Ред. Golden-Ship.ru 2011
Православная библиотека Золотой Корабль
СОЧИНЕНИЯ ПРЕПОДОБНОГО ОТЦА НАШЕГО НИЛА СОРСКОГО
Первый помысл - чревообъядение
Духовное завещание преподобного Нила
Преподобный Нил Сорский оставил нам свои послания и Устав скитского жития.
Послания прп. Нила имеют предметом своим внутреннюю подвижническую жизнь, о которой с подробностью он изложил свои мысли в Уставе скитского жития. Два послания прп. Нил писал к постриженнику своему Кассиану, бывшему князю Мавнукскому, который пришел в Россию с греческой царевной Софией, служил несколько времени боярином у Ростовского архиепископа Иоасафа и в 1504 году скончался иноком в Угличской обители. В одном из своих посланий св. старец учит Кассиана, как бороться с помыслами, советуя молитву Иисусову, занятие рукоделием, изучение Св. Писания, охранение себя от внешних соблазнов, и излагает некоторые общие наставления о послушании наставнику и прочим о Христе братиям; о смирении, терпении в скорбях, о молитве за врагов и подобное. Во втором послании, воспоминая кратко о бедствиях и скорбях своих, которые претерпел Кассиан от юности, о его знатных родителях, его пленении, переселении в чужую землю и желая его утешить, преподобный рассказывает ему из Св. Писания, что скорби часто наводит Господь на любящих Его, что все святые – пророки, мученики – достигли спасения путем страданий; указывает, в частности, на Иова, , Иеремию, Моисея Исайю, Иоанна Крестителя и других и выводит заключение, что если святые столько терпели, то тем более должны терпеть на земле мы – грешные, что мы должны воспользоваться этими бедствиями и скорбями для очищения себя от грехов и для своего спасения. В послании другому ученику своему и сподвижнику – Иннокентию, основавшему уже тогда особую обитель, прп. Нил кратко говорит о самом себе, о своей жизни вместе с ним в Белозерском монастыре, о своем поселении, по окончании путешествия на Восток, вне монастыря; об основании своего скита, о своих постоянных занятиях Св. Писанием, житиями св. Отец и их преданиями, а потом наставляет Иннокентия – исполнять заповеди Господни, подражать житию святых, хранить их предания и учить тому же свою братию. Еще два послания писаны прп. Нилом к неизвестным инокам. В одном из них, весьма кратком, он заповедует иноку памятование смерти, скорбь о грехах, неисходное пребывание в келлии, смирение, молитву. В другом, довольно обширном, дает ответы на следующие четыре вопроса, предложенные каким то старцем: как противиться блудным помыслам; как побеждать помысл хульный; как отступить от мира; и как не заблудиться от истинного пути. Ответы эти, особенно на два первые вопроса, почти буквально повторяются в Уставе скитского жития. Из содержания посланий св. Нила видно, что его долго занимали и многим потребны были те самые мысли, которые собраны и систематически изложены в его Уставе скитского жития.
Самое драгоценное, что нам осталось после прп. Нила и что, конечно, пройдет еще сквозь ряд столетий бесзмертным зерцалом жития иноческого, – это его созерцательные главизны, или скитский Устав, достойный первых времен пустынножительства Египта и Палестины, ибо он проникнут духом святых Антония и Макария.
«Устав скитского жития» или «Предание о жительстве скитском» есть главное и самое важное сочинение прп. Нила. В предисловии к Уставу св. старец касается внешнего поведения иноков – говорит кратко о их повиновении настоятелю, о трудах телесных, о пище и питии, о принятии странников; заповедует соблюдать бедность и нищету не только в кельях, но и в украшении храма так, чтобы в нем ничего не было ни из серебра, ни из золота; запрещает выходить из скита без воли настоятеля, впускать в скит женщин, держать в нем отроков. Но в самом Уставе св. отец рассуждает уже исключительно об умном или мысленном делании, под именем которого разумеет внутреннее, духовное подвижничество. Сказав предварительно словами Св. Писания и св. Отцев о превосходстве этого внутреннего делания пред внешним, о недостаточности одного внешнего делания без внутреннего, о необходимости последнего не только для отшельников, но и для живущих в общежительных монастырях, преподобный Нил разделяет свой Устав на 11 глав: в главе 1-й говорит о различии мысленной брани; во 2-й – о борьбе с помыслами; в 3-й – о том, как укрепляться в подвиге против помыслов; в 4-й излагает сущность монашеского подвига; в 5-й говорит о восьми греховных помыслах; в 6-й – о борьбе с каждым из них; в 7-й – о значении памятования смерти и суда; в 8-й – о слезах; в 9-й – о хранении сокрушения сердечного; в 10-й – о смерти для мира; в 11-й – о том, чтобы все делаемо было в свое время. Все сии главы удобно разделить на три отдела.
1. В первых четырех главах св. старец говорит вообще о сущности внутреннего подвижничества, или о нашей внутренней борьбе с помыслами и страстями, и о том, как вести нам эту борьбу, чем подкреплять себя в ней, как достигать победы. 2. В пятой главе, самой важной и обширной, показывает, в частности, как вести нам внутреннюю брань против каждого из восьми греховных помыслов и страстей, от которых рождаются все прочие, а именно: против чревообъядения, блуда, сребролюбия, против страсти гнева, духа печали, духа уныния, против страсти тщеславия, помыслов гордостных. 3. В остальных шести главах преподобный излагает общие средства, необходимые для успешного ведения духовной брани, каковы: молитва к Богу и призывание Его Святого Имени; памятование о смерти и о Страшном суде; внутреннее сокрушение и слезы; охранение себя от злых помыслов; устранение себя от всяких попечений; безмолвие; и, наконец, соблюдение для каждого из исчисленных занятий и действий приличного времени и способа. В послесловии прп. Нил говорит, с какою целью предложил он Устав свой.
Многое почерпнул из писаний Ниловых прп. Корнилий Комельский, вскоре после него подвизавшийся в Кириллове, в свой иноческий устав; а собеседник св. Нила – Иннокентий, собравший воедино для своей общежительной обители 11 духовных глав блаженного своего учителя, называет его изящным явлением иночества в наши времена, ревнителем духовных отцев и говорит, что он собрал из богодухновенных писаний сии главизны, проникнутые духовной их мудростью, для спасения душ и в образец жития иноческого.
Всмотримся же и мы в это чистое зерцало подвижнической жизни – сделаем из него извлечения, не опуская, впрочем, ни одной мысли его, относящейся к делу, и придерживаясь, где это будет нужно и возможно, самых выражений св. отца, чтобы, таким образом, изобразить по возможности его полное учение о жизни подвижнической в свое собственное назидание.
Вводя своих учеников в свое учение, преподобный Нил говорит в этом кратком введении о мысленном делании вообще: о том, кто им занимался, откуда оно заимствовано, как о нем думали св. Отцы, для кого оно нужно, что для него нужно, с какими чувствами им должно заниматься.
Мысленное делание есть: размышление, Богомыслие, созерцание и сердечная молитва, или внутренняя беседа с Господом.
Многие св. Отцы занимались этим и поведали нам о делании сердечном, о хранении помыслов в различных творениях, какие внушены им были благодатию Божией, каждый по своему разумению.
Деланию этому св. Отцы научились от Самого Господа, заповедавшего очищать внутреннее своего сосуда, ибо от сердца исходят помыслы злые, оскверняющие человека (Мф. 23, 26; 15, 18-19), и уразумели, что подобает духом и истиною поклоняться отцу (Ин. 4, 24). Памятовали они и слово апостольское: аще молюся языком (т. е. устами только), дух мой (т. е. голос мой) молится; ум же мой безплоден есть. Помолюся убо духом, помолюся же и умом (1 Кор. 14, 14, 15); и потому особенно тщательно заботились об умной молитве, по заповеди того же апостола: хощу пять слов умом моим реши, нежели тму слов языком (ст. 19).
О внутреннем делании св. Агафон сказал, что «телесное делание – внешняя молитва, есть не более, как лист; внутреннее же, т. е. умная молитва, есть плод, а всяко древо, по страшному изречению Господа, не творящее плода, т. е. умного делания, посекаемо бывает и во огнь вметаемо: кто одними устами молится, а об уме небрежет, тот молится на воздух, ибо Бог уму внемлет». Св. Варсонофий говорит: «Если не внутреннее делание с Богом поможет человеку – всуе труждается во внешнем». Св. Исаак Сирин телесное делание без духовного сравнивает с неплодными ложеснами и иссохшими сосцами, ибо оно не приближает к разумению Бога. А св. Филофей Синаит повелевает молиться о таких иноках, которые по простоте не понимают мысленной брани и потому нерадят о душе, и внушать им, чтобы они, в той мере, как деятельно удаляются от злых дел, очищали бы и ум свой, который есть око души или зрительная сила ее.
Прежде бывшие Отцы не только в пустынном безмолвии соблюдали ум свой и обретали благодать безстрастия и душевной чистоты, но многие из них, обитавшие по городам в своих монастырях, как св. Симеон Новый Богослов и блаженный его учитель св. Симеон Студит, жившие среди многолюдного Цареграда, просияли там, как светила, своими духовными дарованиями. То же известно о св. Никите Стифате и о многих других. Посему-то и блаженный Григорий Синаит, зная, что все святые обрели благодать Духа Святаго чрез исполнение заповедей сперва чувственно, а потом духовно, – велит поучать трезвенности и безмолвию, которые суть охранение ума, не одних только отшельников, но и живущих в общежитии; ибо без сего чудное оное и великое дарование не обретается, – сказали св. Отцы. По замечанию Исихия, патриарха Иерусалимского, «как невозможно человеку жить без пищи и пития, так и без охранения ума своего невозможно достигнуть духовного настроения души, если даже и понуждаем себя не грешить страха ради будущих мук». «От истинного исполнителя заповедей Божиих требуется не только то, чтобы внешними действиями исполнять оные, но чтобы и ум и сердце свое сохранял от нарушения того, что заповедано»."
Для духовного делания нужен опытный наставник в нем. Св. Симеон Новый Богослов из опыта говорит, что «многие приобрели сие светозарное делание посредством наставления, и редкие получили его прямо от Бога, усилием подвига и теплотою веры, и что не малый подвиг – обрести себе наставление, не обольщающее нас, т. е. человека, стяжавшего опытное ведение и духовный путь Божественного Писания». Если же и тогда уже – в подвижническое время – трудно было обрести нелестного наставника, то ныне – при духовном оскудении – это еще труднее для нуждающихся в нем. Но если не нашелся наставник, – св. отцы повелели учиться от Божественных Писаний, по слову Самого Господа: исследуйте Писания (Ин. 5,39). Елика бо предписана быша (в Св. Писаниях) в наше научение преднаписашася, – говорит св. апостол (Рим. 15, 4).
Так св. Отцы, подвизаясь телесно, в то же время и духовно возделывали виноград своего сердца и, таким образом очистив ум от страстей, обретали Господа и снискивали разум духовный! Нам же, разжигаемым пламенем страстей, повелели почерпать воду живую из источника Божественного Писания, который может угасить опаляющие нас страсти и наставить на разум истинный. «Посему и я, говорит о себе прп. Нил, многогрешный и неразумный, собрав нечто от Св. Писания и то, что говорили нам св. Отцы, написал сие для напоминания самому себе, чтобы и сам, нерадивый и ленивый, был делателем сих, потому что доселе был пуст от всякой добродетели, духовной и телесной, и, как некий раб, был куплен неподобающими страстями, во всем себя покорив греху. Все сие собрал я, не в благодушии своего здравия и не пользуясь тишиною безстрастия, но связанный сам узами страстной болезни, и не от себя, но от Св. Писания, извлекая малое из многого, как пес, питающийся от крупиц, падающих со словесной трапезы господей своих – блаженных Отцев, – да будем подражателями их хотя вмале».
1) В первом отделе предлагается учение прп. Нила о различных действиях на нас и движениях в нас помыслов, с которыми нужно вести мысленную брань, чтобы не дать им довести нас до страсти; 2) о главных способах, которые нужно противопоставлять приражающимся помыслам, и как действовать этими способами; 3) о том, как и чем укреплять себя в подвиге против восстающих на нас вражеских сил. В заключение говорится о сущности деятельной монашеской жизни.
Св. Отцы учат, что мысленная брань или борьба, сопровождаемая победой или поражением, происходит в нас различно: сперва возникает представление помысла или предмета – прилог; потом принятие оного – сочетание; далее согласие с ним – сложение; за ним порабощение от него – пленение; и наконец – страсть.
Святые Иоанн Лествичник, Филофей Синаит и другие прилогом называют всякий простой помысл или воображение какого-либо предмета, внезапно приходящее в сердце и предстоящее уму. Св. Григорий Синаит говорит, что «прилог есть происходящее от врага внушение: делай то или другое, как это было сделано Самому Христу Богу нашему: рцы, да камение сие хлебы будут (Мф. 4,3); или проще сказать – это какая-либо мысль, пришедшая человеку на ум. И, как таковой, прилог называют безгрешным, не заслуживающим ни похвалы, ни осуждения, потому что он не зависит от нас: ибо невозможно, чтобы не было приражения к нам вражеских козней, после того, как диавол с бесами получил доступ к человеку, за преслушание удаленному из рая и от Бога: «В этом состоянии удаления он (диавол) может уже колебать мысли и ум всякого», – говорит св. Симеон Новый Богослов. «Разве одни совершенные и вошедшие на высокую степень духовной жизни могут пробыть непоколебимыми, и то на время», – добавляет св. Исаак.
Сочетанием св. Отцы называют собеседование с пришедшим помыслом, т. е. как бы тайное от нас слово к явившемуся помыслу, по страсти или безстрастно; иначе: принятие приносимой от врага мысли, удержание оной, согласие с нею и произвольное допущение пребывать ей в нас. Это святые Отцы почитают уже не всегда безгрешным; но оно может быть и похвально, если богоугодно разрешится. Богоугодно же разрешается так: если кто немедленно не отразит лукавого помысла, но несколько с ним собеседует – удержит его в себе на некоторое время, и враг уже будет налагать на него страстное помышление; то пусть всячески старается противопоставить ему помыслы противные – благие, или переложить его на благое. А каким средством, мы о том скажем впоследствии.
Сложением св. Отцы называют уже благосклонный от души прием помысла, в нее пришедшего, или предмета, представившегося ей. Это бывает, например, тогда, когда кто-либо мысль, врагом порожденную, или предмет, от него представленный, примет, с ними вступит в общение чрез мысленное разглагольствование, и потом склонится или расположится в уме своей поступить так, как внушает вражий помысл. О вменяемости сего св. Отцы рассуждают применительно к той степени и мере духовного возраста, в коих находится подвизающийся. А именно: если кто достиг некоторого преспеяния и удостоился получить от Бога помощь и силу отревать помыслы лукавые, но не отженет их по лености и небрежению, – таковому не безгрешно сие. Если же кто – новоначальный и к отвержению прилогов и наведений лукавого еще безсильный – склонится несколько на сторону лукавого помысла, но вскоре, раскаясь и упрекая себя, исповедует сие Господу и призовет Его на помощь, по слову Божию: исповедайтеся Господеви, и призывайте имя Его (Пс. 104, 1), то Бог прощает ему по милосердию Своему ради немощи его. Вот что Отцы сказали о сложении мысленном – об уступке, о склонении на сторону помысла: иногда кто-либо из подвизающихся, хотя бывает побежден в мысли, но корень ума его в глубине сердца его твердо стоит в том, чтобы самим делом не согрешить и беззакония не совершить. Это есть первый вид сложения. А второй вид сложения, по словам св. Григория Синаита, состоит в следующем: «Когда кто волею своей принимает от врага наносимые мысли и, согласуясь и сдружась с ними, побеждается ими так, что уже не только не противоборствует страсти, но и решается все сделать по внушению ее, и если не исполняет своих решений на самом деле, то не почему-либо другому, как только по неполучению на то времени или места, или по иной причине, не дозволяющей совершить преднамеренное. Такое состояние души весьма виновно и подлежит запрещению, т. е. церковной епитимий.
Пленение есть невольное увлечение нашего сердца к пришедшему помыслу или постоянное водворение его в себе – совокупление с ним, отчего повреждается наше доброе устроение. В первом случае, когда умом твоим овладевают помыслы и он насильно – против твоего желания – уносится лукавыми мыслями, – ты вскоре, с Божией помощью, можешь удерживать его и возвращать к себе и к делу своему. Второй случай бывает тогда, когда ум, как бы бурею и волнами подъемлемый и отторженный от благого своего устроения к злым мыслям, уже не может придти в тихое и мирное состояние. Это обыкновенно происходит от рассеянности и от излишних неполезных бесед. Вменяемость в этих случаях различна, смотря по тому, когда и как помысл внедряется в душу и действует: во время ли молитвы – келейной или соборной, или не во время молитвословия, средний ли то – безразличный – негреховный помысл, или прямо – злой... Если ум находится в плену лукавых помыслов во время молитвы, это очень виновно и осудительно, потому что во время молитвы ум должен быть весь обращен к Богу и внимать молитве, отвращаясь всячески и всяких сторонних мыслей. Если же не во время молитвы и при необходимых для жизни потребностях входят в душу и в ней остаются мысли, то такое состояние безгрешно, ибо и святые необходимое для жизни телесной исполняли благословно и безвинно. Во всяком этого рода помысле, – говорят Отцы, – ум наш, если соблюдает себя в благочестивом устроении, бывает с Богом неразлучен; от лукавых же мыслей да отвращаемся.
Страстию называют такую склонность и такое действие, которые, долгое время гнездясь в душе, посредством привычки, обращаются как бы в естество ее. Человек приходит в это состояние произвольно и самоохотно; и тогда помысл, утвердясь от частого с ним обращения и сопребывания, и согретый и воспитанный в сердце, превратясь в привычку, непрестанно возмущает и волнует его страстными внушениями, от врага влагаемыми. Это бывает тогда, когда враг очень часто представляет человеку какую-либо вещь или лицо, питающие страсть, и воспламеняет его к исключительному люблению их, так что волею или неволею человек мысленно порабощается ими. Причиной сего бывает, как сказано, по небрежению и произволению долговременное занятие предметом. Страсть, во всех ее видах, непреложно подлежит или покаянию, соразмерному с виной, или – будущей муке. Итак, подобает каяться и молиться об избавлении от всякой страсти; ибо всякая страсть подлежит муке не за то, что подверглись мы брани от нее, но за нераскаянность. Если бы было то (т. е. мука) только за брань от врага, то некоторые, не достигнув еще совершенного безстрастия, не могли бы получить избавления, как говорит св. Петр Дамаскин. Обуреваемому же какой-либо страстью подобает всеми силами противиться ей, – сказали Отцы. Возьмем, например, страсть блудную: кто борим этой страстью к какому-либо лицу, тот пусть всячески удаляется от него – удаляется и от собеседования, и от сопребывания с ним, и от прикосновения к его одежде, и от запаха ее. Кто не соблюдает себя от всего этого, тот питает в себе страсть и любодействует мысленно в сердце своем, – сказали Отцы: он сам в себе возжигает пламя страстей и, как зверей, вводит в душу свою лукавые помыслы.
Так святые подвижники свидетельствуют нам, что все грехопадения человеческие совершаются не иначе, как с постепенностью. Первая степень есть прилог, когда без намерения и против воли входят в душу греховные представления, или через внешние и внутренние чувства, или через воображение. Это безгрешно и только есть повод и близость ко греху; и самые великие святые, в самые священные времена, нередко подвергались прилогам и принуждены были бороться с ними. Сочетание означает принятие прилога, добровольное размышление о нем; сие не всегда безгрешно. Сложение есть услаждение души пришедшим помыслом или образом, т. е. когда кто, принимая помыслы или образы, представленные врагом, и с ними беседуя мысленно, вскоре решит в мысли своей, чтобы так было, как внушает помысл. Здесь нужно немедленное покаяние и призывание Бога в помощь. Пленение есть то состояние души, когда принужденно и невольно отводится ум на худые мысли, нарушающие мирное устроение души, и душа с усилием, только при помощи Божией, возвращается в себя. Страсть есть долговременное и обратившееся в привычку услаждение страстными помыслами, влагаемыми от врага, и утвердившееся от частого размышления, мечтания и собеседования с ними. Это уже есть рабство греху, и не покаявшийся, не извергший из себя страсть подлежит вечным мукам. Здесь потребна уже великая и напряженная борьба и особенная благодатная помощь, чтобы оставить грех (см. Лествица 15, 75).
Вот где начало и корень нашей греховности! Приходит в душу помысл, приражается предмет – греховный или не греховный, по мысли прп. Нила, это все равно, – мы обращаем на него внимание, задумываемся над ним, увлекаемся им, начинаем стремиться к нему; а главное свое дело – дело спасения или пребывания в Боге и во всем Божественном – забываем. И все это делается часто без нашего ведома. Мы так слабы, рассеянны, легкомысленны, небрежны, что влаемся всяким ветром этих помыслов и предметов: они непрестанно, как вихрь какой, кружат нас – от утра до вечера, от вечера до утра; а от этого грешим постоянно. И всему этому подвергаемся мы часто безсознательно. Горе нам! Что делать, чтобы избавиться от такого, без сомнения, погибельного состояния? Необходимо твердо знать и всегда помнить, что не от слабости, не от рассеянности, не от небрежности, не от легкомысленности только нашей все это происходит с нами, а, главным образом, от незнания того процесса, которым помыслы доводят нас до страстей, от нежелания и неумения бороться с ними и побеждать их, от забвения о своем назначении, от неведения, что противопоставлять им. О, как нужно изучить эти разные движения помыслов в духовной брани! Как необходимо всегда помнить и употреблять в дело те средства, которые избавляют нас от поражения ими и дают нам победу над ними! Иначе как и спастись нам!?..
Указав различные степени помыслов, возрастающих до страсти, прп. Нил научает нас далее, каким образом противиться сим искушениям диавольским, противопоставляя им молитву и безмолвие, и открывает те таинственные дарования, какими Господь благодатно просвещает Своих угодников, свыше всех помыслов человеческих.
Отцы, – говорит он, – наставляют, чтобы подвижник противостоял вражеской стороне с соразмерной ее действию силою, имея в виду, что он одержит победу или потерпит поражение в уме своем. Проще сказать: должно сопротивляться лукавым помыслам, сколько у нас есть силы. Следствием противоборства будут или венцы, или наказания; венцы – победителю, а муки – согрешившему и не покаявшемуся в сей жизни. «Согрешение, заслуживающее муку, – по словам св. Петра Дамаскина, – есть то, когда кто помысл приведет в исполнение; а тем, кои твердо борются и среди сильной борьбы вражией не изнемогают, – тем соплетаются светлейшие венцы».
Самая лучшая и благонадежная брань может быть тогда, когда помысл – прилог отсекается в самом начале, и когда будет непрестанная молитва. Ибо кто сопротивляется в первомыслии, т. е. прилогу, тот, так сказать, одним ударом пресечет все последующие действия: благоразумный подвижник умерщвляет самую мать злых исчадий, т. е. лукавый прилог первой мысли, – сказали отцы. А наипаче во время молитвы надо ум свой привести в такое состояние, чтобы он был глух и нем, как сказал св. Нил Синайский, и иметь сердце упраздненным от всякого помысла, даже по-видимому доброго, как сказал св. Исихий Иерусалимский; ибо по опыту известно, что за допущением безстрастных – добрых помыслов следуют и страстные худые: вход первых отверзает дверь и вторым.
Так всемерно нужно упразднять себя и от тех помыслов, которые представляются правыми, чтобы постоянно – безпрепятственно – зреть во глубину сердца и взывать: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя – произносить иногда всю эту молитву, иногда половину ее, сокращая так: Господи Иисусе Христе, помилуй мя; или: Сыне Божий, помилуй мя, – как это будет удобнее для новоначальных, – научает св. Григорий Синаит. Впрочем, слишком часто изменять слова молитвы не должно. По произнесении: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя – Отцы присовокупляют еще слово: грешного. И это Господу приятно, а нам, грешным, особенно прилично.
Взывай так прилежно, стоишь ли, сидишь ли или лежишь, – взывай, затворяя ум в сердце и для внутренней безпрепятственности сдерживая, сколько можно, самое дыхание, чтобы не часто дышать, как учит св. Симеон Новый Богослов. А св. Григорий Синаит говорит: «Призывай Господа Иисуса всеусердно, терпеливо и постоянно – пождательно, отревая всякий помысл». В том же, как полезно для средоточения ума в молитве сдерживать дыхание и не часто дышать, скоро удостоверит самый опыт, – говорят Отцы.
Если не можешь молиться в безмолвии сердца и без помыслов и видишь, что они в уме твоем плодятся, то не малодушествуй о том и, ни на что не смотря, держись молитвы. Св. Григорий Синаит, совершенно зная, что нам, страстным, невозможно победить лукавые помыслы, сказал: «Никто из новоначальных не удержит ума и не отженет помыслов, если Сам Бог не удержит его и не отринет помыслы. Только сильные и многопреуспевшие в духовном делании в состоянии удерживать ум и прогонять помыслы; но и они не своею силою прогоняют их, а с Богом подвизаются в противоборствовании им, облекшись благодатию и во всеоружие Его. Ты же, узрев нечистоту лукавых духов, т. е. помыслы, в уме твоем воздвизаемые, не ужасайся и не смущайся. И если бы стали представляться тебе по-видимому добрые какие-либо предметы, не обращай на них никакого внимания; но, сколько можно удерживая дыхание и затворяя ум в сердце, вместо оружия часто и прилежно призывай Господа Иисуса. И все помыслы, как бы огнем опаляясь Божественным именем Господа Иисуса, невидимо отбежат».
Если же и после сего не перестают вторгаться и стужать помыслы, то встань и помолись на них – именно на них, т. е. на самые помыслы, и потом с твердостью продолжай первое дело, т. е. призывание имени Иисусова, с затворением ума в сердце (о том, как совершать молитву на помыслы, скажем, с помощью Божиею, после). Когда помыслы – и после молитвы на них – безстыдствуют и нападают, так что невозможно сохранить умом сердце, – тогда начни произносить молитву устами и произноси ее непрестанно, долго, крепко и терпеливо. В случае же расслабления и изнеможения, призывай Бога на помощь, понуждая себя, сколько есть силы, не прерывать молитвы; и все это Божией помощью совершенно отгонится и исчезнет. А когда ум утишится и освободится от плена помыслов, тогда опять внимай сердцу и совершай молитву душевно или умно; ибо упражнения и труды добродетели многоразличны, но по отношению к трезвению все они суть только частности; сердечная же молитва есть источник всякого добра: как сады напояются водою, так она напояет душу, – говорит св. Григорий Синаит. Блаженный сей отец, уразумев писания всех духоносных отцев и последуя им, повелевает всеприлежно заботиться о молитве, отревая во время ее всякий помысл, не только злой, но и кажущийся добрым, ибо безмолвием называет он устранение на время от всех помышлений, дабы, приемля их как благие, не лишиться важнейшего. «Безмолвие есть – искать Господа в сердце, т. е. умом блюсти сердце молитве, и этим одним быть всегда заняту», – говорит св. Симеон Новый Богослов.
Дело сие, т. е. ум блюсти в сердце, устранив все помыслы, доколе не стяжется навык, весьма трудно. Трудно оно не только для новоначальных, но и для тех, кои, хотя долго уже трудились, но сладости молитвы, ощущаемой внутри сердца по действию благодати, еще не приобрели и не ощутили. И по опыту известно, сколь тяжело – жестоко это упражнение в молитве умой и неудобоисполнимо для немощных. Но тот, кто обрел благодать, молится без труда и с люовью, утешаясь благодатью: «Когда воздействует молитва, тогда действие ее совершенно сосредоточивает ум в себе, услаждает его и от всякого пленения освобождает», – говорит св. Григорий Синаит. Поэтому нужно, доколе возможно, терпеливо пребывать в молитве, отвращаясь от всех помыслов, и до времени не вставать на пение. В терпении, да будет седение твое, по слову апостола: в молитве терпяще (Кол. 4, 2); и не скоро вставай, даже при ощущении болезненного томления и ослабления мысли – от (внутреннего) вопля и плача, помня пророческое слово: яко болящая егда приближается родити, болезнует (Ис. 26, 17); и св. Ефрема, так научающего: «Боли болезнь болезненне, да мимотечеши от суетных болезней болезни». Св. Григорий Синаит также повелевает чтобы, преклонив главу и выю, мы немалое время терпели в молитве, усердно призывая на помощь Господа Иисуса, поникнув долу и собра в ум в сердце, если только оно отверсто уже; в подтверждение сего приводит слова Самого Господа: яко нуждно есть Царствие Небесное, и нуждницы восхищают е; под словом нуждно и нуждницы Господь, по его толкованию, разумеет «крайнее тщание и болезненный труд». «Когда же ум от напряжения утомится и изнеможет, и когда тело и сердце почувствует некую боль от усильного и непрерывного npизывания Господа Иисуса, тогда примись за пение, чтобы подать ему некую ослабу и упокоение». Таков высший чин делания духовного и таково наставление премудрых для всех подвижников – один ли кто пребывает или с учеником! «Если есть у тебя верный ученик, то пусть он читает псалмы, а ты сердцем внимай им». Так прп. Григорий, собственным опытом прошедши путь духовный, повелевает нам все старание прилагать об умной молитве; псалмов же употреблять мало для прогнания уныния, прилагая и покаянные тропари, только без пения, по слову Лествичника: «Яко не воспоют сицевии»; «довлеет бо им в веселие сердечная болезнь, яже о благочестии бываемая, и теплота духовная, подаваемая им в отраду и утешение», – как говорит св. Марк Подвижник. Велит он также присовокуплять и трисвятое на всякое пение или кафизму, и аллилуйя – всегда, по чину древних свв. Отцев – Варсонофия, Диадоха и прочих.
Когда, по благодати Божией, почувствуется сладость молитвы и когда молитва воздействует в сердце, тогда наипаче св. Григорий Синаит повелевает прилежать ей. «Если, – говорит, – ощущаешь, что молитва действует в твоем сердце и не перестает производить в нем движения, – не оставляй ее и не вставай на пение псалмов, пока, по смотрению Божию, она не оставит тебя; ибо, так поступив, ты оставил бы Бога внутрь, стал бы призывать Его вне себя и спустился бы сверху вниз. Таким образом ты и молитву упустишь, и ум лишишь тишины его, тогда как безмолвие, по самому имени своему, требует, чтобы хранить его, т. е. ум, в мире и тихом спокойствии: Бог есть мир, чуждый всякого смущения и безпокойства. А чтобы, при делании умной молитвы, не впасть в прелесть, не допускай в себе никаких представлений, никаких образов и видений; ибо парения – сильные мечтания и движения – не престают быть и тогда, когда ум стоит в сердце и совершает молитву, и никто не в состоянии владычествовать над ними, кроме достигших благодатию Св. Духа совершенства и кроме стяжавших Иисусом Христом непоколебимость ума.
Что касается Златоустаго устава, которым в духовном упражнении полагается: час молиться, час читать, час петь – и таким образом проводить весь день, – он добр, смотря по времени, мере и силе подвизающегося. Это пусть будет в твоей воле: или – располагать себя по этому распределению св. Иоанна Златоуста, или же – неотступно держаться того, чтобы всегда пребывать в деле Божием – в умной молитве.
Неведающим молитвы умной, которая, по слову Лествичника, есть источник добродетелей, напаяющий их ведающих ее, как духовные насаждения, – подобает много и долгое время проводить в пении и часто сменять одно духовное упражнение другим. Из упражнений же иные приличны живущим в безмолвии, а иные – в общежитии. То или другое, по слову премудрых, хорошо – в своей мере и на своем месте. Впрочем, Отцы сказали, что петь надлежит в меру, наиболее же быть занятым молитвой. Но когда найдет разленение, должно петь псалмы или читать о житии и подвигах Отцев; ибо для ладьи нет надобности в веслах, когда несет ее ветер и переносит через море страстей; когда же ладья остановится от безветрия, тогда надобно употребить весла или даже иную меньшую ладью для перевоза.
Желая поспорить, некоторые указывают на св. Отцев и на нынешних подвижников[1], кои совершали всенощное стояние и непрестанное пение... Но таковым св. Григорий Синаит повелевает отвечать от Писаний так: «Не во всех все совершенно, по недостатку тщания и по изнеможению силы; а и малое в великих не всегда мало, и великое в малых не всегда совершенно. Не все подвижники, древние и нынешние, одним и тем же путем шествовали, и не все всё до конца исполнили». О достигших же преуспеяния и о сподобившихся просвещения тот же Отец говорит, что им надобно не глаголание псалмов, но – молчание, непрерывная молитва и созерцание: они соединены с Богом, и непотребно им отторгать ум свой от Него и подвергать смущению. Ум таковых, когда отступит от памятования в умной молитве о Боге, и возьмется чрез меру за дела не столь важные, прелюбы деет.
Испытавший такое высокое состояние св. Исаак Сирин пишет, что когда приключается духовная неизреченная сия радость, она внезапно отсекает в устах молитву, ибо тогда как бы престают уста, и язык, и сердце – хранитель помыслов, и ум, кормчий чувств, и мысль – скоро летящая докучливая птица; тогда уже мысль не имеет своей молитвы и движется не самовластием, но сама она наставляется иною силою, содержится в таинственном пленении и обретается в непостижимом, которого сама не ведает. Это есть то, что называется собственно ужасом и видением молитвы, а не самая молитва; ибо ум бывает тогда уже превыше молитвы, которая отлагается ради обретения лучшего, и он находится в исступлении – без всякого желания, по слову апостола: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть (2 Кор. 12, 2). Молитву св. Исаак Сирин называет семенем, а сие состояние собранием снопов, когда жнущий сам изумляется неизреченным видением того, как от худых и голых зерен, которые он посеял, внезапно прозябли пред ним зрелые колосья. Молитвою же сие называется потому только, что от нее происходит, и святым дается сие неизреченное дарование, которого имени никто определить не может. Когда действием духовным подвигнется душа к божественному и чрез непостижимое соединение уподобится Божеству, и просветится в своих движениях лучом высокого света, и сподобится ум ощущения будущего блаженства, – тогда забывает сама себя, все временное сущее здесь, и уже не имеет движения в чем-либо: возжигается в ней неизреченная радость, закипает в сердце несказанная сладость, насыщается этим и самое тело, человек забывает не только какие-либо страсти, но и самую жизнь свою, и думает, что Царство Небесное не в ином чем состоит, как в этом состоянии. Здесь-то испытывается, что любовь Божия слаще жизни, и разум, еже по Бозе, от которого рождается любовь, слаще меда и сота.
«О чудо, – восклицает св. Симеон Новый Богослов, – какое слово сие изглаголет, ибо это страшно воистину и свыше всякого слова! – Вижу свет, которого не имеет мир, и, сидя в келлии, вижу внутрь себя Творца мира, и беседую с Ним, и люблю Его, и питаюсь единым Боговедением, и, соединившись с Ним, превосхожду небеса: где же тогда тело? Не знаю; ибо Господь меня любит и в Самого Себя приемлет, и на объятиях скрывает, и, будучи на небесах, в то же время и в моем сердце, и здесь и там виден мне. Владыка являет меня не только равным ангелам, но и преимуществующим пред ними, ибо невидимый для них и неприступный существом, мне виден бывает и с моим соединяется существом. Это есть то, о чем возвещает апостол: «Что око не виде, и ухо не слыша, и на сердце плотяно не взыде» (1 Кор. 2, 9); и, пребывая в этом, не только не хочешь выйти из келлии, но желал бы укрыться в глубине земли, дабы там, вне всего мира, созерцать безсмертного своего Владыку и Создателя.»
Согласуясь со св. Симеоном Новым Богословом, и св. Исаак Сирин говорит тоже, что когда отымется у человека покрывало страстей, от мысленных его очей, и узрит он сию неизреченную славу, внезапно ум его возвышается до ужаса, и если бы Бог не положил предела в сей жизни такому состоянию, – сколько в нем оставаться, – то, хотя бы допущено было продолжаться оному и во всю жизнь человека, никогда не захотел бы он выйти из сего дивного видения. Но так устрояет Бог по Своей милости, чтобы на время умалялась благодать Его во святых, дабы могли они промышлять и о братии своей служением слова, поучающего благочестию; ибо, как говорит Макарий Великий[2], если бы кто имел такую благодать, чтобы постоянно быть объятым сладостью сих чудесных видений, не мог бы он более ни о чем временном слышать, или говорить, или принять на себя тяжесть словесного учения и какой-либо малейшей заботы. Вкусившие однажды, в мертвенном сем теле, безсмертной пищи и в маловременном мире сподобившиеся отчасти той радости, которая предуготовляется в Небесном Отечестве, уже не могут прилепляться красным мира сего, или бояться чего-либо скорбного и лютого, но с апостолом дерзают восклицать: «Ничтоже возможет нас разлучити от любви Божией» (Рим. 8, 3).
Все это, по слову св. Исаака, принадлежит тем, кои видели таковые опыты и чувствовали их в себе самих, достигнув дара сего, при руководстве Отцев и после ревностных стараний и труда в житии своем. Мы же непотребны, многим грехам повинны и многих страстей исполнены; и потому самому не заслуживали бы даже и слышать о таких предметах. Но уповая на благодать Божию, я осмелился сказать о них несколько слов из творений духоносных Отцев, да познаем, хотя не вполне, как мы окаянны и как безрассудны, прилепляясь и пристращаясь к миру сему, скопляя вещи тленные и ради их вдаваясь в заботы и смуты, со вредом для душ наших. И все это мы в похвалу себе поставляем и добрым делом считаем! Но горе нам! «Мы не понимаем достоинства душ наших – не разумеем, для какой жизни призваны», – говорит св. Исаак. Жизнь наша в мире сем, ее скорби, ее блага и покой почитаются нами за нечто важное; о жизни же по духу, погрузясь в леность, миролюбие и безпечность, мы говорим, будто она свойственна была только древним святым, а нам она не нужна, да и невозможны такие подвиги...
Но не так это, не так! Невозможны они для .тех, кои безпечно порабощают себя страстям, кои не хотят каяться, – истинно прилежать Духу Божию, и предаются неполезным попечениям мира сего. А тех, кои усердно каются, кои со многою любовью и страхом взыскуют Бога и к Нему единому взирают, и по заповедям Его поступают, – тех всех Господь принимает, милует; дарует им благодать Свою и прославляет их. Так уверяет нас всё Божественное Писание. В древности многие отцы и сами проходили поприще сие, и других руководили по нему; только ныне не то уже стало, по оскудению руководителей. Но кто всецело посвятит себя делу Божию, того сама благодать Божия вразумляет, тому она способствует отныне и до века. Тех же, кои не хотят подвизаться и суесловят, будто в настоящее время не подает уже Бог древних дарований, – тех апостол называет прельщаемыми и прельщающими других. Есть и такие, кои и слышать не хотят о том, что и ныне есть благодать. Но св. Григорий Синаит называет их омраченными крайним нечувствием, неразумием и маловерием. Мы же, уведав все сие от Св. Писаний, если желаем прилежно заняться делом Божиим, да удаляемся, сколько можно, от суеты мира сего, заботясь истребить страсти, сердце свое соблюдая от лукавых помыслов и во всем исполняя заповеди Божий. А чтобы блюсти сердце, нужно всегда иметь молитву. В этом состоит первая степень иноческого возраста, и без этого невозможно умертвить страсти, – говорит св. Симеон Новый Богослов.
Время, наиболее благоприятствующее иноческим занятиям, есть ночь. «Во время ночи наипаче должно упражняться иноку в своем иноческом труде», – сказали отцы. Блаженный Филофей Синаит сказал, что ум очищается наипаче ночью. И св. Исаак Сирин говорит: «Всякую молитву, которую приносим ночью, почитай важнее всех дневных дел: сладостное чувство, которое постникам даруется во время дня, исходит от света ночных занятий иноческих». Согласно с сим и прочие святые учат. Поэтому св. Иоанн Лествичник сказал: «В нощи наиболее занимайся молитвою, менее – пением». Но, «трудясь в умной молитве, восстав, помолися», – сказал он же в другом месте.
Таким-то образом и нам должно поступать, когда ум утрудится в умной молитве, т. е. занять его пением псалмов, или тропарей, или иного чего, смотря по тому, какое кто имеет правило. Но при том нужно помнить, что «многоглаголание, – по словам Иоанна Лествичника, – часто рассеивает ум во время молитвы, а малословие нередко собирает». «При несобранности же помыслов наипаче займись чтением», – сказал св. Исаак; то же и ангел заповедал св. Антонию Великому: «Когда ум твой рассеивается, тогда более прилежи чтению или рукоделию». «Новоначальным же, когда найдут на них помыслы, весьма полезно какое-либо рукоделие с молитвою, или служение – занятие из послушания, – особенная же и наибольшая для них в этом потребность бывает, когда обуревают их помыслы печальные и унылые», – научают Отцы.
Вообще же в этом мысленном делании св. Исихий Иерусалимский предлагает четыре способа: или прилоги блюсти, т. е. следить или наблюдать за ними и отревать их в самом начале; или хранить сердце глубоко, упразднив его от всякого помысла, и молиться; или призывать на помощь Господа Иисуса Христа; или иметь память смертную иметь. Все это затворяет двери для лукавых помышлений; и каждый из сих способов, обретаясь в ком-либо порознь, называется трезвением ума нашего и мысленным деланием. Внимая всему тому, каждый из нас да подвизается подобающим ему образом.
Изложив полное учение о мысленном делании, преподобный Отец наш Нил предлагает затем и средства как и чем укреплять и оборонять себя в борьбе против вражеских восстаний, или в мысленном подвиге, и в чем состоит вся полнота делания в жительстве нашем.
Укрепление в борьбе внутренней и подвиге мысленном, указанное во всех Писаниях, состоит в том, чтобы, когда сильно будем ратуемы лукавыми помыслами, не возмалодушествовать и не уныть, не остановиться и не прекратить дальнейшего течения своего на пути подвига. Когда поражаемся от скверных помыслов, хитрость диавольской злобы влагает в нас стыд, удерживающий нас от обращения к Богу с чувством покаяния и в молении; но мы да побеждаем их всегдашним покаянием и непрестанной молитвою, и не дадим плещи врагам нашим, т. е. да не обратимся вспять, хотя бы на каждый день по тысяче ран принимали от них. Решимся в себе самих даже до смерти никак не оставить живоносного сего делания; ибо вместе с искушениями ниспосылается нам сокровенно посещение милости Божией.
Св. Исаак говорит, что не только нам, страстным и немощным, приключаются мысленные падения, но и тем, кои стоят на высокой степени чистоты и кои под мышцею – предохранением разума Господня, проводят жизнь свою в достоблаженном безмолвии; но вслед за искушением у них бывают мир и утешение, и помыслы целомудренные и тихостные. О, сколь часто человек бывает немощен, и в немощи и в безсилии своем поражаем и повергаем долу! Но когда он исторгает знамя из рук сильного врага, тогда имя его провозглашается пред всеми: он превозносится пред сподвижниками своими и пред прочими, отличавшимися в брани, и приемлет венец и драгоценные дары, преимущественно пред всеми своими сверстниками. Вот как святые ободряют нас и удаляют от ума нашего всякое сомнение, дабы мы в борьбе мысленной, во время смущения от наносимых скверных помыслов не ослабели и не пришли в отчаяние!
А когда удостоишься посещения благодатного, не предайся безпечности и не превозносись, но смиренно обратись к Богу, благодари Его и приведи на память согрешения, сделанные тобою по попущению. – Помяни, как глубоко падал ты некогда и какой был тогда у тебя скотский, несмысленный ум. Размысли об окаянстве естества своего; перечисли все нечистые помыслы и те скверные плоды, которые наполняли душу твою, когда она охладевала без теплоты благодатной. Представь тот час смущения и безчисленных движений, который постиг тебя, незадолго пред сим, при омрачении твоем; вспомни, как скоро и внезапно уклонился ты на сторону страстей и услаждался ими, погрузясь во тьму умом своим. И все это вспоминая, кайся и укоряй себя.
Разумей и то, что все сие Промысл Божий наводит на нас для того, чтобы нас смирить. Вот что и блаженный Григорий Синаит сказал об этом: «Ежели человек не будет побеждаем и поражаем, одолеваясь всякой страстью и помыслом, если он не примет ран от духа злобы, не обретая помощи ни от дел, ни от Бога, ни от чего-либо иного, так что, во всем утесненный, едва не приходит в состояние безнадежности, – то он не может сокрушиться и смириться до того, чтобы поставить себя ниже всех, счесть себя последнейшим рабом пред всеми, и даже худшим самих бесов, так как от них он стужаем и побеждается». И то имеет Промысл Божий целью, в благоустроении своем, вводящем человека в смирение, за коим всегда следует возвышение от Бога, чтобы даровать смиряемому Божественную силу, действующую и совершающую в нем все, употребляющую его как орудие свое и производящую чрез него чудеса Божий.
Внимай этому со страхом: ежели не смиришь мудрование свое, то благодать оставит тебя, и ты, конечно, побежден будешь в том, в чем искушаем был от находящих помыслов; ибо твердо стоять в добродетелях сам собою не можешь: это есть дело благодати, которая носит тебя, как мать свое дитя, на руках своих, сохраняя тебя от всякой сопротивности.
Крайне надобно опасаться, чтобы нам самим не подать повода к укреплению восстающих на нас лукавых помыслов; а это бывает в таких случаях, когда станем проходить путь Божий не право, не усердно и превратно. Итак, кто желает совершенствоваться в любви Божией, истинно спастись и творить дело Господне, – тот, со многим усердием и тщанием да жительствует и, сколько есть силы, да подвизается во всем, согласно с Божественным Писанием, все благочестно исполняя во смирении, всегда с ревностью, без разленения и расслабления!
Вся полнота делания в жительстве нашем заключается в том, чтобы всегда, во всех делах, во всяком начинании, душою и телом, словом, и делом, и помышлением, сколько есть в нас силы, пребывать в деле Божием, с Богом и в Боге. Блаженный Филофей говорит, что подобно тому, как мы, живя еще в мире, посреди его суеты, порабощены были всем умом и всеми чувствами греховной прелести, – подобает нам, когда мы начали жительствовать по Боге, всем умом и всеми чувствами работать Богу Живому и Истинному, сообразуясь с Его истиной и волей, исполнять Его св. заповеди и всячески удаляться от всякого дела, Богу неугодного, по слову Божию: ко всем заповедям Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех (Пс. 118, 128).
В частности: восстав от сна, прежде всего должно прославить Бога устами и исповедаться Ему, а потом уже начинать делание, т. е. молитву, пение, чтение, рукоделие и какое понадобится поделие, т. е. что-нибудь между делом. Ум же всегда должно иметь утвержденным в благоговении и уповании на Бога, чтобы все творить в благоугождение Богу, а не ради тщеславия или человекоугодия, твердо ведая, что везде Сый и вся исполняяй Господь всегда с нами; ибо Тот, Кто даровал нам ухо, все слышит; и Кто создал око, все видит.
Если случится с кем-либо беседовать, – беседа твоя да будет по Боге – богоугодна, с опасливым хранением от роптания, осуждения, празднословия и любопрения. Таким же образом и в пище и питии все со страхом Божиим да приемлется.
Наипаче должно соблюдать себя во время сна, благоговейно, с помышлениями, внутрь себя собранными, и с благочинием в самом положении наших членов; ибо сон сей маловременный есть образ вечного сна, т. е. смерти, и возлежание наше на одре должно напоминать нам положение наше во гроб. И при всем этом всегда должно иметь пред очами своими Бога, по примеру Давида, говорящего о себе: предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся (Пс. 15, 8). Поступающий таким образом всегда в молитве пребывает.
У кого тело здорово, тому надлежит утомлять и упражнять его – постом, бдениями и занятиями, требующими усилия и труда, например – поклонами и тяжелыми рукоделиями, да будет оно порабощено душе и да избавимся от страстей благодатию Христовой. Буде же тело немощно, следует подкреплять его, сколько то потребно.
О молитве же никто да не вознерадит – ни здоровый, ни немощствующий. Ибо телесный труд в должной мере требуется от тех, кои имеют здоровье и крепкое тело; мысленное же дело, состоящее в том, чтобы ум иметь в богомыслии и в памятовании о Боге и чтобы крепко держать себя в любви Божией, – это дело на всех лежит неотложно, не исключая лежащих в тяжкой болезни.
К ближним нашим, по заповеди Господней, должны мы иметь любовь; и если они находятся близко к нам, да явим ее словом и делом, когда то не нарушит любви Божией; а когда они далеко от нас духом, да простираем любовь свою к ним, изгоняя из сердец своих всякое злопомнение о них, смиряя и преклоняя души свои пред ними и исполняясь желанием послужить им благоусердно. Если Господь узрит нас таковыми, то и прегрешения нам простит, и молитвы наши, как благоуханное приношение, приимет, и милости Свои преизобильно на нас излиет.
Замечательно, что прп. Нил, говоря о высоком благе молитвы, не оставил без внимания и тот промежуток времени, который нам можно употребить для принятия пищи и пития. «Даже, – говорит он, – и в нужной потребе ум сокровенно да поучается, ибо сие со страхом подобает исполнять».
В заключение же всего этого отдела св. Нил говорит: «Вот благодатию Божией сказали мы кратко от Св. Писаний о мысленном делании, как различны вражия восстания и брань, которые бывают во время подвига сего, какое при этом потребно противоборство, что лучший для этого способ – хранить сердце свое в молитве без всяких помыслов. Изъяснив отчасти силу и действие всего этого, мы дерзнули указать святые сказания о том, какой благодати сподобляются те, кои проходят путь сей самым делом, а я не достоин и прикоснуться к таковым. Еще сказали мы о том, чем может укрепляться труждающийся в таком великом делании, и о том, какую и как проходить жизнь тому, кто заботится о достижении в этой первой и главнейшей борьбе великой победы, т. е. безмолвия ума и истинной молитвы. После сего, Богу вразумляющу, скажем и о других способах разных борений и побед».
Во втором отделе прп. Нил показывает, в частности, как вести нам внутреннюю брань против каждого из восьми греховных помыслов и страстей, от которых рождаются все прочие, а именно: против чревообъядения, помысла блуда, страсти сребролюбия, страсти гнева, духа печали, духа уныния, страсти тщеславия, помыслов гордостных.
Говоря о борьбе и победе над восемью главными страстными помыслами, св. Нил учит, что война с лукавыми помыслами ведется и победа в борьбе одерживается, по словам Отцев, различным образом, смотря по мере и степени нравственного совершенства подвизающихся, а именно: чрез молитву на помыслы, чрез пререкание им, чрез уничижение их и отгнание. Уничижать, подавлять и отгонять помыслы могут только совершеннейшие, пререкать им или противоречить – преуспевшие; новоначальным же и немощным надлежит молиться об отгнании их и превращении их в добрые, как повелевает св. Исаак: в образе добродетелей предъукрадати страсти, или, как говорит св. Петр Дамаскин: благий прилог к мыслям дело уготовано да имать. Так говорили и другие Отцы. Итак, когда нас обуревают помыслы, так что мы не в состоянии бываем в мире и внутренней тишине совершать молитву, тогда надобно молиться на самые помыслы и лукавые прелагать на полезные. А как именно молиться на тот или другой помысл и как прелагать злой на добрый, о сем представим Святые Писания.
Св. Отцы сказали, что главных страстных помыслов, от которых и прочие многие родятся, восемь: а) чревообъядный; б) блудный; в) сребролюбивый; г) гневный; д) печальный; е) уныния; ж) тщеславный; з) гордостный.
И так как первым из всех помыслов Отцы положили чревообъядный, то и мы скажем о нем прежде, дабы нам неразумным не переменить чина премудрых: делаем так, следуя словам св. Отцев.
Если стужает, т. е. делает сильный и всегдашний на тебя напор помысл чревообъядения, представляя тебе различные вкусные и дорогие яства и понуждая тебя к излишнему – не вовремя и чрез меру – принятию пищи и пития, – то вспомни тогда, прежде всего, слова Господа: да не отягчаются сердца ваша объядением и пиянством (Лк. 21, 34), – помолись Ему и, призвав Его на помощь, размысли о том, что сказали Отцы: «Сия, – говорят они, – страсть в иноках – корень всему злу, а наипаче блуду». И в самом начале преступление нашего праотца Адама от нее же произошло: ибо он, вкусив от запрещенной снеди, лишился рая и все потомство свое подверг смерти, как сказано негде: «красен бе видением и добре в снедь уморивый мя плод». Оттоле даже доныне многие, поработившись чреву, пали и падают велиим падением, как известно из Св. Писании и опыта. Известно же тебе и то, что и самая сладкая и благовонная пища весьма скоро обращается в смрад и гной, так что годного от нее ничего не остается, как говорит Великий Варсонофий. Зная это, укори себя за то, что алчно желаешь той сладости и приятности для чувств, которая так скоро превращается в злосмрадие. Так побеждай страсть чревообъядения, употребляя пищу и питие в надлежащей мере и в надлежащее время.
Дневную меру или количество пищи, – сказали Отцы, – пусть каждый установит сам для себя, с тем, что если окажется излишнею и производящей тяжесть, то уменьшил бы; а когда усмотрит, что принятая им мера недостаточна к поддержанию тела, то пусть сделает малую добавку; и таким образом, дознав основательно – опытами, назначит себе такое количество пищи, которое может поддерживать силы тела его, служа не сластолюбию, но истинной нужде. Сколько таким образом будет положено, – пусть вкушает, благодаря Бога, себя же осуждая, как недостойного и сего малого утешения. Всем же одну меру назначить невозможно, потому что тела имеют различные степени в силе и крепости, подобно меди, железу, воску. Впрочем, для новоначального самая лучшая мера та, чтобы оставить пишу тогда, как чувствуешь еще алкание; но если и насытится, не согрешит; пресытясь же, да укорит себя. Чрез это он предупреждает поражение от врага своего и пролагает себе путь к победе над ним.
Отцы завещали поститься – не принимать пищи до часа девятого, по нашему исчислению суточного времени – до третьего часа пополудни. А кто больше сего благорасположится оставаться без пищи, тому – добрая воля. Вообще же они (Отцы) положили в дни весеннего и осеннего равноденствия вкушать пищу, когда день начнет преклоняться и когда, спустя два часа после полудня, настанет девятый, а по нашему счету–третий час пополудни. Но так как в наших странах северных, летом и зимою, как дни, так и ночи то весьма значительно увеличиваются, то уменьшаются, против мест более близких к средоземию – к экватору, например, к Палестине, Константинополю и другим, – то нам должно вкушать пищу, сообразуясь с переменой долготы и краткости дней. В день непостный можно пораньше назначить час обеденного вкушения пищи, и если нужно, вкусить немного вечером, т. е. поужинать.
По словам св. Григория Синаита, «благоразумные и рассудительные понемногу вкушают всякого яства, как бы оно ни было вкусно и сладко: у них нет того, чтобы одно избрать, другое отринуть, чрез это они и Богу за все благодарение воздают, и душу свою предохраняют от надмения». Таким образом, избегая надмения, удалим себя от пренебрежения к доброму созданию Благого Бога – Создателя. Немощным же верою или душою полезнее воздержаться от некоторых яств, особенно сладких, т. е. им нравящихся; ибо они, как говорит тот же Григорий, не имеют уверенности и убеждения в том, что будут сохранены от Бога и вкусят безвредно: им апостол велит зелие ясти (Рим. 14, 2). Когда же какое-либо ястие кому-либо вредно, по болезненному состоянию или по сложению тела, – то пусть таковый не принуждает себя ко вкушению вредного, но да ест полезное для него, ибо Василий Великий говорит: «Не подобает ратовать против тела брашном, которое должно служить к его сохранению».
Кто имеет здоровое и крепкое тело, тому нужно утомлять его как и чем только можно, – да избавится от страстей и да будет оно – благодатию Христовой – покорно духу, А у кого тело немощно и недужно, тот давай ему некоторое упокоение, да не вовсе изнеможет для делания. Подвизающемуся прилично не преизлишество, а наипаче – лишение и скудость, так, чтобы давать телу потребное только количество пищи и пития, по рассуждению, во время же искушения телу от врага наиболее требуется воздержание. Ибо многие, не обуздав чрева, впали в страсти безчестия и в ров скверны, о чем и говорить срамно; когда же чрево обуздано благоразумным воздержанием, тогда входит в душу собор всех добродетелей. «Если, – говорит св. Василий Великий, – удержишь чрево, внидешь в рай; если же не удержишь, сделаешься добычею смерти вечной». Кто по причине утруждения от путешествия или какого-либо тяжелого дела окажет телу своему несколько снисхождения и даст ему нечто более сверх обыкновенной меры, в пище ли, или в питии, или во сне, – то это незазорно и осуждения не заслуживает, ибо он поступил так с рассуждением и по благословной надобности.
Велик наш подвиг в борьбе с духом блудным и крайне труден – лют зело; ибо борьба эта обнимает и душу и тело – все существо наше; поэтому нужно нам крепко и непрестанно стараться о том, чтобы бодренно и неусыпно соблюдать сердце свое от блудных мыслей, и наипаче – в святые праздники, когда готовимся причаститься Св. Тайн: в то время враг всячески силится осквернить нашу совесть.
Но когда стужают нам блудные помыслы, тогда надобно оживлять в себе страх Божий – приводить себе на память то, что от Бога ничто не может быть утаено, ни даже самое тонкое движение сердца, и что Господь есть Судия и Взыскатель за все – даже самое тайное и сокровенное. Должно тогда оживить в памяти своей и то обещание, которое изрекли мы пред ангелами и человеками, обещание пребыть в целомудрии и чистоте.
Целомудрие и чистота не ко внешнему только житию относятся, но обителью целомудрия должен быть потаенный сердца человек, соблюдающий себя от скверных помыслов: сие-то пред Богом многоценно и вселюбезно; а кто часто предается блудным мыслям и сквернит себя ими, тот любодействует в сердце своем, сказали отцы, и если не соблюдает себя, то от мыслей и к самому делу приходит. А сколь велико бедствие – это самое дело -– видно из того, что ни один грех не называется таким именем, каким сей грех называется у отцов: они именуют его падением; ибо впадший в него становится бездерзновенен и сильно влечется к отчаянию.
Во время брани против блуда, думаю, полезно размышлять о себе самом, о том образе и звании, в каком находимся, – размышлять, что мы облечены в образ ангельский: как же дерзнем попрать совесть нашу и уничтожить носимый нами ангельский образ мерзостью блудной? Вспомним еще о стыде и сраме пред людьми; ибо и этим представлением стыда и срама можем отразить студное и гнусное намерение. В самом деле, вообразим себе, что мы застигнуты кем-либо в сквернодействе: не пожелали бы мы тогда лучше умереть, чем оказаться в таком сраме? Так и иными способами постараемся отсекать нечистые помыслы.
Главное же и сильное и победоносное оружие против духа нечистоты состоит в прилежной молитве ко Господу Богу, как учат св. Отцы. Св. Максим Исповедник наставляет вооружиться на блудные помыслы молитвою, заимствуя слова молитвы у Псалмопевца Давида: изгонящии мя ныне обыдоша мя (Пс. 16, 11); радосте моя, избави мя от обышедших мя (Пс. 31, 7). И св. Иоанн Лествичник, говоря об этом же предмете, представляет свидетеля, молившегося на помыслы блудные так: Боже, в помощь мою вонми (Пс. 62, 1) и т. п.
Нужно при этом призывать на помощь тех святых, которые известны особенными подвигами и трудами в сохранении чистоты и целомудрия, как, например, св. Даниил Скитский одному брату, ратуемому от блуда, велел помолиться и призвать на помощь мученицу Фомаиду, убитую за целомудрие, и сказать так: «Боже, за молитвы мученицы Фомаиды, помози ми!» И боримый брат, помолясь так у гроба мученицы, тотчас избавлен был от блудной страсти. Имея такие свидетельства, будем и мы молиться и призывать на помощь тех, о которых в Св. Писании говорится, что они подвизались о целомудрии и чистоте.
Если же брань сильно належит, то, встав и простирая очи и руки на небо, помолися, как повелел св. Григорий Синаит, и Бог отгонит помыслы. Молись же так, как говорит св. Исаак: «Ты силен еси Господи и Твой есть подвиг: Ты ратуй и победи в том, Господи, за нас». И как св. Иоанн Лествичник научает: «Возопий к могущему спасти тебя, не хитро сложенными словами, но смиренным и простым вещанием – помилуй мя, Господи, яко немощен есмь!» И познаешь силу Вышняго и невидимых врагов невидимо отженешь. Всегда бей ратников именем Иисусовым; ибо крепче этого оружия не найдешь ни на небе, ни на земле».
По замечанию св. Иоанна Лествичника, бес наблюдает за нами, и в то время, когда заметит, что мы не можем вооружиться против него молитвою телесно, т. е. помолиться и внешне и внутренне, – тогда особенно нападает на нас. Внимай же бдительно и не ослабевай в молитве, особенно в то время, когда смущают тебя скверные помыслы, как сказали мы. Возводи око телесное, или душевное, как тебе удобнее будет по времени и по мере силы твоей; и если будешь это делать, опытом познаешь, что силой Вышнего и невидимой помощью они крепко побеждаются. Если же обленишься, то потом постыдишься как побежденный от них и имеющий оскверненную совесть.
Нужно же нам знать и то диавольское ухищрение, – сказали Отцы, – которым он влагает в ум наш мысли и воспоминания о женских и юных доброзрачных лицах, чтобы тотчас же отсекать их, хотя бы лица те были благочестивые какие и по-видимому не могли возбуждать страсти; ибо если замедлишь, то злой прелестник удобно превратит и облечет эти мысли в скверные и мерзкие похоти.
Бывает иногда, что и сами мы на блудные помыслы огорчаемся и, размышляя о них, зазираем себя в том, что желаем такой гнусности, которая свойственна одним только безсловесным, даже обуреваемся тем, что – будучи противоестественно – и скоту чуждо... Но в таких чувствованиях, особенно новоначальным, нужно хранить себя, чтобы, долго думая о том, под предлогом борьбы, не оказаться исполнителями страсти. Поэтому безопаснее для нас отсекать прилоги – начало помысла. Вступать же с ним в брань свойственно сильным, которые привыкли благоугодно разграничивать эти помыслы.
Наконец, сохраняй себя от собеседования с женщинами и от взирания на них; удаляйся также от сожительства с юными, женовидными и красивыми лицами, и от взоров на них удерживайся; ибо это есть сеть диавола на иноков, как сказал некто из Отцев. И, если можно, не бывай с ними наедине, – говорит св. Василий Великий, – ни в нужной потребе: ибо ничего нет нужнее для тебя души твоей, за которую Христос умер и воскрес.. И не желай слушать от кого-либо непристойных разговоров, которые возбуждают страсти.
Недуг сребролюбия приходит отвне нашего естества и бывает от маловерия и неразумия, сказали Отцы. Поэтому и подвиг против него невелик бывает у тех, кои внимают себе со страхом Божиим и истинно желают спастись. Но если этот недуг укоренится в нас, то бывает злее всех других недугов; и если подчинимся ему, – в такую пагубу приводит, что апостол назвал его не только корнем всякого зла – гнева, скорби и проч., но и идолослужением (1 Тим. 6, 10; Кол. 3, 5). Многие из-за сребролюбия не только от благочестивой жизни отпали, но и, в вере погрешив, душою и телом погибли, как говорится в Св. Писании. И Отцы сказали, что «собирающий злато и сребро и уповающий на него – обнаруживает этим свое неверие в ту истину, что Бог печется о нем».
И то еще говорит Святое Писание, что если кто порабощен – или гордостью, или сребролюбием – какой-нибудь одной из этих страстей, то бес уже не борет его иною какой-нибудь страстью, потому что и той одной достаточно для его погибели. Поэтому всячески надлежит ограждать себя от столь гибельной и душетленной страсти, прося Господа Бога, да отженет от нас дух сребролюбия.
Не только же золота, серебра и имений подобает нам отчуждаться, но и всяких вещей, кроме нужных для употребления – одежды, обуви, келлии, посуды и орудия для рукоделия; и это все иметь немногоценное, неукрашенное, удобно приобретаемое и несоединенное с какими-либо заботами и безпокойством, дабы не впасть нам в мирские связи. Истинная победа над сребролюбием и вообще вещелюбием состоит в том, чтобы не только не иметь, но и не желать никаких стяжаний. Это приводит нас к душевной чистоте.
Если томит нас гневный помысл, понуждая к злопамятству и поощряя к ярости, чтобы воздать зло оскорбившему нас, тогда мы должны припомнить слова Господа: аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших прегрешений их, ни Отец ваш Небесный оставит вам согрешений ваших (Мф. 18, 35; Мк. 11, 26). Итак, всякий, кто хочет получить отпущение своих согрешений, прежде сам должен от сердца простить брата своего; ибо Господь повелел просить оставления долгов, якоже и мы оставляем. Явно, что если мы сами не оставим, то и нам не оставится (Мф. 6, 12, 15); так надобно разуметь сие, что если даже мы думаем благотворить, но не отлагаем гнева, то это неприятно Богу. Отцы говорили: «Гневливый если и мертвого воскресит, молитва его неприятна», – не потому так говорили Отцы, чтобы гневливый мог воскресить, но чтобы показать мерзость его молитвы.
Поэтому нам никак не должно гневаться, ни творить зло брату, не только делом или словом, но и видом, ибо иной может и одним взором оскорбить брата своего, а следует гневные помыслы немедля отметать. Великая над ними победа бывает, когда мы молимся за оскорбившего нас брата, как повелевает св. авва Дорофей такими словами: «Помоги, Господи, брату моему и ради его молитв помилуй и меня грешного». Молитва за брата есть любовь и милование, а призывать на помощь его молитву есть смирение; и так исполняется закон Господа: любите враги ваша, благословите клянущия вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящия вам обиду (Мф. 5,44). Исполняющему сие Господь обещал такое воздаяние, которое выше всех прочих обетовании, – обещал не Царство только Небесное, не утешение только и радость, как прочим, но сыноположение: будете, – сказал Он, – сынове Отца вашего, Иже на Небесех (Мф. 5, 45).
Сам Господь, давши нам сию заповедь, научает нас и Своим примером, дабы мы по силе подражали Ему. Сколько зла претерпел Он от иудеев нас ради грешных, и не только не прогневался на них, но молился за них Отцу: Отче, отпусти им грех сей (Лк. 23, 34). И все святые, шествовавшие путем сим, обрели благодать; ибо не только не воздавали злом оскорбившим их, но молились о них, покрывая их недостатки, и радовались их исправлению, когда они приходили в чувство, и наставляли их с милостью и любовью.
Не мал нам подвиг в борьбе с духом печали, ибо он ввергает душу в погибель и отчаяние. Если скорбь нанесена от людей, должно претерпевать ее благодушно и за того, кто причинил ее, молиться, как сказано выше, твердо ведая, что все бывающее с нами не без Промысла Божия бывает, и что вообще Бог всё, что ни посылает нам, посылает на пользу и на спасение душ наших. И если посылаемое не представляется нам полезным в настоящее время, то последствия ясно покажут, что истинно полезно нам не то, чего сами желаем, но то, что устрояет Бог. Посему не должно нам увлекаться человеческими помыслами, но веровать всей душой, что око Господне все видит, – что без Его воли ничто не может с нами случиться и что искушения посылает Он на нас по Своей благости, чтобы, претерпев их, мы приняли от Него венцы.
Без искушений никто никогда не может получить венца; поэтому, будучи искушаемы, будем о всем благодарить Бога, Благодетеля и Спасителя нашего. «Уста, всегда благодарные, – говорит св. Исаак, – удостаиваются благословения от Бога, и в сердце благодарящее входить благодать». Всячески нужно удерживаться от ропота на оскорбивших; ибо тот же св. Отец говорит, что Бог все немощи человека терпит, но того, кто всегда ропщет, без наказания не оставит.
Но скорбь о грехах, полезную нам в покаянии, необходимо иметь только с доброю надеждою на Бога, в уверенности, что нет греха, побеждающего милосердие Божие, что оно все прощает кающимся и молящимся. Эта скорбь соединена бывает с радостью, делает человека усердным ко всякому добру и во всякой болезни терпеливым: печаль бо еже по Бозе, – сказал апостол Павел, – покаяние нераскаянно – неотложно – во спасение соделовает (2 Кор. 7, 10). Скорбь же, противоположную сей печали, – скорбь, причиняемую нам от бесов, всячески нужно изгонять из сердца, как и другие злые страсти, – изгонять молитвою и чтением, упразднять ее общением и беседами с людьми духовной жизни. Ибо скорбь, которая не по Бозе, бывает корнем всякого зла; и если надолго пребудет в нас, то скоро, приняв вид нечаяния, превратившись в отчаяние, сделает душу пустой и унылой, некрепкой и нетерпеливой, к молитве и чтению ленивой.
Если возобладает нами уныние, то душе предлежит великий подвиг. Лют сей дух, жесток дух уныния, а в соединении с духом скорби, когда споспешествует – помогает сему последнему, он бывает еще лютее и тягостнее. Борьба с этим духом особенно сильна бывает у тех, которые живут в безмолвии.
Когда воздвигнутся на душу жестокие волны уныния, человек теряет надежду видеть когда-нибудь конец их, а враг при этом влагает ему убийственную мысль, что великое его страдание в настоящее время впоследствии еще больше увеличится, что он оставлен от Бога, что Бог о нем уже не печется, что все это с ним случилось без Промысла Божия, и что ему только одному приключилось это, а у других этого никогда не было и не бывает.
Но не так это, не так: Бог, как чадолюбивый Отец, не нас только, грешных, но и святых Своих, от века Ему благоугодивших, как детей Своих, поражал духовным жезлом по любви к ним, чтобы более преуспевали в добродетелях. Но такое тяжкое состояние духа скоро непременно изменяется; за ним следует посещение милости Божией и утешение. Как в оный злолютый час человек не думает уже, что он возможет долее пребывать в своем добром подвиге: враг все доброе представляет ему отвратительным; так – по миновании сего часа – все для него просветляется, все делается приятным; все скорбное исчезает, как будто его и не было, он опять находит себя усердным к доброделанию и удивляется изменению своему на лучшее. Тогда решимость его жить свято и богоугодно становится тверже, вследствие уверенности, что Бог Своею милостью все строит ему на пользу и искушения наводит единственно из любви к нему – для его усовершенствования. И еще больше воспламеняется любовью к Богу, узнав несомненно, яко верен Господь и никогда не попускает на нас искушений выше сил наших (1 Кор. 10, 13).
Без Божия попущения враг ничего не может нам сделать: он опечаливает дух наш не столько, сколько бы ему хотелось, но сколько попустит ему Бог. Уразумев это из собственных опытов, инок более и более умудряется переменами, происходящими с его духом, и доблестно претерпевает всякое скорбное нанесение, зная, что ничем так не может доказать любви своей к Богу, как благодушным перенесением скорбей, и что это возводит его к высшему совершенству. «Ничто столько не уготовляет иноку венцев как уныние, если он и при нем неослабно понуждает себя к Божественному деланию», – сказал прп. Иоанн Лествичник.
Когда настанет страшная брань от духа уныния, тогда надобно крепко оградить себя от духа неблагодарности, опасаясь, чтобы не впасть в хуление; ибо враг во время уныния усиливается сразить душу именно этим оружием, т. е. оружием хулы и неблагодарности. Человек, одолеваемый унынием, по внушению врага, исполняется сомнения, страха и отчаяния, что он не может быть помилован от Бога, не может получить прощения грехов – избавления от вечных мук и спасения. Многие тогда и другие худые помыслы вторгаются в душу, которых описать нельзя, и не отступают от нее ни во время, ни после чтения и службы. Все усилие тогда нужно употребить иноку-подвижнику, чтобы не придти в отчаяние и не вознерадеть о молитве. Сколько силы есть надлежит тогда молиться, и в молитве сей весьма полезно повергаться лицом на землю.
Да молится же унывающий, по наставлению Великого Варсонофия, так: «Господи, виждь скорбь мою и помилуй мя! Боже, помози мне, грешному!» Или по научению св. Симеона Нового Богослова так: «Не попусти на меня, Владыко, искушение, или скорбь, или болезнь свыше силы моей; но избавь от них или даруй мне крепость перенести их с благодарением!» Иногда же надо молиться так, как св. Григорий Синаит велел молиться на сию страсть, т. е. возведши очи на небо и простерши руки на высоту; ибо две эти страсти – блуд и уныние – назвал он (св. Григорий) жестокими. К молитве приложи чтение и рукоделие, сколько можно понуждая себя к ним; ибо то и другое великую подают помощь в борьбе сей. Бывает же, что и за всем этим не бывает облегчения от оной страсти – лютого уныния, – тогда наступает великая нужда, и много нужно крепости, и изо всей силы надо вопиять в молитве.
А против духа неблагодарности и хулы говори так: «Иди за мною, сатано: Господу Богу моему поклонюся и Тому единому послужу, и все горькое для меня и прискорбное приемлю с чувством благодарения, как ниспосланное от Него для очищения грехов моих, как написано: гнев Господень подъиму, яко согреших Ему (Мих. 7, 9). Тебе самому, на твою голову неблагодарение и хула да обратятся, и тебе да вменит их Господь. Отступи убо от меня; Бог, создавший меня по образу Своему и по подобию, да низложит и да отженет тебя!»
Если же и после сего не перестанет стужать этот дух, перенеси мысль свою на иной какой предмет – Божественный или и человеческий. Прежде же всего, душа, хотящая угодить Богу, да возьмется крепко и держится терпения и упования, как пишет св. Макарий. Ибо хитрость вражеской злобы для того и наводит на нас уныние, чтобы лишить душу упования на Бога. Но Бог никогда не допускает, чтобы душу, уповающую на Него, одолели напасти ибо знает все немощи наши. Если и люди знают, какую тяжесть может понести лошак, какую осел, какую верблюд, и налагают на каждого по силе его; если и горшечник знает, сколько времени нужно держать на огне делаемые им сосуды, чтобы излишне передержанные не потрескались, а недодержанные – не оказались слабыми; если и в людях есть довольно на их дела рассуждения, не тем ли более разум Божий ведает, какое какой душе навести искушение, чтобы сделать ее годною и способною к Небесному Царствию и удостоить ее не только будущей славы, но и здесь – утешения от Св. Духа. Зная это, да терпим все доблестно и безмолвно, сидя внутри своей келлии.
Правда, иногда бывает крайняя нужда, как говорит св. Василий Великий, войти в общение и собеседование с каким-либо опытным и назидательным человеком, ибо благовременное и благонамеренное посещение такого человека и беседа с ним в меру, т. е. без празднословия и многословия, могут не только изгнать из души уныние, в ней гнездящееся, но и, доставив ей некоторый отдых, придает силы и усердия к дальнейшему подвигу в благочестии; но Отцы, уразумев дело собственного опыта, говорят, что в часы искушения лучше пребывать в келлии, неисходно безмолвствуя.
Много и бдительно мы должны наблюдать за духом тщеславия; ибо он весьма сокровенно, со всяким ухищрением вкрадывается в наши намерения и действия, преграждает иноку путь к истинному преуспеянию и силится исказить и извратить дело наше так, чтобы оно было не для Бога, но из тщеславия и человекоугодия. Поэтому нужно нам во всякое время строго испытывать себя и свои упражнения – внешние и мысленные: для Бога ли и для пользы ли душевной они совершаются? Надлежит всячески избегать похвал человеческих и, памятуя сказанное прп. Давидом: Господь разсыпа кости человекоугодников (Пс. 52, 6), отгонять всякий льстивый помысл, внушающий сделать что-либо по человекоугодию. Так вседушно да утверждаем помысл свой, чтобы все творить нам по Бозе!
Если же кто, при всем желании своем так вести себя, побеждается иногда помыслом тщеславия против воли своей, таковый пусть исповедает помысл свой в молитве ко Господу и да преложит его на противное, смиряя и уничижая себя; и Сердцеведец, пред Коим открыта душа наша и всякое в ней движение, простит и не вменит нам его.
В борьбе с помыслом тщеславия нужно так поступать: когда почувствуем побуждение чем-либо потщеславиться, тогда вспомним свои слезы и страшное оное предстояние наше пред Богом в особой нашей молитве, если имеем их. Если же нет у нас ни того, ни другого, – представим себе исход наш из мира сего, и безстыдное тщеславие этим отгонится. Если же и за сим оно гнездится в нас, убоимся, по крайней мере, того срама, который последует за тщеславием; ибо «возносящийся еще здесь, прежде будущего века, не избежит унижения», – говорит св. Иоанн Лествичник.
А когда кто-либо станет нас хвалить, и своей похвалой, при содействии врага невидимого и собственного нашего ослепленного сердца, породит в нас мысль, что мы достойны чести и повышения и способны к занятию высоких мест, – тотчас же напомним себе множество тяжких согрешений наших или и одно только из них, наиболее гнусное, вообразим в уме нашем и скажем себе: суди – достойны ли похвалы и чести так поступившие?.. Тогда вдруг увидим себя совершенно не стоющими никакой и ничьей похвалы, и внушения бесовские отразятся, и смущать нас более не станут, – сказал св. Никита Стифат. Если же нет в тебе больших и студных грехов, то помысли о том, сколь широка, совершенна и многообъемлюща всякая заповедь Господня, и увидишь, что все твое подвижничество – капля в сравнении с обширным морем.
Так всегда заботясь, будем всячески хранить себя от тщеславия. Если же не будем трезвиться, но часто склоняться к тщеславным помыслам, – то, укоренясь, они породят в нас презорство и гордость – начало и конец всякому злу.
Что сказать о презорстве и гордыне? Имена у них разные, а в сущности они – одно и то же: и гордыня, и презорство, и высокосердие, и кичение – все они преокаянны, как говорит Писание: Бог гордым противится; и: мерзок есть перед Господем всяк высокосердый (Притч. 3, 34; 16, 5).
Имеющий сопротивником своим Бога – мерзкий и нечистый пред Ним – где, в чем, когда и какое может обресть благо? от кого получит милость? и кто очистит его? Горестно и говорить об этом... Кто поработил себя сей страсти – гордости, тот сам для себя и бес, и враг, тот в себе самом носит скорую гибель. Итак, будем бояться и страшиться гордыни, будем отревать – отгонять ее от себя всевозможно, всегда памятуя, что без помощи Божией никакое добро не может быть сделано, что если оставлены будем от Бога, то подобно тому, как лист колеблется, или как прах возметается вихрем, – будем мы смятены и поруганы от диавола и сделаемся от людей предметом плача. Уразумев это, всеми мерами постараемся жизнь нашу проходить во смирении.
Желающему обучиться смирению, этой Божественной науке, во-первых, нужно ставить себя ниже всех, т. е. почитать себя хуже и грешнее всех людей, сквернее всех тварей, потому что он вышел из порядка, указанного всякому естеству тварей, и хуже самых бесов, потому что и они преследуют нас и побеждают; во-вторых, избирать всегда последнее место – и на трапезах, и в собрании посреди братии; носить худшую одежду; любить черные и низкие работы; при встрече с братией каждого предварять низким и чистосердечным поклоном; любить молчание; не быть велеречивым в собеседованиях; избегать спорливости и противоречий; быть в трудах, не выказывать себя; не любить делать напоказ и не настаивать на своем слове, хотя бы оно казалось справедливым; ибо – «у новоначальных внутренний человек сообразен с внешним», – сказали Отцы. «Если же внешний не благоустроен, – не доверяй благоустроению и внутреннего человека», – говорит св. Василий Великий.
Св. Григорий Синаит говорит, что «тщеславие и гордость низлагаются, а смирение рождается и возрастает от самоукорения, выражаемого такими, например, словами: верно ли я знаю грехи других – какие они и сколько их? и превышают ли они мои беззакония или с ними равняются? Не ниже ли всех мы, о душа моя, по невежеству своему? И не то же ли мы, что земля и прах под ногами их? Не должны ли мы почитать себя хуже всех тварей, потому что всякая тварь сохранила то, что дарована естеству ее Творцом, а мы чрез свои беззакония потеряли все совершенства и назначение, свойственные нам по природе? Поистине – и звери и скоты честнее меня, грешного. Поистине – я ниже всего, потому что я осужденник и ад уготован мне еще прежде моей смерти. Но кто не восчувствует и того, что он грешник, тот горше самых бесов, как их раб, послушник и сожитель их, имеющий сойти к ним во тьму бездны... Воистину – всякий, кто во власти бесов, тот горше и злосчастнее их самих. С ними ты, окаянная душа, низринулась в бездну... а поэтому, будучи жертвою тления, ада и бездны, как ты прельщаешься умом своим и почитаешь себя праведною, будучи греховна, скверна и – по злым делам своим – бесоподобна!.. Увы, тебе, пес нечистый и всескверныи, в огонь и тьму кромешную осужденный! Горе прельщению и заблуждению твоему, о злобесне!»
Все это говорится о гордости иноческой – в собственном смысле, когда гордостный помысл входит в душу человека вследствие того, что он много потрудился, много подвизался, много претерпел озлоблений на пути добродетели, или ради благоговейного жития. Но есть еще гордыня, свойственная только мирским людям, – когда кто-либо тщеславится званием и преимуществами монастыря или многочисленностью братства, – сказали отцы. «А гордость тех, которые гордятся множеством сел и имений монастырских или известностью в мире и знакомствами – не знаю, как и назвать», – говорит преподобный Нил. Есть между иноками и такие, которые высятся пред прочими ничимже – ничего своего не имея, т. е. хорошим голосом, способным к пению, или языком, годным для звучного чтения и произношения. Какая честь и похвала от Бога человеку за то, что составляет не его собственность, не от его воли зависит, а от природы?! Некоторые еще тщеславятся искусством в рукоделии: суд о них таков же. Иные кичатся известностью в мире родителей своих, или славой родственников, или и тем, что сами – до поступления в иночество – находились в почестях и в числе сановников. Это – крайнее безумие; ибо все сие надлежало бы скрывать. А кто, и по отречении своем от мира, стал бы домогаться славы, искать и принимать почести от людей – стыд ему! Такового чествования надобно скорее стыдиться, а не воздыматься им, заискиваемое прославление для инока – не слава, а студ: сих слава студ есть.
Если кто-либо, ради добродетельного жития своего, будет нагло стужаем и борим от помыслов тщеславия и гордости, то нужно знать ему, что для побеждения этих помыслов нет более сильного оружия, кроме молитвы ко Господу Богу. Боримому нужно из глубины души взывать: «Господи, Владыко и Боже мой! Дух тщеславия и гордыни отжени от меня; дух же смирения даруй ми, рабу Твоему»! А вместе с этим и укорять себя нужно, как сказано выше; ибо Лествичник, как бы от лица тщеславия и гордости, говорит: «Ежели сам себя чаще пред Господом укорять будешь, нас как паутину расторгнешь».
Гордостью, впрочем, св. Исаак не то называет, когда гордостная мысль только пробежит в уме, не порабощая его и не задерживаясь в нем; ибо за один невольный помысл Бог не осуждает и не наказывает. Если человек, как скоро явится в душе гордостная мысль, тотчас же отринет ее страстные движения, то это не что иное, как поползновение, за которое Господь не истязует. Но гордыня собственно есть то, когда человек гордостные помыслы принимает как будто приличные и достодолжные и не почитает их за губительные и богопротивные. Верх же гордости – когда страсть сия обнаруживается и в словах и в делах: это не останется без осуждения. Так и о тщеславии и вообще о каждой страсти говорят Отцы.
В третьем отделе св. Нил Сорский излагает общие средства, необходимые для успешного ведения духовной брани: 1) молитва к Богу и призывание Его Святого Имени; 2) памятование о смерти и о Страшном суде; 3) внутреннее сокрушение и слезы; 4) охранение себя от злых помыслов; 5) устранение себя от всяких попечений – безмолвие; 6) соблюдение для каждого из исчисленных занятий и действий приличного времени и способа.
На все злые помыслы необходимо призывать в помощь Бога; ибо мы, как сказал св. Исаак, не всегда обретаем в себе силу противиться лукавым помыслам, а другой помощи в этом деле, кроме помощи от Бога, нет. Поэтому, руководясь наставлением св. Нила Синайского, нужно нам прилежно, с воздыханием и слезами, молиться Владыке Христу так: «Помилуй мя, Господи, и не даждь мне погибнуть! Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь! Посрами, Господи, борющего мя беса. Упование мое, осени над главою моей в день брани бесовския! Борющаго мя врага побори, Господи, и обуревающие мя помыслы укроти тишиною Твоею, Слове Божий!» Или, по наставлению блаженного Феодора Студита, – молиться на нечистые помыслы словами пророка Давида: Суди, Господи, обидящия мя и побори борющия мя, и далее – весь псалом 34-й; и как написал песнописец св. Иоанн Дамаскин: «Рассеянный мой ум собери, Господи, и олядиневшее – (поросшее дурной травой) – мое сердце очисти. Яко Петру, даруй мне покаяние, яко мытарю – воздыхание, яко блуднице – слезы, да зову к Тебе: помози ми и от скверных помыслов избави мя! Ибо, яко волны морские, восстают на мя беззакония моя и, яко корабль в пучине, погружаются помышлениями моими; но в тихое пристанище настави мя, Господи, покаянием и спаси мя! Зело бо скорблю за немощь ума моего, яко не хотя стражду воистину невольное изменение – колебание, обуревание, крушение. Сего ради вопию ти: Безначальная Троице Святая, помози ми и в стоянии мя добрых – помыслов и чувствований – учини!»
Так, выбирая из Св. Писания приличное на каждый помысл и каждому времени потребное, подобным образом будем призывать Бога на помощь против всех помыслов, и Он упразднит – отженет их.
Если и нам, немощным, когда-либо нужно будет стать против стужающих нам лукавых помыслов, запрещая, противодействуя и прогоняя их, – то да совершаем это не просто, как прилучится, но так же – по примеру св. Отцев – именем Божиим и глаголами Божественных Писаний говоря каждому помыслу: Господь да запретит тебе (Иуд. 9); и так: отступите от мене вси делающий беззаконие, и уклонитесь от мене вси лукавнующии (Пс. 6, 9), да поучуся в заповедях Бога моего; и по примеру того старца, который говорил: отыди, окаянне, и прииди, возлюбленне. «С кем это ты, отче, беседовал?» – спросил его один из братии, слышавший сие и думавший, что он с кем-либо разговаривал. «Я отгонял злые помыслы, а благие призывал», – отвечал ему старец. Сие и сему подобное да глаголем и мы, когда то нам будет нужно и удобно.
Отцы говорят вообще, что в нашем духовном деле весьма полезно и потребно иметь всегдашнюю память о смерти и о Страшном суде; а св. Филофей Синаит устанавливает делу сему даже чин и порядок. «От утра, – говорит, – до времени ястия пребудь в памятовании о Боге, т. е. в молитве и хранении сердца; а потом, возблагодарив Бога, должно погрузить ум свой в размышление о смерти и о суде». Кто посвятит себя этому размышлению, тому наипаче должно иметь в себе сии глаголы Господни: в сию нощь ангелы истяжут душу твою от тебе (Лк. 12, 20); о праздне слове будете отвещать в день судный (Мф. 12, 36); сердечные помышления сквернят человека (Мф. 15, 18); или слова св. апостолов: конец приближися (1 Пет. 4, 7); приидет день Господень, яко тать в нощи (1 Сол. , 2); всем нам подобает предстати судищу Христову (2 Кор. 5, 10); Слово Божие судит не только делом и словесем, но и помышлением сердечным (Евр. 4, 12).
Начальник Отцев, св. Антоний Великий, говорит: «Нам должно так думать в себе, что и настоящего дня не доживем до конца». Св. Иоанн Лествичник пишет: «Поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши» (Сир. 7, 39), и «память смертная всегда да будет с тобою». Св. Исаак Сирин сказал: «Всегда носи, человече, в сердце твоем память об отшествии твоем». И все святые память сию и сами всегда имели и другим желающим спасения внушали иметь. И не только святые, но и внешний образ любомудрия гласит, что память о смерти весьма нужна для нравственного совершенства.
Но что нам – страстным и немощным – делать? Откуда научиться сему деланию, чтобы хоть мало водрузить и вкоренить в сердцах наших память смертную? «В совершенстве и полноте памятование о смерти и о суде есть дарование и дивная благодать Божия», – сказал св. Исаак. А наше непостоянство, наше парение мысли и омрачающая забывчивость составляют великое препятствие – утвердиться нам в памяти о последних, т. е. о смерти, суде, аде и вечном блаженстве. Мы часто приводим их на мысль, иногда беседуем друг с другом о смерти; но внутрь сердца своего углубить и вкоренить сего не можем... Несмотря на это, да не малодушествуем и да не прекращаем нашего об этом старания; ибо, при помощи Божией, трудом и временем, т. е. потрудясь и потерпев, достигнем желаемого успеха.
А желающему в этом успеха должно поступать так: пусть он твердо памятует, что сказано выше: пусть уразумеет крайнюю необходимость и пользу памяти смертной; пусть убедится, что как хлеб нужнее всех яств, так и память смертная благопотребнее всех добродетелей. «Как невозможно алчущему не помнить о хлебе, так и желающему спасения невозможно не иметь памяти о смерти», – сказали Отцы. Далее – пусть соберет ум свой и сосредоточит его в том, что изрекли святые в творениях своих о различных и страшных видах и родах смерти, как, например, свт. Григорий Двоеслов и многие другие.
«Думаю, – говорит прп. Нил, – что полезно нам вспоминать и о тех различных родах смерти, которые были в наше или в недавнее время, о которых мы слышали или которых были очевидцами. Сколько не из мирян только, но и из иноков знаем мы таких, которые благоденствовали, услаждались житием века сего, имели надежду на долгую жизнь, будучи еще далеки от старости, – и внезапно сражены смертью?! Многие из них застигнуты часом смерти так быстро, что не успели и проститься. Одни из них восхищены, когда стояли или сидели; другие – за ястием и питием вдруг испустили последнее дыхание; иные скончались, идя по дороге; иные уснули сном вечным на ложе, на которое возлегли с мыслью успокоить тело малым только и временным сном. Некоторые, как знаем, в последний час подверглись истязаниям, столь страшным и мучительным, что и представить их себе ужасно. Приводя все это на память себе, размыслим: где наши друзья и знакомые? Что осталось теперь от тех из них, которые были здесь в чести, в славе, облечены властью, пользовались богатством и всяким вещественным изобилием? Не все ли это обратилось в тлю, дым и прах?!
Вспомним св. песнописца Иоанна Дамаскина, говорящего об этом: «Кая житейская сладость печали пребывает непричастна? Или кая слава стоит на земли непреложна? Вся сени немощнейша, и вся соний прелестнейша: един час, и вся сия смерть приемлет. Воистину убо всяческая суета в житии сем, елика с нами не пребудут по смерти, не предъидет тамо богатство жития сего, ниже снидет с нами слава века сего, но пришедши смерть вся сия погубит». Итак, уразумев суету века сего, для чего мятемся мы всуе, прилепляясь к житейскому. Путь, коим шествуем, краток. Наша жизнь – дым, пар, персть и пепел: является и вскоре исчезает; даже и путем назвать ее не стоит – и пути худши есть, по слову Златоуста.
«Путешествующий, – рассуждает св. Иоанн Златоуст, – в какую сторону захочет пойти – идет, а в какую не захочет – нейдет; и когда находится в гостинице – знает, когда пришел в оную и когда имеет отойти: вечером пришел, утром отойдет; но если захочет – может замедлить или ускорить отшествием. А мы, хотим или не хотим, должны неотложно выйти из мира сего; и нам неизвестно, когда выйдем из него; и не в нашей состоит то воле, чтобы остаться здесь на несколько времени, хотя бы мы и желали сего, но внезапно находит на нас воистину страшное таинство смерти. Душа с трудом отходит от тела, разрывая – по изволению Божию – и расторгая составы и нити, скреплявшие их естественный союз. И что сотворим тогда, если заранее не подумали об том часе, если не приготовлялись к нему и обрящемся неготовыми? Ибо в тот горький час уразумеем, как велик подвиг души, разлучающейся с телом! О, какой плач она тогда поднимет! Но некому будет помочь ей – никто не помилует ее. Будет она возводить очи к ангелам и молить их, но безуспешно; прострет руки свои к людям, но не найдет помогающего ей никого, кроме Бога и добрых дел!..»
Итак, уразумев краткость нашей жизни, позаботимся о смертном часе нашем, не вдаваясь в молвы мира сего и в неполезные попечения: всуе бо мятется всяк человек, – говорит Св. Писание. Хотя бы мы и весь мир приобрели себе, но во гроб вселимся, ничего не взяв туда из мира сего: ни красоты, ни славы, ни власти, ни чести, ни другого какого-либо здешнего блага. Вот мы смотрим в гробы – что же видим? Видим «созданную нашу красоту – безобразну, безславну, не имущу доброты». Видя обнаженные кости, узнаем ли по ним: кто царь, кто нищий, кто славный, кто неславный? Где красота и велелепие мира сего? Не все ли обратилось в смрад и приняло вид отвратительный! И вот все, что мир имеет прекрасного и вожделенного, изменилось в непотребство и ничтожество: как увядший цвет отпадает, как тень мимоходит, – так преходит все человеческое. Почудимся такой превратности и воззовем в душе своей: «О чудесе! что сие, еже о нас бысть таинство? како предахомся тлению? како сопрягохомся смерти? Воистину Бога повелением, якоже писано есть».
За преступление заповеди Адам подпал болезни – всякому бедствию; и за вкушение от древа в Едеме, когда змий изблевал яд свой, всеродная вошла смерть, поражающая нас. Но предвидевший смерть Владыка и глубиною неизреченной Своей мудрости полагающий предел, или подавающий уроки нашей жизни, пришед, низложил змия и, даровав нам воскресение, переселяет рабов Своих в жизнь иную.
Итак, восприимем в ум свой Второе пришествие Господне, и наше воскресение, и Страшный суд, воспоминая все то, что об этих событиях сказал Господь в Евангелии Своем, как написал Богогласный Матфей: «По скорби дней тех, – сказал Господь, – солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с небесе, и силы небесные подвигнутся. И тогда явится знамение Сына Человеческого на небеси: и тогда восплачутся вся колена земная, и узрят Сына Человеческого, грядущаго на облацех небесных с силою и славою многою. И послет ангелы Своя с трубным гласом велиим, и соберут избранный Его от четырех ветр, от конец небес до конец их» (Мф. 24, 29-31). А возлюбленный ученик Господа – Богогласный Иоанн – передает следующие глаголы Его: «Приидет час, в оньже вси сущий во гробех услышат глас Сына Божия, и услышавши оживут, и изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешение суда» (Ин. 5, 22-29). И опять Евангелист Матфей пишет: «Егда приидет Сын Человеческий в славе Своей, и вси святии Ангели с Ним, тогда сядет на престоле славы Своея. И соберутся пред Ним вси языцы: и разлучит их друг от друга, якоже пастырь разлучает овцы от козлищ. И поставит овцы одесную Себе, а козлища ошуюю. Тогда речет Царь сущим одесную Его: приидите благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира. Сущим же ошуюю Его речет: отойдите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его. И идут сии в муку вечную, праведницы же – в живот вечный» (25, 31-46).
Что, братия, что может быть страшнее и ужаснее того грозного ответа и видения, когда увидим всех согрешивших и непокаявшихся, которые за нераскаянность свою праведным определением Божиим будучи отсылаемы на вечные мучения, в несказанно лютом трепете возопиют неуслышанно и восплачутся горько? Как не тронуться и не возрыдать, когда вообразим в уме своем те страшные и лютые муки, о которых говорит Писание: огнь вечный, тьму кромешную, пропасть глубокую, червь лютый и неусыпаюший, скрежет зубов и прочие страдания, имеющие постигнуть людей согрешивших и делами своими прогневавших всеблагого Бога, – от нихже первый семь аз окаянный? Какой страх, братия, обнимет нас, когда поставятся престолы, разгнутся книги, Бог сядет на суде со славою и ангелы будут предстоять Ему в трепете? И что мы, виновные в грехах многих, будем делать тогда, когда услышим, что Господь благословенных Отца Своего призывает в Царствие Небесное, а грешных, отделив от среды избранных, отсылает в муки? Какой дадим ответ? Что скажем, когда все дела наши предстанут нам в обличение, и все наши тайные слова, помышления – все, днем и ночью сделанное сокровенно, – обнаружится пред всеми? Какой срам тогда покроет нас? Отречься от студных дел не будет никакой возможности: истина уличит, и страх превеликий и стыд поразит души грешных. Не то будет с праведниками: они в радости и веселии войдут в чертог небесный и приимут награду за добрые дела свои. И кто может, братия, изрещи страх оный и ужас Второго пришествия Господня и суда страшного – неумытнаго – неподкупного, нелицемерного? «Если бы, – говорит некто из Отцев, – возможно было тогда умереть, весь мир умер бы от страха».
Поэтому-то и убоимся, и ужаснемся, и углубим все это в уме нашем. Если бы сердце наше и не желало сего, – будем принуждать его думать об этом, и в душе своей взывать: «Увы, омраченная душа, се приблизилось время твоего с телом разлучения! Доколе не отстанешь от злых дел? Доколе будешь пребывать в разленении? Почто не думаешь о страшном часе смертном? Почто не ужасаешься Страшного суда Спасова? Какой дашь ответ, или что скажешь тогда в оправдание свое? Се дела твои предстоят, обличая тебя и свидетельствуя против тебя!.. Но, о душа, пока имеешь время, отступи от дел срамных, примись за благое житие: прибегни ко Господу, предвари Его и верою возопий: «Согреших, Господи, согреших Ти зле! Но вем благоутробное Твое человеколюбие. Того ради припадаю и молюся Твоей благости, да приидет на мя милость Твоя, Владыко. Яко смятеся душа моя и болезненна будет во исхождении своем от окаяннаго моего и сквернаго телесе сего, да не когда лукавый супостата совет срящет и препнет ю во тьме, за неведомые и ведомые в житии сем бывшие ми грехи. Милостив буди ми, Владыко, и да не узрит душа моя мрачнаго взора лукавых демонов, но да приимут ю ангели Твои светлии и пресветлии. Имеяй власть оставляти грехи, остави ми, да почию и да не обрящется грех мой пред Тобою, еже согреших немощи ради естества моего, словом, делом и помышлением, в разуме и неразумии! Да обряшуся пред Тобою, в совлечении тела моего, неимущ никоея же скверны на образе души моея, и да не приимет меня, грешника, рука темнаго князя мира сего, еже исторгнути мя во глубину адову, но предстани ми и буди ми Спас и Заступник! Помилуй, Господи, осквернившуюся страстьми жития сего душу мою, и чисту ю покаянием и исповеданием приими, и Твоею силою возведи мя на Божественное Твое судище. И егда приидеши, Боже, на землю со славою, и сядеши, Милостиве, на престоле Твоем, праведный Твой суд судити, мы же вси нази, яко осуждени, неумытному Твоему суду предстанем, и егда начнеши творити испытание нашим согрешением, тогда, Преблагий, не обличи моя тайная, ниже посрами мене пред Ангелы и человеки, но пощади мя, Боже, и помилуй мя. Понеже страшное Твое судище помышляя, Преблагий, дне суднаго трепещу и боюся, от совести моея обличаем, и скорблю зело о деяниях моих лукавых, и недоумеваюся, како отвещаю Тебе, Безсмертному Царю, яко Тебе горце прогневах: коим ли дерзновением воззрю на Тя, Страшнаго Судию, аз скверный и блудный?! Но, Господи Благоутробне Отче, Сыне Единородный и Душе Святый, помилуй мя, и избави мя тогда огня неугасимаго, и сподоби мя одесную Тебе стати, Судие Праведнейший!»
Примечание. Молитва эта составлена прп. Нилом из молитв великомученика Евстратия и прп. Матери Макрины. Желающим научиться памятованию о смерти и о Страшном суде преполезно читать эту молитву ежедневно, отходя ко сну.
«Так и подобным образом молясь и размышляя, как указано выше, если благодатью Божией обрящем слезы, – говорит преподобный, – то нужно плакать столько, сколько то возможно: елико силу и крепость имамы; ибо плач избавляет нас от вечного огня и прочих будущих мук, – сказали Отцы. Если же не сможем плакать много, то понудим себя хоть несколько каплей испустить слез сердечным сокрушением: ибо, по словам св. Лествичника, Благий наш Судия на слезы наши, равно как и на всякое наше дело, взирает и судит о них не по количеству, а по качеству и по мере силы и возможности нашей. «Видел я, –говорит он, –немногие капли слез, но таких, которые как кровь истекают с болезненным чувством; видел также и обильные слезы, но такие, которые струятся как источник – свободно, без болезни. Видел то и другое, и сужу о том и другом не по количеству слез плачущего, а по страждущему чувству сердца его. Думаю, что и Божий суд таков же».
Если же, по немощи нашей, или от небрежения, или по иной какой-либо причине не возможем и малого плача иметь, да не унываем и да не малодушествуем, но будем скорбеть, и воздыхать, и сетовать, и печалиться, взыскуя его с благою надеждою: ибо «скорбь и томление духа, – говорит св. Исаак, – восполняет недостающую меру всех дел телесных». Согласно с сим и св. Лествичник рассуждает: «Некоторые, желая и не обретая слез, окаевают себя, удручают стенаниями и тугою душевною – внутренне сетуют и плачут; и все это вполне заменяет им слезы, хотя то вменяется ими ни во что». «Бывают еще случаи, – говорит св. Исаак, – когда слез не бывает по причине какой-либо немощи, и телесная немощь бывает причиной не только того, что желающие и ищущие плача не плачут, но и у тех, кои обрели уже и прияли дар слез, благодатный ток их прекращается и сердечная теплота охлаждается». И св. Симеон Новый Богослов, беседуя о слезах, поучает плакать всегда, если только, по некоему неизреченному смотрению Божию или по приключившейся немощи, не оскудеет источник слез. То же явствует и из Св. Писания, в котором псалмопевец Давид, как бы заменяя слезы наружные плачем внутренним, говорит: жертва Богу – дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50, 19). Итак, нужно скорбеть в мысли, печалиться и искать слез духом сокрушенным и сердцем смиренным.
Искать слез должно так, как повелевает Св. Писание если истинно желаем их. Из св. Отцев, со всею обстоятельностью, о слезах поучает св. Симеон Новый Богослов, приводя и представляя то, что сказали о них псалмопевец Давид и св. Иоанн Лествичник. Желающий изучить это дело, или лучше – важнейший и высший урок всей духовной науки, пусть вникнет в самую книгу св. Симеона Богослова и, сообразуясь с изложенным в ней, да исполняет, если только не изнеможет состав тела его. Но слишком изнурять телесное естество неполезно; ибо «если сверх силы будешь понуждать немощное тело на дело, – помрачение к помрачению души приложишь и усилишь ее смущение», – говорит св. Исаак, согласно с прочими Отцами. Но нужно знать, что Отцы разумеют здесь немощь истинную, а не притворную и воображаемую, и что нужно всегда и во всем понуждать себя неотложно, – говорит св. Симеон. Он же и то сказал, что когда душа наша пребывает в надлежащем устроении, то не может быть без слез. А мы, если не достигли в меру совершенства, – постараемся приобрести хотя малую часть слез и будем просить их у Господа Бога с болезнью сердца; ибо Отцы сказали, что слезы суть дар Божий, дар – из числа великих даров, и повелели испрашивать его от Господа.
Так, прп. Нил Синайский говорит: «Прежде и паче всего о даровании слез молися». А блаженный Григорий, папа Римский, пишет: «Кто пребывает в благих делах и сподобился некоторых дарований от Бога, но не стяжал еще слез, – тот должен молиться о том, чтобы плакать – или помышляя о Страшном суде, или стремясь к Царствию Небесному, или каясь в злых делах, прежде содеянных, или – у Креста Господня, взирая на страждущего за нас и распинаемого дражайшего Искупителя нашего; таким образом и он вступит на ту степень, на которой находятся великие подвижники, горящие любовью. В пояснение сего св. Григорий приводит из Св. Писания сказание об Асхани, дочери Халевой. Сидя на осле, она, вздыхая, просила у отца своего участка земли, имеющей воду: «Суху дал ми еси, – говорит она отцу, – приложи мне и водную, яже доле: и даде ей отец ея суху, яже горе, и водную, яже доле» (Иис. Нав. 15, 18-19). Под Асханью разумей, – поясняет св. Отец, –душу сидящую на осляти, т. е. на безсловесных плотских движениях; а то, что Асхань, воздохнувши, просила у отца своего водоточную землю, представляет ту истину, что и нам должно с великой болезнью сердца и с воздыханиями просить у Зиждителя нашего дара слез». С этим согласны и прочие святые.
Как же будем просить? Как станем молится о даровании слез? Откуда положим начало? Не иначе, как только от творений св. Отцев; не довольни бо есмы и помыслити что от себе (2 Кор. 3, 5), но довольство наше – Богодухновенные Писания, как написали святые, например, св. Андрей Критский: «Откуда начну оплакивать деяния моего страстного жития? Какое начало положу моему настоящему сетованию? Но, как Милосердый, даруй мне, Господи, слезы умиления, да плачуся пред Тобою, Творцом всех и Создателем нашим Богом. Пред Тобою, Спасе, открываю, елика согреших окаянной моею душою и скверною моей плотию, да, Твоею помощью укрепляемый, отвергнусь прежнего безсловесия и принесу Тебе слезы покаяния». Св. Герман, патриарх Цареградский: «Боже мой, Творче всего мира, Создателю мой, изведший некогда воду из несекомого камня и усладивший горькие воды Мерры, даруй зеницам очей моих источники слез, исполни главу мою чистительными водами и вежды мои сотвори облаками всегда слезоточивыми! Ибо нечистота моего смысла и скверны души требуют, Владыко, окропления и очищения от Твоего человеколюбия, сердечные мои очи жаждут непрестанного дождя вод слезных, или озера, или источника душечистительного». Св. Ефрем Сирин: «Даруй, Владыко, мне, недостойному, всегдашние слезы на просвещение сердцу, да, просветившись сердцем, изведу источники слез со сладостью в молитве чистой, да потребится великое написание моих грехов в слезах малых, и да угасится малым сим плачем тамошний огонь палящий». Св. Симеон Новый Богослов: «Господи, Зиждителю всех! Сам даруй ми руку помощи – очисти скверну души моей и подаждь ми слезы покаяния, слезы любительные – из любви, слезы спасительные, слезы, очищающие мрак ума моего и светлыми меня соделовающие, дабы зреть Тебя – Света миру, – просвещение окаянных очей моих». Песнописец св. Иоанн Дамаскин: «О, Христе, Царю всех, даруй мне слезы теплые, да оплачу душу мою, которую зле погубил. Даруй мне, Христе, яко щедр, тучу слез Божественного умиления, да плачуся, и омыю скверну сластей, и явлюся очищен пред Тобою... Даруй мне слезы, Христе Боже, как древле Ты даровал их жене грешнице»... И прочие, подобные сим, молитвенные стихи, находящиеся в творениях святых нужно с усердием произносить из глубины души, испрашивая слез и чаще молясь ко Господу, да подаст нам благодать сию слезную, которая, по словам св. Исаака Сирина, лучше и превосходнее прочих дарований и через которую, если стяжем ее, войдем в чистоту душевную и сподобимся всех благ духовных.
Есть некоторые и такие, которые еще не стяжали совершенного слезного дара, но приобретают его – иной чрез созерцание тайн домостроительства и человеколюбия Господня, иной – чрез чтение повестей, житий, подвигов и поучений святых, иной – посредством одной, наедине творимой, молитвы Иисусовой; иной – приходит в умиление от некоторых молитв, составленных святыми; иной – умиляется некоторыми канонами и тропарями, иной от воспоминания своих грехов; иной – от памятования смерти и суда; иной – желанием будущего наслаждения; и иными различными способами приобретают слезный дар. И кто каким предметом возбуждается к слезам, о том и размышлять ему нужно, чтобы поддерживать плач до тех пор, пока не прейдет: ибо «желающий избавиться от грехов, плачем избавляется от них; и желающий предохранить себя от них, плачем же предохраняется», – сказали Отцы. В том-то и состоит путь покаяния с плодом его, чтобы и во время напасти, находящей на нас, и при всяком, наводимом от врага помысле, плакать пред благодатью Божией, да поможет нам. И если будем молиться с разумом, Господь не умедлит подать нам покой и умиротворение. Св. Симеон Новый Богослов все добродетели называет воинством, а умиление и плач величает царем и военачальником; ибо плач, – говорит, – с одной стороны вооружает, научает и укрепляет нас бороться со врагом во всех начинаниях, а с другой – сохраняет от поражений противного.
Но если бы и так случилось, что ум наш, погрузясь в какие-либо простые помыслы, возбужденные слухом или видением предметов приятных или горестных для чувства, тронулся бы ими до пролития слез, – то естественные эти слезы нужно преложить и перевести на духовные и спасительные, обратив ум свой к славословию Бога, к исповеданию Его совершенств и дел, или к размышлению о смерти, о суде, о муках и проч., и таким образом плакать слезами благодатными. Св. Иоанн Лествичник говорит, что естественные слезы прелагать в слезы духовные достохвально; но замечает, что если душа наша, по благодати Божией, умиляется и слезит без нашего напряжения, сама собою, то это не что иное есть, как Божие посещение, и слезы те – слезы благодатные, благочестивые. Таковые слезы должно хранить как зеницу ока, пока отыдут; потому что они имеют большую силу и действенность к истреблению и искоренению грехов и страстей, чем те слезы, которые возбуждаются с трудом и разными мерами или ухищрением.
Когда же, при внимании к себе, т. е. хранением сердечным, воздействует в нас благодатию Божией духовная сила молитвы, проникая нас теплотою, согревающей сердце и веселящей душу неизреченно воспламеняя нас любовью к Богу и человечеству, просветляя ум и разливая во внутренности нашей чувство радования, – тогда слезы изливаются сами собою и источаются без усилия с нашей стороны, самоисходно; тогда, как говорит св. Иоанн Лествичник, душа, подобно младенцу, и плачет, и вместе с тем улыбается, т. е. духовно радуется, выражая эту радость и на лице своем. Да сподобит нас Господь этих слез! Ибо нам, новоначальным, слабым и неопытным, кроме сего, нет другого утешения.
А когда благодатию Божией дар сей, дар благодатных слез, в нас умножится, тогда и брань со врагом бывает легче, и помыслы умиротворяются и утишаются, и ум, как некоей обильной пищей, насыщается и услаждается молитвою: из глубины сердца льется некая несказанная сладость, ощущаемая по всему телу и всякое болезненное чувство превращающая во всех членах в радостное взыграние.
Вот утешение, происходящее от плача, говорит св. Исаак, по слову Господню: комуждо по благодати, данней ему (Рим. 12, 3, 6)! Тогда радость, чувствуемая человеком, бывает такова, какой не обретается в веке сем. И это никому вполне неизвестно, кроме тех, которые всецело посвятили себя от всей души на дело сие.
Когда Господь благодатию Своею сподобит нас обрести слезы и восплакать, или когда поможет нам совершить чистую молитву, – тогда всемерно да блюдемся от духа гневного и от прочих злых приражений. Ибо враг наш, в это особенно время, или – старается возмутить нас внутренними помыслами и страстными движениями, или ухищряется отвне навести на нас брань и мятеж, чтобы дело наше запятнать и сотворить порочным.
«Когда помолишься чисто и трезвенно, – говорит св. Иоанн Лествичник, – вскоре за сим будешь ратуем и разжигаем на гнев. Таково ухищрение врагов наших! Поэтому всякое доброе дело, а наипаче молитву, всегда должно совершать со всевозможным вниманием и чувством, а после молитвы – беречься ярости, гнева и иных душевредных волнений. У новоначальных безгневие удерживается и блюдется слезами, как некоею браздою. И если выпустим эту бразду или воздействуем ею неправильно, – тотчас начинается безчинство».
«Бес крайне завидует молящемуся человеку, – говорит прп. Нил-постник (Синайский), – и всеми кознями силится отвратить от молитвы ум его, непрестанно возбуждая в памяти его разные представления и в теле приводя в движение все страсти, чтобы запнуть добрый подвиг и шествие молитвенное к Богу. А когда этот лукавейший дух, после многих ухищрений своих, не возможет воспрепятствовать крепкой молитве прилежно молящегося, то на время ослабляет свои действия, чтобы потом – по совершении молитвы – напасть на него с большею злобою и – или, возмутив его гневом на кого-либо, лишает душу того настроения, какое даруется молитвою, – или, раздражив чувственность какой-либо сластью, помрачает ум. Поэтому, помолився якоже подобает, ожидай, яже не подобает, и стой мужественно и бодренно, сохраняя плод свой; ибо исперва на то поставлен ты, чтобы делати и хранити. Итак, делая и трудясь, не оставляй без охранения того, что стяжал трудом и деланием; без этого же никакой пользы не будет тебе от молитвы».
Явно, что о делании и хранении св. Отец берет слова из райской истории Адама, ибо Св. Писание говорит: сотвори Бог Адама, и посели его в раи, еже делати и хранити его (Быт. 2, 15). Райским делом он назвал здесь молитву, а соблюдение себя или своего сердца после молитвы от злых и лукавых помыслов – хранением. Итак, если Господь удостоит нас посещения Своею благодатью во время молитвы – плача, богомыслия, то да сохраняем себя всячески от всяких недобрых помыслов, наипаче же от худых слов и дел, и свои чувства да ограждаем бдительно, чтобы чрез них не воздвиглась на нас брань.
Если же по нужде – против воли нашей, душа наша впадет в какие-либо помышления, – тотчас да прибегаем к Творцу нашему с мольбою, и Он рассеет их. Прямее и благонадежнее этого способа иного нет. И таким образом, при содействии Божием, мы сохраним души наши в страхе Его, не попуская уму нашему рассеяться и ослабнуть от обуревания помыслов, ни быть расхищену от каких-либо суетных удовольствий и удаляя от себя все то, от чего может быть, при слабости ума, утрачено приобретенное посредством умиления сердечного. После слез и после молитвы твердо и крепко да стоим в том же, т. е. слезно-молитвенном настроении духа.
Сии чудные делания, о которых мы сказали, непременно требуют отсечения попечений, т. е. чтобы умереть для всего житейского и упражняться со всем прилежанием и вниманием в одном деле Божием, как сказали великие Отцы, собственным опытом познавшие эту мудрость.
Св. Макарий Великий говорит: «Кто хочет приступить ко Господу, сподобиться вечной жизни, сделаться обителью Христовою, исполниться Духа Святаго, чтобы придти в состояние приносить плоды Духа, чисто и неукоризненно исполнять заповеди Христовы, – тот должен начать тем, чтобы, прежде всего, крепко веровать в Господа и всецело предать себя вещаниям заповедей Его, во всем отречься от мира, чтобы весь ум не был занят ничем видимым. И ему надлежит, однако же, думать, чтобы единого Бога иметь пред очами _своими, и Ему Единому быть угодным, и непрестанно пребывать в молитве с верою, в чаянии Господа, всегда ожидая Его посещения и помощи, – сие одно всякую минуту имея целью ума своего. Потом, по причине живущего в нем греха, належит ему понуждать себя на всякое доброе дело, к исполнению всех заповедей Господних. Паче всего, в незабвенной памяти, как образец, да содержит смирение Господа и жизнь Его и кротость, и обращение с людьми, да пребывает в молитвах, всегда веруя и прося, чтобы Господь пришел и вселился в него, усовершал и укреплял его в исполнение всех заповедей Своих... Тогда Господь, видя такое его произволение и доброе рачение, видя, как принуждает себя к памятованию Господа и как сердце свое, даже против воли его, ведет непрестанно к добру,–тогда Господь творит с ним милость Свою, избавляет его от врагов и от живущего в нем греха, исполняя его Духом Святым. И тогда уже без усилий и труда во всей истине творит он все заповеди Господни, лучше же сказать – Сам Господь творит в нем заповеди Свои, и он часто приносит тогда плоды Духа». И св. Василий Великий говорит: «Начало чистоты душевной есть безмолвие». А дело безмолвия, по словам св. Иоанна Лествичника, есть отложение попечений о предметах не только предосудительных, но и благословных, – молитва без лености и ненарушимая деятельность сердца. Вещами же благо-словными называет здесь Лествичник не занятия внешние, вошедшие ныне в обычай, как-то: управление селами, распоряжения многими поместьями и прочие, связывающие с миром, отношения. Все это – безсловесно. нам неприлично, неуместно. Но под этими благословными вещами св. Отец разумеет то, что кажется благоприличным и для спасения души полезным, например: беседы и свидания, в удобное время и в меру, с отцами и братиями, духовными и благоговейными. Если эти благословные беседы выходят из своих пределов и бывают без должной осмотрительности, то по необходимости – и они обращаются в неполезное и предосудительное – в безсловесное, т. е. любопрения, противоречия, ропотливость, пересуды и другие погрешения, к которым бывает легкий и незаметный переход от беседы благословной.
«Естественное дело, что, не учась письменам, нельзя навыкнуть чтению книг: последнее не может быть без первого. Просто сказать: не учившемуся грамоте нельзя по книгам говорить, читать, канонаршить. Тем более, не приобретшему первого, т. е. отложения попечений о благословных и неблагословных вещах, – не умершему для всего земного и мирского, – невозможно совершать ни песнословий с разумом – неленостно, ни молитвы внутренней – чисто, т. е. невозможно совершать делания сердечного», – поясняет вышесказанные мысли св. Иоанн Лествичник. И в другом месте он же говорит: «Малый волос затемняет око, и малое попечение разоряет безмолвие»; и еще: «Вкусивший от плода молитвы нередко одним словом своим оскверняет ум так, что, принявшись снова за молитву, уже не находит того, что прежде сего ощущал».
Св. Симеон Новый Богослов говорит: «Да будет житие твое безмолвно, безпечально и для всего мертво»; и уже после сего наставления он поучает молитве и трезвению. Прп. Исаак истинно желающим безмолвствовать и очищать ум свой молитвой так говорит: «Удалися от видения мира, прекрати беседы, откажись принимать в келью свою приятелей, даже под благими предлогами, кроме тех, которые с тобою единонравны и единомысленны и разделяют твои сокровенные чувствования, – сотаинники твои; опасайся возмутить душу твою собеседованием, которое часто оставляет следы надолго и по прекращении разглагольствования, как сами мы дознали своим опытом; бывает, что лишнее слово, сказанное лицом, к нам близким и любимым, не малое время волнует нас и весьма препятствует хранению ума и тайному поучению – богомыслию».
В других местах и еще строже говорит св. Исаак: «О, что злее и вреднее свиданий и разглагольствий для истинно пребывающих в безмолвии! О, братия! Как гололедица, внезапно покрыв садовые ветви, иссушает их, так и разглагольствия с людьми, кои не хранят безмолвия, хотя бы они были кратки, хотя бы казались полезными, иссушают цветы добродетелей – цветы, вновь расцветающие в безмолвии, цветы нежные и молодые, окружающие сад души, насажденной при исходищах вод покаяния. И как иней мертвит прозябающие растения, так и беседы человеческие мертвят корень ума нашего – корень, только что пустивший ростки добродетели. И если вредоносны беседы с такими лицами, которые в житии своем не совсем безпечны и несколько внимают себе, – то сколь вредны для души свидания и разглагольствия с людьми безпечными и нерассудными, не говоря уже о мирских!. Как человек благородный и благонравный, когда упьется, забывает свое благородие, и свое имя и звание подвергает безчестию и осмеянию, по причине неблагочинных слов и поступков, происходящих от опьянения, так и целомудрие души свиданиями и разглагольствиями нарушается, тщание ее о хранении сердечном ослабевает, усердие к добродетели охладевает, и она ниспадает из благонастроения своего. И если не всегдашние, а по временам бывающие разглагольствия, не сдерживаемые дверью ограждения уст и слуха, причиняют великий вред безмолвнику, смущая его ум и охлаждая его в Божественных занятиях, то что сказать о тех, кои постоянно друг друга встречают и провожают, не полагая хранения языку своему?!»
«Любящий обращение в мире лишается жизни, – говорит тот же св. Отец в ином месте, – и не знаю, что сказать о нем, разве только с плачем рыдать рыданием неутешным, подвизая к сорыданию и братолюбные сердца других». И еще: «Единое видение мирских может подать силу и пищу страстям, ослабить в подвижнике любовь к подвигу своему и изменить его расположение и любомудрие».
«По сим причинам, – говорит св. Исаак, – иноку не должно входить в общение с теми предметами, кои возбуждают в нем брань; но надлежит ему всячески избегать ее и не приближаться ко всему тому, что свободу его подвергает искушению. Ибо в то самое время, как приходим мы к Богу, поставляем завет с Богом, чтобы удалить себя и отрешить от всего этого; и не только отрешиться, но чтобы и не видеть кого-либо из мирских, ни слушать их слова, ни о них что-либо слышать».
И еще многое сему подобное пишет святый сей и другие святые. Поэтому истина сия считается несомненною.
Все сии добрые и благолепные дела подобает совершать благовременно и в должной мере, как говорит св. Василий Великий: предварять все благорассуждением, потому что без благорассуждения и доброе нередко обращается во вред, если не соблюдается время и мера; а когда благорассуждение правильно установит время и меру, – великая польза, чуден прибыток получается.
И св. Лествичник, на основании Священного Писания, говорит: «Время всякой вещи под небесем (Еккл. 3, 1) – всему и в нашей жизни священной для каждого время. Время безмолвию и время немятежному общению, время непрестанной молитве и время нелицемерного служения; да не прельстит нас неразумное и предерзкое усердие, и да не взыщем желаемого времени прежде своего времени, чтобы не лишиться нам того, что можно было получить в свое время. Время трудиться над деянием и время пожинать плоды неизреченной благодати». Ту же истину он поясняет иным примером.
«Небезопасно воину, неискусному в единоборстве, отделиться от своего ополчения и вступить в единоборство с врагом; небезопасно и иноку начать безмолвие, не искусив себя и не обучив себя в обуздании страстей долгим обучением; тот гибнет телесно, сей – душевно. Ибо путь истинного безмолвия есть путь мудрых и тех только, которые в трудном своем подвиге стяжали Божественное утешение и бранную помощь».
Св. Варсонофий Великий, когда один из братии прочитал ему в Патерике, что истинно желающий спастись должен прежде пожить в братстве, перенести, по примеру Господа, и досаждения, и поношения, и безчестия, и прочее и потом уже идти на совершенное безмолвие, которое есть восшествие на крест, т. е. умерщвление себя всему земному и мирскому, – в ответ на это сказал: «Верно сказали Отцы, иначе и быть не может». А другому сказал: «Прежде, нежели человек не войдет в себя самого и не возобладает собою, безмолвие порождает высокоумие; а обладает собою тот, кто совершен в смирении». И еще сказал: «Если дерзнешь ступить за свою меру или черту, знай, что потеряешь и то, что имел. Но держись средины, внимая воле Божией. Ибо кто захочет обезпечалиться прежде времени – сложить с себя всякую заботу внешнюю и дела, – тому общий враг подготовит гораздо более смущения, чем покоя, и доведет его до того, что вынужден будет сказать: «Лучше бы мне не родиться».
Сказал же так святый потому, что с таковыми случаются многие обольщения, – как говорит св. Григорий Синаит: «Многие в безмолвии неискусные подвергались прелести древле и ныне подвергаются: новоначальные и самочинные, и после многих трудов, за несмысленное свое безмолвствование, бывали и бывают предметом смеха и поношения... Ибо памятование о Бозе, т. е умная молитва – выше всех деланий и есть глава добродетелей точно так, как любовь Божия.
И тот, кто безстудно и дерзостно домогает внити к Богу, чтобы беседовать с Ним чисто и вселить Его в себя с понуждением, – тот, говорю, удобно уловляется в смерть, если это будет попущено; ибо гордостно, и дерзко, и прежде времени, и недостоин будучи устремляется к этой высоте. Одни только сильные и совершенные в состоянии противоборствовать бесам наедине и извлекать на них меч, иже есть глагол Божий; немощные же и новоначальные, не осмеливаясь прежде времени бороться и отрекаясь от брани, скрываются в твердыне опасения и благоговейного общежития и таким образом избегают смерти...»
Слыша это, будем осмотрительны и прежде времени да не дерзнем простираться на высокое подвижничество, чтобы не потерпеть вреда и не погубить души. Соблюдая приличное время и среднюю меру, – будем идти безопаснее и благонадежнее: средний путь, – говорят святые, – непадателен и непреткновенен.
Приличным для безмолвия временем может быть то, которому предшествует предобучению себя в сожительстве с людьми, а средняя мера и средний путь есть сопребывание с одним или с двумя братиями, как написал св. Иоанн Лествичник: «Желающие работать Христу да избирают приличные для сего места и образы жительства, которое может быть троякое: или – уединенное, отшельническое, или – безмолвствование с одним, с двумя, или же – общежительное. Не уклоняйся ни на десно, ни на лево, но путем царским гряди», – присовокупил он из Писания (Втор. 5, 32; Числ. 21, 22).
Из указанных образов жительства средний, т. е. безмолвное пребывание с одним или с двумя, по мнению св. Иоанна Лествичника, для многих был гораздо благонадежнее. Ибо, говорит, – горе единому, когда впадет в уныние, или в сон, или в разленение, или в отчаяние: некому его в тот час воздвигнуть и ободрить. В доказательство сего он приводит слова Самого Господа: идеже есть два или трие собрани во Имя Мое, ту семь посреде их (Мф. 18, 20); и изречение премудрого: блази два паче единаго (Еккл. 4, 9), т. е. благо отцу с сыном, при содействии Божественного Духа, совместно подвизаться: «Кто один без помощи другого вступит в брань против духов, тот уморяется от них – терпит от них более опасных уязвлений».
Перечислив добрые нравы некоторых, св. Иоанн Лествичник сказал: «Таковым сопребывание с другими неполезно; они – под руководством наставника – от безмолвия, как из тихого пристанища, восходят на небо, не имея нужды в том обучении, в тех искушениях, которые происходят от молвы и соблазнов в общежитиях. Но тем, которые неискусны и еще побеждаются душевными страстями, Отцы и прикасаться к безмолвию, наипаче же одиночеству, не велели».
Душевными страстями называют – тщеславие, самомнение, лукавство и другие, от них происходящие. «Кто недугует сими страстями и, несмотря на сие, вступает в безмолвие, – тот уподобляется человеку, выскочившему из корабля и на одной доске думающему безбедно достигнуть берега», – сказал Лествичник. Но те, которые борются с калом, т. е. с телесными страстями, могут исходить в уединенное житие, и то не просто, как прилучилось, но в свое время и если имеют наставника; ибо уединение требует крепости Ангельской. Стужаемые же от душевных страстей пусть не дерзают и следа безмолвия видеть, да не потерпят исступления».
Находим и иных многих, дивных и великих Отцев, которые так учили и так творили, как это видно из их писаний. Так св. Исаак более всех Отцев ублажает безмолвие и св. Арсения Великого восхваляет как совершенного безмолвника; но и он имел служителей и учеников. Точно так же и святые Нил Синайский и Даниил Скитский, и многие другие, как повествуется в житиях их, имели учеников. И повсюду в писаниях обретаются похвалы и одобрения безмолвию в сопребывании с одним или с двумя; какового сопребывания и мы были очевидцами, – говорит о себе прп. Нил, – во св. горе Афонской, в странах цареградских и в иных многих местах.
Если где живет духовный старец с одним или двумя, а по нужде и с тремя учениками, и если кто еще вблизи безмолвствует, – то они, в известное время приходя друг к другу, между собою просвещаются духовными беседами. А мы – новоначальные и неразумные – вразумляемся и подкрепляемся один от другого, как написано: брат братом помогаем, яко град тверд (Притч. 18, 19), и имеем непрелестного учителя – Богодухновенные писания.
Поэтому нам кажется весьма удобным пребывание с одним или двумя верными братия-ми и единомудренными в деле Божием, да научаемся воле Божией от Св. Писания. И если кому Бог даст разуметь больше, да назидает брат брата. Боримые же от бесов и стужаемые от страстей, да помогаем друг другу, как говорит св. Ефрем; и таким образом благодатью Божией будем направляться на дела благая.
Но когда хотим созидать безмолвное жительство, прежде всего нужно нам предустроять себя молитвою, да даст нам Бог свойства, нужные к совершению его, как говорит Лествичник, т. е. терпеливое соседение – пребывание в одном месте в одном деле, чтобы, как положим начало сему, не быть нам в посмех врагам и в препятие – соблазн другим делателям – братии, но да пребудем в делах добрых твердо, будучи сохраняемы благодатию Ibcno-да Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, молитв ради Владычицы нашея Богородицы и всех святых, в подвигах добродетели просиявших.
Нужно нам и то знать, что мы избираем место безмолвия – да отступим от неполезного мятежа-молвы и прочего, неугодного Богу, и пребудем в заповедях Его, все потребное приобретая трудами своими; если же нет, то помалу взимая милостыни, откуда усмотрит благость Его, но излишнего всячески избегая. Будем же делать то, что угодно Богу: пение, молитву, чтение и поучение в вещах духовных, рукоделие и труд в какой-либо работе. И так, мало-помалу – по силе своей – приближаясь к Богу, во внутреннем человеке, будем воссылать во благих делах своих славу Отцу, и Сыну, и Святому Духу – Единому в Троице Богу, ныне и присно, и во веки веков, аминь.
В послесловии прп. Нил говорит, с какими расположениями предложил он устав свой. «Сия убо Божией помощью возмогаем, мы, неразумный, по мере худости нашего разума, написахом на воспоминание себе и подобным мне, иже в числе учимых суть, аще и произволяют. Не от себе же, яко и в начале сих писаний рех, но от Богодухновенных писаний святых Отцев, просвещенных разумом. Вся бо, яже зде, не без свидетельства Божественного Писания суть. И аще что обрящется в сих неугодно Богу и неполезно душе, моего ради неразумия, да не будет то; но воля Божия, совершенная и благоприятная, да бывает: аз же прощения прошу. Аще ли же кто о сих вящше и полезнейше разумевает, той тако и да творит, мы же о сем радуемся. Аще же от сих кто пользу обрящет, и о мне грешном да помолится, да получу милость пред Богом».
«К сему и еще аз недостойный Нил, моих присных господий и братии, иже суть моего нрава, молю: по скончании моем повергните тело мое в пустыни, да изъядят е зверие и птицы, понеже согрешило есть Богу много и недостойно есть погребения. Аще ли сице не сотворите, то ископавше ров на месте, идеже живем, со всяким безчестием погребите мя. Бойтеся же слова, еже великий Арсений завеща учеником своим, глаголя: на суде стану с вами, аще кому дадите тело мое. Тщание бо и мне было то, елико по силе моей, да не сподоблен буду чести и славы века сего ни которыя, якоже в житии сем, тако и по смерти моей. Молю же всех, да помолятся о душе моей грешней, и прощения прошу от всех, и от мене прощение да будет: Бог да простит всех нас».
«Конец достиже Богодухновенным словесем».
[1] То есть современников прп. Нилу Сорскому.
[2] 'У св. Макария Египетского в беседе 8-й о совершенной молитве совершенных говорится так: «Иногда во весь день чем-нибудь занятый, на один час посвящает себя молитве, – и внутренний его человек с великим услаждением восхищается в молитвенное состояние, в безконечную глубину оного века, так что всецело устремляется туда парящий и восхищенный ум. На это время происходит в помыслах забвение о земном мудровании, потому что помыслы насыщены и пленены Божественным, небесным, безпредельным, необъятным и чем-то чудным, чего человеческим устам изречь невозможно. На этот час он молится и говорит: «О, если бы душа моя отошла вместе с молитвою!» Человеку надобно, так сказать, пройти двенадцать ступеней и потом достигнуть совершенства. В иное время действительно достигает он этой меры и приходит в совершенство. И вот благодать снова начинает действовать слабее, и человек нисходит на одну ступень и стоит уже на 11-й. А иной, богатый благодатию, день и ночь стоит на высоте совершенства, будучи свободен и чист, всегда пленен и выспрен. И такой человек... если бы так было с ним всегда, не мог бы уже принять на себя служение слова, или иное какое-либо бремя, не согласился бы ни слышать, ни позаботиться, как обыкновенно бывает, о себе и об утреннем дне, но только стал бы сидеть в одном углу в восхищении, как бы в упоении. Посему-то совершенная мера не дана ему, чтобы мог он заниматься попечением о братии и служением слову...»