Павел Владимирович Троицкий/ История русских обителей Афона в XIX

Книга взята с сайта либрус.ек. Для того чтобы увидеть изображения, нужно выполнить некоторые действия, описанные здесь http://rop.pw/katalog/2-uncategorised/59-obkhod-blokirovki-librusek

Введение

Несколько лет назад мне пришлось обратиться к истории Андреевского скита, и я с удивлением узнал, что Андреевский скит стал первой русской обителью после долгих десяти лет безвременья. В 20-е гг. XIX столетия на Афоне не было ни одного русского монаха, потому что Святую Гору после неудачного восстания греческих монахов заняли турецкие войска, и, кроме того, она подвергалась набегам греческих разбойников, не брезговавших даже работорговлей. Пантелеймонов монастырь переживал трудные времена, Ильинский скит фактически не принимал русских. Все это подвигло двух друзей, двух русских монахов Виссариона и Варсонофия к созданию русской обители. Ею стала келлья Серай, расположенная близ столицы Афона – Кареи. За несколько десятилетий обитель превратилась в большой монастырь, который называть скитом можно только с улыбкой. Но не менее быстрым и трагическим был закат обители. В приводимом ниже историческом описании можно найти все основные факты истории Свято-Андреевского скита, которые удалось собрать автору как в библиотеках, так и непосредственно на Афоне.

Вторая часть книги посвящена истории русских келлий на Афоне и описанию деятельности уникального монашеского объединения «Братство русских обителей (келлий)». Нельзя было не сказать о трудностях русских келлиотов и, в первую очередь, о национальной розни, которая, увы, имела место в то время на Афоне. К сожалению, на русских монахов воздвигались гонения не только некоторыми представителями греческой афонской братии, но и соплеменниками из далекой России. Гонения на келлиотов и особенно главных представителей «Братства» можно объяснить разделением, которое созрело в российском обществе. Высшим кругам, в том числе и церковным, претила активная деятельность келлиотов, которые, воспользовавшись афонской свободой, развивали активную миссионерскую и патриотическую деятельность. Вчерашние мужики и унтер-офицеры, становясь монахами, отстраивали большие келльи, строили подворья в святых местах, принимали тысячи паломников, издавали православную литературу и приобретали в глазах простого народа почет и уважение, которые в России могли иметь, как правило, только представители высшего духовенства – архиереи. Недальновидные чиновники видели в этом почитании только действие некоего ореола святости, который создавался вокруг каждого монаха, живущего в святом месте – на Афоне. Поэтому возникла тенденция считать всех афонских монахов келейных обителей, обращавшихся за помощью к своим соотечественникам, простыми жуликами, пытающимися эксплуатировать религиозные чувства простого народа. И, соответственно, запрещать собирать средства в России для келлиотов. Время показало ошибочность такого понимания келлиотского движения, но было уже поздно. После Первой мировой войны и Октябрьской революции Россия утратила всякую связь с Афоном, и русские обители были обречены на вымирание. Остался слабый ручеек для пополнения наших обителей – русское зарубежье, но этого ручейка было явно недостаточно, и большинство обителей обезлюдело и перешло в греческие руки. Но и этот период был весьма плодотворен для истории русского Афона. В эти годы на Афон приходят представители высших кругов: епископ Василий (Кривошеин), полковник царской армии, брат посланника в Сербии иеросхимонах Никон, иеросхимонах Парфений – в миру князь, происхождение которого в точности пока установить не удалось.

Келлиотское движение не бесследно кануло в лету, оно поставило вопрос о соотношении свободы и дисциплины в монашеской и вообще церковной жизни и продемонстрировало, насколько полезной может оказаться деятельность небольшой независимой монашеской организации – келльи. Нормальная монашеская жизнь возможна только при реализации свободы монашеской общины, но, разумеется, в канонических рамках.

Приводимые исторические описания достаточно важны сегодня, когда русские монахи получили возможность, пусть очень небольшую, снова приобретать афонские келльи и возрождать их. Они неизбежно столкнутся с теми же самыми проблемами, что и их предшественники: национализмом греков, неудовольствием со стороны российских властей и внутренними сложностями монашеской жизни.

Русская Церковь всегда была тесно связана со Святой Горой. Напомним, что различия в обрядах стали впервые очевидны в XVII в. именно на Афоне, затем споры перешли на Русскую землю и закончились тяжелыми последствиями – расколом. В XX в. в среде русских монахов возникли споры о почитании Имени Божьего, которые привели к насильственной депортации сотен иноков на Родину. Афон и сегодня остается своеобразным законодателем церковной жизни: споры о роли методов электронного контроля за личностью возникли под влиянием некоторых исследований греческих монахов. Эта книга ставит целью обратить внимание на поучительную историю русских обителей XIX–XX вв., но не претендует на полноту описания.

При составлении книги автор сознательно не касался истории Свято-Пантелеймонова монастыря, которая довольно хорошо описана, и Ильинского скита, который по сути всегда являлся малороссийской обителью. Кроме того, не затронута в этой книге и история молдавского скита Иоанна Предтечи и других молдавских келлий.

Свято-Андреевский скит

В самом центре Афона, близ так называемой святогорской столицы – Кареи, возвышается гигантский собор, своими размерами и архитектурой немного выпадающий из общего афонского стиля. Он виден уже издалека, как только дорога, ведущая от пристани Дафни, начинает спускаться вниз. Внешне он напоминает богатыря, охраняющего афонскую землю, который для своего поста нашел небольшую ровную площадку среди афонских скал и холмов. «Это Андреевский скит, чудный вид которого открылся перед нами почти с половины пути, с его красивыми постройками. Блестящая будущность ожидает эту святую обитель. Этот единственный на Афоне русский в полном смысле слова питомник иноческий в течение каких-либо 40 лет разросся так широко, что пустил свои отрасли и в России, где его учреждения приносят немалую пользу благочестивому русскому народу, особенно в Одессе…»^[1]. История этой обители не может не тронуть русского сердца.

Мало кто знает, что Андреевский скит, а не Пантелеймонов монастырь, – первое русское общежитие на Афоне (имеется в виду возобновление русского монашества в XIX в.). В 1849 г., когда был основан Андреевский скит, на Афоне не было ни одной обители великороссов. Жили в то время русские и в Пантелеймоновом монастыре, но их было в пять раз меньше, чем греков. А после греческого восстания 1821 г. на Афоне некоторое время вообще не было ни одного русского монаха.

История Андреевского скита, как мы увидим, тесно связана с Россией. Но и сам дух обители, уклад, обычаи имеют русский отпечаток. Андреевца легко можно было отличить даже по внешнему виду от пантелеймоновца. Монахи Пантелеймонова монастыря носили по греческому обычаю более подходящие по природным условиям ботинки, монахи Андреевского скита – привычные для русских сапоги. Даже климат здесь, если можно так выразиться, русский. «Самая счастливая доля в этом отношении выпала для русского Андреевского скита, который пользуется лучшим благорастворенным воздухом на всем Афоне», – писал священник Александр Анисимов, афонский паломник^[2]. Таким образом, летняя жара, столь непривычная для северного человека, легче переносилась здесь, на возвышенном, открытом месте. Вообще, скит придерживался обычаев российских монастырей, хотя службы были по примеру греческих афонских обителей более продолжительными.

История скита началась в Москве, где жили два друга – два Василия, оба выходцы из купеческой среды, оба имевшие тягу к монашеству. Имели они общего духовного отца – архимандрита Кирилла из Иверского монастыря, подвизавшегося в то время в Московском Никольском греческом монастыре. Быть может, именно он зародил у друзей любовь к Афону. Но путь их лежит первоначально в Белобережскую Предтеченскую пустынь, славившуюся в те времена строгостью жизни, куда они поступают в 1825 г. Их руководителем становится старец Серапион. Василий Толмачёв работает на кухне, а Василий Вавилов, как более слабый здоровьем, несет послушание в трапезной. Они также пели на клиросе, так как оба обладали хорошими голосами и слухом. Через четыре года они были пострижены в рясофор. Здесь же происходит знакомство со схимонахом Симеоном, бывшим афонским монахом. Эта встреча их окончательно утверждает в намерении стать святогорцами. И по благословению игумена Моисея и старца Серапиона они отправляются на Святую Гору.

Основатели Свято-Андреевского скита: иеросхимонах Виссарион и схимонах Варсонофий

Удивительно все в этой истории. Монашествующим тогда нелегко было получить разрешение на выезд из России. Еще труднее было получить разрешение на поселение на Афоне. Но нигде братья не встречают противодействия ни духовных властей, ни гражданских. И благословение родительское получают они в дорогу. Даже не стеснены они в денежных средствах: им удается собрать в дорогу по 500 руб. ассигнациями. Господь во всем помогает им, стремление их на Афон не встречает на своем пути никаких препятствий, и друзья навсегда покидают Россию. Кто бывал на Афоне, знает, что с восточной стороны полуострова простирается открытое море, и корабли для остановки предпочитают западный берег тихого залива Монте-Санто. Но корабль привозит монахов Виссариона^[3] (Толмачёва) и Варсонофия^[4] (Вавилова) к Климентовской пристани, близ Иверского монастыря, где пребывает главная святыня Афона – икона «Вратарница», дабы в первую очередь поклонились они Божией Матери, Игуменье Афона. Это произошло 3 июня 1829 г. Здесь же неожиданно встречаются они со своим московским аввой – архимандритом Кириллом.

Сначала они поселяются в келлье Св. Николая на земле Иверского монастыря, а затем переходят в Преображенскую келлью, в которой они прожили до 1836 г. Здесь они устроили небольшой огород, но главным средством для пропитания и расширения келльи была красильня, которую устроили братья, хорошо освоившие это ремесло в миру. Из заработанных денег братья щедро подавали нищим.

Двенадцать лет проводят братья в скорбях, молитвах и трудах под руководством старца-болгарина Харлампия. Этот старец вел аскетическую жизнь, практически не покидая свою келью, питаясь почти исключительно лесной травой и корнями. О. Харлампий провел на Афоне 72 года и даже ни разу не был в Карее^[5], где по субботам собирался особый иноческий базар и монахи продавали свое рукоделие, таким образом получая необходимые для жизни средства. История сохранила описание одного чуда, совершенного этим подвижником. За строгую аскетическую жизнь о. Харлампий получил от Бога особый дар – власть над бесами. И вот однажды к нему в келью привели и оставили одного бесноватого мальчика. По совету одного опытного отшельника это сделали в отсутствие о. Харлампия, чтобы «не искушать его смирение». Старец, возвратясь, увидел мальчика и с негодованием произнес: «Вон отсюда, лукавый!» С этими словами из мальчика вышел бес. Но чтобы скрыть это чудо, о. Харлампий стал громко ругать отца отрока за то, что тот, вопреки афонскому уставу, привел мальчика на Афон, и выгнал счастливого родителя от себя. Удивительно и то, что этот аскет никого никогда не брал себе в ученики: исключение он сделал только для двух духовных братьев. После водворения братьев в приобретенной ими келлье Серай о. Харлампий поселился с ними, прожил всего 3 года и умер 7 ноября 1845 г. на 95-м году жизни.

Здесь отцы Виссарион и Варсонофий обретают еще одного старца, хорошо известного в то время всем русским монахам Афона, – иеросхимонаха Арсения. Надо сделать небольшое отступление и рассказать о прискорбных событиях в Ильинском скиту, в которых пришлось участвовать будущим основателям Андреевской обители. Тогда Ильинский скит населяло братство из 27 человек, но вот в 1836 г. разразилась страшная беда – началась эпидемия чумы. Братство потеряло 20 человек, среди них был и тогдашний игумен Парфений. Всего же после этой напасти, захватившей в основном Ильинский скит, русских на Афоне осталось 20 человек, в числе которых были и наши два духовных брата. В архиве Андреевского скита до его упадка был документ под названием «Покаянная записка иеромонаха Прокопия». Там говорилось об удивительном подвижнике тех времен иеромонахе Павле: «Он был единственный, который не принимал никаких противочумных средств: не мазался дегтем, и это для того, чтобы иметь возможность продолжать служить пред престолом Божиим. Он один должен был даже и просфоры печь, так как все прочие были в дегте. Он же и пономарил, пел и вычитывал все положенное, служил часто Литургию и ходил по келльям причащать Св. Таин умирающих, небоязненно касался их, когда исповедовал или постригал в схиму непостриженных, наконец, отпевал скончавшихся, и Бог сохранил его невредимым, тогда как все прочие, прикасавшиеся к умершим или присутствовавшие при пострижении больных, умирали». Вполне естественно, что о. Павла поставили после эпидемии в игумены. Но это оказалось еще более тяжким крестом для него, чем скорби во время чумы. Насельники скита невзлюбили о. Павла за его добродетели и захотели другого игумена – известного подвижника о. Аникиту, бывшего князя Шихматова-Ширинского, который был тогда в Афинах. Но он так и не смог доехать до скита и умер по дороге 7 мая 1838 г. Но братия скита не вняла этому ясному указанию от Бога и все равно не хотела иметь иеромонаха Павла своим игуменом. Особенно среди них свирепствовал некто Савва-малоросс^[6]^[7]. Ильинцы попросили о. Арсения быть у них игуменом, а братья последовали за своим аввой. Но недолго им пришлось жить в скиту. Скитяне нашли у одного умершего великоросса лестовку. И обвинили о. Арсения и о. Павла и всех русских, что они-де раскольники-старообрядцы^[8], и пожаловались на них в свой монастырь Пантократор. И русских изгнали. В архиве монастыря хранилась жалоба от о. Арсения в Протат, подписанная почти всеми русскими иноками. Как известно, о. Арсению пришлось для разбора этого дела совершить нелегкий пеший путь в Константинополь. Правда восторжествовала, и Патриарх велел вернуть о. Павла обратно в игумены, признав обвинение недействительным, но ильинцы все равно изгнали о. Павла. Это еще сильнее подвигает о. Виссариона и о. Варсонофия к созданию русской обители на Афоне. Дело в том, что Пантелеймонов монастырь, называвшийся Руссик, в те времена только исторически был связан с Россией. С громадным трудом, усилиями тогдашнего игумена Герасима^[9], удалось пригласить несколько русских в это чисто греческое братство. Русским пришлось пережить немало скорбей в этом монастыре, пока он не стал действительно русским по своему составу и даже был возглавлен русским игуменом. И вот отцы Варсонофий и Виссарион, ревнующие о возрождении бывшего в то время на Афоне в упадке общежития, прикладывают немало усилий, чтобы приобрести у одного из монастырей келлью и впоследствии в ней организовать обитель, в которой смогли бы спокойно спасаться великороссы.

И Господь через своего служителя, юродивого грека Яни (Иоанна), указал на келлью Серай, что в переводе в греческого означает «красивый дворец». Дело было так: отправились братья на праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы в монастырь Ксенофонт, у которого надеялись приобрести Троицкую келлью для будущей русской обители. Путь их лежал мимо места, где им впоследствии предстояло подвизаться долгие годы. Там, где дорога отходит к Сераю, стоял крест, там почти всегда пребывал Христа ради юродивый по имени Яни, который славился своей прозорливостью. О. Виссарион, тогда уже иеромонах, спрашивает его: «Скажи, пожалуйста, есть ли на то воля Божия, чтобы Троицкая келлья сделалась русским скитом?» На это блаженный, указав рукой на Серай, ответил: «Москов это кало, это кало^[10]». А это была первостепенная келлья, и поэтому о. Варсонофий говорит: «Пойдем, куда следует. Невозможная вещь, чтобы Серай был в руках русских». Через некоторое время идет о. Варсонофий той же дорогой, вновь встречает Яни, тот уже сам берет его за плечи, поворачивает лицом к Сераю и говорит на ломаном русском языке: «Вот Серай, скит руссов и москов». Долго он не унимался и не пропускал русского монаха. Тогда понял о. Варсонофий, что это воля Божия, пошел к брату Виссариону. И, о чудо! Выясняется, что келлья эта продается и монастырь Ватопед готов уступить ее братьям. Обитель эта имела необыкновенную историю, тесно связанную с Россией, о чем тогда, конечно, не могли знать два друга-монаха.

Святитель Афанасий, Патриарх Константинопольский, Лубенский чудотворец. Икона из Андреевского скита

Известна была эта келлья с первых веков появления монашества на Афоне. В древности называлась она «Мониндра Ксистра», что значит по-русски «маленький монастырек», и в Протате сохранился документ 1377 года, где стоит подпись игумена этой обители Неофита. В 1630 г. купил ее митрополит Солунский Афанасий (Пателарий)^[11], бывший Патриарх Константинопольский, неустанный борец с иезуитами. В 1653 г. после многих мытарств поехал он в Россию^[12], где и скончался в г. Лубны Полтавской губернии в Преображенском монастыре. А через 10 лет прославился этот непреклонный исповедник православия множеством чудес, происходящих от его святых мощей. В 1660 г. афонская келлья Патриарха ввиду запустения была передана Протатом Ватопедскому монастырю.

Через сто лет, в 1760 г., келлью эту возобновил другой Константинопольский Патриарх Серафим, который также был вынужден от гонения турок бежать в Россию и умер в том же Лубенском монастыре! Он особо почитал св. апостола Андрея Первозванного, по преданию проповедовавшего на территории будущей Руси и ставшего одним из покровителей ее. Поэтому и в своей афонской келлье построил он в 1768 году храм в честь первозванного апостола и преп. Антония Великого. Почитание апостола стало одной из причин гонений, воздвигнутых на Патриарха^[13]. Ранее в келлье был храм преп. Антония Великого, и по храму она имела второе название «Антониевой», а другой ее покровитель был совершенно предан забвению.

Вот как описывает водворение в келлье Серай русского братства в 1841 году ученик о. Виссариона, второй игумен скита о. Феодорит: «Братий было четыре человека: В. старец, Варсонофий старец, Филарет и Иларий. Здание обрушенное и обветшалое. Проскуры (своды) церкви растреснуты». В келлье было устроено общежитие по уставу Белобережской пустыни. Скоро, когда небольшое русское братство состояло уже из 13 человек, в обители произошло маленькое чудо. Когда велась борьба за преобразование келльи в скит, была обнаружена старая надпись, которая указывала, что Патриарх Серафим посвятил один из приделов храма св. апостолу Андрею. Интересно, что чудом святой апостол послал келлье ктитора, который в честь него носил имя Андрей. Это Андрей Николаевич Муравьёв. Он прибыл в августе 1849 г. в келлью Серай вместе с русским послом в Османской империи В. П. Титовым и настоятелем посольской церкви архимандритом Софонией. До этого насельники Серая уже предпринимали попытки добиться преобразования келлии в скит. Так, 15 июля 1845 г. во время визита великого князя Константина Николаевича было возбуждено соответствующее ходатайство перед Константинопольским Патриархом. Последствий это ходатайство не имело.

Андрей Николаевич Муравьев в том же 1849 году приложил немало сил для открытия скита. Но успеха и он достичь не мог. Перед отъездом он решил подарить икону своего небесного покровителя келлье и с тем пришел к о. Виссариону. Тот говорит: «А у нас есть два изображения апостола, одно из них в иконостасе. И существует предание, что когда-то келлья праздновала апостолу. Есть какая-то надпись на греческом наверху над вратами. Может, сможете вы ее прочитать?» Этот муж (камергер) берет лестницу и читает надпись^[14], что храм раньше был посвящен апостолу, и говорит: «Братья, знаете ли, что доселе, сами того не зная, жили под сенью Первозванного, и отныне вам должно достойно чтить его имя…» И в этот момент является антипросоп Ватопедского монастыря и приглашает отца Виссариона ехать в монастырь за новой омологией об учреждении скита.

Поставление о. Виссариона в игумены скита состоялось 22 октября 1849 г. Из Ватопедского монастыря прибыл живший на покое митрополит Адрианопольский Григорий. При пении «Достойно есть» первому игумену была вручена печать скитская, ключи и игуменская палица. Казначеем скита стал друг о. Виссариона о. Варсонофий, а духовником о. Нифонт. Затем о. Виссарион уехал получать утверждение в Константинополь. Из-за его долгого отсутствия в скиту началось брожение умов. Некоторые стали сомневаться в успехе этого предприятия. И действительно, дело несколько затянулось, помощник о. Виссариона вынужден был съездить обратно на Афон для исправления некоторых документов. Святейший Патриарх Анфим после этого дал разрешение на открытие скита. Но перед первым игуменом встала новая преграда – природная. Дело создания русского скита едва не закончилось неудачей из-за водной стихии. Более месяца о. Виссарион со своим спутником монахом Филаретом не мог достичь Афона. Корабль дважды относило от Святой Горы к островам, и он находился на краю гибели. И все же о. Виссарион вернулся 13 марта 1850 года с известием, что Серай стал скитом. Находящийся при смерти его сподвижник о. Варсонофий, казалось бы, дожидался этого известия и сумел только спросить у своего друга-игумена: «Ты окончил свое дело?» Получив утвердительный ответ, он сказал: «Ну, и я окончил», – и отошел к Господу на другое утро.

Праздничная трапеза насельников Андреевского скита. Конец XIX в.

Начались неустанные труды по созиданию обители. Основную тяжесть по строительству скита взял на себя первый игумен, иеросхимонах Виссарион. Посильную помощь оказывал скиту его брат, московский купец Иван Максимович Толмачёв. Надо отметить, что уже в 1847 г. был освящен верхний храм келльи Серай в честь Покрова Божией Матери. Интересно, что один из создателей келльи Патриарх Серафим хотел построить именно Покровский храм – в честь особо чтимого на Руси праздника. В 1847 г. братство келльи насчитывало 25 человек, среди которых был бывший игумен одного из монастырей Казанской епархии Антоний.

В 1850 г. с западной стороны скита закладывается двухэтажный каменный корпус. На первом этаже размещаются хозяйственные помещения: трапеза, кухня, прачечная, а на верхнем – братские келльи. Окончена постройка уже в 1851 г.

Юный русский скит переживал все трудности роста: брожение среди братии, противодействие недоброжелателей, нехватку средств. Что касается двух первых пунктов, тут можно было воевать только с помощью смирения. Добыть же какие-либо средства на Афоне не представлялось возможным. Земли у скита было мало. Да и производство разных сортов масла или иконопись не могли приносить достаточного дохода, так как этим занимались на Афоне многие крупные обители. Поэтому единственной возможностью обеспечить русскую обитель всем необходимым был сбор средств в России. Практика показывала, что использовать каких-либо посторонних людей для сбора было нецелесообразно, потому что трудно было ожидать от них особого усердия и, кроме того, деньги представляли соблазн для сборщиков. Но самое главное, что сама организация сборов требовала разрешения Синода, которое мог получить только насельник скита. Вообще, денежными сборами на монастыри и храмы было заниматься гораздо труднее, чем в нынешнее время. После окончания определенного Синодом сбора, сборщик должен был сдать Синоду не только собранные средства, но и учетные книги, и только после проверки обитель могла получить все, что ей полагалось. Разрешение на сборы давалось далеко не каждому просящему. Синодальные чиновники уделяли внимание и личности сборщиков, и в случае каких-либо сомнений следовал отказ. Отношение к афонским обителям было особое, и получить разрешение было гораздо сложнее, чем российскому монастырю. Все это говорило о том, что для сборов надо было посылать в Россию насельников скита, причем самых лучших.

Вид русского Андреевского скита (литография, вторая половина XIX в.)

Теперь представьте себе ситуацию: игумен должен подобрать одного из лучших иеромонахов обители, которого следует на несколько лет оторвать от строгой монашеской жизни. Соблазны мира всегда были велики, и игумен брал на себя ответственность за будущее своего послушника. О. Виссарион чувствовал всю тяжесть груза, который ложился не только на плечи сборщика, но и на его плечи, и, чтобы контролировать духовное состояние монахов, строго требовал от них частых письменных отчетов. Причем писать сборщику нужно было не только о самих сборах, но и о своей духовной жизни. Если по тем или иным причинам длительное время не приходило писем от скитских посланников, то игумен очень волновался, переживал и, конечно, усиливал молитву. Первым сборщиком от скита был послан о. Феодорит, любимое духовное чадо игумена. О. Феодорит буквально был передан в юном возрасте своим родителем на попечение о. игумену. О. Феодорит с радостью писал своему старцу из России и неизменно получал в ответ спокойное и ласковое назидание старца. «Феодорите, чадо мое духовное! Буди Богу и братии угодным. Мир тебе и спасение, и да будет на тебе Божие благословение. О Христе Иисусе спасайся да на послушание поприлежней подвизайся. Терпением венцы стяживаются, а трудами исправляются. Братию утешай и учреждай, а себя самого не повреждай. Да и Христос всем не угодил. Много глупых и грубых соблазнил. А нам, что с гордыми и непокорными делать – только остается от них далее бегать! Вот за наши труды воздалися скоро нам и плоды… В начале нашего спасения произошло плачевное веселие… масляницу^[15] хорошо утешался – хлебцем и маслинами, а не рыбками учреждался. Как в дороге, так и на пароходе, а в Царьграде еще лучше: у кого масляница, а у меня Великий пост. Знай ты, да я сам себя! А ты, отец Феодорит, все подробно и по чистой совести, как перед самим Богом, опиши: как у нас в скиту управление, и как обращаются, и кто находится, и кто что говорит, и кто какое имеет намерение, кто жив и помер, кто здоров и болен. Старец И. Виссарион^[16]^[17]. Март. 1850 г.».

Внутренний вид храма Св. апостола Андрея Первозванного в келлье Серай

Могила первого игумена скита иеросхимонаха Виссариона

Сборы шли весьма тяжело: «Успехи чрезвычайно слабы, даже и ничтожны… Начали сбор по книге с 1-го декабря (1854-го г.) – едва ли на месяц выйдет отчету по сто р<ублей> с<еребром> – то с трудом, и за сие благодарение Богу и людям. Наславили на Рождество. Благодарим Владыку, что благословил славить, а молебны не позволил. И на Пасху будем славить. Равно вещами очень мало попадает – не до того всем…»^[18]

Скит приобретает новые земли, и в 1853 г., при содействии ктитора скита А. Н. Муравьёва, Хиландарь уступил скиту часть территории источника, разрешив пользоваться водой, и, таким образом, была решена одна из важнейших проблем скита. В 1856 г., опять при деятельном участии Муравьёва, у Руссика приобретена соседняя келлья Свт. Василия Великого с участком земли. Недостаток земли – одна из самых больших трудностей в жизни скита. В 1857 г. заложен, а в 1860 г. освящен придел во имя св. Петра Московского с двухэтажным корпусом для братских келлий. Освящение совершал архиепископ Мелетий. Этот корпус расположен в южной части скита. На постройку этого храма пожертвовал необходимые средства П. И. Севастьянов, названный Петром в честь первого Московского митрополита. Надо отметить роль этого неутомимого исследователя афонских древностей и ктитора скита. Его рассказы об Афоне слушала сама императрица Мария Александровна, и благодаря его помощи андреевцам удалось открыть подворье в Петербурге.

В 1858 г. скит посещает известный церковный историк епископ Порфирий (Успенский). Со свойственной ему скрупулезностью он описывает особенности устава скита. Вечерня совершалась с 8 до 10, затем трапеза и повечерие. После повечерия – исповедь старцу и вечернее правило у себя в келлье. После повечерия пища уже не вкушалась. Полунощница и утреня – в час или два пополуночи. Простая утреня в среднем продолжалась два часа, полиелейная – три часа, потом Литургия около двух часов. Затем трапеза, которая, как правило, состояла из одного холодного и двух вареных блюд. После нее братия шла на послушания, причем подчеркивалось, что настоятель почти всегда участвовал в общих работах. Монахам не разрешалось держать в кельях еду, деньги, лишнюю одежду, ходить в кельи друг ко другу. Причем кельи, включая настоятельскую, никогда не запирались^[19]. В общем, довольно обычный устав общежительного монастыря.

В 1859 г. в юго-западной части скита строится четырехэтажный корпус, соединивший уже существующие корпуса.

В 1860 г. прокладывается водопровод от источника. В этом же году происходит немаловажное для скита событие: Святейший Правительствующий Всероссийский Синод по просьбе о. Виссариона разрешает двум доверенным от скита въезд в Россию для закупки продовольствия и необходимых припасов в Ростове-на-Дону и Одессе. В этом же году игумен приобретает квартиру в Константинополе для приема паломников, следующих в Палестину и на Афон. В 1861 г. строится корпус для рабочих людей и помещение для скота и хранения корма.

Реформа 1861 г. явилась своеобразным испытанием для русского афонского монашества. Множество нестойких монахов «из простых» устремилось на Родину, едва донеслись первые слухи о реформах. «Узнав о прекращении крепостной зависимости, многие иноки побросали Афон, поехали в свои деревни в Россию, стали простыми мужиками и стали пахать землю», – сообщает нам Летопись Свято-Андреевского скита. После манифеста «все взволновались, и 20 человек в одном из общежитий разбежались и вышли в Россию и Одессу»^[20]. Ясно, что эти события затронули и Андреевскую обитель. А скоро скитян ждало новое испытание.

В 1862 г. скончался первый игумен скита о. Виссарион, 33 года проведший на Афоне. Новый игумен – ученик о. Виссариона о. Феодорит продолжил дело своего учителя. Родился о. Феодорит (в миру Федор Крестовников) 7 февраля 1822 г. в селе Суринском Сызранского уезда Симбирской губернии в семье крестьян Василия и Екатерины Крестовниковых. Уже в молодости, в 1842 г., прибыл на Афон. 6 мая 1862 г. утвержден в должности игумена Ватопедским монастырем. Игумен был первым из дикеев^[21] Свято-Андреевского скита возведен Константинопольским Патриархом в сан священноархимандрита. Надо отметить, что эта награда вполне соответствовала неустанным трудам второго игумена. Ради устроения обители о. Феодорит несколько раз предпринимал поездки на Родину, в Россию, и все они неизменно заканчивались успехом. На собранные средства игуменом была построена в 1862 г. вне ограды скита, на восточной стороне, двухэтажная церковь Всех Святых и Всех Святых Афонских. Нижний этаж этой церкви предназначался для братской усыпальницы. Одновременно с построением церкви был сооружен двухэтажный корпус с 14-ю кельями братьев скита, которые несли послушание неусыпаемого чтения Псалтыри (перерыв делался только на время совершения Литургии). Это были особые молитвенники скита. Ведь, кроме чтения псалтыри, они поминали скончавшихся отцов и братьев, а также благодетелей монастыря. Этот храм освятил епископ Полтавский Александр во время своего паломничества на Афон в 1868 году. В октябре 1863 года был построен одноэтажный корпус для рабочих людей, а также для ряда хозяйственных служб, среди которых отметим аптеку – учреждение, непривычное для Афона. В 1864 г. построено пятиэтажное здание в северо-восточной части монастыря, явившееся как бы продолжением трапезного корпуса монастыря.

19 ноября 1865 г. было решено построить большой шестиэтажный корпус с храмом в честь прославившейся многочисленными чудесами иконы Божией Матери «В скорбех и печалех утешение». В основном постройка была закончена уже в 1868 г., а освящена 30 ноября 1871 г. архиепископом Каллиником^[22] (бывшим Мосхонийским). В этом здании была устроена главная порта (афонское название врат обители), часть ризницы, хозяйственные помещения, просфорня, гостиница для паломников, в нижних этажах – кладовые. Чтобы обеспечивать провизией увеличивающееся братство монастыря, было построено монастырское судно в г. Борисоглебске Тамбовской губернии. Корабль плавал в Таганрог и Ростов-на-Дону, где находились подворья скита, но 17 января 1872 г. судно потерпело крушение у берегов острова Скопеля. Главным событием в жизни скита в период игуменства Феодорита была закладка соборного храма в память чудесного спасения государя императора Александра Николаевича от покушения в Париже. 16 июня 1867 г. его сын, великий князь Алексей Александрович, совершавший паломничество по святогорской земле, по просьбе игумена Феодорита заложил собор в честь ап. Андрея Первозванного с приделами во имя св. блгв. кн. Александра Невского и равноап. Марии Магдалины, небесных покровителей его родителей. Этому собору предстояло стать украшением Афона.

В 1869 г. скит приобрел участок земли около г. Кавалы. В 1871 г., исполняя желание первого игумена Виссариона, о. Феодорит приобрел большой дом в Константинополе близ морской пристани для размещения паломников из России, отправлявшихся в Иерусалим и на Афон. 27 января 1872 г. о. Феодорит за свои неустанные десятилетние труды по благоустройству скита был возведен Константинопольским Патриархом Анфимом в сан архимандрита. Надо отметить, что о. Феодорит на Афоне пользовался всеобщей любовью и уважением Вселенского Патриарха Анфима. 27 июля 1873 г. государыня императрица Мария Александровна пожертвовала обители колокол в 333 пула 33 фунта, отлитый в г. Слободском Вятской губернии на заводе Бакулевых. Колокол был украшен двуглавым позолоченным орлом.

20 мая 1874 г. Свято-Андреевский скит отмечал свое 25-летие. На этот праздник прибыл ктитор обители А. Н. Муравьёв, находившийся уже в преклонных годах. По прибытии Андрей Николаевич был поражен переменами, происшедшими в скиту за четверть века. В день отъезда он пожелал положить свой камень в основание собора рядом с камнем, положенным его высочеством Алексеем Николаевичем. Покинув скит, Муравьёв передал свое ктиторство русскому послу в Константинополе графу Н. П. Игнатьеву. Граф посетил скит 19 июля 1874 г. совместно с германским и американским послами и присовокупил свой камень к основанию будущего собора. Так, камень за камнем строился собор, 30 сентября 1874 г. в Борисоглебске было сооружено новое судно, еще большего размера по сравнению с потерпевшим крушение. 25 ноября житель г. Ростова-на-Дону Григорий Григорьевич Адмиральский пожертвовал монастырю принадлежащий ему участок земли, на котором впоследствии было организовано подворье.

В феврале 1879 г., через тридцать лет после образования скита, он был переименован по соглашению с кириархиальным Ватопедским монастырем из Новорусского Ватопедского скита в Русский Свято-Андреевский общежительный скит. Это было не просто изменение названия, а получение скитом нового статуса. Официально был утвержден собор старцев скита в качестве органа, помогающего игумену в делах управления скитом. Кроме того, увеличивался состав иночествующей братии до 150 человек и более, в случае если позволяют средства скита (вместо 14 при старых условиях). Это было очень важное событие в жизни скита: он приобрел необходимые юридические права. Вообще, столь быстрое становление монастыря, непривычное для других афонских обителей, можно объяснить только благоволением Божиим, которое выразилось и в особенном расположении Константинопольских Патриархов того периода к русскому скиту.

25 июля 1879 г. в жизни скита произошло еще одно знаменательное событие: купчиха г. Павловска Анна Ульяновна Джамусова подарила обители участок земли в С.-Петербурге на Песках, на углу 5-й и Дегтярной улиц. На этом месте в будущем будет построено Афонское подворье с храмом Благовещения, о чем будет сказано позже.

4 апреля 1881 г. начаты работы по строительству собора.

В 1881 г. на северной стороне построены два корпуса: в три и в два этажа. В одном разместилась кузница, слесарная мастерская и кладовая, а в другом – иноки, работающие в этих мастерских.

6 февраля 1882 г. липецкий купец Иоанн Петрович Летунов пожертвовал по дарственной участок земли в г. Одессе, на углу Рыбной улицы и Тюремного переулка. Здесь будет построено Одесское подворье скита.

В 1882 г. за стеною скита была построена двухэтажная церковь: верхняя освящена во имя свт. Николая, а нижняя – во имя трех святителей. Освящение совершал бывший архиепископ Парфений.

В 1883 г. в г. Ростове-на-Дону на участке земли, принадлежащем скиту, построен дом для богомольцев, отправляющихся в паломничество на Святую землю, Синай или Афон.

В 1883 г. завершена работа по надстройке братской трапезы. Был надстроен еще один этаж, на котором разместилась церковь во имя Святой Троицы (Авраамова странноприимства).

В 1884 г. построен в северо-восточной части скита трехэтажный корпус, в котором разместились столярная и токарная мастерские и кельи для братии. В 1885 г. надстроен этаж над корпусом митрополита Петра.

В 1885 г. вновь возобновились работы по строительству собора. Возведен второй этаж, но работы продолжались только до октября 1886 года, а затем были приостановлены по случаю зимнего времени и долгое время не возобновлялись.

В 1886 г. начато, а в 1890 г. закончено строительство храма Преп. Сергия Радонежского на Одесском подворье. Храм посвящен преп. Сергию, потому что имя этого святого носил председатель Императорского Палестинского общества великий князь Сергий.

1 января 1887 г. Свято-Андреевским скитом начато издание журнала «Наставления и утешения святой веры христианской», которое продолжалось до самой революции.

Была в скиту устроена и фотомастерская. Фотографии, сделанные в скиту, были высокого качества, и именно они дают сегодня представление об Афоне тех лет. «В основном, именно его (скита) продукция хранится в российских собраниях. Иногда мастера правили негатив, придавая морской зыби на фото вид гладкого зеркала, без единой волны. Миф ли создавали мастера или чуть поправляли картину, виденную ежедневно с главной пристани горы?.. Фотография святогорья не только запечатлела пейзажи Горы Богородицы, но и ее жителей, их гостей. Пока, за недостатком документов, лишь со слуха могу говорить о андреевской фотомастерской как начале фотографии Св. Горы (может быть, и Греции?)», – пишет об андреевских фотографиях одна наша современница, собирательница старых фотографий^[23].

1887 год оказался очень неблагополучным для скита. В ночь с 9 на 10 марта сгорел храм во имя Святой Троицы, трапезная и находящиеся там кельи, а 21 декабря 1887 г. сгорело подворье скита в Константинополе.

В 1887 г. рядом со скитом построен двухэтажный корпус с церковью во имя Успения Божией Матери. На втором этаже рядом с храмом долгие годы подвизался известный подвижник скита – молчальник схимонах Андрей.

21 марта 1887 г. архимандрит Феодорит после продолжительной болезни, чувствуя крайний упадок сил, заявил о своем желании уйти на покой и просил собор старцев избрать вместо него другого игумена скита. Новым игуменом стал иеросхимонах Феоклит. 10 августа 1887 года окончил свой жизненный путь второй игумен обители – Феодорит. Не довелось о. Феодориту быть погребенным на Святой Горе. Больной, едва двигающийся от слабости, отправился он в Одессу для устройства странноприимного дома. Отец архимандрит умер во время этой поездки и похоронен на новом христианском кладбище в Одессе. На его могиле был поставлен скромный памятник из простого кирпича. Надо отметить, что во время его игуменства в жизни скита произошло много знаменательных событий. Лучшее тому свидетельство – приведенная выше хронология, которая хорошо иллюстрирует его неустанные труды по становлению обители. О. Феодорит юношей пришел на Афон, стоял у истоков организации скита и был твердым исполнителем воли первого игумена и своего учителя – иеросхимонаха Виссариона.

«Отче Святый и любезная братия! Вы первое по Господе занимаете место и воображение в сердце моем, и я радуюсь, что имел благодатную минуту побеседовать с вами, хотя с берегов Одессы. Так, стало быть, Богу угодно указать мне жребий быть пришельцем в стране чужой, а теперь и в родной. И как я только помяну Святую Гору Афонскую, колыбель православия, источник моей жизни духовной, так разит мое сердце. Как громовым ударом сокрушает. Но ободряет меня сознание долга святого послушания, пример усердия моих собратий, полагающих душу свою ради ближнего и еще сострадание к братьям мирянам, которые бедствуют в океане житейском и чают чрез посредство наше достичь истинного покоя за их усердное расположение (Христа ради) к нашей убогой обители. Много есть сокровенных рабов Христовых, скрытых тению житейских попечений^[24]… 16 мая 1851 г. Одесса». Этот фрагмент письма о. Феодорита как нельзя лучше говорит о его любви к Афону, к обители, игумену и братии.

К сожалению, приходится говорить о том, что многие из братии платили неблагодарностью о. Феодориту. Летопись монастыря написана только до 1863 г., и печальная история, имевшая место в скиту, не попала на страницы печати, и только в замечательной книге «Великая стража», составленной иеромонахом Иоакимом (Сабельниковым), мы узнаем о тяжелых испытаниях, выпавших на долю архимандрита Феодорита. В конце 70-х гг. в скиту опять началась смута. Некоторые из старшей братии не принимали порядки, установившиеся в скиту, сыграла свою роль и ревность к отдельным лицам, которые, по мнению недовольных, были на особом положении у настоятеля. Это привело к тому что о. Феодорит был вынужден удалить из обители нескольких нарушителей порядка. Партия недовольных устроила волнения внутри скита, и результатом стало удаление о. Феодорита с поста настоятеля.

Скитские иконы Божией Матери «Милующая», «Нечаянная Радость», «Богородица на троне»

Запрестольный образ главного алтаря Андреевского скита

6 апреля 1878 года новым настоятелем скита был избран иеромонах Антоний. О. Феодорит имел мягкий, незлобивый характер: он со смирением принял свое увольнение и «утвердил свое согласие на это своеручным подписом к составленному братству акту по сему предмету», как писали епитропы скита в Свято-Пантелеймонов монастырь. Но скоро о. Феодорит понял опасность, нависшую над скитом. Монастырь Ватопед противился увольнению игумена, но отчасти сам был причиной этой ситуации. Дело в том, что Свято-Андреевский скит, как и все русские обители был общежительным монастырем, в то время как кириархиальный Ватопедский монастырь жил в те годы по идиоритмическому уставу. Это оказало сильное влияние на скит и привело к тому, что в нем утвердился, по меткому выражению старца Иеронима из Руссика, «республиканский» образ правления. И уход о. Феодорита только на время умирил бы братию, а через некоторое время вновь возникли бы нестроения. Если греческие монастыри могли как-то существовать по идиоритмическому уставу, то для русских такой режим был невозможен. Даже любое ослабление игуменской власти приводило к многочисленным искушениям, что мы видели не раз в истории Андреевского скита. Видимо, поэтому о. Феодорит решает продолжить борьбу за настоятельское место. Он обращается к о. Иерониму за помощью: «Ваши три строки и одно слово Николаю Павловичу Игнатьеву – и я воскрес, остаюсь на своем месте, святая обитель сохранена, и вся братия успокоится». Но дело уже зашло слишком далеко, и ясно, что мира такими средствами не добьешься, поэтому о. Иероним дает следующий совет: «Единственное средство спасет скит от разрушения – ваше добровольное оставление управления оным и всепрощение братству смущения. А как попущено испытание от воли Промысла Божия, то это для пользы духовной… Чада ваши духовные со временем все оценят ваш примерный поступок, ибо все сделано вами из пользы ближнему…» Но события уже развиваются по другому руслу: вмешиваются сначала монастырь Ватопед, а потом Вселенский Патриарх, после чего архимандрит восстанавливается в должности, а братия примиряется с ним, но, увы, только видимо. Однако мир наступил ненадолго. Монашеская жизнь в скиту уже нарушена, и везде проявляется своеволие. По версии составителя «Великой стражи», не болезнь является причиной ухода о. Феодорита с поста и отъезда в Одессу, а новые и новые непрекращающиеся смуты. Они, к тому же, реально подорвали здоровье архимандрита, вынудили его покинуть скит и явились причиной того, что о. Феодорит умер вне горячо им любимого Афона^[25].

Икона Божией Матери «В скорбех и печалех утешение»

Важной заслугой второго игумена обители было то, что скит в этот период стал ставропигиальным. Произошло это, видимо, по формуле «нет худа без добра». Это было реакцией Патриарха на смуту в скиту. Трудам о. игумена обязан своим существованием скитский печатный орган «Наставления и утешения святой веры христианской». Примечательно, что за время правления о. Феодорита численность насельников скита возросла с 20 до 300 монашествующих^[26].

Но все же главным событием этого периода было то, что не созидается никакими человеческими трудами. В 1863 г. прославилась скитская икона «В скорбех и печалех утешение». В городе Слободском Вятской губернии, куда была принесена афонская икона для поклонения, произошло чудо исцеления от немоты. Сын священника Владимира Николаевича Неволина, молчавший 6 лет, обрел дар речи. Икона была пожертвована братству первым игуменом скита. О. Азария из Пантелеймонова монастыря, знаменитый составитель «Афонского патерика», приводит следующую историю этой иконы в книге «Вышний покров над Афоном»^[27]. По афонскому преданию эта икона принадлежала известному уже нам Патриарху Афанасию, тому самому, который был владельцем Серая и нашел себе вечное пристанище в русской земле. После смерти святителя в 1654 г. икона была передана в Ватопедский монастырь, где и пребывала до открытия Андреевского скита. В этот день она была подарена митрополитом Григорием первому игумену Виссариону. С тех пор она всегда находилась в келье у о. игумена, который перед кончиной, как уже говорилось, передал ее братству со словами: «Да будет она вам отрадою и утешением в скорбех и печалех». И это пророчество исполнилось: от иконы происходило множество чудес во время ее пребывания в России. Интересно, что первое чудо произошло в монастыре, где игуменьей была монахиня Пульхерия, дочь о. Филарета (Филиппа Филимоновича Сазонова) – одного из первых насельников Андреевского скита, вступившего в братство еще в 1834 г. Представление о количестве исцелений могут дать некоторые документально зафиксированные свидетельства. 19 ноября 1863 г. совершается первое чудо: исцеление лишенного дара речи юноши. А уже 22 ноября – новое чудо: заговорила косноязычная дочь дьячка Сретенской церкви в том же г. Слободском Парарина. 24 ноября исцеляется от паралича ног крестьянин Николай. Тогда же исцеляется не владевшая ногами семилетняя девочка Ксения. 24 же ноября исцеляется трехлетний мальчик Петр от припадков, 25 ноября – А. Г. Шуктомова от беснования, 5 декабря – четырехлетний мальчик Василий Кибардин от воспаления кости большого пальца руки, 25 января 1864 г. в Вятке получает совершенное исцеление пятилетний мальчик Кирилл, неспособный не только владеть ни руками, ни ногами, но и лишенный дара речи. И подобных свидетельств огромное количество только за период в 1–2 месяца после первого чуда. В 1880 г. икона снова прибывает в Россию. И вот новые исцеления. В г. Челябинске дочь местного священника Мария три года из-за тяжелого недуга не поднималась с постели^[28]. Но вдруг девочка получает таинственное извещение, что икона Царицы Небесной прибыла в кафедральный собор, и болезнь отступает. Окончательное выздоровление наступает, когда девочка видит в окно своего дома крестный ход с чудотворной иконой. И здесь мы замечаем удивительную мистическую связь Свято-Андреевского скита с Россией. Икона прибывает в Россию, и совершается множество чудес. Она становится как бы целительницей России. Видимо, это осознают старцы скита и снова направляют в 1890 г. икону в Россию. Сопровождает ее будущий игумен скита иеромонах Иосиф. Икона совершает как бы триумфальное шествие по России. 3 марта – Одесса, 14 марта – ст. Борки, Спасов скит, созданный в память чудесного спасения царской семьи, 16 марта – Ростов-на-Дону, затем Москва и, наконец, Афонское подворье в Петербурге. Везде к иконе устремляется огромное количество верующих. Только в Одессе за порядком следит наряд в 50 городовых. К иконе хотят приложиться тысячи людей, во время пребывания иконы в этом городе храм закрывается всего на 3 часа в сутки.

И здесь совершаются исцеления. Но, к сожалению, до нас дошло свидетельство только об одном из них. В 1898 г. от этой иконы зафиксировано чудо: получила исцеление девица Елена Богданова, 22 лет, потерявшая способность владеть языком.

В 1915 г. 6 февраля в час дня на Петербургском подворье митр. Владимир начал перед чудотворной иконой неусыпное моление о даровании победы русскому воинству^[29]. С горечью и печалью приходится сказать: о том, где теперь находится чудотворная икона, никаких сведений нет. Возможно, икона была взята монахами Петербургского подворья скита, когда они были вынуждены покинуть обитель в послереволюционные годы. Образ, который ныне можно увидеть в скиту, – копия, заменившая чудотворную икону в 1890 г.

Икона представляла собой створчатый складень 9,25 вершков длины и 7 вершков ширины; на створках его изображены великомученики Георгий Победоносец и Димитрий Солунский на конях, а также свт. Спиридон Тримифунтский и Николай Мирликийский. В центре иконы поясное изображение Богоматери с Предвечным Младенцем, покоящимся у левого Ее плеча. Ризы Богоматери и Богомладенца чеканные золотые. Венцы также золотые. Венец Божией Матери был украшен жемчугом. Христос правой рукой преподает благословение, а в левой держит скипетр. Под изображением Божией Матери и Младенца были изображены св. Антоний Великий, Евфимий Великий, Савва Освященный и преп. Онуфрий, а рядом с Божией Матерью св. Иоанн Предтеча и св. ап. и евангелист Иоанн Богослов. На самом окладе над Богородицей были изображены два ангела, держащие венец. В иконе хранились частицы св. мощей: первомученика архидиакона Стефана, преп. Григория Синаита, преп. муч. Михаила и преп. муч. Игнатия Нового, Евфимия и Акакия Афонских. Стиль письма указывал на многовековую древность этой иконы^[30]^[31].

Третий игумен Андреевского скита, уроженец Тульской губернии иеросхимонах Феоклит (Феодосий Позднеев) оставил о себе память как о старце высокой жизни, хотя настоятельствовал совсем недолго. Он родился в семье крестьян Андрея и Надежды Позднеевых в деревне Гурьево Ефремовского уезда Тульской области в 1833 г. Юношеские годы провел в Москве. С детства имел стремление к монашеской жизни. Несколько лет провел в качестве послушника в одном из монастырей Московской губернии. На Афон прибыл в 1868 г., обошел как паломник все афонские монастыри и затем избрал для поступления Андреевский скит^[32]. 17 марта 1871 г. пострижен в мантию, 23 сентября 1871 г. рукоположен в сан иеромонаха. С 1878 г. в течение 10 лет выполнял обязанности духовника. 23 апреля 1887 г. он стал третьим по счету игуменом скита. О. Феоклит был замечательным духовником, но имел слабое здоровье. Несмотря на болезненность иеросхимонаха Феоклита и кратковременность его игуменства, ему все же удалось добиться некоторых успехов в строительстве скита.

В мае 1887 г. была освящена новая трапезная, построенная вместо сгоревшей, а и июля 1889 г. архиепископ Парфений освятил вновь построенную церковь Святой Троицы. Это был девятый храм обители, небольшой, но красивый, с древним, в византийском стиле, иконостасом, иконы для которого были написаны в Москве^[33]. На стенах у правого и левого клироса висели древние образа. В алтаре, на горнем месте, была размещена икона Божией матери Иверская – точная копия с чудотворной иконы. Эту икону особенно почитали игумен Виссарион и архимандрит Феодорит, перед ней молились они во время скорбей и всегда получали утешение. На иконе была сребропозлащенная риза с драгоценными камнями. Киот был изготовлен монашествующими скита. Тайная Вечеря была написана московским художником Соколовым. Также надо отметить изображение Господа Саваофа и четырех евангелистов – работу иноков скита. К этому храму примыкало и помещение библиотеки. Конечно, она не могла похвастаться таким богатством, как библиотека Пантелеймонова или других афонских монастырей. Книги были в основном славянские и русские, но имелось несколько весьма ценных греческих рукописей: Евангелия X-XII и даже VIII–IX вв.^[34]

В 1888 г. на месте сгоревшего Константинопольского подворья построено новое здание с церковью в честь Казанской иконы Божией Матери. Важнейшим событием было строительство с разрешения Ватопедского монастыря собственной арсаны (пристани), что значительно облегчило снабжение скита провизией и всеми необходимыми материалами. Иеросхимонах Феоклит 1 апреля 1890 г. в день Святой Пасхи награжден Св. Синодом наперсным крестом. Он скончался 18 октября 1891 г. Братия скита отмечала особое благочестие этого игумена. «Особенно же почивший о. настоятель принес много духовной пользы руководимому им о Христе братству, своею строго-благочестивой и высоко-подвижнической жизнью, служа живым примером и образцом истинного монашеского жития для вверенного ему братства, а также назидая его и словом своим, отличавшимся силою и убедительностью и показывавшим в нем глубоко-опытного подвижника благочестия»^[35]. Но лучше всего о благочестии этого игумена скажет он сам словами своего завещания братии: «Прошу у всех вас прощения и усердных молитв ваших за меня: да безбедно прейду страшные мытарства злых демонов. Вместе с сим и я прощаю всех вас во всем, чем кто меня обидел. При этом, любя вас всем сердцем моим, не могу не напомнить вам об одной заповеди Христовой: храните между собой, братие, мир, любовь и единомыслие; слезно и убедительно прошу вас помнить, что вы находитесь там, где пребывает незримо Сама Пресвятая Богородица – а в таком святом месте терпимы ли вражда и несогласие, наводимые врагом людей?»^[36].

В 1892 г. игуменом становится о. Иосиф, к тому времени уже 30 лет проведший на Афоне. Архимандрит Иосиф (в миру Иван Иванович Беляев) родился в селе Никольском Угличского уезда Ярославской губернии в купеческой семье и получил хорошее воспитание в духе христианского благочестия. С юных лет служил у своего дяди, московского купца. Но обманчивые ценности мирской жизни уже тогда не привлекали его. В 16 лет он бежал от своих родственников в Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры, чтобы вступить в число братии, но тогда его душевный порыв не увенчался успехом. Когда ему было всего 22 года, он оставил мир, оправился на Святую Гору и был принят в братство Андреевского скита. Произошло это в 1867 г. Ему было суждено войти в историю скита как его четвертому игумену. О. Иосиф имел от природы прекрасный, нежный и в то же время звонкий голос. Он получил только домашнее образование, но это не помешало ему проявить незаурядные способности в зодчестве, гимнотворчестве, археологии. 21 августа 1870 г. он пострижен в монашество, а 19 декабря 1876 г. рукоположен в иеродиакона. 17 января 1881 г. состоялась священническая хиротония о. Иосифа, 10 лет он исполняет обязанности ризничего, а в 1890 г., как уже говорилось, посылается на Петербургское подворье скита с чудотворной иконой «В скорбех и печалех утешение». Там он быстро снискал всеобщую любовь и скоро он стал начальником подворья. 15 мая 1891 г. награжден Св. Синодом наперсным крестом. Иеромонах Иосиф особенно благоговейно относится к скитской святыне – иконе Божией Матери «В скорбех и печалех утешение» – и собирает многочисленные свидетельства о случаях благодатной помощи от этой иконы. Его усилиями выпускается книжка «Описание чудес, совершившихся перед чудотворной иконой Божией матери “В скорбех и печалех утешение”». Но уже в 1891 г. он возвращается на Афон, так как внезапно умер игумен Феоклит, и 3 декабря 1891 г. братия избирает его игуменом скита. 1 февраля 1892 г. он получил утверждение в этой должности от кириархиального Ватопедского монастыря. Надо отметить, что о. Иосиф отказывался от настоятельства, а когда все же должен был подчиниться выбору братии, то сперва закончил строительство храма Благовещения Петербургского подворья и только после этого отправился на Афон. 22 декабря 1891 г. митрополит Исидор освятил главный алтарь храма, 19 января 1891 г. ректор Санкт-Петербургской академии епископ Антоний – правый придел в честь ап. Андрея и первомученницы Феклы. В приделе был установлен красивый иконостас древнерусского стиля. Пред престолом располагался прекрасный образ «Моление о чаше». После отъезда о. Иосифа 4 февраля митрополит Исидор освятил и левый придел в честь преп. Исидора Пелусиота и св. равноап. Марии Магдалины. Благовещенский храм был заложен 8 сентября 1889 г. в память чудесного избавления царского семейства во время катастрофы 17 октября 1888 года около станции Борки. Проект был сделан архитектором Никоновым, смета составила 150000 рублей^[37]. Пятиглавая церковь была построена в древнерусском стиле, в два этажа, фасад и вход были устроены с 5-й улицы. На первом этаже была освящена в 1890 г. небольшая церковь в честь иконы «В скорбех и печалех утешение». 17 октября 1890 г. были повешены колокола, самый большой из которых весил 73 пуда^[38].

Подворье Андреевского скита в Санкт-Петербурге (начало XX в.)

В январе 1892 г. о. Иосиф прибыл на Афон. «Своею опытностью в духовной жизни, деятельностью и энергичным характером, истинно христианской сердечностью, удивительной справедливостью он уже на первых порах своего служения снискал себе неподдельную любовь и глубокое уважение среди братьев. За 10 лет сложной и разносторонней настоятельской деятельности эти качества окрепли, распространились и возросли. От природы ласковый, деликатный, с сердцем, отзывчивым на все доброе, о. архимандрит Иосиф и на высоте своего служения, как и в минувшие – молодые годы, всегда располагал к себе всех, кого жизнь ставила не только в постоянные прочные отношения к нему, но даже и при случайных соприкосновениях». Так писал об отце архимандрите журнал «Наставления и утешения святой веры христианской» по случаю десятилетия его игуменства^[39].

Как и все афонские монахи, о. Иосиф с тревогой следил за событиями в России. Игумен Серафим (Кузнецов), автор книги о царе-мученике, окончивший свою жизнь в 1959 г. в Иерусалиме, посетил в 1908 г. Афон и имел продолжительную беседу с о. архимандритом о самодержавии: «Первый вопрос о. Иосифа был о положении дела водворения спокойствия в России; я его успокоил, что, слава Богу, русский народ начинает просыпаться от революционного кошмара и объединяется на защиту Православия, Самодержавия и Русской народности. Услыхав такие слова от меня, о. Иосиф очень обрадовался перекрестился и произнес: „Слава Богу, Матерь Божия заступилась за многострадальную нашу родину…”

Далее у нас был разбираем вопрос о Самодержавии и конституции; я высказал свои взгляды, основанные на Святоотеческом писании, в защиту Самодержавия: выслушав их, о. Иосиф подтвердил, что согласен с моими высказанными взглядами и порицал всех изменников, восставших против долга святой присяги, богоотступников – сынов диавола, а также конституцию и республику, которые, по его мнению, также получили основание еще в начале веков от гордого диавола, восставшего против самого Бога», – пишет о. Серафим в своих воспоминаниях^[40].

Из быстрого роста обители может показаться, что попасть в скит в те годы было довольно легко. Однако в действительности все было не так. Будущий настоятель Одесского подворья скита архимандрит Питирим (Ладыгин) (схиепископ Петр) так описывает свое поступление в скит:

«20 января 1894 г. на преп. Евфимия Великого я пошел к игумену о. Иосифу проситься, чтобы меня приняли в послушники. Он мне сказал: „Мы не принимаем, у нас нет мест, и ты иди в Пантелеимоновский монастырь или в Ильинский скит, там принимают”. А я сказал, что туда не хочу, что я клал жребий в Иерусалиме – выпал на Афон, и вот здесь клал жребий, куда мне поступить, – выпал к вам. Он говорит: „Ты молод, мы молодых не принимаем, тебе надо еще идти в солдаты”. Я говорю: „Я уже отслужил 4 года”. Он спрашивает: „Небось, тебя там в арестантскую часто сажали?” Я говорю: „Нет, вот у меня есть аттестат за мою службу”. И вынул ему аттестат, и дал прочитать. Он посмотрел мой аттестат и спрашивает: „Считать хорошо можешь?” Я говорю: «Знаю». Он говорит: „У нас есть одно место, если ты сможешь, то мы тебя примем. Вот иди к [казначею] Иосифу, пусть он тебя проверит, можешь ли считать, если можешь, то примем, а не можешь – у нас нет места. Иди!” Я спросил: „Еще придти к вам или нет?” Он говорит: „Мы скажем”». Далее последовала тщательная проверка у казначея, именем тоже Иосифа, и только после этого будущий настоятель подворья был принят в скит. Об ответственности работников бухгалтерии скита говорит тот факт, что старший бухгалтер скита о. Иоасаф в течение 10 лет ни на день не оставлял свою работу и не отлучался из скита.

Или вот другой пример поступления в обитель. К настоятелю Андреевского скита о. Иосифу однажды подошел пожилой паломник и попросил принять его в братство, «коего было изобильно, да и охотников из паломников поступить было много молодых и способных на все дела, но только сей паломник заявил, что о. Иоанн Кронштадтский его к нему послал. О. Иосиф спросил:

– А, если каменщик, то нам ты нужен. Нам надо из скита до водяной мельницы дорогу провести.

– Батюшка о. Иоанн^[41] мне так и сказал: „Поезжай на Афон в Андреевский Скит и там дорогу будешь проводить”». Новый послушник вскоре принялся за возложенное на него послушание и за год провел до мельницы хорошую дорогу^[42].

В 1894 г. игумен Иосиф возводится в сан архимандрита. Главное его деяние – это завершение строительства Андреевского собора, одного из самых больших в православном мире. В 1893 г. он активно принимается за строительство собора. Любопытно, что собор был заложен еще в 1867 г., буквально за несколько дней до прибытия о. Иосифа на Афон. Но с тех пор был выложен только фундамент и своды. В это время в Петербурге некий молодой человек довольно скромного вида обращает свои взоры в сторону русской святыни на греческой земле. Этим человеком был знаменитый предприниматель и меценат И. М. Сибиряков, ставший через несколько лет монахом Андреевского скита, в скором времени почивший в сорокалетнем возрасте и нашедший последний приют в афонской земле. Он жертвует огромную сумму новому настоятелю подворья в Петербурге о. Давиду. Это пожертвование составляло фантастическую сумму в 2400000 руб. Часть этих денег была истрачена о. Давидом на строительство самого подворья, а половина этой суммы – передана о. Иосифу и израсходована на строительство собора^[43]. К 15 октября 1897 г. постройка была в основном закончена. Собор был оштукатурен снаружи и внутри, покрыт кровлей, были сняты леса и установлены все четырнадцать крестов на главках. В 1898 г. была закончена настилка полов. В этом же году из Петербурга доставили изготовленный мастером Кондратьевым иконостас. В знак особого благоговения к святыне он был перенесен с пристани Дафни (12 верст по гористой местности) на руках усилиями монахов скита и келлиотов. В этом же году был заложен новый больничный корпус в северной части скита. Старый больничный корпус на восточной стороне скита уже не отвечал нуждам обители. В скит, особенно в зимнее время, стали стекаться за помощью в большом количестве пустынники, и старого помещения было явно недостаточно. При больнице был устроен храм во имя свт. Иннокентия Иркутского. Храм этот был заложен еще в 1868 г. при посещении скита епископом Александром Полтавским. Скитские отцы хотели заложить храм в честь иконы Божией Матери Казанской, так как именно в день празднования этой иконы был открыт Андреевский скит. Но, к их удивлению, преосвященный владыка отказался закладывать Казанский храм и предложил посвятить параклис иркутскому свт. Иннокентию. На их недоумение владыка ответил, что в свое время скиту Господь пошлет тезоименитого святителю благодетеля, который и построит этот храм. В описываемые годы это и совершилось: в обитель поступил богатый золотопромышленник Иннокентий Михайлович Сибиряков, на средства которого был воздвигнут, в частности, и этот храм.

16 июня 19000 г. Патриархом Иоакимом III в сослужении с епископом Арсением Волоколамским (Стадницким), в то время ректором Московской духовной академии, был освящен знаменитый Андреевский собор. Заложен он был, как уже говорилось, ровно 33 года назад, во время пребывания в скиту его императорского высочества Алексея Александровича в память чудесного избавления государя императора от покушения в Париже. На освящение храма его высочество не мог прибыть лично, но прислал своего представителя – начальника отдельного отряда военных судов в Средиземном море, контр-адмирала Алексея Алексеевича Бирилева. На Афон контр-адмирал и сопровождающие его лица прибыли на трех кораблях: броненосце «Александр II», канонерской лодке «Запорожец» и миноносце «№ 120». Контр-адмирала сопровождали на праздник 35 офицеров. Также большим событием было прибытие на Афон императорского чрезвычайного посла в Константинополе, его высокопревосходительства Ивана Алексеевича Зиновьева. Заметим, что он прибыл на Афон по предложению тогдашнего министра иностранных дел Михаила Николаевича Муравьёва (внука камергера двора, ктитора обители А. Н. Муравьёва). Из официальных лиц на освящении присутствовали еще императорский генеральный консул в Македонии – его высокопревосходительство Николай Александрович Иларионов и турецкий каймакам (высший турецкий чиновник на Афоне).

Ректора Московской академии сопровождали: инспектор академии Анастасий, профессора Н. Ф. Каптерев и В. Н. Мышцын, помощник инспектора академии иеромонах Анастасий (Грибановский), иеромонахи Варсонофий^[44], Гедеон и Смарагд, архидиакон Димитрион и 15 студентов академии. Из Пантелеймонова монастыря прибыл наместник архимандрит Нифонт с иконой вмч. Пантелеймона, из Ильинского скита – архимандрит Гавриил. Всенощное бдение совершалось с 9 вечера до 4,5 часов утра. На освящение собора была принесена великая святыня из кириархиального Ватопедского монастыря – «Пояс Богородицы», положена на специальном аналое и пребывала там во время всего праздника. В эти же дни был освящен придел в честь святого благоверного князя Александра Невского, свт. Иннокентия Иркутского и преп. Давида. В освящении участвовал архимандрит Давид, живший неподалеку в безмолвии. Тот самый архимандрит Давид, который во время смуты был избран игуменом скита, а затем выслан в Россию. 26 июля того же года был освящен и придел святой равноапостольной Марии Магдалины, небесной покровительницы императрицы.

Иконы «Отрада и утешение» и «Достойно ЕСТЬ»

Теперь немного о самом соборе. Построен он был по проекту петербургского профессора архитектуры Щурупова Михаила Арефиевича под наблюдением константинопольского архитектора Я. Г. Гкочо. Длина собора составляет 88 аршин^[45], ширина – 45 аршин, высота колокольни – 60 аршин. Собор имеет 150 окон и пол из каштанового дерева. Перед иконами святого благоверного великого князя Александра Невского и свт. Алексия, митрополита Московского, находились под балдахином раки с частицами св. мощей угодников Божиих, с частями Животворящего Креста Господня. В иконостасе собора обращали на себя внимание 6 икон местного ряда работы петербургского художника Тронина: Спасителя, Божией Матери, апостола Андрея, преп. Антония Великого, свт. Иннокентия Иркутского и Алексия человека Божия. Этот же художник написал запрестольный образ, изображающий таинство Евхаристии, расписал главный и алтарный купола.

У первой колонны, с левой стороны от входа в собор, размещалась очень древняя икона Божией Матери «Милующая». Эта икона была обретена в Константинополе в стене турецкой мечети, в которую был превращен православный храм. Икона была найдена строителями-греками, которые отнесли ее православному священнику, а тот передал ее в Андреевский скит. Икона эта относится к X–XI в.

На правой стороне, на первой от входа колонне второго ряда находилась Феодоровская икона, копия чудотворной иконы из Костромы. Она подарена скиту помещиком Грязевым из г. Любим Ярославской губернии. Родоначальник рода Грязевых участвовал в военных походах во времена Петра I и не раз получал от нее благодатную помощь. Икона досталась по наследству помещице Ярославской губернии – престарелой девице Глафире Степановне Грязевой, которая, не имея наследников, по письменному завещанию пожертвовала ее в 1856 г. на Афон в Свято-Андреевский скит. Размер иконы 1 аршин, 2,5 вершка, ширина 12 вершков. Украшение иконы состоит из сребропозлащенной ризы, киота с позолоченной рамой, неугасимой лампадой и сени искусной работы.

У второй колонны располагались икона св. Иоанна Предтечи и икона св. апостола Андрея Первозванного, принадлежащая свт. Афанасию Пателарию. От него эта икона перешла Патриарху Серафиму. В соборе висели как древние иконы, так и иконы нового письма. К древним относились: Казанская (Табынская) и Тихвинская. К новым – иконы Божией Матери: «Отрада или утешение» и «Достойно есть», икона Андрея Первозванного и Антония Великого, икона Антония Великого и Иосифа Песнопевца. Кроме того, имелись иконы: «В скорбех и печалех утешение», «Нечаянная радость», «Скоропослушница», Касперовская и др. Над горним местом главного алтаря была установлена сень, поддерживаемая 16-ю колоннами из темно-зеленого мрамора. Под нею в серебряном киоте была помещена копия чудотворной иконы «В скорбех и печалех утешение». Для главы св. апостола Андрея Первозванного московским мастером Прудниковым был выполнен прекрасный ковчег^[46].

Настоятельская стасидия – дар его императорского высочества великого князя Алексея Александровича. На ней изображен двуглавый орел с инициалами государя императора Александра II и вензель его высочества. На колокольне были размешены 20 колоколов, самый большой из которых – в 333 пуда 33 фунта – был принесен в дар обители императрицей Марией Александровной. Колокол был отлит в городе Слободском Вятской губернии – в том самом городе, в котором впервые явила чудотворения главная скитская икона Божией Матери. По убеждению многих, равного по чистоте и силе звука не было на всей Святой Горе. Андреевский колокол был пожертвован обители в 1888 г., а уже в 1894 г. на Афон в русский Пантелеймонов монастырь прибыл святогорский Царь-колокол в 818 пудов.

С левой стороны у западных врат собора была повешена памятная доска со следующей надписью: «Сей великолепный храм заложен собственноручно его императорским высочеством великим князем Алексеем Александровичем 16 июня 1867 г. в память чудесного спасения августейшего родителя его, благочестивейшего государя императора Александра от злодейского покушения на священную жизнь его величества в Париже 25 мая 1867 г. Начало постройки последовало 4 апреля 1881 года при жизни архимандрита Феодорита. В его настоятельство фундамент храма доведен с основания до уровня земли. Дальнейшая работа начата 3 мая 1893 г. при настоятеле архимандрите Иосифе и закончена, с Божией помощью, при нем же, с постановкой иконостаса 1 июля 1899 года. Торжественное освящение храма сего совершилось 16 июня 1900 г. в настоятельство того же архимандрита Иосифа с братией о Христе Иисусе. Освящал престол бывший Константинопольский Патриарх Иоаким III».

Сохранилось описание окрестностей скита того времени: «Кругом обители вьются гряды виноградных лоз и русских огородных овощей – огурцов, капусты, картофеля и других; по разным направлениям тянутся длинными рядами маслины, смоковницы, яблони, груши, персиковые и ореховые деревья и кусты смородины, крыжовника и малины; по горным скатам журчат струи прохладной ключевой воды, ниспадающие в большие цистерны. По склону в зелени деревьев расположились до 10 принадлежащих скиту калив, населенных пустынниками^[47]».

В 1897 г. были построены две церкви: Свт. Иннокентия Иркутского и Благовещения Пресвятой Богородицы. Также были построены храмы Михаила Клопского и вмц. Варвары при келлье о. Иннокентия (Сибирякова) и во имя Ильи Пророка при скитской мельнице. На западной стороне скита был устроен 4-этажный корпус, где размещались хлебная, библиотека, столовая для гостей, там же была построена ктиторская церковь в честь преподобных Виссариона и Варсонофия, священномученика Феодорита, в память основателей скита^[48]. Этот храм был освящен 26 апреля 1902 г. преосвященным Илларионом, бывшим епископом епархии Иериссо и Святой Горы. Надо особенно отметить, что освящение произошло в день сорокалетия кончины первого игумена Виссариона, и служба совершалась, несмотря на естественные трудности, на церковнославянском языке. Это был небольшой, но очень уютный храм, вокруг которого располагалась галерея с прекраснейшим видом на Афон. Храм украшал изящный дубовый иконостас. Все иконы были написаны в византийском стиле. К достопримечательностям и святыням храма можно отнести: шестиконечный кипарисовый крест длиной в 2 аршина и толщиной до 3 вершков, сделанный из сучка кипариса, посаженного в X в. преп. Афанасием в Великой Лавре и сохранившегося до настоящего дня; два Евангелия в металлическом окладе: одно эпохи Петра Великого, другое – времен Екатерины II. Наконец, в храме находилась бывшая келейная икона первого игумена «Взыскание погибших» (6 вершков длины и 4 вершка ширины); икона Господа Вседержителя, написанная в древнем стиле, особенно почитаемая архимандритом Феодоритом. Особой достопримечательностью храма была древняя икона Успения, представлявшая собой трехстворчатый складень (3,5 вершка длиной и 2,3 – шириной). На створках ее были изображения вмч. Георгия и свт. Николая, вмч. Димитрия и сщмч. Харлампия. В верхней части иконы были частицы мощей. Кроме того, у настоятельского места стоял посох митрополита Нила, долгие годы проведшего на Афоне и скончавшегося там, хорошо знакомого русским инокам, неоднократно служившего в русских обителях и не раз освящавшего в них новые храмы^[49].

Феодоровская икона Божией Матери Андреевского скита

Рака с мощами святого апостола Андрея Первозванного

В 1904 г. произошло другое важное событие в жизни скита, еще раз продемонстрировавшее неразрывную связь афонской обители с Россией. Это было освящение в 1904 г. нижнего храма собора, посвященного свт. Алексию, митрополиту Московскому. Храм этот задумывался несомненно в знак благодарности ктитору обители – великому князю Алексею Александровичу. Но прошло много лет, пока был построен заложенный им собор. И к моменту освящения храма явился другой представитель царского рода, на которого с надеждой взирала вся Россия, – единственный наследник цесаревич Алексий. Освящение храма было приурочено ко дню тезоименитства цесаревича. «Такое празднование тезоименитства наследника было желанием через усиленную молитву собирающихся на престольные праздники пустынников испросить у Господа великие милости царственному имениннику»^[50]. Освящаемый храм был задуман как зимний. Он был очень изящно отделан, украшен прекрасным собранием древних икон. Здесь явился еще один талант архимандрита Иосифа – ценителя древней иконописи. С величайшей тщательностью он составлял это собрание икон древнегреческого и древнерусского письма, многие из которых относились к XVII, XVI, XV и даже XII в. Иконы нового письма находились только в иконостасе. Можно представить, сколько трудов пришлось приложить о. архимандриту, чтобы собрать эти древние иконы, если учесть, что греки очень настороженно и внимательно относились к каждой древности. Но нижний храм имел и другую достопримечательность. Ранее уже говорилось, что в основание было положено несколько закладных камней. В западной части храма в месте его закладки был установлен мраморный памятник, обнесенный позолоченной решеткой, внутри которой крестообразно располагались четыре пластинки с золотыми надписями. На двух продольных пластинках под царским гербом был обозначен год первой закладки храма, на пластинке, располагавшейся с северной стороны, был обозначен год пребывания на Афоне ктитора скита, камергера двора его императорского величества графа Андрея Николаевича Муравьёва, и, наконец, на четвертой пластинке, с южной стороны, стояла дата третьей закладки с участием графа Николая Павловича Игнатьева. На самом памятнике располагалась икона Божией Матери.

Рака с частью мощей св. апостола Андрея Первозванного и другими святынями Свято-Андреевского собора

Запрестольный крест в Свято-Андреевском соборе

Надо отметить, что, кроме главной скитской иконы «В скорбех и печалех утешение», имелось и еще несколько икон, прославившихся чудотворениями. Особо следует сказать о древней иконе из келльи Серай «Скоропослушница». На наружной стороне этой иконы находилась табличка с надписью: «Сия икона написана в 1660 г. афонским схимонахом Пахомием и до 1846 г. находилась в сем Андреевском новосозданном скиту, наместной в церкви св. Апостола Андрея Первозванного. В 1846 г. 27 августа была дана сия святая икона игуменом сего скита Виссарионом на благословение достопочтенному благодетелю обители сей Павлу Сидоровичу Пономарёву, который и взял ее с собою в Россию. Царице Небесной угодно было прославить ее многими чудесами и исцелениями в недугах, чему служат свидетельством привески к иконе от исцелевших, серебряные знаки, и при одном из них Сама благоволила назвать сию икону „Скоропослушницей Афонскою”. Признательный к таким высоким милостям Царицы Небесной Пономарёв в 1858 г. возвратил сию чудотворную икону обители, как неоценимое и неотъемлемое ее достояние». При нахождении этой иконы у Пономарёва Божия Матерь прославила ее многими чудесами в Таганроге, в Ростове-на-Дону и других местностях, но особенно в землях Войска Донского. Прославилась она чудесами и в Крыму, во время Севастопольской кампании. Благочестивые почитатели святыни покрыли икону серебряной с позолотой ризой, украшенной большой короной с бриллиантами, драгоценными камнями и привесками из серебра. Длина иконы 1 аршин 2,5 вершка, ширина 12,5 вершков. Интересно, что икона эта принадлежит письму известного иконописца из Иверского монастыря Пахомия, того самого, который удостоился написать копию с чудотворной иконы Божией Матери «Вратарница», находившуюся в Москве, в часовне у Воскресенских ворот.

В Андреевском скиту были и другие писанные им иконы: Господа Вседержителя и преп. Антония Великого. Чудотворной считалась также икона преп. Антония Великого, находившаяся в иконостасе возле северной двери. Икона была древнего византийского письма и, возможно, осталась от старой церкви. Выше при описании собора говорилось о другой чудотворной иконе – Феодоровской.

Кроме перечисленных святынь, в скиту имелись частицы Честного и Животворящего Креста Господня. Одна из них была вложена в большой серебряный крест, украшенный бриллиантами и драгоценными камнями. Крест был подарен Хрисопольским митрополитом Панкратием. Этот столетний старец святой жизни, подвизавшийся на Афоне в уединении более 40 лет, принеся Андреевской обители свой бесценный дар, запретил брать когда-либо эту святыню из скита или отделять от нее часть. О чем оставил письменное завещание. Другая частица Честного Креста была вставлена в золотой крест и подарена обители Ватопедским архимандритом Харлампием. Наконец, был еще один золотой крест с частицей Животворящего Креста, пожертвованный скиту учениками знаменитого афонского подвижника о. Аникиты (в миру князя Ширинского-Шихматова).

В скиту имелись также частицы мощей: две части главы св. апостола Андрея, часть его руки (локтя), пожертвованная игуменом афонского монастыря Кастамонит Кириллом, две частицы мощей св. первомученика архидиакона Стефана, частицы мощей апостолов Филиппа и Варнавы, свт. Иоанна Златоуста, капли крови и частица мощей вмч. Димитрия Солунского, частица мощей вмч. Пантелеймона, сщмчч. Харлампия и Власия, свт. Модеста, Патриарха Иерусалимского, мчч. Севастийских, преп. Нила Мироточивого, св. мчч. Трифона и Димитрия Нового, прпмц. Марины и, наконец, части даров, принесенных волхвами Господу Иисусу Христу.

Вид скита с южной стороны. Современная фотография

Для размещения этих частиц мощей была устроена рака, на наружной стороне которой был изображен св. апостол Андрей. На четырех лицевых сторонах этой раки были расположены серебряные клейма чеканной работы с изображением разных событий из жития св. апостола Андрея. Рака и серебряная лампада искусной работы были изготовлены в Петербурге^[51].

В начале XX в. начинаются для России многочисленные скорби. Первая из них – Русско-Японская война. Афонцы всегда чутко реагировали на события в России. В праздники, на которые собирались во множестве русские пустынники со всего Афона, настоятель со множеством иеромонахов совершал молебное пение о даровании свыше помощи и об успехах русского оружия. Но не только молитвами ограничивалась помощь скита. В начале военных действий скит обратился к обер-прокурору Св. Синода с просьбой о предоставлении в распоряжение его императорского величества 3000 руб. на санитарные нужды русской армии. Сверх того, от того же скита пожертвовано в Одессе 5000 руб. на нужды Красного Креста и 3000 руб. на усиление Российского флота.

1 февраля 1907 г. митрополитом Нилом был освящен храм Вмч. Пантелеймона, а также Всех Святых Бессребреников и Преп. Серафима Саровского при помещении для болящих и бедных пустынножителей. Храм имел двухъярусный иконостас искусной резной работы, сделанный скитскими мастерами. В этом же году отмечалось 15-летие настоятельства архимандрита Иосифа. Ватопедским монастырем была подарена настоятелю икона^[52].

В 1907 г. перестроили усыпальницу и построили кельи на 26 человек для пожилых монахов. Усыпальницу устроили на деньги благодетеля Ивана Ивановича Губина – архангельского купца (35000 руб.).

В те годы тогдашний эконом обители иеромонах Питирим (Ладыгин) провел водопровод в обитель. Ранее была вода только в нижнем дворе. Для этого была построена новая цистерна-резервуар на горе выше обители. Из этого резервуара был проведен водопровод, и на верхних этажах в кранах появилась вода.

Во время Великого поста 1908 г. архимандрит заболел воспалением легких. В день Святой Троицы он отслужил свою последнюю Божественную Литургию, а 7 июня того же года, причастившись Святых Тайн, переселился в обители вечные^[53]. Со смертью архимандрита Иосифа заканчивается целая эпоха в жизни скита – эпоха благоденствия и быстрого развития.

На место настоятеля был избран иеромонах Иероним. Тогда ему было 42 года, а в обители он находился уже 20 лет. Родился он в селе Сербиново Суздальского уезда Владимирской губернии в семье крестьян. Вместе с о. Иосифом был послан в 1890 г. с чудотворной иконой на Петербургское подворье. Будучи рясофорным монахом, о. Иероним исполнял на подворье послушание певчего. В 1900–1904 гг. он стал сначала экономом, а потом и настоятелем подворья в Константинополе. На Афоне учился в Карейской школе, а затем в известном Халкинском богословском училище – высшем духовном училище на Востоке. Это потом сыграло немалую роль в имябожническом конфликте.

В 1907 г. приехал на поклонение из сибирского города Петропавловска Иван Семенович Цветков. Увидев постройку на усыпальнице и мраморную доску, на которой вырезано, кем выстроена эта усыпальница, он также предложил скиту пожертвование и попросил составить смету на строительство. Тут же ему была составлена смета на 40000 руб. Он сейчас же выдал 10000 и пообещал остальное выслать частями по 10000. В 1908 году начали заготовлять материал, а в 1909 г. строить корпус для странников и церковь на имя Сампсона-странноприимника. Строительство корпуса закончили в 1911 г. Это говорит о масштабах пожертвований на скит. В России было достаточно много обителей, и тем не менее там активно жертвовали на обители Святой Горы. Скорее всего, это можно объяснить особым почитанием Афона в русском народе.

Интересно, что в те годы строительство не ограничивалось рамками скита. Обитель уже начинает помогать русским инокам, менее устроенным в материальном отношении. В 1910 г. эконом скита был приглашен в скит Фиваиду строить собор, который был уже заложен и где даже был сделан фундамент. Начал строить собор инженер-грек, но сделал ошибку. Потом был приглашен итальянский инженер, которому было заплачено 2000 руб. Он тоже бросил строительство, считая, что ошибку уже нельзя исправить. Тогда пришлось обратиться за помощью к соотечественникам. Эконом по благословению старцев обители отправился в скит Новая Фиваида, сделал свой проект и построил собор.

Как известно, скит не пользовался той свободой, которую имели монастыри, хотя по численности иноков превосходил их. Почти всякое действие требовало согласования с кириархиальным Ватопедским монастырем. Был момент, когда стараниями своего ктитора Игнатьева Андреевский скит едва не стал монастырем. Усилиями графа в Сен-Стефанский договор 1878 г. был внесен пункт № 22: «Афонские монахи русского происхождения сохранят свои имущества и прежние льготы и будут продолжать пользоваться в трех монастырях, им принадлежащих, и в зависящих от них учреждениях теми же правами и преимуществами, которые обеспечены за другими учреждениями и монастырями Афонской горы». Таким образом, скит как бы заочно признавался монастырем. По некоторым сведениям, согласие Вселенского Патриарха уже было получено. Но Берлинский конгресс из-за противодействия английского дипломата – маркиза Сольсбери – исключил эту поправку, и Андреевскому скиту не суждено было стать монастырем^[54]. Соответственно, терялась и гарантия принадлежности скита русским монахам. Ибо вследствие обстоятельств любой скит может быть отдан другому братству. Что впоследствии и случилось.

В конце XIX в. этот вопрос едва не разрешился благодаря счастливым для андреевцев обстоятельствам. Находящийся близ Андреевского скита монастырь Ставроникита чрезвычайно обеднел, и братия выразила желание, чтобы он был передан Андреевскому скиту с условием, что тот заплатит все долги монастыря и будет содержать до самой смерти оставшихся в монастыре монахов. Но афонский Протат не дал разрешения на это опасное для него дело^[55].

Храм Святой Троицы с братской трапезной. Современная фотография

Далее для обители начинаются трудные годы. В 1912 г. Афон оккупировали греческие войска, выгнали нескольких турецких чиновников, и на Афоне водворились греческие власти, которые оказались тяжелой обузой для иноков. Но это только первая беда.

Автор не ставит целью описание подробностей афонской смуты. Она достаточно хорошо освещена во многих материалах, опубликованных в последнее время. Андреевский скит оказался в самом эпицентре споров, и позиция игумена скита Иеронима во многом определялась его образованием в халкинской богословской школе и хорошим контактом с Константинопольской Патриархией. Но большинство насельников скита придерживались иного мнения, и о. Иероним был замещен на должности игумена известным подвижником архимандритом Давидом, личностью яркой, оставившей след не только в истории скита, но и в русской истории. Но после изгнания из скита 185 имяславцев игумен Иероним был возвращен на свое место, а архимандрит Давид, принеся покаяние перед Вселенским Патриархом, навсегда отбыл в Россию. Лидером имяславчества, принимавшим участие в многочисленных дискуссиях в печати, был иеромонах Андреевского скита, в прошлом офицер, Антоний (Булатович). Споры вокруг Имени Божия закончились на Афоне тем. что Андреевский скит потерял много монашествующих. Но акция правительства России и Священного Синода, в отличие от Пантелеймонова монастыря, в Андреевском скиту прошла без насилия.

Все чаще приходится слышать мнение, что происшедшая катастрофа была следствием хитроумной политики греческих националистов, желавших сокращения и сокрушения русского монашества на Афоне^[56]. Были и другие заинтересованные в подобном разрешении споров лица. Константинопольский посол Гирс, в условиях незаконной аннексии Афона Грецией в 1912 г., хотел продемонстрировать право России на вмешательство в афонские дела, Святейший Синод стремился утвердить свой авторитет в решении вопросов, касающихся догматического учения Церкви, греки желали, чтобы русских было меньше. Споры об Имени Божием продолжались потом долгое время и так до сих пор и не закончились. Не пришли к какому-то окончательному выводу ни Поместный собор 1918 г., ни Константинопольская Патриархия. А для Андреевского скита это было началом увядания.

Разбирательства, споры, интриги будут продолжаться еще долгое время. Чтобы упрочить свою позицию, в России архимандрит Питирим, настоятель Одесского подворья, и иеромонах Макарий добиваются высочайшей аудиенции. Они прибыли 30 января 1914 г. в Царскосельский дворец и были представлены его императорскому величеству в присутствии обер-прокурора Саблера. Официальное название этого приема было таково: «Высочайшая аудиенция, данная уполномоченным Свято-Андреевского общежительного скита на Афоне по поводу принесения ими его императорскому величеству государю императору благодарности скита за прекращение иноческой смуты на Святой Горе и для поднесения государю древнего образа Всемилостивого Спаса Господа нашего Иисуса Христа»^[57]. Эта была первая в истории обители подобная аудиенция. Краткая заметка в скитском журнале извещает нас, что аудиенция эта была вызвана желанием архимандрита Иеронима, соборных отцов и всей братии выразить благодарность русскому императору, «державной волей коего Свято-Андреевская Афонская обитель была избавлена от беспорядков, смут и разорения». Государю был подарен древний, XV в., образ Спасителя византийского письма (12 вершков длиной), государыне императрице – копия чудотворной иконы «В скорбех и печалех утешение» в серебряном с эмалью окладе и книга скитского издания «Взбранной воеводе», цесаревичу – складень «В скорбех и печалех утешение» со свт. Алексием Московским и св. апостолом Андреем Первозванным, великой княгине Ольге Николаевне – образ Казанской Божией Матери, Татьяне Николаевне – складень с иконой Божией матери «Достойно есть», с апостолом Андреем и блгв. кн. Александром Невским, Марии Николаевне – складень с Казанской иконой Божией матери, с Серафимом Саровским и Александром Невским, Анастасии Николаевне – Касперовская икона Божией Матери. Кроме того, были подарены: альбом видов скита с 36 снимками и пояснением к ним, краткая история скита, экземпляр издания «Наставления и утешения святой веры христианской» за 1912 г., кипарисовый ларец с афонским ладаном и просфора.

Настоятели Одесского и Петербургского подворий скита иеромонах Питирим (Ладыгин) и Макарий (Реутов)

Следует также отметить, что в 1915 г. ряд иноков был награжден Священным Синодом св. образом Всемилостивого Спаса «в ознаменование их полезных для Православной Церкви трудов во время смут на Святой Горе». Здесь, кроме имен архимандрита Ильинского скита Максима, схимонаха того же скита Хрисанфа, Карульского старца Феофана (в схиме Феодосия), схимонаха Пантелеймонова монастыря Денасия, мы встречаем монаха Андреевского скита Климента^[58].

Приходит 1914 год, и Андреевский скит не остается безучастным к судьбе России. Он организует по благословению владыки Назария на подворье в Одессе лазарет на 20 мест. Заведует лазаретом сам настоятель подворья иеромонах Питирим. Помогает ему фельдшер – монах Агафодор и вольнонаемные помощники. Уже 24 августа 1914 г. устройство лазарета согласовано с городским комитетом Красного Креста, а 28 августа состоялось освящение. 2 сентября начинают поступать первые раненые. Кроме того, обитель жертвует через обер-прокурора Синода 5000 руб. на нужды Красного Креста и 5000 его императорскому величеству на военные нужды. В действующую армию отправлены 2 млн. брошюр и листков религиозно-нравственного содержания, а также многие тысячи экземпляров Евангелия, священных изображений, крестиков. На склад фонда ее императорского величества поступает скитский журнал в количестве 30000 экз. В 1914 г. в лазарет поступило 53 раненых, в 1915 году – 131 человек. На оборудование и содержание лазарета израсходовано в 1914 г. 34000 руб., в 1915 г. – 6250^[59]. Лазарету было присвоено имя наследника цесаревича.

Но этим не ограничивается помощь Андреевского скита России в тяжкую годину. Монахи прибегают к главному своему оружию – молитве. «В наше „безверное” время вот уже год, как существует, и притом в самой столице России, Петрограде, также „обитель неусыпающих”, основанная по мысли митрополита Владимира (теперь Киевского). Год тому назад (12 февраля 1915 г.) Старо-Афонское подворье на углу 5-Рождественской и Дегтярной улицы по мысли преосвященного Владимира сделалось „обителью неусыпающих”: было заведено непрестанное пение молебнов о даровании победы с чтением акафиста перед чудотворной иконой Божией Матери, именуемой „В скорбех и печалех утешение”, а также и непрестанное служение панихид об упокоении воинов, на поле брани за веру, царя и отечество живот свой положивших», – сообщает скитский журнал^[60].

Но положение русских афонских монахов стало нелегким. Прекратился приток новых иноков из России, прекратился и приток денежных средств. Некоторые русские обители обратились ввиду крайней нужды к своему правительству с просьбой о субсидии, другие делали займы в греческих монастырях^[61]. Цены выросли в несколько раз. Затем наступил и страшный момент как для андреевцев, так для всех русских афонцев: полчища немцев и болгар разгромили Сербию и двинулись к Салоникам. До Святой Горы уже доносился гул пушечной канонады, но противник не смог одолеть союзных войск. Вскоре перестали показываться немецкие подводные лодки близ берегов Афона, а аэропланы и дирижабли тревожить афонское воздушное пространство. Когда прибыли русские войска в район Салоник, все русские святогорские обители выразили им свое приветствие и принесли в дар святые иконы. Все военнообязанные иноки, которые не имели возможности явиться на Родину в начале войны, отправились в Салоники, чтобы вступить в ряды армии. Еще ранее была организована дружина братьев милосердия для сербского фронта^[62]. Как и все подворья русских обителей, Константинопольское подворье скита было занято турками и отведено под склад. В 1918 г. подворье было освобождено, составлены акты, по которым турецкое правительство обещало вернуть разграбленное имущество, и были временно размещены военнопленные.

К сожалению, в те годы ухудшились и национальные отношения на Афоне. «Отношения между монахами греческих, болгарских и русских скитов в последнее время сильно обострились. Особенно нестерпимым стало положение русских монахов, которым приходилось подвергаться агрессивным выступлениям болгарских иноков Зографского монастыря. В одном из последних столкновений монахи Андреевского скита были прогнаны со своего участка земли в Кавале, причем около десяти русских монахов при явном попустительстве греческой администрации были объявлены военнопленными. Греческая администрация явно благоприятствовала немцам. Останавливающиеся у Афона германские подводные лодки находят радушный прием и производят фуражировку на острове. В последнее время продовольственная нужда на Афоне достигла небывалой остроты, но суда английской эскадры оказали большую помощь, разрешив провоз необходимых продуктов из Америки. Благодаря этому содействию, а также произведенной союзными правительствами реквизиции на некоторых греческих островах острота продовольственного положения на Афоне миновала»^[63].

Но «острота продовольственного положения» миновала в первую очередь для греческих монахов. Греческие монастыри практически не понесли убытков во время Первой мировой войны. Некоторые даже немного выиграли из-за повышения цен на сельскохозяйственные продукты, чего не скажешь про русские обители, особенно келльи. Андреевский скит тоже имел слишком мало земли для обеспечения обители. Надо сказать, что война объединила разрозненное русское монашество. В июне 1914 г. в организованное келлиотами «Братство русских обителей» вошли Пантелеймонов монастырь и два русских скита, о чем был составлен соответствующий акт. Общей акцией «Братства», увы, неудачной, было снаряжение судна для приобретения в г. Александрии продовольствия. «Скинулись» многие русские обители. Но в октябре 1917 года судно с грузом зерна затонуло. Афонские монахи единодушно расценили гибель груза как наказание за проведение в Пантелеймоновом монастыре молебна о даровании победы Временному правительству^[64]. В 1915 г. Кавала была занята болгарскими войсками, и, соответственно, Андреевский скит на время потерял свой метох «Нузлы», что, конечно же, отрицательно сказалось на благосостоянии обители. В 1917 г. метох был возвращен скиту, но ненадолго. В 1922 г. он был заселен беженцами из Малой Азии и окончательно отчужден от скита.

В 1917 г. была ликвидирована некая смута, причины и последствия которой пока нам неизвестны. Ясно только, что она была причиной натянутых отношений с монастырем. После завершения этой смуты стали возможны переговоры с Ватопедом о постройке скитом собственной пристани. Переговоры были долгими, но завершились успешно, и в 1917 году был получен официальный документ «на право иметь скиту при монастыре в отведенном здании свою собственную пристань»^[65]. После того как русско-французский отряд^[66] покинул Святую Гору, положение русских обителей значительно ухудшилось. Ватопедский монастырь сначала стал требовать обратно разрешение на пристань, а затем просто признал это соглашение недействительным. Нужда заставила скит в 1917 г. продавать имевшиеся стройматериалы и вещи, так как в сложившейся обстановке скит был не в состоянии платить проценты за взятые у греков деньги^[67].

Внутренний вид скита. Современное состояние

В России шла Гражданская война, и афонское монашество было отрезано от родины. И все же сведения о страшных событиях доходили и до афонского полуострова, но монахи Андреевского скита и других обителей воздерживались от политических выступлений. Так, в ответ на призыв преосвященного Анастасия (Грибановского) «подать свой голос в защиту угнетенного большевизмом народа» настоятели трех крупнейших обителей ответили, что «едва ли в данном случае найдемся в состоянии произнести влиятельное слово к вразумлению наших соотечественников» (9 августа 1919 г.)^[68].

Перед тем как говорить о «физическом» закате Андреевского скита, хочется сказать несколько слов о духовном устроении обители. Тот, кто за быстрым возрастанием обители пытается увидеть «сильную руку» Москвы, будет трудиться тщетно. Некоторые сетовали, наоборот, на какую-то «оставленность» как Российским государством, так и Церковью. Эта «оставленность» в XX в. из «некоторой» превратилась в «полную». Большими трудами и скорбями воздвигнут Андреевский скит^[69]. Много раз братия хотела покинуть о. Виссариона (к тому времени о. Варсонофий уже отошел к Господу). Однажды один из монахов задремал, ему явилась благообразная жена и говорит: «Ты серайский постриженник?» – «Да», – отвечает монах. – «Нет тебе спасения кроме того места, да и другим скажи, которые хотят бежать, чтобы скит разорился, – не будет сего. Царь хочет послать скиту великое сокровище, да устроится лучше». И с Божией помощью добровольными пожертвованиями некогда могучего русского народа через 50 лет, кроме собора, храм имел еще 9 параклисов и большие помещения, в которых размещались не только кельи, но и мастерские, больница, даже аптека. Так «маленький монастырек» стал «красивым дворцом» и вырос до большого монастыря. Что же представляла собой обитель великороссов?

О духовном устроении обители великороссов трудно рассказать в кратком историческом исследовании. Как писал ктитор обители А. Н. Муравьёв: «Здесь можно увидеть, как благодетельно и необходимо на Руси монашество, которое хотят стереть с лица земли. Что были бы Святые Горы без этой обители, которая сделалась средоточием жизни и просвещения духовного для целого края?»^[70]. По нерадению нашему мы почти ничего не знаем о ее подвижниках. Но достаточно даже одного свидетельства: «В Андреевском скиту помимо множества черепов, симметрично расположенных на полках, а также костей в больших ящиках, автор обнаружил довольно много вериг железных, которыми заковывали себя подвижники. Обыкновенно вериги носятся тайно от других, и тайна такого подвижничества обнаруживается по смерти подвижника, с которого тогда и снимают их; но некоторые вериги от несоразмерности их с туловищем и от долгого ношения настолько въедаются в тело, что их нельзя снять; поэтому их снимают через три года, когда труп выкапывают из могилы, и полагают в усыпальницу, как свидетельство подвижнической жизни»^[71].

О духовной жизни обители говорит и странноприимство скита. Архимандрит Питирим так описывает состояние обители в начале XX в.: «У нас в обители уже было 650 человек своей братии, и поклонники приезжающие, и пустынники, приходящие из пустыни в обитель, и всех кормят. В будни готовят на 1000 человек, а в воскресение и праздничные дни на 1500 человек. А на праздники Матери Божией, на ап. Андрея, на преп. Антония Великого приходили из монастырей, пустынники и поклонники, и всего собиралось до 5000 человек. Кормили всех, а пустынничкам давали домой сухарей, крупы разной и каждому по одной рыбе. И всем хватало. Все это заготовлялось экономом».

Следует сказать несколько слов об одном замечательном насельнике скита – схиархимандрите Иларионе. Он находился в обители с 1894 г. Архимандрит Иосиф (таково было его имя до принятия великой схимы) был в прошлом синодальным ризничим и настоятелем Высокопетровского монастыря в Москве. Он был образованным монахом, автором нескольких сочинений. Архимандрит Феодорит готовил его себе в приемники, но наткнулся на сильное противодействие Ватопедского монастыря, который опасался, что схиархимандрит Иларион, опираясь на свои московские связи, значительно усилит позиции русского скита. И схиархимандрит Иларион стал скитским духовником. Он, находясь почти всегда в кругу высшего класса, усвоил прекрасные манеры, и в то же время у него не было лицеприятия, он одинаково был обходителен со всяким человеком: и благородным, и простецом. Знавшие архимандрита вспоминали его всегда улыбающееся лицо, находили, что в нем была «любезная, прекрасная и весьма мягкая и какая-то особенно привлекательная величавость»^[72]. Умер отец Иларион 29 апреля 1891 г.

Авксентий Стадницкий, будущий митрополит Новгородский, кандидат на Патриарший престол и духовник Святейшего Патриарха Алексия I, совершивший свое первое паломничество на Афон, будучи студентом Духовной академии, при посещении Андреевского скита обратился за духовным советом к известному даже в России подвижнику-молчальнику Андрею. Но кто же этот отшельник, к советам которого прибегали многие наши соотечественники? Схимонах Андрей (в миру Александр Иванович Путилин) родился 17 августа 1829 г. в городе Фридрихсгаме Выборгской губернии. С детства был расположен к безмолвию и молитве, мечтал стать монахом, но жизнь сначала потекла по иному руслу. Перед тем как послужить отечеству небесному, Александру пришлось послужить отечеству земному. Воспитание он получил в кантонистской школе^[73] в Санкт-Петербурге. Затем – служба в армии в чине унтер-офицера. Будущий монах участвовал в двух кампаниях – Венгерской и Севастопольской. Ушел из армии в 1860 г., чтобы осуществить свое давнее намерение послужить Господу в ангельском чине. Александр поступил в Киево-Печерскую Лавру, где прожил до 1867 г. Затем три года странствовал по монастырям и, наконец, в 1870 г. после посещения Святой земли прибыл на Афон и поступил в Пантелеймонов монастырь. Но это было неподходящее время для будущего безмолвника. В это время в монастыре была вражда между русскими и греческими монахами, вина за которую полностью лежит на последних. И он поступил в Свято-Андреевский скит – единственную русскую общежительную обитель в то время. В скором времени, меньше чем через год после поступления, о. Андрей с благословения настоятеля архимандрита Феодорита поселился в отшельнической келлье с храмом в честь Успения Божией Матери, близ скита. Мудрый настоятель, прозревая духовные дарования о. Андрея, дает ему благословение на особый, редкий подвиг абсолютного безмолвия. И с тех пор, прожив в этой келлье 34 года, до самой смерти о. Андрей ни разу не обмолвился ни с кем ни одним словом, объясняясь в случае особой необходимости жестами или письменно, отверзая свои уста только для покаяния перед духовником. Здесь же он в 1874 г. принимает постриг в великую схиму. С благословения о. архимандрита о. Андрей живет по особому постническому уставу. Братия, чтобы не нарушать уединения старца, его практически не посещала, и о жизни старца известно мало. Многие пытались подражать старцу, но не выдерживали этого подвига. О брани, которую приходилось вести бывшему солдату, можно догадаться только по одной записке оставшейся после старца: «…что я перенес за свою жизнь и в особенности в последнее, настоящее время, то один Бог свидетель. „Яко аще не Господь бы был в нас, внегда востати человеком на ны, убо живых пожерли быша нас” (Пс. 123, 2)». Старец, конечно, имел в виду духовную брань. Обладая даром духовного рассуждения и большим опытом, старец многим по их просьбе давал письменные наставления, стараясь в них как можно больше прибегать к словам Священного Писания, чтобы избежать превозношения. О письменных трудах старца практически ничего неизвестно. Известно только название одной небольшой статьи: «Против скопцов и раскольников».

Говоря о подвижниках скита, надо упомянуть и бессребренике схимонахе Иннокентии (Сибирякове), ставшем примером нестяжательности не только для Афона, но и для России. К сожалению, об этом человеке было написано довольно мало до революции, и только сейчас перед нами раскрывается подвиг этого удивительного человека. В журнале «Наставления и утешения святой веры христианской» только к десятилетию со дня кончины о. Иннокентия была опубликована небольшая статья о его жизни. Написал ее насельник Свято-Андреевского скита монах Климент. «И я им не могу не восхищаться теперь так же, как восхищался некогда, во время его жизни, как когда-то, в детские свои годы, восхищался я героями Четий-миней»^[74].

Происхождение этого «богатыря духа», как назвал его единственный биограф, у многих вызвало бы зависть – у тех, кто ищет богатства, а не бегает его. О начальном периоде жизни Иннокентия Михайловича уже довольно хорошо известно по последним публикациям^[75]^[76]. Как, впрочем, и о петербуржском. Но иноческая жизнь о. Иннокентия была долгое время скрыта от нашего взгляда. Совсем недавно Татьяной Шороховой было составлено довольно подробное жизнеописание предпринимателя и монаха о. Иннокентия^[77].

Иннокентий Михайлович Сибиряков родился в городе Иркутске в семье крупного золотопромышленника и капиталиста. Вся его жизнь, казалось бы, должна была определиться этим фактом. Но юность в неге и роскоши не испортила его, он с детства привык своим чутким сердцем переживать и горе, и нужду других и твердой рукой поддерживать обездоленных и отчаявшихся. Мы можем твердо сказать, что богатство в этом случае нашло достойного владельца. Учась в Петербургском университете, он более чем в других преуспел в науке милосердия, помогая бедным студентам окончить курс и получить достойное место.

Свято-Никольский храм. Современное состояние

Довольно скоро благотворительная деятельность Иннокентия Михайловича становится из ряда вон выходящей. Помочь бедному товарищу окончить университет и стать на ноги – это нельзя назвать чем-то удивительным. Но когда ежедневно сибирскому меценату приходится принимать до 400 бедняков^[78], то иного названия, чем самопожертвование, этому роду деятельности просто не найти. Немало потрудился Иннокентий Михайлович и на ниве общественной благотворительности. Надо отметить, что Сибиряковым принадлежит особое место в истории России. Купеческий род Сибиряковых был известен в Иркутске с начала XVIII в. Отец Иннокентия, Михаил Александрович, был купцом 1 гильдии, совладельцем золотых приисков, винокуренных заводов, Бодайбинской железной дороги, пароходства. Старший сын Александр наследовал капитал в 5 млн. руб. и был крупным предпринимателем и благотворителем^[79].

Его младший брат, Иннокентий Михайлович, старался подражать ему, субсидируя важные для России проекты. Помогал Томскому университету, Восточно-Сибирскому отделению Российского географического общества. Высшие женские курсы получили от него в дар около 200000 руб. Иннокентий Михайлович способствовал изданию произведений многих русских классических и современных ему авторов. На его средства изданы «Сибирская библиография», «Русская историческая библиография» и др., открыта в 1887 г. публичная библиотека в Ачинске, снаряжена экспедиция в Якутию.

В начале 80-х гг. в Петербурге развил бурную лекционную деятельность Петр Францевич Лесгафт. Он читал лекции по анатомии, гигиене, физиологии, и сотни слушателей стремились на эти лекции. 24 августа 1883 г. к нему подошел Иннокентий Михайлович и предложил ему 200000 рублей золотом на строительство ставшего впоследствии знаменитым института. Перед тем как покинуть мир, Иннокентий Михайлович отдал 420 тыс. руб. для выдачи пособий приисковым рабочим в случае увечий и других несчастий.

Сибиряков совершает поездку по Европе. «Сибиряков, путешествуя по свету, учится христианской философии, открывает суету жизни, видит страдания честных, любящих Бога людей, решается идти навстречу тем, кто обездолен судьбой и, как в этом деле, так и в общении с Богом, в молитве, думает найти утешение скорбящему духу», – пишет его жизнеописатель^[80]. После поездки Сибиряков всю свою благотворительную деятельность сосредотачивает на Церкви. Теперь его часто видят в петербургских храмах.

Видимо, именно в этот период жизни он попадает на Петербургское подворье Свято-Андреевского скита. В те годы настоятелем подворья является архимандрит Давид^[81], личность необычная и весьма примечательная. Мы не знаем всех подробностей этого знакомства, но именно о. Давид окончательно утверждает о. Иннокентия в намерении стать афонским монахом, но при этом пытается показать Иннокентию Михайловичу все сложности монашеской жизни, для чего они предпринимают совместную поездку на Афон. В ходе этой поездки произошло знаменательное событие. В Андреевском скиту 25 лет строился собор, но строительство двигалось чрезвычайно медленно за неимением средств. В таком же состоянии находилось строительство больничного корпуса с храмом свт. Иннокентия Иркутского.

Вскоре Иннокентий Михайлович передал колоссальную сумму своему духовнику Давиду для завершения работ на подворье, на строительство собора апостола Андрея Первозванного на Афоне и храма свт. Иннокентия Иркутского – 2400000 руб!^[82]. Он твердо осознает, что монашество – единственно приемлемый для него путь, и в 1894 г. он поступает на Андреевское подворье в Петербурге. 1 октября 1896 года, в возрасте 35 лет он принимает постриг в рясофор и в тот же день отправляется на Афон. Скинув мирской костюм, примеряя монашеский подрясник, он произнес знаменательные слова: «Как хорошо в этой одежде! Нигде не давит! Слава Богу! Как я рад, что в нее оделся!» Особенно привлекает о. Иннокентия безмолвная жизнь иноков. Он ищет уединения. Возможно, на него повлиял пример известного подвижника Андреевского скита молчальника Андрея, подвизавшегося неподалеку от скита. Иннокентий берет благословение у игумена скита и строит недалеко от скита маленькую келлью с храмом в честь великомученицы Варвары и преподобного Михаила Клопского, небесных покровителей его родителей. Там он поселяется вместе со своим духовным отцом архимандритом Давидом, с которым он теперь связан неразрывно. Поэтому ему на краткое время приходится вернуться в Петербург, так как о. Давид снова назначается настоятелем подворья. Трудно было покидать афонское уединение, но скоро его духовный наставник вновь возвращается на Афон, и с ним о. Иннокентий. Там он вскоре принимает постриг в мантию с именем Иоанн, а затем и в великую схиму опять с именем Иннокентий^[83].

На сорок первом году жизни о. Иннокентий, недолго поболев, переселился в обители вечные. Это произошло 6 ноября 1901 г. Братия монастыря отмечала, что на Афоне о. Иннокентий проводил строго постническую и аскетическую жизнь. Нельзя не удивляться, как человек, с детства приученный к изысканным блюдам, питался грубой монастырской пищей наравне со всеми монахами, в большинстве своем выходцами из крестьянской среды. Никогда и нигде не позволил себе выделиться среди остальной братии строитель одного из самых больших соборов в православном мире, вмещавшего 5000 человек^[84]. В 1900 году совершается освящение собора, слышится множество благодарственных речей. Только не слышим мы ни одной похвалы в адрес главного ктитора – схимонаха Иннокентия. Даже о кончине его сообщали скупые телеграфные строки.

Важно заметить, что афонская монашеская жизнь того времени знала иные примеры. Они характерны для греческих штатных (идиоритмических) монастырей. В них каждый вкладчик получал соответственную его вкладу честь. Это создавало неравенство в монашеской среде. Богатые вкладчики имели по нескольку комнат и даже своего рода прислугу из числа бедных монахов. Иннокентий Михайлович мог бы поступить в греческий идиоритм или купить отдельную келлью, но он искал настоящего монашества и истинного подвига. По смерти братия воздала своему благотворителю достойную честь, похоронив его рядом с основателем скита иеросхимонахом Виссарионом. В сообщении о кончине бывшего миллионера в журнале Пантелеймонова монастыря «Душеполезный собеседник» прекрасно сказано словами Священного Писания: «О нем кратко и ясно можно так сказать: „скончався вмале, исполни лета долга» (Прем. 4, 13)^[85]. На стене нынешнего архондарика скита сегодня можно увидеть великолепный венок, присланный сестрой о. Иннокентия на могилу брата. В усыпальнице скита сохранилась его глава в отдельном роскошном ковчеге^[86].

Следует упомянуть и о сподвижниках о. Виссариона: первом духовнике Нафанаиле, бывшем помещике из Симбирской губернии, положившем начало монашеской жизни в Задонске; монахе Иларии, белгородском купце, взявшем на себя нелегкий и редкий на Афоне подвиг юродства, схимонахе Серапионе из Финляндии, бывшем военном благородного происхождения. С последним связано удивительное и назидательное событие. Когда он скончался, то гроб с его телом был по обычаю поставлен в церкви и над ним читалась Псалтырь. И вдруг читавший в тот момент монах Паисий увидел, что покойник начал двигаться. Он сообщил об этом о. Виссариону. О. Серапиона отнесли обратно в келью, где он двое суток сидел на кровати, рыдая и ни с кем не говоря. Затем он долгое время беседовал с о. Виссарионом и духовником, когда же прошло около 2,5 суток, он простился и мирно отошел ко Господу. О чем говорил воскресший, к сожалению, нам неизвестно, но история сохранила, что беседа эта привела в умиление старца Виссариона. Без сомнения, эта беседа могла бы украсить любой древний патерик^[87].

А вот свидетельство летописи о самом первом игумене Виссарионе:

«Старец наш был очень гостеприимен и радушен, ни богатому, ни убогому не бывало отказа в приеме, как скуден он сам в это время ни был; поэтому в Серай охотно стекались беднейшие пустынники и келлиоты. Наступило 17 января, память святого Антония Великого, множество пустынников сошлось на праздник; вина же, за недостатком денег, заготовлено было мало. Во время праздника заведовавший разливом вина схимонах Пимен докладывает о. Виссариону, что вино на исходе. О. Виссарион успокоил о. Пимена, а сам отправился в церковь к иконе святого Антония, находящейся в иконостасе, и, помолившись перед ней, пошел и измерил вино в сосуде, сделав на палочке зарубочку. Через несколько минут опять пришел и опустил палочку в сосуд – смотрит, вино, несмотря на розлив, стоит на том же уровне! Опять пришел: и опять то же! Свершившееся чудо он приписал благодати святой иконы, которую с того времени чтил как чудотворную»^[88].

Нынешний дикей скита иеромонах Ефрем с братией монастыря

Однажды, когда келлья еще не была огорожена со всех сторон, на ее территорию проникли два вора. Целью их было поживиться орехами, которые монахи просушивали на открытой площадке. При келлии рос небольшой орешник, и собранные орехи приносили около ста рублей в казну. Пробравшись ночью, воры нагрузили свои мешки, взвалили их на плечи и уже хотели удалиться. Но вдруг почувствовали, что их объяла тьма и они ослепли. Беспомощно бродили они по двору перед келльей до утра, обремененные тяжелыми мешками, которые им не хватило ума бросить на землю. Утром их увидели братья и доложили своему духовному отцу. Отец приказал отвести в трапезную и накормить этих невольных «тружеников». После того, как тати отведали монастырской пищи, он сам пришел к ним и грозно спросил, как дерзнули они на такой грех. Воры те хоть и были преступники, подобные нынешним их коллегам, но сохранили в сердце своем веру, которая и подсказывала им в иные моменты жизни, как действовать. Поэтому они упали в ноги славному игумену, прося прощения и молитвы об исцелении. Старец простил преступников, и они исцелились. История эта стала монастырским преданием: очевидцы рассказывали ее старожилам монастыря, а те более молодым насельникам, пока не пресеклось русское монашество в Андреевском скиту. Таков был первый игумен скита. «О. Виссарион совершал тайные подвиги в своей келье, был прозорлив и не раз удостаивался благодатных явлений»^[89].

И все же, в большой мере сама жизнь первого игумена была чудом. Весь период правления о. Виссариона состоял из непрерывных попыток удаления его с должности игумена «доброжелателями» из Москвы и представителями братии на Афоне. Из числа братии активнее всех действовали «певцы», крепкие голосом, но слабые послушанием. В чем только не обвиняли его: в сребролюбии, разгульной жизни, невнимании к паломникам и даже в любоначалии. Как мы увидим, более нелепого обвинения невозможно было придумать.

«К сожалению, выходцы и посетители Афона поносят на нашу обитель и на вас клевещут благодетялем нашим. И даже членам Святейшего Синода разносят нелепые слухи. Еще сообщили клеветы и троим благотворителям нашей обители, кои имели намерение обеспечить обитель по духовной, а теперь отказались. Конечно, буди воля Божия, Бог да простит и помилует их всех, только прискорбно слушать и жалко их, нас очень беспокоят эти смуты», – пишет будущий игумен Феодорит своему духовному отцу игумену Виссариону. Далее он продолжает: «Касательно отсрочки не знаю, страшные сплетни и клеветы на вас и всех братий скита разгласили в Святейшем Синоде выходцы с Афона, разносят большие нелепости, поносят и лгут. Все козни диавольские восстали на нас, даже и угрозы коварных. Все это ослабило сбор и силы…» Игумен всю свою жизнь провел в атмосфере непрерывных клевет и жалоб на него. Подобные обвинения вызывали мощный резонанс в Петербурге, и незадолго до его кончины помощь молодому скиту была напрямую связана с заменой о. Виссариона. Но замене этой не суждено было произойти: о. Виссарион неожиданно простудился и умер игуменом созданной им обители. Единственной известной для нас слабостью о. Виссариона была любовь к церковному пению. Но не всякий монах обладает хорошим голосом и слухом. Увы, справедливо и обратное: не всякий, обладающий голосом и слухом, может быть монахом. Это прекрасно понимал старец, но все же из-за стремления иметь достойный хор иногда принимал в обитель монахов, которые впоследствии порождали смуты и нестроения. О. Виссарион же считал своим долгом перевоспитывать их. «Что я буду с ними делать?! Выслать их – в церкви будет скудно, держать добра не будет и слухи всюду скаредные. Хотя хорошо поют, однако пение наше нигде не слыхать, а дрязги всюду расплылись; в скиту Ильинском совсем нет певчих, да хвалят: чин хорош, а у нас певчие хороши, да худо», – писал старец о. Феодориту.

Никогда попытки убрать о. Виссариона с настоятельского места не встречали сопротивления с его стороны, хотя сам он не хотел оставлять игуменство, потому что воспринимал должность игумена именно как военный пост, а не как удобный кабинет монашеского генерала. Иной раз возомнившие о себе невесть что монахи приходили к о. Виссариону требовать «смены правительства». Затем отправлялись в монастырь, а оттуда их с улыбкой отправляли обратно. Вот как с юмором игумен описывает эти революции. «Прибытие, прожитие и отбытие из скита триех… самочинников или, рещи паче, самоизбранников… В одно время пришли ко мне… в келлию, спрашиваю: – „Что хощете, да сотворю вам?” – „Хощем, да утвердишь казначея, ризничнего и писаря, чтобы мы знали, како и куда что идет”. – „А кого сделать?” – „Да вот нас”. – „А вы что принесли в скит и много ли живете? Постарше есть вас, да молчат и дожидаются о. Феодорита, приедет, тогда все управим”. – „Ты, может, до него все промотаешь. А он приедет, будет с нас спрашивать”. – „А как он будет с вас спрашивать то, что он вам не вручал и вас не постановлял?” И так они отправились в монастырь с просьбой, якобы от лица всей братии, чтобы монастырь утвердил их в главных должностях. Но монастырские старцы отвечали им словами, сказанными Св. Патриархом Иерусалимским братии обители Саввы Освященного, которая пришла требовать себе нового игумена и изгнания св. Саввы. „Вы ли его избрали или он вас собрал?” – „Он”. – „Идите и живите мирно; монастырь только знает Виссариона, Варсонофия и Феодорита, а более никого”»^[90], – вспоминает о. Виссарион. Может быть, кто-то будет обвинять старца в излишней мягкости, но это неверно. Дело в том, что монастыри – это не армейские подразделения, где главной целью является достижение поставленной военной задачи. Первая задача для монастыря – это не внешнее благолепие или дисциплина, а спасение насельников скита. Поэтому игумен должен быть в какой-то мере духовной нянькой для монаха. Если капризный, несмиренный монах-баламут будет выгнан за стены монастыря, то, скорее всего, он уже обратно не вернется. Поэтому тут, как говорится, «семь раз отмерь и один отрежь».

Только в конце жизни, когда его духовное чадо иеромонах Паисий, находящийся в России со сборами, стал слезно упрашивать авву покинуть игуменское место, – он не только согласился, но и сам стал прикладывать усилия к своему свержению. Тогда весь церковный Петербург уже недвусмысленно требовал удаления игумена, поставив это необходимым условием строительства часовни в Северной столице. О. Паисий только и мечтает о том моменте, когда старца отстранят от руководства и все дела сразу устроятся. Но что должно было последовать за устранением старца? Ответ мы находим в следующем письме отца Паисия, которое он написал, предвосхитив отстранение старца: «Ваше высокопреподобие, всечестнейший и богоизбранный, многоуважаемый старец наш о. Виссарион и всечестнейший, высокопреподобнейший о. игумен Феодорит! Увы, понеже обитель наша многих имеет врагов, которые отверзли уста своя, хотящих ю потопити в водах многих – хульных клеветах. Но Господь, прибежище наше в скорбех, обретших ны зело – Бог знает, что будет дальше, но я с своей стороны думаю, что все постройки нужно бы приостановить и копеечку беречь для будущего времени…»

Вот что в действительности крылось за попытками сместить старца. Старец принялся за великое дело, взятое на себя не по собственному хотению, но по воле Божией. Ради великой любви к православию и Родине он со своим другом о. Варсонофием решает создать первую обитель на Афоне, где жили бы преимущественно русские. Ясно, что обитель должна быть не маленькая – ведь Россия самая большая православная держава. Но повсюду распространяется клевета на него, дабы помешать этому богоугодному делу. И особенно много распространяется всяких вымыслов в России, а она является материальным источником становления обители. Его же любимый ученик поддается противникам старца и готовит свою программу: все постройки, необходимые для создания большой общежительной обители, прекратить и беречь копеечку для каких-то будущих времен. Старец же, наоборот, зная волю Божию, спокойно берется за постройки, не имея ни гроша, и все совершается: и деньги находятся, и люди. Скоро о. Паисий узнаёт, что он обманулся в своих надеждах, и старец по-прежнему игумен скита. Он пишет отчаянное письмо, явно свидетельствующее о его духовном состоянии.

«Не знаю, как могу выразить мою скорбь, неудовольствие наших доброжелателей и радость противников. Простите. Может быть, письмо мое или слова покажутся вам грубыми. Поверьте, Ваше Высокопреподобие, что Вам пишет искреннейший послушник, а, если удостоите, то уважающий Вас о Христе Иисусе брат, который готов для святой обители и старца вся в мире, даже и жизнь, презреть, а поэтому и высказываюсь: не понимаю, откуда у Вас столько смирения, что Вы отказываетесь от начальства, видя общественную потребу и пользу обители? Это меня удивляет и кажется оскорбительным и для нашего драгоценного и любвеобильного старца. Неужели вы, ревностный послушник, являетесь упорным?! Это странно и грешно, а мне делается стыдно и смешно, я, наконец, стал как провозглашатель лжи, ибо всюду утвердительно провозглашал вас настоятелем, чему все были рады. Теперь я должен все оставить и возвратиться восвояси, более ничего не остается делать. Повергаю на Ваше усмотрение все и вся. Вы знаете, что я старца уважаю и люблю более многих других, но, видя потребность, умоляю удовлетворить, не меня, но благодетелей… Ожидаю на сие письмо решительного и удовлетворительного ответа. Иначе я, находясь в затруднительном положении, должен буду возвратиться тощ, не имея успеха в начатом деле. Вы знаете, как приумножились препятствия после Вас делать что-нибудь доброе для обители. Теперь и к синодским я не могу явиться, к Соломону^[91] и прочим. Г-н Елагин хочет издавать чудеса Тихвинской иконы Божией Матери, желал помочь и в деле о часовне, но прежде спросил о перемене игумена письменно, и я ему немедленно, ожидая получить от Вас вскоре о сем извещение, дал обещание официальное письмо принести… оле стыд! Оле поношение, быть лжецом. Надо вопиять горам, чтобы покрыли меня или же утекать скорее на горы Афонские. Подумайте и дайте немедленно делу конец. Я вполне уверен, что это не от старца, пекущегося отечески о благе обители. Более не могу писать… Господа ради простите за многословие, нужда заставляет: другой раз и сверчок пищит, когда жарко в бане, а я еще его меньше, да горячо! После всего сказанного Вы подумаете, что я в бреду или стал забываться – поверите, многоуважаемый батюшка, что совершенная любовь изгоняет страх вон, оною и я, грешный, понуждаемый, писал, и пишу, последний раз. Повергаясь к стопам старца нашего, умоляю его простить мне, что причиняю ему независящие от меня скорби. Умоляю его чрез вас благословить меня и святых молитв прошу, а также и вы благословите и Бога обо мне молите»^[92]. Много раз о. Паисий говорит о любви к старцу, но буквально требует его замены, а то не будет обители милости от Соломона и др. Но что же отвечает кроткий старец?

«Чадо святого послушания, честнейший в иеромонасех о. Паисий! Мир тебе! Всеблагий Господи богатым своим Промыслом все во благо и на пользу строит. Его Всемощною Десницей устрояются всяческия: не по хотениям нашим, но по Его воле.

Ты пишешь – мы желаем и ищем, и люди хотят… Но не делается… Причина же где? – Не знаем. Мои здесь и старания, а со стараниями и расходы об устройстве игуменом о. Феодорита – но не делается дело; не решается и не отказывается, а все тянется…»

Тогда уже был часовой, которому можно было поручить игуменский пост: вырос и окреп духовно любимый ученик о. Виссариона о. Феодорит. Но должности на Афоне раздает только Игуменья Святой Горы, и планам недоброжелателей не суждено было сбыться. О. Виссарион неожиданно простудился и умер 26 апреля 1862 г., так и не дождавшись ответа на поданное в кириархиальный Ватопедский монастырь прошение о своей замене. Надо сказать, что вряд ли ватопедские отцы спешили удовлетворить это прошение. Дело в том, что отношения между греческим монастырем и русским скитом являли собой приятнейшее исключение из огромного числа подобных административных связей. И заслуга в этом, думается, была того же нелюбимого многими о. Виссариона^[93].

Распрей внутри скита было множество. И только один конфликт между игуменом и духовником Нифонтом нельзя толковать с позиции черного и белого. В чем суть этого конфликта – неизвестно, но результатом было удаление по собственному желанию духовника в одну из близлежащих келлий. Это несколько смутило некоторых. Например, ктитора Андрея Николаевича Муравьёва, который справедливо почитал духовника. Отец Нифонт был из благородных, отличился на войне, затем долгое время подвизался в Митрофановском воронежском монастыре гробовым. О. Виссарион, видя вред от продолжавшегося недоумения, попросил о. Нифонта остаться духовником братии, пусть даже живя вне скита в келлье, и тот согласился. В чем же была размолвка, для нас так и осталось неизвестным. Но о. Виссариону она обошлась в буквальном смысле дорого: бедному скиту пришлось возвращать вклад духовнику в размере 3000 руб.

Многие считали, что первый игумен Андреевского скита был сребролюбцем, что устраивал в монастыре гулянки, расточая пожертвования русских доброхотов. Но старец, как истинный делатель Иисусовой молитвы, никогда не унывал. И он с долей юмора пишет своему брату по поводу этих слухов: «Мир тебе и благословение, и душевное спасение, и телесное здравие, да даст тебе Бог во дни живота твоего пещися о сиротах^[94], такожде и о нас грешных, ленивых и слабых, во страстях время иждивающих, а наипаче углебшему во страстях сребролюбия, помолите о мне Бога, чтобы он меня избавил от сей страсти, которой я с помощью Божией не имею. А прочих грехов – без числа Бог весть»^[95].

Чтобы понять неправду подобных обвинений, надо прочитать опись вещей о. Виссариона, оставшихся после его кончины.

1) Икона «Взыскание погибших» в створнах деревянных – 1;

«Однажды, когда о. Виссарион страдал от одной из таких лютых скорбей и несколько дней не выходил из келии, удостоился он следующего небесного посещения. По-видимому, причиной скорби была какая-то неминуемая опасность, угрожавшая пресечь само существование скита. В то время, когда старец безутешно горевал и молился об отвращении беды, вдруг среди дня раздался стук к нему в дверь. Открыв дверь, Виссарион увидел старца-монаха, убеленного сединами, который сказал ему по-гречески: „Не горюй. Все хорошо будет, хорошо, хорошо”, – и, сказав это, быстро удалился. О. Виссарион запер было дверь. Но потом захотелось ему узнать имя неизвестного монаха. Он вышел из келии позвать его обратно. Но монаха нигде не было, а привратник не видел никого ни входящим, ни выходящим из скита. Старец, удивленный происшествием, вернулся в келию, уснул легким сном и увидел во сне, что по дороге к скиту безостановочно шествует множество белых и пестрых овец; все они стекались на двор скита, пока совершенно не заполнили его; над скитом же чудно сияла икона Спасителя. Старец проснулся утешенный и божественное сие видение принял как доброе предсказание в том, что скиту его суждено собрать в свою ограду во имя Христово еще многих и многих овец и вратам адовым не одолеть его. Предполагают, что явившийся был св. Афанасий».

Монахи Андреевского скита в скором времени по кончине первого игумена получили замечательное свидетельство его святости. Перед смертью этот великий подвижник говорил: «…если обрету дерзновение, то скит будет разрастаться, а если нет, то останется в прежнем положении»^[96]. Бурный рост скита не оставляет сомнения в исполнении этих слов.

Пункт 8 одного из древних афонских уставов гласит: «…нельзя уничтожать распоряжения покойных игуменов, чтобы все исполнялось по содержанию составленных ими завещаний».

Итак, посмотрим завещание первого игумена и строителя Андреевского скита о. Виссариона. Первый пункт этого завещания говорит о том, что «обитель сия» и историческое это место было приобретено им совместно с о. Варсонофием по настоянию духовников с той целью, чтобы служить убежищем для земляков – великороссов, желающих принять монашество в земном жребии Матери Божией, Св. Горе Афонской, поэтому она да будет предназначена для водворения в нее собственно великороссов, подобно тому, как малороссы водворены в скиту Св. пророка Илии или русские совместно с греками – в монастыре Св. вмч. Пантелеймона». Затем завещание повторяет это: «…иметь прежде всего в виду, чтобы обитель служила пристанью спасения для земляков-великороссов: вследствие сего, если и будут иногда по усмотрению настоятеля принимаемы в обитель иноплеменные личности, то таковых не возвышать над коренными насельниками скита или над заслуженными старцами и, вообще, не возводить их на степень руководителей и на высокие должности».

Глава ктитора обители схимонаха Иннокентия (Сибирякова)

Период истории от 1918 г. до сегодняшних дней можно назвать временем забвения. И все же кое-что сохранило афонское предание. Известно, что игумен Иероним скончался в 1922 г. и на его место заступил игумен Митрофан, который скончался в 1949 г.

Посещавший скит писатель Владимир Маевский застал настоятелем архимандрита Митрофана. «Этот спокойный и вдумчивый инок, с лицом аскета, сразу произвел на меня неизгладимое впечатление как всем своим внешним видом, так и глубоким внутренним содержанием, обнаруженным почти с первых же фраз нашей первой беседы. Игумен Митрофан – типичный монах аскетического склада, могущий служить отличной моделью для хорошего художника, он высок ростом, а вместе с тем худощав и сух, что, несомненно, является следствием его воздержанной и постнической жизни. У него такое же аскетическое, вполне гармонирующее со всею его фигурой сухощавое лицо, которое озаряют два умных, проницательных, но немного болезненных глаза^[97]. Отец Митрофан прекрасно духовно начитан и обладает редкою способностью понимать самые отвлеченные богословские сочинения. В то же время он является иноком высокой и строгой жизни. Строгий к себе и снисходительно терпеливый ко всем окружающим, этот игумен при первом впечатлении, пожалуй, может показаться даже несколько суховатым. Но при дальнейшем знакомстве – он положительно очаровывает своею сердечностью, простотою и отеческой заботливостью»^[98]. В те годы скит представлял собой все такой же уголок России. В архондарике (монастырской гостинице) по стенам висели портреты русских царей, иерархов и выдающихся людей. Быт сохранялся по-прежнему русский, автору показалось, что он оказался в монастырской гостинице где-нибудь в Троице-Сергиевой Лавре или Почаеве. Такую же высокую оценку гостеприимству русского игумена дал бенедиктинский монах – бельгиец о. Федор, прибывший на Афон с целью ознакомления с опытом русского монашества. Он провел в 1927 г. три месяца на Афоне: большую часть времени в Андреевском скиту. Игумен этого скита архимандрит Митрофан окружил католика вниманием и добротой. Бельгиец присутствовал на богослужениях, работал в саду, в библиотеке. Монахи пеклись о его здоровье и даже сшили ему новую рясу. «Невозможно мечтать о чем-либо лучшем, чем пребывание там», – так охарактеризовал свое пребывание в скиту бенедиктинец. Но одновременно он осознал, что духовно остается «чужим по отношению ко всей этой жизни»^[99].

Отец Ефрем с главой схимонаха Иннокентия в современной костнице скита

В действительности в те годы скит переживал тяжелые времена, но насельники жили и молились, уповая на Бога. «Игумен Андреевского скита Митрофан в беседе на эту тему со мной указал, что милость Божия все же ни на минуту не покидает Афон. В самые трудные для иноков минуты неожиданно является помощь, о которой никто не думал», – пишет А. Плетнёв, совершивший паломничество на Афон в 1925 г. в составе группы сербских учащихся^[100].

Еще более интересные и развернутые воспоминания оставил другой иностранец, на этот раз американец, посетивший Андреевский скит в 1933 г. М. Мансур приехал на Афон, чтобы получше познакомиться с православием. Из-за уникальности этих воспоминаний я привожу все, относящиеся к скиту, без сокращений: «22 июля. Здесь, в скиту Св. Андрея Первозванного (или как его часто называют – Сераи) мы остались очень довольны архонтарием. Отец Стратоник обладает хорошим чувством юмора и живым нравом. Он знает греческий в достаточной степени для того, чтобы мы могли понимать друг друга, и собирается научить нас названиям предметов по-русски. Он сначала накормил нас ужином, а потом повел в церковь на всенощную почти на всю ночь. У них всегда в субботу вечером всенощная с семи вечера до двух ночи, а затем Литургия с 6 до 8.30 утра. Мы пришли около девяти вечера, когда было уже почти темно. Такое же необычное ощущение мы переживали в Руссико, когда шли по веранде к церкви и слушали пение, потом вошли внутрь и увидели великолепные своды и отражение бликов мерцающих лампад на золоте иконостаса. Большую часть времени на всенощной было очень мало света, так что не было видно, как изнутри выглядит церковь. Мы стояли в стасидиях в самом начале и легко могли следить за службой. Хор был разделен на две части по обеим сторонам и пел антифонно. Во время, когда читали поучение или возглашали ектинью в конце церкви, зажигали еще несколько ламп. С большой любовью звучало «Господи, помилуй». Насколько я мог догадаться, большая часть пения исполнялась недельным гласом. Это было просто и красиво. Было удивительно слышать, как они брали высокие ноты без участия в хоре юношей. Архимандрит появился во время вечерни, но после этого оставался на своем троне.

Внутренний вид собора скита после реставрации

Я просидел, удобно устроившись, в течение всего долгого времени, пока продолжалось чтение. Во время одной из кафизм я вышел на улицу. Такие полные службы служатся только в монастыре.

23 июля. Вернулся в церковь только к началу Литургии оглашенных. Литугрия – самое значительное, важное богослужение, поэтому и пение становится более разнообразным. Сегодня утром было одно из самых замечательных богослужений, которые я когда-либо видел. Там был архимандрит Митрофан в митре и красном облачении, 14 священников и 4 дьякона. На малом входе они выстроились по обе стороны святых врат, пока дьякон заносил Евангелие в алтарь. Так как там было много священников, то их пение было как еще один хор. После Литургии был молебен.

Мы ели с монахами на трапезе, такой же как на Дионисиоу. У нас были суп, рыба, хлеб, огурцы и вино. В конце каждого блюда архимандрит звонил в колокольчик, так что никто не мог задержаться. Я завозился с рыбой, потому что никак не мог ею насладиться. На возвышении стоял стол в форме полумесяца, в середине сидел архимандрит, перед ним стояла чаша, а по обеим сторонам сидели епитропосы и священнослужители. От середины стола шло крыло наподобие такого: [здесь должен быть рисунок]. Ниже подиума находились длинные столы для монахов и стол с подставкой (аналой) для чтеца. После еды мы встали, и, пока пели благодарение, дьяконы передавали буханки хлеба, от которых каждый отщипывал маленький кусочек и, прежде чем съесть, помещал в дым от курящегося благовония. За каждым из них шел другой дьякон, который нес горшок с этими благовониями…

По внешнему виду Сераи кажется еще более русским и менее греческим, чем Руссико. Монастырские корпуса расположены вокруг большого двора и окружены цветами в ящиках и другой растительностью. В середине находится большой белый собор с зелеными куполами. Собор имеет свой главный алтарь в конце главного придела и алтари в каждом из боковых приделов. По будним дням Литургия совершается в одном из боковых приделов. Здесь главной реликвией является голова святого апостола Андрея Первозванного. В воскресенье после вечерни служится специальная служба св. Андрею Первозванному и мощи кладут на столик перед амвоном. По будним дням порядок служб суточного круга (в соответствии с нашим временем) такой: 12 ночи – 4.45 утра – полунощница, утреня, Литургия; 4.45 – сон; 6–10 труд; 10–10.30 – еда; 10.30 – 1 – труд; 1–4 – послеобеденный отдых; 4–5.30 – вечерня; 5.30–6 – ужин; 6–6.30 – повечерие, 6.30–12 – отдых и сон.

Храм Святителя Алексия. Раньше здесь размещалось собрание древних икон, теперь – пустые киоты

В настоящее время монастырь беден и большей частью в денежном отношении зависит от продажи леса, в дополнение к тем проблемам, которые создало греческое правительство своим постановлением, что только греки могут поступать в монастырь на Святой Горе. Таким образом, когда умирает пожилой человек, численность населения в Руссико и других иностранных монастырях уменьшается. Говорят, что этим греческие монастыри поддерживают постановление правительства.

Когда бы монахи ни шли в церковь или на трапезу, они одеваются в черную рясу и мантию, но во время работы они одевают голубовато-серые халаты и, как правило, шляпы. Иногда они прикрепляют на шляпы бумажные козырьки…

25 июля. Архонтарий вовремя разбудил меня на Литургию, после которой я пошел опять спать до 10 часов. Когда я поднялся, уже было время идти на трапезу. Сегодня у нас был только капустный суп, черный хлеб, рис и немного белого вина. После еды мы вернулись в трапезную с одним пожилым человеком и архонтарием и выпили еще немного вина и кофе. Этот пожилой человек оказался архимандритом Софронием, который прежде жил в Константинополе, а сейчас живет здесь на покое. Как и все люди в Сераи, он был очень милым, искренним и благочестивым. Они никогда не говорят что-нибудь невежливое, даже о большевиках.

Чуть позже после обеда архимандрит Софроний вернулся и пригласил меня посетить его в его комнате и попить чаю. По дороге он показал мне свою зимнюю комнату, которая по размеру была меньше алькова и вся была обвешана картинами, фотографиями и иконами. Даже на потолке было что-то прикреплено. Его летняя комната была больше и была довольно комфортно меблирована. Там были кровать, два кресла, стол, аналой для чтения, на котором лежало Евангелие в бронзовом футляре, и опять большое количество изображений на всех стенах и на потолке. Какой-то мужчина принес чайник и подал мне хорошего чаю в стакане, такой я пробовал впервые, раньше я только читал об этом. У нас было даже концентрированное молоко. Когда я спросил его о служебных книгах, он достал несколько прекрасных копий, принадлежавших ему. В церкви он не носил митру, потому что он не являлся игуменом монастыря, но у него был трон с левой стороны главного придела, и, когда монахи проходили мимо него, они обычно останавливались и целовали ему руку. Он человек очень простой и святой жизни. После чая он показал мне переплетную мастерскую и церковь Святого Андрея Первозванного, которая была первой церковью скита. Сейчас Литургия там служится каждую субботу. Во дворе мы увидели ливанский кедр, родиной которого является Палестина. Многие монахи были там, в том числе и архонтарий. После вечерни архимандрит Софроний принес мне несколько фотографий, все из них предназначались мне в подарок.

Настоятель Петербургского подворья скита архимандрит Макарий, впоследствии катакомбный епископ, священномученик

26 июля. Ходил в Карею и исследовал католикон (главную церковь). Там на иконостасе были красивые иконы. Одна из них, икона Спасителя, мне очень понравилась, также понравилась и икона великомученика Пантелеимона. Краски были яркими, а стиль был похож на итальянский примитивизм. Иконостас был сделан из резного позолоченного дерева. Над первым рядом икон он закруглялся, а выше был расположен ряд маленьких икон. Идеальным сочетанием здесь были бы русские службы в старых греческих церквях…

Сераи был чрезвычайно приятным монастырем, даже более дружелюбным, чем Руссико. Здесь все всегда кланяются, когда проходят мимо. Когда я уезжал, привратник дал мне яблоко и окликнул меня, чтобы я вернулся и взял палку для ходьбы»^[101].

В действительности в те годы скит переживал тяжелые времена. «Игумен Андреевского скита Митрофан в беседе на эту тему со мной указал, что милость Божия все же ни на минуту не покидает Афон. В самые трудные для иноков минуты неожиданно является помощь, о которой никто не думал», – пишет А. Плетнёв, совершивший паломничество на Афон в 1925 году в составе группы сербских учащихся^[102].

Примечательна история Петербургского подворья скита вплоть до его закрытия. В 1929 г. подворье скита во главе с архимандритом Макарием (Реутовым)^[103] подвергается разгрому, иноки изгоняются в п. Славянка под Ленинградом, где устраивают себе молельный дом. Периодически они тайно приезжают в Ленинград и служат в Благовещенском храме подворья. В феврале 1932 г. 8 человек из братии арестовываются, а остальные покидают Славянку и поселяются на квартирах в Ленинграде. С сентября 1932 г. они ведут переговоры с послом Греции, прося принять их в греческое подданство. На допросе архимандрит Макарий показывает: «Все возглавляемые мною игумены, иеромонахи и монахи являются сторонниками Истинно-Православной Церкви». Есть предположение, что архимандрит был тайным епископом иосифлянского посвящения^[104]. Одесское подворье скита было закрыто в 1923 г. В Одессе в Великий Четверг всем монахам афонских подворий было приказано покинуть город. Поскольку выезд на Афон был закрыт, монахи обратились с ходатайством в Москву о разрешении выезда. Выезд разрешили 180-ти монахам, в наличии оказалось только 30, но Одесское ГПУ запретило выезд. Последний настоятель подворья архимандрит Питирим (Ладыгин) впоследствии стал епископом^[105].

О том, как Андреевский скит пережил Вторую мировую войну, пока сказать нечего. Как и все афонские монастыри, относительно благополучно, так как немецкими войсками был закрыт доступ мирянам на Афон. Но есть основание предполагать, что военные действия во время гражданской войны в Греции захватили и Афон и не прошли бесследно для Андреевского собора, получившего немало повреждений. В послевоенные годы скит существовал за счет материальных средств, полученных до революции. Да к тому же греческое правительство выплачивало некоторую компенсацию за метох, заселенный беженцами из Турции.

Последнего игумена звали Михаилом. Он закончил свой жизненный путь в 1968 г.^[106]. После него избирать игумена не представляло никакого смысла, потому что братство состояло всего из нескольких человек. Архимандрит Михаил родился в 1890 г. в Псковской губернии^[107], лет пятьдесят безвыездно прожил на Афоне. В детстве ему трудно давалась учеба. Иногда это может довести ребенка до отчаяния, но, в отличие от современного школьника, мальчик из дореволюционного прошлого хорошо знал, где берутся средства для улучшения успеваемости. И обратился будущий афонский монах к Богу, и молитва ребенка, конечно, была услышана: мальчик стал учиться блестяще. Но главное, что он узнал, – это силу молитвы. И вот он оказался на Афоне. Здесь его способности нашли применение: о. Михаил стал библиотекарем, его усилиями скит получил великолепное собрание книг. Это было не просто коллекционирование. Один писатель из эмиграции, посетивший Андреевский скит уже на закате его величия, оставил следующее воспоминание о разговоре с архимандритом: «Какие только вопросы не были затронуты: и самые неожиданные для монаха, и понятные для университетски образованного человека, но больше всего о воспитании детей… и о книгопечатании на Руси, причем почтительно выслушиваю настоящую лекцию с цитатами наизусть».

Когда в 1958 г. вспыхнул страшный пожар на западной стороне скита, загорелась и уникальная библиотека, которую игумен собирал всю жизнь. А надо отметить, что тогда не только не было противопожарных средств, но даже и просто воды не было. Стихия и пять престарелых монахов с игуменом, которым уже под восемьдесят. Но по слову игумена убеленные сединами старцы, как молодые, бросились бы в пламя. «Пусть горит», – запретил архимандрит Михаил спасать дело своей жизни. Пожар бушевал четыре дня, и монахам оставалось только созерцать, как стихия уничтожает древние рукописи, церковную утварь, облачения и библиотеку в 20 тысяч томов.

В 1959 г. Афон посетил архимандрит Никодим (Ротов), будущий митрополит. Жил он и в Адреевском скиту и был на всех богослужениях^[108]. С того момента иногда на Афон начинают прибывать русские паломники. В 1964 г. приезжают на Афон преподаватели МДА^[109]. В Андреевском скиту они находят только 5 престарелых иноков. В скиту тогда уже действовала афонская церковная школа, в которой училось 65 учеников в возрасте от 15 до 30 лет, возглавляемая епископом Нафанаилом, пребывавшим на покое. Эта школа существует и ныне, о чем напоминает баскетбольная площадка прямо у стен скита. Школе сейчас принадлежит и скитский храм Сампсона Странноприимца.

В 1965 г. отмечалось тысячелетие Афона. «Но не радостным будет этот праздник», – предсказывал архиепископ Аверкий. Так оно и случилось. Архимандрит Николай, тогдашний игумен Ильинского скита, просто не пустил к себе Патриарха Афинагора из-за его экуменической деятельности. В Андреевском скиту торжественное собрание во главе с Патриархом Афинагором заседало в трапезной. Но участники этого собрания не захотели пригласить хозяина скита – престарелого архимандрита Михаила. Это было символично, русское монашество оказалось как бы за бортом афонского корабля.

Как уже говорилась, в 1971 г.^[110] закончилась история русского скита: умер последний монах скита – о. Сампсон^[111]. Но по некоторым данным, уже после смерти игумена Михаила последний насельник Андреевского скита сдал ключи в Ватопед и поселился в Пантелеймоновом монастыре^[112]. Печальная динамика уменьшения числа андреевцев такова: в 1912 г. – около 600 монахов, в 1917 – около 200, в 1929 – 100, в 1965 – 5^[113]. В 1962 году в Андреевском скиту проживало 6 монахов: кроме архимандрита Михаила, который совершал все богослужения, было еще двое немощных иеромонахов возрастом более 80 лет, уже неспособных вести службу.

После смерти о. Сампсона в Андреевский скит был назначен один из прибывших из СССР монахов, но он не справился с управлением скитом, и «греки объявили Андреевский принадлежащим Ватопедскому монастырю»^[114].

По воспоминаниям схиигумена Илия (Ноздрева)^[115], в то время бывшего насельником Свято-Пантелеймонова монастыря, русские монахи делали попытки вернуть скит. По инициативе иеромонаха Ипполита (Халина) было составлено прошение в Ватопедский монастырь. В то время в Ватопедском монастыре умирал грек-проигумен. Умирая, он говорил своим соплеменникам: «Андреевский – это русский скит, отдайте его русским»^[116]. Греческие монахи решили исполнить волю умиравшего и ответили русским: «Хорошо, мы не против, только дайте человек десять для поселения в скиту. Если хотя бы столько будет насельников – занимайте скит». Истинно греческий дипломатический ответ! В то время в Пантелеймоновом монастыре проживало около тридцати монахов, поэтому, когда иеромонах Ипполит обратился к архимандриту Иеремии (Алехину), игумену Пантелеймонова монастыря, тот не предпринял никаких попыток решить судьбу скита. Иеромонах Ипполит сам собирался перейти в Андреевский скит, но, когда понял, что не удастся найти еще девять насельников, не выдержал и уехал в Россию. Об этом свидетельствуют некоторые из здравствующих афонских монахов^[117].

По рассказу паломника, посетившего скит в годы запустения, только вериги, железные свидетели, которые все также покоились в усыпальнице, занимая целую стену, напоминали о былом величии обители^[118]. «Толстый слой пыли, неухоженность этого почитаемого во всех обителях Горы места свидетельствует о том, что здесь давно никто не бывал^[119] ^[120]». Те, кто посещали обитель несколько лет назад, могли только повторить его слова: «Комок горечи подступает к горлу при виде обширного двора, заросшего травой и кустарником, обваливающихся частей келлий»^[121].

Сейчас это развалины, в которые пытаются вдохнуть иноплеменный дух. Можно сказать, что неважно, кто будет жить и молиться в этом скиту: греки, русские, румыны или сербы. Главное, чтобы здесь не останавливалась молитва. Все это так. Но следует вспомнить, что именно Андреевский скит первый дал приют русскому братству после запустения Афона в 1821–1829 гг., что строился он именно как обитель русских, и хоть это не самое главное, но немаловажно, что жертвовала сюда вся Русская земля. Долгие годы «красочную» картину представляет купол над одним из параклисов (символично, что это храм, посвященный небесным покровителям ктиторов скита, называемый ктиторским), который вот уже собрался падать, но решил немного подождать: может, что-нибудь изменится к лучшему. Это последствие трехдневного пожара 1958 г., уничтожившего часть скита. В огне погибло около 20000 книг и рукописей. Не сохранился также и архив скита. Но надо отметить, что последние старцы скита, чтобы обеспечить себе существование, продали часть скитской библиотеки. Этот пожар уничтожил также полностью самую древнюю часть скита – келлью Серай. Но чудом остался нетронутым древний храм в честь апостола Андрея и преп. Антония Великого.

В конце прошлого столетия скит населяли двое монахов: отец, монах Андреас (умер и похоронен на скитском кладбище), и сын, иеромонах Павел. Да еще был некий француз, который вроде бы никакого отношения к монашеству не имеет. Но по данным 2001 г., когда в монастыре Филофей произошел «путч» (выражение одного афонского монаха), игумен Ефрем с частью братии вынужден был покинуть свою киновию, и Кинот не нашел ему другого убежища, кроме Андреевского скита.

Частично сохранился нижний, зимний храм собора, посвященный митрополиту Алексию. Но исчезло древнее собрание икон игумена Иосифа. Многие склонны считать, что это произошло в период бесконтрольного господства в скиту двух упомянутых монахов, причем немаловажно заметить, что иеромонах Павел был известным на Афоне реставратором икон и имел большие связи^[122]. Не сохранились иконы из иконостаса параклиса в честь преподобных афонских святых, не сохранились и другие иконостасы.

Еще недавно по зданиям скита было опасно ходить. Во многих местах были разрушены перекрытия и можно было провалиться. Над некоторыми дверьми сохранились русские надписи, например: «Аптека». От храма Свт. Иннокентия Иркутского осталось только помещение, убранство, как и в большинстве параклисов скита, просто исчезло. К сожалению, новое братство не только старается возродить скит, но и переделать его на греческий лад, чтобы никакая деталь не напомнила, что этот скит был когда-то русским.

В 2007 г. был открыт храм в честь иконы Божией Матери «В бедах и печалех утешение». Туда была перенесена глава св. апостола Андрея Первозванного, и стали совершаться службы. Главный собор был закрыт для паломников, видимо, временно. Хотя надо учесть, что греческие монахи больше любят маленькие параклисы, чем огромные соборы наподобие Андреевского, что более соответствует их менталитету.

События последних десятилетий в России привели к резкому изменению в отношениях государства и Церкви. В некотором смысле можно говорить, что в области внешней политики их интересы совпадают. Часто защитниками интересов Церкви выступают государственные чиновники. 18 сентября 2006 г. состоялось заседание попечительского совета Фонда поддержки русских святынь на Афоне. Речь шла о помощи Русскому Пантелеймонову монастырю. Но были упомянуты также Свято-Андреевский и Ильинский скиты, в прошлом столетии ввиду разных обстоятельств перешедшие в руки греков. Полномочный представитель Президента РФ в Центральном федеральном округе Георгий Сергеевич Полтавченко, неоднократно посещавший Афон и о проблемах Русского Пантелеймонова монастыря знающий не понаслышке, отметил, что нельзя снимать с повестки дня и вопрос о возвращении Свято-Андреевского и Ильинского скитов.

Кто знает, может, мы когда-нибудь, как и в старину, увидим, как во третий день Пасхи, русское братство выходит из скита навстречу приходящей в обитель Святой Посетительнице, навстречу Иверской иконе Божией Матери.

«Братство русских келлий» на Афоне

Когда говорят о русском афонском монашестве XIX–XX вв., то в первую очередь обращают внимание на количество: число русских монахов в 1913 г. составило 4800 человек. Они подвизались в Пантелеймоновом монастыре, Андреевском и Ильинском скитах, а также в восьмидесяти двух келейных обителях. Число монахов-греков составляло на тот момент 3600 человек. Эти цифры действительно поражают воображение, если учесть, что к 1830 г. на Афоне не осталось ни одного русского монаха. Жить на Афоне в то время стало практически невозможно из-за турецкой оккупации полуострова – реакции Стамбула на участие греческих монахов в восстании против султана. И вот за последующие 70–80 лет русское монашество достигло такого расцвета! Что же влекло русского человека на Афон? Святая Гора всегда представлялась нашему соотечественнику местом особой святости, и он, получив возможность совершить паломничество на Афон, зачастую навсегда оставался в этом святом месте. Учреждение Русского Палестинского общества весьма облегчило путь русскому человеку на Святую Гору, и он стал не так труден и опасен, как, например, во времена Барского.

Но все же надо признать, что главной причиной внимания был строй афонской жизни, сохранивший устои древнего монашества. Увы, при всей своей многочисленности монашество в России не могло похвастаться подобной высокой жизнью. XVIII век нанес тяжелый удар по Церкви и в первую очередь по чернецам. Отправляясь на Афон, курянин или туляк искал в святогорских монастырях во многом уже утраченный идеал. Русскому человеку всегда была ближе по духу киновия. Скитский устав, который пытался внедрить на Руси преп. Нил Сорский, не приобрел такого значения, как общежительный. А реформы Петра I и его потомков привели к тому, что монастыри фактически стали государственными учреждениями, и поэтому такая форма иноческой жизни, как отшельничество, стала просто невозможной. Поэтому не удивительно, что Пантелеймонов монастырь, как и первая русская обитель в XIX в. – Андреевский скит, стали примерами строго общежительных обителей. Это стало возможно благодаря тому, что монашество на Афоне не имело никакой внешней опеки, которая часто бывает вредной или даже смертельной для иночества. Но вот большие русские обители уже переполняются монашествующими, умирают и великие русские старцы Иероним и Макарий. В этих условиях образуются всё новые и новые обители. Русские монахи, проведшие 20–30 лет на Афоне, приобретают на территории других монастырей полуразрушенные келльи и восстанавливают их. Скоро вокруг них собирается братство из 20, 30, 50 и даже 100 человек. Эти келльи, в которых по греческому обычаю проживает старец и несколько учеников, у русских становятся маленькими монастырьками.

Надо отметить, что все старцы этих келлий являются наследниками традиций преп. Сергия Радонежского. Монастырь, по их убеждению, – не только уединенная обитель, но и место, где каждый нуждающийся может получить помощь и утешение. Хотя здешние келлиоты не могут помогать непосредственно бедствующему народу, но Афон имеет особый тип монахов – сиромахов, бедняков-монахов, не имеющих даже крова над головой. Келлиоты берут под свою опеку и бедных престарелых отшельников, и вообще всех, нуждающихся в помощи. Для келлиотов монастырь – также место, откуда звучит проповедь, обращенная к миру, обращенная не только к заблудшим овцам своего отечества, но и к народам других стран. Монастырь – это, в их понимании, особый центр православия, который может дать отклик на любую церковную потребность сегодняшнего дня. И вот мы видим келлиотов, возрождающих древние святыни в Палестине, монастыри в Сербии и России, проповедующих среди татар. Еще одна черта келлиотов – это патриотизм и почитание российской государственности. Наверное, во всей России не было столько храмов, посвященных тем или иным событиям из жизни царской семьи. Есть храмы, воздвигнутые в честь коронования его величества Николая II, есть посвященные чудесному избавлению царской семьи в Борках и в Париже, есть и в честь спасения цесаревича от покушения в Отсу. Еще примечательны келлиоты тем, что почти все они – простолюдины, носители идеалов русского народа и из своих афонских келлий они охватывают взором всю планету от Японии до Америки.

Но подобная деятельность русских монахов не могла остаться без внимания разнообразных противников. И они испытали на себе всю тяжесть брани, которая из невидимой быстро стала видимой. В первую очередь келлиоты страдали от национальной розни. С одной стороны, монастырям были выгодны русские, которым удалось продать пустующие много лет келльи. С другой – их пугало, что русские с каждым годом усиливаются: ремонтируют обветшалые здания, хотят строить новые. И, главное, быстро растет число русских иноков.

Продажа келлий стала возможна после того, как вся афонская земля была поделена в 1626 г. между двадцатью монастырями. С тех пор Святая Гора управляется Кинотом, то есть собранием представителей этих двадцати монастырей, что давало повод называть Афон монашеской республикой. До этого момента Святая Гора управлялась общим собранием всех обителей, во главе которого стояло выборное лицо – прот.

Не соответствует действительности навязываемое представление, что келлиотский образ жизни – что-то новое для русских афонцев. Дескать, пришли на Афон предприимчивые отставники, частенько оставляя семьи в России, чтобы обрести более удобную жизнь, придумали новшество и живут припеваючи. В действительности подобные келльи в древности существовали в виде маленьких монастырьков, и среди них были русские. В 973 г. около 180 представителей разных монастырей скрепили уставную грамоту в Протате. Тогда на Афоне было около 50 тысяч монахов и до 150 обителей. И первой чисто русской обителью стал Ксилургу Этот небольшой монастырь первоначально не имел ни земли, ни голоса в афонском собрании. Но когда на Афоне были проты и правили цари, дела решались просто. В 1080 г. Ксилургу стал самостоятельным монастырем, и по приказу императора Алексия Комнина обитель руссов наделили 1/20 частью всей афонской земли. Излишне излагать здесь всю историю русской обители: о выделении русским Нагорного Руссика, об оскудении обители и переходе власти в руки греков. Это произошло в самый тяжелый для русских XVI век. Но где же были в это время русские? Они жили по келльям небольшими братствами. И уже в начале XVII в. путешественники встречали чисто русские небольшие обители-келльи, но в дальних и тихих углах Афона, часто даже в пещерах. Об этом свидетельствует Василий Барский. Мы знаем о борьбе русских за русский Пантелеймонов монастырь, но кто знает и кто описал притеснения русских келлиотов на протяжении длинной афонской истории? После пантелеймоновского процесса греки начали особенно притеснять русских, и, конечно же, в первую очередь это сказалось на келлиотах и каливитах. Поэтому русский Пантелеймонов монастырь создал специальный скит, Новую Фиваиду. для русских отшельников. В скором времени там уже обитало 170 русских отшельников.

Один из посетителей Афона, Черкасов, глубоко прочувствовавший всю трагедию русских келлиотов, писал: «Русские келлиоты в настоящее время находятся на Афоне в весьма стеснительном положении, как и предки наши, собственно по козням исконного врага, противящегося всякому благому делу. Первым (русским, жившим в древности по келльям) он полагал много причин и несогласий к водворению их на Святой Горе. А последним ставит препоны к принятию милостыни из России, чтобы бедностью тоже содействовать оскудению русского пустынножительства на Афоне». Отметим, что именно русские пустынножители возродили Пантелеймонов монастырь, а не выходцы из монастыря населили келльи. Иеросхимонах Арсений, дивный пустынножитель, святой, о котором уже не раз здесь упоминалось, возрастил целый сонм учеников-пустынножителей. Самые известные из них – Тихон, Александр, Митрофан, Иероним. Если первые три и остались продолжателями традиции пустынножительства, то последнего великий старец, имевший дар свыше познавать волю Божию, благословил, несмотря на стремление в пустыню, быть духовником русского Пантелеймонова монастыря. Будущий знаменитый духовник русского монастыря не осмелился ослушаться воли Божией и перешел в Руссик вместе с 8 монахами. Можно упомянуть здесь и об отцах Варсонофии и Виссарионе, основателях первого тогда русского монастыря, называемого Андреевским скитом, и об иеромонахе Павле. Да и о том, что старец Арсений сам пытался быть игуменом в Ильинском скиту. И вывод можно сделать один: келлиоты и отшельники создали русские общежительные монастыри Руссик и Андреевский скит. Можно напомнить, что Ильинский скит создал келлиот преп. Паисий Величковский. А ученик старца Арсения о. Митрофан подвизался в келлье Свт. Василия, а затем перешел с братством в Златоустовскую келлью, где после был настоятелем уже его ученик, знаменитый иеросхимонах Кирилл. Так что не вдруг в поисках хорошей жизни он отправился в пустыню, пришел подвизаться в келлью, где уже подвизались преподобные и богоносные отцы, дабы продолжить традицию пустынножительства.

После реформы 1626 г., причины и движущие силы которой до сих пор неясны, монастыри стали землевладельцами, а все другие обители: скиты, келльи, каливы – арендаторами. Чтобы получить келлью, старец вносил определенную сумму денег в монастырь и заключал с ним соглашение, согласно которому после его смерти келлья переходила к одному из двух учеников, записанных в особый документ (омологию)^[123]. Омология переписывалась в случае смерти старца. При каждой такой переписи «требовался не очень малый расход для пользы монастыря и властей монастырских, в особенности, если келлья большая и занимается русскими монахами и монастырь не общежительный»^[124]. В омологию записывалось также количество земли, виноградников, огородов, масличных и фруктовых деревьев. Владелец келльи был обязан заботиться о состоянии построек келльи. Но провести самый ничтожный ремонт, а тем более строить новые корпуса он не мог без разрешения монастыря. Очень часто келлиоты подчинялись монастырям, жившим по идиоритмическому уставу^[125], то есть необщежительным. Эта форма монашеской жизни оказалась весьма скомпрометирована из-за недостойного образа жизни руководителей монастыря – епитропов. Часто они за каждый маленький ремонт или перестройку келльи требовали приличную сумму денег, и келльи становились статьей дохода для монастырей.

Иеросхимонах Кирилл, настоятель келльи Свт. Иоанна Златоуста и первый руководитель братства

Иеросхимонах Нифонт, настоятель келльи Святой Троицы Хиландарского монастыря

Несмотря на то, что старец вносил весьма существенную сумму в монастырь, келлья не становилась его собственностью и могла быть при определенных обстоятельствах отобрана у хозяина. Например, если хозяин ведет недостойный монаха образ жизни или в течение долгого времени не живет в келлье. Ясно, что подобные законы могли привести к разнообразным искушениям. На Афон приезжало много русских людей – монахов или ищущих монашества, и они не могли найти себе пристанища в трех обителях, причем Ильинский скит фактически был малороссийской обителью. Соответственно, имея поддержку из сильной и богатой тогда России, они пытались приобрести келльи. И монастыри, имеющие в больших количествах заброшенные, полуразрушенные келльи, довольно охотно отдавали их русским. Но это до поры до времени. Через некоторое время монастырское начальство охватывало беспокойство из-за быстрого умножения братства обители и из-за скорого ремонта келльи. Сначала монастыри «утешали» себя все увеличивающимися поборами. Но затем возникало желание освободиться от русских, уже отстроивших келлью, насадивших виноградники и внесших приличную сумму в кассу монастыря. К тому же русские по внешним формам религиозной жизни сильно отличались от греков. Грекам не нравился архитектурный стиль русских построек^[126], который не соответствовал их представлениям о внешнем виде и размере келлий.

Положение келлий было осложнено тем, что без разрешения монастыря им не дозволялось делать постройки. Те же постройки, которые все же производились, привели к настоящей «архитектурной» войне. Впереди шли интриги. Вот один из документов того времени, дошедший до нас, правда, не в очень хорошем переводе.

Архитектурный террор доходил до того, что приходилось прибегать к хитростям: при строительстве русской келльи Сщмч. Игнатия Богоносца в Карее вначале были воздвигнуты фальшивые стены, и, когда купол был готов и крест водружен, стены разрушили, и келлья предстала в своем истинном виде.

Настоятелю келльи Св. Троицы на земле сербского монастыря Хиландарь иеромонаху Нифонту также приходилось пускаться на хитрости. Греки всячески препятствовали украшению святой обители. Многое нужно было делать тайно. Например, при ремонте храма Святой Троицы настоятель хотел устроить купол, как у всех русских церквей. Страха ради вся братия и мастера в одну ночь сумели собрать купол, установить его и водрузить крест.

К сожалению, не всегда эта война ограничивалась «холодным» течением, иногда наблюдались весьма «горячие» проявления. Так, в журнале «Сообщения Императорского Православного Палестинского общества» за 1906 г. можно прочитать о побоище, учиненном монахами Каракальского монастыря в русской Крестовоздвиженской келлье в 1905 г. под праздник Святой Троицы. Во время отсутствия настоятеля келльи иеромонаха Пантелеймона, который был в отъезде в Константинополе, и наместника, иеромонаха Виссариона, который был вызван к каймакаму (турецкому начальнику) в Карею, в келлье неожиданно появились один из членов Протата и антипрос Каракальского монастыря. Пока их принимал кто-то из братий – а дело происходило во время дневного отдыха – неожиданно появилась толпа каракальских монахов и рабочих монастыря, вооруженных топорами, мотыгами и ломами. Антипрос быстро выскочил к этому «войску» и занял пост «военачальника», раздавая приказы и руководя действиями «армии». Пришельцы начали крушить здания келльи, разбивать окна, ломать стены. Все русские отдыхали перед праздником и, будучи разбужены непонятным шумом, сразу не могли понять, что происходит. Некоторые в страхе бежали в лес. Большая часть принялась оборонять келлью. Одному русскому тут же была нанесена рана в голову, и он упал на землю без чувств. Но тут выскочили бодрствовавшие повара, вооруженные кочергами, и посеяли панику в рядах противника, греки замешкались и были изгнаны. Результаты побоища: 8 иноков были ранены и сильно избиты, на поле брани греки оставили трофеи – 5 топоров и 8 мотыг. «Целью нападения было изгнание русских монахов из келлии, как это уже и было сделано каракальцами относительно других русских келлиотов. Причина притеснения монахов келльи Креста – неисполнение ими монастырского приказания ничего не строить. Русские всегда обращаются за разрешением, а те всегда говорят: „Подождите и потерпите”. Они боятся дальнейшего роста и развития келльи^[127], опасаются того, что русские со временем и совсем вытеснят греков с Афона. Но это – злая выдумка эллинов, которым всюду мерещится несуществующий панславянизм»^[128].

Мы уже знаем о двух причинах национальной розни, посеянной греками: опасение «панславянизма» и корыстолюбие греков. Здесь же мы можем прочитать и о том, до каких невероятных размеров дошла русофобия на Афоне. «В заключение нужно сказать, что в минувшую тяжелую пору несчастной Русско-Японской войны русским инокам Святой Афонской Горы пришлось чувствовать себя особенно безотрадно и грустно. Греки немало „залили им за спину жира”, как выражаются здесь, пользуясь почти каждой нашей военной неудачей на суше и на море для обидных насмешек, злобных выходок и открытого поругания. Братья по вере и жизни! Вы ли это? Что осталось у вас от славных времен византийских, когда монашеский Афон был подлинно Святой Горой? Боже, призри с небесе и… посети виноград сей». Об ужасных проявлениях греческого «патриотизма» в Русско-Японскую войну можно добавить следующее: «Когда здесь было получено печальное известие о трагической кончине Макарова, греческие монахи на каждом шагу кричали: „Да здравствует Япония! Долой Россию!”»^[129].

Главная причина такого отношения к русским келлиотам – это страх перед сильной тогда Россией. И, конечно, ущемленное национальное чувство. История Греции, можно сказать, и составляет историю античного мира. Древняя история христианства – фактически история Византии. Даже Библия – и та на греческом языке, а тут приходят племена, в относительно недавнем прошлом бывшие варварскими, и заполняют древнюю Афонскую землю. Хотя с первых веков христианства на Афонской земле жили монахи разных национальностей, об этом уже не вспоминалось. Как писал спутник епископа Порфирия (Успенского), тогда еще архимандрита, Благовещенский: «В Руссике один монах сказал: мы прежде были светилами мудрости земной, мы выработали начала науки и искусства: но потом разные варвары разграбили у нас это богатство. Остались у греков только гордость и честолюбие народное, и этого наследия предков не отнимет у нас никто…»^[130]. Причиной этому было то, что русские келлиоты пытались найти себе убежище на обширной территории, принадлежавшей Хиландарскому сербскому монастырю.

Конечно, такие настроения были далеко не у всех греков-монахов, но то, что они существовали, подтверждает и позорная распря вокруг Пантелеймонова монастыря. Не все знают, что она и послужила толчком к основанию Ново-Афонской обители на Кавказе: мудрые старцы решили приготовить убежище братии на случай печального исхода. «Первым толчком к строительству новой обители на Кавказе явились печальные события смуты 1874–1875 г. в Пантелеймоновом монастыре… В 1874 г. в разгар печальных событий в монастыре, старцы Иероним и Макарий увидели необходимость теснее связать судьбу афонской обители с родным отечеством, поставить себя под покровительство своего правительства, чтобы впредь не иметь опасений за теплое убежище на случай угрозы выселения с Афона…»^[131]. Это было даже закреплено в особом акте, получившем высочайшее утверждение 8 декабря 1879 г., пункт 9 которого гласит: «В случае смертных обстоятельств на Востоке и невозможности дальнейшего пребывания на Афоне, братство Пантелеймонова монастыря получает убежище в новой обители, как отрасли сего монастыря, обязанной своим началом и образованием усердию его братства, и в таком случае настоятель Пантелеймонова монастыря вступает с разрешения Св. Синода в управление этой обителью…»^[132].

Источниками подобных настроений были, как правило, элладские греки, частично уже развернувшиеся от варварского Востока к просвещенному Западу. Почитание Англии распространялось даже на религиозную сферу, в те годы в Греческой Церкви усилились симпатии к англиканству. Они плохо относились даже к «турецким» грекам, и хорошая иллюстрация тому – неприязнь к великому старцу Хаджи-Георгию^[133].

Яркими примерами враждебных отношений к русским келлиотам были изгнание русского братства во главе с иеросхимонахом Кириллом из келльи Василия Великого, погром в Крестовоздвиженском монастыре и некоторые другие, о чем говорится в описаниях некоторых русских келлий.

Но, увы, это было не единственным, хоть и самым главным, препятствием на пути становления русского монашества на Афоне. Было и противодействие со стороны самой же России, вернее, некоторых церковных кругов, выразителем которых явился известный профессор Киевской Духовной академии профессор А. А. Дмитриевский. Он часто совершал паломничества на Святую Гору, останавливался в Пантелеймоновом монастыре, высоко ценил наш монастырь, но не очень хорошо разбирался в афонской монашеской жизни и считал, что келльи существуют только для того, чтобы в них отправлять «с глаз долой» состарившихся, истощенных монахов, неспособных выдержать тяжелые монастырские труды.

«В киновиях жизнь иноческая… требует громадного напряжения сил физических и моральных от вступивших в нее: непрерывные нощеденственные богослужения, тяжелый физический труд в виде послушания, суровая пища и весьма короткий отдых – вот на что себя обрекает вступающий в число братства киновии. Немногие из насельников киновий выносят такой суровый, подчас совершенно непосильный монастырский режим, но и эти сильные духом энтузиасты – иноки, принесшие на Св. Гору, по-видимому, несокрушимое здоровье, к сорока – сорока пяти годам своей жизни от понесенных на пользу обители трудов и от неблагоприятных физических окружающих их причин становятся в конце концов жалкими разбитыми стариками»^[134]. Это напоминает больше концентрационный лагерь, чем монастырь, и указывает на превратное понимание монашества, господствовавшее в некоторых кругах русского общества. К сожалению, такое понимание киновии имело тягчайшие последствия для русских монахов.

Иеросхимонах Пантелеймон, настоятель келльи Воздвиженья Креста Господня Каракальского монастыря

В действительности келльи – это более совершенная форма монашеской жизни по сравнению с гигантами киновиями, подобными Свято-Пантелеймонову монастырю. В них больше возможностей для полноценной духовной жизни, так как насельников мало и они находятся под непосредственным контролем старца.

По закону императора Николая Павловича от 1836 г. афонские монахи в России «за таковых не признаются и, следовательно, приезжать и проживать в России под своими монашескими именами не могут»^[135]. Естественно, нельзя обвинять императора в гонении на монахов, но вопрос, кто же стоял за этими гонениями на афонских монахов, остается открытым.

Хорошо известно: в середине XIX в. русский посланник в Константинополе по указанию правительства просил Патриарха установить ограничения для поступления русских монахов в афонские монастыри и сделать внушение Протату, чтобы не принимали их без строгого исследования и без предоставления необходимых бумаг. Два Константинопольских Патриарха – Анфим и Григорий – делали такое внушение Протату соответственно в 1851 и в 1868 г.^[136]. Иначе чем гонением на русское монашество эти действия не назовешь. Несмотря на хорошо известное неприязненное отношение к монашеству в среде русских либералов, такие действия властей остаются непонятными^[137]. То ли это был испуг, что русские обучатся здесь «вольной» монашеской жизни и принесут это знание в Россию, то ли боязнь, как бы все монахи не разбежались. Скорее не то и не другое, а просто неприязненное отношение к монашеству, о котором уже говорилось. «Противники афонского монашества указывают на то, что большинство идущих туда спасаться – это тунеядцы, ищущие даровой кусок хлеба, или лица с запятнанным прошлым, которым уже невозможно жить в мире и не остается ничего более как бежать подалее от людских глаз», – пишет Н. Благовещенский, книга об Афоне которого вызвала неоднозначную реакцию. И еще: «Совершенно ненормально на Святой Горе – это отношение русских монастырей к России. Русская высшая духовная власть никакого прямого влияния на русские святогорские монастыри не оказывает; афонский иеромонах не считается таковым в России и прав священства у нас не имеет…»

Но для Пантелеймонова монастыря, как и для крупных русских обителей – Андреевского и Ильинского скитов, эти гонения со временем прекратились. У этих афонских обителей нашлись сильные покровители: посол Игнатьев, камергер двора Муравьёв. К Пантелеймонову монастырю отношение русского правительства радикально изменилось после открытия Симоно-Кананитской обители на Кавказе. «Благодаря высочайшей милости, дарованной Свято-Пантелеймонову монастырю указом 1879 года, радикально изменилось отношение русского правительства к русским афонским инокам. До этого правительство и духовные власти смотрели на выходцев из России, удалявшихся на Святую Гору ради подвигов благочестия, как на своевольников и дезертиров и дозволяли возвращение в Россию не иначе, как в том звании, в каком они выезжали, не принимая во внимание ни пострижение ими в схиму, ни даже рукоположение их в иерархические степени…»^[138].

Отношение к русским келлиотам улучшилось только с началом Первой мировой войны. Хотя отдельные обители и получали высочайшую благодарность за те или иные патриотические деяния, но травля келлиотов чиновниками не прекращалась. О справедливости этих гонений можно судить из следующего высказывания одного прославленного карульского старца, подвизавшегося в конце XIX в.: «Сорок два года подвизаюсь я на горе сей и никогда не слыхал, чтобы люди, имеющие с нами единство веры, так безбожно и бесстыдно шли наперекор святоименному Афону, а теперь вижу: грозная туча уже собралась над головами пустынножителей его (особенно русских) и готова разразиться голодом и всяческими утеснениями – гонят их, яко жиды Христа. Пустынники, Христовы наследники, терпят ныне великие гонения от своих же единоплеменников, памятуя слова Виновника своего, говорящего: аще Мене изгнаша, и вас ижденут. Но благословен Бог, иже не даде внести мерзостей в нашу освященную семью, которая, при помощи Божией и заступлением Царицы сего вертограда, не знает тех злопомнений и заблуждений, коими переполнена наша благословенная Русь, а все до единого единым чистым духом и усты прославляют Распятого за ны и умоляют Его о мире всего православного мира…» Эти слова были записаны русским паломником Н. Черкасовым и опубликованы в книге «Глас с востока о святых местах Афона и Иерусалима».

Русские келлиоты не имели существенных доходов для поддержания своих келлий. Да и что можно было заработать, живя на клочке каменистой афонской земли? А платить надо было, и платить много. Когда иеросхимонах Кирилл (о нем речь ниже) был изгнан с братством из келльи Свт. Василия Великого Пантократорского монастыря, то понесенные им убытки составили 53 тыс. руб.! Келлиоты были, как правило, выходцами из народа: крестьянами, военными, мелкими чиновниками. И они хорошо знали глубокую веру русского народа и трепетное почитание великой святыни православия – Святой Горы. В то время произошел глубокий раскол в русском обществе, и особенно явен он стал в отношении к Афону. Если для простого человека это было место, куда устремлялись все его взоры, где жили все его надежды, то для образованного общества это было место бегства простолюдинов, где можно было освободиться от тяжелых обязанностей, облегчить свою жизнь, играя на темноте русского народа. Келлиоты обращаются за помощью к русскому народу, а профессора борются с невежеством. В результате борьба перебрасывается на государственные структуры: «Тяжелым ударом для афонских келлиотов было правительственное распоряжение 1889 года, в котором оповещались „боголюбцы” и „благодетели”, что жертвы русского народа, которые он с таким полным доверием к подвижникам Святой Горы и широкою щедростью шлет для нее со всех концов обширного отечества, не достигают в большей части своего назначения, указывались для них более верные и целесообразные пути через хозяйственное управление при Синоде или прямо на Афон, но в русский Пантелеймонов монастырь и в русские скиты Андреевский и Ильинский. Пожертвования в это время в разные келльи если не прекратились совершенно, то приток их значительно ослабел, и получение их в русских почтовых отделениях для келлиотов было затруднено весьма значительно и надзором, и прямо конфискацией», – вещает рупор антикеллиотской кампании – профессор Дмитриевский^[139]. Разумеется, те, кто организуют эту травлю, беспокоятся не о Пантелеймоновом монастыре и скитах, которые и так имеют достаточно пожертвований, пока еще богата Россия. Цель – задушить русские келльи на Афоне. Интересно, что греческим монастырям в это время спокойно выдаются разрешения даже на сборы на территории России.

Схимонах Парфений, настоятель Благовещенской келльи Хиландарского монастыря

Профессор же не жалеет черных красок, описывая деятельность русских келлиотов: «Преступная деятельность по эксплуатации религиозного чувства русского народа и свободная иноческая жизнь…» С радостью профессор сообщает, что список «неблагонадежных сборщиков» пополняется в 1893 г., а в 1901 в него попадают все знаменитые келлиоты, составившие славу русского афонского монашества. Эта травля нанесла серьезный урон русскому монашеству. Так, паломник, посетивший одного из известнейших келлиотов – иеромонаха Нифонта, пишет: «Все келлиоты вообще, а упомянутый иеромонах Нифонт главным образом находятся в ужасном положении благодаря запрещению присылки корреспонденции, то есть, проще говоря, им запрещено присылать денежные пакеты, адресуемые на имя келлиотов. Причины такого распоряжения из России никто из келлиотов не знает, и все удивляются ему»^[140].

Интересно, что ни профессор Дмитриевский, ни другие обличители келлиотов не могут привести примеров недостойного поведения келлиотов. Разве только несколько просительных писем, в которых будто бы есть преувеличения. Да еще какие-то намеки профессора на историю келлиота Феодосия с астраханской казачкой Татьяной^[141]. Да еще арест каких-то жуликов в Одессе и других городах, которые действительно наживались на народном благоговении перед Афоном. «Церковный вестник»^[142] за 1888 г. рассказывает об одном из таких случаев, который, впрочем, не имеет никакого отношения к келлиотам. По России рассылались саваны с Афона (якобы с Афона) с таксой за поминовение. Оказалось, что они фабриковались в одном из южных городов России. С Афона также приходили «письма с изображениями афонских обителей и с печатной таксой за поминовение о здравии и о упокоении». У автора статьи возникла «естественна догадка, что письма суть произведения» тех же самых рук, которые фабриковали некогда афонские саваны с разными священными изображениями. Были еще случаи задержания поверенных с крупными суммами денег. Но это еще не говорит о том, что сами келлиоты – жулики, тем более, что все келлиоты – жулики. А именно такое мнение пытались создать профессор Дмитриевский и другие авторы.

Да что там Дмитриевский, вот как преподнес дело сам обер-прокурор К. П. Победоносцев государю императору. Произошло это так. Один из унтер-офицеров команды Аничкова дворца ездил на Афон и попал в келлью одного «из таких проходимцев, некоего Пилипенка». Келлиот, узнав, что унтер-офицер служит в Аничковом дворце, вручил ему икону для поднесения его императорскому величеству в память события 17 октября. Унтер-офицер обратился к заведующему императорским дворцом генерал-лейтенанту Васильчикову, а тот обратился к Победоносцеву. Константин Петрович уверяет государя императора, что справлялся об этом неизвестном для нас Пилипенко и получил сведения из Константинопольского посольства, что тот считается «одним из первых мошенников». Поэтому государю императору нельзя принимать от него икону, чтобы тот не мог использовать это для своих преступных целей. И обер-прокурор предложил следующий выход: чтобы не обижать и не смущать унтер-офицера, привезенную икону поместить в ризницу придворной церкви. А в начале своего письма Победоносцев попутно дает следующую характеристику келлиотам: «Келлии покупаются или арендуются разными выходцами из России. Это делается, к сожалению, нередко с целью эксплуатации благочестия простого народа в России. Нередко разные проходимцы из лица крестьян, отставных солдат с этой целью идут на Афон, получают там монашество и иеромонашество (что совсем без труда дается у греков)^[143], поселяются в келльях, где устраиваются престолы, и затем начинают рассылать внутрь России, по городам и деревням, в огромных количествах печатные и литографированные письма по адресам, с воззваниями к пожертвованиям и с печатной таксой за молебны и поминовения». Но насколько был хорошо информирован обер-прокурор, неизвестно. А что при всей своей образованности он не разбирался в афонских делах, видно по началу письма: «Существующие на Святой Горе Афонской монастыри Пантелеймонов, Ильинский и Андреевский благоустроены и привлекают массу богомольцев и пожертвований». Он считает Андреевский и Ильинский скиты монастырями, а мы знаем, что по своим правам скит на Афоне гораздо ближе к келльям, чем к монастырям. Так что такие слова читаешь с горькой усмешкой. Им не было суждено стать монастырями, а их русским братствам пришлось прекратить свое существование.

Но вернемся к нашим жуликам и мошенникам. Конечно, среди келлиотов могли быть и были монахи, которые жили не по-монашески. Но это случаи единичные, и подобные монахи не принадлежат к тем известным келлиотам, о которых говорит Дмитриевский. Эти монахи остались «за кадром» при обсуждении келлиотского вопроса. Дмитриевский и другие гонители келлиотов в действительности нападают именно на лучших монахов, почему-то именно лучшие им мешают. Мошенников вертелось вокруг Афона предостаточно, но причем здесь русские келлиоты? Хотя нам в действительности не известны никакие злоупотребления со стороны келлиотов, но они готовы принять на себя вину, только бы наступил мир. Действительно, единственным фактом являются рассылаемые в Россию письма. Но задумаемся, а что в этом плохого? Плохо было бы, если бы их рассылал исихаст-отшельник. А здесь с просьбой о помощи обращаются крупные братства, не имеющие никаких доходов. Напомним, что эти обители (фактически монастыри) не имеют ни земли, ни дров, должны платить арендную плату, кроме того жертвовать монастырю, чтобы была разрешена малейшая постройка, покупать дрова. Откуда взять деньги? Куда, как не на Родину, обратиться за помощью? Ведь греческие монастыри активно проводили сборы на территории России, более того, даже имели метохи в России. Никого не смущало и то, что Пантелеймонов монастырь, Андреевский или Ильинский скит обращаются за помощью в Россию. Келлиоты же иногда даже сами помогают, чем могут, России. Надо отметить, что отряд русских иноков участвовал в Русско-Японской войне, но не так, как греки, снимая рясы и надевая мундиры, беря в руки оружие, а в составе санитарного отряда. Русские келлиоты помнят Россию. А помнит ли их Россия?

У Дмитриевского среди «ужасных фактов» читаем про иеромонаха Серафима Мосягина, старца келльи Святой Троицы, бывшего фельдфебеля, который приобрел русский паспорт и теперь может спокойно ездить к своей жене в Россию. Что он имел когда-то жену и собирался ехать в Россию, тоже ни о чем не говорит. А вот то, что русский инок не имеет русского паспорта и, оказывается, так просто поехать в Россию не может, – это очень интересно. Если мы остановим внимание на этом вопросе, то очень быстро обнаружим удивительный факт, что русские на Афоне были «ничьими людьми», так как Россия не признавала их своими гражданами, точно так же как Турция своими. Русские люди, уезжая на Афон, получали пятилетний заграничный паспорт. Если человек не возвращался через пять лет, то подданство терялось. В то же время русских послушников требовали в Россию для прохождения воинской обязанности. Вот такое интересное отношение было к афонским монахам. Но это еще не все: вскоре мы обнаружим, что иеромонахи не признаются в этом звании в России. Таким образом, чиновники спокойненько захлопнули дверь перед носом русских келлиотов.

Теперь по-другому воспринимается тот факт, что хорошо нам уже известный о. Пантелеймон, настоятель келльи Честного Креста, приобретает землю в Иерусалиме. Если выгонят с Афона, хоть там можно будет остаться. Так что можно ли потешаться вместе с профессором над тем, что возобновитель иерусалимской обители собирает на «храм обители Св. Харитона, где афонские монахи строят». На Афоне русского келлиота могут спокойно обвести вокруг пальца, отобрав у него все собранные деньги, и вышвырнуть из келльи. Куда тогда податься русскому человеку? Но наши предки были не чета нам, они не прогибались под давлением, не потворствовали «смиренно» злу. Они стояли твердо и не желали покидать Святую Гору. В этом им помогала Божия Матерь и русский мужик, который не верил «синодалам» и посылал копеечку в русские святогорские обители, на что сетует Дмитриевский.

Если говорить вообще о положении русских на Афоне, то до 1875 г. они никак не участвовали в управлении Святой Горой. В 1875 г. в Пантелеймоновом монастыре был избран русский игумен Макарий, и с этого момента монастырь стал русским не только по названию. Святая Гора Афон, по сути, является республикой двадцати монастырей. Представители этих монастырей решают все афонские дела и составляют главный орган святогорских монахов – Священный Кинот. Так дело обстоит сейчас, так дело обстояло и в XIX в. Поэтому пока русские монахи не имели своего представителя в Киноте, то говорить об участии русских в управлении Святой Горой не приходится. После перехода Пантелеймонова монастыря в русские руки появился первый представитель в Киноте. Но, увы, никак нельзя считать справедливым управление, где большинство афонских монахов представлено одним человеком, а меньшинство – семнадцатью. Тут уж ссылкой на какие-то традиции и предания старцев не отделаешься. И поэтому русские келлиоты поднимали вопрос о возвращении к более древнему и более справедливому управлению, в котором принимали участие представители всех крупных обителей Афона.

Но первая попытка объединения была сделана несколько раньше, в 1870 г. Все русские келльи пытались объединиться воедино в братском союзе, но по неизвестным нам обстоятельствам попытка окончилась неудачно^[144]. Причины для этого объединения ясны. Греческие монахи сильно отличались по своим обычаям от русских. Отличались традициями, богослужебной практикой^[145], пением^[146], особенностями аскетической жизни, взглядами на архитектуру и даже пищей. Характер греков был очень не похож на славянский. Поэтому очень редко русские монахи уживались в греческих монастырях. Правда, из-за покладистости русских грекам было гораздо легче жить у русских, чем наоборот. К тому же, как говорилось выше, отношение и на родине к русским афонским монахам было далеко не однозначным: их уважал простой народ, крестьяне и купцы, высшее духовенство, а обер-прокуроры и аристократия относились недоброжелательно.

Жизнь русских келлиотов была весьма и весьма нелегка. Оказавшись без поддержки со стороны России, им надо было найти какую-то новую опору, чтобы выжить в сложившихся условиях. Решение скоро было найдено, келлиоты объединили свои усилия для укрепления русского монашества на Афоне и в 1896 г. основали «Братство русских обителей (келлий)». Инициатором этого акта был иеросхимонах Кирилл, настоятель келльи Свт. Иоанна Златоуста. «Братство» было основано 14 мая 1896 г. в память священного коронования государя императора Николая II. «Братство» ставило перед собой цель оказывать помощь бедным русским обителям, пустынникам и отшельникам. Предполагалось также создавать приюты и лечебницы для престарелых иноков. «Братство» намеревалось создать монашескую школу для молодых иноков, издавать книги, брошюры, гравюры. Объединение русских келлий в братство лишило возможности нерадивых монахов, используя противоречия между келлиотами, перебегать из обители в обитель, нарушая покойное течение иноческой жизни. О создании общества было тут же доложено российскому послу в Константинополе А. И. Нелидову. «Братство» было признано русскими правительственными учреждениями на Востоке: русским посольством в Константинополе и консульством в Салониках. Совет Братства разместился сначала в келлье Свт. Иоанна Златоуста, а позже (в 1913 г.) находился уже в келлье Сщмч. Игнатия Богоносца. Вот девять пунктов из их устава:

1. Оказывать пособие недостаточным русским келльям и каливам на содержание братии и беднейшим пустынникам и нищенствующим странникам на пропитание, одежду и обувь.

2. Бедным келлиям, храмы которых приходят в упадок, доставлять средства на поправку таковых.

3. Если в келльях при бедности некому служить, то посылать туда безвозмездно священнослужителей.

4. Оказывать возможное содействие и материальную помощь русским старцам, когда господствующий монастырь покушается завладеть келльей или каливой путем отказа записывать в акт на владение наследников, избранных старцем из среды своих учеников.

5. Содействовать духовно-нравственному совершенствованию своих иноков, избрать из своей среды благочинного для наблюдения порядка и исполнения правил, установленных святыми отцами.

6. Ходатайствовать перед русскими властями об учреждении на Афоне училища с практическими курсами церковной иконописи, садоводства и огородничества.

7. Учредить в Константинополе подворье с уставом общежителей и обязать всех прибывающих в Константинополь по делам келлиотов и каливитов останавливаться в этом подворье, для управления которым назначается особый настоятель, могущий, в случае надобности, ходатайствовать пред властями во всех необходимых делах.

8. Издавать и бесплатно распространять сочинения и гравюры духовно-нравственного содержания.

9. Вообще начинать полезные предприятия, могущие способствовать осуществлению целей «Братства».

Но, к сожалению, большинство старцев русских келлий не поняло истинных целей этого учреждения, которое могло бы сыграть существенную роль в афонской монашеской жизни. Число участников «Братства» было достаточно велико, но участие их не очень усердно.

Из письма архимандрита Ионы, настоятеля посольской церкви в Константинополе, к Петербургскому митрополиту Антонию мы узнаем, что он считает образование подобного русского братства весьма полезным. «Среди русских монахов Афона уже существует мысль об учреждении особого монашеского братства». Цели, которые ставил архимандрит перед будущим братством, вполне соответствовали тем, что формулировало для себя братство реальное. Но все же сущность этого братства они понимают по-разному. «При настоящих порядках русской монашеской жизни на Афоне эти лица ни от кого не зависимы, ни в ком не нуждаются, не признают над собой никакого начальства. С учреждением же общерусского братства на Афоне дело могло бы измениться. Хорошо организованное и утвержденное русской государственной властью братство никогда не допустило бы пребывания на Афоне такого рода сомнительных дельцов и, при содействии русского консула в Солуни, указало бы им казенную дорогу в отечество». Но, в отличие от Дмитриевского, который пытается записать в сомнительные личности лучших представителей афонского монашества, архимандрит Иона говорит, что «эти лица наперечет известны на Афоне всем и каждому». То есть этих лиц не так много. Смысл же братства по российским понятиям – «заорганизовать» образовавшиеся маленькие монастыри и, подчинив Синоду, сделать их управляемыми государственной властью в России. Поэтому самое сильное негодование Дмитриевского вызывает то, что в братство не попали Пантелеймонов монастырь и скиты. Но какой смысл был в те времена включать в братство Руссик, который сам был землевладельцем и перед ним не стоял вопрос выживания, как перед келльями. Андреевский и, особенно, Ильинский скиты находились в более уязвимом отношении, в правовом смысле мало чем отличались от келлий. Но они имели хорошую поддержку со стороны сильной тогда России, и их в то время волновали другие проблемы, чем келлиотов. Так что в то время для последних не было смысла соединяться в одно братство с большими русскими монастырями. Для Дмитриевского и др. это было необходимым условием управляемости братства, так как Пантелеймонов монастырь со времен игумена Макария стал гораздо ближе к России, вернее, к органам управления России. Заклинания профессора о вражде между монастырем и келлиотами не имеют никаких оснований. Многие келлиоты покинули монастырь еще во время греко-русской смуты, пытаясь найти лучшие условия для духовной жизни. Монах Пантелеймонова монастыря о. Ф., узнав из российских газет, что «у келлиотов, по словам монастырей, менее заметно подвижничество, чем в монастырях, и живут себе свободно, кто как соизволил», сказал русскому паломнику Черкасову: «Это наглейшая ложь и бессовестная неправда, исходящая, может быть, отсюда же; а через сие и умные люди России, не зная здешних обстоятельств, верят так; некоторые взялись уже делать келлиотам зло, сами понимая, что они тем помогают самому отцу лжи строить им ковы, чтобы через то подорвать религиозный дух в русском народе»^[147]. Видите, если предположить, что и были силы в Пантелеймоновом монастыре, недовольные келлиотами, то существовали и ярко выраженные противоположные настроения.

Но была и другая сложность, специфическая для келлиотского монашества: реально не могло быть никакого контроля над тем или иным келлиотом. Монастырь продавал келлиоту келлью и мало интересовался его жизнью. Поэтому можно согласиться с противниками келлиотов, что среди старцев и монашествующих 82 русских афонских келлий могли оказаться и недостойные монахи. Но таких случаев было крайне мало, и все они сопровождались невероятной шумихой в греческой либеральной прессе.

А. Павловский, много времени проведший на Афоне и знавший проблемы келлиотов не понаслышке, писал в 1905 г.: «В семье, как говорится, не без урода, были такие (в очень малом количестве) настоятели, которые отчасти навели на себя худую славу, отразившуюся и на других келлиотах, ни в чем не повинных. Но уже в настоящее время часть этих келлиотов умерла, и вместо них уже совсем другие настоятели; другие же живут на покое, передав управление обители своим наместникам. Между тем, как уж дурная слава пошла, так ее трудно очистить, надо лучше всего лично приехать на Афон и хорошенько ознакомиться с монастырской, скитской и келлиотской жизнью, чтобы убедиться в неправильности многих газетных сообщений об келлиотах Афона»^[148].

Интересно, что санкции принимали против самых лучших представителей келлиотов, которые тратили собранные средства должным образом: открывали больницы и школы, помогали бедным. Но если трезво и непредвзято взглянуть на ситуацию, то придется признать, что были объективные предпосылки для недостойного поведения келлиотов. Представьте себе положение монахов в России, где все было заорганизовано и монахи не могли и шагу ступить без соответствующего разрешения. В Греции было по-другому: сумел достать денег – купил келлью. Ясно, что деньги имел не обязательно чистый и святой человек. Время все ставило на свои места, но нужно было это время. И у кого не закружится голова от свободы? У кого-то сильнее, у кого-то слабее. Кроме того, трудно провести грань, за которой внешние труды становятся вредными для внутренней жизни. Трудно оценить, являлось ли открытие филиалов келлий в других частях нашей планеты спасением святынь или созданием православных синдикатов или транснациональных монополий. Видимо, тут извечное противоречие между иосифлянством и нестяжательством.

Но многие не могли пережить эту свободу: частые поездки на подворья в Константинополь и Иерусалим, свободное распоряжение денежными средствами не способствовали укреплению монашеской жизни. Иеромонах Пантелеймонова монастыря Агафодор очень верно подметил последствия подобных поездок в письме к митрополиту Арсению: «Поездки наших братий в Одессу и др. наши подворья дурно влияют на духовное настроение их, ибо не живется им после того в монастыре, скучают, не удовлетворяются уже скудной пищей и монастырским занятием (послушанием), но желают производства своего, занятия какого-либо видного и т. п., разумеется, есть и устойчивые против таких покушений, но это те, которые глубоко укоренили в себе духовную жизнь и живут более внутренней жизнию, а внешняя для них имеет второстепенное значение. Поэтому кто с самого начала не положил твердого основания своей духовной жизни, тот будет жить в монастыре до первого только искушения. Вот такие неутвержденные поехали отсюда, да и еще намерены уехать кое-кто. Афон бесценен только для тех, которые прежде всего ценят уединенную жизнь, для них он драгоценен»^[149].

В 1905 г. разразился скандал: келлиот Иверского монастыря иеромонах Феодосий пытался провести на Афон 15-летнюю казачку Татьяну, переодетую послушником. На пристани послушник никак не мог влезть на мула. Один из монахов решил помочь, схватил послушника под мышки, и выяснилось, что это девица. Последствия таковы: Татьяна за нарушение векового запрета была помещена в тюрьму при генеральном консульстве в Константинополе, Феодосий по суду афонского кинота от 18 октября 1905 года был присужден к изгнанию со Святой Горы. Греки, воспользовавшись этим случаем, раздули истерическую кампанию в печати. Только газета «Константинополю» писала об этом 3, 12, 13 и 21 сентября 1905 г. Несколько публикаций по этому случаю было и в русских газетах. И совсем интересный финал: одновременно с этим по распоряжению Вселенского Патриарха должны были закрыться в Константинополе пять келли-отских подворий: Св. Пояса Иверского монастыря, Свт. Иоанна Златоуста и Св. Николая Хиландарской обители, Честного Креста, Каракальского монастыря. Из-за того что описанная выше скандальная история началась на одном из русских подворий в Константинополе. Прекрасный предлог! Но это происшествие свидетельствует как раз об обратном: жизнь келлиотов находилась под непрестанным наблюдением. И случаев, из ряда вон выходящих, практически не было. А то, разумеется, мы о них были бы хорошо осведомлены. И были бы приняты самые активные меры на Св. Горе и в Константинополе. Для предупреждения подобных историй мудрые старцы келлиоты создали «Братство русских обителей», которое должно было как организовать деятельность русских келлий, так и наблюдать за духовным состоянием русских обителей. Кроме того, остро стали проблемы, которые касались всего русского монашества: организация школы для подготовки монахов к принятию священного сана, помощь престарелым келлиотам, создание и обеспечение больницы для русских монахов, поддержка бедных келлий и пустынников.

Икона Божией Матери «Акафистная». Резьба по дереву. Изготовлена афонскими иноками для поднесения императору Николаю II

Страдали келлиоты и от разгула бандитизма на Афоне. Турецкий султан не особенно беспокоил Святую Гору и не уделял ей особенного внимания. Всех властей на Афоне было 2–3 чиновника, которые практически не вмешивались ни в какие дела. Это было причиной того, что келлиоты оказывались практически беззащитными. Иногда дело не ограничивалось грабежом, а имело весьма трагические последствия.

Одной из самых страшных иллюстраций этих событий является гибель иеросхимонаха Моисея – настоятеля келльи Сщмч. Игнатия Богоносца. Он по просьбе Хиландарского монастыря построил уединенную келлью Всех Святых на Иваннице, где ныне находится пристань сербского монастыря. Здесь он любил уединяться, здесь и разыгралась страшная трагедия. Произошла она в ночь с 9 на 10 марта 1908 г. – на праздник 40 мучеников севастийских. В и часов ночи злоумышленник приставил лестницу к стене и взобрался на крышу, на которую выходило окно кельи старца, который в это время уже отдыхал. Двумя ударами топора он разрубил раму окна, быстро проник в келью и набросился на о. Моисея, нанося ему удары топором. Старец вскочил с кровати и успел дважды крикнуть. Потерявший разум разбойник отрубил ему руки, нанес до 15 ударов в грудь, по лицу, по голове, по плечам. И даже лежащего старца рубил безо всякой жалости. Затем убийце удалось скрыться. Явно, злодей не ставил своей целью грабеж, все его существо захватила ненависть к старцу, а может, и вообще к русскому человеку.

Когда братья выбили дверь и вбежали в келью старца, «то глазам их представилась ужасная душераздирающая картина убийства. Настоятель бездыханно лежал в луже крови на полу, с зияющими кровавыми ранами, с разрубленной до мозга головой и весь израненный»^[150]. Тут же прибыл консул, по требованию посла турецкие власти начали следствие под надзором русского гражданского агента в Македонии Петряева^[151]. Подозрение тут же пало на соседа – греческого келлиота. А дальше… Дальше мы ничего не узнаем о результатах этого следствия, как нигде не услышим об этом убийстве русского старца. Но к чему ворошить единичные факты? Увы, как ни пытались доброжелатели скрыть для каких-то благих целей страдания русских келлиотов, перечеркнуть эту страницу истории не удалось. И журнал «Монастырь», выходивший всего два года и, в отличие от журналов Пантелеймонова монастыря и Андреевского скита, излагавший информацию о реальной жизни Русского Афона, сообщает во втором номере за 1908 г.: «2 января в больницу Андреевского скита доставлен русский келлиот о. Варсонофий с восьмью кинжальными ранами. В и часов вечера под гражданский Новый Год в его каливу ворвались 8 вооруженных разбойников, ограбили старца и нанесли ему восемь ран кинжалом. В каливе в этот момент находилось восемь пустынников, но никто из них ничего не слышал». И подобных фактов было много. Келлиоты были фактически беззащитными перед разбойниками, то и дело пытавшимися обнаружить у них сказочные сокровища.

На Пасху 1904 г. греки учинили побоище, очевидцем которого был известный в Болгарии публицист и литератор П. Даскалов. Он описал это происшествие в софийской вечерней газете в 1904 г.: «На второй день Пасхи из Протатского храма выносится чудотворная икона^[152]. Крестный ход останавливается и в Андреевском скиту, и там служится молебен. В благодарность русские монахи угощали греческих, давали им подарки и даже деньги. В прошлом году почему-то греки не приносили икону в русский скит. Но в этом году они заранее известили русских, что по старому обычаю остановятся в этом скиту. Получив это известие, русские еще заранее послали в Карею угощение, подарки и деньги. Но когда крестный ход направился к Андреевскому скиту, он был остановлен на середине дороги толпою греческих монахов, вооруженных кинжалами, ножами и револьверами. Завязалась рукопашная между теми и другими греками.

– Зачем вы несете русским икону, – закричали вооруженные греческие монахи. Набросившись на своих собратьев, они многих избили и ранили… Сопровождающие крестный ход монахи в испуге разбежались. Икону рвали на все стороны… Револьверные выстрелы подняли тревогу в Карее, откуда на место происшествия прибыли турецкие полицейские власти. Русские же монахи Андреевского скита, вышедшие навстречу крестному ходу с чудотворной иконой, возмутившись случившимся, вернулись в скитский собор и отслужили молебен без иконы».

Кроме болгарского публициста П. Даскалова, оказывается, были и другие свидетели этого безобразия. «Я лично в одно из путешествий по Афону, на Пасху 1904 г. наблюдал за кровавым столкновением русских и греков во время крестного хода, о чем и написал в «Биржевых ведомостях», – писал русский монах под псевдонимом «Ст. афонец». Почему этот монах пытался скрыть свое имя, мы узнаем из следующих строк: «…меня благоприятели предупредили, чтобы я не ездил один по Св. Горе, иначе греки убьют»^[153]. В этом же материале из письма одного афонца узнаём, что «на Пасху убили одного келлиота, а на фоминой андреевского диакона, ехавшего в Ватопед. На днях один зографский кураджи пропал, и не могут никого поймать». Далее автор подводит итог: есть какая-то здесь шайка, которую сами же греки скрывают. «Кто грабит русских на афонских дорогах? – Греки! Кто стрелял в о. Пантелеймона и убил под ним мула? – Греки!» Еще мы узнаём, что 9 марта 1906 г. вблизи греческого монастыря Иверон произошла кровавая драма, где среди бела дня ограбили русского старца и застрелили мула. Кто это сделал? «Опять-таки те же греки, да еще, пожалуй, под покровительством Протата, который с криком уверяет, что нет разбойников». А кто это – о. Пантелеймон? Тот самый нам уже хорошо знакомый настоятель келльи Воздвиженья Честного Креста Господня, который не побоялся пойти на открытую конфронтацию с националистами. «Теперь за о. Пантелеймоном и наместником его охотятся с целью убить его и тогда вновь уже никого не записывать, с тем чтобы обитель перешла опять в греческие руки»^[154]. Единичные случаи? Да им нет числа! Вернулся из России иеросхимонах Пахомий, настоятель келльи Вмч. Георгия Филофеевского монастыря, и в 15 минутах ходьбы от своей келльи подвергся нападению трех с головы до ног вооруженных бандитов. Дочиста ограбили и о. Пахомия, и семерых ехавших вместе с ним братьев. «Трудно добраться до истины, но по всему видно, что неуловимым разбойникам потворствует какая-то власть, ибо все случаи ограбления всегда происходили безнаказанно»^[155], – подводит итог один из авторов журнала «Монастырь». Это данные из одного журнала – может быть, он тенденциозен? Но почти все авторы, пишущие про Афон: и профессор Дмитриевский, и С. Троицкий, и другие – не отрицают ненависти греков к русским, правда, для некоторых из них в этой ненависти виноваты сами келлиоты. Посмотрим воспоминания епископа Петра Ладыгина, бывшего насельником Андреевского скита. В этих воспоминаниях автор описывает, как он подвергся нападению греков-разбойников, и, когда по возвращении в Андреевский скит рассказал это монахам, те поразились, как это автору со своим спутником удалось остаться живым. Очевидно, что разбойники тогда действовали совершенно открыто^[156].

Но почему мы особое внимание уделили греческому бандитизму на Афоне? Не для того, чтобы усилить или вызвать национальную неприязнь, а чтобы показать подвиг русских келлиотов^[157]. Вряд ли, если бы они желали только материального благополучия, то остались бы хоть на один миг на Афоне, где были практически беззащитны. Но ничто не может устрашить русских монахов: ни грабеж монастырей, ни грабеж бандитов, ни ненависть греческих националистов, ни русских либералов. Твердо стоят они на Афонской земле, даже до смерти. «Для чего же эти пять с половиной тысяч отказались от родной земли, зачем удалились в чужую иноземную, неужели только затем, чтобы, как писали некоторые газеты, обманывать весь остальной многомиллионный народ. Да кто хоть раз побывал на Афоне, тот сразу видит по афонскому монашескому быту, что подобное уверение – наглая ложь. Коренной русский крестьянин никогда не станет обманывать, а население русской части Афона состоит из 98% коренных крестьян. Вот если бы Афон состоял из евреев, тогда бы можно было бы сказать все»^[158].

Настоятель келльи Святой Троицы иеросхимонах Нифонт

В 1902 г. четыре большие келльи – Свт. Иоанна Златоуста, Воздвиженья Креста Господня, Святой Троицы, Белозерская келлья Свт. Николая Чудотворца – и входящие в состав «Братства» при содействии генерального консульства явились основателями школы для детей бедных русских жителей столицы Османской империи. Попечителем школы стал директор Русского Археологического института Ф. И. Успенский. Это было очень важным шагом, так как в Турции в те годы весьма активно действовали католические и протестантские миссионеры. Расходы на содержание этой школы взяли на себя эти четыре келльи. В 1913 г. в школе обучалось около 100 человек.

Схимонах Константин Семерников, настоятель Златоустовской келльи Иверского монастыря

В 1904 г. усилиями иеросхимонаха Кирилла была создана подобная школа в Сан-Стефано. Первоначально его поддержали старцы упомянутых выше келлий, но постепенно две келльи отказались от поддержки этой школы по понятным трудностям финансового характера. Потом отказалась и третья келлья. И перед старцем келльи Свт. Иоанна Златоустого иеросхимонахом Кириллом встал вопрос, стоит ли продолжать столь непосильное для обители в 100 человек предприятие. К тому же в этот момент о. Кирилл стал игуменом и в Свято-Троицкой Дечанской Лавре. Но именно положение дел в этой русской обители на сербской земле и подтолкнуло о. Кирилла продолжать борьбу с непосильными трудностями. Именно здесь о. Кирилл ощутил необходимость в пастырях, которые должны быть к тому же и миссионерами на опустошенной и в физическом, и в духовном смысле сербской земле. И школа стала действовать. Это была трехгодичная школа, куда принимались молодые люди 13–22 лет, умеющие читать и писать по-русски. В 1-м классе изучали богослужение, греческий, русский, славянский языки, арифметику, географию и церковное пение, во 2-м – Священное Писание Ветхого Завета, историю Русской Церкви, русскую гражданскую историю, греческий, русский, славянский, французский языки, арифметику, географию и церковное пение, в 3-м классе – Священное Писание Нового Завета, общую церковную историю, общую гражданскую историю, греческий, русский и французский языки. Было двое преподавателей с высшим церковным образованием. В 1908 г. в этой школе училось 15 человек. Расширению школы мешали причины экономического характера. Школа была платная, и плата была высока – около 560 руб. в год. Это объяснялось высокой арендной платой. О. Кирилл надеялся, что ему со временем удастся приобрести собственное здание, что значительно сократило бы плату.

Брошюра о схимонахе Константине, выпущенная братством Златоустовской келльи

Были открыты также двухгодичные курсы для молодых иноков с широкой программой: русский язык, французский, греческий и турецкий, Закон Божий и богословие, арифметика, рисование, церковное пение. Кроме того, келлиоты приняли участие в постройке и содержании русской монашеской больницы в Салониках, выстроенной по инициативе русского консула А. А. Гирса^[159].

Не менее активной была помощь келлиотов и нуждающимся афонским братьям: сиромахам и пустынникам. Для бедняков имелись в монастырях больницы. Активно помогал беднякам Пантелеймонов монастырь, особенно во времена духовника о. Иеронима, который и сам некогда был отшельником и представлял все тяготы этого образа жизни. Но, по воспоминанию паломников, посещавших Афон в конце XIX столетия, келлии сами являлись приютом для старцев. Если бы не русские келлиоты, то многих подвижников ожидала бы смерть от холода, голода и жажды. Даже в пустынных афонских келльях вблизи вершины, в районе Карули, было до 5 старцев от 70 до 100 лет, которые нуждались в уходе и даже были уже не в силах подниматься с одра. Таким образом, келлиоты активно помогают России, поддерживают афонских бедняков, заботятся о раненых, участвуя в Русско-Японской войне, ведут проповедническую деятельность, издают книги и даже возрождают монашество у братских славянских народов. И, разумеется, делают все для укрепления самодержавной власти. И все это без указания какой-либо инстанции, без разрешений и постановлений, по зову сердца простого человека. Самым главным результатом создания братства было объединение русских келлиотов. Как мы увидим, довольно скоро наступят трудные времена, которые потребуют объединения всех русских монахов. Объединение русских обителей стало своеобразной подготовкой к нелегкой борьбе за выживание.

Грамота, выданная Синодом схимонаху Константину в благодарность за его труды во время Русско-Японской войны

1905 год – трудный для всего русского афонского монашества. Во-первых, продолжалась Русско-Японская война. Некоторая часть монахов была призвана в качестве санитаров; послушники и рясофорные монахи, состоящие в запасе, были призваны в армию. Келлиоты тоже внесли немалый вклад в помощь русской армии. На фронт отправился добровольный отряд санитаров под руководством схимонаха Константина. Но и самая территория Афона грозила превратиться в зону военных действий. Это связано с македонской проблемой^[160], которая была причиной кровопролитий на близлежащих к Афону территориях уже начиная с Берлинского конгресса. Дело в том, что в Македонии проживало смешанное греко-славянское население. Создание независимых новых государств на бывшей территории Османской империи привело к тому, что эти государства стали бороться за Македонию. Борьба велась партизанскими способами: применялись похищения, убийства и террор. Заводилами в этих национальных движениях были криминальные и революционные элементы. Несомненно, довольно высокий уровень преступности на Афоне в те годы поддерживался близостью полуострова Халкидики к Македонии. Но порой дело доходило до обострения национальных отношений непосредственно на самом Афоне.

Духовник Русского Пантелеймонова монастыря иеромонах Агафодор описывает эту ситуацию в письме от 6 апреля 1905 г. к митрополиту Арсению (Стадницкому), который в те годы был еще епископом Псковским^[161].

«…Переживаем здесь тревожное время как по отношению к смутному со стороны своей дорогой родины, так и к македонскому движению, которое грозит распространиться широко, коснувшись и нашего земного жребия. К сему намерены присоединиться из свободной Эллады еще и греки, согласившись действовать заодно с турками против болгар, и для сего сделали во многих местах склады оружия. А. И. Зиновьев обещал принять против сего меры, но стихию не остановишь. Неизвестно, что будет даже и в ближайшем будущем. В Зографском монастыре охраняют 50 человек своих нанятых рабочих, ибо они имеют сведения о намерениях повстанцев разграбить монастырь. Конечно, может, все это кончится одним только опасением, но, тем не менее, неприятно. Всех запасных выехало от нас около 200 человек, некоторые поступили в строй, а др. в санитары, но человек 80 живут в Одессе на подворье, для очереди своей…»

Надо отметить, что кампания против келлиотов, развязанная греческими националистами, стала возможной только благодаря попустительству русской дипломатии. Об этом свидетельствуют сами афонские монахи: «Про них писали всякие пакости, и, когда они по совету добрых людей, желая восстановить истину, с тем чтобы не оскорбить религиозное чувство православной публики, посылали свои опровержения, то ни одна газета не печатала их. В свое время российское посольство и консульство, как ближайшие к Афону правительственные учреждения, читали и знали о несправедливых нападках русской и греческой печати, но пальцем о палец не ударили в защиту русских афонцев. Таков был режим. Да чего уж говорить. Греческая печать в Афинах и Константинополе выливала целые помои на русские обители. Это было известно властям, и все-таки они ничего не предпринимали для выяснения истины. Такова была тогда политика дипломатии. Не наше дело входить в ее тайны, но все-таки можно сказать, что ей следовало бы поглубже входить в интересы русского монашества на Афоне»^[162].

Газеты выливали помои не только на русских монахов, но и на греческих монахов, епископов и даже Патриархов, относящихся с любовью к русским. Хороший пример этому мы находим в письме настоятеля афонского Ильинского скита архимандрита Гавриила к митрополиту Арсению (Стадницкому) от 1 марта 1901 г.: «Наш иеродиакон Константин читал в последние годы много подобных же посылаемой ныне Вам резких статей о достойнейшем Патриархе Иоакиме, и даже в некоторых из них говорится о нем в более черных красках, чем в этой статье находится. Здешние некоторые представительные греки полагают, что статьи составляли враждебные Патриарху Иоакиму лица, живущие в Царьграде и на Афоне, и даже иных из них по имени называют: и они свои статьи посылают для отпечатания в афинские греческие газеты, ибо редакторы константинопольских греческих газет, преданные сему Патриарху, отказались их печатать. Одни из этих писателей, приверженные до безрассудства к эллинизму, составили пасквильные статьи о Патриархе Иоакиме за его (хотя и в небольшой степени) русофильство; и другие, преимущественно архиереи, составляли их с целью очернить сего Патриарха пред фанариотами и простым греческим народом, к нему весьма расположенным, дабы они не избирали его на Патриарший престол при частых сменах в Константинополе Патриархов, но когда Иоаким был на Патриаршем престоле, то он отчасти строго поступал с духовенством, обличал недостатки его, в том числе и высшее, и некоторых своеволие, чрез что и нажил себе недоброжелателей, особенно из архиереев, которые посему и боятся опять видеть его на Патриаршем престоле; и, между тем, едва ли из всех греческих архиереев нашелся достойнее на этот высокий пост.

Патриарх Иоаким этой стороной характера и другими чертами оного, чрез которые и нажил себе врагов из духовенства, а также попущением ему разных скорбей за правду, своею подвижническою жизнью и еще своим высоким ростом и величественно-умно-серьезным видом лица представляется нам сходным с Всероссийским Патриархом Никоном…»^[163]^[164].

Русские братства проходят через суровые испытания. Русских монахов обвиняют в нарушениях древних обычаев Святой Горы. Но сами «хранители» все более обмирщаются, и методы их борьбы с русскими келлиотами становятся все более и более мирскими. Это и понятно: мирские цели требует мирских методов. Увлечение греческих насельников национализмом не могут скрывать и в Константинополе. Великая Христова Церковь сетует о проникновении мирского духа в афонское монашество, ранее бывшее образцом для всех православных иноков.

В материалах органа Константинопольского Патриархата «Церковная истина» за 1909 г. мы находим маловразумительные сведения о чудовищном убийстве лаврского монаха – архимандрита Хризостома, одного из выдающихся старцев, павшего «жертвой темных мирских сил, водворившихся в последнее время на исторической Святой Горе»^[165]. Нам неизвестны мотивы этого убийства. Неизвестны и убийцы^[166]. Ясно только, что русские монахи не имели к нему никакого отношения, малейшее подозрение, павшее на русского инока, вызвало бы бурю во всем греческом мире. Из статьи видно, что не убийство в действительности занимает греков, а проблемы борьбы с русскими келлиотами. Впрочем, ясно, что бороться надо проверенными способами. В декабре 1907 г. у здания Протата происходит демонстрация, в которой участвуют около 70 греческих монахов. Демонстрация имеет вполне мирской вид: произносят речи, размахивают флагами. Так что «Церковная истина» опять вынуждена посетовать, что участники митинга «вообще дошли до полного забвения и святого места, и своего назначения»^[167]. Митинг собрался по излюбленному вопросу последних десятилетий: по поводу нарушения русскими келлиотами законов Святой Горы. Но самое любопытное, какой вывод делается в Константинополе. Посетовав на недостойные действия монахов, орган Патриархии радостно сообщает: «Известно также, что «священный синаксис» Афона как центральный орган его управления намерен войти в турецкий парламент с ходатайством о признании за святогорскими монастырями всех прономий, какие им были дарованы византийскими императорами и турецкими султанами; имеется при этом в виду ограничить в правах русских келлиотов, которые по решению синаксиса нарушили древние обычаи Афонской горы»^[168].

Противодействие не ограничилось газетными статьями, митингами и физическими расправами (например, в келлье Честного Креста). Скоро были приняты и «высочайшие» меры. Одним из тяжелых испытаний было принятие Константинопольским Патриархом в 1911 г. сигиллиона, запрещавшего келлиям иметь братство более чем в 6 человек. Это был еще один удар по русским келлиотам. Но русские монахи, уже многое претерпевшие к этому моменту, не устрашились нового препятствия. Они обратились с многочисленными жалобами в русские консульства в Солуни и Константинополе. Им все же удалось добиться сочувствия в правительственных органах и в Государственной Думе.

Переворачивая эту страницу, ловишь себя на мысли, что все писавшие о русских келлиотах как бы составляют хор, где каждый певец внимательно следит за палочкой дирижера. Большинство из тех, кто пишет о келлиотах, как заклинание, повторяет слова о каких-то страшных нарушениях афонской жизни и даже каких-то особых грехах келлиотов. Это все единичные случаи, в то время как многие греческие «руководители» монастырей лежат ни диванах, курят, едят мясо даже в постные дни и прочее. А что это за прочее? Оно почему-то тщательно спрятано за многими необъективными материалами, в которых автор обязательно бросает камень в русского монаха.

Позже и чиновники в России, и дипломаты в Константинополе, и профессор Дмитриевский поймут, что русские келлиоты в действительности были единственной реальной силой в русском монашестве на Афоне. В 1912 г. на Афон пришли греческие войска, фактически захватив его незаконным образом, – и крупные обители не нашли в себе сил сопротивляться притеснениям новых греческих властей, весьма далеких в реальности от православной веры. И только келлиоты оказывают сопротивление натиску греческих националистов. Что же хотели последние? Не просто захватить афонский полуостров, но и освободить его от варваров-инородцев, в первую очередь от русских.

В ходе Первой Балканской войны политическое положение Афона стало неопределенным, и греческие монахи призвали солдат: те захватили Афон, прогнав турецких чиновников. Переход Афона под власть молодого националистического греческого государства положил начало новым тенденциям в монашеской жизни и обусловил умирание Афона, что, в общем, было на руку либерально-националистическим властям, считавшим, что Православная Церковь – это средство для распространения эллинизма^[169]^[170]. Обратимся к основным историческим событиям тех дней и увидим, что последующая история Афона обусловлена событиями ноябрьских дней 1912 г.

Иеромонах Савва, настоятель келльи Прп. Саввы Освященного Пантократорского монастыря

26 октября в день своего небесного покровителя город Солунь был занят греческими войсками под командой диадоха Константина. 2 ноября около 12 часов дня к афонской пристани Дафни подошел греческий миноносец «Фиэлла». На берег высадились 67 греческих матросов. Тут же были заняты правительственные здания и спущен турецкий флаг. Вместо него был поднят греческий национальный. Миноносец ответил салютом. По телефону из Дафни Протат был извещен о прибытии греческого миноносца и о переходе Афона под власть греческого правительства. Немедленно Протатом была отправлена депутация для встречи дорогих для греческого населения Афона гостей. Через полтора часа после прихода «Фиэллы» к Дафни подошел греческий броненосец «Георгий Аверов» и еще два миноносца. Вице-адмирал броненосца Павел Кундуриоти^[171] приказал старшему офицеру «Фиэллы» Телемаху Курмулису, назначенному временным правителем Святой Горы, ознакомить прибывшую депутацию Протата с королевским декретом^[172]^[173]. Чувство удивления и горечи не покидает нас, когда мы читаем этот чудовищный документ.

Ясно, что после такого декрета ожидать ничего хорошего не следовало. Но внешне не произошло существенных перемен.

По прочтении декрета оркестр броненосца исполнил греческий национальный гимн, после чего броненосец «Аверов» и два миноносца удалились. Миноносец «Фиэлла» стал на якорь напротив Пантелеймонова монастыря и пригласил на борт турецких чиновников, прятавшихся в русском монастыре. Чиновники были объявлены военнопленными.

В 10 часов колокольный звон Протатского Успенского собора, русского Андреевского собора и ближайших русских келлий известил о приближении к столице Афона новых хозяев. Греческие войска были встречены близ русского конака, который находился поблизости от квартиры каймакама. Каймакам сдался представителям новой власти без всякого сопротивления.

После этого войска во главе с Телемахом Курмулисом направились в Протатский собор, где «выслушали краткую литию с провозглашением многолетий царствующей греческой династии, союзным королям и христолюбивому греческому воинству и отправились на отдых в отведенные для них квартиры. Народ на улицах ликовал всю ночь, выражая это при взаимных встречах пасхальным приветствием друг друга: „Христос Анести – Христос Воскресе” и ответом: „Алифос Анести – Воистину Воскресе”, причем стреляли в воздух из револьверов»^[181].

На следующий день в Дафну прибыл греческий десант в составе 800 человек и направился в Карею. Так как заняться такому большому военному отряду было нечем, то его разбили на несколько отрядов, которые стали совершать обходы обителей с целью ознакомления с местными достопримечательностями. 7 ноября один из таких отрядов под командованием Демосфена Зантопулло прибыл в Русский Пантелеймонов монастырь. Командир отряда произнес любопытную речь:

«Сегодняшний визит к вам есть прямой долг мой выразить признательность благородной русской нации, представителем которой и является здесь на Афоне русский Пантелеймонов монастырь.

Мы вполне сознаем и ценим высокое покровительство России над малыми балканскими державами, благодаря которому только и представилась возможность сплотиться им для свержения турецкого ига, тяготевшего столько веков над народами Балканского полуострова. И вот это чаяние и этот сон сбылись – объявлена свобода. В особенности эллинский народ твердо помнит покровительство России в 1897 году, выразившееся в спасении нации»^[182].

Странно, но факт: русское правительство никак не выразило своего отношения к захвату Святой Горы. Единственно, несколько позже было высказано недовольство пребыванием большого вооруженного отряда на территории Пантелеймонова монастыря. Греческие войска согласились покинуть монастырь и вернуть захваченный ими монастырский пароход^[183]. В то же время русским дипломатам было хорошо известно, что после ухода турок положение русских ухудшилось. «Образ действий греков по отношению к русским я считаю крайне враждебным. Их политика за последнее время войны всецело состоит в желании изгнать русских с Афона», – пишет подпоручик Дитш в секретном сообщении русскому консулу в Салониках В. Ф. Калю^[184]. Министр иностранных дел Сазонов высказался по поводу оккупации Афона греческими войсками весьма сдержанно: «Русское правительство, всегда оберегавшее Афон от возможности вторжения на его территорию турецких войск и не допускавшее на нем сооружения крепостей, не может считать допустимым длительное пребывание на нем отряда, посланного Грецией даже без предварительного оповещения о том России»^[185]. Требовать вывода отряда в этой ситуации просто смешно, когда имеешь дело с такими дипломатами, как греки. Скоро греческий отряд на Афоне сократили с тысячи человек до двух рот и 30 жандармов, но ввели греческую администрацию и увеличили военное присутствие на полуострове Халкидики.

Совсем не так отреагировало болгарское правительство. Этот факт почему-то совершенно не известен в России. Для защиты своих подданных, находящихся в Зографе, а в то время также в Хиландаре и русском скиту Ксилургу, был направлен отряд болгарских войск числом в 70 человек. Но никаких активных действий отряд не предпринимал. Надо отметить, что захват Афона произошел в ходе Первой Балканской войны. И претендентов на Афон было два: Болгария и Греция. Последняя оказалась проворнее, и Афон стал греческим. А если бы проворнее оказалась первая? Можно себе представить протесты, которые были бы со стороны греков. Ясно, что подобные решения не могли создать стабильную обстановку на Афоне. Надо еще отметить, что русская дипломатия проявила себя в этой ситуации не лучшим образом, в чем признается генеральный консул в Салониках С. Клименко. Он всю вину за то, что Ильинский и Андреевский скиты в те годы не стали монастырями, возлагает на своего предшественника В. Ф. Каля. Ведь вопрос об этом поднимался еще во время Русско-Турецкой войны 1877–1878 гг., а тогда ситуация была весьма благоприятна для этого^[186].

Оккупация внесла существенное изменение в афонскую жизнь. С одной стороны, возникла угроза для самого существования славянского монашества, а с другой – возникла возможность добиться особого статуса для Афона. Вероятно, поэтому меняется настроение у главного исследователя и историка Афона того времени, хорошо нам известного профессора Дмитриевского. Он даже уже готов признать, что не все афонские келлиоты – жулики. Он боится за будущее русского монашества и в то же время предается несбывшимся мечтаниям о новом статусе Афона. Что касается места русских келлий (маленьких монастырей), то профессор благодушно предлагает им в новом Афонском государстве стать скитами, с возведением их старцев в дикеи. Но, разумеется, ни о каком праве землевладения для этих скитов не может быть и речи, а потому нельзя давать им и право принимать участие в управлении Афонской Горой, то есть их следует оставить по-прежнему вне Кинота. Ведь в противном случае это стало бы «камнем преткновения для нашей дипломатии в ее благих намерениях для Афонской Горы вообще и для русских келлиотов в частности»^[187].

Захват Афонской Горы еще не был признан державами, и на Лондонской конференции предполагалось сделать Афон общим владением православных держав. Но греки продолжали хозяйничать, и к национальному гнету, и так уже существовавшему на Афоне и одобренному канонизмом 1911 г., добавился новый, чиновничий. Греческие власти захватили таможню и ввели высокие пошлины в пользу греческого правительства. К тому же греческие таможенники делали что хотели. Прислали, к примеру, из России колокол для какой-то русской обители, но греки под каким-то предлогом задержали его и не выдали получателям. Долго валялся колокол около Дафни, а потом неведомо куда исчез. Добивались русские монахи разрешения провести в Дафни телефон, и им не позволили. Даже высочайшие пожертвования, по сообщению автора, получаются не без затруднений.

Далее говорится о бесчинстве греческих солдат, которые, неизвестно для чего, живут в Уделе Божией Матери. Они являются в русские обители, занимают лучшие помещения и, конечно же, ни за что не платят. Воспользовавшись смутой, вызванной спорами об Имени Божьем, греческие солдаты вторглись в Ильинский скит и арестовали послушников болгарского происхождения. «Помню, какой ужас напал на монахов Пантелеймонова монастыря, когда туда вошел греческий отряд под командой Чулакиса. Даже имябожники готовы были отказаться от всех хитросплетений Булатовича, только чтобы их освободили от греков». Надо отметить, что оккупационный отряд, первоначально высадившийся на Афоне, состоял из тысячи солдат и содержание его ложилось на плечи афонских монахов. Затем, правда, отряд сократили до двух рот пехоты и 30 жандармов. Это вместо 2–3 турецких чиновников, бывших ранее на Афоне! Место турецкого каймакама в Карее занял греческий астиномос. В Иериссо был назначен судебный следователь, в юрисдикцию которого вошел и Афон^[188].

Оккупация острова происходит по призыву части греческого монашества, попавшего под влияние националистических идей. При этом игнорируется, что Афон ранее входил в Османскую империю, а до этого в Византийскую империю, и неясно, на каком основании он должен быть присоединен к Греции. Опытный политик премьер-министр Греции Э. Венизелос выражает согласие с русским планом нейтрализации Афона, но это только до Лондонской конференции… Келлиоты первыми начинают активную борьбу против политики «монополизации» греками Афона. Обращаются они и к русским архиереям. В частности, к митрополиту Арсению (Стадницкому), внимательно следившему за событиями на Афоне и состоявшему в переписке с некоторыми афонскими монахами^[189].

После Лондонской конференции некоторые интриганы в рясах, которые являются больше патриотами, чем монахами, устремляются к греческому правительству, чтобы попытаться подчинить Афонский полуостров не Вселенскому Патриарху, а Афинскому Синоду. Но опытный политик министр-председатель Венизелос ответил монахам, «что монахи Афонской Горы должны подчиняться решениям держав безусловно и считать свою миссию в Афинах оконченной»^[190].

Греческие монахи не оставляют своих усилий и продолжают действовать. Так, появляются статьи о мнимых затруднениях для осуществления проекта по опеке Святой Горы всеми православными державами. Например, пишут, что задеваются права не только Греции, но Австрии и Турции, где тоже есть православное население, и прочие нелепости.

Отчасти это соответствует действительности. Греческие власти не теряли времени, в отличие от русских, и начали процесс активной интеграции Афона в состав королевства. Греческие монастыри обратились 3 октября 1913 г. к королю Греции с выражением верноподданнических чувств. Но время для этого решения не наступило: Россия была еще сильна. Греческие же дипломаты сумели привлечь внимание великих держав. Любому политику было ясно, как поведут себя в этом случае державы.

В июле – августе 1913 г. в Лондоне состоялось совещание послов великих держав по итогам Балканских войн. Рассматривался и афонский вопрос. Русский проект кондоминимума встретил активное противодействие Австро-Венгрии, и русская дипломатия не смогла добиться полного принятия такого решения. Обсуждение этого вопроса было отложено, и решение не было закреплено в итоговых документах Лондонского совещания. Видимо, русские дипломаты, испытывая влияние либерально настроенного в те годы русского общества, недооценили значение этого вопроса^[191].

Так как вопрос о статусе Афона не был окончательно решен, то в дальнейшем каждый пытался истолковать материалы Лондонской конференции в свою пользу. Русские дипломаты считали, что борьба не окончена, а греческие – что получили молчаливое одобрение великих держав. Поскольку инициатива находилась в их руках, они развивали наступление на Афон: вели националистическую антирусскую пропаганду, укрепляли греческую власть на Афоне. В действительности международное сообщество не признало Афон греческой территорией, и ни Лондонский, ни Бухарестский договоры не санкционировали присоединение Святой Горы к Греции. Афон стал греческой территорией только в 1926 г., когда все афонские монахи были вынуждены принять греческое подданство. Активно действовала и греческая дипломатия: чтобы запутать вопрос, греки даже выдвинули предложение о совместном русско-греческом кондоминимуме^[192]. К чести России этот хитрый план был отвергнут. Если бы он был принят, то борьба за православное устройство Афона переродилась бы в глазах международного сообщества в политическое соперничество двух государств, в котором Россия играла бы роль захватчика. Но для России на первом месте стояла не военная стратегия, а сохранение православной святыни.

Следует отметить, что все сложности турецкого периода оказались ничтожными по сравнению с бедами нового периода. Первым делом новое правление отразилось на таможне. Сразу были установлены высокие таможенные пошлины. Товары стали залеживаться и гнить, и к пошлине добавились дополнительные расходы, вызванные все возрастающим аппетитом греческих чиновников. Большое количество греческих солдат, для чего-то живших на Афоне, наносило серьезный ущерб русским обителям, где они часто занимали самые лучшие помещения и обеспечивались, разумеется, неоплачиваемым питанием. Но все же иногда выручала русских монахов, в том числе и келлиотов, отечественная дипломатия. Так, в 1913 г. была предпринята попытка уничтожить русскую почту. Но успеха она из-за противодействия русских дипломатов не имела. Как, впрочем, и попытка обложить русских монахов (и так уже изнемогавших от бесконечных платежей по любому поводу в пользу кириархиальных монастырей) налогом в пользу греческой казны^[193].

И вот русские келлиоты решительно, как единая сила, выступают против нецерковных устремлений националистов в рясах. Келлиоты обращаются к конференции послов в Лондоне с заявлением от 12 мая 1913 г. Русским потом поставят в вину, что они обращаются к мирским властям для решения церковных вопросов. Но приоритет в этом направлении принадлежит грекам, и, естественно, было стремление монахов разъяснить ситуацию и попытаться удержать представителей властей от неправильных шагов. Греки давно уже используют, как нам известно, английских политиков для противодействия православной России. Делегация греческих монахов в тот момент уже находится в Лондоне. Русские келлиоты спокойно и уверено разбивают мифы, придуманные националистами^[194].

Во-первых, неизвестно, принадлежал ли Афон когда-либо Элладе или нет. Это могло быть только ранее 425 г. Так или иначе, коренное население оставило Афон до 676 г. Новые насельники Афона были не только греки, но и славяне, албанцы, грузины. Что касается греков, то они были выходцами, как правило, не из Эллады, а из других регионов. Это исторический аспект.

Во-вторых, как уже говорилось в этой работе, далеко не все монастыри, считающиеся ныне греческими, принадлежали в древности грекам. По статистике келлиотов, только 5 монастырей устроены греками, а остальные 15 – болгарами, сербами, грузинами, румынами и русскими. Большинство из монастырей, имевших в начале века греческое братство, были захвачены греками после того, как греческий народ заболел идеей о создании Великой Греции со столицей в Константинополе. Болезнь оказалась очень заразной, и греческие монахи начали действовать.

В-третьих, существующая система управления Афоном, созданная в 1626 г., не является справедливой и не соответствует христианским нормам жизни. Удивительно, что управляют Афоном представители монастырей – антипросы, а сами монастыри иной раз меньше скитов и келлий, которые никакого участия в Киноте не принимают. Кроме того, каждый монастырь посылает в Кинот одинаковое количество представителей для решения жизненно важных проблем, а некоторые монастыри отличаются друг от друга по количеству монахов чуть ли ни в сотни раз. Так, на тот момент в Пантелеймоновом монастыре было около 1000 монахов (до изгнания большой партии монахов было 1700), в Ватопеде – 178, в Иверском монастыре – 205, а в Ставрониките – 15. До реформы 1626 г., которая прошла по неизвестным причинам и по форме более напоминала революцию, Афоном управлял выборный Прот и Протат, в который входили все игумены как больших монастырей, так и маленьких. И возникшая система в сочетании с господством идиоритмического устройства монастырей стала более напоминать не монашеское управление, а феодальное средневековое устройство. Вот чего стоят заветы якобы старины.

В соответствии со всем вышесказанным русские келлиоты просили политиков поддержать следующее изменение устройства афонской жизни:

1. Признать Афон нейтральной территорией под покровительством России и балканских государств. (Что как нельзя лучше в сложившейся ситуации соответствует духовному назначению Афона как удела Божией Матери, то есть общеправославной святыни.) Это означало, что Афон должен стать автономной административной единицей, имеющей внутреннее самоуправление, при этом за монахами сохраняется их первоначальное подданство. Фактически это возврат к положению Афона в составе Османской империи. Если Святая Гора тогда формально и являлась территорией Турции, то фактически турецкие чиновники не вмешивались во внутренние дела афонских монахов.

2. Предоставить Афону внутреннее самоуправление, собственную администрацию и суд на основах, выработанных представителями православных держав.

3. Собрание Святой Горы составить из представителей не одних монастырей, а всех иноков, причем каждые 200 или 250 иноков должны посылать одного представителя. (Тут надо заметить, что лучше вернуться к Проту и Протату.)

5. Отделить дела гражданские и уголовные от дел духовных.

6. Земельные участки, проданные монастырями, сделать полной собственностью покупателей.

7. Отменить несправедливую форму владения на Афоне со всеми ее последствиями.

Русские монахи также обращались и к российскому МИДу и выдвигали еще и следующие требования:

1. Придать официальный статус русской монашеской общине в лице «Объединенного братства русского святогорского монашества» и взять ее под покровительство русского правительства, для чего создать специальное правительственное учреждение по связям с русской афонской общиной.

2. С точки зрения внешнего церковного управления оставить Афон в ведении Константинопольского Патриарха, а для русского монашества учредить специальную епископскую кафедру. (Разумнее было говорить о русском викарии, подчиненном Константинопольскому Патриарху. Хотя в действительности ни в том, ни в другом не было особой необходимости.)

3. Вернуть русскому Пантелеймонову монастырю все захваченные у него земли и возвести его в ранг Лавры. (Никакого особого ранга Лавры на Афоне нет. Подобное требование могло только больше разозлить греков, но реально ничего не дало бы.)

Возвести Андреевский и Ильинский скиты в ранг монастырей, а крупнейшие русские келльи – в ранг скитов. Ограничить вывоз леса с Афона, урегулировать пользование водными источниками, снять ограничения на пользование камнем и песком.

4. Защитить имущественные права русских келлиотов и каливитов.

5. Разрешить строительство пристаней крупным русским обителям, а пристань Дафни сделать доступной для всех афонских обителей.

6. Предоставить русским обителям возможность построить свой склад и освободить их от таможенных пошлин.

7. Дать возможность русским обителям организовать духовную школу для молодых иноков.

Нужно отметить, что келлиоты предлагали сделать собственником земли не отдельный монастырь, попавший в особый список, а все афонское монашество. Странно делить Удел Божией Матери на наделы и сдавать их в аренду.

В заключение приведем аргумент, перечеркивающий всю нелепую систему подчинения келлий монастырям. Так, по этой системе многие келлиоты-схимонахи, проведшие на Афоне не один десяток лет, должны были подчиняться прихотям новоначальных и даже рясофорных послушников. Денежный мешок открывал путь к власти в идиоритмических монастырях, поэтому частенько у власти оказывались недавно постриженные или даже еще не постриженные в схиму монахи. Келлиоты приводят пример: случай в Лавре, когда первым эпитропом в ней стал некто о. Александр, рясофорный монах^[195].

Разумеется, заявление русских монахов не оставили без внимания и направили в Лондон документ с громким названием: «Меморандум греческих монахов Лондонской конференции». Профессор Троицкий уделяет много внимания критике этого возмутительного документа. Можно назвать его саморазоблачением. Состоял этот документ из 17 глав и датирован 26–28 сентября 1913 г. С богословской и исторической точки зрения содержание этого документа малоинтересно, но он является свидетельством о духовном состоянии греческого монашества в то время. Поправимся: вождей греческого монашества. Начинается документ с откровенного лукавства. Зная, что представители неправославных стран слабо разбираются в церковных канонах, националисты приводят множество ссылок на каноны, к делу не имеющие никакого отношения. Опытный канонист Троицкий пишет: «Ссылки на каноны – есть лишь ширмы для чисто политических и корыстных вожделений, и ширмами этими авторы пользуются тем беззастенчивее, что убеждены в неведении адресатов и рассчитывали, что проверки не будет»^[196].

Во второй части содержится любопытное утверждение, что нельзя переходить на международную почву уже не согласно канонам, как это пытались доказать в первой части авторы, угрожая извержениями и отлучениями русским монахам, а потому что после 2 ноября 1912 г. Афон – часть греческой территории. Далее греки вспоминают, что высший судья над Афоном – Вселенский Патриарх, от власти которого еще недавно, как говорилось выше, лжепатриоты пытались избавиться. Дальше следуют лжеисторические заклинания о неизменности афонского строя. Дескать, и Турция не имела права (?) вмешиваться в дела Афона, а значит, и страны кондоминимума, и в особенности ненавистная Россия, – тоже. Эти полубезбожники забывают, что для Турции никто не устанавливал таких прав, и то, что во время турецкого владычества Афон не подвергался никаким воздействиям ни со стороны властей, ни религиозных фанатиков, что ни один храм не был переделан в мечеть и ни одна женщина не переступила порог Афона, – это должно было напомнить националистам, что Святая Гора – владение Божией Матери, и Она сохранила свой Удел.

Руководители Братства русских келлий. Фотография приблизительно 1913 г.

Далее следует статистика, которая не может не вызвать улыбку у здравомыслящего человека. По расчетам греков, на Афоне всего 34 славянские келльи, а не 97, как пишут русские келлиоты. В двух русских скитах проживает 180 человек. «Как же так?» – удивитесь вы. Ответ прост: остальные – это просто «носящие» монашеские одежды паломники и рабочие. Издавать свод афонских законов тоже не нужно. Он, оказывается, уже существует и называется Пидалион. Это заявление особо интересно было читать канонисту Троицкому, отлично знавшему, что этот свод законов имеет отношение как к Афону, так и остальным православным христианам, хотя и содержит 11 ответов Патриарха Николая (1086–1111) на вопросы афонских монахов.

Меморандум неоднократно говорит о неизменности афонских обычаев, о неотчуждаемости монастырских владений. Но вряд ли где-нибудь и какой-нибудь закон, даже гражданский, не говоря уже о духовном, мог бы оправдать неприкрытый разбой и грабеж. Так, русские келлиоты в брошюре «О преследованиях греками русских келлиотов» обвиняли греческие монастыри в присваивании собственности на общую сумму 1592000 руб. Неплохие законы! К тому же Афонский полуостров был поделен между двадцатью монастырями сравнительно недавно – в XVII в., и рассуждать о непреложности этого закона просто смешно. Под конец меморандума безумны уже не могут сдержать своих истинных чувств и окончательно себя разоблачают:

«Свобода есть создание эллинизма, и, если в настоящее время варварские и дикие народы пользуются этим благом под греческим знаменем, то неужели мы, афонские монахи, будем порабощены властью народа, менее либерального, менее прогрессивного и менее цивилизованного. Никогда!»

Что можно ожидать от этих прогрессивных монахов? А вот что: «Мы решили защищать этот строй, – заявляет меморандум, – всеми средствами, чего бы это ни стоило, не допуская ни малейшего изменения в нем, так как мы не хотели, нарушая, или ниспровергая, или уничтожая его, подвергнуться проклятию Церкви и по смерти остаться неразрешенными и отделенными от общения Единосущной, и Животворящей, и Нераздельной Троицы». Далее говорит Троицкий: «Монахи объявляют, что они не примут без кровопролития представителей православных держав и впредь не будут более допускать иностранцев, желающих проникнуть с научными целями в монастыри, если их не присоединят к их матери – Греции…»

Нас уже не удивишь такими заявлениями, мы хорошо знаем, что многие греческие монахи в XIX в. «бросали свое дело» и шли воевать за власть великой Греции. Непонятно другое: эту шовинистическую лживую бумагу подписали представители всех 20 монастырей, в том числе русский иеромонах из Пантелеймонова монастыря Агафодор. Это удивительное, ничем не объяснимое предательство поражает даже профессора Троицкого, особых симпатий к русским келлиотам не питавшего. Значит, незаметно в этот период истории монастыря, уже после кончины его великих старцев Макария и Иеронима, произошло разложение в среде руководителей монастыря. Профессор пытается это объяснить тем, что национальное чувство слишком слабо развито среди обитателей русского монастыря, иначе, по его мнению, нельзя объяснить подпись под «шовинистическим, дышащим враждой к России документом, каким является изложенный греческий меморандум». Но мы не согласимся с профессором и останемся при своем мнении. Кстати, немного удивляет, что гневное разоблачение политики греческих монахов относится не к 1913 г., а к 17-му, когда выяснилось уже гнусное предательство некоторых монастырей, помогавших немцам, и Афон был занят русско-французским десантом. Греческий шовинизм, по словам Троицкого, делает понятными известия «о вероломном поведении настоятелей греческих монастырей, уверявших, что у них нет оружия, ни военных припасов, тогда, как обыски обнаружили и то, и другое в большом количестве и, кроме того, устройство секретной сигнализации».

Разделение на Афоне, происшедшее после ноября 1912 г., вынудило объединиться не только греческих, но и русских монахов. 16 июня 1914 года был принят акт о создании «Объединенного братства русского святогорского монашества», сплотившего не только келлиотов, но и вообще всех русских подданных на Афоне. В этом акте говорилось о том, что в задачи «Братства» входит не только защита русских монахов от угнетения, но и оказание поддержки русским государственным интересам на Востоке. Однако создание объединенной монашеской организации так и не было завершено: игумен Пантелеймонова монастыря, испугавшись реакции Протата, отказался подписать этот акт. Подобным образом повел себя и Святейший Синод, так и не давший официального признания этому братству. Тогда же объединившиеся русские афонские обители стали издавать с согласия посла в Константинополе журнал «Афонские известия», организатором, редактором и автором большинства статей которого был А. А. Павловский, проживавший в те годы в Андреевском скиту^[197].

Афонская смута мало затрагивает келлиотов. Архиепископ Никон в своем дневнике приводит любопытные сведения об отношении русских келлиотов к спорам об имени Божием. «По словам о. Феофана, бывшего инспектора Вологодской духовной семинарии, живущего на Афоне уже десять лет, ересь гнездится и по келльям, но тщательно укрывается старцами, боящимися греков. На Афоне русские келлии в последнее время стали объединяться для защиты своих интересов и образовали „Братство русских келлий”. 7-го июля было общее собрание этого братства, на котором присутствовал С. Троицкий. Благодаря его разъяснениям старцы, объединившиеся в сем братстве келлий, единодушно постановили составить заявление Святейшему Синоду о том, что их келльи пребудут верными учению Православной Церкви об именах Божиих, а против еретиков будут принимать меры»^[198]. Противное мнение имело бы тяжкие последствия для келлиотов. Один из них – хорошо нам известный старец Парфений, настоятель Благовещенской келльи, был под подозрением. Он переписывался с владыкой Никоном, но хотел избежать прямых высказываний о спорах вокруг Имени Божиего. «Тогда я написал ему решительно и кратко: почто он лукавит, почему ни в одном письме не отвечает на вопрос: как он верует об именах Божиих и не подписался под отречением? Я требую, чтобы он как старец келльи, где живет больше 50-ти братий, ответил мне или – да, или – нет. Если – да, то добре, если же – нет, то я о сем так и доложу и Св. Синоду, и Патриарху, и – завтра же – Киноту Св. Горы… Вечером в тот же день старик прислал мне формулу отречения с подписями – своей и старшей братии»^[199].

Начало Первой мировой войны принесло новые скорби. В первую очередь потому, что русское афонское монашество оказалось оторванным от своей Родины. И скоро среди русских монахов начался голод: пришлось обращаться к русскому правительству…

Кроме того, война нанесла удар и непосредственно по самому монашеству. Рясофорные монахи, согласно русским обычаям и правилам, не освобождались от мобилизации. Разумеется, никакая мобилизация на Святогорской земле русским не грозила, но так высоко было тогда сознание своего долга перед Царем и Отечеством, что, как только открылся Салоникский фронт, русские молодые иноки и послушники немедленно отправились в действующую армию. Это сильно сократило русское монашество, лишило его лучших молодых сил, с помощью которых русские обители на Афоне могли бы продержаться почти до начала третьего тысячелетия. Эта убыль молодых сил так и не была восполнена впоследствии – мировая война стала началом заката русских обителей на Афоне. Если русских монахов в 1914 г. было 4100, то в 1917–3500^[200]. Количество греков значительно увеличилось: с 2700 до 6500. Если русских монахов стало меньше из-за мобилизации, то греческих по этой же причине – значительно больше: на Афоне скрывалось огромное количество дезертиров из Греции, выдававших себя за монахов. Можно себе представить, к каким последствиям это привело.

«Ввиду наших огромных интересов на Афоне материального и духовного свойства, большого числа русских монахов и разных духовных учреждений мы считаем невозможным оставаться равнодушными зрителями тех беспорядков и анархии, которые в настоящее время господствуют на Святой Горе, благодаря незаконному захвату ее греческими бандами и отрядами», – пишет в секретной телеграмме министр иностранных дел России Н. Н. Покровский генеральному консулу в Салониках В. Ф. Калю^[201].

Многие обвиняли русскую дипломатию, что она многие годы «не замечала» притеснения русских на Афоне, когда это было выгодно для нее^[202]. Но началась война, и случилось непредвиденное: несколько монастырей, среди которых особое место занимали Зограф и Ватопед, помогали врагам православной России. Слово опять С. Троицкому: «Столь же дружно действовали греки и болгары^[203] в переполнившем чашу терпения союзников гнусном деле снабжения припасами германских подводных лодок. Особенно видное участие здесь приняли болгарский монастырь Зограф и греческий Ватопед. Оба монастыря имеют свои удобные пристани („арсаны”), и оба в течение веков пользовались русскими милостями»^[204]. Кроме того, в Ватопедском монастыре была обнаружена система сигнализации, служащая маяком для немецких подводных лодок, проложенная инженером-немцем за несколько лет до этого. Там же находилась электростанция и база для снабжения подводных лодок. Всего на Афоне было изъято 500 ружей, 130 тыс. боевых патронов, револьверы, динамит, пулеметные ленты. Глава Протата, известный своей ненавистью к русским, заявлял, что «он и все греки до последней капли крови будет защищать Афон от пришельцев русских и что предпочитают турок, даже немцев – русским». Он из уважения к своей духовной персоне просил не производить обыск в здании Протата, но его не послушали, и было изъято 125 винтовок и 45 тыс. патронов. Германофильские настроения были весьма распространены в то время среди греческих и даже болгарских монахов^[205].

Вопрос о посылке на Афон союзных войск обсуждался два года. Русский чиновник Серафимов^[206] писал в январе 1915 г.: «Оккупация союзниками Афона даст нам возможность если не разрешить окончательно афонский вопрос, то во всяком случае вывести его из того положения, в котором он оказался вследствие решения Лондонской конференции послов»^[207]. С русской точки зрения, конечно, лучше было бы прислать туда русский контингент. Но тогда этот десант рассматривался бы как ответный ход на оккупацию Грецией в 1912 г. и стал бы причиной новых неурядиц на Афоне. Пришлось найти нейтрального по отношению к Афону союзника. Эти два года ушли на уговоры французской стороны. Наконец в декабре 1916 г. было получено согласие, и 3 (16) января на Афоне высадился франко-русский отряд в составе ста русских солдат и трех офицеров, а также пятидесяти французских пехотинцев и пулеметной команды под командованием капитана Жизеля. Русской частью отряда командовал поручик Дитш.

Перед самой революцией келлиоты полностью обретают доверие у правительства, но уже поздно… Идет мировая война. Афон не затрагивают боевые действия, но наступает голод, и положение русских иноков становится критическим^[208]. Тогда «Братство русских обителей» через консула в Салониках ходатайствует перед русским правительством о ссуде в 50 тыс. франков. Святейший Синод, не имея средств для помощи афонским инокам, предлагает Совету министров через обер-прокурора считать афонских монахов русским населением, пострадавшим от военных действий, и найти, таким образом, возможность выплатить просимую сумму. При этом говорится, что делается это с целью, «чтобы не было вынужденного удаления с Афона русских иноков»^[209]. Видите, русская власть уже взаимодействует с «Братством» и обеспокоена существованием всех видов русского монашества. Достойно интереса и следующее замечание: «Тем не менее, вследствие недостатка продовольствия часть иноков уехала в Россию, а некоторые перешли в Дечаны в Черногорию, где открылся русский лазарет для раненых и больных воинов». Дмитриевский в свое время негодовал по поводу заселения Дечанского монастыря русским братством из келльи Свт. Иоанна Златоуста во главе с о. Кириллом, известным тружеником на ниве славянского единства. «Не плюй в колодец…» – говорят у нас в России. С начала войны афонское братство командировало в Сербию санитарную монашескую дружину, главой которой стал иеромонах Епифаний из келльи Белозёрка. Братство также избирает своего представителя в комитет больницы русского солунского госпиталя.

Настоятель келльи Сщмч. Игнатия Богоносца иеросхимонах Моисей

С началом войны афонское братство активно взаимодействует с русскими властями. В это время прекратились рейсы «Русского общества пароходства и торговли и доставки денежной корреспонденции». По ходатайству генерального консульства и посольства братству разрешено иметь в Одессе своих доверенных, которыми стали настоятель Артемьевской келльи Афанасий и настоятель Златоустовской Симеон.

В мае братство заключило контракт с новыми владельцами ксиропотамской половины пристани Дафни и сняло помещения для приема паломников.

В Совете Братства введена новая должность братского благочинного. Все это происходит в 1914 г. Пока русское братство укрепляется и организуется, в среде греческих монахов идут брожения, вызванные экономическим положением Афона, которые вынуждают посетить Афон генерал-губернатора Софулиса.

1915 год начался тяжело для русских монахов. Многие не имели достаточно денег и продовольственных запасов, так как были врасплох застигнуты разразившейся войной. Но благодаря действиям генерального консульства были достигнуты некоторые успехи. Во-первых, были освобождены от воинской обязанности мантийные монахи, постриженные до войны. Это было фактически признание на Родине русских афонских монахов за монахов, которого они ждали много лет. Медленно, но все же реагировал на эти изменения Священный Синод: вычеркнул из списка неблагонадежных келлиотов русскую келлью Игнатия Богоносца и перешел к рассмотрению аналогичных дел в отношении келлий Трех Святителей и Введения в храм Пресвятой Богородицы. Консульство возбудило перед правительством ходатайство о предоставлении «Братству» и некоторым беднейшим келльям ссуды в размере 50 тысяч драхм. Также генеральное консульство добилось у министерства иностранных дел разрешения иметь своего корреспондента на Афоне. Таковым стал известный публицист, автор афонских путеводителей А. А. Павловский. «Братство» собрало для Красного Креста 1657 рублей, тысячу из которых пожертвовал о. Илья Орловецкий, настоятель филофейской келльи Св. Евфимия Великого.

Русский инок после пострига. Фотография XIX в.

Были и грустные моменты в жизни «Братства». Распался санитарный отряд, собранный для Сербии. Произошло это из-за активного вмешательства в дело формирования отряда Белозерской келльи, а отряд для Черногории из-за этого так и не был сформирован.

Когда русским монахам из-за обрушившихся на них трудностей и бед удалось объединиться, заработали и центробежные силы. В первую очередь сказалось противостояние бедных и богатых. К моменту начала войны «Братство» накопило капитал в 7 тысяч – казалось бы, самое время тратить собранные на черный день деньги. Но председатели «Братства» всегда старались придержать деньги, чтобы не быть обвиненными в расточительстве. И капитал этот был отправлен в Россию для обмена на новые процентные бумаги, что естественно вызвало недовольство бедных. Как и следовало ожидать, резко выросли цены на продовольствие, что в первую очередь сказалось на беднейших келлиотах и каливитах.

Старцы некоторых богатых келлий испугались, что им придется помогать бедным – вот и новая причина для неприязни. Но и Белозёрка, и Троицкая келлья продолжали раздавать хлеб беднейшим келлиотам. Денег же почти никто не раздавал. Некоторые настоятели, например Матфей Введенский, просили денег у богатых келлий, но получали отказ. А в это время старцы этих богатых келлий через своих доверенных покупали выгодные процентные бумаги и займы.

«Братство» разделилось на несколько партий, и такой враждебности на заседаниях, как в 1915 г., никогда раньше не было. В этом году был избран новый председатель «Братства» – о. Петр Белозерский. Пантелеймонов монастырь противопоставлял себя всему «Братству» и, как самая большая обитель, находящаяся в самых лучших условиях, проявлял недоброжелательность к остальным.

В ответ на активизацию германских подводных лодок вблизи Афона был прислан крейсер «Аскольд», а это привело к усилению германофильских настроений в среде греческих монахов, которые, как уже говорилось, стали помогать подводным лодкам. С вступлением в войну Болгарии в среде русских монахов стали распространяться разные слухи и предсказания о грядущих на Афоне ужасах.

Сложная военная ситуация усугубилась и тем, что в эти годы умерли русские монахи, положившие основание главным русским келльям, создатели «Братства русских келлий». 26 августа 1913 г. умер схимонах Константин (Семерников), настоятель Златоустовской келльи Иверского монастыря. 8 января 1914 г. умер иеромонах Пантелеймон из келльи Воздвиженья Креста Господня Каракальского монастыря. 15 января 1915 г. умер иеросхимонах Кирилл, строитель келльи Свт. Иоанна Златоуста Хиландарского монастыря. В том же году 7 мая – иеросхимонах Георгий из Георгиевской келльи на Керашах. Некоторые менее известные старцы, выехавшие в Россию, так и не смогли вернуться: это иеросхимонахи Евгений^[210] из келльи Михаила Архангела и Павел из Сретенской келльи. Соответственно, после смерти старцев в некоторых келльях начались нестроения. Наиболее сильными они были в Златоустовской келлье Хиландарского монастыря и в Крестовской келлье. Смута в последней потребовала приезда консула Кохмановского в 1916 г.

«Братство» в 1916 г. разделилось на две партии. Председатель «Братства» иеромонах Петр Белозерский стоял во главе партии, действовавшей в разрез с генеральным консульством.

В августе приехал на Афон настоятель Афинской Церкви архимандрит Сергий (Дабич)^[211]. Во время его визита произошли перевыборы председателя «Братства». Новым председателем избран иеромонах Афанасий, настоятель Артемьевской келльи. Генеральное консульство добилось ссуды в размере 42700 драхм с уплатой через пять лет без процентов.

В целом Павловский так характеризует сложившуюся ситуацию: «Благодаря войне, неимению настоящих известий, неполучению вовремя корреспонденции, все русское монашество в отношении друг друга уподобилось кораблю, плавающему в необъятных волнах океана, потерявшему руль, жители которого, сосредоточенные в узком пространстве и знающие друг друга до бесконечности, надоели сами себе и перестали понимать не только друг друга, но и самих себя. Поэтому ясно, что получение генеральным консулом за это время различных жалоб со стороны разных старцев и лиц друг на друга в увеличенном против прежнего количестве, равно как и получение таковых в „Братстве”, является следствием озлобленности»^[212].

В 1917 г. материальное положение афонских обителей заметно ухудшилось. Только Пантелеймонов монастырь, имевший метохи и земельные участки на самом Афоне, относительно легко переживает это время. На Россию уже рассчитывать трудно, и просьбы о ссудах остаются без ответа. С октября 1916 г. на Афон перестает поступать корреспонденция из России.

Занятие Афона франко-русским отрядом заставило Протат переменить политику и обратиться к венизелистам. Он активно пытается добиться удаления отряда с полуострова, пытается подключить английских дипломатов. Несмотря на присутствие отряда, было замечено, что кто-то продолжал подавать сигналы с берега. Это говорит о том, что германофильские настроения остались в среде греческих монахов.

Присутствие отряда сразу позволило решить некоторые проблемы, которые не могли быть разрешены в течение многих лет: келлья Петра и Онуфрия после 30-летнего спора с Иверским монастырем наконец получила разрешение подвести воду; грузинская келлья Иоанна Богослова, в течение 50 лет существовавшая без омологии, наконец получила и ее, и – спустя 30 лет – разрешение на освящение храма. Также были разрешены рукоположения. Насельники келльи смогли подвести воду и получать дрова.

Вознесенской келлье Филофеевского монастыря разрешили повесить 10-пудовый колокол, который не разрешали вешать. До этого Протат отобрал у келльи привезенный в дар 30-пудовый колокол.

Карейские келльи Троицы и Трех Святителей получили возможность восстановить водопровод, незадолго до этого перестроенный греками-келлиотами с разрешения Протата с большой пользой для себя.

Келлье Троицы Ставроникитского монастыря разрешили покрыть сарайчик, чего они добивались 5 лет.

Разрешили и карульцам иметь на своей пристани порту (ворота), что не дозволялось ранее Лаврой.

Но это все, чего удалось добиться за короткое время пребывания отряда. Отряд сменил английский офицер, который хоть как-то сдерживал неприязненное отношение к русским монахам, усилившееся после ухода отряда. И в 1918 г. греки попытались уничтожить все эти достижения 1917 г., а именно пытались разломать водопровод в грузинской келлье, сломали порту на Каруле, с другими благодеяниями, полученными в прошлом году, поступили также. Снова пытались утеснять запретом на получение дров и хлеба. Кроме того, имели место факты притеснения и даже избиения каливитов.

Новый руководитель «Братства» из-за угроз Протата отказался от своей должности, что усилило нестроения, борьбу партий, увеличило количество жалоб и доносов. Соответственно, келлиоты стали охлаждаться к «Братству». Начался закат «Братства» и всего русского монашества на Афоне. В 1918 году на Афоне осталось не более 2000 монахов.

Ко всем неприятностям добавился и опустошительный пожар в Салониках 5-19 августа 1917 г., который привел к резкому увеличению и без того высоких цен на продукты.

Далее можно говорить только об умирании русских обителей. Напомним общеизвестные факты. В 1924 г. в Греции был выработан новый «Устав Святой Горы», подписанный всеми представителями монастырей Афона, за исключением Русского Пантелеймонова монастыря. Греческим правительством этот новый устав был утвержден. Кроме того, греческое правительство само 10 сентября 1926 г. приняло и объявило «Новое Положение об Афоне», в котором начальная статья «А» гласит: «Полуостров Афонский от горы Мегала Вигла (на границе с материком) до оконечности является самоуправляемой частью Греческого государства под духовным управлением Вселенского Патриарха. Все монашествующие на Афоне являются отныне греческими подданными, а также все вновь поступающие послушники становятся таковыми без дополнительных каких-либо прошений». Это «Положение» было принято как закон Греческого государства. Благодаря этому закону все наши русские обители на Афоне, каковыми они были и под властью Византии, и под властью турок, превратились в греческие. Одновременно с этим греческим правительством были даны своим заграничным представительствам негласные указания – не пропускать на Афон из-за границы никого, кто желал бы остаться там навсегда и принять монашество.

«В Обители Св. Николая (Белозёрка) 4 человека, из них один иеромонах 84 лет еще служит, другой иеромонах не служит по болезни, 1 иеродиакон полуслепой и тоже не служащий по болезни.

В Обители Св. Саввы Освященного 2 иеромонаха служащие: одному 75 лет, а другому 72 года, третий собрат – иеродиакон 74 лет Один из этих иеромонахов, Серафим, уже 6 лет служит в Св. Ильинском скиту за малую плату.

В Крестовоздвиженской обители 3 человека: иеромонах Афанасий, который еще служит, и 2 монаха, которым обоим по 80 лет.

В обители Св. Артемия 2 собрата: иеромонах, еще служащий, и 1 монах 79 лет.

В обители Св. Троицы 2 иеромонаха и оба не служащие: одному 79 лет, а другому 73 года.

В обители Св. Иоанна Богослова 1 иеромонах парализованный 75 лет, нанимает себе прислужника.

В обители Св. Игнатия Богоносца 1 иеромонах совершенно глухой, который может служить только участвуя в соборных служениях.

В обители Св. 12 Апостолов 1 иеромонах 77 лет, служащий по приглашениям в других обителях.

В обители Св. Николая Чудотворца 1 иеромонах 60 лет, не могущий служить, из первых эмигрантов.

В обители Св. Иоанна Златоуста 1 иеромонах 72 лет, еще могущий служить.

В обители Св. Архангела Михаила один архимандрит Евгений^[213], всем известный, 78 лет, служит очень редко.

В обители Сретения Господня 1 монах 65 лет из эмигрантов.

В обители Рождества Богородицы 1 монах 76 лет. Кроме этого проживают на Св. Афоне еще нижеследующие одинокие пустынники:

Сверх этого на Каруле – отвесной гигантской скале, господствующей над бездною архипелага с южной стороны Святой Горы, куда лишь с великим трудом можно взобраться, где русскими построено 3 церкви, до сих пор еще подвизаются семеро русских иноков: 2 иеромонаха, из которых одному 79 лет, а другому – 62, оба служащие, 1 монах 78 лет, 1 монах 80 лет, 1 монах 58 лет, 1 монах 60 лет и еще один иеромонах, самый молодой, – 48 лет.

Всего, в общей сложности, на всей Афонской Горе 91 (девяносто один) русский инок. Так обстояло дело к 1 октября 1962 года»^[215].

После 1926 г. наступили тяжелые времена для Афона, фактически в афонские монастыри был разрешен доступ только грекам. Да и много ли можно было набрать иноков в русском рассеянии? Только с 1955 г. был разрешен прием новых монахов. Но было уже поздно: келлиоты доживали последние дни. И хотя раздавался клич по русскому зарубежью: «Придите, поддержите нас…» – помощь так и не пришла.

«Единственной силой, способной поддержать русский Афон и оживить его до часа грядущего воскресения нашей Родины, является только наше православное зарубежье, каждый православный эмигрант, независимо от его национальности, юрисдикции, политических убеждений и положения в обществе может и должен прийти на помощь русскому Афону. А зарубежье наше не маленькое, и оно должно прийти на помощь, ибо русский Афон – это часть нашей Родины, той светлой Родины, святой Руси, которую мы всегда вспоминаем и к возвращению на которую мы всегда стремимся. Тут на Афоне эта Родина живет во плоти и в духе. Она воплощена в престарелых иноках. И эти иноки на Святой Горе, несмотря на все тяготы и лишения, нужды и подчас бесправие, денно и нощно возносят молитвы о прощении наших грехов, о прекращении страданий нашего народа и возвращении потерянной Родины», – читаем мы в брошюре «Врата небесные», изданной «Обществом друзей русских обителей на Святой Горе Афонской»^[216]. Впереди были скорбные годы тихого умирания, которые закончились смертью русского келлиотского монашества. Когда она наступила, сказать непросто. Знаем только, что посетивший Афон в 1930-е гг. Владимир Маевский еще застал и Артемьевскую, и многострадальную келлью Честного Креста, и Георгиевскую в Керасии с русским братством. В 1960-е гг. в этих двух келльях еще оставалось шесть русских старцев^[217]. Видел он тогда еще и представителей уникального типа монахов – афонских сиромахов. Видимо, 1968 год надо считать годом смерти русского келлиотского монашества. В этот год умер последний настоятель Белозёрки – иеродиакон Иоанникий, и келлья со всеми постройками перешла во владение к грекам^[218].

Более точное описание занятия келльи можно прочитать в книге «Старец Арсений пещерник. Сподвижник старца Иосифа». Братство о. Иосифа сильно увеличилось. Нужна была большая келлья. Тут греческие монахи и вспомнили про русские келльи, против строительства которых возражали их предшественники. Но времена изменились, и более эти келльи никого не пугали своими размерами, никто не говорил о нарушении архитектурного стиля или о превышении положенного для келльи числа насельников.

Но вот беда, в келлье Белозёрка, на тот момент уже переименованной в Буразери, проживал престарелый последний русский келлиот. Русский келлиот, хорошо ознакомившийся с методами греков за долгую жизнь, и слушать не хотел о соседстве с греками. Греки сходили в Филофей, где им предложили уже разрушенные келльи, и они поняли, что надо поселяться в относительно хорошо сохранившейся Буразери. На следующий день хорошо говоривший по-русски о. Харлампий пошел в русскую келлью и в храме Покрова нашел русского старца-монаха. Как только старец увидел греческого монаха, на него напал гнев, и он бросился на пришельца с палкой, но, не успев приблизиться, отбросил палку и сказал: «Ты – хороший человек. Завтра приходи со своими монахами». И указал на одно из зданий: «С меня этого хватит. Все остальное – ваше». Через несколько страниц мы читаем о преставлении старца. За мнимо благочестивыми словами проглядывает очевидный цинизм:

«Как я сказал, русский иеродиакон Иоанникий оставил за собой одно здание – то самое, которое находится под одной крышей с большой трапезной.

Но, кроме русского иеродиакона, там было еще восемь мирян, именовавшихся кавиотами^[219], которые жили на келлии и платили аренду в размере одной драхмы». То есть не платили ничего. Таким образом, переводя на русский язык, греческое братство решило турнуть братство, возглавляемое русским монахом, из 9 человек, восемь из которых не имели оснований для проживания в келлье. Они, естественно, нарушали исихастский устав нашего братства. Каким образом? Кричали? Пили водку? Дрались и ругались?

«К сожалению, отец Иоанникий любил их и не желал с ними расставаться. Кроме того, хотя он и был добрым, но, как и свойственно человеку, в качестве старца келлии вмешивался в дела и создавал небольшие проблемы». Опять переводим на русский язык: старец, хоть и пустил греков в келлью, понимая, что все равно скоро она отойдет в их руки, но не желал им подчиняться и напоминал, что, по сути, он является старцем келльи.

«Так, уже с первых дней нарушалось естественное течение нашей безмолвной жизни». По-русски это означает: «Гости, а не надоели ли вам хозяева?».

«Мы, как новоначальные, пребывали в беспокойстве и терзались различными двойственными помыслами, принимая во внимание то, что русский старец, несмотря на свой возраст, был полон сил и работал, как юноша». Иными словами, они, поселяясь в келлью, надеялись, что старец скоро сдохнет, но этого не происходило.

«Однажды я набрался смелости и говорю ему (Арсению): „Геронда, что будет с этим старчиком?” И старец просто и со знанием дела отвечает: „Он, послушай меня, чадо мое, не протянет и года”». И «этот добрый старчик» после «одного непредвиденного несчастного случая» навсегда покинул обитель. За ним покинули обитель кавиоты, получив в качестве пособия «значительную сумму» (размер, правда, не указывается). Братство осталось очень благодарным русскому «старчику», что он передал им келлью, не взяв никаких денег, что, очевидно, было большим подвигом в глазах греческих монахов, и поэтому, по их мнению, он должен был получить за это награду на небесах.

Надо добавить, что другая часть греческого братства отправилась в бывшую русскую Артемьевскую келлью. Спасибо русским. Этот пример подтверждает хорошие дипломатические способности греков и то, что возвращение келлиотов на Афонскую землю будет очень непростым^[220].

Вот можно и поставить точку в истории русских келейных обителей. Казалось бы, «Братство русских келлий» оказалось древом, не приносящим плода. Все келлиоты умерли, и келльи их никто не наследовал. Но обратимся к некоторым интересным моментам. Афонские монахи довольно сильно отличались по своему духу от монахов в России. Они были предоставлены сами себе, их никто не контролировал и никто бы не протянул руку помощи в случае беды (скорее добили бы). И эта свобода кому-то была погибелью, а кому-то шла на пользу: воспитывала, закаляла и делала не просто духовным человеком, но и готовым постоять за истину. Некоторые афонские монахи, оказавшиеся в годину гонений в России, не только стойко переносят все невзгоды и мучения, но и активно противостоят государственному атеизму. Это андреевские монахи архимандриты Макарий и Питирим, это келлиоты Феодосий и Евгений. Есть, наверное, и другие, которых мы не знаем.

Сейчас на Афон пришли новые русские монахи, среди них есть и келлиоты. Их немного, и перед ними стоят примерно те же самые искушения, что и перед их предками. Хочется, чтобы они не повторяли их ошибок и воспользовались положительным опытом «Братства русских обителей на Афоне».

Автор пишет эти строки с твердой уверенностью в возрождении и этих, и других видов афонского монашества, которое придет с далекого Севера и воздвигнет Афон из руин не западными средствами, а силою русского духа. Конечно, не в былой мощи, а в малой мере, с учетом убыли русского благочестия, для которого не бесследно прошли тяжелые годы безбожного режима.

История крупнейших русских келлий

Келлья Свт. Иоанна Златоуста Хиландарского монастыря

На уединенном холме близ дороги, ведущей из Руссика в Карею и Ватопед, расположена келлья Свт. Иоанна Златоуста. Как и многие другие афонские келльи, она была основана в глубокой древности, предположительно при св. Савве Сербском. В древности эта келлья была одним из 150 маленьких монастырей, наполнявших Сад Богородицы. С начала XVIII в. она навсегда стала общежительной, так что обвинения о. Кирилла в нововведениях безосновательны. При разборке старой церкви была найдена мраморная плита, на которой был указан год построения церкви – 1702. Известны имена русских старцев, населявших в XVIII в. эту келлью: иеромонахи Матфей, Нектарий и Анфим, монахи Никифор и Рафаил. В келлье спасались русские иноки вместе с сербами и болгарами. До переселения в 1883 г. в обитель иеросхимонаха Кирилла в ней никого не было в течение 18 лет. Когда келлью заняли русские, то пришедшая в запустение обитель могла вместить только 25 человек, и помещения скоро оказались слишком малы для умножающегося русского братства. О. Кириллу удалось устроить в этом глухом месте обитель с 90 насельниками. В обители было 9 иеромонахов и 6 иеродиаконов.

В начале XX в. там было два чтимых образа: Божией Матери Испанской и свт. Иоанна Златоуста. При о. Кирилле прославился своими чудесами образ «Утоли моя печали». Был странноприимный дом для паломников на 150 мест. С разрешения Хиландарской Лавры о. Кирилл всего за три года выстроил великолепный двухэтажный храм во имя свт. Иоанна Златоуста с приделами Александра Невского и Марии Магдалины, в память чудесного спасения царской семьи в Борках по своему проекту, ставший украшением Святой Горы. Освящен храм был 13 января 1894 г. архиепископом Елиферопольским Агафангелом, а лично знавший о. Кирилла и посещавший келлью митрополит Сербский Михаил прислал настоятелю письмо, где выразил сожаление, что не смог принять участие в освящении. Митрополит ранее приезжал на Афон, причем специально, чтобы посетить почитаемого им старца Кирилла. В 1890 г. в Константинополе было устроено подворье для паломников, следующих на Святую Гору. А в 1902 г. там же было освящено здание русского училища для детей младшего возраста. Создание этого училища было согласовано с российским послом Зиновьевым. В келлье имелись иконописная мастерская и фотомастерская. Славилась келлья и своей маслобойней, в которой производилось регальное, шалфейное, лавровое, мелиссовое и самое важное – оливковое (деревянное) масло. Дело в том, что это масло употреблялось не только в пищу, но и как лампадное. Организация собственного производства масла была важна еще и потому, что сначала в Константинополе, а потом и в России нечистые на руку дельцы под видом натурального благовонного масла стали торговать маслом, смешанным со значительным количеством керосина, бензина, спирта. Производство безукоризненно чистого натурального масла стало главным средством обеспечения обители.

За короткий срок своего существования обитель получила в свою библиотеку несколько редких рукописей, среди которых служебник, написанный преп. Феодосием Мироточивым, – и, трудно поверить, несколько эфиопских книг на пергаменте.

Настоятель – иеросхимонах Кирилл, в миру Капитон, родился 26 февраля 1845 г. в станице Мелиховской области Войска Донского в семье урядника Илариона Абрамова. Образование получил в Новочеркасском окружном училище, полный курс которого блестяще окончил в 1860 году. С детства он был воспитан в христианском благочестии своим глубоко религиозным родителем. Больше всего интересовался он чтением житий святых, Пролога и, конечно, книг Святогорца, которые немало русских юношей привели на Афон. И Капитон уже с детства мечтал быть монахом, и мечта его скоро осуществилась: в пятнадцатилетнем возрасте он вместе со своим отцом прибыл на Афон. Прежде всего отец и сын обошли все обители афонские: не только монастыри и скиты, но и келльи, каливы и даже пещеры. Капитона, как и всякого юношу, горящего любовью к Богу, влекла пустынническая жизнь, многие лишения которой укрепляли братскую любовь и не оставляли места для межплеменной ненависти. Но уже юношей о. Кирилл имел дар рассуждения и понял, что вести такую суровую жизнь опасно для новоначального, тем более молодого монаха. И оба – отец и сын, – послушавшись совета опытных подвижников и уразумев великую пользу общежития, поступили в Русский Пантелеймонов монастырь под надежную защиту многоопытного духовника Иеронима. Великий русский духовник определил Капитона, помимо прочих послушаний, на клирос, а Илариона – на хозяйственное послушание. Но из-за притеснений греков в монастыре скоро сложилась невыносимая обстановка, и две души, чающие покоя и молитвы, с благословения духовника переходят в келлью Василия Великого, где подвизается другой ученик великого Арсения и духовный собрат пантелеймоновского старца Иеронима – о. Митрофан. Многоопытный келлиот Митрофан отговаривает отца и сына покидать монастырь, открывая им все трудности пустынножительства. Но ни труды, ни опасности не пугают новых келлиотов. И скоро Капитон становится о. Кириллом, а Иларион – о. Иринархом. С большим усердием проходили они послушание у опытного старца, причем последний, прозревая великие дарования молодого монаха, уделял особое внимание его духовному воспитанию. 30 июня 1865 г. о. Кирилла рукополагают во иереи. Отец же его по плоти стремится к большему уединению и усиленно подвизается в молитве. О. Иринарх прославился кротостью и снискал среди братства любовь за свое смирение. Боясь похвал, весьма опасных для подвижников, он уходит в уединенную маленькую и тесную келлью поблизости и хранит молчание около 20 лет. Отошел к Господу о. Иринарх в 1880 г.

В 1882 г. почил престарелый настоятель келльи о. Митрофан, и иеромонах Кирилл занял его место. Для молодого настоятеля наступила пора искушений. В то время пантократоровцы поссорились с монахами Ильинского скита и дали волю своей ненависти к русским. В связи с этим братству келльи приходится переселиться в келлью Свт. Иоанна Златоуста, принадлежащую Хиландарскому монастырю. Примечательно, каким оружием пытался защищаться прославленный русский келлиот от своих ожесточившихся преследователей: «…о. Кирилл, помня советы своих богомудрых старцев, смиренно преклонился пред коварными ухищрениями властелинов, терпел и молился, причем пытался и убеждать их; но они оставались в своем ожесточении»^[221]. И по воле Божией о. Кирилл вместе с братством численностью в 12 человек изгоняется из келльи. Причем монастырь не вернул ему покупной цены за келлью и, тем более, не возместил расходов на постройки и на насаждение виноградников. Убыток составил 53000 руб. Русское братство переселяется в келлью Свт. Иоанна Златоуста на территории Хиландарского монастыря. Здесь ему приходится пережить немалые искушения, исходящие уже от соотечественников. В России в конце XIX в., как мы помним, была развернута беспрецедентная кампания по борьбе с русскими афонскими келлиотами. Их изображали жуликами, грабящими свой народ. К сожалению, на поводу этих клеветников пошло и правительство. О. Кирилл, как самая заметная личность среди русских келлиотов, был поставлен первым в списке неблагонадежных лиц. Но страшнее всего, что и среди братии нашлись завистники, которые немало пытались повредить своему настоятелю. «„Вблизи своих ищи врагов”, – говорит мудрость народная; так было и с о. Кириллом. Не издалека он нашел завистников и нарекателей, но среди насельников, а чрез них уже и извне», – так скупо говорит нам об этих невзгодах книга, посвященная златоустовской обители^[222].

Один паломник, посетивший келлью, подчеркивает торжественность и благообразность богослужения. На Литургии прочитываются синодики, во время субботней панихиды, которую совершал сам настоятель, поминались все ктиторы келльи и вновь прочитывались все синодики. Так что нелепы обвинения, что келлиоты будто бы только собирают пожертвования, а богослужения редки и благодетелей никто не поминает. Возможно, такие случаи и были, но никак нельзя это назвать системой. «Среднего роста, стройный, он стоял неподвижно во всем величии своего иеромонашеского облачения, с сияющим крестом на груди (30 лет в священноиночестве, имеет набедренник, крест и палицу) и с молитвою на устах; глубокий пламенный взор его устремлен был на святой алтарь. Вокруг него в благоговейном порядке стояли иеромонахи, иеродиаконы и певчие – монахи, будучи похожи скорее на ангелов, нежели на людей».

Келлья о. Кирилла названа в «Церковном Вестнике» «памятником русского патриотизма на Св. Горе. Обладая хорошо организованной школой иконописания, она во множестве распространяет плоды своего труда по России и, близко приняв к сердцу потребность Сибири в благоустроении ее церковной жизни по линии великого железнодорожного пути, пожертвовала несколько ценных икон для устрояющихся там церквей и школ, за что получила высочайшую благодарность чрез посредство сибирского комитета…»^[223]

Келлья Свт. Иоанна Златоуста Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

Отцы обители получили высочайшую благодарность за поздравление братией келльи Свт. Иоанна Златоуста их величеств по случаю годовщины св. коронования. «Государь император повелел благодарить „Братство русской обители” и Вас [о. Кирилла] за выраженные по случаю коронования благопожелания», – было передано из России о. Кириллу.

Но теперь слово одному из паломников: «Златоустовская киновия по благоустройству своему и числу братства (около 50 иноков) только не достает наименования скита. И лишь только по неуступчивости и несогласию греков, кои неосновательно подозревают русских в намерении заселить Св. Гору славянскими племенами, она носит название Пустынной келльи. Не свободна она и от разного рода нареканий и, по-видимому, за то только, что эта келлья оказывает видное и довольно сильное влияние на другие обители – лучше сравнительно с нею обставленные, которые перенимают ее порядки и руководящие ее начала, что может относиться, конечно, только к ее похвале и чести». Вот причина особенно недружелюбного отношения к келлье: она стала своего рода русским центром на Афоне. Но и это еще не все.

Внутренний вид храма келльи Свт. Иоанна Златоуста Хиландарского монастыря. современный вид

Келлиоты активно занимаются и проблемами славянского единства. Одна из причин избрания о. Кирилла на должность председателя «Братства» – то, что он – «самый деятельный и убежденный сторонник необходимости братского соединения афонских монахов всех славянских национальностей, который горячо верит в благотворность этого начинания»^[224].

Российская церковная печать писала еще в 1899 г. о том, что Синод Сербской Церкви готовил проект для подачи в Скупщину о передаче Райновацкого монастыря русским келлиотам из келльи Свт. Иоанна Златоуста. В монастыре предполагалось ввести типик св. Саввы Сербского^[225]. Хиландарский монастырь в то время занимали болгары и македонцы, и не было возможности решить этот вопрос внутренними силами. На помощь пришли русские монахи. Неизвестно, было ли принято тогда это решение. Но мы знаем о занятии русскими монахами Дечанского монастыря. Сербский митрополит Михаил^[226] вновь посещает его афонскую обитель и делает ему предложение взять под свою опеку знаменитую Высоко-Дечанскую Лавру. Митрополит Михаил был известным русофилом, по преданию именно он хоронил героя Турецкой кампании – полковника Раевского, павшего смертью храбрых около г. Алексинаца в августе 1876 года и ставшего прототипом Вронского, героя романа Л. Толстого «Анна Каренина». Митрополит Михаил понимал, что только русское афонское братство, переживавшее невиданный расцвет, способно возродить знаменитую сербскую Лавру. Высоко-Дечанская Лавра Св. Стефана находится в Старой Сербии и в те времена пришла в запустение из-за непрестанных нападений разбойников-арнаутов, которых ныне принято именовать албанцами, а часть земель, принадлежавших Лавре, была уже отобрана враждебно настроенным местным населением. Для о. Кирилла настало время на деле показать силу славянского единства, и он принял это нелегкое послушание. Предполагалось установить в Лавре общежительный афонский устав, действующий в Златоустовской келлье, и населить сербский монастырь русской братией. Сербский митрополит получил согласие на переселение русского посланника в Константинополе, и 14 января 1903 года митрополит Рашке-Призренский Никифор и иеросхимонах Кирилл выполнили все необходимые формальности по передаче Дечанской Лавры. Новое братство монастыря какое-то время возглавлял сам о. Кирилл. Затем в Лавру отправился наместник Златоустовской келльи иеромонах Арсений с двадцатью восемью представителями афонской братии. Конечно же, профессор Дмитриевский, непримиримый критик о. Кирилла, пишет о недовольстве и сопротивлении со стороны местного населения. Но на Афоне в эти годы было мало монахов-сербов, Хиландарский монастырь был фактически болгарским, и возрождать сербские обители было просто некому^[227]. В Лавре проживало 2–3 человека. Чтобы возродить этот древний монастырь, сербское правительство решило установить в нем общежительный афонский устав и для этого при участии российского посольства пригласила в Лавру игумена Кирилла. В 1903 г., выполнив все формальности, братство русской келльи Иоанна Златоуста вступило во владение Лаврой.

Восстановление Лавры шло за счет афонской обители. По мнению некоторых исследователей Афона, именно возрождение Дечанской Лавры привело иеросхимонаха Кирилла к мысли о необходимости монашеской школы в Константинополе. Школа должна была готовить богословски грамотных монахов и для Сербии^[228].

В XX в. начинается национальное возрождение в Сербии, и у сербского митрополита находится много оппонентов, которые ругают его «за сделку». Даже Сербский Патриарх Гавриил (Дожич) (1937–1950), в отличие от своего предшественника – выпускника Петербургской духовной академии Патриарха Варнавы (Росича) (1930–1937) – относившийся к русским достаточно сдержанно, разделял подобные мнения. Но надо отдать должное опытному русскому братству: через короткое время монастырь начал процветать. Усилиями игумена Арсения был построен новый корпус келлий, названный «руски конак». Но вот новый поворот истории: начинается Первая мировая война, и после отступления сербских войск на остров Корфу австрийские власти интернируют всех русских монахов монастыря. После окончания войны и образования Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев, вернувшихся из плена монахов рассылают по разным монастырям. Так оканчивается краткая история русского правления в Дечанах, но русским монахам предстоит еще раз спасти Высоко-Дечанскую Лавру от упадка и даже уничтожения.

К началу Второй мировой войны в монастыре проживало в общей сложности до двухсот монахов, из них – тридцать пять в священном сане. Кроме того, тогда в Лавре размещалась семинария, в которой обучалось сто двадцать человек. А возглавлял эту семинарию перешедший в Сербскую Церковь русский епископ Митрофан^[229].

После смерти митрополита Антония (Храповицкого) в монастыре находит убежище архимандрит Феодосий (Мельник), долгие годы бывший келейником митрополита. Родился будущий архимандрит 8 февраля 1890 года на юге России в благочестивой семье. Уже в юности поступил в Киево-Печерскую Лавру. Но послушник не успел принять постриг – началась Первая мировая война. За исключительную храбрость он был награжден Георгиевскими крестами второй, третьей и четвертой степени и георгиевскими медалями. После войны вернулся обратно в Лавру, а когда митрополит Антоний (Храповицкий) был назначен в Киев, о. Феодосий стал его келейником и с тех пор сопровождал митрополита во всех его скитаниях, которые закончились в Сербии.

С апреля 1941 г. монастырь стал убежищем для многочисленных жителей окрестных сел, которые спасаются в древней обители от бесчинств албанских разбойников. На Пасху мимо монастыря без остановки проходит большой немецкий отряд, в монастыре же ожидали прибытия итальянских войск, что должно было обеспечить обители безопасность.

Но ожидание затянулось, а шайки албанцев стали угрожать монастырю. На всем Косовом поле в то время воцарился хаос. Семинаристы вместе со своим ректором и большая часть монахов покинули Дечаны. Осталось всего несколько монахов и среди них двое русских: архимандрит Феодосий и престарелый инок Герасим. Казалось, что монахи обречены на гибель, ведь монастырь осаждало несколько сотен разбойников, а все вооруженные силы древней Лавры представляли собой отряд в 18 человек защитников-добровольцев. Но одному из монахов чудом удалось пробраться в соседний населенный пункт, находившийся в 18 км от монастыря, где разместился итальянский отряд карабинеров. И в тот момент, когда разбойники уже ворвались в монастырь и всем монахам и защитникам, казалось, уже грозила неизбежная гибель, вдруг раздался шум моторов и на территорию Лавры ворвался итальянский отряд, который обратил албанцев в бегство. Но и после освобождения положение монастыря оставалось шатким. Итальянская военная администрация вознамерилась передать всю гражданскую власть албанским активистам, добивавшимся уничтожения главных сербских монастырей, первым в списке которых шла Высоко-Дечанская Лавра. Албанские активисты регулярно доносили на монахов, что те помогают партизанам и укрывают их. После этого карабинеры, разумеется, отправлялись в монастырь, где их встречал русский архимандрит, умевший убедить, как могло показаться, любого человека.

Однажды Лавру посетил вице-король Албании Джакомини. Высокий итальянский сановник прибыл в сопровождении многочисленной свиты. Будучи католиком, вице-король терпеливо выстоял долгий монастырский молебен, после чего был приглашен в трапезную, стены которой украшали портреты русских первоиерархов и очень большого размера портрет св. прав. Иоанна Кронштадтского. Ясно, что после этого визита должна была решиться судьба Лавры. Джакомини провел некоторое время в Петербурге в качестве офицера военной миссии своей страны и знал русский язык. О. Феодосий не упустил возможности познакомить итальянца не только с историей монастыря, но и с историей Косова, конечно, упомянув и о том, что истинными хозяевами этой земли являются сербы и только во времена турецкого владычества началось заселение турками и албанцами. Выслушав все внимательно, расчувствовавшийся вице-король сказал: «Вот где не ожидал я встретить русских! Верю вам и во всем этом вижу промысел Божий. Косовские святыни были в большой опасности, но теперь не беспокойтесь и живите спокойно. Если же местные албанцы посягнут на ваше имущество или жизни, я прикажу карабинерам выжечь все их окрестные села!»

На смену итальянцам пришли солдаты вермахта, которые скоро были выбиты титовскими партизанами. Увы, эти партизаны хоть и не разрушили Лавры, но уже тогда вели себя вызывающе. С горечью сказал о. Феодосий: «Монастырь этот я спас от итальянцев, албанцев, немцев, но от вас, сербов и черногорцев, истинных хозяев земли этой и древней святыни, этого сделать не могу, но и не хочу». Один из монахов, переживший оккупацию вместе с о. Феодосием, архидиакон Гавриил, погиб в титовском застенке, другой монах эмигрировал в США, третий монах, пробравшийся во время осады монастыря через кольцо албанцев, архимандрит Макарий, отсидев три года в тюрьме, вернулся в разоренный монастырь и стал его игуменом. О. Феодосий же был настоятелем монастыря до самой своей смерти в 1957 г. По его завещанию он был похоронен в Белграде в гробнице Иверской часовни рядом со своим учителем – митрополитом Антонием (Храповицким)^[230].

Ныне обе эти обители – и на Афоне, и в Косово – пришли в запустение. С началом Первой мировой войны начались трудные времена для афонской келльи. Строитель келльи иеросхимонах Кирилл умер 15 января 1915 г., и в обители пошли распри. После войны началось тихое умирание обители. В докладе собору епископов РПЦЗ в 1962 г. архиепископ Аверкий (Таушев) сообщил, что в обители Св. Иоанна Златоуста на тот момент проживал один «иеромонах 72 лет, еще могущий служить». Ныне келлья Свт. Иоанна Златоуста находится в удручающем состоянии. Обитель, расположенную рядом со старой Ватопедской дорогой, ныне даже нелегко заметить, несмотря на то, что ее храм был весьма внушительных размеров. Вся местность вокруг келльи сильно заросла за последние годы, и кроны афонского леса стыдливо скрыли униженное положение некогда славной афонской обители. Не сохранилось ни одной иконы, ни одной принадлежности храма, не осталось ни одной оконной рамы и ни одной двери. Лестница трехэтажного здания храма уже утратила ступеньки и готова обвалиться. Первый этаж здания какое-то время был прибежищем для мулов, о чем сохранились досадные отметины. Только с полок костницы строго смотрят пустыми глазницами черепа – останки русских монахов. Кажется, что эти немые сторожа удивляются нынешнему запустению обители и ждут общего Воскресения, чтобы свидетельствовать о нашем безразличии к святыне. Пол храма устлан полусгнившими останками русских книг. Вывозить с Афона их категорически запрещено, но гнить им, очевидно, дозволяется. Хотелось бы, чтобы в этом разрушенном храме когда-нибудь раздалось: «Слава Святей, Единосущней и Нераздельней Троице…», – и всенощная далее пошла бы своим чередом. Хотелось бы…

Келлья Игнатия Богоносца Хиландарского монастыря

Недалеко от Андреевского скита над Кареей возвышается келлья Сщмч. Игнатия Богоносца. Принадлежит Хиландарской Лавре. Основана отцом свт. Саввы – сербским царем Стефаном Немани в конце XI в.

Возобновитель келльи иеросхимонах Моисей в России служил в должности волостного писаря. На Афон пришел вместе с престарелым отцом в 1882 г. Несмотря на преклонный возраст, его отец (монашеское имя Иаков) был строгим постником: в первую и седьмую недели Великого поста воздерживался от всякой пищи. В скором времени на Святую Гору пришел и его взрослый сын, который после трехлетнего искуса принял постриг с именем Антонин, а позже был рукоположен в иеромонаха и стал наместником обители. Таким образом, представители трех поколений этой семьи стали афонскими монахами. Первоначально о. Моисей поселился в келлье Рождества Богородицы Пантократорского монастыря. Но после обострения отношений монастыря и Ильинского скита усилилась неприязнь и к русским келлиотам. Пришлось избрать для жизни заброшенную сербскую келлью на Карее. Скоро здесь появился просторный новый храм Игнатия Богоносца. Старая же церковь, посвященная этому святому, была переименована в храм Рождества Богородицы, в память их прежней келльи.

Купол храма Сщмч. Игнатия Богоносца из-за притеснений со стороны Протата пришлось строить за фальшивыми стенами, но, когда все уже было построено и водружен крест, стены разрушили. После этого уже нельзя было потребовать сломать купол, так как сверху уже был водружен крест. В числе святынь, кроме частиц мощей святых угодников, находилась старинная чудотворная икона Божией Матери, по гласу которой открылся святой источник.

Обитель состояла из двух больших трехэтажных корпусов. В главном корпусе внизу располагались обширная трапезная, кладовая и подвал для хозяйственных запасов. На втором этаже находились старинная церковь Св. Игнатия Богоносца, переименованная во имя Рождества Пресвятой Богородицы, братские келльи и большая приемная. На третьем этаже располагался архондарик, келльи и новый храм, светлый и просторный.

Во втором корпусе были обительские кладовые, хлебопекарня и канцелярия. В обители же располагалась и канцелярия «Братства русских обителей (келлий) на Святой Горе Афонской».

Келлья Сщмч. Игнатия Богоносца Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

Кроме того, по просьбе Хиландаря о. Моисеем на пристани Иванница была построена келлья с храмом во имя Всех Святых. Была устроена хорошая пристань с большим корпусом и церковью во имя святых Симеона и Саввы Сербских. На Иванице проживало 12 человек под руководством эконома, назначаемого настоятелем келльи. В этой-то келлье и погиб о. Моисей 9 марта 1908 г. от руки неизвестного убийцы. Он провел на Афоне 26 лет. После смерти о. Моисея настоятелем келльи стал его сын, иеромонах Антонин. На 1913 г. в келлье подвизалось около 50 человек, среди которых было 12 священников.

Обитель имела немного земли, разбросанной участками по разным местам. На них выращивали маслины, орехи и овощи. На афонской пристани Дафни, близ русской почты, обитель имела помещение для приема паломников.

Келлья Святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова Хиландарского монастыря

Келья расположена рядом с Кареей, неподалеку от Златоустовской. Основана святыми Симеоном и Саввой Сербскими, которые выкупили ее у Протата на собственные средства. До перехода в руки русских келлья имела весьма плачевный вид. Ее пришлось практически строить заново. В 1877 г. на Афон прибыл Н. Д. Кашин, принявший монашество с именем Никанор. В 1882 г. он приобрел у Хиландаря келлью Иоанна Предтечи, которую хорошо обустроил. В том же году на Афон прибыл Г. П. Попов, поступивший в обитель отца Никанора и скоро принявший монашество с именем Герасим. О. Герасим в 1886 г. был рукоположен во иереи архиепископом Парфением. После смерти о. Никанора он стал настоятелем келльи. Иеросхимонах Герасим (Глеб Петрович Попов) родился 6/19 августа 1859 г. в селе Рожковец Орловской губернии. Вскоре после его рождения Поповы переехали на жительство в село Правокумское Новогригорьевского уезда Ставропольской губернии. На гору Афон Глеб Попов пришел в возрасте двадцати трех лет.

Келлья Святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

Когда братство келльи сильно увеличилось, он приобрел у Хиландарского монастыря келлью Иоанна Богослова, куда и переселился с братией 9 ноября 1896 г. В 1897 г. он приступил к восстановлению старого храма. Храм был освящен уже в 1902 г. Обитель очень нуждалась в воде, которую пришлось подводить с помощью свинцовых труб. Так как обитель была расположена на горе, чтобы сделать площадку для строительства, пришлось срывать землю и укреплять склон. В 1903 г. о. Герасим заложил новый четырехэтажный корпус, в котором была даже размещена больница, необходимая для больных и престарелых иноков. Этот корпус был освящен на храмовый праздник 8 мая 1904 г. Рядом был построен еще один корпус с трапезной на 250 человек, братскими помещениями и архондариком. Но восстановленный старый храм стал тесен для умножившейся братии, и 8 мая 1911 г. был заложен архиепископом Нилом новый. Этот храм устраивался в память 300-летия дома Романовых. Храм предполагалось построить 40 аршин высотой, 40 аршин длиной и 30 шириной. О. Герасиму принадлежит также инициатива устройства в Пятигорске у подножья горы Бештау Второ-Афонского Успенского монастыря. Там о. Герасим был игуменом несколько лет, но из-за каких-то недоразумений с местным духовенством ему пришлось вернуться обратно на Афон^[231]. Идея отца Герасима осуществилась лишь наполовину. Монастырь действительно был устроен, но ни житницей, ни подворьем Иоанно-Богословской пустыни он не стал, а начал свою самостоятельную жизнь. Приписная келлья Иоанна Предтечи находится в получасе ходьбы от главной обители и также была устроена св. Саввой в 1195 г.

На Иваннице, на своем участке земли, обитель построила двухэтажный корпус для монахов, работавших на винограднике и выращивающих маслины.

На Дафни обитель также имела помещение для паломников. Иеросхимонах Макарий Канадский, подвизавшийся одно время на Каруле, в своих воспоминаниях писал о нем так: «То был очень строгий монах, как в отношении себя самого, так и к другим, без всяких поблажек и уступок. Любил служить Литургию и служил от дня своего рукоположения и до последнего дня. По большим праздникам служил собором в главном храме, а в прочие дни непопустительно в маленькой трапезной церковке. Молчаливый, сосредоточенный, сгорбленный физически, никуда не отлучавшийся из своей келльи, редко-редко кого принимал к себе… Келлья была бедная материально, редко посещаемая паломниками. Братство было маленькое. Я дружил с о. Герасимом и уважал его как очень верного монаха, последователя святоотеческим наставлениям». Это описание относится примерно к 30-м гг. XX века. Примерно в это время, по воспоминаниям иеросхимонаха Макария, о. Герасим и почил. О. Макарий упоминает и другого насельника этой келльи, ученика о. Герасима иеросхимонаха Серафима, и даже называет его «подвижником духа»^[232].

Братия келльи Иоанна Богослова. Фотография 50-х гг. XX в.

Некоторые келльи поддерживали весьма тесные отношения с Россией. Многие из них писали иконы на заказ. Например, в Троицком храме в селе Донском Труновского района Ставропольского края сохранилось сразу несколько таких икон: икона свт. Николая Чудотворца, написанная и освященная в обители святого Иоанна Богослова Хиландарского монастыря в июле 1900 г.; икона Пресвятой Богородицы «Скоропослушница» – благословение Святой Горы Афон, келлии Свт. Иоанна Златоуста 1895 г.; икона Пресвятой Богородицы «Скоропослушница» 1900 г. из Хиландарского монастыря.

Святынями обители были древние иконы св. Саввы и преп. Симеона, древняя чудотворная мироточивая икона Иоанна Предтечи, чудотворная наместная икона Божией Матери, древняя, написанная более 700 лет назад икона св. апостола Иоанна Богослова, частица Животворящего Креста и множество частиц святых мощей.

Благовещенская Келлья Хиландарского монастыря

В Карее находится и знаменитая Благовещенская келлья. Построена она тоже в XI в., предположительно св. Саввой. Известна тем, что в начале XX в. там пребывало братство, возглавляемое схимонахом Парфением – учеником знаменитого Хаджи-Георгия. О. Парфений (Петр Константинович Гвоздев) родился в 1840 г. в Петергофе. Двадцати трех лет поступил в Сергиеву пустынь, оттуда через 7 лет прибыл на Афон. Старец Сергиевой пустыни о. Макарий не пускал своего послушника на Афон. Но через некоторое время он умер, и разрушилась преграда на пути к Афону. Но долгое время о. Парфения смущала мысль, что он ушел на Святую Гору без благословения игумена Игнатия (Малышева), настоятеля Троице-Сергиевой пустыни и брата о. Макария. Послушник Петр прибыл сначала в Руссик и хотел остаться там, но волей Божией старцы не приняли его сразу, а благословили посмотреть другие афонские обители. В это время иеромонах русского монастыря Пантелеймон (Сапожников), оставивший записки, которые легли в основу книги иеромонаха Антония Святогорца «Афонские подвижники благочестия XIX века», по благословению старца Иеронима обходил афонских пустынников. Русский старец поручил ему собрать сведения о грузине иеросхимонахе Иларионе, афонском духовнике. В качестве помощника о. Пантелеймон выпросил у молдаванина о. Феофана, жившего на Керашах, его ученика – монаха Виссариона, хорошо говорившего по-гречески и к тому же знакомого со многими здешними старцами. Место ученика о. Феофана и занял на время Петр. Но вскоре старец узнал, что живущий неподалеку русский монах Макарий тяжело заболел, и отправил Петра к нему в помощь. О. Макарий лежал в постели. Наступило время трапезы. Петр, прочитав в своей жизни много книг о подвижниках, знал, что многие из них питались травой. Увидев много зеленой травы, незадачливый послушник решил приобщиться подвигам отцов и сварил себе кушанье из травы, которую нарвал около келльи. Но лишь только проглотил он несколько ложек, как перед ним предстало какое-то страшилище. По бесовскому прельщению показалось Петру, что стоит чудище около двери келльи, хотя в действительности это было окно, за которым была пропасть. Испугавшись страшилища, он бросился бежать в «дверь» и, разбив стекла, упал в пропасть. Как он летел, он не помнил: не чувствовал уже ничего. Но удивительно, что он, упав в пропасть, не разбился, а только повредил себе ноги, оставшись на всю жизнь хромым. Живший высоко на горе русский монах Павел заметил в глубине пропасти лежавшего человека и сказал об этом о. Макарию, который уже недоумевал, куда девался его послушник. Тут они увидели упомянутое варево, и им стало все понятно. Спустившись в пропасть, они принесли на руках Петра окружным путем к Хаджи-Георгию. Опытный старец дал Петру выпить сразу три стакана оливкового масла, чтобы остановить действие ядовитого зелья. Но больной сильно ослаб. Старец совершил над ним таинство елеосвящения, но улучшения не было. Тогда с разрешения о. Феофана, у которого Петр был в тот момент послушником, постриг его в великую схиму с именем Парфения. Над ним прочитали отходную, и старец Хаджи-Георгий положил на лицо Парфения икону «Скоропослушницы», которую взял из своего храма. Великая схима, принятая на Афоне, подразумевает, что тело монаха должна принять святогорская земля. Произошло чудо: схимонах Парфений не умер и через 2 месяца был абсолютно здоров. Икона была передана новому схимонаху, и он до конца своей жизни хранил ее и почитал как чудотворную.

Благовещенская келлья Хиландарского монастыря. Начало XX в.

Отныне и до самой смерти место схимонаха Парфения здесь, на афонской земле. Не он выбрал себе дорогу, а Сам Господь поставил его на афонскую стезю. Но вот приходит новое искушение: тот, кого впоследствии обвиняли в чрезмерной тяге к келлиотской жизни, по извращенному мнению не знавших ее, дающую благоденствие старцу в сравнении с пребыванием в киновии, решил переселиться в Пантелеймонов монастырь (потому что там и пение хорошее, еда обильнее и братство русское). Но старец Иероним кратко ответил русскому монаху: «Где постригся, там должен и умереть». И пришлось монаху вернуться обратно к старцу Георгию, у которого было уже большое братство из 40 человек греков. И он стал единственным русским послушником этого великого старца^[233]. Пришлось выучить греческий язык. Постепенно стали приходить и другие русские, которые искали старцев, подобных о. Георгию. Здесь следует отметить, что в этой келлье был самый суровый устав на Афоне. Масло, вино, рыбу, сыр, яйца здесь не вкушали даже на Пасху. Не обходилось и без искушений: некоторые старцы обвиняли о. Георгия в том, что многие его молодые послушники умирают, не вынося подобного сверхтяжелого устава. После смерти Хаджи-Георгия в 1886 г. его место занял схимонах Парфений. К тому времени братство Хаджи-Георгия, сменив несколько мест, поселилось в Благовещенской келлье около Кареи. Келлья была известна своим книгоиздательством и благотворительностью. Раскрываем известную книгу «Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского» и читаем, что издана эта книга Благовещенской келльей старца Парфения на Афоне. Впервые русский читатель увидел эту книгу благодаря афонскому старцу. Жизнеописание старца Хаджи-Георгия было также составлено и издано его учеником Парфением, его можно прочесть в упоминавшейся уже книге иеромонаха Антония^[234]. Кстати, и после смерти старца о. Парфений со своей многочисленной братией держался его устава – самого строгого на Афоне. Большевик Семёнов, посетивший Афонскую Гору до революции, возмущался в своих записках, изданных в России с целью нанести удар по авторитету чтимого в народе святого места, что никто из молодых не может удержаться в келлье у о. Парфения, что подобные мучения голодом могут вынести только старики. Как и во многих других афонских келльях, здесь занимались иконописанием, и обитель прославилась своими иконами не только в России, но и за рубежом. Иконы, написанные братией Благовещенской обители, можно было встретить и в Берлине, и даже в Америке. Рижский архипастырь в свое время благодарил о. Парфения за иконы, присланные для Задвинской Троицкой церкви.

Благовещенская келлья Хиландарского монастыря. Современное состояние

Благотворительность же о. Парфения стала легендарной. Мало того, что никто из афонских сиромахов и бедняков не уходил без «благословения» – так на Афоне называется дар, о. Парфений получал по тридцать писем в день от российских бедняков. «На широком дворе кучка нищих монахов пандахусов, болгар, греков – все ждали милостыни от старца схимонаха Парфения… С особой наивностью, которая бывает только лишь у невинных детей, да чистых сердцем и помыслом людей, он тщетно изыскивает способы накормить и напоить алчущих и жаждущих», – пишет один из посетителей келльи. «Не забывайте бедных и помните, что дающему Господь воздаст вдвое; помните, что мы, бедные келлиоты, зависим от всего, от всяких случайностей, а вы – человек, пишущий в газетах. Не пишите в них неправды», – эти слова, сказанные схимонахом при прощании, врезались в память паломнику^[235]. Схимонаха Парфения знали далеко за пределами Афона. Не оставил о. Парфений без внимания даже японскую миссию и отправил в Страну восходящего солнца четыре иконы с частицами мощей, за что была получена от свт. Николая письменная благодарность. Некоторые считали, как мы узнаем из последующего материала, о. Парфения, как и других келлиотов, чуть ли не жуликом, наживавшимся на бедных и темных жителях России. Но другого мнения был святой праведный Иоанн Кронштадтский, который «с сердечным приветом прислал при двух письмах о. Парфению 600 р.»^[236]. Значит, о. Иоанн считал, что деньги будут употреблены в должных целях, ведь не стал бы о. Иоанн присылать деньги святотатцам. Многочисленные враги схимонаха Парфения думали по-другому. «Но печаль о благополучии ближнего – зависть – стала подтачивать сердца благочестивых почитателей иноческого жития, посылалась наглая клевета на о. Парфения, якобы он сборами по России набивает себе карманы, и смиренного, ревностного подвижника о. Парфения публично назвали недобросовестным настоятелем, запретив посылать на его имя жертвы»^[237]. Бог им судья.

Мало кто знает о другой стороне деятельности русских келлиотов: просветительской и миссионерской. Как истинные русские монахи, о. Парфений и его сподвижники немало потрудились на ниве евангельской проповеди^[238]. В Благовещенской келлье были два монаха – отец и сын, по рождению татары. О. Парфений разглядел в младшем из них, Иоакиме Красильникове, ревность по Бозе и отправил его в Палестину для изучения арабского языка, чтобы сделать его миссионером среди арабских народов. Но Господь распорядился несколько иначе. Иоаким поступил на Казанские миссионерские курсы и остался в России для проповеди среди своего народа. Скоро иеромонахом Иоанном (таково было его монашеское имя) был организован Крещенно-татарский скит в пределах Казанской епархии. О. Иоанну было суждено немало потрудиться для просвещения татар. Не нужно говорить о тесной связи проповедника со своим афонским старцем. Так, усилиями о. Парфения было напечатано 20 тысяч экземпляров брошюр религиозного содержания на татарском языке. Православное братство св. равноапостольного князя Владимира в Берлине избрало схимонаха Парфения своим почетным членом.

Сейчас Благовещенская келлья стала подворьем сербского монастыря Хиландарь. Большое здание, в котором легко бы разместились все нынешние монахи-сербы, недавно отреставрировано.

Келлья Святой Троицы Хиландарского монастыря

Рядом с Трехсвятительской келльей расположена еще одна русская келлья – Святой Троицы. Она была возрождена иеросхимонахом Нифонтом (Красновым), также упоминающимся в черном списке. Хиландарский монастырь попросил о. Нифонта возродить эту келлью после того, как увидели, что усилиями русского монаха восстала буквально из праха древняя келлья тоже Святой Троицы в 30 минутах ходьбы от Хиландарского монастыря. Эта келлья была основана еще в XII в. свт. Саввой. Никаких письменных свидетельств по истории этой келльи не существует, но сохранилось предание: «Когда во время своей земной жизни свт. Савва Сербский проживал на Хиландарской Лавре (которую он возобновил), к нему поступили два брата, родом купцы, но ради спасения своей души оставившие богатство, почести и удалившиеся на Афон. Прожив несколько лет в Лавре, они стали тяготиться многолюдством, так как время от времени скит наполнялся монахами. Тогда свт. Савва благословил их на отшельническую жизнь, и они поселились в глухой пустыни, на расстоянии получасового хода от Лавры. Здесь они провели много лет самой строгой жизни, почти до конца своих дней. По благословению того же свт. Саввы был сооружен соборный храм во имя Святой Троицы, который существует и поныне»^[239]. Затем эта келлья даже стала скитом, но со временем пришла в полное запустение. В скиту было три храма: 1-й – Святой Троицы, 2-й – Рождества Богородицы, и 3-й – Вмч. Димитрия Солунского. Близ скита, между двумя обломками огромного камня, была пещера, где любил уединяться для молитвы сам великий сербский святитель. «Тут же есть одна пещера близ самого скита, на расстоянии приблизительно ста саженей, между двумя огромнейшими камнями, в которую, как гласит устное предание, удалялся для созерцательной молитвы свт. Савва Сербский, когда жил в Хиландарской Лавре»^[240].

Древняя келлья Святой Троицы близ Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

Во времена Барского обитель уже была в запустении, а во время событий 1821–1830 гг. опустела окончательно. Скит несколько раз разорялся разбойниками и к 1850 г. находился в абсолютно разрушенном состоянии. Шайки мародеров и бандитов оставили на стенах его храмов свои кощунственные следы: выкололи глаза изображенным на фресках святым каким-то острым орудием, не то ножом, не то саблей. После последнего разорения скита во время Севастопольской кампании он был превращен в овечий хлев и пристанище для пастухов. После Русско-Турецкой войны 1877 г. обитель пытался возродить русский архимандрит Мельхиседек, но безуспешно. Ему удалось очистить келлью от следов овечьего пребывания и освятить главный храм. Прожив в обители несколько лет, он удалился в Хиландарь. Вот в такое место пришел русский подвижник о. Нифонт. Кто же он такой? Искатель легкой жизни, сбежавший из России, или, может, бывший военный, ищущий куда бы понадежнее вложить накопленные средства?

Древняя келлья Святой Троицы близ Хиландарского монастыря. Современное состояние

Иеромонах Нифонт (в миру Краснов Павел Васильевич) – уроженец области Войска Донского (по другим данным – Воронежской губернии). Когда ему исполнилось 10 лет, он поступил послушником в один из российских монастырей. Был келейником у архимандрита. После 6 лет монастырской жизни будущий афонский монах сильно заболел, провел в постели два года и был уже при смерти. Но дал клятву посетить Иерусалим, помолиться у Гроба Господня, а затем идти на Афон. И свершилось чудо – юноша выздоровел, был пострижен в рясофор, а через 5 месяцев умер его настоятель, и о. Нифонту открылась волей Божией дорога на Афон. 30 октября 1872 г. молодой инок поступает в Ильинский скит. Но русскому послушнику нелегко было ужиться в малороссийском скиту, имевшем братство, состоящее в основном из запорожских казаков. И о. Нифонт, тогда уже имевший некоторый духовный опыт, обратился за помощью туда, где ее искали почти все русские монахи в то время. Он идет в Русский Пантелеймонов монастырь к о. Иерониму. И тот благословляет его на Карулю к одному русскому старцу. Оказывается, вот где вскармливались любители наживы и красивой жизни. Тот, кто когда-нибудь видел Карулю, хоть на фотографии, может представить себе легкую жизнь тамошних монахов. Земли нет, летом некуда скрыться от палящего солнца. Монахи живут практически как затворники, ибо каждый шаг за пределы келльи требует больших трудов. «О. Нифонт избирает себе строгого старца-пустынника, с тайной мыслью остаться у него до самой смерти». У о. Нифонта было рукоделие – изготовление кипарисовых крестов. Главной трудностью карульской жизни была необходимость частых путешествий в Пантелеймонов монастырь, где в то время можно было получить скудную еду отшельника. Для того, чтобы попасть в русский монастырь, нужно было пройти пешком почти половину афонского полуострова по его нелегким дорогам. «Но ничто его так не убивало, как хождение за провизией в Пантелеймонов и другие монастыри, где он целую торбу пшена и сухарей – более двух пудов – взваливал на себя и нес по крутым и скалистым горам, которыми усеян весь Афон; это его окончательно изнуряло, и он почти падал без чувств, особенно в летнее знойное время. Ко всему этому строгий старец начнет упрекать, что, мол, провизии принес на два рубля, а башмаков избил на три, совершенно забывая, какие дороги на Афоне. В конце концов он приучил его ходить босым и в летний зной, и в холодную зиму. Все это отозвалось на почтенном иеромонахе Нифонте. И в настоящее время он страдает, перенося адские мучения, от ревматизма^[241]. Живя у строгого старца, они оба работали из кипариса кресты и этим питались»^[242]. Но самыми тяжелыми для молодого послушника были муки совести, что не исполнен обет посетить Иерусалим для поклонения Святому Гробу. И духовник Иероним, выслушав сомнения инока, благословил его исполнить обет. Чтобы выполнить обет, юноша нанялся писцом, работал три месяца днем и ночью и заработал 800 пиастров, то есть 64 рубля. О. Нифонт посещает Святой Град, обходит все тамошние обители, прикладывается ко всем святыням и возвращается на Афон. Но он уже не застает своего старца в живых. По благословению духовника он поступает в келлью Свт. Николая Иверского монастыря. В 1881 г. его рукополагают сначала в диаконы, а на другой день, 3 августа, – в иеромонахи. Старец келльи схимонах Николай, провидя большие дарования молодого иеромонаха, благословляет его идти в русский скит. Отец же Нифонт хочет умереть в келлье своего старца, но тот напоминает ему, что Иверский монастырь сильно притесняет русских и здесь он не сможет выполнить то, для чего предназначен, и напоминает ему притчу о талантах. И как истинный послушник, о. Нифонт отправляется выполнять новое послушание. Он вспоминает, что видел разрушенный скит близ сербского монастыря. И вот, 30 июля 1883 г. с благословения старца и разрешения монастыря он переселяется в скит Святой Троицы. Жизнь в этом скиту также была тяжела. Главная трудность была в недостатке воды, которую можно было брать только в большом источнике, берущем начало около скита. Кроме того, почва вокруг скита была каменистая и неровная. Но Бог не оставляет без помощи труженика, и скоро вокруг него начинает собираться братство. Возрождать скит вместе с о. Нифонтом приходит русский монах Геннадий. Скоро в братство вступает о. Афанасий, 43 года прослуживший священником в России и в конце своего жизненного пути пришедший на Афон. Настоятель сразу увидел в старом священнике опытного духовника. И не ошибся. Этот подвижник в течение своего 8-летнего пребывания на Афоне ежедневно служил Божественную Литургию. В 83 года он выполнял послушания так же, как молодые. К нему как к духовнику обращались все пустынники, жившие в окрестностях скита. Почил этот подвижник в 1902 г. Вот такие это были «жулики» и «тунеядцы»!

Карейская келлья Святой Троицы Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

Древняя келлья Святой Троицы близ Хиландарского монастыря. Современное состояние

В подобных условиях возродить скит можно было, только надеясь на Божию помощь, и она не замедлила. Афонский иеромонах Агафангел пожертвовал 2 тыс. рублей, и в течение восьми лет скит был приведен в порядок. Кроме того, братия дает Богу обет соорудить на иждивение русских благодетелей более обширный храм во имя свт. Николая Чудотворца, в память чудесного спасения государя императора Николая Александровича от угрожавшей опасности в г. Отсу в Японии. К сожалению, нам неизвестно, удалось ли братии выполнить свой обет, но надо отметить, что здесь, на Афоне, подобное строительство не может преследовать какие-то корыстные цели^[243]. Здесь не получишь за это ни наград, ни какого-либо высочайшего внимания.

Вскоре хиландарские отцы нашли еще одно приложение сил русского иеромонаха: о. Нифонт перешел в 1893 г. в карейскую келлью. Четырнадцать отцов осталось в древнем скиту, а двадцать поселилось в келлье, также основанной святым Саввой. В новой келлье был устроен красивый Троицкий храм. Снизу был построен храм в честь свт. Николая Чудотворца, освященный в память о спасении царской семьи 17 октября 1888 г. во время крушения поезда в Борках. Чтобы возродить келлью в Карее, русским монахам пришлось пойти даже на хитрость. Для изготовления купола в одном из подвалов организовали кузницу. Когда все было готово, то в одну ночь над келльей вырос купол с крестом наверху. Иначе действовать было невозможно – не позволили бы те, для которых все русское всегда сочеталось со словом «нельзя». Келлья расположена в очень красивом месте, ее часто посещал Патриарх Иоаким П. Келлья имела три двухэтажных корпуса. Братии в начале XX в. обитало около 50 человек.

О. Нифонт активное участие принимал в «Братстве русских обителей» и сначала был товарищем председателя «Братства русских келлий», а затем и самим председателем.

Хиландарский монастырь выдал о. Нифонту, впрочем, как и всем русским келлиотам, омологию, по которой обитель всегда должна находится в русских руках. Относительность слова стала очевидна уже во второй половине XX в. По данным на 1962 г., в обители Св. Троицы было 2 иеромонаха и оба не служащие: одному 79 лет, а другому – 73.

Сегодня в бывшем скиту Святой Троицы около Хиландарского монастыря сохранилось здание двухэтажного храма, вокруг же одни развалины. Место поражает своей тишиной и уединенностью, хотя находится невдалеке от автомобильной дороги, соединяющей сербский монастырь с пристанью на западной части полуострова, именуемой Иваница. Только гиганты-кипарисы, охраняющие обитель, помнят о ее былом величии. От Хиландаря до келльи 30 минут хода по тропинке, вьющейся по руслу небольшой речки. Вдоль тропинки идет древний водопровод, снабжающий сербский монастырь водой.

Келлья Свт. Николая (Белозёрка) Хиландарского монастыря

Рядом с Ильинском скитом находится знаменитая келлья Св. Николая Чудотворца, прозванная Белозёркой. Это одна из немногих келлий, которую сегодня легко найти. От Кареи вас доведут многочисленные указатели с надписью «Burazeri». В это слово преобразовалась Белозёрка. По преданию, свт. Савва вскоре после основания Хиландарского монастыря отправился в Иерусалим. Возвращаясь обратно, он высадился на восточной стороне полуострова, по дороге в Карею заблудился, и ночью ему попалась на пути келлья, в которой он и заночевал. Потом оказалось, что пустующая келлья принадлежала Проту^[244]. Утром Савва поблагодарил Прота, а тот в свою очередь подарил будущему святителю свою келлью. Тот перестроил ее и любил приходить туда, когда искал уединения.

Во второй половине XIX в. в келлье жил русский старец Паисий и его ученик о. Серафим. Но они не имели средств возобновить келлью.

Келлья Свт. Николая (Белозёрка) Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

В 1882 г. в ней поселился ученик известного уже нам Хаджи-Георгия – русский иеросхимонах Антоний – с благословения русского игумена Макария (Сушкина) и духовника Иеронима. О. Антоний в 1872 г. отправился из России в паломничество по святым местам и после Иерусалима прибыл на Афон. Здесь он познакомился со старцем Хаджи-Георгием и какое-то время был у него послушником, а затем отправился в Россию. В это время скончалась его жена. Двух младших детей он оставил на попечение родных, а старшего взял с собою на Афон. Его сын впоследствии принял постриг на Афоне с именем Петр – старший сын о. Антония, который впоследствии стал настоятелем келльи. Вместе с сыном он вернулся в 1878 г. в братство Хаджи-Георгия. С о. Антонием перешло в эту келлью 12 русских послушников старца. На его плечи легли основные труды по возрождению обители. О. Петру пришлось обращаться за помощью в Россию и писать множество просительных писем, за что он, как и многие другие келлиоты, подвергался уничтожающей критике. Разумеется, он попал в список неблагонадежных лиц, попросту говоря, жуликов, но обитель все-таки воздвиг.

Келлья Свт. Николая (Белозёрка) Хиландарского монастыря

Келлья имела два храма: верхний в честь свт. Николая, нижний во имя Покрова Божией Матери. Келлья все время увеличивалась, и перед самой войной настоятель имел намерение заложить новый соборный храм в память восшествия на престол родоначальника дома Романовых царя Михаила. Удалось ли ему построить собор, сведений нет.

Пожалуй, это одна из самых известных келлий на Афоне. Собственно, это даже не келлья, а маленький монастырек, в котором, несмотря на недавнюю греческую реставрацию, отчетливо прослеживается русский стиль. Келлья эта славится своими иконописцами. Да и славилась раньше, о чем свидетельствуют старые русские иконы, среди которых выделяется икона Божьей Матери – Игуменьи Афонской Горы. Описание келльи сообщает, что в ней была частица Честного Креста и разные частицы мощей святых. Келлья имела 7 десятин земли. В этой келлье в 1909 г. было братство из 50 человек^[245]. Посредством монастыря Есфигмен братство келльи должно было образовать новый скит, для чего предполагалось перейти в келлью Бессребренников Косьмы и Дамиана этого монастыря, но из-за противодействия Протата и Константинопольской Патриархии этим планам не суждено было сбыться, и в 1913 году в келлье проживало уже 85 человек, в том числе 17 священнослужителей (13 иеромонахов и четыре иеродиакона).

Келлья Свт. Николая (Белозёрка) Хиландарского монастыря. Фотография начала XX в.

В 1904 г. вследствие большого наплыва паломников иеромонах Петр приобрел место для подворья в Константинополе для приема паломников и для проживания приезжавших по делам обительских насельников. Святейший Патриарх Иоаким III часто посещал Белозёрку и неоднократно служил в ней.

Можно ли обвинять о. Петра в том, что он просил жертвовать на келлью? С уверенностью можно сказать, что ни одна копейка не могла пройти мимо, не превратившись в кирпичи или другие строительные материалы. Думаю, и русские жертвователи ничуть не были бы в обиде, если бы увидели келлью с колокольней в русском стиле. Теперь греки, гордящиеся своей келльей, вряд ли поминают русского строителя келльи дурным словом, и ничуть не мешают им размеры келльи, не соответствующие, по мнению их предков, каким-то неведомым стандартам.

В начале XX в. в келлье начинал свою монашескую жизнь русский старец Тихон (Тихон Голенков), получивший известность в Греции как старец Паисий. Родился старец Тихон в 1884 г. в Сибири в деревне Новая Михайловка. Родители его, Павел и Елена, были глубоко верующими людьми и воспитали своего сына в вере и благочестии. Тимофей научился петь на клиросе, стал певчим, а затем и регентом в церковном хоре. С ранних лет Тимофей любил посещать монастыри. Когда ему исполнилось 17 лет, он отправился в паломничество по святым местам. За три года Тимофей посетил более двухсот обителей. После этого он решил отправится в паломничество по святым местам Востока. С группой паломников он прибыл в Константинополь, где встретил эконома русской келльи Белозёрка. После беседы с экономом Тимофей принял решение вступить в братство келльи, но закончил паломничество, посетив Иерусалим и Синай. После этого Тимофей начал монашескую жизнь в Белозёрке, приняв через год после поступления постриг с именем Тихон в честь Тихона Задонского. Затем через 5 лет он перешел на Карулю, где подвизался в течение 15 лет. На Каруле он занимался чтением святых отцов и молитвой. Затем поселился на Капсале в Крестовоздвиженской каливе близ монастыря Ставроникита, где построил храм в честь Воздвиженья Креста. В этой келлье он и жил со своим учеником схимонахом Паисием Святогорцем. Почил старец 23 сентября 1968 г. Кроме того, в этой келлье начал свой монашеский путь на Афоне карульский старец иеросхимонах Феодосий. Он поступил в келлью в 1901 г. и прожил здесь три года.

В 1915 г. иеромонах Петр возглавил «Братство русских обителей» и впоследствии действовал вразрез с линией русского генерального консульства.

О последних днях русских келлиотов в этой келлье можно прочитать в предыдущей главе.

Келлья Свт. Иоанна Златоуста Иверского монастыря

На земле Иверского монастыря, рядом с келльей Свт. Николая, названной «Белозёрка», находится келлья Свт. Иоанна Златоуста. Эта обитель считается одной из древних. Год основания ее неизвестен, но, по некоторым данным, она имела более чем шестисотлетнюю историю. До печальных событий 1821 г. принадлежала грекам. После запустения Афона перешла в русские руки. Путеводитель Павловского сообщает, что первым настоятелем был русский духовник иеросхимонах Арсений^[246]. В жизнеописании этого великого старца говорится: «И оставили скит и келлью, и взяли келлью уединенную, от скита один час ходьбы и от Иверского монастыря один час, на холме, в самой непроходимой пустыне, во имя Святого Иоанна Златоуста. Прежде это была великая келлья, но во время смущения до основания почти разорена. Они ее устроили только в малом виде, и церковь освятили, и две келльи приделали». И в другом месте: «…но русские братия, жившие близ Кареи и на Капсале, весьма скорбели, что удалился от них отец их». Речь идет о том времени, когда старец перешел в скит Лак по смерти своего ученика – о. Николая^[247]. Это косвенно подтверждается в новой книге Пантелеймонова монастыря «Великая стража»^[248]. Таким образом, можно с уверенностью сказать, что в этой келлье совершал свои подвиги великий старец. В ней подвизалось братство из 26 человек, возглавляемое схимонахом Константином Семерниковым, который был четвертым русским старцем этой келльи и также упоминался в списке неблагонадежных монахов. О. Константин происходил из донских казаков, родился в 1842 г. Двадцать лет, с 1861 по 1881 г., провел на военной службе, участвовал в усмирении польского восстания и в Русско-Турецкой войне. Он был среди храбрецов, переплывших на лошадях разлившийся на 14 верст Дунай и занявших турецкий берег около Мошка. После взятия Плевны ему было поручено в составе конвоя сопровождать прославившегося своей храбростью плененного Осман-пашу. О. Константин был награжден несколькими орденами и медалями и свидетельством, выданным по высочайшему повелению, что давало ему особые привилегии на государственной и военной службе. Но война окончилась, а государственная служба не привлекала о. Константина. Он едет на Афон и принимает постриг в келлье преподобных Петра и Онуфрия Иверского монастыря. В 1887 г. он становится настоятелем келльи Свт. Иоанна Златоуста. Все свои денежные средства он употребил на устройство этой обители. Но на этом не оканчивается славный путь бывшего солдата. Начинается Русско-Японская война, о. Константин организует из монахов санитарный отряд количеством 53 человека и с разрешения Красного Креста помогает русским воинам на поле брани. Его заслуги высоко оценивает царь. Его награждают медалью на Георгиевской ленте. Впоследствии он удостаивается быть принятым его величеством. Государь император награждает о. Константина золотым наперсным крестом из своего кабинета^[249]. Интересно, что и Священный Синод, относивший не так давно о. Константина к неблагонадежным лицам, награждает его благословенной грамотой.

Братство келльи Свт. Иоанна Златоуста Иверского монастыря. Фотография начала XX в.

Келлья Свт. Иоанна Златоуста Иверского монастыря. Фотография начала XX в.

Келлья Свт. Иоанна Златоуста Иверского монастыря. Современное состояние

Вот что пишет газета «Русское государство» (№ 84 от 22 апреля 1906 года): «Их величествам государю императору и государыне императрице Александре Феодоровне в Царском Селе, в Александровском дворце, имел счастие представляться настоятель обители Св. Иоанна Златоуста на Св. Горе Афоне, действительный пожизненный член российского общества Красного Креста, схимонах Константин Семерников, организатор афонской монашеской охотничей санитарной дружины.

Схимонах Константин действовал со своим отрядом иноков при отряде имени ее величества государыни императрицы Марии Феодоровны Георгиевской общины сестер милосердия. При приеме государь император изволил благодарить в лице схимонаха Константина и всех остальных монахов обители, отправившихся в минувшую войну на театр военных действий в качестве санитаров. Схимонах Константин удостоился счастия лицезреть августейших детей их императорских величеств: наследника цесаревича и великого князя Алексея Николаевича и великих княжон Ольгу Николаевну, Татьяну Николаевну, Марию Николаевну и Анастасию Николаевну».

Но даже это вызывает насмешку со стороны церковных либералов, чувствуется презрительное отношение к верноподданническим чувствам русских келлиотов. Поэтому профессор Дмитриевский называет посещение о. Константином царской семьи «приключениями в Царском селе», которые безусловно дадут новые возможности для составления просительных писем.

В 1909 г. он участвует в первом иноческом съезде в России. Обстановка в келлье более соответствовала идеалу монашеской жизни, чем во многих других прославленных обителях. Вот что сообщает паломник, посетивший келлью в 1909 г. и написавший статью в журнал «Монастырь» под псевдонимом «Россиянин»: «…Жизнь в афонских обителях неизмеримо лучше, чем в российских монастырях. Лучше не материальным или роскошью, но сплоченнее, братски душевней, без обид, без подозрений, а именно, как живут люди одушевленные одной и той же идеею, не стараясь приносить друг другу вред, а наоборот, принося пользу и себе и друг другу, и всему братству келльи»^[250]. Такие строки пишет автор именно после посещения этой келльи и беседы с наместником – иеромонахом Симеоном (сам о. Константин в этот момент находился на иноческом съезде). Упоминается о. Константин в описании этого съезда среди депутатов с правом совещательного голоса, и его можно найти на фотографии участников съезда. О. Константин фактически был единственным представителем афонского монашества на этом съезде, если не считать архимандрита Иерона, настоятеля Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря. Но в дебатах ни на съезде, ни вокруг съезда, в которых часто принимали участие люди, плохо знающие истинную монашескую часть или, по крайней мере, не прошедшие высшую школу афонского монашества, о. Константин не участвовал^[251]. В 1913 г. о. Константин переселился в обители вечные^[252]. По его смерти настоятелем келльи стал иеромонах Симеон, который в 1914 году во время мировой войны был избран доверенным лицом в Одессе от «Братства русских келлий».

Ныне прямо рядом с келльей пролегла автомобильная дорога из Кареи в Иверский монастырь. От Кареи идти до келльи не более 15 минут. С дороги хорошо видны развалины храма. Храм и один корпус келльи погибли во время пожара, то ли в период Второй мировой войны, то ли позже – при одном из последних хозяев келльи. Не сохранился также колокол, подаренный наследником престола. Но нынешний хозяин, о. Михаил, сохранил оставшиеся от русских монахов книги и иконы. Стены келльи украшают портреты русского старца Константина, к которому о. Михаил относится с великим почтением и благоговением. Он сохранил также главу старца – все, что осталось от костницы. На втором этаже уцелевшего корпуса им создан небольшой домовой храм. В иконостасе русские иконы, которые удалось спасти от огня. С террасы открывается замечательный вид на вершину Афона, которым раньше восхищались многие русские паломники, посещавшие келлью. Старец все ремонтирует за счет собственных средств и отказывается от европейской помощи.

Келлья Преподобных Онуфрия Египетского и Петра Афонского Иверского монастыря

Старые путеводители указывают, что эта келлья находится на дороге из Иверского в Филофеевский монастырь. Сегодня удобнее всего пройти прямо из Кареи: сначала, не доходя до монастыря Кутлумуш, повернуть направо, пройти сначала тропинкой, а затем довольно приятной верхней дорогой. Идти, не торопясь, около трех с половиной часов. Местность, в которой расположена келлья, весьма примечательна. Называется она Магула и знаменита тем, что там находилась пещера, в которой жил старец Гавриил, принявший в свои руки Иверскую икону Божией Матери. Сама же обитель имеет замечательную историю. Основана она была в XIV в. Саввой Халдом, названным так по Халдейской области в Грузии. Первоначально обитель была весьма значительным скитом. В этом ските подвизались прп. Григорий Синаит, свт. Григорий Фессалоникийский, свт. Каллист I и многие другие подвижники. По мнению нынешнего старца келльи о. Христодула и его послушника Серафима, там одно время жил и прп. Максим Кавсокаливит, что, правда, является только преданием и не подтверждается в историческом описании келльи. Представляется, что выбор этого места столь известными подвижниками не случаен. Расположена келлья на высоте нескольких сот метров в чрезвычайно тихом и уединенном месте, и из нее открывается великолепный вид на море. Значимость скита весьма упала из-за политических перемен на Востоке и падения Константинополя, и к началу XIX века он уменьшился до размеров одной келльи, которая к тому же находилась еще и в упадке. В 40-е гг. XIX столетия в келлье поселился русский иеромонах Савва, затем, в 1868 г., она была приобретена русским схимонахом Николаем. После этого келлья была восстановлена и приобрела благолепный вид. В 1872 г. были воздвигнуты два больших здания, а в 1880 г. – новый храм. На нижнем этаже также планировалось устроить храм в память о короновании императора Николая II. После о. Николая келльей управлял иеросхимонах Феофан, скончавшийся в 1900 г. А последним из известных старцев келльи был иеромонах Макарий. В келлье имелось много частиц святых мощей^[253] и часть Животворящего Креста Господня. К началу Первой мировой войны отцу Макарию так и не удалось закончить иконостас нижнего храма. Трехъярусный иконостас верхнего храма был выполнен в одной из лучших иконописных мастерских Москвы. В то время в келлье оставалось еще четыре древние иконы, сохранившиеся со времени ее основания: Спасителя, Богородицы, Иоанна Предтечи и преподобных Онуфрия и Петра. Икона Спасителя по просьбе Ф. И. Успенского была передана в Археологический институт в Петербурге^[254].

Русская обитель преподобных Онуфрия Египетского и Петра Афонского. Царские врата. Фотография XXI в.

Серьезной проблемой для насельников келльи было отсутствие воды, столь необходимой для огорода. По этому поводу у келлиотов возникали проблемы с Иверским монастырем, который не давал разрешения на строительство водопровода.

В настоящее время в келлье живут старец Христодул и послушник Серафим, по нашим сведениям прибывший на Афон из далекой Австралии. В келлье сохранилось два храма: нижний – Свт. Николая и верхний – Преподобных Петра и Онуфрия. В нижнем проводятся службы, верхний нуждается в ремонте. Но в обоих храмах сохранились великолепные русские иконостасы, наглядно показывающие, что и синодальный стиль способен открывать молящемуся горние вершины.

Георгиевская келлья на Керашах Великой Лавры

Эта келлья находится у самой Афонской Горы, и все поднимающиеся на гору обязательно проходили через нее, а некоторые ночевали перед подъемом. Обитель была основана около 800 лет назад. Во времена русских насельников еще была омология, подтверждающая возраст келльи. Сохранилось одно любопытное описание келльи, оставленное русским паломником в 1860 г. «Все отшельники керасийские – греки. Они, видимо, рады своему месту, которое в летнее время может поспорить в удобствах с наилучшими местностями земли. Но зимой здесь могут жить только привыкшие к глубокому северу. Впрочем, несмотря на это, ни один русский не идет сюда. При Барском, в 1725 г., тут было пять или шесть келлий. Теперь я не видел иной, кроме той, в которой мы остановились (Св. Георгия). При ней есть и церковь. Есть при келлии и большой огород со всеми овощами севера». Это описание было сделано в 60-х гг. прошлого столетия, а по сообщению современников, в 70-х гг. здесь, в келлии, жил один русский старец – о. Игнатий.

Не имея возможности и средств заботиться о благоустройстве обители, он в 1883 г. передал ее другому старцу – о. Вениамину, переселившемуся сюда со своим учеником о. Георгием и несколькими иноками из обители Саввы Освященного.

В 1886 г. был построен новый корпус для братии, а через несколько лет – и новый храм, который был прекрасно расписан в византийском стиле. В 1895 г. келлья проложила дорогу к морю и выстроила там арсану. Слева от арсаны есть остров, называемый остров Св. Христофора, на котором были развалины монастыря, разрушенного землетрясением. А справа от арсаны расположена большая подводная пещера до 50 сажен в длину. Там сохранились остатки какого-то небольшого здания, в котором жил подвизавшийся когда-то на этом месте подвижник именем Вениамин.

Старец Хаджи-Георгий, положивший начало своим подвигам на Керашах

Сама обитель в начале XX в. имела четыре корпуса и большой вместительный храм. В числе святынь келлии, кроме частиц мощей, была очень древняя икона вмч. Георгия, которой более 700 лет. Об этой иконе сохранилось предание: до поступления в обитель русских она была в плохом состоянии, и один старец, живший неподалеку в каливе, захотел взять ее себе, но икона троекратно чудесным образом возвращалась на место. В обители была летопись, в которой были описаны некоторые чудеса от этой иконы. С правой стороны от келльи расположена высокая гора под названием Кармил с храмом Ильи Пророка, слева – гора поменьше, называемая Сидирокастрон, с остатками старинного города, бывшего еще в языческое время, упоминаемого Страбоном^[255]. По преданию, здесь было прорицалище Аполлона, следы которого сохранились и поныне.

Георгиевская келлья на Керашах Великой Лавры. Фотография начала XX в.

Несмотря на то, что греки чинили всякие препятствия для строительства келльи, о. Георгий, ставший настоятелем после смерти своего старца, сумел придать ей весьма благолепный вид. Иеросхимонах Георгий прибыл на Афон в 1873 г. Он сначала жил в Пантелеймоновом монастыре, а затем был послан старцами Макарием и Иеронимом на Капсалу в пустынную обитель. Оттуда он уже со своим старцем перебрался в Георгиевскую келлью. 7 мая 1915 г. он отошел в обители вечные. Дореволюционный путеводитель сообщает, что обитель неоднократно была посещаема высокопоставленными лицами. Это было видно из записей в журнале для паломников, который тщательно велся в те годы.

Около ста лет назад в обители было 40 насельников.

Артемьевская келлья великой Лавры

Рядом с келльей Честного Креста Каракальского монастыря расположена также очень известная в дореволюционный период в России Артемьевская келлья. Основана она в XIV в., к русским перешла в виде развалин в 1863 г. Ее первый старец, схимонах Игнатий, восстановил ее почти полностью. И келлья имела два храма: Вмч. Артемия и Покрова Божией Матери. В келлье находились древние иконы Божией Матери и вмч. Артемия и множество частиц мощей. В начале века был написан новый иконостас. В 1877 г. ее старцем становится иеромонах Парфений, происходивший из Ставропольской губернии. На Афон он прибыл в молодости и провел там 38 лет. Отошел в вечность в 1905 г. После него келлью возглавлял иеромонах Афанасий, с 16 лет посвятивший себя иноческой жизни и проведший на Афоне 26 лет до того, как стать старцем келльи. В келлье жило около 30 человек русской братии. На территории находился также древний разрушенный храм Св. Архангелов. Келлья принадлежала Лавре, и хорошее отношение к ней кириархиального монастыря было одним из немногих счастливых исключений. Келлья имела относительно большой участок земли. «Землицы у нас, слава Богу, довольно, пожалуй поболе будет, чем у андреевских», – рассказывал о. Парфений паломникам. Вот какую характеристику оставили старцу пользовавшиеся гостеприимством его келльи: «Сам отец Парфений, говорят, значительно содействовал процветанию Артемьевской келльи, и действительно, стоит вглядеться в его умное, типичное лицо, чтобы понять, какою энергией обладает этот человек. Родом он из Ставрополья, а братия его все более из тех же краев.

– Строгий старец, – говорил про него отец Валентин, – и странно было слышать слово „старец” в применении к молодому еще отцу Парфению.

– Всю братию держит, как в киновии. Вот кабы у нас все такие келлиоты были…»^[256].

Артемьевская келлья Великой Лавры. Современное состояние

После о. Парфения настоятелем келльи был иеромонах Афанасий. В 1914 г. он был избран одним из уполномоченных от «Братства русских келлий на Афоне» в Одессе. В 1916 г… он был избран председателем «Братства». Дальнейшие сведения о келлье теряются. Третье тысячелетие келлья встретила в полном запустенье. Хотя формально у келльи есть хозяин, но они почти все время отсутствуют. Многие постройки разрушены. Сохранился прекрасный пруд, который может быть хорошим подспорьем в хозяйстве.

Крестовоздвиженская келлья Каракальского монастыря

Вблизи монастыря Каракал находится знаменитая русская келлья – Крестовоздвиженская. Расположена келлья на холме между Каракальским монастырем и Артемьевской келльей. Основана в XX веке, сразу после образования Каракальского монастыря. В XIX веке при русском старце Серапионе келлья стала скитом, о чем даже имелись документы, но из-за вмешательства Протата это преобразование не было подтверждено. Основная реставрация келльи русскими иноками была проведена уже в середине XIX в. Келлья имела 4 десятины земли. В ней были кузнечная, столярная, сапожная, портняжная, переплетная и даже фотомастерские. В храме имелось несколько частиц Животворящего Креста Господня, до 30 частиц мощей, большая часть главы вмч. Пантелеймона.

В 1894 г. Крестовозвиженскую келлью возглавил известный иеросхимонах Пантелеймон, в миру Петр Иванович Важенко, уроженец Курской губернии. Он прибыл на Афон в 1878 г. и так же, как другой Петр, впоследствии настоятель Благовещенской келльи о. Парфений, стал учеником знаменитого старца Хаджи-Георгия, известного всему Афону своей строгостью. Уже сам выбор этой строгой афонской обители не согласуется с образом человека, охотнее живущего в миру (Константинополе), чем на Святой Горе, что пытались приписать о. Пантелеймону его недруги. Да, о. Пантелеймон много времени проводил в Константинополе и создал там в 1900 г. подворье своей келльи. Да, он приобрел в 1903 г. в 8 верстах от Иерусалима Фаранскую обитель Преп. Харитона Исповедника, которую в свое время не удалось приобрести даже самому архимандриту Антонину (Капустину), и населил ее русским братством из 7 человек. Но критики и обвинители старца забывают добавить, что делалось это при участии русского консульства, с благословения Иерусалимского Патриарха Дамиана. Также, как забывают сообщить, что в конце XIX и в начале XX в. многие русские афонские монахи готовили себе обители вдали от Афона, зная, что вспышка национализма может обернуться бедой для монахов другой национальности. Кроме того, приобретение этого участка земли было важным делом для противодействия католикам, активизировавшимся в тот период на Святой земле. Иеромонах Пантелеймон был действительным членом Императорского Православного Палестинского общества. Но это еще не все.

Крестовоздвиженская келлья Каракальского монастыря. Фотография начала XX в.

Русские афонцы из этой келльи принимаются за возрождение монастыря Св. Пророка Илии под Бейрутом, близ того места, где вмч. Георгий победил змия. Монастырь в скором времени населяется 40 русскими монахами. Планировалось расширить эту обитель. Так русское монашество двигалось на Восток^[257]. Целью организации этих подворий была помощь русским паломникам. В самой же Крестовоздвиженской келлье, по данным 1913 г., размещалось около 70 человек.

Крестовоздвиженская келлья Каракальского монастыря. Литография, вторая половина XIX в.

Крестовоздвиженская келлья Каракальского монастыря. Внутренний вид храма. Современное состояние

Пожалуй, из всех келлий этой досталось неприятностей больше всех. Монастырь выдал документ, в котором кроме трех лиц, по афонским обычаям приемствующих друг другу, значилось еще 12 человек непоименованных и сколько угодно иноков-послушников. Монастырь выдал подобный документ, поддавшись корыстолюбию. Затем спохватился и желал правдами и неправдами получить его обратно. Русское братство быстро умножалось и достигло 55 человек. Монастырь запрещал любое строительство и даже ремонт келльи, так что насельникам приходилось жить в землянках. Но после, не выдержав, русские братья, не ожидая больше никаких разрешений, сделали необходимые постройки. Ответом было уже известное побоище, учиненное в 1905 г. под праздник Святой Троицы. О нем было рассказано в журнале «Сообщения Императорского Православного Палестинского общества» за 1906 г. и подробно говорилось в предыдущей главе. Один из монахов келльи потом выразил это событие в поэтической форме:

Накануне великого праздника Тройцы

Когда стадо Крестовское сном почивало.

Каракальцы вломились, как глупые овцы.

Разорить нас и выгнать во что бы ни стало.

Прибежали во двор стоголовой ватагой

С топорами, ломами, мотыками с гиком,

С лихорадкой и пеной, с овечьей отвагой…^[258]

Крестовоздвиженская келлья Каракальского монастыря. Внешний вид храма. Современная фотография

У этих событий была богатая предыстория. Иеромонах Пантелеймон с братством численностью в 20 человек приобрел келлью, находящуюся в запустении, где проживало 6 человек престарелых монахов. Уступая обитель за 3000 турецких лир, монастырь обязал о. Пантелеймона принять этих 6 человек в число своей братии и содержать до смерти. Когда братство уже заняло келлью, вдруг оказалось, что в акте на владение число братьев определено не в 26, а только в 3 человека. Вследствие протеста настоятеля был выдан дополнительный акт, в котором число братии определено в 12 человек, и сверх этих 12 могут жить еще 12 русских иноков, но под видом рабочих. За все эти услуги братство должно уплатить монастырю по 25 турецких лир, якобы за дрова. Не видя другого выхода, братство вынуждено было принять дополнительный акт и, разумеется, оплатить «дрова». С благословения монастыря братья приступили к ремонту и перестройке своей обители, вскоре был устроен водопровод с водохранилищем. На все это было израсходовано около 3000 турецких лир. Но мирное сосуществование с монастырем продолжалось недолго – всего 6 месяцев, после этого начальство Каракальского монастыря одумалось, решило, что продешевило с дополнительным актом и потребовало его назад. Братство, разумеется, отказалось отдать документ, дело поступило в афонский суд, который, конечно же, признал дополнительный документ недействительным, о. Пантелеймону был дан трехмесячный срок, чтобы наладить отношения с монастырем. В противном случае братству угрожало выселение. Дело было передано турецкой полиции, которая ничего предпринимать не стала. Видимо, это побоище – одна из попыток решить вопрос собственными силами.

Мы знаем о двух причинах национальной розни, посеянной греками: опасение «панславянизма» и корыстолюбие греков, ставшее легендарным.

О. Пантелеймон был одним из учредителей «Братства русских келлий» и действительным членом правления миссионерского общества. В конце концов греческие националисты затеяли целое дело против о. Пантелеймона и требовали запрещения русского старца. Ему предъявлялись следующие обвинения:

1. Клирику нельзя служить сразу в двух местах – принадлежать Вселенской Церкви и быть игуменом Лавры.

2. Что он не подчиняется ни монастырю, ни Протату, ни Патриархии.

3. В торговле святынями и несоответствующем монашескому званию поведении.

4. Что под отлучением продолжает священнодействовать.

На эти заявления о. Пантелеймон давал простые и точные ответы, которые, впрочем, нигде особенно не прозвучали (в отличие от обвинений). Старец писал, что Лавры он не приобретал, а при посредстве русского консульства русский мирянин приобрел пустой участок земли у турецко-подданных. Неподчинение же его заключалось в том, что он не хотел вернуть упомянутый выше дополнительный акт на келлью по очень простой и знакомой каждому русскому келлиоту причине: не хотел быть выгнанным из келльи вместе со своим братством. О притеснении со стороны Каракальского монастыря о. Пантелеймон докладывал Патриарху Иоакиму. Но, покинув Афон и заняв во второй раз Патриарший престол, Иоаким III тут же забыл о своей дружбе с русскими келлиотами во время пребывания на Святой Горе. Видимо, такие воспоминания грозили новой ссылкой. И никакого ответа о. Пантелеймон не получил. Замечателен ответ о. Пантелеймона на третье обвинение. Старец не знает, что в нем подразумевается. Единственное, что он может сказать: никто не видел его пьяным, дерущимся, присваивающим чужое, а также курящим табак и евшим мясо^[259]. Старец добавляет, что и вне Афона он ведет себя так же. Интересно, что, как мы знаем, многие «преуспевающие» греческие монахи из идиоритмов и курили, и пили, и ели скоромное даже в постные дни. И кто же обвиняет о. Пантелеймона? Греческие монастыри, среди которых в то время было много идиоритмов, то есть обвиняют как раз те, кто часто и ведет себя неподобающим образом. Кто отличался торговлей святынями, нам хорошо известно. Старец же говорит, что вынужден иногда приобретать для своей келльи ладан, иконы, свечи, масло и др. О запрещении или извержении из сана о. Пантелеймон ничего не знает. Правда, во время его отсутствия приходили два афонских стражника и приклеили на заборе какую-то бумагу. От Патриарха же не получал о. Пантелеймон никакого указа. Мы уже знаем о смутах в келлье после смерти о. Пантелеймона, во время Первой мировой войны эти нестроения потребовали приезда даже консула Кохмановского. После смерти о. Пантелеймона (8 января 1915 г.) старцем келльи стал о. Лот, а его преемниками иеромонахи Филарет и Серафим. Назначение иеромонаха Лота старцем келльи вызвало неудовольствие среди братии, особенно среди тех, кто жил вне Афона.

Иеросхимонах Макарий так пишет о Крестовской келлье в 30-е гг. XX в.: «Келлья отличалась уютностью своих построек и имела маленькую церковку во имя Воздвиженья Честного и Животворящего Креста Господня. В отдельном маленьком домике была небольшая, хорошо подобранная библиотека, в которой я и проводил время в книжных занятиях. Моими друзьями были иеросхимонахи: о. Константин, о. Мелитон и о. Филарет»^[260]. В 1962 г. в келлье еще проживали иеромонах Афанасий, который тогда еще служил, и 2 монаха, которым обоим было по 80 лет.

Есть другое небольшое, но емкое свидетельство о жизни в келлье послереволюционного времени: «Каждая общежительная келлья – это своего рода жемчужина в громадном и великолепном венце православной веры, каковым является весь Афон. Иначе и назвать нельзя эти келльи, ибо от каждой из них исходят незримые, но явно ощутимые лучи живительного духовного света – света Христовой истины и спасительной красоты Ее учения.

Келлья Св. Артемия и Воздвижения Креста Господня, келлья Вознесения и преподобного Евфимия, келлья Св. Николая Чудотворца, которую издали трудно и рассмотреть в кущах густой растительности, – какой неизгладимый след оставили вы все в моей скитальческой душе!»

«В толпе же „гостей” Крестовской обители можно было теперь наблюдать разнообразных монахов-странников, едва прикрытых обветшавшими от времени ветхими рясками, обутых в самодельную, сильно поношенную обувь и чуть ли не по самые глаза обросших густыми волосами. Это и были „странники-сиромахи”, которые десятками лет ведут на Афоне скитальческую жизнь, вечно паломничая от одной обители к другой, живя подаянием и не принадлежа ни к какому определенному братству»^[261].

Келлья Введения во Храм Пресвятой Богородицы Ставроникитского монастыря

Келья расположена близ Ставроникитского монастыря в очень живописном месте на высоком берегу моря. По преданию, около 900 лет назад на этом месте находился сам Ставроникитский монастырь, позднее перенесенный ниже. В этой келлье на покое проживали в разное время три Патриарха. В русские руки келлья перешла очень давно: около 1830 г. Первыми русскими старцами были Иоанникий, затем – Севастиан, Виссарион, Митрофан и иеромонах Матвей. Исторические сведения сохранились только о последнем. Он прибыл на Афон в 1888 году, во главе обители стал в 1891 г. и был известным не только на Афоне, но и в России библиофилом: в келлье имелась неплохая библиотека в 1000 томов, в которой были и редкие книги. В Отделе рукописей РГБ есть письмо о. Матфея к заведующему редакцией «Богословского вестника» г. Тихомирову от 7 декабря 1909 г., в котором он просит выслать ему на Афон 7 и 8 тома собрания трудов свт. Кирилла Александрийского, третью часть Иосифа Флавия «Иудейские древности». Он указывает, что у него есть уже 10 томов собрания трудов свт. Кирилла, но не хватает 7 и 8 томов. Деньги у него на эти книги имеются: 5 рублей 50 копеек. Кроме того, просит выслать ему 12 томов собрания трудов свт. Иоанна Златоуста^[262].

Келлья Введения во храм Пресвятой Богородицы Ставроникитского монастыря

В обители было несколько древних икон: пяти апостолов, архангела Гавриила, Божией Матери и 32 частицы мощей святых угодников.

Обитель состояла из трех корпусов, в который проживало 20 человек братии, из которых шесть были священнослужителями.

Благовещенская келлья Симоно-Петровского монастыря

Келья расположена недалеко от беседки, которая находится на пути из Карей в Ильинский скит. Обитель была создана более 550 лет назад. Точных сведений об основании келльи нет, но известно, что она ранее принадлежала Протату и на этом месте была протатская мельница. Основные постройки келльи были сделаны уже после завоевания Византии и делались так, чтобы келлья была незаметна. Этому способствовало хорошее месторасположение под горой. Около 250 лет назад келлью приобрел духовник Лавры Св. Афанасия, после чего она переходила из рук в руки, пока не подверглась почти полному разрушению. В 1862 г. она была приобретена русским монахом о. Захарией, жившим неподалеку от Кутлумушского монастыря. О. Захария построил новый храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы примерно в ста метрах от прежнего. Это было вызвано тем, что старый находился слишком низко и в нем постоянно была сырость. После смерти о. Захарии настоятелем келльи стал о. Артемий. О. Артемий происходил родом из кубанских казаков, прослужил на военной службе около 25 лет, участвовал в усмирении Кавказа и Русско-Турецкой войне и имел пять отличий. Умер о. Артемий в 1896 году. Обитель при нем была значительно перестроена. Затем настоятелем келльи был о. Иоанникий, который прибыл на Афон в 1887 г. и принял постриг в Ильинском скиту. По благословению архимандрита Ильинского скита о. Гавриила^[263] и по просьбе о. Артемия он перешел в обитель и стал ее наместником. К тому времени храм, перестроенный о. Захарией, из-за частых землетрясений был почти разрушен, и о. Иоанникию пришлось перестраивать его практически заново. Затем были построены три корпуса и колокольня в русском стиле. В одном из корпусов была построена церковь во имя св. Харлампия, Власия и Мины.

В начале XX в. в келлье жили два прекрасных каллиграфа: о. Виссарион и о. Гервасий. Они создавали художественные славянские рукописи и сборники нот церковного пения. Ими был составлен Осьмогласник, нотный Ирмологион, нотная праздничная минея и Литургия киевского распева. Они занимались этими работами много лет и создали несколько очень ценных работ. В келлье была собрана библиотека рукописей числом около 600, среди которых были и весьма древние, и имелась иконописная мастерская. В обители была часть Честного Креста и 17 частиц мощей святых. Число братии в начале XX в. достигало 40 человек, среди которых было 5 священнослужителей.

В конце XX в. келлья перешла в греческие руки, но в скором времени разразился сильный пожар и почти все сгорело. Келлья была довольно быстро восстановлена, и в 1996 г. в ней было уже 9 послушников. В библиотеке сохранились древние книги на церковнославянском языке. Была отреставрирована весьма обширная трапезная. Среди греческих насельников существует предание, что ктитором келльи был св. царь-мученик Николай II.

В келлье два храма. Один посвящен свт. Иоанну Златоусту, другой – Благовещению. Реставрация Благовещенского храма в 1996 г. еще не была закончена. В обители находится привезенный из России кусочек камня, на котором молился великий русский подвижник – преп. Серафим Саровский.

К сожалению, нынешнему братству келльи приходится играть весьма неблаговидную роль в жизни Афона. На Святой Горе существует монастырь Есфигмен, в котором живут монахи-зилоты, не поминающие Константинопольского Патриарха из-за его экуменической и другой деятельности, осуществляющейся в ущерб мировому православию. Патриарх Варфоломей ищет разные способы убрать неугодное братство из монастыря. Несколько лет назад братство келльи вызвалось помочь ему весьма своеобразным способом: объявило себя истинным есфигменским братством и ныне претендует на монастырь. В последние годы это братство предприняло две скандальные попытки захватить подворье Есфигменского монастыря в Карее. Обе попытки осуществлялись с применением грубой физической силы. Во время последнего нападения в 2007 г. имелись пострадавшие с обеих сторон. Обе стороны за учиненное побоище были строго наказаны Протатом: высланы с Афона. Надо отметить, что монастырь Симона-Петра, на территории которого находится келлья, после того как ее насельники объявили себя монашеским братством монастыря Есфигмен, попросил их освободить келлью.

Рядом находится келлья Трех святителей, основанная сербами в XI в. В 50-х годах XIX в. она была приобретена иеромонахом Сисоем из Петербурга. Он построил храм Трех святителей и братский корпус, но впал в долги и передал келлью схимонаху Варлааму, живущему на Афоне с 1864 г. безвыездно.

Вот рассказ только о нескольких русских келльях, которых насчитывалось в начале XX в. около 92.

Подвижники Карульского скита

Русские келльи и каливы Карульского скита

В юго-западной части Афона на берегу моря среди неприступных скал расположено место, называемое Каруля, где с давних времен подвизались самые строгие подвижники. По преданию, преп. Афанасий послал сюда разбойника для покаяния. На Каруле это был не единственный случай подобного исправления: «Обитаху же тогда мужие добродетельны зело, с нимы же собеседовах и хлеб ядох, и ползовахся от беседы их. Бысть от ных старец с пресеченною рукою, иже прежде бяше прослутый курсар, си есть разбойник морский, обаче многи тамо уже лета жительствовавше в покаянии, якоже совершенно о нем известыхся. Тогда помянух великое Христово милосердие к кающимся грешником и Его евангельские словеса, яко многие разбойники и митары восхищают царствие Божие, и воздхнув, помянух своя грехи, просящи Творца, да дарует мне и всякому желающему благий конец», – писал Барский.

Что означает слово «каруля»? Объяснение мы находим у того же Барского: «На единой убо стене, зело навислой в море, древнии отцы устроиша верв, сверху камени привязан, на его концу привязавши кошницу, испущают колесцом древяным на низу, даже до моря, яже всегда день и нощь висит недалече, яко на полсажня от воды. Мимоходящие же кораблецы странныи и ладии монастырей различных, аще случатся тамо близу плысти, полагают в кошницу милостину: иннии хлеб, иннии сочиво или боб, иннии же инно что либо буди. По вечерни же, на всяк день един от ных зело жестоким путем нисходит даже до привязания верва верху высокого камени, и востягнув кошницу, взимает, благодарящи Бога, аще что обрящет, кошницу же праздну паки на низ повешает; аще же ни, паки возвращается к братии, без роптания, понеже суть обичны труждатися…»

Каруля считалась самым суровым местом на Афоне, и тем не менее в начале XX в. там было около сорока насельников!

«Ибо воскрилие горы, мню еще от потопа сице отвалися, яко аки стена стоит единокаменна, в широту на пятьнадесят сажней, в высоту же в дважды и трижды толико, и тамо мало места сравненного с велим трудом, на нем же стоит церковь с келльями. Такожде и там дождевною живут водою и некою дикою капустою, естественно в разселинах каменных родящоюся. Место оное паче всех безмолвнейшое есть и теплейшее. Аще же и близу над морем стоит, но отнюдь не имат пути к морю, понеже несть тамо брега, но вертепы и пропасти страшнии и естествении камение превысокие…» Центром Карули была Георгиевская келлья, построенная в глубокой древности. Спуска к морю от нее нет, она стоит на скале, и с моря такая келлья имеет вид неизвестно как прилепившегося к стене ласточкина гнезда. Стена келльи тесно прижимается к скале, так что есть только узенький проход между зданием и скалой, который ведет в самый конец Карули. И тропинка эта ведет на Катунаки через келлью Даниэлев, как называют ее карульцы. В стене этого маленького проходца есть окошко в маленькую карульскую костницу, а снаружи – фреска с изображением великомученика Георгия. Каждый пришедший на Карулю может поклониться здесь великомученику.

Келлья эта была возобновлена в XIX в. неким Стаматисом. Однажды он шел этой дорогой, великомученик явился ему и сказал по-гречески: «Стой! Куда идешь?» Великомученик был в одежде древних воинов, и спутать его с кем-нибудь не было возможности. Отсюда и его прозвище от слова «σταματα» (остановись) – Стаматис. Он был разбойник, но после этой встречи переменил свою жизнь. Он остановился здесь навсегда и возобновил келлью. Надпись на келлье указывает на то, что она была перестроена в 1811 г. г. Ранее она была ориентирована алтарем на восток, а после перестройки храма из-за недостатка места пришлось направить его на север или северо-восток.

По Барскому, вокруг храма было три келльи, построенные «от неких добродетельных пустынножителей сербских». Но сам путешественник застал уже греков, «зело благоговейного жития». Сегодня в усыпальнице можно видеть главы схимонахов Варсонофия, Паисия, Зосимы, Иннокентия и иеросхимонаха Никона.

«Несть тамо брега, но вертепи и пропасти страшнии…» Каруля. Вид из Георгиевской келлии

Из жизнеописания старца Тихона, учеником которого был известный всему миру схимонах Паисий, мы узнаем, что он пятнадцать лет подвизался в пещере на Каруле и по воскресным дням ходил причащаться в келлью, которая была расположена над его пещерой. «Его пещера находилась у подножия той самой горы, где была келлия Святого Георгия. Там подвизался один богомудрый старец, который и стал для Тихона духовным учителем»^[264]^[265].

«Нет в Югославии человека, которому не было бы известно имя Василия Николаевича Штрандтмана»^[266], – так начиналась статья в журнале «Часовой» за 1934 г., посвященная последнему русскому посланнику в Королевстве СХС. Можно с уверенностью сказать, что сегодня трудно найти в России человека, которому было бы это имя знакомо. Мы хорошо помним эпизод перед началом Первой мировой войны, когда наш император прислал регенту Александру историческую телеграмму, в которой сообщалось, что Россия не оставит Сербию. В тот момент, когда разразился сербский кризис, неожиданно умер от разрыва сердца посол в Сербии Н. Г. Гартвиг, и вся тяжесть тех нелегких минут легла на плечи его первого заместителя Василия Николаевича Штрандтмана. Австро-Венгрия предъявила Сербии ультиматум, и Василию Николаевичу пришлось принимать участие в переговорах с австрийцами и германцами. Посланники этих стран вели двойную игру. А из Петербурга пришла депеша от министра иностранных дел Сазонова со словами государя: «Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели». Но, как известно, кровопролития избежать не удалось. И вот Сербия получила унизительный ультиматум, сводившийся к требованию полной зависимости ее от австрийцев. Королевич-регент Александр немедленно вызвал Штрандтмана и спросил совета, что делать в этой ситуации Сербии и может ли она надеяться на помощь России. Не колеблясь ни минуты, Василий Николаевич произнес слова, достойные быть высеченными золотыми буквами в будущей книге русской истории: «Пока в Санкт-Петербурге есть российский император, Сербия может быть спокойной». Они совместно составляют императору телеграмму, в которой был фактически поставлен вопрос: «Быть или не быть Сербии?» Тогда и пришла в ответ знаменитая телеграмма от русского императора. А Василий Николаевич, закончив свою дипломатическую миссию, ибо после начала войны и захвата Сербии австрийцами она потеряла смысл, испросив разрешение у государя, поступил добровольцем в ряды сербской армии и прошел с нею весь тернистый путь от первых поражений до победы. Вместе с ней он эвакуировался за пределы Сербии. После того, как королевич обратился к державам со словами: «Сербии больше нет, но армия ее жива», и перебросил сербских солдат на восточный фронт, Василий Николаевич оказался на Солунском театре военных действий. Там он участвовал в прорыве и закончил свою военную карьеру в чине капитана сербской армии^[267].

Василий Николаевич Штрандтман представлял Россию в Сербии фактически с 1914 г. до установления Югославией дипломатических отношений с Советским государством в 1940 г.

Еще менее известен в истории старший брат Василия Николаевича. Он также начинал карьеру офицером. Родился будущий афонский монах 4 сентября 1875 г.^[268] в городе Гродно. Крестным отцом его стал император Александр II. Отец, генерал-лейтенант Николай Карлович, был Ццскосельским комендантом. В 1896 г. будущий монах окончил Пажеский корпус, был камер-пажом великой княгини Марии Павловны старшей. Служил в лейб-гвардейском полку ее величества, участвовал в Русско-Японской и Первой мировой войне, был ранен. Служил адъютантом великого князя Андрея Владимировича и кончил службу в чине полковника. Награжден золотым оружием за храбрость. Затем, как и большинство русских беженцев, оказался в Югославии^[269]. Там он принял постриг в одном из монастырей Сербии. Уже будучи на Афоне, постригся в великую схиму. Собственно, нам известно только его монашеское имя – иеросхимонах Никон.

На короткое время Никон прибыл в Бельгию. Причина этой поездки неизвестна, но она наделала переполох среди соратников митрополита Евлогия (Георгиевского)^[270]. Вот что архиепископ Александр (Немоловский) пишет митрополиту в письме от 2 июня 1933 г.:

«Чтобы окончательно не потерять церковную общину в Антверпене, я назначил Бож. Литургию на день Св. Тройцы [так!], ибо в Антверпене поселился иеромонах Никон (Штрадман [так!]), и нам необходимо спешить». Опасаться владыке было нечего: скоро «страшный» иеромонах навсегда покинул мир. Но в Антверпене у афонского монаха на долгие годы остались друзья, которые помнили его и навещали на Афоне. А вот что пишет о появлении о. Никона в Антверпене современный исследователь: «Итак, уже второй „карловацкий” священник прибыл в те майские дни 1933 г. в Антверпен, намного старше и опытнее молодого Иннокентия и к тому же заметная фигура: о. Никон (Н. Н. Штрандтман) (умер 1963) был в миру полковником лейб-гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка и адъютантом одного из великих князей, участвовал еще в Русско-Японской войне, а его старший (ошибка! младший. – авт.) брат был последним царским послом в Сербии. О силе личности иеромонаха Никона и его возможном огромном влиянии на русских антверпенцев говорит и то, что вскоре он принял схиму на Афоне и лет 30 прожил там в пещере, высеченной в скале [19]»^[271]^[272].

На Афоне еще остались монахи, которые помнят о. Никона. Нам было известно три монаха, которые его знали. С одним из них нам поговорить не удалось, другие же два^[273] дали бывшему полковнику исчерпывающую характеристику, поминутно восклицая: «Калос^[274]… калос». Еще удалось нам узнать, что о. Никон свободно владел пятью языками: английским, немецким, французским, итальянским и испанским. Но получить более подробные сведения было очень трудно, так как афонские монахи мало внимания уделяют внешним моментам или фактам биографии своих собратьев по монашеской жизни.

Он поселился на Афоне не позднее конца 30-х гг. На Каруле сама местность делает человека затворником: кругом обрывы и пропасти, по которым можно передвигаться только с помощью веревки. Собственно, все предыдущее: и о его брате, и о блестящем прошлом, и о принадлежности к высшим слоям русского общества – говорится только для того, чтобы подчеркнуть тот невероятный контраст между прежней жизнью и карульской нищетой, в которой достаточно только одного – камней^[275].

О. Никон редко покидал Святую Гору. Один раз он совершил достаточно долгую поездку по Европе и Америке, побывал в Джорданвилле. С тех пор у него завязались с этим монастырем самые дружественные отношения. Он внимательно следил за изданиями монастыря, читал «Православный путь» и «Православную Русь». Он также ежегодно небольшое время проводил в Салониках, но последние годы безвыездно жил на Каруле, к высотам которой, по выражениям автора некролога в «Православной Руси», «питал особую нежную любовь, которую он отмечал в своих письмах, но даже в уединении, в глуши, он духовно ощущал ту безбожную отраву, которая распространяется по всему миру и, конечно, не оставляет без воздействия и Святую Гору». Он предчувствовал то время, когда ему придется покинуть свое пристанище, но до этого он, к счастью, не дожил. О. Никон прожил около 90 лет и отошел ко Господу 20 сентября 1963 г. Трудно себе представить, как можно было жить в таком возрасте на суровой Каруле, где в то время нельзя было рассчитывать на медицинскую помощь или просто найти медикаменты. Пост и молитва так угодны Богу и столь необходимы людям, что Всевышний продлевает дни своих служителей, нарушая этим законы природы. Чтобы оценить подвиг о. Никона и подобных ему отшельников, достаточно один раз побывать на Каруле. В самые жаркие месяцы камень там раскаляется на беспощадном солнце, и, кажется, нет спасения от жара ни днем, ни ночью. Уж не говоря о том, что подобные отшельники отрезаны не только от мира, но и от других афонских обителей. Крутые склоны, по которым передвигаться чрезвычайно трудно, не дают возможности часто нарушать уединение и любого способны сделать постником: по отвесным скалам не понесешь ничего лишнего.

Архимандрит Херувим, оставивший уникальное описание Карули 40-х гг. прошлого столетия, дважды упоминает в своей книге «Удел Божией Матери» о. Никона. Первый раз он описывает одно из посещений старца, когда молодой послушник, будущий архимандрит, восторгается смирением русского монаха. Это описание может рассказать гораздо больше самых точных фактов из биографии: «Затем я пошел в исихастирион^[276] русского аскета Никона. Открылась дверь, и показалась эта замечательная личность. Он первый сделал поклон и что-то сказал по-русски. Я слушал его, ничего не понимая, смотрел на него и поражался. „Вот, – думал я себе, – небесный человек, который находится еще на земле! Сколько раз хотелось бы нам повстречаться в жизни с такими людьми! Я верю, что самое черствое, самое напоенное мирскими помыслами сердце, не может остаться не взволнованным и безразличным перед величием, которое являют дикость места и покой, безмятежность этих людей: оно открывает, смягчает, умиляет…”

Когда я попросил у него какой-нибудь сосуд, чтобы положить ему немного варенья из айвы, которое мы обычно варили в своей каливе, он отказался. Однако уступил, когда я стал настаивать. Пошел и принес мне глиняную тарелку. С первого взгляда было заметно, что он много раз использовал ее, не моя. Ясно были видны остатки пищи! На какой-то момент я заколебался, можно ли положить сюда варенье. Однако старец, поняв мое замешательство, заулыбался и сказал мне на ломаном греческом:

Я положил варенье на эту отталкивающую для нас, обычных людей, тарелку. Я был взволнован строгостью, порабощением плоти и чувств старого аскета. Кто знает, как он использует это варенье… Может, как древние аскеты, которые наливали воду в еду, чтобы она утратила свой вкус и чтобы таким образом не услаждать своего вкуса.

В одном порыве я склонился, чтобы ухватиться за его подрясник, поцеловать ноги, однако он успел раньше меня. Одним незаметным движением он оказался передо мной коленопреклоненным головой до земли. Услышал, как он, находясь в таком положении, шепчет: „Благодарю. Благодарю…” Это был незабываемый пустынник – высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон». Второй отрывок, более короткий, тоже достоин цитирования.

«– Здесь, – сказал мне мой собрат, – находится калива „Святой Георгий”, где безмолвствует один очень образованный русский, о. Никон, бывший в прошлом офицером русской армии.

Мы постучали в дверь и обождали. Вскоре показался поседевший благообразный монах, с небесной улыбкой и какой-то внемирной добротой на лице. Мы оставили ему немного еды, взяли у него благословение, облобызав его освященную руку, и продолжили свой путь»^[277].

Это был незабываемый пустынник – высший офицерский чин русской армии, знавший несколько языков, всесторонне образованный отец Никон.

Удивительно, что многие карульцы, среди которых были и русские, отличались долгожительством. Так, русский монах Нил, исихаст, прожил около ста лет. И по преданию, он сам решил подправить Владыку, медлившего призвать своего раба. Сам приготовил себе могилу, с помощью молодого монаха сам забрался в нее и тут же предал дух своему Домовладыке. Иеросхимонах Феодосий и его ученик Никодим также дожили до глубокой старости. Видимо, уже в глубокой старости умер и другой русский иеросхимонах, самый загадочный карульский житель, в миру представитель высшего света – о. Парфений.

Так и не удается пока открыть тайну личности о. Парфения. В современном карульском предании он изображается великим князем и членом дома Романовых. Известно только, что он был княжеского рода и, по собственному его воспоминанию, играл в детстве с будущим греческим королем Георгом II. Хоть это, несомненно, преувеличение. Храм келльи, в которой подвизался о. Парфений, был построен известным подвижником – схимонахом Иннокентием Сибиряковым, бывшим сибирским золотопромышленником, и был посвящен свт. Иннокентию и преподобному Давиду. Можно представить себе и благолепие карульского храма. Храм, к сожалению, полностью сгорел несколько лет назад.

Жизнь иеросхимонаха Парфения, без сомнения, могла бы украсить «Афонский патерик». Многие афонские монахи ощущали, как от него исходило благоухание… Всего лишь два факта… В 2002 г. в 25 номере «Русского паломника» опубликованы воспоминания схимника Макария о карульских монахах. Об о. Парфении говорится так: «Личность таинственная. Слышно было, что принадлежал к известной княжеской фамилии. Очень редко кого принимал в своем домике с церковкой. Часто служил Св. Литургию, а помогал ему о. схимонах Зосима-карулец, пел и читал на клиросе. Других он не допускал на свое служение. Я все же один раз удостоился быть принятым в его домике и в беседе с ним за чашкой чая ясно увидел, что он не из простых людей. Не буду останавливаться на нашей беседе. Но он был подвижник и делатель умной молитвы. Его собранность чувств, его отчужденность от мира говорили сами за себя, подавая пример и нам, желающим спасаться. Его дворик с церковкой находился внизу, недалеко от моря, окруженный оградою. Дворик был нам хорошо виден, с дорожкой посередине, по которой о. Парфений имел привычку ходить и тянуть четку. Почил тихо и мирно и незаметно. Какова была его жизнь, такова и кончина». О. Никодим Карульский пишет о каких-то разногласиях, которые возникли между иеромонахом Парфением и старцем Феодосием. О. Парфению не нравился порядок жизни о. Феодосия, его совместные частые собрания с карульцами, праздничные трапезы. В ходе этих собраний старец пытался воспитывать своих учеников, и это не нравилось о. Парфению, который перестал ходить к о. Феодосию на службы. Так прошло 10 лет. Но перед смертью о. Феодосия он стал посещать его и исповедовать, а потом и похоронил старца.

Вот как вспоминает о нем архимандрит Херувим: «Я был наслышан о мудрости, святости и благородном происхождении последнего. Когда он открыл мне калитку своей келльи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу»^[278]. Далее о. Херувим из беседы с о. Парфением понял, что тот, будучи ребенком в Петербурге, играл вместе с будущим греческим королем Георгом II. Это единственное надежное сведение о происхождении этого таинственного монаха. О. Парфений вел высокую духовную жизнь, об этом свидетельствует все тот же архимандрит Херувим: «Безусловно, он должен был принадлежать к первому десятку самых добродетельных мужей Афона своей эпохи»^[279].

После о. Парфения в этой келлье подвизался иеромонах Серафим родом с Дальнего Востока, учеником которого и был о. Симеон, ныне здравствующий сербский монах. Недолгое время жил в этой келлье и архимандрит Софроний (Сахаров).

Иеросхимонах Серафим родился около 1903 г. и юношей вместе со своими родителями бежал в Китай. Там он получил высшее инженерное образование. Затем он уехал в Сербию, где поступил в Мильковский монастырь. Когда во время Второй мировой войны на монастырь напали титовские партизаны, то он вместе с о. Антонием (Медведевым), впоследствии архиепископом Сан-Францисским, и о. Стефаном (Карульским)^[280] бежал из монастыря через окно. По воспоминаниям о. Стефана, вдогонку им свистели пули. После бегства из монастыря о. Стефан прибыл на Афон, где поселился в келлье Св. Саввы на Капсале, а затем уже переселился на Карулю. За два месяца до смерти о. Серафим обратился к доктору и осенью 1981 года во время пребывания в женском Свято-Троицком монастыре в Ламии около г. Волос скончался. О. Серафим оставил несколько дневников, в которых записывал мысли о спасении^[281].

На так называемой внешней Каруле, до которой можно добраться от пристани без особого труда, без опасных передвижений по цепям и обрывам, находится Троицкая келлья. В ней долгие годы провел иеросхимонах Феодосий.

О. Феодосий (Василий Васильевич Харитонов) родился в 1869 г. в Саратовской губернии в зажиточной крестьянской семье. Старец был младшим, пятым по счету ребенком в семье. По окончании учебы в сельской школе Василий (таково было его мирское имя) был взят на казенный счет в Саратовское духовное училище. После этого он поступил в Вологодскую семинарию, которую кончил первым учеником и был принят в Казанскую академию на казенный счет. Академию о. Феодосий окончил в 1894 г. со степенью магистра богословия. Диссертацию будущий афонский монах написал на тему: «Обозрение сочинений епископа Феофана, Вышенского затворника». Там же он принял монашество с именем Феофан и был рукоположен в иеромонахи и назначен на должность надзирателя в Симферопольскую семинарию. Затем пять лет, с 1896 по 1901 г., был инспектором в Вологодской семинарии, но после оставил мир и ушел на Афон. Здесь началось другое серьезное и продолжительное учение. Старец поведал своему ученику, схимонаху Никодиму, о своей борьбе только с одной страстью – гневом. На Афоне о. Феодосий (тогда еще Феофан) пошел путем русского келлиотского монашества и поступил в знаменитую келлью Свт. Николая, именуемую здесь Белозёрка, в 1901 г. Три года он прожил здесь, неустанно борясь со своей страстью – гневом, и видел, что не мог победить ее. И старец отправился к иеросхидиакону Лукиану, проживавшему в келлье близ Пантелеймонова монастыря. Этот диакон, известный в Пантелеймоновом монастыре как живописец, ученик самого духовника Иеронима, был достоин такого выбора, потому что был очень суров по характеру, и послушничество у него было лучшим способом обрести смирение. Новый послушник старался терпеть все, но иногда впадал в уныние и слышал: «Ну, что ты нюни распустил». Выдержать будущему старцу удалось только полтора года.

Дальше путь его лежал на Капсалу, место рядом с Кареей, где и по сей день живут отшельники и келлиоты. Здесь он проводил настоящую подвижническую жизнь, вкушая немного супа с сухарями и держась безмолвия. Но когда он по обыкновению спрятался от посетителей, вдруг услышал через дверь слова иеромонаха из Андреевского скита: «Не усидишь ты в своем безмолвии – где твоя любовь к ближним?» О. Феодосий задумался. Он решил осилить тот путь, которым не смог пройти – снова вернулся к о. Лукиану. На этот раз он выдержал только полгода. Старался все терпеть, но не выдержал: «Врачевахом Вавилона и не исцеле», – говорил его старец.

Святые останки старца Феодосия с большим почтением хранятся современными карульцами

Подвижник отчаялся: понял, что не может выдержать настоящего послушания, и решил испробовать братское житие, которое есть первая ступень к жизни отшельнической. Он организовал на Капсале нечто вроде маленького скита из трех монахов, которые каждую неделю из своей среды выбирали старшего и слушали его как игумена. Но самодельный скит скоро развалился. Иеромонах Феофан решил проводить самостоятельную жизнь по-отшельнически, но прибегая к духовным советам старцев. Одним из таких старцев, к которому он обращался, был иеросхимонах, по имени тоже Феодосий, известный на Афоне не только своим происхождением, но и своей монашеской жизнью. Этот о. Феодосий был грузин и жил в грузинской келлье апостола и евангелиста Иоанна Богослова Иверского монастыря^[282].

Иеромонах Феофан прожил на Капсале, поучаясь у старцев несколько лет, будучи вынужден часто менять келльи. Всего за несколько лет он поменял на Капсале 8 келлий. Как-то он услышал, что в скиту Василия Великого, где начинал свой монашеский путь преп. Паисий Величковский, есть старец, преуспевший в непрестанной молитве. Русский монах переселился на Катунаки и обрел великого учителя молитвы исихаста Каллиника. Закончил свое странствие по афонским келльям о. Феодосий на Каруле. Здесь ему было суждено прожить достаточно долго, до самой смерти. Переселился он на Карулю в 1914 г., а отошел ко Господу 2 октября 1937 года. Троицкая келлья была построена на деньги, полученные от игумена Пантелеймонова монастыря Мисаила. Второй придел освящен в честь Покрова Божией Матери. По просьбе жертвователей также особое празднование совершалось 5 июля ст. ст. в память преп. Сергия Радонежского и преп. Афанасия Афонского. Храм был освящен в 1917 г.

Очевидно, что период споров об Имени Божьем застал о. Феодосия на Катунаках. Ему пришлось сыграть немалую роль в этих спорах. Именно он ознакомил старца-безмолвника Каллиника с существом этих споров. О. Каллиник написал небольшой труд по поводу споров об Имени Божьем, который, по преданию, так понравился нашему императору Николаю П. О. Феодосию была пожалована грамота от Священного Синода и подарен в благословение образ Всемилостивого Спаса.

Хорошо отзывался о трудах о. Феодосия его единомышленник по спорам об Имени Божьем монах Ильинского скита Хрисанф. Причем знакомы они были еще до смуты, и о. Хрисанф уже тогда высоко ценил богословский талант о. Феодосия. В письме к Арсению (Стадницкому), в то время епископу Псковскому, он пишет, что афонский богослов немало ему помог при составлении какого-то труда. Далее он высказывает свое суждение, что перевести рукопись преподобного Паисия Величковского может «благоговейнейший молодой иеромонах Феофан, магистр богословия, подвизающийся уже 4 года на Афоне в уединенной калибе, как строгий аскет, и который находится в близких отношениях с нами». Далее отец Хрисанф сообщает краткие сведения об о. Феодосие, которые уже были приведены нами выше, и говорит о какой-то обличительной статье, которую безбоязненно написал этот молодой иеромонах. «И хотя я с о. Феофаном только по временам вижусь, но и этому радуюсь, ибо он пришелся мне совершенно по душе. Особенно мне нравится его высокопросвещенный ум, исполенный религиознонравственных идей и совершенно в православном духе. Он – противник полной свободы всевозможным верам в России», – пишет в конце письма о. Хрисанф^[283]. Этот документ дает нам некоторое представление о богословских трудах о. Феодосия.

Кроме того, о. Феодосий составил книгу в защиту юлианского календаря. Называется она «Учение Православной Церкви о Священном Предании и отношение ее к новому стилю».

Карульские монахи (слева направо): иеросхимонах Серафим, схиархимандрит стефан, схимонах никодим. Фотография из журнала «Православная Русь»

О. Феодосий переписывался со многими известными иерархами Русской Церкви. Опубликовано несколько его писем к митрополиту Антонию (Храповицкому), с которым он переписывался по поводу разделений на Афоне, вызванных самочинным введением Патриархом Мелетием нового стиля в Константинопольской Церкви, и по поводу ошибочного учения митрополита о страданиях Господа Иисуса Христа в жертве искупления за грехи человеческого рода.

После о. Феодосия здесь подвизался и его ученик Никодим, тоже известный русский старец, особенно почитаемый в русском зарубежье. В одном из своих рассказов Маевский описывает своего молодого проводника, указывавшего ему путь к старцу Феодосию. Он был «как коза, перепрыгивающая с камня на камень». Но прошли годы в подвиге и молитве, и он сам стал известным старцем, к которому обращались за советом и помощью многие американские иерархи. Кончину этого святого старца описывает Павле Рак в своей книге «Приближения к Афону». В конце жизни Бог даровал ему немощи, которые старец воспринимал как благодать. Старец забыл все: и свое далекое прошлое в России, и многое из своей прежней афонской жизни, и даже все молитвы, так что для него осталась только одна молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И этих слов ему было вполне достаточно. Умер о. Никодим 15 февраля 1984 г.

Отец Никодим поступил на Афон сначала в скит Крумница в 1920 г. Во время Первой мировой войны он был во Франции в составе экспедиционного корпуса, «после переворота в России, по своему давнему желанию, решил принять монашество и жить на Афоне»^[284]. Несколько по-другому об этом говорится в статье иеросхимонаха Ефрема (Красовского) «Схимонах Никодим – русский карульский святогорец»: «Революция 1917 года застала о. Никодима старшим унтер-офицером в военных действиях к концу Первой мировой войны в Македонии на Южном фронте, где он, между прочим, был трижды ранен. Не желая жить более в России, свергшей своего царя, помазанника Божия, по ночам тайным образом пешком в течение шести суток пришел он со своим другом-соратником на Святую Гору»^[285]^[286]. Еще в миру он прочитал «Рассказы странника», «Добротолюбие» и другие книги и имел намерение серьезно заниматься молитвой. На Крумнице он принял монашество с именем Никанор и исполнял послушание в огороде, а затем стал помощником гостинника. Но на Крумнице упор делался на труд, а не на молитву. Было много виноградников, выращивались маслины, и времени для занятия практически не было. Поэтому по благословению игумена Пантелеймонова монастыря Мисаила Никодим довольно скоро перешел в соседний русский скит Новая Фиваида, где стал вести отшельнический образ жизни. Нелегко было жить молодому монаху без руководителя. Такими руководителями вначале стали для о. Никодима преподобный Силуан и о. Нифонт с Иваницы. Но общение с ними было затруднено, особенно с о. Силуаном, который жил в Пантелеймоновом монастыре, и по совету последнего о. Никодим перешел в 1929 г. на Карулю к о. Феодосию. В это время на Каруле жило 35 монахов, среди которых было три иеромонаха. О. Никодим был учеником о. Феодосия до самой его кончины. Интересные воспоминания о нем оставил иеросхимонах Филипп из келльи св. апостола Фомы из скита Св. Анны: «Отец Никодим был большим постником и подвижником, по сорок дней ежегодно постился! Свои подвиги скрывал и вообще о „видениях и снах” не говорил. Был он исповедником – зилотом, но не делал скандалов и проблем. Мне кажется, что самая большая ценность о. Никодима была в том, что, будучи истинным патриотом, он первый терпел жизнь вне Отечества. Это усугублялось тем, что на Афоне находились монахи, которые подозревали, что всякий русский монах – советский шпион! С болью в сердце старец молился за Россию, что тогда особенно нужно было. Нужна такая молитва и сегодня»^[287]. Зилотское движение возникло впервые на Афоне в связи с самочинным введением нового стиля Константинопольским Патриархом. Тогда большая часть русских монахов перестала поминать Константинопольского Патриарха. Старец Феодосий вел переписку по этому поводу с митрополитом Антонием (Храповицким), и о. Никодим стал продолжателем его дела. Так, он дал благословение ныне здравствующему схимонаху Пахомию из Старого Руссика на разработку некоей новой календарной системы, которая учитывала бы астрономические неточности юлианского календаря. Вообще он был духовно близок братии его скита, состоявшей из русских монахов РПЦЗ. Скит был освобожден в 1992 г. от русских по приказу Патриарха Варфоломея. «Будучи на Афоне, я посещал русских отшельников, Никодима Карульского и иных…», – вспоминал известный подвижник зарубежья архимандрит Нектарий (Чернобыль), живший на Афоне в 1966 г. Схимонах Никодим имел большое влияние на русское зарубежье, к нему приезжали паломники за советом, со многими он общался в письмах. По церковной иерархии о. Никодим был иподиаконом и рукоположен в этот сан в скиту Святого пророка Илии архиепископом Леонтием Чилийским.

Кроме того, на Каруле в XX в. подвизались следующие русские монахи: схимонах Зосима, занимавшийся плетением корзин, схимонах Нифонт, живший рядом с Георгиевской келльей, ученики иеросхимонаха Феодосия: схииеродиакон Софроний и схимонах Досифей, приехавший на Афон по благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского и бывший ранее в Ильинском скиту, схимонах Алипий, часовых дел мастер, схимонах Пахомий, схимонах Епифаний, живший в келлье Рождества Христова, схимонах Епифаний, схимонах Василий из Иверской келльи, схимонах Харлампий, обитавший поблизости с Георгиевской келльей. Интересна история схимонаха Вафусия, жившего на самом краю Карули в келлье, напоминавшей по внешнему виду ласточкино гнездо. Еще до Первой мировой войны он узнал, что мать его в России тяжело больна и близка к смерти. Он пришел к ней, попрощался и похоронил ее и умудрился вернуться на Афон уже во время Гражданской войны. Если мы вспомним, о. Евгений (Жуков), отправившийся в Россию примерно в эти годы хоронить мать, смог чудом вернуться только в 30-е гг., несколько лет до этого проведя в лагерях.

Примечания

Из записной книжки паломника. Московский листок. 1895. № 89.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1899. № 5.

Василий Толмачёв родился в Велевском уезде Тульской губернии в 1808 г. в купеческой семье. Родителей его звали Максим и Мавра. Отец его был московским купцом. Василий имел двух братьев: Ивана и Александра. Иоанн впоследствии немало помогал брату денежными средствами.

Василий Вавилов родился в 1797 г. в г. Дмитровске Орловской губернии в семье купцов. Родителей его звали Павел и Феодосия. Отец рано умер, и Василий отправился в Москву, где работал приказчиком в лавке богатого и благочестивого тульского купца. Там и произошло знакомство с Василием Толмачёвым – будущим игуменом Андреевского скита. Младший брат Василия Вавилова, Константин, впоследствии подвизался в Оптиной пустыни. Мать с именем Феодора приняла постриг в Ординской обители.

Своего рода столица Афона. Там находятся административные учреждения Афона, представительства всех монастырей.

В связи с этим хочется вспомнить одну поучительную историю, которая наилучшим образом иллюстрирует монашеский национализм. Инок Парфений вспоминает о том, как были откопаны кости спустя три года после кончины «иеросхимонаха Венедикта, 106-летнего, который принял русских в обитель (Пантелеймона), и иеросхимонаха Павла, который первый взошел в русскую обитель. Кости их оказались благодатными: желты, как воск, испускают благоухание. И мы все: русские и греки исполнились неизреченной радости. Отпели по ним соборную панихиду; братья стояли все со свечами… Теперь пусть помнят русские и греки своих старцев, которые положили начало – жить в союзе, любви и мире в вечные роды и нести один немощи другого… В том же году в скиту Святого пророка Илии откопали монаха Савву, который выгнал из скита отца Павла с прочими великороссиянами; вытащили его из могилы всего целого и не предавшегося тлению, но весьма черного и смрадного. Игумен Паисий стал читать разрешительную молитву, но ничего не было. Потом призвали архиепископа Панкратия, жившего в Афоне на Карее, и тот читал, но тело осталось в своем виде. Архиерей стал спрашивать: „Какая тому причина?” Ему сказали, что он был первым гонителем на великороссиян, и он выгнал из скита отца Павла с прочими великороссиянами. Архиерей спросил: „А жив ли отец Павел?”. Они сказали, что давно помер. Тогда архиерей сказал: „Я этого разрешить не могу: а поезжайте к самому Патриарху. А которые живы великороссияне, вы их позовите и попросите, чтобы они его простили”. И сам уехал. Игумен Паисий ездил в Константинополь к Патриарху и взял от него разрешительную грамоту. Приехавши, позвал всех великороссиян и архиерея, и отстояли всенощное бдение. По Литургии откопали тело монаха Саввы, и все великороссияне говорили ему прощение, а архиерей прочитал патриаршую грамоту; и тело стало рассыпаться, и закопал его в землю. По малом времени посмотрели: и уже остались одни кости. Видевши сие, малороссияне испугались и затрепетали и ходили к великороссиянам просить прощения». Но, к сожалению, человеческая память коротка. В воспоминаниях студента Авксентия Стадницкого, будущего митрополита, на с. 93 читаем: «по словам о. Товии, в 30-х годах при слабохарактерном и малоопытном игумене Павле во время происходивших несогласий (?) между братьями пантократорцы, воспользовавшись этим, отняли у скита некоторые важные документы…»

Сказание о странствовании по России, Молдавии, Турции и Святой земле постриженика Святой Горы Афонской, инока Парфения. М., 1855. Ч. 3. С. 63–64.

Эта История хорошо изложена в жизнеописании старца Арсения в книге святогорца Антония «Жизнеописание афонских подвижников благочестия XIX века».

Архимандрит Герасим Афонский, игумен Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне (1770-72 – 8 или 10 мая 1875). Болгарин, родился в Македонии, в городе Драма. В 15-летнем возрасте поступил в монастырь Косфенит. Пострижен в монашество около 1790 г. Старцем Саввой, возобновителем Пантелеймонова монастыря, иеромонах Герасим был назначен преемником. После смерти старца в 1821 г. принял на себя заботы и попечение о братии. Избрание игуменом и утверждение его в этой должности Св. Патриархом Константинопольским Констанцием I последовало из-за греческого восстания только в 1832–1833 гг. Архимандрит Герасим в период восстания укрывался в течение 9 лет вместе с братией монастыря в Морее. Туда же на это время были вывезены основные святыни, драгоценные вещи и документы монастыря. Дважды, в 1835 и 1839 г., призывал русских монахов в Пантелеймонов монастырь и отстаивал необходимость присутствия русского братства в монастыре, за что неоднократно подвергался упрекам греческих афонских монахов. Имел духовным руководителем старца иеродиакона Венедикта, который называл о. Герасимаза нравственную устойчивость и предусмотрительность блаженным и преблаженным. Мудрый пастырь был виден в нем по одинаковому отношению к русским и грекам. Был ревнителем общежительного устава. По словам современника: «Игумен Герасим имеет удивительный дар рассуждения: 2000 человек у него духовных чад и всеми управляет не властительски, но отечески. Никогда у него келия не затворяется, яко врачебница. Проводивши всех, и сам исходит из келии. Прежде посещает болящих братии, потом обходит все келии и посещает всех рабочих и рукодельщиков. Потом исходит вон из монастыря и посещает всю братию, трудящуюся на разных послушаниях, и сам с ними трудится. На трудах братию не понуждает, но еще удерживает и часто приказывает отдыхать. В церковь является всегда прежде всех. Пищи, кроме братской трапезы, не употребляет. Часто на трапезе говорит изустные поучения и дает братии наставления, а иногда обличает братские немощи и недостатки, но имя ничье не объявляет, а только дает понимать. А говорит всегда со слезами и с отеческой любовью и всю братию приводит в слезы. И не только они его, но и вся Афонская Гора его ублажает как строгого хранителя общежительных иноческих уставов». «Старец Герасим каждый день почти делает дела, удивления достойные, он знает, кого как наказывать и кому простить немощи». «Смотрят на него вся братия, как на ангела, и повинуются ему, как Богу, и трепещут его, как царя, а любят его, как отца; и доверили ему свои души с телами, как врачу и пастырю и руководителю в Царство Небесное». Известны поучительные примеры воспитания им нестяжательности у братии.

15 октября 1870 г. на соборе старцев, согласно традиции, объявил своим «нареченным преемником» архим. Макария (Сушкина), что послужило прологом к «Греко-русскому пантелеймоновскому процессу» 1874–1875 гг. В 1873 г. высказал по случаю тяжелой болезни намерение объявить архим. Макария игуменом монастыря, что стало началом смуты. По просьбе русских дал благословение на раздел монастыря с греками. Во время игуменства архим. Герасима в монастыре подвизались известные подвижники: архим. Макарий (Сушкин), иеросхимонах Иероним (Соломенцев), старец Даниил (Деметриадес). Умер во время процесса, на котором поддерживал сторону русских монахов.

Лит.: Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле постриженика Святой Горы Афонской, инока Парфения. Ч. 4. М., 1856. С. 260–264.

Иеромонах Антоний (Святогорец). Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. М., 2001. С. 215–219. Джорданвилль, 1988.

Русский монастырь св. великомученика и целителя Пантелеймона на Святой Горе Афонской. М. 1886, 1995

Патриарх Афанасий (Пателарий) происходил из древнего царского рода Палеологов. Получил отличное образование: философ, поэт и ученый. Принял монашество на Синайском подворье на Крите. В то время иезуиты, пользуясь активным вмешательством Франции и Австрии в дела Турции, пытались добиться, чтобы среди епископов было как можно больше скрытых униатов. Вся жизнь Св. Патриарха Афанасия прошла в борьбе как с турками, так и с иезуитами. В этой обстановке свт. Афанасию удалось занять Патриарший престол, который он тут же оставил, чтобы его занял непоколебимый борец с папством – Патриарх Кирилл (Лукарис). Но вскоре Патриарх Кирилл был свергнут униатами, и его место занял униат Кирилл Контратис. В дальнейшем Патриарх Кирилл еще четыре раза возвращался на Патриарший престол и столько же раз свергался. В конце концов Патриарх Кирилл был удавлен и утоплен в море. В этой борьбе его неутомимым соратником был свт. Афанасий, который трижды становился Патриархом, причем два раза – чтобы очистить дорогу бывшему Патриарху Кириллу. Последний раз он занимал Патриарший престол 17 дней. И покинул Патриарший престол в день первоверховных ал. Петра и Павла, «сильно обличая притязания пап на главенство и на наследование мнимых прав от св. ап. Петра». По некоторым источникам, предал свой дух Господу на богослужении во время чтения Евангелия.

Любопытно, что свт. Афанасий сыграл некоторую роль в церковной реформе Патриарха Никона. В 1653 г. святитель прибыл в Москву, был принят царем Алексеем Михайловичем и Святейшим Патриархом Никоном. Святитель Афанасий побуждал Патриарха Никона взяться за исправление книг. Но убеждал его делать это, как говорится, умеючи. Русский Патриарх попросил святителя составить чин архиерейской службы по греческой традиции. Святитель выполнил эту просьбу и вручил текст самому Патриарху. Святитель был в Троице-Сергиевой Лавре на поклонении мощам преподобного Сергия, участвовал в крестном ходе из Успенского собора в Сретенский монастырь, совершаемом в день празднования Владимирской иконы Божией Матери. (Душеполезный собеседник. 1894. № 8. С. 244–249).

Горячий почитатель св. апостола, Патриарх Серафим впервые учредил в Константинопольской Церкви торжественное почитание первозванного апостола. Многочисленные враги оклеветали его перед турецким правительством, что это празднование нужно лишь для свидания с русским послом с целью передачи ему секретных материалов. В 1772 г. во время войны с Россией Патриарх Серафим, известный своей приверженностью к России, справедливо опасался гонений и тайно, попросив защиты у русского флота, сел на русский фрегат и навсегда покинул Грецию и Афон. В России был с честью принят императрицей Екатериной. Скончался в том же Лубенском монастыре у мощей свт. Афанасия 18 января 1779 г.

Вот эта надпись: «Серафим, бывший Цареградский Патриарх, преемник св. Стахия, ученика Христова, того, которого апостол Андрей Первозванный хиротонисал первым византийским епископом. Поэтому Его Святейшество именуется Вселенским Патриархом, как продолжатель неустанных трудов Первозванного Андрея. Этот Патриарх Серафим. Этот Патриарх назывался Хаоневс Ипиротис. Сначала он епископствовал во Фракии, впоследствии оставив с почетом Патриаршество, он пришел сюда, на Святую Гору, и в целях уединения купил эту келлью, посвященную св. Антонию, из лучших первую. Тут он хотел жить до конца своих дней. Приобретенную келлью он от основания перестроил, воспользовавшись для сего знаниями и вкусом архитектора Пахомия, родом из Хиоса. Так пустынное убогое безмолвище стало прекрасным, искусно устроенным зданием, с церковью во имя Андрея Первозванного и преп. Антония Великого. Тех молитвами да получим милость Божию и в сем веке и в будущем. 1768 года, марта 1-го дня» (Наставления и утешения святой веры христианской. 1905. № 7–8. С. 698–700.)

Здесь по возможности сохраняется орфография и пунктуация первоисточника.

О. Виссарион должен был покинуть на время скит и оставил вместо себя о. Феодорита.

Второе путешествие по Святой Горе Афонской архимандрита, ныне епископа Порфирия Успенского, в годы 1858, 1859 и 1861 и описание скитов афонских. М., 1880. С. 437–464.

Летопись Свято-Андреевского скита. СПб, 1911. С. 179.

По греческой традиции начальниками скитов были выборные дикеи. Но устройство русского скита более соответствовало монастырскому, так как он был общежительным, поэтому правильнее называть о. Феодорита игуменом. Скит, кроме того, управлялся 12 старцами и 4 эпитропами. Эпитропы выбирались ежегодно, старцы пожизненно.

Этот удивительный старец прожил более ста лет. Уже в столетнем возрасте прекрасно обходился при чтении без очков, на Афоне провел более 70 лет. Он передал скиту часть главы ап. Андрея и икону, называемую мосхонийской.

После того как обитель была оставлена русскими, бухгалтерский архив был передан в Ватопедский монастырь. Ватопедские отцы привлекли для систематизации одного келлиота-сербаиз Кареи. Он был поражен, что сохранилось большое количество фотографий: при поступлении в обитель каждого монаха фотографировали и записывали основные сведения о нем. По его словам, часть архива, не касающаяся финансовой отчетности, вместе с этими фотографиями была увезена из монастыря каким-то греком. Но в греческой печати иногда появляются фотографии, явно имеющие андреевское происхождение. Так, в Афинах был опубликован альбом с видами скита и его святынями. Во Французском институте в Салониках в октябре 1999 – январе 2000 г. была проведена выставка, где были представлены снимки, сделанные в фотомастерской скита на рубеже XIX–XX вв.

Летопись. С. 153–154. Здесь намеренно опускаются те строки, в которых автор письма пишет о конкретных делах, если они не могут служить иллюстрацией главной темы нашего рассмотрения – отношения пастыря и пасомого. Данное письмо – пример нелицемерной любви духовного отца и чада. Сегодня мы редко можем видеть подобные истинные отношения пастыря и пасомого, которые являются одним из самых высших проявлений любви, возможных в нашей жизни.

Инок Вукол. «Венок на могилу старца» // Наставления и утешения святой веры христианской. 1917. № 9.

«Обитель неусыпающих» в Петербурге. Наставления и утешения святой веры христианской, 1916. № 5. С. 160.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1915. № 4. С. 189.

Памятники христианской древности и святыни в святогорских афонских монастырях. Наставления и утешения святой веры христианской. 1903. № 1. С. 74–85.

В. Неволин в течение нескольких дней после своего исцеления написал список с иконы Богородицы, который находился в Христорождественском монастыре. 19 ноября 1866 г. этот список был покрыт ризой, изготовленной на Афоне. Ежегодно и мая с иконой совершался крестный ход по городу. В 1864 г. В. Неволин написал образ для Нолинского Николаевского собора. Список с образа «В скорбех и печалех утешение» был также написан в 1883 г. для храма села Вишкиль Вятской губернии. В 1883 г. игуменьей Емерептианой вятского женского Преображенского монастыря, исцелившейся благодаря благодатной помощи от иконы от сильных головных болей, по обету был построен собор во имя иконы «В скорбех и печалех утешение», где был помещен список, оставленный о. Паисием. С этой иконой регулярно совершались крестные ходы по Вятской губернии. В Вятке праздничными днями считались 12 декабря, когда икону доставили из Слободского, и 25 января. В Саратове был построен храм во имя иконы и размещен написанный по заказу епископа сщмч. Гермогена (Долганева) список. В настоящее время один из чтимых списков находится в слободском Свято-Екатерининском соборе. В Софийском соборе в Царском Селе находится икона, написанная в 1913 г. в Свято-Андреевском скиту. Подарена в том же году преосвященейшему Вениамину Гдовскому от Старо-Афонского Андреевского скита, о чем свидетельствует надпись на задней части иконы. В 1917 г. митрополитом Вениамином Петроградским подарена в утешение жителям Царского Села после убиения пресвитера Екатерининского собора священномученика Иоанна (Кочурова), о чем свидетельствует надпись в нижней части киота. Чудотворный список иконы находится в Алексиево-Акатовом женском монастыре г. Воронежа. Написан в 1905 г. в келлье Свт. Иоанна Златоуста Хиландарского монастыря на Афоне. В 1999 г., вскоре по возвращении иконы в храм после реставрации, были замечены капельки мира на одеждах одного из предстоящих святых, а в июне того же года – две прозрачные струйки, стекавшие, подобно слезам, из глаз Богородицы. Струйки эти не высыхали в течение двух дней. Впоследствии также замечалось мироточение. В богослужении используется тропарь, кондак и акафист иконе Божией Матери «Утоли моя печали». Свято-Андреевским скитом на Афоне была издана (изд. 4-е – 1912 г.) брошюра «Описание чудес, совершившихся перед чудотворною иконою Божией Матери „В скорбех и печалех утешение”, находящейся в Русском на Афоне Свято-Андреевском общежительном ските».

Краткие сведения о нынешнем о. настоятеле Русского на Афоне Св. – Андреевского общежительного скита иеросхимонахе Феоклите // Наставления и утешения святой веры христианской. 1889. № 1. С. 57–60.

К сожалению, ныне всем посетителям скита хорошо видно, что купол Троицкого храма накренился и готов обрушиться. Остается надеяться, что этого не произойдет.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1889. № 16.

Памяти в Бозе почившего настоятеля Св. – Андреевского на Афоне общежительного скита иеросхимонаха о. Феоклита // Наставления и утешения святой веры христианской. 1892. № 5. С. 222–229.

Последний завет в Бозе почившего настоятеля Св. – Андреевского на Афоне скита иеросхимонаха о. Феоклита // Наставления и утешения святой веры христианской. 1892. № 6. С. 230–232.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1889. № 20. С. 968–969.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1890. № 22. С. 1048–1050.

Десятилетие настоятельства в Русском на Афоне Св. – Андреевском Ските о. архимандрита Иосифа // Наставления и утешения святой веры христианской. 1902. № 2. С. 174–182.

Православный Царь-мученик / Сост. Сергей Фомин // Паломник. 1997. С. 23.

Имеется в виду св. праведный Иоанн Кронштадтский.

И. К. Сурский. Отец Иоанн Кронштадтский. С. 359–360.

Прошение иноков-изгнанников афонских во Всероссийский съезд духовенства и мирян о прекращении церковного на них гонения и восстановлении их иноческих прав от 23 мая 1927 г. Забытые страницы русского имяславия //Паломник. 2001. С. 299.

Священномученик, в будущем епископ Кирилловский (ум. 1918).

Талалай М., Китаев А. Святогорские дороги // Арт-Мансарда. Интернет-публикация.

Знаменский Ф., прот. Русский Свято-Андреевский скит на Афоне // Церковные ведомости. 1899. № 43.

Наставления и утешения веры христианской. 1901. № 1. С. 67–69.

Освящение ктиторского храма в память основателей скита и их первого сотрудника //Наставления и утешения святой веры христианской, 1902. № 7–8. С. 750–755.

Торжество Свято-Андреевского Общежительного скита // Наставления и утешения святой веры христианской. 1904. № 12.

Памятники христианской древности и святыни афонских монастырей // Наставления и утешения святой веры христианской. 1902. № 1. С. 74–75.

Монах Августин. С Афона // Наставления и утешения святой веры христианской. 1908. № 3. С. 255–259.

Святогорец о. Денасий. Афонская летопись // Душеполезный собеседник. 1908. № 9. С. 274–278.

Троицкий П. Русские на Афоне. Середина XIX – начало XX века. М. 2001. С. 32–33.

Записки русского инока-афонпа о своем путешествии по святогорским обителям и пустыням и сведения о некоторых их подвижниках, как древних, так и современных // Душеполезный собеседник. 1909. № 4. С. 120.

Хотя есть и другие достаточно оригинальные мнения. Одно из них приводится в книге «Афонская смута» (см. примечания к главе 6). «Некоторые вообще склонны были видеть в борьбе между имяславцами и их противниками следствие противостояния между русскими и украинцами на Афоне. Так, в 1913 г. некто Русинов писал: „Движение <…> имело национальную или, лучше сказать, земляческую подкладку <…> Схватились хохлы с кацапами. И так как первые теперь многочисленнее и составляют более подвижный элемент, менее испитой и изношенный на фабриках, то они под флагом нового учения произвели домашнюю революцию. Ильинский скит остался цел, потому что им издавна владеют малороссы”. – Русинов. Константинопольские письма. Ч. 2. Афонские дела. – Русская молва, 18.05.1913 (№ 154). Мы, однако, полагаем, что такой взгляд упрощает ситуацию, поскольку как среди имяславцев, так и среди их противников были и великороссы, и малороссы».

Наставления и утешения святой веры христианской. 1914. С. 149–152.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1915. № 3.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1916. С. 336–340.

«Обитель неусыпающа» // Наставления и утешения святой веры христианской. 1916. № 6. С. 185–189.

Здесь имеются в виду все русские обители на Афоне: Пантелеймонов монастырь, скиты, общежительные келльи.

Жизнь на Афоне во время войны // Душеполезный собеседник. 1916. № 12. С. 388–390.

Положение на горе Афон // Душеполезный собеседник. 1918. № 2. С. 52.

Павловский А. А. Доклад № 30 в российское генеральское консульство в Салониках. 9 декабря 1917 г. (архив Андреевского скита); Талалай М. Положение русского монашества на Афоне после 1912 г… //Россия и Христианский Восток. М.,3004. С. 584.

Павловский А. А. Годичный отчет № 5 в российское генеральское консульство в Салониках. 15 декабря 1917 г. (Архив Андреевского скита); Талалай М. Положение русского монашества на Афоне после 1912 г. // Россия и Христианский Восток. М., 2004. С. 611.

Для русского православного человека, читающего церковную литературу и не оставляющего без внимания ни одной брошюры об Афоне, будет полной неожиданностью узнать, что в 1917 г. закончилась незаконная оккупация Афона греческими войсками. «По поводу занятия полуострова французским отрядом в дипломатических кругах указывают, что дипломатия давно была озабочена бесправным положением на Афоне русских монахов со стороны греков и уравняла права русских монахов с греческими, вообще проявляющими большую враждебность к русским и за последнее время начавшим вредить и делу союзников». Что же произошло? Многие обвиняли русскую дипломатию, что она многие годы «не замечала» притеснения русских на Афоне, когда это было выгодно для нее. Но началась война, и случилось непредвиденное: несколько монастырей, среди которых особое место занимали Зограф и Ватопед, помогали врагам православной России. Слово опять С. Троицкому: «Столь же дружно действовали греки и болгары в переполнившем чашу терпения союзников гнусном деле снабжения припасами германских подводных лодок. Особенно видное участие здесь приняли болгарский монастырь Зограф и греческий Ватопед. Оба монастыря имеют свои удобные пристани («арсаны»), и оба в течение веков пользовались русскими милостями». Кроме того, после занятия этих монастырей была обнаружена система сигнализации, проложенная инженером-немцем за несколько до этого. И Афон был занят франко-русским отрядом. Троицкий говорит о конце незаконного греческого владычества. «Таким образом, сделанная четыре года тому назад ошибка теперь исправлена. Лучше поздно, чем никогда». Ошибка была в потворствовании дипломатии незаконному захвату Афона греческими войсками. Русская дипломатия тогда не предприняла решительных шагов, чтобы предотвратить давление греков на представителей других народов. «Власть над Афоном Греция приобрела только путем захватнического права и сохранила эту власть исключительно благодаря, если можно так выразиться, добродушию нашей дипломатии».

Некоторые аспекты истории Афона начала XX столетия изложены в книге: Троицкий П. Русские на Афоне. XIX–XX век. М., 2003.

Талалай М. Положение русского монашества на Афоне после 1912 г. // Россия и Христианский Восток. М., 2004. С. 584.

Из истории обители узнаем о роли А. Н. Муравьёва в становлении скита. Если бы не он, то неясно, как бы сложилась судьба русской обители.

Летопись Свято-Андреевского скита на Афоне (1841–1863). С. 17.

Из записок митр. Арсения (Стадницкого) // Московский журнал. 1994. № 2.

Записки русского инока-афонца о своем путешествии по святогорским обителям и пустыням и сведения о некоторых их подвижниках, как древних, так и современных// Душеполезный собеседник. 1894. № 10. С. 298–313.

Так назывались школы для солдатских детей, подготавливавшие унтер-офицеров для различных родов войск.

Монах Климент. Бессребренник нашего времени // Наставления и утешения святой веры христианской, 1911. С. 509–519.

Балязин В. Имя на карте // Встречи с историей. Научно-популярные очерки. М. 1987. Вып. 1.

Вехов Н. В. Сибиряковы // Московский журнал, 2001. № 6.

Шорохова Т. С. Благотворитель Иннокентий Сибиряков. СПб., 2005.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1902 г. № 2. С. 192–193. Некролог.

Александр Михайлович имел стекольный завод, писчебумажную фабрику, создал новые предприятия: буксирное пароходство на Ангаре и Амурское общество пароходства и торговли. Александр Михайлович был меценатом, и число его благодеяний составит солидный список: 100000 руб. на строительство Томского университета, 50000 руб. на учреждение в Иркутске Высшего Технического училища, 500000 руб. на дела просвещения, 3500 – на строительство Иркутского драматического театра. Открытие народных школ, обустройство Томского университета… Но главное внимание изучению водных путей Сибири. За двадцать лет (1870–1890 гг.) Сибиряков снарядил ряд экспедиций по исследованию устьев рек Печоры, Енисея, Оби, Амура, побережья Карского и Охотского морей. Самую известную экспедицию, которую финансировал Сибиряков совместно с предпринимателем О. Диксоном и королем Швеции Оскаром II, возглавлял известный полярный исследователь Норденшельд. Экспедиция должна была пройти Северо-Восточным путем. Но путь этот удалось пройти только за две навигации. «Вега» не дошла всего около 100 миль до Берингова пролива. Сибирякову пришлось отправить к месту вынужденной зимовки экспедиции спасательную команду. За это он был награжден шведским орденом «Полярная звезда». Александр Михайлович написал несколько книг о будущем Сибири. Следует сказать, что он получил прекрасное образование, окончив Цюрихский политехнический институт. Только по поводу путей сообщения Сибири Александр Михайлович написал 30 статей. Сам Сибиряков дважды предпринимал экспедиции, целью которых было пройти водным путем от Норвегии до Енисея. Но обеим экспедициям не удалось выполнить поставленную задачу.

Монах Климент. «Бессребренник нашего времени» // Наставления и утешения святой веры христианской. 1911. С. 509–519.

Архимандрит Давид (ум. 5.6.1931, Дмитрий Иванович Мухранов) происходил из крестьян Симбирской губернии, Курмышевского уезда, Ждановской волости, села Жданова. Был на военной службе. Стал монахом в зрелые годы. В 1888–1898 гг. заведовал Петербургским подворьем Андреевского скита, фактически строитель его. На деньги миллионера Сибирякова построил в Санкт-Петербурге несколько благотворительных учреждений. Во время изгнания игумена Иеронима был избран братией на его место. После афонской смуты 1913 г. был вынужден навсегда покинуть Афон. В 1920-е гг. жил в Москве. В начале 20-х гг. сослужил Патриарху Тихону. Был духовным отцом некоторых представителей интеллигенции: Д. Ф. Егорова (декан МГУ, президент математического общества), А. Ф. Лосева и В. М. Лосевой. Был хорошо знаком со свщ. Павлом Флоренским. Сведения из книги: Павел Флоренский, свщ. Переписка с Новосёловым. Томск. 1998. С. 94.

Забытые страницы русского имяславия. М., 2001. Прошение иноков-изгнанников афонских во всероссийский съезд духовенства и мирян о прекращении церковного на них гонения и о восстановлении их иноческих прав. С. 299–300.

В некрологе, напечатанном в журнале «Нива», о. Иннокентий ошибочно назван иеромонахом. В журнале «Нива» был опубликован некролог, который начинался следующими словами: «9-го ноября, на далеком Афоне в одной из келлий Андреевского монастыря уснул вечным сном иеромонах Иннокентий. Под монашеской рясой иеромонаха Иннокентия спасался от мира, пять лет тому назад уже умерший для него, известный наш общественный деятель и один из редких русских благотворителей Иннокентий Михайлович Сибиряков».

Известно, что благотворительность схимонаха Иннокентия на Афоне не ограничивалась только Андреевским скитом и что одна из лучших келлий, в которой позже подвизался известный отшельник Парфений, построена на его деньги (Павел Троицкий. «И будешь иметь сокровище на небесех…» Московский журнал, 2001. № 12).

Афонская летопись. Душеполезный собеседник. 1903. Вып. 5. С. 147–149.

Группа паломников из Благотворительного общества Иннокентия Сибирякова побывала в костнице монастыря и видела этот ковчег.

Летопись Свято-Андреевского скита на Афоне (1841–1863). С. 286.

Летопись Свято-Андреевского скита на Афоне (1841–1863). С. 73.

Наставления и утешения святой веры христианской. 1900. № 1. С. 64.

О ком идет речь, неясно. Этот Соломон не раз упоминается в Летописи. По всей вероятности, он был синодальным чиновником, от которого многое зависело.

Письмо отцу Феодориту от 10 февраля 1862 г. (Там же. С. 264–267).

Имеется в виду попечение брата Ивана Максимовича о сиротах.

Летопись Свято-Андреевского скита на Афоне (1841–1863). С.126.

Борис Зайцев, посетивший Андреевский скит в 1928 г., но в отличие от Маевского не обладавший достаточной наблюдательностью, что сказалось на описании скита, также обратил внимание на эту болезненность глаз. «Когда служба кончилась, высокий, очень худой и нестарый монах с игуменским посохом подошел ко мне, приветливо глядя карими, несколько чахоточными глазами, спросил, кто я и с какими целями» (Зайцев Борис. Афон. Русский на Афоне Свято-Пантелеймонов монастырь. 1992. С. 15).

Маевский Вл. Афонские рассказы. Париж, 1950. С. 55–56.

Ламбрехтс Антоний. Монастырская культура. Восток и Запад. СПб., 1999. С. 231–238.

100

101

Русский инок. № 46 (209). Июнь, 2006. Пер. из «An American Pilgrim on Mount Athos», ву Mr. M. W. Mansur.

102

103

Архимандрит Макарий (Реутов Матвей Тимофеевич), 01.01.1872-(?). Родился в селе Инаковка Кирсановского уезда Тамбовской губернии С 1898 г. – насельник Свято-Андреевского скита на Афоне в Греции. В 1920-e гг. – настоятель церкви Старо-Афонского подворья в Ленинграде. С 1921 г. – архимандрит. В 1929 г. – тайно хиротонисан во епископа в Псковскую епархию. Подвергался арестам в 1923, 1924 и 1932 годах по делу иосифлян. Приговорен 8.13.1932 к 10 годам лагерей. См.: Антонов В. В. Разгром Афонского подворья в Ленинграде // Возвращение. 1996. № 8. С. 27–28. Отец о. Макария также принял постриг на Афоне и состоял в братии Свято-Андреевского скита.

104

Шкаровский M. B. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб., 1999. С. 162, 169, 170.

105

Питирим (Ладыгин или Лодыгин, в схиме Петр, в миру Потапий Федорович), епископ Уфимский. Родился 1 декабря 1866 [Мануил: 1861] г. в г. Глазове в семье Трофима и Феодоры Ладыгиных пятым ребенком. Окончил 4-классную школу и военное училище. На военной службе был унтер-офицером. После окончания военной службы отправился на старый Афон. Там, в Андреевскому скиту, в 1896 г. был пострижен в рясофор с именем Пигасий, через три года – в мантию с именем Питирим. Рукоположен во иеродиакона, иеромонаха и возведен в сан архимандрита, греческим архиереем был послан в 1910 (1911?) г. на Андреевское подворье в Одессу настоятелем. 30 января 1913 г. в Царском Селе принят императорской четой. Беседа шла об афонской смуте. Во время Первой мировой войны открыл в Одессе лазарет для раненых. В 1915 г. награжден орденом Святой Анны 3-й, а затем 2-й степени. В 1917 г. приглашен в Государственную Думу по вопросу двух молдавских монастырей, порученных ему в то время. Стал свидетелем Февральской революции в Петрограде. Летом 1918 г. получил поручение Патриарха Тихона вручить Вселенскому Патриарху уведомление об избрании в России Патриарха. Чтобы выехать из Москвы, понадобилось разрешение В. И. Ленина. Отец Питирим добился встречи с главой Советского государства. Ленин расспрашивал его о положении на Украине, напоил чаем и распорядился выдать необходимые документы. Сумел добраться до Константинополя и вручить послание, посетил Андреевский скит. Обратное послание Вселенского Патриарха о. Питирим доставил Патриарху Тихону. Продолжал служить в Одессе. В Великий Четверг 1923 г. всем монахам афонских подворий было приказано покинуть город. Поскольку выезд на Афон был закрыт, пришлось ехать в Москву, хлопотать о разрешении выезда. Выезд разрешили 180 монахам, в наличии оказалось только 30, но Одесское ГПУ запретило выезд. В 1923 г. выслан из Одессы и поселился на хуторе Еремеевка в 60 километрах от города. Власти запретили ему служение и он выехал в г. Глазов, куда к тому времени перебрались его родные. [Мануил: В 1924 г. после закрытия подворья в Одессе уехал в Уфу, где жил в лесах в выстроенной им келлии близ хутора Петровска]. 8 июня 1925 году хиротонисан в г. Турткуле, Средняя Азия (по др. свед., на станции Теджа(е)н, Таджикистан) епископом Андреем (Ухтомским) и епископом Львом (Черепановым) Нижнетагильским во епископа Уфимского и Нижегородского. Характерно, что митрополит Агафангел (Преображенский) хиротонию его никогда не признавал как правильной, так и неправильной. Когда во второй половине 1926 г. к митрополиту прибыл Питирим и спросил его: можно ли ему (Питириму) служить с епископом Андреем, митрополит Агафангел ответил: «Советую Вам вообще воздержаться от служения, доколе окончательно не выяснится вопрос о Вашей хиротонии». В 1926 году арестован и привлечен по делу Уфимского духовенства. 21 января 1928 г. епископ Питирим принял схиму с именем Петр и удалился снова в Петровский хутор в леса («в селе Воскресенском близ Черверто-Петровского мне сделали келлью, в которой я молился и никуда не выезжал и не выходил») и с 1928 г. до 1937 г. был на покое. Служил дома, принимал людей, врачевал больных. 9 декабря 1928 г. арестован. Его переводили в Архангельск, г. Аша Челябинской области, Екатеринбург, Бутырки, Ярославскую тюрьму. В 1933 г. освобожден, ему выдали паспорт, и он на два с половиной года вернулся в г. Глазов. Затем жил в Уфе. В 1937 г. переехал в Калугу, оттуда – в Лысков, Белорецк. Здесь вновь арестован и приговорен к высылке в Среднюю Азию. В 1938 г. ушел в затвор близ села Бараково Оренбургской губернии, где жил до 1943 г. В 1943 г. выехал в Среднюю Азию и жил в горах до 1949 года. Осипова: В декабре 1928 г. арестован по делу «филиала» ИПЦ. Приговорен к 3 годам концлагеря. В 1931–1933 гг. в заключении. Освобожден. В 1934–1937 годах скрывался в г. Глазове. В 1937–1940 гг. на нелегальном положении в г. Калуге, 1940–1945 – в г. Белорецке. В 1945 г. арестован в г. Уфе. Приговорен к 5 годам ссылки в Среднюю Азию. В 1949–1951 гг. скрывался в Белоруссии и на Кубани. Вместе с наставляемыми решил уйти в горы по направлению к китайской границе. Собрав кое-какое имущество, навьючили его на ишаков и ночью выехали. Восемь дней шли безлюдными тропами. В горах прожили семь лет по строгому Афонскому уставу. Однако беглецов выследили и вывезли на «большую» землю. Престарелый владыка был заключен под домашний арест в г. Глазове. Здесь и скончался 6/19 февраля 1957 или 1 октября 1950 (есть и другие сведения: 1 октября 1951, 2 июня 1957 и 7 февраля 1957 г.). Похоронен на Глазовском кладбище. На железном кресте надпись: «Здесь похоронен раб Божий Петр». По рассказам игумена Мисаила, умер сидя в кресле с поднятыми руками и благословляющим перстом. Завещал хоронить его без гроба по афонскому уставу. Знал день своей смерти, знал, что его едет отпевать игумен Арсений, знал, что поезд опаздывает на четыре часа, и хотел сам отпеть себя. Как только приехал игумен, сразу скончался. «Когда после моей смерти будете раздавать милостыню, просите, чтобы поминали плотника Петра», – просил владыка перед кончиной. Епископ Питирим, в схиме Петр, был творцом Иисусовой молитвы, имел дар слез и прозорливости. Спал три часа в сутки, сидя в кресле, а ложился в постель только во время болезни. В затворе жил по афонскому уставу. В его правило входило 1350 поклонов поясных и 135 земных. См.: Письмо Высокопреосв. митрополита Агафангела Преосвящ. Иоанну, управляющему Уфимской епархии от 15 июня 1927 г. // ФАМ. Заметки и дополнения; Ильинская А. Подвиг схиепископа Петра// Вятский епархиальный вестник. 1998. № 1. С. 5.

106

Некоторые называют 1962 г. (послушник скита Василий, 2002, частная беседа), но в действительности о. Михаил умер позднее 1965 г. Согласно данным Игоря Якимчука, в 1968 г. (Положение русского монашества на Святой Горе Афон в XX веке // http://www.agion-oros.orthodoxy.ru/doc/ao.htm).

107

См. доклад арх. Аверкия Таушева «Святая Гора Афон и ее нынешнее положение».

108

Журнал Московской Патриархии. 1959. № 7. С. 65–68.

109

Карманов Е. А., Троицкий Г. Ф., Горбачёв А. П. Путешествие русских паломников по святым местам Востока в 1964 году // Журнал Московской Патриархии. 1965. № 4.

110

111

В статье М. Талалай «Положение русского монашества на Афоне после 1912 г.» (Россия и Христианский Восток. М., 2004. С. 588) он назван почему-то Самоном.

112

Священник Николай. Письмо с Афона // Выбор. С. 152.

113

Талалай М., Китаев А., Святогорские дороги // Арт-Мансарда. Интернет-публикация.

114

115

Насельник Оптиной пустыни, до 1985 г. проживал на Афоне.

116

Любопытно, что монастырь Ватопед всегда отличался доброжелательностью к русским. «Расспрашивая о взаимных отношениях их с Ватопедом, я узнал, что между ними самые прекрасные, братские отношения, не в пример, например, Ильинскому скиту, ведущему вечную тяжбу с греческим монастырем Пантократором, в ведении которого они находятся. Андреевцы, впрочем, говорили, что такое братское отношение их к Ватопедпам составляет одно из счастливых исключений, так как вообще на Афоне существует довольно сильная вражда между русскими и греками, влияние, которой они и на себе испытывают…» (Дневник студента-паломника. С. 79). Интересно также заметить, что многие монастыри имеют вековые традиции в отношении к русским и монахам другой национальности. Если Ватопед был терпим и, по всей видимости, терпимость эта продолжает действовать и в наши дни, то монастырь Пантократор всегда отличался крайней нетерпимостью, выражающейся даже в пренебрежении к паломникам. Это отмечал и преосвященный Никанор, бывший на Афоне в прошлом веке. Это могут испытать на себе и современные русские паломники. Но терпимость Ватопеда только подчеркивает вину русской иерархии в утрате Андреевского скита. К сожалению, пока неизвестны обстоятельства перехода скита от русских к грекам.

117

118

Автору, последний раз посетившему Андреевский скит в мае 2002 г., так и не удалось попасть в костницу. По мнению некоторых святогорцев, доступ туда закрыт, потому что она в настоящее время используется частично как склад. Надо отметить, что в костнице покоятся останки всех обитателей скита. Имеется там и глава Иннокентия Сибирякова (как уже сообщалось), и даже основателя скита – иеросхимонаха Виссариона, останки которого были извлечены недавно разместившимся в стенах русской обители греческим братством.

119

Козлов В. Ф. Святая Гора и судьбы ее русских обителей // Дипломатический вестник 1990. М., 1992. С. 227–248.

120

Сохранившаяся доныне усыпальница была построена в 1907 г. на деньги благодетеля из Архангельска Ивана Ивановича Губина. Иван Иванович пожертвовал обители 35000 рублей.

121

Козлов В.Ф. Святая Гора и судьбы ее русских обителей.

122

«Отец Павел, профессиональный реставратор, руководит коллективом из восьми других реставраторов, из которых четверо – греки, а остальные – из Западной Европы. Средства на оборудование мастерской были собраны группой благотворителей под эгидой Алексея Грегори (главным образом, его друзей из Нью-Йорка при малом участии православных). А текущие расходы мастерской покрываются средствами, вырученными от монастырей за реставрацию икон». «Итак, наша маленькая группа, приехавшая на Афон любоваться иконописью, со стороны, наверное, выглядела довольно странновато. Я, раб Божий Никита Лобанов, – православный. Банкир барон Ламбер с сыном – бельгийские евреи. Г. Гермес, владелец магазинов „Гермес”, – католик. Американский издатель А. Грегори – из русских евреев. И мы рассчитывали на то, что нас примут просто как почитателей высокого искусства афонских богомазов и дадут возможность посетить реставрационную мастерскую отца Павла, что в бывшем русском ските Св. Андрея». Никита Лобанов-Ростовский. Афон – Ватикан Востока // Русская мысль. № 4464. 10 июля 2003 г.

123

Пользуясь случаем, чтобы читатель мог получить ясное представление об отношениях между келльей и монастырем, приводим в качества примера типичную омологию.

«Настоящим нашим с приложением священной печати монастырским актом объявляется, что преподобнейший во иеромонахах господин Григорий (то есть келлья дается только проверенному монаху, в благочестии которого нет сомнения, а не любому пьянице, как пытаются изобразить это перед русским народом. – прим. авт.), пришедший в нашу царскую и патриаршую обитель Св. Дионисия, просил нашу монастырскую келлью, посвященную имени Благовещения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, находящуюся в Карее, вблизи нашего подворья; мы же, видя его преподобие мужем честным и благоговейным, дали ему ее с молитвою и благословением, преемственно на три лица, по издревле господствующему на Св. Горе Афонской порядку и обычаю, ценою в 3000 грошей, причем первым лицом стоит сам названный иеромонах Григорий, послушник его монах Н., и третьим монах С. После смерти первого лица преемник его должен уплатить в наш священный монастырь без оговорок сполна обычную третью часть вышеозначенной в сим акте цены келлии (так что за длительный промежуток времени келлью придется купить несколько раз. – прим. авт.), причем возобновляется акт и в него записывается: второе лицо (предыдущего акта) – первым, третье – вторым, и третьим прибавляется испытанный и действительный монах этой келльи (опять не любой, а испытанный. – прим. авт.). Таким образом, должен продолжаться порядок перехода и записи братства келлии, согласно древним обычаям Св. Горы Афонской. В случае же одновременной смерти всех трех лиц – чего да не попустит Бог – келлья по полному праву остается под непосредственной властью и господством нашего монастыря, в полной зависимости от которого она и находится».

Далее говорится о границах келльи и прочих ее характеристиках.

«Обязаны же, как названный иеромонах Григорий, так и братия его, ежегодно аккуратно и без оговорок уплачивать царские подати в наш священный монастырь, как определено священным кинотом и как платят прочие келлиоты.

Обещается и обязуется иеромонах Григорий быть покорным священной обители нашей, в точности соблюдая все местные обычаи и свои обязанности к нашему господствующему монастырю и с готовностью приходя на помощь в случае монастырской надобности.

Должен названный иеромонах Григорий с своим братством обрабатывать землю вокруг келльи, улучшать и поправлять келлью (а не лентяйничать и тунеядничать, как это пытаются изобразить враги келлиотов. – прим. авт.), и не воздвигать новых и не расширять старых зданий келльи без предварительного на то монастырского позволения, также обязан он сохранять известные и до сих пор соблюдаемые границы участка келлии. Строго воспрещается отдавать в залог настоящий документ. Ибо в таком случае он считается недействительным. Позволяется ему брать дрова для отопления келльи, если таковые имеются в границах владения келльи; воспрещается ему рубить какой бы то ни было строевой лес без предварительного на то монастырского разрешения.

Если же он не станет подчиняться изложенным в сем акте условиям, то священная обитель наша имеет право принудить его без возражения продать названную келлью другому лицу, угодному нашей священной обители.

По сему в удостоверении истины совершен настоящий наш монастырский с приложением священной печати документ и выдан названному иерею Григорию и его братству, Госпожа же Пресвятая Богородица да дарует им мирную жизнь и все необходимое к их спасению. Священная киновия Св. Дионисия 10 ноября 1880 г. архимандрит имярек». (Дмитриевский А. А. Труды Киевской Духовной академии. 1906. Т. 3. № 11. С. 340).

Видите, келлиот практически не имеет прав, и под любым предлогом его келлья может быть передана другому. За все предполагаются поборы. Границы участка устанавливает сам монастырь, так что без внешних денежных средств прожить в такой келлье невозможно. Но все же самое страшное, что келлиот может быть выгнан по любой прихоти монастырских старцев, а ожидать возвращения стоимости келльи можно очень долго и не дождаться за неспособностью или нежеланием монастыря выплатить указанную в омологии сумму. При этом понесенные расходы на возрождение келлии никто не оплатит. По некоторым данным в XVIII–XIX столетиях у русских было отнято четыре скита: Св. Дмитрия на Лаке, Св. Василия Великого, Черный Яр (Мавровира) и Св. Николая, 42 келльи и 20 калив. При этом русские понесли убытки на сумму 1592000 руб.

124

125

Епископ Порфирий (Успенский) называет девять идиоритмических монастырей, которые он застал во время своего последнего посещения Святой Горы в 1859 г. Соотношение киновий и идиоритмов постоянно менялось по ходу истории.

126

К сожалению, борьба за архитектурный стиль оказалась просто одной из форм борьбы с русскими монахами. Теперь никто им не докучает, и они строят громадные виллы с красной черепицей. О пении их тоже следует сказать особо.

127

В момент этого нападения в келлье проживало около 50 человек.

128

С Афона. Корреспонденция // Сообщения Православного Палестинского общества. 1906. 17. В. 2. С. 288–292.

129

130

Благовещенский Н. Афон. Путевые впечатления. СПб., 1864.

131

Иоаким (Сабельников), иеромонах. Великая стража. М., 2001. С. 262.

132

133

Хаджи-Георгий, известный старец, прославившийся своим аскетизмом. Один из немногих, кто принимал в ученики русских.

134

Дмитриевский А. А. Русские келлиоты на Афоне. Сообщения Императорского Православного палестинского Общества. 1908 г. № 1. С. 71.

135

136

Красковский И. Ф. Игумен русских святогорцев. М., 1998. С. 78.

137

Видимо, правительство боялось, кроме всего прочего, и проникновения каких-то революционных элементов в среду русского афонского монашества. Слухи о прячущихся там революционерах все время распространялись по России. В полицию поступило сообщение, что социалисты (видимо, эсеры) готовят очередной «экс» (то есть экспроприацию на нужды своей партии). И место проведения этого ограбления – Русский Пантелеймонов монастырь на Афоне! По мнению социалистов, этот монастырь должен был заключать несметные богатства. Волнующее сообщение было, конечно, передано обер-прокурору Победоносцеву. «Все усилия партии социалистов направлены теперь к тому, чтобы заручиться средствами, и теперь, наконец, по мнению эмиграции, эти усилия должны увенчаться успехом. Из России в скором времени ожидаются две личности, которые отправляются в Константинополь, а оттуда на Афон, где под видом поступления в монашество водворятся в одном из монастырей и употребят все старания для того, чтобы завладеть громадным, до двух миллиардов (?) достигающим, денежным капиталом, накопившимся с давних лет в монастыре Руссик. В этом монастыре готовится подкоп, начатый несколько лет назад, которым имел намерение воспользоваться в 1884 г. известный анархист Калмыков, набравший шайку в Болгарии и с нею отправившийся для освобождения Македонии с целью затем пробраться на Афон, но так как он убит был в стычке с турецким отрядом, то это намерение не осуществилось. План подкопа, бывший у Калмыкова, доставлен кружку анархистов с сообщением, что в монастыре Руссик уже более года проживает анархист, поляк, по профессии живописец, специально занимающийся иконописанием, который пользуется там большим почетом и доверием и, не навлекая на себя никакого подозрения, работает над подкопом и обладает самыми точными сведениями о хранилище, где помещается сказанный капитал. Ожидается только прибытие двух упомянутых лиц из России для того, чтобы приступить к делу похищения.

Лица эти могут быть снабжены болгарскими паспортами и рекомендацией к пребывающему в Константинополе болгарскому экзарху Иосифу для устранения препятствий к принятию их в один из афонских монастырей. Оба воспитывались в семинарии, принадлежат к духовному званию и хорошо знакомы с церковными обрядами». Для выяснения обстоятельств этого дела на Афон был послан Сергей Васильевич Керский, помощник обер-прокурора К. П. Победоносцева. Разумеется, никаких революционеров он там не обнаружил и денег тоже, так как все средства монастыря хранились в банке. После восстания на броненосце «Потемкине» говорили, что кто-то из мятежников нашел себе пристанище на Афоне. Доказательством этой версии служит небольшая статья, опубликованная 14–15 июля 1913 г. газетой «День» в С.-Петербурге следующего содержания: «… Всех прибывших (в Одессу) монахов 616. Взято было на Афоне 634, но восемь из них, оказавшихся причастными к делу восстания на броненосце «Кн. Потёмкин-Таврический», отправлены непосредственно в Севастополь». «День» – орган демократической печати, выступавший с антицерковных и антимонархических позиций.

138

Иоаким (Сабельников), иеромонах. Великая стража. М., 2001. С. 268.

139

Дмитриевский А. А. Труды Киевской Духовной академии. 1906. Т. 3. № 10–11.

140

Юрий Кази-Бек. Из воспоминаний о Святой Горе // Вокруг света. 1896. № 29. С. 458–459.

141

Не та ли это история, которую поведал Семёнов, про то, как один келлиот привез из Фессалоник безбородого и безусого послушника? На пристани послушник никак не мог влезть на мула. Один из монахов решил помочь, схватил послушника под мышки и выяснилось, что это девица. Суть этой истории в том, что келлиот Иверского монастыря иеромонах Феодосий пытался провести на Афон 15-летнюю казачку Татьяну, переодетую послушником. Как это открылось, Дмитриевский не сообщает. Видимо, Семёнов фактически правильно передает эту историю. Подробно рассказано об этом эпизоде в материале «Один эпизод из жизни преп. Феодосия Кавказкого».

142

143

Неизвестно, откуда пришла эта фантазия. На Афоне рукополагают только девственников. Келлиотов, к тому же, только с разрешения монастыря.

144

Павловский А. Спутник русского паломникапо Афону. М., 1905.

145

«Касательно разницы в богослужении греческих архиереев с русскими, то таковая существует следующая (в Литургии).

Если Литургия начинается непосредственно после бдения, то после великого славословия, пропев Трисвятое и тропарь, без отпуска начинаю Литургию, все 1, 3, 6 оставляются совсем. Облачение архиереев совершается во время вел. славословия. Еще опущение бывает после Евангелия ектиней сугубой и 3-х оглашенных, так что после чтения Св. Евангелия непосредственно начинают пропев: «Слава тебе Господи», Херувимскую, которую поют минут 20, и все служащие в это время (кто хочет) садятся и дожидаются конца оной. «Достойно и праведно есть» и проч. – только два слова и то говорком: «достойно праведно» (аксиос кэ дикеон), и затем наступает пауза; пока не скажет священнодействующий победную песнь… и проч. При освящении Св. Даров молитва 3-го часа «Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа» и проч. вовсе не читается, но после молитвы «Еще приносим тебе словесную сию и бескровную службу» и проч. говорится непосредственно: «И сотвори убо хлеб сей» и проч. Выклички не бывает и поэтому пения нет «и о всех и за вся». Забыл упомянуть, что перед чтением Апостола, когда поют «Святый Боже» и пр., то последним разом диакон возглашает: „сила» (динамис), стоя в царских вратах лицом назапад, и тогда «Святый Боже» запоет певец особенно торжественно, так что все погрузятся в слух, слушая это, как бы самих ангелов, с великим благоговением и вниманием. Перед самым началом Литургии, когда надо выходить к облачившемуся архиерею или Патриарху прочим архиереям и иереям, то диакон возглашает: «Архиереи, изыдите». А потом: «Иереи, изыдите». У нас же в русском соборе Патриарх и др. архиереи служат более по русскому обычаю, и мало в чем бывает разница от русского служения» (Письмо иеромонаха Агафодора митрополиту Антонию (Стадницкому) от 23 мая 1901 г. ГАРФ. Ф. 550, Оп. 1. Д. 490).

146

«Церковный напев не всюду одинаков. В греческих монастырях и келлиях пение монотонное, заунывное, причем один поет, а другой ему однообразным тоном аккомпанирует… Благодаря медленности напева, в зависимости от солиста, службы у греков дольше, чем у русских… Совсем другое у русских: и возгласы диаконов, и красивые стройные хоры певчих как-то больше приковывают внимание молящихся, чем монотонное, действующее на нервы, на высоких тонах пение греков» (Павловский А. Спутник русского паломника по Афону. М., 1905. С. 168).

147

Черкасов Н. Глас с Востока о святых местах Афона и Иерусалима. Киев, 1895.

148

Павловский А. Спутник русского паломника по Афону. М., 1905. С. 173.

149

150

151

Петряев Александр Михайлович, впоследствии выдающийся русский дипломат. С 1917 г. – помощник министра иностранных дел. Оказывал влияние на всю балканскую политику. Приказом Троцкого от 13 ноября 1917 г. за отказ подчиниться Совету Народных Комиссаров «уволен от должности без права на пенсию». Впоследствии русский посланник в Болгарии. Во время гонения Стамболийского оказал большую помощь русской диаспоре. Был консулом в Македонии. Затем ведал политикой русского правительства на Ближнем Востоке. Один из образованнейших людей того времени, свободно говорил на 14 языках. После изгнания русской миссии из Болгарии в 1922 году работал в югославском министерстве иностранных дел. Умер в Белграде в 1934 г. На его могилу возложил венок сам сербский король Александр. См.: Часовой. 1934. № 116–117.

152

153

Ст. афонец. Угнетение русского монашества на Афоне // Монастырь. 1908. № 4. С. 74.

154

155

156

В «Забытых страницах русского имяславия» в воспоминаниях епископа Петра Ладыгина на с. 424 читаем: «…пришли на источник Божией Матери, где Афанасию явилась Божия Матерь. Там решили завтракать, помолясь Божией Матери. Развели огонь, поставили чайник, а сами пошли в маленькую церковь читать акафист. Я стал на колени у Божией Матери, а Иаков стал в форме против меня и пел «Радуйся, Невесто Неневестная» и «Аллилуйя». Прочитали уже половину акафиста, и вдруг заходят два вооруженных разбойника с кинжалами и револьверами. Один из них здоровый, а другой маленький, стоял в дверях, а я читал акафист на коленях – их не вижу. Почему Иаков перестал петь, я не обратил на это внимания. Подумал, что Иаков вышел смотреть – кипит ли чайник – и читаю свободно. Тот другого заставляет, чтобы этот сразу напал на меня. Но он почему-то не решался. Кончил я акафист, когда встал, то оба разбойника сейчас же вышли на террасу. Мне Иаков потихоньку сказал: «Хотят нас убить». Я ничего не растерялся, не подал им никакого виду. Вышли мы с Иаковом на террасу, и я поздоровался с ними: «Колимер» (по нашему «добрый день»). Они мне ответили так же – поздоровались. Сейчас же, не подавая виду, разложили свои сумки и стали кушать. Я предложил им обоим хлебай по яйцу. Один маленький, который должен был напасть на меня, взял, а другой не взял («нефелью» – по-гречески, «не хочу» – по-русски). Мы покушали, сложили все в сумки и пошли купаться под источник. Решили не уходить, не искупавшись. Мы обошли и спустились вниз к источнику. Они наверху оба сидят на периле террасы и смотрят. Иаков стал раздеваться и подошел выкупаться, а я стою около вещей. Иаков оделся, я стал раздеваться. Разделся и подошел под источник. А у меня левая рука красная от йода. Когда увидели мою руку, то этот разбойник, что над Иаковом держал кинжал, начал ругать другого и говорит: «Ты бы с ним справился свободно». А я говорю: «Здоровая рука, иди я тебе дам» – и стал одеваться. Оделся и пошли. Сначала шли потихоньку, не подавая им виду, что боимся. Отошли от них, пока не видно стало, а потом припустили так, что до Лавры Святого Афанасия бежали час с четвертью на расстоянии 12 верст… Рассказали им [русским монахам в Кавсокаливии], как нас хотели убить разбойники, и они удивились: „Это только Матерь Божия сохранила. Они у нас на скиту Ясовскую келлию обобрали всю. Монахов было 12 человек, а разбойников – 8 человек».

157

Если отбросить неизбежные в подобных случаях эмоции, то станет очевидно, что подобные нападения совершались просто бандитами. Маловероятно, что они имели какую-либо связь с греческими монастырями. Вероятно, это потомки тех, кто грабил и продавал в рабство своих соотечественников в 20-е гг. XIX в.

158

Ст. афонец. Чего должно добиваться русское монашество на Афоне // Монастырь. 1908. № 1. С. 6.

159

Гирс Александр Александрович (1850 – после 1917) – советник при Министерстве иностранных дел, консул в Иерусалиме (1885), Триесте (1887), Румынии (1889), Каннах (1899), Бушире (1901), Салониках (1902), посланник в Черногории (1912–1915), член партии «Союз 17 октября», автор книги «Россия и Ближний Восток. Материалы по истории наших отношений с Турцией» (СПб., 1906), умер в эмиграции.

160

Подробно о македонских событиях тех лет можно узнать из книги: В «пороховом погребе» Европы. М., 2003.

161

162

Ст. Афонец. Чего должно добиваться русское монашество на Афоне // Монастырь. 1908. С. 6.

163

164

Патриарх отказался от престола в 1884 г. и в 1889 г. отправился на Афон. Период пребывания на Афоне Патриарха совпал с периодом интенсивного роста и развития русского афонского монашества, следовательно, у русских иноков устанавливаются самые тесные связи с этим архипастырем, которого то и дело приходится привлекать для освящения возведенных храмов. На Афон число русских келлий в тот период было уже более восьмидесяти. При многих были построены храмы, которые нужно было освящать. Так что можно сказать, что Патриарх проводил значительное количество времени среди русского монашества. Особо тесные отношения связывают Патриарха с иеромонахом Нифонтом – настоятелем Троицкой келльи в Карее. Но вот Патриарх вновь избран на престол, и афонцы приходят проводить своего святителя. Через весь Афон тянется гигантская процессия, каждый монастырь, каждая келлья выходит провожать святителя. Знала ли нечто подобной афонская земля? Целые делегации от монастырей присоединяются на этом пути к процессии. От Пантелеймонова монастыря Патриарха провожают и наместник, и антипрос, и духовник, и ряд монахов, у которых установились с Патриархом дружественные отношения. Здесь и казначей, иеромонах Поликарп, и иеромонах Паисий, и схимонах Ксенофонт (в миру князь К. А. Вяземский), и старый русский отшельник архидиакон Лукиан, и, разумеется, запечатлевший для истории эти великие проводы схимонах Денасий. Провожает Патриарха и архимандрит Иосиф, игумен Андреевского скита, и архимандрит Гавриил, игумен Ильинского скита. В Карее Патриарх приходит на конак русского монастыря и молится в храме Вмч. Георгия. Здесь его встречает особая константинопольская делегация из десяти митрополитов.

Вот как описывает последние минуты пребывания на афонской земле этого великого мужа один из его современников, схимонах Денасий: «Когда этот человек, великий по уму, славный по деятельности, величайший по сану, величественнейший по наружности, «Всесвятейший Вселенский Патриарх», приблизился к последней пяди земли Святоименной и Благодатной Горы Афонской, он вдруг стал как один из слабых смертных: его сердце почувствовало ту сильнейшую боль, когда от него отрывают самое дорогое, крепко сроднившееся с ним; он сильно возмутился духом и с трудом поднял расслабленную руку, перекрестился; видно было, что он весь заколебался, не был в силах удержать сильного внутреннего волнения – вдруг все порвалось, он пустился в лодку, а слезы потоком вырвались и полились: он буквально зарыдал».

165

166

В 8 номере за 1909 г. «Церковного Вестника» читаем материал «Святая Гора Афон и Великая Христова Церковь». Это фактически пересказ константинопольской «Церковной Истины»: «К несчастию около уже семидесяти лет назад и на Афон стали проникать идеи и новые учения, преследующие выгоды материальные и племенные, способные поколебать основания святой Горы и коренным образом извратить священный характер и исключительное назначение богонасажденного монашеского жития. На Афоне появились различные торговые заведения, в прямое нарушение равно ангельской иноческой жизни, открыты мирские площади и торжища, с продажей, как и в миру, всего пригодного для пищи и пития. Митинг 10 декабря и убийство архимандрита Хризостома Лавриотиса через 10 дней после пресловутого монашеского митинга на Святой Горе». «Церковь давно уже принимала меры к тому, чтобы прекратить усиленный на Афон поход иноков с севера и юга, были закрыты здешние лавки и магазины и вновь получили полное свое осуществление святогорские монашеские уставы». «Теперь Церковь еще более скорбит и настойчиво требует, чтобы прекратились возникшие на Афоне злоупотребления и воцарилась чистота иноческих отношений. В частности, безусловно необходимо открыть виновников небывалого на Афоне преступления – убийства архимандрита Хризостома, который пал жертвою врагов старых порядков и обычаев на Святой Горе, так как смело возвысил свой голос в защиту отеческих уставов и преданий». Здесь мы видим слабые попытки связать убийство с русским келлиотским вопросом. Но попытки эти не повторялись, видимо, за очевидной нелепостью. Также нелепы туманные намеки на возникновение торговых заведений и прочих немонашеских явлений с русским вопросом. Это видно из упоминаний сроков, в которые, по мнению авторов, эти бедствия появились на Афоне. Это как раз период заселения Афона русскими иноками. Напомним, что в период 1821–1829 годов русских иноков из-за греческой авантюры 1821 г. практически не оставалось на Афоне.

167

168

169

А. А. Павловский в своем отчете в генеральное консульство в Салониках пишет: «Замененная после оккупирования Афона греческими чиновниками местная администрация не желала признать Протат правительственным учреждением и весьма подозрительно к нему относилась» (Талалай М. Г. Русское монашество на Афоне в 1913–1918 гг. // Россия и христианский восток. М., 2003. Вып. 2003 С. 599).

170

Надо отметить, что национализм греков на Афоне не был чем-то необычным в то время. Причиной этого было ущемленное национальное чувство. В сообщениях Палестинского Православного обществаза 1906 г. читаем: «Греческий народ переживает ныне критическое время, как будто не стало друзей у этого исторического народа и повсюду живут недоброжелатели и враги. В самом деле, в Македонии идет давняя борьбау греков со славянами, в восточной Румелии антагонизм между греками и болгарами появился в кровавой междоусобной брани, в Болгарии греков изгоняют из городов, правительство в Турции не предпринимают мер для защиты своих греческих подданных в национальной борьбе с другими народами, а напротив – делает новые усилия для ослабления Греческой Патриархии и для лишения ее древних и существенных прав и преимуществ. Румыния порвала дипломатические отношения с Грецией, а с острова Крита должен был удалится греческий королевич Георгий, потерявший надежду на благополучное решение старого критского вопроса. В Египте греки ведут экономическую борьбу с нахлынувшими сюда западными культуртреггерами, в Сирии у греков возник разлад с арабами, в Палестине и на Афоне греков беспокоит присутствие русских». (Световостоков И. Вести с Востока // Сообщения Православного Палестинского общества. 1906. Т. 17. № 4. С. 667–668).

171

Павел Кундуриоти (Кундуриотис) – будущий президент Греции (1924 г.).

172

Один из посетителей Святой Горы, немец по национальности, отметил в своих воспоминаниях, что лучшие паломники – это русские. В греках же чувствуется религиозная индифферентность. То есть греческий народ в описываемый момент истории далеко отошел от Бога. И это было не только его мнение. В разговоре с ним один из архондаричных греков пожаловался ему: «Часто под вечер приходит около сотни русских паломников: все русские. Не знаем, как и справиться. Суп и бобы – вот все, что мы можем им предложить. Но они всему рады и благодарят нас. Мне бы не стоило этого говорить, но единственно кто всем недоволен и доставляет нам немало труда – это наши греки» (Gelzer Heinrich. Vom heligen Berge und aus Makedonien. Leipzig, 1904).

173

Дмитриевский А. А. Афон и его новое политическое международное положение // Сообщения Императорского Православного Палестинского общества. 1913. Т. 24. В. 2. С. 225–250.

174

Во всем этом королевском декрете ни разу не упомянут Бог. Такой декрет с точно таким же успехом мог бы быть написан и турками, с той только разницей, что они в начале обязательно помянули бы Аллаха. «Занят нами и составляет нашу отселе наше оккупацию». Православным людям, православной государственной власти неплохо было бы вспомнить, что Святая Гора – это удел Божией Матери.

175

176

Даже турки не посягали на законы Святой Горы. Управлял Святой Горой Священный Кинот. На словах сохраняются обычаи, а на деле выше них поставлен командир отряда, «который имеет право ведать всякое дело».

177

Очень подходящие слова для секуляризованного общества. Главное – права собственности, которые не совсем ясно как воспринимать в отношении монашеской республики. Тем самым уравнены в правах представители всех религий. О православии не говорится вообще. Профессор Дмитриевский не удержался и пометил нелепое для Афона выражение «семейные отношения» восклицательным знаком. Но нелепость ли это? Каймакам жил на Афоне без гарема. Не собирались ли новые власти осуществить чаемое врагами православия много лет: открыть доступ женщинам на Афон? Согласно этому декрету, присутствие их охраняется законом. «Без различия племенного происхождения» – не стоит воспринимать серьезно, как и отдельные параграфы демократических законов. «Без различия религиозного верования» – подтверждает страшную догадку, что для новой власти все религии равны.

178

То есть декларируется, что власть может грабить в законном порядке жителей «селений».

179

Этот чудовищный пункт свидетельствует о том, что в уделе Божией Матери единственный раз в истории фактически воцарилась диктатура, которая установила себе право грабить и уничтожать без суда и следствия всякого, кого ей заблагорассудится.

180

Видимо, для него это не последний захват власти. В 1924 г. Греция была провозглашена республикой, а президентом ее стал адмирал П. Кундуриотис. В 1925 году совершается переворот Ф. Панглоса, но в 1926 г. снова у власти Кундуриотис (см.: Никитина Т. Н. Элефтериос Венизелос – идеолог и практик греческого либерализма» (1864–1936) // Новая и новейшая история. 1995. № 2. 135–155).

181

Дмитриевский А. А. Афон и его новое политическое международное положение // Сообщения Императорского Православного палестинского общества. 1913. Т. 24. вып. 2. С. 230.

182

183

Забытые страницы русского имяславия. М., 2001. С. 5.

184

Цит. по: Петрунина О. Е. Афонский вопрос в 1912–1917 гг. по материалам русских дипломатических источников // Вестник архивиста. 2002. № 1.

185

Секретная телеграмма С. Д. Сазонова Е. П. Демидову № 2926. 6.13.1912 (АВПРИ. Д. 3876. Л. 26).

186

Секретная телеграмма С. Клименко (АВПРИ. № 145. 8 (21).07.1917. Д. 3874. Л. 11).

187

Дмитриевский А. А. Афон и его новое политическое положение // Сообщения императорского Православного Палестинского общества. 1913. Т. 24. Вып. 2. С. 245.

188

Прибавления к церковным ведомостям. 1916. № 17. С. 459.

189

190

Прибавления к церковным ведомостям. 1913. № 10. С. 462.

191

192

193

Русские и греки на Афоне. Прибавления к церковным ведомостям 1916 г. № 17. С. 459.

194

Удивительно, что этими мифами питаются многие русские люди и даже современные русские афонские монахи. И мало того, что они сами их «пережевывают», но и кормят ими других. Автору приходилось слышать от одного русского монаха мнение греков, что революция в России была промыслительна – она избавила Афон от захвата русскими.

195

Прибавления к церковным ведомостям. 1917. № 3. 1998. С. 78; Юрий Кази-Бек. Из воспоминаний о Святой Горе // Вокруг света. 1896. № 29. С. 458–459; Ст. Афонец. Чего должно добиваться русское монашество на Афоне // Монастырь. 1908. С. 5–6; Прибавления к церковным ведомостям. 1913. С. 65–68.

196

Прибавления к церковным ведомостям. 1917. № 4. С. 136.

197

Талалай М. Русское монашество на Афоне в 1913–1918 гг. «Россия и христианский восток. Выпуск 2–3» М. С. 600.

198

Никон, архиепископ. Моя поездка на Старый Афон и плоды «великого искушения» //Забытые страницы русского имяславия. М., 2001. С. 153.

199

Там же. С. 152. До нас дошел документ – «Акт братства игуменов русских обителей и настоятелей келлий на Святой Горе Афонской с осуждением исповедников Имени Божия» от 17 мая 1914 г. К сожалению, этот акт вызывает большое смущение. Зачем спустя столько времени после удаления обвиненных в ереси писать какой-то акт? «Наши души и сердца, настрадавшиеся в течение устроенной ими смуты, и до сих пор болеют, в особенности теперь, когда мы видим, что русская пресса близко приняла Антония Булатовича и его верных сподвижников. Нисколько не интересуясь спросить нас – большинство оставшихся верными Церкви и долгу совести», – в этих словах видимо содержится ответ о цели написания акта. Много фраз этого акта вызывает удивление. Например: «Что все просим не возвращать к нам на чистый Афон даже и раскаявшихся бывших наших собратий». «Когда на Афоне появилась книга схимонаха Илариона «На горах Кавказа», в которой сочинитель трактовал вопросы, рассуждение о которых канонически (???) воспрещено простому монашеству…» Что имябожники хотели «уничтожить существующий строй управления в Пантелеймоновом монастыре и с почвы религиозных споров перевести на почву революционную». Или: «И мы по чистой совести подтверждаем, что в отношении смутьянов-бунтовщиков русским правительством были приняты очень мягкие меры, так как действия их на глазах всех нас носили явно революционный характер, и несколько сот человек терроризовали остальное многотысячное русское население». Как мы уже отмечали, келлиоты отличались не только верностью, но и любовью к государю императору и самодержавию, и сомнительно, что они могли бы употреблять следующие выражения: «молим возлюбленного нашего государя императора и его правительство» или «остаемся всегда верноподданными государю императору Николаю Александровичу и Святейшему Всероссийскому Правительствующему Синоду» (что, вероятно, указывает на авторов акта). Эти слова говорят о том, что авторы не воспринимали русскую монархию как самодержавие и имели своим идеалом конституционную монархию. Прискорбно, что эту бумагу подписали почти все известные русские келлиоты (см.: Забытые страницы русского имяславия. С. 332–334)

200

201

Петрунина О. Е. Афонский вопрос в 1912–1917 гг. по материалам русских дипломатических источников // Вестник архивиста. 2002. № 1.

202

Справедливости ради надо отметить, что после афонской смуты 1913 г. на Афон был назначен один из посольских секретарей в должности консула. В газетах даже появились сообщения об учреждении русского штатного консульства на Афоне (см.: Иванов Н. Положение Русского монашества на Святой Афонской Горе после Балканской войны. Одесса, 1913).

203

Это был короткий период дружбы греков и болгар, вернее, дружбы политиков обоих народов.

204

Прибавления к церковным ведомостям. 1917. № 3. С. 60.

205

Греческое общество во время войны раскололось на две части – роялистскую (германофильскую) и венизелистскую (ориентированную на Антанту). Не желавшие воевать на стороне Антанты греки бежали на Афон и сколачивали там банды. Во главе некоторых из них стояли греческие офицеры. Союзники опасались за свои армии, находящиеся на Салоникском фронте, и это стало одной из причин посылки на Святую Гору военного отряда.

206

Надо сказать, что Серафимов неоднократно бывал на Афоне и прекрасно был знаком с ситуацией. В Афонском деле он играл немаловажную роль и находился под пристальным наблюдением греков. В 1913 г., после Лондонской конференции, он был командирован на Святую Гору для переговоров по поводу будущего Афона. Реакция на его пребывание на Афоне была весьма бурной. Игумену русского монастыря угрожали даже снятием сана, только за то, что Серафимов жил в русском монастыре. Греческое же правительство секретно командировало на Афон митрополита Китийского Мелетия Метаксакиса, личность зловещую в истории православия. Родственник Венизелоса, член английской масонской ложи, выгнанный из Святой земли Патриархом Дамианом за «деятельность против Святого Гроба», изгнанный также из Китиона, низверженный с Афинского престола, бежавший от разъяренного духовенства из Константинополя, окончивший жизнь Александрийским Патриархом и пытавшийся стать Иерусалимским, Мелетий Метаксакис был сторонником православного папизма, активно боролся против русских, еще будучи секретарем Иерусалимского Синода, занимался активной травлей русских келлиотов и даже выпускал книги против русских монахов. Иногда национализм мешает быть христианином, но про Мелетия Метаксакиса можно сказать, что этот националист, скорее всего, никогда не был христианином. Добавим только, что в 1913 г. для ликвидации последствий деятельности Мелетия Константинопольский Патриарх был вынужден послать своего представителя с замечаниями Синоду и извинениями перед Серафимовым.

207

208

Надо отметить, что германские подводные лодки топили и транспорты с зерном, предназначенные для Афона.

209

Прибавления к церковным ведомостям, 1916. № 14. С. 386.

210

«Архимандрит Евгений (Жуков), афонский монах (1887–1972) Родился в Ставропольской губернии, в селе Летницкое (ныне Ростовской области) в благочестивой крестьянской семье. Вместе с односельчанами поехал на богомолье в Иерусалим, на обратном пути поехал на Афон, там и остался. Его приняли в обитель Св. Архистратига Михаила Ставроникитского монастыря, рукоположили в иеромонахи. Был деятельным, являлся помощником настоятеля монастыря.

В 1914 г. приехал на Родину похоронить мать, а обратно уехать не смог: граница во время войны была закрыта. Остался на Кубани в Лебяжьей Пустыни. В начале 1920-х годов всех монахов, находившихся в этом монастыре, расстреляли, он остался жив, потому что находился на приходе. Несмотря на жестокие репрессии, был очень активным, боролся с обновленцами, строго держался направления Патриарха Тихона. В 1924 г. был возведен в сан архимандрита; от архиерейского сана отказался. Брат его, полковник Белой армии, эмигрировал с армией Врангеля во Францию. Архимандрита Евгения много раз арестовывали, один раз даже приговорили к расстрелу, но потом все-таки отпустили, так как он являлся греческим подданным (???). Служил в разных местах в Ставрополье и на Кубани, по 1933 г. был благочинным, обслуживал церкви, которые после декларации не приняли сергианское направление. К нему в станицу Кавказскую съезжалось множество народа. С властями держался очень независимо, требовал себе приход, вел переписку с Патриархом Иерусалимским Дамианом. И его, как грекоподданного, власти долго терпели даже тогда, когда церкви на Кубани были закрыты. Но в 1933 г. его арестовали. Он попал в Сибирь, в Кемеровские лагеря. Там один заключенный юрист объяснил ему, что грекоподданные могут выехать в Грецию. Архимандрит Евгений через зону нелегально отправил документы в Москву. В 1936 г. его вызвали в Москву и отправили на Афон, не разрешив даже повидаться с родными.

С 1936 по 1972 г. он жил на Афоне, вел энергичную переписку со своими духовными чадами в России и за рубежом. Был очень популярен в Греции, на Афоне, являлся духовным сыном Силуана. (см.: Русское Возрождение. № 20. 1982. С. 142–144). К этому описанию можно добавить, что архимандрит Евгений был хорошо знаком с архиепископом Леонтием Чилийским, в бытность свою на Юге России общался с другим известным афонцем, иеросхимонахом Феодосием. Вернулся на Афон «по обмену». Когда он находился в заключении, его поменяли на греческого коммуниста. И никаким подданным Греции он в 1914 г. быть не мог, потому что вопрос о статусе Афона был еще не решен. Скорее всего, «советские органы» прохлопали этот момент или просто искали хоть кого-нибудь, чтобы поменять на преследуемых в те годы в Греции коммунистов.

211

Архимандрит Сергий (Дабич Николай Федорович) – родился в 1877 г. в Полтаве. Окончил юридический факультет Моск. ун-та и вступил в брак. Служил в Государственной канцелярии. В 1911 г. ушел из мира и принят в число студентов 1 курса МДА без экзамена в июне 1911 г. с разрешения Святейшего Синода (указ от 7 сентября 1912 г. за № 13511). Окончил академический курс в три года. Монашество принял в Академии. В 1914 г. назначен настоятелем посольской церкви в Афинах. После революции поссорился с нашим послом в Греции Демидовым и в 1920 г. назначен благочинным православных приходов в Центральной и Южной Европе. Как и у многих эмигрантов, у него начинаются метания. То он попадает в окружение великого князя Владимира Кирилловича, то пытается в 1921 г. попасть на Карловацкий собор, но получает отказ от руководства собора. 6 октября 1923 г. перешел в католичество в сущем сане. В 1925 г. уехал из Парижа и странствовал по католическим монастырям. Пытался вернуться в православную юрисдикцию. «До сих пор тяжелым камнем лежит у меня на душе последняя предсмертная переписка с о. Дабичем, который так рвался опять вернуться в лоно православия… „Петлю на шею я себе накинул”, – писал он о своем католичестве», – писал митрополит Евлогий (Георгиевский) в книге «Путь моей жизни», гл. 22. Умер 8 июля 1927 г. в Сан-Ремо.

212

Материалы по истории «Братства» военных лет в основном взяты из статьи М. Талалая. «Русское монашество на Афоне в 1913–1918 гг.» (Россия и Христианский Восток. М., 2003. Вып. 2–3).

213

214

Старец Тихон (Голенков). Подробнее о нем см. в описании келльи Белозёрка.

215

Аверкий (Таушев), архиепископ. Святая Гора и ее современное состояние (доклад собору епископов РПЦЗ 1962 г.).

216

Врата Небесная. Удел Пресвятой Богородицы на земле Святая Гора Афон. Париж, 1958.

217

В статье В. Ф. Козлова приводится следующая статистика: во время Первой мировой войны насчитывалось 956 русских келлиотов, в 1938 г. – 147, 1966 г. – всего 17.

218

Козлов В. Ф. Святая Гора и судьбы ее русских обитателей // Дипломатический вестник. 1990. М., 1992. С. 227–248.

219

Очевидно, это сиромахи, не имевшие пристанища. Отметим слово: «именовавшиеся». Такое слово лет пятьдесят ранее греки употребляли в отношении многих русских монахов. Дескать, никогда на Афоне не было больше монахов, чем греков, потому что большая часть из них былане монахами, а «именовавшимися» монахами.

220

Еще хочется отметить что русские по сравнению с дореволюционным времени в национальном смысле стали еще более аморфными. Прилавки магазинов завалены переводными книгами с греческого языка, повествующими о разных греческих старцах, причем книги довольно примитивные. Но никто не знает великого духовника иеросхимонаха Арсения, своей жизнью напоминавшего нам о монахах первых веков христианства. С громадным трудом увидел свет первый том исторического и духовного описания Пантелеймоновской обители, повествующего о другом великом старце, иеросхимонахе Иерониме, и неизвестно, выйдет ли второй. Ничего не знают русские люди о русских старцах XIX–XX столетий. Случайно ли это? Думаю, нет. Греки пытаются доказать свое духовное право на обладание всем Афоном, и национальные страсти вовсе не прекратились. Поговорите с любезным греком подольше и узнаете, что Пантелеймонов монастырь – греческий, причем это скажет вам любой грек, даже самый радушный и приветливый по отношению к русским.

221

Россиянин. Обитель св. Иоанна Златоуста на Св. Горе Афонской // Монастырь. 1908. С. 44–50.

222

Обитель Св. Иоанна Златоуста на Св. Горе Афонской и возобновитель-настоятель ее иеросхимонах о. Кирилл. СПб., 1900.

223

224

225

226

Митрополит Михаил (Иоаннович). Выпускник Киевской духовной академии 1859 года. При нем Сербская Церковь стала автокефальной. В 1881 г. за симпатии к России был изгнан с митрополичьей кафедры князем Миланом Обреновичем. За него вступился сам император Александр 111, но на кафедру митрополит Михаил вернулся только через 8 лет, после отречения от престола князя Милана. С 1884 по 1889 г. проживал в России. Скончался в 1893 г. Данные из книги: Косика В.И. Русская Церковь в Югославии (20–40-е гг. XX века). М., 200.

227

Профессор отчасти прав, когда пишет о недовольстве сербов занятием русскими монахами Дечанской Лавры. Так, в № и «Церковного вестника» за 1909 г. читаем: «Между прочим, Скупщина постановила выразить горячий протест против оккупации Дечанской Лавры в Старой Сербии русскими монахами из келльи Святителя Иоанна Златоуста на Афоне». Но это не так сложно объяснить. Тон для Скупщины задавала интеллигенция, которая, к сожалению, в то время была очень далека от Церкви. Материал в № 17 «Церковного вестника» того же года многое нам разъяснит. Он имеет красноречивое название: «О печальном состоянии духовной жизни в Сербии». «Дело дошло до того, что ректор Белградского университета Савва Урошевич в публично произнесенной речи заявил, что Сербская Православная Церковь далеко отстала от тех задач, которые должны ей принадлежать, а сербское духовенство вовсе не соответствует своему назначению». Также он прав, когда говорит о недовольстве местного населения. Недовольны были так называемые «арнауты», жившие вокруг Лавры и в течение нескольких веков уменьшавшие ее земельные владения.

228

Русская монашеская школа в Сан-Стефано. Прибавления к «Церковным ведомостям» 1908. № 40. С. 1976.

229

Епископ Митрофан (Абрамов) Сумский, викарий Харьковской епархии. Родился в Воронежской губ. Окончил Воронежскую Духовную семинарию и КазДА. В 1920 г. эмигрировал в Югославию. Подвизался в разных монастырях Сербской Церкви. Много лет управлял монашеской школой в Дечанском монастыре. Впоследствии принял схиму с именем Макарий. Умер в конце 40-х гг. и похоронен в Белграде у Иверской часовни.

230

Пагануцци П. Н. Высоко-Дечанская Лавра на Косовом поле. Джорданвилль, 1976.

231

Отец Герасим в июле 1902 г. послал в Россию двух монахов – Иоанна и Сергия, – дав им задание найти для монастыря подходящее место и просить помощи у российской гражданской и духовной власти. По прибытии в Россию монахи расстались. Отец Сергий, заболев, поехал на Северный Кавказ лечиться водами, а Иоанн направился в Петербург. Там он встретился с Иоанном Кронштадтским, который благословил устройство монастыря на Кавказе. С помощью директора Кавказских минеральных вод генерала Хвощинского новой обители была отведена земля у подножия горы Бештау с условием открыть школу для детей из бедных семей. По преданию, еще в древности на вершине Бештау располагался лагерь скифов, потом сарматов, а во времена существования Алании у подножья Бештау в IX–X вв. – христианский монастырь. По прибытии отца Иоанна из Петербурга в Пятигорск, где уже находился отец Сергий, начинаются хлопоты по устройству монастыря. 6 августа 1904 г. местные власти отвели под монастырь во имя Успения Пресвятой Богородицы участок в 20 десятин в Пятигорском лесничестве на юго-западном склоне Бештау с двумя источниками пресной воды. Монастырь было решено построить в память избавления от опасности наследника престола, впоследствии императора Николая 11 в 1891 г. в Отсу. После благословения Святейшего Синода 2 мая 1904 г. место под устройство будущего монастыря было освящено (на это событие собралось около 4 тысяч человек), и начались строительные работы. Одновременно возводились храм, трехэтажный корпус келлий с гостиницей, дом для настоятеля, сторожей и старшей братии, трапезная и кухня. На строительство ушло 26 тысяч рублей, большая часть из которых – пожертвования. В сентябре 1904 г. к пятигорским монахам прибывают в помощь с Афона еще 20 монахов во главе с отцом Герасимом. К осени все необходимые постройки были закончены, и 28 ноября 1904 г. монастырь был торжественно освящен. Настоятелем был избран иеромонах Герасим. К знаменательному дню освящения новая обитель получила великие благословения от многих обителей Афона и России. Старцы Хиландарской Лавры на Афоне благословили братию иконою Божией Матери «Сладкое лобзание», игумен русского Пантелеимоновского монастыря на Афоне Нифонт – иконою великомученика Пантелеимона; игумен русского Андреевского скита – иконою св. Андрея Первозванного; игумен русского Ильинского скита – иконою св. пророка Илии; старцы «Братства афонских обителей» – иконою Божией Матери «Скоропослушницы»; настоятель монастыря Св. Троицы на Афоне иеромонах Нифонт – иконою Покрова Пресвятой Богородицы; настоятель пустыни Св. Митрофана Фаддей – иконою св. Митрофана Воронежского; настоятель пустыни Св. Дмитрия Солунского – иконами Почаевской Божией Матери и Дмитрия Солунского; Богословская же обитель на горе Афон пожертвовала 12 икон. Среди них – одна из главных святынь новой обители, древняя чудотворная икона св. Иоанна Предтечи.

Не обошли стороной Второ-Афонскую обитель и революционные бесчинства 1905–1907 гг. Ночью 23 сентября 1905 г. около 10 «борцов за свободу» с ружьями и револьверами ворвались в монастырь. Злоумышленники пытались проникнуть в настоятельскую келью и убили келейника настоятеля послушника Дмитрия Лихолетова. К сожалению, в январе 1906 г. сгорел первый Успенский храм, но иконостас и большинство икон удалось спасти. К августу храм был восстановлен. Сохранилось много описаний Успенского храма. Он был каменный, вмещал до 500 человек, имел резной деревянный иконостас, окрашенный голубой краской с позолоченными колоннами и орнаментом. Среди прочих в храме хранились особо чтимые иконы, такие как «Тихвинская Богоматерь» (XVI в.), «Св. Николай Мирликийский», список с «Казанской Богоматери» и др. Монахи построили летнюю гостиницу для паломников, где они могли бесплатно жить и получать продукты с монастырского подворья. Монахи помогали бедным и нищим, вели большую работу по воспитанию детей. Устав был принят такой же, что и на Старом Афоне в Греции. В 16 часов под звон колокола начиналась вечерня, затем трапеза, вечерние молитвы. На повечерии читались каноны Господу Иисусу Христу, Богоматери и Ангелу Хранителю. Затем после благословения у настоятеля монахи расходились по кельям. Запрещалось вкушать пищу, пить чай и собираться для праздных бесед. В половине первого ночи братию будили к ночному богослужению и утрене. Утреня заканчивалась обычно к четырем часам утра. В семь часов утра призывали на Литургию, перед которой ежедневно читался акафист определенному святому по дням недели. Пища была скромной: щи или суп без грибов, без рыбы, часто и без масла; каша или толченый картофель. Во время поста второй трапезы не было вовсе, а во время первой и Страстной седмицы не было и обеда, лишь один кусок хлеба. В праздники трапеза не особенно отличалась от повседневной пищи. Рыбу подавали редко, лишь в дни великих праздников. Монахи много трудились. Для сна отводилось 5–6 часов, а нередко и по 3–4 часа. Пища была самая скромная. Кельи были маленькие, с одним оконцем, с белеными стенами и полами из некрашеных досок. Мебель – стол, стул, кровать с жестким матрасом и подушкой; из посуды – чайник и стакан. Освещение – керосиновая лампа. В переднем углу – иконы с горящей лампадой. Когда началась Первая мировая война, монахи принимали участие в уходе за ранеными, посильно помогали фронту вещами и продуктами. В ао-х гг. монахов впервые потеснили, разместив в одном из зданий детский приют. Затем в братском корпусе устроили санаторий для инвалидов. Часть братии ушла в горы, монахов осталось мало. В 30-е гг. в Успенском храме разместили турбазу, а в других зданиях открыли детский дом. После оккупации Пятигорска фашистами в 1943 г. почти все постройки храма были разрушены, а в тех, что уцелели, в 50-х гг. некоторое время жили шахтеры, которые начали разработку рудников на горе Бештау. А когда возник город Лермонтов, исчезли с лица земли и последние остатки монастырских строений. Ушел под землю благодатный источник. Осталось лишь небольшое монастырское озеро. В 1997 г. по благословению митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона духовенство отслужило здесь молебен при большом скоплении народа. На месте Успенского храма был установлен деревянный крест. В восстановлении храма принимали участие духовенство, казачество, местные прихожане, предприниматели и целые предприятия. 28 августа 1999 г. Второ-Афонский монастырь был торжественно открыт. Первым настоятелем назначили протоиерея Вадима Цаликова. Затем был назначен игумен Силуан (Хараим). Сначала обитель занимала 2,1 гектара. Но постепенно монастырю передают земли, которыми он владел раньше, где располагались огороды, сады, озеро, молочная ферма. Возрождение монастыря поддерживают краевые власти. Сегодня подворье Второ-Афонского монастыря располагается на территории Лазаревской церкви в Пятигорске. Опекает Второ-Афонский монастырь и православную гимназию в Пятигорске. Кроме Лазаревского храма с подворьем в состав Второ-Афонского монастыря вошел скит в Минеральных Водах, расположенный на месте, где был погребен Феодосии Кавказский и где пребывали его мощи до перенесения в Покровский собор в г. Минеральные Воды (см.: Шамлиди Л. Ю. Свято-Успенский Второ-Афонский Бештаугорский монастырь: история возникновения, развития и восстановления; Серегина О. И. Курорты Северо-Западного Кавказа в политической, экономической и культурной жизни России конца XVIII – начала XX веков. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. Ставрополь, 2003.

232

233

Таким образом, и до русских келлиотов были многочисленные греческие братства, так что обвинения русских в этом нововведении несостоятельны. Как и в других случаях – это просто предлог, чтобы препятствовать увеличению русского братства.

234

Старец Хаджи-Георгий немало претерпел от греческих монахов, выходцев из Эллады. В частности, ему ставили в вину его строгий устав, по мнению многих бывший причиной преждевременной смерти многих его послушников: старец Георгий похоронил при своей жизни около 100 учеников.

235

Россиянин. Обитель Благовещения Пресвятой Богородицы // Монастырь. 1909. № 12. С. 714–715.

236

Ходоровский И., свящ. Великий подвижник горы афонской схимонах Парфений, ученик схимонаха Хаджи-Георгия, наставник монахов и милостивый питатель сирых и убогих. Н. Новгород, 1909. С. 14.

237

238

И не только евангельской. Живя на Афоне, келлиоты не забывали нужды России. В недавно опубликованном в журнале «Новая книга России» слове о. Парфений не только обличает пороки тогдашнего российского общества, но и дает христианское понимание свободы. «Оградите нам эту свободу, дайте нам возможность в Русской земле жить по-русски, по-православному; мы не обращаем в свою святую веру иноверцев насилием, обманом, разными обещаниями земных выгод; мы не препятствуем иноверцам молиться по-своему: не допускайте же, чтобы и иноверцы ругались над нашею верою православной, не допускайте им совращать православных простецов в свои ереси и расколы, заградите уста богохульников, чтобы не издевались они над нашею верою православною, заградите уста богохульников, чтобы не издевались они над заветными святынями нашего сердца: этого мы вправе требовать, ибо мы живем в православной России, под скипетром благочестивейшего самодержца – первенца Церкви Православной и ее могучего покровителя, – это и будет свобода совести».

239

Юрий Кази-Бек. Святая гора Афон. Келлия Св. Троицы стародревнего скита // Вокруг света. 1896. № 9. С. 135–138.

240

241

Еще в сравнительно молодом возрасте эта болезнь периодически приковывает о. Нифонта к постели.

242

243

«Иеромонах отец Нифонт ни на что и ни на кого не жалуется. „Лишь бы храм только достроить Господь помог, – сказал он мне, – а там хоть и умереть готов”». В 1896 г. из-за отсутствия средств возвышались только четыре голых стены, в которых только были намечены будущие окна и двери. Братия работала сама, не используя наемных рабочих. На себе таскали камни, возили воду. Вывод, который делает Ю. Кази-бек: «Итак, сравнивая жизнь келлиотов и монахов из монастырей, я могу чистосердечно сказать, что первые хотя и терпят постоянно материальную нужду, но, тем не менее, гораздо нравственнее и порядочнее последних».

244

До 1626 г. Святая Гора управлялась не Кинотом, состоящим из собрания представителей 30 монастырей, а общим собранием всех обителей, во главе которого стояло выборное лицо – прот.

245

Чтобы получить представление о братстве этой келльи, расскажем об одном из ее насельников. В журнале «Монастырь» за 1909 г. мы читаем следующее сообщение со Святой Горы: «В русской обители Св. Николая Чудотворца (Белозерской) 16 мая скончался на 107 году от роду схимонах Мина (Моисей Лопатин), уроженец Тамбовской губернии». В 31 год Моисей отправился на военную службу и 35 лет отслужил, состоя каптенармусом. Затем вернулся на родину и обзавелся семьей. Имел детей, внуков и правнуков. Похоронив супругу, Лопатин отправился на Афон. В 80-летнем возрасте Моисей был пострижен с именем Мина сразу в великую схиму в келлье знаменитого старца Хаджи-Георгия. Вместе с духовником иеросхимонахом Антонием и другими русскими учениками о. Георгия поселился в келлье Св. Николая, где он исполнял послушания хлебопекаря и эконома. Только в последние два года о. Мина стал прихварывать, и послушание эконома оказалось ему не под силу. Но, как истинный послушник, о. Мина нашел для себя посильный труд и стал заниматься раздачей милостыни афонским беднякам и сиромахам. За время 37-летней монашеской жизни о. Мина выстаивал все службы и нес послушания наравне с более молодыми братьями. Вот пример достойной жизни русского человека.

246

Павловский А. А. Всеобщий иллюстрированный путеводитель по монастырям и святым местам Российской империи и Афону. Н. Новгород, 1907. С. 79.

247

Иеромонах Антоний Святогорец. Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века. М., 1994. С. 20, 26.

248

Великая стража. Иеросхимонах Иероним. М., 2001. С. 42.

249

250

Россиянин. Русские обители Афона // Монастырь. 1909. № 12. С. 712–716.

251

Иеромонах Серафим. Первый всероссийский съезд монашествующих 1909 года, репринт с издания Кунгур. М., 1912. С. 24.

252

Как мы узнаем из последующего материала, о. Константин был представлен царским детям и наследнику. Видимо, это послужило началом некоторой дружбы с юным цесаревичем. В недавно изданное описание Пантелеймонова монастыря непонятным образом попала фотография о. Константина рядом с колоколом. На колоколе надпись, говорящая, что получен он в дар от цесаревича Алексия, а наверху стоит фотография самого цесаревича. Составители альманаха, вероятно, не знали, кто такой о. Константин, и поэтому поместили эту фотографию. Спасибо им за это открытие.

253

Св. ап. Варнавы, архидиакона Лаврентия, свт. Иоанна Златоуста, свт. Григория Богослова, сщмч. Харлампия, еп. Магнезийского, вмч. Прокопия, вмч. Пантелеймона, мч. Трифона, мч. Христофора, прпмч. Февронии, мц. Параскевы, мц. Анастасии, св. новомч. Димитрия, мч. Евгения, прпмчч. Иакова и ученика его, Дионисия, а также прпмчч. Акакия, Игнатия и Евфимия.

254

Цареградов Н. Русская общежительная пустынь Св. Онуфрия Египетского и Петра Афонского на Святой Афонской Горе // Монастырь. 1908. № 6.

255

Страбон (греч. Στραβων) (ок. 64/63 до н. э. – ок. 23/24 н. э.) – греческий историк и географ. Автор «Истории» (не сохранилась) и сохранившейся почти полностью «Географии» в 17 книгах, которая служит лучшим источником для изучения географии Древнего мира.

256

Алексий Смирнов. Две недели на святой горе // Русский вестник. 1887. № 6. С. 869–870.

257

Козлов В. Ф. Святая Гора Афон и судьбы ее русских обителей // Дипломатический вестник. 1990. М., 1992. С. 244.

258

Монах Виталий (Гончаренко В. Е.). 4-ое июня 1905 года. Пучок цветов с Афона. Издание обители Воздвижения Креста Господня на Афоне. Одесса, 1912.

259

Да и странно было бы обвинять в этом ученика Хаджи-Георгия.

260

261

Маевский В. Афонские рассказы. Париж, 1950. С. 83, 88.

262

263

Гавриил Афонский (8.01.1849 – 19.10.1901), игумен скита Пророка Илии на Афоне, архимандрит, преподобный (пам. 22 июля). Родился в Киевской губернии в бедной семье. Назван в честь преподобного Георгия Хозевита. Лишился родителей на 12 году жизни. Получил образование в сельской школе. Прилежно изучал Священное Писание. Во время тяжкой болезни дал обет послужить Господу. В 60-е гг. посетил святые места Киевской земли. После паломничества поступил послушником в Феофанову пустынь в г. Киеве. В 1867 г. совершил паломничество в Святую землю и на Святую Гору Афон и поступил послушником в скит Святого Пророка Илии. В 1869 г. пострижен в монашество с именем Гавриил в честь архангела Гавриила. В 1874 г. рукоположен в сан иеродиакона, а в 1876 г. – иеромонаха. С 1876 года выполнял обязанности эконома монастырского корабля, а с 1878 – казначея скита, настоятеля подворья скита в Константинополе. В 1887 г. стал игуменом (дикеем) Ильинского скита. В 1891 г. Константинопольским Патриархом Иоакимом 111 возведен в сан архимандрита. Гавриилу удалось разрешить конфликт с кириархиальным монастырем Пантократор, что позволило продолжить строительство скита. Получил разрешение на сбор средств в России и в 1893 г. прибыл в Россию со святынями скита: иконой «Млекопитательнипа» и стопой св. апостола Андрея Первозванного. Для паломников построил в 1894–1896 гг. в Одессе подворье скита с трехпрестольным храмом. В 1894 г. заложил, а в 1898 г. построил общежительный корпус в Ильинском скиту на Афоне. Им были построены две цистерны для запаса воды и новые стены для виноградников. Построены подворья скита в Таганроге и Новониколаевске. В 1899 г. начал перестройку скитского собора. Ему удалось завершить перестройку фундамента и подвальной части собора. В 1901 г., несмотря на плохое состояние здоровья, был вынужден отправиться с поездкой по российским подворьям скита. Скончался 19 октября 1901 г. в станице Новониколаевской и 2 ноября был похоронен в склепе храма Одесского подворья. Предание о захоронении строителя собора в склепе сохранилось до 90-х гг. XX столетия. Часто из подвала были слышны стуки. Клирики храма по благословению митрополита Одесского и Измаильского Агафангела за июля 1994 г. открыли нетленные мощи прп. Гавриила. В последующие дни совершилось несколько исцелений: от беснования, от болезни ног, от расслабления, от спастического паралича. Священным Синодом УПЦ канонизирован в 1994 г. Рака с мощами установлена в соборном храме Ильинского монастыря в Одессе (бывшее Афонское подворье). Составлены: тропарь, молитва и акафист.

264

Отец Тихон – последний великий старец на Афоне / Сост. и пер. иеромонах Иоанн (Коган). Сергиев Посад, 1997.

265

Подробнее о нем можно прочитать в описании келльи Белозёрка.

266

Часовой. 1934. № 139–140. Юбилей В. Н. Штрандтмана.

267

Родился Василий Николаевич в 1877 г., крестным отцом его был сам государь император Александр II. В 1897 г. окончил Пажеский корпус и некоторое время служил в лейб-гвардейском Уланском полку Ея Величества, а в 1901 г. поступил на службу в Министерство иностранных дел. Вот его послужной список: с 1902 г. состоял при канцелярии МИДа, с 1906 по 1911 г. – секретарь миссии в Дармштадте, в 1908 году был секретарем дипломатического агентства в Софии. С 1911 по 1915 год – первый секретарь миссии в Белграде. В 1919 г. был назначен правительством А. В. Колчака посланником в Королевстве СХС. Мало кто знает, что король Александр I в начале Гражданской войны хотел помочь Белому движению и послать в Россию добровольческий сербский корпус. Но бывшие союзники России, ее тайные враги, категорически запретили ему это делать, да и без их помощи король не смог бы осуществить такое перемещение войск. Король не забыл помощи русского народа. Василий Николаевич говорил одному своему собеседнику, редактору журнала «Часовой» Орехову: «Где Вы еще найдете такое сердечное и братское отношение к русским и такое любовное внимание к памяти о России, как в Югославии?» Он не забыл в трудную годину и самого Василия Николаевича. Впоследствии он часто прибегал к советам русского посланника и внимательно относился к его мнению. И пока это было возможно, до 1940 г. над зданием русского посольства красовался двуглавый орел, и Василий Николаевич делал все возможное, чтобы облегчить русским нелегкую жизнь в Югославии. Русский посланник был одновременно и уполномоченным русского Красного Креста. Роль этой организации станет ясна, если перечислить ее учреждения, действовавшие в Сербии. Главным из них был русский хирургический госпиталь в Панчево, рассчитанный на сто коек. В Словении – санаторий для легочно-туберкулезных больных. В Белграде, Панчево, Великой Кикинде, Белой церкви, Суботице, Любляне, Земуне были открыты амбулатории. Были организованы дом престарелых и детский приют в Белграде. Чтобы обслуживать все эти учреждения, пришлось создать общежитие русских сестер милосердия. И все это приходилось делать практически без средств.

Когда началась Вторая мировая война и в Белград вошли немцы, В. Н. Штрандтман был арестован, но довольно скоро освобожден по ходатайству протоиерея Георгия Граббе. Штрандтману оставалось только покинуть Югославию. В 1963 г. в «Русской мысли» появилась маленькая заметка: «Уланы ее величества и пажи извещают, что 17-го ноября в Вашингтоне скончался бывший посол российский в королевстве Югославия Василий Николаевич Штрандтман». Так тихо ушел из жизни последний из русских посланников, бывший свидетелем важнейших событий мировой истории. Умер он в нищете, но отпевал его известный в зарубежье архиерей архиепископ Аверкий (Таушев). «Он был очень строг к своей душе и весьма заботился о том, чтобы в ее изгибах не остался какой-либо забытый и неисповеданный им грех. Он как бы с некоторой завистью относился куделу своего брата, который был схимником иеромонахом в Карульских ущельях на Афонской Горе и который предварил его своим отшествием из этого мира на три месяца», – сказал на панихиде по усопшем другой владыка – архиепископ Никон. Похоронен Василий Николаевич на монастырском кладбище в Джорданвилле.

268

1875 год приводится в некрологе, напечатанном в джорданвилльской «Православной Руси», 1873 год – согласно греческому паспорту.

269

270

Митрополит Евлогий в 1926 г. вышел из состава Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей, в 1935 г. присоединился к РПЦЗ, а в 1936 г. отделился от нее окончательно.

271

272

Владимир Ронин. Церковная жизнь в Русском Антверпене (1920–1960/1999-2006).

273

Геронда Григорий из келльи Даниэлев и геронда Гедеон из келльи Архангелов на Катунаках. Оба подвизаются на Афоне около 50 лет.

274

275

Нам удалось найти на Каруле не только его фотографию, но и греческий паспорт, который, к сожалению, содержал слишком мало сведений. Указана только профессия – иеромонах, что он родился в 1873 г., глаза у него были голубые и что в 1935-36-х годах он ездил в Сербию. Из журнала «Русский паломник» мы позже узнали, что о. Никон рассказывал своему соседу по келлье о. Макарию про Аляску. О. Никон был на Алеутских островах, был на острове Афогнак, соседнем с Еловым островом, где подвизался преп. Герман и где тогда жил тульский монах Герасим, в свое время бывший и на Афоне.

276

Отшельническая келлья самых суровых подвижников.

277

Архимандрит Херувим. Из удела Божией Матери. Киев, 1998. С. 41–42.

278

279

280

После смерти о. Стефана, воспользовавшись данными сербского писателя Павла Рака, мне удалось составить следующий краткий некролог в российской печати. Видимо, эти данные следует считать наиболее достоверными:

«Почило Господе афонский подвижник схиархимандрит Стефан Карульский. Вся жизнь афонского старца была тесно связана с братским русским народом. О. Стефан (Милкович) родился в 1922 г. Учился в сельскохозяйственном техникуме. Знания, полученные там, пригодились ему впоследствии, когда он стал афонским монахом. Еще до Второй мировой войны о. Стефан поступил послушником в монастырь Туман в Сербии, где в то время подвизалось русское братство. Во время войны находился в монастыре Студенипа. По словам о. Стефана, однажды коммунисты хотели его расстрелять, но ему удалось спастись бегством. Это находит подтверждение в воспоминаниях архимандрита Иоанна (Радосавлевича). В это время о. Стефан был рукоположен владыкой Николаем (Велимировичем) в диакона. На Афон, по собственным словам о. Стефана, он пришел из Сербии пешком, в самом начале 50-х гг. Сначала поступил в сербский монастырь Хиландарь, где пробыл совсем недолго. Жил с русскими монахами в Карее, затем один в Старом Руссике, а потом поселился на Каруле, месте самых суровых подвигов афонских монахов. Здесь о. Стефан провел почти 40 лет. О. Стефан принадлежал РПЦЗ, как и некоторые другие карульские подвижники, но принимал всех, кто обращался к нему за советом и помощью. На Каруле о. Стефан вел строгую подвижническую жизнь и был известен во всей Греции. Сотни людей приходили к нему, или обращались письменно за наставлением, или испрашивали молитв. Во время своего пребывания на Каруле о. Стефан ежедневно служил Божественную Литургию. Причем часто ему приходилось служить в одиночестве, так как все эти годы он практически не имел послушников. О. Стефан был великим молитвенником, и люди, зная это, почитали его и любили. Сотни имен поминал он каждую ночь, совершая проскомидию, причем часто без помянника, наизусть. Имел множество духовных чад в Греции, Сербии, Франции (русских). Написал четыре брошюры, содержащие духовные наставления общедоступного характера, которые были напечатаны его греческими друзьями. Но больше чем этими брошюрами он вошел в историю Афона своей яркой личностью, которая проявлялась практически везде: и в его необычной фигуре, и в живом общении с сотнями гостей, и в подвигах, и в юродстве. О. Стефан иногда юродствовал, иногда был серьезен и делился своим опытом афонской жизни с теми, кто мог его воспринять. Со временем юродство захватило всю его личность и усугубилось старческими немощами и болезнями, что соблазняло многих, плохо знакомых с монашеской жизнью и неспособных оценить подвиги, совершаемые подвижниками на суровой и даже именуемой некоторыми страшной Каруле. Около трех лет назад пожар уничтожил келлью о. Стефана, и две зимы старцу пришлось прожить в пещере. Оттуда его и увезли в Сербию, в монастырь Сланцы под Белградом, который является метохом (подворьем) Хиландаря. Там о. Стефан и встретил свою кончину на праздник Введения Пресвятой Богородицы в 2001 г. Остается только добавить, что келлья о. Стефана была по соседству с келльей русских иеромонахов Порфирия и Серафима».

281

282

Известный афонский духовник, почил 25 мая 1903 г. В миру он был князем Теодором Георгиевичем Эристовым. Его род уже сделал в древности немалое приношение Афону. Во времена преп. Афанасия у него в послушниках были знатные грузины, основавшие еще при его жизни Иверский монастырь. Первым был инок Иоанн (Варасваче), знаменитый полководец иверского царя Давида Куропата, вторым – его сын, в монашестве Евфимий, и, наконец, третьим – князь Торникий, из рода которого и происходил грузинский инок. Князь Торникий вошел в историю Афона тем, что по приказу греческой императрицы и по благословению преподобного Афанасия вынужден был переменить рясу на доспехи и вновь стать на время полководцем. Но победа была одержана, и князь снова вернулся в обитель, где и окончил свое земное странствие. Его далекий потомок, старец, известный духовник грузинского братства, закончил свой жизненный путь рядом с Иверским монастырем.

283

Письмо монаха Афонского Ильинского скита Хрисанфа епископу Псковскому Арсению от 13 июля 1905 г. ГАРФ. Ф. 550. Оп. 473.

284

285

286

Читая эти отрывки, где говорится «о давнем желании» о. Никодимаи «нежелании жить в России», поражаешься двум вещам: незнанию собственной истории и преклонению пред Западом. Человеку, мало-мальски знакомому с историей экспедиционного корпуса, известно, что перед нашими солдатами после Октябрьского переворота был поставлен выбор: либо продолжать воевать на стороне Франции во имя ее интересов, либо работать на предприятиях Франции, либо работать на положении рабов в Алжире. И большинство выбрало тяжелый каторжный труд, не желая воевать за чужие интересы. Французы при этом русских не жалели: «В апреле 1917 новый главком французов генерал Нивель затеял грандиозное наступление. Русские бригады, как обычно, оказались на самом острие. В результате все обернулось страшным поражением для Антанты, вошедшим в историю как „бойня Нивеля”. Обе наши „французские” бригады потеряли около 5000 человек (весь корпус составлял 45 тыс. человек) – таких ужасных потерь еще не было. „Разброд в умах” сменился неподдельной обидой за погибших товарищей и такой же откровенной злостью ко всему французскому и военному. Бригады отвели в тыл, где солдаты и офицеры начинают посещать митинги» (Березин А. Забытый контингент // Братишка. 2005 г., июль). Дорога же на Родину была очень трудна и заняла не один год, и далеко не все ее смогли выдержать. Вообще, вопреки стереотипу, сложившемуся в сознании русских людей, французы были чрезвычайно жестоки в отношении к иностранцам, воевавшим на их стороне. Так, не выдержав издевательств, русские солдаты, оказавшиеся в силу некоторых причин в составе Иностранного легиона, устроили бунт, избив унтер-офицеров. Подобные бунты карались смертной казнью. Можно с уверенностью сказать, что о. Никодиму пришлось вынести немало за свою жизнь, а пробраться на Афон было делом вовсе не легким. После того как начались братания с болгарами, часть была снята с фронта, и пред русскими был поставлен выбор: либо продолжить войну в составе французской армии, либо заняться доблестным каторжным трудом. Отправляться в Россию или на Афон никто русским не разрешал. В любую минуту будущий монах мог быть схвачен и отправлен в Африку или даже расстрелян как дезертир. Да и законность пребывания его на Афоне была весьма сомнительна.