ЖИТИЕ СВЯТОГО РАВНОАПОСТОЛЬНОГО КИРИЛЛА

Детство

Как и его старший брат, святой равноапос­тольный Мефодий, святой Кирилл происходил из семьи знатных уроженцев Фессалоник - друн-гария Льва и его супруги Марии. Имя Кирилл -это монашеское имя - в миру святого звали Константином.

Самый младший ребенок в семье, Констан­тин, родился около 827 года. Как и для стар­ших детей, Мария взяла для новорожденного Константина кормилицу, но ребенок решитель­но не хотел брать чужой груди, так что мать, на­конец, должна была кормить его сама. Вскоре после рождения младшего сына его родители решили воздерживаться от плотского обще­ния. В то время среди благочестивых людей Византии подобные обеты были не редки.

С ранних лет Константин отличался больши­ми способностями к учебе. Казалось, на нем ле­жало особое благословение. Когда ему было око­ло семи лет, ему приснился сон, о котором он рассказал родителям: «Собрал стратиг всех де­виц нашего города и обратился ко мне: «Выбери себе из них ту, которую хочешь иметь женой на помощь себе и супружество». Я же, взглянув и рассмотрев всех, увидел одну прекраснее всех: сверкающую лицом и украшенную золотыми ожерельями и жемчугом и всеми украшениями. Имя же ее было София, то есть мудрость. Ее из­брал». Его родители, будучи людьми благочести­выми, истолковали этот сон в духовном плане. Друнгарий Лев сказал сыну: «Сын, храни запо­ведь отца твоего и не отвергай наставления ма­тери твоей. Ибо заповедь - светильник закону и свет. Скажи мудрости: «Ты сестра моя» и разум назови родным твоим. Сияет мудрость сильнее солнца, и если ты возьмешь ее супругой - от многих зол избавишься с ее помощью».

Поэтому когда родители отправили его учить­ся начальным наукам - грамматике, поэтике и риторике, он вскоре преуспел в этих науках так, что все изумлялись. И учителя и соученики отмечали, что Константин отличается необык­новенной памятью и прилежанием. К тому же большую часть своего свободного времени он, стремясь к новым знаниям, посвящал чтению.

При этом он не гнушался и обычными детски­ми забавами. Жизнеописание святого сохрани­ло один из таких случаев. Как то раз, вместе с детьми других именитых граждан Константин пошел на ястребиную охоту. Но вместо радости, которой он ждал, охота кончилась для него не­счастьем: когда он спустил своего ястреба, под­нявшийся страшный ветер сбил птицу с круга и угнал так далеко, что она более не возвращалась к своему хозяину. Это приключение повергло Константина в страшное горе - мальчик был так расстроен, что два дня ничего не ел. Но затем, поразмыслив о случившемся, он сделал вывод о тщетности мирских удовольствий: «Что это за жизнь, если на место радости приходит печаль? С сегодняшнего дня направлюсь по другому пу­ти, который лучше этого. A в хлопотах этой жиз­ни дней своих не окончу».

После этого он гораздо больше времени уде­лял учебе и чтению книг. Его любимым автором был святитель Григорий Богослов. Константин учил места из него наизусть и в детском востор­ге от него написал ему на стене своей комнаты маленький панегирик: «О, Григорий, телом человек, а душою Ангел! Ты плотью человек, Ангелам уподобился. Уста твои, как одного из Серафимов, Бога прославляют и вселенную просвещают учением истинной веры. И ме­ня, припадающего к тебе с любовью и верой, прими и будь мне просветитель и учитель». Предположительно, Константин начал свое зна­комство с сочинениями Григория Богослова с собрания его стихов. Этот отдел сочинений бо­лее доступен пониманию подростка.

Когда Константину было около четырнадца­ти лет семью постигло большое горе - умер его отец. У ложа умирающего супруга Мария больше всего переживала о судьбе младшего сына: «Не забочусь ни о чем, - говорила она, - только об од­ном этом ребенке, как он будет устроен». На это умирающий муж отвечал ей: «Если Бог так щед­ро наделил нашего сына Своими дарами, то и в будущем не покинет его Своей милостью, - верь мне, Бог будет его отцом и попечителем».

годы учебы

Перейдя к изучению более сложных про­изведений святителя Григория Богослова, Константин столкнулся с определенными труд­ностями. Дабы постичь все произведения лю­бимого автора, он хотел продолжить свое обра­зование, но в Фессалониках не было подходя­щего наставника.

Он решился обратиться к некоему человеку, приехавшему в Фессалоники, о котором шла слава, как о знатоке грамматики. Константин умолял его, говоря: «Сделай доброе дело, на­учи меня грамматическому искусству». Тот же на все жаркие просьбы и мольбы юноши реши­тельно отвечал: «Не трудись, отрок. Я зарекся никого не учить этому до конца дней своих». Вновь Константин чуть не со слезами умолял его: «Возьми всю причитающуюся мне долю от­цовского наследства, но научи меня». Однако знаток грамматики не захотел и слушать его.

Поняв, что все усилия напрасны, Константин оставил его, и, вернувшись домой, стал горячо молиться о том, чтобы исполнилось желание сердца его. Бог не посрамил упования юноши. Покровитель друнгария Льва и благодетель всего семейства, логофет Феоктист, узнав о способностях Константина и о его желании учиться, пригласил юношу в Константинополь дабы он учился у лучших наставников, препо­дававших впоследствии юному императору. Константин с радостью отправился в путь, мо­лясь Богу: «Боже отцов наших и Господь милости, Который словом сотворил все и премудрос­тью Своей создал человека, чтобы он владел всеми созданными Тобою тварями. Дай мне премудрость, обитающую рядом с Твоим пре­столом, чтобы, поняв, что угодно Тебе, я спас­ся. Я раб Твой и сын рабыни Твоей».

Приехав в Константинополь, Константин с радостью приступил к учебе. Круг тогдашне­го образования составляли: грамматика, ри­торика и диалектика, изучаемые в низших классах, и арифметика, геометрия, музыка и астрономия, составлявшие курс высших клас­сов. Грамматику, с которой началось учение, Константин прошел всего в три месяца. После грамматики Константин постепенно прослу­шал все остальные науки, уделив также большое внимание чтению античной литературы. Между наставниками его были: Лев Философ, человек, удивлявший в свое время обширной и глубокой ученостью не только соотечественников, но и иностранцев и славившийся в особенности как отличный знаток математики, астрономии и ме­ханики, и святитель Фотий Великий, впоследс­твии Константинопольский Патриарх, ученос­тью изумлявший современников и потомков. В то время святитель Фотий был государствен­ным сановником, но, несмотря на это, величай­шим счастьем для него было видеть окружен­ным себя толпами юношей, с которыми он мог делиться своими многосторонними и глубоки­ми сведениями. Этот наставник скоро почтил Константина самой искренней дружбой.

Своими отличными способностями, приле­жанием к учению, смиренным нравом и изящ­ной наружностью Константин выделялся меж­ду своими товарищами, обратив на себя общее внимание императорского двора. А его благо­детель, логофет Феоктист, дал ему власть над своим домом.

Как-то раза логофет спросил Константина: «Философ, хотел бы я знать, что такое фи­лософия». Константин тотчас ответил: «Бо­жественных и человеческих дел понимание, насколько может человек приблизиться к Богу, и как делами учить человека быть по образу и подобию создавшего его». Ответ Константина изумил логофета, так что он захотел больше узнать о философии. После этого Константин неоднократно беседовал с Феоктистом о фило­софии.

По достоинству оценив способности Кон­стантина, логофет Феоктист решает ввести юношу в круг своей семьи. Однажды он сказал Константину: «Я привязался к тебе; у меня есть крестница; она красавица собой, с очень бога­тым приданым и из самого знатного семейства. Если захочешь, отдам тебе ее в жены. Что каса­ется до твоего положения, то я берусь устроить его наилучшим образом: при моем старании лет через пять, через шесть сделают тебя стратигом». Но Константин отказался от выгодно­го брака: «Предлагаемое тобой - великий дар для того, кто в этом нуждается. A для меня нет ничего лучше учения, и я решительно ничем не хочу себя обязывать. Но, снискав мудрость, буду искать себе богатство нашего прадеда -Адама, оставленное в раю».

Поняв, что юношу не удержать соблазнами житейского честолюбия, логофет обратился к царице, сказав: «Этот юный философ не привя­зан к здешней жизни, и чтобы не отпустить его от нас, посвятим его в чтецы при Патриархе. Может быть, так и удержим его». После этого Константин был рукоположен во чтеца и посту­пил на службу хартофилаксом (хранителем биб­лиотеки) - в то время это была значительная административная должность в Патриархии.

Константин Философ

На должности хартофилакса Константин пробыл недолго - духовная карьера была так­же чужда ему, как и светская. Вскоре он, по­дав прошение об отставке, тайно скрылся из Константинополя. Он поселился в небольшой иноческой обители на побережье Мраморного моря. Почти шесть месяцев Константин про­вел в уединении. Затем, поиски, предприня­тые его благодетелем, логофетом Феоктистом, увенчались успехом, и Константин был возвра­щен в столицу.

Но, несмотря на все уговоры, он отказался вернуться к прежней должности. Тогда ему пред­ложили преподавать философию. Он согласил­ся. С тех пор за ним и укрепилось прозвище -Константин Философ. Среди учеников Кон­стантина были и византийцы, и чужестранцы.

Примерно к этому же времени относится диспут Константина с бывшим Патриархом-иконоборцем Иоанном Грамматиком. В то время лишенная власти партия иконоборцев была еще достаточно влиятельна, так что свер­гнутый с престола Иоанн Грамматик мог гово­рить: «Силою прогнали меня, а, не победив в споре. Ибо не может никто противиться моим словам». Действительно, среди столпов тогдаш­ней учености многие разделяли заблуждения низ-верженного Патриарха, так что найти ему оппо­нента было достаточно трудно. Только святитель Фотий Великий мог считаться достойным про­тивником Иоанна, но в то время он был крупным государственным сановником, что могло быть расценено, как очередной этап государственного давления на иконоборцев. Поэтому оппонентом Иоанна Грамматика стал лучший из учеников святителя Фотия - Константин Философ.

Увидев, что в противники ему выбрали юно­шу, Иоанн Грамматик, будучи уже глубоким старцем, почел это за насмешку и сказал: «Вы недостойны и подножия моего, как же я буду спорить с вами?» На это Константин Философ ответил ему: «Не держись людского обычая, но помни Божии заповеди: если ты смотришь на свою седую бороду и свое старое тело, то твое старое тело точно так же из земли, а не из дру­гого материала, как и мое молодое, и, смотря на землю, нечего ею гордиться, а душа и у меня точно так же от Бога, как и у тебя. Так что не гордись, человек, умением спорить».

Тогда Иоанн Грамматик ответил: «Осенью не ищут цветов, и старика Нестора не гоняют на войну, как какого-нибудь юношу; как же тебе не стыдно требовать, чтобы я в моем дряхлом возрасте спорил с тобой?» И вновь Константин Философ не остался в долгу: «Сам на себя на­влекаешь обвинение. Скажи, в каком возрасте дух сильнее тела?» Иоанн ответил: «В старо­сти». Тогда Константин спросил: «На какую битву тебя гоним: на телесную или на духов­ную?» Тот ответил: «На духовную». Поэтому Константин отвечал: «Тогда ты сейчас сильнее будешь, потому не говори нам таких притч. Ибо не ищем ни цветов не вовремя, ни на вой­ну тебя не гоним».

Затем Иоанн Грамматик повернул разго­вор в другую сторону и сказал: «Скажи мне, юноша, почему кресту, если он поврежден, не поклоняемся и не целуем его. A вы, и если изображение только по грудь, не стыдитесь честь ему как иконе воздавать?» Константин же ответил: «Крест имеет четыре части. И если одна из них пропадет, то он уже своего образа не сохраняет. A икона только ликом и являет образ и подобие того, кто на ней написан. Не львиный ведь образ, не рысий видит тот, кто на нее смотрит, а первооб­раз». И опять сказал Иоанн: «Как вы покло­няетесь кресту и без надписи, хотя были и другие кресты, иконе же, если не имеет она надписи, чей это образ, не творите почести?» Константин Философ отвечал: «Всякий крест подобен Христову кресту. A иконы не имеют все одного облика».

Затем Иоанн спросил: «Бог заповедал Мо­исею: не сотвори себе кумира и всякого подо­бия; как же вы кланяетесь, вами же сотворен­ным, иконам?» Константин отвечал на это: «Если бы сказано было: не сотвори себе ника­кого подобия, то ты вправе был бы ссылаться, но сказано: не сотвори всякого, то есть сотво­ри только достойное подобие».

Победа в этом споре принесла Константину широкую известность в столице Империи.

Посольство к сарацинам

Несмотря на упорное стремление Кон­стантина уклоняться от государственной служ­бы, его не оставили в покое. Около 850 года между византийцами и арабами произошел ряд приграничных стычек, потребовавший срочного выяснения отношений. Для это­го из Византии в столицу Халифата Самарру было отправлено посольство, возглавляемое асикритисом Георгием. В состав посольства был включен и Константин Философ. Причем на него рассчитывали не только, как на знатока языков, но и как на богослова, поскольку ара­бы недвусмысленно намекали на возможность проведения религиозных диспутов.

По прибытию посольства в Самарру, еще до начала переговоров и диспутов, мусульмане решили испытать остроумие византийцев. По приказанию халифа на домах, где жили христиане, чтобы подвергнуть их поруганию, были нарисованы изображения демонов, обезьян и свиней. Показав это зрелище византийцам, арабы попросили Константина истолковать увиденное, говоря: «Можешь ли понять, фило­соф, что это значит?» Он же отвечал: «Я вижу на дверях домов изображения демонов и ду­маю, что внутри домов живут христиане: демо­ны не могли жить с ними, бежали от них вон; а там, где нет знамений снаружи, демоны живут внутри домов, вместе с обитателями».

Впоследствии действительно имели место и диспуты. В отличие от официальных перего­воров они велись во время долгих торжествен­ных застолий, на которые халиф аль-Мутаваккил пригласил многих из арабских мудрецов.

На одном из таких застолий некто из ученых арабов спросил Константина: «Видишь, фи­лософ, дивное чудо - божий пророк Мухаммед принес нам благую весть от Бога и обратил в свою веру многих людей. И все мы соблюдаем закон и ни в чем не нарушаем. А вы, держащие закон Христа, вашего Пророка, один так, дру­гой иначе, как кому нравится, так и веруете и исполняете их». На это Константин Философ отвечал: «Бог наш подобен пучине морской. Пророк же о нем говорит: «Род Его кто разъ­яснит? Ибо взимается от земли жизнь Его». И ради этих поисков многие в пучину ту входят. И сильные умом, богатство мудрости Его прини­мая, переплывают и возвращаются. A слабые, как в сгнивших кораблях пытаясь переплыть, одни тонут, а другие с трудом едва могут отды­шаться, немощной отдаваясь лени. A ваше уче­ние - узкое и удобное, и его всякий может пере­скочить: и малый и большой. Нет в нем ничего, кроме людского обычая, но только то, что мо­гут делать все, а ничего другого вам пророк ваш не заповедал. Если он не запретил вам гнев и похоть, а допустил их - то в какую вы будете ввергнуты пропасть? Имеющий ум да разумеет. Не так Христос делает, но снизу тяжкое возво­дит кверху верою и действием Божиим. Ибо Творец всему создал человека между Ангелами и животными, речью и разумом отделив его от животных, а гневом и похотью от Ангелов. И кто к какой части приближается, той и стано­вится причастен - высшей или низшей».

Арабские мудрецы вновь спросили его: «Как вы, если Бог един, в трех Его славите? Скажи, если знаешь. Отца называете и Сын и Дух. Если так говорите, то и жену Ему дайте, чтобы от того многие боги расплодились». На это же Константин ответил: «Не говорите такой бес­чинной хулы. Мы хорошо научились от святых отцов и от пророков, и от учителей славить Троицу: Отец, и Слово, и Дух, и три ипостаси в единой сущности. Слово же воплотилось в Деве и родилось ради нашего спасения, как и ваш пророк Мухаммед свидетельствует, напи­сав следующее: «Послали мы дух наш к Деве и пожелали, чтобы родила». Поэтому я извещаю вас о Троице». Мусульмане были вынуждены удовлетвориться таким ответом.

Затем они сказали Константину Философу: «Но если Христос - Бог ваш, почему не делае­те того, что Он велит? Ведь написано в ваших евангельских книгах: «Молитесь за врагов. Делайте добро ненавидящим и гонящим». А вы поступаете не так: обиды, которые бы вздумал наносить вам какой-нибудь другой народ, вы отражаете оружием». Константин ответил воп­росом: «Если две заповеди есть в законе, кто совершеннее соблюдает закон: тот, кто одну сохранит, или же обе?» Получив ответ, что пос­ледний, он продолжал: «Бог сказал: «Молитесь за обижающих». Но еще Он сказал: «Нет боль­ше той любви в этой жизни, как если кто поло­жит душу свою за друзей своих». Ради друзей мы делаем это, чтобы с пленением тела и душа их пленена не была».

Продолжая диспут, мусульмане обратились от богословия к политике, сказав: «Христос да­вал дань и за Себя и за вас. Как же вы не тво­рите того, что Он делал? И уж если вы защи­щаете себя, то почему вы не даете дани такому великому и сильному народу исмаилитскому за братьев ваших и друзей? Ведь мы мало и про­сим: только один златник. И пока стоит земля, сохраним между собой мир, как никто другой». Задавая такой вопрос, арабы имели в виду то, что еще при императрице Ирине, после неудач­ной войны с Халифатом, византийцы обяза­лись платить ежегодную дань. Затем император Никифор Геник попытался было отказаться от нее, но потерпев тяжелое поражение от ара­бов, должен был платить дань, и притом самым унизительным образом: вместе с тридцатью ты­сячами золотых монет ежегодной дани за всю Империю он обязался давать эту же дань, по три золотых монеты, за себя самого. Именно об этом и спрашивали Константина Философа. Но благодаря остроте своего ума, он вновь вы­шел из затруднительного положения, спросив: «Когда Христос дань платил, чья была власть: исмаилитская или римская?» И ответили они: «Римская». Тогда он сказал: «Следовательно, и не должно зазирать нас, ромеев, что мы не же­лаем платить дани другому народу».

После это были и другие диспуты и беседы; причем мусульмане беседовали с Константином Философом не только о вере, но и о различных науках и искусствах. Пораженные обширнос­тью его знаний сказали ему: «Как ты все это знаешь?» Он же ответил им следующей при­тчей: «Некий человек, зачерпнув воды из мо­ря, в бурдюке носил ее. И гордился, говоря: «Видите ли воду, какой никто, кроме меня, не имеет?» Но встретил он однажды жителя побе­режья, который сказал: «Не безумен ли ты, пох­валяясь всего лишь смердящим бурдюком? A у нас такой воды бездна». Так и вы поступаете. Но все науки заимствованы вами у нас».

Задетые притчей Константина Философа ара­бы стали показывать ему все великолепие своей страны. «Не находит ли философ, что великая сила и многое богатство халифа должны возбуж­дать удивление?» - говорили они. Отвечал он:

«Хвала и слава принадлежит Богу, Который со­творил все это и дал на утешение людям».

Раздосадованные спокойствием Константина, оппоненты даже попытались его отравить, но Бог хранил его. После этого случая он вернулся в Константинополь.

Удаление в монастырь

После завершения посольства Константин на некоторое время вернулся к преподаванию философии. Но затем он, оставив все, удалился в уединение. Что побудило его к этому, точно неизвестно. Одни исследователи полагают, что причиной тому послужила трагическая гибель его благодетеля, логофета Феоктиста, убитого по проискам соперника кесаря Варды - дяди императора Михаила. Согласно мнению дру­гих - руководителем Магнаврской академии, где трудился Константин Философ, был назна­чен Лев Математик - тайный иконоборец, так что как иконопочитатель Константин не мог работать под его началом. Может быть, обе эти причины сделали невозможным пребывание Константина в столице.

Пребывание в уединении было одновремен­но и пребыванием в добровольной нищете. Однажды в великий церковный праздник при­служник, вместе с Константином оставивший столицу, огорчился, что у них нет ничего для этого праздничного дня. Но Константин ска­зал ему: «Накормивший некогда израильтян в пустыне, Тот подаст и нам здесь пищу. A ты пой­ди, позови хотя бы пятерых нищих, надеясь на Божию помощь». Бог не оставил уповающего на Него. Когда настало время обеда, внезапно к ним пришел некий человек и принес много раз­ной еды и десять золотых монет.

Некоторое время спустя Константин узнал, что его старший брат Михаил принял постриг в одном из монастырей на горе Олимп. Получив это известие, он решил перебраться к брату.

Переселившись в обитель, Константин, в от­личие от брата, не принял постриг, но, тем не менее, подчинил свою жизнь монастырскому уставу. Совместно с братом, ставшем монахом Мефодием, он участвовал во всех богослуже­ниях и послушаниях, а свободное время братья посвящали чтению книг и изучению различ­ных наук. Так братья провели несколько лет.

Подготовка к Хазарской миссии

Около 860 года в Константинополь прибыло хазарское посольство. Хазарский правитель -каган - просил императора Михаила прислать в Хазарию человека, сведущего в богословии, для участия в богословском диспуте с иудей­скими раввинами - весьма влиятельными в Хазарии, и мусульманскими муллами, прихо­дящими из арабского Халифата. Выбор визан­тийского двора пал на Константина Философа. Весьма вероятно, этот выбор мог быть подска­зан святителем Фотием Великим, ставшим но­вым Константинопольским Патриархом. Он наверняка знал, куда скрылся его ученик.

Призвав Константина Философа, император повелел ему: «Иди, Философ, к этим людям. Дай им ответ и поучение о Святой Троице с Ее помо­щью, ведь никто другой не сможет достойно сде­лать это». Константин сразу же согласился при­нять участие в Хазарской миссии, так ответив императору: «Если велишь, владыка, на такое де­ло с радостью пойду пешим и босым, и без всего того, что не велит Бог ученикам Своим носить».

Однако, несмотря на такую готовность Константина, император и Патриарх настояли на том, чтобы в Хазарию его сопровождала по­четная свита, подобающая посланнику визан­тийского императора. Вместе с Константином отправился в путешествие и его брат Мефодий.

Отправившись из Константинополя, братья, переплыв Черное море, прибыли в Херсонес (Корсунь). На некоторое время братья задер­жались в Херсонесе из-за надвигающейся зи­мы. Константин Философ использовал это вре­мя для подготовки к проповеди в Хазарии. Он усердно изучал еврейский язык, и, как говорит­ся в жизнеописании, самарянский. По предпо­ложению некоторых исследователей самарянским языком мог называться хазарский, так как некоторые хазары, подобно самарянам, при­нимали иудаизм в усеченном виде, признавая Ветхий Завет - Закон и Пророков, но не толко­вания, содержащиеся в Талмуде.

В любом случае, к изучению этого языка Константина Философа подтолкнули диспу­ты с неким жителем Херсонеса, названном самарянином. Этот человек, узнав о при­езде в Херсонес знаменитого богослова из Константинополя, пришел к нему для богослов­ской беседы и принес некие самарянские кни­ги. Эти книги заинтересовали Константина -он выпросил их у самарянина и заперся с ними в своей комнате. Когда через месяц самарянин снова пришел к Константину, то, к своему вели­чайшему удивлению, увидел, что Константин может читать эти книги совершенно свободно. Впоследствии Константин Философ обратил самарянина и его семью в Православие.

Рассказывая о пребывании равноапостоль­ных братьев в Херсонесе, жизнеописание упоминает еще об одном случае, связанном с книгами: «и нашел Философ здесь Евангелие и Псалтырь, написанные русскими письмена­ми, и человека нашел, говорящего той речью». Толкуя это событие, исследователи придержи­ваются трех различных версий. Согласно пер­вой - это был перевод священных текстов на готский язык, сделанный еще в IV веке еписко­пом Ульфилой. Другая версия говорит о том, что это была попытка переложить Священное Писание так называемыми «чертами и резами», которые использовали некоторые славян­ские племена вместо алфавита. Согласно же третьей версии, это просто ошибка либо пере­писчика, либо переводчика.

Во время своего пребывания в Херсонесе святые братья обрели мощи священномученика Климента, папы Римского. Священномученик Климент, третий епископ Римский, был сослан императором Траяном в Таврические камено­ломни. Некоторое время спустя по приказу то­го же императора священномученик Климент был убит - его, связав якорной цепью, броси­ли в море. Местные христиане вытащили тело священномученика на один из прибрежных островков и погребли в одной из многочислен­ных каменных пещер. Довольно долго жители Херсонеса и окрестных селений в день памяти священномученика Климента ходили к тому месту для молитвы; но потом, с течением вре­мени, мало-помалу оно было оставлено в небре­жении и совсем забыто.

Узнав о том, что мощи святого заброше­ны и находятся неизвестно где, Константин Философ дал обет: «Верую в Бога и надеюсь на святого Климента, да поможет обрести мо­щи его». Сначала он тщательно изучил мест­ные предания о том, где могли бы находиться мощи священномученика. Затем он обратился к архиепископу и градоначальнику с просьбой помочь ему в этом благом деле. Просьба импе­раторского посланника была уважена. И архи­епископ с клиром и светские власти с благочес­тивыми людьми взошли на корабли и поплыли к тому месту, где предположительно находи­лись мощи святого.

После не совсем успешного сначала иска­ния занесенная землей пещера была найдена и раскопана. Мощи святого Климента были обретены в ней вместе с якорем, с которым он брошен был в море. Мощи были перене­сены в Херсонес, обнесены по всем городс­ким стенам и по всем храмам, а затем были поставлены в соборной церкви. Историю этого события Константин описал впоследс­твии в нескольких сочинениях - «Истории», «Похвальном слове» и «Гимне», дошедших до нас в виде «Слова на перенесение мощей преславного Климента».

Часть мощей Константин взял с собой, и впоследствии одну половину этой части от­дал в константинопольскую церковь святых Апостолов, при которой жил по возвращении из Хазарии, а другую, взяв с собой в моравское путешествие, отнес в Рим.

В скором времени, когда византийское по­сольство собралось в Хазарский каганат, один из хазарских князей, придя со своими воинами, осадил небольшой византийский город, рас­положенный недалеко от Херсонеса. Узнав об этом, Константин Философ сразу же направил­ся туда. Он некоторое время беседовал с хазар­ским князем и убедил его снять осаду и принять святое крещение. После этого хазары ушли, не причинив тому городу и его жителям никакого вреда.

После этого византийское посольство на­правилось в Хазарию. По дороге к Азовскому (Меотскому) морю на них напала шайка уг­ров. И вновь, как в случае с нападением хазар, Константин Философ беседовал с ними, и угры отпустили его со всеми спутниками.

У Каспийских врат византийское посольс­тво встретили хазары, дабы препроводить его в столицу Хазарии - Итиль. Среди хазар был и некий иудейский раввин, представлявший вли­ятельную в Хазарии иудейскую общину - один из будущих оппонентов святого. Он сразу же предложил святому ряд вопросов.

Во-первых, он спросил Константина: «По­чему у вас нехороший обычай - вы ставите од­ного цесаря вместо другого из другого рода? Мы же совершаем это по родству». В ответ Константин Философ сказал: «И Бог вместо Саула, не творившего ничего, Ему угодного, избрал Давида, угождающего Ему, и род его». И вновь спросил его иудей, указав на книги, которые вез с собой Константин: «Если назы­ваетесь вы учеными, то зачем без книги в ру­ке не ступите ни слова; а у нас не так: если уже ученый, так он поглотил всю мудрость в себя и будет приводить на все свидетельства, не имея нужды заглядывать в книги». Константин же от­ветил притчей: «Если встретишь человека на­гого, а он скажет тебе, что имеет много одежд и золота, поверишь ли ему, видя его нагим?» И сказал тот: «Нет». Затем он сам спросил: «Если ты поглотил всю мудрость, то скажи нам, сколь­ко поколений до Моисея и сколько лет длилось каждое из них?» Его вопрос остался без ответа.

Диспуты с иудеями

Вскоре по прибытии византийского посоль­ства в Итиль, начались богословские диспуты

между Константином и местными учеными рав­винами. Эти диспуты собирали множество слу­шателей и зрителей из числа хазарской знати.

Первый из диспутов состоялся на обеде у ка­гана, куда Константин с братом были пригла­шены вскоре по приезде в Итиль. Хазарские вельможи спросили у Константина: «Какой ты имеешь сан, чтобы посадить тебя по достоинс­тву твоему?» Он же сказал в ответ: «Дед у меня был великий и славный, который сидел рядом с цесарем, и по своей воле данную ему славу от­верг, изгнан был, и, в страну земли иной придя, обнищал. И здесь породил меня. Я же, ища дав­ней чести деда, не сумел обрести иной, ведь я Адамов внук». Ответ святого был оценен по до­стоинству.

По древнему обычаю христианских и нехрис­тианских народов, на обеде пили священные чаши. Принимая первую чашу, каган сказал: «Пьем во имя Бога единого, сотворившего все». Константин Философ ответил: «Пью во славу единого Бога и Слова Его, Которым утвержде­ны небеса, и животворящего Духа, в Котором вся сила их состоит». И отвечал ему каган: «Все одинаково говорим. Одно только различно соб­людаем: вы Троицу славите, а мы единого Бога, постигнув смысл книг». Тогда Константин ска­зал: «Слово и дух книги проповедуют. Если кто тебе честь воздает, а слову твоему и духу чести не воздает, другой же воздает всем трем - кото­рый из двух почтительнее?» Каган сказал: «Тот, который почитает все три». Услышав ответ кага­на, Константин Философ сказал: «Поэтому и мы больше почитаем Бога, приводя свидетельства и пророков слушая. Ибо Исаия сказал: «Послушай Меня, Иаков и Израиль, призванный Мой: Я тот же, Я первый и Я последний». И ныне Господь и Дух Его послали Меня».

Тогда иудеи, стоявшие вокруг, спросили его: «Скажи, как может женщина вместить Бога в чрево, на Которого никто не может взглянуть, а не то что родить Его?» Отвечая, Константин Философ прибег к приточным образам, указав на кагана и на первого советника, сказал: «Если кто-нибудь скажет, что первый советник не мо­жет достойно принять кагана, и потом скажет, что последний раб его может принять кагана и честь ему оказать - как его назовем, скажите мне, безумным или неразумным?» Они же ска­зали: «И крайне безумным». Тогда Константин сказал им: «Что достойнее всего из видимых созданий?» Услышав в ответ: «Человек, сотво­ренный по образу Божию», он продолжил: «Как же тогда не безумцы те, кто говорят, что не мо­жет вместиться Бог в человека? A Он вместил Себя и в купину, и в облако, и в бурю, и в дым, являясь Моисею и Иову. Как можно, если боле­ет один, исцелять другого? Ведь если род чело­веческий пришел к погибели, от кого может он вновь получить обновление, как не от Самого Творца? Отвечайте мне, разве врач, желая нало­жить пластырь больному, приложит его к дереву или к камню? И выздоровеет ли человек от это­го? И как Моисей говорил, исполненный Духа Святого в своей молитве, воздев руки: «В го­ре каменной и в гласе трубном не являйся нам, Господи щедрый, но, вселившись в нашу утробу, возьми наши грехи». И так разошлись, назначив день, в который будут беседовать обо всем этом.

В первый день, выбранный для религиоз­ных прений, вновь сошли вместе Константин Философ с братом своим Мефодием, иудейские раввины и каган со всей хазарской знатью. Еще до начала диспута было решено, что те из слуша­телей, кто не поймет всех сложностей богослов­ской полемики, могут задавать вопросы.

Первый вопрос, заданный иудеями святому, звучал так: «Мы следуем в книгах и слову и духу. Скажи же нам, какой закон Бог сначала дал лю­дям: Моисеев или тот, которому вы следуете?» В ответ Константин Философ поинтересовался: «Потому ли вы спрашиваете, что первому зако­ну следуете?» Получив утвердительный ответ, он продолжил: «Но если вы хотите следовать первому закону, то должны совершенно отка­заться от обрезания». Они же сказали: «О чем ты говоришь?» Константин спросил: «Скажите мне, не скрывая, в обрезании ли заключен пер­вый закон или в необрезании?» Отвечали они: «Думаем, что в обрезании». Тогда Константин сказал: «Не Ною ли Бог дал закон впервые после заповеди при отвержении Адама, заветом назы­вая закон? Ведь сказал же ему Бог: «Вот Я постав­лю завет Мой с тобой и с потомками твоими и со всею землею. Три заповеди соблюдайте: ешьте всю зелень травную и то, что в небе, и то, что на земле, и то, что в водах, только мяса с кровью, с душою его не ешьте. И кто прольет человечес­кую кровь, прольет и свою кровь за нее». Что скажете против этого, говоря, что первый закон надо соблюдать?» На это иудеи ответили ему: «Придерживаемся первого закона Моисеева. A тот не назвал Бог законом, но заветом, как и пер­вую заповедь человеку в раю. И заповедь Аврааму названа иначе: обрезание, а не закон. Ведь закон есть одно, завет же другое». Он же отвечал им: «Об этом я скажу так, что закон называется и за­ветом. Ибо сказал Господь Аврааму: «Даю закон Мой на теле вашем, - который и знамением на­звал, - который будет между Мной и тобой»».

Тогда раввины сказали: «Так и мы считаем, что закон называется и заветом. Все, кто соблю­дал их и закон Моисеев, все Богу угодили. И мы придерживаемся его и тоже надеемся угодить Богу. A вы, создав другой закон, попираете за­кон Божий». Но Константин Философ ответил им так: «Правильно поступаем. Если бы Авраам не сделал обрезание, а соблюдал Ноев закон, то не был бы назван другом Божиим; ни Моисей после того, как написал закон вновь, первого не соблюдал. Так и мы их примеру следуем и, при­няв закон от Бога, соблюдаем его, чтобы Божия заповедь сохранялась твердо. Ведь дав Ною за­кон, Бог не сказал ему, что потом другой даст, но что этот будет пребывать во веки во всякой жи­вой душе. И так же, дав обет Аврааму, не возвес­тил ему, что другой даст Моисею. Так как же вы соблюдаете закон? И Бог устами Иеремии гово­рит: «Вот наступают дни, говорит Господь, ког­да Я заключу с домом Иуды и с домом Израиля новый завет». И еще тот же Иеремия сказал: «Так говорит Господь Вседержитель: останови­тесь на путях и рассмотрите, и расспросите о путях Господних, правых и вечных, и увидите, какой путь истинный, и идите по нему, и най­дете очищение душам вашим». И сказали: «не пойдем». И поставил Я стражей над вами, сказав: «слушайте звука трубы». И сказали: «не послуша­ем». Поэтому услышат народы, пасущие стада в них. И тогда слушай, земля: вот, Я наведу на народ сей пагубу, плод отвращения их, ибо они словам пророков Моих не вняли и закон Мой отвергли». И не только этими одними примера­ми покажу, что закон изменяется, но и другими явными доводами от пророков». Отвечали ему иудеи: «Всякий иудей знает воистину, что бу­дет так. Но не пришло еще время для Мессии». Константин возразил: «Что себе представляе­те, видя, что и Иерусалим разрушен, жертвоп­риношения прекратились, и все сбылось, что прорекли пророки о вас? Ведь Малахия откры­то восклицает: «Нет Моей воли в вас, говорит Господь Вседержитель, и жертвы из рук ваших не приемлю. Ибо от востока солнца и до запада имя Мое славится народами, и на всяком месте приносится фимиам имени Моему, жертва чис­тая, потому что велико имя Мое между народа­ми, говорит Господь Вседержитель». Они же отвечали: «Правильно говоришь. Все народы хотят быть благословленными от нас и обре­занными в городе Иерусалиме». Но Константин сказал: «Так говорит Моисей: «Если вы буде­те соблюдать закон, будут земли ваши от моря Чермного до моря Филистимского и от пустыни до реки Евфрата». A мы, иные народы, от того благословимся из семени Авраамова, кто от кор­ня Иессеева вышел и назван надеждою народов, и светом всей земли и всех островов, и славою Божиею просвещены не по тому закону, и не в том месте. Пророки громко возглашают. Ведь сказал Захария: «Ликуй, дочь Сиона! Се цесарь твой грядет кроткий, сидящий на молодом ос­ле, сыне подъяремной. Тогда истребит оружие Ефрема и коней в Иерусалиме, возвестит мир народам, и владычество Его будет от края зем­ли до конца вселенной». Иаков же сказал: «Не прекратится князь от Иуды, ни законодатель от чресл его, до тех пор, пока не придет Тот, Кому предназначено, и Он - надежда народов». Все это видя оконченным и свершившимся, ко­го другого ждете? Ведь сказал Даниил, настав­ленный Ангелом: «Семьдесят седмин до Христа Владыки, что составляет четыреста девяносто лет, на которые запретятся видения и пророчес­тва». Чье, вы думаете, железное царство, кото­рое Даниил представляет в видении?» Отвечали они: «Римское». Константин же спросил их: «Камень, оторвавшийся от горы без рук чело­веческих, кто есть?» Отвечали они: «Мессия». Однако же иудеи привели такой довод: «Но ес­ли Тот, о Котором говорят пророки и другие до­воды, уже пришел, как ты говоришь, то как же римское царство властвует до сих пор?» На это Константин ответил: «Не властвует уже, мино­вало оно, как и другие царства, явленные в виде­нии. Наше же царство не римское, а Христово. Как сказал пророк: «Воздвигнет Бог небесный царство, которое в веки не разрушится, и вла­дычество его не достанется другому народу, оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно». Не христианское ли царство ны­не именем Христа называется, а ведь римляне поклонялись идолам. Эти же один от одного, а другой от другого народа и племени царствуют во имя Христа, как пророк Исаия, свидетельс­твуя, говорил вам: «И оставьте имя ваше избран­ным Моим в насыщение; и убьет вас Господь, а рабов Своих назовет именем новым, которое благословенно будет по всей земле, ибо благо­словят Бога истинного, и кто будет клясться на земле - будет клясться Богом небесным». Не сбылось ли все пророческое предсказание? Уже сбылось сказанное о Христе. Ибо Исаия изве­щает о рождении Его от Девы, говоря так: «Вот, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог». A Михей говорит: «И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ мой Израиля и Которого происхождение от на­чала, от дней вечных. Посему Он оставит их до времени, доколе рождающая Его не родит»».

Вновь сказали иудеи: «Мы от Сима благосло­венное потомство, благословлены отцом нашим Ноем, вы же нет». На это Константин ответил: «Благословение отца вашего не что иное, как только хвала Богу; ведь ничего вам от этого не будет. Ведь это слова: «Благословен Господь Бог Симов», а Иафету, от которого мы произошли, сказано: «Да распространит Бог Иафета, и да вселится он в селениях Симовых»».

Иудеи же спросили Константина: «Как вы, уповая на смертного человека, думаете быть благословенными, если Писание проклинает такого?» Он ответил: «Тогда проклят ли Давид или же благословен?» Они сказали: «Весьма бла­гословен». Тогда Константин сказал: «И мы так же на Того уповаем, на Кого и он. Ибо сказал он в псалмах: «Человек мирный со мною, на него же я уповал». И этот человек есть Христос Бог. A того, кто уповает на обычного человека, и мы проклинаем».

Затем диспут перешел на более простые вопросы. Раввины задали Константину такой вопрос: «Почему вы, христиане, отвергаете об­резание, а Христос не отверг его, но по закону совершил?» Он отвечал: «Так как было сказано вначале Аврааму: «Вот знамение между Мною и тобою», - то и завершить его пришел. И от Авраама соблюдали завет до Христа. A далее Бог не дал ему продлиться, но крещение нам заповедал».

Затем был задан вопрос об иконах: «Как вы, поклоняясь идолам, полагаете угодить Богу?» На него Константин Философ ответил так: «Сначала научитесь различать понятия, что есть

икона, а что идол. И, узрев это, не нападайте на христиан. Ибо десять имен существует в вашем языке для такого изображения. Спрошу же вас и я. Не образ ли скиния, которую видел на горе Моисей и вынес ее, или не изображение ли об­раза сотворил он художеством, образ по этому подобию, замечательный мастерством резьбы и кожевенным и шерстоткацким, и изваяниями Херувимов? И если он создал такое, то скажем ли, что вы дереву, и кожам, и тканям воздаете почести и поклоняетесь, а не Богу, давшему вам в то время такой образ? То же можно сказать и о храме Соломоновом, поскольку в нем были по­добия Херувимов и Ангелов, и много иных изоб­ражений. Так и мы, христиане, создаем подобие угодивших Богу и воздаем им честь, отделяя доб­рое от изображений демонов».

Прения закончились обсуждением бытовых вопросов. Как то обычно бывает в религиозных диспутах, каждый остался при своей вере, но не­которых из слушателей хазар аргументы, приво­димые Константином, убедили.

Помимо полемики с иудеями, у Константина состоялся также и диспут с представителем му­сульманской общины Хазарии. Но, по мнению исследователей, этот диспут был прерван из-за возникшего конфликта между мусульманами и иудеями.

Беседа с каганом

По завершении богословских диспутов Кон­стантина вновь призвал к себе каган. В продолжение всех споров он внимательно слушал все доказательства, которые были приводимы каж­дой из спорящих сторон, но, несмотря на это, он не в состоянии был решить для себя, на ко­торой стороне остается правда, поскольку он был скорее воином, чем мыслителем. Поэтому он задал Константину такой вопрос: «Скажи, честный муж, на примерах и с рассуждением, веру, которая лучше всех». В ответ Константин предложил такую притчу: «Двое супругов были у некоего царя в великой чести и весьма любимы им. Когда же они согрешили, изгнал их, отос­лав из своей земли в другую. Прожив там много лет, в нищете породили детей. И, собравшись, дети держали совет, каким бы путем вернуться вновь в прежнее достоинство. И один из них говорил так, а другой - иначе, а третий - по-иному. Держали совет, какому решению надо следовать, не лучшему ли?» Поняв его притчу, вновь вопросили его: «Зачем ты говоришь это? Ведь каждый свой совет считает лучше других. Иудеи свой лучшим считают, и сарацины тоже, и вы тоже, а иные - другой. Скажи, который мы должны считать лучшим из них?»

Тогда Константин Философ сказал: «Золото и серебро испытываются огнем, а человек ра­зумом отсекает ложь от истины. Скажите мне, отчего случилось первое грехопадение, не от зрения ли и сладкого плода, и желания быть божеством?» Затем, получив утвердительный ответ на свой вопрос, он продолжил: «Если кто заболеет, поев меда или выпив холодной воды, и придет врач и скажет ему: «И еще много меда съев, исцелишься»; а тому, кто пил воду, скажет: «Холодной воды напившись, нагим на морозе постояв, исцелишься». Другой же врач не так укажет, но назначит противоположное: вместо меда горькое пить и поститься, а вместо холод­ного теплое, греясь. Кто же из двоих искуснее лечит?» Отвечали ему: «Кто назначает противо­положное лечение. Ибо горестью этой жизни следует умертвить сладость похоти, а гордость смирением, излечивая противоположное проти­воположным. И мы говорим, что дерево, кото­рое сначала произрастит шипы, затем принесет сладкий плод». Тогда снова сказал Константин: «Хорошо сказали. Ведь Христов закон являет всем суровость жизни, угодной Богу, потом же в вечных жилищах стократно приносит плод». После этого он призвал всех своих слушателей обратиться ко Христу.

Призыву Константина Философа последо­вали многие хазарские вельможи и воины. К сожалению, впоследствии почти все хазарские христиане погибли от гонений, которые устра­ивали на православную общину иудеи, мусуль­мане и язычники. Сам каган в христианство не обратился, но остался доволен выступлением византийского проповедника. Он предложил Константину любую награду - Константин про­сил кагана отпустить с ним всех пленных визан­тийцев, находящихся в Хазарии, сказав: «Это будет для меня больше всяких даров». Каган ис­полнил его просьбу.

Возвращение в Константинополь

По завершении диспутов византийское по­сольство направилось в Константинополь. Путь домой был долгим и трудным. Согласно пред­положениям исследователей, они отправились в дорогу в летнее время, когда пересыхают все ручьи и реки, текущие в степях. На одном из этих степных переходов Константин и его спут­ники подверглись мучениям жажды. Найдя же в солончаке немного воды, они не смогли пить ее, ибо была она, как желчь. Не зная, что пред­принять, они разошлись по разным направле­ниям - искать воду, но так и не нашли ничего подходящего.

То, что произошло затем, описывается жизнеописателями, как чудо, сотворенное солунскими братьями. Константин Философ сказал своему брату Мефодию: «Не могу больше снести жаж­ды, зачерпни этой воды. Тот, Кто прежде превра­тил для израильтян горькую воду в сладкую, и нам может сотворить утешение». И действитель­но, услышал их Господь - почерпнутая вода ока­залась прохладной и приятной на вкус. Поэтому, напившись, братья и их спутники прославили Бога, совершающего такое для Своих рабов.

Наконец, после трудного пути, братья вновь оказались в Херсонесе. Местный архиерей, уз­нав о более или менее успешном окончании мис­сии, пригласил святых братьев к себе на ужин. Здесь они просили его благословения - забрать с собой мощи святого Климента. Уже после того, как благословение было получено, Константин Философ внезапно обратился к епископу с та­кими словами: «Помолись за меня, отче, как сде­лал бы это для меня отец мой». Когда же после ужина спутники его спросили, что означают его слова, он ответил: «Воистину отойдет он от нас утром к Господу, оставив нас». Так и случилось.

И вновь время, проведенное Константином Философом в Херсонесе, прошло с большой пользой. На сей раз, он способствовал спасению фуллов. Что это был за народ и где он обитал, до сих пор неизвестно. Согласно мнению одних исследователей, это была одна из народностей, населявших Крым, некогда обращенная в хрис­тианство, но так и не просвещенная в начатках веры. Согласно же другим исследователям, это было некое славянское племя, обитавшее в се­верном Причерноморье, крещеное, но далекое от христианского просвещения.

В любом случае дело обстояло следующим образом. У фулльского племени, некогда об­ращенного в христианство, был большой дуб, сросшийся с черешней, под которым соверша­ли жертвоприношения, называя его именем Александр. Женщинам не разрешали ни подхо­дить к нему, ни участвовать в жертвоприноше­ниях. Узнав об этом племени, Константин не поленился отправиться к ним. Придя туда, он обратился к фуллам с такой речью: «Эллины отошли в вечную муку за то, что почитали как бога небо и землю, такие великие и славные со­здания. Так и вы, поклоняясь дереву, ничтожной вещи, уготованной огню, как можете избегнуть вечного огня?» На это они отвечали: «Мы не на­чали это делать в наши дни, а унаследовали от отцов своих. И за это получаем все по просьбам нашим: главное же бывает сильный дождь. Как же мы совершим то, чего никто из нас не осме­лился сделать. Ведь если кто и осмелится совер­шить это, тотчас же умрет, а мы не увидим дож­дя до конца дней».

Но Константин Философ вновь обратился к ним: «Бог о вас говорит в Писании, как же вы от Него отрекаетесь? Ибо Исаия от лица Господа восклицает, говоря: «Приду собрать все народы и племена, и они придут и увидят славу Мою. И положу на них знамение, и пошлю из спасен­ных от них к народам: в Тарсис, и Фулу, и Луд, и Мосох, и Фовел, и в Элладу, на дальние острова, которые не слышали Моего имени, и они возвес­тят народам славу Мою». И еще говорит Господь Вседержитель: «Я пошлю рыболовов и охотни­ков многих - и на холмах и каменных скалах пой­мают вас». Признайте, братья, Бога, сотворивше­го вас. Это благовестие Нового Завета Божия, в который вы крестились». Долго еще уговаривал он фуллов, но, в конце концов, добился своего -старейшина, поцеловав Евангелие, направился к дереву и все последовали за ним. Константин же, взяв топор, срубил дерево и приказал сжечь его. И как бы в подтверждение его проповеди в ту же ночь Бог ниспослал им дождь.

После этого Константин Философ возвратил­ся в Херсонес, а оттуда вместе с братом своим Мефодием, всем остальным посольством, взяв мощи святого Климента, отплыл в Констан­тинополь. Вернувшись в столицу, братья были приняты императором и Патриархом. Святой Мефодий получил игуменство в монастыре Полихрон, недалеко от горы Олимп, где он подвизался прежде. А святой Константин ос­тался в столице - он стал причетником храма святых Апостолов. Этот храм, построенный Константином Великим и перестроенный Юстинианом, был вторым по значению хра­мом Константинополя. При храме была обшир­ная библиотека, которой Константин Философ пользовался для своих ученых занятий. По мне­нию некоторых исследователей, помимо обыч­ных обязанностей чтеца, Константин также за­нял должность штатного проповедника.

Подготовка Моравской миссии

Около 862 года Моравский князь Ростислав, находясь в достаточно затруднительном и поли­тическом, и религиозном положении, отправ­ляет посольство в Константинополь, к импера­тору Михаилу и Патриарху, святителю Фотию.

В то время Моравия уже несколько десятков лет - с начала IX века - официально считалась христианской страной - христианство в Мора­вию принесли проповедники из соседней Бава­рии. Как следствие, Моравия оказалась в юрис­дикции Баварского архиепископа - Пассавской епархии. Но еще при предшественнике князя Ростислава - Моймире, у Моравии возник ряд разногласий с немецкими и франкскими князьями, что привело к войнам. В результате этих войн моравский народ остался без должного христианского просвещения, и более того, ар­хиерей, окормлявший моравскую паству, был на стороне противников князя Ростислава. Из-за этих обстоятельств, он обратился к Византии, желая получить и проповедников, способных наставить народ в христианской ве­ре, и впоследствии, своего архипастыря.

К тому же отношения между Римским Пат­риархатом, в чьей юрисдикции была Пассавская епархия, и Константинопольским Патриархатом оставляли желать лучшего. Папа Римский Николай I уже не раз вмешивал­ся во внутренние дела Константинопольского Патриархата, выступая против Патриарха Фотия. Посольство Моравского князя давало и императору, и Патриарху право и возмож­ность вмешаться во внутренние дела как раз Римского Патриархата.

Поэтому они тут же призвали Константина Философа, прося его отправиться с миссией в Моравию, сказав: «Ты утомлен, но подобает тебе идти туда, ибо лучше тебя никто этого не выполнит. К тому же вы с братом - солуняне и знаете славянский язык». На это Константин ответил: «И усталый телом и больной с радос­тью пойду туда, если они имеют письмена для своего языка». На это император Михаил отве­тил ему: «Дед мой и отец мой, и другие многие пытались найти их, но не нашли. Так как же я могу найти это?» Поначалу Константин был в недоумении от такого ответа. Он сказал: «Кто может на воде записать беседу или захочет при­обрести прозвище еретика?» Но император и его дядя, кесарь Варда, настаивали на том, что Константин должен идти просвещать славян и дать им богослужение на собственном языке.

Тогда он, вызвав из Полихронской обители своего брата Мефодия, вместе с ним начал со­ставлять славянскую азбуку. Они создали две буквенные системы: глаголицу и кириллицу (в основе которой лежит греческое унциальное письмо с добавлением букв других азбучных систем). Занимаясь составлением азбуки, свя­тые братья одновременно заботились о поиске помощников. Они отобрали пятерых, хорошо знающих славянский язык - Климента, Наума, Ангилария, Савву и Лаврентия. По предполо­жению некоторых исследователей помощники святых братьев не просто знали славянский язык; они были славянами, чьи предки посели­лись на землях Империи.

Примерно год спустя после приезда в Константинополь посольства из Моравии на славянский язык были переведены отрывки из Евангелий и Апостола, а также ряд богослу­жебных текстов. С этим багажом византийские миссионеры направились в Моравию.

Император Михаил вместе с посольством передал князю Ростиславу богатые дары и пос­лание, в котором говорилось: «Бог, Который ве­лит всякому человеку прийти к пониманию ис­тины и тем обрести себе большее достоинство, увидев твои веру и стремление, сотворил в наше время то, чего давно не было, только в началь­ные годы: явил письмена для вашего языка, что­бы и вы были причислены к великим народам, которые славят Бога на своем языке. И так пос­лали к тебе того, кому открыл их Бог - человека достойного и благоверного, весьма сведущего в Писании и философа. Прими же дар лучше и ценнее всякого золота и серебра, и драгоцен­ных камней, и богатства тленного. Постарайся же вместе с ним быстро упрочить дело и всем сердцем взыскать Бога. И не откажись от обще­го спасения, но сподвигни людей своих не ле­ниться, но встать на истинный путь, чтобы и ты, усердием своим приведя их к божественному ра­зумению, получил награду свою за это в сем веке и в будущем за все те души, которые хотят веро­вать в Христа Бога нашего отныне и до смерти, и память о себе оставил другим поколениям по­добно Константину, цесарю великому».

Миссия в Моравии

Прибыв в Моравию, святые братья с учени­ками были встречены с великой честью. По словам одного из их жизнеописателей, когда миссия достигла моравских пределов: «то жи­тели в своей великой радости вышли к ним на­встречу за стены города».

В Моравии Константин Философ при по­мощи Мефодия и других помощников про­должил переводы богослужебных текстов и Священного Писания на славянский язык.

Помимо этого, по желанию моравского князя Ростислава было выбрано несколько одарен­ных юношей для подготовки к пастырскому служению. Среди этих юношей особенно выде­лялся Горазд. Под руководством Константина Философа они не только изучили славянское богослужение, но и приобщились к византийс­кой культуре и науке.

Однако введение богослужения на славянс­ком языке вызвало резкие нападки местного ду­ховенства - в основном выходцев из Баварии. Они утверждали: «Не прославляется Бог этим. Если бы это было Ему угодно, разве не мог Он сделать так, чтобы все народы с самого нача­ла, письменами свои записывая речи, славили Бога? Но лишь три языка избрал Он: еврейс­кий, греческий и латинский, которыми подоба­ет воздавать хвалу Богу». Константин Философ отвечал им: «Вы признаёте лишь три языка, до­стойных того, чтобы славить на них Бога. Но Давид вопиет: «Пойте Господеви, вся земля, хвалите Господа, вси языци, всякое дыхание да хвалит Господа! И в Святом Евангелии сказано: Шедше, научите вся языки».

Кроме того, святым братьям пришлось спо­рить с местным духовенством относительно суеверий и канонических нарушений. Дело в том, что многие жители Моравии, считаясь христианами, продолжали приносить жертвы по языческому обряду в священных рощах и у источников. Также в некоторых областях со­хранилось многоженство и свобода развода.

Большая часть духовенства вместо того, чтобы бороться с подобными нарушениями, распро­страняла в народе суеверия, говоря, что под землей живут «велеглавы» - то есть большего­ловые люди, что все змеи - дьяволовы созда­ния, и если кто убьет змею, то простится ему за это девять грехов, а если кто человека убьет, то три месяца должен пить из деревянной чаши и не прикасаться к стеклянной.

Естественно, что ученые-византийцы сразу же выступили против подобных безобразий. Проповедуя, Константин Философ так настав­лял народ: «Принеси как жертву Богу хвалу и воздай Вышнему обеты и молитвы твои. Жену же юности твоей не отпусти. Если, возненави­дев, ее отпустишь, не укроется нечестивая по­хоть твоя, говорит Господь Вседержитель, бере­гите дух ваш, и никто из вас да не оставит жены юности своей. И вы то, что Я возненавидел, сотворяли, так как был Бог свидетелем между тобой и женой юности твоей, которую ты оста­вил, что она подруга твоя и законная жена твоя. И в Евангелии Господа слышали: «Как сказано древним: не прелюбодействуй». A я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожде­лением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. И еще раз говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот за­ставляет ее творить прелюбодейство. И кто же­нится на разведенной, тот прелюбодействует».

Но местное духовенство никак не могло по достоинству оценить его усилия - их раздра­жало и озлобляло то, что, вторгшись на их территорию, Константин Философ позволя­ет себе критиковать их действия, не имея при этом высокого церковного сана. Они жало­вались на него и Баварскому архиепископу, и Венецианскому митрополиту, и папе Римскому.

В конце концов, после трех с половиной лет поведенных в Моравии, святые братья ре­шают отправиться в Венецию и Рим, дабы при личной встрече объяснить свою позицию и за­ручиться архиерейской поддержкой. Вместе с ними в путь отправились также их ученики и помощники.

Путешествие в Рим

На пути в Венецию святые братья проезжали Паннонию - княжество, находившееся на юго-западе нынешней Венгрии. Паннонский князь Коцел пригласил их ненадолго задержаться в его владениях, поскольку уже давно хотел ввес­ти у себя славянское богослужение, которое бы­ло у его соседей и противников в Моравии. Он был несказанно обрадован, когда переводчики Священного Писания и богослужебных книг на славянский язык прибыли в Паннонию. По про­сьбе князя Константин и Мефодий провели в Паннонии около года. За это время они обучили славянской грамоте и самого князя и около пя­тидесяти человек, выбранных им. После этого в некоторых храмах в Паннонии было введено богослужение на славянском языке. Прощаясь с наставниками, князь Коцел предлагал им любое вознаграждение, но Константин Философ про­сил его вместо этого отпустить домой моравс­ких пленников, что и было исполнено.

Из Паннонии святые братья отправились в Венецию, где надеялись получить поддержку архиерея и договориться о хиротонии своих учеников. Однако там они обрели целый со­бор враждебно настроенного латинского ду­ховенства. На соборе латиняне нападали на Константина Философа, требуя от него ответа: «Человек, скажи нам, как ты создал славянам письмена и обучаешь их? Ведь никто же их рань­ше не обрел: ни апостолы, ни римский папа, ни Григорий Двоеслов, ни Иероним, ни Августин. Мы же только три языка знаем, которыми подо­бает славить Бога: еврейский, греческий, латин­ский». На это он возражал: «Не идет ли дождь от Бога равно на всех, и солнце тоже не сияет ли всем, и не все ли мы равно дышим воздухом? Так как же вы не стыдитесь, только три языка определяя для служения Богу, а прочим всем на­родам и племенам велите быть слепыми и глухи­ми? Скажите мне, Бога ли вы почитаете немощ­ным, не могущим дать это, или завистливым, не хотящим дать? A мы многие народы знаем, име­ющие письмена и воздающие Богу славу каждый на своем языке: армяне, персы, абхазы, грузи­ны, сугды, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и многие другие. Если же не хотите этого понять, то, по крайней мере, из Писания узнайте судию. Ведь Давид восклицает, говоря: «Пойте Господу, вся земля! Пойте и воз­веселитесь и воспойте!» И другой раз: «Вся зем­ля да поклонится и поет Тебе. Да поют же име­ни Твоему, Вышний». И еще: «Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все люди. Все дышащее да хвалит Господа». И в Евангелии же Иоанн говорит: «А тем, которые приняли Его, дал власть быть чадами Божиими». И еще там же: «Не о них же только молю, но и о верую­щих в Меня по слову их. Да будут все едино, как Ты, Отец, во Мне, так и Я в Тебе». Ведь Матфей говорит: «Дана мне всякая власть на небе и на земле. Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал вам. И Я с вами во все дни до скончания века. Аминь». A Марк еще говорит: «Идите по всему миру и пропове­дуйте Евангелие всей твари. Кто будет веровать и крестится, спасется, а неверующий осудится. Уверовавших же будут сопровождать сии зна­мения: именем Моим изгонят бесов, заговорят новым языком». Скажем это и вам: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворя­ете Царство Небесное человекам. Ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете». И еще: «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разу­мения: сами не вошли и хотящим войти воспре­пятствовали». И Павел говорит коринфянам: «Но в церкви хочу пять слов сказать умом мо­им, чтобы иных научить, а не тьму словес на чу­жом языке. Братья! Не дети будьте умом: на зло будьте младенцами, а умом будьте взрослыми. В законе написано: «Как иноязычникам устами иными буду говорить людям сим, но и тогда не послушают Меня, говорит Господь»».

Но, несмотря на все аргументы, приводимые Константином, они стояли на своем, не допус­кая возможности перевода богослужебных тек­стов. Так что этот собор кончился ничем. Тем временем известие о соборе в Венеции дошли до Рима. Желая лично разобраться в происхо­дящем, римский папа Николай вызвал святых братьев в Рим.

В Риме

В начале 868 года святые братья прибыли в Рим. К тому времени папа Николай I, пригла­сивший их, скончался. Новый папа Адриан, узнав, что они несут мощи святого Климента, с клиром и народом вышел им навстречу. При торжественном внесении святых мощей в Рим произошел ряд исцелений.

После торжественной встречи Константин и Мефодий беседовали с римским первосвя­щенником. Они рассказали ему о создании славянского алфавита и продемонстрирова­ли переводы на славянский язык Священного Писания и богослужебных книг. Папа Адриан благословил их труды, положив славянское Евангелие на алтаре собора святого апостола Петра. Более того, он распорядился чтобы во всех крупных римских соборах - святого апос­тола Петра, святого апостола Павла, святого апостола Андрея, святого Климента, святой Петрониллы было совершено пасхальное бо­гослужение на славянском языке. На этих служ­бах ученики святых братьев были рукоположе­ны во священников и диаконов.

Но даже такая поддержка Предстоятеля Римской Церкви не остановила противников славянского перевода. Многие представители латинского духовенства вновь и вновь утверж­дали, что только три языка, некогда начертан­ные на Кресте Господнем, достойны того, что­бы славить Бога. И никакие доказательства, приводимые Константином Философом, ни от Писания, ни от логики и философии не могли переубедить их. В конце концов, Адриан II вы­нужден был лично вмешаться в этот спор, встав на сторону Константина Философа и назвав его оппонентов «пилатистами» и «треязычни-ками», пригрозить им анафемой.

В любом случае не слишком благосклон­ное отношение латинского духовенства к сла­вянским переводам не помешало им оценить личные достоинства Константина Философа, увидеть в нем человека необыкновенного и заслуживающего самого глубокого уважения. Многие образованные римляне, радуясь, что Бог привел к ним столь ученого человека, не переставая, шли к нему, спрашивая обо всем и получая ответы на многие вопросы. Более то­го, он открыл для римлян многие творения бо­гословской и философской мысли Византии, в частности творения Дионисия Ареопагита.

А однажды Константину, как и в Хазарии, пришлось участвовать в диспуте с ученым иудеем. Этот иудей пришел к нему с таким ут­верждением: «Не явился еще согласно числу лет Христос, о Котором говорят книги и про­роки, что Он от Девы родится». Так как вызов был охотно принят, то иудей стал одним из частых посетителей Константина. Используя Писание, Константин Философ, вычислив ему все годы от Адама по коленам, самым обсто­ятельным образом показал ему, что пришел Христос, и что столько-то лет прошло от Его пришествия.

Кончина и погребение равноапостольного кирилла

Примерно полгода продолжалась деятель­ность Константина Философа в Риме. Затем он тяжело заболел. Во время болезни ему было явление Божие, после которого он воскликнул: «О сказавших мне: «Идем в дом Господень» воз­веселился дух мой, и сердце обрадовалось».

На следующий день он попросил постричь его в схиму с именем Кирилл, что и было ис­полнено. После этого он прожил еще пятьде­сят дней. Незадолго до смерти святой Кирилл обратился брату с такой просьбой: «Были мы с тобой, брате Мефодие, как два вола в одной упряжи, и вот я, скончав день свой, падаю на борозде и умираю. Знаю, что ты хочешь в мо­настырь на Олимпе, но прошу, не оставляй учи­тельство, ибо чем иным можешь ты лучше до­стичь спасения?» Мефодий обещал брату, что не оставит дело просвещения славян.

Когда же пришло время святому Кириллу перейти в вечную жизнь, он обратился к Богу со слезной молитвой: «Господи, Боже мой, Который составил все ангельские чины и бес­плотные силы, небо распростер и землю осно­вал, и все сущее от небытия в бытие привел, всегда и везде внимающий волю Твою творя­щим, боящимся Тебя и хранящим заповеди Твои. Вними моей молитве и сохрани верное Твое стадо, к которому приставил меня, негод­ного и недостойного раба Твоего, не попусти никому из них возвратиться к злобе безбож­ного язычества, и избави их от всякого много­словия и от хульного еретического языка, воз­водящего хулу на Тебя. Истреби триязычную ересь и умножь Церковь Свою числом верую­щих, объединив всех в единодушии. Сотвори избранниками людей, мыслящих едино об ис­тинном исповедании подлинной веры Твоей, и вдохни в их сердца слово Твоего учения. Ведь это Твой дар, что принял Ты нас, недостойных, для проповедования Евангелия Христа Твоего. Стремящихся к добрым делам и творящих угод­ное Тебе, которых Ты поручил мне, как Твоих Тебе передаю. Благоустрой их силою Твоею и десницею, покрывая сенью крыльев Твоих, чтобы всячески восхваляли и прославляли имя Отца и Сына и Святого Духа во веки. Аминь».

После этого, простившись со всеми, он ска­зал: «Благословен Бог наш, Который не отдал нас как добычу зубам невидимых врагов наших, но разрушилась сеть их, и избавил нас от истления». И почил о Господе 14 февраля 869 года, на сорок третьем году жизни.

Брат его, святой Мефодий, умолял Адри­ана II разрешить увезти тело брата для погре­бения его на родной земле, говоря: «Мать на­ша завещала нам, чтобы того, кто из нас пер­вый умрет, перенес брат в свой монастырь и там его похоронил». Папа повелел положить его в раку и забить ее гвоздями. Готовясь в до­рогу, Мефодий несколько задержался и тогда римское духовенство высказало такое мнение: «Раз Бог привел его, ходившего по многим землям, сюда и здесь его душу взял - здесь ему следует покоиться как достойному мужу». Папе Адриану эта мысль понравилась и он сказал: «Тогда ради святости его и любви, нарушив римский обычай, похороню его в моей гробни­це, в церкви святого апостола Петра». Но тогда Мефодий просил: «Раз вы меня не послушали и не отдали его мне, то, если вы согласны, пусть лежит он в церкви святого Климента, с моща­ми которого пришел сюда». Адриан II согласил­ся.

В церкви святого Климента по правую сто­рону алтаря святой Кирилл был торжественно погребен.