Филарет (Дроздов)
Слова и речи. Том 4 (продолжение)
Православная библиотека Золотой Корабль, 2012
(Говорено в Усп. Соборе июня 25; напечатано в Твор. Св. Oт. 1848 г., в Ведом. Моск. Город. Полиции и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем. Пс. CXXXI. 11.
Когда мы, воспоминая день воцарения Благочестивейшаго Самодержца нашего, сие воспоминание с благодарностию, с радостию, с молитвою приносим в церкви пред Бога: мы чрез сие ознаменовываем то, что царство земное связано с небесным, что Царь воцаряется и царствует не без действия и содействия Царя царствующих: мы отзываемся на глас Всевышняго: Мною царие царствуют (Притч. VIII. 15).
Подобным образом, когда воспоминание о священном венчании и помазании Царя пред Бога приносим: чрез сие мы предполагаем и признаем, что Богом Он венчан, помазан и освящен для дел царствования.
Когда же и самое рождение Царя, который родился не царем еще, а младенцем, хотя и от державнаго рода, торжественно воспоминаем пред Богом: чрез сие действие мы выражаем ту истину, что не только воцарение, венчание, помазание, но, и еще прежде, самое рождение Царя есть особенное устроение Провидения Божия; что в день, в который Присноживущий Царь благословил сего младенца на жизнь, благословил Его уже и на царство. Посему-то, при возвращении сего дня, и прибегаем мы к Богу с вопиющим сердцем: благослови Его и еще, благослови Его царствовать долго, и всегда с благословением наследственным и потомственным.
Глубокая мысль – в основание могущества и власти царской полагать могущество и власть Божию.
Возвышенная мысль – источника для мудрости и благости Царевой искать в свете и любви Божественной, и царское величество величием Божиим в одно время и возносить и преклонять к кротости и смирению.
Прекрасная мысль – еще над колыбелью созерцать зарю вышняго света, осиявающаго в последствии времени Престол.
Если бы сии мысли были наше изобретение: можно было бы хвалиться счастливым изобретением.
Если бы это были мысли только догадочныя: жаль было бы колебать их сомнением. Так оне привлекательны; так успокоительны; так благотворны.
К счастию, это суть мысли основательныя, словом Божиим утвержденныя.
Посмотрите, на чем премудрый Соломон основывает свое царское величие и свои царския надежды: – на том, что клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем.
Клятвы о истине свидетельствуемаго и обещаемаго и человеки, в мыслях и поступках основательные, не употребляют расточительно и без нужды; а берегут ее для дел особенной важности, и для утверждения истины, которая преимущественно требует ограждения от недоумений. Кольми паче Бог, Котораго слово и без клятвы самодостоверно, если достоверность его усиливает клятвою, то, конечно, сим указывает на особенную важность предмета, и на преимущественную потребность и благотворность удостоверения.
Подтвердим сие примерами. По таинственному повелению Божию, Авраам, хотя не окончательным делом рук, тем не менее совершенною решимостию воли приносит в жертву единороднаго сына; и представляет образ крестной жертвы Единороднаго Сына Божия, предавшаго Себя, и преданнаго Богом Отцем, за спасение мира. Надлежало наградить безпримерное повиновение, указать на таинство, дать Аврааму обетование о Христе: и Бог изрекает оное с клятвою. Мною Самем кляхся, глаголет Господь, его же ради сотворил ecu глагол сей, и не пощадел еси сына твоего возлюбленнаго Мене ради: воистину благословляя благословлю тя, – и благословятся о семени твоем вcu языцы земнии (Быт. ХХII. 16–18). Подобным образом надлежало некогда изъяснить, что, по предвечному совету Божию, Христос есть не только жертва страждущая, но и вечный Священник, Божественною силою священнодействующий спасение наше: и Бог, у Пророка, сию великую и спасительную истину изрекает с подтверждающею ее клятвою: клятся Господь и не раскается: Ты иepeй во век по чину Мелхиседекову (Пс. CIX. 4).
Согласно с сими примерами надлежит полагать, что когда и Давиду клятся Господь истиною, то есть, утвердил клятвою истину Своего слова с дополнением, что не отвержется ея, то есть, не одновременно исполнит Свое слово, но сохранит оное на продолжение времен: то сим указано на предмет важный, благопотребный, благотворный. А какой это предмет? – Царская власть наследственная. От плода чрева твоего посажду на престоле твоем.
В следствие сих соображений мы можем изречение Божественное разрешить на следующия изречения истины.
Первое: Бог посаждает царя на престоле; или, иначе сказать: царская власть есть Божественное учреждение.
Второе: Бог посаждает на престоле царевом от плода чрева его, то есть, наследственность царской власти есть также Божественное учреждение.
Третие: царская наследственная власть есть высокий дар Божий избранному Божию, как о сем свидетельствует обещание сего дара с клятвою, и другое Божественное изречение: вознесох избраннаго от людей Моих (Пс. LXXXVIII. 20).
Четвертое: царская наследственная власть есть и для народа благопотребный и благотворный дар Божий: поелику благость Божия безпристрастна, и премудрость Божия всеобъемлюща; и потому, если Бог дает Царю дар, от котораго зависеть должна судьба народа, то, без сомнения, дает, провидя и предустрояя тем благо и всего народа.
Вот коренныя положения царскаго и государственнаго права, конечно, не имеющия недостатка в твердости, поелику основаны на слове Божием, утверждены властию Царя царствующих, и запечатлены печатию клятвы Его!
Не Россиянин, может быть, спросил бы меня теперь: почему на постановленное Богом для одного народа, и на обещанное одному Царю, я смотрю, как на общий закон для Царей и народов? И я не затруднился бы ответствовать: потому что закон, истекший от благости и премудрости Божией, без сомнения, есть закон совершенный; а совершеннаго почему не предлагать для всех? Или ты думаешь изобрести закон, который был бы совершеннее, нежели закон, истекший от Божией благости и премудрости?
От Россиянина могу ожидать инаго вопроса: к чему труд удостоверения о Божественном учреждении и благотворности наследственной царской власти? Сие учение уже написано на сердцах Россиян. – Знаю, возлюбленные, и радуюсь. Но если и не нужно удостоверять о том, чтo есть уже в сердце, тем не меньше естественно беседовать о том. Таков закон слова, который признала сама премудрость: от избытка сердца уста глаголют (Матф. XII. 34). Кроме сего, время теперь повторять себе и подтверждать самыя известныя истины: потому что дух времени не оставил ни одной истины, которую бы не покушался колебать, или словом, или на деле.
Когда темнеет на дворе: усиливают свет в доме. Береги, Россия, и возжигай сильнее твой домашний свет: потому что за пределами твоими, по слову пророческому, тма покрывает землю, и мрак на языки (Иса. LX. 2), Шаташася языцы, и людие поучишася тщетным (Пс. II. 1). Перестав утверждать государственныя постановления на слове и власти Того, Кем царие царствуют, они уже не умели ни чтить, ни хранить царей. Престолы стали там не тверды; народы объюродели. Не то, чтобы уже совсем не стало разумевающих: но дерзновенное безумие взяло верх, и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол: и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромнаго идола недостанет никаких жертв. Мечтают пожать мир, когда сеют мятеж. Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ. Так твердая земля превращается там в волнующееся море народов, которое частию поглощает уже, частию грозит поглотить учреждения, законы, порядок, общественное доверие, довольство, безопасность.
Но благословен Запрещающий морю (Матф. VIII. 26)! Для нас еще слышен, в событиях, Его глас: до сего дойдеши, и не прейдеши (Иов. XXXVIII. 11). Крепкая благочестием и самодержавием Россия стоит твердо и спокойно, подобно каменной горе, у подножия которой сокрушаются волны моря. Она спокойна, потому что державная рука Помазанника Божия держит ея мир: и сугубо спокойна, потому что это мир не дремлющий, но бодрствующий с оружием против ненавидящих мира.
С нами Бог! да взывает каждый из нас заедино с Благочестивейшим Самодержцем нашим. С нами Бог благодатию православныя веры. С нами Бог благодатным даром благословеннаго наследственнаго Самодержавия. Да пребываем же и мы с Богом, чистою верою и достойною веры жизнию, непоколебимою верностию к богодарованному Царю и соответственным единоначалию единодушием!
Начальствующие от Отца небеснаго и от царя земнаго да заимствуют отеческий дух любви и попечительности, для действования на подчиненных, обеим сторонам приятнаго.
Подчиненные да ревнуют быть, как пред Отцем отечества небеснаго, так и пред отцем отечества земнаго, чадами послушания (1 Петр. I. 14) искренняго и совершеннаго, помышляя, что как противляйся власти, Божию повелению противляется (Рим. XIII. 2), так равно и повинующийся власти, Божию повелению повинуется, и следственно одним действием повиновения можно совершить, сугубую добродетель, и приобрести сугубую награду.
Блюстители правосудия да памятуют, яко суд Божий есть (Втор. I. 17), и да изрекают судимым не иной суд, как изрекаемый от Бога Им самим в Его слове, в законе и в их совести. Правосудие, в отношении к телу общества, есть род врачевания: если членам, потерпевшим лишение, не доставят они восполнения, поврежденным исправления, и не отсекут зараженных смертоносною язвою; то могут сделаться виновными в смертоносном заражении всего тела.
Служители просвещения да открывают очи неведущих к небесному, и содружному с небесным, свету, при котором можно право ходить, и делать полезное: и да не прельщаются, и да не прельщают каким нибудь ночным светением червя или гнилаго вещества, котораго блеск может удивить на минуту; но не разгонит мрака, не осветит пути, не посветит делу.
Призываемые к оружию для безопасности отечества да идут с любовию и самоотвержением, по гласу Цареву и по гласу Христову: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Иoaн. XV. 13).
Каждый в деле своего звания, в земледелии, в ремесле, в художестве, в торговле, в царской и общественной службе, да обращается честно, предпочитая своей пользе пользу общую, ожидая успеха в устроении общаго и частнаго блага, от Божия благословения правоте, не ревнуя лукавнующим, ниже завидя творящим беззаконие, зане яко трава скоро изсшут (Псал. XXXVI. 1. 2). Живый на небесех посмеется им, и Господь поругается им (Псал. II. 4).
С нами Бог, верные Богу и Царю, Россияне! В Боге наша крепость. В Нем надежда. От Него мир, и, если нужно будет, от Него победа. Аминь.
(Говорено Июля 5; напечатано в Тв. Св. От. 1848 г. и в Собр. 1861 г.)
<1848 год>
Научивше многи, возвратишася в Листру и Иконию и Антиохию, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере, и яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Бoжиe. Деян XIV. 21. 22.
Святый Евангелист Лука в книге Деяний Апостольских повествует, между прочим, о путешествии Павла и Варнавы, по особенному повелению Духа Святаго, для проповеди Евангелия. Они прошли несколько городов; проповедывали в них веру Христову; творили чудеса; многих действительно привели в веру Христову; основали Церкви; испытали, попеременно с славою, гонения, так что в одном и том же городе Листрах, сперва, по внезапном исцелении Павлом хромаго от рождения, их обоих приняли язычники за богов, и хотели было почтить их жертвами, но потом Павла побили камнями; и не оставляющий Своих избранных Бог сохранил жизнь его только тем, что его почли уже мертвым, и потому бросили. Совершив порученное Духом Святым посольство, Павел и Варнава возвращаются, чрез те же города, которые проходили прежде, не минуя и убийственнаго города Листр: таково дерзновение Апостольское! Они не заботятся об охранении себя от опасности, уже испытанной: потому что все их попечение устремлено ко спасению других. Они не просто идут обратным путем; но продолжают Апостольское дело, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере, и вразумляюще, яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие.
Когда видим, что люди, принявшие веру непосредственно из уст Апостолов, видевшие Апостольския чудотворения, в ней удостоверяющия, еще требовали Апостольскаго попечения, чтобы утвердить души их: что должны мы подумать, братия, о наших душах? Меньшая ли, – даже не большая ли потребна забота о их утверждении?
Тверды ли наши мысли о святом и праведном? Тверды ли наши добрыя намерения? Постоянно ли духовное направление нашей деятельности? Не колеблют ли нашего ума сомнения, нашего сердца и воли – страсти и чувственныя пожелания? Не упадаем ли духом, иногда в уныние печали, иногда в уныние разленения?
Мнящагося стоять твердо разочаровывает Апостольское слово: мняйся стояти да блюдется, да не падает (1 Кор. X. 12).
Итак для собственной нашей потребности будем внимательны к тому, как богомудрые Павел и Варнава утверждали души учеников. Каким же образом? – Они увещевали их пребывать в вере. Это значит, что не довольно узнать веру Христову, принять ее посредством крещения, и оставаться погруженным в обыкновенную жизнь сего видимаго мира; не довольно и того, чтобы прибегать к помощи веры только по временам, когда в наших недостатках или трудностях не находим земной естественной помощи: но надобно так себя располагать, и бдительно наблюдать за таким расположением духа, чтобы мы пребывали в вере постоянно и непрерывно, чтобы дух веры проникал и обнимал наши силы, способности, наклонности, желания, действия, чтобы он был главною движущею силою нашей жизни.
Открываешь ли око, пробуждаемое утром: открывай в то же время око веры в сердце, и взирай к Владычествующему днем и вечностию, и проси Его помощи провести начинающийся день так, чтобы он мог вести тебя к дню невечернему, а не к ночи вечной.
Отходишь ли ко сну: помяни смерть, которой сон есть образ и преддверие, и молитвою веры передай себя Тому, Который есть воскрешение и живот (Иоан. XI. 25); поколику же можешь победить сон, или поколику он не победит тебя, помяни и в нощи имя Господа (Пс. CXVIII. 55), и полунощи востань исповедатися Ему о судьбах правды Его (62).
Предприемлешь ли что: прежде всякаго другаго советника, советуйся с верою. Воззови словом Павловым: Господи, что мя хощеши творити (Деян. IX. 6)? Угодно ли Тебе, Господи, предприемлемое мною? Если угодно, благослови; если не угодно, не допусти меня сделать не угодное Тебе. И потом слушай, что речет тебе Господь в Своем слове, в твоем разуме, в твоей совести, в советах людей мудрых и благочестивых, и во внешних указаниях и знамениях.
Приступаешь ли к делу: приветствуй свое дело, как приветствуешь дело ближняго: Бог в помощь! Боже, в помощь мою вонми! (Пс. LXIX. 2).
Идешь ли куда: иди с Богом, по напутственному слову, от благочестивых предков довольно у нас обычному, но едва ли столь же обычно делом исполняемому. Ходи пред Богом, с Авраамом (Быт. XVII. 1); предзри Господа пред собою выну, с Давидом (Пс. XV. 8); держи, как можно, в мыслях и в сердце, что Бог тебя видит, чтобы тебе и стыдно и страшно было покуситься на недостойное пред очами Божиими, чтобы тебя не смутила нечаянность, и не поколебала трудность, когда Господь одесную тебе есть, да не подвижешися (Пс. ХV. 8).
Хочет ли твоя мысль, как птица, носиться, где случится, кpyжитьcя в paзнooбpaзии сует, или даже опускаться на нечистоту; ты, напротив, ее удерживай, связуй ей крылья усиленным вниманием к предметам духовным, возвращай твой странствующий ум в сердце, и давай ему благословенный труд призывания спасительнаго имени Господа Ииcyca, в вере, любви и смирении; – труд, который, при верном продолжении, должен обратиться и в пищу, и в покой, и в радость, под осенением Святаго Духа, так как, пo Апостолу, никтоже может рещи Господа Иисyca, точию Духом Святым (1 Кор. XII. 3).
Таковы должны быть расположения и упражнения верующаго, чтобы он постепенно мог приближиться к состоянию утвержденной души, в котором Святый Павел не обинуясь говорил о себе: верою живу Сына Божия; – живу не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. II. 20).
Обратимся к богомудрым Павлу и Варнаве, чтобы разсмотреть еще особенный способ, которым они утверждали души учеников. Какой это способ? – Вразумление или предвещание, яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Способ неожиданный! Средство, по видимому, не обещающее привести к цели! Мысль о многих скорбях на пути к царствию Божию не более ли способна колебать, нежели утверждать души? Как же Апостолы употребляют ее тогда, как стараются утверждать души?
Павел и Варнава, в наставлении, которым старались утвердить души новопросвещенных верою, не могли не упомянуть о скорбях: потому что скорби уже были в виду. Новопросвещенные видели, как на Павла и Варнаву неверующие повсюду воздвигали гонение за проповедуемую веру: по всему вероятию, подобной участи ожидать надлежало и принявшим веру. Чего ученики опасались по догадке, то наставники предвидели по
Духу Божию: и таким образом против скорбей неизбежных спасительнаго средства оставалось искать только в том, чтобы правильно смотреть на них, и уметь их принять и перенесть. Сему поучали Апостолы, когда говорили, яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие.
То-есть: вы опасаетесь скорбей, и от того можете возмалодушествовать. Знайте же, что скорби неизбежны на пути в царствие Божие. Так подобает: таково устроение Провидения Божия. Итак, если, встречая скорби на пути к царствию Божию, вы колеблетесь, и отступаете вспять: то вы воспящаетесь от царствия Божия. Если же вожделенно вам царствие Божие: то скорби на пути к нему вы должны встречать без малодушия и колебания. Если вы охотно идете и не гладким путем, помышляя, что он ведет в отеческий дом: то проходите охотно поприще скорбей, ведущих в царствие Божие.
Так правильная мысль о скорбях на пути к царствию Божию должна служить не к ослаблению, но к утверждению душ.
Не знаю, удержались ли христиане антиохийские, иконийские и листрийские, а наша пытливость, думаю, не удержалась бы, чтобы не спросить богомудраго Павла: почему же Бог, хотящий всем человекам спастися, основавший веру Христову, и покровительствующий ей чудесными силами, – почему не облегчил для верующих пути спасения? Почему или определено, или попущено быть скорбям на пути в царствие Божие? – Есть на сие готовый отзыв, Павлов и вместе Исаиин, Пророческий и Апостольский: кто разуме ум Господень? или кто советник Ему бысть (Рим. XI. 34. Иса. XL. 13)? Отзыв, достойный безконечной премудрости Божией, и достаточный для смиренной мудрости человеческой!
Но против возношения помышлений, взимающихся на разум Божий, присовокупим к сему нечто, также под руководством Пророческаго и Апостольскаго слова.
Скорбям суждено быть на пути спасения, во-первых, по правосудию.
Бог хотел вести человека на небо райским путем: но человек преступил волю Божию, и оступился. Возмечтал идти выше пути Божия: и столько низринут правосудием Божиим, сколько низринул сам себя. Терние, волчцы, труд, пот, печали, воздыхания, посеялись на его пути, а, на конце его явилась смерть временная и вечная. По закону рождения, мы все наследовали от перваго прародителя грех и, его неразлучное последствие, наказание: и тем менее можем отказаться от сей последней части наследия, что сами умножаем первую грехами произвольными. Милосердие Божие открыло нам новый путь спасения во Христе, Который и правосудию Божию за нас удовлетворил Своею крестною смертию: но, при всем том, закон правосудия Божия не должен быть нарушен, и потому щадимаго грешника не льзя вести наравне с райским безгрешным человеком. Радуйся, что уже не к смерти, а к жизни ведет тебя милосердие: и прими безропотно легкие и не продолжительные уроки правосудия: труды, лишения, скорби, печали.
Во-вторых, скорби в руке Провидения бывают средством врачевания душ.
Грех есть болезнь, внедривающаяся в существо человека. Греховное впечатление и порочное услаждение оставляет, частию в душе, частию в теле, след, который становится глубже при повторении греховных действий, и который, возобновляясь воспоминанием, образует наклонность к греховному действию и некую жажду греха. Посему как иногда телесный врач внедрившуюся в тело и заражающую его язву болезненно выжигает или отделяет железом, и причиняет искусственную боль, чтоб излечить болезнь: подобно сему
Врач душ и телес употребляет орудие скорбей, чтобы исторгнуть корни и изгладить следы греха, и огнем страдания выжигает заразу наклонности к греховным услаждениям. На сие указует изречение Апостола Петра: пострадавый плотию преста от греха, во еже не ктому человеческим похотем, но воли Божией прочее во плоти жити время (1 Петр. IV. 1. 2).
В-третьих, скорби употребляет Провидение Божие для верующих и спасаемых, как средство испытания и приготовления к высшей степени добродетели, совершенства и блаженства.
Испытание сие не нужно для Бога Сердцеведца: но нужно для самого человека, котораго сердце глубоко (Псал. LXIII. 7), и который сам не знает, что из него может быть открыто и выработано. Как приражение железа к твердому камню высекает искры, которых до того не было признака: так при ударах скорбей блистают из твердой души искры добродетели, которыя без того не возбудились бы.
Каким сильным болезненным ударом падало на родительское сердце Авраама каждое слово повеления Божия: пойми сына твоего возлюбленнаго, егоже возлюбил ecu, Исаака, и вознеси его во всесожжение! (Быт. XXII. 2). Но когда необычайное испытание возбудило отца Исаакова к необычайному подвигу веры, любви к Богу и самоотвержения: в каком высоком свете явились и его добродетель, и ея воздаяние! Он получил высокое и обширное благословение; увидел день Xpuстoв (Иоан. VIII. 56), соделался прародителем Христовым и отцем верующих.
Какия тяжкия и многообразныя скорби переносил Апостол Павел! Но притом он имел дерзновение говорить: хвалимся в скорбех (Рим. V. 3); радуюся во страданиих моих (Кол. I. 24). Как это могло быть? Могло быть, и было потому, что он понимал, и не только понимал, но, по крайней мере начинательно, испытывал и чувствовал благословенные и блаженные плоды скорбей и страданий. Якоже, говорит, избыточевствуют страдания Христова в нас: тако Христом избыточевствует и утешение наше (2 Кор. I. 5).
Буди нам свидетелем утешительнаго учения и ты, Преподобне Отче Сергие. Не избрал ли ты добровольно скорбей и лишений строгаго и безпомощнаго пустынножительства? Не понес ли трудностей брани против коварства и дерзости врагов невидимых? Не испытал ли скорбей от малодушия людей, не понимавших твоего совершенства, и от зависти искушаемых любоначалием? И се, по мере обильнаго сеяния скорбных подвигов, обильная для тебя жатва благодати, которую и других многих, во многие роды, по вере, питать продолжаешь!
Но кто исчислит скорби святых на пути освящения, и даже в состоянии совершенства и святыни?
И Ты, Пресвятая Мати Дево, высшая небес, чистейшая света солнечнаго, одною ли радостию Матери Господа жила на земли? И Твою душу чистейшую, осененную высочайшим благословением, исполненную благодатию, не прошло ли оружие скорби (Лук. II. 35) так же безпримерной, как безпримерно Твое достоинство и Твоя последующая слава?
Обращаясь к себе самим, не признаем ли, братия, что ныне особенно ко времени углубляться в Евангельское учение о скорбях? Видно, мы не довольно внимали оному, когда суждено свыше послать нам, и не однажды послать, чрезвычайных и строгих проповедников, – болезнь и смерть. Они проповедуют не словами, но, сильнее слов,
событиями. Что проповедуют? Думаю, нечто подобное проповеди Ангела откровения: убойтеся Бога, и дадите Ему славу (Апок. XIV. 7). Если в благоденствии вас не довольно привлекали к Богу благодарность и любовь: да приведет вас к Нему, по крайней мере, страх бедствия. Если вы не пользовались свободно тихими скорбями покаяния и умерщвления плоти, для очищения души: воспользуйтесь для сего по крайней мере невольно находящею, но в покаянии приемлемою скорбию бедствия, постигающаго или угрожающаго, или с бедствующими ближними состраданием разделяемаго. Дайте славу правосудию Божию, и, со смирением и самоосуждением приемля временное наказание, спасайте себя от вечнаго.
Господи, да не яростию Твоею обличиши нас, ниже гневом Твоим накажеши нас (Пс. XXXVII. 2). Наказуя накажи нас временно, смерти же безвременной и вечной не предаждь нас (Пс. CXVI. 18). Ключем скорби отверзи нам врата правды и благодати, да вшедше в ня исповемыся (19) Тебе, Взыскателю погибших, Спасителю грешных, Облаженствователю злостраждующих. Аминь.
(Говорено в Успенск. соборе Авг. 15; напечатано в Твор. Cв. От. 1848 г. и в собрании 1861 г.)
<1848 год>
Собор ученик и Божественных Апостол собрася погребсти Богоприятное тело единыя Богоматере.
Сим песнословием святая Церковь имеет обычай оглашать нас еще в предначатии настоящаго праздника. Церковь говорит как бы о том, что видит: и поелику говорит для всех нас; то, кажется, желает, чтобы и все мы, не просто воспомянули, но как бы видели успение и погребение Божией Матери.
Можем ли мы соответствовать сему намерению Церкви? – Не трудно понять, что это дело не телесных очей. Требуются два ока: око ума чистаго, и око сердца верующаго и любящаго. Признаем несовершенство наших очей. Но не можем ли мы хорошо смотреть очами Святых, которые умели созерцать, и желали помочь нашему созерцанию? Испытаем воззреть на преставление Божией Матери очами Святых: Дионисия Ареопагита, Ювеналия Иерусалимскаго, Андрея Критскаго и Иоанна Дамаскина.
Правда, Святый Андрей и сам встречает некоторое затруднение. В Слове на нынешний праздник, он предлагает недоумение любознательных: почему преставления Богоматери не описал никто из составивших книгу Божественных Евангелий? Впрочем он и разрешает сие недоумение, говоря: это может быть потому, что Ея богоприятное успение произошло долгое время спустя по вознесении Господнем; ибо, как сказывают, Она, достигши глубокой старости, преставилась от здешней жизни; или же, тогдашния времена не допускали таковаго изложения.
Далее, в том же Слове, св. Андрей поступает так, как и мы теперь. Он смотрит на успение Божией Матери очами современника сему событию, святаго Дионисия Ареопагита, приводя его слова из его книги о «Божественных именах». Св. Дионисий, обращая речь к св. Тимофею, и упомянув о св. Иерофее, говорит: и мы, как тебе известно, и он, и многие из священных наших братий, стеклись для зрения живоначальнаго и богоприемнаго тела. Присутствовал и Богобрат Иаков, и первоверховный и старейший из Богословов Петр. Потом, после зрения, угодно было всем священноначальникам, поколику каждый способен был, воспевать безмерномогущественную благость богоначальственной немощи, то есть, как изъясняет св. Максим, восхвалять вольное снисхождение Сына Божия, принявшаго на Себя немощное тело человеческое, кроме греха.
При сем зрелище, открытом для нас св. Дионисием, не могу не остановиться и не воззвать: вот по истине великий Успенский Собор, источник и образец нашего здешняго, и всех Успенских Соборов: и о, если бы наш Собор, подражающий Апостольскому собранием священноначальствующих и священнослужащих и обилием песнопений, – о, если бы не слишком далеко отставал от образца своего и усердием молитв, и духов благодати, и ревностию прославлять воплощеннаго Бога-Слово и пречистую Матерь Его, паче слова и песни делом и жизнию!
Но св. Дионисий открыл нам только часть дивнаго зрелища, как видно из его слов, близко за вышеприведенными следующих, обращенных также к св. Тимофею: что там было таинственнаго, то прехожу молчанием, как не изрекаемое для многих, а тебе известное. Смиримся, если и мы принадлежим ко многим, для которых неудобоизрекаемо многое таинственное: но известное св. Тимофею, вероятно, сделалось известным от него и другим достойным, а от сих нечто из того и до нас могло достигнуть.
Таинственное можно предполагать в том самом, как многие Апостолы собрались на погребение Пресвятыя Девы, когда они были разсеяны по разным странам для проповедания Евангелия. И сию тайну несколько нам открывает и объясняет св. Андрей, когда говорит: не удивительно, если Дух, подъявший некогда Илию, и небеснаго огненоснаго колесничника вземший, и их тогда внезапно собрал, принесши на облаках в духе. Ибо для Бога все удобно, как знаем из примеров Аввакума и Даниила. А св. Иоанн Дамаскин, также в Слове на нынешний праздник, решительнее изъясняется, что, ради чести преставления Божией Матери, Апостолов, по Божию повелению, облак, подобно некоей сети, влек в Иерусалим, и от краев земли, как бы неких орлов, во едино место устремил и совокупил.
Св. Дамаскин и еще тайну в преставлении Божией Матери созерцает, и нам открывает: именно, npuшecmвиe Самого Царя к Своей Родительнице, дабы Божественными руками приять Ея святую, чистую и непорочную душу.
Наконец, св. Дамаскин, для изъяснения таин Успения Божией Матери, приемлет в помощь св. Ювеналия, Архиепископа Иерусалимскаго, извлекая из некоего историческаго писания следующее повествование. В царствование Маркиана, Пулхерия создала в Константинополе, во Влахернах, и украсила храм в честь Пресвятыя Богородицы. Желая приобрести сему храму, приличествующую ему, святыню, и слышав, что близ Иepyсалима, в Гефсимании, есть храм, на месте, где живоносное тело Приснодевы положено в раке, Император и Императрица изъявили Apxиeпискoпy Иерусалимскому желание, чтобы сии мощи принесены были в новосозданный храм, в охранение царствующему граду. Ответствуя на сие, св. Ювеналий, утверждаясь на древнем, как он говорил, и истиннейшем предании, упомянув о чудесном собрании Апостолов, мгновенно восхищенных из разных стран к Пресвятой Деве, с Божественною славою предающей
душу Свою в руце Божии, о изнесении тела Ея с Ангельским и Апостольским пением и о положении онаго в Гефсимании, продолжал: на том месте целых три дня продолжались Ангельския ликостояния и песнопения. По третием же дне, по прекращении Ангельскаго песнопения, пришли Апостолы, потому что один из них, Фома, опоздал, пришел по третием дне, и желал поклониться Богоприемному телу. Открыли раку, и всехвальнаго тела Ея обрести не могли. Нашли только Ея погребальныя пелены, лежащия, и от них исполнясь неизреченным благоуханием, закрыли раку. Пораженные таинственным чудом, одно то могли они подумать, что благоволивший Своею Иnocmacию воплотиться и вочеловечиться от Нея, и родиться по плоти, и по рождестве сохранивший нетленным Ея девство, Бог Слово и Господь славы благоволил, и по прекращении Ея здешняго жития, непорочное и пречистое тело Ея почтить нетлением и преложением, прежде общаго вселенскаго воскресения. За сим св. Ювеналий дополняет свой ответ царю свидетельством св. Дионисия, которое мы уже привели; а св. Дамаскин оканчивает повествование истории тем, что во Влахернскую Церковь перенесен из Гефсимании ковчег с одеждами Пресвятыя Богородицы.
Видите ли тайны и чудеса Успения Божией Матери? Видите ли торжество земное и вместе небесное? Видите ли легкий, кратковременный туман смерти, сквозь который ясно и величественно просиявает вечная жизнь? Видите ли гроб, превращенный в окно, открытое в невидимый мир, к пренебесному свету?
Но наблюдите за собою, как вы на сие смотрите. Не с любопытством ли? – Ненадежный образ воззрения! Любопытство более способно похитить неблагословенный плод мнимаго и опаснаго знания, нежели произрастить жизненный плод истины. С удивлением ли? Это естественный образ воззрения на дивное, но неудовлетворительный. Бог чудес являет дивное не для того только, чтобы удивить, но чтобы удивлением возбудить внимание, возбужденному вниманию сделать ощутимым Свое невидимое мановение, и сим мановением наставить человека на истину и правду. С верою ли? Это собственно Христианский образ воззрения на святое и Божественное: впрочем и взор веры должен быть не только покоющийся в услаждении созерцаемым, но и простирающийся в предняя; потому что и вера есть не окончательная цель, а средство жизни Христианской. С желанием ли подражать святому и стремиться к небесному? – Вот что должно быть преимущественно плодом как всякаго духовнаго, так и настоящаго нашего созерцания.
Видим преславное успение, которое чудесно украшают своим присутствием Апостолы, Ангелы, Сам Господь; и знаем, что это есть последствие пречистой и пресвятой жизни, исполнение в высшей степени закона Божественной правды, по которому чеcmна пред Господем смерть преподобных Его (Псал. CXV. 6). Возлюбим же то, чтo приводит к кончине, честной не пред человеками только, но наипаче пред Господом; – возлюбим чистоту и святость жизни; возненавидим грех; отринем нечистоту дел и помыслов; очистим себе решительным желанием сердца, и не престанем очищать себя ежедневным подвигом, от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. VII. 1).
Видим по успении необычно скорое пробуждение; за смертию тотчас безсмертие, в самой полной его силе; видим душу Пресвятыя Девы на руках Господа, и следственно на высочайшей степени блаженства, потому что близость к Господу и высота блаженства есть одно и то же; видим и приснодевственное тело Ея, не покорившееся закону тления, не ожидавшее срочнаго для всех дня воскресения, но в самое время сеяния в землю возрастшее в небо и процветшее славою. Всмотримся в безсмертие, и для нас в некоторой степени не чуждое; вспомним, и перестанем забывать, что по намерению Творца, по дару Спасителя, и наше житие на небесех есть (Филипп. III. 20). И о чем же лучше нам
заботиться: о земных ли приобретениях и удовольствиях, которыя от ищущих нередко убегают, достигающих не удовлетворяют, наслаждающихся обольщают, обладающих порабощают, у живущих исчезают, за умирающими не следуют, – или о благах небесных, которыя верно нас ожидают для вечнаго наслаждения? Ограничим наши земныя желания; не позволим себе дорожить прахом и тлением; не попустим безсмертной душе пристрастием погребать себя в земле, в которой и тело наше не должно навсегда остаться; скроем себе сокровище нa небеси, да, по слову Господню, идеже есть сокровище наше, ту будет и сердце наше (Матф. VI. 20. 21), чтобы таким образом сердце наше всецело привлекло нас на небеса; ибо где сердце человека, там и весь человек, и вся судьба его! Аминь.
(Говорено Августа 26-го; напечатано отдельно и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Возвратистася во Иерусалим, взыскающе Его. И бысть по триех днех, обретоста Его в церкви. Лук. II. 45. 46.
Благодатию Божиею совершив ныне освящение храма во имя Святителя и Чудотворца Николая, имеем причину ему принести начаток слова.
Се тебе, Святителю Отче Николае, благоговеющие пред твоею святостию, или паче, пред Божиею в тебе благодатию, создали храм, в память и честь твоих подвигов и добродетелей, в надежде твоих споспешествующих молитв и твоего благодатнаго покровительства. Приими с любовию приношение веры и любви, и представи оное Отцу светов, к Которому окончательно должен восходить всякий благочестивый дар, поелику от Него первоначально свыше сходит всякий дар совершенный. И как еще в земном житии твоем ты благодетельствовал с верою искавшим твоего сильнаго Богом покровительства: так благодетельствуй создавшим сей благолепный храм, очевидно, усердною рукою, дабы, сколько можно, сделать земное достойным небеснаго. Благодетельствуй тем паче, что твоя благодетельная сила теперь уже не в возрастании, а в полном совершенстве, и ничто уже не препятствует проявлению данной тебе благодати, которую прежде скрывало смирение. И как многократно многих обращал ты от неверия к вере, от греха к покаянию и к духовной жизни, иных от болезней исцелял, от бед избавлял, и различными благодеяниями ущедрял: так и входящим в сей храм не преставай споспешествовать твоею молитвою и благодатною силою, да обретут благое и полезное, неведущие познание истины, согрешившие покаяние, кающиеся прощение и в исправлении утверждение, подвизающиеся успех в подвиге, недугующие исцеление, бедствующие избавление, нуждающиеся помощь, печальные утешение, и все сие к совершенному душевному спасению.
Обращаясь к празднующим обновление храма, думаю, что время сие требует некоего слова о храме; и с сею мыслию беру в предмет размышления, одно из Евангельских пoвествований, примечательным, но, может быть, не для всех приметным образом относящееся к учению о храме.
Святый Евангелист Лука, вводя нас в некоторое познание о ранних летах земной жизни Господа нашего Иисуса Христа, проведенных большею частию в безвестности, пoвествует, что Он, будучи двенадцати лет, с Пречистою Материю Своею и Ея обручником и хранителем Иосифом, ходил в Иерусалим на праздник Пасхи. О сем путешествии Евангелист упоминает потому, что во время онаго, двенадцатилетний Отрок Иисус во храме явил премудрость, приведшую в изумление учителей Иудейских. Но дабы не подумали, что сие путешествие было случайное и однократное, Евангелист сказует вообще, что хождаста родителя Его на всяко лето во Иерусалим в праздник Пасхи.
Примечаете ли в сем сказании свидетельство о важности храма Божия? Почему Мариамь и Иосиф не праздновали Пасхи дома, в Назарете? Почему нужно было им итти в Иepycaлим? – Потому что там был храм Божий. Чтобы празднование было совершенно и Богоугодно, надлежало итти в храм Божий.
Кажется, Мариамь и Иосиф могли бы уволить себя от труда ходить в храм Иерусалимский, по весьма основательной причине. Дом их был свят не меньше храма, если не более. Храм свят был потому, что имел в себе прообразование Христа: но они имели у себя Самого Христа. Не знаю, до какой степени разумевал сие Иосиф; потому что Мариамь слагала таинственные глаголы Господни в сердце своем: но Она несомненно знала от самаго благовещения Архангелова, что рожденный Ею от Духа Свята есть Сын Божий, Котораго царствию не будет конца. Смотрите же, как важен храм Божий. И те, которые Самого Господа храма имеют у себя в доме, идут однако поклониться Господу во храм. И даже Сам Господь храма Иисус Христос идет в храм Божй на ряду с поклонниками, дабы внушить нам благоговение ко храму Божию.
Посему не трудно разсудить, как ненадежно и небезопасно мудрование тех, которые уклоняются от освященнаго Богом храма, и думают довольствоваться молитвою домашнею, или каким-нибудь местом молитвы, произвольно устроенным и неосвященным.
Не безполезно нам обратить внимание и на то, что церковь Иерусалимская, в которую ходили на поклонение Мариамь и Иосиф, была единственная, если говорить по-нашему, и соборная и приходская церковь, не только для всего Иepyсалима, но и для всей земли Израилевой, и для всей вселенной. Чтобы притти в нее, Мариамь и Иосиф, и Отрок Иисус должны были путешествовать от Назарета несколько дней.
При сем воспоминании, как должно быть стыдно некоторым из нас, которые в немногих от себя поприщах, или ближе, видят церковь, слышат праздничный звук колокола, зовущий в нее, и остаются дома, или за делом, в сие время неблагословенным, или вовсе без дела.
Возвратимся к повествованию Святаго Луки.
Совершив праздник во храме и во Иерусалиме, Мариамь и Иосиф вышли оттуда, чтобы возвратиться в свой дом. И что же случилось? Оста Отрок Иисус во Иерусалиме, и не разуме Иocиф и Мати Его.
Неожиданный случай! Как могли Иосиф и Мария сделаться так невнимательны, чтобы потерять свое безценное, Божественное сокровище, Отрока Иисуса? Отчасти понятно сие при мысли о многолюдстве: однако и при сем неожиданно. Какое же может быть более полное разумение сего случая? – То, как я думаю, что Провидение оный попустило, дабы потом Дух Божий чрез Евангелиста внес оный в священное Писание, в котором, елика преднаписана быша, в наше наказание преднаписашася. А какое для нас из сего наказание или поучение? – То, что кто начинает удаляться от Божия храма, и разсеваться в молве и суете народной: тот находится в опасности потерять Xpиcтa из своих мыслей и своего сердца. Берегитесь.
Христиане должны иметь Христа с собою и в себе, по силе Христианских таинств. О сем говорит Пророк: Ompoча родися нам, Сын, и дадеся нам (Ис. IX. 6). О сем свидетельствует Апостол: елицы во Xpиcma крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. III. 27). Cиe обещает и дарует Сам Христос Господь: ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает и Аз в нем (Иоан. VI. 56). Сие внутреннее присутствие Христа Господа имеющие крепкую веру и чистую жизнь ощущают, как свет, как мир, как силу, как жизнь, восходящую над естественною жизнию человеческою; посему и говорит Апостол: живу не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. II. 20).
Совести каждаго предоставляю испытание, пользуетесь ли вы благодатною близостию и спасительным присутствием Христа Господа, или не сокрылся ли Он от вашей невнимательности, чему особенно подвергаются удаляющиеся от Божественнаго храма, или по нерадению, или по уклонению от царскаго пути церковнаго, на распутия произвольных человеческих мудрований.
Есть люди, которые, признавая себя лишенными благодатнаго со Христом общения, идут искать его стропотными стезями сынов человеческих, в тайных обществах, или в известных обществах, которыя мнят достигнуть собственной святости без святыни, дарованной от Бога, без церкви, без святительства, без священства. Если спросишь их: почему в эту сторону обращаете вы ваше духовное искание? нередко слышишь ответ: потому что там наши отцы, наши сродники, наши знаемые. Какой успех может иметь такое искание Xpиста? – Какбы нарочно на сей вопрос, Евангельское повествование, представляя образ искавших Иисуса с наилучшим побуждением, но не с желаемым успехом, говорит: искаста Его в сродницех и в знаемых, и не обретше Его, возвратистася. Кто, удаляясь от церкви, ищет Христа у сродников, раболепствуя пред их предразсудками, или у знакомых, прельщаясь хитрыми словами: тот не обретет Его, и раньше или позже придет в сожаление о безплодном искании, может быть, слишком поздное.
Но кто бы ты ли была Христианская душа, испытуемая скорбным лишением благодатной близости Господа Иисуса, удалила ли ты Его от себя грехом, или удалилась от Него по распутию неправаго мудрования, приими возбуждение предваряющей благодати к искреннему исканию Его, и надежнейший путь к обретению Его усмотри во святых следах Пречистыя Матери Его и Иосифа. Они не столько по своему неусмотрению, сколько по устроению Провидения, для того только и потеряли Господа Ииcyca, и болезненно искали, чтобы указать тебе верный путь к обретению Его. Возвратистася во Иерусалим, взыскающе Его. И бысть по триех днех, обретоста Его в церкви. Так и ты, куда бы ни случилось тебе уклониться от Него, возвращайся в духовный Иерусалим, ищи Христа Спасителя в церкви, в ея молитвах, в ея таинствах, в ея благовестиях и поучениях, и если не тотчас, то по времени, по мере усерднаго покаяния, без сомнения, обрящешь Его благодатную близость, и в ней твою радость, и спасение, и блаженство вечное. Аминь.
(Говорено в Троицкой Лавре Сент. 25; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Вы же род избран, царское священие, язык свят, люди обновления, яко да добродетели возвестите из тмы вас Призвавшаго в чудный Свой свет (1 Петр. I. 9).
Кого это изображает Апостол Петр такими светлыми, возвышенными чертами? Не святых ли прославленных, каковых близкий нашему созерцанию образ представляет Преподобный и Богоносный Отец наш Сергий? По-истине он, и все они суть род избран, не только в человечестве, но и в самом христианстве. Они суть священие, потому что своими предстательствующими за нас молитвами освящают и приближают к Богу наши немощныя и несовершенныя молитвы; и притом царское священие, потому что силою молитвы и данной им благодати владычествуют над силами природы. Они явственно и вразумительно возвещают добродетели Призвавшаго их в чудный Свой свет, именно, Его премудрость и всеведение-употреблением дарования прозорливости, Его всемогущество- действием дарования чудес, Его благость – изцелениями и другими благотворными действиями, на нас милостиво простираемыми.
Но, читая приведенныя нами слова Апостола Петра, в его Соборном послании, в соображении с составом его речи, мы должны расширить их значение. Он простирает речь к людям, которых уподобляет новорожденным младенцам (2), которые были некогда не людьми, а ныне сделались людьми Божиими (10), которых увещевает огребатися от плотских похотей (11): следственно говорит ко всем христианам, не исключая и начинающих подвиг христианский, и младенчествующих в вере.
Итак знаете ли, братия христиане, что вы такое, по слову и разумению Апостольскому? Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления. Если не все вы таковы по плодам жизни: тем не менее все таковы по семени духовной жизни, в вас посеянному. Не все таковы по добродетелям: но все таковы по вере, вам преданной, и по благодати Таинств христианских, впечатленной в душах ваших.
И чтo же? Если такое достоинство нам уже приписывается: не должны ли мы, или поддержать оное, поколику действительно имеем, или подвизаться приобрести, поколику не чувствуем в себе онаго в силе и действии? Для сего точно и указует нам Апостол на высоту нашего христианскаго достоинства, чтобы с сей высоты указать обязанность, к которой он нас призывает, и подвигнуть к исполнению сей обязанности. Вы род избран, царское священие, язык свят, люди обновления. Но для чего даны вам такия преимущества? – Яко да добродетели возвестите из тмы, вас Призвавшаго в чудный Свой свет.
Вся содела Господь Себе ради, сказует избранный ведец дел Божиих, Соломон (Прит. XVI. 4). Не потому Себе ради, чтобы нужду имел в творении Творец, и без него вседовольный Сам в Себе: но потому Себе ради, что для творения не льзя назначить иной решительной цели, если надобно сделать оное совершенным и блаженным. Поелику в Боге источник жизни и блаженства для твари: то и должна она к Богу взирать и стремиться, для Бога жить и действовать, чтобы таким образом непрерывно почерпать от Него жизнь и блаженство.
Но чтo значит жить и действовать для Бога? Можно сделать что нибудь для человека, и это будет нечто значить для него. Сыну человеческому правда твоя, говорит глубокомысленный друг Иова (Иов. XXXV. 8). Но для Бога безконечнаго, что значит действие твари, всегда ничтожной пред Ним? Что даси Ему? или что из руки твоея возмет (7)? Что можешь для Него сделать? – Можешь простираться к Богу, не как дающий, но как приемлющий даруемое. Можешь верою отверзать Ему свое сердце, как поток отверзает свое недро изливающемуся в него источнику. Можешь соответствовать Дарующему верным хранением даруемаго и употреблением по воле Его. Можешь возносить к Богу мысли исповедания Его совершенств и даров, и чувствования удивления, любви, благодарения, подобно как цветок возносит к небу благоухание, возбужденное влиянием неба. Наконец, поелику Неприступный в Своей неограниченности и высочайшей святости не всегда непосредственно подает Свои дары существам ограниченным, а часто, и обыкновенно, подает посредством одних другим: то можешь и должен ты уподобляться потоку, который приемлемою свыше от источника влагою орошает окружающее и низшее; можешь и должен явленное тебе и в тебе от Бога и о Боге, при благовременности, являть словом, а всегда впечатлевать в твои дела и жизнь, чрез что и познание совершенств Божиих и самое причастие даров Божиих, при общении твоем с другими, будет распространяться, и на низшия создания Божии тобою будет нисходить действенное благословение. И сие-то есть вообще прославлять Бога, и в особенном отношении к вам, христиане, возвещать добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет.
И что может быть свойственнее сего назначения? – Как естественно потоку во всем течении своем представлять то, что принял он от источника: так же свойственно человеку, во всем течении своей жизни, являть то, что приял он от всеблагаго и премудраго Бога, частию в сотворении, наипаче же в благодатном обновлении чрез Христа, и таким образом возвещать Божии совершенства и добродетели. Как свойственно привитому дереву приносить благородный плод, по силе, сообщенной ему привитием: так же свойственно христианину, которому верою и таинством привита Божественная сила Христова, приносить плод духовный, и тем прославлять Бога, по слову Самого Христа: о сем прославися Отец Мой, да плод мног сотворите (Иоан. XV. 8).
Что может быть и справедливее сего назначения? – Если все, что вы имеете, имеете от Бога; если особенно чрез Христа призвал Он вас в чудный Свой cвет, от тьмы неведения во свет истины, от тьмы греха в свет благодати и правды, от тьмы оскверненной и смущенной совести в свет совести очищенной и мирной, от тьмы смертной во свет жизни: то в чем вы можете отказать Ему в воздаяние за толикие дары? Как же еще умеренно требование, чтобы вы, не отъемля их у себя, употреблением посвятили оные Даровавшему, и таким образом возвещали добродетели вас Призвавшаго в чудный Свой свет!
Что может быть и счастливее сего назначения? – Имеющие чувство добраго и прекраснаго не потребуют доказательства на то, что теперь скажу. Высшая степень счастия есть – благотворить, а вторая по сей степени – быть благодарным. Итак, если человек,
облагодетельствованный человеком, живее чувствует свое счастие, когда возвещает добродетели своего благодетеля: то возвещать добродетели Призвавшаго вас в чудный Свой свет, и тем распространять сей свет, – не есть ли больше, нежели счастие? Не есть ли это самое блаженство?
Если же кто, не смотря на все сие, уклоняется от назначения прославлять Бога и возвещать Его добродетели: таковому должны мы указать, что он выходит из порядка всех созданий Божиих, потому что это есть их всеобщее назначение, хотя разнообразно исполняемое, по разнообразию и степеням тварей.
Что делают там, в невидимом небе, ближайшие предстоятели престола Вседержителя? – По сказанию тайновидца, покоя не имут день и нощь, глаголюще: свят, свят, свят, Господь Бог Вседержитель (Апок. IV. 8). Что значит: покоя не имут? Не то, чтобы они изнурялись непрестанными славословиями, как трудом без отдыха, но то, что, находя в словословиях радость и блаженство, не желают прекратить словословия, как не желают прекратить радость и блаженство. Если бы на сие кто сказал, что это выше нас: то сему, не кстати боящемуся высоты, я бы ответствовал, что и в невысокой нашей жизни на земли, мы должны готовиться к высокой жизни небесной: потому что земля есть разсадник и училище для неба; и потому надобно нам обучать себя хотя некоторым начаткам того, что делают на небе, чтобы оно после жизни земной, не отвергло нас, как неспособных.
Но если угодно, понизим взор. Что делают сии видимыя небеса? – Ты, может быть, не слышишь; но чуткий и верный слух Пророка слышит, что небеса поведают славу Божию (Псал. ХVIII. 2).
Сойдем еще ниже, к тварям земным, и даже к низшим между земными. Не слышим ли в псалме, к чему призывает их Пророк? Хвалите Господа от земли, – бездны, огнь, град, снег, горы, холмы, древа, зверие, скоти, птицы (Псал. CXLVIII. 7–10). Если призывает: то, конечно, видит в них способность, и знает их назначение хвалить Господа.
Итак, когда видимыя небеса, которым Бог не даровал слова, тем не менее поведают славу Божию: какая превратная несообразность, если не поведает ея свойственным себе образом словесное творение Божие. Если все земныя, даже низшия твари хвалят Господа: то не ниже ли всех их сам себя поставляет человек, когда не возвещает добродетелей своего великодаровитаго Творца, Промыслителя?
Род избранный! Береги себя от нравственнаго унижения. Тщательно испытывай себя, христианин, возвещаешь ли ты своею жизнию добродетели Призвавшаго тебя в чудный Свой свет. Если и дoбpoдетeли, но только твои собственныя, возвещаешь ты голосом явнаго или шепотом тайнаго тщеславия: ты уже не на высоте языка святаго. Что ж, если жизнь твоя обнаруживает мало добродетели, много суеты, не мало порока? Достойно ли это тебя? Не говорю: достойно ли твоего Бога?
Прежде, нежели скажешь слово, испытай, какое будет его действие, и еще строже, прежде нежели сделаешь дело, испытай, что будет оно говорить: ибо дела говорят сильнее слов.
Поставь мысль о Боге и о Христе душею твоей жизни, движущею силою твоих нравственных действий, и твоя жизнь и дела будут сами собою возвещать добродетели Призвавшаго тебя, лучше богословских речей и разсуждений.
Тщися жить духовно, а не плотски: и твоя жизнь будет возвещать добродетели Отца духов.
Милосердуй, благотвори, даже и врагам: и ты будешь сим возвещать совершенство Сияющаго солнцем Своим на злыя и благия.
Будь безропотно предан Богу в несчастии, в скорби: и ты будешь проповедником Божия Провидения.
Храни безгневие, кротость, смирение: и в самом безмолвии ты будешь провозвестником добродетелей кроткаго и смиреннаго сердцем Ииcyca. Ради Его спостражди страждущему, постражди за охранение блага общаго, за избавление ближняго от неправды и беды: и будешь исповедником Положившаго душу Свою за спасение мира.
Так живя, и по таким побуждениям действуя, ты пребудешь достойным Призвавшаго тебя в чудный Свой свет, сохранишь и умножишь свет тебе дарованный; и когда возрадуешься, ничто не возмутит твоей радости; когда помолишься, ничто не преградит молитве твоей пути на небо. Славя Бога на земли, упрочишь себе наследие славы на небесах. Ибо не прейдет слово Его: прославляющия Мя прославлю (1 Цар. II. 30). Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре Ноября 26; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Боже, песнь нову воспою Тебе; во псалтири десятоструннем пою Тебе, дающему спасение царем. Псал. CXLIII. 9. 10.
Приходило ли вам когда на мысль, что в древней Церкви Еврейской, подобно как у нас ныне, бывало своего рода молебное пение о здравии и спасении Царя? Точно бывало, как показывают Священныя книги. Совершали оное не только просто молитвенники, но даже пророки. Пророк Давид обещает песнь Богу, дающему спасение царям, и, конечно, исполнит свое обещание: а это и будет молебное пение; потому что песнь Богу есть купно и молитва. Боже, песнь нову воспою Тебе; во псалтири десятоструннем пою Тебе, дающему спасение царем. Примечайте, что Давид говорит не о царе, то есть, не о себе только лично, а о царях вообще, то есть, о Божием покровительстве царскому достоинству.
Еще примечательнее подобная песнь Пророчицы Анны, в которой она, вознося благодарственную молитву к Богу, даровавшему ей сына Самуила, возвысилась до пророчественнаго восторга. Помолися Анна, и рече, излагая чудныя действия Провидения
Божия молитвенно, и вместе пророчески: даст крепость царем нашим, и вознесет рог Христа Своего (1. Цар. II. I. 10). Надобно при сем вспомнить, что уже после, при сыне Анны, Бог дал царей народу еврейскому. Итак царей еще не было у Евреев: а Пророчица уже призывала и предрекала Божие покровительство их царям.
Так дорого ценили царское достоинство, для блага избраннаго Богом народа, люди боговдохновенные! Так истинная Церковь, древле, и ныне, всегда одинаково верна истине, благотворной для общежития человеческаго, и самой себе!
Но что значит, что Пророк предполагает о спасении Царей песнь новую, тогда как она должна быть уже не первая? – Должно думать, что новыя царственныя обстоятельства, избавление от новых опасностей, препобеждение новых трудностей, вновь явленная Богом царю защита и помощь, возбуждали в уме Псалмопевца новыя мысли, в сердце новыя чувствования, в десятострунной псалтири новые звуки, в обычной за царя молитве новую песнь.
И мы ныне, благодарственно воспоминая день, в который Бог вознес избраннаго от людей Своих, даровал нам благочестивейшаго Самодержца нашего, не новую, а всегдашнюю приносим за Него молитву: но при мысли о новых событиях, сердце исполняется новыми благодарными чувствованиями к Дающему спасение Царю.
Третие десятилетие вращая скипетр огромнаго царства твердою рукою, много имел Он царственных опытов, много совершил подвигов, много, хранимый и покровительствуемый Богом, преодолел трудностей: но еще новаго рода испытание царскаго духа и мудрости представил совершившийся ныне год. В царствах более или менее союзных с Россиею, и частию соседних, у народов многочисленных, образованных, в минуты дремания Правительств, из вертепов тайных скопищ, безнравственных и безбожных, внезапно исторгся вихрь мятежа и безначалия, который, колебля и разрушая порядок одного царства по другом, угрожал миру и безопасности всех народов Европы: а против державы Российской особенно дышал яростию с шумом и воплями, как против сильной и ревностной защитницы законной власти, порядка и мира. Здесь можно сказать с Девворою: велия испытания сердца (Суд. V. 16)! И терпение хранить было трудно, и дать свободу ревности не удобно. Оставаться в бездействии было не безопасно, и могла чрез cиe увеличиться дерзость врагов мира; но и действовать было не благовременно, и cиe могло доставить предлог ищущим случая воспламенить войну. Beлия испытания сердца. Но сердце Царево утвердилось во Господе, и не поколебалось от трудностей. Благочестивейший Государь, с обычною Ему откровенностию, сказал Свое царское слово Своему народу о тревожных движениях за пределами России, могущих приразиться и к ея пределам, и изъявил Свою волю, равно непоколебимую, как в том, чтобы хранить мир, так и в том, чтобы отражать врагов мира. Внутренним движением военных сил к угрожаемым пределам, не выходя из мирнаго положения, Он стал в положение грозное: и таким образом нравственно подкреплял верных союзников и друзей порядка и мира, и поражал издалеча дерзость мятежа и безначалия. Если некоторые соседние Государи, которым безначалие, даже не покрываясь личиною, противостало во всем своем безобразии, с самыми разрушительными усилиями, благонадежно и с успехом противопоставили ему законную власть и силу: сему, без сомнения, не мало споспешествовало то, что за ними стоит крепкий защитительный оплот единоначалия и всякой законной власти – Россия. Итак, не новое ли это, что Самодержец России мановением скипетра действует так сильно, как оружием, не прерывая мира, побеждает одну из самых враждебных сил, словом угашает возгоравшуюся войну, величественным молчанием заграждает огнедышащия уста? И год тревог и ужасов для многих народов у нас остался годом мира и спокойствия.
Боже, песнь нову воспеваем Тебе, дающему спасение Царю!
Возвращаюсь к еврейскому псалмопевцу, любопытствуя знать ближе, какия обстоятельства возбудили его к новой песни о спасении царей. Путь к разрешению сего вопроса мне видится в самом псалме. Псалмопевец молит Бога: избави мя от вод многих, из руки сынов чуждих, ихже уста глаголаша суету, и десница их десница неправды (Пс. CXLIII. 7. 8). И в след за сим восклицает: Боже, песнь нову воспою Тебе, – дающему спасение царем. Чтобы понять сей внезапный переход от скорбной молитвы к торжественному воскликновению, необходимо предположить, что в людях, которых уста глаголют суету, которых десница есть десница неправды, он видит великую опасность не только для частных людей, но и для царства; и потому избавление от таких людей признает великим благодеянием Божиим, достойным торжественной благодарности.
Что умножение людей, которых десница есть десница неправды, вредно и опасно не только для людей в частности, но и для общества, о том сомнения не предвидится. Но неужели так же вредны и опасны и те, ихже уста глаголют суету? Многия ли уста так строги, чтобы никогда не глаголали суеты?
Чтобы разсуждать о сем основательно, требуется не поверхностный взгляд на суету. Соломон написал целую книгу для изъяснения суеты: но для сего довольно взять только начало и конец его книги. В начале ея сказано: всяческая суета (Еккл. I. 2); а в конце: Бога бойся, и заповеди Его храни; яко сие всяк человек (ХII. 13). Соединив сии мысли, находим, что, по учению Соломона, все, возвышающее человека над суетою, заключается в страхе Божием и в хранении заповедей Божиих; и что, напротив того, вне страха Божия и хранения заповедей Божиих, все в человеке есть суета. Итак, уста, глаголющия суету, которых Псалмопевец боится, как потопа, означают усиленное обнаружение образа мыслей, в основании котораго нет благоговения к Богу и Его заповедям. Избави мя, говорит, от вод многих, из руки сынов чуждиx, ихже уста глаголаша суету.
Мужа боговдохновеннаго, конечно, не льзя подозревать в напрасном страхе, или в малодушии. Если же указуемая им опасность от суеты действительно изведана: то хорошо ли мы поступаем, если видим, слышим, и, может быть, себе позволяем суету без опасения и осторожности? И в наше время, и близ нас не умножаются ли уста, глаголющия суету, в забвении Бога и Его заповедей? Не глаголют ли они часто, свободно, обаятельно, в беседах, на зрелищах, в книгах?
Дело суеты начинается тем, что уменьшается внимание к Божественному и вкус к духовному, и усиливается наклонность к чувственному; пленяются изящным, ищут приятнаго, с охлаждением к истинному и доброму; более занимаются игрою страстей, нежели слушают разсудка и нравственнаго чувства. Но как божественное, духовное, истинное, доброе, безсмертно, и потому сродно безсмертной душе человеческой, и доставляет ей постоянное услаждение; а чувственное тленно, и потому для безсмертной души неудовлетворительно; приятное, не упроченное истинным и добрым, есть мгновенно, и перестает быть приятным при повторении и пресыщении, от чего раждается непрестанная жажда новаго; страсти, при ослаблении возжей разсудка и нравственнаго чувства, легко превращаются в бешеных коней: то дело суеты, получив силу, не может остановиться на однех забавах, но, смотря по обстоятельствам, больше или меньше, скорее или медленнее, подается вперед. Куда? – Это, к сожалению, слишком очевидно в наше время у сынов чуждих. Многочисленныя у них уста, глаголющия суету, сперва говорили суету приятную, потом нескромную, потом соблазнительную, потом явно порочную, наконец возмутительную и разрушительную; взволновали умы: вызвали, поощрили, даже вновь образовали людей, ихже десница – десница неправды, и таким
образом произошли, по выражению Псалмопевца, воды многи, – потоп зла, который подмывает основания всякаго благоустройства и благосостояния общественнаго и частнаго.
Так у сынов чуждих. Но мы довольно ли осторожны? Некоторые виды их суеты не переходят ли к нам открыто, не прокрадываются ли неприметно? Скажут, вероятно, что мы заимствуем у них только невинную суету. Не войду против сего в спор, хотя можно сомневаться, окажется ли какая суета невинною пред судом истины и добродетели. Скажу только, что, когда для суеты, как говорят, невинной, дверь отворена, тем более требуется заботливаго внимания, чтобы она была затворена для суеты небезвинной и небезопасной.
Благодарение Богу и покровительствуемому Им Благочестивейшему Государю, что мы охранены от вод многих, и от сынов чуждих, ихже уста глаголаша суету, и десница их десница неправды! Да сохраняем себя с своей стороны достойными вышняго охранения! Средство для сего, простое и верное, то, которое предложил Соломон, и которое, как лучшее из наследств, передали нам наши предки: – Бога бойся, и заповеди Его храни: яко сие всяк человек; – в сем достоинство, благо и блаженство человека и человечества. Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре Декабря 6-го; напечатано в Твор. Св От. 1849 г. и в собрании 1861 г.)
<1848 год>
Яже свыше премудрость, первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнь милости и плодов благих, несуменна и нелицемерна. Иак. III. 17.
В сем изречении святый Апостол Иаков изложил некоторыя свойства истинной премудрости, на тот конец, чтобы можно было по сим отличительным чертам непогрешительно узнать ее, и благонадежно к ней прилепиться.
Ныне, сынове России, мы радуемся о Царе своем: и естественно, наша мысль и сердце идут к источникам нашей радости, – к царским доблестям, особенно для всех открытым, и для всех понятным в благотворениях и милостях. Как отечески печется Благочестивейший Государь наш о своих подданных, вообще и порознь, соответственно званиям и различным обстоятельствам жизни! Kaк деятельно распространяет благодеяния воспитания и образования от высших до низших сословий народа! Как покровительствует и собственным оком назирает учреждения для призрения сирых, безпомощных, престарелых, для врачевания болящих! Как любит озарять своим благословением заслугу,
даже и не Его престолу оказанную! Как не отчуждает от своего милосердия даже и тех, на которых безспорныя права объявило карающее правосудие! Как поспешно простирает подъемлющую руку к пораженным внезапным бедствием! При таких помышлениях о царской деятельности, исполненной милости и благотворения, как приятно встретиться с апостольскою мыслию, что милость и благотворительность принадлежат к отличительным чертам премудрости, яже свыше.
Итак дела и памятники царской милости представляют очевидное доказательство того, что Великому Государю на Всероссийском Престоле соприсутствует яже свыше премудрость: и если она соприсутствует Ему в делах милости, то, конечно, не оставляет Его и в делах правды и вообще в делах попечения о благе царства. Возблагодарим за сие и прославим Всевышнюю Премудрость, которою царие царствуют: и тем с большим дерзновением и упованием да просим у Нея Благочестивейшему Государю нашему и еще дара, – того, который Соломон видит у Нея в правой руке, как бы в готовности подать: долгота бо жития и лета жизни в деснице Ея (Притч. III. 16).
О свойствах же истинной премудрости не безполезно нам войдти в некоторыя размышления для самих себя.
Не думаю, чтобы кто из людей, более или менее размышляющих, отказался внять размышлению о премудрости, как бы о предмете, принадлежащем особенному кругу людей, и не входящем в общия потребности жизни. Сего, кажется, нельзя опасаться от века, который заботится о просвещении, едва ли не больше, нежели о добродетели, и который, не знаю, довольно ли основательно, только довольно незастенчиво провозглашает себя просвещенным. Противоположность невежества есть просвещение. Противоположность невежества есть премудрость. Итак просвещение и премудрость сходятся. Кто не обрекает себя на невежество, тот не должен быть равнодушен к премудрости. Кто помышляет о просвещении, тот пусть помыслит, может ли оно светить каким-нибудь иным cветoм, кроме премудрости.
Если бы кто из христиан подумал, что он может в чувстве смирения, как в тени, покоиться, не заботясь о свете премудрости; таковаго я спросил бы: ты однако же хочешь ли знать Христа? Если не хочешь, то перестаешь быть христианином. А если желаешь знать Христа: то ты должен вспомнить, что Евангелие проповедует Христа, Божию силу и Божию премудрость (1 Кор. I. 24); что Христос есть премудрость, не только Сам в Себе, но и собственно для нас: Иже бысть нам премудрость от Бога (30). Итак, если желаешь знать Христа, то не можешь миновать знакомства с премудростию. Она должна светить разумению христианина, охранять его веру и управлять его жизнию. Блюдите, поучает Апостол, како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри (Еф. V. 15).
Но как не все, что блестит солнечным блеском, есть золото; и потому, кто не хочет быть обманут, тот должен изучить отличительные признаки благороднаго металла: так не все, что имеет вид премудрости, есть подлинно премудрость; и потому кто не хочет быть прельщен лжемудрием, тот должен вникнуть в отличительныя свойства истинной премудрости. Сему-то и поучает святый Иаков в изречении, которое мы взяли за основание настоящаго размышления.
Яже свыше премудрость, первее убо чиста есть. Первое отличительное свойство истинной премудрости есть то, что она чиста. Чтобы по собственному разумению Апостола определить, что желал он здесь означить наименованием чистоты, надлежит принять в соображение, что премудрость, яже свыше, противополагает он земной, душевной, бесовской (Иак. III. 15). Итак первое отличительное свойство истинной
премудрости есть то, что она удалена от нечистот земных, душевных, бесовских, или, по выражению другаго Апостола, от всякия скверны плоти и духа (2 Кор. VII. 1). Последователь истинной премудрости не оскверняет руки неправедною корыстию, сердца – похотию, духа – гордостию и неблагонамеренностию. Он всевозможно хранит себя нравственно чистым в мыслях, в намерениях, в чувствованиях, в действиях.
Наименованием чистоты, означив образование, которое истинная премудрость дает человеку преимущественно в нем самом, слово апостольское представляет далее черты, которыми она ознаменовывает его более в отношениях к другим.
Потом же мирна, кротка. Другия черты истинной премудрости суть: мирное расположение духа, кротость, в противоположность зависти горькой и рвению, положенных Апостолом в образе мудрости ложной. Что зависть есть черта мудрости ложной, в том убедиться не трудно. Завидуют в том, чего не имеют: следственно завидующий другому в мудрости сим самым обличается в том, что не имеет мудрости. Рвение, то-есть, пристрастное усилие доставить преобладание своему мнению, есть плод зависти: следственно и сия черта принадлежит к образу мудрости ложной. Истинная премудрость не завидует, потому что имеет; не рвется, потому что имеет не мнение, а истину, обладающую внутреннею, непреоборимою силою. Последователь истинной премудрости мирно предлагает истину, и действует для правды; кротко вразумляет неведущих, и исправляет неправых. Если распря и вражда возстанут против истины и правды: он станет за истину и правду с твердостию, но без раздражения, и исполнив долг справедливой защиты, не замедлит возвратиться в свой внутренний мир, если не с радостию о торжестве мира, то по крайней мере с мирною молитвою и за не мирных. Так можно и должно понять того, который сказал о себе: с ненавидящими мира бех мирен (Пс. CXIX. 6).
Далее, по Апостолу, премудрость, яже свыше, благопокорлива. Будучи сама свыше, от Бога, тем не менее охотно покоряется она земной законной власти и начальству, яко также от Бога поставленным, и не только начальству, но и просто ближнему готова оказать послушание в требовании справедливом и благонамеренном. Только на богопротивное требование не обинется она сказать: повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. V. 29): и скажет cие только для того, чтобы пострадать за повиновение Богу без нарушения повиновения власти.
Яже свыше премудрость, исполнь милости и плодов благих. Таково ея отношение к бедствующим и вообще к ближним. Всем делает она всякое возможное добро, по чувству долга пред Богом, по влечению любви и милосердия к ближним.
Наконец, истинная премудрость несумненна, или не склонна судить и пересуживать, и не лицемерна. Она не выискивает сомнений против дознанных истин, чтоб иметь тщеславие указать новые пути знанию. Не судит, без призвания, людей, которых суд предоставил Себе Бог. Она не связывает людей новоизобретенными мнениями и соумышлениями в отдельные пучки, к ослаблению и расторжению всецелой общественной связи и единства. Не покрывает личиною своих мнений, правил и намерений, чтобы наружною благовидностию привлечь к тому, что не способно привлечь внутренним достоинством. Не кормчествует словом, мешая вино истины с водою суеты и с поддельными растворениями, которыя возбуждают не благородную бодрость, но неистовую ярость страстей. В таком духе безпритворной искренности гoворит Апостол Павел: отрекохомся тайных срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще ceбе ко всякой совести человечестей, пред Богом (2 Кор. IV. 2).
Таковы по учению апостольскому свойства истинной премудрости. Разсмотрев их несколько, какое употребление можем мы сделать из сего разсмотрения? Можем сделать то самое, для чего изложил свойства истинной мудрости Апостол, – охранить себя от прельщения мудрости ложной.
В наше время у некоторых народов возникла новая мудрость, которая вековыми трудами государственной мудрости обработанныя и усовершенствованныя государственныя установления находит не только требующими исправления, но совсем негодными, и хочет все переломать и перестроить. По огромности предприятия можно подумать, что это должна быть огромная мудрость: и вот случай прельщения. Итак, может быть, не излишне испытать сию новую мудрость на оселке апостольском. Чиста ли она? – Нет. Она совсем не говорит о благоговении к Богу, которое есть единственный источник чистоты, и потому не имеет мысли о том, что христианство называет чистотою. Мирна ли она? – Нет. Она живет и дышет распрями не только ея последователей с непоследователями, но и последователей между собою. Кротка ли? – Нет. Надменна и дерзновенна. Благопокорлива ли? – Нет. Мятежна. Исполнена ли милости и плодов благих? Нет: жестока и кровожадна. Несумненна ли? – Напротив, она ничего не произвела, кроме сомнений, подозрений, нареканий и недоверенности. Нелицемерна ли? – Она переменяет личину за личиною, смотря по тому, какою когда лучше прельстить можно. Посему какая это мудрость? – Очевидно не та, которая свыше. Какая же? Не беру на себя дать ей имя. Вашему проницанию и безпристрастию предоставляю выбор из имен, предложенных Апостолом: земна, душевна, бесовска.
Но еще ближе познание свойств истинной премудрости можно, и должно, употребить для приобретения истинной премудрости. Приобретайте свойства премудрости, яже свыше: и вы постепенно будете приобретать самую премудрость, которой оне принадлежат. Подвизайтесь быть чисты, мирны, кротки, благопокорливы, исполнены милости и плодов благих, несумненны, нелицемерны: только успевая в сих подвигах, вы будете верно успевать в премудрости.
Страстные любители знания могут возразить, что это – смешение понятий: что иное – знание, а иное – деятельность; иное – мудрость, а иное – добродетель. – Не спорим, что разделены в понятии: но так ли в жизни? Можете взять отдельно голову и сердце, – мертвыя; но в живом человеке оне находятся в единстве, и голова не живет без сердца. Так можете взять отдельно мудрость и добродетель в мертвом понятии: но в истинной жизни оне находятся в единстве; ум не живет без сердца, и мудрость без добродетели.
Апостол указал, между прочим, на мудрость бесовскую. Что она такое? Знания естественнаго диавол может иметь не меньше и даже, может быть, больше, нежели человек: поелику, по тонкости своего существа, видит в природе многое, чего дух человека, заключенный в теле, не видит. Чего же не достает в мудрости диавола? – Доброты. Итак, по Апостолу, знание без доброты есть мудрость диавольская: и следственно, по противоположности, знание с добротою есть премудрость Ангельская, или человеческая, смотря по тому, – одета ли она плотию. Итак, любители знания, покажите мне добродетель: и я обрадуюсь сему удостоверению, что вы имеете премудрость.
Известна вам Евангельская притча о мудрых и юродивых девах. Она возбуждает к мудрости не каких либо избранных подвижников знания, но всех нас. И мудрыя и юродивыя девы имели светильники и свет. Чем же отличались и преимуществовали мудрыя? Тем, что сверх того имели елей в сосудах для поддержания света. Свет светильника есть знание ума; елей в сосуде – любовь к добру в сердце. Когда, по
истощении времен, отверзутся двери вечности, и явится небесный Жених: свет земнаго знания угаснет вместе с земною жизнию, и с истлением светильни, то есть, преходящих предметов знания. Но душа мудрая, которая благовременно наполнила свой духовный сосуд живою и деятельною любовию, во-первых, к верховному добру, к Богу и Христу, а последовательно и ко всякому добру, помощию сего духовнаго елея воспламеняется и украшает свой светильник небесным, неугасающим светом, с которым некоснеющею и верною стопою идет в сретение Божественнаго Жениха Христа, и приемлется в чертог вечной радости.
Любите свет: но не забывайте и елея, которым он питается. Любите знание и мудрость: но не забывайте и добродетели, которою живет мудрость, и которая даже есть самая мудрость, как учит многоиспытанный мудрец Иов: се благочестие есть премудрость, а еже удалятися от зла, есть ведение (Иов. XXVIII. 28). Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре 19 Декабря; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
За несколько месяцев пред сим, совершали мы здесь, подобное нынешнему, соборное моление, с радостию, и не без опасения: – с радостию о том, что болезнь, внезапно поражавшая некоторых, и всем угрожавшая, по видимому, прекратилась; но и не без опасения, потому что мы не смели разрешить в свою пользу недоумения, достойны ли мы совершеннаго избавления от бедствия. Посему и воззвали мы тогда к возлюбленному богоспасаемому граду словом Господним: се здрав ecu, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Иoaн. V. 14).
К прискорбию, опасение оказалось ненапрасным. Бедствие возвратилось, и явилось горшим прежняго. Меч ангела истребителя, хотя не слишком умножил свои поражения, но шире прежняго блистал, и долее нам не позволял насладиться чувством безопасности.
Наконец вновь нам думается, что Ангелу, погубляющему люди, уже сказано, как некогда в Иерусалиме: довольно ныне, отъыми руку твою (2 Цар. XXIV. 16). Но точно ли сказано? Решительное ли это повеление? Кто нас в сем уверит тверже прежняго?
И что же мы будем делать? Неужели и ныне примешивать к радости страх? Думаю, что так и должно. Потому что духовная мудрость предписывает cиe не только для какой нибудь сомнительной радости, но и для самой основательной, и потому можно сказать, для всякой радости. Работайте, говорит, Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом (Пс. II. 11). Радуйтеся пред Богом, Который хранит, щедрит, милует: но радуйтеся с трепетом, потому что и в день милости Он не престает быть неумытно праведным Судиею; и – аще беззакония назриши, Господи, Господи, кто постоит?
Но чтобы нам иметь более близкое указание свыше, что должны мы делать в настоящем положении нашем, слышите, что Бог богов Господь глагола: призови Мя в день скорби твоея, и изму тя, u npocлавишu Мя (Пс. XLIX. 1. 15).
Первой части сего повеления надлежало уже быть исполненной доныне: и мы можем, как и прежде, с утешением свидетельствовать, что она не осталась неисполненною, как во граде сем, так и в области его. Церковь во дни скорби призывала Бога умоляющим гласом: и послушныя ей чада последовали ей благоговейным вниманием, воздыханиями, слезами, коленопреклонениями, крестными хождениями. Одни благоговейно притекали в места, прославленныя святынею: другие ознаменовавшую себя спасительными действиями святыню привлекали в места своего жительства, к подкреплению своей веры, к ограждению себя благодатию. B разных местах, некоторыя святыя иконы, в продолжение многих дней, многопоприщными путями, странствовали по селениям на руках молитвенников, среди неоскудевающаго сонма других молитвенников. Олтарь радовался о множестве приходящих с покаянием и взыскующих Божественнаго брашна, во оставление грехов и в жизнь вечную.
Что сказать о второй части приведеннаго нами Господня изречения, содержащей в себе обетование: изму тя? – Сожаления были бы достойны те из нac, которые подумали бы, что глагол, изшедший из уст Господних, который, по удостоверению пророческому, не возвратится тощ (Иса. LV. 11), остается для нас уже праздным и бездейственным. Таковых ненарушенную безопасность и мы можем изъяснить не столько словом Избавителя, сколько молчанием Судии, Который не спешит пресечь время долготерпения, потому что имеет впереди вечность правосудия. А о тех, которые по вере призывали Бога Избавителя, и невредимо прошли сквозь годину опасности, что иное можем мы думать, как не то, что на них исполнилось Божие обетование избавления, хотя бы им и не явилась небесная рука, их покрывающая, и невидимая благодать, их осеняющая и ограждающая? От многих же имели мы утешение слышать смиренное исповедание явственно на них ознаменовавшагося избавления. Инде целое селение, между другими постигнутыми губительною болезнию, являлось огражденным от нея: и нельзя было приметить никакой ограды, кроме усердной общественной молитвы. Инде, уже водворившаяся в селении болезнь и смерть отступали от онаго, как скоро посещала оное некая святыня, верою призванная. Иному в болезни, вообще столь упорной против усилий врачей, решительным врачевством был от святыни взятый елей, а иному – один от сердца произнесенный молитвенный обет.
После сего нашему благоговейному вниманию и ревностному исполнению предлежит остальная часть Божия повеления: прославиши Мя.
Не будем невнимательны. Не будем тяжкосерды. Не будем не благодарны. Прославим Господа, не до конца прогневавшагося, не давшаго искуситися паче, еже мощи, но сотворившаго со искушением и избытие, поразившаго и изцелившаго, наказавшаго и милующаго, простершаго над нами сень смерти, и разрешившаго ее светом жизни.
Если в день скорби, пред угрожающею ночью смерти, ты воззвал к Богу из глубины души, и мог потом приметить некое мановение невидимой руки, изымающей тебя от опасности: прославь Бога, дающаго молитву молящемуся, близкаго к призывающим Его, являющагося в милостях и щедротах.
Если ты не видал особеннаго знамения спасения, но тем не менее спасен от беды, ходившей окрест тебя: прославь Бога сокровеннаго, но тем не менее везде
присутствующаго и вседействующаго, призирающаго на тебя, когда ты о том не знаешь, и спасающаго тебя, когда ты о том не думаешь.
Если ты столь тяжкосерд, и так занят суетою, что и близкое бедствие не устремило тебя к Богу: одумайся хотя теперь, прославь Бога долготерпеливаго, и перестань искушать Его долготерпение невниманием к Его судьбам, и к вечной судьбе твоей собственной души.
Не преминем прославить имеющаго в руце Своей сердце Царево Бога и за те облегчения общественнаго бедствия, которыя даровал Он нам действием человеколюбиваго сердца Благочестивейшаго Самодержца нашего, чрез верныя орудия благотворной воли Его, и чрез возбуждение частной благотворительности. Угрожаемым губительною болезнию благовременно, всенародно предложены были советы и вразумления, предохранительныя как от самой болезни, так и от сопутствующих ей ложных страхов и недоразумений, вредных не только для здоровья, но и для общественнаго спокойствия. Постигнутым болезнию приготовлены были врачебницы, врачи, врачевства. На оставшихся безпомощными после умерших простерто благотворительное призрение.
Не обинусь сказать еще: прославим Бога и за самое бедствие и за род бедствия, которым мы посещены. Признаемся, что без сего бедствия мы меньше молились бы, меньше каялись, меньше смирялись. Итак, слава Богу, хотя и неприятным средством, умножившему в нас молитву, покаяние, смирение. А если сравним бедствие устрашавшей нас болезни телесной, с бедствием умственной и нравственной болезни, какою в наше время заражены некоторые люди, и чрез них невольно поражены некоторые народы и государства до такой степени замешательства и превратности, что у них больные хотят лечить здоровых, обуявшие в своеволии составляют законы для царственной мудрости, забывшие Бога мечтают созидать новый мир, неукрощаемый дух безпокойства и тревоги одних приводит в воспламенение ярости, других в оцепенение недоумения; и стогны городов устилаются мертвыми от язвы междоусобия: – от сих тяжких зрелищ обращаясь к себе, конечно, с глубоким убеждением присоединиться можем к образу мыслей Давида, и сказать: слава Богу, что мы впали в руце Господни, яко многи суть щедроты Его зело; в руце же человечи не впали (2 Цар. XXIV. 14).
Не словом же только прославим Бога: но наша жизнь, которую Он нам сохранил и сохраняет, да представит в нас ревностных чтителей Его славы, а в следствие сего и деятельных исполнителей Его воли. Твердость в вере, послушание Церкви, верность к Царю, усердие ко благу общему, непрельщение суетою и блистательною ложью духа времени, любовь к истине и правде, готовность к возможному благотворению, кратко сказать, наши добрыя мысли, добрыя чувствования, добрыя дела, да прославят Отца нашего, Иже есть на небесех! Аминь.
(Напечатана в. Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете,
приимут вы в вечныя кровы. Лук. XVI. 9
Не много ли уже говорено и говорится о милосердии к бедным? Будем ли говорить и еще?
Кому любезно милосердие, тому не будет сие в тягость: потому что не скучают разговором о том, что любят. А если кто не расположен часто слышать о милосердии, таковый, по справедливости, может усомниться, довольно ли он любит милосердие; и в сем случае напомнить и не раз о милосердии не лишнее.
Как богатеет мир бедствиями и скорбями! Надобно, чтобы не меньше богатели чада Божии чувствованиями и делами милосердия.
Кто хочет обогатиться, тот часто размышляет о способах приобретения. И тот, кто хочет обогатиться милосердием, также имеет нужду часто размышлять о приобретении сего сокровища нетленнаго и некрадомаго.
В сей мысли может утвердить нас Евангелие. Известно, как тесна сия книга для множества предметов, которые принадлежали бы ей, если бы могли вместиться в ней. Суть, говорит Евангелист, многа, яже сотвори Иисус, яже аще бы по единому писана быша, ни самому мню всему миру вместити пишемых книг (Иoaн. XXI. 25). Посему можно бы подумать, что не много найдется места в Евангелии для учения о милосердии, по видимому, довольно простаго и обыкновеннаго: но Евангелие, или лучше, Сам Христос Спаситель говорит о милосердии многократно и многообразно, и это, без сомнения, соответственно с потребностию поучаемых.
Он видит людей, только начинающих искать пути спасения и блаженства: и, пользуясь возбудившимся желанием спасения и блаженства, на сем грунте сеет семя учения о милосердии. Блажени милостивии: яко тии помиловани будут (Матф. V. 7).
Видит души, способныя к возвышенным чувствованиям: и, чтобы научить их милосердию и благотворению безкорыстному, великодушному, простираемому даже на врагов, указует им высочайший образец. Будите милосерди, якоже и Отец ваш Небесный милосерд есть (Лук. VI. 36). Яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Матф. V. 45).
Входит в дом к человеку любящему гостеприимство: и угощение обращает в учение милосердия. Eгда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя; и блажен будеши, яко не имут ти что воздати, воздаст же ти ся в воскрешение праведных (Лук. ХIV. 13. 14).
Видит людей, которым некогда подумать о делах милосердия, потому что их время слишком занято многодельною праздностию и праздною деятельностию, строгим исполнением законов современной роскоши в одежде и убранстве, пиршествами, увеселениями; которые тем глубже дремлют духовно, чем более возвышена деятельность их чувственной жизни, для пробуждения которых, следственно, надобно сильное средство: и таким средством употребляет притчу, в которой представляет для них зеркало настоящаго и будущаго. Человек некий бе богат, и облачашеся в порфиру и виссон, веселяся на вся дни светло (Лук. XVI. 19); и потому некогда ему приметить, что у ворот его лежит нищий и болящий Лазарь. Вот настоящее! А вот и будущее! Немилосердый богач, в адских огненных муках, не может достать капли воды, для прохлаждения того языка, который так тонко чувствовал изящество избраннаго ястия и пития.
Видит Небесный Учитель законника, не отрицающаго заповеди человеколюбия, но покушающагося стеснить и запутать ее холодным изследованием: кто есть ближний мой? (Лук. X. 29): и дабы показать, что сие мнимое недоумение совсем не требует умственнаго изследования, и разрешается просто сердцем, притчею представляет в предмет человеколюбия странника, поверженнаго на дороге, обнаженнаго и израненнаго разбойниками.
Видит священников и левитов, не довольно готовых, не довольно поспешных на помощь бедствующему; и, чтобы хотя стыдом расположить их к милосердию, показывает в притче о впадшем в разбойники, священника и левита, прошедших мимо, а Самарянина, по обыкновенному понятию, человека презреннаго, помогающаго безпомощному, как слуга, и как родной.
Божественный Учитель милосердия не оставляет без особаго наставления приближавшихся послушати Его (Лук. XV. 1) и таких учеников (Лук. XVI. 1) как мытари и грешницы, которые, как в приобретении, так и в употреблении богатства, руководствовались только мирскою мудростию, полагаемою в том, чтобы ловко приобресть, пожертвовать, только для большей выгоды, обезпечить себя от недостатка. От их мудрования, подобно как и прежде в доме угостителя от угощения, заимствует Он для них образ учения; и предлагает притчу о неправедном приставнике имения, и сопровождает ее наставлением: сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы.
Видно, слышавшие сие наставление догадались понять оное не в смысле мирскаго мудрования, которому никогда неучил Божественный Наставник, но в разуме чистой духовной мудрости: потому что Наставник Сердцеведец не нашел нужным прибавить что либо, для ограждения Своего наставления от неправаго истолкования. Вероятно ли посему, что некоторые из христиан не так легко войдут в истинный разум учения Христова, как некогда мытари? Желалось бы почесть cиe даже невозможным: но случается слышать вопросы: что значит притча о неверном приставнике? что значит: сотворить ceбе други от мамоны неправды? Неужели собравший богатство неправдою, подав милостыню из неправедно приобретеннаго, может тем приготовить себе добрую обитель в вечности?
Полагаю, что надобно устранить cиe недоумение: а для сего нужно яснее иметь в виду содержание притчи.
Некто имел приставника сельскаго имения; и узнав, что он расточает вверенное, вознамерился отнять у него должность, и для того потребовал отчета в управлении. Управитель, видя, что должен остаться без места и без содержания, призвал людей, которым из управляемаго имения хлеб и масло были отпущены в долг, и, велев переписать долговыя записи, с уменьшением долга, подарил таким образом одному пятьдесят мер масла, другому двадцать мер пшеницы, в той надежде, что, лишась места и содержания, из благодарности будет ими принят в их домы. И похвали господь дому строителя неправеднаго, яко мудре сотвори. Примечайте, что неправедный строитель похвален не за неправду, которая не может быть предметом похвалы, и за которую он уже сужден прежде, и осужден на отрешение от должности, но за то, что мудре сотвори, что искусно распорядился.
Для правильнаго разумения сей притчи надлежит взять в соображение общее правило, что как видимый предмет притчи, по свойству вещей, не во всем может быть сходен с предметом, означаемым притчею, то не все, что принадлежит к повествованию притчи,
может принадлежать к ея уподобительному значению и толкованию. Например, в притче о судии неправедном, Бога не боящемся и человек не срамляющемся (Лук. ХVIII. 2), который вдове, долго, ежедневно неотступно просившей защиты, оказывает наконец просимую справедливость, к уподобительному толкованию принадлежит, во-первых, самое имя судии, во-вторых, последняя часть повествования, и сим иносказанием означается, что Бог усердную и неотступную молитву наконец приемлет и исполняет: а подробныя черты первой части повествования, изображающия судию неправедным, Бога не боящимся и человек не срамляющимся, не принадлежат к уподобительному толкованию притчи: потому что в сих чертах являются человеческия свойства, очевидно, не сообразныя с святостию Судии Бога. Подобно сему и в притче о неправедном приставнике, неправда и неверность входят только в повествование притчи для его полноты, а к уподобительному значению притчи не принадлежат, как черты не совместныя с духом учения Христова.
Истинное же значение притчи определяется следующими чертами. Приставник управляет чужим имением: подобно сему всякий человек в настоящей жизни пользуется богатством и другими дарами Божия творения и провидения, не как независимый обладатель, никому не обязанный отчетом, но как приставник, обязанный отчетом Богу, Которому единому первоначально и существенно все принадлежит. Приставник наконец должен оставить управление, и дать в нем отчет: подобно и всякий человек, с окончанием земной жизни, должен оставить то, чем распоряжал на земле, и дать в своих действиях отчет пред судом Божиим. Отставляемый приставник видит, что останется скудным и бездомным: подобно сему преставляемые от земной жизни, иные благовременно в смиренном самопознании открывают, а иные поздно усматривают, что они скудны подвигами и добродетелями, что не стяжали довольно веры и любви к Богу, не довольно укрепились в молитве, не совершили достаточных подвигов воздержания и самоотвержения, или страдания за истину, которые отверзли бы для них одну из обителей небесных. Чтo делать бедному приставнику? Что делать скудной душе? –Приставник имеет надежду быть принят в домы тех, которым он от избытка ввереннаго ему управления сделал одолжение. Душа, при недостатке совершенства, имеет надежду, что бедствующие и скорбящие, которым она от своего земнаго благосостояния подавала помощь и утешение, благодарною молитвою веры, помогут и ей отворить дверь вечнаго крова, которую себе отверзают верностию в подвиге терпения.
Конечное слово притчи ясно показывает, что она, употребляя мирское мудрование в подобие духовной мудрости, отнюдь их не смешивает: сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть. То есть: как жаль, что чада мудрости мирской имеют довольно искусства, среди самаго разрушения, темными средствами устроить свое временное благосостояние, а чада света, ученики мудрости Божественной, часто не употребляют довольно тщания, чтобы при ея свете, с ея силою, уровнять и управить свой путь в вечные кровы!
Остается изъяснить выражение: мамона неправды, чтобы не ясно понимаемыя слова не закрывали чистоты учения.
У Сириян был идол, который назывался мамона, и суеверно почитался покровителем богатства. От сего и к самому богатству перенесено то же название: мамона. Господь, конечно, не без причины, вместо простаго названия богатства, употребил слово мамона, в котором с понятием богатства соединяется понятие идолослужения: и причину сего не иную можно предположить, как ту, что хотел означить не просто богатство, но богатство, с пристрастием собираемое, с пристрастием обладаемое, делающееся идолом сердца.
Таким образом определяется смысл и целаго выражения: мамона неправды. Это значит богатство, которое, чрез пристрастие к нему, сделалось неправедным, или порочным: ибо в священном языке неправда может означать вообще порок, подобно как и правда – вообще добродетель.
Что же посему значит наставление: сотворите себе други от мамоны неправды? Это значит: богатство, которое чрез пристрастие легко становится у вас мамоною неправды, веществом порока, идолом, обратите в доброе стяжание чрез благотворение бедным, и приобретите в них духовных друзей и молитвенников за вас.
Что касается до тех богатых, которые не только не свободны от неправды пристрастия к богатству, но и отягчены неправдою злоприобретения: они напрасно ищут легкаго способа прикрыть свою неправду в притче о неправедном приставнике. Но если хотят истиннаго, собственно к ним относящагося наставления, то найдут оное в истории мытаря Закхея. Тогда как он неправду пристрастия к богатству очищает милостынею; се пол имения моего, Господи, дам нищим, другую, более тяжкую, неправду злоприобретения заглаждает справедливым удовлетворением обиженных: аще кого чим обидех, возвращу четверицею (Лук. XIX. 8).
Премудрый сын Сирахов приписывает милостыне достоинство жертвы и богослужения. Творяй милостыню, аки жряй жертву хваления (Сир. XXXV. 2). Но приношение Богу должно быть чисто не только от гнусности, но и от низости. Да не принесеши, говорит Закон, цены песии в дом Господа Бога твоего (Втор. ХХIII. 18). Посему можно судить, как нужно заботиться о том, чтобы подаваемое в милостыню было почерпаемо из чистаго источника.
При сем приходит на мысль спросить: очень ли хорошо поступают, когда говорят: дай деньги на зрелище, или на другое суетное увеселение; половина их издержится для твоего удовольствия, а другая обратится в милостыню. Что тут будет? Милостыня ли очистит суету? Или суета лишит чистоты милостыню? Найдется ли на сие ответ, который был бы приятнее вопроса? Но, конечно, не подлежит сомнению то, что, если бы назначаемыя на благотворительное увеселение деньги, с устранением увеселения и на него издержек, сполна были отданы на милостыню; то милостыня была бы вдвое больше и несравненно чище. Апостол учит нас плакати с плачущими (Рим. ХII. 15), а не ликовать с мыслию о несчастных, и не переполнять чашу веселия, чтобы дрождие досталось плачущим.
Надеюсь впрочем, что никто не оскорбится нашею заботою, чтобы изобретательное искусство благотворительности, доброе в намерении, сколь можно более имело достоинства в средствах и способах действования.
Успокоим движение мысли и слова в безпрекословно верном общем правиле: чти Господа от праведных твоих трудов (Притч. III. 9), как делами благочестия, так и делами благотворения ближнему. Аминь.
(Говорена марта 9-го; напечатана в Собр. 1848 г.)
<1846 год>
Благочестивейший Государь!
И после долгих путей Твоих, Ты дал себе труд новаго пути, воспомянув отеческим сердцем Твой древлепрестольный град.
Дерзаем сказать, что и мы следовали за Тобою, не только до пределов России, но и до дальняго края Европы, сопровождая Тебя нашими сердечными заботами, нашими молитвенными желаниями, уповая впрочем на хранящее Тебя Провидение.
Теперь благодарим Бога за Твою охранительную к нам близость, за радость Твоего лицезрения с сими новыми цветами Твоих и наших надежд, и молим, да совершит Он просиявшую надежду еще сорадоваться возобновляемым и умножаемым Твоим семейным радостям.
(Печатаются с брошюр и повременных изданий).
(Говорена августа 11 дня; напечатана отдельно и в Московских Ведомостях № 68-й, 1836 г.)
Благочестивейший Государь!
<1836 год>
Сретая Тебя в сем Царском месяце, пред сим храмом Твоего царскаго венчания, не можем не вспомнить и не усмотреть ныне, что над главою Твоею совершился не рукотворенный венец, – венец десятилетия Царских подвигов, – венец, чем более трудною работою Твоею духа выработанный, тем более драгоценный для нас и для потомства.
И оградив нашу безопасность и спокойствие, Ты не покоишься, но тем не менее подвизаешься, дабы упрочить и возвысить наше благоденствие. Не для сего ли и теперь обходишь нас, почивающих под сению Твоего Престола, чтобы собственным оком видеть людей и дела, и непосредственными мановениями все направлять к правде, к пользе, к порядку, ко благу, к совершенству?
Все сие видя и сознавая, что иное можем чувствовать, как радоваться, благодарить и непрестанно желать, чтобы Венчающий Тебя милостию и щедротами непрестанно украшал Тебя новыми венцами благословенных лет, деяний, славы, которыми верный народ Твой красуется, как своим собственным украшением.
(Говорена сентября 3 дня; напечатана в Московских Ведомостях № 72, 1842 г.)
<1842 год>
Благочестивейший Государь!
Венец старых – чада чад, сказал Премудрый Соломон (Притч. XVII. 6).
Тебе ранее старости прилагается сей приятный венец к величественнейшим венцам Царя Победителя, Миротворца, Законодателя, Распространителя Православия.
С недавнею о сем радостию соединяя ныне радость Твоего лицезрения преданными Тебе сердцами молим Венчающаго Тебя милостию и щедротами, да и еще умножает и благоукрашает выну венцы Твои, подобно как Ты непрестанно продолжаешь, возобновляешь, умножаешь Твои царственные подвиги.
(Говорена декабря 20 дня; напечатана в Москов. Губ. Вед. № 52)
<1842 год>
О вере в общение со святыми, отшедшими к Богу, хочу сказать нечто братиям святаго храма сего. И не я избираю для вас ныне сей предмет беседы. Но из Дома Царева чрез меня приходит к вам слово утешения и назидания.
Святый Апостол Павел, пиша послание к Христианам из Евреев, и желая утвердить их в вере и добродетели, между прочим обращает их внимание на превосходство Христианской веры, в сравнении с Ветхим Заветом, и говорит: не приступите бо к горе осязаемей, и разгоревшемуся огню, и облаку, и сумраку, и бypе, и трубному звуку, и гласу глагол, его же слышавшии отрекошася, да не приложится им слово, не терпяху бо повелевающаго. Не трудно вам уразуметь, что сими словами Апостол указует на грозное преподание закона Израильскому народу чрез Моисея на горе Синае, при чем народ не допущен был приступить к Богу уразумети, и от страха говорил Моисею: да не глаголет к нам Бог, да не когда умрем (Исх. XIX. 21. XX. 19). Сему противополагая Новый Завет Христов, Апостол продолжает: но приступисте к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иepyсалиму небесному, и тмам Ангелов, торжеству, и Церкви первородных на небесех написанных, и Судии всех Богу, и духом праведник совершенных, и к Ходатаю Завета Нoваго Иucycy (Евр. ХII. 18–24). То есть: древние, вступая в завет с Богом, предстояли видимой горе Синайской, и чувственным знамениям присутствия Божия: вы, Христиане, вступая в завет с Богом и Христом, приступили к невидимой горе Сионской, вступили в ближайшее, духовное общение с Небом. Те имели своим ходатаем, или посредником пред Богом человека, раба Божия, Моисея, который и сам трепетал пред знамениями присутствия Божия: ваш Ходатай пред Богом есть Иисус Xpистос, Сын Божий, истинный Бог и человек, в Котором обитает все благоволение Бога Отца к Нему, и чрез Него к человекам. Те и повелением, и собственным страхом удержаны были от приближения к Богу, от прикосновения к месту Его присутствия, от непосредственнаго общения с вышними силами: вам открыт свободный и невозбранный доступ к общению со множеством Ангелов, с величественным собором и Церковию духов праведных человеков, достигших духовнаго совершенства, написанных на небесах, в качестве граждан Небеснаго Иерусалима, приискренне усвоенных Богу, подобно как некогда прообразовательно усвоялись Ему первородные; наконец в сем сообществе небесных граждан вы имеете дерзновение приближаться и к Самому Царю небеснаго града, к Богу и Христу. Таково, братия, превосходство нашея веры. Темже убо, заключает Апостол, да имамы благодать, ею же служим Богу со благоговением и страхом (28). Тем же убо, скажу и я, да пребываем верны благодати и вере, мыслию и сердцем, делом и житием, да храним себя достойными высокаго сообщества, в которое ввела нас благодать верою.
Но мне кажется, приведенныя теперь, и несколько нами объясненныя, слова Святаго Павла возбуждают еще вопрос: когда же и как произошло то, что мы приступили к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иерусалиму небесному, и тмам Ангелов, торжеству, и Церкви на небесех написанных? Евреи ясно знали, когда, и как приступили они к горе осязаемей, Синайской, и приняли закон. То, что в соответствие сему явному событию поставляет Апостол, может ли быть указано с такою же очевидностию? Ходатай новаго завета, Господь Иисус, как только начал созидать свою Церковь призванием Апостолов, сказал первым ея членам: отселе узрите Небо отверсто, и Ангелы Божия восходящия и нисходящия над Сына человеческаго (Иoaн. I. 51). Это почти тоже, как бы Он обещал им, что они скоро приступят к тмам Ангелов. Когда же, и как исполнилось то, что Господь обещал и что Апостол видел уже исполнившимся? – Видно, что сие началось от самых слов обещания Господня: отселе узрите небо отверсто; вполне же и торжественнее совершилось, думаю, в воскресении Господнем, и в вознесении на небо. Со времени грехопадения перваго человека, и его изгнания из рая, двери рая и неба были затворены для рода человеческаго; херувим пламенным оружием заграждал вход. Кровию и водою из ребра страждущаго на кресте Ииcyca погашен пламень оружия сего. Воскресшему сквозь запечатанный гробный камень Иисусу отверзлись двери Неба, как Богу: но как он есть купно и человек, то и для человечества оне отверзлись, и нам открылась возможность приступить ко граду Бога живаго, к тмам Ангелов, к Церкви первородных, на небесех написанных. Возшед, по выражению Пророка и Апостола, на высоту, то есть, на небо, пленил Он плен, то есть, освобожденных Им пленников ада привел к Иepycaлиму Небесному, и даде даяния человеком (Еф. IV. 8), то есть, дары небесные и Божественные. Таким образом твердо и торжественно установленное ближайшее общение земнаго с небесным, без сомнения, не могло не оказать более или менее влияния на события в Христианстве. Сие самое и показывает История Евангельская и Апостольская. Ангелы открывают гроб воскресшаго Ииcyca и остаются при нем в ожидании человеков, чтобы обрадовать их вестию о Его воскресении. Многа телеса усопших святых восташа, и воскресшие изшедше из гроб, по воскресении Его, внидоша во святый град, и явишася мнозем, без сомнения, служа тем союзу земнаго с небесным, славе Небеснаго Спасителя, и вере земнородных спасаемых. Ангел вывел Апостола Петра из заключенной и стрегомой темницы. И достойно примечания, что когда освобожденный таким образом Петр пришел к воротам дома, в котором собрано было много Христиан, и когда до них дошла неожиданная весть о его пришествии, тогда они, не поверив, сказали: Ангел его есть (Деян. XII. 15). Такое близкое было знакомство с Ангелами, что казалось вероятнее встретить Ангела из области света, нежели Петра из темницы.
Правда, и во время ветхаго завета не неизвестны были явления Ангелов: но тогда и благочестивые взирали на сие, как на необычайность, угрожающую смертию. И тогда в отшедших к Богу праведниках живущие на земле полагали некоторую связь с небом; ибо для чего бы иначе так любили именовать Бога в молитвах Богом Авраама, Исаака и Иакова? Но тогда сия связь была не так тверда и открыта: потому что сами праведники еще ожидали утверждения и открытия своего союза с Богом чрез Христа.
Когда же Христианская на земли Церковь и учением познала, и опытом открыла свой, хотя большею частию невидимый, но действительный союз с Церковию небесною, со тмами Ангелов, с душами праведников совершенных: тогда мудрости ея свойственно было избрать и ввести в постоянное употребление приличныя средства к сохранению и поддержанию сего союза в его благотворной силе. Для сего память святых введена в Богослужение; распределена по дням года, и частию по дням недели. Церковь восхваляет пред вами их подвиги и добродетели, чтобы возбуждать нашу к ним любовь и в след за нею подражание; обращает к ним молитвенные гласы, чтобы преклонять к вам их любовь, для вас благотворную. Ибо основание чистаго союза духовнаго есть чистая любовь. И
если начало церковной памяти святых небесных не может быть изъяснено иначе, как из живаго дознания союза с ними в первенствующей Церкви: то продолжение и распространение сей памяти также не иначе изъясняется, как непрестанно являющеюся и испытуемою благотворностию сего союза. Церковь полна славою святых: потому что, по благодати Божией, полна их благотворениями.
Если хорошо и на земли иметь друзей, которых доброта поощряла бы нас к добру, мудрость вразумляла бы в затруднениях; сила и доступ к высшему могуществу подкрепляли бы нас и защищали: колико лучше иметь на небесах друзей, которых доброта, мудрость, сила чиста, светла, Божественна, от непрерывнаго их общения с Богом? Или это далеко? – Не далеко, братия. Потому что разстояния и времен, и мест, мало значат для духа, особенно чистаго, и в Боге живущаго. Буду и спребуду вам всем в ваш успех и радость веры, уверял Апостол (Филипп. I. 25) тогда, как не знал, долго ли останется в живых на земли: и верно слово сие о всех ему подобных. Точию да имеем хотя начаток веры и любви, с надеждою успеха в них.
Но вот и дело веры в общение святых, небесных, – дело, давшее предмет настоящему слову, и паче слова утешительное и назидательное, не только для братий святаго храма сего, но и для всех сынов Церкви и России. Когда Бог, благословив супружеский союз Благовернаго Государя Цесаревича Великаго Князя Александра Николаевича и Благоверной Государыни Цесаревны Великия Княгини Mapиu Александровны, даровал Им Первородную Дщерь: радость Их, равно как и Августейших Родителей Их, явилась радостию Христианскою. Сердце Царево, вместе с благодарением к Богу, подвиглось человеколюбием к неимущим, сирым и болящим, отверзло для них щедрую руку. Сердце Сына и Наследника Царева вознеслось к Отцу Небесному, и взыскало принести Ему жертву, при посредстве святых Его. Воспомянув, что день рождения Благоверной Государыни Великой Княжны Александры Александровны посвящен Церковию памяти святых мучеников Флора и Лавра, и что здесь есть храм их имени, Государь Цесаревич и Государыня Цесаревна благоизволили почтить и украсить сей олтарь сим изображением Распятаго Спасителя нашего, ознаменовывая сим священным памятником Свою благодарность к Богу за Свою Первородную Дщерь, и купно поручая Ее молитвам святых Мучеников.
Братия и чада веры! Соутешимся верою Благовернаго Первенца и Наследника Царева. Благо Дому Цареву, когда вера в Нем обитает. Благо и нам, когда вера обитает в Доме Царевом. Радостными и молитвенными движениями сердец, приступим ныне, и не престанем приступать к Церкви первородных на небесех написанных, и к Самому Ходатаю Новаго Завета Господу Ииcycy, да сохранит завет благоволения Своего Благочестивейшему Государю нашему Императору Николаю Павловичу, да прибавит и умножит Ему и Наследнику Его Благоверному Государю Цесаревичу Александру Николаевичу всякое благословение и всякий дар совершенный, наипаче же дар благословеннаго потомства, утверждающий на веки судьбу Престола и Царства, молитвами святых, в славу благодати и премудрости вечныя, ею же Цapиe царствуют. Аминь.
(Говорено октября 7-го; напечатано в Твор. Св. От.)
<1846 год>
Благ Господь надеющимся на-Нь; души ищущей Его благо есть, и надеющейся с молчанием спасения Божия. Благо есть мужу, егда возмет ярем в юности своей. Плач. Иep. III. 25–27.
Слова сии взяты из печальной песни, которую пророк Иepeмия воспел на развалинах Божия храма и града Иерусалима.
Можете сказать: к чему здесь слова печальной песни, когда мы с радостию видим храм, некогда благочестивою волею созданный, и ныне благочестивым усердием возобновленный и украшенный?
А я, вместо ответа на cиe, могу предложить обратный вопрос: к чему были там слова, мною приведенныя? Развалины храма и города о том ли говорили, что благ Господь? – Однако не можем не признать, что Пророк, говоривший Духом Божиим, говорил премудро и прилично, и что богодухновенное слово пророческое всегда и везде полезно и спасительно. Постараемся же понять, как слова Пророка приличны были там: и увидим, как они могут быть полезны здесь.
Благ Господь надеющимся на-Нь, души ищущей Его благо есть, и надеющейся с молчанием спасения Божия. К чему подлинно могли клониться сии слова, сказанныя пророком на развалинах Иерусалима и храма? – Могли клониться к вразумлению и назиданию Иерусалимлян. Слыша сию всеобщую истину, что благ Господь надеющимся на-Нь, сей непреложный закон Провидения, что душе ищущей Господа должно быть благо, Иepyсалимляне должны были заключить, что благим явился бы Господь и для них, если бы они Его искали, если бы надеялись на Него. Тогда благодать храма была бы покровом и охранением граду: Иерусалиму было бы благо. Если же постигло Иepyсалимлян зло: то, конечно, потому, что не искали Господа, и не надеялись на Него. Таким образом оказывается, что на развалинах храма и города написан был урок: а Пророк пришел и читал и преподавал его. Какой урок? – Ищи Господа; и благо будет душе твоей. Надейся на Господа; и вкусишь и увидишь, яко благ Господь (Пс. ХХХIII. 9). Ищи Его свободным движением сердца, и тем утверждай твое благоденствие. Берегись забывать Его, чтобы не разрушить твоего благоденствия. Но если, по несчастию, ты уже и впал в забвение Бога, и разрушено твое благоденствие: то вспомни, хотя теперь, что благ Господь, и не отчайся; ищи Его сокрушенным сердцем; принимай бедствия и скорби с молчанием терпения; надейся спасения Божия.
Вместе с вразумлением, слова пророка могли относиться и к утешению. Когда Иерусалим поражен был гневом Божиим, и самый храм не пощажен: тогда могло казаться, что после
сего поражения уже нельзя ожидать возстановления, что рана не исцельна, и печаль безутешна. Но нет, говорит пророк, благ Господь надеющимся на-Нь, души ищущей Его благо есть: следственно, надобно только искать Господа, сокрывшаго благодать Свою; надобно только восприять надежду на Него: и Господь вновь явится благим к народу Своему; душам ищущим Его будет благо; Иерусалим возстанет; храм воскреснет.
Видите, как и среди развалин и опустения не неуместно сеял Пророк слова истины: они должны были произрастить назидание и утешение, надежду и спасение. Такое доброе семя не так же ли полезно, и, может быть, не больше ли удобно сеять на земле охраняемой и возделываемой?
Приближим учение Пророка к нашим душам; введем оное в нашу жизнь!
Дух Божий свидетельствует чрез Пророка, что благ Господь надеющимся на-Нь, что души ищущей Его благо есть. Что может быть достовернее сего свидетельства? Ищи же Господа, душа Христианская; надейся на Него, одушевляй себя постоянно мыслию, что, по уверению Божественному, сие тебе благо есть, в сем заключается твое блаженство!
Далеко ли христианину искать Господа? – Ты можешь обрести Его в твоем сердце: поелику душам христианским дал Он сие обещание: вселюся в них и похожду (2 Кор. VI. 16), и действительно вселяется в них благодатию Крещения. Eщe простее искать Его во храме, в священных знамениях, в слове Евангелия, в Таинствах, снисходящаго и приближающагося, сокровеннаго и являющагося, и посещающаго душу.
Ищи Господа молитвою, благоговейным размышлением о делах Его, верою, любовию, исполнением заповедей Его. К сему присовокупи особенный способ приближения к Богу, указуемый Пророком: с молчанием надейся cпаceния Божия. Если благоденствуешь, если возвышаешься в мире: не глаголи высокая в гордыни, и да неизъидет велеречие из уст твоих (1 Цар. II. 3); храни своего потаеннаго сердца человека, в неистлении кроткаго и молчаливаго духа, еже есть пред Богом многоценно (1 Петр. III. 4). И напротив, если встречаешься с бедствием и скорбию: соблюдай молчание терпения; не разразись словами ропота на Провидение, которыя не поразили бы никого, кроме тебя самого. Самую надежду спасения Божия, уже приобретенную, охраняй молчанием смирения.
Указуя путь ко благу и блаженству, Пророк сказует еще, что благо мужу, егда возмет ярем юности своей. Как речь идет о служении Богу: то ярем, без сомнения, разумеется Божий, то-есть, покорение нашей воли воле Божией, и труд служения Богу и исполнения заповедей Его. Сие и Сам Спаситель выражает подобными наименованиями ига и бремени, уверяя притом, что иго Его благо и бремя Его легко есть (Матф. XI. 30). Таким образом Пророк особенное счастие человека пoлагает в том, чтобы он от юности начал служить Богу.
Мысль сия, конечно, понята здесь; ибо сей храм знаменует стремление к приведению ея в действие. Он для того наипаче назначен, чтобы удобнее детство и юность приобучать к упражнениям благочестия.
По истине благо, если хартия юнаго сердца, не запятнанная пороками, не исчерченная помыслами греха, представляется Богу, обещавшему на сердцах написать законы Свои (Евр. VIII. 10).
Благо юной душе, которая предает себя тихому действию благодати прежде, нежели усилились тревожныя действия поврежденной природы.
Как, по слову Господню, никтоже может двема господинома работати (Матф. VI. 24): то, конечно, лучше рано предать себя истинному Владыке, Богу, нежели допустить мир возобладать душею, и потом тяжким борением исторгаться из оков поработителя.
Да помышляет о сем каждый, кого природа, или особенный долг, или свободное побуждение человеколюбия призывает к попечению о детях, и да не коснит сеять в юныя сердца семена благочестия и благоговения к заповедям Божиим.
О юность! Не верь прелестям чувств и мечтам воображения; поверь опыту и Духу Божию; ускори сама себе написать в памяти и в сердце глагол Его: благо тому, кто возмет на себя ярем заповедей Христовых в юности. В сих не многих словах заключено много твоей судьбы. В них есть пророчество для последующих времен жизни.
Если же кто сознает, что ему не досталось сие благо, чтобы взять ярем Господень в юности своей: таковый да помышляет, что много потеряно, и тем паче да не коснит подвизаться о приобретении того, чего не приобрел ранее. Есть воды для отмытия нечистоты греха, – слезы покаяния. Есть огнь для выжжения и глубоко внедрившейся смертоносной язвы греха, – внутренний огнь покаянной скорби, и печали, яже по Бозе. Есть воздаяние и для пришедших в поздний час на дело Божие: но счастлив тот, кто не носит в совести своей упрека, что многие и лучшие часы дня земной жизни потерял напрасно. Аминь.
(Говорена сентября 4; напечатана в Московских Ведомостях)
<1847 год>
Благочестивейший Государь!
И сей год будет светел в летописи Твоей древней Столицы, светом Твоего в ней присутствия.
Петр Великий, направляя жизнь России ко внешним сношениям, дал ей другую Столицу: Ты, Благочестивейший Государь, возвышая внутреннюю жизнь России, кажется, из двух Столиц делаешь одну, одинаково полным вниманием Твоим к обеим, частым благотворным присутствием Твоим в древней, и сближением их, чрез улучшение и усиление сообщений.
Радостными и благодарными сердцами взываем к Царю Царей о продолжении и умножении благословений Его над Тобою и над всеми ветвями и отраслями Твоего державнаго рода.
(Говорено сентября 21; напечатано отдельно.)
<1847 год>
И возвестиша царю Давиду, глаголюще: благослови Господь дом Аведдаров, и вся, яже его, кивота ради Божия. 2 Цар. VI. 12.
Иметь храм Божий близь себя, в своем доме, – приятная и вожделенная мысль, когда подумать о благодати храма Божия, но и устрашающая мысль, когда подумать о святости Живущаго в нем.
Что сия мысль вожделенна была царю и пророку Давиду, сие можно примечать из следующаго повествования о нем книги Паралипоменон: И сотвори себе домы во граде Давидове, и уготова место кивоту Божию, и сотвори ему скинию (1 Пар. XV. 1). Скиния была тоже, что в последствии времени храм Божий, с тою особенностию, что все устроение скинии было подвижное. Тогда существовала скиния Божия, устроенная, по повелению Божию, Моисеем. Святилище очевидно важное по сему происхождению и по древности. Она стояла в сие время или в Силоме, где находилась пред тем во время юности пророка Самуила, или в Гаваоне, где после нашел ее Соломон, по вступлении своем на престол. А главная и существенная святыня скинии – кивот Божий с Богоначертанными скрижалями заповедей, еще при первосвященнике Илие, вынесенный из нея на войну против Филистимлян, взятый ими в плен, но в следствие карательных от него над ними чудес, возвращенный в землю Израилеву, оставался долго в Кариафиариме, в доме Аминадава. Итак надлежало бы Давиду итти для богослужения в скинию Моисееву, или к кивоту Божию, или еще лучше – соединить случайно разрозненныя святыни, возвращением кивота Божия в скинию Моисееву. Но не так думал он. Он строит себе дом в Иерусалиме, и тут же новую скинию, и сюда хочет перенести кивот Божий. Очевидно, вместе с благочестивым чувством, здесь действует желание иметь святилище близь себя.
Это пример, ободрительный для тех, которые и ныне желают иметь храм Божий близь себя. Они идут по добрым следам.
Чтобы новосозданную скинию освятить, и доставить ей достоинство храма Божия, Давиду надлежало внести в нее кивот Божий. Для сего собрал он вельмож и народ, и пришел в Кариафиарим. Здесь в доброе предприятие вкралась погрешность. По установлению Божественному, для перенесения кивота Божия, только первосвященник и священники могли прикоснуться к нему, чтобы облечь его покровами, а потом должны были поднять
его на рамена левиты. Сего закона, вероятно, не вспомнили, а вспомнили, что кивот от Филистимлян пришел на колеснице и поставили его также на колесницу. Началось торжественное шествие. На одном косогоре колесница наклонилась, и надлежало употребить предосторожность против падения кивота. Левит Оза простер руку, и вместо того, чтобы поддержать колесницу, коснулся самаго кивота. Кивот не упал: но дерзновенно и незаконно прикоснувшийся к святыне пал мертвый. Тогда в сердце Давида место благочестиваго желания заступил благочестивый ужас: како внидет ко мне кивот Господень (1 Пар. ХIII. 12)? – сказал он, и оставил его в доме Аведдара.
За что так строгий суд Божий поразил Озу? За нарушение ли только правил обрядовых, для сильнаго напоминания слишком забытаго закона первосвященникам, священникам и левитам? Или, сверх того, за усмотренную Судиею Сердцеведцем, более несовместную со святынею, некую нравственную нечистоту? – Cиe ведает Сердцеведец Судия.
Но почему сей случай так сильно поразил Давида, который не действовал в противность закону обрядов, и даже оказал к нему с своей стороны внимание, предоставив действовать при кивоте Божием левитам? Без сомнения потому, что в сем частном случае, он видел общий закон святыни, некогда в подобном случае изреченный Моисеем от имени Божия: в приближающихся Mне освящуся (Лев. X. 3). То есть: кто паче других приближается к Богу и к святыне, знаменующей особенное присутствие Божие: в том преимущественно являет себя святость Божия, благосообщительная достойным, неприкосновенная недостойным. Моисей в посте и чистоте приближается к Богу на Синае, приемлет богоначертанныя скрижали и просвещается так, что народ не может сносить света лица его. К той же святыне скрижалей приближается Оза, и не к самым скрижалям, а только к ковчегу, в котором оне лежали, прикасается и поражается смертию. Так, если благоговеешь, веруешь, очищаешь совесть, то святыня Божия попаляет грех и просвещает человека; в противном же случае она опаляет грешника. Поелику Давид имел довольно самопознания и смирения, чтобы не почитать себя свободным от греха, то естественно, что он устрашился близости святыни, в глазах его поразившей грешника.
Что должны мы подумать, взирая на сей пример Давида? Можем ли возыметь более дерзновения пред святынею, нежели он? Не убоимся ли вместе с ним Господа, и не скажем ли: како внидет ко мне кивот Господень? Не дерзновенно ли желать, чтобы храм Божий со своею святынею пришел и утвердился в моем доме? Не довольно ли того, что могу идти в храм Божий, где он есть, и переступив только чрез праг его, стоять издалеча вместе с мытарем, и с его молитвою: Боже милостив буди мне грешному?
Но если Давид своим примером приводит нас в страх, то он же своим примером и успокоить нас может, и вдохнуть нам дерзновение веры перед Богом.
Кивот Божий, поразивший Озу, и от страха оставленный в доме Аведдара, не поразил дома Аведдарова. Напротив того возвестиша царю Давиду, глаголюще: благослови Господь дом Аведдаров, и вся, яже его, кивота ради Божия. Давид отложил страх, восприял дерзновение, собрал вновь священников и левитов и всего Израиля, и, согласно с предписанием закона Моисеева, на раменах левитов, с торжеством принес кивот Божий в скинию, которую водрузил для него.
Новая благодать Христова снисходительнее и щедрее ветхаго закона Моисеева. Как звездами усеяно небо: так она усеяла храмами Божиими землю; и нередко позволяет дому человеческому принять в свои объятия дом Божий.
Сей храм, ныне освященный, не ныне присвоен дому, но еще в предшествовавшем роде. Ныне, воздействовала благочестивая мысль возвратить ему святыню, которую он имел и которой лишился-было. Да не устрашает он святынею своею живущих в доме сем, но паче да утешает и облаготворяет их своею благодатию. Да благословит Господь их, и вся, яже их, дома ради Господня. Да сотворит же благодатию Своею, чтобы прилежащий к сему храму дом всегда был к нему близок благочестивым усердием, и во всех отношениях достоин святаго соседства. Аминь.
(Заимствованы из десятой книги Чтений в Московском Обществе любителей Духовнаго Просвещения 1870 г ).
(Говорено в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре июля 5).
<1838 год>
Братие, аз себе не у помышляю достигша: едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся: к намеренному теку, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе (Фил. III. 13).
Издавна учители жизни, чтобы дать наставлениям своим ясность и силу, представляли жизнь под образом пути. Блажени непорочнии в пути (Пс. СХVIII. 1), говорит Псалом. То-есть: блаженны непорочные в образе жизни, не совращающиеся в заблуждение, не впадающие в пороки, уподобляющиеся таким образом путешественнику, который не сбивается с дороги и не падает.
Не совсем просто, бpaтиe, управить человеку путь жизни своей так, чтобы он был непорочен, и вел неуклонно к блаженству. Есть известный путь добрый и спасительный: и кто бы не захотел идти, особенно же дойти по нему? Есть известный путь злый и погибельный: и кто бы, кажется, не захотел уклониться от него? Но вот в чем затруднение и опасность: есть путь, иже мнится человеку прав бытu, noследняя же его приходят во
дно ада (Прит. XIV. 12). Нельзя не поверить опытной мудрости Соломона в сем угрожающем замечании.
Подумаем, путники жизни, о важности для нас известия, которое посылает нам дальновидный Соломон от конца разных путей жизни. Есть, говорит, путь, который кажется человеку правым, но котораго конец сводит на дно ада. Какой это путь? Где он? Чей он? Соломон сего не сказывает; а только дает знать, что такой путь есть на свете. Можно подумать, что это не довольно человеколюбиво; сказать: есть опасность, и не сказать, где она? Но не станем платить упреком за благодеяние. Соломон не определил пути обманчиваго, может быть, потому, что он весьма разнообразен, и даже не один: но тем не менее он сделал всеобщее благодеяние, потому что, дав знать об опасности угрожающей всем без изъятия, дал тем сильнейшее побуждение к осторожности каждому без изъятия. Если есть путь в начале или в продолжении благовидный, но в конце погибельный, и если он так обманчив, что кажется правым: то не может ли он очутиться под ногами у тебя и у меня? Что же нам делать? Должно каждому из нас, братие, часто и прилежно испытывать свой нравственный и духовный путь, подлинно ли он есть правый, или только мнится прав быти; примечать правый путь по глубоко мирной и безмятежной совести, а по смущенной и не мирной – не правый, или по крайней мере сомнительный; внимательно, по возможности, разсматривать указания истинно праваго пути в слове Божием и словесах святых и преподобных отец наших; не управлять пути своего собственным мудрованием и собственною волею, но волею Божиею и, по возможности, руководством и примером опытных в духовном пути наставников, от Бога на сие призванных и духовным разсуждением одаренных; наконец, как по сказанию Соломона, путь обманчивый обличается решительно своим пагубным концем, а также и напротив путь действительно праведный оправдывается решительно своим концем блаженным; то полезно и нужно нам, с особенным вниманием взирать на конец пути, или, по выражению Апостола, на скончаниe жительства (Евр. XIII. 7), право шествовавших и право руководствовавших наставников наших, которым благодать Божия в нетлении, чудесах и исцелениях даровала несомненное свидетельство того, что их путь привел к небу и блаженству, и следовательно есть несомненно правый и, обращаясь от блаженнаго конца пути их к его началу и продолжению, их следами, то-есть, их примерами и правилами жизни, исправлять наши невежественныя или греховныя уклонения от пути праваго и спасительнаго.
Посему-то всеобщая руководительница Святая Церковь нередко с особенною торжественностию, как и в настоящий день, творит память угодивших Богу и Богом прославленных наставников наших, и не только их кончину праведно ублажает, но и житие и учение их пред нами провозглашает, и их подвиги и добродетели нам показует.
Посему-то и мне, по долгу служения моего, пришло на мысль показать вам теперь отчасти достопоследовательный путь св. Aп. Павла, им самим описанный в откровенной и сердечной беседе его с возлюбленными ему Филиппийцами.
Бpamиe, аз себе не у помышляю достигша, едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе.
В сем иносказательном изображении жизни духовной Апостол уподобляет ее не просто пути, но бегу на ристалище, где искуснейший и быстрейший в беге, и потому прежде других достигающий поставленной на конце пробегаемаго поприща меты получает, по древнему обычаю, венок, или другую установленную награду. Бpamиe, говорит он, аз себе не у помышляю достигша. То-есть: я еще не отваживаюсь уподобить себя тому счастливому скоротечцу, который пробежал все назначенное поприще, достиг
предпоставленной меты, и готов получить награду за превосходство; яснее, я еще не дерзаю думать о себе, что я достиг совершенства христианских подвигов и добродетелей, и уже заслужил небесную награду. Слышащие cиe, без сомнения, могли понять, что мудрый и вместе кроткий наставник, под образом смиреннаго признания о себе самом, скромно преподает наставление всем, что никто не должен почитать себя достигшим полнаго совершенства христианскаго. Ибо если Апостол, столько подвизавшийся в проповедании Евангелия, столько страдавший за Христа, столько чудодействовавший во имя Ииcyca, столько церквей, в столь многих градах и племенах, основавший и обогативший дарованиями духовными, восхищенный до третьяго неба, не дерзает помыслить, что он достиг совершенства: то кто может дерзнуть на сие? Надобно, в мечтании о себе, дойдти до совершеннаго безумия, чтобы почесть себя достигшим высшей степени духовнаго восхождения, нежели Ап. Павел. Но слышавшим и уразумевшим сие отрицательное наставление Апостола, могло придти на мысль: что же однако положительно думает о себе св. Павел? Чего достигшим он себя почитает? И что вообще должны мы думать об успехах, какие по благодати Божией приобретаем в духовной жизни? Успевшему естественно приходит мысль о приобретенном успехе: что же делать с сею мыслию? – Провидя сии и подобные вопросы, Апостол предупредительно разрешает их одним ответом: едино же. У меня, говорит, одна мысль, в которой не развлекает меня никакая другая, одна забота, которой не уменьшают никакия другия дела и попечения: едино же. Какая же это единственная мысль и забота, которая достойно и достаточно занимает Апостола, и которою он хочет занять всех христиан? Едино же, задняя убо забывая, в предняя же простираяся; к намеренному теку, к почести вышняго звания о Христе Иисусе.
То есть: как скоротечец на позорищном поприще не озирается ни на пространство, которое пробежал, ни на других скоротечцев, которых оставил позади себя, потому что сие повредило бы верности и скорости бега: так я, говорит Апостол, задняя забываю, не смотрю оком самодовольства на подъятые прежде подвиги и достигнутые успехи, но держу мысль мою в таком положении, как еще не успевший ничего сделать для Бога, для ближних и для души своей; не смотрю также оком суждения на тех, которые коснеют или претыкаются на пути ко спасению, потому что и в отношении к духовному пути, так же как в отношении к видимому пространству, справедливо то, что кто смотрит назад, или по сторонам, тот не может хорошо идти вперед.
Как скоротечец, на всем протяжении своего поприща, непрестанно стремится вперед, потому что, сколько-бы ни скор был его начальный бег, остановясь прежде конца поприща, он не получил бы награды; так я, продолжает Апостол в предняя простираюся до самаго конца подвижническаго и испытательнаго поприща, то есть до самаго конца временной жизни, непрестанно устремляюсь вперед, к новым духовным упражнениям, к новым подвигам, во славу Божию, к новым делам служения благу и спасению ближних.
Как у скоротечца на поприще одна мысль, одна забота, одно направление всех движений, один предмет напряжения всех сил, как бы успешно достигнуть конечной меты поприща, и получить ожидающую там награду, так и у меня, сказует Апостол, одна господствующая мысль и забота, управляющая движением способностей и сил, наполняющая деятельность, состоит в том, что я к намеренному теку, – стремлюсь к цели и жизни, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе, – к небесной награде, к которой с высоты славы Своея призывает Бог во Христе Иисусе. Не трудно догадаться, что чрез единство стремления к почести вышняго звания, по противоположности, Апостол дает разуметь и долг, и вместе средство не быть пристрастну к какой-либо земной почести, или выгоде, или удовольствию, и не быть слишком чувствительну к земному неправедному безчестию, или утрате, или скорби и страданию.
Надобно при сем взять в соображение другое изречение, которым св. Павел в том же послании к Филиппийцам изображает цель своего стремления: аще како достигну в воскресение мертвых, как бы мне достигнуть того воскресения мертвых, которое называется воскресением живота и которое обещано верующим и спасаемым. Из сего видно, что, и говоря о почести вышняго звания Божия, он думает не об особенной и высшей небесной награде, которую, без сомнения, уготовал праведный Бог избранным Своим подвижникам, Апостолам, но просто о блаженной жизни будущаго века, которая может быть yделoм всякаго истиннаго христианина. И таким образом в самой мысли св. Павла о награде открывается его глубокое смирение, по которому, при всех своих апостольских дарованиях и подвигах, не дерзает он иметь притязание на преимущественную от Бога награду, но почитает для себя довольным достижение той, которой и последний из христиан достигнуть может.
Видите-ли, Братие, путь избраннаго подвижника Христова, и вместе верное для нас указание пути ко спасению. Ибо хотя это есть путь Апостола, но св. Павел по своему смирению, или лучше, живущий в нем Дух Божий по Своему промышлению о нашем спасении, так изобразил путь его, как он может быть проходим каждым из нас. Всмотримся в чистые следы красных ног. Поревнуем правому течению к несомненной награде.
Не знаю, нужно-ли мне настоять на осторожность от мнения о собственном нашем совершенстве. Наши явныя несовершенства, может быть, еще довольно препятствуют мечтанию о мнимом совершенстве нашем; и потому, на сей случай, может быть, еще нет большой нужды в пособии духовнаго закона.
Предоставляя каждому взять и усвоить себе из апостольскаго путераспоряжения разныя черты руководства, кажется, нами уже открытыя, не могу я не обратить вашего внимания, по примеру немного взыскательнаго Апостола, хотя на одно: единоже. Приимем от него на сей раз, и утвердим в сердце нашем, и – о еслибы даровал нам Бог и самым делом исполнить, – хотя одно cиe общее и довольно простое, но весьма немаловажное правило: неостанавливаться на пути спасения, но непрестанно стремиться к усовершению себя в жизни христианской, – в предняя простираяся, к намеренному тещи, к почести вышняго звания Божия о Христе Иисусе.
Может быть помыслит кто-либо, что Апостолу Павлу легко было, и особенно свойственно, говорит о неослабном продолжении пути спасения, когда он был поставлен и двигнут на сей путь рукою крепкою и мышцею высокою, чудесным явлением Христовым с небес. На сие скажу, что не один сей Апостол Богом поставлен на путь спасения; хотя с другими происходит cиe не таким торжественным чудодействием, как с Савлом. Не ту же ли действенную благодать, которая рукоположением Анании даровала Савлу прозрение телесное и духовное, и крещением переродила Савла в Павла, – не ту-ж ли ниспосылает Бог и ныне в Таинствах? – Бог хощет всем человеком спастися, и в разум истины прийти (1 Тим. II. 4), хощет не праздным, но могущественно деятельным хотением. Никтоже, глаголет Спаситель, приидет ко Мне, аще не Отец Мой привлечет его к Себе (Иоан. VI. 44); следственно всякаго спасаемаго влечет Отец небесный ко спасению. Каждому человеку, чаще или реже, смотря по готовности принять, Бог посылает минуты в жизни, в которыя путь спасения светится пред его глазами, и влечение Отца небеснаго ощутительно подвизает его на сей путь. Приложить к сему со стороны человека, едино правило Павлово, – следовать влечению Божию непрестанно, необленительно: и человек пробежит путь спасения, как скоротечец, как сам Павел, до желанной меты, до обетованной почести вышняго звания. Но если человек не станет, или по времени престанет, прилагать к благодатному влечению Божию свое свободное
стремление: без сомнения, Бог не повлечет его на небо, как невольника в темницу, потому что сие было бы недостойно и Бога, и неба, и безполезно для неочищеннаго человека, который, принеся с собою нa небо землю или ад, не мог бы устоять в несродном общении с чистыми блаженными силами; следовательно, в таком случае не иное может последовать, как то, что благодатное влечение скроется; к произвольной лености человека присовокупится необлегчаемая благодатию немощь поврежденной природы; какая же тут надежда успешнаго совершения пути ко спасению?
Посмотрим ближе на стези и тропинки нашей жизни.
Бог влекущий ко спасению, иногда, наипаче при вступлении в новое звание, или на новую степень служения, соединенною с особенными обязанностями нравственными и духовными, возбуждает в нас ощутительное усердие и ревность ходить достойно своего звания, и часто совершаемое служение приносить в жертву Богу и Его закону. Что-жь? Время неохлаждает-ли в нас начальнаго усердия? Привычка совершать то же служение не ослабляет-ли внимания и ревности о совершении онаго в чистоте, достойной Испытующаго сердца и утробы? Не влечемся-ли мы тяжело и принужденно, как обремененные путники, по тому пути, по которому сначала готовы были бежать, как легкие скоротечцы? Верна-ли надежда достигнуть почести вышняго звания тем, за что не отдает нам, вероятно, чести наша собственная совесть?
Бог, и в наказаниях Своих благодеющий, переставляет некоторых на путь к небу и спасению посредством земных бед и лишений, когда путь мира и суеты как-бы провалился пред ними, и им не остается где искать утешения и надежды, разве в Боге и благочестии. Решительный опыт не постоянства и ничтожности благ мира дает им решительное побуждение к отречению от сует мира. Но что потом? С уменьшением силы бед, отторгавшей их от мира, не уменьшается-ли и решимость отречения от сует мира?
Иногда особенныя Божии благодеяния, или чудное избавление от обышедших нас зол, возбуждает нас к благодарности пред Богом, а чрез то и вообще к благочестию; иногда слово истины глубоко падает в сердце, и родит в нем благия намерения; добрый пример сильно поощряет к добру, всего-же чаще, думаю, очищаемая и облегчаемая покаянием совесть, в благодатныя минуты, взывает каждому из своей таинственной глубины: исправь хотя отныне решительно путь твой и проходи право стези Господни. Но что по времени? Благодеяния Божии не воспоминаются-ли уже просто, как прошедшия события, и возбужденныя ими расположения не остаются-ли без действия и плода? Слово истины, западшее в сердце, не подавляется-ли грудою помыслов страстных и суетных? Благия намерения не умирают-ли прежде, нежели родились от них благия дела? Проводив изощренным ко вниманию взором прошедший мимо нас назидательный пример, не остаемся-ли мы беззаботно на своем месте? Изшед от покаяния с очищением и желанием исправления путей наших, не приступаем-ли к оному вновь, так-же нечистыми, как прежде, так-же как прежде храмлющими на оба колена? Все сие значит-ли тещи к почести вышняго звания, как течет скоротечец на своем поприще, или напротив, коснеть, останавливаться, и даже обращаться вспять?
Часто наше коснение и разленение на благом пути мы стараемся извинять для себя немощию человеческою. Остережемся. Нет спора, что человек немощен. Но есть для него благодать Божия, врачующая немощи и восполняющая оскудение сил. И потому одна немощь не останавливала-бы человека на благом пути, еслибы не примешивалась к сему хитрость врага душ. Когда он примечает, что нельзя человека совсем увлещи с пути блага и спасения на путь зла и погибели, как например, на путь человекоубийц, татей, прелюбодеев, чего не слишком ослепленный и ожесточенный человек ужаснулся-бы: то
внушает он человеку, что его скудость в добре может быть извинена немощию; что, если он и не успевает, однако же находится на добром пути, и таковыми обольстительными внушениями располагает его к коснению и разленению, а тем питает свою злокозненную надежду, что если человек не потечет усердно и неослабно к намеренному, то недостигнет почести вышняго звания Божия; и таким образом путь, мнившийся прав быти, сойдет наконец во дно ада.
Да примечаем, братие, ухищрения врага душ, и да расторгнем его злосплетаемыя сети. Да не косним на пути спасения, да не ленимся, да поощряем себя непрестанно простираться в предняя, к усовершению себя в вере, в познании истины и в благоделании. Тако тецыте, да постигнете. Аминь.
(Говорено августа 15-го.)
<1843 год>
Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы своем. Лук. II. 19.
Если кончина, или воспоминание кончины обыкновеннаго человека добродетельнаго приводит нас к воспоминанию его добродетелей, и мы по сему случаю о них размышляем, беседуем друг с другом, и таким образом отшедшему воздаем справедливость и славу, а себе доставляем утешение и поощрение к добру: не паче-ли прилично нам поступать таким образом ныне, когда творим торжественную память блаженнаго Успения Пресвятыя Богородицы? В Ней, без сомнения, можем созерцать исполнение всякия добродетели, потому, что в Ней по достоинству Ея обитал, и, конечно, не в оскудении Ее оставил Тот, котораго добродетель покрывает небеса и исполняет землю. Но как за всеми добродетелями Пресвятыя Девы не могло-бы теперь следовать ни слово наше, ни помышление: то в предмет настоящаго размышления беру я одну из Ея добродетелей, которую святый евангелист Лука изобразил в следующих словах: Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы своем. Это есть сердечное внимание к глаголам Божиим и к делам провидения Божия. Разсмотрение сей добродетели в лице и жизни Пресвятыя Богородицы может проложить путь к учению о сей добродетели для нашей жизни.
Святый Лука в начале своего Евангелия описав чудеса, ознаменовывавшия воплощение Сына Божия, ангельския предвещания о рождении Предтечи Христова от неплодныя, и о рождестве Христа от Девы, пророчественные восторги праведной Елисаветы, Самой Пресвятой Девы, и Захарии, отца Предтечева, явление Вифлеемским пастырям воинства славословящих ангелов и указание родившагося Спасителя в невиданном, без сомнения, знамении, младенца повита, лежаща в яслях, упомянув о удивлении всех слышавших о сем от пастырей, наконец заключает: Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы своем: и далее, пересказав пророчество Симеона Богоприимца, изобразив
проявление божественной премудрости в двенадцати-летнем отроке Иисусе, приведя его непонятное в то время богознаменательное изречение: не весте ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти ми? Евангелист вновь обращается к своему прежнему замечанию: и Мати Его соблюдаше вся глаголы сия в сердцы своем. Сие повторение одного и того же замечания показывает, что то было нелегкое, случайное замечание, но важная мысль, которая сильно занимала священнаго писателя, и которую он хотел глубоко впечатлеть в читателей и слушателей Евангелия.
Что же хотел внушить нам священный повествователь? Не хотел-ли, может быть, предупредить и разрешить вопрос, откуда почерпнул он сведения о начальных событиях земной жизни Христовой, которыя хотя гласны были в свое время в Вифлееме и в Иерусалиме, но естественно должны были потерять большую часть своих свидетелей и придти в забвение во время долголетняго, безвестнаго жития Господа Ииcyca в отдаленном и неславном Назарете? Не хотел-ли в лице Мариамы указать источник своих сказаний и свидетельницу их достоверности? Не думаю. Дух Святый был неизчерпаемый источник и верный свидетель Евангельской истины; потому Евангелисты не заботятся указывать источника своих сказаний и ограждать их достоверность посторонними свидетелями.
И так какую-же мысль и цель имел Евангелист, когда двукратно указывал на Мариам, соблюдающую в сердце глаголы судеб и жизни Христовой? Думаю, мысль и цель его была отверзть нам дверь в душу Той, которая есть дверь небесная, открыть славу дщери Царевой, сокровенную внутрь, ввести нас в святилище сердца Пресвятыя, показать каким образом обитавший во чреве Ея кратковременно, еще иначе обитал в Ней безысходно. Каким же образом? Посредством сердечнаго внимания к глаголам Божиим, посредством сердечнаго внимания к делам Божиим. Мариам соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердцы своем. Глаголы, по свойству священнаго языка, означают здесь как предсказания и сказания о Христе и Спасителе, так и самыя события, относящияся к Его земной жизни, особенным провидением Божиим устроенныя: потому, что Бог не редко говорит человеку делами, подобно как человек человеку словами. Мариам слышала глаголы судеб о Сыне Своем, как Спасителе миpa, читала глаголы славы Его в чудесных событиях, вниманию Ея представлялись Его собственные глаголы и деяния, проявляющия божественную премудрость и силу. Глаголы сии были многочисленны и многообразны, часто невразумительны по своей высоте или необычайности, иногда тяжки, скорбны и грозны. Когда глаголы умолкают: как легко из многаго иное забывается! Как трудно сохранить до точности незабвенным разнообразное и непонятное! Как часто даже стараются забыть неприятное, или страшное! Как повреждается иногда память и предание высоких глаголов и событий неукрощенным любопытством и дерзновенным усилием испытывать тайны Провидения и изъяснять дела премудрости Божией, по обыкновенным понятиям разума человеческаго. От всего такого сохранила Себя благовнимательная Мариам: без утраты, без изменения, верно соблюдаше глаголы сия. Каким образом? Не в книгу ли Она их вписывала? Не хранила ли ее в недоступной никому сокровищнице? Нет, Она умела обрести хранилище, несравненно надежнейшее. Первою книгою, в которой вписано было Евангелие, было сердце Преблагословенной Марии, оно было сокровищницею богатства Христова, соблюдаше вся глаголы в сердце своем. В сердце верующем Богу, в сердце любящем Единороднаго Сына Божия и Своего, слагала она глаголы тайны и славы Христовой: и ничего не могло похитить отсюда забвение, потому что любовь недопускает забвения, не могло прокрасться сюда любопытство и собственное мудрование, потому что вера не любопытствует. Глаголы Христовы были живые глаголы в сердце Мариамы; потому что их предмет Христос, есть свет и начало жизни, потому что верующее сердце есть исходище живота; потому что любовь есть жизнь. Так прежде Павла могла сказать Мариам: живет во мне Христос. И после того, как вселившийся в Нея воплощением
переселился из Нея рождением, тем не менее могла она говорить: живет во мне Христос (Гал. II. 20).
После разсмотренных нами слов Евангелиста, достойно размышления и его молчание. При начальных происшествиях земной жизни Христовой двукратно заметил он, что Матерь Господня соблюдаше вся глаголы сия в сердце своем: но потом во все продолжение своего Евангелия не возобновляет подобных замечаний и не заботится изъяснить, какое действие имела жизнь Господа Ииcyca на жизнь Матери Его. Что значит cиe, после некотораго избытка в слове, как бы скупое молчание? Чтобы не представить священнаго писателя несогласным с самим собою, кажется, мы должны предположить у него ту мысль, что вышеприведенным двукратным замечанием Он дал ключ ко всей жизни Пресвятыя Девы, и признал сие довольным. В самом деле, если спросить, что делала Матерь Господня, когда Господь Иисус проповедывал, чудодействовал, страдал, умер, воскрес, вознесся на небо? На все cиe можно дать один ответ: соблюдаше вся глаголы сия в сердце своем. Сим самым объясняется и то, что есть особенно неудобопостижимаго в Ея безпримерной для прочаго человечества жизни. Например, как могла Она и без недоверия, и без превозношения принять высочайшее благовещение о безсеменном и богоприемном зачатии? Могла потому, что уже тогда соблюдала в сердце глаголы о Христе пророческие. Как прошла она сквозь трудности, бедствия, страхи, окружавшия рождение и младенчество Сына Ея? Без сомнения с непоколебимою твердостью и упованием, потому что соблюдала в сердце глаголы обетований о Нем. Как перенесла Его удаление, когда Он изшел на проповедь спасения человеков и с тем вместе на собственныя опасности? Без сомнения, с преданностию, потому что соблюдала в сердце предварительный глагол Его: в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми (Лук. II. 49). Как не убило Ее оружие скорби, прошедшее душу Ея в часы страданий и смерти Сына Ея и Бога? Не убило, потому что Она еще прежде испытала сие орудие, изшедшее из уст Симеона Богоприимца и уготовала Свое сердце принять рану глагола смертнаго и уврачевать ее глаголом воскресения. Как осталась Она живущею, когда с вознесением Господним на небо сокрылось от земли то, чем Она единственно жила? В сердце Ея продолжал жить Христос и Его глаголы, и Она жила жизнию веры, любви и надежды, доколе путем, который мы называем смертию, могла прейдти к Нему в жизнь любви, блаженства и славы.
Жизнь Пресвятыя Богородицы назвал я безпримерною для прочаго человечества, потому что таинство Матери Господней не повторимо и не сообщимо; но заключать ли из сего, что оная и не подражаема? Что мы беседовали о Ней только к Ея славе, для Нея ненужной, а не к нашему с тем вместе назиданию, не к нашему благу? – Да не будет. Добро не может быть безполезно. Добродетель не может быть неплоды. Пример святости перестанет ли быть руководительным к святости от того, что восходит выше другаго? Соблюдение в сердце глаголов Божиих, сердечное благочестивое внимание представлено нам Евангелием в Пресвятой Деве не только для нашего благоговения и удивления, но и для нашего назидания и подражания. Ищущий спасения нашего Бог не безмолвен для нас, братия. Как обильно простирает Он к нам глаголы спасения? Как, можно сказать, преследует нас ими посредством Евангелия Своего, посредством Церкви Своей и примеров святых и праведных: посредством вразумляющих дел Своего провидения? – Когда стоишь в церкви, – непрестанно оглашают тебя глаголы псалмопения, глаголы молитвы, глаголы тайнодействия, глаголы божественнаго писания, глаголы духовнаго учения: вся глаголы Божии, глаголы зовущие, наставляющие, побуждающие ко спасению. Но когда и дома сидишь, ты можешь иметь близ себя священную книгу, и тогда открой только ее, и глаголы спасения устремятся к твоему сердцу. Когда увидишь усердно молящагося, или человеколюбиво благодеющаго, знай, что из их дела исходит к тебе глагол Божий: молись и ты, благодетельствуй и ты. Если сего недовольно, Бог глаголет
тебе устами неба и земли, и самую суету миpa заставляет изрекать важные глаголы к душе твоей. Благотворныя действия природы, благоприятные случаи жизни говорят тебе: познай Бога милосердаго, и благодарно благоугождай Ему, – события грозныя, разрушительныя, карательныя взывают к тебе: познай Бога правосуднаго, и не медли умилостивлять Его. После сего приходит на мысль спросить: и неужели мало внимающих глаголам Божиим и спасающихся? Я не знаю, но Тот, Кто ведает, сказал, что мнози суть звани, мало же избранных (Матф. XX. 16). Воплощенный глагол Божий нередко спасительные глаголы Свои заключал возглашением: имеяй уши слышати да слышит (Матф. II. 15). Видно, не мало и таких слушателей, которые не только не слышат, но и ушей не имеют, т. е. нет ушей у сердца их. Итак позаботимся иметь уши и слышать, и поучимся сердечному благочестивому вниманию. О совершенном невнимании нечего и говорить; если я говорю, а ты не внимаешь, и обращаешь внимание совсем на другое: разумеется, что ты от меня ничего не узнаешь, и ничего по словам моим не сделаешь. И всемощный глагол Божий для невнимающаго бездействен и как бы не существует для него; но есть роды и степени невнимания.
Ты прилагаешь ухо к слову, обращаешь взор на предмет, – это есть внимание чувственное; но это есть только начало, и нижняя степень внимания. Надобно бывает ступить на нее для восхождения на высшия степени; но в отношении к глаголам Божиим останавливающиеся на сей степени внимания, далеки еще от внимания, далеки еще от внимания спасительнаго. На таких людей падает обличение Христово: очи имуще не видите, и уши имуще не слышите (Марк. VIII. 18). Вы смотрите оком, но не созерцаете духом; внимаете внешнему слову слуха, но еще не внимаете внутренней силе слова. Так иные слушают, или читают много молитв: но мало молятся; часто встречаются с учением, но не восходят в разумение истины и не вводят ее в жизнь. Есть внимание разумное, когда в видимый предмет углубляются размышлением, в слышимом слове ищут разумеваемой истины; не трудно усмотреть, что сей род внимания благопотребен для глаголов Божиих: но и сей неудовлетворителен. Вера не любомудрие, благочестие не наука, хотя есть любомудрие веры, есть учение благочестия. Кто засветил несколько света в голове, тот еще не сделал всего человека сыном света. Разум кичит, а смиренное признание своего неведения иногда лучше знания. Притом познание истинно спасительное приобретается не одними усилиями разума, но паче усердною молитвою и чистым желанием просвещения свыше. Господь в притче, уподобив слово Божие семени, а слышащих оное земле засеваемой, в изъяснении притчи глаголет: иже на добрей земли, сии суть, иже добрым сердцем и благим слышавше, слово держат и плод творят в терпении (Лук. VIII. 15).
И так внимание сердца добраго и благаго, – вот истинно благотворный и спасительный род благочестиваго внимания. И потому не довольствуйся тем, что слух твой отверзаешь слову Божию: старайся отверзать для него уши твоего сердца. Внимай умом, не слишком напрягай усилие пытливаго разума, но наипаче возбуждай сердце любовию к Богу и к Его глаголам, и успокоивай оное в вере, преданности и смирении. Так поступай с глаголами молитвы; так поступай с словом учения; так внимай и делам вразумляющаго Провидения. И когда благодатные глаголы дадут себя ощутить твоему сердцу внутренним миром и утешением: тогда бдительно и верно соблюдай глаголы сии в сердцы твоем: храни тайну веры в чистой совести, и в удалении от разсеяния и суеты берегись, чтобы не впасть в древнее невнимание, в котором очи имуще не видят и уши имуще не слышат, в котором только устами приближаются к Богу, но далече отстоят от него – сердцем.
Богоблагодатная Мати Слова воплощеннаго и верная блюстительница глаголов спасения! испроси от Него и нам благодать и сердечно-внимательнаго слышания, и вернаго хранения слова Божия, в сердце и жизни, да не чуждо нам будет и возвещенное блаженство слышащих слово Божие и хранящих оное. Аминь.
Больше книг на golden-ship.ru