Архимандрит Елисей, настоятель монастыря Симонопетра (Святая Гора Афон)
ПРИНЦИПЫ КИНОВИАЛЬНОГО (ОБЩЕЖИТЕЛЬНОГО) МОНАШЕСТВА СОГЛАСНО УЧЕНИЮ СВЯТЫХ ОТЦОВ (ПРЕПОДОБНЫЕ ПАХОМИЙ, САВВА ОСВЯЩЕННЫЙ, ФЕОДОР СТУДИТ, АФАНАСИЙ АФОНСКИЙ)
Доклад на XXII Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Монашеская традиция: от древности до наших дней» (Сретенский ставропигиальный мужской монастырь, 28–29 января 2014 года)
Источник текста: pokrovpp.prihod.ru
Преобразование fb2, epub: Golden–Ship.ru 2016
1. Источник монашества — Евангелие и евангельский образ жизни
12. Исихия, или священнобезмолвие, в общежительном монастыре
Ваши Преосвященства, возлюбленные отцы настоятели и матушки игумении, братья и сестры!
В первую очередь я хотел бы поблагодарить Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла за приглашение на эту конференцию. Благодарю также всех организаторов настоящего собрания и наместника отца Тихона за радушное гостеприимство в стенах обители.
Перейдем к нашей теме.
Чтобы серьезно говорить об основах общежительного монашества по учению великих отцов, потребовалось бы провести целое научное исследование, на что нет времени, и к тому же это вряд ли соответствовало бы ожиданиям участников нынешней встречи, стремящихся прояснить критерии и определить направления развития современного монашества. По этой причине мы постараемся наметить в общих чертах те начала, которые стали неизменными принципами для православного монашества. Основоположниками этих начал были, конечно, преподобные Антоний, Пахомий, Савва Освященный. Запечатлел их святитель Василий Великий, преподобный Феодор Студит, его подражатель, а также преподобный Афанасий Афонский, который был последователем учения преподобного Феодора Студита на Афонской Горе.
Когда мы говорим о святых отцах, речь идет об общем наследии, передаваемом из поколения в поколение, которое золотой нитью проходит через это неписанное предание. Поразительно, что нам было дано, по благословению Божию, жить на Святой Горе вот уже более тридцати лет и воочию наблюдать невероятное возрождение православного монашества.
В 70-е годы, когда мы, будучи молодыми, не достигшими и тридцати лет, прибыли на Святую Гору, там жили только очень пожилые и по большей части неграмотные отцы. Мы, со своим багажом учености и прочитанных книг, считали, что кое-что знаем. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что эти старцы обладали гораздо лучшими знаниями о монашестве, хотя и не могли их выразить в богословских категориях. Они на практике исполняли устав и заветы святых отцов — с точностью, с благоговением, со священным трепетом. И традиция не прерывалась. Поэтому такие великие отцы, как Василий Великий, Пахомий Великий, Феодор Студит, Афанасий Афонский и другие, как будто никогда и не умирали, а были живы. Так мы узнали, что Церковь ничего не утратила из богатства их наследия, и достаточно, назвав себя их учениками, точно следовать традиции, чтобы сегодня получить те дары и харизмы, которые были у них.
Итак, обратимся к двенадцати основополагающим началам монашеской жизни.
Появившись почти одновременно в разных частях экумены в начале IV века, монашество не было случайным явлением. Хотя ему и предшествовали в течение веков различные аскетические движения, развитие институционального монашества стало откликом на насущную потребность Церкви, которая, освободившись от угрозы гонений, находилась в новых условиях и рисковала утратить тот запал евангельской проповеди, каким она жила во времена мученичества. Первые монахи, как мы видим из жизнеописаний Антония Великого, Пахомия Великого и других, имели в качестве отправной точки стремление подражать своей жизнью апостольской общине в Иерусалиме, где «было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (Деян. 4; 32).
Никогда истинное православное монашество не противопоставляло себя Церкви как иерархии, Церкви организованной.
Старец Емилиан (Вафидис) учил нас, что монашеская жизнь — это жизнь соборная, поскольку она берет свое начало от Церкви, утверждена в Церкви, и, собственно, жизнь Церкви — это и есть жизнь монашества. Таким образом, общежительный монастырь представляет собой то место, куда сходятся единодушные и единомышленные верующие, поставившие целью своей жизни осуществление евангельских заповедей.
Своим полным самоотвержением, посвящением себя делу Божьему монахи подражают ангелам. Поэтому монашескую жизнь многие святые отцы называют «Таинством восьмого века».
В то время как наш мир движется к разложению и смерти, монастыри остаются оплотом, который противостоит волнам современного обмирщения, и, как говорится в каноне Святой Пасхи, призывает «иного жития вечного начало». Это обращение к иной жизни, превышающей законы падшего мира. Монашество есть нечто, что миру «слухом не услышать и очами не увидеть», и оно должно оставаться таковым и противостоять различным угрожающим ему тенденциям, чтобы соответствовать своей миссии.
Гарантией выполнения этой миссии служит постоянство и абсолютное самоотречение, какие мы видим у монахов, — что подчеркивают великие отцы, называя монашеское посвящение вечным браком. С другой стороны, святые отцы говорят о важности сохранения основ устроения, на которых зиждется жизнь в монастыре. Как святой жертвенник храма утверждается во веки и остается непоколебимым, монастырь тем более должен оставаться непоколебимым в своем предназначении.
Как свидетельствует один из первых текстов, описывающих жизнь подвизавшихся в Египте первоначальных подвижников, монашеская жизнь есть «ожидание Бога в песнопениях». Монастырь в первую очередь есть место присутствия Бога. Регулярные молитвы и суточный круг богослужений уподобляются непрестанному славословию ангелов и святых у подножия Престола Божия, и в соответствии со своей верой и подвигом каждый монах приобретает опыт славословия Бога — не для того, чтобы усладить себя самого, но во имя всей Церкви.
Собранные «сего ради» в соборном храме, монахи ощущают себя внутри храма как в родном доме и чувствуют это небесное вечное измерение. Сознание Таинства, которое монах проживает ежедневно, по прошествии лет приводит к тому, что монашеский подвиг становится как бы его внутренней сущностью.
Развитие монашества шло параллельно с развитием Церкви, и процесс этот долго был автономным, поскольку на протяжении столетий монахи причислялись к мирянам, не считались частью клира. Их дела рассматривались гражданским законодательством.
Такое самоуправление монашества сохранялось до тех пор, пока в IV веке не возникла необходимость в закладывании каких-то принципов, потому что, с одной стороны, аскетическое движение вызывало большое воодушевление, однако в нем уже зародились предпосылки для различных искажений.
Это стало делом святых отцов, в особенности святителя Василия Великого, который, вместе со всем своим семейством, был воодушевлен монашеским путем, благодаря примеру Евстафия Севастийского — его пламенным проповедям и подвижнической жизни. После некоторого времени, проведенного в уединенных подвигах, святой Василий удалился в Понтийскую область и там приступил к написанию неких канонов, которые, с одной стороны, были правилами юридическими, с другой — соответствовали евангельскому принципу, то есть могли быть применяемы при основании монастырей, согласно духу учения Евстафия Севастийского (поскольку в то время, как уже было сказано, начались некие харизматические движения, не вполне церковные, как, например, ересь мессалиан).
Отношения монашества и церковной иерархии и далее в истории будут иметь избирательный характер — держаться в рамках некоего плодотворного диалога, который препятствовал Церкви впасть в обмирщение, а монашеству дал богословское и каноническое обоснование, обеспечивавшее его существование во все времена.
При этом нужно заметить, что почти всегда основание больших общежительных монастырей являлось следствием духовной деятельности какого-либо подвижника. Ученики собирались вокруг старца-отшельника и, несмотря на желание оставаться наедине с одним лишь Богом, он, следуя воле Божией, основывал монашеское братство на началах общежития. Мы видим это и у преподобного Пахомия.
Очень рано монастыри стали именоваться «братствами». Этим показывалось, что монахи, отринувшие любые родственные связи, между собой считаются братьями. Во многих святоотеческих текстах их называют просто «христианами», которые имеют всё общее — «брашна, питие и одежду» и место жительства. «Для всех членов (братства) общий Бог, общее дело спасения, общее всё».
Это общность выражается, прежде всего, через единомыслие: «Одно мнение, одна воля, равно как и борение, и единомыслие во всем». Там, где есть место самомнению и своеволию, там будут тесноты и огорчения, и монахи не смогут зреть горняя, — учит нас старец Емилиан, который всегда придавал этому принципу огромное значение для выживания монастыря.
Разумеется, временами Церковь мирилась с существованием идиоритмических или особножительных монастырей, но это было вызвано тяжелыми историческими обстоятельствами. Всегда это происходило ради икономии, с сознанием, что такая форма монашества не соответствует традиции.
Помимо богословского и экклезиологического аспектов, общежительная форма монашества дает братии возможность на практике реализовать евангельскую заповедь любви.
Живущие в общежитии могут достичь совершенства — учит преподобный Пахомий. В наше время старец Ефрем Катунакский любил повторять: «Я шестьдесят лет прожил в пустыне Святой Горы, но верю только в истинность общежития!»
Другим преимуществом общежития является то, что братия могут приносить свои таланты, свои дарования в помощь друг другу, и таким образом строится единое братство. Братия друг другу помогают, друг друга опекают с тем, чтобы братство существовало как единое тело, поскольку в едином теле наиболее удобно исполнение заповедей Христовых.
Замечательно пишет об этом преподобный Макарий: «Пользу имеют братия, когда всё творят между собою в любви и радости… И молящийся не осуждает работающего за то, что он не молится, ни работающий осуждает молящегося, что тот оставил его в трудах, ни служащий осуждает того, кто не служит ему».
Взаимное служение братий является деятельным возрастанием в любви, которая выражается в деликатном отношении друг ко другу. В каждодневном общении монахи должны прилагать все усилия к тому, чтобы ни в чем не задеть, не ущемить других братьев. Мерилом истинного братства старец Емилиан полагал любовь между братиями. Сердце каждого должно быть «открытым, исполненным простоты, искренности и сочувствия». Это взаимоуважение выражается и в избегании любых конфликтов.
Обычно в монастырских Уставах и в отеческих поучениях подчеркивается уважение к инакости и особенностям других людей и запрещается делать замечания или давать советы другим братьям, причем этот запрет распространяется на всех братьев, кроме монахов, поставленных на особое послушание.
Таким образом, в духе единения и соработничества монахи могут сделать свой общий образ жизни основой для непрерывного продвижения каждого из них к Богу.
Главной движущей силой этого служит Старец, занимающий в братстве место Христа в лике Апостолов. Он является зримым и во всем подобным им собратом, но стоящим на месте Бога, по тому же образу и подобию, что и епископ в поместной Церкви. И даже более действенным и непосредственным образом, поскольку Старцу вверяется полная ответственность за души находящихся у него в послушании. Старец делается последней инстанцией, критерием, мерилом и глубиной каждого монаха, — чтобы ему самому достичь свободы, славы детей Божиих.
С самого начала становления монашества, сделаться монахом означало следовать за кем-либо, кто своей жизнью уже воплотил евангельский идеал и удостоился от Господа дара водительства душ.
«По избрании же и утверждении игумена хочу и желаю, чтобы он имел всякую власть и господство во всех делах духовных и телесных, не останавливаемый и не препятствуемый никем», — пишет прп. Афанасий Афонский.
Именно это мы встречаем в житиях большинства ктиторов — основателей общежительных обителей. Даже когда монастыри после кончины ктитора и его святых преемников приобретали совершенную, законченную форму, место игумена продолжало иметь харизматичный характер, то есть многое зависело от личности игумена этого общежития. Поэтому-то ктиторы так заботились о том, чтобы найти достойного преемника. Иной раз не находили, и тогда им приходилось прибегать к составлению духовного завещания, которое бы заменяло на некоторое время отсутствие преемника. (Так, например, поступили прп. Феодор Студит, прп. Афанасий Афонский и некоторые другие.)
«Благословение Старца — это всепроницающая сила, на которой держится общежительный монастырь, которая отсекает личную волю, выправляет разум и дает правильное суждение о Боге и обеспечивает единство», — говорит архимандрит Емилиан.
Личный пример Старца должен вдохновлять монахов следовать за ним, не теряя при этом своей индивидуальности и не притворяясь.
Главнейшая роль духовного отца состоит в «служении слова» — говорит ли он при всех во время своих регулярных наставлений братии, или в личных беседах с находящимися у него в послушании. Его служение слова не должно ограничиваться только принятием исповеди. Игумен, по выражению старца Емилиана, является «смазчиком души» каждого своего послушника. Общие наставления — обязательны, хотя, к сожалению, часто ими пренебрегают даже на Святой Горе. Старец Емилиан говорил, что монастыри, не имеющие живого наставления в вере, соблюдающие лишь формальную сторону монастырского Устава, — осуждены на духовное угасание и гибель.
Однако при этом наставление не должно быть чисто теоретическим и интеллектуальным. Оно нацелено не на передачу знаний, которые братья могут почерпнуть и без Старца, а на то, чтобы взрастить в сердцах монахов божественное воодушевление, разжечь в них ту первую любовь, которая подвигла их оставить всё в мире и прийти в монастырь. Смысл наставления еще и в том, чтобы не допускать нарушения канонов, но не просто перечисляя запреты, а объясняя их смысл. Наставление должно являться плодом постоянной и напряженной молитвы Старца.
Если наставление совершается правильно, то в монастыре не понадобится ни насаждение строгой дисциплины, ни многочисленные замечания. Монахи, полностью осознавая свою ответственность перед Богом и перед Старцем, с готовностью будут исполнять послушания, нацеленные, в том числе, на слаженную работу всего братства как единого организма. Исполняющие послушание будут чувствовать, что не просто выполняют некую работу, а священнодействуют, упражняя при этом и свое тело, и свой разум.
Безропотное послушание Старцу и всем братьям, отвечающим за отдельные дела, служит доказательством того, что монах общается в духе братства и не принимает никаких других помыслов, которые могли бы однажды привести к его уходу из монастыря.
Это делание способствует любви и единению братии и придает, по словам старца Емилиана, «возвышение и радость сердцу». Монах искренне радуется своему деланию, зная при этом, что его вклад в общее дело, совершаемый им ради братства, является в то же время частью его жизни.
Однако наиболее существенным и действенным делом, совершаемым монахом как в общежитии, так и в пустыне, остается молитва и непрестанное взыскание Бога.
Будучи «собранием Церкви», монастырь естественным образом представляет собой прежде всего литургическое, богослужебное собрание, в котором, как было сказано в начале, славословие Бога должно быть непрестанным, по примеру Небесных Сил.
Некоторые монахи старались буквально исполнить заповедь «непрестанно молиться» (1 Фес. 5; 17), как, например, преподобный Александр из обители Неусыпающих, разделивший братство из трехсот своих учеников на четыре сонма, которые служили 24 чинопоследования, а между ними читали Неусыпаемую Псалтирь в храме. Кстати, я знаю, что чтение Неусыпаемой Псалтири совершается сегодня во многих русских монастырях.
В других местах не требовалось такого точного следования этой традиции, и за основу был взят Устав лавры преподобного Саввы Освященного — это происходило как на Святой Горе, так и в большинстве других монастырей.
Богослужение является для монахов средоточием их жизни, поскольку там они находят осуществление своих надежд и общение в Таинстве Тела и Крови Господа.
Богослужебная жизнь имеет органическую связь со всей жизнью братии. На нее должна отводиться значительная часть времени в распорядке монастыря, но в разумных пределах, с тем чтобы она не препятствовала исполнению других необходимых служений (в том числе послушаний, которые выполняются, по возможности, в промежутках между основными богослужениями суточного круга).
Совершение богослужений должно быть сообразовано с внутренним уставом той или иной обители, но при этом с учетом возможностей братии и ее первостепенных потребностей. При этом не должно нарушаться единство и духовное возрастание самих братий. Надо признать, что этот тонкий вопрос касается многих монастырей, где существует опасность впасть в некий богослужебный формализм, который со временем умерщвляет духовный порыв братии к совершению богослужений.
Все устройство общежительного монастыря должно быть нацелено на то, чтобы братия ежедневно подпитывалась келейной молитвой.
Келья является местом непосредственной встречи монаха с Богом. Его персональный подвиг протекает главным образом ночью, в течение довольно продолжительного времени, так что у каждого из братьев есть возможность в этой ночной молитве прочувствовать и осознать, в каком состоянии находится его душа и его духовная жизнь.
Монах не должен ограничивается назначенным ему игуменом молитвенным правилом, представляющим собой лишь его минимальную обязанность по отношению к Богу. В эти ночные часы монах должен заниматься либо умно-сердечной молитвой, либо прилежным изучением Священного Писания и аскетических текстов; либо, через совершение поклонов или другие телесные подвиги, выражать свою радость и жажду встречи с невидимым Богом, как если бы он предстоял Богу воочию.
Тогда в безмолвии своей молитвы он может исследовать свою совесть, сражаться с помыслами, выказывать героизм в борьбе с небрежением и рассеяностью — и всматриваться в открывающиеся глубины своего сердца.
Поэтому в конце ночи, когда приходит время идти в храм сослужить и петь псалмы вместе с братьями, монах спешит туда уже с нетерпением, в предвкушении опыта братского общения и уверенности, что в монастыре ни один день не похож на другой. Каждый день дает ему повод для новых впечатлений и позволяет сделать шаг вперед на пути, ведущем на небеса. И тогда монах перестает беспокоиться, даже если он провел минувшую ночь в некотором небрежении, в сонном или бесчувственном состоянии, потому что он знает, что посвящает настоящее «доброй борьбе в вере», трофеи которой будут принесены за него на горнем жертвеннике.
Наконец, последним безошибочным критерием, по которому можно понять, правильно ли монах направляет свою духовную жизнь к Богу, служит радость, которая должна наполнять его сердце, несмотря на трудности, с какими он неизбежно сталкивается, живя в монастыре. Радость, которая заставляет его восклицать, подражая псалмопевцу Давиду: «Как хорошо и как приятно жить братьям вместе!» (Пс. 132; 1).
Когда общежительный монастырь устроен таким образом, что оставляет возможность для обустройства личной келейной жизни братьев, каждый день становится поводом для нового духовного подвига. Это подобно огненному кольцу, где, по словам Псалмопевца, «день дню передает речь, и ночь ночи открывает знание» (Пс. 18; 3). В этой органической связи общежительного сосуществования братии наряду с подвизанием в священнобезмолвии и молитве и сокрыт ключ к учению всех святых отцов, рассматривавших монастырь как арену духовной брани и как отправную точку для непрерывного движения вперед к «Царству будущего века».
К сожалению, нередко в истории монашества та или иная его духовная составляющая оказывались в некотором небрежении. Так до недавнего времени, даже на Святой Горе Афон, монахи, воспылавшие жаждой взращивания умного делания, были вынуждены выходить из общежительных монастырей в скиты или в кельи, где богослужебная жизнь и труды были не столь обильны и тяжелы, — чтобы оставалось время для занятия умной молитвой. Но этот способ чреват другими трудностями: он лишает монаха испытаний со стороны других братьев, которых необходимо потерпеть — прямо по изречению святых отцов: «молитва возносит, а братия испытывают».
Слава Богу, с возрождением монашеской жизни на Святой Горе, основанном, главным образом, на учении отцов Добротолюбия и на примере великих современных подвижников-исихастов, а также на прочих формах подвижничества, — может претворяться в жизнь этот синтез общежительной жизни и возрастания отдельных подвижников в духовной жизни во Христе. Мне кажется, это вполне отвечает духу древних Великих отцов — основателей общежительного монашества.
Завершить мне хотелось бы определением старца Емилиана, которое он дал общежительному монашескому жительству:
— Что есть монастырь?
— Это шатер Бога, населенный человеками. Это жизнь и «жительство», где все уготовано Богом для осуществления брака Бога и человека. Это лаборатория, где созданы специально подобранные и веками просчитанные условия, а устремления направлены не на что-то, чего мы желаем, но на Самого Желаемого, на того Бога, что сходит в мир и живет прямо в человеческих сосудах, в каждом из нас.
Монахи, как и все люди, имеют свои слабости, ведут свою борьбу, духовную брань, имеют свои взлеты и падения. Но они никогда не останавливаются на достигнутом, напротив, сегодня своими трудами приобщаются к мученикам, а завтра, даст Бог, воссядут со всеми святыми.
В чем же состоит совершенство киновийного жительства? В его организации? Разумеется, нет. В идеальных отношениях между братьями? Нет, конечно, — они никогда не были и не будут совершенными. Так в чем же? Только в личном открытии каждого монаха, вне зависимости от внешних условий, которым он подчинен: в том, что он открывает для себя заветные слова «Царство Божие внутрь вас есть». И когда в его сердце зазвучит голос: «Авва Отче». Чтобы это свершилось и чтобы монах удостоился блаженства Господа, ему нужно многое принять и претерпеть, как говорится в чинопоследовании пострига, — во Имя Христово.
Тогда и само общежитие и жизнь в монастыре станут Небесами, будут восприниматься как дар, рай, как «общение жизни совершенное».
Спаси вас Господи! Благодарю за внимание.