ББК86-372 Ш63

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II

Т. Шипошина

Нет человека, остающегося равнодушным к болезням и страданиям близких. Вдвойне тяжелее видеть, когда страдают дети. Наша книга - дневник православного детского врача, рассказывающего множество историй из своей врачебной практики. Ежедневно десятки маленьких пациентов проходят перед глазами участкового, и каждого из них он пропускает через сердце. Аллергия, ангина, температура... - как важно не ошибиться и назначить верное лечение.

О любви врача к пациенту, о жертвенной любви родителей к детям - наша книга. Глубокая вера, лёгкость авторского стиля, атмосфера добра - всё это делает её доступной и интересной широкому кругу читателей.

От издателей

Дорогие читатели!

Предлагаемая Вашему вниманию книга является своеобразным дневником православного детского врача, рассказывающего о своей врачебной практике.

Десятки судеб и жизней проходят ежедневно перед глазами участкового врача. У каждого маленького пациента, пришедшего с мамой, папой или бабушкой своя история болезни, свои сложности и переживания, свои горести и печали. Аппендицит, повышенная температура, ДЦП... - это и многое другое пропускает врач через свое сердце, оставляя частичку себя в каждом больном малыше.

Невольно возникает желание пожертвовать для них всем, лишь бы не видеть детских страданий. Но очень часто лучшая помощь с нашей стороны - это трепетный уход за ними. Важно помнить, что в основе телесного здоровья — лежит духовное, и именно забота о душе - его первооснова. Конечно, духовная природа страданий ведома лишь Богу, «но уже и то хорошо, — признается автор, — когда человек знает, что есть у наших страданий духовная причина... что человек просто знает, что есть над ним Бог».

з

Одних Господь щедро наделяет своим даром, других - нет. Какова же наша роль, что каждый из нас может предпринять? Ответом служат слова епископа Иоанна (Шаховского): «И это был единственно возможный, безусловно верный ответ человечества на все страдания и на все уродства мира: нести любовь...» О такой Любви наша книга. Искренней любви врача к пациенту, жертвенной любви родителей к детям; о том, как важно для ребёнка внимание родителей, как таблетка, которую он получил из рук матери, способна сотворить чудо, как родная материнская улыбка может способствовать выздоровлению лучше назначенных процедур.

Мы надеемся, что наша книга, эпиграфом которой смело могут служить слова: «спешите делать добро», поможет родителям несколько иначе взглянуть на болезни детей, поможет им в поиске причин и лучших лекарств от детских заболеваний. Поможет по-настоящему оценить участие врача и его роль в выздоровлении наших малюток.

Часть I

ПРИЁМ

Щ«1нова понедельник, хмурое, серое утро. До работы двадцать минут пешком. Как раз хватает времени, чтобы три раза прочесть «Отче наш», три раза - «Богородица, дево, радуйся», один раз - Символ веры, и иногда - из любимого псалма: «Не дай, Боже, моему сердцу склониться в мысль лукавую, как поступают беззаконные, не дай мне вкусить сладости их...» Серафимово правило для мирян.

Спасибо тебе, отче Серафиме, что разрешил ты читать правило и лёжа, и на ходу - тем, кто в труде или в услужении.

Вот уже видно мою поликлинику, то самое место, где я нахожусь в своём труде, и в своём услужении. Я - обычный участковый детский врач, обычной подмосковной детской поликлиники.

Конечно, я не всегда была участковым врачом. Были и иные времена. И я даже то могу сказать, что я не думала и не гадала, что в такие годы (в возрасте уже «выше среднего») мне придётся ходить по вызовам.

Вообще, со мной часто случается то, что, казалось, не может случиться никогда. Ибо как

только я скажу себе: «Никогда!», так рано или поздно это произойдёт. Вот так, когда-то, после института, я сказала себе, что «никогда!» не буду участковым. И вот результат. Слабо успокаивает то, что я не оригинальна. Насчёт «никогда не говорить никогда».

Сколько же всего должно было произойти со мной, чтобы сейчас могла я спокойно сказать себе, идущей на участковую службу: «Спасибо, Господи, ты дал мне испытать в жизни многое, в том числе и то, чего я не хотела. Ты дал мне испробовать то, чего не хотела я никогда».

Прими из Божьих рук, прими то, чего не хотел! Прими это, как некий бутон - и, может быть, невиданной красоты цветок раскроется в твоих руках...

Но это уж, наверно, слишком — сравнить службу участкового врача с цветком. Это я переборщила! Смотри-ка, милая, там об чертополох не оцарапайся в цветнике своём!

Единственное, в чём я никогда не сомневалась, это в своём желании быть врачом. С четырнадцати лет сомнений уже не было.

Началось всё так: я попала в хирургическое отделение нашей городской больницы. Болезнь моя была не очень сложной, и достаточно скоро я встала на ноги. Долгими были только перевязки.

8

Природный инстинкт исследователя не давал мне жить спокойно. Как только на ноги встала, так начала исследовать весь хирургический корпус: и гнойную хирургию, и «чистую», и травму. Я выбирала для своих походов позднее время, когда жизнь в отделениях уже замирала. Это чтоб никто не мог прогнать и обругать меня за путешествия в неподобающих местах.

Я исследовала чёрную лестницу, чердак, подсобки. Я нашла то место, где стояли «чёрные» каталки. Я видела, как на одной из этих каталок вывозят умершего. Я даже пробралась в операционную, воспользовавшись моментом, когда операционные сёстры ушли пить чай.

До сих пор помню, как замирало моё сердце! Насколько волшебной казалась пустая, озарённая светом луны операционная!

Однако самым любимым местом моих походов была столовая на первом этаже. Я пробиралась туда, в основном, после отбоя. В столовой стоял старинный буфет с маленьким зеркалом, и там горела всю ночь тусклая электрическая лампочка. Там можно было посидеть с книгой, когда в палате все уже спали. И не только посидеть! Там я впервые начала сочинять стихи, складывая свои непонятные, непослушные мысли - в такие же непонятные и непослушные строчки. Странное, однако, это было занятие!

9

Я помню отражение своего лица в зеркале старого буфета. Какое это было лицо! Не то, чтобы очень красивое, но такое свободное! Каким может быть лицо человека, готового постигнуть тайну? Вот таким оно и было! И много, много раз я искала в разных зеркалах моей жизни это лицо. Иногда бывало так, что я улавливала что-то подобное - но это было так кратковременно!

Не могу сказать, что не было у меня больше хороших лиц. Хорошее, очень хорошее лицо было в зеркале родильного дома, когда я уходила из него с первым сыном на руках. Хорошее было лицо в том маленьком зеркале, в палате совсем другого родильного дома, когда я готовилась к выписке со вторым, чудом родившимся, сыном. Хорошее было лицо в зеркале одного театра, когда мне было лет тридцать, и спутник мой отражался рядом. И ещё бывали хорошие лица, несколько раз. Но такого, как там, не было больше никогда.

Говорят, что когда-нибудь, после смерти, мы обретём новое тело и новую жизнь. Может, это прозвучит не очень убедительно, но я бы хотела вновь обрести себя с тем, четырнадцатилетним лицом, какое я видела в зеркале старого буфета. На том самом первом этаже хирургического отделения городской больницы, в том самом

10

маленьком приморском городке, где давно уже меня нет.

Итак, я сидела возле буфета, на первом этаже, рядом с приёмным отделением. Вдруг тишину разбили грубые крики, мат и тяжёлые, утробные стоны.

Ситуация быстро прояснилась. Привезли мужика, который откуда-то свалился, будучи пьяным. Были слышны громкие возгласы медсестёр:

- Ноги плохо двигаются! Перелом голени! Перелом позвоночника! Весь побит! Весь в грязи!

Мужика на каталке подкатили к «грязной» перевязочной. Он глухо и надсадно стонал, периодически ругаясь матом.

А дежурил врач очень хороший, Иван Георгиевич, очень любимый в нашем маленьком городке. Потом он стал и зав. отделением, и ведущим хирургом в этой больнице, а тогда он был просто хорошим молодым врачом. Но и тогда было в нём что-то особенное, отличавшее его от остальных. Глаза, наверное. Глаза были пронзительно голубыми, такими голубыми, что взгляд его трудно было выдержать - казалось, он смотрел прямо внутрь тебя. Прямо туда, в диагноз.

И вот мужик, лёжа на каталке перед дверью перевязочной, просит его:

и

- Слышь, доктор, дай закурить!

Иван Георгиевич вытащил из кармана пачку, вставил мужику в рот сигарету, сам зажёг спичку. Туг медсестра стала торопить его:

- Иван Георгич, завозите, перевязочная готова!

Он ей отвечает:

- Сейчас!

Мужик курит медленно. То ли пьян, то ли от боли, потому что стонет глухо. Вообще, мне кажется, что он уже протрезвел, потому что стало меньше мата, а больше простого человеческого стона.

- Иван Георгич, ну сколько можно! - теряет терпение медсестра.

- Подоади маленько, сейчас.

Через три минуты диалог повторяется:

- Иван Георгич, но ведь ночь на дворе!

- Сейчас! - он принимает у мужика из рук окурок, гасит его, и сам закатывает каталку в перевязочную.

- С Богом! - говорит Иван Георгиевич. -Поехали.

Теперь стоны мужика глухо доносятся из перевязочной, потом стихают.

Вот и вся история. Никто не видел меня, зато я видела всё. Я первый раз в жизни увидела нечто, чему практически нет названия. Потому

12

что даже слово «милосердие» кажется каким-то деревянным. Я, собственно, никогда и не искала Этому названия. Потому что, когда есть Это, то все названия уходят на второй план.

Я ощущаю Это как некое проникновение, как некое схождение одного человека прямо в душу другого, как тот момент, когда всё своё отходит на второй план: и усталость, и ночь, и даже профессионализм. А на первый план выходит тот, другой - пусть пьяный, грязный, но человек, и человек страдающий.

Я ещё не знала тогда, что Это бывает не только в больнице. Но тогда, ночью, я увидела Это в первый раз. И после этой истории я стала думать о том, что буду врачом.

Я ещё тогда не знала, не знала, как трудно бывает сохранить Это в своём сердце. И каким бедным и пустым бывает сердце, когда Этого в нём нет.

Ну, раз я вспомнила про ту ночную историю, то сразу вспомнила и о другом. Была там, в отделении, ещё одна врач - Ирина Ивановна. Когда я к ней на перевязку попадала, так всегда вопила и стонала, потому что больно она мне делала. Да ещё и приговаривает, бывало:

— Ну, ты у нас нетерпеливая такая! Ну, ты же и разбалованная, совсем терпеть не умеешь!

13

А как к Ивану Георгиевичу попаду, так лежу молча. Вроде бы и больно, и не больно. И он меня всё нахваливает:

- Ну, ты молодец! Какая терпеливая!

И вот, на перевязке, со всем пылом своего юного желания, я говорю Ирине Ивановне:

- Ирина Ивановна, я, наверно, буду в медицинский институт поступать!

- Ты что, - говорит она, - дурочка, не вздумай! Всю жизнь в крови да в гною копаться.

А на следующей перевязке Ивану Георгиевичу говорю то же самое. Он помолчал и отвечает:

- Да, — говорит, — из тех, кто сам страдал, часто хорошие врачи получаются! Только дело это трудное, смотри! Ещё десять раз передумаешь!

- Нет, - говорю, - не передумаю!

- Ну, а если не передумаешь, мы тебя к нам в отделение примем! Нам нужен хороший детский хирург. Давай, дерзай!

Такое было дано мне благословение.

Стихи же, написанные там, в столовой, остались. Вот они. Они посвящены Ивану Георгиевичу.

Мой доктор спокоен, И в тёплых руках

14

Замерзшая жизнь отогрета. Мой доктор спокоен, Строка дневника -И ночь, и его сигарета.

Мой доктор спокоен.

Закончился день. Худая рука на коленях. Мой доктор спокоен,

Как лунная тень — Единственной лампы без тени.

Плохо правило своё прочитала, отвлеклась. Уже на ступеньках поликлиники мысленно говорю последнюю и главную свою молитву:

— Вы, все целители, именем Господним пребудьте со мной и с больными моими во весь этот день, даже тогда, когда я забываю о вас! Пусть все слова и действия мои будут больным во благо! И пусть никакая гадость не пройдёт к ним через меня!

Потому что, действительно, как только приём начинается, в плотном потоке больных иногда забываешь даже, как тебя зовут. Работаешь иногда, как на автопилоте. Поэтому я и прошу заранее:

15

- Не оставьте меня, милые братья мои, когда я забываю о вас...

Всё, я вхожу в кабинет, раздеваюсь - поехали! С Богом.

1

Текучка, текучка, текучка — может ли быть сильнее испытание человеку! Сначала в кабинет рвутся те, которых я вызвала сама. Приём утренний, надо успеть дать направления на кровь и мочу, пока лаборатория ещё работает.

Потом начинают дёргать двери и пробиваться «умные» и «хитрые»:

- Доктор, нам только справочку!

- Идите, откладывайте карточку и заходите по очереди!

Недовольство проявляется разными способами, в зависимости от темперамента. Иногда просто фыркнут, а иногда и дверью хлопнут.

- Доктор, а справку в бассейн дадите без ребёнка?

- Нет, не дам.

- Доктор, да мы здоровы абсолютно!

- Да, но вы же не хотите, чтобы с вами плавал кто-нибудь, больной грибком? И другие тоже не хотят! Поэтому я должна хотя бы живот и руки вашему ребёнку посмотреть!

16

Аргумент действует, но с трудом. Иногда и я не выдерживаю их напора и выписываю справку - не глядя.

Кстати, очень часто нахожу чесотку - да-да, ту самую, которую лечат как аллергический дерматит, или что-то ещё. Воспринимается этот диагноз тяжело, как нечто позорное. Призрак беспризорника времён Гращанской войны всё ещё витает над нами. Строго говоря, он и не улетал от нас никуда.

Настоящий больной, как правило, не бывает первым. И вообще, всё настоящее никогда не рвётся вперёд, никогда не скандалит и не выпячивается. По этому косвенному признаку можно отследить всё настоящее, и не только в поликлинике.

Входит мама с мальчиком подросткового возраста. Мальчик явно заслуживает внимания. Он полон, бледен, одышлив. Ему лет тринадцать, а весу - килограмм семьдесят пять. Начинаю слушать его, он прикрывает грудь, как девушка. Вообще, я предпочитаю начинать слушать со спины, чтобы дать больному привыкнуть ко мне, и себе дать к нему адаптироваться, составить некоторое мнение, прежде чем посмотреть больному в глаза. Тут даже это не помогло. Более того, он стоит весь потный и покрасневший пятнами. Сердце его бешено колотится.

17

- Всё, одевайся!

Мальчик вздыхает с облегчением. Я делаю вид, что не заметила его мучений. Отправляю мальчика с медсестрой взвешиваться и начинаю беседовать с мамой. Мама выглядит нормально.

-Давно он такой?

- Был всё время обыкновенный, а тут - вот такая беда!

-Давно?

- Примерно за полгода.

- Скажите, в семье есть люди с подобной комплекцией?

-Нет!

- Даже среди бабушек и дедушек?

- Нет! И едим мы, доктор, совсем немного. Он ест меньше меня!

- Извините за вопрос, но он - сын своего отца?

Она несколько смущена, но отвечает:

- Да, доктор, конечно.

Тогда дело принимает иной оборот. Мальчика надо обследовать, и чем скорее, тем лучше. Может проявиться всё, что угодно, вплоть до онкологии. У меня остаётся ещё один, почти риторический вопрос:

- Почему же вы не приходили раньше?

В сущности, ответ не важен. Основная часть ответа лежит на поверхности — и отсутствие

18

времени, и трудность уговорить подростка пойти к врачу и т. д., и т. п.

Настоящая причина лежит глубоко, лежит там, внутри, и огрызается - «не тронь меня!»

- Вот вам телефон эндокринолога. Вот вам все направления: и на кровь, и на мочу, и на сахар, и биохимия. Вот ЭКГ. Это всё, что можно сделать у нас в поликлинике. Всё пройдёте и поедете к эндокринологу. Только не останавливайтесь, не бросайте обследование на половине дороги - пожалейте мальчика своего! И обязательно — к невропатологу, обследовать головной мозг. Постарайтесь сделать всё как можно быстрее. Может быть, эндокринолог вас сразу в больницу направит - будьте готовы.

Входят мальчик с медсестрой.

- Ну, всё, брат, - говорю ему. - Я туг маме всё рассказала. Не волнуйся, тебе можно помочь. У тебя есть ещё возможность перерасти, есть время — до восемнадцати лет!

Я совершенно в этом не уверена. И я не увидела энтузиазма в глазах матери, что тяжелее всего. Дай им сил, Боже, довести дело до конца.

Насчёт смущения на приёме у врача — есть у меня конкретное воспоминание. Уже когда я была студенткой, я сильно заболела. В приёмном отделении больницы были такие кабинки,

19

задёрнутые жёлтыми занавесками. Сижу я в этой кабинке, вся разбитая своей болезнью и болью. Приходит терапевт, мужчина, и начинает слушать. И тут я чувствую, что его рука начинает достаточно недвусмысленно ощупывать мою грудь. Затем он просто и беззастенчиво начинает прижиматься ко мне сзади. Трудно передать, что я чувствовала — такое унижение, такую беспомощность. Меня как бы парализовало внутри - я не могла даже закричать. Стала натягивать на себя вещи, как-то отодвинула занавеску. А он вышел из кабинки как ни в чём не бывало. Говорит: «Всё в порядке, я не выслушал ничего». Ещё бы он что-нибудь выслушал!

Вот такая зарубка в памяти, на всю оставшуюся жизнь.

2

Хорошо, что я человек верующий. А иначе, без «Господи, помоги!», как можно её вынести. Я увидела её в дверном проёме, когда дверь открылась в очередной раз. Я и «Господи, помоги!» сказала-то про себя. Наружу прорвался только вдох, а за ним многозначительный выдох. Медсестра отреагировала сразу:

- Кто там?

- Лаврова.

20

Медсестра тоже сделала вдох, ну а выдоха я не слышала — отвлеклась.

Она вошла через два человека. Её лицо можно было бы назвать симпатичным, если бы не застывшее выражение удивлённого и слегка обиженного ребёнка. Эдакая - не трогайте меня, я хорошая маленькая девочка. Я такая хорошенькая! Я маму и папу слушаю! Вы ведь всё для меня сделаете, что я захочу?

Лет ей уже прилично за тридцать, волосы выкрашены в совершенно белый цвет. Очки чуть-чуть уменьшают глаза, голосок тоненький, как у ребёнка. Разведена.

Ребёнок- девочка пяти лет, разбалована, даже разболтана. На месте не стоит, не сидит, рот не открывает. Не дышит, когда говоришь -«дыши», и сильно дышит, когда говоришь — «не дыши», Я это уже знаю - так, наоборот, и говорю.

Можно было бы и правильно сказать, повоспитывать, что ли, но очередь большая, как всегда - нет времени на это. С нею и без воспитания сейчас не меньше, чем полчаса просидишь, даже если ей просто справку в сад надо.

- Что случилось?

- Доктор, вы знаете... - и тут начинается длинный и путаный рассказ, такой сбивчивый,

21

с восклицаниями, который, по существу, сводится к тому, что девочка опять простудилась.

- Доктор, ну вы же нас знаете, вы нам капли в нос не назначайте, а то она мне всё равно капать не даёт! Ах, мы такие болезненные! Доктор, но вы скажите, почему она так часто болеет?

Пытаться ответить ей - бесполезно. Она перебивает.

- Нет, ну так часто! Доктор, наверно, у неё что-то не так! Я уже ей травки купила, знаете, такие, в пачечках!

И туг же сразу подробности, типа:

- Я травки кипятила-кипятила, а они у меня всё сбегают и сбегают! Ах, доктор, я наверно, неправильно заварила? Нет, я всё так, как на пачке написано! Я всё правильно делала.

Как только дело подходит к моим назначениям, тут сразу начинаются возражения. На любое моё слово, на любое предложение - сразу возражение, а то и два. Это мы не переносим! Это горькое! Это нам не помогает!

Ну вот, кажется, наконец, мы приходим к чему-то единому, и она даже встаёт со стула. Я затаила дыхание - неужели уходит? Но она останавливается и спрашивает:

- Доктор, а помните, что мы летом болели? У нас тогда такое расстройство кишечника

22

было! Ведь и прошлым летом тоже было! Нам бы обследоваться, почему она летом болеет.

Я снова делаю вдох, мысленно прошу Господа меня помиловать, и:

- Вы же кал сдавали, мочу и кровь сдавали, и УЗИ делали! Ведь всё в порядке!

- Нет, а может нам в какой-нибудь институт надо съездить?

- Но ведь всё у неё с кишечником в порядке!

- Да, сейчас в порядке, а вдруг летом опять расстройство будет?

- Будет расстройство, будем и обследоваться! (Слава Богу, на дворе ноябрь!)

Я перехожу в наступление, если это можно так назвать:

- А то поедете в эти институты, там всяких заразных больных полно!

Это её притормаживает, и она соглашается:

- Ну ладно, если заболеем — тогда поедем. Но, может быть, мы хоть тут, у нас, на дисбак-териоз сдадим?

Мне приходится уступить. Даже если я ей не дам направления, она пойдёт к заведующему, и ангельским голосом расскажет ему, что ей очень, очень надо сдать кал на дисбакте-риоз, а участковый врач не даёт направления. И заведующий, во избежание скандала, даст

23

ей это направление, и ещё кучу каких угодно направлений.

Дело-то совсем не в дисбактериозе. Самое интересное в том, что дисбактериоз, конечно же, высеется, так как он сейчас практически у всех высевается в той или иной степени. Может быть, даже очень компетентное лечение будет ей назначено. Но ведь ни одной таблетки, ни одного порошка она девочке своей не даст. Множество причин придумает, чтобы не дать. Зато на следующем приёме меня ждёт длительный и мучительный диалог на тему: «У нас дисбактериоз! Нам нельзя и того, и другого, и третьего...»

Девочка между тем уже облазила и вытерла собою все углы, сидит на корточках возле стула и занудно тыкает маму в бедро кулачком. Мне очень жалко это маленькое создание. Что угодно надо тебе, бедной, только не анализ на дисбактериоз. И ничего я для тебя сделать не могу. И так мне больно это сознавать. И, неизвестно, от чего больнее - от диалога с мамой твоей, или от того, что я ничего сделать не могу.

А очередь начинает волноваться, дверь приоткрывается то и дело. Медсестра не выдерживает и приглашает следующего, а она всё не может уйти, всё пытается спросить ещё что-то.

24

И я любезно говорю ей на прощанье: «Вот придёте, когда простуда кончится, тогда я вам всё объясню».

Господи, помилуй!

3

Однако жизнь продолжается, вдыхать, выдыхать и отдыхать некогда. Аккуратно, как-то виновато, бочком, в кабинет просачивается Саша, худенький мальчик лет одиннадцати. У него модная, длинная стрижка. Свитер дорогой, но великоватый на него, и грязный.

Саша - наш пациент постоянный. Приходит в месяц раз, а то и два. И всё кашляет, кашляет. И всё у него течёт вяло, всё тормозит. Простуда -вместо семи дней - десять. А бронхит - вместо десяти - двадцать. Приходит он всё время один. Однажды я не выдержала и маму вызвала. То есть говорю ему:

- Не буду тебе лечение назначать, пока мама не придёт. А то я назначаю, а ты не выздоравливаешь!

- Нет, я лечусь, - отвечает, - я таблетки пью.

- Ну, хорошо, пусть придёт, может, мы что-нибудь новое тебе назначим, может, пообследу-емтебя.

Мама пришла. Высокая, холеная, очень недовольная, что её потревожили. Одежда - модная,

25

дорогая. Обтягивает её фигуру чуть-чуть больше, чем стоило бы, учитывая не юный уже возраст. Разговаривает на повышенных тонах, губы сжимает:

- Зачем вы меня вызываете? Всё, что вы назначаете, я всё ему даю! Вернее, он и сам уже взрослый. И прекрасно сам всё пьёт. Ему уже двенадцать лет скоро!

- Понимаете, я хотела бы ему анализы назначить, даже рентген сделать. Это всё я не могу писать просто так. Это я должна взрослому человеку в руки дать! Вы же видите, что мальчик у вас болеет слишком часто и выздоравливает плохо.

- А, - говорит она, - ну, тогда давайте. — До неё дошло, наконец, что её не ругают и сопротивляться не надо. — Давайте ваше обследование.

И повернулась, чтобы уйти - высокая, холёная, с видом победителя.

Смутным облачком шевельнулось в моей душе какое-то старое, похожее на обиженного Сашу, чувство. Всегда чугь-чуть робеешь перед кем-то высоким, холёным, уверенным в себе до наглости.

- Понимаете, - говорю, - таблетка из материнских рук лучше ребёнку помогает! Может, ему просто больше вашего внимания надо?

26

По-моему, этого предложения она не услышала, по крайней мере, реакции не последовало - она была занята поправлением причёски перед нашим зеркалом.

Шпильки застучали по нашему коридору -ушла, не обернулась.

Ну, ладно, думаю, обследование дала, а дальше бедному рабу Божьему Александру самому выплывать. Только что же он делать будет, когда кашель свой перерастёт!

Люди проходят перед глазами, и иногда мне кажется, что я становлюсь участником какого-то действия, где я - уже не я, а просто некая функция. Жаль, что я в математике не сильна. Становится совершенно не важным, как я выгляжу, где и когда я родилась, где училась и т. д. И мой кабинет становится маленькой точкой, видимой с огромной высоты.

Однако при этом остаётся очень важным, что в нём происходит, хотя деталей - совершенно не разобрать. И мне нельзя, совершенно нельзя фальшивить. Упаси Бог, я не имею права чего-то не досказать, или сказать не так, и, тем более, что-то не так сделать.

Иногда появляется ощущение, что кто-то работает за меня. Но это бывает уже к концу приёма, и не каждый раз, а только при сильной усталости.

27

4

Следующая мамаша спокойная и простая, а вот ребёнок - по-настоящему болен. Сидели дома с температурой восемь дней. Кашель болезненный. Весь, бедный, изгибается, морщится при кашле, под глазами круги уже не синие, а зелёные. Выслушиваю хрипы справа - скорее всего, пневмония.

- Что же вы так долго с температурой сидели дома - целых восемь дней?

- Да я всё травками его лечила, думала - вот завтра всё пройдёт!

Вижу, что правда, лечила. Странная работа у меня - то я говорю: «Чего так долго сидели», то думаю: «Чего притопали на приём, ничего же у вас нет!»

- Ну, ладно, скорее на рентген, и быстро со снимком назад, чтоб нам ещё один день не потерять!

В случае с пневмонией лучше перестраховаться, чем её пропустить. Пневмония по-прежнему страшна и коварна, течёт не типично и встречается довольно часто. И болеют ею, как правило, те люди, кто мало жалуется. В этом есть какая-то высшая Божья мудрость. Тяжёлое испытание даётся более сильной душе.

Так что, диагноз мой, скорее всего, правильный.

28

5

-Доктор, вас к телефону!

Боюсь я телефонных звонков! Ничего с этим поделать не могу! От каадого звонка как бы ожидаю подвоха, боюсь, что скажут сейчас — или больной отяжелел, или в стационар попал, или даже хуже того. Не могу ничего поделать, просто терплю свой страх, не даю ему границу переходить. Господи, помилуй!

Звонит заведующий:

- Я к вам там больного послал, вы уж там его примите без очереди, это внук нашего бухгалтера! Вообще, вы понимаете, хорошо их там примите!

- Да, поняла, приму! (Слава Богу, никто не отяжелел!)

А насчёт того, что я всех стараюсь принимать одинаково, я промолчу. Без очереди - это да, почему бы и нет, если это внук сотрудника нашего. И так у нас льгот практически никаких. Я бы ввела для медиков хоть лекарства, что ли, за половину цены.

Симпатичный внук нашего бухгалтера оказался болен настоящей гнойной ангиной. Шой-ные фолликулы в миндалинах, отёчная шея. Будем лечиться.

Отношения с заведующим у меня хорошие. Слава Богу, у него хватает ума или как бы

29

внутреннего чутья — не переступать рамок, не нарушать независимости участковых врачей. За это все прощают ему ярко выраженный холерический темперамент - накричит, накричит — и туг же отойдёт. За пазухой - даже маленького камешка нет. Лёгкий, чистый человек.

Был момент в моей жизни, когда я работала под началом тяжёлого человека. Нет власти не от Бога, а вот плохая власть - по грехам нашим, или во испытание. А может, всё вместе. Много, значит, было грехов у меня на тот момент.

Эта женщина - директор - окружала себя определённым кругом подчинённых людей. Но подчиняться надо было полностью. Эти люди иногда даже физически ей служили: и убирали у неё дома, и ходили за продуктами. Причём это не были уборщицы - это были люди с высшим образованием, которые работали здесь же.

Высокой честью было сидеть с ней за одним столом, во время ежедневного чаепития. Хорошим тоном считалась лесть, даже в неприкрытом, нескромном виде. Приветствовались подарки и подношения. Те же приближённые служили при ней доносчиками и наушниками. В несчастной этой организации нельзя было шагу ступить — всё мгновенно доносилось директору.

30

Кроме того, она периодически тасовала своих слуг, по очереди приближая к себе то одного, то другого. И те, кого она отдаляла, испытывали страдания и ревновали друг друга к ней, как ревнуют мужа или любовника. Женщины-то были в основном одинокие, в основном разведенные. Мужа нет, дети выросли - кого любить, кому быть нужной? Тоской и слабостью веяло от приближённых нашего директора.

Те же, кто подчиняться, пресмыкаться перед ней отказывался, переходили в стан врагов, и были предметом жестоких обсущений, сплетен и пересудов. Бывало, про них специально запускалась сплетня. Бывало, стравливали одних с другими, и потом наслаждались, обсуждая скандал в своём узком кругу.

Умная, властная, владеющая педагогическими методиками, умеющая понравиться, умеющая вовремя сказать нужное слово, жестоко убирающая все преграды на своём пути. Я не знаю, продолжает ли она ещё работать. Я же ушла от неё, и больше меня там нет. Я пыталась бороться с ней, но потерпела поражение. Поражение физическое - в смысле ухода, в смысле невозможности изменить, сломать что-либо в самой системе, самой этой организации.

31

Победа же моя осталась в моём сердце. Помилуй, Господи, всех, кто остался рядом с ней. Помилуй, Господи, бывшую мою директрису, вразуми её, помоги ей. Да будет на то воля Твоя.

6

- Заходите!

Миловидная, пухленькая, в уютной шерстяной кофточке, такая вот мамочка-симпатю-лечка, с такой же симпатюлечкой дочкой лет пяти.

Сейчас у меня будут просить больничный.

- Доктор, у нас вчера была температура тридцать семь и пять, а сегодня я таблетку дала, и у нас — тридцать семь! И вот насморок у нас!

Да, эта мама приходит за больничным. Правильно, пора уже, целый месяц её не было.

Но разве я могу не верить, что было тридцать семь и пять!

- (Прости, Господи!) Больничный нужен? -Да, доктор, я же работаю!

Это у нас такая игра - мысленно она мне говорит: «Спрашивай-спрашивай, а всё равно больничный дашь, не имеешь права не дать!» А я ей мысленно отвечаю: «Конечно, я тебе его дам, но что же ты так унижаешься и на ребёнка своего наговариваешь!»

А наяву я говорю:

32

- Ничего особенного не вижу, так, простуда небольшая. Полечитесь народными средствами!

Потом она будет говорить, что температура вечерами тридцать семь и два, и кашель по ночам, и, скорее всего, выжмет из меня дней десять своего больничного. Мне кажется, если бы она пришла и честно попросила дать ей больничный, я бы ей и на четырнадцать дней его дала.

Ну, да Бог с ней, лишь бы дети были здоровы. Конечно - служба государственная, зарплата мизерная, фабрика её - на ладан дышит. Сама одета всегда в одну и ту же кофточку. Муж небось пьёт. Одна радость - на больничном посидеть. А что врёт - ну что делать? Может, и правда было тридцать семь и пять?

7

Прямо с порога встревоженная мать выпаливает:

- Доктор, у нас живот болит! Сильно! -Давно?

- Со вчерашнего дня! И рвало вчера! -Температуру мерили?

- Тридцать семь и четыре.

Внимание! Это рефлекс, это стойка, какуохот-ничьей собаки! Вечный призрак пропущенного

зз

аппендицита витает над каждой, даже самой маленькой болью в животе.

И сколько бы не говорили, сколько бы не боялись, у каждого врача, наверно, есть свой пропущенный аппендицит. Есть он и у меня. Мой не окончился фатально. Он не был даже прободным. Он был на стадии «ещё бы немного, и лопнул!» Но я пропустила его, и мне сказали об этом. Родители ребёнка приходили потом, вроде бы, и без особых претензий. Но я совсем не хочу повторения.

Смотрю мальчика. Ему уже семь лет, у него смышлёное личико, и он чётко отвечает на все вопросы.

- Очень, очень похоже. Нашего хирурга сегодня нет, поэтому я вам сама направление пишу, и иду вам вызывать «Скорую помощь».

-А вещи, доктор?

- А вещи вы ему потом сами принесёте. Вещи — это не главное. Тут у меня можете в кабинете посидеть, подождать машину.

- Да нет, мы в коридоре!

- Ладно, только не убегайте, а то ведь аппендикс и лопнуть может! (Это на тот случай, если всё-таки они решат сбегать за вещами — такие случаи бывали.)

Все мы люди живые, и все можем ошибаться. Есть у меня в глубине души история одна,

34

одна сокровенная история о врачебных ошибках, которая в подобных ситуациях всегда прошивает мне сердце, как молния. Чтобы её рассказать, и всего приёма не хватит... Благослови, Господи!

Жила-была одна студентка мединститута, пятого курса. Летом вышла замуж за сокурсника, забеременела первым ребёнком. И появились у неё боли в спине. И всё сильнее и сильнее. Обратились к гинекологу - всё в порядке. Пошли к профессору гинекологии, благо, кафедра тут же, рядом.

Профессор говорит: «У неё нет доминанты беременности! Она у вас беременность отвергает, поэтому у неё такие боли». Положили студентку в отделение, стали лечить — доминанту вырабатывать, а боли всё сильнее и сильнее. И выписали из гинекологии - патология не их. Ищите другую причину.

Тем временем стала температура подниматься. Положили её в терапию, потом перевели в хирургию. По ходу нашли воспаление плевры, но без пневмонии, даже пункцию сделали, но гноя не нашли. Оставили в терапии лежать.

Удивительной, страшной силы появились у неё боли! Укол морфина помогал от силы на час, и боли снова возобновлялись, превращая

35

тихую девушку в ревущего раненого зверя. Наркотики кололи ей постоянно. Стала она худой, так как есть совершенно не могла. Стала она жёлтой и отёчной. Даже сделали ей пункцию грудины, чтоб подтвердить, наконец, диагноз лейкоза. Но нет, лейкоза не было! Матери её сказали, что смерть её - вопрос не то дней, не то часов.

Но тут послал ей Бог внимательного дежурного врача. (Так как она такая тяжёлая была, почти безнадёжная, то её и лечащий врач, и все консультанты слушать уже перестали.)

Выслушал её дежурный врач, а у неё легкое - не дышит. Утром пригласили хирурга, пунктировали опять и получили почти литр гноя. И, представьте себе, стали снова лечить, и стало ей легче. Только не понятно было, откуда всё это взялось.

Легче-то легче. Вот только боли! А вот болям уже и не верит никто! «Мы тебя вылечили, — говорят, - уже у тебя ничего нет, а ты всё наркотики просишь».

- Наркоманка! Три месяца колем тебя!

Решили перевести её в специальную больницу, где делают операции по освобождению лёгких от спаек. Что-то же должно боли вызывать! Перевели туда, а потом оттуда. Слышала она, как по телефону ругались:

36

— Вы что, — говорят, — куда вы там смотрите — на такую операцию беременную направлять?

Тут все вспомнили, что она беременна, и срок уже - двадцать восемь недель. Просто за худобой видно не было.

Короче, родоразрешали её мучительно и долго, а закончилось всё кесаревым сечением и смертью ребёнка, сразу после родов. Вот такие дела. После операции — грудь перемотали, и вроде боли чуть-чуть притихли. Это я про физические боли, а не про слёзы по ребёнку...

Дело к выписке, стала она опять ходить, и опять боли, и снова сильные! На последней консультации два профессора, хирург и терапевт, решили выписать её через пару дней. Болям же - не верил никто.

Правда, раздеть её не сочли нужным А вечером пришла медсестра очередные горчичники ставить и говорит: «А что, у тебя позвонки сзади всегда так выпирали?» Тут уже и студентка пятого курса смогла бы диагноз поставить. Ну, она и поставила. Утром сама попросила сделать себе снимок позвоночника.

Довольно редкий случай! Это было не туберкулёзное расплавление тел четырёх грудных позвонков (остеомиелит позвоночника).

37

Сразу уложили её на щит, запретили вставать. Сразу стало понятно, почему же были такие боли. Консультанта вызвали, чтоб перевести в специальную больницу, где лечат спинальных больных. Очень консультант удивлялся, говорил: «В рубашке родилась!» Это в том смысле, что гной прорывался в сторону лёгкого, а не в сторону спинного мозга.

Трудно было поверить ей в страшный диагноз, осмыслить перспективу - пролежать не меньше года прикованной к постели. И прогноз был очень, очень сомнительным. Предстояла тяжёлая операция, исход которой был не ясен.

Как от наркотиков отвыкала, как делали операцию, как на ноги вставала и как дальше жила, это уже другая история.

Один только доктор из всех, кто лечил её, пришёл проводить её в ту больницу:

- Прости, - говорит, - что не верили тебе. Не верили, что так больно тебе было...

Спасибо ему. А теперь догадайтесь с трёх раз, кто была эта студентка...

Когда перевели меня в это спинальное отделение, ещё до операции, я написала стихи, которым удивляюсь до сих пор. Вот они:

Зачем мне несчастья чужие, Надломленность судеб чужих?

38

Ведь черные птицы кружили Извечно - и будут кружить.

Зачем? Столь немалая доля В дележке - вдруг выпала мне, И в пьяном веселье застолья, И в темной моей тишине.

Спасите меня! Погибаю Под грузом несчастий немых, И все же всегда принимаю Всех хворых, горбатых, хромых.

Их в сердце своем принимаю, Разрыв кулаком задержав. Я правлю, лечу, исцеляю И плачу...

Откуда взялись? Неизвестно ведь даже было, буду ли я ходить, а я собиралась лечить кого-то. Спасибо, Господи!

8

Вваливаются вдвоём и мама, и папа, взъерошенные, взволнованные, прямо в пальто.

На руках у папы - драгоценный свёрток в голубом одеяле. Ребёнку не больше месяца.

39

- Доктор, у нас беда, у нас температура тридцать семь и пять!

- Сколько ребёнку?

- Две недели!

- Вы ведь не с моего участка?

- Нет, доктор, ну, пожалуйста, нас посмотрите, у нас ведь температура, а наш врач будет через два часа!

Отказывать нельзя.

- Пойдите, разденьтесь, с ребёнка одеяло снимите и спокойно заходите.

Приходят. И так, и эдак ребёнка кручу, и ничего плохого в нём не нахожу. Замечательный мальчик, в весе прибавка хорошая, вес - около четырёх килограмм. Папа и мама симпатичные, молодые, видно, что дитя - от любви. Кормится грудью. Наконец меня осеняет:

- А вы где температуру мерили?

- В прямой кишке! Ну, слава Богу!

- Что же вы, милые мои, сразу не сказали! В прямой кишке температура всегда на градус выше!

Ставлю сама ребёнку градусник под мышку, и усаживаю мерить температуру. Так и есть — тридцать шесть и пять!

Они ещё не верят, долго переспрашивают, потом сами ставят градусник под другую ручку.

40

Результат тот же.

За время своей работы я давно привыкла к тому что люди не верят. Я привыкла к тому что перепроверяют, что бегают от одного врача к другому, а потом сверяют назначения. Анекдот на вызове — вхожу, а меня спрашивают: «Доктор, а вы платный врач или бесплатный?» То есть они вызвали сразу платного врача и бесплатного. Потом они сверят назначения, и у них будет информация к размышлению. Это было со мной в начале работы на этом участке, когда ещё не все больные знали меня в лицо.

Если позволить себе малейшее чувство обиды на такие случаи, работа становится невыносимой пыткой. Что может быть хуже, чем постоянные страдания от недоверия! От любого недоверия! Тем более тяжело в этом плане участковому - сколько может быть над ним консультантов всех рангов и мастей!

Спасибо, Господи! С течением лет Ты научил меня спокойно переносить чужое недоверие, вернее, научил моё сердце быть готовым к нему. И в то же время научил меня в достаточной степени доверять себе, своему опыту, своей бдительности, что ли. Я спокойна - если хочешь, иди к любому консультанту, проверяй. Твоё право. Я же отвечаю за то, что говорю я. И частенько больные мои любимые, пройдя

41

множество консультантов, возвращаются в поликлинику с самым банальным вопросом: «Доктор, а что же нам всё-таки делать?» Не то, что ко мне, такой хорошей, возвращаются, а в поликлинику, к своему задёрганному участковому.

А иногда люди идут на приём к врачу с чётким желанием услышать именно то, что они хотят. Иногда это осознано у них, иногда нет. Вот и эти молодые и симпатичные решили, что ребёнок у них болен. Они уже настроились свернуть горы! Они, несомненно, уже подключили всех знакомых и договорились о платных консультациях, где-нибудь в Институте педиатрии!

И тут вдруг такое! Простая, элементарная ошибка от незнания! И не надо сворачивать гор!

Пусть посидят маленько, надо дать им время прийти в себя. Сейчас я задам им пару вопросов, потом расскажу маме, какая она молодец, что кормит грудью, и малыш хорошо прибавляет в весе.

- Ну, всё, до свидания, приходите, когда вам будет месяц, на прививку!

- Доктор, а можно мы к вам придём? (Это значит, что они поверили и успокоились.)

- Да нет, лучше уж к своему участковому! И врач у вас на участке хороший, и вам это будет удобней!

42

Если придут ко мне, я их не выгоню. По идее, я могла бы им сказать: «Хотите ко мне - приходите платно!» Но язык не поворачивается. Ладно, об оплате как-нибудь потом. Пока же надо принимать — очередь, по-моему, стала еще длиннее.

9

Принимаю трёх простуженных, и, конечно, входят они. Так всегда — только стоит подумать, как мысль твоя материализуется.

Они похожи друг на друга - мать и дочь. Обе высокие, беленькие, бледные. Даже не бледные, а сероватые. Выкладывают из сумочки ворох бумаг. Девочка страдает стойким субфебрилитетом, то есть постоянно повышенной температурой - не высокой, где-то до тридцати семи и трёх-четырёх. Страдает в течение трёх месяцев.

Видно, что обе они устали смертельно. Может, они устали не от субфебрилитета, а от того обследования, которое им пришлось пройти. На моём столе - и кардиограммы, и энцефалограммы, и рентгенограммы, и компьютерные томограммы, и куча анализов, и куча заключений всяческих консультантов.

Результат обследования - практически нулевой, то есть в том плане, что отрицательный

43

результат - это тоже результат. Такой уровень обследования, как у них, обязательно выявил бы болезнь, если бы она была. Но мама продолжает настаивать:

- Доктор, скажите, куда нам ещё обратиться?

- Вы прошли практически полное обследование!

- Доктор, но ведь никто нам ничего не говорит! А температура как была, так и есть!

- Послушайте, - говорю я ей, - девочка чувствует себя неплохо. Гемоглобин высокий, тяжёлых изменений ни в одном органе не найдено. Хотите самый простой совет, совет от человека-практика? Поступите так: во-первых, дайте ей хороших таблеток от глистов (называю таблетки).

- Доктор, но ведь у нас ничего не высея-лось!

- Ну, и что? Гтисты не всегда и не все высеваются. Вот дадите таблетки, а через две недели - ещё раз дадите. Так положено! А, во-вторых, в течение этих двух недель обещайте мне, что вы не будете мерить температуру. Даже не будете смотреть в сторону градусника!

-Доктор, но как же?

- Это будет очень важно для установления диагноза! Поверьте мне на слово! Пусть это будут у вас контрольные две недели!

44

Мне бы очень хотелось, чтобы она послушала меня! Я не могу сказать ей, чтоб она перестала мерить температуру совсем. Это обидит её и толкнёт на новый круг ховдения по специалистам. Не исключено, что само по себе это длительное хоадение приведёт к какой-нибудь на этот раз настоящей и тяжёлой болезни.

Я не говорю ей о том, что срок в три месяца приблизительно соответствует сроку начала учёбы. Здесь я сейчас ей помогу:

- Учитывая её субфебрилитет, давайте продумаем, как нам быть с учёбой. Физкультуру любишь? (Конечно, нет.) Пока будет освобождение. Теперь ты мне скажи, какой предмет тебе больше всего не нравится? Английский? (Конечно, учительница придирается!) От английского я тебя освободить не могу, но имею право дать тебе дополнительный выходной. А в какой день, вы с мамой сами определите. Да, пока на две недели, а потом мы с мамой твоей решим, как нам быть.

Кажется, мамаша принимает мой вариант. Вижу, что напряжение её немного спадает. Она, наверно, и сама что-то такое чувствовала, но остановиться самой ей просто не по силам.

В кабинете просто физически ощутим материнский страх потерять ребёнка, страх не разглядеть, пропустить страшную болезнь. Этот

45

страх мешает матери как-то иначе взглянуть на проблему. Она как бы скрыта, отгорожена своим страхом, так и бьётся в нём, бьётся изо всех сил.

Легче свернуть горы обследований, чем увидеть причину в каком-нибудь маленьком школьном конфликте. Ведь маленький школьный конфликт тянет за собой что-то другое, давнее и застарелое, о чём матери вспоминать-то совсем не хочется. Или уже - не можется. Легче таблетками полечиться, чем проблемы решать.

Она уже дошла почти до предела. Она уже понимает, что болезнь дочери ускользает от её контроля, что она может даже разрезать себя на куски, но не может ничего изменить.

Мешает самое главное - неумение остановиться в какой-то момент и сказать:

- Всё, Господи, я всё сделала, что могла, а дальше-«Да будет воля Твоя!»

Мешает отсутствие веры - то, самое главное, что освобождает человека от навязчивого неврастенического страха. Только вера перестаёт толкать человека на длительные и мучительные поиски. Поиски чего? И где? А всего, и везде! Это касается здоровья в такой же степени, как и всего остального.

И нельзя человеку сказать: «Всё, с сегодняшнего дня смените, пожалуйста, мировоззрение!

46

Прекратите биться головой о стену, когда рядом расположена дверь!»

Это тебе не таблетки от глистов...

- Вы верующие?

- Да нет, доктор! Сейчас все верующие, а мы в церковь не ходим. В детстве крещёные, вот и всё.

Девочка вышла, а маме я говорю на прощанье:

- Вы сходите в школу, лучше так, чтобы дочь ваша об этом не знала. Поговорите с учительницей английского, может, там конфликт какой-то или ссора. Может, она там что-то не успевает. Может, вам дополнительные занятия нужны или что-нибудь ещё. Атемпературу -не мерьте! Сделайте себе каникулы на две недели! А сами - попробуйте всё-таки, помолитесь за неё, хоть дома. А дальше - видно будет

Да, дай Бог! Дальше - всё будет видно...

10

Люди «кавказской национальности» ходят обычно по двое, а то и по трое, особенно те, кто приехал недавно. Или муж приводит жену с ребёнком, или та, что лучше говорит по-русски, приводит ту, что похуже говорит. Вот и сейчас - сразу две азербайджанки. Они привели

47

простуженного мальчика лет шести. Полиса и прописки - нет. Однако мальчик пристроен в детский сад.

- Доктор, ты толко хорошо сматры, мы тебэ заплатым!

Смотрю, стараюсь ничего не пропустить. Кстати, платят они, как правило, потом не очень охотно. Больше разговоров. А когда поживут здесь, в Подмосковье, подольше, некоторые просто обманывать начинают - говорят: «заплатим», а уходят не заплатив.

Официальная оплата у нас - через бухгалтера. Должна быть квитанция, и с этой квитанции врачу доходит около двадцати процентов, а медсестре - меньше десяти. И почему-то всегда плохо доходит. То потеряется где-то, то оплатят половину, и то месяца через два.

Грешна, беру деньги от бесполисных. Беру без конторы. Часто за счёт этих денег только и можно прожить, дотянуть до получки.

Был такой момент в моей жизни, когда я работала в детском учреждении, в таком полузакрытом интернате. Работала я там старшим врачом, и в мои обязанности входила проверка закладки продуктов, вообще - проверка кухни.

Это был довольно трудный момент моей жизни. Очень трудно было видеть столько воровства. Воровства у беззащитных, у детей,

48

у сирот. Причём директор учреждения принципиально закрывала на всё это глаза и, вероятно, стояла во главе всей этой системы. Да-да, это была та самая директриса, которая тасовала своих приближённых. Вот кладовщица была приближена к ней постоянно, хотя и держалась на некотором расстоянии.

До сих пор помню величественную и недоступную фигуру этой кладовщицы и выражение её лица. Лицо это говорило открытым текстом: «Проверяй-проверяй, всё равно повара сделают так, как я скажу!» И повара всё так и делали.

Если мне удавалось поймать какое-то грубое нарушение, повара всегда брали вину на себя, выгораживая кладовщицу. А я оказывалась в положении гонителя, что довольно сложно в закрытом коллективе.

По прошествии времени я познакомилась с поварами и кухонными работницами поближе, и даже подружилась с ними в такой мере, что могла просто спросить у них:

- Девочки, почему же вы всё время всё на себя берёте? И выговоры, и даже переводы из поваров в кухонные?

Ответ был прост:

— Мы тебя уважаем, — говорили они, — потому что ты не берёшь. Но если мы пойдём

49

против кладовщицы (то есть против директора), то мы вылетим отсюда в шесть секунд, и потеряем даже ту малость, которую имеем. Ты врач, у тебя специальность есть, вот ты и не боишься. А у нас зарплата такая, что можно с голоду умереть. Только то и есть, что вот эта кухня. Город маленький, вылетишь - работы не найдёшь. Вот так и сидим.

Я оказалась в одиночестве, как часто бывает в таких случаях. То есть недовольных директором было много, даже жалобы писали, но на открытую борьбу никто не решался. Закончилась история - без прокуратуры.

Я пошла к директору и всё в открытую сказала ей, прося одуматься и сменить свою тактику, то есть разобраться с кладовой и всей порочной воровской системой. Выложила и факты, собравшиеся у меня к тому времени. За что мне очень быстро и предложили уволиться.

Я не следователь, и не могу правильно и документально подтвердить меру ответственности и директора, и кладовщика, и кухонных, и свою собственную. В смысле - уголовной ответственности.

Да и уголовная ответственность у нас часто бывает двуликой - богач получает шесть лет условно, а то и вовсе от суда как-то отмазывается,

50

а бедняк садится на всю катушку. (Наверно, в моём случае, кухонные бы сели.)

А ведь воровство - смертный грех. И какая мера ответственности перед Богом? Как будешь, Боже, тех судить, у которых «не своруешь - с голоду умрёшь»? Как, Боже, будешь тех судить, кто дал людям такую зарплату, на которой крупными буквами написано: «Остальное сам своруешь!» Ведь просто пропитаться на эту зарплату невозможно, не говоря ни о чём другом, что составляет жизнь человека.

Кто придумал участковым врачам такую маленькую зарплату, наверно, то же самое имел в виду. Ещё Шппократ говорил: «Врач должен быть хорошего цвета, и хорошо упитан». А кому расскажешь о своём головокружении в продуктовом магазине? Засмеют! И про свой обед из макарон с томатной пастой? Это всё было, было.

Сейчас у меня бывают и вызовы платные, и консультации, и вот, бесполисные лица. Вызовы балансируют на тонкой грани между оплатой и благодарностью, но в глубине души и родители ребёнка, и я знаем, что это оплата.

А ещё так бывает - говорят: «Возьмите, доктор, мы же знаем, что у вас зарплата маленькая!» Это уже балансирует где-то между

51

оплатой и милостыней. Тут только «Господи, помилуй!» помогает.

С удовольствием перешла бы на законную и достойную оплату от государства. С удовольствием работала бы в платной системе, только законной, и не обирающей меня, чтоб не десять рублей со ста, взятых с человека, доходило до меня. Иначе слово «оплата» потеряет смысл, и всё опять вернётся на круги своя. Только будут обворованы и врачи, и пациенты.

При современной зарплате я получаю приблизительно пятьдесят рублей в день, если на одну ставку работать. Больных же в день - не меньше двадцати, не считая эпидемий. Можно посчитать, сколько получается за одного больного.

Прости, Господи! Остаюсь я так, как была. Практически так, как девочки мои кухонные. Получается, что люди дают мне то, что должно было бы дать государство.

И как бы это - простить должников наших.

Когда взяла я в руки первую живую сотню, жгла она мне руки. И только исповедь помогла мне примириться с собой.

— Бери эти деньги, если дают их тебе за твой труд. Бери их, как из рук Божьих. Только не вымогай, не требуй.

52

Будь милостив, Господи, за всю меру моей вины.

11

Входит бабушка Славика. Оформляет инвалидность, вернее, перекомиссия. Мальчик -инвалид, причём прогноз - известный.

Папа бросил маму на раннем сроке беременности. Ребёнок родился с виду нормальным, но очень скоро была у него выявлена единственная почка, и та поражённая гидронефрозом. Мальчик - очень симпатичный, разумный. Ему уже пять лет. Бабушка души в нём не чает. Всюду ходит с ним, развивает, лечит. Маму мы почти не знаем, знаем только, что много работает, и что замуж не вышла.

Бабушка не произносит лишних слов, молча смотрит анализы, молча берёт справки.

Перед уходом достаёт две коробки конфет и кладёт на стол - для меня и для медсестры. - Спасибо!

Хочется склонить голову перед молчаливым достоинством человеческого несчастья, хочется сказать что-то особенное, что помогло бы ей. Но слова останавливаются в горле.

Помилуй, Господи, Славика, и бабушку, и маму его. Продли, Господи, годы жизни его, ведь

53

иной надежды у него нет. Может, хоть призрачная перспектива пересадки почки?

12

Дальше проходят, как по заказу, несколько молодых и симпатичных мамочек с двухлетними детишками. Эти оформляются в детский сад. Само по себе дело хорошее, однако, скорее всего, вернутся все через две недели - все будут болеть, а все мамаши будут сидеть на больничных. Хорошо ещё, если через две недели. Рекорд у нас был - четыре дня!

И всё равно не слушают, всё равно оформляют. Риск заболевания детей никого не останавливает.

Бывают, конечно, случаи, когда вопрос зарабатывания денег молодой мамашей - очень насущный для семьи. Но, в основном, аргумент определения ребёнка в сад такой: «Он (она) так мне уже надоел (а)! Я уже сидеть дома не могу! Я уже дома одурела! Я хочу уже одеться и в люди выйти!» Вот и оформляют. Поэтому аргумент, что ребёнок будет болеть, почти не действует.

Медсестра измеряет вес и рост, приводит в порядок прививочные карты. Выписка длинная, возни много. Собираю интервью: от какой беременности и родов, как рос, чем болел, и т. д.

54

И пока я пишу длинную выписку, я думаю о стариках, которых бросают собственные дети. Мысль эта возникает помимо моей воли, как-то издалека. Иногда - нечасто - даже в картинках, то есть как бы применительно к данному конкретному лицу. Что мы сеем, познаем во время жатвы.

Я не гоню эту мысль - она уходит сама в суету приёма, прячется за другими мыслями, и вот её уже совсем не видно, а на столе лежит уже готовая выписка в детский сад.

13

Снова оформление инвалидности. На этот раз мама с тяжело идущим, перекрученным ребёнком - ДЦП, детский церебральный паралич.

Кто виноват, Господи, «он, или родители его?» Ребёнок умственно сохранён, занимается во втором классе по общей программе. Сколько сил кладёт эта хрупкая женщина на своего мальчика, только Бог знает. А вот папа от них ушёл, не выдержал сына-инвалида.

Пишу им заключения и за лор-врача, и за хирурга, чтоб было ходить меньше. Окулиста и невропатолога - пусть лучше проходят, вдруг что-то изменилось.

Ещё раз сжимается сердце перед человеческим страданием, перед мужеством человеческой

55

борьбы, перед материнской любовью, и, простите, перед отцовской слабостью.

За что ещё уважаю эту женщину - за то, что она никогда никого не винит. Часто родители больных ДЦП винят врачей, уверяют, что ребёнок был нормальный, а врачи в роддоме - всё неправильно делали, и вот... Такие случаи есть, но их мало.

Обычно ребёнок болен уже внутриутробно, и если есть смысл кого-то винить, то только себя. А вот это - самое трудное.

Самое трудное на свете - принять всё, как есть, и постараться найти свою часть вины. Самое трудное, но только так можно что-то исправить, даже в таком случае, как детский церебральный паралич.

Мать эта не очень идёт на контакт, она скорее замкнута, общение - только по делу. Я видела её с мальчиком в церкви у нас, нечасто, правда, но видела.

Помилуй её, Господи! Соверши, Господи, чудо — распрями его ноги и руки!

- До свидания. Специалистов пройдёте, можете за выпиской без ребёнка прийти. Заглянете, мы вас без очереди вызовем.

Хоть что-то сделать для нее.

Мой крик, постоянный крик - помилуй! Чем ещё помогу я им?

56

Мы носим проклятья ушедших родов, Мы плачем от лжи и измен В объятьях своих городов и годов, Без альтернатив и замен.

О Боже, помилуй! - я буду кричать -

Ослепших в колодцах дворов, Старушек, детишек и чахлых внучат, Милицию и докторов.

14

Вот входит мама с девочкой - долго-долго кашляющей, всеми средствами леченой-пере-леченной. Мать худая, высокая, ещё совсем молодая. Усталая, измученная. Девочке шестой год.

Вся драма разворачивалась на наших глазах. Сначала папа загулял, потом ссоры месяца три, потом - несколько судов, драматический раздел квартиры и имущества. И всё это время девочка болела - то больше, то меньше. Чем только мы её не лечили! И только-только она стала поправляться...

К аллергологу они сами поехали, я не посылала.

Тут, так сказать, беру грех на душу - не посылаю, вернее, посылаю редко, когда уже совсем положение безвыходное. Если ребёнок хоть

57

плохо, хоть через месяц, но выздоравливает - то не посылаю. Потому что аллергологи, по новой классификации, ставят сразу диагноз - «бронхиальная астма». А раз диагноз, то и лечение. Сразу куча спецпрепаратов, ингалятор гормональный, и всё проходит.

И когда они приходят от аллерголога с назначенным спецлечением, с полным набором лекарств для выписывания на бесплатных рецептах, я испытываю горечь, испытываю такое чувство, как будто не сделала что-то важное. Я не объяснила, не убедила мать, что в глубине страданий её дочери, чаще всего, лежит болезнь духа, глубокая, нераскаянная болезнь души.

Горечь эта бывает и в других случаях, но почему-то особенно при оформлении на диспансерный учёт свеженькой, новоиспечённой бронхиальной астмы. Конечно, по-разному бывает. И астма разная бывает, бывает и такая, с которой не справиться без спецпрепаратов, и даже не справиться со спецпрепаратами.

А вот выздоровевших после спецпрепаратов я пока не видела.

Мне всё время кажется, что можно попытаться справиться без них, что надо ещё побороться, что надо родителям дать ещё время, чтобы понять что-то важное. Надо продлить время

58

для борьбы с болезнью, а честнее сказать -может быть, ещё немного, и мать этой девочки придёт к своему покаянию. Ещё немного, и она станет на единственно правильный путь в отношении этой болезни и всего остального тоже. Кажется, ещё немного, и придёт к ребёнку та самая единственная помощь, которая исцелит его.

Я же страдаю от своей немоты. Часто — почти всегда - слова мои не имеют отклика.

Конечно, им (больным моим) станет легче. Сейчас они начнут систематически дышать через ингалятор, и у них возникнет иллюзия выздоровления. Им станет легче, не в чем и незачем будет каяться.

Духовная природа этого страдания отодвинется ещё дальше, может быть, до того момента, когда ингалятор перестанет им помогать. Произойдёт привыкание. Человек быстро привыкает к своему зависимому положению, пусть это даже будет зависимость от ингалятора.

А мамаша вроде бы как даже с упрёком:

— Вот, доктор, вы нас не посылали к аллергологу, а у нас, оказывается, уже астма бронхиальная!

Тут срабатывает стереотип названия, наименования.

59

- Да, конечно, мы с вами знаем, как она у нас долго и часто болеет. Хотелось без этих противоастматических препаратов справиться.

Я делаю последнюю попытку:

- Знаете, ведь не зря говорят, что все болезни от нервов. Мне кажется, перед тем, как начинать лечение, вам надо ещё раз в своих отношениях что-то проанализировать. Вы ведь крещёные?

-Да.

- Может, надо крепко Богу помолиться, чтоб вразумил, в чём дело, что надо менять, от чего избавляться! (Как сказать ей - такой замученной, разведенной, находящейся с мужем в длительной имущественной тяжбе, что причина на девяносто процентов в ней, а куча противоастматических препаратов — это просто следующая ступень, но в обратную сторону от здоровья и от правды, наконец!)

- Да я пробовала...

- Ну вот, и хорошо. Я по опыту знаю — надо сначала того простить, на кого больше всего обижаешься. Вот мужа своего попробуйте простить...

- Нет! Нет!

- Но вы подумайте! Это не значит, что вы должны ему снова на шею броситься. Просто в душе надо простить. Чем больше мы прощаем,

60

тем больше Бог прощает нас. Мы освобовдаем от греха своё сердце, а Бог освобовдает нас от болезней. Иногда и не знаешь, за что и как, но это случается, поверьте.

Никто не придёт к Господу, пока призван не будет! Призови её, Господи, призови и вразуми.

Трудно объяснить человеку, что его болезнь имеет причину духовную. Что сам человек со своими болячками — это не что иное, как отражение своей собственной больной души.

Вот на поликлиническом приёме приходит человек к врачу и говорит:

- Доктор, как мне избавиться от болезни? Но учтите, я сам при этом - категорически меняться не хочу!

Доктор отвечает:

- Вы уже немного изменились! Вы сидите дома, а не рвётесь по своим делам! Вы ограничили свою пищу! Вы испытываете боль, и поэтому не можете ругаться на своих родных!

Больной возмущён:

- Но я не хочу этого! Я хочу, чтоб было всё по-старому! А если вы, доктор, не дадите мне хорошей таблетки, чтобы всё стало на свои места, значит, вы плохой доктор!

Доктор:

- Вы не думаете, что Бог вам подсказывает: изменитесь сами, и болезнь ваша отступит!

61

- Я не верю в Бога! Всё это ерунда, просто вы не умеете лечить. Я ухожу от вас к другому специалисту, который назначит мне правильные лекарства.

- А как же смертные грехи? Смертные, значит, ведущие к смерти. Иногда ведь к смерти — через болезнь! А как же десять заповедей, которые мы все нарушаем?

- Доктор, вы мне ещё про Адама и Еву расскажите!

- Может, и рассказала бы, если бы вы могли услышать!

И пока он сам не поймёт, пока Бог не откроет ему глаза, он будет ходить от врача к врачу. Ибо и проповедник-то - кто? А вот этот врач участковый, на котором и самом от всяческих грехов - живого места нет. Не слышат такого проповедника...

Зов Божий ещё надо услышать. Надо иметь достаточно обострённую душу, часто обострённую именно болезнью.

Себя вспомнила - ведь тоже услышала не сразу! И после первого зова - тоже всё не сразу, не сразу. Я помню этот миг, я хорошо помню миг первого зова. Когда перевели меня, ещё беременную, в больницу для операции по освобождению лёгких от спаек, определили в палату, расположенную в конце коридора. (Как я теперь

62

понимаю, про спайки только мне говорили, на самом деле предположительный диагноз был другой.)

Женщина, лежащая на соседней койке, вся обвешенная какими-то шлангами и проводами, спросила меня:

- Тебя-то зачем сюда, в эту палату?

- Не знаю!

- Это же смертников палата! Я туг умираю. -Как же?

- У меня рак лёгкого. Меня разрезали и зашили.

- Откуда вы знаете?

- Да врачи врут, а медсестра моя знакомая мне всё рассказала. Я с ней по-честному до операции договорилась. Да и дышать уже совсем не могу.

- Я, наверно, тоже умираю. Мне плохо, а никто не знает, почему.

- Ты что, беременна? -Да.

- Ты выживешь! Я чувствую! Отодвинь занавеску! Вот, смотри и молись!

Я отодвинула оконную занавеску. В желтом от смога петербургском небе, среди голых осенних ветвей, плыла, подсвеченная прожекторами, бело-жёлтая колокольня. Казалось, что она не касалась земли. Чувство щемящей чис

63

тоты, какой-то неземной, возвышенной силы исходило от неё. И боль, и вся суета больницы, и даже близко стоящая смерть отошли на второй план, отодвинулись, исчезли.

Я была некрещёной, и не знаю, какой была моя молитва. В ней не было слов, в ней не было просьб. Не то, чтобы я каялась - я просто предстала. Я не просила о выздоровлении. Я не ощущала времени.

Невыразимое спокойствие, подобное утреннему штилю на море, снизошло в мою душу. Через некоторое время я очнулась, твёрдо зная, что Бог — есть, и что я - буду жить. А вот настоящее превращение в верующего человека произошло уже намного позднее. У Бога - всему время своё.

Вот то стихотворение, которое написано там, в той «палате смертников». Вернее, несколько строк нацарапала я тогда на кусочке обёрточной бумаги, назвав их «предсмертными». Но они оказались не предсмертными, а преджизненными.

Коло-около - в желтом небе Плывет белая колокольня, Колокольня - в тумане небыль, В желтом небе плывет тихонько.

64

Коло-около - тишиною И туманом оденет ветки Тополей безнадёжно голых, Тополей безнадёжно редких.

Колокольня оправлена в раму Фиолетово-белого цвета, И за этою рамой больше Ничего уже нету, нету.

Коло-около - колокольня Проплывает в ночи, качаясь, И болит моя боль - не больно, И покаюсь в грехах, не каясь.

Колокольня плывет за мною В высоте, тишине и блеске, И, как два крыла херувима, -Казённые занавески.

Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив! И мы ещё живы, мы и выздоравливаем, мы и лечим. И дай нам, Боже, понять, чего же надо-то нам, детям Твоим.

Рецепты на спецпрепараты выписаны.

— Всё, теперь на подпись к заведующему, и можете лекарства в аптеке бесплатно получать. До свидания, счастливо вам. Держитесь,

65

всё ещё наладится. Жизнь не кончается, даже если развод! И даже - если астма бронхиальная.

- До свидания, доктор! Может, услышала хоть что-то?

15

Медленно подходит приём к концу. Сил уже почти не осталось. Не то, что есть хочется, а просто слабость где-то в шее, в коленках. Мозги просят отдыха, тело просит передышки.

Они живут близко, но приходят всегда за пять минут до конца. Мама с двумя детьми, которые постоянно простужены, выздоравливают плохо, и всегда требуют много внимания. В душе поднимается протест. Ведь мать делает так совершенно сознательно! Она знает, что я всё равно приму её!

Кругловатые глаза смотрят с уверенностью, даже с некоторой запальчивостью.

Бывает, что люди просто опаздывают, или расписания не знают — но эти! Опять!

- Когда же вы научитесь вовремя приходить?

- Ещё без трёх минут, доктор!

- Неужели я вас успею принять за три минуты?

66

- Доктор, простите нас, но мы опять кашляем, да так сильно, и вчера было у Вовы почти тридцать восемь, а у Саши - тридцать семь и две!

-Кашель давно?

Всё, поехали...

Заканчиваю с ними в половине первого, вместо двенадцати.

Кстати, на «спасибо» эта мамаша очень скупа. Уходя, говорит «до свидания», а то и просто молча уходит. Минуты три сижу, не могу двинуться с места. Медленная и не очень ясная мысль приходит ко мне.

Я думаю: выздоровели бы её дети быстрее, если бы она пришла к началу приёма, а, уходя, сказала бы «спасибо»? А если бы она мне ещё коробку конфет принесла? Нет, это уже была бы не она, и дети - не её!

Не то, что нужна мне её коробка конфет. Ей, пожалуй, она нужнее, потому что благодарность - это такое чудо на земле, которое сродни любви. И редкость настоящей благодарности практически Библейская — один к десяти, как в притче о десяти прокажённых. Из десяти больных — по-настоящему врача благодарит один. Причём форма благодарности - самая разная, но чувство в душе всегда возникает одинаковое. Настоящая благодарность возвышает и того, кто благодарит, и того, кого благодарят.

67

После того, как перевели меня в спинальную больницу, стали готовить к сложной, рискованной операции на позвоночнике. Оперировала меня хрупкая и очень пожилая женщина-врач, Анастасия Владимировна. Всю жизнь она проработала в этом отделении, потеряв мужа и сына в автомобильной катастрофе за много лет до того момента, как я в это отделение попала.

Конечно, я переживала, плакала перед операцией. Я ведь была студенткой пятого курса мединститута и прекрасно понимала, что могу остаться парализованной, прикованной к постели - до конца своих дней.

Анастасия Владимировна пришла вечерком, села ко мне на кровать и говорит:

- Поверь мне, есть вещи, над которыми мы не властны. Я делаю операции всегда одинаково, но результат бывает разный. В лучшем случае -ты будешь полноценным человеком, сможешь даже родить. Институт уж точно закончишь.

- А в худшем?

- А про худший - мы не будем говорить. Давай будем единомышленниками и будем говорить только о лучшем.

Я не знаю, была ли она верующей. В то время я не думала об этом. Но она была моим ангелом. У нас, вернее, у неё, получился лучший вариант.

68

Настоящее, щемящее чувство благодарности к ней всплыло в сердце не после выписки, а после ровдения первого сына. Я приехала в больницу с огромным букетом цветов. В вестибюле встретил меня её портрет в чёрной рамке. Она умерла накануне, прямо в отделении, не дойдя нескольких шагов до ординаторской.

Смерть её была внезапной, а жизнь её была служением. Помилуй, Господи, рабу Божию Анастасию. Примите от меня, мой дорогой доктор, запоздалую благодарность, все мои цветы и конфеты...

Простите меня все, кому я была неблагодарна на всём протяжении жизни моей.

16

И тут прибегает запыхавшаяся, расстроенная мамаша со снимком в руках. Пневмония подтвердилась.

- В стационар поедете?

- Доктор, пожалуйста, у меня ещё двое дома!

- Тогда давайте, я вам всё лечение распишу, а вы мне пообещайте, что будете ходить через день-два, чтобы вы были у меня под контролем! И ещё, вы должны понять, что это не просто простуда, а болезнь, от которой может быть очень плохо!

69

- Спасибо, доктор, мы придём через день!

Ну, теперь всё! Сейчас посижу чуть-чуть, и по вызовам. Где там мой бутерброд?

17

И пока я жую свой бутерброд, я думаю о том, что за годы врачебной работы сложились у меня правила, которых я стараюсь не нарушать. А сложились они, начиная с той ночи возле буфета, в хирургическом отделении.

Первое правило называется: «Дай закурить!» Это значит — скажи хоть слово, хоть что-то лично ему, тому, кто пришёл к тебе. Если надо - откажись от себя.

Второе правило называется: «Ты терпеливый!» Это значит — даже если это не совсем правда - подбодри его, скажи ему что-нибудь хорошее. Может, скоро это превратится в настоящую правду.

Третье правило: «Не задёргивай занавеску!» Это значит — не ощущай своего преимущества: одетого — перед голым, дающего — перед просящим.

Это значит - не используй его, пока он голый, в своих целях. Это правило всегда мешало мне заводить «нужные» знакомства — ну

70

и ничего, и без них прожила. Да, уже почти прожила...

Четвёртое правило: «Давай, я тебя послушаю!» Это значит - даже если всё явно и понятно, всегда есть вероятность того, что ты чего-то не видишь. Поэтому послушай даже тогда, когда совершенно не хочется.

Пятое правило: «Прости, что я тебе не верил!» Это значит - верь ему! Соблюдай свою, врачебную презумпцию невиновности! Если его крики не укладываются в сложенную тобой клиническую картину - значит, смени картину! Или хотя бы допусти возможность её изменения.

Шестое правило: «Качество не зависит от денег». Это значит - принимаю я деньги, как от Бога, с благодарностью. А работаю -всегда одинаково, и с платными, и с бесплатными.

Седьмое правило: «Не ади благодарности. Благодарность придёт из Божьих рук, когда будет надо.

Восьмое правило и последнее: «Всё в руках Божьих». Это значит: буквально всё в руках Божьих - и я, и больной, и результат лечения, и даже количество вызовов (чтоб не роптать!). Если есть у тебя силы, постарайся, попробуй объяснить и больному, что всё - в руках

71

Божьих, в неизменных и вечных, имеющих высшую справедливость Божьих законах.

Вот если бы ещё смогла я всегда выполнять свои правила!

Вот опять совесть останавливает меня где-то в самой середине приёма, и всплывают в памяти то каталка в коридоре, то боль очередной плевральной пункции, то просто голубые глаза Ивана Георгиевича (царство небесное ему!), который смотрит на меня и спрашивает:

-Ну, как работается тебе?

Вот и всё, кажется. Сколько там сегодня вызовов вдёт меня?

Часть II

ВЫЗОВЫ

1

Страна Регистратура встречает меня своей всегдашней суетой.

Позвольте мне пропеть хвалебную песнь регистраторам, и в их лице - всем работникам всех справочных служб. Я люблю находиться здесь, в самом сердце, а точнее сказать, в солнечном сплетении всей поликлинической жизни. От того, как работает регистратор, как ответили больному, как нашли карточку, зависит, с каким настроением больной придёт ко мне в кабинет.

Насколько мне придётся меньше сил потратить на убещение и на лечение больного, часто зависит от регистратора. И наоборот — если больного «завели» уже на подступах — увы!

Здесь как бы оперативный штаб. Здесь мелкие и крупные наши тайны, здесь выплёскивают свои эмоции не только больные, но и врачи: у нас нет ординаторской.

Здесь, по этой тонкой стеклянной перегородке, проходит граница, которая делит окружающую среду на две чётких половины - они и мы. Они — это пациенты, мы — это сёстры и врачи.

75

- Нет, я не могу больше! - Это моя коллега, доведённая до порога терпения: «Они вызвали меня на температуру тридцать восемь! Прихожу, а у них уже три дня назад всё прошло!»

Говорят: «Извините, доктор, я на приём опоздала, вы мне справку не дадите?» Ребёнку уже восемь лет! А я топала на восьмой этаж, пешком, без лифта!

- Да, да, - кивает регистратор, киваю я. А что сделаешь? Таких случаев сколько угодно!

Иногда вызывают только потому, что у них лифт в доме сломался — лень по лестнице на приём идти. И врут, врут. Врут про температуру, про сроки болезни, про то, как лечились и как не лечились.

Как-то меня вызвала восемнадцатилетняя девица (мы обслуживаем «детей» до восемнадцати лет) пытаясь убедить меня, что простужена. Однако «выхлоп» из её рта говорил совсем о другой причине недомогания. Но как это доказать, подтвердить?

Нет такого механизма, который защищает участкового врача от поведения больных, граничащего с прямым издевательством, по крайней мере, от унижения. Часто встречают, не стесняясь, в нижнем белье, в неприбранной квартире. Не берут из рук пальто, не предлагают

76

стула. Вызывают ради больничного, не слушая назначений, и тем более, не выполняя их.

Иногда вызывают брезгливо, как нечто противное, но необходимое, не пуская дальше кухни своей богатой и ухоженной квартиры. Подозрительно косятся на твои видавшие виды туфли, на не очень модное и недорогое пальто. Иногда, наоборот, ребёнок находится в такой грязи, что не знаешь, как подступиться.

Нет чётких критериев, когда надо принимать вызов, а когда можно спокойно, на законных основаниях, отказать в приёме. Особенно тяжело во время эпидемий, когда число вызовов зашкаливает за двадцать, и врачи работают на грани своей физической выносливости.

Вот тогда вызов «на тридцать девять», когда на самом деле оказывается, что «тридцать семь и два вчера было», воспринимается, как тяжёлое оскорбление человеческого достоинства врача.

Это одна из причин, наряду с нищенской зарплатой, почему молодые врачи не идут в участковые. Посмотрите, кто в поликлинике — старая гвардия, в основном.

Эдакая мрачная получилась у меня другая сторона моей медали! Ведь на первой стороне по-прежнему сияет бескорыстная и чистая,

77

профессиональная помощь людям, закрывая собой всю черноту другой стороны. Иначе работать было бы невозможно! И я держу своё врачебное достоинство, держу не смотря ни на что, пытаясь в любой ситуации остаться -сначала врачом, а затем уже — все обиды, все унижения, и все другие издержки профессии.

Помогите участковому! Помогите своему участковому педиатру, государственные мужи! Или вы даже не знаете, что мы ещё есть? Мы не вымерли, мы остались в детской поликлинике, мы ещё ходим на первый патронаж к новорожденному, мы ещё лечим ангину и ветряную оспу!

Вспомните себя маленького, обмазанного зелёнкой! Вспомните, с каким почтением ваша мама встречала участкового врача, как прибирала квартиру перед его приходом.

Я молюсь, всегда молюсь про себя, и так вот выдерживаю другую сторону медали. Может быть, то, что я стала участковым сейчас, уже в такие зрелые годы, и не случайно. Ты, Боже, привёл меня сюда в тот момент, когда я могу уже выдержать эту работу. И я смотрю на своих коллег с нежностью, как на собратьев по ремеслу и по духу.

- Сколько там сегодня у меня вызовов? Девять? Помоги, Господи!

78

2

Участок мой не далёкий, рядом с поликлиникой. Машиной пользуюсь редко, в основном хожу пешком хожеными-перехоженными, меряными-перемерянными дорожками.

Наблюдаю по дороге, как сменяют друг друга времена года. Появляются первые почки, затем деревья вдоль реки покрываются яркой зелёной листвой, так что даже начинает кружиться голова от зелёного цвета.

Потом наступает любимая моя пора - золотая, жёлтая, красная, малиновая осень. Взлетает над кронами деревьев пронзительная небесная синь, открывается великая тишь и благодать природы.

Затем опять зима, мороз, шуба, шарф, шапка - бедный участковый! Хочешь-не хочешь, а раз двадцать в день, а то и больше — оденешься и разденешься.

Трудный для меня ещё один момент — весна, когда сходит снег, и проявляется на поверхности многострадальной земли всё, что скрывал он три месяца. Вылезают пробки от бутылок, всевозможные обёртки и кучи собачьих отбросов. Как же не любим мы землю свою!

Но земля снова и снова прикрывает нас, прощает нам — и вот появляется трава, какие-то

79

кустики, скрываются и грязь, и пробки, и обёртки. Жизнь продолжается!

На вызовах я свободна, у меня нет спешки, в промежутках между вызовами я могу размышлять. И вот только усталость подстерегает - на грязных тротуарах, в темноте лифтов, на лестничных площадках, в прихожих чужих квартир. Стоит себе молча, ждёт, пока я не выдержу, разозлюсь, закричу.

Причины тащат следствия свои. Как следствие гипотез и посылок -Придет весна и обнажит слои И пробок грязных, и бутылок.

Кто хочет обрести, тот учится стучать, Кто учится - не избежит сомненья. Помилуй, Боже, участкового врача, Сего страдальца здравоохраненья.

Покуда лифт скрипит в своем пути, Как счастлива я, Господи, прости. Ведь я свободна - и остаться и уйти, И ноги промочить и лужу обойти, И душу потерять и душу обрести, Покуда лифт скрипит в своем пути.

На лестничной площадке, в тишине, Пред скрытою в дверях чужою болью,

80

Я слышу, как в небесной вышине Торжественно Твоя вершится Воля.

3

Первый вызов к мальчику лет шести. Встречает бабушка, старенькая, почти глухая.

Мама и папа на работе. Бабушка протягивает записку - мама написала всё, что было с мальчиком, и всё, что давала ему. Смотрю ребёнка, и поскольку не вижу ничего, кроме обычной простуды, внутри себя соглашаюсь с происшедшим, и пишу маме ответное послание. Что сделаешь, зарабатывать надо. Мать решила сама, что ей важнее.

Выхожу на площадку, вызываю лифт. Могу сказать, что знаю все площадки на своём участке. Ifte написано: «Спартак - чемпион», где ещё что-то - непечатное. Как землю свою не любим, так и площадки, и лифты. Чего здесь только нет! Очень трудно было в начале работы, пока не привыкла - кружилась голова, мутило от грязи и запаха в подъездах.

А вот лифты я люблю! Это друзья мои! Какова была бы моя работа без лифтов? Грязные, вонючие, обшарпанные - но ездят, ездят, великие труженики. Как вхожу, всегда говорю ему (лифту):

81

- Привет, друг! Всё служишь?

- Да, служу! - отвечает он мне.

- Вот спасибо! Тогда - поехали.

За два года работы застряла в лифте только один раз, и то была вызволена достаточно быстро. Это они мне отвечают любовью на любовь.

4

Второй вызов к ребёнку «взрослому», но ему явно очень плохо. С порога вижу, что плохо. Глотать не может совсем, слюна течет на платок. От температуры губы сухие, глаза ввалились. «Ребёнок» на первом курсе университета, не хотел пропускать занятия. С трудом разжимаю ему рот, призвав и к его совести, и к выдержке, и к терпению.

Диагноз-то в принципе ясен, но надо посмотреть. Конечно, это перитонзиллярный абсцесс. Надо вскрывать, и чем раньше, тем лучше. Пишу направление, вызываю «скорую».

Объясняю маме, что произошло:

- Понимаете, это нагноилась ткань вокруг миндалины. Если не вскрыть, может быть тяжелое осложнение. Даже очень тяжёлое!

Мать и сама понимает, что дело плохо. В таких случаях отходит на второй план и то, как тебя встретили, и то, какая квартира,

82

и то, какая мама, и какой ребёнок. Это и есть основное, ради чего мы ходим по домам.

Мать суетливо собирает вещи, видно, как они выпадают у нее из рук.

- Недаром мне сегодня во сне зуб выдёргивали!

Да, сердце матери всегда чувствует! Ничего, мальчик взрослый, сильный, справится, даст Бог. Я успокаиваю их, как могу, и провожаю на «скорую». Хорошо, что быстро приехали.

Медленно отхожу от подъезда. Сны, сны, сны! Где летает сейчас та бабочка, которой любовался Конфуций?

Отношение моё к снам - православное, я стараюсь не особо обращать внимания на простые, «текущие» сны, понимая, что если будет на то воля Божья, то я сон свой пойму и запомню его, как было со мной не раз. Были у меня три сна, которые оказались значительнее яви. Можно сказать, что даже крещение своё я увидела во сне. В первом таком сне.

После некоторых катаклизмов в своей жизни, через много лет после того, как я молилась перед колокольней, я увидела во сне своего отца. Семья моя была в этом плане сборная - мать была идейным коммунистом и членом партии - некрещёная. Отец же был крещён в детстве, но тоже верующим не был,

83

хотя и в партию вступать не хотел. И вот вижу я своего отца в страшном виде восстающего из могилы. И как только он встанет, так что-то тянет его опять вниз, и затем всё повторяется вновь.

- Папа, папа, как мне тебе помочь? Что мне делать?-кричу я.

Тут появляется высокая женщина, одетая в белое, берёт меня, как котёнка, за шиворот, и говорит мне:

- Сколько же можно тебе твердить и тыкать тебя носом, чтоб ты, наконец, пошла в церковь и положила двенадцать земных поклонов перед Господом! За себя, и за всю свою грешную семью!

Я проснулась. Сон был такой силы, что я вышла на кухню, упала на колени, и стала молиться за себя и за свою грешную семью. Но облегчения не наступало - ведь я была некрещёной.

И тогда я пошла креститься, не совсем ещё понимая, что делаю. Пошла креститься, чтобы положить эти двенадцать поклонов - в церкви. Что и сделала, оставшись после крещения в ней одна. Понятие же об основах веры и воцерков-ление пришли значительно позднее.

Второй сон был у меня на самых первых шагах сознательной веры, когда церковь стала

84

входить в мою жизнь. Муж у меня в то время пил и частенько — с нашими соседями. Соседка работала официанткой, возвращалась домой поздно с полными сумками продуктов.

Иногда она и нас угощала булочками и пирожками со своей работы. Я не отказывалась. Вообще, мы не ссорились, но совместные пьянки мужа с ней и её мужем - переносила плохо.

И вот, ругаюсь я, а муж мне говорит:

- Ты её (соседку) совсем не жалеешь! Как она, бедная, на своей работе корячится за кусок хлеба!

Тут меня и понесло:

- Да, - говорю, — ты её жалеешь, а меня, врача, ты не жалеешь! Да я работаю в десять раз больше её! Да она и подмётки моей не стоит!

Заснули кое-как. Слышу во сне голос:

- Вставай, пора тебе служить! Облачайся, и выходи к алтарю!

Я оторопела: -Я ведь женщина!

- Ничего!

- Но я ведь службы не знаю! Сейчас я молитвенник возьму, и буду по молитвеннику служить.

- Нет, ты служи то, что ты знаешь!

Я вижу себя в церкви, но не в алтаре, а возле поминального стола, где я служу, многократно

85

повторяя одну единственную фразу: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное».

Я повторяла эту фразу всю ночь, во сне, потом, проснувшись, я повторяла её всё утро, испытывая мучительный стыд оттого, что превознеслась в своей гордыне над другим человеком.

Мужу сказала:

- Извини, что-то понесло меня вчера. Я так не думаю, честное слово.

Третий сон - когда уже более-менее стала разбираться в церковной жизни. Я подружилась с семьёй нашего священника и стала как бы семейным врачом у них. Часто, очень часто болели его дети, двое детей, мальчик и девочка. Болела и матушка, и сам священник — кашель, простуда, пневмония, и снова всё сначала. Я устала. Устала их лечить, устала за них бояться.

Иногда мне казалось, что батюшка плох, и я реально переживала за его жизнь. И уколы кололи, и травы пили, и всё, что знала, и что не знала — всё делали.

Вечером я молилась:

- Господи! Что мне делать? Как мне их лечить? Я боюсь, не умрёт ли батюшка.

86

А ночью вижу: стою я перед длинным столом, за которым молодой, но совершенно седой человек, очень спокойный. Позой и лицом похожий на «Девочку с персиками», только с длинными и прямыми седыми волосами.

- Ты не должна бояться, - говорит он мне, — пока волосы отца Александра не станут такими белыми, как мои, он епархии не сменит. Спокойно лечи его, как лечила. Теперь спрашивай, что ещё хотела спросить.

А я хотела спросить о монашестве. Очень хотелось иногда оставить всё и уйти в монастырь. А муж, а дети? Временами сердце разрывалось от несоответствия этого стремления и всего того, что приходилось делать ежедневно.

Я не успела задать свой, как услышала ответ:

- Не обязательно монахом быть на земле -можно и на небесах. Не рвись!

Я проснулась совершенно спокойной. Ушёл у меня мучительный страх за батюшку и за семью его. Насчет монашества — тоже, как бы легче стало, перестало мучить.

Через месяц подарил мне батюшка «Письма Оптинских старцев», и там, в одном из писем, прочла я о том, что есть такие люди, которые

87

становятся монахами на небесах, уже после смерти. Так подтвердился мой сон. Осталось только удостоиться этой небесной чести.

Вот такие три сна. Три сна, как вся жизнь.

Вот стихи, посвященные другу моему, священнику, отцу Александру.

Пусть я внутри или снаружи, В весенний доадь и летний зной, Но храм стоит, священник служит, В кровь обращается вино.

Как долго мне сопротивляться, Стремиться вдаль, судьбу творить. Но горько — лгать и притворяться, А сладко — правду говорить.

И жизни каждое мгновенье Сложив у верстовых столбов, Я буду вдать благословенья, И — преломления хлебов.

И как дорога ни закружит, Но знает сердце все равно -Что храм стоит, священник служит, В кровь обращается вино.

88

5

Следующий вызов - в дом постройки то ли позднего Сталина, то ли раннего Хрущёва. Тихо доживающая свой век трёхэтажка, со своим грибком на стенах, со своими мышами и кошками, со своей скрипучей деревянной лестницей.

Здесь, в одной комнатке двухкомнатной коммунальной квартиры, живут бабушка с внучкой. Эту комнатку бабушка получила после отселения, по суду от собственной дочери-наркоманки. Сюда же забрала и внучку - так и живут вдвоём, матери и отцу девочки дверей не открывают. А чего открывать — если придут, так только украдут чего-нибудь, и всё.

Комнатка бедная, но чисто. Бабушка - не намного меня старше, но выглядит настоящей бабушкой. На лице - застывшее выражение заботы, обиды, и ещё чего-то - безнадёжности, что ли.

Девочка простужена. Стараюсь выписать лекарства не дорогие, но проверенные. Бабушка обычно все назначения выполняет. Сижу у них чуть дольше, чем надо. Поговорили и о ценах на продукты, и о рано наступившей осени. И только в конце разговора она оттаяла чуть-чуть и говорит:

89

- У дочери обнаружили... что она ВИЧ-инфицирована. СПИД у неё. Сама позвонила, сказала, что надо малышку тоже проверять.

- Проверили?

- Да, слава Богу, у девочки ничего нет.

- Вот уж, действительно, слава Богу!

С тяжёлым сердцем покидаю этот маленький дом. Хорошо, что бабушка жива, хорошо, что за внучкой смотрит. Бывают и хуже варианты.

Что же это с нами случилось, а? Что будет с нами, когда умрут наши бабушки?

Я верю, верю, что можно избавиться и от наркомании. Трудно, но можно с Божьей помощью.

Конечно, мой собственный опыт не совсем типичен. Ведь я была наркоманкой - от боли, а не для кайфа. Но я прекрасно помню, как это было! Я помню ощущение! Я помню тягу. Я помню, как ходила кругами вокруг процедурного кабинета, ожидая минуты укола.

Ходила, хотя ходить от боли было невмоготу. Я помню свою истерику, когда мне вкололи седуксен — вместо омнопона!

Тогда, как только диагноз мне был поставлен, меня перевели в лучшее в Ленинграде спинальное отделение, уложили на щит. Кончились слёзы и сопли, начались будни - лечение,

90

подготовка к операции. Пришёл мой лечащий доктор, огромного роста мужик, по фамилии Гарбуз, и говорит:

- Наркотиков больше не получишь!

- Доктор, я не могу, у меня такие боли!

- Всё, ты уже у нас, боли у тебя пойдут на спад! Переходим на анальгин с димедролом.

Я, конечно, мучилась первое время. Это сейчас я понимаю, что переживала ломку. Как меня выворачивало! Капельницы, огромные шприцы анальгина с димедролом — сначала по три кубика того и другого, потом по два, потом по одному. Когда по одному - это уже всё прошло, остался только невроз, страх.

Боль действительно прошла, и вот наступил тот день, когда я сказала:

- Давайте, я попробую сегодня заснуть просто с таблетками.

Это произошло ровно через месяц после поступления в это отделение. То есть в достаточно жестких условиях можно пережить и ломку, и тягу.

Самое важное - тот самый момент мотивации, который я называю про себя - любовь к жизни. Мне хотелось Жить! Я слишком дорожила жизнью, своим сознанием, своим — как бы расположением внутри жизни, чтоб спустить всё это за пару ампул морфина.

91

У тех, кто погибает сейчас, нет её. Нет любви к жизни. Среди прочих аспектов и причин -у них нет любви. У них нет любви - хоть к чему-нибудь, хоть к кому-нибудь, даже к своим детям, даже - к себе. Погибающие без любви - погибающие без Бога.

И мы, бабушки и дедушки, смотрим им вслед и судорожно обнимаем внуков, пытаясь удержать хотя бы их у разверзающейся бездны.

Помилуй, Господи, и бабушку, и внучку! Помилуй, Господи, и дочь, и зятя. Выведи их, Господи, неисповедимыми путями твоими, выведи их туда, где сгорают в любви твоей все прегрешения наши, вольные и не вольные! Спаси, Господи, детей и внуков наших!

6

Первый патронаж к новорожденному — это всегда некое действо, которое сродни чуду. Вхожу, спрашиваю - кто? Мальчик? Девочка? Не двенадцать фей и не волхвы - а детский врач и медсестра — вот, кто вслед за родителями входит в дом к новорождённому.

- Разворачивайте, разворачивайте полностью! Первый раз надо смотреть всё.

Девочка. Действительно, чудо. Маленький человек, у которого уже есть всё.

92

Мама выглядит усталой именинницей.

Я смотрю девочку по определённой, отработанной временем схеме. Проверяю рефлексы, переворачиваю на животик, что вызывает громкое «ах!» у мамы, у бабушки, у молодого и ошарашенного папы.

Первая беременность, первые роды. Слава Богу, всё хорошо.

Множество вопросов:

- Доктор, а это что за прыщички? Доктор, она чихает! А что нам ей давать, чтоб животик не болел?

- Старайтесь в первые дни ничего не давать, просто сами держите диету. Успокойтесь и дайте ей адаптироваться, дайте ей привыкнуть к вам. Вспомните себя на новом месте! И не грузите её, не грузите себя - всё будет хорошо. Дети -обычно вырастают.

Мало рождается детей. Пусть растёт на здоровье.

Сегодня у меня, как никогда, два патронажа. Сейчас направлюсь на второй.

7

Здесь меня встречают попроще. Попроще и жильё, и мать. Нет ни бабушки, ни папы -мать одна дома.

93

Разворачиваемся, смотримся. Мальчик хороший, правда, желтуха приличная. Маме уже за тридцать. У меня правило - новорожденных сначала смотрю, потом уже маму расспрашиваю, чтобы первое впечатление было не замутнено ничем.

От восьмой беременности, вторых родов. В середине аборты - шесть раз.

- Доктор, второй раз замужем. Никак родить не могла, лечилась. Муж, слава Богу, любит, всё ждал, сына хотел. У него своих детей нет, а у меня старшему — уже двадцать лет!

- Да, конечно, молодец, что решилась! Новый человек — всегда радость, а если от любви, то радость вдвойне. Крестить будете?

- Обязательно!

- Вы уж простите меня, что вам скажу, только вам надо покаяться в абортах, исповедаться, перед тем, как будете крестить малыша. Снять надо с души этот груз.

Эта фраза не находит отклика. Очень трудно понять, в чём каяться, зачем? Мы хоть и крещёные, да все материалисты. Не воспитали нас, не понимаем, где тут вина. Мы не видим убийства, так как не верим, что там уже человек - от самого момента зачатия. А всё вокруг танцует и кричит: «Занимайтесь сексом!», «Ты беременна - это временно!»

94

И упаси Бог сказать в молодёжной среде, что аборт - убийство собственного ребёнка!

Сколько должно пойти времени, чтоб сформировать мировоззрение? Как и где надо кричать, как и где молчать? Я не знаю...

Я всё это пережила на своей шкуре. Крестилась я уже после двух родов и четырёх абортов. Вернее, после трёх родов. Первенец погиб тогда, во время болезни.

Сказали мне, что благодать крещения снимает с человека все грехи — но пекло что-то, ворочалось внутри, и я решила всё-таки на исповеди сказать священнику об абортах. Именно решила, а не каялась, ибо, как и эта женщина, в глубине души не испытывала ничего, кроме недоумения. Почему нельзя? Я сама вправе решать - рожать или не рожать! И никого я не убивала!

Назначил мне священник епитимию: каждый день Петрова поста — по двенадцать земных поклонов перед иконой Богородицы. Кланяюсь-кланяюсь, а в душе не шевелится ничего. Как-то даже пропустила один день. Но дисциплина взяла своё - на другой день думаю -пропустила, значит, сегодня мне надо двадцать четыре поклона положить.

И вот тут стронулось что-то внутри. Вдруг ощутила я панический ужас, ощутила жуткую

95

боль. Увидела раздираемые внутри меня маленькие тела. Это было не моментальное, а имеющее длительность действие. Я как будто переживала это несколько раз. Потом я как бы увидела их - сначала того, который погиб во время первого кесарева сечения. Про себя я называла его по имени. У него было имя, было давно.

- Я не виновата! - прокричала я ему.

- Я знаю! - ответил он.

Потом второй - это тоже был мальчик. Откуда-то изнутри появилось его имя.

- Меня заставили!

Действительно, рожать второго мне не разрешили - было ещё мало времени после кесарева.

- Я знаю!

Потом девочка, и снова мальчик. Я снова знала их имена, но на этот раз даже маленького оправдания у меня не было.

Последняя — маленькая девочка.

- Прости! Я не знаю, что сказать тебе...

- Я знаю!

Они ушли, и я осталась одна. Я была распластана на полу. Я была опустошена, выпотрошена. Я не помню, как вернулась к обыденной жизни. Я вернулась к жизни человеком, совершившим смертный грех.

96

Прости меня, Господи! Простите меня вы, мои нерождённые дети! Простите, простите, простите! Прости, Господи, нас - и меня, и эту женщину, в чьей квартире сегодня новорожденный, и многих, многих нас. Прости...

8

Опять грязный подъезд, и мой скрипучий, верный друг - лифт.

- Привет! Поехали на восьмой!

Уже подъезжая, понимаю, что сейчас ждёт меня. Настраиваюсь на самое трудное. Как ни странно, там квартира верующих людей. Может, ошиблась? Нет! Звоню.

Мать в длинной юбке, в платке. На лице выражение заискивающее, и одновременно - упрямо целеустремлённое.

- Слава Богу, доктор, это вы! Мы так переволновались, мы тут так переживаем! У нас Сашенька в пятницу температурил, мы вызывали дежурного, но мы ему не очень доверяем, и мы решили сегодня вызвать ещё и вас. Вы уж посмотрите, пожалуйста, повнимательнее, ради Бога! Мы вас так ждали, так ждали! Я тут уже травки заварила, молоко тёплое давала... И воду свячёную давала, и маслицем мазала...

97

Она будет ещё долго говорить. Голос слабый, с придыханием, как бы извиняющийся. Я знаю, что и мне она не доверяет, потому что не доверяет никому, даже самой себе.

Вся комната заставлена иконами, даже лампадка висит. На столе - молитвенник и медицинская энциклопедия. Вся её фигура выражает некое благочестие — она не притворяется специально, это у неё в крови. Это не игра, а плавный переход от православного сознания собственной греховности к комплексу собственной неполноценности. Это тоскливая и вывернутая наизнанку гордыня. Глубоко внутри ущемлённая, не осознанная, мучительная для себя и для других.

Здесь понятие греховности, вот это показное благочестие - просто удобное прикрытие собственной несостоятельности. Но не дай Бог напрямую сказать ей об этом — это дело умного священника. Или, может, только Божье?

И не дай Бог сказать, что вообще можно было меня не вызывать - действительно, простуда на исходе. Эта мамаша уже писала жалобу — на моего коллегу, который однажды попал к ним во время дежурства, в воскресенье, примерно год назад. Когда я только пришла на этот участок, меня о ней сразу предупредили. Учти, мол, есть такая «богомолка», она из тебя

98

всю душу вытрясет. Будет вызывать по десять раз на одну простуду, а потом ходить, жаловаться.

Моя рука с трудом поднимается, чтобы перекреститься на её иконы — Бог ни в чём не виноват. Такая «богомолка» может от веры многих отвратить.

Температура у Сашеньки уже упала. Сашенька бледный, нервный мальчик лет одиннадцати. Что-то не нравится ему, чувствуя фальшь в поведении матери, он пытается грубить:

- Ма, ну перестань, я уже почти выздоровел! Зачем ты врача вызывала? Что ты лезешь со своими травками? Не буду я ничего полоскать!

Тяжело у них в доме. Я пытаюсь успокоить мальчика:

— Надо ещё немного горло пополоскать, хотя уже и не болит. Курс лечения надо выдержать хотя бы пять дней. Успокойся, мама тебе желает добра.

«Никогда не говори никогда». Я не возражаю матери. Медицина имеет дело с людьми, и чем ненадёжнее человек, тем больше вероятность непредвиденного осложнения. Сейчас, как только я скажу, что у мальчика ничего нет, сразу возрастёт вероятность осложнений. Опыт

99

удерживает меня, и я молчу, киваю. Лучше я перетерплю всю необоснованность этого вызова.

Опять, опять я говорю себе то, что говорю всегда: «Ты видишь нас, Господи, видишь нас е высоты своей! А мы слепы. Мы не знаем, за каким плевритом скрывается остеомиелит позвоночника, за какой ангиной стоит ревматизм, за какой назначенной таблеткой нас вдёт аллергический шок. Мы не знаем, за каким неврозом - истинное страдание, за какой иконой - какая вера, за каким нервным мальчиком - будущий монах, а за каким - опустившийся бомж. Тонкая нить веры связывает меня с Тобой, не позволяет разувериться в Твоей высшей справедливости

Я, слепая дочь Твоя, снова тыкаюсь в углы, снова ощупываю руками дорогу перед собой, и снова не знаю - зачем, для чего ты проводишь меня среди этих людей, зачем опять сердце моё рвётся от жалости и боли, от неумения помочь, от невозможности что-либо изменить. Зачем опять слова вязнут у меня в глотке, и ничего, кроме «выздоравливайте!» не могут произнести! Помилуй меня! Помилуй её! Помилуй нас!»

- Выздоравливай, Саша! А вы, мамочка, успокойтесь, да больше к Богу обращайтесь - Богу доверяйте, он вам всё подскажет, даже как простуду лечить.

100

Был запах перегара и рванья, Ребёнок плакал в хаосе постельном, А на груди, средь потного белья, На ниточке - был явлен крест нательный.

Дай, Господи, тебя мне не забыть! Дай, Богородица, уйти - не возгордиться, Дай, Господи, мне впредь смотреть на лица -Не на бельё, не в грязь, и, может быть,

Я вырвусь из мучительных обьятий. Дай, Господи, мне мзды не возлюбить, Дай, Богородица, мне совесть не утратить, «Для послушанья, ради пользы братий»

Дай всё раздать, что ты мне дал потратить. Дай, Господи, тебя мне не забыть!

9

До следующего вызова длинный переход, успею прийти в себя, успокоиться. Осталось немного, и нельзя допускать мысли об усталости, нельзя пожалеть себя - иначе будет труднее вдвойне.

Дом девятиэтажный, этаж пятый, квартира двухкомнатная — с мебелью семидесятых годов. Пыльные книжные полки с давно

101

нечитанными книгами, изданными в те же года. Пушкин, Маяковский, серия «Классики и современники». Как мы гонялись за ней когда-то!

Странно, но мы не понимаем, какие мы одинаковые. Есть квартиры, обставленные в семидесятых, есть - в восьмидесятых. Типовая мебель, типовые ковры, типовые книги.

И те, кто сейчас ремонтирует своё жилище, устраивая «евроремонт», вряд ли думает о том, что тоже использует некие типовые схемы, которые тоже устареют, уступив место новым.

Признаю это как факт, и позволяю себе погладить типовые книги семидесятых, как старых добрых друзей. Спасибо.

Вызов - подарок судьбы. Ветряная оспа. Только несколько слов для мамы, несколько слов для симпатичного больного - по поводу зелёных конопушек.

Болей, дитя! Сколько ветрянок у тебя ещё впереди - и первая дружба, и первое предательство, и первая любовь, и первое разочарование.

Болей, дитя, болей и выздоравливай!

102

10

Следующий вызов - к настоящим психически больным. У девочки - эпилепсия, а у мамы -не знаю точно, что, но знаю, что в психдиспансере на учёте.

Участковый врач ежедневно работает на грани - на грани основной проблемы психиатрии. Где норма, где патология? Такая вот, прикладная проблема. Простуда и аппендицит - не спрашивают, стоит ли больной на учёте.

Часто температура, боль - такое обостряют, такое высвечивают в человеке, что не знаешь, как подступиться к нему. Этих же, своих — я знаю.

В квартире есть ещё один человек - бабушка. Она у них — художник. Все стены в маленькой однокомнатной квартире увешены пейзажами. Насколько я понимаю, пейзажи хорошие. И бабушка не выглядит психически больной. Только усталость - старость, которая не видит покоя.

Может, если бы кто помог продать им эти картины, было бы им легче материально, а то, кроме пейзажей, в доме - вопиющая нищета. Какая-то кушетка под голубым покрывалом, пара стульев. Бельё старое, грязное.

103

У девочки — приступы не частые, она учится в обычной школе. Учится слабенько, но пропускать не хочет, всегда просит скорее выписать. Признаков деградации - практически нет.

У мамы - есть. Мама неопрятна, в сбившемся набок платке. Многословна. Всё, что я говорю, записывает в блокнот

- Всё забываю, доктор, всё забываю...

Весь блокнот испещрён непонятными записями. Она пишет на каждом вызове, пишет, пишет...

Я назначаю лечение. Как ни странно, обычно они всё покупают, и всегда лечат. Я только назначаю — подешевле. Так и ухожу.

Я не знаю статистики. Знаю только, что много у нас больных психических, так много, что ни одна статистика учесть их не может. Больно, грустно.

В своих странствиях по поликлиникам и больницам, в основном по хирургическим отделениям, я много видела разных людей: и больных, и здоровых, и пограничном состоянии. Видела и как врач, и как соседка по палате.

Сколько раз сидела рядом с людьми в послеоперационном психозе. Это как раз тот вариант, когда болезнь, наркоз и сама операция вдруг выворачивают человека наизнанку, выплёскивая наружу всё самое потаённое, всё

104

самое грязное, что скрыто в человеческой душе.

Только став верующей, прикоснувшись к безднам человеческой греховности, стала я понимать, что выворачивает наружу послеоперационный психоз. И что, бывает, лежит в нас, «нормальных», ожидая своего часа.

Психоз - не тема для стихов. Извините меня, темы возвышенные.

А ты в палате, на виду, Бинты кровавые срывала, Кричала, корчилась в бреду, Весь мир кляла, весь мир ругала.

Все эти жуткие броски, Все эти страшные признанья -Такие жалкие куски Растерзанного подсознанья.

Тебя в порядок приведут Невозмутимо - психобратья,

К кровати руки разожмут, Раскрыв, как будто для объятья, Или — как будто для распятья.

(И снова - все на одного!) ...Еще немного ты побьёшься, Уснешь. Привязанной проснешься, Уже не помня ничего.

105

Не помня, даже не скорбя. Но ангелы склонили крылья И тихо, бережно прикрыли Беспокаянную Тебя.

Не избежать своей судьбы. Возьми десяток операций -

Кому-то - выйти и забыть, Кому-то - на столе остаться.

А кто-то бьётся, и наркоз Несёт ему напоминанье

О смерти. И опять - психоз...

И в нём — душа без покаянья.

11

Квартира прекрасно отделана, дорогая мебель, зеркала, огромный телевизор. Полы затянуты дорогим паласом.

Мамаша молодая, растрёпанная, в квартире, извините, «бардак». Как будто специально разбросаны кругом всевозможные вещи. Тут же на столе — засохшая, грязная посуда.

Ребёнок двух лет, вся кожа в сухих бляшках, сопли — размазаны по щекам. Кашель сухой, навязчивый. Это мой постоянный пациент. Смотрю горло: язык красного цвета — от

106

чупа-чупса. Этот малыш — аллергик. В вазе — опять апельсины! Много раз уже разговаривала и убеждала мать, целые лекции читала.

Яйцо, рыба, шоколад, цитрусовые, малина, клубника. Все овощи и фрукты красного и жёлтого цвета. Затем — молоко и молочные продукты. Пух, перо, ковры, кошки, рыбки, собаки, морские свинки.

Консультация аллерголога, кожные пробы. Экссудативный диатез, атонический дерматит, обструктивный бронхит, бронхиальная астма.

Если не убрать первого, будет второе, по порядку возрастания, или вместе. И почти не бывает исключений. У нас в вазе - апельсины, в комнате - аквариум и ковры, а мы пьём кларитин, эуфиллин, а потом уже и ингалятор нам нужен в лошадиной дозе.

Плачет по нам не только причина духовная, плачет по нам и примыкающая к ней — причина материальная. Вот оно — неумение, нежелание ограничить себя в своих желаниях, а иногда и просто прихотях.

Ведь вместе с ребёнком и маме, и папе придётся ограничить себя - а не желают! Всё что угодно, купят дорогие таблетки - но не диета! Не ковры! Не ограничение!

За два года моей работы, из множества детей аллергиков, только одного вытянули родители

107

без лекарств, соблюдая вышеизложенные правила. У него был страшный, сплошной, мокнущий дерматит и постоянный, незатихающий кашель. Вызывали меня — каждую неделю по два раза. Потом перестали и вызвали как-то месяца через четыре. Ребёнок был практически чистым. В пустой комнате, с паркетными полами, с полным отсутствием мягких игрушек, на специальных матрацах и подушках. На полной противоаллергенной диете.

- Мы тоже на диете, доктор! - сказал молодой, симпатичный папаша. - Мы ему эту аллергию передали с генами и теперь решили вместе выздоравливать. Мы уже начали диету расширять, уже едим немного творога, вроде пока ничего, не высыпает.

Маленький аскет прекрасно себя чувствовал. Что будет с тобой дальше, маленький аскет? Я надеюсь, что мужество твоих родителей будет вознаграждено. Твоя иммунная система придёт к норме.

И ты впитаешь, вместе с твоей овсяной кашей на воде, всю силу и мощь добровольного отказа, всю красоту аскетизма и всю чистоту любви твоих родителей. Ты впитаешь всю мудрость Божьей воли, дающей человеку испытания — по силе его. И с этим - познаешь свою, человеческую силу.

108

А пока я вновь читаю свою лекцию, вновь назначаю кларитин, эуфиллин, вновь пугаю бронхиальной астмой. А что пугать - вот она, рядом.

Посоветовать бы мамаше этой - для начала просто в квартире убрать.

12

В комнате темно, сумрачно, застойный запах табака. Мать - лет сорока - сорока пяти, голос сиплый, кашляет сама достаточно красноречиво - чуть-чуть больше, чем на обычный бронхит курильщика.

Девочка лет двенадцати, бледная, серая, под глазами круги. Тоже бронхит, после нелечён-ной простуды. Температура — тридцать восемь. Скорее всего, пневмонии нет, надо попробовать просто хорошо полечить.

- Как у вас табаком пахнет! Надо проветрить, что ли.

- Да, доктор, я курю, и много курю. Бросить не могу, пыталась уже не раз, но не могу. С мужем пока разводилась, пока скандалы шли, пока ругались - привыкла так, что вообще изо рта сигарету выпустить не могу. И дочка переживает, стала всё время болеть.

Не брошу я в нее камень. Пусть бросит тот, кто не грешен.

109

На свете историй, типа «как я бросал курить», существует не меньше, чем историй типа: «как у меня болел зуб». Вот ещё одна, моя.

Я курила больше двадцати лет. Сначала -бросать даже не пыталась. Потом - стал добивать кашель, и стала я пробовать бросить. Один раз даже продержалась месяц. Всего было четыре попытки.

Последняя попытка была, когда я уже была верующей, когда уже понимала, что курение -не просто привычка, а некий символ моего порабощения. Тот случай, когда ты раб, но не Божий. Вроде бы понимаю, вроде бы молюсь, но... Я продержалась две недели, причём в жутких муках, напоминающих ломку. Болели кости, особенно выбаливали челюсти, зубы. И через две недели моя дрожащая рука снова потянулась к сигарете.

Прошло ещё около года. Однажды, в конце исповеди, уже после того, как священник прочёл надо мной разрешительную молитву, я вернулась к нему и как бы выпалила:

- Батюшка, я никак бросить курить не могу!

Стыдно мне было это произносить. Иногда легче десять раз сказать: «жадность», чем сказать: «я у Петрова вчера рубль украл». Вот что-то наподобие и со мной было - на исповеди никак раньше сказать этого не могла.

но

Священник оказался неожиданно мягок: - Ничего, милая, бросишь! - ответил он мне.

Я жила по-прежнему ещё около месяца и курила, и не было никаких перемен.

Накануне происшедшего, в пятницу, я читала лекцию детям десятого класса - как раз о вреде курения, о наркомании, о СПИДе. Рисую на доске схему, и ловлю себя на отчётливой мысли: «Да, я курю, но какое счастье, что уж наркотики - никогда больше меня не коснутся!»

А в воскресенье, собираясь в церковь, нагнулась, чтобы застегнуть туфель - и чуть не упала от пронзительной боли в животе. Опять - «скорая», опять приёмное отделение, сутки мучительных болей — и снова операция. На этот раз киста яичника, перекрученная на ножке, причём большая, почти с голову новорожденного ребёнка, как потом рассказали мне. И никто раньше ничего подобного у меня не находил.

Очнулась в послеоперационной палате. Лежу одна, и омнопон уже вкололи. «Никогда не говори никогда».

Больно мне, сознание моё прерывается. Боль и обида. И взмолилась я, закричала прямо в небеса. Ничего нового - закричала всё то же, что все кричат:

ш

- За что? За что, Господи, за что Ты опять меня так безжалостно, опять туда же, откуда сам вывел?

Может, это было наркотическое забытьё, а может, и нет.

Нет! Это не было забытьём.

Я увидела свою безобразную кисту, близких людей с искаженными лицами...

- Господи, как такая гадость вошла в меня?

- По куреву! По дыму! Ты всю жизнь пускала и себе, и всем - дым в глаза! Тщеславие твоё - приняло форму этой кисты...

- Что мне делать? Как мне избавиться от неё?

- Читай «Отче наш».

Я стала читать, поминутно проваливаясь в беспамятство, преодолевая сопротивление улетающих и разбегающихся мыслей. Прочтя, я забылась почти до полудня следующего дня.

После этой ночи мне кололи наркотики ещё три дня, но никаких чувств и ощущений они больше не вызывали. Наоборот, я была очень спокойна. В каком-то светлом удивлении мне стало понятно, что в силах Божьих — лишить даже наркотики их галлюциногенной сути.

Был ещё стыд, было огромное сожаление об отравленной тщеславием собственной

112

жизни. Даже первая любовь имела этот горький привкус, это желание выделиться, превознестись перед другими, пустить пыль (дым) в глаза.

Всё у меня быстро зажило, и я была дома уже через восемь дней. Не было тяги, не было мук. После выписки я просто - не курила, как будто не курила никогда.

Святые отцы говорят, что мы отвечаем за грехи - равным по силе покаянием, либо страданием. Не хватило мне покаяния, чтобы бросить, и во благо была мне эта операция, во благо. Так, Господи, Ты оперировал меня, Ты сделал эту операцию - по удалению верхнего слоя тщеславия, из-за которого я продержала в руках сигарету целых двадцать лет своей жизни.

Я назначила девочке лечение, и сказала этой прокуренной женщине:

- Пытайтесь бросить. Пусть безрезультатно, но пытайтесь. И молитесь, Бога просите помочь.

Только не отчаивайтесь, если сразу не получится. Может, получится так, как вы и не думали никогда. Только верьте. Верьте Ему больше, чем себе.

из

13

Ну, вот и всё. Я прислоняюсь к холодной стенке лифта, и мой друг несёт меня вниз. Теперь уже усталость не прячется в угол, а наступает на меня, проникает внутрь, туда, в каждую клеточку тела.

Иду по улице медленно, наслаждаясь окончанием дела. На базар, за продуктами, и домой, туда, где я — жена, где я — мама двух взрослых сыновей. Но это — уже совсем другая повесть.

Я думаю о том, что завтра - вторник, я думаю о том, что моя работа не имеет конца, пока существуем все мы, пока существует человечество.

Духовная природа наших страданий, как высшая правда — в ведении Бога. Была она святым открыта, явлена была им в своей красе и справедливости. И помогали они людям со своей, почти небесной высоты.

Хорошо, если будет духовная правда хоть немного тебе открыта, вернее — только чуть-чуть будет тебе приоткрыта, и ты поможешь людям от знания своего.

Но уже и то хорошо, когда человек знает, что есть у наших страданий духовная причина, и что она - в ведении Бога. И вложит Господь слова в уста человеку, когда будет сердце его

114

готово, и сумеет он помочь людям так, как даст ему Бог.

Уже и то хорошо, что человек просто знает, что есть над ним Бог. Уже и то хорошо, что просто один человек помогает другому. Помогает другому переносить страдание, даже не задумываясь - духовная ли, физическая ли природа этого страдания.

Вот и хорошо, что есть врачи - и профессора в клиниках, и в обычных стационарах, и мы, участковые. И только Бог знает — где и когда, что и кому.

Слава Богу. Аминь.

Что нам, Господи, готовишь Этой ночью, днем грядущим? Что нам, Господи, готовишь, И куда нам правишь путь?

Что нам, Господи, готовишь? Будет завтра хлеб насущный,

Будет сказанное слово, Будет ли, на что взглянуть?

Что мне, Господи, готовишь, Чем мне испытаешь душу? Завтра - я узнаю завтра, А сегодня я слепа.

115

А сегодня, этой ночью, Прямо в мягкие подушки Всеблагой Господней Воли Я укладываюсь спать.

Из-за темного рассвета Потихоньку выйдет Завтра, И опустится на Землю, Обопрется на меня.

Что мне, Господи, готовишь? Жду Тебя, Тебя приемлю. Буди!

- Господи, помилуй! Наступающего дня.

Советуем почитать

Я. Е. Пестов

МОЛИТВА РОДИТЕЛЕЙ О ДЕТЯХ -ЗАЛОГ УСПЕХА ВОСПИТАНИЯ

Просите и дано будет вам Лк. 11,9

Глубокий знаток духовной жизни -св. Исаак Сириянин основным условием для успеха всякого дела человека считал нижеследующее: «Всякую вещь, малую и великую, должно ему в молитве испрашивать себе у Создателя своего».

Итак, первым условием успеха воспитания детей является усиленная молитва о них родителей. А если мы чувствуем слабость и невнимательность нашей молитвы, то, по учению святых отцов, качество нашей молитвы мы должны, как говорилось выше, восполнять количеством ее. Так советовал прп. Серафим. Он рекомендовал родителям не ограничиваться

118

в своей молитве обычными правилами, но подражая инокам, вставать на молитву и в полунощный час.

Примеры усиленной молитвы за своих детей мы видим еще у праведников Ветхого Завета.

Так, Иов, «вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех детей своих, говоря: «Может быть, сыновья мои согрешили» и так делал Иов во все дни» (Иов. 1, 5).

В своей молитве за детей Иов был близок Духу Христову - духу посредничества между Богом и людьми.

Как и всякая молитва, молитва родителей за детей может быть разумной и неразумной. Апостол Иаков говорит: «Просите и не получаете, потому что просите не на добро» (Иак. 4, 3). О чем же прежде всего должны молиться родители в отношении детей?

Очевидно, что основное стремление родителей должно быть направлено к воспитанию ребенка живым членом Воинствующей Церкви Христовой. И молитву об этом Господь исполнит в свое время. Но когда придет это время нам не дано знать; бывают случаи, что Господь вел юношей не прямым путем, но спасал их от гордости, допускал временно уклонения их с прямого пути и падения. Пусть в таких случаях

119

не отчаиваются родители, но еще прилежнее умоляют Всемогущего («утомляют своею молитвою Неутомимого»).

Надо помнить в таких случаях пример горячей молитвы Моники за своего сына - блаженного Августина. Последний в юношеские годы попал в дурную среду, стал вести порочную жизнь и присоединился к ереси манихеев.

Все, что могла, все сделала Моника для исправления сына. Она не только увещевала его, но одно время даже лишила его общения с собою, удалив из своего дома, несмотря на безграничную любовь к нему. Моника оплакивала своего сына, как мертвеца, и непрестанно молилась о его возвращении к истинной вере.

Обращение его случилось нескоро, но до этого Господь не оставил ее без утешения, и в одном сновидении она видела ангела, предсказавшего ей о будущем обращении сына. Не оставляя своих увещеваний, она просила одного епископа повлиять на сына.

Епископ, однако, отказался от этого, учитывая, очевидно, безнадежность такой попытки, при том состоянии духа, в котором был тогда Августин. Он посоветовал Монике не уговаривать его более, а лишь усердно молиться о нем Богу. Вместе с тем, видя силу ее горя, он

120

как бы предсказал ей: «Не может быть, чтобы погиб сын таких слез».

Действительно, Августин был спасен этими горячими слезами и молитвами и стал впоследствии в ряды великих учителей Церкви. И, упоминая значение в его жизни молитв матери, его часто называют «сыном слез».

Святые отцы говорят: «Осторожно молитесь о внешних судьбах жизни христианина».

Это относится и к молитве родителей и, в частности, к тому случаю, когда родители молятся о выздоровлении смертельно болящего ребенка. Случается, что Господь спасает родителей от будущего горя тем, что отнимает у них детей в раннем возрасте. Поэтому родителям нужна в этих случаях смиренная покорность Всеблагому Промыслу Божию, и молитва их о болящем, как бы горяча она ни была, всегда должна кончаться словами Господа в Гефсиманском саду: «...впрочем, не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22,42).

В таких случаях надо помнить рассказ о том, как с отчаянием молилась одна мать о выздоровлении двух своих сыновей, лежавших в смертельной горячке. В тонком сне Господь открыл ей будущее ее сыновей на земле. Она видит их взрослыми за разгульной пирушкой в кабаке. В ссоре они бросаются друг на друга и ножами наносят друг другу смертельные раны.

121

Очевидно, не с матери этих двух сыновей надо брать пример родителям, а с матери Людовика Французского (католического святого), которая говорила ему: «Мне легче видеть тебя умирающим на моих глазах, чем совершающим смертный грех».

Поэтому нельзя предаваться отчаянию при смертельной болезни ребенка, но брать пример с царя Давида при болезни его сына. Неделю молился царь и ничего не ел, говоря: «...Кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо?». Но когда дитя умерло, то Давид успокоился и стал есть, так объясняя свое поведение окружающим: «Теперь оно умерло, зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне» (2 Цар. 12,22-23).

Конечно, помимо случаев, когда по воле Божией дети умирают, несмотря на мольбы родителей, имеется еще более случаев, когда усердная молитва родителей чудесно спасала смертельно заболевшее дитя.

Надо помнить, что молитва родителей за детей имеет перед Богом особую силу: горячая любовь движет и горячую молитву. А горячая молитва не останется не услышанной Богом. Я слышал такой рассказ из жизни наших дней. Родители отпускали своего сына от себя на три

122

года в среду, полную опасности и для его тела, и для его духа. «Сын наш, - сказал ему отец, — где бы ты ни был - в 12 часов ночи всегда вспоминай, что твои родители в это время молятся за тебя преподобному Серафиму». И в полунощный час, когда все затихало, сын вспоминал своих родителей.

Он знал, что родители свято исполняли свое обещание, и в это время возносили свою ночную молитву за него к Преподобному. Будучи во многих опасностях, он всегда чувствовал охранительную силу родительских молитв. И когда он вернулся через 3 года разлуки, то первыми его словами своему отцу были: «Папа, преподобный Серафим спас меня вашим и молитвами».

Сила родительской молитвы такова, что бывают случаи, когда Господь не отказывает родителям даже тогда, когда им следовало бы отказать.

Свидетельством этому является случай из рода московского купца Азурина. За страшный грех - клятвопреступление — был наказан не только сам Азурин, но и его потомство: все мужское поколение Азуриных постигало или самоубийство, или сумасшествие. На этом роду оправдались слова Св. Писания: «Я, Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей

123

за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня; и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20, 5-6).

Одна из Азуриных при смертельной болезни ребенка всю ночь в исступлении молилась и рыдала перед образом святого, особо почитаемого семьей, умоляя спасти сына. Под утро, в полусне она видит, что святой вышел из иконы и сказал ей: «Неразумна твоя молитва, ты не знаешь, кем будет ребенок. Но если ты так просишь, то пусть будет по твоей просьбе». Сын выздоровел, вырос, и жизнь его стала как проклятие для его матери.

Как к тяжкой, так и ко всякой болезни ребенка родители должны относиться спокойно.

«Здоровье есть дар Божий», - говорил прп. Серафим. Но не всегда бывает полезен этот дар. Как и всякое страдание, болезнь имеет силу очищать нас от душевной скверны, заглаживать наши грехи, смирять и смягчать нашу душу, заставляет одумываться, сознавать свою немощь и вспоминать о Боге. Поэтому болезни нужны и нам, и нашим детям.

О болезнях последних так пишет в одном письме старец Амвросий Оптинский: «Не должно забывать и мудреного настоящего времени, в котором и малые дети получают душевное

124

повреадение от того, что видят, и от того, что слышат, и поэтому требуется очищение, которое без страданий не бывает; очищение же душевное по большей части бывает через страдания телесные... Посмотрите - и самые грудные младенцы не без болезней ли или страданий переходят в будущую жизнь?»

Тяжело видеть страдание детей. Но знаем ли мы, что в некоторых случаях виновниками этих страданий бываем мы сами?

Однавды к старцу Амвросию подошел крестьянин, на руках у которого бился бесноватый мальчик, и попросил старца об исцелении ребенка. «Чужое брал?» - строго спросил старец. - «Брал, грешил, батюшка»,- отвечал крестьянин. - «Вот тебе и наказание»,— сказал старец и отошел от несчастного отца, оставив его без помощи в беде.

Точно так же в житии прп. Аммона (память 4 октября) рассказывается про отрока, укушенного бешеной собакой в наказание родителям за их грех - кражу вола.

Смерть сына царя Давида последовала также, как наказание за вину отца (2 Цар. 12,14).

Страдания невинных детей так объясняются св. Нифонтом, еп. Кипрским (память 23 декабря): «Многие живущие в мире... в грехах своих не каются и о душах своих попечения не имеют.

125

По этой-то причине Господь наказывает как детей, так и самих родителей различными бедами, чтобы болезнью детей очистить родительские беззакония и возбудить самих родителей к принесению покаяния и тем оправдать их на Страшном суде Своем...

Знай, что младенцы без греха страдают для того, чтобы им за напрасную их смерть получить жизнь нетленную, а родителям их удостоиться за их страдания целомудрия истинного покаяния». Поэтому при страдании ребенка нам следует спрашивать свою совесть: не покарал ли Господь за мой грех моего ребенка?

Часто единственным средством, служащим для выздоровления ребенка, является покаяние его родителей.

Здесь, как и ранее, мы приходим все к тому же основному выводу, который должен глубоко запасть в наше сердце - сердце родителей: судьба, счастье, спасенье наших детей зависят прежде всего от нас, их родителей.

Поэтому с полным самоотвержением и любовью, трудясь «в поте лица» и идя «узким путем», путем «безумной» мудрости (1 Кор. 3, 18) постараемся спасти себя покаянием и «стяжанием Духа Святого Божия», а через это мы спасем и наших детей.

126

Прежде всего на деле докажем нашу действительную деятельную любовь к ним и прибегнем к теплой, постоянной, усердной молитве к Богу за наших детей и о даровании нам мудрости в важнейшем для нас деле - в деле их духовного воспитания.

Ибо, по словам Псалмопевца, «если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Пс. 126,1).

Татьяна Шипошина

ПОМИЛУЙ, ГОСПОДИ, НАШИХ ДЕТЕЙ Из практики православного детского врача Серия «Православие в жизни» Религиозно-просветительское издание

Заведующая редакцией Т. Тарасова Редактор О. Бачурина Технический редактор 3. Кондрашова Корректор О. Назаренко Верстка Е. Воронова

Подписано в печать 30.07.2008.

Формат 70x100 1/32.Физ. печ. л. 4,0.

Печать офсетная. Тираж 15 000 экз. Заказ № 245

Издательский Совет Русской Православной Церкви. 119435, Москва, Погодинская ул., 20, корп. 2

Оптовый отдел реализации: (499) 246-20-85, 246-52-08 Магазин: (499) 245-30-68 Отпечатано в типографии

Патриаршего издательско-полиграфического центра г. Сергиев Посад т/факс: 721-26-45

Издательский

Совет Русской Православной Церкви

Духовная природа наших страданий, как высшая правда, — в ведении Бога. Хорошо, если будет духовная правда хоть немного тебе открыта, и ты поможешь людям от знания своего.

Но уже и то хорошо, когда человек знает, что есть у наших страданий духовная причина, и что она — в ведении Бога. Уже и то хорошо, что человек просто знает, что есть над ним Бог. Уже и то хорошо, что просто один человек помогает другому. Помогает другому переносить страдание, даже не задумываясь — духовная ли, физическая ли природа этого страдания.

Вот и хорошо, что есть врачи — и профессора в клиниках, и в обычных стационарах, и мы, участковые. И вложит Господь слова в уста человеку, когда будет сердце его готово, и сумеет он помочь людям так, как даст ему Бог.

Детский участковый врач Т. Шипошина

Больше книг на Golden-Ship.ru

Взято с сайта http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=5046233