметь строгое чувство меры и особый проповеднический такт. Прежде чем прибегнуть к нему, надо подумать о том, насколько готова аудитория воспринять иронию, тонкий юмор. Эти приемы требуют соответствующего психологического настроя слушателей.
Наконец, следует упомянуть о довольно сложных стилистических построениях, относящихся к разряду фигур. В Послании ап. Павла к Римлянам обращает на себя внимание следующее построение: «Хвалимся и скорбями, зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда, а надежда не постыжает, потому что любовь Божия излилась в сердца наши духом Святым, данным нам» (Рим. 5,3–5). В этой фигуре понятия, выраженные соответствующими словами, последовательно соединяясь друг с другом, образуют своеобразную лестницу, почему и сама фигура называется «постепенное восхождение» (gradatio).
Мы рассмотрели лексические и стилистические средства изложения устной речи, наиболее часто встречающиеся в библейской и святоотеческой проповеди, а также в проповедях выдающихся благовестников церковного слова. В тропах, как видно, находит свое выражение образно-эстетическое мышление, в фигурах проявляется эмоциональная настроенность говорящего. При помощи этих средств достигается яркость и образность речи. Ознакомление с подобными средствами необходимо для выработки личного, индивидуального стиля речи церковного проповедника. Однако овладеть выразительностью речи, научиться пользоваться лексическими и стилистическими средствами и приемами изложения — задача непростая, для этого нужен постоянный и длительный труд. Индивидуальный стиль речи проповедник должен вырабатывать. Как нельзя лучше этому способствует систематическое и вдумчивое чтение лучших проповеднических творений, из которых по совокупности проповеднических качеств на первом месте стоят слова и беседы св. Иоанна Златоуста. Ознакомление с этими творениями дает читающему понятие об истинно церковном стиле изложения, способствует пробуждению чувств прекрасных и возвышенных. Подобное чтение не только усовершает в познании христианских истин, но и обогащает речь множеством литературных приемов и средств.
Работа над языком и стилем изложения является завершающим этапом в подготовке текста проповеди.
В предыдущей главе было дано краткое описание основных стилистических средств, применяемых в практике церковной проповеди. Как правильно пользоваться этими средствами благовестнику слова Божия? Первыми требованиями, способствующими выполнению данной задачи, являются требования естественности и ясности речи проповедника.
Требование естественности предполагает прежде всего использование таких стилистических средств, которые бы верно отражали природу и свойства того предмета или явления, о котором говорит проповедник. Соблюдение этого требования способствует достижению цели изложения: излагаемые проповедником предметы или явления создают правильное представление о них, возбуждают чувства, соответствующие реальным вещам. Естественность всегда предполагает непринужденность и легкость в изложении мыслей. Напротив, всякая искусственность ведет к натянутости и замысловатости в изложении, не выражает действительных мыслей и чувств проповедника и, конечно же, не создает в сознании слушателей желаемых образов, а в сердцах — подобающих чувств. Этому способствует применение в речи неуместных сравнений и метафор, вопросов и восклицаний, чрезмерное употребление обращений и повторов.
Следующее требование — ясность изложения проповеди. Это требование является основным и общим для красноречия любого рода. Освещению этого вопроса большое внимание уделяют как представители классической риторики (напр., Квинтилиан), так и основоположники христианского красноречия. Вот что говорит о ясности проповеднического изложения блаж. Августин: «Для христианского проповедника первый и главный долг — во всех своих поучениях быть сколько возможно вразумительным и говорить с такой ясностью, что разве только самый беспонятный человек был бы не в состоянии понимать нас. В беседах мы не должны щадить никакого труда для того, чтобы истины, даже самые трудные для разумения, но хорошо нами постигнутые, каким бы то ни было образом довести до понимания других, и во что бы то ни стало, — перелить их в душу слушателя. В беседе вся забота наставника должна быть не о том только, как бы красноречивее, но и о том, как бы яснее и очевиднее изложить предмет свой»[272].
Проанализируем это высказывание учителя Церкви и сделаем соответствующие выводы. Прежде всего обратим внимание на мысль блаж. Августина о том, что проповедуемые истины должны хорошо постигаться самим проповедником. Это указывает на то, что для Достижения ясности речи проповеднику необходимо прежде всего тщательно вникнуть в рассматриваемую тему и добиться ясного и отчетливого представления о том предмете, о котором желает вести речь. Он должен проникнуть в сущность того или иного духовного явления, иметь видение того предмета, о котором идет речь. При таком подходе к раскрываемой теме появляется умение обо всем сказать от себя, своими словами. В противном случае речь проповедника не может быть ясной и вразумительной: отсутствие должного понимания предмета речи обязательно повлечет неясность и туманность высказываний проповедника, что в свою очередь затруднит усвоение слушателями излагаемой темы.
Обратим теперь внимание на те слова блаж. Августина, где он говорит о наиболее возможной вразумительности речи проповедника, т. е. о наибольшей доступности ее для слушателей. Для этого пастырь должен знать своих пасомых, иметь представление об уровне их подготовленности и в соответствии с этим находить наиболее доступную форму изложения. В данном случае речь идет о популярности речи проповедника, который должен уметь о высоких истинах христианской веры говорить языком народа, уметь язык богословия переводить на язык слушателей. Говорить популярно — это умение говорить просто о вещах сложных и серьезных, учитывая особенность восприемлемости слушателей. Сама суть популярной речи выражена св. Иоанном Златоустом так: «Не украшая речи отборными словами и выражениями, но употребляя такие слова, которые были бы удобовразумительны и понятны и слуге и служанке и вдовой женщине и торговцу, и корабельщику и земледельцу, я всячески постараюсь, сколько возможно, соблюсти краткость и в немногих словах преподать наставление, и таким образом в нерадивых слушателях возбудить желание легко и без всякого труда вникнуть в предлагаемое рассуждение и, удержав его в памяти, получить пользу».
Однако простота и доступность речи проповедника не означает ее приспособление под язык простого народа. Язык проповеди — это не язык народного быта, обыденных человеческих взаимоотношении. При всей своей доступности и ясности этот язык всегда должен отличаться чистотой, возвышенностью и церковностью. Лучшим образцом проповедничества в этом отношении являются проповеднические труды св. Иоанна Златоуста. По своей ясности и доступности, красоте и возвышенности они представляют замечательное явление в истории церковной проповеди. Регулярное чтение творений златоустого учителя Церкви — лучший способ приобрести навык ясной и возвышенной речи.
Для соблюдения ясности изложения необходимо также знать специфику синтаксического построения устной речи. Проповедник всегда должен помнить о разнице между книжной и устной речью. Тяжеловесные и витиеватые синтаксические построения, приемлемые в книжной речи, часто недопустимы при непосредственном общении с народом. Сложные предложения, длинные синтаксические периоды весьма затрудняют восприятие речи проповедника, служат препятствием к усвоению предлагаемых истин. Для устного выступления предпочтительнее короткие и несложные предложения, легко воспринимаемые на слух. Именно поэтому преп. Исидор Пелусиот в одном из своих пастырских наставлений пишет, что проповедь должна носить на себе печать краткости, ясности и благовременности[273]. Эти рекомендации вполне соответствуют выводам современной лингвистики[274].
С понятием ясности речи проповедники тесно связан вопрос об использовании специальных терминов и иностранных слов в изложении проповеди. Мнение гомилетов прошлого века относительно этого вопроса было однозначным: «из проповеднического языка они должны быть изгнаны», как непонятные для многих[275]. Совсем другое положение в области языкознания сложилось в настоящее время. Использование технических выражений, специальных терминов, профессионализмов стало обычным явлением не только в научной, но и в обыденной речи. Происходит своего рода терминологизация русского языка, ибо иноязычная лексика стала составлять немалую часть не только нашего пассивного, но и активного словарного запаса. Чем же руководствоваться современному проповеднику в решении данного вопроса? Прежде всего особенностью как своего проповеднического служения, так и тематикой и содержанием проповедей. Этим особенностям как нельзя лучше соответствует понятие церковности языка проповедника. Этот язык, как было уже сказано, должен отличаться близостью к языку Библии, богослужения, святоотеческих творений и быть чуждым не только веяниям словесной моды, но и обмирщенности[276].
Согласно древней церковной традиции, различают два способа сообщения проповеди: чтение («прочитывание»)[277] и изустное произнесение («сказывание»)[278]. Рассмотрим каждый из этих способов.
Решение вопроса о том, каким способом сообщать проповедь слушателям, зависит прежде всего от личных способностей, уровня образованности и проповеднической опытности самого пастыря. Блаж. Августин пишет об этом так: «Есть люди, которые могут хорошо произносить проповеди, но не могут придумать того, что произнести, — не могут сами писать проповедей. В таком случае нет греха и бесчестия — заимствовать у других мудро и красноречиво написанные поучения»[279]. К этой категории проповедников надо отнести также и тех, кто только приступает к проповедническому служению и при этом не получил соответствующей подготовки[280]. Таким лицам на первых порах следует настоятельно рекомендовать чтение готовых проповедей. Попытка действовать «на удачу», не соизмеряя личных возможностей с высотой и ответственностью церковной проповеди, может привести к негативным последствиям и подорвать авторитет начинающего проповедника в глазах слушателей.
Неподготовленному пастырю-проповеднику не следует смущаться тем, что он заимствует проповедь у более опытных священнослужителей. И тот, и другой сообщают слушателям не свое учение, а божественное, ибо каждый проповедник всего лишь проводник богооткровеннаго учения, учения Церкви. «Если добрые христианские наставники, — говорит блаж. Августин, — ссужают свои сочинения добрым же проповедникам, то здесь оба — и сочинители и сказыватели — гюоповедуют свое, а не чужое: поскольку у обоих у них и Бог свой, Которому принадлежит то, что они проповедуют; и сочинения делаются своими для тех, которые, не могши сочинить своих, живут чинно по чужим сочинениям»[281]. Последней мысли, мысли о нравственности и образе жизни проповедника, учитель Церкви уделяет особенное внимание. Он говорит, что чужое говорит тот, кто, хорошо проповедуя, живет не по-христиански. И хотя он говорит свою собственную проповедь — это у него чужое по отношению к его нравам или сердцу[282]. Как видно из наставлений блаж. Августина, чтение проповедей, своих или заимствованных, является вполне приемлемым способом распространения божественной истины.
Однако чтение проповеди оправдано только в том случае, когда проповедник не имеет возможности использовать более совершенные способы сообщения проповеди. Чтение рассчитано на неподготовленных пастырей и может быть использовано как вынужденное средство церковного учительства, ибо имеет много негативных сторон. Оно препятствует живому общению между проповедником и слушателями, сковывает пастыря на амвоне, «привязывает» глаза к тексту проповеди, делает речь бесцветной, сухой, совершенно чуждой той привлекательности, какой отличаются свободно произносимые проповеди. Поэтому как бы выразительно ни читал свою проповедь пастырь, его речь много теряет в своем воздействии на паству, а сам пастырь — в авторитете проповедника.
Всех этих недостатков можно избежать при использовании более совершенного способа сообщения проповеди. К такому способу следует отнести изустное произношение проповеди, или «оказывание». Этот способ разделяется на несколько видов: произнесение наизусть, импровизация и экспромт.
Среди начинающих проповедников наиболее распространенным является способ сообщения проповеди наизусть. О нем упоминается как в самой древней гомилетике — «Христианской науке» блаж. Августина, так и в современных гомилетических пособиях[283]. Этот способ наиболее пригоден при первых опытах проповеднической деятельности. С одной стороны, он создает условия для свободы проповеднического действования на амвоне — мимики, жестов, телодвижений, с другой стороны, облегчает речь проповедника в условиях первых проповеднических выступлений: несмотря на большое волнение, механизм воспроизведения заученного чаще всего действует безотказно.
Основополагающим является этот способ и в деле выработки проповеднического произношения — дикции, интонации и ритма речи. Начинающему проповеднику этой стороне гомилетической подготовки следует уделять особенное внимание. Поэтому заучивание проповеди должно преследовать двоякую цепь: запоминание текста и совершенствование произношения.
Различают три метода заучивания: механический, рассудочный и смешанный. Механический способ, основывающийся на вербальной (словесной) памяти, является наихудшим и не совсем пригоден для церковного учителя. Рассудочным называется такой метод, когда в заучивании участвует не столько память, сколько мыслительная способность человека. При использовании этого метода рекомендуется иметь четкое представление о плане и порядке основных частей проповеди, выделять в ней главные мысли и наиболее важные места. Такое заучивание способствует осмысленному, а не механическому и поверхностному запоминанию проповеди. Самым целесообразным и надежным является так называемый смешанный способ заучивания. При этом способе принимает участие не только память и рассудочная способность, но и сердце проповедника: память воспринимает и сохраняет слова и выражения, разум исследует содержание, сердце проникается соответствующими содержанию благоговейными чувствами. Такую работу над проповедью справедливо назвать не заучиванием, а усвоением проповеди. Усвоение предусматривает мысленное воспроизведение того пути, которым шел проповедник при ее составлении[284]. Такой метод способствует свободному владению содержанием проповеди, позволяет, в случае необходимости, уклоняться от заученного текста, что способствует образованию навыка проповеднической импровизации.
Приступать к заучиванию следует сразу после составления проповеди, когда свежи и живы в сознании проповедника все мысли, входящие в состав поучения. При этом следует четко представлять в уме план и главные мысли и только после этого переходить к запоминанию всего содержания проповеди. Заучивать проповедь можно целиком, ежедневно прочитывая ее определенное количество раз, и по частям до тех пор, пока не запомнится все содержание проповеди. Заучивать следует вслух с интонацией и логическими паузами, соответствующими смыслу предложений и слов. Не следует учить проповедь про себя, скороговоркой, ибо недостатки заучивания обязательно проявятся во время произнесения проповеди на амвоне. Поэтому заучивание проповеди должно состоять в громком и выразительном произношении слов, фраз и предложений[285].
Если при произнесении на амвоне будет забыта какая-либо часть проповеди, этим не следует смущаться, а тотчас перейти к тому тексту, который хорошо содержится в памяти. Главное во время произнесения — сохранить в памяти нить рассуждений. Во время потери из памяти текста проповеди эта нить поможет выйти опять на заученный текст. Если же утеряна и нить рассуждений, то следует говорить что-либо общее на данную тему, пока не вспомнится забытое.
Рассмотренный способ является основным средством для приобретения проповеднических навыков: он дает возможность проработать произношение каждого слова, каждой фразы в проповеди и прокладывает путь к свободному изложению мыслей — проповеднической импровизации. Ввиду указанных особенностей, этот способ следует назвать обучительным, обязательным для начинающих проповедников. Поэтому воспитанникам духовных школ следует начинать свои первые проповеднические опыты именно с заучивания проповедей на память. Получив навык в произнесении заученных проповедей, можно переходить к проповеднической импровизации.
Импровизация (от лат. слова improviso — непредвиденно, внезапно) — это такая проповедь, которая накануне прорабатывается лишь в общих чертах, а в момент произнесения характеризуется живым и свободным изложением уже выношенных в душе проповедника мыслей и чувств[286]. Импровизация является высшим и наиболее совершенным способом сообщения проповеди. Этот способ был известен еще в эпоху святых отцов Церкви. Великие каппадокийцы и другие выдающиеся христианские проповедники произносили свои речи преимущественно способом импровизации. Так, в житии св. Иоанна Златоуста говорится, что антиохийцев особенно удивляло то, что Иоанн не читал своих проповедей, а произносил их от полноты своего сердца, вел живые изустные беседы со своими слушателями. Ничего подобного раньше не было в Антиохии, и никто еще никогда не проповедовал слова Божия без книги или свитка. Иоанн был первый такой необычайный проповедник. Поэтому не преминули явиться в церкви скорописцы[287], которые записывали за проповедником и записи свои передавали многочисленным желающим[288]. О характере проповеднической импровизации лучше всего свидетельствует сам Святитель. «Не знаю, — говорит Златоуст в одной из бесед, — как мы перенесены к сему стремительностью слова и оставили порядок». В другом месте Златоуст выразился о себе, что он, точно сильной бурей, отвлечен от предмета своей беседы. Сделав иногда очень длинное вступление и заметив, что он все еще только собирается беседовать, о чем предполагал, Святитель извиняется перед слушателями в этой как будто бы рассеянности. Однако, нельзя заметить невыдержанности или отсутствия плана в проповеди: так действует глубина мыслей и чувств великого проповедника[289]. Подобные проповеднические опыты могут быть плодом обширной учености, духовного опыта и развитых естественных способностей, освящаемых и руководимых божественной благодатью, ниспосылаемой свыше всем проповедникам в таинстве Священства[290].
В гомилетической литературе импровизированные проповеди принято называть живым словом[291]. Живое слово стоит ближе к своему первоисточнику — благовестию Христа Спасителя и апостолов, проповедь которых всегда была живой и безыскусственной. Согласно данным Священного Писания можно отметить, что апостолы в своей деятельности отдавали предпочтение устному слову перед письменным. Даже находясь вдали от учеников и не имея возможности беседовать с ними, апостолы большую часть своих наставлений оставляли для устной речи. «Много имею писать вам — говорит ап. Иоанн Богослов, — но не хочу на бумаге чернилами; а надеюсь придти к вам и говорить устами к устам, чтобы радость ваша была полна» (2 Ин. 1,12). Апостол Павел, который больше, чем другие апостолы, оставил после себя письменных наставлений, просил христиан молиться, чтобы дано было ему слово — устами открыто с дерзновением возвещать тайну благовествования (Еф. 6,19)[292]. Предпочтение апостолами живой речи письменной нельзя отнести к разряду случайных явлений, ибо устная речь имеет вполне определенные преимущества. Во-первых, живое слово воспринимается слушателями лучше читаемого по бумаге (благодаря непосредственному влиянию на них личности пастыря); во-вторых, оно имеет обратную связь: проповедник видит, как реагируют слушатели на его слова, и в зависимости от этого строит свою речь. В этой связи блаж. Августин пишет, что до тех пор, пока пастырь не удостоверится в понимании слушателями его слов, он должен представлять исследуемый предмет с различных сторон. «Этого не в состоянии сделать такие проповедники, — пишет Святитель, — которые произносят поучения, заранее приготовленные и слово в слово затверженные на память».
Импровизация требует от проповедника соответствующие способностей, образования и проповеднического опыта. Проповедник-импровизатор должен обладать быстротой мышления и живостью восприятия. Именно от этих способностей зависит быстрота нахождения нужных мыслей, подбор соответствующих слов. Однако эти способности сами по себе недостаточны для успеха в проповеднической деятельности. Импровизатору необходимо иметь соответствующее образование и подготовку: ум должен быть обогащен познаниями из области христианского ведения, память — соответствующим этому ведению лексиконом. Лучшим средством подготовки импровизатора является чтение церковной литературы, обдумывание, а затем свободный пересказ прочитанного. Блаж. Августин говорит об этом так: «Легче сделаться красноречивым посредством чтения и слушания ораторов, нежели через точное исполнение правил ораторского искусства. А у нас… нет недостатка и в творениях собственно церковных. Читая их, человек переимчивый, даже без особенного намерения сделаться самому красноречивым… напитывается самим слогом их; особенно если вместе с чтением будет заниматься либо перепиской их, либо диктованием, а напоследок и оказыванием собственных речей о том, что сам он смыслит и чувствует по мере веры и благочестия»[293].
Желающий произнести импровизированную проповедь перед выходом на амвон должен проделать определенную работу: определить предмет проповеди, обдумать в общем и деталях ее содержание, наметить план речи. Даже опытный проповедник не должен выходить на амвон без предварительного обдумывания проповеди, действовать на удачу. В этом случае ему грозит опасность произнести бессодержательную речь, которая произведет отрицательное воздействие на слушателей. Тем более основательное приготовление к проповеди требуется от начинающего импровизатора.
Первые опыты импровизации должны посвящаться предметам не очень трудным для передачи их слушателям. Они могут заимствоваться из священной истории, житий святых, истории христианских праздников. В обязательном порядке следует составить план импровизированного выступления, без которого речь проповедника не будет последовательной и понятной. План проповеди следует держать в уме или записать на бумаге. Предпочтение следует отдать последнему — записи на бумаге. При этом способе сразу вырисовывается общая картина проповеднического выступления и делаются явными слабые места и просчеты в построении речи. В процессе доработки проповеди яснее определяются в уме мысли, более точным делается план их построения. Начинающему импровизатору можно рекомендовать использование плана-конспекта произносимой проповеди. Текст такого плана может лежать на аналое и проповедник должен пользоваться им по мере необходимости.
Каждая проповедь, каким бы способом она ни произносилась, вызывает у пастыря известную степень волнения и нервного напряжения. Это состояние иногда выражается во внешних действиях, торопливости речи. Поэтому опытные гомилеты советуют перед выходом на амвон иметь готовыми первые слова своего выступления. Начало проповеди должно быть слегка замедленным, с небольшими паузами. Этот прием следует рассматривать как акт подчинения душевных движений воле проповедника. Неторопливость способствует также лучшей адаптации проповедника на амвоне[294]. Ровное и уверенное начало задает психологический тон всей речи проповедника, создает уверенность и спокойное настроение духа.
Не следует проповеднику смущаться и тогда, когда перед самым выходом на амвон он не сможет ясно представить себе все главные мысли своей речи: хорошо усвоенная первая мысль, ввиду логической связи, повлечет за собой воспроизведение и остального содержания проповеди. Не застрахован импровизатор и от внезапной потери мысли во время произнесения проповеди. В таких случаях рекомендуется тот же прием, что и при произнесении проповеди наизусть: надо обратиться к любой мысли, которая более или менее соответствует излагаемому предмету, и продолжать речь. Через несколько минут или даже секунд в сознании импровизатора обычно восстанавливается представление об утерянных элементах проповеди[295].
Продолжительность импровизированной проповеди определяется личными способностями и навыками проповедника. Однако, согласно мнению опытных гомилетов, время произнесения пастырской речи не должно превышать 15–20 минут. Кроме личных качеств пастыря, большое влияние на продолжительность проповеди оказывает состояние слушателей и напряженность их внимания. Импровизированная проповедь, обращенная к простому народу, не должна продолжаться более 7—10 минут[296].
Импровизацию можно назвать основным способом сообщения проповеди, к овладению которым должен стремиться каждый проповедник. Кроме благотворного воздействия на слушателей живого слова, этот способ имеет преимущества и по отношению к самому проповеднику. Он является самым экономичным в плане затрат времени и интеллектуального труда проповедника. Обдумывание, «вынашивание» проповеди может, конечно, длиться от одного до нескольких дней, однако непосредственная умственная работа по составлению плана выступления ограничивается обычно несколькими часами. При большой занятости приходских пастырей и постоянной нехватке времени этот фактор при выборе способов произнесения имеет решающее значение.
Наиболее простой и доступный способ овладеть проповеднической импровизацией — это частая беседа с паствой, краткие, но, по возможности, частые наставления с амвона. Постепенность в овладении способами пастырского благовестия, постоянный труд на ниве церковного учительства — залог успеха в проповеднической импровизации.
Экспромт. Различные обстоятельства пастырской практики могут быть причиной особого способа сообщения проповеди, называемого экспромтом. Экспромт (от лат. exprom(p)tus — готовый; скорый) — это мгновенно возникающая проповедь. Характерным примером применения данного способа является следующий случай из проповеднической практики св. Василия Великого. Однажды, проводя беседы на темы «Шестоднева», Святитель предложил за вечерним богослужением учение о рыбах и о всех плавающих. На другой день он перешел к изъяснению библейского учения о наземных животных, но вдруг замолчал. Причину этого объясняет сам проповедник. «Для чего, — говорится в 8-й беседе, — при обильном течении слова, молчал я немалое время, удивляются, может быть, многие. Но внимательнейшим из слушателей, конечно, не безъизвестна причина, по которой прервана речь. Из чего же это видно? — Из того, что они, взглядывая друг на друга и подавая друг другу знаки, обратили на себя мое внимание и привели мне на мысль опущенное мною… Говорили мы о плавающих, сколько позволило вечернее время, а сегодня перешли к исследованию живущих на суше; но забыты нами птицы, занимающие середину между теми и другими. Поэтому… необходимо возвратиться назад»[297]. Отсюда видно, что учение св. Василия Великого о птицах было изложено экспромтом. Причиной экспромтов Святителя могли быть и различные внешние обстоятельства. Так, в 21-м слове он, говоря о том, что не должно прилепляться к житейскому, вдруг, по желанию слушателей, переходит к пожару, бывшему накануне возле церкви[298]. Такой переход от одного предмета к другому, сделанный по непредвиденным обстоятельствам, конечно же, не мог быть предусмотрен проповедником заранее. Признаки экспромта можно заметить и в проповедническом творчестве св. Григория Богослова. Наиболее ярко эти признаки выражены «В слове на Пасху и о своем замедлении»[299].
Современная пастырская практика также предоставляет немало поводов для проповеднических экспромтов. Так, при совершении треб, в том случае, когда это необходимо, следует делать соответствующие наставления молящимся. Кроме внешних причин, побуждением к экспромту может служить и внутренний источник — желание пастыря поделиться со слушателями внезапно возникшими во время богослужения благочестивыми мыслями и чувствами. Поводом для этого может быть чтение Евангелия, отпевание умершего, исповедь говеющих и другие обстоятельства.
Экспромт является не обычным, а особым способом произнесения проповеди, допускаемым лишь в исключительных случаях. Этот способ требует от проповедника больших знаний, пастырской и проповеднической опытности. Залогом успеха такого проповеднического выступления должна быть молитва и надежда на помощь Божию. По этому поводу блаж. Августин говорит так: «Кто желает и сам научиться, и других учить, тот пусть изучает предметы наставления, пусть приобретает способность говорить, как прилично церковному лицу, но в самую минуту сказы-вания пусть лучше приводит себе на мысль слова Господа: не пецытеся како или что возглаголете… (Мф. 10,19–20). Когда Дух Святой глаголет в тех, которые за Христа предаются гонителям, то почему не глаголать ему в тех, кои Христа, словом благовествования, преподают учащимся?»[300].
Подводя итог всему сказанному о способах сообщения проповеди, следует заметить, что каким бы способом ни произносилось наставление пастыря, оно должно быть записано (при импровизации и экспромте записывается после произнесения). Ибо каждая церковная проповедь, при должном отношении к ней, является итогом напряженного интеллектуального труда и духовной деятельности проповедника, которые не должны остаться бесследными в его творческой биографии. Итогом этих усилий должно быть слово устное и письменное. Устное слово, по учению св. Димитрия Ростовского, забывается быстро, а «написанное незабвенно пребывает»[301].
Произнесенное слово — носитель информации, настроения, мысли и чувства. В гомилетической науке вопрос о произнесении проповеди является весьма важным и, по мнению многих гомилетов, решающим. Мысль, выраженная в слове, тем очевиднее и доступнее, если само произносимое слово в большой мере соответствует значению и характеру мысли. Кроме слов, большое значение для слушателей имеют также все внешние действия говорящего. Проповедник, как и всякий человек, для передачи своих мыслей и чувств может использовать не только дар речи, но и жесты, мимику, движения тела и другие внешние приемы и средства. Мысль, выраженная соответствующим образом, является как бы видимой, живой, воплощенной в говорящем. Всю совокупность внешних средств передачи мыслей и состояний души проповедника в гомилетике принято называть произнесением или проповедническим действованием. Гомилетическое учение по данному вопросу в своей основе имеет опыт проповеднического действования св. отцов и выдающихся пастырей-проповедников. Великие благовестники Церкви вошли в историю христианской проповеди не только как творцы глубоко содержательных поучений, но и как замечательные церковные ораторы, посредством произнесения воздействовавшие на все духовные силы слушателей: разум, чувства, волю.
Что же делать тем проповедникам, которые имеют довольно скромные дарования в области словесного творчества? Для того, чтобы достигнуть определенных успехов в этом виде пастырской деятельности, наша наука предлагает кандидатам священства гомилетические правила относительно техники речи и поведения проповедника на амвоне, которые являются составными частями учения о произнесении проповеди или о проповедническом действовании.
Речь человека основана на физиологических способностях его организма. Каждое произносимое слово состоит из ряда звуков, производимых: а) силой выдыхаемого воздуха; б) вибрацией голосовых связок; в) движением языка, губ, челюстей. В соответствии с этим данная глава содержит положения о дыхании, управлении голосом и дикции проповедника.
Большое значение для проповедника имеет правильное дыхание, которое состоит в умении вовремя и в достаточном количестве запасаться воздухом и экономно его расходовать. Осуществление этой задачи в значительной степени обусловливается способами дыхания[302], наиболее подходящим из которых для проповедника является диафрагматический. При произнесении речи силой выдыхаемого воздуха производится вибрация голосовых связок — фонация голоса. При этом характерна следующая особенность дыхания: быстрое и незаметное вдыхание и медленное, экономное выдыхание. Экономное и умелое использование запасенного воздуха состоит в том, чтобы расходовать его в таком количестве, сколько требуется для создания звука. Никогда не следует расходовать запас воздуха до конца: в легких всегда должна оставаться небольшая часть воздуха. Практика показывает, что причиной быстрой утомляемости и перенапряжения мышц голосового аппарата является неправильное дыхание. Поэтому необходимо учиться контролировать свое дыхание еще до произнесения проповеди.
Фонация голосовых связок, создаваемая силой выдыхаемого воздуха, может быть разнообразна. В соответствии с этим и голос говорящего может изменяться, различаясь по силе, высоте и длительности звучания. Проповедник должен уметь управлять голосом, знать, где надо усилить и ослабить его, где повысить и понизить, а где продлить или ускорить произносимую фразу. Эти изменения (модуляция) голоса должны соответствовать содержанию проповеди, что обусловливает выразительность речи проповедника.
В соответствии с характером излагаемой мысли голос на одной ноте можно усиливать или ослаблять. Усиление голоса уместно, когда возрастает сила общей мысли. Если же в содержании речи наблюдается смягчение главного понятия, то и голос проповедника должен ослабляться. Возьмем к примеру следующее предложение: «Бог видит и знает все: наши дела, наши слова, наши мысли, желания и самые сокровенные движения души и сердца»[303]. Здесь есть необходимость усиливать напряжение голоса по мере приложения понятий, от которых возрастает сила общей мысли. Напротив, когда понятия, следующие одно за другим, умеряют общую мысль, необходимо ослаблять и напряжение голоса. Например: «обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением» (2 Тим. 4,2).
Напряжение голоса должно зависеть не только от содержания речи проповедника, но и от особенностей его голоса и акустики храма. Проповедники со слабым голосом должны знать следующие правила. В храмах с хорошей акустикой надо произносить слова так, чтобы звуки «перелетали», по возможности, за середину храма. В больших храмах проповедник должен направлять свой голос на широкий столб или какую-либо плоскость, чтобы оттуда звук, по правилам акустики, отражался равномерно во все стороны. Не следует стоять так, чтобы произносимый звук попадал на открытые двери или окна. Если есть возможность, произнесение проповеди, по мысли св. Василия Великого, должно быть средним, чтобы «слово ни не слышно было по причине тихости, ни тягостно слуху ради сильного напряжения голоса»[304].
Большое значение для слушателей имеет интонация голоса проповедника. «От избытка сердца говорят уста» (Мф. 12,34). Самые высокие истины не тронут слушателей, если пастырь будет говорить равнодушно, тоном, не соответствующим значению этих истин. Ибо «интонацией в голосе, — пишет преп. Исидор Пелусиот, — можно по-разному воспроизводить одно и то же слово или имя»[305].
При чтении проповеди интонация строится на основании имеющихся в тексте знаков препинания: перед запятой и тире голос повышается, перед точкой и точкой с запятой понижается. Двоеточие требует предупредительной интонации, знак вопроса — вопросительной. Перед знаком восклицания тон голоса значительно повышается[306].
Размышления на определенную тему, описание какого-либо предмета или явления следует произносить ровно и спокойно. Тональность голоса при этом должна быть средней, чтобы можно было, где необходимо, повысить или понизить тон речи. Места проповеди, отличающиеся особыми движениями мыслей и чувств, требуют, обычно, разнообразия тонов. Это бывает также при обличениях, предостережениях, молитве, при постановке вопросов, восклицаниях и других особенностях содержания и стиля проповеди. Однако проповедник должен остерегаться искусственной приподнятости тона, ибо патетизм изложения на церковной кафедре не всегда уместен. Противоположная крайность — монотонность речи, когда проповедник говорит одним тоном, не используя интонационных ресурсов своего голоса. Такая речь ослабляет внимание слушателей и даже утомляет их. К недостаткам произношения следует также отнести и изотонию, когда в каждом предложении одинаково поднимается и опускается тон речи.
Опытные гомилеты в отношении темпа речи советуют держаться середины между медлительностью, близкой к распеву, и торопливостью, подобной беглому чтению[307]. Медленно говорящий утомляет слух и внимание аудитории, заставляя ожидать, пока выразится та или иная мысль; говорящий торопливо не дает возможности вникнуть в его слова, а иногда и уловить смысл сказанного, ибо в этом случае количество информации, передаваемой в единицу времени, может превысить «пропускную способность» человеческой психики. Подобные погрешности произношения могут происходить как от природных способностей и темперамента, так и от привычки говорящего. Все эти недостатки должны преодолеваться трудом проповедника по совершенствованию своей речи.
Рекомендации относительно темпа речи, на которые должен ориентироваться проповедник, следующие. Проповедь, как вид публичного выступления, должна протекать в более медленном темпе, чем речь разговорная. Желательно говорить медленно, когда проповедь произносится в большом храме: отраженное эхо может накладываться на последующие слова. Оптимальный темп речи проповедника должен составлять около 70–80 слов в минуту[308].
В связи с вопросом о темпе речи следует сказать о паузах или остановках в произнесении[309]. Паузы в публичной речи выполняют разнообразные функции. Прежде всего они служат обязательным элементом интонационного рисунка, подчеркивая наиболее важные моменты в выступлении и помогая сосредоточить внимание слушателей на них. Во время паузы общение со слушателями не прекращается, ибо каждая пауза содержит определенный смысл, не говоря уже о внешнем облике говорящего — его позе, мимике, выражении глаз. Умело используемые паузы помогают добиться лучшего воздействия на аудиторию. Кроме этого, паузы, облегчая дыхание, являются физиологической необходимостью для говорящего.
В проповеди паузы употребляются в следующих случаях: 1) после начальных слов «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» следует не сразу обращаться к последующему тексту, а сделать довольно продолжительную паузу; 2) после заглавного стиха (если такой есть) и каждой части поучения также следует делать остановки для лучшего усвоения содержания проповеди; 3) после задаваемых слушателям вопросов, требующих внимания и размышления. Небольшие остановки должны также делаться в соответствии со знаками препинания.
Относительно всех вообще остановок речи следует заметить, что они не должны быть очень продолжительными, так как слушателям может показаться, что проповедник часто забывает, о чем следует говорить, или же тщеславится своим словом.
Кроме умения управлять голосом, проповеднику следует заботиться о правильном выговоре каждого звука, входящего в состав произносимых слов. Дикция, т. е. умение ясно и правильно произносить отдельные звуки и звукосочетания, из которых строится речь, является фактором, определяющим успешное произнесение проповеди. Ибо степень слышимости речи говорящего, в частности, в обширных собраниях, определяется не столько силой голоса, сколько правильной дикцией: отчетливой артикуляцией, ясным, звучным произношением слов в предложениях. «Бывает нередко, — пишет один из отечественных гомилетов, — что шума от речи в храме много, голос оратора чуть не хрипнет от громких крикливых нот, — а слов его никто не разбирает, понять и выделить сознанием ничего нельзя. И наоборот… и средний, даже, как наблюдали мы, прямо слабоватый голос проповедника внятно звучит во всем храме, до самых дверей, раз артикуляция слогов у него ясна и голосом своим он владеет хорошо и пользуется продуманно, внимательно и целесообразно»[310].
Главное условие хорошей дикции — сообщение каждому произносимому звуку надлежащей полноты звучания. Первым врагом хорошей дикции является торопливость речи, при которой скрадываются или «проглатываются» отдельные звуки и слоги, особенно в окончаниях слов. Чтобы избавиться от скрадывания или глухого звучания слов, необходимо медленное, а иногда и чеканное произношение каждого звука или слога. Большое значение для дикции имеет также твердое и ясное произношение начального звука каждого слова.
Неясность выговора может состоять не только в скрадывании звуков, но и целых слов. Это бывает чаще всего тогда, когда в тексте встречаются длинные предложения или синтаксические периоды. Причиной скрадывания в этом случае является ослабление функций органов дыхания, утомленных длинным рядом предыдущих слов. Лучшее средство борьбы с подобным недостатком — относительная краткость синтаксических построений. Скрадывание же слов в середине предложений обуславливается не иначе, как торопливостью и невнимательностью говорящего. С этими недостатками проповеднику следует вести борьбу.
Для того, чтобы овладеть техникой правильного и выразительного произношения, требуется труд и серьезное отношение к этой сфере проповеднического творчества[311]. Гомилетические руководства предлагают начинающим проповедникам рекомендации относительно использования системы упражнений по развитию и совершенствованию техники речи. На первом месте стоят упражнения по развитию правильного дыхания: в целях сообщения силы своему голосу проповедник должен позаботиться о развитии дыхательного аппарата[312].
Для достижения выразительности речи лучшим средством является чтение вслух. Чтение занимает середину между разговорной речью и пением. Оно, как и пение, развивает легкие, укрепляет дыхательные мышцы, приучает владеть дыханием. Умеренность нагрузки, ритмический характер произношения слов, замедленность этого произношения, сравнительно с разговорной речью — все это делает чтение вслух важным средством для развития голоса[313].
И, наконец, наиболее эффективным средством укрепления органов дыхания и голоса является пение. Пение не только укрепляет голос, но и способствует его развитию: расширяется диапазон, увеличивается гибкость, чистота и ясность его звучания.
Кроме правильного произношения, выразительности речи проповедника много содействует его поведение на амвоне. Благодаря внешним действиям осуществляется психологическая связь пастыря со слушателями. Мимика, взгляд, движение тела, жесты говорящего сообщают большую выразительность слову и в какой-то мере дополняют его. Все это совершается у проповедника само собой, но может, по словам прот. Н. Фаворова, «получить особое значение и достоинство, когда делается сообразно с требованиями образованного вкуса». Именно поэтому ораторское действие в древности называлось телесным красноречием[314].
Одно из первых гомилетических наставлений относительно поведения проповедника на амвоне находим в творениях св. Григория Богослова. Согласно св. Григорию, походка проповедника должна быть твердой, улыбка приятной, мягкость должна соединяться с мужеством, суровость с твердостью[315]. Подобные замечания содержатся и в творениях преп. Исидора Пелусиота. В одном из своих писем он проводит мысль о том, что жесты, мимика проповедника помогают слушателям уяснить спасительный урок. «Душа поучающих право и трудолюбиво, — учит св. отец, — прежде всего выказывает благоговение в очах (потому что в них много поощряющего к слову); потом бровями придает значение смыслу уроков»[316]. В отечественных гомилетических источниках также можно найти указания по данному вопросу. В основном это не положительные установки, а правила запретительного характера. Так, в «Духовном регламенте» говорится: «Не надобно проповеднику шататься вельми, будто в судне веслом гребет. Не надобно руками всплескивать, в боки упираться, подскакивать, смеяться и рыдать; но хотя бы и возмутился дух, надо унимать слезы»[317].
Как видно, вопрос о поведении пастыря на амвоне был весьма актуален во все времена: в древности существовал соблазн подражания приемам языческих ораторов[318], в средние века — эмоциональности западных проповедников. В связи с этим данная тема весьма подробно рассматривалась во многих гомилетических руководствах. Уделим посильное внимание этой теме и мы.
Нельзя предписывать проповеднику, какими должны быть выражение его лица и глаз, движение тела и рук; подобные предписания приведут к искусственности действий проповедника, что на амвоне недопустимо. Весь его внешний облик, все действия и движения должны сообразовываться с внутренней силой духа, быть естественным отражением мыслей и чувств. Однако краткие рекомендации на данную тему будут весьма полезны для начинающих. Проповедник должен приучать себя к разумной умеренности и сдержанности на амвоне, избегать неприличных положений тела, знать границы естественных проявлений своих чувств. Общее правило для проповедников относительно внешнего поведения — избегать крайностей: нехорошо, когда его внешность безучастна к содержанию собственной речи, но еще хуже, когда на амвоне позволяется недопустимая вольность.
Во время произнесения стан проповедника должен держаться в обычном положении, какое характерно при общении с окружающими. Можно выступать несколько вперед, а иногда отступать назад, обращаться в правую и левую стороны — это все надо делать спокойно, без резких и быстрых поворотов. Не следует слишком наклоняться вперед (при чтении текста проповеди), или слишком отклоняться назад. Голову следует держать прямо и при поворотах в ту или другую сторону обращать ее к слушателям вместе со всем корпусом. Неприлично кивать головой, а также держать ее высоко или низко.
Большое значение имеет выражение лица проповедника. Лицо часто называют зеркалом души, в этом зеркале ясно и убедительно отражается внутреннее содержание человека. При обычной беседе, естественной и непринужденной, лицо постоянно меняет свое выражение: радость, задумчивость, серьезность, печаль, удивление постоянно сменяют друг друга. Таким же естественным должно быть и выражение лица проповедника. Однако никакое проявление чувств (за исключением редких случаев) не должно переходить определенные пределы — во всем должна быть скромность, степенность, сдержанность. Залог естественности — вдумчивое отношение к содержанию проповеди, вживание в него. В этом случае мимика пастыря будет соответствовать его собственным мыслям, чувствам и, наконец, самим словам его проповеди. В противном случае выражение лица проповедника будет говорить одно, а уста — другое.
Глаза проповедника должны быть умеренно открыты, взгляд сосредоточен и постоянно обращен к слушателям. Однако не следует смотреть в одну точку, на один какой-либо предмет или лицо — это может вызвать смущение слушателей. Своим взором проповедник должен охватывать весь храм, всех слушателей. Не следует смотреть слишком высоко, так же как не следует и устремлять взор книзу. Иногда бывает, что при сильных движениях чувств взор проповедника невольно увлажняется слезой. Это не предосудительно, однако лучше удерживаться от слез и уметь владеть собой при самых искренних и живых порывах души и сердца.
Движения руками или жесты, являясь выразителями нашего внутреннего состояния, как бы подчеркивают наше слово, сообщают ему большую выразительность. В обыденной жизни жесты нередко оказывают решающее влияние на слушателей: умелым движением рук успокаиваются страсти, внушается мужество, поддерживается внимание, самообладание. Чем возвышеннее мысли и внутреннее состояние человека, тем достойнее и прекраснее должны быть его жесты. Поэтому жесты проповедника, возвещающего о великих тайнах благочестия, требуют особого внимания к ним. Главные требования к жестам — естественность и живость. Однако при всем этом в жестах проповедника не должно быть ни малейшей нескромности, вольности или развязности. Нельзя проповеднику, как замечает прот. Н. Фаворов, входить в азарт, грозить пальцем слушателям, ударять себя в грудь, размахивать руками, подпирать подбородок руками и т. д.[319]. Чтобы избежать подобных погрешностей, каждый проповедник, особенно молодой и неопытный, должен помнить, что без жестов на амвоне можно вполне обойтись.
В заключение следует сказать, что достоинство всех вспомогательных средств в произнесении проповеди, указанных выше, определяется прежде всего естественностью и благоговейностью. Дело здесь не столько в специальной гомилетической подготовке, сколько в духовно-нравственном состоянии пастыря. Если в его душе обитают глубокая вера и благочестие, то эти достоинства найдут подобающее выражение и в голосе, и в выражении лица, и в жестах.
Рассмотрев в отдельности наиболее характерные элементы внешнего действования проповедника на амвоне, опишем сам акт этого действования. Начинающие проповедники должны обращать внимание на саму манеру выхода на амвон: выход должен быть неторопливым, уверенным, достойным великого дела церковного благовестил. Подойдя к Царским вратам (если проповедь произносится после запричастного стиха), осенив себя крестным знамением и сделав поясной поклон, проповедник поворачивается лицом к пастве. Вновь осенив себя крестным знамением, он отчетливо и благоговейно произносит: «Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Опытные проповедники советуют особенно хорошо подготовить первые слова проповеди и произнести их отчетливо, спокойно и торжественно[320]. В эти первые минуты появления на амвоне проповедник должен овладеть собой. Овладев собой с самого начала, он обычно без особых затруднений ведет речь до конца. Силу своего голоса пастырь должен сообразовывать с величиной храма, его акустикой, а также с количеством слушающих. Вне зависимости от этих внешних условий при каждом своем выходе на амвон он должен заботиться и о богатстве интонации, и о выразительности дикции, и о сердечности и искренности своей речи. Телесные движения проповедника, особенно начинающего, должны быть очень скромны: можно действовать только головой и глазами, обращаясь в ту или другую сторону. Взор лучше всего направлять к самым отдаленным слушателями — тогда он охватывает всех слушателей вообще. Движения руками рекомендуется ограничивать пределами от локтя (у корпуса) до конца пальцев[321].
Во всех действиях проповедника на амвоне должна быть полная естественность и искренность. «Фальшь, наигранность, искусственная приподнятость тона здесь не терпимы, — пишет профессор прот. А. Ветелев. — Поэтому когда мы говорим о голосовых средствах, то имеем в виду не мастерство ораторского произношения, всегда содержащего в себе элемент искусственности, а естественность и полноту одушевления во внутреннем и во внешнем слове проповедника. Эта естественность и полнота одушевления, приподнятости духа, накопленная недельной подготовкой проповеди, сама в себе находит силу и выразительность голоса и сердечную задушевность тона»[322].
В предыдущем разделе мы рассматривали вопросы общей методологии пастырской проповеди, т. е. те гомилетические правила, которые могут применяться при построении каждой отдельной проповеди. Кроме этих общих для каждой проповеди правил, гомилетическая наука содержит учение о видах церковной проповеди, в котором отражены особенности построения проповедей, определяемые их содержанием, пастырскими задачами, а также различными обстоятельствами церковной жизни, т. е. решаются вопросы частной методологии пастырской проповеди. Данное учение, кроме научного, имеет и практическое значение, так как четко определяет границы истинно церковного содержания пастырской проповеди и тем предупреждает от различных уклонений.
Учение о видах церковной проповеди вытекает из понятий о существе проповеди и утверждается историческим опытом Церкви. На основании древних источников можно заключить, что уже во II—III вв. содержание пастырской проповеди более или менее обнимало весь круг вопросов, входивших в сферу мировоззрения и деятельности христианина: изъяснение Священного Писания, учение догматическое и нравственное, область практических вопросов церковной жизни[323]. С течением времени круг частных предметов, освещаемых в проповедях стал все более расширяться. Так, в III веке появляются речи похвальные, на освящение храмов[324], а также речи по случаю архиерейской хиротонии[325], в IV веке — апологетические проповеди и речи публицистического характера[326]. На основании этих данных можно заключить о существовании исторически сложившихся видов церковной проповеди.
В появлении вышеуказанных видов проповеди надо видеть закономерный процесс. Для большинства христианских общин в определенный исторический момент существовала вполне реальная общность религиозных запросов, которая имела решающее значение в появлении и развитии того или иного вида церковной проповеди. Так, например, в начальный период истории Церкви все христиане были проникнуты идеей нравственного совершенства — это обусловило появление нравоучительной гомилии. В конце II — начале III веков нравственные стремления христиан стали ослабляться интересами интеллектуальными — это способствовало появлению изъяснительной гомилии, в которой толковались тексты Священного Писания[327]. Из этого опыта церковного учительства можно заключить, что вечное и неизменное слово Божие в различные исторические периоды существования Церкви проповедовалось в живом отношении к пастве и ее духовным запросам, что и обусловило появление и развитие видов проповеди.
Данный раздел пособия содержит описание особенностей и рекомендации по составлению каждого вида церковной проповеди. Общим для всех видов является понятие об идеальном и реальном элементе пастырской проповеди[328]. Под идеальным элементом понимается слово
Божие и основанное на нем учение Церкви о каком-либо предмете или явлении, изъясняемом в проповеди. Реальный элемент в проповеди — это современная действительность, жизнь паствы со всем многообразием ее религиозно-нравственных запросов. «Мы проповедуем, — говорит Апостол, — вразумляя всякого человека и научая всякой премудрости, чтобы представить всякого человека совершенным во Христе Иисусе» (Кол. 1,28). Из этих слов Апостола видно, что истина Божия (идеальный элемент) должна быть основой для решения жизненных вопросов (реальный элемент) членов Церкви[329]. Этот гомилетический принцип как нельзя лучше способствует решению важнейшей пастырской задачи — воплощению христианских идеалов в личной и общественной жизни пасомых. Согласно этому принципу, должны предъявляться соответствующие требования и к пастырю-проповеднику: он должен знать свою паству, ее нравственное состояние и духовные запросы.
Идеальный и реальный элемент в обязательном порядке должны присутствовать в любом виде проповеди. Само по себе изложение догматических и нравоучительных истин, исторического или литургического учения безотносительно к реальной жизни паствы является не проповедью, а богословским трактатом. С другой стороны, раскрытие проблем современности в проповеди без должного обоснования словом Божиим и Священным Преданием является нецерковным. Поэтому каждый вид церковной проповеди должен содержать в себе вышеуказанные элементы. Такие проповеди преп. Исидор Пелусиот называет «практической философией», которая, по его словам, является «основанием здания и самим зданием» церковного учительства[330].
По содержанию проповеди делятся на следующие виды: экзегетические, катехизические, догматические, нравоучительные, апологетические и миссионерские.
Изъяснение Священного Писания должно составлять главный предмет церковной проповеди. Это требование вытекает как из самого существа, так и из формальной стороны церковного учительства. Уже во II веке, когда библейские чтения сделались составной частью богослужения, проповедник должен был изъяснять слушающим слово Божие[331]. С течением времени церковно-богослужебное употребление текстов Священного Писания еще более усилилось вследствие образования канона священных книг[332]. В течение всего года за богослужениями стал прочитываться почти весь Новый Завет и весьма многое из Ветхого Завета. Богопросвещенные проповедники первых веков христианства неутомимо изъясняли своим слушателям прочитываемые тексты. Так, св. Василий Великий произносил беседы на книгу Бытия и Псалмы, св. Григорий Нисский — на книги Экклезиаста и Песни Песней, а экзегетические беседы св. Иоанна Златоуста посвящались как книгам Ветхого, так и Нового Заветов. О том, какое значение имело изъяснение Священного Писания в проповеднической деятельности последующих поколений пастырей Церкви можно судить по первой гомилетике блаж. Августина: в его «Христианской науке» гомилетические правила предваряются правилами, «способствующими к уразумению смысла Священного Писания»[333].
Такое внимание к священным текстам объясняется тем, что святые отцы видели в Библии книгу первостепенной важности, которая содержит все необходимое для назидания слушающих. Соответствующим образом относились к Откровению и рядовые члены Церкви. Древние христиане с большим усердием поучались в законе Господнем не только в храме, но и по домам. Тексты Священного Писания, которые следовало изъяснять в храме, нередко заблаговременно указывались народу для предварительного прочитывания дома. Несмотря на отсутствие книгопечатания, священные книги, по свидетельству св. Иоанна Златоуста, были в домах многих, и слушатели имели возможность предварительно познакомиться с изъясняемым текстом[334].
Священное Писание было разделено на отдельные зачала, читаемые за богослужением в определенные дни, которые предстоятель сразу по прочтении начинал изъяснять слушающим. Нередко чтения, а следовательно, и предметы поучений, распределялись в соответствии с особенностями слушателей: для оглашенных, новопросвещенных, для престарелых, вдовиц, дев и т. д.[335].
Изъяснение Священного Писания требует от проповедника больших и глубоких знаний, труда и терпения. Как уже указывалось выше, великие учители Церкви последовательно изъясняли народу целые книги Священного Писания, а усердие слушателей простиралось до того, что они дважды в день, а иногда и более приходили в храм слушать изъяснение слова Божия[336]. Условия современной церковной жизни далеки от этих возможностей. Однако слова Христа Спасителя «Исследуйте Писания» (Ин. 5,39) обращены и к нам. В настоящее время основным материалом для экзегетических проповедей должны быть Апостольские и Евангельские зачала. Можно изъяснять все зачало или отдельные его стихи — в любом случае польза для слушателей от этого будет огромной. Несмотря на отрывочность исследуемых текстов, такие проповеди способствуют правильному пониманию Священного Писания, формированию религиозного мировоззрения и воспитанию христианской нравственности у слушателей. Главная задача, стоящая перед проповедником-экзегетом, состоит не в научном разборе каждого слова или выражения, а в назидании, извлечении нравственных уроков для слушателей. Особенное внимание необходимо уделять тем местам Священного Писания, которые подвергаются неправильным толкованиям. Для того, чтобы самому проповеднику не погрешить в изъяснении какого-либо священного текста, следует руководствоваться 19-м правилом VI Вселенского Собора: «Если будет исследуемо слово Писания, то не иначе да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях»[337]. Установив данное правило, Св. Церковь в своем Уставе указывает руководственные источники для правильного изъяснения Писаний. Это так называемые уставные чтения — святоотеческие толкования слова Божия, читаемые на протяжении всего периода церковного года. «Подобает ведати, — говорится в церковном Уставе, — яко во святую и великую неделю Пасхи начинается еже от Иоанна Евангелие, и чтется до Пентикостиа. Толкования же того Евангелия Златоустова чтутся на утренях в тыя дни. От недели Пентикостиа до месяца септемврия чтется еже от Матфея Евангелие, а толкования на оное Златоустова чтутся на утренях. От Новаго же лета, сиречь от недели по Воздвижении до недели сырныя чтется еже от Луки святое Евангелие. На утренях же чтется толкование Феофилактово… и толкования Посланий св. апостола Павла, яже от Златоуста, такожде и Маргарит Златоустов. От первыя же недели Четыредесятницы, в субботах и неделях, чтется еже от Марка Евангелие; на утренях же Шестодневник Златоустов»[338] (Типикон, гл. 10).
Экзегетические проповеди могут быть в форме бесед, поучений и слов. Наиболее употребителен этот вид проповеди за воскресным богослужением, а также во время внебогослужебных бесед.
Катехизическими называются проповеди, в которых слушателям преподаются начала религиозной жизни, элементарные уроки христианской веры и нравственности[339]. Знание этих предметов необходимо каждому члену Церкви Христовой. Катехизические проповеди берут начало в глубокой древности. Известны они под названием катихумената, т. е. «обычая первую половину Литургии, на которой присутствовали и оглашенные, посвящать главным образом поучению, приспособленному по содержанию к уровню понимания оглашенных и их потребности в качестве готовящихся сделаться верными»[340]. Катехизация обычно сокращала объем экзегезиса в проповеди[341]. Существование катихумената получило начало в III веке.
Содержание катехизических проповедей определяется духовными нуждами слушателей. Как уже было сказано, в древности этот вид поучений предназначался для оглашенных, готовящихся к таинству Крещения. Им вменялось в обязанность усвоение начал христианского учения о вере и нравственности. Эти начала содержатся в источниках христианской катехизации. Первым таким источником является Никео-Цареградский символ веры, составленный святыми отцами Первого и Второго Вселенских Соборов и содержащий основные положения христианского вероучения. Вторым источником катехизических поучений являются истины христианского нравоучения, изложенные в Десятословии и в Евангельских заповедях блаженств. Далее в катехизической проповеди должно быть раскрываемо учение о молитве, без которой немыслима истинная христианская жизнь. Изъяснение молитвы Господней «Отче наш», которую Спаситель дал Своим ученикам, составляет особую тематику данного вида проповеди. С изъяснением этой молитвы соединяется пояснение и других общеупотребительных молитв, а также чина общественного богослужения, средоточием которого является Божественная Литургия.
Изъясняя основы веры и нравственности в порядке источников катехизации, проповедник должен строить свои поучения по определенной системе, переходя от одного предмета к другому. Это первая особенность катехизической проповеди. Вторая особенность этого вида заключается в общедоступности, ясности и возможной наглядности изложения. Проповеднику при этом не следует вдаваться в подробности богословского характера, исторический анализ рассматриваемого предмета, но по возможности кратко и ясно излагать его сущность.
В древности катехизические поучения занимали важное место среди видов церковной проповеди и в какой-то степени влияли на их содержание, ибо, сообщив основы христианского ведения в катехизическом курсе проповедей, проповедники в дальнейшем освобождали себя от повторения того, что было сообщено слушателям[342].
Насколько актуален рассматриваемый вид церковной проповеди в современную эпоху? Можно с уверенностью сказать, что в настоящее время этот вид должен занять одно из самых важных мест среди других видов церковного учительства. Причина этого — исторические особенности существования Православной Церкви в России в XX веке. После отделения школы от Церкви и Церкви от государства верующие люди нашей страны практически были лишены возможности получать где бы то ни было даже элементарную религиозную подготовку. Пропаганда атеизма, различные формы преследования верующих привели к тому, что даже в семье и в храме христианин часто не мог получить необходимых религиозных знаний: члены семей в своем большинстве были атеистически или индифферентно настроенными относительно веры, в храмах же священникам, согласно законодательству о религиозных культах, запрещалось излагать христианские истины в систематическом порядке. Характеризуя религиозную образованность современной паствы, можно сказать, что «большинство нынешних христиан представляет из себя младенцев по вере, которые требуют млека, а не твердой пищи: для таких сообщение элементарных катехизических уроков полезнее и необходимее изъяснения Библии или раскрытия высоких истин, не входящих в круг элементарного знания и требующих для своего усвоения большей или меньшей зрелости духовной»[343]. Наконец, современные события в жизни Церкви настоятельно требуют возрождения традиций древней катехизации: в 90-х годах текущего столетия Церковь стала пополняться большим количеством своих членов, принимавших крещение во взрослом возрасте.
Как поступать пастырю-проповеднику в современных условиях церковной жизни по отношению к данной категории слушателей? Очевидно, заочные рекомендации общего характера будут малополезными, ибо у каждого пастыря свои условия церковной жизни и возможности. Однако знание древней церковной практики относительно религиозной подготовки крещаемых во взрослом возрасте укажет проповеднику правильный путь в решении этой проблемы. В Древней Церкви катехизическое учение сообщалось слушателям до принятия ими таинства Крещения. Такие слушатели назывались оглашенными. Их крещение, в большинстве случаев, приурочивалось ко дню св. Пасхи. С этой целью со дня Богоявления велась запись оглашенных — их имена вносились в особые списки[344]. Эта запись продолжалась до второй недели Великого поста, согласно 45 правилу Лаодикийского Собора, по которому «по двух седмицах четыредесятницы не должно принимати к крещению». Кто в течение указанного периода времени не изъявлял решительного желания принять крещение, тем уже не позволялось готовиться к принятию таинства в Великую субботу и приготовление их откладывалось на дальнейшее время — до заявления ими полной решимости[345].
Оглашенные, включенные в список, составляли особый класс слушателей, называемых просвещаемыми. Следы этой древней церковной практики видны в ектении «Елицы ко просвещению», которая возглашается на литургии Преждеосвященных Даров во 2-й половине Великого поста вслед за ектенией об оглашенных. Первое, что требовалось от просвещаемых, — это изучение Символа веры и молитвы Господней. Изучение производилось не по записанному тексту, а посредством устной передачи живым словом. Мужчин научали диаконы, женщин — диаконисы[346]. Перед началом изучения Символа веры предстоятелем Церкви говорилась речь, в которой передавалось содержание Символа и разъяснялся его смысл[347]. После изучения основ христианской веры готовящиеся ко крещению должны были публично произносить Символ веры и молитву Господню на возвышенном месте в виду верующего народа перед епископом или пресвитерами. Для этого назначался 5-й день шестой седмицы или же другие дни Великого поста. На этом собрании верующих предстоятелем Церкви также говорилось поучение[348]. Однако этим подготовка ко крещению не ограничивалась. В период этой подготовки слушателям говорились особые огласительные поучения, в которых изъяснялись положения христианской веры и нравственности.
Древнейшим памятником огласительного учения являются огласительные и тайноводственные поучения св. Кирилла Иерусалимского. По этому памятнику можно судить о характере содержаний и объеме катехизических поучений в Древней Церкви. Обращаясь к слушателям в первом огласительном поучении, Святитель говорит: «Прими небесное сокровище… Ходи неопустительно на огласительные поучения и помни, что говорено будет. Ибо говорится не для того, чтобы ты только слушал, но чтобы верою запечатлевал говоримое»[349]. Всего у св. Кирилла восемнадцать огласительных поучений. В первых пяти раскрываются религиозно-нравственные предметы общего характера, а затем изъясняются догматы веры соответственно порядку членов Символа веры. Разъяснение христианского вероучения составляет главный предмет оглашений Святителя. Эти разъяснения дополняются доказательствами и защитой истин христианства, а также опровержением лжеучений, существовавших в то время.
После догматического учения излагался закон нравственной жизни христианина[350]. В одном из своих поучений св. Кирилл обещает учить слушателей тому, как «должно вести себя и словами и делами достойно полученной благодати, дабы возможно было всем получить вечную жизнь»[351], т. е. он обязуется научить правилам христианской нравственности. Начала этой жизни разъяснялись на основании заповедей десятословия. Эти заповеди выучивались оглашенными наизусть[352].
В состав огласительного учения входила также священная история. Знание священной истории само по себе необходимо каждому христианину. Однако, кроме этого, исторические факты могли использоваться проповедниками как методический прием при разъяснении отвлеченных истин христианского учения. Блаж. Августин в книге об оглашении простых людей рекомендует на основании примеров из священной истории изъяснять теоретическое учение, ибо исторические повествования более приемлемы для простого ума. Это лучший путь вести оглашенных к уразумению тайн домостроительства спасения и укреплению в их сердцах искренней веры[353]. Священную историю, согласно блаж. Августину, следует передавать кратко и в общих чертах, обращая особенное внимание на то, что более назидательно и с интересом выслушивается оглашенными. При изъяснении Ветхого Завета необходимо все внимание слушателей направлять к средоточию священной истории — пришествию Христа Спасителя в мир и Его искупительному подвигу. Ибо Ветхий Завет — прообраз Нового, в нем предъизображается будущее Церкви[354].
Процесс обучения оглашенных не оканчивался с принятием таинства Крещения в Великую субботу. В дни пасхальной седмицы новокрещенные регулярно посещали храм Божий, где им разъяснялись церковные Таинства и чинопоследования богослужений. Такие поучения у св. Кирилла Иерусалимского названы тайноводственными. В пяти поучениях Святитель раскрывает смысл, значение и обрядовые особенности важнейших церковных Τаинств — Крещения, Миропомазания и Евхаристии. У него есть мысль о том, что все новокрещенные должны быть причастниками Тела и Крови Христовых.
На основании сказанного можно заключить, что содержание катехизических проповедей в древности составляли следующие предметы: 1) учение догматическое, содержащееся в Символе веры; 2) молитва Господня; 3) нравоучение; 4) священная история; 5) церковные Таинства и элементы богослужения. Эти проповеди произносились в систематическом порядке. Для проповеднической катехизации назначались особые, внебогослужебные часы, а оглашенные собирались для слушания поучений не только в храмах, но и в устроенных при них крещальнях. Обязанность катехизатора нередко возлагалась на низших членов клира, которые по своему положению не имели права восходить на церковную кафедру в качестве проповедника[355].
Познакомившись с содержанием и особенностями древней катехизации, пастырь-проповедник, по мере своих возможностей и религиозных запросов паствы, может творчески использовать те или иные элементы древней церковной практики. Наиболее удобная форма этого вида проповеди — катехизическая беседа с использованием вопросно-ответного метода изложения.
Знание христианского учения и вера в истинность догматов[356] являются основой мировоззрения, религиозной жизни и практической деятельности каждого члена Церкви. Отсюда вытекает обязанность пастырей научать пасомых вероучительным истинам. По мнению блаж. Августина, в области церковного учительства — это задача первостепенной важности. «Если народ еще не сведущ в истинах веры, — говорит он, — то надобно прежде учить его»[357]. Ибо невежество пасомых относительно догматов веры может быть причиной различных предрассудков, суеверий и даже церковных нестроений — ересей и расколов.
В гомилетике проповеди, содержащие вероучительные истины, принято называть догматическими. Этот вид церковного учительства берет начало с IV века и был наиболее употребителен в эпоху Вселенских Соборов. Появление этого вида было обусловлено особенностями церковной жизни после Миланского эдикта 313 года. С приходом в Церковь большого количества верующих из язычников возникло необычайное разнообразие интересов ее членов. Одним из них был интерес к рациональному постижению христианских истин. В рассматриваемое время «всякий слух был отверст к слушанию богословия» и всякий думал о том, чтобы задать или решить какой-нибудь богословский вопрос[358]. В этот же исторический период возникают ереси, которые в течение столетий волновали Церковь. Поэтому церковная кафедра со второй половины IV века должна была стать и школой богословия и ареной борьбы Православия с различными видами лжеучений. В связи с этим догматическое учение в проповеди могло принимать форму как полемического трактата (например, у свв. Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Кирилла Александрийского), так и положительного изложения православного вероучения (как у св. Василия Великого). То время настоятельно требовало от проповедников изложения догматического учения, ибо на протяжении всей эпохи Вселенских Соборов оно представляло высший интерес для христианского общества.
Центральное место в догматической проповеди должны занимать истины, связанные с личностью и искупительным подвигом воплотившегося Сына Божия Господа Иисуса Христа. У подножия креста Христова сосредоточена вся полнота христианского вероучения. Раскрытие этих истин в проповеди открывает слушателям любовь Божию к миру и человеку, возбуждает в их сердцах чувство глубокого благоговения и благодарности своему Творцу. Усердный проповедник, руководствуясь примером ап. Павла, который не упускал возможности сообщать слушателям всю волю Божию (Деян. 20,27), должен стремиться преподавать своим пасомым всю полноту православного вероучения. Такая практика освящена опытом святых отцов и учителей Церкви и требует от пастыря-проповедника особой опытности. «Мне кажется весьма трудным делом, — пишет св. Григорий Богослов, — излагать с должным уменьем всю экономию наших истин догматических, т. е. преподавать все то, что наша св. философия содержит о мире, или мирах, о материи, о душе, о уме и умных существах как добрых, так и злых, о Провидении, всеобъемлющем и всеуправляющем, соглашая в делах его как то, что согласно с разумом, так и то, что земляному и человеческому уму представляется противоречащим, о первобытном нашем состоянии и последнем воссоздании, о прообразованиях, о истине и заветах, о первом и втором пришествии Христа, о воплощении, страданиях и смерти, о воскресении, о кончине мира, о суде, о воздаянии как горестном, так и славном, — а что всего важнее, что главное, — о живоначальной, царственной и блаженной Троице»[359].
Если нет возможности раскрывать христианское вероучение во всей полноте и обширности, то следует предлагать слушателям главные догматы веры, изложенные в Никео-Цареградском Символе веры. Символ веры — лучший указатель догматических предметов, которые необходимо разъяснять слушателям в проповеди. Это самая древняя система догматического богословия, представленная в самом кратком виде. Порядок тем или догматических предметов, заимствованных из Символа для раскрытия в проповеди, должен соответствовать порядку изложения этих предметов в самом Символе веры.
Кроме главных догматов, содержащихся в Символе веры, слушателям полезно изъяснять частные догматы, которых нет в самом Символе, а только выводятся из истин, содержащихся в нем. Частные догматы имеют непосредственное отношение к духовно-нравственной жизни православного христианина. К ним относятся догматы о призывании святых в молитве, о почитании икон и нетленных мощей, о кресте Спасителя и крестном знамении, о поминовении усопших, о посте. Частные догматы в гомилетических пособиях называются иногда отличительным догматическим учением Православной Церкви[360]. Изложение этих догматов особенную актуальность приобретает там, где есть необходимость защищать православную веру от нападок иноверцев и предохранять православную паству от влияния лжеучений. В отдельных случаях догматическая проповедь может иметь полемический характер. По этому поводу св. Иоанн Златоуст замечает, что тот, кто поставлен учить других, должен быть опытнее всех в таких спорах, ибо «множество простых людей, находящихся под его руководством, когда увидит, что вождь их побежден и не может ничего сказать противникам, будет винить в этом поражении не его слабость, а нетвердость самого учения; по неопытности одного много людей подвергнется крайней гибели»[361].
Изъяснение догматических истин с церковной кафедры требует от проповедника прежде всего соответствующих знаний в области христианского вероучения, а также пастырской опытности и осмотрительности. «Пусть кто-нибудь будет скуден в словах и состав речи его прост и неискусен, только пусть он не будет невеждою в познании и верном разумении догматов»[362], — говорит св. Иоанн Златоуст. В соответствии с этим каждый пастырь-проповедник должен хорошо усвоить догматическое учение Церкви и только после этого приступать к изъяснению вероучительных истин с амвона. Гомилетическая наука предлагает следующие положения относительно раскрытия вероучительных истин.
1. Догматические истины должны излагаться в строгом соответствии с учением Святой, Соборной и Апостольской Церкви. Высшим авторитетом в обосновании догматических истин является Священное Писание.
2. Проповедник, приступая к изложению догматических истин, должен помнить, что эти истины являются богооткровенными и человеческий разум по своей ограниченности не может до конца постигнуть их. Большая часть догматов в своем существе непостижима для человеческого разума и должна восприниматься верой. «Не будем испытывать своим умом тайн Божественных, — поучает св. Иоанн Златоуст, — не станем подводить их под порядок обыкновенных у нас вещей, и подчинять законам естества; но будем разуметь все благочестиво, веруя тому, что сказано в Писаниях… Ты слышишь, что Отец родил? Веруй тому, что слышишь; но как родил, этого не испытывай, чтобы чрез то не отвергнуть и самого рождения, — что было бы крайне безрассудно… Ничто не производит столько мрака, сколько ум человеческий, рассуждающий обо всем по земному и не принимающий озарения свыше»[363]. Однако там, где есть возможность, вера всегда должна соединяться с рассудочным познанием, определяемым возможностями человеческого разума. Такое понимание взаимоотношения веры и разума при изъяснении догматического учения Церкви должно быть руководственным в проповеднической деятельности православного пастыря.
3. При рассмотрении тайн Божественного Откровения проповедником должна соблюдаться благоговейная осторожность, ибо неумеренная пытливость при исследовании догматов веры не угодна Богу. Святитель Иоанн Златоуст порицает тех, которые из любопытства тщетно и напрасно хотят исследовать такие предметы, которые и знать было бы бесполезно и познать невозможно. Такие исследования оскорбляют Бога[364].
4. При изложении догматических истин проповедник может входить в умеренную полемику с заблуждающимися. Однако при этом не следует входить в подробности богословского или исторического характера, а также распространяться в доказательствах или опровержениях. Лучшим руководством для изъяснения истин веры являются святоотеческие изложения догматов.
5. Выбор догмата для раскрытия в проповеди должен определяться как внутренними факторами — религиозными запросами паствы, так и внешними — наличием религиозных лжеучений в той среде, среди которой проживают члены данной паствы (секты, раскола).
При выборе догматов для изъяснения проповеднику следует быть осмотрительным: не следует браться за изъяснение тех тайн веры, которые он не в состоянии сделать для слушателей вразумительными. По этому поводу блаж. Августин замечает следующее. «Есть предметы, — пишет он, — которые по самой сущности своей не понятны, или которые едва-едва постигаешь, да и то весьма поверхностно, хотя бы наставник выражал их самыми ясными словами. Таких предметов или вовсе никогда не должно предлагать народу для слушания, или предлагать весьма редко, — в случае какой-нибудь необходимости»[365]. По этому вопросу находим наставление и у св. Григория Двоеслова. Он учит, что нельзя вдаваться в предметы возвышенные, если слушатели к этому не подготовлены[366].
6. При наличии соответствующих условий приходской жизни пастырь-проповедник может изъяснять догматические истины в систематическом порядке. Порядок изложения догматов может определяться последовательностью членов Символа веры, системой догматического богословия, учебным планом по катехизису и другими пособиями. «Но мы не можем не заметить, — пишет проф. Я. Амфитеатров, — что порядок системы или книги, хотя бы и самый лучший, не есть порядок народа, не есть план, совершенно сообразный нравственному состоянию той или другой паствы». Лучшими определителями проповеднической системы догматики являются сами слушатели со своими интеллектуальными и духовными запросами, требующие того, что им необходимо, а не то, что следует по системе. Итак, проповедник не обязан строго придерживаться какой-либо догматической системы или порядка, а должен составить свой план изложения догматов.
Принципы построения данного плана следующие. Сначала следует изъяснять такие догматы, которые проще сами по себе, понятнее каждому слушателю и ближе к их собственному внутреннему или внешнему опыту; потом такие, которые важнее сами по себе и необходимее народу в деле спасения; далее такие, которые имеют очевидную связь с уже изложенными догматами; наконец, можно предлагать проповеди о догматах глубочайших, требующих большого умственного напряжения и соответствующей подготовки[367].
При любом порядке изложения догматических истин проповедник должен с большим вниманием и благоговением излагать учение о Искупителе падшего человечества — Господе Иисусе Христе, о Церкви и хранящихся в ней благодатных средствах спасения, о загробной участи человека, о бытии добрых и злых ангелов.
Пастырю-проповеднику можно рекомендовать изложение догматических истин по принципу проповеднических циклов, когда одна какая-либо тема развивается в нескольких проповедях, органично связанных между собой. Такими темами могут быть: «Бог — Творец и Промыслитель», «Христос — Спаситель человечества», «Церковь Христова и ее миссия в мире», «О Таинствах Церкви», «Человек и бессмертие».
7. Догматы веры должны быть изъясняемы в такой форме, в которой они наиболее легко могут быть усвоены слушателями. Наименее пригодна для догматических проповедей научная форма изложения и раскрытия вероучительных истин. Краткость, сухость и отвлеченность богословских определений, отсутствие в них элемента наглядности делают такую форму неприемлемой для поучений с церковной кафедры. Для догматических проповедей должна применяться простая и удобопонятная форма изложения, рассчитанная на усвоение вероучительных истин не только умом, но и сердцем слушателя. В этом смысле лучшим образцом для подражания является слово Божие. Учение о Боге излагается здесь не отвлеченно, а в ближайшем отношении как к каждому человеку, так и ко всему роду человеческому. Бог изображается в Откровении и как высочайшее и всемогущее Существо, и вместе с тем как Творец и благодетель рода человеческого. На страницах Евангелия Он зрится в живом отношении к людям, в непрестанном попечении и заботах о них. «Бог есть Любовь» — вот самое истинное и жизненное определение Божества. (1 Ин. 4,8). Бог — это Любовь, простирающаяся даже до предания на смерть Единородного Сына для спасения людей (Ин. 3,16); это Любовь всеведущая, прозревающая все нужды и потребности человеческой природы (Мф. 6,8); это Любовь всеобъемлющая, простирающая Свое милосердие и благость на всех людей, и добрых и злых (Мф. 5,45); это Любовь, промышляющая о птицах небесных и о былинках земных (Мф. 6,26,30). Наглядность, образность, жизненность — вот те характеристические черты, которые должны быть присущи изложению догматического учения в пастырской проповеди[368].
8. При раскрытии вероучительных истин преимущественное внимание следует уделять практическому значению того или иного догмата. Так при изъяснении учения о том, что Бог есть Дух, следует указывать на необходимость для христианина духовного образа жизни, говорить о поклонении Богу духом и истиной, т. е. не только внешним образом, но и мысленно, чистосердечно, на всяком месте и во всякое время. Пастырь должен объяснять пасомым, что служение и жертвы Богу должны иметь духовный характер (Рим. 12,1), ибо вещественные жертвы — свечи, приношения в храм, милостыня — без духовного Богопочитания и добродетельной жизни не могут быть Ему приятны[369]. При изъяснении догмата о вездесущии Божием следует обращать внимание слушателей на то, что самый малый грех не может быть сокрыт от Божественного взора.
9. Если требуется не только изложить догмат, но и доказать его истинность, то лучше всего указывать на непререкаемую древность и непрерывное преемство его из века в век. При этом необходимо ссылаться на Священное Писание, постановления Вселенских Соборов, свидетельства св. отцов Церкви.
В заключение этих кратких правил следует сказать, что догматические проповеди, благодаря своему содержанию, наиболее употребительны в дни Господских праздников, идейное содержание которых носит догматический характер. На Рождество Христово следует раскрывать догмат Боговоплощения, на Богоявление — о Святой Троице, на Пасху — о воскресении Христовом, в день Пятидесятницы — о Святом Духе и Церкви. Догматические проповеди могут произноситься и в воскресные дни, когда рядовое евангельское или апостольское чтение содержит вероучительные истины. Кроме указанных дней года, догматические истины содержатся в идейном содержании великопостного богослужения, заупокойных служб, а также в чинопоследовании таинств Крещения, Евхаристии и других.
Знание догматов веры, правильное понимание их, как правило, отражается на нравственно-практической деятельности христианина. Вероучительные истины помогают уяснить смысл и цель земной жизни человека, определяют характер его отношений к Богу и окружающим людям. Напротив, от незнания догматов, невежества верующих могут возникать ереси и расколы, удаляющие христиан от Бога и обрекающие их на вечную гибель. Именно поэтому самые выдающиеся подвижники веры — святые отцы — всегда были первыми борцами за чистоту догматического учения Церкви.
Нравственность является одной из форм общественного сознания. Без норм нравственного поведения, определяющих обязанности человека по отношению к себе, близким, окружающим людям, немыслима жизнь человеческого общества. Особенное значение имеет нравственность в жизни Церкви: идеалы христианской нравственности являются Богооткровенными, и их осуществление в жизни каждого члена Церкви приобретает первостепенное значение. Слова Спасителя; «Не всякий говорящий Мне: «Господи! Господи!» — войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца моего небесного» (Мф. 7,21), говорят о том, что христианская нравственность является одним из условий спасения человека, залогом его вечной жизни в Царствии Отца Небесного. Отсюда задачей пастыря является раскрытие и разъяснение в проповеди правил христианской жизни и деятельности. Эта задача осуществляется посредством особого вида церковного учительства — нравоучительной проповеди. Именно гомилетическое наследие Церкви, по замечанию современного богослова-моралиста, содержит обильный материал, включающий практический пастырский опыт религиозно-нравственного воспитания членов Церкви[370].
Самая древняя форма церковного нравоучения — нравоучительная гомилия. Нравоучительная гомилия появилась в апостольскую эпоху. Христиане первых веков являли всему миру новую жизнь, во всем отличную от старой, языческой, доказывая этим, что сущность христианства — в духовном возрождении и нравственном обновлении человека. Эта истина и нашла отражение в древней гомилии.
Замечательный пример древней гомилии представлен в Дидахи («Учении двенадцати апостолов»). По своему характеру — это нравоучительное творение. В нем содержатся наставления о двух путях — жизни и смерти, указания относительно таинства Крещения, постов, милостыни и совершения Евхаристии. Изображая пути жизни и смерти, проповедник дает подробные наставления нравственного характера относительно повседневной жизни христиан, их обязанностей по отношению к Церкви, обществу, близким. От этих нравоучений веет неподдельными простотой и сердечностью, которые были так характерны для членов первых христианских общин. История сохранила и другие памятники церковного нравоучения: это — послания-проповеди известных учителей Древней Церкви священно-мучеников Игнатия Богоносца и Климента Римского. «Есть как бы две монеты, — пишет епископ Игнатий в послании к Магнезийцам, — одна — Божия, другая — мирская, и каждая из них имеет на себе собственный образ: неверующие — образ мира сего, а верующие в любви — образ Бога Отца чрез Иисуса Христа». Главную мысль этого нравоучения можно выразить словами самого автора: «Научимся жить по-христиански»[371]. Подобные мысли можно найти и в посланиях Климента, епископа Римского, который увещает христиан исповедовать Христа «делами, взаимною любовию, не прелюбодеянием, не злословием друг на друга, не завистью, но воздержанием, милосердием, добротою; мы должны сострадать друг другу и не быть сребролюбивыми»[372]. Указанные свидетельства не оставляют сомнений, что в первые два века христианства большая часть богослужебных и внебогослужебных проповедей имела характер пастырских нравоучений.
Большое значение для дальнейшего формирования этого вида церковной проповеди имела изъяснительная гомилия, посвящаемая истолкованию текстов Священного Писания. Смысл исследуемого священного текста всегда давал проповеднику повод сделать нравоучение. Так, одной из нравоучительных идей для проповедников III века была идея уподобления Богу и внутреннего единения с Ним. Согласно этой идее, проповедники призывали слушателей к освобождению от всех недостатков чувственного, плотского образа жизни, научая строгому соблюдению норм христианской нравственности и благочестия[373].
Расцвету нравоучительной проповеди способствовало учительство христианских аскетов и подвижников — преподобных Антония Великого, Макария Великого, аввы Исаии и многих других. Их проповеди отображают внутренние процессы, происходящие в душе христианина при усвоении истин евангельской нравственности, и прежде всего внутреннюю борьбу духа, о которой апостол Павел сказал: «В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим. 7,23). Способы борьбы с грехом и властью диавола, пути стяжания благодати и духовного преуспеяния составляют основное содержание нравственно-аскетической проповеди. По образному выражению проф. Н. Барсова, эта проповедь содержит наставления по «анатомии и патологии, фармакологии и диетике души человеческой»[374]. Особенная ценность этих поучений в том, что в них запечатлен собственный духовно-нравственный опыт великих христианских подвижников, приобретенный ими в жестокой борьбе с грехом и духами злобы.
Наивысшего расцвета нравоучительная проповедь достигла в IV веке. К выдающимся представителям этого гомилетического направления следует отнести святителя Василия Великого, который в своей проповеднической деятельности предстает прежде всего как проповедник-моралист, нравоучитель. К нравоучительным проповедям следует отнести его два слова о посте, слово во время голода и засухи, слова: о зависти, о упивающихся, о смиренномудрии, о благодарении, о том, что не следует прилепляться к житейскому и другие. Главной нравоучительной идеей Святителя является мысль о том, что человек является в мир ни добрым, ни злым от природы, но становится тем или другим по своей свободной воле. Поэтому первым условием истинно христианской жизни должно быть свободное стремление к доброделанию. Святитель отрицает мнимую врожденную неспособность человека к добру, настаивая на необходимости свободного нравственного подвига христианина, деятельного стремления к святости. Вторая не менее замечательная мысль великого проповедника заключается в том, что нравственность христианина состоит в благочестивой настроенности его души и непорочности сердца, в стремлении к внутреннему духовному самоусовершенствованию. Этот источник праведности и святости он ставит выше внешних дел благочестия — поста, молитвы, произвольной нищеты и целомудрия[375].
Для нравоучений Святителя характерны необыкновенная изобразительность речи, художественность и ясность описаний. В ею словах мы можем найти изображение гневливого, завистливого, любостяжательного, смиренного, кроткого и ряд других характеров и типов. В своих речах святитель Василий Великий предстает перед слушателями как замечательный знаток души человеческой. Для его нравоучений характерна психологическая углубленность: он изображает не только внешние действия человека, но и описывает его мысли, чувства, настроения. По силе нравственных увещаний, по остроумию и глубине суждений нравоучительные проповеди Святителя, безусловно, являются замечательным образцом церковного ораторства.
Неоценимый вклад в дело религиозно-нравственного воспитания членов Церкви внес святитель Иоанн Златоуст. Его нравоучения — неисчерпаемый источник для назидания христиан всего мира. Целью его жизни и пастырской деятельности было приведение к Богу и спасение душ человеческих. Этой цели он посвятил все свои богодарованные силы и таланты и сам дар красноречия. Особенное место в проповеднической деятельности великого Святителя занимают нравообличения. Исследователи его творений утверждают, что он не оставил ни одного уклонения от пути истины и святости без обличения[376]. Особенно вооружался Святой против гордости, богохульства, роскоши, сладострастия, скупости, языческих нравов и суеверий. Эти нравоучения имеют непреходящее значение: «они как бы произнесены в наше время, и потому каждый верующий может найти в них для себя неоценимый урок»[377].
Большую пользу проповеднику христианской нравственности может принести труд святителя Григория Двоеслова «Правило пастырское». В этом труде отец Церкви наставляет пастырей сообразоваться с нравственным устроением своих слушателей. Святитель пишет о том, что иначе следует поучать самонадеянных и дерзких, а иначе малодушных и робких, иначе нетерпеливых, иначе терпеливых, иначе доброжелательных, иначе завистливых, иначе простодушных и откровенных, а иначе хитрых и лукавых и т. д. Подобные наставления составляют 42 главы указанного творения. В этих наставлениях виден тонкий психолог, ведающий недуги душ человеческих и безошибочно определяющий необходимое духовное врачевство.
Трудно переоценить значение святоотеческих нравоучений в деле церковного учительства. «Мы можем сказать, — пишет проф. Н. Барсов, — что аскетическая мораль отцов была первоначальным зародышем того нравственного перерождения, которое Церковь произвела в мире»[378]. Дальнейшее воспитание нравственности христианского общества происходило на почве светоотеческой этики, и, несомненно, все лучшее в этой области явилось ее спасительным плодом.
Вопросы нравственности являются предметом исследования как богословских, так и светских наук. В богословии эту область представляют нравственное богословие и соответствующий отдел гомилетики, в светских науках — нравственная философия или этика. Несмотря на единство предмета, богословские науки и этика имеют глубокое различие в своем содержании и исходят из различных начал.
Первой особенностью нравственного учительства Церкви является высочайшая авторитетность и истинность ее источников. К этим источникам относятся Божественное Откровение и учение самой Церкви, основанное на многовековом религиозно-нравственном опыте ее членов. Основанные на этих источниках нравственные законы и предписания непогрешимы и являются обязательными для каждого члена Церкви. Второй замечательной особенностью христианского нравоучения является тот факт, что это учение имеет идеальный образец и пример нравственной жизни в Лице Своего Законодателя Господа Иисуса Христа. Во Христе всем верным дан высочайший образец для подражания. Характер Личности Христа всеобъемлющий и всеобщий, эта Личность представляет Собой идеал всех времен и народов. Особенность христианской нравственности заключается также и в том, что она имеет не только истинный закон и идеальный пример, но и благодатную помощь для исполнения этого закона и подражания Идеалу. Это третья особенность христианской нравственности.
Совсем другие характерные черты присущи нравственной философии. Основными ее источниками являются наблюдения, рассуждения и умозаключения различных философов и ученых, то есть знания, приобретаемые силами ограниченного человеческого ума. Поэтому истины нравственной философии имеют не абсолютный, а относительный, гипотетический характер, а ее нравственные нормы и правила — условное значение. Для нравственной философии, несмотря на все усилия человеческой мысли, навсегда остался неразрешимым вопрос о цели и смысле нравственной жизни человека, ибо решение подобных вопросов вне досягаемости безрелигиозного сознания. Не знает этика и истинно нравственного идеала — ни один философ-моралист, ни одна нравственно-философская система не имеет идеального примера для нравственного подражания. В христианстве же в Лице Иисуса Христа не только дан идеальный нравственный пример для подражания, но и показано осуществление этого идеала в жизни бесчисленного сонма святых. Ничего не знают этические учения и о благодатной сверхъестественной помощи.
Из вышеуказанных различий нравственного учительства Церкви и этики вытекает необходимость религиозного обоснования учения о нравственности. Любое нравственное учение без религии, причем религии Богооткровенной, какой является христианство, несостоятельно и полно противоречий. При отсутствии высшей цели бытия, какой есть Бог и вечная жизнь, нравственность теряет свою онтологическую основу, а с этой потерей делается зыбким и все общественное благоустроение. «Отрицание веры и обязательного сверхчеловеческого, божественного нравственного закона, — пишет один из христианских мыслителей, — в конце концов, делает тщетною и науку, и культуру, и цивилизацию в смысле общечеловеческого благоустроения и, напротив того, приводит всякое общество, как бы оно по видимому цивилизованно ни было, к разврату, одичанию и гибели. Тем неминуемее такой исход, когда сами науки и цивилизация гордо провозглашают это отрицание как необходимую принадлежность высшего развития, как свой обязательный догмат»[379].
Отрицание религиозных основ нравственности разрушительно в своей идее, ибо никакое общественное устройство, никакой самый высокий уровень цивилизации, как свидетельствует исторический опыт, не способны сами по себе создать для человечества высший нравственный строй бытия. Только заповеди Христа Спасителя дают миру высочайший и непреложный идеал нравственности. Этот идеал, имея божественное происхождение, не подлежит изменению или развитию. Более ста лет назад один из русских мыслителей писал: «Хотя бы современное человечество стало летать по воздуху и добралось до луны, нравственный христианский идеал и тогда, как изначала, будет один и тот же»[380]. За истекшие сто лет человечество вполне освоило воздушное пространство, действительно достигло луны, проникло в глубочайшие тайны мироздания, но не сумело создать ничего подобного христианскому нравственному идеалу. Напротив, отвергнув христианский взгляд на нравственность, современное человечество погрузилось в глубины безнравственности и развращенности. Только при вере в Бога, во Христа как спасителя мира и Его Евангелие, открывается возможность нравственного устроения как отдельной личности, так и всего человеческого общества, ибо Евангельский нравственный закон — средоточный пункт нравственного бытия человечества.
Нравственность и вера во Христа имеют неразрывную связь. С оскудением истинной веры в обществе неотвратимо падает и нравственность его членов. Наибольшее оскудение веры будет наблюдаться в мире перед вторым пришествием Господа Иисуса Христа: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» — говорит Спаситель (Лк. 18,8). Следствием этого оскудения веры будет небывалая развращенность нравов. «В последние дни, — повествует слово Божие, — наступят времена тяжкие. Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим. 5,1–5).
Ввиду взаимообусловленности вопросов веры и нравственности перед церковным проповедником стоит задача раскрытия христианского нравоучения в неразрывной связи с догматическим учением Церкви. Эта истина запечатлена в слове Божием: «Бог есть дух: и поклоняющиеся Ему должны покланяться в духе и истине» (Ин. 4,24). Учение христианской веры о том, что Бог есть дух, обусловливает, как видно из священного текста, и соответствующую этому вероучению нравственную деятельность человека, основанную на поклонении Богу духом и истиной. Только истинная вера в Бога может быть прочным основанием человеческой нравственности. Всякое другое нравственное основание не состоятельно и не может привести к желаемой цели — высоконравственной жизни.
Призыв Христа Спасителя: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5,48), — указывает церковному проповеднику на главные предметы пастырских нравоучений. Понятие о нравственном совершенстве в христианстве неразрывно связано с учением о вечном спасении, которое, согласно слову Божию, является единственной и важнейшей целью жизни и деятельности человека. Отсюда следует, что характер нравственного совершенства, а также предметы пастырских нравоучений должны находиться в тесной связи с учением Церкви о спасении человека.
Православное понимание процесса спасения в качестве исходного момента предполагает духовное возрождение человека в таинстве Крещения. В этом Таинстве человек получает семя Божественной жизни (1 Ин. 3,9), делается причастником Божественного естества (2 Петр. 1,4), а в таинстве Миропомазания ему подаются благодатные силы для спасительной деятельности. Сверхъестественное начало, всеянное в человека при Крещении, вечно и неуничтожимо. Однако это Таинство, очищая человека от первородного и личных грехов, не уничтожает в нем наклонности ко греху (Рим. 7,14–25). Эту наклонность христианин должен умертвить личным трудом и подвигами на ниве спасения. Процесс спасения человека в христианстве не может ограничиться борьбой с грехом. Искореняя порочные наклонности, он должен стремиться к приобретению христианских добродетелей — залога вечной жизни. Отсюда следует, что главными предметами пастырских нравоучений должны быть: а) учение о борьбе с грехом (характер жизни и деятельности человека, ставшего на путь борьбы с пороками и греховными наклонностями); б) учение о христианском совершенствовании (характер жизни и действий обновленного человека, ставшего на путь стяжания христианских добродетелей). О предметах нравоучительной проповеди блаженный Августин говорит так: «Христианский учитель… обязан, с одной стороны, учить добру, с другой, отучать от худого, обязан в своих поучениях примирять противных, возбуждать слабых, внушать невеждам, что они должны делать и чего надеяться»[381].
Проповеди, посвященные учению о грехе, можно разделить на два вида. В одних необходимо вскрывать видимую, внешнюю сторону греха: говорить о дурных привычках, греховных поступках, недостатках, которые пастырь видит в своих слушателях. Подобные нравоучения должны содержать указание должного и недолжного, законного и беззаконного — это мораль предписаний внешнего поведения христианина. Она предназначена для малоподготовленной в нравственном отношении паствы, требующей, по слову Апостола, не твердой пищи, а духовного молока (Евр. 5,12). Примером подобных нравоучений может быть «Поучение к братии» Новгородского епископа Луки (XI в.). Вот выдержки из этого поучения: «Не прилично вам, братие, иметь лицемерие, произносить срамные слова и гневаться на всякий день. Не злобствуй, не смейся ни над кем; в напасти терпи, возлагая упование на Бога. Не имейте дерзости, ни гордости, не прилепляйтесь к чему-либо иному подобному, памятуя, яко завтра мы будем смрад, и гной, и червие. Будьте смиренны и кротки, да и послушницы будьте и творцы Божиим заповедям: ибо в сердце гордого обитает диавол, и слово Божие не может утвердиться в нем»[382]. Основанием для подобных предписаний могут быть заповеди десятословия, заповеди блаженств. Цель таких нравоучений — воздействие на волю человека, пресечение греха в его внешнем проявлении.
Второй вид проповеди на тему борьбы с грехом может быть посвящен раскрытию внутренней, невидимой стороны греха. Именно грех, гнездящийся в сердце человека, является источником всякого беззакония, проявляющегося во вне. «Ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления», — говорит Господь (Мф. 15,19). Этот вид нравоучений рассчитан на подготовленных в нравственном отношении слушателей. В этом случае допустимы психоанализ, исследование внутренних состояний человека, изображение процессов рождения и развития того или иного порока или страсти. Весьма полезны для данной категории слушателей рассудочная аргументация и описание того или иного греховного явления.
Проповеди, посвященные вопросам внутренней борьбы с грехом, относятся к области духовной жизни, именуемой в аскетике «духовной бранью». Как видно, здесь речь должна быть не только о действиях греха внутри человека и борьбе с ним, но и о способах его предупреждения. Несмотря на свою узость и обращенность к определенной категории слушателей, данная тематика имеет прямое отношение к нравственной жизни каждой церковной общины. Ведь так часто и гордые, и гневливые, и завистливые, и злопамятные считают себя добропорядочными христианами, несмотря на то, что души их поражены тяжкими пороками.
В качестве примера можно привести вышеупомянутое нравоучение святителя Василия Великого «О зависти». Описав неприглядную картину порока и указав на его пагубность, Святитель спрашивает слушателей: «Ограничим ли слово одним осуждением зла?» И сам отвечает: «Но это как бы одна половина врачевания. Не бесполезно показать страждущему важность болезни, чтобы внушить ему должную заботливость об избавлении себя от зла; но оставить при этом страждущего, не дав руководства к приобретению здравия, не иное что значит, как представить его действию болезни»[383].
Как видно из поучения великого учителя Церкви, пастырские нравоучения подобного рода должны содержать не только обличения нравственных недугов пасомых, но и наставления относительно их уврачевания.
Особенное место среди пастырских нравоучений занимают проповеди, посвященные обличению различного рода уклонений от требований христианской нравственности. Такие проповеди принято называть нравообличительными. Их задача — подвергнуть критике нравственные недуги в христианском обществе и подвигнуть слушателей на борьбу с ними. Отличие правообличительной проповеди от других пастырских нравоучений состоит в том, что в ней обличению пороков посвящается не отдельная часть, а все содержание проповеди.
Сам Господь наш Иисус Христос, идеал кроткого и любвеобильного пастыря, нередко обличал Своих современников в отступлении от требований нравственного закона. Обращаясь к книжникам и фарисеям, Он говорил: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты. Так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония» (Мф. 23,27–28). Во многих Посланиях апостола Павла можно найти обличение нравственных недостатков как частных лиц, так и отдельных церковных общин (1 Кор. 5,1–6; Гад. 5,1–3). В Послании же к Тимофею он прямо указывает на обличения как на одно из средств пастырского воздействия на слушателей. «Проповедуй слово, — заповедует Апостол, — настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2 Тим. 4,2).
Обличительные речи можно найти и в гомилетическом наследии отечественных проповедников. Особенного внимания заслуживает «Увещание жителям града Воронежа об уничтожении празднества, называющегося «Ярило» и «Слово о сырной седмице» святителя Тихона Воронежского. Слова архипастырского обличения подействовали на воронежскую паству — языческий праздник Ярило был оставлен, а бесчинства в Сырную седмицу прекратились. Кроме обличительных речей, в духовном наследии святителя Тихона можно найти увещания к пастырям-проповедникам. В одном из них он говорит: «Когда люди, какие бы они ни были, беззаконнуют, и ты известно знаешь, крайне берегись молчать, но беззакония их в слове своем обличай, да не уподобишься псу немому, который не лает, хотя тати находят на дом и расхищают… Стани зде, возлюбленне, и показуй пастырское дело свое, хотя бы следовало тебе и пострадать. В сем деле имеешь во образ тебе пророков и апостолов и святителей Христовых, в древности поживших»[384].
Последуя этим наставлениям, пастырь Церкви должен зорко следить за нравственным состоянием пасомых и своим словом своевременно врачевать их духовные недуги. Предметом обличений со стороны пастыря могут быть как маловажные, на первый взгляд, нравственные недостатки пасомых, так и серьезные общественные пороки. Мелкие нарушения норм нравственности (ложь, клевета, сквернословие и т. д.) так же опасны, как и крупные пороки. Эти нарушения незаметно подтачивают нравственные устои в человеке, заглушают его совесть, которая постепенно теряет свою чувствительность в различении добра и зла. Поэтому церковный проповедник должен стремиться нравственно оздоровить жизнь своих пасомых в ее повседневном течении, возвышая свой голос против наиболее распространенных недостатков и слабостей. «Когда Единородный Сын Божий пришел на землю, принесши с Собою высокое учение и желая насадить ангельскую жизнь, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — тогда и Он немало говорил о мерах и о таких предметах, которые кажутся еще маловажнее этого: о приветствиях, сидениях посреди других, о возлежании на первом месте. Эти, по-видимому, маловажные дела, когда пренебрегают ими, делаются великими поводами ко грехам»[385].
Кроме этих «маловажных дел», предметами нравообличений могут быть греховные народные обычаи, безнравственные общественные увеселения, наиболее распространенные пороки. Пастырского порицания в настоящее время заслуживают такие общественные пороки, как увлечение магией, экстрасенсорными методами лечения, а также пропаганда насилия, жестокости и разврата. Обличения подобных нравственных аномалий приобретают особый авторитет в свете суда слова Божия и учения Церкви. Необходимо также помнить, что общественная жизнь может рассматриваться проповедником лишь в тех аспектах, в которых она соприкасается с областью религии и нравственности.
Нравообличения в проповеди требуют от пастыря большой осмотрительности и осторожности. Согласно церковным предписаниям, прежде, чем возвысить голос пастырского обличения с амвона, необходимо «с развращенными в житии» поговорить наедине. Если же частные увещания не действуют и нравственные пороки отдельных лиц вызывают соблазн у окружающих, необходимо обличать во всеуслышание. Однако порицанию должны подвергаться не личности согрешающих, а известные нравственные пороки, которые, как и отдельные телесные болезни, могут быть заразительными. Поэтому, согласно церковным правилам, в нравообличительной проповеди не следует указывать на лица[386]. Психологически тонко и умело изложенное нравообличение обычно вызывает у слушателей сокрушение о своих грехах, делая обличителем человека его собственную совесть.
При нравообличениях необходимо избегать крайностей. Так, не следует распространять виновность в том или ином нравственном недостатке на все общество слушателей — в Церкви Христовой всегда были, есть и будут лица, достойные своего христианского звания. Не следует также прибегать к чрезмерности обличений — произвольно увеличивать степень нравственной виновности согрешающих. Благая цель этого приема — воздействовать как можно сильнее на слушателей — приводит обычно к противоположным результатам.
Немалое значение для слушающих имеет и внешняя сторона проповеди — тон обличительного слова. Следует избегать резкого тона нравообличений в проповеди. Резкость в тоне и выражениях может подорвать доверие к словам проповедующего и усомниться в благости его намерений. Главным побуждением к обличению нравственных недостатков должна служить для пастыря его ревность о спасении пасомых и их исправлении, а не обличения как самоцель. «Обличай не с гневом, не с ненавистью, не со злобою, не с враждою, как бы против врага, — все это должно быть оставлено; а как? — с любовью, с состраданием, скорбя больше самого обличаемого, душевно сожалея о его положении»[387], — наставляет святитель Иоанн Златоуст. Только так можно достичь цели и убедить согрешающих оставить грех, ибо «никогда не может убедить гневающийся»[388]. Прежде чем приступить к обличительной речи, проповедник должен поразмыслить и о собственных немощах и недостатках. Это предохранит его от неумеренной ревности по обличению слушателей.
Обличение нравственных недостатков паствы — подвиг трудный, а иногда неблагодарный. Еще в древние времена, по свидетельству святителя Григория Нисского, «при виде священника со строгим видом и голосом, обличающего согрешения, многие открыто противоречили, ворчали сквозь зубы и, обходя площадь и улицы, ругались»[389]. Причина этого явления — уязвленное самолюбие. Каждый человек склонен спокойно относиться к обличениям и укорам только в том случае, когда они адресованы другим. Обличение же собственных недостатков и пороков почти всегда воспринимается каждым из согрешающих весьма болезненно: потревоженное самолюбие вызывает чувство неприязни к проповеднику, а иногда побуждает и к мщению. Однако это не должно смущать проповедника истины — пример Пастыреначальника Господа Иисуса Христа должен воодушевлять его на пастырский подвиг. Пастырь должен также помнить, что нравообличения в проповеди допустимы и уместны лишь при наличии соответствующих условий: пастырь-обличитель должен вести высоконравственный и безукоризненный образ жизни, паства должна стремиться к христианским идеалам и стыдиться порочных дел. При несоблюдении этих условий нравообличения не достигают цели и остаются бесплодны.
Тематика проповедей о борьбе с грехом тесно связана с учением
о христианских добродетелях. Эта связь зиждется на одной из закономерностей духовно-нравственной жизни: по мере ослабления греховных начал и подавления страстей в душе христианина обычно возникают и развиваются добрые расположения, являющиеся основой добродетельной жизни. К тому же Закон Божий требует от каждого человека не только свободы от греха, но и исполнения дел Божественной правды. Об этом ясно говорится в притче о талантах, где раб, зарывший свой талант, был выброшен во тьму внешнюю (Мф. 25,30). Поэтому одним из главных предметов нравоучительной проповеди должно быть учение о христианских добродетелях.
Приступая к составлению нравоучений, пастырь должен ставить перед собой конкретную задачу — научить пасомых основам христианской нравственности. Лучшим средством для достижения поставленной задачи является систематическое изложение истин христианского нравоучения. Однако и периодические проповеднические выступления, посвященные вопросам морали, могут принести желаемый плод. Пастырские нравоучения должны содержать учение о сущности христианских добродетелей, условиях их развития и укрепления, а также видах их внешнего проявления.
Лучшим руководством для сознательного и свободного доброделания являются заповеди Божии, заключенные в Священном Писании. В Нагорной проповеди Господь Иисус Аристос указал путь деятельного восхождения к Богу. Каждая заповедь блаженств представляет определенную христианскую добродетель, которая является основанием последующей и ступенью духовно-нравственного совершенствования христианина. Так, смирение и нищета духовная рождает плач о грехах, плач располагает к кротости и терпению обид, жажде оправдания пред Богом, жаждущие правды бывают милостивы и чисты сердцем, за чистотой сердца следуют миротворчество и страдания за правду (Мф. 5,1-11).
Процесс развития христианских добродетелей в душе человека можно изобразить в следующей последовательности. Вначале, когда человек только обращается ко Христу, у него обычно нет истинных добродетелей, нет постоянства в добре, кроме отдельных поступков и дел. По мере же ревности ко спасению и самопринуждения к добрым делам в сердце такого человека появляются соответствующие добрые расположения и чувства. Так, по мере творения дел послушания и услужливости ближним рождается смирение, которое не есть какое-то определенное дело, а состояние сердца, его смиренное расположение. Таким образом, добродетель — это состояние человеческой души, всегда готовой к совершению в Боге всякого доброго дела. Поэтому и сказал Господь: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17,21). Такое внутреннее устроение христианина — плод упорного и нередко длительного труда на ниве спасения.
Каким добродетелям особенное внимание должен уделять пастырь-проповедник? Большое значение для правильного духовно-нравственного устроения пасомых имеет раскрытие в проповеди тем, посвященных добродетелям веры, покаяния, молитвы, смирения, послушания, страха Божия, милосердия, памяти смертной, терпения, надежды, любви к Богу и ближним. Перечисление же всех христианских добродетелей представляет немалый труд. Согласно учению святых отцов, их насчитывается двести двадцать восемь[390]. Видя склонность пасомых к тому или иному виду доброделания, проповедник должен всячески возгревать эти добрые начинания, памятуя, что все добродетели находятся во взаимном союзе, как звенья одной цепи[391]. Раскрывая и усовершая свою личность в каком-либо одном направлении благочестия, христианин одновременно совершенствуется и в других добродетелях, достигая полноты добродетельной жизни. Эта полнота христианского благочестия заключается в добродетели любви, которую апостол Павел назвал «союзом совершенства» (Кол. 3,14).
Трудясь над составлением проповедей нравоучительного характера, пастырь должен иметь в виду безусловную ценность и значимость христианских добродетелей в деле спасения человека. Являясь отражением Божественных совершенств, христианские добродетели ведут к святости и общению с Богом. Сущность добродетелей не в самих делах и поступках христианина, не в их количестве и форме, а в самом внутреннем Богоугодном расположении человеческой души, в устремлении всех ее сил на служение Богу и ближним.
В настоящее время слово «добродетель» как термин и как понятие утрачивает свое истинное значение. Современный человек чужд понимания добродетели как внутреннего состояния души. Добродетель чаще всего рассматривается как отдельное доброе дело или поступок, т. е. как предмет из нравственно-практической области. Это обеднение и сужение смысла добродетели может привести к неправильному пониманию самого процесса спасения человека. Ведь добродетель имеет ценность не столько в земной жизни христианина, сколько в плане его вечного предназначения. Вечная блаженная жизнь — это не благо, даруемое человеку за сумму добрых дел и поступков, независимо от его внутреннего состояния. Вечная жизнь — это продолжение и раскрытие того внутреннего устроения души человека, которое начинается на земле. Поэтому возвращение понятию «добродетель» правильного понимания самой его сущности является первостепенной задачей пастыря-проповедника.
В заключение следует указать на принципиальные положения, которыми должен руководствоваться проповедник при составлении церковных нравоучений.
1. Все нравоучительные истины, содержащиеся в церковной проповеди, должны быть основаны на Священном Писании и учении Церкви, ибо нравственные предписания, имеющие нецерковные источники, не могут быть авторитетными для христианина. Каким образом, например, можно обосновать необходимость любви между людьми вне христианского мировоззрения? Идеи гуманизма, положительные сами по себе, для этой цели малоубедительны. В христианстве же любви, как добродетели, дается глубочайшее обоснование и высший авторитет: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4,8). Поэтому каждый человек призывается любить Бога, а в Боге — всех людей.
2. Церковные нравоучения требуют от пастыря особенного внимания при выборе темы проповеди. Следует избирать такие темы, которые могли бы заинтересовать слушателей или же имели прямое отношение к их религиозно-нравственной жизни. Такой подход к выбору предмета проповеди является наиболее плодотворным и спасительным для слушателей.
3. Нравоучения следует излагать не сухо и отвлеченно, а живо, образно и наглядно. Замечательным примером в этом отношении являются нравоучения святителя Иоанна Златоуста. Проповеди святого отца всегда благотворно влияли на сердца слушателей. Их успех в немалой степени был предопределен самим характером изложения проповеди: отец Церкви в своих наставлениях всегда конкретен, раскрытие темы отличается наглядностью и примерами, применимостью к обстоятельствам жизни слушателей.
4. При наличии необходимых условий проповедник должен стремиться к осуществлению принципа систематичности в раскрытии нравственного учения Церкви. Систематическое раскрытие нравственных истин имеет большое значение: оно способствует формированию нравственного миросозерцания слушателей, кроме богослужебной проповеди, для этой цели могут быть использованы внебогослужебные беседы, уроки в воскресных школах.
5. Дело церковного благовестия требует от пастыря большого терпения и настойчивости. Эти качества особенно необходимы в деле нравственного учительства, ибо высоконравственная жизнь требует большого труда как от самого проповедника, так и от его слушателей. Поэтому проповедник не должен остерегаться повторений в своих поучениях, а наставлять слушателей до тех пор, пока не увидит ожидаемого плода. «Земля, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — приняв однажды семена, скоро воздает плоды и не требует вторичного сеяния; но душа наша не такова. Желательно, по крайней мере, чтобы сеющий часто и прилагающий к тому много попечения хотя однажды получил плод»[392].
Нравоучительная проповедь имеет наиболее широкое применение в церковной жизни. Она может произноситься в Господские и Богородичные праздники, в дни памяти святых, во время внебогослужебных встреч с пасомыми, а также тогда, когда пастырь считает это необходимым. Этот вид проповеди может быть представлен в форме бесед, слов и поучений.
Обоснование апологетического вида проповеди зиждется на той истине, что каждый член Церкви должен не только хорошо знать и понимать христианское учение, но и уметь защищать его от нападок всякого рода лжетолкователей, должен всегда быть готовым дать ответ всякому вопрошающему о своем уповании (1 Петр. 3,15). В наибольшей мере эта обязанность относится к пастырю-проповеднику. Задачей апологетической проповеди является всестороннее обоснование истинности христианского учения и защита его от нападок и несправедливой критики. При выполнении этой задачи допустимо наличие полемического элемента в проповеди.
Вопрос о необходимости и уместности проповеднической апологетики тесно связан с конкретными обстоятельствами в жизни Церкви вообще и данной приходской общины в частности. Апологетика необходима там, где возникает опасность пагубного влияния на паству каких-либо антицерковных учений, или в случае, если в среде самих слушателей возникают сомнения и разномыслия в вопросах веры. Особенное значение приобретает апологетическая проповедь в тех случаях, когда целью ее ставится возвращение в лоно Церкви отпадших от нее вследствие соблазна всяких лжеучений. Кроме этого, данный вид проповеди может рассматриваться как средство духовной помощи и укрепления веры для ищущих истины Христовой. Сообразуясь с особенностями современности, в частности, с возросшим потоком сектантских учений, проповедник-апологет может облегчить для таких людей поиск пути к истине и спасению. В этом пастырь должен уподобляться апостолу Павлу, который для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9,22).
Высочайшим примером для апологета-проповедника является Господь наш Иисус Христос. Утверждая истину, Небесный Учитель не оставлял без обличения существовавшие в Его время религиозные заблуждения. Доказательством этого служит беседа Его с саддукеями об истине воскресения мертвых. «Заблуждаетесь, — говорил им Спаситель, — не зная Писаний, ни силы Божией» (Мф. 22,29). В апостольских Посланиях мы также находим указания относительно священной обязанности пастырей оспаривать доводы противников Евангелия и опровергать заблуждения, которые могут распространяться в христианском обществе (Тит. 1,9-11). На этом основании св. Церковь всегда требовала от пастырей-проповедников защиты истин христианской веры. К наиболее выдающимся представителям этого направления в проповеди надо отнести святителя Григория Нисского, блаженного Феодорита Кирского, святителя Иоанна Златоуста. Беседы последнего против иудеев, еретиков и язычников, направленные в защиту превосходства христианской веры, представляют высокие образцы апологетического слова.
Своеобразным толчком в развитии проповеднической апологетики послужило появление и распространение на Западе в новое время атеистических учений, которые способствовали распространению религиозного скептицизма и неверия. Это явление вызвало соответствующую реакцию в самом христианском обществе, призвав проповедников к усиленной защите христианских начал в жизни общества.
Как никогда актуальна апологетическая тематика в проповеди в наше время. Основной причиной этого является та бездуховность и непросвещенность наших соотечественников, которая является следствием антирелигиозной пропаганды, гонений и притеснений за православную веру. Воспитанные в течение десятилетий в духе вражды к Церкви и христианству, многие представители нового поколения живут в условиях духовного вакуума. После недавнего засилья атеизма этот духовный вакуум в настоящее время усиленно пытаются заполнить — с помощью средств массовой информации и сборищ на стадионах — всякого рода сектантские проповедники и наставники восточных религий. Вот почему нашим соотечественникам особенно сегодня необходима действенная духовная помощь Православной Церкви, способная оградить их от влияния навязчивых лжеучителей и указать путь к истине и спасению.
Церковному проповеднику в настоящее время приходится выступать перед представителями широких слоев общественности. Поэтому он должен быть всегда готовым и в храме, и вне храма дать каждому интересующемуся ясный и вразумительный ответ относительно христианских истин и их обоснование. Эта обязанность требует от пастыря соответствующих познаний и апологетической подготовки, «чтобы он был силен и наставлять в здравом учении и противящихся обличать» (Тит. 1,9).
Прежде всего проповедник должен иметь правильное представление об уровне духовной зрелости, образованности и образе мыслей своих слушателей, знать особенности духовной атмосферы современного общества. К этим особенностям следует отнести и последствия процесса секуляризации (отделения от Церкви), который наложил печать на все стороны жизни современного общества. Независимость всех сфер знания от церковного авторитета способствовала формированию такого направления мысли, основу которого составляет представление о неограниченных возможностях человеческого разума, о его способности разрешать все задачи и проникать во все тайны мироздания. Секуляризация породила определенные типы религиозных скептиков и неверующих, оказала негативное влияние на религиозную настроенность большей части современного общества. В соответствии с этим можно условно выделить несколько типов слушателей и совопросников, с которыми чаще всего приходится иметь дело проповеднику-апологету:
— имеющие неглубокую веру, нуждающиеся в доказательствах, в рассудочном обосновании христианских истин;
— ищущие истину, стремящиеся к ней;
— рационалисты, уверенные в неограниченных возможностях человеческого разума;
— люди среднего интеллектуального уровня, подпавшие под влияние лжеучений;
— люди с развращенным сердцем, не вмещающие слова истины.
Следует заметить, что общаясь с подобными людьми, мы нередко думаем, что наши собеседники весьма осведомлены в религиозных вопросах и вполне сознательно противятся истине. На самом деле это далеко не так. Большинство современных образованных людей не имеет элементарных религиозных знаний. Поэтому в апологетической проповеди необходимо прежде всего излагать и разъяснять основные истины христианства, искореняя ложные о них представления, наиболее удобным и эффективным для этой цели является использование в проповеди полемико-апологетического метода.
Рассмотрим тематику и общие положения основной группы вопросов, которые могут иметь место в современной апологетической проповеди.
Прежде чем приступить к раскрытию той или иной апологетической темы, проповедник должен знать ту истину, что до настоящего времени не существует какой-либо философской или естественнонаучной теории, какого-либо факта или открытия в любой сфере человеческого знания, которые могли бы поколебать или поставить под сомнение истины христианской веры. Более того, открытия в области фундаментальных наук в большинстве случаев не только не противоречат истинам Откровения, но, напротив, подтверждают их.
Рассмотрим круг вопросов, которые в настоящее время могут представлять интерес для проповедника-апологета. К ним следует отнести вопросы взаимоотношения веры и знания, науки и религии, вопросы естественнонаучной и исторической апологетики.
Прежде чем судить о реальности тех или иных явлений в окружающем мире, прежде чем приступить к поиску истины, каждому интересующемуся данными проблемами следует иметь представление о способах познания[393]. Общепризнанными являются эмпирический (основанный на чувственных восприятиях) и рациональный (путем умозаключений) способы познания окружающего мира. Наш разум, основываясь на наблюдениях и экспериментах, всегда стремится познать окружающую природу и самого человека. На этом пути человечеством проделана огромная работа и плоды ее всем известны. Сегодня мы являемся свидетелями огромных достижений науки, чрезвычайного развития техники. Но как известно, кроме мира видимого, материального, существует мир невидимый, духовный, недоступный для вышеуказанных способов познания. Предметы этого мира непознаваемы для человеческого разума, недоступны для наших органов чувств и могут восприниматься только верой. Вера является, таким образом, одним из способов познания особой области бытия — мира духовного. Современный скептик, конечно, может поставить под сомнение авторитетность указанного способа познания, отдавая предпочтение разумному, опытному и ставя под сомнение авторитетность веры. Такому скептику самым слабым местом в вопросе о вере как способе познания может показаться бездоказательность с рациональной точки зрения ее утверждений. Однако бездоказательность как раз и есть то, что делает веру как способ познания тождественной с научным знанием. Дело в том, что большое количество истин в таких науках, как математика, физика, логика и другие, зиждется именно на бездоказательных утверждениях, называемых постулатами[394].
Таким образом, в отдельных случаях для того, чтобы достигнуть какого-либо знания, познать что-либо рационально или опытно, необходимо прежде всего постулировать определенную истину, т. е. принять ее на веру и только после этого использовать обычные способы познания. Как видим, вера является не только средством постижения тайн особой области бытия — мира духовного, но необходима и при познании предметов материального мира.
С другой стороны, вера не должна игнорировать рациональные способы познания. Разумное осознание религиозных истин веры необходимо всякому христианину. Само христианство может быть названо религией разума. В тропаре праздника Рождества Христова Церковь исповедует, что с пришествием Сына Божия «воссия мирови свет разума». Ничего неразумного в христианстве нет и быть не может. Сама история новозаветного человечества подтверждает разумность христианства. Так, христианское учение о Боге как Творце всего видимого и невидимого утвердило учение о единстве бытия, откуда развилась идея о всеобщем значении принципа причинности, что и определило весь строи современного научного знания.
Однако христианство ставит вопрос о границах человеческого разума, ввиду его неспособности проникнуть во многие тайны даже видимого мира. При изучении природы ученые нередко наталкиваются на необъяснимые с позиции науки явления[395]. Еще в большей степени человеческий разум ограничен в вопросах духовного мира. Однако эта ограниченность не препятствует нам признавать реальность этого мира. В этом случае ограниченность разума в вопросах сверхчувственного бытия должна восполняться верой, религиозным чувством. Христианство не противопоставляет веру рациональному познанию и наоборот, а учит, что разум и вера — не что иное, как проявление жизни человеческого духа. Когда человек живет в Боге, эти его духовные способности находятся в полном согласии и единстве. Поставленный в законные рамки ум делается «добросовестным и скромным помощником веры, как низший орган для высшего»[396].
Теперь перейдем к рассмотрению вопроса о религии и науке. Необходимость его продиктована тем, что атеистическая мысль на протяжении последних десятилетий пытается опереться в своей борьбе с христианством на современное знание. Подобные попытки основаны на извращенном понимании задач естественных наук. Как известно, эти науки имеют своей задачей систематическое изучение и анализ явлений и фактов видимого мира, имеют дело с предметами, имеющими относительное значение и условное бытие. Вопрос же о безусловном начале самого видимого мира, о смысле и назначении бытия, его конечной цели не может охватываться естественными науками по самому существу их методов и задач[397]. Только в религии посредством веры осуществляется познание и восприятие абсолютного и безусловного Начала, лежащего в основе всякого бытия. В религии не только утверждается это высшее, абсолютное Начало — Бог, но и осуществляется живая связь с Ним. Таким образом, религия имеет свою область ведения, недоступную для чувственного и рационального восприятия, которым оперирует наука. Поэтому на основании научного познания нельзя отрицать ни религиозного опыта, ни самой области сверхчувственного бытия. При правильном понимании сущности религии и науки делается очевидной невозможность противоречия между ними, ибо каждая из них имеет свою область ведения[398]. Эта точка зрения является наиболее распространенной среди современных ученых и может быть выражена так: наука и религия заняты решением разных вопросов. Наука ищет ответы на вопрос, как устроен мир. Религия стремится ответить на вопрос, почему мир вообще существует[399].
Относительно же исторической ретроспективы этой проблемы надо сказать, что противоречия возникали не между наукой и религией, а между учениями отдельных представителей науки, выходящих в этих учениях за пределы научных методов, и между отдельными богословскими течениями (схоластика), смешивающими научную и богословскую постановку вопроса[400]. Кроме этого, не исключено и умышленное извращение научных методов с целью использования их как средства борьбы с религией. Наиболее авторитетно эта мысль выражена у Макса Планка, основоположника квантовой физики, который в одном из официальных выступлений сказал, что «атеистическое движение… усердно использует естественнонаучное познание, продолжая, якобы в союзе с ним, все более быстрыми темпами оказывать разлагающее влияние на все слои народа по всей земле»[401].
Мысль о невозможности противоречия между религией и подлинной наукой усиливается внутренней связью между ними. Христианство учит, что весь видимый мир создан Богом. Этот мир своей целесообразностью, разумным устройством в себе самом содержит свидетельство о высочайшем Разуме, устроившем все. «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы», — говорит Апостол (Рим. 1, 20). Премудрость мирового устройства в полной мере открывается при занятиях естественными науками, ибо во всем, начиная с устройства атома и кончая всем мирозданием, видны разумность, строгай порядок и гармония, свидетельствующие о Творце. Именно поэтому такие выдающиеся личности, как Кеплер, Лейбниц, Ломоносов, Менделеев, Циолковский, Планк, Павлов, Филатов были не только великими учеными, но и глубоко религиозными людьми, подлинная наука не только не противоречит религии, но, напротив, способна углубить религиозное чувство, ибо «научное переживание истины есть в каком-то смысле «видение Бога».
Рассматривание вопроса о взаимоотношении религии и науки уместно будет заключить высказыванием на данную тему одного из классиков современного естествознания, который пишет: «Куда ни кинь взгляд, мы никогда не встретим противоречия между религией и естествознанием, а, напротив, обнаруживаем полное согласие как раз в решающих моментах. Религия и естествознание не исключают друг друга, как кое-кто ныне думает или опасается, а дополняют и обуславливают друг друга»[402].
Библия и современная космология. Согласно библейскому учению, мир получил бытие от Бога посредством творения из ничего. Эта истина явилась камнем преткновения для многих поколений рационалистов и религиозных скептиков. Пожалуй, ни одно из положений христианского вероучения не подвергалось такой резкой критике и нападкам со стороны материалистов, как эта истина. Но в XX веке о ней начинают вопить «камни» мироздания. На основании фундаментальных физических исследований в настоящее время научно доказано, что мир возник практически из ничего. Это явствует из новейшей космологической теории, называемой теорией расширяющейся Вселенной, или «Большим взрывом». Согласно этой теории, в момент рождения Вселенной «все вещество и вся энергия могли образоваться практически «из ничего»[403]. Эта же научная теория нанесла удар по важнейшему пункту учения материалистов о том, что материя вечна и бесконечна. Современная физика утверждает: «Начало времени неизбежно»[404]. Но неизбежно не только начало времени, а следовательно, и материального мира, но и его конец. По непреложным физическим законам, открытым современной физикой, существующую Вселенную ждет неминуемое разрушение. Вот картина этого разрушения, описанная ученым-астрофизиком. «Достигнув некоторого конечного размера. Вселенная в конце концов начнет сжиматься… Температура излучения при сжатии повышается. Рано или поздно галактики начинают сталкиваться и разрушать друг друга. Столкновения происходят и между звездами. В ходе неудержимого, непрекращающегося сжатия… вся структура Вселенной разрушается». Как здесь не вспомнить слова Священного Писания о том, что день Господень придет, как тать ночью, «и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят» (2 Петр. 3, 10).
До последнего времени в среде ученых господствовало мнение, что изменению подвержены только окружающие нас физические и биологические системы, но Вселенная — в больших масштабах — остается неизменной. Оказывается, это не так. Вселенная в целом — все существующее — также подвержена изменениям[405]. И в этом вопросе современная наука вторит слову Божию: «Все они (земля и небеса), как риза, обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, и изменятся» (Пс. 101, 27).
Большой интерес представляет сравнение некоторых библейских текстов о творении мира с научной картиной процессов, протекавших в первые мгновения возникновения мира.
Библия: 1. «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною» (Бьт. 1,1–2).
Космология: «0 часов 00 минут 0,01 секунды с момента «икс». Мир представляет собой однородный хаос»[406].
Библия: 2. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт, 1,3).
Космология: «Человечество ищет решение этой величайшей загадки «первого дня»: как мог из начального хаоса, беспорядка развиться порядок, который мы находим повсюду в природе… Библия, например, усматривает в космическом порядке труд Творца. Его первым делом было создание энергии: «И сказал Бог: да будет свет. И появился свет»[407].
Согласно научным данным, дальнейшее развитие Вселенной совершалось по заданной программе. Физики свидетельствуют, что скорость расширения вещества материи была наилучшей для возникновения мироздания. Если бы космос расширялся быстрее или медленнее этой оптимальной скорости, то не произошло бы возникновения жизни. Однако в действительности реализовалась «золотая середина»[408]. Подобные научные факты приводят современных ученых к выводу: скорость расширения материи и плотность пространства были заданы еще до «Большого взрыва», т. е. до появления Вселенной[409],
Возникает вопрос: кем заданы? Когда не было материального мира и самого пространства, кто мог заранее дать программу творения и ее осуществить? Ответ может быть только один — Высший Разум, Бог. К этому ответу подводят нас научные факты. Однако для верующего человека нет необходимости углубляться в проблемы современной физики и космологии: первые главы Библии весьма ясно излагают план Божественного творения.
Нетрудно видеть, что современная наука своими открытиями вышла на рубежи богословия, ибо, проникнув в тайны возникновения материального мира, она остановилась перед последней проблемой естествознания: что было до начала возникновения Вселенной? «Космология, — пишет один из астрофизиков, — пока не в состоянии дать достоверный ответ на это»[410]. И это неудивительно, ибо ответ на этот величайший вопрос бытия принадлежит религии.
Как видно из вышесказанного, научное познание природы, основанное на новейших открытиях в области естествознания, приближает, а иногда вплотную подводит к основам религиозного мировоззрения. Это явление в настоящее время приобретает социальную окраску, ибо «в наши дни, как отмечают многочисленные исследователи, ситуация такова, что именно физики наиболее расположены к религии и религиозному пониманию вещей»[411].
Проблема возникновения жизни. Большой интерес с апологетической точки зрения представляют современные научные данные о происхождении жизни на земле. Отвергнув истины Откровения о творении мира и человека, ученые-материалисты с большим энтузиазмом бросились на штурм извечной тайны. К каким же выводам они пришли на исходе XX века? Замечательный комментарий на состояние дел в современной биологии содержится в статье «Наука о жизни в поисках объяснений, что такое жизнь» («Знание — сила», 1982, № 6). Автор статьи пишет, что постоянное крушение надежд на возможность найти «золотой ключик» к двери, за которой находится разгадка тайн жизни, становится привычным в наше время явлением. «Только-только настроимся на то, что генетика, либо молекулярная биология, либо экология, этнология и т. д. объяснят «саму суть» феномена жизни, как обнаруживается вскоре, что появление новых областей знания породили и новые, ранее не известные проблемы». Кратко остановимся на этих проблемах.
Прошло около 60 лет с того времени, когда академик Опарин и несколько позднее английский биолог Холдейн предложили принципиально новый подход к решению проблемы происхождения жизни на Земле. Они выдвинули гипотезу о постепенной эволюции простых органических соединений под воздействием различных источников энергии, в частности, энергии солнца. Эта гипотеза была принята «на вооружение» многими биологами мира. Однако со временем выяснилось, что данная гипотеза содержит противоречие в себе самой. В настоящее время доказано, что ультрафиолетовая радиация солнца на первозданной Земле могла способствовать не синтезированию, а разрушению органических молекул. Наконец, сам эволюционный принцип этой гипотезы, согласно которому жизнь возникла в результате постепенного усложнения и отбора органических соединений, оказался несостоятельным. Это связано с проблемой генетического кода. Во всех живых организмах, начиная с бактерий и кончая человеком, закодирована информация о построении белковых молекул. В настоящее время научно доказано, что генетический код на протяжении огромного промежутка времени не претерпел никаких изменений. «Невозможность построения эволюционной схемы развития генетического кода составляет сегодня главную проблему всей биологии»[412]. Конечно, указанная гипотеза не единственная в своем роде. Однако, по утверждению ученых, «ни одна из гипотез, предполагающих самоорганизацию и самовоспроизведение органических соединений, не находится в сколько-нибудь лучшем положении»[413].
Выход из этого «обескураживающего теоретического тупика»[414] некоторые биологи видят в принятии идеи о том, что зачатки жизни прибыли извне, из космоса. Но и «такие поиски обречены на неудачу, поскольку условия в космическом пространстве чрезвычайно неблагоприятны для жизни»[415]. К тому же эта гипотеза не имеет под собой каких-либо серьезных оснований, ибо до сих пор ученые не располагают примерами жизни вне Земли[416]. Итак, выражаясь словами современного биолога, «ни один из подходов к решению проблемы происхождения жизни не обрел достаточного подтверждения»[417], и указанные гипотезы о происхождении жизни оказались несостоятельными[418].
Почему же так бессильна современная наука перед тайнами жизни? Причина этого — в чрезвычайно сложных процессах, происходящих в любом живом организме. Один из ведущих специалистов в области происхождения жизни говорит об этом так: «Даже самая простая бактерия устроена столь сложно, что невозможно представить себе, как она могла возникнуть»[419]. Возникновение жизни граничит с чудом, так как для этого требовалось великое множество условий[420]. Эта научная истина полностью исключает предположение о случайном возникновении жизни. Ибо самопроизвольное появление даже одноклеточного организма имеет такую же вероятность, как сборка ураганом современного самолета: «Скорее ураган, проносящийся по кладбищу старых самолетов, соберет новехонький суперлайнер из кусков лома, чем в результате случайных процессов возникнет из своих компонентов жизнь»[421].
Однако для материалистов феномен жизни представляет неразрешимую загадку не только в плане ее возникновения. Само развитие жизни, наличие жизненных процессов на земле также является маловероятным состоянием с точки зрения науки. Согласно второму закону термодинамики, всякая статистическая система, изолированная от внешних воздействий, деградирует от более упорядоченного состояния к менее упорядоченному до полного выравнивания энергий и наступления термодинамического равновесия. Более популярно эту истину можно изложить так: в материальном мире действует закон, ведущий прямо к деградации и смерти. (В данном случае уместно сравнение с маятником, который всегда стремится к состоянию покоя). Само явление жизни, по мнению ученых, является одним из маловероятных состояний[422]. Однако жизнь на земле преодолевает процессы деградации и смерти. Современные ученые пришли к выводу о существовании целенаправленных сил, движущих природные явления, о действии особых законов, сохраняющих жизнь и бытие всего сущего.
В настоящее время высказывается мысль, что наша планета наделена чудесной способностью контролировать химический состав атмосферы и сохранять температуру, когда внешние условия изменяются. То есть речь идет об общепланетарной регуляции физических условий на Земле, осуществляемой биосферой. «Планетарный же контроль должен требовать существования некоей гигантской «няньки», которая «присматривала» бы за Землей с тех пор, как возникла жизнь»[423].
Подобные наблюдения привели ученых к установлению антропного принципа, действующего в природе. Суть этого принципа в том, что «наблюдаемое значение всех физических и космологических величин не случайно, но продиктовано требованием обеспечить существование областей, где могла бы возникнуть жизнь»[424]. Антропный принцип, лежащий в основе природных явлений, является лучшим доказательством наличия в мире высшего разумного законодательства, без которого нельзя правильно объяснить органическую природу с действующей в ней целесообразностью[425]. В настоящее время познание тайн окружающего нас мира приобретает не только научное, но и мировоззренческое значение. Даже индифферентно настроенные по отношению к религии ученые считают, «что за покровом наличного бытия Вселенной, за ее организацией должен скрываться некий Разум»[426].
При рассмотрении настоящей темы мы умышленно дали слово специалистам соответствующих научных отраслей. Ибо при непредвзятом подходе к решению вопроса о происхождении жизни, только на основании научных данных, со всей очевидностью является истина о бытии Высшего Разума, Который именуется Богом.
Однако для более глубокого и правильного взгляда на окружающий мир необходимо дополнить научные знания истинами Божественного Откровения. «Если кто пожелал бы сказать, — учит Климент Александрийский, — что наука в соединении с разумом все объяснить в состоянии, тот пусть знает, что первоначальные причины не поддаются объяснению… Через веру же… можно дойти до постижения начала всех вещей». Ибо истоки всего сущего сокрыты в Боге. «Я — Начало», — говорил Христос Своим слушателям (Ин. 8,25). Все вещество и образованный из него мир приведены словом Божиим из небытия в бытие.
Следующим важным моментом в понимании особенностей окружающего мира является тот факт, что Господь повелевает земле действовать своими силами: «Да произрастит земля» (Быт. 1,11), «да произведет земля» (Быт. 1,24). Этим объясняется жизненная активность природы, устремленность всего сущего к жизни и бессилие перед этой устремленностью законов смерти и разрушения (2-й закон термодинамики). Бог повелел земле дать жизнь растениям и различным организмам, и возникло то, что само по себе не могло возникнуть. «Это и эволюция (ибо земля «произвела» растения и простейшие организмы), а в то же время и «скачок к жизни», который произошел по повелению Божию»[427]. Именно такой подход вполне объясняет как возникновение самой жизни на Земле, так и особенности ее развития.
При рассмотрении проблем возникновения жизни нельзя обойти молчанием вопрос об эволюционной теории, которая часто используется в качестве одного из аргументов «воинствующего атеизма». Эта теория, как правило, противопоставляется религиозному мировоззрению. При этом делается ни на чем не основанное утверждение, что религиозная точка зрения на возникновение жизни исключает возможность эволюции, что развитие от низших форм жизни к высшим противоречит учению Библии.
Ошибочность таких утверждений делается явной при ознакомлении со словом Божиим. Именно в библейском учении открывается идея о необходимости и смысле развития богозданного мира. Разумная тварь создана для свободного восхождения к своему Творцу. Жизнь человека и окружающего его мира, согласно библейскому учению, есть постоянное движение и развитие. Еще до грехопадения первозданному человеку была дана заповедь возделывать и хранить рай (Быт. 2,15). С пришествием в мир Сына Божия человечеству открылся путь бесконечного совершенствования: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5,48).
Таким образом, сама идея развития и совершенствования, как видим, не противоречит христианскому вероучению. Относительно же эволюционной теории следует сказать, что она не может быть правильно воспринята без религиозного начала. Ведь само понятие эволюции предполагает не хаотическое развитие без направления и смысла, а целесообразное восхождение от низшего к высшему, от простого к сложному, что говорит о разумном начале, лежащем в основе развития мира. Сам Дарвин в своем основном труде «Происхождение видов» предостерегал от каких-либо попыток делать антирелигиозные выводы из его теории. Теория эта, по утверждению самого автора, совместима с христианским учением о творении так же, как и всякая другая биологическая теория происхождения видов[428].
Исключительное значение для религиозного сознания имеет вопрос о происхождении человека. Библия учит об особом акте творения человека, который предварялся предвечным Советом Святой Троицы (Быт. 1,26). Человек как творение Божие имеет духовно-телесный состав: душа его — образ и подобие Божие, а тело принадлежит к материальному миру — оно есть персть из земли (Быт. 1,26,27). Образ Божий выделяет человека из окружающего материального мира, ставит в царственное положение над всем творением.
Библейский взгляд на происхождение человека господствовал в науке вплоть до XVIII века. В XVIII веке среди ученых появляются мнения, что не все виды живых существ были созданы Богом, но некоторые из них «развились» из других. Наконец, у французского натуралиста Ламарка (XVIII в.) впервые появляется мысль, что и человек «развился» из определенного вида обезьян. Когда же вышли в свет сочинения Дарвина «О происхождении видов», а позже «О происхождении человека», то принцип «естественной эволюции» в мире стал восприниматься как положение, не требующее доказательств[429]. С тех пор все усилия естествоиспытателей были направлены на то, чтобы найти промежуточные звенья между современным человеком и обезьяной. Непосредственно этим стала заниматься палеонтология — наука, исследующая остатки живых существ, обнаруживаемых при раскопках. Однако до сих пор промежуточные звенья не найдены, переходные ступени между обезьяной и человеком не установлены[430].
Человека отделяют от обезьяны и других живых существ не только количественные различия (абсолютный вес мозга у человека в 4 раза больше, чем у высших обезьян), но прежде всего особенность психических свойств — работа мысли и связанная с ней речь человека. Эти свойства присущи только человеку. Способность производить звуки есть у многих представителей животного мира, но нигде это не ведет к возникновению осознанной речи. Появление речи в бытии мира является необычным явлением и не может рассматриваться как следствие эволюции[431]. Речь как особенное явление в видимом мире может быть правильно осмыслена только в свете библейского повествования: Священное Писание говорит о беседах Бога с первыми людьми, и, безусловно, сама речь является высочайшим Божественным даром (Быт. 3,9-13)
Однако, кроме указанных, есть еще одно существенное отличие человека от мира животных — это возможность духовной жизни, духовного развития. Если психическая жизнь человека всегда замыкается в пределах конкретных событий и связанных с ними переживаний, то духовные его способности в своих высших проявлениях относятся к области сверхчувственного бытия. «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою» (Быт. 2,7). Душа, дух человека — творение Божие, это та сила, которую вдохнул Бог в лицо человека. Поэтому дух, как сила от Бога исшедшая, ищет Бога, стремится к Богу и в Нем одном находит покой. Существенные способности человеческого духа — сознание и свобода. Эти способности даны человеку для того, чтобы он сознательно и свободно направлял все свое существо к высшей и единой цели бытия — вечной жизни, подчиняя этой цели все душевные и телесные способности. Ничто вещественное, материальное не может удовлетворить запросов человеческого духа. Эти запросы удовлетворяются только религиозной жизнью. Поэтому подобно другим формам духовной жизни (познавательной, эстетической, моральной) религиозность присуща всему человечеству[432]. И хотя христианское вероучение вполне определенно говорит о причастности человека к миру материальному, главное отличие его от других живых существ — это образ и подобие Божие (Ьыт. 1, 26). Именно с творением человека появляется особый мир, особая сфера бытия на земле, по отношению к которой все видимое творение — минеральный, растительный, животный мир — имеет служебное значение[433].
Рассмотрение данной темы для апологетики христианства имеет немаловажное значение, ибо при рационалистическом подходе к чудесным явлениям всегда возникает вопрос о их возможности и достоверности. Первая причина, порождающая эту проблему, сокрыта в самом рационализме, который ограничивает область познания лишь доступными для ума предметами. При таком подходе все, что не может быть рационально воспринято, отвергается, объявляется фальсификацией, ложью. Вторая причина неприятия чуда коренится в убеждении, что чудесные явления противоречат закономерностям природы, выходят за границы нормального течения естественных процессов.
Рассмотрим указанные причины и покажем их несостоятельность. Прежде всего надо указать на то, что сам факт непостижимости для человеческого ума какого-либо явления не означает его нереальности, фиктивности. И в настоящее время, в эпоху огромных научных достижений, далеко не все явления видимого мира доступны для разумного постижения. Иллюстрацией этому могут быть многочисленные тайны окружающего нас материального мира. Возьмем для примера обычную воду и дадим возможность высказаться относительно ее свойств современным ученым. По их мнению, нет вещества более необыкновенного, удивительного и загадочного, чем обыкновенная вода. Свойства воды аномальны, т. е. противоречат естественным законам природы. Все мы привыкли видеть плавающий лед и считаем это обычным природным явлением. Но в действительности мы имеем дело с природным чудом — прямым противоречием законам физики. Дело в том, что плотность всех твердых веществ всегда выше плотности их расплава (жидкого состояния). Следовательно, они тяжелее и всегда тонут в собственном расплаве (кусок твердого олова тонет в расплавленном олове). Но лед — твердое состояние воды — легче ее жидкого состояния и поэтому плавает.
Для обычных химических веществ справедливо утверждение: чем ниже температура, тем больше плотность вещества. Пресная вода, однако, имеет наибольшую плотность не в точке замерзания, а при температуре +4 °C. Благодаря этому у дна водоемов температура всегда положительная, они не промерзают до дна, сохраняя жизнь своим обитателям. Причины аномальности воды науке объяснить не удается[434].
Мы рассмотрели необычное природное явление, которое можно назвать «естественные чудом». Явления такого рода заставили современных ученых по-новому подойти к пониманию подобных фактов. Особенное внимание обращается на то, что аномальность природных явлений является не случайной, а целесообразной и даже необходимой. Так, в случае с водой благодаря аномальности ее свойств сохраняется жизнь обитателей рек и водоемов.
От этого примера легко перейти к христианскому пониманию чуда. Чудеса, так же, как и аномальные явления окружающего нас мира, не являются противоестественными. Они — проявление действий высшего Разума, высшей Силы, и являются обнаружением единого промышления Божия о мире. «Чудо не противоестественно, но сверхъестественно (что далеко не одно и то же), оно выходит лишь за пределы данной ограниченной плоскости, данного ограниченного плана бытия»[435]. В чуде явно проявляются действия высших сфер бытия — мира духовного — на низшие, земные сферы. При этом действии не устраняются законы природы, они только преодолеваются и приводятся во взаимодействие с высшей разумностью и целесообразностью, источником которых является Бог.
Именно эта особенность является характерной для евангельских чудес и исцелений. Пораженное грехом, ослабленное духовно и телесно человечество при соприкосновении с Источником жизни — Богочеловеком Христом — исцеляется, преображается духовно и физически. Чудеса в христианстве всегда имеют духовно-нравственное значение, ибо, приоткрывая завесу духовного мира, они направляют сознание и волю человека к Богу, к высшим нравственным ценностям и добру. Этим истинные чудеса отличаются от ложных[436].
Чудесные явления всегда имели место в жизни святой Церкви: сколько чудотворных икон, сколько нетленных мощей Божиих угодников, сколько вошедших в историю явлений всемогущего действия Божественной силы! Не оскудел Божественными чудесами и наш многоскорбный XX век. Всего лишь малая часть их описана в книге «Православные чудеса в XX веке. Свидетельства очевидцев»[437]. И вот уже на исходе XX века множество людей становятся свидетелями обретения мощей святителя Тихона, патриарха Московского († 1925 г.), очевидцами мироточения святых икон в Смоленске, Уфе, Риге, Москве и других городах[438].
Чудеса и знамения совершались и совершаются на протяжении всей истории христианства, однако замечаются и правильно воспринимаются они далеко не всеми людьми. Все зависит от самого человека. Тот, кто проводит бездуховную жизнь, кто во всем полагается только на свой разум, заглушая в себе ростки веры, тот не поймет и не примет Божьего чуда. О таких в Евангелии сказано, что «если бы кто из мертвых воскрес, не поверят» (Лк. 16, 31). Воспринять чудо, осознать его как действие высшего, Божественного порядка можно только посредством веры, будучи причастным к истокам истинной духовной жизни.
Из вышесказанного нетрудно видеть, что истины Божественного Откровения, на протяжении тысячелетий воспринимаемые верой, на исходе XX века подтверждаются научными данными и становятся достоянием человеческого разума.
Еще совсем недавно задача апологетической проповеди сводилась к тому, чтобы показать непротиворечивость научных данных опьггу веры. В настоящее время речь идет уже не об «оправдании» библейского учения, а о прямых доказательствах в его пользу со стороны фундаментальных наук. Один из отечественных ученых на вопрос журналиста, свидетельствуют ли современные научные достижения в пользу бытия Божия, ответил следующее: «Да, современная классическая наука, я имею в виду — квантовая и волновая механика, теория систем, теория биосферы и научная логика — полностью доказала существование духовных творческих сил, то есть Творца — Бога. Если бы сейчас всю эту информацию опубликовать, то мир стал бы иным, все сознание человека изменилось бы коренным образом. Но есть силы, которые тормозят это. И, фактически, классическая наука может сейчас развиваться только в прикладном значении; в фундаментальном она закончила свое существование, доказав бытие Божие»[439].
Все это еще раз свидетельствует об истинности христианского вероучения, без которого нельзя правильно понять ни саму разумность и целесообразность в устройстве видимого мира, ни того, каким образом возникли этот видимый мир и человек.
Один из актуальных вопросов апологетики — вопрос об истинности и Божественном происхождении христианства. Ответ на этот вопрос каждый верный последователь Христа находит прежде всего в своем внутреннем и религиозном опыте. И малограмотная старушка, и высокообразованный ученый в глубине своей души носят свидетельство истинности своей веры, Божественности ее спасительных истоков. Однако это внутреннее свидетельство не исключает необходимости свидетельств исторических, внешних, утверждающих истинность христианства перед лицом всего мира.
К таким свидетельствам необходимо отнести прежде всего саму историю распространения в мире веры Христовой, которая являет характер необычайности и чудесности. Появившись в не большой римской провинции Иудее, христианство в непродолжительное время покорило огромную Римскую империю, а затем, выйдя за ее пределы, стало мировой религией. Чудесность распространения христианства заключается в том, что дело это, по словам святителя Иоанна Златоуста, совершили 12 беззащитных простолюдинов, которых гнали, бичевали, заключали в темницы. Однако апостолы Христовы победили мир. И победа эта далась не силой человеческой, а Божественной силой Духа[440]. Святитель об этом говорит так: «Если язычник спросит: откуда видно, что Христос есть Бог? (это нужно предложить прежде всего, так как все прочее следует за этим), то я для доказательства не укажу на небо или на что-либо другое подобное… Если я наперед скажу, что Христос сотворил небо и прочее, то он не скоро согласится поверить. Что же это такое, что и язычник признает делом Христа и чему он никогда не станет противоречить? То, что Христос насадил христианство; и язычник, конечно, не будет противоречить тому, что Христос основал церкви по всей вселенной. Отсюда мы и заимствуем доказательство силы Его и покажем, что Он есть Бог, и скажем, что для простого человека невозможно в краткое время обойти столь обширную вселенную, и землю и море, и привлечь к христианству столько людей»[441].
В пользу Божественного происхождения христианства говорит не только чудесность его распространения в мире, но и высота, надмирность его догматического и нравственного учения. Это учение не могло быть изобретением человеческим хотя бы потому, что «много превышает наше естество». Чего некогда языческие мудрецы не могли и во сне представить, говорит святитель Иоанн Златоуст, о том апостолы проповедовали с великой уверенностью и убедительностью. «Оставив земное, — говорит Святитель, — они говорят только о небесном, предлагают нам другую жизнь и новый образ жизни, иное богатство и иную бедность, иную свободу и иное рабство, иную жизнь и смерть, иной мир, иной устав жизни — все иное».
Сила христианства — в Божественной Личности его Основателя Господа Иисуса Христа. Христос — самая выдающаяся, замечательная и могучая Личность в истории человечества. Факты совершенных Им чудес, Его смерть, воскресение и вознесение на небо указывают, что Он не только человек, но и истинный Бог. На протяжении тысячелетий Божественный лик Спасителя покоряет и привлекает к Себе сердца миллионов людей.
Исключительность личности Иисуса Христа необъяснима с позиций рационализма и неверия. Для имеющих предубеждение против христианства остался один выход — отвергнуть историческое существование Самого Христа Спасителя. По этому пути пошли представители так называемой «мифологической школы». Все доводы в защиту христианства, основанные на Евангельских повествованиях, на преданиях Церкви, представителями этой школы стали отвергаться. В этом случае лучшими доказательствами становятся внехристианские свидетельства о Христе. Обратимся к подобного рода историческим свидетельствам.
В сочинениях иудейского историка Иосифа Флавия, римских писателей Светония, Плиния Младшего и Тацита мы находим первые по времени нехристианские свидетельства о Христе и Его последователях. Эти авторы жили в I — начале II века и были современниками нарождавшегося христианства.
Иудейский историк Иосиф Флавий (37—100 н. э.) в своих «Иудейских древностях» три раза говорит о событиях и лицах из Евангельской истории. Он упоминает о Иоанне Крестителе, называет его «добродетельным мужем», к которому стекался народ, в другом месте касается смерти Иакова, брата Господня, и, наконец, сообщает о Самом Христе. В дошедшей до нас греческой редакции XVIII книги Иосифа Флавия «Иудейские древности» о Спасителе пишется так: «В это время жил Иисус, человек мудрый, если Его вообще можно назвать человеком. Он совершал чудесные дела и был учителем людей, жадно воспринимающих истину. Он привлек к Себе многих иудеев и многих эллинов. Он был Мессией. И когда Пилат по обвинению наших первенствующих лиц приговорил Его к распятию, те, кто с самого начала возлюбили Его, остались Ему верны. На третий день Он явился им снова живой, как о том и о многих других чудесных Его деяниях предвозвестили боговдохновенные пророки. И род христиан, получивших от Него свое имя, существует и по сей день»[442].
В этом кратком высказывании, как видим, настолько ярко представлен Богочеловеческий облик Христа, что отрицательная критика никак не соглашалась принять этот текст за подлинный, назвав его интерполяцией, т. е. позднейшей вставкой. Однако истина восторжествовала. В начале XX века в руки ученых попала рукопись забытого в исторической литературе грека Агапия, епископа города Манбиджа на Евфрате (X век). Среди вошедших в этот труд извлечений из сочинений других авторов оказалось и указанное выше свидетельство о Иисусе Христе Иосифа Флавия. Относительно этой исторической находки один из современных исследователей заключает: не остается никаких доводов для того, чтобы считать ее подложной[443].
Обратимся теперь к языческим свидетельствам о Христе. Первые точные сведения о христианах находим у римского историка Светония, который написал о первых христианах две фразы. Первая — в жизнеописании Нерона. «Наказаны христиане, — говорится там, — приверженцы нового зловредного суеверия». Вторая фраза содержится в описании деяний императора Клавдия, предшественника
Нерона: «Иудеев, которые по подстрекательству Хреста[444] заводили некие смуты, он (Клавдий, — А.Ф.) изгнал из Рима»[445]. Подтверждение этому историческому факту мы находим также в Деяниях святых апостолов (Деян. 18,2).
Автором еще одного исторического свидетельства о Христе является Плиний Младший, известный римский писатель, аристократ, одно время бывший правителем в Малой Азии (110–113 гг.). По долгу своего служебного положения он вел обширную деловую переписку с императором Траяном. Одно из писем посвящено судебному дознанию относительно вифинских христиан. Среди обвиняемых оказались люди разного возраста, пола и социального положения: дети и взрослые, мужчины и женщины, рабы и свободные. «Вся их вина или заблуждение состояли в том, — пишет Плиний, — что они обычно, по определенным дням собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа, как бога… После этого они обыкновенно расходились и приходили опять для принятия пищи обыкновенной и невинной»[446]. Обращает на себя внимание свидетельство правителя о «множестве» людей разного звания — не только в городах, но и в деревнях, — усвоивших новую веру. Ответ императора — еще одно свидетельство о христианах. Он пишет, что выискивать христиан незачем; но если поступит донос — наказывать[447].
Наконец, упоминание о христианах можно найти в «Анналах» знаменитого римского историка Корнелия Тацита, писавшего в те же годы, что и Плиний Младший. Упоминание о христианах связано с грандиозным пожаром в Риме, уничтожившим две трети города. После пожара в столице стали распространяться слухи, что город подожгли по повелению самого императора Нерона, замыслившего его перестроить. Чтобы побороть слухи, Нерон приискал виноватых, именно тех, кого толпа называла христианами. «Христа, — пишет Тацит, — от имени которого происходит это название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат»[448]. Далее следует рассказ о чудовищных жестокостях Нерона по отношению к схваченным. Когда происходили описываемые события, автору «Анналов» было около 10 лет, и, несомненно, он был их очевидцем.
Свидетельства исторических памятников древности образно можно назвать «камнями», которые вопиют о Христе (Лк. 19,40). Однако в нашу секулярную эпоху о Христе вопиют уже не образные, а действительные камни. В 1961 году при раскопках Кесарии Иудейской был найден обломок каменной плиты с латинской надписью I века, где упоминается имя Понтия Пилата, предавшего Христа Спасителя на распятие[449].
Итак, все доводы противников христианства, последователей «мифологической школы», рухнули, показав свою полную несостоятельность. Однако и теперь, когда на основании достоверных исторических данных можно говорить о Христе как о реальной Личности, противники Божественной истины не успокоились. Все их усилия в настоящее время направлены на то, чтобы вопрос о реальности Личности Христа свести к его человеческой природе и тем самым подорвать Евангельское учение о Божественной природе Спасителя[450]. Но и в этом случае усилия противников христианства не достигают цели. Сущность христианства, его исключительность, несравнимость ни с какой другой религией мира заключается в том, что оно исторично и сверхисторично, оно и духовно и в то же время материально осязуемо, ибо «Бог явился во плоти» (1 Тим. 3,16). Ни оторвать эту религию от реальной истории, назвав ее мифом, ни полностью связать ее с законами естества одинаково не удается, ибо во Христе и в христианстве сверхисторическое — Божественное, — и историческое — человеческое, — неотделимы. Свидетельство тому — Евангелие, где в каждом событии, отдельном факте, чуде видна дивная гармония небесного и земного, духовных и материальных начал. Особенное значение для доказательства Божественного происхождения веры Христовой имеют чудесные явления и знамения, которые, начиная с земной жизни Спасителя и до наших дней, являются неотъемлемой принадлежностью христианства.
Раскрывая указанные темы, проповедник может использовать два метода: апологетический и полемическо-апологетический. При первом методе особенное внимание уделяется положительному раскрытию истин христианства; при втором доказывается ошибочность какого-либо лжеучения, а затем указываются пути нахождения истины. Проповедник должен стремиться находить такие доказательства и мысли, которые воздействовали бы не только на умы, но и на сердца слушателей. Для этой Цели необходимо показывать связь христианского учения с теми истинами, которые являются общепризнанными. Например, истина о том, что совесть является голосом Божиим в душе человека, подтверждается тем, что угрызения совести может испытывать каждый человек.
Проповеднику-апологету должна быть присуща сдержанность и умеренность как в выражениях, так и в самом тоне проповеднической речи. Он должен быть уверен в своих силах, но вести себя спокойно, а не вызывающе. Не следует допускать резких выражений и обличительного тона, а в случае диалога со слушателями не опускаться до спора с ними. Лучший способ раскрытия апологетической темы не критика какого-либо заблуждения, а противопоставление ложным мнениям начал положительных (например, противопоставление положениям атеизма религиозных истин). Руководством для проповедника в этом случае должны быть слова апостола Павла, увещающего исправлять согрешающих «в духе кротости» (Гал. 6,1).
Используя в апологетической проповеди различные доказательства и факты, пастырь должен помнить, что в деле обращения неверующих к Богу они имеют второстепенное значение. Главное в Богопознании — не ум, а сердце и воля человека. Именно поэтому вопросы, связанные с религиозной жизнью, почти никогда не разрешаются теоретическим путем. Ввиду этого цель доказательств христианской апологетики — вызвать личный интерес к христианству, убедить слушателей читать и изучать слово Божие, которое непосредственно действует на сердце человека и способно пробудить его к духовной жизни. Непосредственный религиозный опыт сильнее любых рациональных доказательств. Это видно из Евангельского повествования об апостоле Нафанаиле. Когда апостол Филипп доказывал мессианское достоинство Спасителя на основании закона и пророков, Нафанаил с недоверием спрашивал: «Из Назарета может ли быть что доброе?» (Ин. 1,46). Послушавшись же совета: «Пойди и посмотри», — и опытно убедившись в Божественности Христа, он воскликнул: «Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев» (Ин. 1,49). Именно опытное познание истин христианства имеет решающее значение в принятии религиозных убеждений, христианского мировоззрения.
Усвоение христианских истин, вопросы веры и неверия имеют прямое отношение к нравственной жизни человека. Очень часто религиозный индифферентизм и скептицизм являются следствием безнравственной жизни, различных уклонений от нравственных норм. Они — плоды немощной совести и нечистого сердца, плоды отсутствия должного воспитания. Напротив, чистота сердца и высоконравственная жизнь — первое условие истинного Богопознания и христианской веры, ибо только чистые сердцем «Бога узрят» (Мф. 5,8). Поэтому нравственная чистота слушателей имеет немаловажное значение для успеха апологетической проповеди. Как и две тысячи лет назад призыв Христа Спасителя к покаянию обращен ко всем людям. Только покаявшись, т. е. оставив безнравственную жизнь, можно прийти к Богу и уверовать в Евангелие. «Покайтесь и веруйте в Евангелие», — говорит Господь (Мк. 1,15).
Нередко православному пастырю приходится беседовать с теми, кто относит себя к сомневающимся в вере или находится в состоянии религиозного кризиса. И здесь в большинстве случаев причину надо искать не в истинах христианской веры и возможностях их рассудочного усвоения, а в образе жизни сомневающегося. На любой стадии своего развития религиозная вера каждой личности всегда является плодом деятельного отношения к истинам христианства. Быть христианином — это не значит только веровать в Евангелие и принимать догматы христианства. Христианство — это определенный образ жизни, основанный на молитве, приобщении к Таинствам Церкви, делах благочестия. Уклонение от норм христианской жизни неизбежно ведет к оскудению веры, а иногда и к полному отпадению от нее.
В заключение следует сказать, что христианство со своей внешней исторической стороны доступно для изучения и познавания каждому человеку. Но, кроме этой внешней стороны, оно имеет сторону невидимую, Божественную, в познание которой вводит не интеллект человека, а его внутренняя духовная жизнь.
Миссионерское проповедничество является продолжением апостольского служения в Церкви Христовой. Уже в апостольское время сообщение людям Евангельского учения разделялось на два вида. Первый вид состоял в кратком предварительном сообщении слушателям неведомого для них учения Христа Спасителя, устрояющего в мире Царство Божие, второй — в подробном изложении и объяснении этого учения для принявших веру Христову. Богословский анализ евангельского текста: «Шедше убо, научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, елика заповедах вам» (Мф. 28,19–20), — указывает на неразрывную связь этих двух видов Евангельской проповеди. Миссионерская проповедь (μαθητεύσατε — научите), возвещающая о Христе, должна предшествовать проповеди внутрицерковной (διδάσκοντες — учаще), способствующей духовно-нравственному совершенствованию тех, кто уверовал во Христа. Заповедь Спасителя о благовестии указывает также на то, что миссионерская проповедь должна продолжаться в мире до самой его кончины, которая последует после того, как Евангелие будет проповедано всем народам (Мф. 24,14; Мк. 13,10). История Церкви своими фактами подтверждает незыблемость этих обетований Христовых.
Утвердив христианство в Иерусалиме, Иудее и Самарии, апостолы выступили на всемирную проповедь, став свидетелями о воскресшем Христе даже до края земли (Деян. 1,8). Спасительным плодом миссионерской проповеди апостолов и их преемников было распространение Евангельского учения во всей Римской империи, а также среди варварских народов Востока и Запада. Распространяясь среди народов мира, свет веры Христовой достиг и нашего отечества. Первыми миссионерами-проповедниками в нашей стране были греческие и болгарские пастыри, а также русские князья и княгини, такие, как святые равноапостольные великая княгиня Ольга и великий князь Владимир. Дело миссионерской проповеди на Руси продолжали архипастыри, пастыри и преподобные отцы Русской Православной Церкви. Так, в Ростове Великом миссионерами были святители Леонтий († 1070) и Исаия († 1090), в Вологодской земле — преп. Герасим († 1178), в Перми — святитель Стефан Пермский († 1396), инородцев Сибири обратил ко Христу блаженный митрополит Тобольский Филофей († 1727). Среди жителей Алтая первым проповедником Евангелия был архимандрит Макарий Глухарев († 1847) а среди диких обитателей островов Ситки и Уналашка в Северной Америке — митрополит Иннокентий (Вениаминов) († 1879). Наконец, в далекой Японии слово спасительной истины было возвещено архиепископом Николаем (Касаткиным († 1912). Эти исторические факты свидетельствуют о том, что Сам Господь, когда это необходимо, воздвигает на миссионерское служение великих проповедников, способных насадить слово Божие среди языческих народов.
Спасительные плоды миссионерской проповеди способствовали постановке миссионерского дела в нашей Церкви на систематическую основу: в 1870 году было открыто Православное миссионерское общество, первым председателем которого был назначен выдающийся миссионер митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов). В своей речи, произнесенной при открытии общества, Святитель сказал: «Цель Общества нашего есть содействие к обращению неверных ко Христу Спасителю нашему: то есть мы принимаем на себя, каждый по своим силам и по своему усердию, оказывать содействие обращению к свету Православной веры и истины блуждающих во мраке неверия соотечественников наших. Дело, которому мы хотам содействовать, как видите, великое, святое, апостольское»[451]. С открытием Общества активизировалась деятельность православных миссий среди инородцев, возросла численность пастырей-миссионеров.
На исходе XX века в нашей стране вновь с особой остротой встала проблема православной миссии. После десятилетий вынужденной изоляции Русская Православная Церковь вынуждена осуществлять свою деятельность в особых условиях. Первой особенностью нашего времени является всесторонняя секуляризация и бездуховность современного общества, разрушение религиозных устоев общественной жизни — трагические последствия многолетнего господства атеизма. Второй особенностью является засилье в нашей стране псевдохристианских сект, язычества и оккультизма, извращающих правильные представления о Едином и Истинном Боге и о человеке как творении Божием, призванном исполнять волю Его. В связи с создавшимся положением Архиерейский собор Русской Православной Церкви, состоявшийся 29 ноября — 4 декабря 1994 года в Свято-Даниловом монастыре г. Москвы, принял постановления, направленные на возобновление деятельности православной миссии в нашей стране.
В Послании Архиерейского собора, обращенном к пастырям, инокам и всем верным чадам Русской Православной Церкви, в частности, говорится: «Обществу как никогда необходим спокойный, чистый голос Православия. Этот голос призван нести свет Евангельского благовестия в каждый дом, в каждую душу, в каждое сердце. Это должен быть голос православной миссии, исполняющей завет Господа нашего Иисуса Христа: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во Имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 28,19).
Мы не должны забывать, что поле миссии каждого из нас сегодня — рядом, близко. Это — наши братья и сестры, живущие во тьме неведения, скептического безверия или покорного следования всевозможным лжеучителям. Мы должны понять, что Церковь наша есть подлинно живое Тело Христово (1 Кор. 12,27), а то, что живо, не может не расти, не расширяться. «Ибо слово Божие живо и действенно» (Евр. 4,12).
Миссионерская деятельность только тогда достигает успеха, когда она активна и многообразна по форме. «Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9,22), — говорит нам святой апостол Павел, величайший миссионер христианского мира. Формами миссии могут быть и проповедь, и катехизация, и издательская деятельность, и искреннее служение страждущим и обездоленным, и литургическая жизнь, если веяние Духа Святого и огромное богатство богословия, в ней содержимое, будут восприняты людьми в полном объеме, с открытым сердцем и умом. При этом не нужно забывать, что нынешнее общество далеко не однородно: к каждому человеку, как бы ни отличался он от других, православный миссионер должен найти свой подход. Особенно это касается молодежи и детей.
Мы призываем пастырей, монашествующих, всех верных чад Русской Православной Церкви поддержать своими трудами и молитвами дело возрождения православной миссии, равно как и работу вновь создаваемых миссионерских общецерковных структур».
Несмотря на предпринимаемые меры общецерковною характера, задачи православной миссии в нашей стране могут быть выполнены только при активном содействии приходских пастырей. Именно на них возложена забота о спасении врученной им паствы, о духовном преображении общества и каждого человека, «о благовестии мира Христова дальним и близким» (Еф. 2,17). На необходимость миссионерской деятельности пастырей Церкви указывают также и данные современной статистики. Согласно данным Всероссийского Центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), Русская Православная Церковь является наиболее уважаемым институтом в обществе. Пятьдесят один процент опрошенных относят себя к православным, но только восемь процентов из них посещают церковь хотя бы раз в месяц и только десять процентов причащаются один раз в году[452].
Поэтому каждый священник по долгу своего пастырского служения должен быть миссионером хотя бы в пределах своего прихода. Тот факт, что пятьдесят один процент опрошенных относят себя к православным, но только восемь процентов регулярно посещают храм Божий, говорит о необходимости усиления именно миссионерской проповеди. Эта необходимость обусловлена также и тем, что в расположении почти каждого прихода действуют различные секты и раскольники, порвавшие общение с Единой Святой и Апостольской Церковью. Слово Божественной истины должны услышать также и неверующие во Христа — последователи нехристианских религий и атеисты. Как и всякий вид пастырской деятельности, миссионерская проповедь требует соответствующей подготовки. Кроме материала, содержащегося в данной главе, большую помощь в подготовке к миссионерской деятельности могут оказать пособия по Сравнительному богословию, Сектоведению, Истории религий.
В зависимости от того, к кому обращена проповедь, различают внутреннюю и внешнюю миссии. Внутренняя миссия в настоящее время включает миссионерскую проповедь внутри формальных границ Церкви — среди тех, кто крещен, но еще не наставлен, а также среди раскольников и сектантов. Проповедь Христовой Истины в далеких краях среди нехристианских народов носит название внешней миссии.
В нашей стране в настоящее время средоточием внутренней миссии должен стать церковный приход, окормляемый благочестивым и образованным пастырем Церкви. Первая задача пастыря в миссионерском плане — предохранение паствы от лжеучений религиозного характера. Лучшим средством решения этой задачи является слово пастыря, которое весьма полезно не только для ограждения своих, но и для обличения заблуждающихся[453].
Прежде всего пастырю-миссионеру следует заботиться об усвоении пасомыми спасительных истин православной веры, ибо всякий знающий истину становится хранителем и защитником ее. «Чем более ведущих истину, — пишет святитель Феофан Затворник, — тем сильнее защита ее, тем безопаснее сама она, — не сама в себе, а в среде людей. Напротив, чем менее ведущих истину, тем менее оплотов против лжи, — тем опаснее положение истины среди нас. Ибо в этом случае, явись какое ложное учение, неведущий истину пропустит ее, потому что нечем ему распознать и обличить ее. От него она перейдет к другому — неведущему, от другого к третьему, — и так далее. Ложь войдет и вытеснит истину. — Прав ли тот, кто пропустил ее? Никак. В этом отношении, стало быть, всякий неведущий истины есть уже изменник ее и изменник общества верующих или св. Церкви»[454].
В случае реальной угрозы совращения православных в какие-либо секты или расколы пастырю необходимо усилить проповедническую деятельность. Это может выражаться как в увеличении количества произносимых проповедей, так и в их содержании. Проповедь миссионерской направленности можно произносить за утренним богослужением, за Литургией, при совершении треб, а также в форме внебогослужебных бесед. За утренним богослужением в содержание проповеди должно входить систематическое чтение библейских текстов с кратким изъяснением их. За Божественной Литургией после чтения Евангелия необходимо изъяснять соответствующее Апостольское или Евангельское зачало, избирая необходимые для укрепления слушателей в православной вере темы. После запричастного стиха или заамвонной молитвы проповедник может излагать догматическое учение Церкви, выделяя предметы, искажаемые сектантами. При этом необходимо раскрывать только положительную сторону предмета, совсем не касаясь сектантских возражений и разбора их. Разбор и обличение сектантских заблуждений должны быть предметом особой проповеди, произносимой во внебогослужебное время. При этом необходимо разрешать недоумения и разъяснять вопросы, которые могут возникать у слушателей.
Не следует, однако, думать, что одних теоретических обоснований православного вероучения вполне достаточно для утверждения истинной веры среди прихожан. Твердость хранения православной веры зависит не только от степени ее познания, но и от жизни по этой вере. Относительно этой истины замечательные мысли содержат наставления святителя Феофана Затворника. Он учит о том, что православное мировоззрение должно основываться, прежде всего, на благочестивой христианской жизни. Если же мы только мыслим по-православному, но не живем, то ложные мысли о вере легко могут вытеснить истинные. Ибо истинная мысль, не подкрепленная делом, является в нас «слабой, беззащитной и безопорной, — и мы легко изменяем ей… Ведь христианство все есть дело, — и в нас начинает зреть и достигает совершенства тоже делом. Чем больше переходит оно в дело и жизнь, тем глубже и шире постигается, тем крепче и сердечнее исповедуется. Можно сказать — знает христианство только тот, кто самым делом христианин. И такого никакая уже ложь одолеть не может. При самом сильном наплыве ложных учений сердце, делом ощутившее истину, отразит их, какими бы софизмами они ни вооружались. Ибо тогда истина будет в существе нашем, а софизмы в мысли. — Ветер не поколеблет храмины, основанной на камне, — как говорит Спаситель» (Мф. 7,24)[455].
Высоконравственная и добродетельная христианская жизнь имеет значение не только для пастыря и паствы, но и для обращения на путь спасения заблудших. Жизнь пасомых, достойная подражанию, всегда содействовала православной миссии. В еще большей мере должна быть образцовой и благочестивой жизнь самого пастыря-миссионера, поскольку именно нравственные недостатки православных пастырей чаще всего являются причиной соблазна и поводом для хулы на саму Церковь.
Только добродетельная жизнь пастыря, его благочестие, милосердие и любовь к ближним могут снискать ему доверие и уважение окружающих людей, соделать действенным его пастырское слово. Немалое значение в деле обращения заблудших имеет и внешнее благолепие храма, а также хорошая организация приходской жизни.
Пастырю-миссионеру необходимо систематически заниматься изучением Священного Писания, ибо сектанты все свои доводы пытаются обосновать только на библейских текстах. Кроме этого, он должен знать особенности вероучения тех сект, которые имеют распространение в местности данного прихода. Этим вопросам необходимо уделять особенное внимание по той причине, что искажения догматического характера, как правило, отражаются на всех сторонах жизни заблуждающихся. Следующими по значимости являются вопросы, связанные с историей сект, которые в отличие от Церкви не имеют непрерывного исторического бытия и своим возникновением обязаны человеческому произволу, а не планам Божественного домостроительства. С этой проблемой неразрывно связан вопрос о священной иерархии, Таинствах и богослужении, которые немыслимы вне Соборной и Апостольской Церкви. Большое внимание необходимо уделять также разбору тех пагубных последствий в области нравственной и духовной жизни сектантов, к которым приводит отступление от Церкви и от Богоустановленных норм церковной жизни. Особенную ценность для пастыря-миссионера имеют свидетельства тех, кто, будучи рожден в иноверии, стал впоследствии православным. Эти свидетельства могут оказать большую помощь пастырю в выявлении слабых мест в мировоззрении сектантов. Приведем несколько выдержек из открытого письма бывшего баптиста, американца, ставшего православным. Первый наболевший вопрос у сектантов — вопрос о единой Истине. «Особенно трудно мне было понять, — пишет обращенный, — как при наличии единого Бога и единой Истины могло возникнуть такое количество протестантских сект». Следующее сомнение возникает у сектантов в связи с произвольным толкованием Священного Писания: «Я стал постепенно замечать, что протестантизм неправильно трактует Библию, так как в нем нет последовательности и внутренней логики. Протестанты не могут правильно и всесторонне толковать Писание по той простой причине, что не обладают богатой сокровищницей Священного Предания, — самым надежным путеводителем и ключом к пониманию слова Божия». В то же время обращенный свидетельствует, что «ничто в Библии не противоречит учению и верованиям Православной Церкви и нет ничего в Новом Завете, чего не разделяла и не исполняла бы Церковь». Но не только истинность вероучения и полное соответствие библейскому духу норм церковной жизни являются отличительной особенностью Православия. Душеполезной, спасительной является и внешняя обрядовая сторона церковной жизни. «Благодатность и красота Божественной Литургии понятны на любом языке, — пишет бывший баптист. — Я удостоился стать православным десять лет назад, и с той поры Церковь стала для меня главным источником удовлетворения и радости». В заключение приведем еще одно, обобщающее, высказывание обращенного. «Православная Церковь — Истинная Церковь, основанная Самим Христом, Его апостолами и их преемниками, — пишет он. — Только в ней неизменно хранится христианская Истина. Только Православная Церковь существует со времен Христа и хранит вероучение, предание и благочестие Семи Вселенских Соборов… Только Православная Церковь обладает полнотой Истины, чего не может сказать о себе никакая другая церковь»[456]. Так может сказать каждый, кто умом и сердцем воспринял истины православной веры, кто душой ощутил ее жизненность и благодатность. Ибо Православие — это не только вероучение, обряды и церковные установления. Православие — это сама жизнь во Христе.
Прежде чем приступить к миссионерской проповеди среди иноверцев, пастырь должен быть хорошо осведомлен о том, к какой секте они принадлежат, давно ли они уклонились в иноверие или же были рождены в нем. Большое значение для успеха миссионерской проповеди имеют также сведения о чертах характера заблуждающихся, степени их фанатичности и об отношении их к православным. На основании наблюдений опытных миссионеров, всех отступников от истинной веры можно условно разделить на несколько категорий. В каждой секте или раскольническом толке есть свои предводители, пользующиеся авторитетом среди заблуждающихся и оказывающие на них большое влияние. Как правило, эти лица тверды в своих заблуждениях и, по сравнению с другими, более сведущи в вопросах вероучения секты или толка. К следующей категории принадлежат лица, малосведущие в вопросах вероучения, но фанатично преданные заблуждению и слепо следующие за наставниками. Есть среди иноверцев люди, равнодушно относящиеся к религиозным вопросам и безразлично относящееся как к своей, так и к православной вере. Наконец, среди иноверцев можно встретить людей благоразумных, рассудительных, не питающих ненависти и вражды к Православию. Все эти индивидуальные особенности иноверцев должны быть учтены пастырем при проведении миссионерских бесед[457].
Свою миссионерскую деятельность пастырь должен начинать беседами с вожаками иноверческих общин, людьми авторитетными в своей среде. Обращение таких людей дело весьма трудное, но в случае успеха приносит великий плод, ибо вслед за вожаками легко осознают свои заблуждения и остальные члены иноверческих общин. Если даже и не произойдет обращение заблуждающихся, то сам диспут с ними покажет несостоятельность лжеучения и подорвет авторитет его рьяных последователей. Должное внимание в своих беседах миссионер должен уделять и тем, кто проявляет благоразумие и рассудительность и не питает вражды к православной вере.
Беседы с иноверцами должны вестись весьма обдуманно. Необходимо наметить какой-либо предмет беседы и вести его рассмотрение по заранее намеченному плану. Нельзя допускать больших уклонений от главною предмета беседы, ибо иноверцы, видя свое бессилие и несостоятельность проповедуемого ими учения, часто пытаются увести беседу в сторону от намеченной миссионером цели. В этом случае необходимо остановить собеседника и напомнить ему о главном предмете беседы. В противном случае беседа может затянуться на неопределенное время и ни к чему не привести.
Во время беседы пастырь-миссионер должен стремиться находить точки соприкосновения со своими собеседниками — такие положения и факты, которые признают и сами заблуждающиеся. Хорошо в беседе пользоваться сравнениями, примерами из жизни, ставить собеседникам вопросы, которые могли бы помочь им осознать свое заблуждение. Речь проповедника истины при этом должна иметь характер мудрой приспособительности: необходимо учитывать степень образованности, образ жизни собеседников.
Большое значение в деле миссионерства имеет характер речи проповедника — живое, искреннее слово пастыря, произнесенное с большим убеждением и верой, способно проникнуть в сердца слушателей и произвести в них спасительное действие. Святитель Иоанн Златоуст по этому поводу пишет: «Человека нельзя ни силою влечь, ни страхом принуждать, но должно убеждением опять приводить к истине, от которой он раньше отпал»[458]. Поэтому миссионер должен быть терпеливым и снисходительным учителем. Цель его бесед должна быть не столько полемическая, сколько просветительная. Он должен научать, убеждать в истине, а не укорять и осуждать заблуждающихся. Доброе, истинно пастырское отношение к заблуждающимся может возбудить в их сердцах ответное чувство. В своей миссионерской деятельности пастырю необходимо действовать не столько на ум, сколько на сердце слушателя, ибо пока сердце человека упорствует в своих заблуждениях, ум не будет расположен к принятию истины[459]. Именно поэтому миссионер должен всячески избегать резких обличений и укоров в адрес своих собеседников. Повелительный тон речи, обличения с пристрастием, суровые упреки не способны убедить в предлагаемой истине, а чаще всего вызывают раздражение и неприязнь.
Пастырь-миссионер должен уметь владеть собой, господствовать над своими страстями и несдержанностью. Ему необходимо всегда быть ровным и спокойным, иметь большое терпение. В одном из миссионерских наставлений священнику говорится: «Вооружайся божественным терпением, чтобы кротко выслушивать все возражения заблуждающих, даже глупые и ребяческие извороты. Знай, что выходя из терпения, ты вредишь не противнику, но себе и своему делу, потому что теряешь ясность спокойного рассматривания предметов и удобство спокойного распоряжения твоими способами»[460]. Проповедник истины должен быть внутренне готов к принятию клеветы и различного рода поношений от наиболее фанатично настроенных собеседников. Эти скорби он должен сносить с христианским терпением и благодушием.
В заключение обратимся к святоотеческим наставлениям относительно миссионерской проповеди. Весьма полезные советы для пастыря и всякого православного христианина содержат наставления преподобного Феодосия Киево-Печерского. «Чадо, если тебе нужно будет даже умереть за святую веру, — учит Преподобный, — с дерзновением иди на смерть. Так и святые умирали за веру, а ныне живут во Христе. Ты же, чадо, если увидишь иноверных с верными спорящих, лестью хотящих отвести их от правой веры, — помоги православным. Этим как бы овцу избавишь от пасти льва. А если смолчишь и оставишь их без помощи, то это все равно, как если бы ты отнял искупленную душу у Христа и продал ее сатане»[461]. Предостерегает Преподобный и от экуменических тенденций в разделенном христианском обществе: «Если скажет тебе противящийся: «Ваша вера и наша вера от Бога», то ты, чадо, ответь так: «Кривовер! Или ты и Бога считаешь двоеверным? Не слышишь ли ты, развращенный от злой веры, как говорит Писание: «Един Бог, едина вера, едино Kpeщение» (Еф. 4,5)[462]. Ревность о православной вере, согласно учению преп. Феодосия, должна сочетаться с милосердием к каждому человеку. Он призывает творить милость по отношению не только к своим по вере, но и к чужеверным: «Ко всякому будь милосерд, избавь его от беды, как можешь, и не лишен будешь награды у Бога, ибо Сам Бог в нынешнем веке изливает милости Свои не на христиан только, но и на неверных. О язычниках и иноверцах Бог в этом веке печется, но в будущем они будут чужды вечных благ»[463].
Согласно учению св. Иоанна Златоуста, беседы с заблуждающимися по вопросам веры должны проводить только сильные и твердые в вере, которые не получат вреда от общения с ними. «А кто более слаб, — наставляет Святитель, — тот пусть избегает их сообщества, пусть удаляется от разговоров с ними, чтобы дружественное отношение не послужило поводом к нечестию»[464].
Православие — это не только правое учение, но, как учит святитель Феофан Затворник, единственное строительство спасения, пересозидающее каждого человека и целые народы[465]. Таким образом, через все проповеди данного вида красной нитью должна проходить мысль о Православии как единственном хранилище Божественной истины и апостольской веры, которому вверено все необходимое для жизни и благочестия (2 Петр. 1,3).
Обращение ко Христу Спасителю каждого человека, целых народов происходит по особенному водительству Божественной благодати. «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня», — говорит Господь (Ин. 6,44). Промыслительные действия Божественной благодати с особенной силой проявились в миссионерской деятельности первых последователей Христовых. Дееписатель об этом повествует так: «Дойдя до Мисии, предпринимали идти в Вифинию, но Дух не допустил их. Миновав же Мисию, сошли они в Троаду. И было ночью видение Павлу: предстал некий муж, Македонянин, прося его и говоря: приди в Македонию и помоги нам. После сего видения, тотчас мы положили отправиться в Македонию, заключая, что призывал нас Господь благовествовать там» (Деян. 16,7-10). Особым Божественным призванием изводятся на проповедь о Христе и миссионеры-делатели жатвы Господней.
Лица, посылаемые на проповедь о Христе, должны иметь пастырскую опытность, соответствующие знания и специальную подготовку. Первым условием проповеди среди нехристианских народов является знание их языка. Апостолы, прежде чем выйти на всемирную проповедь, получили дар говорить на иных языках (Деян. 2,4). Поэтому и священник, посылаемый на проповедь среди иноверцев, должен изучить их живой разговорный язык. На первых порах миссионер может пользоваться услугами благочестивого переводчика-христианина[466]. Кроме языка, миссионер должен хорошо знать религию, культуру, быт и нравы того народа, среди которого он готовится проповедовать слово Божие. Примером этого может служить миссионерский подвиг святителя Николая Японского, который хорошо изучил не только язык, но и литературу, историю, философию и религию японцев. В свое время японская печать отмечала, что архиепископ Николай знал Японию лучше самих японцев.
Подобные знания имеют большое значение для успеха миссионерской проповеди, так как располагают сердца слушателей к проповеднику. Очевидец одного из миссионерских выступлений архиепископа Николая в Токио передает нам, что речь Владыки, продолжавшаяся около двух часов, неоднократно прерывалась громкими одобрениями и рукоплесканиями. Чаще всего это было в тех случаях, когда он в своей речи пользовался знанием таких фактов, о которых японцы никогда и не думали, что они могут быть известны европейцу[467].
«Без Меня не можете делать ничего», — говорит Спаситель (Ин. 15,5). Нельзя иметь надежду на успех и в миссионерской проповеди без особенной помощи Божией. Помощь эта подается посредством молитвы. Благодать молитвы возвышает и укрепляет дух пастыря-миссионера, располагает сердца слушающих к принятию слова Божия.
Выдающийся миссионер прошлого века святитель Иннокентий, митрополит Московский, считал молитву важнейшим средством миссионерской деятельности. «В обыкновенных делах, — писал он, — если и прибегают к молитве, то в начале — для испрошения благословения Божия, а в продолжении — для обновления и подкрепления сил и деятелей: здесь молитва есть не более, как помощь, а в деле обращения она есть самое средство, и средство действительнейшее. Без молитвы нельзя ожидать успеха при самых благоприятных обстоятельствах[468]… А потому всегда, и особенно пред всякою беседою с неведущими, которых желаешь просветить словами истины, обращайся к Богу с теплою молитвою»[469].
Проповедник-миссионер должен иметь любовь как к своему делу, так и к тем, кому проповедует. «Если проповедник не будет иметь в себе любви, — учит митрополит Иннокентий, — … то и самое лучшее и красноречивейшее изложение учения может остаться без всякой пользы, ибо только любовь созидает; а потому старайся иметь в себе дух святой любви»[470]. Этот дух любви дает особенную силу словам проповедника и располагает к нему сердца слушателей. В этом отношении весьма назидательной для каждого православного миссионера является деятельность святителя Николая Японского. Своим чутким, тактичным отношением к японцам он снискал сначала уважение, а затем и всеобщее расположение к себе. Святитель никогда не оскорблял религиозных чувств японцев, не порицал языческих жрецов и буддийских бонз и потому даже среди них были у него друзья[471]. Пламенея евангельской любовью к каждому человеку. Святитель ходил по домам японцев и старался использовать всякую возможность, чтобы заронить в их души семя христианской веры. Он не забывал о своем апостольском призвании и в домашних условиях: двери его дома всегда были открыты для тех, кто желал его слушать или нуждался в его помощи. Искренняя христианская любовь дает миссионеру власть покорять чужую душу, привлекать ее к себе. «Сердце туг нужно, — писал святитель Николай, — способность проникнуться нуждами ближнего, почувствовать скорби и радости ближних, точно свои». Сначала расположить сердца слушателей, а потом нести им слово — в этом заключался основной принцип миссионерской деятельности Святителя.
Непосредственно перед проповедью миссионер должен привести себя в спокойное расположение духа. В противном случае нелегко будет излагать даже тот материал, который усвоен твердо и основательно. Каждая миссионерская проповедь требует соответствующей подготовки и предварительного обдумывания. С этой целью накануне встречи со слушателями тщательно прорабатывается план выступления, определяется его содержание.
Каждому пастырю в беседах с людьми, далекими от религии и Церкви, нередко приходилось слышать признание в вере в некоторую высшую силу. Этот факт свидетельствует о наличии в душе человека религиозного чувства, которое служит основанием и первоначальным источником естественного богопознания. О существовании этого вида богопознания ясно говорит слово Божие: «Ибо, что можно знать о Боге, явно для них (язычников. — А.Ф.), потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы, так что они безответны» (Рим. 1,19–20). Из этих слов Священного Писания можно сделать вывод о том, какое значение имеет естественное Откровение в деле обращения человека к истинному Богу. Именно с предметов естественного богооткровения и следует начинать свою проповедь миссионеру Церкви Христовой. Замечательный пример этому — речь апостола Павла в Ареопаге (Деян. 17,24–27). Свою речь к язычникам Апостол начинает с учения о Боге Творце неба и земли, Подателе жизни и всех благ. Опыт последующих поколений христианских миссионеров подтвердил незыблемость апостольских принципов внешней миссии. Спустя девятнадцать веков митрополит Московский Иннокентий давал следующее наставление проповедникам-миссионерам: «От бытия и благоустройства видимых вещей показать бытие (в котором, впрочем, кажется, из них (язычников. — А.Ф.) никто не сомневается), всемогущество, силу и славу Творца вселенныя, Его благость, всеведение и прочее. Вместе с сим кратко рассказать историю сотворения первого человека и происхождение от него всех людей и народов, которые в сем отношении суть живые памятники и видимые доказательства творческого всемогущества и премудрости»[472].
Не устарел этот путь богопознания и на исходе XX века, когда православный миссионер может иметь дело с высокообразованными язычниками или атеистами. В наше время, когда осуетившееся человечество почти не замечает красоту, гармонию и целесообразность видимого мира, большую помощь пастырю-миссионеру могут оказать данные современных наук. Истина о премудром и целесообразном устроении мира в настоящее время подтверждена открытиями в различных областях человеческого знания. На основании этих открытий сформулирован так называемый «антропный принцип», который определяется так: «Наблюдаемое значение всех физических и космологических величин не случайно, но продиктовано требованием обеспечить существование областей, где могла бы возникнуть жизнь». Этот принцип, основанный на научном знании видимого мира, говорит о том, что вселенная и действующие в ней законы возникли не случайно, а спланированы так, чтобы были условия для жизни человека и других живых существ. На основании антропного принципа ученые смогли сделать следующие выводы. «Вселенная не есть всего лишь случайное скопище сосуществующих во времени вещей, но, скорее, нечто такое, что заключает в себе множество весьма специфических потенций и свойств, которые приводят к появлению жизни в той или иной ее форме. Предполагается, что эти потенции и свойства не могут проявиться ни с того ни с сего, как простая случайность, но что должно существовать некое причинное основание, осуществляющее их целевой выбор из всей бесконечной совокупности возможностей. Предполагается, что понятие о такой причине возвращает нас, по сути дела, к признанию высшей силы того или иного рода, которую вполне можно именовать Богом»[473]. Таким образом, современные научные открытия в области естественных наук, то есть сама природа, весь видимый мир свидетельствуют перед современным язычеством о бытии Высшего Разума и Законодателя — Бога.
Придя к согласию со слушателями в вопросах естественного откровения и изложив учение о Боге Творце и Промыслителе, миссионер план своего дальнейшего выступления может построить по примеру указанной речи апостола Павла в Ареопаге (Деян. 17,22–31). В этой речи после учения о Боге говорится о покаянии, о будущем суде, который совершит воскресший из мертвых Спаситель мира. Взяв за основу построения проповеди этот план, миссионер должен кратко раскрыть основные положения христианского вероучения о человеке. Необходимо изложить учение о двухсоставности его природы, о бессмертии его души, о вечном мучении грешников и блаженстве праведников. Особенное внимание следует уделять изъяснению нравственного закона, который изложен в Библии, а также запечатлен в сердцах человеческих как закон совести. Необходимо указывать на то, что от исполнения этого закона зависит благоденствие людей, напротив, всякое нарушение приносит пагубные плоды (всемирный потоп, гибель Содома и Гоморры). При этом необходимо подчеркнуть, что наказания за грехи постигают не только в этой временной жизни, но простираются в жизнь вечную. «Здесь надо говорить так, чтобы возбудить в них некоторый страх будущих наказаний, — учит святитель Иннокентий Московский, — и когда они будут приведены в это чувство, тогда благовествуй им Иисуса Христа — Спасителя, Искупителя и Надежду всех людей, во утешение им»[474].
Цель всей речи миссионера — привести слушающих в чувство раскаяния и сокрушения. Достигнуть этой цели весьма трудно, но это состояние, по учению святителя Иннокентия, «есть возделанная земля для насаждения семени христианства». В этом случае слова проповедника падают в глубину сердца человеческого и при последующем содействии благодати могут принести обильный плод. При таком расположении духа дальнейшее изъяснение таинств спасения бывает легко для проповедника и удобопонятно для слушателей[475].
Далее следует указать на необходимость искупления рода человеческого и подробнее раскрыть учение об Искупителе, Его предвечном рождении от Бога Отца, сообщив о тайне Святой Троицы. Затем необходимо сказать о воплощении Сына Божия Господа Иисуса Христа, Его рождестве, земной жизни и учении, страдании, смерти и воскресении, вознесении и втором славном пришествии на землю. Следует также кратко поведать об учениках Христовых, их всемирной проповеди и Евангелии, которое они написали для назидания всех людей. При этом надо сказать, что те люди, которые принимают учение святого Евангелия, называются христианами. После этого можно спросить у слушающих, не желают ли они стать последователями Иисуса Христа и наследниками жизни вечной. Такого содержания речь вполне достаточна для первого выступления пастыря-миссионера. Первая миссионерская проповедь перед слушателями должна быть по возможности краткой и понятной, содержащей в своей основе учение о необходимости веры в Иисуса Христа, покаянии, любви к Богу и всем людям[476].
В случае успехам проповеди тем, которые изъявят желание стать последователями Христовыми, следует сообщить условия их принятия в Церковь: они должны отречься от своей прежней веры и оставить обычаи, противные христианству. Необходимо также изъяснить слушателям таинство св. Крещения, которое является для обращенных средством очищения от всех грехов и видимым знаком вступления в Церковь Христову. Здесь же излагается учение об остальных Таинствах Церкви, о почитании Креста и икон[477]. Особенное внимание обращенных следует обратить на то, что после Крещения они должны жить согласно заповедям Христовым. Эта жизнь возможна только при помощи Божией, которая подается посредством молитвы. Таков схематический план и содержание миссионерской проповеди. Святитель Иннокентий Московский в своих наставлениях миссионерам замечает, что сподоблять таинства Крещения инородцев можно только в том случае, когда они будут научены христианской вере и когда сами изъявят желание креститься[478]
Кроме обдуманного плана и содержания, большое значение для успеха миссионерской проповеди имеет знание ее методологических особенностей. Миссионер должен помнить, что к изъяснению последующего материала необходимо приступать только в том случае, когда слушающие хорошо усвоят предыдущий, ибо твердое знание основ христианской веры — залог благоуспешности всей миссионерской деятельности пастыря. Способы благовестил, форма миссионерской проповеди должны соответствовать степени образованности и интеллектуального развития слушателей, их душевному состоянию. Большое значение миссионер должен придавать вопросам слушателей. Эти вопросы должны выслушиваться с большим вниманием, терпеливо и снисходительно. По вопросам слушателей можно легко определить состояние их души, готовность к принятию таинства Крещения. Ответы миссионера должны быть всегда обдуманные, вразумительные, произноситься с особенным расположением и даже лаской. «В преподавании учения, и вообще в беседах с инородцами, — учит святитель Иннокентий Московский, — будь кроток, ласков прост и отнюдь не показывай величавого учительского вида, чем весьма можно повредить успехам своего дела»[479].
Обращение к Богу людей, находящихся во тьме неведения, — процесс многотрудный для миссионера и весьма болезненный для самих слушателей. Перемена веры всегда сопряжена не только с отказом от религиозных убеждений, в которых родился и вырос человек, но, в большинстве случаев, с изменением всего строя жизни обращенного, его нравов и обычаев. К тому же этот процесс всегда связан с внутренней борьбой в душе человека, которая часто отягощается сопротивлением новой вере родственников или соплеменников обратившегося ко Христу. Поэтому каждый пастырь должен подготовить себя к длительному и терпеливому труду на ниве миссионерской проповеди и не ждать скорых успехов.
Миссионерская проповедь о Христе людям, удалившимся от спасительной истины, — поистине служение апостольское, а обращение их ко Христу — дело рук Божиих. Однако, несмотря на харизматичность этого служения, его успешность в немалой степени зависит и от человеческого фактора: труда проповедника и правильной постановки миссионерского дела. Целью же всей миссионерской деятельности пастыря должно быть спасение людей, неведущих истину, и слава Христова.
Всякие иные побуждения унижают это святое дело, дают ему ложное направление и обычно приводят к печальному концу[480]. Каждый пастырь-миссионер должен помнить, что русская церковная миссия, преемница кирилло-мефодиевской традиции, всегда имела мирный, ненасильственный характер и никогда не подавляла национальной культуры, народной самобытности и языка. Эта замечательная традиция должна усваиваться и продолжаться современными пастырями-миссионерами Русской Православной Церкви.
1. Августин, еп. Иппонский. Христианская наука. Киев, 1835.
2. Амфитеатров. «Лекции…», с. И (по: прот. А. Ветелев. Гомилетика, с. 125).
3. Амфитеатров Я. По: Певницкому «Церковное красноречие…»
4. Амфитеатров Я. К. Чтения о церковной словесности или Гомилетика. Киев, 1846.
5. Архиепископ Амвросий (Ключарев). Живое слово. Харьков, 1892.
6. Архим. Платон. Православное нравственное богословие. ТСЛ, 1994.
7. Барсов Н. Лекции по Гомилетике, 1886. Литография.
8. Барсов Н. Лекции по православной христианской Гомилетике. 1888/9 уч. г. СПб., Литография.
9. Барсов Н., проф. История первобытной христианской проповеди (до IV века). СПб., 1885.
10. Барсов Н., проф. Лекции по Гомилетике, читанные студентам Духовной Академии в 1885—86 учебном году. СПб., 1886 г. (рукопись).
11. Барсов Н. И. Лекции по Гомилетике, читанные студентам СПб. Духовной Академии в 1885–1886 учебном году, 1886. Литография.
12. Барсов Н. И. Лекции по православной христианской Гомилетике.
13. Барсов Н. И. Лекции по православной христианской гомилетике. 1888/9 уч. год. СПб. Дух. Академия, Литография.
14. Проф. Барсов Н. И. К характеристике церковноприходской проповеди в Санкт-Петербурге. Из сборника статей: Исторические, полемические и критические опыты». СПб., 1897.
15. Проф. Бар сов Н. И. Несколько исследований исторических. СПб., 1899.
16. Библейская энциклопедия. ТСЛ., 1990, с. 241.
17. Блаж. Августин. Христианская наука. Киев 1855, с. 255.
18. Булгаков Г. Теория православно-христианской пастырской проповеди. Курск.
19. Васильев М. свящ. Гомилетические труды профессоров Московской Духовной Академии. Курсовое сочинение. 1989 г., Сергиев Посад (Загорск).
20. Ветелев А. свящ. Гомилетика. Курс академических лекций по теории и практике церковно-православного проповедничества. Москва—Сергиев Посад (Загорск). 1949. На правах рукописи.
21. Вознесенский Н., прот. Курс Гомилетики. Литография. Без тит. листа.
22. Говоров А., проф. Основной принцип церковной проповеди. Казань, 1895.
23. Гроссу Н., свящ. Исторические типы церковной проповеди. Киев, 1910, (Сборник по Гомилетике. А—9, П—23 114598).
24. Давыдов Г. Ораторское искусство. Аткарск, 1927.
25. Давыдов, Клюканова, Севериненко. Русский язык. М., 1971.
26. «Деяния епископов Православный Греко-Российския Церкви», собиравшихся в Казани в 1885 году.
27. Джеймс Лавлок. Живая планета Земля. «За рубежом», № 11, 1987.
28. Духовный регламент. М., 1904.
29. Духовный регламент. Регулы о проповедниках слова Божия. М., 1904.
30. Еп. Арсений, ректор МДА «1 сентября 1899 г.» («Богословский вестник», 1899, № 10).
31. Еп. Игнатий. Аскетическая проповедь, т. IV; Джор-данвилл, 1984.
32. Еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения. М., 1895.
33. Еп. Феофан. О Православии с предостережением от погрешений против него. М., 1991.
34. Еп. Феофан. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? М., 1914.
35. ЖМП, 1993, № 1.
36. ЖМП, 1989, № 2.
37. Зеньковский В., прот. Апологетика. Рига, 1992.
38. Иванников С. Канд. соч.
39. Квинтилиан. Двенадцать книг риторических наставлений. СПб., 1834, ч. 2 (По Е. А. Ножину).
40. Кипарисов В. Об условиях существования современного русского проповедничества.
41. Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М., 1977.
42. Культура Византии. Вторая половина VII–XII в.
43. Лауэ М. История физики. М., 1956.
44. Макс Планк. Религия и естествознание. «Вопросы философии», 1990, № 8.
45. Митр. Иларион. «Слово о законе и благодати». Париж.
46. Митр. Вениамин (Федченков). О вере, неверии и сомнении. СПб.-М., 1992.
47. Митрополит Московский Иннокентий. Творения. Кн. 1. М., 1886.
48. Митрополит Московский Макарий (Булгаков) «Слова и речи» СПб., 1891.
49. Настольная книга священнослужителя, т. 2, М., 1978.
50. Настольная книга священнослужителя, т. 5, М., 1986.
51. Никольский Н. К., проф. Лекции по Гомилетике. 1903–1904 г., машинопись.
52. Ножин Е. А. Мастерство устного выступления.
53. О должностях пресвитеров приходских. М., 1850.
54. О священстве, Сл. 4.
55. П. 2, 591, 316.
56. Папство и его борьба с Православием. М., 1993.
57. Певницкий В., проф. Из истории Гомилетики. Средневековые Гомилетики.
58. Певницкий В., проф. Св. Григорий Двоеслов — его проповеди и гомилетические правила. Киев, 1871.
59. Певницкий В. Ф. Церковное красноречие и его основные законы. Киев, изд. 2-е, 1908.
60. Письма 2, 268, 217 (Первая цифра обозначает часть собрания писем, вторая — номер письма, третья — страницу).
61. Письма 3, 277, 228.
62. Письма. 3, 395, 309.
63. Платонова А. Апостол Японии. Очерк жизни архиепископа Японского Николая. Петроград. 1916.
64. Постановления Святейшего Патриарха и Священного Синода от 16 и 19 июля 1993 года, Журнал № об, «О факте мироточения икон, пребывающих в храмах Русской Православной Церкви».
65. Поторжинский М. А. прот. История русской церковной проповеди в биографиях и образцах пастырей-проповедников ΙΧ-ΧΙΧ вв. Киев, 1901.
66. Православные чудеса XX веке. Свидетельства очевидцев. Книга издана в 1993 году в Москве издательством «Трим» по благословению священника Евгения Корягина.
67. Предисловие к «Собранию синодских поучений» 1777 г.
68. Прот. В. Нордов. «Сеятель благочестия», СПб., 1891.
69. Разумихин А. Н. История русской проповеди. М., 1904.
70. Раннехристианские отцы Церкви, Брюссель, 1978.
71. Рождественский Дм., свящ. Элемент современности в словах и беседах Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустаго. Сергиев Посад, 1907 (Творения, т. VI, изд. 4).
72. Сборник проповеднических образцов (Проповеди свято-отеческия и церковно-отечественныя). Составил Платон Дударев. Спб., 1912.
73. Св. Амвросий Медиоланский. О должностях священнослужителей Церкви Христовой, Киев, 1875.
74. Св. Григорий Великий-Двоеслов. Правило пастырское или о пастырском служении, Киев, 1872.
75. Светлов П., прот. Христианское вероучение в апологетическом изложении. Т. 1, Киев, 1914.
76. Св. Василий Великий. Творения. М., 1858, ч. 5.
77. Св. Василий Великий. Творения, т. 8, ч. IV, Б. 22.
78. Св. Василий Великий. Творения. Ч. 4, 1892, беседа 2. О зависти (по Триодину, с. 208).
79. Св. Григорий Богослов. Творения, М., 1884.
80. Св. Григорий Богослов. Творения, ч. III, с. 6. Первое слово о богословии (По книге «Триединство Божества» А-3 Т-70 63927).
81. Св. Иннокентий, митр. Московский. Творения. М., 1836.
82. Св. Ин. Златоуст, т.1. СПб., 1898.
83. Св. Иоанн Златоуст. Беседы на кн. Бытия.
84. Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 1, СПб., 1898.
85. Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 7, СПб., 1911.
86. Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 3. Изд. Сойкина.
87. Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 5, кн. 1, СПб., 1899.
88. Св. Иоанн Златоуст. Творения, т.8, СПб., 1902.
89. Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 9. СПб., 1903.
90. Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 3. СПб., 1897.
91. Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 8, ч. 1, беседа 18 (по Триодину, с. 215).
92. Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т.11, СПб., 1905.
93. Св. Иоанн Златоуст. Том IV. Беседы на книгу Бытия. СПб., 1898.
94. Св. Иоанн Златоуст. Том IX. Беседы на Деяния апостольския. Беседы на послания к Римлянам. СПб., 1903.
95. Св. Иоанн Златоуст. Том V. Беседы на Псалмы. СПб., 1899.
96. Св. Иоанн Златоуст. Том VI. Толкования на пророков Исаию, Даниила. Обозрение книг Ветхого Завета. О творении мира. Об Иове. СПб., 1890.
97. Св. Иоанн Златоуст. Том VII. Толкование Евангелия от Матфея. СПб., 1911.
98. Св. Иоанн Златоуст. Том VIII. Толкование Евангелия от Иоанна. СПб., 1902.
99. Св. Иоанн Златоуст. Том X. Беседы на послания к Коринфянам. Беседы на послания к Галатам. СПб., 1904.
100. Св. Иоанн Златоуст. Том XI. Беседы на послания к Ефесянам, Филиппийцам, к Колоссянам, к Фессалони-кийцам, к Тимофею, к Титу, к Филимону. СПб., 1905.
101. Св. Иоанн Златоуст. Том XII. Толкования на послания к Евреям. СПб., 1906.
102. Св. Кирилл, архиеп. Иерусалимский. Поучения огласительные и тайноводственные. М., 1991.
103. Святой Исидор Пелусиот. Творения, ч. 2, М., 1859.
104. Святой Исидор Пелусиот. Творения, ч. 1,1859.
105. Священномученик Петр Дамаскин. Творения.
106. Силк Дж. Большой взрыв. М., 1982.
107. Словарь иностранных слов. М., 1964.
108. Слово о священстве свт. Иоанна Златоустого, сочинения блаж. Иеронима, свт. Амвросия Медиоланского, свт. Григория Двоеслова. (Барсов Н. Лекции…, с. 120).
109. Современные религиозные и церковно-общественные вопросы. СПб., 1904.
110. Ставленная иерейская грамота.
111. Странник, 1892, декабрь.
112. Тареев М. По вопросам Гомилетики. Св. — Троицкая Сергиева Лавра, 1903.
113. Типикон, 10 глава.
114. Тодоров Т. Омилетика. София, 1956.
115. Триодин П. Принципы красноречия и проповедничества.
116. Труды Киевской Духовной Академии, 1911. Гроссу Н. Свящ. проф. Василий Федорович Певницкий как гомилет. (Сборник по Гомилетике А 9 114598 П 23).
117. Устав духовных консисторий.
118. Фаворов Н. прот. Руководство к церковному собеседованию или Гомилетика. Киев, 189/.
119. Фиолетов Н.Н. Очерки христианской апологетики. М., 1992.
120. «Церковный вестник», 1912, № 11.
121. Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. «Наука», М, 1972.
122. Чепик М. Опыт полного курса Гомилетики. М., 1893.
123. Чиновник архиерейского священнослужения. Книга 1. М., 1982.
124. Шатилов А., прот. Раскрытие содержания Апостольских воскресных зачал в церковной проповеди. ТСЛ, 1976.
125. Шипунов Ф.Я. тир подошел к своему концу. «Москва», 1992, №№ 11–12.
126. Шумилов А. Океан под микроскопом. «Знание — сила», 1982.
127. Юрьевский А., свящ. Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия. Киев, 1903.
128. «Quia valeat rerum series et lucidus ordo» (Дюпанлу Ф. Беседы о проповедничестве. СПб., 1899).
129. «Берлинер-цайтунг» — «Известия».
130. БСЭ, Т. 1. М., 1970.
131. БСЭ, т. 20. М., 1975.
132. БСЭ, т. 3. М., 1970.
133. В мире науки. Scientific American. М., 1984, № 7.
134. В мире науки. Scientific American. М., 1991, № 4.
135. «Вера — ЭСКОМ» №№ 163–164,1995.
136. «Вопросы философии», 1990, № 8.
137. «Вопросы философии», 1991, № 2.
138. «За рубежом», № 22,1984. «Первый день творения».
139. «Земля и Вселенная», 1979, № 1.
140. «Знание — сила», 1982, № 6.
141. «Известия», 16 сентября 1988.
142. «Известия», 15 августа 1992.
143. «Наука и жизнь». 1980, № 1.
144. «Природа», 1984, № 2.
145. «Природа», 1984, № 12.
Чепик М. Опыт полного курса Гомилетики. М., 1893, с. 5.
Булгаков Г. Теория православно-христианской пастырской проповеди. Курск, 1916, с. 55.
Проф. Барсов Н. И. К характеристике церковно-приходской проповеди в Санкт-Петербурге. Из сборника статей: «Исторические, полемические и критические опыты». СПб., 1879, с. 239.
Проф. Барсов Н. И. Несколько исследований исторических. СПб., 1899, с. 14.
Амфитеатров Я. К. Чтения о церковной словесности или Гомилетика. Киев, 1846, с. 30.
Там же, с. 30.
Певницкий В. Ф. Церковное красноречие и его основные законы. Киев, изд. 2-е, 1908, с. 10.
Ветелев А., свящ. Гомилетика. Курс академических лекций по теории и практике церковно-православного проповедничества. Москва — Сергиев Посад (Загорск). 1949, с. 13. На правах рукописи.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1, СПб., 1898, с. 454.
Там же, с. 453.
В основе этого слова лежит греческий глагол ὁμιλέω, что значит «общаться», «беседовать», «публично предлагать учение в духе и тоне доброго собеседования». Производное от этого глагола существительное ὁμιλία означает «беседа», «общение», «собрание» (Тодоров Т. Омилетика. София, 1956, с. 3.).
Происходит от латинского слова ethica, которое обозначает учение о нравственности.
Ветелев А. свящ. Гомилетика. Курс академических лекций по теории и практике церковно-православного проповедничества. Москва — Сергиев Посад (Загорск). 1949, с. 14. На правах рукописи.
Этот термин вошел в употребление с XVII века.
Барсов Н. История (до IV в.), с. 97.
О научном методе Оригена сохранилось свидетельство его ученика — Свт. Георгия Чудотворца, еп. Неокесарийского: «Он располагал нас так философствовать, чтобы мы, собирая все, какие существуют, писания древних философов и поэтов, ни одного из них не устраняли и не отвергали за исключением тех, которые принадлежали атеистам, отвергавшим, вопреки общему здравому смыслу человеческому, бытие или провидение Божие. Таких нельзя читать, чтобы каким-нибудь образом случайно не осквернилась душа наша… когда услышит слова, противные богопочтению… Но знакомя нас с философскими системами, он шёл вместе с нами… Что было у каждого философа доброго и истинного, то он собирал и выставлял нам, а что было ложного, то он, разбирая, отвергал, как многое другое, так в особенности то, что относится к богопочтению». (Барсов Н. История… (до IV в.) с. 287–9).
Барсов Н. История… (до IV в.), с. 26.
Барсов Н. Лекции по православной христианской Гомилетике. 1888/9 уч. г. СПб., Литография, с. 33.
Там же, с. 34.
Там же, с. 33.
Там же, с. 40.
Там же, с. 42.
Там же.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1, СПб., 1898, с. 453.
Барсов Н. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 43.
Там же, с. 44.
О священстве, Сл. 4.
Барсов Н. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 46.
Августин, еп. Иппонский. Христианская наука. Киев, 1835 г., с. 239.
Там же, с. 243.
Там же, с. 255.
Там же.
Там же, с. 350.
Св. Григорий Великий-Двоеслов. Правило пастырское. Киев, 1872, с. 81.
Там же, с. 82.
Барсов Н. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 59—60.
Греч. τέλοσ — цель, результат (Название теории по проф. Н. К. Никольскому «Лекции по Гомилетике». СПб., 1903–1904, с. 12. Машинопись.).
Лат. scholasticus — школьный.
Труды Киевской Духовной Академии, 1911. Гроссу Н., свящ. Проф. Василий Федорович Певницкий как гомилет. с.13 (Сборник по гомилетике А 9 114598 П 23).
Барсов Н. И. Лекции по православной христианской Гомилетике. СПб., 1888/9 уч. год, с. 62–68 (рукопись, литография).
Там же, с. 70.
Тодоров, с. 20.
Барсов. Лекции…, с. 79.
Тодоров, с. 17.
Пиетизм (от лат. pietas — благочестие) — течение, возникшее в лютеранстве в конце XVII в. Представители этого направления занимались проповедью строгого благочестия и религиозного подвижничества в повседневной жизни.
Тодоров, с. 17.
Утилитарный (лат. utilitas — польза, выгода) — сообразующийся исключительно с практической пользой или выгодой.
Тодоров, с. 18.
Там же.
Никольский. Лекции…, с. 15.
Барсов Н. Лекции…, с.112. Тодоров. Омилетика, с. 21.
Тодоров, с. 23.
Тодоров, с. 19.
Никольский. Лекции…, с. 17.
Культура Византии. Вторая половина VII — XII в. М., 1989, с. 383.
Там же, с. 383.
Там же, с. 384.
Магистр риторов назначался императором. Он был обязан произносить похвальную речь в честь императора в день Богоявления, а в Лазареву субботу — панегирик патриарху. (Культура Византии, с. 400).
Культура Византии. (Вторая половина VII — XII в.). М., 1989, с. 399.
Там же, с. 385.
Там же, с. 389—390, 392.
Там же, с. 398.
Поторжинский М.А. прот. История русской церковной проповеди в биографиях и образцах пастырей-проповедников IX—XIX вв. Киев, 1901, с. 5.
Там же, с. 7.
Тодоров. с. 25.
Об этом свидетельствуют труды известных ученых Византии по риторике, в которых видно стремление приспособить риторические правила к нуждам проповедничества Греческой Церкви (Тодоров с.26). Интересен также тот факт, что составителем учебного пособия по риторике для Патриаршей Академии в Константинополе был известный богослов Никифор Василак (XII в.). (Культура Византии. Стр. 399).
Тодоров. с. 26.
Слово о священстве свт. Иоанна Златоустого, сочинения блаж. Иеронима, свт. Амвросия Медиоланского, свт. Григория Двоеслова. (Барсов Н. Лекции… с. 120).
Амфитеатров Я. К., проф. Чтения, с. 51.
Первая гомилетическая теория в России отражала особенности богословского образования той эпохи. В Киево-Могилянской коллегии находим структуру образования, характерную для европейских школ церковной направленности. В коллегии преподавались: латинский, славянский и греческий языки, катехизис, арифметика, риторика, пиитика, философия и богословие. Главными науками были риторика, философия и богословие. (Поторжинский М., прот. История русской церковной проповеди. Киев, 1901, с.153). Риторика использовалась для подготовки к проповедническому служению кандидатов священства. Однако эта наука могла дать христианскому проповеднику указания относительно лишь формы, построения и внешних приемов речи. Отсюда появляется так называемое схоластическое направление в церковной проповеди, в котором форма преобладала над содержанием. Необходимость особенной науки, посвященной исключительно вопросам церковной проповеди, была осознана намного позже — в 1814 г., когда, согласно новому уставу, в Московской духовной академии вводится чтение нового предмета — «Церковное красноречие» или теория церковной проповеди. В дальнейшем эта наука в перечне богословских дисциплин значится под наименованием «Гомилетика». (Васильев М., свящ. Гомилетические труды профессоров Московской Духовной Академии. Курсовое сочинение. 1989 г., Сергиев Посад (Загорск), с. 6).
В качестве примера архиеп. Феофан берет проповеди знаменитого польского проповедника иезуита Фомы Млодзяновского. Детально разобрав все особенности его проповедей, которые изобиловали кощунственными шутками, вольным обращением с библейскими фактами, Прокопович пишет: «К чему ведут эти неуместные шутки, побасенки, разглагольствования? К чему другие бесчисленные выходки, не идущие ни к избранному предмету, ни к назиданию слушателя, не имеющие ни смысла, ни значения». (Поторжинский М. А. История… с. 362).
Юрьевский А., свящ. Гомилетика, с. 19–20.
Никольский Н. К., проф. Лекции по Гомилетике. 1903–1904 г., машинопись, с. 49.
Настольная книга священнослужителя, т. 5, М., 1986.
Указанные монографии были опубликованы в Трудах Киевской Духовной Академии.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 11, СПб., 1905, с. 99.
Глоссолалия — этот термин происходит от греческих слов γλωσσά — непонятное слово и λαλέο — говорю (Словарь иностранных слов. М., 1964 г.).
Барсов Н., проф. История первобытной христианской проповеди (до IV века). Спб., 1885, с. 79–80.
Там же, с. 80.
Там же, с. 90.
Там же, с. 109.
Это видно из переписки Димитрия, еп. Александрийского с епископами Иерусалимским Александром и Кесарийским Феоктистом, позволившими Оригену, в то время еще мирянину, проповедовать с церковной кафедры. Указывая на незаконность подобных действий, Димитрий пишет, что нигде не видано и ни когда не слыхано, чтобы мирянин проповедовал в присутствии епископа, и для того, чтобы доставить это право Оригену, пригласившие его епископы должны были поставить его пресвитером (Певницкий В., проф. Из истории Гомилетики. Средневековые Гомилетики, с. 190).
Трулльский собор является продолжением VI Вселенского собора, созванного в 601 г. в Константинополе. Он состоялся в 691 г. в царских палатах и получил название Трулльский. На этом соборе была сделана проверка действующих сборников по каноническому праву и установлены 102 новых правила.
Это правило не исключает возможность допускать в особенных случаях в качестве проповедников на церковную кафедру лиц, не имеющих священного сана. Так, в XV–XVI вв. в Греции лица, занимавшие низшие должности в клире (например, иподиаконы), исполняли обязанности проповедников.
Этот обычай из Греции в конце XVI в. перешел на юг России, когда при усилении римо-католического влияния появилась необходимость в оживлении православной проповеди. Первыми, кто вступил тогда на церковную кафедру по благословению церковной власти, были дидаскалы сначала львовской, а затем виленской школ (Певницкий В. Из истории Гомилетики. Средневековые Гомилетики, с. 193).
В XIX в. воспитанники семинарий и студенты духовных академий с разрешения Св. Синода РПЦ произносили проповеди в храмах духовных школ (Юрьевский А., свящ. Гомилетика, с. 4–5). В 1956 г. по благословению Святейшего патриарха Алексия I эта традиция была возобновлена: учащиеся Московских духовных школ стали произносить проповеди в Академическом храме в праздничные дни за Литургией и всенощным бдением, а в будние — за вечерней молитвой.
В этом повелении Спасителя большое значение для Слова Божия имеет то обстоятельство, что научение истинам веры должно предшествовать совершению церковных таинств, в частности, таинства Крещения.
Амфитеатров Я. Чтения о церковной словесности или Гомилетика. Киев, 1846, с. 11.
Фаворов Н., прот. Руководство к церковному собеседованию или Гомилетика. Киев, 1897, с. 9.
О должностях пресвитеров приходских. М., 1850, § 74, с. 111—112.
О должностях пресвитеров приходских. М., 1850, с. 16.
Св. Василий Великий. Творения. М., 1858, ч. 5, с. 235.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия. Киев, 1903, с. 6.
Там же, с. 6.
Булгаков Г. Теория православно-христианской пастырской проповеди. Курск, 1916, с. 10.
Наставления о безусловной необходимости для пастырей проповедовать Слово Божие содержатся: 1) в Ставленной иерейской грамоте; 2) в книге «О должностях пресвитеров приходских»; 3) в предисловии к «Собранию синодских поучений» 1777 г.; 4) в «Уставе духовных консисторий»; 5) в «Духовном регламенте»; 6) в «Деяниях епископов Православныя Греко-Российския Церкви», собиравшихся в Казани в 1885 году.
Юрьевский, с. 7.
Чиновник архиерейского священнослужения. Книга 1, М., 1982, с . 216—217.
Митрополит Московский Макарий (Булгаков) «Слова и речи» СПб., 1891, С. 76.
Барсов Н., проф. Лекции по Гомилетике, читанные студентам Духовной Академии в 1885—86 учебном году. СПб., 1886 г., с. 8 (рукопись).
Так, в 10-й главе Типикона указывается, какие святоотеческие поучения необходимо прочитывать за богослужением в течение церковного года, а в Требнике митр. Петра Могилы даны образцы поучений при совершении св. Таинств и треб.
Св. Иоанн Златоуст в 32-й беседе на книгу Бытия именует Церковь духовным училищем, а св. Афанасий Великий в «Слове о воплощении» называет храм вселенской гимназией (Амфитеатров Я. Чтения о церковной словесности или Гомилетика. Киев, 1846, с. 14).
Фаворов Н., прот. Руководство к церковному собеседованию или Гомилетика. Киев, 1897, с. 11.
Булгаков Г., сс. 9—10.
Юрьевский. А., свящ. Гомилетика, с. 46.
Булгаков. Г., с.18.
Св. Амвросий еп. Медиоланский. О должностях священнослужителей Церкви Христовой. Киев, 1875, с. 178.
Культура Византии. «Наука», М., 1989, с.379.
Блаж. Августин. Христианская наука, с. 250.
Там же, с. 250.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика, с. 39–40.
Светлов П., прот. Христианское вероучение в апологетическом изложении. Т. 1, Киев, 1914, с. 178.
Светлов П., прот. с.179.
Блаж. Августин, с. 330.
Там же, с. 244.
Духовный регламент. Регулы о проповедниках слова Божия. М., 1904, с. 68.
Готовясь к проповедническому служению кандидат священства должен иметь ввиду не только подготовку к церковно-богослужебной проповеди, но и овладение необходимыми знаниями для ведения бесед полемического характера, участия в религиозных диспутах. Последние берут начало с эпохи Вселенских соборов. Религиозные диспуты имели место и в более близкие нам времена: в XVII в. на юго-западе нашей страны православные пастыри отстаивали чистоту веры в борьбе с католичеством (Белоцерковский собор 1663 г.); в 20-х годах XX столетия устраивались диспуты верующих с неверующими; и, наконец, в конце 90-х годов XX в. православным пастырям вновь пришлось вести борьбу с католической экспансией на Украине. В подобных диспутах главное для православного проповедника — интеллектуальная подготовка, умение вести устную полемику с оппонентом. Свт. Иоанн Златоуст об этом говорит так: «Тот, кто поставлен учить других, должен быть опытнее всех в таких спорах. Хотя бы сам он оставался в безопасности, не потерпев никакого вреда от противников, но множество простых людей, находящихся под его руководством, когда увидят, что вождь их побежден и не может ничего сказать противникам, будет винить в. этом поражении не его слабость, а нетвердость самого учения; по неопытности одного много людей подвергнется крайней гибели» (свт. Иоанн Златоуст. т. 1, СПб. 1898, с. 461).
Св. Василий Великий. Творения, т.8, ч. IV, Б. 22.
В связи с вышеизложенным знаменательным является высказывание классика современника естествознания, основателя квантовой теории Макса Планка, который в одном из своих публичных выступлений сказал следующее: «Куда ни кинь взгляд, мы никогда не встретим противоречия между религией и естествознанием, а, напротив, обнаруживаем полное согласие как раз в решающих моментах. Религия и естествознание не исключают друг друга, как кое-кто нынче думает или опасается, а дополняют и обуславливают друг друга. Самым непосредственным доказательством совместимости религии и естествознания, даже при самом критическом взгляде на вещи, вероятно, является тот исторический факт, что глубокой религиозностью были проникнуты как раз самые великие естествоиспытатели всех времен — Кеплер, Ньютон, Лейбниц…
Следует неутомимо и непрестанно продолжать борьбу со скептицизмом и догматизмом, с неверием и суеверием, которую совместно ведут религия и естествознание, а целеуказующий лозунг в этой борьбе всегда гласил и будет гласить: к Богу!» (Вопросы философии. № 8,1990 г., сс. 35—36).
Тареев М. По вопросам Гомилетики. Св. — Троицкая Сергиева Лавра, 1903, с. 22.
Св. Григорий Двоеслов. Правило пастырское или о пастырском служении, Киев, 1872, с. 190.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия. Киев, 1903, с. 5/.
Блаж. Августин, с. 294.
Там же, с. 353.
Там же, с. 290.
Там же, с. 354.
Блаж. Августин, сс. 289–290.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия. Киев, 1903, с. 76.
Там же, с. 77.
Там же.
Там же, с. 75.
Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 7, СПб., 1911, с. 788.
Там же, с. 789.
Еп. Феофан. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? М., 1914, с. 17.
Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 1, СПб., 1898, с. 17.
Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 7, СПб., 1911, с. 789.
Там же, с. 790.
О должностях пресвитеров приходских, М., 1850, с. 38.
Св. Иоанн Златоуст, Творения, т. 1, СПб., 1898, с. 466.
Св. Иоанн Златоуст. Беседы на кн. Бытия, с. 64.
Св. Амвросий Медиоланский. О должностях священнослужителей Церкви Христовой, Киев, 1875, с. 178.
Блаж. Августин, с. 344.
Там же, с. 347.
Там же, с. 349.
В русском переводе: «для своей души бесполезен».
Блаж. Августин, сс. 344–345.
Там же, сс. 345–346.
Там же, с. 346.
Святой Исидор Пелусиот, Творения, ч. 1,1859, с. 404.
Раннехристианские отцы Церкви, Брюссель, 1978, с. 107.
Тареев М. По вопросам Гомилетики, ТСЛ, 1903, с. 50.
Булгаков Г. Теория православно-христианской пастырской проповеди. Курск, 1916, с. 59.
Причина наименования благодатного действия проповедей «помазанием» скрывается в его подобии с действием елея, помазание которым составляет его символ. Свойство елея — орошать и проникать, смягчать и подкреплять. Подобным образом, посредством благодатного действия проповеди, все внутри человека сухое орошается, грубое смягчается и растворяется, болезненное врачуется, изнемогающее подкрепляется, оскудевающее и недостающее восполняется (Странник, 1892, декабрь, с. 473).
Настольная книга священнослужителя, т. 2, М., 1978, с. 383.
Чепик М. Опыт полного курса Гомилетики. М., 1893, с. 69.
Святой Исидор Пелусиот, Творения, ч. 2, М., 1859, с. 234.
Барсов Н., проф. История первобытной христианской проповеди (до IV века). Спб., 1885, с. 45.
Булгаков Г., с. 16.
Настольная книга священнослужителя, т. 2, М., 1978, с. 167.
В гомилетической литературе встречаются и более тщательные исследования данной темы. Так, профессор Н. И. Барсов указывает, что ближайшей целью церковной проповеди является научение (теоретическое) и наставление (практическое — для жизни) слушателей в истинах веры, что принято обозначать одним словом «назидание». Поэтому цель всякой христианской проповеди заключается в назидании членов Церкви Христовой. Назидание обнимает собой всего человека, касается всей полноты его духовных сил: разума, чувства воли. (Н. И. Барсов. Лекции…, сс. 189–190).
Певницкий. Церковное красноречие, с. 93.
Н. И. Барсов. История…, с. 117.
Письма 2, 268, 217 (Первая цифра обозначает часть собрания писем, вторая — номер письма, третья — страницу).
Певницкий В. Ф. Церковное красноречие…, с. 185.
Там же с. 186.
Св. Иоанн Златоуст, т. 7, СПб., 1911, с. 7.
Фаворов Н., прот. Руководство…, сс. 105–106.
Там же, с. 106.
Фаворов Н., прот. Руководство… с. 101.
О должностях пресвитеров приходских. М., 1850, с. 55.
Амфитеатров. «Лекции…», с. И (по: прот. А. Ветелев. Гомилетика, с. 125).
Фаворов Н., прот. Руководство…, с. 123.
Певницкий В. Ф., проф. Церковное красноречие, с. 187.
Тодоров Т. Омилетика. с. 146.
Барсов Н. История с. 72.
Митр. Илларион. «Слово о законе и благодати». Париж, с. 13.
Амфитеатров Я. По: Певницкий. «Церковное красноречие…», с. 225.
Тареев М. По вопросам Гомилетики, с. 116.
Певницкий. «Церковное красноречие…» с. 243.
Ветелев А., прот. Гомилетика, сс. 147–148.
Говоров А., проф. Основной принцип церковной проповеди. Казань, 1895, с. 38.
Рождественский Дм., свящ. Элемент современности в словах и беседах Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустаго. Сергиев Посад, 1907, с. 11 (Творения, т. VI, изд. 4, с. 222).
Там же, сс. 19–20. (Творения, ч. III, с. 6. Первое слово о богословии (По книге «Триединство Божества» А—З Т—70 63927)).
Рождественский, с. 26 (Твор., т. X, кн. 1, сс. 120–121. Из 12 беседы на 1 Кор.).
Там же, с. 29 (Твор., т. 7, кн. 2, с. 515).
Рождественский, с. 22.
Священник одного из храмов, который после взрыва на Чернобыльской АЭС оказался в зоне радиоактивного заражения, сразу же после катастрофы призвал паству к мужеству и упованию на Бога, предложив всем слушателям на следующий день исповедоваться и причаститься Святых Христовых Тайн.
Тареев М. По вопросам Гомилетики. ТСЛ. 1903, с. 116.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика, с. 254.
Разумихин А. Н. История русской проповеди. М., 1904, с. 123.
В светской прессе по поводу политического выступления одного из польских католических священников была опубликована заметка, в которой говорилось, что этот проповедник «слово Божие заменил политической провокацией». Вся ответственность за происшедшие в городе беспорядки была возложена на этого проповедника. («Известия» 16 сентября 1988). В этой истории интересно то, что даже нецерковные лица проявили компетентность в вопросе содержания проповеди: им должно быть слово Божие, а не политика.
Библейская энциклопедия. ТСЛ., 1990, с. 241.
В древности Поместные Церкви, принимая во внимание конкретные обстоятельства, ограничивали или совсем отнимали право богослужебного проповедничества не только у некоторых, но и у всех пресвитеров Церкви. Так, например, в Александрии, в IV в., в связи с ересью Ария, существовало безусловное запрещение всем пресвитерам проповедовать в храмах слово Божие (Юрьевский, с. 4).
Блаж. Августин. Христианская наука, с. 274.
Барсов Н. И. Лекции по православной христианской Гомилетике, с. 212.
По этим вопросам среди гомилетов нет единомыслия. Проф. В. Ф. Певницкий и некоторые другие считают эту тему наследием схоластической риторики и поэтому неуместной в гомилетической науке. Иного мнения придерживается проф. Н. И. Барсов. «С тех и о форме проповеди и о правилах изложения. Но дело в том, что учение о форме проповеди должно привходить в состав Гомилетики не механически, а органически, т. е. оно не должно быть заимствуемо целиком из риторики, а органическим путем выводиться из понятия о существе проповеди». (Барсов Н. И. Лекции по православной христианской гомилетике. 1888/9 уч. год. СПб. Дух. Академия, с. 255. Литография). Исторический аспект внешней стороны проповеди, изложенный в данной главе, — лучшее доказательство правильности последнего мнения.
Блаж. Августин. Христианская наука. Киев 1835, с. 255.
Барсов Н. И. Лекции по православной христианской Гомилетике. СПб., Дух. Академия, с. 259.
Там же, с. 47.
Барсов Н. И. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 265.
Барсов Н. И. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 265.
«Quid valeat rerum series et lucidus ordo» (Дюпанлу Ф. Беседы о проповедничестве. Спб., 1899, с. 166).
Расположение материала, согласно учению древних риторик, должно опираться на твердую схему строения речи, выработанную еще во времена софистов (V в. до н. э.). Речь разделялась на следующие части: вступление (exordium), изложение (narratio), определение темы (propositio), доказательства (argumentatio), опровержение доказательств противника (refutatio), отступление (digressio) и заключения (conclusion). (Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. «Наука», М, 1972). Подобный схематизм был основой всех видов средневековой проповеди.
Об аномалиях средневековой проповеди достаточно ярко свидетельствует тот факт, что в этот период изречения из сочинений Аристотеля и щегольство ими считались совершенством красноречия и ученой проповеди (Прот. М. Поторжинский. История русской церковной проповеди. Киев, 1901, с. 161).
Барсов Н. И. История…, с. 79.
Там же, с. 128.
Там же, с. 195.
Следы диалогической формы, однако, встречались в церковном учительстве вплоть до IV века (Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 203).
В полном составе найдена в 1875 г. митрополитом Филофеем Вриеннием (Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 104).
Раннехристианские отцы церкви. Антология. Брюссель, 1978, с. 150.
Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 203–204.
Барсов Н. И. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 261.
Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 207.
Там же, сс. 270–271.
Слово «постилла» происходит от двух слов следующей латинской фразы: «post illa Sacrae Scnpturae verba oratur», — что означает: «после Священного Писания говорит оратор».
Певницкий В. Ф. Церковное красноречие и его основные законы, сс. 109–110.
Булгаков Г. Теория пастырской проповеди, сс. 91–95.
Сборник проповеднических образцов (Проповеди святоотеческия и церковно-отечественныя). Составил Платон Дударев. Спб., 1912, сс. 67-73.
Прот. В. Нордов. «Сеятель благочестия», СПб., 1891, с. 234.
Барсов H. И. История… (до IV в.), с. 195.
Там же, с. 108.
От св. Киприана дошли до нас творения, именуемые трактатами (tractatus). Слово «трактат» на современном св. Киприану языке означало учить изустно и рассуждать в храме пред собранием верующих, поэтому трактат надо понимать как синоним поучения — следующей после гомилии формы проповеди (Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 337).
Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 221.
Там же, с. 282.
Там же, с. 273.
С точки зрения развития форм проповеди поучение является следующей за гомилией (беседой) и предшествующей слову формой церковной проповеди (Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 337).
Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 124.
Барсов Н. И. История… (до IV в.), сс. 343–352.
Там же, с. 342.
Там же, сс. 282, 285, 341.
Там же, с. 7.
Там же, с. 215.
«Разве ты не знаешь, — пишет святой Иоанн Златоуст, — какая ныне развилась в душах христиан любовь к красноречию и что занимающиеся им больше всех уважаются не только у внешних (язычников), но и у «присных в вере»?» (Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1, СПб., 1898, с. 467).
Барсов Н. И. Лекции по Гомилетике (литография) 1886, с.182.
В устаревших гомилетических курсах эти элементы слова соответственно называются приступом, предложением и разделением. (Чепик. Опыт полного курса Гомилетики. М., 1893, с. 58).
Барсов Н. И. Лекции по Гомилетике, СПб., 1886, с. 183.
Св. Григорий Богослов. Творения, М., 1844, сс. 234—251.
Похвальные речи, в свою очередь, восходят к мученическим актам II века, когда послание смирнских христиан о мученической кончине св. Поликарпа Смирнского читалось в церквах для назидания и утверждения в вере (Барсов Н. И. История… (до IV в.), с. 214).
Архиепископа Никанора (Бровковича).
1 сентября 1899 года. Ректор МДА еп. Арсений («Богослов ский вестник», 1899, № 10).
Булгаков Г. Теория… с. 90.
Булгаков Г. Теория…, с. 95.
Уже древняя христианская проповедь имела определенную структуру: проповеди преп. Антония Великого содержат вступление, основную часть, заключение (Иванников С. Канд. соч., с. 97).
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 3. СПб., 1897, с. 126.
Там же, с. 126.
Там же.
Барсов Н. И. Лекции…., № 4046, с. 183.
Св. Иоанн Златоуст, т. 1. СПб., 1898, с. 778.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 9. СПб., 1903, с. 709.
Там же.
ЖМП, 1989, № 2, с. 46.
«Церковный вестник», 1912, № 11, с. 41.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 8. СПб., 1902, с. 93.
Барсов Н. И. Лекции… 1888/9 уч. года. Литография, с. 309.
Там же, с. 310.
Проповедник должен помнить о двух крайностях в отношении использования текстов Св. Писания. Первая состоит в стремлении использовать как можно больше библейских текстов и выражений, часто не сообразуясь с требованием необходимости. Такое механическое употребление библеизмов не только не оказывает благотворного влияния на слушателей, а напротив, затрудняет восприятие проповеди. Вторая крайность состоит в стремлении совершенно отрешиться от священных текстов, заменив их доводами человеческого разума. Такой подход к изложению проповеди можно назвать нецерковным. Он свидетельствует о непонимании проповедником существенных задач церковного учительства. Сам Господь Иисус Христос, возвестивший полноту божественных истин, в Своей проповеди находил необходимым обращаться к текстам Священного Писания.
Амфитеатров Я. К. Чтения…, с. 121.
Слово «стиль» происходит от греч. stylos — палочка, трость для письма, острая с одного конца и тупая с другого. В древности острым концом писали, тупым стирали написанное, если оно было нескладным. Таким образом, трость применялась как для письма, так и для правки литературного слога. Древние языки — греческий и латинский — были гибки и музыкальны, произношение — легкое и мелодическое. Отсюда высокие требования относительно слога литературных произведений — он должен был иметь музыкальный строй (Амфитеатров Я. К. Чтения, с. 112).
Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М., 1977, с. 157–158.
Формально этот титул был признан за Святителем на Халкидонском Соборе (V век). Однако в народе он был так называем гораздо раньше (Св. Ин. Златоуст, т.1. СПб., 1898, с. 28).
Св. Ин. Златоуст, т.1. СПб., 1898, с. 28
Об Анне, беседа 4. (Булгаков Г. Теория пастырской пропо веди. Курск, 1916, с. 109).
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1. СПб., 1898, с. 125.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 2. СПб., 1899, с. 27.
Булгаков Г. Теория… Курск, 1916, с. 109.
Певницкий В. Св. Григорий Двоеслов — его проповеди и гомилетические правила. Киев, 1871, сс. 206–207.
Барсов Н. И. Лекции по Гомилетике. СПб., 1886. Литография, с. 252.
Давыдов Г. Ораторское искусство, 1927, с. 48.
Поторжинский М., прот. История русской церковной проповеди. Киев, 1901, с. 501.
Ножин Е.А., с. 200.
Поторжинский М., с. 28.
Там же, с. 27.
Чепик. Гомилетика. М., 1893, с. 74.
Бл. Августин. Христианская наука. Киев, 1835, сс. 273–275.
Письма 3, 277, 228.
К интересным выводам пришли сотрудники Института кибернетики в западногерманском городе Падерборне. Они установили, что лишь половина взрослых людей понимает сказанную им фразу, если в ней содержится более 13 слов. В случае, если слова произносятся без перерыва в течение более пяти с половиной секунд, нить понимания обрывается. Для семилетних нелегкой задачей бывает понять предложение, включающее более 8 слов. Если без паузы произносится 14 и более слов, треть взрослых обычно забывает начало предложения. Чтобы быть понятым, необходимо произносить не более двух с половиной слов в секунду («Берлинер цайтунг» — «Известия»).
Певницкий В. «Церковное красноречие…». Киев, 1906, с. 230.
Церковному проповеднику небезынтересно познакомиться с мнением интеллигенции нашей страны по данному вопросу. «Трудно оставаться сторонним наблюдателем, — пишет автор статьи «Русский язык «в осаде новояза», — когда на твоих глазах родной язык буквально заваливают иностранными словами, терминами, бессмысленными сокращениями, стремительно приобретающими характер едва ли не нормативности. Огромная вина ложится в этом отношении на средства массовой информации. Именно они изо дня в день без всякой необходимости приучают слушателя и читателя к иностранным словам, придавая им необыкновенную значимость. Без включения неизвестных ранее слов и терминов, конечно, обойтись нельзя. Речь идет о мере, вкусе, целесообразности, уважении к слушателю и читателю, наконец. Тем более, что обращаются к нему журналисты, литераторы, для которых забота о чистоте языка — профессиональная обязанность» («Известия», 15 августа 1992 г.).
Типикон, гл. 10.
Блаж. Августин. Христианская наука, с. 244.
Там же, с. 350.
Подготовка священнослужителей является актуальным вопросом современной церковной жизни. В связи с открытием множества православных храмов к священнослужению нередко допускаются лица, не имеющие богословского образования и проповеднической подготовки. Вышеприведенное наставление блаж. Августина имеет прямое отношение к подобной категории пастырей.
Блаж. Августин. Христианская наука, сс. 352–353.
Там же, сс. 350–351.
Там же, с. 345.
Указанные правила основаны на особенностях высшей нервной деятельности человека. Во время заучивания в коре головного мозга происходит своеобразная запись произносимой речи — образуется стереотип (отпечаток), посредством которого возможно воспроизведение заученной проповеди. Следовательно, для образования качественного стереотипа необходимо качественное заучивание.
Фаворов Н., прот. Руководство к церковному собеседованию или Гомилетика. Киев, 1897, с. 168.
Со времени Оригена (185–254) вошло в обычай записывание скорописцами речей лучших церковных проповедников. Запись скорописцами богослужебных проповедей, получившая начало в III веке, в следующем столетии в больших городах вошла во всеобщее употребление. Благодаря скорописцам сохранились до наших дней катехизические поучения св. Кирилла Иерусалимского, произнесенные способом импровизации. О проповедях блаж. Августина также известно, что слушать их стекалось множество народа, «и каждый, кто хотел и мог, нанимал еще писцов, чтобы они записывали то, что говорилось». Таким образом были увековечены проповеднические творения многих выдающихся благовестников слова Божия. Следует также отметить, что в рассматриваемую эпоху было известно два рода скорописцев: явные, открытые, и тайные, т. е. не уполномоченные на это. Первые записывали слова проповедника более или менее точно и верно, вторые — отрывочно и не совсем точно. Этим, очевидно, и объясняется то обстоятельство, что некоторые из святоотеческих бесед сохранились до нашего времени в различных редакциях (Юрьевский А., свящ. Гомилетика, сс. 335–336).
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1. СПб., 1898, с. 27.
Кипарисов В. Об условиях существования современного русского проповедничества, сс. 245–246.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика. Киев, 1903, с. 333.
Архиепископ Амвросий (Ключарев). Живое слово. Харьков,
Юрьевский А., свящ. Гомилетика. Киев, 1903, с. 330.
Блаж. Августин. Христианская наука, сс. 243–244.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика. Киев, 1903, с. 342.
Там же, с. 341.
Там же, с. 342-343.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика. Киев, 1903, с. 334.
Там же.
Барсов Н. И. Лекции по Гомилетике, читанные студентам Спб. Духовной Академии в 1885–1886 учебном году, 1886. Литография, с. 139.
Блаж. Августин. Христианская наука, сс. 290–291.
Булгаков Г. Теория православно-христианской пастырской проповеди. Курск, 1916, с. 7.
Различают следующие способы дыхания: диафрагматический, реберный и ключичный. При диафрагматическом, или брюшном, типе дыхания увеличение грудной полости происходит в наибольшей мере, благодаря деятельности брюшной мышцы, которая опускаясь книзу, выпячивает органы брюшной полости. Этот способ дыхания принадлежит к числу наиболее естественных. Дыхание реберное производится поднятием кнаружи нижних ребер, или, другими словами, — движением кнаружи обеих сторон туловища. Дыхание ключичное заключается в насильственном поднятии обеих ключиц с расширением верхушки грудной полости (Булгаков Г. Теория…, с. 113).
Фаворов Н., прот. Руководство…, с. 151.
Барсов Н. И. Лекции… 1888/1889, с. 40.
П. 2, 391, 316.
Давыдов, Клюканова, Севериненко. Русский язык. М., 1971, с.6.
Фаворов Н., прот. Руководство…, с. 155.
Для сравнения укажем, что одну страницу машинописного текста, напечатанного через полтора интервала, диктор радио или телевидения читает за две — две с половиной минуты (приблизительно 60–70 слов в минуту) (Ножин. Мастерство устного выступления, с. 225).
По подсчетам опытных ораторов паузы могут занимать до 50 % всей продолжительности публичной речи (Ножин, с. 224).
Вознесенский Н., прот. Курс Гомилетики. Литография. Без тит. листа, с. 106.
О значении труда в овладении искусством публичной речи свидетельствуют примеры из жизни Демосфена (384–322 до н. э.) — знаменитого оратора древней Греции. Демосфен был косноязычен, обладал слабым голосом и имел дурную привычку подергивать правым плечом. Узнав, какое важное значение имеет выразительность речи, он начал производить упражнения: чтобы побороть недостатки своего дыхания, он громко произносил длинные предложения, поднимаясь на крутые высоты; чтобы придать голосу силу, он старался перекричать бушующее море; чтобы приобрести ясный выговор, он пробовал говорить внятно, держа камешки во рту; чтобы отвыкнуть от некрасивого движения правым плечом, он повесил на потолке комнаты меч, под которым становился во время своих ораторских упражнений. Исправив таким образом свое произношение, Демосфен сделался одним из знаменитейших ораторов Греции. (Давыдов Г. Ораторское искусство. Аткарск, 1927, сс. 54–55).
Триодин П. в своем труде «Принципы красноречия и проповедничества» дает по этому вопросу следующие рекомендации. «Мы рекомендуем, — пишет он, — дыхательную гимнастику, состоящую в глубоких вдыханиях и выдыханиях. Заниматься этой гимнастикой лучше всего на свежем воздухе. Прислонив руки к бедрам, надо ровно и медленно как можно глубже вдыхать в себя воздух, а затем до последней возможности выдыхать его. Такие упражнения — хотя бы каждый раз по 8—10 вдыханий и выдыханий — можно проделывать по несколько раз в день. Эта гимнастика, развивая наши легкие, естественно, сообщит большую силу и устойчивость нашему голосу» (с. 92).
Рекомендуются следующие упражнения в чтении. Наиболее простой и доступный вид упражнений должен состоять в громком и внятном прочитывании текста, сопровождающемся соответствующими смыслу читаемого интонациями голоса. Для этого используют свою или чужую проповедь, вникая в смысл каждого выражения, выделяя главные мысли и делая надлежащие остановки как по знакам препинания, так и в зависимости от содержания текста. Такому чтению, по возможности, надо придавать вид разговорной речи. Упражнения необходимо продолжать до тех пор, пока проповедник не освободится от наиболее распространенных недостатков — торопливости, монотонности и невыразительности речи (Чепик М. Опыт полного курса Гомилетики. М., 1893, С. 81).
Фаворов Н., прот. Руководство…, с. 161.
Барсов Н. И. Лекции…. 1888/89 уч. год, с. 42.
Письма. 3,395, 309.
Духовный регламент. М., 1904, 69.
О существовании подобного соблазна свидетельствует тот факт, что еретик Павел Самосатский во время проповеди бил себя по бедрам руками, топал ногами и т. д., то есть использовал те внешние приемы, какими сопровождались ораторские речи язычников (Барсов Н. И. История первобытной христианской проповеди (до IV века). СПб., 1885, С. 198).
Фаворов Н., прот. Руководство…, сс. 164–165.
Ветелев А., прот. Гомилетика. Москва — Сергиев Посад (Загорск), 1949, с./55 (машинопись).
Вознесенский Н., прот. Курс Гомилетики. Без тит. листа, с. 108.
Ветелев А., прот. Гомилетика, с. 256.
Одним из таких источников является «Педагог» — сборник литературно переработанных поучений Климента Александрийского, состоящий из наставлений самого разнообразного содержания. (Барсов Н. И. История… до IV в., с. 118).
Барсов Н. История… (до IV в.), с. 214.
Там же, с. 196.
Барсов Н. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 251.
Гроссу Н., свящ. Исторические типы церковной проповеди. Киев, 1910, с. 7, с. 15 (Сборник по Гомилетике. А—9, П—23 114598).
Говоров А. Основной принцип церковной проповеди. Казань, 1895, с.42.
Барсов Н. Лекции… 1888/9 уч. год, с. 250.
Настольная книга священнослужителя. Т. 2. М., 1978, с. 579.
По мнению проф. Н. Барсова, именно обязанность проповедника изъяснять слово Божие за богослужением способствовала переходу от диалогической к монологической речи в проповеди, как более удобной для этого форме. Однако следы диалогов встречаются и в более позднее время. Например, св. Василий Великий в слове против савеллиан выражает желание, чтобы ему были предлагаемы вопросы слушателями. (Барсов Н. История… до IV в., сс. 202–204).
Свидетельство о собрании полного новозаветного канона книг Священного Писания находится в 39-м пасхальном послании св. Афанасия Александрийского. Он сообщает о времени празднования Пасхи и перечисляет 27 новозаветных книг, называя их источником спасения (Шатилов А., прот. Раскрытие содержания Апостольских воскресных зачал в церковной проповеди. ТСЛ. 1976 с. 41).
Блаж. Августин. Христианская наука, с. 1.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. СПб., 1902, т.8, с. 73.
Амфитеатров Я. Чтения…, с. 14.
Там же, с. 15.
Поторжинский М., прот. История русской церковной пропо веди. Киев. 1901, с. 6.
Для справки укажем творения св. Иоанна Златоуста, содержащие систематическое изъяснение слова Божия:
Том IV. Беседы на книгу Бытия. СПб., 1898.
Том V. Беседы на Псалмы. СПб., 1899.
Том VI. Толкования на пророков Исаию, Даниила. Обозрение книг Ветхого Завета. О творении мира. Об Иове. СПб., 1890.
Том VII. Толкование Евангелия от Матфея. СПб., 1911.
Том VIII. Толкование Евангелия от Иоанна. СПб., 1902.
Том IX. Беседы на Деяния апостольския. Беседы на послания к Римлянам. СПб., 1903.
Том X. Беседы на послания… СПб., 1904.
Том XI. Беседы на послания… СПб., 1905.
Том XII. Толкования на послания к Евреям. СПб., 1906.
Катехизис (греч. κατεχησις — наставление, поучение) — краткое изложение христианского веро- и нравоучения в форме вопросов и ответов.
Барсов Н. История… (до IV в.), с. 214.
Там же.
Певницкий В. Церковное красноречие…, с. 151.
Там же, с. 141.
Св. Кирилл Иерусалимский, обращаясь в «Поучении предогласительном» к оглашенным, говорит: «Уже собираете вы духовные цветы для сплетения венцев небесных;… уже и перепись имен ваших была». (Св. Кирилл архиеп. Иерусалимский. Поучения огласительные и тайноводственные. М., 1991, с. 1).
Певницкий В. Церковное красноречие…, с. 142.
Там же, с. 143.
Там же, с. 144.
Там же, с. 145.
Св. Кирилл Иерусалимский. Поучения огласительные и тайноводственные. М., 1991, с. 16.
Относительно последовательности изложения истин христианства проф. Певницкий пишет: «Нужно полагать даже, что оглашение во многих местах начиналось с нравоучения, как предмета более доступного для понимания простых людей, и вместе с тем так существенно важного для указания истинного пути, ведущего к богоугодной жизни, какою должны отличаться все последователи Христовы». (Певницкий В. Церковное красноречие…, с. 148).
Св. Кирилл Иерусалимскии. Поучения… с. 313.
Певницкий В. Церковное красноречие…, с. 148.
Там же, с. 149.
Там же, сс. 149–150.
Певницкий В. Церковное красноречие…, с. 156.
Догмат (греч. δοτμα — учение, установленное мнение) — основ
Блаж. Августин. Христианская наука. Киев, 1835, с. 282.
Гроссу Н., свящ. Исторические типы церковной проповеди. Киев, 1910, с. 22 (А9П23114598 сб.).
Амфитеатров Я. Чтения церковной словесности или Гомилетика. Киев, 1846, сс. 65—68.
Там же, с. 75.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. СПб., 1898, с. 461.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. СПб., 1898, с. 458.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 8, СПб., 1902, с. 160.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1, СПб., 1898, с. 456.
Блаж. Августин. Христианская наука. Киев, 1835, с. 274.
Св. Григорий Двоеслов. Пастырское правило. Киев, 1872, с. 240.
Там же, сс. 83–84.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика, с. 193.
Амфитеатров Я., с. 71.
Архим. Платон. Православное нравственное богословие. ТСЛ, 1994, с. 10.
Раннехристианские отцы Церкви. Брюссель, 1978, сс. 112–113.
Там же, с. 115.
Барсов Н. История первобытной христианской проповеди (до IV века). СПб., 1885, сс. 212-213.
Барсов Н. Лекции по Гомилетике, 1886. Литография, с. 10.
Барсов Н. Лекции по Гомилетике, 1886. Литография, сс. 66–67.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 3. Изд. Сойкина, сс. 3–4.
Там же, с. 4.
Барсов Н. Лекции…, с. 11.
Современные религиозные и церковно-общественные вопросы. СПб., 1904, с. 169.
Современные религиозные и церковно-общественные вопросы. СПб., 1904, с. 172.
Блаж. Августин. Христианская наука. Киев, 1835, сс. 246–247.
Поторжинский М., прот. История русской церковной проповеди. Киев, 1901, с. 60.
Св. Василий Великий. Творения. Ч. 4, 1892, беседа 2. О зависти, с. 174 (по Триодину, с. 208).
Юрьевский А., свящ. Гомилетика или наука о пастырском проповедании слова Божия. Киев, 1903, сс. 213–214.
Там же, сс. 223–224.
О должностях пресвитеров приходских. М., 1850, § 30, с. 42.
Юрьевский А., свящ. Цит. соч., сс. 218–219.
Там же, с. 219.
Там же, с. 214.
Священномученик Петр Дамаскин. Творения. Киев, 1905, с. 213.
Еп. Феофан. Начертание христианского нравоучения. М., 1895, с. 128.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 8, ч. 1, беседа 18, с. 117 (по Триодину, с. 215).
Вопрос о способах познания — коренной вопрос философии. Он является предметом специальной науки, называемой гносеология.
Постулат (от латинского postulatum — требование) — предложение, принимаемое без доказательства. Постулаты кладутся в основу таких способов построения научных теорий, как аксиоматический метод. В качестве примера можно указать на постулаты датского физика Нильса Бора, благодаря которым была построена теория атома, впервые объяснившая его особую устойчивость. (БСЭ, т. 20. М., 1975, с. 1255; БСЭ, т. 1. М., 1970, с. 1011; т. 3. М., 1970, с. 1664).
Наиболее характерный пример — аномальность свойств воды.
Митроп. Вениамин (Федченков). О вере, неверии и сомнении. СПб.-М., 1992, с. 82.
Фиолетов. Н. Очерки христианской апологетики. М., 1992, с. 26.
Там же, с. 27.
«Вопросы философии». 1991, № 2, с. 54.
Фиолетов Н. Очерки христианской апологетики. М., 1992, с. 29.
«Вопросы философии». 1990, № 8, с. 26.
Макс Планк. Религия и естествознание. «Вопросы философии». 1990, № 8, с. 35.
В мире науки. Scientific American. М., 1984, № 7, с. 56.
Силк Дж. «Большой взрыв». М., 1982, с. 313.
Там же, с. 7.
«За рубежом», № 22,1984. «Первый день творения», с. 20.
«За рубежом», № 22,1984. «Первый день творения», с. 20.
Там же, с. 21.
«Природа», 1984, № 2.
Силк Дж. «Большой взрыв». М., 1982, с. 5.
«Вопросы философии». 1991, № 2, с. 38.
«Земля и Вселенная». 1979, № 1, январь, февраль.
В мире науки. Scientific American. М., 1991, № 4, с. 77.
Там же.
Там же, с. 78.
Силк Дж. «Большой взрыв». М., 1982, с. 296.
В мире науки. Scientific American. М., 1991, № 4, с. 70.
Следует упомянуть еще об одной гипотезе. Около 15 лет назад Л. Оргел и Ф. Крик произвели сенсацию, выступив с утверждением, что зародыши жизни были посланы на Землю разумными инопланетянами в космическом корабле. Однако впоследствии Оргел признался, что эта идея, получившая название «направленной панспермии», была, в общем-то, шуткой. (В мире науки. Scientific American. М., 1991, № 4, с. 78).
В мире науки. Scientific American. М., 1991, № 4, с. 73.
Там же, с. 79.
«Природа». 1984, № 12, с. 36.
«Знание — сила», 1982, № 6.
Джеймс Лавлок. Живая планета Земля. «За рубежом», № 11,1987.
«Вопросы философии». 1991, № 2, с. 39.
Там же, с. 49.
Там же, с. 42.
Зеньковский В., прот. Апологетика. Рига, 1992, с. 56.
Фиолетов Н. Очерки христианской апологетики. М, 1992, с. 68.
Зеньковский В., прот. Апологетика. Рига, 1992, с. 64.
Там же, сс. 68.
Там же, сс. 75–76.
Там же, сс. 83–84.
Фиолетов Н. Очерки христианской апологетики. М., 1992, с. 71.
А. Шумилов. Океан под микроскопом. «Знание — сила», 1982.
Фиолетов Н. Очерки христианской апологетики. М., 1992, с. 57.
Св. Игнатий (Брянчанинов) указывает, что наибольшее распространение и силу ложные чудеса приобретут с пришествием в мир Антихриста: «Антихрист будет принят очень поспешно, необдуманно. Не сообразят человеки, что чудеса его не имеют никакой благой, разумной цели, никакого определенного значения, что они чужды истины, преисполнены лжи, что они — чудовищное, всезлобное, лишенное смысла актерство, усиливающееся удивить, привести в недоумение и самозабвение, обольстить, обмануть, увлечь обаянием роскошного, пустого, глупого эффекта» (Еп. Игнатий. Аскетическая проповедь, т. IV; Джорданвилл, 1984, с. 296).
Книга издана в 1993 году в Москве издательством «Трим» по благословению священника Евгения Корягина.
Постановления Святейшего Патриарха и Священного Синода от 16 и 19 июля 1993 года, Журнал № 66, «О факте мироточения икон, пребывающих в храмах Русской Православной Церкви».
Шипунов Ф. Я. Мир подошел к своему концу. «Москва», 1992, №№ 11–12, сс. 203–204.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 7. СПб., 1911, с. 368.
Св. Иоанн Златоуст. Творения, т. 1. СПб., 1898, с. 617.
«Наука и жизнь». 1980, № 1, с. 128.
Там же, с. 129.
Светониевское «Хрестос» — закономерный результат передачи греческих звуков в народной латыни, это латинская калька греческого «Христос».
«Наука и жизнь». 1980, № 1, с. 126.
Там же, с. 127.
Там же.
Там же, с. 125.
Там же, с. 126.
Там же, с. 124.
Митрополит Московский Иннокентий. Творения. Кн. 1. М. 1886, с. 153.
«Вера — ЭСКОМ». №№ 163–164, 1995, с. 3.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т.1. СПб., 1898, с. 453.
Еп. Феофан. О Православии с предостережением от погрешений против него. М., 1991, с. 53.
Еп. Феофан. О Православии с предостережением от погрешений против него. М., 1991, сс. 30–31.
«Вера — ЭСКОМ». № 163–164,1995, с. 14.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика Киев, 1903, с. 440.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т.1. СПб., 1898, с.417.
Юрьевский А., свящ. Гомилетика. Киев. 1903, с. 462.
Там же, с. 450.
Папство и его борьба с Православием. М., 1993, с. 46.
Там же.
Там же, с. 46.
Св. Иоанн Златоуст. Творения. Т.1. СПб., 1898, с. 513.
Еп. Феофан. О Православии… М., 1991, с. 96.
Св. Иннокентий, митр. Московский. Творения. М., 1886, с. 257.
Платонова А. Апостол Японии. Очерк жизни архиепископа Японского Николая. Петроград. 1916, с. 20.
Св. Иннокентий, митр. Московский. Творения, с.154.
Там же, с.241.
Там же, с.242.
Платонова А. Апостол Японии, с. 29.
Св. Иннокентий, митр. Московский. Творения, с. 244.
Там же.
Св. Иннокентий, митр. Московский. Творения, с. 245.
Там же, сс. 245-246.
Там же, с. 247.
Там же, с. 248.
Там же, с. 254.
Там же, с. 255.
Об этом свидетельствует проповедь христианства среди японцев в XVI–XVII веках. История этого события такова. В 1549 году католический миссионер — португалец Франциск Ксавье — высадился на японский берег и благовестил о Христе. Проповедь была весьма успешной. В начале XVII века христианские церкви и часовни в Японии исчислялись тысячами, а число христиан доходило до двух миллионов. Но вскоре по всей стране на христиан было воздвигнуто жестокое гонение. Виновниками гонений были сами же проповедники христианства — иезуиты, которые действовали в духе нетерпимости и насилия, подкупа и лицемерия. Большой вред христианству в Японии принесли и европейские торговцы, нахлынувшие в эту страну. Злоупотребления вызвали сильное противохристианское движение, что привело к полному уничтожению христианства в этой стране в XVII веке. (Платонова А. Апостол Японии. Петроград. 1916, сс. 12–16.)
Больше книг на Golden-Ship.ru