Шестнадцатилетним юношей вступил на престол этот государь, и, по самому возрасту своему и душевным свойствам, мягким и податливым, подчинялся влиянию окружающих его, сперва воспитателя своего боярина Морозова, потом патриарха Никона и, наконец, боярина Матвеева. Но эти влияния не исключали в нем, особенно в пору зрелости, самостоятельности, которая сказалась и в его борьбе со своим прежде "собинным другом" и даже "соправителем", и которая сломила этого "великого государя" и могучего человека. Мягкость характера Алексея Михайловича сказывалась в его благотворительности нищим, в посещении заключенных в тюрьмах и в помощи прочим страждущим, в его ласковости и, наконец, в данном ему народом названии "тишайшего". Во многих его письмах отражается его теплое участие к людям, их горю и нужде. Но, при всем этом, он бывал и строг к виновным, и немало лиц чувствовали на себе тяжесть царской опалы. Бывали даже случаи самоличной расправы государя. Так, выведенный из терпения хвастовством в боярской думе боярина Милославского, Алексей Михайлович надрал ему бороду и вытолкал его за дверь. Если отрешимся от мелочных фактов, то мы увидим в Алексее Михайловиче человека принципа и сознанной теории. Власть свою самодержавную государь ставил очень высоко, хотя, как и отец его, созывал земские соборы. В кругу книг, находившихся "на верху" у царя, мы встречаем и сочинения Юрия Крижанича, который, обращаясь к государю, говорил: "в твоих руках, царь, чудодейственный жезл Моисеев, посредством которого ты можешь творить дивные чудеса, - в твоих руках самодержавие, -совершенная покорность и послушание подданных. Уже давно на свете не было такого царя, который имел бы силу творить такие чудные дела, какие ты можешь легко делать и приобрести за них у всего славянского народа (Крижанич был провозвестником славянского единства и врагом немцев) нескончаемое благословение, у других народов бессмертную славу, а у Бога, после земного царствования, царство небесное". Сознавая свое царское величие, Алексей Михайлович окружал себя необычайным блеском и великолепием. Приемы послов, выходы царские и торжественные обеды отличались удивительным великолепием. "Двор Московского государя, писал в то время англичанин Карлейль, так красив и держится в таком порядке, что едва ли найдется хоть один из всех христианских монархов, который бы превосходил в этом Московского". Он был очень начитан, писал прекрасным почерком, образчик которого мы привели выше. Вместе с тем в нем была заметна склонность к авторству, что выразилось тем, что он писал записки о своих походах, написал устав соколиной охоты и в письмах дал немало картинных описаний разных обстоятельств, как, напр., смерти патриарха Иосифа и разных удач и неудач на охоте, особенно с любимыми им соколами и кречетами (при нем на стрелецких знаменах часто изображали св. мученика Трифона на коне и с соколом в руке).
Он не чуждался иностранцев и дозволял им жить в Москве, но только в одной Немецкой слободе, но, желая пользоваться успехами западной образованности, он не так, как его сын Петр I, преклонялся пред иностранцами. Боясь того, что Крижанич называет чужебесием, он предпочитал иностранцам русских образованных людей, вроде Симеона Полоцкого, Епифания Славинецкого, Федора Ратищева, Ордина-Нащокина и боярина Матвеева. Ценя образованность, Алексей Михайлович своею набожностью был образцом царя православного: каждый день бывал на церковных службах и с необыкновенною строгостью соблюдал посты. В Великом посту обедал только три раза в неделю, а в остальные дни кушал по куску черного хлеба, по соленому грибу и огурцу. В домашней жизни своей государь был образцовым семьянином. Глубоко трудолюбивый, он однако не прочь был от увеселений и устроил "комедийныя храмины" в Преображенском и в Кремле, где давались представления, в роде Навуходоносора, царя Вавилонского, и Юдифи и Олоферна и т. п.
Наружность его, судя по описанию современников, была такова: он был белолиц, румян, темно-рус, имел красивую окладистую бороду. Телосложения крепкого и, несмотря на, деятельную жизнь, был склонен к тучности.
Царствование "Тишайшего"
Алексея Михайловича не было для Москвы тихим:
напротив того, оно было по своим событиям шумным
и даже, по временам, довольно бурным. Многие
посольства из разных стран приходили в Москву и
были принимаемы здесь с выдающимся блеском,
поражавшим иностранцев. Воспроизводим дальше
рисунок дома в Москве, где останавливались
чужестранные послы, как он представлен в
"Путешествии в Московию" немецкого посла
барона Меерберга. В свою очередь, царь часто
отправлял русских послов в другие государства,
даже в Испанию, Италию и пограничный с Сибирью
Китай. Видела Москва в это царствование и
малороссийское посольство от гетмана Богдана
Хмельницкого и всего казачества, пришедшее бить
челом, чтобы государь примял Малую Русь "под
свою высокую руку"; видела также она, как царь
снаряжал на возникшую из-за этого присоединения
войну с Польшей свои рати, как напутствовал
воевод своих (наказ им положен был к иконе
Владимирской Божьей Матери и оттуда был передан
патриархом князю Трубецкому); слышала
напутственные речи царя к своим воинам и видела,
как он сам отправился на эту победоносную войну с
Польшей, поручив управление государством
патриарху Никону.Немало однако и смутного видела Москва в это царствование: и народный бунт-против Морозова и Милославских, кончившийся смертью Плещеева и дьяка Трахониатова, и так называемый монетный, вызванный вздорожанием всего, вследствие замены серебренной монеты медной, с принудительным курсом первой. Это условливалось тем, что приток из-за границы не разрабатывавшегося еще в России серебра прекратился, так как англичанам была воспрещена беспошлинная торговля, ибо русские купцы жаловались на них за то, что они захватили всю торговлю в свои руки и готовы русским оставить одну только торговлю лаптями.
Но самым важным потрясением этого времени был церковный раскол старообрядства, вызванный исправлением богослужебных книг, которое предпринял патриарх Никон.
Немало волновало москвичей низложение этого "собиннаго друга" государя, и соборный суд над ним, в коем участвовали восточные патриархи. Как памятник этого времени, приводим в настоящем очерке портрет Никона. Видела также Москва эпилог страшного поволжского, бунта, в виде казни (четвертования) Стеньки Разина, испытала несколько сильных пожаров и, наконец, перенесла тяжелую чуму.
В 1654 году осенью, когда
царь находился на польской войне, началась в
Москве чума и страшная от нее смертность. Царица
с детьми и патриарх уехали в Калязин монастырь.
Зараза уничтожила большую часть жителей Москвы.
Массы москвичей от страха разбежались. В
грамотах царю писали, что почти вся Москва
вымерла. В лавках никто не сидит, преступники из
тюрем убежали, начались грабежи. Кремль был
заперт, и оставлена была открытой одна калитка на
Боровицком мосту. Множество трупов валялось не
только по домам, но и на улицах. Гробов для
покойников не хватало, и их прямо зарывали в ямы.
По списку сделанному царским наместником князем
Пронским, умерло в одно лето 400, 800 человек. В
Успенском соборе остался в живых один только
священник. В Чудовом монастыре умерло 182 монаха и
осталось в живых 16. Во время заразы принимались
карантинные меры и дезинфекция, в виде
окуривания полынью и можжевельником и сожжения
зачумленного платья; но все это мало помогало.При Алексее Михайловиче, Москва умножила число своих святынь. По старанию Никона, 13 октября 1648 года, в Москву привезена была из Царь града копия с иконы Иверской Божьей Матери, находящейся на Афоне, в Иверском монастыре. Встреченная царем, его семейством и патриархом Иосифом с духовенством, она сначала была поставлена в монастыре Николая Старого на Никольской улице, потом в Успенском соборе. В 1654 году Алексей Михайлович отпускал икону с войском в поход против поляков; а в 1669 году велел построить для нее
часовню в главных, воротах Китай-города, потому что на Афоне икона стоит в монастырских воротах и называется "вратарницей".
В 1651 году, по совету Никона, бывшего тогда митрополитом Новгородским, перенесены были в Успенский собор гробы: патриарха Гермогена из Чудова монастыря и Иова - из Старицы. В следующем году Никон с князем Хованским и Василием Отяевым был послан в Соловецкий монастырь за мощами св. Филиппа митрополита. По совету Никона, царь написал к этому святителю покаянное послание, в котором говорил: "молю тебя, святой отец, и желаю твоего пришествия сюда, чтобы разрешить прегрешение прадеда нашего царя, совершенное против тебя нерассудно, завистию и несдержанием гнева…" Митрополит Никон читал эту грамоту пред ракой святителя в Соловках.
Царь с духовенством и двором встретил мощи святителя Филиппа в Неглиненских, или Воскресенских, воротах. "Народу, как говорил сам царь в своем письме, было так много, что он не вместился, от Тверских ворот до Неглиненских; и по кровлям и по переулкам яблоку негде было упасть; нельзя было ни пройти, ни проехать"... Мощи были принесены на Лобное место, где от них получила исцеление одна девица; потом на площадь против Грановитой палаты, где опять совершилось исцеление, и в Успенский собор, где 10 дней они стояли среди церкви, причем уже множество больных получили исцеление. Все эти дни производился звон во всей Москве, как на святой неделе; при этом митрополит Никон был избран в патриархи, вместо умершего Иосифа. В память перенесения мощей, царь Алексей Михайлович построил церковь св. Филиппа митрополита, на нынешней 2-й Мещанской улице.
Москва, при царе Алексее Михайловиче, представлялась иностранцам, приезжавшим в Россию, огромным и благоустроенным городом, который выдержит сравнение с любою из западноевропейских столиц, как по количеству своего населения, так и по своим огромным размерам. Что касается до ее живописной и своеобразной панорамы, то иностранцы сильно восхищались в этом отношении нашей первопрестольной столицей.
Из многих описаний
внешности Москвы в это царствование мы обратимся
к двум: к путешествию в Россию Антиохийского
патриарха Макария, описанному на арабском языке
его архидиаконом Павлом Алепским, и к сделанному
немцем, бароном Меербергом.Первый из них так описывает наружный вид ее: "Москва- город открытый и очень привлекательный. Когда вы идете, перед вами постоянно вид полей, лугов и сел. Город расположен на нескольких холмах, особенно высоко стоит Кремлевский дворец. Всякий дом с прилежащим к нему садом, заключен в стенах двора. Вокруг всего города идет тридцативерстный вал, укрепленный деревянными башнями и глубоким рвом; за ним, внутри, на семь верст в окружности (по линии нынешних бульваров), идет каменная стена, а в самой средине находится еще Кремль (Китай-город опущен), построенный из кирпича и камня, защищенный глубоким рвом со стенами по краям, все амбразуры в Кремлевской стене расположены рядами, друг над другом, с наклоном ко вне, и построены так искусно, что невозможно никому ни скрыться под стеной, ни приблизиться незамеченными с какой-либо стороны.
"Против водяных ворот Кремлевских стен, за рекой, находится много садов, принадлежащих государю, и громадная площадь для учения конницы, уставленная многими рядами пушек. Перед восточной стороной лежит большая площадь (Красная), застроенная рядами лавок. Большая часть их построена из камня и снабжена железными ставнями и дверями; напротив их винные погреба, каменные и кирпичные, которые теплы зимой и холодны летом. Между рядами лавок есть книжные лавки, иконные, лавки для продажи платья, колоколов, ладана, посуды и т. д. В каждом ряду для охраны держат собак, которые привязаны на длинных веревках и бегают на блоке вдоль всего ряда. Дворцы в Москве очень новые и построены из камня и кирпича. Мы с удивлением любовались на их архитектуру и украшения, на их прочность, искусное расположение частей, множество окон и столбов на каждой стороне, на высоту их, на громадные башни и разнообразие красок внутри и вне; можно подумать, что стены их обложены плитами настоящего разноцветного мрамора или мелкой мозаикой. Кирпич здесь очень хорош и гладок и к тому же чрезвычайно дешев; каменщики высекают из кирпича фигуры, которые не отличишь от каменых.
"Каждый дом в Москве снабжен большими железными засовами. Двери и ставни делаются из прекрасного обделанного светлого железа. Лестницы в домах москвичи строят обыкновенно высокие, на четырех столбах, с арками. Относительно числа домов в Москве и количества населения надо сказать, что здесь есть дворцы и дома даже за земляным валом; быть может, там их более, чем внутри города, потому что здешнее население очень любит поля. Много раз, когда мы выезжали с нашим патриархом за город, - говорит Павел Алепский, - я замечал, что от монастыря в Кремле (Св. Афанасия и Кирилла) до земляного вала нужно ехать более часа, а пешком, вероятно, не пройдешь и полтора; следовательно, длина всего города от востока к западу, по моему счету, равна трем часам пути. Сельских же домов, примыкающих к городу, на расстоянии версты, двух, трех, даже семи, численное множество, как это видно даже из самого города".
Особенно поражало иностранцев множество церквей с их высокими колокольнями, очень красивой архитектуры, что придавало Москве чрезвычайно живописный вид.
Это описание Москвы очень хорошо иллюстрируется сделанным в 1661 году бароном Мейербергом планом ее, в форме вида города с птичьего полета.
Здесь, под буквою А, изображен Кремль
с его стенами башнями, церквами и дворцами. За
колокольней Ивана Великого (2, 3), Архангельским и
Успенским соборами (4, 5) видна группа зданий,
составлявших дворец царя Алексея Михайловича.
Цифрой 6 обозначен дом святейшего патриарха, 7 - Чудов монастырь, 8 - Спасские ворота, 17 - Сытный двор, 18 - Конюшенный двор, 19 - Боровицкие ворота, 20 - Водоподъемная башня, 22 - Набережный терем, 23 - Государев сад, 30 - Тайницкие ворота.
На Красной площади (11) под цифрой 10 обозначено Лобное место, 9 - Покровский собор, 12 - Торговые ряды, 14 - Земский двор, 29 - Москворецкие ворота и плавучий мост.
В Китай-городе (буква В) видны улицы: Никольская, Ильинка и Варварка, и под цифрой 15 обозначен печатный двор, 16-посольский двор.
В Белом городе (буква С), каменная стена которого шла по линии бульваров, видны под цифрами: 24 - Пушечный двор, 25 - Сретенские ворота, 26 - Вторые Фроловские, 27 - Покровские, 28 - Яузские, 32 - Чертольские, или Пречистенские, 33 - Арбатские, 34 - Никольские, 35 - Тверские, 36 - Дмитровские,
37 - на трубе Неглинной, 44 - Алексеевский монастырь (где теперь храм Христа Спасителя), 45 - Лебединый пруд.
В земляном городе (буква Д), вал коего с башнями шел по линии нынешней Садовой, обозначены: 38 - Таганские ворота, 39 - Немецкое кладбище.
Замоскворечье (буква Е) имеет мало обозначений: под 40 цифрой поставлены Калужские ворота, под 41 - Крымский дворец.
Этот план показывает, что Москва времени Алексея Михайловича была такою же, какою была до смутного времени и выглядела на плане, составленном царевичем Федором Борисовичем Годуновым. Что касается в частности вида Кремля, то он на приводимом рисунке того же Меерберга представляется со стороны Москвы-реки таким: от Тайницкой башни, где находится на Москве-реке Иордан, видны: Спас на Бору, затем Сретенский собор и разные дворцовые здания, Иван Великий с соборами. Дальше, вправо от них, идут разные здания и, вероятно, приказы (в углу рисунка, ближе к Спасской башне),
Строительная
деятельность царя Алексея Михайловича уступала,
в количественном отношении, строительству его
отца Михаила Феодоровича, которому пришлось
восстанавливать Москву, после ее разорения в
смутное время. Но и при этом его преемнике
оставил в своей столице не мало строительных
следов.Начнем с Кремля и дворцов. В 1646 году Алексей Михайлович построил себе новые "потешные хоромы", которые строил дворцовый плотник Васька Романов; здесь давались театральные представления. В 1660 году была возобновлена палата, в коей помещался аптекарский приказ. После переделки в ней окон, дверей и сводов, знаменщик (живописец) писал в ней стенное письмо. Она находилась близ церкви Рождества Богородицы. В 1661 году, вместо старой столовой избы, государь выстроил новую и великолепно украсил ее резьбой, золочением и живописью, в новом заморском вкусе, по вымыслу инженера и полковника Густава Дикенпина. При этом работали, вместе с русскими мастерами, и иноземные, вызванные из Польши и причисленные к Оружейной палате, которая сделалась учреждением и художественным и ремесленным. Широкое новоселье царь справил в новых хоромах, 1 апреля 1662 года, в царицыны именины. Украшена была живописью и новая столовая царевича Алексея Алексеевича, построенная в 1667 году. В 1674 году построены были новые постельные хоромы; плафоны их были расписаны притчами пророков Моисея и Ионы и Эсфири. В 1663 году, Никита Шурутин починивал в верху у государя церковь Спаса Нерукотворенного и трапезу в ней делал наново. Так как Алексей Михайлович жил в теремах, то храм этот для двора заменил соборы Спасопреображенский, Сретенский и Благовещенский. Около этого времени произведены были переделки в теремном здании, а в 1670 году верхняя его площадка, находившаяся между царскими покоями и церковью Спаса, была украшена медною вызолоченною решеткой, запиравшею лестницу с постельного крыльца. Эта прекрасная решетка сохранилась до ныне и была перелита из тех медных денег,
кои заменяли
серебряные и вызвали столько смут. Здание это
состоит из пяти этажей. Нижние служили
мастерскими палатами, третий помещал царских
детей, в четвертом жил сам государь, а самый
верхний представлял одну только палату, вокруг
которой сделана открытая площадка, с коей видна
вся панорама Москвы. В царских покоях из синей мы
входим в столовую горницу, расписанную живописью
и орнаментами, по стенам и сводам, с изразчатой
печью превосходной работы; за трапезной следует
соборная или думная, палата, потом престольная,
служившая кабинетом царя; затем опочивальня с
кроватью его и старинным глазетовым пологом и,
наконец, моленная комната с целым иконостасом
образов и крестов. Воспроизводим выше крыльцо
Теремного дворца, как изящный памятник зодчества
того времени. Общий же вид Теремного дворца мы
воспроизвели в начале нашей книги.Честь-быть жилищем царя - теремной дворец при Алексее Михайловиче делил с дворцом Коломенским, этим прелестным и самобытным созданием русского зодчества, в XVII столетии. Расположенное на высоком берегу Москвы-реки, с громадной панорамой поемных лугов, Коломенское село было любимой дачей Русских царей, начиная с Иоанна Грозного. Но никто из них не потрудился столько для устроения здесь ухиченной и изящной усадьбы, как "тишайший" Алексей Михайлович. В окрестностях Коломенского царь этот особенно любил тешиться "красною охотой соколиною". Одно из урочищ села Коломенского до сих пор называется Кречетовым, а одна из башен называлась соколиною.
В 1649 году он построил там новые хоромы и церковь, которые ставил дворцовых плотников староста Смирной-Иванов. Не прошло и десяти лет, как в 1657 году царь велит ставить здесь еще новый хоромы. Проходит еще десять, и строится новый еще более обширный дворец, для всего многочисленного царского семейства. Строили его русские мастера-плотничий староста Сенька Петров и стрелец Ивашка Михайлов. Дерево, в особенности дуб, привозили сюда издалека; для затейливой резьбы из Нового Иерусалима привозили "мастерские книги по разному делу", принадлежавшие патриарху Никону; котельные мастера делали крыши с прихотливыми гребнями и подзорами. Золото для золочения выписывалось из-за границы. Внутренность палат украшалась "добрым письмом", под наблюдением знаменитого живописца-Симона Ушакова, который расписывал Грановитую палату, и под руководством боярина Богдана Салтыкова. Сам царь нередко ходил смотреть за работами.
Со своими оригинально сведенными чешуйчатыми крышами, изящными башенками, удивительными крыльцами, причудливыми окнами, резными узорочными подзорами, разноцветной раскраской и позолотой, это произведение русского искусства производило чарующее впечатление не только на русских, но и на иностранцев. Блистая золотом, пестрея красками, представляя самые прихотливые сочетания архитектурных линий, постройки Коломенского дворца показались Рейтенфельсу "игрушкой, только что вынутой из ящика". Симеон Полоцкий, очарованный видом дворца, писал:
Седмь дивных вещей древний мир читаше,
Осьмый див-сей дом-время имать наше.
Польские послы, восхищаясь этим дворцом, говорили русским людям, что здесь "место зело весело: хорошо видеть далече поля, всю Москву - монастыри и реку, под самым дворцом текущую... Сенокосы едва оком презрети мочно, по которым, егда разольется река множество птиц, которым Царское Величество тешится, и соколов на птиц пускает"...
Всю жизнь свою царь
украшал любимое Коломенское и оберегал его от
пожаров, на случай коих было приготовлено здесь
пять металлических пожарных труб. В 1673 году,
часовой мастер Оружейной палаты Петр Высоцкий
устроил для этого дворца рыкающих и движущихся
(при помощи особой механики) львов, а на дворцовую
башню часы. Великий грех лежит на XVIII веке,
преклонявшемся пред Западом, за то, что он не
только допустил до разрушения этот памятник
самобытной русской культуры, но и, не дождавшись
постепенного разрушения, разрушил его, по
причине ветхости. Выше мы воспроизводим
коломенский дворец царя Алексея Михайловича с
редкой гравюры, сделанной за год до сломки.Существуй этот дворец до нашего времени, сколько бы плодотворных мотивов давал он для дальнейшего развития на Руси архитектуры, резьбы, орнаментации, живописи и т. п.
Кроме Коломенского, царь Алексей Михайлович заботился и об обстройке своих подмосковных сел - Измайлова и Преображенского. Точно также немало забот было посвящаемо и многочисленным Кремлевским садам: нижнему, верхнему, аптекарскому и внутренним, собственно дворцовым. Давались царские указы и "дохтору", а не простым только садовникам, чтобы в этих садах были разные растения; строились в них беседки и другие украшения, ставились там клетки с соловьями и другими птицами.
В это царствование патриарх Никон построил для себя новые великолепные патриаршие палаты, среди коих отличалась своими украшениями Крестовая палата, со времени императрицы Екатерины II, обращенная в мироварную . Окружавший себя необычайным великолепием Никон неоднократно принимал в своем доме царя Алексея Михайловича.
Москва, в царствование Алексея Михайловича, в своих трех концентрических кругах: в Кремле с Китай-городом, в белом городе и, наконец, в Земляном городе с Замоскворечьем, достигает окончательного своего развития. Даже процесс образования пригородных слобод, которые после Петра I замкнулись в еще более широкий пояс Камер-коллежского вала, в это время почти окончился.
В этом уже последнем
поясе мы в рассматриваемое время отмечаем
присоединение к древним слободам - Сущевской,
Напрудной, Кречетниковской и т. д. еще следующих:
Пушкарской, Нововоротниковской, Мещанской,
которая была названа по множеству переселенцев
из городов (място - по-польски) Западной Руси, где
они назывались "мещанами",
соответствовавшими нашим посадским, и, наконец,
Немецкой слободы. По указу царя, стрельцы-пушкари
помещены были из разных мест в одно, близ церкви
св. Сергия, которая стала с этого времени
называться "в Пушкарях".Здесь находился линейно-пушечный завод, а также и колокольный. Заведовавшие воротами воротники были перемещены от церкви св. Пимена, близ Малой Дмитровки, в Сущево, где они построили храм св. Пимена, в Новых Воротниках.
До царя Алексея Михайловича иностранцы селились близ Спаса в Наливках и в других местах, но, по повелению государя, для иностранцев (офицеров и техников разного рода) отведено было на Яузе особое место, которое стало называться Немецкою слободою, сыгравшею столь важную роль, в молодости Петра I. Здесь построены были кирки и костелы, и возник центр новых веяний, кои при Петре I привели к огромному перевороту в истории Москвы и всей России, к целому ряду преобразований, по западным образцам.
Но прежде, чем обратиться к этому последнему предмету, мы должны еще раз вглядеться в личность и быт отца преобразователя России, в то старое, чего он держался, и в то новое, что при нем зачинается в Москве. Кротостью своего характера, склонностью подчиняться влиянию окружающих и глубокою набожностью он похож был на своего родителя. Но он отличался от него большей подвижностью, что выражалось его личным участием в первой польской войне и весьма частыми поездкам на охоту. Он превзошел страстью к ней Василия III и Иоанна Грозного. По его приказанию в интересах охоты, во дворце веден был дневник погоды. Сам государь, с задором истинного охотника, описывал в письмах свои охотничьи удачи. Как увлекался он поэзией охоты, видно из его собственноручных писем к ловчему А. И. Матюшкину. В одном из них он описывает, как, раннею весною 1657 года (10 апреля), поехал он "отведывать птицу на добычах и между Сущевым и Напрудным наехал прыск (место, залитое вешней водой); там были утки, многие шилохвосты, свиязи и чирята. Пустили на них одного сокола; он высоко взмыл, но не спустился. Пустили другого Дикомыта; он добыл, к радости охотника, хорошую добычу и потешил всех хорошим летом".
В другом письме к заведовавшим соколиным путем царь выражает радость, что улетевшего сокола поймали около Рязани, и пишет: "я теперь кладуся на вас во всем, как лучше, так и делайте; а будет вашим небрежением Адар, Мурат, Лихач, Стреляй или Салтан (ловчие птицы) умрут, и вы меня, не встречайте, а сокольников всех велю перепороть; а если убережете и вас милостиво пожалую, и сокольников тоже".
Царь
засвидетельствовал свою любовь к соколиной
охоте составлением устава, или "Урядника
сокольничего пути". Здесь он называет ее
"красною и славною птичьею охотою", ибо
"красносмотрителен и радостен высокий сокола
лет". Поощряя служилых людей к ней, он
собственноручно приписывает следующий
"прилог": "делу время, потехе час". Посол
германского императора барон Меерберг, желая
снискать царское расположение, всячески
выказывал свой интерес к этой охоте. Царь,
награждая его за это своим вниманием, посылал к
нему своих сокольников, для показу, с лучшими
кречетами и другими ловчими птицами. Этот
дипломат даже снял с любимого государева кречета
портрет и приложил его к описанию своего
путешествия в Московию.Но, предаваясь охотничьей потехе, государь прилежно занимался государственными делами; он высоко ставил свою Царскую самодержавную власть и оберегал ее от всяких посягательств на нее, хотя бы они шли от "собиннаго друга" и патриарха всех северных стран, каким был Никон. Государь всея Руси, он был одним из последних ее собирателей, присоединив от Польши к Москве Малую Русь. Своим законодательством ("Соборным уложением"-подлинник его в виде столбцов хранится в Архиве Министерства Иностранных Дел), он продвинул вперед русское право вообще, и в особенности государственное, оградив Царское Величество не только от восстания на него и неповиновения, но и от малейшего его оскорбления. На Москву свою он смотрел, как на новый Царьград, и был очень рад поместить в первопрестольном соборе икону Влахернской Богоматери, которая считалась покровительницею второго Рима. Относительно блеска своей обстановки, он для Восточной Европы был тем же, чем для Западной был Людовик XIV. Ни один из государей не окружал себя таким величавым этикетом и такой ослепительной роскошью, как Алексей Михайлович.
Это уславливалось не одним
только накоплением царских сокровищ в Москве, но
и самыми воззрениями и чувствованиями государя.
Он внес живую мысль и искреннее настроение в те
величавые и роскошные ряды царских выходов,
приемов послов и церковных празднеств, кои,
будучи совершаемы без подобающего одушевления,
обращаются в блестящий формализм. В этом, как и в
семейной жизни, государь был верен заветам и
уставам своих царственных предшественников.Государь был любящим супругом и примерным отцом своей семьи. Мы привели уже портрет первой его супруги царицы Марии (Милославской). Воспроизводим портрет и второй супруги его Натальи Кирилловны (Нарышкиной). Она, по словам одного иностранца (Рейтенфельса), была блестящей красоты, стройная станом, с челом возвышенным, пленяла звонкою сладостною речью.
Алексей Михайлович много заботился об обучении не только своих сыновей, но и дочерей, коим в учителя дал ученого Симеона Полоцкого. В новый (1 сентября) 1674 год он объявил старшего сына, 13-летнего царевича Федора, своим наследником. "Действо (церковно-государственный обряд)" происходило в этот раз на Красной площади, в присутствии двора, духовенства, народа и иноземцев. При этом царевич поздравлял отца и патриарха с Новым годом и говорил речь. Царевича показывали в этот день в Архангельском соборе иностранным послам и находившимся в Москве малороссиянам (сыновьям гетмана Самойловича).
За два года перед тем, 30 мая 1672 года, родился царевич Петр. Народ в своей песне так сказывал об этом событии:
Как светел, радостен в Москве
Благоверный государь Алексей, царь Михайлович,
Народил Бог ему сына, царевича Петра Алексеевича,
Первого императора на земле…
Ранним утром колокола Кремля и Москвы разнесли повсюду весть об этом событии, и царь-отец уже в 5 часов утра был на благодарном молебне в Успенском соборе и ходил к Михаилу Архангелу и в Вознесенский и Чудов монастыри. В Благовещенском соборе - возвел в окольничьи отца царицы Кирилла Нарышкина и ее воспитателя Матвеева. Во дворце в этот день угощали бояр и думных людей и других поздравителей водкой, фряжскими винами и плодами, а 1-го июля был обед для бояр в царицыной палате. 29-го июня в Чудовом монастыре происходило крещение младенца; крестным отцом был брат царевича - Феодор, а крестной матерью тетка, царевна Ирина Михайловна.
На следующий день был крестильный стол в Грановитой палате. Так встречен был в Москве на заре своей жизни Петр I...
Царь Алексей Михайлович еще с пятилетнего возраста начал учиться грамоте. С этого времени, кроме разных игрушек и музыкальных инструментов, дедушка его Филарет Никитич и бояре стали дарить ему книги, а отец приставил к нему в учителя дьяка Василия
Прокофьева, который прилежно
учил его чтению, письму и даже церковному пению.
По дошедшим до нас сведениям, ученье его
заключалось в чтении книг Св. Писания и
церковного богослужения. При живых способностях
и любознательности царственного ученика,
учебные годы не пропали для него даром.
Разнообразным чтением и беседами с
образованными людьми, он всю жизнь свою пополнял
свои познания. По смерти своего отца, он заметно
выдавался из ряда своих современников своим умом
и интересом к образованию. Молодой государь не
только писал отличным, как мы видели, почерком, но
имел склонность к писательству. Он любил писать
длинные письма, выражавшие способность живо
подметить и картинно передавать свои мысли и
чувства. Не мало осталось от него записок,
заметок и даже описаний походов, московских
событий и даже случаев на охоте и т. д. Государь
любил и устно говорил речи, как, например, при
отпуске воевод в поход и при других
торжественных случаях. Даже в одном письме его к
Ромодановскому мы видим опыт царя писать
стихами...Царь сочувствовал развитию на Руси образования и ее сношениям с государствами Запада, начиная с Франции и Германии, и Востока, кончая Китаем и Индией, и не чуждался перемен и нововведений.
Нечего и говорить о том, что царь Алексей Михайлович не мог быть сторонником того умственного застоя, который выразился в расколе, в протопопе Аввакуме и им подобных, и готов был содействовать насаждению в России школ и разных нововведений, поддерживал и приближал к себе лиц такого же направления.
Представителями их являются патриарх Никон, Ф. М. Ртищев, А. Л. Ордин-Нащокин и А. С. Матвеев. Пред этими русскими людьми открывались два пути образования: один греко-славянский, верный началам православия, другой путь-западный, проложенный в чуждом нам католическом и протестантском мире.
Запад пережил уже к этому времени эпохи открытий и изобретений, возрождения наук и искусств и реформации. Ко времени Алексея Михайловича, Италия, напр., выставила уже не только предтече возрождения, какими были Данте, Петрарка и Боккаччо, и великих художников возрождения, какими являются Рафаэль, Мигель Анджело, Леонардо да Винчи, таких представителей науки, как Макиавелли
и Галилей; Германия-Эразма и
Рейсшина, Коперника и Кеплера; Франция-Декарта и
Рабле, а там начался славный век Людовика XIV, с
Корнелем Расином, Мольером и друг.; Англия уже
имела Шекспира, Бэкона, Мильтона, Ньютона и др.Но русские люди, в силу исторических условий, отделенные от общей жизни Запада, опасливо относились к западноевропейской образованности, как основанной на католическом и протестантском инославии. Одна коже потребность в образовании чувствовали сам царь и те люди, коих он приближал к себе; но все боялись учиться у людей Запада, как у инословных. Предпочтение оказывалось грекам и западнорусским ученым, усвоившим западноевропейскую образованность, потому что те и другие были православными и не могли стирать особенностей в верованиях, воззрениях и обычаях русских людей. Только некоторые обращались к полякам и западным славянам, неправославным, Патриарх Никон входит в сношения с греческими патриархами и подсылает на Восток за древними греческими и славянскими рукописями Арсения Суханова.
С разрешения государя и по благословенью патриарха, Ф. М. Ртищев вызвал из Малороссии нескольких ученых людей, с Епифанием Славинецким во главе. Эти люди, сначала составившие ученое общество в Андреевском монастыре и затем переведенные в Чудов монастырь, в основанную там при Михаиле Феодоровиче славяно-греческую школу, и привлеченные к делу исправления церковно-богослужебных книг, старались проводить у нас "ясные лучи греческого учения, чтобы рассеять тьму мрачного неведения. Но они шли против латинской образованности, которая взяла верх даже в Киеве, в тамошней академии Петра Могилы, так как она, по их мнению, вела к сближению с католичеством. Это греко-славянское образование поддерживали патриарх и духовенство. Такого же рода учение преподавалось и в основанной при типографии школе, которую вели греки Тимофей и Мануил.
Другое образование, возникшее в Москве в это время, было латинского характера. Оно насаждено было западнорусским ученым Симеоном Полоцким, который основал школу в Заиконоспасском монастыре, где учились подьячие из приказа тайных дел. Этот ученый сделался воспитателем царских детей: царевичей Алексея и Феодора и царевны Софьи основал новую типографию на верху у государя и, будучи сторонником латинского образования, шел против представителей греческого у нас образования. Он был не чужд латинских мнений в деле веры, писал светские стихи и сочинял театральные пьесы.
Но были люди, кои хотели еще более западного образования. Таков замечательный дипломат и начальник посольского приказа (царственные большие печати и государственных посольских дел оберегатель) А. Л. Ордин-Нащокин. Он знал не только латинский язык, но и немецкий и польский язык, сближался с иностранцами,
завел у нас заграничную почту и
рукописную газету "Куранты", сообщавшие
известия о западноевропейских событиях, дал при
посредстве поляков хорошее образование своему
сыну, который, впрочем, наслушавшись много о
Западе, бежал за границу. В доме своем он держался
иноземных обычаев. Но западничество не пустило
однако слишком глубоких корней в этого человека:
он окончил свою жизнь иноком...Другой начальник посольского приказа и также любимец Алексея Михайловича, А. С. Матвеев, женился на иностранке из немецкой слободы, родом шотландке, присоединенной однако к православию. Он также сочувствовал западной науке и искусству и завел у себя дома западную обстановку, устраивал у себя собрания, своего рода ассамблеи, на коих бывали и женщины, не державшиеся прежнего затворничества. Эти элементы отразились и на нашей литературе и даже начали влиять на нравы в Москве.
Памятниками этого являются произведения светского характера. Е. Славинецкий, по просьбе Ртищева, составил греко-славяно-латинский лексикон. В 1653 году в Москве была напечатана славянская грамматика Мелетия Смотрицкого. Для истории Русской, царствование Алексея Михайловича не осталось бесплодным. Кроме сделавшихся уже обычными у нас летописных сводов (Никоновской, Воскресенской и др.) укажем на следующее. В посольском приказе, по приказанию Матвеева, была составлена "Государственная Большая книга", представляющая Русскую историю с портретами государей и патриархов. В том же посольском приказе и при том же Матвееве была составлена "Книга об избрании на царство Михаила Федоровича". Она, по указанию этого начальника приказа и самого царя Алексея Михайловича, была писана подьячим Иваном Верещагиным. Для иллюстрации ее был вытребован от князя Василия Васильевича Голицына из Пушкарского приказа иконописец Иван Максимов, который и нарисовал 21 лист рисунков, относящихся к этой коронации и к поставлению в патриархи Филарета Никитича. Не лишено интереса для Русской истории и сочинение Катошихина: "О России в царствование Алексея Михайловича". Этот эмигрант-подьячий очень критически относится к московскому боярству, но все же в его сочинении немало правдивого, напр. что "многие из бояр грамоте неученые и нестудированные". Юрий Крижанич, родом хорват, переселившийся к нам, чтобы послужить своей ученостью одноплеменному народу, самому могущественному между славянами, написал сочинение: "Русское государство во второй половине XVII века". Это сочинение трактует о народном богатстве, о силе государства, преимущественно военной и, наконец, о мудрости, преимущественно политической. Он выставлял необходимость для России науки и школ и корит немцев за то, что они намеренно держали славян в невежестве. Но, желая для России образования, Крижанич доказывает, что для нее необходимо самостоятельное национальное просвещение. Привязанность к иностранцам, "чужебесие", он считает величайшим бедствием для русских и всех славян.
В эпиграфе к своей книге он
говорит, "хочу вытиснить всех инородных
мастеров и ратников и поднимаю всех днепрян,
поляков, сербов и кто только есть славянского
рода за одно ратовать со мною". Крижанич
предлагает крепкий союз со своими
одноплеменниками. Славянские народы, утратившие
политическую самостоятельность, должны
возвратить свою "слободину". Немцы
притеснениями довели большую часть славян до
такого отчаяния что последние стыдятся своего
рода и языка; многие из них скрывают свое
славянское происхождение и выдают себя за людей
иного народа. Кому же предлежит великий подвиг
освобождения славян? "На тебе одном,
пресветлый царь, попечение о всем славянском
народе,-говорит Крижанич, обращаясь к Алексею
Михайловичу.-Ты, как отец должен нести заботу и
чинить промысел о рассыпанных детях, да соберешь
их воедино. Ты один поставлен от Бога, да начнут
они промышлять о просвещении и о свержении
немецкого ига". Крижанич является
антагонистом всех инородцев, среди единопленных
славян. В славянской стране, говорит он, куда
наплывут немцы, по наружности, явится много
лучшего; но это лучшее будет служить только для
пользы тех же немцев, а славяне станут у них
рабочею силою. Обезьяническое перенимание
чуждой образованности мало может содействовать
самобытному развитию народного творчества.
Защищая славянскую самобытность, Крижанич
является убежденным сторонником принципа
Царского самодержавия. Превосходство его, по
мнению Крижанича, видно из того, что
Самодержавный государь может лучше всех
исправлять пороки и дурные обычаи своего
государства. При этом он указывает на неурядицы
Польши, где нет единства и крепости власти, где
столько маленьких королей, сколько панов.Более влиятельным распространителем у нас образованности является западнорусский ученый Симеон Полоцкий. Он сделался учителем царских детей, придворным проповедником и поэтом. Он в самом дворце устроил новую (вторую в Москве) типографию. В одной из проповедей своих на Рождество Христово, от лица вселенских патриархов, съехавшихся тогда в Москву, он обращается к царю с молением заводить училища греческие и славянские и другие, умножать число учащихся, отыскивать благо искусных учителей и всех "честьми поощрять на трудолюбие". Он написал чрезвычайно много различных сочинений, не только духовного содержания, но и светского и притом в стихотворной форме. Кроме псалтыря, он излагал в стихах предметы не религиозного характера, так, напр.: его "Рифмологион" содержит в себе стихи разнообразного содержания: похвальные, поздравительные, элегические, драматические. Здесь помещены: праздничный приветствия царю и царице от имени царевича Федора Алексеевича, "Орел Российский"-обширная похвала царю Алексию Михайловичу, утешительное послание к нему по кончине его первой супруги и поздравление со вторым браком и двенадцать драматизированных плачей, по кончине этого царя. Наконец, несмотря на свой монашеской сан, Симеон написал для театра драматические пьесы: "О блудном сыне" и "Царь Навуходоносоре". Направление Полоцкого было латинского характера, и он, и его ученики не убереглись от некоторых католических мнений, что вызывало неудовольствие в представителе греческого у нас образования Епифании Славинецком и патриархе.
Чисто же католическая и
протестантская образованность в православных
людях возбуждала большие опасения. Отсюда можно
было, по понятиям того времени, заимствовать
только одни технические усовершенствования. Но
наши крайние западники, чтобы выше поставить
реформы Петра 1, преувеличенно рисуют отсталость
допетровской Руси в деле техническом, хотя это не
соответствуем действительности.При Алексее Михайловиче процветали многие прежние виды промыслов, как то: ювелирное дело (золотое и серебряное), литейное, строительное. Но он особые заботы прилагал к развитию у нас металлического производства. При нем добывалась медь близ Соликамска и продавалась по 4 р. с полтиною за пуд. В конце этого царствования, еще была найдена медная руда близ Олонца и на Мезени. 0бработка железа производилась близ Тулы и Каширы. Самый большой железный завод находился близ первой и принадлежал Марселису. Другой,-на реке Протве, находился в заведовании Акемы. На заводах выделывалось полосовое, листовое и прутовое железо, якори, гвозди мельничные, снаряды, ставни, ступы, ядра и даже пушки. Сибирским удальцам, отправлявшимся для открытия новых земель, давался приказ высматривать, нет ли где золотой и серебряной руды, слюды, драгоценных камней и проч. В селе Измайлове царь завел стеклянный завод посуда коего славилась и во время Петра I и представляет не мало прекрасных образцов в нашей Оружейной палате. Вместе с тем, названное село сделалось образцовой сельскохозяйственной фермой, где уже применялись разные земледельческие машины. Примечательно, что эти машины устраивали не иностранцы, а русские мастера. Одни машины молотили хлеб силой воды, другие - колесами без воды. Кроме того, Алексей Михайлович завел в этом селе ботанический, аптекарский и другие сады, в них акклиматизировались иноземные фруктовые деревья, имелись виноградники и даже шелководство.
Особенное внимание обращал царь на начавшееся еще при Михаиле Федоровиче устройство войск, по иностранным образцам. Вместо наемных полков из иностранцев, Алексей Михайлович стал заводить такие же из русских людей. Из служилых людей он набирал конницу, полки рейтарские и драгунские. Они были обучаемы инструкторами иноземцами, носившими чины полковников, полуполковников, майоров и ротмистров. В 1649 году, царь начинает заводить солдатские пехотные полки. Они разделялись на роты и были вооружены мушкетами и саблями. Петр I в своих солдатских полках только продолжал начатое его отцом дело. Не ограничиваясь этим, Алексей Михайлович делал попытки завести и русский флот. В 1662 году Московский посол, проезжая в Англию чрез Курляндию, много говорил там, нельзя ли в Курляндских гаванях завести нам корабли. Курляндский канцлер отвечал, что великому государю пристойнее заводить корабли у своего города Архангельска. Ордин-Нащокин, управляя Ливонией, завел флотилию на Западной Двине, уничтоженную Кардисским договором. Но Алексей Михайлович не опускал рук от этих неудач и в 1667 году издал указ: "в селе Дединове, на Оке (в Зарайском уезде),
строить корабли для посылок из
Астрахани на Хвалынское (Каспийское) море и то
корабельное дело ведать боярину
Ордину-Нащокину". В этом году нанят был в
Голландии Давыд Бутлер "служити Царскому
Величеству на море Хвалынском капитаном и
кормщиком-генералом. Бутлер бывал во многих
краях света и разумеет многие индейские языки и
торги, и извычаи индейские, и небесное течение и
как водится морем кораблям ходить". В Дединове
построен был первый русский корабль, за 9.000 руб.
(100 тысяч по нынешнему курсу - 1914 год), и назван был
"Орлом". Но этот родоначальник Русского
флота был сожжен Стенькой Разиным.Даже в сферах установившихся на Руси искусств, начинают замечаться различные нововведения. Так, напр., в зодчестве появляются новые способы резьбы. Вместо русской резьбы, по одной только поверхности дерева, появляется фигурная немецкая работа, во вкусе барокко. Сами столярные инструменты начинают носить немецкие названия: появляются шерхебели, гзымзубли, нашляхтебли и проч. Окрепшая уже и развившаяся русская живопись проявляет нечто новое. Для плафонной живописи выписываются мастера из Польши. У природных же русских живописцев изменяется пошиб. Лучшим представителем нашей иконописи, времен царя Алексея Михайловича, является царский иконописец Симон Ушаков, стремившийся к ее усовершенствованию. Он писал в двояком стиле: в собственно так называемом иконописном и во фряжском и соединял в своих произведениях византийское предание с усовершенствованною на Западе техникою. Но его стремление усовершенствовать иконопись в правильности рисунка, в перспективе и ландшафте, в живом колорите, большей естественности, не только не противоречит родным преданиям
этого искусства, но и вполне с
ним согласуется. До нас дошли его превосходные
иконы, по грудь, в медальонах, в церкви Грузинской
Богоматери, изображающие Иисуса Христа в
святительском облачении, Дионисия Ареопагита,
Григория Нисского, Амвросия Медиоланского и
других и Нерукотворного Спаса.В самых обычаях высшего класса в Москве зачинаются нововведения. В домах бояр появляется заграничная мебель, часы, картины, даже статуи, и, наконец, русские люди начинают курить табак и даже одеваться в иноземное платье. Но против этого вооружались не только старообрядцы, но такие люди, кои были в своем роде передовыми, как напр., патриарх Никон. Под влиянием Матвеева и других сторонников иноземных обычаев, новшества начинают проникать в самый дворец. Эти нововведения поддерживает и молодая царица Наталья Кирилловна, являвшаяся народу открыто в своей карете. В разрядных записях мы находим любопытное описание одного вечернего кушанья у великого государя, в Потешных хоромах (Потешный дворец). Перечислив, кто из бояр приглашен был к этому кушанью (в их числе духовник царский-протопоп Андрей Савинович), запись говорит, что "после кушанья государь изволил тешить себя великими игры: и в органы играли (немчин), и в сурну, и в трубы трубили и по накрам (бубнам) и литаврам били во-вся. Да жаловал великий государь своего духовника, бояр дьяков думных водками и ренскими и руманеей и всякими разными питьи; и пожаловал их своею государскою милостию: напоил их всех пьяных"... Под влиянием Матвеева, который завел у себя домашний театр, построили сперва в Преображенском, а потом и в Кремле комедийную храмину. И то там, то здесь государь с царицей, царевичами и царевнами, под звук фиолей и других "страментов" сморит действа (драмы), взятые из Библии (Юдифь и 0доферн, Аман и Мардохей и проч.), или из мифолоии (Орфей). 3десь на сцене играют, а иногда и танцуют актеры или из немцев или из дворовых боярина Матвеева. Во главе труппы и оркестра стоят иноземцы Немецкой слободы Яган Готфрид, Грегори, Рингубер, органист Симон Гутовский и другие.
церковь Екатерины
великомученицы, "у царицы на сенях", где в
это время был устроен придел в покоях матери царя
(Евдокии Лукьяновны); здесь царицы брали молитву
после родов и причащались постом. В церкви
Распятия над жертвенником находится икона, на
коей изображены св. Константин и Елена, а также
Алексей Михайлович, его супруга Марья Ильинична
и патриарх Никон.
В опустошительный пожар
1668 года сильно пострадал Знаменский монастырь.
Царь и его родственники на свой счет возобновили
его. Не только были восстановлены старинные
Романовские палаты, но и были построены вновь
другие здания, вместо прежней деревянной ограды,
была возведена каменная. Сложена была новая
церковь Знамения, а под нею теплая во имя
Афанасия Афонского. Постройки продолжались и по
смерти Алексея Михайловича.
в Таганской слободе; в 1654
году-Успения в Гончарах; в 1671 году-Воскресенья в
Таганке; в 1652 году-Филиппа митрополита на
Мещанской; в 1650 году-Георгия на Всполье
(деревянная); в 1653 году -Ржевские Пресвятые
Богородицы на Поварской; в 1670 году-Николая
Чудотворца в Плотниках; в 1650 году-Св. Николая на
Щепах, (здесь был царский дровяной двор); в 1658
году-Воздвижения на Вражке (Пометном); в 1647
году-Николая Чудотворца в Пыжах.
Покровский монастырь
построен был в 1655 году, по указу Алексея
Михайловича, на комнатную царскую сумму. Место,
на котором поставлена обитель, занято было
прежде кладбищем для бедных, странников и
умерших насильственною смертью. Здесь был так
называемый "Убогий дом".
