«Загробная жизнь и бессмертие души» — книга, в которой рассматриваются различные аспекты смерти и посмертного бытия человеческой души. С позиций Православия в книге объясняется вера в бессмертие души, рассказывается об обрядах, которыми сопровождает Церковь смерть человека, о том, как помочь своим умершим близким, чтобы облегчить их посмертное существование, как правильно молиться о них дома и в храме.

В третьей части книги приведено множество документально зафиксированных свидетельств о явлении умерших и свидетельства тех, кто пережил клиническую смерть и вернулся, чтобы рассказать о видении рая и ада. Большннство’случаев никогда не было опубликованно в массовой печати.

Книга адресована тем, кто желает узнать правду о посмертной участи человека, кто пережил смерть близких и ищет успокоения у Единого Утешителя — Бога.

Содержание

Часть 1

О смерти и бессмертной душе

О человеческой душе 5

Что такое смерть? И

О необходимости приготовления к смерти 15

Слово о смерти 17

Внезапная смерть 27

Важность поминовения усопших 32

Попечение Православной Церкви об усопших 50

За кого запрещает молиться Святая Церковь? 123

Цель жизни 124

Последний враг 135

Часть 2

О загробной участи

О частном суде по смерти и всеобщем суде Христовом 151

Смысл и значение христианского чаяния жизни будущего века 161

Частный суд и учение о мытарствах 172

Святоотеческое свидетельство о воздушных мытарствах 198

Состояние души после частного суда до всеобщего 214

Местонахождение Рая по учению Священного Писания и святых Отцов Церкви 343

Местонахождение Неба и ада 348

О вечном блаженстве праведников 374

О вечных муках грешников 393

Часть 3

Свидетельства о бессмертии души и о загробной жизни

Свидетельство умерших о бессмертии души и о загробной жизни 464

Замечательное сновидение 487

Час адских мук на земле 506

Церковная молитва и милостыня 520

Примеры из жизни людей, умерших внезапною смертию 530

Примеры встречи смерти святыми и благочестивыми людьми 534

Встреча с Господом 542

Рассказы о явлении умерших 568

Из области таинственного 573

Знаменательные явления 590

Молитва за усопших приятна им 593

Явление из загробного мира 594

Наказание Божие за сквернословие 598

Предсмертные видения грешных 599

Поучительное видение 602

Ожившие покойницы 604

Обличение из загробного мира 608'

Сила молитвы 615

Вразумление Божие 619

Обмиравшая 620

Дай Бог всякому так умереть! 622

Необдуманное клятвенное слово матери 626

Явление покойной матери 627

Поучительное сновидение 630

Обращенный атеист 636

Дивный случай 639

Рассказы о' прохождении святыми мытарств 641

Явление умерших родным и друзьям с известием о своей смерти 646

Сила церковного поминовения 651

Участие умерших в судьбе живых и особенно родных и друзей 652

Господь приемлет и грешников кающихся 678

Что есть адские мучения? 685

Видение обителей Царствия Небесного 686

Влияние умерших на жизнь близких им людей 690

Освобождение из цепких объятий уже наступившей смерти 703

Из мира таинственного 706

Дивная кончина христианского отрока 708

Замечательный сон одной крестьянки 714

Видимые следы, оставляемые являющимися душами, и открытие ими своей загробной

участи 720

Предсмертное видение и мирная кончина православного христианина 729

Гость загробного мира 732

Замечательное видение 736

Господь воскресил меня из мертвых 743

Авария. Возвращение с того света 747

Клиническая смерть атеистки во время аборта 768

Библиографический список 780

Не обленимся помогать умершим и приносить за них молитвы; ибо предлежит общее очищение Вселенной. Посему мы и молимся с дерзновением о всей Вселенной и именуем их вместе с мучениками, исповедниками и священниками. Ибо все мы — одно тело, хотя одни члены превосходят других. Отовсюду возможно снискивать им прощение: и от молитв, и от приносимых за них даров, и от признаваемых вместе с ними. Почему же ты скорбишь, почему плачешь, когда столько можешь снискать прощения умершему?

Сет. Иоанн Златоуст

Часть 1

О СМЕРТИ И БЕССМЕРТНОЙ ДУШЕ

О человеческой душе

Почему во все времена так много говорилось и говорится сейчас о душе человеческой?

Да потому, что душа — это жизненное начало... Потому, что жизнь человеческой души в Боге есть самое главное в жизни человеческого общества и жизни Церкви. Потому, что жизнь человеческой души в Боге и с Богом — это основа нравственного развития как человека, так и общества.

Душа — это главная часть естества человека. Душа есть некий вид энергии, еще не познанный людьми науки.

Это та бессмертная, разумная духовно-нравст- венная сила, которую человек получил от Бога при творении.

Люди не видят своей души и потому, к сожалению, не умеют ее ценить.

А ведь душа — это те задатки добра и святости, которые являются частью нашего естества и даны нам Богом. И эта душевная сторона нашего естества сотворена Богом прекрасной. Она освящена Благодатью Духа Святого и является «частичкой» Бога в нас и дает нам возможность нашего обожения.

Душа — это совокупность всех мыслительных разумных действий, все наше внутреннее существо, внутреннее содержание человека, в какой-то степени характеристика человека, обуславливающая его поступки, его действия, поведение, его жизнь. Она одуховлена Духом Божиим, бессмертным и разумным, и при жизни душа и Дух соединены воедино.

Душа человека духовна и бессмертна — это догмат.

По определению блаженного Августина, она безвидна (невидима) и безобразна (не имеет образа). Бог создал ее духовною и живою, разумною и свободною, и она составляет с телом один живой организм.

Душу можно видеть только посредством откровения и Божественного просвещения. Только умные глаза отдельных людей, просвещенных благодатию Божией, могут видеть душу. <...>

При создании души человеческой Бог творил ее по образу Духа, вложив в нее законы добродетели: рассудительность, ведение, благоразумие, веру, любовь и другие.

В душе человека заложен образ Божий, который проявляется в ее бессмертии и духовности, в ее способностях и силах, в ее памяти, разуме и воле. Это духовная сила нашей жизни. Это творение Божие. А все сотворенное Богом прекрасно. Уже по своему творению она является особо тонкой, возвышенной, разумной, исполненной необычайной красоты и предназначена для пребывания в ней Бога. Это дом Духа Божия в нас! <...>

Душа наша драгоценна. Это великий дар Божий, оценить который не в силах ни наша мысль, ни наше сердце — это цена крови, пролитой Спасителем на Голгофском кресте (1 Кор. 6, 20). Господь претерпел все унижения и мучения (с младенчества и до Голгофских страданий) ради спасения наших бессмертных душ.

Бог дал душе бессмертие, разум, который вбирает в себя неисчислимое множество знаний... Дал свободу духа, свободу выбора, только зовет нас...

Поистине нет цены бессмертной душе человека: она искуплена кровию Богочеловека и призвана Им к вечной и блаженной жизни, предназначена быть «храмом живущего в нас Духа Святого»: носить в себе образ Создателя своего. <...>

Душа — это та разумная часть нашего естества, благодаря которой мы способны распознавать добро и зло, выбирать свой жизненный путь.

Это та разумная и мыслящая часть нашего естества, которая позволяет нам усилиями своей воли с помощию Божией, познав волю Его и возлюбив ее всем сердцем, строить нашу жизнь на основе заповедей Божиих.

Это та часть естества нашего, которая позволяет нам сознательно идти путем, указанным Богом, борясь со всеми искушениями и ухищрениями духа злобы, которая дает нам возможность не увлекаться земными соблазнами, а иметь единственную цель в жизни — стремление к познанию Бора и, насколько это доступно человеку, ощущать присутствие Божие уже во время нашей временной земной жизни.

Душа — это частичка Бога в нас, это вместилище Духа Святого. Через душу Бог постоянно присутствует в нас... Будучи сотворенной бессмертной и одуховленной Богом (при творении же), она получила предназначение стать нерукотворенным храмом Духа Божйя, местом постоянного обитания в нас. И если человек освящает ее Святым крещением и не загрязняет своими повседневными грехами, то Дух Божий постоянно в ней присутствует, и она становится храмом Божиим, тем нерукотворенным храмом, которому предназначено жить вечно, вместив в себя Бога. <...>

Святые Отцы и учители Церкви восторженно говорят о человеческой душе, в прекрасных выражениях описывают величие и необыкновенную ее красоту.

Святитель Григорий Богослов:

Душа — существо умносозерцаемое, вечно пребывающее, образ и дыхание Всемогущего Бога, частица Божества (конечно, не в собственном значении этого слова), струя невидимого Божества и бесконечного света. Божественный и неугасимый свет, заключенный в теле, как в пещере.

Душа — природа оживляющая и движущая; с душой сродственны разум и ум. <„.>

О. Иоанн Кронштадтский:

Душа наша есть, так сказать, отражение лица Божия; чем яснее, больше это отражение, тем она светлее, покойнее; чем меньше — тем темнее, беспокойнее. А как душа наша — сердце наше, то надобно, чтобы в нем отражалась через чувства, через благодарность всякая истина Божия, а отражения лжи вовсе не было.

Душа — часть мира духовного. Бог отражается в благочестивой душе, как солнце в капле воды; чем чище эта капля, тем лучше, яснее отражение, чем мутнее — тем тусклее, так что в состоянии крайней нечистоты, черноты души отражение (Божие) прекращается, и душа остается в состоянии духовного мрака, в состоянии бесчувственности.

Святой Макарий Великий говорит , что Ангелы имеют образ и вид, так как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид как Ангела, так и души, есть образ и вид внешнего человека в его теле. Тот же угодник Божий научает, что Ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему, однако, при всей тонкости своей, суть тела. Они — тела тонкие, эфирные, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждой для тонкого тела — души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела. Когда душа разлучается с телом посредством смерти, она совлекается его, как бы одежды. Святой Макарий говорит, что совершеннейшие из христиан, очищенные и просвещенные Святым Духом, видят образ души, но такого совершенства и видения достигают между святыми весьма редкие. Этот великий отец утверждает, что у молящихся молитвой Духа душа во время молитвь! иногда выходит из тела особенным и непостижимым действием Святого

Духа. (Описывая сверхъестественные действия Божественной благодати во время молитвы, Великий Макарий говорит: «В той час случается человеку, что с исхождением из уст молитвы исходит купно из него душа». Очевидно, что это случалось с самим святым Макарием.) И в тот век, в который процветал в пустыне египетского скита великий Макарий, в век высокого подвижничества монашеского, весьма редкие между святыми иноками сподоблялись видеть образ души; тем реже они ныне. Но и ныне они встречаются, по великой милости Божией и по неложному обетованию Господа Иисуса, пребывать с верными учениками Своими до скончания века. По личному свидетельству такого избранника Божия, внезапно узревшего душу свою, при обильнейшем благодатном действии молитвы, исшедшей из тела и стоящей на воздухе, она — эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица, — словом, полное сходство с ним. Не только силы ума и сердца были при душе, но при ней были и все органы чувств: зрение, слух, осязание, при ней была вся жизнь, а тело оставалось на стуле, как мертвое, как скинутая одежда, доколе, по мановению Божию, не возвратилась в него душа так же непостижимо, как непостижимо вышла из него.

На V Вселенском Соборе  святые отцы утвердили, что душа творилась вместе с телом, а не отдельно друг от друга, основываясь на Священном Писании.

То, что душа и тело при жизни человека теснейшим образом связаны взаимно, св. Григорий Богослов объясняет проявлением премудрости Божией, промыслительно установившей этот союз. Если бы, по его мнению, душа не была связана с телом и не должна бы обуздывать страсти и укрощать греховные порывы тела, а только была бы носительницей в себе частицы Божества, она могла бы возгордиться и превознестись своим достоинством.

Но будучи непосредственно связанной с телом, перенося все житейские тяготы, болезни и искушения вместе с ним и в то же время являясь носительницей образа Божия, она понуждает и тело стремиться ко всему чистому и Божественному, «... чтобы в борьбе и брани с телом мы постоянно обращали взоры к Богу, ...чтобы мы знали, что мы в одно и то же время велики и ничтожны, перстны и небесны, смертны и бессмертны.

Душа соединена с телом для того, чтобы, если мы вздумаем гордиться образом Божиим в нас, земное естество наше смирило бы нас.

Размышления о бессмертной душе.

О естестве и назначении души / Сост. архимандрит Иоанн (Крестъянкин)

Что такое смерть?

Священное Писание дает нам точное определение смерти: И возвратится персть в землю, якоже бе, и дух возвратится к Богу, иже даде его (Еккл. 12,7).

Значит, смерть есть разлучение души с телом. Когда душа покинула тело, тогда мы человека называем мертвым. Одно тело без души не составляет человека, оно — труп, а не человек; точно так и душа без тела есть дух, а не человек.

Тело человека само по себе, без души — мертво, без нее оно подвергается разложению, тлению и, таким образом, лишается жизни. Время от разлучения души с телом до Второго пришествия Христова на землю в Священном Писании называется сенью смертною (Пс. 22,4).

Смерть тела есть как бы естественный временный сон, способствующий обновлению сил душевных и телесных; это есть как бы погребение семени в землю, которое и должно истлеть, чтобы возрастить в себе корень новой жизни, чтобы произвести из себя зеленеющее растение с цветами и плодами в вечности.

Видя умирающего, не на то смотри, что он сомкнул глаза и лежит безгласен, но на то, как он воскреснет и получит неизъяснимую, изумительную и дивную славу; от настоящего видения возведи помыслы к надежде будущего. Умерший гниет, тлеет и превращается в персть и прах. Что же из этого? Надо радоваться, ибо тот, кто хочет перестроить развалившийся ветхий дом, сначала выводит из него живущих, потом разрушает его и снова воздвигает в лучшем виде. Выведенные не скорбят об этом, ибо обращают внимание не на видимое разрушение, но воображают будущее, хотя еще и не видимое здание. То же и Бог творит. Он, разрушая наше тело, сперва изводит из него душу, в нем живущую, как бы из некоторого дома, дабы потом, воздвигнув его в лучшем виде, снова ввести в него душу с большею славою (Христианское чтение, 1842. С. 137).

Итак, смерть есть удел каждого человека, удел неизбежный, — ее не минует никто; ибо, как говорит пророк Давид: Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти? (Пс. 88,49).

Однако ничего нет неизвестнее, как день или час смерти: Яко убо не разуме человек времене своего (Еккл. 9,12), — говорит Священное Писание.

Всем известно, что умрем, но когда? Не знаем, так как смерть не разбирает и не назначает времени, не считает, сколько лет прожил человек, не ждет старости, не щадит юности, не обращает внимания на то, приготовил ли себя человек для будущей жизни или нет, — пожинает всех; она подобна земледельцу, вышедшему с косой на луг, который не смотрит и не отделяет цветов от травы, а косит подряд все, будет ли то трава старая или едва распустившиеся цветки, и затем все скошенное вместе сушит и собирает в стога или в устроенные для того помещения; почему и пророк Давид говорит: Человек, яко трава дние его, яко цвет селный, тако оцветет: яко дух пройде в нем, и не будет, и не познает ктому места своего (Пс. 102,15-16).

Из Священного Писания нам известно, что прародители наши — Адам и Ева, от которых произошел весь род человеческий, сотворены были бессмертными: И сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его: мужа и жену сотвори их, читаем мы в книге Бытия, ...и вдуну в лице его дыхание жизни: и быстъ человек в душу живу (Быт. 1,27; 2,7).

Откуда же и когда явилась смерть? То же Священное Писание поучает, что она есть последствие греха. Грехом смерть вошла в мир (см.: Рим. 5, 12), говорит апостол Павел. Смерть получила свое название от Самого Бога в то время, когда ее еще и не было, так как Господь Бог, заповедуя прародителям нашим Адаму и Еве не вкушать плодов от древа познания добра и зла, сказал: в онъже аще день снесте от него, смертию умрете (Быт. 2,17).

Из вышесказанного ясно видно, что смерть есть определенное, по непреложному суду Бо- жию, следствие греха, распространившегося через прародителей на весь род человеческий, так как суд Божий, высказанный прародителям: земля ecu и в землю отыдеши (Быт. 3,19), относится и к каждому человеку, как потомку первых людей, почему и апостол Павел говорит: человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9,27).

Диавол в образе змия, прельщая прародителей, говорил: Не смертию умрете... будете яко бози (Быт, 3, 4-5). Они поверили ему, вкусили запрещенного плода, но только не получили божества, а были изгнаны из рая сладости и подпали под казнь смертную, и не только сами, но и их дети, и весь род человеческий. Бывши до грехопадения как боги безсмертными, безстрастными и безбо-лезненными, тотчас после падения потеряли божество и безсмертие, и смерть приняла над ними, а через них и над всеми, свое господство; почему и пророк Давид говорит: Аз рех: бози есте, и сынове Вышняго вси. Вы же яко человецы умираете (Пс. 81,6-7).

О необходимости приготовления к смерти

Если же по особому милостивому Промыслу Божию не всем нам открыт смертный час, то мы тем более должны заботиться и молиться о том, чтоб кончина наша была безболезненна и мирна и чтобы во всякое время, всегда готовы были предстать и дать добрый ответ на Страшном Судилище Христовом за жизнь, проведенную нами на земле. А для этого нам нужно непрестанно вспоминать о смертном часе: Поминай последняя твоя, — говорит Премудрый, — и вовеки не согре- шиши (Сир. 7,39), — и в случае грехопадений скорее исповедываться пред своим духовным отцом, не откладывая покаяния день за днем, по нашему нерадению и беспечности. «Еще успеем покаяться, когда придет старость», — так говорят только ленивые и неразумные, ибо нам неизвестно и того, доживем ли мы до завтра. Кто нам сказал, что мы долговечны, и кроме того, разве не часто нам приходится видеть молодых людей, одержимых тяжкими болезнями, которым не до сокрушения о грехах, так как у страждущего душа бывает занята ужасом самой смерти. Какое обращение ко Господу, какое раскаяние в прошлом может быть, когда страдания тела, терзаемого смертию, или оставят человека вовсе без сознания, или при слабом сознании без всякого мужества и силы? Нет. Готовиться к смерти нужно заранее. Тогда лучше будем мы вразумляться и мыслию о смерти и больше соберем плодов для вечности. Тогда- то мы будем располагать жизнь свою так, что нам никогда не будет страшно перейти в вечность.

При каждой встрече с искушением сильным, пред грозным взором смерти будут погасать в нас порочные страсти, а чистый пламень любви к Господу будет гореть в нас, не угасая.

Истинный христианин встречает смерть не как грозное страшилище, но как вестника мира. Смерть приходит к нему не для того, чтобы разлучить его с Иисусом Христом, Который исполнил за нас правду закона, но для того, чтобы соединить с Ним. Если же не так представляют себе смерть, это значит, что не знают другой жизни, кроме земной, других благ, кроме благ временных, другого Бога, кроме богов века сего.

В таком случае несчастна та душа, которую не хотят пробуждать страхом смерти от ее сна; несчастны те люди, которые заботятся о том, как бы не дошла до ушей их весть о смерти. Это значит то же, что у утопающего в волнах отнять доску, на которой он мог бы спастись. Чем более смерть будет устрашать нас, тем скорее исчезать будет обаяние греха, тем более мы будем дорожить талантами, врученными нам от Бога.

Правда, никто из нас не говорит себе, что не увидит смерти, однако ж не многие ли так живут, как будто вовсе не думают умереть? Всем известен приговор Правды вечной: Земля ecu и в землю отыдеши. Наши знакомые, наши друзья в глазах наших исполняют его на себе. А нас этот приговор не касается?

Мы провожаем других в иной мир, а готовим ли себя в тот же путь? Напротив, мысль о смерти не так ли «близка» душе нашей, как гость постылый, которого и холодно принимаем мы, и выпроваживаем как можно скорее? Не так ли редко западает она в душу нашу, как однажды холодно принятый знакомый? Если так, то нечего удивляться, что так мало живем мы для добра.

В ком нет надежды на загробную жизнь, тот не может называться истинным христианином, потому что с истинным христианством должно быть соединено упование и ожидание явления Христова и будущей жизни.

Архим. Пантелеймон.

Тайны загробнойжизни.

Слово о смерти

Да доминайте день исхода вашего oil} земли Египетская вся дни жития вашего.

Смерть — великое таинство. Она — рождение человека из земной временной жизни в вечность. При совершении смертного таинства мы слагаем с себя нашу грубую оболочку — тело — и душевным существом, тонким, эфирным, переходим в другой мир, в обитель существ, однородных душ. Мир этот недоступен для грубых органов тела, через которые во время пребывания нашего на земле действуют чувства, принадлежащие, впрочем, собственно душе. Душа, исшедшая из тела, невидима и недоступна для нас, подобно прочим предметам невидимого мира. Видим только при совершении смертного тайнодействия бездыхан- ность, внезапную безжизненость тела; потом оно начинает разлагаться, и мы спешим скрыть его в земле; там оно делается жертвою тления, червей, забвения. Так вымерли и забыты бесчисленные поколения людей. Что совершилось и совершается с душой, покинувшей тело? Это остается для нас, при собственных наших средствах к познанию, неизвестным.

Сокровенное таинство — смерть! До озарения людей светом христианства, большей частью они имели о бессмертии души самые грубые и ложные понятия; величайшие мудрецы язычества только умозаключали и догадывались о нем. Однако сердце и падшего человека, как ни было мрачно и тупо, постоянно осязало, так сказать, свою вечность. Все идолопоклоннические верования служат тому доказательством; все они обещают человеку загробную жизнь, — жизнь или счастливую или несчастливую, соответственно земным заслугам.

О состоянии праведников по воскресении Господь возвестил, что они яко Ангели Божии на не- беси суть, равны бо суть Ангелом. Предвозвещая о Своем втором пришествии и Страшном Суде, Господь сказал, что тогда он речет стоящим одесную Его праведникам: приидите, благословенный Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира; а стоящим ошуюю грешникам речет: идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его. И то достоверно, что воздаяние как праведников, так и грешников весьма различно. Правосудие Божие воздаст каждому человеку по делам его. Не только небесных обителей бесчисленное множество, по свидетельству Спасителя, но и ад имеет множество различных темниц и различного рода мучения: согрешивший в ведении биен будет много, согрешивший в неведении биен будет мало.

Христиане, одни православные христиане и притом проведшие земную жизнь благочестиво или очистившие себя от грехов искренним раскаянием, исповедию пред отцом духовным и исправлением себя, наследуют вместе со светлыми Ангелами вечное блаженство. Напротив того, нечестивые, т.е. неверующие во Христа, злочестивые, т.е. еретики, и те из православных христиан, которые проводили жизнь в грехах или впали в какой-либо смертный грех и не уврачевали себя покаянием, наследуют вечное мучение вместе с падшими ангелами. Патриархи Восточно-Кафолической Церкви в послании своем говорят: «Души людей, впавших в смертные грехи и прй,смерти не отчаявшихся, но еще до разлучения с настоящей жизнью покаявшихся, только не успевших принести никаких плодов покаяния, каковы: молитвы, слезы, коленопреклонения при молитвенных бдениях, сокрушение сердечное, утешение бедных и выражения любви к Богу и ближним, что все Кафолическая Церковь с самого начала признает богоугодным и благопотребным — души таких людей нисходят во ад и терпят за учиненные ими грехи наказания, не лишаясь, впрочем, надежды облегчения от них. Облегчение же они получают по бесконечной благости, чрез молитвы священников и благотворения, совершаемые за умерших, а особенно силою Бескровной Жертвы, которую, в частности, приносит священнослужитель для каждого христианина о его присных, вообще же за всех повседневно приносит

Кафолическая Апостольская Церковь». Смерть грешников люта, говорит Писание, а для благочестивых и святых она — переход от молв и смятений житейских к нерушимому спокойствию, от непрерывных страданий — к непрерывному блаженству, переход с земли на небо и соединение с бесчисленным сонмом святых Ангелов и бесчисленным сонмом святых человеков. В ненасытном созерцании Бога и в непрестанном горении любовию к Нему заключается высшее и существенное наслаждение небожителей. Преподобный Макарий Великий рассуждает об этом предмете следующим образом: «Когда исходит из тела душа человеческая, тогда совершается некое великое таинство. Если она повинна будет греху, то приступают к ней полчища демонов, ангелы сопротивные и силы темныя, и похищают душу в область свою. И не должно сему, как бы необычайному, удивляться. Если человек, живя еще в сем веке, им покорился, и повиновался, и соделался их рабом: тем более, когда исходит от мира, бывает ими пленен и порабощен. Также, напротив, в. отношении лучшего состояния должно разуметь: святым Божиим рабам и ныне предстоят Ангелы, и святые духи сохраняют и окружают их. А когда из тела изыдут лики Ангельские, воспри- яв их душу, относят в свою страну, в мир святыни, и приводят их к Господу». <...>

«Многие обольщают себя, — говорит блаженный Феофилакт, — суетным упованием, думают, что получат Царство Небесное, и присоединяют себя к лику возлежащих на высоте добродетелей, высоко мечтая о себе в сердце своем... Много званных, потому что Бог призывает многих, паче же всех, но мало избранных, мало спасаемых, мало достойных избрания Божия. Призвание — дело Божие, а избрание и неизбрание зависят от нас: иудеи были званными, но не оказались избранными, оказались непослушными Призывавшему.

Великий между святыми иноками Арсений во все время жития своего, когда занимался рукоделием, полагал на колени платок, по причине слез, изливавшихся из очей его. Он скончался. Авва Пимен, отец, особенно обиловавшими даром духовного рассуждения, услышав о кончине его, сказал: «Блажен Арсений: ты оплакал себя в течение земной жизни! Не оплакивающий себя здесь будет плакать вечно. Невозможно избежать плача: или здесь — произвольного, или там, в муках, невольного». Услышав об этой смерти, Феофил, патриарх Александрийский, сказал: «Блажен, авва Арсений! Ты непрестанно помнил час смертный». <...>

Господь призывает человека к покаянию и спасению до последней минуты его жизни. В эту последнюю минуту еще отверсты двери милосердия Божия всякому, толкущему в них. Никто да не отчаивается! Доколе не закрыто поприще, действителен подвиг. Последние минуты человека могут искупить всю жизнь его. В Египте некоторая девица, именем Таисия, оставшись сиротою после родителей, умыслила обратить дом свой в странно- приимницу для скитских иноков. Прошло много времени, в которое она принимала и успокаивала отцов. Наконец ее имение истощилось. Она начала терпеть недостаток. С нею познакомились небла- гономеренные люди и отвратили ее от добродетели; она начала проводить худую жизнь, даже развратную. Отцы, услышав это, очень опечалились. Они призвали авву Иоанна Колова и сказали ему: «Мы слышали о сестре Таисии, что она расстроилась. Когда была она в состоянии, показывала нам свою любовь, и мы ныне покажем нашу любовь к ней и поможем ей. Потрудись посетить ее и, по премудрости, данной тебе Богом, устрой ее». Авва Иоанн пришел к ней и сказал старице, стоявшей на страже у ворот, чтоб она доложила о нем госпоже своей. Она отвечала: «Вы, монахи, поели все имение ее». Авва Иоанн сказал: «Доложи ей, я доставлю ей большую пользу». Старица доложила. Юная госпожа сказала ей: «Эти иноки, постоянно странствуя при Чермном море, находят жемчуг и драгоценные камни; поди приведи его ко мне». Авва Иоанн пришел и сел возле нее. Воззрев на лицо ее, он преклонил главу и начал горько плакать. Она сказала ему: «Авва, что ты плачешь?» Он отвечал: «Вижу, что сатана играет на лице твоем, и как мне не плакать? Чем не понравился тебе Иисус, что ты обратилась на противные Ему дела?» Она, услышав это, затрепетала и сказала ему: «Отец! есть ли для меня покаяние?» Он отвечал: «Есть». «Отведи меня, куда хочешь», — сказала она ему и, встав, пошла вслед за ним. Иоанн, заметив, что она не распорядилась, даже не сказала ни одного слова о доме своем, удивился. Когда они достигли пустыни, уже смеркалось. Он сделал для нее возглавие из песка, такое же другое на некотором расстоянии для себя. Оградив ее возглавие крестным знамением, сказал: «Здесь усни». И он, исполнив свои молитвы, лег спать. В полночь Иоанн проснулся — видит: образовался некий путь от того места, где почивала Таисия, до неба; Ангелы же Божии возносят ее душу. Он встал и начал будить ее, но она уже скончалась. Иоанн повергся ниц на молитву и услышал глас: «Един час покаяния ее принят паче долговременного покаяния многих, не оказывающих при покаянии такого самоотвержения». «Господи! Для рабов Твоих, — говорит Василий Великий, — разлучающихся с телом и приходящих к Тебе, Богу нашему, нет смерти, но преставление от печального на полезнейшее и сладостнейшее, и на упокоение и радость». <...>

Апостол Петр называет плотское и душевное состояние человеков, хотя и благочестивых, темным местом. Место может быть не только вещественное, но, в отвлеченном значении, и мысленное и нравственное, как Писание говорит: в мире (сердечном-) место Его (Божие). Заключенным в темном месте и желающим спастись должно руководствоваться, как светилом, Священным и Святым Писанием, доколе не низойдет на них Святый Дух и не соделается для них живою книгою Божественного учения, всегда открытою и неумолкающею. Имамы известнейшее пророческое слово, ему же внимающе, яко светилу сияющему в темном месте, добре творите, дондеже день озарит и денница возсияет в сердцах ваших.

Заключенные в темнице земного мудрования! Услышим тех, которые стяжали о Господе духовную свободу и озарились духовным разумом! Слепорожденные! Услышим прозревших от прикосновения к очам их перста Божия, увидевших свет истины, увидевших и уведавших, при сиянии этого света, невидимое для плотских и душевных умов. Слово Божие и содействующий слову Дух открывают нам, при посредстве избранных сосудов своих, что пространство между небом и землею, вся видимая нами лазуревая бездна, воздух, поднебесная служит жилищем для падших ангелов, низвергнутых с неба. <...> Святой апостол Павел называет падших ангелов духами злобы поднебесными, а главу их — князем власти воздушной. Падшие ангелы рассеяны во множестве по всей прозрачной бездне, которую мы видим над собою. Они не перестают возмущать все общества человеческие и каждого человека порознь; нет злодеяния, нет преступления, которого бы они не были зачинщиками и участниками; они склоняют и научают человека греху всевозможными средствами. Супостат ваш диавол, говорит святой апостол Петр, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Петр. 5, 8) и во время земной жизни нашей, и по разлучении души с телом. Когда душа христианина, оставив свою земную храмину, начнет стремиться через воздушное пространство в горнее отечество, демоны останавливают ее, стараются найти в ней сродство с собою, свою греховность, свое падение и низвести ее во ад, уготованный диаволу и ангелам его. Так действуют они по праву, приобретенному ими.

Все явно отвергшие Искупителя, отселе составляют достояние сатаны: души их, по разлучении с телами, нисходят прямо в ад. Но и христиане, уклоняющиеся ко греху, недостойны немедленного переселения из земной жизни в блаженную вечность. Самая справедливость требует, чтоб эти уклонения ко греху, эти измены Искупителю были взвешены и оценены. Необходимы суд и разбор, чтоб определить степень уклонения ко греху христианской души, чтоб определить, что преобладает в ней — вечная жизнь или вечная смерть. И ожидает каждую христианскую душу, по исше- ствии ее из тела, нелицеприятный Суд Божий, как сказал святой апостол Павел: лежит человеком единою умрети, потом же суд (Евр. 9,27).

<...> Когда душа христианина начнет восходить к небу, руководимая святыми Ангелами, темные духи обличают ее неизглаженными покаянием грехами ее, как жертвами сатане, как залогами общения и одинаковой вечной участи с ними.

Для истязания душ, проходящих воздушное пространство, установлены темными властями отдельные судилища и стража в замечательном порядке. П9 слоям поднебесной, от земли до самого неба, стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведывает особенным видом греха и истязывает в нем душу, когда душа достигнет этого отделения. Воздушные бесовские стражи и судилища называются в Отеческих Писаниях мытарствами, а духи, служащие в них, — мытарями. <...>

Блаженный Иоанн Милостивый, патриарх Александрийский, постоянно беседовал о смерти и о исходе души из тела, как ему о том открыто было преподобным Симеоном Столпником. «Когда душа выйдет из тела, — говаривал он, — и начнет восходить к Небу, встречают ее лики бесов и подвергают многим затруднениям и истязаниям. Они истязают ее во лжи, клевете, ярости, зависти, гневе, памятозлобии, гордости, срамословии, непокорстве, лихве, сребролюбии, пьянстве, обьедении, злопомлении, волхвовании, братоненавидении, убийстве, воровстве, немилосердии, блуде, прелюбодеянии. Во время шествия души от земли к небу сами святые Ангелы не могут помочь ей: помогают ей единственно ее покаяние, её добрые дела, а более всего — милостыня. Если не покаемся в каком грехе здесь по забвению, милостынею можем избавиться от насилия бесовских мытарств. <...> Приготовимся к вечности и к переходу в вечность, именуемому смертью, во время земной жизни, в этом преддверии к вечности. Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ими, оспариваемся ими. Если оценим справедливо то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земле, сравниваемое с неизмеримою и величественною вечностью, то найдем только одно правильное употребление земной жизни. Употребляется она правильно, когда проводится в приготовлении к вечности. Так судит о земной жизни и Слово Божие: не бойся, малое стадо, завещает Господь ученикам своим на время их земного странствования, яко благоволи Отец ваш дати вам царство. <...>

Воспоминание о смерти, о сопровождающих ее и о последующих ей страхах, воспоминание, сопряженное с усердною молитвою и плачем о себе, может заменить все подвиги, объять всю жизнь человека, доставить ему чистоту сердца, привлечь к нему благодать Святого Духа и тем даровать ему свободное вознесение на небо мимо воздушных властей.

Прежде нежели достигнем того молитвенного блаженного состояния, при котором ум непосредственно зрит предстоящую кончину и ужасается смерти, как должно твари ужасаться угрозы Творца, произнесенной вместе с заповедью, — полезно возбуждать в себе воспоминание о смерти посещением кладбища, посещением болящих, присутствием при кончине и погребении ближних, частым рассматриванием и обновлением в памяти различных современных смертей, слышанных и виденных нами. Сколько знакомых наших, любивших эту земную жизнь и пользовавшихся благоденствием в ней, надеявшихся долго жить и еще вовсе не старых, пожато смертию внезапно! Никто из них не мог сказать пришедшей смерти: «Подожди! Удались: я еще не хочу умирать!» Иные из них не успели в час смертный сделать никакого распоряжения, никакого приготовления.

Сет. Игнатий Брянчанинов.

Слово о смерти

Внезапная смерть

Страшное дело — смерть внезапная. Она есть меч гнева Божия за наши грехи. Это мы ясно видим из притчи о богатом и Лазаре. Богатый был корыстолюбив, раб плоти и прихотей. Он совершенно забыл о смерти, о бессмертии души и о Боге. Он прилепился умом своим и сердцем к благам земным и умер не как человек, верующий в Бога, но как нечестивый, потерявший всякую веру; не как человек, имеющий бессмертную душу, но как душою умерший; не как человек разумный, но как животное бессловесное. За все эти грехи богатый и умер, по определению Бо- жию, смертию принужденной — внезапной. Что он умер не естественно, а его скосила, по повелению Божию, внезапная смерть, — это мы видим из той же притчи. В ней Сам Бог обличает нечестивого грешника и объявляет ему страшную казнь внезапной смерти: Безумие, в сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лк. 12, 20). При этом Господь открыл и причину такого страшного осуждения — порок лихоимства, беспечности, нерадения о своей душе и о конце земной жизни.

Да, пагубна для души нашей смерть внезапная! Ибо в каком состоянии застанет нас момент смерти, в таком мы останемся и пребудем вечно. По смерти же ни добродетельный не изменяется из добродетельного в порочного, ни грешник — из порочного в добродетельного. Подтверждает это и божественный Екклезиаст, говоря: И аще падет древо на юг, и аще на север, на месте, идеже падет древо, тамо будет (Еккл. И, 3). Это значит: какого места достойным обрящется человек в час смерти своей, там и определяется и пребывает в бесконечные веки веков.

Мы, несчастные, постоянно согрешаем, и грех следует постоянно по пятам нашим. Одно время мы посвящаем многоядению и многопитию; другое — проводим в покое, беспечности, прихотях, остальное — жертвуем хищениям, неправдам, убийствам, враждам, притеснениям и гонениям братии! Когда мы не согрешаем? Поношения, клеветы, осуждение, ложь, сквернословие и празднословие не престают исходить из уст наших.

Когда бываем мы непричастными гордости, славолюбию, гнусной мстительности и лукавому воображению? Почти что никогда! Грех всегда окружает нас, всегда представляет уды наши в рабы нечистоте и беззаконию (Рим. 6,19).

Когда прежде смерти Человеколюбец Бог посылает на нас жестокую болезнь, тогда она, при- шедши, возвещает нам, как бы другой Исаия, говоря: Сия глаголет Господь: устрой о доме твоем, умиравши бо ты (Ис. 38,1). Как велегласная труба возглашает она: «Человек! Приготовляйся к будущей жизни». Чувствует тогда человек разлучение с миром, видит тогда, что безполезны ему теперь и богатство, и слава, и премудрость, и вообще любые любые земные блага. Родственники и друзья больного призывают тогда духовного отца его, чтобы он мог раскаяться, плакать, обратиться к Богу, исповедать грехи свои и соединиться со Спасителем Иисусом Христом, через принятие Пречистого Тела и Крови Его. Без сомнения, тогда есть надежда, что таковой может спастись и остаться не на месте мучения, но на месте блаженства.

Но когда внезапно, как налетевший ураган, как вихрь, смерть похитит жизнь, когда человек, будучи в силах, здоров и предан греху, в одну минуту явится безгласен и бесчувствен, какая тогда может быть надежда ко спасению? Где тогда покаяние? Где исповедь? Где обращение? Ни сродник, ни друг, ни священник не могут помочь тогда, хотя бы и хотел кто, старался и усердно желал. Тогда вдруг придут немилосердные, истязующие душу несчастного. В сию нощь душу твою истя- жут от тебе (Лк. 12,20).

Смерть, без сомнения, неизбежна и страшна, и предотвратить или миновать ее в конце концов невозможно; но мы можем приготовить себя к ней, — устроить дела земные и приложить старание и попечение о душе своей. Освободившись от всех земных попечений, мы приготовим и облегчим душу свою покаянием, исповеданием грехов, освободимся от угрызений совести и прогоним от себя чрезмерный страх мучений и в Таинстве Причащения соединимся со Христом. Вследствие этого вселится в сердце наше упование на милость Божию, чаяние вечного покоя, надежда бессмертного Царствия, умеряющая и даже вовсе отъемлю- щая печаль о разлучении с миром. Ничего не останемся тогда скорбного и страшного, кроме подвига разлучения души с телом. Ангелы милостивые и светлые окружат тогда нас и далеко прогонят полки бесовские. Они усладят горесть смерти, облегчат трудность ее, прогонят душевный страх, и, радуясь, возьмут душу нашу. Блажен тот, кто удостоится такой кончины, он тихо и кротко скажет с Давидом: В мире вкупе усну и почию (Пс. 4,9).

Когда же случится с нами смерть нечаянная, внезапная, когда она застанет нас среди беззаконий наших, как она страшна будет для нас, как губительна! Увидим и почувствуем мы тогда, что повис над нами обнаженный меч ее, и мы сейчас, в одну секунду, отойдем в вечность. Желали бы мы тогда всей силой души, чувств и мыслей избежать этого, но побег уже невозможен. Хотели бы мы сделать распоряжения предсмертные о доме своем, но мысли наши помутятся, помышления исчезнут. Хотели бы покаяться, исповедать грехи свои пред священником, но язык наш не будет повиноваться нам, и самые уста сомкнутся, и мы горько почувствуем, что умираем во грехах и уготованы диаволу и ангелам его.

Это причинит нам страшные мучения, ужас и совершенное отчаяние. Бесы мрачные и немилостивые, обличая деяния наши и истязуя душу нашу, будут терзать нас. Наконец душа наша в невыразимых мучениях разлучится с телом, — похи- тится насильственно. Горе тому человеку, который таким образом окончит жизнь свою, ибо это и есть та самая смерть, о которой святой пророк Давид сказал: смерть грешников люта (Пс. 33,22).

Мы, люди, не только не знаем о времени нашей смерти, но не знаем и о том, какова будет наша кончина: кроткою ли и смиренною она придет к нам или лютою и зверскою. Предупредит ли она нас какими-либо знамениями или постигнет, как тать в нощи. Даст ли она нам некоторое время на раскаяние или мгновенно похитит нас во всех беззакониях наших? Ничто не известно нам. Для чего же такая неизвестность, такое неведение о часе смертном и об образе его? Но так устроил человеколюбивый Бог, ради нашего спасения, именно потому, что незнание часа смертного рождает страх, страх — воздержание, а воздержание пресекает случай ко греху и падению.

Далее, незнание о часе смертном производит внимание; а внимание — желание, которое бывает первою причиною добродетели. Оставлено для нас в неизвестности, добрая или лютая будет кончина наша для того, чтобы страшиться, чтобы избегать греха, и, отстраняясь от пороков, более и более преуспевать в добродетели. Поэтому приготовимся к вечности и к переходу в вечность, именуемому смертью, во время земной жизни, в этом преддверии вечности.

Земная жизнь не есть собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнью и смертью, и мы колеблемся между ними, постоянно уклоняясь то к той, то к другой, оспариваемся ими. Если оценим должным образом то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земле, сравнив его с неизмеримою и величественною вечностью, то найдем, что только правильное употребление земной жизни, т.е. приготовление к вечности, будет для нас полезно (Вечные загробные тайны. Изд. Свято- Пантелеимоновского монастыря на Афоне).

Архим. Пантелеймон.

Тайны загробной окизни

Важность поминовения усопших

Святая Православная Церковь, как благопопечительная мать, заботится о своих чадах, при жизни испрашивает им у Бога здоровья, во всем благопоспешества и оставления грехов и по смерти возносит о них частые моления к Богу, например, на полунощнице, утрени, вечерни и повечерии она просит о прощении грехов и упокоении их со святыми.

Но особенно на Божественной Литургии Святая Церковь вопиет к Богу за умерших, твердо веруя, что Честною Кровию Божественного Искупителя нашего Господа Иисуса Христа отмываются грехи всех поминавшихся за Литургией.

Это поминовение преимущественно важно в течение первых сорока дней по кончине, потому что в сороковой день изрекается определение Божие о душе, решающее участь ее до Страшного Суда. Потому-то и советуется служить и заказывать о скончавшихся «сорокоусты». Польза, важность и сила этого поминовения засвидетельствована многими примерами не только в житиях святых, но и в устных и письменных сообщениях от начала христианства и до настоящего времени.

Однажды великий подвижник св. Макарий Египетский, идя в пустыне, увидел человеческий череп на дороге. «Когда я, — говорит он, — дотронулся до черепа пальмовою палкою, то он что-то сказал мне. Я спросил его:

—        Кто ты?

Череп отозвался:

—        Я был начальником языческих жрецов.

—        Каково вам, язычникам, на том свете? — спросил Макарий.

—        Мы в огне, — отвечал череп, — пламя охватывает нас с ног до головы, и мы не видим друг друга; но когда ты молишься о нас, тогда мы начинаем видеть несколько один другого, и это доставляет нам отраду» (Христианское чтение. Ч. 2.1821).

*          * *

Святой Григорий Двоеслов рассказывает такой случай. Один брат, бывший в его монастыре, за нарушение обета нестяжания, в страх другим, лишен был по смерти церковного погребения и молитвы в продолжение тридцати дней, а потом из сострадания к его душе тридцать дней приносима была за него Бескровная Жертва с молитвою. В последний из этих дней усопший явился в видении оставшемуся в живых родному брату своему и сказал: «Доселе я жестоко страдал, теперь же мне хорошо, и я нахожусь во свете, ибо сегодня вступил в общение». Таким образом, через спасительную Бескровную Жертву усопший брат избежал наказания (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 4, гл. 55).

*          * *

Во время жизни преподобного Венедикта, — рассказывает св. Григорий Двоеслов, — были две постницы, которые, славясь святостию жизни, имели несчастную страсть говорить много, и много ложного и вредного. Святой старец умолял их удерживать свой язык и за непослушание угрожал им даже отлучением от Церкви. Но страсть ко лжи так укоренилась, что и угроза не остановила их. Спустя несколько дней они умерли.

Погребены они были в церкви. Когда диакон во время Литургии возглашал: «Оглашении, изыдите», — они, как отлученные, выходили вон из церкви, что видели некоторые благочестивые из христиан. Когда сообщили об этом преподобному Венедикту, то святой муж послал в церковь, где они были погребены, просфору, приказав вынуть из нее часть за упокой душ их и поминать их. После этого уже никто не видел, чтобы они выходили из церкви, и верные поняли, что молитвы умилостивили Бога, и они получили от Него прощение (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 2, гл. 23).

* * *

В «Прологе» повествуется, что у блаженного Луки был родной брат, который и по вступлении в монашеский чин мало заботился о душе своей. В состоянии такой беспечности постигла его смерть. Блаженный Лука, скорбя, что брат его не приготовился как должно к смерти, молил Бога открыть его участь.

Однажды видит старец душу брата во власти злых духов и тотчас после видения посылает осмотреть келью его. Посланные нашли там деньги и вещи, из чего старец уразумел, что душа его брата страдает, между прочим, за нарушение обета нестяжания. Все найденное старец раздал нищим за упокой души его.

После, во время молитвы, старцу открылось в видений’судилище: Ангелы света спорят с духами злобы о душе усопшего брата. Старец слышит вопль злых духов: «Душа наша, она творила дела наши!». Но Ангелы говорят им, что она избавляется от их власти милостынею, розданною за нее. На это духи злобы возразили: «Разве усопший раздал милостыню? Не этот ли старец?» — и указали на блаженного Луку. Подвижник отвечал: «Да, я сотворил милостыню, но не за себя, а за сию душу». Поруганные духи, услышав ответ старца, рассеялись, и старец, успокоенный видением, перестал скорбеть об участи брата (Пролог, 12 августа).

*          * *

В житии преподобной игумении Афанасии мы находим следующее повествование. Игумения Афанасия перед смертью своей завещала сестрам своего монастыря кормить нищих в намять ее до сорока дней. Между тем сестры приглашали нищих лишь десять дней, а затем, по нерадению, не исполнили завещания своей бывшей начальницы. И что же? Игумения Афанасия явилась сестрам, говоря: «Да будет всем известно, что творимые до сорока дней за душу усопшего милостыни и питание алчущих умилостивляют Бога. Если грешны души усопших, то через это они получают от Господа отпущение грехов; а если праведны, то благотворительность за них служит ко спасению благотворителям» (Четьи-Минеи, 12 апреля).

*          * *

Много есть примеров, из которых видно, что усопшие ожидают молитв за себя, являясь во сне или в бодрственном состоянии, просят о них, показывая это в различных знамениях или образах.

Так св. Григорий Двоеслов рассказывает, что некий пресвитер имел обычай мыться в теплицах. Однажды, придя в баню, он застал там какого-то незнакомого ему мужа, который стал ему помогать раздеться. Незнакомец снял с пресвитера сапоги и взял его одежду на хранение. Когда пресвитер вышел из бани, то он подал ему полотно отереть пот, помог ему одеться, и все это делал с великим почтением.

Так повторялось несколько раз, то есть пресвитер этот приходил в баню, встречал незнакомого человека, который молча делал ему услужение. Желая выразить благодарность за усердие, пресвитер однажды, идя в баню, взял с собою две просфоры, чтобы дать их незнакомцу; и вот, по обыкновению, он встретил его. Затем, когда выходил из бани, просил принять просфоры в знак любви к нему.

Незнакомец с плачем сказал ему: «Для чего даешь их мне, отче? Это святой хлеб, я не могу вкушать его. Ты видишь пред собой бывшего некогда владельца этого места, но за грехи мои я осужден на служение здесь после смерти. Если же хочешь наградить меня, принеси этот хлеб за грехи мои в жертву Всемогущему Богу. И когда придешь сюда мыться и не найдешь меня, знай, что молитва твоя услышана Богом». Сказав это, незнакомец мгновенно стал невидим.

Тогда пресвитер понял, что незнакомый человек, доселе являвшийся в баню для услуги ему, был дух. Пресвитер провел по нем целую неделю в слезах и молитвах о прощении его грехов, принося каждый день бескровную жертву. Через неделю он пришел снова в баню, и уже более не нашел здесь незнакомца, и после никогда не встречал его (Собеседования Григория Двоеслова. Кн. 4, гл. 55).

Просьба умерших о поминовении их и благодарность за молитвы живых

«Возвратясь от заутрени в первый день Пасхи, — передает А. Т. Б., — я легла спать и едва забылась, как у самого изголовья услышала, что кто-то горько плачет. Сердце сжалось у меня от жалости; боясь открыть глаза, я робко спросила: “Надя, это ты, моя родная?” — и страшилась услышать ответ, ибо мне пришло в голову, что, может быть, сестра моя Надя, давно скончавшаяся, не получив’блаженства в вечной жизни, явилась мне для испрашивания молитвы, но на мой вопрос нежным грустным девичьим голосом, дрожащим от рыдания, послышался ответ:

—        Нет, я не Надя.

—        Кто же вы? — спросила я. — Скажите, что вам нужно? Я все сделаю.

Тогда рыдания усилились, и плачущая отвечала:

—        Я Варвара Н. Ради Бога, помолитесь обо мне, помяните меня за Литургией!

Я обещалась, и рыдания утихли. Я открыла глаза, в комнате уже было светло, и никого не было.

Когда приехали к нам родственники В. Н., я спросила зятя мужа моего, как звали его сестру, скончавшуюся недавно в Москве? Он отвечал: “Варварой Николаевной”. Тогда я передала мое видение. Он был поражен рассказом и немедленно озаботился о поминовении сестры своей» (Душеполезные размышления. 1882. № 5).

*          * *

«Моя племянница Юленька живет у нас уже семь лет, — рассказывает г-жа Д. — Я взяла ее трехлетним ребенком тотчас после смерти ее матери, а моей сестры. Теперь ей минуло десять лет. До последнего времени она была девочка здоровая и веселая и хорошо училась. Раз утром она говорит мне: “Тетя, я видела во сне мою мамашу, она обещала прийти ко мне наяву, и сказала, чтоб я не боялась ее”.

Три дня спустя, тоже утром, Юля твердила урок из географии. Вдруг она встала и пошла по направлению к двери, как бы к кому-то навстречу, сказав при этом: “Мамаша пришла”. Затем протянула руку и подняла голову, как бы для получения чьего-то поцелуя, и села на стул рядом с другим, на который, как нам сказала, присела ее мать.

Потом Юля говорила, что мать велела передать мне то-то и то-то. При этом заговорила о таких вещах, которые были ей совершенно неизвестны, а главное — недоступны в ее лета. Например, она рассказала факты из прошлого, известные только покойной сестре и мне, и передавала такие рассуждения от ее имени, каких ни один десятилетний ребенок не только не мог бы придумать, но даже и передать с толком. Впоследствии мы вели с покойной сестрою через Юлю целые разговоры. Явления эти повторялись часто в продолжении целых шести месяцев, и мы совершенно привыкли к ним. Одно место в зале было, по-видимому, любимым у посетительницы из загробного мира — на него она обыкновенно садилась и начинала разговор с дочерью.

“Скажи тете, — сказала она однажды, — что я могла бы сделаться видимою и для нее, но она не вынесет и может заболеть, потому-то я и говорю с нею через тебя: дети меньше нас боятся, чем взрослые”. Очень часто она просила молиться о ней и как-то раз даже заказала отслужить по ней заупокойную обедню и панихиду.

Мы все тогда отправились в церковь. Наш священник уже привык к нашим рассказам и перестал им дивиться. Только что началась обедня, как Юленька сказала: “Вот и мамаша пришла со своей подругой”, — и при этом она пошла к кому- то, для нас невидимому, навстречу, с кем-то поздоровалась и, вернувшись на свое место, прибавила: “Они обе стали на колени пред царскими вратами”. В начале панихиды Юленька сообщила: “Мамаша сказала, что ей не такую надо панихиду, а сугубую”. Я подошла к священнику и повторила ему просьбу покойницы, причем спросила, действительно ли есть сугубая панихида. “Так она не называется, — сказал священник, — но все равно я понимаю, что вам нужно, — это очень пространная заупокойная служба, отправляемая больше по монастырям. Хорошо, я отслужу такую”.

Когда запели “Со святыми упокой”, Юленька сказала: “Мамаша плачет, молится и говорит: куда уже мне со святыми, хотя бы немного успокоиться”.

В одно из своих явлений она сказала Юленьке: “Отец твой скоро женится, но ты не пугайся, мачеха твоя будет добрая и очень тебя полюбит; даже оставит в наследство тебе все свое состояние”. Предсказание это исполнилось буквально.

По прошествии шести месяцев она объявила, что миссия ее окончена и она более приходить не будет. Под конец своих посещений сестра приходила с одной приятельницей, тоже умершей, совсем неизвестной Юле, но хорошо знакомой мне, и от той я не раз получала привет, все через Юленьку. Сестра постоянно просила меня молиться за нее, хотя до той поры мы, откровенно сказать, были не особенно богомольны, а тут по просьбе сестры стали очень часто ходить в церковь» (Ребус. 1884. № 41).

*          * *

Архимандрит Симеон, живя в Екатериносла- ве, был дружен с одним благородным семейством.

Отец этой семьи умер в феврале 1844 года. В это время о. Симеон уже служил в Воронеже. В числе осиротевшей семьи была дочь Любовь, которая страдала чахоткою. 6 августа того же года больная приобщилась Св. Таин, не снимая с себя траура. Мать заметила ей, зачем она ради причастия не сняла с себя траура, на что она ответила: «Я 15-го числа наряжусь». И действительно, в день Успения Божией Матери она надела на себя полное венчальное убранство, послала за священником и снова приобщилась Св. Таин. Потом попросила читать ей отходные молитвы, и во время чтения их, обращаясь к умершему отцу своему, как бы явившемуся ей, сказала: «Папенька, милый папенька, подождите». С последним словом отходной улетела душа ее.

В тот же день и час, когда она умерла в Ека- теринославе, о. Симеон увидел в Воронеже наяву отца скончавшейся девицы, который сказал ему: «Вам в Екатеринославе надо утешить скорбных, а Любонька со мною, но вы и нас не забывайте» (Монастырские письма. 1884. П. 17).

*          * *

2 июля 1893 года к преосвященному Марти- ниану, епископу Таврическому и Симферопольскому, явились настоятель Петропавловской церкви о. Димитрий Койко и один из местной интеллигенции, человек с высшим образованием. Они рассказали владыке о следующем.

В ночь на 30 июня означенному лицу приснился сон, что к нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и просил его передать священнику Петропавловской церкви вопрос, почему тот не молится за него, а равно не молится тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе, причем прибавил, что 20 июля, на Илию, образу этому исполнится двести лет. Видевший сон немедленно утром отправился к настоятелю Петропавловской церкви и сообщил ему свое сновидение. На это о. Димитрий заметил, что в церкви нет двухсотлетней иконы, так как самая церковь существует лишь с 1805 года, а равно нет икон с частицами мощей, но что его удивляет явление офицера во сне, так как в церкви есть икона, которую, как рассказывал ему предшественник его, протоиерей Руднев, ныне уже умерший, во время Крымской кампании привез какой-то офицер и оставил в церкви с условием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмет икону обратно, если же не возвратится, то жертвует ее в храм.

Неизвестный офицер не возвратился, и икона осталась в церкви. Это совпадение побудило о. Димитрия Койко осмотреть эту святыню, причем о. Димитрий, как лицу, передававшему сон, так впоследствии и владыке, засвидетельствовал, что, состоя четырнадцать лет при церкви, он ни разу не открывал того образа. Немедленно послали за диаконом, и все три лица отправились в церковь для осмотра иконы.

Икона представляла кипарисную доску, на которой старинной живописью изображена Пресвятая Троица, а также лики нескольких угодников. В особом углублении помещался серебряный крест. Когда его с большим трудом вынули, то оказалось, что он раздвигается и в середине его находятся частицы мощей св. Лазаря, св. великомученика Феодора Стратилата, св. апостола и евангелиста Луки и св. первомученика и архидиакона Стефана.

Надписи указывали, что тут были еще и другие частицы, в том числе первомученицы Феклы. Но осматривающих ждало еще большее удивление: внизу креста чуть заметной вязью стояла вырезанная надпись, гласившая: 7201 год от сотворения мира, а следовательно, иконе исполнилось двести лет. Когда об этом было доложено преосвященному Мартиниану, то владыка сделал распоряжение, чтобы в этой церкви ежедневно были совершаемы заупокойные ектении о воинах, павших на поле брани за Веру, Царя и Отечество (Свет. 1893).

*          * *

В одном приходе по случаю смерти священника место его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, отошел в вечность.

Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно был страшно поражен: вблизи престола стоял незнакомый ему священник в полном облачении, но скованный по рукам и ногам железными цепями. Не понимая, что это значит, новый священнослужитель, однако, не потерял духа и приступил к совершению Божественной литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удивлению служившего обедню, привидение исчезло. Священнодействовавший иерей понял, что виденный им свяШенник есть обитатель загробного мира; но что означало необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил: что незнакомый ему узник и собрат, в продолжение всей службы, не вымолвил ни слова, и только, нремя от времени приподнимая скованные руки, указывал на одно место в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую службу, с той лишь разницей, что новый священник по входе в алтарь прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости от жертвенника, он заметил старый небольшой мешок. Когда он развязал его, то нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются для поминовения на проскомидии. Как бы по внушению свыше священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованным собрата его, бывшего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались не прочитанными им в свое время. Посему, начав службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена живых и умерших, сколько было их в записках, и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному обитателю, ибо едва только успел окончить чтение поминальных записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги (Странник. 1867. Т. 1).

*          * *

У секретаря Тверского приказа общественного призрения Селинина в 1850 году скоропостижно скончался родитель его, дьячок одной сельской церкви. Сын, узнав о кончине отца, впал в сильную тоску. Долго тяготила она его сердце. Но спустя год по смерти родителя своего, побывав в родном селе, Селинин несколько утешился, особенно тем, как сказывал сам, что видел могилу отца близ самого клироса, на котором певал покойник. Однако беспокойные думы о загробной участи покойного родителя не покидали его до тех пор, пока не явился ему отец во сне.

Однажды в Духов день, у обедни, он особенно усердно молился за отца, и в ту же ночь ему приснился покойный, который, подойдя, поклонился в ноги. «Помилуйте, батюшка, за что вы кланяетесь в ноги сыну своему?» — спросил Селинин. Но тот, не отвечая, поклонился второй и третий раз и потом уже сказал: «Спасибо, любезный сын, что ты меня не оставляешь», — и сделался невидим. (Странник. 1864).

*          * *

28 февраля 1831 года скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Владимировичем Долгоруковым. Оба они служили в одном полку: первый — в чине полковника, второй — майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдал последний долг, как родному брату.

На третий день после похорон умерший Долгоруков явился к своему благодетелю. Таинственный гость предсказал сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле и обещал явиться незадолго до его кончины. После того Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представлялся ему случай к благотворительности.

Прошло сорок два года, и, верный своему обещанию, князь Долгоруков вторично посетил старца- генерала. Прежде всего князь напомнил о себе и о том благодеянии, какое ему было оказано много лет тому назад, потом увещевал своего друга готовиться к смерти через двадцать дней, обещал еще раз посетить его за три дня до кончины и вышел из комнаты. Апраксин поверил словам загробного вестника: исповедался, причастился и освятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к себе на ночь одного своего друга. В одиннадцать часов ночи явился Долгоруков и вступил в беседу с Апраксиным. Присутствовавший друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощущал невольный страх, хотя явившегося князя не видел, но голос его слышал. Через три дня Апраксин скончался (Душеполезное чтение. 1867. Ч. 1).

*          * *

«В стране моей, — говорит блаженный Кир- Лука, — умер князь и был погребен, как должно. Однажды, проходя мимо кладбища, я увидел стоящего у одной могилы человека, черного, как потухший уголь. Он звал меня к себе. Я подошел и вот что услышал: «Я написал в завещании моем раздать бедным оставленные деньги за спасение моей души, и это завещание мое не исполнено до сих пор. Скажи, чтобы раздали непременно, а иначе я останусь навсегда в том положении, в каком ты меня видишь» (Пролог, 24 августа).

*          * *

Плиний Младший рассказывает, что в Афинах был очень красивый дом, в котором, однако, никто не жил, так как в нем являлось привидение. Однажды в этот город прибыл философ Афинагор и узнав, что указанный дом продается очень дешево, купил его и переехал жить. В первую же ночь, когда Афинагор, по обыкновению, читал и писал, вдруг раздалось бряцание как бы железа и потом явился старик, скованный цепями. Старик подошел к Афинагору, но тот не обратил на него внимания, продолжая писать. Привидение сделало знак, чтобы Афинагор следовал за ним, но философ, со своей стороны, сделал ему знак, чтобы явившийся обождал, и по-прежнему продолжал писать. Потом взял свечу и последовал за явившимся стариком.

Вышли на двор, и здесь вдруг в одном месте привидение исчезло в землю. Афинагор, нисколько не испугавшись, заметил это место, вырвав немного травы. На другой день он известил о случившемся городские власти. Когда начали рыть в указанном месте землю, открыли кости скованного цепями человека. Кости преданы были обычному погребению, и в дом с тех пор старик в цепях больше не являлся (Душеполезные размышления. 1883).

*          * *

Один священник с особенным усердием поминал за Литургией покойников, так что если кто раз подал ему записку о поминовении, он выписывал имена усопших в свой синодик и, не говоря о том подавшему, поминал всю жизнь. При соблюдении этого правила у него составился синодик с таким многотысячным перечнем имен, что пришлось ему разделить его на отделы и поминать по очереди.

Случилось, что он впал в какую-то погрешность, так что ему угрожало устранение от прихода. Дело было передано Московскому митрополиту Филарету, и когда преосвященный уже собирался наложить резолюцию об устранении его, вдруг почувствовал какую-то тяжесть в руке. Митрополит отложил подписание до следующего дня. Ночью он видит сон: перед окнами собралась толпа народа разного звания и возраста. Толпа о чем-то громко толкует и обращается с какою-то просьбою к митрополиту.

—        Что вам нужно от меня? — спрашивает архипастырь. — И что вы за просители?

—        Мы отшедшие души и явились к тебе с просьбой: оставь нам священника и не отстраняй его от прихода.

Впечатление от этого сновидения так было велико, что Филарет не мог отделаться от него по пробуждении и велел позвать к себе священника. Когда тот явился, митрополит спросил его:

—        Какие ты имеешь за собою добрые дела? Открой мне.

—        Никаких, владыко, — отвечал священник, — достоин наказания.

—        Поминаешь ли ты усопших? — спросил его митрополит.

—        Как же, владыко, у меня правило: кто подаст раз записку, я уже постоянно на проскомидии вынимаю частички о них, так что прихожане ропщут, чТо у меня проскомидия длиннее Литургии, но я уже иначе не могу.

Преосвященный ограничился переводом священника в другой приход, объяснив ему, кто был ходатаем за него (Странник. 1862, май).

*          * *

Один из афонских подвижников открыл свя- тогорцу, известному отцу Серафиму, следующее: «Причиной моего вступления в монашество было видение во сне загробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможений В этом состоянии я вижу двух юношей, вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя болезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загробный мир.

В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отправился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал я там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне, за какой грех какое назначено огненное место, прибавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к греховной жизни, то — вот и твое место наказания!»

Затем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы — и вместе с ними исчезла вся его чернота: он стал чист и светел, как ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подобное свету.

«Что значит это изменение сего человека?» — решился я спросить Ангелов. «Это грешная душа, — отвечали Ангелы, — была отлучена от Бога за свои грехи и должна была вечно гореть в этом пламени; между тем родители этой души подавали много милостыни, делали частые поминовения за Литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв Святой Церкви, Бог умилостивился, и грешной душе даровано совершенное прощение. Она избавлена от вечного мучения и теперь предстанет пред лице своего Господа и будет радоваться со всеми Его святыми».

Когда видение кончилось, я пришел в себя и что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя тело мое к погребению» (Странник. 1862, май).

Архим. Паптелешюн. Тайны загробной жизни

Попечение Православной Церкви об усопших

Церковь сопровождает христианина своими молитвами в продолжение всей земной жизни его, и это служит достаточным побуждением для нее не оставлять его своими попечениями и перед смертью, и по смерти.

Каждый знает, что Православная Церковь напутствует чад своих в загробную жизнь покаянием, причащением и елеосвящением и, кроме того, в минуты разлучения души с телом совершает над ним молебнов пение на исход души. Располагая умирающего к упованию на милосердие Божие и спасение, священник, приходя к нему, дает ему лобзать крест и полагает это орудие искупительной смерти Спасителя или иной образ пред глазами отходящего, затем от лица Церкви молит Господа ради спасительных страстей, претерпенных Им, избавить душу умирающего от вечной смерти, разрешить ее от грехов и облегчить переход ее в жизнь бесконечную; а указанием на умирающего, оставляющего все земное, поучает окружающих его помнить о смерти и не забываться среди земных сует и удовольствий. «Бедную и грозную и жития человеческого скоро исчезающую красоту в брате ныне преставляющемуся, яко в зерцале, ecu видяше, смерть всегда поминаем»г. Последование на исход души состоит из канона и молитв. В каноне, исполненном высокого умиления, Церковь от лица страдающего и умирающего изображает всю немощь грешника, готового покинуть мир, и призывает ближних к смертному одру. «Приидите, соберитесь ecu и восплачите о душе. Ныне убо время моего живота, яко дым, претече. Се предсташа множество лукавых духов, держа- ше моих грехов написание. К кому возопию, кто мой плач от болезни приимет и сердца воздыхание; токмо Ты, Пренепорочная, надежда христиан. До- брии мои друзи и знаемии, почто не плачите, почто не рыдаете! Возлюбленная моя братия! зряще моя деяния, обличаема мерилом праведным, Христа всех Бога молите, милостива быти мне. Увы, мне, блудному, увы, мне, окаянному, яко руце простираю к моим другом и слезы от очию проливаю, но никто жемилуяймя». Призывает Ангелов Хранителей, да избавят умирающего «от мытарств всех лукавых», т.е. демонов. Вера в приближение Ангелов и демонов к душе человека в момент разлучения ее с телом издревле была присуща Православной Церкви. «При разлучении души нашей с телом, — говорит Кирилл Александрийский, — предстанут пред нами, с одной стороны, воинство и силы небесные, с другой — власти тьмы, злые миродержатели, воздушные мытареначальни- ки, истязатели и обличители наших дел. Узрев их, душа возмутится, содрогнется, вострепещет, в смятении и ужасе будет искать себе защиты у Ангелов Божиих, но, и будучи принята святыми Ангелами, и под покровом их протекая воздушное пространство, и возносяся на высоту, она встретит различные мытарства (как бы некие заставы или таможни, на которых взыскиваются пошлины); они будут преграждать ей путь в царствие, будут останавливать и удерживать ее стремление к нему» . Как любящая мать, Святая Церковь заботится о том, чтобы своими молитвами защитить душу умирающего от козней диавола, в мире разрешить ее от уз земных и доставить ей покой со святыми. Мы приведем здесь в стихотворном переложении некоторые из песней в высшей степени умилительного канона.

Песнь 1

Подобно каплям дождевым,

Мои дни, быстро истекая И жизнь страданьем проникая,

Уже течением своим К концу приходят...

О, благая Владычица, спаси!

Твоей сердечной добротой,

Твоей щедротою всечастной Подвигнись, кроткая; в ужасный Последний час мой предо мною, Предстань помощницей всевластной! Всю душу мне наполнил страх...

О, что за трепет и томленье, Невыразимое мученье —

Души покинуть бедный прах.

Пошли, пошли мне утешенье!

■Цриди, Заступнице людей,

Надеждо грешников скорбящих, Утешь в мучениях томящих,

Избави милостью Твоей От стаи демонов грозящих!

Вот время помощи благой,

Вот ныне время заступленья,

Вот то, Владычице, мгновенье,

О коем день и ночь с мольбой Я припадал к Тебе в смиреньи!

Песнь 4

Прими, Благая, скорбь мою;

Да будут слезы омовеньем Моим безмерным согрешеньям... Надежда крепкая, молю,

Сойди пред огненным мученьем!

О, верный, истинный Покров Души скорбящей и смиренной, Будь мне заступницей священной, Надеждо всех Твоих рабов,

В час испытания вселенной! Святые руки вознеси,

И обо мне моляся ныне,

Простри как крылья голубине,

И от врагов меня спаси Покровом царственной святыни, Да не коснется мне в пути Воздушной области властитель, Суровый, злобный обличитель: Весь путь свободно мне пройти Сподоби в райскую обитель!

Вот страх, Владычице, меня Постиг, исполненный томленья, Вот подвиг тяжкого мученья:

Дай помощь, Радосте моя,

Явись надеждою спасенья!

Песнь 5

О, не забудь меня в сей час,

Не отврати благого взгляда, Услышь, как Матерь, скорби чада, Внемли души предсмертный глас, Избавь ее от муки ада!..

О, братья, сродники, друзья И все знакомые, придите,

Меня еще раз окружите,

Вот разлучаюсь с вами я: Вздохните, плачьте и скорбите... Избавить некому! весь свет Не подкрепит души унылой!

Но Ты, Владычице, помилуй,

Чтоб я, беспомощный средь бед, Не взят был демонскою силой!.. Святые Ангелы мои,

Предстаньте Господу в смиреньи И, преклонившись в умиленьи, Воскликните: Господь любви,

Не отвергай Свое творенье! Пречистой Матери Его Молитесь сердцем и слезами,

Да преклонит колена с вами И тронет Сына Своего:

Она, как Мать, сильна мольбами.

Песнь 9

О, как Незримого узрю?..

Как устою пред сим виденьем?..

И как своим нечистым зреньем Я на Владыку посмотрю,

Кому был вечно огорченьем? Услышь смиренного меня,

О Приснодева — Богомати!

Приди последний вздох прияти И муки вечного огня Меня избавь по благодати.

Святые храмы презирав И покидая храм свой бренный, Тебя, о Божий Храм нетленный, Мой дух зовет: избавь, избавь От вечной тьмы и мук геены! Конец мой близко... Как страшусь, Дела и мысли вспоминая!

Как совесть мучит угрызая!

Но Ты, из милости, молюсь,

Будь мне заступницей, Благая!

Нам грешным дав, как благодать,

Сын Божий, Царь всего творенья,

Тобой рожденный без истленья:

Моли Его — мой дух воззвать Из мук предсмертного томленья!

По разлучении души с телом тотчас же тело почившего омывают, как имеющее воскреснуть и предстать лицу Божию в чистоте и непорочности. Основанием благочестивого обычая омывать тела умерших служит для христиан пример Спасителя, пречистое тело Которого по снятии со Креста было омыто, и пример христиан времен апостольских (см.: Деян. 9,37).

Потом почившего одевают в новую белую одежду или в одежду звания и должности. Чистые белые одежды, в которые облечен усопший, знаменуют то, что он приготовился предстать суду Божию и желает остаться на этом суде чистым, убеленным пречистою кровию закланного за нас Агнца Божия, желает быть причисленным к тому народу многому, егоже изчести никто же может, от всякого языка и колена, и людей и племен, стоящему пред престолом и пред Агнцем, облеченны в ризы белы, как видел это тайнозритель Иоанн Богослов (Откр. 7,9).

В одежду звания или должности облекают почившего во свидетельство веры нашей в воскресение мертвых, и будущий Суд, на котором каждый из нас даст Богу ответ в том, как пребывал в звании, в которое призван был.

Омытое и облаченное тело или, по требнику, «мощи» умершего полагаются во гроб, который предварительно окропляется изнутри и совне святой водой в ознаменование того, что это домо- вище, в котором тело усопшего будет покоиться до Второго пришествия Христова, освящено бла- годатию Христовой и служит достойным вместилищем того, кто веровал в Господа Иисуса и любил Его всем сердцем.

На тело и гроб покойника возлагается светлый церковный покров в знамение того, что «усопший верен, свят и находится под покровом Христовым», как выражается Симеон Солунский, и в знак того, что смерть для христианина есть сон, что усопший пробудится некогда от этого сна к новой нестарею- щейся жизни, подобно тому, как мы восстаем от сна обыкновенного и снимаем с себя покров ночной.

Почивишй полагается во гробе, по древнему апостольскому преданию, лицея горе, с глазами закрытыми, как спящий, устами сомкнутыми, как умолкший, и руками крестообразно на персях сложенными, в знамение того, что усопший верует во Христа распятого, воскресшего и вознесшегося на небеса и имеющего воскресить и умершего, и как верный раб ожидает Грядущего с небес судить живых и мертвых.

На чело почившего возлагается венчик с изображением Спасителя, Божией Матери и святого Иоанна Предтечи, а на холодные и согбенные перси умершего полагается святая икона или Крест Христов. Венчик говорит о том, что христианин, лежащий во гробе, с честью оставил поле брани с плотью, миром и диаволом, и потому можно надеяться, получит за свои подвиги венец от Бога (см.: 2 Тим. 4, 7—8), по милосердию Спасителя, по ходатайству Божией Матери и Крестителя Господня; а святая икона или крест, полагаемые на перси, служат на только очистительным знаком того, что умерший был православный христианин, но и говорят окружающим гроб о необходимости иметь святую веру в Спасителя нашего Иисуса Христа и ходатайство святых для получения Царствия Небесного .

В первенствующей Церкви был еще обычай, кроме креста и иконы, полагать с умершими, для прославления их и для сохранения памяти о них, различные вещи: знаки их достоинства, орудия их мученичества, эпитафии или, по крайней мере, имя, медали, лавровые или другого какого-нибудь дерева зеленые листья  и т.д.

При гробе горят светильники, а равно зажигаются всякий раз всеми присутствующими при панихиде, когда она совершается по усопшем. Эти светильники означают, что лежащий во гробе перешел от темного этого жития в страну света и блаженства, где сияет вечное солнце правды — Христос Бог наш, где праведницы просветятся, яко солнце, в царствии Отца их .

Так как, по учению нашей Православной Церкви , душа проходит страшные мытарства в то время, когда тело лежит бездыханно и мертво, то, без сомнения, в это время она имеет великую нужду в помощи Церкви. Чтобы облегчить душе переход ее в другую жизнь, над гробом православного христианина, тотчас по смерти его, начинаются молитвы об упокоении души усопшего или поются панихиды.

Панихида — слово греческое (происходит от трех греческих слов: «весь», «ночь» и «пою») и означает такое моление, которое совершалось в течение всей ночи. Самым именем своим она указывает нам на глубокую древность заупокойных молений. Еще в первые времена христианства, когда свирепствовали гонения на веру Христову от иудеев и язычников, вошло в обычай ночью молиться над усопшими и за усопших. В эти страшные времена христиане, боясь ненависти и злббы язычников, только ночью могли убирать и провожать в вечный покой тела святых мучеников, нередко истерзанные, обезображенные, разбросанные по частям и суставам, ночью же только и могли молиться над их гробами. Где- нибудь в дальней пещере, на кладбище, в катакомбах или в самом уединенном доме в городе, при окружающей весь мир тьме, которая служила символом нравственного состояния тогдашнего мира, верующие зажигали свечи около святых останков мучеников и в то же время сами, горя верой и любовью к Господу Иисусу, совершали погребальное пение в течение всей ночи, и на заре, утром, предавали эти останки земле, веруя, что души усопших возносились к Солнцу правды Господу Иисусу, в вечное царство света, мира и блаженства. Отсюда, т.е. от ночного времени, молитву и псалмопения над почившими христианами или в память их, Святая Церковь назвала панихидами.

Сущность панихиды состоит в молитвенном поминовении тех усопших отцов и братий наших, которые хотя скончались в вере и благочестии, но не отрешились вполне от слабостей падшей и раст- левшейся природы человеческой и унесли с собою во гроб слабости и немощи свои. Святая Церковь при совершении панихиды сосредоточивает все внимание наше на том, как души усопших восходят от земли на суд к лицу Божию и как со страхом и трепетом предстоят на этом суде и исповедуют дела свои пред Господом Сердцеведцем. В дивно высоком содержании представляет нам эти страшные минуты Святая Церковь и, не дерзая предвосхищать у Господа всеправосудного тайны суда Его над душами наших усопших отцов и братий, тем не менее выясняет для нас, от имени Самого же Господа, основной закон этого суда, и затем побуждает нас на молитву об усопших, давая полную свободу сердцу нашему высказаться в молитвенных воздыханиях, излиться в слезах и прошениях.

Панихида начинается обычным возгласом: Благословен Бог наш всегда ныне и присно и во веки веков. После возгласа читается псалом 90, начинающийся словами: Живый в помощи Вышняго. В этом псалме Святая Церковь представляет содержанию нашему светлую и отрадную картину перехода в вечность души истинного христианина и ставит нас в такое душевное настроение, в котором мы как бы невольно забываем все земное и житейское и устремляемся горе, к тому таинственному пути, который ведет нас к вечным обителям Отца Небесного.

Тот, кто живет под покровом Всевышнего, почивает в тени Всемогущего, — так начинается псалом. Говорит Господу: Ты прибежище мое, и Защитник мой, — Бог мой, на Которого я уповаю.

Но это только начало того душевного созерцания, в состояние которого нас желает привести Святая Церковь при совершении панихиды.

Не скрывает от нас она того великого и таинственного пути, которым восходят души наши от земли на небо; нет, она изображает подробно все опасности и ужасы этого пути, всю злобу и коварство врагов наших, диавола и его клевретов, а вместе с тем и всю Божественную помощь нам от Господа и святых Ангелов. Святая Церковь раскрывает перед нами тайны этого пути, давая нам разуметь, как много может помочь наша молитва тем, кто идет или кому еще нужно проходить этим путем. На этом пути есть всякого рода препоны и затруднения для души, всякого рода ужасы и опасности; есть, как выражается образно псалмопевец, и сети птицелова, и гибельная язва, и ужасы ночи (ночи смертной), и стрелы, летящие днем, и язва, ходящая во мраке, и зараза, опустошающая в полдень; есть, наконец, аспиды и львы, скимны и драконы. Эти символические выражения псалмопевца означают те мытарства, которыми должны пройти души усопших отцов и братий наших по смерти, означают тех духов злобы, которые то с силой и лютостью льва и скимна рыкают и ищут поглотить души усопших, то со злобой и лукавством василиска и дракона ухищряются напасть на них

при вступлении их в новый, духовный мир. Здесь же псалмопевец изобразил нам и Божественное охранение душ усопших отцов и братий наших от Господа Всемогущего, указал на Ангелов Божи- их, которым заповедал Отец Небесный охранять души верующих в Него на всех путях и особенно на страшном пути смертном.

—        Он, — Господь Всемогущий, — избавит тебя, — говорит псалмопевец, созерцая душу верующую, идущую этим страшным путем. — Он избавит тебя от сети птицелова, и от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крылами Его укроешься, истина Его есть щит и ограждение. Не убоишься ужасов ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Близ тебя падет тысяча, и тьма по правую руку твою; но тебя не коснется; только смотреть будешь очами твоими и увидишь возмездие нечестивым!.. Всевышнего избрал ты своим прибежищем. Не допустится до тебя зло, и удар не достигнет жилища твоего. Ибо ангелам Своим заповедает о тебе сохранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею. На льва и аспида наступишь, попирать будешь скимна и дракона.

Святая Церковь для того представляет перед мысленные очи наши этот путь смертный, чтобы возбудить нас к молитве за усопших и чтобы показать, как драгоценна и потребна для них эта молитва наша. Следует только живо представить себя с нашими грехами и немощами на этом пути, среди духовных препон и опасностей, следует припомнить слова псалмопевца о всяком, идущем этим путем: говорит Господу: Ты прибежище мое и защитник мой, Бог мой, на Которого уповаю, и еще: воззовет ко Мне и услышу Его, и наше сердце невольно будет изливаться в молитве за усопших, в слезах и воздыханиях.

Правда, псалмопевец, от имени Отца Небесного, уверяет нас, что души усопших отцов и братий наших не лишатся благоволительного призрения. Так как он (усопший христианин) возлюбил Меня, — вещает Отец Небесный, сретая душу усопшего, восходящую путем мытарства в мир светлых духов, избавлю его, защищу его, так как он познал имя Мое. Призовет Меня — и услышу его, с ним Я в скорби, избавлю его и прославлю его. Долгоденствием насыщу его, и явлю ему спасение Мое. Но не должно забывать условий, при которых возможно это благоволительное призрение Отца Небесного. Поелику возЛюбил Меня... Поелику познал имя Мое...

Замечательно, что Святая Церковь назначила читать этот же псалом и на шестом часе, перед Литургией, когда воспоминается Распятие Господа нашего Иисуса Христа; очевидно, что Святая Церковь словами псалмопевца изображает этот страшный путь смерти, которым должна была пройти и святейшая душа Господа Иисуса: в этом псалме есть твердое основание относить его к Спасителю мира. Псалмопевец, изображая препоны и ужасы смертного пути, обращается к Тому, Кого Он зрит идущим этим путем, со следующим воззванием: ибо Ты, Господи, упование мое. Вот почему для нас, христиан, и не слишком страшно вступать на этот путь, что им прошел уже Господь наш Иисус Христос; потому и не слишком боимся мы нападений врагов наших, что они побеждены уже Спасителем нашим, потому надеемся на охранение Ангелов Божиих, на помощь и благоволение Отца Небесного, что мы братия Господу Иисусу, что мы чада возлюбленные Богу, усыновленные Ему единородным Сыном Его.

Как мы сказали, Святая Церковь для того представляет мысленным очам нашим путь восхождения душ усопших от земли на небо, к лицу Божию, чтобы, возвысив ум наш от земли, заставить нас с большим усердием и ревностью молиться об усопших. И вот тотчас после псалма начинается молитва наша за почивших.

Миром Господу помолимся. О свышнем мире и о спасении душ наших, Господу помолимся. Это — обычное начало великой ектении; оно благоустро- яет нашу душу к должному совершению молитвы за усопших.

Далее идут прошения собственно усопших.

О оставлении согрешений во блаженной памяти преставившихся Господу помолимся.

Первое, что может сделать для усопших отцов и братий наших этот дуть вечности трудным и страшным и лишить их блаженства в самой вечности, а нам причинить скорбь и муку душевную, — это грехи их.

И вот первая наша молитва — об оставлении согрешений их. Да не помянет, да простит и оставит их премилосердый Господь согрешения их!

О приснопамятных рабах (имярек) покоя тишины и блаженныя памяти их Господу помолимся.

Если только Господь оставит им грехи их, если не помянет беззаконий их, то уже нам легко упо

вать и молиться о том, чтобы Он, премилосердый, сподобил их вечного покоя, тишины и блаженной памяти. Ведь именно грехи наши возмущают душу нашу и лишают нас блаженства вечного.

Но мы боимся еще предаваться вполне этому светлому упованию; мы припоминаем вольные и невольные согрешения усопших отцов и братий наших, вспоминаем, что они должны предстать страшному престолу Господа славы, где спросится ответ за всякое слово и дело, за всякую мысль и чувство, — и вот снова летит наша молитва к Господу о прощении согрешений их, вольных и невольных, и о том, чтобы не осужденно им предстать у страшного престола Господа славы.

О простити им всякое прегрешение вольное и невольное Господу помолимся.

Но возводя сердца и очи наши к страшному престолу Господа славы с молитвою за умерших, Святая Церковь, как сердобольная мать, не забывает о горькой доли тех, которые в горе и слезах, которые возводят свои слезящие очи к Нему же Господу, рекшему: приидите ко Мне ecu труждаю- щиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11,28).

О плачущих и болезнующих, чающих Христова утешения, Господу помолимся.

Затем Святая Церковь снова возводит очи и сердца наши от земли, где мы видим плачущих и болезнующих сирот и сродников усопших, к престолу Божию и влагает в уста молитвы об усопших.

О отпуститеся им от всякия болезни и печали, и воздыхания, и вселити их идеже просвещает свет лица Божия, Господу помолимся.

О причтении их в недрах Авраама, и Исаака, и Иакова, Господу помолимся.

Чего еще мы можем пожелать нашим усопшим отцам и братиям? Все выразила и высказала за нас Святая Церковь в этих молениях.

После этих молений за усопших мы обращаем внимание наше й на нас самих и молим Господа, чтобы Он избавил нас от великой скорби, гнева и нужды, чтобы заступил, спас и помиловал нас Своею благодатью. Потом, испросивши усопших милости Божия, Царства Небесного и оставления грехов, придаем сами себя, и друг друга, и всю жизнь нашу, со всеми ее скорбями и радостями, Христу Богу нашему.

По окончании ектении священник возглашает: яка Ты ecu воскресение и живот, и покой усопших раб Твоих, присно поминаемых отец и братий наших, зде лежащих и повсюду православных христиан, Христе Боже наш. И Тебе славу воссылаем, и проч.

За ектениею следует пение аллилуиа.

Аллилуиа значит: грядет Господь; хвалите и славьте живущего Бога. Это голос небожителей, восхваляющих Господа (Откр. 19,1-7).

Святая Церковь приближает перед очи веры нашей Господа славы и Его страшный престол, которому должны предстать наши умершие, приближает для того, чтобы нам самим быть свидетелями и исповеди их пред Господом, и Его всесвятого и всепра- ведного суда, — и тем возбуждает нас к претрепет- ному стоянию во храме на молитве в эти минуты.

В то время когда на клиросе поют аллилуиа, диакон произносит следующие стихи, предызо- бражающие блаженство истинно верующих в Господа.

Блажени, яже избрал и приял ecu, Господи. Память их в род и род. Души их во благих водворятся.

Потом, сердечно желая, чтобы этого блаженства удостоились и наши усопшие, Церковь присоединяет молитвенные стихи: глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезное всем подаваяй, едине Содетелю, упокой, Господи души раб Твоих: на Тя бо упования возложиша — Творца и Зиждителя, и Бога нашего.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. В Тебе и стену и пристанище имамы и молитвенницу благоприят- ну к Богу, Его еж родила еси, Богородице безневест- ная — верных спасение. На клиросе поются только окончания этих стихов, именно: Творца и Зиждителя и Бога нашего, Богородице безневестная, верных спасение. Этим выражается притрепетное, прерывающее полноту нашей молитвы, ожидание нами Господа, грядущего к нам с Его судом. В этом ожидании как бы замирает в глубине трепещущего сердца нашего молитва наша, и только немногие, неполные выражения ее вырываются и проторга- ются из него, вместе со вздохами нашими. Но вот завеса вечности открывается, вот Господь на престоле славы, вот Ему предстоят со страхом и трепетом усопшие отцы и братия наши, вот они исповедуют пред Ним все дела свои, со всей верой в него, со всего любовью к Нему, со всем упованием на Него и вместе смиренным сознанием своего собственного недостоинства. Мы как бы предстоим при этом и молимся за усопших отцов и братий наших.

Блажени непорочные в путь... Так начинается исповедь каждой души, отшедшей от нас и предстоящей суду Божию.

Помяни, Господи, душу раба Твоего (или души рабов Твоих): этой молитвой нашей мы как бы прерываем исповедь души, предстоящей Суду Божию.

Блажени непорочные в путь ходящий в законе Господни, — продолжает она прерванную исповедь свою.

Мы снова молитвенно взываем ко Господу: помяни, Господи, душу раба Твоего.

Блажени испытающия свидения Его, всем сердцем взыщут Его.

И опять наша молитва: помяни, Господи, душу раба Твоего.

До сих пор душа, предстоящая суду Божию, исповедала пред Господом то общее основание, на котором зиждется вечное блаженство наше; но вот она сосредоточивает по преимуществу взоры свои на себе, на своих духовных стремлениях и настроениях, и исповедует эти стремления и настроения пред Господом.

Всем сердцем ищу Тебя, не дай мне уклониться от заповедей Твоих.

Помяни, Господи, душу раба Твоего, — вопием мы ко Господу, преклоняя Его на милость к душе усопшего.

В сердце мое заключил я слово Твое, чтобы не грешить пред Тобою.

Странник я на земле, не скрой от меня заповедей Твоих.

Отврати от меня поношение и посрамление, ибо я храню откровения Твои.

Душа моя повержена во прах, оживи меня, по слову Твоему.

Прилепился я к откровениям Твоим, Господи; не постыди меня.

Да приидет ко мне милость Твоя, Господи, — спасение Твое, по слову Твоему.

Молю Тебя от всего сердца: помилуй меня, по слову Твоему.

Руки Твои сотворили меня и устроили меня; вразуми меня, и научусь заповедям Твоим.

Да приидет ко мне милосердие Твое, и буду оживлен; ибо закон твой утешение мое.

Истаевает душа моя, желая спасения Твоего, слова Твоего жду. Исчезают очи мои, устремленные в слово Твое; я говорю, когда Ты утешишь меня?

По милости Твоей оживи меня, и буду хранить откровение уст Твоих.

Если бы не закон Твой был утешением мне, погиб бы я в бедствии моем.

Вовек не забуду повелений Твоих, ибо Ты ими оживляешь меня.

И после каждого стиха мы повторяем наше молитвенное воззвание: помяни, Господи, душу раба Твоего.

На малое время умолкает душа, предстоящая Суду Божию, как бы для того, чтобы собраться с силами к новой исповеди. За то, что мы стараемся в это время вознести нашу единодушную мольбу к Господу за отшедшую от нас душу.

—        Паки и паки миром Господу помолимся, — говорит священник или диакон, возбуждая нас к молитве за усопшего и как бы боясь, чтобы мы не пропустили этого благоприятного для нас времени, в которое умолкает исповедь души усопшего.

Мы единодушно отвечаем: «Господи, помилуй».

—        Еще молимся, — продолжает священник или диакон, — об упокоении души усопшего раба Божия (имярек), и о еже проститися ему всякому согрешению, вольному же и невольному.

—        Господи, помилуй.

—        Яко да Господь Бог наш учинит душу его, иде же праведнии упокояются.

—        Господи, помилуй.

—        Милости Божий, Царства Небесного, и оставления грехов его, у Христа бессмертнаго, Царя и Бога нашего, просим.

—        Подай, Господи.

—        Господу помолимся.

Мы снова взываем: «Господи, помилуй». Между тем священник тайно читает следующую молитву: «Боже духов и всякия плоти, смерть по- правый и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый, Сам Господи, упокой душу раба Твоего (имярек) в месте светле, в месте злач- не, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, печаль и воздыхание. Всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко благий Человеколюбец, прости. Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит: Ты бо един еси кроме (без) греха, правда Твоя — правда вовеки, и слово Твое — истина». И потом возглашает: «Яко Ты еси воскресение и живот и покой» и проч.

После ектении следует продолжение той же исповеди перед страшным престолом Господа славы, которая начата была прежде душой, от нас отшедшей.

«Я — Твой, спаси меня», — взывает душа, предстоя лицу Божию.

—' Упокой, Господи, душу раба Твоего, — молитвенно взываем мы к Господу-Сердцеведцу.

«Сильно угнетен я, Господи, оживи меня, по слову Твоему».

—        Упокой, Господи, душу раба Твоего.

Ты покров мой и щит мой, слова Твоего жду.

Трепещет от страха Твоего плоть моя, и судов Твоих боюся.

Заступи раба Твоего ко благу его, дабы не угнетали меня гордые.

Исчезают очи мои, устремленные во спасение Твое, и в„слово правды Твоей.

Я — раб Твой, вразуми меня, и познаю откровения Твои.

Призри меня и помилуй меня, как поступаешь с любящими имя Твое.

Осияй раба Твоего светом лица Твоего, и научи уставам Твоим.

Скорбь и горесть постигли меня, заповеди Твои — утешение мне.

Взываю от всего сердца: услыши меня, Господи, я сохраню уставы Твои.

Услышь глас мой по милости Твоей, Господи, по суду Твоему оживи меня.

Воззри на бедствие мое, и избавь меня, ибо я не забываю закона Твоего.

Вступись в дело мое и защити меня, по слову Твоему, оживи меня.

Милосердие Твое, Господи, велико, по правосудию Твоему оживи меня.

Да взыдет вопль мой пред лице Твое, Господи, по слову Твоему, вразуми меня.

Да будет рука Твоя в помощь мне, ибо я повеления Твои возлюбил.

Жажду спасения Твоего, Господи, и закон Твой — утешение мое.

Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои помогут мне.

Я заблудился, как овца потерянная, взыщи раба Твоего; ибо я не забыл заповедей Твоих.

И к каждому стиху мы присоединяем нашу молитву: упокой, Господи, душу раба Твоего.

Таким образом, душа усопшего нашего отца или брата употребляет все средства преклонить Господа на милость к ней; она дерзновенно указывает на любовь свою к закону Божию, указывает на то, что она создание рук Божиих, что она служила Господу со всем усердием и ревностью указывает на безграничное милосердие Господа; она вопиет к Нему воплем крепким и сильным. Со своей стороны и мы подкрепляем эту исповедь и молитву нашей мольбой к Господу и, таким образом, ставим себя в живое и близкоё общение с усопшими нашими отцами и братиями.

Внимая с трепетом сердца исповеди, какую совершает душа усопшего, предстоящая страшному престолу Господа славы, и воссылая нашу молитву ко Господу за эту душу, мы с напряженным вниманием ожидаем, что сотворит с этой душой Господь Всесвятой и Правосудный? Что ответит Он на эту исповедь души усопшего и на нашу молитву?

Но Святая Церковь не осмеливается предвосхищать тайны суда Божия у Господа: Его всесвя- той и всеведущей воле и премудрости известно, какая участь ждет душу нашего усопшего отца или брата... Она раскрывает только общий, основной закон правды и святости Божией, — закон, по которому Господь воздаст каждому по делам его. Вот сущность этого закона, изрекаемого Самим Господом: «Все вы, которые шли узким и скорбным путем, все взявшие в жизни крест, как ярем, Мне последовавшие верою: приидите, насладитесь теми почестями, которые Я вам уготовал, и увенчайтесь венцами небесными». Первоначально и скорее всех эта награда принадлежит, без сомнения, лику святых мучеников, которые проповедали на земле Агнца Божия, вземлющего грехи мира, -И сами за него закланы были, как агнцы, потом и в<5ем тем, которые шли скорбным и узким путем, которые во время земной жизни своей взяли крест свой, как ярем, и шли по стопам Господа, т.е. — всем истинным христианам.

Чтобы закон правды Божией растворен был и милосердием Божиим, Святая Церковь влагает в уста каждого умершего следующие молитвенные воззвания к Господу:

«Я образ неизреченной Твоей славы, хотя и ношу на себе язвы прегрешений; ущедри Твое создание, Владыко, и очисти Твоим благоутро- бием, и вожделенное отечество мне даруй, сделав меня опять жителем Рая.

Ты, создавший некогда меня из небытия и почтивший Своим Божественным образом, а потом за преступление заповеди опять возвративший меня в землю, из которой я взят был, возведи меня в подобие Твое, чтобы во мне отразился образ в прежней красоте».

С этими молитвенными воплями усопшего соединяем и мы свою молитву к Господу:

«Упокой, Боже, раба Твоего и учини его в Раю, идеже лицы святых Твоих, Господи, и праведницы сияют, яко светила; усопшего раба Твоего упокой, призирая его все согрешения».

Затем после прославления Пресвятой Троицы: Отца безначального, Сына собезначального Отцу и Божественного Духа, и после молитвенного восхваления Пресвятой Богородицы поется трижды: Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа. Слава Тебе, Боже! Все славословия и молитвы Церкви воинствующей покрываются вечным неумолкаемым славословием небожителей в честь и славу триипостасно- го Бога. Так дивно высоко это созерцание Святой Церкви! Невольно трепещешь, внимая приговору Господа Правосудного, или прислушиваясь к молениям души усопшего, или повторяя славословие небожителей. Невольно чувствуешь, что ты сам будешь стоять пред страшным престолом Господа славы, сам будешь давать ответ за всю свою жизнь.

Этим не оканчивается панихида. Дивно высокое созерцание, предложенное нам Церковью, побуждает нас вновь на молитву за усопших наших отцов и братий, раскрывает сердце наше для воздыханий молитвенных, для умилений, для слез и надгробного рыдания. Доселе участие наше было как бы второстепенное, на первом плане была душа усопшего. Доселе наша молитва была как бы отрывочной; она или прерывала исповедь усопшего, или сама прерывалась его исповедью. Но вот, после открытия для нас тайны суда Божия, — сколько это возможно и доступно для нас, после окончательного славословия небожителей — нам дается полная свобода излить пред Господом молитву нашу за усопших. И весьма премудро так поступает Святая Церковь; душа наша полна трепета от мысли — предстоять страшному престолу Господа славы; она в трепетном благоговении внимала коренному закону суда Божия, общему для всех истинных последователей Христовых. Теперь-то ей всего естественнее излиться пред Господом всесвятым и премилосердым в молитве о том, чтобы этот общий закон Суда Божия милостиво пременен был и к нашим усопшим отцам и братьям. Теперь-то душа наша и высказывает всю полноту любви своей и сочувствиям усопшим нашим: «Господи, — как бы так вопиет дуйт наша к пресвятому и премилосердому Судии. — Господи! Ты изрек основной закон Твоего суда. Ты сказал, что все, шедшие узким и скорбным путем, все в жизни земной взявшие крест как ярем, и Тебе последовавшие верою, — все насладятся уготованных им почестей и венцов небесных: примени же этот общий закон правды и милости и к моему усопшему (родителю, или брату, или супруге, или сыну, или сроднику), об этом теперь моя умиленнейшая, пламеннейшая молитва».

И начинается ряд молитв наших за усопших.

После пения: «Аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа, слава Тебе, Боэ/се» следует малая ектения заупокойная, потом седален: «Покой, Спасе наш, с праведными рабы Твоя, и всели их во дворы Твои, яко же есть писано, презирая яко благ их прегрешения вольная и невольная, и вся, яже в ведении и неведении, Человеколюбце».

И богородичен: Ты, от Девы возсиявший миру, Христе Боже, показавый нас сынами света Ею, помилуй нас. И в седальне и в богородичне поются одни окончательные слова. Потом, после псалма пятидесятого: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, в котором мы как бы на минуту сосредоточиваем внимание наше на нас самих, на нашем греховном недостоинстве, поется канон по усопшим.

Тропари канона расположены в следующем порядке: первый тропарь содержит молитву нашу к святым мученикам, пролившим кровь свою и претерпевшим бесчисленные муки ради Господа; их мы побуждаем на ходатайство пред Господом за усопших наших. Затем следуют два тропаря, которые содержат в себе моление наше к Господу за умерших. В этих тропарях мы высказываем пред Господом Иисусом все, что только может подвигнуть Его на милость к нашим усопшим, указываем на Божественную премудрость Его, но которой Он создал нас вначале из души и тела и воодушевил вдохновением Божественным на благость и милосердие Его, по которым Он вторично обновил нас, падших, пострадал и умер за нас, разрушил смерть и ад, даровал нам и усопшим бессмертие, избавил их и нас от умерщвления и тления; указываем на то, что Он знает немощь естества нашего, что Он неизреченно милосерд, весь сладость, весь желание и любовь ненасытная, весь доброта несказанная, что Он Господь и Владыка всех и имеет власть над живыми и мертвыми, что у Него много обителей, и Он разделяет их всем по достоянию, по мере добродетели.

Что касается самих умерших, то мы не смеем пред Господом высказать ничего решительного о вечной судьбе их; одно только смиренно напоминаем мы, что они рабы Его и, очистившеся древняго прародительского падения крещением и паки порождением, и имуще жезл силы — крест Его, приидоша мирское море.

Перед каждым из этих тропарей мы полагаем молитвенное воззвание наше к Господу: упокой, Господи, души усопших раб Твоих.

В последнем тропаре каждой песни канона мы обращаем молитвенные взоры наши к Пресвятой Богородице и просим Ее молитв и за нас, и за усопших наших.

Канон заупокойный, как и другие, разделяется на три части в честь и славу Пресвятой Троицы краткими ектениями и особыми стихирами.

После третьей песни канона читается следующий седален: «Воистину все — суета, жизнь наша — тень и сновидение: напрасно же мятется всякий земнородный, — как говорит Писание.— Если и мир весь приобрящем, и тогда все же во гроб вселимся, где не различить царя от нищего. Итак, упокой, Христе Боже, преставльшихся, ибо Ты — Человеколюбец».

Долго Святая Церковь держала и очи, и сердца наши на высоте надземной, у страшного престола Господа славы, и представляла нам дивно высокие созерцания; наконец она дает нам возможность низвести взоры наши на землю. И вот на земле нам все представляется суетой, жизнь наша — тенью и сновидением, хлопоты и заботы наши — пустым крушением духа.

Как бы испуганные этим, мы вновь вопием к Господу, чтобы Он, как Человеколюбец, упокоил преставившихся от нас отцов и братий наших, избежавших этой суеты.

«Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Пресвятая Богородице! Во время жизни моей не остави меня, человеческому предстатель- ству не вверь меня, но Сама заступи и помилуй меня».

Среди суеты житейской, где нам приходится жить, к кому мы, после Господа, обратимся с нашею молитвой, как не к Пресвятой Богородице? Ей мы вверяем себя, у Ней ищем заступления и милости.

После шестой песни канона, после малой ек- тении, поется кондак:

«Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная».

Таким образом, взоры и сердца наши снова устремляются на небо, опять молитва наша возносится к Господу Иисусу об упокоении наших усопших со святыми, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. За кондаком следует икос:

«Ты Сам един только бессмертен, сотворивший и создавший человека, а мы — земные, из земли созданы, и в ту же землю опять пойдем. Ты так повелел, Создатель мой, когда сказал: земля ecu и в землю отыдеши. И вот все мы в нее пойдем,

надгробным рыданием творя песнь, аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа».

После канона и икоса продолжается канон с его припевом: Упокой, Господи, души усопших раб Твоих.

Пред девятой песнью священник возглашает:

Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим. По обычаю служб воскресных и праздничных можно было бы ожидать той песни, которую воспела Пресвятая Дева Мария, когда после благовещения Ей от Архангела, увидела праведную Елисавету и услышала от нее: откуду мне сие, да приидет Мати Господа Моего ко Мне (Лк. 1,43) — можно было ждать того ублажения в честь и славу Божией Матери, которое обыкновенно соединяет Святая Церковь со словами песни Пресвятой Богородицы. Нет, на панихиде не поется — ни песнь Богородицы, ни ублажение в честь Ее. Нам не ко времени теперь такая радостная песнь и такое торжественное ублажение: у нас на глазах слезы, на сердце скорбь, на уме мысль о суете нашей и о неизбежности смерти.

На слова священника Богородицу и Матерь Света в песнех возвеличим, лик певцов отвечает: дуси и души праведных восхвалят Тя, Господи. Славословия и восхваления свойственны не нам, грешным, в эти минуты скорби и сетования, а святым и чистым духам небесным и душам тех праведников, которые уже предвкушают вечное блаженство. На наших грешных устах, в эти минуты плача и рыдания, замирает слово хвалы, прославления.

И после поется ирмос девятой песни: ужасеся о сем небо.

Затем следует Трисвятое; Пресвятая Троице, Отче наш. Мы тихо вторим за Херувимами и Серафимами их славословия, соединяя с этими славословиями наши моления, выражающие и исповедание Пресвятой Троицы, и славословие в честь Ее, и наши прошения к Отцу Небесному. После Отче наш поются следующие тропари.

«С душами праведников скончавшихся упокой, Спасе, и души рабов Твоих, сохраняй их во блаженной жизни, которая у Тебя, Человеколюбче.

В месте упокоения Твоем, Господи, там, где святые Твои успокоеваются, упокой и души рабов Твоих, так как Ты един Человеколюбец.

Ты Бог, сошедший во ад и узы окованных разрешивший. Сам и души рабов Твоих упокой.

Едина чистая и непорочная Дева, Бога бессе- менно родившая, моли спастися душам их».

Итак, вместо всяких славословий наших и величаний мы воссылаем молитву нашу за наших усопших к Господу. Потом следует сугубая заупокойная ектения и — отпуст. Отпуст состоит из следующего благожелания, или лучше — уверения от лица священника: «Воскресый из мертвых, мертвыми и живыми обладаяй, Христос истинный Бог наш, молитвами пречистыя Своея Матери, святых славных и всехвалъных апостол, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, души от нас представлъшихся рабов Своих в селениях праведных учинит, в недрах Авраама упокоит и с праведными причтет, и нас помилует, яко благ и человеколюбец».

И по отпусте возглашает диакон: «Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшим рабом Твоим (имярек) и сотвори им вечную память!»

Это молитвенное воззвание вечная память! есть как бы дар и довершение всего, говорит блаженный Симеон Солунский; оно отсылает умершего к наслаждению Богом и как бы предает Богу душу и тело усопшего .

Так совершается панихида за упокой усопших отцов и братий наших. Святая Церковь соединила в ней все, чтобы оторвать нас от земли и возвести мысленно к страшному престолу Господа славы, чтобы соделать нас свидетелями исповеди усопших наших отцов и братий пред Его престолом, свидетелями суда Его над ними, и тем возбудить нас на молитву за них.

Кроме панихид, для этой же цели, т.е. чтобы облегчить -душе переход ее в страну вечности, а вместе длГя утешения родных, читаются при гробе боговдохновенные псалмы Давида, в которых так ясно высказываются многообразные движения души, живо сочувствующие и нашей скорби, и нашей радости. Этот священный обычай знала самая глубокая древность; например, при гробе Божией Матери святые апостолы провели три дня в псалмопении . При гробе святой Макри- ны, сестры святого Григория Нисского, христиане пели псалмы всю ночь . Почему с древних времен Православная Церковь положила читать над гробом умершего именно книгу псалмов, а не другую какую-нибудь книгу Священного Писания — ответить нетрудно. Христианин должен с радостью провожать усопшего брата своего из земли, странствия, из места кровавых подвигов и трудов в блаженную страну вечности и петь торжественный псалом и гимн Богу, освободившему усопшего от уз мира. С другой стороны, смерть ближних наших пробуждает в нас множество разнообразных мыслей и чувствований. Что же лучше петь над гробом нашего ближнего, как не Псалтирь, которая изображает все многообразные движения души нашей, живо сочувствует и нашей радости, и скорби, много проливает утешения и ободрения в скорбящее сердце . Наконец, книга псалмов такова, что молящийся и читающий ее может произносить слова ее как свои собственные . Потому, когда слышится над гробом христианина голос чтеца, то невольно представляется, что молитва боговдохновенного Давида как бы произносится запечатленными устами самого умершего, и как будто бы он сам из гроба умоляет милосердие Бо- жие о своем помиловании .

Недолго мертвое тело православного христианина остается на том месте, где он преставится, но скоро выносится в храм. Пред выносом тела из дома во храм, равно как и при совершении панихид, совершается каждение.

Каждение напоминает верующим, что душа умершего, подобно фимиаму, восходит на небо и что молитвы Церкви о нем приятны Богу. При выносе праха мирянина во храм и из него к могиле поется архангельская песнь в честь Святой Троицы — Свя- тый Боже, в ознаменование того, что скончавшийся при своей жизни прославлял Святую Троицу этой песнью и теперь переходит к триединому Богу, что с нами незримо шествуют, сопровождают усопшего Херувимы и Серафимы и радостно сретают душу покойника в горний мир свой.

Во храме тело почившего поставляется против царских врат лицом к нелицеприятному Судии, невидимо присутствующему в алтаре, на святом престоле, — лицом к востоку, по подобию христиан молящихся, дабы и отшедшая душа молилась купно с братиями, еще облеченными пло- тию и живущими на земле.

После Божественной Литургии начинается последнее молитвословие об умершем христианине или совершается чин погребения. Погребение «мирских человек», как и панихида, начинается псалмом 90 и кафизмою 17 или пением 115 псалма во имя Святой Троицы, разделенного на три статьи, из которых в первой и последней каждый стих сопровождается припевом: аллилуиа, а во второй — помилуй раба Твоего; псалом 118, называемый «Непорочны», особенно приличен для возношения при погребении умерших. Этот псалом прославляет и умилостивляет Господа, ясно изображая блаженство умерших, ходивших «в законе Господни». По пропении псалма Церковь со стихами, избранными из него, — Благословен ecu,

Господи, научи мя оправданиям Твоим, — произносит стихиры Иоанна Дамаскина, составленные им в VIII веке. Далее следует канон заупокойный с припевом: Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего — творение Феофана Начертанного, написанное в VIII веке на смерть брата — Феодора Начертанного. Содержание канона — моление о почившем, объяснение, каким путем вошла смерть в среду людей, созданных для бессмертия, указание средств восторжествовать над ней и получить бессмертие, как восторжествовали мученики, эти первенцы истинно христианской кончины, и все святые, своею жизнью угодившие Богу.

В обыкновенное время мы слишком легкомысленно смотрим на земную жизнь, нам рисуются цветы и розы; нам хочется как можно подольше пожить и поблаженствовать на земле. Но вот гроб ближнего нашего спугнул эти розовые мечты. Мы протрезвились. В эти-то минуты духовного отрезвления нашего, в эти минуты, когда наши взоры и сердца невольно устремлены бывают к небу и к жизни небесной, Святая Церковь показывает нам во всей неподкрашенной суровости и . наготе значение земной жизни. Свой взгляд на землю и на земную жизнь наша Церковь изложила не в виде сухой проповеди, а в виде стихир (самогласных), изливающихся из глубины нашего сердца, на собственном опыте узнавшего суету и крушение нашей жизни на земле. Самогласны — это вопль человека над развалинами жизни человеческой, о суете ее, ничтожности, всех бедствиях и скорбях, вопль — следствие горького опыта и плод внимательных наблюдений всех сторон жизни человеческой. Это не ощущение только, но как бы осязание во всем земном тления, разрушения и смерти; это — картина жизни человеческой, не радующая и не пленяющая взора нашего, но возбуждающая болезненное сотрясение во всем нашем существе, — картина, при взгляде на которую рассееваются все наши надежды на земное, разбиваются о камень все наши помыслы и мечты, тяготится душа и болит сердце. Только молитва об упокоении усопшего смягчает несколько суровость самих стихир. Всех таких стихир восемь, по числу восьми гласов. Мы приводим их здесь (в русском переводе) все целиком, чтобы каждый мог убедиться, какое глубокое впечатление производят они на душу человека.

1.         Какая сладость в жизни пребудет непричастною печали? Или чья слава устоит на земле неподвижно? Все (здесь) ничтожнее тени; все обманчивее сновидения; одно мгновение — и все это похищает смерть; но упокой, Христе, как Человеколюбец, во свете лица Твоего и в наслаждении Твоею красотою сего (усопшего), которого Ты избрал.

2.         Горе мне! Сколь тяжкий подвиг совершает душа, разлучаясь от тела; увы! Сколько она тогда слез проливает; и нет, кто бы взмиловался над нею: к Ангелам возводит очи свои, но напрасно их умоляет; к людям простирает руки свои, и здесь нет помощника. Посему, возлюбленные братие мои, представивши себе, сколь кратка временная наша жизнь, будем просить у Христа упокоения преставленному и душам нашим великой милости.

3.         Для людей все то суета, что не остается (с ними) по смерти: не остается богатство; нейдет (с ними во гроб) слава. Ибо как скоро пришла смерть, все это исчезло. Посему возопием Христу бессмертному — упокой преставившегося от нас там, где всех веселящихся жилище.

4.         Куда девалось пристрастие к миру? Где мечты о временном? Где золото и серебро? Где множество рабов и слава? Все это — персть, все пепел, все тень. Приидите же возопием бессмертному Царю: Господи! сподоби вечных благ Твоих преставившегося к Тебе от нас и упокой его в неста- реющемся Твоем блаженстве.

5.         Вспомнил я слова пророка: я земля и пепел; и потом заглянул в гробы и увидел одни кости обнаженные, и сказал: кто же тут царь, или воин, или богатый, или убогий, или праведник, или грешник? Но упокой, Господи, с праведными раба Твоего.

6.         Началом моим и составом было творческое Твое повеление: ибо Ты восхотел составить меня существом из видимого и невидимого естества — тело мое создано из земли, а душу дал мне посредством божественного Твоего и животворящего дуновения. Посему, Христе, упокой раба Твоего в стране живых и в селениях праведных.

7.         Создавши вначале человека по образу Твоему и по подобию, Ты поставил его в раю владычествовать над Твоими тварями, но он, обольщенный по зависти диавола, вкусил (запрещенной) снеди и сделался преступником заповедей Твоих; поэтому Ты осудил его, Господи, на то, чтобы он опять возвратился в землю, из которой он был взят, — и чрез то испросил себе упокоение.

8.         Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти и вижу во гробах лежащую, созданную по образу

Божию красоту нашу, безобразную, бесславную, не имеющую вида. О, чудо! Что это за таинство совершилось над нами? Как это мы предались тлению? Как это мы сочетались со смертью? Подлинно, по повелению Бога, как написано, подающего преставившемуся упокоение16.

Вот все восемь стихир, которые должны быть петы тотчас после канона заупокойного. Это непрерывная многознаменательная проповедь о суете всего, что в мире прельщает нас, о суете всего, что не остается с нами по смерти.

Но вот в то время, когда мы, под руководством матери нашей, Церкви, учимся смотреть как должно на земную нашу жизнь и на все ее приманки и удовольствия, когда глаза наши невольно наполняются слезами и душа рыданиями о нашей судьбе на земле, тихо раздается какой-то дивный неземной голос: во Царствии Твоем, егда прииде- ши, помяни нас, Господи! Это отшедший брат наш, это усопший вопиет ко Господу! В то время когда мы устремляем взоры свои на землю, и здесь, пораженные суетой всего земного, доходим до плача и рыдания над нашей судьбой, усопший устремляет взоры свои к обителям Отца Небесного, он видит рай и в нем благоразумного разбойника и в умилении сердца повторяет молитвенный вопль его: в Царствии Твоем помяни нас, Господи!.. «Разбойника, который возопил к Тебе на кресте: “Помяни мя”, — Ты соделал, Христе, прежде всех жителем рая за его покаяние; и меня недостойного сподоби (быть в раю)».

Со своей стороны, мы подкрепляем эту смиренную молитву отшедшего брата нашего молитвой: Ты, Который господствуешь над жизнию и смертию, упокой в обителях святых Твоих того, кого Ты принял к Себе из этой кратковременной жизни; и помяни мя, егда приидеши во Царствии Твоем.

Наша молитва превращается в умилительное благожелание усопшему; мы как будто собственными очами зрим, что душа его готовится вступить в двери райские, в страну живых, в Царство Небесное.

Христос тебя да упокоит в стране живых, и да отверзет тебе врата райские, и да соделает тебя жителем рая, и оставление да подаст тебе во всем, в чем согрешил в жизни твоей, христолюбче17.

Чтобы не оставить в страждущем сердце места печали и ни одного облака сомнения, могущего родиться в душе при виде разрушения прекраснейшего из творений Божиих, святой апостол Павел возвышает свой утешительный голос, переносит мысль нашу за пределы гроба и раскрывает перед нами дивные тайны будущего преображения тела человеческого. Братие, не хощу вас не ведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии неимущии упования. Аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия во Иисусе приведет с Ним (1 Сол. 4, 13-18). Наконец, Сам Иисус Христос, устами священника, утешает нас, обнадеживает, как верный друг, сострадательный и милосердый благодетель, осушающий наши слезы и проливающий радость и отраду в сердце, растерзанное горем и печалью.

Аминь, аминь глаголю вам, яко слушаяй словесе Моего и веруяй Пославшему Мя имать живот вечный; и на суд не приидет, по прейдет от смерти в живот. Аминь, аминь, глаголю вам, яко грядет час, и ныне есть, егда мертвии услышат глас Сына Божия', и услышивше оживут (Ин. 5,24-25).

Милостивая для чад своих при жизни их Святая Церковь становится еще милостивее и снисходительнее при переходе их в новое, невидимое царство: она повелевает произносить (в конце отпевания) последнее слово прощения и совершенного примирения над усопшим, быть может, враждовавшим с нею делами своими. И наказания, и запрещения теперь более и действительнее, чем когда-либо связывающие бедную душу, снимаются с нее духовным отцом, принявшим последнее признание почившего во грехах своих; нет уже препятствий оставшимся в живых молиться об упокоении души отшедшего, ибо это молитвенное общение живых с мертвыми освящено благословением пастыря церковного и сопричислением покойника к лику верных сынов Церкви Христовой. Самая разрешительная грамота влагается в остывшую руку покойника, как бы в ознаменование того, что он с этой разрешительной молитвой предстанет на Страшный Суд Христов и заявит здесь о своем православии, о союзе с Церковью, о прощении ему вольных и невольных прегрешений, о разрешении от клятв и запрещений и о своем праве на наследие жизни нескончаемой.

Вот уже приближается время отдать персти земной, начинается приглашение к последнему целованию умершего; не безотрадную горесть, не тоску души Святая Церковь хочет питать здесь своими песнопениями, а, снисходя, таким образом, слабости естества человеческого, укрепить навсегда взаимное единение, поучить, что истинной любви не может пресечь и сама смерть. Прощальное целование умершему дается в знак любви и почтения к телу покойника, как истинному храму Божию, а также в знак общения и единения нас, живых, с умершими, ибо со смертью друг от друга мы не разлучаемся, как имеющие все идти одной стезей и соединиться в дому Отца Небесного навеки.

Перед совершением Таинства Крещения тело крещаемого помазывается освященным елеем, и теперь, по окончании всего, перед преданием праха земле возливается крестообразно на тело усопшего елей, в показание того, что и на умершем пребывает благодать и милость Господня. Перед крещением помазание святым елеем призывало верующего к священным подвигам, а теперь, при погребении, возливается елей в ознаменование того, что умерший уже окончил и совершил священные подвиги, пожил по образу Христа, имеет пройти мытарства и достигнуть царства славы.

Страшно, если душа человеческая возвратится не к источнику своему — Богу; ужасно также, если и тело не узнает родной своей матери земли, если земля не примет его, как нечто чужое, в свои недра: это было бы плачевным свидетельством отлучения от Церкви . Для того-то Святая Церковь, прощая грехи усопшего, предает тело его земле в знак единения и примирения своего с ним; для того-то перед закрытием гроба и положением его в могилу священник посыпает крестообразно персть (землю) на умершего, с произнесением слов: Господня земля, и исполнение ее вселенная и ecu живущии на ней, как бы возвращая этим земле то, что она уступила нам, когда Господь созидал усопшего человека из земли в лице праотца Адама.

Пепел, посыпаемый от кадильницы на тело умершего, знаменует угасшую жизнь на земле, но жизнь, благоугодную Господу, как фимиам кадильный, т.е. что смерть христианина подобна угасанию благоухающего кадила или что жизнь его, благоухающая верой и благочестием, угасла для земли, но не для неба.

Бросается земля на гроб и каждым из сопровождающих покойника до могилы, в выражение участия в 1югребении ближнего, в знак покорности Божественному определению: земля ecu, и в землю отыдеши; и как верно это слово Господне, определившее смерть живущих в лице первого человека, так верно будет исполнено и слово Господне о воскресении всех усопших.

Лицо умершего в могиле обращается к востоку, что предзнаменует воскресение мертвых и блаженную жизнь со Христом. Положением лица покойника в могиле на восток должна выражаться мысль об Искупителе и Судии живых и мертвых — стремление человека к утраченному им вожделенному отечеству, дабы соделаться паки жителем рая (а потерянный рай находился на востоке), — ожидание пришествия Господа живых и мертвых и готовность встретить Его.

(В слове Божием ясно указывается на то, что Господь придет на суд с востока. (Мф. 24,27).)

Когда зароют гроб, над могилой водружается крест во образ того, что погребенный умер христианской кончиной, т.е. в вере и надежде жизни вечной, — что крест есть прибежище, покров и спасение не только живых, но и умерших, — что крестною смертию Спасителя разрушена держава смерти. Крест над могилой покойника есть проповедник блаженного бессмертия; водруженный в землю и возвышаясь к небу над могилою христианина, он как бы говорит нам: «Посмотрите — тело умершего здесь, в земле, а дух его там, на небе; под этим древом сокрыто семя, имеющее воскреснуть для жизни вечной».

Самый путь, по которому совершается несение тела усопшего от дома до его могилы, устилается ветвями всегда зеленеющего и благоухающего дерева, в знамение того, что смерть хотя и горька, но она есть путь к никогда не увядающей, вечно блаженной жизни.

Труп в могиле засыпан навсегда, до самого всеобщего воскресения землей. Все кончено на земле для существа, в котором так недавно горела деятельная жизнь с ее бесконечными замыслами, ожиданиями, надеждами. Все расчеты и со всеми живущими на земле покончены. Остается один последний, окончательный расчет с прожитой жизнью. Только не прекращается любовь матери Церкви к своему детищу, несмотря на то что это детище уже погребено. Как чадолюбивая мать, Церковь в известные дни совершает моления об умершем христианине и приносит святейшую жертву за грехи его. Эти дни особенных молений Церкви об умершем следующие: третий день, девятый, сороковой и годовой.

Какие же причины поминовения особенно в эти дни?

В третий день по кончине умершего положено Церковью творить о нем поминовение, как говорится в постановлениях апостольских, в честь воскресения Христова. Святой Макарий Александрийский, муж весьма опытный в предметах духовных, удостоенный особенного божественного откровения о состоянии душ по смерти, изъясняет это пространнее. Когда в третий день бывает в Церкви приношение, говорит он, то душа умершего в этот день получает облегчение в скорби, какую чувствует она по разлучении с телом. Ибо в продолжение двух дней по смерти тела позволяется душе вместе с находящимися при ней Ангелами ходить по земле, где хочет. Посему душа, любящая свое тело, скитается около гроба, в котором положено тело, иногда около дома, в котором разлучилась с телом, и таким образом проводит два дня, ища, подобно птице, гнезда себе; а добродетельная душа посещает те места, в которых имела обыкновение творить правду. В третий день Спаситель повелевает, в подражание Его воскресению, вознестись всякой душе христианской на небеса для поклонения Ему. Вот почему в третий день Церковь совершает приношение и молитву за нее.

В девятый же день душа умершего вторично возносится на поклонение небесному Судии. Состояние ее в промежуток времени от третьего до этого дня святой Макарий изображает в таких чертах. После поклонения Богу повелевается показать душе различные обители святых и красоту рая. Душа все рассматривает шесть дней... Душа, не совсем освободившаяся от страстей, при виде наслаждения святых начинает скорбеть и укорять себя за то, что она сама себя лишила такого блаженства. После этого она опять возносится Ангелами на поклонение Богу.

В отношении к поминовению усопших день сороковой имеет важнейшее значение. После вторичного поклонения Богу душа водится по области ада, чтобы видеть находящиеся там места мучений. По этим различным местам она носится тридцать дней, трепеща, чтобы и самой не попасть сюда. Наконец, в сороковой день душа в третий раз является к Богу как для поклонения Ему, так и для получения от Него определенного места, в котором бы она могла находиться до времени Страшного Суда. Как Господь Иисус Христос Сам в сороковой день после Своего воскресения вознесся на небо и восшел в славу Свою, восседши одесную Бога Отца, так в этот же самый день праведный Судия определяет и каждой душе христианской приличное по ее делам место. Вот почему в сороковой день Церковь и поминает усопших.

Наконец, поминовение усопшего совершается еще в день, когда исполнится целый год после его кончины, для того чтобы возобновить память о нем, а с этим и усердие к спасительной молитве за него; ибо с продолжением времени мы обыкновенно начинаем забывать самых близких умерших, и живые чувствования к памяти их без возобновления в нас могут охладеть. Поэтому многие, желая и сами всегда сохранять живую память об умершем заупокойной молитвой и стараясь других посторонних расположить к этому же, творят поминовение в день его кончины как для того, чтобы почтить этот день как день рождения его для новой вечной жизни, так и для того, чтобы засвидетельствовать свою веру в бессмертие почившего, т.е. выразить то, что усопший, хотя он и умер телом, но душой он все еще живет, и что изгнившее тело его некогда восстанет из земли и опять соединится с душой.

Кроме этих дней Церковь назначила еще дни общего поминовения, называемые Днями Родительскими, в которых призывает нас молиться не только о родных и друзьях, но и всех вообще умерших в надежде воскресения и жизни вечной.

Первая "Родительская суббота бывает на мясопустной неделе. В эту субботу Церковь поминает всех, начиная от первого человека Адама и до ныне умерших. На другой день, т.е. в воскресенье, совершается воспоминание Страшного Суда Христова. Поэтому накануне этого дня, как бы в день перед Страшным Судом Христовым, Церковь молится о всех усопших, да праведный Судия явит им Свою милость на всемирном испытании.

Другая Родительская суббота бывает накануне Троицына дня и обыкновенно называется Троицкой. Известно, что в день Пятидесятницы Святой Дух нисшел на землю для научения и освящения, и приведения всех людей к вечному спасению. И потому Святая Церковь и молится в эту субботу, чтобы спасительная благодать Святого Духа очистила немощи душ и прежде отшедших отцов и братий наших.

Кроме этих суббот назначены для поминовения усопших субботы во вторую, третью и четвертую недели Великого поста. Так как в Великий пост при совершении Литургии преждеосвящен- ных даров не бывает такого поминовения, какое бывает во всякое другое время года, то поэтому в нашей Православной Церкви и принято в эти три субботы творить память об усопших в пользу их и для утешения плачущих о них.

Еще установлено поминать усопших во вторник Фоминой недели, для того чтобы после светлого праздника Пасхи разделить и с ними великую радость воскресения Христова; отсюда этот день и называется Радоницей. Как Иисус Христос пред Своим воскресением сходил к мертвым в ад, так и последователи Его в день Радоницы собираются на могилы усопших, чтобы приветствовать их радостью о победе Иисуса Христа над смертью.

Но вот еще есть два дня, которые Церковь назначила собственно для поминовения православных воинов и всех за Веру и Отечество на брани живот свой положивших. Первый из этих дней бывает 29 августа. В этот день Церковь вспоминает усекновение главы святого Иоанна Предтечи. Подобно сему праведнику, пострадавшему за истину, полагают живот свой за Веру и Отечество и все находящиеся на поле брани. Итак, когда же приличнее молиться о всех православных воинах, убиенных на брани, как не в этот день?

Второй же из этих дней бывает в субботу перед 26 октября. В этот день также совершает

ся память о воинах с того времени, как русский князь Дмитрий Донской одержал главную победу над Мамаем. Это обыкновенно совершается не 26 октября, а в ту субботу, которая бывает перед 26 числом октября. Эта суббота называется Дмитровскою Родительскою субботою. Впрочем, в эту субботу православные христиане, посещая кладбища умерших, творят память не только за православных воинов, за Веру и Отечество на брани живот свой положивших, но вместе с ними и за всех своих родных и знакомых .

Оканчивая свое обозрение богослужения, совершаемого Православной Церковью над почившими христианами, считаем необходимым сказать несколько слов и о том, бывает ли какая- нибудь польза для усопших от молитв и поминовений наших.

Несомненно, что многие из грешников освобождаются от уз ада не покаянием или исповедью, как говорит Писание: во ад кто исповестися Тебе (Пс. 6, 6), но за благотворения людей, находящихся в живых, за молитвы, воссылаемые о них Церковью, и особенно за бескровную жертву, которую Церковь ежедневно приносит вообще за всех живых и мертвых, так как и Христос умер за всех. И патриархи Восточной Кафолической Церкви в послании своем о православной вере пишут: «Души людей, впадших в смертные грехи и при смерти не отчаявшихся, но еще до разлучения с настоящей жизнью покаявшихся, только не успевших принести никаких плодов покаяния, нисходят во ад и терпят за учиненные ими грехи наказания, не лишаясь, впрочем, надежды облегчения от них. Облегчение же получают они, по бесконечной благости, чрез молитвы священников и благотворения, совершаемые за умерших; а особенно силою бескровной жертвы, которую, в частности, приносит священнослужитель для каждого христианина о его присных, вообще же, за всех повседневно приносит Кафолическая и Апостольская Церковь» (чл. 18). Это же самое выражает Святая Церковь и в службах своих, совершаемых по усопшим.

Какую благотворную перемену в участи от- шедших душ уверена получить Церковь от поминовения? Научая нас благотворить отшедшим от нас молитвами, милостынями и приношением жертвы бескровной, Святая Православная Церковь уверена облегчить через это загробное наказание их, и даже совсем освободить их от уз ада. Но еще яснее и полнее выражает она такую надежду свою в своих священных службах и молитвах за усопших. Так, в заупокойной молитве, положенной в литургии святого Иоанна Златоуста, взывает Святая Церковь ко Господу: «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый, и диавола упразднивый, и живот миру Твоему даровавый Сам, Господи, упокой души усопших раб Твоих в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюду же отбеже болезнь, печаль и воздыхание, и всякое согрешение, содеянное ими словом или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог, прости. Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты бо един кроме греха». И на церковной службе, полунощнице, постоянно молит Бога Святая Церковь: «Помяни, Господи, в надежде воскресения и жизни вечныя, усопшия отцы и братию нашу, и вся во благочестии и вере скончавшияся, и прости им всякое согрешение вольное и невольное, словом, или делом, или помышлением содеянное ими, и всели я в места светла, в места прохладна, в места покойна, отнюду же отбеже всякая болезнь, печаль и воздыхание, идеже пресещает свет лица Твоего, веселит вся от века святыя Твоя; даруй им и нам царствие Твое, и причастие неизреченных и вечных Твоих благ, и Твоея безконечныя и бла- женныя жизни наслаждение». Почти такими же словами молимся мы на вечерней службе в день Святыя Троицы и в поминовенных службах суббот родительских, т.е. Святая Церковь верует и твердо надеется,- что христианское поминовение, творимое живьШи по умершим, имеет такую великую силу пред Господом, что может заглаждать грехи отходящих от жизни сей, а через это, по любви и милости Божией, доставляет им освобождение от адских мучений, отверзает им светлые обители райские и вселяет их с Ангелами и всеми святыми в Небесном Царствии. При этом Святая Церковь верует, что поминовение, творимое с твердой верой и надеждой на милосердие Божие и с упованием на силу крестных заслуг Спасителя нашего, все- благий и всемилостивый Господь приемлет и вменяет душе, поминаемой вместо дел, не нарушая через это законов Своего правосудия, а подвизаясь на милость к отшедшим Своею любовью, по ходатайству Церкви, за которую Сам Он пролил пречистую кровь Свою (Еф. 25-29) и предстательство которой, по этому самому, Он милостиво приемлет, и молитвы и прошения человеколюбно исполняет.

Для кого поминовение благотворно и действенно? Благопопечительная мать наша Святая Церковь никого из чад своих не забывает в молитвенном ходатайстве своем перед Господом, только отошли бы они от жизни этой с твердой верой в Него и с несомненной надеждой на Его милосердие, только не омрачили бы они себя тяжкими грехами ожесточения и отчаяния, и через это сами не сделались бы недостойными ее молитв. Она каждодневно молит благость Божию и о всех прежде почивших отцех и братиях наших, зде лежащих и повсюду православных; чтобы Господь упокоил их со святыми, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная. Так молится Святая Церковь о тех из чад своих, земная жизнь которых была праведна и которые перешли в загробную жизнь в благочестии; ибо она знает, что и для праведников нужно ее ходатайство, чтобы совершеннее было прославление их на небе, и она не перестает ходатайствовать о них дотоле, пока сама не уверится чудесными знамениями, что поминаемые ею настолько приближены к Богу, что сами приемлют дерзновение молить Его о братиях своих, подвизающихся на земле. Молится Святая Церковь и о тех из умерших христиан, земное странствование которых хотя и было подвержено многим преткновениям, которые хотя и впали в смертные грехи, но которые при смерти не отчаялись и покаялись, не успели только принести плодов, достойных покаяния; она, сердобольная, знает немощь и удобопреклонность нашу ко греху, — знает, что в нас вижду же ин закон во удех моих, противу воюющъ закону ума нашего, пленяющ мя законом греховным (Рим. 7,23), — знает это и спешит оказывать нам помощь, умоляя милостивого Господа вменить усопшим вместо дел веру в Него. Мало этого, Святая Церковь имеет дерзновение молить милосердого Господа даже и о тех из чад своих, которые кончили земную жизнь свою скоропостижно — смертью нечаянной, внезапной и неожиданной — и которые, по самому этому, умерли без принесения святой исповеди и без спасительного причастия Святых Таин, только бы таковые до самой смерти своей соблюли правую веру и надежду на Господа.

Для кого из умерших ходатайство Церкви бесполезно и тщетно? Не молится Святая Церковь и считает бесполезным свое ходатайство о тех из носящих-на себе звание христиан, которые своим нераскаянным противлением здравому евангельскому учению и правилам Церкви, своим упорным пребыванием во грехах, ожесточением и отчаянием сами делаются недостойными ее молитвенного ходатайства. Так, не молится Святая Церковь о тех, которые вдались в ереси и расколы и умерли в непокорности ей; ибо таковые еще здесь, на земле, отвергли кроткий и благопопечительный о них голос Церкви, возлюбили ложь и упрямство и предались своеволию, а потому и по смерти, в жизни загробной, сделались неспособными пользоваться молитвами ее, матери нашей, и дышать той же верой и упованием, которыми воодушевлена она. Таковых Сам Господь и Спаситель наш Иисус Христос ставит наравне с язычниками (см.: Мф. 18, 17), горькой загробной участи которых никакие молитвы и ходатайства переменить и улучшить не могут. Не ходатайствует Святая Церковь о тех, которые, нося звание христиан, не имеют, между тем, сердечного убеждения в истинности и спасительности Святой Веры Христовой, не стараются воспитать в себе святое чувство веры и надежды на Искупителя и Господа нашего Иисуса Христа и которые, коснея в таком антихристианском направлении своем, умирают с отвержением Святой Исповеди и Причастия Тела и Крови Христа Спасителя, ибо таковые и в этой жизни суть мертвые члены Церкви, а потому и по смерти делаются недостойными любви ее и общения с ней. Таковые, быв врагами Богу при жизни, остаются врагами Ему и по смерти (Правило 14 свв. апп. Петра и Павла. Правило 51 Лаодикий- ского Собора), и к ним не может быть доступа благодати, примиряющей грешника с Богом и водворяющей кающегося в Царствии Небесном, так как они сами отвергли ее. Не молится, наконец, Церковь и лишает благочестивого погребения тех христиан, которые сознательно сами себя лишают жизни, самоубийц (Правило 14 Тимофея, еп. Александрийского); ибо таковые, противоестественно злоупотребляя дарованной нам от Бога жизнью и становясь сами решителями судьбы своей, очевидно, отвергают всеблагий о себе Промысл Божий, теряют веру и надежду на Господа и, таким образом, решительно прекращая общение с Богом здесь, на земле, не могут иметь союза с Ним и участия в молитвах Церкви и в жизни загробной.

Таково верование Святой Православной Церкви о поминовении умерших.

На чем же основывается это утешительное верование? Святая Православная Церковь содержит только то, что истинно, справедливо и спасительно для нас. Она верует и учит всегда и во всем согласно со Словом Божиим и с учением святых отцов. Так и верование свое о поминовении умерших основывает она на том же неложном слове Божием и на учении святых богомудрых Отцов. Верование это содержимо было еще в церкви ветхозаветной. Так, она издревле веровала, что Бог низводит в преисподню и возводит (1 Цар. 2, 6). Так, праведный Товит поучает сына своего: твори милостыню. Иждивай хлебы твоя при гробе праведных (Тов. 4, 16-17). Так, премудрый Иисус, сын Сирахов, говорит: благодать даяния пред всяким живым да будет, и над мертвецем не возбрани благодати (Сир. 7, 36). И пророк взывает ко Господу: Господи Вседержителю, Боже Израилев, услыши молитву умерших Израилевых и сынов, согрешивших пред Тобою. Не помяни неправд отец наших, но помяни руку Твою и имя Твое (Вар. 3,4-5). В книге Маккавейской повествуется, что Иуда Маккавей послал в иерусалимский храм дары для принесения за убиенных воинов жертвы, яко да от греха очистятся (2 Макк. 12,39-46).

Не отверг верования иудеев о поминовении усопших и Господь Спаситель наш Иисус Христос в Новом Завете Своем. Ибо если бы, по суду Спасителя, обычай иудеев поминать умерших был бесполезный и напрасный, то Он не преминул бы обличить их в столь важном заблуждении, подобно тому как постоянно обличал Он многие другие заблуждения фарисеев, саддукеев и книжников.

Этого мало, в одной беседе с иудеями Спаситель Сам сказал: всяк грех и хула отпустится человеком... а иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12, 31-32). Этими словами Спаситель дает ясно разуметь, что есть грехи, которые могут быть отпущены человеку по смерти в веке будущем. А этого-то именно загробного отпущения грехов и надеется достигнуть Святая Церковь через поминовение умерших.

В другой беседе с иудеями Спаситель говорит: Бог несть Бог мертвых, но Бог живых: ecu бо Тому живи суть (Лк. 20, 38), и святой апостол Павел учит: аще убо живем, аще умираем, Господни есмы (Рим. 14, 8). А поэтому, живем ли мы здесь, на земле, или переходим в другой мир, мы всегда находимся во власти единого Господа, для Которого нет мертвых, но все живы, и царство Которого во всяком роде и роде (Пс. 144,13). А если один и тот же Господь владычествует над живыми и умершими, то само собой понятно, что на тех и других простирается и всеблагий Промысл Его и что Он, промышляя о живых, не перестает в то же время промышлять и об умерших. И, стало быть, как слышит Господь молитвы наши о нас самих и о наших ближних, живущих на земле, так милостиво приемлет Он ходатайство и представительство наше и за умерших. Близ Господь всем призывающим Его во истине: волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит (Пс. 144, 18-19). Господь Сам, через пророка Исаию, обещает помилование душе, верующей в Него: еда же забудет жена от- роча свое, еже не помиловати исчадия чрева своего? Аще же и забудет сих жена, но Аз не забуду тебе (Ис. 49,15). В этой-то надежде на неизреченную благость Божию взывает ко Господу и Святая Церковь: «Живыми господствующа богоначалы- юю властию и мертвыми владычествующа Тебе, Христе, ведуще молим: верныя рабы Твоя, к Тебе единому Благодетелю отшедшия, Сам упокой со избранными Твоими, Человеколюбче, в месте прохлаждения, во святых светлостях: водитель бо милости еси, и спасавши, яко благ, яже по образу Твоему создал еси, едине многомилостиве» (Утр. служба субботы мясопустной и Троицкой).

Видим из слова Божия и то, что Господь и Спаситель наш Иисус Христос умер на Кресте за грехи всего рода человеческого, т.е. как за тех, которые жили прежде явления Его в мир и с верой и надеждой ожидали спасительного Его пришествия, так и за тех, которые имеют жить когда-либо до скончания мира'. Словом, Он пролил бесценную кровь Свою за живых и за умерших. На сие бо, — по слову святого апостола Павла, — Христос и умре и воскресе и оживе, да и мертвыми и живыми обладает (Рим. 14, 9). Тем же и спасти до конца может приходящих чрез Него к Богу, будучи всегда жив сый, чтобы ходатайствовать о них (Евр. 7, 25). Не в рукотворенная бо святая вниде Христос... но в самое небо, ныне да явится лицу Божию о нас (Евр. 9,24). Он Сам, нисшедши во ад, извел из него праотца нашего Адама и всех, ожидавших с верой спасительного пришествия Его и принявших во аде живоносную проповедь Его (см.: 1 Петр. 3, 18-29). А так как мы ходатайствуем за умерших по твердой вере и надежде на силу крестных заслуг Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, пролившего за очищение грехов мира кровь Свою, приявшего крест и смерть (см.: 1 Ин. 2, 2), то нет сомнения, что такое наше ходатайство сильно пред Богом и благотворно для умерших. Нет сомнения, что Господь, изведший узников ада, изведет, по молитвам Церкви, нисходящих и ныне во дно адово, только перешли бы они из жизни этой с верою и надеждою на Него, Спасителя своего, не отяготив себя смертными грехами ожесточения и отчаяния. В этом полагает надежду и Святая Церковь, когда взывает ко Господу: «Имеяй непостяжимое к нам благоутробие, и источник неистощимый бо- жественныя благости, Многомилостиве, к Тебе, Владыко, пришедшая в земле живых всели, в селениях возлюбленных и вожделенных, одержание даруй выну пребывающее. Ты бо за всех пролиял ecu кровь Твою, Христе, и живоносною ценою мир искупил ecu... Своею кровию человеки, Спасе, искупивый, и смертию Твоею от горькия смерти избавивый нас, и жизнь вечную подаяй нам воскресением Твоим, вся упокой, Господи, усопшия благочестно». Поэтому- то и молится она: «Ты ecu Бог, сошедый во ад, и узы окованных разрешивши, Сам и души раб Твоих упокой» (Вечерн. и утр. служба субботы мясопустной и Троицкой и чин погребения).

Сам же Господь и Спаситель наш Иисус Христос дал нам великое право обращаться к Нему с молитвенными прошениями о всем том, что потребно нам как в жизни настоящей, так и в будущей, и Сам обещает исполнить всякое прошение наше (см.: Мф. 7, 7, 8-11). И Он Сам заповедует нам любить ближних наших, как самих себя, т.е. желать им того и делать для них то, чего желаем себе, что делаем для себя: возлюбиши ближняго своего яко сам себе, — говорит Он (Мк. 12, 31). Этим уже самым Господь заповедует нам любить не только живых, подвизающихся на земле, братий наших, но и перешедших в жизнь загробную, и просить у Него благ, потребных не только для нас самих, но и для братий наших, в вере и надежде скончавшихся, так как и они суть ближние наши, соединенные с нами во Христе Иисусе неразрывными узами взаимной любви, и общение между нами и ими и после смерти никогда не прекращалось и не прекратится.

Но если бы после всего этого кто-либо возразил, что в Новом Завете нет прямого — буквального — указания на обязанность поминать умерших, то таковому следует сказать, во-первых, что ни Господь Спаситель наш Иисус Христос, ни святые апостолы не имели особенной надобности напоминать своим последователям об этой обязанности, когда поминовение усопших было во всеобщем, как уже видели мы, обыкновении между современными им иудеями, так что не было в нем никакого сомнения. Надобно сказать таковому совопроснику то, во-вторых, что, по свидетельству Евангелия, не все дела и учение Иисуса Христа записаны в священных книгах (см.: Ин. 20, 31, 21, 25); равно и святые апостолы не все божественное учение передали письменно, но много передали верующим и устно, вменяя им в неприменную обязанность блюсти и содержать то и другое (см.: Деян. 20,31; 2 Ин. 1,12; 1 Кор. 2,2; Сол. 2,15; И., 15; Флп. 4, 9). И между этим непи- санным учением, по свидетельству отцов Церкви, святые апостолы передали верующим завещание поминать усопших в вере собратий своих. И конечно, столь важное завещание святые апостолы сделали не вопреки, а согласно с учением Господа Иисуса Христа; ибо они всегда и во всем верны были божественному своему Учителю и учили только тому, что слышали от Него Самого. С другой стороны, святые апостолы слышали от Господа Иисуса Христа много такого, что, как сейчас сказали мы, не записано в священных книгах, — слышали из тех тайных бесед, какие имел Господь с учениками Своими наедине, без народа, слышали особенно из тех сокровенных бесед, которые имел Он с ними по воскресении Своем из мертвых, денъми четыредесятъми являлся им и глаголя яже о царствии Божии. (Деян. 1,3).

Верная во всем своему божественному Наставнику, Главе и Основателю Иисусу Христу и Его святым ученикам-апостолам, древнепервенствующая Вселенская Церковь Христова с самого насаждения своего почитала поминовение умерших обыкновенным и всегдашним делом своего благочестия и любви своей к чадам своим. Так, еще первый иерусалимский архиерей и брат Го- споден по плоти, святой апостол Иаков в дошедшей до нас литургии своей между молитвами за живых полагает ходатайство и за всех усопших, начиная от Авеля и до дне сего, и молит Бога духов и всякия плоти, чтобы он упокоил души усопших в селении живых, в радостях райских. Так, святой Дионисий Ареопагит, живший еще во времена апостолов, ученик и собеседник святого апостола Павла, в книге своей о церковной иерархии говорит: «Мы со смирением молим бесконечную благость Божию, да отпустит усопшему грехи, происшедшие от человеческой немощи» (гл. 6), и свидетельствует, что «молитва за усопших перешла в Церковь от Божественных наставников — святых апостолов и что память о ней нужно передать потомству». В восьмой книге «Постановлений апостольских» указывается на поминовение умерших как на законное обыкновение молиться о том, чтобы «Господь отпустил душам их всякий грех, вольный и невольный»; предписываются правила, как соблюдать это обыкновение; назначаются известные дни, в которые особенно прилично творить память по усопшим, и заповедуется, чтобы оставшиеся в живых родственники вместе с молитвами благотворили бедным от имения усопшего, в память его» (гл. 41,42). «Воспоминаем 'преставившихся отцов и епископов и вообще всех прежде почивших, — говорит святой Кирилл Иерусалимский, — веруя, что превеликая польза будет душам, о которых возносится моление» (V тайнов. по уч.). «Где бы ни был погребен скончавшийся в вере и благочестии, ты не усумнись возжечь на гробе его елей и свечу, призывая имя Христа Бога», — учит святой Афанасий Александрийский (у св. Дамаскина в Слове о почивш. в вере). Словами Василия Великого доселе молим мы Господа на вечерней службе в день Святой Троицы: «Услыши нас смиренных, и Твоих раб молящихся Ти, и упокой души рабов Твоих преждеусопших, на месте светле, на месте злачне, на месте прохлаждения: отнюду же отбеже всякая болезнь, печаль и воздыхание, и учини души их

в селениях праведных, и мира, и ослабления спо- доби их». Свт. Иоанн Златоуст в двадцать первой беседе на Деяния апостольские называет обычай поминать усопших древним установлением Бо- жиим, по Его к нам человеколюбию, и говорит: «Зная все сие, т.е. древность, значение и пользу поминовения усопших, потщимся, сколько возможно, помогать усопшим, вместо слез, вместо рыданий, вместо пышних гробниц, нашими о них молитвами, милостынями и приношениями, дабы таким образом и им и нам получить обетованные блага... Не напрасно бывают приношения за умерших, не напрасно молитвы, не напрасно милостыни. Все сие устроил Сам Дух Святый, дабы мы взаимно помогали друг другу». И он же в пятьдесят второй беседе на Евангелие от Иоанна пишет: «Если отошедший был грешен, то не плакать должно о нем, а творить милостыни и приношения, которыми еще можно помогать ему». Святые Василий Великий и Иоанн Златоуст, по примеру святого апостола Иакова, оставили нам свои чины богопреданных (VI Вселенский Собор, пр. 32) литургий, в которых много раз повторяются молитвы за усопших, и доселе молимся мы их словами «о всех прежде почивших отцех и братиях наших, зде лежащих и повсюду православных».

Поминовение усопших в первенствующей Церкви Христовой столь было всеми уважаемо, что некоторые из христиан, чтобы чаще пользоваться этим спасительным поминовением, желали быть погребенными при гробах святых. Таково было сильное желание святого равноапостольного царя Константина и по смерти его народ, вместе

со священниками, действительно, воссылал слезные молитвы о нем к Богу, как свидетельствует об этом современный ему церковный историк Евсевий в описании жизни его (кн. IV, гл. 71). А некоторые, при отшествии своем, просили знакомых своих более всего о том, чтобы они вспомоществовали им своими молитвами, милостынями и приношением жертвы бескровной. Так, святой Ефрем Сирин в предсмертном завещании своем просит знакомых своих, чтобы они удостоили в своих молитвенных приношениях поминать и его убожество и не забыли сотворить память о нем в сороковой день по его смерти, веруя, что «для умерших благодетельны поминовения, за них совершаемые». В Четьих-Минеях под двенадцатым днем месяца апреля читаем, что святая игуменья Афанасия-пред отшествием своим заповедала сестрам CBoefo монастыря поставлять в память ее трапезу нищим до сорока дней. Столь спасительное обыкновение поминать усопших было так строго соблюдаемо, что Собор, бывший (в 398 г.) в Карфагене, в 95-ом правиле своем угрожал отлучением каждому, кто стал бы отказывать в приношениях за умерших или делать бы их с неохотой. И столь же было общеизвестно и общепринято во всей Церкви Христовой, что святой Епифаний Кипрский не усомнился сказать: «Обычай поминать усопших необходимо соблюдает Святая Церковь, потому что приняла его от отцев своих. Кто же захочет уничтожить завещание матернее и закон отеческий? Не для того ли и написано премудрым Соломоном: слыши, сыне, наказание отца твоего, и не отрини заветов матери твоея» (Против ересей, кн. III, гл. 7). И святой Иоанн Да- маскин в своем слове о почивших в вере пишет: «ежели дело, т.е. поминовение усопших, было достойно посмеяния, бесполезно и тщетно, то из числа многих святых патриархов, отцов и учителей кому-нибудь пришло бы на мысль прекратить заблуждение, но ни один из них не подумал об уничтожении сего обыкновения, а напротив, все еще утверждали его».

Теперь обратим внимание наше на то, как святые отцы и учители Церкви в писаниях своих опровергали те несогласные с верованием Святой Церкви мнения, которые от неточного ли понимания духа истинной веры Христовой, по внушению ли врага нашего спасения — дьявола нередко можно и теперь слышать относительно поминовения умерших.

Так, на основании слов пророка и царя Давида: во аде кто исповестся Тебе (Пс. 6, 6), думают некоторые, что поминовение отшедших душ бесполезно, потому что после смети нет спасительной, очищающей грехи и примиряющей грешника с Богом исповеди и Таинства Покаяния. И вот против этого святой Василий Великий говорит, что умершие грешники освобождаются от уз ада не своим покаянием или исповедью, которая в аде для них, действительно, невозможна, а по ходатайству за них живых. Так, на вечерней службе в день Святой Троицы молимся мы словами этого вселенского учителя. «Не мертвии восхвалят Тя, Господи, ниже сущии во аде исповедание дерзнут принести Тебе; но мы, живии, благословим Тя и молимся и очистительные молитвы и жертвы приносим Тебе о душах их». А святой Иоанн Дамаскин дает разуметь, что хотя во аде не может быть спасительной исповеди, через которую очищаемся мы от грехов и примиряемся с Богом в настоящей жизни, но может быть там исповедание другого рода — то признание грехов, то глубокое раскаяние в них и отвращение от них, которые чувствуют не ожесточенные во зле грешники и по смерти, то сердечное стремление к добру, которое не перестают иметь они и за гробом. Так, в своем слове о почивших в вере святой отец говорит: «Ужасны угрозы Всенадзирающего, но их побеждает неизреченное Его человеколюбие, ибо после того, как сказал сие пророк, — т.е. во аде кто исповестся Тебе, — без сомнения, было исповедание во аде, исповедание тех, которые во время спасительного сошествия Господа, там уверовали (гл. 13). Это, скажем, исповедание праотца нашего Адак1а, пророков и всех ожидавших с верою спасительного пришествия в мир Господа нашего и принявших во аде живоносную проповедь Его. Это исповедание современников Ноя, противившихся иногда Божию долготерпению, которые раскаялись потом в своем противлении, которые не переставали раскаяваться и во аде, ожидая избавления из него, по вере в обетованного Искупителя» (см.: 1 Пет. 3,18-21). Такое исповедание приносят, без всякого сомнения, и ныне восходящие во ад, но не совсем чуждые добра грешники. И это-то исповедание их, иначе сказать, это признание грехов, раскаяние в них, отвращение от них и стремление умерших грешников к добру милосердый Господь приемлет от них по заступлению за них Святой Церкви и по ходатайству родных, ближних и друзей их. «Несомненно, — говорит тот же святой Иоанн Дамаскин в соборном слове своем на неделю мясопустную, — что каждый человек, имеющий в себе закваску добродетелей, но не успевший превратить в хлеб, — потому что хотя и хотел, но не мог сего сделать, или по лености, или беспечности, или по человеческой немощи, или потому, что отлагал это со дня на день, и сверх чаяния, пожат и постигнут смертию, — не будет забыт праведным Судиею и Владыкою; но по смерти Его Господь возбудит его родных, ближних и друзей, направит мысли их, привлечет сердца и преклонит души их к оказанию пособия и помощи ему. А когда Господь подвигнет их и Владыка коснется сердец их, они поспешат вознаградить опущение умершего». И блаженный Феофилакт, объясняя слова Христовы убойтеся имущего власть воврещи в геенну (Лк. 12, 5), говорит: «Смотри, Христос не сказал: убойтесь Того, Кто по убиени ввергнет в геенну, но — Который имеет власть ввергнуть. Ибо умирающие грешники не непременно ввергаются в темницу; но сие состоит во власти Божией, так что Бог может и простить их, т.е. за приношения и подаяния, делаемые в пользу умерших... Посему не престанем, милостынями и молитвами нашими умилостивлять Того, Который имеет власть ввергнуть, но не непременно употребляет власть сию, а может даровать и прощение». (Правосл. исп. в. Ч. 1, вопр. 65).

Есть еще мнение, будто, прося милости у Господа отшедшим от нас, оскорбляем мы через это правосудие Его, по которому всякий в будущей жизни должен принять достойное воздаяние по делам земной жизни своей. В обличение этого мнения тот же святой Иоанн Дамаскин и в том же слове о почивших в вере говорит так: «Все сие относится к пришествию Творца и скончанию мира. Ибо тогда не будет места никакой помощи, и всякое утешение будет невозможно». До того же времени «преблагий Господь побеждается собственным человеколюбием. Хотя и сказано было: Ниневиа разорится, однако ж, она не разрушена, и милость победила на суде. Так же Езекий говорит Господь: заповеждь дому твоему, умерши бо и не будеши жив, но он не умер. Благость победила и здесь так, как и во многих других судах и всегда будет побеждать, даже до последнего воздаяния... Велико правосудие Владыки всех — Бога, а гораздо более благость; ужасные угрозы, но ни с чем несравненно человеколюбие Божие». И блаженный Августин ясно дает понять, что Правосудный и Всеблаг'ий Господь принимает поминовение об умерших на основании тех добрых начал, которые положили они еще сами в этой жизни, т.е. на основании тех добрых дел и особенно той твердой веры и надежды, с которыми пришли они в жизнь загробную, и потому, милуя умерших грешников, Он не нарушает через это законов правды Своей. «Здесь, — говорит он, — приобретается заслуга, по которой может каждый, после сей жизни, получить облегчение или тягость. Никто не должен надеяться по смерти заслужить у Бога то, что отверг здесь. Так, Церковь, стараясь помочь усопшим, действует не вопреки апостольскому учению: всем явитися нам подобает пред судищем Христовым да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла» (Соч. о вере, надежде и любви, гл. 25).

Непонятно, говорят еще, каким образом от- шедшие от нас могут слышать и сочувствовать молитвам о них живых и как ходатайство наше за них может вменяться им во спасение; святые отцы, ответствуя на это, ясно говорят, что спасительное и благотворное действие ходатайства за умерших нисколько не подлежит сомнению от того только, что трудно понять и объяснить это действие. Так, святой Ефрем Сирин, объясняя силу и благотворную пользу молитв за умерших, говорит: «Смотри, вот и пример сему представляют некоторые творения Божии, как-то: виноград — его зреющие грозды в поле и выдавленное вино в сосудах; когда зреют ягоды на виноградной лозе, тогда вино, стоящее в доме неподвижно, начинает волноваться, как будто хочет убежать. Есть также растение, которое, находясь в доме, дает отпрыски, когда то же растение, посаженное в поле, начинает расти. Итак, если растения имеют между собою тайное сообщение, то не более ли для умерших понятны молитвенные приношения? Когда благоразумно признаешь, что сие происходит сообразно с природой тварей Божиих» (Соч. 7. II. С. 239). Так, святой Афанасий Великий, объясняя вменяемость умершим делаемых за них приношений и благотворений, пишет: «Делающий приношение за усопшего поступает подобно тому, как если бы кто, во время болезни малолетнего сына, принес в храм Божий свечу, елей и фимиам и от лица дитяти возжег о здравии его. Не само дитя приносит сие, подобно тому, как и при крещении не само произносит отрицание и обеты, а между тем, все приносимое вменяется самому младенцу.

То же самое должно думать и о приношении за усопшего, т.е., что свеча, елей и фимиам и вообще все, приносимое для его спасения, вменяется ему так, как бы он сам все сие приносил» (у св. Иоанна Дамаскина, в сл. о почивш. в вере). И он же, объясняя, как удобно сообщается и вменяется душам поминаемым спасительная сила бескровной жертвы, говорит: «Как бывает с заключенным в сосуде вином, которое, когда цветет виноград в иоле, сочувствует ему и цветет вместе с ним, так думай и о душах грешников: они получают благодеяние от приносимой за них бескровной жертвы, как знает и повелевает единый Владыка живых и мертвых — Бог наш» (там же).

Еще в IV веке по Рождестве Христовом некто Арий говорил, что поминать усопших не следует, потому что если бы молитвы помогали усопшим, то никто нё стал бы творить добра; но всякий нечестивец корыстными средствами снискивал бы себе друзей, чтобы их молитвами избавиться от наказания за злые дела. Отцы Церкви, опровергая это мнение, называют его богопротивным и еретическим. Кто думает, подобно Арию, тот, очевидно, забывает, что Господь сколь благ и милостив к грешникам раскаивающимся, столько же, напротив, есть строгий и неумолимый Судия для грешников нераскаянных и упорно, как бы намеренно, пребывающих в беззакониях. Есть надежда на милосердие Божие истинная — спасительная, вводящая в Царство Небесное, когда христианин в уповании на благость и помощь Божию и сам со страхом старается со делывать свое спасение (см.: 1 Пет. 1,17; 2 Кор. 7,1), и есть надежда ложная — погибельная, низводящая во ад, когда человек в излишнем и легкомысленном уповании на милость и долготерпение Божие беспечно предается порокам, не думая об исправлении жизни своей, и через это сам себе готовит наказание, определенное нераскаянным грешникам (см.: Рим. 2,4-5; Сир. 5,5-9) .

Скажем теперь о благотворном действии творимой в память умерших милостыни, или о подаянии и благотворении за отшедших отцов и братий наших бедным и нищим собратиям нашим.

Благотворение нищим в память умерших есть дело, действительно, утешительное и спасительное. Еще праведный Товит заметил, что милостыня от смерти избавляет и тая очищает всяк грех (Тов. 12, 9). Огнь горящ угасит вода, — говорит Премудрый, — и милостыня очистит грехи (Сир. 3, 30). И святой апостол Павел учит: благотворения же и общения не забывайте: таковыми бо жертвами благоугождается Бог (Евр. 13, 16). По словам святого Иоанна Златоуста, «ничто столько не могущественно и не сильно к изглаждению грехов, как милостыня... Милостыня простирается на всех, обнимает всех членов тела Христова» (Беседа 6,"на поел, к Титу). «Господь, — по словам сего же святого отца, — ищет только случая получить от нас милостыню, дабы вознаградить нас из сокровищ Своих» (22 беседа на Деян.). И как мы тем вернее можем ожидать прощения собственных наших грехов, если покаянную молитву соединяем с делами милосердия и любви христианской, так, если хотим исходатайствовать отпущение грехов усопшим ближним нашим, должны прибегать к благотворениям, дабы молитвы наши за них со- делались более доступными к Престолу Божию. Хлеб, поданный в милостыню, и другого рода благотворения неимущим, насыщая алчущих и облегчая горькую долю нищих и бедных братий наших, в то же время исполняют великой радостью и души преставившихся, за которых делаем мы эти благотворения, и, по благости Божией, вменяются им в правду и во спасение. «Умерший, — говорит тот же свт. Иоанн Златоуст, — не может сам раздавать милостыню — следовательно, обязаны сделать сие за него родственники. Нет у него милостыни, поданной им самим, но ему принадлежит поданная за него... Чем более имел грехов усопший, тем нужнее для него милостыня... Благодетельствуй вДовам: это самое лучшее украшение погребения. Скажи им имя усопшего: попроси их всех творить молитву за него: сие подвигнет Бога на милость. Вдовицы обстоящие и слезящие не от временной смерти исхитят его, а от вечной» (21 беседа на Деян.). Иначе и быть не может. Благотворя в память умершим, бедным и нищим, мы самим этим умножаем число молитвенников и ходатаев за них пред Господом; а нет сомнения, что молитва многих сильнее и действительнее пред Господом. Бедных, нищих и немощных собратий наших Сам Спаситель называет меньшими собратиями Своими и благотворения, оказываемые им, относит к Себе Самому. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе, говорит Он (Мф. 25, 40). А если так, если, подавая милостыни бедным и нищим, мы творим это Самому Господу, то нисколько не удивительно, если Он обращает эти благотворения в пользу тех умерших, за которых творим мы их; и ради молитв нищих подает ослабу и облегчение усопшим братьям нашим. По словам Писания, милуяй нища, взаим дает Богови (Притч. 19, 17).

А если столько милостив и благоснисходителен к нам Господь наш, что, приемля милостыни в лице нищих, Сам делается как бы должником нашим, то как не надеяться нам, что Он, всеблагий и неложный мздовоздаятель наш, не оставит Своею любо- вию и Милостию отшедших братий наших, за которых творим мы милостыни! Можно ли думать, что Господь оставит без исполнения прошение наше о прощении грехов усопшим сродникам нашим, когда от имени их и за спасение их творится милостыня и через нее Сам Он делается должником нашим! Случается и в обыденной нашей жизни, что иной отдает сокровище свое взаем с тем, чтобы оно возвращено было не самому ему, а другому доверенному от него лицу, и это доверенное лицо на самом деле получает это сокровище так же, как получил бы его и сам доверитель. Не можем ли поэтому и мы как займодавцы молить благость Божию возвратить милостыней долг наш не нам самим, а тем усопшим братиям нашим, за которых мы давали этот милостынный заем.

В писаниях и житиях святых угодников Бо- жиих находим мы и примеры того, сколь полезна умершим творимая в память их милостыня. Так, в Прологе под 24-м днем месяца августа, читаем следующее: «У блаженного Кир-Луки был родной брат, который и после того, как вступил в монашеский сан, мало заботился о душе своей. В состоянии такой беспечности постигла его смерть. Блаженный Лука, скорбя о брате своем, что он не приготовился как следует к смерти, молил Бога открыть ему о постигшей его участи. Однажды видит старец душу своего брата во власти злых духов

и тотчас после видения посылает осмотреть келию его. Посланные нашли там вещи и деньги, из чего Кир-Лука уразумел, что душа брата его страдает, между прочим, и за нарушение обета нестяжания. Все найденное старец раздал нищим. После этого, во время молитвы, старцу представилось судилище, на котором Ангелы света спорят с духами злобы о душе усопшего брата. Старец слышит вопль злых духов: “Душа наша, она творила дела наши”. Но Ангелы говорят им, что она избавляется от их власти милостыней, разданной за нее. “Разве усопший сам раздал милостыню? Не этот ли старец подал ее?” — вопияли духи злобы, указывая на Кир-Луку. “Да, я творил милостыню, но не за себя, а за сию душу”, — отвечал блаженный. Поруганные духи, услышав этот ответ старца, рассеялись, а старец Кир-Лука, успокоенный видением, перестал скорбеть об участи брата». Вот и еще пример, помещенный в Четьих-Минеях и Прологе под 12-м днем месяца апреля. Святая игумения Афанасия перед отшествием своим заповедала сестрам своего монастыря поставлять в память ее трапезу нищим до сорока дней. Но сестры почему-то только до девяти дней соблюдали завещание своей начальницы. В сопровождении двух Ангелов блаженная, явившись некоторым из сестер, сказала им: «Для чего преступили вы мою заповедь? Да будет вам известно, что творимая до сорока дней милостыня, питание алчущих и молитвы священников умилостивляют Бога. Если многогрешны души усопших, то через это приемлют они от Господа отпущение грехов; если менее грешны, то благотворительность за них служит во

спасение благотворителям». Есть много и других примеров. По словам святого Иоанна Златоусто- го, «многие из умерших получили полезную помощь от милостыни, розданной за них другими» (21 беседа на Деян.) .

Свящ. Григорий Орлов. Загробная жизнь

За кого запрещает молиться Святая Церковь?

Святая Церковь запрещает молиться за нераскаянных грешников, говоря, что спасение для них уже невозможно, то есть, иными словами, говоря о полном, как бы законченном в их душе состоянии ожесточения — когда молитвы на них уже не могут действовать спасительно, не имея возможности привдться к их душе, которая уже не может их не отвергнуть, так как сама их не любит; насильственное же блаженство невозможно.

Из этого учения Церкви следует, что молитвы Церкви о душах усопших не есть нечто необходимо влекущее за собою блаженство душ, за которые приносится молитва, но они могут быть или свободно восприняты, или отвергнуты душою и могут для нее сделаться только спасительными побуждениями в усовершенствовании в добре; само же усовершенствование для души остается делом собственного произволения.

Необходимо отметить лишь ту мысль, на которой основано это учение, что после частного суда человек еще сохраняет свободу воли и может или исправиться чрез спасительные молитвы Церкви или отвергнуть их, и что он сам свободно остается последнею причиною своего нравственного достоинства, а следовательно, и блаженства или страдания.

В этих страданиях до Страшного Суда, после которого, по учению Церкви, уничтожается всякая возможность для человека изменить свое наличное духовное состояние, Бог остается, очевидно, так же неповинным, как Он неповинен и во всех вообще страданиях человека.

Сщмч. Андрей (Ухтомский), епископ Уфимский.

О любви Божией

Цель жизни

В Евангелии, именно в речах Господа Иисуса, произнесенных Им пред народом или в тесном кругу ближайших учеников, а также в Его молитвенных воззваниях к Богу Отцу, мы находим много высказываний, относящихся к вопросу о конечной цели человеческой жизни. Взятые в совокупности, они дают совершенно полный и ясный ответ на заданный вопрос. К числу таких высказываний принадлежат, между прочим, следующие: В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам... приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я (Ин. 14,2-3). Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его... Видевший Меня видел Отца (Ин. 14,6; 7,9). Отче, которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною... ИЯ открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, иЯв них (Ин. 17,24-26).

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят... Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5, 8,11-12). Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира (Мф. 25, 34). В ряду с этими изречениями Господа могут быть поставлены, как повторяющие и раскрывающие их, такие, например, изречения из писаний апостолов: Наше же жительство — на небесах (Фил. 3, 20). Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2,9).'Возлюбленные!мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин. 3,2). Ищите горнего, где Христос сидит одесную Бога... жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3,2-3).

Из приведенных цитат видно, что в учении о конечной цели человеческой жизни Евангелие, повторяемое и раскрываемое в писаниях апостолов, ставит на первый план вечную жизнь. По евангельскому учению, жизнь человеческая не закончится полностью здесь, на земле; могила и гроб для нее не границы. Земная жизнь есть лишь первая стадия жизни вообще; она вечно продолжится и за пределами гроба, причем сознание, личность каждого отдельного человека останутся неприкосновенными. И вот там-то, за гробом, а не здесь, на земле, конечная цель человеческой жизни, и там-то она вполне будет достигнута.

В чем же эта цель? В преискреннем, теснейшем общении и единении с живым и личным Богом, Существом бесконечно премудрым и благим, Богом истины и любви.

Но не слишком ли отвлеченно, не слишком ли высоко это учение? Оно едва по силам философскому уму... А может ли неразвитый интеллектуально человек соединить с евангельским учением о конечной цели жизни какое-либо определенное и живое представление и таким образом найти в нем успокоение и отраду? По-видимому, в этом позволительно усомниться. Да, учение евангельское о цели жизни, действительно, возвышенно, но в то же время и просто, и если философский ум затрудняется уяснить и воспринять его, то его правда непосредственно удовлетворяет самой простой и смиренной душе и с радостью приемлется ею. Дело в том, что учение, о котором у нас речь, отвечает самым коренным запросам и потребностям человеческого духа, и потому он может найти в нем полное удовлетворение, а вместе с тем отраду и покой.

Наставление свт. Тихона Задонского о христианской жизни

Не должен ты, христианин, в праздности жить, но должен в трудах благословенных упражняться. Ибо праздность — виновница всякого зла, и кто в праздности живет, тот непрестанно грешит. Из сего правила исключаются только немощные и престарелые люди, которые трудиться не могут.

Всякого греха, как смертоносного яда, берегись, ибо всякий грех прогневляет и оскорбляет великого Бога: он грешника отлучает от Бога и препятствует достижению вечного спасения. Итак, берегись греха, чтобы не подверг тебя вечной смерти.

Что совесть возбраняет тебе делать, того не делай, ибо что возбраняет совесть непогрешительная, то возбраняет и Закон Божий. Совесть добрая согласна с Законом Божиим. Закон Божий говорит: не убий, не укради и пр., то же слышишь и в совести твоей: и она то же тебе говорит. Берегись же делать то, что совесть запрещает, чтобы, уязвив совесть, не уязвить тебе и не погубить души своей.

Имя Божие произнося, поминай со всяким почтением, страхом и благоговением, и то там и тогда, где-и когда это нужно: ибо имя Божие свято и страшно, и поминающий Его с непочтением тяжко грешит. Итак, отдавай почтение имени Божию, как Самому Богу. Имя царя земного ты с почтением поминаешь, как и следует; тем более имя Бога, Царя Небесного, пред Которым благоговеют сами Ангелы и души святых, с высоким почтением поминать должно.

Правильно поминается или произносится имя Божие в молитве, в славословии, в благодарении, в хвалебных песнях духовных, в беседах и разговорах, христианам приличных, т.е. когда разговор бывает о святом Божием Слове, о Законе и Евангелии, о пришествии Христовом в мир, о Его страданиях и смерти, нас ради подъятой, о смерти, о вечной муке и вечной жизни и пр.: в других же разговорах без крайней нужды не поминай, и если нужно будет помянуть, то со всяким опасением и должным почтением поминай.

Во лжи и шутках крайне берегись поминать имя Божие, чтоб тотчас же не постигло тебя наказание Его, ибо Бог есть огнь поядаяй.

Вошли в обычай божбы, крайне непристойные христианам, например: «Ей-богу... на то Бог... свидетель Бог... видит Бог... на то Христос...» и т.п., и поминаются людьми часто и почти при любом разговоре. Такие божбы не иное что, как сатанинский вымысел, на бесчестие имени Божия и погибель человеческую изобретенный: ты берегись так и подобно тому божиться.

Когда нужно будет тебе утвердить истину, помни заповедь Христову: буди же слово ваше: ей, ей: ни, ни (Мф. 5, 37). Прочее все от неприязненного духа.

Везде и во всяких вещах с любовию поминай Господа Бога твоего и святую любовь Его к нам. Все, что ни видишь на небеси, и на земли, и в доме твоем, побуждает тебя к воспоминанию Господа Бога твоего и любви Его святой. Любовь Божия объемлет нас; всякое создание Божие свидетельствует любовь Его к нам. Итак, видя создание Божие и пользуясь им, говори сам себе: это есть дело рук Господа Бога моего и ради меня оно сотворено. Сии светила небесные: солнце, луна и звезды суть создание Господа Бога моего, — всей вселенной и мне они светят. Сия земля, на которой я живу, которая мне и скотам моим плоды произращает, и все, что ни есть на ней, есть создание Господа моего. Сия вода, которая меня и скотов моих напояет, есть дар Господа моего. Сей скот, который мне слу

жит, есть создание Господа моего, и мне на службу от Него он дан. Сей дом, в котором я живу, Божие добро есть, и мне он дан от Него для жилища и покоя моего. Сия пища, которую я вкушаю, есть дар Божий, данный мне для укрепления и утешения немощной плоти моей. Сию одежду, которою одеваюсь, Господь Бог мой подал мне для прикрытия нагого тела моего. Сей образ, образ Христов, есть образ Спасителя моего, Который ради меня пришел в мир сей, полный бед и скорбей, — спасти меня погибшего, и своими страданиями и смертию избавил меня от греха, диавола, смерти, ада. Поклоняемся неизреченному человеколюбию Его. Сей образ, образ Богородицы, есть образ Пресвятой оной Девы, Которая Господа Бога моего Иисуса Христа плотию без семене родила. Благо- словена в ^кенах. Бога плотию рождшая Матерь, и благословен плод чрева Ее. Сей образ Предтечи есть образ того великого пророка, который от Бога послан пред лицем Спасителя моего Иисуса Христа, и Его — уже пришедшего в мир — возвестил людям, и указывал на Него, говоря: се Агнец Божий, вземляй грехи мира, — и сподобился крестить Его в струях иорданских. Сей образ Апостола есть образ ученика Спасителя моего, который сам Его видел, и обращался с Ним, и чудодействующего видел, и поучающего слышал, и страждущего за спасение мира и воскресшего из мертвых и возносящегося на небо видел. Сей образ мученика есть образ того подвижника, который страдал до крове за честь Спасителя моего Иисуса Христа, и за имя Его святое живота своего не пощадил и благочестивую нашу веру, яко истинную, излияни

ем крови своей утвердил. Сие слово, Священное Писание, которое я слышу, есть слово Божие, есть слово уст Его; и ныне чрез него Бог мой мне глаголет: Благ мне закон уст Твоих, паче тысящ злата и сребра (Пс. 118,72). Господи! Даждь мне уши слышати слово Твое святое. Сей дом священный, церковь, в которой я стою, есть храм Божий, в которой обще от верных, братии моей, приносится Богу моему молитва и славословие. Сии гласы, славословие и молитва общая, суть те гласы, которыми пение, благодарение, хвала и славословие воссылаются святому имени Бога моего. Сей священный муж — епископ или иерей есть ближайший служитель Бога моего, который о мне, грешном, и о всем мире приносит Ему молитвы. Сей муж, проповедник слова Божия, есть посланник Бога моего, который мне и прочим людям, братии моей, возвещает путь спасения. Сей брат мой, всяк человек, есть любезное создание Бога моего, как и я, — создание, по образу Божию и по подобию сотворенное и падшее, кровию Сына Божия, Спасителя моего, как и я, искупленное, и к вечной жизни словом Божиим призванное. Надобно мне его любить, как любезное создание Бога моего, — любить как себя самого люблю, и не делать ему ничего, чего себе не хочу, — делать же то, чего себе хочу. Словом, всякий случай и всякая вещь может и должна возбуждать тебя к воспоминанию Господа Бога твоего и показывать тебе любовь Его к Тебе, так что и самое наказание Его происходит от любви Его к нам, как сказано: егоже бо любит Господь, наказуем (Евр. 12, 6). Итак, поминай везде и во всяком случае имя Господа Бога твоего.

Берегись забывать Благодетеля, довольствуясь благодеянием Его: забвение Благодетеля — явный знак неблагодарности.

Какое бы дело ты ни начинал, рассуждай, согласно ли оно с совестию и Законом Божиим и истинно ли оно полезно для тебя; если с Законом Божиим согласно — начинай и делай, если противно — оставь, чтобы не впасть тебе в сеть врага, который всегда ищет уловить человека в свою сеть. Не все тебе полезно, что кажется полезным, а только то, что согласно со здравым разумом и словом Божиим.

При начале всякого дела призывай имя Господа Бога твоего и начинай с молитвою, да поспешит тебе Господь помочь начать и совершить свое дело. А отсюда уже видно и то, что христианин ничего не-дол жен предпринимать такого, что с Законом Божием не согласно.

Когда хочешь есть и пить, призывай имя Господа и проси от Него благословения ястию и питию твоему, говоря: «Господи, благослови». И при этом ты помышляй, что хочешь вкушать и наслаждаться благами Господа Бога твоего. Кто хищением и неправдою приобрел себе состояние, тот находится под клятвой и лишен благословения; поэтому и имя Божие призывать ему не годится. Так и тем, которые хотят упиваться, имя Божие призывать не должно: ибо пьянство запрещено от Бога.

Что люди делают, тому безрассудно не подражай. Ибо от такого безрассудного подражания люди портятся и развращаются, и час от часу умножается зло и оскудевает благочестие, но внимай лишь тому, чему учит слово Божие.

О Таинстве Пресвятой Троицы, святейшей Евхаристии и о прочих Таинствах, а также и о том, что не открыто в слове Божием, и что открыто, да понять не можешь, любопытства не испытывай, чтобы не впасть в сеть диавольскую и не погибнуть; ибо что требует одной веры и превышает разум наш, то испытывать очень опасно. Итак, берегись испытывать то, что выше тебя. Веруй во всем так, как Святая Церковь верует. Это есть самый безопасный путь.

Истинные христиане живут в мире сем так, как путники, странники и пришельцы, и всегда верою и душевными очами взирают лишь на Небесное Отечество и оного достигнуть стремятся: будь же и ты в мире сем странником и пришельцем и непрестанно взирай на Отечество Вечное и его получить старайся.

Тем христианам, которые в мире сем желают и ищут обогатиться, достигнуть почестей и прославиться, не подражай. Таковые забыли, что за них умер и пострадал Христос, Сын Божий, и Своими страданиями и смертию открыл вход в живот вечный. Видно, что они того только желают и ищут, что видят, а чего не видят, того не желают и не ищут. Они на всяк день, как Адам в раю, простирают руки к запрещенному древу и от него на беду себе вкушают и сердцем своим от Бога отступают. Ты таковым христианам не подражай, но верою и сердцем стремись к вечным благам: ибо христианское имение и наследие, честь и слава, богатство и все сокровище — не в мире сем, но в будущем веке и в Небесном Отечестве.

Все умершие оставили мир и все, что в нем; оставишь и ты, хотя бы и весь мир был в твоей власти. Одно только благочестие идет с нами в страну вечности; будь же благочестив до конца и одно благочестие считай истинным сокровищем.

Чаще поминай смерть, Суд Христов, вечную муку и вечную жизнь, и тогда непременно мир сей со всею его прелестию не будет привязывать тебя; ты не захочешь в мире сем богатиться, славиться и веселиться, а о том одном будешь стараться, чтобы Богу угодить, блаженно скончаться, на Суде Христовом не посрамиться, вечной муки освободиться и в Царствие Божие внити.

Если имеешь нужду из дома выйти и к людям пойти, то будь внимателен к себе и со всею осторожностью береги сердце свое. Везде представляй себе Господа Бога своего, и страх Его святой, как свеча, да предшествует тебе. Куда ни выйдешь и где ни будешь, везде с тобою Бог, и всякое дело твое Он видйт, и знает, и всякое слово твое слышит. Итак, везде береги себя.

Крайне берегись оскорблять кого бы то ни было словом или делом, ибо это есть тяжкий грех. Когда оскорбляется человек, то оскорбляется и Бог, Который любит человека. Но если как- нибудь оскорбишь ближнего своего, то тотчас примирись с ним и со смирением попроси прощения у него, чтобы не подпасть тебе праведному Суду Божию.

Со всяким человеком обходись не лестно, но просто, так, как сам с собою. Каким являешься ему по наружности, таким будь и по внутреннему расположению, и что говоришь ему, то должно быть и на сердце у тебя, ибо лесть и коварство — дела пагубных людей, и в сердцах их диавол живет, который научает их лести и коварству на прельщение наше.

Если увидишь и услышишь, что ближний твой согрешил, берегись оклеветать и осудить его. Ты о нем скажешь одному, тот другому, этот третьему, третий четвертому, и таким образом все будут знать и соблазняться, и согрешившего будут осуждать, что тяжко есть; а ты будешь всему тому причиной, ибо рассказал братнее согрешение. Клеветники подобны прокаженным, которые своим запахом и другим вредят, или подобны зараженным моровою язвою, которые с места на место переносят заразу и других погубляют. Берегись же ближнего твоего оклеветать, да не тяжко согрешишь и другим ко греху повод подашь. Точно так же берегись и осуждать его, ибо своему Господеви стоит он или падает, ибо и сам ты грешник. Праведнику судить и осуждать никого не должно, тем более — грешнику грешника. Судить людей — дело одного Христа, Которому суд передан от Отца Небесного, и будет судить Он живых и мертвых, суду Которого предстанешь и ты. Берегись же присваивать себе право суда, не принадлежащее тебе, да не явишься с этим тяжким грехом на Страшный Суд Христов и не осу- дишься за оный на вечную казнь. Обрати лучше очи твои и ум твой на себя самого и рассматривай себя: обличай себя, обвиняй себя пред Богом за грехи твои, чего требует дело покаяния, — обличай и обвиняй себя пред Богом и проси от Него милости, как мытарь, — да от Него оправдишься.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Последний враг

Скажем прямо и без обиняков: вопрос о религии, о Боге, о вере неотделим в человеческом сознании от вопроса о смерти. Или, вернее, от вопроса о том, есть ли что-нибудь после смерти или нет. Это пресловутый не перестающий мучить человека вопрос о загробном мире и загробной жизни. А так как никаких научных, то есть позитивных, очевидных, поддающихся проверке доказательств по этому вопросу нет, ни в одну, ни в другую сторону, ни положительных, ни отрицательных, то остается вопрос этот вечно открытым и вызывает вот уже тысячелетиями страстные и мучительные споры.

Правда, официальные отрицатели потустороннего мира претендуют на то, что они доказали что-то научно, то есть что именно позитивно и научно можйо отрицать и существование чего-либо после смерти, и бессмертие души. Но все эти доказательства можно разбить так, как их разбивает почти мимоходом Владимир Набоков в одном из своих рассказов (заметим при этом, что сам Набоков человек неверующий).

В одном из его романов умирает после долгой и мучительной болезни человек, и за несколько минут до смерти он приходит в себя, он очнулся от длительного бреда, и к нему со всей силой возвращается в последний раз вопрос, есть ли что-либо там после, или же нет. В комнате, где лежит умирающий, закрыты ставни и за окном слышится журчание воды. И вот умирающий говорит себе: «Конечно, ничего нет, это так же ясно и очевидно, как то, что за окном идет дождь». «А между тем, — замечает Набоков, — за окном сияло радостное весеннее солнце, и квартирантка верхнего этажа поливала цветы на подоконнике, и вода, журча, лилась на нижнее окно».

У Набокова это ироническое опровержение всех так называемых «доказательств» — да, падает дождь, ясно и очевидно, а на деле нет никакого дождя — есть солнце.

Поэтому, очевидно, не к науке нужно обращаться с вопросами о загробной жизни и о том, что происходит после смерти. Науке, в сущности, тут делать нечего, ибо в том-то все и дело, что наука занимается исключительно посюсторонним миром, и все ее методы, инструменты, гипотезы и выводы только к нему, к его изучению и приспособлены.

Но если не к науке, то к кому же, к чему же? К философии? Да, начиная с самой зари человеческой мысли пыталась философия дать окончательный ответ на этот мучительный вопрос.

Вот знаменитый диалог Платона «Федон», целиком посвященный доказательству бессмертия души. Это, по всей вероятности, одна из самых глубоких книг, написанных на эту мучительную тему. И не случайно, конечно, герой другого литературного произведения в одном романе Алдано- ва судорожно ищет именно эту книгу перед тем, как покончить жизнь самоубийством: «Вот сейчас узнаю, говорит он, есть ли там что-либо или нет». Правда, книги он не находит.

Но все же и доказательства Платона действуют, кажется, только на тех, кто и без него уже верит в бессмертие души. Что-то не слышно на протяжении всей истории человечества, что кто- либо, прочтя платоновский «Федон», сказал бы — да, я раньше не верил в бессмертие души, но вот Платон доказал его, и теперь я верю.

И то же можно сказать про почти все философские попытки это сделать, причем дополнительная трудность или же недостаток доказательств вроде платоновских в том, что в целях утверждения другого мира они, в сущности, подтачивают реальность, ценность этого, посюстороннего мира.

«Вся жизнь мудреца, — говорит Платон, — есть одно вечное умирание». В этом мире только страдание, только бессмыслица, только перемена, значит, — таков аргумент Платона — должен быть другой мир, где все счастье, все вечность, все блаженство, все неизменность. И так почти всегда — плохо здесь, поэтому ждите того, что там.

Но ведь именно против этого развенчания нашего, единственного ведомого нам мира, против его отрицания, обесценивания и обессмысливания и произошел в мире великий бунт, именно благодаря этому произошел великий отход человека от религии. Ибо не может же быть так, что Бог сотворил мир и жизнь, и всю их красоту, и все их возможности только ради того, чтобы человек отрицал их и отказывался от них во имя неизвестного, всего лишь обещанного ему другого мира? Поскольку же именно к этому призывает религия, все религии, то — долой религию, обойдемся без нее, станем как можно лучше жить здесь, на земле.

И получается так, что формально человечество разделилось как бы на два лагеря, вечно враждующих друг с другом — из-за чего? Из-за смерти. Из-за ее осмысления. Одни во имя потустороннего, загробного мира действительно обесценивают этот мир, эту жизнь, уступают ее бессмыслице и злу, ибо только там, говорят они, нет бессмыслицы и нет зла. Другие во имя этого мира, во имя <здесь> отрицают какую бы то ни было возможность вечности, но таким образом делают человека явлением случайным, мимолетным, временным.

Но можно ли признать одно из этих решений приемлемым? Неужели правда: выбор, стоящий перед нами, — это выбор между, в последнем итоге, двумя бессмыслицами? С одной стороны, вера в Бога-Творца — и отрицание Его творения, жажда уйти из этого Божьего мира; с другой стороны, утверждение мира, ужасающего по своей бессмысленности, ибо тот, кто один только и может пользоваться и наслаждаться им, — человек — есть в этом мире случайный гость, обреченный на полное уничтожение. И вот эта бессмысленная и страшная дилемма и приводит нас к тому вопросу, который каждый из нас должен задать: как я, на самой последней глубине, отношусь к этому неизбывному, всем присущему, постоянному вопросу о смерти?

Что говорит христианская вера, построенная на учении о преодолении смерти и воскресении, по этому поводу? Вот вопросы, с которых начинается настоящее обсуждение мучительной, бесконечно мучительной проблемы смерти. И может быть, все дело в том, что настало время подойти к ней с мужеством и смирением?

Последний же враг истребится — смерть (1 Кор. 15, 26) — так на самой заре христианства пишет апостол Павел, обратившийся ко Христу после яростного преследования Его, после страстной ненависти к христианам.

Я говорил в прошлой моей беседе, что вопрос о смерти, точнее недоумение о смерти, стоит в самой сердцевине человеческого сознания и в конечном итоге отношение человека к жизни, то, что мы называем его мироощущением или мировоззрением, определяется на глубине его отношением к смерти. Я говорил также, что существуют в основном два таких отношения, оба очевидно неудовлетворительных, оба не дающих настоящего ответа.

С одной стороны, это своего рода отрицание жизни во имя смерти: я цитировал слова греческого философа Платона. «Жизнь праведника, — говорил он, — есть вечное умирание». Здесь, как и во многих религиях, побеждает неизбывность, неизбежность смерти, обесценивающая жизнь. Ибо если неизбежно умереть, то лучше все надежды, все упования перенести туда, в таинственный потусторонний мир.

Но этот ответ я называю неудовлетворительным, потому что именно об этом потустороннем мире и не знает ничего человек. А как можно сделать предметом своей любви то, чего не знаешь? Отсюда восстание человечества против этих «похоронных», «погребальных» религий, отрицание этих печалью пронизанных мировоззрений. Но, отрицая их во имя этой жизни, во имя этого мира, человек все же не освобождается от навязчивого ощущения и сознания смерти. Напротив, лишенный перспективы вечности, он делается еще более хрупким, еще более эфемерным на этой земле. «И мы по квартирам / Пойдем с фонарем, / И тоже поищем, / И тоже умрем», — писал Пастернак.

И вся современная цивилизация оказывается пронизанной страстным желанием заглушить этот страх смерти и вытекающее из него, как капающий яд, ощущение бессмысленности жизни. Что такое эта напряженная борьба с религией, как не безумное стремление выкорчевать из человеческого сознания память и вопрос о смерти и, следовательно, вопрос: для чего живу я этой короткой хрупкой жизнью?

Итак, два ответа, оба в конечном итоге никакого настоящего ответа не дающих. И это, как я говорил, и заставляет нас спросить, что же о смерти говорит христианство, ибо даже если мы почти ничего не знаем о христианстве, мы не можем не помнить смутно, что его подход к смерти — другой, не могущий быть сведенным ни к одному из тех двух, о которых мы только что говорили.

*          * *

«Последний же враг истребится — смерть». И вот сразу мы попадаем как будто в совсем другое измерение: смерть — это враг, который должен быть истреблен. И вот мы оказываемся так далеки от Платона и от его усилий заставить нас не только привыкнуть к мысли о смерти, но полюбить эту мысль, сделать саму нашу жизнь «упражнением в смерти».

Христос плачет у гроба Своего умершего друга Лазаря — какое это потрясающее свидетельство! Он не говорит: «Зато он теперь в раю, ему хорошо; он освободился от этой трудной и печальной жизни». Христос не говорит всего того, что говорим мы в своих жалких, неутешительных утешениях.

Он не говорит ничего, Он — плачет. И затем, по рассказу Евангелия, Он воскрешает Своего друга, то есть возвращает его как раз в ту жизнь, освобождение от которой мы должны воспринимать как якобы благо.

И далее, разве не стоит в самом центре христианства Пасха, с ее радостной вестью о том, что смерть побеждена? «Смертию смерть поправ» — разве не вошло христианство в мир и не побеждало его столетиями этой неслыханной вестью о том, что «побеждена смерть победой»? Разве не есть христианская вера прежде всего вера в воскресение Христа из мертвых? В то, что «восстанут мертвые и сущие во гробах возрадуются»?

Да, конечно, все это так, но, пожалуй, и в самом христианстве, и у самих христиан тоже ослабела эта прбедная, эта действительно новая и с точки зрения мира сего безумная вера; и христиане стали тоже тихонько возвращаться к Платону с его противопоставлением не жизни и смерти как двух врагов, а противопоставлением двух миров: этого и потустороннего мира, в котором якобы блаженствуют бессмертные души людей.

Но ведь Христос говорил совсем не о бессмертии души, он говорил о воскресении мертвого! И как не видеть, что между двумя этими явлениями существует целая пропасть! Ведь если дело только в бессмертии души, тогда и смерти никакой нет, зачем тогда все эти слова о победе над ней, о разрушении ее и о воскресении?

«Последний же враг истребится — смерть». Так вот, спросим себя: в каком же смысле враг — смерть? Чей она враг? И как же стал этот враг царем земли и владыкой жизни? Помните стихотворение Владимира Соловьева: «Смерть и Время царят на земле, — / Ты владыками их не зови...» [6]? Но как же можем мы не звать владыками все то, что стало нормой, законами существования, с чем давно уже примирился сам человек, против чего он сам перестал протестовать и возмущаться и в своей философии, в своей религии и культуре ищет с этим врагом какого-либо примирения и компромисса? Да, неслыханно христианское учение о смерти, и сами христиане его не выдерживают, ибо не о примирении со смертью, а о восстании против смерти идет речь в христианстве. И когда об этом говорят так, как писал безумный русский философ Федоров, то сразу раздается голос разума, голос примирения, голос неизбежности. Но если так, повторяю, бессмысленна христианская вера, ибо апостол Павел сказал: Если Христос не воскрес, то ваша вера тщетна (1 Кор. 15, 14). Вот к этой теме — христианскому пониманию смерти — мы и перейдем в следующей нашей беседе.

*          * *

В прошлой моей беседе я упоминал евангельский рассказ о Христе, плачущем у гроба Своего друга Лазаря. Надо еще раз задуматься над смыслом этих слез, ибо тут, в этот момент, совершается своего рода революция внутри религии, внутри извечного религиозного подхода к смерти.

Я уже говорил о смысле этой революции. До этого момента смысл религии, как и смысл философии, заключается в том, чтобы примирить человека со смертью, сделать ее, смерть, если возможно, желанной. Смерть как освобождение от темницы тела, смерть как избавление от страданий, смерть как избавление от этого изменчивого, суетного, злого мира, смерть как начало вечности — вот, собственно, сумма религиозных и философских учений до Христа и вне Христа — в древней религии, в греческой философии, в буддизме и так далее. Но Христос плачет у фоба и являет тем самым свое возмущение смертью, свой отказ принять ее и примириться с ней. Внезапно смерть как бы перестает быть естественным, натуральным явлением, вскрывается как нечто недолжное, противоестественное, страшное и уродливое, провозглашается врагом. «Последний же враг истребится — смерть».

И чтобы почувствовать всю глубину, всю революционность этой перемены нужно начать с начала,-с истоков этого совершенно нового, неслыханного подхода к смерти. Истоки же эти определены и описаны с предельной краткостью в другом месте Священного Писания; там сказано: Бог смерти не сотворил (Прем. 1, 13), и это значит, что в мире, в природе воцарилось и царствует нечто, что не восходит к Богу, чего Он не восхотел, не сотворил, что против Него, вне Его.

Бог сотворил жизнь. Бог всегда и всюду называется Сам Жизнью и Жизнеподателем. Бог, в вечно детском, вечно новом рассказе Библии, радуется своему миру, его наполненности светом и радостью жизни.

Заостряя, доводя до конца рассказ и откровение Библии, можно сказать так: смерть — это отрицание Бога, и если смерть натуральна, если она последняя правда о жизни и о мире, высший и непреложный закон всего существующего, то тогда Бога нет, тогда — обман весь этот рассказ о творении, о радости и о свете жизни.

Но тогда основной, самый важный, самый глубокий вопрос всей христианской веры — это вопрос о том, откуда же возникла смерть и как и почему стала сильнее жизни. Как и почему воцарилась так, что сам мир стал неким космическим кладбищем, местом, где кучка приговоренных к смерти людей либо в страхе и в ужасе, либр в попытках забыть о смерти суетится на одной вселенской всепоглощающей могиле?

На этот вопрос христианство отвечает так же твердо, кратко и уверенно. Вот этот текст: И грехом вошла в мир смерть (Рим. 5, 12). Для христианства, иными словами, смерть есть явление прежде всего нравственного порядка, катастрофа духовная. В каком-то последнем, непередаваемом словами смысле человек захотел смерти или, может быть, лучше сказать, не захотел той жизни, которую свободно, в любви и радости, дал ему Бог.

Жизнь — и нужно ли это доказывать? — есть одна сплошная зависимость. Человек не имеет, говоря словами Священного Писания, жизни в себе. Он всегда получает ее извне, от других, и она всегда зависит от другого: от воздуха, от пищи, от света, тепла, воды; и именно эту зависимость подчеркивает с такой силой материализм. И он прав в этом, ибо действительно человек до конца, натурально, биологически, физиологически подчинен миру.

Но там, где материализм видит последнюю правду о мире и человеке — ведь он принимает этот детерминизм как самоочевидный закон природы, — там христианство видит падение и извращение мира и человека, видит то, что называет первородным грехом.

Ибо в библейском рассказе Бог дает мир как пищу человеку, и это значит, что пища — дар Божий — дана человеку для того, чтобы он жил; но жизнь-то сама не в пище и не в зависимости от мира, а в Боге. Жив человек Богом, в этом смысл того удивительного рассказа о том, как Бог беседовал с человеком в прохладе дня (Быт. 3,8-19).

Мир — это вечное откровение Бога о Самом Себе человеку, это только средство общения, это постоянная, свободная и радостная встреча с единственным содержанием жизни — с Жизнью самой жизни — Богом.

«Для Себя Ты создал нас, Господи, и не успокоится сердце наше, пока не найдет Тебя!» (Бл. Августин).

Но вот — и в этом смысл христианского учения о грехе — этой-то жизни с Богом и для Бога и не захотел человек. Он захотел жизни для себя, он в себе самом увидел и цель, и смысл, и содержание жизни. И в этом свободном выборе себя, а не Бога, в предпочтении себя Богу человек, сам до конца того не сознавая, стал рабом мира, рабом своей зависимости от мира. Он ест, чтобы жить, но в своей пище он приобщается смертному, ибо нет в пище жизни как таковой.

«Человек есть то, что он ест», — сказал Фейербах. Да, это правда, но ест-то он только то, что умерло; он ест, чтобы жить, а стал жить, чтобы есть, и в этом дурном и порочном круге заключен страшный детерминизм человеческой жизни.

Смерть, таким образом, есть плод отравленного и вечно действующего распада жизни, того распада жизни, в котором человек себя свободно подчинил смертному, не имеющему в себе самом жизни миру.

«Бог смерти не сотворил». Ее ввел в мир человек, свободно захотевший жизни только для себя и в себе, оторвавший себя от источника, от цели и от содержания жизни — от Бога, и потому смерть стала верховным законом жизни. Смерть как распад, смерть как разлука, смерть как временность, преходящность, призрачность всего на земле.

Чтобы утешить себя, человек построил мечту о другом мире, где смерти нет, и тем самым отдал этот мир, подчинил его до конца смерти. И только если понять это христианское учение о смерти как плоде изменения самим человеком понятия самой сущности жизни, можно услышать снова как новое христианское благовесте о разрушении смерти воскресением.

*          * *

Все то, что в прошлых наших беседах сказали мы о смерти, теперь вплотную подводит нас к главной, сердцевинной теме христианства—бла- говестию воскресения. Подчеркиваю — не просто бессмертия души после ее разделения с телом, не просто какого-то таинственного развоплощенно- го существования в каком-то таинственном эфирном потустороннем мире, а именно воскресения.

«Восстанут мертвые, и сущие во гробах возрадуются». Как гремят эти слова! Как торжественно и радостно, как обещание, как уже видение будущего, падают они поздней ночью в Великую Пятницу, когда уже сквозь мрак и печаль гроба, креста, плащаницы начинает подспудно разгораться свет наступающей, нарастающей Пасхи. И самое древнее христианское исповедание веры, так называемый апостольский символ, так просто и утверждает: «Верую в воскресение тела».

После воскресения Христа, когда Он являлся испуганным, растерянным ученикам, они, по слову Евангелия, думали, что видят привидение. Но Он сказал им: не бойтесь, это Я. Осяжите Меня, убедитесь в этом, потому что привидение не имеет тела. И потом Он взял пищу — рыбу и хлеб — и ел перед ними (см.: Лк. 24,36-43).

С проповедью воскресения вышли из Иерусалима апостолы, о воскресении из мертвых проповедовали До концов земли. И эту веру, эту радостную новость, это благовестив принимали, и о нем радовались, и им жили те, кто благовестие апостолов делал своим.

А для тогдашнего мира это была неслыханная, абсурдная проповедь. Тот мир еще мог как-то, с грехом пополам, неохотно, поверить в бессмертие души, но для него абсурдом казалось это воскресение тела. Когда об этом заговорил апостол Павел в Афинах, самом сердце греческой мудрости и просвещения, философы, слушавшие его, рассмеялись и сказали Павлу: «Ну, об этом мы послушаем завтра» — и ушли (см.: Деян. 17,32).

Но я не побоюсь сказать, что и теперь, спустя две тысячи лет после основания христианства, трудно, почти невозможно принять человеку и понять эту проповедь, понять, почему именно с ней стоит и с ней падает само христианство. Да, мы празднуем Пасху, да, несомненно, что-то происходит в нас и с нами, когда слышим мы каждый год, как разрывается ночная тишина этим единственным возгласом: «Христос воскресе!», этим единственным ответом: «Воистину воскресе!»

Но если и тогда мы начинаем думать о смысле всего этого, о том, что же все-таки мы празднуем в пасхальную ночь, чему и о чем радуемся и что значит радость эта для нас, для меня, все смутным и непонятным становится для нас.

Воскресение тела — что же это значит? Где оно, это тело, растворившееся в земле, вернувшееся в таинственный круговорот природы? Что, эти кости воскреснут? Да для чего нам тело в этой таинственной для нас, потусторонней духовной жизни? Не научили ли нас философы и мистики всех времен, что в том-то и положительный смысл смерти, что она освобождает нас от этой, как говорят они, тюрьмы тела, от этой вечной зависимости от материального, физического, телесного, делает, наконец, нашу душу до конца легкой, невесомой, свободной,духовной?

Но, может быть, все эти вопросы предстанут для нас в ином свете, если мы вдумаемся глубже в понятие тела. Причем не абстрактно, не отвлеченно философски, а так сказать, опытно, если задумаемся, иными словами, об участии тела, о месте его в нашей, в моей жизни.

С одной стороны, конечно, совершенно очевидно, что тело каждого из нас — это то, что изменчиво и непостоянно. Ученые-биологи подсчитали, что все без исключения клеточки, составляющие наше тело, меняются каждые семь лет. И что таким образом физиологически каждые семь лет у нас новое тело. Итак, то тело, которое в конце жизни полагают в могилу — хоронят или сжигают — не больше мое тело, чем все предшествующие тела, ибо в конечном итоге тело каждого — это не что иное, как воплощение каждого в мире, как вид моей зависимости от мира, с одной стороны, моей жизни, моего действия в мире — с другой.

Тело — это, в сущности, мое отношение к миру, к другому, это моя жизнь как общение и как взаимосвязь. Все, решительно все в теле, в человеческом организме создано для этой связи, для этого общения, для этого как бы выхода из себя. Не случайно, конечно, в теле находит свое воплощение любовь, наивысшая форма общения; тело — это то, что видит, слышит, чувствует и таким образом выводит меИя из одиночества моего я.

Но тогда, может быть, нужно сказать наоборот: не тело — темница души, а тело — ее свобода, ибо тело есть душа как любовь, душа как общение, душа как жизнь, душа как движение. И поэтому, теряя тело, отделяясь от тела, душа, в сущности, теряет жизнь, умирает, даже если это умирание души есть не полное исчезновение, а успение или сон.

И вот, действительно, всякий сон, а не только сон смерти, есть некое умирание организма, ибо во сне спит и бездействует именно тело, и вот нет тогда жизни, кроме призрачной, нереальной, нет ничего, кроме сна. А если так, то когда говорит христианство об оживлении тела, то говорит оно не об оживлении костей и мускулов, ибо и кости, и мускулы, и вся материя, и вся ткань нашего

мира — это те же несколько основных элементов, в итоге — атомов; и нет ведь в них ничего специфически личного — ничего вечно моего.

Христианство говорит о восстановлении жизни как общения, оно говорит о том теле духовном, которое сами мы за всю свою жизнь создали себе любовью, интересом, общением, выходом из себя; оно говорит не о вечности материи, а об окончательном ее одухотворении, о мире, до конца, целиком становящемся телом, а это значит — жизнью и любовью человека; о мире, до конца становящемся приобщением к Жизни.

Культ кладбищ и памятников — не христианский культ, ибо не о растворении в природе части материи, бывшей кому-то телом, идет речь в христианском благовестии, а о воскресении жизни во всей ее полноте и целостности, осуществленных любовью.

В этом смысл Пасхи, в этом последняя сила и радость христианства. Поглощена смерть победой (1 Кор. 15,54).

Прот. Александр Шмеман.

Из цикла бесед о христианском понимании смерти

Часть 2

О ЗАГРОБНОЙ УЧАСТИ

О частном суде по смерти и всеобщем суде Христовом

Смерть человека есть разлучение души от тела, при котором тело, как прах, возвращается в землю, чем он и был, а дух возвращается к Богу, Который дал его (см.: Еккл. 12,7). Причина смерти — грех. Бог создал человека для нетления (Прем/2, 23), смерть же, равно как и болезни и страдания, есть неизбежное следствие греха наших прародителей. Возвратишься в землю, из которой ты взят — таков был приговор Божий согрешившему Адаму (Быт. 3,19), и с тех пор люди сделались смертными, смерть распространилась на всех потомков Адама и стала необходимым уделом всего рода человеческого (см.: Рим. 5,12).

Смерть есть предел, которым оканчивается время подвигов для человека и начинается время воздаяния, так что по смерти невозможно нам ни покаяние, ни исправление жизни, с Только настоящая жизнь есть время для подвигов, а после смерти — суд и наказание... Пока мы находимся в настоящей жизни, для нас еще возможно избежать наказания чрез исправление себя. А когда отойдем в жизнь другую, напрасно

уже будем оплакивать свои грехи», — пишет святитель Иоанн Златоуст.

Согласно святоотеческому учению, по смерти человека бывает для него двоякий Суд Божий и двоякое воздаяние: суд частный, который совершает Господь над каждым человеком в отдельности по смерти его, и следующее за тем воздаяние, еще не окончательное; и суд всеобщий, который совершит Господь над всем родом человеческим при кончине мира и на котором каждый получит воздаяние уже полное, решительное, вечное.

Образное представление частного суда, издревле существующее в Православной Церкви, основанное на церковном предании и согласное со Священным Писанием, находим в учении о мытарствах.

Учение о мытарствах содержится в писаниях святых отцов и учителей Церкви. Оно вошло также в песнопения и молитвы, употребляемые на богослужениях, а также в жизнеописаниях святых.

«При разлучении души нашей с телом, — пишет святитель Кирилл Александрийский (f444), — предстанут пред нами, с одной стороны — Воинства и Силы Небесные, с другой — власти тьмы, злые миродержители, воздушные мытареначаль- ники, истязатели и обличители наших дел... Узрев их, душа возмутится, содрогнется, вострепещет и в смятении и ужасе будет искать себе защиты у Ангелов Божиих. Но и будучи принята святыми Ангелами, и под кровом их протекая воздушное пространство и возносясь на высоту, она встретит различные мытарства (как бы некие заставы или таможни, на которых взыскивают пошлины), которые будут преграждать ей путь в Царствие, будут останавливать и удерживать ее стремление к нему. На каждом из этих мытарств востребуется отчет об особенных грехах... Каждая страсть души, всякий грех будут иметь своих мытарей и истязателей... При этом будут присутствовать и Божественные Силы, и сонмы нечистых духов; и как первые будут представлять добродетели души, так последние — обличать ее грехи, учиненные словом или делом, мыслию или намерением. Между тем душа, находясь среди них, будет в страхе и трепете волноваться мыслями, пока, наконец, по своим поступкам, делам и словам, или, быв осуждена, заключится в оковы, или, быв оправдана, освободится (ибо всякий связывается узами собственных грехов). И если за благочестивую и богоугодную жизнь она окажется достойною, то ее восприимут Ангелы, и тогда она уже небоязнен-но потечет к Царствию, сопровождаемая Святыми Силами... Напротив, если окажется, что она проводила жизнь в нерадении и невоздержании, то услышит оный страшный глас: Да возмется нечестивый, да не видит славы Господней (Ис. 26, 10)... Тогда оставят ее Ангелы Божий, и возьмут страшные демоны... И душа, связанная неразрешимыми узами, низвергнется в страну мрачную и темную, в места преисподние, в узилища подземные и темницы адские» .

Из слов святителя видно, что мытарства представляют собою неизбежный путь, которым совершают свой переход от временной жизни к вечному жребию все человеческие души, и во время этого перехода каждая душа, в присутствии Ангелов и демонов, пред оком Всевидящего Судии, постепенно и подробно истязуется во всех ее делах, злых и добрых. Вследствие этого подробного отчета в прежней жизни души добрые, оправданные на всех мытарствах, возносятся в райские обители, а души грешные, задержанные на том или ином мытарстве, влекутся демонами, по приговору невидимого Судии, в их мрачные обители.

После частного суда Православная Церковь различает два вида воздаяний: одно для праведников и другое для грешников, хотя и то и другое признает еще не окончательным — до всеобщего воскресения и Страшного Суда Христова. В Послании Патриархов Восточно-Кафолической Церкви о православной вере (1723 г.) говорится следующее: «Веруем, что души умерших блаженствуют или мучатся, смотря по делам своим. Разлучившись с телами, они тотчас переходят или к радости, или к печали и скорби: впрочем, не чувствуют ни совершенного блаженства, ни совершенного мучения. Ибо совершенное блаженство или совершенное мучение каждый получит по общем воскресении, когда душа соединится с телом, в котором жила добродетельно или порочно».

Души праведников восходят на Небо, где пребывают в благодати Божией. Место, куда отходят души праведников, называется в Священном Писании раем (Лк. 23, 43), Царствием Небесным (Мф. 5,3), Царствием Божиим (Лк. 13,28), домом Отца Небесного (Ин. 14, 2) и другими именами.

Праведники по смерти прославляются на Небе, в Церкви торжествующей, и на земле, в Церкви воинствующей. Прославляя их на земле, мы почитаем их как угодников и друзей Божиих, призываем их в молитвах, чтим их мощи и священные изображения на иконах.

Души же скончавшихся грешников отходят во ад (Лк. 16, 23) — место осуждения и гнева Божия, место печали и скорби, называемое в Священном Писании также тьмою кромешною (Мф. 22, 13), преисподнею (Фил. 2,11), бездною (Лк. 8,31) и др. «О том же, что это за место и где оно есть, — говорит св. Иоанн Златоуст, — не будем доискиваться, но будем прилагать старание о том, чтобы избежать его».

В то же время Церковь исповедует, что для тех из грешников, которые до разлучения с настоящей жизнью покаялись, только не успели принести плодов покаяния — каковы молитва, сокрушение, утешение бедных и другие дела любви к Богу и ближним, — для таковых остается еще возможность получить облегчение в страданиях и даже вовсе освободиться от уз ада по бесконечной благости Божией через молитвы Церкви и благотворения, совершаемые за умерших живыми, а особенно силою Бескровной Жертвы, приносимой за них священниками во время совершения литургии (об этом говорится в Послании Патриархов Восточно-Кафолической Церкви о Православной вере). Отсюда очевидна важность молитв и благо- творений за умерших, совершаемых их родными и близкими. <„.>

Суд частный, которому подвергается каждый человек по смерти своей, не есть суд полный и окончательный. На частном суде получает воздаяние только душа человека, без всякого участия тела, хотя и тело разделяло с нею добрые и злые дела ее. После частного суда для праведников и грешников открывается только начаток того блаженства или мучения, которое они заслужили, а для некоторых грешников остается еще возможность облегчения участи по молитвам Церкви.

Но придет некогда последний день для всего человечества (Ин. 6, 39-40), как бывает последний день для каждого человека порознь, день кончины века (Мф. 13, 39), назначенный Богом, в который Он будет праведно судить вселенную (Деян. 7, 31), т.е. произведет суд всеобщий и решительный. В этот день Господь наш Иисус Христос приидет на землю в славе Отца Своего со святъши Ангелами, чтобы судить живых и мертвых (Мк. 8, 38). День этот называется поэтому в Священном Писании днем судным (Мф. И, 22), днем гнева и откровения праведного суда Божия (Рим. 2,5), или днем Господним (2 Пет. 3,10), днем Христовым (2 Сол. 2, 2), днем великим и страшным (Иоил. 2,31).

Тогда по гласу Господню воскреснут мертвые и изменятся живые (см.: 1 Кор. 15,52), и начнется суд над ними — суд всеобщий. Суд этот будет открытый — потому что Судия явится во всей славе Своей и произведет суд пред лицом всего мира; страшный — потому что совершится во всей правде Божией; решительный и последний — потому что неизменно определит навеки участь каждого из судимых (Мф. 25,46).

Учение о Страшном Суде Христовом является всеобщим и всегдашним верованием Церкви. Оно содержится в «Символе веры» — в члене о втором пришествии Христовом во славе для суда над живыми и мертвыми. Его повторяют в своих писаниях и многие святые отцы Церкви.

Образ всеобщего суда начертан в Слове Божием. Оно говорит нам, что, когда приидет Сын Человеческий во славе Своей и святые Ангелы с Ним, тогда сядет на Престоле Славы Своей (Мф. 21, 31), и пошлет Ангелов Своих с трубою громогласною, и соберут избранных Его от четырех ветров, от края небес до края их (Мф. 24, 31), и соберут от Царства Его все соблазны и делающих беззаконие (Мф. 13,41), и отделят злых из среды праведных (Мф. 13,49). Соучастниками Его в суде будут апостолы Христовы (Мф. 19, 28) и святые (1 Кор. 6, 2). И соберутся пред Ним все народы (Мф. 25,32), живые и мертвые (Деян. 10,42), праведные и злые (2 Кор. 5,10). И не только все люди предстанут на суд, но и падшие духи (2 Пет. 2, 4; Иуд. 6). Предметом суда будут не только дела человеческие (Рим. 2,6), но и слова (Мф. 12,36), и самые сокровенные помышления (1 Кор. 4,5).

И отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую (см.: Мф. 25, 32-33). И произнесет приговор тем и другим. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира... Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф. 25, 34, 41). Однако это изображение Страшного Суда Христова, как оно дано нам в Священном Писании, не должно понимать во всех своих подробностях буквально и человекообразно.

В день последнего Суда наступит и кончина века — конец мира. Нынешние небо и земля, как риза, обветшают и ...изменятся (Пс. 101, 27). Изменение или обновление мира будет состоять в том, что на новом небе и новой земле не останется уже ничего греховного, а будет жить одна правда (2 Пет. 2,13). Всеобщим судом окончится также царство благодати (благодатное Царство Христово) и откроется Царство славы — вечное Царство Божие (1 Кор. 15,24).

Вечное осуждение грешников будет состоять в удалении их от Бога и лишении всех благ Царства Небесного, в том числе общения с другими людьми: они не будут видеть вокруг себя никого, кроме духов злобы; кроме того, они будут претерпевать многообразные мучения — внутренние и внешние.

Праведники же наследуют Царство Небесное. Блаженство праведников в Царстве Небесном будет состоять в ближайшем единении и общении их с Самим Богом, Источником блаженства, и соучастии в Божественной славе — насколько это возможно для существ сотворенных. Они будут пребывать и в ближайшем общении между собою и со святыми Ангелами, будут связаны узами чистейшей любви, как дети одного общего Отца. Будет полностью удовлетворена их жажда истины (1 Кор. 13, 12) и добра (правды) (Мф. 5, 6). Тела их восстанут нетленными, славными (светоносными), духовными. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной... И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет (Откр. 7, 16; 21, 4). Вообще же блаженное состояние праведников на Небе будет таково, что ныне мы ни представить, ни изобразить его не можем: Не видел того глаз, и не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2,9)...

О времени же этого великого предустановленного дня Господь запретил мудрствовать, сказав ученикам перед Своим Вознесением: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1, 6-7). «День Господень так придет, как тать ночью; ибо когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут», — говорит апостол Павел христианам (1 Фес. 5,1-3).

Но Господь заповедал внимать знамениям времен (Мф. 16, 3). Слово Божие указывает некоторые признаки второго пришествия Христова.

«Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, — предупреждает об этом времени Своих учеников Христос, — ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «Я Христос», и многих прельстят. Также услышите о войнах и военных слухах... Но это еще не конец...

Восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все оке это — начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми за имя Мое; и тогда соблазнятся многие... И, по причине умножения беззакония, во многих оскудеет любовь... И тогда придет конец...» (Мф. 24, 4-14). Перед концом Евангелие Царствия будет проповедано по всей вселенной, и, однако, Сын Человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18,8).

«Предсказанное Словом Божиим должно совершиться, — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов). — Наш священный долг — благоговеть пред судьбами непостижимыми Господа Бога и, понимая глубокое значение совершающегося, обратить все внимание, внимание усиленнейшее, на усвоение себя Христу, как святые отцы сказали: “Спасаяй, да спасет душу свою”... Над судьбами мира и каждого человека неусыпно бдит Промысл Всемогущего Бога, — и все совершающееся совершается или по воле, или по попущению Божию. Нам должно обращать взоры ума на себя и умолять Господа, чтоб Он сохранил нас в верности Православной Церкви, открыл нам всесвятую волю Свою и не- преткновенный путь к Себе, Источнику истинной жизни и спасения».

Митр. Макарий (Булгаков).

Православно-догматическое богословие.

Т. 2. Отд. 2. Гл. 2.

Смысл и значение христианского чаяния жизни будущего века

«Чаю... жизни будущего века». Но много ли разума и силы в нашем чаянии? Не меньше ли, чем в надеждах несмышленого младенца, который твердит, что он вырастет и будет большой, а между тем замышляет новые и новые шалости детства? Чаю? Но чаяние есть успокоительное чувство совершенной уверенности в получении ожидающего нас в будущем добра. А мы не стараемся ли иногда намеренно удалять от себя всякую мысль о будущем? И когда эта мысль приходит на ум невольно, не больше ли бывает страха, чем радости, как будто бы нам не хотелось, чтобы наше настоящее когда-нибудь заменилось обещанным будущим? И это чаяние?.. «Чаю жизни будущего века». Но из всех этих слов исповедания не чаще ли всего мы останавливаемся на одном слове: будущего, с целью ободрить себя в постоянном отлагательстве забот о вечности, приготовления к небу, — в ложном убеждении, что для мысли о будущем еще будет время, а настоящую заботу, любовь, труд спокойно можно отдавать Настоящей минуте? Что это за мир другой, который нас ожидает, об этом мы как будто не имеем никакого понятия. Что за жизнь у нас впереди за гробом, об этом нам как будто нет и надобности думать: придет, увидим. Что значит вечность, открывающаяся перед нами, мы как будто не в состоянии этого представить сколько-нибудь живо. Это ли чаяние?

О, какое странное заблуждение! Вечность далеко еще? Посмотрите получше, есть ли какой- нибудь смысл в этих словах? Что же такое вечность, о которой мы так смело говорим, что она еще далеко? Что такое будущее, о котором мы так мало заботимся в надежде, что еще будет время подумать о нем? Особый, совершенно отдельный период бытия, который будет иметь свое особое начало и свой собственный вид в продолжении, — который можно еще будет заранее предусмотреть и вовремя благоустроить? Но такое понятие противно всем убеждениям веры и здравого смысла. Что же такое вечность, ожидающая нас в будущем? Не есть ли она для нас, в существе своем, только бесконечное продолжение однажды начавшейся и никогда не имеющей окончиться жизни? Не есть ли она уже наше наследие и теперь, в эту минуту, которую мы переживаем, как одно из мгновений, которым уже не будет конца, в которую мы делаем только еще шаг по пути, не имеющему конца? Придет время, или лучше, пройдет время, когда образ существования нашего изменится: вне этой последовательности перемен и движения, по которым определяют теперь у нас мгновения нашего существования, в новом мире постоянного, неизменного, вечного порядка, где уже не будет для нас впереди ничего, подобного смерти, составляющей теперь какую-то грань между одним и другим периодом нашего бытия, мы не будем исчислять, как теперь, каждой минуты бытия: будем только жить, жить, бесконечно жить; но эта бесконечная жизнь будет только бесконечным продолжением нашего же существования, нашего теперешнего существования, только несколько в другом виде. Мы, именно те самые, которые теперь здесь суще

ствуем, будем жить там вечно. Итак, что же? Мы уже по природе вечны, и вечность к нам гораздо ближе, чем мы думаем: она — в нас. Есть, правда, некоторый период бытия между временем и открытым царством вечности, резко отделяющийся, по-видймому, от временного существования нашего — это смерть. Но в существе дела что такое смерть? Период от времени к вечности для души мгновенный, для тела более или менее продолжительный, временный срок разделения души и тела, в который душа не перестает действовать, переходя со смертью в другой мир уже на всю вечность и ожидая предназначенного дня, когда снова соединится со своим телом для новой жизни на новой земле под новым небом. Уж не рассчитывает ли беспечный на этот период, на этот временный срок?.. Увы. за смертью остается только суд. Но, может быть, мы имеем некоторые основания надежные, что смерть еще не поспешит к нам, и мы во времени будем еще иметь возможность подумать о вечности? Увы, со смертью не положено у нас завета. У колыбели младенца она стоит на страже, готовая овладеть обреченною ею жертвой: и — вот, в то время когда мать, приникнув к колыбели, питает в своем воображении мечты о будущности своего дитяти, смерть молча налагает на него свою руку, и — младенец в вечности. Между толпы детей, забавляющихся разными играми, для смерти есть свое место: вы видите юные и свежие отрасли, обещающие жить; она в это время высматривает свои жертвы, и — вот с места игры переходит ребенок на смертное ложе, и душа его отлетает в вечность. В кабинете ученого, в рабочей художника, в месте увеселений — везде, где только есть люди, витает и смерть: и как часто едва начатая работа прерывается навсегда, смех и веселье праздника оканчиваются слезами погребения, среди мечтаний и забав люди переходят нежданно — в вечность! Молодость, крепость сил, всевозможные предосторожности — «все это как часто обращается смертью в пособие своей работе и только подает повод нам больше жалеть об умерших и в недоумении повторять»: он был бы жив, если б был постарше, тогда он может быть перенес бы болезнь; он, к несчастью, никогда не был болен, оттого и не вынес постигшей его болезни, он был слишком мнителен и испортил себя лекарствами и предосторожностями. Не рассчитывай же дерзко на будущее, бедная жертва смерти, преследующей тебя каждую минуту. Не нынче, завтра — смотри, как бы она не подкралась к тебе, как тать ночью, выбирающий время, когда его меньше всего ожидают или боятся. Не доверяй смерти даже тогда, когда она, по-видимому, замедляет для тебя: бойся, как бы не вздумала она отнимать у тебя жизнь понемногу, лишая движения твои члены, оковывая саму мысль и слово и делая тебя с каждым, последним днем жизни менее и менее свободным к покаянию и размышлению, к добрым делам и душевному приготовлению к вечности.

Или, может быть, для нашей вечности нужно только существование наше, а думать о ней нет надобности? Так, кажется, действительно нередко рассуждают люди, привыкшие жить на земле по-земному и для земли: иначе как объяснить эту беспечность в отношении к будущему, эту слепую привязанность к настоящему, эти постоянные искушения, не встречающие противоборства, падения без раскаяния и исправления, из которых слагается вся жизнь многих из нас? О, какое жалкое заблуждение! Когда в юности готовимся к последующей жизни в обществе человеческом, сколько пожертвований делаем, сколько трудов несем, чтобы по возможности изучить людей, с которыми придется жить, — дело, которое придется делать, — образ жизни, какой придется вести! «Когда предстоит надобность предстать перед человека, высшего нас но знанию и служению, или вообще человека почетного: сколько работы, приготовлений, опасений!» А этот мир блаженных духов и святых человеков, мир духовной жизни, который откроется перед нами, когда мы перейдем отсюда, не' заслуживает никаких пожертвований, никаких трудов? К общению со святыми, с ликами чистых Ангелов Божиих, с Пресвятою Девою Богоматерью, честнейшую Херувимов и славнейшею без сравнения Серафимов, не нужно никаких приготовлений, никаких условий? Туда, в чистое небо, в церковь первородных, возлюбленных Богу, можно войти смело, как бы ни грязна была душа и жизнь? О, нет, не может быть, чтобы люди могли доходить до такой степени несмысленности!.. А между тем здесь еще не все. Там мы должны предстать самому Богу. Понимаете ли, что значат эти слова: предстать Богу? Вдумайтесь, увидите, что если б условием явления нашего лицу Божию было приготовление к этому в продолжение многих тысяч лет, — и тогда мы не имели бы, не могли бы иметь довольно дерзновения. А это условие ограничено несколькими десятками лет: как же не поспешить воспользоваться с сугубым усердием таким коротким сроком? И для чего все эти перемены существования, переход от времени к вечности, соединение со святыми, приближение к Богу? Для нашего блаженства. А мы, несчастные, что делаем с собой, когда забываем о том, что ждет нас, не употребляем никаких мер к приготовлению к будущему, напротив, бесчеловечно убиваем в себе зародыши всего, что могло бы перейти с нами на небо? Сами у себя похищаем блаженство, остановитесь, помедлите в этом бесконечно жалком труде душеубийства! Вы во все глаза смотрите за ребенком вашим, чтобы он не сломал себе руки, ноги, не выбил глаза на детских играх и не сделал себя несчастным на всю жизнь. Вы без содрогания не можете видеть несчастного, который путем преступления дошел до лишения прав на соучастие в удобствах и радостях жизни общественной. К себе присмотритесь, о себе подумайте! Вот откроется перед нами небо со всем бесконечным обилием райских благ и красот, а наш неверующий ум не способен будет наслаждаться ими. Вот пред нами откроется мир блаженства, пред очами нашими будут всем существом своим ликовать братья наши, оказавшиеся на суде достойными блаженства небесного, а мы будем томиться в муках... ада. Ада, говорю, потому что для зла и для злых будет своя вечность во аде. Мы не только лишимся всего блаженства неба, если беспечно будем жить на земле, но и наказаны будем за то, что не приготовились к небу, муками ада. Представьте, что это блаженство, которого мы лишимся, будет вечно: какая страшная для нас потеря! Представьте, что это мученье, которое наследуют недостойные неба, будет вечно: какое страшное приобретение! Вечно: там уже часов, дней, месяцев, годов, веков, тысячелетий не будет, будут только или блаженство безысходное, или мука без ослабления, без конца. То, что мы называем теперь мгновением, будет длинно, как тысячи лет; и тысяча лет будет меньше в отношении к вечности, чем теперь мгновение в отношении к тысяче лет, потому что вечность есть непрерывное, бесконечное продолжение одного и того же состояния нашего и всего, что будет окружать нас. Вечно: взвесьте, как следует, это слово и потом спросите у своей совести, у своего разума — стоит ли внимания наше будущее, нужны ли усильные приготовления к жизни будущего века?..

Пусть-бы еще мы не знали положительно, что ожидаёт нас в будущем и что нужно сделать нам для будущего. Но теперь у нас и подобного оправдания быть не может, напротив, в свете откровения мы уже можем настолько проникнуть в тайны другого мира и будущей жизни, насколько это необходимо для нашего спасения; и если не знаем этих тайн, то это наша вина, наша сугубая вина и несчастие. Нет, мы уже не дерзнем сказать на Суде Божием, что не слыхали, будто у нас есть дух, который должен возвратиться к Богу, когда тело низойдет в землю, откуда и взято, что само тело наше, подобно телу Господа, началоположни- ка воскресения, в предназначенный день восстанет из персти, чтобы вместе с душой предстать на Суд Божий, что после этого суда мы наследуем или жизнь вечную, или муку вечную, что надобно спешить пользоваться днями жизни, искупая время, яко dnie лукави суть, что день Господень близок, и мы на каждый час должны быть готовы. Мы сами себя должны будем осудить за то, что, слышав все это, не хотели обдумать, как должно, в свое время, осудить неумолимо строго. Там, где уже не будет при нас любимых предметов наших привязанностей и наше настоящее сделается прошедшим, мимолетным прошедшим, каким представляется и здесь прошедший год, прошедший возраст, — там откроются у нас глаза; только мы сами поймем, что тогда это будет поздно. Оглянемся назад и увидим, что погубили вечность из-за минуты. Пронесутся перед нами все слышанные нами слова благовестия Христова, и мы сами осудим себя за то невнимание к ним, с каким теперь выслушиваем их, как вещи, нас не касающиеся. Пронесутся пред нами все случаи жизни, которые ясно напоминали нам, что в этом мире только образом ходит человек, — потери близких, посещения нежданными скорбями, разочарования в радостях жизни, тысячи непредвиденных случайностей, которые ясно давали нам разуметь, что земля не есть независимый мир счастья и радостей, что мы на ней не имеем пребывающего града, и цели жизни достойной души должны искать вне этого скоропреходящего мира; и мы горько будем оплакивать свою слепоту и неразумие, горько будем скорбеть о том, что, занявшись тенями, выпустили из виду действительность, тогда как преходящие образы мира именно напоминали нам о вечном Боге, о вечной жизни и блаженстве в Боге. Пронесутся перед нами все погребальные церемонии, в которых мы теперь участвуем, нередко поражаемые нечаянностью приглашения, чаще забывающие среди нынешнего смеха и веселья вчерашний плач; и чем покажется нам эта беспечность, эта холодность, с какою подходим мы теперь к краю могилы другого, рубежу вечности, без умиления, без внимания? О, нет, мы не дерзнем там сказать, что мы не знали, чего нам ждать в будущем и как рассчитать и употребить настоящее. В горьких слезах вечного, бесполезного раскаяния мы только будем оплакивать свое неразумие и свою вину.

Пока, — благодарение Богу, — мы еще здесь, по сю сторону гроба, и для нас не наступила еще горькая вечность слез бесплодного раскаяния, как, может быть, наступила уже для многих из братьев наших, живших беспечно, как живем мы. Что же нам делать? Жить на земле для неба в живом чаяний жизни будущего века.

Постараемся сначала приобрести уверенность в том, что мы — преднареченные граждане другого мира, и за этой жизнью наступит для нас жизнь другая. Это нетрудное дело. Надобно только чаще обращаться к слову Божию. Евангелие не только прояснит нам внутреннее убеждение, что наша мыслящая душа есть существо бессмертное, не только откроет нам духовный мир, закрытый для нас до тех только пор, доколе открыты у нас очи телесные для этого временного вещественного мира, в котором теперь мы странствуем; оно глубоко напечатлеет в нас мысль о нашей будущей участи. В свете его увидим Отца щедрот и милосердия, Который ниспослал к нам Единородного Сына Своего, чтобы через Него и в Нем возвести нас опять на небо, от которого мы удалились; увидим Искупителя-Господа, омывшего нас честной кровью Своей и отверзшего нам воскресением райские двери; увидим всесвятого и всеоживляющего Духа-Утешителя, обновляющего, освящающего, возвращающего нас для неба проповедью Церкви, благодатью Таинств, всеми возможными способами вразумления, озарения, просвещения; увидим бесчисленные лики бесплотных духов и душ праведников, умоляющих Бога о нашем вечном спасении, содействующих нам и ожидающих, как одного из великих благ, откровения царства славы Божией, когда все мы, соединившись у Престола Божия, будем вечно славословить Бога, вечно блаженствуя в Боге. Одним словом, во свете Евангелия увидим, что мы уже наследники блаженной вечности по преднаречению, что мы уже на пути к блаженной вечности, и в эту минуту, которую проживаем, находимся под влиянием Духа благодати, в таинственном союзе с духовным миром, возрожденные, воспитываемые, ведомые к небу. В таком настроении духа на каждом шагу будем мы встречать напоминание о горнем мире, о блаженной вечности, в священнодействиях церковных во всех счастливых и несчастных обстоятельствах своей жизни. И как прекрасен будет в глазах наших Божий мир, когда мы будем смотреть на него глазами, одушевленными упованием жизни вечной! И как мирен и спокоен будет дух наш, успокоенный этой уверенностью в будущем, которая и есть упование, чаяние достойное христианина!

Когда эта уверенность приобретена, мы уже невольно будем останавливаться на мысли о будущем, находя в этой мысли успокоение в отношении к настоящему. Правда, может быть, это размышление на первые случаи будет не чуждо некоторого страха: когда представишь себе необъятный мир духовный, когда вообразишь себе вечность блаженства или мучения, невольно поникаешь главой, трепещешь в душе. Но при вере в Бога спасающего, сделавшего уже так много для нашего спасения, этот страх сам собой обращается в живое ожидание, не бестрепетное, но и в высшей степени отрадное, и сладостное, как ожидание желанного блага, которое боимся потерять. Проходит год — добрый христианин благословляет Бога; проходит день — он только думает, не сделал ли чего недоброго, чем мог бы прогневить Бога и повредить своей душе. Так из часа в час терпеливо ожидает вгерный Богу наследник Царствия Божия, когда приидет и явится лииу Божию, преодолевая искушения, благодушно встречая скорби жизни, в которых надеется утешиться, не прилагая сердца к благам мира, от которых постоянно ждет измены или вреда. Это уже, в справедливом смысле, чаяние христианское.

Наконец, кто истинно уверился в ожидающем его будущем, понял, что такое вечность, уразумел, как неизъяснимы и сладостны блага неба, полюбил горний Иерусалим, тот естественно может, так сказать, забыть землю для неба, для одного только неба живя на земле. День и ночь трудится такой искатель блаженства вечного в подвигах угождения Богу, в слезах покаяния, в молитвах, в делах самоотвержения, все отвергая, ища только Бога и Неба в постоянном, усильном стремлении к Небу. Благословен подвиг твой, ревностный подвижник добра, несомненный наследник блаженства вечного! Блаженно упование твое, достойное имени упования истинно христианского; оно не посрамит тебя. Иди, иди путем твоим, верным путем: временным трудом приобретешь ты вечное блаженство, если не ослабеешь во временном труде ради вечного спасения. Немощные в стремлении к Небу, придерживаясь земли в шествии к грядущей вечности, мы с радостью и любовью следим за орлиным полетом твоим к горнему Отечеству. Первенцы Церкви Христовой, радость и утешение Ангелов на нашей грешной земле! Мы с радостью смотрим на вас как на истинную красу земли и человечества — на ваше неудержимое стремление к Небу как на торжество веры и христианского упования, как на победоносную брань к духовом злобы поднебесной. И с любовью обращаем мы к вам взоры наши. Учите нас примером своим смотреть на каждую минуту жизни как на неисторжимое звено однажды начатого и никогда не имеющего кончится существования, на каждое дело жизни как на шаг к Небу или к аду.

Свящ. Григорий Орлов. Загробная жизнь

Частный суд и учение о мытарствах

Православная Церковь учит, что душа человека по разлучении с телом приводится к Богу на суд, который, в отличие от всеобщего, последнего суда, называется частным, потому что совершается не торжественно перед лицом всего мира и имеет целью определить участь души не на целую веч

ность, как суд последний, а только до всеобщего воскресения. А что этот суд действительно будет происходить, мы уверяемся из Священного Писания. Апостол Павел сказал: человеком положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27). Из притчи Спасителя о богатом и Лазаре также ясно открывается, что по смерти тотчас следует известное решение участи (см.: Л к. 16, 23), смотря по делам умершего; следовательно, происходит суд. Несомненная действительность такого суда вытекает еще как из понятия о земной жизни — поприще испытания, так и из понятия о Боге, Творце, Судии и Мздовоздаятеле нашем; потому и говорит сын Сирахов, приводя верование Церкви ветхозаветной: Яко удобно есть пред Богом в день смерти воздати человеку по делом его (Сир. 11,26) .

Какой Лее суд ожидает человека после смерти? Проникнуть в существо этого суда значит проникнуть в существо самого события смерти. Возможно ли это пребывающим еще в жизни? Нечто из этого предоткрыто нам и в слове Божием, и в духовных опытах людей Божиих, и в общем чувстве истины. Попытаемся собрать эти откровения воедино.

Как ни различны образы телесной смерти людей, но не должно обольщаться — существо смерти, как одинакового оброка для всех, требует и одинаковости основных фактов, через которые должен проходить всякий, испытывая, что называется смертью — оброком греха. Иные думают, что существо ее исчерпывается мгновением видимого прекращения жизни. Нет, испытывание жала смерти с этого мгновения только еще начинается. Три момента можно предразличить в существе смерти: 1) отрешение души от тела и вместе — от мира, оставляемого с телом; 2) необходимо следующее за этим обнаженное состояние души, со страхом изображаемое апостолом, — то состояние, в котором душа, лишенная телесного облачения, является сама собой как бы в своей наготе; 3) наконец, появление ее как духовной личности пред лице Бога Творца, Искупителя и Судии. Таким образом, не три ли акта предстоит пережить душе, в продолжение которых каждым неизменно должно быть испытываемо существо того, что называется смертью? Покров непроницаемой тайны лежит над тем, почему именно три дня Христос был во гробе; но этой тридневности, конечно, нельзя иначе представлять, как внутренне необходимой продолжительностью дела. Не дает ли это света к уразумению определенной последовательности состояний в испытывании смерти каждой человеческой душой? Мысль о трех днях принимать должно как указание на возможную аналогию. Нужно оставить в стороне все определения времени там, где начинается вечность с ее тысячелетними днями и с ее мгновениями, превосходящими по своему содержанию продолжительность целой жизни.

Итак, надлежит представлять, что испытывание существа смерти только начинается в отрешении души от тела. Скорбь души в телесных смертных страданиях есть скорбь весьма напряженная, но еще земная скорбь, какую мы более или менее чувствуем у смертного одра близких нам; душа страдает, видя себя поставленной у смертного одра своего самого близкого спутника жизни. Но после соучастия в страдании тела, когда тело уже подверглось смерти, наступает, без сомнения, внутреннее, уже не земное дело или подвиг души, — внутреннее ее отношение к совершившемуся факту смерти. Что именно бывает тогда с душой человека, никто сказать определенно не может; но нечто можно предчувствовать без обольщения при руководстве духа Писания и Предания Церкви.

Душа, отрешившись от тела, еще взирает на обычную ей, только что оставленную родину жизни; и в эти-то мгновения должно обнаружится решительно, где наше сердце имело свое сокровище (Мф. 6,21). Те, которые здесь положили истинное и твердое начало освящению жизни, — отрешившись от мйра, конечно, всей силой воли признают этот мир миром суеты, греха. Но это — первый опыт воли в новом мире, где она должна выдержать строгое испытание. Тут потребна, и веруем, что дается освященной душе помощь духовная, ангельская. Ангелы укрепляли Самого Сына Человеческого. Что у Христа Спасителя предшествовало смерти в Гефсимании внутренее преодоление смерти, то нашей душе предлежит только после страданий, выдержанных в смерти тела. Ангелы несли душу Лазаря на лоно Авраамово, по непреложному слову Господа. Что же будет тогда с душой неосвященной? Как удобно ей погрузиться в совершенную печаль о мире, которая может сделаться для души в мгновение огнем неугасающим и червем неумирающим, не перестающим жечь и глодать сердце, обманувшееся в греховной привязанности к преходящему. Помощь дается только желающему помощи. Итак, внешнее отрешение должно сопровождаться внутренним отрешением не без высшей помощи: с отрешением от тела ветви обрублены, но корни еще в душе, от которых она в подвиге должна очищать себя.

Вот глубокая строгость решения или суда личного, заключающегося в смерти, — но не в телесной смерти самой по себе, а в испытывании душой существа смерти, испытывании после совершившегося факта телесной смерти. С какой благодарностью должны здесь вспомниться все те горькие опыты жизни, которые давно служили душе к внутреннему расторжению уз ветхой естественности! Таков первый акт смерти и начало суда! Однажды человеку надлежит умереть, потом суд.

Далее Писание ясно говорит о наготе души, являющейся вследствие смерти (2 Кор. 5, 3). Душа совлекла одежды тела; но тело для души более, чем только облачение. Тело было основой и органом деятельности души в этом мире. Теперь-то в этом обнажении от существенного элемента своей жизни душе яснее становится, что она имеет жизнь не в теле и не в себе самой. В самой широте свободы, уже не ограничиваемой телом, какая теперь связанность для души; в самом проницании ею всей глубины своего существа — какой источник горького сознания своей нищеты, слабости, своей виновности, своего всяческого обнажения! Кто в состоянии будет вынести это обнажение? Только тот, кто уже здесь, в теле вел хотя в начатие жизнь духа, кто уже в этом преходящем мире роднился с миром вечности. Но этого мало; к сему довольно только благодатное, здесь восприемле- мое возрождение духовное, покаяние сердечное, освящение таинственное и приобщение неизреченное непреходящей святой телесности Христовой, которую христианская душа уносит с собой как залог нового тела, как новую свою ризу при совлечении от ризы своего тела. Что делает человек на земле, когда он, сокрушаясь в смиренном сознании о своей бедности и наготе, обращается к благодати Христа как к силе и праведному одеянию, то же самое для такого человека может повторяться там, уже в последнем своем завершении и истине. Но к чему не приобщалась душа здесь, то не придет ей на сердце и там. Какое испытание душе в этот великий час решительной бедности и одиночества ее! Ужасно представить, что в этот час душа-может погрузиться в саму себя, как во гроб, — в безнадежность отчаяния, если не приготовлена вера ее к великому делу оправдания через Спасителя. Таким представляется род суда в смерти, но все еще как бы только собственного суда души над самой собою.

Но, наконец, всякая душа является пред Бога — пред Его суд: всем нам подобает явитися пред судище Христово! Какое это будет явление? Тут всякое земное помышление должно умолкнуть в немощи: душа — пред Богом, своим Творцом, Искупителем и Судиею! Между душою и Богом уже нет никаких посредств! Душа пред Богом так, как она есть, — не какой она казалась другим, не какой она хотела казаться себе, — но в истинной своей действительности! Какое будет это явление? Одно нам открыто: это будет блаженным приближением к Богу для тех, которые здесь на Его спасение надеялись приобщением к небесной Церкви — в смиренной радости, исполняющей видением земные веру и надежду христианина; но для других, увы, это будет мучительным удалением от Бога и Его Церкви, если они здесь Бога и Христа отвергали .

Образное представление частного суда мы находим в учении Церкви о мытарствах.

Для объяснения названия мытарства мы должны вспомнить, что во времена римского владычества над иудеями мытарями назывались люди, занимавшиеся сбором государственных податей. Так как исполнение этой должности не соединялось со строгой ответственностью, то мытари позволяли себе различного рода насилия, придирки, злоупотребления и бесчеловечное обхождение. Они становились в городских воротах, чтобы не пропустить ни одного входящего и выходящего. Поведение мытарей производило страх в народе. Тогда, по народному понятию, имя мытаря означало человека бесчувственного, жестокосердого, способного ко всякому злодеянию, ко всякому злому поступку, вообще, человека отверженного. Такое унизительное название мытарей перешло от людей и на бесов, стерегущих восхождение душ от земли к Небу, по сходству их должности и по характеру отправления ее теми и другими. Демоны уличают человеческие души не только во грехах, сделанных ими, но и в таких, каких они никогда не совершали. Прибегают они и к вымыслам, соединяя клевету с бесстыдством, чтобы вырвать душу из рук ангельских и умножить число адских узников. Поэтому-то эти демоны на языке святых отцов Церкви называются мытарями, а их истязания душ — мытарствами. Души умерших по освобождении из тела проходят воздушное пространство, которое для их истязания уставлено отдельными судами и стражами темных властей, от земли до самого Неба. Каждое отделение заведует особенным видом греха и истязует душу, когда она достигнет этого отделения. Души сопровождаются при этом Ангелами, которые защищают их от несправедливых нападений и притязаний воздушных мытарей.

Таким образом, мытарства представляют собою неизбежный путь, которым совершают свой переход от временной жизни к вечному жребию все человеческие души, как злые, так и добрые; на мытарствах, во время этого перехода, каждая душа, в присутствии Ангелов и демонов, без сомнения, пред оком всевидящего Судии, постепенно и подробно истязуется во всех ее делах, злых и добрых, и вследствие этих истязаний, этого подробного отчета каждой души о ее прежней жизни, души добрые, оправданные на всех мытарствах, возносятся Ангелами прямо в райские обители, а души грешные, задержанные на том или другом мытарстве, обвиненные в нечестии, влекутся, по приговору невидимого Судии, демонами в их мрачные обители.

Более подробное представление о мытарствах можно получить из рассказа блаженной Феодоры, явившейся по своей смерти в сонном видении некоему Григорию.

В царствование греческого императора Константина Багрянородного (911-959) жил в Константинополе святой муж Василий, которого память Православная Церковь совершает 26 марта под именем Василия Нового. Этот муж за свою святую и богоугодную жизнь был удостоен от Бога дара чудотворений и прозорливости. Некоторый благочестивый житель Константинополя по имени Константин упросил Василия к себе на жительство, устроил для него келию при своем доме и приставил к нему для прислуги благочестивую старицу Феодору. Кроме Феодоры, был еще у Василия ученик Григорий. Блаженная Феодора служила святому Василию как Ангелу Божию; потом, через несколько времени, приблизившись к смерти, приняла на себя иноческий образ и вскоре затем преставилась к Господу. Все, кто имел духовную любовь к преподобному Василию, скорбели о кончине старицы Феодоры, которая была общей ходатаицей за всех у преподобного: она была ко всем ласкова, всех утешала добрыми разговорами, была кротка, милостива, целомудренна и исполнена духовной премудрости.

Ученик Василия Григорий, любя сыновней любовью усопшую старицу, желал узнать, где находится душа Феодоры по разлучении от тела, какую участь получила, с теми ли, которые по правую сторону Судии стоят, или с теми, что по левую, — сподобилась ли она милости и отрады от Бога? Занятый такими мыслями, Григорий часто просил преподобного Василия, чтобы он рассказал ему о судьбе души Феодоры, ибо он твердо был уверен, что от преподобного Василия не сокрыта судьба ее. После частых и усердных молений Григория святой Василий, не желая вконец опечалить своего духовного сына и ученика, помолился о нем Господу, да откроет ему в сонном видении о судьбе Феодоры. В следующую ночь Григорий, заснувши, увидел во сне блаженную Феодору в светлой небесной обители, уготованной от Бога для преподобного Василия, которому она усердно и трудолюбиво служила долгие лета в земной жизни. Увидевши ее, Григорий возрадовался и утешился долгой беседой с нею, как будто наяву. Он спросил ее: как она рассталась с телом, как перенесла тугу смертную, что видела при смерти и как прошла мимо воздушных духов? Феодора отвечала ему так: «Григорий, ты спрашиваешь меня о страшных предметах, о которых и вспоминать ужасно .

Я видела такие образы, которых никогда не видала, и слышала такие речи, которых никогда прежде того не слыхала. За мои дела меня постигли такие беды, каких я и не ожидала, но по молитвам и при помощи отца Василия все прошло благополучно. Как рассказать тебе, чадо, о той болезни телесной, о тех страданиях и бедах, какие претерпевает умирающий? Вот что я тебе скажу: когда кто нагой попадает в пламень огненный, то горит и, мало-помалу сожигаемый, наконец, разрушается; такова же точно и болезнь смертная, так же мучительна разлука души с телом, особенно же для подобных мне грешников. Когда стал приближаться конец моей жизни, я увидела, что вдруг к постели моей подступило множество эфиопов; они сильно шумели и спорили, видом похожи они на зверей и свирепо смотрели на меня. Лица их были искривлены и извращены, глаза налиты кровью, чернее смолы. Устрашая меня всевозможными способами, они старались похитить меня и взять к себе; они принесли с собой большую груду исписанной бумаги, на которой записано было все, сделанное мною от юности. Они развертывали свитки и подготовляли их, как будто ждали какого- нибудь судью. Видя это, я сильно испугалась и изнемогла до последней степени. Во время такого беспокойного состояния я смотрела туда и сюда, отыскивая, не отгонит ли кто-нибудь от меня бродивших около меня эфиопов; но помощи ниоткуда не было. Чтобы не видеть их мрачных лиц, я отвращала свои глаза от них, а они крепко приставали ко мне. Когда я находилась в такой беде, внезапно явилось двое весьма красивых юношей в золотых одеждах — волосы на их головах были как снег белы. Они подошли к моей постели и стали около меня с правой стороны. Увидя их, я возрадовалась. Мрачные эфиопы со страхом отступили от меня. Один из юношей обратился к ним и с гневом сказал: “О, исполненные мрака и проклятия! Зачем вы стоите около умирающей и, производя шум, смущаете ее? Но не радуйтесь, потому что здесь вы ничего не найдете”. Когда сказал это светоносный юноша, они, бесстыдные, выставляли на вид все дела мои, какие только я сотворила от юности своей или словом, или делом, или помышлением.

При этом они кричали бесчисленными голосами и говорили: “Как за ней ничего нет? А это чьи дела? Не она ли сотворила их от юности своей”. И много они лгали на меня и клеветали.

Но вот внезапно явилась смерть. В своем явлении она подобна была льву ревущему; вид ее был страшен, и не похожа она по устройству на человека. Она носила при себе всякое оружие: мечи, косы, пилы, серпы, удицы, стрелы, тесаки, бритвы, секиры, топоры и много других оружий, совершенно неизвестных, посредством которых она различным образом приводит в исполнение свои ухищрения. Увидев ее, устрашилась моя душа и изнемогла. Тут юноши сказали смерти: “Что медлить? Разреши узы, потому что она не подлежит многим истязаниям за грехи”. Тогда смерть подошла ко мне, взяла небольшой топор и стала отсекать ноги мои, потом руки, другим оружием отсекла мне суставы, третьим отделила иные мои члены от суставов, расслабила все части тела и жилы. После этого все тело мое омертвело, и я никак не могла двинуться. Наконец, смерть взяла обоюдоострую секиру и отсекла мне голову. Потом чего-то налила в чашу и дала мне выпить. Питье это было так горько, что в тот же час душа моя разрешилась и вышла из тела так же скоро, как вылетает птица, вырвавшаяся из рук ловца! Тут прекрасные юноши приняли меня на свои одежды, как новорожденное дитя. Я оглянулась назад и увидела: тело мое лежит бездыханное, неподвижное и бесчувственное; это было похоже на то, как если бы кто снял с себя одежду и бросил; и стоит и смотрит на нее. Когда таким образом держали меня святые Ангелы, приступили мрачные эфиопы и сказали: “Мы имеем много за нею грехов, так отвечайте нам о них”. Святые Ангелы тщательно рассмотрели мои добрые дела наряду с грехами, — одно по одному, — и первыми выкупали последние. А эфиопы в это время скрежетали на меня зубами, желая вырвать меня у святых Ангелов и низвергнуть в бездну. Когда все это происходило, внезапно действием Святого Духа явился среди нас отец наш Василий и сказал святым Ангелам: “Господа мои! Эта душа много мне послужила, успокаивая мою немощь и старость; и потому я молился Богу о ней, и Бог, по Своей благости, послал ее мне”. И дав им нечто вроде ящика, сказал: “Если хотите благополучно пройти воздушные мытарства, то берите из этого ящика и выкупайте тот долг, который имеют представить вам лукавые духи”. Мне подумалось, что он в этом ящичке дал чистое золото, но это было богатство даров духовных, собранных трудами его; после этого святой ушел. Видев это, эфиопы долгое время стояли безгласными и потом громко воскликнули: “Горе нам! Напрасно мы трудились, и здесь мы потерпели неудачу”; и после все исчезли. Потом опять явился святой Василий и принес с собою много банок с различными ароматами и дал юношам. И открывали они банки одну за другой и выливали из них все на меня. Тогда я исполнилась благоухания духовного и почувствовала, что изменилась и сделалась очень светлой. Преподобный же сказал святым Ангелам: “Когда все, касающееся этой души, совершите, тогда приведите ее в приготовленный мне от Господа дом и там поместите ее”. Сказав это, он ушел. Святые же Ангелы взяли меня с земли и понесли кверху, и стали мы по воздуху восходить на небеса.

Мытарство 1 — клевета. Когда мы таким образом шли, внезапно встретили первое мытарство, называемое клеветой. Тут было множество эфиопов, и один из них, старший, сидел, — здесь мы остановились. Свидетельствуюсь Богом, что если, живя в мире, как человек, я оклеветала кого- нибудь, эфиопы пред лицом же моим обличали меня в том. Я не знала, откуда они, окаянные, все это узнали? И много лгали они, говоря против меня; если я сказала что-нибудь по другим побуждениям, например: из любви или из желания как-либо исправить согрешившего, они все это, сказанное мною, в ином виде представляли на суд и требовали от Ангелов ответа, Ангелы отвечали на те толькб слова, которые справедливо приводили они против меня; а если чего не доставало, они брали из данного господином моим Василием и клали против дел моих. После этого мы пошли далее беспрепятственно.

Мытарство 2 — осмеяние. И вот, когда мы поднимались еще выше, мы встретили второе мытарство, называемое осмеянием. Оно похоже на первое; и здесь я была истязаема. Но святые Ангелы и здесь мои недостатки восполняли из данного святым Василием, и мы прошли без беды. Когда мы после этого поднимались по воздуху, святые Ангелы сказали друг другу: “Поистине эта душа большую помощь получила от угодника Божия Василия, потому что много напастей душа должна претерпеть, проходя эти воздушные начала и власти”.

Мытарство 3 — зависть. Когда они таким образом разговаривали между собой, мы дошли до третьего мытарства, на котором производилось истязание за зависть, но, по благости Христовой, здесь ничего не имели против меня; ибо у меня и в мысли не было когда кому-нибудь позавидовать. И с радостью мы пошли от бесов, а они скрежетали зубами на меня и с такою яростью смотрели, как будто хотели проглотить меня живую.

Мытарство 4 — ложь. Когда поднялись мы еще выше, то достигли четвертого мытарства, в котором производилось испытание за ложь. Бывшие тут эфиопы были скверны и отвратительны, а старший из них был свиреп. Увидевши нас, они вышли к нам навстречу, производя при этом страшный шум, и выставили на вид мою ложь с указанием имен людей, на которых, и времени, когда я лгала, а также и того, какого рода ложь и против кого говорила. Путеводители мои святые Ангелы поступили и здесь так же, как и прежде, искупив меня данным от святого Василия. И так мы и этих миновали безвредно. Когда же мы опять стали подниматься кверху, то встретили мытарство, на котором испытывают за гнев и ярость.

Мытарство 5 — гнев. Блажен человек, который не гневается. Старший из эфиопов этого мытарства, исполненный гнева, ярости и гордости, сидел на троне. С гневом и яростью он приказал бывшим при нем эфиопам истязать меня. Они, как псы, облизываясь, выставляли на вид не только действительно с гневом или яростью сказанное мною, когда я, например, кого-либо оскорбила словом или ударила чем-либо, но представили на вид и то, когда я замахивалась рукой или сердито смотрела, или когда, наказывая детей своих, имела гневный взгляд. Все это выставляли они до подробностей, также когда я на кого гневалась или с желчью приняла огорчение, или чем-нибудь кому-либо досадила, или кому с запальчивостью возражала, — все это они выставляли на вид, даже и имена людей, и время, и самые слова, произнесенные мною, а также имена людей, которые были свидетелями моего гнева. Святые Ангелы отвечали на все эти обвинения. Отдали за меня выкуп — и мы пошли дальше.

Мытарство 6 — гордость. Мы встретили новое мытарство, на котором истязали за гордость и высокомерие. Долго искали тут обвинений против меня, но ничего не нашли; ибо как я могла гордиться, будучи рабыней? Так мы прошли это мытарство, не претерпев тут никакой беды!

Мытарство 7 — празднословие и сквернословие. Поднимаясь выше, мы встретили седьмое мытарство — празднословие и сквернословие. Эфиопы, истязающие на этом мытарстве, вышли к нам навстречу и заставляли нас дать ответ в грехах празднословия и сквернословия, уличая меня, что в юности своей я произносила скверные слова или мирские песни пела; они выставляли все — до малейших подробностей, как-то: смех, насмешки, слова, возбуждающие гнев, которые я, насмехаясь, произносила. При этом сказала я сама себе: «Откуда они, проклятые, знают все это, что я сама уже забыла», потому что много времени прошло с тех пор, как я это сделала, и уже ничего не помнила, а они все по порядку рассказывали.

Но, отдавши и здесь соответственный греху выкуп, мы пошли выше.

Мытарство 8 — коварство и лесть. Пришли мы на восьмое мытарство, которое называется коварство и лесть. Бывшие на нем эфиопы тщательно разыскивали что-либо против меня, но, ничего не нашед, скрежетали на меня зубами. Мы пошли от них выше.

Мытарство 9 — неправда и тщеславие. Встретили мы девятое мытарство неправды и тщеславия, на нем ни в чем не уличили, и мы скоро прошли его.

Мытарство 10 — сребролюбие. После этого мы встретили десятое мытарство — сребролюбие. Эфиопы этого мытарства много истязали меня, но осрамились, и мы скоро их прошли.

Мытарство 11— пьянство. Идя далее, мы пришли на одиннадцатое мытарство, называемое пьянством. Служители его стояли как волки и хищные звери разъяренные, желая проглотить всякого, приходящего к ним. Эти злые истязатели стали уличать меня, высчитав даже количество чаш, которые я выпила в продолжение всей жизни, и сказали мне: “Не столько ли чаш ты выпила в такой-то день, и с тобою вместе пили такой-то мужчина и такая-то женщина? Не была ли ты пьяна, выпивши сверх меры, и именно столько- то”? И еще много говорили они на меня, стараясь вырвать меня из рук Ангелов. То, что они говорили из действительно бывшего, я вспомнила, что точно так происходило. Ко мне много раз приходили гости, и я пила вместе с ними и делалась пьяна, — в этом они явно меня уличили. Но Ангелы

Божии, взявши из данного мне святым Василием, искупили мои грехи пьянства, и мы пошли выше. Тут святые Ангелы сказали мне:

—        Видишь ли какая беда бывает, когда душа попадет к этим проклятым началам, властям и темным воздушным князьям.

—        Видела, — сказала я, — и испугалась, и думаю, что из живущих на земле никто не знает, что встретит его здесь и что ожидает душу каждого человека после смерти.

—        Знают, — сказали они мне, — но пресыщение и мирские удовольствия не позволяют им помнить об этом. Божественное Писание говорит, что особенно хорошо будет подающим милостыню, которая больше других добродетелей может оказать здесь помощи. Пусть же день и ночь занимаются люди добрыми делами, и избавятся они от таких бед и мучений. Но так как люди живут беззаботно, служа только чреву и гордости, то, когда внезапно придет смерть, она наведет на них все это. Беда тому, кто думает пройти здесь без добрых дел! Темные князи этих мытарств берут душу и, жестоко муча, отводят ее в темные, сокровенные места ада и держат ее там в узах до самого пришествия Христова. Такая же участь и тебе предстояла, если бы ты не получила выкупа от угодника Божия Василия, оказавшего тебе великое благодеяние.

Мытарство 12 — злопамятование. Пока Ангелы это говорили, мы пришли на другое мытарство — двенадцатое, называемое злопамятованием. Бывшие на нем вскочили, как разбойники, и тщательно старались найти в своих бумажных свитках что-нибудь написанное против меня. Но так как, по молитвам святого отца Василия ничего не нашли, то зарыдали о своей неудаче. Во многом другом я виновна, но любовь имела ко всем, как к малым, так и к большим, никогда ничем не оскорблялась, не помнила зла и не льстила. Так мы прошли и это мытарство безвредно. Тут я спросила Ангелов, водивших меня: «Прошу вас, господа мои, скажите мне: откуда враги эти знают о грехах людей, живущих далеко в мире?» Один из них сказал мне: «Всякий христианин при крещении получает Ангела, который невидимо его сохраняет, наставляет на всякое доброе дело и записывает его добрые дела, сделанные им во все продолжение его жизни. Точно так же поступает и ангел — лукавый диавол, он записывает все грехи человека, сделанные им в продолжение временной жизни, потом, обходя мытарства, записывает в каждом из них соответственный грех этого человека для того, чтобы, когда душа будет восходить на небо, они имели у себя, чем бы могли остановить ее и, если она не имеет за собой добрых дел, которыми бы могла избавиться из их рук, низвергнуть ее до Второго пришествия Христова в бездну, в которой сами живут. Таким образом, они узнают грехи людей еще живых, в особенности же православных христиан, ибо для них доступен вход яа небо. О нечестивых же и неверных еретиках эфиопы и не заботятся, так как еретики уже принадлежат им по своему неверию и ереси!» Когда Ангелы говорили мне об этом, вдруг мы пришли на тринадцатое мытарство.

Мытарство 13 — обольщение. На этом мытарстве духи имели вид неприятный и змеиный. Однако же ни один из них не мог ничего сказать против меня. При помощи благодати Христовой мы и их скоро прошли. После этого я спросила святых Ангелов, водивших меня: «Господа мои! За всякий ли грех, соделанный человеком еще во время его жизни, душа, проходя здесь, бывает истязаема без всякого исключения? Не может ли очистить их? Так как грехи записаны на каждом мытарстве и судя по тому, как меня теперь истязали, я вижу, что истязают подробно, то я трепещу и ужасаюсь». Ангелы сказали мне: «Не всех так истязают, но только подобных тебе, которые не исповедались в своих грехах и с ними умерли. Если бы ты исповедала отцу духовному свои грехи без всякого стыда, приняла от него эпитимию, успела выполнить ее и получила от него прощение, тогда и ты бы все эти беды прошла беспрепятственно; ни на одном мйтарстве, ни за один грех не могли бы истязать тебя. Но так как ты не захотела без всякого стыда исповедать свои грехи отцу духовному, то тебя за них и истязают здесь. Впрочем, и то тебе помогает, что ты оставила свои грехи и решилась не делать их. Кто во время жизни с усердием кается, тому Бог прощает грехи, и он, невидимо приняв прощение, бывает свободен от всех грехов. А лукавые духи, записавшие грехи на своих мытарствах, тотчас разогнув свои письменные свитки, не находят в них ничего, что было написано; ибо Дух Святой изглаживает написанное. И бесы видят, что ради покаяния все изгладилось, и скорбят о своей неудаче. Когда же у человека во время его жизни уничтожаются грехи посредством покаяния, то лукавые духи стараются вместо этих грехов написать другие, которые человек сделает после исповеди.

Мытарство 14 — объядение. Служители его, как псы, залаяли на меня и тотчас стали выставлять на вид: как я во время юности ела тайно и сверх меры, как в праздники и святые посты ела прежде молитвы. За все это они обличали меня и поносили, и старались вырвать меня из рук Ангелов и поглотить живую, говоря: «Не давала ли ты при крещении обета своему Богу, говоря: отрекаюсь от сатаны и всех дел его и от всякого служения ему, и прочее этому подобное. Возложив на себя такие обеты, зачем же ты сделала все эти грехи»? Но святые Ангелы и им дали, что было нужно, и мы пошли выше.

Мытарство 15 — идолослужение. Пришли на мытарство пятнадцатое — идолослужение и всякие ереси. Эфиопы этого мытарства ни в чем нас не испытывали, и мы их скоро прошли.

Мытарство 16 — мужеложство. После этого мы пришли на мытарство, называемое мужеложством и деторастлением. Служители его, узнав, что я женщина, ничего не нашли, чтобы сказать на меня, и только спросили нас: «Не сделала ли ты греха с подругой, разжегшись плотью, как будто ты была с мужчиной?» Но, по благодати Христовой, и этого не нашли, и мы прошли от них дальше.

Мытарство 17 — любодеяние. И встретили мытарство 17, называемое любодеянием. Служители его скоро вскочили и тщательно стали исследовать дела мои, и так как я прежде, когда еще не служила святому отцу нашему, имела мужа, данного мне моей госпожой и жила с ним, а между тем иногда, оставляя его, ходила с другими юношами, то они много говорили на меня. Но святые Ангелы сказали

им: «Она была раба, и от священника не получила благословения, и в Церкви Господней не венчалась с мужем, которого приняла от госпожи, поэтому такие грехи не суть прелюбодеяние, но скорее их нужно назвать блудом». Эфиопы возразили им: «Приобретший раба покупкой не есть ли для раба господин, второй по Боге? А она сочеталась с мужем по воле своего господина; потому грех ее нужно называть прелюбодеянием, а не блудом».

В этом споре святые Ангелы наконец одержали верх и, ничего им не давши, мы ушли от их. А они, кивая головами, с угрозой говорили: «Хотя вы и обошли нас лукавыми своими словами, зато никаким образом не можете избавиться от истязания за блуд, потому что на том мытарстве гораздо больше истязают, чем на других». Мы пошли выше.

Мытарство 18 — разбой. И дошли до мытарства 18, называемого разбоем, на котором истязали за всякий толчок, допущенный с гневом, за всякий удар по щеке или по шее, за биение жезлом, палицею и оружием, за всякую кражу и обиду — и взвешивали грехи на весах. Святые Ангелы дали и им немного, и мы прошли без вреда.

Мытарство 19 — воровство. И пришли на мытарство 19, называемое воровством и, отдавши здесь немного, прошли его.

Мытарство 20 — блуд. И пришли на мытарство 20, называемое блудом. Князь этого мытарства был облачен в одежду смрадную, окропленную кровавой пеной, которой он красовался как бы царской багряницей.

Эта одежда устроена ему срамными и скверными делами тех, которые, как свиньи, валяются в сквернах блуда. Истязатели того мытарства вскочили и удивлялись, как мы дошли до них, и долгое время стояли молча, как бы забывшись. Потом тщательно выставляли на вид все, сделанное мною, и не только обличали в том, что действительно было, но много и клеветали на меня; в свидетельство против меня они приводили имена лиц, и места действий, и признаки занятий или ремесла, принадлежавшие каждому из моих любовников. Все это они выставляли на вид, стараясь вырвать меня из рук ведших меня Ангелов. Последние сказали им: «Она уже давно отстала от этих грехов». «Знаем и мы, — сказали, — что отстала от них, но тайны наши она скрывала в себе у сердца и не обличала дел наших посредством исповеди пред священниками и, значит, не принимала от них заповедей и эпитимий и не получила от них прощения. Потому, или оставивши её, уйдите, или искупите ее грехи добрыми делами». Ангелы же, давши им немного, соответственно грехам моим, из данного господином моим Василием, взяли меня, и мы пошли вперед выше, а они скрежетали на меня зубами, так как я совершенно неожиданно избавилась из рук их. Когда мы шли, ангелы сказали мне: «Знаешь ли, Феодора, что через это мытарство мало душ проходит без вреда? Потому что суетный мир от разных в нем приманок блудолюбив и сластолюбив; поэтому большая часть людей отсюда низвергается в бездну и заключается в ад. Ты же, благодаря дарам святого отца Василия, избавилась этого; теперь ты близко к окончательной победе — и бед больших уже не увидишь. Ибо князь этого мытарства так обыкновенно хвалится: «Я один моим ремеслом наполню огненное царство».

Мытарство 21 — немилосердия и жестокосердия. Наконец, мы приближались уже ко вратам небесным и перед ними встретили мытарство, называемое немилосердием и жестокосердием. Если кто не исполнит Божиих заповедей и будет немилосерд и жестокосерд, то когда придет душа его сюда, истязатели этого мытарства берут ее, мучают без милосердия, низвергают в преисподнюю и заключают в мрачных темницах ада до всеобщего воскресения; потому что Бог не только не милует ее, но даже отвергает за то, что она не подала убогому куска хлеба и нищему милостыни, не посетила больного, не сжалилась над слабым и несчастным, — и не только самым делом, но даже утешительным словом и вздохом не выказала ему своего сочувствия, а вместо этого упражнялась в противном тому: в рассеянности, в сребролюбии, в пренебрежении и немилосердии к ближнему. Когда мы пришли к 21-му мытарству, на нем сидел князь его — чрезвычайно жестокий, сухой и унылый, как будто после продолжительной болезни, он плакал и рыдал, и дышал огнем немило- сердия. Служители его, как пчелы, окружили нас и тотчас стали испытывать и истязать вопросами, желая найти что-либо против меня, но не имели никакого успеха, и мы, радуясь, ушли от них.

Вскоре мы приблизились к небесным вратам и вошли в них с радостью, что избавились от горьких мытарств. Врата небесные прозрачные, будто хрустальные и таковы, что находящиеся за ними здания были видны и красовались, подобно блистающим звездам. В них стояли юноши в блестящих одеждах. Они с радостью приняли нас, видя, что душа моя избавилась от горьких истязаний на воздушных мытарствах. Когда мы шли далее внутрь Неба, вода, находящаяся над твердью, расступилась перед нами и потом снова сзади нас собиралась во свое вместилище. Тут пришли мы на одно страшное место, на котором были очень красивые юноши, одетые точно в огненные одежды. Увидев меня, носимую святыми Ангелами на руках, они встретили нас, радуясь, что моя душа сохранилась для Царства Божия, и пошли с нами, воспевая песнь Божественную. Когда мы шли, вдруг облако нашло на нас, потом — другое. Прошедши еще немного, мы увидели возвышенное место, на котором стоял престол Божий ослепительной белизны.. Кругом его стояли юноши блистающие красотой, одетые в багряные одежды. Падши пред престолом, мы поклонились невидимому, здесь обитающему Богу. После этого мы услышали голос, говорящий: «Придите с ней и покажите ей все обители как святых, находящихся в раю, так и живущих в преисподних ада». Мы пошли неизреченным путем и пришли в обители святых. Нельзя рассказать всего, что я там видела и слышала, и тебе нельзя вместить того слухом сердца своего. После этого меня провели в преисподнюю земли, куда Господь, связав, заключил сатану; там видела я страшные и невыразимые муки. Показав мне, святые Ангелы сказали: «Смотри, от скольких бед избавил тебя Господь ради молитв Своего угодника» .

Учение о мытарствах встречается у многих отцов и учителей Церкви, например, у святого Афанасия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Евсевия Кессарийского, Епифания Кипрского, Макария Александрийского, Иоанна Милостивого и др. «Такое непрерывное всегдашнее и повсеместное употребление в Церкви учения о мытарствах, особенно же между учителями четвертого века, — говорит известный отечественный догматист, покойный высокопреосвященный Макарий, — непререкаемо свидетельствует, что оно передано им от учителей предшествовавших веков и основывается на предании апостольском». (Православное догматическое богословие. Ч. И. С. 535.) Действительно, можно находить подтверждение учению о мытарствах и в Священном Писании, ^сотя косвенное — именно когда оно называет воздух областью злых духов, а князя их — князем власти воздушной. Несть наша брань, пишет святой апостол Павел в послании к ефеся- нам, — к крови и плоти, но к началом и ко властем (и) к миродержителям тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6, 12). Говоря о людях, сущих прегрешенъми мертвых, святой Апостол выражается, что они ходили по веку мира сего, по князю власти воздушных (Еф. 2, 1-2). Зная, что воздушные власти о том только и заботятся, чтобы причинить нам всякое зло и лишить нас свободного доступа к небу, тот же Апостол увещевает: Приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф. 6,13).

В заключение учения о мытарствах нужно помнить всегда следующее замечание. Образ истязаний на мытарствах никогда не следует представлять в смысле грубом, чувственном, а сколько для нас возможно в смысле духовном, а также не следует придавать большого значения частностям, которые у разных писателей, при единстве основной мысли о мытарствах, представляются иногда различными и как бы противоречащими одна другой .

Свящ. Георгий Орлов. Загробная жизнь

Святоотеческое свидетельство о воздушных мытарствах

«Учение о мытарствах есть учение Церкви. Несомненно, что святой апостол Павел говорит о них, когда возвещает, что христианам предлежит брань с поднебесными духами злобы (см.: Еф. 6,12). Это учение находим в древнейшем церковном предании и в церковных молитвословиях» (стр. 138).

Владыка Игнатий цитирует многих свв. отцов, которые учат о мытарствах. Здесь мы цитируем некоторых из них.

Св. Афанасий Великий в своем Житии св. Антония Великого описывает, как однажды св. Антоний «при наступлении девятого часа, начав молиться перед вкушением пищи, был внезапно восхищен Духом и вознесен Ангелами на высоту. Воздушные демоны противились его шествию; Ангелы, препираясь с ними, требовали изложения причин их противодействия, потому что Антоний не имел никаких грехов. Демоны старались выставить грехи, соделанные им от самого рождения; но Ангелы заградили уста клеветников, сказав им, что они не должны исчислять согрешений его от рождения, уже изглаженных благодатиею Христовою, но пусть представят, если имеют, грехи, содеянные им после того времени, как он поступлением в монашество посвятил себя Богу. При обвинении демоны произносили много наглых лжей; но как клеветы их лишены были доказательств, то для Антония открылся свободный путь. Тотчас он пришел в себя и увидел, что стоит на том самом месте, на которое стал для молитвы. Забыв о пище, он провел всю ночь в слезах и стенаниях, размышляя о множестве врагов человеческих, о борьбе с таким воинством, о трудностях пути к небу через воздух и о словах апостола, который сказал: Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко вла- стем воздушным (Еф. 6, 12), который, зная, что воздушные власти того только и доискиваются, о том заботятся со всем усилием, к тому напрягаются и стремятся, чтобы лишить нас свободного прохода к небу, увещевает: Приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют... Да противный посрамится, ничтоже имея глаго- лати о насукорно (Еф. 6,13; Тит. 2,8).

Св. Иоанн Златоуст, описывая смертный час, учит: «Тогда нужны нам и многие молитвы, многие помощники, многие добрые дела, великое заступление от Ангелов при шествии через воздушное пространство. Если, путешествуя в чужую страну или чужой город, нуждаемся в путеводителе, то сколько нужнее нам путеводители и помощники для руководства нас мимо невидимых старейшинств и властей миродержателей этого воздуха, называемых и гонителями, и мытарями, и сборщиками податей!» (Слово о терпении и благодарении и о том, чтобы мы не плакали неутешно о умерших, которое в Православной Церкви положено читать в седьмую субботу по Пасхе и при погребении усопшего).

Св. Макарий Великий пишет: «Слыша, что под небесами находятся реки змиев, уста львов, власти темные, огнь горящий и все члены в смятение приводящий, не знаеши ли, что если не вос- приимеши залога Святого Духа, при исхождении из тела они душу твою поймут и воспрепятствуют тебе внити на небеса» (Беседа 16, гл. 13).

Св. Исаия Отшельник, один из авторов «До- бротолюбия» (IV век), учит, что христиане должны «ежедневно иметь пред очами смерть и заботиться о том, как совершить исход из тела и как пройти мимо властей тьмы, имеющих встретить нас на воздухе» (Слово 1, 4). Когда душа выйдет из тела, ей сопутствуют Ангелы; навстречу ей выходят темные силы, желая удержать ее и истязуя, не найдут ли в ней чего своего» (Слово 17).

И вновь святой Исихий, пресвитер Иерусалимский (V век), учит: «Найдет на нас час смерти, придет он, и избегнуть его будет невозможно. О, если б князь мира и воздуха, долженствующий тогда встретить нас, нашел наше беззаконие ничтожным и незначительным и не мог обличить нас правильно!» (Слово о трезвении, 161. Добро- толюбие. Т. 2).

Св. Григорий Двоеслов (f604) пишет в своих Беседах на Евангелие: «Надобно основательно размышлять о том, сколько страшен будет для нас час смертный, какой тогда ужас души, какое воспоминание всех зол, какое забвение протекшего счастия, какой страх и какое опасение Судии. Тогда злые духи в отходящей душе отыскивают дела ее; тогда они представляют на вид те грехи, к которым расположили ее, чтоб свою сообщницу увлечь на мучения. Но для чего мы говорим только о грешной душе, когда они приходят даже к избранным умирающим и в них отыскивают свое, если в чем успели? Среди людей был только Один, Кто прежде страдания Своего безбоязненно говорил: Ктому не много глаголю с вами: грядет бо сего мира князь и во Мне не имать ничесоже (Ин. 14,30) (Епископ Игнатий. Слова на Евангелие, 39, на Лк. 19,12-47. Т. 3, С. 278).

Св. Ефрем Сирин (f373) так описывает час смерти и суда в мытарствах: «Когда приходят страшные воинства, когда божественные изъяте- ли повелевают душе переселиться из тела, когда, увлекая нас силою, отводят в неминуемое судилище, тогда, увидев их, бедный человек... весь приходит в колебание, как от землетрясения, весь трепещет... божественные изъятели, появ душу, восходят по воздуху, где стоят начальства и власти и миро- держители противных сил. Это — злые наши обвинители, страшные мытники, описчики, данщики; они встречают на пути, описывают и вычисляют грехи и рукописания сего человека, грехи юности и старости, вольные и невольные, совершенные делом, словом, помышлением. Великий там страх, великий трепет бедной душе, неописуема нужда, какую терпит тогда от неисчетного множества тьмами окружающих ее врагов, клевещущих на нее, чтобы не дать ей взойти на небо, поселиться в свете живых, вступить в страну жизни. Но святые Ангелы, взяв душу, отводят ее» (Св. Ефрем Сирин. Собр. соч. М., 1882. Т. 3. С. 383-385).

Богослужения Православной Церкви тоже содержат многочисленные упоминания о мытарствах. Так, в Октоихе, творении св. Иоанна Дама- скина (VIII век), мы читаем: «В час, Дево, конца моего руки бесовския мя исхити, и суда и прения, и страшнаго испытания, и мытарств горьких, и князя лютаго, Богомати, и вечнаго осуждения» (глас 4, пятница, тропарь 8-й песни канона на утрени).

Или: «Егда плотскаго союза хощет душа моя от жития разлучитися, тогда ми предстани, Владычице, и бесплотных врагов советы разори, и сих челюсти сокруши, ищущих пожрети мя нещадно: яко да невозбранно пройду на воздусе стоящыя князи тьмы, Богоневестная» (глас 2, Утреня субботы, стихиры на стиховне). Владыка Игнатий приводит семнадцать подобных примеров из богослужебных книг, но этот перечень, конечно, неполный.

Самое глубокое изложение учения о воздушных мытарствах среди ранних отцов Церкви можно найти в «Слове о исходе души» св. Кирилла Александрийского (|444), которое всегда включалось в издания славянской Следованной Псалтири, т.е. Псалтири, приспособленной для использования на богослужении. Среди всего прочего св. Кирилл говорит в этом «Слове»: «Прочее яко- вый страх и трепет чаеши душе имети в день он, зрящи страшных и дивих и жестоких и немилостивых, и безстудных демонов, яко муринов мрачных предстоящих! Яко и самое видение — едино лютейшее есть всякие муки, ихже зряши душа смущается, волнуется, болезнует, мятется и спря- тается, к Божиим Ангелам прибегающи. Держится убо душа от святых Ангел, воздухом преходящи, и возвышаема, обретает мытарства, хранящая восход, и держаща, и возбраняюща восходящим душам: коеждо бо мытарства своя их грехи приносит... каяждо страсть душевная, и всякий грех своя мытари имать и истязатели».

Многие другие св. отцы и до, и после св. Кирилла говорят о мытарствах или упоминают о них. Процитировав многих из них, упоминавшийся выше историк церковной догматики заключает: «Такое непрерывное, всегдашнее и повсеместное употребление в Церкви учения о мытарствах, особенно же между учителями четвертого века, непререкаемо свидетельствует, что оно передано им от учителей предшествовавших веков и основывается на предании апостольском» (Митрополит Макарий Московский. Православно-догматическое богословие. Т. 2. С. 535).

Мытарства в житиях святых

Православные жития святых содержат многочисленные и подчас очень живые рассказы о том, как душа после смерти проходит через мытарства. Самое подробное описание можно найти в Житии св. Василия Нового (26 марта), где приводится рассказ блаженной Феодоры ученику святого, Григорию, о том, как она проходила через мытарства. В этом рассказе упоминаются двадцать особых мытарств и сообщается, какие грехи проверяются на них. Епископ Игнатий довольно пространно излагает этот рассказ (т. 3, стр. 151-158). Он не содержит ничего существенного, чего нельзя было бы найти в других православных источниках о мытарствах, поэтому здесь мы его опустим, чтобы процитировать некоторые из этих других источников, которые, хотя и являются менее подробными, но следуют той же канве событий.

В повести о воине Таксиоте (Жития святых, 28 марта) рассказывается, например, что он вернулся к жизни, проведя шесть часов в могиле, и поведал следующее: «Когда я умирал, то увидел некоторых эфиопов, стоящих предо мною; вид их был очень страшен, и душа моя смутилась. Потом я увидел двух юношей, очень красивых; душа моя устремилась к ним тотчас, как бы возлетая от земли. Мы стали подниматься к небу, встречая на пути мытарства, удерживающие душу всякого человека. Каждое истязало ее об особом грехе: одно обо лжи, другое о зависти, третье о гордости; так каждый грех в воздухе имеет своих испытателей. И вот я увидел в ковчеге, держимом Ангелами, все мои добрые дела, которые Ангелы сравнили с моими злыми делами. Так мы миновали эти мытарства. Когда же мы, приближаясь к вратам небесным, пришли на мытарство блуда, страхи держали меня там и начали показывать все мои блудные плотские дела, совершенные мною с детства моего до смерти, и Ангелы, ведущие меня, сказали мне: «Все телесные грехи, которые содеял ты, находясь в городе, простил тебе Бог, так как ты покаялся в них». Но противные духи сказали мне: «Но когда ты ушел-из города, ты на поле соблудил с женой земледельца твоего». Услыхав это, Ангелы не нашли доброго дела, которое можно было бы противопоставить греху тому, и, оставив меня, ушли. Тогда злые духи, взяв меня, начали бить и свели затем вниз; земля расступилась, и я, будучи веден узкими входами через темные и смрадные скважины, сошел до самой глубины темниц адовых».

Владыка Игнатий цитирует также и другие случаи прохождения мытарств в житиях св. великомученика Евстратия (IV в., 13 декабря), св. Ни- фона из Констанции Кипрской, который видел многие души, восходящие через мытарства (IV в., 23 декабря), св. Симеона Христа ради юродивого Эмесского (IV в., 21 июля), св. Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского (VII в., Пролог на 19 декабря), св. Макария Великого (19 января).

Епископ Игнатий не был знаком с многочисленными ранними православными западными источниками, которые никогда не переводились на греческий или русский и которые так изобилуют описаниями мытарств. Название «мытарства», как кажется, ограничивается восточными источниками, но описываемая в западных источниках реальность тождественна.

Например, св. Колумба, основатель островного монастыря Ионы в Шотландии (f597), много раз за свою жизнь видел в воздухе битвы демонов за души умерших. Св. Адам (f704) рассказывает об этом в написанном им житии святого. Вот один из случаев.

Однажды св. Колумба созвал своих монахов и сказал им: «Поможем молитвой монахам аббата Комгела, которые утопают в этот час в Телячьем озере, ибо вот в этот момент они сражаются в воздухе против сил зла, тщащихся захватить душу чужестранца, которая утопает вместе с ними». Затем после молитвы он сказал: «Благодарите Христа, ибо сейчас святые Ангелы встретили эти святые души, освободили того чужестранца и с торжеством спасли его от воинствующих демонов».

Св. Бонифаций, англо-саксонский апостол германцев (VIII век), передает в одном из своих писем рассказ, услышанный в Уэнлоке из уст одного монаха, который умер и через несколько часов вернулся к жизни. Когда он вышел из тела, «его подхватили Ангелы такой чистой красоты, что он не смог смотреть на них...» «Они понесли меня, — сказал он, — высоко в воздух»... Дальше он рассказал, что за то время, что он был вне тела, такое количество душ покинули свои тела и столпились в месте, где он находился, что ему казалось, что их больше, чем всего населения земли. Он также сказал, что там была толпа злых духов и славный хор вышних Ангелов. И он сказал, что злые духи и святые Ангелы вели ожесточенный спор за души, вышедшие из своих тел: демоны обвиняли их и усугубляли бремя их грехов, а Ангелы облегчали это бремя и приводили смягчающие обстоятельства.

Он услышал, как все его грехи, начиная с юности, которые он или не исповедал, или забыл, или не осознал как грехи, вопиют против него, каждый своим голосом, и со скорбью обвиняют его... Все, что он сделал за все дни своей жизни и отказался исповедать, и многое, что он не считал за грех, — все они теперь выкрикивали против него страшными словами. И таким же образом злые духи, перечисляя пороки, обвиняя и принося свидетельства, называя даже время и место, приносили доказательства его злых дел... И вот, свалив в кучу и исчислив все его грехи, эти древние враги объявили его виновным и неоспоримо подверженным их власти. «С другой стороны, — сказал он, — маленькие, жалкие добродетели, которые я имел недостойно и несовершенно, говорили в мою защиту... И эти Ангельские духи в их безграничной любви защищали и поддерживали меня, а немного преувеличенные добродетели казались мне прекрасными и куда большими, чем когда-либо я мог явить своими собственными силами».

Современные случаи прохождения мытарств

В книге «Невероятное для многих, но истинное происшествие» можно познакомиться с реакцией типичного «образованного» человека нашего времени на встречу с мытарствами во время его 36-часовой клинической смерти. «Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу. Смеркалось уже, шел большой, тихий снег. Я видел его, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворною не ощущал. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного тела свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этой бесконечной пустыней... Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ. «Бесы!» — с необычайной быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса. Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел собственными глазами бесов, но что он допускает существование их как тварей известного рода! Как и подобало образованному человеку конца XIX века, я под названием этим разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и само это слово имело у меня значение не имени, а термина, определявшего известное понятие. И вдруг это «известное определенное понятие» предстало мне живым олицетворением!..

Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.

—        Он наш, он от Бога отрекся, — вдруг чуть не в один голос завопили они и при этом уж с такой наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.

—        Это ложь! Это неправда! — опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, к тому же и относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспоминать никогда не мог».

Здесь рассказчик вспоминает случай из времен учебы, когда однажды, во время разговора на отвлеченные темы, какие бывают у студентов, один из его товарищей высказал свое мнение: «Но почему я должен веровать, когда я одинаково могу веровать и тому, что Бога нет. Ведь правда же? И может быть, Его и нет?» На что он ответил: «Может быть, и нет». Теперь, стоя на мытарстве перед бесами-обвинителями, он вспоминает: «Фраза эта была в полном смысле слова «праздным глаголом»; во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особенно следил за разговором, — и вот теперь оказалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надлежало оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверилось евангельское сказание, что, если и не по воле ведающего тайны сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения, нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.

Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости нападений на меня и уже с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь.

Я вспомнил о молитве и стал молиться, призывая на помощь всех святых, которых знал и чьи имена пришли мне на ум. Но это не устрашило моих врагов. Жалкий невежда, христианин лишь по имени, я чуть ли не впервые вспомнил о Той, Которая именуется Заступницей рода христианского.

Но, вероятно, горяч был мой порыв к Ней, вероятно, так преисполнена ужаса была душа моя, что я, едва вспомнив, произнес Ее имя, как вокруг нас появился какой-то белый туман, который стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов. Он скрыл его от моих глаз, прежде чем оно успело отдалиться от нас. Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня оставила нас» (с. 41-47).

Мытарства, перенесенные еще до смерти

Таким образом, из многочисленных ясных примеров можно видеть, каким важным и незабываемым испытанием для души после смерти является встреча с бесами на воздушных мытарствах. Это, однако, не обязательно происходит лишь непосредственно после смерти. Выше мы видели, что преп. Антоний Великий видел мытарства во время молитвы, находясь вне тела. Преп. Иоанн Лествичник описывает случай, происшедший с одним монахом до его смерти: «За день же до кончины своей он пришел в исступление и с открытыми глазами озирался то на правую, то на левую сторону постели своей, и, как бы истязуемый кем-нибудь, он вслух всех предстоявших говорил иногда так: «Да, действительно, это правда; но я постился за это столько-то лет»; а иногда: «Нет, я не делал этого, вы лжете»; потом опять говорил: «Так, истинно так, но я плакал и служил братиям»; иногда же возражал: «Вы клевещете на меня». На иное же он отвечал: «Так, действительно так, и не знаю, что сказать на сие; но у Бога есть милость». Поистине страшное и трепетное зрелище было сие невидимое и немилостивое истязание; и что всего ужаснее, его обвиняли в том, чего он не делал. Увы! Безмолвник и отшельник говорил о некоторых из своих согрешений: «Не знаю, что и сказать на это», хотя он около сорока лет провел в монашестве и имел дарование слез... В продолжение сего истязания душа его разлучалась с телом; и неизвестно осталось, какое было решение и окончание сего суда и какой приговор последовал (Иоанна, игумен Синайской горы. Лествица. Слово 7,50).

Действительно, встреча с мытарствами после смерти — это только особая и заключительная форма той общей битвы, которую каждая христианская душа ведет всю свою жизнь. Владыка Игнатий пишет: «Как воскресение христианской души из греховной смерти совершается во время земного ее странствования, точно так таинственно совершается здесь, на земле, ее истязание воздушными властями, ее пленение ими или освобождение от них; при шествии через воздух эти свобода и плен только обнаруживаются» (т. 3, стр. 159).

Некоторые из учеников преп. Макария Великого видели, как он проходил через мытарства. Из их свидетельства можно заключить следующее. Отдельные святые беспрепятственно минуют бесовских «мытарей», потому что они уже боролись с ними в этой жизни и выиграли битву. Вот соответствующий эпизод из жития преп. Макария: «Когда настало время кончины преподобного Макария Великого, Херувим, бывший его Ангелом Хранителем, сопровождаемый множеством Небесного воинства, пришел за его душою. Низошли с сонмом Ангелов лики апостольские, пророческие, мученические, святительские, пре- подобнические, праведнические. Установились демоны рядами и толпами на мытарствах, чтоб созерцать шествие души духоносной. Она начала возноситься. Далеко стоя от нее, кричали темные духи на мытарствах своих: «О, Макарий!

Какой славы ты сподобился!» Смиренномудрый муж отвечал им: «Нет! И еще боюсь, потому что не знаю, сделал ли я что доброе». Между тем он быстро поднимался к небу. С других высших мытарств опять кричали воздушные власти: «Точно, ты избежал нас, Макарий». «Нет, — отвечал он, — и еще нуждаюсь в бегстве». Когда он уже вступил в небесные врата, они, рыдая от злобы и зависти, кричали: «Точно! Избежал ты нас, Макарий!» Он отвечал им: «Силою Христа моего ограждаемый, я избежал ваших козней» (Патерик скитский). С такою великою свободою великие угодники Божии проходят воздушные страхи темных властей потому, что в земной жизни вступают в непримиримую брань с ними и, одержав над ними победу, в глубине сердца стяжают совершенную свободу or греха, соделываются храмом и святилищем Святого Духа, соделывающего словесную обитель свою неприступною для падшего ангела» (Епископ Игнатий. Т. 3. С. 158-159).

Частный суд

В православном догматическом богословии прохождение через воздушные мытарства является этапом частного суда, посредством которого решается судьба души до Страшного Суда. Как частный суд, так и Страшный Суд совершается Ангелами, которые являются орудиями Божией справедливости: Так будет при кончине века: изы- дут Ангелы, и отделят злых из среды праведных, и ввергнут их в печь огненную (Мф. 13,49-50).

Счастливы православные христиане, что имеют они учение о воздушных мытарствах и частном суде, ясно изложенное в многочисленных святоотеческих писаниях и житиях святых; но в сущности, любой человек, глубоко размышляющий над одним лишь Священным Писанием, придет к очень близкому учению. Так, протестант- евангелист Билли Грэм пишет в своей книге об Ангелах: «В момент смерти дух покидает тело и движется через атмосферу. Но Писание учит нас, что там таится диавол. Он — князь, господствующий в воздухе (Еф. 2,2).

Если бы глаза нашего понимания были открыты, то мы, возможно, увидели бы, как воздух наполнен врагами Христа — демонами. Если сатана мог задержать на три недели Ангела, посланного к Даниилу на землю, то можно представить, какое противодействие может ожидать христианина после смерти... Момент смерти — это последняя возможность для сатаны напасть на истинно верующего, но Бог послал своих Ангелов, чтобы охранять нас в это время.

Серафим (Роуз). Душа после смерти

Состояние души после частного суда до всеобщего

Если душа, как мы видели, не разрушается вместе с телом, а продолжает бытие свое и за пределами гроба, то, естественно, рождается вопрос: что это за бытие? Или другими словами, что за состояние, в которое вступает душа тотчас по отделении своем от тела и в котором она должна будет находиться до самой той поры, пока снова не облечется телом?

Но насколько, с одной стороны, естественна и неизбежна постановка подобного вопроса, настолько же с другой — трудно разрешение его, потому что откровение, особенно новозаветное, в учении о загробной судьбе человека имеет в виду, главным образом, день славного пришествия Христова и соединенные с ним события: воскресение мертвых и последний суд, и как бы обходит промежуточное состояние души между этим днем и днем отшествия ее из тела, изредка лишь бросая некоторые лучи в эту темную область. Нет ничего потому удивительного, если рассуждения об этом предмете не всегда отличались основательностью и если по временам за библейское учение выдавались самые несостоятельные теории. К числу таких именно теорий принадлежит учение о так называемом сонном или бессознательном состоянии души со дня разлучения ее с телом до воскресения последнего, — учение, к разбору которого мы теперь и приступаем, считая нужным прежде изложения истинного библейского учения показать ложные толкования этого учения.

Мысль о том, что тесная связь духа и тела, какую мы видим в человеке, составляет существенную его особенность, и потому с уничтожением этой связи должна, казалось бы, последовать смерть не только тела, но и одушевлявшего его духа, но дух этот не может умереть таким же точно образом, как тело, которое, как известно, распадается на свои составные части, а дух вообще не может уничтожиться, как сотворенный по образу Божию, и потому продолжает существовать самостоятельно. Эта мысль издавна давала повод к предположению, что души, отделившиеся от тела, находятся в бессознательном и бесчувственном сне, пока, наконец, Бог не пробудит их в день общего воскресения.

Учение это встречается уже в III веке по Рождестве Христовом у аравийских ученых, называемых психопаннихитами, которых опровергали знаменитые в то время учители Церкви Ориген и Тертуллиан . В Средние века учение это вновь появилось, и даже Лютер по местам высказывал это мнение, когда состояние душ от разлучения их со своими телами до воссоединения с ними сравнивал с состоянием плода в чреве матери и изображал как состояние бессознательное . Главными же представителями учения об усыплении души по разлучении ее с телом явились во время реформации анабаптисты.

Против них-то Кальвин написал (1534 г.) трактат de Psychopannychia. Но он опровергнул здесь своими доводами только грубейший вид этого учения. Позднейшие представители последнего, особенно между социнианами и арминианами, ограничили учение своих предшественников тем, что отказывали душам, отделившимся от тела, только в деятельности вовне. Но впоследствии стало усиливаться мнение о совершенно сонном и бессознательном состоянии души по разлучении ее с телом, так что мы можем встречаться с этим мнением и в самое ближайшее к нам время. Так в Jahrbucher far deutsche Theologie 1856 г. Фриз, автор статьи «Pract. Theolog. Erosterungen uber die Lehre von der Auferstehung des Fleischer und dem ewigen Leben», допускает, что «умершие до воскресения не имеют никакого личного сознания, так как личное я без тела немыслимо, и что душа в течение этого времени находится в состоянии, похожем на состояние ее во время сна».

Все указанные нами представители учения о сонном состоянии душ, разлучившихся с телом, старались приводить в подтверждение своего взгляда pa-шые отрывочные места Священного Писания, не обращая при этом внимания ни на контекст речи, ни на общую идею, какую дает Библия о состоянии душ по смерти. Так, например, они часто ссылались на те места Священного Писания, где смерть называется сном, а мертвые — уснувшими, именно: на 1 Кор. (15,20), 1 Сол. (4,13), — ссылались также на следующие восклицания Давида: еда мертвыми твориши чудеса? или врачеве воскресят, и исповедятся Тебе, еда повесть кто во гробе милость Твою, и истину Твою в погибели, еда познана будут во тме чудеса Твоя, и правда Твоя в земли забвенней? (Пс. 87, 11-13 ср.: 23, 10; Ис. 38, 18); и особенно на Еккл. (9, 4-5): яко пес живый, той благ паче льва мертва. Понеже живии разумеют, яко умрут: мертвии же не суть веду- щии ничтоже: и ктому несть, из мзды, яко забвена есть память их; (9, 10): вся, елика аще обрящет рука твоя сотворити, якоже сила твоя, сотвори: зане несть сотворение и помышление и разум и мудрость во аде, аможе ты идеши тамо, с чем, по-видимому, казалось сходным и (Ин. 9, 4): Мне подобает делати дела Пославшаго Мя, дондеже день есть: приидет нощь, егда нцктоже может делати. Последним же основанием учения пси- хопаннихитов было предположение, что душа без тела не может быть деятельной, причем в подтверждение этого предположения говорилось, что душа и тело точно так же относятся друг к другу, как музыкант и инструмент, на котором он играет, или что душе, отделившейся от тела, не менее не достает способности ощущения, как глазу, исторгнутому из тела, — силы зрения .

Легко можно показать несостоятельность всех этих доводов. Священное Писание называет смерть сном потому, что разлучение души с телом походит на оставление душой во время сна человека ее внешней жизни, которая посредство- валась телесными органами; но оно нигде не говорит о том, что души, разлучившиеся с телами, находятся в состоянии усыпления, и хотя оно общее состояние умерших уподобляет сну, тем не менее из этого уподобления никак нельзя заключать о бессознательном и бесчувственном состоянии души по смерти, точно так же, как нельзя сказать, что душа спящего человека погружается в совершенную бессознательность и бесчувственность только потому, что она оставляет теперь бодрственное состояние, в котором действовала при посредстве телесных органов.

Далее, если в Еккл. (9, 10) душам, отшедшим в шеол, по-видимому, приписывается какая-то окаменелость, и в ст. 5 говорится даже, что мертвые не суть ведущие ничтоже, то из следующего стиха видно, что слова эти сказаны не в абсолютном смысле, а только по отношению к этой земной жизни: и части несть им ктому во веки во всяком творении под солнцем. Равным образом й Спари- тель, высказывая известные слова: Мне должно делать дела Пославшего Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать (Ин. 9,4), обозначает загробную жизнь, как ночь, не в абсолютном смысле, но только в отношении ко всей земной жизни человека, понимаемой как время сеяния для вечности; в этом смысле загробное состояние действительно может быть обозначено, как ночь, потому что все, опущенное для вечности здесь, не может быть уже восполнено там.

Притом подле таких мест, как Еккл. (9, 10) и Ин. (9, 4), есть другие, которые свидетельствуют, что отшедшие из этой жизни существуют не без сознания и воспоминания о земной жизни и не без общения между собою, хотя, по причине отсутствия у них тела, и не в такой мере, как здесь. Таково, например, место из Ис. (14, 9; 10,16), где пророк изображает сцену в шеоле при вступлении туда царя вавилонского: ад доле огорчися, срет тя, восташа с тобою ecu Исполины обладавший землею, подвизавшии от престолов своих всех царей языческих. Вси отвещают и рекут тебе: и ты пленен ecu, якоже и мы: и в нас вменен ecu... Видев- шии тя, удивятся о тебе и рекут: сей человек раз- дражаяй землю, потрясаяй цари и т.д. Точно так же у Иезекииля (32, 18-32) фараон при вступлении в шеол встречается подобными же речами от других царственных особ, прежде его нисшедших туда.

Возражение, что это поэтические образы, не уничтожает доказательной силы этих мест, ибо повествование о вызове духа Самуила (1 Цар. 28) доказывает равным образом, что отшедших в шеол не представляли себе бессознательными и бесчувственными; следовательно, и те пророческие картины носят на себе печать наставления, по которым души, разлучившиеся с телами, не находятся в усыплении. Это подтверждается учением о том же предмете других народов и прежде всего египтян, по представлению которых отшед- шие в амент не пребывают в усыплении, но, смотря по характеру своей земной жизни, вкушают счастье или мучение . Платон в своем Федоне говорит, что, пока душа живет в теле, она не может вполне постигнуть истины; освободившись же от оков тела, она вполне приобретает то, к чему так стремилась в течение земной жизни .

Что мы не находим в Ветхом Завете ничего подобного египетскому разделению подземного мира на рай и ад и, напротив, встречаем там такие мрачные восклицания, как в псалме 87 (11—13), — это объясняется, с одной стороны, тем, что вообще по библейскому воззрению и самые ветхозаветные праведники до времени искупления должны были разделять общий всем мертвым жребий, т.е. содержаться в узах ада, и только после сошествия к ним Искупителя и соединенного с ним благове- стия об избавлении всех ожидавших Его пришествия открылся для них вход в обители Небесные (см.: 1 Пет. 3,18-19; 4,6).

Наконец, что души умерших, как бестелесные, не способны воспринимать внешнее и проявлять себя вовне, — это предположение совершенно чуждо Священного Писания, как показывают приведенные выше изображения приключений из загробной области бытия (Ис. 1, 4, 9, 16. Иез. 32,18-32). Конечно, отсутствие земного тела лишает душу возможности находиться во взаимодействии с посюсторонним миром, насколько это взаимодействие обусловливается телесностью; но вместо посюстороннего мира ее окружает там другой, не менее реальный мир, и жизнь ее, далекая от того, чтобы быть совершенно бессознательной и пассивной, разнообразна, хотя и не исключительно проявляется в области этого потустороннего, совершенно внешнего для нее мира.

Так, уже в Ветхом Завете обитатели ада изображаются, как мы видели, во взаимном общении друг с другом; притча же о богатом и Лазаре дает даже ту мысль, что это общение имеет место и между двумя противоположными категориями душ, т.е. между добрыми и злыми, и что одни из них могут оказывать влияние на других. (Богач при виде Авраама просит у него помощи и получает от него ответ.) Равным образом и созерцания в загробном мире, какие представляет нам Апокалипсис, меньше всего могут давать повод к представлению о загробной жизни как о бездейственном покое.

Конечно, нельзя доказать физиологически того положения, что душа, соединенная с телом для единичной жизни, может и по разлучении с ним продолжать самосознательную и деятельную жизнь; зато психологически положение это удобно может быть доказано из той двойственной жизни, которую душа ведет уже по сю сторону фоба и пример которой можно видеть в экстатическом состоянии апостола Павла (см.: 2 Кор. 12, 1-5). Мы указали все те отдельные места, которые с некоторой благовидностью могут быть приводимы психопанни- хитами в защиту их учения. Нам остается еще сказать, что остальные места Священного Писания противоречат им самым решительным образом.

Если верующий во Христа, по воззрению Священного Писания, будет жить, хотя бы он и умер, если он вовеки не увидит смерти, если он и умирая переходит только от смерти к жизни, то при свете таких изречений Спасителя решительно невозможно представить загробное бытие, в особенности тех, которые уже здесь жили духом (см.: Рим. 8,10), как состояние безжизненное. Праведники ожидают только победы над смертью тел своих (см.: Рим. 8,11) и, вообще, победы над смертью: они мертвы, насколько не восстановлена еще целостность их существа, но душами своими они живут и пребывают в стране живых; они у Господа, к Которому они так стремились, когда находились на земле; они пред Престолом Божиим и служат Седящему на нем день и ночь в Церкви Его, как видел Иоанн (Откр. 7, 15), когда открыты были ему тайны будущей истории Церкви Христовой... Следовательно, в отношении к умершим о Господе никаким образом не приложима мысль о сонном состоянии их душ. Их смерть имеет только вид смерти, а не самую сущность ее. Рассматриваемая сама в себе, она есть действие Божественного гнева; но рассматриваемая в отношении к праведным, она является даже как знамение Божественной любви к ним, ибо через смерть праведники освобождаются из этой печальной юдоли и переселяются туда, куда так часто возносился их дух, будучи еще обременен телом, т.е. в царство любви, света, жизни, свободы. Они умерли только по плоти, но по духу они живут, и жизнь их походит не на сонное состояние, а скорее, на субботний покой после трудов, понесенных ими в этой жизни (см.: Откр. 14, 13). Конечно, нельзя сказать того же о душах людей нечестивых, но все-таки и их состояние далеко не бессознательно. Так, упоминаемый в Евангелии богач (см.: Л к. 16, 22-25) после смерти не в бессознательное состояние погружается, а идет во ад для мучений, чувствует там всю силу этих мучений, понимает причину их, ищет облегчения своему положению и помышляет даже о судьбе своих братьев, наслаждавшихся еще земной жизнью.

Мы показали, таким образом, в какой степени несправедливо и несогласно со Священным Писанием учение о сонном состоянии души или об усыплении ее от смерти и до всеобщего воскресения. Но в основе этого заблуждения, как и в основе всех, вообще, заблуждений, лежит мысль, по-видимому, согласная со Священным Писанием, та мысль, что жизнь души без тела — ее существенного органа — не есть полная человеческая жизнь. «Тело есть необходимый орган душевной жизни, — рассуждает психопаннихит, — следовательно, по разлучении с ним душа замирает и может находиться только в состоянии сна, в состоянии бессознательности».

Такое нелогическое и противное слову Божию заключение вызвало противоборство со стороны многих толкователей Священного Писания вообще и библейских психологов в частности. Но, как это часто бывает, противники психопаннихи- тов доказали, или лучше сказать, хотели доказать больше, чем следовало доказать: для доказательства (это, разумеется, только между прочим) того, что душа по разлучении с телом не находится в состоянии сна и бессознательности, они взяли, так или иначе его формулируя, произвольное, несогласное со Священным Писанием предположение о телесности души в переходном ее состоянии. Человеку, который исходит из того положения, что тело есть необходимое условие возможности психической деятельности, по-видимому, ничего иного и не остается сделать против психопаннихитов, как показать телесность души в переходном состоянии. Что психопаннихиты не правы, мы это доказали. Посмотрим теперь, что есть справедливого в теории телесности души в переходном состоянии.

Многие отцы и учители Церкви или церковные писатели, в особенности Тертуллиан 

и Ориген , принимали, что душа и по разлучении с этим телом имеет внутреннее духовное тело, которое и служит для нее покровом до времени воскресения.

Но если таким образом и в самом переходном состоянии мы должны представлять душу с телесностью, то как понимать эту телесность? Чтобы уяснить сущность телесности души в переходном ее состоянии, рассмотрим сказания 1 Книги Царств (28, 13-14) и повествование евангелиста Матфея (17,3).

Писатель Книги Царств говорит, что когда Самуил, по волхвованию аендорской волшебницы, явился Саулу из загробной области бытия, то последний спросил волшебницу: Рцы, кого видела ecu? и рече ему жена: боги видех восходящыя от земли. -И рече ей: что познала ecu? и рече ему (жена): видех мужа старца восходяща от земли, и сей оболчен одеянием долгим: и уразуме Саул, яко сей Самуил есть, и т.д. Из этого рассказа видно, что Самуил, явившийся из ада, имел тот же внешний вид, как и в то время, когда он жил еще на земле. Равным образом и евангелист Матфей повествует, что когда во время Преображения Иисуса Христа на Фаворе явились к Нему два мужа и начали с Ним беседовать, то ученики тотчас узнали в них Моисея и Илию. Значит, и эти явились в таком внешнем облике, который соответствовал земной их телесности, оттого они так легко были узнаны учениками Спасителя, бывшими при преображении. Но этот внешний облик во всяком случае не мог быть прежним материальным их телом, так как тела Самуила, Илии и Моисея давно уже были во гробе, а имел духовный характер, ибо Самуил не был видим для Саула, а Моисей и Илия, хотя и видимы были для трех учеников, но последние, судя по тому, что они видели тут же и славу Спасителя, находились (предположение это прямо внушается нам евангельской историей события), следует полагать, в особенном экстатическом состоянии.

На основании таких и подобных им мест уже Тертуллиан и Ириней принимали, что «душа и в загробном состоянии имеет образ того же самого тела, которое она носила прежде» , или «сохраняет тот же самый характер тела, с которым она свыклась уже здесь» . Ориген  также учил, что «душа после смерти облечется телом, подобным прежнему земному ее телу, и это тело останется при ней до самого воскресения». Отсюда один и из новейших писателей — Шплиттгер- бер  — обозначает эту телесность, как непреходящую и неразрушимую идеальную форму нашего тела, которая, «как существенное зерно нашей настоящей телесности, как выражение божественной идеи, есть вечна, и потому не разрушается и в смерти, а идет с бессмертной душой в вечность, где, свободная от земной, грубо вещественной материи, будет яснее и яснее отображать внутреннюю жизнь духа и всегда более и более развиваться до степени идеальной красоты».

В связи с этим получает значение и представление древних о загробной телесности в виде теней. Герои греков и римлян, продолжая жить в Аиде в виде теней или призраков, сохраняют при этом прежний свой земной облик, так что живущие на земле могут, когда представляется к тому случай, опять узнать их, отличить одного от другого и вступить в сношение с ними. Особенно замечательно в этом отношении известное место у Гомера , где Одиссей нисходит в царство ада затем, чтобы вопросить там прорицателя Ти- резия о времени окончания своего странствования. Уже при самом входе его в Аид, тотчас после принесения им в жертву усопшим черного барана, стали носиться над ним так же легко, как воздух, бесчисленные тени, жаждавшие испить крови у жертвенного животного и как будто хотевшие через то вбспринять в себя земную материю, дабы таким образом хоть на одну минуту возвратить себе потерянную телесность. Внешний вид, облик этих теней не был один и тот же, и потому Одиссей мог видеть между ними стариков и детей, жен и молодых дев, даже воинов, которые махали бывшим в их руках оружием или же носили на теле своем страшные раны, полученные ими на войне. По этим внешним обликам теней он узнает между ними не только своих товарищей, которые пали под стенами Трои, но даже и мать свою, которая во время долгого отсутствия его успела уже умереть с тоски по нем. После долгого разговора с нею он хочет наконец обнять ее, и что же? Три раза пытался он сделать это, и всякий раз она ускользала из рук его, подобно призраку. Огорченный этим, он обращается к матери за объяснением такого странного, как ему казалось, явления, и узнает от нее, что у мертвых крепкие жилы не связуют уже мышц и костей, что все это пожрано пламенем на погребальном костре, и только одна душа, подобно призраку, улетает в царство теней.

Если мы теперь посмотрим на существо нашей души и ее отношения к телу, то еще больше уясним себе, в каком смысле нужно принять телесность ее в переходном состоянии. Вследствие того что душа наша предназначена Самим Творцом жить в теле и составлять с ним одно цельное человеческое существо, в котором душа и тело взаимно воздействуют друг на друга, — вследствие этого она способна, нужно полагать, при всей немате- риальности своего существа так или иначе формироваться в течение земной своей жизни, сообразно с тем организмом, который она оживляет; так именно думал уже Макарий Великий. На вопрос: имеет ли душа какую либо форму, он дает такой ответ: «Как Ангелы имеют форму и образ, так и внутренний человек имеет ангелоподобный, но вместе с тем подобный и внешнему человеку образ40.

Постараемся изложить эту мысль святого отца, как мы ее понимаем, и как позволяет нам понимать ее Писание. Вследствие того что душа была соединена с так или иначе сформирован-

ным телом, на которое она действовала и под воздействия которого поставлена была сама, для нее сделалось естественной необходимостью представлять себя сообразно выработавшемуся под ее воздействием своеобразию, сообразно особенности именно этого тела и сообразно соединенным к этим земным отношениям, тем отношениям, в каких она стояла, находясь именно в этом теле.

Говоря таким образом, мы далеки от той мысли, чтобы с душой в загробную жизнь переходило что-либо материальное, принадлежащее ее телу, какая бы то ни было эссенция или экстракт этой части человеческого существа, обращающегося в землю до всеобщего воскресения. Нет, мы говорим только о том, как представляет себя душа в переходном состоянии, оставаясь духом; мы говорим только, что этому-то духу, как духу ограниченному, по выражению Макария Великого, принадлежит образ, — образ, говоря о котором, мы должны исключить всякую мысль о материальности, образ ангелоподобный, образ, носитель которого — душа в нем представляет себя и самой себе и представляется другим в том своеобразии своей сущности, которое выработано в ней ее земной жизнью.

Мы далеки также от мысли о том, что душа в переходном состоянии, подобно человеку, который лишился ноги и который по временам, забывшись, хочет ступить ею, находится в постоянном самообольщении, постоянно представляет себя в воображаемом теле. Такая мысль и недостойна души человека в загробном состоянии, и совершенно произвольна. Нет, мы не говорим только, что душа, как дух ограниченный и живший в теле,

имеет свой образ, своеобразно выработавшийся во время земной жизни, что в этом образе она представляет саму себя и представляется другим. Так как образ этот есть результат всей предшествовавшей жизни, то в нем отображаются внутренние нравственные свойства души и притом отображаются с совершенной ясностью.

В противоположность земной телесности, иногда скрывающей действительное содержание души, особенно нравственные ее свойства, эта телесность души, как мы ее понимаем, будет являть душу тем, чем она есть на самом деле, так что нечестивый не скроет уже каким-либо образом своего внутреннего безобразия... будет нагой, вследствие чего срамота его ясно откроется другим (Откр. 16,15). В отношении к душам праведников телесность эта, кроме того, будет иметь еще тот характер, что она будет служить предызображе- нием их будущего прославленного тела, указание на что можно видеть в тех ризах белых, которыми облечены стоящие пред престолом и пред Агнцем (Откр. 7, 9) и под которыми можно разуметь славу, отражающуюся от прославленного тела Агнца, сидящего на престоле41.

Рассмотрим теперь другой вопрос: в мире загробном люди узнают ли друг друга?

Учение о том, что люди взаимно узнают друг друга в мире загробном, было предметом почти всемирного верования. Все народы земные придерживались этого учения. В означенную истину веровал как древний мир, так верует и современ-

ный — еврей и язычник, христианин и варвар, грек и римлянин, философ и поэт, самые образованные народы и самые дикие племена равно держались этого учения. Это верование во взаимное свидание за гробом с близкими нам людьми особенно дорогочадам Божиим в минуты самых тяжких их испытаний. Оно неизреченно дорого душе человеческой именно тогда, когда разрушаются самые дорогие его земные надежды, и болезненно порываются узы сердечных его привязанностей. Тогда верование, о котором идет речь, является истинно целебным врачевством для его наболевшего духа и становится великим утешением для его измученного и разбитого сердца, потому что оно научает его «не скорбеть, как прочие, не имеющие надежды». Оно уверяет его, что разрушение тела порождает только временную разлуку, что дорогие ему существа отняты у него не навеки, а только на то малое время, пока продолжится его земная жизнь.

Но основательно ли это верование? Да, мы можем быть твердо убеждены, что Творец, создавший наше существо, не вложил бы в нашу душу столь глубокую веру и столь глубокое желание этого святого взаимного свидания, если бы оно было не истинно, и Дух Святый не допустил бы такой мысли возрастать и укрепляться в сердцах верующих в час их самых тяжких страданий и скорби, если бы сказанная мысль была заблуждением.

Обращаясь к рассмотрению свидетельств Священного Писания, утверждающих истину того, что люди вновь узнают друг друга в загробной жизни, укажем прежде всего те места пятикнижия

Моисея, в которых говорится, что ветхозаветные патриархи «приложились к народу своему».

Так, в Книге Бытия (25, 8) сказано, что Авраам умер и приложился к народу своему. Но этот образ выражения, конечно, не может относиться к погребению патриарха, потому что в таком случае означенное выражение было бы неверно, так как Авраам не был погребен там, где были могилы его народа. Его предки жили и умерли в Уре халдейском; Фарра, его отец, умер в Харане и там был погребен; а Авраам был похоронен в новом месте погребения, а именно в пещере поля в Махпеле против Мамре, что ныне Хеврон, в земле ханаанской (Быт. 23, 19 и 25, 9-10), — пещере, которую Авраам приобрел от сынов Хетовых и которая находилась далеко от гробниц его отцов. Однако, не быв погребен со «своим народом», он все же «приложился к нему», т.е. хотя его тело не покоилось с их телами, но то, что составляло самое его существо, а именно бессмертный дух, «приложился к его народу» — вступил в тесное братское единение и был возвращен их дружбе. Также об Исааке мы читаем (Быт. 35,29): И испустил Исаак дух и умер, и приложился к народу своему, и погребла его Исав и Иаков, сыновья его.

Заметьте, что здесь говорится, что Исаак «приложился к народу своему» тотчас после своей кончины, но до своего погребения; так как смерть патриарха представляется предшествовавшею его приложению к народу своему и его погребение совершавшимся после этого события. Этим, очевидно, преподается то учение, что как скоро дух престарелого праведника покинул тело и прежде чем это тело было погребено, освобожденный от уз плоти, он вступил в общение со своими благочестивыми предками, которые до него перешли в шеол. То же выражение употреблено и относительно Иакова в Книге Бытия (39,33), где сказано: и окончил Иаков завещание сыновьям своим, и положил ноги свои на постелю, и скончался, и приложился к народу своему. Тут о том, что он приложился к народу своему, говорится как о деле совершившемся тотчас после того, как он испустил дух, так что здесь слова «приложился к народу» своему, не могли, конечно, означать, что он был погребен с ними, так как погребение Иакова совершилось только через сорок дней после того, как он «скончался и приложился к народу своему».

Но для того чтобы значение этого выражения было вполне установлено и не могло допускать уже никакого сомнения, рассмотрим, что сказано о смерти Моисея и Аарона. В Книге Второзакония (32, 50) Господь говорит Моисею: умри на горе, на которую ты взойдешь, и приложись к народу своему, как умер Аарон, брат твой на горе Ор и приложился к народу своему. Никто из предков Аарона не умирал и не был похоронен на горе Ор. Следовательно, когда говорится о первом первосвященнике народа израильского, что он, скончавшись на горе Ор, приложился к народу своему, то это неоспоримо означает, что хотя тело его и было положено одиноко на этой горе, в пустыне, но лучшая часть его существа — его бессмертный дух не был обречен на такое одиночество и отчуждение, а был немедленно «приложен» или допущен в братское общение с праведными его предками.

И слова Господа, на которые мы только что указывали, сказанные Моисею: умри на горе, на которую ты взойдешь, и приложись к народу своему, вовсе не означают, что Господь через это говорил Своему слуге, что он будет погребен с людьми своего народа. Великому законодателю, равно как и первосвященнику народа израильского, предназначалась одинокая могила, далеко отстоящая от гробниц его отцов; и мы знаем, что по повелению Божию Моисей погребен на долине в земле Моавитской против Веффе-горы, и никто не знает места погребения его даже до сего дня (Втор. 34,6). Верование патриарха Иакова в то, что люди в мире грядущем узнают друг друга и будут опять радоваться единению с теми, кто им был дорог на земле, это его верование, говорим, очевидно из следующего места Священного Писания, если оно будет правильно нами понято. Мы читаем в Книге Бытия (37, 35), что когда одежда Иосифа, омоченная в крови, была принесена к его отцу, то старец, будучи уверен, что любимый его сын был растерзан хищным зверем, не хотел утешиться, и сказал: С печалью сойду к сыну моему в преисподнюю. Слово, переведенное здесь преисподняя, не есть ке- бер, т.е. это не то слово, которое на еврейском языке собственно означает могилу или гробнииу; нет, в тексте подлинника поставлено выражение шеол, которое употреблялось для означения не могилы, а места, где находились души перешедших в загробный мир, или места, где пребывали бестелесные духи. Значит, Иаков собственно говорит следующее: я сойду в шеол к сыну моему с печалию. Он тут не только говорит нам, что будет скорбеть, пока не сойдет в шеол — место отшедших в мир загробный, но он еще добавляет, что когда он вступит в шеол, то будет с сыном своим. «Я сойду, — говорит он, — к сыну моему в шеол». Следовательно, из этих слов вполне очевидно, что патриарх был убежден, что когда он достигнет шеола, то узнает своего сына и будет утешаться общением с ним.

Что Иаков не утешает себя мыслью лечь в одну могилу со своим любимым Иосифом, очевидно из того, что он предполагал, что его сын был растерзан и съеден каким-нибудь хищным зверем в пустыне, так как мы слышим, что он сказал: «Хищный зверь съел его». Думая, что такой смерти подвергся Иосиф, он хорошо сознавал, что в этих обстоятельствах было невозможно, чтобы любимый им сын был удостоен обряда погребения, и поэтому не мог даже и минутно предполагать, что сможет лечь в одну могилу с ним. Нет, патриарх в своей скорби прибегал к более возвышенному и святому источнику утешения; и это утешение состояло именно в глубокой вере, что когда он вступит в обитель преставившихся, то увидит там этого своего нежно любимого сына среди сонма блаженных.

Мы направим теперь внимание читателя к некоторым отделам пророческих книг Священного Писания и главным образом к тем из них, в которых говорится, что люди узнают друг друга в стране душ погибших. И прежде всего укажем на повествуемое в 14-й главе пророка Исаии о царе вавилонском. В 9-м стихе этой главы место, зримое в пророческом видении, внезапно переносится с земли во ад и к вавилонскому владыке, дух которого, покидая тело, низвергается в место мучений погибших грешников. К нему обращено следующее слово: «Ад Преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем, пробудил для тебя рефаимов, всех вождей земли, поднял всех царей языческих с престолов их. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! И ты стал подобен нам» (см.: Ис. 14,9-10).

В этом месте Священного Писания, полном ужаса и величия, говорится, что царь некогда сильный и гордый своей славой, который «колебал землю, потрясал царства, вселенную сделал пустынею и разрушал города ее», теперь низвер- жен во ад и что при сошествии его туда он узнается теми, кто на земле были жертвами его жестокости и честолюбия. О его «приходе» говорится, что им произведено сильное волнение в области ада. Сказано, что ад преисподний пробудил всех вождей земли, и они словами тяжкой укоризны и язвительной насмешки ругаются над павшим властелином, сравнивая его прежнее богатство и величие, жестокость и гордость с его настоящею беспомощностью и ниспадением во ад.

В 32-й главе пророчества Иезекииля мы также удостоверяемся в сказанной страшной истине, что души погибших навеки грешников узнают друг друга. Здесь, в грозновеличественном повествовании, царь египетский изображен сошедшим во ад, находящимся там среди князей и необрезанных, а в 21 ст. означенной главы нам сказано о фараоне: Среди преисподней будут говорить о нем и о союзниках его первые из героев; они пали■ и лежат там между необрезанными, сраженные мечом.

Это место Священного Писания изображает перед нами жилище ада и указывает, что души отшедших в мир загробный неистовых мучителей, их союзников и их полчища находятся вместе, и мы видим их говорящими с фараоном во аде, когда и он сошел туда к ним. А что царь египетский узнал их, это несомненно, так как вслед за перечислением царей и народов, о которых сказано, что они сошли в преисподнюю и о которых утверждается (ст. 27), что осталось беззаконие их на костях их, потому что они как сильные, были ужасом на земле живых, в ст. 31 мы читаем: увидит их фараон и утешится о всем множестве своем, пораженном мечом, фараон и все войско его, — говорит Господь Бог. Из означенного места книги пророка Иезекииля мы узнаем, что царь египетский не только будет видеть тех царей и народы, которых он знал на земле, но что вид этих несчастных, преданных вечным мучениям, доставит ему род дьявольского радования, раз он узнает, что те, которые были соучастниками его преступлений, станут сотоварищами его страданий.

Той же истине, утешительной для благочестивых и страшной для беззаконных, что люди взаимно узнают друг друга во аде и будут обречены на вечное сотоварищество, мы научаемся и 31-й главой Иезекииля (16 и 17), где Бог говорит о царе Ассирийском: Шумом падения его Я привел в трепет народы, когда низвел его в преисподнюю к от- гиедшим в могилу, и обрадовались в преисподней стране все дерева Едема, отличные и наилучшие ливанские, все пьющие воду; ибо и они с ним отошли в преисподнюю к пораженным мечом и союзники его, жившие под тенью его, среди народов.

В только что приведенных стихах означенной главы нам говорится, что царь ассирийский был низринут в ад вместе с теми, которые были его союзники, т.е. на кого он опирался, а также и с теми, которые «жили под тенью его», т.е. его подданные и воины; затем означенное место Священного Писания учит нас тому, что он был низринут к тем, которые им были поражены мечом, и что эти люди, страдавшие на земле от его тиранства, «теперь обрадовались», увидев, что он обречен на то же ужасное состояние вечной погибели, как и они.

Итак, мы видим из исследования «закона и пророков», что в ту истину, что люди взаимно узнают друг друга в мире загробном, глубоко веровали как во времена патриархов, так и во время периода теократического правления. Закончив, таким образом, рассмотрение свидетельств, представляемых Ветхим Заветом, мы теперь приступим к исследованию того свидетельства, которое дается относительно сказанной истины в евангельских повествованиях о земном служении нашего Господа.

У Евангелиста Луки (16, 9) Иисус Христос говорит следующее: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Сказанными словами Христос учит Своих слушателей правильно употреблять богатство. Вместо того, чтобы копить деньги или расточать греховно, Он повелевает посредством богатства «приобретать себе друзей», чтобы, когда они сами «обнищают» жизнью, т.е. умрут, эти друзья, которых они приобрели через правильное и благое употребление своего состояния, приняли их в «вечные обители». В данном месте Христом изображены души, уже достигшие славы вечной, которые во время своей земной жизни были дружественно утешены или облагодетельствованы своими богатыми ближними, еще находящимися на земле. Этих последних они ожидают и встречают при их переходе в вечность, чтобы ввести в храм небесный как своих бывших благодетелей, как скоро они покинут скинию земную. Таким образом, Спаситель не только преподает ту истину, что люди взаимно узнают друг друга на небесах и что там возобновятся узы дружбы, но в Его словах заключается еще и весьма важное наставление относительно того, каким образом всего полезнее употреблять богатство и чем оно более приращается.

У того же Евангелиста Луки (16, 19-26) мы читаем о богаче жестокосердном и бедном Лазаре следующее: Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон, и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях; и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы, приходя лизали струпья его. Умер нищий, и отнесен был ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его. И возопив, сказал: отче Аврааме, умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой; ибо я мучусь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое: ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь. И сверх всего того между вами и нами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Очевидно, что в этом повествовании Христом сказано многое о бессмертии. Он приподнимает, так сказать, завесу, скрывающую от нас мир духовный, и дает нам взглянуть минутно на состояние душ в загробном мире. Быть может, ни в одном из мест Священного Писания не изображены столь живо различные состояния отшедших и их взаимные друг к другу отношения. Нам дано видеть одновременно Небо и ад, и то, что там происходит, поведано нам Тем, Который есть не только «Начальник жизни», но и «Имеющий ключи ада и смерти».

Рассмотрим же, что нам сказано Христом относительно той истины, что люди узнают друг друга и что общение между ними возобновится в том мире духовном, который Он раскрывает перед нами в сказанном повествовании. Притча эта учит нас тому, что святые, находящиеся в Царстве славы, не только взаимно узнают друг друга, но что между ними существует самая искренняя дружба и общение, так как мы слышим, что Лазарь не только узнал Авраама, но что ему дозволено было и возлежать на лоне его, т.е. дано было блаженство самого преискреннего общения с «отцем верующих и другом Божиим».

Далее мы узнаем из означенного повествования еще и то, что спасенные и погибшие могут узнать друг друга, хотя общение дружбы не может существовать между ними; так, богач, находившийся в аду, мог узнать и Авраама, и Лазаря, которые были на небесах, и они также видели его. Но хотя они таким образом могли видеть друг друга издалека, все же не было никакой возможности взаимного между ними общения, так как между ними была «утверждена великая пропасть», преграждавшая навеки всякое между ними общение. И это, — что нераскаянные грешники будут видеть славу святых, — будет усиливать в течение всей вечности мучения эти павших духов и увеличивать ужас и мрак их места осуждения.

Теперь мы приступим к рассмотрению того, насколько та истина, что люди узнают друг друга в мире грядущем, подтверждается чудесами Христа. -Своими чудесами Христос сделал очевидным, что Он есть великий Избавитель природы естественной, благостно возвращающий всему сотворенному первобытное состояние блаженства и красоты. И действительно, когда, например, Он насытил пять тысяч человек пятью хлебами и двумя малыми рыбами, то чрез это символически, хотя одновременно и чудотворно, удостоверил, что наступит то время, когда Он разрешит землю от проклятия, которое на ней тяготеет, и от того бесплодия, на которое она обречена грехом; а когда Его голосу вняла разъяренная буря и слову Его веления покорились бушующие волны, то это явилось непреложным свидетельством того, что Он истинно Владыка всего творения, Который, как Князь мира, изгладит беззакония наши, ввергнет в пучину морскую все грехи наши, «сокрушит всю силу вражию и, обновив все силы земли и неба, приведет их в состояние большей гармонии, совершенства и любви, чем то первобытное состояние, которое существовало в раю».

Значит, чудеса Христовы свидетельствуют, что Он есть Искупитель мира, и являются самым сильным предзнаменованием того всемирного возрождения, которое совершится Мессией в будущем, когда Он при Своем Втором пришествии не только изгонит сатану, уничтожит грех, и «смерть» будет поглощена победою, но когда Он также «разорит и все дела диавола», созидая из пепла настоящего мироздания то «новое небо и новую землю», о которых нам сказано (см.: Откр. 21,4), что там «смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет», потому что «прежнее» прошло навеки, и Иисус как истинный Избавитель мира «сотворил все новое».

Содержа в своей памяти означенные замечания о свойстве чудес, совершенных Господом, мы приступаем к исследованию их значения относительно рассматриваемого нами предмета. Мы имеем следующее повествование о воскрешении сына вдовы наинской в Евангелии от Луки (7, 11-16): После сего Иисус пошел в город, называемый Наин; и с Ним гили многие из учеников Его и множество народа. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города. Увидев ее, Господь сжалился над нею, и сказал ей: не плачь. И, подойдя, прикоснулся к одру: несшие остановились; и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань! Мертвый, поднявшись, сел и стал говорить;

и отдал его Иисус матери его. И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой.

Необычайно трогательное событие, о котором нам здесь повествуется. Да остановит читатель свое внимание на том, сколько горя и страдания совмещено в том, что поведано в 12-м стихе: «Тут выносили умершего, единственного сына у матери, и она была вдова. Этими словами евангелиста нам изображена смерть в самом ее безжалостном проявлении, сразившая молодость в полной красе и силе, — горе, самое тяжкое и сердце раздражающее, так как у матери отнят ее единственный сын, вдовство, во всей силе своего мучительного отчаяния, показанное нам в лице этой одинокой матери, лишившейся единственного оставшегося у нее источника утешения и поддержки. Несомненно, можно было предполагать, что вид всего этого вызовет сострадание Спасителя: так оно и было. Иисус, Который пришел «исцелять сокрушенных сердцем», не дает смерти унести в могилу сраженную ею жертву, останавливает разрушительную силу тления и отнимает у нее ее добычу, призывает отлетевший дух обратно в прежнюю его скинию таковым действием чудотворной благости, свидетельствующим одновременно как о Его власти Божественной, так и о Его человеческом, сердечно благостном сострадании. Он вернул умершего к жизни и через это возрадовал великой радостью сердце вдовы, а все видевшие это чудо «славили Бога». Но все ли мы, таким образом, поведали об этом дивном событии? Нет, тут было еще нечто большее: это было не только очевидное доказательство властной силы Иисуса воскрешать умерших, но и удостоверение того, что Его сердце сострадательно; и вот почему в означенном повествовании нам не только сказано, что Он вернул умершего человека к жизни, но еще добавлено, что, воскресив сына сказанной вдовы, Он отдал его матери его.

Сколько, поистине, в этом поступке заключается всеобъемлющей любви! Какая глубина чувства! Какое сердечное участие к страданиям души человеческой! Иисус мог, конечно, сказать юноше, которого воскресил: «Следуй за Мной!» Ты Мне обязан жизнью; Мне, значит, отныне принадлежит твоя деятельность, твое время, твои дарования, твои силы. Следовательно, будь Моим учеником, а тот, «кто любит отца или матерь более, нежели Меня, не достоин Меня».

Но нет! Любвеобильный Искупитель не сказал ничего подобного. При другом случае, когда Он видел, что миролюбец, скупец и сластолюбец хотел, сам себя обманывая, одновременно служить «Богу и мамоне», думал спасти душу, но в то же время желал угождать и телу, тогда Он положительно и точно провозгласил, каковым должен быть Его последователь и ученик, и требовал немедленного, всецелого, полного и безусловного предания себя Ему, сказав: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною. Кто не оставил отца и мать, и братьев, и сестер, ради Меня и евангелия, тот не может быть Моим учеником.

Но теперь, когда обстоятельства совершенно иные, когда наилучшим выражением благочестия может стать исполнение сыновнего долга, Иисус, Который был весь самоотвержение и любовь, наивысшее счастье Которого состояло в облагодетельствовании человечества, отдает воскрешенного Им сына его матери, возвращает его тотчас в материнские объятия, желая, чтобы они вновь отдались радости взаимного общения и любви.

Чудо, совершенное у ворот наинских, долженствовало служить символом и прообразом и того, что впоследствии будет совершено Иисусом. Оно было предзнаменованием не только грядущего воскресения, но и приближающегося восстановления взаимного общения. Оно было указанием на то, что когда властью Иисуса «смерть» будет поглощена победой, Он не только воскресит людей Своих из гроба, но и возвратит их взаимно друг другу. Он© свидетельствовало, что наступит день, когда Тот, Который во время Своего земного служения отдал этого «единственного сына бывшего у матери» рыдающей вдове, будет торжествовать и Свою окончательную победу, «сотрет всякую слезу с очей», вернет и святых, восставших из гробов, взаимному друг с другом общению, так что в самой радости восстановленных уз дружбы и вечного единения духовного будет заключаться для них новый источник благодарения и восхваления Искупителя, Который, дозволив им вступить вновь в общение дружбы со своими бывшими соучастниками в благодати, дарует им через это удостоверение необычайного «человеколюбия Спасителя нашего Бога» и довершит полноту их небесного блаженства через таковое единовременное единение с Ним и вступление в нескончаемое общение любви с Его святыми во свете .

Свойственное человеку стремление открыть завесу, отделяющую настоящее от будущего, и насколько возможно проникнуть в тайны загробной жизни, это присущее человечеству стремление ставить такой вопрос: существует ли различие полов в будущей жизни и, вообще, каково отношение там членов семейства? Явление святых на земле мужского и женского пола не оставляет никакого сомнения в существовании двух полов за гробом. Загробная жизнь уже не земная, а ангельская, где нет нужды, да и невозможен уже, например, брак; он необходим был на земле для поддержания рода человеческого. Духовные же отношения людей, начавшиеся на земле, сохраняются, иначе и быть не может, и в загробном мире, для которого эти отношения и предназначались. Брат останется и там братом относительно своей сестры, если она только была на земле, если тоже участница райской жизни; жена останется относительно своего мужа женой, ее права на это при ней; ее духовные отношения к мужу определены Самим Богом. Если не кончается бытие души телесной смертью, если ей предстоит отдать отчет в своих действиях, например, в исполнении или неисполнении обязанностей жены, — отдавая отчет, душа должна сохранить и пол свой.

Но согласно со здравым рассудком, чтобы безразличное существо — душа — отдавала бы отчет в действиях, ей не принадлежащих или ей не свойственных. Слово Божие научает нас, что в воскресении тела соединятся со своими душами; следовательно, всякая душа опять навеки соединится со своим телом. Тело есть орган души, орудие ее видимого проявления. Не должно думать, чтобы различие полов заключалось только в видимом теле. Характер, свойство того и другого пола принадлежит не телу, а душе. С этими естественными свойствами, отличающими одну душу от другой, душа переходит с земли в загробный мир. Еще без тела несчастный богач в аду узнал тоже бестелесных Авраама и Лазаря. Значит, почему же нибудь не смешал их с Евою, Саррою, Ревеккою и другими женами, в раю находящимися. Справедливо на земле говорят: такой-то с характером женским, а такая-то с характером мужским; однако ни тот — не женщина, ни та — не мужчина; здесь только говорится о некотором сходстве характеров, точно так же, как бывает, что и мужчины имеют женское лицо, и женщины — мужское, сохраняя, однако же, при себе свой пол — естественный характер души.

О существовании полов в загробной жизни блаженный Августин пишет так: «Тогда изгнано будет из плоти лишь недостаточное, а сама природа ее сохранится». Но пол женщины вовсе не есть недостаток (как учили догматики Средних веков о несовершенстве женского пола), но природа, которая, конечно, тогда не будет ни зачинать, ни рождать, посему не будет и бракосочетания, но будет продолжать существовать в своих женских членах не для прежнего употребления, но для нового украшения, и никогда не будет она возбуждать похоти того, кто будет созерцать сие —

напротив, она послужит новой причиной прославлять мудрость и благость Бога, Который некогда сотворил то, чего не было, и избавил от нетления то, что сотворил. Кто таким образом сотворил оба пола, «Тот и сохранит их» .

Рассмотрим теперь частное состояние праведных и грешных душ до всеобщего суда.

Души праведных людей вслед за исходом из тела награждаются за подвиги земной жизни блаженством. Это блаженство праведных представляется под образом покоя.

Праведник, — говорит Писание, — аще постигнет скончатися, в покои будет (Прем. 4, 7). Но спрашивается: как представлять себе этот покой? Так ли, что праведники, пребывая в обителях Отца Небесного, ничего не делают, а живут в совершенной праздности и что в этой свободе от труда заключается их блаженство? Нет, праздность не может быть источником блаженства, скорее же она есть источник скуки, как это видно из опытов настоящей жизни. Многие завидуют тем, которых считают счастливыми единственно потому, что они, не имея ни в чем нужды, ничего не делают и только наслаждаются благами мира. Но завидуют напрасно.

На самом деле эти так называемые счастливцы — самые несчастные существа: праздность делает для них жизнь крайне тяжелой и отравляет сами удовольствия, которым они предаются. Хлеб сладок работающему и устающему от работы, а не тому, кто проводит жизнь в ничегонеделании.

Человек создан с потребностью деятельности и труда. Заглушение этой потребности и старание удовлетворить одной потребности наслаждений не может пройти человеку безнаказанно: за наслаждениями, непрерываемыми трудом, всегда следует пресыщение, праздность оставляет в душе скуку и пустоту. Итак, покой праведных, если не может быть мыслим как праздность, должен непременно соединяться с деятельностью, — без нее он не может быть блаженным состоянием. В чем же состоит эта деятельность? В том же, в чем состоит деятельность горних сил. Тайнозритель Иоанн Богослов свидетельствует о них: Покоя не имут день и нощь, глаголюще: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель (Откр. 4, 8). Труд славословия Господу, без сомнения, разделяют с ними и духи праведных людей. Но если так, то как согласить с этйм непрерывным трудом покой, в котором по смерти пребывают праведники? Возможно ли, чтобы ни днем, ни ночью не знающие покоя в прославлении Господа пребывали в покое? По- видимому, то и другое состояние несовместимы. Но только по-видимому, на самом же деле непрерывный труд славословия Бога не может быть назван нарушением покоя. Нарушением покоя сопровождаются продолжительные и напряженные труды в настоящей жизни, потому что своею продолжительностью и напряженностью утомляют человека. Но прославление Господа на небесах, совершаемое небожителями, не может утомлять их ни своей непрерывностью, ни напряжением, ни однообразным повторением одних и тех же слов хвалы Вседержителю. Немолчное песнословие небожителей Господу совершается пред лицом Его; а зрение неизреченной доброты лица Его так усладительно, что небожители никогда не насытятся этим зрелищем, — они смотрят на лицо Божие и не насмотрятся, и чем больше смотрят, тем сильнее в них желание продлить для себя в бесконечность это духовное удовольствие. Предметом их славословия служат совершенства Божии; но картина этих совершенств развертывается перед ними с каждым мгновением все в большей славе. Занимательность зрелища постоянно поддерживается сменой одних явлений славы Божией другими, более поразительными, и потому делает нечувствительным для певцов славы Божией то напряжение, какое нужно для непрерывного славословия. Новые стороны совершенств Божиих, постепенно открывающиеся перед их взорами, держат их постоянно в возбужденном состоянии, и они не замечают, как проходит время. Пройдут миллионы лет, и им все будет казаться, что прошел один день. Итак, труд славословия Господу отнюдь не возмущает вечного покоя праведников, но углубляет в них чувство этого блаженного покоя, — их труд есть вместе и покой, отсутствие всякой усталости, полнейшее наслаждение.

Обретая в непрерывном славословии Господу покой и блаженство, праведники не забывают на небесах и ближних своих, живущих на земле. Помышлять о них и заботиться о благе их побуждает праведников любовь к ним. Истинный праведник не может не быть любящим. Но любовь, по слову Апостола, никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится (1 Кор. 13,8), уступив место созерцанию. Любовь переходит с любящими в вечность; и в стране вечного покоя они, вместо того чтобы самодовольно наслаждаться своим блаженством, принимают живое участие в судьбе живущих на земле братий своих: радуются их обращению и духовному преспеянию, сожалеют о беспечных и нераскаянных грешниках, и всем прибегающим к ним за помощью в нуждах и скорбях стараются помочь своими молитвами пред Господом. Таким образом, и в этом отношении состояние праведников на небесах не есть состояние праздности. Участие к ближним требует от праведников немалого труда, ибо оно не ограничивается одним бесплодным к ним сочувствием, а проявляется в действительной им помощи.

Но опять спрашивается, как этот труд праведников согласить с покоем или блаженством их на небесах? По-видимому, не до покоя тем, которые постоянно заняты нуждами членов земной Церкви, приникают к их молитвам, оценивают эти молитвы по их значению, найденные достойными возносят к престолу Вышнего, присоединяя к ним свои усердные прошения, молятся даже о тех, которые не притекают к их предстательству. Особенно велики заботы о земнородных у тех святых, к которым больше всего мы обращаемся за помощью, например, у Пресвятой Богородицы, у святителя Николая Чудотворца и других. К ним воссылаются отовсюду бесчисленные и разнообразные мольбы, особенно в дни праздников в честь их. Осаждаемые, так сказать, этими молитвами, они, по-видимому, не знают покоя и, стало быть, не чувствуют блаженства. Но как ни благовидно подобное рассуждение, оно не может быть признано правильным. В основании его лежит сравнение небесного порядка вещей с земным. Земные покровители и благодетели действительно затрудняются множеством просителей, чрезвычайным разнообразием прошений и высказываемых в них нуждах. Но почему затрудняются? Потому что как бы они ни были проницательны и сильны властью и богатством, все же не настолько проницательны, чтобы всегда могли безошибочно отличить истинно нуждающихся от лицемеров и обманщиков, привести в ясность силу и степень нужды, об удовлетворении которой их просят, предусмотреть благоприятные и неблагоприятные последствия исполнения просьб, — и не настолько сильны, не настолько располагают средствами, чтобы всякого могли удовлетворить, никому ни в чем не отказывая. Ничего подобного нельзя сказать о праведниках, пребывающих на небесах. Отрешившись от уз тела и живя во свете лица Божия в непрерывном единении с Господом, они заимствуют от Него силу ведения всего, что происходит на земле, и могущество для исполнения обращаемых к ним молений. Как немыслимо, чтобы Господь затруднялся множеством и разнообразием просителей и прошений, так немыслимо, чтобы подобное затруднение испытывали пребывающие в теснейшем общении с Ним праведники. Благодаря этому общению им не нужно для избежания погрешностей в суждении о нуждающихся в их помощи наводить многосложные справки о их состоянии и качествах или при недостатке ясных данных наугад судить о просителях — они не исследуют, а созерцают. Равно немыслимо, чтобы они затруднялись недостатком средств оказывать просимую у них помощь: в их распоряжении неистощимые средства — они сильны силою Божиею. Ясно, что при таком отношении к Господу заботы их о ближних не могут беспокоить их и нарушать их блаженство. Как вседовольный Бог не перестает быть все- довольным и всеблаженным оттого, что миллионы людей дерзают обращаться к Нему со своими нуждами, так и вечного покоя и блаженства праведного не могут возмущать подобные же отношения к нему ближних. Если, однако, при всем этом участии к нам праведников, жительствующих на Небесах, требуют от них какого-либо труда, то этот труд облег чается любовью их к нам. Что делается с любовью, -то делается без тягости и утомления. О патриархе^Иакове, возлюбившем невесту свою Рахиль, сказано в бытописании: И служи. Иаков (Лавану) за Рахиль семь лет; и они показались ему за несколько дней (Быт. 29,20). Так могущественна сила любви! Если и в здешней жизни любовь делает нечувствительным тяжкие труды для любимых, возможно ли, чтобы сила любви, одушевляющая небожителей, не облегчала, не делала даже нечувствительными попечения их о нас, — возможно ли, чтобы они возмущали покой их в Боге?

Не возмущается ли покой праведных, блаженствующих на Небесах, зрелищем земных нестроений, неправд и вообще явлений зла, господствующего в мире? Не возмущается, потому что они всецело преданы воле Божией и в этом отношении поставлены нам в образец для подражания в словах молитвы Господней: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Всецелая преданность воле Божией соединена в них с непоколебимым убеждением, что все, происходящее в мире, происходит с ведома и изволения Божия и с целями благими и премудрыми. Притом, видя зло, небожители видят и исход его. Нас, пока мы живем в этом мире, возмущает зло потому, что кругозор наш слишком узок. Мы видим зло вблизи нас, а дальше ничего не видим, — не видим благих последствий, какими имеет сопровождаться допущенное зло, не видим в будущем торжества добра. Святые, блаженствующие на небесах, все это видят во свете лица Божия, все это знают, — знают исход зла в будущем, а потому спокойно смотрят на торжество зла в настоящем, — они сожалеют о зле, но не возмущаются зрелищем его: покой их и блаженство не возмущаются этим зрелищем4^

Место, где блаженствуют праведники, называется Раем.

Боговидец Моисей, описывая в Книге Бытия сотворение мира, говорит, что в то же время Господь насадил на востоке рай сладости, куда и поместил первых двух людей, родоначальников человеческого племени. И взя Господь Бог человека, егоже созда и введе в рай сладости, делати его и храпити. Согласно этому повествованию, Господь засвидетельствовал, что Царство Небесное уготовано для людей от Сотворения мира. Праотцы преступили в Раю заповедь Божию: после преступления они внезапно изменились душой и телом, сделались неспособными пребывать в святом Раю. Тогда Бог, — говорит вдохновенный Бытописатель — изгнал человека из рая, и низринул па землю, и вселил их на ней прямо рая сладости. Слова «прямо рая сладости» приводят к мысли, что земная природа подобна Раю красотами своими и напоминает его собою падшему человеку. Когда видим великолепие нашего изгнания — земли, невольно восклицаем: «Это рай!» Такое выражение употреблено и Священным Писанием о плодороднейшей стране содомской до ее превращения: она уподоблена Раю Божию. Боговидец Моисей изображает рай изящнейшим и обширнейшим садом. Точно таким видели Рай многие угодники Божии новозаветной Церкви. Таков он и на самом деле, но вещество его и природа тонки, соответствуют естеству его жителей — духов — и потому недоступны для наших чувств, огруб<евших и притупившихся от падения. Когда изгнан был из Рая человек, первоначально бывший его хранителем, тогда обязанность райского стража возложена на Херувима; душа разбойника, исповедавшегося на Кресте Господа, помещена в Рай; туда помещены души многих христиан, удостоившихся спасения: этим объясняется свойство райской природы. Святой Макарий Великий говорит о людях, приобретших особенное богатство: «Знают их сограждане, т.е. духи святых и Ангелов, и с удивлением говорят: великое богатство приобрели наши братья, находящиеся на земле. Они (эти земные братия небожителей), при отшествии из сего мира, имея с собою Господа, идут с великой радостью к небесным жителям: обитающие же с Господом приемлют и отводят их в приготовленные им заблаговременно обители и возлагают на них драгоценные и знаменитые одеяния». Преподобный Григорий Синаит, ссылаясь на видевших рай и повествовавших о нем, говорит, что он есть низшее небо, что он преисполнен благовонными садами, насажденными Богом; что древа этих садов постоянно покрыты цветами и плодами; что посреди Рая течет река, его напояющая и разделяющая на четыре рукава. Об этой реке упоминает Священное Писание: река же, говорит, исходит из Едема напаяти рай: оттуду разлучается в четы- ри начала (Быт. 2,10). Святой пророк Давид также вспоминает о воде, находящейся превыше Небес. Место рая определяется Священным Писанием «на востоце». В таком направлении находится Рай по отношению к земле. Преподобная Феодора поведала, что по исшествии ее из тела она с сопутствовавшими ей Ангелами направилась для достижения Небесных обителей к востоку; великий угодник Божий Симеон Дивногорец видел Рай на востоке; на востоке видела его преподобная Ев- фросиния Суздальская в дивном видении своем. На востоке строятся православные храмы; православные христиане при молитвах своих обращаются к востоку; тела умерших кладутся по направлению к востоку — прямо рая сладости.

Апостол Павел был восхищен в Рай и потом до третьего неба, аще в теле, или кроме тела, не вен, — говорит он, — и слышал там неизреченные глаголы, ихже не летъ есть человеку глаго- лати. Природа Рая, благолепие Небес, изобилие там благодатного блаженства так превышают все изящное и приятное земное, что святой Апостол,

для изображения виденного им в священном исступлении, употребил следующие выражения: око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его. Нам же Бог открыл есть Духом Своим (1 Кор. 2,9). В этих словах Апостола заключается печальная истина: падение человека так глубоко, что он в состоянии падения уже не может получить сам собою никакого понятия о потерянном своем блаженстве; грехолюбивое его сердце утратило всякое сочувствие к духовному наслаждению. Но слова эти, обличающие бедственное состояние падшего и пребывающего в своем падении, вместе с тем возвещают и радостную истину: обновление Святым Духом тех людей, которые верой и покаянием вступили в духовное племя нового Адама, Господа нашего Иисуса Христа. Святой Дух, вселившись в человека, разрушает в нем царство греха, уничтожает невидимую внутреннюю борьбу и расстройство, водворяет мир Христов, производящий такое духовное наслаждение, что сердце, упоенное им, умирает для сочувствия греху и начинает постоянное пребывать при Боге и в Боге. Водворив Царство Божие в человеке, Дух Святой нередко возводит достойных служителей своих в страны премирные, в обители, уготованные праведникам для вечного их праздника. Многие из угодников Божиих были восхищены в Рай, из него проникли в Небо, в Небеса небес, к самому престолу Господа, окруженного пламенными Серафимами и Херувимами. Свидетельства этих очевидцев о Рае согласны. Так, преподобный Симеон Дивногорец видел в Раю чудные сады, видел там душу праотца

Адама и душу разбойника, первого из людей, введенного Богочеловеком по искуплении в Рай.

Из известных нам видений святых отцов, бывших зрителями Рая, с особенною ясностью и подробностью изложено видение святого Андрея, юродивого ради Христа, пребывшего вышеесте- ственно в течение целых двух недель в созерцании невидимого мира. Он поведал сотаиннику своему, иерею Никифору, об этом видении следующее: «Я увидел себя в Раю прекрасном и удивительнейшем, и, восхищаясь духом, размышлял: что это?.. Знаю, что живу в Константинополе: как же очутился здесь — понять не могу. Я видел себя облаченным в самое светлое одеяние, как бы истканное из молний; венец был на главе моей, сплетенный из великих цветов, и я был опоясан поясом царским. Радуясь этой красоте, дивясь умом и сердцем несказанному благолепию Божия Рая, я ходил по нему и веселился. Там были многие сады с высокими деревьями; они колебались вершинами своими и увеселяли зрение; от ветвей их исходило великое благоухание. Одни из деревьев непрестанно цвели, другие украшались златовидными листьями, иные имели на себе различные плоды несказанной красоты и приятности. Невозможно тех дерев уподобить ни одному дереву земному: Божия рука, а не человеческая насадила их. Птиц в этих садах было бесчисленное множество: иные из них были с златовидными крыльями, другие белые как снег, а иные — разнообразно испещренные; они сидели на ветвях райских дерев и пели прекрасно: от сладкого пения их я не помнил себя — так услаждалось мое сердце; и казалось мне, что глас пения их досягал даже высоты небесной. Стояли те прекрасные сады рядами, как бы полк против полка. В то время, как я ходил между ними в веселии сердца, увидел реку великую, текущую посреди их и их напояю- щую. На другом берегу реки был виноградник, которого лозы, украшенные златыми листьями и златовидными гроздьями, широко раскидывались. Дышали там от четырех стран ветры тихие и благоухающие; от их дыхания колебались сады и производили дивный шум листьями своими».

Подобно этому преподобная Феодора поведала о райской обители великого угодника Божия Василия Нового, что она преисполнена была славы и имела многие сады златолиственные и многоплодные. Святой Феодоре был подробно показан Рай Ангелами, ее руководившими. «И видела"я, — говорила она, — прекрасные селения и многочисленные обители, уготованные любящим Бога, преисполненные славы и благодати. Водящие меня показывали мне отдельно обители апостольские, отдельно пророческие, отдельно мученические, отдельно обители каждого чина святых. Каждая обитель была красоты неизреченной, в широту и долготу, сказать бы, подобная Царьграду, но несравненно красивейшая, со многими пресветлыми нерукотворенными палатами. Всюду в обителях тех слышен был глас радости и веселья духовного, и видены были лики празднующих. Все, увидя меня, радовались о моем спасении, выходили ко мне навстречу, лобызали меня, восхваляя Господа, избавившего меня от сетей вражьих».

Повторяем: природа земная служит только слабым образом Рая, красоты которого нетленны, несказанно изящны, преисполнены священного мира и благодати. Земля после согрешения пра- отцев наших проклята Создателем и непрестанно выражает это проклятие в своих смятениях и своем нестроении. То колеблется она и поглощает целые грады и веси; то выступают на поверхность ее свирепые воды и губят целые страны; то проходят по ней бури с вихрем, молнией, громом, градом, оставляя следом своим разрушение. Если ж земля, проклятая Богом, земля — изгнание наше, страна бедствий, обольщений, злодеяний, смерти, обреченная Богом на сожжение, имеет красоты свои, нас восхищающие, то каков должен быть Рай, уготованный Богом для возлюбленных Его в вечное жилище и наслаждение? Око плотское не виде, плотское ухо не слыша, и на сердце, занятое одной чувственностью, не взыде, яже у готова Бог любящим Его. Нам же Бог открыл есть Духом Своим.

Святой Андрей был восхищен не только в Рай, но, подобно святому апостолу Павлу, и до третьего неба. Вслед за вышеприведенном о Рае, он продолжал свое сказание так: «После этого напал на меня ужас, и я ощущал, что стою превыше небесной тверди. Юноша, с лицом, подобным солнцу, предшествовал мне. Я последовал за ним, и вот увидел крест прекрасный и великий, видом похожий на радугу. Вокруг него стояли певцы огнезрачные, как пламень, и пели сладкую песнь, прославляя Господа, распявшегося на кресте. Предшествовавший мне юноша, приступив ко кресту, облобызал его и подал мне знак, чтобы я сделал то же: я припал к святому кресту со страхом и радостью великою и усердно лобызал его. В то время как я его лобызал, насытился неизреченной духовной сладости и обонял большее благоухание, нежели в Раю. Миновав крест, я посмотрел вниз, и, увидев под собою бездну, — потому что мне казалось, что я хожу по воздуху, — начал пугаться, и возопил к руководившему меня: боюсь, чтобы мне не низвергнуться в глубину! Он, обратясь ко мне, сказал: «Не бойся, нам должно взойти выше», — и подал руку. Когда я схватился за его руку, мы очутились выше второй тверди: я увидел там дивных мужей, и покой их, и радость праздника их, неизглаголан- ного языком человеческим. После этого мы вошли в чудный пламень, который нас не опалял, но только просвещал. Я начал ужасаться, и опять руководивший меня обратился ко мне и подал мне руку, говор'я: «Нам должно взойти и еще выше». С этим словом мы очутились выше третьего неба, где я увидел и услышал множество небесных сил, поющих и славословящих Бога. Мы пришли пред завесу, блиставшую, как молния, перед которой стояли страшные великие юноши, подобные пламени огненному, лица их сияли паче солнца, и в руках их было пламенное оружие: кругом со страхом предстояло бесчисленное множество Небесного воинства. Руководивший меня юноша сказал мне: «Когда отымется завеса и увидишь Владыку Христа, тогда поклонись престолу славы Его». Услышав это, я вострепетал и возрадовался; меня объяли ужас и неизъяснимая радость; я стоял и смотрел, когда отымется завеса. Ее отъяла некая пламенная рука, и я увидел Господа моего, как некогда Исаия-пророк, сидящего на престоле высоком и превознесенном, окруженного Серафимами. Он был облачен в багряную одежду, лице Его сияло неизреченным светом, и Он с любовью обратил ко мне Свои очи. Увидев Его, я пал пред Ним на лице мое, поклоняясь пресвет- лому и страшному Престолу славы Его. Какая же тогда от видения лица Его объяла меня радость, того невозможно выразить, так что и ныне поминая это видение, исполняюсь неизреченной сладости. В трепете лежал я пред Владыкою, удивляясь толикому Его милосердию, что попустил мне, грешному и нечистому человеку, прийти пред Него и увидеть божественную лепоту Его. Я исполнился умиления, размышляя о моем недосто- инстве, и, рассматривая величие моего Владыки, повторял в себе слова Исаии-пророка: «О, окаянный аз! Яко сподобихся, человек сый и нечисты устне имый, Господа моего очима моими видети?» И услышал я, что премилосердый Творец мой изрек ко мне пречистыми и сладчайшими устами Своими три божественных слова, которые столько усладили мое сердце и столько разожгли любовью к Нему, что я весь таял, как воск от действия теплоты духовной, и исполнялись надо мною слова Давида: «Бысть сердце мое, яко воск таяй посреде чревг моего». Потом все воинства воспели песнь предивную и неизреченную. После этого, не знаю как, я очутился опять ходящим в Раю. Пришла мне мысль, что я не видел Госпожи Пресвятой Богородицы: и вот вижу некоего мужа, светлого как облако, носящего крест и говорящего мне: «Ты захотел видеть здесь святую Царицу Небесных сил?

Ныне нет Ее здесь: Она ушла в многобедный мир помогать людям и утешать скорбящих! Я показал бы тебе Ее святое местопребывание, но теперь уже не время: тебе должно возвратиться туда, откуда ты пришел — так повелевает Владыка». Когда он говорил это, мне показалось, что я сладко уснул; проснувшись, я увидел, что нахожусь на том же самом месте, где был прежде». Из этого видения святого Андрея видно, что Рай есть ближайшая к земле небесная обитель, или первое небо, превыше которого находятся другие Небеса, воспетые духоносным Давидом, называющим их небесами небес. В этих горних обителях пребывают ныне души праведников, сообразно достоинству своему; к этим горним обителям будут восхищены праведники по соединении душ их с телами воскресением на облацех в сретение Господне па воз- дусе, и тако всегда с Господом будут. Над ними повторится искупительное и возвращенное роду человеческому Спасителем восхищение с земли и взятие в Рай Адама. Святые тела их, не только души, обновленные и воссозданные Богочеловеком, соделаются способными к такому восхищению и взятию на Небо, как способно было к нему тело первозданного человека. Видение святого Андрея служит доказательством и объяснением вышеприведенного мнения святого Макария Великого, что Ангелы и души имеют свой вид и образ и что этот образ есть образ внешнего человека. Сколько сходны образ тела и образ души, что святой Андрей не понимал ясно, восхищен ли он был в теле или вне тела. Приведем собственные слова его, как они передаются иереем Никифором в пространном жизнеописании. «Я видел себя, — говорит святой Андрей, — как бы без плоти, потому что я не чувствовал плоти». Далее святой поведал об одежде, которая была на нем, причем исчисляет телесные члены. Возвращаясь к объяснению своего состояния, святой сказал: «По-видимому, я был в теле, но не чувствовал тягости телесной; не чувствовал никакой телесной потребности в течение всех двух недель, в которые продолжалось восхищение. Это приводит меня к мысли, что я был без тела. Не знаю, как сказать достоверно: ведает это сердцеведец Бог». Святой видел Ангелов в образе светлых мужей и юношей. Он беседовал с ними. Руководивший его Ангел несколько раз подавал ему руку; Ангелы, предстоявшие завесе, имели образ юнош высокого роста, грозного вида, с пламенным орудием в руках. Поведав об Ангелах, исчисляя члены их: лице, глаза, руки, ноги, как бы усиливаясь объяснить саму природу их, святой сказал: что — «они тела бесплотные» или, по пониманию нашего времени, газообразные. Святой Андрей видел устроение и природу горних обителей, соответствующую их бесплотным жителям, несравненно превосходнейшую всего того, что знает и что может представить себе плотской человек, пригвожденный к земле, не обновленный и не воспитанный Духом святым, а потому неспособный проникнуть в таинство будущего века .

Блаженству праведников совершенно противоположно состояние после частного суда душ грешников.

Праведник вступит в загробный мир с неописанной радостью, точно как бы после долговременного заключения своего в темнице, вышедши на солнечный свет. Он весь уже там, сколько лет порывался одним своим сердцем, его вера превратилась теперь в видение, надежда в событие, любовь в наслаждение. У него нет теперь даже желаний, потому что нет нужд; его разум, сердце, воля находятся в блаженном покое.

Но что почувствуют грешники, увидя в загробном мире то, чего они не любили, чему даже не верили, и не нашедши там ни одного из своих любимых предметов?

Является в загробный мир богач, стяжавший миллионы неправдой, и, озревшись кругом себя, скажет со вздохом: где ж мое золото, где ж мои драгоценные камни? Куда девался огромный, великолепно украшенный дом с его увеселительным садом, с его зимними цветами и плодовыми деревьями? Где тот хрусталь и фарфор, которым щеголяли мои пиршественные столы? Где мои дорогие меха и ткани, где слуги мои? Где кони и блестящие колесницы? Нет ничего! Все погибло и как будто провалилось сквозь землю!

Явится в загробный мир честолюбец, достигший некогда высоких степеней беззаконными средствами, и будет по привычке искать на груди своей знаков земного могущества, но, не нашедши их, воскликнет: «Как, неужели я никогда не выходил из круга презренной толпы, не стоял никогда выше жалкой посредственности? Неужели то, что я имел, все даже знаки иноземных отличий, и то, что в руках моих заключалась власть государственная, что меня трепетали, и мне поклонялись сильные люди, и то, что слава моего имени, не вмещаясь в пределах отечества, гремела в странах отдаленных — неужели все это виделось мне только во сне? Я, точно, играл некогда в свете великую роль, а теперь никаких ни малейших следов от прежнего моего не осталось! Увы мне!»

Явится в загробный мир любострастный, проведший всю жизнь в угождении плоти, в доставлении чувствам своим мирских удовольствий и, встречая вокруг себя одни предметы духовные, промолвит с досадой: «В какую скучную пустыню попал я! Что за мир, в котором музыка не тешит слуха, живопись не прельщает очей, откуда изгнаны все искусства, удовлетворяющие потребностям тонкого вкуса? То ли дело была земля — мое прежнее обиталище! То был рай, но он для меня потерян, невозвратно потерян!»

Вот чувствования преданных миру людей после их смерти. Скорбь о потере земных благ, раскаяние, что для таких преходящих вещей было убито столько драгоценного времени, преодолено столько препятствий, трудов и опасностей, сознание всей пустоты и ничтожности их, убеждение в собственном легкомыслии, в собственной слепоте — все эти болезненные ощущения, как черви, станут гнездиться в сердце преступном и точить его поминутно. Но если бы только этими ощущениями ограничивалось бедственное состояние умерших грешников, оно было бы еще сносно; а то, к нестерпимому мучению их, та самая любовь к миру, которую они прежде питали, лелеяли в груди своей, теперь обратится для них в змею, сосущую сердце.

Как обладаемый любовною страстью не может ни на час отвлечь своих мыслей от любимой особы, хотя бы она находилась от него за несколько тысяч верст и была совершенно к нему равнодушна; или как подверженный слабости пьянства влечется к вину тем с большей силой, чем труднее достать напиток, утоляющий на время смертную жажду его; так точно грешники, переселясь в страну вечности, будут воздыхать о временных благах, которыми обладали, несмотря на совершенную безнадежность когда-либо обладать ими и даже увидеть их снова. Во всем беспредельном пространстве неба не найдется предмета, который бы остановил на себе их блуждающие взоры; их мысль будет носиться в прошедшем, их воображение будет бродить по земле, отыскивая на ней знакомые местами наполняя их призраками минувшего счастья. Представьте человека, в высшей степени томимого голодом или жаждой, который при том еще помышляет о вкусных яствах и сладких напитках, — каким адским огнем горит его внутренность! Подобное этому испытают и воскресшие грешники. Конечно, и прежде обладавшие ими страсти походили на лютых домашних зверей, по крайней мере, можно было тогда укрощать их ярость соответственною пищею. Теперь, напротив, грешники будут алкать по-прежнему золота, но вместо него соберут они пыль; будут по-прежнему влечься к чувственным удовольствиям, но вместо них ощутят они смрад. И, таким образом, жажда корысти, вожделение славы, огонь сладострастия, оставаясь голодными, изольют всю свою лютость на те самые души, в которых они владычествуют.

Столько-то различны чувствования добродетельных и порочных людей при взгляде на новый мир, куда они вступят после своей смерти! Но еще виднее будет это различие, когда рассмотрим, каковой в то время покажется тем и другим жизнь их, проведенная в здешнем свете.

Есть в душе каждого из нас незримая скрижаль или книга, — я говорю о совести нашей, — в которой начертывается все, чтобы мы ни сделали доброго или худого на земле, начиная с первого нашего вопля и до последнего издыхания. Время не способно изгладить ее письмена; множество разнородных предметов не производит в ней замешательства. И хотя мы, по своей рассеянности и неведению, многое забываем теперь за собой, многое представляем не в истинном виде, но, несмотря на то, ни малейший поступок наш не опущен и не искажен в этом внутреннем зеркале, так что для будущего над нами суда не предстоит надобности ни в обличителях, ни в свидетелях посторонних. Мы сами внутри себя носим улику или одобрение поступков своих, сами, не примечая того, служим хранилищем всех своих тайн, ведем подробную летопись своего прошедшего. Когда, по гласу Бо- жию, жизненная нить людей обрывается, тогда книга совести их, дотоле для многих запечатанная, раскроется, и они с изумлением прочитают в ней все, что некогда сделали, о чем некогда говорили и думали. Тогда увидишь ты, праведник, ныне столь горько плачущий о грехах своих и столь мало ценящий свои добродетели, увидишь ты тогда земное поприще свое с чувствами воина, взирающего на поле битвы, где он некогда был победителем. Откроется тебе, что ты сокрушался более по долгу смирения, чем по важности твоих преступлений; откроется, что грех юного возраста, лежавший таким черным пятом на душе твоей, уже давно омыт кровью Искупителя и твоими слезами, что грехи неведения, малодушия, рассеянности, неосмотрительности и прочие немощи человеческого естества, которые ты разделял со всеми другими, изглажены за твою любовь к ближнему и покаяние. Придет тебе на память каждое несчастие; которое ты некогда перенес, каждая обида, за которую ты не хотел даже мысленно мстить; явится из-под спуда вся история твоих внутренних подвигов, уничижений гордого разума, смирении дерзостной воли, умерщвлений похотливого сердца, борений с злым духом и с тонкими соблазнами света; обнаружатся твои сокровенные милостыни, твои строгие посты, твои усердные бдения и молитвы; узришь ты благословение Божие, нисходившее не раз на дома и на целые города по твоей за них просьбе; узришь во многих семействах процветавшие непорочные нравы, насажденные примером твоим святым; узришь многих преступников, благодарных тебе за свое исправление, многих несчастных, одолженных тебе счастливой судьбой, — все это тогда узришь ты, сотворивший благое, и возрадуешься радостью неизреченной.

Но горе человеку, которого жизнь, преисполненная пороков и заблуждений, была многолетним злоупотреблением милосердия Божия! Та же самая совесть обнаружит перед ним все дела, все помыслы, даже все слова его прежние, и уже не даст им того ложного, пристрастного вида, в котором они некогда ему представлялись, но покажет, каковы они были действительно. Во-первых, множество преступлений, давно позабытых, оживет тогда в памяти виновного с такой подробностью, как бы это было через несколько минут после их совершения, и ужаснется порочное сердце, признав в этих гнусных найденышах свое давнее порождение. Во-вторых, множество речей и поступков, противных учению христианскому, которые прежде казались простительными и маловажными, тогда окажутся злом, весьма важным и непростительным. Увидит легкомысленный, как не раз, читая вольные книги, участвуя в нескромных беседах, присутствуя на соблазнительных зрелищах, он мало-помалу довел себя до степени совершенного охлаждения к христианству. Увидит болтливый, как однажды, говоря на счет чести ближнего, без всякого злого намерения вонзил в грудь ему стрелу смертоносную. Увидит остряк, как некогда, шутя над вещами священными, употребляя слова Писания или язык богослужебный для смеха, он совратил с пути истины несколько молодых умов, которые оставались бы правомыслящими. Такое открытие должно опечалить грешников, тем более, чем они увереннее были в беспорочности своего поведения. Далее, те грехи, которые таились в глубине сердца, совершались в сокрытых местах и о которых никто знать не мог, кроме самого грешника, откроются по смерти перед лицом человеков и Ангелов. Скрытный грешник обыкновенно обольщает себя тою надеждою, что его дела снидут с ним вместе в могилу и умрут в недрах земли: напрасная надежда! Придет время, грешник, ныне кроющийся во тьме и считающий себя безопасным со стороны людской прозорливости, — придет время, когда и безбожный образ мыслей твоих, и твоя упрямая недоверчивость Церкви, и твои преступные предприятия, и твои любострастные помыслы, и твоя зависть, ненависть к ближнему, и твои коварства, обманы, хищения, клеветы, — когда все это обнаружится от нынешних, непроницаемых покровов и, по слову пророка, откроется стыд твой, явятся все укоризны твои. Наконец, самие добродетели, которыми грешники гордятся на земле и которые свет превозносит до небес, в то время окажутся если не вовсе злыми делами, то, по крайней мере, не стоящими названия добродетели. И это не удивительно: теперь о людских добродетелях заключаем мй по одной благовидной наружности действий; тогда каждое доброе действие оценено будет по способностям, побуждениям и свойствам того, кто его совершил. Таким образом, прежнее трудолюбие грешников явится в то время орудием любостяжательности, их прежняя деятельность по службе объяснится честолюбивыми видами, их прежняя благотворительность к бедным обратится в пустое тщеславие, их прежняя набожность примет на себя отвратительный вид лицемерия. Нечистый источник души их возмутит и все те струи, которые некогда из нее изливались. Окажется, что один из них обнаружил государственное зло по личному мщению, что другой был храбрым на войне по своему удальству, что третий принес жертву в храм из сокровищ нажитых неправедно. Словом, ничто великое и славное, произведенное грешниками, не устоит, не выдержит пробы в испытательном огне пробудившейся совести. И горько, горько будет сильным земли увидать тогда все свои прежние трофеи разбитыми в прах, все свои блестящие добродетели заклейменными посрамлением!

Что должны почувствовать грешники, когда предстанет их взорам ужасная будущность! Представьте человека, который, взобравшись на высочайшую гору, вдруг увидит у ног своих пропасть: от страха кружится у него голова, ноги его скользят, а он сохранил еще столько памяти и рассудка, чтобы постигнуть неизбежность своего падения в бездну. Каково же положение этого несчастного? Но несравненно ужаснее положение грешников, когда по смерти они увидят себя неизбежно падающими с вершины порока в адскую пропасть. Смерть полагает предел мучениям человека, низвергшегося с горы; а грешники будут испытывать только муки низверженных, без всякой надежды когда-либо умереть .

Насколько страшны мучения грешников в аду, показывает следующий рассказ об одном расслабленном, который, изнемогая от тяжкой болезни, с воплем просил Господа прекратить его страдальческую жизнь. «Хорошо, — сказал явившийся к больному Ангел, — Господь, будучи неизреченно благ, соизволяет на твою молитву, Он прекращает твою временную жизнь, только с условием, вместо одного года страданий на земле, которыми каждый человек, как золото в огне очищается, — согласен ли ты пробыть три часа в адских мучениях? Твои грехи требуют очищения в страданиях собственной твоей плоти: ты должен бы еще быть в расслаблении год, потому что как для тебя, так и для всех верующих нет другого пути к Небу, кроме крестного, проложенного безгрешным Богочеловеком. Этот путь тебе наскучил на земле; испытай, что значат адские муки, которые терпят все грешники, впрочем, испытай их только в течение трех часов, а после молитвами Святой Церкви ты будешь спасен». Страдалец задумался. «Год страданий на земле, — это ужасное продолжение времени! Лучше же вытерплю три часа в адских муках, — сказал он сам себе, — чем год на земле. Согласен в ад», — сказал он наконец Ангелу. Ангел тихо принял его страдальческуйэ душу и, заключивши ее в преисподних ада, удалился от страдальца со словами утешения: «Чрез три часа явлюсь я за тобою».

Господствующий повсюду мрак, теснота, долетающие звуки неизъяснимых воплей грешников, видение духов злобы в их адском безобразии, — все это слилось для несчастного страдальца в невыносимый страх и томление. Он всюду видел и слышал только страдание и ни ползвука радости в необъятной бездне ада; одни лишь огненные глаза демонов сверкали в преисподней тьме, и носились перед ним их исполинские тени, готовые сдавить его, сожрать и сжечь своим геенским дыханием. Бедный страдалец затрёпетал и закричал; но на его крик отвечала только адская бездна своим замирающим вдали эхом и клокотаньем геенского пламени, которое клубилось в виду трепетавшего заключенника. Ему казалось, что целые века страданий протекли уже; с минуты на минуту ждал он к себе светоносного Ангела, но его не было. Наконец страдалец отчаялся в его появлении и, скрежеща зубами, застонал; но никто не внимал его воплям. Все грешники, толпившиеся в бездне геенской, были заняты собой, своим собственным только мучением, и ужасные демоны в адской радости издевались над мучениями своих пленников. Наконец, тихий свет ангельской славы разлился над бездной. С райской улыбкою приступил Ангел к страдальцу и спросил:

—        Что, каково тебе, брат?

—        Не думал я, чтобы в устах ангельских была ложь, прошептал едва слышным, прерывающимся от страданий голосом заключенник.

—        Что такое? — возразил Ангел.

—        Как что такое? — произнес страдалец, — обещал взять меня отсюда чрез три часа, а между тем целые годы, целые века я провел в невыразимых страданиях.

—        Помилуй, что за годы, что за века! — кротко и с улыбкою отвечал Ангел, — час только прошел со времени моего отсутствия, и два часа сидеть тебе здесь.

—        Как два часа? — в испуге спросил страдалец. — Два часа? а это час только прошел? Ох, не могу более терпеть, нет силы! Если только можно, если только есть воля Господня, умоляю тебя, возьми меня отсюда! Лучше на земле буду я страдать годы и веки, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на суд, только выведи меня отсюда. Невыносимо! ох, пожалей меня! — со стоном воскликнул страдалец, простирая руки к светлому Ангелу.

Тогда Ангел сказал:

—        Бог, как Отец щедрот и утехи, являет на тебе благодать Свою, но ты должен знать и помнить, сколь жестоки и невыносимы адские мучения.

При этих словах страдалец открыл глаза и видит, что он по-прежнему на своем болезненном ложе. Все чувства его были в крайнем изнеможении, страдания духа отозвались и на самом теле; но он с той поры уже в сладости терпел и переносил свои страдания, приводя себе на память ужасы адских мучений и благодаря о всем милующего Господа .

Рассказ этот вполне соответствует тем чертам, какими святые отцы изображали адские мучения.

Вот, например, в каких чертах изображает святой Ефрем Сирин мучительное состояние за гробом душ грешных. Грешник тотчас после смерти, говорит он, «влекомый лукавыми ангелами, пойдет на место мучения и, увидев оное, придет в трепет и будет ударять в лице руками, озираясь туда и сюда и намереваясь бежать. Но бежать невозможно, потому что демоны держат его крепко связанным... Потом с принуждением и нехотя вступив в места сие, и жестоко мучимый, он станет жалобно взывать и умолять представивших его на суд, чтобы получить хотя малую ослабу... И вздохнув из глубины сердца, скажет: какую пользу принес мне целый мир? Увы, и обманут, и поруган!

Праведен суд Божий! Теперь узнал я, несчастный, что аще сеет человек, тожде и пожнет, и какое бремя сам свяжет, такое и понесет (см.: Гал. 6, 5 и 7). Увы, слышал я и не принимал! Видел, что многие подвизаются, пребывают в бдении, постятся, подают милостыню, плачут и проливают слезы, и над всеми насмехался! Увы! Я поруган! Лучше было бы мне сто лет плакать, рыдать, поститься, есть камни, нежели прийти в это место мучения. Кто даст три дня на покаяние из того века, в котором я бедный худо расточил время. Но торжище кончилось и нет более времени покаяния»48.

Святой Василий Великий, уча о том, что праведников тотчас по смерти ожидают победные венцы, радостный привет Ангелов и вечные блага , так изображает ожидающую за гробом участь грешников: Никто (из нераскаянных) да не льстит себе суетными словами (Еф. 5,6). Ибо внезапу нападет на тебя всегубительство (Сол. 5, 3), и постигнет переворот, подобно буре. Придет угрюмый ангел, насильно поведет и повлечет душу твою, связанную грехами, часто обращающуюся к тому, что оставляет здесь, и рыдающую безгласно; потому что уже сомкнулось орудие плача. О, сколько будешь ты терзать сам себя! Как восстанешь, без пользы раскаиваясь в своих начинаниях, когда увидишь светлость праведников при торжественном раздаянии даров и унылость грешных в самой глубокой тьме! Что скажешь тогда в сердечной своей муке? Увы мне, что не сверг я с себя тяжкого бремени греха, когда так легко было сложить... Теперь же за временное наслаждение греха бессмертно мучусь, за удовольствие плоти предан огню .

Место, где мучаются грешники, называется адом.

Ад помещается во внутренности земли. Бог, произнося определение на Адама при изгнании его из Рая, сперва исчислял земные казни для преступника райской заповеди, потом возвестил, что этим казням Адам будет подвергаться дотоле, доколе не возвратится в землю, из которой он взят. Земля ecu, — сказал ему Господь, — ив землю оты- деши (Быт. 3,19). Здесь не сказано, что он пойдет в землю одним телом: изреченный приговор для дерзнувшего восстать против Бога страшнее, нежели каким он представляется для легкого, поверхностного взгляда. Праведники Ветхого Завета, как очевидно из Священного Писания, постоянно признавали земйые недра местом ада. Сниду к сыну моему сетуя во ад, — говорил святой патриарх Иаков, когда принесли ему ложную весть о кончине любимого его сына Иосифа (Быт. 37, 35). Остави мене почити мало, — умоляет Бога праведный, многострадальный Иов из среды отовсюду окружавших его искушений,—прежде даже отыду, отнюдужене возвращуся, в землю темпу и мрачну, в землю тьмы вечныя, идеже несть света, ниже видети живота человеческого (Иов 10, 20-22). Боговдохновенный законодатель израильтян Моисей, объявляя народу гнев Божий на Корея и его сообщников, сказал: аще смертшо всех людей умрут сии, и аще по при- сещению всех человеков будет посещение их, то не

Господь посла мене, по явно покажет Господь, и от- верзше, земля, уста своя, пожрет я, домы их, и кущи их, и вся елика суть их, и снидут живи во ад... Егда же преста глаголя вся словеса сия, — продолжает повествователь Писания, —разседеся земля под ногами их... и снидоиша живы во ад (Числ. 16, 29-35) Пророк Давид воспевал Господу: милость твоя велика на мне, и избавил ecu душу мою от ада преис- поднейшаго (Пс. 85,13). Когда душа святого пророка Самуила была вызвана волшебницей по просьбе царя израильского Саула для совещания о предстоявшей битве со врагами, то волшебница, увидев эту душу, сказала: видех мужа стара, восходяща от земли, и сей оболчен одеянием долгим: и уразуме Саул, яко сей Самуил есть (1 Цар. 28, 14). Пророк Исаия говорит сатане: во ад снидеши и в основания земли (Ис. 14,15).

В торжественные службы Великой Субботы и Святой Пасхи Церковь, празднуя и воспевая спасение людей пострадавшим за нас Богочеловеком, поправшим смертию смерть, сокрушившим в Себе и с Собою, с особенной ясностью выражает свое мнение о местонахождении как ада, так и Рая. Церковь не занимается собственно изысканием, где ад и где рай, но, славословя Господа, и говоря об аде и Рае, по необходимости, хотя и мимоходом, высказывает свое мнение о месте их, говорит об этом, как о предмете общеизвестном. Величественное песнопение на утрене Великой Субботы, после прочтения шестопсалмия и великой ектении, начинается с двух глубоко умилительных и вместе изящно поэтических тропарей, из которых в первом воспевается погребение Господа, во втором нисшествие Его во ад. «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое тело Твое, плащаницею чистою обвив и вонями, в гробе нове закрыв положи». «Егда снишел еси к смерти, Животе безсмертный, тогда ад умертвил еси блистанием божества, егда же и умершия от преисподних воскресил еси, вся силы небесныя взываху: Жизнодавче Христе Боже наш, слава Тебе».

После этого все священнослужение, а в монастырях и все братство, выходит с возженными свечами на средину храма, становится пред плащаницею и начинает возглашать так называемые церковным уставом похвалы Господу, соединяя их со стихами 118-го псалма. Из этих похвал выписываем те, в которых с наибольшей ясностью упоминается о том, что ад находится внутри земли. «Зашел еси под землю Светоносец правды, и мертвыя якоже.от сна воздвигл еси, отгнав всякую тьму, сущую во аде». «Землю содержай дланию, умерщвлен плотию, под землю ныне содержится, мертвыя избавляя адова содержания». «На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет его, Владыко, даже до ада снисшел еси, ищай».

То же мнение о местонахождении ада и Рая видим в службе на Святую Пасху. С наибольшей определенностью выражено мнение о месте ада в ирмосе шестой песни канона: «Снишел еси в преисподняя земли, и сокрушил еси вереи веч- ныя, содержащия связанныя, Христе». В синаксаре по 6-й песне говорится: «Господь, ныне из адовых сокровищ человеческое естество исхитив, на Небеса возведе, и к древнему достоянию преведе нетления. Обаче сошед во ад, не всех воскреси, но елице веровати Ему изволиша. Души же от века святых, нуждою держимыя, от ада свободи, и всем даде на небеса взыти». Здесь опять «древнее достояние», т.е. Рай, указывается на небе: «Воскресением Твоим, Господи, Рай паки отверзеся, и иже на Небеса восход обновлен еси нам».

В первые времена христианства, когда ожесточенная и слепая ревность идолопоклонников к сохранению на земле многобожия проливала реки невинной крови христианской, в Бруссе, главном городе Вифинии, претерпел мучение и казнь епископ города Патрикий. Мучитель — игемон принимал ванны в теплых целительных источниках, находившихся близ города, там допрашивал и умертвил епископа. По поводу этих горячих вод, которых температуру и целебность игемон приписывал действию боготворимых им истуканов, святой Патрикий говорил ему так: «Блистательный игемон! Если хочешь узнать истину о начале, течении и теплоте этих вод, то я могу открыть ее тебе, если с кротостью меня выслушаешь, Всякий исповедующий христианство святое и поклоняющийся единому истинному Богу стяжает ум, исполненный разумения Божественных Таин: и я, будучи рабом Христа, хотя и грешным, могу объяснить истину об этих водах. Бог, предвидя, что созданные им люди прогневают Его — Бога, Создателя своего, и, отвергнув истинное богопочитание, устроят себе бездушных кумиров и будут поклоняться им, уготовал два места для преселения в них людей после их земной жизни. Первое место он просветил вечным светом и исполнил обильными и неизреченными благами; другое же место исполнил непроницаемой тьмой, неугасающим огнем и вечными казнями. Он предназначил, чтобы в первое место были переселяемы те, которые будут стараться бла- гоугождать Ему исполнением Его заповедей, а во второе, темное, ввергаемы те, которые прогневают Творца злым житием своим и заслужат себе казнь. Сподобившиеся места светлого будут жить бессмертною жизнью в непрестанной и бесконечной радости, а низвергнутые в темное место будут мучены непрестанно, бесконечно. Создатель, разделяя огонь от воды и свет от тьмы, каждое из них, как создал отдельно, так и поставил на отдельных местах. Есть и над твердью небесной так, как и под землею, огонь и вода. Вода, находящаяся на поверхности земной, собранная в собрания свои, называется морем, а подземная вода называется бездной. Из этой бездны на потребности человека и животных, населяющих землю, воды подымаются сквозь земные недра, как бы водопроводными трубами, и, выходя на поверхность земли, образуют источники, колодцы и реки. Из этих-то вод те, которые приближаются к подземному огню, согреваются им и вытекают горячими; те же, которые текут вдали от огня, сохраняют естественную хладность. На некоторых местах бездны имеются самые холодные воды, обратившиеся в лед, как отстоящие весьма далеко от огня. Подземный огонь устроен для мучений нечестивых душ. Преисподняя вода, обратившаяся в лед, именуется тартаром. В тартаре подвергаются бесконечной муке ваши боги и поклонники их, как воспел один из ваших стихотворцев: «Концы земли и моря не что иное, как их последние пределы, где Иапет и Сатурн — так именуются ваши боги — не утешаются ни блистанием солнца, ни прохладою ветров». Это значит: ваших богов, заключенных в тартаре, не освещает и не согревает солнце, а вверженных в огонь не прохлаждает ветер. Тартар глубже всех прочих бездн, находящихся под землей. В том, что под землей находится огонь, уготованный на нечестивых, пусть удостоверит тебя, по крайней мере, тот огонь, который извергается из недр земных в Сицилии», — так рассуждал о подземном аде святой епископ Христовой Церкви первых веков.

Вышеупомянутая преподобная Феодора, посетив райские обители, низведена была в «преисподняя земли» и видела страшные, нестерпимые муки, уготованные грешникам в аде.

Воскресший воин Таксиот поведал, что он был похищен дьяволами с блудного мытарства: они свели его из воздушного пространства вниз, на землю. Земля расступилась, и он был спущен по узким и смрадным сходам до преисподних темниц адовых, где души грешников затворены в тьме и муке.

Итак, мы видели, что души праведные, покрываемые благодатью, относятся святыми Ангелами на лоно Авраамово, в место отрады, покоя, прохлады и упокоения; а души грешные повергаются в адские жилища на нестерпимые мучения в пламени (Лк. 16,19-27).

Но такое загробное состояние отшедших душ в, настоящее время не есть еще окончательное и решительное. Ибо как полный человек состоит из души и тела, и в теле творит дела добрые или

злые, так и полное и решительное воздаяние за дела будет не прежде, как по новом чудесном соединении души с ожившим телом — при кончине мира, т.е. на Страшном всеобщем Суде Христовом (2 Кор. 5,10). Теперь же «ни праведные, ни грешные не получают совершенного воздаяния за дела свои. Души праведных до последнего суда не получают совершенной награды, и души грешных не терпят совершенного осуждения» . «Получили ли праведные награды и грешники наказание? — спрашивает святой Афанасий Великий и отвечает: никак. Но сама радость, которую ощущают теперь души святых, есть наслаждение неполное, как и печаль грешников есть также неполное наказание. Когда царь зовет друзей к пиршеству своему, а осужденных — к наказанию, то званные на вечерю даже до часа вечера пребывают в радости пред домом-'царя, и преступники, заключенные в темницу, предаются печали, доколе не придет царь. Точно так же должно думать и о душах праведников и грешников, доныне преселившихся от нас» (Послание к Антиоху, вопрос 20). Свт. Иоанн Златоуст, объясняя слова святого апостола Павла: и сии ecu послушествовани бывше верою, не прияша обетования, говорит: «не прияша: столько протекло лет после земной победы праведников, и они еще не получили «награды за свои подвиги». Помысли, сколько времени Авраам и апостол Павел остаются в ожидании, доколе ты совершишься,

дабы тогда вместе с тобою получить награду». По словам блаженного Августина, «всемогущий Бог, как многочадный Отец, к возвратившимся с поля детям Своим вещает так: хотя и настало время вашего успокоения от трудов, но подождите братий ваших, и когда вместе соберутся, тогда вместе вкусите пищи» («О святых», речь 2), т.е. отшед- шие праведники будут ожидать себе полного воздаяния и награды дотоле, когда войдут в вечный покой все исповедники веры и благочестия, иначе сказать, до скончания мира и всеобщего суда Христова; ибо твердые ревнители веры и благочестия будут и при кончине мира.

По словам церковной богослужебной книги «Постная Триодь», «души святых пребывают ныне в неких местах отлученных, а души грешных особо: те радуются, надеясь получить блага неизглаголанные, а сии печалятся в ожидании будущих мук». На этом-то нерешительном и как бы переходном состоянии отшедших душ основывает, между прочим, ходатайство свое за умерших Святая Церковь .

Об участи младенцев за гробом Священное Писание ничего не говорит. Что же касается Церкви, то взгляд ее на этот предмет таков. Все младенцы, удостоившиеся благодати Святого Крещения, «несомненно, получают спасение после смерти Иисуса Христа. Ибо если они чисты от греха, как от общего (прародительского), потому что очищаются Божественным Крещением, так и своего собственного, ибо как дети не имеют еще своего произвола и потому не грешат» (Послание восточных патриархов, член 16, с. 65). Даже близкие к семилетнему возрасту, хотя начинали обнаруживать наклонность ко греху (например, капризничали, брали тайно чужое, оказывали непослушание старшим, проявляли признаки зависти и т.д.), несомненно, допускали эти грехи без разумного сознания и, следовательно, не подлежат взысканию. Вот почему Православная Церковь не находит ничего достойного плача в участи всех этих младенцев: о мне не рыдайте; плача бо ничтоже начинах достойное, паче же самих себе согрешающих плачите всегда... взывает младенец к окружающим его гроб.

Провожая этих младенцев в вечность, Святая Церковь молится не о прощении их, а о том, еже по прежнему обещанию тех Царствия Не- беснаго сподобити . По учению свт. Иоанна Златоуста, души младенцев освобождаются даже от мытарств. «Нас святые Ангелы, — говорит вселенский учитель от лица младенцев, — мирно разлучили от тела, мы свободно миновали старейшинство и властей воздушных. Мы имели благонадежных руководителей. Лукавые духи не нашли в нас того, чего искали; не увидели того, чего желали бы увидеть, т.е. грехов. Увидев тело неоскверненное, они посрамились, увидев душу чистую, чуждую злобы, они устыдились; не нашли они в нас злоб порочных и умолкли. Мы прошли и уничижили их. Мы прошли сквозь их и попрали их. Сеть сокрушися, и мы избавлены быхом. Благословен Господь. Иже не даде нас в ловитву зубом их (Пс. 123, 7 и 6). Когда же это совершилось, руководившие нас Ангелы возрадовались, они начали лобызать нас, оправданных, и говорить в веселии: «Агнцы Божии, ублажаем ваше пришествие сюда: отверзся вам прародительский рай, предоставлено вам лоно Авраама; прияла вас десная рука Владыки, призвал Его глас в десную часть, благосклонными глазами воззрел Он на вас, в книгу жизни вписал Он вас.

И сказали мы: праведный Судия, ты лишил нас благ земных, не лиши благ небесных; Ты отлучил нас от отцов и матерей, не отлучи от святых Твоих; знамения крещения сохранились целыми на нас, тело наше мы представляем Тебе чистым, по причине младенчества нашего» .

Каково состояние загробное младенцев, без крещения умирающих, и возможно ли молитвенное поминовение их? Некоторые думают, что загробное состояние младенцев, без крещения умирающих, не безотрадно. Такое мнение свое стараются обосновать на следующих данных: 1) Господь наш Иисус Христос, когда апостолы препятствовали матерям приносить к Нему детей для благословения, сказал: не препятствуйте

детям приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Божие (Мф. 19, 13-14). Если же Господь с любовью принимал к Себе еврейских детей, то неужели отвергнет Он от Себя тех детей, коих родители-христиане желали привести к Нему через крещение и не успели в этом? 2) Господь Иисус Христос в прощальной беседе с учениками Своими сказал, что Он рано или поздно призовет их к Себе, и как совершенные, так и менее совершенные, все найдут себе место в Царстве Небесном: в доме Отца Моего Небеснаго обителей много (Ин. 14,2). Неужели в этих обителях не найдется места для тех, кои не совершенны, например, не- крещенные младенцы? 3) В синаксаре на субботу мясопустную сказано: «Ведати и сие подобает, яко крещеннии младенцы пищи насладятся, не- просвещеннии и язычестии ниже в пищу, ниже в геенну пойдут». Если не крещенные младенцы в геенну не пойдут, то, значит, будут находиться в противоположном месте. 4) Младенцы, как существа невинные, а напротив, еще потерпевшие, не заслуживают никакого осуждения. «Не за что их (некрещенных младенцев) наказывать геенной наравне с злодеями, потому что они самовольного греха не совершали в краткий период их жизни и не сподобились крещения не сами по себе» (Пропов. прот. Полисадова, т. 1, кн. 1). Что можно сказать на это? То несомненно, что Господь готов с любовью принять к Себе детей, как наиболее способных к наследованию Царства Божия, по их незлобию, кротости, смирению и послушанию. Но чтобы дети действительно могли наследовать вечно блаженную жизнь, они должны возродить

ся водой и Духом — омыться от прародительской скверны (см.: Мк. 16, 16; Ин. 3, 5), так как в Царство Божие ничто нечистое войти не может (см.: Откр. 21, 27).

Верно и то, что Господь обещал уготовить места во многих обителях Своего Отца Небесного, но для кого? Только для верующих в Него, любящих Его и исполняющих заповеди Его (Ин. 14,1). Если в синаксаре на субботу мясопустную сказано, что дети некрещенные не пойдут в геенну, то отсюда еще никак нельзя заключить, что они наследуют вечно блаженную жизнь. По разуму Церкви Православной, дети, без крещения умирающие, как не очистившиеся от прародительского греха, не могут наследовать Царства Небесного, но как сами собой не сделавшие никакого зла, по нравственному суду Божию, вместо казни только лишаются небесных благ, вечной радости и лицезрения Божия; ради недостоинства прародительского греха они не сподобляются радости святых, а ради незлобия не предаются мукам грешных, переводятся в некое особое место, где и утешения не имеют, но и муки не терпят. Святой Григорий Богослов в своем 40-м слове о крещении, которое начинается словами: «Вчера мы торжествовали светло просвещенный день», — говорит о младенцах не- крещенных и умерших, что им не быть ни прославленными, ни мучимыми от праведного Судии, так как они не запечатлены (крещением), но были незлобивы и более терпели зло, нежели его соде- лали; ибо не удостоивается чести тот, кто только не заслужил наказания, равно и тот, кто не сподобляется чести, не заслуживают поэтому наказания

(Требн. Петра Могилы. Указ о крещенных и не- крещенных младенцах умирающих, с. 627-628, изд. 1641 г.). И в самом синаксаре на субботу мясопустную решительно и ясно сказано, что «непро- свещеннии и язычестии младенцы ниже в пищу, ниже в геенну пойдут», т.е. ни небесной сладости не сподобятся, ни мучениям не подвергнутся.

Относительно того, возможно ли и действительно ли заупокойное моление о младенцах, без крещения умирающих, некоторые дают положительный ответ. Это мнение свое они утверждают на следующих данных: 1) отказать родителям в заупокойном молении об их младенце, без крещения умершем, значит к их горю безутешному присоединить новые нравственные страдания; 2) Господь наш Иисус Христос сказал: аще что просите от Отца во имя Мое даст вам (см.: Ин. 16Г 23; 14,13-14; Мк. И, 25). Но что может быть чище и выше молитвы к Отцу Небесному о спасении души человеческой? 3) «Великую отраду приносят усопшим милостыни и приношения» (Слова свт. Златоуста в синаксаре на субботу мясопустную). Неужели милостыни и приношения за младенцев, умерших без крещения, останутся бездейственными и не принесут для них никакой пользы? 4) Церковь молится и ходатайствует за тяжких грешников и верует, что по ее ходатайству Милосердый Господь дарует им прощение прегрешений их, почему бы ей не молиться о младенцах, без крещения умерших, и не просить у Бога прощения их непроизвольного прародительского греха? 5) Преподобный Макарий от черепа язычника чудесно услышал, будто от молитв преподобного об умерших бывает отрада и язычникам; святой Григорий Собеседник спас своими молитвами усопшего царя Траяна-язычника, а блаженная Феодора, царица греческая, спасла своими молитвами и особенно соборной молитвой Православной Церкви супруга своего Фео- фила — иконоборца и гонителя православных христиан (синакс. на субботу мясопустную).

Любящему родственному сердцу, скажем с своей стороны, естественно и простительно скорбеть о своем родном, хотя бы и погибшем. Скорбеть и о самоубийцах, и о тех, которые погибли в разбое, но неужели священник может совершать за них общественную молитву, если бы родственники, по незнанию церковных правил, начали просить его об этом? Христианская любовь не требует и не может требовать невозможного, иначе по чувству той же любви приходилось бы крестить и младенцев мертворожденных, и причащать Святых Таин больных, физически не способных к принятию Тела и Крови Христовых (например, пораженных параличом и т.п.). По чувству христианской любви и по вере в силу молитвенного ходатайства верующих друг за друга, Святая Церковь молится и делает приношения за усопших, но за каких усопших? Только за тех, которые были ее членами, освящались ее таинствами и умерли в вере и надежде воскресения и жизни вечной. Но она не считает себя вправе и в обязанности молиться и делать приношения за тех, которые умерли вне общения с нею (служебный чин литургии свт. Иоанна Златоуста). Да и как может Святая Церковь молиться и делать приношения за младенцев, без

крещения умерших, — просить у Бога очищения их от прародительской скверны, когда она знает, что единственное средство к возрождению духовному и к очищению от прародительского греха есть Святое Таинство Крещения? Сказание о молитвах прп. Макария и Григория о язычниках указывает только частные и притом выходящие из ряда обыкновенных случаи, и потому не дает права выводить из них общее правило. Что касается повествования о спасении соборной молитвой Православной Церкви иконоборца Феофила, то должно полагать, что Собор имел основание оказать ему снисхождение, по свидетельству блаженной царицы Феодоры о предсмертном раскаянии ее супруга. При подобных условиях и в настоящее время, конечно, может быть дозволена высшей церковной властью молитва за неправославного и раскольника, отступника от Церкви или отлученного от нее, а без этого нет никакого основания поминать в церковных молитвах ни иноверцев и раскольников, ни отступников от Церкви и отлученных от нее, а тем более умерших без крещения — нехристиан. Даже и в то время, когда Церковь совершает поминовение всех умерших от века и молится о несчастно и нечаянно умерших, она молится о них только под тем условием, если они умерли, пребывая в вере и благочестии. Один из почивших архипастырей нашей Церкви (высокопреосвященный Никанор, архиепископ Херсонский) в своей предсмертной беседе выразился о христианской молитве, по заповеди Апостола, о всех так: «Человеколюбивый дух Христов не только уполномочивает нас, но и наставляет к мо

литве за всех людей, не только принадлежащих к истинной Церкви Христовой, но и чуждых ей, пока мы пребываем на сем свете. Но лишь только чуждая истинной Церкви Христовой душа отходит в мир неземной, Святая Церковь, усугубляя свои молитвы о своих, отходящих к Богу, не своих, не принадлежащих к общению ее веры и таинств, всецело представляет домостроительству правосудия и милости Божия» .

Кроме Рая и ада Римско-Католическая Церковь признает особое место или состояние для от- шедших душ — это чистилище.

Основное предположение, из которого развивается римско-католическая теория о существовании чистилища, состоит в том, что последствия, какие влечет за собой грех, нужно рассматривать в двояком отношении. Одни из этих последствий уничтожаются силой искупительных заслуг Иисуса Христа. На другие же сила заслуг Христовых простирается не всегда, так что и после усвоения себе через Таинство благодати искупления человек остается еще должником пред Богом; смотря по грехам, на человеке продолжает еще тяготеть более или менее тяжкий долг, за который он должен принести Богу для совершенного примирения с Ним надлежащий выкуп. Этот выкуп непременно должен быть пропорционален с мерой грехов и называется сатисфакцией или удовлетворением.

Средства такого удовлетворения правосудию Божию разнообразны. Римско-Католическая Церковь в своих вероопределениях и ученые богословы в своих трактатах указывают эти средства весьма обстоятельно и точно, объясняя вместе с тем, на какие именно последствия греха и когда не простирается сила искупительных заслуг Христовых, и откуда вытекает для человека необходимость, кроме усвоения себе благодати искупления, принести еще самому надлежащую сатисфакцию божественному правосудию.

К средствам сатисфакции принадлежит, прежде всего, безропотное перенесение разных временных бедствий, посылаемых на нас Богом. Такие бедствия преследуют человека на всех путях жизни, потому что правосудие Божие требует, чтобы всякий грех был отомщен и наказан. Существенное значение этих действий и главнейшая цель состоит именно в воздаянии человеку за оскорбление Бога грехом. Правда, Своими искупительными заслугами и жертвой, принесенной на Голгофе, Господь Иисус Христос принес бесконечно великое удовлетворение правосудию Божию за весь человеческий род. Крестные страдания и смерть Богочеловека превышают всякую меру наших беззаконий и с избытком покрывают грехи всего мира. Однако же это не освобождает человека от необходимости потерпеть за свои грехи известную кару и таким образом принести божественному правосудию удовлетворение. Правосудие Божие карает человека за грехи не только временными бедствиями или наказаниями (poena temporalis), но и вечными мучениями (poena aeterna); потому-то тот, кто сбрасывает с себя иго закона и предпочитает свою волю воле Творца, чтобы быть счастливым в этой жизни, заслуживает быть несчастным навсегда и здесь, на земле, и там, за гробом. В силу искупительных заслуг Христовых человек очищается от самых грехов и освобождается от вечных наказаний за них всякий раз, как приступает к благодатному освящению через церковные таинства. Но очиститься от греха и освободиться от вечных мучений не значит еще избавиться от наказаний временных или тех бедствий, которые посылаются Богом на человека в отмщение его беззаконий. Сила искупительных заслуг Христовых по преимуществу и исключительно простирается только на вечные мучения. Наказания же временные, как достодолжная кара или возмездие за грехи, тяготеют над людьми и после того, как роду человеческому даровано спасение о Христе. Собственными силами мы не в состоянии искупить себя от вечных мучений и вечного осуждения. И этим обусловливается необходимость крестных страданий и смерти Сына Божия ради спасения людей. Но чтобы грехи сами не оставались совершенно безнаказанными, Господь, избавив людей Своею крестною смертию от вечных мучений, оставил нас в условиях необходимости претерпевать наказания временные, которые совместны и с свойствами нашей природы и не исключают возможности блаженства на небе.

Таким образом, временным наказаниям подвержены все до единого, даже те, кому опущены грехи ради искупительных заслуг Христа. Поэтому не всегда с отпущением греха даруется человеку отпущение и всех следующих за него наказаний не только вечных, но и временных. Только Таинство Крещения, очищая приступающих к нему от первородного греха, вместе с тем избавляет и> от всех последствий этого греха, и от вечного осуждения, и от временных наказаний. Но это исключение из общего правила, и нельзя того же сказать о Таинстве Покаяния. Грех первородный есть грех наследственный. Мы не участвовали в нем своей личной волей. И потому после крещения удовлетворения правосудию Божию за первородный грех со стороны человека не требуется. Напротив, во всех грехах, совершаемых после крещения, участвует наша собственная воля. И потому Таинство Покаяния освобождает только от вечных мучений. От наказаний же временных не избавляется человек и после того, как очистит свою совесть покаянием, потому что воля наша, повинная в совершении греха, должна быть участницей и в заглаживании его. Следуя римско-католической доктрине, "&то доказывается многочисленными свидетельствами Священного Писания. Так, прародители должны были понести разные временные наказания за свой грех — изгнание из рая, болезни, страдания всякого рода и даже смерть. По молитве Моисея, преступные израильтяне, хотя и получили прощение своего греха, однако, за свое прегрешение осуждены были на сорокалетнее странствование в пустыне. Сам Моисей не вошел в землю обетованную, потому что согрешил пред Господом. Пророк Нафан сказал Давиду: Господь отъя согрешение твое... обаче... сын твой ро- дивыйся тебе смертию умрет (2 Цар. 12,13-14) . Кто, восклицают римско-католические богословы, ввиду таких и подобных свидетельств Писания, станет спорить, что для примирения с Богом нужно не только раскаяться в своих грехах, но и понести за них временные наказания .

Значение сатисфакции или удовлетоверения правосудию Божию за грехи имеют затем церковные эпитимии. Точно так же, как и безропотным перенесением временных бедствий, постигающих нас в наказание за грех по воле Промысла, исполнением церковных эпитимии человек оплачивает свой долг пред Богом.

Наконец, принести удовлетворение правосудию Божию за свои грехи человек может еще добродетельной жизнью. Добрые дела имеют вообще высокое значение и требуются от человека как необходимое условие спасения. По мере преуспеяния нашего в благочестии Господь приумножает в нас духовные дарования и всякое доброе дело вменяет нам в заслугу, но кроме этого, по римско- католическим воззрениям, добрые дела имеют еще значение удовлетворения правосудию Божию за грехи. Особенно же такое значение имеют разные подвиги благочестия, принимаемые нами на себя добровольно. Сюда относятся посты, дела милосердия, молитвы и другие духовные упражнения, которые налагает на себя человек по собственному побуждению, помимо советов духовника, в виде наказания за грехи.

Как ни разнообразны средства сатисфакции, однако же во время земной жизни далеко не все успевают оплатить свой долг божественному правосудию в надлежащей мере. Между тем Господь требует от всех удовлетворения полного, так что в Царствие Божие не может войти ничто нечистое (см.: Откр. 21, 27). Поэтому в загробной жизни многим предстоит подвергнуться временным наказаниям в чистилище — purgatorium. Чистилище есть среднее состояние между адом и Раем, между вечными мучениями и вечным блаженством. Оно будет существовать только до дня Страшного Суда. Это состояние минуют совершенные праведники, успевшие принести полное удовлетворение правосудию Божию во время земной жизни. Они прямо вселяются в жилище блаженных. Нет места в чистилище также и тем, которые умирают в грехах первородном и смертных. Таковы умершие не- крещенными и те из крещенных, которые брошены в вечность' без должного христианского напутствия посредством Таинства Покаяния. Для них уготована геенна. Затем, все остальные должны пройти путь чистилищных наказаний. Это именно те, которые, отходя в вечность, очистили свою совесть Таинством Покаяния во всех грехах или, по крайней мере, смертных, но не успели еще понести за них должного временного наказания или загладить их другим образом. Сюда же относятся повинные пред Господом в грехах несмертных, легких или простительных. Все таковые имеют надежду спасения и испытывают в чистилище более или менее продолжительные, смотря по своим грехам, наказания только затем, чтобы, уплатив свой долг божественному правосудию, перейти в жилище блаженных. В пользу такого учения о загробном отпущении усопших приводятся католичеством, главным образом, следующие библейские основания. Во второй Маккавейской книге рассказывается, что во время одного сражения Иуды Маккавея с идумеями некоторые еврейские воины пали жертвой своего греха. Обретоша же у коегождо от умерших под ризами убиенных от даров идольских, яже во Иамнии, о нихже закон запрещаше Иудеом: всем же яве бысть, яко сея ради вины тии падоша. Вси убо благословивше правый суд Господень, яко тайная сотвори явлена, к молению обратишася моливше, да сотворенный грех весьма изгладится: добльственный же Иуда... сотворив от мужей собрание утварей, яко две тысящи драхм сребра, посла во Иерусалим принести за грех (мертвых) жертву... взирающ; яко во благочестии усопшим изряднейшая уготовася благодать: преподобное и благочестивое помышление: отонюду же за умерших моление сотвори, яко да от греха очистятся (2 Макк. 12, 40-46). По объяснению римских католиков, моление и жертва за падших во грех показывает, что еще ветхозаветные израильтяне содержали учение о чистилище как богооткровенный догмат. Святой апостол Павел говорит: основания бо инаго никтоже может положити паче лежаща- го, еже есть Иисус Христос. Аще ли кто назидает на основании семь злато, сребро, камение честное, дрова, сено, тростие, когождо дело явлено будет: день бо явит, зане огнем открывается, и когождо дело, яковоже есть, огнь искусит. (И) его же аще дело пребудет, еже назда, мзду приимет: (а) его- же дело сгорит, отщепится: сам же спасется та- кожде якоже огнем (1 Кор. 3, 11-15). Это, объясняют католики, значит, что учение о чистилище есть учение апостольское. Выражениями: когождо дело, яково же есть, огнь искусит... егоже дело сгорит, отщепится: сам же спасется такожде якоже огнем, — показывается именно, что по смерти существуют временные, очистительные наказания. Господь Иисус Христос сказал: иже аще речет слово на Сына Человеческаго, отпустится ему; а иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12,32). Те, которые не верят в существование за пределами фоба чистилищного огня, восклицают ввиду этих Господних слов католические богословы, пусть вопросят Господа, сказавшего, что существует такой фех, который не отпустится ни в сей век, ни в будущий, зачем Он сказал это, если после смерти не существует никакого очищения от фехов?

Но если многие или даже большинство во время земной жизни не успевают оплатить свой долг божественному правосудию в надлежащей мере, так что для удовлетворения правде Божией за фе- хи им приходится испытывать временные наказания в зафобном чистилище, то избранные Божии своими подвигами и заслугами приносят правосудию Божию удовлетворение не только полное, но даже преизбыточествующее. И в Евангелии, и в апостольских посланиях весьма много таких мест, которые показывают, что, кроме дел и подвигов обязательных для всех вообще верующих, есть еще дела и подвиги высшего совершенства, что, кроме заповедей Господних, есть еще так называемые евангельские советы. Исполнить заповеди значит исполнить должное. Исполнение же евангельских советов, которые предлагаются только ищущим высшего совершенства и не имеют общеобязательной силы, есть такой подвиг, который превышает требования закона, есть дело сверхдолжное. И кто исполняет не только заповеди, но и советы евангельские, тот оплачивает свой долг божественному правосудию с избытком. Его подвиги превышают меру временных наказаний, которые он должен был бы понести за свои грехи, если бы не избавился от этих наказаний добродетелями. Между святыми угодниками Божиими есть также такие, которые или вовсе не имели грехов, или же имели их очень мало, так что на них вовсе не лежало долго сатисфакции, или же связаны они были этим долгом весьма в ограниченной степени. И потому не только исполнение евангельских советов, но и все вообще подвиги таких праведников и страдания, перенесенные ими на земле, могут быть рассматриваемы в этом отношении как нечто сверхдолжное. По крайней мере, следуя римско- католической доктрине, это нужно признать относительно пресвятой Девы Марии, Которая свободна и изъята была не только от произвольных грехов, но даже будто бы и от первородного; далее относительно святого Иоанна Предтечи, который освящен был еще во чреве матери и не запятнал своей жизни даже легким прегрешением; наконец, относительно святых апостолов и мучеников, которые подъяли столь великие труды и понесли такие жестокие и тяжкие страдания, какие достаточны были бы для очищения самых великих беззаконий. Отсюда ясно, что хотя и не все успевают во время земной жизни исполнить долг сатисфакции, однако же при благодатной помощи человек может принести удовлетворение правосудию Божию не только за себя лично, но и за других. И не подлежит никакому сомнению, что преизбыточествующие заслуги святых не пропадают, так сказать, даром, не предаются Господом Богом забвению; напротив, вместе с преизбыточествующими заслугами Христа Спасителя они составляют такую сокровищницу (thesaurus), которая никогда не может быть исчерпана и которая может служить для спасительного употребления всем верным .

Этим обусловливается возможность избегнуть временных наказаний за грехи не только для тех, которые отвратили от себя необходимость подвергнуться этим наказаниям усиленными подвигами добродетели, но даже и тех, которые таких подвигов не имеют. Человек-грешник может попросить себе прощение временных наказаний, которые ему следовало бы понести для удовлетворения правде Божией, у Церкви. Таинство Покаяния не освобождает от них помимо или вне Таинства Покаяния. Ей дано право не только вязать, но и решать. И этим правом она может пользоваться как в Таинстве Покаяния, так и вне его. Самый грех и вечные мучения, следующие за него, Церковь прощает верующим посредством Таинства Покаяния. Но от наказаний временных она освобождает вне Таинства Покаяния посредством индульгенций, как сделал это апостол Павел относительно коринфского кровосмесника и как поступала древняя Церковь, например, снисходя к падшим по ходатайству за тех исповедников. Индульгенция есть именно отпущение человеку тех временных наказаний, которые он должен бы был понести для удовлетворения правосудию Божию за свои произвольные грехи, даваемое Церковью вне Таинства Покаяния.

Относительно способа действия индульгенции, даваемые живым, отличаются от индульгенций, предназначенных для умерших и страждущих в чистилище. Верующие подлежат церковной юрисдикции только до тех пор, пока остаются в живых; духовно-начальственная власть Церкви над ними прекращается вместе со смертью. «От нас, — сказал папа Геласий I на Римском соборе 495 года, — требуют давать отпущение и умершим. Но мы этого, очевидно, не можем; когда Христос сказал: «что свяжете на земле», то тех, которых нет более на земле, Он предоставил не человеческому, но Своему суду. И Церковь не дерзает присвоить себе то, чего не позволяли себе сами блаженные апостолы». Поэтому иначе действуют индульгенции, получаемые живыми, и иначе, прилагаемые к умершим. Живых Церковь разрешает от временных наказаний за грехи «самовластно»; умершим же она помогает индульгенциями «ходатайствен- но». Первым прямо отпускаются временные наказания. За последних же Церковь только ходатайствует и, предлагая из духовной сокровищницы потребную часть преизбыточествующих удовлетворений Иисуса Христа и святых угодников, просит Бога воззреть на эти удовлетворения и ради них облегчить или отпустить усопшим братьям

чистилищные страдания. Следовательно, индульгенции умершим не могут быть даваемы с определенностью или ручательством их несомненной пригодности для тех, которым они предназначаются. Например, стодневное отпущение, предназначенное для известного умершего, не обусловливает необходимого сокращения чистилищных наказаний для означенного индивидуума на сто дней; даже нельзя ручаться, что отпущение будет дано действительно этому лицу, а не какому-либо другому. Это предоставляется на благоусмотрение Божие, как Сам Господь благоволит распорядиться предлагаемыми заслугами и удовлетворениями из церковной сокровищницы59.

Материал для римско-католической теории удовлетворения, какое должен принести человек Богу для- достижения блаженства, накоплялся и развивался постепенно; частные воззрения, из которых слагается эта теория, не отличаются ни новостью, ни оригинальностью, подобные воззрения господствовали еще во времена дохристианские и встречаются у некоторых писателей древней Церкви.

И прежде всего, католическая теория напоминает собой те воззрения, которые господствовали в дохристианские времена относительно скорбей и бедствий, отравляющих земную жизнь. Подавляемый несчастиями, ум человеческий издавна пытался открыть источник, откуда они берут свое начало, уяснить себе их смысл и значение. Перед древним человеком предносилось, хотя и до-

вольно туманное, сознание, что причины наших бедствий должны быть моральные, что их нужно искать в ненормальных отношениях человека к божеству, что зло широко распространилось в мире потому, что человек не исполнил своего долга по отношению к небожителям.

Но особенно поразительно сходство древних дохристианских воззрений с римско-католическими относительно загробной участи человека. Почти всюду встречается доктрина, напоминающая католическое чистилище. Что прежде чем достигнет человек блаженства, ему надлежит пройти более или менее продолжительный, смотря по нравственному состоянию и по заслугам, путь загробных очистительных наказаний, — об этом говорят почти все «религиознофилософские системы Древнего мира. В недавнее время протестант Лютке-Мюллер занялся специальной разработкой этого предмета. Результатом этих ученых работ было то, что Лютке-Мюллер перешел в католичество. Он должен был признать учение с чистилище учением истинным, потому что нашел подтверждение его во всех дохристианских религиозно-философские доктринах.

Широко распространенное в Древнем мире учение о посмертном странствовании и переселении душ весьма существенно связывается с идеей возмездия за прежние дела и имеет именно значение очистительного процесса. Такое значение имеет душепереселение уже в религии браминов. Следуя этой религии, первооснова и источник всякого бытия есть Брама. В нем берут свое начало как мир духов, так и человеческий род в определенном порядке каст, как животное царство, так растения и минералы. Но все должно возвратиться туда же, откуда берет свое начало. Как все существа проистекли из Брамы, так все они и должны возвратиться к нему. Исчезновение в Браме, «слитие капли с океаном», есть последняя цель всякого стремления на земле есть блаженство, которого жаждет всякая тварь. Но так как вселенная заключает в себе цепь пород и существ, которые представляют различные стадии эманации Брамы и, следовательно, отличаются друг от друга степенью удаления от Брамы, то в правильном развитии природы смерть составляет переход из низшей ступени на высшую, пока дух не достигает той степени чистоты и совершенства, которая делает возможным окончательное слияние с Брамой. Отсюда центральный пункт индийской ифи- ки составляет исследование способов, с помощью которых человек скорее всего может достигнуть успокоения в Браме. А наряду с исследованием этих способов определяются и наказания, которые ожидают небрежных к самоочищению. Только вполне отрешившиеся от уз материи достигают слияния с Брамой непосредственно после смерти. Тех же, которые не заботились о самоочищении, удалялись от божества и восставали против вечного порядка, тех после смерти ожидали страшные адские муки, а после этих мук новые странствования по земле, чтобы через постепенный ряд существ снова начать процесс очищения .

Изображение посмертных наказаний отличается самыми яркими красками. Их налагает Яма, который в определении мук руководится законом строгого возмездия. Кто позволял себе насмехаться над религией, тот подвергается наказаниям в течение стольких лет, сколько найдется на его теле волос. Кто презирал браминов, того режут на куски. Непочтительные к родителям горят в огне. Нарушители целомудрия держат в своих объятиях раскаленное железо. Злодеи томятся во мраке, который заражен отвратительными миазмами. Кто жесток был к детям и неуважителен к старости, тех будут жарить на железных сковородах. Клеветников закуют в тяжелые цепи. Иных заставят ходить по колючкам, другие полетят стремглав с горы . Ужасы этих наказаний приводили древних индийцев в трепет и лишали всякого житейского удовольствия. Впрочем, страх загробных мук немного смягчался верованием, что очистительные наказания для умерших родителей могут быть облегчены и сокращены приношениями детей . Следующие за этими наказаниями странствования по телам обусловливаются также предшествующей жизнью. Между переселениями души и ее предшествующими поступками неизбежно существует соответствие. Освобождаясь от загробных мук, душа поселяется в такое тело, которое соответствует ее прежним прегрешениям. Укравший мясо возродится коршуном, хлеб — крысой. Сообразно со своими делами люди возрождаются глухими, немыми, слепыми, уродами; кто не очистился от грехов, тот при возрождении носит на своем теле их неизгладимые признаки. Души входят в тела не по выбору, а по своей принудительной качественности, сообразно с которой Брама предначертывает всю будущность души на швах черепа того тела, какое имеет она одушевить. Существа, одаренные разумом, получают наказания за действия духа — в духе, за речи — в органах речи, за действия тела — в теле. За телесные проступки душа человека переходит в бездушную вещь, за грехи слова делается птицей или четвероногим животным, за грехи духа возрождается в низших классах человеческого рода .

Идея душепереселения присуща также буддизму. Будда удержал эту идею вместе с некоторыми другими пунктами браминского учения. А с идеей душепереселения осталось в буддизме представление и об очистительных загробных муках, которые необходимо понести всякому, который не созрел еще для нирваны. Насколько сильно это верование, можно видеть из того, что у китайских буддистов до сих пор ежегодно в седьмую луну приносятся молитвы, сопровождаемые зажиганием огней и другими обрядами для освобождения умерших от посмертных страданий. Причем буддийские жрецы вывешивают большие картины с изображением потрясающих сцен из загробного мира, чтобы побудить народ усерднее молиться и щедрее платить деньги за своих умерших родственников .

Не менее распространено было учение о ду- шепереселениях и посмертных очистительных наказаниях и в Древнем Египте. Некоторые сведения передает об этом предмете Геродот, по уверению которого египтяне первые стали веровать в бессмертие души. Обстоятельнее же и подробнее знакомят с египетскими представлениями скульптурные изображения на гробницах и так называемая Книга мертвых.

В этой книге описываются странствования души в странах подземного мира, мольбы и приветствия, с которыми она должна обращаться к богам при встрече с ними на пути испытания, и ответы на предлагаемые ей вопросы. Главная же тема книги и существеннейший сюжет символических изображений на гробницах есть та сцена, когда душа после погребения тела вместе с заходящим солнцем нисходит в Аментес, мрачное царство теней, и там выслушивает приговор относительно своей судьбы. Оказавшиеся чистыми направляются в горние страны и видят здесь жизнь, полную невыразимого блаженства; они исполняют сельские работы, собирают плоды с небесных деревьев, весело прогуливаются в благоуханно-тенистых аллеях, купаются в прозрачных водах, ликуют и веселятся. Но горе тем, сердце которых оказалось слишком легким! Их ожидали ужаснейшие муки, изображениями которых украшены гробницы.

Одно из таких изображений представляет различные отделения преисподней, куда не проникают лучи бога солнца. Здесь души привязаны к столбам; краснокожие демоны поражают их мечами. Там тянутся длинные ряды грешников, повешенных за ноги. У одних отрублены головы. Иные опять варятся в кипящих котлах. Другое изображение представляет, как душа, изгнанная от лица Озириса, переправляется на землю в барке. Надпись гласит, что за обжорство этой душе суждено возродиться в образе свиньи. Таким образом, надгробные изображения вместе с ужасными муками преисподней указывают и на верование египтян в душепереселение. Геродот сообщает, что круговратное странствование душ по земным телам должно было длиться 3000 лет. А цель его состояла в том, чтобы достигнуть нравственной зрелости, необходимой для блаженства в царстве небесного света.

Парсийский дуализм составляет основу ма- нихейской системы, которая, хотя и образовалась в христианские времена, однако же принадлежит более языческому миру, чем христианскому. Как и парсизм, эта система объясняет происхождение мира борьбой двух совечных начал, враждебных и противоположных друг другу. Мир стал существовать вследствие того, что силы тьмы, волнуясь в первобытном хаосе, подступили однажды слишком близко к царству света и, увидев красоту божественного света, похитили некоторую часть его и смешали с материей. Таким образом, во всех формах творения, и в человеке, и во всем остальном, божественное световое начало связано с элементами тьмы. Но божественное начало тяготится этим насильственным пленом в узах материи и стремится возвратиться к своему первоисточнику. И будет время, когда первоначальный дуализм восстановится, лучи божественного света отрешатся от уз материи, опять произойдет разделение между царством света и царством тьмы. В этом конечная и единственная задача всякой жизни на земле, а особенно человеческой. Процесс мировой жизни есть процесс постепенного выделения духовных элементов света из материальных стихий тьмы. Впрочем, силы тьмы и теперь еще продолжают ожесточенную борьбу из-за обладания светом, оттого человеку нелегко достигнуть своего назначения, хотя ему и подана для этого помощь свыше, во Христе. Смерть представляет собой естественное освобождение духа от уз материи. Но не для всякого достаточно одной жизни, чтобы совершенно отрешиться от чувственных привязанностей, и весьма часто после смерти темные силы материи снова увлекают душу в свой круговорот, и она подвергается необходимости переселений и странствований по земле.

Даже те, которые воспользовались земной жизнью как следует, сообразно с предписаниями манихейской морали, не могут одержать полного торжества над материей. И они, отходя в вечность, носят на себе следы плена в узах материи, которые могут быть изглажены только посредством особого очистительного процесса в загробном мире. Этот процесс совершается прежде всего на Луне. В течение 15 дней души омываются здесь водой и таким образом очищаются от внешних нечистот, после чего Луна переходит в фазис полнолуния и, как светлый корабль, нагруженный душами, отплывает к Солнцу. Солнце, другой светлый корабль, принимает светлые души и снова очищает их небесным огнем от нечистот внутренних и затем плывет с ними до последних столпов славы, где начинается царство вечного света и блаженства .

Во всех этих доктринах католические авторы видят доказательство, что учение о чистилище утверждается на первоначальном предании, которое сохранили самые древнейшие народы мира. Но легко видеть, что воззрения этих народов расходятся с верованиями католиков в весьма существенном пункте. В католичестве признается три состояния для умерших. Древние же народы не знали существования ада в смысле состояния вечных мучений. Им известны были только посмертные очистительные наказания и блаженство. Но что оставалось неизвестным для народов Востока, до того додумались в Греции и Риме. Дополнив этой чертой восточные представления о загробной участи человека, греко-римский мир создал такую доктрину, сходство которой с римско-католическими представлениями поразительно.

Уже Гомер допускает в загробной жизни три состояния или, точнее, три различных места, которые в последующем развитии греко-римского миросозерцания получили значение, соответствующее католическим Раю, чистилищу и аду.

Где-то далеко, «за пределами земли», находятся Елисейские поля. Это жилище людей добродетельных, подобных Менелаю.

Где пробегают светло беспечальные дни человека,

Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы

не бывает;

Где сладко-шумно летающий веет зефир, океаном

С нежной прохладой туда посылаемый людям

блаженным .

Другое место, куда отходят души умерших, находится, по описанию Гомера, по ту сторону океана (Одис. X, 508. XXIV). Это «Аидова мглистая область» (Одис. X, 12). «Ночь безотрадная там искони окружает живущих» (Одис. XI, 19). Это «безотрадная обитель мертвых», лежащая за «пределами светлого дня» (Одис. XI, 93, 94), где «широко бегут страшные реки» — Пирифлегетон, Ахерон, Коуит, Стикс, которых никто переплыть не может (Одис. XI, 156-158. X, 513, 514). Здесь, в мглистой области Аида, «все ужасает живущего» (XI, 156), и все положение тех, кто сюда послан, не представляет ничего привлекательного.

Наконец, Гомер знает еще «сумрачный Тар- тар», который «столь же далек от Аида, как светлое небо от дола». Это «пропасть далекая, где под землей глубочайшая бездна, где и медяный помост и ворота железные» (Ил. VIII, 13-16). Тут все «мрачно и ужасно», так что тартара «трепещут сами боги» (Ил. XX, 64, 65). Здесь заключены «боги преисподние, титанами в мире зовомые» (Ил. XIV, 279).

При всей своей картинности и живости красок Гомеровы описания загробного мира страдают одним весьма важным пробелом, который возбуждает недоумения. Существуют Елисейские поля, Аид и Тартар, но неизвестно, есть ли переход из одного состояния в другое. Возможно ли из Тартара переселиться в Аид, из Аида в жилище блаженных? Зачем, далее, умершие посылаются в Аид?

Все недоумения относительно посмертной участи человека, какие оставляет без разъяснения Гомер, решаются в произведениях Платона. Тартару Гомера у Платона соответствует место вечных мучений, а Аиду Гомера — место временных очистительных наказаний. Первым подвергаются величайшие злодеи, безнадежные исправиться; последним — йто запятнал себя пороками не очень важными. Судьба человека решается тотчас после смерти. Решение зависит от Эака, суду которого подлежат европейцы, и Радаманта, который судит азийцев, или, наконец, Миноса, судящего тех, относительно которых не могут постановить приговор ни Эак, ни Радамант. Судьи заседают в некотором низменном месте или лугу, как раз на распутай, откуда идут две дороги: одна — на острова блаженства, а другая — в место казни и мучений. На суде все становится ясным: и то, чем одарен человек от природы, и то, что приобрел он собственной деятельностью. Судьи ставят каждого перед собой и смотрят, какова душа. Если видят перед собою человека, жившего хорошо и согласно с истиной, то радуются и посылают на острова блаженных, где праведники живут во всяком благоденствии вдали от всяких зол. Гораздо чаще судьям приходится замечать, что на том свете являются души изуродованные, с язвинами от вероломства и несправедливости, исполненными несоразмерностей и срамоты в действиях, потому что большинство воспитывается без истины. На подобных подсудимых Эак и Радамант кладут знак, исцелимы ли они или нет, и затем отсылают их в узилище истязаний и казни. Оказавшиеся неисцелимыми предаются ужаснейшим наказаниям навсегда, навечно. Наряду с этими представлениями в сочинениях Платона развивается философская теория предсуществования и переселения душ, сущность которой состоит в том, что за пределами земного бытия вечных мучений нет, а только временные очистительные наказания. Душа заключена в теле, как в темнице, в наказание за свои грехи. Цель жизни — искупить прошлые грехи, чтобы таким образом душа могла возвратиться очищенной в первобытное состояние. Но заключенная в тело, душа как бы срастается с ним и забывает о своем небесном происхождении. По тесной связи с телом, она и сама делается теловидной, так сказать, отелесивается; над высшими духовными стремлениями берут перевес чувственные инстинкты, которые пригвождают и прикрепляют душу к телу. А потому она является в преисподнюю совершенно неготовою для блаженной жизни с богами и необходимо должна опять ниспасть в чувственный мир, соединиться с новым сродным ей телом, чтобы снова начать процесс очищения. Но не тотчас после смерти душа подвергается переселениям.

Идея справедливости и возмездия требует, чтобы всякий сначала понес за свою земную жизнь наказания в преисподнем мире. Эти наказания не для всех одинаковы, но вообще, они продолжительны, потому что за всякую неправду, за всякое нарушение нравственного порядка воздается пропорционально в десять раз. Средним числом посмертные наказания длятся тысячу лет, по истечение которых душам предоставляется начать новую жизнь в новом теле. Но большинство душ до того оказываются неисцелимыми, что их не исправляют и тысячелетние наказания. В новом теле они опять живут так, что неизбежно подвергаются наказаниям в преисподней в другой, третий раз и т.д. Впрочем прогресс в нравственном развитии душ, хотя и медленно, все-таки совершается. Через десять тысяч лет все души делаются обыкновенно способными возвратиться в то первобытное состояние, из которого ниспали .

Народные верования греков относительно посмертной участи человека продолжали жить и развиваться, несмотря на то что Платон отнесся к ним с сомнением и даже выразился, что держаться этих воззрений свойственно только ограниченным людям. Вместе с другими идеями они перешли из Греции в Рим, где и распространились в народных массах и усердно разрабатывались римскими поэтами. Вергилий излагает эти воззрения в VI книге Энеиды, где описывается путешествие Энея в царство мертвых для свидания со своим отцом Анхизом. По рассказу поэта, Эней совершил свое трудное путешествие в сопровождении и при помощи Фебовой жрицы Деифобы. Рассказ Вергилия в высшей степени любопытен, и по своим подробностям, прекрасно характеризующим тогдашние верования о посмертной жизни души, а особенно по тому, что его картинным описаниям преисподнего мира любили подражать на Западе в Средние века.

Проникнув в преисподние области через пещеру эвбейского берега Кумнов, Эней и Фебова жрица долго

Шли в темноте ночной, объятые черным туманом,

По чертогам пустым обширного царства Плутона68.

Благополучно миновав страшные чудовища, которые утвердили свое пребывание при самом входе в подземное царство, переехав затем через адские воды на лодке Харона и бросив усыпительный хлеб, орошенный медом и зельем снотворным, громадному церберу, который стережет и лаем своим трегортанным оглашает все царство мертвых, путники вдруг услыхали жалобный плач, рыданья и стоны. Эти вопли доносились из ближайших владений Плутона.

Души усопших младенцев плачут на первом пороге,

Души младенцев, которых от груди похитив у жизни,

Черная смерть унесла и повергла в тьму вечного

плача.

Супротив них невинно на смерть осужденные

люди...

Неподалеку от них пребывают невинные души

Тех злополучных, которые жизненный свет

ненавидят,

Дни прекратили свои и души низвергну ли к аду...

Тут недалеко поля расстилаются в разные страны

Ада: их называют полями грусти и скорби.

Это жилище несчастных теней, пожираемых ядом

Неблагодарной любви (424-444).

Продолжая путь мимо этих обителей, Эней и жрица приблизились к «полю, где обитают герои, славные в брани». Отсюда открывались все дороги. Налево лежало «жестокое царство» Рада- манта критского, который «карает и судит грехи», а также и «самого Тартара сень и мрачная бездна», которая «вдвое столько идет в глубину беспредельную, сколью взор, устремленный к Олимпу, захватит небесного свода». Здесь заключено племя титанов,^покушавшихся расторгнуть великое небо. Здесь же заключены и обыкновенные смертные, запятнавшие себя особенно тяжкими злодеяниями и пороками. Таковы:

Кто при жизни еще ненавидел брата родного,

Или родителя гнал, или сделал несчастным

клиента,

Кто наслаждался один беззаконным богатством,

а нищим

Братьям своим не помог, толпою его окружавшим;

Кто любодейством попрал законы супружеской

веры;

Кто поднимал беззаконную брань и не убоялся

На благодетеля грудь поднять нечестивую руку.

Из заключенных здесь

Тот отчизну свою продал властелинам могучим;

Тот за деньги законы давал иль их уничтожил;

Тот обесчестил дочери ложе и много подобных

Страшных злодеев, достигнувших цели

преступных желаний (477-478).

Здешние узники вращаются в «бездне глубокой» и «ждут трепетом казней суровых», которые показывают, что гнев богов ужасен, что за нарушение их воли они мстят жестоко. Повергнутый здешним казням несчастный Флегиас

Напоминает всем и громко во тьме повторяет:

Люди, учитеся добродетели и не презирайте богов

(540-614).

Но Тартар наиболее ужасен не тяжестью и суровостью наказаний, а тем, что они будут продолжаться вечно, что из Тартара нет выхода, нет возврата. Подобно другим узникам, там

Судит злополучный Тезей

И во веки будет сидеть (615-618).

Совершенную противоположность представляют находящиеся вправо от жилища героев Ели- сейские поля, т.е. «царство веселия», «жилище блаженных».

Щедрый там воздух луга одевает пурпурным светом;

Есть там и солнце свое, и звезды свои там сияют.

Те упражняют члены свои по зеленому лугу;

Тех занимает борьба, а других веселые игры;

Тут хороводами пляшут, а там забавляются пеньем.

Тут и фракийский жрец стоит в одеянии длинном

И семистопным стихом прерывает различные звуки,

То ударяя рукой, то смычком от кости слоновой.

Там и потомки древнего Тевкра, прекрасное племя,

Великодушные мужи, рожденные в лучшие годы; Там Ассарак, там Ил, там Дардан, Трои создатель; Там и оружье лежит, стоят колесницы героев, Копья стоят, водруженные в землю, и кони свободно Щиплют траву по зеленому полю. Что было приятно В жизни кому; кто оружье любил, кто любил

колесницу,

Кто любил смотреть, как пасутся тучные кони, — Тот и в могилу унес за собою такие-то утехи.

Вот другие лежат на траве, наслаждаются пищей, И напевают веселые гимны в честь Аполлона,

Или сидят в благовонных рощах лавровых, откуда Вдоль через лес бегут Эридана широкие волны. Там пребывают герои, вкусившие смерть за отчизну, И певцы, воспевавшие кротко достойное Феба; Кто изобретеньем усовершенствовал жизнь человека, Иль, не забыв о себе, и другим воздавал по заслугам. Белые л^нты, как снег, обливают их светлые чела

(637-665).

Но достижение этого блаженства обусловливается предварительным процессом посмертного очищения. Обозревая Елисейские поля, Эней, между прочим, заметил «Летейский поток», над которым «несметной толпой летали народы». Пораженный этим зрелищем, он обратился к отцу с вопросом, какая это река и какие там люди толпятся над нею? Анхиз отвечал, что это люди, прибывшие из места временных очистительных наказаний. Они кружатся над рекой для того, чтобы, напившись воды забвения, облекшись новым телом, поселиться в Елисейских полях. Анхиз подробно раскрывает Энею и те основания, по которым нужны посмертные очистительные наказания, и в чем будет состоять процесс очищения.

И небеса, и земля, и равнина зыбучего моря,

И блестящий шар луны, и титановы звезды Дух питает внутри; и душа, разливаясь по членам, Целой громадою движет, смешавшись с телом

великим.

Вот откуда род и людей, и зверей, и летучих,

И чудовищ, таящихся в море, под влажною зыбью. Огненна сила у этих существ; их начало от неба; Только эту их силу нетвердая плоть оковала.

Их притупляет земное и бренное тело. Отсюда И желанья, и страх, и печаль, и восторг, и бессилье К небу взлететь от телесных оков и из мрачной

темницы.

И когда в последний час нас жизнь оставляет,

То не вдруг покидает нас горе; не все совершенно Язвы телесные нас оставляют; и необходимо Все, вкорененное веком, изгладить образом дивным. И оттого терзаются карой, терпя наказанье Прежних зол. Те развешаны явно на ветер

ничтожный;

Те омывают в пучине грехи иль огнем выжигают; Всякий претерпит горе свое, а потом уж оттуда Нас отправляют в обширный элизий; немногие

только

Видим веселые нивы; тогда чрез долгие годы, Время исполнит свой круг и тлен уничтожит,

И оставит один лишь огонь очищенный, легкий. По истечении тысячелетнего века, те души Бог призывает великой толпою к источнику Леты, Чтобы в забвеньи опять возвратились к небесному

свету,

Начали новую жизнь, облекаясь в новое тело

(703-751).

Все эти воззрения поэт излагает с уверенностью, что читатели не заподозрят его в вымысле.

Это видно особенно из того места, где говорится, как о предмете общеизвестном, об отдушине грозного ада, находящейся в пределах Италии. Говоря словами Виргилия,

Есть под горами высокими место,

Многим странам известное; это долины Амсанкта. Густо сплетаясь с обеих сторон над черной пещерой, Чащу раскинул дремучий лес; средь леса змеится Быстрый и шумный поток, по скалам пробегая С ревом. Там-то зияет отдушина грозного ада Пастью ужасной пещеры, бездонная пропасть

разверзла

Там смертоносную сеть Ахерона (563-569).

Верование в существование посмертных очистительных наказаний разделяют также талмудисты и мухаммедане. По учению раввинов, только самые великие праведники, например, Рабби Аки- ба и ему подобные, могут войти в рай непосредственно после смерти . Для всех остальных, даже для людей, сравнительно благочестивых, путь в райские обители идет через ад . По своей величине ад обширнее рая в 60 раз. Нужно употребить 2100 лет, чтобы пройти его из конца в конец. Он распадается на семь отделений; каждое из них так велико, что понадобилось бы от 300 до 500 лет для перехода из одного отделения в другое. В каждом отделении существует по 7000 палат или других меньших отделений. Всюду царствует здесь ужаснейший мрак. Адские узники не могут видеть даже тех, которые находятся с ними рядом, потому что здесь сосредоточена вся тьма, существовавшая до сотворения мира. Наиболее ужасное и страшное из всех адских отделений седьмое. Это место вечных мучений, которым подвергаются безбожники, отвергающие обрезание, нарушающие заповедь о субботе, и другие великие нечестивцы. Во всех остальных отделениях ада существуют только временные очистительные наказания, которые различаются и продолжительностью своей, и тяжестью, смотря по заслугам наказуемых. Для людей благочестивых процесс посмертного очищения совершается очень быстро; они задерживаются в аду только затем, чтобы омыться здесь водой. За грехи легкие наказание длится от 30 дней до 6 месяцев; за тяжкие — от 1 года до 12 лет. Иные горят в огне; другие страдают от ужаснейшего холода.

По истечении срока этих мучений преступные души выходят из ада совершенно очищенными и уготованными для блаженства .

И мухаммеданский ад делится также на семь частей. Но мухаммеданство дает этим частям назначение, диаметрально противоположное талмудическому. Шесть низших отделений ада будут служить местом вечных мучений. Сюда пошлет Аллах всех, кто не уверовал в его пророка Мухаммеда. В верхнем же отделении вечных мучений не будет. Оно предназначено для одних только мусульман, которым предстоит подвергнуться здесь процессу

временных очистительных наказаний. Впрочем, эти наказания довольно тяжки и продолжительны. Тогда как раввины для процесса загробного очищения назначают только месяцы и немногие годы, мухаммедане определяют продолжительность этого процесса от 900 до 7000 лет. Исключительным орудием очищения послужит огонь. Иные будут гореть на кострах, других заставят пить кипящую смолу или воду, некоторых облекут в огненные одежды. В представлениях мухаммедан о будущем воздаянии замечательна еще идея перевода заслуг с одного человека на других. На Страшном Суде, когда добродетели и грехи каждого подвергнутся самому тщательному взвешиванию, обидевший должен будет отдать обиженному часть своих заслуг, а если таковых не окажется, должен принять на себя часть грехов обиженного72.

Православная Церковь не признает учения о чистилище. По нашим верованиям, для умерших возможны и действительно существуют или состояние вечного блаженства, или состояние вечного осуждения. Правда, окончательная участь наша определится только на Страшном Суде, когда одним будет сказано: наследуйте уготованное вам царство, а другие услышат от Судии: идите от Мене проклятии в огнь вечный. До дня же всеобщего воздаяния ни праведники не наслаждаются полным блаженством, ни грешники не испытывают мучений в той полноте и ужасной силе, как будут испытывать после грозного дня, который называется днем откровения гнева Божия. Одна-

ко же между состоянием блаженных и между состоянием грешных нет еще ни места, ни состояния среднего, и ни одно из этих двух состояний не имеет ничего общего с чистилищем. Как состояние праведных не может быть названо состоянием очищения и есть предвкушение или начало вечного блаженства, так и состояние грешных есть предвкушение или начало вечных мучений, а не очистительный процесс, посредством которого человек приносит Богу удовлетворение и приготовляется к блаженству. Церковь не признает чистилища потому, что «о нем, — говоря словами «Православного исповедания», — нигде не упоминается в Писании, т.е. будто существует какое- нибудь временное наказание, очищающее души по смерти...», которые «не терпят никакого наказания, посредством которого бы очищались» . И в самом деле, Священное Писание свидетельствует, что грешники по смерти становятся узниками ада, а праведники — участниками блаженства. Бедный Лазарь отнесен был Ангелами на лоно Авраамо- во, а жестокосердый богач осужден на мучения во аде (см.: Лк. 16, 22-23). Впрочем, относительно этого свидетельства Писания о посмертной участи отходящих в вечность с точки зрения римско- католической теории возможно и действительно ставится возражение, что в притче не могло быть и речи о чистилище, потому что в ней взяты такие два лица, для которых не могло найтись места в чистилище. Богач изображается в притче беспечным и жестокосердым. Он жил и умер во грехе, а потому должен был подвергнуться мучениям в аду. О грехах Лазаря в притче ничего не говорится. Зато сказано, что он вынес на земле много скорбей и страданий. Следовательно, за те грехи, какие у него могли быть, правосудие наказало его еще до смерти в достаточной мере. А потому он и достигает блаженства, минуя чистилище .

Но вот свидетельство Писания и о посмертной участи тех, которые каются в своих грехах и получают прощение их перед самой смертью. Благоразумный разбойник, исповедавший распятого с ним Христа Сыном Божиим, имел на своей совести столько грехов, что смертную казнь считал достойным для себя осуждением. По требованиям римско-католической теории ему необходимо было поэтому, несмотря на раскаяние, подвергнуться чистилищным наказаниям. Господь же говорит ему: днесь со Мною будеши в раю. Правда, и против этого примера римско-католическими богословами делается возражение, что разбойник миновал чистилище и непосредственно после смерти удостоился блаженства потому, что достаточно наказан за свои грехи самою смертной казнью на кресте, а при этом нельзя не считать с его стороны удовлетворением правосудию Божию и сердечного сокрушения о грехах, обнаруженного при таких необычайных обстоятельствах . Но это возражение можно было бы признать неотразимым только в таком случае, если бы библейские аргументы, на которых утверждается учение о чистилище в римско-католическом богословии, говорили в пользу этого учения яснее, чем приведенные выше говорят против него. Между тем римско-католическая доктрина встречает более сильные возражения, чем какие делаются апологетами чистилища против учения, которое признает для усопших только два состояния и среднего состояния между адом и раем не допускает.

Классическое место, заимствованное в пользу чистилища из Первого послания Коринфянам (3, 11-15) , не может быть признано благоприятствующим католическому учению уже потому, что истинный смысл его установить весьма трудно. Блаженный Августин относит слова апостола Павла к разряду таких мест, в которых, по замечанию апостола Петра (2 Пет. 3,16), есть нечто неудобо- вразумительное, что невежды и неутвержденные к собственной своей погибели превращают . По своей трудности оно и объясняемо было отцами древней Церкви и новейшими экзегетами различно. Одни доказывали, что Апостол говорит только о проповедниках веры. Этому толкованию, по замечанию новейших экзегетов, благоприятствует и контекст. Другие смысл апостольских слов расширяют и находят, что Апостол говорит вообще обо всех верующих, добродетельных и порочных .

Следуя первым, Апостол, обличая разделение коринфян, из которых одни говорили, что они Аполлосовы, а другие — что они Павловы, представляет дело христианского проповедничества под образом строительства. Единственное основание, на котором должны строить учители веры, есть Иисус Христос. Но на одном и том же основании может быть воздвигнуто здание и прочное, и шаткое. Смотря по тому, насколько проповедники веры в деле духовного назидания приближаются к идеалу искусного архитектора, они могут употреблять материал не одинаковой прочности и достоинства. Одни назидают злато, сребро, камение честное, т.е. проповедуют учейие истинное, другие же назидают дрова, сено, тростие, т.е. проповедуют учение ложное.

По толкованию других, простирающих смысл апостольских слов на всех вообще христиан, речь идет о том, что на фундаменте веры в Иисуса Христа может слагаться нравственная жизнь не одинаковая. У одних дела вытекают из веры и соответствуют ей. У других же вера и дела стоят в противоречии. Одни следуют внушениям веры, а другие не оправдывают звания христиан. Добрые дела первых суть злато, сребро, камение честное. Грехи последних суть дрова, сено, тростие .

Но что бы ни разумел Апостол в метафорических названиях материала, из которого могут быть воздвигаемы неодинаковые здания на одном и том же основании, к кому бы ни относились его слова, к одним ли только проповедникам веры или вместе и ко всем вообще христианам, он говорит: ко- гождо дело явлено будет, день бо явит, зане огнем открывается: и когождо дело, яково же есть огнь искусит. И его же аще дело пребудет, еже назда, мзду приимет; а его же дело сгорит, отщетится, сам же спасется, такожде якоже огнем. На Западе слова эти понимаемы были в смысле благоприятном для чистилища. Кто назидает злато, сребро, камение честное, то получит награду, ибо дела его устоят и при испытании огнем. Напротив, дрова, сено, тростие сгорят, и у кого дело сгорит, тот потерпит урон, т.е. подвергнется временным наказаниям за свои грехи, впрочем, после наказания спасется, то есть достигнет блаженства. Под огнем, который попалит дрова, сено, тростие и который причинит урон строившему такие удобосгораемые дела, надобно разуметь скорби настоящей жизни, которыми наказываются грешники. Но слова Апостола можно разуметь также и об огне чистилищном или посмертных временных наказаниях, которым подвергнутся не принесшие удовлетворения правосудию Божию при жизни. Впрочем Апостол говорит, что после наказаний спасутся только те, которые назидают дрова, сено, тростие, но ничего подобного не говорит о назидающих железо, медь, свинец. Поэтому и через чистилищный огонь можно очиститься только от грехов легких, простительных; грехи же тяжкие, смертные чис' тилищным огнем изглажены быть не могут . Иначе объясняли рассматриваемое место на Востоке. Святой Иоанн Златоуст под огнем, о котором говорит Апостол, разумеет огонь вечный, а не преходящий, адские мучения, а не чистилищные наказания. При этом выражение Апостола отщетится (потерпит урон) святой отец относит к наказаниям грешников, а выражению спасется придает тот смысл, что грешники и в самом адском огне не могут обратиться в ничто, напротив, сохранят свое бытие и среди мучений . Этому же толкованию следуют блаженный Феодорит, Анастасий Синаит, Максим Исповедник и Феофилакт Болгарский . На толкование свт. Иоанна Златоуста опирались представители Греческой Церкви и на Флорентийском Соборе, когда поднят был здесь вопрос о чистилище. Это разногласие в истолковании рассматриваемой цитаты уже само по себе приводит к убеждению, что слова Апостола не могут заключать в себе такого решительного аргумента в пользу учения о чистилище, какой хотят найти в них римско-католические богословы. Из положения, смысл которого подлежит еще спору, можно ли делать категорические выводы? Против толкования, которое имеет на своей стороне авторитет свт. Иоанна Златоуста, Корнелий a Lapide возражает, что salvum esse ubique in scriptura significat esse incolumem et felicem, non autem vivum manere in poenis . Но греки еще на Флорентийском Соборе ввиду подобного возражения отвечали, что у древних греческих писателей выражения acoGfjvas, ca)£ea0ai, статна употребляются в значении 8ia|jev£iv пребывать, существовать. В самом Священном Писании приведенные выражения не всегда имеют то значение, которое одно признает за ними знаменитый католический экзегет. Апостол Петр умолял израильских мужей: спаситеся от рода строптивого сего (Деян. 2, 40). Соответствующее нашему славянскому спаситеся греческое о(Ь0г|Т8 в словах апостола Петра, очевидно, не может быть тождественным с латинским esse incolumem et felicem, и если Вульгата передает его выражением salvamini, то Martin David переводит его на французский язык separezvous, а в переводах на немецкий язык оно передается lasst euch helfen. Более веские возражения делаются против толкования, принятого на Западе. При объяснении Златоуста слова Апостола: когождо дело явлено будет, день бо явит, зане огнем открывается — получают смысл в высшей степени точный и определенный. Они означают, что достоинство дел каждого обнаружится в оный день Страшного Суда, имеющий открыться огнем (см.: Дан. 7, 10; Пс. 49,3; 96, 3; 2 Пет. 3,12 и 16), когда Господь во свете приведет тайная тьмы и объявит не только дела, но даже и советы сердечныя (1 Кор. 4,5). Напротив, при западном толковании слова Апостола получают смысл самый широкий и вместе неопределенный. Бл. Августин и Григорий Великий под огнем, который искусит дела каждого, разумеют и временные наказания настоящей жизни и чистилищный огонь.

Отсюда вытекает, что и выражение день бо явит, может иметь двоякий смысл. В соответствии с возмездно-карательными наказаниями настоящей жизни оно будет значить: время покажет; в соответствии же с посмертными чистилищными наказаниями оно будет указывать на определенный день, день частного суда. Но вместе с этим католические экзегеты признают, что рассматриваемое выражение указывает также и на день Страшного Суда , и даже на этот день по преимуществу — dies judicci maxime universalis, quid haec in ign revelabitur . Такое, произвольное само по себе, расширение смысла апостольского выражений имеет ту еще невыгодную для католического богословия сторону, что не позволяет применять слов Апостола к догмату о чистилище. В самом деле, если речь идет у Апостола о дне Страшного Суда, притом же об этом дне по преимуществу, то всякая аргументация, направленная к тому, чтобы утвердить на словах Апостола догмат о чистилище, должна пасть сама собой: потому что после Страшного Суда чистилищные наказания, по самому католическому учению, не могут уже иметь места. Для устранения этого вывода необходимо распространить расширение смысла уже не на отдельное выражение, а на все рассматриваемое место и допустить, что Апостол в одно и то же время говорит и об огне чистилищном, и об огне геенском. Однако же и при этом затруднения не устраняются. Тот, чьи дела сгорят в огне, о котором говорит Апостол, спасется. Но если спасется, значит, достигнет блаженства, то отсюда следует что-нибудь одно: или Апостол говорит только о чистилищном огне, или же допускает возможность спастись и достигнуть блаженства даже для осужденных на адские мучения. Но кроме этой несообразности, разуметь апостольских слов о наказаниях чистилищных и адских невозможно и потому еще, что толкователи, применяющие эти слова к чистилищу, выражение дрова, сено, тростие понимают в смысле ограничительном, т.е. о грехах только легких, простительных, которые могут быть заглажены и в чистилище, хотя бы в земной жизни и не были очищены покаянием. В свою очередь и это ограничение смысла апостольских слов не может быть признано основательным. Если выражение злато, сребро, камение честное указывает на все вообще добродетели, а не на известный только род добрых дел, то почему же нельзя под дровами, сеном, тро- стием разуметь грехов тяжких? Конечно, нельзя, потому только, что в противном случае слова Апостола будут стоять в противоречии с учением о чистилище. Наконец, по отношению к римскому догмату из рассматриваемого догмата должно бы вытекать, что сквозь чистилищный огонь должны пройти и те, которые назидают злато, сребро, камение честное, и те, которые назидают дрова, сено, тростие, потому что когождо дело явлено будет. Между тем догмат этот подобного следствия не допускает и признает за праведниками возможность достигнуть блаженства, минуя чистилище. Таким образом, применение апостольских слов к римско-католической догме соединяется с целым рядом несообразностей и противоречий, которые могут привести только к тому убеждению, что не учение о чистилище основывается на рассматриваемой цитате, а совершенно наоборот, словам Апостола искусственно придается известный смысл под влиянием предвзятой идеи.

И другие цитаты из Писания говорят в подтверждение римско-католической догмы так же мало, как и эта. Между ними наиболее важным следует признать известное изречение Христа Спасителя'относительно хулы на Духа Святого, которая не отпустится ни в сей век, ни в будущий. Вывод, благоприятный для учения о чистилище, из этого изречения добывается посредством такого рода силлогизмов. Грех против Духа Святого, по свидетельству Самого Господа, не отпустится ни в сей век, ни в будущий. Но там, где что-либо отрицается, в то же время нечто и утверждается. Христос отрицает, что грех против Духа Святого может быть отпущен в будущем веке. Отрицая это, Господь утверждает, что некоторые грехи могут быть отпущены не здесь только, но и в будущем веке. Но, с другой стороны, известно, что всякий грех, в котором принесено покаяние, будет разрешен и в будущем веке. И самая хула против Духа Святого не может быть отпущена в будущем веке потому только, что этим грехом обозначается упорное ожесточение во зле, исключающее возможность покаяния и в настоящей жизни. Следовательно, и всякий грех смертный, не очищенный покаянием, не может быть отпущен в будущей жизни. Для каких же грехов Господь допускает возможность отпущения в будущем веке? Очевидно, для легких, простительных. Если же отягченные грехами смертными надежды спасения иметь не могут, умирающие же с грехами легкими, простительными могут достигнуть блаженства, то состояние тех и другах по смерти должно быть неодинаково. Одни будут осуждены на вечные мучения, другие же подвергнутся только временным наказаниям. Первые заключены будут в ад, последние — в чистилище. Сюда вполне приложимо замечание, что не доктрина о чистилище проверяется словом Божиим, напротив, последнее толкуется применительно к учению уже готовому. Тогда как Писание должно служить источником, основанием и критерием для оценки того или другого учения, здесь, наоборот, готовая доктрина служит нормой для истолкования Писания. Чтобы показать присутствие в изречении Господа мысли о чистилище, необходимо доказать, что некоторые грехи, даже не очищенные в земной жизни Таинством Покаяния, могут быть отпущены под тем единственным условием, что за них виновный вытерпит известную меру временных наказаний. Если будет доказано, что в изречении Господа заключается мысль об очищении грехов посредством временных возмездий — карательных наказаний, то будет доказано и существование чистилища. Аргументация же апологетов римской догмы идет обратным ходом. По смыслу этой догмы, очищение грехов в будущем веке возможно только посредством временных наказаний. Христос же говорит об отпущений грехов, следовательно, об очищении их посредством временных наказаний, следовательно, о чистилище. То есть центр тяжести аргументации падает на то, что еще следует доказать. Странно также, почему самому тяжкому греху — хуле против Духа Святого — противопоставляются грехи легкие, простительные? Христос говорит, что хула на Духа Святого не будет отпущена ни в сей век, ни в будущий. Отсюда по закону противоположности выводят, что, следовательно, некоторые грехи будут отпущены и в будущем веке. Почему же только некоторые, а не все? Опять потому, что такое понимание слов Христовых согласуется с учением о чистилище. А между тем подобным толкованием навязывается словам Господа смысл, едва ли сообразный с законами логики; по крайней мере, смысл слов Господних суживается. У евангелиста Матфея изречение Христово передается в таком виде: всяк грех и хула отпустится человеком: а яже на Духа хула не отпустится человеком: и еже аще ренет слово на Сына Человеческого, отпустится ему; а иже ренет на Духа Святого, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12,31-32). Чтобы смысл этих слов совпадал с учением о чистилище, их необходимо представить в таком перифразе: всякий грех отпустится человекам, т.е. по смыслу католической доктрины, будут отпущены грехи только некоторые, а именно: легкие, простительные; хула же на Духа Святого не отпустится ни в сей век, ни в будущий. Можно, конечно, находить этот перифраз слишком вольным. Но по католической логике он неизбежен. Слов Господа, что не следует медлить примирением с соперниками, потому что иначе угрожает опасность подвергнуться истязаниям и быть ввергнутым в темницу, из которой нет выхода, пока не будет уплачена последняя полушка (см.: Мф. 5, 25-26; Лк. 12, 58-59), еще Тертуллиан отнес к посмертному воздаянию. Апологеты чистилища видят здесь также новое подтверждение догмы о чистилище. Христос говорит: не изыдеши оттуду (из темницы), донде- же воздаси последний кодрант. Применительно к римскому догмату слова эти толкуются так: частица дондеже показывает, что наказания должны иметь конец. Адские же наказания вечны. Следовательно, здесь говорится о чистилище, в котором наказания будут только временные. Нет надобности ссылаться на тех толкователей, которые против того, чтобы рассматриваемое место относить к посмертным наказаниям, и разумеют его так, что Господь преподает здесь нравственное правило, которым должны руководиться христиане в жизни, что следует т.е. со всеми иметь мир, оказывать уступчивость и не подавать поводов к тяжбам. Без насилия тексту можно согласиться, что здесь идет речь и о посмертном воздаянии. Но чтобы тут подразумевалось чистилище, это более чем сомнительно, потому что если основанием этого служит частица дондеже, если она указывает, что посмертные наказания должны иметь некогда конец, то отсюда можно сделать не только вывод, что существует чистилище, но также и тот, к которому пришел Ориген , т.е. что вечных мучений не будет, что, кроме очистительных временных, других наказаний за пределами земной жизни не существует. Однако же ни тот, ни другой вывод допущены быть не могут. Вечность мучений ясно утверждается другими свидетельствами Священного Писания. Для учения же о чистилище не может быть признан достаточно твердым и основательным тот аргумент, который заимствуют из частицы дондеже. Употребление этой частицы в библейских книгах как Ветхого, так и Нового Завета не дает еще права заключать, что она указывает на действие или состояние прекращающееся. Изгиед не возвра- тися (ворон в ковчег), дондеже изсяче вода от земли (Быт. 8,7). Частица дондеже никак не означает здесь того, что ворон возвратился в ковчег после того, как воды потопа спали, а реки и озера вошли в свои берега. Се*Аз с вами есмъ до скончания века (Мф. 28, 20). Нелепо было бы делать вывод отсюда, что по скончании мира Господь перестанет уже быть с Своими учениками и последователями. Не знаяше Ея, дондеже роди Сына Своего первенца (Мф. 1, 25). Отсюда также никак не следует, что Иосиф будто только до рождения Пресвятой Девою Христа не знал Ее, а потом познал. Этих примеров достаточно, чтобы видеть, что основывать доктрину о чистилище на частице дондеже значит воздвигать здание на песке.

Наконец, доказывают, что учение о чистилище подтверждается примером Иуды Маккавея, который повелел вознести молитву за павших в сражении с идумеями еврейских воинов, яко да от грех очистятся (2 Макк. 12). Из этого факта видно, говорит Альберт Бульсано, что у евреев было в обычае молиться за умерших в благочестии скончавшихся. Но молиться неуместно и невозможно ни за святых угодников Божиих, ни за тех, которые отошли в вечность, будучи отягчены смертными грехами; первым молитвы не нужны, последним же не могут принести пользы. Следовательно, евреи признавали существование за пределами гроба среднего состояния или процесса очищения от грехов для тех, которые, не будучи совершенными праведниками, умерли все-таки в благочестии . Что евреи имели обычай молиться за умерших, это не подлежит никакому сомнению. Но из рассказа второй Маккавейской книги о молитве за умерших заключать к верованиям относительно чистилища можно только в таком случае, когда этот рассказ толкуется с точки зрения римского догмата. Если же поступить наоборот, т.е. само учение о чистилище подвергнуть проверке по этому рассказу, то легко убедиться, что в нем нет ни малейшего намека на существование среднего состояния, в котором будто очищаются от грехов умершие в благочестии, т.е. отягченные грехами только легкими, простительными. Относительно воинов, за которых молится Иуда Маккавей, говорится: обретоша от коегождо от умерших под ризами убиенных от даров идольских, яже во Иамнии, онихжезаконзапрещашеиудеом:всемжеявебысть, яко сея ради вины тии падогиа. Моление вознесено об очищении именно этого греха: к молению обра- тишася моливше, да сотворенный грех весьма изгладится. С точки зрения римского догмата, грех этот надобно признать легким, простительным. Между тем этот грех, несомненно, тяжкий, смертный, навлекавший на виновных проклятие, как можно видеть из запрещения (Втор. 7, 25-26), на которое ссылается рассказ Маккавейской книги. А отсюда ясно, что весь рассказ не представляет в пользу римско-католического учения ни малейшего подтверждения.

Однако же для римско-католических богословов догмат о чистилище так дорог, что они отстаивают его даже тогда, когда сами видят несоответствие его с библейским учением. Ученый противник Лютера кардинал и епископ Рочестерский говорит: Tametsi ex scripturis non possit probari purgatorium, veritas ejus nihilominus christianis cunctis credenda est . Эта упорная уверенность основывается на том, что в признании чистилища согласны все народы мира, что ясные следы верований встречаются во всем древнем мире, в религиозных верованиях народа, в произведениях поэтов, в трактатах философов, что эта истина, можно сказать, общечеловеческая. Что верования в чистилище распространены между всеми народами, это не подлежит сомнению. Но этот довод мог бы иметь силу только тогда, когда бы учение о чистилище подтверждалось Откровением. Мало ли общечеловеческих заблуждений?

Но учение о чистилище есть будто бы учение не только Римской Церкви, но Церкви Вселенской. Оно отвергается будто бы только протестантами. Между древними отцами и писателями церковными есть свидетели, которые говорят о чистилище ясно и определенно. Это учение содержится будто бы и Восточной Церковью. Но частные мнения отцов и писателей древней Церкви так и остаются частными мнениями, которые не только не служат выражением голоса всей Церкви, а напротив, стоят в противоречии с определениями V Вселенского Собора. Что касается до Восточной Церкви, то это чистейшее предубеждение, будто учение о чистилище в ней содержится издревле и доныне. Лев Алля- ций, а за ним и другие хотят видеть доказательство этого в молитвах за умерших. Но Церковь молится об оставлении усопшим братьям нашим грехов, а не временных наказаний, об освобождении их из ада, а не из чистилища. Притом Церковь не забывает в своих молитвах даже тех, которые умерли «напрасной смертью», т.е. скоропостижно, внезапно, без предварительного напутствия покаянием. Молитвы ее простираются, таким образом, на все виды грехов, а не на одни только грехи простительные или легкие. Только хула на Духа Святого не отпустится ни в сей век, ни в будущий. А потому Церковь и отказывает в своем предстательстве только тем, которые сами отвергают благодать искупления по упорству. Нельзя сказать ничего положительного, каким образом действуют молитвы Церкви. Несомненно только одно, что загробное состояние не есть состояние инерции и мертвого покоя, исключающего всякое развитие, а освобождение душ

из ада нельзя представлять себе процессом чисто механически. И за гробом есть место развитию. Только оно будет в зависимости от нравственных задатков, приобретенных в настоящей жизни. Следовательно, если за гробом возможно совершенствование нравственное и освобождение из ада, то для тех только, которые, отходя в вечность, имели в себе, как выражается святой Иоанн Дамаскин, закваску добродетели, но не успели еще превратить ее в хлеб. Другими словами, освобождение душ из ада обусловливается не тем, что усопшие вытерпят там известную меру возмездно-карательных временных наказаний, служащих будто удовлетворением божественному правосудию со стороны человека, а единственно присутствием в них моральных стихий, к которым может привиться благодать искупления и крестных заслуг Сына Божия, кроме которых nef и не может быть никакого удовлетворения вечной правде. Невольно приходишь в трепет и содрогаешься, представляя вечность мучений. Но с другой стороны, нельзя не подивиться и бесконечной благости Господа, Который и после частного суда не окончательно наказывает грешников, а только предначинательно и дает возможность развиться тем семенам добра, которые уносит человек из здешней жизни ради всесильного ходатайства Сына Божия пред Отцом Небесным принести плоды. Между тем освобождение душ из чистилища, которое допускается в римском католичестве, есть процесс чисто механический. Правда, чистилище мыслится как узилище душ, отшедших в вечность с нравственно-добрыми задатками. Там допускается даже и нравственное развитие, т.е. постепенное

совершенствование и очищение от грехов. Но освобождение оттуда все-таки обусловливается тем, чтобы вынесена была известная мера наказаний. Освобождаются узники не потому, что совершенствуются, а единственно потому, что оплачивают свой долг временными наказаниями, которые служат удовлетворением правде Божией. Если даже они освобождаются из чистилища по молитвам Церкви ранее того, чем успеют вытерпеть должную меру наказаний, то в этом случае освобождение их совершается также механически, потому что для этого необходимо, чтобы долг их погашен был пре- избыточествующими удовлетворениями из духовной сокровищницы, которой распоряжается папа, делая из нее разные заимствования и переводы.

Ошибочно также смешивать и отождествлять с чистилищем мытарства, по которым проходят души усопших. Мытарства суть только образное представление частного суда, чистилище же есть среднее место или состояние между Раем и адом. На мытарствах дела человека подвергаются исследованию; узники чистилища терпят временные наказания. Как изображение частного суда, мытарства представляют собою путь, которым должны пройти все умершие; в чистилище же задерживаются только некоторые. Путь мытарств ведет одних в Рай, других в ад; узники же чистилища после временного ареста в нем за долги, оставшиеся от земной жизни, делаются наследниками вечного блаженства89.

Свщ. Георгий Орлов. Загробная жизнь

Местонахождение рая по учению Священного Писания и святых отцов Церкви

Место первоначального земного рая определяется Священным Писанием на востоке: И насади Господь Бог рай во Эдеме на востоцех (Быт. 2,8). В этом же направлении по отношению к земле указывается и Рай Небесный. Преподобная Феодора поведала, что по исшествии ее из тела, она с сопутствовавшими ей Ангелами направилась для достижения небесных обителей к востоку. Великий угодник Божий Симеон Дивногорец видел рай на востоке (Четьи-Минеи, 24 мая). На востоке видела его преподобная Евфросиния Суздальская. Вот почему восток в христианской Церкви имеет великое значение. Так, храмы строятся алтарем на восток; покойники кладутся лицом к востоку; православные молятся на восток.

Православная Церковь, не занимаясь отыскиванием местонахождения рая во вселенной, в своих молитвах, особенно в Великую Субботу и Воскресение Христово, говорит о месте рая на небе.

Многие угодники Божии новозаветной Церкви созерцали Рай подобно саду. Но, конечно, вещество его и природа соответствуют естеству его жителей — духов, и потому Рай недоступен для наших чувств, огрубевших от глубокого падения.

При погребении Божией Матери св. Иоанн Богослов шел с райскою ветвью, принесенною на землю из Рая архангелом Гавриилом.

Святой Макарий Великий пишет, что после смерти наследующих Рай встречают, отводят в особенные сады, в обители, приуготованные заблаговременно, где на них возлагают драгоценные одеяния (Беседа 16).

Святой Григорий Синаит пишет, что Рай есть низшее Небо; что деревья садов постоянно покрыты цветами и плодами; посреди рая течет река, его напояющая и разделяющаяся на четыре рукава. Об этой реке повествует и Моисей в своей книге: Река же исходит из Эдема напаяти рай: оттуду разлучается в четыри начала (Быт. 2,10).

У всех святых отцов и учителей Церкви Рай представляется садом дивной, неописанной красоты, природа которого вполне соответствует природе души, недоступной нашим огрубевшим чувствам.

Однако же недоступная для одних, райская природа была доступна для других при содействии Святого Духа. Так, подобно апостолу Павлу, восхищенному однажды в Рай, был восхищен туда и один благочестивый подвижник, игумен Власий. Он начал служение с ранних лет и был украшен всеми добродетелями.

Власию пришло непреодолимое желание узнать, в какое место за гробом вселяют души монахов, подвизавшихся во время земной жизни. После трехлетней келейной в каждую ночь молитвы, в одну ночь игумен Власий, стоя по обычаю на молитве, внезапно был восхищен в Рай. Здесь он почувствовал, что идет по какому-то полю, на поле был Рай Божий. Блаженный Власий вошел в Рай, который представлялся цветущим садом, исполненным благовония.

В Раю он увидел монаха своего монастыря Ев- фросина, сидящего под деревом на золотом престоле. Увидев Евфросина, Власий подошел к нему и сказал:

—        Это ты, сын мой, Евфросин? Что ты здесь делаешь?

—        Я поставлен здесь от Бога стражем, — отвечал Евфросин.

—        А можешь ли мне что-нибудь дать, ежели я у тебя попрошу? — продолжал Власий.

—        Могу, проси.

Тогда Власий, показав рукой на яблоню, сказал:

—        Дай мне с этой яблони три яблока.

Евфросин снял три яблока и подал их игумену. Игумен принял их в мантию и тотчас пришел в себя; он опять увидел себя в келье, а в мантии три яблока.

Зазвонили к утрени. По окончании богослужения игумен приказал братии, чтоб никто из них не выходил из церкви. Призвав из поварни Евфросина, спросил его: «Сын мой, где ты был в эту ночь?». Евфросин, опустив глаза в землю, стоял и молчал. Старец не переставал его допрашивать, тогда Евфросин отвечал:.

—        Там, авва, где ты меня видел.

—        А где я видел тебя? — вопросил старец.

Евфросин отвечал:

—        Где просил у меня три яблока, в святом Бо- жием Раю, и я тебе их дал, а ты принял.

—        Вот эти три яблока, полученные мною в Бо- жием Раю, — продолжал игумен, показывая их братии, — в эту ночь Бог сподобил меня быть в Раю и видеть его.

Яблоки на благословение были разделены между братией, и больные между ними по вкушении райских плодов делались совершенно здоровыми (Алфавитный Патерик).

Из сего сказания видно, что Рай существует и что Евфросин и Власий были своими душами в Раю, описание которого закончим словами святого апостола Павла, бывшего там и видевшего его и слышавшего там неизреченны глаголы, ихже не летъ есть человеку глаголати (2 Кор. 12, 4). Итак, мы можем видеть из приведенных рассказов, что смерть для праведников скорее желательна, чем страшна и ужасна. И это потому, что они всю жизнь помнили о смерти, всю жизнь приготовлялись к ней, готовы были встретить ее каждый час, помня слова Господа: Бдите убо, яко не весте дне ни часа, в онъже Сын Человеческий приидет (Мф. 25,13).

Нравственный вывод из приведенных рассказов

Итак, ясно, что час смертный от нас сокрыт и что смерть случается иногда внезапная. Истинно это и справедливо; но мы можем и освободиться от страха смерти. Для этого мы должны быть верными и мудрыми рабами Господними, как Авраам и Исаак и другие святые мужи: тогда умрем мы старцами исполненными дней, в старости маститой. (см.: Быт. 25, 8). Умрем не принужденно и внезапно, но радостно и в чаянии блаженства, в лике праведных. Будем рабами мудрыми и верными, как Иаков и Иосиф, тогда мы предузнаем и час своей кончины, и каждый из нас скажет: Се, аз умираю (Быт. 48,21). Тогда увидим мы чад своих и отойдем от сея жизни, благословляя и моляся о чадах своих. Тогда заповедаем мы о погребении своем, и уснем, и почием в мире и вечной радости.

Итак, будем рабами Господними, верными и мудрыми: верными — храня и соблюдая как зеницу ока, даже до последнего вздоха, православную веру; мудрыми — удаляясь от всякого греха, исполняя всякую правду, тогда не устрашимся мы смерти и вечного мучения; ибо когда придет к нам час смертный и найдет нас готовыми встретить его, тогда Владыка и Господь наш вчинит нас в лик блаженных и праведных, ибо Он сказал: Блажен раб той, егоже, пришед господин его, обрящет тако творяща (Мф. 24,46).

А так как ни один человек не может сказать о себе, что он во всякое время готов к будущей загробной жизни, то будем, по крайней мере, твердо надеяться на всеблагого Бога, что Он Сам, по неизреченной любви Своей к роду человеческому и ради бесценных заслуг Господа нашего Иисуса Христа, имиже весть судьбами спасет нас.

Учение о мытарствах подтверждается и Священным Писанием, которое называет воздух именно областью злых духов: яко несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем (и) к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6,12).

Если же несомненно, что злые духи принимают великое участие в делах наших и стараются всячески вредить нам здесь, то, конечно, они не могут оставить нас спокойными в столь удобное для них время — при прохождении души через их как бы собственную область. Но учение о мытарствах излагается в некоторых молитвах церковных и у многих отцов Церкви, конечно, на основании Священного Предания. Так, в одной молитве говорится: «Страшно бо и грозно место имам пройти, тела разлучился, и множество мя мрачное и бесчеловечное демонов срящет». (В След. Псалтири молитва по 4-й кафизме и в других местах.)

Свт. Иоанн Златоуст говорит в Слове о памяти умерших, что по разлучении с телом душа имеет великую нужду в помощи и заступлении Ангелов, дабы препроводить ее мимо старейшин, и властей, и невидимых миродержцев воздуха сего. В творениях св. Ефрема Сирина есть много мест, доказывающих всеобщность в его время мнения о мытарствах. Итак, мы можем видеть из сказанного, что души умерших, и праведников, и грешников, подвергаются частному суду при своем восхождении на Небо и, смотря по своим делам, тут же получают определение своей участи до всеобщего воскресения, яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет нетление: а сеяи в дух, от духа пожнет живот вечный (Гал. 6, 8). Души святых, праведных и богоугодно поживших на земле относятся Ангелами на Небо, в райские обители, и здесь блаженствуют, по учению Православной Церкви, предвкушают блаженство, а грешники, люди порочные, умершие без покаяния, низвергаются во ад и здесь приемлют мучение (Вечные загробные тайны, изд. Свято-Пантелеимоновского Афонского монастыря, и др. источники).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Местонахождение Неба и ада

Мы уже видели из многочисленных повествований св. отцов и житий святых, что после смерти душа сразу входит в поднебесное воздушное царство, свойства которого мы подробно рассмотрели. Мы также видели, что продвижение души через это воздушное царство после того, как тело действительно умерло и душа развязалась со всем земным, описывается как восхождение через мытарства, где начинается частный суд, чтобы определить, достойна ли душа обитать на небе. Души, обвиненные в нераскаянных грехах, ввергаются падшими духами в ад, а успешно прошедшие испытания на мытарствах свободно восходят на небо, руководимые Ангелами.

Что же представляет собой Небо? Где оно? Занимает ли оно какое-то место? Находится ли оно вверху?

Как и во всех вопросах, касающихся жизни после смерти, мы должны спрашивать не из любопытства, а только лишь для того, чтобы лучше понять то учение по этому вопросу, которое Церковь вручила нам, и избежать путаницы, которую современные идеи и некоторые медиумические опыты могут вызвать даже у православных христиан.

Так получилось, что вопрос о месте нахождения Неба (и ада) стал в наше время одним из вопросов, повсеместно понимаемых неправильно. Не так давно Хрущев насмехался над верующими людьми, которые еще верили в Небо, — он, видите ли, послал космонавтов в космос, и они не встретили Его!

Ни один мыслящий христианин, конечно, не верит в атеистическую карикатуру Рая в облаках, хотя и есть некоторые наивные протестанты, которые готовы поместить Небо на дальней галактике или в созвездии; все видимое творение пало и испорчено, и в нем нигде нет места для невидимого Божия Неба, которое является реальностью духовной, а не материальной. Но многие христиане, чтобы избежать насмешек неверующих и не впасть в материализм, бросились в другую крайность и объявили, что «небо нигде не находится». Среди римо-католиков и протестантов имеются изощренные апологии, утверждающие, что Небо — это состояние, а не место, что «вверху» — это только метафора, что Вознесение Христово (Лк. 24,50-51; Деян. 1, 9-11) не было на самом деле «вознесением», а только изменением состояния. В результате подобных апологий Небо и ад стали весьма расплывчатыми и неопределенными понятиями, и чувство их реальности начинает исчезать — с губительными последствиями для христианской жизни, потому что это именно та реальность, к которой направлена вся наша земная жизнь.

Согласно учению епископа Игнатия, все эти апологии основаны на ложной идее философа нового времени Декарта, что все нематериальное является «чистым духом» и не ограничено временем и пространством. Но это не учение Православной Церкви. Владыка Игнатий пишет: «Мечта Декарта о независимости духов от пространства и времени — решительная нелепость. Все ограниченное, по необходимости, зависит от пространства» (т. 3, стр. 312); «Многочисленные цитаты... из богослужебных книг и из творений отцов Православной Церкви... со всею удовлетворительностью решают вопрос относительно того, где помещаются Рай и ад. С какою ясностью (православная) восточная Церковь указывает место Рая на Небе и место ада во внутренности земли!» (т. 3, стр. 308-309). Здесь мы только укажем, как следует понимать его учение.

Несомненно верно, как указывают многочисленные цитаты из сочинений епископа Игнатия, что все православные источники — Священное Писание, богослужение, жития святых, творения святых отцов — говорят о Рае и Небе как находящихся «вверху», а об аде — как находящемся «внизу», под землей. И так же верно, что, поскольку Ангелы и души ограничены в пространстве (как мы видим из главы «Православное учение об Ангелах»), они должны быть всегда в одном определенном месте — будь то Небо, ад или земля. Мы уже цитировали учение преподобного Иоанна Дамаскина об Ангелах, что «когда они находятся на Небе, их нет на земле; и посылаемые Богом на землю — они отсутствуют на Небе» (гл.- 3, стр. 47). Это учение близко тому, что ранее преподавали св. Василий Великий («О Духе Святом», гл. 23), св. Григорий Двоеслов («Поучения на книгу Иова», кн. 2) и, по сути, все православные отцы.

Поэтому несомненно, что Небо — это место, и оно выше любой точки на земле, а ад находится внизу, во внутренности земли; но люди не могут видеть эти места и их обитателей, пока не откроются их духовные очи, в чем мы могли убедиться раньше, говоря о воздушном царстве. Кроме того, эти места находятся вне координат нашей пространственно-временной системы; авиалайнер не пролетает невидимо через Рай, и спутник Земли — через третье небо, а с помощью бурения нельзя добраться до душ, ожидающих в аду Страшного Суда. Они не там, но в пространстве другого рода, начинающемся непосредственно здесь, но простирающемся в другом направлении.

Имеются указания или, по крайней мере, намеки на эту другую реальность и в повседневном посюстороннем опыте. Например, существование вулканов и большого количества тепла в центре Земли рассматривалось многими святыми как указание на существование ада во внутренности Земли (см. Житие св. Патрикия Прусского, 19 мая; «Собеседование» св. Григория, IV, 36 и 44; еп. Игнатия (Брянчанинова), т. 3, стр. 98.). Конечно, ад не «материален» в том смысле, в каком материальна лава, вытекающая из земной коры, но здесь, по- видимому, имеется наложение двух видов реальности — наложение, которое прежде всего можно видеть в самой природе человека, который даже в этой жизни способен в определенных обстоятельствах или по Божьей воле воспринимать оба вида реальности. Сами современные ученые вынуждены были признать, что они больше не уверены ни в конечной природе и границах материи, ни в том, где она исчезает и начинается «душевная» реальность.

Многочисленные примеры в житиях святых показывают, как это другого рода пространство «прорывается» в «нормальное» пространство этого мира. Часто, например, видят, как возносится к небу душа новопреставленного, как было, когда св. Бенедикт увидел душу св. Германа Капуанско- го, относимую Ангелами на Небо в огненном шаре (св. Григорий. Собеседование, II, 35, стр. 144-148), или жители острова Еловый видели душу св. Германа Аляскинского, восходящую на огненном столпе, или старец Серафим Глинский видел вос

ходящую душу преп. Серафима Саровского. Пророк Елисей видел, как пророк Илия был взят на Небо в огненной колеснице (IV Цар. II, 11). Часто также видят, как души проходят через мытарства; такие случаи особенно многочисленны в житиях преп. Нифонта, епископа Констанции Кипрской (23 декабря) и св. Колумбы Ионского, — некоторые цитаты из последнего жития были приведены выше, в главе о мытарствах. В житии блаженного Феофила Киевского рассказывается, что один из свидетелей его праведной кончины увидел, как «вдруг перед ним что-то промелькнуло, и в лицо пахнула струя прохладного воздуха. С изумлением взглянул Димитрий вверх и остолбенел: в ке- лии медленно стал подниматься покров, и голубое небо, точно простирая свои объятия, приготовилось принять святую душу умирающего праведника» (О. Владимир Зноске. Жизнь блаженного старца иеромонаха Феофила. Киев, 1906).

Наше любопытство не должно простираться дальше общего знания о том, что Небо и ад действительно «места», но не места в этом мире, в нашей пространственно-временной системе. Эти «места» настолько отличаются от наших земных понятий «места», что мы безнадежно запутаемся, если попытаемся свести воедино их «географию». Некоторые жития святых ясно указывают, что «небо» находится над «раем»; другие говорят о том, что есть, по крайней мере, «три неба», — не нам определять границы этих мест или пытаться установить их характеристики.

Подобные описания даны нам по Божьему Провидению, чтобы побудить нас стремиться туда путем христианской жизни и смерти, но не для того, чтобы мы прилагали к ним мирские категории логики и познания, которые к ним неприложимы.

Свт. Иоанн Златоуст справедливо призывает не любопытствовать при исследовании Неба и ада: «Ты спрашиваешь, где ад, но к чему тебе это знать? Тебе следует знать, что ад существует, а не то, где он находится... По моему мнению, он где-то вне этого мира... Потщимся же узнать не где он, а как его избежать» (Беседы на Послание к римлянам, 31,3-4).

В этой жизни нам мало что дано узнать о потусторонней реальности, хотя мы знаем достаточно, чтобы ответить рационалистам, говорящим, что Небо и ад нигде не находятся и не существуют, потому что они не могут их видеть.

На самом деле эти места находятся «где-то», и некоторые из живущих на земле побывали там и вернулись, чтобы рассказать о них; но во плоти мы видим эти места больше верою, чем знанием. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан (1 Кор. 13,12).

Христианский опыт Неба

Истинный христианский опыт Неба всегда несет на себе один и тот же отпечаток потустороннего опыта. Те, кто видел Небо, не только путешествовали в другое место, они также переходили в совершенно другое духовное состояние. Мы, не испытавшие этого лично, должны удовлетвориться описанием некоторых внешних свойств, которые в совокупности позволяют отличить этот опыт от всякого другого опыта воздушного царства, рассмотренного выше.

В житиях святых есть описание того, как с земли были видны восхождения душ на Небо. В житии св. Антония Великого читаем: «Еще однажды, пребывая в горе и возведя взор, видит Антоний, что возносится некто по воздуху, к великой радости встречающих его. Потом, дивясь и ублажая таковый сон, начинает он молиться, чтобы открыто ему было, что это значит. И вдруг приходит к нему глас: “Это душа Амуна, нитрийского инока”. Амун же до старости пребыл подвижником» (Житие св. Антония).

Авва Серапион следующим образом описывает смерть св. Марка Фраческого: «Взглянувши, увидел я душу святого, уже освободившегося от оков плоти, — она была покрыта ангельскими руками белосветлою одеждою и возносилась ими на небеса. Я созерцал воздушный путь к небу и отверзшиеся небеса. При сем я видел стоящие на этом пути полчища бесов и слышал обращенный к бесам ангельский голос: «Сыны тьмы, бегите и скройтесь от лица света правды!»

Святая душа Марка была задержана на воздухе около одного часа. Затем послышался с Неба голос, говоривший Ангелам: «Возьмите и принесите сюда того, кто посрамил бесов».

Когда душа преподобного прошла без всякого для себя вреда чрез бесовские полчища и приближалась уже к отверстому Небу, я увидел как бы подобие простертой с Неба правой руки, принимавшей непорочную душу. Затем это видение скрылось из глаз моих, и более я ничего не видел» (Жития святых, 5 апреля).

Из этих рассказов мы уже можем видеть три особенности подлинного христианского опыта Неба — это восхождение, сопровождение души Ангелами, приветствие ее обитателями Неба, к которым она и присоединяется.

Опыт Неба бывает разный. Иногда душу отводят туда до смерти, чтобы показать его чудеса или уготованное ей место. Так, св. Мавра, которая не поддалась во время своего мученичества двум ложным видениям падших духов (описано выше в качестве примера искушений, которые могут быть в час смерти), так описывала последовавший за тем Богоданный опыт: «Также я видела и третьего мужа, прекрасного видом; лицо его сияло на солнце. Взяв меня за руку, он возвел меня на небо и показал мне престол, покрытый белою одеждою, и венец, прекрасный видом. Удивившись этой красоте, я спросила того мужа, который привел меня на небо: «Чье это, господин?» Он же сказал мне: «Это воздаяние за подвиг твой... Но теперь возвратись в тело твое; утром же в шестый час приидут Ангелы Божии, чтобы взять ваши души и вознести их на небо» (Жития святых, 3 мая).

Есть также опыт видения Неба издалека, как в случае со св. первомучеником Стефаном, который видел Небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога (Деян. 7, 56). Здесь, однако, мы рассмотрим только тот опыт, который легче всего сравнивать с современным «посмертным» опытом, — восхождение на Небо, будь то после смерти или в богоданном опыте, в теле или вне его.

Св. Сальвий Альбийский, галльский иерарх IV века, вернулся к жизни после того, как был мертв большую часть дня, и рассказал своему другу Григорию Турскому следующее: «Когда келья моя сотрясалась четыре дня тому назад, и ты увидел меня, лежащего мертвым, я был поднят двумя Ангелами и отнесен на высочайшую вершину Неба. Меня несли до тех пор, пока под моими стопами не оказалась не только эта жалкая земля, но были также Солнце и Луна, облака и звезды. Затем меня провели через ворота, которые сияли ярче Солнца, и ввели в здание, где все полы блестели золотом и серебром. Свет тот описать невозможно. Место это было наполнено множеством людей — и мужчин, и женщин; толпы, заполняющие пространство, были так велики, что ни конца, ни края им не было видно. Ангелы расчистили передо мною путь сквозь эту толпу, и мы вошли в то место, на которое наш взгляд был направлен еще тогда, когда мы были далеко. Над этим местом висело облако ярче всякого света, а в то же время не было ни Солнца, ни Луны, ни звезды; воистину облако своим блеском сияло ярче любого из них. Из облака изшел голос, подобный голосу вод многих. Меня, грешного, с большим почтением приветствовали некие существа, одни из которых были облачены в священнические одежды, другие — в обычное платье; мои сопровождающие сказали мне, что это были мученики и другие святые, которых мы почитаем здесь, на земле, и которым мы молимся с большим усердием. Когда я стоял здесь, надо мной повеяло такое сладкое благоухание, что, напитанный им, я не ощущал потребности в еде или питье до этого самого момента. Затем я услышал голос, сказавший: «Пусть этот человек идет обратно на землю, ибо он нужен нашим церквам». Я услышал голос, но не мог видеть, кто говорит. Затем я пал ниц на землю и заплакал. «Увы, увы, Господи, — сказал я. — Зачем ты показал мне все это только для того, чтобы снова отнять у меня?..» Голос, говоривший мне, сказал: «Иди с миром. Я буду призирать на тебя, пока не возвращу тебя вновь в это место». Тогда мои сопровождающие оставили меня, а я, плача, пошел обратно через врота, в которые вошел» (История франков, кн. VII, 1).

Этот опыт добавляет несколько еще более важных характеристик: яркость небесного сияния, невидимое присутствие Бога, чей голос слышен; благоговение и страх святых перед Богом, ощутимое чувство Божией благодати в виде неописуемого благоухания. Кроме того, уточняется, что множество встреченных на небе «людей» (помимо Ангелов, сопровождающих души) — это души мучеников и святых.

Монах из Уэнлока после того, как он был вознесен Ангелами и прошел мытарства, «увидел также место дивной красоты, где множество очень красивых людей наслаждались небывалым счастьем, и они позвали его разделить с ними это счастье, если ему позволят. И от дыхания ликующих вместе блаженных душ до него донеслось дивной сладости благоухание. Святые Ангелы сказали ему, что это преславный Рай Божий».

Далее «он увидел великолепные сияющие стены удивительной длины и необычайной высоты. И святые Ангелы сказали: “Это тот святой и славный град, небесный Иерусалим, где души святых пребывают в радости вовеки”. Он сказал, что эти души й стены этого славного города... были такой ослепительной яркости, что его глаза никак не могли взирать на них» (Письма св. Бонифация).

Возможно, что самый полный и удивительный опыт Неба, описанный в христианской литературе, принадлежит св. Андрею Христа ради юродивому Константинопольскому (IX век). Этот опыт был описан со слов самого святого его другом Никифором. Здесь мы приводим лишь отрывки из рассказа святого: «Однажды во время суровой зимы, когда св. Андрей лежал на улице замерзший и близкий к смерти, он внезапно ощутил в себе внутреннюю теплоту и увидел прекрасного юношу с лицом, светящимся, как солнце, который отвел его в рай и на третье Небо. «По Божественному изволению я пребывал в течение двух недель в сладостном видении... я видел себя в прекрасном и дивном рае... умом и сердцем удивлялся я несказанной прелести Рая Божия и услаждался, ходя по нему. Там находилось множество садов, наполненных высокими деревьями, которые, колыхаясь своими вершинами, веселили мои очи, и от ветвей их исходило великое благоухание... сих деревьев нельзя уподобить по красоте ни единому земному дереву... В тех садах были бесчисленные птицы с золотыми, белоснежными и разноцветными крыльями. Они сидели на ветвях райских деревьев и так прекрасно пели, что от сладкозвучного их пения я не помнил себя... После сего на меня напал какой-то ужас, и мне казалось, что я стою наверху небесной тверди, передо мной же ходит какой-то юноша со светлым, как солнце, лицом, одетый в багряницу... Когда я ходил по его стопам, то увидел Крест, большой и прекрасный, по виду подобный радуге, а кругом его стояли огневидные, как пламень, певцы и воспевали сладостное пение, славословя Господа, некогда распятого на Кресте. Шедший передо мною юноша, подойдя к Кресту, облобызал его и дал знак и мне, чтобы я облобызал Крест... Лобызая его, я исполнился несказанной духовной сладости и обонял благоухание сильнее райского. Пройдя мимо Креста, я посмотрел вниз и увидел под собою как бы морскую бездну... Мой путеводитель, обратившись ко мне, сказал: «Не бойся, ибо нам необходимо подняться еще выше». И он подал мне руку. Когда я ухватился за нее, мы уже находились выше второй тверди. Там я увидал дивных мужей, их упокоение и непередаваемую на языке человеческом радость их праздника... И вот мы поднялись выше третьего неба, где я видел и слышал множество сил небесных, воспевающих и славословящих Бога. Мы подошли к какой-то блистающей, как молния, завесе, перед которой стояли великие и страшные юноши, видом подобные как бы огненному пламени... И сказал мне водивший меня юноша: «Когда отверзнется завеса, ты увидишь Владыку Христа. Поклонись же престолу славы Его». Услыхав сие, я радовался и трепетал, ибо меня объял ужас и неизреченная радость... И вот какая-то пламенная рука отверзла завесу, и я, подобно пророку Исаии, узрел Господа моего, седяща на престоле высоце и превознесение... и Серафимы стояху окрест Его (Ис. 6, 1-2). Он был облачен в багряную одежду; лицо Его было пресветло, а очи Его с любовию взирали на меня. Увидев это, я пал пред Ним ниц, поклоняясь светлому и страшному престолу славы Его. Какая радость объяла меня при созерцании лица Его, того нельзя словами выразить. Даже и теперь при воспоминании о том видении я преисполняюсь неизреченною радостию. В трепете лежал я пред моим Владыкою. После сего все Небесное Воинство воспело предивную и неизреченную песнь, а затем — не понимаю и сам, как — снова очутился я ходящим по Раю» (Жития святых, 2 окт.).

Когда св. Андрей подумал, что на Небе он видел Божию Матерь, Ангел сказал ему: «Пресветлейшую небесных сил Царицу хотел ты увидеть здесь? Но Ее нет здесь. Она удалилась в многобедственный мир — помогать людям и утешать скорбящих. Я показал бы тебе Ее святое место, но теперь нет времени, ибо тебе надлежит опять возвратиться». Этим еще раз подтверждается то, что Ангелы и святые в любой момент времени могут находиться только в одном месте.

Даже в XIX веке сходное истинное видение Неба имел ученик прп. старца Паисия (Величков- ского) схимонах Феодор Свирский. На закате своих дней он испытал очень сильное влияние Божией благодати. Вскоре после одного такого случая он заболел и три дня был в бессознательном состоянии. «Когда с ним началось состояние исступления, и он выступил из самого себя, то ему явился некий безвидный юноша, ощущаемый и зримый одним сердечным чувством, и юноша этот повел его узкою стезею в левую сторону. Сам о. Феодор, как потом рассказывал, испытал чувство, что уже умер, и говорил: «Я скончался. Неизвестно, спасусь я или погибну». «Ты спасен!» — сказал ему на эти помыслы незримый голос. И вдруг какая- то сила, подобная стремительному вихрю, восхитила его и перенесла на правую сторону. «Вкуси сладость райских обручений , которые даю любящим Меня», — провещал невидимый голос. С этими словами о. Феодору показалось, что Сам Спаситель положил десницу Свою на его сердце, и он был восхищен в неизреченно-приятную как бы обитель, совершенно безвидную, необъяснимую словами земного языка. От этого чувства он перешел к другому, еще превосходнейшему, затем к третьему; но все эти чувства, по собственным его словам, он мог понимать только сердцем, но не мог понимать разумом.

Потом он увидел как бы храм и в нем близ алтаря как бы шалаш, в котором было пять или шесть человек. «Вот для этих людей, — сказал мысленный голос, — отменяется смерть твоя. Для них ты будешь жить».

Тогда ему был открыт духовный возраст некоторых его учеников. Затем Господь возвестил ему те искушения, которые должны были обуревать вечер дней его... Но Божественный голос уверил его, что корабль его души не может пострадать от этих свирепых волн, ибо невидимый правитель его — Христос» (Из рукописного жития старца Феодора в книге: Жизнеописание Оптинского старца иеромонаха Леонида. М., 1876, переиздание 1925 г.)

Можно привести и другие случаи из житий святых и подвижников, но они лишь повторяют уже сказанное здесь. Однако было бы поучительно — особенно для целей сравнения с современными «посмертными» случаями — дать опыт современного грешника на Небе. Так, автор «Невероятного для многих...» (чье свидетельство уже приводилось несколько раз), избежав бесов на мытарствах благодаря заступничеству Божи- ей Матери, описал, как все еще сопровождаемый Ангелами, он продолжал подниматься вверх... Внезапно он «увидел над собой яркий свет; он походил, как казалось мне, на наш солнечный, но был гораздо сильнее его. Там, вероятно, какое-то царство света». «Да, именно царство, где владычествует один свет, — предугадывая каким-то особым чувством еще не виданное мною, думал я, — потому что при этом свете нет теней. Но как же может свет быть без тени?» — сейчас же выступили с недоумением мои земные понятия.

И вдруг мы быстро внеслись в сферу этого света, и он буквально ослепил меня. Я закрыл глаза, поднес руку к лицу, но это не помогало, так как руки мои не давали тени. Да и что значила здесь подобная защита? «Боже мой, что же это такое, что за свет такой? Для меня он ведь та же тьма. Я не могу смотреть и, как во тьме, не вижу ничего...»

Эта невозможность видеть, смотреть увеличивала для меня страх неизвестности, естественный при нахождении в неведомом мне мире, и я с тревогой думал: «Что же будет дальше? Скоро ли мы минем эту сферу света, и есть ли ей предел, конец?»

Но случилось иное. Величественно, без гнева, но властно и непоколебимо раздались слова: «Не готов!»

И затем... затем мгновенная остановка в нашем полете вверх — и мы быстро стали спускаться вниз» (с. 48-49).

В этом случае еще яснее видно качество небесного света: он такой, что тот, кто не приготовился к видению его путем христианской жизни и подвига, как св. Сальвий и Андрей, не может вынести его.

Свойства истинного опыта Неба

Подытожим теперь основные характеристики этих истинных опытов Неба и посмотрим, чем они отличаются от описанных в предыдущих главах опытов воздушного мира.

1.         Истинный опыт Неба неизменно имеет место в конце процесса восхождения, обычно через мытарства (если душа должна заплатить там некую «пошлину»). С другой стороны, в современных «внетелесных» и «посмертных» состояниях мытарства и бесы никогда не встречаются, и только иногда описывается процесс восхождения.

2.         Душу на Небо всегда сопровождает Ангел (или Ангелы), и она никогда не «забредает» туда, если ходит по своей воле или своими силами. Это, конечно, одно из самых удивительных различий между подлинным опытом Неба и современными опытами пятидесятников и других, кто описывает «посмертные» переживания «рая» и «неба». Последние, в сущности, идентичны светскому и даже атеистическому опыту «рая», которые мы уже рассмотрели, за исключением интерпретации несущественных моментов: они могут быть легко добавлены для «астральной плоскости» человеческим воображением; но в этих опытах Ангелы душу фактически никогда не сопровождают. Об этом писал свт. Иоанн Златоуст в толковании Евангелия от Луки (см.: Лк. 16,19-31): «Лазаря тогда отвели Ангелы. Напротив, душу онаго (богача) взяли страшные некие Силы, может быть, посланные для этого; ибо душа не сама собою отходит к оной жизни, потому что это и невозможно. Если мы, переходя из города в город, имеем нужду в руководителе, то кольми паче нуждаться будет в путеводителе душа, исторгнутая из тела и представляемая к будущей жизни» (Беседа «К Антиохийскому народу», III, «О Лазаре», II. См.: митр. Макария. Т. 2, С. 536).

Этот момент может, действительно, использоваться как один из пробных камней подлинности опыта Неба. В современных опытах душе чаще всего предлагается выбор: остаться в «раю» или пойти обратно на землю. Подлинный же опыт Неба никогда не достигается по выбору человека, а только по велению Божию, исполняемому Его Ангелами. Обычному в наши дни «внетелесному» опыту «рая» не требуется руководитель, ибо все происходит непосредственно здесь, в воздухе над нами, все еще в этом мире, а присутствие Ангелов- руководителей необходимо, если опыт имеет место вне этого мира, в реальности иного рода, где душа не может ходить сама по себе. (Это не означает, что бесы не могут замаскироваться также и под «Ангелов-руководителей», но они это редко делают в современных опытах.)

3.         Опыт имеет место при ярком свете и сопровождается явными знамениями Божественной благодати, в частности дивным благоуханием. Подобные знамения, правда, иногда также отмечаются в современном «посмертном» опыте, но здесь имеется фундаментальное различие, которое вряд ли можно переоценить. Современные опыты поверхностны, даже чувственны; в них нет ничего, что бы отличало их от аналогичных опытов неверующих, не считая христианского декора, который наблюдатель видит (или добавляет от себя): это не более чем просто естественное наслаждение «вне тела» с тонким «христианским» налетом. (Возможно также, что в некоторых случаях падшие духи добавляют сюда свои обманы, чтобы еще больше вовлечь наблюдателя в гордость и утвердить его в поверхностном понимании христианства; но здесь нет нужды вдаваться в это.) С другой стороны, в подлинно христианских опытах глубина их подтверждается воистину чудесными событиями. Св. Сальвия благоухание так напитало, что более трех дней ему не требовалось ни пищи, ни питья, и только когда он рассказал о том, что с ним было, благоухание исчезло, а его язык покрылся язвами и распух; св. Андрей отсутствовал две недели; К. Икскуль был в состоянии клинической смерти 36 часов. Разумеется, в современных опытах иногда бывают «чудесные исцеления» в близких к смерти или похожих на смерть состояниях, но никогда ничего столь необычного, как в вышеописанных случаях. Ничто никогда не указывает на то, что эти люди действительно были на Небе, а не просто испытали наслаждение от выхода из тела (в «астральную плоскость»). Различие между современными опытами и истинным опытом Неба в точности такое же, как различие между современным поверхностным «христианством» и подлинным православным христианством. Например, «мир», который может испытать человек, «принявший Иисуса как своего личного Спасителя», или имевший столь обычный ныне опыт «говорения языками», или видевший «Христа» (тоже сейчас не редкость), но не знающий ничего о жизни в сознательном христианском подвиге покаяния и никогда не приобщавшийся истинных Тела и Крови Христовых в Святых Таинствах, установленных Самим Христом, просто никак нельзя сравнивать с тем миром, о котором говорится в житиях великих православных святых. Современные опыты — это, в буквальном смысле, «подделки» подлинного опыта неба.

4.         Истинный опыт Неба сопровождается таким чувством благоговения и страха пред Божиим величием и чувством такого недостоинства созерцать Его, какие редко можно сейчас встретить и у православных христиан, не говоря уж о тех, кто находится вне Церкви Христовой. Идущее из глубины сердца св. Сальвия чувство своего недостоинства, поклонение св. Андрея в трепете перед Христом, даже ослепление К. Икскуля от света, который он был недостоин созерцать, — все это вещи неслыханные в современном опыте. Те, кто ныне видит «рай» в воздушном царстве, «рады», «счастливы», «довольны» — редко что-нибудь большее; если они и видят «Христа» в каком-либо виде, то только для того, чтобы доставить себе удовольствие от «беседы» с ним, что характерно для опыта «харизматического» движения. Элемент Божественного и страх человека перед ним, страх Божий в подобных опытах отсутствуют.

Можно привести и другие характеристики истинного опыта Неба, описанного главным образом в православных житиях; но сказанного уже достаточно, чтобы четко отграничить его от современных опытов. Будем только всегда, когда бы мы ни говорили о таких возвышенных потусторонних опытах, помнить, что они намного выше нашего низкого уровня восприятия и понимания и что они даются нам больше как намеки, чем как полные описания того, что на человеческом языке вообще не может быть описано соответствующим образом. Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2,9).

Замечания о видении ада

Для православного верующего ад столь же реален, как и Небо. Сам Господь неоднократно говорит о тех, кого за непослушание Его заповедям Он пошлет в огонь вечный, уготованный диа- волу и ангелам его (Мф. 25,41). В одной из Своих притч Он дает яркий пример богача, осужденного на адские мучения за неправедные деяния во время этой жизни, взирающего на Рай, который он потерял, и просящего патриарха Авраама позволить нищему Лазарю, которым при жизни он пренебрегал, «чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем». Но Авраам отвечает, что «между

нами и вами утверждена великая пропасть», и что между спасенными и проклятыми нет никакого общения (см.: Лк. 16,24-26).

В православной литературе видения ада столь же обычны, как и видения Неба и Рая. В отличие от видений неба, подобные видения и опыты даются чаще всего обычным грешникам, а не святым, и цель этого ясна. В своих «Собеседованиях» св. Григорий утверждает: «В Своей неизреченной милости благий Бог позволяет некоторым душам после смерти вернуться в тело, чтобы вид ада мог бы наконец научить их бояться вечного наказания, поверить в которое одни слова заставить их не могли». Затем св. Григорий описывает несколько опытов ада и рассказывает о впечатлении, которое они произвели на видевших. Так, некий испанский отшельник Петр умер и увидел «ад со всеми мучениями и бесчисленные озера огня». Вернувшись к жизни, Петр рассказал об увиденном, «но даже если бы он и хранил молчание, его покаянные посты и ночные бдения были бы красноречивыми свидетельствами его ужасающего пребывания в аду и глубокого страха жутких мучений. Бог явил Свое безмерное милосердие, не дав ему умереть и испытать это все после смерти».

Английский летописец VII века Беда Достопочтенный рассказывает, как некий житель провинции Нортумбрия вернулся после того, как всю ночь пробыл «мертвым», и рассказал о своем опыте как Рая, так и ада. В аду он очутился в непроглядной темноте; «часто перед нами внезапно возникали клубы тусклого пламени, поднимающегося как бы из огромной ямы и вновь туда

г спадающего... По мере того как языки пламени разрастались, они наполнялись человеческими душами, которые, подобно искрам, разлетающимся с дымом, то оказывались иногда высоко в воздухе, то падали обратно в глубину по мере уменьшения огненных паров. Более того, неописуемое зловоние изливалось с этими парами и заполняло все это мрачное место... Вдруг позади я услышал звук самого ужасного и отчаянного стенания, сопровождаемого грубым смехом... Я увидел толпу злых духов, влекущих за собою в глубины пять душ, которые выли и стенали в то время, как бесы смеялись и ликовали... Тем временем из огненных глубин появились темные духи и стали окружать меня, пугая своими сверкающими глазами и отвратительным пламенем, исходящим из их ртов и ноздрей...» (Беда. История Английской Церкви и народа. Кн. V, 12).

В повести о воине Тексиоте рассказывается, как на мытарствах его остановили бесовские «мытари»: «Злые духи, взяв меня, начали бить и свели затем вниз; земля расступилась, и я, будучи веден узкими ходами через тесные и смрадные скважины, сошел до самой глубины темниц адовых, где во тьме вечной заключены души грешников, где нет жизни людям, а одна вечная мука, неутешный плач и несказанный скрежет зубов. Там всегда раздается отчаянный крик: «Горе, горе нам! Увы, увы!» И невозможно передать всех тамошних страданий, нельзя пересказать всех мук и болезней, которые я видел. Стонут из глубины души, и никто

о          них не милосердствует; плачут, и нет утешающего; молят, и нет внимающего им и избавляющего их. И я был заключен в тех мрачных, полных ужасной скорби местах, и плакал я, и горько рыдал от третьего часа до десятого» (Жития святых, 28 марта). Аналогичную сцену монах из Уэнлока видел в «преисподней» земли, где «он слышал ужасные, страшные и невыразимые стенания и рыдания несчастных душ». И Ангел сказал ему: «Ропот и крики, которые ты слышишь там внизу, исходят от тех душ, до которых никогда не достигает любящее милосердие Божие, но огонь неумирающий мучает их во веки» (Письма св. Бонифация). Конечно, нас не должны слишком зачаровывать буквальные подробности таких опытов, и даже меньше, чем в случае рая и неба, должны мы пытаться сводить воедино «географию» ада на основе таких сведений. Западные понятия «чистилища» и «лимба» (преддверие ада для душ некрещенных младенцев и дохристианских праведников. — Прим. перев.) это как раз и есть попытки создать такую «географию», но православное предание знает в преисподней только одну реальность — ад. Более того, как учит св. Марк Эфесский (см. его «Второе слово о чистилищном огне»), то, что видят в опытах ада, — это часто опыт будущих мучений, а не буквальное описание нынешнего состояния ожидающих в аду Страшного Суда. Но будь ли то действительное зрелище нынешних реальностей или видение будущего — опыт ада, как он представлен в православных источниках, является мощным средством пробудить человека к жизни христианского подвига, который служит единственным путем к тому, чтобы избегнуть вечного мучения; вот почему Бог и дарует такой опыт.

Есть ли в современной «посмертной» литературе какой-либо аналогичный опыт ада?

Д-р Муди и большинство других современных исследователей, как мы уже видели, почти не обнаружили такого опыта. Ранее мы объяснили, что этот факт связан с «комфортабельной» духовной жизнью современного человека, который часто не имеет страха адских мучений или познания бесов и поэтому не ожидает увидеть такое после смерти. Однако в одной недавней книге о жизни после смерти предлагается другое объяснение, которое представляется равноценным; из этого сообщения следует, что опыт ада на самом деле не так редок, как кажется. Здесь мы вкратце рассмотрим открытия этой книги, озаглавленной «За дверьми смерти».

Д-р Морис Роулингс, врач из Теннеси, специализирующийся на терапии сердечно-сосудистых заболеваний, сам реанимировал многих людей, которые были клинически мертвы. Опросы этих людей показали ему, что «вопреки большинству опубликованных случаев жизни после смерти, не всякий опыт смерти приятен. Ад тоже существует! После того, как я сам осознал этот факт, я начал собирать рассказы о неприятных случаях, которые другие исследователи явно пропустили. Это случилось, я думаю, потому что эти исследователи, как правило, психиатры, никогда не реанимировали пациента. Они не имели возможности быть на месте происшествия. В моем исследовании неприятный опыт, как оказалось, по крайней мере, столь же част, как и приятный... Я установил, что большинство неприятных опытов вскоре вытесняется из сознания пациента. Эти тяжелые опыты, по-видимому, столь болезненны, неприятны, что они удаляются из сознательной памяти, и поэтому люди помнят только приятные опыты или ничего не помнят».

Д-р Роулингс так описывает свою модель этих опытов ада: «Подобно тем, кто имел приятный опыт, сообщавшие о тяжелом опыте тоже могут лишь с трудом осознать, что они умерли, когда они смотрят, как врачи возятся с их трупом. Они также по выходе из комнаты могут попасть в темный проход, но вместо того, чтобы попасть в светлое окружение, они попадают в темную, тусклую обстановку, где они встречают странных людей, которые могут таиться в тени или вдоль горящего огненного озера. Ужасы превосходят всякое описание, и их трудно вспомнить». Имеются различные описания (включая сделанные «постоянными членами Церкви», которые были удивлены, оказавшись в таком состоянии) появлений бесе- нят и странных гигантов, спуска в черноту и огненный жар, ям и океанов огня. В общем, эти опыты — как по своей краткости, так и по отсутствию ангельских и бесовских руководителей — не обладают характеристиками подлинного потустороннего опыта, а некоторые из них напоминают приключения Роберта Монро в «астральной плоскости». Но они все же вносят важную поправку в широко известный опыт «наслаждения» и «рая» после смерти: «внетелесная сфера» ни в коем случае не есть наслаждение и свет, а те, кто испытал в этом «адскую» сторону, ближе к сути вещей, чем те, кто испытал в этом состоянии только «наслаждение». Бесы воздушного царства несколько приоткрывают свою истинную природу этим лицам, давая им намек на мучения, ожидающие тех, кто не знал Христа и не исполнял Его заповедей.

Иеромонах Серафим (Роуз).

Душа после смерти

О вечном блаженстве праведников

По воссоединении душ со своими воскресшими телами и по окончании всеобщего суда наступит второй период загробной, нескончаемой жизни, не души только, как было в первый период, но вечной жизни полного человека, из души и тела состоящего. Второй период загробной жизни открывает нам два состояния душ — спасенных и осужденных, душ, соединенных с их воскресшими телами или для вечной жизни, или для вечной смерти. Второй период загробной жизни есть дальнейшее и бесконечное развитие нравственного состояния души, или доброго, или злого, усвоенного душою еще на земле и с ним перешедшего в загробный мир. Усвоенное душою на земле определяет уже и характер загробной жизни, и место ее пребывания, место, которого природа и все окружающее должно соответствовать природе души и ее усвоенным свойствам, составляющим как бы ее жизнь на земле. Как жизнь она и будет вечна со своим особенным характером добра или зла.

С понятием о вечности неразлучно и понятие вечной жизни. Ежели жизнь состоит в развитии, то развитие поэтому может прекратиться только с окончанием жизни. А как жизнь вечна, то и развитие — вечно: развитие, никогда не престающее, или добра, или зла. Следовательно, жизнь райскую составляет вечное развитие в направлении одного только добра. Предмет деятельности ума, воли и сердца — добро, истина, Бог.

По окончании праведнейшего суда Божия, который совершится над полным человеком, состоящим уже опять из духа, души и тела, наступит вечное бытие совершенно полного человека, образ которого мы видим в воскресшем нашем Господе Иисусе Христе, имеющем при Себе и плоть, и кости; тогда и наше, ныне бренное, тело по воскресении будет тоже состоять из плоти и костей таких, которые находятся у Нового Адама, Господа нашего Иисуса Христа.

Невинному, блаженному состоянию наших прародителей до их падения соответствовала и природа, их окружающая (то есть земная), ибо место, где они жили, — рай — был на земле. Ничто не нарушало их блаженства; ничто не будет нарушать блаженства спасенных в Царствии Небесном во второй период, на обновленной и измененной земле, ибо то зло, в котором лежит весь мир, истребится и враг будет заключен с грешниками в геенне. Везде, где только царствуют правда, мир и радость, там и Царство Небесное, которое не имеет границ, как безграничен и Сам Бог, везде пребывающий. Как в благодатном царстве Христовом земля была обиталищем христиан, то нет ничего сомнительного, что в том же царстве Христовом (см.: 2 Пет. 1,11; 2 Тим. 4,18; Апок. 1,9) обновленная земля с христианами и со всеми ангелами на небе составляет Его же Царство в царстве славы, в котором, по свидетельству апостола Петра и Иоанна Богослова, будут уже не прежние, но новые небо и земля, где царствует Бог со Своими ангелами и святыми, и где уже нет ничего, кроме правды, мира и радости, как было и в начале, до падения Адама и Евы. Итак, ежели возможно было быть блаженному жилищу первых человеков в раю на земле, то возможно быть земле жилищем спасенных в новом нескончаемом веке, и еще — тем более, что нынешние небо и земля со всеми своими красотами берутся даже Самим словом Божиим за образ, подобие, символ грядущих, будущих радостей жизни в царстве славы. Да и самое тело наших прародителей, взятое из земли и одухотворенное, назначалось для вечной жизни на земле со своею душою, и рай, блаженное жилище безгрешных прародителей, был духовным для души и чувственным для тонкого, легкого тела. Как для вечности сотворен человек и по телу, и по душе, так точно для вечности сотворено и его первое й последнее вечное жилище — земля, рай. Что случилось с душою и телом Адама и Евы по падении, то же самое изменение последовало и с их жилищем: рай сладости обратился в землю труда и плача, и те же самые звери из кротких, послушных сделались свирепыми, страшными, враждующими на человека. С нравственным изменением человека последовало изменение всего. Следовательно, с восстановлением первобытного человека последует и восстановление всей поврежденной природы, и новый человек будет на новой земле под новым небом, в царстве славы, в Царстве Небесном, о чем говорилось прежде, в статье о конце мира.

Заключим наше рассуждение словами Зла- тоустого, что немного принесет духовной пользы знание места во вселенной, где именно будут жить праведники жизнию нескончаемою: на теперешней ли земле, или на другой какой планете, или в другом каком-либо месте вселенной — месте столь прекрасном, о котором ничего подобного и вообразить себе не можем. Довольно для христианина знать, что действительно такое место есть, и тень его может усмотреть внутри себя; а где именно такое место находится, решение сего вопроса выходит из пределов человеческого знания, а следовательно, и не составляет необходимого в деле спасения. Знание имеет свои пределы, за которые ум человеческий не в силах пока переступить. Не будем искать места, где находится Царствие Небесное, — это нам и не поставляется в обязанность, но постараемся исполнить закон — обязанность христианина: прежде всего искать Царствия Божия и правды Его, то есть всеми силами стремиться приобрести, заслужить, получить Царствие Небесное, все равно, гае бы оно ни было. Оно и внутри нас, оно и вне нас; оно на небе, оно на земле, оно — везде, где только Бог: пребывали в любви пребывает в Боге и Бог в нем пребывает — вот учение христианской Церкви о месте нахождения Царствия Божия во вселенной.

В Царстве Небесном нет ни Солнца, ни Луны, ни звезд; оно, то есть Царство Небесное, освещается славою Божиею (Апок. 21, И) и единственным всеосвещающим светилом — Господом Иисусом Христом (ст. 23). Там не ощущается ни зноя солнечного (7,16), ни морозов, ни бурь, ни непогоды, ни глада, ни жажды, ни темноты ночной (22,5); там нет ни уныния, ни скорби, ни печали, ни стонов, ни воздыханий, ни искушений, нет ни страха, ни отчаяния, ни разлуки с ближними, ни смерти. Там будет вечный, непомрачаемый день, вечно цветущий, озаряемый Самим Господом Богом (ст. 5); там небо и земля новые (21, 1); там царство бессмертной и блаженной жизни, и эта жизнь поддерживается водами жизни и древом жизни (22,1,2). Древо жизни — Господь Иисус Христос, а воды жизни — неистощаемое обилие неоцененных и неисчислимых даров Святаго Духа. При содействии таких всемогущих средств души праведных удостоятся лицезрения Божия (ст. 4), от которого, то есть лицезрения Божия как основного источника, зависит все блаженство, и внутреннее и внешнее. Царство благодати кончится и наступит царство славы, в котором праведники наследуют уготованное им от сложения мира царство (см.: Мф. 25,34), где разум человеческий, не подвергаясь ни ошибкам, ни заблуждениям, ясно будет созерцать вечные истины и восхищаться познанием их; воля, не уклоняясь на стропотные пути порока, будет ощущать высочайшее наслаждение в совершенной покорности воле Божией, желания сердца совершенно будут удовлетворены созерцанием славы Божественной; взор — восхищаться видением лицом к лицу Спасителя нашего Иисуса Христа как Он есть (см.: 1 Ин. 3,2; 1 Кор. 13,12); слух не престанет услаждаться песнопениями ликов ангельских; обоняние упояться неизреченно приятным благоуханием; вкус — полным наслаждением; так что всякий, удостоившийся наследовать Царство

Небесное, постоянно будет ощущать в себе такое довольство своим состоянием во всех отношениях. как бы погруженный в пучину беспрерывных радостей и восхитительнейших наслаждений (Слово и Беседа Анатолия, стр. 246).

Святитель Иоанн Златоуст о новой, блаженной жизни праведников второго периода пишет: «Представь себе состояние той жизни, сколько возможно это представить, ибо к надлежащему изображению ее недостанет никакого слова; только из того, что слышим, как бы из каких-нибудь загадок, мы можем получить некоторое неясное представление о ней. Отбеже, сказано, болезнь и печаль и воздыхание (Ис. 35, 10). Что же может быть блаженнее этой жизни? Не нужно там бояться бедности, ни болезни, не увидишь ни обижающего, ни обижаемого, ни раздражающего, ни раздражаемого, ни гневающегося, ни завидующего, ни распаляемого гнусною похотию, ни мучимого заботою о снискании потребного к жизни и скорбящего о начальстве и власти; ибо вся буря наших страстей, затихнувши, перестанет, и все будет в мире, веселии и радости, все тихо и спокойно, все день и ясность, и свет; свет не этот, нынешний, но другой, во столько крат светлее этого, во сколько этот (солнечный) ярче света от свечи. Ибо там свет не помрачается ни ночью, ни набегом облаков; не жжет и не палит тел; потому что нет там ни ночи, ни вечера, ни холода, ни жара, ни другой какой перемены времен; но иное какое-то состояние, такое, которое узнают одни достойные. Нет там ни старости, ни спутников старости; но все тленное изгнано, потому что повсюду господствует нетленная слава. А что всего этого важнее — это непрерывное наслаждение в обществе со Христом, вместе с Ангелами, Архангелами, с горними силами. Посмотри теперь на небо и перейди мыслию к тому, что выше неба, представь себе преобразованную всю тварь; потому что она не останется такою, но будет гораздо прекраснее и светлее, и сколько золото светлее олова, столько тогдашнее устройство будет лучше настоящего, как святой апостол Павел говорит: яко и сама тварь свободится от работы нетления. Ныне она как причастная тлению терпит многое, что свойственно терпеть таким телам; но тогда, совлекшись всего этого, представит нам нетленное благолепие. Так как она получит тела нетленные, то и сама уже преобразится на лучшее. Ни в чем не будет тоща смятения и борьбы, потому что велико будет согласие в лике святых, по причине непрерывного взаимного между всеми единомыслия. Не нужно там бояться ни диавола, ни демонских козней, ни угрозы геенской, ни смерти — ни этой нынешней, ни той, которая гораздо страшнее этой; но всякий такого рода ужас прекращен будет».

К блаженству душ святых в Царстве Небесном присовокупится и то, что здешние их добродетели: их вера, человеколюбие, любовь к истине — процветут в царстве вечной любви, вечной истины и вечного добра. В Апокалипсисе сказано, что дела праведников последуют за ними в Царство Небесное: Дела бо их ходят вслед за ними (Апок. 14,13). Все добродетельные и благочестивые их чувства, стремления и направления, ознаменовавшиеся в сем мире святыми делами, останутся неразлучными с душами их в другом мире. В здешнем мире сколько сладких чувств ощущают живущие в Боге от плодов духовных, которые, по исчислению апостола Павла, суть: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость и воздержание (Гал. 5, 22-23). Те же плоды духовные войдут с душами святыми в Царствие Небесное и, конечно, получат новое совершенство и усугубят меру блаженства душ святых.

Блаженство праведников в Раю во второй период будет блаженством и для души, и для тела. Они будут наслаждаться, радоваться и душою и телом, как свидетельствует пророк Исайя, говоря: «На земле своей сугубая стяжут», то есть тогда возрадуются славою души и тела. Кроме духа, человек и по воскресении своего тела будет иметь две природы: душу и новое, тонкое тело. И как участвовали в делах человека дух, душа и тело, то и награда за гробом, по учению апостола Павла: «Приимет каждый яже с телом содела или блага, или зла», должна быть и для души и для тела — блаженство духовное, внутреннее, и внешнее, соответствующее новому, тонкому, эфирному телу. Это внешнее, так сказать, чувственное блаженство составляют: 1) природа райская, красоте которой нигде и ничего подобного душа не видела, не слышала, а потому и вообразить себе не может, по свидетельству апостола Павла, и 2) общество святых ангелов и святых душ.

Учение Господа Иисуса Христа о небесном блаженстве следующее: «В дому Отца Небесного обители многи». Эти слова Господа не должно понимать так, чтобы они означали разные степени блаженства на Небесах. Они, как пишет архимандрит Михаил в своем толковании Евангелия на сие место, означают только великое число обителей, пространное место, могущее вмещать много. Учение Иисуса Христа о разных степенях блаженства основывается на других Его словах: Отпу- щаются греси ея мнози, яко возлюби много: а ему- же мало оставляется, менше любит (Лк. 7, 47). Вот свидетельство награды, но не в одинаковой степени: приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с ангелами Своими, и тогда воздаст каждому по делам его. Как различны дела, так различны и воздаяния, и как одна и та же добродетель (добрые дела) может быть в большей или меньшей степени, то и одна и та же награда будет иметь разные степени: принимавший вас принимает Меня, а принимающий Меня принимает Пославшего Меня. Принимающий пророка во имя пророка получает награду пророка; и принимающей праведника во имя праведника получает награду праведника. И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей (см.: Мф. 10, 40-42). И притча о талантах (см.: Лк. 19, 17-26) свидетельствует о степенях блаженства. Все получают награду, но не в одинаковой степени. О том же пишет и апостол Павел: Не всяка плоть таже плоть: но ина убо плоть человеком, ина же плоть скотом, ина же рыбам, ина же птицам. И телеса небесная, и телеса земная: но ина убо небесным слава, и ина земным. Ина слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам: звезда бо от звезды разнствует во славе. Такождс и воскресение мертвых (1 Кор. 15, 39—42). О разных воздаяниях и в другом месте пишет: Бог воздаст коемуждо по делам его.

В блаженстве, а также и в мучении участвуют и душа и тело. Блаженное состояние тел праведников святой апостол сравнивает со светлыми звездами. А как говорит, что самые звезды имеют не одинаковую степень света, то заключает, что будут разные степени блаженства праведников. Все различные черты, в коих Священное Писание представляет будущее блаженство праведных, могут быть приведены к двум главным видам: блаженство внутреннее, в себе самом заключающееся, и блаженство внешнее — от различного отношения существ как духовных, так и телесных. Из соединения сих двух видов блаженства составляется полное, совершенное блаженство.

Человек как существо умственное, нравственное, само себя сознающее, само собою действующее, сам в себе открывает начало своего блаженства. Его природа так устроена, что он должен внутри себя находить источники удовольствия и что при известных условиях он не может не ощущать себя блаженным; ибо в целом составе творения он есть только малейшая часть, и другие существа, как духовные, так и телесные, могут иметь и имеют различные к нему отношения, которые, смотря по тому, сообразны или несообразны с настроением его собственных сил и расположений, могут уменьшать или увеличивать его внутреннее удовольствие; то полное блаженство человека будет тогда, когда он с ощущением внутреннего самоуслаждения будет и извне ощущать приятное отношение к себе других существ. Оба сии вида блаженства слово Божие в высочайшей мере по смерти усваивает тем, которые здесь стараются приобрести право на него чистотою жизни и свя- тостию своих действий. Они будут наслаждаться блаженством внутренним, ибо будут сознавать и ощущать в себе высокое совершенство и взаимное превосходное согласие действующих сил духовных и телесных, и блаженством внешним, ибо будет в самом приятном и гармоническом отношении к другим существам, их окружающим.

Человека составляют душа и тело, которое есть всегдашнее и неотъемлемое достояние души, необходимая часть человека, без которой он и не был бы человеком. Тот, Кто создал человека и предназначил к блаженству, создал его из души и тела; следовательно, как для полноты существа его, так и для полноты блаженства его необходимо всегдашнее существование тела вместе с душою. Так и было в начале устроено; человек был бессмертен по душе, не был смертен и по телу, и чувственная его часть, по назначению Творца, совсем не должна была подлежать разрушению, но, постепенно усо- вершаясь и утончаясь, вместе с усовершенствованием души долженствовала восходить, так сказать, к одухотворению. Только грех, разлившийся от души, повредил существо тела, так что оно подверглось тлению и разрушению. Впрочем, сила Божественного определения о теле осталась неизменною и в состоянии настоящего его тления. Ибо при всем изменении, какое оно терпит непрестанно от влияния на него различных внешних причин; при всем действии в нем силы смертной, открывающейся в болезнях и слабостях, во глубине существа

его всегда остается неприметное семя бессмертия, которое тем более развивается и раскрывается, чем более слабеет и истлевает настоящий состав его. Из сего семени вместе с сим бренным составом, полагаемым в землю, к известному времени произрастет человеку новое тело. Говоря о связи настоящей жизни с будущею, которая есть не что иное, как продолжение настоящей жизни, должно заметить ту истину, что нравственное состояние человека имеет соответственное себе за гробом состояние — или доброе, или злое. Душевному доброму настроению на земле соответствует за гробом райское состояние, состояние правды, мира и радости. Такое состояние души на земле, ходящей в страхе Божием и по Его заповедям, есть состояние, которое Сам Иисус Христос называет состоянием нравственного воскресения. Душа жива и не умрет вовеки, и видимая смерть тела есть только переход души в состояние жизни блаженной. Вот почему все добродетели наполняют душу какою-то неземною радостию; душа предвкушает то, что уготовано любящим и боящимся Бога. Наоборот, все пороки ставят душу в состояние, неестественное ей, состояние ожесточения, отчаяния.

Вообще, жизнь души состоит в сознании. По учению слова Божия, жизнь души преимущественно состоит в истинном полном сознании своего Творца, Источника жизни, Бога, в Троице Единого. Это познание, соединяя человека с Богом, составляет вечную жизнь, как учит о сем Сам Господь Иисус Христос: верующий в Меня не умрет, но жив будет вовеки. Сам Господь дал такое определение вечной жизни: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и по - сланного Тобою Иисуса Христа (Ин. 17,3). Жизнь вечная состоит в познании Отца Небесного как единого истинного Бога и в познании посланного Им Иисуса, или Мессии. Познание истинное, основанное на вере, познание живое и действенное, а не рассудочное только и холодное познание, обнимает все способности души. Познание, соединенное с верою, усвоит познающим или верующим искупительные заслуги Спасителя как истинного посланника единого истинного Бога. Посему такое познание есть жизнь вечная, ибо поставляет человека в духовное единение с источником вечной жизни — Богом и Христом (Толкование Евангелия архимандрита Михаила, Иоан. 17, 3). Здесь разумеется познание Бога не только одно научное, теоретическое, но преимущественно практическое познание Бога, выражаемое в делах. Содержание сознания или жизни души как жизни, все далее и далее развивающейся, составляют: 1) любовь к Богу, 2) созерцание Его, 3) познание Его, 4) испытание Его и 5) прославление Его как на земле, ибо это — жизнь души, так и за гробом жизнь — не иное что, как дальнейшее развитие сознания, тех же самых частей жизни, без которых жизнь — не жизнь, а смерть.

Еще на земле человек начинает жить жизнию вечною. От него самого зависит жизнь как плод его веры. Верующий, познавший не умирает вечно, ибо пребывает в Боге и Бог в нем пребывает. В Священном Писании блаженство праведников прямо называется вечным, и именно: а) вечным животом: и Аз живот вечный дам им, и не погибнут вовеки, и не восхитит их никтоже от руки Моея» (Ин. 10, 28; 3, 16); Аз есмъ воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет. И всяк живый и веруяй в Мя, не умрет во веки (11, 25-26; 8, 51;

1          Кор. 15, 26); и сие есть обетование, еже Сам обеща нам, живот вечный (1 Ин. 2, 25; Тит. 1, 2): и идут... праведницы в живот вечный (Мф. 25,46);

б)         вечным царством Иисуса Христа: сице бо обильно приподастся вам вход в вечное царство Господа нашего и Спаса Иисуса Христа (2 Пет. 1, 11);

в)         вечным спасением (Евр. 5, 8-9); г) вечным наследием (9, 15); д) вечною славою (1 Пет. 5, 10;

2          Кор. 4, 17). Вечность блаженства представляется под образами: а) сокровища неоскудеваемо- го на небеси (Лк. 12, 33; Мф. 6, 20); б) постоянного имения на небеси (Евр. 10, 34); в) наследия нетленного, неувядаемого (1 Пет. 1, 4); г) неувядаемого венца славы (5, 4); д) всегдашнего пребывания со Христом (1 Фес. 4, 17; Ин. 12, 26; Рим. 8,17-29).

О вечности блаженства праведников учили и писали все святые отцы и учители Церкви: Фео- фил Антиохийский, Ефрем Сирин, Иларий, Иоанн Златоуст, Климент Александрийский, Кип- риан, Амвросий, Григорий Богослов, Василий Великий и др.

Из понятий о Боге и о душе вытекает понятие о вечности или блаженства, или мучения. Один только Бог вечен, всесовершен и неизменен; человек же, Им созданный для вечности, — вечный по душе и по телу, изменяется, достигая постоянно совершенства, в чем и заключается его жизнь. Изменение — развитие дальнейшее, есть жизнь;

следовательно, жизнь есть непрестанное дальнейшее развитие — непрерывающийся переход из одного душевного состояния в другое. Где нет развития, там нет и жизни; так как жизнь за гробом, блаженство или мучение, есть плод земной жизни, то по закону жизни и блаженство, и мучение не могут остановиться в своем развитии ни на один момент. Желания души никогда не могут удовлетвориться; желания души сменяются новыми желаниями, и эта смена желаний, по вечности бытия души, составит бесконечную, вечную смену желаний и удовлетворение их за гробом в раю, для праведников вечное блаженство или вечность блаженства, все далее и далее развивающегося в целую вечность, поэтому нет и быть не может меры, границы блаженства, а равно и мучения грешникам. Это заключение здравого ума из свойств Бога и души о вечности блаженства и мучения, заключение, подкрепляемое и словом Божиим, и свидетельством святых отцов и учителей Церкви.

Итак, блаженство постоянно за гробом будет возрастать, увеличиваться. Среди развития один момент неудовлетворенного желания не есть блаженство, что согласно с законом жизни и со свидетельством откровения, высказанного святым Давидом: Пойдут от силы в силу (Пс. 83, 8). Душа каждого праведника, утвердившаяся в добре и святости, будет стараться непрестанно.все более и более приближаться к Богу, а следовательно, искать большего, внутреннего совершенства, и это желание души постоянно удовлетворяется, иначе было бы не блаженство. Души праведников, возрастая в своих совершенствах, делаются все премудрее и святее и будут все ближе и ближе подходить к бесконечному совершенству Бога — Господа Иисуса Христа, Которого образ и подобие на себе носят.

Царствие Небесное наследуют одни бессмертные души праведников и переходят в новое, загробное, вечное блаженное состояние, или просто в блаженную вечность. Это состояние праведников за гробом преимущественно называется в слове Божием вечною жизнию, и праведники будут вечно с Богом и друг с другом, как об этом открыл нам Сам Господь Иисус Христос, сказав, что многие приидут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком, Иаковом в Царстве Небесном (Мф. 8, 11). Это божественная, небесная истина о всеобщем сожитии праведных в раю после уже страшного дня судного, то есть во второй период загробной райской жизни, в которой будут общниками многие от всех земных стран. Самые слова Господа о жизни райской свидетельствуют, что в раю будут жить одни только верные Господу Иисусу Христу, верные всех народов, времен и мест, а не одни только евреи, как это они думали о себе. Современные Иисусу Христу евреи чувственно представляли себе царство Мессии, и Господь Царство Небесное по сей причине представляет им пиром, где, по обычаю восточному, не сидели, а лежали. Блаженное, райское состояние, чтобы сколько-нибудь приблизить к их детскому пониманию, Иисус Христос уподобляет брачному торжеству, на котором все предназначается к радости присутствующих на браке; так и в Царствии Небесном нет ничего печального и при-

скорбного, но все исполнено духовной радости и веселия. От празднования брака обыкновенно удаляют все, могущее хотя сколько-нибудь нарушить приятности брачного торжества. Отсюда видны непостижимое великолепие Царства Небесного, попечительность Божия о человеке и безграничная любовь Творца к Своему созданию с доставлением ему совершенного блаженства. Как для наглядного представления евреям состояния геенны Иисус Христос брал символы, например, долину Евномову, вавилонскую печь, так точно, чтобы сколько-нибудь приблизить евреев к представлению райского блаженства, символами брал вечерю, пир, брак и солнце, свету которого уподобляет состояние праведных в раю: «Тогда праведники возсияют, якоже солнце, в Царствии Отца их». Под этим образом разумеется блаженство праведных душ в раю, в будущем небесном царствии Христовом, или царстве Бога Отца, Которому Сын предаст царство после всемирного суда (см.: 1 Кор. 15,28). И здесь-то, в царстве мира и любви, между обитателями его будут царствовать вечная приязнь, дружба, родство и совершенное единомыслие. Радость о Боге, источнике всех радостей, преисполнит сердца праведников, и будет радость вечная, ничем не возмущаемая.

Всякий возраст имеет свой горизонт сознания и ему соответствующую степень понимания. Заключим настоящую статью словами апостола Павла, что райскую жизнь первого периода мы, еще живущие на земле, познаем только отчасти,’ как бы гадаем, а о втором периоде загробной жизни, как райской, так все равно и геенской, ничего

подобного себе и представить не можем. Ежели земля и все земное еще было в некоторой степени образом, подобием, символом загробной жизни первого периода, то второй период не имеет себе ничего подобного ни на земле, ни на небе, которое есть преддверие рая. Царствия Небесного, блаженства которого не могут представить не только пребывающие еще на земле, но и на самом небе уже находящиеся. Детский возраст никогда не может составить себе понятие о состоянии совершенного мужского возраста и о тех удовольствиях, радостях и скорбях, которые его сопровождают. Это состояние совершенного возраста для детского сознания остается в тумане, и переход в него совершается постепенно.

Мы многого и очень многого не знаем; не можем себе представить и дать отчета: как, отчего, почему, для чего? Например, не может представить и даже вообразить, как две совершенно различные природы, дух и плоть, так тесно и непостижимо соединились в человеке, что можно безошибочно говорить, что дух воплотился или плоть одухотворилась. Таким образом, и состояние райской жизни во всей ее полноте не может быть представлено никаким совершенным умом. Оно только для верующих здесь, на земле, открывается начатками будущего, и как заря предшествует дню, так просвещенные светом благодати Христовой сознают только одно: что все на земле прах, ничто пред будущим и что самое истинное, доброе и прекрасное на земле есть только едва приметная тень будущего блаженства, начатки которого только одни верующие отчасти, и то иногда, предвкушают на земле. Сделать же полное описание блаженства, приготовленного от вечности праведникам не только во второй период, но и в первый период загробной жизни, не мог и тот, кто и сам был на третьем небе, то есть апостол Павел: «Восхищен бысть в рай, и слыша неизреченные глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати». Эти апостольские слова рисуют нам свойство райской жизни первого периода, дают понятие еще живущим на земле о том, что блаженство праведников и красоты Рая не могут быть высказаны видевшим оные, как пишет о самом себе апостол Павел, видевший и слышавший все в Раю. Что видел и слышал на Небе, того передать не мог по недостатку слов на языке; а ежели бы и передал земнородным, то не поняли бы так точно, как не понимают многого дети. Этот рай, небо — жилище святых первого периода, — кроме апостола Павла, видели и другие угодники, еще будучи на земле, например Андрей, Христа ради юродивый, и другие. Видев жилище святых первого периода, они не видели жилища святых второго периода, о красотах которого апостол Павел говорит: «Ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его», то есть что ум человеческий и вообразить себе не может, что нет ничего подобного не только на земле, но и на небе, и что самые святые еще не видели, не слышали, — не исключая и самого себя, — что приготовлено Богом для любящих Его. Значит, ни мы, ни святые и представить себе не можем того блаженства, которое ожидает сынов Божиих, истинных христиан, блаженства и для души, и для тела. Сии последние слова апостола характеризуют рай второго периода, красоты которого он и сам не может даже и вообразить.

Монах Митрофан.

Как живут наши умершие...

О вечных муках грешников

После праведнейшего суда Божия осужденные, услышав последнее решение: идите от Меня проклятии в огнь вечный, уготованный диаволу и его ангелам, — пойдут в место вечной своей погибели, на место вечного наказания — в геенну. С сего момента наступит для сих несчастных душ второй период их вечного страдания, вечного мучения и душе, и телу, полное, совершенное мучение для человека-грешника. Осужденные, хотя и вместе пребывают как в первый, так и во второй периоды, однако, пребывая вместе, лишены возможности, удовольствия видеть и познавать друг друга, потому что состояние осужденных лишено решительно всякой и тени радости. Геенское состояние совершенно лишено света, там нравственная, духовная тьма, потому что имеющие наследовать ее, то есть делающие (на земле) злая, ненавидят света (Ин. 3,20).

Неверие есть причина погибели человека. Понятие погибель, безусловно, принадлежит состоянию душ в геенне. Сюда поступают пло- тоугодники, чревоугодники и самоугодники: Их конец — погибель, их бог — чрево, и слава их — в сраме, они мыслят о земном (Фил. 3,19) и сердце их ожесте аки камень (Иов 41, 16). Следовательно, жертвою геенны будут все не верующие в Господа Иисуса Христа, Сына Божия, ради нас человеков пришедшего на землю, и как Сам учил: «иже не имет веры, осужден будет» (Мк. 16, 16) и неверующий уже осужден, еще будучи на земле. Основанием вечного мучения служит совершенное удаление сих душ от Бога. Вечного, ибо, как свидетельствует наука, на земле есть только время, а за пределами ее — вечность.

Во всем решительно в геенне мы находим противоположное Раю. Как дню противоположна ночь, жизни — смерть, добру — зло, свету — тьма, богатству — бедность, здравию — болезнь и т.д., следовательно, из всего того, что апостол Павел сказал нам о Рае и его красотах, все противоположное сему должно относиться к геенне, к состоянию, которое было приготовлено Богом не человеку, а диаволу. Там награда, здесь же наказание, там радость, здесь же печаль и т.д. Короче: как решительно человек не может составить себе понятие о рае и его блаженстве, так точно, следовательно, он не может себе представить геенны и всех ее ужасов. Ежели отвратителен и нестерпим порок, то в какой же степени отвратительности и невыносимости должен быть для них отец его диавол со своими служителями? Каково же должно быть сообщество с ними? По обличении на праведнейшем суде грешников в неестественной земной жизни они «пойдут в муку вечную», чтобы вкушать плоды своего неверия, ибо одна только деятельная вера в нашего Искупителя Господа Иисуса Христа и спасет человека.

Состояние осужденной души, по учению Священного Писания, вообще называется состоянием смерти, смертию души, что бывает на земле с каждою душою после грехопадения до восстания — нравственного воскресения, происходящего от веры и исповедания сего греха; а в отличие от смерти тела загробное состояние неочистившейся души называется второю смертию (Апок. 21, 8), вечною смертию, вечным умиранием.

Из понятия о вечности следует понятие «вечная жизнь» — не престающее никогда развитие или добра, или зла. Не престающее никогда развитие только в направлении зла составит жизнь потерянных для Царствия Небесного. Деятельность ума, воли и сердца развивается только в направлении зла, то есть предмет их деятельности — зло. По учению Самого Господа Иисуса Христа, это состояние души в геенне есть состояние вечного плача, скрежета зубов, состояние отчаяния и вечной погибели: Ту будет плач и скрежет зубом (Мф. 8,12; 13,42-50; 25,30; 22,13).

Вот как рассуждает о состоянии отверженных душ во втором периоде Златоуст: «Когда отойдем туда, то, если покажем и самое сильное раскаяние, никакой уже не получим от того пользы; но, сколько ни будем скрежетать зубами, сколько ни будем рыдать и молить тысячекратно, никто и с конца перста не капнет на нас, объятых пламенем; напротив, мы услышим то же, что и несчастный богач в аду, — что «пропасть велика между нами и вами утвердися»... Будем скрежетать зубами от страданий и мук нестерпимых, но никто не поможет. Будем крепко стенать, когда пламень сильнее станет охватывать нас, но не увидим никого, кроме мучимых вместе с нами злых духов и кроме великой пустоты. Что сказать о тех ужасах, которые мрак будет наводить на наши души!»

«Каково будет, — говорил также другой святой отец, — состояние тела у подвергшегося этим нескончаемым и нестерпимым мучениям там, где огонь неугасимый, червь бессмертно мучитель- ствующий, темное и ужасное дно адово, горькое рыдание, необычайные вопли, плач и скрежет зубов, и нет конца страданиям! От всего этого уже нет избавления, нет ни способов, ни возможности избежать горьких мучений» (Богословие Макария, архиепископа Харьковского, стр. 659).

Состояние души или жизнь в геенне, противоположная райскому состоянию душ или жизни в раю, может быть исключительно только познана чувствами внутренними и внешними, производящими в душе впечатления, лишенные мира и радости, преисполненные скорби, сетования, ожесточения, озлобления и ужасного отчаяния, обращающегося в злобу, зависть и ненависть как против Бога, так и против святых духов и душ. Сознание своего прошедшего, непрестанное угрызение совести, то есть самопознание и самоосуждения: «мы достойны этого по делам и жизни нашей», как открылось самопознание и самоосуждение благоразумному разбойнику на кресте. Мрак, скрежет зубов, неразрешимые узы, неумирающий червь, неугасающий огонь, скорбь, теснота и страдания — вот вечный будущий удел нераскаянного грешника в геенне.

Авва Евагрий между прочими своими наставлениями советовал монахам, пребывая в келии, быть в умственном делании, представляя себе ужасное состояние душ, заключенных навеки в геенне. «Помысли, в каком положении находятся теперь низвергнутые туда души! В каком горьком молчании они пребывают там! Как они стонут ужасно! В каком они страхе и мучении, в каком отчаянии, в какой печали, в каких бесконечных слезах! Приведи себе на память виды вечных мук, огнь неугасающий, червь неумирающий, мрак тартара, скрежет зубов» (Избранные изречения святых иноков еп. Игнатия, стр. 103).

Что же касается до места геенны во вселенной, сей вопрос решим словами свт. Иоанна Златоуста, что не много принесет духовной пользы знание места во вселенной, где именно будут осужденные страдать или мучиться бесконечно. Довольно для христианина знать, что действительно такое место есть и тень его можем усмотреть внутри нас. Не будем искать места, где находится геенна, это нам и не поставляется в обязанность, но постараемся исполнить закон — обязанность христиан: не иметь ничего общего с геенной и возненавидеть все геенское как неестественное человеку; заботиться единственно только о том, чтобы избежать по смерти геенны, а не о том, где она находится во вселенной.

Учение об аде в обширном смысле, вообще как о месте осужденных, есть догмат общечеловеческий; свидетельством этому служат дошедшие до нас письменные памятники времен древних, средних и новых. Не одни христиане, но и язычники учение об аде возвели на степень догмата. Религиозные представления ада всего человечества всех времен и мест, греческих и римских поэтов и философов древности, писателей Средневековья, ученых времен новых и представление ада нынешних дикарей составляют подробную картину ада и жизни в аду как состояния душ, осужденных на вечное мучение. Вот картины ада, выражающие сознание человека о сем загробном состоянии разных времен. Каждое племя, каждый народ, каждый человек имеют понятие о добре и зле, хотя это понятие относительное и зависит от многих причин. Как за добродетель за гробом обещается награда, так за порок — там наказание. Ад, по понятиям почти всех древних народов, находится под землей (в центре земли). Им управляет или царь, или царица. Так, у гренландцев адом управляет царица, напоминающая Прозерпину древности, восседающую на троне в глубине пещеры. Ее окружают разные морские чудовища. Душа наказывается или тем, что отдается в пищу демонам, или, продолжая свое несчастное существование, принуждена бывает питаться змеями, насекомыми, ящерицами. Наказанием по смерти для злых людей, по представлению некоторых языческих верований, например, греков (Платон выразил эту мысль в «Федоне»), было возвращение на землю, где души обрекались на скитание около своих жилищ и, по усвоенному ими злому характеру, продолжали и по смерти делать зло живым, наводя на них разного рода страхования. Некоторые племена негров верят, что злые души под влиянием злых духов принуждены в наказание за свою злую земную жизнь наполнять воздух шумом и смущать сон людей, которых они ненавидели при жизни. Здесь начало заклинаний (некромантия), к которым прибегали живые, чтобы сделать милостивыми такие блуждающие злые души. Лактанций говорит, что Солнце, Луна и многие из небесных светил, по мнению древних, считались обителями, в которых грешники страдают за свои грехи. Такое воззрение на загробную жизнь древних свидетельствует, что им была известна истина продолжения за гробом развития нравственного состояния души и вечность награды и наказания.

Вот подробная картина древнего языческого ада, как повествует о нем самовидец Феспезий: «В момент моего падения с довольно высокого места я совершенно потерял чувство, и в таком положении бесчувственности пробыл трое суток. Меня приготовились хоронить, но не успели, потому что я очнулся как бы от продолжительного сна. Состояние, в котором была душа в течение трех суток, знаменательно. Во время падения мне живо и ясно представилось, что меня бросили в море. После нескольких мгновений бесчувственности я увидел себя в новом мире. Пространство, в котором, казалось, я находился, все исполнено неимоверной величины светилами, разделенными между собою огромными пространствами. Светила бросали ослепительный переливаясь изумительными цветами, и моя душа, как легкая ладья, неслась по световому океану быстро и покойно. Здесь видел я души умерших, которые принимали форму огненных пузырей, поднимались на воздух и здесь лопались, и из них выходили души в образе человека весьма малого объема. Одни из этих душ легко и быстро по прямой линии поднимались вверх, другие же не так легко поднимались, но вместе и кружились и поднимались. Из множества душ я заметил одну и узнал в ней одного из моих родственников, который умер во время моего детства. «Здравствуй, Феспезий», — наконец сказала мне эта душа. Я же, удивленный, ответил: «Меня зовут Аридей, а не Феспезий». — «Но это ваше первое имя, — продолжала душа, — а теперь вас зовут уже Феспезий, так как, по воле богов, вы умною частию души здесь, в новом, загробном мире, а прочие силы души остались при теле на земле». Путешествуя далее в загробном мире, я видел высокую гору, назначенную для грешников. Наконец я услышал голос женщины, прорицающей стихами будущее. Это — сивилла. Между предсказаниями она говорила о моей смерти. Быстро летала моя душа, однако я заметил многие озера, из коих одно клокотало расплавленным кипящим золотом, другое — свинцом, который был холоднее льда, третье — весьма твердым железом. Духи охраняли сии озера, имея в руках своих клещи. В озерах сих страдали души жадные, ненасытные. Приставленные здесь духи клещами вынимали души из первого озера, раскаленного докрасна и бросали во второе озеро, где они тотчас же охладевали и делались твердыми и холодными, как лед. Отсюда перекидывались в третье озеро, где становились черными. Духи твердые, почерневшие души раздробляли на мелкие части и опять бросали в золотое озеро. Невыразимые страдания терпели здесь несчастные души. Я видел и то загробное место, из которого души возвращаются на землю. Здесь силою заставляют души превращаться во всевозможных животных. Здесь я видел душу Нерона, пригвожденную раскаленными гвоздями. Духи ее вертели, придавая форму ехидны, в которой она должна явиться на земле».

Гомер представил свой ад в двух различных формах: в Илиаде ад — обширное подземелье, и в Одиссее ад — страна отдаленная, таинственная, находящаяся на окраинах земли, за океаном, в стране киммерийцев.

Ад Гомера есть выражение народного представления ада того времени. На ад смотрели, как на копию с земного мира, на копию, которая приняла особый характер. Философы думали и учили, что ад был одинаково удален от всякого места на земле. Цицерон, желая показать, что все равно, где ни умереть, говорит: «Где бы человек ни умер, отовсюду одинаково далеко до ада».

Как христиане, так и язычники, помещая ад во внутренности земли, имели и имеют его описания. Греческие поэты и римские философы оставили нам довольно подробные описания этой таинственной страны, страны вечной скорби. Так, греческие поэты писали, что входом в ад служит река Лета со стороны скифов; в Лоадикии в ад проходили чрез пасть Плутона; около Лакедемонии — чрез Тенарскую пещеру. Из Эпира в ад тени погребенных умерших переплывали по реке Ахерон с помощью старого и грязного перевозчика подземного мира Харона, получавшего как плату за перевоз один обол (греческая монета), который клали покойнику в рот; а отводить души в ад составляла обязанность Гермеса, почему он и называется проводником мертвых. Из Египта мертвые ездили на суд через озеро Ахерузиа, близ Мемфиса, под покровительством бога Анибуса, который, сопровождая душу в подземный мир, выхлопатывал ей благосклонный приговор на суде мертвых.

У Вергилия Эней попал в ад через пещеру Авернского озера, куда он нисходил вместе с кум- ской сивиллою, чтобы видеть там своего отца; Улисс, чтобы добраться до ада, отправляется за океан в страну киммерийцев; Геркулес пришел в ад через Арехузиадский полуостров. Из Гермиона в ад дорога была самая короткая, и потому жители сего края не клали своим мертвецам в рот монету для уплаты Харону за переезд. Рассказы путешественников-финикиян, предпринимавших далекие морские плавания для отыскания олова и балтийского янтаря, были основанием происхождения у греков Елисейских полей и Тартара. Там, за океаном, за Геркулесовыми столбами, по словам финикиян, находятся счастливые острова — место вечной весны, а далее за ними — страна вечной тьмы. Эти неопределенно переданные повествования и потому худо понятые народом, в его воображении породили: блаженную страну — Елисейские поля — и страну наказания — Тартар. Таким образом греческие поэты и римские философы представили подробную карту подземного царства; исчислили там реки, обозначили положение озер, лесов, гор, где фурии вечно терзают грешников, осужденных на вечные муки; указывают на асфоделов луг, простирающийся через весь подземный мир и весь поросший неприятного, мрачного вида растением асфоделус со стеблем, имеющим вид лилии и с небольшими луковицами у корня, которым, по верованию народа, питаются души умерших. В их поэмах видна история некоторых знаменитых грешников и особые подробности их мучений: Сизиф вечно катит свою скалу; Тантал не может утолить своей жажды среди реки, в которую погружен; Иксион не имеет ни секунды покоя на своем колесе; данаиды никак не могут наполнить бочек.

Слово Божие удостоверяет нас, что, по двоякому душевному состоянию, развивающемуся на земле, и за гробом два состояния: блаженное (Рай) состояние людей добрых, которые жили на земле по духу закона Божия, и состояние мучительное (ад) как неестественное, противное воле Творца своеволием человека, извратившего свою природу и потому, следовательно, лишившегося своего первоначального назначения, для которого уже человек сделался неспособным. Ад сделался уделом человечества. Смертельный яд разлился во всей природе человека, и грех, заразивший прародителей, естественно, должен был заразить и все от них происшедшее человечество. Умирая, и праведный, и грешный душами нисходили в ад, который с Воскресения Христа, Победителя ада, потерял свое значение и силу и сделался только местом временного наказания для несовершенных душ, то есть для недостигших блаженства и непотерявших окончательно свое спасение.

Как Царствие Небесное, так и геенна, по пред- ведению Божию, уготованы от вечности. Первое — для ангелов и блаженных душ — и вторая — для падших ангелов, злых духов, а следовательно, и для сообщников их — злых душ, нераскаянных грешников. Итак, прежде всего назначение геенны — дня злых духов, отпадших ангелов. Согласно своему назначению для духов и душ природа геенны соответствует тонкой, эфирной природе своих обитателей. Как в дому Отца Небесного «многи обители», так точно и в аду, по свидетельству Третьей книги Ездры, есть многие обители, называемые затворами, хранилищами душ, а не вместилищем трупов. Еда не вопрошаша души праведных о сих затворах своих, глаголюще: доколе тако надеющеся будем? И когда приидет плод жатвы мзды нашея?.. В аде обители душ подобны суть ложеснам. Понеже яко же родящая хощет вскоре родити, да избежит нужды рождения, тако и сия тщатся издати оная, яже вдана им суть (3 Езд. 4,35,41-42); И земля издаст тех, иже в ней спят, и прах, иже в нем молчанием обитают, и хранилища издадут вданныя им души (3 Езд. 7,32).

Находясь в детском возрасте, мы не можем себе ни представить, ни вообразить радостей, приятностей и скорбей возраста сознательного, возмужалого, что единственно зависит от состояния души, ибо каждому состоянию души соответствует и сознание его, следовательно, загробное состояние душ, имея и себе соответственное сознание, не может быть совершенно сознано и представлено в настоящей, земной жизни. Апостол Павел, свидетельствуя о настоящем знании, говорит, что оно только «отчасти». И потому Сам Господь Иисус Христос, чтобы сколько-нибудь приблизить настоящее понятие о будущем, загробном, употребляет символы, сравнения, уподобляя будущее загробное известному настоящему. Описание Царствия Небесного и геенны представляет сравнением: первое — с брачным пиром, вторую — с огненною долиною. Но это земное сравнение с загробным — почти что ничто, по словам апостола Павла; уготованное там, за гробом, человек и вообразить себе не может на земле. Следовательно, точное описание геенны невозможно, неестественно по настоящему состоянию души. Ежели жизнь есть непрестанное развитие, состоящее в непрестанном изменении состояния души одного на другое, более совершенное, все равно, в добре или во зле, переходя, по слову Давида, «от силы к силе», то отсюда понятна невозможность составить совершенно полное представление о имеющем быть состоянии за гробом, добром или злом. Но как загробная жизнь есть дальнейшее развитие земной жизни, то характеристические признаки той и другой жизни, опять же, по слову апостола Павла, «отчасти» можно себе представить: блаженство и мука как плоды добродетели и порока уже «отчасти» предвкушаются на земле своими делателями. Неземная радость, небесное удовольствие, внутреннее беспокойство, угрызение совести суть начало загробного состояния райского и геенского. Теперь понятно, почему избранный Богом народ, которому даны от Бога Закон, Откровение, и даже самая справедливая секта иессеев, исключительно посвятивших себя Богу и живших вдали от мира в пустыне, имели представление о загробной жизни, во многом сходное с языческим. Так, по свидетельству Флавия (кн. 2, гл. 12), они, иессеи, думали, что души праведников отправляются за океан, в место покоя и блаженства, где их не тревожат никакие заботы, ни перемены года. Души грешников, напротив, удаляются в места, подверженные всем резким переходам воздуха, претерпевают там вечные муки. Ежели бы евреи были совершенно свободны от языческих воззрений на загробную жизнь, то не сказал бы им Иисус Христос: «прельщаетесь»; а при прельщении невозможно истинное представление жизни загробной. И в настоящее время о будущей жизни «предание иудейское говорит, что перед наступлением великого дня воскресения мертвых явится Михаил Архангел и вострубит в трубу, чтобы мертвые восстали и праведные, умершие от века, обще с живыми иудеями, коих соберет Мессия от всех стран земли, будут ликовать в Иерусалиме; грешники сего лишены будут. Мессия сделает для праведных иудеев благолепнейший пир; зарежет великого кита и Лавиафана Ле- виесона. После этого введут их в то царство славы, куда введен был при жизни Моисей, которому, как пишется в книге Гдулас-Мойше, показаны были разные драгоценные кресла, приготовленные Богом в Раю для иудейских угодников, а также и для него, — на которых и воссядут они по пришествии Мессии и будут торжествовать вечно» (Торжество христианского учения над талмудом Алексеева. С. 126). Это — общечеловеческая невозможность возвыситься до чисто духовного представления жизни души и вообще духовной жизни человека за гробом. Ежели на земле мы встречаем злодеев, готовых на всякое злодеяние, то каково же будет их душевное состояние за гробом? Такое, какого мы и вообразить себе не можем, состояние, которое на земле невозможно.

Данте в своем великом произведении — в «Божественной комедии», написанной в начале XIV века, — дает нам подробное описание ада, следуя общепринятым понятиям средних веков. Он в своем аду рисует все, что только было ему известно из религии, мифологии, истории и собственного опыта.

Заблудившись в диком, мрачном лесу, он достигает холма, но три животных: пантера, лев и голодная волчица — заграждают ему дорогу, и он уже снова спускается во мрак глубокой долины, когда пред ним предстала человеческая тень, потерявшая от долгого молчания голос. То был Виргилий, которого послала ему во всем помогать и показывать дорогу «божественная» Беатриче, предмет любви Данте, существо действительное и в то же время мистически идеальное. «Для твоего блага, — говорит Виргилий, — ты должен последовать за мною. Я стану указывать путь и поведу чрез страны вечности, где до слуха твоего дойдет неутешный плач и скрежет зубов, здесь ты увидишь бледные, иссохшие, блуждающие тени людей, прежде тебя живших на земле и ищущих самоуничтожения. Далее ты увидишь страны, совершенно противоположные первым, страны света очищающего среди очистительного пламени, потому что здесь души надеются выстрадать себе доступ в блаженные места. В заключение всего ты увидишь рай».

Виргилий и Данте приходят к вратам ада, на которых начертана ужасная надпись: «Оставь надежду навсегда». Они входят и прежде всего видят злополучные души, прожившие земную жизнь без добродетелей и без пороков. Они достигают берегов Ахерона и видят, как Харон в своей лодке перевозит души на другой берег; Данте вдруг впадает в глубокий сон. Он просыпается по ту сторону реки, и вот как ад представляется его взорам: ад — мрачное подземное царство, населенное нечестивцами, осужденными на вечное страдание. Это воронкообразная пропасть, помещенная внутри земли, покрытая шарообразным сводом, или корой, обитаемого нами полушария. Воронка эта, опускаясь к центру земли, постепенно сужается и около земного центра оканчивается колодезем. Внутренняя стена воронки разделена на уступы, или ступени, которые в виде кругов опоясывают бездну и на которых размещены грешники по роду грехов; чем ближе к центру, тем более сужается круг ада — чем тяжелее преступление, тем реже оно встречается, и стало быть, тем меньше нужно места для помещения причастных ему грешников, тем ближе к колодцу и жесточее оно наказуется, так что величайший грех — измена — казнится в последнем круге, а виновника греха, предводителя возмутившихся ангелов, царя скорбного царства Люцифера Божественное правосудие удерживает, погруженного по грудь в лед, в самом центре земли, в колодезе. Всех уступов или кругов девять. Виргилий тоже допускает девять разделений: три раза на три — число священное. Данте сходит в преддверие, которое образует первый круг ада, называемый Лимбо. Он находит там души добродетельных язычников и невинных младенцев, не очищенных крещением.

Затем они спускаются во второй круг, где восседает Минос, адский судья; здесь карают прелюбодеев; в третьем круге карают обжор. В четвертом он встречает Плутуса, который поставлен тут стражем; здесь мучатся расточители и скупцы. В пятом карают тех, кто предавался гневу. Данте и Виргилий видят приближающуюся лодку, управляемую Флегьясом; они входят в нее, переезжают реку Стикс и достигают подножия стен из раскаленного железа, окружающих адский город Дитэ; демоны, охраняющие врата, не позволяют им входить, но ангел повелевает пропустить путников, и в шестом круге они видят еретиков, запертых в гробницах, окруженных пламенем. Затем путники посещают круг виновных в притеснениях, круг мошенников и круг лихоимцев, где видят кровавую реку, охраняемую отрядом центавров. Вдруг к ним подходит Герион, олицетворяющий коварство и подлог, этот зверь сажает их на себя, чтобы перенести через адское пространство. Восьмой круг, называемый Малебольдже, подразделяется на десять долин, в которых заключаются: льстецы, симонисты, святотатцы, прорицатели, астрологи, волшебники, менялы, ханжи, неправедные судьи, лицемеры, которые ходят покрытые тяжелыми свинцовыми мантиями, воры, которых вечно жалят ядовитые змеи, ересиархи, шарлатаны и делатели фальшивых монет. Наконец, поэты спускаются в девятый,круг, разделенный на четыре отделения, где карают четыре рода предателей; тут именно Данте рассказывает эпизод графа Уголино. В последнем отделении, называемом отделением Иуды, прикован Люцифер. Здесь находится центр земли, и Данте, услыхав ропот ручейка, переходит этот центр и поднимается в другое полушарие, на поверхности которого находится гора Чистилище, опоясанная южным океаном. Ад Данте сходен с адом Гомера по своей воронкообразной (конической) форме.

В поэме же «Орландо Фуриозо» Ариосто, написанной в начале XVI столетия, место аду отводится тоже в земле. По словам автора, у подошвы высокой горы, из которой вытекает Нил, находится отверстие, которым гарпии возвратились в преисподнюю; отсюда-то автор и начинает свое путешествие по областям ада.

Если аду было отведено место внутри земли, то последнее нетрудно было узнать. Ад не мог занимать более трех тысяч французских миль (лье) в ширину. Декселий и Рибер рассчитали, что число осужденных на вечное мучение доходит до ста миллионов и что ад имеет только одну квадратную германскую милю.

Учение западных богословов об аде вообще как о загробном царстве грешников весьма неопределенно, и современный западный богослов Бержье говорит без убеждения, что ад находится во внутренности земли. Вот общий исторический очерк загробного царства смерти, царства осужденных — ада, в общем смысле места осужденных. Теперь посмотрим отдельно на адские затворы. Их значение, на основании Священного Писания, следующее.

Евреи загробное состояние осужденных душ называют геенною (по-еврейски абадон), что видно из раввинских книг: «Соберутся, как побежденные собираются в подземной бездне, и повинные геенне заключены будут в геенне». Так геенна представлялась и древними евреями. Так, пророк и царь Давид вечную участь грешников за гробом, их загробное состояние — геенну — изображает в таком виде: Одождит Господь на грешники сети, огнь и жупел, и дух бурен часть чаши wc (Пс. 10,6). Чтобы сколько-нибудь приблизить понятие народа к представлению вечного, загробного наказания грешников, Пророк представляет наказание Содома и Гоморры с окрестными городами (см.: Быт. 19,24). Это наказание грешников на земле Пророк берет за образ, символ их наказания за гробом. Неизбежность наказания — судьба, участь, удел грешников и собственно наказание — Пророк выражает словом «геенна». Об этой чаше вечного наказания Пророк пишет и в псалме 74, ст. 9: Яко чаша в руце Господни... испиют ecu грешнии земли. Так и Сам Иисус Христос в предсмертной Своей молитве в саду Гефсиманском предстоящие Свои страдания, заменяющие наказание мира, называл чашею. О сей чаше вечного наказания свидетельствует и пророчество Иеремии, которому поведывается от Бога всяческих взять чашу и напоить Иерусалим, и князей, и сопредельные народы (см.: Иер. 25,15-28): Тако бо глаголет Господь Бог Израилев; возми чашу вина нераствореннаго от руки Моея, да напоиши вся языки, к ним же Аз пос- лю тя... Пророк Исаия пишет: Ты бо прежде дней истяжан будеши; еда и тебе уготовася царство- вати; дебрь глубокую, древеса лежаща; огнь и древа многа, ярость Господня аки дебрь жупелом горящая (Ис. 30,32). И в другом месте опять пишет: И изь- здут, и узрят трупы человеков преступивших Мне; червь бо их не скончается, и огнь их не угаснет: и будут в позор всякой плоти (Ис. 66,24). Сочинитель Книги Иудифи пишет: Горе языком, возстаю- щим на род Мой: Господь Вседержитель отмстит им в день судный, дающе огнь и червие на плоти их, и восплачутся в чувстве даже до века» (16,17). Иисус, сын Сирахов, в своей Книге Премудрости пишет: Не рцы, на множество даров моих воззрит, и приносягцу ми Богу вышнему, приимет (7,9).

Геенна есть название состояния отверженных душ, где червь не умирает и огнь никогда не угасает (см.: Мф. 5,22,29-30; 10,28; 18,8-9; 25,41-46; Ис. 66,24; Мк. 9,45-48).

Иисус Христос символом загробного вечного состояния грешников в геенне берет предмет, к которому евреи в Его время питали страх, ужас и отвращение. Это долина Евномова, некогда прекраснейшая, подле Иерусалима к северо- востоку; небольшой поток протекает по ней, и потом опоясывает часть города. Когда евреи сильно предавались идолослужению, то в этой долине совершались отвратительные служения Молоху (см.: 4 Цар. 16,3; 2 Пар. 28, 3). Этот сирский идол был медным с телячьей головою, увенчанною царскою короною; руки протянуты были так, как бы готовы были принять кого-либо; ему приносили в жертву детей, именно: зажигали внутри идола огонь, и когда он раскалялся, бросали ему на протянутые руки бедных детей, где они тотчас со- жигались. Чтобы заглушить крик детей, во время этих жертвоприношений обыкновенно поднимали сильный крик и шум, употребляя при этом разные инструменты. После же плена вавилонского, когда иудеи получили совершенное отвращение к идолопоклонству, у них явилось отвращение и к сему месту; оно было запущено; в него свозились все нечистоты из города; тут же совершаемы были иногда и смертные казни; воздух в этом месте постоянно заражен; для очищения его постоянно горел огонь — место стало страшным и отвратительным, и прозвано долиною огненною (Толкование Евангелия архимандрита Михаила. Матф. 5, 22). Это-то место и было избрано Спасителем образом, символом вечных мучений грешников в загробной жизни. Свойство червя неусыпаемого и огня неугасимого описывает отчасти Василий Великий: «Когда чувствуешь порыв к какому- нибудь греху, тогда призови пред умственные твои очи страшный оный, никому из смертных не стерпимый суд Христов, где председит Судия на высоком и превознесенном престоле; вся же тварь в трепете и страхе предстоять будет пред славным и светлым Его пришествием. Все предстанут пред Него для испытания, кто что сделал во время жизни. Тех, которые в жизни много зла творили, окружат некие страшные и грозные ангелы, взиравшие на огонь уготованный, огнем дышущие по причине страшного намерения, вид имеющие, подобный ночи, по причине печали и отвращения от человеков. Потом представь себе бездну, непроницаемую оную тьму и огнь мрачный, который имеет свойства жечь, но не имеет света. Представь род бесчисленных червей, ядовитый и плотоядный, который всеща ест, но никогда не насыщается, и угрызениями несносные боли причиняет. Представь, наконец, жесточайшее наказание, оное бесчестие и вечный стыд! И сего ты бойся».

Кстати припомним и о том черве, о котором нам рассказывал Святогорец (см. выше стр. 87).

Состояние погибших называется в слове Божием и пещию огненною, в которой происходит плач и скрежет зубов (Мф. 13,42,50). И здесь, как и в первом случае, при определении геенны Господь Иисус Христос за образ, символ будущих ужасных и вечных мук берет вавилонскую печь, в которую бросали государственных преступников.

Наказание огнем, сожжение есть самая жестокая казнь, и потому огонь вечный, которому преданы будут грешники, есть, без сомнения, высшая степень мучения. Этот огонь был уготован диаво- лу и ангелам его; не для человека назначено это мучение, но для возмутившихся против Бога злых духов с их князем (см.: Иуд. 6; Апок. 12, 8-9). Но как грешники по своим грехам делаются как бы сообщниками злых духов, то и получают вместе с ними одинаковое наказание — огонь вечный.

Казнь Содома и Гоморры и окрестных городов огнем и жупелом послужит образом, символом будущих вечных мук, представляемых озером огненным и жупельным.

Что это за место, называемое Спасителем тьмой? Тьма есть отсутствие света; следовательно, тьма — место, лишенное света. Светом Священное Писание называет надежду; следовательно, тьма есть отчаяние. Итак, тьма кромешная есть место, лишенное навеки всякой надежды. А без надежды нет жизни. Здесь нет надежды умереть, быть уни- чтожену. Вечность и вечность — ужас и отчаяние. Здесь место, лишенное всякого света и исполненное плача и скрежета зубов, происходящих от нестерпимых мук (Толкование Евангелия архимандрита Михаила. Матф. 22,13).

Бездна означает то место вечного мучения, которое не имеет дна, место бездонное, место мучения, по слову Писания, страшное для самого диа- вола. Злые духи в стране Гадаринской просили Господа Иисуса Христа не мучить их прежде времени и не отсылать в бездну (см.: Мф. 8,29). Слово «бездна» употреблено в Апокалипсисе: 9, 1-2; 11,7; 17,8; 20,1-2.

Апостол Петр пишет: Бог ангелов согрешивших не пощадил, но связав узами адского мрака, в тар- тар низвергнув, предал для соблюдения на суд (2 Пет. 2,4).

Как многи обители райские, так точно мно- ги обители состояния осужденных, что зависит от свойства, степени и различия грехов, обители с различными наименованиями: геенны, пещи огненной, тартара и др., смотря по роду и степени греховности.

Каждому злому, чуждому правды состоянию душ на земле есть соответственное осужденное состояние за гробом. Такое греховное состояние души на земле, по учению Господа Иисуса Христа, есть состояние мертвенное, и нравственный суд уже над ним произнесен: осужден (Ин. 5,29). Мертвенное состояние души, как показывают самые опыты, всегда чуждо, лишено кротости и смирения, и ему непонятна небесная радость. Чем заняты постоянно ум и сердце людей, преданных пороку? Это известно всем. О чем постоянно пекутся славолюбец, сластолюбец, сребролюбец? Вкушают ли они когда тот сладкий, неземной покой?

О разных степенях загробного, геенского состояния вот учение Самого Господа Иисуса Христа (Лк. 12, 47-48): тот раб, который знал волю Господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много. А не знавший воли Господина и сделавший достойное наказания бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут. Неведение воли Божией не освобождает совершенно грешника от казни за гробом, потому что он мог бы узнать ее, ежели бы только захотел. Для пояснения сих евангельских слов приведем толкование Василия Великого, Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина и др.

Святитель Василий Великий: «Надобно знать, что выражения: биен будет много и биен будет мало — означают не конец, а разность мучения. Ибо, если Бог есть праведный Судия не только добрых, но и порочных, воздающий каждому по делам его, то иной может быть достойным огня неугасимого, или слабейшего или более пожигающе- го, другой — червя неумирающего, но опять или сноснее, или нестерпимее причиняющего боль, по достоинству каждого, и иной — геенны, в которой, без сомнения, есть разные роды мучений, и другой — тьмы кромешной, где один доведен только до плача, а другой от усиленных мучений и до скрежета зубов. Самая тьма кромешная, без сомнения, показывает, что есть в ней нечто и внутреннее. И сказанное в Притчах: во дне ада (9,19) дает разуметь, что некоторые, хотя во аде, но не во дне ада терпят легчайшее мучение. Это можно и ныне отличать в телесных страданиях. Ибо один

болен лихорадкою с припадками и другими недугами; другой чувствует только лихорадку, и то не в равной степени с другим; иной же не имеет лихорадки, а страждет болью в каком-либо члене, и то опять более или менее другого».

Святой Ефрем Сирин: «Разные есть роды мучений, как слышали мы в Евангелии. Есть тьма кромешная (Мф. 8, 12): а из сего видно, что есть и другая тьма глубочайшая; геенна огненная (Мф. 5, 22) — иное место мучения; скрежет зубом (Мф. 13, 42) — особое также место; червь неусыпающий (Мк. 9, 48) — в ином месте; озеро огненное (Апок. 19,20) — опять иное место; тартар (2 Петр. 2, 4) — также свое место; огонь неугасающий (Мк. 9, 43) — особая страна; преисподняя (Фил. 2,10) и пагуба (Мф. 7,13) — на своих местах; дальнейшие страны земли (Еф. 4, 9) — иное место; ад, где пребывают грешники, и дно адово — самое мучительное место. На сии-то мучения распределены будут несчастные, каждый по мере грехов своих, или более тяжких, или более сносных, по написанному: пленицами своих грехов кийждо затязается (Притч. 5,22), биен будет много и биен будет мало (Лк. 12, 47-48). Как есть различия наказаний здесь, так и в будущем веке. Иначе мучится прелюбодей, иначе блудник, иначе убийца, иначе вор и пияница».

Святой Иоанн Златоуст: «Кто больше получит наставления, тот должен вытерпеть большую казнь за преступление. Чем мы сведущее и могущественнее, тем тяжелее будем наказаны за грехи. Ежели ты богат, от тебя требуется больше пожертвований, нежели от бедного; ежели умен, больше послушания; ежели облечен властию, покажи блистательнейшие заслуги. Так и во всем прочем ты дашь отчет по мере сил своих. Отходящий туда со множеством добрых и злых дел получит некоторое облегчение и в наказании, и муках тамошних; напротив, кто, не имея добрых дел, принесет только злые, тот, сказать нельзя, сколько постраждет, будучи отослан в вечную муку».

Так же учили: святой Киприан, блаженный Иероним, блаженный Августин и др.

Не только различны состояния осужденных, соответствующие греховным состояниям на земле, но как и сами грехи имеют свои степени, то и наказания одного рода будут, однако не в одной степени, чему служит свидетельством слово Господа: «отраднее», два раза высказанное.

1)         «Истинно говорю вам, отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому». Господь говорит, что после всеобщего суда наказание содомлян и гоморрян будет легче, нежели наказание отвергших проповедь апостольскую. Эта истина степени виновности вытекает из того нравственного закона, что виновность тем более, чем яснее и полнее выражена воля Божия, против которой сделано преступление, а следовательно, тем большее следует за сим наказание: и вот, отвергшие проповедь о Христе преступнее отвергших требования естественного закона совести, которыми руководились содомляне, так как не было дано положительного Закона Божия. Крайний разврат жителей сих городов был причиною праведного гнева Божия, и они окончили свое существование от вулканических извержений и провала. Города Содом, Гоморра, Адема и Сево- им находились на том месте, где ныне Мертвое море, на южной стороне Палестины.

2)         «Но говорю вам, Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам».

Иисус Христос о степени наказания, соответствующей степени виновности, высказал в поступках фарисеев так: фарисеи снедают домы вдовиц и виною далече (то есть лицемерно, долго) молятся: сии приимут лишше осуждение (Лк. 20, 47; Мк. 12, 40). И святой апостол Павел учит, что воздаяние будет по делам.

Сам Господь Иисус Христос свидетельствует о вечности мучения в геенне, когда говорит: «И пойдут сии (то есть грешники) в муку вечную». Значит, для осужденных после всеобщего суда Христова жизнь составит нескончаемое мучение. То же учение о вечности мучений грешников за гробом находится и у евангелиста Иоанна (3, 36): «Иже не верует в Сына, не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем». Отсюда заключаем, что вечная смерть — неверие. Неверующие отходят в вечность грешниками, следовательно, состоящими под гневом Божиим за грех, не- примиренными; и гнев Божий пребывает на них (Еф. 2, 3). Слово «пребывает» означает вечность, показывая, что гнев Божий никогда уже не отступит от таковых и не увидят они жизни, что означает нескончаемое мучение неверующих, наказание вечное (Толкование Евангелия архимандрита Михаила). В одной из бесед Своих Иисус Христос так учил о вечности мучения: Аще соб- лажняет тя рука твоя, отсецы ю: добрее ти есть

беднику в живот внити, неже обе руце имущу вни- ти в геенну, во огнь неугасающий, идеже червь их не умирает, и огнь не угасает. И аще нога твоя соблажняет тя, отсецы ю: добрее ти есть внити в живот хрому, неже две нозе имущу ввержену быти в геенну, во огнь неугасающий, идеже червь их не умирает, и огнь не угасает. И аще око твое соблажняет тя, исткни е: добрее ти есть со еди- нем оком внити в щрствие Божие, неже две оце имущу ввержену быти в геенну огненную, идеже червь их не умирает, и огнь не угасает (Мк. 9, 43-48). То же предостережение повествуется и у евангелиста Матфея (18, 8). О вечности, нескончаемое геенского мучения, а равно и блаженства, Господь Иисус Христос высказал еще и в другом месте — в ответе Авраама несчастному богачу, осужденному на вечное мучение в геенне: между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Слова «великая пропасть», кроме своего буквального значения, что пространство между Раем и геенною так велико, что ни праведники не будут ни видеть, ни слышать осужденных, ни осужденные — праведников после всемирного суда, «великая пропасть» означает еще и вечность блаженства и вечность мучений. Разность нравственного состояния праведников и осужденных так велика, что утвердившиеся во зле уже не могут сделаться праведными, способными к райской жизни, ни праведные не могут уже быть злыми, следовательно, способными к жизни геенской. Здесь говорится об осужденных как уже совершенно неспособных к жизни вечной.

О вечном наказании грешников за гробом, а следовательно, и о вечной муке их свидетельствует Иоанн Богослов в Апокалипсисе: И дым мучения их во веки веков восходит: и не имут покоя день и нощь поклоняющийся зверю и образу его, и приемлющий начертание имене его (14,11); диавол во своими клевретами и с грешниками ввержены будут в геенну и мучены будут день и ночь во веки веков (20, 10). Свт. Иоанн Златоуст сим словам дает значение вечности мучений грешников за гробом, в будущей жизни. Апостол Иуда пишет: Содом и Гоморра, и окрестные их грады, подобным им образом преблудивша, и ходивша в след плоти иныя, предлежат в наказание огня вечного, суд польемте (7). И апостол Павел о вечном мучении пишет к Фессалоникийцам так: А вам оскорбляемым отраду с нами, во откровении Господа Иисуса с небесе, со Ангелы силы Своея, во огни пламенне, дающаго отмщение не ведущим Бога и не послу- шающим благовествования Господа нашего Иисуса Христа: иже муку приимут, погибель вечную от лица Господня, и от славы крепости Его: егда приедет прославитися во святых Своих, и дивен быти во всех веровавших (2 Фес. 1, 7-10). О вечности мук и пророк Давид свидетельствует так: Знаем есть Господь; судьбы творяй, в делех руку своею увязе грешник (Пс. 9, 17); и пророк Исайя пишет: Устрашились грешники на Сионе; трепет овладел нечестивыми: кто из нас может жить при огне пожирающем? кто из нас может жить при вечном пламени? (Ис. 33,14). Предтеча Господень Иоанн Креститель свидетельствует о вечности мучений так: ..лопата в руце Его, и Он очистит гумно Свое, и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым (Мф. 3, 12). Значит, в Ветхом Завете была известна истина о вечности блаженства и мучения. Бессмертная душа грешника осужденного, перейдя за гроб, вступает в вечное, никогда не скончаемое состояние, которое в Священном Писании называется вечною смертию, второю смертию.

Были и, может быть, и теперь немало есть ложных умствователей, мудрствующих по плоти, будто бы вечное мучение невозможно, а возможно только временное, и приводят свои ложные доводы. Это — ученики-последователи Оригена, учившего, что демоны и грешные души в геенне будут мучиться только до известного времени, после которого они опять обратятся в первобытное состояние безгрешности. V Вселенский Собор осудил и отверг сие лжеучение как совершенно несогласное со здравым разумом, противное истине и противоречащее слову Божию, оскорбляя Таинство Искупления рода человеческого единственно заслугами Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа, даровавшего только одним в Него верующим жизнь вечную. Все же отвергшие Его идут в муку, не временную, а как Сам Иисус Христос учит, в муку вечную. Следовательно, прежде всего, их ложное учение не признает истинными слова Самого Иисуса Христа, назвавшего муку вечною, а они признают ее за временную. Да и к чему же пришествие на землю Спасителя? От чего Он пришел освободить грешников? Единственно от вечного мучения, приготовленного диаволу и грешникам нераскаянным. После сего можно ли их доводы признать истинными, когда их учение о сем предмете совершенно противоположно учению Иисуса Христа о вечности мучений? Вечные мучения оригенисты находят несогласными с милосердием Божиим, и в своем заблуждении не замечают того, что, отвергая вечность мучения, делают Бога несправедливым, воздающим и достойным и недостойным, и способным и неспособным блаженствовать, награждающим всех без исключения, и желающих и не желающих блаженства.

Слова Божии и опыты в жизни ясно свидетельствуют, что нравственное зло может обращаться в добро только на земле, чрез покаяние, и притом покаяние деятельное, которое за гробом уже и существовать не может. Прежде было говорено, что земная жизнь есть приготовление к жизни загробной — или блаженной в Раю, или мучительной в геенне. Итак, на земле усвоенные душою добро или зло, обратившиеся в природу, вошедшие в плоть и кровь, за гробом уже не могут изменяться: добро в зло и зло в добро. И Царствие Небесное, и геенна ищутся на земле, а за гробом наследуют то, чего здесь искали, желали — короче, для чего на земле жили по собственной своей воле, а не по принуждению. Рай и геенна приобретаются добровольно. Ежели качества души за гробом не могут изменяться, то злой не способен быть и жителем Рая, где царствует любовь; так точно, как еще на земле порочные люди не бывают в обществе людей нравственных не потому, чтобы последние их не приняли, но единственно потому, что не способны. Как рыба не способна жить в воздухе или птица в воде, так злой удаляется и удален великою пропастью от добродетельного, и невозможность перехода из одного нравственного состояния в другое засвидетельствовал и Сам Иисус Христос в притче о богаче и Лазаре. Притом же как жизнь есть развитие или добра, или зла, то загробная жизнь грешников в геенне представляет непрестающее развитие одного только зла, а потому самому и совершенную невозможность и неспособность демонам и погибшим душам обратиться первым — в добрых ангелов, а вторым — в души праведников.

По Своей бесконечной премудрости и благодати Бог сотворил человека по Своей святейшей воле, не требуя на то хотения, желания, согласия человека; и сотворил его для блаженства. Но чтобы человек и на земле, и за гробом блаженствовал, необходимо для сего со стороны человека деятельное желание получить блаженство, без чего одна всемощная благодать не спасет человека: только нуждницы восхищают Царствие Небесное (Мф. 11,12); следовательно, души, не ищущие на земле Царствия Божия и правды Его, могут ли когда-либо за гробом обрести его? Только просящим и имущим дается.

Следовательно, и демоны, и погибшие души, преданные вечному огню, и будут вечно страдать не по воле Бога, а по собственному произволению быть в мучениях вечных вместе со злыми духами и злыми душами, нежели вечно блаженствовать с добрыми ангелами и со всеми святыми. Блаженный Августин, защищая истину, высказанную и Самим Господом Иисусом Христом, о вечности блаженства и мучения, пишет: «Вечная, загробная жизнь есть или блаженство, или мучение. Ежели же блаженство вечное не будет иметь конца, то и вечное мучение не будет иметь конца. При одном и том же смысле слова, сказав: вечная жизнь будет без конца, вечное мучение, напротив, будет иметь конец — весьма нелепо. А потому как вечная жизнь святых будет бесконечна, так, без сомнения, не будет иметь конца и вечное мучение».

Из слов Священного Писания открывается, что смерть души составляет незнание своего Творца Бога, а потому и удаление от Него. Незнание Бога, следовательно, и удаление души от Бога, естественно начинается во время земной жизни. Знание и незнание Бога может быть только на земле. Незнание Бога, удаление от Него — источника жизни — составляет для души вечную смерть. Содержание вечной смерти составляют: 1) незнание Бога, 2) отсутствие любви к Богу, ко святым духам и душам и ко всему святому ненависть и 3) удаление от Бога. Так истина вечного мучения грешников за гробом, известная Ветхому Завету, приобрела право догмата и в христианской Церкви. Святые Отцы и учители Церкви оставили нам свое учение о вечности мучений грешников за гробом, и мы веруем им как таким всемирным учителям-проповедникам, которые возвещали не плотское мудрование, но истины Духа, избравшего их своим орудием для проповеди миру участи человека на земле и за гробом. Так, в Афанасиев- ском символе исповедуется: «Благая содеявшие войдут в жизнь вечную; злая же — в огнь вечный».

Святой Климент Римский: «Бессмертны все души и нечестивых, для которых лучше было бы, если бы они не были нетленны, потому что, мучась бесконечным мучением в огне неугасающем и не умирая, они не будут иметь конца своему бедствию».

Святой Поликарп: «Ты грозишь мне огнем, горящим временно и вскоре угасающим, потому что не знаешь об огне будущего суда и вечного мучения, который уготован нечестивым».

Мученик Иустин: «Что он (диавол) со своим воинством и людьми, последующими ему, будет послан в огнь и будет там мучиться в бесконечные веки; это возвестил Христос».

Святой Ириней: «Кому скажет Господь: отыщите от Мене проклятии в огнь вечный, — те будут осуждены навсегда. Вечны и без конца будут блага, дарованные от Бога; потому и лишение их будет вечно и без конца, подобно тому, как в безграничном свете ослепившие самих себя или ослепленные другими навсегда лишены приятности света».

Святой Кирилл Иерусалимский: «Если кто грешен, получит вечное тело, долженствующее терпеть мучение за грехи, дабы вечно гореть в огне и не разрушаться».

Святой Василий Великий: «Господь то решительно говорит, что идут сии в муку вечную, то отсылает иных во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его, а в другом месте именует геенну огненную, и присовокупляет: идеже червь их не умирает, и огнь не угасает, и еще древле о некоторых предрек чрез Пророка, что червь бо их не скончается, и огнь их не угаснет (Ис. 66, 24). Потому, если при таком числе подобных свидетельств, находящихся во многих местах богодухновенно- го Писания, многие еще, как бы забыв о всех подобных изречениях и определениях Господних, обещают себе конец мучению, чтобы свободнее отважиться на грех, то сие конечное есть одна из козней диавольских. Ибо если будет когда-нибудь конец вечному мучению, то и вечная жизнь, без сомнения, должна иметь конец. А если не смеем думать сего о жизни, то какое можно иметь основание полагать конец вечному мучению? И мучению и жизни равно придется одно слово: вечный. Сказано: идут сии в муку вечную, праведницы же в живот вечный».

Святитель Иоанн Златоуст: «Пусть будет так, что ты проживешь и много лет и не испытаешь никакой перемены; что же это в сравнении с бесконечными веками и с тяжкими и несносными оными муками? Здесь и счастие, и несчастие имеют конец, и притом самый скорый; но там то и другое продолжается в бессмертные века, и своим качеством столько различны от здешних, что и сказать нельзя... Если кто скажет: как же душа может стать на такое множество мук, когда притом она будет терпеть наказание бесконечные века? Такой человек пусть подумает о том, что бывает здесь, как часто доставало многих на продолжительную и тяжкую болезнь. Если они и скончались, это не потому, чтобы душа совершенно истощилась, но потому, что тело отказалось служить, так что, если бы оно не уступило, то душа не перестала бы мучиться. Итак, тогда душа получит нетленное тело, тогда ничто не воспрепятствует мучению продлиться в бесконечность... Посему не будем располагаться ныне так, как будто бы чрезмерность мучений могла истощить нашу душу; ибо в то время и тело не испытывает сего (истощения), но будет вместе с душою вечно мучиться, и другого конца не будет».

Такие же мысли находим у Тертуллиана, Феофила Антиохийского, Киприана, Минуция Феликса, Ипполита, Афанасия, Григория Богослова, Илария, Иеронима и других.

Грех-преступление на земле производит двоякое наказание: удаление от мирного семейства, города и покоя и пребывание на чужбине — в ссылке с несением различных неудобств, тягостей, неприятностей среди немирного общества. Точно так же и загробное наказание для грешника — двоякое: лишение небесного, родного Отечества и лицезрения Божия и заключение в геенне, где плач и скрежет зубов и где огонь неугасающий. Вечная смерть, или что то же, вечная казнь, двоякая: 1) удаление грешников навсегда от лицезрения Божия, то есть удаление их от Бога, удаление от Царствия Божия, по слову апостола: Грешницы Царствия Божия не наследят. Это жизнь духовная (внутренняя); 2) но Господь Иисус Христос состояние геенское определяет не в одном только духовном страдании, но к нему присовокупляет и мучение чувственное: «Идите от Меня проклятии во огнь вечный», это — казнь чувственная, внешняя. Кроме духа, человек и по воскресении своего тела будет иметь две природы: душу и новое, тонкое тело. И как, будучи на земле, в делах человека участвовали дух, душа и тело, то и наказание за гробом, по учению апостола Павла: приимет каждый, яже с телом содела, или блага, или зла, — должно быть и для души и для тела: наказание, мучение духовное, внутреннее и мучение внешнее, соответствующее новому, тонкому, эфирному телу. Это внешнее, так сказать, чувственное наказание составляют: 1) само общество, в котором приходится вечно жить бедной, отверженной душе, и 2) стихия, вполне соответствующая страсти человека, — вечный, неугасаемый огонь. Страстное состояние грешников на земле соответствовало состоянию грешников в геенне. Есть люди, допускающие только одно внутреннее мучение — угрызение совести — и сомневающиеся в присутствии за гробом в геенне огня вещественного. Ежели допустить сомнение в присутствии огня в геенне, то должно допустить и отсутствие теплоты в самом человеке. Какой же огонь согревает так сильно в человеке кровь? Откуда в человеке теплота, жар? Присутствие огня, теплоты в человеке имело свое основание, причину, вызвавшую сию теплоту. Огонь сей — невидим глазами, но видим в своем действии.

Известно, что самое жестокое наказание, казнь, которую иногда и люди употребляли на земле для своих преступников, есть сжигание, наказание огнем. Догмат, что только один Бог есть Дух, все же остальное Его творение — не дух, а одухотворенная плоть, материя, следовательно, Ангелы, души человеческие и демоны относительно своего Творца суть тонкие, эфирные существа. От вечности Богу все известно, что будет впереди с Его нравственными, духовными существами, как они воспользуются своею волею;

а потому от вечности приготовлены Царствие Небесное — Рай и геенна — вечный огонь. Везде, где только жизнь, там и теплота; жизнь и теплота неразлучны. Где нет жизни, там нет и естественной теплоты; теплота поддерживает жизнь. В геенне продолжается жизнь, следовательно, необходимо должна быть там и теплота. Но теплота имеет свои степени; в одной комнате теплота благоприятна человеку, а в другой в такой высокой степени, что, как говорится, даже жжет, невыносима для человека; потому в первой комнате жить человеку приятно, а в последней — мучительно, невозможно. Между тем в обеих комнатах огня не видно.

Геенский огонь имеет свои собственные свойства, отличающие его от земного огня. Главнейшее — то, что огонь на земле уничтожает свои жертвы, и то, однако, не всегда; были примеры, что некоторые из святых мучеников, преданных на сожжение, оставались невредимыми. В Ветхом Завете свидетельствуется о трех отроках: Анании, Азарии и Мисаиле, вверженных в пещь раз- жженную, в которой, однако, они остались совершенно невредимыми (Четии-Минеи, 17 декабря). Так точно и геенский огонь не уничтожит своих жертв; они вечно пребудут несгораемы. Геенский огонь с своим особенным, отличным свойством уготован для особенной, ему преимущественно свойственной цели — для наказания вечного падших ангелов, этих тонких, эфирных существ; следовательно, он отличен от земного огня; однако все-таки прямо действует на внешнюю сторону существа нравственного. Для тела (как бы оно эфирно ни было, все-таки тело) должно быть и наказание чувственное: тонкий, эфирный, все-таки чувственный огонь, который уготован Богом падшим духам. Души человеческие, находясь в теле на земле, своею богопротивною деятельностию, соответствующею деятельности злых духов, сами себя делая общниками злых духов на земле, и наследуют ту же участь, которая уготована им от вечности, то есть вечный, неугасимый огонь. Это — внешнее мучение геенны. Внутреннее и внешнее мучение грешников в геенне есть учение нашей Церкви. Так Иисус Христос, представляя в притче о богаче и Лазаре загробное, геенское состояние первого периода, прямо говорит, что несчастный богач находился в пламени: «И той (богач) возглаш* рече: отче Аврааме, помилуй мя, и поели Лазаря, да омочит конец перста своего в воде, и остудит язык мой: яко стражду в пламени сем». Ежели уже в предначатии мучения такое сильное страдание грешников от пламени, то каково же будет действие огня при полном мучении во второй период загробной, геенской жизни, то есть после всеобщего суда Христова? Как состояние второго периода .райской, блаженной жизни Иисус Христос представляет образно, например, под видом пира, так точно и здесь для изображения второго периода геенского, загробного состояния грешников пользуется образным пророческим словом Исаии (66, 24). Пророк, изобразив славное царство Мессии когда будут новые небеса и новая земля, говорит, что тогда члены этого царства увидят трупы грешников, на которых червь не умирает и огнь не угасает. Враги будут побеждены, народ Божий восторжествует. Вся образная речь

Спасителя о вечном мучении грешников за гробом заимствована от груды трупов убитых в сражении, по пророческому видению. Червь, который питается мертвыми телами, не будет умирать, потому что на целую вечность достанет этих трупов, и огнь, которым сожигались после сражения останки мертвых, не угаснет, так много будет этих останков (Толкование Евангелия архимандрита Михаила. Марк, 9, 42). Господь Иисус Христос, чтобы научить нас удаляться соблазнов, влекущих нас ко греху, предостерегает людей от загробной геенской участи так: ежели, например, глаз, рука, нога или другой какой-либо член соблазняет тебя, то отними его от себя и брось, ибо лучше без этого члена быть в Царствии Небесном, нежели с ним, но в геенне огненной, где червь их не умирает и огнь не угасает. Здесь разумеется не действительное отсечение членов тела, как, например, делают это обвиненные Господом скопцы и им подобные, но в отсечении воли, в уничтожении в самом себе желания к греховному делу, в отвержении злого помысла, в победе добра над злом. Исполняющим же на самом деле желания злой своей воли и за гробом предстоит огонь. И вот пророческие слова Исаии: трупы мертвых, червь на них и огнь, которым они сожигались, послужили Господу Иисусу Христу символом загробной участи грешников, где будут терзать вечно новые тела черви и огонь. Это внешнее мучение грешников во второй период загробной жизни (Богословие Макария, архиепископа Харьковского. Т. 2. С. 657). То же самое учение Господа о соблазнах высказано и евангелистом Матфеем (5, 29-30). Как бы ни был продолжителен первый период загробной жизни, души без тел не получат полного воздаяния, наказаний, которые Бог уготовал диаволу и его сообщникам, именно не верующим в Господа Иисуса Христа, посланного Богом для спасения человечества.

Как Сам Иисус Христос, готовясь положить душу Свою, молился за врагов Своих, так требует и от последователей Своих любви совершенной, любви, даже не допускающей зла и в мыслях; поэтому злословие ближнего как дело, касающееся чести ближнего, есть отсутствие любви, следовательно, нарушение заповеди о любви, и нарушителям сей заповеди за гробом предстоит геенна огненная. При всеобщем суде Иисусом Христом произнесется грешникам, стоящим на левой стороне, следующий приговор, осуждающий их на вечное' пребывание и мучение в огне: Идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. О внешних мучениях грешников в геенне свидетельствует апостол Павел, говоря, что будущий Судия во огни пламенне да- ющаго отмщение не ведущим Бога и не послу тающим благовествования Господа нашего Иисуса Христа (2 Фес. 1,8).

Так учили о внешних мучениях в геенне и святые отцы Церкви. Святитель Василий Великий говорит: «Потом (то есть после суда) к совершившему в жизни много худых дел приставляются страшные и угрюмые ангелы, у которых и взор огненный, и дыхание огненное, по жестокости их воли, и лица, подобные ночи, по унылости и чело- веконенавидению; потом непроходимая пропасть, глубокая тьма, огонь несветлый, который во тьме содержит попаляющую силу, но лишен светозар- ности; потом какой-то ядоносный и плотоядный червь, пожирающей с жадностию, никогда не насыщаемый и своим пожиранием производящий невыносимые болезни; потом жесточайшее из всех мучений — вечный позор и вечный стыд».

Святитель Иоанн Златоуст о геенском огне так учит: «Не думай, будто тамошний огонь похож на здешний: этот, что захватит, сожжет и изменит на другое, а тот — геенский — кого однажды обы- мет, будет жечь всегда и никогда не перестанет, почему и называется неугасимым. Ибо и грешникам надлежит облечься в бессмертие не в честь, но чтобы быть вечною жертвою тамошнего мучения». Свт. Иоанн Златоуст, чтобы сколько-нибудь приблизить ум к понятию вечного мучения в огне геенском, советует представить себя заключенным в бане, выше обыкновенного натопленной, или лежащим в горячке. В сем случае баня и горячка сильно мучат, и притом составляют мучение конечное; а ежели бы и это самое мучение сделать бесконечным, каково бы было положение человека! Теперь можно уже перейти и к тому ужасному, словами не выразимому, геенскому огню бесконечному. Итак, внешнее мучение в геенне для грешников, по учению Церкви, составят неумирающий червь и неугасающий огонь (Богословие Макария, архиепископа Харьковского. Т. 2. С. 657), и наконец, и то общество злых духов, с которыми присуждается быть вечно и вместе в огне, приготовленном падшим духам. Сюда-то осуждаются и грешные души. Итак, огонь, червь, общество — вот где предстоит быть деятельности внешних чувств нового, тонкого, эфирного тела. Ничто не порадует взор, слух, осязание, вкус, обоняние. Предметы, подлежащие действию чувств, невыносимо грустные.

В геенне всякое чувство будет страдать особенною скорбию. Так, глаза будут страдать от темноты и дыма, а ежели геенский огонь сколько- нибудь осветит, то для большего страха и трепета осужденных, для того, чтобы видеть страшные образы демонов, которых самое зрение страшнее всякой муки, и для того, чтобы видеть мучимые лица грешников, с которыми в жизни сей грехами своими вместе прогневали Господа; уши услышат только непрестанный шум рыданий, жалоб и проклятий; обоняние будет страдать от смрада; вкус — от сильной жажды и страшного голода. Потому-то эти несчастные пленники, страдая в огне, мучимые ужасною казни ю, плачут, стонут, рыдают, отчаиваются, но не находят и никогда не найдут ни облегчения, ни утешения. Так как деятельность ума, воли и сердца зависит, обусловливается деятельностью чувств, то погибшие, отверженные души в геенне, удалявшиеся самовольно на земле от Бога, по смерти вступят душами в состояние злых духов. Деятельность ума составляет невидение, незнание Бога; деятельность сердца — ненависть к Богу и деятельность воли — хула на Бога. Состояние погибших есть состояние ожесточенное против Бога и всего Божественного, всего истинного, доброго и прекрасного.

Свидетельства вечного мучения в геенне грешников огнем находим и в Апокалипсисе: И той имать пити от вина ярости Божия, вина нерастворена в чаши гнева Его, и будет мучен огнем и жупелом пред Ангелы святыми и пред Агнцем... боязливых же и неверных, и скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужите- лей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою (14, 10; 21, 8). Златоуст пишет, что здесь слово «вино» означает муку, лишенную всякой милости, облегчения.

Об огне в загробной жизни, имеющем быть в наказание грешникам, свидетельствует апостол Иуда: «Якоже Содом и Гоморра, и окрестныя их грады, подобным им образом преблудивша, и хо- дивша в след плоти иныя, предлежат в показание огня вечного суд подъемше».

Апостол Павел учит, что каждый получит по делам своим в загробной жизни: яже с телом со- дела. Отсюда понятно, что как в деятельности на земле участвовали душа и тело, то и воздаяние в загробной жизни должны получить и душа и тело, воздаяние внутреннее — духовное, и внешнее — чувственное; потому что тело новое, при всей своей тонкости и легкости, все-таки остается вещественным, и ему нужно положительное, чувственное воздаяние.

Огонь, так часто упоминаемый в Священном Писании, пишет Московский митрополит Филарет, действует совершенно отдельно от мучений совести; не принимать положительных мук означало бы только преступный произвол. Духовные тела осужденных людей, конечно, не останутся без соответственного им вещественного наказания, так как и суд будет судить за дела души и тела. И чем тоньше будут тела духовные, тем мучительнее будет действие огня, соответственно свойствам их. Таким образом, сколько бы ни отделяли от состояния осужденных принадлежности грубого вещества, огня земного, при неизбежности существования положительных мук, не ослабили бы, а только усилили бы мучительное действие геенского огня (Догматическое богословие. Т. 2. С. 513-514). Учители Церкви считали сей огонь невидимым, который пожирает и питает жертву свою, сам питаясь ее нетлением (с. 515). Василий Великий говорит, что этот огонь — не светлый, содержащий в своей тьме полагающую силу, но лишен светозарности.

Святой Иоанн Дамаскин учит: «Огонь, которому будут преданы грешники, не такой вещественный, как наш на земле, но такой, какой известен единому Богу». Вообще же древние учители Церкви представляли, что огонь геенский не будет похож на здешний, какой мы знаем, будет жечь, но ничего не сожигать и не истреблять, будет действовать не только на тела грешников, но и на души и на самих духов, бесплотных демонов; будет какой-то мрачный, без света и таинственный. Некоторые думали (блаженные Августин и Иероним), что этот неугасающий огонь и червь неумирающий могут быть принимаемы в смысле переносном как символы жесточайших геенских мучений, что червь преимущественно выражает внутренние угрызения совести, а огонь — страшные внешние геенские мучения (там же, с. 658).

Итак, внутренние мучения грешников в геенне составляют вечное терзание неизлеченных страстей и непрестающие укоры совести за нарушение своего назначения — быть образом и подобием Божества. Действие страстей и совести в Священном Писании называется червем неумирающим и огнем неугасающим. Святой Феофи- лакт пишет, что червь и огнь, терзающие грешников в геенне, есть совесть грешника. Действие совести он уподобляет действию вечного угрызения червя и жжения огня.

Впрочем, объяснение, что червь неумирающий знаменует внутреннее мучение, есть только мнение частное и преимущественно принадлежит Западной Церкви. Православная Церковь признает червь червем, не пытаясь объяснить то, о чем сказано просто, без объяснения, не могущего быть удовлетворительно понятым в том состоянии, в котором мы находимся: Василий Великий адского червя признает существующим действительно, а не иносказательно, не мечтательно и отвлеченно. Иоанн Златоуст также помещает червя в числе чувственных мук геенны: «От гроба и червя, — говорит он, — перенеси мысль твою к червю неусыпающему, к огню неугасающему, к скрежету зубов, к тьме кромешной, к скорби и тесноте». Здесь, как и у Василия Великого, казнь внутренняя ясно отделена от казней внешних; в числе последних оба святителя указали на неусыпающего червя как на казнь внешнюю и чувственную. Вот внутренние и внешние мучения, упоминаемые Димитрием Ростовским: «Там, то есть в геенне, будут: неугасаемый огонь, лютая зима, неумирающий червь, нестерпимый смрад, невыразимая тоска, тьма кромешная, ужасный глад, неутолимая жажда и невыразимая теснота» (Поучение 2 на Вход во Иерусалим

Господа). Слова Писания о райском наслаждении и об адской муке должно принимать просто и прямо, настаивает Тихон Задонский: «В мире случающееся неблагополучие есть некая тень и образ будущего и вечного неблагополучия. Тяжко здесь вмененным быта между злодеями, и злым людям и безчестным причислитися; но далеко тяжчае будет причтенным быть диаволу и злым ангелам его, и с ними за едино вменяться вечно. Тяжко зле у мучителя некоего под властию быть, и от него на- ругание, посмеяние и всякое насилие и озлобление терпеть; но далеко тяжчае будет у сатаны, противника Божия, быть во власти, а от него поругание, посмеяние и озлобление терпеть вечно. Тяжко зде биение, страдание, болезнь, огневицу, лихорадку, зубную болезнь и расслабление тела терпеть; но далеко тяжчае будет терпеть вечно жжение огня геенского, болезнь лютую и несносную, скрежет зубов, червь неусыпающий, и душею и телом в том страдать. Тяжко зде в темнице сидеть, лишатися света и никакого не чувствовать утешения: но далеко тяжчае сидеть в адской темнице и никогда света не видеть, и всего лишитися утешения вечно. Тяжко зде жажду терпеть и желать, но не иметь прохлаждения; но тяжчае будет вечно. Словом, тяжко есть всякое страдание временное, или на душе, или на теле бываемое, всяк то знает; но несравненно тяжчайшее вечное, и ради величества, и ради продолжения, яко бесконечное, которое и душою и телом будут терпеть осужденные. Тень есть временное страдание вечного страдания. Тень есть ничто в сравнении с истиною; и временное страдание — ничто в сравнении с вечным. Познавай убо вечное страдание от временного, и берегись, да не впадеши в тое. Ныне сходи умом во ад, да не потом душею и телом снидеши.

Како стерпишь огнь жгущий, но не дожигающий, червь грызущий, но не поддающий, скрежет зубов, тьму кромешную, скаредный вид демонов, и плач, и стенание, и рыдание и прочая злая како стерлинги? Помышляй сия, сравнивай временное страдание с вечным и проженется сим размышлением, как бичем, суета от сердца твоего».

Главное основание внутреннего, геенского мучения есть вечное удаление от Бога — источника жизни и блаженства, а следовательно, и лишение всего, что происходит от сопребывания и общения с Богом, — лишение всех благ; это основание внутренних и внешних геенских мучений. Состояние мучения есть состояние, противоположное состоянию блаженства, так точно, как состояние болезни противоположно состоянию здравия. Мучение есть скорбное, страдательное состояние всех чувств, а блаженство — состояние чувств ра- достотворное. Первое состояние преисполнено вечной скорби, а второе — радости.

О внутренних мучениях грешников в геенне архиепископ Харьковский Макарий в своем Догматическом богословии (т. 2, с. 656-657) пишет: «Тогда исполнится на них во всей обширности слово апостола: скорбь и теснота на всякую душу человека, творящего злое. Воспоминание прошедшей жизни, которую так безрассудно погубили они на порочные дела, непрестанные укоры совести за все, когда-либо соделанные, беззакония, позднее сожаление о том, что не воспользовались богодарованными средствами ко спасению; тягостнейшее сознание, что уже нет возможности покаяться, исправиться и спастися, — все это будет терзать несчастных непрестанно».

С окончанием царства благодати и наступлением царства славы, в будущей загробной жизни грешников постигает праведный гнев Божий, о котором свидетельствует Давид: Лице же Господне на творящия злая, еже потребити от земли память их (Пс. 33,17), то есть Господь, видя их беззакония, произносит на них приговор конечной погибели. Соломон так изображает внутренние мучения грешников в геенне: И рекут в себе, каю- щеся и в тесноте духа воздыхающе... заблудихом от пути истинного, и правды свет не облиста нам, и солнце невозсия нам: беззаконных исполнихомся стезъ и погибели, и ходихом в пустыни непроходи- мыя, пути же Господня не уведехом. Что пользова нам гордыня и богатство с величанием, что возда- де нам? Преидоша вся яко сень, и яко весть прете- кающая... Тако и мы рождени оскудехом, и добродетели убо ни единого знамения можем показати, во злобе же нашей скончахомся (Прем. 5,3,6-9,13).

«Те, — пишет Василий Великий, — которые делали зло, воскреснут на поругание и стыд, чтобы увидеть в самих себе мерзость и отпечатление соде- ланных ими грехов. И может быть, страшнее тьмы и вечного огня тот стыц, с которым увековечены будут грешники, непрестанно имея пред глазами следы греха, соделанного в плоти, подобно какой- то невыводимой краске, навсегда остающейся в памяти душ их». Апостол Павел о внутренних мучениях в геенне грешников пишет: Иже муку приимут, погибель вечную от лица Господня и от славы крепости Его (2 Фес. 1,9).

По учению Самого Господа Иисуса Христа, геенну наследуют неверующие (см.: Мк. 16, 16), некрещеные: Не верующий в Сына не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем (Ин. 3, 36). Как из веры вытекают покорность и послушание, так, наоборот, из неверия — упорство и непослушание. Упорное неверие — вечная погибель, и таковой неверующий не увидит жизни вечной. Один путь ко спасению—вера в Искупителя; посему неверующие отходят в вечность грешниками, состоящими под гневом Божиим, непримиренными с Богом, и гнев Божий пребывает на таковых грешниках. Здесь, на земле, солнце светит и праведникам и грешникам, и дождь орошает и тех и других, и самая благодать часто действует и чрез недостойных — так, как мы, например, освящаемся и от недостойных священников. Не чрез свое достоинство, но единственно ради имени Иисуса, о имени Которого все существа поклоняются, небесные, земные и преисподние, — ради сего-то всемогущего имени и неистинные христиане могут делать сверхъестественное. Однако сии дела их не оправдают, и они, будучи лукавыми, не имеющими той любви, которая служит основанием всей добродетели, хотя бы, по свидетельству апостола Павла, говорили и ангельскими языками, все-таки пойдут во ад за свое лукавое сердце: Я никогда не знал (не любил) вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7, 23). В другом месте Господь Иисус Христос прямо учил, что жителями геенны будут все немилосердые как чуждые заповеданной им любви и потому не принимающие участия, не сочувствующие состоянию нуждающихся в нашей помощи, духовной и материальной. Геенну наследуют из крещеных хулители Святого Духа, то есть ожесточенные, нераскаявшиеся грешники. Неверующие осуждаются в геенну потому, что не веровали, а следовательно, и не крестились, остались в состоянии греховности прародительского греха, то есть в состоянии осуждения за сей грех, так как без деятельной веры не усваиваются плоды искупительной жертвы Богочеловека. Не признавшие Искупителя остались вне искупления — неискупленными. В другом месте Господь говорит, что по воскресении и соединении тел с их душами изыдут делающие зло в воскресение осуждения (см.: Ин. 5, 29), то есть все не оправдавшие себя на земле делами и жизнию по вере воскреснут для осуждения на вечную смерть (муку). А евангелист Матфей пишет, что делающие беззаконие вверже- ны будут в пещь огненную, где будет плач и скрежет зубов. Делающие беззаконие — значит, проводящие жизнь не по-христиански, безнравственно, нравственное состояние которых соответствует состоянию злых духов. Итак, все нечестивые, то есть не верующие во Христа, и все злочестивые, то есть еретики, а также и те из православных христиан, которые проводили жизнь во грехах или впали в какой-либо смертный грех и не уврачевали себя покаянием, наследуют вечное мучение вместе со злыми духами. Отчаянная злоба составляет характер злых духов; лица их похожи на безобразные лица злодеев и преступников между человеками. Этот характер напечатлен на лицах погибших душ в геенне. Сии последние слова Спасителя: идите во огнь, уготованный диаволу — прямо свидетельствуют, что грешники в геенне также будут вместе и притом в сообществе со злыми духами, потому что огнь приготовлен им и их сообщникам, потерянным и отверженным душам. Место общее для духов и душ, где плач, проклятие и скрежет зубов, где нет уже родства, дружбы, знакомства, приязни; нет никакого общения. Это сообщество отверженных душ с падшими духами, засвидетельствованное Самим Господом, точно так же, как и сообщество спасенных в Царствии Небесном: Многи приидут... и возлягут с Авраамом, Исааком, Иаковом в Царствии Небесном.

Апостол Павел определил характер второго периода загробной райской жизни (см.: 1 Кор. 2, 9), которая будет так блаженна, что живущие на земле ее прелести не могут себе и вообразить, так точно, как не могут себе представить блаженной жизни прародителей в раю; время сокрыло и прошедшее, и будущее блаженство от настоящего времени. Будущее блаженство второго периода не только не могут представить живущие на земле, но даже и жители рая не знают своего будущего блаженства. Это определение не-погрешительно можно отнести и к отличительному характеру второго периода и геенского состояния, которое будет столь ужасно, что не только находящиеся на земле, но и находящиеся уже за гробом в геенне не могут и там себе представить всего ужаса мук второго периода, которых ни око человеческое никогда и нигде не видело, ни ухо не слышало, которые, однако же, существуют, уготованы исключительно диаволу, а затем и всем душам, следующим его внушениям и проведшим земную жизнь без веры во Христа и без покаяния. Следовательно, описать точно геенское состояние второго периода невозможно, по учению избранного сосуда Святаго Духа апостола Павла.

Ежели все зло на земле: все бедствия, скорби, болезни, неудачи, обиды и тому подобное — есть только едва приметная тень будущего злострада- ния в первом периоде в геенне, то каково же должно быть бедствие осужденных в геенне второго периода, чему подобного не было ничего ни на земле, ни в самом наказании грешников в первый период, наказании, о невыносимости которого приведем рассказ Святогорца. Сколько невыразимо мучительно пребывание в геенне, показывает пример одного расслабленного, который, изнемогая в духе терпения, с воплем просил Господа прекратить его страдальческую жизнь. «Хорошо, — сказал явившийся больному ангел, — Господь, как неизреченно Благ, соизволяет на твою молитву; Он прекращает твою временную жизнь, только с условием: вместо одного года страданий на земле, которыми каждый человек, как золото в огне, очищается, согласен ли ты пробыть три часа в вечных мучениях? Твои грехи требуют очищения в страданиях собственной твоей плоти; ты должен бы еще быть в расслаблении год, потому что как для тебя, так и для всех верующих нет другого пути к небу, кроме крестного, проложенного безгрешным Богочеловеком. Этот путь тебе наскучил на земле, испытай, что значат вечные муки в геенне, куда идут все грешники; впрочем, испытай оные только в течение трех часов, а после молитвами Святой Церкви ты будешь спасен». Страдалец задумался. Год страданий на земле — это ужасное продолжение времени! Лучше же я вытерплю три часа в этих бесконечных муках, сказал он сам себе, чем год на земле. «Согласен в геенну», — сказал он наконец ангелу. Ангел тихо принял его страдальческую душу и, заключивши ее в преисподних ада, удалился от страдальца со словами утешения: «Чрез три часа явлюся я за тобою». Господствующий повсюду мрак, теснота, долетающие звуки неизъяснимых воплей грешников, видение духов злобы в их адском безобразии — все это слилось для несчастного страдальца в невыносимый страх и томление. Он всюду видел и слышал только страдания и вопли и ни ползвука радости в необъятной бездне ада; одни лишь огненные глаза демонов сверкали в преисподней тьме и носились пред ним их исполинские тени, готовые сдавить его, пожрать и сжечь своим геенским дыханием. Бедный страдалец затрепетал и закричал; но на его крик и вопли отвечала только адская бездна своим замирающим вдали эхом и клокотанием геенского пламени, которое клубилось в виду трепетавшего заключенного. Ему казалось, что целые века страданий протекли уже, с минуты на минуту ждал он к себе светоносного ангела, но ангела не было. Наконец страдалец отчаялся в его возвращении и, скрежеща зубами, застонал, но никто не внимал его воплям. Все грешники, томившиеся в бездне геенской, были заняты собою, своим собственным только мучением, и ужасные демоны в адской радости издевались над мучениями грешников. Наконец тихий свет ангельской славы разлился над бездною. С райскою улыбкою приступил ангел к этому страдальцу и спросил: «Что, каково тебе, брат?» — «Не думал я, чтобы в устах ангельских могла быть ложь», — прошептал едва слышным, прерывающимся от страданий голосом страдалец. «Что такое?» — возразил ангел. — «Как что такое? — произнес мучимый, — обещался меня взять отсюда чрез три часа, а между тем целые годы, целые века протекли в моих невыразимых страданиях.» — «Помилуй, что за годы, что за века? — кротко и с улыбкою отвечал ангел. — Час только прошел со времени моего отсутствия, и два часа еще сидеть тебе здесь.» — «Как два часа? — в испуге спросил страдалец, — два часа? А разве час только прошел? Ох!.. Не могу более терпеть; нет силы! Если только можно, если только воля Господня, умоляю тебя, возьми меня отсюда! Лучше на земле буду страдать годы и века, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на суд, только возьми меня отсюда. Пожалей меня!» — со стоном воззвал заключенный, простирая руки к светлому ангелу. — «Бог как Отец щедрот и утехи удивляет на тебе благодать Свою; но ты должен знать и помнить, сколь жестоки и невыносимы геенские мучения» (Святогорец. 1 часть, 15 письмо).

«В печали, в уныньи стоят недалеко /Те люди, что жизни лишились охотой, /Себя умертвивши: гнушаяся светом, / Они отогнали в припадке безумья / Далеко от тела строптивые души... / О, как бы хотелось пожить им на свете, / Хоть в бедности, горе и тяжких заботах! / Но Рок не дозволит: их держит волнами, / Как цепью, болото, и Стикс, перевившись / Раз девять в теченьи, их вон не пускает» («Энеида» Вергилия. Кн. 6).

Вот картина, представляющая загробную жизнь самоубийцы в религиозно-нравственном сознании римлян, представленная Вергилием. Религиознонравственное чувство греков и римлян не допускало этого способа самовольного прекращения жизни. И Цицерон осуждал самоубийц, и Платон учил, что священную обязанность для грека составляло добросовестное, приличное, почетное погребение умерших, что и служило предзнаменованием их счастливой загробной жизни; тогда как самоубийцы подвергались лишению некоторых почестей при погребении, что и составляло позор для покойника и вместе с тем предзнаменование, что самоубийцу ждет за гробом не радость. Итак, смерть самоубийцы считалась позорной на земле, среди живых, а как, по их понятиям, живут самоубийцы за гробом, высказал Вергилий.

О разрешительной молитве

Каждый более или менее внимательный христианин видел и слышал чувственно ходатайства Святой Церкви о своем собственном благоденствии на земле в течение всей земной жизни и попечение ее о загробной участи всех ее членов. И вот, в последний момент пребывания души на земле при своем теле душа слышит утешительную молитву, молитву, разрешающую христианскую душу от грехов, и она с полною верою и надеждою идет в вечный покой — туда, где все чрез Иисуса Христа должны жить вместе вечно. Вот эта последняя молитва, которую душа слышит и с нею тотчас же оставляет землю и всех на ней живущих навсегда, пребывая, однако, неразлучно в духовном союзе с живыми.

Молитва

Господь наш Иисус Христос Божественною Своего благодатиею, даром же и властию, данною святым Его учеником и апостолом, во еже вяза- ти и решите грехи человеков, рек им: приимите Духа Святаго; ихже отпустите грехи, отпустятся им; ихже удержите, удержатся, и елика аще свяжете и разрешите на земли, будут связана и разрешена и на небеси; от онех же и на ны друг-друго- приима-тельно пришедшею да сотворит чрез мене смиреннаго прощенно и сие по духу чадо от всех, елика яко человек согреши Богу, словом, или делом, или мыслию, и всеми своими чувствами, волею или неволею, ведением или неведением. Аще же под клятвою или отлучением архиерейским или иерейским бысть, или аще клятву отца своего или матере своея наведе на ся, или своему проклятию подпаде, или клятву преступи, или иными некиими грехи яко человек связася, но от всех сих сердцем сокрушенным покаяся, и от тех всех вины и юзы да разрешит его (ю). Блика же за немощь естества забвению предаде, и та вся да простит ему (ей), человеколюбия ради Своего, молитвами Пре- святыя и Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии, святых славных и всехвальных апостол и всех святых. Аминь.

Обычай давать умершим в руки сию разрешительную молитву получил свое начало у нас в России с XI века, и именно со следующего случая. Князь Симеон, желая по смерти получить разрешение в своих грехах, подобно тому как получал и при жизни, просил святого преподобного Феодосия Печерского, «да благословит его душа его, яко в животе, тако и по смерти», и умолял «написанием известити свое благословение», и преподобный, решаясь дать ему это написание, под условием соблюдения православной веры, списал ему слова молитвы иерейской прощальной. Готовясь к смерти, князь Симеон завещал, чтобы эта разрешительная молитва была положена ему в руки; его желание было исполнено. С этого-то времени, по свидетельству преподобного Симеона, епископа Владимирского, и стали всем умершим класть в руки эту молитву после отпевания (Печерский патерик, л. 16).

Монах Митрофан. Как живут наши умершие...

Преп. Исаак Сирин:

Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение вящее, всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна никому такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь есть порождение ведения истины, которое (в чем всякий согласен) дается всем вообще. Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается друг другу терпеть от друга, и веселит собою соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, геенское мучение есть раскаяние. Души же горних сынов любовь упоявает своими утехами.

Не уничижай увечных, потому что в ад пойдем все равночестными.

Если же это справедливо (как и действительно справедливо), что несмысленнее или неразумнее такой речи: «Довольно для меня избежать геенны, о том же, чтоб войти в Царство, не забочусь»? Ибо избежать геенны и значит это самое — войти в Царство; равно как лишиться Царства — значит войти в геенну. Писание не указало нам трех стран, но что говорит? Егда приидет Сын человеческий в славе Своей... и поставит овцы одесную Себе, а козлища ощуюю (Мф. 25, 31, 33.). Не три наименовал сонма, но два — один одесную, другой ошуюю. И разделил пределы различных обителей их, сказав: И идут сии, то есть грешники, в муку вечную, праведницы же в живот вечный (Мф. 25, 46); «просветятся яко солнце» (Мф. 13, 43). И еще: ...от восток и запад приидут и возлягут на лоне Авраамовом в Царствии Небеснем: сынове же царствия из- гнани будут во тму кромешную, где плач и скрежет зубом (Мф. 8, 11, 12), что страшнее всякого огня. Не уразумел ли ты из сего, что состояние, противоположное горней степени, и есть самая мучительная геенна?

Преп. Исаак Сирин пишет, что ад начинается в душе грешащего уже здесь, при жизни:

Если же нечиста зеница душевного ока твоего, то не дерзай устремлять взор на солнечный шар, чтобы не утратить тебе и сего малого луча, то есть простой веры, и смирения, и сердечного исповедания, и малых посильных тебе дел, и не быть извергнутым в единую область духовных существ, которая есть тьма кромешная, то, что вне Бога и есть подобие ада, как извергнут был тот, кто не устыдился прийти на брак в нечистых одеждах.

Когда угодно Богу подвергнуть человека большим скорбям, попускает впасть ему в руки малодушия. И оно порождает в человеке одолевающую его силу уныния, в котором ощущает он подавление души, и это есть вкушение геенны...

[В этом смысле преподобный говорит]:

Грешник не в состоянии и представить себе благодать воскресения Его. Где геенна, которая могла бы опечалить нас? Где мучение, многообразно нас устрашающее и препобеждающее радость любви Его? И что такое геенна в сравнении с благодатию воскресения Его, когда восставит нас из ада, соде- лает, что тленное сие облечется в нетление, и падшего в ад восставит в славе?

Святитель Василий Великий толкует слова Глас Господа высекает пламя огня (Пс. 28,7):

Огонь, уготованный для мучения диаволу и ангелам его, рассекается гласом Господа, чтобы в нем было две силы: одна попаляющая, а другая — просвещающая. Мучающая и карающая сила того огня сохранена для достойных мучения, а просвещающая и осиявающая предназначена для осияния ликующих. Итак, для того — глас Господа, рассецающего и разделяющего пламень огня, чтобы мрачная часть была огнем мучения, а неопаляющая пребывала светом наслаждения.

Преподобный Марк Эфесский цитирует эти слова св. Василия и разъясняет, что спасение от смерти как уничтожения (или как разделения души с телом), открытое Спасителем, будет для грешников, нераскаявшихся при жизни, «хуже погибели», т.к. уничтожительная сила огня уничтожит их зло, самих же навеки соблюдет («спасет») для вечного пребывания в огне.

Святитель Григорий Богослов:

«Бессмертная душа... будет вечно или наказываема за порочность, или прославляема за добродетель».

Преподобный Максим Исповедник:

«Подвиги в добродетели... бывают виновниками для нас Царствия Небесного, как страсти и неведение — виновниками муки вечной».

«И сотворит Он отмщение Своим противникам, отделив, через святых Ангелов, неправедных от праведных, проклятых от святых... И, как гласит истина Божественных словес, Он воздаст на бесконечные и нескончаемые века праведное воздаяние каждому соответственно достоинству прожитой им жизни».

Преподобный Иоанн Лествичник:

«Кто поистине стяжал память о вечном мучении и Страшном Суде... тот не возлюбит уже ничего временного... и без попечений и лености последует Христу, непрестанно взирая на Небо и оттуда ожидая себе помощи».

«Воспоминание о вечном огне каждый вечер да засыпает с тобою и вместе с тобою да восстает».

Преп. Макарий Великий:

«Душа тому и принадлежит, с кем в общении и единении она своими хотениями. Поэтому или, имея в себе Божий свет и в нем живя и украшаясь всякими добродетелями, причастна она свету упокоения; или, имея в себе греховную тьму, подлежит осуждению».

Св. Симеон Солунский:

«Та жизнь будет безграничная и нескончаемая; и как жизнь будет непрерывная, так и жребий каждому — славы или мучения — будет безграничный и нескончаемый. Впрочем, и об этом многие нечестивцы пустословят во вред себе, дерзая отвергать вечность будущего мучения. Такая дерзость внушена им обольщениями и коварством лукавого для того, чтобы, в ожидании конца мучения, они не оставили не совершенным ни одного дела злобы: потому что если будет конец мучению, то всякий грех будет некогда прощен, и отвергающие Бога, нечествующие и беззаконные, будут некогда прославлены с благочестивыми и святыми. Какое слово (может быть) нечестивее этого? Если будет конец мучению, то будет конец и Царствию, и, значит, нет правды у Бога: между тем праведен Господь и правды возлюби (см.: Пс. 107). Посему также справедливо изрекает Он, говоря о шуеей части, что идут сии в муку вечную (Мф. 25,46), а не временную; о десной же: праведницы же в живот вечный; и опять о грешниках: червь их не умирает и огонь не угасает (Мк. 9, 44). И справедливо: так как здесь у нас время для заглаждения проступков, пока мы имеем свободу выбора; а тогда будет одно время — разлучения и воздаяния по заслугам того, что каждый избрал себе. Никто из одержимых грехами или каким-либо заблуждением, в оправдание или услаждение себе да не обманывает себя подобными (обольщениями); мучение для нераскаянных — вечно. Для сего-то и (открыто) покаяние до последнего издыхания: в самом деле, если бы там от него была польза, то оно вовсе не было бы дано здесь. Да и что удивительного сделало бы домостроительство Спасителя, если бы там было покаяние или конец мучения? Видишь ли безумие нечестивцев?»

Св. Григорий Двоеслов:

«...после отбытия вашего, я узнал из рассказов возлюбленнейших сынов моих, диаконов, что ваша любовь говорила, будто бы Всемогущий Господь Спаситель наш Иисус Христос, сошед во ад, всех, которые там исповедали Его Богом, спас и освободил от заслуженных наказаний.

Желаю, чтобы ваше братство думало об этом совсем иначе, а именно, что Сошедший во ад освободил по благодати своей только тех, которые и веровали, что Он приидет, и жили по Его заповедям. Ибо известно, что и по воплощении Господа никто не может спастися, даже из тех, которые веруют в Него, если не будет жить по вере, как написано: Бога исповедуют ведети, а делы отме- ищтся Его (Тит. 1, 16); ибо Иоанн говорит: Глаго- ляй, яко познах Его, и заповеди Его не соблюдает, ложь есть (1 Ин. 2, 4); также Иаков, брат Господень, в послании пишет: вера без дел мертва есть (Иак. 2,26). Итак, если ныне верующие без добрых дел не спасаются, а неверующие и осужденные спасены без добрых дел Господом, сошедшим во ад; то участь тех, которые не видели воплотивша- гося Господа, гораздо лучше, нежели тех, которые родились уже после тайны воплощения. Сколь же глупо так говорить и думать, об этом свидетельствует сам Господь, когда говорит ученикам: мно- зи пророцы и царие восхотеша видети, якоже вы видите, и не видеша (Лук. 10, 24). Но чтоб долго не занимать мне любви вашей моим рассуждением, советую вам прочитать, что написал о сей ереси Филастрий в книге своей об ересях. Вот его слова: “есть еретики, которые говорят, что Господь, сошед во ад, проповедывал там о себе всем, уже после их смерти, дабы те, которые там Его исповедуют, спаслись, тогда как это противно словам пророка Давида: во аде же кто исповестся Тебе? (Псал. 6, 6) и словам Апостола: елицы беззаконно согрешиша, беззаконно и погибнут (Рим. 2, 12)”. Со словами его согласен и блаженный Августин в своей книге о ересях. Итак, рассудив обо всем этом, не содержите ничего, кроме того, чему учит истинная вера Кафолической Церкви, именно, что Господь, сошед во ад, освободил от уз ада только тех, которых во время жизни их во плоти соблюл благодатию своею в вере и добродетели».

Прпп. Варсануфий и Иоанн:

Слова же: не изыдеши оттуду, дондеже возда- си последний кодрант (Мф. 5, 26), сказал Господь,

означая, что мучение их будет вечно: ибо как может человек там воздать? Если бедный должник будет заключен в темницу и правитель повелит не освобождать его, пока он не заплатит всего долга, то можно ли думать, что он непременно освободится? Вовсе нет! Не заблуждайся, как безумный. Там никто не преуспевает; но что кто имеет, то имеет отсюда: доброе ли это будет, или гнилое, или усладительное.

Брат, здесь делание—там воздаяние, здесь подвиг — там венцы. Брат, если ты хочешь спастись... последуй святым Отцам. Приобрети себе: смирение и послушание, плач, подвижничество, нестя- жание, вменение себя ни во что и подобное сему, что находишь в словах и в жизни Отцов. Сотвори же плоды достойны покаяния (см.: Мф. 3,8).

Св. Григорий Палама:

Хотя в будущем пакибытии, когда воскреснут тела праведников, воскреснут вместе с ними тела беззаконников и грешников, но воскреснут лишь для того, чтоб подвергнуться второй смерти: вечной муке, неусыпающему червю, скрежету зубов, кромешной и непроницаемой тьме, мрачной и неугасимой геенне огненной. Говорит Пророк: сокрушатся беззаконный и грешницы вкупе, и оставивший Господа скончаются. В этом заключается вторая смерть, как научает нас Иоанн в своем Откровении. Услышь и великого Павла: аще по плоти живете, говорит он, имате умрети, аще ли Духом деяния плотская умерщвляете, живы будете. Он говорит здесь о жизни и смерти, принадлежащих будущему веку. Эта жизнь — наслаждение в присносущем царстве; смерть — предание вечной муке. Преступление заповеди Божией — причина всякой смерти, душевной и телесной, и той, которой подвергнемся в будущем веке, вечной муке. Смерть собственно состоит в разлучении души от Божественной благодати и в совокуплении с грехом.

Преподобный Феодор Студит:

И опять, кто не устоит в таких подвигах, тот лишается не чего-либо малого, ничтожного и человеческого, но самых Божественных и Небесных вещей. Ибо достигающие искомого многим терпением, всегдашним долготерпением и хранением заповедей, наследуют Небесное Царство и бессмертие, вечную жизнь и неизреченное и неисповедимое успокоение вечными благами; а погрешающие нерадением, леностию, пристрастием и любовию к миру сему и к смертоносным и тлетворным наслаждениям, наследуют вечную муку, бесконечный стыд и стояние ошуюю, услышав страшный оный глас Судии всех и Владыки Бога: отъидите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф. 25,41).

Но дабы никогда не слыхать нам сего, чада и братия мои, и не быть отлученными от Святых и Праведных жалостным и невыразимым отлучением. Когда они будут приняты в радость неизреченную и непостижимую, и ненасытимое наслаждение, как об этом и Божественное Писание говорит, что они возлягут со Авраамом, Исааком и Иаковом (Мф. 8, 11). Мы же должны будем пойти с бесами туда, где огнь неугасимый, червь неусыпаемый, скрежет зубов, пропасть великая, тартар нестерпимый, узы неразрешимые, самая мрачная преисподня, и не на несколько времени или на год, и не на сто или тысячу лет: ибо мука не будет иметь конца, как думает Ориген, но навсегда и на вечно, как сказал Господь (см.: Мф. 25,46). Где тогда, братие, по словам Святых, отец или мать для избавления? — Брат, сказано, не избавит: избавит ли человек? не даст Богу измены за ся, и цену избавления души своея (Пс. 48,8,9).

Св. Кирилл Иерусалимский:

«Итак, мы востанем, и все будем иметь вечные тела, но не все подобные. Если кто праведен, получит т£ло небесное, в котором бы смог он, как надлежит, обращаться с Ангелами; если же кто грешен, получит вечное тело, долженствующее терпеть мучение за грехи, дабы вечно гореть в огне и не разрушаться. И праведно воздаст Бог и тем и другим. Ничего мы не делаем без тела. Хулим устами и молимся устами, блудодействуем телом и чистоту храним телом; похищаем рукою и милостыню даем рукою, равно и все прочее. Итак, поелику во всем тело содействовало душе, то и возмездие в будущем веке получит соответственно делам своим».

Блаж. Феофилакт Болгарский:

«...пойдут такие люди (грешники) в муку вечную, никогда не скончаемую, а праведники — в жизнь вечную. Ибо как святые имеют непрестающую радость, так неправедные — непрестающее мучение, хотя Ориген и баснословит безумно, обольщая неопытных, что будто бы есть конец наказанию, что грешники не вечно будут мучиться, что некогда, очищенные мучениями, будто перейдут в то место, где находятся праведные. Но слова Господа ясно обличают такую безумную мысль. Господь говорит о вечном наказании, то есть не- прекращаемом, и сравнивает праведных с овцами, а грешников с козлищами. Как козлу никогда не бывать овцею, так и грешник (в будущем веке) никогда не очистится и не будет праведным. Кромешная тьма, будучи удалена от Божественного света, по тому самому и составляет самое тяжкое мучение, что она удалена от Бога. Можно представить на это и следующую причину. Грешник, удалившись по грехам своим от света правды, и в настоящей жизни уже находится во тьме; но поелику здесь еще есть надежда на обращение, то эта тьма и не есть кромешная. А по смерти, если он не покаялся, настанет истязание, и его окружает кромешная тьма. Ибо надежды на обращение тогда уже нет, и наступает совершенное лишение Божественной благодати».

Св. Феофан Затворник:

«Недоумеваю, — говорит, — как согласить можно вечные муки с благостию Божиею, с беспредельным Божиим милосердием. Ведь страсть какие муки указываются! Огнь неугасающий, червь неусыпающий, тьма кромешная, скрежет зубов! Господи мой батюшка! Как благоутробный Господь будет смотреть на такие истязания?! Господь нам заповедал прощать. Сам ли не простит? Он молился на Кресте за согрешивших против

Него страшнейшим согрешением, — таким, больше которого нет уже и быть не может. Неужели нельзя Ему простить и в будущей жизни?»

Что же скажем мы такому недоумению?! Ты стоишь за благость и милосердие Божие. Но речь твоя имела бы смысл, если бы вечность мук определили люди, безжалостные и неумолимые ригористы. Тогда резонно было бы возразить им: ваше положение не может быть принято, потому что оно противно благости Божией. Но когда такое определение постановил Сам Господь, Всеблагий и Всемилостивый, то уместно ли как бы в лицо говорить Ему: быть не может, это противно Твоей благости? Как будто бы Он говорил неизвестно что? Разве Он переставал быть благим, когда изрек сие? Конечно, нет. А если не переставал быть благим, то нет сомнения, что такое определение совершенно согласно с Его благостию. Ибо Бог никогда ничего не делает и не говорит, что было бы противно Его свойствам. Для детской веры этого объяснения совершенно достаточно. И я на нем покоюсь более, нежели на каких-либо других разъяснениях, что и вам советую.

...Вы все упираетесь на благость Божию, а о правде Божией забываете, тогда как Господь «благ и праведен». ...Иным думается, что без наказания и мук грешников, конечно, нельзя оставить, но эти муки не будут вечны: помучатся-помучатся отверженники, а потом и в Рай. Страсть как хочется нам казаться милосерднее Самого Господа! Но и эта выдумка несостоятельна: ибо ад не есть место очищения, а место казни, мучащей, не очищая. Сколько ни будет жечь кого ад, жегомый все будет такой же нечистый, достойный того же жжения, а не Рая. Жжению потому и не будет конца».

У вас еще прописано: «Как праведные будут наслаждаться невозмутимым счастием, при сознании, что где-то страдают живые существа и будут непременно страдать? Если они возмогут быть счастливыми, то они перестанут быть праведными, и такая безучастность к ближним на Небе ввергла бы их в ту же геенну, от которой они избавились, практикуя сострадание и любовь к страждущим на земле». Это чисто адвокатский прием — пускать пыль в глаза софизмами. Если праведников за несострадание к отверженным осужденникам в ад, то Бога-осудителя куда?! Вы все забываете, что ад не человеческая выдумка, а Богом учрежден, и по Божиему же присуждению будет наполнен. Так открыл Он нам в Слове Своем. Если так, то, стало быть, такое действие не противно Богу и не нарушает, скажем так, внутренней гармонии Божеских свойств, а напротив, требуется ею. Если в Боге так, то как это может расстроить блаженное благонастроение праведных, когда они един дух суть с Господом? Что Господь считает правым и должным, то — и они. Сочтет Господь должным послать в ад нераскаянных, так будут сознавать сие и они. И состаданию тут места нет. Ибо отверженные Богом отвергнуты будут и ими; чувство сроднос- ти с ними пресечется».

«Пойдут праведники в жизнь вечную, а осатаневшие грешники — в муку вечную, в сообщество с бесами. Кончатся ли эти муки? Если кончится злоба сатанинская и осатанение, то и муки кончатся. А кончатся ли злоба сатаны и осатанение? Посмотрим и увидим тогда... А до того будем верить, что как жизнь вечная не имеет конца, так и мука вечная, угрожающая грешникам, не будет иметь конца. Никакое гадание не доказывает возможности прекращения сатанинства. Чего не видел сатана по падении своем! Сколько явлено сил Божиих! Как сам он поражен силой Креста Господня! Как доселе поражается этой силой всякая его хитрость и злоба! И все ему неймется, все идет против: и чем дальше идет, тем больше упорствует. Нет, никакой нет надежды исправиться ему! А если ему нет надежды, то нет надежды и людям, осатаневшим по его действию. Значит, нельзя не быть и аду с вечными муками».

Монах Митрофан.

Как живут наши умершие...

Часть 3

СВИДЕТЕЛЬСТВА О БЕССМЕРТИИ ДУШИ И О ЗАГРОБНОЙ ЖИЗНИ

Свидетельство умерших о бессмертии души и о загробной жизни

(Рассказ приходского священника)

Летом 1864 года прибыл к нам в село молодой человек, лет двадцати пяти, и поселился в чистеньком домике. Этот господин сначала никуда не выходил, а недели через две я увидел его в церкви. Несмотря на молодые лета лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без бурь и потрясений прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздники, но и в будни можно было его видеть молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позднее всех, и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест. Вот что передал о себе этот молодой человек:

—        Отец мой был мелкопоместный помещик в Я-ской губернии Д. уезда; принадлежала ему одна деревенька. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерным ребенком. Но вот мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из средне-

учебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давали дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился, но эта молитва была нередко причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора родителей, были страшными кощунами, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Поддержки у меня не было, и моя охота к молитве слабела с каждым днем, сначала потому, что я стыдился товарищей, а потом опущение молитвы обратилось уже мне в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва уже более никогда не приходила мне на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные. Насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа — вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого; потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго, остаток домашнего воспитания. Но все-таки как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу перед Богом; а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи. Время шло; я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над священными обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии. Я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, бессмертие души, будущая загробная жизнь — все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест, это орудие нашего спасения, я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него... Когда я стоял в церкви по приказанию начальства, как я издевался, как смеялся над отправлением Божественной службы. Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Всегда перед принятием Св. Таин я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шел к причастию. Одним словом, в эту пору я был каким-то извергом, а не человекам.

Но вот наступило время выхода моего из заведения, и тут-то я ринулся со всей силой в бездну погибели, и много, много я увлек за собой чистых, невинных душ!..

В один год умерли от холеры мои добрые родители, и их теплая молитва перед престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего их сына. По получении известия о их смерти я отправился в село к ним на могилу. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца — желанию побывать на могиле — и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту...

Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уж я вижу и свежую насыпь, но... вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной тут было, только я пришел в сознание уже в квартире, нанятой моим слугой у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта.

На другой день я встал, однако, совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, отчего со мной сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу: но каково было мое удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера. Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и стал только приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе и что я, должно быть, слишком грешен, коли Господь не допускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всем этом перста Божия. Впрочем, меня довольно озадачили эти странные припадки, и я послал на ближайшую станцию за доктором. Доктор обещал прибыть на другой день, и в ожидании его я уснул часов в двенадцать ночи. Утром я проснулся рано, и — Боже мой! — страшно вспомнить: я не мог пошевелиться, язык не повиновался; я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом.

Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение... Сначала доктор прописывал мне лекарства без затруднения, но потом долго-долго иногда просиживал около меня, кусая губы, и однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я всегда открыто говорю о его болезни, как бы она ни была опасна; ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия понять ее; поэтому, не предвидя успеха от трудов моих, я оставляю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков же был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У другого есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развращенный ум. С каждым днем болезнь моя усиливалась и осложнялась: на теле появились прыщи, которые перешли в гнойные раны, от них несся смрадный запах, я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя.

Но вот однажды, только что я стал засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и — Боже мой! — передо мной стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мной... «Да ведь она умерла, — подумал я, — как же она явилась мне?» А между тем сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось черное пятно; лицо ее было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я твоя мать, — начала она. — Твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей душе — твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились перед Престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог понять, а строгостью. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поразив сверхъестественной болезнью, дабы ты признал над собой высшую силу, тобой отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе — это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души — вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой. Уверуй же в отрицаемого тобой Бога. Вспомни твою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина!»

С этими словами лицо ее более помрачилось, раздались в комнате рыдания ее и потрясли всю мою душу... «Еще раз заклинаю тебя, — продолжала мать, — обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление тебе расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны, и я своим духовным существом теперь предстою пред тобой. И в доказательство этого вот тебе крест, отвергнутый

тобою, — прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!» Так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидел в руке своей маленький крестик.

Все это до самой сокровенной глубины потрясло мою душу; совесть поднялась со всей силой, недавние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился, какое-то сладостное, непонятное чувство явилось в груди... В эту минуту вошел мой слуга, держа в руках икону с изображением Животворящего Креста. По его предложению я приложился к ней... Не могу без волнения вспоминать этой чудной минуты. Я тут же почувствовал себя здоровым: члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались одни только пятна... Я встал, и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и там молился, и сколько было искренности в этой непритворной молитве! Тут же я отправился на дорогую могилу, целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына (Нижегородские епархиальные ведомости. 1865. № 24).

Приведем здесь прекрасный рассказ, взятый нами в сокращении из книги известного русско- галицкого прот. Иоанна Наумовича.

«Дед Онуфрий однажды рассказал своему внуку Николаю следующую историю про ясновидящую, дочь помещика того имения, где он жил.

—        Богаты были наши помещики, — так начал он свой рассказ, — ужасно богаты, и деток им Бог

послал тоже, но те у них как-то все не росли. Бывало, родится ребенок дюжий, здоровый, но как только вступит в пятый годок — вдруг скоропостижно умирает, точно косой его скосит. Так умерло у них десять детей, и все по пятому году. Сколько покой- ница-барыня ни убивалась, сколько ни раздавала денег нищим, на церкви — ничто не помогало.

Умер десятый ребенок, и пять лет после того детей у них уже не было. Едет она, бывало, на кладбище, велит разобрать каменные могилки, открыть гробики, — плачет над ними, убивается — до обморока. Опротивели им уже всякие имения, да и подлинно: на что ж человеку все это, когда нет у него ни одного ребенка? Но вот раз приходит к ним в усадьбу старик нищий, седой совсем, старый-престарый. Барыня вышла к нему, подала серебряную монету да и говорит: «Молись, дедушка, чтобы Господь нас помиловал». А дед-то ей в ответ: «Помилует вас Господь милосердый, помилует, только вы покайтесь, не обижайте народ, будьте к нему милостивы. Поезжайте-ка вы в Почаев, в лавру, говейте там три дня, потом исповедайтесь и причаститесь, да пусть монахи отслужат вам обедню заказную с акафистом Богородице, а вы всю ту службу чтоб оба стояли на коленях, а когда будут читать Евангелие, можете с колен подняться». Барыня послушалась, подала дедке еще такую же монету, и сама побежала к барину, а нищий тем часом куда-то исчез.

О чем там они говорили, — неизвестно, но назавтра барин велел запрягать лошадей, и поехали они оба в Почаев Молитвы ли чернецов, милость ли Божия, только после того года — великая радость у наших господ: послал им Бог снова дочку, и окрестили они ее Анной. В тот день, когда ее крестили, созвал барин своих управителей, писарей и всех присмотрщиков и сказал им так: «Смотрите, чтобы во всех моих имениях нигде следа не было ни палки, ни плети. Кто из вас посмеет ударить кого- нибудь из людей моих — лишится места! Кому сделано какое притеснение, обида — за все наградить; ничьей обиды и притеснения я не желаю».

И растет их девочка, растет — не ребенок, а настоящий ангел: так хороша собой да прекрасна, что, кажется, весь свет исходи, другой такой нигде не сыщешь. Проходит уже пятый год, в котором все старшие их детки умерли, — господа от забот не знают покоя ни днем, ни ночью: все холят, да нежат ее, да берегут. На пятом же этом году везут они ее в Почаев, к тому старенькому монаху, что предсказал им Божие помилование. И читает монах над ней молитву и Евангелие, двенадцать других чернецов правят соборную обедню, — и обмывают ее родители Почаевской водой, и что кто ни укажет — молитву ли какую читать, жертву ли куда принести, все то охотно делают.

Господь, точно, их помиловал: девочке пошел шестой годок, а она растет себе, красуется на радость родителям, что твой маков цвет, — такой красавицы, говорю тебе, ни до того, ни после у нас не видали. Но еще краше была ее душенька. Бывало, всякий день идет к обедне в церковь, стоит там степенно и со страхом, — как сейчас вижу ее перед собой, сердечную! — и молится горячо и с умилением; а по окончании божественной службы раздает нищим деньги и всем вдовам, больным,

убогим, — всем, кто не в силах сам работать и кормиться, велит приходить и присылать в усадьбу за мукой, за крупой, солониной и всяким добром. Зато у нас на посаде все про нее, про барышню, Анну, только и говорили, как про настоящего ангела, хранителя и утешителя.

И выросла девица прекрасная, и со всех сторон стали наезжать к ней женихи: тот богат, этот еще богаче, один красавец, другой еще лучше; но никто не пришелся ей по сердцу. Она все лишь читает святые книги, все только молится, да творит добрые, милосердые дела.

Анне минуло восемнадцать лет, и была она всегда здорова и весела, точно молоденькая серночка в лесной чаще. Никто и не думал, чтоб ей на долю выпала не такая свадьба, о какой мечтали ее батюшка с матушкой. В самую Великую Пятницу, когда мы собирались к плащанице, стали в народе говорить, что барышня Анна разболелась. На другой день, коляска за коляской, скачут уж к нам в усадьбу доктора из Львова; пробыли у нас несколько дней, думали, гадали и разъехались, сказав, что такой болезни никто никогда и не видывал. Плакал народ на всем посаде из конца в конец, даже жидовство и то молилось в своей «школе», и не было человека, кто бы горячо о ней не молился. А болезнь ее, точно, была особенная, невиданная. С утра говорит со всеми, ни на какую боль не жалуется, только лицом стала бледнее, да с тела спала, и так была слаба, что руки не могла поднять. А как двенадцать часов пробьет, с полудня значит, закроет глаза и лежит как мертвая, губами только шевелит, и все говорит, говорит, говорит!

И так чудно, милый мой, говорила такие все слова, что я сам никогда бы не поверил, ежели бы своими ушами не слышал. Говорила про души человеческие, куда они по смерти отходят, и рассказывала, что она их видит и с ними беседует. Всякого узнавала, и при том всякого такими словами наставляла, учила, что никто из бывших там не мог удержаться от слез. Хотя глаза у нее постоянно были закрыты, перстами книгу читала, сказывала, сколько времени на часах, минута в минуту, когда часы прикладывали ей к сердцу, и про каждого из знакомых все знала, и где что на свете деется — угадывала. Старые господа оба заболели; при ней находилась только ее верная старшая горничная девушка да другие слуги, а народ валил к ней смотреть, будто на какое диво. Но когда приходил человек, тяжко перед Богом грешный, например, жил обманом, кривдой людской, или безбожник какой, в Бога не верующий, или такой, что любил непотребные, гнилые слова говорить, или клясть, или такой, что худо в супружестве жил, дурной пример подавал детям, — то человек этот был еще на дворе, а она уже видела его духом и говорила: «Не пускайте ко мне этого человека (или эту женщину): это безбожный человек, как он войдет, со мной будут корчи».

Николай. И ты тоже был у нее, и видел ее, и слышал ее разговор?

Онуфрий. Разнеслась по всему околотку кругом молва, что с барышней Анной приключилась болезнь, да не простая: в сонном видении она все знает и дивные речи говорит. Повалил к ней народ валом — идут и идут в усадьбу, точно на базар или в церковь к явленной иконе. Я сначала не поверил, — знаю ведь, народ наш зачастую сглупа болтает, да еще, как говорится, к былям всякие небылицы привирать любит; но потом и меня взяла охота побывать в усадьбе. Иду, но тут как раз повстречался мне ныне покойный батюшка, отец Андрей Левицкий, да и спрашивает: был ли, мол, в усадьбе, видел ли барышню Анну?

—        Сейчас вот собрался, — отвечаю. — Но не возьму я все хорошенько в толк, батюшка, что это народ к ней так повалил? Идут и едут без конца!

—        Стоит идти и ехать, мой милый! Есть на что посмотреть, есть что и послушать. Такие дела незауряд дается видеть и слышать человеку.

—        Что же это такое? — говорю. — Подлинно ли, батюшка, духовный отец, она святая?

—        Поистине святая, потому что душа чистая и богобоязненная, — отвечает батюшка. — Ежели и был на ней грех какой, то лишь самый обыкновенный, и она очистила его своими добрыми делами. Она, понимаешь ли ты, ясновидящая.

—        А что такое ясновидящая? Я этого слова не понимаю.

—        Издавна, сын мой, бывали люди добродетельные и чистые перед Богом, которые получали от Бога такую благодать, что не только яснее видели здешнее, земное, но еще при жизни, в этом мире, возносились душой своею превыше земли и зрели дела загробного мира. Такая ясновидящая и есть Анна. Она, видишь ли, жила вся в Боге, в молитве, в добрых делах милосердия и сострадания, и она поистине была «не от мира сего». Потому что мир наш — мир злой, лукавый, нечистый, грешный. Она явилась здесь лишь на короткое время, чтобы показать другим, как жить праведно, богоугодно. Потому-то теперь наступает конец земной ее жизни, и отходит она в свое истинное, Небесное Отечество, к чистым и светлым духам, но пока еще отойдет, говорит нам о Небесном, чтобы мы покаялись и начали совсем другую жизнь, коли хотим получить спасение.

—        Вы были уж у ней, батюшка?

—        Был, она велела позвать меня к себе, как только занемогла, с первого дня, и просила, чтоб я от нее не отходил. Я пробыл там четыре дня, но больше не мог выдержать ее разговора: кто ее ни слушал, все были не в силах удержаться от плача.

—        Что ж она говорила?

—        В первый день, как только впала она в этот сон свой, велела позвать барина с барыней и всех слуг, всю дворню, и сказала при мне, что умрет непременно, но чтобы никто о ней не плакал, потому что отходит она в такое место, где нет ни горя, ни скорбей; а жили бы все по-христиански, в молитвах, в любви да в добрых и святых делах.

—        Это ты, отец Андрей, — промолвила она. — Спасибо, что пришел проведать!

А потом к Тимофею-служителю:

—        Подойди поближе, Тимофеюшка, ты верный слуга мой, и друг, и брат мой милый! Не плачь, зачем плакать! Зачем все вы плачете? И ты, отец Андрей, плачешь?

Я не мог вымолвить слова, меня душили слезы, безмерная печаль сжала всю душу мою! Выплакавшись вволю, я оправился и сказал:

—        Как же об вас не плакать, когда вы так больны! Все мы вас так любим, барышня, госпожа наша милая! Душа невольно ноет и болит!

—        Не называй меня ни госпожой, ни барышней, — говорит, — это земные слова. Там, куда я иду теперь, нет таких слов. Один Бог — Господин всего мира, а мы все — братья и сестры, и я, видишь, говорю тебе «ты».

—        И она все так, — спрашиваю, — с закрытыми глазами говорила?

—        Пока бывала в том сне, постоянно имела глаза закрытые, но видела всякого, кто к ней приходил, всех узнавала, всякому что-нибудь особенное говорила. Мы даже давали ей книги и запечатанные письма, и она перстами их читала, не глазами, а именно перстами, лучше сказать — духом своим, каким-то особым чутьем. Оттого-то люди в таком сне и зовутся ясновидящими, что они видят и сквозь переплет, что написано в книге, и сквозь каменные стены, что делается на дворе, и за тысячи верст, что где происходит на свете.

Николай. Как так? Стало быть, она знала будущее, что должно случиться?

Онуфрий. Нет, этого она не знала, будущего не предсказывала и ни о чем таком, что еще только должно случиться, кроме смерти своей, не говорила. Когда мы ее спрашивали насчет будущего, кто сколько лет проживет, например, или что другое, она или молчала, или отвечала коротко: «Бог весть».

Николай. Я не понимаю, как могло быть, чтоб она видела на такую даль, за тысячи верст, где что на свете деется!

Онуфрий. Душа без тела или, как говорится правильнее, вне тела, совсем иначе видит все и знает, чем как душа в теле, потому что земное тело грубое, тяжеловесное и держит душу как бы в темнице, в плену, в неволе.

Николай. Ну а ее ж душа была разве не в теле?

Онуфрий. Такова была Божья воля, что, и не совсем еще отделившись от тела, могла она уже вознестись в другой мир.

Николай. Мне просто не верится почему-то, чтобы так могло быть на самом деле!

Онуфрий. Если мне не веришь, поверь святому апостолу Павлу. Он тоже рассказывает, что знал двух подобных людей, одного — восхищена быв- ша даже до третъяго небесе, другого — восхищена бывгиа в рай и слышавша неизреченные глаголы. Значит, уже во времена апостола Павла в числе обратившихся ко Христу людей было двое таких, что еще при жизни вознеслись духом, один до третьего неба, а другой — гораздо выше, в самый Рай, и этот другой слышал там какие-то слова, которых человек и сказать не может, и не в силах.

Николай. Чудеса ты мне говоришь, дедушка! Но продолжай, что еще рассказывал тебе покойный отец Андрей?

Онуфрий. Передам тебе лишь вкратце, потому что рассказывать все отняло бы слишком много времени. Говорил он мне еще, что Анна три дня рассказывала про ад. Явился ей в первый же день болезни дух, Ангел-путеводитель, который водил ее по тем бедственным местам, что мы называем адом. Рассказывала про тьму и страшные муки, в которых пребывают великие грешники, те, что при жизни здесь, на земле, противились Богу и Его заповедям, но подолгу смотреть на это она не могла, только все повторяла: «Люди, люди, братья! Почитайте образ Божий — душу свою, любите Бога и ближнего, хвалите Бога и крепко держите Его заповеди, чтобы не прийти в это несчастное место! Всякий, кто попадет сюда, будет безмерно и безко- нечно жалеть о своем неразумии, потому что здесь грешник проклинает час, когда родился; но паче всех мучаются те, что других доводили до греха, наставляли на зло». Когда говорила про те муки, слезы текли у нее из глаз, а люди, слушая ее, плакали, и много было таких, что искренно каялись.

Николай. Однако же все это она говорила во сне?

Онуфрий. Да, во сне. Когда сильно уставала и не могла более выносить того, что видела, сейчас приказывала себя будить.

Николай..Как же будить-то?

Онуфрий. Ты верно думаешь — так будить, как будят спящего? Вовсе не так, потому что можно было шевелить ее, даже сильно уколоть чем-нибудь острым — она ничего не чувствовала. Чтобы пробудиться, она приказывала приложить стекло себе к сердцу, и после того только открывала глаза и была такая измученная, усталая, что не могла промолвить слова. Когда расспрашивали ее про то, о чем она во сне говорила, она ничего не помнила.

Николай. А про жизнь на Небесах тоже говорила?

Онуфрий. Про это я и хочу теперь рассказать тебе как очевидец, потому что я был у нее уже на четвертый день, вместе с отцом Андреем Левицким. Когда мы вошли, она уже лежала во сне с закрытыми глазами, но она сейчас обоих нас узнала и проговорила шепотом наши имена. Мы подошли к ней; она лежала на спине со скрещенными руками — как есть покойница, только чуть-чуть заметно дышала! Потом вдруг заговорила:

—        Ах, вижу свет, прекрасный свет! О, как тут сладко, как любо! Слышу вдали тихие звуки, — ах, какое дивное пение! Но это не земное пение, не земных голосов, — это такое пение, что и сказать вам не могу, потому что в языке человеческом для этого нет слов!

Вид ее совсем изменился: грудь тихо воздымалась, на лице было написано великое счастье, блаженство. Отец Андрей стал ее расспрашивать:

—        А есть теперь при тебе твой путеводитель, Анна?

—        Есть, но он уже не такой грустный, как в те дни, когда мы носились по местам темным, среди темных и несчастных духов. Ах, какой он нынче прекрасный, какой ясный! Не могу наглядеться на красоту его, не могу надышаться и насытиться той любовью, что разлита по всему этому небесному воздуху и наполняет собой все!

—        А зришь ли, Анна, каких-нибудь блаженных духов?

—        Вижу, и сама уже нахожусь между ними.

—        Видишь ли кого из знакомых?

—        Вижу много знакомых.

—        А кого видишь ближе всех?

—        Старую бабушку Семеновну из нашего посада, которую мы недавно хоронили, которую никто не хотел проводить по-христиански до могилы, потому что бедна была, не на что было угощенье справить, водки купить, — о, какая мерзость! — она говорит со мной. Она здесь не старая, а прекрасная, дивно прекрасная, преображенная.

—        А как ты ее узнала?

—        Души здесь все между собой знакомы, потому что видят всё ясно.

—        Что ж она тебе говорит?

—        Благодарит за то, что я ей рубашку сшила и тело ее проводила до могилы.

—        Разве такое доброе дело — проводить покойника до могилы?

—        Да, это означает любовь, а любовь выше всего.

Примолкла немного, как будто от усталости,

потом опять сильнее начала дышать, и снова заговорила.

—        Люди, братья мои! Сколько между вами таких грешников, что не думают никогда о загробной жизни, не ходят в церковь из лености, не молятся, предаются недобрым мыслям, творят злые дела, ни о чем не заботятся, кроме тела! А что такое тело наше? Ничтожная оболочка, подобная той, что сбрасывает с себя крылатое насекомое, улетая на вольный воздух. О, как бы мне хотелось рассказать вам все, что здесь вижу, но не могу!

—        Почему не можешь, Анна? — спросил отец Андрей. — Расскажи нам все, расскажи! Мы хотим знать, что там будет.

—        Невозможно рассказать. У вас на земле нет для того слов, а у меня в груди — силы. Ежели бы всякая капля моей крови превратилась в тысячу языков, да всяким из тех языков я могла бы говорить так, как умел говорить свт. Иоанн Златоуст, поймите, — я все-таки не в силах была бы высказать и одной стотысячной доли того счастья и той красоты, какие здесь вижу. О, просите братьев ваших, соседей, друзей, молите их, увещевайте, — пусть оставят грешную жизнь, пусть каются и начнут вновь жить честно, по-христиански: тогда все будут счастливы, блаженны.

—        И в чем же заключается это счастье, Анна? Что составляет это блаженство?

—        Любовь, любовь! Святая любовь, что царствует здесь между всеми блаженными духами!

—        А еще что?

—        Красота и величие, бесконечная глубина, и высота, и широта дел Божиих! Это звездное небо вы стараетесь изучать на земле — вычисляете, догадываетесь и все-таки мало знаете о нем, а здесь все видно и все ясно. А как бесконечны эти светила и красота и величие их, так бесконечно блаженство — видеть и познавать дела Божии и прославлять Бога!

—        А духи могут возноситься к этим светилам, куда ни пожелают?

—        Могут, куда ни задумают и ни пожелают, но лишь на такую высоту, какая им по силе: есть и такая красота, которую не может вынести и дух чистый, доколе еще совершеннее не очистится, еще более не приблизится к Богу.

—        А ты далеко ль видишь?

—        Нет, теперь еще недалеко, потому что я еще не совсем свободна от тела. Оно еще влечет меня к вашей земле. Завтра тело мое еще более ослабеет, и проводник мой поведет меня выше. О, как я жажду видеть все чудеса красоты, которые теперь вынести была бы не в силах!

—        Как это ты была бы не в силах вынести?

—        Да так, подобно червяку, привыкшему с рожденья рыться в земле. Земной червяк не в силах переносить свет солнечный, и когда выбросят его на солнце, он вьется, коробится и погибает: так и душа, рожденная на земле, не может сразу вынести действия высших небесных красот и блаженства.

—        А там все равны между собой?

—        Все равны любовью, но не все равны совершенством. И там есть степени совершенства и степени блаженства.

—        Кто ж там выше всех поставлен?

—        И в том небе, где я теперь, я вижу некоторых духов в венцах. Они тут более всех прочих блистают. Проводник мой говорит: «Это учители и просветители народов!» Их наибольшая перед Богом заслуга, им тут наивысшая и честь. На то учители, чтобы всем умом и всем сердцем учили познавать истину и правду, в церкви ли или в школе, словом или писанием — распространяя свет Божий и любовь к Богу и ближнему между людьми и народами. Но горе тому учителю и тому духовному пастырю, который напрасно лишь занимает свое место, или дурно учит, дурной пример подает собою другим! Такие сюда не придут! Когда она это сказала, я вспомнил нашего покойного учителя Леоновича и спрашиваю:

—        Анна, скажи мне, не видишь ли ты там моего учителя Леоновича?

—        Нет, не вижу.

—        Отчего?

—        Оттого, что он выше, гораздо выше, — мой проводник это говорит. — Но его можно вызвать сюда.

—        Каким это образом?!

—        Духи с высших небес могут приходить на низшие ступени, только низшим на высшие нельзя.

—        И ты вызовешь его, Анна?

—        Проводник мой вызовет. Три минуты времени на это надобно.

Отец Левицкий посмотрел на часы, и когда прошло ровнехонько три минуты, она сказала:

—        Вижу его — прекрасный, увенчанный! Все здешние духи воздают ему честь, славят его песнями. Ах, как все это дивно, как прекрасно — не могу и сказать вам! О, если бы я могла хоть отчасти описать вам то, что здесь вижу! Но это невозможно, это не для вас, земных!

—        А к нам, в этот мир, не сходят ли иногда духи из другого мира?

—        Сходят и являются иным в сновидении, кто заслуживает это, присутствуют при богослужении за их души, хоть они и не имеют нужды в наших молитвах, но радуются нашей любви. О, иду дальше, возношусь выше и выше, и все сильнее и яснее чувствую здешнее неизреченное счастье, блаженство! Разбудите меня, потому что я не в силах долее его выдерживать.

Отец Левицкий приложил ей стеклянный стакан к груди, она проснулась и открыла глаза. Когда мы стали рассказывать ей, что она говорила, — она ничего не помнила и не могла повторить, потому что душа ее, вступив обратно в тело, видела уже только земной мир — комнату, постель и людей, ее окружавших.

Сильно была утомлена и слаба, но, когда предлагали пищу, ничего не принимала, чем она и жила — непонятно. Но я, сынок, никогда бы и не закончил, ежели бы все стал рассказывать. Потому скажу тебе только, что барышня Анна после того еще три дня говорила о Небе, и все выше и выше возносилась, — видела святых, и про них рассказывала, и нас наставляла почитать их память и учению их следовать, чтобы достигнуть вечного спасения и небесной жизни. О, кто в силах рассказать, что мы слышали! От ее слов самый закостенелый и жестокосердый грешник не мог не плакать, как дитя, и много людей обратились на правый путь: пьяницы перестали пить, насильники и обманщики ближнего и всякие грешники каялись.

Четвертого дня к вечеру больная сказала, что ровно в семь часов и пять минут душа ее совсем отрешится от тела, и велела себя разбудить. Когда проснулась, подозвала к самой постели отца Андрея Левицкого и поцеловала у него руку, поцеловала потом верную свою подругу и неотступную сиделку в болезни — старшую горничную девушку Марью; велела обнять и поцеловать за нее отца и матушку, утешить их и попросить, чтобы не плакали; но они лежали оба больные без памяти, и врачи никого к ним не допускали; попрощалась со всеми, велела созвать всех дворовых людей, благодарила их за услуги и всякого благословила. Тут поднялся плач безмерный: все рыдали, у меня у самого слезы лились в три ручья, потому что никогда такой кончины я не видел. Когда часы показывали семь и пять минут, больная глубоко вздохнула, и душа ее оставила прекрасное земное ее тело. Никогда не видел я такого прекрасного, ангельского лица, никогда не замечал у покойника такой светлой и радостной улыбки, как у нашей барышни Анны, когда одели ее в белое платье, гроб и всю ее усыпали цветами...

На похоронах Анны премножество было народу со всех сел, и множество господ понаехало издалека, и все плакали, потому что все лишились в ней земного ангела (Четыре путеводителя доброй жизн»),

* * *

Один священнослужитель на шестнадцатом году брачной своей жизни лишился супруги умной и благочестивой. Разлука с нею поразила его сильно. Глубокая скорбь и невыразимая тоска овладели им. Он впал в уныние и пошел было путем опасным, сдружившись с вином.

—        Не знаю, — говорил сам вдовый священник, — долго ли я шел бы этим губительным путем и куда бы пришел, если бы не остановила покойная моя жена. Она явилась в сонном видении и, принимая искреннее участие в моем положении, сказала мне: «Друг мой! Что с тобою? Ты избрал опасный путь, на котором уронишь себя во мнении людей, а главное — можешь лишиться благословения Божия, которое доныне почивало на нашем доме. Ты в таком сане, в котором малое пятно представляется великим; ты на таком месте, откуда видят тебя со всех сторон; у тебя шесть неоперившихся птенцов, для которых ты должен быть теперь отцом и матерью. Ужели ты перестал дорожить своим саном, своими заслугами и тем почетом, которым пользовался от всех? Ужели твоя честь, жизнь, заслуги нужны были только для одной твоей жены? Подумай, друг мой, об этом, прошу тебя и умоляю, рассуди здраво и поспеши сойти с этого пути, на который ты, к великой моей горести, так необдуманно стал. Ты грустишь о разлуке со мною, но, как видишь, союз наш не прерван; мы и теперь можем иметь духовное общение друг с другом, а в жизни загробной можем навеки соединиться, если ты будешь того достоин. Ты жалуешься на пустоту в сердце твоем: наполняй эту пустоту любовью к Богу, к детям и братьям твоим, питай душу хлебом ангельским, как любил ты называть слово Божие, и любил им питать себя и семейство свое, молись Богу за меня, и за себя, и за детей наших, и за души, тебе вверенные». Этот голос любимой супруги моей глубоко проник в душу мою и благотворно подействовал на меня. Я принял его, как голос Ангела Хранителя моего, как голос Самого Бога, вразумляющего меня, и решился всеми силами противостать искушению, и благодарение Богу, при Его помощи, преодолел искушения и твердой ногой стал на путь правый (Странник. 1865, июль).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Замечательное сновидение

«Послушница Тихвинского Введенского монастыря (Новгородской губернии) по имени Фекла 5 декабря 1902 года, после причащения Святых Таин, придя из церкви после обедни, почувствовала слабость и необычайно захотела спать, так что успела только снять с одной ноги чулок, да так и уснула и спала двадцать с половиною часов. Во время сна начала вздрагивать, страшно стонать, слезы текли у нее из глаз, всю ее сильно передергивало, как бы от страшного испуга; то она вдруг замирала, так, что едва можно было уловить ее дыхание, а по всему лицу и на конечностях выступал пот; многие из монашествующих приходили смотреть на нее; все думали, что она до утра не доживет.

В одиннадцать часов вечера был позван фельдшер; он нашел, что пульс у нее нормальный, но разбудить ее не мог; пробовал поднять веко, но оно не поднималось; рот тоже невозможно было открыть; давал нюхать нашатырный спирт, но никаких признаков пробуждения не было видно, так ее и оставили до тех пор, пока она сама проснулась.

С трех часов дня до шести часов вечера она все улыбалась; хотя и были подергивания, но видно было, что они не от испуга, а от радости. В продолжение этих трех часов три раза громко сказала: «Господи», а сама все улыбалась. Потом сделала движение руками, как будто старалась что-то поймать, и громко на всю келью сказала: «Царица Ты Небесная». После этого лежала тихо и все улыбалась; еще раз сказала вслух: «Господи», — и потом проснулась.

Рассказ послушницы Феклы

Когда я уснула, вижу идет ко мне моя родная сестра Пелагея, умершая тринадцать лет тому назад в чахотке, шестнадцати лет от роду, девушка. На голове у нее был венчик, платье белое; и сказала она мне с улыбкой: «Пойдем со мной». И я пошла с ней. Шли мы полем прямо и пришли к такому темному месту, что и сказать трудно, а по ту и по другую сторону рвы: в один из них иноки падали, а в другой выходили. Тут сестра моя скрылась, а ко мне явились два юноши, светлые, красивые, такие, каких у нас и нет, и сказали они мне: «Пойдем». Тут я спросила их, за что эти иноки падают в ров? Юноши ответили мне: «За свою нерадивую жизнь в монастыре; они падают и встают опять, потому что нет теперь на земле наставников и руководителей, и спасаться будут только одними болезнями и скорбями».

Один из юношей скрылся, а другой остался со мной и сказал мне: «Бодрствуй и крестись и пойдем со мной вперед». Взял меня крепко за руку, и мы пошли. Место было темное, тесное, шел он очень скоро, так что я с трудом поспевала за ним. Вдруг явились страшилища (так она называла демонов); в руках у них была большая хартия, вся исписанная словами. Они поднесли ее к моим глазам, и я тут увидела все свои грехи, от юности записанные.

В это время опять явился другой юноша, и я увидела у него крылья и догадалась, что это был Ангел-хранитель. Он строгим голосом сказал: «Не смейте сегодня устрашать эту душу, она причастница, и не показывайтесь впереди нас». Тут я увидела, что хартия сделалась совершенно чистая, грехи мои все изгладились и страшилища скрылись.

Тогда я с первым юношей пошла вперед, Ангел же хранитель скрылся. Путь был очень тесный, так что я с большим трудом шла боком за своим путеводителем по темной лестнице, на которой страшилища, хотя и являлись, но не ловили меня. Мы с юношей подошли к большим печам, их было три; около печи были страшилища, они бегали с крюками, а в печах на решетках были точно дрова, которые горели, а страшилища вытаскивали их из печей, точно головни, и колотили их молотом. Вдруг из головни делался человек и с сильным ревом бросался опять в печь; тут я очень устрашилась, боялась, что попаду туда же, но юноша улыбнулся и сказал мне: «Крестись и пойдем дальше». Когда мы отошли, я спросила у него, за что эти люди посажены в эти страшные печи? Юноша ответил мне: «Сюда попадают все христиане, которые только по имени были христианами, а дела творили неподобные: не почитали праздники, бранились скверными словами, пировали рано утром. Бодрствуй и крестись», — сказал мне юноша, и мы пошли дальше.

Пришли мы к очень темному месту, тут я увидела две высокие лестницы, демонов на них было очень много; по одну сторону этих лестниц была пропасть, по другую — большой чан, наполненный кипящей смолой; в этот чан бросали человека, который очень стонал, а кругом чана было много народа. Я спросила у юноши, за что же этих людей бросают в чан? Он мне ответил: «За зло и за гордость, это бескорыстный грех; а в пропасть — за клевету и осуждение».

Дальше мы пошли тем же путем и пришли к храмине, у которой не было потолка, а из этой храмины был слышен сильный крик и визг. Когда мы вошли в нее, то я увидела множество людей: одни из них были одеты очень худо, другие — совсем голые — сидели друг к другу спинами, как бы не видя друг друга. Вдруг эта храмина заколыхалась, заклокотала, и я спросила у юноши, отчего это? Юноша ответил мне: «Сейчас сюда прибыла грешная душа». А на мой вопрос, почему эти люди сидят и не видят один другого, юноша ответил: «Эти люди жили на земле беспечно, не было за ними ни худого, ни хорошего, им нет теперь поминовения: потому и здесь не видят ни муки, ни отрады. Поминовением их можно было бы искупить, но поминать-то их некому».

Из храмины мы вышли и опять шли таким же узким путем, и я услышала еще издали шум и визг. Когда мы опять подошли к такой же храмине, увидели, что в ней было очень много народа: все сидели, наклонив головы на грудь. Здесь юноша оставил меня, и я испугалась, когда увидела страшилищ, которые стали меня стращать: своими длинными руками они хотели меня схватить и сбросить на весы, которые стояли посреди храмины и на которых взвешивали добрые и худые дела; я очень испугалась, вся затряслась. Вдруг я увидела, что явился Ангел Хранитель и принес мой платочек, который я когда-то дала нищему, бросил его на весы, и платочек перетянул все мои худые дела. Я обрадовалась и вышла из храмины; Ангел же хранитель опять скрылся: ко мне явился опять юноша и мы с ним пошли дальше, но он шел так быстро, что я не успевала за ним и изнемогала от усталости. Юноша ободрял меня и говорил: «Крестись и бодрствуй». Я крестилась, и мне становилось легче.

Мы опять подошли к храмине, около которой был смрад и визг. В этой храмине я увидела женщину, которая сидела посреди, платье на ней было все в кровавых пятнах, на голове, точно венец, обвилась медяница и было много разных червей; вокруг шеи тоже обвилась змея и пастью своей впивалась ей в губы, а хвостом хлопала по ушам; другая большая змея обвилась вокруг ног и пастью доставала до груди и впивалась в нее; женщина манила меня рукой и просила помочь ей. Около нее был прикован как будто баран, но с лицом человека. Мне стало здесь страшно, я стала умолять путеводителя, чтобы он не оставлял меня, и мы с ним вышли из храмины. Я спросила его, за что эта женщина страдает здесь? Он ответил: «Это блудница, она на земле вся отдалась своим страстям, а здесь получает возмездие за дела свои».

Идя дальше, мы опять подошли к храмине очень большой и высокой; внизу этой храмины была большая пропасть с сильным пламенем. Посреди храмины был столб, обвитый змеями, на этом столбе были укреплены точно нары. Все они шатались, народу на этих нарах было очень много, все были очень страшные, а страшилища всех этих людей бросали в пропасть, сдирая с них платье, демоны же крюками из этой пропасти тащили их в нижнюю пропасть бездонную, где они и тонули. Я очень боялась, что и меня туда бросят. Здесь был такой смрад, что я задыхалась от него; змеи на меня разинули рты и хотели проглотить, а у одной змеи было три головы. Вдруг на воздухе является святая великомученица Варвара с чашей в руках; юноша здесь оставил меня одну. Она сказала мне: «Не бойся». Тогда опять ко мне явился Ангел-хранитель и сказал: «Вот что значит в понедельник пост всем Ангелам». Я спросила: «За какие грехи страдает этот народ?». Он отвечал: «За содомские грехи».

Потом привел меня юноша к стеклянным воротам; через них я увидела огромную комнату, посреди были накрыты столы, на них кипели самовары, стояли вина, а на тарелках были мыши, лягушки и разная скверность. За этими столами сидел народ, а другие плясали в пламени, и все эти люди очень кричали, точно чего требуя, а страшилища обливали их кипятком. Юноша на мой вопрос ответил: «Они не почитали праздников, рано, во время обедни, пили, ели и пьянствовали». Недалеко от этого народа целая партия плясала в пламени: они перестанут плясать, а их заставляют снова плясать. «Это за то, — сказал юноша, — что они во время церковной службы плясали и занимались разными играми».

Около этой храмины я увидела женщину, которая ходила и щелкала зубами; во рту у нее была сулема, она старалась то выплюнуть ее, то проглотить — и не могла. Юноша сказал, что это за сладкую пищу.

Тут опять мы пошли в храмину небольшую; там я увидела нескольких человек, привешенных за средину живота и за язык к потолку, они очень стонали. Мне сделалось очень страшно, и я спросила у юноши, за что это они повешены так? «Эти люди кумовья, — ответил он, — жили худо, имели плотский союз между собою».

Потом мы опять пошли темным, тесным путем и подошли опять к храмине; когда мы вошли в нее, то я увидела, что какой-то человек стоит посреди храмины, в уши у него продеты раскаленные докрасна цепи и краями прикованы к двум противоположным стенам, у другого язык вытянут, и два страшилища режут его горячим тупым ножом, а у третьего из ушей пышет пламя. Я с великим страхом спросила у юноши, за что такое мучение? Он отвечал мне: «Первый разговаривал в церкви во время службы, за то у него пилят язык, а другой стоял невнимательно, не слушал пения и чтения, вертел головой, и вот за это она прикована у него здесь цепями. У третьего пышет пламя из ушей, этот человек слушал клевету и передавал ее другим».

Из этой храмины мы пришли к ледяному колодцу, у которого сидела женщина и разливала поварешкой воду в обе стороны. Я спросила у юноши, что эта женщина делает? Он ответил мне: «Она при жизни своей продавала молоко и разбавляла его водой, вот за это ее теперь и заставили отделять воду от молока».

От этого колодца был темный, тесный путь; юноша шел скоро, точно летел, а меня он уже тащил за руку, потому что я не могла следовать за ним. Я сказала ему, что не могу больше идти, он же сказал мне: «Бодрствуй, крестись и иди». Я почувствовала, что мы вошли на лестницу, прошли две ступеньки и вошли на третью: вдруг к нашим ногам упал человек и свалился в пучину, которая была под лестницей. Страшилища опять стали являться, и я очень испугалась. Когда мы прошли лестницу, я спросила у путеводителя, за что этого человека ввергли в пучину? Он ответил мне: «Этот человек прошел все мытарства, а вот этого не прошел, потому что был жесток и немилосерд».

Идя от этой лестницы, я едва опять поспевала за юношей, так как он быстро шел. Вдруг я услышала страшный шум, а впереди увидела пламя. Путеводитель мой здесь скрылся, и я очутилась около реки огненной, в которой вода сильно волновалась, но не такими волнами, которые бывают от ветра, а как-то особенно крутилась; в этой реке народу было очень много; через эту реку были перекинуты две тоненькие жердочки, и я увидала своего путеводителя на другой стороне реки. Он сказал мне: «Переходи сюда». А я говорю ему, что я боюсь упасть в реку и не могу идти. «Иди, не бойся, — говорит мне юноша, — ведь ты меня знаешь». — «Нет, я не знаю тебя, — отвечала я ему, — у нас нет таких, как ты». Он опять говорит мне: «Ты знаешь меня, от юности ты любила меня, молилась мне, и я привел тебя и устроил в обитель, а теперь ты меня забыла, вот уже два года, и не молишься мне». — «Нет, я не знаю тебя», — отвечала я ему опять. «Я великомученик Георгий», — сказал он мне, и с этими словами опять приблизился ко мне. А до него страшилища гнали меня, говоря, что никому не миновать этой реки.

Святой великомученик Георгий взял меня за руку и повел через реку, а Ангел летит. По обеим сторонам образовались две стены, так что я не видела реки и безбоязненно перешла на другую сторону со святым великомучеником Георгием, и мы пошли по берегу реки; народу было в ней множество, все они как будто старались выпрыгнуть, но снова окунались и громко кричали: «О, люто мне, люто мне».

В реке я увидела знакомого мужика из нашей деревни, который кричал мне: «Зачем ты здесь, уйди отсюда, тебе не вынести и одной искры этого пламени». В это время я почувствовала, что искра упала мне на руку (левую), и я вздрогнула. Я спросила у святого великомученика Георгия, за какие грехи здесь страдают люди? Он отвечал мне: «Здесь будут все самоубийцы и христиане, которые только назывались христианами, но дела делали нехристианские, все те люди будут ниже неверных в этой реке, и освободить душу из этой реки очень трудно, надо много молитв и труда для этого освобождения».

Мы все шли берегом, народу в реке было все меньше и меньше; наконец, подошли мы к широкому мосту, перешли его. Вдруг я увидела глубокий снег, был сильный ветер и вьюга, так что я шла с большим трудом, едва вытаскивая ноги; было ужасно холодно, я чувствовала, что все мои члены начинают стынуть от холода. Тогда святой великомученик Георгий сказал мне: «Бодрствуй и крестись». Подошли мы к большому полю, оно было покрыто льдом; лед был очень толстый и опять была сильная вьюга, святой Георгий скрылся от меня. И тут узнала я иноков (по одежде); сидят они, волосы у них распущены, все трясутся от холода и сильно щелкают зубами; мне стало их жаль, и думаю я, за что же эти иноки попали сюда? И, не видя святого Георгия, я и за себя испугалась, думала, что и мне здесь придется остаться. Но вот я почувствовала, что меня как будто теплым обдало, и вдруг я увидала около себя святого Георгия, который сказал мне: «Эти иноки жили в обители и, нося ризу Царицы Небесной, жили беспечно, нерадиво несли послушание и роптали на трапезу. Там, на земле, они много колотили языками, а здесь Господь их заставил колотить зубами, но по молитвам Царицы Небесной они избавлены от вечного пламени».

От этого поля мы пошли дальше; я чувствовала, что становится все теплее и теплее, необыкновенный свет разливался по тому месту, по которому мы шли; вдруг я увидела огромное поле, покрытое травой и цветами; посреди протекала небольшая речка. Святой Георгий сказал: «Это обетованная земля, и кроткие наследуют ее».

Мне стало так радостно и весело, что я стала улыбаться, и чем дальше мы шли, тем больше становилась трава и цветы красивее; свет становился такой, как бы светило не одно солнце. Среди этого поля стоял огромный храм, а близ него проходной коридор, где висело много черных мантий, в которых хоронят, их заменяют белыми. А кто не достоин, те будут черные, как головешки, и я видела несколько таких, но не узнала; им нет ни мучения, ни огня; они недостойны, чтобы им развязали руки.

Мы взощли на паперть, и я услышала пение, да такое чудное, что нет слов передать его. Пели: «Свят, Свят, Свят», и «Воскресение Христово видевше». Внутри храма была такая красота, что и передать невозможно: двери, которые вели в храм, были точно из бисера и сияли разными огнями. В храме было очень много колонн, около них стояли монахини; по обширности храма их казалось мало. Я узнала некоторых живых еще наших монахинь и послушниц, но святой Георгий сказал мне: «Обратишься назад в житейское море, не говори никому про живых, кого здесь видела, чтобы они, узнав про себя, не возгордились. Что не запрещаю, то все можешь сказать».

В храме так было чудно хорошо, что я невольно воскликнула: «Господи, Ты...» Посреди храма была огромная гора, точно хрустальная, переливалась она разными радугами, я хотела взглянуть наверх, но там было так светло, что меня сразу ослепило, и я скорей опустила голову. Святой Георгий сказал мне: «Храм этот приготовлен для последних иноков, но мало их будет: нет теперь на земле наставников и руководителей, и немногие могут спастись, но зато какое блаженство Господь уготовил им!» Удивляясь всей этой красоте, я только и могла говорить: «Господи, Господи...».

Вдруг святой Георгий сказал: «Смотри, смотри, вот Царица Небесная спускается сюда». Я взглянула и увидела Величественную Жену, красоты неизреченной, в короне и в порфире. Она спускалась по воздуху, улыбалась и близко подлетает ко мне, так что я хотела обеими руками схватить Ее, и я воскликнула: «Царица Ты Небесная». Она улыбнулась, перекрестила меня три раза и тихо сказала: «Святой Георгий, возврати эту душу обратно».

Святой Георгий сказал мне: «Молись Ей, молись всегда. Она Заступница всех христиан, день и ночь Она молится перед Сыном и Богом, а особенно молится за иноков, чтобы они не посрамили ризы Ее, которую носят».

Тут я увидела, что все попарно идут прикладываться, и я со святым Георгием прикладывалась. На аналое лежало Евангелие и икона Знамения Божией Матери.

Когда мы вышли из храма, то пошли в храм рядом с этим, но гораздо меньше. Посреди храма — три стола, вокруг этих столов стояли прекрасные юноши, сидели отроки и плели венки из разных цветов, которые были насыпаны на всех столах в великом множестве; юноши эти учили отроков плести венки; все они вместе очень хорошо пели «Аллилуия».

Среди этих отроков я увидела своего племянника, который умер в этом году: он, увидя меня, улыбнулся, но не подошел ко мне, и мне сделалось очень обидно, что он не заговорил со мной. Здесь я долго стояла, и мне не хотелось уходить, но святой Георгий взял меня за руку, и мы пошли из храма. На мой вопрос, для кого плетут эти венки, святой Георгий ответил: «Для праведных».

Недалеко от этого храма я увидела три обители; святой Георгий сказал мне: «Это обитель Введенских Игумений». Когда мы подошли к ним, то из одной обители вышла (недавно умершая) наша игуменья Рафаила, она обратилась ко мне и сказала: «Ты, Феклушка, здесь уже? Да я тебя еще не возьму, тебе надо еще потрудиться в своей обители». Еще спросила у меня, как поживаем, и когда я стала ей рассказывать, то она сказала мне: «Я знаю, все знаю. Помоги, Господи, матушке Апполинарии, я за нее и за всех сестер молюсь».

Когда матушка отошла от меня, я пошла к красивому домику; у дверей домика я увидела свою старицу монахиню Людмилу, она отворила дверь и радостно сказала: «А, и ты пришла сюда, да тебе еще рано, я еще не возьму тебя». Она ввела меня в келью, где было множество икон; здесь было у нее очень хорошо. Потом она села к столу и что-то писала. Вдруг послышался звон, и старица сказала: «Теперь иди домой, а мне надо идти к обедне».

Когда я вышла от нее, то встретила матушку Поликсению; она очень обрадовалась, когда увидела меня, и сказала: «Ах, Феклушка, ты уже здесь? Но ведь еще рано тебе». Крепко меня обняла и показала свою келью: это был красивый одноэтажный домик. Она сказала: «Я все знаю, молюсь за своих келейных и жалею их».

Когда она отошла, я встретила первую мою старицу (старшую при молочной на скотном дворе). Она тоже очень обрадовалась, крепко меня обняла, говоря: «И ты, Феклушка, пришла к нам?». Я спросила у нее: «Матушка, ведь вы — умершая, хорошо ли вам здесь?» — «Было раньше не особенно хорошо, — отвечала она, — сама знаешь, с народом жила, много греха было; но сестры в шесть недель умолили за меня, теперь мне хорошо».

Она отошла от меня, я осталась стоять среди поля, тут явился святой Георгий, и мы пошли дальше. Поле становилось все красивее; вдали виднелись ворота; вдруг я увидала, что посреди поля идут монашествующие, все больше полками, в белых, светлых и парчовых мантиях, в золотых и серебряных венцах.

Много шло святителей в золотых одеждах, в венцах и с крестами; в пятом полку узнала своего священника, очень хорошей жизни.

Впереди монахинь шли игуменьи с посохами; много узнала своих умерших сестер, некоторые рясофорные были в мантиях белых с золотыми венцами, а другие в белых с серебряными венцами, у некоторых были букеты из чудных цветов. Все знакомые монахини кланялись мне и улыбались, а одна послушница сказала: «Феклушка, и ты пришла к нам! Да не совсем — вернешься обратно».

Во главе священства шел святитель в митре, весь в золоте и с крестом в руке. В пятом полку узнала трех иеромонахов большого Тихвинского монастыря, в том числе и отца Клавдиана, с крестами в руках. Все они были веселы и все как будто в одних годах, лет тридцати; а мирские шли по краям с двух сторон, их было так много, как бы в воздухе комаров; все они проходили в ворота.

Вдруг явился около меня седой старичок в блестящей одежде и в крестах, я узнала в нем святителя Николая: «Пойдем, теперь надо возвратиться обратно». И мы с ним пошли. Тут я никого не видала; пришли мы на другое поле, которое похоже на нашу сенокосную полянку, только течение реки как будто другое, с восточной стороны; на этом поле я увидела своих монахинь и послушниц, которые косили траву, а некоторые гребли сено, и светло было у них; они пели очень хороший псалом:.«Пресветлый Ангел мой Господень».

Вдруг в воздухе точно блеснуло что-то, и я увидела небольшой венчик над тем местом, где работали наши: он золотой и все делался больше и больше; то он поднимался, то опять опускался; а с восточной стороны идет точно игуменья с посохом в руках, а сама все крестит всех, но я не узнала, которая игуменья.

Тут я оглянулась и посмотрела за реку, там было очень темно. На самом берегу стояли наши, живущие в монастыре; волосы у них были распущены, им, по-видимому, хотелось перейти на эту сторону, но только они подойдут ближе, берег реки начинает обваливаться, и они вместо того, чтобы приближаться, все отдалялись; мне стало их очень жаль. Вдруг в это время явился ко мне в облачении с крестом о. Клавдиан. Он сказал мне: «Не говори никому, кого ты видела за рекой, они, быть может, милосердием Божиим и покаются».

После этих слов я опять увидела около себя святителя Николая, он сказал мне: «Теперь пойдем, я провожу тебя». И точно, мы пришли в келью, и он скрылся.

Вдруг открывается дверь в келью и входит умершая наша матушка игуменья Рафаила, в парчовой блестящей мантии и в венце на голове. За ней входит другая монахиня, высокая, черная, а одежда на ней еще светлее, на голове корона; она стояла позади матушки игуменьи и улыбалась, а матушка подошла ко мне и сказала: «Вот ты теперь больна, пособоруйся и поправишься». Тут матушка три раза перекрестила меня. Я спросила: «Матушка, кто это ,с вами?» Матушка ответила мне: «Это наша благоверная царица, схимонахиня Дарья». Она стоит и улыбается, издали перекрестила меня, и они обе скрылись.

После этого я проснулась, окинула взглядом всю келью, и какая грязная и мрачная показалась она мне после того, что я видела. Сначала никого не узнала, кто был около меня, такие они мне показались дурные, черные после тех, каких я видела в поле и которые шли полками.

Немного погодя я совершенно пришла в себя, узнала всех, и первое слово мое было к ним: «Девушки, не делайте никому зла. Что будет вам на том свете за зло, страшно и подумать».

После этого сновидения она пролежала в постели пятнадцать дней, была очень слаба, можно сказать, находилась между жизнью и смертью, сильный был у нее страх, все ночи горела лампа, каждую ночь двое или трое приходили к ней спать, с одной своей старшей она боялась оставаться. Так она была слаба, что когда приходилось вставать с постели и не успевали ее поддержать, то она падала на пол.

В девятнадцатый день вечером ее соборовали, с трудом она могла стоять; во время Евангелия ее поддерживали под руки, по прочтении же последнего она почувствовала крепость, какую-то особую бодрость, и с этого дня стала поправляться, и теперь совершенно здорова, ходит на все послушания; страх ее также прошел.

Девица эта живет в монастыре семнадцать лет, почти неграмотная, с трудом читает Псалтирь, целыми днями находится в монастырских послушаниях, весьма хорошей жизни, усердная в труде, кроткая, скромная, одним словом, живущая в страхе Божием. В настоящее время ей тридцать три года; несколько лет она жила при больной старице и ходила за нею безропотно. Первое время она и говорила плохо, так как в их деревне Олонецкой губернии особое наречие. Об участи праведных и грешных она мало имеет понятия, так что воображение на нее не могло действовать» (Взято из Почаевского листка, а также из Афонского листка, изданного обителью Вознесения Господня, на котором отмечено: «Перепечатано с дозволенного цензурою»).

Один час мучения в аду

Один расслабленный, изнемогая в духе терпения, с воплем просил Господа прекратить его страдальческую жизнь.

—        Хорошо, — сказал явившийся однажды больному Ангел, — Господь, как неизреченно благ, соизволяет на твою молитву. Он прекращает твою временную жизнь, только с условием: вместо одного года страданий на земле согласен ли ты пробыть три часа в аду? Твои грехи требуют очищений в страданиях собственной твоей плоти; ты должен бы еще быть в расслаблении год, потому что как для тебя, так и для всех верующих нет другого пути к Небу, кроме крестного, проложенного безгрешным Богочеловеком. Тот путь тебе уже наскучил на земле; испытай, что значит ад, куда идут все грешники; впрочем, только испытай в течение трех часов, а там — молитвами Святой Церкви ты будешь спасен.

Страдалец задумался. Год страданий на земле — это ужасное продолжение времени. «Лучше же я вытерплю три часа», — сказал он наконец Ангелу. Ангел тихо принял на свои руки его страдальческую душу и, заключив ее в преисподних ада, удалился от страдальца со словами: «Чрез три часа явлюсь я за тобой».

Господствующий повсюду мрак, теснота, долетающие звуки неизъяснимых грешнических воплей, видение духов злобы в их адском безобразии — все это слилось для несчастного страдальца в невыразимый страх и томление.

Он всюду видел и слышал только страдание, и ни ползвука радости в необъятной бездне ада: одни лишь огненные глаза демонов сверкали в преисподней тьме и носились пред ним их исполинские тени, готовые сдавить его, сожрать и сжечь своим геенским дыханием. Бедный страдалец затрепетал и закричал; но на его крик и вопли отвечала только адская бездна своим замирающим вдали эхом и клокотанием геенского пламени. Ему казалось, что уже целые века страданий протекли: с минуты на минуту ждал он к себе светоносного Ангела.

Наконец, страдалец отчаялся в его появлении и, скрежеща зубами, застонал, заревел, что было силы, но никто не внимал его воплям. Все грешники, томившиеся в преисподней тьме, были заняты собою, своим собственным только мучением.

Но вот тихий свет ангельской славы разлился над бездною. С райскою улыбкою подступил Ангел к нашему страдальцу и спросил:

—        Что, каково тебе, брат?

—        Не думал я, чтоб в устах ангельских могла быть ложь, — прошептал едва слышным, прерывающимся от страданий голосом страдалец.

—        Что такое? — возразил Ангел.

—        Как что такое? — произнес страдалец. — Ты обещал взять меня отсюда через три часа, а между тем целые годы, целые, кажется, века протекли в моих невыразимых мучениях!

—        Что за годы, что за века? — кротко и с улыбкою отвечал Ангел. — Час еще только прошел со времени моего отшествия отсюда, и два часа еще быть тебе здесь.

—        Как два часа? — в испуге спросил страдалец. — Еще два часа? Ох, не могу терпеть, нет силы! Если только можно, если только есть воля Господня, умоляю тебя — возьми меня отсюда! Лучше на земле я буду страдать годы и века, даже до последнего дня, до самого пришествия Христова на суд, только выведи меня отсюда. Невыносимо! Пожалей меня! — со стоном воскликнул страдалец, простирая руки к светлому Ангелу.

—        Хорошо, — ответил Ангел, — Бог, как Отец щедрот, удивляет на тебе благодать Свою.

При этих словах страдалец открыл глаза и видит, что он по-прежнему на своем болезненном ложе. Все чувства его были в крайнем изнеможении; страдания духа отозвались и в самом теле; но он с той поры уже всладость терпел и переносил свои страдания, приводя себе на память ужас адских мучений и благодаря о всем милующего Господа (Письма святогорца. П. 15.1883. С. 183).

Архим. Пантелеимон. Тайны загробной жизни

Час адских мук на земле

Долгое время при Н. церкви бессменно служил церковным старостой Гавриил Иванович Гончар, немного не дослужив до пятидесятилетия. Не было ни одних выборов, на которых прихожане говорили бы что-либо иное, как не одни и те же слова: «У нас никого нет справедливее Гавриила Ивановича, а усерднее до Божьего храма, про то и говорить нечего, мы боимся и подумать, как можно его сменять, просим, чтобы до самой смерти ходил бессменно». И служил он при церкви до самой своей кончины, которую удостоился принять в пяток на Пасхальной неделе.

Был он честности идеальной, кротости безмерной и любви истинно христианской. Бог не даровал ему детей, жил он с женой, братом и племянником. Никто никогда не видал его и минуты без труда, и Богу ведомо, что он всегда же творил и умную молитву. Видом он был похож на святого старца Серафима Саровского, в год канонизации которого и умер.

Никаких спиртных напитков и табака он не употреблял и других всегда кротко «карал» за нетрезвость и трубку. Даже когда принимал Святые Тайны, и то запивал чистою водою. Служил я с ним уже в последние годы его жизни, но все люди говорили, что знают дедушку Гавриила трезвенником, сколько помнят.

Несколько раз я расспрашивал его, почему он такой строгий трезвенник, что, быв в болезни, и врача не послушал, и пил ли когда вино; дедушка отнекивался и заговаривал о другом. За год до его кончины ехали мы вместе с ним в город (он положил небольшую сумму денег вечным вкладом на нужды церкви и свое поминовение). Обыкновенно молчаливый^дедушка на этот раз был очень словоохотлив и много рассказывал о Святой Земле и Афоне, где он заболел и прожил с месяц. Поразило его, трезвенника, там очень то, что при каждой трапезе всем дают вина, и ему давали... «А мне не можно...»

Вот тут-то я и упросил дедушку рассказать, почему ему нельзя даже и малой чары слабого вина с водой выпить.

«Был я один сын у отца, всего у нас было вдоволь. Родители мои учили меня уму-разуму и воли мне не давали. Но известно, наробоцкое дело: собираются на вечерки, нанимают музыку, пьют водку, а на водку да на гостинцы девчатам воруют у батек всякое збожье (зерно). Был и я такой, и хотя батько и карал меня, но я все изворачивался, а с нашего дома можно было долго тянуть и ничего незаметно. Повадился я на вечерки, да на вечерках и стал втягиваться: без водки и скучно мне стало. А тут отец помер. Своя воля стала, матери не слу- шалея. Женила меня мать, думала исправлюсь, а я пропащий стал совсем человек, и пропал бы, если бы Господь не оглянулся на меня.

Случилось, повез я раз в город продавать воз муки. Продав, выпил там добре, ехал домой с приятелями и дорогой тоже все пил.

Как приехали домой, не помню. Вот, батюшка, есть люди, что не верят, что будут вечные муки, вечный огонь, что ада нет, а я, окаянный, уже мучился на этом свете вечными муками огненными и каждую минуту про это помню, хотя это и было давно.

Проснулся я и вижу, что кругом огонь, чую, что связан, ни руками, ни ногами не двигну, да стоят кругом меня... (он никогда не называл имени бесовского и при этом всегда крестился) и жгут они меня огнем, да не таким, как на земле, этот можно стерпеть, а лютейшим. Да так же больно, да так же горячо (чуть не с плачем говорил он), как сейчас это было, а ведь уже больше пятидесяти лет прошло, как был я в муках, а как бы в эту ночь они были! А огонь-то лютый, а жгут меня и палят, а сами-то... и сказать нельзя!..

Спаситель мой! Матерь Божия! Взмолился я тут, а мучению и конца нет. Думалось, что уже целый век прошел, а всего-то мучился я один час. Видно, Господь наказал меня для вразумления, да помиловал.

Вдруг сразу все пропало, чую, что развязались руки и ноги, я повернулся и вижу: пред образами горит лампадка (дело было на самое Успенье), и на коленях стоит мать моя и слезно молится. Вот тут- то я и вспомнил и понял, что правильно сказано: «Материнская молитва со дна моря поднимает». И меня молитва матери вызволила из адских мук.

Поднялся я здоров, как будто и хмельного в рот не брал. Мать рассказала, что привезла меня лошадь без чувств. Внесли, как мертвого, и положили на лавку, дыхания и не заметно было. Мать стала со слезами молиться... С тех пор я этого часа во всю свою жизнь забыть не могу.

Как же будет нам, грешным, если так мучиться целый век! Господи Милосердный, наказал Ты меня раз на земле, накажи еще здесь много раз лютыми муками, да избавь от вечных мук».

Спрашиваю: «Рассказывал ли ты, дедушка, кому-либо об этом?» — «Было раз, кроме отца духовного (в Киево-Печерской лавре, куда он ежегодно ходил Великим постом, хотя и в своей церкви говел очень часто), рассказал я одному человеку, так он засмеялся и сказал, что это мне спьяна представилось. Бог с ним, больше я уже никому и не рассказывал, кроме вот вас, батюшка».

И умно делал дедушка, что никому об этом не говорил. Он был рад, что Господь вразумил его и не желал бесплодными размышлениями и разъяснениями допустить врага рода человеческого опять склонить себя на путь погибельный.

Такие вразумления бывают нередко, но они часто проходят бесследно для пользы вразумляемых, ибо их стараются объяснить естественными причинами, забывая, что в мире, а особенно в жизни человека, все происходит не по каким- либо естественным причинам, а по Промыслу Бо- жиему» (Кормчий. № 18).

Кончина христианского отрока

«В шестидесятых годах я жила в селе Красном, в имении Раевского, с сыном Виктором, — так рассказывает Бернаскони, старушка шестидесяти пяти лет. — Это был замечательный ребенок, подвижный, умный, развитой не по летам, и притом отличался замечательною набожностью. Все окружавшие его любили, не исключая простонародья. Когда ему исполнилось пять лет, он заболел дифтеритом. Однажды утром он мне говорит: «Ну, мама, я должен умереть сегодня, а потому ты мне ванночку сделай, чтобы я мог явиться Богу чистеньким». Я стала возражать, что ему от этого хуже сделается, он может простудиться, но он настойчиво требовал ванну, и я уступила его просьбе, — умыла его, одела в чистое белье и положила на кроватку. «А теперь, мама, дай мне образок сюда тот, который я так люблю, — попросил он, и я исполнила его просьбу.

«Скорей, мама, дай мне в руку свечку, я сейчас умру», — требовал ребенок, и я зажгла восковую свечу и вложила ему в руку. «Ну, теперь прощай, мама!» — были последние слова ребенка: он закрыл глаза и тотчас же скончался.

Для меня потеря этого ребенка составляла безысходное горе, я днем и ночью плакала, не находя ни в чем утешения. Но вот однажды зимою я, проснувшись утром, услышала с левой стороны моей кровати голос моего сына Виктора, который звал меня: «Мама, мама, ты не спишь?».

Пораженная, я ответила: нет, не сплю, и повернула голову в ту сторону, откуда раздался голос, и — о чудо! — я увидела моего Виктора, стоявшего в светлой одежде и грустно смотревшего на меня. Казалось, что свет прямо шел от него, потому что в комнате было настолько темно, что без этого я не могла бы увидеть его. Он так близко стоял от меня, что первый порыв мой был броситься к нему и прижать к сердцу; но едва эта мысль промелькнула у меня в голове, как он предупредил меня: «Мама, ты меня не трогай, меня нельзя трогать». И при этих словах отодвинулся несколько назад. Я стала молча любоваться им, а он между тем продолжал говорить: «Мама, ты все плачешь обо мне, зачем ты плачешь? Мне ведь хорошо там, но еще лучше было бы, если бы ты меньше плакала. Ты не плачь». И исчез.

Через два года Виктор снова явился мне наяву, когда я была р спальне: «Мама, зачем тебе Оля, она тебе лишняя», — сказал он. (Оля моя дочь, которой было в ту пору около года.) Когда я спросила, неужели и ее возьмут, он сказал: «Она лишняя», — и исчез. За две недели до ее смерти он опять явился и сказал: «Мама, тебе Оля лишняя: у тебя все большие, она тебе будет только мешать». Я была уверена, что дочь моя умрет, и через две недели, придя домой, нисколько не удивилась, когда нянька объявила, что у ребенка жар, и затем через два дня Оля моя умерла» (Ребус. 1893. № 2).

*          * *

У монаха Ионы умер сын Косма, послушник в Чудовом монастыре. В пятницу под Лазареву субботу, около полуночи, Иона встал поправить лампадку и видит, что дверь отворилась, входит сын его в белой рубашке, а за ним два мальчика, прекрасно одетые.

—        Косма, зачем ты пришел, не тронь меня, я боюсь тебя, — сказал отец.

—        Не бойся, батюшка, я ничего не сделаю, — ответил он и поцеловал отца.

—        Ребятишки, вы не уходите, не оставляйте меня одного с ним, — проговорил Иона. — Каково тебе, Косма, там?

—        Слава Богу, батюшка, мне хорошо.

Отец еще хотел спросить о чем-то, но сын встал и поспешно проговорил: «Прости, батюшка, мне нужно навестить старца», — и, не сказав какого, вышел с мальчиками вон из кельи (Монастырские письма. П. 16).

*          * *

«В ночь с 28-го на 29 сентября снилось мне, — передает граф М.В. Толстой, — будто стою я у себя в зале и слышу из гостиной раздаются голоса детей. Смотрю — проходят мимо меня в залу разные дети и между ними Володя, наш умерший сын. Я с радостью кинулся к нему, он улыбается мне своей прежней ангельской улыбкой. Я протянул к нему руки:

—        Володя, это ты? — он кинулся мне на шею и крепко крепко обнял меня. — Где ты, моя радость, ты у Бога?

—        Нет, я еще не у Бога, я скоро буду у Бога.

—        Хорошо ли тебе?

—        Хорошо, лучше, чем у вас. А у вас я часто бываю, все около вас. Я все почти один, только Мария Магдалина со мною бывает. Иногда мне делается скучно.

—        Когда тебе скучно?

—        Особенно когда плачут обо мне. А меня

утешает, когда обо мне молятся, когда дают бедным за меня. Я все молюсь, молюсь за мамашу, за вас, за братьев, за Пашу (сестру), за всех, кто меня любит. Милую мою мамашу обнимите за меня, вот так, крепко.

—        Ты с ней повидался бы, моя радость.

—        И повидаюсь, непременно повидаюсь.

—        Когда же?

—        Когда плакать перестанет.

Тут послышался голос моей жены из коридора, я обернулся туда к ней, потом взглянул назад — его уж нет.

Я проснулся с усиленным биением сердца, в таком волнении, что не мог удержаться от громких рыданий, которыми разбудил жену свою. В ту же минуту я набросал на бумагу виденное во сне слово в слово так, как было» (М. Погодин. Простая речь о мудреных вещах).

*          * *

Один врач, по имени Геннадий, рассказывает блаженный Августин, сомневался в безсмертии души и будущей жизни. Однажды он во сне видит юношу, который говорит ему:

—        Ступай за мною.

Он последовал за ним и пришел в какой-то город. Потом, спустя некоторое время, тот же юноша явился ему во сне в другой раз и спросил:

—        Знаешь ли ты меня?

—        Очень хорошо, — отвечал врач.

—        А почему ты знаешь меня?

—        Ты меня водил в какой-то город, где я слышал необыкновенно приятное пение.

—        Что, ты видел город и слышал там пение во сне или наяву?

—        Во сне.

—        А то, что теперь я говорю с тобою, во сне или наяву слышишь ты?

—        Во сне, — отвечал тот.

—        Где же тело твое в настоящую минуту?

—        В моей постели.

—        А знаешь ли ты, что в настоящую минуту ты ничего не видишь твоими телесными глазами?

—        Знаю.

—        Что же такое эти глаза, которыми теперь ты видишь меня?

Врач не знал, что отвечать, но юноша сказал ему:

—        Как в настоящую минуту ты видишь и слышишь меня, хотя глаза твои закрыты и все чувства твои в бездействии, так будешь жить ты после твоей смерти: ты будешь видеть, но глазами духовными, поэтому не сомневайся, что после этой жизни будет другая жизнь» (А. Калмет. С. 95).

*          * *

Один наш знакомый, человек с высшим образованием, заслуживающий полного доверия, А.Н. С-ин, рассказал следующий случай из своей жизни.

«Несколько лет тому назад, — говорил он, — полюбил я одну девушку, с которой имел намерение вступить в законный брак, и уже был назначен день нашей свадьбы. Но за несколько дней до брака невеста моя простудилась, получила скоротечную чахотку и через три-четыре месяца умерла. Как ни велик был для меня удар, но время свое взяло, — я забыл о невесте или, по крайней мере, не скорбел о ней уже так, как в первое время после ее смерти.

Случилось мне однажды по делам службы проезжать через один город нашей Я-ской губернии, где были у меня родные, у которых я и остановился на Одни сутки. На ночь мне отвели отдельную комнату. При мне была собака, умная и преданная. Ночь была, как теперь помню, лунная, хоть читай. Только что я было начал засыпать, как слышу, моя собака начинает ворчать. Зная, что она никогда напрасно не ворчит, я подумал, что, вероятно, в комнате нечаянно заперли кошку, или пробежала мышь. Я приподнялся с постели, но ничего не заметил, собака же сильнее и сильнее ворчала, видимо, чего- то пугалась; смотрю — а у нее шерсть дыбом стоит. Начал было успокаивать ее, но собака более и более пугалась. Вместе с собакою безотчетно и я испугался чего-то, хотя от природы не был трусом; да так испугался, что на голове моей волосы подыматься стали. Замечательно, что испуг мой усиливался по мере испуга моей собаки, и дошел до такой степени, что, кажется, еще одна минута, я, наверное, лишился бы чувств. Но собака моя стала утихать, а вместе с нею и я стал успокаиваться и в то же время начал как бы ощущать чье-то присутствие и ожидал появления сам не зная кого. Когда совершенно успокоился, вдруг ко мне подходит моя невеста и, целуя меня, говорит: «Здравствуй, А.Н.! Ты не веришь, что за гробом есть жизнь, вот я явилась тебе, смотри на меня, видишь — жива, даже целую тебя. Верь же, мой друг, что со смертию не прекращается жизнь человека». При этом она указала мне, что прочитать из Священного Писания о загробной жизни и из других разных духовных сочинений. Она сообщила мне еще нечто, о чем запретила рассказывать другим. Когда я встал на другой день, то увидел себя совершенно поседевшим за одну ночь, так что мои родные испугались, когда увидели меня за утренним чаем.

Я должен при этом сознаться, что до сего случая я ни во что не верил — ни в Бога, ни в бессмертие души, ни в загробную жизнь; несколько лет не ходил в церковь, оставаясь без исповеди и Святого Причастия, смеялся над всем священным; посты, праздники и священные обряды Православ- нойДеркви для меня не существовали. Но теперь, по милости Божией, я сделался опять христианином, человеком верующим и не знаю, как благодарить Господа, что Он исторг меня из бездны пагубных заблуждений».

*          * *

«Отец мой, будучи очень болен, просил меня навестить его, — рассказывает один чиновник. — Жил он от меня довольно далеко, в Чикаго. Он верил в возвращение на землю отшедших душ, но ему никогда не удавалось убедить меня в этом. Когда я к нему приехал, он сказал, что особенно рад меня видеть, так как ему уже недолго осталось жить на земле.

—        Как, — сказал я, — неужели вы действительно думаете, что скоро умрете?

—        Нет, — отвечал он, — я не умру, а только покину мое земное тело; я скоро перейду в духовный мир, облеченный в духовное тело, и мне хотелось тебя видеть, чтобы ты дал мне одно обещание. Когда я перейду в иной мир, то приду и покажусь тебе. Обещай мне: когда увидишь и узнаешь меня, то поверишь, что души могут возвращаться и признаешь это во всеуслышание.

На это я отвечал ему:

—        Хорошо, отец, но теперь вам не следует говорить о смерти; быть может, вы выздоровеете и проживете еще долго.

—        Я говорю тебе, что не умру, — возразил он, — и буду жить, но ты больше не увидишь меня в моей земной оболочке после этой нашей встречи. Не забудь же своего обещания.

Когда я прощался с ним, он был спокоен и чувствовал себя хорошо, но повторил, что скоро перейдет в духовный мир и оттуда придет ко мне.

Спустя около десяти дней после моего возвращения домой, не получая дурных вестей от отца, я решил устроить дружеский обед для нескольких моих приятелей.

Мне пришлось провести целый день в хлопотах, и я лег спать с мыслью о завтрашнем дне и о приготовлениях к предстоящему обеду. Только что я успел заснуть, как вдруг проснулся сразу, без обычного для меня промежутка между крепким сном и пробуждением. Я осмотрелся вокруг, отыскивая, что именно могло разбудить меня. И вот в противоположном конце комнаты я увидел яркий свет, в виде как бы светлого пятна величиной в мою ладонь. Я начал пристально всматриваться в него и убедился, что свет не мог проникнуть ниоткуда снаружи. То был нежный, белый свет, подобный лунному сиянию, имевший волнообразное движение и точно трепетавший, как живой. Вскоре светлое пятно стало приближаться ко мне, все увеличиваясь и увеличиваясь в то же время в объеме. Казалось, оно двигалось в мою сторону. Когда оно приблизилось, я начал постепенно различать в нем фигуру во весь рост. Отец стоял предо мною так, что я мог рассмотреть подробно все черты его лица. Ничего в нем не изменилось, только лицо казалось моложе, менее утомлено, чем было во время нашего последнего свидания, и вся фигура его была прямее и бодрее. Он заговорил, и голос его был так похож на голос моего отца, что сомневаться я более не мог. Улыбаясь своей нежной улыбкой, он проговорил:

—        Ты помнишь ли свое обещание? Вот я пришел к тебе, как сказал раньше.

—        Отец, разве ты умер? — спросил я его.

—        Нет, — возразил он, — я не умер, я жив, я покинул только мое земное тело, облечен теперь в тело духовное и пребываю в мире и успокоении. — И добавил: — Ты не должен забывать своего обещания.

Не понимаю, зачем я вдруг спросил у него:

—        Отец, который теперь час?

—        Ровно четыре минуты первого, — отвечал он.

—        Так ты умер ночью? — спросил я.

—        Повторяю тебе, — отвечал он, — я не умер, я вполне жив, хочу, чтобы ты исполнил свое обещание.

Затем он простился со мною, и его фигура рассыпалась в светлое облако и понемногу исчезала так же, как и появилась — казалось, мрак поглотил ее.

На другой день, когда собрались ко мне приятели на званый обед, вдруг, во время обеда, раздался звонок у дверей, и мне принесли телеграмму следующего содержания: «Отец умер ныне в полночь» (Ребус. 1889. №49).

*          * *

Князь Владимир Сергеевич Долгорукий, находясь в звании посланника при прусском дворе, заразился там вольнодумством, так что не верил ни в Бога, ни в загробную жизнь. Узнав об этом, родной брат его, князь Петр, не раз писал к нему письма, в которых убеждал: «Верь, брат, что без истинной веры нет на земле счастья, что вера существенно необходима для будущей жизни» и пр. Но все было напрасно. Князь Владимир Сергеевич смеялся над убеждениями набожного брата.

Однажды он, возвратясь от короля и чувствуя сильную усталость, разделся наскоро, бросился в постель и скоро задремал. Вдруг слышит он, что кто-то отдергивает его занавес, приближается к нему и холодною рукою прикасается к его руке, даже жмет ее. Он смотрит, видит брата и слышит от него: «Верь!». Обрадованный неожиданным появлением, князь хочет броситься в объятия брата, но вдруг видение исчезает. Он спрашивает слуг: «Куда девался брат?» — и услышав от них, что никакого брата они не видели, старается уверить себя, что это сон, мечта, но слово «верь» не перестает раздаваться в ушах его и не дает ему покоя.

Он записал число, час и минуту видения и вскоре получил известие, что в этот самый день, час и минуту скончался брат его князь Петр Сергеевич.

С тех пор он сделался набожным и верующим христианином и об этом видении часто говорил другим (Монах Митрофан. Как живут наши умершие. Т. 1).

*          * *

«В наше время, — так рассказывает один пустынник, — был брат Иоанн, который нес послушание чтеца. Спустя некоторое время после своей смерти он явился не во сне, а наяву своему отцу духовному Савве. Иоанн стоял в дверях кельи нагой и обгорелый как уголь. С горькими слезами он испрашивал себе милостыни и прощения, исповедуя своему отцу духовному свой утаенный грех, за который он теперь там мучается, и просил сказать об этом грехе всей монашествующей братии, иначе он (духовник) сам будет отвечать по смерти» (Пролог, 23 августа).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Церковная молитва и милостыня

В нашей Церкви, от дней святых апостолов, не было времени, когда бы христиане не молились за своих усопших братьев и притом при совершении важнейшего из своих Божественных богослужений. Первая Литургия была составлена св. апостолом Иаковом, братом Господним, и в ней имеется следующая молитва: «Господи, Боже духов и всякой плоти, помяни православных, которых мы помянули и которых не помянули, от Авеля праведного и до сего дня, Сам упокой их в селении живых, в Царствии Твоем, в сладостях рая, в недрах Авраама, и Исаака, и Иакова, святых Отец наших, откуда отбегла болезнь, печаль и воздыхание, где присещает свет лица Твоего и освещает всегда».

Молитва церковная есть такая всемогущая сила, которая проходит Небеса, восходит к самому Престолу Вседержителя, нисходит даже до бездны ада и изводит оттуда узников на свободу. Она сопутствуется и подкрепляется молитвами всех святых; наипаче же всемогущею молитвою Честнейшей Херувимов, Матери Божией.

Всякий раз, когда приносится умилостивительная жертва Тела и Крови Сына Божия, здесь присутствует и с нами молится весь Собор Ангелов и Святых Божиих. Всякий раз, когда за Литургией вспоминаются усопшие братья наши, души их сподобляются предстоять здесь вместе с Ангелами и молиться о спасении своем.

С каким трепетным желанием душа твоего сродника, быть может, ожидает, пока пойдешь ты. в храм Божий поручить священнодействующему помянуть ее при великом и страшном священнодействии и сам помолишься о ней вместе со всею Церковью. Ибо таким только образом она может участвовать в приносимой умилостивительной Жертве. Какою отрадой и утешением преисполнится она, когда, призванная во храм Божий поминовением, предстанет здесь пред Престолом Божиим с ликом Ангельским, будет умолять Господа со всею Церковью о помиловании, просить о прощении грехов своих и о добром ответе на Страшном Суде Христовом! Какая неизъяснимая радость, восторг и блаженство обымут ее, когда и ее часть, вместе с другими, опустится во Святую Чашу, погрузится в Святейшей Крови Сына Божия, с молитвою священнодействующего: «Омый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею!»

Вот бесценная услуга, вот незаменяемая ничем помощь, которую можешь оказывать умершим сродникам своим каждый день, если захочешь быть внимательным и сострадательным к их загробной участи. Хотите ли принести что-либо в дар умершим сродникам вашим? Пошлите им туда через руки нищих и страждущих, сотворите по силе своей милостыню во имя их и будьте уверены, что дар ваш дойдет по назначению, а порукою в том — Сам Господь наш Иисус Христос: «Понеже сотворите единому от братьев Моих сих меньших, — говорит Он, — Мне сотворите». А Он, Всемогущий, может ли остаться у нас в долгу, хотя на малое время? Он, Премилосердый и Всещедрый, не воздаст ли сторицею душам, отшедшим от нас, за всякое благодеяние во имя их? Он, Сладчайший Утешитель всех скорбящих, не найдет ли, чем утешить души усопших братии наших, если мы утешим во имя Его хоть одну душу, страждущую на земле?

Может быть, духовная алчба и жажда правды Божией снедают душу брата твоего и сродника. Напитай же во имя ее алчущего, напои жаждущего, и Господь насытит ее явлением пресветло- го для самих Ангелов Лица Своего и напоит ее от источника благодати Животворящего Духа Святого. Быть может, обнаженная добрых дел и ока- лянная нечистотами греховными душа сродника твоего стыдится пред святыми Ангелами, укрывается от Лица Божия? Одень во имя ее нагого, омой ноги утомленному путнику, укрой и упокой пришельца, и Господь Милосердый облечет ее одеждою заслуг Своих и омоет нечистоту ее Своею Кровию.

Быть может, преследуемая и гонимая духами злобы душа брата твоего ищет покрова и защиты, но не обретает их за недостоинство свое? Защити во имя ее гонимого от гонящего, приими и упокой бесприютного сироту или бедствующую вдовицу, и Господь прострет над душою брата твоего покров милосердия Своего, и духи злобы удалятся от нее со страхом, а святые Ангелы оградят ее покровом крыл своих.

Быть может, связанная, как узами, пленица- ми греховными душа друга твоего томится в не- видении Лица Божия, пребывает во тьме и мраке, далеко от светлого лика праведников? Посети во имя ее заключенных в темнице узников, облегчи сердце их состраданием, утешь их возможною для тебя помощью, и Господь пошлет светлых Ангелов Своих утешить ее в скорби, обрадовать ее обетованием милости Своей.

Быть может, переселившаяся в духовный мир, не переносясь в него прежде богомысленным размышлением, не приучив своего вкуса к его духовным наслаждениям, не сблизившись молитвенно с его святыми обителями, душа брата твоего или сродника явилась в него, как страну чуждую, не находя себе сродников в этом небесном Иерусалиме? Укрой во имя ее странника, приими и упокой не имущего где главу приклонити, и Господь дарует ей одну из светлых обителей в доме Отца Небесного и все Ангелы и души праведников примут ее в свое светоносное общество.

Хотите ли когда беседовать с умершими вашими?.. Беседуйте с ними посредством Слова Божия. Это такое всемогущее слово, которое слушает и которому повинуется все, что на небесах и на земле и под землею, которое слышат и сущие во гробех. Это такое владычественное и царственное слово, которого страшатся и трепещут духи злобы, которому внимают с благоговением Святые Ангелы, которое понимают души усопших в вере.

Души умерших, уединенные от мира видимого, удаленные от суеты житейской, жаждут сего слова, как манны небесной.

Посещая кладбище, воспойте священные песни Давидовы, разные другие молитвы — это доставит усопшим несказанное удовольствие и отраду, или же прочтите с молитвенным воспоминанием об умерших Святое Евангелие, — вы обрадуете их более, нежели радует нас самая приятная весть о неожиданном счастье.

Такая небесная беседа с умершими и для нас, живущих, есть лучшее утешение в мире: она оживляет сердце, возвышает душу, просветляет разум, приводит весь дух наш в восторг небесный...

О, насколько мы были бы чище, возвышеннее и совершеннее и сердцем, и душою, если бы чаще беседовали таким образом с умершими братиями нашими! Какое отрадное и для них, и для себя свидание с ними мы приготовили бы себе на случай собственной смерти!

«Вот что мы можем сделать умершим сродникам нашим, — говорит свт. Димитрий Херсонский. — Пребудем в истинной любви к ним, да об- рящем и мы духовную помощь в час смерти своей, а по смерти вспомянут и они нас любовию там, как мы с любовию поминаем их здесь; да встретят и они нас с веселием и радостию там, как мы со слезною молитвою проводили их отселе».

Свт. Иоанн Златоуст пишет: «Не напрасно узаконено апостолами творить пред Страшными Тайнами поминовение об усопших: апостолы знали, что велика бывает от сего польза для усопших, великое благодеяние. Не напрасно бывают моления, не напрасно милостыня: все это установил Дух Святой, желая, чтобы мы получили пользу друг от друга, ибо благотворение живых в память усопших спасает тех и других. Если усопший грешен, то мы своей любовной заботой много можем ему помочь, и из места мрака и скорби перенести его в светлый мир безграничного счастья, а если усопший праведен, то сам он, находясь пред Престолом Божиим, ответит на нашу любовь горячей молитвой о нашей душе, находящейся еще в земной жизни».

«Перешедшие за гроб, как праведник, так и грешник, после частного суда не получают еще окончательного воздаяния, которое еще предназначается получить полному человеку, т.е. по соединении души с телом, что произойдет в момент воскресения тел человеческих».

«Неверующие говорят: «Как это тело воскреснет, когда оно давно истлело, обратилось в прах?» Богу легче, удобнее собрать прах тела человеческого, рассеянный по лицу земли, нежели нам собрать платье наше, разбросанное по комнате, и никакие частицы наших тел, как бы они ни были рассеяны, хотя бы наши тела истлели, хотя бы мы были сожжены, не погибают для Бога. Они переходят в те стихии, из которых взяты рукой Вседержителя (Августин, архиепископ Нижегородский).

По учению нашей Церкви праведники находятся в состоянии предначатия блаженства, а грешники — в состоянии предначатия мучения. Теперешний век — это промежуточное время между двумя пришествиями Христовыми, и настоящая жизнь каждого человека есть; следовательно, то время, в которое Христос пришел спасти мир, а не судить его. Время судить — впереди, то будущий век, в который последует воскресение мертвых и окончательное последнее решение загробной участи каждого человека.

Настоящая наша жизнь, несмотря на все скорби, которыми она переполняется, должна возбудить в живущих на земле чувство величайшей благодарности к Богу за возможность испросить прощение грехов себе и умершему. Святая Церковь наша, которая ежедневно сама молится с приношением Бескровной Жертвы о всех православных христианах, дает нам пример любви и памяти об усопших. Будем же молиться и мы сами о них, но чтобы молитва наша была действительна — необходимы благоговение, усердие и смирение в самой молитве. Молитва наша, как за живых, так и за умерших, особенно бывает благотворительна тогда, когда соединяется с приношением за них Бескровной Жертвы. Это самое сильное и действенное средство к испрошению милости Божией.

Итак, если вы всем сердцем желаете помочь, вашему усопшему и делаете все, чему учит Св. Церковь, никак не допускайте сомнения в его спасении. Знайте, что это сомнение — хитрость злого духа, потому что если бы умерший был недостоин спасения, то вы не были бы допущены к ходатайству за него, как свидетельствует св. Иоанн Дамаскин, что на молитву за недостойных спасения умерших Бог никого не подвигает: ни родителей, ни жену, ни мужа, ни родных, ни друзей; на таких умерших сбывается пророчество: «Несчастны те из умерших, о которых не молятся на земле живые!».

До Страшного Суда есть время помогать друг другу и изменять загробное состояние наших от- шедших. Всем усопшим, за которых приносится Бескровная Жертва, — этим самым приношением заглаживаются грехи, и усопшие получают возможность переходить в лучшее состояние. После Бескровной Жертвы вторым по силе средством к заглаживанию грехов усопшего служит милостыня. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Почти умершего милостыней и благотворениями, ибо это послужит к избавлению от вечных мук».

Если вы бедны, не смущайтесь, помните, что лепта бедной вдовы была в очах Спасителя дороже всех богатых вкладов. Один праведник говорит так: «Если ты идешь в церковь и у тебя денег мало и берет тебя раздумье: дать ли нищему или свечу поставить, то лучше дай нищему, а сам будь свечой Богу: гори верой и свети любовию ко всему Божьему миру.

«Бог есть любовь», — говорит любимый ученик Христа. Спаситель же Сам о Себе сказал, что Он есть жизнь, следовательно, жизнь есть любовь, а любовь есть жизнь. Как вечна жизнь, так вечна и любовь, она бессмертна, «она никогда не отпадает», учит апостол Павел. И она вместе с душою переходит за гроб в царство любви, где без любви никто не может быть.

Любовь, укрепленная и освященная верою, горит и за гробом к Источнику любви — Богу, и к ближним, оставшимся на земле. Какою нежною родительскою любовию любят умершие родители своих оставшихся на земле детей-сирот! Какою крепкою любовию любят переселившиеся супруги оставшихся на земле вдовствующих! Какою ангельскою любовью любят переселившиеся за гроб дети своих оставшихся на земле родителей! Какой чистосердечной и нежной любовью любят отшед- шие от жизни сей братья, сестры, знакомые и все истинные христиане оставшихся здесь своих сродников и друзей, с которыми соединила их вера. Какое множество душ ожидает нас там!

«Там, — говорит незабвенный Вышенский святитель Феофан, — душу встречают все, о которых она молилась и которым она молилась в продолжение своей земной жизни. Как это утешительно! Как милостив Господь к нашей душе, что повелевает встречать ее тотчас же при вступлении в еще не ведомую ей страну всем, о ком она ходатайствовала и к кому она сама прибегала за помощью».

Эту силу веры, эти ощущения «жизни будущего века», спокойную, радостную смерть при полном примирении с жизнью дает нашим подвижникам религия Христа, религия, перерождающая обыкновенных людей — в людей жизни, полных действительных подвигов, действительного самоотвержения. Все это дала им религия, которую они познали опытным путем через свой подвиг.

Вот что нам говорят наши учители Церкви: «Человек, пока в нерадении (т.е. не в жизни во Христе), боится часа смерти, а когда приблизится к Богу, тогда поглощается сей страх». «Приобрети чистоту в делах твоих, чтобы озарялась душа твоя в молитве, чтобы памятованием о смерти возжигалась радость в уме твоем». А другой говорит: «Живущий в любви, пожнет жизнь от Бога и в этом еще мире, в ощущаемом здесь обоняет воздух воскресения».

Этим состоянием души, стяжавшей Духа Святого, объясняется величие перехода праведника из земного мира в мир духовный, и посмотрите, как спокойно и радостно умирает истинно верующий христианин! Чтобы понять религиозные истины, надо испытать на опыте их животворную и спасительную силу. По одному только созерцанию понять их нельзя, их нужно пережить, ибо они назначены для жизни.

Беда нашей современной жизни в том, что мы, если ищем искренно религиозные истины, то стремимся понять их только разумом, тогда как они познаются только жизнью. Если мы хотим познать христианство, то должны начать жить по-христиански, тогда только мы познаем Христа. Одним разумом Его понять нельзя. А между тем неверующая часть общества ищет Христа одним рассудочным путем. И не мудрено, что не находит. Ведь только чистые сердцем узрят Бога. Надо очиститься, надо начать жить по-христиански, а тогда явится к нам Спаситель, как Он явился апостолу Фоме, и мы узрим Его и уверуем в Него (Свящ. Д. Булгаковский. Явления умерших из загробного мира от глубокой древности до наших дней» и др. источники).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Примеры из жизни людей, умерших внезапною смертию

В Киево-Печерской лавре были два инока, священник Тит и диакон Евагрий. Несколько лет они жили между собою так дружелюбно, что прочие братия дивились их единодушию... Но враг рода человеческого искони сеет плевелы посреди пшеницы! Он посеял и между ними вражду, гневом и ненавистию так омрачив их, что они не могли без досады даже взглянуть друг на друга. Когда, отправляя Божию службу, один из них шел с кадильницею по церкви, то другой отходил в сторону, чтобы не услышать фимиама; а если иногда этот последний оставался на своем месте, то первый проходил от него как можно далее. Злоба продолжалась весьма долго; и они, не примирившись между собою, дерзали приносить Бескровную Жертву Богу... Сколько братия ни советовали им, чтобы отложили гнев и жили между собою в мире и согласии, все было тщетно!

Однажды священник Тит тяжко разболелся. Отчаясь в жизни, он начал горько плакать о своем согрешении и послал к недругу своему просить прощения; но Евагрий не хотел слышать о том и начал жестоко проклинать его. Братия, соболезнуя о столь тяжком заблуждении, насильно привлекли его к умирающему. Тит, увидев врага свое-го, с помощью других встал с одра и пал пред ним, слезно умоляя простить его, но Евагрий был так бесчеловечен, что отвратился от него и с остервенением воскликнул: «Ни в сей, ни в будущей жизни не хочу примириться с ним!». Он вырвался из рук братии, намереваясь убежать, но в тот же миг упал на землю.

Иноки хотели поднять его; но как же они изумились, увидев его мертвым и настолько охладевшим, как если бы он умер некоторое время назад! Их изумление умножилось еще более, когда священник Тит в то же самое время встал с одра болезни, словно никогда болен не был. В ужасе от столь необыкновенного происшествия, они окружили Тита и один пред другим спрашивали: «Что значит это?» — «Будучи в тяжкой болезни, — отвечал он, — доколе я, грешный, сердился на брата моего, видел Ангелов, от меня отступивших и плакавших о погибели души моей, а нечистых духов радующихся. Вот причина, почему я всего более желал примириться с ним; но как скоро привели его сюда, и.я поклонился ему, а он начал проклинать меня, я увидел, что один грозный Ангел поразил его пламенным копьем, и несчастный мертв повергся на землю; а мне сей же Ангел подал руки и восстановил от одра болезни».

Иноки оплакали лютую смерть Евагрия, и с того времени более прежнего начали блюстись, да никогда не зайдет солнце во гневе их; ибо па- мятозлобие есть порок ужаснейший и столько же мерзок пред Богом, сколько и губителен в обществе. Христиане! Человек создан по образу и подобию Божию: какое отличие! Но поверьте, что памятозлобный не имеет его: он более зверь, нежели человек (Четьи-Минеи, 27 февраля).

Иконоборствующий царь Константин Копро- ним, потеряв всю надежду поколебать преподобного Стефана ласками и дарами, вознамерился пред лицом Святой Церкви посрамить его имя, возложив на невинного старца грех, которым гнушаются даже молодые, но благовоспитанные люди. На бесславие вместе с ним обрекли одну молодую инокиню, по имени Анна, и подкупили ее служанку, чтобы лжесвидетельствовала на невинных.

Бессовестная женщина сделала все, что желали гонители. Анна была при всем народе выведена из церкви и представлена суду. При допросах находился сам Копроним и требовал только одного: чтобы она призналась в преступлении, после чего обещал ей все царские милости. Но когда ни ласки, ни лжесвидетельство ее рабыни, ни самые мучения, болезненные и постыдные, не могли поколебать ее твердости, то мучитель был принужден оставить преподобного Стефана в покое.

Между тем Копроним почел за нужное наградить клеветницу, чтобы и другие в подобных случаях охотнее исполняли волю его. Она выдана была в супружество за некоего чиновника и через некоторое время родила близнецов. Но, клеветники и лжесвидетели! Вострепещите, видя казнь, которую на главу сей преступницы излил Тот, Кто в громе и молнии некогда проглаголал: «Не лжесвидетельствуй!». В одну ночь, когда она спала с детьми своими, вдруг они обуяли и, прияв удивительную силу, схватили сосцы матерний и начали пить молоко ее не по-младенчески, но как скимны (молодые львы. — Прим. изд.), так что она не могла освободиться от них. Таким образом, свирепствуя над своею материю, они тогда же умертвили ее, и сами, как порождение ехиднино, вместе с нею погибли (Училище благочестия. С. 446-447).

Иван Афанасьевич Пращев, молодой офицер, участвовал в усмирении польского мятежа в 1831 году. Денщиком у него был в ту пору Наум Середа. В одной из перестрелок смертельно ранили Середу, и, умирая, он просил Пращева переслать матери его находящиеся при нем три золотых.

—        Непременно исполню твое поручение, — ответил Пращев, — и не только эти три золотых, но и от себя еще прибавлю за твою верную службу.

—        Чем же я вас, ваше благородие, отблагодарю, — со стоном проговорил умирающий.

—        А вот если умрешь, приди ко мне с того света в тот день, когда я должен умереть.

—        Слушаю, ваше благородие, — отвечал Середа и вскоре умер.

Однажды, пользуясь превосходной погодой (это было через тридцать лет после смерти Середы), Пращев, его жена, дочь и ее жених были в саду ночью. Собака, постоянно находившаяся при Пращеве, вдруг бросилась по аллее, как обыкновенно бывало, когда завидит чужого. За ней последовал Пращев, и что ж он видит — подходит к нему Середа.

—        Ты что, Середа, скажешь? Разве сегодня день моей смерти? — спросил Пращев.

—        Так точно, ваше благородие, я пришел исполнить ваше приказание, день вашей смерти наступил, — ответил неземной вестник и скрылся.

Пращев немедленно приготовился к смерти по христианскому обряду, исповедался и причастился Святых Таин, сделал все нужные распоряжения. Но смерть не наступала. Около одиннадцати часов вечера семнадцатого мая Пращев был со всеми домашними в саду; вдруг раздался женский крик: у Пращева, как у своего помещика, просила помощи жена повара: за нею гнался муж ее; повар был пьян, в таком виде он всегда считал жену свою изменницей и бил ее. Повар подскочил к Пращеву и ножом нанес ему в живот смертельную рану, от которой тот тотчас же и умер (Нива. 1880. № 15-17).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Примеры встречи смерти святыми и благочестивыми людьми

Пред смертью к преподобному Марку Фра- ческому пришел преподобный Серапион. Преподобный Марк встретил Серапиона с сердечною радостью и сказал ему: «Бог послал мне тебя, чтобы ты святыми руками приготовил к погребению мое смиренное тело». Чрез час времени сказал: «Брате Серапионе! Пребуди нощь сию без сна ради моего разлучения!». Оба встали на молитву. По окончании молитвы Марк сказал Серапиону: «Тело мое по отшествии моем положи в пещере сей с миром Христовым, двери пещеры загради камнями и иди в свое место, а здесь не будь». Серапион просил его взять с собою, но он сказал ему: «Тебе не здесь следует умереть, но в своем месте». Еще присовокупил: «Велик сей день, он мне лучше всех дней живота моего, потому что сегодня разлучается душа моя от страданий плотских и идет успокоиться во обители небесной; сегодня тело мое почиет от многих трудов и болезней; сегодня приимет меня свет покоя моего».

При этих словах вертеп наполнился светом, светлее солнца, в воздухе носился аромат. Преподобный Марк взял Серапиона за руку и сказал ему: «Пусть мое мертвое тело, где трудилось во временной сей жизни, там и пребудет до всеобщего воскресения, здесь мой дом болезням, трудам и нуждам. Ты, Господи, разлучи душу мою от тела, потому что ради Тебя я претерпевал голод, жажду, наготу, мороз, зной и всякую тесноту; Сам, Владыко, одей меня одеждою славы в страшный день пришествия Твоего; почийте же очи и ноги мои, потрудившиеся во всенощном стоянии; отхожу от временной жизни, всем же остающимся желаю спастися. Спасайтесь все Бога ради!»

По наставлении, целовав Серапиона, сказал ему: «Спасайся и ты, Серапионе! Заклинаю тебя Богом, ничего не бери от смиренного моего тела». Когда Серапион заплакал, с неба был голос: «Принесите Мне сосуд, избранный от пустыни, принесите Мне делателя правды, совершенного христианина и верного раба. Гряди, Марк, гряди! Почий во свете радости и духовной жизни!». Марк сказал Серапиону: «Преклоним колена, брате!» Тогда был голос архангельский Марку: «Простри руки твои!». Этот голос слышал Серапион.

Серапион тотчас встал и увидел душу святого, от союзов плотских уже разрешившуюся, и руками ангельскими белосветлою одеждою покрываемую, и на Небо возносимую (Четьи-Минеи, 5 апреля).

Преподобная Афанасия, получив извещение о часе смертном за двенадцать дней, не пила и не ела, а присутствующим сестрам говорила: «Пойте и хвалите Бога всегда!». Когда наступил двенадцатый день, она не докончила чтение Псалтири и сказала: «Помогите мне, изнемогшей; идите в церковь и докончите чтение Псалтири, я не могу кончить: сила моя изнемогла!». Они, плача, спросили ее, до которого псалма она читала? Она ответила: «Девятнадцатый во устах имею и более не могу». Сестры ушли в церковь и окончили чтение Псалтири.

Оставшиеся же сестры, Марина и Евпраксия, заплакали. Она обняла их, поцеловала: «Сегодня разлучимся, а в будущем веке увидимся!». Лицо ее просветилось, как солнце. Она сказала: «День праздника не оставляйте по службе. Церковное пение пусть будет благочинно. Сиротам, нищим и вдовам сотворите учреждение по силам. По Божественной Литургии предайте мое убогое тело земле!». По сем закрыла уста, очи смежила и почила о Господе, уснувши общим сном смерти. Скончалась в навечерие 14 августа (Четьи-Минеи).

Когда настало время умирать великому Си- сою, просветилось лицо его, и он сказал сидевшим у него отцам: «Вот пришел авва Антоний». Помолчав несколько, сказал: «Вот лик Пророческий пришел». Потом просветился более и сказал: «Вот пришел лик Апостольский». И опять сугубо просветилось лицо его; он начал с кем-то беседовать.

Старцы упрашивали его сказать, с кем он беседует? Он отвечал: «Ангелы пришли взять меня; но я умоляю их, чтобы они оставили меня на короткое время для покаяния». Старцы сказали ему: «Отец! Ты не нуждаешься в покаянии». Он отвечал им: «Поистине не знаю о себе, положил ли я начало покаянию». А все знали, что он совершен.

Так говорил и чувствовал истинный христианин, несмотря на то, что во время жизни своей он воскрешал мертвых единым словом и был исполнен даров Святого Духа.

И еще более засияло лицо его, засияло как солнце. Все убоялись. Он сказал им: «Смотрите, — Господь пришел и изрек: «Принесите Мне избранный сосуд из пустыни»». С этими словами он испустил дух. Блеснула молния и храмина исполнилась благоухания. Так окончил земное течение один из великих угодников Божиих (Патерик Скитский).

В Костромской губернии, Ветлужского уезда, в деревне Ч., жил один набожный крестьянин Филипп.

С ранних лет крестьянин этот возлюбил Церковь Божию, а потому, как в детстве, так равно и по вступлении в брак, не пропускал ни одной службы Божией, несмотря на то, что деревня, в которой он жил, стояла от села в десяти верстах, за что соседи скоро прозвали его святошею.

В собрании родственников и знакомых Филипп никогда первый не начинал разговора, а всегда любил слушать разговоры других; но едва только речь склонялась к осуждению кого-либо, набожный Филипп, как будто не слыхав начала ее, тотчас заводил разговор об ином предмете, большею частию религиозном, и тем нередко отклонял других от дальнейших пересудов.

За какое бы дело Филипп ни принялся, он приступал к нему не иначе, как с призыванием помощи Божией, за что Господь щедро награждал его Своими дарами; если же усильные труды его иногда и не вознаграждались, то и в таком случае Филипп не смел произнести ни одного ропотного слова; никогда ни в чем не завидовал другим, и всегда был доволен своей долей.

Но недолго Филипп пользовался счастьем: Промыслу Божию, для неисповедимых Его целей, угодно было испытать терпение Филиппа, как некогда праведного Иова, чтобы и о нем ненавистники добра не сказали того же, что некогда сказал начальник их об Иове: «Даром ли Филипп чтит Бога? Не Он ли благословил дела рук его? Но пусть прострет Он руку Свою и коснется его: не отречется ли Филипп от него?» На двадцать пятом году жизни Филиппа постигла болезнь: все тело его покрылось язвами, издававшими нестерпимый гнилой запах.

Видя страждущего Филиппа в таком жалком состоянии, ненавистники его язвили: «Вот наш святоша еще заживо гниет».

Действительно, болезнь несчастного в скором времени развилась до того, что во многих местах под кожею его завелись черви, которые, прогрызая кожу и в местах здоровых, мало-помалу распространились по всему телу, и в два года его болезни до того размножились, что ночью выползали из его тела целыми роями и покрывали всю его постель.

, О чистоте одра больного и об исполнении его нужд должна была заботиться жена его Феодосья, женщина очень строптивого характера, которая нередко говорила ему, что смерть, видно, забыла его, на что терпеливый страдалец обыкновенно отвечал: «Да! Видно за мои тяжкие грехи Господь посетил меня такою тяжкою болезнию, но что же делать? Видно, Господь, Которому я служил с детства моего, знает, что для меня лучше и удобнее идти к нему не путем благоденствия, которым я доселе пользовался, а путем страдания: нужно и потерпеть».

По прошествии двух лет болезнь эта не только не обещала прекращения, а напротив, с каждым часом заметно все более и более усиливалась так, что'Филипп, предвидя близкий конец своим страданиям, просил жену поскорее пригласить священника для напутствования его Святыми Дарами. Желание его немедленно было исполнено; и он, удостоившись принять сию драгоценную Святыню, по уходе священника, с улыбкою на устах, сказал жене своей: «Феодосыошка! Ах, как мне теперь стало легче, именно с той минуты, как батюшка причастил меня!»

Спустя немного времени, страдания его возобновились сильнее прежнего, и он, через месяц, совершенно ослабев телом, в другой раз пожелал пригласить священника, чтобы он особоровал его маслом и еще раз удостоил причастия Святыми Телом и Кровию Спасителя, но в этот раз просьба его не была исполнена, и на желания его жена только с гневом ответила: «Ну-ну! Давно ли причащался?» На такой отказ страдалец отвечал ей громкими слезами, и весь тот день провел в молитвенных вздохах и слезах.

По наступлении вечера жена больного оставила его одного, отправилась к соседу на вечер и возвратилась не ранее полуночи, страдалец же, огорченный отказом в своей просьбе, весь вечер провел в слезах, а близ полуночи, в бодрственном состоянии, удостоился следующего утешительного видения: комната, в которой он, страдая от мучительной болезни, лежал безвыходно около двух с половиною лет, вдруг наполнилась необыкновенным светом, и предстала ему Дева неизобра- зимой красоты, с двумя величественными юношами. Подошедши к его одру, Она ласковым голосом сказала ему: «Не бойся и не унывай, Филипп! Ты Меня скоро увидишь, Я тебя Сама встречу». Потом один из юношей, прекрасный лицом, подошедший тоже к постели его, чем-то помазал ему крестообразно чело и перси и дал что-то испить; другой же, более величественный видом, издали трижды покадил на него, и все трое мгновенно стали невидимы.

Когда возвратилась жена, Филипп сказал ей: «Ах ты, глупенькая, ушла! А у меня сейчас какие гости-то были! Я, право, и не видал таких от роду», — и подробно, как только мог, пересказал ей все виденное и присовокупил: «Ах, как мне теперь легко! Смотри-ка, где у меня раны-то?». Действительно, жена его долго стояла в великом изумлении, не находя на теле его ни малейших признаков прежних язв. Но терпеливый страдалец, удостоившийся получить исцеление от неизвестных ему гостей, в ту же ночь предал с миром дух свой, сам крестообразно сложив руки на груди.

На третий день по кончине тело его принесено было в церковь для совершения над ним чина погребения. Священник того прихода в этот самый день отлучался из дома верст за пятнадцать для служения молебна в доме своего духовного сына, купца второй гильдии B.C. перед местночтимой Толгской иконою Божией Матери, которая из церкви туда и обратно несена была при многолюдном стечении народа и при звоне колоколов.

По совершении молебна священник с причтом отправился домой прежде икон и, найдя тело страдальца в церкви, немедленно приступил к чину погребения, чтобы окончить его и успеть с тем же причтом проводить тело усопшего на кладбище прежде возвращения икон. Но едва только успели они выйти на паперть церковную с телом его, как начался звон, встречавший обратно несомую икону Царицы Небесной. Таким образом тело усопшего страдальца Филиппа несено было со звоном до самого кладбища, на расстоянии одной версты, а здесь как раз встретились и несшие Толгскую икону Божией Матери и тело почившего. Сбылось предсказание Царицы Небесной (Которой, как свидетельствовали многие, усопший при жизни молился с особенным благоговением), что Она, приходившая за два дня до смерти для утешения его в образе прекрасной девы, встретит его, и что он увидит Ее.

При столь внезапной встрече несшие икону Царицы Небесной и тело почившего ощутили в себе какое-то особенное чувство благоговения к путям Промысла Божия, а некоторые из числа родственников в избытке чувств прослезились. Другие же из сопровождавших икону Царицы Небесной и почившего, на которых встреча не произвела, казалось, ни малейшего впечатления, говорили: «Ай да святоша! Какой счастливый! Смотри-ка: никого еще со звоном не провожали в могилу, а ты удостоился» (Свящ. А. Преображенский. Странник. 1864. С. 37-41).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Встреча с Господом

(Рассказ жительницы Санкт-Петербурга Натальи Седовой)90

Раньше, когда я только пришла к православной вере, мне казалось, что Господь, видя нашу греховность, не являет нам больше Свои чудеса. Но то, что случилось со мной вскоре, заставило меня думать по-другому. И я готова поведать обо всем. Но для этого, пожалуй, начну по порядку.

Мой путь к Православию оказался нелегким и томительно долгим. Я родилась во времена активного строительства «рая на земле», когда упорно внушалось, что Бога нет, а сама религия считалась опиумом для народа. Более всего очернялось Православие. И в моей душе прочно укоренилось отношение к вере предков как к чему-то отсталому и примитивному.

Но вопрос, в чем смысл земного бытия, стал волновать меня довольно рано. И с детских лет я пыталась постичь тайны природы, изучая ее. Потратив на это не один год, я не получила вразумительного ответа. Интуитивно я ощущала, что за материальным проявлением жизни стоит жизнь неведомая и, возможно, более разнообразная и сложная. Я догадывалась, что внутренняя природа человека, его душа каким-то образом связаны с невидимой жизнью. Одно время я увлекалась психологией и философией. Но разнообразные теории не внушили мне доверия, и я перестала ими интересоваться.

90 «Лампада», прилож. к правосл. газ. «Благовест». Самара. №1.1998.

На тот момент в моем сознании уже витало понятие «Творец», «Создатель». Но я упорно избегала понятия «Бог», которое ассоциировалось у меня с фанатизмом, и в результате со всей безоглядностью окунулась в бескрайнее множество восточных верований, столь заманчиво обещающих открыть Истину. Вдруг я стала догадываться, что меня упорно «водят за нос», стараясь и вовсе увести от Истины.

Не полагаясь больше на свои силы, осознав лишь полное свое ничтожество перед Непостижимым, я взмолилась тогда ко Творцу со всей искренностью и отчаянием, переполнявшими меня: «Господи, приведи меня к Себе! Укажи путь, ведущий к Тебе, Истине!» С этого момента я жила и дышала только этой внутренней молитвой-мольбой.

И Господь услыхал меня и открыл путь к Себе. Я приняла Святое Крещение. Вскоре православие, глубоко тронув меня, стало смыслом всей жизни. Я была потрясена тем, что всю жизнь ходила рядом с Истиной, совсем не подозревая об этом. Возможно, чтобы трепетнее относиться к вере предков, Господь и привел меня к ней столь тернистым путем.

На этом милость и щедрость Всевышнего ко мне не окончилась. Вдруг я обрела необыкновенное состояние внутреннего покоя и умиротворенности, не ведомое мне ранее. Вместе с этим мое давно нездоровое тело чудесным образом вдруг освободилось от плена многочисленных болячек. Тело оживилось, ощутив давно позабытую юношескую свежесть. И мне казалось тогда, что все эти необыкновенные дары я получила навечно.

Так продолжалось не один месяц, пока я с усердием постигала церковную жизнь с ее удивительными Таинствами. Поначалу я совсем не осознавала, для чего даются мне эти новые силы. И вместо того чтобы приумножать их и дорожить ими, я принялась тратить их неразумно и безоглядно. Постепенно все более предаваясь бренной суетности, я стала пренебрегать службами, забывая о Таинствах, питающих и очищающих душу. И каков же был результат? Все дары, данные мне милостью свыше, я также неожиданно утратила. Вот тогда-то все мои прежние болезни и вернулись ко мне, но с еще большей силой. А внутренний покой сменило изнуряющее душу омрачение, будто меня и вовсе не касалась Благодать Божия.

К тому времени мне было уже сорок лет. А на руках поздний ребенок, которому всего пять с половиной лет.

Нужно было заботиться о нем, кормить, одевать его. И, позабыв о самом главном — о спасении души, я целиком окунулась в бытовую круговерть. Мое существование без Бога вновь стало походить на бессмысленный, суматошный бег, от которого я постоянно ощущала лишь неимоверную усталость.

На мое счастье, Господь вновь призрел на меня и услыхал мой слабый, но отчаянный призыв. И на этот раз Он явил Свою безграничную милость. Еще за день до этого, не подозревая ни о чем, я все так же предавалась мирской суете. Я работала художником и старалась исполнить в срок большой заказ. Резко ухудшающееся здоровье заставило меня по окончании работы сразу пойти к врачу. Я давно не обращалась за медицин

ской помощью. И сухие слова хирурга: «Завтра срочно на операцию...» — явились для меня шоком. Внутри у меня все похолодело. Вдруг вся моя жизнь, жизнь, в которой уже не было времени на то, чтобы остановиться и задуматься, неожиданно и резко остановилась, застыв перед ужасающей неизвестностью. «Как же я? Что же будет со мной? Что будет с моими близкими, с моим маленьким ребенком? — думала я. — Ведь операция предстоит под общим наркозом. А это означает немалую вероятность моей грешной душе навеки покинуть тело! С чем предстанет она пред Господом?»

Разрешая финансовые трудности семьи, я работала день и ночь, совсем забывая о Боге. Уже более месяца я не посещала храм, не исповедовалась и не причащалась Святых Таин. Накопившиеся нераскаянные грехи тяготили душу. Но столь длительное непосещение храма я оправдывала перед своей ноющей совестью и перед Богом временными обстоятельствами, сильной усталостью и недостатком времени. С внезапным известием о предстоящем вся моя жизнь и ее ценности мгновенно переменились. И в эту длинную и мучительную ночь перед операцией я совсем не спала, думая о том, что наиболее важным и единственным для меня теперь осталось лишь спасение души. Сознание своей греховности приводило в жгучее отчаяние. И внутри у меня все горело сжигающим огнем. С трудом дождавшись утра и оставив приготовления к больнице, я опрометью бросилась в знакомый монастырь к священнику, у которого раньше всегда исповедовалась, надеясь, что он не откажет мне в помощи. К моему великому счастью, батюшка был в монастыре. Более часа я провела в сердечном раскаянии и плаче по своим грехам. Господь был так милостив, что не отказал мне и в Причастии Святых Таин. Мне сразу стало легче. Таинства сняли с моей омраченной души тяжкий груз. А наставления священника, который не утаил правды, настраивал меня на самое худшее, очень помогли мне справиться с животным страхом и правильно подготовить себя к операции. Наконец-то успокоившись, я предала себя воле Всевышнего.

Все оставшееся время до операции я лишь твердила Иисусову молитву. Стараясь не терять ее, я легла на операционный стол. Когда «пошел» наркоз и во рту появился холодок, мысли стали расплываться, словно таять. И я успела произнести мысленно лишь: «Господи, в руце Твои...» Но потом, собравшись с силами, ощущая всю важность этой молитвы в столь ответственный момент своей жизни, я все же договорила: «...предаю душу свою».

До этого случая я не раз переносила операции под общим наркозом. И каждый раз, когда приходила в себя, было лишь ощущение глубокого сна без сновидений. А на этот раз... Когда я договорила молитву, я словно вылетела куда-то. При этом сознание не покидало меня ни на долю секунды. Я будто вынырнула в другом измерении. Признаюсь сразу, что то, что начало происходить со мной с этого момента, было вне земных ощущений и понятий и при всей скудости человеческого языка не подлежит полному описанию. Но я все же дерзнула сделать это, ведомая волей свыше.

...Ничто во мне и вне меня и отдаленно не напоминало земное. Все человеческие ощущения исчезли тут же. Все земное ушло, исчезло без следа. Но я точно знала, что это я и что все происходит со мной. Ощущения себя были столь не поземному яркими и цельными, что человеческому уму не представляется возможным оценить это. На земле же, отягощенные плотью, ощущения себя весьма ограничены и замкнуты на своем «я». К тому же человеческое сознание, постоянно раздираемое потоком мыслей и шквалом эмоций, не имеет цельности, как я поняла спустя время, оценив свое состояние ТАМ.

Итак, мое сознание было сконцентрировано воедино четко и ясно. В следующее мгновение мне вдруг захотелось оценить себя, осознать, что я есть, чем я являюсь. И мое сознание неожиданно и незримо вдруг отделилось от меня самой. Я увидела себя со стороны и смогла рассмотреть себя саму очень внимательно. По-земному это звучит, по крайней мере, странно и неправдоподобно. Но ТАМ своя реальность и свои законы бытия, абсолютно не подчиненные нашему пониманию...

Если говорить о времени, то все это происходило очень быстро. Но и временные понятия ТАМ тоже своеобразны: время ТАМ как бы существует во времени. И момент, когда я рассматривала себя со стороны, был самостоятельным и емким куском времени в общем ходе мгновенных событий, ни на миг не останавливающихся.

В следующий момент я увидела перед собой огромное светлое пространство, вызывающее светлую радость. Это необъятное светлое пространство простиралось до горизонта, который был отчетливо виден. А за мной, я чувствовала, была грань, отделяющая меня от пропасти (так я ощущала то место, откуда только что «пришла»). Я как бы находилась на плоскости, под которой была темная и глухая бездна. Эта незримая и неведомая плоскость отделяла ту гнетущую, мрачную бездну от бескрайнею светлого пространства, в котором теперь оказалась я.

Еще на земле, перед операцией, я отчаянно молилась о том, чтобы Господь дал мне еще хотя бы немного времени, хоть самую малость, чтобы раздать долги ближним. Я слезно молила Его о том, чтобы Он дал мне эту возможность. И когда оказалась ТАМ, во мне была единственная цель. Все во мне было подчинено ей и сконцентрировано на этой цели. Это было непреодолимое желание непременно попасть к НЕМУ, Кто был над всем и во всем, Кому подчинено все сущее. Слово «Бог» в моем сознании на тот момент отсутствовало. Но я четко знала, что это Последняя Инстанция, Вершитель всего, Судия. Мне было необходимо попасть к НЕМУ с ПРОСЬБОЙ. С ПРОСЬБОЙ, которую я принесла с собой оттуда, откуда только что пришла, и важнее которой во мне и для меня ничего не было. Это было единственно важное для меня. Я даже и не осознавала, не задумывалась над тем, в чем состоит эта просьба. Но именно эта ПРОСЬБА и была единственным движущим фактором, заставлявшим меня с непреодолимой жаждой всем своим существом стремиться к НЕМУ. Вот что заполняло и переполняло всю меня.

На какое-то мгновение я почувствовала себя совсем одинокой. Но это было лишь только мгновение. Потому что в следующий миг (независимо от меня и моего побуждения) вдруг началось движение, в котором я была уже не одна. И я сразу почувствовала чье-то присутствие, хотя еще и не увидела никого. Но что-то очень теплое, большое, надежное вдруг возникло откуда-то рядом со мной, опекая и сопровождая меня в начавшемся внезапно движении. Было чувство, что столь неожиданное возникновение кого-то дано с высшего соизволения, из сочувствия ко мне, попавшей в непривычные условия, в поддержку и направление меня. И я сразу ощутила в себе уверенность и доверие к неведомому провожатому и попыталась передать своему спутнику свои намерения. Но это оказалось совершенно излишним, так как он и без моего уведомления знал все о моем намерении здесь. И, беспрекословно подчиняясь моему главному желанию-цели, он увлек меня за собой.

Сделаю небольшое отступление, чтобы дополнить свой рассказ. Спустя пару дней после операции меня навестила соседка. Я поведала ей без каких-либо подробностей о том, что во время операции «путешествовала». Тут она вспомнила, что более семи лет назад, находясь под общим наркозом во время операции, тоже «путешествовала». Она принялась очень подробно описывать все, и я поразилась удивительному сходству (даже в мелочах) с моими впечатлениями. Впечатления ее от путешествия были настолько сильными, что она помнила все с не тускнеющей от времени ясностью вот уже более семи лет. Но была в наших с ней «путешествиях» одна, и очень значительная разница. А именно: мою знакомую ТАМ никто не сопровождал, и она испытывала ТАМ чувство безмерного одиночества. Рядом с ней не было святого Ангела-хранителя, который дается Богом каждому православному христианину во время Святого Крещения. Могу еще дополнить, что она верующий человек, но не православная и некрещеная, отрицающая Христа как Спасителя.

Теперь снова продолжу о своем «путешествии». Попутчик, который направлял наше с ним движение, ощущался мною все яснее и яснее. Я все более осознавала, что он обязан с Чьего- то высшего соизволения показывать мне все это и я должна пройти весь этот маршрут, определенный мне свыше. Но мною все же более всего владела лишь одна цель — как можно скорее попасть к НЕМУ. Мой попутчик, казалось, тут же улавливал все то, что происходило во мне. Любое движение во мне сразу, как мысль, передавалось ему, словно при разговоре двух хорошо понимающих друг друга людей. Но язык нашего с ним общения был совсем не человеческий, Уловив мое нетерпеливое желание, мой провожатый беспрекословно подчинился мне. Мы вскоре очутились в ограниченном пространстве, в центре которого была некая воронка. Эта воронка под наклоном уходила в какое-то неведомое пространство под нашим, будто внутрь его. Я в нерешительности остановилась рядом с этой воронкой. Остановился и мой провожатый. Мы как бы что-то выжидали, почувствовав, что нужно остановиться.

Теперь мне представились возможность со всеми подробностями разглядеть своего спутника. Он не был ни мужчиной, ни женщиной. Длинные волнистые волосы спадали с головы на распростертые крылья и сливались с ними воедино. На нем было одеяние, которое скрывало конечности. Его голова, лик, длинные распущенные волосы, крылья и одежда — все мерцало, переливаясь цветовыми волнами, что очень походило на скольжение света по перламутровой поверхности морской раковины. Его тело по качеству не походило на грубую человеческую плоть, а как бы состояло из плотного эфира. Аромат, который исходил от моего провожатого, был не просто запахом. Это был необыкновенно чудный, неземной аромат, подобно которому в земных условиях я ни разу не ощущала. Лицо его, излучая неземной покой, было спокойным и светлым. На лице были и глаза, и нос, и уста. Но все это было единым, без резких границ и очертаний, еще более выражая этим мягкость и красоту лика.

Позже, на земле, я пыталась понять, почему мой попутчик был так поразительно знаком мне, будто напоминал кого-то. Спустя время я вспомнила. Да, да, несомненно, — «Троица» Андрея Рублева! Удивительные лики на иконе отражают ту же невозмутимость и спокойствие, ту же мягкость и красоту неземной умиротворенности. И даже пропорции лица и тела очень близки к внешности моего попутчика, которая очень напоминала образы с древнерусских икон. И мне подумалось, что в молитвенном подвиге святым иконописцам открывалось истинное видение мира невидимого, сокрытого от грешных, плотских глаз.

Пока я разглядывала своего провожатого, он дал понять мне, что мы у моей желанной цели. Все время нашего общения я ясно ощущала еще и то, что, подчиняясь мне, он более этого был управляем и всецело подчиняем воле свыше, которая незримо, но неотъемлемо руководила и управляла им все время. Еще я так же ясно чувствовала, что он знал то, во что я не была посвящена. Но у меня почему-то не возникало и малейшего желания узнать более того, что мне было попущено свыше.

В следующий момент я увидела, как такие же, как я, со своими провожатыми, вдруг возникая откуда-то, молниеносно устремляются в воронку и исчезают там, как будто втягиваясь, засасываясь в нее. Они, как бесцветные прозрачные тени, мелькали один за другим. Спутники держали своих по* допечных между крыльями, заботливо прикрывая ими свою бесценную ношу То пространство, где я со своим провожатым задержалась по неясной пока причине, было для них лишь кратким мигом на пути следования к их цели. Мой спутник, провожая взглядом мелькающие тени, плавно повернул голову, и я увидела его столь же прекрасный профиль. Какое-то время он невозмутимо наблюдал за происходящим, как будто выжидая что-то. Вдруг во мне возникла непреодолимая тяга — стремление следовать вместе со всеми в эту воронку. Но мой спутник мгновенно уловил происходящее во мне и тут же дал мне понять, чтобы я присоединилась к нему. Не раздумывая, я сразу, в одно мгновение, очутилась под его распростертым правым крылом. И уже оттуда, как из надежного убежища, наблюдала за происходящим. Мое нетерпение нарастало все более и более, и я недоумевала: «Чего мы ждем?» Мне так не терпелось подчиниться общему движению и последовать в манящую воронку.

Но мой спутник, казалось, выжидал момент сообщить мне то, о чем я сама должна была догадаться и не настаивать на своем. В конце концов он сказал мне: «Еще не время». Он сказал мне это очень убедительно и твердо. И я тут же, не раздумывая, согласилась с ним, как будто мгновенно поняла, что мне ТУДА не время. С этого момента я вдруг почувствовала, как начала двигаться вниз, уже совсем в другом пространстве. Я как будто выпала из того измерения и спускалась вниз, летела уже одна, без своего провожатого. Но его внезапное исчезновение ничуть не встревожило и не испугало меня.

Я падала сквозь белый туман (скорее, это был белый свет), и мне было, хорошо и спокойно. Все мои желания, которые до этого занимали все мое существо и были самыми значимыми и важными для меня, неожиданно исчезли, растворились, не оставив следа. Блаженство, которое я ощутила взамен, невозможно выразить, так как ничего хоть сколько-то похожего в моей жизни я не испытывала (да и вовсе не подозревала о подобном). Все вокруг наполняло состояние бесконечной и безграничной ЛЮБВИ ко мне и к окружающему меня.

Это была всеобъемлющая ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ, исходящая от НЕГО, ЛЮБОВЬ, которая пронизывала и охватывала все мое существо, отзываясь во мне детской преданностью и столь же бескорыстной любовью к своему Создателю. Блаженный трепет, безграничное счастье наполняли меня. Вся я словно существовала только ради этой трепетной любви к НЕМУ, одновременно впитывая ЛЮБОВЬ, излучаемую Всевышним. И не было ни границ, ни предела глубины этой всеобъемлющей и всепронизывающей ЛЮБВИ. Казалось, что все, что существует вообще, — это только ЛЮБОВЬ и более ничего.

Какое-то время я опускалась так, наслаждаясь неземным безмятежным счастьем и сладостным блаженством. Но когда я спустилась ниже и была уже вне белого света, ощущения блаженства исчезли тут же и бесследно. И мною мгновенно овладел нечеловеческий крик-плач. Я как бы опомнилась: ведь я не смогла передать ЕМУ самого главного, того, ради чего проделала весь этот путь. И осознание этого повергло меня в непередаваемый ужас.

Устремив «взор» ввысь, я стала взывать к Богу. В моем сознании уже появилось понятие-слово «Бог». Я взывала к Нему с отчаянием и плачем, непрестанно повторяя: «Господи, прости меня! Господи, спаси моего ребенка!» Но не словами, а как бы всем своим существом. Ощущение невыносимой скорби было во мне безмерно глубоко. Я словно лишилась чего-то, что было единственным смыслом моего бытия, и состояла теперь лишь из нечеловеческой боли, безутешного вопля и непре- рывающегося стенания по Богу. Да, ведь я лишилась той безграничной ЛЮБВИ, и это было мучительно, скорбно и невыносимо для меня. Я будто каждую секунду умирала вновь и вновь, сгорая непрестанно от мучительной боли, объявшей меня.

Позже, на земле, я то и дело мысленно возвращалась к воспоминаниям о той безграничной божественной ЛЮБВИ и о нестерпимой скорби, сравнивая их. Наверное, не случайно мне была показана столь огромная разница этих состояний. Теперь они, эти состояния, как две точки между Богом

и тьмой, постоянно напоминают мне о смысле моего земного существования и о том, к чему я должна стремиться в этой жизни всеми силами. Память отой боли и скорби, которые я испытала по оторванности от Бога, навела меня на мысль, что, даже испытав это, я могу лишь смутно догадываться о той безысходности и страданиях, в которых томятся грешники в аду, безутешно взывая к Богу. И страшная боль их велика не только оттого, что они горят в адском огне, а и оттого, что они оторваны от Бога, от Его безграничной ЛЮБВИ. И эта оторванность от Бога не есть ли горение в аду, а изощренные бесовские муки и лютые истязания не следствие ли, полной оторванности и абсолютной незащищенности Божественной ЛЮБОВЬЮ? Теперь я поняла, что человеческое естество, всецело озабоченное поглощающими мирскими заботами, не в состоянии понять всего ужаса и безысходности грешника, мучающегося в аду. Мы живем на земле так, как будто смерть с ее неизбежными переменами в бытии не коснется нас лично.

Мой безысходно сокрушенный плач не прекращался и все более раздирал душу. Так продолжалось еще какое-то время... Но вдруг в какой-то момент я отчетливо ощутила, что вижу Его. И Его присутствие тут же заполнило все белым светом. Это было чем-то могущественным и всеобъемлющим, не имеющим конкретных форм, заполняющим собой все сущее и излучающее ослепительно белый свет, свет немеркнущего Вечного Солнца. Ослепительное величие Создателя вызвало во мне еще больший трепет и рыдания. Я была потрясена и поглощена всем, что открылось мне. Потом

я заметила, что рядом с Ним находится еще кто-то, но намного меньше, и его очертания напоминали человеческие: голова и верхняя часть сложенных крыльев и плечи. Все остальное было погружено в белый туман-свет. Лика я также не видела, так как он растворялся в белом свете. Я чувствовала любовь и теплоту, исходящую от него по отношению ко мне. Этот кто-то, так ощутимо мне знакомый, говорил с НИМ (Богом), и я отчетливо понимала, что этот разговор прямо касается меня. Он будто ходатайствовал за меня перед Богом. И в мой не прерывающийся ни на мгновенье отчаянный плач вдруг невольно ворвалось неимоверной силы сокрушение по своей греховности, которое все более разрасталось.

Господь, казалось, внимал моему плачу. И то, что я наконец-то была услышана Им, начало действовать на меня успокаивающе, как будто ко мне снова стала возвращаться Его ЛЮБОВЬ, утраченная мною. Но, как ни странно, мой сокрушенный плач по-прежнему не прекращался, он становился все глубже и сильнее.

В какой-то момент белый свет и все, что он содержал, стали исчезать, как будто растворяясь. И я почувствовала, что спускаюсь в более плотные слои. От соприкосновения с этой плотностью ощущения постепенно стали меняться на менее приятые. Плач-молитва во мне по-прежнему,.не прекращался, а более того, усиливался, но выражал уже вместе с раскаянием и глубокую благодарность Всевышнему.

Я спускалась все ниже и ниже, пока внезапно не услышала голоса, звучащие уже по-земному, и обрывки фразы: «... она просыпается...». Хотя телесных ощущений еще не было, но каким-то образом я ощутила, что меня куда-то перекладывают. Я увидела перед собой белый туман и подумала, что, быть может, возвращаюсь обратно, туда, откуда только что спустилась. Позже я поняла, что это была больничная стена, покрытая белой кафельной плиткой. Но до этого я долго не могла понять, где я нахожусь. С какого-то момента я осознала, что взываю к Господу уже вслух, человеческим языком. Иногда я прерывала свою истовую молитву к Господу, чтобы задать вопросы, обращенные к услышанным ранее голосам: «Где я?.. Я на земле?.. Я человек?..»

В ответ я услышала мягкий голос сестры, успокаивающей меня утвердительными ответами. Постепенно я стала осознавать, что это действительно я, что я на земле и что уже закончилось все то, что должно было со мною произойти, но что именно, я еще не осознавала.

Перед операцией я очень боялась, что могу не проснуться и что мои близкие будут потрясены этой потерей, что им будет очень тяжело без меня. И мое прошение к НЕМУ (к Богу) состояло из просьбы оставить меня пока еще на земле, чтобы «раздать долги ближним». А главное, на меня очень сильно действовала моя греховность. И я хорошо осознавала, что не могу «уходить» при таком плохом положении своих дел...

Мой отчаянный крик-плач все продолжался, и я ощущала, что меня будто жгут раскаленным железом. Позже я поняла, что жгло меня так нестерпимо. Это были слезы. Они потоком струились из моих глаз, так что вся одежда у шеи была мокрая. Постепенно всю меня стала наполнять ноющая телесная боль. И я поняла, что медленно возвращаюсь в свое тело.

Мое возвращение в тело было длительным и неприятным. Особенно в первый момент осознания происходящего. Я почувствовала неприятную земную тяжесть, которая, как расплавленный свинец, вливалась в меня, и ощутила сильное огорчение и глубокое разочарование от возвращения на землю.

Но, несмотря на столь отрицательные и неприятные ощущения, в мой плач-крик вместе с благодарностью вошло еще и осознание того, что моя просьба все-таки услышана Им...

По словам медсестры, я более полутора часов взывала к Богу, отчаянно и слезно. Меня с трудом убедили не шуметь, ведь в палате были еще больные, после чего я перестала молиться вслух, но продолжала делать это в мыслях еще долго, пока не впала в сонное забытье.

Меня начали оперировать в шесть часов вечера. В два часа ночи я очнулась и вспомнила все очень ярко. Мною все сильнее и сильнее стало овладевать неотступное желание встать и записать все то, что со мной произошло. Все более нарастала уверенность в том, что это я должна сделать не для себя, а для кого-то. Как будто кто-то вынуждал меня сделать это. У меня в тот момент было ощущение естественности произошедшего со мной ТАМ. Мне казалось тогда, что любой человеческой душе близки все те переживания, которые были у меня ТАМ, что это доступно всем... Но появившееся откуда-то свыше требование по- прежнему заставляло меня как бы запечатлеть, зафиксировать на бумаге то, что осталось в моей памяти. И, все так же недоумевая по поводу неясных мне требований извне, я в конце концов все же встала с постели, подчиняясь призывам свыше, и, с трудом управляя расслабленным после наркоза телом, записала все.

До этого мне не приходилось заниматься писательским трудом. И меня очень поразило ощущение того, что моею рукой как бы кто-то управляет. В сознание откуда-то легко вливалось то, что я должна записать. И мне не составило большого труда сделать это. В какой-то момент мне вдруг подумалось: «Быть может, это кому-то необходимо; быть может, этот рассказ о внеземном путешествии поможет кому-нибудь обрести веру в то, что наша жизнь — это не бессмысленный миг на земле, он так важен для будущей, нетленной жизни? А главное, на моем примере кто-то сможет обрести веру в истинного Бога». Ранее, до случившегося со мной, меня часто мучили маловерие и сомнения. Я пришла в Православие каких-то девять месяцев назад. А теперь я точно знаю: Бог есть!

Спустя некоторое время я решила дополнить свои записи, надеясь, что это может представить некую ценность для верующего человека.

Операция была 14 марта 1996 года, во время Великого поста. И то, что случилось со мной, я уверена, не было сном. Несомненно, это была реальность. Впечатления сна, как правило, тускнеют и стираются из памяти. Даже самые яркие события дневной жизни постепенно тускнеют и забываются. А это... Я помню все, до мельчайших подробностей.

То, что было со мной первое время после операции, также можно отнести к удивительному. Поистине щедрость Господа не имеет границ. Он вразумляет грешника с великой любовью. Попустив мне серьезное испытание, Он щедро наградил меня, приоткрыв завесу таинственного и недоступного многим смертным. И то, что я приобрела за короткий миг, глубоко вошло в мою душу.

После возвращения на землю еще около трех месяцев было чувство, что я не совсем вернулась в тело. Было ощущение, что я словно новорожденный младенец. И весь мир воспринимался мною совсем по-иному. Это было необыкновенное чувство единства со всеми живущими на земле, словно я была единым телом со всеми людьми, чувство равенства перед Всевышним с любым человеком, пусть самым убогим и грешным. Я очень остро ощущала то, что мы для Бога одно целое, и потому у меня появилось глубокое осознание ответственности за всех. Я ощущала, что мы не вправе обижать ближних своих и нам необходимо жить только с любовью друг к другу. Было глубокое чувство любви ко всему земному: природе, растениям, удивительное чувство наслаждения каждым мигом земного бытия. Во мне словно родилось чувство искренней благодарности за все Всевышнему. За все, что со мной происходило, происходит и может произойти еще. Было искреннее желание больше не грешить и не обижать ближних.

После операции совершенно исчез страх за участь ребенка. Я поняла, как Господь безгранично любит всех нас и заботится обо всех нас, только мы не всегда понимаем это и часто противимся

Его благой воле. Теперь я по-настоящему поняла, что каждая наша просьба к Богу, несомненно, обязательно будет услышана.

Одним из наиболее ценных приобретений, полученных мною ТАМ, было полное отсутствие страха перед смертью. Раньше, до веры в Бога, я часто просыпалась по ночам, испытывая леденящий, могильный ужас перед смертью. Жизнь со столь ужасающим концом казалась мне тогда бессмысленной и никчемной. Я видела, что мы, люди, как примитивные насекомые, копошимся в земных заботах-страстях, создавая хрупкие и недолговечные сооружения — сооружения муравьев. И все более понимала, что человек упорно ищет в этом процессе смысл жизни, придумывая в свое оправдание многочисленные и сложнейшие теории бытия. И невозможно уже было скрыть от себя то, что все это мгновенно рассыпается при таком неизбежном и неотвратимом факте, как смерть. Распространенная теория бытия, что мы живем для продолжения рода, также не успокаивала меня. И, не желая смириться с пугающей неизбежностью, я неотступно старалась найти более надежное оправдание человеческому существованию. Интуитивно я чувствовала, что все же есть более глубокое и неоспоримое объяснение смысла человеческой жизни. И вот, благодаря Православию, мне удалось коренным образом изменить свое отношение к земной жизни и смерти.

Теперь смерть для меня — уже не пугающая неизбежность, омрачающая рассудок, вызывающая животный страх перед неизвестностью. Смерть для меня теперь — переход ТУДА. Земное пребывание, по сравнению с небесным, оказалось таким безмерно тягостным и гнетущим, а незабываемые воспоминания о «белом свете» столь сладостно реальными, что сменить земное прозябание на небесную обитель было бы для меня теперь лишь счастьем и мечтой. Но... Еще тогда, когда я была на пути ОТТУДА, мною, вместо ужаса перед смертью, завладел всепоглощающий ужас за свою греховность. А когда мое сознание вернулось в тело, страх перед грехом полностью вытеснил животный страх перед смертью. Мысль о том, что я не искупила перед Богом свои грехи, заставляет больше думать не о райском блаженстве, а о вечном горении. Теперь я понимаю, что лишь смерть праведника — избавление, а смерть грешника ужасна своей безысходностью. Я все больше стала понимать, что Господу нужна лишь душа, омытая слезами покаяния.

Да, боль — это тяжкое испытание. Но, наверное, это единственное, что может сильно встряхнуть человека, заставить изменить его взгляд на само земное существование и возродить его к новой жизни. Мы совсем не ценим этот дар — жизнь, забывая о кратком миге, дарованном Господом. Я отчетливо помню, что ТАМ у меня сохранились ярко выраженные черты моего характера, которые руководили мною и ТАМ. Это напористость и беспокойство, неумение ждать. Теперь могу лишь сделать вывод, что работать над собой нужно здесь, на земле. ТАМ это будет уже поздно. ТАМ мы будем лишь поставлены перед свершившимся фактом...

Необычным в первое время после операции было отношение к еде. Не скрою, что всю жизнь одним из моих грехов было чревоугодие, с которым я то успешно боролась, то снова впадала в него. Первое время после операции мне совсем не хотелось есть. Не то чтобы не было физического желания, а просто этот процесс еды вдруг потерял для меня свое значение, став просто непонятным. ТАМ душа моя насытилась видением Господа, и больше ей ничего не требовалось, она жила неземной благодатью. Так мне было открыто совершенно удивительное состояние, когда ни плоть, ни душа не отягощены грубой физической пищей (к которой вовсе не хотелось притрагиваться). Но душа моя все же вернулась на землю, обратно в тело. От этого было не уйти, это пришлось принять как волю свыше. И тело в конце концов потребовало своей пищи. Сначала я очень скорбела оттого, что душа все более приходит в сонное состояние, состояние отупения и невосприимчивости. Моя связь с тем, что было ТАМ, из могучего потока превратилась постепенно в тончайшую нить. Нить, которая все же связывает меня с тем миром. И связью этой мне удается выживать теперь в этом жестоком и равнодушном мире. Да, таким холодным и черствым видится мир земной по сравнению с Небесным...

Долгое время, по возвращении ОТТУДА, я умалчивала еще об одном факте. Я понимала, что он может вызвать у большинства людей тягостное уныние. Но теперь, по прошествии времени, постепенно вернувшись к привычному мирскому существованию, я поняла: то, что я скрывала, сможет раскрыть глаза многим людям на наше истинное земное существование.

Первые три дня по возвращении на землю были для меня особенно мучительными. То, что я, спускаясь, увидела и ощутила от соприкосновения с землей, повергло мою обновившуюся душу в гнетущее состояние. Земля представилась мне как огромная смердящая помойка, заваленная горами кишащих на ней живых человеческих трупов. Их копошение и создавало мнимую видимость жизни на земле. От этих живых человеческих трупов исходило страшное невыносимое зловоние, от которого задыхалась и неимоверно страдала моя душа. От этого земного кошмара, который я ранее, живя здесь, не замечала и о котором не подозревала, моя душа рвалась обратно в небо. Мне казалось, что моя истинная родина ТАМ, на небесах, а здесь я оказалась снова по какой-то не- . лепой случайности, по странной ошибке. Я вернулась ОТТУДА словно новорожденным младенцем. И у меня была полная беспомощность, как у этого новорожденного, ранимого младенца, и незащищенность от соприкосновения со страшной земной реальностью, открывшейся мне.

Особенно сильно травмировало меня общение с людьми. У многих из них я наблюдала скрытую сильную агрессию и гнев. Казалось, что это вот-вот выплеснется из них, и они лишь с трудом сдерживают внутренний натиск. Их нечеловеческие взгляды, горящие откуда-то изнутри, как красные угли, глаза, полные гнева и злобы, доставляли мне неимоверную душевную боль. Мне было очень жалко этих людей, и я сначала искренне плакала по их грехам. Но постепенно мне становилось все труднее соприкасаться с ними. В какой-то момент я почувствовала, что мой скорбный плач по ним прекратился, и появившееся внезапно чувство обиды нарастало.

Это была обида за этих людей, за их столь бедственное состояние. Все это стало терзать мою душу. Я опомнилась и принялась молиться уже за себя. Но, очевидно, опоздала... Земля действительно лежит во зле. Пребывая здесь, на земле, мы остаемся лишь тленными, немощными людьми. Вместе с этой обидой в меня вошло что-то плохое, гнетущее и тяжелое, властно обволакивающее все внутри, вызывающее состояние тягостного омрачения после светлой, неземной радости.

Впоследствии темные силы безжалостно набросились на меня, мстя мне, как я почувствовала, за мое перерождение. Через близких и дорогих мне людей эти «нелюди» пытались уничтожить меня и светлое во мне. С горечью я ощутила свою беспомощность. И только непрерывная связь с Богом через молитву и веру спасает меня.

Как-то в монастырь, куда я хожу на службы, зашел еще далеко не старый человек. Он сильно опустился от пьянства, и от него исходил неприятный терпкий запах, так как его одежда была пропитана тем, чем он ходил под себя. Я не заметила, как он оказался рядом со мной, и от запаха, внезапно ударившего в нос, невольно обернулась. Первое, что мне пришло в голову, было: как же мы со своими грехами смердим, не замечая этого? Что же приходится терпеть нашим Ангелам-хранителям от нас?.. Второе, что я подумала: наверное, Господь привел этого несчастного сюда, в храм, во время службы не зря. Это хорошее напоминание нам, грешным, о нашем плачевном состоянии.

И Господь часто напоминает о нашем истинном состоянии, посылая нам скорби и болезни. Впоследствии подтвердилось, что мое заболевание относится к онкологии и попросту называется раком. Что хирургическое вмешательство в мое тело было вообще противопоказано, так как могло усугубить положение, вызвав быстрый рост метастаз. Оказалось, что, поторопившись, хирург допустил врачебную ошибку. И вместо предполагаемого жировика, быстро разросшегося за последние полтора месяца и вызывающего сильные головные боли, он удалил онкологическую опухоль. До операции само слово «рак» наводило на меня ужас. Но после случившегося со мной ТАМ болезнь тела, вызвавшая ранее нечеловеческое отчаяние, перестала для меня быть ужасной. Болезнь души — вот что приобрело для меня смысл и заставляло содрогаться от мыслей о последствиях ее. Осознание того, что болезнь тела есть лишь отражение болезни души, изменило мое отношение к жизни. В какой-то момент меня поразило тайное сходство в звучании двух слов — «рак» и «грех». Грех — это раковая опухоль души, поняла я. И если вовремя не избежать греха, то он может полностью овладеть душой и привести ее к погибели. Тогда гибель тела будет лишь следствием гибели души. Не знаю, что было бы со мной, если бы перед операцией не очистила свою душу покаянием. Мне даже страшно думать о возможном исходе. Подозреваю, что, отягощенная многими грехами, моя душа не могла бы подняться ввысь. Скорее, она была бы обречена на падение в бездну...

Некоторые знакомые смотрят на меня теперь как на обреченную больную, силясь скрыть свое сочувствие. Но сама я знаю, что именно с этой болезни и началось мое истинное исцеление, исцеление моей больной души, пораженной опухолью греховности. И я поняла, что эта операция была более на душе, нежели на теле. Как будто устранили тяжелую, гнетущую заслонку, отделявшую меня от Бога. Хотя врач и допустил ошибку, но досадовать по этому поводу или тем более ругать его не помышляю, так как верю: все произошло с высшего соизволения. И очень благодарна за все Всевышнему.

Порой я задумывалась о том, почему я удостоилась подобной милости. За какие такие заслуги мне было даровано испытать все это? И не находила ответа на этот вопрос, вспоминая о том, что вся моя жизнь была лишь преступлением перед Богом. И я думаю, что только ходатайство моих глубоко верующих предков спасло меня от погибельной пропасти, у края которой я так близко стояла всю неразумную жизнь. Да, только их сильная молитва перед Господом за неразумное погибающее чадо могла сотворить подобные чудеса со мной, отчаявшейся грешницей. А молитва за меня, полагаю, была сильная, так как все мои предки и по линии мамы, и по линии папы оказались священниками. Страдальческая кончина одного из них, протоиерея Алексия Порфирьева, описана в недавно вышедшем двухтомнике иеромонаха Дамаскина (Орловского) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия». Все это я узнала, еще когда пришла к вере, и стала живо интересоваться, кем были мои родственники, так как смутно помнила, что еще в детстве случайно слышала из разговора взрослых о том, что мой прадед был священником. Позже я узнала из архивных данных, что он был очень уважаемым в Нижнем Новгороде протоиереем. Оставшиеся в живых родственники, имея в роду известных и за то поплатившихся жизнью служителей Православной Церкви, тщательно скрывали от нас, детей, всю порой очень страшную правду, так как жили в невероятно тяжелых условиях гонений.

За все Господу нашему слава и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Второе рождение. Иером. Стефан (Киселев)

Рассказы о явлении умерших

Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический, говорит: «Из древних сказаний видно, что вера в бессмертие души постоянно соединялась с верою в явления умерших. Сказания о сем бесчисленны... Есть явления умерших или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки» (Сочинения. Т. 7).

Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, говоря в одном из своих поучений о загробной жизни, утверждает: «Таких фактов можно было бы насчитать немало, которые имеют полное значение достоверности для лиц, совершенно достопочтенных и заслуживающих веры... факты достоверны, действительны, возможны, но нельзя сказать, что согласны с установленным волею Божиею обычным порядком вещей» (Странник. 1887).

Многие из ученых и писателей, иностранных и наших отечественных, не только сами верят в явление умерших и рассказывают необыкновенные случаи из собственной жизни, но убеждают других не сомневаться в этом. Так, Августин Калмет, живший во второй половине семнадцатого столетия, известный в свое время как исторический писатель и как толкователь Священного Писания, пишет: «Отвергать возможность и действительность явлений и действий отшедших душ на том одном основании, что они необъяснимы по законам земного мира, также совершенно незаконно, как незаконно было бы отвергать возможность и действительность явлений физиологических на том основании, что они не объяснимы по одним законам чисто механических явлений» (О явлении духов. Ч. 1. С. 115).

«У меня был товарищ по семинарии, с которым я дружил и в продолжении богословского курса вместе квартировал, — записал в своем дневнике протоиерей Н. Соколов. — Это сын болхов- ского священника Николай Семенович Веселое. По окончании курса семинарии он остался учителем уездного училища, а я по окончании академии поступил священником в Херсон. Но в одно время приснился он мне так, что я понял, что его нет в живых. Написал к отцу его и получил ответ, что сын его умер, как раз в тот день и час, когда я видел его во сне. Мне снилось, будто я нахожусь на херсонском кладбище подле ветхого пирамидального памятника, в котором от вывалившихся камней образовалось отверстие шириною около пяти вершков. Из любопытства я влез через отверстие внутрь памятника. Потом хотел вылезть назад, но не нашел отверстия в темноте. Я стал ломать каменья, и блеснул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и очутился в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг навстречу идет Веселое.

—        Николай Семенович, какими судьбами? — воскликнул я.

—        Я умер, и вот видишь... — отвечал он.

Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея

были обнажены. Я бросился к нему, чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, отстраняя меня руками, сказал: «Я умер, не приближайся». Я как будто поверил, что он на том свете, и испугался. Взглянул на него, заметил, что лицо его было весело, и страх мой пропал. Веселое прошел мимо меня, я пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.

—        Я жив, хотя и умер, умер и жив все равно, — сказал он.

Слова его показались мне так логичны, что я ничего не мог возразить на них. Когда мы приблизились к старому пирамидальному памятнику, Веселое сказал: «Прощай, ты пойдешь домой», — и указал мне на отверстие. Я полез и тут же проснулся» (Прибавление к «Херсонским епархиальным ведомостям». 1891. № 11).

«В 1871 году состоявший в певческом хоре А. Я., прожив не более двадцати четырех лет, — рассказывает ярославский архиепископ Нил, — умер от холеры. Через десять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне во сне.

На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления я сидел у стола гостиной своей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало, выказав знаки уважения ко мне, приблизился к столу и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги с малой примесью серебра.

С изумлением спросил я:

—        Что это значит?

Он отвечал:

—        На уплату долга. (Надобно заметить, что накануне приходили от фотографа Г., объявив, что по книгам значится за Я. четыре рубля.)

Это меня очень поразило, и я неоднократно повторил:

—        Нет, нет, не нужны твои деньги, сам заплачу твой долг.

При сих словах Я. с осторожностью сказал мне:

—        Говорите потише, чтобы не слыхали другие.

На выраженную же мною готовность уплатить

за него долг, он не возражал, а деньги не замедлил сгрести рукою со стола. Но куда положил он их, не удалось мне заметить, и кажется, тут же они исчезли.

Затем, встав со стула, я обратился к Я. с вопросом:

—        Где находишься ты, отшедши от нас?

—        Как бы в заключенном замке.

—        Имеете ли вы какое-либо сближение с Ангелами?

—        Для Ангелов мы чужды.

—        А к Богу имеете ли какое отношение?

—        Об этом после когда-нибудь скажу.

—        НеводномлиместестобоюМиша?(Миша— тоже певчий, мальчик, живший в одной комнате с Я. и скончавшийся года за четыре перед тем.)

—        Не в одном.

—        Кто же с тобою?

—        Всякий сброд.

—        Имеете ли вы какое развлечение?

—        Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда, ибо духи не говорят между собою.

—        А пища какая-либо есть у духов?

—        Ни-ни... — Звуки эти произнесены были с явным неудовольствием и, конечно, по причине неуместности вопроса.

—        Ты же как чувствуешь себя?

—        Я тоскую.

—        Чем же этому помочь?

—        Молитесь за меня: вот доныне не совершаются обо мне заупокойные Литургии.

При сих словах душа моя возмутилась, и я стал перед покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно сделаю. Последние слова, видимо, успокоили собеседника.

За сим он просил благословения, и я, благословив его, спросил:

—        Нужно ли испрашивать у кого-либо дозволения на отлучку?

Ответ заключался только в одном слове: да. И слово это было произнесено протяжно, уныло и как бы по принуждению.

Тут он вторично попросил благословения, и я еще раз благословил его. Вышел он от меня дверью, обращенной к Туговой горе, на которой покоится прах его (Душеполезные размышления. 1881).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Из области таинственного

Я считаю особенным удовольствием сообщить сказание из рукописей нашей монастырской библиотеки о хождениях одного из смиренных подвижников-молдаван по обителям небесным. Но кто этот подвижник, в какой обители подвизался и как его имя — нам неизвестно. Видение старца, продолжавшееся часа три, в течение почти целой утрени, похоже на благодатное видение блаженного Андрея, Христа ради юродивого, память которого 2 октября. Это случилось на Святой Афонской горе в марте 1854 года. Замечательное видение это очень ясно характеризует неправо- мыслие всех многоразличных протестантов и сектантов, как, например, штуидистов, баптистов, пашковцев и других, отвергающих ходатайство о нас Божией Матери и святых пред Престолом Триипостасного Божества. Чтобы обличить их, а православных утвердить и укрепить в своей святой православной вере, мы целиком приводим видение афонского старца.

«Однажды в четверг, в шесть часов ночи, т.е. по захождении солнца накануне, — говорил старец, — я встал к утрени и, войдя в церковь, поместился в форме (формою называются монашеские места в церкви, с открывающимися скамьями для сидения во время чтения), когда братия начинала уже последование полунощницы; и размышляя о непостижимой глубине существа Божия, при мысли, что Он один есть Господь, Создатель и Творец вселенной; и что для спасения людей принял наше естество и, сделавшись человеком, был распят и погребен, — я по-чувствовал такое умиление в своем сердце, и такая радость объяла душу мою и успокоила разум, что от избытка сладостных чувствований — слезы, как источник, текли из очей моих; и неизмеримая любовь Божия наполняла все существо мое.

Тогда разверзлось сердце мое, из которого как бы одна дорога восходила к Престолу Божию, и, сливаясь в одно с разумом и чувствами, давало полную свободу пламенной молитве; и каждое слово молитвы выражалось глубоко от души. Тут я почувствовал любовь к ближним и начал молиться за оскорбивших и порицающих меня; и от радости сердца душа моя была в восхищении. Но, находясь в этом трогательном состоянии, вместе с тем я и ощущал, что находился в церкви и видел, что братия молилась. Не имея же сил более стоять на ногах — открыл скамью формы и присел, не переставая мысленно молиться. Тогда я до того сосредоточен был в любви Божией, что не в состоянии был успокоиться на земле, и чем более питал к Господу любовь и дерзновение — рассеивался страх мой к Нему и более ликовала душа моя от этого, так что я не мог продолжать ни начатой, ни других молитв, а чувствовал только искреннее желание любви Божией, что как пламень огненный горело в моем сердце: душа прилеплялась к Богу, только о Нем и воображала; слезы подобно ручью струились из очей, и я находился в полном восторге и смирении. Но неожиданно предавшись какому-то забвению, я не видал более ни церкви, ни братии, и не слыхал того, что читалось, и вдруг очутился среди обширного и богатого поля, которое было украшено роскошными деревьями и цветами, дышавшими чудным благоуханием. Красоты и благолепия этого поля не возможно ни описать, ни рассказать языком человеческим, потому что оно было исполнено такого света, как будто светило семь солнц, а издали виднелось неисчислимое множество людей, молодых собою и облеченных в блестящие одежды, которые были очень благообразны, и лица коих сияли более, нежели солнце — и ходили очень тихо.

При виде всего этого радовалась душа, и в удивлении я спрашивал самого себя: кому принадлежит этот вертоград; что это за люди и как очутились здесь? С этой мыслью я пошел далее, и, пройдя еще немного, увидел множество других, которые стояли вместе, были молоды, разных лет, сильные телом, и лица их выражали глубокое смирение, а красота их до того была ослепительна, что сияла более солнца. Они были в воинском одеянии.

При виде этих людей я остановился и душевно восхищался, любуясь их благообразием и украшением. Тогда услышал я из среды этих людей голос, называвший меня по имени: «Как известно всем нам, брат наш N имеет большое желание прийти к Царю: кто же из нас возьмется быть ему вожатым?». И избрался один из них, молодой летами, который, превосходя красотою и могуществом всех прочих и сияя как луна между звездами, казался старшим над другими, и обратясь ко всему лику, сказал: «Я буду путеводителем, ибо, как вы знаете, он, питая ко мне особенную любовь, денно и нощно просил меня об этом, и я не раз уже ходатайствовал за него пред Богом». Сказав это, он направился ко мне, а я между тем, удивляясь, думал: мне ни разу не приходилось видеть этих людей — где же они видели меня, откуда знают мое имя, и как они узнали, что я имею желание прийти к Царю? Когда же славный воин подошел ко мне и с лицом веселым сказал: «Следуй за мной и пойдем к Царю», — я просил оставить меня, говоря: «Что я за особа, чтобы дерзал предстоять Царю?» — и спрашивал, чего желает от меня Тот Царь, к Которому он имеет привести меня, и что это за Царь и кто он сам такой? Тогда, несколько улыбнувшись, воин весело продолжал: «Ты, верно, шутишь, что не узнаешь этого Царя, к Которому я имею привести тебя? И разве ты не знаешь меня, в то время когда любишь меня и молишь меня день и ночь? И вот я пришел провести тебя к Царю, и теперь, если бы и захотел, не могу тебя оставить; итак, следуй за мной». Не имея что ответить на это, я последовал за ним, и мне хотелось узнать и еще раз спросить у него, кто он, что оказывает мне столько добра, потому что до сих пор я не узнавал его и вместе совестился спросить, думая, что, может быть, еще успею узнать после, тем более что в душе питал к нему какое-то и благоговение и беспокойство, видя его около себя.

Когда мы прошли много места от того роскошного вертограда, который уже окончился, никого более не было, исключая меня и моего путеводителя, подошли к одному узкому пути, который,так далеко простирался, что не видно было его конца; будучи заключен между двумя высокими стенами, он едва давал возможность пройти одному человеку. Это вызвало у меня некоторую боязнь, потому что место было слишком опасно; но при

виде своего вожатого, я снова успокоился. Тогда путеводитель мой немного приостановился и, ласково глядя на меня, начал говорить: «Брат, отчего смущается душа твоя, и овладело тобою уныние? Зачем ум твой находится в рассеянности и не возносится молитвой к Богу? Не знаешь ты, сколько теряет человек, когда забывает молитву и занят одним собою; и сколько получает, если постоянно прибегает к спасительному имени Иисуса Христа? Такой человек, избавляясь от страданий и грехов, вмещает в себе Святую Троицу и достигает любви Божией в том совершенстве, которого и ты отчасти по милости Божией неожиданно удостоился. Но достигая этого блаженства, зачем ты нерадишь о нем, и долго ли еще будешь находиться в глубоком сне лености и не одумаешься? Вспомни, брат, свое прежнее рвение, от которого ты ныне совершенно отказался, когда Господь не понуждал тебя, а ты сам добровольно полагал Приснодеву и Матерь Божию посредницею и хо- датаицею твоего спасения, и не сделался ли ты уже недостойным, чтобы Милосердая напутствовала тебя за твою неверность? Видно, ты предпочитаешь леность любви Божией; но знаешь ли, сколько неизреченного милосердия излил на тебя Господь и, несмотря на твое нерадение, как велика любовь Его к тебе!» Когда мой путеводитель говорил это, слова его трогали меня до глубины души и с сокрушенным сердцем я повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня!» И искренняя молитва эта, чуждая посторонних мыслей и сосредоточившая весь мой ум, до того была исполнена любви Божией, отрадными чувствованиями

и силою, что вмиг рассеяла происходившую во мне боязнь. Тогда путеводитель мой, снова обра- тясь ко мне, сказал: «Теперь ты сам видишь, что лучше пребывать в молитве, и если всегда желаешь находиться в таком состоянии духа и приобрести спасение, убегай пагубной лености и, мысленно полагая всю свою надежду на имя Иисуса Христа и Госпожи нашей Богородицы, старайся вести жизнь так, как жил прежде, в непрестанном преуспеянии добрых дел, по заповедям Божиим. Помни и сохраняй также в точности и мое наставление, каждый раз, когда с тобою что-либо случится, исповедуйся чисто, и ни одной даже мысли не скрывай пред духовным отцом твоим». С этим мы начали идти по узкому ущелью, и, взойдя выше, я увидел пред собою крест, который как бы указывал нам путь. Достигнув этого креста, путеводитель, а за Ним и я остановились и, оградив себя трижды крестным знамением, с молитвой: «Кресту Твоему поклоняемся, Христе, и святое воскресение Твое поем и славим», — снова продолжали путь и после долгого времени перешли на другую сторону. Оттуда виднелось такое место, что страх и трепет объял бы того, кто бы его увидел, потому что это был глубокий, как бездонная пропасть, овраг, такой ужасный и мрачный, что трудно было определить, как он длинен, широк и как непроходимо глубок. По другую сторону очень далеко виднелась высокая гора, касающаяся небес.

Вместо моста через эту пропасть положено было круглое бревно в четверть толщины, один конец которого примыкал к нашему пути, а другой — к концу противоположной горы; и переход этот тем более был страшен, что бревно при дуновении ветра колебалось над бездной, как лист на дереве. Когда же мы подошли поближе к этой пропасти и переходу, страх и трепет объяли меня снова, ибо я увидел, что мы должны будем переходить по лежавшему бревну, и сколько я ни смотрел во все стороны, нигде, за исключением того бревна, не заметил ни одного места, которое бы давало возможность перейти через мрачную пропасть на другую сторону. Тогда путеводитель мой обратился ко мне с некоторым укором: «Снова ты, — сказал он, — не- радишь о молитве и опять ты находишься в страхе! Дай мне свою руку». Я подал ему правую руку, и таким образом мы начали идти по страшной перекладине, которая после нескольких шагов так заколыхалась, как лист на дереве, и когда я поглядел по обе стороны пропасти, душа замерла от страха, — я не решался идти далее, и одно только присутствие путеводителя, державшего меня за руку, снова меня воодушевило, и так мы продолжали путь.

Остановившись через некоторое время, путеводитель велел мне с крестным знамением призвать на помощь имя Госпожи нашей Богородицы и Приснодевы Марии. И о чудо! Когда я исполнил, что мне сказал путеводитель, и повторял: «Пресвятая Богородица, помоги мне!» — такая смелость явилась во мне, что я совершенно был спокоен, несмотря на то что перекладина подобно паутине сгибалась под нами. Благополучно достигнув конца, скоро мы подошли к подошве горы, где вожатый оставил мою руку, присовокупив, что мне нечего больше бояться. Но из любви, которую я питал к нему, мне не хотелось оставить его и я продолжал держать его за руку. Пройдя еще немного, мы начали взбираться на гору, вершины которой, сколько я ни смотрел, не было видно. Эта гора была очень обрывиста, однако когда мы остановились, я увидел, что все стороны горы покрыты масличными деревьями. Я изумился и недоумевал, откуда явилось здесь такое множество маслин!

Вскоре мы достигли, наконец, вершины и, продолжая путь, подошли к большим вратам, которые были отворены, где путеводитель, а за ним и я осенили себя прежде три раза крестным знамением, а потом, минуя врата, вошли и внутрь. Перед нами снова открылось большое поле, обширное, как твердь небесная, и не видно было нигде пределов его, ни в ширину, ни в длину; а красоту и великолепие его невозможно даже и описать, потому что язык человеческий не в состоянии ни высказать, ни ум человеческий не может постигнуть того совершенства, которое было там; ибо поле это было усажено всевозможного рода отличными деревьями и украшено великолепными цветами, исполненными приятного благоухания. Солнце, которое светило там, не было как обыкновенное солнце, но как бы было семь солнц, и так отрадно было это место, что умилилось сердце мое, и я желал там остаться. Но путеводитель сказал мне: «Отселе ты пройдешь еще другие места, гораздо восхитительнее этого, и напоследок увидишь Самого Царя».,,

С этой радостной вестью мы пошли через прекрасный вертоград, и я увидел издалека множество людей, одетых в иноческие одежды — не черного, а багрового цвета, сияющего, подобно солнцу: лица их сияли более солнца, а вид этих иноков и красота были непостижимы. Одни из них были молоды, а некоторые в летах; и когда мы подошли ближе, они радостно приняли нас и приветствовали моего путеводителя, говоря: «Радуйся, великомученик Георгий — возлюбленный Христа!». Путеводитель, со своей стороны, тоже приветствовал их: «Радуйтесь и вы, возлюбленные Христа преподобные!». После этого все они, называя меня по имени, весело обратились ко мне со словами: «Сын N. какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душу свою погубит! Все же сколько бы он ни жил, сколько ни исполнялись бы его желания и ни испытывал бы всех мирских наслаждений, ударит час смерти, и вся жизнь его пройдет, как сон. Тебе также покажется вся жизнь твоя одною тенью, если только воспрянешь ты от лености, и начнешь жить так благочестиво, как жил прежде и, угодивши Господу, удостоишься Небесного Царствия и вечного с нами блаженства. Но если окончишь жизнь свою в нерадении, то знаешь ты, что ожидает ленивых и нераскаянных грешников. Сын! Не предпочитай мрачную бездну здешнему Царству; не прилепляйся к лености скорее, нежели к любви Иисуса Христа, Который все, что ты видел, устроил собственно для твоего спасения. Вспомни ты, из какой степени совершенства ты упал, сколько потерял и куда погрузился? Возвратись и припади к милосердию Божию; и мы не престанем молить Господа о твоем спасении». Сказав это, они снова обратились к моему путеводителю, говоря: «Георгий, возлюбленный Христа, возымей все попечение над этою душою и представь ее Царю, тем более что ты имеешь к Нему большое дерзновение». После этого мы отделились от них и начали снова идти, но когда я услышал, что путеводитель мой был великомученик Георгий, тогда только я узнал его, и понял те слова, которые относились ко мне, когда в первый раз он изъявил готовность путеводить мною, и на вопрос: «Кто из нас будет ему вожатым?» — отвечал он: «Я, потому что он питает ко мне особенную любовь; и часто полагал меня посредником пред Богом, и я ходатайствовал за него». Ибо, действительно, с самого детства я имел к великомученику Георгию особенное уважение пред другими святыми, и много раз просил ходатайства пред Богом в деле моего спасения. Таким образом, узнав в лице своего путеводителя святого великомученика Георгия, сперва я несколько убоялся, а потом от избытка чувств и сердечного умиления, которые наполняли душу мою, я обнял его и лобызал долгое время. После того мы пошли далее: пройдя немного, увидел я издали небольшое число праведников, облаченных в иноческую одежду, такую же, какую я видел прежде на преподобных; они имели пред прочими значительную славу, и лица их сияли более солнца. Тогда я спросил у своего путеводителя, что это за люди, что облечены такою славою? «Это нынешние иноки, — отвечал св. Георгий, — которые без руководителей и советов других собственно доброю волею соревновали благочестию прежних иноков и, окончивши жизнь свою в добрых делах, угодили Господу». Затем я снова спросил, каким же образом обрелись на земле такие избранные люди, когда в настоящее время совершенно оскудели в мире добрые дела? «Действительно, — отвечал путеводитель, — таковых людей ныне на земле очень мало; но кто в эти дни, по силам своим, сделает хотя малое добро, — угодит Богу и великим наречется в Царствии Небесном; ибо малое, без понуждений и наставлений других, примется Господом за большое. Брат, — продолжал путеводитель, — в настоящее время оскудели добрые дела: усилилась безнравственность, вкоренилась неправда, забыта любовь, потеряна верность и в устах людей иссякло слово Божие. Всюду торжествует обман и нечестие; вместо любви настала вражда; вместо милосердия — жестокость; вместо правды — неправда; умы наполнились худыми помышлениями и подобные поступки до того умножились, что все прилепились ко злу, и почти нет никого, кто бы жил благочестиво. Потому-то творящие ныне хотя мало добра угождают Богу».

Таким образом продолжая путь в разговорах, мы прошли еще немного на восток чудным этим вертоградом, когда перед нами появился высокий, обширный и великолепный чертог, стены которого трудно было сравнить с чем-либо: они, казалось, сделаны из чистого золота: а сияние, исходившее от них, освещало всю окрестность его. Слава и великолепие сего чертога непостижимы для человеческого ума. Тут я еще спросил путеводителя моего об этом превосходнейшем чертоге, на что он отвечал, что это чертог Царя, пред Которым мы предстать должны.

Вскоре подошли мы к высоким вратам сего чертога, которые были отворены. Тогда, оградив себя трижды крестным знамением, мы вошли вратами на открытое место, откуда видна была вся горняя окрестность, коей пространство неизмеримо. Я приходил в крайнее изумление, смотря на такое благолепие, какого человеческое око никогда не видало. Здесь находилось бесчисленное множество святых, осененных большою славою. Тут путеводитель взял меня за правую руку, и мы прошли еще врата — на восток, которые искусно были устроены из драгоценных камней. На правой стороне врат был образ: изображение Спасителя, сидящего на Престоле; а на левой — Божией Матери. Войдя во врата, я увидел опять множество людей, держащих в руках кресты и ветви и одетых в одинаковые иноческие ризы — багровые и блестящие, как молния; лица их были неописанной красоты. Наше появление они встретили с большою радостью и сладко приветствовали меня, говоря: «Брат, долго ли мы будем дожидаться тебя, и почему ты сам не стараешься об этом?». Потом, обратясь к путеводителю моему, сказали: «Георгий! Ты взял его на свои поруки, когда ж приведешь его к нам?» — «Когда будет на то воля Божия», — отвечал им Георгий. Они, взяв меня за руки, ласкали и утешали. Тут св. Георгий подошел к образу Пресвятой Богородицы и стал умилительно петь: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу...» По окончании тропаря, мы трижды перекрестились, поклонившись иконе Божией Матери. Тогда св. Георгий взял меня за руку и сказал: «Все, что ты видишь теперь, сделано для того, чтобы ты не сомневался в виденном и слышанном тобою, и не подумал бы, что это прелесть и наваждение врага».

Тогда все блаженные отошли от нас, а я с путеводителем моим остались у врат, которые вдруг сами собою отворились, и послышался голос: «Велика Твоя милость, Господи, к сынам человеческим!». Стоя у врат, я приходил в восхищение от всего виденного и слышанного мною. Когда открылись врата, я увидел великую церковь, наполненную несказанным светом. Посреди церкви стоял высокий великолепный Престол, на котором восседал Царь славы, окруженный многочисленным ликом Святых: иеромонахи и монахи стояли в белых ризах, другие — как воинство вооруженное: Лик Царя был подобен лику Спасителя, изображенному на иконе у врат, через которые проходили мы; видом молод и неописанной красоты; облаченный в архиерейские ризы, а на главе венец из драгоценных камней. Красоты, величия и славы Царя невозможно ни описать, ни высказать языком человеческим. Светом, исходившим от лица Царя, освещался весь храм, и лик праведников как бы был слит одним сиянием с Царем. Если бы можно было собрать в одно место тысячу тысяч и миллион миллионов солнц, то и тогда не было бы такого сияния, каким сияло лицо Царя.

Между тем как я стоял у врат церковных и созерцал несозерцаемое, путеводитель мой вошел в церковь, чтоб поклониться Царю, а я оставался на месте. Св. Георгий, воротившись назад, сказал мне: «Что же стоишь? Пойдем вместе со мною и поклонимся Владыке», — и только что я вознамерился войти в церковь, вдруг слышу глас Царя: «Георгий, оставь его у дверей; ибо он недостоин войти во внутрь храма, не имея брачной одежды». Голос этот привел меня в некоторый страх; но потом я совершенно успокоился, потому что любовь, наполнившая мою душу, не давала места страху.

Оставив меня у дверей, св. Георгий сам вступил в церковь, где лик святых с честью встретил его, как бы одного из вельмож Царя, и Сам Царь славы, когда Георгий подошел к Нему, встал со Своего Престола и с радостию целовал его в лицо.

Тогда путеводитель мой трижды поклонился Царю и лобызал ноги Его и, наконец, со смирением сказал: «Господи! Ради Крови, которую Ты пролил на кресте за грешников, прости его и наставь на путь спасения. Велико Твое милосердие, Владыко, и безмерны Твои благодеяния!» — «Георгий, — отвечал ему Господь, — тебе известно Мое благоволение, коим удостоил Я его сначала, показав ему тайники сокровенные любви Моей, несмотря на то, что другие подвизались более его и не сподобились этого. Но так как он остался нерадив и предпочел прелесть мира, паче Меня, то и не достоин благости Моей». Тогда св. Георгий начал умолять Владыку: «Господи, умоляю Тебя, прости его, и яви на нем к прославлению имени Своего благость и милосердие Твое, если он и недостоин сего. Ты видишь его доброе намерение, и не оставь его!..», — и долго умолял он Господа о помиловании меня. «Георгий, возлюбленный Мой! — отвечал ему Господь, — вижу Я упадок мира: заповеди Мои не исполняются; вместо слова Моего настало нечестие; вместо любви — ненависть, вражда; вместо правды — неправда. Оскудела верность, отвергнуто смирение, а распространились ложь, обман, гордость. Вместо целомудрия — блуд, прелюбодеяние; и сие творят не только миряне, мужья и жены, но даже иереи и иноки. Осодомилась земля и люди вторично распинают Меня, но Я все терплю с кротостию — без гнева, ожидая их покаяния...»

Св. Георгий опять припал к стопам Владыки и умолял: «Господи! Вспомни о крови, которую я пролил из любви к Тебе, и умоляю Тебя, Владыко, даруй мне эту душу, прости ее и удостой чаши, которой он желает!» — «Георгий, — сказал ему Владыка, — да будет исполнено твое прошение». Вдруг в левой руке у Владыки появилась чаша золотая, наполненная питием наподобие вина, которую Он благословил правой рукой и, подавая ее св. Георгию, сказал: «Эту чашу любви Моей подай испить ему». Приняв чашу от Владыки, св. Георгий поднес ее ко мне, и я, трижды перекрестясь, всю выпил. Питие это было так сладко, что ни с чем земным нельзя было сравнить его; тотчас душа и сердце мое вспыхнули как пламень огненный любовью к Богу. Когда св. Георгий возвратил чашу Владыке и снова предстоял Царю славы, я не в силах уже был оставаться на своем месте и с дерзновением вошел в храм, подошел к Царю славы и, упав к ногам Его, с умилением лобызал их, и душа моя так уязвилась любовию к Богу, что я не мог уже подняться на ноги. Тогда я услышал голос к моему путеводителю: «Георгий! Возьми его и идите; пусть он совершенно очистит себя, чтобы мог достигнуть любви Моей, которую он потерял, и пусть готовится принять чашу, которою посещу Я его». Вслед за сим путеводитель мой поднял меня за правую руку и вместе, кланяясь в ноги Царю славы, положив три поклона, мы вышли из храма, и врата сами собою затворились.

На обратном пути нас опять встретили святые, прежде виденные нами, и говорили мне: «Брат, постарайся, мы тебя будем ожидать». Я начал было просить у своего путеводителя, св. Георгия, остаться здесь и не возвращаться уже на землю. «По воле Божией, — отвечал он мне, — ты должен возвратиться на землю для того, чтобы добрыми делами — исполнением заповедей Божиих — ты очистился, как золото в горниле». Оградив себя троекратным знамением, мы пошли назад из роскошного веселого вертограда, где опять нашли небольшое собрание монаше-ствующих, которые встретили нас с радостью. Шедши оттуда, мы взошли на высокую гору, где, немного остановившись, я любовался веселым местоположением горы, усаженной со всех сторон масличными деревьями. Когда мы сошли с этой горы, мне опять открылась эта страшная пропасть, через которую мы проходили уже. Со- шедши с горы, путеводитель мой взял меня за руку, и мы снова без всякой уже боязни с моей стороны вступили на перекладину и пошли по ней. На самой середине св. Георгий остановился, и, обратясь ко мне, сказал: «Любезнейший брат! Постарайся о Небесном Царствии и страшись потерять его. Ты видел милосердие Божие над тобою? Смотри же, не будь неблагодарным к Спасителю своему, показавшему тебе незримое. Старайся приобрести любовь Его и приготовляйся испить чашу, посланную тебе по воле Владыки нашего: тогда благодать Божия и заступлен^ Царицы Небесной всегда будут с тобою, и я не оставлю тебя». За сим, перекрестив меня три раза, произнес: «Пресвятая Богородица, помоги рабу Твоему», — и сделался невидим, а я остался над самой бездной ада преисподнего.

Вдруг послышались страшный гром и шум из пропасти, и дикий крик: «Теперь он остался один!

Пойдем и свергнем его в пропасть! Пойдем же скорее, пока не пришел Георгий!» А бревно, лежавшее перекладиною через пропасть, колыхалось как лист на дереве. Тогда, посмотрев по обе стороны бездны, я подумал: «Господи! Кто в состоянии оказать здесь помощь человеку!» Вдруг я услышал голос, подобно грому: «Одни добрые дела и милость Пресвятой Богородицы!». Тут гром, и шум, и страшные голоса из пропасти, и скрежет зубов утихли, и я пришел в себя».

Вот отрадное и утешительное повествование старца-молдаванина о своем вразумительном и вместе утешительном видении.

Действительно, многие из христиан — монахов и мирян, принося свои молитвы ко Господу Богу, молятся и к Божией Матери и ко святым небожителям, избирая из них, по некоторым случаям или побуждениям сердца, одни — одних угодников Божиих, а другие — других. Также и в молитвах ко Господу Богу представляют в помощь пред Ним, во-первых, Божию Матерь, потом — бесплотные силы, своего Ангела Хранителя, святого, имя коего носят, и некоторых святых поименно, и всех вообще. Богомудрый отец наш, преподобный Феогност, говорит: «Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению, или лучше, к бесстрастию. Докучай Создателю своему, сколько силы есть, молитвами, чтоб не уклониться от предлежащей цели твоей, ходатаями пред Ним всегда предлагая все небесные силы и всех святых, и со Пресвятою Богородицею».

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Знаменательные явления

(Рассказ священника И. Широва)

В одной из замоскворецких церквей в 1871 году умер отец диакон И. Ш., родной брат мой, от свирепствовавшей тогда холеры, в несколько часов уложившей его в гроб, несмотря на молодые годы и крепкие силы. Насколько я любил его, настолько горестна была для меня потеря его. От скорби вдался я в тоску, которая оставляла меня только во время сна и молитвы. А молился я за душу его от всей души, движимый к тому как любовию к покойному, так еще сознанием неполноты предсмертной его исповеди, которая была приносима им в состоянии мучительных холерных корчей. Вскоре по смерти он явился мне во сне как живой. В полном сознании переселения его в другой мир, я начал разговор о мытарствах:

—        Ты, вероятно, проходишь теперь мытарства, — спрашиваю его.

—        Да, — ответил он.

—        Скажи, как ты проходишь?

—        Очень трудно, — сказал он, — и вот почему: у диаволов, оказывается, все записано, кто в чем согрешил, даже мысли, какие иногда невольно возбуждались в душе и пробегали с быстротой молнии, на которые мы не обращали внимания, забывая их и не каясь в них, и эти невольные и мимолетные грехи изобличаются на мытарствах и самими душами тогда вспоминаются и сознаются, как действительно бывшие.

При этом он вынул из-под полы рясы таблицу, как бы картонную, размером несколько больше четвертки почтовой бумаги, которая с одной стороны вся была исписана грехами так мелко и часто, как будто насеяна черным маком.

—        И вот, — сказал он, — таких таблиц было за мною двадцать пять, из коих семь я загладил предсмертною исповедию, а восемнадцать осталось за мною.

Затем я спросил его, пускают ли умерших на землю для свидания?

—        Да, пускают, — ответил он.

—        Так приходи ко мне почаще, — сказал я ему, — но он мгновенно исчез. После сего видения я усилил молитву за него, но в течение десяти лет он ни разу не являлся мне.

Когда Господь сподобил меня благодати священства, то я, пользуясь ближайшим предстатель- ством у Престола Божия, чем в сане диакона, еще усерднее стал молиться о упокоении души любимого брата, и вот на пятом году моего священства он является, но не мне, а одной моей прихожанке К. М., которая отличалась благочестивою жизнью и особенно усердными молитвами за усопших. Раз поутру неожиданно просит она меня, через нарочного, прийти к ней по важному делу.

Она спрашивает, был ли у меня брат, в духовном сане умерший? «Был диакон», — ответил я. И начала она описывать его с такою ясностью, как будто она видела живого, и затем рассказала следующее: «В нынешнюю ночь он явился мне и говорит:

—        Скажите моему брату, что пять таблиц еще заглажено.

—        Кто ваш брат?.

—        Здешний священник.

—        О каких таблицах вы говорите?

—        Он уж знает это, только скажите непременно.

—        А что же вы не явились ему?

—        Я явлюсь ему, когда все таблицы будут заглажены, — ответил он и исчез.

Вот зачем я послала за вами, — сказала благочестивая прихожанка, — чтобы узнать тайну сновидения».

Я рассказал ей о явлении мне покойного брата на первых порах после смерти его и о таблицах, и тут-то сознал, что то явление его мне было не простое, каким я считал его прежде, а знаменательное, и стал ждать исполнения обещанного им. На пятом году моего ожидания я получил известие о вторичном явлении его прихожанке моей, через которую он просил меня особенно помолиться за него в Великий Четверток: «Так нужно по грехам моим», — сказал он, что, конечно, я и исполнил с возможным усердием, и каждый год в тот Великий День, когда установлена Господом Бескровная Жертва о гре- сех, напоминает мне просьбу его, которую всегда считаю для себя святым заветом.

После сего на восьмом, следовательно, на тридцатом году (Замечательно, что число лет молитвы совпадает с числом таблиц неизглаженных от грехов.) моего ожидания личного явления мне брата, наконец он является мне во сне, как обещал, чтобы известить меня о своей свободе от грехов. Это явление было очень коротко. Сижу я будто за письменным столом, вдруг входит из соседней комнаты покойный брат в рясе, как живой, и, идя мимо меня позади стула, говорит явственно: «Теперь я свободен», — и становится невидим. Этот строго последовательный ряд явлений покойного не служит ли очевидным признаком существующей связи между загробным миром и земным? Самые явления очевидно знаменательного характера не служат ли голосом с того света, который да послужит земным жителям убедительным доказательством, что души наши не прекращают бытия своего, но переходят в другой мир, духовный, где ожидают их мытарства с обличениями на них самых мельчайших грехов и нечистых мыслей, даже мимолетных, и что молитвы, возносимые за умерших, содействуют прощению грехов их и освобождению от страданий, особенно если молитвы приносятся при Бескровной Жертве (Душеполезное чтение. 1898).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Молитва за усопших приятна им

«В годовой день по кончине своей родной матери я присутствовал на богослужении в одной из стародубских церквей, причем немалочисленным почитателям почившей, собравшимся в храме помолиться за усопшую, сказал вылившееся от сыновнего чувства слово, в котором, как умел, раскрыл пред слушателями необходимость молитв за умерших. О слове этом вспомнили на поминальном обеде, собравшиеся утешить старика отца моего близкие знакомые. “Да, батюшка, — обратился ко мне один из присутствовавших, получивший высшее богословское образование и занимавший ответственный пост руководителя юношества, — я сам на себе испытал силу молитв за усопших родных и глубоко верю в то, что искренняя молитва угодна Богу и приятна умершим. Когда я был на службе в Киеве, имел одного знакомого монаха Киево-Печерской лавры. Вечером одного дня, когда он был у меня, я просил его помолиться за присных мне усопших. И что же? В ночном видении являются ко мне родители мои и приносят мне благодарность поклоном”.

Как потом узнал рассказчик, сонное видение ему было в то время, когда служитель Божий исполнил просьбу изъятием частиц на св. проскомидии в одной из церквей Киево-Печерской лавры» (Свящ Н.Г. Б-ский. Кормчий. 1891).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Явление из загробного мира

В наше время, полное безверия и сомнений, когда врываются во «святая святых» человека, в его душу, для того чтобы произвести полный разлад, чтобы отнять веру в беспредельное и разумное бытие, веру в то, чем он поддерживает земную скорбную жизнь, — весьма было бы полезно и душеспасительно делиться достоверными фактами из жизни своей, родственников и знакомых, относительно чудотворений, исцелений и необычайных явлений душ из иного мира. Но, к сожалению, все это остается сокрытым, частью из-за ложного стыда, частью из ревнивого оберегания чудесных событий от посторонних взоров; между тем правдивые рассказы о чудесных исцелениях и о необычайных явлениях могли бы расширить нравственно-религиозный кругозор христианина и укрепить его в вере в недремлющий Промысл Божий. С большим вниманием и живейшим интересом прочитал я (лет пять-шесть назад) несколько объемистых томов сочинения иеромонаха Митрофана о том, как живут за гробом наши умершие, и признаюсь, мало нашел в этом сочинении того материала, который искал. Правда, здесь масса научного кропотливого труда и доказательств в бытие, начиная чуть не со дня создания мира и доселе, тут последовательно, шаг за шагом, разобрано религиозное и культурное развитие человечества, причем доказывается, что почти не было на свете людей, на каких бы степенях развития они ни стояли, которые бы не имели никакого представления о высочайшем всемогущем существе — Боге, и о продолжении жизни за гробом; здесь немало богословских и философских рассуждений, но очень немного достоверных исторических фактов о явлении душ из загробного мира. Единичные случаи явления душ во Франции, Италии и еще кое-где... тем и кончается перечень событий. Может ли этот животрепещущий материал исчерпаться пятью-десятью фактами? Конечно, нет! Их тысячи во Св. Евангелии, Апостоле, Прологах, Четьих-Минеях, истории, периодической печати, в преданиях и сказаниях по городам и деревням, но они или забыты, или сокрыты под спудом.

Первые века христианства во всем блеске и величии доказывают целым рядом разительных фактов бытие Божие и бессмертие души человеческой; средние — делают шаг назад, христианство перемешивают с язычеством, вместо истинной веры вселяется в людей суеверие, и в широких размерах практикуется колдовство, процветают разные демонические науки.

В наше время в ходу модное суеверие: гипнотизм, столоверчение и спиритизм, в связи с вызыванием медиумами душ умерших, по желаниюТво всякое время и почему-то только при сумрачном освещении и безусловной тишине. Но, по учению наших богословов, под видом душ умерших являются злые духи в образе того или иного лица. Ныне интересуются буддизмом и целью жизни ставят погружение в нирвану (в бессмысленную спячку, в которой нет ни жизни, ни смерти). Теперь более чем когда-либо надлежит поделиться назидательными рассказами из сверхъестественного мира, а также сообщениями о чудотворени- ях, не ставших до настоящего времени достоянием печати. Посему передам давно слышанный мною чистосердечный рассказ одного почтенного вдового иерея, родом сибиряка.

Свое повествование он начал так: «Овдовел я сравнительно молодым. Долго тосковал по своей супруге, но чтобы не предаваться отчаянию, пьянству, а с ним и другим греховным порокам, я поставил для себя правилом возможно чаще совершать Божественную Литургию и за оной поминать дорогую покойницу. Это постоянное трез- вение давало мне относительный покой, однако ж при всем том я никак не мог удерживаться от посещения могилы, где была погребена моя жена. Здесь, вдали от жилья и шума людского, я давал полную волю своим слезам и нередко роптал на судьбу, спрашивая: кому и зачем понадобилась так скоро смерть жены?.. В одно из таких посещений места упокоения матушки со мною случилось нечто необыкновенное, и это нечто отвадило меня от частых прогулок на могилу, над которой чуть не ежедневно я проливал потоки горьких слез. Произошло следующее. Когда я был всецело поглощен мыслью о тяжелой утрате своей супруги, вдруг явственно, при лунном свете, я заметил силуэт женщины, спускающейся по склону горы к месту моего нахождения; она была одета в «дипломат» и в платье точь-в-точь, как у моей жены. Я был заинтересован и стал вглядываться пристальнее в движущийся предмет, чтобы узнать, кто бы это такая могла быть в столь поздний час и в таком пустынном месте. Но вот силуэт стал обрисовываться яснее и яснее — и о, радость!.. Я узнал в приближающейся женщине свою жену, ее походку — она так же, как и при жизни, осторожно спускалась ниже, по направлению ко мне, придерживая левой рукой платье. Наконец, она подошла вплотную ко мне. У меня от радости закружилась голова — я забыл, что предо мною покойница, и собрался было, в чаду забвения, говорить с женою и корить ее за долгую отлучку, но... вовремя опомнился и овладел собою: радость моментально сменилась ужасом, я чувствовал, как у меня волосы на голове подымаются дыбом, мне стало понятно, что предо мной стоит духовным своим существом моя матушка, и именно «она», а не воображение расстроенного мозга, не призрак, созданный мною, — нет, это — моя супруга, которую вот тут похоронили. Однако она продолжала стоять предо мною и так внушительно, укоризненно строго, молча, смотрела на меня ясными очами, точно хотела проникнуть в мою душу. По мне пошел холод, колени мои дрожали, я близок был к обмороку. Собрав, наконец, все присутствие духа, я сделал по направлению к жене крестное знамение и — видение исчезло, как бы испарилось. С тех пор я более молился, менее плакал и тосковал, приняв ее укоризненный взгляд за запрещение нарушать ее мирный могильный покой своими сетованиями, ни к чему не ведущими, кроме лишь расстройства собственного здоровья» (Тобольские епархиальные ведомости. 1906),

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Наказание Божие за сквернословие

(Рассказ священника Порфирия Амфитеатрова)

«На первых порах своей сельской пастырской службы я усмотрел, что мои прихожане, помимо многих других нравственных недостатков, особенно заражены были привычкой к сквернословию. И старые и малые, без малейшего зазрения совести, сквернословили постоянно и в своих домах, и на улицах. Немедленно начав борьбу с разного рода пороками своих пасомых, я особенно ополчился против их сквернословия. И в храме, и в школе, и в жилищах прихожан, и на уличных собраниях их обличал и бичевал я этот порок. Благие результаты борьбы сказались: сквернословие сперва перестало оглашать улицы, а потом стало и совсем исчезать. Но вот 2 ноября минувшего года, гуляя по своему садику, я был неприятно изумлен и возмущен ужасной матерщиной, разразившейся на проезжей дороге, пролегающей между огородами и полями. Я увидел парня лет шестнадцати, Василия Матвеева Лаврова, который, избивая палкой ни в чем неповинных волов, осыпал их отборной бранью. На мои обличения парень говорил в свое оправдание, что его раздражали волы, медленно тащившие бочку с бардой, и что он рад бы не сквернословить, да не может сладить с собой. Объяснив гнусность и греховность сквернословия, я внушал парню немедленно и навсегда оставить свою дурную привычку. Парень на мои увещевания должного внимание не обратил и в тот же день подвергся грозному наказанию Божию.

Направляясь с бардой вторично из винокуренного завода в барскую усадьбу, он вновь начал осыпать волов ударами и сквернословием. Как вдруг раздался оглушительный треск, бочка мгновенно лопнула, и кипящая барда обдала парня с головы до ног. Страдания и стоны его были услышаны. Немедленно отправлен был он в больницу, где пролежал около трех месяцев. По выходе его из больницы я беседовал с ним по поводу постигшего его несчастия, которое он сам всецело приписывает праведной каре Божией за грех сквернословия» (Кормчий. 1905).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Предсмертные видения грешных

Иногда души, еще находясь в теле, терпят некоторое мучение от демонов, что, впрочем, бывает с одними для их собственного вразумления, а с другими для вразумления слышащих.

«Был отрок, — пишет св. Григорий Двоеслов, — по имени Феодор. Отрок очень неспокойный, который поступил в мой монастырь не столько по желанию, сколько по нужде. Неудивительно, что для него было тяжело, когда кто-нибудь говорил ему о спасении; он не мог не только делать, но даже слышать доброго. Обманывая, предаваясь гневу, ругаясь, он показывал, что никогда не изучит святой жизни. Во время заразы, которая недавно погубила великую часть нашего города, он, будучи поражен в бедро, приближался к смерти. Когда он был уже при последнем издыхании, собрались братия, чтобы помолиться об исходе души его. Уже тело его в конечных частях своих омертвело, в одной только груди еще оставалась жизненная теплота. Но братия тем прилежнее начала о нем молиться, что видели его быстро приближающимся к смерти. Вдруг он начал взывать к предстоящим братиям, и своими великими воплями даже прерывал их молитвы: «Отступите, — кричал он, — отступите! Я отдан змию на пожра- ние, и по причине вашего присутствия он пожрать меня не может. Вот он проглотил голову мою своею пастью, оставьте, чтобы он более меня не мучил; пусть делает, что хочет. Если я отдан ему на пожрание, то для чего ради вас это замедляется?» Тогда братия обратилась к нему со следующими словами: «Что это ты говоришь, брат? Сотвори на себе знамение Святого креста». — «Хочу перекреститься, — отвечал он, — но не могу: чешуя этого змея гнетет меня». Когда услышали это братия, то, повергшись на землю, начали еще сильнее и со слезами молиться об избавлении его.

И вот опять больной начал вопить: «Благодарение Богу! — воскликнул он. — Змий, начавший меня пожирать, бежал; он не мог устоять, прогоняемый вашими молитвами. Теперь помолитесь о грехах моих, ибо я готов обратиться, и решил оставить мирское житие».

И этот человек, почти, как уже сказано, умерший, возвратился к жизни и всем сердцем обратился к Богу. Изменившись в душе, он долго еще страдал от ран, и, наконец, душа его отрешилась от плоти.

Был некто Хризорий, — продолжает св. отец, — муж очень известный в этом мире, но столько же порочный, как и богатый, надменный гордостию, преданный наслаждениям плоти своей, в приобретении богатств разжигаемый огнем корыстолюбия. Но так как такому злу Господь благоволил положить конец, то попустил этому человеку впасть в телесную болезнь. Когда он приближался к смерти, то в тот самый час, в который душа его уже готова была выйти из тела, вдруг он видит открытыми глазами страшные лица, зрит мрачных духов, пред ним стоящих и силящихся увлечь его в адские затворы. Он начинает трепетать, бледнеть, обливается потом, громкими воплями испрашивая отсрочки; сильным и страшным голосом начинает звать своего сына, по имени Максим (которого я после видел уже монахом): «Максим, — взывал он, — иди скорее! Я никогда не делал тебе зла; поддержи меня твоею молитвою!» Пришел смущенный Максим, собралось и семейство, плача и стеная. Но тех, присутствие которых так страшно тревожило его, т.е. злых духов, они сами не могли видеть. Присутствие же их они заметили по его смущению, бледности, трепету. Страшась мрачного их образа, он оборачивался на своей постели то на ту, то на другую сторону; лежал на левом боку, но, не имея возможности переносить их вида, оборачивался к стене, но и там они представлялись ему. Когда же после сильных напряжений он отчаялся в возможности освободиться от них, то начал взывать громко: «Отсрочьте хотя до утра! Отсрочьте хотя до утра!». И с этими восклицаниями отрешился от уз телесных.

Ясно, что он это видел не ради себя, но ради нас, дабы его видение принесло пользу нам, обращения которых еще милостиво ждет долготерпение Божие» (Из творения св. Григория Двоеслова «Собеседования о жизни италийских отцов и о бессмертии души». Кн. 4, гл. 38).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Поучительное видение

(Рассказ иеромонаха Дионисия)

Когда я был на Новом Афоне (на Кавказе), мне пришлось исповедывать одного мещанина, А.П. Писаревского. В беседе со мною после исповеди он рассказал мне замечательный случай, бывший с ним, и уполномочил меня объявить о нем во всеобщее сведение к пользе единоверных собратий. «Однажды, — говорил он, — ехал я на паре лошадей, в повозке, с кладью пудов пятидесяти, и заснул. Лошади, спускаясь под гору рысью, опрокинули повозку, которая всей тяжестью придавила меня. К счастью, случилось это в селении. Четверо человек с трудом высвободили меня из-под тяжести и, так как я был без сознания, то стали обливать меня холодною водой, чтобы привести в чувство.

Когда я был без чувств, я увидел двух страшных эфиопов, приблизившихся ко мне и говоривших: «Эта душа наша, потому что она умерла без покаяния». К великому утешению своему я увидел в другой стороне двух Ангелов в белом одеянии, которые сказали эфиопам: «Какое вы имеете право говорить, что душа ваша?» — и начали спорить с ними. Эфиопы представляли Ангелам все грехи, мною содеянные от юности и до настоящего дня, даже забытые мною грехи вспомянули и особенно сильно осуждали меня за сквернословие. Все, что говорили они, была сущая правда. Ангелы в защиту меня представляли мои добрые дела, но эфиопы переспорили. Я ощущал страх и ужас, все думал: вот сейчас ввергнут меня в бездну ада. Тогда сказал Ангел: «Вот какое доброе дело сделал этот человек — однажды ночью он привез хлеба, крупы и муки одному бедному семейству и подал все это в окно тайно, говоря в себе: “Приимите, Господа ради”, — а сам поспешно скрылся. Это семейство до сих пор молит Бога о нем». Милостыня бедным и молитва их спасли и оправдали меня. Эфиопы только сказали на это: «Если он останется.жить, еще более согрешит». — «Не ваше дело, — отвечали Ангелы, — касаться этого. Если согрешит, то и покается», — и отогнали эфиопов. Более этого ничего я не видал и не слыхал: я пришел в сознание».

Видение это, глубоко запечатлевшееся в душе Писаревского, всякий раз, как он впадает в какой- либо грех, возбуждает в нем сердечное раскаяние, и он старается загладить его исповедью, молитвой и милостыней.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Ожившие покойницы

Иногда как бы для опытного удостоверения грешника в том, что ожидает его по смерти, Господь Бог переносит на время душу его в другой мир посредством обмороков и, поднимая завесу, скрывающую от нас состояние душ умерших братии наших, показывает грешнику, какие страшные истязания и муки ожидают его за гробом.

Исихий Хоревит (Пролог, 3 октября), живя среди пустынников, долго и упорно скрывал под одеждою иноческою сластолюбивое сердце. Ни увещания братии, ни пример их строгой жизни не действовали на лицемера: от первых он ограждался личиною добродетели, тщательно утаивая свои слабости; к последнему одебелевшее сердце было совершенно равнодушно. Благодать Божия проникла, однако же, и сквозь эту кору лицемерия: после часового обморока во время болезни Исихий провел двенадцать лет в затворе в самых строгих подвигах покаяния («Уроки и примеры христианской веры» свящ. Григория Дьяченко).

Подобных примеров много рассказывается в нашем народе. Вот два таких примера, заимствованных нами из рукописей, сохраняющихся в русском Пантелеймоновом монастыре на Афоне.

В городе Рославле Смоленской губернии жила бедная дворянка Окнова, которая имела тут собственный дом. После долгой болезни она умерла; ее, по обыкновению, обмыли и положили в гроб, а на третий день собравшиеся священники готовились уже выносить тело ее из дома в церковь, как, к общему изумлению, она поднялась из гроба и села; все пришли в ужас, и когда удостоверились, что она жива, извлекли ее из гроба и положили опять в постель. Болезнь ее после оживления не прошла. Ожившая жила еще несколько лет.

Я, будучи в Рославле в 1836 году, слышал от всех об этом необыкновенном событии, ходил к ней в дом и нашел ее при первом знакомстве уже разбитую параличом; она рассказывала мне следующее:

«Когда я умирала, то видела себя вознесенною вверх по воздуху и была представлена на какое-то страшное судилище, должно полагать, мытарство, где стояла пред какими-то мужами весьма грозного вида, пред которыми была развернута большая книга; судили они меня очень долго: в это время находилась я в несказанном ужасе, так что, когда теперь я об этом вспоминаю, прихожу в трепет; тут представляли многие дела мои, от юности сделанные, даже те, о которых я совершенно забыла и в грех не ставила. По милости Божией, однако, казалось мне, я прощена была во многом и уже надеялась быть оправданною, как один грозный муж строго начал требовать от меня ответа, почему я слабо воспитала сына своего, так что он впал

в разврат и гибнет от своего поведения. Я со слезами и трепетом оправдывалась, представляя ослушания сына и что он развратился, будучи уже в совершеннолетии. Долго очень длился суд за сына, тогда не внимали ни просьбам, ни воплям моим; наконец, грозный оный муж, обратясь к другому, сказал: отпустите ее, чтобы она принесла покаяние и оплакала, как следует, грехи. Тогда один из Ангелов взял, толкнул меня, и я почувствовала, как будто опускаюсь вниз, и, ожив, увидела себя лежащею во гробе; около меня зажженные свечи горят и священники в облачении поют.

Не столько строго я за прочие грехи судилась, — говорила она, — как за сына, и это истязание невыразимо было».

Рассказывала Окнова, что сын ее совершенно развратился, не живет с нею, и нет возможности и надежды исправить его.

II

Одна благочестивая женщина, проводя всегда дни свои в молитве и посте, имела большую веру к Пресвятой Владычице нашей Богородице и всегда умоляла Ее о покровительстве. Эта женщина всегда терзалась совестью о каком-то содеянном ею в молодости грехе, который по ложной стыдливости не хотела открыть духовнику своему, но, объявляя о нем, туманно выражалась такими словами: «Раскаиваюсь и в тех грехах, которые или не объявила, или не запомнила». Наедине же, в тайной молитве своей, ежедневно каялась в оном грехе Богоматери, всегда умоляла Владычицу, чтобы Она на суде Христовом ходатайствовала за нее о прощении греха. Таким образом, дожив до глубокой старости, умирает она; когда на третий день готовились предать тело ее земле, вдруг воскресла умершая и говорит испугавшейся и изумленной дочери своей: «Подойди ко мне поближе, не бойся; позови духовника моего».

Когда пришел священник, то она при всем собрании народа сказала: «Не ужасайтесь меня. Милосердием Божиим и ходатайством Пречистой Его Матери возвращена душа моя для покаяния. Едва разлучилась душа моя с телом, как в ту же минуту темные духи окружили ее и готовились совлечь ее в ад, говоря, что она достойна этого за то, что по ложной стыдливости не открывала тайного греха своего, в юности ею сделанного. В столь лютую минуту предстала скорая Помощница Пресвятая Владычица наша и как утренняя звезда или как молния мгновенно разогнала тьму злых духов и, приказав мне исповедать грех мой пред духовным отцем, повелела душе моей возвратиться в тело. Итак, теперь как пред тобою, отец святой, так и пред всеми исповедую грех мой: хотя я в продолжение жизни и была благочестива, но грех, который лежал на совести моей и который я от малодушия стыдилась исповедывать духовным отцам, низвел бы меня во ад, если бы не заступилась за меня Матерь Божия». Сказав это, она исповедала грех свой и потом, приклонив голову свою на плечо дочери, перенеслась в вечную и блаженную жизнь.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Обличение из загробного мира

По греховной немощи людей втайне творятся ими не столько добрые дела, сколько злые, преступные, ибо всякий делающий злое, не идет к свету, чтобы не обличились дела его. Но все, сделанное втайне, хотя бы и самой глубокой, сокровенной, непременно должно открыться, если не в сей временной жизни, то в будущей, вечной. О чем уверяет нас слово Самого Господа Иисуса Христа: несть бо тайно, еже не явится (Мк. 4,22).

Предлагаемый рассказ об истинном происшествии пополняет собою множество примеров, свидетельствующих о том, что слова Божии не прейдут (Мф. 24,35).

В городе Баку в составе морских команд находился рядовой Петр Федорович Лебедев, поступивший на службу из мещан города Красного Яра Астраханской губернии. Он был женат, жену его звали Олимпиада Петровна. Детей у них было много, но все они умирали в младенчестве; в живых был один только пятилетний сын Павел, когда в 1858 году у них родился еще сын, названный Гавриилом. Новорожденный был так слаб, что родители его опасались, как бы он не умер некрещеным и потому решили немедленно его крестить. Вскоре нашлись и восприемники: писарь флотского экипажа П.И. Иванов и жена рядового их сослуживца, по фамилии тоже Иванова, Настасья Петровна. Приготовив, что было нужно, восприемники, а с ними и бабка с младенцем, семидесятилетняя старуха, отправились крестить его.

Опасения родителей младенца действительно оправдались: вскоре после того как кум с кумой

и бабкой возвратились, стали замечать, что младенец делается все слабее и слабее и, спустя не более двух часов, скончался.

Крестины сменились приготовлениями к похоронам. Жалко было родителям умершего своего сына, но они имели утешение в том, что Бог дал вовремя совершить над ним святое Таинство Крещения, «привести в христианскую веру». Так как родная мать, не оправившись от родов, лежала в постели, то приготовлением к похоронам занялась крестная мать: шила, что нужно было, одевала и убирала своего умершего крестника. Бывшие при этом знакомые Лебедевых заметили, что крестная мать усопшего была все время в веселом расположении и часто улыбалась «некстати». При другой обстановке веселое настроение кумы, конечно, не могло бы обратить на себя внимания, но в данное время оно вовсе не соответствовало печальному событию и явно выражать его действительно было «некстати» и неприлично. Неуместную веселость кумы приписывали тогда ничему иному, как влиянию лишней рюмки, выпитой при поздравлениях «с новорожденным сыном». Но из последующего видно будет, что причина тому была другая.

Младенца похоронили, помянули, и затем обыденная жизнь вошла в свою обычную колею.

Прошло восемь лет... В 1866 г. жена Лебедева Олимпиада Петровна сильно заболела лихорадкой и была отправлена для лечения в местный военный лазарет. Однажды вечером заметили, что больной сделалось хуже и что она умирает. Послали за мужем, а он за Ириной Петровной Б-вой, женою их сослуживца, с которою больная была в более дружеских отношениях, нежели с другими, и часто называла ее сестрой.

Пришли. Видя, что Олимпиада Петровна лежит неподвижно с закрытыми глазами, думали, не скончалась ли она; но доктор сказал им, что она жива, так как есть признаки жизни. Долго они находились при больной, но она не приходила в сознание; в таком состоянии и оставили ее.

На другой день вечером Ирина Петровна опять пришла в лазарет навестить больную, которая была в прежнем положении, без сознания. Муж ее был уже там. Через некоторое время больная вдруг вздрогнула и, не открывая глаз, сказала:

—        Скорее, скорее, одевайте меня, кладите...

—        Куда тебя класть?

—        В гроб.

—        Что ты, Господь с тобой! Разве живых людей кладут в гроб?

—        Я живая?

—        Конечно, живая.

Больная закрыла лицо руками и как будто с сожалением произнесла:

—        Ах, лучше бы умереть! Зачем я не умерла, осталась...

Муж больной и Ирина Петровна подняли ее и посадили на кровать, прислонив к стене. Немного погодя она, обратившись к мужу, сказала:

—        Петя, прошу тебя, ради Бога, оставь ругаться. Если бы ты знал, что там за это будет... Оставь, прошу тебя.

Просьбу эту больная повторила несколько раз.

Нужно сказать, что муж больной, действительно, имел греховную привычку почти постоянно ругаться и сквернословить.

—        Зачем ты желала умереть? — спросила больную Ирина Петровна.

—        Ах, Петровна! Я, грешная, удостоилась видеть, как святые Ангелы взяли и понесли душу какой-то убогой женщины, умершей в городе (лазарет и казармы находились в полутора верстах от города). Видя это, я желала тогда же умереть, чтобы и моя душа сподобилась такой же чести... А вот сегодня были здесь похороны какого-то офицера; с почестями хоронили его; но как душу- то его провожали? Я тоже видела, как она была окружена, но не Ангелами, а страшными бесами; их было очень много, и все кричали: «Это наша...». А какой нестерпимый был смрад... Господи, изба- ви от такой смерти!..

Сначала слова больной приняли было за бред болезненного воображения, но потом на них обратили внимание, потому что в тот день действительно были похороны умершего флотского офицера, лейтенанта К. Но не могли понять, как больная их видела, когда она весь день, да и предшествующую ночь находилась в бессознательном состоянии? Между тем больная продолжала:

—        Еще я видела всех наших умерших детей. Они, увидев меня, кинулись ко мне со словами: «Мама, мама!» — одни с боков, другие — на плечи ко мне, и все с радостью окружили меня...

—        А Паню видела? — спросил муж. (Сын Павел умер семи лет от роду, через два года после Гавриила, в 1860 году.)

—        И Паню видела: он бросился мне прямо на грудь... Детей там очень много — целые полки и все рядами: одни ниже, другие — выше, а там за ними еще выше... Смотрю, все наши дети собрались вокруг меня: только одного Гани (Гавриила) нет. Я спросила: где же Ганя? Тут какой-то муж сказал мне: «Вот он», — и приподнял край одеяла, которое держал на руках. Я взглянула туда и увидала Ганю, но без движения и черного, как головешка. Я спросила, отчего он такой черный?

—        От того, что некрещен, — отвечал муж.

—        Мы крестили его, — сказала я.

—        Нет, он умер некрещеным, — повторил муж.

Этот рассказ больной, возбудивший было особенное внимание мужа ее и Ирины Петровны, наконец, опять навел их на сомнение: не в бреду ли больная? Она говорит, что Ганя не был крещен, тогда как они очень хорошо помнили, что он был крещен в самый день рождения, в который потом и скончался.

Больная, как бы замечая их сомнение в своих словах, сказала: «Да, бедный Ганя не был крещен; мне так было сказано там... — и прибавила, — еще мне там сказано было несколько слов, но я не могу передать их ни вам и никому — не велено».

Чтобы убедиться в истине рассказанного женою относительно Гани, Лебедев; по совету Ирины Петровны, тотчас же отправился к куму, жившему в казарме, вблизи лазарета, испытать, чтолэн скажет. Немного времени прошло, как Петр Федорович возвратился от кумы и взволнованным голосом сказал:

—        Ирина Петровна! Ведь Ганя и в самом деле не был крещен.

Затем из рассказа его выяснилось следующее. Придя к куму, Лебедев подробно рассказал ему видение жены и потом спросил, правда ли, что Ганя не был крещен? Очевидно было, что такое неожиданное и необычайное обличение поразило кума, смутило его, и он тут же сказал, что Ганя, действительно, не был крещен. «В этом грех наш», — добавил он, и тут же объяснил причину противозаконного проступка. Он, т.е. П.И. Иванов, имел незаконную связь с женою своего сослуживца, с тою именно, которая вместе с ним приглашена была Лебедевым в восприемники при крещении его сына Гавриила. Отказаться от приглашения без видимой к тому причины они не решились из ложного опасения, чтобы через отказ не догадались о противозаконной между ними связи и, сознавая свой грех, который не допускал им быть восприемниками при совершении святого Таинства Крещения, они условились между собою, да и бабку к тому же подговорили, чтобы младенца не крестить, а только сделать вид, что он крещен, но не в церкви, а на квартире у бабки. Так они и сделали. Собрались и ушли как бы в церковь крестить младенца, а пробыли несколько времени у бабки и потом возвратились. Последовавшая в тот же день смерть младенца, как видно, доставила облегчение совести его мнимым восприемникам, оправдав их надежды «развязала их грех», и потому крестная мать не могла даже скрыть своего душевного настроения, когда она приготовляла к погребению младенца. Отпевал его священник, дававший новорожденному молитву и нарекший ему имя, которого крест-

ный отец постарался предупредить, что младенец «не дожил до крещения в церкви и что крестила его бабка». Похоронив крестника, мнимые восприемники его совсем успокоились при мысли, что поступок их окончательно скрыт, погребен вместе с младенцем, и никто о нем не узнал и не узнает.

Но вот через восемь лет, когда стали забывать о содеянном грехе, лишившем невинного младенца благодатных даров св. крещения, неожиданно является обличение в том грехе и обличение необыкновенное — из загробного мира! Совесть не допустила Иванова утаить совершенный им тяжкий грех — и он в нем сознался. (П.И. Иванов, которого я лично знал, уже не подлежит суду земному: он скончался года три или четыре тому назад. Другой участницы — кумы Н.П. Ивановой не было в Баку в то время, когда случилось это открытие: через два года после смерти младенца Гавриила муж ее вышел в отставку, и она с ним тогда же уехала на родину ближайшие участницы его: Н.П. Иванова — жива или нет и где находится — неизвестно; а бабка тоже окончила земное бытие и предстала на суд Царя Небесного. — Авт.)

Болезнь Лебедевой не только не уменьшилась, но более усилилась, осложнилась: по всему телу открылись раны, причинявшие ей ужасную боль. Часто она говорила посещавшей ее подруге Ирине Петровне Б-вой, чтобы она нисколько не опасалась ее болезни, которая для других не заразительна, а ей дана за ее грехи: нужно терпеть. И она терпела, переносила ужасные страдания с необыкновенною твердостию вплоть до самой

е

кончины, последовавшей через полтора месяца после описанного выше видения ее. Через полгода после ее смерти муж ее вышел в отставку и уехал.

По рассказам Ирины Петровны, Лебедева обладала истинно христианскими качествами души: кроткая, тихая, незлобивая, она ни с кем никогда не ссорилась, не бранилась, да и мужа своего постоянно удерживала от брани и укоряла в сквернословии; посты строго соблюдала и посещала все церковные Богослужения; разве только иногда болезнь или особенное какое семейное дело могли ее удержать от посещения храма Божия.

Да сподобит ее Господь Бог небесных благ, уготованных любящим Его! (П. Русков. 1893)

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Сила молитвы

«В нашем приходе особым уважением издавна пользуется один крестьянин пожилых лет, человек грамотный, трезвый, честный и умный, занимающий с пользою одну из общественных должностей. Но не всегда он был таким. Жена его, скромная, простая женщина, однажды, разговорившись о своем житье-бытье, между прочим упомянула, что смолоду она видела много горя и слез пролила немало, потому что муж ее вел очень безнравственную и нетрезвую жизнь. Собеседница ее так удивлена была ее словами, что сначала подумала, что рассказчица, вероятно, была так несчастлива в первом браке, что речь идет не о настоящем ее муже, этом уважаемом человеке.

—        Нет, родимая, — отвечала она, — я девушкой, сиротой, выдана была за него, вдовца, и с той поры живу с ним.

—        Да что же это такое было с ним? И отчего он мог не только исправиться, но и заслужить всеобщее уважение? — спросила ее собеседница.

—        Ах, это Матушка Царица Небесная заступилась. А как это все было-то, сейчас тебе расскажу, родимая ты моя!

Было это дело осенью, холода большие наступили, и трое моих деток лежали в оспе почти при смерти. Это ли не великая скорбь для материнского сердца? Но скорбь эта не одна была у меня в то время: муженек мой имел в соседней деревне синильное заведение и там большей частью проживал, там же, в местном трактире, часто и пропивал свой заработок. И вот, как сейчас помню, наступил праздник в честь Казанской иконы Божией Матери; рано поутру приходит к нам в дом соседка наша и рассказывает, что муж мой опять запил напропалую, пропил с себя даже всю одежду и остался в одной рубашке. Не в первый раз уже случалось мне слышать и видеть его безобразное пьянство, но в этот-то раз, при смертной болезни моих детушек, уж очень это поразило меня, я упала на лавку и зарыдала с отчаянием в сердце. Соседка испугалась даже за меня; принялась было меня уговаривать, но, видя, что не в силах успокоить меня, вспомнила, что нынче праздник-то большой и уговорила меня идти с нею в Церковь помолиться Богу: «Авось тебе полегчает, отлег- нет хоть маленько от сердца-то, — говорила она, — а за ребятами свекровь покуда походит». Не зная, куда мне деться от своего лютого горя, я встала, рыдая, и пошла в Церковь. В церкви, когда мы пришли туда, пели очень умилительно: «Заступница усердная!..» Слезы полились у меня рекою, я упала на колени и плакала, и молилась, а сердце мое точно разрывалось на части от горя. Никого не видела я вокруг себя, слышу только шепот сзади:

—        Что это она так плачет-то? Или у нее отец с матерью умерли?

—        Нет, — говорят другие, — у нее давно нет ни отца, ни матери, житье у нее очень плохое, муж-то ее...

Я еще горше заплакала, еще горячее молилась: «Матушка! Заступница Ты моя! Как же мне жить-то?!.. Не уйду от Тебя, заступись! Вступись за меня, сироту горькую!..» И вступилась же Царица Небесная! Услышала мою слезную, горькую молитву. Ах! И сейчас не забуду: пришла это я домой-то, гляжу и глазам не верю: муж-то мой дома и не пьяный. У меня вдруг как-то сорвалось: «Что же это, Господи!.. Аль вытрезвляешься?» — «Да», — ответил тихонько, а сам смотрит так боязливо. И рассказал он, родимая ты моя, что как встал он утром, так и отправился прямехонько в трактир опохмеляться: подошел к самой двери, взялся уже за скобу, только вдруг точно кто крикнул на него: «Воротись! Ступай домой!». Он, не оглядываясь, бросился бежать, в испуге, не раздумывая, кто бы мог так отогнать его, и так пришел домой, не понимая, что с ним делается. Когда же я, с горя и радости вместе, плача, стала рассказывать, как была я в церкви и как молила Царицу Небесную, Заступницу, то и поняли мы с ним со стра

хом и великою радостию, что это Она, Матушка, Заступница наша, попечалилась о нас пред Богом и воротила мужа от погибели-то этой. И с этого дня, родимая ты моя, хотя бы он каплю какую взял в рот по сие время, а уж этому больше двадцати пяти лет теперь будет. Так вот, ведаешь, мы каждый год 22 октября, в Казанскую-то, и служим молебен с этих пор, как обещались. И Казанскую икону Божией Матери мы в ту же пору задумали написать в память нашей радости и благодарности Заступнице. Сам муж-то и в Москву тогда за ней ездил. А еще как ждали-то мы его с иконою, вот удивительное тоже дело было! Сижу я всю ночь, и огонь у меня горел, все жду его, только вдруг девчурка моя глядит на меня и спрашивает:

—        Матушка, приехал тятя-то?

—        Нет, — говорю, — не приезжал еще.

—        Да как же не приезжал, я его сейчас вот тут видела в белой-пребелой рубашке! А икона-то новая и на лавочке стояла, где же она?

Мне жутко даже стало, я принялась уверять девочку свою, что ей это приснилось.

—        Нет, матушка, я не спала, я все глядела и на тебя, и на батюшку, и на икону.

Вскоре и в самом деле приехал муж мой с иконою. И возрадовались же мы все, что привел Господь нам получить такую радость в своем доме.

—        Так-то, родимая, — закончила свою повесть рассказчица, — и по гроб буду помнить, какую милость великую сотворила нам Заступница наша, Царица Небесная» (Калужские епархиальные ведомости).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни 618

Вразумление Божие

(Рассказ священника Иоанна Смирнова)

На третьей неделе Великого поста, в 1868 году, прихожанин мой из села Воскресенского, крестьянин С. И. пошел в свой скирд за соломою. Ветер в ту пору был необыкновенно сильный. Взяв соломы, сколько нужно, он пошел в обратный путь, но так как ветер мешал ему идти, то он, по своей гнусной привычке, начал ругаться. Неразумный, он не размыслил, Кто повелевает быть ветру и Кто управляет им. Он не подумал, что Бог изводит ветер из хранилищ Своих (Иер. 10, 13), гонит море ветром (Исх. 14,21), и что Он же запрещает ветру (Мф. 8, 26). Не думая и не размышляя об этом, Савва (так звали моего прихожанина) шел и ругался — и за это дерзкое и безумное оскорбление Самого Господа был строго наказан: не дойдя еще до своего дома, он внезапно сделался нем...

Тут уразумел несчастный, что эта внезапная немота — кара Божия за сквернословие, — и с сокрушенным сердцем и слезами обратился к Господу Богу с искренним раскаянием в своих грехах (при исповеди я довольствовался движением головы его и руки), дал Богу обет вперед так не грешить, и премилосердый Господь через двадцать один день отверз его уста, и он начал опять говорить.

Великий Бог правосуден, но и многомилостив! Он не хочет смерти грешника, но еже обра- титися и живу быти ему (Странник. 1868).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Обмиравшая

(Рассказ священника)

Как много иногда таится дивной, небесной любви в сердце крестьянина! Но кто подумает предполагать здесь урок для христианского назидания?

Я расскажу об одной труженице Пелагии, жившей лет шестьдесят тому назад в деревне Шипи- ловке Костромского уезда. Эта крестьянка жила в одном доме с двумя невестками, мужья которых большую часть года были в отлучке для заработков. Домик у них был маленький и небогатый: кроме одной тесной избы, в которой они помещались, на дворе был еще хлев для домашнего скота. Пелагия сначала жила с детьми в одной комнате; но потом, для тайных ночных подвигов молитвы и богомыс- лия, стала уходить в сени, где и проводила целые ночи, и ложилась спать только пред рассветом. Наконец, чтобы скрыть свои подвиги от людских взоров, она решила навсегда остаться в той душной избе, и только изредка ночевала с нею одна любимая ее невестка. Она не хотела, чтобы кто-нибудь, кроме этой невестки, видел ее молитву. И между тем как последняя сидела в той избе и занималась рукоделием, Пелагия уходила в сени и молилась. Пища ее была самая грубая; она даже придумала для себя особенную пищу: густо разбалтывала ржаную муку, и это сырое тесто употребляла вместо хлеба, да и то очень мало, другую же пищу принимала редко. Днем она, по обыкновению, пряла лен, и заработанные деньги разделяла на две части, одну часть отдавала в церковь, а другую — бедным, притом так, что подходила ночью к дому бедного и тихо клала свое подаяние на окно, немного открыв его, или бросала деньгами в нищего.

В одну ночь труженица, по своему обыкновению, молилась в сенях, а сноха спала в избе. Перед утром сноха пробудилась и увидела, что свекровь ее стоит на коленях в молитвенном положении. Постояв несколько минут в страхе и смущении, она сказала ей: «Матушка, а матушка!» — но ответа не было: матушка уже была холодна. Тут пришла и другая сноха для домашней работы. Видя, что свекрову их умерла, они одели усопшую и положили ее на стол, а на третий день положили в гроб и собирались уже везти ее в церковь, как вдруг лицо ее ожило, она открыла глаза, откинула руку и перекрестилась. Семейство испугалось и бросилось в печной угол. Спустя несколько времени ожившая сказала тихим голосом: «Дети!.. Не бойтесь, я жива», — а потом поднялась, села и при помощи семейства встала из гроба. «Успокойтесь, дети, — снова сказала она. — Вы испугались, почитая меня мертвою? Нет, мне назначено еще немного пожить. Бог, по благости Своей, желает спасения всякому и, таинственными судьбами руководя нас к блаженству, так всё устрояет, чтобы и самая смерть, и возвращение к жизни служили многим на пользу!»

Что было с нею, когда считали ее умершею, об этом она почти ничего не говорила: только со слезами увещевала своих детей жить благочестиво и удаляться от всякого греха, утверждая, что великое блаженство ожидает праведных на Небе и страшные мучения — нечестивых в аду! После того она продолжала еще труженическую жизнь свою шесть недель, умиленно устремляя мысленный взор свой в страну Небесного Отечества и, наконец, переселилась в небесные кровы (Новго- родск. Влад. Райские цветы с русской земли. 1891).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Дай Бог всякому так умереть!

(Рассказ священника Григория Воронцова)

«Христианский кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны и доброго ответа на Страшном судищи Христове у Господа просим». Важны и другие прошения в этой екте- нии, но, кажется, упомянутое прошение особенно должно занимать наши мысли во время молитвы в храме Божием. Ни один из нас, какими бы крепкими силами ни обладал, как бы ни хвалился добрым здоровьем, не может с полной уверенностью сказать: я проживу столько-то лет; мне умирать еще рано. Смерть приходит чаще всего без ведома нашего — врасплох. И блажен тот, который усердно просит Господа послать себе непостыдную и мирную кончину. К общему утешению наших православных соотечественников, есть и в настоящем веке такие счастливцы, которым Господь Бог посылает не одно только утешение умереть непостыдно — по-христиански, но и удостаивает такой милости, что посылает на землю Ангела смерти — сказать человеку: готовься, Я пришел взять душу твою.

Вот живой пример такой истинно христианской кончины.

Верстах в двадцати от моей родины, в небольшом селении Царевского уезда, жил один почтенный старичок—заштатный диакон. Будучи наделен от природы здравым толком и крепким здоровьем, он, как служитель алтаря, исполнял свою диакон- скую обязанность с горячим усердием и благоговением, остальное же время все свои силы и заботы отдавал работе в саду. Невдалеке от родной хаты, на живописном склоне горы, окаймленной внизу маленькою речкою и прекрасными пойменными лугами, стоял тот сад, в котором давно-давно, с ранней весны и до глубокой осени, старик трудился. Быть в саду, дышать свежим воздухом, окапывать плодовые деревья, подрезать на них старые сухие сучья, лечить разного рода снадобьями захиревшие растения, рассаживать новые деревья, теплее укутывать их на зиму и благодарить Бога по собрании плодов — составляло для него все на свете.

Не знаю, за его ли добросовестную службу церковную, за честный ли труд в своем саду или, быть может, за какие-нибудь особенные добрые дела, которые видел один Бог, конец его жизни ознаменован вот каким редким случаем.

В декабре 1860 года, за два дня перед рождественским сочельником, отец диакон отправился со своим работником неподалеку, в город К., для разного рода покупок к празднику. Закончив все дела, он уже возвращался домой и находился, как сам после рассказывал своим семейным, в шести верстах от своего селения; вдруг видит какого-то юношу среднего роста, с прямым открытым лицом, осененным роскошными белокурыми волосами, одетого в какую-то странную белую одежду.

Видит, что незнакомец сидит на санях рядом с ним и пристально смотрит ему в лицо. Старик побледнел от страха, но, собравшись немного с силами, спросил своего соседа:

—        Кто ты такой, добрый человек?

—        Торопись скорее домой, ты нынче умрешь, — был ему ответ.

Слова эти, само собою, показались старику странными, и потому после некоторого молчания он спросил:

—        Что ты за человек, что предрекаешь мне смерть? Я чувствую себя совершенно здоровым и не понимаю, как могу я так скоро умереть?

—        Скажи своему работнику, чтобы он скорее погонял лошадь. Я — Ангел смерти, послан Богом взять душу твою.

Тут только открылись умные очи у старца, и он узнал в незнакомце Ангела смерти. Как оглянулся кругом на Божий мир, как вспомнил свою родную семью и любимый сад, зарыдал старик, как малый ребенок, и решился просить Ангела, чтоб он, по крайней мере, дал время доехать благополучно до дому и успеть приготовиться к смерти. На все его просьбы и слезы был один ответ:

—        Торопись, торопись скорее!

—        С кем это ты там калякаешь, отец диакон? — спросил работник, обернувшись к своему хозяину.

—        Разве ты не видишь с кем? — начал было старик и обратился в ту сторону, где сидел Ангел, но его уже ни на санях, ни около не было!

Приехав домой, и еще не успев переступить через родной порог, старик потребовал у своих домашних теплой воды и чистого белья; одного сына послал за священником, другого — за свечами и ладаном. Домашние начали спрашивать, для чего все эти приготовления; старик в коротких словах рассказал им все случившееся с ним на дороге и старался, по возможности, успокоить семейство. Вскоре не замедлил прийти священник с причетником.

—        Что это ты, Илья Поликарпович, вздумал? Недалеко и праздник Божий, хоть бы еще немножко!

—        Нужно исполнить святую волю Божию, отец Трофим; нет уж, больше не жилец я на белом свете! Живите вы, а моим костям пора на место!

Нужно было взглянуть в то время на лицо почтенного старца, с каким невозмутимым спокойствием смотрел он на все приготовления к отше- ствию от здешнего мира. На все вздохи и горькие слезы домашних и ближних знакомых он с решительною твердостию отвечал:

—        А вы плакать-то бросьте, лучше благодарите Бога за Его великую милость ко мне, грешному.

После исповеди и принятия Св. Таин, старик начал заметно слабеть.

—        Ну, теперь положите меня в постель, а вы, батюшка, потрудитесь скорее пособоровать меня маслом!

Положили старика в постель, и елеосвящение началось. «Господи, прими душу мою с миром!» — произнес лежащий. Все обратились к нему и, к удивлению, заметили, что он левою рукою потирал лицо, а правою будто бы что-то прогонял от себя. Так он не переставал делать до чтения третьего Евангелия — именно до того места, где один из учеников фарисейских, изъявляя готовность следовать за Спасителем, сказал Ему: Господи, повели ми прежде ити, и погребали отца моего. Иисус же рече ему: гряди по Мне, и остави мертвых погребсти своя мертвецы (Мф. 8,21-22). При последнем слове старца уже более не было в здешнем мире (Странник. 1875).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Необдуманное клятвенное слово матери

(Рассказ протоиерея Петра Полидорова)

Одна женщина, моя прихожанка, объявила мне великую скорбь свою, прося молитвенной помощи и пастырского совета, как ей избавиться от этой скорби. Она заключалась в следующем:

«Двое было у меня детей, — говорила эта бедная женщина, — девочка двенадцати лет и мальчик трех лет. Послала я однажды свою дочь к соседу попросить одну вещь, а та, как ребенок, заигралась с подругами на улице, и потому возвратилась домой нескоро. Это вывело меня из терпения, и я в порыве гнева сказала нехорошее: “Чтоб ты сдохла!” В этот же самый день дочь моя заболела и скоро умерла. Обмыв тело умершей, я стала собираться в город (женщина эта была жительницей Подгородной слободы), чтобы купить что следует к погребению дочери, а мой трехлетний сын и пристал ко мне: “Возьми меня с собою, мама!” Я отказываю, а он еще пуще капризничает и ревет: возьми, да возьми! Мне и так горе, а он тут привязался. Я вышла из терпения и сказала: “Отвяжись от меня! Чтоб тебе пропасть!” — и пошла себе в город, оставив ребенка реветь, сколько хочет. Когда же возвратилась домой, то нашла сына своего заболевшим, а затем, через несколько дней, он скончался... Теперь этот сын мой каждую ночь во сне является и говорит мне: “Мама, за что ты меня убила?* Это мне не дает покоя ни днем, ни ночью... Научите меня, что мне делать, чтобы успокоить сына моего и самой успокоиться? Наложите на меня какую-нибудь епитимию за грех мой».

Сделав, по обязанности своей, скорбной матери приличное наставление, чтобы она на будущее время была осторожнее в словах, я назначил для успокоения ее мятущейся совести епитимию, а относительно сына посоветовал ей, чтобы она в течение сорока дней подавала просфору на проскомидию за упокой души своего сына, умершего, как она полагает, от клятвенного ее слова. Этот совет она исполнила. Впоследствии она объявила мне, что хотя, как мать, очень жалеет о смерти сына своего, но он более не является ей во сне.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Явление покойной матери

(Рассказ священника г. Тростянского)

Был июль на исходе. Жара нестерпимая. Солнце недвижимо стоит на чистом безоблачном небе и обливает землю раскаленными лучами. Тихо... Ни малейшего движения ветерка, освежающего душный воздух. Как заснувшие стоят запыленные деревья по обеим сторонам дороги. Ни один листик не шелохнется, и длинные, густые тени деревьев, пересекая дорогу, лежат темными пятнами. Дорога ведет в село Флорово, принадлежащее моему знакомому помещику Семену Павловичу Рынину. Вот, наконец, показалось и село. На пригорке виднеется церковь. Вызлащенный крест ее горит на солнце ярким светом. Дальше видны поля, испещренные копнами скошенного хлеба. Из-за густых деревьев мелькнула крыша барского дома. Он окружен обширным старым садом, в котором растут столетние дубы, липы и множество различных фруктовых деревьев. С одной стороны сад омывает глубокая, причудливо извивающаяся в своих берегах, покрытых местами мелким кустарником и камышом, речка. Я застал Семена Павловича, владельца дома и сада, сидящим в тени большого дерева. Тут же находилась и жена его, женщина лет тридцати четырех-тридцати пяти и трое соседних помещиков также со своими семействами. Компания о чем-то горячо спорила.

—        Все это выдумки, — говорит один из гостей, — игра праздной фантазии, бред.

Я подошел к собеседникам. Поздоровались.

—        Вот, батюшка, — обратился ко мне хозяин, — мы ведем разговор о явлениях из загробного мира. Петр Петрович, — указал он мне на одного из своих товарищей, — положительно не верит таким явлениям. Скажите нам, пожалуйста, могут ли быть и бывают ли действительно явления умерших нам, живущим на земле?

—        Такие явления, — сказал я, — отрицать нельзя и нужно иметь большую дерзость, чтобы решиться на это. Много можно было бы привести случаев, где явления подтверждены вполне бесспорными доказательствами и, следовательно, должны быть приняты, как факты, наглядно доказывающие истинность явлений из загробного мира. — При этом я передал несколько случаев, о которых мне довелось прочитать и, между прочим, о видении митрополиту Платону, т.е. о случае, рассказанном самим владыкою. Побеседовав таким образом некоторое время, гости мало-помалу начали расходиться по саду. Мы с хозяином также отправились прогуляться по тенистым аллеям сада.

—        Со мною самим, — заговорил Семен Павлович, когда мы остались вдвоем, — несколько лет назад был удивительный случай, о котором, кроме меня, до сего времениникто не знает. По смерти матери, — отца своего я не помню, — я сделался наследником богатого имения. Было мне тогда двадцать четыре года. Предоставленный самому себе, я повел самую безалаберную и разгульную жизнь. Постоянные кутежи с товарищами, игра в карты и прочее тому подобное, были обыкновенным моим времяпрепровождением. Так шло года два. О Боге, о церкви, о постах и помину не было, хотя моя покойная матушка была глубокая христианка и строгая блюстительница уставов Православной Церкви, в повиновении которой и меня старалась воспитать. Раз, часа в четыре пополудни сижу я в своем кабинете, задумавшись над раскрытою книгой (в доме, кроме меня и моего лакея, который находился от меня комнаты за две, никого не было). Вдруг тихо отворилась дверь в моей комнате. Я оглянулся и обомлел. На пороге стояла моя покойная мать и строго на меня смотрела. Потом она указала на икону Спасителя, висевшую у меня, трижды осенила меня крестным знамением и удалилась, мягко и часто ступая, как это она делала при жизни. Я хотел броситься за ней, но не мог сдвинуть ног с места; хотел крикнуть, но и язык прилип к моей гортани. Только минут через пять я в состоянии был подняться и отыскать своего человека.

—        Иван, — сказал я, — ты никого не видел?

—        Никого.

—        И ничего не слышал?

—        Слышал, — сказал он, — как будто шаги по направлению к вашему кабинету; вероятно, кто- нибудь приходил к вам.

—        Да, — отвечал я, — у меня был дорогой гость.

И затем я прекратил всякие дальнейшие расспросы по этому предмету. Явление моей матери глубоко поразило меня и заставило сильно задуматься о моем тогдашнем нравственном состоянии. И не будь этого явления, Бог знает, что было бы со мной! Быть может, я погиб бы в житейской тине, как погибли многие из моих прежних товарищей.

Да, — заключил свой рассказ Семен Павлович, — дивны и непостижимы пути, которыми Отец Небесный влечет души и сердца грешников к покаянию и спасению! (Кормчий. 1897. № 36).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Поучительное сновидение

(Из келейных записок инока)

Сильно смущал меня помысл оставить монастырь и идти в мир. Соглашаясь с этим помыслом, смутившись сердцем, я вполне предался отчаянию и положил решимость непременно выйти в мир. Это было в четверг, а я предположил остаться в монастыре только до воскресенья. На следующий день, в пятницу утром, будилыцик, ходивший, по чиноположению монастырскому, будить братию к утрени, разбудил и меня: но я, по обычной моей лености, лег опять на постель подождать, когда зазвонят к утрени, и заснул. Вдруг во сне представилось мне: будто я умер и умер без покаяния; сижу над своим телом и очень плачу; мне казалось, что я буду осужден на вечное мучение в пределы ада. В этом плаче говорю: «Господи, если бы я знал, что умру в эту ночь, я сходил бы к духовнику, покаялся бы, упросил бы братию помолиться обо мне». Или, думаю, помучившись несколько, я опять воскресну, чтобы принести покаяние? Представляю себе Божие правосудие, но и милосердие и говорю: «Господь долготерпелив и многомилостив. У человеков сие невозможно, у Бога же все возможно».

В ту же минуту явился мне юноша прекрасный лицом, в белой блестящей шелковой одежде, по груди крестообразно опоясан розовой лентой; подходит ко мне, берет меня за руку и ведет куда- то в темное место. Ах! Что я там увидел! Сидят много людей нагих, одни горько плачут, другие жалобным голосом стонут, а некоторые скрежещут зубами, рвут на себе волосы и кричат: «Увы, увы нам, о горе! О беда!» При этом зрелище сердце мое исполнилось страха и ужаса, так что я весь затрепетал. Юноша, водивший меня, говорит: «На это место мучения широким путем пришли; пойдем, я покажу тебе, куда ведет тесный путь, место, в которое приходят многими скорбями». Как только юноша выговорил эти слова, явился другой, во всем подобный первому, и назвал его по имени, но имени его я не могу припомнить; берет он меня за руку и говорит первому, водившему меня: «Пойдем ко гробу, там начали петь панихиду». Мне показалось, что мы вошли в наш собор: здесь гроба и тела я не видел, но только слышал пение: «Твой есмь аз, спаси мя» и «Благословен еси Господи, научи мя оправданием Твоим». Мне сделалось очень весело. Первый юноша говорит: «При пении панихиды душе всегда делается весело».

Вдруг представилось мне, будто мы стоим пред какими-то великолепными вратами, и вижу: у врат множество Ангелов в белых сияющих одеждах; лица их красоты неизреченной; мы намеревались войти во внутренность врат; но два путеводителя, бывшие со мною, вошли невозбранно, а я остался вне врат; меня не пустили стоявшие там Ангелы и слышу один из них говорит: «Писано есть, ничтоже скверно внидет семо. Один мой путеводитель, обратившись назад, сказал Ангелам: «Пустите его, Бог милосердствует о нем». По его слову Ангелы расступились на обе стороны, и я только что вступил на порог врат, как раздался голос великолепной песни: «Сия врата Господня, праведнии внидут в ня».

Пение это было такое приятное, что я наслаждался им с восторгом и, казалось, не мог вполне насладиться этою радостию. Когда мы вошли во внутренность храма, я увидел в нем множество людей всякого звания и возраста; одни из них держали в руках кресты, другие — ветви с деревьев, третьи — цветы, некоторые — свечи, а иные ничего не имели в руках, но были в восхищении и радости. Воз- ух был тонкий и приятный, голубоватого цвета.

Бывший со мною Ангел сказал: «Смотри, это покой мирских людей, пойдем далее, я покажу тебе покой монахов, потрудившихся в обители». Мне показалось, что идем по лестнице вверх, и я осмелился спросить водившего меня:

—        Позвольте узнать ваше имя?

—        Мое имя Послушание. Помни же, что послушание ведет тебя в Царство Небесное.

Только что Ангел произнес эти слова, мы очутились пред великим вратами и незаметным образом вошли в какую-то обитель, несравненно лучше-первой, сияющую лучезарным светом, красоты неизреченной. Ангел говорит: «Сей покой монахов». Желая более насладиться красотами этой Обители, я смотрю влево и вижу как бы облако; на нем сидит множество Ангелов, они плетут венцы из цветов. Цветы были различные, но такой красоты и приятности для взгляда, что — не знаю, есть ли подобное в природе или нет. Я спросил водившего меня Ангела:

—        Кому эти венцы? — Он отвечал:

—        Работающим Богу усердно в терпении; терпящим скорби с самоотвержением; сказано: возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препи- тает; не даст ввек молвы праведнику (Пс. 54, 23), терпи и ты; терпение преодолеет все скорби. Сам Господь сказал: в терпении вашем стяжите души ваши. Потрудишься мало, зато будешь покоиться вечно здесь со святыми отцами: все они терпением получили славу. Жизнь земная не что иное, как воспитание младенца. Написано: аще не будете, яко дети, не внидете в Царство Небесное, разбери свойства отрочати и поревнуй ему.

Идем мы далее по сей же Обители, наслаждаясь приятностию небесной красоты; мне казалось, долина неограниченного пространства, по которой были рассажены цветущие деревья; некоторые были с плодами, я не мог понять с какими. Виднелись реки чистых вод, от деревьев и цветов весь воздух наполнялся приятным ароматическим запахом. Ангел, указывая на сие место, говорит мне:

—        Апостол Павел, увидев славу, уготованную любящим Бога, желал разрешитися и со Христом быти (Флп. 1, 23). Пророк Давид, мысленно созерцая то же, говорил: Се покой мой... зде вселюся (Пс. 131,14) и, с терпением ожидая, взывал: Коль возлюбленна селения Твоя, Господи сил! Желает и скончавается душа моя во дворы Господни (Пс. 83, 2-3). Когда прииду и явлюся лицу Божию? Слышишь, сколько я привел тебе свидетельств: смотри, не угаси зажженный светильник веры, старайся сосуд твой наполнить елеем добрых дел, чтобы с радостью мог ты встретить Небесного Жениха Христа. Если будешь таков, как теперь, я всегда буду с тобою, — сказал Ангел. — Пойдем к Престолу Господа Вседержителя Иисуса Христа.

И мы пошли далее по Обители, наслаждаясь чудною небесною красотою: впереди, посреди храма, увидел я хор Ангелов, другой хор стоял на левой стороне, третий —на правой. Когда мы подошли к Ангелам, стоявшим посреди храма, они расступились на обе стороны, дали цам невозбранный ход и смотрят на нас, улыбаясь. Когда мы стали проходить между ними, два Ангела тихо меня ударили по плечам и сказали: «Блажен ты, юноша, что оставил мир измлада, возлюбив Христа» и стали петь: «Господа пойте дела и превозносите во вся веки». Вижу в левой стороне стоят подобно нашим три аналойчика: на первом лежал Крест, украшенный цветами; на втором — Евангелие, украшенное золотом, на третьем — икона Знамения Божией Матери, и вот множество монахов подходят прикладываться попарно. Одеты они были в белые одежды и шли с великим благоговением. Впереди шли игумены, за ними архимандриты, потом иеромонахи, монахи и послушники. Ангел, указывая мне рукою, сказал:

—        Это монахи, потрудившиеся в сей пустыни. Называл их каждого по имени, но имена их не помню.

Спрашиваю:

—        Где же отец Иоанн Асеев? (Незадолго перед тем скончавшийся рясофорный монах.)

Ангел отвечал:

—        Он здесь.

—        И видеть его можно?

—        Нет, увидишь его после; пойдем и мы приложимся. Тогда и мы пошли, также вдвоем. Когда подошли к кресту, Ангел сказал: «Перекрестись», — и сам перекрестился, мы приложились к Кресту, Евангелию и иконе. Тогда правый хор начал петь: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко»; средний, который посреди храма был: «Просвети мя светом разума святого Евангелия Твоего». Потом вышли все на средину храме и начали петь: «Величит душа моя Господа и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем». При сей песне весь храм исполнился такого благоухания, что невозможно уму представить; пение так было хорошо, приятно и усладительно для сердца, и я был в таком восторге и радости, что не могу выразить словами. В этом храме иконостаса не было: вместо иконостаса видел я огромный занавес розового цвета, и по всему храму сиял свет светлее солнца, так что невозможно было смотреть вверх от сильного блеска. Тогда мне Ангел сказал:

—        Теперь пора тебе к утрени; только помни, что имя мое Послушание. Теперь ты видел славу, уготованную любящим Бога; не скорби же, что пошел в монастырь, ибо сего духовного пристанища многие желали, но, не быв избраны, не могли достигнуть.

Я проснулся. Сердце мое трепетало от страха и радости. Пошел к утрени и не понимал, где я нахожусь, в церкви или нет, стоял весь погруженный в размышление о виденном мною.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Обращенный атеист

(Рассказ Елизаветы Богдановой)

В городе Гродно есть явленный образ Остро- брамской Божией Матери. Название свое эта икона получила от того, что явилась на остроконечном шпице Остробрамских ворот города. Вскоре после явления последовало столько чудесных исцелений, что жители Гродно уверовали всей душой в свою небесную Покровительницу и до сих пор берегут с нелицемерной любовью данное им небом сокровище. Снимок с этой чудотворной иконы в первый раз увидела я в доме одной моей знакомой Б.О. Лопухиной. Велико было ее упование на святой образ, потому что в собственном семействе их совершилось чудо, имевшее огромное влияние на всю жизнь одного из ее близких родственников.

Вот как передала она мне этот случай.

«Родственник мой по матери, В.И. К-н был честен, умен, образован, богат. Только недоставало самого благородного, лучшего свойства ума и сердца — именно веры в Бога и любви к Нему. Все священное у него легко делалось предметом хулы и кощунства, он возмутительным образом открыто проповедовал свой атеизм. Счастливый и гордый своей завидной участью, он забыл, что счастью земному, как и горю, один и тот же исход, это могила, а за ней — вечная жизнь, в которой потребуется отчет в делах жизни временной. Страшно было нам слушать его безумные убеждения. Ни советы, ни просьбы — ничто не помогало, а судьба, как нарочно, баловала закоснелого безумца. Все ему удавалось; жизнь его текла светло и ровно, ни одной, кажется, горькой минуты не выпадало на его долю, и оттого он не нуждался в защите и утешении ни от Бога, ни от людей. Но, должно быть, за добрые дела и непоколебимую веру давно умершей матери его спасение несчастного безумца приняла на Себя Сама Матерь Божия. Она ходатайством Своим удерживала до известного времени справедливо карающую руку Своего возлюбленного Сына, желая чудесным образом обратить грешника на путь истинный. Наконец, настал час вразумления заблудшего. Получив отпуск, К-н (он был военный) проездом через Гродно был у одной из своих знакомых, которая занимала антресоли высокого трехэтажного дома.

Комната, в которой они находились, выходила окнами на вымощенную диким камнем мостовую. С ними сидел у чайного стола с кренделем в руках трехлетний сын хозяйки. Представьте себе их ужас, — когда вдруг послышался страшный пронзительный крик: «Горим! Горим!» — а вместе с тем внизу видны были клубы черного, густого дыма, быстро разносимого ветром! Горел бельэтаж. О спасении не было возможности и думать: длинная, выкрашенная масляной краской лестница пылала уже в двух местах. И помощи им не от кого было ждать: вверху, кроме них троих, не было никого. И теперь-то, в первый раз в жизни болезненно забилось сердце К-на. Он до того растерялся, что даже забыл об угрожавшей им опасности. Но у хозяйки квартиры чувства материнской любви к сыну пересилили чувства ужаса и отчаяния: она схватила своего ребенка и со словами: «Матерь Божия, вручаю Тебе моего сына, спаси его!» — бросила его в окно на каменные плиты мостовой, а сама упала без сознания в той же комнате. Тут только К-н пришел в себя: «Помоги и мне, неверующему, да уверую в Тебя, Святая Заступница», — в свою очередь вскричал К-н и, подхватив бесчувственную г-жу Н., бросился вниз по пылающим ступеням лестницы.

И спасла его Матерь Божия, не отринула мольбы грешника. Спасла не только тело его от временных страданий, но и душу от будущих вечных мук. Вполне вразумился К-н на мостовой, когда увидел невредимо сидящего и беспечно доедающего свой крендель ребенка. И дивное чудо! Младенец как будто не был брошен матерью с высоты третьего этажа, а бережно перенесен на мостовую. Пресвятая Дева сохранила и мать, с крепкою верою поручившую Ей своего младенца. С этой минуты Церковь приобрела себе верного сына в лице спасенного богоотступника. К-н выменял себе небольшой из финифти образ Остробрамской Божией Матери и никогда с ним не разлучался. Образок этот спас его от смерти и в другой раз. Во время венгерской кампании в одном деле с неприятелем, в котором он участвовал, прямо направленная ему в грудь пуля отскочила, вдавив только немного в тело висевший у него на шее образок Богоматери. С тех пор К-н уже окончательно предался святому покрову Ее: он вступил в монашество и раскаяние его было так искренне, вера так глубока, что к нему, кажется, вполне могут быть применены Евангельские слова Самого Спасителя о жене грешнице: отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много (Лк. 7,47)» (Странник. 1867).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Дивный случай

В газете «Современные известия», издававшейся несколько лет тому назад в Москве, некто В. Казанцев передавал следующий примечательный случай.

Отец его был человеком, мало заботившимся о надлежащем исполнении религиозных обязанностей. Ему случайно пришлось попасть в скит Николаевской Песношской пустыни, верстах в восьмидесяти от Москвы. Дело было во время Успенского поста.

«Вхожу в храм, — рассказывал отец г. Казанцева, — вижу много говельщиков, беру свечку и дожидаюсь прибытия духовника. Наконец, в храм введен был под руку о. Савватий, управляющий скитом. Он был слеп. Как теперь вижу его словно восковое лицо и длинную, сильно пожелтевшую бороду. Сотворив обычное правило и приложившись к св. иконам, он надел епитрахиль и, введенный под руку послушником на амвон, стал на память громко читать молитву перед исповедью. На половине ее голос его прервался и он, сделав два земных поклона пред иконою Спасителя, снова начал читать. Но опять голос его прервался, тогда, обратись к народу, он сказал: «Чада святой матери Церкви! Меж нами есть один не сын ее. Подойдите каждый порознь и скажите ваши имена». Говельщиков было около шестидесяти человек; все подходили и говорили: Когда очередь дошла до меня, и только что сказал я свое имя, как лицо о. Савватия сделалось грозным: «Выйди вон, ты не сын Церкви, ты пренебрег Телом и Кровью Христовыми». Я стоял как пораженный громом; в глазах у меня потемнело: не помню, как я вышел из церкви. После многих просьб моих о. Савватий согласился исповедать и приобщить меня, но с тем, чтобы я неделю провел с ним в его келье.

—        Нечего и говорить, — заканчивает свой, рассказ г. Казанцев, — что о пренебрежении к Святым Таинствам Церкви с тех пор и помину не было» (Кормчий. 1901).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Рассказы о прохождении святыми мытарств

Проходят мытарства и души святых, угодивших Богу своею благочестивою жизнью. Но они покрываются благодатию Божиею и проходят воздушные мытарства с необыкновенною быстротою и великою славою. Их возносит на небо Святой Дух, Который во время их зёмного странствования непрестанно внушал им желание разлучиться от тела и быть со Христом (Фил. 1,23).

О Марке Фраческом говорится, что он прошел поднебесную, как молния, в течение одного часа (Четьи-Минеи, 5 апреля).

Самое подробное повествование о прохождении мытарств можно читать в житии преп. Василия Нового (Четьи-Минеи, 26 марта).

Когда скончался преподобный Макарий Великий, демоны выстроились рядами на своих мытарствах, чтобы созерцать шествие духоносной души. Она начала возноситься. Темные духи, далеко стоя от нее, кричали с мытарств своих: «О, Макарий! Какой славы ты сподобился!» Смиренномудрый муж отвечал им: «Нет! Еще боюсь, потому что не знаю, сделал ли я что доброе!» С других, высших, мытарств опять кричали воздушные власти: «Точно, ты избежал нас, Макарий!» — «Нет, — отвечал он, — я еще нуждаюсь в бегстве». Когда же он вступил в Небесные врата, они, рыдая от злобы и зависти, кричали: «Точно, избежал ты нас, Макарий!» Он отвечал им: «Ограждаемый силою моего Христа, я избежал ваших козней» (Скитский Патерик).

В житии св. Антония Великого находим следующее повествование. Однажды перед вкушением пищи около девятого часа, встав помолиться, св. Антоний ощущает в себе, что он восхищен умом, а что всего удивительнее, видит сам себя, будто бы он вне себя, и кто-то как бы возводит его по воздуху, в воздухе же стоят какие-то угрюмые и страшные лица, которые хотят преградить ему путь к восхождению. Путеводители Анто- ниевы сопротивлялись им, требовали отчета, не подлежит ли Антоний какой-либо ответственности перед ними, но так как обвинители не могли ни в чем уличить его, то свободен и невозбранен сделался ему путь. И вдруг видит он, что как бы возвращается и входит сам в себя, и снова делается прежним Антонием. Св. Антоний удивился, увидев, со сколь многими врагами предстоит нам брань, и с какими трудами должно человеку проходить по воздуху. И тогда пришло ему на память, что в сем именно смысле сказал Апостол: по князю власти воздушныя (Еф. 2,2), ибо враг имеет в воздухе власть вступать в борьбу с проходящими по нему (то есть по воздуху), покушается преграждать им путь. Почему наипаче и советовал Апостол: Приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф. 6,13), чтобы посрамился враг, ничтоже имея глаголати о нас упорно (Тит. 2,8). (Из Жития св. Антония Великого).,.

Преподобный Зосима, соловецкий подвижник, прошел мытарства в десять дней: явившись после смерти своей в десятый день ученику своему Даниилу, он сказал, что прошел все мытарства и вошел в лик преподобных (Четьи-Минеи. 12 апреля).

О посмертном состоянии наших душ открыто нам в слове Божием и учении Церкви столько, сколько нужно для нас; а неоткрытое — потому не открыто, что не нужно; что излишне для нас в настоящей жизни, а также потому, что осталось бы непонятным, невместимым. Святой апостол Павел, при земной еще жизни удостоившийся проникнуть в тайны будущей, когда восхищен был в Рай, сказал, что слышал там неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать (2 Кор. 12,4).

Православная Церковь учит, что душа человека по разлучении с телом приводится к Богу на суд, который, в отличие от всеобщего, последнего суда, называется частным, потому что совершается не торжественно пред лицом всего мира и имеет целью не вечность, как суд последний, а только время до всеобщего воскресения. А что этот суд действительно будет происходить, мы уверяемся из Священного Писания. Апостол Павел сказал: Человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евр. 9, 27). Из притчи Спасителя о богатом и Лазаре также ясно открывается, что по смерти тотчас следует известное решение участи, смотря по делам умершего, следовательно, происходит суд. Несомненная действительность такого суда вытекает еще как из понятия о земной жизни, поприще испытания, так и из понятия о Боге, Творце, Судии и Мздовоздаятеле нашем; потому и говорит сын Сирахов, приводя верование Церкви ветхозаветной: Яко удобно есть пред Богом, в день смерти воздати человеку по делом его (Сир. 11,26).

Для истязания душ, проходящих воздушное пространство, установлены темными властями отдельные судилища и стражи в замечательном порядке. По слоям поднебесной, от самого Неба стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведует особым видом греха и истязу- ет в нем душу, когда душа достигает этого отделения. Воздушные бесовские стражи и судилища называются в отеческих писаниях мытарствами.

Это учение о мытарствах, изложенное св. Кириллом Александрийским, существовало в Церкви и прежде св. Кирилла и после — во все последующие века.

Отсюда очевидно, что мытарства — это не что иное, как частный суд, который совершает над человеческими душами невидимо Сам Господь Иисус посредством Ангелов, допуская к тому и клеветников братии наших (см.: Откр. 12, 10), злых духов, — суд, на котором припоминаются душе и беспристрастно оцениваются пред нею все ее дела и после которого определяется ей известная участь.

О состоянии праведных душ до всеобщего суда так говорит Священное Писание: во-первых, они вслед за исходом награждаются за подвиги жизни земной блаженством; так, праведный Лазарь тотчас по смерти отнесен был на лоно Авраама, и на кресте покаявшемуся разбойнику сказал Господь: Днесь со Мною будеши в рай (Лк. 16,19-22; 23,43). Во-вторых, они будут на-слаждаться покоем и свободою от скорбей и страданий, находиться в общении с праведниками и Ангелами, и служить Богу хвалебным славословием и молитвенным ходатайством о живущих на земле. Но это состояние еще не есть состояние окончательное. Полная слава и блаженство каждого, по его заслугам, последует только после всеобщего суда, когда приидет Господь в назначенный день и объявит суд решительный, которого приговоры никогда не переменятся.

О состоянии душ грешных открыто, что они удалены от лица Божия, заключены в темницу падших духов, или в ад — место темное и мучительное, сознают и чувствуют потерю блаженства, чувствуют упреки совести и напрасно стараются сами улучшить свое бедственное положение (см.: Л к. 16,24-31).

Но неодинаково будет состояние их, а соответственно нравственному состоянию каждой отдельной души. И опять, это состояние их не есть решенное навсегда и окончательное, а переходное — для одних в ожесточение и вечную нераскаянность во зле, а для других — в упование на помилование от Бога и жизнь вечную.

Молитва, по учению Писания, может оказывать влияние и на мир отшедших от нас душ, простирает свою силу и на область ада. Мы привели выше слова Апостольские о грехе смертном; и Спаситель сказал, что есть грех, который не прощается ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12, 32). Следовательно, как есть грех смертный, о котором бесполезно и молиться, который не простится ни в настоящей, ни в будущей жизни, так есть грехи не смертные, о которых молитва может быть вполне благоплодна.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Явление умерших родным и друзьям с известием о своей смерти

Замечательный мыслитель светский, но глубоко знающий богословскую литературу, передал преосвященному Никанору, архиепископу Одесскому, следующее.

Один кавказец сидел ночью у себя в квартире и читал книгу. Поднимает голову и видит напротив себя в углу туман. Машет рукою, чтобы туман рассеять, но из тумана выделяется светлая фигура его невесты, которая была в эту минуту далеко в России. Он невольно падает пред тенью на колени. Невеста кладет ему венок на голову и исчезает в тумане. (Он долго чувствовал на голове как бы круг венка.) Идет сейчас же к своим родителям и рассказывает о видении. Записали день и час, и что же? В этот день его невеста умерла (Странник. 1887).

Один известный деятель Славянского благотворительного общества рассказывал преосвященному Никанору о своем брате офицере. Брат его в одном городе ехал с товарищем домой с вечерней пирушки в экипаже. Приехал и вошел в свою квартиру, а товарищ поехал дальше в свою квартиру. Входит брат в кабинет, сопровождаемый денщиком, а за письменным столом, к ним спиною, сидит его товарищ, с которым он только что расстался. Денщик говорит: «Вот и не заметил, как они вошли». Брат заглянул в лицо сидящему, и видит ужасное мертвенное лицо товарища. В ту же минуту слуга товарища прибежал доложить, что барин только что воротился домой и умер (Странник. 1887, сентябрь).

*          * *

У Евдокии Петровны Елагиной занемог сын Рафаил. Мальчику, горячо любимому, было около двух лет. Он сильно страдал, и мать, не сводя с него глаз, сидела подле его кроватки. Нечаянно она взглянула на дверь и в это мгновение видит входящую Марью Андреевну Мой-ер (урожденную Протасову), свою подругу. Евдокия Петровна вдруг вскакивает со стула и бежит к ней навстречу с восклицанием: «Маша!». Но в дверях уже никого нет. С Евдокией Петровной сделалось дурно. В эту самую ночь и в этот самый час Марья Андреевна скончалась в Дерпте, как после было получено известие (Из сочинений В.А. Жуковского, т. 4).

*          * *

«В 1858 году, находясь на службе в Москве, — рассказывает Владимир Энгельгард, — я в начале февраля был командирован в Архангельск по делам службы. Перед самым отъездом я написал письмо моей матушке, жившей в Петербурге, убедительнейше прося ее заочно благословить меня в путь-дорогу. Затем немедленно я отправился. Остановившись на одной станции отдохнуть и не успев лечь на диван, я, к крайнему моему удивлению, вдруг вижу в нескольких шагах от меня матушку мою в сопровождении сестры моей, скончавшейся в 1846 году. Пораженный этим непостижимым видением, я не мог ни пошевельнуться, ни тронуться с места, но пристально и, признаюсь, с каким-то непонятным страхом, смотрел на явившихся мне дорогих лиц. Матушка совершенно как живая благословила меня крестным знамением. Я внезапно взял спичку и зажег свечу, и в светлой комнате не стало видения!.. Это событие произошло с 12-го на 13 февраля 1858 года в третьем часу утра. Прибыв в Архангельск, я получил письмо от зятя с известием, что в эту самую ночь матушка моя скончалась» (Душеполезное чтение. 1870).

*          * *

Когда Ломоносов плыл морем из заграницы в свое отечество, случилось с ним происшествие, которое он никогда не мог забыть. Михаил Васильевич видел во сне своего отца, выброшенного кораблекрушением на остров в Белом море, памятный ему с юности, потому что он некогда был ' прибит к нему бурею с отцом своим.

Лишь только он приехал в Санкт-Петербург, как поспешил справиться об отце у своих земляков и узнал, что он еще прошлой осенью отправился на рыбную ловлю и с тех пор не возвращался, а потому полагают, что с ним случилось несчастье.

Ломоносов так был поражен этим известием, как прежде своим сновидением, и дал себе слово отправиться на родину, отыскать тело несчастного отца на том самом острове, на котором он ему приснился, и с честию похоронить. Но так как занятия в Санкт-Петербурге не позволяли Ломоносову исполнить это намерение, то он с купцами, возвращавшимися из Санкт-Петербурга на его родину, послал к тамошним родным своим письмо и поручил брату исполнить это предприятие.

Желание его было исполнено в то же лето: ватага холмогорских рыбаков, пристав к указанному острову, действительно отыскали мертвое тело Василия Ломоносова, которое и предали земле (История Импер. акад. наук. СПб. Т. 2. С. 312).

*          * *

Графиня Елисавета Ивановна, супруга Владимира Григорьевича Орлова, до замужества была фрейлиной императрицы Екатерины И. В бытность Высочайшего двора в Царском Селе (1767 г.) Елизавета Ивановна занималась как-то своим туалетом в присутствии нескольких молодых подруг, в том числе графини Елизаветы Кирилловны Разумовской.

Веселые шутки и смех оживляли их беседу. Между тем в полном рассеянии Елизавета Ивановна устремила взор свой на окно с приметной тревогой на лице, взглянула еще раз с большим удивлением и, посмотрев в третий раз, вдруг вскочила с кресла, говоря: «Батюшка приехал! Он подходит к окну». Побежали в сад, но тщетно искали везде Стакельберга, его не было ни в доме, ни в саду.

Глубокая печаль сменила радость на челе нежной дочери. Напрасно подруги старались разуверить ее, что видение было следствием игры воображения. Молодая Стакельберг повторила, что она три раза видела отца своего, что сначала сама не хотела верить своим глазам, и продолжала тосковать.

За обеденным столом у императрицы фрейлины забавлялись насчет легковерной подруги.

Государыня пожелала узнать предмет их разговора, и князь И.С. Барятинский исполнил ее волю. «Успокойся, — сказала государыня, — отца твоего нет в Петербурге. Он не мог бы приехать сюда без моего позволения. Тебе это показалось. Советую, однако, для любопытства записать сие видение». Через несколько дней получено было известие из Риги о кончине Стакельберга, и оказалось, что он умер в тот самый день и час, когда явился дочери (Словарь достопамятн. людей русской земли).

*          * *

«Вскоре по выпуске в офицеры дядя мой, Лог- гин Иванович Греч, отправился к армии, действовавшей против турок, — рассказывает в своих записках Н.И. Греч. — Умер, он в 1772 году от моровой язвы в Яссах. Он был любимцем своей матери и, как говорит семейное предание, явился ей в минуту своей смерти. Моя бабушка, а его мать однажды после обеда легла отдохнуть; вскоре выбежала она из своей спальни встревоженная и спрашивала у домашних: «Где он?». Я еще не спала. «Кто?» — спрашивают ее домашние. «Как кто? Сын мой, Логгин Иванович! Я начала было засыпать, вдруг услышала шорох, открыла глаза и вижу, что он проходит бережно, с остановкой, мимо дверей спальни, чтобы не разбудить меня. Где он? Не прячьте его». Ее уверили, что Логгин Иванович не приезжал и что ей это пригрезилось, и она со слезами убедилась в своей ошибке. В это время вошел в комнату зять ее Безак. Узнав о слу-чившемся, он призадумался и, вынув из кармана записную книжку, записал день и час этого случая. Через две недели было получено письмо: в этот самый час Логтин Иванович скончался» (Из записок Н.И. Греча).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Сила церковного поминовения

(Рассказ прот. Григория Утробина)

Одна благочестивая старица по имени Параскева, разговаривая со мною о разных религиозных предметах, рассказала мне следующее событие из своей жизни: «Отец мой, — говорила она, — к несчастию, умер внезапной смертью без исповеди и причастия Св. Таин Христовых.

Зная, что покойный был человек грешный, как и все мы, подверженный разного рода немощам, особенно нетрезвости, от чего, думаю, и последовала ему внезапная кончина, я в течение сорока дней с особенным усердием молилась об упокоении его души, подавала каждодневно посильную милостыню нищим и, в особенности, просила служащих священников вынимать частицы за его упокоение при совершении Литургии, а служба у нас, как знаете, совершается ежедневно. В конце сороковых дней вижу я сон: мне представилось какое-то обширное темное место, в конце которого в углу стоит мой отец, но только малого роста против того, какой он имел при жизни. Вдруг он говорит мне весьма внятно:

—        Паша! Ведь я жив!

—        Да зачем ты так мал? — спросила я.

—        Мал я за грехи мои, — сказал он, — только ты продолжай молиться Богу за меня, корми голодных, особенно не забывай проскомидию, и я вырасту.

И еще что-то говорил, но я теперь этого не припоминаю. В заключение еще сказал громко: “Пашенька! Молись же Богу; ведь я жив!” Тем видение мое и кончилось».

Нужно ли к этому прибавлять что-нибудь? Ничего, кроме того, что мы обязаны молиться о всех усопших отцах и братиях наших, да помилует их Господь по велицей Своей милости, особенно же не оставлять молитв наших о них при совершении Божественной Литургии. Слышал этот рассказ давно, но записал на память 26 декабря 1870 года (Странник. 1880).

Участие умерших в судьбе живых и особенно родных и друзей

Один архиепископ, жестоко страдавший меланхолическими припадками, усердно просил себе помощи у Бога. Раз во время вечерней молитвы он заметил, что в передней его комнате разлился свет, который постепенно усиливался и, наконец, окружил его самого. Тут он увидел какую-то женщину и, всмотревшись в нее, узнал покойную мать свою. «Зачем так горько плачешь, сын мой? — сказала она. — Ты понимаешь ли чего просишь у Господа? Для Господа нетрудно исполнить твое прошение, но знаешь ли чего через это лишаешь себя? Ты и сам не знаешь, чего себе просишь». И, дав ему несколько наставлений, стала невидима (Письма святогорца, п. 218).

*          * *

20 апреля 1851 года в Троице-Сергиевой лавре умер иеромонах о. Симеон, которого похоронили с подобающей честью. На другой день после погребения, рано утром, один из духовных его детей М. сидел у себя на кровати, будучи обуреваем помыслами оставления обители. Но вот он чувствует, что кто-то есть около него; подняв голову, он видит о. Симеона, который, подойдя к нему с веселым лицом покачав головою говорит: «Полно тебе греховным помыслам предаваться, — борись и сопротивляйся им, а обители обеими руками держись» (Монастырские письма, п. 29).

*          * *

«Это было давно, когда я еще учился в коммерческом училище, — рассказывает писатель Кельсиев. — Я жил на квартире, недалеко от училища, а отец мой с семейством жил на Васильевском острове. Он служил чиновником в таможне и занимал казенную квартиру около Биржи. Занятый службой, он посещал меня редко. Однажды ночью, когда я еще не ложился спать и читал какую-то книгу, находясь один в комнате, вижу — дверь отворяется и в комнату входит мой отец, бледный такой, печальный. Я нисколько не удивился его приходу, зная его заботливость обо мне. Он прямо подошел ко мне и говорит: “Вася, я пришел тебя благословить... Живи хорошенько и не забывай Бога”. Сказав это, отец благословил меня как следует и скрылся, т.е. вышел в эту же дверь.

Это посещение не произвело на меня, как вещь обыкновенная, никакого впечатления. Но каково же потом было мое удивление? Немного спустя после ухода моего отца ко мне стучат. Отворив дверь, я увидел кучера, приехавшего за мною. Он мне сказал, что отец мой только что скончался. И действительно, как оказалось, он умер не больше часа тому назад, почти в то самое время, когда я видел его у себя в комнате. Тут для меня стало ясно: отец благословил меня уже умерший» (Ребус. 1884. № 11).

*          * *

«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью, — рассказывал император Павел I, — я в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по петербургским улицам. Мы провели вечер во дворце за разговором и табаком и вздумали для освежения сделать прогулку инкогнито при луне. Это было в лучшую пору нашей весны, конечно, не южного климата.

Разговор наш шел не о религии и не о чем-ли- бо серьезном, а напротив, был веселого свойства. Куракин так и сыпал шутками насчет встречных. Лунный свет был так ярок, что при нем можно было бы читать письмо, и, следовательно, тени были очень густы.

При повороте в одну из улиц вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру, завернутую в плащ, вроде испанского, и в военной, надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то.

Только что я миновал его, он вышел и пошел около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты лица его. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят страшный звук, как будто камень ударялся

о          камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца.

Я вздрогнул и, обратись к Куракину, сказал:

—        Судьба нам послала странного спутника.

—        Какого спутника? — спросил Куракин.

—        Господина, идущего у меня слева, которого, кажется, можно заметить по шуму, производимому им.

Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.

—        Как? Ты не видишь этого человека между мною и стеной дома?

—        Ваше высочество, вы идете возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и стеной.

Я протянул руку, и точно, ощупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, под шляпой сверкнули глаза столь блестящие, таких я не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили какое-то околдовывающее действие.

—        Ах, — сказал я Куракину, — я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.

Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное пронзало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзла в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос: «Павел!». Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально ответил: «Что вам нужно?» — «Павел!» — сказал опять голос, на этот раз, впрочем, сочувственно, но с еще большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.

—        Павел! Павел! Бедный князь!

Я обратился к Куракину, который также остановился:

—        Слышишь? — спросил я его.

—        Ничего не слышу, — отвечал тот, — решительно ничего.

Что касается меня, то этот голос и до сих пор раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно?

—        Кто я?.. Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе, и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не долго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благодарной души нет более чувствительного наказания.

Он пошел снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. И если прежде я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти, потому только, что пошел он. Он не говорил и я не чувствовал особенного желания обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что он теперь направлял меня.

Это продолжалось около часа. Где мы шли, я не знаю. Наконец, мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одному как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому; я, конечно, следовал за ним, и затем он остановился.

—        Прощай, Павел! — сказал он. — Ты еще увидишь меня.

При этом шляпа его поднялась, как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха, его уже не было предо мною».

К какому именно времени относится это видение, определить можно только приблизительно. Великий князь рассказывал его 10 июля 1782 года в Брюсселе в присутствии Оберкирх, которая, записав его рассказ, свидетельствует, что Павел Петрович был искренно и глубоко убежден в реальности представившегося ему видения. Так как спутником цесаревича во время этого видения был князь Куракин, вернувшийся в Петербург из заграничного своего путешествия только в 1772 году, то видение Павла Петровича должно было иметь место в 1773-1782 годах (Русский архив. 1869. № 3).

*          * *

Митрополит Платон передает следующий случай из своей жизни: «Когда я епископствовал на Дону, явился мне император Николай Павлович, это было в конце сорокоуста по скончавшемуся государю. Сижу я у себя, время было около полуночи, под воскресенье, сижу и читаю очередную проповедь одного священника, в которую и было погружено все мое внимание. Стало быть, воображение бездействовало и ни к чему меня не приготовляло. По правую сторону от моего стола находилась дверь в приемную, и она, по обыкновению, настежь была отворена. Сижу я, с углублением читая проповедь, кое-что мараю в ней, и вдруг чувствую, что меня что-то ударило в правый бок, ударило слегка, как будто детским резиновым мячиком, брошенным из растворенной двери. Я не мог не взглянуть в эту сторону, взглянул, и что же представилось глазам моим?

В дверях стоит во всем своем царском величии, немного склонясь в сторону, государь-император Николай Павлович, устремляя на меня свой орлиный взор. И это не было какое-нибудь туманное, призрачное явление, нет, я вижу незабвенного моего царя как живого, и все в нем, до мельчайших подробностей, явилось мне в осязаемых очертаниях. Мог ли я не прийти в трепетное смущение?

Смотрю на явившегося возлюбленного царя, и он проницательно, величественно и вместе с тем добродушно смотрит на меня. И это было не на мгновение. Невольно возник в душе моей вопрос: встать ли мне и поклониться? Но как кланяться привидению? А с другой стороны, как не поклониться царю?

Привстаю, и в эти секунды ясный, дивный образ великого из царей земных стал мало-помалу переходить в туманный призрак, стал исчезать, не двигаясь с места, и исчез; но я не заплакал, и вот с той поры реже стали падать из глаз моих слезы при воспоминании о незабвенном царе Русского царства.

Не знаю, — добавил митрополит, обратившись к слушавшим рассказ, — поверите ли вы этому? Но не забывайте, я старик и хотя недостойный, но служитель алтаря Господня, и мне нет никакой надобности говорить ложь или вымысел» (Новое время. 1893, апрель).

*          * *

«17 сентября явился я к митрополиту Филарету с обычным докладом о состоянии обители, — рассказывает наместник, архимандрит Антоний (митрополит был в это время в Троице-Сергиевой лавре). После моего доклада, преосвященный говорит:

—        Я ныне видел сон и мне сказано: «Берегись 19-го числа».

На это я заметил ему:

—        Владыка святый, разве можно верить сновидениям и искать в них какого-нибудь значения? Как же можно притом обращать внимание на такое неопределенное указание? Девятнадцатых чисел в году бывает двенадцать.

Выслушав это, он с чувством сердечной уверенности сказал мне:

—        Не сон я видел, мне явился родитель мой и сказал те слова, я думаю с этого времени каждое 19-е число причащаться Св. Таин.

Я сказал, что это желание доброе.

Через два дня после сего, 19-го сентября, во вторник на Литургии в домовой церкви он причастился Св. Таин. В октябре он был в Москве и 19-го числа, в четверг, там причастился Св. Таин в своей домовой церкви. Вскоре наступил ноябрь, в котором роковое 19-е число приходилось на воскресенье.

Пред тем все время владыка чувствовал себя хорошо и легко, принимал посетителей, ревностно занимался делами, выезжал иногда из дома. На неделе перед 19-м числом принимал он одного из своих почитателей, который при прощании передал ему просьбу одной почтенной дамы, так уважавшей святителя, что она желала бы быть у него и принять его благословение. Владыка сказал: «Пусть приедет, только прежде 19-го числа». Так глубоко засела в нем мысль о 19-м числе.

18 ноября, в субботу, владыка говорит своему келейному иеродиакону Парфению, что завтра он будет служить Литургию в своей домовой церкви, и чтоб все было приготовлено к служению. Старик Парфений, отличавшийся прямотою и откровенностью, решил заметить старцу-митрополиту, что тот утомится от служения и не сможет, пожалуй, служить в Введеньев день, что лучше бы тогда отслужить. Но владыка заметил ему: «Это не твое дело, скажи, что я завтра служу». Он отслужил Литургию и в тот же день, 19-го числа, скончался» (М. Погодин. Простая речь о мудреных вещах.).

*          * *

Затворник Георгий (Машурин) рассказывает в записке, найденной в его бумагах после смерти, следующий факт.

«Когда все покоилось в мирной тишине в самую глухую ночь, и мать моя почивала на ложе своем, вдруг озарился весь ее покой светом. Отворилась дверь, увеличился свет, явился священник, бывший ее духовником и уже три года почивавший во гробе, и принес в руках своих икону. Тихо он приблизился к одру ее и благословил образом стоявшую в радостном трепете и объятую страхом свою духовную дочь и возвестил ей вожделенные слова сии: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Бог даст тебе сына Георгия. Вот тебе и образ святого великомученика Георгия».

Несказанно обрадованная Божиим благословением, она приложилась к святому образу и, приняв на свои руки, поставила в божницу. Сим видение окончилось».

Дивный сон этот сбылся: у Анны родился сын Георгий. Историю чудного сновидения затворник Георгий оканчивает словами: «Все это я имел счастие слышать от самой родительницы моей» (Из записок затворника Георгия).

*          * *

Иеромонах Аникита (в миру князь Сергей Шахматов), услышав о болезни своей благочестивой матери, отправился к ней, чтобы проститься и получить благословение на вступление в монашество, но застал ее уже бездыханною.

Горько он плакал о том, что она не успела благословить его. Благочестивая мать не замедлила утешить его своим явлением. Во время легкого сна она явилась к нему со светлым лицом и сказала: «Благословить много, а дозволить можно» (О жизни и трудах иеромонаха Аникиты).

*          * *

«Я была еще маленькой девочкой, — рассказывает одна дама, — когда мне случилось быть свидетельницей необыкновенного следующего случая, который до самой смерти сохранился в моей памяти. Однажды вечером, только что я легла в постель, погасив свечи, вдруг вижу, к величайшему моему удивлению, перед камином, не совсем еще погасшим, сидит какой-то священник и греет себе руки. По своему телосложению, наружности и осанке он походил на одного из наших дядей, протоиерея, недалеко жившего от нас. Я тотчас сообщила об этом сестре, которая спала вместе со мною. Она взглянула на камин и увидела то же самое явление, причем в сидевшем также признала нашего дядю.

Невыразимый ужас тогда овладел нами, и мы изо всех сил стали кричать и звать на помощь. Наш отец, спавший в соседней комнате, разбуженный этими отчаянными криками, вскочил с постели и прибежал к нам со свечою в руках. Привидение исчезло. На следующее утро мы получили письмо, из которого узнали, что наш дядюшка протоиерей скончался в тот самый день и час, когда мы его видели» (Петербургский лист. 1883).

*          * *

Накануне праздника Святой Пятидесятницы преосвященный Тульский Димитрий видел сон, что он находится в Одесском кафедральном соборе. На архиерейском амвоне стоит архиепископ Одесский Иннокентий со свитком бумаг. Вручая свиток епископу Димитрию, он сказал: «Отец Димитрий, докончите». Оказалось потом, что архиепископ Иннокентий умер накануне Пятидесятницы и преосвященный Димитрий был назначен преемником ему (Прибавление к «Херсонским епарх. ведом.», 1887).

*          * *

В г. Свенцянах Виленской губернии один шляхтич похоронил свою жену, умершую на последнем месяце беременности. Ребенок, по заключению врачей, умер тоже, и шляхтич таким образом сразу лишился двух дорогих ему существ... Потеря эта подействовала на него чрезвычайно... Вернувшись с похорон домой, он пошел к себе в комнату и лег на диван, стараясь уснуть для того, чтобы хотя немного успокоиться от горя. Вместо облегчения сон принес ему, однако, нечто совершенно другое...

Только что он закрыл глаза, как вполне ясно увидел около дивана свою жену вместе с ребенком. Из глаз ее капали слезы, она протягивала к мужу руки и жалобным голосом говорила: «Зачем ты похоронил нас живыми?.. Зачем?» Шляхтич вскочил; на лбу его выступили крупные капли холодного пота. В комнате не было никого. Он перекрестился и, думая, что ему просто показалось, снова лег на диван.

Через несколько секунд видение снова повторилось. На этот раз лицо жены было искажено ужасным страданием... Ребенок лежал у ее ног мертвый, широко раскинув ручки, с посиневшим лицом и выкатившимися из орбит глазами. Шляхтич не знал, что ему делать. Похороны жены его происходили утром, и он до глубокой ночи ходил по комнатам в доме своем, боясь заснуть и увидеть ужасную картину.

Наконец ночью физическая усталость и душевное потрясение взяли свое. Он не мог более бороться со сном, лег и в третий раз увидел жену и ребенка. Жена стояла перед ним и укоризненно шептала: «Ты похоронил нас живыми, ты живыми нас похоронил». Шляхтич не выдержал. Утром чуть в окнах показался свет, он побежал на кладбище и заставил могильщиков разрыть могилу. Когда открыли гроб, глазам присутствовавших представилась ужасная картина: женщина в могиле разрешилась от бремени и лежала мертвая лицом вниз, судорожно впившись зубами в подушку... Ребенок тоже был мертв (Петербургская газета. 1893. № 208).

*          * *

По большей части умершие являются в момент своей смерти только одному лицу, но случается, что их видят несколько человек одновременно. «Несколько лет тому назад, — рассказывает В. Стрит, — я сидел у себя дома с товарищами на площадке лестницы, которая вела из наших верхних комнат в большие сени, куда выходили комнаты отца, матери и сестры. Вдруг все мы слышим громкий стук в дверь. Мать тоже слышала его и крикнула мне, чтобы я шел отворить. Не успел я сбежать с лестницы, как дверь отворилась сама и в сени вошла моя тетка, старшая сестра моей матери. Она направилась прямо в гостиную. «Почему это тетка Тальбот прошла прямо в гостиную?» — удивились мы все и пошли за нею в гостиную. Но там, к великому нашему удивлению, мы никого не нашли.

«Наверное, мы услышим о ее смерти», — сказал отец, записывая день и час явления ее. Вечером того же дня мы получили депешу, извещавшую нас о смерти тетки. Она скончалась в три часа дня, именно в тот час, когда мы видели явление ее» (Петербургский листок. 1892. № 112).

*          * *

У помещика В. Дроцянского, жившего в деревне Кутилове, был брат, давно больной чахоткою. В то время когда у Дроцянского гостило несколько соседей, им было получено письмо от жены больного брата, которая писала, что болезнь ее мужа приняла угрожающий характер, и просила немедленно приехать к умирающему. Письмо это Он показал гостям и сказал, что завтра же утром поедет к брату.

Выйдя из гостиной в переднюю, чтобы отдать нужные приказания прислуге, он с удивлением увидел в передней своего брата, который снимал с себя пальто. «Какая мистификация, — воскликнул он и возвратился в комнату, чтобы объявить своим домашним о приезде брата и показать последнему только что полученное им письмо. Спустя минуту он возвращается в переднюю к брату, но не находит его ни там, ни во всем доме. Дро- цянский спрашивает прислугу и гостей, причем оказалось, что эти последние, и особенно один из гостей, именно Жель, совершенно ясно видели брата в передней, но объяснить, каким образом он мог вдруг исчезнуть, они не могли.

На другой день поутру Дроцянский получил телеграмму о кончине брата в одиннадцать часов вечера накануне, как раз в то время, когда он явился (Ребус. 1893),

*          * *

«Моя служба заставляет меня дежурить в госпитале, — рассказывает доктор Вакуловский. — Дежурства эти продолжаются в течение суток и иной раз бывают чрезвычайно утомительны, так что ночью не удается и выспаться: то позовут к больному, то привезут человека, требующего немедленной помощи. Однажды во время дежурства (это было в минувшую зиму) я только что улегся спать, как вдруг стучит кто-то. Отворяю дверь — вижу фельдшера:

—        Ваше благородие, в пятой палате такой-то больной очень плох.

—        Хорошо, — сказал я, — сейчас иду. Поднимаюсь по лестнице и вижу — стоит больной, в халате. «Зачем не спишь?» — сказал я, и вдруг его не стало. Неприятно сделалось. Прихожу в палату, а фельдшер говорит: «Сейчас умер». Прикладываю руку ко лбу — холодный, щупаю пульс — не бьется, кла- ду руку на сердце — все тихо. Умерший — вылитое лицо того, что попался мне навстречу на лестнице. Я не передавал никому об этом, только внес этот случай в свою записную книжку. Вернувшись в дежурную, я не мог тотчас же лечь спать, а сел писать и написал статью по поводу столетия со дня рождения В.А. Жуковского, появившуюся потом в русинской газете «Слово». Очевидно, мозг мой не был вовсе настроен к чему-либо фантастическому, о чем не замедлили бы говорить иные, если бы я вздумал рассказывать им этот факт. Значит, не галлюцинация было то, что я увидел перед собой умершего больного» (Ребус. 1882. № 49).

*          * *

«В год кончины моей матушки, — рассказывает ветеран, служивший в конной артиллерии в начале нынешнего столетия, — я получил от нее письмо, в котором она извещала меня, что собирается на все лето пожаловать ко мне. Это было в конце зимы. Я отвечал ей, что буду чрезвычайно рад и приготовлю все для ее полного спокойствия.

Зная, как она любит цветы и всякого рода роскошь, я отделал заново большую половину дома, обращенную к саду и прилегавшую к оранжерее, а себе оставил половину, выходившую окнами во двор. Вечера еще были довольно долги, и я, по обычаю своему, каждый вечер после чая отдыхал на своей постели и что-нибудь читал. Однажды, лежа в спальне, вдруг вижу, дверь моей комнаты отворяется и входит матушка. Я мгновенно вскочил с постели и, запахнув халат, бросился к ней навстречу, говоря: «Матушка, как я рад, что вы пожаловали», — совершенно забывая, что это еще зима и что в доме не было никакого предварительного движения, возвещавшего ее прибытие. Она сделала несколько шагов ко мне, пристально посмотрела на меня и исчезла. Я был поражен. В первую минуту даже не мог сообразить, что у нас только конец зимы, а когда пришел в себя, то готов был уверять, что это точно матушка была у меня, так было реально это видение.

Спустя недели две после этого случая я получил письмо от сестры Прасковьи Ивановны, которая извещала, что матушка умерла как раз в тот день и час, когда она явилась мне в тульской деревне» (Ребус. 1887. № 1).

*          * *

В Соединенных Штатах Америки, в городе Филадельфия, был дом, известный как «неспокойный», так что никто не решался жить в нем. Однажды в этот город приехали две сестры с намерением остаться жить здесь. Они искали себе квартиру, и кто-то указал им на этот дом. Хозяин неспокойного дома согласился пустить их без всякой платы, не скрывая, однако, причины, по которой он остается давно без жильцов. Сестры переехали на жительство в страшный дом.

В первые два-три дня ничего особенного не заметили. Но вот однажды ночью, когда они уже легли было спать, в доме поднялся какой-то непонятный шум, так что они поневоле перепугались. Встав с постели, одна из них спросила: «Кто здесь и что нужно?». Вдруг, как будто из земли, явился незнакомый мужчина и говорит: «Вот так давно бы спросили меня, поэтому я и давал о себе знать всякими способами. Я прошу вас помочь мне, а в чем именно, выслушайте меня. Несколько лет тому назад я был хозяином этого дома. Однажды ко мне приехал мой племянник-сирота, которому я предложил жить у меня. Он был человек бедный. У меня было намерение оставить ему все состояние, так как кроме него у меня никого не было из родных. Я полюбил его и ничего от него не скрывал, так что он знал, что у меня были большие деньги. Однажды ночью он зарезал меня и труп мой скрыл в этой самой комнате под полом, а деньги, сто тысяч долларов, украл, и в ту же злосчастную ночь уехал из этого города по железной дороге и теперь живет под чужим именем вдали отсюда.

Прошу вас заявить об этом полиции, которая найдет мой труп под полом и предаст надлежащему погребению, и я тогда уже успокоюсь».

На другой день сестры заявили об этом кому нужно, и действительно, был найден под полом скелет человека, который и предан был земле по христианскому обряду. С тех пор в доме стало спокойно (сообщено устно одним интеллигентным лицом).

*          * *

Одна благочестивая жена перед своей смертью рассказала своему другу следующее.

«В прошлую ночь явилась мне во сне покойная моя сестра.

—        Любезная моя, ты слишком страшишься близкой твоей смерти, — сказала она, — хочешь ли узнать, что такое смерть?

—        Да, хочу.

—        Хорошо, сестра, я покажу тебе, что такое смерть. Смотри, вот она!

Тут явившаяся тихо склонилась на софу, и тотчас из ее тела вышел чрезвычайно тонкий светлый образ человеческий: то была смерть. Тут я пробудилась» (Душеполезные размышления. 1882. № 5).

*          * *

В «Могилевских епархиальных ведомостях» помещено описание следующего случая из жизни митрополита Платона.

«В моей жизни, — говорил преосвященный, — есть один случай, при котором я видел тень другого человека, да притом же так живо и отчетливо, как вот вас вижу теперь. Это было в тридцатых годах, когда я состоял инспектором Санкт-Петербургской духовной академии. У нас был в числе студентов Иван Крылов, из Орловской семинарии, известный мне, когда я был там наставником. Учился он недурно, был хорошего поведения и благообразного вида. Раз он приходит ко мне и просит, чтобы позволил ему отправиться в больницу. Я думаю себе: «Верно, он истощал, пусть там покормят его получше, и он поправится. А может быть, и курсовое сочинение там напишет. Проходит несколько времени, я о нем ничего не слышу, доктор ничего не говорит. Но вот однажды лежу я на диване и читаю книгу, смотрю — стоит Крылов и прямо смотрит на меня. Лицо его вижу так ясно, вот как вас, но тело его было как бы в тумане или облаке. Я взглянул на него. Он... Меня передернуло. Призрак точно понесся к окну и скрылся. Я еще раздумывал, что бы это значило, слышу стук в мою дверь, входит больничный сторож и говорит мне:

—        Студент Крылов Богу душу отдал.

—        Давно ли? — спросил я в изумлении.

—        Да вот минут пять, я только собрался к вам.

Вот извольте разгадать эту тайну, — сказал архипастырь, обращаясь ко всем присутствовавшим при рассказе. Все молчали. — Все это, — заключил владыка, — несомненно, доказывает нам какую-то таинственную связь между нами и душами умерших» (Могилевские епархиальные ведомости. 1883).

*          * *

«Идя по скиту, — так рассказывает одиц, из монашествующей братии Троице-Сергиевой лавры, — зашел я к умирающему Вуколу, послушнику покойного схимонаха Моисея. В тот день когда я был у него, его соборовали маслом. Увидав его в благодушном состоянии, я спросил:

—        Что, о. Вукол, видно, в путь собираешься?

—        Да, батюшка, помолись, да пошлет мне, грешному, Господь Свою милость.

—        Кланяйся от меня своему о. Моисею.

—        Я ныне, — говорит больной, — виделся с ним, он был у меня и вот здесь читал акафист Богоматери, а меня, как и прежде бывало, заставил петь припевы, и так все правило совершил у меня. И сказал мне с радостью: «Мы с тобою и там вместе будем жить, мне позволено прийти проводить тебя туда». Помолились мы еще с ним, и я как бы совершенно был здоров, перекрестил он меня и отошел. Так я, батюшка, жду не дождусь, когда пошлет Господь перевести меня отсюда. Отец Моисей сказал, что там несказанно хорошо» (Монастырские письма, 35).

*          * *

В одном селе жила почтенная чета: старик, заштатный священник, отец Г., и старушка, жена его. Жили они очень долго на свете и, как говорится, душа в душу. Отец Г. приобрел своею жизнью уважение у многих в окрестности. Это был человек доброго старого времени, хлебосол, приветливый и добрый. Но всему бывает на свете конец: отец Г. занемог, слег в постель и, напутствованный христианскими Таинствами, тихо и мирно перешел в вечность, оставив горько оплакивавшую его спутницу жизни. Вот уже минул и год после его смерти. Старушка, жена его, накануне годичного о нем поминовения после разных хлопот легла немножко отдохнуть. И вот видит во сне покойного мужа. С радостию бросилась она к нему и начала его расспрашивать, что с ним и где он теперь находится? Покойник отвечал: «Хотя я и не обязан с тобою говорить, но так как при жизни не было у меня от тебя никаких тайн, то скажу, что, по милости Божией, я не в аду; скоро и ты последуешь за мной, готовься к смерти через три недели после этого дня».

Покойник медленно удалился, как бы не желая с нею расстаться, а старушка, проснувшись, радостно стала всем рассказывать о своем свидании с покойным мужем. И действительно, ровно через три недели она мирно скончалась (Душеполезное чтение. 1868. Ч. 1).

*          * *

«Один из богоносных отцов, — как записал св. Иоанн Дамаскин, — имел ученика, жившего в беспечности. Когда сей ученик застигнут был смертию в таком нравственном состоянии, то человеколюбивый Господь после молитв, принесенных старцем со слезами, показал ему ученика его, объятого пламенем до шеи. Когда же старец его много подвизался и молился о прощении грехов усопшего, то Бог показал ему юношу, стоящего в огне по пояс. Потом, когда благостный муж приложил к трудам своим новые труды, то Бог в видении явил его старцу совершенно избавленным от мучений» (Слово о почив, в вере. Христианское чтение». Ч. 26.1827).

*          * *

«Отец мой знал о своей кончине за несколько лет, — передает некто С. — И вот как это ему было открыто. Накануне именин своих с 31 декабря на

1          января увидел он во сне своего отца, Михаила Васильевича, который объявил ему о скором их свидании в лучшем мире.

—        Ты умрешь, — сказал ему мой дедушка, —

2          января в день и моей смерти.

—        Как! — вскричал мой отец, — так скоро?

—        Нет, ты умрешь в среду.

И действительно, спустя несколько лет, в первую случившуюся среду, которая совпадала со вторым днем января, мой отец умер» (Душеполезное чтение». 1862, апрель).

*          * *

В конце прошлого столетия помещик 3., человек еще не старый, обремененный многочисленным семейством и имевший при этом довольно ограниченное состояние, служил для семьи своей единственной опорой.

Но вот однажды 3. отчаянно заболел и видимо начал приближаться к смерти; врачи отказались лечить. Убитая горем жена оплакивала больного мужа, как умершего, представляя свое безвыходное положение. Видя все это, безнадежный больной начал мысленно просить Бога продлить ему жизнь, пока он пристроит старших сыновей и таким образом оставит на их попечение младших своих детей. После этой молитвы он уснул и проспал довольно долго. Проснувшись, немедленно зовет к себе жену и радостно сообщает ей, что видел во сне архипастыря Белгородского Иоасафа Горленко, которого помнил еще в живых. Архипастырь в сонном видении сказал ему, что по милосердию Божию ради невинных малюток дается ему еще двадцать лет жизни. Но через двадцать лет, ровно в этот день Господь призовет его к Себе.

Рассказав свое сновидение, больной попросил жену все это со слов его записать в молитвенник, что и было исполнено, и безнадежный дотоле больной 3. начал, к удивлению семьи и лечивших его врачей, быстро поправляться и вскоре совсем выздоровел.

Ровно через двадцать лет, в назначенный день,

3.         почил вечным сном на руках своих сыновей и дочерей, уже пристроенных и обеспеченных, с благодарной молитвой на устах.

Молитвенник его с записью доселе хранится у его потомков как фамильная ценность (Душеполезное чтение. 1868).

*          * *

«Родители наши большею частью жили в своем имении, — рассказывает графиня Г. Ч-ова, — и так любили друг друга, что пережили один другого очень ненадолго. Вскоре по их кончине наступил храмовый праздник в нашем имении. Я и все мои сестры были уже замужем, но к этому дню мы собирались всей семьей в это имение, чтобы помолиться вместе о наших дорогих покойниках. Это было летом. У всех нас были хорошие голоса и мы обыкновенно пели на клиросе.

Накануне праздника, после обеда, все мы сидели в большом зале, из которого стеклянная дверь выходила на террасу, а с террасы был вход в сад. Сестры спевались, готовясь петь на другой день за обедней в память родителей любимый их концерт. Я же была не совсем здорова и в спевке не участвовала, а сидела в конце залы против стеклянной двери, разговаривая с двоюродным братом. Пели в этот день сестры необыкновенно хорошо; слушая их, я думала: вот если бы живы были наши родители, как они были бы довольны, слушая этот концерт. Смотря на брата, что-то мне говорившего, я вдруг безотчетно взглянула на дверь, выходящую на террасу, — и о, ужас! В дверях стоит моя мать в простом белом капоте и белом чепчике с оборочкой, как была похоронена, и пристально смотрит на меня. Не веря своим глазам и думая, что это воображение мне рисует ее образ, я стала смотреть вниз; через минуту подымаю глаза, а она тихо приближается ко мне.

Я встала и пошла к ней навстречу. Как только я двинулась, она стала отступать к двери, лицом ко мне, не оборачиваясь. Я приблизилась к ней, а она все отступала, продолжая пристально смотреть на меня. Так она спустилась с террасы в сад, и я за нею. В аллее она остановилась. Я также остановилась и хотела взять ее за руку, говоря: «Я за тобой». Но она отчетливо сказала: «Не прикасайся ко мне, тебе еще не время». Потом она произнесла еще несколько слов, повторять я их не могу; затем улыбнулась, лицо ее точно просветлело каким-то блаженством, и она тихо стала отделяться от земли, подыматься вверх, становясь все воздушнее и исчезла в пространстве» (Современные известия. 1874. № 19).

*          * *

Когда умерла шведская королева Ульрика в своем замке и положена была в гроб, то в передней комнате отряд лейб-гвардии держал печальный караул. В полдень явилась в приемную любимая королевою графиня Стенбок из столицы Стокгольма, и начальник стражи проводил ее к телу королевы. Так как она долго не возвращалась, капитан гвардии отворил дверь и от ужаса остолбенел. Тогда поспешили к нему присутствовавшие офицеры и ясно увидели через открытую дверь королеву, сидевшую в своем гробу и обнимавшую графиню Стенбок. Видение казалось как бы плавающим в воздухе, но скоро превратилось в густой туман; но когда туман рассеялся, тело королевы лежало в гробу по-прежнему, а графини Стенбок нигде не оказалось в замке. Тотчас же послали курьера с известием об этом в Стокгольм, и был привезен ответ, что графиня Стенбок не оставляла столицы, но умерла в то время, когда ее видели в объятиях королевы. Тогда составлен был об этом событии протокол и подписан всеми, видевшими это явление (Исторический и статистический журнал. 1815).

*          * *

В Теофииоле случился такой факт. Издавна здесь в одиночестве проживала всеми уважаемая, чрезвычайно набожная вдова почтенных лет А. Она особенно близка была с подругой своих юных лет Д. Но неожиданно неразлучные друзья настолько крупно поссорились, что А., внезапно заболев, приказала своим родным не пускать на похороны Д., если последняя к ней, мертвой, придет прощаться. Священник, призванный в одиннадцать часов ночи напутствовать заболевшую, узнал о непримиримой вражде почтенной вдовы с ее прежней приятельницей и стал уговаривать больную простить в душе Д. и тогда только приступить к принятию Св. Таин. Больная послушала своего духовного отца. В ту же ночь Д., ничего не знавшая о внезапной болезни А., среди крепкого сна пробуждается от ощущения чьего-то реального присутствия и слышит умоляющий о прощении голос А. Проснувшись, она зажгла свечу, но никого не нашла в своей комнате. В скором времени она снова уснула. Но вдруг Д. слышит крик дочери своей, девушки четырнадцати лет. «Мама, иди сюда, здесь А. ходит. Вот она, вот пошла, смотри!». Д. зажгла свечу — и опять никого и ничего. Часы показывали три часа ночи. Мать и дочь совершенно явственно ощущали присутствие А. На другой день Д. получает известие, что А. умерла ровно в три часа ночи. После погребения священник, согласно распоряжению покойной, вместе с понятыми описал все ее имущество, лучшие вещи сложил в сундуки и отправил в церковный дом до приезда сына, оканчивавшего Академию художеств; разные же коробочки и мешочки побросали в угол, как ненужный хлам. Через два дня после смерти А. является к священнику испуганная, взволнованная племянница покойной и говорит: «Сегодня мне явилась тетка моя А. и велела вам, батюшка, передать, что вы нехорошо распорядились имуществом ее, нажитое потом и кровью для сына побросали в угол».

Пошли в дом, стали перебирать коробочки и нашли среди лоскутов пятьсот рублей. Через несколько дней, кажется, на шестой после смерти, А. является с той же реальною осязательностью священнику и, как бы в благодарность, говорит: «Не бойся болезни своей, а опасайся вот чего», — и сделала ему предостережение. Действительно, по свидетельству почтенного священника, предсказания ее сбылись (Херсон, епарх. вед. 1886).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Господь приемлет и грешников кающихся

При греческом императоре Маврикии был во Фракии разбойник свирепый и жестокий. Поймать его никак не могли. Блаженный император, услышав о том, послал разбойнику крест свой и повелел ему сказать, чтобы он не боялся, — чем означалось прощение всех его злодеяний, с условием исправиться. Разбойник умилился, пришел к царю и припал к ногам его, раскаиваясь в преступлениях своих. После немногих дней, он впал в недуг, и помещен был в странноприимный дом, где видел во сне Страшный Суд.

Пробудившись и примечая усиление болезни и приближение кончины, он обратился с плачем к молитве и говорил в ней так: «Владыко, человеколюбивый Царю! Спасший прежде меня подобного мне разбойника, яви и на мне милость Твою: приими плач мой на смертном одре. Как принял Ты пришедших в единонадесятый час, ничего не совершивших достойного; так приими и мои горькие слезы, очисти меня ими и прости. Больше этого не взыскуй от меня ничего; уже я не имею времени, а заимодавцы приближаются. Не ищи и не испытывай, — не найдешь во мне никакого добра; предварили меня беззакония мои, я достиг вечера; бесчисленны злодеяния мои. Как принял Ты плач апостола Петра, так прими этот плач мой, и омой рукописание грехов моих. Силою милосердия Твоего истреби мои прегрешения». Так исповедуясь в течение нескольких часов и утирая слезы платком, разбойник предал дух.

В час смерти старший врач странноприимного дома видел сон: к одру разбойника пришли как бы мурины с хартиями, на которых были написаны многочисленные грехи разбойника; потом два прекрасных юноши-царедворца принесли весы. Мурины положили на одну чашу написанное на. разбойника, эта чаша перетянула, а противоположная ей поднялась кверху. Святые Ангелы сказали: «Не имеем ли мы здесь чего? И что можем иметь, — возразил один из них, — когда не более десяти дней, как он воздержался от убийства? Впрочем, — прибавили они, — поищем что-нибудь доброго».

Один из них нашел платок разбойника, намоченный его слезами, и сказал другому: «Точно, этот платок наполнен его слезами». Положим его в другую чашу, а с ним человеколюбие Божие, и посмотрим, что будет? Как только положили платок в чашу, она немедленно потянула и уничтожила вес рукописаний, бывших в другой. Ангелы воскликнули в один голос: «Поистине победило человеколюбие Божие!». Взяв душу разбойника, они повели ее с собою; мурины зарыдали и бежали со стыдом.

Увидев этот сон, врач пошел в странноприимный дом; придя к одру разбойника, он нашел тело его еще теплым, оставленным душою; платок, наполненный слезами, лежал на глазах его. Узнав от находившихся при нем о покаянии, принесенном

Богу, врач взял платок, представил его императору и сказал ему: «Государь! Прославим Бога, и при твоей державе спасся разбойник».

Однако, — заключает повесть эту весьма благоразумно передавший нам ее, — гораздо лучше благовременно приготовлять себя к смерти и предварять страшный час ее покаянием» (Пролог, 17 октября).

*          * *

В прошедшем столетии в К. скончалась женщина, лет тридцати, Мария Н. Двадцати лет она выдана была в замужество за мастерового А. Н.; через год после свадьбы муж ее поступил в солдаты, и бедная молодая женщина, прожив после этого года четыре скромно и честно, увлеклась потом соблазном и повела жизнь беспорядочную. Духовный отец Марии нередко увещевал ее обратиться к жизни чистой и раскаяться в прежних проступках, но всегда получал кроткий ответ: «Постараюсь, батюшка, исправиться, постараюсь». Но, несмотря на обещания и, без сомнения, действительное старание исправиться, поток соблазна и искушений снова увлекал ее в грех. Таким образом, бедная женщина провела немало лет попеременно то в грехе, то в раскаянии, то опять в грехе. Но вот в один день зовут духовника Марии для ее напутствова- ния. «Давно ли Мария больна?» — спрашивает он и узнает, что она месяца три уже страдает грудною водянкой и часто о чем-то грустит и плачет.

При исповеди духовник нашел Марию в сердечном сокрушении и вместе с тем, сверх чаяния, в великом, почти радостном уповании на милосердие Спасителя. Она рассказала, что в эти три месяца своей болезни она много страдала от угрызений совести при воспоминании о своих грехах и при мысли, что не воспользовалась в свое время наставлениями своего духовного отца и одного благочестивого старца-странника, что не могла исправиться от своей слабости; нередко доходила до уныния и совершенного отчаяния, но в то же время, при этих мрачных помыслах, чувствовала, что какой-то голос говорил в ее сердце: «Ты лучше поплачь о грехах своих, авось, Господь милосердный и простит тебя; ведь у Него милости больше, чем в море капель».

Это был голос благости Божией, призывающий душу к покаянию и дающий надежду на милосердие Спасителя грешным. И Мария плакала, плакала от глубокого покаянного чувства целые дни и ночи, и еще молила Господа даровать ей целое море слез. И становилось легко на душе ее после многих и обильных слез.

«В прошлую ночь, — прибавила она, — особенно тяжело было мне. Враг силился отнять у меня всякую надежду на спасение. Я томилась и уже не знала, что делать, как вдруг, не знаю — в сонном ли забытьи или наяву — явился мне старец, которого с год тому назад приняла я к себе больного и изможденного, покоила как отца и, по выздоровлении его, обшила, обмыла и, отдав ему на дорогу свою шубенку, далеко проводила, слушая его мудрые наставления и прося его молиться обо мне, грешной. Этот старец сказал мне строгим голосом: «Мария, ты грешишь еще и против Божия милосердия?.. Взявший на Себя грехи всех человеков, разве не может подъять и твоих? Пострадавший за грехи наши, разве радуется погибели бедных грешников? Или не знаешь, как милостиво принимал Он и прощал великих грешников, прибегнувших к Его милосердию.

Молись и надейся. Посмотри на меня. Вот и я представляю Ему в ходатайство за тебя успокоенную тобою мою старость и эту одежду, драгоценнейшую царских порфир; узнаешь ли ее? Она одна у тебя и была, но ты пожертвовала ею ради Христа Спасителя и ради любви к ближнему, — пребывали в любви в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает (1 Ин. 4, 16), — говорит возлюбленный ученик Христов. Неужели думаешь, что у Спасителя менее любви для тебя, чем сколько ты могла оказать ее для странного нищего и для Него?»

Тут я пристальнее вгляделась в старца и увидела на его кротком и светлом лице радостную улыбку, а шубу мою на нем, блистающей подобно лучам солнечным. «Мир тебе, дочь моя», — сказал еще старец и скрылся...

С тех пор, батюшка, ощущаю я в себе какое- то дивное, необъяснимое спокойствие и, предчувствуя близкий конец свой, пожелала исповедаться во многих и тяжких моих грехах и получить ваше благословение и прощение в том, что многогрешная не слушалась ваших советов и наставлений. Простите, батюшка, простите меня, Бога ради, или я вовек буду плакать о том».

Что оставалось тут делать духовнику, как не плакать вместе со смиренною и кающеюся грешницею, или нет, уже омывшею многими слезами глубокого, сердечного раскаяния грехи свои, уже оправданною пред судом Вземлющего грехи мира, но еще желающую вовеки оплакивать их?

Мария в вечер того же дня скончалась в мире. Вскоре по уходе духовника она простилась со всеми при ней бывшими, и более уже не говорила ни с кем ни слова, потому ли что лишилась языка или потому что мыслею своею была в глубине своего пламенеющего любовию сердца, — и никто не видел и не слышал, как предала она Помилователю грешных свою смиренную душу...

Некто из святых сказал: «Смирение и любовь суть два великих крыла, на которых возносятся на небеса» (Душеполезное чтение. 1861).

*          * *       V

В Египте некоторая девица, именем Таисия, оставшись сиротою после родителей, задумала обратить дом свой в странноприимный для скитских иноков. Прошло много времени, в течение которого она принимала и успокаивала отцев. Наконец ее имение истощилось, и она начала терпеть недостаток. С нею познакомились неблагонамеренные люди и отвратили ее от добродетели; она начала проводить худую жизнь, даже развратную.

Отцы, услышав это, очень опечалились, они призвали авву Иоанна Колова и сказали ему: «Мы слышали о сестре Таисии, что она разорилась. Когда она была в состоянии, оказывала нам свою любовь; и мы ныне покажем нашу любовь к ней и поможем ей. Потрудись посетить ее».

Авва Иоанн пришел к ней и сказал старице, стоявшей на страже у ворот, чтобы она доложила о нем госпоже своей. Она отвечала: «Вы, монахи, поели все имение ее». Авва Иоанн сказал: «Доложи ей; я доставлю ей большую пользу». Старица доложила. Юная госпожа сказала ей. «Эти иноки, постоянно странствуя при Черном море, находят жемчуг и драгоценные камни; поди, приведи его ко мне».

Авва Иоанн пришел и сел возле нее и, взглянув на лицо ее, преклонил главу и начал горько плакать. Она сказала ему: «Авва, что ты плачешь?» Он отвечал: «Вижу, что сатана играет на лице твоем, и как мне не плакать? Чем не понравился тебе Иисус, что ты обратилась на противные Ему дела?» Она, услышав это, затрепетала и сказала ему: «Отец! Есть ли для меня покаяние?». Он отвечал: «Есть». — «Отведи меня, куда хочешь», — сказала она ему и, встав, пошла вслед за ним.

Иоанн, заметив, что она не распорядилась, даже не сказала ни одного слова о доме своем, удивился. Когда они достигли пустыни, уже смеркалось. Он сделал для нее возглавие из песка, такое же другое, в некотором расстоянии, для себя. Оградив ее возглавие крестным знамением, сказал: «Здесь усни». А сам, исполнив свои молитвы, тоже прилег отдохнуть.

В полночь Иоанн проснулся и увидал, что образовался некий путь, от места, где почивала Таисия, до Неба, и Ангелы Божии возносят ее душу. Тогда он встал и начал будить ее; но она уже скончалась. Иоанн повергся на землю и услышал голос: «Един час ее покаяния принят паче долговременного покаяния многих, не оказыващих при покаянии такого самоотвержения» (Патерик скитский).

Сет. Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти

Что есть адские мучения?

Были два друга, сказано в некоторой священной повести, переданной Святогорцем, один из них, тронутый словом Божиим, вступил в монастырь и проводил жизнь в слезах покаяния, другой остался в мире, проводил рассеянную жизнь и, наконец, пришел в такое ожесточение, что начал дерзко насмехаться над Евангелием.

Среди такой жизни кончина постигла мирянина. Узнав о его смерти, монах, по чувству дружбы, начал молить Бога, чтобы загробная участь почившего ему была открыта.

По прошествии некоторого времени, в тонком сне является иноку друг его. «Что, каково тебе? Хорошо ли?» — спросил монах явившегося. — «Горе мне, злочестивому! Неусыпающий червь точит меня, не «дает и не даст мне покоя чрез целую вечность».

«Какого рода это мучение?» — продолжал вопрошать монах. «Это мучение невыносимо! — воскликнул умерший. — Но нет возможности избежать гнева Божия. Ради молитв твоих дана мне свобода и, если хочешь, я покажу тебе мое мучение. Тебе не вынести, если б я открыл его так, как оно есть, вполне; но, хотя отчасти, узнай его».

При этих словах почивший приподнял одежду свою до колена. И — о ужас! Вся нога была покрыта страшным червем, снедавшим ее, и от ран выходил такой зловонный смрад, что потрясенный монах в ту же минуту проснулся. Но адский смрад наполнил всю келью, и так сильно, что монах в испуге выскочил из нее, забыв затворить за собой двери, отчего смрад проник далее и разлился по монастырю, все кельи переполнились им, а так как и самое время не уничтожило его, то иноки должны были совершенно оставить монастырь и переселиться в другое место; а монах, видевший адского узника и его ужасную муку, во всю жизнь свою не мог избавиться от прилепившегося ему зловония, ни отмыть его от рук, ни заглушить никакими ароматами («Вечные загробные тайны», изд. Свято- Пантелеимоновского монастыря на Афоне).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Видение обителей Царствия Небесного

Многие из угодников были Духом Святым восхищены в Рай и из него проникли на Небо, в Небеса небес, к самому Престолу Господа, окруженного пламенными Серафимами и Херувимами. Так, преподобный Симеон Дивногорец видел в Раю чудные сады, видел там душу праотца Адама и душу благоразумного разбойника, первого из человеков, введенного Богом в Рай по искуплении (Житие преп. Симеона Дивногорца, 24 мая).

Из известных нам видений святых отцов, зревших Рай, особенной живостью и подробностью отличается видение святого Андрея, Христа ради юродивого, продлившееся вышеестественно в течение двух недель. Он поведал сотаиннику своему Никифору об этом видении следующее: «Я увидел себя в Раю прекрасном и удивительнейшем и, восхищаясь духом, размышлял: что это?.. Знаю, что живу в Константинополе, как же очутился здесь, понять не могу. Я был в недоумении: в теле ли я или вне тела — Бог знает это. Но видел себя облеченным в самое светлое одеяние, как бы сотканное из молний, венец был на главе моей, сплетенный из великих цветов, и я был опоясан поясом царским. Радуясь этой красоте, дивясь умом и сердцем несказанному благолепию Божия рая, я ходил по нему и веселился. Там были многие сады с высокими деревьями; они колебались вершинами своими и увеселяли зрение; от ветвей их исходило великое благоухание. Одни из деревьев непрестанно цвели, другие украшались златовидными листьями, иные имели на себе различные плоды несказанной красоты и приятности. Невозможно те деревья уподобить ни одному дереву земному: Божия рука, а не человеческая насадила их. Птиц в этих садах было безчисленное множество: иные сидели на ветвях райских деревьев и пели прекрасно; от сладкого пения их я не помнил себя — так услаждалось мое сердце; и казалось мне, что глас пения их достигал даже до высоты небесной. Стояли те прекрасные сады рядами, как бы полк против полка.

В то время как я ходил между ними в восхищении сердца, увидел реку великую, текущую посреди них и их напояющую. На другом берегу был виноградник, которого лозы, украшенные златыми листьями и златовидными гроздьями, широко раскидывались. Дышали там от четырех стран ветры тихие и благоухающие, от их дыхания колебались сады, производящие дивный шум листьями своими».

Так как святой Андрей был восхищен не только в Рай, но, подобно святому апостолу Павлу, и до третьего неба, то вслед за вышеприведенным повествованием о Рае он продолжал сказание так: «После этого напал на меня ужас, и я ощущал, что стою превыше небесной тверди. Юноша с лицом, подобным солнцу, предшествовал мне. Я последовал за ним, и вот — увидел Крест прекрасный и великий, видом похожий на радугу.

Вокруг него стояли певцы огнезрачные, как пламень, и пели песнь сладкую, прославляя Господа, распявшегося на Кресте. Предшествовавший мне юноша приступил ко Кресту, облобызал его и подал мне знак, чтобы я сделал то же: я припал ко Кресту, со страхом и радостию великою, и усердно лобызал его. В то время как я его лобызал, насытился духовной неизреченной сладости и обонял большее благоухание, нежели в Раю.

Миновав Крест, я посмотрел вниз и, увидев под собою бездну, — потому что мне казалось, что я хожу по воздуху, — начал пугаться и возопил к водившему меня: «Боюсь, чтобы мне не низвергнуться в глубину!» Он, обратясь ко мне, сказал: «Не бойся, нам должно взойти выше», — и подал мне руку. Когда я схватился за его руку, мы очутились выше второй тверди; я увидел там дивных мужей и покой их, и радость праздника их, неиз- глаголанного языком человеческим.

После сего мы вошли в чудный пламень, который нас не опалял, но только просвещал. Я начал ужасаться, и опять руководивший меня обратился ко мне и подал мне руку, говоря: «Нам должно взойти и еще выше». С этим словом мы очутилцсь выше третьего неба, где я услышал множество Небесных Сил, поющих и славословящих Бога.

Мы пришли пред завесу, блиставшую, как молния, пред которою стояли страшные великие юноши, подобные пламени огненному; лица их сияли паче солнца, и в руках их было огненное оружие; кругом со страхом предстояло безчисленное множество небесного воинства. Руководивший меня юноша сказал мне: «Когда отымется завеса и увидишь Владыку Христа, тогда поклонись Престолу славы Его».

Услышав это, я вострепетал и возрадовался; меня объяли ужас и неизъяснимая радость; я стоял и смотрел, когда отымется завеса. Ее отъяла некая пламенная рука, и я увидел Господа моего, как некогда Исаия пророк, сидящего на Престоле высоком и превознесенном, окруженного Серафимами. Он был облечен в багряную одежду, лицо Его сияло неизреченным светом, и Он с любовию обратил ко мне Свои очи.

Увидев Его, я пал пред Ним и на лицо свое, поклоняясь пресветлому и страшному Престолу славы Его. Какая же тогда от видения лица Его объяла меня радость, того невозможно выразить, так что и ныне, поминая это видение, исполняюсь неизреченной сладости. В трепете лежал я пред Владыкою, удивляясь толикому Его милосердию, что попустил мне, грешному и нечистому человеку, прийти пред лице Его и увидеть Божественную лепоту Его.

Я исполнился умиления, размышляя о моем недостоинстве и величии моего Владыки, и повторял в себе слова пророка Исаии: О, окаянный аз, яко сподобихся, человек сый и нечисты устне имый, Господа моего очима моима видети! (Ис. 6,5).

И услышал я, что премилосердый Творец мой изрек ко мне пречистыми и сладчайшими устами Своими три Божественные слова, которые столько усладили мое сердце и столько разожгли любовию к Нему, что я весь таял, как воск, от действия теплоты

духовной, и испол-нились надо мной слова Давида: Бысть сердце мое, яко воск тая посреди, чрева моего.

Потом все воинства небесные воспели песнь предивную и неизреченную. После этого, не знаю как, я очутился опять ходящим по Раю. Пришла мне потом мысль, что я не видел Госпожи Пресвятой Богородицы; и вот вижу некоего мужа, светлого, как облако, несущего крест и говорящего мне: «Ты захотел видеть здесь Пресвятую Царицу Небесных Сил? Ныне нет Ее здесь. Она ушла в многобедственный мир помогать человекам и утешать скорбящих. Я показал бы тебе Ее святое место пребывания, но теперь уже не время: тебе должно возвратиться туда, откуда ты пришел, — так повелевает Владыка». Когда он говорил это, мне показалось, что я нахожусь на том же самом месте, где был прежде» (Четьи-Минеи, 2 октября).

Влияние умерших на жизнь близких им людей

Сто лет тому назад, в г. Владимире, на Клязьме, у Золотых ворот помещалась парикмахерская некоего Павла Васильевича Карова. У этого парикмахера в Москве был родной брат Сергей Васильевич Каров, тоже парикмахер. Брат этот Сергей на пятой неделе Великого поста опасно заболел и умер. Его родная сестра, жившая при нем, тотчас сообщила о смерти его брату Павлу во Владимир. Но так как железной дороги в то время еще не было, а распутица и бездорожье были страшные, то Павел Васильевич не счел возможным ехать на похороны к брату.

Наступила Пасха. В первый день праздника, часов около десяти вечера, Каров прилег на диван и безотчетно задумался. Вдруг отворяется снаружи дверь и входит в комнату покойный Каров, брат Павла, который, перекрестясь пред иконами, подошел к Павлу и сказал: «Христос воскресе, Паша!».

Тот страшно испугался, но когда Сергей подошел поцеловаться, Павел ответил ему:

—        Воистину воскресе, — и поцеловались. Затем покойник сел рядом с братом на диван.

—        Мать наша тебе кланяется, ей там хорошо, — сказал явившийся брату.

—        Да ведь ты, Сережа, умер? — спросил Павел брата.

—        Да, действительно, я умер.

—        Как же ты пришел?

—        А нас отпускают.

Кое-как ободренный Павел Каров встал, взял трубку, положил табаку и, закурив ее, предложил брату; но Сергей отказался, сказав: «У нас не курят». Не веря своим глазам, Павел начал тихонько ощупывать сюртук Сергея и оценивать, какого он качества. Оказалось, что сюртук был драповый, известного покроя, и у Павла не осталось более сомнения, что перед ним сидит именно его брат Сергей.

Побеседовав, Сергей изъявил желание пойти домой и, выйдя от Павла, направился прямо к церкви Николы Зарядного, где в колоннах паперти и скрылся совершенно.

Во время беседы с Павлом Сергей сообщил ему следующее: «Когда меня похоронили, то сестра, взяв в свою пользу все мое добро, до настоящего- то не добралась. У меня в сундуке моем двойное дно, и сделано так незаметно, что не зная, его нельзя найти. Вот ты и возьми себе этот сундук; в нем положено сто пятьдесят рублей и расписка князя Голицына за год за бритье. Он тебе деньги выдаст». Таким образом, Павлу Васильевичу оставалось только проверить сказанное братом.

В воскресенье на Фоминой неделе он выехал в Москву. Явившись к сестре, похоронившей Сергея Васильевича, Павел расспросил о последних днях брата, а равно и о том, в чем брат был похоронен. Сестра рассказала, что она положила брата в сюртуке таком-то, панталонах таких-то, манишке такой-то, словом, она подтвердила все то, что видел сам Павел на брате. Затем, справляясь о том, по-христиански ли брат окончил жизнь, получил ответ, что он был соборован маслом, исповедан и приобщен Св. Таин накануне смерти.

Относительно же имущества, оставшегося после Сергея, она показала пустой сундук. Павел попросил у нее этот сундук себе на память. Сестра охотно согласилась отдать его. Привез Павел Васильевич сундук в свой номер и начал осматривать его дно. Действительно, оказалось, что очень тонкая доска сверху дна привинчивалась к настоящему дну и поднималась, а под нею оказались ассигнации на сумму ровно полторы сотни рублей и расписка на девяносто рублей князя Голицына. С этою распискою Павел Каров явился к князю, и тот, не сказав ни слова, выдал ему девяносто рублей.

Об этом происшествии Павел Васильевич Каров сообщил своему духовному отцу Гавриилу Ястребову. Отец Гавриил задумался над этим явлением. Спустя некоторое время, когда о. Гавриил пришел к Карову со святою водою и вновь просил рассказать об этом событии, Павел Васильевич охотно повторил этот рассказ и в присутствии причта. Вскоре Павел Васильевич тяжко заболел и позвал напутствовать себя своего духовного отца.

Желая вновь узнать истину, о. Гавриил в третий раз спросил Карова, правду ли он, Каров, рассказывает о явлении ему брата Сергея? Тогда Павел Васильевич, указывая на святые иконы и помня близкий смертный, час, удостоверил отца Гавриила, что все сказанное о явлении ему брата Сергея есть сущая правда, и что ему не было нужды вводить о. Гавриила в заблуждение, что беседа и христосование с мертвым были вполне реальны (Современные известия. № 80.1887).

*          * *

«Года за полтора до кончины Алексея Петровича Ермолова, — так рассказывает С. С., — я приехал в Москву для свидания с ним. Погостив несколько дней, я собирался в обратный путь к месту моей службы и, прощаясь, не мог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется еще раз увидеть его в живых, так как в то время он был дряхл, а я не раньше, чем через год имел возможность вернуться в Москву. Заметив мои слезы, Алексей Петрович сказал:

—        Полно, я еще не умру до твоего возвращения сюда.

—        В смерти и животе Бог волен, — ответил я ему.

—        Я тебе положительно говорю, что не умру через год, а позднее.

На моем лице выразилось сильное изумление, даже страх, за нормальное состояние всегда светлой головы Алексея Петровича, что не могло укрыться от него.

—        Я тебе сейчас докажу, что я еще не сошел с ума и не брежу.

С этими словами он повел меня в кабинет, вынул из запертого ящика исписанный лист бумаги и поднес его к моим глазам.

—        Чьей рукой писано? — спросил он меня.

—        Вашей, — отвечал я.

—        Читай.

Это было нечто вроде послужного списка Алексея Петровича, начиная с чина подполковника, с указанием времени, когда произошел каждый мало-мальски замечательный случай из его богатой событиями жизни. Он следил за моим чтением и, когда я подходил к концу листа, закрыл рукой последние строки.

—        Этого читать тебе не следует, — сказал он, — тут обозначен год, месяц и день моей смерти. Все, что ты прочел здесь, написано давно и все сбылось до мельчайших подробностей. Вот как это случилось. Когда я был еще в чине подполковника, меня командировали для производства следствия в уездный город Т. Мне пришлось много работать. Квартира моя состояла из двух комнат: в первой помещались находившиеся при мне писарь и денщик, во второй — я. Войти в мою комнату можно было не иначе, как через первую.

Раз ночью я сидел за своим письменным столом и писал. Кончив, я закурил трубку, откинулся на спинку кресла и задумался. Подымаю глаза — предо мной какой-то неизвестный человек, судя по одежде, мещанин. Прежде чем я успел спросить, кто он и что ему нужно, незнакомец сказал: «Возьми лист бумаги, перо и пиши».

Я. безусловно, повиновался, чувствуя, что нахожусь под влиянием неотразимой силы. Тогда он продиктовал мне все, что должно случиться в течение моей жизни, и кончил днем моей смерти.

С последним словом он исчез, но как и куда — не знаю. Прошло несколько минут, прежде чем я опомнился, первой моей мыслью было, что надо мною подшутили. Я вскочил с места и бросился в первую комнату, миновать которую не мог незнакомец. Там я увидел, что писарь сидит и пишет при свете сального огарка, а денщик спит на полу, у самой входной двери, которая оказалась запертою на ключ. На вопрос мой: «Кто сейчас вышел отсюда?» — удивленный писарь ответил, что никто не выходил.

До сих пор я никому не рассказывал об этом, — заключил Алексей Петрович, — зная наперед, что одни подумают — я выдумал это, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям, но для меня это факт, не подлежащий сомнению, видимым и осязательным доказательством которого служит вот эта бумага. Теперь надеюсь, ты не усомнишься в том, что мы еще раз увидимся.

Действительно, через год после того мы опять увиделись. После смерти я отыскал в его бумагах таинственную рукопись и увидел из нее, что Алексей Петрович Ермолов скоНчался в тот самый день и даже час, как ему было предсказано лет за пятьдесят» (Русская старина. 1875, май).

*          * *

В тридцатых годах в Севастополе служили два офицера, отличные моряки П. и Т., очень дружные между собою. Последний, отправляясь в какую-то экспедицию, приходит к своему товарищу и говорит ему:

—        Послушай, я отправляюсь в море. Мало ли что может случиться. Дай мне слово исполнить то, о чем я попрошу тебя.

—        Можешь ли ты сомневаться во мне? — отвечает П. — Скажи, что ты хочешь?

—        В случае моей смерти, женись на моей вдове и будь отцом моему сыну.

—        Помилуй, что ты бредишь! Экспедиция твоя небольшая. Ты воротишься, да ты же и мастер плавать.

—        Толковать об этом нечего — я прошу тебя, и ты должен дать мне слово.

—        Пожалуй, если тебе это нужно для твоего успокоения.

Друзья расстались. Прошло несколько месяцев. Вдруг П. видит во сне Т., который говорит ему: «Ты должен исполнить свое обещание и жениться». Проснувшись, он счел этот сон действием воображения. Между тем об экспедиции ничего не было слышно. Вскоре он увидел во сне опять друга, который снова ему напоминал о женитьбе, и тогда же было получено в Адмиралтействе известие, что друг его утонул (Погодин. Простая речь о мудреных вещах).

*          * *

Блаженный Августин рассказывает следующее. В бытность его в Милане один молодой человек постоянно был преследуем своим заимодавцем. Долг, который тот требовал от него, был, собственно, долг его отца, в это время уже умершего, и уплачен был им еще при жизни, но сын не имел об этом никакого письменного документа. Отец явился сыну и указал место, где лежала квитанция, из-за которой перенес он так много беспокойства (из сочинения Калмета).

*          * *

В деревне Студенке Дубенского уезда Волынской губернии, жил зажиточный крестьянин Олейник, мужик здоровый, крепкого сложения. Было ему от роду около пятидесяти лет. В ноябре 1868 года он сильно заболел, а спустя недели две и Богу душу отдал. После него остались жена и сын Антон, парень около двадцати лет от роду.

Спустя шесть недель после смерти мужа раз ночью жена покойного, проснувшись и лежа на печи, слышит, что кто-то плачет. В избе, кроме нее и сына, никого не было. Прислушивается и узнает, что плачет покойный муж ее. Зажигает лучину и, действительно, видит своего мужа, который стоит около спавшего сына и плачет. Как ни испугалась она, все-таки собралась с духом и говорит:

—        Что ты, Семен, пришел? Ведь ты, сдается, не был чаровником?

—        Нужно было прийти к тебе, я и пришел, а ты напраслину, баба, не болтай, это дело не твоего разума.

—        Чего ж ты плачешь, стоя над сыном?

—        А того я плачу, что ты за сыном не смотришь.

—        Как так?

—        А так: Антон полюбил католичку и хочет с нею обвенчаться.

—        Это, Семен, неправда твоя.

—        Как неправда? Мне ведь все известно. Ты лучше, баба, не спорь со мною, а поговори с сыном, может быть, ты, как мать, и урезонишь его. Ежели ж ты не успеешь его отговорить, то через десять дней я его возьму к себе.

Баба взвыла. Сын проснулся. Видение исчезло. Мать давай расспрашивать сына, правда ли, что он полюбил девицу. Тот стал отнекиваться, а потом сознался, что полюбил Адельку, дочку эконома, родители которой ни за что не разрешили бы выйти замуж за крестьянина, и вдобавок за православного. А потому парень и дивчина порешили тайно бежать в Галицию и обвенчаться у священника униатского. Бежать порешили через десять дней. Наконец наступил роковой день. Рано утром, когда мать еще спала, Антон тихо вышел из избы. Невеста его уже поджидала на своем огороде. Вот он уже вывел из конюшни лучшего жеребца, на котором редко приходилось ездить, но увы! лошадь лягнула его в правый бок, Антон потерял сознание, а вечером Богу душу отдал (Из загробного мира: явления умерших от глубокой древности до наших дней).

*          * *

«Недавно я пользовал одного из наиболее выдающихся граждан нашего города, — рассказывает врач. — Во время моего докторского визита больной рассказал мне следующий случай.

Один доктор в Филадельфии после многочисленных визитов сидел в своем кабинете; когда пробила половина девятого, он подумал, что пора ему закончить прием и отдохнуть, и встал со своего кресла, чтобы запереть дверь, но в эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла девочка, худенькая и бледная, с большим платком на голове; и так обратилась к доктору: «Доктор, пожалуйста, навестите мою мать, она очень больна». Доктор спросил у девочки имя ее и матери, а также их адрес, на что та отвечала ему совершенно внятно, и он подошел к своему письменному столу, стоявшему в глубине комнаты, чтобы записать ее слова. Записывая, ему пришло в голову идти к больной тотчас же вместе с девочкой, но когда он повернулся, чтобы сказать ей это, ее уже не было в комнате. Быстро отворив двери, он вышел на подъезд, посмотрел во все стороны — девочки нигде не было. Немало удивленный ее быстрым исчезновением, он наскоро взял свою шляпу и палку и отправился к больной. Без труда нашел он дом по данному адресу и был введен к больной.

—        Я врач, — сказал он, — вы посылали за мной?

—        Нет, не посылала, — ответила больная.

Доктор подумал, что он ошибся адресом и,

проверяя в своей записной книжке, спросил, так ли ее имя? И получил утвердительный ответ.

—        А есть у вас дочь, такая-то?

На этот вопрос больная ответила не тотчас же, в глазах ее блеснули слезы:

—        У меня была дочь, которую звали этим именем, но она умерла полтора часа тому назад.

—        Умерла? Где умерла? — спросил доктор.

—        Здесь, — ответила мать.

—        Где же лежит ее тело?

—        В соседней комнате.

Старшая дочь больной повела туда доктора, и он узнал в умершей ту девочку, которая приходила звать его к больной матери.

—        Ну, доктор, — прибавил мой пациент, — что вы об этом думаете? Мне это происшествие кажется в высшей степени чудесным!

—        А мне — так совершенно естественным, — возразил я. — Как вы думаете, тело ли девочки являлось к доктору?

—        Конечно, нет, — ответил мой пациент, — это могла быть только душа ее.

С этим мнением согласился и я» (Свящ. Д. Булгаковский. Из загробного мира: явления умерших от глубокой древности до наших дней).

*          * *

«В двадцати верстах от нашего имения, — рассказывает О. Д-цкий, — жил в селе Вишневце Волынской губернии священник, который был в большой дружбе с моим отцом. Этот священник, овдовев, остался с шестнадцатилетней дочерью. По его просьбе отец мой отпустил на короткое время свою дочь Степаниду, чтобы отвлечь осиротевшую, девушку от тяжелых впечатлений по случаю смерти ее матери. Прошло около двух недель, Степанида не возвращалась, а потому отец со мною (мне тогда было около десяти лет) отправился в Вцш- невец с целью проведать своего друга, вдовца о. Г., и взять сестру домой. Было это в июне 1860 года.

Мы приехали вечером, около десяти часов, священника не застали, но дома были девушки, моя сестра и дочь священника. Мне захотелось побегать

в саду, однако вглубь сада я боялся идти и присел на лавочке, недалеко от дома.

Смотрю — идет по аллее какая-то дама в черном платье. Поравнявшись со мною, она посмотрела на меня с улыбкою и направилась в дом священника через крыльцо, которое выходило в сад. Это было около одиннадцати часов вечера.

Спустя несколько минут я побежал к тому крыльцу, где сидели мой отец и девушки. «Какая- то дама вошла в дом через садовое крыльцо», — сказал я. Сестра и подруга ее при этих словах переглянулись и, как будто встревожились, так что отец спросил их, что с ними и чего они беспокоятся? Они отвечали, что по моему описанию и по одежде эта дама — покойная матушка, которая ходит ежедневно в дом, и все ее видят. Так как отец мой не верил в подобного рода явления, то он посмеялся над девушками.

Священник долго не возвращался домой, мы порешили пить чай без него. Все сели в гостиной, а сестра Степанида занялась приготовлением чая в соседней комнате, так что мы ее видели из гостиной. Вдруг сестра вскрикнула и уронила чайник с кипятком. На вопрос отца, что с нею, она отвечала, что матушка прошла мимо нее.

Не дождавшись хозяина дома, мы легли спать; я лег с отцом в одной комнате, рядом с кабинетом священника, а девушки в другой. Около двух часов ночи я проснулся, сам не знаю отчего, и слышу в кабинете разговор. Мужской голос говорит:

—        Что ты сегодня так поздно пришла?

—        Я была здесь раньше, — слышится женский голос, — видела гостей наших, хотела обнять мальчугана в саду, но тот убежал от меня, потом хотела поблагодарить Степаниду за дружбу с нашей дочерью, но она так испугалась, когда я прошла около нее, что уронила чайник, и наделала шуму на весь дом, так что я скрылась.

—        Почему же ты не подготовила ее?

—        Нам строго запрещено являться тем, кто пугается нас, под угрозою лишения права на дальнейшие свидания с живыми.

Услыхав это, я страшно испугался, потому что догадался, что разговор идет между покойницей и священником, мужем ее, и прямо прыгнул на кровать к отцу, который, видимо, еще не спал, предупредив, чтобы я не мешал ему слушать разговор загробного существа с живым.

На другой день за утренним чаем отец мой направил разговор на ночное посещение и высказал на счет его сомнение, подозревая совсем что-то другое.

—        Угодно верить или нет, — отвечал о. Г., — но я, как честный человек и служитель святого Алтаря, сказываю вам, что нахожусь в духовном общении со многими умершими и в том числе с моей женой. Они часто обращаются ко мне с просьбами молиться за них, и когда я исполняю их просьбы, лично благодарят меня. Жена же моя покойная почти каждый день посещает мой дом и часто выражает интерес ко всему окружающему, как живой человек. На все мои вопросы об условиях загробной жизни она каждый раз уклоняется от прямых ответов, заявляя, что им, умершим, воспрещено отвечать на все вопросы живых, особенно на праздные (Свящ. Д. Булгаковский. Из загробного

мира: явления умерших от глубокой древности до наших дней).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Освобождение из цепких объятий уже наступившей смерти91

Феодор Г. Гюне, русский лютеранского вероисповедания житель города Эдмонта в Канаде, уже многие годы страдал острой язвой желудка, и никакие лечения не приносили ему облегчения. 19 июля 1952 года у него началось внутреннее кровотечение. Его повезли в госпиталь, где он, ввиду крайней опасности для жизни, немедленно подвергся операции. В течение этой операции биение его сердца вдруг прекратилось, и он «скончался». Однако после массажа сердца, который продолжался какое-то определенное количество минут, оно опять начало биться. Его жене и детям, ожидавшим в госпитале результата операции, было сообщено, что дольше десяти минут сердце не может оставаться без биения. «Но мы ведь не знаем точно, сколько времени сердце вашего мужа оставалось без биения, — сказал врач. — Очевидно, период наступившей смерти был дольше, чем эти десять минут, так как доступ кислорода к мозгу был уже прекращен; в результате этого процесс разложения мозга уже начался со всеми признаками смертельной агонии. Даже если бы он случайно остался жив, его мозг был бы поврежден до конца жизни».

Его жена, которая в то время была православной лишь по названию, пишет: «На следующий

день у него начались конвульсии; его привязали к постели; наступила страшная агония. Он оставался в бессознательном состоянии больше недели. В течение этого срока друг нашей семьи, г-жа Варвара Гириллович, посоветовала нам отслужить панихиду по блаженной Ксении, говоря: “Вот увидите, через полчаса ему будет лучше!”. Она дала мне пузырек с ваткой внутри; этот пузырек когда-то содержал масло из лампадки над могилой блаженной Ксении, и ватка когда-то была пропитана этим маслом. Она мне сказала, чтобы я перекрестила лоб и грудь моего мужа и затем положила пузырек под его подушку. Никто из нас вовсе не знал, кто такая была эта Ксения, но я немедленно заказала панихиду в церкви и от себя уже попросила, чтобы также отслужили молебен перед Курской иконой Божией Матери, так как я слыхала, что многие получили помощь по молитвам перед этой иконой. Обе службы были сразу же отслужены. Полчаса спустя мой муж в первый раз открыл глаза, произнес мое имя и попросил масла. Я подумала, что он голоден и просит поесть, но он едва слышно промолвил: “Теперь я себя лучше чувствую”. Я тогда поняла, чего он просил, и еще раз помазала его ваткой и перекрестила, после чего он очень скоро заснул. С этого дня началось его выздоровление.

Когда наша дочь впервые увидела его после того, как он окончательно пришел в сознание, сияя радостью, отец сказал ей: “Я видел Ангелов; теперь я буду жить”, — и все просил, чтобы ему показали “голубую икону”. Спустя некоторое время, когда он уже немного окреп, он рассказал, как он чувствовал, что находится где-то посреди темных туннелей, стараясь изо всех сил перебраться через трубы в глубоких канавах, где было ужасно холодно. В то мгновение, когда он почти уже падал в какую-то темную яму, наверху, на поверхности земли, ему явилась старая женщина в мужском одеянии, в коротком кафтане й высоких сапогах. Она взяла его за руку и старалась оттуда вытащить. Каждый раз, когда он чувствовал, что падает в какую-то топь, она его тянула вверх и наконец вытащила из темной ямы на свет. Там он и увидел, во что эта женщина была одета, а также то, что она за собою тащила сани, на которых лежала голубая икона Божией Матери. Женщина подошла к какой-то недостроенной церкви и начала подвозить на своих санях кирпичи к ее лесам. “Я предложил ей свою помощь в этом деле, но она ответила, что должна сама это выполнить”, — в заключение сказал г-н Гюне, который решительно ничего не знал о блаженной Ксении. И только после посещения архимандритом Антонием (теперешним архиепископом Сан-Францисским), привезшим ему книжечку с описанием жизни блаженной Ксении Петербургской и ее изображением, он сообразил, кто она была, и воскликнул: “Это та самая женщина, которую я видел!”»

Его здоровье восстанавливалось с удивительной быстротой. Г-жа Гюне пишет: «Когда мы уезжали из госпиталя, старшая сестра милосердия была тронута до слез: ведь никто в госпитале не верил, что мой муж останется живым! Когда я поблагодарила доктора, он сказал мне: «Не благодарите меня; это был Кто-то, стоящий выше меня». А 26 августа, в день памяти святителя Тихона Задонского и отдания праздника Преображения, мой муж был принят в лоно Святой Православной Церкви и с тех пор деятельно участвует в ее жизни, исполняя обязанности помощника церковного старосты».

Сравнительно недавно г-ну Гюне представилась возможность в первый раз увидеть оригинал Курской иконы Божией Матери, когда он посетил Эдмонтскую епархию. С благоговейным трепетом он смотрел на нее и сразу узнал эту великолепную, поистине чудотворную икону, украшенную блестящей ярко-голубой ризой, точно такой, какой он ее увидел в потустороннем мире, везомой блаженной Ксенией, которая, будучи своим юродством во Христе превыше мира сего, отворила ему врата к вечному спасению, нам же даруя возможность лицезреть Божию неизмеримую милость к человечеству.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Из мира таинственного

«В наш век безверия часто слышишь и видишь, сколько людей себя лишили жизни: одни отравляются, другие бросаются в воду, чтобы утонуть, третьи вешаются.

Отчего все это происходит? Перестали молиться, поститься, иссякла вера в Бога, явилось искушение, что со смертью всему будет конец: и горю, и бедности и разным бедам, а о будущей же жизни и не помышляют. Для вразумления некоторых хочу предложить вниманию одно обстоятельство, случившееся 1 января 1909 года.

Муж мой Леон Н. Ив. скончался с 30 на 31 декабря 1908 года. 1 и 2 января он лежал в гробу. В это время я была нездорова, оставалась в посте

ли, комната моя была отдалена, и мне не было хорошо слышно моление во время панихид. Поэтому я просила служащих отворять дверь и говорить, когда начинается моление, чтобы я могла в постели молиться. 1 января вечером забыли ко мне прийти — вдруг я слышу внятно голос моего мужа, голос, мне столь знакомый: «Дорогая Оничка, привстань, помолись за меня, уже началось моление». Я так обрадовалась, услыхав голос мужа и как будто живому, спешно говорю: «Сейчас, Леон, буду за тебя молиться, да где же ты?». Смотрю направо, откуда был слышен голос, но ничего не увидела, начала вслушиваться: в самом деле, шла панихида, и я начала молиться, молилась я усердно; мне стало легче на душе, зная, что Леон с нами.

Это чудо загробной жизни меня так поразило, не могу до сих пор вспоминать без особого умиления, — вдруг услышать голос умершего человека... Муж много читал о явлении умерших душ, при жизни мне говорил, что если будет возможно, он мне заявит о бессмертии души. Если мой добрый муж, который был хорошей жизни, скончался, как святой, исполнив все церковные обряды, соборовался, несколько дней сряду приобщался, и ему требовалась молитва; что же станет с людьми, себя погубившими насильственною смертию, — страшно подумать.

Может быть, мой правдивый рассказ коснется сердец неверующих, и они, будучи искушаемы, прибегнут к Господу с молитвою и намерением все терпеть в жизни,, чтобы получить блаженную вечную жизнь, где нет ни плача; ни печали, ни воздыхания. Помоги им, Господи!» (Колокол. № 1568).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни 707

Дивная кончина христианского отрока

В городе Твери отцом диаконом Николаем Орловым рассказан следующий случай: в сентябре 1860 года были тяжело больны скарлатиной дети тверского мещанина Сергея Павловича Блинова. 15-го числа умер от этого маленький сын его Арсений, одного года; потом, через неделю, умерла дочь Мария, трех лет; наконец, дня через три, 25 сентября, стал умирать и двенадцатилетний сын его Николай.

Нужно заметить, что этот сын был старший в семействе и очень полезный помощник отцу в его торговых занятиях, а главное — с быстрым умом не по летам он соединял доброту сердца, искреннюю любовь и нежность к родителям, сестрам и братьям и привлекательную сладкоречивость и почтительность в обращении со всеми посторонними, особенно старшими по возрасту. За это особенно любили его все: и родители, и родные, и знакомые.

Очень горько было отцу и матери видеть своего дорогого сына при последних минутах жизни; но они, сколько возможно, скрывали от умирающего горькие свои слезы и усердно молили Господа за жизнь его.

По его желанию поскорее исповедаться и приобщиться Святых Таин призван был священник. При его приходе больной встал с постели и, стоя на ногах, со всем чистосердечием и умилением исповедался и потом внимательно слушал краткие молитвы перед приобщением и усердно молился. Когда священник велел ему повторять за собой: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воис- тинну Христос, Сын Бога живаго...» и «Вечери

Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими...», тогда больной, осенив себя крестным знамением и воодушевившись, произнес эти молитвы с таким жаром любви и веры в Сына Божия Иисуса Христа, с таким сильным желанием вечной жизни и единения с Богом, что удивил священника. По принятии Святых Таин, он с глубоким чувством благодарности обратился к иконе Спасителя и сказал: «Слава Тебе, Боже. Слава Тебе!».

После благодарственной причастной молитвы священник пожелал ему здравия души и тела и сказал: «Многие больные, принимающие Святые Тайны с верою, скоро выздоравливают от своей болезни. И ты теперь по своей вере получишь здоровье. Дай Бог тебе выздороветь. Тебе надобно жить. Ты еще молод». Но юный избранник Божий, поблагодарив духовного отца за пожелание, сказал ему:

—        Нет, батюшка, я уж не буду жить в здешнем мире; я умру, непременно умру.

—        Как же ты говоришь: умру! Почем тебе знать? Только один Бог знает это и определяет каждому время жизни и смерти.

—        Так, батюшка. Да я от Бога-то и узнал, что я умру. Он зовет меня к Себе, и я пойду к Нему. После этого священник, заметив в нем слабость сил, оставил его в покое, простился с ним и его родителями. А больной лег в свою постель. Это было в шесть с половиною часов вечера.

Не прошло потом и полчаса, как отрок, лежа на своей постели, с какою-то поспешностью и старанием стал тихо читать молитвы, какие знал — Спасителю и Богоматери и святым угодникам — и, осеняя себя крестным знамением, начал постепен-

но ослабевать и, мало-помалу забываясь, перестал дышать и скончался.

Родители умершего, до сего времени едва- едва удерживавшиеся от громкого плача, дали теперь полную свободу своим слезам и рыданиям. То отец, то мать, то сестра матери и брат, то другие бывшие тут родственники, друг перед другом громко высказывали жалобы о потере навсегда дорогого, ненаглядного сына и племянника. А тот, кого оплакивали, лежал бездыханным и бесчувственным к плачущим и рыдающим.

В этих рыданиях прошло около часа. Наконец мать несколько успокоилась и стала смотреть со вниманием на черты лица умершего сына, как бы желая при последней разлуке с ним запечатлеть эти черты в своем сердце. Отец же вышел в другую комнату посмотреть на других двух больных детей своих, чтобы дать им нужное лекарство по совету врача.

Остановив глаза свои на бездыханном сыне, мать вдруг заметила как будто какое-то легкое колебание груди его. Принимая это за обман зрения от слез и мерцания свечей и лампадок пред иконами, она продолжала внимательно смотреть на него. И грудь покойника опять едва заметно заколебалась. Тогда она пошла к мужу и тихо сказала ему об этом. Оба, затаив дыхание, внимательно стали следить за остатками жизни сына. Еще полминуты, и настоящий вздох выщел из груди его и показал, что отрок жив. Спустя, несколько секунд, он уже. открыл тихо глаза свои*

Не желая безпокоить его своим расстроенным, видом, они незаметно отошли потихоньку и несколько в сторону от него. Но он стал искать их

глазами, и потом, с усилием поднявшись, сел на постели и, увидев отца, сказал ему: «Батюшка! Подойдите ко мне ближе! Мне нужно сказать вам несколько слов».

Когда отец подошел к нему, отрок сказал: «Я воротился сюда, чтобы с вами проститься. Я видел Машу, и Арсиньку, и Сашу (сестру семилетнюю, умершую десять лет назад), и отца моего крестного (умершего двенадцать лет назад) и говорил со всеми ними. Вы думаете, что они умерли? Нет! Они все живы! И как прекрасно место, где они живут!

Какой у них там свет блестящий, яркие прекрасные цветы и деревья, а звезды какие большие! Что наш дом? Втрое больше дома каждая звезда там, и какое от них радостное сияние! Вот я и увидел там сестриц и братца, и крестного, и когда подошел к ним, крестный сказал мне:

—        Здравствуй, Николя! Зачем ты здесь?

—        Побывать к вам пришел, увидеться с вами, — отвечал я.

—        Хорошо, — промолвил крестный, — побудь здесь и погуляй с сестрами и братом, а не то — совсем оставайся у нас.

—        Останься с нами! — сказали мне сестры и брат. — Видишь, как тут хорошо!

—        И вправду, я останусь с вами, — прибавил я, — у вас так прекрасно!

В это время сестра Маша взяла меня за руку и сказала: «Ах, как хорошо, и Николя с нами остается!» — и радостно повела меня по цветистому лугу мимо высоких зеленых прекрасных деревьев, каких я нигде не видал. С нами вместе шли и Арсинька, и Саша.

Прогуливаясь с ними, вдруг я вспомнил о вас, батюшка и маменька, и сказал:

—        Ах! Я ведь не простился с отцом и матерью. Погодите, я пойду к ним и попрошу у них благословения жить здесь с вами и как раз ворочусь к вам опять.

—        Ступай, простись! — сказали они. — Только скорее опять приходи к нам; мы ждем тебя.

Вот я и пришел к вам, мои любезные родители, проститься с вами и попросить вашего родительского благословения жить мне вместе с сестрицами и братцем. Отпустите меня, батюшка и маменька, благословите!»

В продолжение этого рассказа отец, мать и родные слушали его со вниманием, и когда он кончил, отец подумал про себя: не в бреду ли горячки говорил он все это, и спросил его:

—        Николя! Да знаешь ли ты, кто я?

Он взглянул на отца, слегка улыбнулся и сказал:

—        Неужели я вас-то, батюшка, не знаю! Вы Сергей Павлович Блинов, мой батюшка!

Отец указал на мать его и сказал:

—        А это кто?

—        Это моя маменька, Александра Михайловна Блинова, — сказал он. После сего поименовал бывших тут родных своих.

Потом отец сказал потихоньку жене, чтобы она велела сыну опять рассказать, что он видел и где был. Она так и сделала, и сын повторил ей свои слова и рассказал, к удивлению всех, точно так же, как сначала отцу.

Наконец ребенок спросил: «Да неужели вы, батюшка, не верите мне? Ведь я в полном уме, и в памяти, и в сознании. Если так вы сомневаетесь, то вот вам знак моей правды: через день придет в наш дом Ксения, дочь прежней нашей прислужницы, которую вы много лет не видали. Она спросит о здоровье вашем и детей и удивится, что у вас все дети больны и трое уже умерли, о чем ничего не знала и не слыхала. (Эта женщина действительно пришла в их дом, в день погребения сына, и удивилась, что уже трое умерли.) Вот тогда вы поверите всему, что я говорил вам. А теперь прошу, умоляю вас, мои родители, не держите меня здесь — отпустите меня скорей с благословением».

Уверившись, наконец, в истине слов сына, отец со всею силою родительской любви стал уговаривать его остаться, чтобы по-прежнему быть умным и полезным помощником ему во всех его делах и занятиях. Но отрок на это сказал отцу: «Батюшка! Тут не стоит и жить. Здесь так худо, так грязно. Умоляю вас: отпустите меня! Не жалейте, не молитесь, чтобы я здесь остался. Ведь и вам придется жить не сто лет. И вы тоже перейдете туда. Если меня отпустите, я буду за вас и маменьку молить Бога, чтобы вас принял Он в Свой свет и в Свою радость».

Убежденный и вместе утешенный такими словами отец не мог более спорить с сыном, благословил его и пожелал ему жить «в месте светле, отнюдуже отбеже всякая болезнь, печаль и воздыхание». После этого отрок успокоился, обрадовался, много раз поцеловал своих родителей, и, снова ложась на постель, сказал: «Простите! Пора мне, меня ждут, Бог с вами, до свидания!» С этими словами он осенил себя крестным знамением, закрыл тихо глаза свои и, сложив на груди крестообразно руки, навсегда отошел из здешнего мира в обители Отца светов, идеже праведники просветятся, яко солнце (Мф. 13,43).

Во время погребения тела, 26 сентября, добавляет рассказчик, лицо отрока светилось какою-то радостною улыбкой (Странник. 1864. С. 18-24).

Замечательный сон одной крестьянки

(Из письма сельского священника)

Недавно одна крестьянка рассказала мне свой сон, который настолько интересен, что считаю нужным сообщить его вам. Но прежде скажу о ней самой. Она крестьянка деревни Ново-Марьевки, Ксения Трофимовна Малеткина, тридцати семи лет, грамотная, замужняя; в семье у нее муж и пятеро детей, живут бедно. В девушках она была очень богомольной, крепко любила посещать церковь. Родители ее перешли в раскол, в расколе помазывали и ее, хотя она раскола не любила. Сватали ее несколько женихов-раскольников, но она за них не пошла, а вышла за вдовца русского. Когда она была уже просватана и сидела раз на вечерке, пришел туда один из отвергнутых ею женихов, уже женатый, и, пройдя мимо нее несколько раз, посмотрел на нее и сказал: «Что? Не хотела выйти за нас, пошла за вдовца? Как выйдешь, так и будешь постоянно больна», — и ушел. Спустя немного времени после его ухода Ксения стала искать вязальную иглу, но нигде не могла найти. Когда все разошлись, она продолжила поиски на полу и также не нашла, и только уже когда стала ложиться спать, почувствовала что-то постороннее в своей косе, кликнула подругу, и та вытащила из ее волос в несколько раз свернутую иглу... А надо заметить, что говоривший с нею мужик даже и близко к столу не подходил.

Выйдя замуж, Ксения действительно стала постоянно болеть. Возили ее к разным знахарям, но помощи не было никакой, тем более что сама она им не верила, и ездила, уступая просьбе родных, а наговоры их пила, обращаясь внутренно с молитвою к Спасителю и сотворив крестное знамение. Сказали тогда ей, что болезнь ее от того человека, который тогда прошел три раза мимо нее; по его приказанию «дух» и иголку завернул ей в косу. Потом Ксения ездила к уфимскому страдальцу Михаилу Ивановичу Безрукову, которому она жаловалась на свою боль, но он, увидав только ее, сказал ей: «Как тебя Господь-то любит, как Он, милостивый, тебя любит!» — и не велел ей лечиться.

Еще будучи девицей, она видела такой сон. Настал Страшный Суд. Великое множество людей собралось, но как судились они, этого она не видела, только смотрит, шум утих и остались с ней очень немногие. Она спросила кого-то невидимого ею: «Куда все ушли?». И голос отвечал: «Они осуждены». — «А мы?»—сказала она. «А вы идите вон в тот дом», — был ей указан прекрасный дом. На дороге росла чудная рожь, вдали виднелись роскошные луга и лесочек, и было сказано, что все это дано им от Бога в пользование. Когда они подошли к дому, то увидали Женщину, Жена эта сказала им: «Сюда не ходите, вы недостойны сего,: а вот идите рядом, тут ваше жилище». Они спросили, кто она. «Я — Божия Матерь». Поклонившись Ей, они пошли, куда было им указано, и в это время где-то внизу

Ксения услыхала пение: «Святым Боже» и увидала, что поют в подземелье. Ей сказали, что там ее родители, что им хорошо, только темнее, чем здесь.

Не особенно давно она видела умершего своего отца, который на вопрос ее, не мучится ли он за веру свою, сказал, что за веру нет, ведь он не отрекался от Христа; тогда она спросила, не наказывают ли его за сквернословие, но он отвечал, что в этом грехе он покаялся, но плохо за мелкие грехи, которые он и грехом не считал. Перед смер- тию ее отец был особорован и причащен. Он все говорил, что ему не худо, а затем добавил: «Мы все с трепетом ждем Страшного Суда...».

Муж у этой Ксении был человек честный и богомольный. Но, несмотря на честность и набожность, в жизни им не везет, и живут они очень бедно, часто хворают сами, хворают и дети. Сон, о котором я еще хочу сказать, касается снохи Ксении — Агафии... Агафья Малеткина была замужем за братом Степана Малеткина (мужа Ксении), который был большой пьяница. Агафия стала и сама пить. Была она очень гордая, супружеской верности не соблюдала, обижала сирот сильно. Умерла пять лет тому назад, было ей тогда сорок пять-сорок семь лет, за три года до смерти жизнь ее изменилась: она захворала, ей свело ноги, открылись на ногах раны, в которых завелись черви, перед смертию особоро- валась. Эту Агафию и видела Ксения во сне.

«Вдруг слышу, — говорит Ксения, — что звонят, и звон такой хороший, совсем не такой, как у нас. Дай-ка пойду в церковь, — подумала я, — и, одевшись, пошла. Прихожу в церковь, смотрю: стоит она как-то не так, точно лицом на запад, и иконы такие тусклые, а народ все незнакомый. Стала я смотреть на всех и вдруг вижу направо, в углу, стоит моя сноха Агафия Захариевна, одетая хорошо, по-праздничному. Я подошла к ней и стала было здороваться, да потом вспомнила, что она, ведь, умерла, а потому и сказала той женщине:

—        Прости, тетенька, я обмишурилась, я думала, что ты моя сноха, а теперь вспомнила, что она умерла!

—        Нет, ты не ошиблась, — сказала та женщина, — я самая Агафия и есть — сноха твоя.

—        Как ты, ты ведь умерла?

—        Да, я давно умерла!

—        А как же ты сюда-то попала?

—        А я на работах была, нас, ведь, на работу гоняют, недалеко от вас работа-то была, и хотелось вот мне тебя увидеть в этом храме.

—        Да разве покойники работают?

—        Конечно, работают; кто что заслужит: вон, праведники заслужили себе Царство Небесное, так и не работают, а мы под властию князя тьмы, нас и заставляют работать; невыносимо трудно нам работать-то; а ежели когда не работаем, то сажают в темный угол.

—        Господи! Неужели Господь тебя так и не простит, так ты и будешь тут?!

—        Так и буду тут, наша молитва Богом не слышима, не слышит Бог загробной молитвы!

—        Как! Ведь и неприятелев-то (бесов), когда они ворочаются к Богу, Господь прощает!

—        Не! Неправда. Они осуждены навечно. Они и вопиют, и плачут, и скорбят, да нет уж!.. А мы через людей воротиться можем.

—        А как тебя вот воротить-то?

После этого вопроса Агафья откуда-то взяла небольшую корочку хлеба ржаного, черного- черного, и сказала:

—        Вот возьми хоть этакую корочку хлеба, да разломи ее на сорок частей и раздай сорока человекам, да скажи каждому: «Помяни рабу Божию Агафию», то и тогда мне будет большая отрада.

Ксения, увидев хлеб у Агафьи в руках и удивившись, откуда у нее взялся хлеб, да такой черный, спросила:

—        Он вас и хлебом кормит?

—        Да, кормит, только не той пищей, что у вас; и спать дает, и мы отдыхаем. Только трудно под его властью-то быть.

—        Если я подам за тебя милостыньку, то ты совсем тогда от него уйдешь?

—        Нет, еще не совсем!

—        А как же тебя совсем-то выручить?

—        Вам тяжело будет.

—        Как же тяжело?

—        Да надо отслужить обедню и панихиду; тогда я избавлюсь совсем от их рук. А если не отслужите, то я останусь навечно в их руках. — Помолчав немного, она жалобно и протяжно сказала:

—        Отслужи обедню-то, Аксиньюшка! — Затем опять сказала:

—        Спасибо еще маслом меня соборовали, мне отрада есть, а ежели бы не соборовали, то по моим-то делам мне место^то было в геенне.

—        Разве еще мука есть?

—        Еще две ниже нас муки: одна. — геенна, а другая — тартар.

—        А Яков-то с вами?

—        Какой Яков?

—        Кочуров, кум-то твой!

—        Разве он умер?

—        Умер!

—        А я про него и не слыхала.

—        А разве вам слух есть?

—        Как нет? Слух есть... Когда блаженная душа идет, мы ее сопровождаем, завидуем, а когда к нам идет какая, то мы скорбим — встречаем ее, а которые ниже нас — те нам неизвестны.

Затем во сне Ксения пала на колени и стала просить Бога простить ее сродницу, и с этим проснулась...

Так как сон этот, мне думается, был реальным видением, то и счел я нужным описать его вам. Видела Ксения его месяца два тому назад и говорит, что Агафия ей говорила очень много, но вот — хоть убей, ничего не может иного вспомнить, кроме сказанного, а это все как сейчас помнит.

А я удивился тому, как теперь дивно — подробно — раскрыта нам загробная жизнь, если взять во внимание повествования всех святых отцов и подвижников, такие факты, как у Нилуса, или такие видения, как у этой женщины. Остается только приложить веру! И первое пришествие Спасителя не было чем-то неожиданным, неподготовленным; нет, оно было по всей земле подготовлено: и смутным сознанием язычников, и ясной речью пророков, и каким-то безотчетным голосом сердца у всех людей. Так и теперь постепенно подготовляется человечество ко Второму пришествию нашего Господа и к восприятию будущей жизни. Вспоминается слово пророческое: Излию отДуха Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, старцам вашим, будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения (Иоил. 2,28). И это время настало, настало время благоприятное и день спасения. Как умножились все эти видения, как разнообразно полны они, как растет слава святых, особенно Божией Матери, как они близки нашему духу, как распространяются широко жития святых, как издаются если не целые творения, то выдержки из творений святых отцов, и все это разливается по многомиллионной массе православного народа, а прибавьте к этому все стотысячные Бескровные Жертвы, чуть не ежедневно совершаемые по всему лицу земли, и невольно подумаешь, что небо преклонилось к земле, и скоро сольются они. Нагрешив много, люди боятся и унывают, — знают, что нагрешили, и что Бог побьет прутом, а враг — сатана нарочно чернит будущее и распускает молву: будет- де погибель великая. — Не надобно отчаиваться, — уныние опасно, не надобно тешить врага; Господь покарает — Господь и помилует. Ныне время благоприятное ко спасению (Странница. С. 5-6).

Архим. Пантелеимон. Тайны загробной жизни

Видимые следы, оставляемые являющимися душами, и открытие ими своей загробной участи

«Лет около пятнадцати назад, — рассказывает Сенковский, — я служил чиновником военного ведомства и заведовал складом военных припасов в окрестностях Петербурга, как вдруг надо мною неожиданно стряслась беда. Из моего склада, не

известно каким образом, пропали вещи на довольно значительную сумму. Самые тщательные розыски, произведенные по горячим следам, не могли открыть похитителя.

Положение мое легко себе представить: получаемого мною содержания, даже в общей сложности за несколько лет, не хватило бы на покрытие пропажи, а тут еще предстояло следствие и всевозможные неприятности по службе. Положение мое было самое ужасное. Года за три перед тем я овдовел, оставшись с двумя детьми шести и четырех лет, и уже с год как был женат на другой жене. Как мы ни судили с женой, что нам делать, ничего придумать не могли.

Одна из наших знакомых, набожная старушка, посоветовала жене отправиться в Петербург и отслужить молебен в часовне, что при Вознесенской церкви, в которой, по ее словам, находится икона святого, молитва которому помогает отыскивать пропавшие вещи.Утопающий, говорится, и за соломинку хватается, а жена и я всегда были люди религиозные, так что понятно, что совет этот как нельзя более пришелся нам по душе. Согласно этому совету я отправил на другой же день жену в Петербург, заказав ей отслужить молебен и поставить свечи, как советовала наша знакомая, сам же с детьми и тещей, матерью второй моей жены, остался дома.

Дело было летом, ночи были довольно светлые, и я долго ходил у себя в гостиной, раздумывая о своем горе. Наконец утомившись, отправился в спальню, в которой ставни были заперты и было совсем темно; тут же спали дети. Через комнату спала моя теща. Притворив слегка дверь в гостиную, взглянув на детей и посидев еще немного в раздумье на кровати, я приготовился уже раздеваться, как вдруг сквозь неплотно прикрытую дверь увидел в гостиной какой-то свет.

Полагая, что я позабыл потушить свечу, приподнялся было с кровати, но в этот момент неслышно отворилась дверь, и на пороге появилась с горящею восковою свечою моя покойная жена. Странное дело: я не только не испугался ее появления, но даже, как будто, и не удивился тому, точно какое-то затмение на меня нашло, и как будто это был совершенно естественный факт. Я хорошо помню, что очень мало был взволнован и удивлен появлением покойной.

«Здравствуй», — сказала она и подошла ко мне, держа восковую свечу в руке. Не помню теперь, что я отвечал на это приветствие, но помню только, что почти тотчас затем сказал: «Ты знаешь, какое у меня горе?» — «Знаю, знаю, — отвечала она, — но не беспокойся очень, я помогу тебе». Я стал умолять открыть мне похитителя, но она отказалась это сделать, говоря только, что поможет мне перенести мое горе. «Ты не сердишься, — говорю я, — что я так скоро женился?» — «О, нет, даже напротив, это ты хорошо сделал». Далее благодарила меня, что я не забываю ее в молитвах. «Вы, живущие, — сказала она, — не можете понять, что мы чувствуем, когда вы за нас молитесь». Я забыл сказать, что во время этого разговора, она прилепила к лежанке восковую свечу, которую держала в руках, накапав воском. Разговор перешел затем на детей. «Что же ты не взглянешь на детей?» — сказал я ей. «Я их и без того посещаю», — ответила она, впрочем, взяла свечу и подошла к спящим детям.

В это время раздался голос тещи из соседней комнаты: «С кем ты разговариваешь, Николай?». С этими словами я услышал, что теща поднялась с кровати и стала надевать туфли.

«Прощай, — сказала мне жена, — никто не должен видеть меня с тобой». Я стал удерживать ее, но шаги тещи уже приближались, и когда я снова обернулся назад, то ни жены, ни света уже не было, и в комнате царила полутьма летней ночи.

Вошедшая теща была удивлена, что слышала разговор двух голосов, а никого не застала, кроме меня. Что это такое было, я не могу и до сих пор объяснить себе. Конечно, скажут — простое видение, но вот что странно: осмотрев вслед за тем лежанку, на которой была прилеплена восковая свеча, я заметил очень явственные следы накапанного воска, которых, по моим соображениям, раньше не было. Другое обстоятельство, заставляющее меня думать, что тут было нечто другое, чем обыкновенное видение или галлюцинация, касается произнесенных женою слов, относящихся к детям: «Я их и без того часто посещаю».

Недели за три до этого таинственного случая ходившая за детьми нянька рассказала мне, что она уже два раза, входя в комнату спящих детей, была перепугана присутствием какой-то женщины, наклонившейся над постелью детей, и с ее появлением сейчас же исчезавшей. Когда теперь я попросил няньку описать наружность являвшейся женщины (она совсем не знала покойницу, так как недавно поступила к нам), то описание ее во всем сходилось с наружностью первой моей жены» (Ребус. 1887. № 20).

*          * *

В 1821 году, вскоре после смерти Наполеона I на острове св. Елены, поставленный вместо него на престол Франции Людовик XVIII (из династии Бурбонов) однажды ночью лежал в своей спальной комнате, но долго не мог заснуть и думал о Наполеоне.

Свечи тускло горели, на столе лежала корона французского государства и брачный контракт маршала Мармона. Этот контракт должен был подписать Наполеон, но военные события помешали этому, и вот он лежит перед Людовиком. Часы на храме Богоматери пробили полночь. Едва затих последний удар, отворилась дверь спальной комнаты, которую Людовик запер сам. Вошел Наполеон, подошел к столу, надел на себя корону, взял брачный контракт и потом перо... в это время чувства оставили Людовика. Когда он пришел в себя, было уже утро.

Первым делом его было осмотреть дверь, которая оказалась запертой не только на замок, но и задвижкой изнутри. Затем король подошел к столу и нашел контракт, подписанный именем Наполеона.

Дальнейшее исследование показало, что некоторые слуги, долго дожидавшиеся своих товарищей, в полночь видели бледный призрак, спешивший в спальную комнату короля. Почерк подписи императора на контракте был признан за истинный, и этот замечательный контракт находился еще в 1847 году в королевском архиве в Париже (Шаль- берг. О бессмертии. С. 42).

*          * *

В летописях Англии записано, как умершая 4 января 1736 года королева английская София, по происхождению Брауншвейгская, явилась после смерти дважды супругу своему Георгу I и просила его разорвать незаконную связь с Горациею, начатую еще при жизни королевы. Явившись во второй раз, она взяла кружевной воротник короля, лежавшего в постели, завязала на нем узел и бросила на грудь короля, сказав, что «из смертных его никто не развяжет». Горация на другой день, не сумев развязать узла, в досаде бросила воротник в огонь. Король вытащил его из камина, но он упал на платье Горации, которое быстро воспламенилось, и она умерла от ожогов. Георг раскаялся; подолгу молился, основал госпиталь, много делал добра именем королевы и умер спустя два месяца после последнего ее явления (Шальберг. О бессмертии. С. 42).

*          * *

Известный польский драматург Домник Магну- шевский рассказывает, что однажды днем, когда он лежал в постели и задремал, его разбудил шум в соседней с его спальной комнате, которую подметали, и он увидел свою мать, умершую уже несколько лет назад. Она стояла около столика и, казалось, читала молитвенник. Когда он в испуге вскрикнул, то она закрыла книгу и мгновенно исчезла. Магнушев- ский тотчас подбежал к столику и, открыв книжку на загнутом листке, нашел на том месте молитву об умерших (Ребус. 1890, № 9).

*          * *

У аввы Спиридона, епископа Тримифунтского, была дочь, девица по имени Ирина, такая же благочестивая, как и отец ее. Один из родственников отдал ей на сохранение какое-то драгоценное украшение. Девица, чтобы лучше сберечь вверенную ей вещь, зарыла ее в землю. Через некоторое время она умерла.

Когда же после смерти девицы пришел этот родственник, он стал требовать свою вещь у Спиридона. Старец, сочувствуя родственнику в потере драгоценности, пошел на могилу дочери и там со слезами умолял ее указать, где она спрятала данное ей на хранение драгоценное украшение. Девица тотчас же явилась к отцу, указала место, где сокрыто украшение и опять стала невидима (Монах Митрофан. Как живут наши умершие).

*          * *

Граф и графиня П. владели значительным имением в Псковской губернии, доставшимся им по завещанию дяди графа. Несколько лет тому назад, когда они в первый раз приехали в свое новое имение, их предупредили, что дом со времени смерти старого графа посещается чуть не каждый день призраком. Эти рассказы нисколько не смутили графа и графиню и, будучи полнейшими скептиками относительно подобных явлений, они спокойно поселились в «непокойном» доме. Спальня их имела две двери: одна вела в длинный коридор, а другая — в целый ряд нежилых комнат, выходивших в конце опять в. тот же коридор.

Вскоре после того как первая из этих дверей была заперта на ключ и свеча потушена, графиня услышала какой-то шорох возле этой двери. Когда она прислушалась, ей сделалось ясно, что кто-то пытается отворить дверь. Графиня обратила внимание мужа на это обстоятельство, а когда была зажжена свеча, то оба ясно увидели, что дверная ручка шевелится, как бы нажимаемая кем-то с противоположной стороны. Граф со свечою в руках направился во вторую дверь; войдя в коридор, он увидел, что какая-то человеческая фигура стоит у двери. Подойдя ближе, он узнал своего покойного дядю. Одет он был так, как одевался и при жизни, и граф, забывая, что его уже нет в живых, невольно воскликнул: «Дядя, каким образом вы здесь?!» Призрак взглянул на него печально и исчез; тогда только граф опомнился, что дяди нет уже в живых (Ребус. 1886. № 15).

*          * *

«Во время поучения, когда мое внимание было занято доводами проповедника, — рассказывает врач Н., — я вдруг увидел, что в церковь вошли три женщины, которые медленно направились к кафедре. Следуя за ними, я узнал в одной из них мою жену, в другой — мать, обе тогда уже умерли. Третья фигура, державшаяся в середине между обеими и обнимавшая мать одной рукой, была прелестная маленькая девочка. Поза и жест обличали в ней как будто мою дочь. Подойдя к правому клиросу, эта группа фигур остановилась. Две из них — жена и девочка — стали мало- помалу исчезать. Мать еще оставалась, обратила лицо ко мне и смотрела на меня несколько минут с любовью, потом и она исчезла, подобно первым» (Р. Д. Оуэн. Спорная область между двумя мирами).

*          * *

Преподобный Акакий некогда, совершая свои молитвы, пришел в исступление и увидел чудного мужа, который взял его за руку, привел в поле, казалось, безграничное, где было множество дивных, но пустых зданий. Удивляясь, он спросил вожатого, отчего они пусты? «Это место приготовлено для тех из христиан, которые платят туркам подати и иные повинности и терпят все это ради Христа с благодарностию». Когда видение кончилось, утром он призвал своих учеников и велел им заплатить подать туркам, говоря, что и мы должны иметь участие с теми, которые платят повинности туркам (Афонский патерик. Память его 12 апреля).

*          * *

Христианин! Помни, что и к тебе придет указ от Царя Небесного, и придет, когда не знаешь, и позовет тебя; и что случается с прочими при их кончине, то же будет и с тобою. Поэтому будь разумен, и мудр, и заблаговременно к часу тому покаянием и сокрушением сердца приготовляйся. Страшен тот час не только грешникам, но и праведникам, которые всегда помнили о нем, сокрушались и плакали о грехах своих. Помни смерть,

и,         воистину, вся суета и роскошь мира сего омерзеет тебе, и ты будешь более искать плача и слез, нежели веселия и утех (Вечные загробные тайны. Изд. Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне, и др. источники).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Предсмертное видение и мирная кончина православного христианина

(Рассказ диакона Иоанна Свиридова)

В г. Карачеве Орловской губернии жил боголюбивый гражданин Петр Иванович Подсали- хин. В течение пятидесятидвухлетней своей жизни он часто страдал от болезней, в последние же два года постигла его болезнь самая тяжкая. И вот 21 октября 1849 года, после сильных, мучительных пароксизмов, в час пополудни, он наконец обмер. Следы жизни едва были заметны по самому легкому биению некоторых жил.

В таком положении находился он четыре часа. Потом, вдруг всплеснув руками, обмерший окинул жадным взором окружавшую одр его толпу родных и двукратно произнес: «Где Знамение Божией Матери? Где Знамение Божией Матери?» Жена его, Евдокия Михайловна, осенив больного крестным знамением, сказала: «Петр Иванович, что с тобою?»

Помолчав несколько, пробудившийся от неестественного сна отвечал: «Ах, друзья мои! Послушайте, что я расскажу вам»; и, перекрестившись, начал говорить: «Я еще жив; слава Тебе, Господи, что я еще жив после того, как мне казалось, что я совершенно умер. Мне представилось, что грешное мое тело уже положено было в гроб и перенесено в нашу Преображенскую церковь, где совершена была Божественная Литургия и отпето по мне погребение. Потом из церкви понесли меня на Думную горку (так в городе Карачеве от глубокой древности называется общественное градское кладбище). Когда стали подходить к могиле, покойные отец мой, мать и все те дети, которых я прежде похоронил, вышли ко мне навстречу.

Дети обратились ко мне с таким приветствием: “Папенька! Папенька! Мы здесь давно вас ждем!” Когда же мой гроб хотели опустить в могилу, вдруг явился какой-то монах и сказал предстоящим: “Остановитесь!” Носильщики остановились, и в это время мне представился прекрасный Рай. Тот монах, подойдя к райскому дереву, отвернул в нем кран, налил стакан горькой воды и дал мне выпить его. Выпивши стакан этой воды, я почувствовал ужаснейшую горечь. Тут страдания мои дошли до крайней степени. Во время этих страданий тот же монах подошел к другому райскому дереву, тоже отвернул кран, налил стакан сладкого меда и дал мне выпить его. Выпив этот стакан меда, я почувствовал невыразимую сладость. После сего прежний монах сказал предстоящим: “Оставьте его! Он должен умереть через десять дней, в первое число ноября, на праздник Космы и Дамиана, в четыре часа пополудни”. Только что монах окончил свою речь, я увидел над собою икону Знамения Божией Матери с распростертыми надо мною руками. Пораженный столь, дивным явлением, я бросился поцеловать образ и вдруг ожил».

Рассказ больного поразил очень многих; все с нетерпением желали узнать, оправдается ли сновидение больного относительно его смерти. На другой день после видения больной приобщен был Св. Таин, и совершено над ним Св. Таинство Елеосвящения. Через пять дней, во второй раз был он удостоен причастия Св. Таин. Под самый

день его кончины, 31 октября, родные, не спросив больного, опять пригласили было священника для той же требы, но больной умолял отложить это до утра; так и сделали. После ранней Литургии 1 ноября он в самый день своей кончины в третий раз был удостоен причащения Св. Таин, причем прочитана была ему и отходная молитва. По отбытии священника больной благословил детей, а во время прощания с родными предсказал многим на будущее время удачи и неудачи в жизни, — и, между прочим, просил их внимательнее следить за его кончиной, и свою просьбу выразил в таких словах: «Ко-гда наступит урочная минута моей кончины, я буду говорить вам так: простите меня, грешного, и помилуйте! а вы отвечайте: Господь Бог тебя простит и помилует, и при этом как можно внимательнее всматривайтесь в движение моего тела и выражение лица. Если я сам стройно и спокойно выпрямлюсь, сложу руки, сомкну глаза, и на лице моем выразится веселие и радость, то знайте, что Ангелы Божий будут брать мою душу; а если скорчусь и умру безобразно, злые духи возьмут ее». Это наставление больного тем более усилило старание предстоящих точнее следить за его кончиной. Наконец, роковая минута его смер- , ти действительно настала: 1 ноября, в четыре часа пополудни, раб Божий Петр, по предсказанному за десять дней в видении, произнес последние слова: «Простите меня, грешного, и помилуйте!», стройно выпрямил тело, сложил руки и, закрыв глаза, с ясною улыбкою отошел к Господу...

В течение десяти дней после видения больной явным образом пил горькую чашу земных страданий, а под самый конец жизни выпил стакан сладкого меда, что доказывает мирная его кончина.

Дай Бог всякому православному христианину вкусить столь блаженную и мирную кончину!

Что все, написанное здесь о предсмертном видении нашего прихожанина Петра Ивановича Подсалихина, мною в последние дни перед его кончиной три раза исповеданного и Св. Таин приобщенного, верно и без всякого преувеличения, то подтверждаю. Местный карачевский градской Преображенской церкви священник Николай Ка- питанников. (Странник. 1866).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Гость загробного мира

(Из записной книжки умершего инока)

Святой апостол Христов Павел, назидая современных ему солунских христиан, писал некогда им, чтобы они не предавались безмерной печали о своих умерших (см.: 1 Сол. 4, 13), что настанет неизбежный момент, когда воскресшие мертвые и оставшиеся еще в живых соединятся для встречи Господа. Разлучение одних с другими лишь временное, духовная связь не прерывается. История Церкви Божией и сказания священной и седой древности представляют нам много случаев, подтверждающих эту истину. Но и наше время, несмотря на его крайний скептицизм, не лишено такого, что может быть понято только при ярком свете христианской веры, и только ею одною может быть объяснено. Приведу один случай, глубоко запечат

левшийся в моей душе, рельефно подтверждающий близость и общение мертвых с живыми.

«В восьмидесятых годах прошлого века жил я в числе братии Троице-Сергиевой лавры. Одновременно со мною здесь же подвизался и простой, смиренный и неграмотный монах Смарагд, из крестьян Рязанской губернии, проходивший послушание при свечном ящике Троицкого собора. Всегда молчаливый и сосредоточенный, как бы ушедший в себя, он не был близок со всеми; но постоянным его доверием пользовался инок лавры отец Г., по просьбе Смарагда писавший ему иногда письма к его родному брату, крестьянину, посильно помогать которому материально Смарагд считал своей обязанностью. Всегда неизменно аккуратный и ревностный в исполнении возложенных на него послушаний, Смарагд несколько дней подряд не показывался в церкви и, когда я осведомился о причине, мне сказали, что Смарагд, вследствие быстротечной жесточайшей простуды, мирно предал дух свой Господеви, напутствованный всеми спасительными Таинствами Св. Церкви. Смерть в среде монашествующих не вызывает глубокой и безутешной горести о почившем и если бывает причиной чего — то это молитвы об умершем и глубоких размышлений о неизбежности смертного часа. Так было и здесь. При весьма скромной обстановке похоронили тело Смарагда на лаврском братском кладбище при Боголюбской Киновии и понемногу стали забывать о нем.

Прошло уже более сорока дней от его кончины. Однажды в холодный зимний вечер, после вечернего богослужения, мы сидели вдвоем с о. Г. в его теплой и уютной келье, разбирая только что полученные им журналы и беседуя по поводу помещенных в них статей. Разговор наш был чисто литературного свойства и обыденных явлений не касался. Мирно пробеседовав со своим просвещенным другом до одиннадцати часов вечера, я, пожелав ему покойной ночи, удалился в свою келью. Наутро встречаю о. Г. Поздоровавшись, он говорит мне:

—        А я вчера ночью едва не побежал было к тебе, и только один Бог укрепил меня в решимости остаться у себя в келье.

—        Что за причина? — спрашиваю.

—        Видишь ли, — продолжал о. Г., — как и тебе прекрасно известно, вчера о покойном Смарагде ни у тебя, ни у меня не было даже и мысли. Когда ты ушел, я, не имея охоты ко сну, тем не менее прилег отдохнуть на постель в своей спальне, оставив в зале на столе горящую лампу. Мысли одна разнообразнее другой вереницей проносились в голове моей. Вдруг я инстинктивно почувствовал, что в комнате есть .кто-то посторонний. Взглянул, — и в дверях залы вижу стоящим в мантии и клобуке покойного Смарагда. Он молчал, молчал и я, не чувствуя в то же время ни страха, ни смущения. Молчание первым нарушил Смарагд.

—        А я к тебе, о. Г., — сказал он.

—        Вижу, — отвечаю, — но ведь ты же, о. Смарагд, умер, и каким образом здесь, со мною?

—        Умер-то я умер, но телом, — отвечает, — а душою, по милости Божией, жив.

—        Как ты себя чувствуешь там?

—        По неизреченному человеколюбию и милосердию Божию — хорошо. Потрудись, о. Г., написать брату о моей кончине, пусть помолится с домашними о душе моей.

—        С готовностью исполнил бы твое желание, о. Смарагд, но адреса не помню и письмо с адресом давно затерял.

—        Письмо это лежит в твоем письменном столе, в нижнем ящике, под бумагами.

—        Видел ли ты кого-либо из святых Божиих на Небе?

—        Был я у святителя Димитрия Ростовского и получил его благословение.

—        А видел ли ты Бога?

—        Видел и поклонился Ему.

—        Заклинаю тебя: скажи, что есть Бог?

Но, очевидно, вопрос мой был настолько высок и, пожалуй, дерзок, что явившийся мне загробный гость мой или не мог, или не хотел ответить на него. Положив палец на уста, он безмолвствовал. И мгновенно лицо его стало исчезать; через секунду на меня глядел голый остов; еще через секунду предо мною были только клобук и мантия, свившаяся в клубок, а затем бесследно исчезнувшая. Только теперь, когда все видение окончилось, только теперь я почувствовал страх и непреодолимый ужас. Был момент, когда я готов был, как говорил тебе и ранее, бежать в твою келыо, но, устыдившись своего малодушия и осенив себя крестным знамением остался в келье. Желая проверить справедливость указания Смарагда относительно нужного письма, я заглянул в указанный ящик, и действительно: оно преспокойно лежало под бумагами, давно мною забытое».

Конечно, много было, есть и, веруем, будет таких или подобных ему явлений, ясно удостоверяющих нас в той непреложной истине, что смерть для людей благочестивых, ходящих в делании заповедей Божиих, есть не более как успение — сон, после которого следует сладкое пробуждение и внитие в со- причастие благих, яже уготова Бог любящим Его.

Заключим наш скромный рассказ глубоко знаменательными словами свт. Иоанна Златоуста: ник- тоже да убоится смерти, свободы бо нас Спасова смерть (А. Воскресенский. Кормчий. 1911. № 16).

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни

Замечательное видение

В июне 1892 года я приехал из города Баку в Тифлис к своей замужней дочери. Вскоре по приезде она, между прочим, сказала мне, что проживающая неподалеку от них тринадцатилетняя дочь вдовы мещанки Е. Б-ой, Анна, имела видение во время болезни: видела своего умершего отца, братьев и сестер. Я сначала на этот рассказ не обратил внимания, но когда услыхал о том же от родственников отроковицы Анны, с которыми я был знаком, то попросил их пригласить ее в свой дом; там она лично рассказала мне, в присутствии родных, свое видение, тогда же с ее слов мною записанное.

«В 1892 году на третий день Святой Пасхи я заболела дифтеритом и была отправлена в городскую больницу. На другой день, когда я, тяжело больная, лежала в постели и стала забываться, как бы засыпая, вдруг в это время я увидела своего отца, который умер более шести месяцев тому назад. Он подошел ко мне, взял за руку, велел встать и повел меня. Очень скоро очутились мы на кладбище. Отец повел меня к своей могиле, где он был похоронен.

—        Вот это твоя могила, — сказал мне отец, указывая место около своей могилы.

—        Я не хочу, папа, умирать, — сказала я.

—        Почему?

—        Я еще молодая, хочу жить.

—        Ну, живи. Я возьму дедушку твоего, если на то будет воля Господня.

—        Скоро дедушку возьмешь? — спросила я.

—        Я тогда тебе скажу.

—        А скоро ли? — опять спросила я.

—        Нет, не скоро.

—        Как же, папа, ты теперь со мной говоришь, — спросила я, — ведь ты давно умер?

—        Умерло мое тело; оно — спит, а душа живая.

—        У всех ли так бывает?

—        У всех. Хорошо ты делаешь, Анюта, что помнишь и исполняешь мое приказание и зажигаешь лампаду пред святыми иконами. А вот о могиле моей никто из вас не позаботился; хотя бы ячменю на ней посеяли.

—        Я скажу маме, и мы посеем.

После сего отец взял меня за руку, и мы с ним пошли. Дорога была каменистая; потом вскоре началась тропинка, покрытая красным блестящим песком. Мы пошли по этой тропинке. Она привела нас к большим, высоким воротам; на них было много икон; а по сторонам ворот стояли два монаха и держали в руках иконы. Я вошла вместе с отцом в отворенные ворота. Тут, при входе, встретили нас очень много детей; в числе их я увидала знакомых и своих братьев и сестер, умерших в разное время: Алексея, шести лет; Евгению, семи лет; Феодосию, пяти лет; Марию, четырех лет; Петра, трех лет; годовалую Антонину и Лидию, шести месяцев. Все они со мною поцеловались. Одеты они были не одинаково, а так кого в чем похоронили; но на всех были крестики, снаружи, а на головах венчики, какие на умерших надевают в церквах; за поясками у всех были платочки с изображениями ангельских ликов и с надписями; но что написано — я не знаю и не читала. Дети хотели было вести меня, но папа взял меня за руку и сам повел. Мы пришли к церкви, очень большой, белой, с сияющим куполом. В притворе было много икон: с правой стороны стоял монах в облачении и читал; там же на столе были крест, святая вода, свечи с изображениями Спасителя и Божией Матери и венчики. Я спросила: для чего здесь венчики?

—        Они даются тем, кого похоронят без венчиков, — отвечал отец.

Среди церкви стоял монах и читал, но я не помню что; я рассматривала церковь. Иконостас весь блестел, и в нем было много икон, царские врата были растворены; над ними — белый голубь. С правой стороны была икона Спасителя, а с левой — Божией Матери; обе иконы большие, в белых блестящих ризах, усеянных золотыми крестиками и звездочками.. На обоих клиросах стояло много Ангелов в белых одеяниях, все в один рост и все они пели: «Христос воскресе!». Я узнала Ангелов потому, что они были с крыльями, как изображаются на иконах. Кроме Ангелов и монахов никого в церкви не было. Отец выпустил мою руку, которую все время держал в своей руке, и я стала молиться пред иконой Божией Матери. Помолившись, я хотела подойти и поцеловать икону, но кто-то невидимо удержал меня и я не могла подойти к иконе. После сего отец взял меня за руку и мы вышли из церкви. Тут я увидела очень сильный свет, не похожий на солнечный. В это время отец велел мне поклониться. Я поклонилась. Потом велел встать — я встала и спросила:

—        Чтотакоебыло.чтомне велели поклониться?

—        Тебя Господь благословил, — отвечал отец.

Тут нас опять встретили дети, и мы все пошли

далее. Деревьев было много, как будто лес. Шли мы по широкой тропинке, покрытой зеленью, как ковром и еще чем-то блестящим. Вскоре мы пришли к тому месту, где дети постоянно находятся. Тут на большом столе я опять увидала свечи с бантами из лент и изображениями святых. Дети срывали с деревьев много разных плодов и давали мне, но я отказывалась, не брала; они были как будто недовольны моим отказом и клали плоды в корзинки. Я стала спрашивать детей:

—        Что вы здесь делаете?

—        Богу молимся, в церковь ходим, поем, и звоним на колокольне.

—        За кого вы молитесь? — спросила я.

—        За тех, кто за нас молится.

—        Чем вы здесь питаетесь?

—        Молитвами, когда нас поминают.

—        Какими молитвами?

—        Какие бывают на проскомидии.

—        А когда вас не поминают, тогда чем питаетесь?

—        Когда ты придешь к нам, тогда все узнаешь.

Тут все дети стали просить меня, чтобы я осталась у них:

—        Ты будешь нянчить своих маленьких сестер.

Но я не желала оставаться.

Отец сказал мне:

—        Пойдем.

Я стала прощаться с детьми, брала их за руки, а они меня целовали.

Когда мы пошли, я стала расспрашивать папу:

—        Спите ли вы здесь?

—        На что нам сон? — сказал он. — Спит наше тело, а душа не спит.

—        Разве ночей здесь не бывает?

—        У нас как теперь светло, так и всегда. Свет незаходимый.

—        А холодно бывает?

—        Здесь нет ни холода, ни жары.

Я стала смотреть вверх, думала увидеть небо, облака, но ничего не видела, кроме сильного света и больших деревьев, стоявших вокруг и поднимавшихся на значительную высоту; а сверху видела летающих Ангелов, трубивших в трубы.

Отсюда пошли дальше. Вижу беседки, сплетенные из растений: в них были монахи и священники. Далее, за беседками, под деревьями, сидел кто-то в кресле, с короной на голове.

Я спросила папу: «Кто это сидит?». Он сказал: «Государь». Имени Государя я не знаю и не спрашивала; только вдали видела еще много таких же.

Пошли еще дальше. Вышли на тропинку, где не было ни лесу, ни земли, и дорога была не такая хорошая, как прежде. Чем дальше шли, свет постепенно все уменьшался и мы подошли к каким-то подвалам; кругом было сыро, холодно, смрад. Тут я увидала много людей; некоторые из них сидели за какими-то перегородками и все плакали. У многих женщин, склонивших головы, вся одежда была мокрая от слез. Я узнала некоторых знакомых и свою крестную мать, умершую два года тому назад. Она сидела и, увидав меня, бросилась было ко мне, но кто-то невидимо удержал ее и не допустил ко мне. Она опять села и заплакала.

Я спросила:

—        О чем вы плачете?

—        О том, что обо мне никто не молится.

—        Хорошо ли вам здесь?

—        Нет, — отвечала она.

Я хотела еще ее спросить, но папа повел меня дальше; шли мы как будто под гору, все вниз. Свету там почти не было; народу было очень много, одни сидели, другие стояли. Вдруг я увидала впереди огонь, выходивший откуда-то снизу, и сильно испугалась. Отец сказал мне:

—        Ничего не бойся.

—        Что это за люди? — спросила я его:

—        Грешники, — отвечал он.

Я опять стала смотреть в ту сторону, где был огонь, и увидала что-то похожее на бревна; на них висели цепи, а людей не видно было, только одни головы. Слышны были крики, стоны, оханье.

Отсюда мы пошли назад. Подошли к воротам, около которых стояло какое-то большое чудовище, похожее на корову; оно сильно зарычало; я испугалась и — вдруг очнулась... Лежала я в постели, около меня никого не было».

По словам родственников отроковицы Анны, С.В. и Е.П. Т-х, рассказ этот, в первый раз услышанный ими от своей племянницы, произвел на всех потрясающее впечатление; да и сама Анна, под свежим влиянием своего видения, была в сильном волнении и со слезами передавала свой рассказ, в действительности которого никто не сомневался по следующему обстоятельству. Когда отроковица Анна находилась в больнице, умерли две двоюродные ее сестры: Евгения и Мария, заболевшие тоже дифтеритом и находившиеся в доме своих родителей. О смерти их Анне не говорили, и она о том не могла узнать ни от кого другого, кроме посещавших ее родных. Между тем в рассказе своем она упоминает о Евгении и Марии, находившихся в числе встретивших ее детей, и, кроме того, она подробно описала, в чем они были одеты при погребении, т.е. как она видела их в загробном мире.

Что Всемогущий Бог скрывает от мудрых и разумных мира сего, то открывает младенцам и чистым сердцем. Приведенный рассказ, как и множество подобных ему, лишь утверждает в непреложности Божественного откровения о действительном бытии загробной жизни и учении Св. Церкви о необходимости и силе Ее молитв за умерших, в чем, к сожалению, сомневаются и что даже вовсе отрицают многие из современных лжемудрецов, зараженных духом неверия. К этим людям вполне можно применить слова праведного Авраама, сказанные им Евангельскому богачу: аще кто от мертвых воскреснет, они не имут веры (Лк. 16,31) (2 января, 1894, П. Русков).

Господь воскресил меня из мертвых92

Борис Пилипчук — старший лейтенант милиции. Сейчас ему 37 лет, женат, имеет троих детей. Проживает в селе Новая Синявка Старо- синявского района Хмельницкой области. После установления у Бориса клинической смерти врачи боролись около получаса за его жизнь, а после всего прошло еще не менее двух часов, в течение которых он находился в отделении реанимации.

Необратимые процессы и гибель мозговой ткани по срокам должны были уже наступить. Но вот что рассказал сам Борис Пилипчук в своей беседе с корреспондентом киевской газеты «Слово Веры».

Город

Я попал в необычайное место, которое было очень светлым. Мне стало очень хорошо. Я увидел широкую золотую лестницу. По обе стороны ее были золотые перила, вдоль которых на ступенях стояли крылатые Ангелы в белых одеждах с золотыми поясами. Внешне они были похожи на людей. Волосы у них были белые, ноги и руки подобны блестящей медной стружке. Они пели псалом: «Достоин Ты, Господь, всей славы и хвалы! Ты, Господи, сотворил небо и землю. Ты достоин этого прославления!». В конце лестницы я увидел свет. Он был яркий, но мягкий, от него исходило тепло, спокойствие, радость и мир. И оттуда, откуда лился этот прекрасный свет, я услышал: «Сын Мой, войди ко Мне, и Я покажу тебе нечто. Я дам тебе помощь».

Я переместился на большую поляну, по которой бегали очень красивые кони. Посреди поляны стоял огромный город в виде куба. По мере приближения к городу, мой восторг от увиденного становился все больше. Высокие стены состояли из разноцветных слоев, которые сверкали и переливались в сиянии света. Я видел жемчужные ворота, по три на каждой стене.

Дерево

Было полное ощущение того, что я нахожусь у себя дома. Когда я пошел по городу дальше, ближе к центру, то в одном месте увидел большое дерево. На нем висели плоды грушевидной формы размером с литровую банку. Листья напоминали липовые, но были большими, как лист лопуха. Я был готов сорвать плод, но Ангел, который стоял немного позади, преградил мне путь к плодам. Жестом он показал, что рвать не надо. Мне было удивительно, что я без всякого сожаления или огорчения отошел от дерева.

Возвращение

Когда я приблизился к самому центру города, то увидел необычайно ясный поток света. В тот момент, когда я увидел центр этого излучения, то опустил голову и почувствовал непреодолимое желание встать на колени. Но Ангелы поддержали меня, и я услышал голос: «Сын Мой, того, что Я показал, для тебя пока достаточно. Ты должен сейчас вернуться назад, чтобы возвестить Мою славу, силу и могущество, чтобы передать то, что ты увидел и услышал». Я понял, что со мной говорит Господь, и стал просить Его: «Господи, я не хочу обратно!» Но Господь сказал мне: «Сын Мой, будь кроток, не ропщи, возвращайся назад. Ты должен всем рассказать о Моей славе». В мгновение ока я переместился в пространство и увидел, как на носилках, установленных на каталке, медработники везли тело. Когда я увидел свою заплаканную жену, которая шла рядом, то понял, что везут меня. Каталка с телом была уже в помещении морга, и люди стали удаляться. Я почувствовал толчок и резко опустился в свое тело. Тут же я ощутил большую силу, которая выбила дверь морга. После этого верхняя часть моего тела приподнялась, простыня спала. Санитар, сползая вниз по стене, упал, медсестра — тоже... Пришла еще одна медсестра и, увидев меня сидящим, упала в обморок. Та же сверхъестественная сила поставила каталку в вертикальное положение, и я оказался стоящим ногами на земле. Я хотел идти, но не мог. Было такое ощущение, что я не в своем теле: оно мне не повиновалось. Тогда я стал молиться, потому что мысли у меня были ясные. Я все сознавал, но голоса были какими- то чужими, протяжными. Я стал просить Господа, чтобы Он дал мне силы идти. И тут я получил такой прилив сил, что мне показалось, будто мои ступни вошли в пол. Я почувствовал тепло и огромную силу с головы до ног и пошел в направлении ординаторской, где засели врачи.

Моя жена упала на колени, благодаря Господа, что Он воскресил меня. Когда она пришла в себя, то схватила простыню и побежала за мной, чтобы прикрыть мою наготу. По пути моего следования медработники разбегались с криками; кто-то из них падал, кто-то закрывался в палатах. Жена догнала меня у ординаторской и накинула на меня простыню. Я подошел и легким прикосновением руки открыл дверь ординаторской. Позже я узнал, что комнату врачи закрыли на ключ, пододвинули шкаф и забаррикадировались изнутри. Но дверь поддалась мне легко — ее открыла сила Божия. Когда я вошел в ординаторскую, некоторые медработники упали в обморок, а другие в страхе сбились в кучу в дальнем углу комнаты и кричали; я успокоил их: «Не бойтесь, дайте мне только одежду». Врачи позволили мне оттуда уйти, так как испытывали ужас от моего присутствия. Я оделся, нам выслали машину, и мы поехали домой.

Всем, кто знал, что со мной произошло, трудно было поверить, что я жив и здоров. Когда я на следующий день пришел на работу, мой начальник сказал: «Я не могу допустить тебя к службе. После инсульта тебе, по меньшей мере, следовало получить первую группу инвалидности. К тому же твоя смерть и твое загадочное воскресение...» Я сказал ему, что здоров, как и он. Вопрос о моем дальнейшем пребывании на службе два с половиной месяца решали 15 медкомиссий. Но все результаты исследований свидетельствовали о том, что я полностью здоров. Меня допустили к дальнейшему прохождению службы оперативным дежурным милиции.

Врачи попросили меня, чтобы я никому не рассказывал о своем воскресении. Но Господь вернул меня на землю, чтобы я рассказал об этом людям. Я утверждаю, что Бог есть реальная Личность и Небеса действительно существуют. Некоторые врачи, которые были свидетелями того, что произошло в больнице, покаялись. Этот путь открыт каждому. Я искренне покаялся, обратился к Богу и принял твердое решение жить по Божьему Слову.

Этот путь для всех, кто хочет иметь благосло- венную'жизнь с Богом здесь, на земле, и вечную Жизнь с Ним после физической смерти.

Иер. Стефан (Киселев). Второе рождение

Авария. Возвращение с того света

(Рассказ Влентины Романовой

о видении, которое было ей явлено после автомобильной катастрофы в 1981 г. на трассе Симферополь — Армянск)

Привезли меня в больницу уже около полуночи. Врач-мужчина и медперсонал делали все, чтобы спасти мою жизнь, не отходили от меня. Потом врач сказал: «Сделали все возможное, но спасти не удалось! Сердце остановилось, пульса нет, пусть уже до утра здесь лежит, а часиков в пять в морг в Симферополь отправим». Он ушел. Я видела, как он уходил, и слышала, как одна женщина из палаты сказала: «Как жаль! Ведь у нее две маленькие девочки!» На что врач ответил, что сам сожалеет: женщина молодая, красивая, да еще и детки остались. Кто-то у него спросил, сообщать ли мужу о моей смерти. Он ответил: «Пока не надо, утром сообщите». Когда врачи ушли, одна из женщин, взвизгнув, сказала: «Я с мертвой лежать не останусь, уж лучше там, за дверью, буду ждать!» И, как по чьей-то команде, женщины вдруг сперепугу схватили подушки и — убегать из комнаты. Я, видя такой оборот дела, чтобы их не испугать, тихо хихикнула: «Хи-хи, а я живая!» Но это не привлекло их внимания. Я тогда погромче сказала: «А я — живая!» Но и вновь голос мой не звучал. Думаю, горло, наверное, повредила. Самое странное, что я видела их сверху, как бы затылки. Тогда я стала трясти рукою шею, чтобы голос прорвался, и уже кричала во всю мощь, что я живая. Но тщетно. Я запаниковала, лихорадочно думаю, что же сделать, как им сообщить это? Вижу, на тумбочке авторучка, думаю, я сейчас напишу им. Быстро оказалась у тумбочки и беру ручку, думаю, наконец-то я им сообщу. А ручка не берется! Я испугалась и снова протянула руку, а ручка даже не шевелится! Казалось, у меня сердце упало от непонятного ужаса. Что же это такое? Голос не звучит! Руки не повинуются! Я разозлилась, стала сбивать ручку с тумбочки, чтобы привлечь их внимание, но, увы, ручка даже не шелохнулась! А женщины уже сбежали! Я в отчаянии, чуть не плача, подумала: «Что же они со мною сделают, коль не видят меня, не слышат, и я не в состоянии сообщить, что мертвая — это не я». На свое тело я даже не смотрела, мне казалось, что я — это то, что со мной. Мне хотелось что;то потрогать, снять с вешалки, но ничего не получалось... От этого ужаса меня кто-то оторвал, и я «провалилась»... Только подумать успела: «Вот утром придете и увидите, что я жива!» Этим себя и успокоила...

Необычное, непонятное, неосознанное...

Вдруг что-то зажужжало, и какие-то невидимые лучи подхватили меня и понесли вверх. Я не осознавала, что лечу, но чувствовала приближение верха. Оно было круглое, как око. Я влетела в него и вскоре очутилась на очень гладкой, как бы асфальтированной горной дороге. И тут я испытала настоящий ужас, какого никогда не испытывала. Прямо передо мной, в нескольких метрах, стоял высокий, метра два, мужчина с очень злым лицом, напоминающим в прыжке зверя. Я никогда ничего подобного не видела — этого не понять, не объяснить, это ощущается! Первое, на что я решилась, бросилась убегать, но, увы, он побежал за мной. Вокруг ни души; казалось, что он вот-вот настигнет меня, и я закричала: «Господи, спаси!». Вырвалось непроизвольно. В этот момент почувствовала невидимую помощь: между нами появился красивый мужчина (я так подумала, потому что времени на рассмотрение не было). Этот мой спаситель бегал между нами зигзагообразно и не давал Злому настичь меня и схватить, мешал ему, но ни в какие другие действия он не вступал. Я так обрадовалась, что расслабилась, но бег не прекращала. Как вдруг впереди появилась какая-то невидимая для меня черта (как какой-то стеклянный барьер), о которую я споткнулась и упала. Мой спаситель перепрыгнул легко эту черту, а из меня ЧТО-ТО вышло. Это что-то он поймал на лету, а я осталась лежать, распластанная на дороге, с ужасом взирая на Злого: что же он теперь со мной сделает? Потом подумала: «Как же мой спаситель мог так запросто бросить меня на произвол судьбы, как это нечестно с его стороны?» Злой замедлил бег сразу же и даже не удосужился взглянуть в мою сторону — пошел прочь вдоль невидимой черты (стены), а в догон- ку ему раздалось: «Что? Маленькая, хорошенькая, а тебе не досталась?» Я не могла осознать, что же у меня было такое: маленькое и хорошенькое, за чем так гнался Злой, а спас Добрый? Мы ведь даже не предполагали, что существует душа, и никогда не придавали значения, когда говорили: «Душа болит! Душа ушла в пятки! Тревожно на душе!»

Бездна

Сколько прошло времени, не знаю, только ощутила я, что лечу еще ниже, как бы раскрылась земная кора, и я очутилась у края глубокой пропасти. Сама пропасть-бездна была колодезеобразной, гористой (не земляной), каменистой, и внутри нее полумрак. Мне сказали: «Смотри», я посмотрела — темнота, ничего не вижу, вновь приказали: «Смотри». Я хотела им ответить, что ничего же не видно, но в этот момент рассмотрела и с ужасом отпрянула. Я увидела четкие очертания людей. Их было много, как головастиков в бочке с водой. Оттуда несло такой вонью, таким запахом, что меня чуть не стравило, я прикрыла ладошкой (я так думала) рот и всмотрелась. Люди поднимались, испражнялись (мне было стыдно смотреть, но, как по чьему-то приказу, я зависла над ними и смотрела)... и садились в свои же испражнения! Я ужаснулась! Возможно ли такое! Как они туда попали? Лихорадочно соображала, как их вытащить: нет веревки, а такая глубина! Хоть я и брезговала, но жаль было их.

Из колодца доносились рыдания, вопли, стоны, все что-то красное зло бросали друг на друга. Я присмотрелась: это были как бы на присосках черви; отдираясь от одного, они впивались в другого. От вида червей меня замутило. Серый туман, как дым, обволакивал колодец, а по бокам нависли белые... как при насморке... и кал... Это был туалет отходов. В нем находились люди многих национальностей, у некоторых было намотано что-то на голове. Нечеловеческие крики, истошные женские вопли тонули в каменистых стенах, и я поняла, что мне им не помочь.

Я не понимала, зачем такие мучения, кто эти несчастные и как они туда попали. Обреченно пожалела я их заболевшим сердцем и услышала строгие, шокирующие и непонятные для меня слова: «мужеложники, скотоложники, извращенцы, развращенны малолетних, насильники, кровосме- шиватели, блудники, прелюбодеи, развращенны земной плоти (и другие слова, мне непонятные). Это человеческие пороки. Эти люди не прошли земного экзамена. Их похоти и страсти насытила бездна». И тут я прозрела и похолодела: а почему мне это показывают? Я испугалась и тихо, дрожа от страха, спросила: «А я?» «А ты тем и выше, что не ведала этого порока». Путников своих я не видела, но они везде сопровождали меня и стояли с двух сторон. Мы спускались еще ниже.

Прокуренные бараки

И тут я увидела П-образные бараки. В них были узкие ниши. Все заволокло дымом, двор был заплеван и весь в грязи. Грязь жидкая и вязкая.

Некоторые люди, такие же неряшливые, грязные, выходили во двор, дышали дымом и копотью, кашляли и плевались; казалось, что это чахоточные больные. Там были женщины и мужчины. Женщины выглядели неряшливыми, грубыми старухами, мужчины были согнувшиеся и измученные. Я во двор не вошла, а смотрела со стороны ниши, которая соединяла этот четырехугольник узеньким коридором. «Это — курящие», — послышалось откуда-то. Я к этому никакого отношения не имела, поэтому меня и не заставляли входить во двор...

Абортируемые

С обратной стороны двора я увидела под козырьком барачного типа открытые, как в сельской местности, коридоры. Было грязно и небрежно. И вдруг в этой грязи я увидела деток — испачканных и грязных. С ними были две женщины, они сидели ко мне спиной, как бы присматривая за ними. Я спросила: «Почему они здесь?» Сопровождающие ответили: «Это нерожденные дети». Я опять спросила: «Как это — жертвы абортов?» В голове у меня помутилось, волосы, казалось, встали дыбом, я похолодела от страха и ужаса. Я не знала, куда спрятаться от стыда, у меня не было больше вопросов и оправдания — там были мои детки, ведь я делала аборты и не понимала, что это — ГРЕХ; я этого слова не знала! Я испытывала муки и страдания и уже чувствовала, что за них мне придется отвечать. Мои сопровождающие молчали, чувствуя мою смертельную вину. Женщины, что сидели с детьми, были соучастни

цами наших деяний, они тоже не понимали греховности своей работы, они страдали за нас всех. Я осознавала свою участь и уже обреченно покидала деток. Вот тогда-то я почувствовала, что меня ведут в МОЕ место, а каким оно будет — легко представить.

Тучная женщина

Подземные, тусклые и темные каменистые селения (нет, не города, а крысиные поселения). Ноги мои так отяжелели, как будто на них висели гири (мне ведь казалось, что у меня и ноги есть). Полная печали (а по своей природе, как у нас считается на земле, я была жизнелюбивой, здесь же «скисла»), я осознала, что все мои достоинства ТАМ, здесь они даже не допустимы, здесь находятся те, кто это все оставляет в прошлом и никому здесь не нужном... Я медленно брела по узким, темным, сырым местам, потом вошла в длинный коридор. По левую и правую стороны находились узенькие ниши-комнатки. Одну дверь для меня приоткрыли, я заглянула и увидела длинный обеденный стол, за которым сидела очень тучная женщина, а рядом с нею стояла пустая чашка. Она, как безумная, брала эту чашку и грызла ее, как зверь, желая утолить, видимо, сильный голод, но насытиться ею не могла, так как та была пустой. Вокруг ее рта были язвы, а сам рот напоминал большую полусгнившую ложку... «Эта тоже при жизни ни в чем себе не отказывала, слово ПОСТ ей было неведомо, воздержание — тоже, хотя своим трудом прокормить это тело невозможно. Вот и будет вечно лизать, не оставила она за себя и доброго подавателя, самой все было мало». Я не соображала, что такое пост, и боялась спросить...

В следующей комнате я увидела молодых людей, которые друг друга щипали, били и испытывали страдания. Я не выдержала и крикнула им: «Зачем вы так?» Но они меня не видели и продолжали делать друг другу больно.

В следующей комнате я увидела молодую, красивую женщину. Вдруг она посинела и стала разбухать так сильно, что лопнула, и брызги, казалось, долетели до меня; из ее рта открылась сильная рвота, она текла грязной, тягучей массой. Женщина задыхалась, из глаз ее текли темные слезы — зрелище не для слабонервных, я вам скажу. «Это клеветница и склочница...». А женщина как бы набухала и снова становилась тонкою, синенькою, с черной массой крови. Я сострадала ей и ее мучениям, испытывая тревогу в связи с увиденным. Я уже испытала человеческий страх: как бы меня где не забыли.

Пьяницы

Мне очень хотелось закрыть глаза, забыться и ничего не видеть, ничего не знать, ни перед кем не отчитываться — забыться, как принято у нас говорить. Но, увы, воле моей не было свободы, желаниям моим не было удовлетворения. Я понимала обреченность видения, я уж осознавала прожитое, содрогалась, ахала, ужасалась, но смотрела...

В гранитном склепе я увидела сгорбившихся людей. По множеству голов я поняла, что это люди. Но они были обезображены, согнуты до состояния звероподобных обезьян. Они лизали стены, пол, и губы их шептали: «Пить, пить, пить». Жажда мучила их так, что, видимо, у них внутри все горело. «Это пьяницы, продавшие и пропившие душу, совесть, стыд, честь, закон». Сердце мое сжалось, а дуновение непонятно откуда взявшегося ветерка доносило стон: «Пить...».

Отмоленные

Мы начали подъем в гору. Обыкновенные скальные дороги в горах, как бы раздвоенные от вод. Идти было не так уж легко, но после такой тьмы я поднималась куда шустрее, чем блуждала внизу. На восточной стороне как бы рассеялись облака, и метрах в двух от меня я увидела огромное здание с зелеными большими воротами. В показавшуюся дверь я робко постучала. Массивная, типа железной, дверь приоткрылась, и в проеме я увидела двух женщин. Одна из них выглянула. Увидев меня, она тут же захлопнула дверь. Я подумала, что она испугалась, как бы я не вошла. На вид женщины были чистые, опрятные, одеяния типа монашеских. Я обрадовалась и снова застучала погромче (видя, что мои спутники мне не препятствуют). Тогда вновь открылась дверь, и я увидела, как они приготовили чистую постель. Одеяние их было скромное: длинные одежды и светлые платки на головах. Тогда мне одеяния их были непонятны (только в кино видела). Одна из женщин, показав мне рукой на западную часть, сказала: «Слушай голос — принимаем отмоленную!» — и... захлопнула дверь. Я посмотрела в ту сторону, куда показывала она, и увидела как бы за бугорком и опять же в полукруге старые серые барачные строения со множеством дверей, как в деревнях в старые времена свинарники или курятники. Дверь одного из них была приоткрыта, в ней увидела множество грустных и страдальческих, лишенных улыбок лиц. Грусти их не было предела, они дружно одевали какую-то женщину и готовили для поднятия наверх, как я осознавала. И тут я услышала такой громкий, торжественный, необыкновенный голос, который огласил их убогое жилье. Все замерли, подняв голову куда-то вверх. Я тоже подняла, но ничего, кроме величия и торжественности, не услышала. Это как наш Левитан, когда читал известия когда-то в детстве. Я это почувствовала в церкви. Потом церковь была разрушена, и все забылось и стерлось из памяти. И вот теперь всколыхнулось до боли в сердце от нахлынувшего непонятного ощущения, что не все потеряно, когда (как мне объяснили мои спутники) в роду появится МОЛЯЩИЙСЯ, который вызволит ПРОЩЕНИЕ. Я упала на колени и, сама не зная почему, заплакала. Мне казалось, что у меня дух — зашелся от такого величия и радости. Все плакали, они ждали вызволения в ЛЮБОМ ПОКОЛЕНИИ. Кто-то прощен, кого-то вымолили. Я не понимала, но вместе со всеми осмысливала и сострадала. Я уже была не той, гордой и надменной, а жила их страданиями, обреченно взирая на их мучения. Я поняла, что, если бы все начать сначала, я была бы другой... Но, к моему удивлению, мы вновь вернулись вниз...

Огненное озеро

Как будто о чем-то вспомнив, мои спутники вернулись вниз. Открылась скальная завеса,

и меня обдало огненным жаром. В огромнейшем каменном котловане, казалось, варилась уха. В серой мгле, как в море, буквально кипела, вздымалась и извергалась, как вулкан в кино, жижа, напоминающая раскаленный металл в печах сталеваров. Человеческие головы поднимались, успевая глотнуть воздуха и крикнуть, и вновь погружались в безжалостное пекло мук...

Я сама задыхалась, и мне не хватало воздуха, чтобы отдышаться. Изумленная, испуганная, незащищенная, я пыталась отвернуться, закрыть лицо руками, убежать, позвать на помощь, но жертвы сами взывали ко мне; казалось, они проклинали свое падение, они умоляли, просили пощады, они обезумели от боли, не осознавая, что сами делали то же самое при жизни.

Здесь все: убийцы, насильники, колдуны, ведьмы. Здесь те, кто привораживал, кто спокойно не жил на Земле, кто испытывал зависть, делал подлости. Они сами себе при жизни земной строили «замки», готовили себе место в преисподней. Они не понимали цены своей вечности. И тут вдруг появилось лицо женщины, обожженное, страдальческое и обреченное. «Вот, смотри, она приколдовывала, и ей служили бесы, теперь она дает отчет своим похотям. Ради той короткой жизни она отняла жизнь другую... Он, Всевышний, сильнее падших...» — услышала я. Слов многих я не понимала, ведь не знала церкви: их в гарнизонах не было. Я никогда не видела и не читала Библии, не понимала многих терминов и от этого страдала, а взывать к объяснениям в этом ужасном пекле мне не хотелось. Я чувствовала, что

ТАМ не мое место, я не заслужила ЭТОГО. По нашим меркам, я была доброю, не чуралась бедности, любого труда, я не хотела быть там со всеми... я трусила, честно говоря, и потихоньку взывала: «Господи! Я уверовала. Только не здесь!»...

Перед землею

Оторвавшись от вечных мучений рода человеческого, мы как бы выплывали из страшного сновидения. «Ты видела земную ось. А теперь мы приближаемся к Земле!» И вдруг остановилась у края огромного каменного ангара. Он был куполообразный (как наши, где стоят самолеты), и стояла цифра 91. Я осторожно вошла, потому что боялась, чтоб меня не забыли там. Смотрю, много тысяч, а может, миллионов людей подняли вверх головы. И я подняла, но почувствовала, что здесь не то, хорошего здесь ждать не следует. Вижу: длинный, сигарообразный бесшумный предмет подлетает, открывается нижний люк — и оттуда выпадает собака. Я так подумала, потому что голова к земле — снизу, а сверху на ней шерсть — спина волосатая. Я как это увидела, тут же почувствовала запах сероводорода. Скорее из ангара и кричу всем: «Уходите, это плохо». Но, увы, они меня уже не слышали. Я закрыла рот, казалось, платочком, но запах пробивал и стену, за которою спряталась. Вижу как-то спиною, от страха повернуться боюсь, а ЭТО поднимается. Люди гладят его по спине, как собаку, а ОНО растет, растет — уже более двух метров. Потом как рыкнет на толпу — пасть в крови. Людей как будто парализовало, они так и остались с открытыми ртами. Я ушла...

Лестница жизни

И вот Земля. На Земле, казалось, я впервые осознала, что такое СВЕТ и что такое ТЬМА. Я дышала свежим воздухом, ласкала взором траву, деревья, цветы. Оказалась у подножия неизвестной мне возвышенности, там находилась странная лестница; левая ее часть вела прямо вверх. Сделана она не как наши лестницы, а была четырехгранной, из неизвестного мне металла, но не гнулась, а как бы притягивала ноги. Правая ее часть к земле расширялась и сходилась метрах в пяти от земли в одну единую. К подножию этой лестницы подходили мужчины и женщины, садились на землю, одевали белые носки, женщины — светлые панталоны, скромные кофточки, юбки, длинные одежды с длинными рукавами и воротничками, закрывающими шею. На головах у женщин были треугольные платочки, завязанные под подбородком. На груди мелькали крестики. Они крестились и начинали подъем. У меня не было крестика, и я запереживала, как вдруг смотрю — и на мне появился крестик, белые носочки, и я, посмотрев на очередную поднимающуюся, как она перекрестилась, и начала подъем с правой стороны, так как с левой мне места не было. Я поднималась упорно, не надеясь ни на что, ведь «цепочка» поднимающихся людей не имела свободного места. Когда вот-вот должна была окончиться моя короткая, как аппендицит, лестница, прикрепленная к основанию настоящей лестницы, вдруг женщины расступились. Мне было предоставлено место вместе со всеми, я чувствовала легкость и дружескую поддержку — здесь можно помочь! Отчетливо услышала мужские голоса внизу, они разрешали проблему подъема: мол, на вертолете бы легче и скорее, удобнее! Но их прервал голос: «Поднимайтесь сами, туда и на ракете не долететь!» Вдруг чувствую: женщина надо мной отяжелела и давит, обессиленная, на меня, вот-вот сорвется вниз. Я могла бы сама удержаться, но решила ей помочь, сама еще не зная как. Вдруг я почувствовала, что моя грудь как бы расширилась и она села на нее, отдохнула — и все замерли. Набравшись новых сил, она продолжала подъем, и все пошло без нарушений. Я почувствовала такую радость, легкость и уверенность! Цель уже близка... Показались первые стайки голубей, они встречали поднявшихся веселым гуканьем. Тихое, необыкновенное пение раздавалось со всех сторон, будто хор невидимых птиц, детских голосов нес такие мелодии (типа псалма 33), что я духом зашлась от переполнявших меня чувств. Я их и сейчас слышу. Я так возликовала, переполнилась таким чувством, какого никогда не знала, хотя, повторюсь, по природе была жизнерадостной. Это было что-то сверхъестественное. Краем глаза я охватила всю природу: зелень, голубизну огромного купола-неба. Ласковые лучи неведомого светила обласкали мою сущность и наполнили меня такой любовью, о которой невозможно и мыслить. Это любовь не как женщины к любимому, а она в каждой клеточке моего сознания — она безграничная, не плотская. Я ощущала в этот момент любовь ко всему существующему вокруг. Эту духовную легкость без всего тяготения земного, без испытаний и обязанностей не объяснить.

Возвращение к жизни

И вдруг я почувствовала сильный толчок. Открыв глаза, уже не такие отяжелевшие, я не могла осознать, где я. Рядом с кроватью, на которой я лежала, стоял на коленях мужчина, который меня сбил (в автомобильной аварии), и плачущим голосом просил: «Только не умирайте!». Я же считала, что ПОДНЯЛАСЬ, и спросила: «И вы здесь?». Врач, стоявший недалеко, сказал: «А где нам быть? Вот сама воскресла — долго жить теперь будешь!» А я смотрела на всех и не понимала, что ЭТО было: действительно моя смерть или возвращение ОТТУДА. Мне хотелось им рассказать о необычном, непонятном, неосознанном, о муках вечных и вечном блаженстве. Это было чудо, в которое мы не входили со своим безрассудным оптимизмом («вся жизнь впереди»). Я была в гостях у смерти, реальной, жестокой и безграничной.

Я была в бессмертии, потому что не мог наш Великий Создатель так нас создать, чтобы мы сгнили — и все. Иначе бессмысленны наши институты, учения и сама жизнь. Я поняла, что существует вечность, в которой мы продолжаем жить. Нам дарована полная свобода действий — это безграничная любовь к своим творениям. Только мы, пользуясь всем этим, отвергаем вечность, бессмертие, а предпочитаем гниение и смерть.

Я думаю, в силу своей испорченности мы не можем глубоко проникнуться ответственностью за свои поступки и дела, выбирая между добром и злом, но по ним-то и определяют нас потом. Как бы ни отвергали увиденное пережившими клиническую смерть, ни придумывали любых отрицаний, ссылаясь на галлюцинации, отмирание мозга и т.п., отвечать придется каждому за себя, за свое поколение, за свой род, в котором не должно быть места озлобленности и эгоизму, самоуверенности и высокомерию, гордости и обольщению. Впавшие в прелесть, мы должны понять то, что дано через наше возвращение, через Церковь и столпов православия — то, что ни я, ни такие, как я, не знали, — нас после жизни ждет расплата.

С тех пор прошло много времени. Мне помогли обменять квартиру на Туапсе. И вдруг я узнаю то место, где начиналась лестница жизни, — это Горка Героев. Ранее там была разрушена церковь...

Теперь я все чаще и чаще стала задумываться над своей жизнью. Если я раньше делала все, что мне хотелось, не задумываясь об ответственности, то теперь все по-другому. Все мои поступки проходят через сознание и как бы перевариваются. Я отошла от всех компаний, мне чужды стали всевозможные сборища, я перестала выпячиваться, осуждать людей; стала лучше разбираться в людях, отошла от ненужных подруг, пересудов, стала все видеть иначе, в другом ракурсе. Я ценю каждый час и день, прожитый на земле. Я узнала, что такое пост, исповедь, меня потянуло в храм, но их в гарнизоне не было. И сама судьба помогла мне: по промыслу Божьему и с помощью Божьей я переехала в город, где есть небольшой храм, в котором нашлось место и мне, грешной. Пережитое сделало мою жизнь более полноценной, я стала спокойнее, внимательнее к людям. Разум, как благословение свыше, стал важнейшей частью моей новой жизни. Вот теперь я почувствовала себя духовно обновленной. Я ведь раньше за духовность принимала совсем другое: лидировала, участвовала во всевозможных обществах. Теперь я поняла, что духовность — это совершенно иное. За каждый прожитый день я благодарю Господа и прошу Его продлить мою жизнь, дабы я успела вымолить не только свои грехи, но и своего рода, а если можно — и всех православных христиан, находящихся, как и я, в грехопадении. Я узнала и то, что у всех верующих Бог един, только по-разному они относятся к Нему. Убить человека — для всех вероисповеданий грех, тем более безвинного. Там были все нации, говорили и взывали на всех языках, но было понятно все. Это настолько сейчас удивительно, насколько тогда мне было чудовищно страшно! По лестнице жизни поднимались тоже разные, и у всех была одежда скромная, лица сияли умиротворенностью. И поднялись только ДОСТОЙНЫЕ, я же, грешная, была возвращена в мир, дабы присутствием своим восстать против войн, зла, насилия, гордости, лицемерия, чтобы мы все поняли, что нам так мало нужно на земле. Главное — доброта и трудолюбие. Стыдно просить милостыню тем, кто в состоянии работать. Это тоже грех. И многое другое.

Вот ведь насколько Всесилен Бог, что ему подчинялось все в Преисподней, как ни старались силы зла определить меня в свои «владенья». Господь дал мне невидимых 5 охранников, чтобы я уразумела, осознала, что я ничего не значу на земле. Я должна была обрести самое главное для человека — СМИРЕНИЕ, ТЕРПЕНИЕ, ПРОЩЕНИЕ и ЛЮБОВЬ...

Пока я разбиралась в новой моей жизни, я жила в той среде, как и прежде. В гарнизоне никогда не было церквей, да и все военнослужащие о Боге не вспоминали, только и слышались кроме вжившиеся междометия: «О, Господи», «Не дай Бог» и т.д. Он присутствовал в каждом из нас потому, что Он-то не был горд.

Однажды я внезапно взяла отпуск и уехала в Туапсе, взяв с собой младшую 8-летнюю дочь. Оказалось, взорвалась Чернобыльская АЭС, и радиация прошла по Крыму, а Кто-то меня спасал.

После аварии прошло два года, я по-прежнему водила машину (уже другую). Проезжая г. Феодосию, я остановила машину, увидев церковь. Сердце мое готово было выпрыгнуть — такое сильное чувство я испытала при виде храма. Я вошла во дворик, но с улицы меня окликнул женский голос: «Девушка, там все закрыто!» Но я все же подошла к двери. Вдруг она открылась — и меня пригласили в храм (там, оказывается, верующие готовились к празднику — украшали храм). Мне показали иконки, крестики, и я с радостью купила их. Приехав домой в гарнизон, иконки торжественно поставила в хрустальную стенку. Приходит муж со службы, увидел — да как плюнет: «Ты что меня позоришь? Какой Бог! Ракеты в небо летают, космонавты в небе. Все это предрассудки. Я офицер, не позорь меня!». К вечеру у него начал ныть зуб, потом разболелась десна, он побежал в санчасть. Почистили десну, вырвали зуб, а боль не прекращается. Уже прошло три дня, неделя, он с 98 кг стал 76, есть не может, измучился. Отправили его в госпиталь в Севастополь, там вырвали гланды. Бедный супруг перенес большие испытания, страдания и ограничения в еде. Поехала я к нему проведать на электричке, детки остались дома. Сказала, что я вечерней электричкой возвращусь, чтоб не волновались. Но случилось так, что электричка ушла, наша севастопольская задержалась, поезд только к полуночи, а мне от поезда идти в дома офицерского состава через поселок Биюк страшно, и вот я решила выйти на трассу и добраться на попутной, так как автобусы рейсовые тоже уже ушли. Трасса проходила почти рядом с офицерскими домами. И вот я на трассе. Остановила сразу же «У\3ик», женщина и мужчина говорят: «Куда?». Объяснила, они и говорят: «Знаете, мы вас до Новоандреевки довезем, а там недалеко, километров девять будет». У них бензин на исходе и срочное дело. Как решили, так и сделали. Доехали, остановились, они тоже решили не уезжать, пока меня не посадят, начали «голосовать», а машины все мимо и мимо, думают, бензин будем просить. Тогда я им говорю: «Знаете, вы поезжайте, а я одна скорее уеду». От трассы Но- воандреевка в стороне, поселков вблизи нет, только каменный навес от дождя... Уговорила, они уехали и дали на всякий случай свои координаты (если не уеду, мол, к нам приходите). В те времена и у нас там бывали случаи угонов, нападений, конечно, не так часто, но все же соблазн был, тем более — вокруг ни души. Одета я была по тем временам хорошо, да и золотое колье, серьги. Я, конечно, все поснимала, стою, «голосую», а машины мимо, даже не притормаживают. Уже наступил вечер, пал туман, машины зажгли фары, а я от страха похолодела: все реже и реже транспорт на Джанкой, Красногвар- дейск... Вижу, едет «ВАЗ», я вышла на дорогу, а они меня объехали! Я как закричу им вслед: «Господи, спаси, погибаю!». Слышу, в той стороне, куда они уехали, сильный скрип тормозов, думала, у них авария, вижу, машина задней скоростью движется ко мне, горят задние фонари. Я бегом к машине, в то же время боюсь: а почему это они вернулись, вдруг бандиты или кто еще? Подбегаю и первым делом заглядываю в салон машины. Вижу, сзади водителя сидит женщина, и сам водитель, очень представительный, мне и говорит: «Да, садитесь, садитесь, с вами в Бога уверуешь!». Села я и спрашиваю: «А в чем, собственно, дело?». Помялись они и говорят: «Смотрим, на трассе среди безлюдия такая красавица стоит одна, ну, думаем, ишь разодета, подставная утка, точно. Жена говорит: «Не останавливайся, подальше от греха!» Как вдруг около капота возникла женщина во всем белом и рукою преградила путь, я по тормозам, решил, что сбил ее, выскочили с женой, чтобы ее поднять, а ее нигде нет, вокруг ни души и тишина! Мы остолбенели; тогда жена и говорит: «Давай вернемся за той женщиной, видимо, она какая-то не такая». И они вернулись за мной. В порыве неожиданно нахлынувших чувств они подвезли меня до самого подъезда.

Вспоминая детство

Детство мое прошло на Северном Кавказе, в семье бедного контуженного, солдата-инвалида. Когда мы жили в Кавминводах и мне было где- то лет пять, однажды к моей матери подошел старичок-странник, он раздавал молитвы, книги, говорил о вере в Бога (ведь в то время был атеизм, разрушались храмы). Он обходил людей и на верующих говорил: «Это наша, это наш», а на неверующих: «Это не наша, чужая!». Он обратил особое внимание на меня и сказал матери: «Береги эту девочку, через нее весь род ваш будет жить...». Слова этого старичка запомнила и я на всю жизнь. Он еще сказал: «Я везде вас найду» — и исчез.

Мать была неверующей, но воспитывала нас, троих детей, в строгости. Папа, наоборот, был сама доброта, весь светился от преданности и любви к людям, над ним часто подшучивали: «Контуженный», он все терпеливо сносил. Однажды взял он нас с братом в гости к своему брату Никифору на Новотроицкую ГЭС, там было большое озеро. Само водохранилище запомнилось мне огромным морем, где водилась рыба. Когда все ушли в домик на берегу, я осталась одна, задумалась, и вдруг как всплеснется, как забурлит вода — и во все «море» Кубанское поднялись миллионы крестов, как будто поднятые человеческие руки (мне было лет 12- 13), раздался четкий, словно гром, голос с неба: «Возьми свой крест!». Когда голос смолк, я даже приподнялась, смотрю на кресты и не пойму, где же мой крест, говорю голосу: «А как же я узнаю, где мой крест, их вон сколько!». Голос что-то еще мне сказал, как вдруг снова вода забурлила — и все стало ровным. Я обескураженно смотрела на это чудо и никому ничего не сказала.

Мне суждено было пройти через нелегкие жизненные испытания, унижения, выйти на стезю жизни без чьей-либо помощи, помочь родным и пойти к своей конечной цели: научить себя служению, смирению, терпению и благодарению тому Голосу, который спасал меня на протяжении всей моей жизни. Это Голос нашего Спасителя.

Верю я, что Он за каждого из нас борется, дает шанс в нашем становлении, обновлении, прощении и взаимопонимании. Он принял меня, грешную, простил. Он любит нас всех, ведь мы... мы все Его дети от мала до велика.

Я преклоняю свои колени в благоговении, в умилении за дарованную мне жизнь, за прозрение, за то, что теперь мне дано то, что было ранее отвергнуто из-за «ученого интеллекта» и всезнайства. Я ничего не знала и только теперь все увидела другими глазами, более зрячими — духовными. Спаси, Господи, всех нас!

Второе рождение. Иер. Стефан (Киселев)

Клиническая смерть атеистки во время аборта

Москвичка Политова Елена Михайловна одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения, мать троих детей, была, как и ее мама, убежденной атеисткой. Будучи секретарем под- разделенческой комсомольской организации и воспитанная на ложном учении марксизма- ленинизма, она даже и в мыслях не могла допустить существование Превечного Бога — нашего Творца и Спасителя.

Так было до марта одна тысяча девятьсот девяносто первого года. Можно предположить, что Господом были услышаны молитвы искренне верующей бабушки о своей внучке-комсомолке, и с Еленой случилось то, что люди обычно называют клинической смертью. Она испытала это во время операции (это был третий аборт), когда лежала на операционном столе. Надо сказать, что хотя она была неверующим человеком, но всегда ощущала внутренний протест против этого целенаправленного убийства человека, считая, что не имеет права отнимать жизнь у еще не родившегося ребенка. Так было во время первого и второго абортов. А потом это обостренное чувство угрызения совести и ответственности за рождение человека притупилось.

В этом ей явно помогли и официальная точка зрения Министерства здравоохранения, исходя из которой детоубийство называется искусственным прерыванием беременности, и настойчивая пропагандистская работа РАПС (Российская ассоциация планирования семьи), и, в конце концов, уговоры безбожной матери и мужа, с которым она жила, как и во многих других семьях, не венчанной во Святой Церкви.

Трудно сейчас сказать, почему именно ей во время операции превысили дозу наркоза. То ли врач-анестезиолог проявил халатность, то ли организм ее опять восстал против этого сатанинского злодеяния. Но ясно одно: Господь попустил такой ход операции, чтобы атеистка стала впоследствии искренне верующим в Него человеком.

Итак, Елена умерла. Это показали все медицинские приборы. В операционной поднялся страшный переполох, а ее душа тем временем, отделившись от тела, стремительно направилась ко входу в непонятно откуда появившийся тоннель.

Вначале движение по нему сверху вниз было приятным. Как в детстве, когда она во весь дух мчалась с огромной горы на санках или на лыжах. Но случилось странное. Она не вылетела из этого тоннеля, и, когда впереди забрезжил свет, вдруг раздался звук, похожий на хлопок, и она опять вернулась к началу тоннеля.

Ее движение стал сопровождать и комментировать мужской голос, с которым она мысленно общалась на понятном ей языке и все время спорила с ним, говоря, что Бога нет. Голос же справа спокойно объяснял, что Бог есть, что Он везде, в том числе и на земле. Во время движения Елена заметила, что стены тоннеля сплошь покрыты ячейками, похожими на пчелиные соты.

«Что это?» — мысленно спросила она.

«Это программа, заложенная Богом, с помощью которой Он руководит нами», — ответил ей голос.

Тут она заметила, что одной ячейки не хватает.

«А это что?» — вновь задала она свой немой вопрос.

Ей ответили, что эта ячейка выбита и в связи с этим нарушена целостность программы развития жизни на земле. Елене сразу же подумалось, что это первородный грех наших прародителей Адама и Евы, совершенный ими в Раю.

«Поэтому на земле появились убийства, во-' ровство, блудные и другие грехи, которых раньше не было», — вновь объяснил ей голос.

Если в начале своего движения по тоннелю Елена испытывала приятые ощущения, то теперь, когда она, уже множество раз пролетев его, вновь

и вновь возвращалась к его началу, у нее появилось непроходящее чувство беспокойства.

«А когда же я вылечу отсюда?» — мысленно обратилась она к голосу.

«Никргда!» — последовал ответ.

На Елену напал ужас. Ей стало очень плохо.

«А можно хоть как-то выбраться отсюда?» — с надеждой спросила вновь она.

«Нет!» — услышала она категоричный и строгий ответ.

И тут она взмолилась. Впервые в жизни она обратилась к доселе ей неведомому Богу, существование которого она отрицала всю свою жизнь:

«Господи! Ну сделай же что-нибудь! Помоги мне выбраться отсюда, Господи!»

«Хорошо, — уже мягче ответил знакомый ей голос, — ты освободишься только тогда, когда скажешь, кто выбил эту ячейку и нарушил установленный Богом порядок во Вселенной».

Она ответила, что не знает.

«Думай, — приказал ей голос, — на то и дан человеку разум, чтобы он с Божией помощью размышлял».

«Но я же никогда ничего о Тебе, Господи, не читала. Я ничего не знаю о Тебе, Господи!» — обреченно воскликнула она.

«Думай, — опять вмешался в ее мысли голос, — Господь создал все в мире в гармонии, в любви, в почитании Его. Кто же этот безумный и несчастный, который дерзнул нарушить установленный Богом порядок?»

Елена назвала букву «Ч». Ее полеты сверху вниз продолжались.

«Когда вы назвали эту букву, вы что-нибудь подразумевали?» — услышала она очередной вопрос.

«Да! — сказала она. — Это — черт».

«Нет!» — услышала она в ответ.

«Думай, думай», — стучало молотом у нее в мозгу.

«Господи! — опять взмолилась она. — Господи, помоги мне, я никак не могу без Тебя и Твоей помощи ответить на заданный вопрос и выбраться отсюда».

«Сатана, дьявол», — внезапно промелькнуло у нее в голове.

«Да, Господи! Это он, хотя я и не знаю разницу в этих словах и чем они отличаются друг от друга», — закричала из всех сил Елена.

И вдруг она увидела приближающийся неземной белый свет, раздался очередной хлопок — и она оказалась по ту сторону тоннеля. Начался подъем вверх. Плавно, без каких-либо толчков, она долетела до белой, как тальк, узкой полосы, которая, как ей показалось, выполняла роль разделительной черты. Как только она ее пересекла, тут же со всех сторон была окружена бесчисленным количеством маленьких белых мотыльков.

Голос снова заговорил с ней о Боге. Она же опять с ожесточением произнесла: «Бога нет!»

И здесь же мгновенно пронеслась мысль: «Как же так, ведь я только что обращалась к Нему за помощью и Он мне помог?»

«Есть Бог. Есть, есть, есть», — услышала она.

Это мотыльки, окружившие ее со всех сторон, единодушно утверждали существование своего Творца.

В ее голову вновь вторгся откуда-то извне яростный вопрос: «Ну, а если Он есть, так почему же ты Его не видишь?»

Голос ответил: «От вас это скрыто. Человечеству Богом дан разум для того, чтобы он познавал Его через окружающий видимый и невидимый миры. Но все это находится в четырехмерном пространстве. К примеру, святой апостол Павел, будучи вознесенным чудесным образом до Третьего Неба и слышащий там неизреченные глаголы, ничего не смог сказать об этом людям. Понимаешь, наиобразованнейший человек своего времени, изучавший Священное Писание с малых лет, не смог выразить увиденное и услышанное на понятном людям языке (см.: 2 Кор. 12; 2-4). Поэтому-то Господь и призывает всех взрослых людей иметь детскую веру, чтобы люди по наущению дьявола, без должного страха Божия и из-за праздного любопытства не задавали вопросов, касающихся Непостижимого и Бесконечного Пре- вечного и Всемогущего нашего Творца, ибо ответы на них в силу ограниченности своего разума они все равно не найдут, потому что «немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор. 1,25).

«Это тебе понятно?» — спросил голос справа.

«Да», — утвердительно ответила Елена.

«Более того, — продолжал дальше голос, — все в школе изучали такой предмет, как геометрия. И все поголовно соглашались, что аксиома — это теорема, принятая без доказательств. Так ведь?»

«Да, так, — ответила Елена. — Соглашались без доказательств».

«Так почему же тогда, — вновь спросил ее голос, — надо доказывать тебе, да и другим неверующим людям, что Бог есть? Ведь существует и другая аксиома: если мы чего-то не знаем, это не означает, что этого нет. Так ведь?»

«Да, так, — вынуждена была согласиться с доводами Елена. — То, что мы не видим, не слышим, не знаем Бога, не означает, что Его нет».

«Вот видишь, — поддержал ее голос, — а ты ведь и Священное Писание в руках-то никогда не держала, а споришь. А ведь в нем написано, что Бог есть дух (Ин . 4, 24) и, где Он хочет, там и дышит (Ин. 3,8), т.е. присутствует. А ведь дух невидим».

«Вот ты сама, к примеру, видишь, какого цвета воздух, которым ты постоянно дышишь и за счет которого живешь?» — вновь для большей убедительности спросил ее голос.

«Нет, не вижу», — сдалась убежденная Елена.

«А ведь он есть. Да?» — сказал голос.

«Да», — ответила Елена.

«Ия есть, который с тобой говорит и которого ты не видишь. Так ведь?»

«Да», — согласилась она.

«Значит, и Бог есть, только ты Его, Елена, не видишь», — утвердительно сказал голос.

И Елена окончательно согласилась.

«Но Бога все же можно «видеть», — как бы утешая ее, сказал голос, — но если на это будет- Его Святая Воля и если человек будет этого достоин, живя по святым Божиим заповедям».

Елене больше нечего было возразить. И как только она согласилась с тем, что Бог есть, начался ее стремительный подъем вверх. Вначале она ощу-

щала, что земля близка, что она вращается с огромной скоростью, даже слышала очень сильный гул от этого вращения. Она еще подумала: «А почему же мы не падаем на земле? Должны ведь упасть. Как же Господь все премудро устроил!» Подъем продолжался, и вскоре Елена увидела весь земной шар. Красота увиденного поразила ее. Земля вращалась уже намного медленнее, и теперь она могла отчетливо увидеть голубой-голубой океан, полоски гор и зеленые леса. Когда она поднялась еще выше, вращение земли прекратилось.

«Видишь, земля не вращается?» — вновь внезапно спросил ее голос.

«Да», — ответила Елена.

«Но ведь на самом-то деле она все же вращается?» — спросил голос.

«Да», — согласилась она.

«Значит, в этом мире все относительно», — продолжал дальше поучать ее голос.

Елене ничего не оставалось, как согласиться.

«Ты, может, слышала когда-нибудь изречение из Священного Писания: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4, 6)? — И, не дожидаясь ее ответа, продолжил: Так вот, все сотворенное Богом можно познавать только лишь Благодатию Бога Духа Святого.

Вот, к примеру, возьми Ломоносова. Он родился и вырос не в столичном городе и не у богатых родителей, которые могли бы ему нанять заморских учителей, а на Крайнем Севере, в семье простых людей, и закончил он всего-навсего церковноприходскую школу. Но за его преданность истинной Православной Церкви, любовь к Отечеству

и желание познать тайны окружающего мира Творец наделил его такими талантами, что из скромного помора, жаждущего знаний, он превратился в государственного мужа, ученого-академика и великого русского поэта одновременно. И своими трудами он прославлял Творца, не считая ни одного таланта, данного ему Богом, своим. Но бывает в жизни и другое, когда люди по наущению дьявола присваивают таланты, данные Богом, себе. От них отходит благодать Святаго Духа, и люди эти теряют душевный покой. Им перестает нравиться их личная жизнь, жизнь окружающих их людей, они всегда чем-то недовольны, одни из них начинают чахнуть от зависти, а другие — от тоски, уныния, отчаяния, некоторые из них заболевают психическими расстройствами, а некоторые даже накладывают на себя руки. И ведь, заметьте, это все одаренные Богом талантами люди, но живущие, увы, без Него. К ним чаще всего относятся и государственные деятели, и ученые, и поэты, и люди, занимающиеся различными видами искусства. А это всего лишь потому, что они забыли слова нашего Творца, нашего Спасителя и Благодетеля: Без меня не можете делать ничего (Ин. 15,5).

Вот и ты. Когда спросила у мотыльков, кто они, разве поняла их ответ: «Мы такие же, как ты?» Нет, не поняла. А ведь это души человеческие, такие же, как и ты. Но ты ведь пыталась их переспорить, го-' воря, что Бога нет, а они тебе все хором доказывали, что Он есть. Теперь-то ты понимаешь, что Бог есть и без Него нельзя иметь истинных знаний?»

«Да, — ответила Елена и в свою очередь спросила: — А НЛО есть?»

«Нет», — ответил голос, — НЛО (неопознанные летающие объекты) — это падшие духи, т.е. бесы. Они заполняют все видимое пространство над Землею и могут как принимать различные формы, так и находиться (исчезать) в другом измерении. Своим появлением и необычностью форм они прельщают духовно безграмотных людей, лишь бы они не занимались познанием Истинного Бога, что единственно необходимо для спасения души».

«Ну, а теперь-то ты веришь в то, что Бог есть?» — спросил голос.

«Я не только верю теперь, что Он есть, — ответила Елена, — а твердо знаю: Он есть».

«Иди назад», — вдруг сказал ей голос, и она стремительно понеслась вниз к земле.

Елена чувствовала, что она вновь пересекла белую разделительную полосу. В ней все воспротивилось возвращению в свое тело, она не хотела покидать этого загробного мира и опять взмыла вверх. Так повторилось несколько раз. Голос ей сказал: «Рано еще. Ты нужна людям». Она удивилась про себя: «А зачем я им нужна?» И опять начала подниматься вверх. Но мотыльки в бесчисленном количестве внезапно своими крыльями буквально закрыли всю разделительную черту и воспрепятствовали ее подъему.

Проход в иной мир был для нее теперь закрыт, и она почувствовала, что вошла в свое тело. Ей стало очень плохо, она вновь попыталась вырваться из него, но уже не смогла. Ей почему-то вспомнился последний момент ее пребывания в загробном мире. Когда при спуске на землю она оказалась

среди плотно окруживших ее мотыльков, голос сказал ей: «Задавай вопросы». И она задала только один вопрос: «А для чего живут люди на земле?»

Ответ был краток: «Для воспитания души, приготовления ее для перехода в вечную загробную жизнь».

Только тогда, когда Елена подъезжала к своему дому, она подумала: «А ведь Господь сохранил мне жизнь не просто так. Если бы я умерла, мои трое детей осиротели бы. Господи! Как же я Тебе благодарна, что Ты не послушал меня». Ее мысли вновь вернулись к воскрешению. Когда она стала приходить в себя, ей было трудно дышать, все тело ныло, в голове зазвучал прежний голос: «Повтори, что тебе сказали».

«Господи! Как же мы живем на земле? — понеслись у нее ответные мысли. — Ненавидим друг друга, а надо любить и жалеть. Нам Господь дал все необходимое для жизни. Смысл жизни — воспитание и спасение души».

После случившего с ней Елена еще четыре года долго шла к вере истинной. И путь этот был зачастую и нелегким, и неверным. В поисках Бога она однажды попала в «Церковь любви». Это был «Центр здоровья». Обманутые дьяволом люди в нем искали не Вечного Бога Истинного, а временного здоровья. Елена чувствовала себя плохо в этом центре и морально, и физически и вскоре' ушла из него. Привыкшая с детских лет жить по совести, после увиденного и пережитого она совсем иными глазами стала смотреть и на свою личную жизнь, и окружающих ее людей. Она радовалась, что Бог оставил ее живой, что она вос-

питывает сама своих детей. Но вскоре ее жизнь омрачилась. Муж стал ей изменять. Они не были венчаны, и Елена с ним решительно рассталась. И не просто рассталась, а еще и отказалась от какой-либо помощи с его стороны. Первое время ей было очень тяжко. Порой дома денег не было даже на хлеб и молоко для маленьких детей. И как часто бывает в подобных случаях, по Божьему попущению самые близкие друзья и подруги отвернулись от нее. Пути Господни неисповедимы. Каждого человека Бог ведет к спасению путем, только Ему одному ведомым. Так было и с Еленой. В поисках Божией помощи она перешагнула порог православного храма. И осталась в нем навсегда. Именно здесь она вновь испытала невыразимое чувство душевного покоя и радости, действие Божественной Благодати, которая только частично коснулась ее за гробом. Она обрела смысл жизни, встретилась с Истиной. Душа ее теперь ликовала, Елена говорила всем людям, что Бог есть, что Он желает всем спасения души. Она обрела новых друзей среди верующих и понимающих состояние ее души.

В одна тысяча девятьсот девяносто пятом году она приняла Святое Таинство Крещения и стала полноправным членом Святой Истинной Православной Церкви.

Иер. Стефан (Киселев). Второе рождение.

Библиографический список

Монах Митрофан. Как живут наши умершие и как будем жить и мы по смерти. — М., 2000. — 464 с.

Иеромонах Серафим (Роуз). Душа после смерти. - СПб., 1994. - 159 с.

Макарий {Булгаков), митр. Православно-догма- тическое богословие. В 2 тт. — М.: Паломник, 1999.

Прот. Александр Шмеман. Проповеди и беседы. — М., 2000. - 208 с.

Свящ. Григорий Орлов. Загробная жизнь. — М.: Паломник, 2000. — 560 с.

Второе рождение /Иер. Стефан (Киселев). — 2004,- 160 с.

Свщмч. Андрей (Ухтомский), еп. Уфимский. О любви Божией на Страшном Суде Христовом. — СПб.: Воскресение, 2008. — 80 с.

Архим. Пантелеймон. Тайны загробной жизни. — М.: Синтагма, 1999. — 320 с.

Размышления о бессмертной душе. О естестве и назначении души / Сост. архимандрит Иоанн (Кре- стьянкин). — 2-е изд. Псков: Свято-Успенский Псково- Печерский монастырь, 1999. — С. 106-128.

Сет. Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти. — М.: P.S., 1991. Т. 3. Репринтное издание. СПб.: Гостиный двор. № 45, Изд. книготорговца И.М. Тузова, 1905.

3          По требнику Петра Могилы.

20        Вот почему не всем умершим бывают полезны молитвы за них живущих на земле и не за всех можно молиться. Тот, кто отторгается здесь от Святой Церкви, тот лишает себя в будущей жизни ее ходатайства и молитв. Другие грешники отсекаются от тела Церкви Христовой невидимым действием Суда Божия (Простр. христ. катех. о 9 чл.), когда грехи и страсти всецело овладевают ими и подавляют в них всякое добро. Такие грешники не способны бывают воспринимать постороннюю добрую помощь или воспользоваться ею для своего блага и спасения. Очевидно, если в таком ужасном и безнадежном положении грешник умирает внезапно и без покаяния, то и Церковь ничем не может помочь ему и запрещает за него молиться. Сюда относятся все упорные нераскаянные грешники, умершие без покаяния и отказавшиеся от него, а также самоубийцы, насильственным образом прекратившие свою жизнь, совсем отчаявшиеся во спасении.

Молиться за самоубийц Церковь запрещает по 14-му правилу Тимофея, патриарха Александрийского (Номоканон пр. 178); из них только те удостаиваются церковных молитв, кто совершает самоубийство не в здравом рассудке (по тому же правилу). От самоубийц нужно отличить скончавшихся вообще напрасною смертью, но не самих по себе, а от других; за них, хотя они и не успели покаяться, Св. Церковь усердно молится Господу, прося им помилования. «Я же по- кры вода, — молится она в субботу мясопустной недели, — и брань пожат, трус же яже объят, и убийцы убиша, и огнь яже попали, верныя, милостиве, в части учини праведных» (Канон в субботу мясопуст, нед. Песн. 1. троп. 4) и еще: «яже уби меч, и конь восхити, град, снег, и туга умноженная, яже

26        Духовная беседа. 1866.

Что всякой душе христианской, праведной и грешной, необходимо предстоит истязание на мытарствах, что каждой таковой душе показываются райские обители правед

44        Душеполезное чтение. 1883.

Больше книг на Golden-Ship.ru