Александр I Павлович

Статья «Александр I» российского историка проф. С. М. Середонина из «Нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» (1911 –1916).

Родители Александра I

Александр I, император всероссийский, старший сын императора Павла Петровича и Марии Федоровны, родился 12 декабря 1777 года. Радостно встречена была народом весть о рождении первенца у наследника престола: прямое престолонаследие, казалось, обеспечивалось надолго, и тревожившие Россию смуты должны были прекратиться. Имя свое Александр получил в честь св. Александра Невского, патрона Петербурга. Восприемниками при крещении его были император Иосиф II и король прусский Фридрих II: Россия, Австрия и Пруссия соединились у колыбели творца Священного союза. Поэты того времени — Майков, Петров, Державин — приветствовали торжественными одами рождение будущего повелителя России.

Влияние Екатерины Великой на воспитание Александра

Более всех обрадована была рождением Александра Екатерина II, всю силу материнского чувства отдавшая любимому внуку —первенцу. 
Рождение Александра не внесло, однако, мира в царскую семью, а, напротив, увеличило рознь между матерью, с одной стороны, сыном и невесткою — с другой.Екатерина II решилась сама воспитывать внука. Через полтора года (в апреле 1779) родился у Павла Петровича и Марии Федоровны второй сын — Константин, — постоянный товарищ Александра, с которым вместе он рос и воспитывался. В дело воспитания внуков Екатерина вложила много ума, сердца и любви: она дала русскому обществу наглядный курс педагогики и школьной гигиены, написала для внуков «Бабушкину азбуку», немало рассказов —басен (о Февее, Хлоре),«Записки, касающиеся русской истории». Позже она привлекла к этому делу лучшие научные и педагогические силы тогдашней России: академика Палласа — по естественной истории, Эпинуса — по математике; труды их составили два томика ручной библиотеки, так называемой Александро —Константиновской. Говорить и писать об Александре стало потребностью Екатерины, ее наслаждением. Судя по ее письмам, Александр был исключительным, гениальным ребенком: начетвертом году он уже читает, пишет, рисует; в полчаса узнает из географии по глобусу от бабушки столько, сколько учитель Екатерины сумел преподать ей в несколько лет; он знает немецкий, французский и английский языки; на пятом году овладел многими ремеслами и обнаруживал удивительную склонность к чтению; на седьмом — он уже с успехом разыгрывал сцены из Екатерининской комедии «Обманщик». Екатерина сильно увлекалась и несомненно спешила с образованием внука, так как ей не терпелось видеть его взрослым и развитым. Почти с самого начала ребенок получал умственную пищу не по летам своим. Одаренный очень тонкой душевной организацией, ребенок улавливал незримыми путями желания бабки и прилагал все старания казаться таким, каким хотела видеть его императрица. Письма Александра к Екатерине, писанные им на седьмом году, то неграмотно на русском, то хорошо на французском языке, обнаруживают уже природу недетскую, даже льстивую: он всегда целует ручки и ножки бабушки; он умеет шепнуть, кому следует, что высшее его желание походить на бабушку как можно больше. И это не удивительно: с того времени, как Александр стал понимать, — а понимать он стал рано и чутко, — он видел резкую разницу между бабкою и отцом и должен был нравиться той и другому. Физическое его развитие шло очень хорошо: его англичанка — няня (Гесслер) привила ему много хороших, здоровых английских привычек, закалила его тело и незаметно выучила его английскому языку. Ему не исполнилось еще шести лет, когда Екатерина передала его и его брата в мужские руки (Н. И. Салтыков, А. Я. Протасов, Лагарп и другие). Поставленный судьбою между отцом и бабкою, любимый донельзя последнею, но никогда к ней не чувствовавший особого расположения, несколько отталкиваемый суровым отцом, который с своего 30 —летия (т. е. около 1784 года) стал чрезвычайно раздражителен и мрачен, Александр в Лагарпе, приставленном к нему с 1786 года, нашел не только любящего воспитателя —учителя, но и верного друга. Главная заслуга Лагарпа в том, что он привязал к себе воспитанника и сумел наполнить до известной степени его жизнь до женитьбы. Из мягкой природы А. Лагарп вылепил тот нравственный образ, который ему хотелось, и Александр долго, почти до 35 лет, оставался таким, каким сделал его Лагарп. Как представитель либерального, пожалуй, даже республиканского направления, Лагарп внедрил в Александра начала правды и справедливости и глубокое уважение к человеческому достоинству. Едва ли было бы справедливо полагать, что попытки сделать из Александра Марка Аврелия были излишни в той обстановке, в которой вращался Александр: в ней немало нашлось бы людей, которые постарались бы сделать из него Тиверия или Чингисхана. При дворе стареющейся Екатерины времени Зубовых, при дворе Павла, не выносившего противоречий, преследовавшего всех решавшихся «умничать», честная, несколько идеальная личность Лагарпа и его либеральные теории были хорошим противоядием. Часто говорят, что идеи, внушенные Лагарпом, были не национальными, но другие лица (сама Екатерина, Салтыков, Протасов, Муравьев, Самборский и пр.) могли бы пробудить и развить национальные чувства в Александре. Если Лагарп в отношении Александра оказался сильнее всех перечисленных лиц, вместе взятых, то в этом виноват не Лагарп. Александр притом совсем не был таким космополитом, каким его иногда представляют. Он воспитан был так, как и другие люди его поколения, принадлежавшие к верхам русского общества и к богатому дворянству: на французской литературе, науке, искусстве можно было воспитывать, а на русской, которая тогда только зарождалась — едва ли. Люди, окружавшие Александра, все владели французским языком лучше, чем своим родным. В переписке, даже официальной, они нередко прибегали к французскому языку. Даже наБородинском поле они говорили между собою по-французски. Но они не были от этого меньше патриотами. Напротив, их патриотизм приобретал благородный оттенок, ибо не имел источником своим простого незнакомства с иными культурами. Наконец, космополитизм и либерализм Александра были вовсе не глубоки: сам Лагарп был лишь в теории либерал и республиканец и вполне мирился с нашей действительностью. Знакомство Александра с означенными идеями было для него преждевременно. Он усвоил эти идеи, но не переработал их. Они скорее были восприняты как заветы дорогого, любимого учителя. К тому же Александр получал их в несколько подслащенном, риторическом стиле.
Десятилетним ребенком он читал уже Плутарха, «Илиаду», восторгался величественнейшим в мире собранием (римским сенатом), негодовал, когда видел собрание это у ног (Цезаря).

Из своей юности он вынес и идеи другого порядка. Постоянные нашептывания бабки о его, Александра, грядущей славе, сравнения его с Александром Великим не прошли бесследно. В военной школе отца своего он привык ценить чисто прусские идеи воинской дисциплины и порядка. Ему не исполнилось еще тринадцать лет, когда Екатерина стала искать ему невесту и остановила свой выбор на принцессах Луизе-Августе и сестре ее Фредерике, дочерях наследного принца баденского Карла-Людвига.

В 1792 году осенью принцессы прибыли в Петербург, и, к большому удовольствию Екатерины, обе стороны почувствовали взаимную любовь и симпатию. На Рождество Александр под секретом сообщил принцессе Луизе, что скоро сделает ей предложение, и к Пасхе получил позволение императрицы на первый поцелуй. 28 сентября 1793 года состоялось бракосочетание Александра с Елизаветой Алексеевной. «Психея соединилась с Амуром», писала Екатерина. Молодому супругу шел шестнадцатый год, супруге — пятнадцатый. Брак этот не был вполне счастливым: две дочери их умерли в малолетстве (вел. кн. Мария, 1799 — 1800, и Елизавета, 1806 — 1808). После свадьбы правильное учение Александра почти кончилось. Занятия с Лагарпом продолжались лишь урывками. Внешне казалось, что молодые жили весело. Однако Елизавете Алексеевне казалось, что они жили в цепях, хотя и позолоченных Екатериною. При русском дворе скоро появились французы —эмигранты, однако Елизавета Алексеевна имела от матери отрицательные сведения о французах, заставивших семью маркграфа оставить на время Карлсруэ. Она вовсе не была «реакционеркой», но страх за семью внушал ей ненависть к Франции. Можно думать, что и Александр не одобрял ход дел в обновленной Франции. Лично он переживал тяжелый кризис: Екатерина не скрывала своего намерения оставить ему престол помимо отца его. Лагарп, отказавшийся повлиять в этом смысле на Александра, должен был оставить Россию (январь 1795). 
Отъезжая, Лагарп оставил своему ученику небольшое и вовсе неглубокое наставление. Данные им советы интересны только тем, что вскрывают недостатки Александра: рано вставать, скоро одеваться, быть умеренным в пище и питье, хорошо обращаться с людьми, не позволяя, однако, им фамильярности, неизменно хранить дружбу и любовь с женою и братом, не сообщать своих горестей и неудач многим, вообще не пускать к себе в кабинет больше 2 — 3 человек, работать самому над собою, развивать свои познания. 
Трудный для него вопрос о престолонаследии Александр не отважился разрешить прямо: он дал Екатерине согласие принять престол (24 сентября 1796), но в то же время дал присягу отцу, что признает его законным императором. В душе он был на стороне отца и намеревался даже скрыться в Америке, если бы его заставили принять престол. Во всем этом виден главный недостаток Александра ко времени смерти Екатерины — отсутствие воли.

Черты характера молодого Александра

Как все слабовольные люди, он скрывал свои истинные мысли и чувства, притворялся, старался казаться другим, чем был на самом деле. Сначала он боялся обнаружить себя перед тем, кто сильнее его, а потом начал вообще рисоваться перед окружающими. Его истинные убеждения часто приходилось отгадывать. При дворе императрицы он — беззаботный, веселый кавалер в духе маркизов XVIII столетия, скромно, временами даже льстиво беседующий в Эрмитаже с Екатериной, с Потемкиным, даже с Зубовым. Он играет в карты, слушает оперы, концерты, иногда играет сам, переводит Шеридана. В Павловске и Гатчине он — офицер, затянутый в прусскую форму, муштрующий своих солдат, спокойно слушающий брань Линдера и Аракчеева. Вольтерианец, либерал, поклонник принципов революции в беседах с молодыми друзьями, критикующими Екатерину и ее систему, отрицающий какие —либо права рождения, проливающий слезы о Польше с Чарторыйским, он у себя дома довольно шумящий барин, иногда бранящийся с женой, часто с домашними, забавляющийся грубыми шутками. Во всяком случае, он отражал в себе всевозможные веяния, но проходил мимо них с надменным самомнением. Разные чувства и направления боролись в нем всегда на фоне любви к человеку, закону и свободе.

После смерти Екатерины Великой

Смерть Екатерины круто изменила положение вещей. Елизавета Алексеевна очень скоро схватила характерные черты нового режима и острее мужа почувствовала весь ужас создавшегося положения: она увидела себя под присмотром, веселые вечера эрмитажа сменились скучными семейными прогулками и томительными вечерами во дворце. Уже в письме от 7 августа 1797 года она выражает надежду на то, что произойдет что —нибудь особенное, и уверенность, что для успеха не хватает только решительного лица. В письме этом Павел прямо назван «тираном». Приблизительно около этого же времени написано известное письмо А. Лагарпу (27 сентября 1797), из которого ясно, что наблюдения его над жизнью государственной привели его к тем же выводам, которые сделала его супруга по фактам частной, семейной жизни. «Мое отечество — пишет Александр — находится в положении, не поддающемся описанию... Вместо добровольного изгнания себя я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких —либо безумцев». Он хочет произвести в России революцию с помощью власти, которая перестанет существовать, как только конституция будет закончена, и страна выберет своих представителей. В царствование Павла Александр занимал очень много должностей, но большей частью номинально. Он характеризует свое положение как выполнение обязанностей унтер —офицера. Уже в 1799 году предполагалось устроить регентство, передав верховную власть Александру. Ему же, по —видимому, предполагалось поручить осуществление этого проекта. Неудача этого проекта привела к составлению другого, и во главе движения стал граф Пален. Александр опять дал свое согласие. Кроме мотивов государственных и общественных, его теперь побуждали к этому и мотивы личные: в последние годы Павел безусловно враждебно относился к Марии Федоровне и обоим старшим сыновьям своим. Появление в Петербурге 13 —летнего племянника Марии Федоровны, Евгения Вюртембергского, любовь, которую проявлял к нему Павел, породили слух о намерении Павла объявить его своим наследником. Недоверие Павла к старшим детям сказалось в том, что незадолго до катастрофы Александр и Константин были вторично приведены к присяге. 
Исполнение давно задуманного плана привело 11 марта 1801 года к заговору и убийству Павла I. Это событие омрачило все царствование Александра. От душевной раны, нанесенной ему в эту ночь, он не мог оправиться до конца жизни. Он чувствовал себя виновным в том, что уклонился от активной роли, предоставил другим выполнение плана, вследствие чего государственное дело обратилось в ночное предприятие. Он не мог не сознавать, что более решительное и активное его поведение спасло бы отца. Большой отрадой в последние годы жизни Павла была для Александра дружба с «просвещенными людьми» — Новосильцевым, графом Строгановым, князем Чарторыйским, несколько позже с В. П. Кочубеем. 

Александр в письме Лагарпу ничего не говорит об отношениях своих к Аракчееву, а отношения к нему крепли, как крепли и конституционные чувства Александра. Боясь ответственности пред отцом за неисправное состояние воинских частей, коими он командовал, Александр все большепривязывался к Аракчееву, который был руководителем его в делах этого рода и исполнял за него черную работу, подтягивая вверенные Александру части. Одни писали для Александра конституцию, другой подготовлял войска. После катастрофы Аракчеев, непричастный к перевороту и в верности которого покойному императору сомнений быть не могло, стал еще ближе душе Александр. Восторг других и шумная радость народа оскорбляли сыновние чувства Александра. Он искал опоры вокруг себя и не находил. Ближе всех к нему была Елизавета Алексеевна. В тяжелые дни она была его верным и преданным другом, но по самому характеру своему она сторонилась от дел и никогда не пользовалась влиянием. Отношения к материобразовались у Александра сложные и тягостные.

Начало правления Александра I

Во главе правительства стояли лица, само присутствие которых было неприятно для Александра. А граф Пален вообще смотрел на молодого государя как на лицо, нуждающееся в опеке. Однако Александр не потерялся: целым рядом гуманных мер он залечил раны прошлого. Удалил из Петербурга лиц, причастных к заговору против отца, предоставил матери определенный круг дел,окружил ее сыновним почтением. Казалось, для России наступает золотой век. Идя навстречу обществу, он решился произвести коренную реформу. России начала XIX века недоставало очень многого, но главная причина ее внутренних бед и неурядиц заключалась в отсутствии законности тогдашней русской жизни. Оно сказывалось наверху — в произволе управления, внизу — в крепостном праве. Законности не было и не могло быть. После смерти Петра Великого в основе верховной власти часто лежало прямое нарушение законного порядка (вступление на престол Екатерины I, Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины II). Верховная власть в России XVIII века стала утрачивать общенародный характер, обращаясь в сословную монархию. Устранить произвол управления и упразднить крепостное право — это значило бы вернуть верховной власти прежнее, истинное ее положение. Внимание Александра, как и всего мыслящего общества, обращается на эти два вопроса. Так как общественное мнение было тогда почти исключительно дворянским, то вопросу об управлении уделено было больше внимания. Одни возлагали надежды на преобразование Сената, предлагали сделать из него «политический» орган, а другие шли дальше, проектируя и реформу Сената, и собрание депутатов (проект Безбородко ); третьи мечтали об усилении в России аристократии, как орудия для ограничения самодержавия; четвертые толковали о разных действовавших тогда конституциях. Немало было и таких, которые стояли за сохранение самодержавной формы правления во всей ее чистоте, предлагая ограничиться лишь административными реформами. Различные мнения эти вполне ясно сказались по поводу указа 5 июня 1801 года. Полагая законность как исходную точку и конечную цель преобразований, Александр I считал себя ниже законов: «быть выше их, если бы я мог, конечно бы не захотел, ибо я не признаю на земле справедливой власти, которая бы не от закона истекала». Поэтому после неудачного образования Непременного (позже Государственного) Совета, поспешно произведенного 30 марта 1801 года, Александр хотел поскорее восстановить Сенат во всех его правах и обязанностях, рассчитывая сделать его надежным стражем закона.
Указ 5 июня 1801 года, признававший, что «умаление прав Сената привело к ослаблению силы самого закона, всем управлять долженствующего», произвел чрезвычайно сильное впечатление в обществе: правительство заговорило о законности, общество — о политической реформе. В докладе Сената, составленном Завадовским, была нарисована яркая картина «Сената порабощенного», в котором «молчать тяжело, говорить бедственно было». Сверх того, государю подано было немало отдельных записок и мнений о том, чем должен быть Сенат.

Советники и единомышленники Александра I

Еще при Павле Александр с тремя своими друзьями составлял проекты конституции; теперь в этом же почти составе он решил изучить положение своего государства и обсудить замышляемые преобразования. Около государя образовался тесный кружок лиц (В.П. Кочубей, П.А. Строганов, Н.Н. Новосильцев, А.А. Чарторыйский). Лица, его составлявшие, принадлежали к высшему обществу, были выразителями аристократических тенденций; это былилюди европейски образованные, воспитанные на просветительной литературе XVIII века, в высшей степени честные, не домогавшиеся для себя лично никаких реальных выгод, одушевленные желанием работать на пользу родины и, главное, независимые, готовые помогать императору только при соблюдении им известных условий. Отрицательными качествами этих четырех советников Александра I былинеполное знакомство с бытом и прошлым России, недостаток деловитости, неумение разобраться в подробностях. Сотрудничество их было непродолжительно (1801 — 1806), и вина в этом лежит не на Александре I. Они смотрели на государя немного свысока, находили его неопытным, мягким и ленивым; им казалось, что, вследствие мягкости характера Александра, его нужно поработить, не теряя времени, чтобы другие не предупредили их.
План их состоял в полной реорганизации управления, реформе социальной и — как завершение всего — даровании России конституции, т. е. законного признания прав народа и гарантий нового политического строя. В план введены были также вопросы внешней политики: князь Чарторыйский соглашался работать только под условием восстановления Польши, и мысль эта разделялась его друзьями. Молодые друзья Александра не обольщали несколько нетерпеливого государя мыслью о скором достижении заветной цели, а напротив, они постоянно подчеркивали, что дарование обновленного строя возможно лишь после изучения положения России и, главное, после преобразований административных и общественных. Условием, далее, они ставили тайну работ, дабы общество и народ не волновались; несколько наивно они уверяли государя, что с совершившимся крупным преобразованием, как с свершившимся фактом, волей —неволейпримирятся все. Последнее, но главное условие было то, чтобы реформа была дарована государем как акт его вполне свободной воли. Друзья Александра I знали, что им придется считаться с Лагарпом, а со своей стороны, они усиленно выдвигали А.Р. Воронцова, к которому Александр чувствовал антипатию, и Мордвинова. Члены кружка во многих случаях проявляли желание руководить Александром I: так, они настойчиво требовали отставки адмирала Кушелева, выражали свое удивление по поводу назначения казанским губернатором некоего Аплечеева, рассуждали о том, сколько времени Александру пробыть в Москве по случаю коронации, старались взять под свое наблюдение сношения Александра с прусским королем, отговаривая его от мемельского свидания и советуя вообще быть осторожным в переписке с Фридрихом—Вильгельмом. Когда отношение Александра ко всем этим попыткам расширить власть кружка изменилось, недавние друзья его стали отзываться о нем совсем иначе: «Александр — это совокупность слабости, неверности, несправедливости, страха и неразумия (non —sens)».

Разногласия с членами кружка

А между тем Александр I, если хотел восстановить общенародный характер государственной власти, едва ли имел право настолько подчиняться кружку своих друзей и едва ли вообще он имел право принять всецело их программу и способы, ими предложенные к ее осуществлению. Едва ли и сами друзья Александра правильно ставили задачи неофициального комитета. Они, конечно, оказывались верными последователями рациональной философии, довольно —такипренебрежительно относившейся к народу. Они считали нужным предпослать переустройство страны политическим реформам, тогда как Александр I хотел при вступлении на престол непременно дать конституцию; откладывая ее, они тем самым делали менее возможным ее осуществление, пропускали психологический момент. Принимая на себя задачу полного переустройства России, они бесспорно брали задачу выше своих сил. Они разбрасывались и обсуждали в неофициальном комитете все: и внешнюю политику, и реформу Совета и Сенат, и введение министерств и комитета министров, и о крепостном праве, и о дворянстве, и о системе народного просвещения (с 24 июня 1801 года по 9 ноября 1803 года).
Планы их с наибольшей ясностью вылились в указе 8 сентября 1802 года о расширении прав Сената и учреждении министерств. В научной литературе оценка этой реформы установилась давно и прочно - еще Сперанским указаны были очень крупные ее недостатки:
- учреждены были скорее должности министров, чем министерства, ибо коллегиальное начало было сохранено;
- распределение дел по министерствам оказалось неудачным, новые права, данные Сенату, — мнимыми;
- сферы компетенции Совета, Сената и министерств были разграничены весьма неопределенно;
- не только ответственность министов перед Сенатом оказывалась призрачной, но и самое положение Сената упало, а взамен выросло новое, едва намеченное учреждение, — комитет министров. 
С реформы 1802 года в России начали самодержавно править министры, что вряд ли входило в планы Александра I и его друзей. Справедливость требует, однако, объяснения некоторых сторон неудачной реформы. При оценке ее иногда упускают из вида ее незаконченность. Несомненно, что ее предполагалось увенчать «конституцией». Правда, из проекта Новосильцева, которым разработано было и учреждение министерств, конституцию предполагалось ввести лишь впоследствии, когда умы будут готовы к этому, но, во всяком случае, идея министерского управления связывалась с представительными учреждениями. Неофициальный комитет понимал, что ввести министерскую систему без ответственности министров — значило усилить деспотизм и как временный и неизбежный выход, они приняли ответственность министров перед Сенатом, но они решительно отвергли мысль о действительном укреплении Сената и остановились на образовании комитета министров. Здесь неофициальный комитет преследовал две цели: придать единство управлению, уничтожить всеподданнейшие доклады отдельных министров и тем лишить последних возможности подносить к Высочайшей подписи указы и испрашивать Высочайшего разрешения. Неофициальный комитет, вводя министерское управление, несомненно был проникнут недоверием к министрам. Желая уничтожить частные беседы министров с государем и тем лишить их возможности личного влияния на государя, он устанавливает особую форму доклада, доклада совместного, т. е. комитет министров.

Работа комитета министров

Комитет министров получил особое развитие и значение, главным образом, потому, что в 1802 — 1805 годах государь лично почти всегда присутствовал в заседаниях его: из 23 заседаний 1802 года он присутствовал в 20, в 1803 году — во всех 42 заседаниях, в 1804 году — из 31 заседания в 26. Такого внимания не удостаивалось ни одно из наших высших учреждений.
Душу комитета министров составляли члены неофициального комитета: все четверо вошли в состав его, и в первое время его журналы составлялись Новосильцевым и Строгановым. Неофициальный комитет окончил свое существование 12 мая 1802 года, хотя в 1803 году между 26 октября и 9 ноября состоялись еще четыре его заседания. 
Можно сказать, что в 1802 — 1805 годах комитет министров был своего рода продолжением неофициального комитета. Из четырех членов неофициального комитета только один, Кочубей, стал министром (внутренних дел), остальные заняли посты товарищей министров, но, тем не менее, присутствовали в комитете (с 1808 года в комитете министров членами его состоят только министры, и товарищи лишь заменяют их в случае отсутствия). До 1808 года существовал иной порядок, чтобы дать возможность Строганову, Чарторыйскому и Новосильцеву влиять через комитет на все текущее управление и парализовать до некоторой степени влияние неприятных кружку министров. После Аустерлица, с 1806 года, кружок распадается — и вот комитет министров, в 1802 — 1805 годах заседавший почти еженедельно, в 1806 году имел всего 11 заседаний, в 1807 году — 10, и ни на одном заседании не было государя. В 1808 году комитет имел до сентября только 6 заседаний, и лишь с осени 1808 года комитет начал снова правильно, еженедельно функционировать, но уже на основании нового положения. Можно сказать, что первоначальный комитет министров умер одновременно с распадом кружка неофициального комитета. Пока члены неофициального комитета сами были у власти, они не замечали, что комитет министров занимает совершенно неподобающее ему место; со стороны они это заметили сразу.

Международные отношения

В отношения международные Александр I хотел внести те же одушевлявшие его чувства законности, любви и мира. Он верил в высокую роль, принадлежащую ему и его стране. Он не намеревался расширять владений России, а его мечтой было стать во главе человечества, для его блага. Первый консул и Франция были серьезнейшим препятствием к осуществлению его мечтаний. С первых же дней Александр выступает как противник Наполеона, конечно, очень осторожный. В наследство от отца ему достались очень запутанные отношения: союз с Францией, война с Англией, разрыв с Австрией и почти готовый разрыв с Пруссией. 
Положение это было настолько странно и ненормально, что даже недавние враги наши не смотрели на него серьезно. 
Александр сразу провозгласил начала невмешательства России: Россия не имеет надобности в союзах, ей не следует связывать себя никакими договорами; «лично для себя, — говорил Александр I, — мне ничего не нужно, желаю только способствовать спокойствию Европы». В то же время он решался «наложить узду на властолюбие Франции». С первым посланцем Бонапарта, Дюроком, Александр завел речь о королях неаполитанском и сардинском. Он не скрывал от своих сотрудников, что лишь обстоятельства заставляют его поддерживать пока с консулом мирные отношения. Практически все при русском дворе были враждебно настроены против Наполеона: обе императрицы, Лагарп, неофициальный комитет с князем Чарторыйским во главе, князь П.П. Долгоруков. Даже в частной жизни своей Александр являлся противником французского правителя. В то время как как Бонапарт окружал себя все большей помпой и роскошью, реставрируя двор прежнего режима, Александр I отличался простотой быта и обстановкинастолько, что вызывал не совсем одобрительное удивление своих подданных. 
Во внешней политике Александру I часто ставят в вину его первые две войны против Франции, но едва ли это справедливо: русскому правительству было слишком трудно оставаться равнодушным зрителем того, что тогда происходило в Европе. Александр I, не дожидаясь нападения Наполеона, сам выступил против него сначала с Австрией, потом с Пруссией. В обеих этих войнах Александр I действовал сообразно с реальными выгодами России, подготовляя ее триумф. Совершенно правильно он связывал войны с Наполеоном с польским вопросом, и мнение о том, что мысль о такой связи внушена была ему князем Чарторыйским, едва ли справедливо. Восстановление самостоятельности Польши было возможно: последствия — Тильзитский мир — доказали, что Александр предвидел эту возможность и желал предупредить восстановление Польши врагом России. По своему положению Польша могла быть и авангардом России в ее борьбе с западными соседями и наоборот. Александру нужна была Польша не для увеличения территории России, а для того, чтобы отнять у врага России возможность иметь союзника почти что в самой России, т. е. в западной Руси и Литве, где так силен был польский элемент. Такая идея не может считаться ни утопической, ни несогласной с истинными интересами России, ни даже неисторической, ибо Александ I, добиваясь восстановления Польши под своим скипетром, в личной унии с Россией, следовал примеру Иоанна Грозного и Алексея Михайловича. К XIX веку процесс собирания русской народности (кроме Галиции) закончился. Соединясь с Польшей, Россия выступала уже как старшая и главная в семье славянских народов. 
В XVII веке это не было сделано не потому, что этого не хотели, а потому, что не могли. Выгоды России были хорошо согласованы с принципиальной стороной действий Александра I. Достичь цели можно было различными путями. Когда Александр, к удивлению и негодованию многих, настоял на назначении князя А. Чарторыйского министром иностранных дел, он дал понять, что кладет разрешение польского вопроса в основу всей внешней политики. Кружок неофициального комитета поддерживал государя в данном отношении вполне и даже шел дальше его, вполне разделяя план князя Чарторыйского — в союзе с Австрией и Пруссией разбить Францию, получить от союзников земли, отошедшие к ним по разделам Польши, с вознаграждением за счет французских завоеваний, и затем руками России восстановить Польшу. В плане этом был один слабый пункт: отношение к Пруссии. Чарторыйский хотел силою заставить Пруссию присоединиться к коалиции против Франции, но сын Павла, внук Петра III и Екатерины Великой, Александр не расположен был разрывать отношения с государством, с которым Россия сделала уже многое!
Из окружавших Александра лиц многие разделяли его прусские симпатии, особенно кн. П.П. Долгоруков, а в системе Александра всегда было место и для Польши, и для Пруссии. СвиданиеАлександра I с Фридрихом —Вильгельмом III укрепило связь между обоими дворами. При таких отношениях России к Пруссии произошел разрыв с Францией, поводом к которому послужила казнь герцога Энгиенского (1804), родственника Аександра, захваченного на Баденской территории. Уверяя, что цель войны — независимость государств Европы, что русский государь, обладая громадной империей, ничего не желает, кроме пользы своих союзников, и начинает войну не против французского народа, Александр вступил в бой, дабы исполнить, как он ее понимал, обязанность могущественного государя и, вместе с тем, разрешить польский вопрос. Война началась, но Пруссия не присоединялась к коалиции. Александр поехал в Пулавы, дабы подготовить польское общественное мнение к провозглашению его королем польским, а кн. П. Долгорукова послал договориться с королем прусским о конвенции относительно прохода русских войск через прусскую территорию. Когда Александр узнал об этом, он из Пулав проехал не в Варшаву, как раньше предполагалось, а в Берлин. Зздесь он добился условного присоединения Пруссии к коалиции, за что ей обещан был Ганновер. Тогда же в Потсдаме, у гробницы Фридриха Великого, Александр поклялся в вечной дружбе королю Прусскому и его дому. Затем Александр поспешил к своей армии.
Имеется много свидетельств, что он и окружавшие его не сомневались в победе. Накануне битвы князь Долгоруков говорил с Наполеоном от имени Александра I так, как будто русские силы стояли на высотах Монмартра. Александр сам горел нетерпением сразиться с Наполеоном. Поражение русских и австрийских войск под Аустерлицем (20 ноября 1805) было полное, коалиция была расстроена, Австрия поспешила заключить мир с Францией. После Аустерлица Александр не отказался от основных своих убеждений, но, получив боевое крещение, стал самостоятельнее, строже, подозрительнее. Самолюбие его не могло не страдать: в столь осуждаемые им эпохиЕкатерины II и Павла I русские войска одерживали только победы — а при нем, в присутствии его, царя (чего не было со времени Петра Великого), войска были решительно разбиты. Он искал в душе оправдания и нашел его — в окружающих. 
Широко распространилась легенда о коварном образе действия австрийцев. Даже Елизавета Алексеевна, почерпавшая свои сведения из первоисточника, в письмах к матери уверяет последнюю, что причина неудачи австрийцы, не находит слов для их порицания (lache, traitre, bete), уверяет даже, что австрийцы не только заставили голодать русскую армию, но и обратили оружие свое против русских! В том же духе говорил в Берлине князь Долгоруков. Кроме Австрии, в глазах Александра I виноваты были и русские генералы, особенно Кутузов, и члены неофициального комитета: они ввели государя в заблуждение относительно сил Наполеона. Кружок неофициального комитета распался.
Внимание Александра I всецело сосредоточилось на внешней политике. Внешнюю политику он взял непосредственно в свои руки. При главных дворах Европы стали время от времени являться особые посланцы его с важными, секретными поручениями. Даже министр иностранных дел не всегда был вполне осведомлен об истинных намерениях Государя.
В этот период Александр решился продолжать войну с Наполеоном, но на этот раз — в союзе с Пруссией. Напрасно князь Чарторыйский энергично восставал против такого образа действий, предсказывал гибель России от союза с Пруссией, указывал на необходимость для России приобретения устьев Немана и Вислы, т. е. как раз то, что впоследствии и Наполеон предложил Александру I. Все эти советы не убедили Александра, и князю Чарторыйскому осталось только покинуть пост министра иностранных дел. В следующем 1807 году оставил пост министра внутренних дел и Кочубей, а Новосильцев вынужден был уехать от гнева государя в Вену.

Отношения с Францией после поражения.

И Александр I, и армия его, и общество русское были уверены, что Аустерлицкий бой — досадное недоразумение, требующее мщения. Подчиняя внутреннюю политику внешней, А. стал прибегать к приемам, которых до тех пор избегал: желая возбудить народное чувство против Наполеона, он повелел Синоду составить объявление, в котором Наполеон обвинялся в восстановлении иудейского синедриона, в ниспровержении церкви Христовой и даже в провозглашении себя Мессией. Русский народ призывался доказать Наполеону, что он — тварь, совестью сожженнаяи достойная презрения. Объявление это читалось по воскресным дням в церквах. Оно напоминает манифесты Елизаветы и Екатерины.
13 января 1807 года был образован комитет, заменявший собою в сущности тайную канцелярию, закрытую в 1801 году.
Неудачи привели Россию к Тильзитскому миру: Александр I стал союзником Наполеона, принял от него Белостокскую область из бывших владений Пруссии, обязался присоединиться к континентальной системе. Два новые союзника обязались действовать сообща. Наполеон указал Александру I на необходимость для России достигнуть естественных границ — реки Торнео на севере, Немана или даже Вислы на западе и Дуная или Балкан на юге. Особенно тяжелое впечатление было произведено присоединением Белостокской области, отнятой у государя, которому так недавно Александр I дал клятву верности. 
Таким образом, Александр становился в ряды обыкновенных государей старого режима, прикрывавшихся иногда идеями, но на деле захватывавшими добычу всюду, где только было можно. Небольшой объем этого приобретения подчеркивал символическое значение его: Александр был привлечен к расхищению Пруссии. Образование герцогства Варшавского, из которого должна была вырасти Речь Посполитая, делало Тильзитский мир безусловноневыгодным для русского правительства. 
Наполеон, и по сознанию самих французских историков, вносил этим разрушение в собственное дело. Покойный историк Шильдер, приведя немало свидетельств крайне скептического отношенияАлександра I к Наполеону даже в дни Тильзита, склонялся, однако, к заключению, что Александр искренно решился следовать новым обязательствам.
Однако после обнародования новых документов (великим князем Николаем Михайловичем ) возможно утверждать противное: подписывая Тильзитский мир, Александр I выгадывал время, чтобы иметь возможность подготовиться к новой войне. Ему не оставалось делать ничего другого. Он встретился с Наполеоном и одержал блестящую дипломатическую победу. Тильзитский мир поэтому кульминационный пункт в жизни Александра I, необыкновенный подъем его духовного развития, остальное уже следствия, вытекавшие отсюда при ослабевавшем уже настроении. Особенно рельефным становится его образ по сравнению, с одной стороны, с Наполеоном, с другой — со всем русским обществом. Он постоянно задает Наполеону вопросы, когда же и как оба императора будут действовать в Турции? По мере того, как Наполеон все больше запутывался в Испании, Александр I начал обращаться к нему с робкими сначала намеками о польских делах и в пользу несчастного прусского короля.
Русское общество не сочувствовало союзу с Наполеоном. Государя жалели, над ним смеялись, даже болтали, кем бы заменить его. Высшее общество не хотело «знать» Савари и Коленкура и даже с этой, чисто внешней, стороны создавало много хлопот государю. Объявление войны Англии, соблюдение континентальной системы пагубно отражалось на России в экономическом отношении: сокращение вывоза хлеба и леса особенно чувствительно было землевладельцам, прекращением морской торговли тяготилось купечество, вздорожание привычных уже товаров (кофе, вино), привозимых из Англии, упадок курса и общая дороговизна угнетали служащее сословие. Государь и народ не понимали друг друга.

Борьба Александра I с брожениями в России

Не отказываясь от своих принципов, Александр I счел нужным ввести строгоеи крепкое управление. Военным министром вместо Вязьмитинова был назначен граф Аракчеев, влияние которого сразу стало заметно на всем управлении. Вне сомнения, Александр I поставил рядом с собою это «пугало престрашное» ввиду внутреннего брожения. Иностранные дела, больше номинально, вверены были Н. П. Румянцеву, одному из немногих сторонников союза с Францией а кн. А. Б. Куракин занял место Кочубея. Волнение общества по поводу союза с Наполеоном достигло апогея перед поездкой государя в Эрфурт. Князь Чарторыйский снова считал себя вправе давать Александру советы, но более сильное впечатление должно было произвести на Александра I письмо императрицы Марии Федоровны, заклинавшей сына не ездить в Эрфурт, «не преклонять добровольно чела своего, украшенного прекраснейшим из венцов, перед кумиром, проклятым настоящим и грядущими поколениями». В Эрфурте (1808) Россия особою конвенцией обязалась содействовать видам Франции в Австрии, за что Наполеон признавал присоединение Молдавии и Валахии к России; но уже тогда было заметно, что союз почти разрушается. К числу последствий Тильзитского мира принадлежало объявление Россией войны Швеции (1808) и война с Австрией (1809). Война со Швецией кончилась присоединением к России по Фридрихсгамскому миру шведской Финляндии. По Фридрихсгамскому договору король шведский отказался навсегда от своих прав в Финляндии и признал, что она будет «состоять в собственности и державном обладании Империи Российской». Попытка шведских уполномоченных внести в договор определение прав и привилегий финнов была отклонена. Таким образом Фридрихсгамский договор обеспечил Россию от возможности внешнего вмешательства в русско-финляндские отношения.

Русско-финляндские отношения при Александре I

Еще раньше, чем был заключен Фридрихсгамский договор, Александр обещал населению Финляндии сохранение старинных его прав, управления, религии. Он лично открыл и закрыл созванный им сейм в Борго, на котором подтвердил обещание сохранения финляндской конституции. Не подлежит сомнению, что население Финляндии после этого определяло свои отношения к России на основании акта в Борго, и Александр за всю свою жизнь ни разу не показал, что считает себя свободным от обязательств, данных в Борго.
Войны со Швецией Александр не хотел, но она была начата по весьма настойчивым указаниям Наполеона. Александр I уговаривал Густава IV Адольфа, женатого на сестре Елизаветы Алексеевны, вчерашнего союзника России, примириться с Наполеоном, чтобы избежать неприятной и крайне непопулярной войны. Когда это не удалось, Александр сделал все от него зависевшее, чтобы не подражать Наполеону и не казаться таким же хищником, хотя бы и поневоле. Поэтому он старался придать присоединению Финляндии характер добровольного подчинения ему финнов. В глазах Александра это было вдвойне выгодно: добровольное присоединение позволяло России не опасаться восстания вновь завоеванного края, столь близкого к столице, а самое присоединение было важно уже потому, что тогдашняя Россия не насчитывала и 40 миллионов жителей, а между тем Александр I уже готовился к войне с Наполеоном.
Вновь вступив в 1809 году в переписку с Чарторыйским о восстановлении Польши и соединении ее с Россией, Александр мог ссылаться теперь на наглядный пример того, что страны, вошедшие в состав России, могут спокойно и счастливо развиваться. 
Александр I хотел, чтобы в Финляндии действовала конституция. Он не желал подчинять Финляндию русскому управлению и лично вычеркнул ту статью проекта положения, которою предполагалось обязать генерал —губернатора сноситься с министрами по делам Великого Княжества. Ни в учреждении государственного совета 1810 года, ни в учреждении министерств нет и намека, чтобы туда должны были или могли поступать финляндские дела. Александр приказал докладывать их лично ему, для чего впоследствии и была учреждена должность статс-секретаря по финляндским делам и особая комиссия. Государю была известна нелюбовь финнов к русским, но он надеялся, что неприязненные чувства со временем сгладятся, когда финны увидят, что подчинение России принесло им одно благо. Он не возложил на Финляндию тех тягостей, которые несла Россия. С времен Петра Великого, а то и раньше, окраины обыкновенно ставились в привилегированное положение. Рассчитывая и России дать конституцию, Александр I предполагал, что оба народа, по-соседски, дружественно, будут свободно развиваться.
Вина Александра I не в том, что он дал Финляндии, а в том, что он не дал того же России.Этим он существенно нарушил равновесие между отдельными частями государства. Рядом стали свободный народ, действовавший через своих законных представителей, и народ не свободный, именем которого говорили и действовали очень многие без всякого на то права. В соединении со вновь приобретенной Финляндией Старой Финляндии, т. е. завоеваний Петра Великого и Елизаветы Петровны, Александр I и его окружающие видели не отторжение земель от России, а скорее простое перечисление из одного генерал —губернаторства в другое. В политике Аександра заметно отсутствие правильного представления о «народности», свойственное почти всем воспитанным на философии XVIII века. За верхним слоем: в Финляндии — шведами, в Прибалтийском крае — немцами, в Западной Руси — поляками, Александр не различал собственно народа: в Финляндии — финнов, в Прибалтике — эстов и латышей, в западных губерниях русского населения, и потому понимание им блага этих окраин было очень поверхностно.

Войну с Австрией (в 1809 году) Александр I вел не серьезно, и Наполеон ясно видел, как мало он может полагаться на Россию. Впрочем, по Шенбруннскому миру Россия получила от Австрии Тарнопольскую область, но к герцогству Варшавскому от Австрии же отошла территория, в два раза большая.

План общей реформы России при Александре I

Намереваясь дать России либеральные установления, Александр, в глуши своего кабинета, в доверительных беседах со Сперанским, обдумывал план общей реформы, которая должна была обновить Россию от дворца до последней хижины. Сперанский «нашел в разуме и сердце государя веру в достоинство человеческой природы, в высокое ее предназначение, в закон всеобщей любви, яко единый источник бытия, порядка, счастья, всего изящного, высокого». Сперанским и был выработан «План всеобщего образования России». В настоящее время представляется возможным установить полную преемственность плана Сперанского по отношению к замыслам неофициального комитета. Это позволяет считать Александра I в гораздо большей степени автором плана, чем это представлялось раньше.Сперанский только развивал, а иногда и просто повторял мысли Александра I.

Цель «Плана» та же, что и прежде:
- ввести законность в русскую жизнь.

Средства те же:
- реорганизация общества и управления; 
- дарование гражданам гарантий и законченные политические реформы.

Поэтому в плане взаимные отношения державной власти и новых политических установлений определены ясно.
Недостаток «Плана» тот же, что и в проектах неофициального комитета:
- необыкновенные размеры задуманного преобразования, предполагающего новую организацию сословий, совершенное видоизменение крепостного сословия;
- новое административное разделение России;
- полное переустройство гражданских и судебных установлений Империи и, в заключение, политическую реформу.

Представляя свой план в октябре 1809 года, Сперанский рассчитывал, что уже осенью 1811 года Россия вступит в новое политическое бытие. 
Однако из этого плана осуществлено было очень немногое, да и то, что было осуществлено, оказалось в старой обстановке совсем не таким, каким было бы в новой. Государственный совет, преобразованный из непременного совета, должен был обсуждать законы до внесения их в государственную думу; на деле государственный совет образовал учреждение, в котором в последней инстанции рассматривались проекты законов и уставов. Министерства, в точном смысле этого слова, созданы в России не реформою 1802 года, а Сперанским. Распределение дел по отдельным министерствам и, главное, внутренняя организация министерств проведены были очень точно и ясно, так что эти учреждения могли с лета 1811 года сразу правильно функционировать на новых началах. Проводя в жизнь единоличное управление в административных органах, составитель плана имел ввиду установление действительной ответственности министров пред государственной думой, но так как последняя не была осуществлена, то в результате получилось лишь, с одной стороны, улучшение правительственного механизма, а с другой — еще большее против 1802 года развитие министерского самовластия.
Составление свода законов подвигалось вперед медленно и неправильно. Финансы государственные, расстроенные продолжительными войнами, предполагалось быстро поправить огромным выпуском ассигнаций. Однако вместо этого в 1812 году наступил кризис, и курс ассигнаций упал с 50 копеек серебром до 25, а местами даже до 20 — 19 копеек серебром. Отдельные мероприятия государя (указы 3 апреля и 6 августа 1809 года) возбуждали в обществе сильное раздражение. 
В начале 1812 года создалась чрезвычайно напряженная атмосфера. Все чего-то ждали, чего-то опасались. Инстинктивный страх обуял как общество, так и народ. С 1811 года Александр I стал говорить своей супруге после обычного посещения 11 марта гробницы отца в Петропавловской крепости: «где в этот день мы будем в будущем году?».
Страх перед Наполеоном, недовольство преобразованиями, молва о грядущих реформах, делали общество и даже государственных людей слишком нервными. Неискренняя внешняя политика — а открытой она не могла быть — государя, официальный язык того времени, далекий от объективности, всегда все преувеличивавший, — все это создавало взаимное недоверие и непонимание. Учреждение государственного совета понято было некоторыми как ограничение самодержавной власти, на что одни негодовали, а другие, напротив, радовались и думали воспользоваться создавшимся положением для противодействия планам Александра I.
Резкое столкновение в совете произошло по вопросу, в то время чрезвычайно важному, о том, как содержать армию, собранную против Наполеона. Ввиду полного недостатка в средствах казначейства правительство предполагало возложить содержание армии на земли, на население, т. е. дать армии право забирать провиант и фураж, выдавая владельцам квитанции, по которым впоследствии можно было бы произвести расчет. В совете, после возражения Мордвинова, мера эта не прошла (позже она была осуществлена через комитет министров). Тогда стали приписывать Александру раскаяние в том, что учрежден государственный совет. Широко распространено было мнение, что Сперанский своими проектами нарочно возбуждал общественное мнение против Александра. Сверх того, Александр I узнал об оскорбительных отзывах о нем Сперанского, остротах и каламбурах на его счет. Такого поведения государь не прощал и людям, гораздо более знатным по происхождению, чем Сперанский, на которого Александр смотрел как на свою креатуру. Сперанский был выслан из Петербурга 17 марта 1812 года. Отставка и высылка Сперанского вызвали в обществе довольно шумное удовольствие. Была широко распространилась легенда об измене Сперанского. В свою очередь Александр I ничего не сделал для того, чтобыснять несправедливое обвинение со своего недавнего любимца.

Накануне войны с Наполеоном

По окончании войны с Австрией несогласия между противниками быстро росли. Война казалась неизбежной всем, сколько-нибудь посвященным в тайны тогдашних отношений. Все сводилось, в сущности, к одному капитальному вопросу: кому из двух — Александру I или Наполеону — должна принадлежать гегемония в Европе. В Париж, по мысли Сперанского, отправился К. В. Нессельроде, тогда молодой человек. Миссия его была очень щекотливая: государь не вполне доверял способностям канцлера своего Румянцева и посла в Париже, князя А. Б. Куракина и для непосредственных переговоров с Наполеоном был послан Нессельроде. В целом ряде писем (с марта 1810 года по сентябрь 1811 года) Нессельроде неизменно указывает на неизбежность войны именно в 1812 году и настойчиво советует как можно скорее помириться с Турцией, чтобы иметь свободные руки. Желание Наполеона вступить в брак с сестрой Александра, Анной Павловной, было искусно отклонено. Он женился на Марии —Луизе, дочери императора австрийского. 
В августе 1811 года Наполеон уже сделал русскому послу в Париже сцену, которая с его стороны обычно служила признаком близкого разрыва.
Обе стороны начали стягивать свои войска к границе.
Александр I придавал большое значение польской армии, предполагая, что она —то и даст перевес той стороне, к которой присоединится, но попытка его привлечь на свою сторону поляков разбилась о холодные ответы князя А. Чарторыйского.
Более успешно развивались отношения с Швецией и Англией. Австрия и Пруссия присоединились к Наполеону. Однако Александр, впрочем, рассчитывал, что войска обеих немецких держав будут лишь фиктивно действовать против России. Наибольшим облегчением для России было заключение мира с Портой (16 мая 1812), по которому Бессарабия по р. Прут отходила к России.

Война с Наполеоном

12 июня французы перешли реку Неман.
Александр I дал знаменитый обет: «не положу оружия, доколе ни единого неприятельского войска не останется в царстве моем». 
С самого начала военных действий обнаружилась и полная непригодность выработанного (генералом Пфулем ) плана, и та дезорганизация, которую присутствие государя с его квартирой вносили в армию. По совету Аракчеева, Балашова и Шишкова, Александр I покинул армию и поехал через Смоленск в Москву. 
Настроение общества и народа должно было сторицей вознаградить Александра I за испытанные им неудачи: он увидел много доказательств патриотизма, большую готовность жертвовать собою и своим имуществом. Смоленское дворянство предложило государю 20 тысяч рекрутов, московское — 80 тысяч человек и 3 миллиона рублей; купечество московское до 10 миллионов рублей, хотя администрация всемерно старалась овладеть народным движением и удержать его в разрешенных ею границах (Растопчин, Балашов). 
Однако были и рассуждения вслух на тему, что Александру не справиться с таким гениальным вождем, как Наполеон. Были и такие, которые намеревались задать государю ряд вопросов о численности и расположении наших войск. Большинство, однако, приветствовало государя в надежде на скорую и решительную победу: после похода Карла XII русские не допускали мысли, что враг осмелится приблизиться к Москве. Поэтому там спокойно толковали о войне, собирали пожертвования, щипали корпию, острили, проектировали полки амазонок. Непрерывное отступление армии быстро изменило настроение: воинственность сменилась страхом, веселость и смех — молитвенным настроением, возбуждение — унынием. Помещики боялись крепостных, которым Наполеон сулил свободу. Во главе управления России стал, на время войны, комитет министров, по этому случаю получивший особую организацию (20 марта 1812). Председателем комитета министров был назначен граф Н.И. Салтыков, получивший от государя самые широкие полномочия. Без преувеличения можно сказать, что Салтыков с управляющими делами комитета министров правил Россией с 1812 по 1813 годы.
Задачи комитета были необыкновенно широки: военное дело поглотило все его внимание; укомплектование армии рекрутами, снабжение ее одеждой, обувью, провиантом, при крайнем недостатке средств государственного казначейства, составляло трудную задачу. Пострадавшие от неприятельского нашествия губернии требовали самого внимательного попечения и опять-таки денежной помощи. К неизбежному во время войны распространению болезней присоединилась еще чума, проникшая в наши южные губернии. Нелегко было прокормить голодное население пострадавших губерний, а на руках еще была масса военнопленных, которых надо было содержать под присмотром. Местами напуганное неудачами население легко поддавалось слухам, например, о том, что поляки образовали заговор в пользу французов и собираются перерезать русское население в западных губерниях. Там уверенно говорили о возвращении французов: «древо, насажденное Наполеоном, скоро принесет плоды». Многие ополчения взяты были дворянством на свое содержание сначала на три месяца, но когда прошел этот срок — ополчения не были распущены, и пришлось добровольное пожертвование обратить в обязательный налог на 1813 год. Этот налог, как экстренный сбор, был взыскан с 14 губерний, не поставивших ополченцев. Осторожный и компетентный в данном случае судья, министр Гурьев, полагал, что «по весьма умеренному исчислению, Россия ополчениями, наборами, воинскими требованиями, нарядами и пожертвованиями дала государству свыше 200 миллионов рублей. В 1811 году доходы государства равнялись 280 миллионам рублей, а в 1812 году они, по предварительной смете, были определены в 303 миллиона; затем дополнительная смета (возвышение налогов) дала 72 миллиона рублей, да пожертвованиями, по вышеуказанному мнению Гурьева, народ дал государству около 200 миллионов рублей, всего, таким образом - 575 миллионов рублей, вдвое больше чем в 1811 году. Кроме этого масса расходов не поддается исчислению: обязанность доставлять подводы для подвоза провианта к армии тяжелым бременем лежала на населении. Крестьянам приходилось нанимать подрядчиков; подрядчики везли, но лошади у них падали, гонщики разбегались. Много заготовленного провианта было невозможно доставить, и он сгнил без пользы. Были губернии, где в течение пяти лет население должно было отдавать весь свой хлеб войску. Не удивительно поэтому, что 1812 год считают эпохой, с которой началось разорение и обнищание России. Когда в 1820 — 22 годах разразился в России сильный голод, последствие неурожая, то исходной точкой обеднения помещичьего класса указывали именно 1812 год, и притом не только по отношению к Белорусским губерниям, но и к Черниговской, к Полтавской. Представителям местной власти приходилось действовать в необычной обстановке. К ним предъявлялись самые разнообразные, противоречивые требования, шедшие то из Петербурга, то, при крайней затруднительности сообщений, даже отрезанности некоторых губерний, — непосредственно из армии. Назначены были генерал —губернаторы в другие губернии — сенаторы, но в общем порядок был везде сохранен. Более всего и власти, и дворянствострашились крестьян. Очень многие думали, что русский народ охотно примет свободу от крепостного состояния из рук Наполеона. За исключением весьма немногих случаев, сводившихся к весьма обыкновенному неповиновению помещикам, этого не произошло, и в конце 1812 года некоторым помещикам казалось, что отношения помещиков и крестьян утвердились (Тургенев ). В деле сохранения порядка победа была одержана не войсками, а самим народом.

Наполеон ошибся: чем дальше он углублялся в Россию, тем единодушнее становилась нация — именно нация, которой в XVIII веке еще не было: в отношении ненависти к Наполеону и французам царило полное согласие. Во дворце, где народное настроение представлялось в несколько сентиментальном свете, были уверены, что старцы, потерявшие все, говорят: найдем средства к жизни, все лучше постыдного мира; даже женщины забывают об опасностях и боятся одного — мира! Ненадежным элементом оказались дворовые: они подслушивали разговоры господ, преувеличивали их, распускали вздорные слухи, обкрадывали господ, бежали от них и т. п.
В то же время рекруты вообще не очень охотно шли в войска: в усиленной степени это проявилось в 1811 году — пришлось даже набор назначить не летом, когда крестьянам было удобно прятаться в лесах, а 15 сентября. В некоторых местах оказалось чрезвычайно много «порченых» (отрезавших себе пальцы, растравлявших раны и т. п.); нельзя было посылать большие партии рекрутов — войска для конвоя не было, а без провожатых рекруты разбегались. 
В 1812 году произведено было три набора: всего взято по 20 человек с 500 душ. Немало бежало и из армии, образуя шайки мародеров. Одно время думали даже о необходимости привести солдатвторично к присяге, но это предположение было отклонено как оскорбительное для большинства, которое служило верой и правдой. Брожение в армии, общий голос народа и общества заставилиАлександра I назначить главнокомандующим М. И. Кутузова. Высшие чины и офицерство армии не ограничились этим: они предложили императору (через Вильсона) удалить графа Румянцева от должности и заявили, что всякая идущая из Петербурга мысль о прекращении военных действий сочтена будет в армии не за действительное выражение воли государя, а за злоумышленное иностранное внушение. Александр I был до глубины души возмущен этим, решительно отверг требования отставки Румянцева и вновь подтвердил свое непоколебимое решение воевать:«лучше отращу себе бороду и буду питаться картофелем в Сибири». 
Между тем армия отступала, отступила и с Бородинского поля, оставила Москву, немедленно занятую неприятелем. Паника распространялась. Страх проник, наконец, и во дворец. Императрица Мария Федоровна, Константин Павлович, Румянцев и Аракчеев громко говорили о необходимости мира. Петербург спешно готовился к вывозу всего ценного. После Клястицкой победы кн. Витгенштейна Петербург вздохнул свободнее. Эта победа, сама по себе совсем не важная, надолго покрыла лаврами ее героя — весьма посредственного генерала. Двигаясь в глубь России, занимая старинную ее столицу, Наполеон рассчитывал прежде всего на моральный эффект, но вызвал только жажду мести. Во дворце императора поддерживала императрица Елизавета Алексеевна, которая стояла в это время к нему всего ближе. С этого времени началось снова некоторое сближение между Александром и его супругой. 
После 6 октября (Тарутинский бой) обстоятельства круто изменились. 14 октября Наполеон начал отступление: неудача похода выяснилась. Хотя Кутузов, отчасти по стратегическим, отчасти по своим политическим соображениям, преследовал наполеоновскую армию недостаточно решительно, но лишь самые жалкие остатки ее достигли русской границы. Теперь поднимался вопрос, продолжать ли войну, или заключить почетный мир с Францией? Мнения разделились: восторжествовало то, по которому заключить тогда же мир с Наполеоном значило бы отказаться от всех понесенных жертв. Александр I был душою составившейся в 1813 году коалиции против Наполеона. Много раз особые личные свойства русского монарха спасали общее дело. Большой дипломатический талант императора развился вполне. По признанию историков, проявились и военные его дарования.

Правление Александра I после победы над Францией

19 марта 1814 года Александр I и прусский король вступили в Париж. Победа над Наполеоном не завершила дела. Для осуществления своих планов Александру I пришлось вести долгую дипломатическую кампанию со своими союзниками, пришлось делить добычу. 
Во время своего пребывания во Франции в 1814 году Александр безусловно проводит свои прежние идеи: по отношению к Европе, особенно к Франции, он желает только обеспечить мир. Внутреннего устройства ее он не хочет касаться, полагая, что либеральные учреждения, развитие и распространение либеральных идей — лучшее средство для процветания страны. Вознаграждением России государь считал восстановление Польши, соединенной унией с Россией. Он громко выражал уверенность, что крепостное право будет уничтожено еще в его царствование. Если бы программа Александра была исполнена — это вознаградило бы Россию за все ее жертвы. 
С самим Александром в это время происходит перемена. От природы мягкий, вдумчивый и мечтательный, он, казалось бы, должен был быть человеком религиозным, но до 1812 года эта сторона его жизни оставалась как бы заглушенной. В свое время он получил религиозное образование от человека (протоиерей Самборский), который всем складом своей души мог пробудить в своем воспитаннике религиозные чувства. Это, однако, не было заметно: Александр ходил в церковь, исполнял церковные обряды, говорил и писал иногда о Промысле, о Провидении и только. Одним из последствий войны 1812 года было пробуждение в светском обществе религиозности на смену поверхностному материализму и «вольтерианству» второй половины XVIII века. Александр также стал искать в религии поддержку и утешение. С лета 1812 года совпадение обстоятельств он стал объяснять вмешательством иногда Божественной воли.Разочаровавшись вполне в окружавших его, в Кутузове и Барклае не меньше, чем в других, обманувшись столько раз в своих расчетах и надеждах на силы человеческие, Александр I, не приписывая конечного успеха себе, видел в гибели Наполеона непосредственную руку Божию.
С лета 1812 года он стал ежедневно читать Библию, иногда вместе с императрицей. Медаль, выбитая в память двенадцатого года, имела надпись: «не нам, не нам, а имени Твоему». Обет, данный Александром выстроить в Москве храм Христа Спасителя, широкое гостеприимство, оказанное государем английскому библейскому обществу, несколько раньше сношения с масонами: вот первые показатели нового настроения Александра. В Париже государь пожелал непременно говеть. Увидел особое указание свыше и в том, что случайно нашлась там православная церковь в этом городе. В первый день Пасхи, 29 марта 1814 года, в Париже, на том месте, где пал «добрый и кроткий Людовик XVI», устроен был амвон, и совершено торжественное богослужение в присутствии царя и всех русских войск. «Сыны холодной отчизны Севера по неисповедимой воле Провидения принесли очистительную молитву за жертву народного буйства; русский царь, по ритуалу православному, всенародно молился вместе с своим народом и тем как бы очищал окровавленное место пораженной царственной крови» — так писал Александр I об этом событии. Сначала религиозное настроение еще уживалось с либеральными идеями, но Аександру уже кажется, что он — орудие Промысла. Робкий, неуверенный в себе, Александр избрал систему действий, в которую он верил. В годину несчастья он имел мужество отстаивать свою систему при самых неблагоприятных обстоятельствах. Если бы он теперь перенес свое счастье, как раньше переносил несчастье, он дал бы порабощенной Европе и России свободу, а освободительная война освежила и укрепила бы Россию. 
Скоро, однако, стало заметно, что Александр — ум блестящий, но не глубокий и не самостоятельный. 

С 1814 года начинается постепенное падение Александра.
На Венском конгрессе Александр усиленно проводил свою программу, но в действиях его в Вене с прежними политическими идеями уже переплетаются начала религиозные. На свои отношения к государям, тем более к Меттерниху, Талейрану, Александр I смотрел с всепрощающей христианской точки зрения, но как государь, он не имел права предавать забвению такие факты, как договор, заключенный против него (в феврале 1815) Австрией, Англией и Францией. Он мог настоять на присоединении к России всего Варшавского герцогства, но между тем он согласился на компромисс, довольствуясь присоединением теперешнего Царства Польского, и уступая Австрии Тарнопольскую область. Кратковременное торжество Наполеона во время ста дней было очень мучительно для Александра. До тех пор он верил, что свободный народ свободно призвал Бурбонов. Отныне эти иллюзии были разрушены, и ему пришлось поддерживать Бурбонов грубой силой.
Во время второго похода в Париже Александр сблизился с известной баронессой Ю. Криденер. Прожитое с его скорбями, горестями и радостями стало для Александра греховным. Ему казалось, что снисходительность его порождает распущенность, а за нею и другие пороки. Во время вторичного пребывания в Париже русские войска неоднократно испытывали на себе гнев государя. Он безмолвствовал при начавшихся казнях «белого террора». В таком настроении Александр пожелал, чтобы народы увидели, как государи принимают верховную власть от Бога. Проект акта, известного под названием Священного союза, составлен был самим Александром, при участии Стурдзы и Каподистрии, и был показан госпоже Криденер. Государи, приступавшие к этому акту, обязывались и во взаимных отношениях, и в управлении подданными руководствоваться заповедями Св. Евангелия. Оно должно было непосредственно во всем управлять царями и их действиями.
Дальнейшая политика Александра, внешняя и внутренняя, есть попытка приложения к жизни начал, возвещенных актом Священного союза.

В 1815 году Александр возвратился в Россию, куда он приезжал еще в 1814 году, но ненадолго. Немногие понимали, что подъем и сильные ощущения не продолжительны, что за днями, полными одушевления, днями великих событий, потянется длинная цепь вялых, холодных дней... В русских сердцах поднимался вопрос, что же даст государь России? После Петра Александр I былпервый русский царь, ездивший за границу. Теперь народ совсем иначе относился к возвращению своего государя, но сам Александр возвращался в свое отечество не тем полным одушевления человеком, которым покидал его. Он возвращался усталый, пресыщенный. Три года, проведенные в непрерывном напряжении, в решении мировых вопросов, его совершенно изменили - его интересы остались за границей.
Он принял на себя поддержку установленного порядка, борьбу против революции. Он считал возможным всегда, когда сочтет нужным, снова двинуть русскую армию за границу, и не сомневался в том, что всегда будет располагать необходимыми для того средствами. Всем этим уже предрешался вопрос, может ли Россия получить конституцию. Заботы об армии и ее всегдашней готовности должны были особенно привлекать внимание государя.

Россия предстала Александру, в 1815 году, в печальнейшем виде. Даже недавно реформированные высшие центральные органы управления не оправдали надежд императора. Он остался недоволен комитетом министров, ибо раскрылись большие злоупотребления. Управляющий делами комитета Молчанов отдан был под суд, военный министр, князь А. И. Горчаков — также.Управление шло чрезвычайно плохо — можно сказать, хуже, чем при Павле I. Отсутствие государя, неизвестность, в которой находились многие министры, полномочия, данные местным властям, и непосильные задачи, возложенные на них по сбору налогов на военные дела, — все это привело к полному разгрому местного управления. 
Неисполнение сенатских указов, накопление недоимок, произвольные аресты граждан, жестокие (до смерти) наказания в местах заключений, взятки, продажа казенных имуществ, ябедничество, отдача откупов без торгов, корчемство, контрабанда, даже подделка ассигнаций, пристанодержательство, — таковы были язвы русской жизни. 
Еще более печальные дела открылись при многочисленных крестьянских волнениях. Крестьянские жалобы того времени дают яркую картину полного произвола и жестокости. Александр I искренне хотел искоренить зло, разъедавшее русскую жизнь. Не собираясь лично заниматься текущими делами, он оставил комитет министров в том положении, которое было дано ему в 1812 году ввиду отъезда государя за границу, — но отдал его под надзор графу Аракчееву. Положения комитета докладывались государю графом Аракчеевым. Значение последнего чрезвычайно возросло, так как всеподданнейшие доклады министров сократились. У государя не было времени читать журналы комитета и поэтому для него составлялись особые краткие мемории, на которых Аракчеев часто излагал свои заключения и примечания к пожеланиям комитета. Аракчеев был членом комитета и, следовательно, имел возможность подавать там отдельные мнения, но он предпочитал писать замечания после, предназначая их для одного государя. Решения государя почти всегда совпадали с мнениями Аракчеева. Аракчеев стал временщиком. На него Александр сложил текущие дела, оставив себе только главное руководство. Однако, Аракчеев был только исполнителем; прежние приближенные Александра (неофициальный комитет, Сперанский) разрабатывали с ним вместе все планы, теперь советник Александру больше не нужен, у него есть своя программа. Он все еще продолжает верить, что либеральные учреждения, «коих священные начала смешивают с разрушительными учениями, не суть мечта». Он продолжает обдумывать конституционные планы. В Польше он сделал опыт, может ли он, не изменяя своим намерениям, распространить на Россию данное Польше политическое устройство. Россию предполагалось разделить на наместничества (что было тем легче, так как почти все губернии Европейской России были собраны в отдельные генерал —губернаторства). В каждом наместничестве должен быть свой сейм, собирающийся раз в 3 года; общий государственный сейм или государственная дума собирается раз в 5 лет. Как местные, так и общий сейм — двупалатные: верхнюю палату в общем сейме образует Сенат, а нижнюю — посольская земская изба. Сенаторы — по назначению, в посольскую палату население (дворяне и горожане) избирают положенное число лиц, две трети коих утверждаются государем в звании послов. Местные сеймы избирают из своей среды известное число депутатов в государственный сейм; половину избранных государь утверждает для присутствования в государственном сейме. Государь — единственный источник всякой власти, но сейм содействует законодательной власти государя. Проект различает закон от устава и указа; издание последних остается прерогативой монарха, равно как и объявление войны, заключение мира, договоров, распоряжение армией.
Приступлено было к образованию наместничеств, на первый раз из пяти великорусских губерний; наместником был назначен Балашов. Речь, произнесенная Александром в 1818 году, при открытии польского сейма, произвела сильнейшее впечатление, но Россия ее не услышала, а только подслушала, что ее хотят наградить конституциею. Одни были в восторге; другие (Киселев, Ермолов ), разделяя их радость, недоумевали, почему государь выразил так определенно и поспешно свою волю; третьи — к числу которых принадлежал и Сперанский — опасались, что речь будет понята крестьянами как обещание свободы гражданской, и что, следовательно, произойдет общее замешательство.

Военные поселения при Александре I

Политическим идеям Александра не противоречило усиленное насаждение в эти годы военных поселений. Идея военных поселений не была новой. Выдуманы они не Александром и не Аракчеевым. В России, в продолжение всего XVIII века, были поселенные войска, вплоть до деятельности Потемкина в Новороссии.

Многие причины выдвинули снова этот вопрос:
- грустное положение солдата, после 25 —летней службы остававшегося без всяких средств к пропитанию;
- тяжелое положение его же во время прохождения службы, что доказывалось и огромным процентом больных в армии, и постоянными побегами;
- невеселое положение офицеров армейских полков, рассеянных по трущобам и медвежьим углам, без общества, без развлечений, без книг, и быстро опускавшихся нравственно.

Ко всему этому прибавлялись и соображения бюджетные. 
Во время наполеоновских войн русская армия достигла небывалых размеров: в 1812 — 15 годах — до 1 237 000 человек, что, при наличности податного населения в 15 800 000 человек, составляло, вероятно, четвертую часть населения в возрасте 15 — 35 лет. К 1826 году в армии числилось 884 000 человек, но сокращение армии не входило в расчеты Александра I, оставалось, следовательно, изыскать новые способы содержания войска. Не могла удовлетворять такого военного человека, каким был Александр I, и система комплектования армии: больше половины рекрутов поступало от помещиков, которые, конечно, старались отдавать не лучших крестьян. При таких условиях мысль, что армия может кормиться собственным земледельческим трудом, представлялась чрезвычайно соблазнительной; кроме того, новая система гарантировала старослуживому, по окончании долгой и тяжелой службы, земельную собственность и семейную обстановку. Молодое поколение будущих воинов вырастало в военной обстановке. Страна давала своего рода огромный капитал (казенных крестьян и земли) под военные поселения, но за это освобождалась навсегда от главнейших трат на военное дело. Военный элемент изолировался от населения. Тотчас по поселении той или другой воинской части (батальона, полка) часть солдат (лучшие) наделялись от казны землею, домами, орудиями, скотом и пр., и в первые годы получали провиант на себя и на свои семейства, и обмундирование. Все, что они приобретали своим трудом, считалось их личной собственностью. Такие оседлые поселенцы избавлялись от походов. Остальные солдаты данной части располагались в квартирах своих счастливых товарищей, должны были помогать последним в полевых работах и получали за это ту же пищу, что и их хозяева, а надежда перейти в разряд этих последних и получить земельную собственность должна была побуждать их к исправной службе. Каждая часть имела свой поселенческий округ, крестьяне которого переходили в военные поселения; с этого момента прекращалось их право распоряжаться судьбою своих детей. Сыновья становились военными кантонистами: до семи лет они проживали у родителей, с восьмого посещали школу, с двенадцати лет уже большую часть времени проводили в школе, а с восемнадцати лет поступали в резервные части. 
Тем не менее, идея военных поселений совершено ошибочна, ибо с течением времени армия совершенно отделилась бы от народа, и военные поселения обратилась бы в лагеря завоевателей в покоренной стране.
Проведение в жизнь идеи военных поселений Александр поручил Аракчееву. В военные поселения перешли 138 батальонов, 240 эскадронов и некоторые другие части. В поселенных округах считалось 150 тысяч нижних чинов и 17 тысяч лошадей, 76 тысяч инвалидов, 154 тысячи кантонистов. Всего населения (с крестьянами) было под управлением Аракчеева почти 750 тысяч душ. Финансовую сторону этого предприятия можно считать даже блестящей: израсходовано было на военные поселения лишь 18 миллионов рублей, и к 1825 году собран был даже особый капитал в 30 миллионов рублей, вполне обеспечивавший дальнейшее развитие дела. В счет расходов не входит цена земли, отведенной под поселения (почти 2 400 000 десятин — в губерниях: Новгородской, Харьковской, Херсонской, отчасти в Могилевской), но ценность этой земли от пользования ее военными поселениями увеличилась. Затем, к устройству военных поселений применен был солдатский труд, который переложить на деньги невозможно.
Но что было прекрасно в теории — на практике оказалось очень тяжелым и возмутительным; регламентация труда и самой жизни возмущала всех, кто соприкасался с военными поселениями, особенно тех, кто терпел от власти Аракчеева, человека хотя и безусловно честного и этим выделявшегося среди моря тогдашних взяточников, но жестокого и совершенно бездушного, смотревшего на людей как на автоматов. Его система получила название «аракчеевщины», и жуткая память о ней надолго сохранилась в русском народе.

Положение крестьян при Александре I

Положение помещичьих крестьян Александру не удалось улучшить, несмотря на все его стремление к этому. Он обсуждал крестьянский вопрос порою весьма тщательно, всегда сознавал несправедливость крепостного права, но вопросы, как освободить крестьян, с землею или без земли, и как достигнуть того, чтобы не восстановить против себя дворянство, не поддавались решению и заставляли его медлить. Ему подсказывали, что недовольство народной толпы опаснее возмущения дворянства, но народная масса стояла далеко, и, разделенная на множество миров, только изредка подавала голос, — а дворянство тесною толпою окружало трон, и голос его всегда был слышен царю. Надежда на добровольный отказ дворянства от права владеть людьми вскоре была оставлена: число уволенных крепостных по закону 1803 года достигло только 50 тысяч душ.
Никого в крепостные Александр вновь не обращал, раздачу людей в награду за службу прекратил. При нем строжайше наблюдалось правило, что свободный человек не может стать предметом частного владения. Александру удалось добиться освобождения крестьян в прибалтийских губерниях. Эо был первый опыт освобождения значительного числа крепостных — и опыт неудовлетворительный.
Частые войны не только отвлекали Александра от проведения внутренних реформ, но мешали освобождению крестьян еще тем участием, которое дворяне всегда принимали в войнах. С необыкновенной силой Александр почувствовал это в 1814 году, когда подписывалблагодарственный манифест русскому народу.
Закон 1803 года обставил увольнение крестьян большими формальностями, но помещики сравнительно нередко их не соблюдали, увольняя крестьян по домашним завещаниям, иногда просто по устным сделкам. Такие акты, обнаруживавшиеся обыкновенно уже после смерти помещика, вели к тяжбам и спорам с наследниками. Александр почти всегда брал сторону крестьян. В 1813 году в особой комиссии, а потом в комитете министров рассматривался целый ряд таких дел. Когда находили невозможным отказать наследникам в их законных требованиях, Александр приказывал вступать через генерал —губернаторов в частные сношения с наследниками, дабы оставить крестьян свободными.
Унизительный обычай продавать крестьян без земли, который так возмущал Александра, был в его царствование, однако, даже узаконен указом 28 октября 1808 года о крепостных пошлинах —яркий пример обманутого доверия государя.
Вследствие крестьянских волнений Александр I повелел, чтобы приговоры, которыми присуждалось к наказанию более 9 лиц, шедшие через Сенат, были ему докладываемы, и часто смягчал наказания, проявляя почти всегда большую, сравнительно с Сенатом, строгость к помещикам, приказывая иногда брать имения их в опеку и т. п.

В общем Александр не так настойчиво занимался внутренними реформами. Ему, повелителю не только России, но и всей Европы, не страшны заговоры, не страшно и недовольство страны. Но такое настроение продолжалось недолго. Думали, что по удалении Бонапарта настанет время покоя и мира. Мира, однако, не было в Европе, не было и внутри России.

Забота Александра I о просвещении России

Одну из светлых сторон деятельности Александра составляли заботы о просвещении России. Ученик Лагарпа справедливо придавал огромное значение делу просвещения и склонен был считать министра народного просвещения едва ли не важнейшим из министров. Он намеревался покрыть Россию целой сетью учебных заведений, которые последовательно вели бы учащегося«от азбуки к университету»: сеть эту должны были составить: приходские училища (одно, по крайней мере, на два прихода), уездные, губернские (гимназии) и университеты. В первые годы своего царствования Александр даже высчитывал, через сколько лет вся Россия будет грамотна. Низший разряд училищ не был обеспечен от казны; на высшие разряды в начале царствования тратилось около 1,2 миллиона рублей, т. е. из 90 миллионов общего расхода около 1,3%; в конце царствования около 8,6 миллионов рублей при 413 миллионах рублей, т. е. около 2% всего расходного бюджета.
До Александра в России было два университета (в Москве и Дерпте); вновь при нем открыты вХарькове, в Казани и в Петербурге. Преобразован или вновь открыт целый ряд специальных высших заведений — лицеев. Правда, в университетах сначала не хватало профессоров, и было совсем мало студентов, но это с течением времени сглаживалось. Черные дни настали для университетов только с 1812 года, когда правительство дорожило всякой копейкой. Сначала все учебные заведения отличались своим светским характером и всесословностью. Но, когда государяохватило мистическое настроение, это сказалось и на участи учебного дела. Он решил тесным образом соединить веру и знание, «дабы христианское благочестие всегда было основанием истинного просвещения». Видимым знаком нового направления было образование соединенного министерства духовных дел и народного просвещения. В учреждении этом скрывался и другой смысл: дела всех вероисповеданий одинаково ведались в разных отделениях департаментов. Александр I подчеркивал свою полную веротерпимость.
Министром назначен был князь А.Н. Голицын, еще более государя подпавший под влияние мистических учений. Но это обоснование знания верою, порученное, к тому же, чиновникам, которыми почти всегда руководили соображения вовсе не идейного порядка, гибельно отразилось на судьбе нашей юной науки. Роль, сыгранная в борьбе с Наполеоном, поставила Россию и ее государя чрезвычайно высоко. Аександр вместо того, чтобы пользоваться одним моральным почетом, он старался удержать за собою направление общеевропейской политики. 
Свою политику последних лет Александр построил на грубом принципе: всякая революция есть война и завоевание, а следовательно, надо бороться с революцией, где бы она ни начиналась. 
Победой своей над Наполеоном Александр и его союзники больше всего были обязаны живому чувству народности, проявившемуся благодаря французской революции и с особой силой вспыхнувшему в 1812 — 14 годах, вследствие тирании Наполеона. Теперь Александр, не разобравшись в причинах успеха, направлял оружие против главного союзника своего и тем разрушал свою силу. В образованном обществе многие это понимали и негодовали на царя, который «из России делал страшилище народов», который стремился всюду, но только не «к туманным берегам печальной родины своей».

Последние годы царствования

Внутри России последние годы царствования Александра I представляют картину медленного увядания. Никогда Александр так много не ездил, так часто не отсутствовал из России, как теперь. Не было, кажется, в России человека, который не жаловался бы на это: острили, чтогосударь управляет Россией из почтовой коляски. Жаловались, что государю было дело до всего, только не до того, что происходит в России. Эти жалобы доходили до императрицы Елизаветы Алексеевны и преданных Александру генералов (Закревского, например) и немало их смущали. Масса дел оставалась нерешенною, отлагалась до приезда государя; нарождались тайные общества. Еще в 1816 году открылось (по случаю перехода одной волости под военные поселения), что, вопреки убеждению государя и правительства, никаких продовольственных запасов нет. Пока рассуждали, как поставить продовольственное дело, собирать ли запасы натурою или деньгами, в 1820 году открылся голод, сначала в Черниговской губернии; в 1821 году голодало уже 15 губерний; большинство помещиков отказывалось прокармливать своих крестьян; люди примешивали к хлебу всевозможные суррогаты, едва держались на ногах, пухли, хворали и умирали. Все это создавало благоприятную почву для волнений, для пробуждения серьезного недовольства.
Личная жизнь Александра в последние годы протекала мрачно. Дух его был не всегда спокоен, общество часто его тяготило. Отраду и отдых он находил только в путешествиях, причем сознавался, что именно езда доставляла ему удовольствие, а вовсе не цель поездки. Семейная жизнь в эти годы скрасилась сближением с Елизаветой Алексеевной, которая сходилась с государем во вкусах и тоже стремилась к уединению. Александр был поражен смертью своей дочери от М.А. Нарышкиной. Он не скрыл своего горя от жены и нашел в ней теплое участие. С остальной семьей своей Александр не сходился, не находя в ней ни утешения, ни спокойствия.
С 1818 года (17 апреля), когда у великого князя Николая Павловича и супруги его Александры Федоровны родился сын Александр, положение в царской семье изменилось. И теперь рождением маленького Александра обрадована была больше всех бабка его, императрица Мария Федоровна. С этого момента она начинает больше уделять внимания Николаю Павловичу иАлександре Федоровне. До сих пор она противилась постоянным настояниям Константина Павловича о разводе его с Анной Федоровной. Теперь она круто изменила свое мнение и согласилась на развод. Причины этой перемены ясны: императрица хочет видеть Николая, апотом внука на престоле. Насколько это радовало Марию Федоровну, настолько же огорчало Елизавету Алексеевну; ее письма к матери наполнены в эти годы довольно резкими выходками против Николая Павловича и его супруги, а отчасти и против Марии Федоровны: по словам Елизаветы Алексеевны Александр I разделял ее мнение о Николае. Известным актом Александр и Мария Федоровна признали отречение Константина Павловича, и Александр назначил своим преемником Николая, конечно, некоторое свое нерасположение к характеру Николая Александр подавил в себе соображениями государственными. Елизавета Алексеевна после смерти Александра писала своей матери, что она знала об отречении Константина, но думала, что он возьмет его назад. Полагают, что истинный характер этих актов был от нее скрыт. 
Александр I очень сблизился с женою в последние годы и, конечно, по своей деликатности, видяее угасающую жизнь, не открывал ей того, что неприятно поразило бы ее. Быть может, это одна из причин того, что отречение Константина не было обнародовано. 
1 сентября 1825 года Александр I в последний раз покинул Петербург. Смерть постигла его в Таганроге, почти на границе Азии. При расставании с жизнью проявились опять лучшие стороны его характера. Он заботливо ухаживал за женою, жил в Таганроге чрезвычайно просто, гуляя по утрам и подолгу беседуя даже с темными людьми, бродягами. Смертельную болезнь схватил он, может быть, оттого, что долго вечером стоял в одном сюртуке, не показывая виду, что озяб, тогда как слуга, который вез ему шинель, по недоразумению с экипажем стал не в указанном месте, сам от холода закутался в шинель и заснул под экипажем, а государь прозяб, но не рассердился. Терпеливо он переносил мучения, полулежа на кушетке, все время наблюдая, чтобы за ним ухаживали как можно меньше.
19 ноября 1825 года его не стало.
«Незримый путешественник», как называли его при жизни, умер так, что многие долго не верили его смерти и полагали, что он скрылся, таинственно исчез...

Место Александра I во всемирной истории

В ряду русских государей Александр I занимает высокое место: он принадлежит не только русской, но и всемирной истории. Нельзя излагать и внешней, и внутренней истории многих европейских государств того времени (Пруссии, Австрии, Германского союза, Франции) без обращения к личности этого монарха. Он не удержался на достигнутой его народом высоте, его не называют великим, но имя «Благословенного» долго держалось в памяти народной.Державин был прав в своем предсказании: Александр I на престоле остался человеком. В нем не было самомнения, самоуверенности, столь частых в его положении: он весь был сомнение и колебание. В области религии Александр всю вторую половину жизни искал истины; отличаясь веротерпимостью, он с полным уважением относился и к православным монахам, особенно отшельникам, и к квакерам, и к католическим ксендзам, и ко всем сектантам. В области свободы гражданской он не уничтожил крепостного права, но первый положил конец распространению этого уродливого явления русской жизни и продолжал начатое отцом его вмешательство государственной власти в отношения между помещиками и крестьянами. В области свободы политической он в первую половину царствования искренне хотел дать ее русскому народу, во вторую только иногда говорил об этом; во всяком случае, он много содействовал развитию либеральных идей в России.

С. М. Середонин.

Статья приведена в современной обработке, выполненной на сайте www.biografii.ru